Я продолжу [Александра Хоменок] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Александра Хоменок Я продолжу
Буду завжди, ти так i знай, Другом твоїм ну i нехай Буду завжди, ти так i знай, Другом твоїм… О.Е. 18.20 – Алло! Я в метро, не могу говорить. Перезвоню. Я зачем-то говорю, что я ок, хотя Ромка и не спрашивает, просто кряхтит в трубку. И отключается. На этом мобильная связь перестает работать.17.56. Я шла по мосту через железнодорожные пути и видела, как электричка едет в сторону дач в "Полевом". Прямо сейчас электричка уезжала за город, кто-то уезжал навсегда. Она притормозила, словно это мой взгляд остановил ее. И прямо сейчас другая электричка остановилась на центральной станции метро. Двери открылись, люди выходили навстречу своей смерти. А я стояла на мосту и кажется смотрела в глаза самой жизни. Электричка тронулась, я пошла дальше. У кого-то дальше уже не было, их состав прибыл на конечную. Осторожно, двери закрылись. … С Ромкой меня познакомил случай. Родители оказались соседями по дачам в "Полевом", и мы, еще детьми, кривясь и пыхтя от недовольства, ходили друг к другу в гости. И ненавидели эти походы. В начале нулевых, когда я поступила в университет, папа решил, что дом в дачном поселке нам ни к чему. Ромина мама, Лайма Александровна (для меня просто тетя Лайма), мудрая женщина, уговаривала его повременить – так ей не хотелось новых соседей приручать. Но тщетно. – Кто за домом зимой смотреть будет? – вопрошал не без оснований папа. – Его ведь топить надо, а у меня, сама понимаешь, возраст. Я может в город к тебе переберусь. А дом – это как якорь. Меня давно спрашивают, не собираюсь ли я продавать его. И собрался. И продал. Не торгуясь. На день рождения я получила подержанный Ровер, папа – угрызения совести. Новые хозяева, москвичи, обнесли его высоким металлическим забором и ретировались. Дом пустовал и медленно гнил. Первое время я все рвалась в "Полевой", мечтала прижаться к забору, поцеловать засов, вдохнуть детства. – Лучше ты запомни его таким, каким он раньше был. Сейчас его только пожалеть можно, – бодрил меня папа и добавлял. – Продешевил я маленько, продешевил. На несколько лет "Полевой" исчез из моей жизни, как исчезает в недрах чердака надоевшая детская игрушка. Знакомый поворот нудно канючил "поверни-и", но я задерживала дыхание и давила на газ. Когда папа переехал в город, связь с поселком окончательно оборвалась. Зато окрепла с Ромой. Он успел поступить и бросить колледж связи, и познавал городскую жизнь через экран компьютера, самостоятельно осваивая технические дисциплины. – С тобой даже поговорить можно! – любил повторять он на третьем часу наших ночных посиделок. Другого свободного времени у Ромы не было. Я гордилась, что мне есть чем удивить его инженерный ум, и прирастала к неизвестному мне доселе Роме-не-соседу-по-даче. Со мной такое было впервые – хотелось без умолку болтать и развесив уши слушать. Могла сорваться к нему поздно вечером и не узнавала себя в этих порывах. Я ведь толком ни с кем не дружила, и не знала, как распознать эту "болезнь". Мы могли случайно встретиться в парке или хозяйственном отделе центрального универмага, и никто из нас не удивлялся этому. Бывало, мы до поздней ночи сидели в его сменявших одна другую казенных комнатах-близнецах и рассуждали о космосе, технологическом прогрессе и черт знает еще о каких материях. Зимой мы все больше виртуализировались: читали сочинения друг друга, писали приторно-сладкую ересь по поводу и без в чате и спамили ящики картинками лета. Весна дежурно приносила облегчение и долгие прогулки, а-ля ''прощай последняя пара'' и "да здравствует выговор за прогул". Мы таскали друг другу провиант (я ему орехи и овсянку, он мне специи и чай), обменивались долгами, шапками и нравоучениями. Мы подружились как Губка Боб и Патрик, как Бонни и Клайд, как Джобс и… (с кем он там дружил?), но при посторонних друзьями себя не называли – суеверили. И, как оказалось, не зря. Ромка настоял, чтобы после первой летней практики я приехала к ним на дачу, мол, мама скучает и малина созрела. Я, конечно, приехала. И осталась до конца лета. С тех пор все студенческие каникулы я проводила в "Полевом", позже – весь отпуск. "Наш" дом обживали третьи хозяева, но к тому времени меня мало волновала его судьба. Переболело, очевидно. Тетя Лайма часто гостила у своей сестры в городе, поэтому мы с Ромкой большую часть времени были предоставлены друг другу: смотрели индийские фильмы, слушали аудиокниги, пели под гитару (а потом зачем-то сожгли ее на костре вместе с бухгалтерскими журналами и прочими "Лизами"), лепили глиняных будд, чаевничали и опустошали грядки с ягодами за разговорами, перетекавшими в сон. Так Рома стал моим лучшим другом. – А давай песню запишем! – предложил он как-то в июне и посветил фонариком на покоцанную электрогитару. Так у нас появилась своя песня. Эдакий гимн. Передавая микрофон, мы по очереди изображали Лагутенко, стонали между куплетами, а потом хохотали, слушая получившуюся несуразную
Последние комментарии
19 часов 42 минут назад
21 часов 46 минут назад
1 день 19 часов назад
1 день 19 часов назад
2 дней 54 минут назад
2 дней 4 часов назад