Яд в моём сердце (СИ) [Рита Трофимова] (fb2) читать онлайн

Яд в моём сердце Рита Трофимова

Глава 1. Лина. Декабрь 2011

Солнце поднималось из-за линии горизонта, проливая мягкий ласковый свет на городские окраины.

Верхушки домов плавали в тумане, точно шахматные фигурки в молоке. Ах, нет же — теперь это были кораблики с высокими многоярусными палубами, дрейфующие между островками льда и камней.

Поначалу лёд искрился в сизой дымке голубоватыми бликами, однако с восходом солнца начал таять и окрашиваться розовым. Туман постепенно рассеивался, и взору открылась живописная панорама — многоэтажки со ступенчатыми крышами, блестящие стёкла небоскрёбов, полукруглые башенки и острые пики сталинских высоток. Город нежился в утренней дрёме, постепенно возвращаясь к привычному жизненному ритму — наполнялся транспортом и фигурками людей.

Однако что это с ней? Дежавю!

Откуда это ощущение, будто она не раз бывала здесь, стояла на крыше старого здания и наблюдала за миром?! Видела до боли знакомые выступы и ниши с облупившимися арками, в которых так легко затеряться вдвоём, знала каждый свой последующий шаг?!

Ветер обдувал по-весеннему мягкой прохладой, поигрывал прядями светлых волос, дарил ощущение восторга, словно крылья выросли за спиной! Кажется, ещё немного — и она взмахнёт ими, невидимыми, но уже готовыми к полёту, оторвётся от земли и взлетит.

Но вдруг чьи-то тёплые руки ложатся на плечи и тянут вниз. И она поддаётся. Она ведь знает эти сильные руки, эти волнующие прикосновения! Улыбка озаряет её лицо. Стоит ли обернуться?..

— Евангелина, вставай! Тебя ждут великие дела! — как обычно прозвучал властный голос мамы Марты.

И Лина неохотно вынырнула из волшебного сна. «Ну почему, почему нельзя поспать? — мысленно посетовала она, сладко потягиваясь и вновь укладываясь удобнее. — Сегодня же воскресенье. Имею полное право выспаться!»

— Нет, не имеешь, — возразила мать назидательным тоном, будто прочитав мысли дочки. — Нужно готовиться к экзамену по специальности. Ты должна быть лучшей!

Лина поглядывала на родительницу сквозь опущенные ресницы, а та, ничего не подозревая, осторожно присела у края кровати и одарила дочь ласковым заботливым взглядом. Марта не терпела нежностей, не выставляла чувств напоказ и никогда не сюсюкалась с дочерью, даже сызмальства. И Лине было забавно наблюдать её неприкрытые эмоции, к тому же строгий голос матери никак не вязался с тем обожанием, что сейчас читалось на лице уже немолодой женщины. Однако стоило Лине открыть глаза, как та моментально выпрямилась и посуровела — брови сошлись на переносице, а губы сжались в твёрдую линию. В этот момент она напоминала грозную учительницу начальных классов во время шумной перемены.

В этом была вся мама Марта!

— Ещё пять минуточек — и встаю… — сонно прошептала Лина, на что требовательная мать покачала головой и отправилась на кухню готовить завтрак, напевая себе под нос песню Трубача: «Пять минут, осталось пять минут, на перроне у вагона…»

Лина вздохнула и улыбнулась нахлынувшим мыслям. Песня звучала из уст мамы Марты слишком патриотически, точно гимн Советского Союза, и оттого Лине хотелось смеяться. Хотя всё же нет, вовсе не оттого мечтательная улыбка заиграла на её губах. Ощущение полёта и безудержного счастья, навеянное сном, до сих пор не покидало. Этот сон Лина видела в мельчайших деталях уже в который раз, будто бы жила в нём, предугадывала последующие эпизоды и пыталась задержаться там чуточку дольше.

Мечтать во сне уже давно вошло в привычку, а размышлять над картинками, разгадывать навеянные снами загадки — увлечением. Лина знала: где-то в городе есть такая крыша со слегка покатым жестяным настилом, с кирпичными выступами и древними арками. Знала, что когда-нибудь окажется в этом удивительном месте. Непременно, когда-нибудь! Но теперь…

Лина потянулась и села в постели.

— Теперь пора вставать.

Из колонок музыкального центра замурчали «Тёплые коты» и «Формалин» Флёр, а за ними и «Невеста полоза» Хелависы. Каждое утро Лины Альтман начиналось с нежных песенок — они приятно ложились на слух и не «трепали нервы» мамы Марты. Пористые оладьи с джемом и ароматный кофе уже встречали Лину на кухонном столе с ажурной скатертью, а мать без аппетита ковырялась в тарелке с овсяной кашей и украдкой поглядывала на лакомые блюда, приготовленные специально для любимой дочки.

— А может, ну её, эту кашу, м-м? — улыбнулась Лина, подвигая к матери тарелку с оладушками.

— Ох, что ты, доченька, ты же знаешь, у меня строгая диета, — вздохнула та. — Ты ешь, ешь, я тебе сейчас такую важную новость расскажу.

Лина с интересом уставилась на родительницу, пытаясь уловить её настроение, и замерла в ожидании.

— Наша Элочка переезжает жить в Москву! — взволнованно сказала мама Марта и тяжко вздохнула. — Выставила за дверь своего капитана дальнего плавания вместе с пожитками и что, думаешь, расстроилась? Как бы не так! А ведь неплохой парень-то был. А красавец какой! Чем не угодил? Ну что за несносный характер? Ох, Костенька, знал бы ты, что творит твоя дочь!

— Это же здорово! — воскликнула Лина и осеклась. — Ну, то есть хорошо, что Эла будет жить с нами. Возможно, у неё были на то причины. Уверена! — Лина пожала плечами и принялась за оладьи. — С Элой точно не соскучишься.

— И то верно, под присмотром куда лучше! — вздохнула мама Марта. — Но всё же я не могу понять. Две мои девочки и такие разные! Просто необъяснимое явление. Ну да ладно, может получится весной к сестре в Германию поехать, будет с кем оставить кота и тебя. Эла сказала, что продаёт квартиру. Как только сделка состоится, так сразу и прилетит.

— Ну и здорово, не переживай. Эла не пропадёт.

***

Мама Марта как обычно отправилась по продуктовым магазинам, позволив Лине заниматься в полную силу. На самом деле она не выносила монотонную игру на фортепиано и, когда ей приходилось слышать бесконечные фуги и этюды, мучилась ужасными мигренями. Однако женщина смирилась с собственными неудобствами, ведь музыка стала для дочери смыслом жизни. На протяжении нескольких лет Лина занималась с лучшими педагогами по классу фортепиано. Она оканчивала последний курс музыкального училища и мечтала поступить в Московскую консерваторию, в которой когда-то училась Марина Лаврова, её первая и любимая учительница, выдающаяся пианистка, подарившая ей частичку собственной души и сердца, «поставившая пальчики» и научившая играть на инструменте.

Ровно полтора часа Лина добросовестно «шлифовала» прелюдию Баха, поймав себя на том, что полностью растворилась в музыке. Кот Сибас, полноправный член семейства Альтман, всеобщий любимец и баловник, улёгся на крышку фортепиано и нервно бил хвостом, вовсе не попадая в ритм мелодии. Когда же стрелки часов сошлись на двенадцати, прозвучал заключительный минорный аккорд. Маэстро Сибас спрыгнул с инструмента, широко зевнул и, свернувшись клубочком на коврике у кресла, задремал. Руки Лины так и остались лежать на клавиатуре, продлевая дивное созвучие и наполняя пространство особым настроением, в котором таилась светлая печаль и беспричинная грусть. «Как красиво», — в очередной раз оценила Лина шедевр Баха и опустила крышку фортепиано.

«Самое время выпить чай», — подумала она и отправилась на кухню. В тот момент затрезвонил дверной звонок. Видно, мама вернулась раньше времени.

Лина поспешила в прихожую и распахнула дверь, однако вместо Марты встретила на пороге сияющего Лёху.

Парень жил по соседству этажом выше, учился на втором курсе Менделеевки и слыл неформалом. А ещё он был её лучшим другом. Так случилось, что после того злополучного происшествия в посёлке, когда из-за козней подружки Лине пришлось ночевать в заброшенном домике лесника, она с опаской относилась к девчонкам, а потому ни с кем не сдружилась. Только в Германии остались друзья — Ник, Тея и Македонский, с ними она общалась в соц. сетях или виделась летом на каникулах.

— Хайюшки! — с порога каркнул друг и сделал «козу», излюбленный жест всех рокеров.

Несколько дней назад Лёха вернулся с очередного питерского рок-концерта и фонтанировал энергией.

— Это такая классная музыка, бро, какие там были команды, — на ходу рассказывал он, освобождаясь от верхней одежды, — только ты меня сможешь понять, они так чётко раскачивали толпу, народ орал и слэмился, а в конце фанаты затеяли драку и огребли дубинками от стражей порядка. Вот смотри, я тоже под раздачу попал. — Лёха с гордостью задрал рукав рубашки и показал свежие синяки от ударов полицейской дубинки. — Не, правда, круто было!

— Ты слэмился? — ужаснулась Лина, с удивлением оглядывая друга. В принципе, Лина была не против всякого проявления чувств и считала слэм не чем иным, как выплеском эмоций. Однако она не разделяла пристрастий Лёхи и никогда не посещала подобные мероприятия, хотя любила хорошую музыку, будь то классика или рок. Главное, чтобы звучало красиво.

— Ага, — просиял тот, — вот смотри, какую мне татуху набили в Питере по дружбе. — Лёха задрал толстовку и продемонстрировал у себя на груди обезьянью морду, так похожую на «Нудл» из «Gorillaz». — Нормально по приколу, — не дождавшись восторгов Лины, подытожил друг.

— Лёш, вот сколько тебе лет? — пожурила его Лина.

— Девятнадцать, а что?

В этот момент на кухне засвистел чайник.

— Пойдём пить чай, — позвала его она.

— С конфетами? — обрадовался Лёха.

— Без.

— Ну Лин!..

— Так и быть, одну дам.

— Давай две.

— Лёш!

Конечно же, Лина не жалела конфет для друга, просто Лёха страдал избыточным весом. Все свои неудачи с девушками он списывал именно на излишки килограммов, однако даже не пытался бороться с этой проблемой. Другое дело Лина. В присутствии друга она убирала подальше всё сладкое и мучное, а в тёплые месяцы старалась вытаскивать Лёху на утренние пробежки.

Лина разлила чай с дачными травами в чашки и достала вазочку с конфетами, отсчитав ровно четыре штуки.

— Вот ты педантка, — засмеялся тот и выгреб причитающиеся ему сладости. — Я, собственно, к тебе ещё и по делу. Короче, один мой кореш дружит с чуваком из металл-группы, они крутые, играют в клубах. У них такая музыка, как у «Кеннибал корпс», и им нужен басист, вот я и подумал… а что, может, мне попробовать? В общем, я собрался к ним на прослушку пойти сегодня вечером.

— Так в чём проблема? — поинтересовалась Лина.

— Ну… — замялся Лёха, — нужно, чтоб ты пошла со мной в качестве поддержки и… в роли моей девушки.

— А… это ещё зачем? Я имею в виду — роль твоей девушки?

— Ну так, для статуса. Иметь такую красивую девушку, как ты, это же… они сразу меня возьмут в группу, как только тебя увидят.

— Что ты несёшь? — возмутилась Лина. — Во-первых, я терпеть не могу враньё! Во-вторых, я опять же терпеть не могу враньё, и в-третьих — не меня же они будут в группу брать. Согласна пойти с тобой в качестве поддержки и не более!

— Лин, ты же знаешь, если б ты только согласилась встречаться со мной, я бы…

— Лёха! Не начинай, пожалуйста, прошу, ты же прекрасно знаешь.

— Ладно-ладно, ну хотя бы один разок можешь соврать? Обещаю с понедельника сесть на самую суровую диету.

Лина призадумалась. На самом деле ради единственного друга она и не на такое была способна, однако считала себя далеко не красавицей и даже боялась навредить Лёхе на прослушке. Наверняка парни-музыканты видели и не таких как она — в сто, в тысячи раз лучше.

— Лёш, ты просто заблуждаешься на мой счёт, я совершенно обычная среднестатистическая блондинка, — хитро улыбнулась Лина.

— Лин, никакая ты не блондинка, — тут же завёлся Лёха. — То есть блондинка, конечно, только не настоящая.

— Это как же понимать?

— Ну — так. Ты совершенно нормальный здравомыслящий человек, ещё и с собственным мнением и со стержнем. Я однажды читал статью, и там говорилось, почему блондинки становятся блондинками.

— А вот это уже интересно, — посмеялась Лина.

И Лёха пустился в пространные рассуждения о сложных химических реакциях, происходящих в мозге блондинки в результате длительного окрашивания волос. Его саркастическую речь прервал звук хлопающей входной двери. Мама Марта с трудом перевела дух и уселась отдохнуть на кушетке в прихожей. Лёха с опаской заглянул вглубь коридора, и мысли его вновь вернулись к волнующей теме.

— Ну что, Лин, согласна быть моей девушкой на вечер? — Раскрасневшийся друг включил всё своё обаяние, уставился на Лину с пьяной улыбочкой и заиграл бровями.

— Только на один вечер, — сдалась она, недовольно поджав губы.

Лёха облегчённо выдохнул и отправился здороваться с главой семьи Альтман.

— Здравствуйте, тёть Марта, — отчеканил он, забирая сумки из её рук.

— Алексей! — Мама Марта сдержанно улыбнулась. — Давно тебя не было видно, целую неделю. Наверное, весь в уроках!

— Да, напряжённая пора перед сессией, все ночи напролёт учу, готовлюсь к экзаменам, — на лету соврал Лёха, и Лина закатила глаза.

— Ты физику-то сдал? — допытывалась женщина. Хвост по этому предмету тянулся за студентом ещё с первого курса, и при каждой встрече мать задавала один и тот же вопрос — закрыл ли Лёха долг?

— Признаюсь честно — нет, — замялся тот и покраснел, — но я обещаю: как только сдам зимнюю сессию, сразу за допуском пойду в деканат. Препод зверствует, сложно с физикой.

Марта укоризненно покачала головой и поднялась с кушетки.

— Тёть Марта, отпустите Лину погулять сегодня в семь под мою ответственность, обещаю вернуть вашу дочь в целости и сохранности через пару часиков, — на одном дыхании выпалил он и улыбнулся во весь рот.

Обычно в дневные часы Марта без особых уговоров отпускала Лину с Лёхой, а вот с вечером дела обстояли гораздо сложнее. И это несмотря на то, что женщина тепло принимала сына подруги-приятельницы, называя его надёжным и ответственным парнем. Розовощёкий и улыбчивый Лёша всегда был аккуратным и чистеньким, а короткий ёжик на голове придавал ему милоты и обаяния. Вёл он себя уважительно и всегда был готов прийти на помощь. Видимо, все эти добродетели и подкупали строгую мать. А джинсы с рваными коленками и металлические цепи она относила к проявлению подросткового максимализма. «За два года в Германии мне довелось и не такое увидеть!» — говорила она.

Однако на Лёхину просьбу Марта изменилась в лице.

— Нет, нет и нет, — категорично заявила она, — нечего болтаться по ночам. Завтра занятия, Линочке рано вставать. Лучше книгу хорошую почитать, а тебе, Лёша, физику поучить.

— Но, тёть Март, ну, правда, ну… — растерялся Лёха. — Поверьте, мне очень нужно! Ну, пожалуйста…

— Что за нужда такая? — проворчала женщина, готовясь к новой отповеди, но заглянув в расстроенные Лёхины глаза, неожиданно смягчилась. — Только под твою ответственность, Алексей. И чтобы не позднее десяти были дома. У Линочки завтра первым уроком специальность, опаздывать нельзя!

— Тёть Марта, в десять как штык возле дверей вашего дома, — облегчённо выдохнул Лёха и снова заулыбался.

***

Все мысли Лины были о предстоящей прослушке. Даже скорый приезд Элы так не волновал. С сестрой у Лины сложились вполне себе дружеские отношения, и иногда ей очень не хватало Элы, ведь та жила далеко от Москвы, в Калининграде, и очень любила свой город. На самом деле Эла приходилась Лине матерью. Об этой страшной семейной тайне Лина узнала случайно семь лет назад и испытала настоящее потрясение. Постепенно обиды забылись, жизнь вошла в привычное русло, а тема её рождения так и осталась своеобразным табу. Мама Марта странно реагировала на каждый случайный вопрос, Эла отшучивалась и Лина, устав от бессмысленных фантазий, смирилась, хотя подсознательно чувствовала: что-то скрывается за всем этим и втайне мечтала узнать правду о своём настоящем отце.

Мысли Лины вернулись к предстоящему событию. Ей так хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на жизнь загадочных рок-музыкантов, прикоснуться к неведомому, зарядиться неуёмной энергией, которую те излучали во время игры. Лина верила, что и в жизни они такие же яркие и недосягаемые, как звёзды. Втайне от педагогов она с удовольствием слушала дарквейв, фолк, готик и даже немецкий индастриал, улавливая в тяжёлом звучании тонкую ауру мелодики, грустила под полюбившиеся песни, запоминала особо впечатлившие её цитаты и наигрывала фортепианные каверы: «Klavier», «Mein Herz brennt», «My immortal». Лёха частенько играл на акустической гитаре весёлые песенки из репертуара КИШа, вовсе не смущая Лину их дерзким содержанием. «На то они и рокеры-отщепенцы со сложным восприятием мира и протестом против всего благоразумного», — думала она, а потому предвкушала захватывающее приключение.

***

С одеждой Лина не заморачивалась, надела простенькие джинсы и малиновую толстовку с мордочкой Микки-Мауса. Волосы она тщательно расчесала и стянула в хвост на затылке, мазнула румянами по скулам, подкрасила губы розовым блеском: большего она себе позволить не могла — мать и так была на грани обморока: демонстративно охала, пила сердечные капли и подозрительно поглядывала на дочь, всем своим видом выказывая недовольство.

Лёха явился без опозданий в половине седьмого. Встретив парнишку на пороге, Марта сухо улыбнулась и прочла длинную напутственную речь. Перспектива, что Лина будет возвращаться домой ночью, ужасно огорчала её.

— Тётя Марта такая строгая, иногда я её боюсь. И как ты с ней ладишь? — посетовал Лёха, едва друзья покинули квартиру Альтман. — Если мы не вернёмся к десяти, дорога в ваш дом мне заказана.

— Не волнуйся, если что, я вступлюсь. Я давно уже свыклась с маминым характером. А далеко ехать?

— Не, четыре остановки по фиолетовой ветке вверх. Там у одного чувака на квартире вписка, сейчас расходятся уже, но мне сказали туда подойти.

— Вписка?! — ужаснулась Лина. — Вот так новости. А почему ты сразу не сказал, я бы оделась получше? К примеру, то самое розовое платье с кружавчиками. — пошутила она, и Лёха усмехнулся.

Друзья спустились в метро и остановились на платформе. В атмосфере витала напряжённость. Лина вздохнула и прикрыла веки, чувствуя, как приливает жар к щекам. «Танцор диско» — промелькнула мысль, так и не успев сформироваться в конкретный образ — шум приближающегося поезда выдернул её из состояния «орбитального полёта». «Что бы это значило?» — подумала Лина, входя за Лёхой в полупустой вагон и усаживаясь рядом, поодаль от пассажиров с плеерами и книгами на коленях.

— Ну, ты как? — спросила она, чувствуя волнение друга.

— Нормально, готов показать себя во всём колорите. Готов хоть до утра высекать искры на безладовом басу. У меня инструмент что надо — азиатский Ибанез. — Лёха бережно погладил гитару по зачехлённому грифу и улыбнулся.

Лина знала, как долго и упорно парень шёл к своей мечте, копил на Ибанез. Сейчас он держался молодцом, стараясь не выдавать волнения, рассказывал очередную институтскую байку, но голос его дрожал, а пальцы нервно отстукивали ритм.

Лина рассеянно слушала. Она и сама волновалась, будто чувствовала приближение чего-то из ряда вон выходящего, а в голове крутилась одна и та же мысль: «Танцор диско», «Танцор диско»…

Улицу и дом они отыскали сразу. Старенькая девятиэтажка на отшибе спального района граничила с заснеженным парком и автостоянкой. В грязном подъезде воняло мусоропроводом. Лифт оказался неисправным, а о существовании лампочек на первых трёх этажах дома жильцы, похоже, и не подозревали. Откуда-то сверху доносились отголоски агрессивного металла, и Лина посочувствовала соседям весёленьких жильцов. Подниматься нужно было на восьмой, и друзья отправились в долгое путешествие. Когда они прошли пятый лестничный пролёт, на весь подъезд грянул тяжёлый рок, будто в той квартире, где творился этот Содом и Гоморра, любители тяжеляка вышибли дверь. Лёха присвистнул и принялся подпевать знакомый мотивчик из «Металлики»: «Exit light, Enter night, Take my hand…»

На площадке седьмого они повстречали целующуюся парочку, а на ступеньках восьмого — дремлющих девочек с баночками энергетика.

Дверь в квартиру оказалась распахнутой. Лёха и Лина вошли в прихожую и, осторожно обходя коробки с пустыми бутылками, протиснулись в захламлённый зал. На диване дремал неформального вида парень, голова его запрокинулась назад, длинная чёлка скрывала пол-лица, не касаясь лишь полных, подрагивающих во сне губ, усыпанных металлическими колечками, голый торс покрывала сеть вычурных татуировок.

Лина поёжилась, так неуютно ей стало при виде спящего, явно нетрезвого парня. Она подошла к музыкальному центру, из колонок которого грохотал тяжеляк, и выключила звук. Парень тут же очнулся, сдул с лица чёлку, однако позы не сменил и не поднялся, так и блуждал рассеянным взглядом по Лёхе и Лине.

— Вы кто? — морщась, просипел он.

— Так я на прослушку пришёл, как и договаривались, — растерялся Лёха.

Парень пошарил рукой по дивану, отыскал пачку с сигаретами, выудил одну-единственную помятую и прикурил.

— Так чё надо-то? — зыркнул он в сторону Лёхи, выпуская струю дыма.

— Леший сказал, что вам нужен басист, ну вот я готов играть.

Тот скептически оглядел Лёху с головы до ног и зло усмехнулся:

— Слышь, ты это, в зеркале-то видел себя? С таким центнером веса под сцену провалишься, не то что скакать и хаером крутить. Кстати, хаер где?

Лёша провёл дрожащей рукой по волосам, явно не ожидая такого приёма.

— А при чём тут хаер? — вмешалась Лина, чувствуя, что закипает. — Разве это так важно?

— Ещё бы, это же неизменный атрибут металла!

— Бред… — возмутилась Лина. — Ты хоть до пола космы отрасти, а если тут, — она приложила ладонь к груди, — ничего нет, так и грош цена твоим атрибутам!

— Ну ладно, ладно, это шутка была, — усмехнулся хозяин квартиры, усаживаясь ровнее. — Давай, показывай, что умеешь, — бросил он Лёхе.

Тот сразу воспрянул духом и принялся расчехлять гитару.

— Ну, так я много чего могу, вот этими фалангами любую тему раскачаю.

— Слэп можешь?

— Слэп — легко, только бы к месту было. Куда подключиться можно? — с азартом спросил он.

Дымящейся сигаретой в руке паренёк указал на место, рядом со спинкой дивана:

— Сюда втыкай.

Лёха всё сделал как было велено. Выпрямился и взялся за гриф, и тут случилось непредвиденное. Прикоснувшись к струнам, Лёха громко вскрикнул и рухнул на пол. Всё произошло настолько быстро, что Лина и понять-то ничего не успела, услышала только подозрительный хруст дерева. Лёха быстро поднялся, учащённо дыша, руки судорожно сжимали корпус азиатского Ибанеза, отломанный гриф гитары болтался на струнах. На секунду Лина потеряла дар речи, и на глаза её навернулись слёзы.

— А… — встрепенулся парень, — забыл предупредить, комбик неисправен, работает, но коротит, пробивает. Это нам с Гудвином всё нипочём, трезвеешь на раз! — заржал он.

И тут Лину словно волной окатило, а в груди заклокотал гнев.

— Да в-вы… его же убить могло! Ч-что это было, это розыгрыш такой? Лёша, с-собирайся, мы уходим, — потрясла она друга за плечо. Лёха вышел из ступора, скорбно оглядел свою басуху и быстро отсоединился от комбика.

— Вес ему, видите ли, н-не подходит, да ты как гитарист в подмётки ему не годишься!

На Линины крики из соседней комнаты выползла полусонная девица в футболке, едва прикрывающей трусы.

— Хм, анимешница? — прокомментировала она, оглядывая Лину с головы до ног. — Ну и парочка.

— Лёша, я ухожу. — Лина шагнула к двери и, нервно выдохнув, остановилась в ожидании. Почему-то хотелось поскорее выбраться отсюда и хорошенько умыться. Взгляд её упал на малоизвестный постер группы «Раммштайн», прикреплённый к стене и с цитатой на немецком.

— «Нагнись! Твоё лицо мне безразлично!» — свободно перевела она.

Лёха всё ещё возился с чехлом, а виновник Лёхиных бед удивлённо уставился на Лину:

— Типа фанатка «Раммов»? — усмехнулся он.

— А если даже и так, то что? — не уступала ему она.

— Все девочки тащатся от Линдеманна. Я этих позёров не слушаю.

— Однако слова из песни знаете.

— Детка, кто ж не знает слов из скандальных хитов?

— Допустим. Но они не позёры и идей им не занимать, сами всего добились. И, если уж на то пошло, мне больше нравится Флаке Лоренц, не Тиль Линдеманн. А вам бы поучиться у них и…

— Всё, всё, не ори. Убедила, — примирительно вскинул он руки, — признаю, я тоже когда-то с них начинал.

— Рада за вас, — огрызнулась Лина. — Лёша, ты скоро?

Парень выпрямился и протянул Лёхе руку для рукопожатия.

— Ну, «Танцор диско», будем знакомы! Я Тимур. Классная у тебя девчонка. Взбодрила. Может, жахнем за знакомство?

Лёшка пожал ему руку, украдкой покосившись на Лину, будто спрашивая разрешения.

— Давай, не робей. — Парень перегнулся через спинку дивана и достал оттуда две бутылки пива.

— Лёша, уходим, — строго сказала Лина.

— Ух, огонь! — Не сводил с неё взгляд хозяин квартиры.

— Но, Лин, нормально же всё, — пролепетал Лёха.

— Ты можешь жахать тут сколько угодно, а я ухожу. С меня хватит!

Лина стремительно вышла из зала, и Лёхе ничего не оставалось, как безропотно последовать за ней.

Глава 2. Элеонора. Декабрь 2011 г. Калининград

— Терпеть не могу капитанов дальнего плавания. Теперь абсолютно точно. Была б моя воля, отправила бы всех в бесконечную кругосветку, — с надрывом засмеялась Эла и тут же сморгнула слезу. — И вообще, сколько можно перемалывать одно и то же, надоело! Я всё решила, всё!

Трубка телефона, зажатая между плечом и ухом Элы, казалось, вот-вот задымится от долгого разговора с подругой.

— Ну, ты не кипятись, Славику твоему и не такое простить можно. Молодой, горячий. Наверное, телефон оборвал, пороги обивает, умоляет простить.

— Он два дня уже как в чёрном списке, а дома я не живу. Понятия не имею, что там творится.

— Ты это серьёзно решила? Окончательно порвать с ним? С ума сошла? Я бы на твоём месте гульнула хорошенько ему в отместку … да и дело с концом.

— Ты же знаешь, я верная, преданная клуша, — возразила Эла, — вместо того чтобы использовать свободное время на полную катушку, все вечера просидела у окошка с платочком и ждала. Вот тебе и благодарность!

В трубке послышался едкий смех подруги.

— Давно ли? Помню, как мы с тобой зажигали в ночных клубах. Счастливое было время.

— Ну да, счастье через край, — грустно ухмыльнулась Эла.

— А… ты точно со Славиком всё решила? — замялась подруга после недолгой паузы, во время которой у Элы всколыхнулись воспоминания о первой встрече с теперь уже бывшим гражданским мужем. Помнится, случилось это на вечеринке в ресторане, где Славик тусил с какой-то смазливой девицей.

— Да. Совершенно так. Я не смогу забыть. Простить не смогу. Так что…

— А… ты не против будешь, если я с твоим Славиком ну, того… попытаюсь замутить?

— Что?.. — растерялась Эла, не ожидая такого поворота. Отчего-то слова подруги больно кольнули самолюбие, и она не смогла сдержать эмоций. — Да пошла ты! — выкрикнула Эла в трубку и тут же отключилась.

«Нет, ну подумать только! Вот стерва.» — заводилась она, расхаживая по номеру отеля и тщетно пытаясь успокоиться.

С первого дня знакомства Любка положила глаз на Славика. Вот только тот ни разу толком не взглянул на неё, запал на Элу, и она не растерялась, увела его из-под носа сразу у обеих. Высокий, статный красавец с самоуверенной улыбкой, помощник капитана на белоснежном океанском лайнере. Правда, с чувством юмора немного подкачал, зато ухаживал красиво: водил по дорогим ресторанам и на подарки не скупился. Ему это было не в напряг — зарплата в валюте позволяла. И Эла поступилась собственными принципами — не связываться с мужчинами моложе себя, закрыла глаза на его послужной список, на бывших подруг и долгие заграничные командировки. Однако счастье длилось всего два года и рухнуло вмиг, за день до возвращения Славика из Неаполя.

В ту роковую ночь Эле на почту прилетело послание от любовницы мужа, что согревала его постель в круизе по средиземному морю. Эла брезгливо передёрнулась, вспоминая кадры из видео.

«Привет, подруга, — вещала с экрана ноута вульгарная шатенка. — Готова делить со мной своего мужчину?» А далее камера переместилась на голого Славика, спящего на смятых простынях в каюте бизнес-класса. «Обожаю его», — ехидно засмеялась девица и осторожно прилегла рядом, направляя на себя и Славика камеру смартфона…

Элу колотило как в лихорадке. Мерзкое, тошнотворное зрелище! А ведь она ему доверяла! Нет, скорее была уверена в собственной исключительности. Как же она ошибалась. Эла припомнила, как в одночасье вытряхнула своего благоверного на улицу, не выясняя причин и следствий, а после сутки не выходила из дома, зализывая раны в гордом одиночестве. Однако Славик не унимался, доставал эсэмэсками и звонками с неизвестных номеров. И Эла попыталась скрыться на несколько дней, обдумать ситуацию. Поселилась в частном отеле на окраине города. Правда, от себя не убежишь!

Весь день Эла предавалась безрадостным мыслям. Скоро ей стукнет тридцать пять! Она так мечтала провести этот день вдвоём со Славиком, затерявшись в сказочных окрестностях Гданьска, побродить по тихим улочкам, спрятаться в маленьком отеле, подальше от людских глаз.

Любка смеялась, явно завидуя ей, перечисляла шикарные курорты Европы, а Эла любила этот особенный город в Польше. Именно там они со Славиком провели свои первые счастливые каникулы. А что теперь? Фиаско, полное фиаско!

Ближе к ночи, устав от бессилия и нытья, Эла решила выйти в люди. Взбодрившись под прохладным душем, она оглядела себя в зеркале, скрыла тоналкой следы от недавних слёз, подкрасила ресницы и губы, смастерила ракушку из волос, а после заглянула в дорожную сумку, наспех напичканную вещами.

Первым, что попалось на глаза — изысканный набор французского белья, который Эла купила в одном из модных бутиков накануне приезда Славика — тончайшее чёрное кружево на красном шёлке. Сексуально и изысканно. Всё для него. Слёзы вновь подступили к горлу, и Эла плотнее сжала губы. «Нет, нет и нет! Она же сильная и не допустит глупых истерик!» Закинув обратно в сумку ни в чём не повинный гарнитур, она натянула поверх голого тела свитер крупной вязки и расправила плечи. «А не напиться ли к чертям собачьим?» — подумала она и, прихватив с собой сумочку, вышла из номера.

В баре играла тихая музыка. Приглушённый свет окутывал столики и барную стойку, за которой скучал молодой симпатичный бармен. При виде Элы он тут же ожил, расплылся в улыбке и стал пританцовывать, будто только и ждал её появления.

— Прекрасной незнакомке за счёт заведения! — пропел бармен и принялся жонглировать бутылками, наполняя высокий бокал смесью из алкоголя и сока. За ловкими движениями парня Эла следила без особых восторгов, и когда коктейль был готов, категорично покачала головой:

— Водки давай.

— За счёт заведения, — настаивал бармен. Не сводя с неё взгляда, он медленно поднёс к дрожащей поверхности напитка горящую лучинку, и огненная лужица плавно разлилась по оранжевой глади коктейля.

— И водки, — усмехнулась Эла, усаживаясь на барный стул.

Бармен наполнил беленькой высокую рюмку.

— Неудачный день? — как бы между прочим поинтересовался он.

— Неудачный век, — огрызнулась она и опрокинула в себя алкоголь.

На экране плазмы тут же замелькал Миронов с хитом 60-х — «Остров невезения». Внимание Элы привлекли оточенные танцевальные па, которые артист исполнял в совершенстве.

«…Что они ни делают, не идут дела, видно, в понедельник их мама родила…» По несчастливой случайности день её рождения выпадал на понедельник, 19 марта. «А ведь действительно, «дитя понедельника», — досадно поморщилась Эла, на что бармен Олег, имя которого она прочитала на бейджике, улыбнулся шире и подмигнул. Ну хотя бы в душу не лез, не пытался разговорить, хотя и не отходил от неё ни на шаг, так и стрелял глазами. Впрочем, в этот час в баре было почти безлюдно.

Потягивая коктейль со вкусом мандарина и водки, Эла наблюдала за трюками бармена. Тот играл шейкером, умело смешивая жидкости в хрустальном бокале, и она засмотрелась, отвлеклась от тягостных мыслей, чувствуя, как по телу разливается приятная лёгкость.

Когда бокал наполнился голубоватым напитком, Олег грациозно подал его, слегка склонив голову.

Улыбаясь, Эла захлопала в ладоши и потянулась к бокалу, однако опробовать не успела. В сумочке запиликал сотовый, и Эла, не глядя на экран телефона, ответила на звонок.

— Элочка, послушай, только не бросай трубку, — простонал пьяный голос Славика. — Меня подставили. Я не при делах, слышишь. Я вообще не понимаю, как эта девка оказалась в моей постели. Где ты сейчас, скажи, я приеду, и мы поговорим…

— Слав, да катись-ка ты со своими бабами, — вскипела она. — Ничего не хочу о тебе знать.

— Вот так, да? — рявкнул Славик. — Тогда знаешь что? Верни мне норковую шубу и брюлики с изумрудами, те, что я тебе подарил.

Эла на секунду оторопела, но тут же зашлась в нервном хохоте, ничуть не стесняясь семейной пары за столиком у окна.

— Непременно. Вышлю всё почтой. Надеюсь, мои обноски будут к лицу твоей очередной шлюшке.

— Ты всё неправильно поняла, — противно заныл Славик. — Я же знаю, как ты любишь брюлики, вот и решил тебя на понт взять. Элочка, любимая, прости!

Элу чуть не стошнило от отвращения, она отключилась, не дослушав и вскинула взгляд на бариста. Тот похотливо пялился на неё, видно, снимать у стойки дамочек для Олега было в порядке вещей. Элу передёрнуло. Если он только заикнётся о совместном продолжении вечера, она за себя не ручается, пошлёт куда подальше, не стесняясь в выражениях.

— Забудь, — зло процедила она и втянула из трубочки коктейль с терпко-сладким вкусом. Жидкость опалила горло, разлилась по венам томительной слабостью, и от души вмиг отлегло.

— Думаешь споить меня? — засмеялась Эла, демонстрируя ряд белоснежных зубов.

— Абсент, всего лишь абсент, чуть больше, чем в предыдущем бокале, — пояснил Олег и хищно улыбнулся. — Я до двенадцати тут, потом свободен, заглянешь в 109?

— У-у… — Эла наигранно вскинула брови. — Малыш, меня не так просто свалить с ног!

Допив коктейль, Эла бросила на стол купюру, слезла с высокого барного стула и, покачнувшись, направилась к выходу. — Сдачи не нужно! Ариведерчи, — помахала она рукой.

— Если передумаешь, красотка, я твой на всю ночь! — прокричал ей вслед бармен Олег.

— Непременно, — отозвалась она у дверей и вышла из бара.

Эла добрела до лифта и нетвёрдо шагнула в открытые двери. Господи, ну за что ей всё это? Где, когда, в какой прошлой жизни она наследила, за чьи грехи теперь расплачивается? Почему мужчины смотрят на неё как на объект развлечения? И никто, никто не пытается разглядеть в ней человека, женщину во всех смыслах этого слова. Это раньше она воспринимала внимание как должное, играла чувствами других. Но теперь ей хочется совершенно другого, настоящего, глубокого. И надоело быть сильной, хочется топнуть ножкой, почувствовать себя маленькой девочкой, опереться о надёжное мужское плечо и хотя бы денёк побыть как за каменной стеной, а этот косяк малолеток с тупым предсказуемым флиртом пусть идёт лесом. Надоело! Достали!

«И где же он, тот единственный и неповторимый? Мужчина, ау!» — пронеслось у неё в голове.

В носу неожиданно засвербело, Эла громко чихнула и рассмеялась. Лифт плавно поплыл наверх, и она ощутила себя в невесомости, привалилась к велюровой стенке и задремала. Внезапный звонок известил о прибытии на этаж. Эла не дыша выпорхнула из лифта, с трудом отыскала гостиничный номер, долго ковырялась ключом в замке, ввалилась в дверь и рухнула в кровать не раздеваясь. Вот только сон не приходил, блуждал где-то рядом, потревоженный хороводом шальных мыслей.

Когда же удача отвернулась от неё? Быть может, в то роковое лето, семь лет назад? Тогда из-за болезни мамы ей пришлось вернуться в Москву, обнять единственную дочь и будто проснуться, ощутить себя живой и настоящей.

Нет. Всё началось гораздо раньше. В ранней юности.

Эла всхлипнула и затаила дыхание. Жалость к себе любимой царапнула где-то в груди. На глаза навернулись слёзы, и перед мутным взором всплыл образ Эдика. Эдуарда! Её несбывшейся мечты, самой первой, но безответной любви.

Стоило только увидеть его, тогда семь лет назад, и детские чувства ожили, напитались энергией взглядов, нечаянных прикосновений, ничего не значащих слов. Она ступила за опасную черту. Женатый мужчина, отдавший сердце другой, что может быть горше? Ну почему, почему он оказался таким неприступным? В душу запал на века, да так, что не выбить, не выкорчевать. За что ей всё это?

Эла смахнула слёзы, пытаясь дышать ровнее. «Ну что за абсурд. Навязчивая идея. Пьяный бред. Нужно что-то менять в жизни, и всё постепенно наладится. Завтра. Будет. Лучше Завтра. Будет. Лучше…» — повторяла она вновь и вновь единственно действенную молитву, не замечая, как постепенно проваливается в сон.

*** Эла проснулась в полдень. Холодное декабрьское солнце светило в окно, острые лучи проникали между шторами, щекотали лицо, глаза. Голова нещадно раскалывалась, что, собственно, для Элы было явлением редким и непривычным. Всю ночь в голову лезли дурные мысли, снились бредовые сны. Где-то под боком запиликал телефон. Эла отыскала его на ощупь. На дисплее высветилось двадцать два пропущенных вызова и куча эсэмэсок: десять от Славика, пять от Любки, от мамы три. И столько же с работы. Благо она сама себе хозяйка, владелица салона красоты. Не нужно отчитываться и отпрашиваться, заискивать перед начальством. Другое дело — мама. Для той она всегда останется ребёнком. Мать хоть и сдала после болезни и не свирепствовала как раньше, но традицию свою соблюдала — раз в неделю обязательно учила уму-разуму. И от этой неустанной заботы становилось так тепло на душе. Пусть поучает и ругает, только бы жила подольше.

Эла прослезилась, вспомнив о дедушке Альтман. Старый добрый шутник с особенным чувством юмора. Она жила с ним с шестнадцати лет. Тогда её, беременную Линой, спровадили к дедуле подальше от злых языков. И он ни разу не упрекнул её, не унизил. А вот Славика дед невзлюбил с первого взгляда, постоянно подшучивал и цеплялся, однако не стал противиться их хрупкому союзу. И Славик не особо любил попадаться ему на глаза.

«Поживём — увидим», — поговаривал дедуля, хитро поглядывая на избранника внучки. И потом, спустя полгода их совместной жизни, не успокаивался, так и глумился, ворча по-стариковски:

«Сколько волка не корми, а он всё равно смотрит!»

«Куда это он смотрит?» — удивлялась Эла.

«Туда и смотрит!» — отшучивался дед, имея в виду кобелиный характер парня.

Дедушка Альтман. Самый близкий и родной человек умер год назад, так внезапно и неожиданно. Ведь он никогда не жаловался на здоровье, не хандрил, не доставлял хлопот. Ему бы дежурную чашку кофе, сигарету «Мальборо» в зубы и передачу «Парламентский час» по телевизору. И сколько Эла ни ругалась с ним, а лишить старика удовольствия рука не поднималась, да и палец ему в рот не клади — на всё у него была готова ироническая реплика. И умер он так же — шутя. Вот только казалось: критиковал политиканов, сидя в любимом кресле, драматизировал и смеялся. Потом задремал, захрапел во сне, странно захрапел, и больше не проснулся.

Эла поплакала немного, затем осушила слёзы и поднялась. Тут же заглянула в зеркало и ужаснулась собственному отражению, подметив отёчность и круги под глазами. Поистине наступила вторая стадия человеческого взросления. Так всегда шутил дедуля, припоминая слова Семёна Альтова. Да, нужно что-то менять в жизни, как-то выбираться из этого дерьма. Она ведь так хотела быть счастливой, а потому сделает всё, чтобы добиться своей мечты! Ведь не зря говорят: есть мечта — беги к ней, иди к ней, ползи или хотя бы лежи в её направлении! Лежать, конечно, она не собирается, но всё возможное обязательно сделает. И со Славиком нужно распрощаться раз и навсегда. Не будет никаких «примирилок и прощалок», пусть катится на все четыре стороны. И у неё всё получится, в другой, новой жизни.

Глава 3. Лина

Пальчики Лины летали по клавиатуре со скоростью ветра. «Полёт шмеля» Римского-Корсакова требовал сосредоточенности и внимания: тональность ля минор, 113 тактов, сумасшедшая, стремительная игра, пульс которой считывался шестнадцатыми полутонами. Казалось, частота ударов по клавишам превышала число взмахов крыльев самого быстрого насекомого. Однако Лина раз за разом повторяла сложные фортепианные пассажи, совершенствуя мастерство. Эта настойчивость, граничащая с упрямством — фамильная черта всех женщин Альтман — проявлялась и в характере Лины. Желание доказать самой себе, что она может. Ведь она может?!

Лёха, сидя поблизости в обнимку со своей шестиструнной любимицей, нервно выдохнул и, глянув на циферблат наручных часов, выдал с непробиваемой миной:

— Минута и 25 секунд. Нужно подтянуться!

— О, боже! — воскликнула Лина, радуясь новому достижению. — Дважды сыграла и ни разу не сбилась. Дважды! А темп я ускорю.

— Хм, минута и 25 секунд. Это и я так могу. А ты вот Мурку сыграй, — пошутил Лёха.

Лина улыбнулась и размяла пальцы.

По задумке композитора «Полёт шмеля» должен был звучать всего минуту и четырнадцать секунд. Обычно скрипачи в оркестре делят партию на небольшие отрывки и исполняют их по очереди. А уж талантливым пианистам сам Бог велел продемонстрировать свои выдающиеся способности. На том и подловила Лину староста группы Таня Разинская, неугомонная, амбициозная студентка, рвущаяся в ряды лучших.

К Лине она неровно дышала с первого курса музыкального колледжа, после первого же академического концерта, на котором та исполнила лирическую пьесу Э. Грига, удивив всех присутствующих в зале оригинальной игрой. Тогда-то её и заметила профессор Московской консерватории Бескровная Ирина Петровна, защитившая диссертацию по аппликатуре баховских прелюдий и фуг. Строгая преподавательница явилась в музыкальный колледж в надежде отыскать «свежую кровь».

— А вот с этой девочкой я бы хотела иметь более близкие отношения, — резюмировала профессорша, едва Евангелина Альтман сняла с клавиатуры руки. — Надеюсь, я не ошибаюсь в тебе,детка!

И она не ошиблась. Лина трудилась, не жалея времени и сил. И если ей помогали врождённая музыкальность и исключительные способности, то Танюше Разинской приходилось добиваться успеха усердием и кропотливым трудом, да и этого, положа руку на сердце, порой не хватало. Не желая мириться с конкуренткой, староста устроила между ними негласное соревнование и при каждом удобном случае так и норовила вставить слово, одёрнуть, блеснуть. Может, Лина не особо налегала на теорию, зато в совершенстве владела техникой игры. Профессор Бескровная вцепилась в неё профессиональной хваткой и трижды в неделю занималась с ней лично.

— Я тоже так могу, фингерстайлом*. — Лёха воспользовался передышкой подружки и выдал несколько безупречных отрывков на гитаре. Собственно, на подвиги его вдохновила Лина, весь вчерашний вечер разучивающая лейтмотив оркестровой интермедии «Шмеля». И Лёха не на шутку заинтересовался. Распрощавшись с искалеченным Ибанезом, он вновь вернулся к акустической гитаре и больше не выпускал её из рук — у него словно второе дыхание открылось.

_________________________________________________________________________

Фингерстайл* — техника игры на гитаре, чаще всего — акустической, при которой один гитарист ведёт одновременно партии соло, ритм и бас.

_________________________________________________________________________

— Молодец, Лёша! Ты гений! — Лина в который раз удивилась способностям друга — тот мог различать партию каждого инструмента и с лёгкостью наигрывал её мелодию.

Лёха пропустил комплимент мимо ушей и вернулся к волнующей теме.

— А что, эта ваша Разинская на время проверять будет?

— А ты думал? Конечно. Настоящий поединок на рояле. Наша группа собирается после занятий в актовом зале, в шесть вечера.

— Всё, я забил стрелку, буду ровно в шесть в музколледже.

Пока Лёха фантазировал на тему предстоящего батла, Лина решила разыграться на этюдах. Она не разделяла веселья друга, в памяти всплыл недавний разговор Разинской с подругой, случайно услышанный в раздевалке.

— По-настоящему талантливых с детства замечают, взращивают как элитное зерно, показывают на всевозможных конкурсах и концертах, а эта выскочила как прыщ на ровном месте, — говорила та, имея в виду Лину.

— Да ладно тебе, Тань, завидуй молча. Альтман та ещё труженица, ещё и какая, — усмиряла её подружка. Однако эти слова задели Лину за живое.

Ну не оправдываться же перед старостой, что её действительно заметили с детства?! И не кто-нибудь, а сама Марина Лаврова, солистка Московской филармонии. И если б не семейные обстоятельства, заставившие Марту и Лину Альтман уехать из страны на несколько лет, возможно, её творческая карьера сложилась бы совсем по-другому.

От напряжения и безрадостных мыслей на висках у Лины проступили капельки пота. Мелкие склоки огорчали и изматывали, ведь Разинская продолжала сплетничать и настраивать группу против неё. Хотя Лина и сама отчасти виновата — никогда не могла смолчать. И в день, когда услышала оскорбительные слова Танюши, не сдержалась, повела себя как самая настоящая выскочка. Всё произошло на занятии по теории музыки, когда Разинская вызвалась исполнить Баха. Первые минуты Лина старалась не замечать недочётов, но чем дольше игралась пьеса, тем сильнее она заводилась.

— Это должно звучать совсем по-другому! — воскликнула Лина, как только мелодия стихла. — В этом произведении есть глубина и мудрость, блистательная идея переложить знание на музыкальный лад. Она должна восприниматься как наставление, как исповедь, как слово Божие. Можно мне попробовать?

Преподавательница Анна Генриховна так и расцвела, а староста изменилась в лице и побагровела. Лина уселась за инструмент и заиграла — мягко и размеренно, выделяя все смысловые оттенки. Именно так её учила наставница, профессор Бескровная, изучившая религиозную философию Баха. Ну что же делать, если она и сама прониклась и всё противоречащее истинному смыслу воспринимала в штыки.

А после занятий уязвлённая Разинская поджидала её в раздевалке.

— Альтман, — толкнула она в плечо ничего не подозревающую Лину. — Тебе всё мало, да? Мало, что тебя заметили профессора консерватории, ты и тут лезешь?

— Может, хватит? — вспыхнула Лина. — Хватит задевать меня и злословить на каждом шагу! Я тебе не соперница, никогда и не думала соревноваться с тобой! Работай и добивайся!

Разинская задрожала и прошипела севшим от злости голосом:

— А слабо «Полёт шмеля» за минуту сыграть? Слабо? Давай, в понедельник, ты и я. Вот и посмотрим, на что ты способна со своими природными данными. Подумаешь, Бах, все так могут, а ты на скорости свои умения не растеряй!

От грустных воспоминаний Лину отвлёк дверной звонок, и она поспешила в прихожую. Из магазина вернулась мама Марта со свежими булочками из пекарни, сдобный аромат которых развеялся по всей квартире.

— А ну, молодёжь, идёмте пить чай, — позвала на кухню женщина, разливая по бокалам дымящийся напиток. Лёха тут же отставил гитару и потянул за собой Лину. Та поддалась без уговоров, ей и самой хотелось отдохнуть. Друзья расположились за столом, и Марта, окинув их проницательным взглядом, ушла вместе с чашкой к телевизору.

За окном вечерело. Ветер путался в лысых ветвях деревьев, теребил замёрзшие гроздья рябины. Рыхлые хлопья снега сыпались на землю, укрывая всё вокруг белым полотном. Лёха задумчиво молчал, уплетая угощение: то ли действительно проголодался, то ли что-то тревожило его. Несколько раз он порывался что-то сказать, но отчего-то не решался, и Лина, затаившись, ждала. Что же на сей раз уготовил для неё несносный друг детства? Выпив третью чашку чая и съев четвёртую булочку, Леха прочистил горло и наконец решился:

— Лин, это… — промямлил он. — В общем, мне Тимур звонил, ну тот, помнишь, с прослушки? Сказал, чтобы я пришёл к ним во вторник на репточку, они снова хотят прослушать меня. Сказал, что у них есть басуха, и если я подойду, отдадут её мне на вечное пользование.

— Даже так? Если подойдёшь? — возмутилась Лина. — А не послать бы тебе этих друзей куда подальше? Это просто верх наглости, Лёш, никогда не думала, что их нутро настолько… настолько неприглядное. — Лина передёрнула плечами. После того неудачного похода она решила, что ни за что на свете не станет связываться с металлюгами. Ведь эти люди настоящие маргиналы!

— Ну чего ты, Лин. Просто перебрал немного парень, а в общем они довольно милые ребята.

— Делай как считаешь нужным, Лёш, только меня не впутывай.

— Ясно. — Лёха тяжко вздохнул и посмотрел в окно. — Значит, всё отменяется.

— Это ещё почему?

— Тимур сказал, чтоб я девушку свою с собой приводил, ну, то есть тебя. Сказал, что поближе бы познакомиться хотел, в общем…

— Хороша прослушка! — возмутилась Лина. — А если без меня придёшь, то что? Значит, не ты им нужен, Лёша, очнись!

— Я тоже так подумал, но на всякий случай решил спросить, — грустно отозвался он, посмотрев на часы. — Ладно, я пойду, мне ещё органику учить.

Лина проводила его до двери.

— Забудь про них, Лёш, уверена, это не последний твой шанс, — подбодрила его Лина, и он улыбнулся во весь рот. Это была особенная черта его характера — что бы ни случилось, друг детства никогда не унывал.

***

Утро понедельника начиналось для Лины Альтман с занятия по специальности. По особой договорённости с директором музыкального колледжа основным преподавателем Лины стала профессор консерватории Бескровная Ирина Петровна. И Лина до сих пор не верила в такую удачу, ведь это что-то немыслимое, нереальное — попасть под крылышко к знаменитой диве искусства, взрастившей легендарного Тимирлана и замечательную Марину Лаврову! О да, эта женщина сурова и требовательна, она все соки выжмет, прежде чем добьётся желаемого результата, но ведь Лина всегда мечтала попасть к ней в класс, с самого детства слышала имя наставницы от тёти Мариночки Лавровой. И вот мечта сбылась, будто сама тётя Марина стала её ангелом-хранителем и уверенно вела по творческому пути, обходя все тернистости.

Теперь же, спустя три с половиной года с того знаменательного концерта, Лина стояла в консерваторском классе возле фортепиано в ожидании преподавательницы и разглядывала фотографии выдающихся пианистов — воспитанников Бескровной, — аккуратно расставленных на крышке инструмента. Взгляд так и тянулся к Тимирлану и Марине. Каждый раз, как только Лине выпадала возможность, она проделывала одну и ту же манипуляцию — отодвигала друг от друга их фото на максимальное расстояние, нашёптывая при этом себе под нос:

— Так неправильно, так не должно было быть!

За этим занятием её и застала строгая преподавательница.

— Ах, вот оно что! — воскликнула она, незаметно возникнув рядом. — Вот кто тут шалит! А я-то думала, что за плутишка завёлся в классе?!

— Так не должно было быть! — вспыхнула Лина, кусая губы, но взгляда не отвела. — Если бы не Тимирлан, тётя Мариночка бы никогда… всё было бы совсем по-другому… — Лина запнулась и опустила глаза.

— Эх, Марина, Марина… — посетовала Бескровная, осторожно взяв в руки рамку с фотографией своей любимицы. — Она ведь мне как дочка была.

Вздохнув, профессорша поставила фото Марины Лавровой рядом с Климентьевым, известным пианистом, ныне живущим и работающим в Штатах.

— Считай, убедила, — скрипуче засмеялась Бескровная. — Ну, вернёмся к нашим баранам. Что ты там готовила сегодня?

Лина послушно уселась за инструмент, а взгляд её задержался на фотографии Марины Лавровой. С портрета ей улыбалась жизнерадостная девушка лет двадцати с сияющими глазами и чистым лицом, обрамлённым рыжими вьющимися волосами. Лучезарная, незабываемая, любимая. Только сейчас, не к месту и не ко времени, в памяти Лины всплыло другое фото…

Она не раз вспоминала страшное событие, потрясшее мир искусства осенью 2007-го, когда несчастный случай унёс жизнь Марины Лавровой — великолепной пианистки, прекрасной женщины, мамы Филиппа Полянского, ставшего виновником бед юной Лины Альтман.

День похорон Лина запомнила в мельчайших подробностях. Ласковое солнце согревало холодный ноябрьский воздух, небо было чистым — ни ветерка, ни облачка над головой. Природа словно застыла в ожидании чего-то важного, готовясь забрать принадлежащее ей по праву.

Лина с трудом пробиралась сквозь толпу скорбящих, вглядываясь в серые лица — от горя ноги почти не держали её, а душа окоченела и ныла. Перед глазами всё плыло. В неподвижном воздухе витали запахи терпких духов, сердечных капель и свежей древесины. На пурпурном постаменте возвышался гроб, окружённый пёстрыми венками и полотнами чёрной ткани. Слышались ноющие звуки скрипок, сдавленные разговоры и тихий плач.

А взгляд малахитовых глаз с фотографии, спелёнутой траурной лентой — этот до боли знакомый взгляд растерянно блуждал по толпе, но постепенно угасал и уходил в безвестность.

Как жаль, что всё не вечно. И человеческая жизнь длиною в век и та не вечна. Насмешка судьбы, провидение, злой рок. Где-то внутри юной Лининой души всплывали строки чьих-то стихов: «Я помню — этот страх и есть любовь. Его лелею, хотя лелеять не умею, своей любви небрежный страж…»

Он стоял у колонны бледный и потерянный, в стороне от родственников, от гроба. Его руки безвольно свисали вдоль тела и слегка подрагивали, а взгляд, так похожий на взгляд Марины, поражал безутешным отчаянием.

Филипп! Лина чуть не вскрикнула от пронзившей ее жалости. Как они могли оставить его одного?! Отец, родственники… как могли его бросить? Лина устремилась к парнишке, не помня себя от потрясения. Ей так хотелось согреть его, защитить. Однако, поравнявшись с бывшим обидчиком, она растерялась.

— Филипп! — чуть помедлив, Лина ухватила его ледяную ладонь онемевшими пальцами, припала к плечу и тихо заплакала. Они так и стояли неподвижно. Казалось, что он не замечал её присутствия, но Лина ощущала его отчаяние и страх. Какие слова она могла сказать? Как передать свои чувства? Как заглушить ту боль потери, что разрывала его сейчас? Она заглянула в его глаза, но в них отражалась холодная пустота.

— Филипп, я… тебя… никогда… — прошептала она, и шепот растворился в печальных звуках скрипок.

Их взгляды встретились, его — оживший и потеплевший, её — ошеломлённый и озадаченный… и Лина задохнулась от нахлынувшей нежности и тоски. «Что это?» — пронеслось в её голове. В ответ Филипп благодарно пожал её руку, а губы его тронула грустная улыбка.

Глава 4. Филипп. Декабрь

Протяжный звонок телефона назойливо пиликал под ухом спящего Фила. Пошарив рукой по тумбочке, он раздражённо нажал кнопку и ответил невнятным мычанием.

— Филипп, ты где?! — услышал он строгий голос отца. — Ты обещал быть на занятиях!

Фил протёр глаза и выдал протяжное «М-м-м…» В памяти тут же всплыли картинки вчерашней тусы, шум, веселье и количество вливаемой жидкости.

— Неделю ты дома не появляешься, а в университете сколько? — бушевал разгневанный родитель. — Не вынуждай меня идти на крайние меры. Я больше ничего не сделаю для тебя, с-сынок.

Слово «сынок» прозвучало из уст отца столь напряжённо и скептически, что Фил недовольно стиснул челюсти. Хотелось огрызнуться и долбануть телефон об стену, однако усилием воли он взял себя в руки — не тот случай, чтобы качать права.

— Ну сколько можно, пап … — нервно ответил он, — я помню, я всё отработаю.

— Немедленно, где бы ты ни был, собирайся и приезжай. Я буду ждать тебя в своём кабинете! — категорично заявил отец.

— В универе? — просипел Фил.

— В универе, — ответил тот, подражая его интонации, — где ж ещё?

— Да, я постараюсь скоро быть, — согласился Филипп и дал отбой.

Медленно въезжая в действительность, он огляделся вокруг. «Апартаменты» лучшего друга Макса в старом заброшенном сквоте: разрисованные граффити стены, прямо напротив кровати — плакаты с устрашающими ликами Мерилина Мэнсона и «Slipknot»; на полу возле входа — сорванная со стены прошлогодняя афиша группы «А-$peeD», заляпанная грязью с подошв «Скечерсов» и каплями чьей-то крови, на столе — пустые бутылки из-под пива и вина, жестяные банки и окурки. На соседней койке спящая девица, аккуратно прикрытая пледом и рядом с ним сопящее нечто с фиолетовыми волосами, к счастью, лицом к стенке. Из дальнего угла за шкафом слышится невнятное бормотание, — это суперзлодей Зум — барабанщик из соседней группы, — так и вырубился, не дойдя до места назначения. Только Макса в комнате не наблюдалось.

Фил напряжённо потёр виски и попытался сесть. Тут же накатила тёмная волна, на мгновение отрезав видимость. Он поморщился, дождавшись ясной картинки, и осторожно поднялся.

Через пятнадцать минут Фил стоял в парадной сквота, покачиваясь и размышляя о своей нелёгкой судьбе. В этот год он совсем слетел с катушек, забросил учёбу и увлёкся музыкой, даже жил с музыкантами группы в старом заброшенном сквоте. Фил понимал, что своим поведением позорит славных предков-профессоров, но тяга к свободе пересиливала все аргументы. «Дурная кровь» — ехидствовала бабушка Изольда, намекая на родословную мамы. «Уникум» — иронизировал отец, удивляясь, как скоро Филипп восполнял пробелы в знаниях. Первые три курса медицинского универа Фил окончил на «отлично» и теперь не сомневался, что без проблем закроет сессию. Учёба давалась ему легко — несколько бессонных ночей и предмет сдан. На четвёртом курсе он так расслабился, что совсем перестал приходить на занятия, лишь важные коллоквиумы и зачёты удостаивал своим посещением. Преподы шли на уступки, закрывая глаза на все его пропуски. В этом, конечно, была и заслуга отца — год назад его избрали на должность ректора медицинского универа, и он с головой ушёл в работу. Филу казалось, что предок окончательно забил на него. Однако ближе к сессии отец все же вспомнил о существовании сына и забил тревогу. И Фил гасил в себе протест. Ещё бы, он столько времени был предоставлен себе самому, что внезапное участие родителя его озадачивало и напрягало. С чего бы это? «В конце концов, «My life is my shot» — моя жизнь — это мой выстрел! И только мне решать, где и как её прожигать», — думал он.

Немного постояв на сквозняке, Фил развернулся и направился в конец коридора к ветхой кирпичной лестнице, ведущей на крышу. Медленно, бормоча под нос считалочку, поднялся наверх. Это был своеобразный ритуал. Так, ничего особенного, просто стих-сорняк, назойливо всплывающий в памяти. Каждый раз, как только Филипп оказывался на этой лестнице, он считал ступеньки — совсем как в детстве, когда боялся затеряться в параллельных мирах. Фил усмехнулся нахлынувшим мыслям и продолжил путь.

Он знал, где искать Макса — хорошо изучил его привычки за несколько лет дружбы. Их встреча случилась в тот сложный для Фила период, когда душа его жаждала впечатлений, а пятая точка — приключений. Помнится в семнадцать он считал себя вполне самостоятельным и взрослым, и скитался в компании таких же страждущих подростков по сборищам неформалов, пока однажды на одной из тусовок не схлестнулся с Максом в споре о гламурных реперах. А после тот взял в руки гитару, и все недоразумения развеялись сами собой. Он оказался лидером группы «A-$peeD», известной в узких кругах музыкантов.

В то время Макс подражал загадочному Курту Кобейну, носил полосатый джемпер и длинные патлы, и на запястье, где билась жизнь, набил татуировку — сердечко с витиеватой буквой «К», пронизанное иглой. Впрочем, на этом его сходство с Куртом не заканчивалось. Макс красиво говорил, писал стихи и музыку и орал со сцены под свой излюбленный гранж, а в обществе друзей философствовал о высоких материях и одиночестве. Вокруг него вечно собиралась разношёрстная толпа: почитатели творчества и просто любители оторваться, ну и, конечно же, девушки, много девушек.

Вскоре и Фил влился в группу «A-$peeD». Сначала звукачом, а позже, впечатлив музыкантов беглой игрой на синтезаторе и интересными идеями аранжировок, прочно закрепился на месте клавишника.

***

Задержавшись на верхней ступеньке, Фил толкнул плечом деревянную дверь. Та протестующе скрипнула и подалась навстречу ветрам. В голову ударила свежесть холодной зимы, и яркое солнце ослепило его уставшие от бессонных ночей глаза. Он окончательно проснулся. Взгляд пробежался по крыше старого сквота в поисках Макса. Парень сидел, привалившись к арке небольшого кирпичного флигеля, ноги свисали с крыши, и от нечаянного падения его удерживала лишь невысокая металлическая решётка, креплённая к краю обшарпанного жестяного настила. В этом был весь Макс — он любил риск и свободу и черпал энергию из экстрима, гуляя по краю бездны.

«Постконцертные оргии» не прошли для Макса бесследно — лицо его казалось бледным и под глазами пролегли глубокие тени, но взгляд, устремлённый в небеса, был чрезвычайно одухотворён. Фил посвистел мотивчик любимой песни, но Макс не услышал — уткнулся в свой неизменный блокнот и, тихо бормоча, принялся водить карандашом по бумаге. Секунды спустя он откинул к стене голову и прикрыл веки.

— Макс, эй, ты чего? — забеспокоился Фил, включая режим доктора. — Тебе хреново?

Тот наконец-то ожил и странно посмотрел на друга:

— Нет, мне хорошо.

Голос его охрип от вчерашнего выступления, где он самозабвенно выдавал гроулинги.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — спросил он после недолгой паузы.

Фил посмотрел на экран сотового и озадаченно нахмурился:

— Угу, понедельник, 14 декабря, — ответил он, не врубаясь в происходящее, — а что?

— …Камила прислала мне эсэмэс.

Фил обречённо вздохнул, пытаясь не рассмеяться и не вспылить.

— Неужели? — скептически протянул он. — И что же она написала?

— Всего два слова: «С днём!», — посетовал Макс.

— Вот так и написала? — усмехнулся Фил. — И что это значит?

Макс, не обратив внимания на издевательский тон Фила, заговорил быстро и сбивчиво.

— Я тоже думал, что бы это значило, я пробовал звонить, только номер недоступен. Эсэмэска пришла вчера во время тусы, и я не сразу увидел… только в пять утра до меня дошло, что это она… Я голову сломал над тем, что бы это значило. Потом осенило. Вчера было 13 декабря. В тот самый день год назад она ушла. Это день нашего расставания, Фил. Она вспоминает обо мне, и я небезразличен ей! Она меня помнит! И мне хорошо от этой мысли!

Фил словно паяц зашёлся нервным смехом:

— Камила, Камила, Камила! Сколько можно, Макс? Эта маньячка всю душу тебе выпотрошила, а ты ей радуешься как пацан. Ты просто одержим, брат!

— Так и есть. Три месяца ни слуху ни духу, и вот теперь снова… У меня внутри всё оборвалось, когда я понял, что это она. Думал, что забыл её, но нет, сцуко!.. Нет! — На бледном лице Макса заиграл нездоровый румянец, а во взгляде неожиданно трезвом и цепком читалась решимость. — Я хочу найти её, Фил! Я её хочу!

Фил с усмешкой смотрел на Макса, припоминая их давнишний конфликт с Камилой, невольным свидетелем которого он стал.

«Непутёвый» — кричала бывшая Макса, стараясь больнее его задеть. Хотя… почему же бывшая? Она до сих пор напоминала о себе редкими звонками или намеренными визитами. А то, что они намеренные, Фил не сомневался. Стоило Максу расслабиться и завести себе подружку, так Камила сразу всплывала на горизонте и вновь выбивала его из колеи.

Фил озадаченно смотрел на Макса, совершенно не понимая тех противоречий, что творились в душе этого придурка. Макс, чьи песни вызывали шок у ментов и обывателей, оказался абсолютно бессильным перед безответным чувством к девушке. Иногда Филу казалось, что тот лелеет болезненную привязанность ради самого состояния привязанности и намеренно не находит в себе сил разорвать этот порочный круг. Сам Фил не верил в любовь и никогда ничего подобного не испытывал. И философствовать на тему любви и ненависти ему не хотелось. Ни к чему весь этот пафос, к тому же яркие примеры неудачных отношений прочно отложились в голове. Макс и Камила, отец и… мама.

Фил огляделся. Стоял полдень. Погружённый в нескончаемую суету город жил обычной жизнью. Только опустевший парк, пестреющий внизу разноцветными флажками и самопальными афишами, дремал в тоскливой отрешённости. Чёрные стволы деревьев, скованные мерзлотой, покачивались на ветру. Вороны дербанили остатки провизии в урнах и выясняли отношения в драке. Редкие прохожие перебегали улицу, спеша к православному собору, подальше от этого злачного места. Вдруг из-за тучи выбилось яркое солнце, заиграло бликами в золотых куполах, заискрилось в мозаике башенок, вспыхнуло ослепительным огнем на крестах. Филипп тут же поморщился и отвернулся. Обычно солнечные дни в декабре редкость, в основном изморозь и пасмурь, а тут…

— Тебе не приходило в голову, что она вспоминает о тебе в самое неподходящее время? — задумчиво сказал он, намекая на предстоящие концерты, к которым группа готовилась последние месяцы. — Стоит ей появиться, и ты превращаешься в полный ноль.

— Мне нужны такие моменты, ты же знаешь! — многозначительно просипел друг, и потряс блокнотом. — Они мне как воздух необходимы.

Фил знал. Именно в моменты потрясений, связанные с Камилой, страдающий Макс уединялся где-нибудь в уголке просторного сквота и сочинял настоящие шедевры.

— Ну, тогда на здоровье, депрессируй, а я пошёл. Отче требует меня! — Сдался Фил и направился к деревянной дверце флигеля.

— Стоять! — услышал он за спиной голос Макса и обернулся. Тот попытался встать, но неловко задел выступ и выбил часть кирпичей над ржавым настилом. — Ты надолго? В пятницу… ты должен быть… тут.

— Я помню. Я постараюсь. — Фил покосился на осыпающийся край крыши. — Макс, может, поищешь себе другое место?

— Вали уже, умник! — ответил он Филу с дерзкой наигранностью, — удачи тебе в боях!

***

Дома Фил с порога окунулся в уютное тепло и ароматы свежеприготовленной пищи. Домработница тётя Нина хлопотала на кухне, напевая себе под нос любимую песню «Валенки», которую благодаря старушке он знал наизусть с самого детства. Фил прошмыгнул в свою комнату, скинул насквозь пропахшую сквотом и его обитателями одежду и брезгливо поморщился. Заявиться к отцу в универ в подобном виде было бы полным тупизмом. Захватив чистое бельё из аккуратно сложенной стопки, он направился в ванную. Однако проходя мимо тумбочки, неуклюже задел рукой накопившиеся газеты. И вся эта куча макулатуры с шумом повалилась на пол. Чертыхнувшись, Фил присел на корточки и стал заметать следы преступления. Тётя Нина вмиг замолкла и с вытянутым от удивления лицом высунулась из двери.

— Филиппушка, ты когда же это вернулся, сынок? — воскликнула женщина, оглядев его бегло и настороженно.

— Бог шельму метит, тёть Нин, — упрекнул себя Фил и криво улыбнулся. — Только сейчас пришёл, хотел, чтоб незаметно.

— Чего опять учудил, с отцом поругался? — зачастила та, всплеснув перепачканными мукой руками. — Неделю дома не живёшь, небось, у своих дружков пропадал с этим мутным Максом?

— Чего это он мутный? — посмеялся Фил, уклоняясь от расспросов милой старушки, и быстро поднялся, к тому же он чувствовал себя неловко, представ перед ней в неглиже.

Тётя Нина, с детства приставленная к нему нянькой и растившая Филиппа во времена бурного подросткового максимализма, нахваталась от своего подопечного сленговых словечек и теперь в речи её проскальзывали «девайсы», «зашквары» и прочие подобные перлы.

Филу вдруг вспомнились события годичной давности, когда ему в голову пришла идея записать рекламный ролик новых синглов «A-$peeD» с участием тёти Нины. Та и не думала сопротивляться и исполнила роль любящей бабушки, отчеканив на камеру нужные слова на потеху Максу и остальным парням группы, а в конце изобразила козу.

— Ты хавать-то будешь? — прищурилась хитрая бестия.

— Нет, тёть Нин, спасибо, что-то не хочется, — вежливо ответил Филипп и направился в душ.

Озабоченный предстоящей встречей с отцом, он смыл с себя остатки весёленькой ночи, переоделся в подходящую для универа одежду и, оценив свой прикид в зеркале, подумал о тёте Нине. Как ни странно, с няней у Фила сложились более тёплые отношения, чем с бабушкой Изольдой Дмитриевной, матерью отца. Та производила впечатление человека, покрытого ледяной коростой, будто действительно была сделана изо льда. К тому же бабуля вечно заморачивалась на тему приличий и морали и при каждом удобном случае выносила ему мозг. До невозможности строгая и чопорная, она требовала к себе уважения и полного подчинения, а потому Филипп демонстративно игнорил её наставления и дерзко звал Изольдой.

— Филипп, ну-ка иди сюда, — позвала его тётя Нина.

Фил ради приличия вошёл на кухню. После смерти мамы тут почти ничего не изменилось, на окне висели те же персиковые шторы, а на крючках — кружевные полотенчики, которые раз в неделю настирывала и наглаживала заботливая тётя Нина. От запахов еды закружилась голова и тошнотворный ком сдавил горло — сказывались бессонные ночи, проведённые накануне. Чувствуя, как ноги увязают в полу, он глубоко вдохнул и привалился к барной стойке.

— Ну чего ты бледненький такой и исхудал как… Небось хорошо оттопырился с дружками на выходные. — Тётя Нина ласково погладила его по щеке. — Я вон тебе твоё любимое кофе с карамелькой сварила и гренки пожарила. Без молока, всё как ты любишь.

— Тёть Нин, ну сколько можно повторять, кофе — он, — посмеялся Фил и благодарно обнял старушку.

— Это всё твой Макс, — не унималась нянька. Она недолюбливала друга с первого дня знакомства.

— Макс тут ни при чём, мы в клубе отыграли программу, вымотались.

— Знаю я ваши клубы, — пожурила его женщина. — Ну, иди уже, садись за стол, — потянула она Фила за руку.

— Тёть Нин, ну правда не хочется, я потом.

— Не хочется ему, ишь! — возмутилась она. — Эдик вон тоже сегодня дома не ночевал. Вижу, постель ещё мной заправлена, и не съел ничего, впору хоть вообще вам не готовь.

— Ну, тёть Нин, я как приду из универа, так всё сразу съем, обещаю.

— Потом это будет не съедобно, — надулась нянька, и Филу пришлось уступить.

— Я бы в микроволновке разогрел. — Маленькими глотками он принялся пить обжигающий напиток, прислушиваясь к собственным ощущениям. Кажется, тошнота отступала. — А что, говоришь, папа не ночевал сегодня дома?

— Да он уже месяц по выходным домой не приходит, одежду новую прикупил, рубашки каждый день меняет, костюмы, да одеколоном как набрызгается, рядом хоть не стой.

Отчего-то слова старушки кольнули сердце, но он лишь вяло ухмыльнулся.

— Тёть Нин, тебе и не угодишь, его теперь положение обязывает, ректор всё-таки — лицо универа. Ну и не должен он отчитываться, ночует где хочет, имеет полное право.

— Ох уж эта ваша мужская солидарность. Женщины нормальной на вас нет! Распустились.

Спустя двадцать минут Фил покачивался в вагоне метро и дремал под монотонный стук колёс. Как ни странно, еда, приготовленная тётей Ниной, не просилась наружу, придала сил и улучшила настроение. Однако взять авто со стоянки он так и не решился, опасаясь уснуть за рулём или надолго застрять в пробке — и так опаздывал на встречу. Фил нахмурился, предвидя неприятный разговор с родителем. Он не желал прогибаться и будто назло себе отлынивал от учёбы. Отец же давил авторитетом и считал, что сын прожигает жизнь впустую.

В последнее время Фил всё чаще задумывался, как бы сложилась его жизнь, если бы мама была жива. Он помнил ту боль и обиду, что разрывали его душу, когда она ушла из семьи к пианисту Тамерлану. Помнил, как с трепетом ждал её возвращения, зачёркивал дни в календаре и верил, что это произойдёт. Когда же мать вернулась — возненавидел. Он ненавидел и любил, и бесился от осознания того, как скоро отец простил ей измену. Теперь же Фил с грустью вспоминал те времена, когда в семье царили идиллия и покой. Родители были счастливы и вскоре огорошили его известием о прибавлении в семействе. Подумать только, ведь у него мог быть брат. Тогда, восемь лет назад, Фил воспринял эту новость как предательство и повёл себя по-идиотски — сбежал из дома с компанией таких же недорослей, скитался в поисках приключений, однако не мог предположить, что тот его поступок подорвёт здоровье мамы и повлияет на отношение родителей. Она потеряла ребёнка, а после долго лечилась в психиатрии. Из-за горя, постигшего их семью, родители окончательно отдалились друг от друга — мама замкнулась в себе, отец всё чаще пропадал в клинике и в разъездах, а Фила медленно, по капле, разъедала вина.

А потом случился рецидив — мать всё глубже погружалась в отчаяние. Бесконечные слёзы и желание покончить с жизнью стали её постоянными спутниками. «Куколки», — ласково называла мама разноцветные пилюльки, прописанные ей для лечения. «Арт-терапия», — шутил отец, наблюдая, как она рисует на столе мозаичные узоры из таблеток. Розовые, белые, коричневые, они укладывались друг за другом в своеобразное панно. Отец забеспокоился и начал лично контролировать приём лекарств. Никто не мог предположить, что она найдёт эти белые баночки у отца в кабинете и наглотается таблеток. После клиники депрессию сменила маниакальная одержимость — мать примкнула к музыкантам-паломникам и колесила по России с концертами. Филу, единственному сыну, перепадала лишь малая толика внимания. И даже тогда он любил её … любил и сдерживал горькие слёзы разочарования. И вместе с тем в нём росла волна протеста: «Мама! Я живой, я так хочу внимания и любви! Люби меня… пожалуйста!» — кричала его душа. Но внешне он был груб, огрызался и дерзил, за что отец регулярно лишал его карманных денег.

Поездка в Казань оказалась для мамы последней. Машину, в которой ехали музыканты квинтета, занесло на повороте — она улетела в кювет. Уцелели все, кроме мамы. Она играла со смертью, и та не растерялась, забрала её в нужный момент в царство вечных снов.

Фил смутно помнил похороны. Всё слилось в сплошной серый фон, в монотонный гул, с приглушёнными звуками скрипок. Отдельные фрагменты с незначительными, совершенно ненужными деталями до сих пор всплывали в памяти: вычурная брошь на шее у Изольды, белые лилии и красные гвоздики у гроба… любопытные взгляды незнакомых людей, скользящие по нему со смесью жалости и удивления. И откуда берётся столько желающих наблюдать за чужим горем?!

Еще он помнил потерянный взгляд отца, бледное, застывшее в посмертной маске лицо матери и холод, холод, сковывающий тело. Но глаза пронзительной синевы, в которых плескались нежность и боль, на один короткий миг вдохнули в него жизнь. Он едва узнал её — девочку, светлую и чистую, как… ангел, дрожащую от заунывных звуков скрипок и промозглого сквозняка. Лину Альтман. Чёрт… Кажется, он начал думать стихами. Она незаметно оказалась рядом, взяла его за руку и тихо прошептала: «Я тебя никогда…!» Что никогда? Никогда не бросит? Никогда не забудет и не предаст? И это после того, что он сотворил с ней? Оставил одну в том страшном месте, в домике лесника! Потом он жалел об этом — до одури и омерзения к себе, вот только Лина об этом не знала.

С того момента Фил больше не видел её, но часто вспоминал, искал в соцсетях. Кажется, Лина и Марта жили в Германии, и редко приезжали в посёлок. Они с отцом и сами забросили дачу — больно было находиться там, видеть мамины вещи, пианино, всё то, чего с любовью касались её руки.

Папа… он тупо замкнулся в себе, год ходил как чумной, не замечая никого вокруг, но в день памяти мамы внезапно очнулся — стал проводить ревизию в кабинете, выкидывал ненужные письма, журналы, устаревшие пособия. Тогда-то из ящика и выкатилась белая баночка: похоже, из тех запасов, что были маминым спасением. Баночка плавно подкатилась к ногам Фила. Он незаметно поднял её и встряхнул, как погремушку. Мамины «куколки» — чудо-таблетки!

***

У деканата, разместившегося напротив дверей приёмной, толпились студенты. Были среди них и желающие попасть к ректору Полянскому Эдуарду Филипповичу, на что его секретарша, молоденькая круглолицая девушка, мягко, но строго отвечала, что «это возможно только по предварительной записи». Фил, засунув руки в карманы камуфляжных штанов, нетерпеливо долбил носом берца о пол и разглядывал бронзовую табличку на массивной двери кабинета отца. Он опоздал почти на двадцать минут и теперь был вынужден ждать аудиенции в общей очереди. Педантичность родителя порой забавляла его, но в этот раз, невыспавшийся и злой, Фил изнывал от духоты и желания свалить куда подальше. В третий раз подряд он набрал номер отца и, услышав в трубке монотонный голос автоответчика, чертыхнулся.

Только что подошедшие студентки с интересом уставились на него, и он, мазнув по ним ленивым взглядом, уселся на свободную лавку. Девушки зашушукались и сели у стены напротив. От нечего делать Филипп подмигнул одной из них и принялся внимательно разглядывать подружек. Обе, одетые «по форме» — в белые отглаженные халатики поверх коротких клетчатых юбочек — выглядели юно и привлекательно. «Видно, первокурсницы», — подумал Фил, смущая девушек нахальной улыбочкой. Те кокетливо хихикали и перешёптывались. Впрочем, Филу было не до флирта, и вскоре он переключился с хорошеньких лоли на студентов, толпящихся у соседних дверей деканата, невольно становясь свидетелем разговоров.

— Эй, народ, — нерешительно сказал парень в строгом костюме, — кто был у ректора? Что за зверь? Слышал, он лютый вообще! Комменда общаги сообщила, что он хочет видеть меня, сам не знаю зачем. Я чего-то очкую…

— Это что же такое нужно сотворить, чтобы ректор универа лично вызвал к себе? — возмутилась одна из студенток, скептически оглядывая сокурсника.

— Просто крупно накосячить! — ляпнул щуплый паренёк — с виду ботан — и рассмеялся фальцетом.

— Хватит нагнетать обстановку! — воскликнула фигуристая брюнетка с ярким макияжем, — была я у него недавно, очень приятный мужчина. Голоса не повышает, объясняет спокойно, будто сеанс гипноза проводит, недаром психиатр. Я бы с удовольствием посетила парочку, — загадочно улыбнулась она. — Так что не волнуйся, останешься жив!

— Крутой мужик, — подтвердил рядом стоящий студент, — и лекции у него интересные, он примеры из практики приводит и новые трактовки из последних монографий, жаль, больше группы не ведёт.

— Эй, ребят, кто сиги ворует в раздевалке? Имейте совесть! — вмешалась в разговор запыхавшаяся от быстрой ходьбы девчонка. — Я, конечно, понимаю, вибраторы подругам в подарок и всё такое, но имейте совесть!

— Чего-чего? — удивлённо воскликнул ботан. — Какое отношение вибраторы имеют к сигаретам? — Покрутил он у виска пальцем.

— Она имеет в виду, что типа воруя сигареты, вы экономите деньги на подарки подругам, в частности на вибраторы, — пояснила брюнетка.

— Да-а-а, женский юмор, он такой… тупой и тупой, — заливисто засмеялся щуплый ботан.

— Продам вибратор, — хмыкнул парень у стены, и толпа взорвалась от смеха.

— Идиоты, — возмутилась виновница разговора.

— Дура матер! — подытожил ботан, используя латинское название твёрдой мозговой оболочки в качестве ругательства.

Фил усмехнулся. Давненько он не стебал одногруппников.

Время шло, а отец не появлялся. Девушки-лоли, что сидели напротив Фила, давно успокоились и, открыв учебники по анатомии, углубились в изучение темы. Мысли Филиппа вернулись к отцу, и настроение вмиг испортилось. Может, зря он пришёл, догадывается ведь, о чём пойдёт речь. И где его только носит?

Вдруг по толпе студентов пробежала волна оживления, голоса притихли, а взгляды присутствующих устремились вглубь коридора.

— Смотри-ка, так и вьётся возле него, — прошептала брюнетка с нескрываемой завистью. В создавшейся тишине эта фраза прозвучала неестественно громко.

Фил обернулся и увидел отца. Тот шёл энергичной походкой, в дорогом элегантном костюме и с кожаной папкой в руке, а вслед за ним, едва поспевая за широким шагом, семенила симпатичная дамочка. Толпа студентов уважительно расступалась, освобождая дорогу ректору и его миленькой спутнице. Парочка быстро приближалась к кабинету, и Филу представилась возможность разглядеть эту женщину вблизи. Ей было немного за тридцать. Внешностью и комплекцией она отдалённо напоминала молодую Патрисию Каас. Она беспрестанно говорила и с обожанием взирала на отца, будто пыталась уловить его реакцию на сказанные ею слова, и когда он снисходил до ответа, глуповато улыбалась. Фил неосознанно напрягся и стиснул челюсти. «Маленькая карманная собачка», — пронеслось у него в голове.

Тем временем пара остановилась у приёмной, и отец, распахнув дверь, галантно пропустил спутницу вперёд.

— Эдуард Филиппович, — окликнул его Фил севшим от волнения голосом. Неудивительно, что отец не услышал. Массивная дверь захлопнулась перед носом растерянного Фила, и он вскипел. Новость о том, что отец завёл роман, точила с самого утра. Нет, он вполне допускал, что тот имеет случайные связи, однако теперь, «оставшись за бортом», призадумался. Волна постепенно схлынула, оставив его в непонятной ситуации обезоруженным и беспомощным. Он усмехнулся, пытаясь взять себя в руки. Бред, да и только. Он пасует перед собственным родителем!

Фил собрался с духом и вошёл в приёмную. Вслед за ним ввалился парень в строгом костюме, явно не желая входить первым. Секретарша, оторвавшись от монитора, тут же подскочила с места и строго возразила:

— Ректор сегодня не принимает, у него совещание и важная встреча!

— Но меня вызывали, — настаивал парень.

— А мне по личному. — Филипп покосился на дверь с золотой табличкой.

— Приёмные дни по средам, могу записать, — секретарша настороженно оглядела студентов.

— До среды я точно не доживу. — Паренёк в костюме сокрушённо вздохнул и присел на диванчик у входа.

В тот момент из кабинета ректора выпорхнула «Патрисия», и Филу бросился в глаза цвет её волос. Они отливали рыжиной — неестественной, ржавой, до возмущения пошлой рыжиной. Фил содрогнулся и с трудом отвёл от дамочки взгляд. Та, ничего не заметив, устремилась к секретарше и протянула записку.

— Мне нужен пароль от этого файла, Эдуард Филиппович разрешил.

Секретарша отвлеклась на минуту, и Филипп рванул в кабинет отца.

— Ну и оборона у тебя тут! — воскликнул он с напускной весёлостью. Позади его уже маячила слишком ответственная секретарша.

— Эдуард Филиппович, извините… он сам… сам…

***

Отец, сидящий в кожаном кресле за длинным дискуссионным столом, неохотно оторвался от документов и глянул на вошедших поверх очков.

— Маша, вы можете продолжить работу, — вежливо сказал он. — А с этим молодым человеком я сам разберусь, — кивнул он в сторону Фила.

Секретарша извинилась и быстро вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Отец выдержал паузу и отложил бумаги в сторону.

— Ты опоздал на час, — наконец сказал он, придирчиво оглядывая сына. — Поприличнее не мог одеться?

— А что не так? — огрызнулся Филипп. Он и так вынул половину металла из бровей и носа, и одежду выбрал нейтральную. Не в костюм же выряжаться.

— По-твоему, это подходящий вид для учебного заведения?

— Вполне! — в том же духе ответил Фил, усаживаясь за стол напротив отца.

— Отсутствие критики — первый шаг к деградации, — невозмутимо выдал тот и ослабил галстук. — Я ждал тебя в этом кабинете двадцать пять минут! — устало повторил он. — Если ты думаешь, что у меня уйма свободного времени, то ошибаешься!

— Я давно пришёл, пытался дозвониться, но твой телефон недоступен…

— Неважно. Сейчас не об этом речь. — Отец достал из кармана смартфон и поставил его на зарядку. — Я видел ведомости, у тебя задолженности по всем предметам, пропуски. Ты должен приложить усилия, чтобы выйти к сессии без «хвостов». В противном случае тебя отчислят. Поблажек больше не жди.

— Ты повторяешься, сколько можно долбать меня?! — возмутился Филипп.

— Не нравится?! Я буду долбать тебя до тех самых пор, пока не включишь мозги!

Фил напрягся и с трудом сдержал едкую реплику, готовую вот-вот сорваться с языка.

— В жизни наступает момент, когда нужно выбирать, решать, что важнее. Мне кажется, ты стал достаточно взрослым, чтобы понимать: то, чем ты занимаешься — бессмысленно! Я очень волнуюсь за тебя, Филипп!

— Ты предлагаешь оставить группу ради учёбы? Серьёзно? Кинуть друзей, бросить всё на полпути? А если это для меня не просто хобби?

— Филипп, ты теряешь драгоценное время и катишься… Вот, смотри! —Отец поднялся из-за стола, порылся в сейфе и положил перед ним документ.

— «Приказ ректора №… согласно уставу пункт… глава… — Фил нетерпеливо перескакивал со строки на строку, выискивая главное. — … Медицинского университета от такого-то числа… о прекращении учебной деятельности по неуспеваемости студента Полянского Ф. Э.…» Что это?! — удивлённо вскинул он брови.

— Это приговор, который я приведу в исполнение, если ты не возьмёшься за ум, — вкрадчиво произнёс отец. — До сессии полтора месяца, я уверен, ты сможешь отработать пропуски!

— Ты… — возмущённо прошипел Филипп, не ожидая такого поворота. В тот же момент дверь кабинета распахнулась и на пороге появилась улыбающаяся «Патрисия».

— Эдуард Филиппович! — радостно воскликнула она. — Посмотрите, что я нашла! — однако поняв, что прервала конфиденциальный разговор, осеклась и застыла на месте.

Филипп демонстративно откинулся на спинку стула и, нагло ухмыляясь, бесцеремонно оглядел деятельную дамочку с головы до ног.

Та мгновенно вспыхнула и округлила глаза.

— Я позже зайду, извините… — не отрывая взгляда от Филиппа, «Патрисия» попятилась назад. Кажется, до неё дошло, что перед ней не кто иной, как сын ректора.

Как только она скрылась за дверью, Фил раздражённо выдохнул и посмотрел на отца с нескрываемой злобой.

— А это ещё что за фифа? У вас тут типа рабочего тандема? — с сарказмом поинтересовался он.

— Что за тон? Что за гнусные предположения? Я ещё не выжил из ума, чтобы заводить интрижки на работе, — строго возразил отец, чуть повысив голос. Похоже, Филу удалось вывести его из себя.

— Надеюсь! — процедил Филипп сквозь зубы. — Подсидят, подставят в два счёта, ты не первый, помни об этом!.. Вот прикол-то будет… — тихо добавил он.

— Лучше бы ты так о себе беспокоился, — занервничал отец и, помолчав немного, тоскливо добавил: — Знала бы мама, что у нас тут с тобой…

Эти слова повисли в воздухе, и в кабинете возник вакуум, даже звуки, доносящиеся извне, потеряли всякую значимость. От нахлынувших воспоминаний у Фила задрожали руки, и участился пульс.

— Пап, я… постараюсь. Только не дави на меня и не требуй невозможного, — отозвался он севшим голосом. Но отец будто ожил, схватил со стола приказ об отчислении и, порвав бумагу, выкинул в урну.

— Иди учись, сынок, и… приходи домой. Мне без тебя пусто.

Фил тут же поднялся и посмотрел на отца с благодарностью.

— Я постараюсь совмещать без ущерба для учёбы. Я постараюсь!

Оказавшись в вестибюле, Фил изучил расписание на ближайшие несколько дней. Руки всё ещё дрожали от пережитых эмоций, по спине пробегал неприятный холодок. Фил огляделся вокруг и глубоко вдохнул в надежде унять тревогу. Затем вынул из кармана штанов белую баночку с таблетками, запасы которых регулярно пополнял в клинике у отца. Привычным движением закинул под язык волшебную «куколку». Минуту спустя напряжение стало отпускать, и Фил, улыбнувшись, воспрянул духом. «Жить можно», — подумал он и расправил плечи.

Глава 5. Лина. Март

Эла мечтала отпраздновать свой тридцать пятый день рождения с родными, поэтому очень быстро распродала имущество в Калининграде и прилетела в Москву в начале марта.

С появлением Элы в доме сразу стало по-особенному тепло, и теперь в семействе Альтман царила оживлённая атмосфера. Лина ещё помнила свои детские впечатления от приездов сестры — ощущение безотчётного счастья и душевного трепета. Что-то похожее она испытывала и сейчас, а потому после занятий, не задерживаясь, бежала домой.

Сестрица-мать оставалась всё такой же энергичной и красивой, однако наблюдательная Лина замечала во взгляде Элы затаённую грусть. Кажется, это и делало её чуть старше, впрочем, стоило Эле рассмеяться, как озабоченность вмиг слетала с её прекрасного лица, и она становилась той юной и озорной девчонкой, образ которой Лина бережно хранила в сердце.

День рождения Элы решили отметить в узком семейном кругу, в пятницу вечером.

В этот день Лина вернулась с занятий на два часа раньше, и пока любимые родственницы готовили праздничный ужин, залезла на страницу городского студенческого форума. Ей тут же попался на глаза подозрительный ролик с названием «Полёт шмеля».

Оказывается, Леха снял поединок в музучилище на сотовый, добавил к нему нарезки про попугая-дабстепера и смонтировал видео. Попугай смешно оттягивал лапку, подпевая раскрасневшейся от напряжения Танюше Разинской, и запинался одновременно с ней. Заканчивалось сие безобразие словами известного блогера Стаса Давыдова: «И это хорошо!»

Из-за вечной занятости Лина узнала об этом видео только спустя месяц, и теперь, просматривая его третий раз подряд, едва сдерживала смех. Справившись с эмоциями, она написала Лёхе пару ласковых, однако тот ответил, что «Шмель» давно гуляет на просторах инета и даже сама «гениальная пианистка» Разинская лично поставила под ним лайк.

Лина припомнила, как, готовясь к поединку, усиленно изучала аппликатуру «Шмеля» и на несколько дней выпала из жизни. Заниматься приходилось каждую свободную минуту, слишком мало времени оставалось до соревнования.

В актовом зале училища Лина без запинки исполнила пьесу, пальцы её играли с ошеломительной скоростью, и все присутствующие слушали, не смея шелохнуться. Староста выходила к инструменту второй. Она заметно нервничала, сразу взяла невозможно быстрый темп и сбилась на шестнадцатом такте. Извинилась, приступила снова и… «с треском провалила батл». Так выразился Лёха, хохотнув на весь зал и захлопав в ладоши. В тот момент Лине показалось, что разгневанная Разинская готова спрыгнуть со сцены и накинуться на них с кулаками. И если бы не Лёха, ни на шаг не отходивший от Лины, ушла бы студентка Альтман с синяками и всклоченными волосами. В вестибюле училища Лёха издевательски оскалился и состроил перед носом Танюши свой излюбленный жест — «козу», который в тот момент походил на нечто непристойное и угрожающее. Разинская не сдержалась и выдала в адрес Лины гневную тираду: «Такая же убогая, как и твой дружок! Ненормальная… ненормальная Альтман». Большего сказать она не осмелилась. Лёха встал в боевую позу, точно боксёр на ринге. Разумеется, он не собирался махаться с девушкой, и выглядело это паясничание далеко не дерзко — смешно, но уязвлённая староста в ужасе отшатнулась и поскакала к выходу. Лёха ржал как потерпевший, до слёз, звеня цепями и постукивая металлической подковой по полу. Вспоминая это, Лина звонко засмеялась, привлекая внимание Элы. Та выглянула из кухни и с интересом уставилась на дочь.

— Я тоже хочу повеселиться, иди ко мне, — подмигнула она, и Лина вместе с ноутом отправилась на кухню.

Мама Марта тут же нашла повод оставить дочерей одних и ушла за чистой скатертью и накрахмаленными салфетками для сервировки.

Лина уселась за кухонный стол, где Эла со знанием дела готовила основу для воздушного десерта. Под мерное жужжание миксера Лина рассказала о своих недавних приключениях с Танюшей Разинской и показала смешное видео. Эла от души посмеялась, попутно раскладывая пергамент на противень и смазывая его тонким слоем масла.

— А Лёха твой ничего так паренёк, интересный, — между делом отметила Эла. — Хорошо, когда есть такие друзья. Ему бы только скинуть килограммов десять, цены бы не было!

— Да, Лёха классный, мы с ним с детства дружим, а с весом мы боремся.

— А у меня никогда не получалось дружить с мальчиками. Вообще вся эта дружба с мужчинами до поры до времени, проверено, — усмехнулась сестрица-мать. — Начинаются вздохи, ахи, взгляды…

— Странно, мне с мальчиками проще, и никогда ничего подобного не случалось, — удивилась Лина, убирая ноут со стола.

— Ты просто маленькая ещё, ну и не встретила того самого… друга… — многозначительно изрекла Эла, сдержанно улыбнувшись.

— Никогда не задумывалась об этом, — пожала плечами Лина, хотя в тот момент она слукавила. Задумывалась, и ещё как! Только с Элой обсуждать эти темы не хотела, где-то в глубине души тлело сомнение: а не играет ли Эла в чувства?! Слишком рьяно сестрица-мать добивалась дружбы после нескольких лет отсутствия. К тому же Лину увлекло кулинарное действо. Она неотрывно следила за ловкими движениями рук и думала: «Всё же умение готовить и поддерживать уют — семейная черта всех женщин Альтман». Втайне Лина надеялась, что и в ней когда-нибудь проснётся подобный талант.

— Выглядит красиво. И что это будет? — поинтересовалась Лина, наблюдая, как Эла выдавливает на пергамент готовую смесь и укладывает волнами.

— М-м… — протянула Эла. — Это меренга, взбитые сливки, белок и сахар, пальчики оближешь. Сейчас мы это чудо в духовку поставим, потом выложим сверху клубнику и смородину и сделаем рулет. Получится просто божественно! Так что можешь звать на ужин своего дружка! Только ни в коем случае не говори, что мы празднуем мой день рождения. Тридцать пять — так себе возраст, знаешь, — грустно вздохнула она.

— Точно, надо Лёху позвать, он любит такое, — воодушевилась Лина.

В сумке запиликал телефон, и она поспешила в прихожую. Звонил Лёха, будто почувствовал, что о нём говорят.

— Лин, ты видела те видосы, что я тебе накидал? — с ходу налетел он.

— Какие видосы? Я только ролик про попугая посмотрела. Весело очень.

— Да нет, я тебе живые выступления групп в личку отправил, среди них есть и «A-$peeD». Короче, завтра мы можем пойти в клуб*, две субботы подряд у них концерты, а потом группа уедет в Питер на фест. Посмотри, тебе понравится.

— Ой, Лёш, давай позже. Ты лучше ко мне приходи, там Эла сладкий рулет готовит.

— Эх…

— Что?

— Я же того… на диете вроде.

— Один раз можно, я разрешаю, — посмеялась Лина, — совсем чуточку.

— Ладно, — протянул Лёха и дал отбой.

***

Вскоре всё семейство Альтман собралось на кухне за праздничным ужином. Марта на радостях расстаралась: запекла в духовке цыплёнка табака по новому рецепту, наделала салатов под майонезным соусом, раскупорила бутылку домашнего вина. И теперь сидела во главе стола, обложившись таблетками «от желудка», с полной тарелкой «вредной» еды и с рюмкой в руке. Эла внимала рассказам матери о ценах в продуктовых магазинах, про очереди в поликлинике и делилась планами на ближайшие выходные. Лина ковырялась в тарелке и улыбалась своим мыслям. Душа по-детски радовалась — хорошо ей было среди родных и любимых.

Эла изменилась за эти годы — больше не перечила матери, проявляла заботу и стойко выслушивала все её наставления. Оттого-то Марта быстро позабыла прошлые обиды, подобрела и расслабилась, даже Славиком больше не попрекала, хотя поначалу по сто раз на дню выговаривала, что в семейном конфликте виновата дочь со своим взбалмошным характером.

Обычно Эла не подстраивалась под мнение окружающих — жила в своё удовольствие вдали от матери и дочери, а в тот год, когда сошлась со Славиком, и вовсе исчезла.

Мама Марта ворчала, что Эла попросту скрывает от нового мужа взрослую дочь, опасаясь, как бы тому не понравилась молоденькая Лина, однако не вмешивалась в отношения молодых. «Самый верный муж — нагулявшийся любовник», — повторяла мама Марта, искренне желая дочери счастья.

Теперь же Эла внезапно заговорила о чувстве вины и стремилась к общению, и Лина с опаской поглядывала на сестрицу-мать. «Надолго ли её хватит?» — думала она, хотя охотно шла на контакт, её привлекали оптимизм Элы и абсолютная убеждённость в своей неотразимости.

Сблизиться матери и дочери помог случай. Однажды Эла и Лина гуляли по Москве и зашли погреться в кафе на Арбате. Неожиданно к ним подсели молодые симпатичные парни с явным желанием познакомиться, но Эла вмиг посуровела, заявив, что матери и дочери хочется побыть наедине. Поначалу парни не поверили, решив, что перед ними сёстры-подружки, но Эла оставалась неприступной и держала марку. «Неужели… неужели Эла больше не стесняется меня, не боится выдать свой возраст?!» — удивлялась Лина. Вопросы множились в её голове, и Эла вдруг сама разоткровенничалась, долго говорила про ценности в жизни и желание быть любимой и нужной…

Внезапный дверной звонок прервал размышления Лины.

— О, Лёха пришёл, наконец-то! — воскликнула она и рванула в прихожую.

— Лёша, а ну-ка иди к нам! — прокричала из кухни разомлевшая от вина и тёплого общения с дочерьми мама Марта. И как только Лёшка появился на пороге кухни, задала свой излюбленный вопрос: — Ты физику сдал?

— Сдал, сдал, — отмахнулся Лёха и, виновато улыбнувшись, подмигнул Лине. — А что за праздник сегодня? Мне неудобно что-то, день рождения у кого? — Оглядел он старших членов семьи Альтман.

— Садись уже за стол. — Потянула его Лина и поставила перед другом чистую тарелку.

Мама Марта расщедрилась и налила ему стопку домашнего вина. Лёха наигранно округлил глаза и выпил одним махом.

— Лин, ну что ты решила, идёшь со мной? — шёпотом спросил он, имея в виду завтрашний рок-концерт.

— Я ещё не решила. И вообще, мне что-то не хочется.

— Так нечестно, я же ходил на этого твоего пианиста… Илью Михайлова, еле вытерпел, ну…

— Лёш, я ещё от той вписки отойти не могу. Если там будет что-то подобное…

— Нет, ты только послушай, как они лабают, — раскраснелся Лёха, — а вокалёр вообще зверюга.

— А о чём это вы там шепчетесь? — поинтересовалась Эла, наливая Лёхе чай и выкладывая на тарелочку свой кулинарный шедевр — сладкую воздушную меренгу, от вида которой у Лёхи заблестели глаза.

— Вот это да! Только не говорите, что это вы делали сами! — громко сглотнул он.

— Сами-сами, мы всё сами, — хитро улыбнулась Эла. — Так что там у вас за секреты?

— Уговариваю Лину сходить со мной в клуб на концерт.

— Ой, ну какие могут быть уговоры? Лина, собирайся и иди! — Эла стрельнула глазами в дочь и уселась за стол.

— Вот и я о том же. Между прочим, я билеты заранее покупал. Не так просто попасть на их концерт. Они взлетели и желающих много. Чуваки не играют, эти демоны воспламеняют всё, даже ногти на ногах. Громко, нервно, это твоя депрессия, размазанная на сковороде самим Сатаной. Две минуты и торт готов. Каблуки сломаешь, как круто!

— Лёша, что ты несёшь? Мама, это всё твоё вино! — посмеялась Лина и взлохматила Лёхе чёлку.

— Какой милый мальчик, — засмеялась Эла, поднеся к губам бокал с напитком.

— Сударыня, позвольте пригласить вас на мазурку бесноватых, — исправился Лёха, прочистив горло. — Это просто космос, детка…

— Так… а что они там играют? — Эла явно кокетничала, пустив в ход всё своё обаяние.

— Альтернативу, dreamcore, лирику, в общем… — растаял Лёха, наивно улыбнувшись.

— Какая прелесть, — мечтательно прошептала сестрица-мать, — помню, как мы отжигали на концерте на Красной площади. Мои любимые «Перцы» выступали, Энтони Кидис просто бог. Тогда ещё в моду входили прядки, и мы с подругой специально на концерт…

— О, это было в августе девяносто девятого, грандиозный концерт на Красной площади, а «Перцы» там хедлайнерами были! — воскликнул возбуждённый Лёха.

— В девяносто девятом? — прищурилась мама Марта. — Как — в девяносто девятом? Быть того не может!

— Конечно не может, это было в две тысячи шестом! — занервничала Эла, подмигивая парнишке, но тот, не обратив внимания, продолжил доказывать обратное.

— Нет же, точно в девяносто девятом! Вот я сейчас поищу и покажу. — Он тут же полез в смартфон, но Лина, заметив, как Эла изменилась в лице, пнула Лёху в бок, и тот, не отрывая глаз от экрана сотового, рассеянно выдал: — Да, точно, в две тысячи шестом это было. Дырявая голова…

— Что и требовалось доказать. Лёша, тебе совсем нельзя пить! — посмеялась Лина и утащила Лёху в зал, подальше от подозрительных глаз мамы Марты.

— А что случилось-то? — виновато прошептал друг, так ничего и не поняв.

— Не знаю, наверное, Эла приезжала в тот год в Москву, а дома ни разу не появилась, — догадалась Лина.

— Блин… чуть не влип. Как думаешь, пронесло?

— Не знаю. Ладно, что ты там мне прислал?

Лина открыла ноут и залезла на страничку «Вконтакте», нажав на первое попавшееся видео в колонке Лёхиных сообщений. С экрана монитора послышался грохот, шум и вопящая толпа не вполне адекватных людей.

— Всё с тобой ясно… — с укоризной протянула Лина.

— Лин, в общем, завтра в семь выходить, в восемь начало. Кросы надевай и… ты ещё видосы посмотри, тебе точно понравится. А я пошёл, мне ещё к лабе готовиться, завтра дополнительная, для таких олухов, как я.

***

Как только за Лёхой закрылась дверь, Лина шмыгнула в детскую — так по заведённой традиции мама Марта называла её комнату. Захотелось побыть одной, поразмышлять над последними событиями, слишком много всего скопилось в голове. Взяв ноут, Лина залезла на подоконник. За окном стояла хмурая мартовская ночь. Тусклый свет зарождающегося месяца струился сквозь клочья седых туч, серебрил небо, отчего оно походило на бурлящую морскую пучину. Мелкий косой дождик подгонял случайных прохожих и автомобили, мигающие фарами на трассе.

Лина раскрыла ноутбук и отыскала в диалоге с Лёхой видео с живыми выступлениями групп. Недолго думая, кликнула на первый ролик в списке, и на экране появилась сцена с тяжёлой аппаратурой и барабанной установкой, возле которой — спиной к зрителям — стоял неформал с гитарой. Волосы, небрежно собранные в хвост на затылке, рассыпались у лица рваными прядями, чёрная футболка, обтягивающая широкие плечи, свободно болталась поверх драных джинсов. Он обернулся, и светлая улыбка озарила его лицо. Толпа у сцены тут же взорвалась истошными воплями. Из сгустка хаоса к музыканту потянулись руки фанатов: «Макс, давай ещё…» — визжали девочки, «Ты лучший…» — орали парни. И тот, кого называли Максом, тряхнул головой и отрывисто рассмеялся: «Я долго думал, чем бы вас удивить, и вот… придумал», — задорно отозвался он. Вслед за этим в зал полились мелодичные звуки гитары.

Поначалу Лина почти безучастно смотрела в экран, но вскоре поняла, что картинка утягивает её в мир иной музыки, что ей неожиданно нравятся эти низкие вибрации, окутывающие зал мягкими волнами. Лину увлекала свободная манера исполнения, и каждый жест парня, каждый звук дрожащих струн отзывался трепетом в её душе. Но вот он запел, и саунд разбавил приятный голос с нервной хрипотцой. Радость пронеслась по телу россыпью тёплых мурашек. Она прикрыла глаза и, постепенно теряя мысли, уплывала в далёкие дали.

«Наверное, так и начинается любовь, — думала Лина, предчувствуя приближение чего-то значимого в жизни. — А эта песня станет её началом». Парень пел о несбывшейся любви с надрывом и страстью, а ей хотелось слушать и слушать, несмотря на проскальзывающие в тексте шокирующие словечки и далеко не классический стиль исполнения. А ещё ей хотелось смотреть на него и тонуть с головой в своих фантазиях. Лина мечтательно улыбнулась. И что на неё нашло? Хотя ей всегда нравились творческие личности. Взять, к примеру, Тиля Линдеманна или Дэвида Гарретта, известного скрипача. Похоже, и этот Макс — личность незаурядная и интересная, вот бы познакомиться с ним, пообщаться и…

Неожиданно скрипнула дверь детской и в комнату вошла раскрасневшаяся Эла.

— Ой, ну еле отделалась, — тяжко вздохнула она. — И что меня дёрнуло упомянуть тот злосчастный концерт?! И Лёха твой хорош, сразу в бутылку полез!

Услышав досадное бормотание Элы, Лина на всякий случай убавила звук: вдруг сестрица-мать возмутится слишком смелому содержанию песни? Однако та, не обратив внимания на посторонние звуки, направилась в гардеробную и распахнула деревянные дверцы.

— Так, это не подходит, — деловито рассуждала Эла, перебирая висящие на плечиках платья. — В ближайшее время нужно заняться твоим гардеробом. На концерт в этом не пойти, нам нужны стильные джинсы и яркий верх, но не толстовка. Это так избито, должна быть изюминка в образе.

Лина наблюдала из-за шторы, как Эла один за другим бракует её излюбленные наряды, а мысли витали где-то далеко.

— А ты когда-нибудь любила? — неожиданно выпалила Лина, ощущая, как щёки заливаются стыдливым румянцем — вопрос нечаянно сорвался с губ.

Эла замешкалась и медленно обернулась.

— Было дело, — загадочно улыбнулась она и тут же вернулась к полкам с аккуратно уложенными вещами. — Но точно не Славика.

— Да, я помню. — Лина закрыла ноутбук и слезла с подоконника. — Тебе всегда дядя Эдик нравился. Чуть ли не с детства.

Эла промолчала, однако энергичные движения её немного замедлились.

— А как же мой папочка, ты тоже его любила? — не отступала Лина. — Может, расскажешь?

В тот момент Лине показалось, что Эла напряглась, однако очень быстро нашлась с ответом:

— Я бы рассказала, но поверь, это неинтересно. Так, обычный парень, почти мой ровесник. К тому же он не знает о твоём существовании, наверняка и обо мне забыл. К счастью, забыл.

— Странно, я думала, что дети рождаются от любви, — прошептала Лина, не желая уходить от волнующей темы.

— Хочешь знать, любила ли я его? — Эла на секунду задумалась. — Скорее, это было временное помутнение рассудка. И лучше закроем эту тему.

— А как его звали? — Лина подобралась совсем близко и уселась на край кровати напротив Элы.

— Вадим. Его звали Вадим, — со вздохом ответила та, нервно сминая снятый с вешалки блейзер. — Фамилию не помню, не спрашивай.

— Ого, Евангелина Вадимовна. Неожиданно…

— Как видишь, не звучит, поэтому успокойся.

— А по-моему, интересно. Мама Марта знает о нём?

— Ещё бы, — усмехнулась Эла, но тут же замялась и пошла на попятную, — то есть знает по рассказам и не более. Я… тебя поблагодарить хотела. Ну, что ты Лёшку своего осадила, надо же, как разошёлся.

— Ну да, он такой, прямолинейный, и не всегда просекает момент. А ты, значит, приезжала в тот год?

— Приезжала. Тогда мы с мамой были в контрах, она всё пыталась воспитывать меня, каждый день выносила мозг нотациями по телефону. Поверь, приятного мало. Но теперь я думаю, что сама виновата. Всегда можно найти общий язык с мамой. — Эла обернулась и присела рядом с Линой на край кровати. — Мама ведь — это самый близкий и родной человек. Терять родных очень больно, — тихо добавила она.

Лина промолчала. В памяти всплыли события трагической гибели тёти Марины, и сердце мгновенно сковало льдом.

— Я очень тяжело перенесла смерть дедушки. Всё произошло на моих глазах, ты знаешь. Не помню, чтобы я так убивалась из-за смерти папы. Наверное, в то время я больше думала о себе. Перед тем как дедушка умер, мне приснился странный сон. Такой настоящий и живой. Я никогда не верю в сны, ведь я реалистка, а тут… словно посыл свыше, предсказание.

Эла обхватила плечи руками и заметно побледнела.

— В том сне я будто в раю побывала. Мне снились яркие краски. Я купалась в тёплом озере с прозрачной изумрудной водой, а на небе сияло оранжевое солнце. Но потом лето сменилось осенью. Небо потускнело, а озеро исчезло. И я оказалась в маленьком дворике, сидя на крылечке старого дома, а вокруг — пожухлые жёлтые листья с пряным ароматом гнили и мокрой земли и качающиеся на ветру ссохшиеся ветви виноградных лоз. Ощущение одиночества и покоя. Страшного покоя. А потом умер дедушка, Славик изменил, и я осталась одна, опустошённая и отчаявшаяся, будто надолго застряла в том сне и никак не могу проснуться. В общем, я поняла, что хочу быть рядом с вами, хотя бы ненадолго побыть в семье и ощутить себя нужной и любимой!

***

Эла прерывисто вздохнула и накрыла лицо ладонями.

Почувствовав в себе непреодолимое желание утешить заблудшую мать, Лина потянулась к Эле и нежно обняла её за плечи. Эла всхлипнула и, тихо расплакавшись, обвила её руками в ответ. Они так и замерли, согреваясь родным теплом, и каждая молчала о своём, а сердца их бились в унисон, будто рвались навстречу друг к другу.

Неожиданно дверь детской приоткрылась, и мама Марта изумлённо застыла на пороге.

— Девочки мои! — заохала она, приложив руки к груди, — девочки мои-и…

— Мама, всё хорошо, — улыбнулась Эла сквозь слёзы и ослабила объятия.

Лина отпрянула, немного смутившись. «Упс, этот неловкий момент…» — мысленно посмеялась она. Ведь с мамой Мартой и Элой творилось что-то невообразимое. Старшую Альтман с каждым днём всё сильнее пробирало на чувства, а Эла казалась совсем другой, более уступчивой и сентиментальной, будто и не было давнего семейного конфликта. Драгоценные родственницы осторожно примеряли на себя новые роли — любящих матери и дочери, и с каждым разом у них получалось всё естественнее и лучше. Только Лина не могла так скоро перестроиться и недоверчиво наблюдала со стороны за этими удивительными метаморфозами.

— А мы наряд для концерта выбираем. — Эла вернулась к раскрытым створкам шифоньера и зарылась в вещи Лины.

— А что тут выбирать?! — воскликнула мама Марта. — Самый лучший наряд для девушки — это платье … и туфли, — подумав, добавила она.

— Мама, это же рок-концерт, платье там будет не к месту.

— Тогда брючный костюм. У Линочки есть замечательная кофта с жабо, она прекрасно будет смотреться в комплекте с пиджачком и высокими каблуками.

— Мама, ты заблуждаешься. Жабо — это, конечно, красиво и строгому костюму придаёт изящества, но лучше в этом наряде Лина сходит с тобой в оперу.

— Опера… — благоговейно вздохнула мама Марта. — Ах, как вспомню венскую оперу. «Мадам Баттерфляй». Мы вместе с Эммой ходили. Ария Чио-чио-сан и этого… бездушного Бенджамина меня потрясла, бедная японочка, я даже прослезилась.

— Мама, скорее всего, у тебя ассоциации с личным, со мной. Только тут вот поправочка — я не жертва!

— Что ты, что ты, Эла, я ведь совсем не о том, — зачастила мама Марта и покосилась на Лину.

— А я о том. Она интересуется, кто её отец, — усмехнулась сестрица-мать.

— Кто прошлое помянет, тому глаз вон! Даже и говорить не о чем. — Мама Марта всплеснула руками, будто отмахнулась от чего-то дурного и страшного и полезла в шифоньер.

— Вот он, этот костюмчик, мы с Эммой в бутике покупали, в Гамбурге. Он мне так понравился! Австрийское качество самое лучшее! А Линочка и Никлас с Карлом гуляли по городу.

— Хм, и правда неплохой, — оценила Эла, — интересный крой. Но для концерта не подойдёт. Лин, а ну-ка примерь вот это.

— Мам, Эл, — возмутилась Лина. — Вы меня как на свадьбу наряжаете. Я сама как-нибудь разберусь, в чём мне идти, к тому же я ещё не решила, пойду ли.

После пятнадцатиминутных препирательств с любимыми родственницами Лина сдалась и стояла перед зеркалом в Элиной стильной кофте с открытыми плечами и рукавами, переходящими в полуперчатки.

— И с волосами что-то сделать нужно, подумаем. — Эла пропустила сквозь пальцы густую шелковистую прядь.

— Нет, волосы не трогай, я их в хвост уберу, — возразила Лина, и Эла смирилась.

— Как скажешь, твоё дело, но я бы…

* * *

Лина с нетерпением поглядывала на часы. Лёха сильно задерживался и даже не звонил, что было крайне на него не похоже. Обычно друг приходил вовремя, а уж если дело касалось походов в клуб или каких-либо подобных мероприятий, всегда являлся раньше намеченного времени за полчаса. Мама Марта крутилась поблизости и что-то тихо бормотала себе под нос, она как всегда была против ночных походов дочери. Эла отвлекала её житейскими разговорами. Когда же стрелки часов сошлись на четверти восьмого, Лина набрала Лёхин номер. В трубке раздались длинные гудки, и когда она совсем отчаялась услышать голос друга, тот наконец соизволил ответить.

— Лин, я лох, — тихо простонал он и тяжко вздохнул.

— Что случилось, Лёш, ты не заболел? — забеспокоилась Лина.

— Можно и так сказать. Лифт не работал, и я на всех парах нёсся по лестнице вниз и, как говорится, «упал, очнулся, гипс».

— Что? — ужаснулась Лина, чуть не выронив телефон.

— Да, я в травматологию загремел, перелом лодыжки со смещением, сейчас решают, что со мной делать, наверное, оперировать будут.

— Лёша! Как же так? Чем я могу помочь? Где ты лежишь, скажи, я приеду!

— Да не, нормально всё. Жаль, на концерт не попали. Короче, сломал я свои каблуки, — усмехнулся паренёк.

— Лёш, ну какой может быть концерт…

Они говорили до тех пор, пока Лёху не забрали в операционную.

Лина смотрела на потухший экран сотового и удивлялась самой себе, ведь в этот раз она ничего не почувствовала. Не было ни вещих снов, ни образов-предсказателей, ничего не было, будто выбило из сенсорного потока. «Странно всё это, странно», — Лина тщетно пыталась думать в нужном направлении, однако мысли её то и дело возвращались к загадочному Максу, а в душе играла волнующая музыка

Глава 6. Эла. Март

«Если не можешь изменить ситуацию — измени отношение к ней». Когда-то в ранней юности Эла частенько слышала эту фразу у соседей Полянских и спустя годы старалась всегда и во всём ей следовать.

Каждый день, вторую неделю подряд, Эла гуляла по улицам Москвы, заглядывала в зеркальные витрины дорогих салонов и страстно мечтала стать владелицей одного из таких — самых престижных и модных. «Ничего-ничего, будет и на нашей улице праздник!» — уговаривала она себя, упрямо улыбаясь.

Эла далеко не бедствовала и при желании могла бы жить в своё удовольствие несколько лет, однако без дела сидеть не любила, да и проматывать деньги впустую считала непозволительной роскошью. Ей бы только завести парочку выгодных знакомств, и она непременно бы добилась поставленной цели. Вот только друзей в Москве за давностью лет не осталось, даже с одноклассниками Эла не поддерживала связи, а соцсетей с некоторых пор она, откровенно сказать, побаивалась. Чёртов Славик. Угораздило же её так вляпаться!.. Оставалось уповать лишь на чудо, и если вдруг ей подвернётся мужчина со связями, она не растеряется, попытается его обаять.

Эла прогуливалась по *** проспекту вдоль витрин магазинов и наслаждалась погожим весенним деньком. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь перистые облака, ласково щекотали и слегка припекали щёки. Вчерашний снег, скопившийся у обочин тротуаров, медленно таял и превращался в небольшие грязные лужицы. Выбившись из общего ритма городской суеты, Эла незаметно набрела на баннер с бегущей строкой и зачиталась вакансиями, а потому не сразу поняла, что её окликнула невысокая пухленькая блондинка.

— Элка, ты! — широко улыбнулась та, изумлённо оглядывая Элу с головы до ног. — Ну надо же, ничуть не изменилась. Красотка!

— Боже мой. Норкина … Лариса! — Эла подалась навстречу бывшей однокласснице. Девушки слегка обнялись, прикоснувшись щекой к щеке, и быстро отстранились. Признаться честно, Эла с трудом узнавала в ней вчерашнюю заводилу и сплетницу, и если бы не Ларискин голос с вечно удивлёнными и завистливыми интонациями, попала бы Эла впросак. Выглядела Норкина неважно, хотя, по меркам состоятельных женщин, была вполне ухожена и дорого одета. Но кашемировое пальто цвета пыльной розы и отёчные веки, замазанные толстым слоем тоналки, явно прибавляли ей возраста. К тому же Лариске совершенно не подходил пшеничный оттенок волос, близкий к Элиному натуральному. С трудом подавив злорадный смешок, Эла натянуто улыбнулась. Неужели Лариска до сих пор подражает ей?

Бывшая одноклассница ещё со школы слыла её фанаткой — копировала стиль одежды и манеру поведения. Правда, выглядело это комично, а Эла всегда соблюдала дистанцию и с прохладцей, почти высокомерно, общалась с Ларисой, ведь признанной королеве красоты было дозволено многое. Однако в школе находилось немало завистников, а потому вокруг её внезапного исчезновения в десятом классе ходили разные слухи.

Лариска тем временем пристально вглядывалась в Элино лицо, будто выискивала в нём изъяны, рот её слегка приоткрылся от любопытства, и верхняя губа нервно подёргивалась.

— Триста лет тебя не видела, — прошептала она с придыханием, — ну ты и правда не изменилась. А ну колись давай, ботоксом пользуешься?

Эла оторопела от такого напора, но быстро взяла себя в руки, ведь Норкина никогда не отличалась особым тактом, да и с возрастом, видимо, не поумнела.

— Никаких ботоксов и никакой химии, — засмеялась она. — Всего лишь правильное питание, секс и… минимум стрессов. А ты, я смотрю, тоже не меняешься.

— Шутишь, — отмахнулась Лариска, так и не поняв намёка Элы. — С таким-то бешеным ритмом жизни не до здорового питания. Всё бегом, бегом. А… ты как тут, проездом? Слышала, где-то в Мурманске живёшь?

— В Калининграде. Но я вернулась, теперь хочу обосноваться тут, начать всё с нуля.

— Всегда удивлялась твоим решительным поступкам, для меня предел мечтаний Москва — сложно срываться с места.

— С Калининградом меня больше ничего не связывает, — грустно отозвалась Эла. — Дедушка умер, а мама и дочь живут здесь.

— Дочь? Ты замужем? — Лариска сложила на груди руки, совсем как в ранней юности, когда с упоением распространяла сплетни.

— Нет, уже нет, — занервничала Эла, кинув взгляд на циферблат наручных часов.

— Ну надо же. — Лариска облизнула пересохшие губы. — И сколько лет малышке?

— Малышка вполне уже взрослая, ей восемнадцать. Так что…

— Восемнадцать?! — изумилась бывшая одноклассница. — Выходит, те давние слухи…

— Представляю, что там говорили, — резко перебила её Эла, не желая выслушивать Ларискины излияния. — Но поверь, и тогда, и сейчас мне до этого нет никакого дела. Да и в прошлом всё давно.

— М-может, по кофе? Я знаю уютное местечко на Арбате, — заискивающе улыбнулась Норкина. — Посидим, поболтаем, вспомним былые времена? М-м?

— А давай, — не раздумывая согласилась Эла. Она вернулась в Москву, и теперь ей тут жить и обрастать связями. Кто знает, может, Норкина и есть тот самый счастливый случай? Боже, ну до чего же она докатилась…

Лариска оказалась права. Маленькое уютное кафе в итальянском стиле с ароматами пиццы и свежесваренного кофе располагало к общению. Девушки заняли столик у панорамного окна с видом на аллею. В этот час посетителей было мало, играла тихая музыка, и улыбчивый официант принялся любезно обслуживать дам.

— Так значит, это было правдой? Тебя изнасиловали? — Лариска подалась вперёд, как только тот забрал пустой поднос и удалился.

— Чего-то подобного я и ожидала, — усмехнулась Эла. — Но вынуждена тебя разочаровать, всё было по обоюдному согласию, можно сказать, по любви, но и это уже не актуально.

— Я его знаю, он из нашей школы? — любопытствовала Норкина.

— Нет, не знаешь. Так, был один парень. Подозреваю, что его уже и в живых-то нет.

Не сводя с Элы глаз, Лариска втянула из трубочки коктейль и недоверчиво прищурилась.

— Все так говорят, типа лётчик-вертолётчик, в прошлом герой.

— Да какой лётчик? Вор-карманник.

— Что? — Лариска поперхнулась и закашлялась. — Ну ты шутница, Элка, бред-то какой. Напугала до смерти, ну ни за что не поверю.

— Ну, вот ты сама и ответила на этот вопрос. Конечно бред. А если серьёзно, то там ничего интересного, может, когда-нибудь и узнаешь. Ты лучше про наших давай, кто, где, чего добились в жизни?

— Ой, сейчас. — Лариска тут же сменила тему и принялась рассказывать о Манечках и Танечках, но Эла, не находя полезной для себя информации, откровенно скучала. — О, кстати. — Норкина легонько коснулась её руки. — Генку помнишь? Остапчука? На первом канале редактором программ работает.

— М-м… На первом канале? — Эла задумчиво свела брови, припоминая рыжего очкарика с вечно сальными волосами и прыщиками на носу. — Ну и как, общаетесь?

— С Генкой-то? Ха! — воскликнула Лариска. — Ну конечно, созваниваемся частенько, правда, сейчас у него не самый лучший период в жизни. С женой развёлся, страдает. Слушай, а давай устроим встречу? Он всегда заглядывался на тебя.

— Что? — Эла сделала большой глоток сока и с шумом поставила бокал на стол. — Нет! Честно говоря, даже не представляю себя рядом с таким…

— А что? — удивилась Лариска, — Генка классный парень — возмужал, расцвёл и вдобавок ко всему завидный холостяк.

— Всё может быть, но не думаю, что он горит желанием увидеть меня, столько лет прошло, а я и подавно не горю! Лучше давай поговорим о тебе. Где и чем занимаешься?

— А… я управляющая рестораном ***, сейчас, между прочим, должна быть на работе, но управляющий на то он и управляющий. — Лариска вальяжно откинулась на спинку стула и посмотрела на Элу с некоторой долей заносчивости. — Могу и отлучиться, если захочу, могу вообще на работу не прийти.

— Наслышана я, известная сеть ресторанов.

В этот момент у Ларисы заиграл телефон, и она изменилась в лице. Так и смотрела на экран, сомневаясь и кусая губы, но всё же сбросила вызов.

— Что-то случилось? — насторожилась Эла, заметив волнение бывшей одноклассницы.

— Нет… то есть да, — скуксилась Лариса, — это длится уже не один месяц, так что уже ничего нового.

— Ну так рассказывай, на работе неприятности?

Норкина всхлипнула, уголки её губ задрожали и поползли вниз. В тот момент она выглядела настолько потерянной и несчастной, что Эла по-женски посочувствовала ей и захотела подбодрить.

— Можно и так сказать, но неприятности прежде всего в личном. Мой бывший… — Лариска вздохнула и аккуратно смахнула салфеткой набежавшие слёзы. — В общем, он генеральный директор сети ресторанов, а я управляющая в одном из них. Пять лет встречались, на курорты ездили вместе, но этот кобель мне замену нашёл, представляешь? Этой девке двадцать пять! Секретутка! Кроме смазливого личика и длинных ног ничего нет, пустоголовая погремушка, зато апломба сколько! Обещал ради меня жену бросить, зарплату под двести поднять, а теперь что?

— Он ещё и женат? — усмехнулась Эла. С некоторых пор она терпеть не могла женатых. — И сколько же лет нашему мальчику?

— Пятьдесят.

— М-да. Седина в бороду, бес в ребро?

— Да он любому двадцатилетнему фору даст, — возмутилась Лариса. — И я за ним как у Христа за пазухой была. А теперь. — Из глаз одноклассницы брызнули слёзы. — Теперь жизни нет никакой, — зарыдала она. — Через три дня собрание управляющих, а я даже идти туда не хочу, боюсь увидеть его с этой…

— Ну-ну, успокойся, слезами горю не поможешь. Тут главное определиться. Что у тебя в приоритете? Если решила рвать с ним, так выше нос, дорогая, и вперёд, а если есть желание вернуть, так нужно постараться.

— Я бы вернула… и всё бы… всё простила. Но только как? Тягаться с этой пигалицей глупо, да и куда мне до неё?

Эла призадумалась, окинув Лариску профессиональным взглядом.

— А вот это ты зря. Через три дня, говоришь? Нужно поторопиться.

— Что? — Лариска с надеждой взглянула на Элу и высморкалась в белоснежную салфетку.

— А то! Будем работать над твоим новым образом.

— А ты… ты это можешь?

— Могу, я всё могу, считай, что на эти дни я твой персональный шопер и стилист. Будем создавать образ успешной деловой женщины.

— Так ты стилист? Эла… ты моё спасение, я согласна, я на всё согласна!

* * *

— Понимаешь, женский образ — это не только новое платье, макияж и парфюм, прежде всего это внутреннее состояние, твоя самооценка, уверенность во взгляде, умение говорить и двигаться, общаться с людьми, — объясняла Эла между делом, пока они с Ларисой бродили по модным столичным бутикам. — Я сейчас такую избитую истину говорю, что сама удивляюсь, как можно этого не знать? Ты должна понять, что весь твой внешний лоск потеряется, стоит тебе раскрыть рот и сморозить какую-нибудь очередную глупость, или, к примеру, посмотреть щенячьими глазками на своего этого… как его там?

— Валерика Георгиевича, — прошептала Лариса. Всё это время она как хвостик ходила за Элой и безропотно исполняла все её указания: примеряла одежду, нижнее бельё и обувь.

— Даже не знаю, что можно сделать за такой короткий срок, — размышляла Эла. — Хотя бы посмотреть мотивирующие фильмы, пока я буду работать над причёской.

— Например, «Красотку», — мечтательно вздохнула Лариска.

— Тогда уж «Коко до Шанель», «Дьявол носит Прада» и многое другое, — задумчиво возразила Эла. — Обожаю эти фильмы. Ну, так о чём я. В общем, мы не будем делать такой уж строгий образ, подчеркнём пропорциональность фигуры, осанку, скроем полноту и немного разбавим романтикой. Главное, не переборщить с деловитостью. Вот такая ремарка, — улыбнулась Эла.

— Что бы я делала без тебя! — восторгалась Лариска. — Я уже от одного твоего энтузиазма загорелась!

— Это важно! От настроения зависит успех!

— А что у тебя на личном? — задала Лариска свой излюбленный вопрос. — Я так увлеклась собой, что даже не спросила.

— А у меня всё окей. Я свободная самостоятельная девушка, и цель у меня сейчас совершенно другая — присматриваюсь, хочу открыть свой салон красоты или, на худой конец, устроиться на работу в какой-нибудь престижный центр. Мне нравится моя профессия и нравится получать за это деньги.

— О, это непросто, нужны спонсоры и связи. Хотя с такой-то внешностью, как у тебя, проблем не будет.

— Ты будто Америку мне открываешь! Конечно связи нужны. А по поводу внешности… я бы хотела, чтобы оценивали не только мои внешние данные, но и умение и опыт. Ладно, время покажет.

Двумя днями позже стараниями Элы Лариса преобразилась в элегантную бизнесвумен. В модном брючном костюме от Шанель, с аксессуарами от ***, бывшая одноклассница — и ныне подруга — выглядела как женщина-вамп. Новый имидж добавил ярких штрихов её внешности — она заметно помолодела и расцвела. Волосы окрасились благородным цветом тёмного шоколада, уложились в модную асимметрию и при каждом движении головы переливались пепельными бликами. Тёплые тона косметики подчеркнули миловидные черты и сделали её взгляд более выразительным.

Эла напоследок оглядела Ларису и удовлетворённо произнесла:

— Ну, подруга, готова разбивать мужские сердца?

— Эла, ты просто чудо! — просияла та, взволнованно вздыхая. — Я даже не подозревала, что я вся такая…такая… Что я могу для тебя сделать?

— Только не подведи! — взмолилась Эла, сложив на груди ладони.

Глава 7. Филипп. Март

После короткого тура в Питер и Нижний Новгород популярность «A-$peeD» шагнула далеко за пределы Москвы и количество поклонников росло с каждым днём. Особо активные и жаждущие общения фанаты теперь толпились у входа в клуб, проникали вгримёрку, а девушек, влюблённых в Макса, становилось всё больше. Однако и остальным участникам группы перепадало любви и внимания. Фил помнил, как наутро после концертных посиделок обнаружил в телефоне эсэмэску с неизвестного номера и офигел. «Трахни меня!!!» — кричало послание. Нет, он, конечно, не прочь был замутить с хорошенькой девушкой на вечер-два — заводить серьёзные отношения он не собирался, — но такие откровенные заигрывания приводили его в ступор.

После очередного субботнего концерта в гримёрку клуба «RED» набилась куча народу, и от сгустившегося сизого смога от кальянов, сигарет и косяков «можно было вешать топор». Молоденькая корреспондентка «Московских новостей», попав в самое сердце тусовки и очарованная живым общением с лидером «A-$peeD», пыталась взять интервью у участников группы. Макс откровенно паясничал и рисовался перед спецкором. Вопросы сыпались один за другим, но идиотский смех нетрезвого барабанщика и недвусмысленные шуточки басиста Герыча сбивали девушку с мысли. Она заливалась румянцем и, проглотив очередную колкость, снова рвалась в бой.

Фил устало вздохнул и огляделся: всё происходящее казалось ему лицедейством. Хотелось вновь вернуться в праздник и ни о чём не думать. Забыться в пьянящей атмосфере счастья и просто существовать. А смысл? «Смысл есть всегда», — так обычно рассуждал Макс, всеми признанный гуру. Он вообще любил философствовать на возвышенные темы, но в последнее время всё больше плакался в жилетку.

Фил вспомнил первое впечатление о группе — логотип на мерче «A-$peeD». Зловещий змей в пламени огня.

— «A-$peeD» — понятие собирательное, — пустился в размышления Макс, воодушевлённый веществами и вниманием наивной журналистки. — «A-$peeD» — сродни амфетамину — эйфория и полёт, спиды и власть денег… и порождение нави — чёрный крылатый змей, летающий со скоростью молнии. Его укус смертелен. Стоит только соприкоснуться, и ты попал … ты раб музыки «A-$peeD».

Фил, утомлённый пафосными речами друга, вышел подышать свежим воздухом, но вскоре вернулся в гримёрку. Интервью продолжалось. Рядом с Максом лежала разбитая гитара с треснувшей декой и оборванными струнами. Он провёл над грифом раскрытой ладонью, будто извиняясь за свой недавний грех. Сегодня на концерте Макс вошёл в раж и размолотил о сцену свою боевую подругу, что называется, в щепки. Фил заметил во взгляде друга промелькнувшую боль.

— Жалеешь? — спросила его девушка-корреспондентка.

— Угу, но… если вернуться назад, я поступил бы точно так же. Никакие бы силы не смогли удержать меня… это кайф, понимаешь?! — вздохнул Макс. — Вот смотри. — Откуда-то сзади он достал почти новенькую гитару. — Теперь у меня будет другая девочка. Украл её на питерском концерте, стояла одиноко у гримёрки, всеми забытая и покинутая… хорошо, что в Питере… Нужно к ней подкатить как-то…

Когда вопросы об истории группы и ближайших творческих планах закончились, журналистка приступила к самому эксклюзивному.

— А у вас есть проблемы с наркотиками? — поинтересовалась она, подозрительно оглядывая музыкантов.

— О… хороший вопрос. Я щас скажу! — ответил Макс, вдыхая из помятой пластиковой бутылочки белёсый дым и вручая её сияющему от счастья басисту Герычу. — У нас нет с наркотиками никаких проблем, у нас просто нет на них денег! — заржал Макс. — И вообще мы торчков не держим, только бухариков…

— Да хватит стебать. — Толкнул его в плечо Фил. Сегодня по некоторым причинам он был почти трезв, а потому происходящее не слишком забавляло его.

— Расслабься, май лав! — Шутливо приобнял его Макс, и Фил с наигранным возмущением отодвинулся на край дивана.

— У вас такие красивые звуковые эффекты и клавишные. Могу предположить, что у тебя музыкальное образование, не меньше музыкального колледжа, — обратилась девушка к Филу.

— Ага, Мусоргский отдыхает! — воскликнул Макс. — Он у нас белая кость, спец по звуку, все программы, фон и аранжировки его.

— Я с детства связан с музыкой, у меня за плечами семь классов музыкальной школы. На этом всё, — резюмировал Фил.

— Круто! А девушки, у вас есть девушки? — спросила журналистка, не сводя с Макса горящих глаз.

— Хочешь замутить со мной? — усмехнулся тот, и девушка вспыхнула. — Терпения не хватит, я непостоянный.

— Возьми Герыча. Он ищет подружку! — заорал кто-то под дружный хохот толпы.

Ночью намечалась очередная тусовка. Макс откинулся на спинку дивана и выразительно посмотрел на смущённую корреспондентку.

— Хочешь, оставайся с нами. Будет весело.

— Хочу! — загадочно улыбнулась она и свернула микрофон.

* * *

Совмещать учёбу и творчество оказалось делом нелёгким. Последние месяцы Филу пришлось попотеть — слишком много накопилось задолженностей в универе. Отец особо не вмешивался, молчаливо и со сдержанным участием наблюдал за стараниями сына. Ночами Фил учил дисциплины и исправно сдавал зачёты и экзамены, правда, не на отлично. Твёрдые четвёрки пополнили зачётку студента Полянского, слегка подпортив общий рейтинг его успеваемости. Вместе с тем Фил бегал на пятничные репетиции и отжигал на субботних концертах в клубах столицы. А после возвращался домой в логово одинокого волчонка. В квартире, лишённой женского тепла, он научился кайфовать от одиночества, фантазировал в программах звукозаписи, искал интересные темы и сочинял музыку. Ночами в нём вовсю бурлила энергия.

После зимних каникул он снова забил на учёбу, старался посещать лишь самые важные лекции и особо не напрягался, но конфликт со старым профессором испортил всё. Заведующий кафедры неврологии — восьмидесятилетний старикан — был одержим наукой и буквально жил на кафедре. Учёный старой закалки не признавал авторитетов нового руководства. Стоит ли говорить, что со студентами он был строг и гонял их по полной программе.

Фил вспомнил байку про принципиального препода, которого и с моста топили, и в мешке за город увозили, но тот являлся на экзамен в назначенный час и устраивал студентам террор.

Хотя Филипп не отрицал и своей вины. Помнится, в ночь перед лекцией он колдовал над звуком нового трека группы и сам не заметил, как уснул на рассвете. Пары он благополучно проспал, однако на лекцию по неврологии всё же пришёл.

Забравшись на самую галерку, он положил диктофон на парту и задремал под монотонный голос лектора.

— А это кто у нас там развалился на самом верху? — ехидно поинтересовался профессор. — Молодой человек, у нас тут лекция, а не ночлежка.

Старикашка замолчал и зорко впился выцветшими глазками в Фила, дожидаясь, когда тот проснётся и выпрямится.

Фил не стал препираться, откинулся на спинку сиденья и сделал вид, что внимательно слушает лекцию. Выдержав паузу, профессор вновь вернулся к теме, однако его хитрый наблюдательный взгляд то и дело устремлялся к нерадивому студенту. Лектор будто ждал очередного прокола. Стоило Филу опять прикорнуть, как тот ударил указкой по кафедре и заблеял козлиным голосом на всю аудиторию:

— Представьтесь, студент! Фамилия, курс, группа!

И Филу ничего не оставалось, как обнародовать своё имя.

— Полянский, леч. фак, 411 Б, — отчеканил он, ничуть не пасуя перед светилом науки.

— Уж не с отпрыском ли славных Полянских я имею честь общаться? — поинтересовался тот с напускной вежливостью, хотя Филипп понимал: старикан издевается.

— Тот самый, — с достоинством ответил Фил. И профессор как с цепи сорвался — то ли ему показалось, что Фил бравирует своим громким именем, то ли Фил действительно был дерзок. Всю лекцию он отпускал ехидные реплики в адрес «распоясавшегося» студента Полянского, который якобы выезжал на заслугах знаменитых родственников, и Фил еле сдерживался, хотя его так и подмывало демонстративно послать старикана куда подальше и свалить с лекции. Едва дождавшись её окончания, он тут же отправился к друзьям в сквот зализывать раненое самолюбие.

На цикл по неврологии он так и не пришёл, увяз в гулянках, и, если честно, даже не заглянул в расписание, хотя планировал там появиться — нравилась ему близкая к психиатрии дисциплина. Хотелось понять причину болезни не только с точки зрения больного сознания, а научиться распознавать очаг поражения, видеть её анатомический сбой.

И плевать на этого сдвинутого профессора. На самом деле он неплохо понимал неврологию и при желании мог освоить эту область медицины на отлично.

В понедельник после трёхдневного отсутствия Филипп вернулся домой. Пойти на занятия он так и не решился — не в состоянии был после весёлых выходных.

Под ритмы Боба Марли, льющиеся из колонок «Marantz», он откинулся на подушку и попытался уснуть. Год назад, как истинный аудиофил, он приобрёл деку, усилитель и акустику — на деньги отца, конечно, — и теперь наслаждался звуком. Тело налилось приятной тяжестью и дремало, вот только мозг не отключался, реагировал на посторонние шумы, а в висках пульсировали отголоски прошлых событий.

Фил сел и полез в карман джинсов. В последнее время он стал замечать, что таблетки не спасают. Релакс наступал гораздо медленнее и теперь, чтобы «догнаться», требовалась не одна, а сразу две «куколки». Чёрт, что за?.. Он ведь не наркоман! Это так, для фона и от дурных мыслей.

Фил закинул «куколки» под язык, выключил аудиосистему и лёг в надежде забыться сном. Веки сомкнулись, и мысли разбежались как муравьи, но долгожданное спасение не наступало. «Систола-диастола, систола-диастола…» — считал он сердечные толчки. Ему почудились шаги за стеной, в белой гостиной. «Белая» — так называли в семье Полянских зал, в котором мама проводила большую часть времени. Там всё осталось нетронутым после её смерти: белый ажурный фарфор в антикварном шкафу, белый немецкий рояль и шаль из тончайшего кашемира, нечаянно слетевшая с женских плеч на подлокотник одинокого кресла. И затёртый до дыр томик Анны Ахматовой с закладкой на странице любимого стиха: «…не пастушка, не королевна и уже не монашенка я…»

Иногда в отсутствие отца он заходил в мамину обитель, садился за рояль, закрывал глаза и осязал её присутствие. Слишком реалистично, слишком живо. В тот самый, последний раз перед поездкой она стояла в дверях прихожей и так на него смотрела. И было в этом взгляде столько любви и обожания, столько тепла.

«Можно, я обниму тебя, сынок? На прощание?» — с мольбой и нежностью прошептала она.

«Нет», — огрызнулся он. Тупой, тупой подросток…

Она, огорчившись, едва заметно улыбнулась, а по щеке скатилась слеза. И что-то ёкнуло в его груди тогда, словно кольнул осколок стекла, но он отмахнулся от мрачных мыслей и вышел из дома, с силой захлопнув дверь. Если бы Фил знал, что тот диалог будет последним, а мамины глаза, такие ясные и искрящиеся любовью, будут преследовать его долгие-долгие годы.

Друзей он в дом не водил. Не то чтобы отец был против — сам не терпел посторонних. Однажды, в самом начале знакомства с Максом, они ввалились в квартиру весёлой компанией с девчонками и гитарами.

— Круто тут у вас, — присвистнул Макс, бегло оглядев интерьер квартиры. Год назад он приехал в Москву из Ростовской области и поначалу жил где придётся.

Музыка гремела басами, вино текло рекой, парочки уединялись в отцовской спальне, но Фил был в прострации, он кайфовал. Наконец-то дом Полянских ожил и гудел как улей, даже соседка снизу грозилась вызвать полицию. Но вдруг кто-то вырубил звук, и из «Белой» гостиной просочились отрывистые звуки «Собачьего вальса». Фил и сам не понял, что с ним случилось, мозг его мгновенно закоротило. Потом он вспоминал, как накинулся на девчонок у рояля, захлопнул крышку инструмента, чуть не сломав одной из них пальцы, подрался с каким-то левым чуваком и выгнал всех, кто был в квартире. Очнулся он так же внезапно — Макс с трудом удерживал его, сжимая в тисках. Толпа рассосалась, остались только Фил и Макс. Они сидели до самого утра на кухне, и Фил говорил… говорил… выплеснул всё, что скопилось на душе. А после никто не вспоминал тот нелепый случай, будто и не было никакого инцидента. Видимо, Макс промыл друзьям мозги. А на мнение случайных гостей Филу было наплевать.

***

Внезапный звонок мобильника прервал его тягучий сон. Чёрт… кажется, это становится традицией. Фил дотянулся до телефона и ответил.

— Филлипушка, куда ты пропал? — пропела в трубку староста группы Лерочка Винокурова. — У нас зачёт по неврологии завтра, приходи.

— Ну и чего я припрусь? — недовольно отозвался Филипп. — Я и не готовился ни разу.

Он действительно не удосужился открыть учебник, хотя помнил топику из первого семестра. А после той злосчастной лекции прошло уже две недели.

— Ну и что, препод молодой, понимающий. Он прекрасно знает, кто твой папочка. К тому же сам недавно с институтской скамьи. Павлик Николаевич Скворцов. Между прочим, заигрывал со мной, — зачем-то сказала она. — Так что приходи, ты же везунчик, наверняка сдашь.

— Я подумаю, — пробурчал он в трубку и дал отбой.

Ночью он прослушал лекции, полистал учебник и решил пойти на зачёт и даже умудрился явиться раньше преподавателя.

Фил ввалился без приветствия, окинул взглядом одногруппников, заметив в первом ряду активистов — Лерочку Винокурову, бывшую подружку, с которой они зажигали на первом курсе, и Стаса Кузнецова — лучшего студента группы. Несколько ребят присвистнули, удивившись, видимо, что он посмел явиться на зачёт, не посетив ни одной пары.

— Привет богеме! — выкрикнул одногруппник, поднимаясь навстречу Филиппу и дружески хлопая его по плечу. Он был поклонником группы «A-$peeD».

Лерочка тут же оживилась и заёрзала на стуле.

— Ну надо же, ну неужели, — пропела она елейным голоском, пряча за снисходительной улыбкой очевидную радость.

— Свинокурова, угомонись, — весело подмигнул ей Фил, как всегда коверкая фамилию бывшей подружки, и, поискав глазами свободное место, уселся рядом с ней — дальние парты были заняты студентами. — Я догадываюсь, что ты очень рада видеть меня, — ухмыльнулся он.

— Даже не мечтай, — кокетливо захлопала ресничками Лерочка. — Подготовился?

— Тabula rasa… — сморозил Фил, имея в виду стерильную от умных мыслей голову.

Неожиданно в учебку вошёл заведующий кафедрой, тот самый старикан с лекции, а за ним и преподаватель Скворцов, молодой очкарик-ботан. Группа недоумённо притихла и поднялась со своих мест. Профессор оглядел студентов, остановив свой хищный взгляд на Филиппе.

— Кого я вижу, — проблеял старикан, сощурив маленькие глазки. — Полянский собственной персоной. — Так-так… что ж, буду рад лично принимать у вас зачёт. С сегодняшнего дня на кафедре новые правила. Теперь и зачёт, и экзамен принимаю я, профессор Вагнер Леонид Маркович. Вам очень повезло, студент Полянский. И представляюсь я специально для вас. Наверняка даже имени моего не знаете. Кстати, я заведующий кафедрой нервных болезней.

Филипп молча смотрел на профессора, понимая, что круто попал. Наверняка мстительный старикашка специально интересовался расписанием его группы и лично проследил его посещаемость, а теперь явился отыграться.

— Помню… помню вашего дедушку Филиппа Эдуардовича, прилежный был студент, любознательный… вы, видимо, совсем не его генетику взяли.

Фил напрягся и стиснул челюсти, но продолжал в упор смотреть на профессора, и тот, почувствовав неладное, угомонился.

— Ну, приступим к зачёту. Можете сесть, — скомандовал он и сам уселся на место преподавателя. Скворцов присел на кушетку для больных.

— Полянский, — снова обратился он к Филиппу. — Вот вам первый вопрос…

И Филипп внимательно выслушал задание профессора. Отпираться не было смысла.

Вагнер долго гонял его по топике, задавал бесчисленные вопросы, и от простого углубился в дебри и топил, топил … Фил припоминал материал учебников и лекций, что-то додумывал на ходу — базовые знания по анатомии и топографической хирургии прочно отложились в его голове. Однако неврология наука многогранная и сложная, да и профессору было всё мало и мало. Он изощрённо издевался.

— Вы меня разочаровываете, студент Полянский. Не стыдно вам порочить славное имя вашего деда и отца? — язвил старикан. Его слова задевали самолюбие.

— Студент Полянский, вы должны подтянуться, чтобы принять эстафету родственников. Наука требует гораздо больше самоотдачи и времени. Однако, так и быть, топику вы знаете с натяжкой на троечку, но я пойду вам навстречу и задам один интересный вопрос. Если ответите, поставлю зачёт.

Фил глубоко вздохнул и напрягся. Не то чтобы его волновал этот треклятый зачёт, скорее повышенное внимание старикана выбешивало. Опрос продолжался уже более сорока минут, и терпение Фила было на исходе.

— Итак, внимание. Черепно-мозговая травма, — продолжал профессор. — Из носа больного вытекают прозрачные выделения. Нужно определить, что вытекает из носа, ликвор или, как в народе говорят, сопли?

Мозг Филиппа судорожно работал. Внезапно в память врезалась фраза — «содержание белка».

— Так-так, Полянский, а я ведь на лекции об этом говорил.

— Белок. Содержание белка. В слизистых много белка.

— Много? Сколько же? Вы угробите больного, Полянский! Отвечайте. Сколько белка в ликворе? — давил на него профессор.

Фил молчал. На составе спинно-мозговой жидкости он не заострил внимание, посчитал не столь важным, не инфекции же шёл сдавать…

— Неудовлетворительно, Полянский, придётся вам прийти ещё раз! — с триумфом воскликнул профессор Вагнер.

И тут Филиппа прорвало. Он резко встал и стул с грохотом отлетел в сторону. Профессор удивлённо откинулся на спинку кресла.

— Что это значит, студент Полянский?

— Да пошёл ты, старый козёл! — рявкнул Фил и вылетел из класса, громыхнув дверью с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка.

_____________________________________________________________________________

Топика (топическая диагностика заболеваний нервной системы) — определение локализации и распространенности патол. очага (очагов) в нервной системе.

Ликвор — спинномозговая жидкость, постоянно циркулирующая в ликворопроводящих путях головного и спинного мозга.

Глава 8. Эла. Апрель

Эла распахнула дверцу шифоньера и провела рукой по ряду аккуратно развешанной одежды. Взгляд её остановился на платье лимонного оттенка — подарке Славика — привезённого из последнего круиза по средиземному морю. Помнится, она без сожаления выставила бывшего за порог вместе с чемоданом таких подарков, но этот!.. Каким-то чудесным образом затерялся в её вещах. Почему она до сих пор не избавилась от него, будто намеренно не замечая? Эла сняла обновку с вешалки и с интересом оглядела. Уж в чём-чём, а в моде Славик разбирался неплохо. И на новинки чутьё у него было отменное. Немного поразмыслив, Эла решилась на примерку и спустя минуту стояла перед зеркалом в новом наряде. Платье-футляр с вырезом-лодочкой и волнистой баской на талии идеально облегало стройную женственную фигуру, а сочный цвет спелого лимона эффектно контрастировал с лёгким бронзовым загаром. «Пожалуй, стоит дать этому платью шанс», — Эла улыбнулась собственному отражению, не услышав, как в комнату вошла мать.

— Опять куда-то собираешься? — недовольно пробурчала та, остановившись где-то позади.

— Да. У меня сегодня встреча со школьной подругой, — задумчиво отозвалась Эла, не обращая внимания на осуждающий тон матери.

— Каждый день ты куда-то несёшься сломя голову. Ни дня на месте не усидела. Вот скажи, как я могу уехать и оставить на тебя ребёнка, когда и за тобой глаз да глаз нужен?

— Мама, Лина уже давно не ребёнок, и ей не нужны няньки. И хватит ходить за мной и читать нотации, мы прекрасно справимся сами. И с котом, разумеется, тоже.

Марта сердито прищёлкнула языком, выдвинула стул и уселась напротив Элы.

— Не слишком ли коротко? — возмутилась Марта, бесцеремонно заглядывая под юбку, и Эла с трудом сдержала улыбку — вступать в полемики с матерью она не собиралась.

— Обедать, конечно же, ты тоже не будешь? Суп с фрикадельками почти готов и капустный пирог остывает в духовке.

— Мама, ну какой может быть капустный пирог перед походом в ресторан, и вообще…

— Хотя бы бульон поешь, так и желудок испортить недолго.

— Мама, я давно не маленькая, мне уже тридцать пять!

— Да уж! Взрослая! Эти походы по ресторанам ни к чему хорошему не приведут. Там одни путаны да развратные альфонсы, так и останешься одна.

— Мама, ты опять насмотрелась мыльных опер! — засмеялась Эла. — Ну какие ещё альфонсы, да и что с меня взять? У меня деловая встреча с подругой и ничего более. И дома я буду не позднее десяти, мы даже успеем посмотреть твой любимый сериал.

— Про Шерлока? — вмиг подобрела мама Марта.

Сериал про Шерлока Холмса с участием Камбербэтча буквально захватил мать, и она с нетерпением ждала каждую новую серию.

— Да хоть про Иванушку-дурачка, ну, мама, не волнуйся ты так, умоляю.

Марта сокрушённо вздохнула и поднялась.

— Ловлю тебя на слове. Чтобы вернулась не позднее десяти вечера! И чтобы ни капли спиртного!

— Ох, мама, — мило улыбнулась Эла и, подхватив косметичку, направилась в ванную.

* * *

— Ничего не знаю и знать не хочу. Главное, что у нас всё получилось. — Сидя за столиком дорогого фешенебельного ресторана, Лариса подняла фужер с игристым вином и краем глаза оглядела посетителей. В этот вечер ресторан был забит до отказа, и Лариса, не скрывая удовольствия, ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин. — Это что-то невероятное! — светилась она от счастья, — мы уделали эту стерву всего за две недели.

Похорошевшая и скинувшая с пяток килограмм Лариса беспрестанно смаковала подробности полного краха уже отставной любовницы Валерика Георгиевича.

— Ну что за безмозглая молодёжь пошла? — злорадствовала она. — И месяца не прошло, а уже такие запросы. Мерседес ей подавай и курорт на Ибицу!

— А девка не дура! — усмехнулась Эла, изящно прикуривая тонкую сигарету. — Он ещё долго продержался, месяц почти, и на курорт всё же свозил. Но ты, Ларочка, молодец, сделала всё как надо. Ведь что может быть лучше понимающей и всепрощающей женщины?

— И не говори, душу мне изливал чуть ли не каждый вечер. Но если бы ты знала, Эла, каких усилий мне это стоило. Теперь мой Валерка как нашкодивший щенок, глаз не сводит, не надышится. И зарплату мне поднял, как и обещал! — с придыханием пропела подруга.

— Игра того стоила! — скептически улыбнулась Эла, поднося к губам фужер с вином.

— Но согласись, я была хороша, сама от себя в шоке, — захихикала Норкина и тут же, наклонившись к Эле, громко зашептала: — Вон тот, что справа за третьим столиком, глаз с тебя не спускает. Может, закадришь его, м-м?

— О нет, у меня сериал про Шерлока в 22.30, — совершенно серьёзно ответила Эла.

— Что за шутки? — Лариса удивлённо вскинула брови.

— Никаких шуток, обещала маме вернуться домой не позднее десяти.

— Но у меня для тебя сюрприз! — Норкина нетерпеливо заёрзала на месте.

— Терпеть не могу сюрпризы, — категорично заявила Эла, постукивая пальцами по столу. — Или ты всё рассказываешь, или я немедленно ухожу.

— Ну успокойся, дорогая! Это всего лишь Генка. Наш Гена. Тот самый, редактор с первого канала! — воскликнула подружка. — Сейчас позвоню ему, что-то он задерживается.

Не успела Лариска набрать номер Остапчука, как тот появился в дверях ресторана. Норкина широко улыбнулась и помахала ему рукой.

Генка Остапчук сильно изменился за эти годы. Он стал заметно выше, избавился от вечно спутанных рыжих кудрей и уродливых очков, болтавшихся на носу все школьные годы. И теперь, дорого, но слегка небрежно одетый, выглядел вполне респектабельным и холёным мужчиной. Остановившись возле столика, он удивлённо оглядывал одноклассниц, и казалось, пребывал в лёгком ступоре. Непривычно большие глаза хитро поблёскивали.

— Сюрпрайз! — радостно взвизгнула Норкина. — Я обещала неожиданную встречу?! Ну вот! — Она потянула Остапчука за рукав пиджака. — Ну, давай уже, Гена, очнись!

Генка нервно выдохнул и уселся за столик рядом с Элой.

— Признавайтесь, я попал в клуб тайных красоток? — взволнованно произнёс он, поочередно разглядывая подруг.

— Ну почему же тайных? — повела плечами Норкина, явно упиваясь его реакцией. — Я теперь всегда такая. Всё благодаря Элочке, она у нас стилист.

— Эла, это и правда ты? — Остапчук медленно повернулся и, будто не веря своим глазам, коснулся её руки. — Ну, здравствуй, здравствуй, моя любовь!

— Ген, не забывайся, — подмигнула ему Лариска. — Элеонора не понимает наших приколов.

— Да ладно, — по-доброму усмехнулась Эла, — я тоже рада тебя видеть. Признаться честно, в жизни бы тебя не узнала, ты очень изменился!

— Эла, ты просто кудесница, — продолжил Генка в том же духе. — Признавайся, что ты с ней сделала? Вы обе просто сногсшибательные красавицы.

— А это наш секрет! — Эла манерно покручивала в руках фужер с игристым вином и загадочно улыбалась. — Слышала, на телевидении работаешь? — поинтересовалась она, замечая, как раскраснелись щёки бывшего одноклассника.

— Да, держу первый канал! — Генка вальяжно откинулся на спинку кресла, явно при этом переигрывая. — А ты какими судьбами к нам?

— Я вернулась в Москву и хочу обосноваться тут.

— Так… за это нужно выпить! Официант! — неестественно громко выкрикнул бывший одноклассник, прищёлкнув пальцами. — Несите нам самого дорогого вина и закусок.

— Н-да, — чувствуя неловкость, Эла выразительно взглянула на Генку, — как в старых добрых романах Дюма.

— А, это, — довольно ухмыльнулся тот, всем своим видом изображая ресторанного завсегдатая. — Нормально.

— А-ха-ха! — визгливо засмеялась Лариса. — Вот такой он теперь, наш Гена, очень крутой.

— Что ж, всё вполне объяснимо, — сдержанно улыбнулась Эла, аккуратно заправляя выбившуюся прядь волос. — Творческая работа, интересные друзья и, вероятно, поклонницы, ну и интеллект, само собой, ты ведь всегда был отличником.

— Тут, как говорится, шерше ля фам, — загадочно прошептал Генка, подавшись вперёд. — У нас директор канала женщина. Обаял её красотой и харизмой, тогда и появилась возможность блеснуть умом.

— М-м, да ты ещё и шутник? — Эла пригубила вино, скрывая за фужером скептическую улыбку.

— Скромность — сестра таланта, — подхватила Лариса, и распалённый Генка принялся вещать историю своего профессионального роста, отвлекаясь лишь на длинные тосты «за встречу» и «прекрасных дам» и поглощая вино в больших количествах.

Поначалу речь его была вполне вменяемой, но по ходу рассказа Генка всё больше хмелел. Движения его становились размашистыми, а голос до неприличия громким. В адрес сотрудников летели похабные шуточки, Генка без зазрения совести выбалтывал подробности их «закулисной жизни». Лариса громко смеялась, игнорируя косые взгляды с соседних столиков и замечания пожилого господина напротив. Эла же раздражённо постукивала пальцами — терпение её было на исходе. Она уже было собралась осадить распоясавшегося одноклассника, однако тот внезапно замолк, неуклюже поднялся из-за стола и, извинившись, вышел из зала.

— А мальчик-то наш не прочь выпить, — процедила Эла, подхватывая сумочку и собираясь покинуть ресторан.

— Да Эла, постой, — взмолилась Норкина, — это он так для храбрости набрался, точно говорю. Пасует он перед тобой, вот и лезет из кожи вон, за красноречием не следит. Детские комплексы, видишь ли, — попыталась оправдать закадычного друга Лариса.

— Комплексы? О чём это ты? Какие могут быть комплексы у взрослого состоявшегося мужчины?! — раздражённо выдохнула Эла.

— Скажу по секрету, на самом деле он всего лишь временно исполняющий обязанности редактора программ, на период заграничной командировки начальницы, — поведала Лариска, то и дело поглядывая на вход. — Но он ждёт повышения и…

— Ах, вот оно что, — протянула Эла. — Думаю, с такими талантами он многого добьётся в жизни.

В этот момент Остапчук появился в проёме двери, глупо заулыбался и, спотыкаясь, направился к столику.

— Ты не суди его строго, — заёрзала Лариска. — Нормальный он, ну, всё лучше, чем совсем ничего.

— Да ты в своём уме? — не сдержала эмоций Эла, пожалев, что вовремя не сбежала.

— Элочка! — Генка пододвинул кресло ближе, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство собеседницы. — Я хотел сказать тост в твою честь, любимая моя.

— О, даже так?! — парировала Эла, брезгливо поглядывая на бывшего одноклассника.

И тут произошло такое, что Эле бы и в страшном сне не привиделось. Генка потянулся к бутылке и, неуклюже задев рукой фужер с вином, опрокинул его на платье Элы. Всё произошло настолько быстро, что Эла и опомниться не успела. А когда осознала случившееся, выскочила из-за стола и, изумлённо застыв на месте, наблюдала, как по лимонному полотну расползается уродливое вишнёвое пятно, а излишки вина стекают тонкой струйкой на колготки и туфли.

— Ну всё, с меня хватит! — в сердцах воскликнула Эла и быстрым шагом направилась в уборную.

«Вот же дура, угораздило меня вляпаться в такое! Весь вечер терпеть бредни пьяного идиота. И Лариска хороша, это называется благодарность за всё хорошее!» — сетовала Эла, скрываясь за дверью дамской комнаты.

Быстро стянув с себя платье, она принялась отстирывать пятно под струёй холодной воды. Похоже, ей придётся навсегда распрощаться с подарком Славика. Что ж, туда ему и дорога, пусть катится к чертям собачьим!

Неожиданно мысли Элы прервались отрывистыми криками, а дверь заходила ходуном от мощных ударов.

— Элочка, выслушай меня, прошу! Я всё возмещу, только прости меня, Эла! — орал Генка навесь холл.

Снаружи послышались возня и брань. Кажется, администратор с охранником пытались успокоить не на шутку разбуянившегося Генку.

— Боже, ну что за наказание?! — застонала Эла, трясущимися руками натягивая влажное платье. Благо борьба продолжалась недолго, бывший одноклассник быстро угомонился, и Эла облегчённо вздохнула. Какое-то время она стояла у двери дамской комнаты, ожидая очередной атаки Остапчука, но всё было тихо.

Намереваясь незаметно покинуть ресторан, Эла напоследок оглядела себя в зеркале и осторожно вышла в холл.

Генка смиренно сидел на диванчике, недалеко от уборной, с поникшими плечами и опущенной головой. При виде Элы он тут же поднялся и, виновато глядя на неё исподлобья, двинулся навстречу нетвёрдой походкой.

— Элочка, — мялся он, теребя полы пиджака и пряча глаза, — по-дурацки всё вышло, знаю. В общем, прошу меня простить! Готов как угодно загладить свою вину. Хочешь, поедем в универмаг, и ты подберёшь себе парочку новых платьев. Каких пожелаешь…

В этот момент Генка предстал перед ней тем самым неуверенным очкариком, каким она запомнила его со школьной скамьи, и Эле отчего-то стало жаль этого неудачника, как-то по-доброму жаль.

— Боюсь, твоей зарплаты не хватит, чтобы удовлетворить мои запросы, — посмеялась она, похлопав его по плечу. — Ты не переживай, это платье мне совершенно не нравилось. Я даже подумывала пустить его на тряпки под пыль.

— Да? — Генка вскинул брови и придирчиво оглядел Элин наряд. — Вот тут ты меня не проведёшь, — смешно пригрозил он ей пальцем. — Я ведь вижу: брендовое, дорогое!

— А дело не в цене, знаешь? Просто у меня с этим платьем отношения не заладились, ну и воспоминания не очень. Так что забей.

— Ну, — Генка виновато развёл руками. — Тогда… что я могу сделать для тебя, Элочка? — Всё это показалось Эле таким по-детски наивным, что она не сдержала улыбку.

— Забудь всё как страшный сон! — подбодрила его она.

— Так я прощён? — допытывался Генка.

— Так и быть, прощён! — Эла порылась в сумке и достала сотовый, собираясь вызвать такси.

— А знаешь, кажется, я придумал, как загладить вину. Хочешь, я устрою тебе экскурсию по телецентру или замолвлю словечко? Нам нужны стилисты в модные передачи.

— Хм, — задумалась Эла, — Надеюсь, на работе ты не напиваешься?

— Ну что ты, я это вообще никогда!.. — воспрянул духом Генка и даже, как показалось Эле, немного протрезвел.

— Так и быть, воспользуюсь твоим предложением. Ты узнай там, что к чему. Я про стилистов в модные передачи.

— Эла, вот ты просто удивительная! — едва сдерживая пьяные слёзы, простонал Остапчук. — Ты человек!

Глава 9. Фил. Апрель

В последнюю пятницу апреля, перед субботним концертом группа «A-$peeD» собралась в подвале сквота, на самопально оборудованной репточке. Стены этого довольно просторного помещения были обклеены картонными лотками из-под яиц, а внутри умещался весь аппарат группы: девайсы, примочки для гитар, компьютеры, клавишные и старенькая барабанная установка, доставшаяся по наследству от прежних хозяев. Репетировали почти каждый вечер и иногда по вдохновению вне расписания. Обычно Макс уединялся с гитарой первым и фантазировал с примочками: оттачивал соло или сочинял что-то новое. Потом подтягивались остальные ребята группы и, не сговариваясь, вступали в игру — каждый вносил свою лепту в совместное творчество. Они уже так сыгрались, что понимали друг друга с полутона, импровизировали сообща до тех пор, пока не выходило слаженно, чисто, чётко, пока звук не сливался в нечто интересное и стоящее.

Но в этот раз игра не строилась. Макс был подавлен невесёлыми мыслями и выдавал лирические запилы на гитаре, уводя мелодии в другое русло. Барабанщик матерился, не поспевая за сменой настроений фронтмена, басист не попадал в ритм. После нескольких неудачных попыток сыграться Шум сложил барабанные палочки и ушёл тусоваться наверх. Следом за ним слился и басист Герыч. В холле сквота уже собиралась толпа жаждущих оторваться.

Фил поиграл на клавишах, пытаясь подстроиться под экзистенциальный хаос, творящийся в душе Макса, а потом нацепил наушники и погрузился в компьютерные программы. В такие моменты он всегда старался быть рядом и терпеливо ждал, когда друг созреет для откровений.

Макс депрессировал неспроста. Этой ночью в сквот явилась Камила и, застав его в постели с фанаткой, устроила бывшему разборки. Обезумевшая Камила бросилась к окну, чуть не выбив дряхлые створки, взобралась на подоконник и, рыдая, повисла на старой раме, готовясь сигануть вниз со второго этажа. Отчаянная, дурная девка. Макс еле успел оттащить её от окна. Сам он предстал перед публикой в чём мать родила: у дверей его комнаты собрались друзья и прочие элементы, заночевавшие в сквоте и ставшие свидетелями ссоры. Случайную подружку Макса пришлось приютить до утра в соседней комнате, а Камилу усмирять. Истерические вопли за стеной длились не меньше часа, а наутро Камила исчезла, выпив из Макса все соки и удостоверившись, что тот всё ещё страдает и любит.

Выключив комп, Фил уселся в старенькое кресло позади Макса и, пошарив в коробке со всякой всячиной, отыскал кубик Рубика. Когда-то в детстве с мальчишками они собирали его на скорость.

— Макс, кончай грузиться, идём наверх, — сказал Филипп, не отрывая глаз от игрушки.

Друг напоследок прошёлся по струнам, зажал барре, прислушался к звучанию сложного аккорда и отложил гитару в сторону. После бессонной ночи он выглядел измученным и бледным.

— Достало. Все эти ссоры с Камилой, — наконец отозвался Макс, тяжело вздохнув. — Знаешь, я часто сравниваю себя с надувным шариком. Он поминутно живёт с мыслями о смерти, и когда его спускают — сильно матерится. Ведь вместо разрыва сердца и души он летит со свистом, а за ним бегут смеющиеся дети и ликуют от восторга! Он на границе полёта и смерти. Он ненавидит людей… детей. Ведь что он для них? Обычный шарик на верёвочке, за которую можно подёргать и поиграть… а для него эта верёвочка — тонкая нить между разноцветной жизнью, любовью, праздниками и нелепой быстрой жестокой гибелью. Представляешь, что творится у него в душе? Попользовались и выкинули на помойку. Вот и догадайся, что у меня в душе. Моя нить … в её руках.

Макс застонал и склонил голову. Нечёсаные патлы свесились на лицо, плечи задрожали, и непонятно было, плачет он или смеётся.

— А чего ты ожидал от неё, брат? — поинтересовался Фил с назидательными нотками в голосе — в нём вдруг проснулся учитель, хотя именно Макс в их компании любил философствовать и наставлять.

Тот не ответил, продолжая изображать великомученика.

— Эй, ты чего? — Фил потянулся к другу и легонько толкнул его в плечо.

— Хреново всё, — грустно усмехнулся Макс.

— Разочаровался в ней, да? — задумчиво констатировал Фил, скрипя кубиком. — А я вот не разочаровываюсь. Потому что никем не очаровываюсь. Пошло оно всё!

— Ты крут, бро. Нужно учиться быть потребителем и ни от кого не зависеть.

— Как я.

— Как ты. Чёрт. Нет. У меня не выйдет.

— Тогда забей.

— Забил. Уже забил.

— Идём отрываться!

С этими словами парни покинули репточку. В холле сквота уже собрался народ. На пятничную тусовку допускались самые близкие, но и таких насчитывалось не меньше сотни: друзья музыканты из рок-групп, друзья друзей, соседи из комнат и много хорошеньких девушек. В толпе мелькали лица с пирсингами, татухами и тоннелями в ушах, многие были одеты в камуфляжные штаны, разноцветные толстовки с логотипами, мерчами групп и прочей атрибутикой. Казалось, старенький сквот вместил в себя всю альтернативную молодёжь столицы и гудел как космический двигатель. Не хватало только главных виновников «торжества», ради которых и собралась в этот час неформальная тусовка. И когда Макс и Фил вошли в холл, по залу прокатился восторженный гул. Пообщавшись с друзьями, парни расположились на импровизированной площадке для выступления. В этот раз всё было экспромтом, и Макс принялся подстраивать гитару. Таинственный диджей, скрывающий лицо за чёрной повязкой, колдовал над пластинкой, а Фил занял место у компьютера и приготовился ловить настроение фронтмена. Такие квартирники были обычным делом в пятничные и субботние вечера. Макс приложился к бутылке с минералкой — после вчерашнего загула он изнывал от жажды и, заглянув в плейлист, начал с лирической песни про нерастраченную любовь. Она звучала красиво и по-Максовски круто, он, как говорится, пел душой, умело пользуясь главным своим инструментом — голосом. Девочки, сидящие у порога площадки, зачарованно вздыхали и даже плакали.

— Я буду смотреть на твои пустые ботинки…

Они так похожи на тебя самого… сорри, саму-у-у-у, (похулиганил Макс),

Я так люблю твои смешные картинки

На них твои пальцы, которые всё…

Всё дальше… от меня, всё дальше от меня

Дальше, дальше, дальше… от меня

Всё дальше… от меня…

Потом я вспомню, как твоё сердце

Билось во мне жарко и нежно дыша.

Я окунусь в тёплую ванну погреться.

Как жаль ты не видишь — это моя душа…

Всё дальше… от меня… всё дальше от меня…*

* «Московская» (М. Макарова, «Солнцеклеш», 1998)

Голос Макса окутывал приятной теплотой и грустью, диджей дополнял летящую мелодию звуками ёрзающей пластинки, а Фил накладывал семплы с помощью специальных программ, отчего получалась ни с чем несравнимая умопомрачительная киберакустика. Народ отвечал восторженными воплями и терпеливо ждал «чего-то пожёстче». Вскоре и Макс зарядился позитивом толпы, запел свои «тру-шные» песни, и тусовка взревела.

***

Фил и его друзья хорошо погуляли в сквоте и, раззадоренные адской веселящей смесью и алкоголем, отправились выпускать пар. Устроили гонки по трассе на Воробьёвых горах, чуть не задев припаркованные у обочины машины, с визгом тормозов остановились на смотровой площадке у МГУ и с дебильным хохотом влились в компанию молодёжи. Кажется, это были студенты, а может, кто из сквота увязался следом. Фил мало запомнил их лица, его переполняли драйв и тяга к экшену. Запрыгнув на площадку балюстрады, он распахнул объятия навстречу ночному городу и заорал слова любимой песни:

— Pick me up

Been bleeding too long

Right here, right now

I'll stop it somehow…

(«Забери меня, истекающего кровью так долго,

Прямо здесь, прямо сейчас».

Korn, «Alone I Break»)

Шум снимал на камеру смартфона, а Макс потянул его за болтающиеся полы куртки и вернул «с небес на землю». Одно неловкое движение — и Фил покатился бы по склону в пропасть, однако сейчас мысли о самосохранении его ничуть не волновали — кровь кипела в жилах, а затуманенный разум искал выхода. Тесно ему было находиться в ограниченных рамках. И отчего-то было смешно. Люди казались совершенно безликими, сливались в нечто размытое и абстрактное, но вот из общей массы выделилось одно миловидное лицо и постепенно сфокусировалось в довольно приятную картинку. Фил пригляделся. Девушка была интересной и яркой. Тёмные глаза, вздёрнутый носик, россыпь розовых косичек, хаотично свисающих с головы точно витые шнурки. Красота… Она зачарованно смотрела на него, словно перед ней был сам рыжеволосый Локи — бог огня и коварства. Это льстило, чёрт. Это всегда льстило.

Девушка очаровательно улыбнулась.

— Лайм! — Протянула она ему бутылку початого Клинского. — Будем знакомы? Я Олька! — воскликнула она, пытаясь перекричать толпу.

После Фил вспоминал обрывки разговоров, огни ночного города, мелькающие за окнами автомобиля, и Олькино сияющее лицо рядом с собой.

— Я бы и дреды сделала, но папе не понравится, поэтому «шнурки». А тебе нравится? — трещала она безумолку, намекая, что в таком виде и речи не может быть о возвращении домой. — А давай и тебе сделаем? Я могу. Я вообще много чего могу.

* * *

Фил проснулся с первыми лучами солнца. В последнее время бессонница всё чаще одолевала его, но после вчерашней тусни ему удалось поспать часа три. Информационный голод ел изнутри, так всегда бывало, когда он забивал на учёбу. С того самого злополучного происшествия со стареньким профессором Вагнером прошёл почти месяц. Фил стиснул челюсти, сдерживая поднимающуюся волну негодования.

«Ты что творишь?! Кем ты себя возомнил?! Кем?!» — отчитывал его ректор-отец, расхаживая по кабинету и нервно теребя галстук.

Как и ожидалось, старикан-профессор накатал на студента Полянского жалобу на имя декана факультета с просьбой отчислить из универа, и эта писулька дошла до отца. Строки из докладной отчётливо врезались в память и больно жалили при малейшем упоминании об инциденте. Впрочем, старикашка опомнился не сразу, видимо,неделю думал, как бы поизвращённее написать.

«…Разнузданно вёл себя на занятии, огрызался, используя нецензурные слова, бросался мебелью и в присутствии студентов оскорбил заслуженного деятеля науки — (звезду, бл**ть), профессора Вагнера…»

И никаких оправданий на этот раз отец не хотел слышать. Замкнулся в себе после гневной отповеди, и даже когда Филипп уходил из дома, не окликнул, не развернул. Вот и сбылась мечта идиота. Теперь он не учится и даже не живёт дома. Чёрт, он всё равно докажет отцу, что старикан намеренно топил его и подло оклеветал!

От негативных мыслей Фила затрясло, он тут же скользнул рукой в карман джинсов, висящих на спинке стула, и вынул белую баночку с «куколками». Погремушка почти опустела — на дне её каталось две или три таблетки. Быстро, слишком быстро на этот раз они закончились. Фил подавил желание принять допинг, вдохнул полной грудью и засунул баночку обратно в джинсы. Несколько дней назад он заподозрил неладное и твёрдо решил впредь обходиться без «куколок». Ведь Фил прекрасно осознавал, куда заведут его такие эксперименты. К тому же для достижения цели теперь требовалось не менее трёх таблеток.

Пошарив в тумбочке, он поочерёдно вынул три книжки, бережно погладил корку томика Пратчетта и с сожалением отложил в сторону, взялся за учебник по патанатомии — эту дисциплину он сдавал на третьем курсе и неплохо помнил основные темы. Мысли об учёбе навеяли лёгкую ностальгию.

Фил нацепил на нос очки с диоптриями и ухмыльнулся, подозревая, как не вписывается в окружающую обстановку своим учёным видом. «Тема 6. Воспаление. Этиология, морфогенез и патогенез», — пробежался он по странице учебника и с интересом вчитался. С жадностью впитывая информацию, он не замечал, как быстро летит время. «…Пролиферация начинается уже на фоне экссудативной стадии… Однако клетки инфильтрата постепенно разрушаются и в очаге воспаления начинают преобладать фибробласты…» Тут же вспомнились стадии развития пневмонии, которые он помнил ещё с прошлогодней лекции. На память Филипп никогда не жаловался, а уж на слух информация воспринималась лучше всего.

— Что читаешь? — неожиданно под ухом проскрипел сонный голос Ольки.

— Да так, тему учу к занятию, — по инерции ответил Фил, не желая вводить Ольку в курс дела. Он вообще любил просыпаться один и такое явление, как Олька в его постели, было скорее исключением из правил. Обычно все его случайные интрижки проходили на стороне, а потому, как только девчонка начала подавать признаки жизни, почувствовал дискомфорт и раздражение.

Олька выползла из-под одеяла и попыталась прочитать абзац, однако споткнувшись на первом труднопроизносимом слове, возмутилась:

— Что за… это же не читабельно.

— Отвянь, — отбрил её Фил и захлопнул учебник, понимая, что его уединению пришёл конец.

— Типа я тебе помешала? — обиженно проныла Олька.

— Типа ты просто н е в теме, — усмехнулся Филипп.

— Ты похож на ботана, — не отставала девчонка.

Филипп почувствовал на себе её пристальный взгляд, но сделал вид, что не слышит.

— Вчера ты был другим — общительным и весёлым, — упрекнула его она.

— Считай, что это был не я, — пробурчал он себе под нос.

— Ты точно извращенец, как можно читать такое? — удивилась Олька, потянувшись к телефону. — О, всего лишь девять утра, можно ещё поспать, а ты учи-учи, — зевнула она, вжимаясь в его плечо и крепко обнимая. — Папа говорит, тот, кто много читает, тот умным по жизни бывает, — невнятно пробормотала она и тут же засопела.

Фил прифигел от такой обезоруживающей простоты, однако и не подумал сопротивляться. Олькины объятия ему вдруг напомнили другие: робкие и трепетные. Отчего? Он и сам не понимал, но сейчас картинки из детства заполнили все его мысли.

Фил вспомнил ту страшную ночь несколько лет назад, когда они с Линой Альтман остались одни в загородном доме Полянских и насмотрелись ужастиков. Лина тряслась как осиновый лист и он, двенадцатилетний пацан, дрожал от страха не меньше девчонки, однако вида старался не подавать. Ведь она так на него смотрела… будто он настоящий защитник.

Фил грустно улыбнулся. Ему вдруг остро захотелось вернуться в то лучшее лето его жизни. Он вспомнил свои детские страхи и желание защитить юную Лину от реальных монстров, затаившихся в углах спящего дома, вспомнил, как те тянули к ним свои костлявые лапы. Фил прикрыл глаза в надежде удержать это внезапно возникшее чувство тоскливой радости, но оно уплывало, а картинка быстро тускнела и покрывалась сеткой глубоких морщин. «Увидеть бы её снова… Лину Альтман. Какая она теперь стала?» — думал он, проваливаясь в сон.

***

Солнце палило в лицо возмутительно ярко, припекало щёки, обжигало глаза, даже сквозь опущенные веки Фил ощущал жар огня. Он будто увяз в песках безбрежной пустыни, терялся в миражах, а внутри горела засуха, и хотелось пить, невыносимо хотелось пить.

Тоска подступила к горлу. Со лба сбежала струйка холодного пота, и нервный озноб прошёлся по телу острыми иглами, отзываясь судорогой в мышцах ног. Кажется, вчера он здорово перебрал. Фил вновь потянулся к карману и вынул белый пузырёк. Неужели «куколки» и есть причина его внезапной болезни? Фил обхватил запястье и посчитал пульс, тот был слабым и частым. «Нет!» — сказал он себе, подавив желание закинуться таблеткой, и до скрипа сжал пузырёк в кулаке.

Олька безмятежно спала и во сне казалась совсем юной, однако Фила этот вопрос сейчас не волновал. Он медленно поднялся, превозмогая слабость и дурноту, отыскал в рюкзаке литровую бутылку с водой и выпил залпом до последней капли. Его немного отпустило, хотя нет, руки слегка дрожали, а перед взором плыли жёлтые круги. Вот чёрт. Он вышел по нужде, постоял под холодным душем, вновь напился воды и почувствовал себя чуточку лучше. Надолго ли? Время, казалось, зависло, а стрелки настенных часов на стареньком циферблате в холле сквота перескакивали в обратном направлении. Фил чертыхнулся и решил вернуться в комнату. Олька уже проснулась, но так и валялась в кровати, ничуть не заботясь о мнении Фила на этот счёт.

— Привет, — томно потянулась она, улыбаясь, — а я думала, ты меня кинул.

Фил уселся в кресло напротив и прикрыл глаза, игнорируя Олькины заигрывания. Если с ним повторится что-то подобное, он не выдержит, сдастся.

— Филь, иди ко мне, м-м? — проворковала Олька, и Фила взбесило такое бесцеремонное обращение.

— Не зови меня так, поняла? — прохрипел он, не узнавая свой голос. — И давай уже, подъём, по домам пора.

Олька слезла с кровати, натянула джинсы и толстовку, вынула из кармана пачку сигарет, собираясь закурить.

— Ты можешь выйти? — раздражённо процедил Фил. Для полного «счастья» ему как раз не хватало сигаретного дыма.

— Чего? — удивлённо пропищала она.

— Выйди в коридор, пожалуйста, если так приспичило! — сорвался он на девчонку — и откуда только силы взялись.

— Подумать только, пижон.

— Это тут при чём?

— При том, — возмутилась Олька, однако смятую пачку сигарет засунула обратно в карман куртки. — Вот так всегда, ожидание — реальность. Я, между прочим, вчера на вписке была, давно хотела с тобой познакомиться, ни один ваш концерт не пропускала, в инете отслеживала. Ты такой клёвый и на сцене офигенно смотришься. Думала, кайфово будет, если мы с тобой… Но вчера после концерта я так и не смогла к тебе подобраться.

Филипп пропустил комплимент мимо ушей, так и сидел молча, всё прислушивался к собственным ощущениям. Тревога вновь разгоралась в душе, а ладони и лоб покрывались испариной.

— А ты в меде учишься? — вдруг спросила Олька, скользнув взглядом по учебнику. — Ну, чего ты молчишь?

— Слушай, детка, а тебе не пора? — глухо отчеканил он, до скрипа сдавив подлокотники кресла.

— Гонишь меня? Офигел? — прокричала девчонка.

— Могу проводить до парадных дверей, — как ни в чём небывало ответил он, изобразив подобие улыбки.

— Сама дойду. Я, между прочим, машину на смотровой площадке бросила у МГУ! Из-за тебя.

Фил устало прикрыл глаза, припоминая ночные события.

— Точно не из-за меня — по собственной дурости.

— Какая теперь разница, по чьей? Если с машиной что случится, то… — Олька внезапно замолчала и нахмурилась.

— Мама поругает? — усмехнулся Фил.

— Папа. — Олька прикусила губу и вздохнула, будто припомнив что-то не сильно приятное, а потом искоса взглянула на Фила и прошептала: — Я маму с пяти лет не видела. Она в Англии живёт. Бросила нас с папой, вышла замуж на английского посла.

— Нехилая у тебя маман, — присвистнул Фил.

— А то! Изредка общаемся с ней по Скайпу. Я и папу вижу не часто, он всё в разъездах, но… мне бы не хотелось расстраивать его, так что…

Олька заглянула в телефон и ахнула:

— Ой-йо, уже час дня, кинешь меня до МГУ?

— Сама доберёшься. Не видишь, хреново мне? — отбрил её Фил и снова прикрыл веки.

— Ты врёшь! — надулась Олька. — Просто хочешь от меня отделаться.

— Понимай как хочешь и давай уже сваливай.

— Да пошёл ты! — обиделась девчонка и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

Грохот двери отозвался в его голове многократным эхом. Филу показалось, будто в мозгах что-то щёлкнуло и повторилось отголосками звуков. Его снова бросило в жар, и тошнотворный ком сдавил горло. «Чёрт, только не это!» — ужаснулся он, ощущая надвигающуюся волну паники. Дрожащей рукой он вынул из кармана пузырёк и всыпал под язык оставшиеся «куколки». Их оказалось как раз три — то, что идиоту нужно для счастья. «Сейчас, сейчас отпустит», — уговаривал он себя, пытаясь справиться с учащённым дыханием. Его прошиб липкий пот, тонкие струйки стекали со лба на лицо, футболка в момент взмокла, руки словно сковало льдом, а в голове возник непрерывный шелестящий шум, так похожий на шипение змеи. Странные мысли поползли в его голову. Теперь он точно знал, что внутри него сидит змей. Ядовитый Аспид, жалящий смертельным жалом и изрыгающий адский огонь. Не оттого ли так горит его нутро, ломает тело?! Для кого-то Аспид всего лишь символ — как там говаривал Макс: «Спиды и власть денег…» А для него это … паршивая реальность. Змей, отравляющий кровь и уничтожающий душу.

Несколько минут спустя Фил задышал ровнее, внутренний жар унялся, и судорога в мышцах почти прошла. Он стал различать звуки, проникающие сквозь стены жилища.

Сквот постепенно просыпался, в коридоре слышались шаги, и у соседей что-то загромыхало. Вдруг за стеной врубили музыку, и мозг Фила-меломана тут же узнал песню «Агаты Кристи». Он и сам не понял, как переключился и стал подпевать — музыка всегда отвлекала от мыслей. «Ковёр-вертолёт» крутили «на репите» несколько раз подряд, будто тему просекли, ведь содержание этой песни почти повторяло его жизнь.

«Мама, это правда, мама, это правда,

Мама, я опять живой!

Ты уже не плачешь, ты уже не плачешь,

Мама, полетим со мной!

На ковре-вертолёте мимо радуги

Мы летим, а вы ползёте, чудаки вы, чудаки!»

«Ну, вот и всё, долетался до ручки», — думал Фил, — «…теперь нужно приземляться, и чем скорее, тем лучше».

К концу третьего прогона песни ему значительно полегчало — силы возвращались, и настроение заметно улучшилось. Недавний недуг казался ему почти что бредом. О внезапной «болезни» напоминала лишь мокрая, насквозь пропитанная потом футболка и лёгкий тремор в руках. Фил медленно поднялся и с отвращением стянул с себя прилипшую к телу одежду.

Нет, нужно всерьёз заняться собой. Быстро соскочить с транков он, конечно, не сможет… слишком втянулся, слишком увяз… слишком … и то, что ему пришлось испытать сегодня утром, вовсе не шутки! Он будет уходить постепенно, иначе просто слетит с катушек. Он будет бороться, и сможет победить в себе Аспида!

С этой установкой Фил схватился за телефон и набрал номер медсестрички, что работала в клинике у отца на раздаче лекарств. С ней он давно наладил контакт, даже пару раз затащил в постель, а теперь вот, так сказать, дружил. Фил нетерпеливо расхаживал по комнате, остановился у окна и бездумно смотрел на улицу. Длинные гудки ему казались вечностью, будто подруга намеренно не отвечала. «Ну возьми же трубку», — барабанил он пальцами по оконному откосу, а в голове назойливо кружились строчки из песни:

«Мама, это небыль, мама, это небыль,

Мама, это не со мной!

Неужели небо, неужели небо

Задеваю головой? На ковре-вертолёте…»

Фил открыл окно, вдохнул бодрящий воздух и вновь набрал номер медсестры. Наконец она сподобилась ответить и сразу же, без приветствия, пошла в наступление:

— Филипп, не звони мне больше! — строго отчеканила она в трубку.

— Это ещё почему? — занервничал он.

— Эдуард Филиппович заподозрил что-то, и я под угрозой увольнения. Кто-то из больных пожаловался, будто получает плацебо вместо лекарств. Это было в мою смену. Догадываешься, что я имею в виду? Мне не хотелось бы из-за тебя потерять работу в частной клинике. Если дело дойдёт до увольнения, я всё расскажу твоему отцу, скажу, что ты меня шантажировал!..

— Ты охренела? — Он с силой долбанул кулаком об косяк, и тот треснул.

— Я всё сказала, не звони мне больше.

— Да пошла ты… с…

Фил сделал глубокий вдох в надежде взять себя в руки. До шантажа он ещё не докатился, однако если ему вновь придётся пережить подобное, он точно перейдёт от слов к делу. Она сама ему подкинула идею. Дура. Теперь ему точно нужно ехать домой, попытаться найти таблетки в кабинете отца или, в крайнем случае, выписать рецепт. Фил тут же успокоился, почти не сомневаясь в успехе. Отец ничего не должен знать. Он справится сам!

Фил отыскал в рюкзаке чистую футболку и неожиданно вместе с ней вытянул Олькин розовый лифчик в чёрный горошек. «Чёрт, это даже не гламур, детский сад какой-то … любительница альтернативы». — Фил усмехнулся, припоминая, как они с девчонкой отжигали в машине. — «А она ничего так, заводная!..»

Он запихал лифчик в карман джинсов и отправился на поиски Ольки. Надо бы помириться с ней и отвезти домой.

Сквот привычно гудел, тут и там слышалась музыка и житейские разговоры, в коридорах просыпались случайно заночевавшие гости, кто-то громко выяснял отношения, кто-то, сидя на полу и не размыкая объятий, похмелялся пивом. Фил безуспешно поискал Ольку в комнатах и отправился на крышу — обычно после концертов там тусовался народ. И он не ошибся — Олька примкнула к соседям-художникам и о чём-то спорила с ними, то и дело затягиваясь сигаретой и выпуская сизый дым. Заметив Фила, она игриво улыбнулась сидящему напротив парнишке с осоловевшими глазами, но тот потерял к ней всякий интерес, вскочил и подался навстречу Филу. Они поприветствовали друг друга, поболтали о вчерашнем концерте и планах группы на майские праздники, и только после этого Фил наконец взглянул на Ольку.

— Ах, вот ты где?! — удивлённо вскинул он брови и попытался обнять её за плечи, однако девчонка демонстративно вывернулась и отошла на несколько шагов.

— Оль, ну ладно тебе, не дуйся. Поехали, довезу до МГУ, — подкатывал Фил.

— Как-нибудь обойдусь без твоей помощи, — фыркнула она, даже не глядя в его сторону.

— Чё, серьёзно? Может, отойдём на минутку, дело есть… — ухмыльнулся он.

— У меня нет с тобой никаких дел. Вот так, — вздёрнула она свой курносый носик.

— Ну, окей. — Фил полез в карман джинсов и медленно вытянул Олькин лифчик. Как назло, тот зацепился крючком за прореху и не хотел доставаться до конца. Всё это выглядело настолько комично, что компания дружно разразилась хохотом. Олька вспыхнула и выхватила лифчик из рук Филиппа.

— Ты… шут… — задохнулась она от возмущения и накинулась на Фила с кулаками.

— Ух ты, какая… — уворачивался он и ржал, — я ведь отзывал тебя в сторону, но ты… ай… ай…

— Семейные разборки, — улюлюкали в толпе.

Фил кое-как отбился от Олькиных тумаков, чмокнул девчонку в макушку и развернулся к выходу.

— Счастливо оставаться, май лав, я пошёл! — отсалютовал он.

— Эй, ты куда? — удивлённо пропищала девчонка и поскакала следом за ним. — Так и быть, я согласна, разрешаю отвезти меня до места.

Попасть домой ему было крайне необходимо. И даже возможная встреча с отцом не останавливала. Они не виделись больше двух недель. Недоверие родителя возмущало, но больше всего убивала его позиция. Лучше бы орал, отчитывал. Так нет же, замкнулся в себе и молчит! Ну и пусть, он тоже гордый и первый навстречу не пойдёт!

«Идти на встречу», — усмехнулся Филипп. — «Всё же велик и могуч русский язык. И фразу можно понимать по ситуации. Он едет домой, а значит, первый идёт на эту самую долбанную встречу — сближение. И как ему вести себя с отцом? Уж точно он не будет пресмыкаться и оправдываться. Он всё сказал, ещё тогда, в универе, но его предпочли не услышать…»

— Филь, ты чего такой напряжённый? Думаешь о чём-то? — проворковала Олька, уже позабыв про недавнюю ссору. Вообще, она вела себя так, будто они были знакомы триста лет. Недаром говорят, наглость — второе счастье.

Фил покосился на девчонку и криво ухмыльнулся:

— За дорогой слежу, не видишь? И я просил не называть меня так!

За дорогой он как раз не следил, ехал на автомате — им повезло, что пробок в этот час не было, и оставалось каких-то двадцать минут до Воробьёвых гор. Где-то там, у смотровой площадки, Олька бросила свой новенький красный седан Вольво.

— А где ты живёшь? Хочу к тебе в гости! — кокетливо улыбнулась она. Но он промолчал, сделав вид, что отвлёкся на входящую эсэмэску.

— А я знаю, что про тебя в чатах девочки пишут, — не оставляла она попыток втянуть его в разговор.

— Это такой типа психологический приём? Кстати, тупой, — констатировал Фил, коротко взглянув на неё.

— Ты это о чём? — удивилась она.

— Если хочешь заинтересовать собеседника, говори о нём. Ну и чего они там пишут?

Олька звонко рассмеялась, и Фила резанул её смех.

— Значит, не такой уж этот приём и тупой. Пишут, что ты зануда.

— Не смешно.

На зелёный Фил проскочить не успел, и машина с визгом затормозила. Ольку отбросило на панель, она испуганно ахнула и тут же заливисто рассмеялась. Фил повалился на руль и смачно выругался. От резкого движения из кармана джинсов выскользнула баночка из-под «куколок» и упала рядом с девчонкой. Не растерявшись, та подхватила её и с интересом вчиталась в этикетку.

— Хм, — прищурилась девчонка, — балуешься?

— Лечусь, — отрезал Фил. — Это витамины. Отдай!

— А вот и не отдам. — Олька вздумала пошалить и, спрятав баночку за спиной, заёрзала на месте. — Попробуй, забери, — игриво засмеялась она, но Филу было не до смеха, он еле сдерживался, чтобы не нагрубить. Руки его задрожали, и он вцепился в руль.

— По-хорошему говорю, верни, — процедил он сквозь зубы, не отрываясь от дороги.

— А если не верну, то что?

Будто играя на нервах, Олька покрутила баночкой перед носом Фила, и тот, потеряв терпение, ухватил её за запястье и крепко сжал. Как ему показалось, несильно, но Олька обиженно всхлипнула и ослабила кисть. Он неотрывно смотрел на неё, уловив запредельную обиду во взгляде. Уголки её рта поползли вниз, губы задрожали, а в глазах заблестели слёзы. И Фил ощутил себя чуть ли не мудаком. Обычно девчонок он не трогал, но Олька сама виновата, напросилась. Он подавил в себе внезапный порыв извиниться, слегка пожал плечами и полез искать укатившуюся под ноги баночку. Девчонка надулась и молча уставилась в окно. В машине сразу же повисла тягучая тишина, и Филу стало не по себе. Он даже воткнул диск с «Prodigy», пытаясь разрядить обстановку, однако Олька даже не обернулась.

Вскоре они подъехали к смотровой площадке. Машинка так и стояла у обочины дороги, переливаясь в полуденном солнце золотисто-красными бликами. Олька сложила ладошки на груди, словно в молитве, и облегчённо выдохнула. Не глядя на Филиппа, она потянулась к дверце, намереваясь уйти не попрощавшись. И тот, чертыхнувшись, вернул девчонку на место, на этот раз нежно сжимая её руку.

— Оль, ну ладно тебе, извини. Просто день был вчера тяжёлый, — оправдывался он, виновато улыбаясь. — И вообще ты классная девчонка.

Он порылся в бардачке, достал маркер и нацарапал на Олькином запястье цифры.

— Вот, звони, если что, может, оторвёмся ещё. Круто же было.

И Олька просияла.

— Угу, — кивнула она, пожав его ладонь, и выпорхнула из машины.

***

На пороге дома он встретил тётю Нину. Та, переделав хозяйственные дела, собиралась уходить. Нянька была явно не в духе, даже не шутила как обычно.

— Явился, не запылился, — проворчала она, надевая пальто и застёгивая пуговицы. — Скоро дом совсем опустеет. Ни тебя, ни отца! И котлеты на плите испортились, столько мяса перевести!

— А папа где? — облегчённо выдохнул Фил, радуясь возможности беспрепятственно проникнуть в кабинет родителя и избежать неприятного разговора.

— Завтра какая-то важная конференция, ушёл на встречу с профессорами.

Тётя Нина ещё долго возилась с сумками, надевала сапоги, причитала и рассказывала о ссоре с соседкой, видимо, день не задался. Фил не мог дождаться, когда уже милая тётушка наконец соберётся и покинет квартиру.

Как только за женщиной закрылась дверь, Фил ринулся в кабинет отца. Он судорожно обыскал все выдвижные ящики в рабочем столе. Осмотрел книжные полки в надежде найти хоть одну завалявшуюся средь книг баночку, выдвинул несколько томиков энциклопедий и, так ничего и не найдя, с тяжёлым вздохом упал в кресло. Взгляд его прошёлся по стеллажам с отцовской макулатурой, остановился на полированной дверце, за которой скрывался сейф. Одна надежда проникнуть в него. Интересно, что там прячет отец? Наверняка в нём найдётся то самое… необходимое. Перебирая в уме возможные комбинации цифр, он медленно приближался к цели. Гипнотизируя взглядом бронированную дверцу, уверенно набрал первый, пришедший на ум вариант — день рождения матери, — взволнованно взялся за ручку и повернул её вправо. Раздался глухой щелчок, и дверца подалась вперёд. Фил на секунду прикрыл глаза, не веря в такую удачу. Стерев со лба проступившие капельки пота, он быстро нырнул в сейф. Вынул пару рецептов и баночку с неизвестным лекарством. Зарывшись в справочник, подробно изучил его инструкцию. Препарат был новым, гораздо серьёзнее тех, что он обычно глотал. Фил открутил крышку и высыпал на ладонь горстку таблеток. Захотелось опробовать, скорее по привычке и ради интереса, чем по необходимости. Ненавидя себя за слабость, он пересыпал часть содержимого в баночку с «куколками», оставив одну единственную на ладони. В тёплых лучах солнца она отливала молочным глянцем и манила, манила… «Только одну», — подумал он, ощущая ползущие по спине мурашки и шипение Аспида в голове. Набрав полные лёгкие воздуха, Фил подавил желание закинуться «куколкой», крепко зажал её в ладони, будто хотел прервать поток воздействия. Он чуть не поддался искушению, однако в его кармане вдруг завибрировал сотовый с позывными от школьного друга. В последнее время тот выходил на связь крайне редко, всё больше по нужде.

— Док… док, умоляю, спаси! Люфик при смерти, не дышит. Сделай что-нибудь, пожалуйста, умоляю… — вопила бывшая подружка из дворовой компании. Когда-то в школе они тусили вместе. Золотая молодёжь, местная элита, состоявшая из папенькиных дочек и сынков. Вот только Фил откосил от коллектива ещё в семнадцать, найдя друзей по интересам. А Люфик — лучший друг детства и просто чумовой пацан, с которым они излазили все заброшки города и промзону, давно уже сидел на системе.

Фил не осуждал его, да и какое право он имел, когда печальный опыт случился и с ним самим? Ещё год назад он пытался вразумить заблудшего друга отказаться от подобных практик. Однако тот отвечал ему словами гуру Анаами Баба: «Иногда меня трудно понять, но это не мешает делу, ведь какая польза в том, чтобы понять меня? Поймите себя…»

И Фил не вмешивался. Тем более никто в его окружении не подозревал, что с другом творится неладное — тот неплохо учился в универе и, казалось, жил обычной жизнью. Даже родители не замечали перемен в сыне, хотя, скорее, не интересовались им, в курсе были лишь самые близкие друзья и его девушка.

Филипп всегда спешил на помощь и успевал откачивать, а тот божился и клялся, что это в самый-самый последний раз! Однако в поисках забвения регулярно возвращался к веществам.

Прихватив рюкзак, в котором на экстренный случай лежали ампулы с антидотом, Фил побежал в соседний подъезд. Среди своих его звали Доком, ведь в нужные моменты он всегда оказывал первую помощь.

Только в этот раз Филипп опоздал. Бездыханное тело Артёма Левчинского распласталось на полу, с уголка рта стекала пенная струйка, а взгляд когда-то живых смеющихся глаз растворился в небытие.

Фил попытался нащупать пульс, но пальцы друга окоченели, а на запястье синели пятна.

— Поздно, — вынес вердикт Фил и потрясённо поднялся.

— Ты не понимаешь, — билась девушка Люфика, — ты должен его поднять, должен, вызывай скорую, вот … сейчас … сейчас… — дрожа всем телом, она протянула ему телефон, но Фил безысходно развёл руками.

— Если только констатировать смерть… — произнёс он севшим от волнения голосом и, пошатнувшись, вышел из квартиры.

Прислонившись к подъездной стене, Фил медленно скатился прямо на пыльный пол, вытер рукавом набежавшие слёзы и, вынув из кармана баночку с «куколками», в сердцах швырнул в стену.

Глава 10. Эла

День выдался на удивление ясным и солнечным, такой по-настоящему тёплый и погожий денёк. Эла распахнула оконную раму, и ласковый майский ветер овеял её прохладным дыханием. Ей почудился тонкий аромат лесных цветов и молодой зелени, и вместе с тем где-то на задворках сознания всколыхнулись давние чувства. Остро и волнующе. И она ощутила себя влюблённой, совсем как в ранней юности. Вспомнилось прошлое лето, когда ей пришлось вернуться на подмосковную дачу и снова встретиться с ним.

О, нет! Хватит этой бессмысленной и глупой ностальгии! Ей давно не пятнадцать, не двадцать семь! Если что и было, то быльём поросло. Эла прикрыла окно и медленно обернулась, поймав на себе проницательный взгляд матери.

Марта тут же засуетилась, делая вид, что озабочена сбором вещей. Она уезжала к двоюродной тётке в Тамбов на все майские праздники. Эла рассеянно улыбнулась: она-то знала, что от матери ни одна деталь не ускользает, а уж что касается Лины — тем более.

— Как думаешь, Элеонора, может, мне взять с собой пуховик? — как бы между делом спросила мать.

— Д-да, почему бы и не взять? — невпопад ответила Эла, и Марта недовольно прищёлкнула языком.

— Ты хоть слышишь, о чём я тебя спрашиваю? — возмутилась она. — Ну какой может быть пуховик в мае? Где ты витаешь? У меня душа не на месте, может, мне остаться дома?

— Ну, задумалась, что такого? — пожала плечами Эла, усаживаясь на диван рядом с Линой. — Поезжай, смени обстановку, а за нас не волнуйся. Мы справимся.

— И чем вы тут заниматься будете без меня? Может, вам с Линочкой на выходных на дачу поехать?

— Я только за! — с радостью отозвалась Лина, отрываясь от книги. — Там сейчас очень хорошо, и воздух такой, что опьянеть можно. А в воскресенье вернёмся.

В тот момент в окно комнаты, где находились все члены семейства Альтман, ударилась птица, забилась крыльями, зацарапалась коготками, скатываясь на оконный отлив, и Лина, ахнув, подкралась к подоконнику.

— Это голубь! — воскликнула она, осторожно забираясь под занавеску. — Голодный, наверное. Эл, принеси хлебушка.

И пока Эла ходила на кухню, Лина успела приоткрыть раму и приблизиться к пернатому. А тот и не думал улетать, так и топтался возле неё, и когда она покрошила перед ним горбушку, стал торопливо склёвывать хлебные комочки. И всё это под Линин весёлый смех и бессвязную болтовню.

— Когда птичка прилетает и бьётся в окно, это очень хорошая примета, — щебетала она.

— Не верю я ни в какие приметы, — с улыбкой отмахнулась Эла.

Но Лина будто не слышала этих слов, так и ворковала с ним чуть ли не по-птичьи.

«Просто поразительно, и в кого она такая, моя девочка? — размышляла Эла, невольно вздыхая. — Уж точно не в меня, ведь я совсем из другого теста. А у Лины точно затянувшееся детство, хотя успевает во всём, интересная, умная и очень, очень симпатичная. Одни глаза чего стоят. Они ей явно от отца достались. Такие же небесно-голубые, мечтательные и будто сияющие изнутри».

Эла хорошо запомнила их последнюю встречу и его озорной, весёлый и, казалось, влюблённый взгляд. Насколько она смогла понять, он не был ни придурком, ни восторженным юнцом, напротив, в свои неполные восемнадцать вёл себя уверенно и дерзко. Очаровал, отвлёк от назойливых мыслей о… нём… об Эдике Полянском. Тогда откуда у Лины этот неуёмный восторг? Умение удивлять и удивляться, радоваться жизни? Бесхитростная, не умеющая скрывать эмоции девочка. Ведь все её чувства будто на ладони. Они искрятся в глазах, играют в интонациях, в жестах. Хотя какие беды в её годы? Бог миловал, уберёг от безумных влюблённостей. Вот если только Лина не однолюб. Кажется, когда-то ей нравился Филипп Полянский? «А что теперь?» — задумалась Эла и тут же решилась на эксперимент.

— А что Полянские, приезжают на дачу? — украдкой глядя на дочь, спросила она.

И Лина на секунду замерла, затем обернулась и посмотрела с такой беспредельной грустью, что невольно защемило сердце.

— Так… после гибели тёти Мариночки они не приезжают. Только дядя Эдик… редко. Однажды видели его, бродил по даче, т-такой потерянный, а земля вся травой поросла.

— А что про Филиппа слышно? — допытывалась Эла.

Но Лина лишь пожала плечами — ни всплеска радости, ни сожаления не промелькнуло на лице. Так и отвернулась, не проронив ни слова.

«А девочка не так проста. Наверняка ведь чувствует что-то. И он, Филипп Полянский, для неё не такой уж пустой звук».

— И хорошо, что не приезжают. От греха подальше. — недовольно пробурчала Марта. — Марины не стало, и семьи нет. Думала, всё на Эдике держалось, так нет же, на Марине! Триста лет не виделись и ещё бы столько не видеть!

— Не надо так, мама. Ты многого не знаешь, — начала было Эла и тут же осеклась: не стоит посвящать мать в подробности трагедии семилетней давности, ведь в том, что Марина потеряла ребёнка, есть и её, Элы, вина. И мысли об этом до сих пор не дают покоя. Наверняка, Эдик Полянский ненавидит её всеми фибрами души. И как бы она повела себя, случись им столкнуться где-нибудь на улице, в метро, в магазине? В обморок, конечно, она бы не упала, но и сделать вид, что они не знакомы, тоже не смогла бы.

— Ты случайно не заболела, Эла? — подозрительно прищурилась мать. — Я тебя второй раз спрашиваю — в четверг на дачу поедете?

— В четверг. Как только Лина освободится от занятий, так и поедем, да, Линусь? — Эла торопливо поднялась и вышла из комнаты, подальше от цепких глаз матери.

Вот только кто же мог предположить, что Эле придётся отложить поездку, а у Лины случится волнующее, незабываемое приключение? И как после этого не верить в приметы?!

***

В четверг, как и договаривались с Остапчуком, Эла отправилась на экскурсию по телецентру. Честно говоря, она не сильно горела желанием, но Генка оказался на редкость настойчивым и после той последней встречи постоянно напоминал о себе телефонными звонками и эсэмэсками с шутливыми признаниями и комплиментами. «И что он там себе навоображал, этот закомплексованный очкарик?» — усмехалась она. Хотя Лариска продолжала утверждать, что Генка отличный парень, просто немного чудаковатый, и с женщинами ему совсем не везёт.

Ну да. Не всем же быть мачо, таким как Славик, к примеру, чтоб его! И мама Марта туда же. Как только Эла отвечала на Генкин телефонный звонок, тут же начинала сиять от счастья, как начищенный медный чайник на солнце. Помнится, ей всегда нравился Остапчук, лучший ученик класса и гордость школы. Ну почему мамам нравятся такие вот Генки, из которых потом вырастают ни рыба ни мясо?! И вообще, если бы не свободная вакансия на должность стилиста-визажиста, она бы ни за что не согласилась на встречу.

На «свидание» с Остапчуком Эла собиралась со всей тщательностью, ведь её внешний вид должен был послужить прекрасным дополнением к резюме. А потому она выбрала платье цвета бордовой фуксии, уложила волосы в замысловатую ракушку, подобрала изящные аксессуары — жемчужные серьги-капли и такую же подвеску на золотой цепочке, — повязала на голову тонкий оливковый платок и натянула перчатки в тон. Образ завершили стильные ботильоны на высоком каблуке, кожаный плащ и сумка на длинной ручке-ремне. Эла так увлеклась своим образом, что чуть не забыла про встречу. Пришлось вызвать такси, постоять в заторах на главных улицах и всё же опоздать на двадцать минут.

Преодолев препятствия в виде двух постов охраны и предъявив пропуск, Эла оказалась на территории Останкино и набрала номер Остапчука.

Тот, казалось, потерял дар речи, потом продышался и зачастил в трубку:

— Элочка, любовь моя! Сейчас я распоряжусь, и тебя проведут ко мне, — радостно воскликнул он, и Эла с тяжёлым вздохом возвела глаза к небу.

В фойе телецентра её встретила девушка-администратор. Окинув Элу оценивающим взглядом, она расцвела улыбкой, будто признала в ней звезду театра и кино.

Они прошли по вестибюлю со множеством зеркальных дверей и витрин, по длинным коридорам, на стенах которых висели фотографии известных телеведущих и постеры программ. Голос Остапчука отдавался гулким эхом по всему этажу, и по мере приближения становился всё громче, а речь — более отчётливой. Девушка-провожатая довела её до дверей кабинета и тут же удалилась. Эла встала у стены напротив и терпеливо ждала, пока Остапчук выговорится.

— Это что, по-твоему, сценарий? Да это очередная банальщина, а не сценарий! — бушевал Генка-редактор. — До выпуска программы остаётся две недели. Мы что, запускаем сериал для домохозяек с лямурами и прочей ерундой? Это должно быть остро и злободневно. Каждая фраза должна быть ёмкой! Мы не можем разбрасываться временем!

— Так вы же сами неделю назад одобрили, а теперь…

— А теперь, — пропыхтел Генка, стирая пот со лба. — Теперь не пойдёт, нужно переделать!

— Хорошо, я всё перепишу. А когда нужно принести?

— Вчера, Аркаша, вчера. Давай, сгинь с моих глаз! И работай, работай!

Генка напутственно махнул рукой и как бы невзначай обернулся к Эле.

— Элочка, ну наконец-то! — Он широко раскинул руки и, шагнув навстречу, неуклюже сжал её в объятиях.

От неожиданности Эла забыла отпрянуть, даже дышать перестала в кольце его рук, и как только Генка выпустил её на свободу, тут же отступила на безопасное расстояние.

Пританцовывая, он помог Эле снять плащ и повёл на экскурсию. Они обошли несколько студий, где проводились съёмки известных программ. Генка рассказывал о работе, сыпал профессиональными шутками и сам же над ними смеялся. При каждом удобном случае он норовил прикоснуться к ней — гладил руку, сжимал плечо, и Эле приходилось сдерживаться, чтобы не послать Остапчука куда подальше. Его активность заметно возрастала при встрече с сотрудниками. Эла наблюдала, как тот преувеличенно вежливо расшаркивается перед начальством, как задирает нос перед обычными служащими, при этом лапая её за талию. В какой-то момент Эла не выдержала и взбрыкнула.

— Ген, не наглей! — прошипела она, высвобождаясь из его объятий. — Если ты решил таким образом самоутверждаться за мой счёт, то не выйдет.

— Да что ты, Элочка, что ты! — Генка спрятал руки в карманах брюк и сально улыбнулся. — Пойдём, я тебе самое главное ещё не показал.

Широкими шагами Остапчук рванул по коридору. Едва поспевая за ним, Эла бежала на высоких каблуках и начинала закипать.

Перед самым входом в студию, где снимался «Модный приговор», Генка резко остановился, и пока Эла приближалась к нему, с вожделением разглядывал её с головы до ног. Они вошли в пустующий зал, где двое электриков возились с проводами и светом. Эла бродила по студии и с интересом рассматривала декорации, подиум и «трон» главного кутюрье страны.

Остапчук молча наблюдал за ней, по-хозяйски сложив на груди руки, и когда Эла обернулась, тихо произнёс:

— Хотел тебя со Славиком Зайцевым познакомить, но он готовится к показу новой коллекции и сегодня не появится тут. Так что погуляй пока, осмотрись.

— Мог бы предупредить, я бы в другой раз приехала, — упрекнула его Эла.

— А ты разве не ко мне в гости ехала? — Генка поиграл бровями и подмигнул.

— Было бы удобнее совместить полезное с приятным.

— Так успеется ещё. — Генка развёл руками и, обернувшись к рабочим, принялся отчитывать их на весь зал. Надо отдать ему должное, выглядел он при этом весьма убедительно. Но Эла подозревала, что все эти рисовки предназначены специально для неё.

Спустя час бестолковой ходьбы по этажам Эла ужасно вымоталась и ругала себя на чём свет стоит: как глупо она повелась на уловки бывшего одноклассника! Нет, возможно, в другое время и с другими людьми она бы с удовольствием побродила по телецентру. Вот только в компании Генки чувствовала себя неуютно. Претило ей подыгрывать ему и улыбаться.

К тому же Элу мучили сомнения. Сможет ли она работать здесь, быть на побегушках у капризного модельера, считаться с чужими вкусами и мнениями, во всём соглашаться с начальством? В Калининграде она была хозяйкой собственного салона и на доходы, в общем-то, не жаловалась. И в том, что на телевидении будет именно так, Эла почти не сомневалась.

Тем временем они с Остапчуком вернулись в его кабинет. Тот вызвал секретаршу, отдал приказ сварить кофе и, усадив Элу на кожаный диванчик, исчез за дверью. Вот только Эле на месте не сиделось. Она поднялась с дивана, шагнула к окну и невидящим взглядом уставилась на Останкинский пруд.

Секретарша торопливо накрывала на стол: позвякивала посудой, цокала каблуками, входя и выходя из кабинета, но Эла не прислушивалась, растворилась в собственных мыслях, а потому не сразу уловила Генкин топот. И когда ощутила его присутствие за спиной, резко обернулась.

— Эла, ты вся такая, такая… — Остапчук возбуждённо дышал, медленно надвигался и тянул к ней лапы. Эла вжалась в подоконник — отступать было некуда.

— Э… Ген, давай без рук, — попыталась она вразумить Остапчука, но тот будто не слышал её слов.

— Я просто с ума схожу, теряю над собой контроль, — хрипел он. Потная ладонь заскользила по её плечу, а вторая больно впилась в талию, и Эла почувствовала, как Остапчук противно ощупывает её.

— Я понимаю, что ты рад, но это перебор! — Эла брезгливо передёрнулась и посильнее оттолкнула его.

— Перебор? Вот значит как? — надулся Генка, но руки всё же убрал. — Тебе жалко, что ли? — пробубнил он, и Эла удивлённо заморгала. Если он так шутит, то это вполне даже смешно.

Однако Генка и не думал шутить, лицо его напряглось, а взгляд стал тяжёлым и злобным.

— Ты лучше послушай! — тихо заговорил он. — Я о тебе словечко замолвил, вакансию попридержал, двоим отказали по моему настоянию, так что дело, как говорится, в шляпе. Ну и ты будь посговорчивее.

— Посговорчивее?! Это … это в каком смысле? — возмутилась Эла, отступая в сторону.

Остапчук покраснел, ноздри его затрепетали от частого прерывистого дыхания. Эла и ахнуть не успела, как он ухватил её за плечи и прижал к стене.

— Хочешь знать, в каком смысле? Я тебе сейчас расскажу, — зашептал он Эле в лицо, обдав скверным дыханием. — Каждую ночь я вспоминаю ту нашу встречу в ресторане и грежу тобой. Как же мне хочется облить тебя чем-нибудь сладеньким… и вылизать, как конфетку.

Взгляд его расфокусировался и поплыл, правый глаз скосился к виску, веки прикрылись, будто Остапчук и впрямь испытывал нечто подобное оргазму. Оказавшись в тисках, Эла невольно разглядела его блестящие сальные щёки, усыпанные чёрными точками от угрей, а на тёмной ткани пиджака — мелкие чешуйки перхоти, к тому же аромат дорогого парфюма едва перебивал агрессивный запах пота.

«Боже, как можно быть таким тупым и мерзким одновременно?!» — она содрогнулась от неприязни и дёрнулась что есть сил, но Генка только сильнее вжался в неё.

— Остапчук, ты совсем охренел?! Немедленно отпусти меня! — прошипела Эла, извиваясь в его руках.

Дверь неожиданно распахнулась, и секретарша с подносом застыла на пороге.

— Извините, я…

— Выйди вон! — прорычал Генка, но хватку всё же ослабил, и Эла, извернувшись, ударила распоясавшегося редактора коленкой в пах. Тот взвыл и выпустил её из лап.

— Урод! — взвизгнула Эла и, подхватив вещи, выскочила из кабинета.

***

Эла бежала куда глаза глядят, лишь бы подальше от Остапчука с его похотливыми щупальцами и сальной физиономией. Ей так хотелось взвыть от отчаяния! Вот уж действительно, в тихом омуте… Хотя тихим бывшего одноклассника никак не назовёшь. Надо же, как разошёлся! Она ожидала от Генки чего угодно, только не откровенного сексуального домогательства. Сетуя на собственную глупость, Эла завернула за угол и очутилась в длинном коридоре с массивными металлическими дверями и декорациями, пробежалась в поисках выхода, спустилась этажом ниже и, наконец, начала приходить в себя.

В фойе телецентра Эла сбавила шаг и огляделась по сторонам, опасаясь, как бы Остапчук не нагнал её в гневе. Честно говоря, плевать ей на этого додика. Даже если он и обнаружит её здесь, что может сделать прилюдно?!

Эла добрела до стеклянных витрин, за которыми виднелись музейные экспонаты, расправила плечи и оглядела себя в мутном отражении. Ей было душно от пережитого стресса и быстрой ходьбы, а потому она не спешила надевать плащ. Причёска немного растрепалась, выбившиеся локоны свисали на лицо, глаза нездорово поблёскивали. «Ну и видок», — усмехнулась она, заправляя выпавшие прядки волос в ракушку. Однако проще было повязать на голову платок, чем наспех устранить следы недавнего конфуза. Порывшись в сумочке и быстро обыскав плащ, Эла с досадой вздохнула. Кажется, она обронила любимый аксессуар в кабинете у Остапчука или потеряла в беге по этажам.

— Да, мы бы вмонтировали эти кадры, как доказательство её недееспособности. И вам выгодно — бесплатная реклама клинике, — прозвучал мягкий женский голос за спиной Элы.

— Что ж, если это принесёт пользу делу, то, пожалуй, я соглашусь, — ответил до боли знакомый мужской голос.

Затаив дыхание, Эла медленно обернулась и потрясённозамерла.

«Нет… нет… нет… только не это!» — взмолилась она.

В нескольких шагах от неё стоял Эдуард Полянский и о чём-то беседовал с симпатичной дамой лет тридцати. Кажется, одной из ведущих канала НТВ.

Как такое возможно?! Эдуард Полянский собственной персоной здесь, в Останкино? И вправду говорят: мир тесен. Совершенно тесен! И ведь почти не изменился за эти годы — такой же статный, привлекательный, темноволосый. Но что-то новое угадывается в облике: задумчивая складка между бровями, виски с заметной проседью. Одет со вкусом в дорогой элегантный костюм, как и полагается для официальной встречи. Всё это, возможно, и придаёт солидности. Сколько же ему сейчас? Сорок два, сорок три?

Будто почувствовав на себе чьё-то пристальное внимание, Эдуард оторвался от собеседницы и посмотрел поверх её головы. Элу мгновенно бросило в жар. «Только бы не заметил», — подумала она, отворачиваясь к витрине и нервно поправляя причёску.

Похоже, удача напрочь покинула её. Столько лет мечтать о встрече и так облажаться! Ну и пусть, пусть! Возможно, судьба даёт ей ещё один шанс! И она его не упустит!

Сделав глубокий вдох, Эла нашла в себе силы обернуться и встретиться с ним взглядом.

Казалось, время замедлило бег. Удивление в глазах Эдуарда сменилось теплотой, складка на лбу разгладилась, а тёмные линии бровей поползли вверх. Неожиданно, очень неожиданно! Вот и не верь после этого в провидение.

Девушка-ведущая, заметив, что Эдуард утратил к беседе всякий интерес, замолчала и, обернувшись к Эле, что-то тихо произнесла.

Полянский коротко кивнул, едва заметно улыбнувшись, и сердце Элы сладко замерло, а ноги ослабели. Вспомнилась сцена упоительного поцелуя в ту роковую ночь семь лет назад. Да что это с ней? Она рефлексирует, будто школьница перед молодым сексапильным учителем. Ну как такое возможно?

Выждав паузу, ведущая вновь заговорила, вовлекая Эдуарда в диалог, и тот, извинившись, принялся записывать что-то в блокнот. Эла решила во что бы то ни стало дождаться его. Душа трепетала от предвкушения чего-то особенного, а мысли носились в голове, рисуя картинки идеального будущего.

Очнулась Эла внезапно: перед ней возник Остапчук и с силой сдавил плечо. Попалась в сачок, словно глупая птичка-синичка. Вот же незадача! Вздрогнув от отвращения, Эла попыталась высвободиться из цепкой хватки обнаглевшего одноклассника, но тот был настроен решительно.

— Эла, постой! — рявкнул Генка, захлёбываясь злобой. — Выслушай меня.

— Руки убери, — процедила она сквозь зубы. — Забудь обо мне, Остапчук, я не собираюсь работать у вас, так что давай, отваливай.

— Как это не собираешься? Это… как так? — Его клешни больно сжимали плечи. — Ты ставишь меня в неловкое положение перед начальством. Я просил за тебя, отклонил несколько кандидатур. Между прочим, стоящих кандидатур, и теперь ты должна…

— Я ничего тебе не должна! Разговор окончен — ищи других, более сговорчивых претенденток на «Мисс телевидение».

— Других? — побагровел Остапчук и встряхнул её, будто тряпичную куклу. — Да чего ты ломаешься? Думаешь, я не помню о твоих похождениях? Или ты только со мной такая скромница?

— Ты ненормальный? Отпусти меня немедленно! — Эла забилась в его руках, но тот и не думал уступать. — Я была о тебе лучшего мнения, знаешь ли!

— Ты… — зарычал взбешённый Генка.

— Что здесь происходит? Отпустите девушку. Немедленно! — жёстко скомандовал низкий голос Полянского где-то над ухом Элы, и Остапчук от неожиданности встрепенулся.

— Это вы … мне? — Генка завис с открытым ртом и смотрел на Полянского поверх косо сидящих очков, точно загнанный суслик на степного волка. Ёжик на его голове вздыбился, галстук сбился в сторону.

— Вам! — повторил Эдуард с нажимом.

Остапчук громко сглотнул, явно пасуя перед грозным видом незнакомца, быстро разжал руки и отступил. Тяжело дыша, он поправил очки и галстук, бросил на Элу растерянный взгляд и, махнув рукой, зашагал прочь.

Эла потрясённо смотрела вслед удаляющемуся Остапчуку и пыталась выровнять дыхание.

— Ну, здравствуй, Эла. Какая неожиданная встреча! — в голосе Эдуарда слышались напряжённые нотки.

— Здравствуй, Эдик. — Улыбка вышла вымученной и совсем не привлекательной — уж Эла догадывалась, как жалко выглядит со стороны. А ещё она внезапно устыдилась неряшливого вида и, спохватившись, пригладила волосы, поправила платье и наконец взглянула на Эдуарда. Он молча наблюдал за ней, глаза светились теплом и участием. Так обычно смотрят на нашкодившего ребёнка: надо бы наказать, да рука не поднимается.

— Чего хотел от тебя этот неандерталец? Может, мне обратиться в администрацию? — настороженно спросил он, а между бровями вновь залегла морщинка.

— Нет, пожалуйста, нет, — всхлипнула Эла, больше не в силах сдерживать слёзы. — Я хочу поскорее уйти отсюда. — Она накрыла лицо ладонями и отчаянно разрыдалась. А когда почувствовала осторожное прикосновение Полянского, и вовсе обмякла. Он обнял её, утешая, и Эла благодарно припала к его плечу, чувствуя себя совершенно измученной и разбитой. Он легонько похлопывал её по спине и терпеливо ждал, пока она выплеснет всю горечь.

Ну что за нелепость! Сколько раз она представляла себе эту встречу, и так всё мерзко и откровенно тупо вышло. И что он теперь подумает о ней?!

— Может, расскажешь? — Полянский слегка отстранился и заглянул Эле в лицо.

— Это просто не… недоразумение, я не… не думала, что всё так… — с трудом выговорила она.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Эла смогла успокоиться и взять себя в руки.

— Пойдём на свежий воздух, прогуляемся у прудов, там и поговорим. — Эдуард помог ей одеться, и она безропотно последовала за ним, опираясь на крепкую руку и пряча от него покрасневшие глаза. Благо она использовала влагостойкую тушь для ресниц и, кажется, избежала чёрных разводов под глазами. От Полянского исходила уверенность и сила, и Эла чувствовала себя в безопасности. И будто не было стольких лет разлуки и страстного поцелуя в ту роковую ночь, когда они вдвоём не справились с нахлынувшими чувствами.

***

В Останкинском парке Полянский усадил её на свободную скамью и терпеливо ждал, пока она приведёт себя в порядок.

— Так что произошло? — снова спросил он, как только Эла закончила с макияжем.

— Да так, глупость, — вздохнула она, застёгивая сумку и поднимаясь со скамьи. — Повелась на уговоры бывшего одноклассника и подруги. Думала устроиться стилистом на Первый канал, да только цену слишком высокую запросили. А я считала, что люди меняются. Взрослеют и умнеют. За школьные годы узнаёшь одноклассников, как облупленных. Бывает, обидное прозвище приклеивается намертво, волочится по жизни и в самый неподходящий момент портит репутацию. Остапчук именно из той категории. Я думала, что он изменился, стал человеком. Но я ошибалась. Люди не меняются.

— Сочувствую, но не нужно судить обо всех по одному моральному уроду. Остапчук? Это тот самый агрессивный очкарик?

— Да, он редактор Первого канала.

— Всё же, когда устраиваешься на работу с повышенными нагрузками, необходима психиатрическая экспертиза, — усмехнулся Полянский. — Видно, переутомился парень. Или, быть может, есть другие причины? Подозреваю, что есть. — с ласковым упрёком продолжил он.

Эла вскинула голову, уловив в глазах Эдуарда искорки иронии.

— Нет… нет никаких причин, просто он козёл редкостный, вот и всё! — Она наконец улыбнулась, чувствуя, что на смену отчаянию приходит лёгкость.

Они побродили вокруг пруда и незаметно за разговором оказались за пределами телецентра. И тут же в растерянности замолчали, уставившись друг на друга — Эла с робкой надеждой и тоской, а Эдуард, как ей показалось, в задумчивости.

— У меня машина на стоянке тут недалеко, могу подвезти, — предложил Полянский после недолгой паузы. — Хотя, если ты никуда не спешишь, можно посидеть где-нибудь, как раз время обеда. Я знаю тут поблизости один неплохой ресторанчик. Ты как, не против составить мне компанию?

Вспомнив о поездке на дачу, Эла на секунду засомневалась. Через три часа ей нужно быть на вокзале, однако предложение Эдуарда казалось очень заманчивым — когда ещё представится такая возможность? — и Эла решила согласиться.

— Да, было бы неплохо, только сначала мне нужно сделать один звонок, — кротко улыбнулась она и, достав из сумки телефон, набрала номер дочери. Эдуард отошёл на несколько шагов, оставив Элу наедине с собеседником.

— Лин, — тихо проговорила она, поглядывая в сторону Полянского, — я могу опоздать на электричку, у меня сейчас очень важная встреча. Может, завтра поедем?

Лина немного помолчала, но вдруг неожиданно заявила, что серьёзно настроилась на поездку и не собирается менять планы.

— Я возьму два билета. Если не успеешь, приедешь завтра, — подытожила она. — Кота не забудь и привези чего-нибудь сладкого.

И Эле пришлось согласиться. Ведь спорить с Линой — всё равно что стену по кирпичику разбирать. Такая же упрямая, как и все женщины Альтман.

— Окей, как скажешь, дорогая, только позвони, когда будешь на месте.

Всю дорогу до стоянки старые приятели говорили на отвлечённые темы. Никто из них не спешил затрагивать личное, довольствуясь впечатлениями о погоде, о новшествах, удививших Элу по приезде в Москву. Эдуард стал немного другим, чувствовался в нём свободный, не обременённый обязанностями мужчина.

— И всё же я очень удивлён встрече. — Улыбнулся Эле Полянский. — Надо же как бывает…

— Признаться честно, я до сих пор пребываю в тихом шоке, — легко засмеялась она, — хотя, иногда встречаю друзей и знакомых в самых неожиданных местах. К примеру, год назад в Венгрии я столкнулась с соседкой по дому в бакалейной лавке. Представляешь, как мы смотрели друг на друга?

— Охотно верю, я и сам нередко попадаю в подобные ситуации. Значит, ты теперь Москвичка? Не тянет назад в Калининград?

— Нет, не тянет, да и семья моя здесь — мама и дочь. Хочется быть ближе к родным. Вот только с работой пока не определилась, сложно всё, как видишь. А … ты тут по какому вопросу? — поинтересовалась Эла.

— Так, по общественным делам, в качестве приглашённого эксперта на программу, ну и клинику заодно прорекламировать.

— Ого! А что у тебя за клиника?

— Частная психиатрическая клиника имени академика Эдуарда Филипповича Полянского.

— И кем доводится тебе академик Полянский?

— Это мой дед. — с гордостью ответил Эдик.

— Вот это да … вот это родословная! — удивлённо воскликнула Эла. — Никогда не задумывалась над этим. А твой отец, значит, Филипп Эдуардович, и сын Филипп.

— Да, — улыбнулся Эдик, — традиции семьи.

— Интересно. А если в семье родится ещё один мальчик, то как будете выходить из положения? — допытывалась Эла.

Однако услышав эти слова, Эдуард изменился в лице, взгляд его потускнел, а губы сложились в твёрдую линию.

— Мы бы назвали его Эдуардом, — глухо произнёс он, и Эла поняла, что сболтнула лишнего, коснулась болезненной темы — несчастья семьи, когда его жена Марина потеряла ребёнка.

— О боже, прости меня, Эдик, — прошептала она, сгорая от неловкости и стыда. — Я… не имела в виду ничего такого. — Дрожащими руками Эла отыскала в сумочке пачку сигарет и с трудом прикурила.

Эдуард стоял рядом и рассеянно наблюдал за метаниями Элы.

— В том, что тогда произошло, твоей вины нет, — устало сказал он. — Да и всё давно в прошлом.

Не смея поднять глаза на Полянского, Эла припомнила, как постыдно бежала, точно крыса с тонущего корабля, боясь осуждения и презрения, боясь саму себя.

— Кажется, сегодня не мой день, мне лучше поехать домой. — пробормотала она и развернулась, намереваясь уйти, однако Эдуард подхватил её чуть повыше локтя и задержал с осторожной настойчивостью.

— Ты обещала составить мне компанию. Я так не люблю обедать один! — возразил он, и Эла, виновато вздохнув, сдалась.

На стоянке Эла по привычке поискала синюю «Тойоту-Камри». На ней, когда-то в прошлом, Эдуард возил их с Линой в клинику к больной матери. Однако тот подвёл Элу к новенькому серебристому «Ленд Крузеру» и распахнул перед ней переднюю дверь.

— Прошу, — как ни в чём небывало улыбнулся он, и Эла с удовольствием нырнула в уютный велюровый салон. — Тут недалеко, минут пятнадцать. Нам ведь ещё есть о чём поговорить.

Всю дорогу они ехали молча. Эдуард сосредоточился на движении — в этот час центральные улицы были забиты транспортом и пешеходами. Эла перебирала в памяти события дня. Слишком много потрясений свалилось на хрупкие женские плечи. Однако взгляд её то и дело тянулся к Полянскому, а в душе просыпались давние, почти позабытые чувства. Она невольно сравнивала его с другими мужчинами — в её глазах он оставался лучшим, идеальным во всех отношениях. Интеллигент до мозга костей, аристократ в седьмом колене, в облике которого сквозило что-то неуловимо дерзкое и до одури привлекательное. И выглядел он гораздо красивее, чем семь лет назад, как дорогое настоявшееся вино, что с годами становится крепче. Эти холёные руки, не знающие тяжкого физического труда, что лежали сейчас на руле автомобиля, вызывали в ней приятное томление и … желание. Эла припомнила, как совсем недавно они касались её, бережно обнимали и поглаживали по спине. От этих мыслей она разомлела, пытаясь сосредоточиться на дороге, но близость его опьяняла. Он ведь всегда имел всё самое лучшее и продолжал держать марку: часы «Ролекс», утончённый парфюм, новенькая машина. А женщины … какие должны быть женщины у такого неотразимого мужчины?! Кстати, часы, что красовались на запястье Эдуарда, стоимостью в половину её квартиры в Калининграде, мягко говоря, приводили в недоумение. У Элы на такие дела всегда был намётан глаз, она бы влёгкую смогла отличить подделку. Не каждый состоятельный человек мог позволить себе такую роскошь.

Будто прочитав её мысли, Полянский усмехнулся и со свойственной ему непринуждённостью пояснил:

— Нет, я не грабил банк и не брал со студентов взяток. Я не практикую подобное и осуждаю за это других. В общем, это подарок. Благодарность мужа одной пациентки за то, что я избавил её от недуга. А часы действительно стоящие, никогда не подводят. Однажды я попал под дождь и вымок до нитки. Думал, остановятся, начнут шалить, но нет.

— От некоторых подарков невозможно отказаться. Я бы, наверное, тоже не смогла, — улыбнулась Эла и с трудом отвела взгляд.

***

Они приехали в небольшой ресторанчик с уютной обстановкой в стиле прованс и в этот час оказались единственными посетителями. На стенах просторного зала пестрели панно с птичками и домиками, в глиняных чанах росли голубые деревца, столики с кружевными белоснежными скатертями окружали плетёные кресла и стулья с высокими спинками. Играла лёгкая музыка, и приглушённый свет ламп располагал к приятному общению. Улыбчивая официантка оставила меню и незаметно удалилась.

От ароматов пищи у Элы закружилась голова. Она вдруг припомнила, что утром даже кофе выпить не успела. Однако присутствие Эдуарда её не на шутку волновало, и было совсем не до еды. Эла пыталась держаться свободно, но каждый раз эмоции подводили её — как только их взгляды встречались, щёки начинали пылать огнём, а руки крепко сжимались в замок. Реакция совершенно не свойственная ей, женщине со стажем неудачных отношений. Хотя и Эдуард, как ей показалось, тоже был немного скован, что втайне приносило удовлетворение.

Полянский быстро определился с заказом, выбрав три полноценных блюда. Откинувшись на спинку кресла, он, совсем не скрываясь, разглядывал Элу.

О нет, как же она ошибалась, уверенности в нём хоть отбавляй!

— А ты ничуть не изменилась за эти годы, — констатировал он с тихой улыбкой. — Красота, неподвластная времени.

— Спасибо за комплимент. Но и ты тоже почти не изменился, Эдик, — скрывая смущение за улыбкой, Эла выдержала взгляд его карих искрящихся глаз.

В ответ он лишь недоверчиво усмехнулся. Наверняка Полянский, знаток человеческих душ, видит её насквозь. Недаром психиатр!

— Может, бокал вина? Это расслабляет, успокаивает и настраивает на беседу, — подтвердил он её недавние подозрения.

Боже, как, должно быть, жалко она выглядит со стороны!

— Да, пожалуй, от вина не откажусь. Сегодня был день не из лёгких.

Эла рассеянно смотрела в меню, не в силах сосредоточиться на строчках, и когда официантка пришла за заказом, ткнула в первый попавшийся салат с куриной печенью, которую с детства терпеть не могла.

— И это всё? Ну нет, так не пойдёт, — возразил Эдуард и дополнил заказ парой калорийных блюд. — Ничто так не восполняет силы, как сытная еда, — проникновенно произнёс он. — Это лучшее лекарство от стрессов. Правда, заедать неприятности — не самый лучший выход, но в исключительных случаях можно.

— Ну что ж, последую твоему совету. — Эла благодарно улыбнулась. В каждом его жесте, в мимике угадывалось неподдельное участие, что было особенно приятно. Даже в паузах не было неловкости, чувствовалась между ними некая связь.

Они немного помолчали. В ожидании заказа Эла потягивала вино с тонким послевкусием фруктов и пряностей и незаметно расслаблялась. Взгляды становились смелее и дольше, а в крови разжигался азарт.

— Значит ты в поисках работы? — поинтересовался Эдик. — И чем, если не секрет, собираешься заняться?

— М-м-м… — брови Элы взметнулись вверх. — Подумываю открыть собственный салон красоты. Смена имиджа и всё такое.

— Неплохо. Ты всегда умела создавать красоту. — Полянский постукивал пальцами по столу, уголки его губ тянулись вверх.

— Надо же, а я думала, ты никогда не замечал, — ввернула шпильку Эла. Кажется, былое присутствие духа возвращалось к ней.

— Замечал, поверь, замечал… — сдержанно вздохнул Полянский.

«…но чувство долга и бла-бла-бла…» — мысленно продолжила Эла, и улыбка её сделалась шире.

— Интересно, о чём ты сейчас подумала? — Эдуард слегка подался вперёд и с подозрением прищурился.

Он явно хотел разрядить обстановку, но Эла на секунду растерялась: «Неужели он и правда видит её насквозь?»

— Ни о чём … с чего это ты взял? — она наигранно захлопала ресницами.

— У тебя был такой взгляд… — усмехнулся Полянский, недоверчиво качнув головой.

И Эла расслабилась.

— Фух… а я-то было решила, что ты и правда умеешь читать мысли.

— Я же не телепат. У меня, знаешь ли, несколько иные направления.

— Например? — сосредоточилась Эла, подперев лицо ладонью.

— Например, я неплохо владею методиками гипноза.

— Ух ты. Значит, ты легко можешь ввести в транс?

— Скорее вывести, — всё с той же улыбкой ответил он. — Хотя учитывая, что транс — результат гипноза, то и ввести, конечно, тоже.

— Как любопытно. — Эла допила вино и элегантно, не сводя с Полянского глаз, поставила фужер на стол. — Расскажи о каких-нибудь случаях из практики, мне безумно интересно.

— Хм, не хотелось бы хвалиться собственными достижениями, но так и быть, кое-что расскажу.

И Эдик, немного подумав, поведал ей историю студента-двоечника, который после пары сеансов гипноза удивил профессоров своими знаниями.

— Вот это да, — смеялась Эла. — Ты что же, вложил в него сверхспособности?

— Нет, конечно, нет, просто избавил от комплексов и страхов, и вся информация, накопленная годами, нашла выход. Это был научный эксперимент, и он удался.

— Просто удивительно, с удовольствием бы побывала на таком сеансе, хотя — это, наверное, страшно, когда твоё сознание подчинено чужой воле.

— У тебя немного неправильное представление о гипнозе, это всего лишь метод терапии, который призван приносить пользу.

— Ну так просвети и расскажи что-нибудь ещё, — загорелась Эла, чувствуя, что всецело подпадает под обаяние Полянского.

Она восхищалась этим мужчиной. Всё-то в нём было прекрасно: от безупречного внешнего вида до умения держаться и вести разговор. «Какой разительный контраст между ним и Славиком, не говоря об Остапчуке», — невольно сравнивала она, а в душе пробуждались давние девичьи чувства.

Вскоре принесли украинский борщ, который оказался вкусным и сытным. Утолив первый голод, они снова вернулись к беседе и болтали, как старые добрые приятели. К Эле окончательно вернулись силы, и она, уже ничуть не стесняясь, остроумничала и шутила, вспоминая истории юности. Эдик внимательно слушал и вставлял смешные реплики в разговор.

— Ну так вот, тогда я ещё не очень хорошо знала английский, — смеясь, рассказывала Эла. — А тот парень, который был в нашей группе, вызвался провести экскурсию по ночному городу. Мы-то с подругой поверили, что он знаток языка, наивные дурочки. Взяли авто на прокат и поехали…

— Подозреваю, что у него и прав-то не было. Просто он клюнул на красивых девчонок.

— Именно! Правда, далеко мы не уехали. На первом же повороте нас остановили. И на все вопросы полицейского этот друг только и мог сказать, что: «Ноу, ноу, что ви, что ви…» Вот это был номер!

— И как же вы выкрутились?

Фоном играла музыка: зарубежные хиты девяностых сменялись мелодичным джазом, но Эла не прислушивалась, всё её внимание было приковано к Полянскому. Но когда по залу полились трели саксофона и зазвучал ритмичный бит, не удержалась.

— Обожаю Дейва Брубека, — прищёлкнув пальцами, воскликнула Эла. — «Тейк файв» — лучшая из лучших джазовых мелодий!

— Может, станцуешь? — шутя, предложил Эдик.

— Для тебя — легко! — многозначительно изрекла она, чувствуя, как от удовольствия кровь пульсирует в висках.

И всё бы хорошо, но неожиданно в их маленький оазис вмешались звуки фортепиано. Полянский помрачнел, и от его былой непринуждённости не осталось и следа. Прикрыв глаза, он молча откинулся на спинку кресла и затих.

Эла осеклась, подумав было, что сморозила какую-то глупость. Мелодия рояля звучала всё громче и трагичнее, нежные переливы дополнились глубокими аккордами, будто изливали боль души. Эла огляделась по сторонам и внезапно поняла причину отчуждения Эдуарда. Интерьер ресторана, так похожий по стилю на внутреннее убранство загородного дома Полянских, фортепианная музыка! Неужели он до сих пор живёт прошлым?!

Очнувшись от мыслей, Эдуард открыл глаза и некоторое время смотрел в пустоту.

— Прости, я что-то задумался, — наконец произнёс он, натянуто улыбнувшись. — «Элегия» Рахманинова. Нравится?

— О, нет, это не по моей части, — Эла пожала плечами, с трудом подавив досаду. — Настолько проникнуться классической музыкой мне не дано. Но знаешь, я ничуть не жалею об этом.

— А я с годами научился слушать и ценить. Мне нравится этот небольшой ресторанчик, в воскресные дни тут играет струнный квинтет, а по четвергам, как ты уже убедилась, готовят отменный борщ. Я, как знаток хорошей кухни, люблю бывать здесь.

— Ах, вот оно что? А я-то думала, ты приезжаешь сюда слушать Рахманинова, — поддела его Эла, лукаво улыбнувшись. И тут же отругала себя за несдержанность: рано, рано показывать зубки.

Эдуард немного смутился.

— Ну что же мы всё обо мне да обо мне? Ты по существу так ничего и не рассказала.

— Да что у меня может быть интересного? Переосмыслила жизнь, решила начать всё с нуля. Как думаешь, Эдик, не поздно ли мне добиться доверия взрослой дочери?

Взгляд Полянского потеплел, и на лице снова заиграла улыбка.

— Лина — добрый, светлый человечек, но, несмотря на это, всё равно нужно будет очень сильно постараться, чтобы подобрать к ней ключик.

— Я стараюсь, правда стараюсь! — пылко произнесла Эла, — но ты прав, это не так просто. — вздохнув, она опустила глаза и тут же сменила тему. — А как твои родители? Света? Филипп?

— Света живёт в Питере, заведует клиникой репродукции. Отец перенёс инсульт полгода назад, и теперь мы с мамой занимаемся его реабилитацией. Выходит понемногу, но работы ещё много. Филипп… — Эдик озабоченно нахмурил брови. — Этот парень давно уже вышел из-под контроля и, в общем, всё сложно.

— Ты что-то недоговариваешь? — допытывалась Эла, видя, как посерьёзнело лицо Полянского.

— Представь себе, у меня тоже не получается найти к нему подход. И весь мой жизненный опыт к чертям. Я не давлю на него и терпеливо жду, когда он возьмётся за ум.

— Родители обычно склонны преувеличивать.

— Я не преувеличиваю, поверь. Двадцать лет мальчику, далеко не подросток, меня в его годы никто не заставлял учиться, даже речи об этом не возникало. В общем, месяц назад мы сильно повздорили, и он ушёл из дома. Упрямый, как… — Эдуард внезапно замолчал и взволнованно прочистил горло. — Болтается с сомнительными друзьями, хотя бывает дома в моё отсутствие. На днях я обнаружил пропажу: исчезли ключи от дачи. Подозреваю, что он туда нагрянет с компанией на праздники.

— О-о-о, — удивлённо протянула Эла. — Интересный поворот. Лина уехала в посёлок на все выходные. Правда, завтра я должна присоединиться. Но вот теперь думаю, а стоит ли?

— Насколько я помню, у Лины волевой характер, и из неё может получиться неплохая воспитательница. — Эдуард загадочно поиграл бровями. Кажется, прежняя весёлость возвращалась к нему. — Кстати, как обстоят дела с логоневрозом? Если нужна помощь, то лучшие специалисты клиники к вашим услугам. За счёт клиники, разумеется, — предложил он.

— Нет-нет, всё хорошо. Она теперь заикается редко, только, когда волнуется.

***

Подали ароматный чай с воздушными пирожными, и задушевная беседа продолжилась. Эдуард никуда не торопился, и этот факт безумно радовал Элу. «Стало быть, он свободен?!» — пела её душа. Время летело незаметно, и Эла, уже совсем не таясь, смотрела ему в глаза, млела от бархатистых ноток его голоса — он словно обволакивал её, незримо касаясь кожи, во взгляде читались интерес и… восхищение?! От осознания этого у Элы кружилась голова, и в сердце плескалось тихое счастье.

За окном вечерело. Стрелки настенных часов приближались к шести. Солнце садилось за крыши домов, а на небе неподвижно висели розовые шапки облаков.

Соседние столики постепенно заполнялись посетителями, и гул голосов становился всё отчётливее. Увы, романтической идиллии не суждено было продлиться вечно. Эдуард подозвал официантку, намереваясь расплатиться.

— Будем ждать вас снова, — вежливо улыбнулась та, радуясь щедрым чаевым, а Эле отчего-то стало грустно.

Она ненадолго отлучилась в дамскую комнату и подивилась собственному отражению в зеркале, подметив, как горят её глаза, как вся она будто сияет изнутри. Всё же какая удивительная штука жизнь: никогда не знаешь, что тебя ожидает. Неужели мечты сбываются?!

В вестибюле старые приятели неторопливо оделись, обмениваясь взглядами и улыбками, будто возвращали друг другу комплименты, и наконец покинули ресторан.

А на выходе Элу ожидал сюрприз. Откуда ни возьмись, выросла женщина с ведром роз.

— Молодой человек, купите розочку девушке. Уж больно она у вас хорошенькая! — заголосила та, алчно поглядывая на Эдуарда. И тот не растерялся, шагнул к продавщице и внимательно оглядел розы.

— Давайте вот эти. — Он выбрал самые крупные бутоны.

Не переставая нахваливать товар, женщина суетливо достала цветы из ведра и ловко обернула их в хрустящую обёртку.

— Осторожно, они колючие.

— О, благодарю. — Эла приняла букет, на эмоциях схватившись за стебли цветов, и вздрогнула от боли. Острые шипы поранили пальцы, и перед взором всплыл эпизод из далёкой юности.

Когда Эле исполнилось пятнадцать, Эдик окончил пятый курс медицинского института. Худощавый, стройный паренёк по-прежнему её не замечал, хотя она обещала стать настоящей красавицей. Однажды Светочка, его младшая сестрёнка, проболталась, что у брата появилась подруга, и поэтому на родительскую дачу он приезжал крайне редко.

В один из нечастых визитов Эдик возился в цветочной клумбе Изольды Дмитриевны, аккуратно срезая тугие бутоны роз. Видно, любимую порадовать хотел. Эла топталась рядом, украдкой поглядывая на соседа, делала вид, что любуется цветами, ведь в центре куста сидела самая алая, самая пышная роза. Попробуй, дотянись! Думала, Эдик её не замечает, но он всё же заметил.

— Нравится? — усмехнулся парень, и Эла растерялась, поначалу не поняв вопроса.

— Д-да… — кивнув, закусила губу.

И он, рискуя поранить руки шипами, отодвинул тонкие побеги цветов, срезал тот самый крупный бутон и с улыбкой протянул ей. Схватившись за колкий стебель, Эла жадно ловила взгляд Эдуарда, а тонкая струйка крови стекала на ладонь.

И потом ещё долго лелеяла в памяти, как он суетился, как обрабатывал ранку йодом и перевязывал руку бинтом.

— Помнишь? — спросила Эла, с надеждой взглянув на Полянского, но тот лишь озадаченно пожал плечами. Да и с чего ему помнить такой незначительный эпизод? Столько лет прошло и столько событий случилось.

А Эла помнила.

Помнила, как готова была пораниться снова, только бы он был рядом! И теперь ощутила горечь уязвлённого самолюбия.

***

Погода стояла по-настоящему тёплая и весенняя. Припарковав автомобиль недалеко от трассы, Эла и Эдик решили прогуляться. Они брели по Тверской в сторону Кремля, любуясь зеркальными витринами с неоновыми подсветками и интересным дизайном. Ноги Элы гудели от неудобной обуви, но она не подавала вида — лишь однажды присела на мраморную лавку возле парка, притворившись, будто ей понадобилось написать эсэмэс. Рядом с Полянским мир казался ярче. И было приятно нечаянно дотрагиваться до него, идти рука об руку и говорить, говорить. Эле хотелось как можно дольше продлить эти волнующие мгновения, но время неумолимо летело вперёд и стрелки часов приближались к десяти.

Когда они подъехали к дому Элы, Эдик помог ей выбраться из машины и проводил до подъезда. Всё ещё опираясь о его руку, Эла с надеждой смотрела на Полянского.

«Нужно решаться, второго такого шанса может не быть!» — в отчаянии думала она, но вслух непринуждённо произнесла:

— Может, поднимемся ко мне? Я умею варить отличный кофе. — И тут же, уловив сомнение во взгляде Эдуарда, поспешила уточнить: — Ты не переживай, дома никого нет, все разъехались, остались только я и кот.

К счастью, Полянский не сопротивлялся. Казалось, он и сам был не прочь продолжить вечер.

— А знаешь, — загадочно улыбнулся он. — Почему бы и нет? До понедельника я совершенно свободен. Да и с котом не мешало бы познакомиться, пусть привыкает.

Эла потянула Полянского за рукав плаща, смеясь над его забавными шутками про незваных гостей.

Болтая, они поднялись на седьмой этаж и вошли в квартиру.

Скинув ботильоны и плащ, Эла отправилась на кухню. Эдуард последовал за ней, надев предложенные хозяйкой новые домашние тапки. В квартире Альтман всегда царили идеальный порядок и чистота, и Эла мысленно радовалась — наверняка ведь оценит. Полянский — настоящий аккуратист, в любом другом мужчине этот факт Элу обязательно напряг бы, но только не в Эдике. Ему эта особенность характера невероятно шла, будто по статусу полагалась. И Эла с удовольствием замечала его одобрение. Кот Сибас подозрительно присматривался к гостю: сидел под столом, сверкал глазами и недовольно урчал, но потом всё же решился на более близкий контакт: прыгнул на дерматиновый диванчик и, обнюхав Полянского, словно пёс, прилёг рядом.

***

Эла ловко управлялась с закусками: тонко нарезала сыр и холодное мясо, умело укладывая ломтики на тарелку. Потом сварила кофе и достала бутылку коньяка из заначек мамы Марты. Эдик сидел за столом и с каким-то особенным удовольствием наблюдал за ней. На миг Эла представила, что они настоящая супружеская пара, и от этого в душе разливалось приятнее тепло. Она поймала себя на мысли, что хочет окружить Эдуарда заботой и вниманием. Интересно, а он? О чём он думает, глядя на неё?

— Хорошо тут у вас, душевно, — поделился Полянский впечатлениями, словно прочитав её мысли.

— О да, мне тоже комфортно в родительском доме, правда, мама очень консервативна, не могу убедить её сменить обстановку. — Эла аккуратно поставила перед ним дымящуюся чашку и уселась напротив. — Эдик, ты любишь кофе с коньяком? Угощайся.

Кофе пришёлся по вкусу, и они, обсуждая вечер, с удовольствием потягивали горячий напиток. Неожиданно Эдуард замолчал, задержав на Эле долгий взгляд.

— Спасибо тебе за этот замечательный день. Я рад, что мы встретились и надеюсь, что наша дружба… — Он накрыл её ладонь своей и слегка пожал пальцы, и от этого прикосновения по телу Элы будто электричество пробежало. Прерывисто вздохнув, она замерла и с трепетом ожидала продолжения фразы. Однако момент признания прервал пронзительный звонок телефона. Эла едва сдержала стон разочарования.

«Чёрт бы его побрал, кому понадобилось звонить в такой час?» — она мысленно выругалась, с сожалением оставив Полянского.

— О, это Лина, — воскликнула Эла, отворачиваясь к окну и отвечая на вызов. Как же она могла забыть про дочь!

— Эл, у меня всё отлично, я давно на месте и уже ложусь спать, — зевнула девчонка в трубку.

— Хорошо, завтра я буду, милая, — как можно спокойнее ответила Эла и сбросила вызов. Эдуард сидел на месте, явно любуясь ею, и терпеливо ждал возвращения.

— А может, ну его, этот кофе? Несерьёзно как-то, — улыбнувшись, Эла вернулась за стол и разлила в фужеры коньяк.

Вечер продолжался. За разговором старые друзья почти опустошили бутылку. Алкоголь творил чудеса — Эла плыла от счастья, а у Эдика блестели глаза, и в них угадывался особый интерес. Эле хотелось быть ближе, сидеть бок о бок, чувствовать тепло его тела, касаться твёрдой линии губ и ласкать, ласкать… Их руки потянулись друг к другу и нежно переплелись.

Не в силах больше сдерживать желание, Эла поднялась из-за стола и шагнула к Полянскому. Эдуард уже нависал над ней, обжигая горячим дыханием висок. Когда? Как? Она не успела понять.

— Эдик, а помнишь? — тихо простонала Эла, намекая на ту незабываемую ночь семь лет назад.

— Помню. — Не дослушав, он крепко обнял её и страстно поцеловал.

Она обмякла в его руках и растворилась в ощущениях, чувствуя лишь трепет его тела и мощное биение сердца.

— М-может, пойдём в зал? — Эла потянула его за собой, вынырнув из омута эмоций.

— Да, — согласился он, покрывая её шею поцелуями.

«Какой он всё-таки…» — с улыбкой подумала Эла, вручая ему початую бутылку коньяка.

— Располагайся тут, а я сейчас подойду, — проворковала она, высвобождаясь из тесных объятий Эдика, — я быстро.

Смиренно вздохнув, Полянский плеснул в фужер коньяка и уселся на диван.

Быстро освежившись под душем, Эла подправила макияж, накинула шёлковый халатик и вернулась в комнату.

Эдуард неподвижно сидел на диване и отрешённо смотрел в пустоту. Казалось, совсем недавно они до икоты смеялись над пустяками, а теперь он выглядел разбитым и совершенно неприступным.

«Да что же могло произойти?» — терялась в догадках Эла, осторожно присаживаясь рядом.

— Эдик, — начала она было, чувствуя, что робеет перед ним, но он, усмехнувшись, залпом осушил фужер и поднялся на ноги.

— Я, пожалуй, пойду, — отозвался он холодно, а взгляд метнулся к пианино.

И сердце Элы оборвалось. Да как же она забыла! Среди фотографий в рамках, что стояли на крышке инструмента, затерялось и фото его жены, Марины Лавровой. Ещё вчера, вытирая пыль, Эла задвинула её портрет подальше с глаз, но Лина вернула фотку на место. Упрямая. Упрямая девчонка!

— Нет, — взмолилась Эла, чуть не плача. В несколько шагов она оказалась у инструмента и, положив рамку стеклом вниз, обернулась к нему. — Эдик, нет, останься, пожалуйста, умоляю…

Поставив фужер на стол, Полянский опустился на край дивана, обхватил руками голову и горько простонал. Плечи поникли, и во всём его облике ощущались надломленность и скорбь.

Почти не дыша, Эла устремилась к нему и осторожно присела рядом.

— Эдик, пожалуйста, не нужно так, — всхлипнула она, чувствуя себя чем-то мелким и ничтожным в сравнении с его пожизненной любовью к Марине. «Разве возможно так любить, разве возможно так?» — билась отчаянная мысль.

— Если бы ты знала, как тяжело терять, — почти беззвучно выдохнул он.

— Я знаю, — задрожала Эла, не смея взглянуть на него. — Знаю, что такое терять.

— Она была ангелом. Ангелы… они ведь не живут на земле, они спускаются с небес, забирают душу… а потом уходят навсегда.

Эла ужаснулась его словам. Да в своём ли он уме? Сколько можно убиваться и страдать? Сколько можно жить прошлым?!

«Глупости!» — кричало её сознание, в груди нестерпимо жгло от обиды и ревности. Эла с трудом сдержала крик, боясь вспылить, эмоции рвались наружу дикой истерикой. «Ты сам себе всё придумал. Она была обычная, земная! Она тебе изменила! А я… я бы никогда… я ведь лучше! Посмотри же на меня, Эдик!» Однако вместо этих слов она прошептала, сцепив дрожащие пальцы:

— Как же ты жил все эти годы?!

Но он ничего не ответил.

Они сидели неподвижно, взгляд её украдкой скользил по рукам Эдуарда, поднялся к груди, задержался на мелких морщинках в углах глаз. Элу тянуло к нему, а он… будто ждал чего-то и задумчиво смотрел в пустоту. И она не сдержалась, коснулась его плеча, погладила затёкшие мышцы шеи, проникла под ворот рубашки. Пальцы прошлись по гладко выбритому подбородку, остановились на линии губ. Он шумно вздохнул, задержав её руку в своей. Ах, если бы Эла могла найти слова утешения, то обязательно произнесла бы их, да только мысли мгновенно разлетелись, как парашютики одуванчика на ветру. Остались лишь ощущения — острые и обжигающие.

— Эла, что… ты со мной… делаешь? — сбивчиво шептал он, стремительно привлекая её к себе.

Губы — приоткрытые, нервно трепещущие, почти соприкоснулись, жаркое дыхание смешалось, и от этого у Элы закружилась голова. Ничего не изменилось по прошествии стольких лет — она испытывала те же пылкие, те же сладостные чувства. Он нежно и в то же время требовательно сжал её в объятиях, вдохнул аромат волос и жадно припал к губам. Руки Элы гладили его плечи, пальцы отыскали пуговицы на рубашке и мягко освобождали из петелек. Пусть он тоскует по Марине, пусть, но сейчас, этой ночью, он будет принадлежать ей!

Когда их тела соприкоснулись, Эла застонала от удовольствия и задрожала. Губы Эдуарда проложили огненную дорожку от шеи к груди, и она потеряла счёт времени.

***

Эла проснулась на рассвете от смутного шороха, будто кто-то в комнате возился с одеждой, хоть и очень тихо, заботясь о сне ближнего. Она прислушалась, не открывая глаз, но всё мгновенно стихло. Показалось? Тело приятно ныло, губы слегка припухли от недавних ласк. Боже! Они с Полянским всю ночь занимались любовью! Низ живота тут же налился сладостным томлением, в груди всколыхнулась жаркая волна. Эла приоткрыла веки, выхватив взглядом мужской силуэт у окна. Сунув руки в карманы и задумчиво глядя в утреннюю хмарь, Эдик стоял вполоборота, одетый в свой официальный костюм. В тусклом свете лицо его казалось бледным и суровым.

Эла откинула простыню, медленно, почти беззвучно, поднялась с постели и, совершенно нагая, направилась к мужчине.

— Эдик, ты… что-то случилось? — она нежно обвила его за пояс руками и вплотную прижалась разомлевшим ото сна телом. Но он отстранился, осторожно размыкая объятия и окидывая её отрешённым взглядом.

— То, что между нами случилось… это неправильно. Это просто… ни в какие ворота. Кажется, мы вчера здорово перебрали и… — запинаясь, произнёс он. — Прости, Эла, но это… было ошибкой.

Каждое слово обжигало сердце, тяжким грузом оседая в душе. Нервно глотнув воздуха, Эла внезапно устыдилась своей наготы, прикрыла руками грудь и попятилась. Слова застряли комом в горле. Всхлипнув, она натянула халат и услышала, как в прихожей хлопнула входная дверь. Полянский ушёл, оставив её наедине со своими сомнениями и тягостными мыслями. Это крах. Полный, позорный крах. Эла упала лицом в подушку и безудержно разрыдалась. Так её ещё никогда и никто не унижал!

Однако по натуре Эла была оптимисткой. Выплеснув весь негатив, она промокнула глаза простынёй и уставилась в потолок.

Стало быть, она ошибка? Ошибка, значит? Нет, Полянский, ошибка — это когда после первого раза понимаешь, что сделал какую-то дичь. А когда ты три раза подряд доказываешь свою мужскую состоятельность, при этом дрожа от вожделения, будто подросток…. — Эла облегчённо вздохнула и улыбнулась сквозь слёзы, — это не что иное, как бегство, страх перед новым и невероятно волнующим. Страх быть зависимым! Нет, Эдичка, меня не проведёшь!

Глава 11. Лина

Сразу после занятий Лина отправилась на Белорусский вокзал, прихватив с собой сумку со сменной одеждой и накупив по дороге любимых сладостей. Душа её ликовала. Целых три дня на даче! Ведь что может быть лучше, чем просыпаться под щебетание лесных птиц, нежиться в лучах майского солнца и мечтать, мечтать… А самое главное — выспаться и зарядиться позитивом! Скоро ей предстоит грандиозное событие — сыграть концерт Моцарта для фортепиано с оркестром консерватории. И как утверждает профессор Бескровная: «Такой чести удостаиваются лишь избранные с курса!»

Последние недели выдались для Лины очень напряжёнными. Пальцы и плечи ныли от кропотливого труда — она проводила за фортепиано по десять часов в сутки, но в итоге превзошла все ожидания требовательной наставницы. Лина давно уже вышла за рамки программы училища и играла довольно сложные произведения. Взять, к примеру, фугу Иоганна Себастьяна Баха соль-диез минор из второго тома «Хорошо темперированного клавира», которую она исполняла вдумчиво и размеренно, легко справляясь с изящными мелизмами. Однокурсники завидовали молча, даже Танюша Разинская больше не задиралась, однако косые взгляды и шёпот за спиной Лина до сих пор ощущала. И проходя мимо студентов по коридору, неоднократно слышала приглушённые реплики: «Смотри-ка, звёздочка наша!»

Кстати, о Танюше. Кажется, старосту угораздило влюбиться. Теперь она всё больше зависала в телефоне, который то и дело жужжал от входящих сообщений, — Лина замечала её рассеянность на занятиях и мечтательную улыбку на лице. Всё же любовь — удивительное явление. Кто бы мог подумать, что и таким, как Разинская, не чужды светлые чувства. «Да уж. Весна, весна, коты, коты… Интересно, каким должен быть возлюбленный этой вреднючки?» — думала Лина, живо представляя себе прыщавого очкарика с букетомчахлых ромашек, и тут же на ум приходили строчки из поэмы Пушкина «Евгений Онегин»:

Давно сердечное томление

Теснило ей младую грудь,

Душа ждала кого-нибудь…

А однажды, навещая Лёху в больнице, Лина столкнулась с Танюшей нос к носу в лифте. Староста заметно занервничала и на вопрос: «Что ты тут делаешь?», пустилась в длинные разъяснения про дальнего родственника, якобы лежащего в травматологии с аппаратом Илизарова. Тогда Лине показалось это очень подозрительным: с чего бы старосте оправдываться перед ней? Однако зацикливаться на Разинской не стала — в конце концов, не её это дело.

Лёха за время болезни скинул с десяток килограммов и теперь выглядел вполне себе ничего. Да чего уж там, он стал настоящим красавчиком! Лина искренне радовалась за друга детства. Ах, если бы Лёха мог, то обязательно поехал бы с ней на дачу, ведь он давно мечтал побывать в лучшем уголке её детства! Однако Лёха до сих пор опирался на трость, на длинные расстояния ходить не рисковал и на все вопросы о фигуре отвечал, что врачи рекомендовали ему меньше есть для скорейшего выздоровления. Словом, нет худа без добра. А ещё Лёха ударился в поэзию, каждый день сочинял стишки про любовь и, если бы не их саркастическое содержание, можно было бы смело предположить, что друг влюбился. А стишки были, к примеру, такие:

Луговых цветов букетик

Соберу я на рассвете,

Принесу его украдкой,

Положу тебе в кроватку.

Из букетика проснувшись,

Томно выползет оса,

Заползёт к тебе под платье

И укусит в телеса!

«А что, если и правда Лёха влюбился? Только, интересно, в кого? Эх, что весна с людьми делает», — вздыхала Лина. Ей-то было совсем не до любви.

В ожидании Элы Лина гуляла по перрону вокзала и поглядывала на часы. Сестрица-мать не отвечала на звонки и сильно задерживалась. «Ну и где её носит? — волновалась Лина, сжимая в руке билеты. — Наверное, и правда придётся ехать одной». Когда же до прибытия электрички оставались считанные минуты, сотовый разразился позывными от Элы.

— Линуся, срочно возвращайся домой! — послышался в трубке бодрый голос сестрицы-матери, — я не успеваю приехать, да и не купила ничего к поездке.

— Жаль. А знаешь что? — Лина пыталась перекричать шум приближающегося поезда. — Я всё же поеду одна, и со мной ничего не случится! Дорогу я с закрытыми глазами найду и буду на месте задолго до темноты.

— Лина, немедленно вернись! — заволновалась Эла.

— Нет, — твёрдо повторила Лина, входя в распахнутые двери электрички и усаживаясь у окна. — К тому же слишком поздно, я уже в вагоне! — Она и сама удивлялась своей решимости, но в такие моменты в ней, как и во всех женщинах Альтман, просыпалось упрямство, и вместе с тем в душе разгоралось авантюрное, восторженно-пьянящее чувство свободы. Будто она парила на дельтаплане над бурлящей бездной и была всего лишь на шаг от опасности.

Заткнув наушниками уши, Лина пролистала плейлист и включила песню Макса — ту самую, что когда-то так впечатлила её. Из-за занятости она не особо изучала дискографию группы, и любимых песен было немного — слишком жёстко они играли, однако парочку интересных Лина для себя всё же нашла и иногда мечтала под грустные переборы гитарных струн. Вот и сейчас она растворилась в волнующих звуках мелодии, перед глазами замелькали радужные точки, унося её в мир иллюзий, и из будущего выпала ясная картинка. «KURT» — пробежалась она по цветной татуировке на шее у парня, но тот тряхнул головой, и рваные пряди упали на плечи, скрывая затейливую надпись.

— Ваш билет, — прогнусавил голос контролёрши где-то поблизости, и Лина очнулась от привычного морока. Порывшись в сумке, она достала два билета — свой и Элы.

— А это чей? — внимательно оглядывая пассажиров, спросила та.

— Да мой же! — просипел стоящий рядом мужчина. Лина покосилась на наглого попутчика. На вид ему было около сорока, неопрятный, небритый, в помятой одежде, таких в метро и в общественном транспорте множество. Немного подумав, она решила не ввязываться. Мало ли что в жизни бывает: потерял деньги, не успел купить, забыл… или, может, болен.

Контролёрша вернула билеты и двинулась дальше, а Лина вновь отвернулась к окну.

Под милые сердцу звуки она любовалась живописными видами майской природы. Вечернее солнце клонилось к земле, пряталось за верхушками придорожных деревьев, но иногда, сквозь бреши в листве, пробивался слепящий свет огненного ядра. Лина невольно зажмуривалась и вновь разлепляла веки. До места назначения оставалось ехать не больше сорока минут.

И всё бы было отлично, не случись досадный инцидент.

***

На одной из станций бабулька, что сидела рядом, вышла, и к Лине подсел тот самый помятый пассажир. Поначалу она не придала этому значения, думала о своём и смотрела в окно, однако чем дальше, тем всё чаще ощущала на своей щеке его нетрезвое дыхание. Он будто нарочно подбирался к ней: ерзал на месте, давил бедром, противно сопел над ухом. Предупредив его строгим взглядом, Лина отсела как можно дальше, так неприятно ей было внимание назойливого попутчика. Но тот совсем осмелел, придвинулся вплотную, закинул руку на спинку сиденья и обдал густым перегаром.

— Оставьте меня в покое, пожалуйста! — Лина резко обернулась и встретилась с сальными глазками и мерзкой улыбочкой наглеца. Он слегка отодвинулся, но поползновений своих не оставил, так и норовил коснуться её.

— Вы не понимаете? — вскипела Лина, содрогнувшись от отвращения. — Что вам нужно от меня?!

— Познакомиться хотел, — прожевал он слова. — Далеко едешь?

Лина быстро огляделась в надежде найти поддержку у пассажиров салона, но те будто ничего не замечали — кто-то читал, кто-то смотрел в окно, кто-то и вовсе делал вид, что спит. А настырный сосед борзел с каждой минутой: развязно жестикулировал и нёс всякую чушь. От отчаяния Лина чуть не плакала. Ну за что ей такое наказание? Она уже было решилась спасаться бегством, затеряться в толпе или выйти на ближайшей станции, как вдруг над ними выросла внушительная мужская фигура. Дрожа от волнения, Лина подметила штаны защитного цвета и тяжёлые военные ботинки.

— А ну свалил! — жёстко скомандовал низкий голос, и Лина, не веря в такую удачу, вскинула голову. Спаситель — широкоплечий, накачанный парень показался ей смутно знакомым. Смеющиеся серые глаза, мальчишеская улыбка.

Пашка! Пашка Потапов, её обидчик из детства, вредный и вечно задирающийся пацан! Только теперь он возмужал и, похоже, отслужил в армии.

Обидчик Лины было напрягся, однако, быстро смекнув, что силы не равны, безропотно поднялся и скрылся в толпе. Пашка проводил его суровым взглядом, от которого и Лине стало не по себе, но тут же ухмыльнулся и снова вернул улыбку Лине.

— Присяду? — коротко спросил он.

— Конечно, Паш. — Она подвинулась, стараясь быть невозмутимой.

«Надо же, как меняются люди, — думала Лина, облегчённо вздыхая. — Никогда бы не поверила, что Пашка может вступиться за меня».

Усевшись рядом, Пашка довольно долго разглядывал Лину. Вот уж у кого не существовало полутонов! Ну, во всяком случае, так было в детстве.

— Я так тебе благодарна! — наконец улыбнулась она. — Ты мой спаситель! Что бы я делала без тебя?

— Да таких козлов гонять нужно. — Пашка ударил кулаком в раскрытую ладонь. — Нашёл свободные уши! А ты чего одна едешь? Странно видеть тебя без тёть Марты.

— Так получилось. Хотя, признаюсь честно, я в первый раз еду одна. Не думала, что так выйдет.

— А ты изменилась, такая вся… такая… — Пашкино лицо покрылось радостным румянцем.

— Хм, — пожала плечами Лина. — Какая?

— Ну, классная и смелая, а ещё очень красивая. А раньше такая тихоня была. Фил за глаза тебя Неженкой звал.

Фил… При мысли о несносном соседе у Лины защемило сердце. Как же ей хотелось спросить про него, где он, что с ним, но она отчего-то не решалась.

— А тебя давно не было видно, Паш. Мы уже два года тут, а встретились впервые.

— Так я это… в армии был, в десантных войсках служил, остался по контракту, а сейчас в отпуске. На днях собираюсь ехать обратно. Вот смотри. — Пашка оголил запястье, демонстрируя Лине вычурную татуху ВДВ — череп в беретке с куполом парашюта и распластанными крыльями орла.

— Круто, да? — загордился Пашка.

— Ну да, — похлопала ресницами Лина, сосредоточившись на художественной безвкусице, но Пашка принял её вежливый интерес за сдержанный восторг и важно задрал подбородок. — А… тётя Варя как? — Лина поспешила сменить тему.

— Бабушка старая уже, больше не выезжает на дачу, с родителями живёт. Теперь я там хозяин.

— А… как твои друзья из посёлка? — замялась Лина.

— Ты, наверное, про Фила хочешь знать? — без обиняков спросил Пашка. — Так он это, типчик ещё тот, видел его недавно, водится с какими-то сомнительными личностями. Мы таких в самоволке гоняли, гоняли, — загоготал Пашка, и Лине стало не по себе.

— Это… к-как п-понимать? — не смогла она скрыть накатившего волнения.

— Да чего понимать-то, он всегда немного такой был, короче, особенный, ну а сейчас нам вообще не по пути.

— Вы же друзьями были.

— Были. Не хотелось от коллектива откалываться, — усмехнулся Пашка.

— Вот как? — нахмурилась Лина, кусая губы.

— А парень есть у тебя?

— Н-нет. К чему вдруг такие вопросы?

Пашка снова заулыбался, но вслух ничего не сказал.

Бывшие неприятели вышли на станции, и Пашка вызвался проводить её до дома.

— Эх, жаль, я уезжаю скоро, так бы на свиданку тебя пригласил. Пошла бы со мной? — грубовато спросил он.

Лина задумчиво пожала плечами и опустила глаза.

— Ты больше без сопровождения не катайся. Была б моей девчонкой, ни на шаг бы не отпустил.

— Ого. Звучит внушительно! — усмехнулась Лина.

— Ага, — с нажимом ответил Пашка и привычно двинул кулаком в ладонь.

— До встречи, Паш. Может, и встретимся когда-нибудь, — кивнула она на прощание и скрылась за калиткой.

***

Как только Лина вошла в калитку, её охватило радостное волнение. Любимый уголок детства всегда вызывал в ней трепетный восторг: здесь она могла расслабиться, забыться на время и мечтать в своё удовольствие. Глотнув живительного воздуха, Лина раскинула руки и, запрокинув голову к вечернему небу, весело закружилась, но тут же, одёрнув себя за ребячество, рассмеялась. Родная земля ожила, покрылась сочной травой и мхом. Деревья в саду оперились молодой листвой, а черёмуха под окнами дома утопала в белом цвету, распластав пушистые ветви. Первым делом Лина направилась к ней и, уткнувшись лицом в шелковистые лепестки цветов, вдохнула медовый аромат с примесью косточки и горчинки.

Повсюду царила благодать. В лёгком дуновении ветерка, в шелесте листвы, в пении птиц ей слышалась мелодия детства. Она витала повсюду и создавала настроение — лирическое и немного грустное. Лина прикрыла веки и вся обратилась в слух. Откуда-то извне просочились нежные звуки фортепиано, так напоминающие ей интермеццо — до боли знакомую пьесу, которую когда-то тётя Марина играла с таким упоением и страстью. Подумать только, душа любимой пианистки давно отошла в мир иной, а музыка живёт, слилась с природой и льётся с небес нежными перезвонами колокольчиков, струится в воздухе.

Лина внезапно очнулась от грез, и взгляд её устремился к даче Полянских. «Тётя Мариночка, милая… — с тоской вздохнула она, глядя на тёмные окна соседского особняка. — Если бы только можно было вернуться в то незабываемое лето и раствориться в нём!» Из горла вырвался тихий всхлип, и по щеке скатилась слеза.

Когда-то на соседской даче всё цвело и радовало глаз. Лина помнила, как бегала на занятия к тёте Марине, как разучивала первые гаммы и играла с фарфоровыми статуэтками. Даже сейчас, повзрослев, Лина верила, что она была настоящей феей из сказки и её музой. Перед глазами всплывали картинки прошлого: тётя Марина, сияя медью красных волос, кружится под солнцем, и ветер играет полами её сарафана из зелёной марлёвки. Юный Филипп целится из рогатки по воробьям — белая рубашка расстёгнута на груди и повязана на поясе узлом. Волосы тёмной меди вихрятся у лица, спадают на шею длинными локонами, совсем как у книжного героя Артура Грея. И всё это под нежные звуки сонаты фа минор Доменико Скарлатти.

Теперь же на даче Полянских буйствовала дикая флора, и от былой красоты остался лишь нетронутый временем и зимними холодами дом с флигелями и витой лестницей. Ёлки и туи у забора разрослись густыми мохнатыми лапами, клумбы с когда-то цветущими «рыжиками» и «гвОздиками» покрылись сорной травой, садовая беседка почернела от влаги, качели заржавели и поскрипывали на ветру. Лина тяжко вздохнула и, с трудом оторвавшись от созерцания унылого пейзажа, отправилась в дом.

За окном быстро темнело, а в комнатах, ещё не прогретых майским солнцем и теплом хозяев, было зябко и мрачно. И всё же в родных стенах Лина ощущала спокойствие и уют. Зажав в руках кружку с дымящимся кофе, Лина включила камин и забралась с ногами в широкое кресло мамы Марты. Ничего не хотелось делать, даже мечтать. Спустя пятнадцать минут она поставила пустую кружку на стол, свернулась калачиком и, укрывшись пледом, незаметно погрузилась в сон.

А проснулась внезапно, будто от толчка. В ночной тишине ей почудились гитарные переборы и чей-то смех. Лина поднялась со старенького кресла и подкралась к окну с видом на дачу Полянских. Именно оттуда слышались подозрительные звуки.

Рядом с особняком, в любимой клумбе тёти Марины пылал костёр, а вокруг него виднелись силуэты людей. Лина приоткрыла створку окна, и вместе с потоком ночного ветра до неё долетели обрывки фраз и девчоночий смех.

— Макс, ну сыграй «Девочку»! «Девочку-у-у»! — ныл капризный голосок.

— «Девочку», «Девочку» хотим! — донеслись до Лины издевательские вопли парней.

Сердце Лины взволнованно замерло. Быть может, Филипп с друзьями нагрянул на майские праздники? Недолго думая, она спустилась на первый этаж, накинула куртку и вышла из дома. Калитка, ведущая во двор Полянских, с лёгкостью поддалась, и Лина впервые за долгие годы вошла на соседскую дачу. Осторожно, почти на ощупь, она добралась до летней беседки, когда-то покрытой садовым плющом. Теперь же сухие вьюны вились между решётками, трепеща на ветру, словно рваные струны гигантской арфы.

Именно в тот момент всё вокруг стихло и почернело, будто на землю опустился густой непроницаемый занавес, отрезав Лину от мира людей. И перед глазами забрезжило видение. Сидя на дощатом полу у закрытой, видавшей виды двери и привалившись спиной к обшарпанной стене, рыдала девушка. Влажные волосы свисали на грудь густыми прядями, плечи дрожали, намокший от дождя плащ распахнулся, оголяя стройные ноги и ступни. Туфли, сумка и связка ключей валялись на полу, будто брошенные в порыве эмоций. «Оставь нас одних, пожалуйста…» — надломленный голос парня дрогнул, и Лина затаила дыхание — горькие интонации его болью отозвались в груди.

Но вот прохладный ветер овеял лицо, и наваждение схлынуло. «Занавес» вмиг испарился, и за беседкой вновь заплясали рыжие отблески огня, послышались гитарные переборы и смех весёлой компании.

Лина двинулась дальше, отмахнувшись от образов-пришельцев: об этом она подумает позже. А сейчас её манило нечто другое — любопытство и безудержный азарт. Ведь голос поющего парня казался смутно знакомым. Ступая по мягкой поросли трав, она укрылась за стволами деревьев, шагах в десяти от молодёжи, и с интересом вгляделась в лица. Их было восемь — три парочки, девчонка в гордом одиночестве и парень с гитарой. Однако где же Филипп? Его лицо она узнала бы из тысячи.

Пары сидели в обнимку, привалившись друг к другу, болтая и смеясь, и курили кальяны. Сизое облако тлело над головами друзей, медленно расползаясь в пространстве. Лина ощущала его сладковатый запах с нотками персика и жжёного сена. А тот, что был с гитарой, тот, кого звали Максом, подстраивал струны, изредка вставляя смешные реплики в диалоги. Тёмные волосы парня скрывали лицо, в ухе блестела серьга, чёрные одежды сливали его с ночью, отчего он казался почти нереальным. Но вот он тряхнул головой, откинув длинную чёлку, и озорно улыбнулся.

— «Девочка» подождёт, — рассмеялся он, оглядывая весёлое собрание. — Щас я сыграю вам одну хорошую песню, супер-трэш-сюиту. Я её обычно в узком кругу играю, и только для девочек.

Макс продолжал говорить, а Лина застыла на месте, не веря своим глазам.

Неужели, неужели перед ней тот самый Макс с видео?! Настоящие чудеса! Не иначе как сегодняшняя ночь особенная. Ночь исполнения тайных желаний. Разве могла она мечтать о таком? «Макс, Макс, тот самый Макс», — ликовала её душа под гитарные переливы. Как такое возможно?

Расскажи мне, где растёт кровь,

Я слышал запах её цветов,

Когда было солнце, было легче дышать,

Теперь всё проще, теперь легко умирать,

Разбитые окна, ветер кругом,

Когда я один, меня пугает мой дом,

Я приручил твои руки лаской твоей груди,

Счастье словно стекло, его так легко разбить,

Там не слышно слов…

Там, в подвале полуснов,

Там я сам сожру себя,

Спасите мою душу от меня!

От меня…

* «Кровавые сады» (группа «Психея», альбом «Киберакустика», 2004)

Голос парня завораживал всё живое. Казалось, он вот-вот сорвётся на высоких нотах, но каждый раз умело вливался в гармонию мелодии, заставляя Лину трепетать от восторга.

На мгновение она растворилась в песне, и во всём мире существовал лишь этот удивительный Макс.

Красив, чертовски красив, и как же ему идёт быть бродячим музыкантом, плохим парнем! Чутьё подсказывало Лине, что это вовсе не образ, а сущность Макса. И та энергетика, что исходила от него до неприличия импульсивно и ярко, кружила голову. Таких парней она никогда не встречала. Быть может, видела на страницах молодёжных журналов или видео, доступ к которым ей был строго воспрещён заботливой мамой Мартой. «Не место порядочной девочке на сборищах наркоманов», — назидательно говорила та, и Лина соглашалась. Кто бы мог подумать, что жизнь подкинет ей встречу с одним из таких совершенных образчиков. Впрочем, вид остальных ребят тоже был ему под стать.

— А-а… — протянула одна из девчонок, выпав из объятий симпатичного паренька. — Это было так круто, я чуть не разрыдалась. — Она потянулась к Максу с явным желанием прикоснуться, однако паренёк вернул её на место и снова сжал в объятиях. Девчонка заверещала, но с радостью поддалась.

— А теперь давай «Немое кино»! — воскликнула другая и фальшиво завыла: — «У меня был друг, его звали Фома… он забыл все слова, кроме слова Чума…»* (*Цитата из песни «Немое кино» (группа «Аквариум», альбом «Ихтиология», 1984)

— А в этой песне я слов не помню, — по-простецки ответил Макс и, коротко рассмеявшись, пропел на мотив знакомой мелодии: — Потому что я слова забываю порой. Потому что это слова из чужой песни. Потому что…

Ему передали трубку кальяна, и он приложился к ней, вдыхая и выпуская струю белёсого дыма.

Лина облизала пересохшие губы: ей вдруг сделалось очень неловко. Не покидало ощущение, будто она подсматривает за Максом и всей этой честной компанией в замочную скважину.

Всё ещё дрожа от эмоций, она попятилась к беседке, намереваясь незаметно скрыться. Развернулась и… застыла от страха. В метре от себя, в тени деревьев, она заметила силуэт. Спохватившись, Лина метнулась к забору и притаилась за ветвями ёлок.

«Что это? Неужели примерещилось?» — думала она, прислушиваясь к шорохам и выжидая сама не зная чего. Однако тот неизвестный не спешил обнаружить своё присутствие, и Лина немного расслабилась. Может, действительно показалось? Пару минут спустя она решила двигаться дальше и, оглядевшись по сторонам, вышла на дорожку.

Он вырос будто из-под земли, будто намеренно ждал её появления и устроил охоту. Вскрикнув, Лина рванула вперёд, но он оказался шустрее, нагнал её, накинулся сзади и скрутил в железных тисках. Она забилась в испуге, извиваясь всем телом и хватая ртом воздух. Немая борьба продолжалась недолго. Изловчившись, Лина пнула этого психа в коленку. Он взвыл, однако хватку не ослабил, но на ногах не удержался, повалился вместе с ней прямо на землю и наконец отпустил.

Лина отползла на безопасное расстояние. До калитки оставалось каких-то несколько метров.

— А-а-а… — протяжно застонал парень, усаживаясь и потирая ушибленную ногу. — Ненормальная, больно же!

И Лина с подозрением обернулась. Голос… этот голос отозвался в сердце болезненным спазмом. Фил, неужели Фил?! Свет луны смягчал его повзрослевшие черты и делал совсем юным.

— Линка?! — радостно взвыл тот, подползая ближе и вглядываясь в её лицо, а глаза его странно блестели. — Точно Линка! А я-то думал — глюк! А это ты! — Он потряс головой и расплылся в счастливой улыбке.

— Ф-Филипп! — облегчённо выдохнула Лина. — Как ты меня напугал!

— А ты меня. — Он провёл ладонью по лбу. — Я чуть в штаны со страху не наложил. Ты такая смелая. Пришла сюда ночью и накинулась на меня с кулаками.

— Фил, боже мой, — рассмеялась Лина, наконец приходя в себя, — ты ещё и шутишь. А я всё думала, где ты? Искала тебя среди ребят. Вот так встреча!

В схватке с Филиппом она потеряла заколку, и волосы рассыпались по плечам и спине. Наверное, лунный свет сделал её похожей на привидение.

— Линка! — снова простонал Филипп и полез обниматься. Лина замерла в кольце его рук. Слишком не похож на прежнего Фила, слишком дружелюбен и открыт, слишком весел.

— Ничего себе, вот это да! — на эмоциях повторила она.

— Да я и сам не понял, как тут оказался: собрались с друзьями в последний момент. — Слегка отстранившись, он погладил ладонью её волосы и, зарывшись в них носом, вдохнул аромат духов и шампуня, тем самым окончательно её смутив. — Сестрёнка-а! Я очень, очень счастлив! — прошептал он так, будто был пьян.

«Может, и правда пьян?» — думала Лина, млея от близости и тепла его тела. Радость ослепляла её. Фил! Неужели Фил! Неожиданно всплыли Пашкины слова: кажется, в детстве он называл её Неженкой.

— Идём, я тебя с друзьями познакомлю, — будто в замедленной съёмке, Филипп разомкнул объятия и сжал её ладонь в своей.

Они так и предстали перед компанией, улыбаясь и держась за руки, словно и правда были братом и сестрой. Фил впереди, как и положено старшему брату, Лина — чуть позади, смущённо выглядывая из-за его плеча.

— Фил, ты… — вспыхнула девчонка со стильным каре, впиваясь взглядом в Лину. Брови её взметнулись вверх, зубы сомкнулись так крепко, что заходили скулы.

Компания притихла и с интересом уставилась на гостью. Макс откинул волосы с лица и удивлённо присвистнул:

— Лесная нимфа? Так вот ты за кем гонялся, бро?!

— Амазонка! Только здесь такие водятся, — голос Фила взволнованно дрогнул. — Макс, Герыч, Зум, это сестрёнка моя, Лина. Мы не виделись триста лет!

Фил снова притянул её к себе, сжимая плечо и утыкаясь лбом в висок.

— Лин! Знакомься, это мои друзья!

Макс поднялся навстречу и, неотрывно глядя Лине в глаза, пожал её руку, задержав ладошку в своей чуть дольше положенного. От такого внимания Лина на секунду потеряла дар речи. Очнулась, когда перезнакомилась со всеми, а пальцы до сих пор ощущали тепло его шероховатой ладони.

Фил усадил её рядом с той вредной девчонкой с каре, кажется, единственной, кому компания Лины пришлась не по вкусу.

— Оль, подвинься, пожалуйста. Лине погреться нужно, вон как дрожит, — вежливо попросил Фил, и та нехотя уступила ей место. — Сестрёнка! — радостно взвыл Фил, пристраивая Лину поближе к костру.

— Филь, может, хватит уже? — прошипела та. — Меня не хочешь представить? Этой…

— Фейс попроще сделай. Сама познакомишься, — одёрнул её Фил, опускаясь рядом с Линой, так что она оказалась между ним и ворчливой девчонкой.

— А я — Олька, между прочим, его девушка, — обернулась она к Лине, злобно щуря глаза.

— Да я и не против, — усмехнулась Лина. — Приятно познакомиться.

— Хм, ну ладно. — Олька примирительно улыбнулась. — Ты не обращай внимания, он не всегда такой, просто сегодня немного в ударе. Выпьешь?

— Нет, спасибо, я не пью.

— Да это же кола. Бери.

И Лина приняла бутылку из Олькиных рук, посчитав, что в компании отказываться некрасиво.

Парни потягивали пиво и смеялись над шутками Фила. Он, привирая, расписывал в красках и лицах недавнюю встречу с Линой.

— Блин, я реально думал — глюк. Загнал её в тупик. Она как привидение была, светилась под луной. Я до последнего так думал, пока она не заехала мне по коленке. Еле отбился!

Кто-то включил ритмичную песню на телефоне, одна из парочек поднялась и, целуясь, скрылась в темноте. Вдоволь насмеявшись, Макс потянулся к гитаре: нежно погладил гриф, подстроил струны и обратился к друзьям:

— А теперь по многочисленным просьбам фанаток и специально для нашей гостьи — «Девочка»! — театрально воскликнул он, словно и сейчас играл на сцене.

Гитара запела, а следом вступил и Макс, умело выводя мелодию и пробирая голосом с лёгкой хрипотцой до самых косточек. Потягивая колу, Лина с восторгом следила за каждым движением парня. Вот он откинул голову и прикрыл веки, вот он качнулся вперёд в такт гитарным переборам. Эмоции накатывали волнами, кожа покрывалась зыбкими мурашками, руки подрагивали, а сердце то трепетало, то замирало. Да что это с ней происходит? Может, весна творит такое безумство?

Фил притянул её к себе, и она, уже ничуть не смущаясь, положила голову ему на плечо и парила в невесомости от счастья. Веки тяжелели и смеживались, звук уплывал и рассеивался, словно душа отделялась от тела и улетала в небеса.

Глава 12. Филипп

Вечер, наполненный сюрпризами и приключениями, удался на славу. Но к концу посиделок Фил, совершенно пьяный и счастливый, сидел в обнимку с Линой. То, что девчонка уснула, его, мягко говоря, забавляло. Так утомилась от общения, что внезапно вырубилась? Или, может быть, захмелела от голоса Макса и его флюидов?! Или… — Фил подозрительно глянул на пустую бутылку из-под колы.

— Какая нежная, — удивился Макс, явно любуясь спящей девушкой, доверчиво устроившейся в объятиях Фила. Волосы её спадали платиновым каскадом на спину и грудь и серебрились в ночи под светом луны, которая сияла ярче угасающего костра.

— Вырубилась сестрёнка, тише, не буди, — пробормотал Филипп, неотрывно глядя в её лицо и чувствуя, как сильно раздражают его пристальные взгляды друзей.

Макс отложил гитару в сторону, придвинулся вплотную к Филу и загадочно улыбнулся.

— Нечто бледное, потустороннее, излучающее синеву, — с неподдельным азартом зашептал он: похоже, что его пробило на фантазии. — Она вообще реальность? Живая ли субстанция? Чем она питается — воздухом, солнцем, пустыней, а может, чем-то более существенным в понятии этих неземных сущностей? Возможно, пухом одуванчиков, амброзией или коноплёй? Странное существо.

— Филь, положи её уже туда, откуда взял. Реально бесишь! — скривилась Олька и недовольно заёрзала на месте.

— Она права, надо отнести её домой от греха подальше, — с неприкрытым сожалением в голосе вздохнул Макс, пропустив сквозь пальцы шелковистые локоны Лины.

— Не, домой не вариант. Там мамаша такая, что с землёй сровняет. Давай лучше наверх её отнесём, в гостевую, — предложил Филипп, — а утром разбудим и…

— Максу подфартило, он сегодня один, ему с девчонкой и разбираться, — сонно отозвался Зум, откидывая с лица нависшие дреды и подталкивая задремавшую подружку под локоток. — А мы пойдём уже, пристроимся где-нибудь. Умираю, как спать хочется.

— Хм, — криво усмехнулся Макс, хитро поглядывая на спящую Лину, — неплохая идея. Места в доме полно, и я готов до утра охранять её сон, как приблудный пёс.

— Губу закатай! Я сестрёнку никому не отдам, — огрызнулся Фил, уткнувшись лбом в её макушку. Однако попытавшись подняться, рухнул под тяжестью драгоценной ноши.

— Говорю, отдай её мне, — тихо заржал Макс, пробуя разжать руки Фила. Они завозились в борьбе за Лину: Макс нападал, Фил смешно отбивался локтем и плечом.

— Придурки! Что вы с ней носитесь как с писаной торбой? — процедила Олька, нервно затягиваясь сигаретой.

— Иди в пень, я сам, — наконец отпихнул его Фил, игнорируя Олькины взбрыкивания, и Лина, вздохнув, что-то пробормотала во сне.

— Ты дебил, разбудишь девчонку, — прошептал Макс. — Давай я сам, осторожно.

— Ну, блин. Ладно, так и быть, забирай, — смирился Фил, перекладывая Лину на руки другу. Тот был крепче и сильнее и, как ни странно, почти что трезв.

С трудом поднявшись на ноги, Фил отправился следом за Максом в дом. Олька тащилась позади, цепляясь за руку Фила, и зудела, зудела. От её нытья и упрёков у Фила вскипел мозг.

— Жужа, ты меня за-дол-ба-ла, — раздражённо отчеканил он, поднимаясь по лестнице на второй этаж, — ещё одно слово и…

Ввалившись в гостевую, Фил пошарил рукой по стене и щёлкнул выключателем. В комнате было уютно и чистенько, будто кто-то специально перед приездом гостей навёл тут порядок, а может, тусклый свет единственной лампочки скрывал паутину и пыль. Та же кровать с высокой стеганой спинкой, те же цветные витражи и любимая мамина мебель из ротанга.

Макс удивлённо присвистнул и огляделся. Спящую Лину он аккуратно уложил на кровать, снял с неё кеды и уселся рядом, поглаживая девчонку по голой щиколотке. Аккуратные босые ступни с перламутром на ногтях привлекали взгляды парней. Ничего не подозревающая Лина вздохнула, свернулась клубочком и вновь погрузилась в сон.

— Красивая. Люблю всё красивое! Хорошо нам тут будет вдвоём. — Макс покосился на Фила и, хитро улыбаясь, полез развязывать шнурки.

Фила будто горячей волной окатило.

— Ну всё, давай сваливай! — занервничал он, схватив Макса за шкирку и пытаясь сбросить с кровати.

— Ладно, ладно, я пошутил. — Смеясь, Макс отбился от пинков, вскинул руки вверх и указал кивком в сторону детской. — Завалюсь вон в той комнатке, я её давно забил для себя.

— А… она что, с нами будет? — возмутилась Олька, округлив глаза.

— Тебя на двоих не хватит, отдай её мне, — ёрничал Макс, задержавшись на пороге.

— Разберусь как-нибудь, и с тобой, Жужа, я тоже разберусь…

***

Это был лучший сон в его жизни — тёплый, уютный и цветной, совсем как в детстве. Будто на улице лето, за стеной счастливые родители, а рядом… Он давно так крепко не спал, давно так хорошо не высыпался. Хотелось продлить состояние этой тихой, беспечной радости как можно дольше, раствориться в сладкой дрёме и никогда не возвращаться в реал. Но вот незадача — он всё же проснулся и долго лежал, не размыкая глаз, боясь пошевелиться и спугнуть навеянное сном настроение. Слегка потянувшись, он ощутил небритой щекой шелковистость чьих-то волос, коснулся рукой и осторожно погладил, вдыхая ароматы лета и солнца.

Когда ему удалось приоткрыть веки, он долго не мог понять, где находится. Взгляд лениво блуждал в пространстве, подолгу зависая на предметах обстановки. Солнечные лучи играли в витражных стёклах, ветер за окном раскачивал ветви черёмухи, отчего на стенах плясали причудливые пятна. Фил попытался сосредоточиться — на миг ему показалось, что он затерялся в калейдоскопе цветных узоров. А рядом, спиной к нему, разметав серебристые волосы по подушке, спала девчонка. «Блин … Как? Откуда?» — Фил покосился на спящую Ольку и, приподнявшись на локте, заглянул в лицо незнакомки. Мягкий свет рассеивался у изголовья кровати, длинные пряди отливали розовым жемчугом, густые ресницы отбрасывали тени на бледную кожу лица. Приоткрытые губы слегка подрагивали и так и манили к ним прикоснуться. Вздохнув, она шевельнулась, нахмурила брови и, потянувшись, перевернулась на спину.

«Лина!» — внезапно пронзила мысль, и вместе с осознанием действительности воскресли события весёленькой ночи. Фил крепко зажмурился, боясь спугнуть самый светлый, самый удивительный глюк в своей жизни. Через секунду он снова открыл глаза и всмотрелся в нежные черты.

Ресницы Лины дрогнули, веки приоткрылись, и взгляд затуманенных глаз постепенно сфокусировался на нём. Она улыбнулась сквозь сон, будто до сих пор путешествовала в сказочных мирах, и Фил, улыбаясь в ответ, зачарованно замер.

— Филь, я пить хочу, — капризно заныла Олька, разрушив момент хрупкого волшебства. Рука её, точно змея, скользнула вниз по его животу, проникнув пальцами за пояс джинсов. Он тут же поймал её ладонь и крепко сжал, предупреждая дальнейшие ласки.

Лина захлопала ресницами, а на лице промелькнула гримаса ужаса и недоумения. Окинув взглядом лежащую рядом парочку, она залилась румянцем, вскочила с постели и, подхватив кеды, без оглядки вылетела из гостевой.

А Фил подавил порыв подняться и выбежать следом. Всё ещё улыбаясь, он откинулся на подушку и, сложив руки под голову, уставился в потолок.

— И чему ты так радуешься? — пробормотала Олька, но, так и не дождавшись ответа, мерно засопела.

***

На дачу с друзьями собрались спонтанно: по сквоту прошёл слушок, что на праздники возможна облава представителей органов правопорядка, вот и съехали в одночасье, прихватив случайных девчонок. Ольку в посёлок он брать не хотел, но в самый последний момент та явилась в сквот, прилипла, как банный лист, и увязалась следом на своём авто.

Как же она его бесит. Бесит и заводит одновременно! Он и сам не заметил, как ловко Олька проникла в его жизнь. Вездесущая, неугомонная девчонка. А ещё раздражает её враньё. Она погрязла в нём — Фил частенько ловил её на лжи и лгал сам. Это касалось и вопроса об учёбе. Олька упорно делала вид, что не знает о его позорном отчислении, и каждый раз при встрече задавала один и тот же вопрос: «Ну как дела в универе?»

Дома он старался не появляться. Лишь однажды ушёл на недельку из сквота, когда отец уехал в командировку. Радовался возможности побыть в одиночестве. Но и туда девчонка вероломно проникла и вела себя, как хозяйка. Поначалу Фила забавляли её самоуверенность и наглость. Раскрепощённая и реактивная Олька вносила в его жизнь свежую струю — прикольно было тусоваться вместе и в постели ей равных не было, однако всё хорошее перечёркивала её безнадёжная тупость и завышенные ожидания — она хотела признаний в любви и частенько поговаривала о совместной жизни. Да только что он мог сказать? Поначалу и сам поверил, что влюбился, но очень быстро устал от бесконечных закидонов подружки.

Встреч с отцом он избегал, стыдно было смотреть в глаза родителю и нотации выслушивать не хотелось, а потому он игнорировал все просьбы вернуться домой. Втайне Фил надеялся, что его определили в академ, и даже планировал на будущий год вернуться к учёбе.

Тётя Нина молча вздыхала, не смея поднимать больную тему, хотя, может, была и не в курсе всех дел. А вот Ольку, застав поутру нагишом в ванной, сразу же невзлюбила. И без стеснения выговаривала о нравах и распущенности современных девиц. Олька как ни в чём небывало уплетала вкусный завтрак и вставляла колкие словечки в нянькину отповедь. Фил расслабленно наблюдал весь этот спектакль и потешался над комичностью ситуации. Да и Олька не нуждалась в защите, он больше жалел старую няньку.

— Я посмотрю, чё вы скажете, когда мы с Филиппом поженимся! — не давала себя в обиду подружка. — И вообще это не ваше дело, может, у нас любовь!

Но тёте Нине было не до смеха.

— Любовь! — озабоченно вздыхала она наедине с Филиппом. — Глаза б мои не видали эту твою чувиху! Таким, как она, не место в приличной семье! И куда только смотрит отец!

Фил беззаботно отшучивался, уводя её мысли в другое русло.

***

Взглянув на дремлющую подружку, Фил потянулся к куртке, вынул из кармана баночку с «куколками» и встряхнул над ухом, определяя на слух её наполненность.

— Жужа, — с тихой угрозой в голосе протянул он. — А ну, колись, это твоих рук дело?

— Ты о чём? — сонно мурлыкнула Олька, потёршись щёкой о его плечо.

— О том! Не прикидывайся. Это ты подсыпала Линке в колу? Она бы не вырубилась просто так!

— С ума сошёл? Когда бы я успела? Лучше её спроси, на чём она там сидит.

Фил раздражённо выдохнул и до хруста сжал в кулаке баночку.

— Жужа, я ведь предупреждал: не смей лазить по моим карманам, не смей брать! Транки на учёте. Я щас пересчитаю, и если там хоть одной недостаёт…

— Хм, и что мне будет? Я же для тебя стараюсь. Без меня бы ты волком завыл!

Фил не мог не признать её правоту: иногда Олька спасала его от «симптомов болезни» и накрывающей депрессии, а он наивно надеялся, что справится сам. Увеличивал интервалы, терпел, старался переключаться и даже порой забывал про них, но потом его накрывало и он, сходя с ума от страха быть настигнутым внезапным недугом, срывался и закидывался вновь. У Ольки всегда был запас на «чёрный день» и, когда без «куколок» жизнь начинала казаться пустой и никчёмной, всегда «выручала».

— Только скажи — это ты? Оль, на этот раз ты перегнула палку. Вообще не догоняешь, что сделала?

— Я не при делах, понятно? — обиженно надулась подружка, бросив на Фила невинный взгляд, и на глазах заблестели слёзы.

Фил на секунду поверил в правдивость её слов, однако по весу баночки понял, что львиная доля «куколок» уплыла к Ольке «в депо», и вскипел.

— Хватит прикидываться дурой! Сколько ты ей подсыпала, отвечай?

Олька уткнулась носом в подушку и громко всхлипнула.

— Я не ей… я в колу. Ты и сам пил, думаешь, от пива таким весёлым стал?

— Вот скажи, зачем ты это делаешь?! — всё больше распалялся Фил.

— Когда ты трезвый, ты скучный и занудный, настоящий ботан и совсем меня не любишь. Не любишь!

— Идиотка!

— Ой, ну подумаешь, выспалась твоя сестрёнка! — воскликнула Олька сквозь слёзы. — Носишься с ней, как… будто я не вижу!

— Что ты видишь? Ты не знаешь ничего, так и не лезь.

— Со мной ты себя так не ведёшь! Колись, у вас было с ней что-то, да?

— Говорю, она мне как сестра. Что непонятного?

— Так я тебе и поверила! — взвизгнула Олька, и Фил не стерпел.

— Короче, знаешь что. Собирай свои манатки и вали. Достала! — Он сорвался на крик. Олька резко подскочила с кровати, споткнулась на лету и, ойкнув, схватилась за щиколотку.

— Ну чего опять? — раздражённо вздохнул Фил.

— Нога, мне больно, я ей не могу пошевелить, — простонала Олька.

Чертыхнувшись, он поднялся с постели и внимательно осмотрел её ногу, отметив красноту и лёгкую отёчность в щиколотке.

— Вывих и не более того. Ладно, сейчас зафиксирую бинтом и живи, — усмехнулся Филипп и помог Ольке допрыгать до кровати.

Глава 13. Лина

Лина проснулась от тихого шелеста листвы и чириканья птичек. Сонно блуждала взглядом по комнате, любуясь игрой цветных мазков на стене, остановилась на витражном окне с изображением каменной вазы и экзотического цветка. «И всё же какой удивительный сон. Настоящий и живой, — подумала она, прикрыв веки. — Кажется, он всё ещё продолжается. Надо же такому присниться. Будто я побывала в компании крутых парней, слушала песни Макса и улетала в небеса, словно на гигантской волне цунами. Фил… Каким же красивым он был в моём сне — волосы цвета тёмной меди, косая чёлка, пирсинг в губе — всё эстетично и стильно, как в кино! Похож на дядю Эдика, однако в чертах лица угадывается что-то от тёти Мариночки». Лина припомнила его хмельную улыбку, тёплые объятия и детскую, почти безотчётную радость от встречи.

В какой-то момент она оказалась в сказке: разноцветные мыльные пузыри лопались с пенными брызгами и расползались перед глазами радужной глазурью, звук уплывал и терялся в зыбком пространстве. А потом она провалилась в глухую чёрную дыру и долго падала вниз, будто Алиса в стране чудес, и теперь вернулась в детство, в гостевую Полянских, где когда-то обитала во время болезни мамы Марты.

Лина потянула затёкшие мышцы, перевернулась на спину и встретилась взглядом с… Филиппом. «Определённо, это очень чудной и забавный сон», — думала она, разглядывая его повзрослевшее лицо, глаза с живым огоньком, в которых читались нежность и теплота. Так обычно смотрит любящий старший брат на спящую сестрёнку. Лина блаженно улыбнулась, замечая, как в ответ уголки его губ тронула лёгкая улыбка. Как же он красив, такой удивительный и…

— Филь, я пить хочу, — проскрипел где-то рядом сонный девичий голосок. Тонкая рука обвила его грудь, огладила живот и спустилась ниже, забравшись под футболку и пояс джинсов.

Лина мгновенно зажмурилась. О, Боже! Какой конфуз, это ведь… вовсе не сон! Не сон! Она спала в одной постели с Филиппом и его девушкой!

Лина сползла с кровати и метнулась к двери, чуть не выбежав в коридор босиком. Не смея поднять глаза, вернулась, схватила кеды и вылетела из комнаты, чувствуя, как лицо заливается краской. В груди всколыхнулась буря эмоций. «Настолько опьянела от счастья, что забылась сном? Вот так, наплевав на всех? И что бы сказала мама Марта, узнав о таком?» — думала Лина, мчавшись по тропинке к дому Альтман. У самой калитки она споткнулась, упала на коленки, проползла на четвереньках и, поднявшись на ходу, рванула в дом.

Оказавшись в родных стенах, Лина умылась холодной водой и оглядела себя в зеркале. Глаза неистово блестели, щёки пылали огнём, волосы растрепались. «Ни дать ни взять героиня скандального романа, — усмехнулась она, удивляясь собственному сарказму, который в тот момент пересиливал стыд. — Наверняка в компании Фила к такому не привыкать. Да и просыпаться с ним, похоже, становится традицией». Стоит только остаться в его обществе без родителей, и она напрочь забывает о приличиях. И всё же хорошо, что она оказалась в постели именно с Филом, а не с Максом. Вот это точно был бы кошмар!

Однако такое поведение должно быть наказуемо. Трудотерапией! Так всегда поступал дядя Эдик, воспитывая Филиппа в детстве.

Лина огляделась в поисках ведра и тряпки и занялась генеральной уборкой, тщательно надраивая полы и сметая скопившуюся с подоконников пыль. Кухонные окна она отмыла от следов апрельских дождей, нарядив их в чистенькие отглаженные занавески в цветочек, отчего комната приобрела уютный и праздничный вид. Когда же работа подошла к концу, на часах был полдень. Солнце стояло высоко над посёлком, наполняя веранду и часть первого этажа живительным светом и теплом.

Ополоснувшись под прохладным душем, Лина натянула чистый свитер и домашние джинсы, заварила чай с дачными травами и, подхватив дымящуюсякружку, отправилась в зал. Взгляд её так и тянулся к дому Полянских, а мысли возвращались к загадочному Максу. Всё же этот парень её не на шутку волновал. И он единственный в компании, кто был в этот вечер без девушки. «Ну вот и приплыли, — забеспокоилась Лина. — Что за нескромный интерес? Не хуже чем в романах Стефани Майер: запечатлелась на первом попавшемся парне, словно волчица-оборотень. Хотя… Макс вовсе не первый встречный. Он очень-очень классный и творческий. Наверняка у него есть любимая девушка, а до таких, как я, ему просто нет дела».

Лина немного постояла у окна, погрев о кружку озябшие пальцы, и её потянуло к пианино. Прошлым летом мама Марта купила у соседей древнюю «Кубань» почти за бесценок. Вид инструмента с поцарапанной полировкой на спинке и отломанным бруском для нот оставлял желать лучшего, однако звук был летящим и чистым, ничуть не хуже чем у инструмента в классе Бескровной. Лина раскрыла крышку и заиграла любимую песню Evanescence «My Immortal», разбавив привычную тишину дома нежным звучанием мелодии. Вскоре она почти перестала различать окружающую реальность, но уличный шум заставил её очнуться от грёз. С дачи Полянских стали доноситься пронзительные визги и смех девчонок.

Лина подкралась к окну и встала за занавеской, совсем как в детстве. Филипп, в мокрой, прилипшей к телу футболке, подвёрнутых джинсах и босиком, поливал из шланга весёлых подружек. Метко направляя струю то на одну, то на другую жертву, он и себя не обделял порцией холодной воды, при этом тряс головой и яростно вопил. Девчонки резво скакали по зелёной траве и будто намеренно подставлялись под освежающие брызги. Зрелище было захватывающим и смешным, и Лина увлеклась, поймав себя на том, что улыбается.

Вдоволь нарезвившись, Фил отбросил шланг и одним рывком стянул через голову намокшую футболку, оголяя влажный торс с аккуратным рельефом мышц. До чего же хорош! Лина залюбовалась его стройной широкоплечей фигурой, подмечая татуировки на груди: одна, самая вычурная и цветная, спускалась от шеи на левую руку, обвивая узором плечо и предплечье. Девчонки, ничуть не стесняясь Филиппа, разделись по пояс, оставшись в джинсах и лифчиках. Перебирая влажные волосы на ветру, подставив солнцу бледную кожу, они продолжали скакать и смеяться.

Лина с трудом отлепилась от окна и направилась в кухню, подальше от соблазна лицезреть полуголого Фила и его расчудесных подружек. Сердце заходилось как шальное, и было немного не по себе. Она плеснула в кружку горячей воды и, сделав большой глоток, забралась с ногами на старенький диванчик, сама не понимая, отчего так разнервничалась. Ей как никогда вдруг захотелось съесть чего-нибудь сладкого.

В тот же момент под окнами дома заиграла гитара. Мелодия казалась неуловимо знакомой. Нежные переборы струн переплетались в фантазию, тревожа что-то глубинное и живое. Похоже, что Макс, устав от безделья и суеты, уединился с гитарой, а может, его посетила муза, и он упражнялся в сочинительстве? Лина, почти не дыша, внимала чудесным звукам. Ей и самой не мешало бы позаниматься, но она отчего-то не решалась прервать поток вдохновения Макса чуждой ему музыкой.

Каково должно ему быть сейчас? А Фил? Куда смотрит Фил? Так заигрался с девчонками, что забыл про друга? Сама не ожидая от себя такой прыти, Лина поднялась с дивана и поспешила к выходу. Ступая тихо, будто своими нечаянными шагами могла создать посторонний шум, дошла до калитки, медленно опустила щеколду, толкнула дверь и выглянула на улицу.

***

Макс сидел на лавке в обнимку с гитарой, привалившись к сухим доскам забора. Пальцы перебирали струны, глаза были закрыты, и весь его вид напоминал мечтательного поэта в минуты озарения. Сосредоточившись на игре, он не сразу отреагировал на появление Лины, а она так увлеклась своей миссией, что позабыла про калитку, и та не преминула напомнить о себе громким стуком о металлические выступы. Макс вздрогнул и открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на Лину так, будто видел впервые, но вскоре взгляд прояснился, и губы растянулись в кривой улыбке.

— Дароф, — слегка отстранённо сказал он и прочистил горло.

Лину сковало волнение, она так и стояла, не в силах сдвинуться с места и заговорить, щёки пылали от смущения, ладони похолодели и дрожали. Ей казалось, что всё это очень заметно со стороны, к тому же Макс даже не думал отводить взгляд, так и рассматривал её, ничуть не стесняясь. «Ой, ну о чём это я, разве такие, как он, стесняются?» — подумала Лина, сцепив пальцы.

— Привет, — наконец улыбнулась она, переводя дыхание. — Я хотела предложить…

— Уже интересно. — Макс отставил гитару и выпрямился.

— Н-ну, если тебе будет удобнее, можешь пойти к нам в сад. Можно уединиться у дальнего забора и… мне кажется, так будет лучше… ведь они мешают, н-наверное, — запнулась Лина, подумав вдруг, что говорит слишком много и не по делу.

— Я не хочу в сад. Я бы от чая не отказался, — усмехнулся парень, и Лина опешила от такой простоты. Вспомнилась фраза героя Ширвиндта из маминого любимого фильма: «Все в сад, в сад…», и Лина подавила смешок: как забавно, видимо, она выглядит со стороны.

— Да, конечно, у меня есть печеньки, — пробормотала она.

— Круто. Триста лет не ел печенек. — Макс неторопливо поднялся и подхватил гитару.

Лина шла впереди, от волнения почти не чувствуя ног. Макс, что-то насвистывая, плёлся следом.

В кухне он с интересом осмотрелся, сосредоточив взгляд на весёленьких занавесках, а потом без приглашения уселся за стол и, загадочно улыбаясь, наблюдал, как Лина достаёт из навесного шкафа вазочки с печеньем и конфетами и ставит их на стол.

— Может, хватит? — набравшись смелости, воскликнула она, краснея от пристального внимания гостя.

— Что? — пожал плечами Макс.

— Хватит смотреть на меня!

— Мне нравится. Почему я не могу смотреть на то, что мне нравится?

— Ты меня смущаешь, и вообще это как-то не очень, — нахмурилась Лина, ставя перед ним цветастую чашку с блюдцем.

— Ну окей, не буду. — Макс коротко вздохнул и тут же удивлённо присвистнул: — Ё, ну… это же, как у моей бабушки, точно такой сервиз.

— Ой, — всплеснула руками Лина, радуясь, что тот сменил тему. — Сколько себя помню, столько и эти чашки. Мама очень бережно относится к вещам… и, в общем… — Лина смущённо замолчала.

— Я понял, — с иронией выдал Макс, — будьте как дома, но не забывайте, что вы в гостях. Бить посуду в этом доме не рекомендуется.

— Именно так. Иначе придётся отчитаться перед строгой мамой.

— Хм, — немного подумав, Макс снова стрельнул в неё взглядом. — А ты на все выходные приехала?

— Угу, хотела отработать репертуар к концерту и просто отдохнуть. — Лина разлила чай и села за стол напротив гостя, придвинув к нему вазочку с печеньем. — Ты угощайся.

— Дай угадаю. — Макс неожиданно быстро потянулся через стол и, ухватив её ладонь, прошёлся по подушечкам пальцев своими шероховатыми и жёсткими. — Пианистка! — скорее констатировал он, чем спросил.

— Да. — Вспыхнув, Лина отдёрнула руку. От его прикосновений по телу пробежала дрожь, и дыхание сбилось.

— Поиграешь? — допытывался Макс, слегка склонив голову. Его светло-серые, стального оттенка глаза красиво обрамляли тёмные ресницы, отчего взгляд казался завораживающим и глубоким.

— Может быть, хотя, н-наверное, тебе не понравится, — пробормотала она, не моргая.

— Хм. Ты играешь настолько плохо?

— Нет. Вовсе нет, просто…

Вдруг скрипнула входная дверь, послышались осторожные шаги, и магия этого странного момента вмиг развеялась. Лина рассеянно обернулась, ожидая увидеть кого угодно, только не… Фила. Тот на секунду остановился в дверном проёме и задержал на них внимательный взгляд.

— Вот вы где! — С наглой улыбочкой Фил прошествовал к столу и, усевшись рядом с Линой, по-хозяйски закинул руку на спинку её стула. Она мгновенно выпрямилась, вспомнив неловкий момент пробуждения в доме Полянских. — Не помешал? — с насмешливой издёвкой продолжил Фил.

— Сам не видишь? Давай уже, сваливай, — огрызнулся Макс, ухмыляясь.

— Не могу, брат. Ответственность за сестрёнку, прям на душе неспокойно, — сокрушённо вздохнул Фил.

— Хорош скалиться, сваливай, говорю, по-хорошему. — Макс глянул на него исподлобья, явно намереваясь для убедительности выдать что-нибудь похлеще, однако, покосившись на Лину, молча стиснул зубы.

Она заёрзала на месте, недоумевая, шутят парни или действительно сцепились, но не решалась вмешаться в спор.

— Лин, я не шучу, не связывайся с этим обормотом, наплачешься, — заржал Фил, и у Лины от сердца отлегло.

— Ты чай-то будешь? — спросила она, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия.

— Да, пожалуй, а то сушняк замучил, но лучше рассол огуречный. У тёть Марты точно есть, я знаю.

— Ещё чего! Обойдёшься! — фыркнула Лина, вздёрнув подбородок.

— Как она тебя, а? — прищёлкнул пальцами Макс.

— Фи, как грубо. Этому учат в консерваториях прилежных девочек? — Фил весело смотрел на Лину, его глаза искрились улыбкой. — Ладно, давай чай.

Пока Лина не спеша разливала чай по чашкам, Фил потягивался, разминая мышцы, и постукивал пальцами по столу.

— Я, между прочим, помню, как мы с тобой «картошки» делали из какао, сгущёнки и печенья, и как ты потом яростно билась за них. Кстати, я так и не попробовал, — заговорщически выдал он.

Лина едва сдержала смех, припоминая, на что были похожи те неудавшиеся пирожные, и с упрёком взглянула на Фила.

— Я тоже. А можно снова их сделать, только в этот раз точно следуя рецептуре, — предложила она.

— А что, это тема, обожаю пирожные! — с азартом поддержал Макс, прихлёбывая чай и без зазрения совести уплетая печеньки.

— Эй, бро, — одёрнул его Фил, — тормози! Нам тут ещё несколько дней ошиваться.

Лина подивилась двусмысленности фразы, однако возразить не успела. Неожиданно солнце спряталось за тучи, поднялся ветер, и в кухне сразу стало пасмурно, будто на циферблате не два часа дня, а все семь вечера. Лина поднялась из-за стола и, включив свет, заглянула в телефон. Эла задерживалась, обещала быть в полдень, но так и не приехала, не позвонила и на эсэмэску не ответила.

— А где тёть Марта? — поинтересовался Фил. — Что-то тут подозрительно тихо. Ты что, одна приехала?

— Так получилось, — пожала плечами Лина. — Ещё этот дождь некстати.

— Серьёзно? Не боишься ночевать в пустом доме? — Фил не мигая смотрел на Лину. — Если что, я могу…

— Не боюсь, — оборвала она, с ужасом припомнив утренний конфуз. — И вообще, скоро должна приехать Эла.

— Сестрица-мать? — загадочно вскинул брови Филипп.

Не успели они упомянуть Элу, как та появилась на пороге кухни, привнося со двора влажность и сквозняк.

— Ну, неужели добралась? — воскликнула она, стряхивая с зонта дождевые капли и мельком оглядывая парней. — Хорошо, что зонт с собой взяла.

С появлением Элы в доме всё пришло в движение. Лина сразу же кинулась ей навстречу, забирая сумки из рук и кота в переноске.

— Эла, я так волновалась! Сибас, сейчас я тебя выпущу на свободу, намучился, бедный, — защебетала Лина.

Парни поднялись со своих мест и приветствовали Элу стоя, будто школьники перед важной директрисой. Макс притих и с любопытством уставился на Элу, а она задержала взгляд на Филиппе. Лине показалось, что по лицу сестрицы-матери пробежала болезненная тень. Однако та быстро взяла себя в руки и обаятельно улыбнулась.

— Как ты вырос, Филипп, и очень, очень похож на отца, — бесстрастно сказала она и, чуть помедлив, повернулась к Максу. — Боже мой, Лина, а ты, я смотрю, время даром не теряешь. От такой красоты и ослепнуть можно.

Несмотря на непогоду, Эла выглядела свежо и привлекательно. За несколько дней разлуки сестрица-мать помолодела и расцвела, идеально ровная кожа лица отливала молочным глянцем, щёки раскраснелись от быстрой ходьбы, а в глазах цвета аквамарина поблёскивали искорки иронии.

— Ну, дорогие мои, и чем вы тут без меня занимались?! — Эла с поистине королевской степенностью направилась к столу и уселась напротив Макса.

Глава 14. Филипп

«Жить весело и ни о чём не думать» — эти слова стали девизом его никчёмной жизни. Заложник собственных страхов, он честно пытался обходиться без допинга, однако без главного составляющего вся его беззаботность быстро сходила на нет. Суровая реальность отрезвляла, в душу заползала пустота, и Фил снова тянулся к баночке с транками. Она всегда была при нём на случай внезапного рецидива. Так было спокойнее, и вера в собственные силы не пропадала — тупой, утешительный самообман.

Вчера, впервые за три года, он переступил порог загородного особняка Полянских. И что его дёрнуло приехать сюда?! На мгновение полумрак первого этажа и мебель, прикрытая белой тканью, вызвали ассоциации со склепом и останками прошлого, но шумная компания помогла отвлечься от мрачных мыслей, и привычная ностальгия, поначалу охватившая Филиппа, постепенно развеялась.

Друзья быстро адаптировались в доме и, потусив в холле под старые рок-хиты отца, разбрелись по комнатам. Единственным неприкосновенным предметом оставалось мамино пианино. Никто из гостей не решался нарушить негласный запрет и потревожить инструмент — он так и дремал у дальней стены под белой простынёй, будто застывшее в сумерках привидение. Видно, Макс попросил девчонок и парней не притрагиваться к нему.

Ближе к ночи тревога усилилась — сказывались дни, проведённые без допинга, и все установки летели к чертям. Тоска скреблась как крыса по закоулкам сознания, и с каждой минутой становилось труднее дышать. Но после пары бутылок колы Филу заметно полегчало, он будто воспрянул духом, и мир снова завертелся перед глазами живой картинкой.

Утром, проснувшись с Линой, Фил долго въезжал в реал, и когда наконец осознал, что она действительно рядом, в душе всколыхнулось робкое щемящее чувство, которому в тот момент не хотелось давать определения. И даже поняв причины внезапного сна Лины, он не сильно разозлился на Ольку, а вскоре и вовсе забил, ведь утро сияло майским солнцем, а в крови всё ещё бурлил адреналин.

Отсутствие Макса он обнаружил не сразу, но смутные подозрения заставили Фила выбраться наружу и отправиться на поиски друга. Не хотелось, чтобы Лина Альтман вновь пострадала, ведь Макс с лёгкостью вёлся на красивых девчонок и часто менял подружек, ничуть не заботясь об их чувствах.

Фил осторожно толкнул плечом незапертую дверь, прошёл через чисто прибранные комнаты соседей и замер на пороге. Предчувствия его не обманули — Макс вероломно проник в дом Альтман и без зазрения совести окучивал девчонку. Сладкая парочка ворковала за столом кухни, и у обоих на лицах блуждали счастливые улыбочки. Фил вскипел и едва не накинулся на друга с кулаками, но вовремя взял себя в руки и нагло прошествовал к столу. Забавно было наблюдать за Линой, подначивать её и злить Макса. Девчонка ершилась, но заливалась смущённым румянцем, а Филу нравились такие метаморфозы. Макс источал флюиды обаяния и заинтересованно поглядывал на Лину.

Но когда перед ними возникла Эла…

— Ой, как же я забыла! Это Макс, — спохватилась Лина, растерянно взглянув на парня, — а это Эла, моя… — Лина замешкалась, будто из головы разом вылетели все слова.

— Эла, — загадочно улыбнулась та, приходя на помощь дочери.

Макс привычным жестом откинул длинную чёлку, расправил плечи, и в стальных глазах вспыхнул огонёк азарта — так всегда бывало, когда в поле зрения попадала очередная красотка. А в Филе проснулся вредный тролль, и он не собирался одёргивать друга. Это была его маленькая месть за Лину. Пусть придурок подкатывает к мамаше, вот потом будет потеха!..

Справедливости ради, Эла ничуть не изменилась со времён последнего приезда в посёлок и выглядела всё так же молодо и привлекательно. Несла она себя как королева — в жестах, в позах, в интонациях сквозило превосходство и осознание своей неотразимости. А ещё она неуловимо напоминала Камилу — та же уверенность во взгляде и стремление покорять. Между Максом и Элой вибрировал воздух, и Фил, натянув беспечную маску, едва сдерживал смех. Однако веселье вмиг испарилось, как только он уловил во взгляде Лины досаду.

Стоя у плиты, Эла неторопливо варила кофе и с лёгкостью вела беседу.

— А вы, значит, музыканты? — как бы между прочим спросила она. — Филипп, ты разве не в меде учишься?

— Угу, учусь на четвёртом курсе, — слукавил он. — Скоро сессия начинается.

Эла задержала на Филе проницательный взгляд, будто располагала какой-то информацией, и Фил подсознательно напрягся. «Догадывается или берёт на понт?» — мелькнула мысль. Ему совершенно не хотелось посвящать семейство Альтман в свои проблемы.

— Что ж, ничего удивительного в том, что ты увлекаешься музыкой, — прокомментировала Эла, отвернувшись к плите. — В семье Полянских это обычное явление. Помню, и Эдик неплохо играл на гитаре, а ты, Филипп, какой инструмент освоил?

— Фоно, синтезатор и там разное… — нехотя отозвался Фил. В отличие от Макса вежливый интерес этой дамы его раздражал. Макс же неотрывно смотрел на Элу, явно ожидая внимания с её стороны. И когда бодрящий напиток был разлит по чашкам, вызвался помочь — поднялся из-за стола и забрал поднос из рук Элы.

«Бабский угодник», — с усмешкой подумал Фил, замечая мерцающую улыбку на лице молодой женщины.

— И что же вы играете? — Она стрельнула глазами в Макса и бегло оглядела его «прикид». — Судя по внешнему виду, какие-то новые направления рока.

— Ну рок и играем, в основном альтернативу, — с энтузиазмом ответил тот, криво улыбнувшись.

— Как интересно. И где вас можно послушать? — Щёки Элы слегка порозовели, она манерно поднесла чашку с кофе к губам.

— В клубах, на квартирниках, на канале A-one. Мы же прогрессивная группа, — рисанулся Макс, привычно подперев лицо кулаками и демонстрируя на тыльной стороне предплечий татуировки — лоскуты кожи, шитые толстыми нитками и убегающие к локтю надписи: My Life — is my Shot.

— М-м… Да вы популярные ребята! — Эла подняла красивые брови и удивлённо похлопала ресницами.

— Угу, с точки зрения моего родителя, популярность у нас так себе, сомнительная — музыку аутсайдеров обычно не пиарят на первом канале, — добавил Фил, покосившись на Лину. Девчонка так и не притронулась к кофе, расстроенно оглядывая то Элу, то Макса, и что-то больно резануло сердце Фила.

— Широко известные в узких кругах музыкантов! — с пафосом выдал Макс, откинувшись на спинку стула и взлохматив волосы на затылке.

— Я слышала, как поёт Макс, это правда очень и очень круто, — робкий голос Лины выдал её замешательство и волнение.

Макс довольно ухмыльнулся, однако взгляда от Элы не отвёл. Лина заметно стушевалась и закусила губу.

— Моя жизнь мой… выстрел? — перевела Эла надпись, вытатуированную на предплечьях Макса. — Секс, драгз, рок-н-ролл?! — понимающе покачала она головой, всё больше проявляя интерес к парню и не обращая внимания на обиды дочери.

— Ну, не без этого, — самодовольно ответил Макс, — хотя, прежде всего для нас, лично для меня — это творчество.

— Трепло, — хмыкнул Фил, пихнув его в бок.

— Заинтригована, — пропела Эла, кокетливо накручивая на палец выбившуюся прядку. — С удовольствием сходила бы на ваш концерт.

— Да это легко, мы можем и тут организовать, хоть завтра устроим квартирник на даче Фила. Как тебе такая идея, бро? — обернулся он к Филу. — Пригласим друзей, снимем видос… ты же не против?

— Да не вопрос, — согласился Филипп, украдкой наблюдая за Линой — на её лице не отразилось ни капли заинтересованности предстоящим концертом, и в душе у Фила что-то неприятно кольнуло.

— Значит, так. — Макс прочистил горло и выдал с серьёзным видом: — Группа A-$peeD официально приглашает прекрасных девушек на концерт, посвящённый Миру, Труду и Маю!

— Надеюсь, дом не разнесёте? — рассмеялась Эла. — Учтите, тут и охрана на выезде имеется.

— Ну, это как пойдёт. — Макс поиграл бровями и потянулся к гитаре. — Сейчас будет небольшой экспромт.

Взяв несколько аккордов, он стал подстраивать струны. Эла загадочно молчала, улыбка не сходила с её лица. Создавалось впечатление, что между Максом и Элой определённо проскочила искра, и в комнате не было никого, кроме этих двоих.

Лина совсем поникла, а голубые глаза казались прозрачнее обычного. В тот момент она ничем не отличалась от маленькой ранимой девочки из детства, и Фил поймал себя на мысли, что удивлён и даже зол на друга. «Как же быстро этот мудак переключился на мамашу», — подумал он, сжимая кулаки.

***

Макс настроил гитару, уселся удобнее и запел, как всегда отключаясь от реальности и увлекая слушателей в свой особый мир — это всегда работало безотказно, сработало и сейчас. Лина ожила: лицо её просветлело, а щеки тронул нежный румянец. Облокотившись на стол, она подалась вперёд и слушала, не скрывая восторга. Фил невольно залюбовался ею, а сердце усилило ритм.

Когда мелодия стихла, в кухне повисла тишина. Первой очнулась Эла.

— Великолепно, — с чувством прошептала она, и Макс, довольный произведённым эффектом, отставил гитару.

Слегка похлопав в ладоши, Лина поднялась из-за стола. Белоснежный кот, дремавший на стуле, потянулся и спрыгнул на пол. Увиваясь у ног хозяйки, он громко замяукал и рванул к холодильнику. Фил проводил её взглядом, а в душе, давно окоченевшей от холода, треснул лёд.

— Сибас, ты с дороги так проголодался? — заворковала Лина с питомцем, наливая в миску молоко. — Много есть вредно, хороший мой!

Сибас… Тот самый кот, которого он подарил ей в детстве! Как же он мог забыть? «Лучший транквилизатор «Сибазон». Сибас!» — всплыли в памяти слова из далёкого прошлого.

Ноги сами понесли его к Лине — та устроилась на древнем диванчике у окна и не спешила возвращаться к столу. Фил осторожно присел рядом. Ему вдруг остро захотелось внимания девчонки и такого же обожания во взгляде, которым она совсем недавно одаривала Макса.

— А тут… почти ничего не изменилось. — Фил разглядывал всё те же обои в цветочек и аккуратные шкафчики на стенах. Однако Лина пропустила его слова мимо ушей, прислушиваясь к разговору Макса и Элы.

— И давно вы вернулись в Россию? — не сдавался Фил, нетерпеливо постукивая ногой.

— Почти три года, маму потянуло домой, — наконец отозвалась она, даже не взглянув в его сторону, и у Фила досада засосала под ложечкой.

— Там интереснее? — вспылил он, удивляясь своей резкости.

— А ты всё такой же … дерзкий, — с упрёком заметила Лина.

— Нормальный я. — Поймав её взгляд, Филипп виновато улыбнулся. — Это тот самый Сибас?

Досыта наевшись, кот растянулся у ног хозяйки и сладко посапывал.

— Тот самый. — Лина почесала любимца за ушком. — Представляешь, он вместе с нами путешествовал по Германии. Единственный мужчина в семье.

Тем временем разговор Макса и Элы вышел на новый уровень. Эла заговорила о стилях и моде, что-то увлечённо доказывая Максу, и тот с удовольствием возражал.

— Можно добавить что-то новое в твой образ, к примеру, сделать стрижку, как у молодого Мика Джаггера, а концы осветлить. Обожаю смешение стилей, — убеждала его Эла.

— Нет. — Макс качнул головой и совсем по-мальчишески ухмыльнулся. — Эл, я года три под Курта косил, а теперь индивидуальности хочется — самим собой быть хочется. — Макс взлохматил волосы на затылке и коротко посмеялся.

— Вот и будь самим собой, я же не спорю, но нужно меняться и во всём стремиться к совершенству.

— Самосовершенствование — ничто в сравнении с саморазрушением, — сумничал Макс. — Какой смысл добиваться совершенства, если через какое-то время я умру и все эти навороты станут мне не нужны? Бессмысленное занятие — совсем как секс без девушки.

— Романтика саморазрушения? В этом ты видишь смысл?! — воскликнула Эла, ничуть не смутившись. — Хочешь сказать, что ты вообще не совершенствуешься? Да хотя бы в музыке, не говоря уже о сексе, если на то пошло.

— Бред какой-то, — пробурчала Лина. — Мне кажется, что с такими постулатами и жить не захочется. Сознательно себя разрушать… представь, если каждый начнёт таким заниматься… это же п-просто преступление против человечества.

— Не стоит так реагировать, Лин! — отмахнулся Фил. — Макс всего лишь перефразировал слова Чака Паланика, довольно избитую фразу, не несущую в себе здравого смысла. Так, пособие для наркоманов, если честно. Это тупо, согласен. Расскажи лучше про кота.

Но Лина, как заворожённая, ловила каждое слово Элы и Макса — тот поддался на её уговоры и с азартом обсуждал новый имидж.

— Что и требовалось доказать. Саморазрушение отменяется! — Фил потянулся к коту, желая потрепать его за загривок, но тот, ощетинившись, выгнул спину дугой и настороженно замер.

— Сибас… красавец зверюга! — Фил взялся играть с котом, и тот, в ответ на агрессивные выпады гостя, норовил ударить лапой.

— Ну давай, давай… покатый, — драконил его Фил, не оставляя попыток взять животное на руки.

— Чего это он покатый? — возмутилась Лина.

— Потому что покатый. Смотри, какая у него черепуха — покатый лоб и здоровенные уши, стало быть, у него от лобных долей одни зачатки. Хватательный рефлекс Янишевского — это подтверждает. Точно говорю — лобник!

— Сам ты лобник, — ткнула его Лина локтем в бок.

— Ай, — посмеялся Фил. — Ну ладно тебе, Лин, я же пошутил. Не обижайся. Зачётный у тебя вырос кошак!

В тот момент внимание Лины и Фила привлекла возня за столом. Макс вплотную придвинулся к Эле, ухватил холёную ручку дамы и, что-то нашёптывая ей на ушко, стал исследовать линии на ладони. И Эла, ничуть не стесняясь Лины, хихикала как малолетка.

Вспыхнув, Лина шумно вздохнула и, подхватив кота, вылетела из кухни.

Фил поднялся следом и быстрым шагом нагнал её на лестнице, ведущей в зал.

— Эй, ты что, обиделась?

Лина обернулась так резко, что они чуть не стукнулись лбами. Фил отступил, балансируя на краю ступеньки.

— С чего ты взял? — отрезала она, прижимая кота к груди, и тот зашипел, оскалив пасть.

— А почему ушла? — допытывался Фил, поднимаясь выше и заглядывая Лине в глаза, — в них явно плескалась жгучая обида.

— Просто не хочу им мешать, — зло процедила Лина. — А ты зачем за мной увязался?

— А чего ты такая резвая? Может, мне уйти? — вспылил Филипп, от обиды стискивая зубы.

— К-как хочешь. — Лина пожала плечами и тут же остыла.

— Ну ладно, тогда я пошёл. — Фил смерил её взглядом и развернулся, собираясь сбежать по ступенькам, однако тут же ощутил сопротивление — Лина ухватила его за капюшон толстовки и задержала на месте.

— Филипп, т-ты… извини меня. Я п-просто погорячилась. Пойдём, поболтаем немного, — мягко попросила она.

Фил обернулся, встретив её робкую улыбку, и от сердца мгновенно отлегло.

В зале было всё в точности так же, как и много лет назад: та же добротная мебель, те же статуэтки, картинки и ковры — повсюду царили порядок, уют и совершенная чистота. И снова ностальгия захлестнула Филиппа, будто не было тех долгих лет разлуки, не было ничего, кроме светлых мгновений детства.

— Ты располагайся. — Лина забралась с ногами на диван и выпустила кота.

— Хорошо тут у вас, — задумался Фил. — Помнишь, как мы проникли в твой дом ночью?

— Ещё бы, конечно, разве т-такое забудешь? — Её заикание, изредка проскальзывающее в речи, навеяло Филу не самые лучшие воспоминания, и вина мутью поднялась со дна души. Но он был искренне рад, что недуг не портил её, напротив, придавал ей ранимости и хрупкости, и её хотелось защищать.

— Дай угадаю. — Взгляд его скользнул к пианино, прошёлся по нотам на откинутой крышке инструмента. — Специализируешься по фоно?

— Угу, учусь на последнем курсе музколледжа. И знаешь у кого? — оживилась Лина. — У Бескровной. Хотя это имя, наверное, тебе ни о чём не говорит.

Филипп на секунду задумался.

— Ирина Петровна. Как же, помню, бывала у нас в гостях… Суровая тётка.

— Правда? — воскликнула Лина, опуская ноги на пол и усаживаясь ровно, будто имя строгой учительницы в момент дисциплинировало её. — Хотя, ничего удивительного, она и тётю Мариночку учила. Мне очень повезло, что я попала в её класс. А теперь я готовлюсь к выпускному концерту. Играю Моцарта и Баха.

— Горовица слушала? — неожиданно для себя выдал Филипп, любуясь чистой улыбкой Лины. Всё-таки память — удивительное явление, в нужный момент извлекает из недр полезную инфу и…

— Круто, ты и Горовица знаешь! — округлила она глаза.

— Как видишь, — усмехнулся Филипп, обалдевая от себя самого. Тут же вспомнилась мама и музыкальная школа и маленькая Лина за фортепиано в доме Полянских.

Ему вдруг стало душно от нахлынувших эмоций, и он направился к окну, распахнул его створки и вдохнул свежий запах озона. Дождь давно прекратился, и робкие солнечные лучи пробивались из-за хмурых туч, отчего вечернее небо окрасилось сиреневато-розовыми разводами, а над лесом, в последних ярких лучах солнца засияла разноцветная радуга. Это было какое-то невероятное волшебство, ведь он давно не видел радуги или просто не обращал внимания, а может, волшебство всегда было рядом с ней?!

— Лин… подойди сюда. — Слова дались ему с трудом, и голос предательски дрогнул, выдав его с головой. Он так боялся, что картинка за окном окажется обманчивой иллюзией.

— Ой, — воскликнула Лина, отдёргивая занавеску для лучшего обозрения и лучезарно улыбаясь. — Как красиво… я так мечтала увидеть радугу! Помню, как в детстве хотела пройти под ней, только ведь её ни за что не догонишь!

— Не догонишь, — всерьёз задумался Филипп. — Надо же… пройти под радугой! Никогда не размышлял над этим.

Он заглянул в её смеющиеся глаза, и сердце на секунду замерло. Всё-таки она удивительная девчонка!

— Почему ты так смотришь на меня? — прошептала Лина, прикрывая ладонями пылающее от эмоций лицо и подглядывая сквозь расставленные пальцы.

— Просто… тебе очень идёт улыбка. — Фил смутился, словно мальчишка, и почувствовал, как по венам разгоняется кровь.

Сибас, видя, что внимание хозяйки переключилось на опасного чужака, запрыгнул на фортепиано и прошёлся по клавишам, извлекая нестройные звуки и протяжно мяукая.

— Да у кота всё в порядке с интеллектом, он ещё и на фоно играет и поёт. Так что забираю свои слова обратно, — посмеялся Филипп. — Может, и ты сыграешь что-нибудь из своего репертуара?

— Нет… что-то не хочется, правда. — Лина уселась на подоконник и надолго замолчала, а Филу захотелось выплеснуть сиюминутные эмоции, заполнившие душу давно забытым теплом.

Повинуясь безотчётному порыву, он сел за инструмент и заиграл собственный кавер на хит Фредди Меркьюри The Show Must Go On. В тот момент он ни о чём не думал, в его голове звучала лишь музыка, и он изливал её со всей экспрессией чувств и эмоций. Он кайфовал от игры и присутствия Лины в комнате, от майского вечера, опустившегося на поселок, и эйфории, разрывающей грудную клетку.

— Это… это было так здорово! — воскликнула Лина, как только отзвучали последние аккорды песни. — Мне кажется, я так никогда не сумею.

— Уверен, ты умеешь гораздо лучше! Это всего лишь настроение, — пожал плечами Филипп.

— В плане техники игры — вполне, но так обогатить и прочувствовать… в общем, браво, я преклоняюсь перед твоими талантами.

— О, слышу интонации Бескровной, — заметил он.

— Эй, бро, ты где там? Нам пора домой! — прокричал ему Макс с первого этажа, и Фил будто очнулся от сна.

— Уже? — рассеянно пробормотал Фил, заглядывая в сотовый и замечая массу пропущенных звонков и эсэмэсокот Ольки. — Придёшь к нам на квартирник?

— Конечно. — Он мог поклясться, что теперь Лина смотрела на него совсем другими глазами. — Ты тоже будешь играть?

— Скорее всего, да, — ответил он, засунув телефон в карман джинсов.

— Филипп, мне правда очень неудобно, но… — Лина вдруг решилась на вопрос, которого он ждал весь день, но так и не сумел сочинить внятного ответа. — Как так вышло, что я уснула вчера вечером, ты, случайно, не знаешь?

— Со всеми бывает, нормально всё, так что не парься, — подмигнул он ей и сбежал по ступенькам лестницы.

***

Дождь размыл дорожку между дворами Альтман и Полянских, и друзьям пришлось добираться до дома по улице. Оказавшись за воротами, Фил покосился на окна особняка. Вдруг в одном из них колыхнулась занавеска, и он улыбнулся с прищуром, втайне надеясь, что это не ветер играет шторой, а за ней прячется Лина. Не хотелось думать, что девчонка очарована Максом и высматривает именно его, ведь до последнего момента она с него глаз не спускала, так и смотрела, то бледнея, то краснея. Фил сунул руки в карманы, пытаясь разглядеть таинственный объект за окном. Дурацкая привычка из детства — в любой непонятной ситуации прятать руки в карманах брюк. Помнится, и мама ругала за это небрежное отношение к хорошим манерам.

— Идём уже, трубадур. — Макс подтолкнул его в плечо, и Фил, усмехнувшись, продолжил путь.

Оба брели в задумчивости. Макс шёл вперевалочку и, мило улыбаясь, насвистывал знакомый мотивчик. Фил изредка поглядывал на друга, а мысли оставались с Линой. Перед глазами стоял её чистый образ, а в голове носился звонкий девичий смех, от чего душа наполнялась тихой щемящей радостью, и сердце билось гулко и часто, словно в него вкачали дозу адреналина. Филу хотелось смеяться в голос и по-братски обнять весь мир. И троллить Макса желание отпало — в конце концов, тот сам переметнулся к Эле, и Фил беспрепятственно смог пообщаться с Линой. Никогда бы не подумал, что дух соперничества так сильно взыграет в нём.

Макс наконец-то включился и обернулся к Филу.

— А мне начинает нравиться тут. — Улыбка друга сделалась шире. Он шёл, прижимая гитару к груди, и на ходу побренькивал струнами. — Старшая сестрёнка Альтман просто улёт, я бы с ней затусил всерьёз. Не думал, что смогу увлечься блондинкой.

Последние слова про блондинку Макс произнёс не случайно. В Камиле, его бывшей девушке, текла азиатская кровь. Она была жгучей брюнеткой: тёмно-каштановые волосы вились вокруг безупречно красивого лица, карие глаза смотрели с превосходством, а во взгляде читалась откровенная циничность.

— Ты в этом уверен? — с насмешкой бросил Фил.

— А что не так? — Макс снова развернулся и преградил ему путь.

— Ты, конечно, крут, бро, но я вынужден тебя разочаровать. Ибо старшая Альтман — вовсе не сестра Лине. — Фил напустил на себя загадочный вид и выдержал театральную паузу.

— Не томи, мон ами. — Макс нервно усмехнулся, переступая с ноги на ногу. — Лучше знать жестокую правду, чем свихнуться от неведения.

— Ты круто попал, бро! Эла — мать Лины! — произнёс Филипп трагичным тоном и выжидательно уставился на друга.

— Ты гонишь! — воскликнул Макс, на секунду оторопев.

— Говорю как есть!

Макс скорчил страдальческую мину, будто только что пережил ужасное потрясение, но тут же рассмеялся и вновь посерьёзнел. С мечтательной грустью на лице он стал перебирать гитарные струны и напевать лирическую песню Тома Йорка.

When you were here before

(Когда ты пришла),

Couldn't look you in the eye

(Я не мог посмотреть)

You're just like a nangel

(В твои прекрасные глаза),

Your skin makes me cry

(Я плакал, как мальчик).

You float like a feather

(Ты спустилась с небес)

In a beautiful world

(В прекраснейший мир),

And I wish I was special

(Где я мог быть лучше),

You're so fuckin' special

(Как ты, много лучше).

But I'm a creep, I'm a weirdo.

(Но я здесь подонок, я просто придурок).

What the hell am I doing here?

(Что я делаю здесь?)

I don't belong here.

(Я должен исчезнуть…*)

* (Radiohead, Creep, 1992 г.)

Всё ещё наигрывая песню, Макс с хитрой ухмылкой обернулся к Филу и лениво протянул:

— Чувак, мне пофиг! Мне нравится Эла, и я её добьюсь!

— Дерзай, брат. — Смеясь, Фил хлопнул Макса по плечу. — Я рад за тебя.

— Фил, вот щас ты вмешался в мой личный сюрреализм. Хватит стебать, — с обидой выдал тот.

— Как можно, бро?! Я чист перед тобой, как кристалл поваренной соли, — заржал Фил, и они вошли во двор Полянских.

* * *

В отсутствие хозяина дома друзья рассекретили бар отца, в котором, к великому удивлению Фила, всё ещё хранились бутылки с винами и марочным коньяком. Вместе с Максом они примкнули к компании, опустошив пару бутылок красного. Позже совершенно пьяное и счастливое сборище стало разбредаться по комнатам. Однако Фил был трезв и не спешил подниматься наверх, к тому же ему не хотелось выслушивать нотации подружки, да и видеть её, если честно, он не горел желанием. В глубине души Фил понимал, что поступает чёрство, но быстро отогнал от себя вину, решив, что Олька не из тех, кто будет умирать от скуки в одиночестве. Наверняка она нашла себе занятие по душе — хрустит сухариками и чипсами и пялится в телевизор, принесённый из холла ребятами.

Оценив масштаб работ, Фил принялся сгребать со стола пустые бутылки, коробки из-под пиццы и набивать «посудомойку» грязной посудой. Так уж он был воспитан — не терпел беспорядка в собственном доме. Макс валялся на диване и задумчиво смотрел в потолок, но вскоре взял в руки гитару и под мелодичный перебор струн понёс всякую чушь, сравнивая Элу с Мерилин Монро и Амандой Сейфрид. Кажется, друг нашёл себе новую музу и теперь загорелся новыми идеями.

— Вот увидишь, Фил, за ночь я сочиню новую песню и сыграю на завтрашнем концерте, она оценит и…

Фил не возражал, он и сам был под впечатлением от встречи с Линой Альтман.

Когда последствия весёленького вечера были устранены, Фил отправился наверх.

Как и ожидалось, в гостевой царил беспорядок. Оглядевшись, Фил недовольно поморщился. Повсюду валялись Олькины вещи, а на полу возле кровати — бутылки из-под колы, пакеты от чипсов и фантики от конфет. Олька возлежала на кровати, демонстративно выставив больную ногу на подушку и по-хозяйски скрестив на груди руки.

— Филя, ну и где тебя носит? — наехала она, как только он вошёл в гостевую. — Я, между прочим, без тебя и шагу ступить не могу, даже в туалет спуститься.

— Жужа, — с издевательскими нотками произнёс Филипп. Это «ласковое» прозвище он придумал в отместку за «Филю» и смаковал его на разный манер, каждый раз вкладывая нужный смысл интонацией голоса. В основном стебал, потому что подобные словечки всерьёз не воспринимал. — Хочешь сказать, что ни разу за весь день не вышла из комнаты? Туалет рядом за стеной, ты разве не в курсе?

— А я хотела, чтобы ты меня туда отнёс, — надулась Олька. — Хотела, чтоб…

— Ты наказана, — отрезал Фил, подходя к окну и пряча от Ольки улыбку.

— Совсем офигел! — подскочила она в кровати. — Её, значит, можно на ручках носить, да? А меня, любимую девушку…

Фил промолчал — не хотелось портить настроение. Душой и мыслями он был всё ещё с Линой.

— Ну чего ты молчишь? — пыхтела за спиной Олька.

— Оль, вот скажи, у тебя есть какая-нибудь мечта? — устало вздохнув, спросил он.

— Что? — удивилась она, — ну конечно есть. Хочу, чтобы папа купил мне квартиру в Штатах и чтобы мы с тобой…

— Да я не о том, Оль, я про мечту, понимаешь?

— А, это… Хочу перекрасить волосы в серо-буро-малиновый и затусить с Белоснежкой, — смеясь, продолжила она. — Вы что там с Максом курили?

Фил почувствовал, что закипает.

— Оль, давай уже расстанемся, а? — раздражённо сказал он, обернувшись к Ольке. От неожиданности лицо её напряглось, глаза широко распахнулись, и в них появился злой блеск.

— Вот, значит, как?! Это всё из-за неё, да?! — проскрипела Олька срывающимся голосом. Подбородок её задрожал, и слёзы покатились по щекам. — Филь, разве нам плохо вдвоём? — громко всхлипнула она и разрыдалась. Что ни говори, а Олька была мастерица разыгрывать сцены и давить на жалость. Вот только, казалось, смеялась, а теперь рыдает навзрыд.

— Жужа, ну… может, хватит! — смягчился Фил. Олькины слёзы, как всегда, разжалобили его, он подошёл к кровати, присел на край и тут же получил пинок в спину.

— Это всё из-за неё, из-за неё! Ох, ну простите, помешала вашим отношениям, — скулила Олька. — Так и знала, что всё не просто так…

— Ты меня уже достала своей тупостью! — огрызнулся Фил. Скинув кеды, он улёгся на кровать и уставился в потолок.

— Ну и ладно, — всхлипнула Олька. — Утром я уеду! А вы тут со своей сестрёнкой делайте что хотите!

— Оль, вот скажи. Твою мать… Мать твою, случайно, не Наташа зовут? — Фил пытался говорить ровно. Ему вдруг вспомнилась давняя подруга отца, которая шла на любые уловки в попытках захомутать родителя.

— Какая ещё Наташа? — шмыгнула Олька носом. — Опять со своими приколами?

— Ладно, забей. — Фил повернулся спиной и, сунув подушку под голову, улёгся удобнее. Вскоре под тихие всхлипывания подружки он забылся тревожным сном.

А наутро Олька корчилась от болей.

— Ну что случилось? — Фил спросонья приподнялся на локте и, протерев глаза, уставился на девчонку. Эту ночь они провели в одной постели, только по разным её сторонам.

— Живот болит, — проныла она, сворачиваясь калачиком.

— Ну, давай посмотрю. Может, тебе того… в дамскую комнату надо? — припомнил он, что вчера так и не доставил её до нужного места.

— Фи, какой ты. — Олька застонала, зарывшись носом в подушку.

— А чего такого-то, физиология, норм, — пожал плечом Филипп.

— У вас, у врачей, вечно всё норм, — пробубнила Олька.

— Ну давай, ложись на спину, нужно тебя осмотреть. — Фил уселся рядом с девчонкой и стал пальпировать живот, припоминая детали из пропедевтики внутренних болезней.

— Ай, ай, — вскрикивала Олька, как только Фил погружался пальцами в абсолютно мягкий живот. Он заподозрил, что подружка притворяется. Фил с деловым видом вытер со лба несуществующий пот и наигранно нахмурился.

— Слушай… да у тебя Щёткина-Брюмберга!

— Что это? — Олька тут же присела и, обхватив коленки, испуганно заморгала.

— Это грозный синдром раздражения брюшины. У тебя, по ходу, воспалительный процесс, возможно, аппендицит! Нужно срочно ехать в хирургию.

— Да ладно?! — недоверчиво улыбнулась она.

— А ты как думала, это не шутки, сейчас каждая минута дорога! Давай, собирайся.

— Нет, нет… я сейчас… лучше схожу в… и всё пройдёт!

Позабыв про больную ногу, Олька соскочила с кровати и выбежала из комнаты, а через несколько минут была вполнездорова.

Глава 15. Лина

Лина стояла у окна и улыбалась своим мыслям. Солнце спряталось за тучки, и радуга исчезла, но перед взором всё ещё мерцала размытая палитра цветов, а в душе бушевала буря эмоций — хотелось плакать и смеяться и даже петь.

Скрип старой калитки вывел её из задумчивости, послышались голоса Филиппа и Макса. Друзья неторопливо вышли на улицу, и Фил, обернувшись, взглянул на окно, то самое, откуда совсем недавно виднелась радуга. От неожиданности Лина вздрогнула, задев занавеску, и тут же отпрянула. Надо же так спалиться! Сцепив дрожащие пальцы, она замерла и смотрела вслед удаляющимся парням.

Филипп! Отголоски недавней мелодии так и кружились в голове, а в душе не унимались, порхали восторженные мотыльки. А ведь он всё тот же впечатлительный и ранимый мальчишка! Чего только стоят его неподдельные эмоции, его мечтательная улыбка! Кажется, он и сам удивился и озадачился, обнаружив в себе давно забытые чувства.

Перед глазами всплыли картинки из детства, и Лине стало немного грустно. Как же хорошо было там, в далёком прошлом! Знойное лето, звуки фортепиано и смеющийся Фил. Но тут же память воскресила не самые лучшие моменты их «дружбы» — заброшенный домик лесника и жгучую ненависть в янтарных глазах. По телу прокатился колкий озноб, но Лина прогнала непрошеные мысли. Вспомнилась их недавняя стычка на лестнице — его холодный и хлёсткий взгляд в ответ на внезапную грубость. Лине хватило и доли секунды, чтобы прийти в себя, а он… стоило ей улыбнуться, и вся его злость в момент исчезла!..

А потом между ними возникла музыка. Нет, совсем не та, что рождалась под его умелыми пальцами во время игры на фортепиано. То была совсем другая музыка — музыка тонких планов и души. «Неужели мы сможем подружиться?!» — смущённо бормотала Лина, приложив ладони к пылающим щекам.

А что же Макс?! Этот парень-загадка — яркий, непредсказуемый, интересный… и такой недоступный. Он, несомненно, волновал её, но только совсем по-другому: как диковинный экспонат за стеклом — можно видеть, но нельзя осязать!

Хотя для избранных он всё же вполне доступный. Лина силилась понять саму себя и уловить хоть одну негативную эмоцию в адрес Макса, но обижаться на него не могла. Разве парень виноват, что запал на Элу? «Я же сама понеслась на звуки гитары, сама пригласила его в дом и повелась на игру, как последняя дурочка…»

Зато сестрица-мать раскрылась совсем с другой стороны — бессовестно заигрывала с Максом, кокетничала и вела себя как легкомысленная молоденькая девочка, а теперь вот снова нацепила маску заботливой мамаши: гремит посудой на кухне и что-то готовит, напевая знакомый мотивчик.

Лина до боли закусила губу — вспоминать об этом было неприятно. И если бы не Филипп… При мысли о нём ёкнуло сердце.

«Ну, и с чего бы это?» — удивлялась Лина самой себе. Для полного счастья не хватало влюбиться в друга детства.

За окном почти стемнело, небо над лесом заволокло хмурыми тучами, и редкие капли дождя уныло стучали по крыше. Но вот холодный ветер дохнул в лицо, и Лина, очнувшись от размышлений, прикрыла раму и отправилась в детскую.

«Нет, так неправильно, — уговаривала она себя. — Нужно поскорее избавиться от неуместных влюблённостей. Как там, у Джейн Остин: «… после одного хорошего сонета от любви не останется и следа»?!»

Лина порылась в рюкзаке и достала блокнот. Ещё в Германии она завела дневник и оставляла там зарисовки важных событий: дачные пейзажи, детские впечатления, портреты тёти Мариночки и даже Филиппа. Первым делом ей захотелось изобразить радугу, вот такую удивительную и волшебную, нависающую над кронами елей и сосен и рассеивающуюся в верхушках деревьев золотистым светом. В письменном столе она отыскала пастель и принялась выводить цветные дуги, мысленно проговаривая известную напоминалочку: «Каждый охотник желает знать…» А ещё ей захотелось передать эмоцию, что промелькнула на лице Филиппа, когда они вместе любовались видами из окна. Тихо напевая, Лина выводила плавные линии, в которых угадывались черты лица Полянского-младшего — его блуждающая улыбка и горящий взгляд. Лина так увлеклась рисунком, что не услышала приближающихся к детской шагов.

— Ну что, красавица, пойдём поужинаем, заодно и поговорим. — Эла стояла в дверном проёме и постукивала пальцами по косяку. — Ну что молчишь? Я там пиццу приготовила. Не хочешь перекусить?

«Вот же поистине законы Мёрфи работают», — нахмурилась Лина, надавив на мелок сильнее обычного и чуть не сломав его. — «Всё, что начинается хорошо, заканчивается плохо. Всё, что начинается плохо, заканчивается ещё хуже!» Жирный штрих пастели едва не испортил общую картину рисунка.

— Нет, что-то не хочется. — Желудок протестующее заурчал, но Лина подавила внезапный порыв отправиться на кухню. Пусть это и жестоко по отношению к самой себе, но сидеть за одним столом с сестрицей-матерью не было никакого желания.

— Ну… окей, — хитро улыбнулась Эла. — Уговаривать не буду. А я, пожалуй, сварю себе кофе. Знаешь, пицца получилась изумительная, с ветчиной, зелёным лучком, белыми грибами и домашним кетчупом. У мамы столько припасов в кладовке, что при желании тут можно запросто перезимовать, не выезжая за пределы посёлка.

— Я всё сказала, — упрямо буркнула Лина, стараясь не обращать внимания на уловки Элы.

— Как знаешь, но если вдруг передумаешь, милости просим. — С минуту постояв у двери, сестрица-мать вышла из комнаты, и из зала послышался ее голос: — Думаю, ты заблуждаешься, но донести до тебя всю суть мне будет проще на свежую голову. Так что оставим разговоры на завтра.

Лина старалась не слушать, чтобы вдруг не сорваться и не нагрубить, а потом и вовсе заткнула наушниками уши. Это ведь не из-за Макса она так кипятится, точно не из-за Макса? Кажется, она вконец запуталась.

Под нежное звучание Flёur Лине удалось поймать настроение и выплеснуть в рисунке все впечатления дня, и когда работа подошла к концу, на плечи навалилась усталость, а веки отяжелели. Она так и уснула с блокнотом в руках, усыпанная разноцветными мелками, будто драже. И снился ей предстоящий концерт.

***

А утром голод сломил упрямство, и Лина спустилась на кухню.

Завтрак прошёл в тишине — сестрица-мать казалась расстроенной и почти ничего не ела, всё поглядывала на телефон, и как только он вибрировал от входящего сообщения, тут же читала его, но веселее не становилась.

«Наверное, из-за Макса так убивается», — думала Лина, радуясь, что та не достаёт её разговорами.

Расправившись с пиццей, Лина отправилась наверх, решив наконец сыграть программу концерта, однако позаниматься так и не смогла. Следом явилась Эла и залезла в бабушкин комод. В старых вещах она отыскала шёлковые шали и принялась за работу — соорудила стильный топ, который идеально смотрелся с её потёртыми джинсами. Это и правда было здорово, и Лина на мгновение позабыла об обидах и с интересом наблюдала за фантазиями Элы. Та с небывалым азартом мастерила новую модель, а потом, напевая, вертелась перед зеркалом. И эта весёлость невероятно бесила.

— Ну как я тебе? — улыбнулась Эла, явно довольная собой.

— Сногсшибательно, все парни будут твоими, — фыркнула Лина.

— Я тоже так думаю. Но ты не переживай, мы и тебе что-нибудь подберём, — прощебетала сестрица-мать, будто не замечая издёвки в словах дочери.

— Мне ничего не нужно. Я вообще никуда идти не собираюсь.

— А вот это ты зря. Нужно обязательно сходить на концерт, когда ещё такая возможность представится? Только я бы не советовала тебе всерьёз заглядываться на этих ребят. Такие мальчики точно не для тебя!

— Это почему же?

— Да потому… — Эла на секунду задумалась, остановив на Лине внимательный взгляд. — Макс слишком ветреный, и он тебе не по зубам, а Фил … он странный. Такое впечатление, что…

— Ну конечно, — вспыхнула Лина, не дослушав, — этот не по зубам, тот странный, а тебе, значит, все по зубам? Думаешь, я ничего не вижу, не понимаю?

— Поверь, и не видишь, и не понимаешь. — Эла посерьёзнела и осторожно шагнула навстречу Лине. — У меня, знаешь ли, жизненный опыт, как ни банально это звучит. Не хотелось бы, чтобы ты повторяла мои ошибки.

— Обойдусь без советов! — Не желая выслушивать нотации, Лина резко поднялась из-за пианино. — Как-нибудь сама разберусь, — бросила она на ходу и выбежала из комнаты.

— Да Лина, ну постой же ты, глупая! — прокричала ей Эла вдогонку.

Но Лина неслась по ступенькам вниз — находиться в одной комнате с назойливой родственницей стало невыносимо! Хотелось отдышаться и остыть от эмоций. Она так и бежала до выхода, но перед самым носом дверь неожиданно распахнулась, и Лина налетела на Макса.

— Ой! — испуганно отскочила она.

Макс, едва удержав равновесие, весело рассмеялся, и когда Лина захотела его обойти, преградил ей путь и схватил за запястье.

— Куда это ты так спешишь?! Концерт ещё не скоро, — ухмыльнулся парень, явно заигрывая.

Всё ещё кипя от возмущения, Лина попыталась высвободить руку из цепкого захвата, но Макс умудрился, не причиняя боли, поймать и второе запястье, словно сковал кандалами.

— Отпусти, — прошипела она, заливаясь краской и с трудом выдерживая взгляд стальных глаз.

— Скажешь, что случилось, и отпущу, — не уступал он, поглаживая кожу Лины пальцем и смущая её ещё сильнее.

— Ничего не случилось, просто отпусти! — дёрнулась она.

— Врёшь! — прошептал он одними лишь губами, и в глазах заплясали черти. — Вы что, поругались с Элой? Из-за меня?

— С чего бы это? — опешила Лина, ведь Макс был не так далёк от истины. — Просто … мне нужно уйти.

— Так и есть, из-за меня, — констатировал он с хитрой ухмылкой.

— Слишком много берёшь на себя! — Лина шумно вздохнула, стараясь не смотреть парню в лицо.

— Эй, тебя что, злая муха укусила? — засмеялся он, не ослабляя хватки. — Люблю резвых девочек.

— А это не твоё дело. Отпусти, и всё!

— Ну и ну! Да у нашего мальчика глаза разбежались! — раздался насмешливый голос Элы, и Лина вмиг оказалась на свободе.

Макс промолчал, глядя на сестрицу-мать как нашкодивший кот.

— Твоё счастье, что я прихватила горячие ножницы … вот сейчас я тебя ими и поджарю, — слишком наигранно рассмеялась Эла.

А что было дальше между этими двумя, Лина не узнала.

Выскочив на улицу, она побежала по дороге, будто за ней гналась целая свора собак. Но потом, остановившись, отдышалась и медленно пошла прямиком к речке. «И чего ему было нужно от меня? Шёл бы уже к… ней!» — негодовала Лина.

Речка тихо журчала у берега, и в каждом её всплеске слышался едва различимый шёпот: обернись, обернись, обернись… Отмахнувшись от смутных предчувствий, Лина брела к воде. От старого мостка, с которым были связаны не лучшие воспоминания детства, остались лишь небольшая осевшая в реку площадка и почерневшие от времени и влаги деревянные стойки, торчащие из мутной глади. Они напоминали сгнившие кости гигантского ящера. А вокруг молодая зелень набирала силу, только мокрый песчаный берег, усыпанный ракушками и мелкими камешками, ещё не зарос. Лина скинула туфли, стянула свитер и вошла в ледяную реку. Склонившись, она зачерпнула полные пригоршни воды и плеснула в лицо. Струйки стекали к локтям, пальцы коченели, ноги сводило судорогой, но она продолжала умываться, чувствуя, как страсти в душе угасают, а на смену нервной дрожи приходит озноб.

Выбравшись на тёплый сухой холм, Лина укуталась в свитер, прикрыла глаза и затихла. Ласковое солнце согревало землю, слабый ветер трепал листву, гулял над рекой, покрывая рябью тёмную воду, а из леса доносились трели певчих птиц.

Вдруг в смешении звуков ей почудился чей-то стон — мучительный и слабый:

— Лин… Лина…

Она огляделась в поисках источника звука, но никого не увидела. Показалось? Всё ещё дрожа от холода, Лина надела туфли и, выбравшись на тропинку, поднялась по зелёному склону и… снова услышала стон. Сердце сковал страх, и она обернулась.

Привалившись спиной к широкому стволу самого дальнего дерева, сидел Филипп. Голова его запрокинулась, руки раскинулись, словно он находился в глубоком беспамятстве. «Да жив ли он?» — кольнула страшная мысль. Не чувствуя ног, Лина бросилась к парню, опустилась рядом с ним на колени и вцепилась в плечо:

— Филипп, что с т-тобой?

Он с трудом разлепил веки и смотрел на неё неподвижным мутным взглядом. Потом, наконец, прикрыл глаза и хрипло прошептал:

— Зачем… ты пришла?

Лицо Филиппа было бледным, будто неживым. Влажные волосы прилипли к вискам, на лбу проступила испарина, крупные капли пота сбегали по шее за ворот взмокшей футболки. Почти не дыша, Лина приложила ладонь к его пылающей щеке и в ужасе отдёрнула её. Он весь горел в жару.

— Ребята з-знают, где ты? Макс? Сейчас… я сбегаю за ними и п-приведу, — в панике зачастила она.

— Нет, не нужно, просто побудь со мной, — пробормотал Филипп.

— Да что с т-тобой, т-ты можешь ответить?! — Зубы Лины отбивали чечётку, тело била мелкая дрожь.

— Просто… дай мне спокойно умереть. — Фил попытался улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и жалкой, отчего горло Лины сдавил колючий ком, и дышать стало труднее.

— Умереть? — задыхаясь от непрошеных слёз, выдавила она. — Ни за что!

На мгновение над поляной повисла тишина, голова закружилась, бессилие и ужас сковали тело, но Филипп поднял глаза и посмотрел на Лину долгим задумчивым взглядом — неожиданно чистым, болезненным и даже… нежным. Мысли разом покинули её, в голове звучала лишь музыка, та, что витала между ними у раскрытого окна, где над лесом так чисто сияла радуга.

Однажды, когда Филипп был ужасно одинок и тонул в омуте горя, Лина смогла облегчить его страдания, взяв его за руку и поделившись своим теплом.

Поддавшись порыву, Лина придвинулась ближе, руками обхватила его окоченевшие пальцы, а в груди зародилось особое тепло — оно разрасталось, струилось по венам, электричеством покалывало кожу, переливаясь из тела в тело через крепко сцепленные ладони.

Силы Лины стремительно таяли, дыхание прерывалось, будто из неё с каждым вдохом выбивали жизнь. Иногда ей казалось, что сознание уплывает, но она усилием воли «возвращалась в себя», продолжая цепляться за невидимые нити, и продвигалась вперёд. Когда в ладонях не осталось тепла, она подняла глаза на Филиппа и встретила его посветлевший взгляд. Жар отступил, лицо его порозовело, а губы дрожали в слабой улыбке. Они так и сидели молча, и уже не Лина, а Филипп держал её за руки, тревожно вглядываясь в её лицо. Очнувшись от наваждения, она опустила голову и высвободила онемевшие пальцы.

Фил глубоко вздохнул и размял плечи.

— Нужно возвращаться. Ребята обыскались меня, наверное. — Пряча глаза, он осторожно поднялся, протянул ей руку и помог встать на ноги.

Оба были в замешательстве и всю дорогу до дома шли поодаль друг от друга, и никто из них не решался нарушить молчание.

Глава 16. Филипп

Раннее утро того же дня

Вернувшись в комнату, Олька сладко потянулась и упала на кровать рядом с Филом.

— В доме такая тишина. Все ещё спят, а я, как назло, весь вчерашний день провалялась в постели и выспалась, — проворковала она, прижавшись к Филу всем телом, будто между ними не было недавних размолвок. Фил напрягся, но промолчал, и Олька, осмелев, уткнулась носом ему в плечо.

— Филипп, может, поболтаем? Я же знаю, что ты не спишь. Ну Филипп. — Олька подула ему в лицо, обняла и потёрлась щекой, как мартовская кошка.

Когда он был не в духе или трезв, как стёклышко, Олька называла его Филиппом — знала, что он ненавидит ласковые прозвища, а потому лишний раз старалась не нарываться.

— О чём? — Фил приоткрыл веки и подозрительно глянул на девчонку.

— Ну, расскажи мне про свою сестрёнку, что вас так связывает. Мне интересно. — Ладонь её нежно прошлась по его груди, огладила живот и спустилась ниже, но Фил задержал её руку в своей.

— Это ещё зачем? — отрезал он, чувствуя, как мышцы наливаются болезненной тяжестью.

— Хочу всё-всё про тебя знать. — Олька выдернула руку и продолжила свои недвусмысленные ласки.

— Чтобы ты потом долбала меня? — Фил на секунду поддался ощущениям. Несмотря на недомогание, тело с готовностью отзывалось на умелые прикосновения, однако подавив закипающее желание, он отодвинулся от Ольки и натянул плед до самого подбородка. По телу пробежал озноб.

Олька подлезла под покрывало и снова прилипла.

— Филипп, ты что, совсем-совсем не хочешь меня? — обиженно заныла девчонка. — А помнишь, как раньше… мы даже до комнаты дойти не успевали, помнишь, как целовались за сценой…

— Оль, я всё сказал ещё вчера. Тебе. Лучше. Уехать, — отчеканил он, и Олька тут же отстранилась.

— Вот, значит, как?! Даже объясниться не хочешь?

— А что объяснять? Наши отношения напоминают какую-то… жуткую фантасмагорию. Давай уже поставим точку и…

— Это всё из-за неё, я знаю! — зло прошипела Олька. — Как только появилась эта сестрёнка, тебя как подменили.

— Не начинай, пожалуйста! — огрызнулся Фил, повернувшись к Ольке спиной.

— Да пошёл ты. Умными фразами отделаться хочешь?! — Олька сползла с постели и выбежала из комнаты, демонстративно хлопнув дверью. Фил содрогнулся от грохота и со всей дури впечатал в подушку кулаком. Сказывались недосып и постоянная потребность принять допинг. Так всегда бывало, когда он воздерживался от транков.

Ночью ему удалось поспать часа три, но ближе к рассвету бессонница вновь одолела его. Фил ворочался в постели, глядел в потолок, прислушивался к шуму дождя за окном, бродил по спящему дому. Мрачные мысли возвращались, тоска заползала в грудную клетку и глумилась над ним, жалким человечишкой. А он-то думал, что научился усмирять Аспида.

Сколько он смог продержаться? Неделю?! Прогресс!

Борьба со змеем давно вошла в привычку, и Фил ловил себя на том, что находит в этом странное, болезненное удовольствие. Он испытывал терпение Аспида и ценой собственных мук тянул время, но болезнь не отступала.

С друзьями он забывался и старался не думать, правда, этого хватало ненадолго, к тому же те и сами были не прочь расслабиться.

Олька тоже внесла свою лепту, разбавила «ядом» колу, но это только усилило тягу и распалило желание.

Нащупав в кармане баночку, Фил рвано выдохнул и прикрыл веки.

По телу разливалась неприятная слабость, жар накатывал волнами, и с каждым приливом Фил всё сильнее ощущал утробное клокотание Аспида. Встревоженное сознание царапали посторонние звуки: ветви скрежетали о стёкла, истошно лаяла соседская собака, а за стеной слышался скрип кровати и тихие стоны. И всё это сплеталось в адскую какофонию.

Фил раздражённо поднялся, нашёл бутылку с водой и жадно припал к горлышку. Руки сковала дрожь, по спине пробежала струйка ледяного пота.

Фил плотно прикрыл рамы, вернулся в кровать и зажал подушкой голову. Нежный образ Лины нарисовался в его воображении отчётливо и ярко, и тут же тревога отступила, а сердце забилось ровнее. Филу на миг полегчало, и он, боясь расплескать едва уловимую реальность, постепенно погрузился в сон.

Он шёл по широкой реке навстречу к свету, ступни утопали в прохладной воде, а бледное небо сливалось с горизонтом у самой серебристой глади.

Но вот лёгкий шорох заставил Филиппа очнуться. С трудом разлепив веки, он обернулся на звук и удивлённо замер. В углу, у изголовья кровати, в высоком старинном кресле застыл силуэт парня. Филипп присмотрелся. Лицо незнакомца скрывала густая тень. Сидел он, низко склонившись к коленям и подпирая лоб рукой, и что-то знакомое угадывалось в облике гостя.

— Эй, — позвал его Филипп. Парень пошевелился, поднял голову… и Фила будто электричеством долбануло. Это же… Артём Левчинский… Люфик! Его недавно умерший друг. Бесцветные глаза блуждали по комнате, будто тот силился узнать обстановку, но так и не мог понять, где находится, потом бесшумно поднялся и быстро направился к выходу. В дверях он обернулся и задержал на Филиппе долгий пронизывающий взгляд, от которого внутри похолодело. Кивком Люфик дал ему знак следовать за собой и вышел в коридор.

***

Сквозь сон пробился тихий щелчок двери, и Фил внезапно проснулся. Подушка валялась рядом, плед сбился у ног. Ему показалось, будто в бреду он слышал собственный крик. Тряхнув головой, Фил обернулся к креслу и на секунду оцепенел. Почти в той же позе, «в позе Люфика», уткнувшись лицом в ладони, сидела Олька. Плечи её дрожали, а надсадное дыхание наводило на мысль, что девчонка плачет, однако вскоре нервные всхлипы сменились отрывистыми звуками и по комнате прокатился Олькин ехидный смех.

— Полянский, как ты достал, — протянула она с сарказмом. — Ты совсем уже двинулся с этой своей сестрёнкой. Ты звал её во сне! Колись, ведь ты не хотел меня брать на дачу из-за неё?! Я помешала вам, да?

Олькины речи омрачали и без того унылую реальность, а отчётливый образ Люфика не отпускал. Фил был готов поклясться, что видел умершего друга так же живо, как видит сейчас свою очумевшую подружку. Морщась от Олькиных воплей, Фил поднялся с кровати, дошёл до двери и выглянул в коридор. Снаружи никого не оказалось, однако промелькнувшая тень заставила Фила насторожиться.

Балконная дверь подозрительно скрипнула. Отчего-то казалось, что за ней прячется Люфик и терпеливо ждёт его появления. Медленно ступая вперёд, будто намеренно отодвигая неизбежный момент встречи, Фил приближался к цели. У самого входа он остановился, собрался с духом и шагнул за порог. Яркое солнце ослепило глаза, кровь застучала в висках, уши заложило, и во рту вмиг пересохло. Он крепко зажмурился и с минуту стоял неподвижно, а когда разлепил веки, Люфик исчез.

— Что, белочка посетила? — злобный голос Ольки донёсся будто из преисподней. Фил возвёл глаза к потолку, отодвинул её с дороги и направился в гостевую комнату. Ноги с трудом передвигались, со лба и висков стекали струйки пота.

— Полянский, отвечай! Тебе что, влом со мной разговаривать? — Олькины вопли за спиной били по натянутым нервам. От отчаяния хотелось взвыть, но лучше сдохнуть.

— Если ты сейчас не заткнёшься, я… — с тихой угрозой прошипел Фил и тут же осёкся, рухнул в кресло и прикрыл глаза.

Олька уселась на край кровати и ненадолго притихла, потом вдруг вспыхнула и заметалась по комнате, стала хватать разбросанные вещи и запихивать их в сумку.

— Какая ж я дура, — всё больше распалялась она, голос охрип и ломался. — Я думала, у нас с тобой всё серьёзно, а ты… ты просто сволочь, использовал меня, а теперь запал на сестрёнку, и я стала не нужна.

— Оль, по-хорошему прошу, уезжай, так будет лучше для всех, — с трудом выдавил он, потирая виски пальцами.

Вжикнув молнией, Олька подхватила сумку и гневно уставилась на Фила. Глаза её блестели от слёз, руки сжимались в кулаки, тело дрожало.

— Ненавижу… ненавижу… ненавижу! — Топнув ногой, она отшвырнула сумку, уселась на пол и разрыдалась как дитя. — И что мне теперь делать? Я ведь ни минуты без тебя не смогу, я так люблю тебя.

Фила пронзило чувство вины, он чуть не поддался порыву пожалеть несчастную подружку, однако взяв себя в руки, откинулся на спинку кресла и холодно произнёс:

— Оль, ты заблуждаешься, путаешь любовь с зависимостью, а это… разные категории. Зависимость сродни болезни — её нужно лечить самыми жёсткими методами. Мы оба больны, оба зависимы. Ты от… своего надуманного чувства, а я… Вместе мы не справимся, нам лучше разбежаться, поверь…

— А я не хочу лечиться, я хочу быть с тобой! — всхлипнула Олька. — Ты всё специально придумал, чтобы… чтобы избавиться от меня!

— Хватит! — отрезал Фил. — Я больше ни слова не скажу. Ты непрошибаемая! Давай, вали уже!

— Ну окей. Я уйду. А это. — Олька вынула из кармана баночку с куколками и с силой встряхнула. Лицо её исказилось от злобы, глаза сверкнули бешенством. — Это моя месть, и я заберу её с собой. Вместе будем корчиться от боли, и ты, и я…

Фила будто кипятком окатило, он резко подался вперёд и зарычал:

— Ты совсем идиотка?! Что ты творишь? Отдай немедленно, не то я…

Олька испуганно попятилась, схватила сумку и скрылась за дверью.

Стиснув челюсти, Фил едва сдержался, чтобы не кинуться за девчонкой и не отжать баночку силой. Метнувшись к двери, он схватил недопитую бутылку с водой и вылил на голову. За окном заурчал двигатель Олькиной «вольво», и машина с визгом рванула с места. Фил застонал и как подкошенный рухнул на кровать. Сколько ещё мучиться? Сколько?! С силой саданул кулаком в матрас.

Аспид взбунтовался: шипел, жалил изнутри, изрыгал огонь. Почувствовав внезапный прилив сил, Фил вскочил на ноги и спустился на первый этаж. В дверях он чуть не сбил Макса с кружкой кофе. Тот развернулся и что-то прокричал ему вслед, но Фил не расслышал — он был уже за воротами дачи и бездумно шёл по дороге. Очнулся в леске у реки. Всплеск адреналина сменился одуряющей слабостью, коленки задрожали, в глазах помутилось, и он, привалившись спиной к дереву, медленно сполз на землю.

Звуки обострились и вибрировали в каждом нерве. Воздух звенел жужжанием насекомых, а шелест волн сливался с радостным птичьим гомоном. «Отчего же этим бестиям так весело?» — думал Фил, изнывая от жажды. Боль опутывала тело липкими щупальцами, а в груди нестерпимо жгло от жара. Умереть — это лучшее, что случилось бы с ним сейчас. Дойти бы до реки и утопиться. Фил прикрыл глаза и тихо простонал. Вскоре он и вовсе перестал воспринимать реальность, ему казалось, что он лежит ничком в холодной воде и мутная река уносит его от берега, а вокруг тихо плещутся волны.

Вдруг чей-то громкий возглас заставил его очнуться. С трудом разлепив веки, Фил увидел Лину. Она была неземная, словно ангел, спустившийся с небес. Глаза её светились какой-то невероятной небесной голубизной, а взгляд, словно тёплый рассветный луч, проникал в самую глубь души. Она держала его ладони в своих, и он ощущал бегущий поток прохлады. Жар постепенно спадал, боль отступала, и силы возвращались. Будто одно её присутствие творило чудо и питало жизнью.

Когда он понял, что способен встать на ноги, Лина была бледна, взгляд её потух и плечи поникли, и Фил не на шутку забеспокоился. Он молча проводил её до дома и, посидев под окнами на лавке, отправился домой. В голове роилось множество вопросов.

Глава 17. Лина

Они добрели до дома Альтман и остановились у ворот. От отчаяния Лина чуть не плакала, бессилие сковало каждую клеточку тела, язык и губы онемели — она и слова вымолвить не могла, а в голове крутился один и тот же вопрос: что происходит с Филиппом?

Когда она держала его ладони в своих, чувствовала боль. Нет, скорее, это было страдание — мучительное и жестокое, — то, что тяжелее любой телесной боли, а душа его — одинокая и заблудшая — металась в клетке, будто искалеченная птица.

Сшибая ногами мелкие камушки, Филипп молчал и прятал глаза, лицо его было хмурым от мыслей. Потом наконец прервал своё бесцельное занятие и поднял голову, и между ними словно вспышка промелькнула. Во взгляде Филиппа смешались вина и отчаяние, и ещё в нём явственно читался крик о помощи. Каким-то шестым чувством Лина понимала, что лишь на время облегчила боль и что она вот-вот вернётся, и всё повторится вновь, как по бесконечному замкнутому кругу. Вопросы множились, и Лина во что бы то ни стало решила докопаться до истины.

Спустя минуту Лина скрылась за калиткой, почти бесшумно вошла в дом и побрела в свою комнату. По пути она заглянула на кухню. Макс сидел за столом, Эла стояла над ним и работала кисточкой — мазала краской концы волос, ловко оборачивая их фольгой. С этими «блестяшками» на голове Макс выглядел забавно, вот только Лине было вовсе не до смеха, она натянуто улыбнулась и отправилась в детскую.

— Эй, детка, иди к нам! — прокричал ей вдогонку Макс, и Лине показалось, что он знает, кем именно приходится ей Эла, слишком уж подозрительно прозвучало это слово «детка».

Не чувствуя ног от усталости, Лина поднялась по лестнице в комнату, с тяжёлым сердцем упала в постель и вмиг отключилась. Ей снился цветной сон, будто она попала на шумную демонстрацию, всюду толпы людей с флажками и транспарантами, дети с шариками, а за трибуной оратор-революционер толкает провокационную речь. До Лины доносился гул голосов и обрывки фраз: «Собаки… кости… кишки… мешки…» В общем, странная рифма и впечатление тоже странное. Но вдруг на всю многолюдную площадь грянули гитарные рифы, и Лина тут же проснулась. Звуки так и продолжали будоражить её воображение, только теперь это был голос парня, орущего в мегафон. Лина потёрла глаза и обнаружила Элу возле окна.

— Во дают! — воскликнула сестрица-мать, удивлённо выглядывая во двор Полянских.

Лина быстро поднялась с постели и осторожно протиснулась между Элой и распахнутой рамой.

Забравшись на лавку у дома Полянских, Макс читал стихи, вернее, орал их в рупор, а вокруг собралась пёстрая толпа молодёжи, почти как в недавнем сне Лины. И всё это действо напоминало несанкционированный митинг в поддержку неформалов с участием их идейного лидера. «И когда только успели приехать?» — подумала Лина. Кажется, она слишком долго спала!

Макс продолжал читать речитативом, заводя и без того весёлую толпу зрителей, среди которых нашлись и те, кто вместе с ним громко и чётко проговаривал каждое слово:

«…Собаки гонятся за тем, кто без ног,

Где твой ангел, твой портативный Бог?

Тебе не сбежать, они всегда берут след,

Сердце стучит для того, кого нет.

Новое, старое, горькое, кислое,

Линии жизни ладонями стиснуты,

Самосознание, самоирония:

Смерть на пороге, мяса зловоние.

Мне нужна была леди, а не сука в чокере,

Проиграл бы тебя, да всё дело в джокере,

Завтра мы проснёмся за 200 миль от города

В лютом январе, не чувствуя боли и холода…»

Лина подозревала, что всё это лицедейство разыгрывалось специально для Элы, наверняка Макс решил очаровать её таким оригинальным способом, а может, для группы A-$peeD подобные выступления были в порядке вещей?! Дочитав свой последний стих, Макс сделал паузу и, развернувшись к дому Альтман, снова заорал в мегафон:

— Девушки Альтман, срочно покиньте свой наблюдательный пункт! Ваши действия незаконны! Спускайтесь к нам, будьте ближе к народу. У вас есть пятнадцать минут, иначе мы идём к вам!

— Альтман…Альтман! — радостно скандировала молодёжь.

— О боже! — Лина попятилась от окна и растерянно покосилась на Элу.

— Похоже, что не отвертишься, — ухмыльнулась та, внимательно оглядывая себя в зеркале.

— А где твой яркий топ? — поинтересовалась Лина. — И почему ты меня не разбудила? Некрасиво задерживать людей!

— Да я решила не ходить и тебя заодно отговорить от этого… мракобесия, но теперь думаю, что придётся, — устало вздохнула Эла. — Ты собирайся, а мне ни к чему прихорашиваться. И так сойдёт.

Лина удивлённо пожала плечами, но тему решила не развивать, слишком мало времени оставалось до концерта.

— Да, вот что, хотела тебя предупредить, — добавила Эла тоном строгой родительницы. — Ничего не смей там курить, пить, и так далее. На таких сборищах обычно не обходится без психотропов!

«Психотропы», — задумалась Лина, вспомнив неловкий момент пробуждения в постели с Полянским, его побледневшее, покрытое испариной лицо. «Неужели и он тоже? Нет, такого просто не может быть, — твёрдо сказала себе она. — Но я обязательно узнаю правду!»

Тщательно умывшись и расчесав волосы, Лина заплела косичку-колосок, нанесла румяна на щёки, подкрасила губы и натянула чёрную футболку с изображением черепов и кровавых роз. Это был подарок Лёхи на её семнадцатилетие — более подходящей одежды для концерта у Лины не нашлось. Да и надевала она её редко, боясь рассердить строгую маму Марту.

Уже за воротами дачи Лина оценила масштаб мероприятия. Парни и девушки с дредами и в камуфляже толпились у дома Полянских тесными кучками. Вдоль забора выстроилась вереница машин, и под окнами особняка Альтман разместились два крутых байка. И когда Эла и Лина вошли на соседскую территорию, шумная компания, слоняющаяся повсюду, ринулась к ним и разразилась приветственными воплями. Лина так и застыла с улыбкой на лице — всё происходящее казалось ей хорошо продуманным постановочным ходом. Тут же подоспел паренёк с видеокамерой и неотступно следовал за ними. А второй, вооружённый микрофоном и каким-то устройством для звукозаписи, стал задавать вопросы. Лина огляделась по сторонам — странно ей было находиться в центре внимания.

— Мы снимаем видео к концерту, это должно быть крутое зрелище! — прокричал «представитель прессы». — А что вы ожидаете от сегодняшнего представления, леди? — уважительно обратился он к Эле.

— Мы надеемся классно провести время! — несколько заносчиво ответила она и вскинула вверх два пальца в виде английской буквы V.

— Вы любите рок? — не отставал парень.

— Уважаю! — кивнула Эла.

И «репортёр» переметнулся к Лине.

— А ты что можешь сказать по поводу предстоящего праздника?

— Я в предвкушении. Мне нравится рок, и да, я люблю музыку в целом. Кажется, это Курт Кобейн сказал, что «всё можно пережить, если подобрать нужную песню».

— О… наш человек! — Паренёк просиял улыбкой и подмигнул Лине. — Вы классные девчонки … оторвёмся!

Как только «спецкоры» переключились на других гостей, у Лины появилась возможность получше рассмотреть будущих зрителей и самого Макса. Главный «виновник торжества» стоял среди друзей, громко шутил, смеялся и выглядел совершенно счастливым. Многие личности Лине казались знакомыми, наверняка ей приходилось встречаться с ними в метро или на улицах города, а может, это были музыканты из рок-групп?! Вот Лёха удивится, когда узнает.

Эла сотворила с Максом нечто стильное и броское. Волосы его были модно острижены, концы осветлены и свисали рваными прядками у скул и шеи. Лицо покрывала лёгкая небритость, на крыльях носа, в ушах и бровях прибавилось металлических колечек — эта стильная небрежность делала его похожим на настоящую западную рок-звезду. Задумавшись, Лина засмотрелась на Макса и неожиданно поймала его смеющийся взгляд. Он тут же подмигнул и поиграл бровями, чем сильно её смутил. Щёки обожгло румянцем, и она отвела глаза. Однако мысли о Филе не давали покоя, Лина искала его среди гостей и очень волновалась. Одно успокаивало: если бы Полянскому было плохо, вряд ли бы здесь творилось такое веселье. Макс незамедлительно оказался рядом, по-свойски обнял Элу за плечи и, приложившись к мегафону, вновь заорал в толпу:

— Друзья, наш перформанс вот-вот начнётся! Заходим в дом, занимаем удобные места и готовимся ловить кайф.

«Да… уж чего-чего, а скромности Максу точно не занимать», — мысленно усмехнулась Лина.

Концерт решили устроить в гостиной на первом этаже дома. Мебель сдвинули к стенам, освободив достаточно места для музыкантов и зрителей.

Гостей набралось человек сорок, народ забил холл под завязку и беспрестанно гудел: кто-то дурачился, кто-то громко смеялся, отчего казалось, что они на настоящем большом мероприятии. Молодёжь рассаживалась где придётся, а не особо притязательные падали прямо на пол возле импровизированной сцены. Эла заняла свободное кресло у противоположной стены, так напоминающий трон королевы. Лина присела на диван, оттеснённый к окнам зала. Площадка для музыкантов с гитарами, диджейской установкой и компом пустовала. По бокам разместились колонки и прочие девайсы с проводами и пультами. Первым на «сцене» появился диджей в чёрной повязке, скрывающей половину лица, на которой был изображён вампирский оскал, затем и Макс, и Герыч. Лина взволнованно огляделась в поисках Фила. Где же он?

Лидер группы подхватил гитару и уселся на стул, обменявшись шутками с музыкантами группы. Герыч тоже взял гитару, и оба принялись подстраивать струны. Толпа одобрительно загудела, и Макс постучал в микрофон.

— Раз, раз… Фил, Снегурочка, выходи! — позвал он друга, с прищуром поглядывая на лестницу. Кто-то из зрителей засвистел, несколько голосов подхватили с азартом: «Сне-гу-ро-чка, Снегурочка выходи…»

Фил не заставил ждать себя долго — дерзко улыбаясь, свесился с перил и в ответ на приветственные вопли друзей отсалютовал бутылкой колы. Затем, слегка покачиваясь, сбежал по ступенькам лестницы и уселся за комп.

***

Сцепив дрожащие пальцы, Лина пыталась справиться с накатившим волнением, ладони вспотели, в висках шумела кровь. Она, не скрываясь, выискивала в Филе следы возможной болезни, но он казался вполне живым и здоровым, лишь серые круги под глазами и лёгкая бледность кожи выдавала в нём недавний недуг. Одет он был как всегда аккуратно и чисто — во всём его облике, в манере держаться чувствовался врождённый аристократизм, однако наблюдательная Лина подмечала в парне что-то необычное и новое. С мрачной, будто приклеенной к лицу усмешкой он скользил по залу замутнённым взглядом и совсем её не замечал, хотя охотно перекинулся парой шутливых фраз с гостями, а некоторых поприветствовал лично. Лина озадаченно кусала губы и старалась не поддаваться обиде. «Ну и пусть, пусть так, да больно надо», — твердила она самой себе.

— Друзья, мы рады видеть вас на акустическом концерте группы A-$peeD, — воскликнул Макс под дружный гул зрителей. — Мы все собрались в одной лодке, и нам предстоит тернистый путь. Наш «Крейсер Аврора» держит курс навстречу шторму!

Народ возликовал, и в зале раздались аплодисменты.

— Ну что, поехали? — Макс обернулся к Филу и тут же, склонившись к гитаре, ударил по струнам.

Под пальцами музыканта рождалось оригинальное попурри на тему песен группы. В сложных хитросплетениях звуков Лина распознала настоящую «увертюру» к концерту. Играл он нервно и живо, источая особую энергетику и невольно притягивая внимание всех присутствующих. Вскоре к мелодии струн добавились космические сэмплы и «ёрзание» диджейской пластинки. И Лина прикрыла глаза от восторга. Ей казалось, что музыка заполняет каждый миллиметр пространства и набирает силу, словно ветер врывается в окна и вьюжит повсюду. Но вот Макс запел, и в зал полилась тёплая волна вибраций. Кто-то из девушек, не сдержав эмоций, пронзительно вскрикнул, потянув за собой ликующие вопли зрителей.

— Макс лучший! — заорали в толпе, и выкрик подхватило несколько голосов.

Эту песню Лина слышала впервые и подозревала, что в оригинале она звучит гораздо тяжелее, но и в акустической версии мелодия была красивой и цепляющей.

«Камень заточен нежной водою,

Всё, что хотел,

Всё, что искал,

Закутан небрежно дрожащей рукою.

Всё, что нашёл

И что потерял,

Как птенец я не знал,

Что скрывают глаза в паутинах ресниц.

И ещё я искал в руках чужих тепло умирающих птиц,

НЕТ, меня не найдут не узнают,

Следы мои ветер сдувает,

Я голый снег — холодный снег,

НЕТ, я не хотел сделать больно,

Твои слёзы разбавлены кровью,

Сползают с век на белый снег,

Дождь отмывает засохшие краски,

Моей кожи шрамы твоей руки ласки

Уносит их, в мёрзлой воде растворяя

В узоры цветные, лишь звёзды вплетая,

Нет, его не найдут не узнают,

Нет, следы его ветер сдувает…»*

*«Нет. Серебряной пулей», группа «Психея», альбом «Герой поколения бархат», 2001 г.

Кто бы мог предположить, что тот самый концерт, на который Лина и Лёха не попали зимой, случится здесь и сейчас? Лина подумала было, что, верно, сходит с ума, и ущипнула себя за мизинец. Ах, нет же, то была настоящая реальность, и Макс, такой одновременно близкий и недосягаемый, казался ей необыкновенно талантливым! От звуков живой музыки, от волшебства его голоса по телу Лины рассыпались волны мурашек. Она растворялась в пьянящей атмосфере концерта и ощущала себя частичкой чего-то грандиозного. А услышав первые аккорды «Девочки», чуть не подпрыгнула от радости. Макс пел её на надрыве, по-хулигански дерзко, прикрыв глаза и полностью отдавшись чувствам. Ему подпевал хор нестройных голосов, но даже это не мешало Лине насладиться песней, она и сама с удовольствием подпевала. Эла с удивлённой улыбкой смотрела на Макса, в какой-то момент Лине показалось, что сестрица-мать украдкой смахнула слезу — наверняка и она была очарована им.

В перерыве между песнями Макс закурил.

— Я не машина, верно? Мои силы почти на исходе! — со смехом сказал Макс, затягиваясь сигаретой и намекая гостям на то, что и ему требуется отдых. — Может, у кого-то есть интересный вопрос, мы тут подумаем вместе над ответом, да, май лав? — обратился он к Филу. Тот расслабленно сидел за компом, прикладывался к бутылке с колой и казался совершенно умиротворённым. Лину он в упор не замечал, и она, не совсем понимая мотивы такого поведения, чувствовала острую неловкость. Его внезапная отчуждённость больно жалила сердце. «Почему, Филипп, почему?!» — повторяла она, с силой стискивая пальцы.

— А ты зачем деньги у родичей украл? — заорал из толпы паренёк с фиолетовыми патлами, и возбуждённая орава весело загоготала.

— Так… в столице жить хотел, звездой стать, собирать стадионы, — ухмыльнулся Макс, выпуская струю белого дыма.

— Всё ещё впереди! — в унисон прокричало несколько голосов.

— А гитара ещё цела, та, что ты в Питере у гримёрки умыкнул? — не унимался фиолетовый.

— Цела. Кстати, хорошая гитара, мы с ней поладили. Но подходящий случай ещё не представился. Боюсь, что и её постигнет та же участь.

— Мы скинемся на новую! — последовал ответ.

— Ловлю на слове, мой друг! — Макс ткнул указательным пальцем в воздух, будто выстрелил из револьвера в болтуна, отхлебнул из бутылки воду и вернулся к гитаре.

— Я сейчас спою новую песню про любовь… хочу посвятить её тем девушкам, которые не способны любить и ценить то, что им даёт судьба. — Макс с улыбкой смотрел в сторону Элы, и во взгляде парня промелькнуло что-то наболевшее, глубоко запрятанное от посторонних глаз.

Эла удивлённо повела бровями и ответила с вызовом:

— А лучше бы ты посвятил эту песню тем девушкам, которые умеют любить, которые многие годы любят вопреки всему, но по каким-то причинам эта любовь остаётся безответной. Наверное, это классика жанра, но такова жизнь.

— У каждого своя личная драма, — парировал Макс, подстраивая струны.

— Жестоко, но не смертельно! — не уступала Эла.

— Во всём ивсегда виноваты девушки.

— Так рассуждает слабый. Выходит, ты не умеешь проигрывать и признавать свои ошибки?

Макс прошёлся по струнам, поиграл минорный аккорд и расправил плечи.

— А кто сказал, что я проиграл? — как ни в чём небывало выдал он.

— Просто извлекай уроки, поверь, это бывает полезно, — слегка высокомерно изрекла Эла.

Тот на секунду задумался и заразительно рассмеялся.

— Всё. Извлёк. Песня про любовь отменяется. Никто не виноват, просто звёзды так сложились!

Всё ещё улыбаясь, Макс наиграл нежную мелодию и запел с восхитительной хрипотцой:

«Меня бросили прошлой осенью

И зимой потом меня бросили

И весной одной, в високосный год,

Бросили меня, а не наоборот …»**

**Валентин Стрыкало, «Песня для девочек», альбом 2012 г.

И толпа поддержала кумира радостными воплями и смехом.

Эта словесная дуэль под прицелом множества пар глаз закончилась на позитивной ноте. Но теперь для Лины кое-что прояснилось, как впрочем, и для остальных присутствующих в зале. Что-то произошло между этими двумя, Макс был явно обижен, хотя и вида старался не подавать. Быть может, Эла отказала ему, поставила на место или посмеялась? Сразу же тёплый приём толпы перед концертом предстал для Лины несколько в ином свете. Получается, Макс издевался, подготовил друзей и дал ЦУ, как встречать строптивую леди. А выглядело это довольно впечатляюще, даже весело. И Эла молодец, несмотря ни на что, держалась достойно!

Неожиданно Макс ударил по струнам и, раскачиваясь в такт, заиграл ритмичную песню.

«Я проснулся днём одетым в кресле,

В своей каморке средь знакомых стен.

Я ждал тебя до утра, интересно, где

Ты провела эту ночь, моя сладкая «Э».

И кое-как я умылся и почистил зубы,

И, подумав, я решил, что бриться мне лень.

Я вышел и пошёл куда глядели глаза,

Благо было светло, благо был уже день.

И на мосту я встретил человека,

И он сказал мне, что он знает меня,

И у него был рубль, и у меня — четыре.

В связи с этим мы купили три бутылки вина.

И он привёл меня в престранные гости:

Там все сидели за накрытым столом,

Там пили портвейн, там играли в кости,

И танцевали так, что трясся весь дом.

Всё было так, как бывает в мансардах,

Из двух колонок доносился Бах,

И каждый думал о своём —

Кто о шести миллиардах,

А кто всего лишь о пяти рублях.

И кто-то, как всегда, нёс мне чушь о тарелках,

И кто-то, как всегда, проповедовал дзен,

А я сидел в углу и тупо думал, с кем и где

Ты провела эту ночь,

Моя сладкая «Э»***.

***Текст песни Майк Науменко, «Моя сладкая N», дебютный альбом 1980 г.

Как выяснилось впоследствии, Макс умышленно заменил букву N на «Э», очевидно намекая на прекрасную Элу. Это и правда было забавным, а гостям окончательно снесло крышу, настолько круто исполнял её Макс. Эла смеялась до слёз, зал гудел и улюлюкал. За время концерта зрители опустошили не один ящик пива и, кажется, не собирались останавливаться на достигнутом.

Лина поддалась всеобщей радости и почти перестала обращать внимание на Фила, только спустя какое-то время обнаружила его отсутствие на сцене. Она поискала его среди гостей. Он сидел на ступеньках лестницы в обнимку с зарёванной Олькой и с дурной ухмылкой потягивал колу, а девчонка с фанатичной преданностью смотрела в его лицо и что-то отчаянно говорила. А потом он избавился от бутылки, небрежно погладил Ольку по щеке, приподнял её подбородок и жёстко впился в губы. Он целовал её так страстно, будто намеревался выпить из неё всю жизнь.

Лина так и смотрела на целующуюся парочку, не в силах сдвинуться с места, а сердце заходилось как сумасшедшее, то ускоряясь, то сбиваясь с ритма. Будто почувствовав что-то, Фил наконец оторвался от подружки и поднял голову. Взгляды их схлестнулись через весь галдящий зал — Лина нервно сглотнула, Фил заметно побледнел — на лицо его словно тень набежала, а глаза прояснились. Он выпустил Ольку из объятий и, свесив голову, зарылся пальцами в волосы. Олька злобно зыркнула на Лину и, точно пиявка, прильнула к Филу, обвив его руками. Вспыхнув, Лина запоздало отвернулась, подавив горький смешок.

Концерт приближался к концу. Макс, едва допев последнюю песню, шутя, замахнулся гитарой и для большей убедительности задрал ногу, будто намеревался размолотить её в щепки. Толпа разразилась визгом и смехом и стала постепенно выплывать на улицу. Стараясь не смотреть на Фила и его ревнивую подружку, Лина стала продвигаться к выходу, выскочила во двор и рванула к воротам.

— Лин, подожди, — послышался за спиной бодрый голос Макса. Перекрикивая весёлый гвалт, он нагнал её у самой калитки и развернул за плечи. — Ты куда убегаешь?

— Я… — задохнулась Лина от смущения. — Я н-не знаю.

— Оставайся с нами, сейчас будет фейерверк. — Макс озорно улыбнулся. — Тебе что, совсем не понравилось?

— Конечно п-понравилось. Это было так здорово, я даже не ожидала, что всё н-настолько профессионально! Вы молодцы!

— Я рад. Но ты расстроена. Тебя кто-то обидел? Покажи мне этого придурка, и я его хорошенько отделаю.

— Н-нет, всё нормально, правда, просто… я устала и очень хочу домой.

— Бросаешь меня? И ты тоже? — Парень тяжко вздохнул и почему-то нахмурился. «С чего бы это? — растерялась Лина. — Кажется, ему нравилась Эла?»

Однако настроение Макса тут же сменилось, он снова улыбнулся и обнял Лину за плечи.

— Я очень хочу, чтобы ты осталась с нами … со мной, очень, — прошептал он ей на ухо, едва касаясь губами виска и обжигая дыханием с нотками сигаретного дыма и алкоголя. Близость парня-звезды, недавно сошедшего со сцены, внезапно взволновала её, и Лина застыла в нерешительности.

— Ну, хорошо, я останусь. Только… ответь мне на один вопрос.

— Детка, я весь внимание. — Макс посерьёзнел и выжидательно смотрел на Лину.

— Я хотела знать… Филипп… что с ним? — Голос зазвенел от волнения, и Макс, облегчённо выдохнув, крепче обнял её за плечи.

— А чего с ним случилось, я что-то пропустил? Ругается с Олькой весь день, утром чуть дом не разнесли. А теперь вон помирились. Ничего нового, гейм овер, в общем.

— Но я не об этом. Сегодня на речке… мне казалось, что он чем-то болен и умирает!

— А, это… — Макс задумчиво помолчал. — Да ничего с ним не случилось, немного перебрал парень, тяжёлый был отходняк, только и всего, так что забей. Ну что, останешься?

— Ну, раз ты так просишь, пожалуй, да, я останусь. — Лина робко улыбнулась и последовала за Максом.

***

Гости шумной гурьбой высыпали во двор. Слышался смех девчонок и пьяные выкрики ребят. Из распахнутых окон гостиной гремела музыка.

— И что мы будем делать? — спросила Лина, поглядывая на весёлую ораву друзей.

— Так селебрейшн же. Напьёмся! А ты у нас ещё нью — новенькая. Будем вводить тебя в курс дела. — Макс обаятельно улыбнулся. От него исходила энергия позитива и уверенность, а лицо было так близко, что Лина рассмотрела симпатичные ямочки на щеках и маленький шрам на подбородке. В глазах Макса искрились живые огоньки — он весь горел от эмоций, будто продолжал играть на сцене.

Подумав, что рассматривает его слишком смело, Лина опустила смущённый взгляд. «Всё же какой он классный», — думала она, украдкой изучая рисунки татуировок на предплечьях и бьющееся на запястье тату-сердечко с пестреющей буквой «К». Интересно, кто эта «К»? Наверняка его любимая девушка.

Кто-то из толпы выкрикнул имя Макса, зазывая в тусовку друзей, но тот не откликнулся и по-прежнему смотрел на Лину.

— Идём. — Потянул он её к беседке, подальше от шумной компании, и Лина не раздумывая согласилась. Неловко ей было находиться среди незнакомых людей, и если уж быть совсем честной — не очень-то хотелось видеть чужого любвеобильного Фила и его ненормальную подружку.

Они заняли лавку рядом с разросшимися садовыми кустарниками. Когда-то давно их красиво стригли в форме сердечек и шаров. Помнится, в детстве Лина пряталась за ними от мальчишек, а Филипп всегда её находил. Макс не наглел, сел на небольшом расстоянии, но плечи их слегка соприкасались. Прохладный ветер обдувал разгорячённые лица, забирался за ворот футболок, ерошил волосы. Лина поёживалась и дрожала скорее от эмоций, чем от холода, а в душе тлела тревога — безрадостные мысли о Филе не давали покоя. Решив, что Лина мёрзнет, Макс придвинулся ближе и обнял её за плечи.

— Люблю побыть в тишине после концерта, окунуться в нирвану. Составишь мне компанию? — загадочно спросил Макс.

— А… я не пью, если ты об этом… Совсем, — замялась Лина.

— И об этом тоже! — усмехнулся Макс. — У нас много кто не пьёт, а я всякой дряни предпочитаю бухло. Ой, сорри, полусладкий портвейн, ну или креплёное пиво на худой конец.

— А Фил? — забеспокоилась Лина.

— И… Фил, — немного подумав, выдал Макс.

— И… часто он так н-напивается?

— Да нет, не часто, раза два в неделю.

— Что? — Лина обернулась к Максу так резко, что его рука соскользнула с её плеча.

— Да я пошутил. Просто вчера день был тяжёлый, вот этот мудила и набрался до чёртиков.

— День тяжёлый? Мне такие шутки не нравятся, — строго возразила Лина, всем своим видом изображая неприступность.

— Окей, не буду, — вздохнул Макс. — Лучше поделись своими впечатлениями о нашем концерте, потешь моё эго, ты ведь пианистка.

Лина на секунду задумалась. Воспоминания вновь захлестнули её.

— Потешить эго? Ладно. Это было очень впечатляюще и… как сейчас модно говорить, атмосферно, — сдержанно произнесла она. — Мне понравились и тексты, и музыка. Музыка — особенно, а тексты… Кто у вас философ?

— Всё же ты забавная девчонка, — усмехнулся парень, откидываясь на спинку скамьи. — Я закурю?

Не дождавшись ответа, он достал сигарету и щёлкнул зажигалкой.

— Наверное, мы все немного философы, — пустился в рассуждения Макс, затягиваясь и выпуская струю сигаретного дыма. — Музыка в основном Фила, тексты мои, аранжировки совместные, собираемся группой и пилим… Короче, смысл в том, чтобы донести до людей тяжёлую музыку в более модном виде. Знаешь, я бы очень хотел, чтобы ты побывала на большом, настоящем концерте группы, где гремят басы и ударные, где народ слэмится и бьётся в экстазе.

— Возможно, когда-нибудь и побываю, — не удержалась от улыбки Лина. — У вас здорово получается, интересный стиль. Кстати, что это?

— Ну… рок. Аспид-style, — взмахнул сигаретой Макс.

— А точнее? — допытывалась Лина. — Я бы предположила, да боюсь ошибиться.

— А если быть точнее, то присутствуют элементы репкора, эмо, гранжа и киберакустики.

— О, как много всего, а в итоге красивое сочетание и свой оригинальный звук. Вы молодцы!

— А знаешь, мне нравится. — Макс тряхнул головой, откинув длинную чёлку.

— Что? — Лина пожала плечами.

— Нравится, как ты говоришь. Как человек, который в теме. Но больше мне нравится то, что ты не упала в обморок перед звездой альтернативной сцены, как это обычно бывает с моими многочисленными фанатками, — заносчиво выдал Макс.

Лина на секунду оторопела, настолько самовлюблённо прозвучали его слова. Честно сказать, в самом начале общения с Максом Лина действительно была на грани обморока. Подумать только, она сидела в обнимку с настоящей рок-звездой! И что бы на это сказал Лёха?! Наверняка бы изобразил смешную рожицу и выдал язвительную фразу наподобие: «Нет предела женским фантазиям!»

— А… я должна была? — воскликнула Лина, брови её поползли вверх, глаза удивлённо округлились. Нет, всё же этот парень определённо избалован любовью фанаток.

— Ну, я бы оценил такой жест. — Макс затушил сигарету и вскинул голову. В его глазах плясали озорные чертенята, а губы дрожали от едва сдерживаемого смеха. Прыснув, он заразительно рассмеялся, чем окончательно сбил Лину с толку.

— Ну слава Богу. — Она облегчённо выдохнула и залилась звонким смехом.

Лина и Макс веселились так громко, что привлекли внимание гостей. За милой болтовнёй они не заметили, как из шумной тусовки отделились две любопытные девчонки и направились к ним.

— А знаешь, в каждой шутке есть доля шутки. Зря ты ведёшься, я это на полном серьёзе сказал. — Макс придвинулся ближе и осторожно закинул руку на плечи Лины. Она на секунду напряглась, но тут же расслабилась. «Кажется, и я подпала под обаяние парня, не хуже его фанаток…» — мелькнула шальная мысль.

— Не думаю, что всё настолько запущено, так что я не верю, — улыбаясь, возразила Лина.

— Не верь, — смеялся Макс.

— Я тоже когда-нибудь стану звездой, и ты ещё услышишь обо мне. — Лина расправила плечи и вскинула подбородок. — Евангелина Альтман, народная артистка Российской Федерации, лауреат Государственных премий, солистка академической филармонии… — важно произнесла она, однако, столкнувшись с изумлёнными взглядами двух незнакомых девиц, растерянно осеклась.

— О, Макс, девочку новую нашёл?! — полюбопытствовала брюнетка с розовой чёлкой и тату на щеке. Она бесцеремонно уселась рядом с Максом, внимательно оглядывая Лину.

— Ну почему не я, Макс? Хотя бы на один вечерок, — заныла её не менее экстравагантная подруга, плюхаясь рядом. — Я всегда в пролёте, вот возьму и обижусь и перестану вас пиарить в своём блоге.

— Ты не робей, подруга, соглашайся. Он у нас тот ещё сенсей, научит всему, — со знанием дела выдала брюнетка.

— Гуляйте уже мимо, — огрызнулся Макс, притягивая Лину ближе и будто защищая от дерзких нападок дев. — Она не понимает ваших шуток.

— Да ладно, мы за вами пришли, хватит прятаться в кустах. Фила с Олькой тоже нигде нет, куда вы все разбрелись?

— Сейчас салют начнётся, идёмте с нами, — подхватила блогерша.

Тут раздался хлопок, и первая петарда со свистом улетела ввысь, потом ещё, и ещё. Последовала череда выстрелов и эхо взрывающихся снарядов, а по небу, точно огненные астры, расползались разноцветные всполохи. В зареве фейерверка всё пространство заиграло зыбким радужным светом, и серая дымка облаков постепенно окрасилась розовым.

— Ю-ху! — взвились голоса из толпы, перекрикивая весёлый гвалт. Подружки Макса пронзительно завизжали и подались к друзьям.

Ахнув, Лина с азартом наблюдала за праздничным действом, но вскоре вскочила на ноги и, глядя в небо, медленно закружилась, словно лист, подхваченный ветерком. Эти волнующие мгновения навеяли ей воспоминания о детстве. Всё же сегодняшняя ночь необычная и волшебная, сотканная из фантазий и мыслеформ. «Наверняка я грежу наяву, иначе как объяснить присутствие Макса рядом, живой концерт и огненное шоу над головой…»

— Какое чудо! — воскликнула Лина, одарив Макса сияющей улыбкой. Тот расслабленно откинулся на спинку лавки, дымил сигаретой и с лёгким прищуром смотрел на неё.

Вскоре прогремели последние залпы фейерверка. Плотная дымка постепенно рассеивалась, и на небе стали видны яркие россыпи звёзд — будто огненные взрывы разогнали ленивые тучи.

От вспышек света глаза отвыкли от темноты. Лина обернулась в сторону Макса — его силуэт виднелся на фоне садовой беседки. Тлеющий огонёк сигареты вспыхнул и тут же погас. Она и оглянуться не успела, как парень оказался рядом, лицо его нависло над ней, горячие руки скользнули по плечам, огладили спину и отыскали её ладони.

— Лина… — горячо прошептал он ей на ухо. Тёплое дыхание защекотало кожу, потревожило волосы у виска, коснулось шеи, и по телу Лины пробежал приятный холодок. Отчего же она стоит как заворожённая, не в силах сдвинуться с места?!

Макс слегка отстранился и заглянул Лине в лицо. В свете ночных звёзд глаза его казались двумя тёмными омутами, и в них плескалась бездонная, холодная глубина. «Вот бы окунуться в неё!» — нечаянно подумала Лина.

Вдруг все чувства разом отступили, а звуки померкли. Она словно в колодец чёрный провалилась, на дне которого забрезжил мягкий серебристый свет. И перед взором вспыхнул образ яркой незнакомки: нежный овал щёк, тонкая белая кожа, чёрные локоны разметались по подушке, карие глаза с поволокой слегка прикрыты ресницами, на чувственных полных губах играет манящая улыбка. «Камила», — томно шепчет Макс, склоняясь к красотке, и страстно её целует.

— Ка… мила, — пробормотала Лина, застыв в немом изумлении.

— Что ты сказала? — нахмурился Макс, внезапно усилив хватку.

— Камила! — еле слышно повторила она.

— Откуда ты узнала? — Дыхание Макса сбилось, лицо напряглось, губы нервно подрагивали, и от недавней самоуверенности не осталось и следа.

«Видно, эта девушка много для него значит!» — промелькнула у Лины догадка.

— Я ничего не знаю… правда. Отпусти… отпусти меня, — зачастила она, пытаясь высвободиться из сильных рук парня.

— Это Фил тебе рассказал?! — настаивал Макс, но руки всё же убрал.

— Н-нет, неважно, я, пожалуй, пойду. Эла заждалась меня, н-наверное…

Лина выбралась на садовую тропинку и быстрым шагом направилась к калитке. Волнение слегка улеглось, но душу неприятно саднило. Недавняя картинка так и маячила перед глазами — слишком красочной и откровенной она была, словно кадр из французского фильма про любовь.

— Лин… подожди. — Макс нагнал её у забора и развернул к себе лицом. — Короче, я не знаю, что ты там себе нафантазировала, но… Камила давно в прошлом. И мне по барабану, что там…

— Это вообще не моё дело, — отрезала Лина, не желая выслушивать его объяснений. — Знаешь, ты очень крутой парень, классный музыкант, но у нас вряд ли что-то получится.

— Эй, стой… ты что, кидаешь меня? Серьёзно? — неподдельно удивился Макс, с недоумением взирая на Лину. И пока она собиралась с ответом, яркий свет фонарика ударил в их лица и ослепил глаза.

— Ах вот вы где, голубки?! Воркуете? — резкий голос Элы взорвался в ночи, словно недавний снаряд фейерверка. Лина вздрогнула и затихла, Макс ухмыльнулся и отступил.

— А что такого, мы же просто по дружбе общаемся. — Макс сунул руки в карманы джинсов, успев нацепить на лицо маску разгильдяя.

— Вот как. Уже и подружиться успели?! Как интересно! — съязвила Эла, прожигая Макса гневным взглядом.

— Эл, сбавь обороты, не строй из себя заботливую мамашу. Тебе не идёт.

— Ты это всё специально затеял?! Оставь в покое девочку!

— Эл, ты что, ревнуешь меня?! — посмеивался Макс.

— А ну, голубушка, быстро домой! — скомандовала Эла, не глядя на Лину. — А с тобой, знойный мачо, у меня будет отдельный разговор.

— Окей, солнышко, с удовольствием пообщаюсь с тобой, — продолжал ёрничать Макс.

И Лина почувствовала себя третьей лишней. Не желая быть свидетелем ссоры, она обогнула Элу и Макса и скрылась за садовой калиткой. От волнения вспотели ладони и виски. Слишком много впечатлений накопилось за эти дни, слишком много возникло вопросов, слишком…

***

Лина вошла в дом и рванула в детскую, однако у самого входа в комнату остановилась. В распахнутое окно спальни вместе с потоком ночного ветра врывался смех молодёжи и ломаные ритмы тяжёлой мелодии. Наверняка парочки разбрелись по даче и милуются в закутках, а Фил со своей подружкой уединился где-нибудь на втором этаже и… Ну что за мысли, одёрнула себя Лина, пытаясь унять раздражение, ей совершенно нет никакого дела до этих двоих. И Макс… каков ловелас, заигрывает с девушками, а в голове живут воспоминания о Камиле. Стиснув кулаки, Лина развернулась и направилась вниз — не больно-то хотелось наблюдать за весёлой компанией из окна своей спальни.

В кухне она попыталась успокоиться, выпила стакан воды, выключила свет и залезла с ногами на диван. При желании можно уснуть и здесь, решила Лина, укладывая небольшую гобеленовую подушку в изголовье и поглаживая её по рельефной поверхности. Вот только мысли покоя не давали, жужжали в голове, будто рой потревоженных пчёл — разве тут уснёшь?!

Кажется, она снова «преодолела барьеры». Видения, что с некоторых пор приходили к ней, поражали удивительной, невероятной ясностью. Лина будто выключалась из реальной жизни и попадала в настоящее будущее, вернее, в будущее-настоящее, а иногда и в настоящее-прошлое. И это вовсе не пугало её. Осознание пережитого приходило позднее, в тот момент, когда Лина возвращалась «в себя». Создавалось впечатление, что она сама провоцирует пространство, врываясь в его информационный слой. А что предшествует этому? Ну конечно, этому предшествует вопрос. Она заинтересовалась тату-сердечком на запястье Макса. Кто эта «К»? — подумала Лина, и вскоре пришёл ответ — «Камила!»

Лина прикрыла веки, припоминая волнующее прикосновение губ Макса к своим. Он был таким невозмутимым, как северное море во время штиля, а в отражении глаз, этих льдистых зеркалах его души, вспыхнул образ бывшей девушки.

Щёки обожгло, словно от хлёстких пощёчин, Лина очнулась от мыслей и захлопала ресницами. «Разве можно целовать одну и думать о другой?» — возмутилась она, не замечая дрожащих теней на потолке и шума маятника в настенных часах. Сама того не желая, Лина стала свидетельницей любовной сцены, слишком яркой и живой, слишком реалистичной! Правильно говорят: «Остерегайся мыслей своих, ибо они слышны на небе!» [1]

А Филипп… что с ним происходит?! Невидимый смычок рвано прошёлся по тонким струнам души и заиграл тревожными басами. Что-то подсказывало ей, что в словах Макса не было и намёка на правду. Напился до чёртиков? С чего бы это? Разве Филипп похож на алкоголика?! Там, на речке, Лина сильно испугалась за друга детства, в какой-то момент ей показалось, что он умирает. Она осязала его боль всем своим существом, чувствовала, что он на шаг от гибели и призвала на помощь все свои силы.

И то, что происходило с ней, до сих пор не укладывалось в голове. Откуда взялось это тайное знание — исцелять? Как она смогла поднять Филиппа на ноги? Перебирая в памяти детали злосчастного происшествия, Лина почти не дышала, будто бы снова вернулась в прошлое, а в груди возродилось особое тепло, забилось неровным пульсом, и по венам пробежался слабый ток, покалывая подушечки пальцев. Лина раскрыла ладони и внимательно их оглядела. Нет, они не светились, как фосфор в ночи, а на ощупь были такими же, как и прежде, — изящными, с тонкими гибкими фалангами и мягкой, шелковистой кожей.

«Откуда знает лист на дереве, когда вырываться из почки? Когда оборачиваться к солнцу, когда менять цвет и падать под ноги живущим?» [2] — неожиданно всплыли слова из любимой сказки про дракона Арм-Анна и некрасивую принцессу Юту.

«Это знание даровано свыше, — отозвался в её голове приятный женский голос, — скоро ты всё узнаешь и поймёшь, скоро…»

Лина села рывком и сжалось в комок, а сердце зашлось от страха. «Кажется, я задремала, — убеждала себя она, осторожно заглядывая в полумрак коридора. — Слишком много впечатлений обрушилось на неё за эти дни, нервы расшатались, и теперь мерещится всякое…»

Посидев с минуту и не заметив ничего необычного, Лина снова легла на подушку и уставилась в потолок. Перед взором замелькали фрагменты концерта, дразнящая улыбка Макса и неспешный, страстный поцелуй Филиппа и Ольки, но тут в коридоре скрипнула дверь, мягкие шаги прошелестели мимо кухни и устремились по лестнице вверх.

— Лина?! — громко воскликнула Эла на втором этаже дома.

Сестрица-мать стремительно сбежала по ступенькам и, щёлкнув выключателем, застыла на пороге кухни. От яркого света Лина зажмурилась и села, уткнувшись лбом в коленки.

— Ах, вот ты где, — облегчённо выдохнула Эла. — А я уж подумала…

— Выключи свет, пожалуйста, — протестующее застонала Лина. — Я уже почти сплю.

— У меня к тебе очень серьёзный разговор, — строго перебила её сестрица-мать.

С воинственным видом она прошлась по кухне и остановилась у разделочного стола. Глаза её потемнели от гнева, грудь тяжело вздымалась от частого прерывистого дыхания. Она неотрывно смотрела на Лину и молчала, будто с силами собиралась и готовилась к наступлению. В создавшейся тишине настенные часы пробили два раза. Сибас, дремавший на стуле, зевнул и, потянувшись, свернулся клубочком.

Настоящая Валькирия, подумала Лина, хмыкнув в ладони.

— Девочка моя, я тебя не узнаю! — с упрёком сказала Эла. — Почему ты заставляешь меня нервничать с самого начала поездки? Мало того, что уехала одна, так и тут вытворяешь чудеса.

Лина подскочила с дивана и ринулась было к выходу — она не горела желанием выяснять отношения с сестрицей-матерью, но та шагнула навстречу и встала на её пути.

— Нет уж, сначала выслушай меня! — воскликнула Эла, не давая Лине обойти её, и медленно отступала к двери, а когда оказалась у входа, вцепилась пальцами в косяки. Длинная прядка волос упала на лоб, и она с силой сдула её с лица.

«Удивительно, — подумала Лина, упрямо глядя на озабоченную мамашу. — И чего так взбеленилась, неужели приревновала Макса ко мне? Кажется, у них назревали разборки, но она как ужаленная примчалась на кухню — и получаса не прошло. Выяснили?!»

— Да… — невесело усмехнулась Эла, — не думала, что всё так выйдет, ведь у нас с тобой всё налаживалось. Поверь, мне не хотелось бы брюзжать, как старая грымза. Я и сама терпеть не могла, когда кто-то из старших пытался воспитывать меня. А теперь вот самой приходится вправлять мозги и доходчиво объяснять.

— Что? Что ты собираешься мне объяснять?! Я ничего не хочу слышать! — запротестовала Лина.

— Не повторяй моих ошибок! — вкрадчиво, точно заклинание, произнесла сестрица-мать. — Макс совсем не тот парень, он играет с тобой! Он ветреный и слишком искушённый в любовных делах. Я точно знаю, кроме спортивного интереса, он ничего к тебе не испытывает, и мне бы не хотелось, чтобы ты попалась в сети этого… проходимца.

— Я уже не маленькая и во всём разберусь сама! — процедила Лина, выдерживая колкий взгляд Элы. — И почему я непременно должна совершать какие-то ошибки?

— Разве не наглядный был пример? Этот парень мечется от одной юбки к другой, лишь бы с кем развлечься. Такой уговорит в два счёта, и оглянуться не успеешь, как… — Эла осеклась и напряжённо помолчала, — а потом ищи ветра в поле.

— То есть ты обожглась когда-то, а теперь хочешь меня предостеречь? — Лина раздражённо вздохнула, возведя глаза к потолку. — Поверь, я никогда не окажусь в подобной ситуации… никогда!

— Никогда не говори «никогда!» — Сестрица-мать внезапно сникла, руки ослабли и сползли с дверных косяков. — Мне тоже казалось, что я умна не по годам и очень самостоятельна… и каков итог? Жаль, что ты не застала нашего папу. Он был удивительным человеком, лёгким и понимающим, он сглаживал все конфликты и давал мне свободу, он доверял мне, а я его подвела!

На минуту в кухне повисла пауза, и Лину пронзила мысль. «А не спросить ли мне о моём настоящем отце?!» — нервно сглотнула она.

Будто уловив её намерения, Эла слегка нахмурилась, а в глазах промелькнуло сомнение и неловкость.

— Наверное, я не права — лезу с нравоучениями, а время, между прочим, позднее, не самое лучшее для бесед. Ты… ложись уже спать, а я вряд ли сегодня усну, — пробормотала она, направляясь к плите и снимая с полки турку для кофе.

— Я тоже, н-наверное, не усну… — Лина, едва сдержалась, чтобы не выпалить вертевшийся на языке вопрос.

— Тогда по кофе? — примирительно улыбнулась Эла.

— Давай. — Лина уселась за стол и сложила руки, как примерная ученица. — М-может, расскажешь про… него, — робко предложила она. Ей так хотелось узнать правду о своём настоящем отце.

— Расскажу… хотя наша мама ничего не хочет слышать о нём, и если узнает, что я посвятила тебя в страшную семейную тайну, мне не жить.

— Так уж и не жить! Да что вы все скрываете от меня? Он что, маньяк какой? — Лина завозилась на стуле, нетерпеливо заламывая пальцы.

Эла загадочно молчала, медленно, будто оттягивая время, насыпала порцию молотого кофе из банки, а потом стала помешивать его на огне.

— Так и быть, слушай, — вздохнула она, видимо, решившись на откровения. — Когда наш папа узнал, кем является твой отец, его хватил удар, а мама… в общем, меня решили отправить в ссылку, чтобы я больше никогда не сталкивалась с этим отбросом общества. Так называли его в моей семье. Почти сразу после твоего рождения папа слёг с инфарктом и больше не смог подняться.

— А меня вы хотели сдать в приют? — Голос Лины взволнованно дрогнул, и Эла заметно напряглась. В сложившейся тишине стал отчётливо слышен стук настенных часов и шелест кухонной занавески, колышущейся от ветра из форточки.

— Похоже, что так. — Эла резко обернулась и одарила Лину взглядом, полным вины и нежности. — Но поверь, это было минутное затмение. Ни за что на свете я бы не согласилась на такое. А мама до сих пор страдает и клянёт себя за это… малодушие.

— А я бы всё равно нашла вас всех, — с детской обидой прошептала Лина, смахнув горячую слезу. — И его… его бы я тоже нашла…

— Милая. — Эла шагнула к Лине и неистово её обняла. — Мы бы ни за что, слышишь, ни за что бы тебя не бросили! Это просто немыслимо — оставить ребёнка на произвол судьбы. Мне жаль, что ты узнала об этом. Очень жаль…

Не успев подняться со стула, Лина крепче прижалась к Эле щекой, обхватив её руки своими. Они немного всплакнули, каждая о своём, о наболевшем. Очнулись, когда на плите зашипел убежавший кофе.

— А-ах… — Эла разомкнула объятия и кинулась устранять следы недоразумения. А после разлила оставшийся кофе по чашкам, поставила их на стол и села напротив Лины.

— Я ведь была влюблена совсем в другого парня, — начала она свой рассказ, — но он был старше меня на целых семь лет и, конечно же, не обращал на меня никакого внимания. У него была любимая девушка, и вскоре он женился на ней, а я никак не могла смириться с этим и продолжала страдать. Да, я пыталась забыть его, но постоянные упоминания… — Эла грустно вздохнула. — Нет ничего хуже, чем слышать, как не подозревающие о чувствах дочери родители обсуждают за обедом дела его семьи и в подробностях рассказывают лав стори твоего несостоявшегося парня. Я пробовала отвлечься. Впереди был десятый класс, и мне необходимо было готовиться к поступлению в институт, но я всерьёз увлеклась бальными танцами. Нет, не смотри на меня так, Лина. — улыбнулась Эла, а в глазах её загорелся огонёк азарта. — Я занималась танцами с детства, и мы с моим партнёром достигли неплохих результатов. Ах, Лина, я так понимаю твою одержимость музыкой, я тоже любила танцы. Они стали моим спасением от хандры, я изводила себя физическими нагрузками, лишь бы поскорее забыть его… Мне так повезло. Партнёр, с которым я танцевала в паре, был неплохим парнишкой и во всём поддерживал меня. Мы много работали, участвовали во всевозможных соревнованиях, ездили по городам России и вскоре встали в ряд с лучшими дуэтами клуба. А как моими успехами гордилась мама, она не пропускала ни один турнир, нанимала учителей, выписывала из Германии платья и поощряла дружбу с моим партнёром по танцам. Она будто глаза закрывала на все нюансы танцевального спорта, ведь в паре должны быть взаимопонимание, симпатия… и тесный контакт. Подозреваю, как сильно впоследствии она винила себя за эти вольности. Но сейчас не об этом… В общем, в клубе я стала законодательницей мод и слыла самой красивой девочкой среди юниоров. И вот однажды меня заметил Женя Грановский. Он был одним из лучших танцоров модного в то время клуба и выбивался в лидеры.

— Евгений Грановский? Кажется, я что-то слышала о нём. Постой, он чемпион России по бальным танцам? — оживилась Лина. — Вот это да! Ты тоже могла стать чемпионкой?! Но ты говорила, что моего отца звали Вадимом?!

— Какая же ты нетерпеливая, Лина, — упрекнула её Эла. За разговором она так и не притронулась к кофе. — Да, тот самый Евгений Грановский. Красавчик… — ухмыльнулась она. — У меня появились другие интересы и цели, и я стала забывать свою любовь, даже рождение его сына восприняла спокойно. Кстати, ребёнок родился спустя шесть месяцев после свадьбы, здоровым и доношенным… и я поняла, что предмет моих грёз — несбыточная мечта.

— Ты говоришь о Полянских, — твёрдо сказала Лина.

— Верно… ведь ты всё слышала в ту роковую ночь восемь лет назад. — Эла задумчиво нахмурилась. — Да, Эдик и есть любовь всей моей жизни. Но… кажется, мы отвлеклись.

Эла обернулась к настенным часам, и Лина с опаской покосилась на циферблат — стрелки часов показывали четверть четвёртого. Только бы Эла не отложила разговор до утра!

— Женя пришёл в наш клуб, специально на нашу тренировку, и предложил встать с ним в пару. Я так была удивлена! Передо мной открывались новые возможности, с ним я переходила в молодёжный класс. А бывшего партнёра по танцам я оставила с лёгкостью, хотя у нас неплохо получалось, но я посчитала, что так будет лучше для карьеры. Теперь-то я понимаю, что мальчик был влюблён в меня. — Эла потёрла виски. — В общем, я согласилась быть партнёршей Грановского. Девчонки завидовали мне, а мой бывший партнёр ушёл из спорта, и я больше никогда не слышала о нём…

1. Аврелий Августин

2. Строки из повести М. и С. Дяченко «Ритуал"

Глава 18. Москва 1993 г. Эла 19 лет назад

То майское утро было ясным и солнечным, и ничто не предвещало непогоды, разве что небольшие хмурые тучки, висящие в небе как комья свалявшегося пуха. Впрочем, лучше мокнуть под дождём, чем переживать непогоду в душе. Так рассуждала Эла во время весеннего ливня, подставляя лицо холодным брызгам из распахнутого окна.

Планы на жизнь были грандиозными — вместе с Грановским Эла мечтала попасть в десятку лучших пар клуба и покорять вершины успеха, а потому без промедления и с особым усердием окунулась в работу.

А пока день шёл своим чередом. Тренировка пролетела незаметно. Кажется, и сам Грановский, и их знаменитый тренер остались ею довольны.

Эле льстило внимание талантливого танцора, она ловила на себе его горящие взгляды и цвела улыбкой. Женя был очень видным парнем: статным, плечистым, гибким, с правильными чертами лица и стильной стрижкой. В танце он был хорош, хотя вне тренировок вёл себя несколько заносчиво и высокомерно. Даже с бывшей партнёршей Настей обошёлся некрасиво.

На второй неделе тренировок девушка явилась в зал и пристально следила за каждым движением пары Грановский/Альтман. Однако Женя был сосредоточен на новых фигурах и Эле, явно не желая замечать бывшую подругу.

— Жень, — растерянно окликнула его та, как только пара собралась уходить из зала. — Ты что же, даже поздороваться не хочешь?

— Ну, здравствуй. — Грановский обернулся с таким видом, будто сделал ей одолжение. Притянув Элу за талию, он склонился к ней ниже и громко зашептал на ухо: — Дождись меня, я проводить тебя хочу!

Просьба прозвучала почти как приказ, но Эла не стала драматизировать. Стрельнув глазами в бывшую партнёршу Грановского, она торжествующе усмехнулась и с видом победительницы вышла из зала. Это же надо так унижаться перед парнем, да кем бы он ни был — принцем, чемпионом всех вместе взятых видов спорта!

В раздевалке Эла намеренно тянула время, это была её маленькая месть Грановскому за его недавние слова. Надо же, какой прыткий! Пусть сам дожидается!

Женя поймал её у гардеробной, забрал спортивную сумку и, повесив себе на плечо, самоуверенно предложил:

— Прогуляемся? Я сегодня безлошадный.

Обычно после тренировок уставшая и измотанная Эла возвращалась домой на метро, но в этот раз возражать не стала — в присутствии Грановского она немного робела, а потому во всём с ним соглашалась.

Они неспешно шагали по проспекту. Грановский рассказывал истории из собственной танцевальной практики и попутно делился опытом. При этом он манерно растягивал слова и немного важничал, но на подобные мелочи Эла закрывала глаза — в конце концов, он лучший танцор клуба и может позволить себе такую вольность. А ещё ей очень хотелось быть достойной его выбора, и когда Женя завёл разговор о базовых фигурах, с интересом ловила каждое слово.

— Главное в танце — плавное и непрерывное движение корпуса, модный акцент на линии отработается в процессе, — говорил он с видом искушённого знатока. — Я знаю даже больше, чем наш тренер. В Англии я имел удовольствие брать уроки у самого Ульяма Пино. Будешь слушаться меня, и к осени мы сможем участвовать в соревнованиях. Вот увидишь, на нас ещё будут засматриваться!

— О да… — мечтательно вздохнула Эла — перспективы и впрямь были заманчивыми.

— Кстати, ты неплохо танцуешь вальс и фокстрот. — Грановский, задорно подмигнув, притянул её за плечи, и Эла чуть было не рассыпалась в благодарностях, однако партнёр тут же разбавил свой дифирамб ложкой дёгтя: — Латина у тебя, конечно, так себе, хромает, но мы подтянем, — с ухмылкой выдал он и быстро отстранился.

Эла проглотила упрёк и удивлённо захлопала ресницами. За две недели общения она так и не привыкла к перепадам его настроения. И пока Эла искала новую тему для разговора, погода испортилась: поднялся ветер, небо заволокло серыми тучами, и закапал дождь. Взявшись за руки, они едва успели добежать до ближайшей трамвайной остановки — через минуту ливень стоял стеной, а на тротуаре пузырились огромные лужи.

Партнёры по танцам укрылись под широким козырьком, чудом не промокнув до нитки. Вскоре подоспел трамвай, и они запрыгнули в последнюю дверь вагона.

Протиснувшись сквозь плотную толпу пассажиров в самый торец вагона, они держались за поручень и, глядя в окно, весело болтали. Ничто не отвлекало внимание Элы от Грановского: ни возбуждённая компания студентов, ввалившаяся на остановке возле университета, ни спёртая духота.

Вдруг по вагону прокатились возмущённые возгласы.

— Кошелёк, у меня украли кошелёк! — воскликнул пожилой мужчина.

— Билет предъявите, — настаивал контролёр.

— Меня обокрали… вы слышите, меня обокрали!

— Ничего не напоминает? — усмехнулся Грановский, оглядываясь в салон. — «Место встречи изменить нельзя!» Самый час пик, совсем распоясались сволочи. Помню, как я подловил одного такого в метро.

— Вот это да! — удивлённо воскликнула Эла. — И что ты с ним сделал?

— Надрал зад, что ещё?! Я знаю пару отличных приёмов, в общем, досталось ему знатно.

— Здорово! Я бы, наверное, сильно испугалась, даже закричать бы не смогла. — Эла во все глаза смотрела на Грановского, и тот самодовольно откинул голову.

Трамвай притормозил на остановке, и в переполненный вагон втиснулось двое парней. Под недовольные возгласы пассажиров они поднялись на площадку и стали пробираться вперёд, активно работая локтями. Толпа зашевелилась, и Элу с Женей прижало к поручню.

— Эй вы там, полехше! — заголосила бабка у ступенек. — Какая наглая пошла молодёжь!

— Да не кипишуй, мать, — осадил её зычный голос парня.

— Какая ж я тебе мать? — погрозила клюшкой бабка. — Развелись тут всякие.

— Да ладно вам, тётенька, мы же не специально, — вмешался мягкий голос юноши, и Эла невольно обернулась. Потом она не раз размышляла над тем, как бы всё сложилось, пропусти она эту реплику мимо ушей. Голос… этот голос вызвал у Элы странную эмоцию — было в нём что-то такое, что заставило её взволноваться. Паренёк с вежливой издёвкой вёл переговоры с бабкой и даже не смотрел в сторону Элы. Она же украдкой изучала лицо незнакомца: открытое, живое, с ироничной улыбкой на губах и с тонким свежим шрамом на переносице. Хулиган, настоящий уличный хулиган… Не сказать что красавец, но такой притягательный!.. Неожиданно парень поднял голову, пронзив её ярким синим взглядом, и тут же улыбнулся во весь рот, демонстрируя ряд ровных белых зубов.

Элу словно молнией прошило. Вспыхнув, она запоздало отвернулась, чувствуя, что щёки заливает жгучий румянец. От волнения сердце пустилось в пляс, гулко отдаваясь в висках. «С ума сошла! — она попыталась вразумить себя. — Вот так в открытую пялиться на парня. Да что со мной происходит?»

Эла покосилась на Грановского — кажется, он ничего не заметил или сделал вид?

— А давай… больше времени уделять… румбе, — выпалила она первое, что пришло на ум, и тут же смущённо притихла: румба — самый сексуальный, чувственный танец. Хорошенькие ассоциации лезут ей в голову.

Грановский понимающе усмехнулся.

— Вертикальное выражение горизонтального желания! Для этого мы должны дружить как можно глубже. — Он обнял её смелее и ткнулся носом в висок.

Толпа пассажиров всколыхнулась, кто-то упорно пробирался к окну, и вскоре Эла ощутила давление чужого плеча на своей спине и лёгкое дыхание на затылке, от чего по коже спины пробежали мурашки и вздыбились волоски. Эла напряглась и выразительно взглянула на Грановского. Только сейчас до неё дошёл смысл его скабрёзной шуточки: «…дружить как можно глубже!» Да что он себе позволяет?!

— Можешь поаккуратнее? — брезгливо прогнусавил Женя кому-то стоящему позади.

Эла обернулась и снова встретила взгляд незнакомца. Только теперь он показался ей виноватым и даже немного растерянным или же это была игра?

— Извини, — бросил он Эле и как-то дерзко, совсем по-хулигански ей улыбнулся. — Ты же не против, если я тут постою?

— Шёл бы ты!.. — запротестовал Грановский, неуклюже сгребая Элу в охапку.

«Что происходит? Неужели он собирается защищать меня подобным образом, не кукла же я безмозглая!» — Эла дёрнулась, пытаясь высвободиться из тесных объятий партнёра.

— А что не так? Это твой личный трамвай? — В голосе парня прорезались стальные нотки. — Или, может, у тебя ко мне какие-то личные антипатии?

— Нет… нет у меня никаких анти…анти-ипатий… — занервничал Грановский, бледнея на глазах.

— Девчонку отпусти, задавишь! — не унимался возмутитель её спокойствия.

Глаза Грановского забегали, черты лица напряглись и застыли. Так и не найдясь с ответом, он быстро отвернулся к окну и замолчал.

***

Эла оказалась зажатой между парней. Грановский надулся, стоял как истукан, холодный и отстранённый, больно впиваясь пальцами в талию. А тот наглец, будто назло, продолжал подпирать её плечом, перебрасываясь с другом дурацкими шуточками, и тихо посмеивался ей в затылок. Эла была как на иголках, ей казалось, что эти двое насмехаются именно над ней, и медленно закипала. Однако тесный контакт с незнакомцем её не на шутку волновал. Эла реагировала на каждое движение парня, остро осязая его недвусмысленные взгляды, блуждающие вдоль шеи к виску. В какой-то момент терпение Элы иссякло, она обернулась и гневно воззрилась на наглого соседа.

— Что?! — удивлённовскинул он брови.

— Ты… — Она хватала ртом воздух, не в силах вымолвить хоть слово. Что-то во взгляде парня сильно смущало её и заставляло молчать. Чувствуя собственное бессилие, Эла злилась на саму себя, но так и не смогла высказать всё, что думала о нём. Парень криво улыбнулся, и эта его самоуверенная улыбка окончательно взбесила.

Стиснув зубы, Эла с силой ткнула локтем куда пришлось, но, кажется, не рассчитала — попала парню в живот. Тот приглушённо взвыл и, едва отдышавшись, тихо рассмеялся.

— Почему все красивые девочки такие злые? — выдавил он из себя, продолжая озорно и опасно улыбаться.

— Что… ты сделала?! Зачем… ты это сделала?! — испуганно зачастил Грановский.

Взгляд незнакомца взметнулся на партнёра, внезапно став жёстким и колючим, а улыбка — злой.

— Ну, признавайся, это ведь ты её надоумил? Самому слабо? — явно паясничая, выдал парень.

— Я?.. Нет… С чего бы это… это н-не я… — Грановский поперхнулся и закашлялся.

— Захлопнись, — процедил незнакомец. — Давай-ка на выход, там и решим все твои проблемы. Тебе ведь есть что сказать!

Похоже, дело принимало серьёзный оборот. Эла понимала, что её великолепный партнёр пасует перед выходкой трамвайного хулигана и вряд ли сможет постоять за себя, не то что её защитить. Чувствуя себя трижды виноватой, она, набравшись смелости, решила исправить ситуацию, однако тон её был вовсе не извиняющийся, скорее недовольный и даже язвительный.

— Послушай, я не хотела. Сама не понимаю, как это вышло. И… знаешь что, оставь нас в покое… пожалуйста. — Последнее слово Эла выдавила из себя через силу.

— Ты что же, одолжение мне делаешь? — ухмыльнулся парень. — Могла бы быть и поласковей.

— С чего бы это?! — возмутилась Эла. — Считаешь себя хозяином положения? Думаешь, что можешь вот так безнаказанно измываться над людьми?!

К слову, народ вокруг притих, не желая встревать в конфликт.

— Ну ты и загнула! Это ведь вы со своим дружком вероломно напали на меня, разве нет? — рассмеялся парень.

В воздухе витало напряжение. Эла безмолвно взирала на зачинщика скандала, ноздри её слегка раздувались в такт учащённому дыханию, губы упрямо сжимались.

— Ладно, я уйду, — наконец отступился он. — Только пусть этот фраер сначала извинится.

Протиснувшись к Грановскому, парень как-то странно подпёр его плечом и снова взглянул на Элу.

— Ну? — поторапливал он.

Грановский подозрительно дёрнулся, и без того бледное лицо его стало белым как полотно.

— Извини. Я был не прав, — прохрипел он осипшим голосом и стал пробираться к выходу.

— Жень, ты куда? — растерялась Эла.

— Я тебе вечером позвоню… у меня тут… дело срочное. — Не оглядываясь, Грановский быстро спустился к дверям и вышел на ближайшей остановке.

Эла недоумевала. Как он мог так поступить? Как мог оставить её с этим… бандитом?! Почему она не выбежала следом за Грановским, ведь дождь почти прекратился, а до дома оставалась всего одна остановка.

— Что ты с ним сделал?! — отчеканила она, резко обернувшись к парню.

— Ничего. — Тот пожал плечами и, вскинув руки вверх, смешно пошевелил пальцами.

На остановке Эла выскочила из трамвая и быстро зашагала по тротуару, опасаясь, как бы обидчик не увязался следом за ней. Предчувствия её не обманули. Эла ощущала его присутствие, слышала шаги за спиной и почти не дышала. Нервы звенели от напряжения, мелкая дрожь гуляла по телу. Она попыталась смешаться с толпой, свернуть на соседнюю улицу, но он очень быстро нагнал её у пешеходного перехода и тронул за плечо.

— Что тебе нужно от меня? — взвизгнула Эла, отпрянув в сторону.

— Это не ты обронила? — Парень протянул на ладони связку её же ключей.

Кто-то громко свистнул ему из толпы прохожих, но он, смеясь, отмахнулся.

Эла мельком оглядела назойливого незнакомца. Стройный, невысокий, но крепкий. Одет аккуратно и даже прилично. Русые волосы, модно остриженные на висках, ниспадали густыми прядями от макушки до шеи. Лицо оставалось серьёзным, но в ясных глазах цвета небесной лазури искрился смех.

— Скажешь, что не твои? — допытывался он.

— Ой… это мои! Но… как? — нахмурилась Эла. — Признайся, это твоих рук дело?

— Нужно быть внимательней.

— Что ты имеешь ввиду? — с подозрением воскликнула она.

— Говорю, валялись в трамвае на полу, а я подобрал, — серьёзно ответил он.

Эла с опаской потянулась к его ладони, рывком взяла ключи и зашагала по улице. Тот вперевалочку шёл рядом с ней. Полы его синей ветровки развевались на ветру, выставляя напоказ футболку с изображением Фредди Крюгера.

— Я не знаю, как это у тебя получилось, — рассеянно пробормотала она, на ходу засовывая ключи в боковой карман сумки, — но я почти уверена, что в пропаже замешан именно ты. Так что благодарить не буду, так и знай.

— Обойдусь как-нибудь без благодарностей. Хотя было бы неплохо…

— Что? — обернулась Эла.

— Так, ничего, — загадочно улыбнулся паренёк и тут же сменил тему. — А слизняк-то твой сдулся!

— Это совершенно не твоё дело, — рассердилась она, не понимая, отчего до сих пор с ним разговаривает.

— А я говорю, что он трус. Знаешь, я совсем не удивлён. Старо как мир. Об этом ещё поэты-классики писали.

— Послушай, ты ко всем девчонкам так клеишься?

— Не-а, только к хорошеньким блондинкам!

Эла презрительно фыркнула и ускорила шаг.

— А хочешь, я тебе стих прочитаю? — не отставал трамвайный хулиган.

— Когда ты уже оставишь меня в покое? — взмолилась Эла, но тот будто не слышал её протестов.

— Вот, послушай. Эдуард Асадов, «Трусиха», — смеясь, продолжил он.

Поначалу Эла делала вид, что не слушает парня, но он, ничуть не стесняясь прохожих, стал с выражением, громко и в лицах читать стих.

Эла и сама не заметила, как прониклась мастерством чтеца, как сбавила шаг и, остановившись на тротуаре возле зелёного парка, заворожённо смотрела на парня. Её не покидало ощущение, будто она присутствует на настоящем спектакле, где декорации — улица и люди, а актёры — этот бойкий паренёк, легко меняющий лица и голоса. А когда до Элы дошёл смысл стиха, она зарделась от удовольствия, ведь его содержание повторяло недавнюю сцену в трамвае, воспевая храбрость хрупкой девчонки с воробьиной душой и осуждая трусость парня со спортивной фигурой.

Читал он проникновенно и даже сентиментально. Паренёк был настолько хорош в актёрском мастерстве, что приковывал взгляды прохожих. Они останавливались и с улыбками наблюдали за уличным спектаклем. Вскоре собралась приличная толпа зрителей, но чтец дарил картинные жесты одной лишь только Эле, гипнотизируя её своими смеющимися, лучистыми глазами, и будто никого вокруг не замечал.

Как только спектакль подошёл к концу, зрители разразились аплодисментами и одобрительным свистом, кто-то хлопнул парня по плечу, кто-то сунул денег в карман, кто-то прослезился. Сияя улыбкой, парень наигранно раскланялся и тут же устремился к Эле.

— Вот это да! — захлопала она в ладоши. — Откуда такие таланты и познания?

— А у меня мама учительница литературы и моя бывшая классная. Я участвовал в конкурсах чтецов и всегда выступал в роли ведущего в школе, — пояснил он. — В этом году в театральный хочу поступить. Как думаешь, возьмут?

— Надо же… уверена, что тебя и без экзаменов примут! — Несмотря на заинтересованность, Эла двинулась в сторону дома, паренёк ни на шаг от неё не отставал.

— Приятно слышать комплимент от хорошенькой девчонки. Познакомимся?

— Эта твоя самодеятельность не повод для знакомства, — осадила его Эла, заходя в арку своего двора.

— Да ладно, ты шутишь? — недоверчиво выдохнул парень.

— Ну… никто тебя не заставлял разыгрывать спектакль, ты сам захотел себя показать, — вставила шпильку Эла, — так что…

У подъезда Эла остановилась в нерешительности и даже с каким-то сожалением взглянула на парня. Он присел на лавку, закинул ногу на ногу, отвечая ей загадочной улыбкой. Лицо его так и светилось от удовольствия.

— Элеонора! Эла! — выглянула с балкона мама Марта. — С кем ты там разговариваешь? Быстро домой!

— Эла, значит? Красивое имя, в первый раз знакомлюсь с Элой. А меня Вадимом зовут. Дашь телефончик?

— Не дождёшься, — засмеялась она, нырнула в подъезд и, хлопнув подъездной дверью, взбежала по ступенькам.

Эла внезапно замолчала. Коротко глянув на дочь, она достала из куртки пачку сигарет и, не спеша, закурила. Внимательные глаза Лины увлажнились и блестели от нетерпения.

— Вот, значит, какой он был… мой папочка… — прошептала она нараспев, будто пробовала на вкус каждую букву этого необычного для неё словосочетания. — Мой… па-па… — мечтательно повторила она. — А… что было дальше? Пожалуйста, пожалуйста, расскажи!

На улице светало, где-то вдали пели соседские петухи, в форточку влетал влажный бодрящий ветер и морозил босые щиколотки ног. А сна у Элы и Лины ни в одном глазу.

— Хочешь знать, что было дальше? Тогда слушай, — Эда озадаченно вздохнула и Лина, подперев лицо ладонями, подалась вперёд.

***

Май 1993 г., Москва

— Надо же, какой настырный. — Беренцвайг прилипла к окну и без стеснения разглядывала Вадима.

Каждый вечер, как по расписанию, тот приходил во двор Элы, садился на детской площадке и караулил её подъезд. С момента их необычного знакомства прошло три дня. Элу забавляло его упорство и в то же время, подглядывая за ним из-за кухонной занавески, она удовлетворённо улыбалась.

— А он ничего такой, симпотный, — щёлкнула жвачкой Тоня Беренцвайг, подружка и соседка по дому. — Эл, ты меня удивляешь, я бы на твоём месте не стерпела, давно бы выскочила к нему.

— И не собираюсь даже. Он мне не нравится, — слукавила Эла, возведя глаза к потолку.

— Вот и здорово! Отдай его мне! — Беренцвайг рассмеялась тоненьким голоском, разве что в ладоши не захлопала.

— Странная ты, Тоня. Как я могу отдать тебе то, что мне не принадлежит?

— Да стоит только захотеть! А… давай проведём эксперимент? — Беренцвайг заговорщически понизила голос: — Сейчас я выйду на улицу и попробую его закадрить, может, на свидание позовёт?!

Эла на секунду задумалась. Тоня была видной девчонкой, с женственной фигурой и рыжей копной волос. Может, и правда провести эксперимент? Интересно, как он себя поведёт? Однако мысль о том, что парень вмиг переключится на подругу, отчего-то напрягала.

— Ну давай, Эл, он такой классный, жаль упускать, — ныла та, сложив на груди ладони, будто в молитве.

— Ой, да делай что хочешь, — как можно безразличнее улыбнулась Эла, решив, что проверка на прочность ему не помешает.

Прошёл ровно час, как Беренцвайг отправилась охмурять парня, и Эла занервничала. Похоже, эти двое нашли-таки общий язык, да и немудрено — такой любую уговорит.

Спустя ещё четверть часа Эла услышала торопливые шаги по лестнице и вышла навстречу подруге.

— Какой наглый! В гости напрашивался, представляешь? — Тоня шумно ввалилась в прихожку, задыхаясь от смеха и быстрой ходьбы. Похоже, про существование лифта она внезапно забыла.

— К нам? — ужаснулась Эла.

— Ко мне. Собирался подняться, пришлось дать твой телефон.

— Тоня, при чём тут мой телефон?! Он же к тебе собирался, не ко мне.

— Ой… — растерялась та, внезапно прозрев. — И правда, выходит, он уболтал меня, а я и не заметила.

Однако после последнего визита подруги Вадим не звонил… ни в понедельник, ни во вторник и, кажется, совсем позабыл дорогу к её дому. Эла ощущала укол сожаления. Неужели и правда повёлся на Беренцвайг? Хотя, если верить Тоне, они не встречаются. Грановский тоже пропал. Эла увиделась с ним в клубе во вторник. Женя выглядел подавленным и раздражённым, и на вопрос, что произошло в трамвае, отмалчивался и прятал глаза. Только в конце тренировки решился рассказать.

— Знаю, я сбежал как последний трус. Но … тот хулиган, что ехал с нами в вагоне, представляешь, он ткнул мне шило в бок. Я испугался, думал, он вскроет меня, — раскраснелся Грановский.

И Элу внезапно осенило:

— Это были мои ключи, Жень. Точно. Это были мои ключи от квартиры! Он блефовал! Как они оказались у него, я ума не приложу. Он ничего бы не сделал тебе, поверь. — Эла ощутила горький осадок в душе. Как она могла повестись на болтовню этого шута! Тяжко вздохнув, она заглянула в глаза Грановскому и тихо произнесла: — Жень, а давай обо всём забудем?

Всё же интуиция её не подвела. Надо же, каков пройдоха этот Вадим, размышляла Эла в вагоне метро по дороге домой. Тут же в памяти всплыли фрагменты их уличного знакомства и связка ключей на его ладони. Выходит, он с лёгкостью забрался к ней в сумку. Что он там говорил? Нужно быть внимательнее?! Ещё и поучать вздумал! Оригинальный способ знакомства.

Дни тянулись медленно. Эла томилась ожиданием, выглядывала в окно и злилась на собственную глупость, а внезапные звонки телефона казались ей пронзительными и даже болезненными. Вздрагивая, она как пуля неслась в прихожку и первая снимала трубку, лишь бы только мама ничего не заподозрила.

К концу недели Эла немного успокоилась и включилась в режим тренировок. Всю свою энергию и шальные мысли она направляла в работу. Тренер и сам партнёр отметили её рвение и даже похвалили. Грановский оттаял и перестал грузиться по поводу недавнего конфликта.

— Эла, ты настоящий друг. Я рад, что ты простила меня. Я бы хотел встретиться с тобой на выходных. Давай прогуляемся.

Чем дольше Эла общалась с партнёром, тем больше убеждалась — Грановский не герой её романа! Но карьера есть карьера. И Эла согласилась.

Субботний вечер выдался тёплым и солнечным. Эла с Женей встретились в Сокольниках. Болтая как добрые приятели, они побродили по парку, перемыли косточки конкурирующим парам, покатались на колесе обозрения, полакомились мороженым. Грановский снова стал прежним: улыбался с превосходством, отпускал двусмысленные шуточки и слишком манерно смеялся.

Каково же было удивление Элы, когда в самый разгар прогулки по парку они с Грановским повстречали его. Недавний преследователь Элы — Вадим — выяснял отношения с какой-то смазливой девицей. Прохожие сторонились, но некоторые останавливались на громкую перебранку пары и даже пытались вмешаться в спор, однако эти двое были настолько поглощены друг другом, что совершенно не обращали внимания на замечания.

— Отвали, я никуда с тобой не пойду! — визжала вульгарно одетая и размалёванная малолетка.

— А я сказал, пойдёшь, и будешь делать то, что скажу! — наезжал на девчонку Вадим, довольно грубо притягивая её за руки.

— Вадик, ну пожалуйста! — чуть не плача взмолилась она, пытаясь вырваться из жёсткой хватки.

— Куда намылилась? В клуб собралась?

— А если и в клуб, то что?! Отпусти меня, отпусти! — истошно закричала она. — Я не обязана быть постоянно с тобой.

— Ещё как обязана! Непослушание отработаешь, поняла? — пригрозил он девчонке, и Элу возмутили собственнические интонации его голоса.

Заметив трамвайного хулигана, Грановский остановился как вкопанный, покрылся пятнами и вспотел.

— Эл, нам лучше уйти отсюда! — проговорил он глухим голосом и потянул её к выходу. — Ты видишь, у них тут целая шайка орудует, кажется, он ещё и сутенёр.

— Жень, что ты несёшь?! — возмутилась Эла и, отцепившись от Грановского, двинулась к орущей парочке. В душе взыграло чувство справедливости и какая-то дикая отчаянная злость. Она вдруг почувствовала себя обманутой и обиженной. Обиженной за всех обманутых девчонок. Какой же он ушлый!

— Эл, остановись. Ты чего? — прокричал ей вдогонку Грановский, но она уверенно шла к Вадиму и его малолетней подружке, а в груди нестерпимо жгло огнём.

— Оставь её в покое, отпусти девчонку! — вскричала Эла, от бессилия сжав кулаки. — Ты совсем офигел? Ко всем девчонкам так клеешься? Извращенец… маньяк! Чудовище!

Оба — и обидчик и «жертва» — оторопели и уставились на Элу. Девчонка захлопала ресницами, Вадим невесело хмыкнул и ослабил хватку.

— Отпусти, отпусти. — Малолетка оттолкнула Вадима и без оглядки побежала по дорожке. Несколько секунд он смотрел ей вслед, потирая запястья, и как только та скрылась за кустами, медленно обернулся к Эле.

— И чего тебе надо? — огрызнулся он.

— На место тебя решила поставить, — пробормотала Эла, вовсе не ожидая такой реакции. — Обижать девчонок — это… это просто безнравственно и грубо.

— Слушай, ты что, следила за мной? — вопросительно вскинул он бровь. — Ах нет, извини, ты же не хотела видеть меня.

— С чего это ты взял? — Эла сдула чёлку с лица и шумно вздохнула.

— Ну, так подруга твоя начирикала. Она же специально вышла, чтобы передать от тебя привет. Так и сказала: «Отвали, кретин! Элочку тошнит от тебя». Разве это не твои слова?

— Ты всё врёшь! Ничего подобного я не говорила, — топнула ногой Эла, — да и Тоня такое тоже не могла…

— Говорила, не говорила, однако выслеживаешь меня. А я из-за тебя сеструху упустил…

— А потом? Что было после того, как вы встретились в парке? — взволнованно спросила Лина. Весь рассказ она сидела не шелохнувшись и, кажется, ни разу не моргнула.

Эла откинулась на спинку стула, постукивая пальцами по столу.

— Тогда я была наивной дурочкой и верила каждому слову Вадима. В общем, он уболтал меня, мы помирились и отправились на поиски Виолы. Попали на танцы в клуб. Меня не смутил тот факт, что Вадим, выцепив её в толпе, отвёл в сторонку и что-то шепнул на ухо. Она показалась мне неплохой девчонкой, и когда Вадим познакомил нас, сразу же вступилась за своего любимого братца. Так и сказала мне обиженно, что он никакой не маньяк, не извращенец, что он самый лучший брат в мире. — Эла усмехнулась и потёрла виски. — Помню, как здорово мы провели время. У Вадима оказалось много друзей. Сам он был из Бутово и в его обязанности входило следить за сестрой, так, во всяком случае, он мне объяснил своё недавнее поведение. Я, разумеется, сразу же спросила про Грановского, и он ответил, что хотел подшутить над ним, что совсем не ожидал от него такой реакции, но в том, что вытащил ключи из сумки — не сознавался. А потом мальчики танцевали брейк-данс, и это было так зажигательно! Вадим вытворял такое… Он и правда круто танцевал, уж я-то знаю в этом толк.

— Брейк-данс? — улыбаясь, воскликнула Лина. — Мы с Лёхой ходили на батл, это было просто супер!

— Да, Вадим был интересный парень, и он не переставал удивлять меня, — вздохнула Эла. — Мы виделись с ним почти каждый день. Он знал много красивых мест, и мы гуляли по Москве, а ещё он очень круто читал стихи. С каждым днём я всё больше очаровывалась им. Он виделся мне этаким… интеллигентным хулиганом. Хорошие девочки всегда засматриваются на таких. И я была не исключением. А ещё мы никогда не договаривались о встрече. «Увидимся», — говорил он на прощание, а после находил меня в самых неожиданных местах. Это было просто удивительное явление. Как в Москве можно найти человека?! Потом мне кое-что открылось, но пока… Да, мне казалось, что я влюбилась, даже тренировки пару раз пропустила. Как же мне сильно влетало от Грановского и тренера! Однажды мы случайно встретились с Вадимом перед танцами. Часы, как назло, остановились, и я слишком поздно обратила на это внимание, в общем, на тренировку я опоздала. Помню, как сильно я расстроилась, даже расплакалась, а Вадим замкнулся и молчал. Грановского он просто на дух не переносил.

***

— Ты специально мне не сказал, специально, — сидя на лавочке в парке, Эла громко всхлипывала, растирая по щекам жгучие слёзы. — Я снова пропустила тренировку… а тебе всё равно.

— Почему ты так думаешь? — довольно прохладно спросил Вадим. Он возвышался над ней, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел куда-то поверх её головы.

— Я не мыслю себя без танца, — рыдала Эла. — Я… мечтаю стать идеальной партнёршей для Жени. Но для этого нужно много работать. Я просто обязана научиться чувствовать своего партнёра!

— Этого слизняка? — с ухмылкой протянул Вадим.

— Не говори так, он классный танцор, с таким каждая девочка мечтает быть в паре. Мне очень повезло, что он выбрал именно меня, и я докажу, что достойна. Знаешь, каков мой девиз? — Эла расправила плечи и улыбнулась сквозь слёзы. — Всегда и во всём быть первой!

— Ну-ну, ещё скажи, что ты круглая отличница, — с упрёком выдал Вадим, в его глазах светилась улыбка. Он тут же присел рядом, убрал с её лица нависшую прядку волос и протянул чистый, аккуратно сложенный носовой платок.

— Конечно, отличница. Разве может быть по-другому?! — Эла приняла платок из его рук и промокнула влажные щёки.

— Я чувствую тут какой-то подвох! — хитро улыбнулся Вадим.

— Да отличница я, — надулась Эла. — Правда, мне геометрия и физика не очень даются, но… это не важно.

— М-м, — он с пониманием покачал головой. — Мама учителка подсуетилась и нарисовала дочке хорошие оценки, чтобы не портить аттестат. Значит, ты липовая отличница.

— А если и так, то что? — Эла не смогла сдержать улыбку. — Зато я очень классная танцовщица.

— Хм, тогда может, научишь меня танцевать, я способный, вот увидишь! Пару уроков — и я смогу соревноваться с этим твоим Грановским. Может, из меня тоже получится классный танцор? — подмигнул ей Вадим.

— Что?! — Эла опешила от такого заявления и звонко рассмеялась. — Невозможно вот так и сразу стать классным танцором, этому учатся с раннего детства!

— Я способный, — настаивал он. — Ну давай, научи меня танцевать этот твой… фокстрот.

— Фокстрот будет сложно, лучше венский вальс. — Эла внезапно позабыла про все неурядицы и протянула ему руку.

В этот час народу в парке было немного, а места предостаточно. Они тренировались на площадке перед фонтаном, распугивая местных голубей и забавляя редких прохожих. Под счёт «раз-два-три, два-два-три» Эла учила Вадима танцевать.

— Да у тебя полнейшая дискоординация, — смеялась она в самом начале, но Вадим не сдавался. Загоревшись идеей, он учился двигаться плавно, раз за разом повторяя сложные шаги и повороты, он настолько вошёл в раж, что футболка его взмокла. Резким движением он стянул её через голову и швырнул на лавку. На мгновение Эла потеряла дар речи и с восторженным любопытством оглядела широкие плечи парня и крепкие мышцы рук. Как же прекрасно он был сложен. Эла пыталась сосредоточиться на танце, но близость горячего торса возбуждала в ней сладкую дрожь.

«А как же Эдик?» — билась тревожная мысль. Нечаянный интерес к Вадиму Эла расценила как предательство.

Как бы там ни было, но он действительно оказался способным. И Эла не переставала удивляться — не каждому дано освоить сложную методику танца за один урок.

— Ладно, беру свои слова обратно. Ты молодец, — скупо похвалила его она. — Если хочешь, можно записаться в любительскую группу для начинающих, я могу посодействовать.

— Нет уж, — отмахнулся Вадим. — Если наши дворовые узнают, что я пошёл задом крутить, меня ж засмеют.

— Фи, какой ты, — наморщила Эла нос, и они рассмеялись, а потом неотрывно смотрели друг другу в глаза… долго, напряжённо, учащённо дыша. То ли от быстрого вальса, то ли от чувств, внезапно захвативших обоих. Вадим сдался первым, нежно привлёк Элу, и она, дрожа всем телом, подалась ему навстречу, неумело обвив его шею руками. Он гладил её по спине, распустив шелковистые волосы, и они разметались по плечам до самого пояса, отливая на солнце жидким золотом.

— Какая же ты… необыкновенная, самая лучшая… самая-самая… — жарко прошептал он ей в губы и накрыл её рот поцелуем.

— Как красиво! — прошептала Лина. Руки она сложила на груди, пальцы переплела и едва дышала.

На мгновение Эла залюбовалась дочерью. Выразительные синие глаза искрились любопытством, длинные ресницы слегка подрагивали, тонкий румянец разлился по щекам. С возрастом Лина всё больше становилась похожей на Альтман, тогда как в детстве была точной копией Вадима. Вот и сейчас, разбередив старые душевные раны, Эла уловила сходство Лины с отцом: той же красивой лепки губы, та же улыбка, овал лица.

Помнится, при взгляде на маленькую дочь сердце Элы сжималось от боли, слишком сильно ребёнок напоминал ей его. Не потому ли она так долго скрывалась от собственного дитя? А по ночам, после долгих нотаций матери, гнала от себя тревожные мысли.

Почувствовав внезапный прилив нежности, Эла протянулась через стол и сжала ладонь Лины.

— В тот день мы долго и упоённо целовались, пока один из дотошных пенсионеров, гуляющих по парку, не сделал нам замечание. А я настолько опьянела от поцелуев, что перестала замечать всё вокруг.

— Молодые люди, тут общественное место, а не дом терпимости, умерьте свой пыл! — проскрипел над ухом старик.

— Я сгорала от стыда и смущения, чуть на месте не провалилась, а Вадиму хоть бы хны, он засмеялся, обнял меня крепче и увёл подальше от людских глаз.

— А по-моему, всё было очень романтично… — мечтательно улыбнулась Лина.

— Да… сплошная романтика. — Эла озадаченно вздохнула. — Только после той прогулки Вадим исчез. Больше недели не появлялся. Первые дни я не придавала этому значения, ну мало ли, дела какие, а потом такая обида взяла, ну позвонить-то можно было?!

— А он не звонил? — нахмурилась Лина.

— Не звонил, а я ждала. Ругала себя и… ждала. Так и торчала у окна, на улицах, как ненормальная оглядывалась по сторонам, а к концу недели затосковала. Грановский заметил моё подавленное настроение и смаковал каждую ошибку. Он-то подозревал, в чём причина моего расстройства, и капал на мозги, а в выражении лица читалось злорадство и какое-то желчное, эгоистичное удовлетворение: «Говорил же тебе, не связывайся! Вот теперь и получай!» Он не оставлял попыток завязать со мной дружбу и злился, когда я отказывала ему в свидании. Так пролетело девять дней, а в выходные прискакала Тоня Беренцвайг.

— Элочка, в ЦУМе кроссы выкинули, — с порога затараторила подружка. — «Адидасы», представляешь, классные такие, замшевые, почти что бархатные… красота! Там народу-у! Едем немедленно. Если поторопимся — и нам достанется.

— И мы поехали. Не то чтобы мне нужны были эти кроссовки, честно сказать, я согласилась, чтобы отвлечься, а ещё — очень надеялась увидеть его. Вот и увидела!

***

Июнь. Москва, 1993 г.

В обувной отдел очередь выстроилась до самой лестницы. Тоня трещала без умолку, сплетничала про подруг и делилась секретами. Эла слушала вполуха — от бессонной ночи и духоты веки закрывались сами собой. Мысли вяло ворочались. Измотанная ожиданием, она вспоминала последнюю встречу с Вадимом и ощущала себя самым несчастным существом на земле.

Вдруг в толпе промелькнуло девчоночье лицо, так похожее на лицо Виолы. Эла вздрогнула и ожила, поднялась на носки и внимательно огляделась, однако девчонку как ветром сдуло. «Померещилось?» — подумала Эла, сникнув, но тут на глаза попался смутно знакомый тип — коротко стриженный невысокий брюнет. Он стоял в стороне возле колонны и был как-то странно не по погоде одет — в серый широкий пиджак, будто с чужого плеча, и такие же серые мешковатые штаны. А взгляд его бегал и казался каким-то липким. Эла силилась вспомнить, где и когда могла встречать этого парня, но в голове мелькали бессвязные обрывки сцен. Только спустя минуту пришло озарение. Ухмыляющийся чернявый в трамвае, громкий свист из толпы прохожих, случайные столкновения с ним во время прогулок в парке. Да это же… приятель её Вадима!

Видно, Эла слишком выразительно разглядывала парня, потому что тот резко обернулся и подмигнул. Поначалу Эла растерялась, но быстро взяла себя в руки и стала пробираться к чернявому.

— Где он? Где Вадим? — выпалила без предисловий, как только поравнялась с ним.

— Обозналась, красотка, — отбрил её парень, лениво растягивая слова, а глаза его так и шарили по толпе.

— Мне правда очень-очень нужен Вадим! — не отставала она, наплевав на явное нежелание чернявого общаться. — Где он, скажи?

— Ты Эла? — Он ухватил её за руку чуть повыше локтя и притянул к себе. — Так бы сразу и сказала.

— Что ты делаешь? — дёрнулась она. — Отпусти, немедленно отпусти меня!

— Не будь дурой! — процедил он ей на ухо, даже не думая ослабить хватку. — Увидишь своего Вадима позже. А сейчас тихо, он работает.

— Работает? Что значит — работает? — пролепетала Эла дрожащим голосом — от внезапных догадок в животе будто заледенело.

Чернявый ухмыльнулся, слегка оттолкнул её в сторону и нырнул в толпу. Эла наблюдала, как спина этого странного типа мелькает в людском потоке. Вдруг в самой гуще очереди она заприметила его. Вадим стоял позади двух толстых тёток и отрешённо смотрел куда-то поверх голов. От счастья у Элы вспорхнуло сердечко, и она едва сдержалась, чтобы не окликнуть его, но в следующий момент удивлённо замерла.

Добравшись до Вадима, чернявый будто ненароком толкнул одну из тёток, пробороздил толпу и скрылся из виду. Та повалилась плашмя на Вадима, и он, подхватив её грузное тело, с трудом удержал равновесие. Народ разбушевался, и вслед хулигану посыпались брань и угрозы. Тётку подняли на ноги, Вадим огляделся по сторонам и стал выбираться из очереди.

***

Поймав его у лестницы, Эла смотрела на парня со смешанным чувством обиды и трепетной радости. На долю секунды ей показалось, будто в его глазах промелькнули сомнение и испуг, но тут же лицо его просветлело, а губы дрогнули в виноватой улыбке. Он потянулся к ней и обнял, крепко прижав к груди.

— Эй, ты что тут делаешь? — Дыхание Вадима защекотало ухо, лёгкий поцелуй коснулся её виска. Она растворилась в тёплом омуте нежности, ощущая, как сильно его сердце бьётся о рёбра, но вскоре очнулась от наваждения и быстро отстранилась.

— За кроссами в очереди стою. Тебя вот увидела, — упрекнула его она.

— Нам нужно уходить отсюда. — Он бросил взгляд в толпу и потянул её к лестнице. — Идём.

— Но я не могу, у меня тут подруга, — заупрямилась Эла. — Вадим, а… где ты был, почему не появлялся?

— Эл, вот честно, я не мог. Меня не было в городе. Правда, только вчера приехал. — Он озорно улыбнулся, склонился к её лицу и прильнул к губам. И Эла обмякла в его руках, забыв про все недавние обиды, о том, что пропадал и даже не звонил. Они самозабвенно целовались — от сладких ощущений у Элы кружилась голова, а звуки постепенно таяли в воздухе…

Вдруг, словно сквозь сон, до Элы стали доноситься возмущённые голоса. Но громче всех, перекрикивая общий шум, визжала тётка:

— Меня обокрали, сумку увели, сволочи! Милиция… позовите милицию!..

Мышцы Вадима напряглись, руки сомкнулись на талии Элы, горячее дыхание обожгло висок:

— Тихо, не двигайся, стоим!

Эла затихла в кольце его рук, наблюдая, как тучная тётка, тряся телесами, несётся к ним.

— Вот он… чую, это он, тёрся возле меня, а ещё приличный с виду. Хватайте его! И девку тоже хватайте! — брызжа слюной, металась тётка.

Их обступили со всех сторон. Элу удерживали за руки, Вадима скрутили два здоровенных мужика, третий обыскивал карманы, обшаривал штанины брюк.

— Эй-эй, полегче! Люди, вы чего, фильмов про криминал насмотрелись? — насмехался Вадим. — Я девушку свою увидел, вот и вышел к ней.

Эла переводила беспомощный взгляд с орущей тётки на Вадима, а сердце трепетало от страха, билось в ямке между ключиц.

— Ищите, ищите, может, найдёте чего. Устроили тут самосуд, — посмеивался Вадим и будто намеренно поддавался.

Эла хватала ртом воздух, горькие всхлипы рвались из груди.

— Ах ты, дрянь такая, строит из себя невинную овцу, как бы не при делах. Знаем мы таких, работают шайками, внимание честных граждан отвлекают. Тьфу, воровка, — распалялась тётка.

Элу противно ощупали, сумочку тоже подвергли «экзекуции», выпотрошив всё её содержимое.

— Да пораскиньте вы мозгами, куда мы могли запихнуть этот ваш рЭДИКЮль?! — явно смакуя это слово, ёрничал Вадим.

К счастью, самоуправство быстро закончилось. Карманы Вадима оказались пусты, и сам он оставался невозмутим. Люди стали расходиться, но тётка так и стояла рядом, недоверчиво глядя исподлобья, и шумно дышала.

— Ну, извини, парень, и вы, девушка, тоже извините. Ошибочка вышла. — Мужчина зыркнул на зачинщицу беспорядка. — А вам, женщина, внимательней нужно быть, меньше болтать и держаться за свой кошелёк. Оклеветать кого угодно можно, — отчитывал он тётку.

Больше не в силах выносить позора, Эла метнулась к лестнице, спустилась на первый этаж и бросилась к выходу. Вадим нагнал её у самых дверей.

— Эл, погоди… я сказать хотел…

Она возмущённо смотрела ему в лицо.

— Значит, вот как ты работаешь, и, по всей видимости, успешно работаешь! Мои ключи тому доказательство. Ты… просто моральный урод, вор! — Губы её дрожали, дыхание сбивалось, но голос был твёрд.

— Тихо-тихо, Эл, не шуми. Эта тётка неадекватная, ты же видела, я не брал ничего. — Вадим попытался обнять её, но Эла отшатнулась.

— А когда мы гуляли, ты тоже промышлял?! Не отпирайся, я же не дура и всё понимаю, — прошептала она с таким надрывом, что Вадим изменился в лице и отвёл взгляд.

— Ну, было пару раз, — с горькой усмешкой сказал он. — Но это так… привычка.

— Привычка? Да как ты можешь?! — Эла покачала головой, припомнив походы в кафе и прочие развлечения. Какой же беспечной она была, ни разу не поинтересовавшись, откуда у парня деньги!

С тихим стоном Эла развернулась к Вадиму спиной и зашагала по улице.

— Да стой ты. Я не специально, — не отставал от неё он. — Люди порой сами виноваты, ротозейничают. Бывает… грех не взять то, что само в руки идёт. Я даже не напрягался.

— Вот ты как рассуждаешь? Где же твоя совесть?!

Вадим подозрительно долго молчал. За это время Эла передумала многое. Она пыталась понять его и оправдать, но больше всего Элу поражала собственная слабость — она боялась разрыва… знала, что вопреки всему будет страдать и ждать случайных встреч. Одна только мысль, что больше никогда не увидит его, приводила в смятение.

— Совесть?! — неожиданно резко отозвался Вадим, отчего по спине у Элы пробежал холодок. — Когда тебя обманом, с малолетства подсаживают на лёгкие деньги, тебе уже не до совести. Экстрим, романтика, азарт… и злость! Иногда мне кажется, что это навсегда, и мне уже не выбраться из этого днища, — последние слова он произнёс приглушённым голосом, потом сокрушённо вздохнул и провёл по лицу ладонями.

Сердце Элы болезненно сжалось, она задохнулась от внезапно нахлынувших чувств: пронзительной нежности и всепоглощающей жалости. И вместе с тем в душе взыграло какое-то странное садистское желание.

— Как ты это делаешь? Я хочу это видеть! — прошептала она, не узнавая свой голос.

— Что?

— Я хочу ЭТО видеть! — с жаром повторила она.

Вадим удивлённо замер.

— А ты не забоишься?

— Нет, я сказала — нет!

Взявшись за руки, они отправились на оживлённый проспект, где Вадим, оставив Элу в сторонке, с лёгкостью иллюзиониста обчистил мужика-толстосума, сорящего деньгами возле ларька с сувенирами, и женщину, засмотревшуюся на витрины магазина. Однако, справедливости ради, вынув кошелёк из её кармана, он подбросил его под ноги ничего не подозревающей дамы.

— Извините, это не вы обронили? — с вежливой улыбкой поинтересовался Вадим.

— Ой, как же так, как же, — засуетилась та, поднимая кошелёк с тротуара и пересчитывая деньги. — Какой хороший юноша, настоящий комсомолец, побольше бы таких…

Эла потрясённо взирала на Вадима. Ей казалось, что она присутствует на спектакле одного актёра. Но тут под громкие овации зрителей на сцену вышел чернявый, хлопнул Вадима по плечу и, нагло ухмыльнувшись, уставился на Элу. Она неуклюже попятилась, споткнулась и понеслась по улице, не разбирая дороги, — жгучие слёзы застилали глаза, а душа разрывалась на части.

— Эл, подожди, всё же было по-честному, ты просила, и я сделал. Так что теперь в позу встаёшь? — на ходу говорил Вадим, пытаясь удержать её и развернуть к себе, но она, отчаянно отбиваясь, продолжала идти вперёд.

— Это было отвратительно. Я больше ничего не хочу о тебе знать. Уходи, исчезни из моей жизни! — повторяла она как сумасшедшая.

Эла бежала без оглядки, не сразу поняв, что Вадим больше не преследует её, однако ещё долго ощущала его пристальный взгляд на своей спине.

***

Сквозь щели кухонной шторы вливался бледный утренний свет. Старенькая люстра с белым стеклянным плафоном тускло светилась под потолком, рисуя на стенах жёлтые разводы электрической лампочки. Ветер завихрялся в форточке, поскрипывая кольцами карниза, раздувал ситцевую ткань занавески. Где-то в углу ныл одинокий комар.

Эла задумчиво молчала. Воспоминания настолько взволновали её, что сердце замирало при каждом вдохе, а пульс ощутимо бился в висках. Дрожащей рукой она потянулась к пачке сигарет и, щёлкнув зажигалкой, жадно затянулась. Лина не сводила с неё сосредоточенного взгляда, так и сидела, облокотившись о стол и подпирая лицо ладонями.

— Вот это да! — изумлённо воскликнула она. — И как у тебя хватило смелости наблюдать всё это?

— Знаю, ты шокирована. Думаю, приятного мало — узнать такое про собственного отца, но… Долгое время я и сама задавалась вопросом: зачем попросила его об этом?! Я не могла понять тех чувств, что взыграли во мне, — нездоровый интерес, страх, пьянящий азарт, ну а когда увидела, насколько он был виртуозен в своём деле, у меня захватило дух. И плевать мне было на несчастных обворованных людей, в тот момент я боялась лишь, что его схватят за руку и неприятная сцена разоблачения повторится. Но больше всего я испугалась себя. Разве такое испытывают примерные девочки, отличницы, спортсменки?! Я должна была презирать его, ненавидеть и осуждать, а вместо этого окончательно пропала. Не помню, как я добралась до дома, очнулась под ледяным душем, посиневшая и продрогшая до костей. А наутро я слегла с температурой и всю неделю провалялась с простудой.

— А он не пытался дозвониться, найти тебя? — В распахнутых глазах Лины дрожали тревожные огоньки.

— Пытался. Сначала сам, потом Виолу подсылал. Как-то вечером мама позвала меня к телефону, и я, услышав её голос, сразу же нажала на рычаг, трубку рядом с аппаратом положила. Днём, когда оставалась дома одна, отключала телефон, подальше от соблазна говорить с ним. Правда, после двух попыток связаться со мной он больше не звонил. Я страдала, маялась, пыталась отвлечься, но мысли о нём всё равно не давали покоя, и я решила во что бы то ни стало избавиться от этого ужасного наваждения. Даже книжку по психологии прочитала. К концу недели я почувствовала себя немного лучше, позвонила Грановскому и пригласила погулять. Родители собирались на дачу, а я, ссылаясь на слабость, на все выходные оставалась дома одна. Маме я, разумеется, ничего не сказала, и как только за родителями закрылась дверь, сразу же стала собираться на свидание. Надела самое лучшее платье, ярко накрасилась, распустила волосы и любовалась собой в зеркале, как вдруг раздался дверной звонок.

Не задумываясь, кто бы это мог быть, я распахнула дверь, да так и ахнула. На пороге, засунув руки в карманы, стоял Вадим и глядел на меня исподлобья. Взгляд такой оценивающий, шальной и совсем не виноватый…

***

июнь 1993 г. Москва

Это было подобно удару молнии — будто по телу прошёл разряд электричества. Элу мгновенно бросило в жар, а сердце, на миг замерев от неожиданности, пустилось в дикий пляс. Она, спохватившись, попыталась захлопнуть дверь, но Вадим оказался быстрее — подставил ногу и, легко отодвинув, вошёл в квартиру.

— Меня ждала? — с дерзкой ухмылкой выдал он.

— Да как ты смеешь?! Убирайся немедленно или я закричу! Родители вернутся с минуты на минуту, и тогда…

— Твои родители уехали на дачу, приедут вечером в воскресенье! — нагло перебил он её.

Элу поражали его самоуверенность и спокойствие, тогда как у самой предательски дрожали коленки.

— Я милицию вызову! — процедила она, сжимая кулаки.

— Валяй. Но сначала нам нужно поговорить! — Вадим прислонился плечом к стене и с интересом огляделся. — Ничё так живёте, — констатировал он всё с той же ухмылкой.

— Пришёл убивать и грабить меня?! Давай, тут есть чем поживиться! Только поторопись, через пять минут я ухожу! — Эла шагнула к зеркалу и нервно пригладила волосы.

— Ну и… Далеко собралась? — подозрительно тихо спросил он, но Эла уловила в голосе парня опасные интонации. Она напряглась, однако вида решила не подавать.

— Нам не о чем говорить. Уходи, я на встречу собираюсь, — холодно ответила она.

— С этим слащавым болеруном? — с сарказмом бросил он.

— Да хотя бы и с ним, тебе-то что?

— Ты никуда не пойдёшь! — С хмурым видом Вадим оторвался от стены и медленно двинулся в сторону Элы.

— Ещё чего! — Эла развернулась к нему лицом, но с места не сдвинулась.

В нескольких шагах от неё Вадим остановился и, будто поразмыслив над чем-то, метнулся к тумбочке, схватил ключи и запер входную дверь.

— Немедленно… немедленно отопри замки и проваливай! — задохнулась она от возмущения.

Вадим поигрывал связкой ключей и с прищуром взирал на Элу. «Ну, и какой твой ответный ход?» — говорил он всем своим видом. Не разуваясь, он уверенно прошёл на кухню и с силой швырнул ключи в распахнутое окно. Всё произошло настолько быстро, что Эла и слова вымолвить не успела и теперь изумлённо застыла.

— Ты… ты с… ума сошёл?! — с трудом выговорила она, подбегая к окну и выглядывая вниз. — Что ты сделал? Теперь мы закрыты здесь на все выходные. Родители вернутся в воскресенье вечером! Они увидят тебя…

— Вообще-то я ничего такого делать не собирался, но ты меня выбесила.

— Ты опасный тип. Свалился на мою голову! Ненавижу! Видеть тебя не хочу! — в сердцах воскликнула Эла. — Ты… моральный урод! Вор! Уголовник!

— Да пошла ты!.. — Вадим скосил на Элу недобрый взгляд, вернулся в прихожую, небрежно скинул обувь и прошёл в зал.

— Вот… теперь я узнаю тебя настоящего, как тогда в трамвае, ты ведь такой, такой…

Эла рванула за ним, опасаясь, как бы он не выкинул чего в гневе. От волнения у неё пересохло во рту и в ушах протяжно звенело. Вадим по-хозяйски уселся в кресло, включил телевизор и молча уставился в экран. Эла опустилась на край дивана и ждала, сама не понимая чего. С каждой минутой она всё больше заводилась, но тот по-прежнему молчал, щёлкал каналы и даже не смотрел в её сторону! «Упрямый идиот! Строит из себя хозяинаположения!» — злилась она, нервно притоптывая ногой.

Спустя четверть часа терпение Элы иссякло, и она обратилась к Вадиму как можно строже:

— Ты что, измором взять меня хочешь? Ладно, я готова дать тебе шанс, давай уже, говори, что хотел. Но не думай, что я так запросто поведусь на твои сказочки!

Вадим заметно расслабился и, криво улыбнувшись, легонько ударил кулаком по подлокотнику кресла.

— Эл, не будь такой выдрой! — смеясь, выдал он.

— Чего? Как ты меня назвал? — возмутилась она.

— Выдра, зверушка такая милая, вы с ней очень похожи. — Он сложил на груди «лапки» и, наморщив нос, смешно засопел.

— Ещё одно слово — и ты вылетишь в окно. Так и знала, что тебе нечего сказать, вот ты и заговариваешь мне зубы.

— Всё-всё, беру свои слова обратно. — Вадим откинулся на спинку кресла и снова стал серьёзным. — Знаешь анекдот про честного мента? — загадочно сказал он. — Ну, так это про моего отца. Он мент, неподкупный следак майор. Занимался бандой, контролирующей карманников и домушников, часто на заданиях пропадал, а потом с такой одержимостью рассказывал всё это. А я как кино смотрел. В неблагополучном районе среди местной гопоты эти типы были кумирами, живыми легендами. Мне, десятилетнему пацану, любопытно было, и я прибился к старшим чувакам, смотрел, учился отрабатывать карман. Поначалу они ко мне настороженно отнеслись, но когда Чалый узнал, кто мой отец, стал лично со мной заниматься. Я оказался способным и очень быстро учился. Да, у меня неплохая чуйка и ловкие пальцы. В общем, я начал прогуливать школу и в самый час пик ездить в трамвае с тырщиками. — Вадим подался вперёд и понизил голос: — Наша семья никогда не шиковала, отец не брал взяток, а мама простая школьная училка, зарплата маленькая, да и ту задерживали, а тут лёгкие деньги, романтика, кайф… Но когда отец узнал, что я трусь с «этими хлопцами», всыпал по первое число, в общем, мне пришлось оставить эту шайку. Но потом случилось такое… — Вадим помолчал и отвёл взгляд, на миг на его лице отразилась боль. — В общем, отец ушёл из семьи, ушёл к другой бабе, и мама слегла с сердечным приступом и будто умом тронулась. Для нас наступили тяжёлые времена, мы голодали, а мама с каждым днём таяла на глазах. Я пытался достучаться до отца, хотел поговорить с ним, но его как подменили. Знаешь, каково это каждый вечер видеть голодные глаза сестры, слышать плач несчастной больной матери… В общем, я сам нашёл Чалого и назло отцу пошёл на первое самостоятельное дело. Чалый дал мне денег, сказал, что по понятиям своих в беде не бросают. Мать поверила, что деньги дал отец, что он переживает и все дела, и пошла на поправку, до сих пор думает, что он снабжает нас деньгами и ждёт его возвращения. А я увяз по самые уши.

Вадим тяжело вздохнул и замолчал.

— Надо же, — пробормотала Эла, проникнувшись историей Вадима. Весь рассказ она сидела неподвижно, как натянутая струна. — А мою маму не проведёшь, видит меня насквозь, я только подумаю, а она уже знает…

— Моя мама особенная, она очень ранимая и чувствительная, даже будущее умеет предсказывать. Я боялся, что она и меня рассекретит, но нет, её как заклинило. Верит в то, во что ей самой хочется верить. Вот и пусть верит, так лучше для всех. — Вадим нахмурил брови и опустил глаза.

Эла потрясённо смотрела в пустоту — в голове рисовались яркие сцены жизни Вадима, а в ушах всё ещё звучал его голос. Прошло несколько минут, прежде чем Эла решилась заговорить.

— Я так ничего и не знаю, сколько тебе лет, где учишься? — взволнованно спросила она.

— Мне почти восемнадцать, я рано в школу пошёл и закончил почти на отлично. Учусь в универе на первом курсе филологического, только на сессию не вышел, пропуски, долги, — пожал плечами Вадим. — Не до учёбы, в общем.

— А говорил, что в театральный хочешь поступить, — подозрительно прищурилась Эла, на миг усомнившись в правдивости его слов.

— А, это. Ну это мечта, — сверкнул он улыбкой. — Может, на будущий год.

— Вадим, — прошептала Эла, придвинувшись чуть ближе. — Ты… должен оставить это постыдное занятие. Ты должен пойти учиться. Я верю, ты сможешь начать новую честную жизнь! У тебя всё получится!

— Но я не могу так сразу бросить, я отрабатываю долг Чалому. — Вадим осторожно коснулся её ладони и накрыл своей. — Но когда-нибудь я обязательно буду свободен и…

Элу терзали сомнения, душа беспокойно металась в поисках выхода, но ему отчаянно хотелось верить.

Оставив Вадима, Эла решительно поднялась и скрылась за дверью родительской спальни. Там в шкатулке с драгоценностями она отыскала бриллиантовую брошь, зажала в руке и вернулась в зал.

— Вадим, подойди сюда, пожалуйста, — позвала она парня к окну, и он не заставил ждать себя долго. Уже через пару секунд стоял рядом с ней.

Стоило Эле поднести брошь к солнечному свету, как серебристые кристаллики рассыпались радужными искрами на ладони, переливаясь и отбрасывая на занавеску яркие блики.

— Вот возьми! — взволнованно, но твёрдо сказала она. — Сколько ты должен Чалому? Тут должно хватить на всё: и с долгом расплатиться, и лекарства купить. Ты не думай, мама не вспоминает о ней и вряд ли хватится, а я такое точно носить не буду.

Вадим озадаченно смотрел на брошь, потом, невесело усмехнувшись, поднял глаза на Элу и покачал головой.

— Нет, я не могу это взять. Это… неправильно!

— Во благо! Ты используешь эту брошь во благо семьи! Поверь, это лучшее решение. Тебе она нужнее, пожалуйста, возьми! А если мама обнаружит пропажу, я что-нибудь придумаю.

Эла изнывала от нетерпения. Казалось, время зависло в пространстве, минуты тянулись одна за другой, а Вадим упрямо молчал и не двигался. Эла порывисто выдохнула, схватила его ладонь и вложила брошь.

Он сжал драгоценность в кулаке и закрыл глаза.

— Я вижу красивую девушку, и вы с ней очень похожи, — задумчиво произнёс он, — у неё такие же огромные тёмно-синие глаза, как море во время разлива, чистая, гладкая кожа и очень красивая улыбка. Рядом с ней интересный парень, почти мой ровесник. Они гуляют по набережной и так влюблённо смотрят друг на друга. Бегают дети, мороженое продают в будках, играет патефон, всё как в старом кино. Только это не у нас, не в России. Вывески на… немецком. — Он помолчал немного, прочистил горло и тихо продолжил: — Парень был в оккупации, я вижу его в лагере военнопленных, будто на каторге. Земля, пленные копают траншеи, вокруг люди в форме, только в нашей форме. В общем, парень и девушка любили друг друга, она его долго ждала. И дождалась. — Вадим разомкнул веки и вернул ей брошь. — Это семейная реликвия и память, добрая память о них. Эта штука принадлежала твоей родственнице, скорее прабабке. В общем, я не могу её взять.

— Ты… — Эла потрясённо застыла, прижимая брошь к груди. — Откуда ты это знаешь? Признавайся!

— Придумал, откуда ещё, — смутился он. — А ты повелась, да? Вот так и разводят наивных девушек.

— Не ври, ты сейчас всю правду рассказал, откуда узнал? — допытывалась Эла.

— Ну, если честно, то у нас это семейное. Бабушка, мама и я, мы умеем заглядывать в будущее. Раньше у меня сильнее было, а сейчас притупилось. Я ещё руками могу лечить, как Кашпировский.

— Скажешь тоже, как Кашпировский, — засмеялась Эла. — Тогда полечи меня, что-то голова разболелась.

Вадим усадил её на диван и сам устроился рядом, потёр ладонь о ладонь и прикоснулся к её голове. Эла закрыла глаза, но расслабиться не сумела. От близости Вадима, от его ощутимого тепла по телу пробегали приятные мурашки, а когда он стал целовать её веки: нежно, почти невесомо, и вовсе задрожала.

— Что ты делаешь? — задохнулась она, ускользая от его объятий.

— Лечу. — Лаская пальцами голову Элы, он накрыл её рот поцелуем. Она обмякла в его руках, поддавшись сладким ощущениям, но вскоре усилием воли взяла себя в руки и отстранилась. Вадим не настаивал. Рвано выдохнув, он откинулся на спинку дивана и уставился в потолок.

— Может… по кофе? — предложила Эла, пытаясь загладить неловкость. — Мама там пирожки напекла с курагой.

— А давай. У меня со вчерашнего дня крошки во рту не было, — улыбнулся Вадим.

Они проболтали до самого вечера, уплетая выпечку Марты, смеясь и дурачась, совсем как в дни их счастливых свиданий, но прикасаться друг к другу больше не рисковали. А когда за окнами стемнело, Вадим утянул её на балкон. Погода стояла чудесная, тёплая июньская ночь окутывала город ласковой прохладой. Перистые облака повисли на небосводе как рыхлые островки снега, и между ними мерцали сиреневые звёзды.

— А расскажи, что меня ждёт в будущем, — мечтательно прошептала Эла.

Вадим задумчиво смотрел на небо, будто читал по нему предсказание.

— Ты будешь самой красивой невестой в мире, в пышном платье, украшенном бриллиантами и жемчугом, и за тобой приедет белый лимузин, — уверенно сказал он.

— Как красиво! А ты, что будет с тобой?

— А у меня будут деньги, много денег, недвижимость и собственный самолёт.

— И остров в океане! — звонко засмеялась Эла, захлопав в ладоши, однако Вадим её веселья не разделял. Он осторожно развернул её за плечи и заглянул в глаза.

— Я… таких, как ты, никогда не встречал. Ты… выйдешь за меня? — проникновенно произнёс он. Лицо его было серьёзным, а во взгляде плескалась какая-то упрямая, отчаянная решимость, отчего Элу бросило в жар, а сердце сбилось с ритма.

Она потянула его в зал, усадила на диван и скрылась в родительской спальне. В большой гардеробной, где хранились бальные платья, Эла облачилась в самое красивое, белое, с потайными летящими юбками и лебяжьим пухом на рукавах. Платье, предназначенное для первых соревнований в паре с Грановским.

Волосы тщательно расчесала и убрала в ракушку, как и положено во время турнира, надела бальные туфельки и брызнулась любимыми духами «Анаис-Анаис». А потом предстала перед Вадимом во всей красе, привнося тонкие ароматы белой лилии, жасмина и любви. Он поначалу растерялся, но, быстро поднявшись, шагнул к ней навстречу.

— Эла, ты просто нереальная, ты… — Во взгляде Вадима было столько обожания и нежности, что Эла затрепетала. Она смотрела на парня, и всё происходящее казалось ей волшебным сном.

Играла нежная мелодия With You I'm Born Again. Вадим повёл её в танце, и Эла старалась не замечать мелких огрехов, они закружились в вальсе, совсем как тогда, в парке у фонтана, правда, вскоре Эла поймала себя на том, что они давно не танцуют, а медленно переступают, крепко прижимаясь друг к другу. Она вдыхала его аромат и млела от тепла его тела, и от этой опасной близости кружилась голова.

— Обещай, что завяжешь со всем этим, — прошептала она, задыхаясь от пьянящего восторга и страха.

— Обещаю… — Он закрыл глаза и прижался лбом к её лбу, будто боролся сам с собой, а потом наклонился и жадно прильнул к её губам. И мир для Элы перестал существовать, лишь обжигающие поцелуи на шее, плечах, груди…

***

— Вот и вся музыка, — скептически усмехнулась Эла, прикуривая последнюю сигарету из пачки. — Хотя нет, далеко не вся, самое интересное было потом.

Лина не сводила с Элы настороженного взгляда.

— А… как же он выбрался из квартиры, разве нашу маму проведёшь?

— Вадим скрывался в моей комнате. Как только родители ушли спать, я проводила его до дверей и больше никогда не видела.

— Но как же так? — воскликнула Лина. — Он же любил тебя!

— Он врал, он во всём мне врал. Он умел красиво говорить, просто заслушаться можно было. Уверена, что он играл со мной, а я настолько была влюблена, что верила каждому его слову. Хотя для меня до сих пор остаётся загадкой, откуда он мог узнать подробности нашей семьи. Будто в архивах копался!

— Он не врал. Кое в чём он точно не врал! — Лина оглядела свои ладони и сжала их в кулаки. — Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе. Когда сама разберусь. Но что было дальше?

— Эх, Лина… если бы ты знала, что творилось тогда в моей душе. Ожидание, бесконечное ожидание, отчаяние, страх, любовь, ненависть и снова любовь и снова страх, а ещё осознание того, что тебя бросили, попросту вычеркнули из жизни. Когда я поняла, что беременна, я стала его искать. К сожалению, ни фамилии, ни адреса его я не знала, но мне посчастливилось, и однажды, гуляя по центру, я повстречала Виолу. У меня в душе всё оборвалось, и я сразу стала расспрашивать её. Где Вадим, что с ним?

***

— Вадим, братишка, — посмеялась Виола. — Закрыли его по малолетке. Идиот, всю вину взял на себя. Туда ему и дорога.

— Да как ты можешь так говорить про собственного брата? — возмутилась Эла.

— Да ладно, это же шутка была. Круто мы тебя развели. Никакой он мне не брат. Мы работали вместе. Он был моим парнем, и если бы не ты… — Виола затянулась сигаретой и смачно сплюнула Эле под ноги. — У нас бы всё срослось. Только ты мне все карты попутала. Как только он с тобой связался, его как подменили, романтик хренов… рассеянный стал, приторможенный. Когда он в участок попал, вместо того чтобы в обратку пойти, всё взял на себя!

— Вот как… — пробормотала Эла, от внезапно накатившей слабости она еле держалась на ногах. — А это правда, что отец его следователь? Что ушёл из семьи?

— Следак-то, следак! Вот только из семьи он никогда не уходил, но тёрки с отцом были. — Ладно, ты иди, а то, глядишь, ещё в обморок грохнешься, а мне с тобой возиться не вариант, работать надо.

Потрясённая и униженная, Эла добрела до ближайшей лавки, но вдогонку услышала голос Виолы:

— Эй, подруга, ты больше не ищи его, не жди. Вадим к тебе не вернётся! — Эле на миг показалось, что во взгляде девчонки промелькнуло сочувствие…

***

— Вот и сказочке конец. — Затушив сигарету, Эла взглянула на часы. — Половина шестого. Весёленькая ночь у нас с тобой получилась, длинная. А теперь, Линуся, собирайся. Едем домой, — скомандовала Эла. — Я бы не хотела, чтобы ты повторяла мой печальный опыт. И мальчики эти мне совершенно не нравятся!

Глава 19. Филипп

Пробуждение было внезапным, как взрыв гранаты в замкнутом пространстве, — в ушах шум, в глазах песок, в душе выжженное поле.

Фил попытался пошевелиться, но тело, будто скованное сотней ржавых цепей, онемело и не слушалось. И если бы не трепыхание сердца в груди, он подумал бы, что давно отошёл в мир иной.

С трудом разлепив веки, он старался въехать в реал. Взгляд блуждал по комнате, подмечая следы недавней вакханалии: смятые простыни, разбросанную одежду, сломанный торшер и пустые бутылки из-под пива и колы, рассыпанные на полу. Фил покосился на голую Ольку, мирно сопящую рядом, и удивлённо поморщился — бывшая подружка разметалась в постели и улыбалась во сне, а он ощутил такую тяжесть в душе, будто снова попал в ловушку. Помнится, двумя днями раньше он проснулся на этом же месте с совершенно иными ощущениями. Светлое, лёгкое, почти невесомое чувство свободы и радости переполняло его, ведь рядом с ним спала девчонка из лучшего лета его жизни. Лина Альтман… девушка с твёрдым характером и нежной чувствительной душой!

Ясность сознания постепенно возвращалась к нему, восполняя пробелы в памяти. И, будто стоп-кадры из фильма ужасов, в голове промелькнули жуткие сцены недавних событий — неподвижно сидящий в кресле Люфик, его помутневшие, пустые глаза и мрачный кивок головы, зазывающий Фила в потустороннюю реальность, туда, где навечно остался сам.

К счастью, визиты бывшего друга случались не часто, но Фил понимал, что это звоночки, предвестники мук и его душевных мытарств.

Фил попытался сесть, но тут же упал на подушку. Мышцы противно заныли, в глазах потемнело, и огненные искры исчертили пространство под потолком. Вспомнились слова знакомого нарколога, друга отца. «Что, ребята, в гостях хорошо, а «дома» лучше?» — по-отечески мягко журил он алкашей, которые после капельниц снова начинали запойный марафон.

Нет, не лучше, уж точно не лучше.

Кажется, Фил снова угодил в капкан собственных иллюзий. Он попытался выбраться из адской трясины, но то ли время выбрал не подходящее, то ли силы не рассчитал, а может, во всём виновата Олька? Фил покосился на спящую подружку. Та потянулась сладко, подмяв под себя подушку, и тихо засопела. Нет… Олька тут ни при чём. Сам виноват. Дебил.

Помнится, накануне концерта он влил в себя четверть бутылки коньяка и заглушил симптомы болезни. В том состоянии он вполне бы смог отыграть концерт, однако за час до перформанса явилась Олька, и он в который раз сорвался с катушек.

А что же Лина, эта удивительная девчонка из другого измерения? После встречи с ней на какой-то миг он почувствовал себя живым. Там, на речке, она смогла облегчить его страдания. Она будто жизнью с ним поделилась, и сама была на грани обморока. Фил был уверен, он знал наверняка. А может, с ними снова случилось чудо, подобное радуге над лесом? Ему вдруг стало стыдно перед этой хрупкой, ужасно перепуганной девчонкой. Но что он должен был сказать? Выпалить правду и уничтожить тонкую нить взаимопонимания, возникшую между ними впервые за долгие годы? Нет, врать он не мог, а потому молчал и прятал глаза, а вскоре и вовсе позорно сбежал, вернувшись в привычное ему состояние тупой отрешённости. Он помнил потрясённый взгляд Лины, когда, решив покончить с Олькиным нытьём, заткнул её рот поцелуем. Но как он снова схлестнулся с ней?

Стоп. Фил сдавил виски и напряг мозг. Нужно отмотать плёнку назад и вернуться к моменту возвращения Ольки на дачу. Он ждал её и готовился дать отпор, но, видно, что-то пошло не так!

***

Фил распахнул окно гостиной, забрался на подоконник и глушил из горла коньяк Hennessy, чудом уцелевший в баре от набегов друзей. Его постепенно отпускало, но тонкие струйки пота всё ещё скатывались за ворот футболки. Снизу доносился голос Макса и звуки гитары — парни, как обычно, проводили саундчек перед концертом. А из окна открывался красочный вид на природу. Даже сейчас неухоженная и поросшая травой дача выглядела вполне себе цивильным местечком — с выступающими рельефами клумб под зелёным покровом, с мохнатыми ёлками у забора и деревянной беседкой, которую по приезде облюбовали залётные парочки. Фил наблюдал за снующей по двору молодёжью и в ожидании Ольки поглядывал на дорогу. За время их странного симбиоза он хорошо изучил её натуру, а потому не слишком верил в их окончательный разрыв, ведь Олька всегда находила способ помириться. Правда, в этот раз она превзошла саму себя, посягнув на его «святая святых».

Когда до начала концерта оставалось чуть больше часа, в гостиную ввалились Макс, Шум и Герыч. Фил улыбнулся друзьям через силу и сделал приветственный жест, бултыхнув янтарную жидкость в пузатой бутылке.

— Ну ничего себе он разгоняется! — присвистнул Макс под одобрительный смех парней. — Мы за него, понимаешь ли, вкалываем, а он тут глушит в одиночку.

— Фил, ты чё, как, колбасит? — между делом поинтересовался Шум, извлекая из пакета пустые пластиковые бутылки. — За компом сможешь сидеть?

— Сможет, куда он денется, — шутя, подбадривал Макс. — Аппарат группы отстроен, фан-клуб прибыл и требует зрелищ.

— Ага, это вам не футболочки с мерчем, шапочки, маечки, это — фан-клуб! — заржал Герыч, сделав ударение на последнем слове и изобразив «козу».

Макс присел на подоконник и, вмиг посерьёзнев, внимательно оглядел Фила.

— Ну и видок у тебя, бро. Нужно как-то слезать с этой дури, — назидательно изрёк он.

— Отвали, — огрызнулся Фил. — Сам знаю.

— Ты — наш оголённый нерв группы, хорош страдать. Дунешь с нами — отпустит. Хреново видеть тебя таким.

Не удостоив Макса ответом, Фил демонстративно взглянул на часы и снова высунулся в окно.

— Спорим, что до начала концерта она припрётся?! — криво усмехнулся он, намекая на скорое возвращение Ольки.

— Чтобы грохнуть всех нас? — Макс скорчил страдальческую мину.

— Угу, вернёт то, что забрала, ещё и прощение будет выклянчивать, — самоуверенно выдал Фил, прихлёбывая коньяк.

— Высокие у вас отношения!.. — наигранно вздохнул Макс, стрельнув глазами на початую бутылку. — Спорим на Hennessy, что, как только Олька заявится, вы сразу помиритесь.

— Идёт. Но ты проиграешь! — Фил посмотрел на дорогу и снова влил в себя порцию целебной жидкости.

Шум и Герыч развалились у стены и вдыхали белёсый дым из пластиковых бутылок. Вскоре и Макс присоединился к неизменному ритуалу, только Фил воздержался, продолжая потягивать коньяк.

Неожиданно скрипнула дверь и в гостиную робко протиснулась Олька.

— Оп-па! — расплылся в улыбке Герыч, вынырнув из блаженного забытья.

— Какие люди! — развёл руками Макс. — Детка, иди к нам, мы тут поспорили на тебя и с нетерпением ждём твоего появления.

Парни переглянулись и издевательски расхохотались. Олька обиженно всхлипнула и, отвернувшись к стене, тихо заплакала. Фил нехотя слез с подоконника и вывел её в коридор, подальше от любопытствующих глаз парней.

— Ну? Я слушаю, — как можно развязнее выдал он, в открытую потешаясь над девчонкой. Зла на Ольку он не держал, и то раздражение, которое кипело в нём поначалу, давно испарилось.

— Сейчас… сейчас… — Трясущейся рукой Олька вынула из кармана баночку и протянула её Филу. — Пожалуйста, прости меня, прости, прости! — пропищала она тонюсеньким голоском. — Я была не права, наговорила всякое и очень жалею об этом. По правде сказать, я никуда не уезжала, только за ворота посёлка. Всё ждала, когда ты отправишься за мной, что позовёшь, но теперь вижу, что не нужна. А мне так плохо без тебя, я правда не понимаю, как можно так сразу взять и расстаться, вот так… без подготовки. Это… это очень тяжело… Ведь мы же прежде всего друзья, а друзей в беде не бросают!

— Угу. Гусь свинье не товарищ, — брякнул Фил, отправляя баночку в карман, и тут же поморщился, ожидая бурную реакцию подружки.

Однако Олька молча проглотила упрёк, так и стояла не двигаясь. Потом накрыла лицо ладонями и отчаянно разрыдалась. Фил чертыхнулся, почувствовав себя последней скотиной, и, потянувшись к девчонке, обнял её за плечи.

— Говори что хочешь, только не гони меня, пожалуйста. Знаю, что поступила по-свински. Но мы же можем остаться друзьями?! — жалобно всхлипывала она, уткнувшись носом в его шею.

Олькины слёзы, как всегда, озадачивали и напрягали, но Фил терпеливо молчал, стараясь быть неприступным и твёрдым. Он долго держался, но Олька умела давить на эмоции и жалость.

— Ну почему все и всегда меня бросаю-ю-ют, — подвывала она, громко шмыгая носом. — Мама почти не вспоминает обо мне. Папа скоро женится. Знаешь, его подруга старше меня всего на пять лет. А папа… только подарками откупается. Я бы к маме уехала в Париж, но она воспитывает двух детей нового мужа, и я там совсем не нужна. Я никому не нужна, и тебе я тоже не нужна… Конечно, у тебя всё-всё есть. И папа, и друзья, ещё и эта… сестрёнка … а я одна, совсем одна.

— Вот только про сестрёнку не надо… Эта тема — табу, поняла? — огрызнулся Фил.

— Ой, я нечаянно, больше и слова не скажу… прости, прости меня, Филипп.

— Слушай, а чего твоя мать в Париже делает? — Фил приподнял Олькино лицо за подбородок и заглянул прямо в глаза. — Ты же говорила, что она вроде бы в Лондоне живёт?

— Ну, в Лондоне… какая разница где? — Олька сморгнула слезу и поджала губы. — У меня мир рушится, а ты…

— Да не реви ты, — смягчился Фил. — Ещё скажи, что тебе жить негде.

Олька слегка отстранилась и замотала головой:

— У меня квартира новая, мне папа недавно подарил. Ну что, мы останемся друзьями?

— Ладно. Друзья так друзья… Дружим, значит… — нахмурился Фил, и Олька снова прилипла к его груди.

***

Дальше вспоминать не хотелось, но смутные картинки весёленькой ночи так и мелькали перед глазами. Фил ненавидел себя за слабость, за то, что повёлся на Олькины речи и вновь поддался желаниям. Поднявшись с кровати, он подобрался к окну и с тоской взглянул на дачу Альтман. В тёмных стёклах соседского дома отражался оранжевый луч восходящего солнца и кусочек прозрачного неба с волнистой рябью, так напоминающий блюдце с подтаявшим мороженым из общего их с Линой детства.

Ему вдруг остро захотелось увидеть Лину — сидеть в прохладной тиши раннего утра, держать её руку в своей и молчать. От этой смелой мысли сердце Фила зашлось в лихорадочном ритме, и он, ощутив внезапный прилив сил, отправился в душ — стоял под проточной водой, желая отмыться от грязи, что намертво въелась в кожу, затем облачился в чистое и спустился на первый этаж.

Гости дремали вповалку, там, где их и застал сон. Морщась от густого перегара, Фил торопливо продвигался вперёд, перешагивая через спящие тела. На крыльце он застал Макса. Тот, как обычно, маялся постконцертной бессонницей, бренчал на гитаре и что-то напевал себе под нос.

— Ты куда намылился, бро? — прокричал он ему вдогонку, выдав нестройный аккорд.

Но Фил не ответил, рванул прямиком на соседскую дачу, однако, заметив замок на двери, шарахнул кулаком о дверной косяк и с громким стоном уселся на приступки возле дома. День обещал быть жарким. Даже сейчас, ранним утром, тёплые солнечные лучи припекали лицо и шею. Щурясь от яркого света, Фил привалился спиной к двери, вдохнул полной грудью и огляделся вокруг. В воздухе струились ароматы пряной черёмухи и хвои, из леса доносились трели певчих птиц, где-то над головой сердито жужжал осторожный шмель. Мир пробуждался к жизни, а вместе с ним пробуждался и Фил. В тот момент он твёрдо решил, что не станет дожидаться случайной встречи с Линой Альтман. Кажется, она говорила, что скоро играет концерт в консерватории? Он непременно отыщет её в Москве. И пусть для него это будет дерзкой мечтой, а для неё — досадной или радостной неожиданностью.

Глава 20. Лина

До дома добирались электричкой. Всю дорогу Лина отрешённо смотрела в окно, пытаясь уложить по полочкам свалившуюся на голову информацию. Мысли беспорядочно путались, в памяти всплывали обрывки недавних событий. Первая встреча с Филиппом, смеющийся Макс у костра, умирающий Фил и его чудесное исцеление, живой концерт, поющий Макс… и снова Фил… Фил… Фил! И всё это в сопровождении взволнованного голоса Элы и ярких сцен из её далёкого прошлого.

Изредка Лина включалась в реальность, ловя на себе обеспокоенные взгляды молодой матери. Та вздыхала, хмурилась, порывалась что-то сказать, но отчего-то не решалась. Потом придвинулась ближе, нашла её ладонь и крепко сжала. Так и ехали молча до нужной станции, переплетая пальцы друг друга.

В стенах московской квартиры Эла окружила Лину заботой: накапала валерьянки, сунула градусник под мышку и чуть ли не силой уложила её в кровать.

Плечи ломило от усталости, тяжёлые веки слипались, но стоило Лине задремать, как встревоженный разум вновь отщёлкивал слайды воспоминаний.

Лина беспокойно ворочалась в постели — мысли об отце не давали уснуть. В её воображении рисовался трогательный облик светловолосого юноши, который никак не вязался со сценами его воровского промысла. «Так вот ты какой, мой папочка!» — думала Лина, с содроганием представляя себе их встречу. А в том, что она состоится, Лина почти не сомневалась. Эти предчувствия и пугали, и будоражили её. Интересно, какой он?! Кем стал? Чем занимается? Ведь не зря же он обещал Эле завязать с тем ужасно постыдным делом и, судя по всему, попытался сдержать слово! Лина верила в искренность его чувств и была убеждена, что между этими двумя вышло какое-то чудовищное, досадное недоразумение. А если он по-прежнему вор? Мошенник? Опустившийся тип? Сердце тревожно забилось, и Лину бросило в жар. Нет! Такого просто не может быть!

Она попыталась успокоиться: прикрыла веки и стала считать до ста. Как вдруг сознание кольнула мысль. Лина распахнула глаза и внимательно оглядела свои ладони. За «беглость пальчиков» её всегда хвалили педагоги, да и она была благодарна такому подарку судьбы. Неужели эта особенность досталась ей от отца? Не он ли хвастался ловкостью пальцев, так филигранно орудуя с чужими кошельками? Щёки обожгло стыдливым румянцем, и Лина тут же спрятала руки под одеяло. А что, если и у неё проснётся тяга к… клептомании? Лина вылезла из кровати, открыла ноут и загуглила это страшное слово. Нет, болезненной тяги к воровству у неё не наблюдается. Слава Богу, её врождённые таланты с раннего детства направили в нужное русло! А этот дар исцелять? Он точно достался ей от отца! И про дар ясновидения Вадим не врал!..

Дверь неожиданно приоткрылась, и в детскую впорхнула Эла.

— Лина, ну что с тобой? — воскликнула она, возмущённо всплеснув руками. — Я уже и не рада, что рассказала тебе. Выкини всё из головы и попытайся уснуть! А я что-нибудь вкусненькое приготовлю. Хочешь, меренгу испеку? Будем пить чай и смотреть любимые комедии с Челентано.

— Хочу, — с вялой улыбкой откликнулась Лина, послушно укладываясь в кровать.

— Не думай ни о чём, всё уже давно передумано и забыто. Лучше попытайся уснуть часок-другой. — Эла укрыла её пледом и, осторожно присев на край кровати, похлопывала по плечу, как малого ребёнка. Прикосновения заботливых рук и нежный полушёпот расслабляли и убаюкивали. Лина ощущала тёплый надёжный тыл и постепенно засыпала, однако чуткий слух остро реагировал на малейшие шорохи — она мгновенно пробуждалась, а веки раскрывались сами собой. Вот и теперь Лина уловила, как Эла поднялась с кровати и, крадучись, вышла из комнаты.

Сон так и не пришёл к ней. Промучившись битый час, Лина выползла из постели и отправилась в кухню. Её поманили ароматы сладкой выпечки и ванили. Эла склонилась над столом и колдовала над меренгой: размазывала взбитые сливки по поверхности коржа и посыпала ягодами белоснежную массу. С экрана настенного телевизора транслировался старый военный фильм.

Забравшись с ногами на кухонный диван, Лина наблюдала за быстрыми движениями Элы. Теперь, отчасти понимая причины её отчуждения в прошлом, Лина чувствовала вину за своё недостойное рождение. Захотелось наладить отношения с матерью и стать к ней ближе.

— Грустишь? — Эла мимолётно улыбнулась и вновь сосредоточилась на готовке.

— Думаю, — помедлив, ответила Лина. — Так много всего навалилось за эти дни, будто мир кувыркнулся с ног на голову… Знаешь, мне кажется, что Вадим всё же любил тебя. Невозможно вот так сыграть в чувства.

— Ещё как возможно, — скептически протянула Эла, аккуратно скручивая готовый корж в рулет. — Может, и любил когда-то, но за давностью лет забыл о моём существовании.

— Разве такое забывается?

— Поверь, и не такое забывается. Ты просто ещё маленькая и не встречалась с предательством мужчин. С глаз долой — из сердца вон!

Лина едва не сболтнула лишнего, вспомнив видение про Макса и его Камилу — ведь он до сих пор любит её! — однако вовремя спохватилась и придержала язык.

— Как думаешь, Вадим искал тебя? — осторожно спросила она. — Ведь он не знает о моём существовании. А если бы узнал, то как бы поступил?

Эла наконец оторвалась от своего занятия и недовольно взглянула на дочь.

— Что за мысли бродят в твоей голове?! — строго отчеканила она, меняясь на глазах. — Не нравятся мне твои настроения. Не смей искать его! Обещай, что даже думать об этом не будешь!

— Конечно, не буду… просто… — замялась Лина. — Мне просто интересно… вот и всё.

— Ладно, помечтали и хватит, Линуся. — Эла надсадно вздохнула. — Доставай уже чашки и неси в зал. А вообще, тебе бы пора и делом заняться. Концерт через неделю, что-то я не вижу особого рвения!

— Завтра с утра и позанимаюсь. А ты можешь прогуляться по городу.

— Да, погода стоит хорошая, может, с Лариской встречусь, — согласилась Эла, выкладывая на тарелку нарезанный брусочками рулет. — И ты давай расслабься, выкинь всё из головы и не думай. Иногда это полезно.

Лине и вправду удалось забыться на время. Выпив чаю и уничтожив на пару с Элой львиную долю меренги, они дремали на диване под комедии Челентано, а потом и вовсе заснули в обнимку и проспали до самого вечера.

***

Эла проснулась первой, медленно поднялась и, что-то промычав себе под нос, вышла на балкон. Лина ещё нежилась в тепле махрового пледа, а в душе всколыхнулась тоска по чему-то, волнующему и манящему. Тут же вспомнился Филипп и его весёлая компания… и романтические приключения на даче с не совсем счастливым концом. Отбросив эмоции, Лина нехотя встала и побрела следом за Элой. Та, прикурив сигарету, пускала дым в сине-голубое пространство над головой.

Вечер был тёплый, лёгкий ветерок обдувал их лица, поскрипывал качелями на детской площадке. На безоблачном небосводе бледная луна мерцала загадочным блеском светлого янтаря.

Лина украдкой поглядывала на Элу. Та казалась невозмутимой и даже пыталась улыбнуться, но Лина догадывалась, какие чувства бурлят в душе молодой матери. Несладко, видимо, ей пришлось, и маме Марте, и папе Косте. Ведь Лина явилась причиной бед семьи Альтман.

Будто в подтверждение её мыслей, Эла стряхнула столбик сизого пепла с дымящейся сигареты и тихо произнесла:

— Знаешь, мне кажется порой, что всё это было не со мной, будто в другой жизни. Но я так рада, что всё давно позади, что мне удалось осмыслить и понять. Самое главное, что у нас… у меня есть ты. Конечно, мне поздно заниматься твоим воспитанием, ты уже выросла. Я лишь хочу, чтобы в жизни твоей всё было лучше. Лучше, чем у меня!

— Я постараюсь! — кивнула Лина. — Но мне бы хотелось, чтобы и ты нашла своё счастье в жизни.

— Эх, Лина, — тяжко вздохнула Эла. — Твоими бы устами…

Внезапный поток майского ветра навеял запах парного молока, и на Лину нахлынули образы — счастливая Эла с голубым конвертом в руках, а рядом с ней… он.

Нет… такого просто не может быть!

Лина едва не вскрикнула от радости и обернулась к Эле.

— У тебя будет ребёнок. Мальчик! — на одном дыхании выпалила она, сияя улыбкой.

— Чт-то? — Эла недоверчиво вскинула брови. — Это шутки такие?

— Я з-знаю, звучит немного странно, но… поверь, что так и будет. — Лина закусила губу, пытаясь унять волнение и лёгкую дрожь в руках. — Правда, я не знаю, когда это случится, но думаю, что в скором будущем.

— Эх, Линуся… — горько усмехнулась Эла. — В целом мире существует единственный мужчина, от кого бы я хотела иметь ребёнка, но видно, с ним мне быть не судьба.

— К сожалению, я больше ничего не могу сказать, извини, — пожала плечами Лина. Не хотелось обнадёживать Элу — мало ли что померещится после весёленьких выходных.

Эла с минуту молчала, потом, спохватившись, взглянула на тлеющую сигарету и быстро затушила.

— Если таким образом ты хотела подбодрить меня, Линуся, то это вполне себе ничего, — подмигнула она и вышла с балкона.

Лина сокрушённо вздохнула и выглянула во двор. Сумерки постепенно опускались на город, приглушая краски весеннего вечера. Лавочки у соседских подъездов давно опустели, в окнах домов зажигался свет, а на детской площадке, обычно кишащей детьми допоздна, собиралась местная молодёжь. Увлёкшись созерцанием привычных картинок, Лина не сразу поняла, что провожает взглядом Лёху. Тот вышел из дома в обнимку с какой-то девчонкой и направился к арке, ведущей на улицу. Неудивительно, что Лина не сразу признала его. Скинув лишние килограммы, Лёха постройнел и сменил гардероб, избавившись от рокерских цепей и рваных джинсов.

— Эй, что происходит? — озадаченно нахмурилась она. — Я чего-то не знаю?

В последнее время Лёха реже звонил и вечно чего-то недоговаривал, да и в гости заглядывал не так часто, ссылаясь на вечные задолженности в универе. Лина подозревала, что у лучшего друга появилась подружка, и от этого испытывала странные противоречивые чувства. В ворохе эмоций среди радости и гордости за друга Лина улавливала звучание фальшивой нотки. Неужели ревность? Нет… скорее, недоумение и обида. Почему и что скрывает Лёха? Нужно вывести на чистую воду этого партизана!

Не прошло и часа, как в квартире раздался дверной звонок, и Лина поспешила в прихожую.

— Лёшка! — обрадовалась она, запуская друга в дом. — Я так соскучилась. Мы будто сто лет не виделись!

— Ага, без малого неделя. — Улыбающийся и никогда не унывающий Лёха, как всегда, был на позитиве. — А вы чего так рано приехали? Думал, все праздники будете на даче зажигать. Я случайно увидел свет в окнах, вот и решил заглянуть.

— И правильно сделал! Ты даже не представляешь, сколько всего случилось за эти дни. Мне столько нужно тебе рассказать! Думаю, и тебе есть чем поделиться! — заговорщически улыбнулась Лина. — А сейчас пойдём, Эла меренгу испекла, ту самую, помнишь?

— Ух ты! — Лёха сделал картинный жест, собираясь продолжить фразу, но в тот момент в его кармане запиликал сотовый, и он отвлёкся на входящую эсэмэс: вынул телефон и, быстро настрочив ответ, снова засунул его в карман.

Лина усадила друга за стол, налила ему чаю и поставила перед ним сладкое лакомство.

— Эх, жаль, я на диете, сколько тут всего вкусного. — Лёха с унынием оглядел вазочки с конфетами и земляничным вареньем. — Но меренгу я, так и быть, зохаваю. — Отломив небольшой кусок, Лёха отправил его в рот и прикрыл глаза от удовольствия. Вдруг его сотовый снова ожил. Лёха бросил на Лину извиняющийся взгляд, достал телефон и уставился в экран.

Лина ждала, когда уже Лёха закончит переписку с таинственным другом и обратит на неё внимание. Ей так не терпелось выпалить новости о группе A-$peeD.

— Ну давай уже, Лёш, рассказывай первый, — с предвкушением прошептала она, как только тот отложил телефон. Облокотившись на стол, Лина подалась вперёд, во все глаза глядя на друга.

Однако тот явно уходил от важных тем и дурачился больше обычного, между делом успевая отвечать на входящие сообщения, от которых телефон жужжал чуть ли не каждую минуту.

— Лин, знаешь, у нас такой прикол в универе ходит. — Лёха шумно отхлебнул из чашки и состроил смешную рожицу. — Вот, к примеру, послушай. Я только что придумал блиц. Вопрос из области психологии. — И Лёха начал грузить её откровенной ерундой.

Лина вяло улыбалась, но вскоре, устав от бестолковой болтовни друга, заёрзала на месте.

— Лёш, тебе действительно нечего рассказать? — разочарованно вздохнула она. — У тебя что, весеннее обострение?

— Ага, гепариновые делирии, кровь просто бьёт ключом по замочным скважинам, — в том же духе сморозил он.

— Где ты этого нахватался?

— Ну так в больничке.

— Давай начистоту, Лёш, у тебя появилась подруга? — задала она вопрос в лоб.

— Лин, ты чего? Когда бы я успел? — Лёха занервничал, делая вид, что вылавливает чаинки в чашке.

— Лёш, серьёзно? Что происходит? Час назад я видела тебя с девушкой. Вы выходили в обнимку из подъезда!

Телефон снова запиликал, и Лёха, растерявшись, спрятал его в карман.

— А, это, — отозвался он севшим голосом и тут же закашлялся. — Это точно был не я.

— Ты шутишь, что ли? — всё больше заводилась Лина, — вот уж чего-чего, а вранья я от тебя никак не ожидала!

— Ты меня с кем-то перепутала. Точно! Это… ну правда, с чего ты взяла, Лин? — Лёха тут же сник и опустил голову.

Лина демонстративно тянула с ответом, и Лёха обречённо вздохнул:

— Ну да, у меня есть девушка. Только… я не могу тебе сказать, кто это. Лучше не спрашивай.

— Это почему же? Что в этом такого секретного? — вспыхнула Лина.

— Я… правда не могу рассказать. Если бы знал, что ты дома, я бы никогда…

Тут натянутая пружина лопнула, Лина резко подскочила и, вытянув руки по швам, обиженно процедила:

— Я думала, у друзей не бывает секретов. А если тебе есть что скрывать, то… то тогда уходи!

— Лин, ну ты чего? — Лёха захлопал ресницами, явно не ожидая такого поворота.

— Уходи! — повторила Лина с нажимом, и другу ничего не оставалось, как выползти из-за стола и покинуть дом Альтман.

***

Лёха давно ушёл, а Лина продолжала стоять у стола и потрясённо смотреть на дверь.

И что всё это значит? Почему Лёха упирается и молчит? Быть может, причина в ней? Заигралась, застряла в детстве, а Лёха давно уже вырос, влюбился и пляшет под дудку какой-то надоедливой девчонки. Та и рада стараться — строчит ему эсэмэски чуть ли не каждую минуту, будто кроме неё на свете никого не существует!

— Да как он мог?! — с досады воскликнула она, притопнув ногой.

Видно, Лина слишком бурно выражала своё недовольство, потому что кот Сибас тут же проснулся, спрыгнул с подоконника и направился к ней, потягивая лапы и зевая.

— Ну что, скажешь, я не права? — Лина опустилась на стул и погладила шёрстку льнущего к ногам кота. В ответ тот потыкался влажным носом в ладонь, потёрся мохнатой головой и, громко мурлыкнув, потянул её в кухню.

— Ах ты подхалим! — посмеялась Лина, едва поспевая за ласковым любимцем. — Мне бы твои проблемы!..

Как обычно, кот Сибас своей «бескорыстной» заботой помог ей отвлечься от обид и немного успокоиться.

Эла давно уединилась в маминой спальне. Лина убрала со стола остатки угощения, перемыла посуду и, подхватив на руки неусыпно наблюдающего за ней кота, отправилась в детскую.

В голове творился какой-то сумбур, нервы расшалились, и недавние переживания с новой силой захватили её. Только что без особых на то причин она поругалась с лучшим другом. И что на неё нашло? В конце концов, не её это дело и Лёха волен встречаться с кем угодно.

Как жаль, что детство уходит, друзья взрослеют и … тоже уходят. Лина представила на минуту, что, однажды встретив Лёху в подъезде, проходит мимо него, будто они совсем чужие люди. Или, к примеру, спустя десяток лет Лина увидит солидного Лёху с женой и авоськами с картошкой где-нибудь в овощном магазине. Наберётся смелости и подойдёт поздороваться, они поболтают немного, и Лина незаметно залезет к нему в карман.

«Ну что за абсурд?» — встрепенулась она, радуясь, что это всего лишь дурные мысли, а не образы — предсказатели. Нужно срочно помириться с Лёхой! Завтра же она наберёт его номер и извинится за своё недостойное поведение! Только о том, что знакома с ребятами из группы A-$peeD, ему ни за что не расскажет. Будет и у неё свой маленький секрет. Хотя вряд ли она когда-нибудь встретится с ними, с сожалением вздохнула Лина. Эти парни с другой планеты. И у Филиппа теперь совсем другая, взрослая жизнь. При мыслях о нём сердце болезненно вздрогнуло и заломило. А жаль, они смогли бы стать друзьями, но, видно, не судьба.

Выключив свет, Лина в обнимку с котом забралась на подоконник. Сибас, сыто мурлыча, пригрелся у неё на груди. Лина задумчиво гладила его по спинке, однако не прошло и пятиминут, как кот подозрительно завозился и сбежал под стол.

За окнами чернела ночь. В небе, сплошь усеянном звёздами, светила огромная шафрановая луна. Несколько минут Лина заворожённо смотрела на неё, поддавшись магическому воздействию и ощущая безотчётный пронизывающий страх. Потом, зажмурившись, спрыгнула с подоконника и поплелась в кровать. Голову притянуло к подушке, веки закрылись сами собой, но мысли ещё бродили, как сборище ленивых мух, а луна так и стояла перед глазами. Лина незаметно погружалась в её тайны, видела рельефы и представляла, как по ней плавно движутся пушистые коты и белоснежные барсы, пряталась от них в неглубоких кратерах и пещерках … но вдруг глаза её распахнулись, и она удивлённо застыла…

…Комната, так похожая на детскую, залита пронзительно ярким голубоватым светом. Стены отливают холодным блеском. Лина чувствует ласковое прикосновение воздуха к шее, к лицу, а над головой позвякивают трубочки восточных колокольчиков. Ветер играет ими, увлекая Лину в свой особый астральный мир. Как красива музыка ветра… Эти колокольчики повесил Он…Он знает, куда идти, и подскажет ей путь… Маятник-невидимка, будто часы, отстукивает время. Секунды улетают в небытие, рассеиваются в пространстве и побуждают Лину к действию. Она поднимается с постели, подходит к напольному зеркалу у стены и вглядывается в своё отражение. На ней синее платье, волосы убраны в высокую причёску. Глубокое декольте открывает стройную шею и часть высокой груди, талия утянута корсетом, юбки спускаются в пол и слегка колышутся. Лина парит над пространством и смотрит сквозь стены. В доме множество комнат, и в каждой свой цвет: голубой, фиолетовый, вишнёвый…

Плавно переступая, Лина движется вперёд, заглядывает в каждую комнату, и от её присутствия оживают колокольчики, заводятся и стучат маятники, сливаясь в ритмичный пульс утекающего сквозь сито времени. Платье меняет цвет в тон шторам и будто живёт само по себе, юбки его развеваются и шуршат, даже когда Лина стоит на месте и это… вовсе её не пугает. Чем ярче комната, тем сильнее звенят колокольчики, тем громче стучат маятники, образуя странную какофонию звуков.

Но вот Лина оказывается перед последней дверью и уверенно толкает её. На стенах кроваво-красный шёлк. Платье становится пурпурным, юбки его вздымаются, как крылья парящей птицы, и вновь обвивают ноги. От невесомости кружится голова, хочется смеяться в голос и летать. Колокольчики неистово звенят, неведомая сила срывает их с потолков и ударяет о пол, маятники сбиваются с ритма и ломаются.

Лина оказывается в тёмном зале, будто разбитым посреди безлюдной пустыни. Пол земляной и гладко утоптан. Стены увешаны чёрными блестящими шелками и уходят в небо.

Платье Лины неподвижно облегает её и едва ощутимо дышит. Играют скрипки, с неба медленно свисает громоздкая люстра, и в ней разом вспыхивают тысячи свечей. Становится ярко, очень ярко, как под палящим солнцем. Шторы раздвигаются, и входит Он… мужчина во фраке с бабочкой, в чёрной карнавальной маске. В глазах его пылает любопытство и азарт, на лице появляется едва уловимая улыбка. Он неотрывно смотрит на Лину и уверенной походкой идёт к ней, протягивает руку, приглашая её на танец. Звучит венский вальс, но Лина на секунду застывает. Она не умеет танцевать вальс, однако подаёт ему руку, и он легко ведёт её в танце. Лина летит и порхает, и ей совсем не страшно.

Ей тут хорошо, и от этого страшно!

Мужчина слегка отстраняется, заглядывает Лине в лицо. Глаза его сияют прозрачной голубизной и кого-то ей напоминают.

— Веришь в судьбу? — глубокий тембр голоса обволакивает её, но губы незнакомца неподвижны, на них всё так же мерцает улыбка. — Ты знаешь его, ты скоро поймёшь…

Пространство плывёт, подёргивается рябью, и краски тускнеют, но голос его отчётливо звучит, а слова доносятся эхом в пустом пространстве:

— Schlaf sanft mein Kind, schlaf sanft und schon! Mich dauert`ssehr, dichweinen sehn…*

* Спи спокойно, дитя моё, спи спокойно! Мне нужно время, чтобы увидеть, как ты плачешь. (нем.)

Глава 21. Эла

Мать приехала днём раньше. Так уж она истосковалась по ним, «своим ненаглядным девочкам», что больше и часу вытерпеть не могла. Переступив порог дома, она тут же ринулась наводить порядок, будто не две недели прошло со дня её отъезда, а целых два месяца.

Сидя за столом, Эла потягивала кофе и краем глаза наблюдала, как та перебирает посудный шкаф, узрев, что чашки из чайного сервиза стоят не на месте. А в блюде уже размораживалась куриная грудка для диетического бульона.

— Линочка стала бледная и очень исхудала. Бедняжка вся в занятиях, совсем не бывает на свежем воздухе, не ест супы. Толку, что на дачу съездили! Усердие — это хорошо, но так и гастрит и анемию недолго заработать. Вижу, что без меня питались всухомятку. Стоило только уехать, и дом будто вверх дном перевернулся, — бурчала Марта, позвякивая посудой.

Эла смотрела в экран телевизора и упрямо молчала. Не хотелось вступать в бесполезные споры с матерью, знала, что той только слово подкинь — заведётся на весь оставшийся день. За праздники Эла совсем не отдохнула, напротив — вымоталась и чувствовала себя морально опустошённой. Ещё и старые раны разбередила воспоминаниями. А Полянский… так и не объявился.

Поначалу она почти не сомневалась, что он одумается и вернётся, ждала звонка и поминутно проверяла входящие сообщения, но с каждым днём надежда утекала как песок.

На даче ей удалось немного отвлечься. Невинный флирт с Максом помог поднять настроение, однако мысли то и дело возвращались к Эдуарду, и Эла места себе не находила, всё вспоминала сцену их расставания и задавалась вопросом: где она допустила ошибку?! Видно, Полянский испугался серьёзных отношений, сбежал и, похоже, держал слово.

— А что с работой, приглашали куда-нибудь? — Голос матери вывел Элу из глубокой задумчивости.

— А… так, ничего стоящего, — отмахнулась Эла, по привычке потянувшись к пачке сигарет. — Да и праздники были, сама знаешь.

Эла поймала проницательный взгляд Марты. Та недовольно прищёлкнула языком и покачала головой:

— Засиделась ты дома, от безделья, гляжу, и хандра напала. Ну-ка рассказывай, что тут у вас стряслось?

— Ничего не стряслось. С чего ты взяла, мама? — Эла поднялась из-за стола, спасаясь от матери бегством на балкон. Там она прикурила сигарету и с удовольствием вдохнула в лёгкие едкий дым.

Марта вышла следом и встала напротив, уперев руки в бока.

— Да на тебе лица нет, осунувшаяся, бледная. И куришь как заправский мужик. Мать-то не проведёшь. Вы с Линочкой, случайно, не поругались? Вот чую, что-то произошло!

— Ничего не произошло, мам. Ты права, я просто засиделась дома. Нужно срочно что-то менять. — Эла чуть было не вспылила. В надежде успокоиться она затянулась несколько раз подряд, затем затушила сигарету и вышла с балкона, чувствуя, как спину пронизывает строгий взгляд матери.

В последнее время Марта всё чаще давила на больное, обвиняя Элу в упрямстве и отсутствии гибкости. Эла отчасти соглашалась, списывая неудачи на сложный характер. С возрастом в нём всё больше проявлялись семейные черты Альтман. Она не желала прогибаться под обстоятельства, даже на работу устроиться не могла. Всё, что предлагалось работодателями, Эла считала недостойным своего профессионального опыта, а на собственный салон у неё не хватало средств.

Похоже, что чёрная полоса затянулась, беспросветно и безнадёжно, да и уверенности в своей неотразимости поубавилось. И, как ни прискорбно было осознавать, но Москва не принимала её.

Нет, определённо, нужно проветрить мозги, хотя бы сбежать из дома на пару часов. А завтра начать новую жизнь!

Не раздумывая, Эла набрала Ларискин номер и договорилась о встрече.

Освежившись под душем, Эла придирчиво оглядела себя в зеркале, подмечая мелкие морщинки в углах глаз — следы недавних расстройств, достала рабочие ножницы и безжалостно остригла часть волос, преобразуя светлую прядь в косую чёлку. Тщательно уложила причёску, навела макияж и облачилась в красное платье-водолазку, облегающее грудь, бёдра и плоский живот. Закончив сборы, Эла улыбнулась собственному отражению и с вызовом вскинула подбородок. Плевать на все неудачи! Победа над трудностями будет за ней!

— Ох, доченька, — заохала мать, изумлённо оглядывая Элу. — Ты что же, в буквальном смысле всё поняла? Куда в таком виде собралась? Не слишком ли смело?

— Нормально. Пойду, прогуляюсь немного, буду поздно. — Эла обулась в стильные туфли на высоком каблуке, накинула плащ и с теплом посмотрела на мать. — Не ждите меня с Линой, я, может, у Ларисы заночую.

Часам к восьми вечера Эла прибыла в ресторан с панорамным видом на Москву. Лариса уже сидела за столиком, пускала сигаретный дым в потолок и потягивала вино из пузатого бокала. С недавних пор она пристрастилась к курению, совсем как Эла.

— Ух ты. Элка… выглядишь сногсшибательно! Какое платье… и причёска новая! — Лариса разглядывала её с плохо скрываемой завистью. Эла понимающе улыбнулась. Подруга была неисправима и по-прежнему во всём ей подражала. Хотя, нужно отдать должное, дружба пошла Ларисе на пользу — за последние месяцы она постройнела, полностью сменила гардероб и выглядела помолодевшей и уверенной в себе женщиной.

— Спасибо, ты тоже хороша как никогда. — Эла вернула комплимент и уселась напротив. — Что пьёшь?

— А, «Шато-Латур»… — взмахнула дымящейся сигаретой Лариса. — Будешь? Я угощаю!

— С ума сошла, это же дорого! — Эла удивлённо вскинула брови. Она прекрасно разбиралась в дорогих винах, прикинув мысленно, во что обойдётся Лариске такая излишняя щедрость.

— Могу себе позволить раз в пятилетку, — засмеялась Лариса, подзывая официанта и заказывая целую бутылку.

— Давно не виделись. Есть повод шиковать? — Эла откинулась на спинку кресла и раскрыла меню.

— Ой, ты не представляешь, сколько всего случилось за праздники, — вздохнула подруга. — Вот смотри, что мне Валера подарил. — Она повертела головой и кокетливо повращала кистью. В ушах поблёскивали новые серьги, а на запястье — изящный браслет, усыпанный множеством сияющих камушков. — Брюлики, — с придыханием добавила Лара. — Пока его жена отдыхала за границей, мы с Валерой на даче тусили, оторвались по полной!

— Поздравляю! Всё подарками откупается? — ввернула шпильку Эла, наблюдая, как официант разливает по бокалам вино.

Лариса подхватила бокал и отхлебнула добрую половину.

— А что мне ещё остаётся? Я бы не хотела терять такого щедрого мужика. Да и чувство у меня к нему, чего уж там…

— Ты не оправдывайся, Лар, живи как считаешь нужным, главное, цену себе знай! — подбодрила её Эла.

— А у тебя? Что у тебя на личном? — Лариса прикурила новую сигарету.

— А я как всегда — самая обаятельная и привлекательная, — усмехнулась Эла, манерно пригубив вино.

— Мужики ослепли, что ли, — возмутилась Лариска, — или у тебя запросы как у английской королевы? Вон и Генку отшила. Парень до сих пор сокрушается, всё спра…

— Давай не будем о нём! — строго осадила она подругу.

— Ладно. — Лариска отвлеклась на входящую эсэмэс и зависла с улыбкой. — Элочка, я тебе что сейчас расскажу-у! — с азартом воскликнула она. — Мы на днях с Валеркой были на вечеринке по поводу открытия ночного клуба Zzeta. Там все сливки общества собрались, влиятельные бизнесмены с любовницами, чиновники… имён называть не буду, в общем, там такая роскошь, такая красота. Банкет, живые выступления артистов и прочие прелести, включая стриптиз-бар. А какие наряды были у дам… какие украшения! Мы так здорово провели время!

— Всё, я в нокауте. — Эла скептически взглянула на подругу.

— Да подожди ты, Эл. Эту вечеринку устроил один крутой бизнесмен — Леон. Это его клуб. Говорят, у него таких несколько по всей Москве, а ещё недвижимость и акции крупнейших предприятий страны. Подозреваю, что он как-то связан с криминалом, иначе откуда такие бабки. Ну и охрана. Внешне культурные ребята в чёрных костюмах, а за поясом стволы. На вид ему около сорока, симпатичный, холёный мужик, а харизма! — заохала Лариска. — Говорят, год назад он приехал в Москву и сразу же влился в высшее общество. Ну… так мой Валера сказал.

— Сказки какие-то, — покачала головой Эла, — но даже если это и так, нам-то какое дело. Я не заглядываюсь на чужих мужчин.

— И зря. Между прочим, говорят, он любит блондинок, хотя… на банкете был с шикарной брюнеткой. Мила… молоденькая штучка лет двадцати, с гонором и таким самомнением, похоже, что в ней течёт азиатская кровь. А какие на ней были бриллианты! Мои — ничто в сравнении с ними. Эх, где мои двадцать лет… я бы точно не растерялась, встретив такого. Жаль, я не могла запечатлеть их крупным планом, слишком палевно было. А он так ловко уходил от камеры, будто знал, что за ним ведут охоту. В общем, колоритная парочка. Ну-ка, посмотри. — Лариска протянула телефон, во весь экран которого развернулось весьма любопытное фото.

Эла нехотя покосилась на картинку, будто делая подруге одолжение, но потом, присмотревшись, взяла телефон в руки и удивлённо застыла. Красивая пара — мужчина в чёрном стильном костюме приобнимал за талию знойную кареглазую красотку, глядя на неё с ленивой улыбкой собственника. Женские глаза с томным обожанием взирали на партнёра. Сочные губы слегка приоткрыты, словно их обладательница завлекала его и была готова заняться любовью прямо там, на танцполе.

Впечатляюще, однако! Вот только облик мужчины неуловимо напомнил Эле… Нет, просто бред какой-то. Поистине, фантазии её разыгрались до предела!

— Леон… — задумчиво протянула Эла. — Это… точно имя?

— Конечно имя, не кличка же! — Лариска пожала плечами. — А что?

— Так… ничего. Просто показалось. — Эла отдала телефон подруге и рассеянно улыбнулась. — Как романтично — Мила и Лео. Попахивает бразильским сериалом.

— Да ну тебя, — прыснула Лариска. — Вечно ты со своими репликами. Завидуй молча!

— Вот ещё, — парировала Эла. — Не имею такой привычки.

— А что, тут есть чему завидовать. Молод и богат… Я ещё подумала, вот бы нашей Элочке такого. Хотя, наверное, он тот ещё плейбой. Говорят, у него в любовницах… — Лариска наклонилась и прошептала имя известной актрисы.

— Да ну! А как же Мила? — наигранно вздохнула Эла.

— Ну что — Мила? — Ларискин нос брезгливо задёргался. — Она стриптизёрша в одном из его клубов. Думаешь, он станет с такой всерьёз?

— Эх, дорогая, мечтать не вредно.

За увлекательным разговором они незаметно прикончили бутылку вина, и Лариску, зачинщицу Элиных кошмаров, внезапно посетила очередная гениальная идея.

— А давай рванём в ночной клуб? Я знаю одно классное местечко! Потанцуем, развеемся? — предложила Лариса. — Не всё им одним по бабам шастать, может, и мы закадрим кого-нибудь стоящего.

— А давай! — согласилась Эла, прищёлкнув пальцами. И подруги отправились в ночной клуб.

***

В клубе адски гремела музыка. На танцполе, пестреющем лазерными лучами и разноцветными огнями, резвилась молодёжь. Чуть на возвышении виднелись площадки, на которых извивались танцовщицы в чёрном латексе, косматый диджей заводил толпу, весело пританцовывая за пультом. За столиками тусили кавказские мажоры и солидные мужчины с развязными барышнями.

Эла и Лариса протиснулись к барной стойке, уселись на высокие стулья и заказали по «отвёртке». Платье Элы поднялось выше колен, оголяя идеальной формы ноги. Она потягивала коктейль, слушая Ларискину болтовню, и ловила на себе похотливые взгляды мужчин. Однако на внимание завсегдатаев ей было наплевать — в крови играл алкоголь, а на душе с каждым глотком становилось светлее. Лариска же, напротив, на месте усидеть не могла. Щеголяя чёрными кожаными слаксами и стильным топом, она раздавала улыбки налево и направо. Быстро разделавшись с коктейлем, подруга стрельнула глазами в зал и слегка подтолкнула Элу локтем.

— Ой, смотри, какие мальчики! — прокричала она, без стеснения разглядывая парней, сидящих за столиком у стены.

— На вид ничего так, приличные, даже слишком, — прокомментировала Эла. — Но какие-то они уж больно подозрительные, не удивлюсь, если окажутся геями или жиголо.

— Да ну, уж точно не геи, — засомневалась Лариса, — вот тот, что сидит лицом к нам, всё время пялится на твой зад.

— Может, он би? — хохотнула Эла.

— А мы сейчас проверим. Пойдем, потанцуем? — предложила Лариска, и Эла заговорщически подмигнула подруге.

Они спустились с высоких барных стульев и, покачивая бёдрами, отправились на танцпол.

Тут зазвучал мелодичный бит, и в зал полился бархатный голос Дорна:

«…жарю утрамальвин и танцую один. Остальные стесняются…»

Только Эла с Ларисой и не думали стесняться. Музыка подстегнула их неуёмное желание оторваться, и они с удовольствием примкнули к танцующей молодёжи.

Парни незамедлительно оказались рядом. Платиновый блондин крутился возле Ларисы, к Эле подкатил кареглазый шатен. Подруги умело двигалась в такт музыке и игриво улыбались парням. Те тоже оказались не промах и лихо отплясывали, одаривая Элу и Ларису плотоядными взглядами.

После пары клубных сетов парни потянули их за свой столик.

— Валера, — представился блондин, и Лариса изумлённо округлила глаза.

— Ну надо же, — прошептала она Эле, — это точно знак свыше!

Шатен назвался Романом. Похоже, что в этом клубе они тусовались не впервые.

Новые друзья казались довольно общительными и весёлыми ребятами.

— Ну что, девчонки, выпьем за знакомство? — Валера подозвал официанта. — Эй, парень, неси нам самое дорогое шампанское, устрицы и закуски.

— Стоп, ребята, — насторожилась Эла. — Кто будет платить за всё это?

— Обижаешь, — возразил блондин, притянув к себе Ларису.

— Ну, Эл, ты чего? Нормально всё, классные мальчики, разберёмся, — зашикала подруга.

Роман отпустил пару шуток про засланных казачков и, многозначительно глядя на Элу, полез в карман пиджака, поочерёдно вытягивая из него ключи от машины, презервативы в серебристой упаковке и, наконец, тугое портмоне, которое он с хитрой улыбкой припечатал на столик рядом с собой. Потом достал носовой платок и, вольготно откинувшись на спинку дивана, промокнул со лба проступивший пот.

Эла подозрительно следила за каждым движением парня, подмечая ненужные детали: холёные руки с аккуратно остриженными ногтями, перстень из белого золота с чёрным агатом, однако при виде кошелька она немного расслабилась и вскоре, подвыпив, смеялась над далеко не глупыми анекдотами случайных приятелей. Компания незаметно опустошила несколько бутылок шампанского. Эла поплыла, но старалась держаться бодро. Роман придвинулся ближе, обнял её за талию и зашептал на ушко милую чепуху.

Лариску понесло. Разомлев от алкоголя и внимания красивого блондина, она без стеснения висла на нём и довольно хихикала.

— Как насчёт продолжения вечера? Едем к тебе? — откуда-то издалека донёсся голос Романа. Эла вынырнула из сладкой дрёмы, освободилась от навязчивых объятий ухажёра и посмотрела на часы.

— Лично я еду домой, — решительно заявила она.

— Ну чё ты ломаешься, я же вижу, хочешь меня, — льнул к ней парень.

— Ага, бегу и спотыкаюсь. — Эла стряхнула с себя неугомонного поклонника. — Рома, ты не теряйся. Время ещё есть, успеешь снять на ночь какую-нибудь сговорчивую девочку.

— Да легко, но ты многое теряешь, красотка, — самоуверенно выдал он, отстраняясь с явной неохотой.

— Возможно, но… — Эла щёлкнула зажигалкой и закурила, наблюдая, как парни обмениваются короткими взглядами.

— Сорян, я отлучусь ненадолго. — Валера снял руки с раскрасневшейся Ларисы и покинул столик. Они посидели немного. Роман подлил шампанского в фужеры и собрался сказать тост, но вдруг его телефон разразился трелями, и он, удивлённо уставившись на экран, ответил на звонок.

— Здорова, брателло, ты здесь? Стой на месте, я щас тебя найду! — прокричал он в трубку и быстро отключился. — Девочки, тут мой кореш один подъехал. Я только сгоняю за ним и вернусь.

Эла и слова вымолвить не успела, как тот исчез в толпе. Время шло, а парни не возвращались. Лариска ёрзала на месте, всё искала глазами Валеру.

— Нет, ну… где они, а? — потерянно бормотала она. — Я… пойду поищу. Мы же с ним договорились ко мне поехать. Они не могли так с нами…

— Ещё как могли… Боже, какие же мы дуры! — рассмеялась Эла, с ужасом осознавая, что их с Лариской развели как последних лохушек. — А платить, стало быть, нам.

— Но… у меня совсем нет денег, я почти всё оставила в ресторане, — захныкала Лариса. — А звонить своему Валерке я не могу. Если он только узнает, что я без него шляюсь по ночным клубам, он…

— Круто, там на полтинник точно наберётся, — размышляла Эла вслух, не обращая внимания на Ларискины стенания.

— И что нам теперь делать? — растеклась по столу подруга.

— Так, Лариса, соберись! — скомандовала Эла, залпом осушив фужер с остатками шампанского. — Не время ныть и пенять на собственную глупость. — Встаём и медленно отползаем. Попробуем выйти из клуба незаметно, типа воздухом подышать.

— Но у меня в гардеробной куртка из рептилии…

— Да твою ж мать! — Эла саданула кулаком по столу, — будут у тебя ещё и не такие куртки.

— Это подарок Валеры…

— Ладно, придумаем что-нибудь. Прекращай выть. Изобрази уже улыбку и вперёд.

Они поднялись из-за столика и двинулись к выходу. Лариска пьяно пошатывалась, то и дело оглядываясь в поисках Валеры и Ромы, Эла с трудом тащила её на себе, понимая, как сильно они привлекают к себе внимание, и мысленно крыла Лариску на чём свет стоит. Даже уйти незаметно не получалось.

Их остановили в вестибюле. Бдительный бармен, администратор и суровый охранник обступили беглянок со всех сторон, хищно улыбаясь и протягивая Эле чек с кругленькой суммой.

Эла заморгала ресницами, решив прикинуться пьяной дурой.

— Мальчики, вы чего? Наши парни должны заплатить… — заявила она, расплываясь в тупой улыбке, однако номер не прокатил.

Нет, определённо удача напрочь покинула её!

Расплатившись по счёту картой, Эла попрощалась со всем своим месячным содержанием, на оставшиеся деньги усадила рыдающую Лариску в такси и зашагала по улице в гордом одиночестве.

Глаза наполнились слезами, по телу гуляла нервная дрожь, из груди рвались отчаянные всхлипы. Не в силах больше сдерживаться, Эла привалилась спиной к холодной стене и громко разрыдалась. Даже её, такую неотразимую и сильную, жизнь скрутила в бараний рог.

Несчастливая, невезучая, нелюбимая!

И Полянский отвернулся, посчитав её недостойной себя, слишком легкомысленной и пустой, слишком доступной!

Нет, домой она не пойдёт, ни к чему расстраивать мать, да и стыдно явиться в таком потрёпанном виде. Посидит, переждёт эту ночь где-нибудь в парке на лавке или подремлет в зале ожидания на ближайшем вокзале. Вот и дошла до ручки!

Вдоволь нарыдавшись, Эла присела на бордюр, вынула платок и промокнула влажные от слёз щёки.

В сумке внезапно затрезвонил телефон.

— Ну кого надирает в четвёртом часу утра?! — недовольно простонала Эла. — Наверняка матери неймётся со своими нравоучениями, не спится же ей! — Эла вынула сотовый, собираясь не глядя дать отбой, но тут же удивлённо замерла.

Да не может быть! Эдик Полянский собственной персоной! Эла прочистила горло, вдохнула полной грудью и ответила на звонок.

— Эдик? — выдохнула Эла в трубку. На том конце провода стояла тишина. Эла было подумала, что ей всё привиделось, и взволнованно взглянула на экран, но тут же прислонила телефон обратно к уху. — Я слушаю тебя, — ровно сказала она, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

— Я… — глухо произнёс Полянский, сделав недолгую паузу. — Хотел бы поговорить с тобой.

— Лучшего времени суток, конечно же, не нашлось, — упрекнула его Эла.

— Д-да, извини, что так поздно, но я не могу больше молчать. Как-то не очень мы расстались.

— Ах, это, — скептически усмехнулась Эла. — Какие мелочи!

В тот момент по трассе шумно пронеслась машина, обдав волной гремящей музыки.

— Кажется, я не вовремя? — забеспокоился Полянский. — Ты не одна?

— Одна, Эдик, в последнее время я всегда одна. — Эла недовольно стиснула зубы — актриса из неё никудышная, не слишком получалось изображать беспечность.

— Я слышу шум улицы. — Голос Полянского стал жёстче. — Где, чёрт возьми, тебя носит в такой час?!

— А… я гуляю. Погода, знаешь ли, располагает к ночным прогулкам. И вообще, я свободная женщина, имею право гулять, когда захочу и где захочу, кто меня может упрекнуть в этом?

— Ты в своём уме? Где ты сейчас находишься?

— Какая разница где.

— Немедленно отвечай! — Полянский шумно выдохнул, явно теряя терпение.

— Эдик, ты не вправе разговаривать со мной в таком тоне! — возмутилась она.

Между ними снова повисла тишина. Минута… две… целая вечность. Молчание затянулось, и в голову Элы поползли тревожные мысли. Что, если он бросит трубку и больше никогда не позвонит?!

— Эдик, — прошептала она срывающимся голосом, — ты ещё здесь?

— Пожалуйста, назови адрес, — вкрадчиво произнёс он, и по телу Элы пробежала волна электричества.

Его интонации волновали, затрагивали что-то сокровенное, ласкали слух. Эла почувствовала, что сдаётся, не в силах больше спорить с этим мужчиной, — видно, профессия отложила отпечаток, научила его владеть своим голосом и убеждать.

— Я… — Она огляделась в поисках примечательного места. — Я иду по Страстному бульвару, мимо… — И уточнила свои координаты.

— Стой на месте. Я сейчас подъеду, — скомандовал Полянский и тут же отключился.

«Вот ещё! Так я тебя и послушалась… да больно надо!» — фыркнула Эла, однако заметно сбавила шаг и полезла в сумочку. Дрожащими руками достала влажные салфетки и стёрла чёрные потёки туши, но взгляд покрасневших глаз оставался напряжённым и уставшим. Ну и пусть! Пусть он видит, как ей несладко приходится!

Неторопливо прохаживаясь по тротуару, она настраивалась на встречу с Полянским. Недавняя бравада куда-то испарилась, и Эла почувствовала, как холод постепенно пробирается под кожу и остужает разгорячённую кровь. Увы, лёгкое платье и тонкий плащ не спасали от влажного пронизывающего ветра, а принятый алкоголь — от невзгод и неудач.

И всё же, как удивительна жизнь! Подбрасывает непредсказуемые ситуации, будто снова даёт ей шанс на любовь. Неужели Эдик? Неужели?! Почему ему вздумалось позвонить ночью? И голос… Его взволнованный голос говорил о многом!..

В попытке согреться Эла обхватила себя руками и огляделась вокруг. На пустынной улице одиноко мигали светофоры, где-то вдали брела влюблённая парочка, редкие машины с шумом проносились по трассе, видно, неугомонная молодёжь рыскала по городу в поисках приключений.

Вдруг на дороге вспыхнули автомобильные фары, и Элу охватили недобрые предчувствия. Краем глаза она наблюдала, как чёрная иномарка, постепенно сбавляя скорость, плывёт в ночной тишине. Машина притормозила, и из окна высунулся молодой мужчина довольно брутального вида.

— Эй, красотка, не меня ждёшь? Едем с нами, развлечёмся, — небрежно бросил он, ощупывая взглядом фигуру Элы.

Не удостоив его ответом, Эла развернулась и пошла по тротуару в обратном направлении, лицо её стало непроницаемым, губы плотно сжались, однако тот не отставал, включил заднюю скорость и медленно катил за Элой вдоль дороги.

— Мы хорошо заплатим, организуем тройничок, до дома доставим в целости и сохранности, — настаивал он.

Эла ускорила шаг, молясь о том, чтобы за ней поскорее приехал Эдик. Сердце замирало от страха — наверняка он ринется её защищать, и как бы эти двое не покалечили его! Эла судорожно искала выход из тупиковой ситуации, но мозг словно окоченел и отказывался мыслить логично.

Хлопнула дверца автомобиля, послышались тяжёлые шаги, парень быстро нагнал её и резко развернул к себе лицом. Второй тоже вышел из машины и наблюдал за ними с нахальной ухмылкой.

— Дамочка, я же к тебе обращаюсь! — наглел первый.

— Пожалуйста, оставьте меня в покое, молодые люди! — Эла вывернулась из захвата и отступила на несколько шагов. — Я мужа жду. Мы разминулись, и он едет за мной!

— Шутница, цену себе набиваешь? — осклабился тот, медленно надвигаясь и норовя схватить её за руку.

— Да отвали ты! — взбунтовалась она. Реплика потонула в визге тормозов. Серебристый «Ланд-крузер» Полянского остановился у обочины дороги. Выскочив из машины, Полянский обошёл капот и стремительно направился к ним.

— Что здесь происходит? — жёстко отчеканил он, взирая на Элу и её обидчика. Тот притормозил, подозрительно сунув руки в карманы куртки.

Элу точно пулей прошило — решение пришло в ту же секунду. С тихим стоном она кинулась к Полянскому на грудь и повисла у него на шее ненадёжной, но отчаянной бронёй.

— Любимый, ну наконец-то, я так заждалась тебя! — защебетала она, не давая Полянскому и шагу ступить.

— Что хотят от тебя эти?.. — Полянский рвался вперёд, пытаясь высвободиться из цепких объятий Элы, но она всё сильнее смыкала руки и продолжала нести какой-то бред.

— Они сейчас уедут, они просто мимо проезжали… они неплохие ребята…

Парень хмыкнул и быстро направился к машине. Захлопнулись дверцы, заурчал мотор, послышались звуки отъезжающего авто. Эдик хмуро смотрел им вслед, ноздри слегка раздувались, на скулах играли желваки, между бровями вновь залегла суровая складка.

«Боже, как он красив в гневе», — облегчённо выдохнула Эла, с удовольствием наблюдая за эмоциями Эдика.

— Ну, и что всё это значит? — вмиг отрезвил её Полянский.

Эла расцепила руки и, пошатнувшись, нервно рассмеялась.

— Да ты пьяна?! — приглушённо воскликнул он.

— Есть немного! — цинично усмехнулась Эла.

— Так весело?! А если бы эти двое втолкнули тебя в машину и…

Из груди Элы вырвался хриплый стон.

— Полянский, ну какое тебе до меня дело? Ты отвернулся от меня, оставил одну, сказал, что я твоя ошибка! Ты просто трус!

— А ты… настоящая дура! Тебе что, жить надоело?! Шляешься по ночам, как… — Эдик осёкся и провёл рукой по лбу, будто стряхивая мрачные мысли.

— Да кому я нужна?! Кому?! — Голос её сорвался и задрожал. Слёзы брызнули из глаз, Эла повернулась к нему спиной, накрыв лицо ладонями, и горько разрыдалась, правда, на этот раз тихо всхлипывая и жалея несчастную себя.

Вот и всё, подумала она, сгорая от стыда и обиды. Как глупо и нелепо всё вышло. Сейчас он посадит меня в машину, отвезёт домой и больше никогда не позвонит.

В тот момент тёплые руки Эдуарда легли на плечи Элы. Он нежно привлёк её к себе и горячо прошептал в висок:

— Ты мне нужна, Эла. Прости, я не должен был так говорить, но ты… ты просто с ума меня сводишь!

Объятия Полянского были почти невесомы, он бережно придерживал её и поглаживал по спине, и Эла обмякла, удобно уложив голову у него на груди, а сердце сладко таяло от надёжного тепла его тела и мягких интонаций голоса.

— Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека! — взволнованно продолжил он.

— Ты говоришь стихами, — всхлипнула Эла, решившись наконец поднять на него глаза.

— Я говорю словами Достоевского. — Он обхватил ладонями её лицо и вытер подушечками пальцев скатившуюся по щеке слезу. — Долгое время я думал, что не способен больше любить, бежал от мыслей, грузил себя работой и просто существовал, но ты… — Полянский глубоко вздохнул и на секунду прикрыл веки. — Ты снова вернула меня к жизни. С тех пор как мы расстались, я места себе не находил. Не знаю, сколько бы я раздумывал, если бы не…

— Эдик… это правда? — прошептала она, чувствуя, как от эмоций слабеют ноги.

— Правда. И я хотел предложить. Давай начнём всё сначала? Понимаю, что время выбрал неподходящее, но лучше попытаться сделать что-то, чем…

— Эдик, — затаив дыхание перебила его Эла. — Я согласна!

С минуту он смотрел ей в глаза, будто не верил в реальность происходящего. И Эла уловила во взгляде Эдуарда промелькнувшую радость, сомнение и… решимость.

Полянский прерывисто выдохнул, покрыл поцелуями её лицо, потом нашёл её руку и, сжав ладонь, увлёк за собой в машину.

***

Они приехали к дому Полянских в сталинскую высотку на Кудринской площади. Долго целовались, не в силах оторваться друг от друга, и только спустя четверть часа поднялись на лифте на шестнадцатый этаж, обнимаясь и держась за руки, совсем как юные влюблённые в предвкушении первой брачной ночи. У самых дверей в квартиру Эла немного отрезвела от свалившегося на неё счастья и беспокойно взглянула на Полянского.

— А где Филипп? Он разве не дома?!

Эдик долго молчал и возился с замками. Лицо его казалось бледным и растерянным.

— Нет, — с горечью сказал он. — Этот парень давно не живёт дома. Не ладится что-то у нас.

Сердце Элы сжалось от боли, и волна нежности затопила её. Сколько же невзгод пришлось пережить этому человеку! Она потянулась к Полянскому, коснулась ладонью шершавой щеки и обвила его шею руками. Он тут же нашёл её губы, легко оторвал от пола и бережно внёс в квартиру. От пьяных поцелуев кружилась голова, по телу разливалась жаркая истома, мысли таяли в блаженном забытьи. Эла очнулась, лёжа на твёрдой поверхности дивана. Полянский нависал над ней, в его горящем взгляде томилось желание.

— Эдик, милый, прошу тебя, — прошептала она, задыхаясь от предвкушения скорой близости. — Мне нужно в душ.

— Да… конечно. — Он медленно выпустил её из объятий, поднялся и вышел из комнаты. Не прошло и минуты, как Эдик вернулся, в руках он держал полотенце и чёрный махровый халат.

Оставшись в душе одна, Эла с удовольствием встала под горячие струи воды и тщательно намылила кожу, смывая с себя все неприятности дня. При мыслях о страстных объятиях любимого грудь налилась в ожидании ласк, низ живота сводило чувственной судорогой — она на мгновение затерялась в романтических иллюзиях, не заметив, как дверца кабинки распахнулась и в душевую, наполненную паром, вошёл он.

— Эла… я больше не могу ждать. — Полянский вжался в её разгорячённое тело. Она задрожала и выгнулась, подставляя шею и грудь для ласк и поцелуев. Нежно огладив округлости, он очертил ореолы набухших сосков, скользнул по влажной спине, приподнял за ягодицы и одним движением вошёл в неё. Эла раскрылась ему навстречу, обвивая ногами талию и блаженствуя от сильных ритмичных движений.

Неужели… мечты становятся явью…

***

Завернувшись в чистый махровый халат, Эла расслабленно дремала на кухонном диване, наблюдая, как Полянский помешивает кофе у плиты. Взгляд её ласкал смуглую спину Эдика, исследуя чёткий рельеф мышц, широкие плечи и мускулистые руки. Спустился к бёдрам, обёрнутым полотенцем. Ни грамма лишнего жира. Всё же он в отличной форме для своих сорока с хвостиком, наверняка занимается спортом, следит за фигурой и питанием. Ещё бы, профессор, доктор медицинских наук… или кто он там…

Эдик неожиданно обернулся и посмотрел на неё с таким обожанием и нежностью, что Эла едва сдержала стон удовольствия. Когда-то в другой жизни, полной разочарований и неудач, он дарил тепло другой девушке — Марине, но теперь его улыбка и влюблённый взгляд принадлежат только ей! От этого долгожданного счастья на глаза Элы навернулись слёзы.

— И всё же скажи мне, Эдик, почему ты позвонил мне в такой поздний час? — прошептала она, боясь спугнуть этот удивительный интимный момент.

Полянский задумчиво сдвинул брови.

— У нас ведь теперь не должно быть секретов друг от друга, верно? — ответил он вопросом на вопрос, затем аккуратно разлил по чашкам дымящийся кофе и двинулся к столу, на котором стоял раскрытый ноутбук. Усевшись рядом с Элой, Эдик тронул тачпад, и на экране замелькали знакомые лица, послышался гул голосов и бренчание гитарных струн.

Это же… концерт группы A-$peeD на даче у Полянских! Оказывается, он, как любой нормальный родитель взрослого сына, беспокоится и следит за ним, находясь на расстоянии! Эла застыла от неловкости, припоминая детали вечеринки, но тут же расслабилась — её поведение оставалось безупречным!

Эдик отмотал видео назад и отыскал нужный момент. На экране возникла Эла: грустные глаза устремлены в камеру, брови хмурятся, губы дрожат в напряжённой улыбке и решительно выдают:

— А лучше бы ты посвятил эту песню тем девушкам, которые умеют любить, которые многие годы любят вопреки всему, но по каким-то причинам эта любовь остаётся безответной. Наверное, это классика жанра, но такова жизнь.

Эдик остановил кадр и взглянул на Элу с надеждой:

— Эти слова… они были адресованы мне?

— Тебе, Эдик, конечно тебе! — Она подалась навстречу Полянскому и, крепко обняв, коснулась губами его губ. Он улыбнулся, не прерывая поцелуя, и, усадив её к себе на колени, стянул халат и осыпал поцелуями лицо и шею.

Казалось, волны оргазма недавно схлынули, а в Эле снова проснулось желание. Она слегка пошевелила бёдрами, и он с готовностью откликнулся на ласки. Тела их сплелись в объятиях, и всё повторилось вновь. Остро, обжигающе, страстно…

***

Эла проснулась поздним утром в постели Полянского и сладко потянулась. «Всё-таки он потрясающий любовник», — блаженно улыбнулась она. Наверняка у него были женщины для встреч, трудно сдержать в узде такой темперамент. Или, быть может, они упали в объятия друг к другу, изголодавшись от одиночества и тоски?

Блики ласкового майского солнца играли в жёлтом глянце обоев, отчего спальня казалась уютной и тёплой. Сквозь щель в окне струился прохладный ветер. Тонкий ажурный тюль, колышась на сквозняке, отбрасывал на стены вычурные тени.

Где же Эдик?

Эла прикрыла веки, легла на живот и вновь задремала, как вдруг её пробудил протяжный, трубный рёв слона. Эла испуганно подскочила и снова рухнула на подушку. Как же она забыла?! Недалеко от дома Полянских раскинут огромный зоопарк. Когда-то в детстве она с родителями не раз бывала там, заглядывалась на сталинку с затейливыми башенками и шпилями, колоннами и скульптурами людей. Тогда этот дом казался ей настоящим сказочным дворцом.

Она пробежалась взглядом по комнате. Всё аскетично, строго и со вкусом: дорогие обои, добротный спальный гарнитур из дуба, матрас средней жёсткости, скорее, с кокосовой стружкой и прочими экологическими штучками для здоровья. Жилище одинокого мужчины. Вот только столик с зеркалом напоминает об умершей жене. На нём резные рамки с фотографиями маленького Филиппа и аккуратно расставленные флаконы с французскими одеколонами. Что ж, у Эдика неплохой вкус на парфюм.

Поднявшись с постели, Эла облачилась в махровый халат и осторожно выглянула из спальни.

— Эдик! — громко позвала она, но дом откликнулся тишиной.

Шлёпая по паркетному полу босыми ступнями, Эла отправилась на экскурсию по квартире Полянских, изучая пространство жилища: коридоры с массивными дверями, высокие потолки, старинные люстры и широкие окна.

Немного осмелев, Эла вошла в одну из дверей и оказалась в кабинете Эдика, обставленном в классическом стиле: с высокими стеллажами книг, удобным кожаным креслом и рабочим столом. Следующей была комната Филиппа — небольшая, светлая и уютная, из окна которой виднелся зоопарк. Эла огляделась, замечая профессиональную музыкальную установку, синтезатор у стены, книжные полки и плакаты каких-то маргинальных личностей. Всё современно, дорого и круто! Наверняка эта квартира досталась Эдику по наследству от его знаменитых родственников профессоров. Кто же следующий хозяин? Филипп? Странный, странный паренёк. Оценит ли он такой подарок?

Толкнув последнюю дверь, Эла вошла в просторную гостиную. Мрачная, лишённая утреннего солнца и тепла комната выходила окнами на юго-запад. Неподвижные тени окутывали белый рояль и антикварный шкаф с безделушками. На стенах лоснилась холодная шелкография с рисунком воды и диковинных рыб. Синие шёлковые шторы ниспадали на пол, словно траурные флаги. Тоска! Склеп покойной Марины. Видно, здесь всё остаётся так, как и было при её жизни. Эла передёрнула плечами, сбрасывая оцепенение. Надо же, столько лет прошло, а в доме до сих пор витает её дух!

Эла попятилась из гостиной, боясь повернуться спиной, плотно прикрыла дверь и укрылась в ванной.

«Эх, Эдик, прошлое должно оставаться в прошлом! — сетовала Эла, смывая тягостные впечатления под струями горячей воды. — Немудрено, что Филипп не хочет возвращаться в дом, где ему всё так больно напоминает о любимой матери…»

Обернувшись махровым полотенцем, Эла достала из сумочки косметичку и встала перед зеркалом. Надо собираться домой, мать наверняка волнуется, а у неё, как назло, разрядился телефон.

Неожиданно дверь ванной приоткрылась, и на пороге показалась невысокая, сухощавая старушка. Эла вздрогнула, чуть не выронив тушь из рук. После мрачной гостиной с роялем старушка напоминала Эле живое привидение.

— Здрасьте, — кивнула Эла, не сводя с неё глаз.

Та продолжала стоять на месте и молча разглядывать её. Блёклые глаза пробежались по влажному телу с явным осуждением и подозрительно прищурились. Если бы Эла была хоть чуточку суеверна, то подумала бы, что перед ней существо из параллельного мира — домовушка.

Старушка что-то проворчала себе под нос, однако уходить не спешила, скрылась за дверью и чем-то громко зашуршала, будто пол метлой мела, прогоняя из дома неугодных гостей.

Эла осторожно вышла из ванной и направилась в спальню Эдика, вспоминая, где могла оставить бельё и платье.

— И где этот плут? — проскрипела старушка ей вдогонку.

— Кто? — удивлённо обернулась Эла.

— Филиппушка, кто же ещё?!

— А… он тоже пришёл? — Эла покосилась на комнату Филиппа. Дверь была распахнута настежь. — Вот это конфуз, — ужаснулась она. — Не хватало только встретиться с Полянским-младшим!

Метнувшись в спальню Эдика, Эла обнаружила одежду аккуратно разложенной на стуле возле окна. Видно, он, уходя из дома, собрал её на кухне и положил на самом видном месте. Только Эла спросонья не заметила. Быстро одевшись, она расчесала волосы, убрала их в высокий хвост, подхватила сумочку и осторожно прошлась по коридору, опасаясь снова нарваться на вредную старушонку. Но та будто поджидала её, и как только Эла оказалась в прихожей, вышла из кухни и стала наблюдать, как она накидывает плащ и обуваеттуфли.

— Ну, мне пора. — Не оборачиваясь, Эла взялась за дверную ручку и толкнула дверь.

— Да подожди ты, — раздался довольно бодрый голос за спиной. — Я ведь сослепу тебя не разглядела, думала, Филипп новую подружку притащил, а ты, стало быть, к Эдику приходила.

— К Эдику, — обернулась Эла, замешкавшись на пороге. — Только я не знаю, куда он ушёл. Проснулась, а его нет.

— Ну-ка, пойдём, я тебя чаем напою, сегодня воскресенье, спешить некуда, вот и познакомимся. Глядишь, и Эдик подойдёт.

— Ой, не стоит, мне правда неловко, я лучше пойду, — замялась Эла.

— Да брось, Эдик абы кого в дом не приведёт. Впервые за столько лет женщина в его спальне. Так что пойдём, познакомимся, а то ведь достанется мне, если уйдёшь. — Старушка улыбнулась, и лицо её сделалось добрым и милым. — Ну чего стоишь, проходи же.

Эла скинула плащ и туфли и вошла на кухню.

— Я в семье Полянских давно служу, ещё за маленьким Филиппом ходила, он мне как внучок родной, забавный был пацанёнок, а сейчас вон, взрослый стал, отцу перечит, дома не живёт. Нехорошо…

Старушка поставила чайник на плиту и полезла в холодильник.

— А вы с Эдиком давно встречаетесь? — полюбопытствовала она, и Эла смутилась.

К счастью, она не успела ответить на вопрос, в прихожей хлопнула дверь, и в кухню заглянул Эдик с охапкой красных тюльпанов, источающих нежный аромат душистой свежести. Улыбнувшись домоправительнице, Эдик подошёл к Эле и положил букет ей на колени.

— Я не стал покупать розы, поберёг от шипов твои нежные пальцы. Жаль, что немного опоздал… хотел по-другому. Нина Георгиевна, — обернулся он к старушке, — это Эла, Элеонора Альтман, дочь наших соседей по даче, и моя… любимая девушка.

Глава 22. Лина

Каждое утро Лина просыпалась с ощущением чего-то необычного и таинственного. В полудрёме слышался звон восточных колокольчиков, и красочные сцены недавнего сна до сих пор стояли перед глазами.

Тело ещё помнило прикосновение мягкого шёлка к коже, «дыхание» платья, меняющего настроение и цвет в тон комнатам. Мышцы приятно ныли, будто она и впрямь всю ночь танцевала до упаду. Чёрный зал, красное платье, этот загадочный мужчина во фраке и в маске, слова, которые он произнёс: «Дитя моё, спи спокойно! Спи спокойно. Мне жаль видеть тебя плачущей».

Или, быть может, так? «Спи спокойно, мой малыш, спи сладко. Я бы так хотел увидеть, как ты плачешь. Твои слёзы означали бы для меня, что ты всё ещё живой…»

Отчего-то эта фраза на немецком прочно засела в памяти Лины, и она с лёгкостью могла её повторить, размышляя над вариантами перевода.

Где же, где она могла её слышать, видеть, читать? Может, это эпиграф к пьесе? — мелькала догадка. Лина силилась вспомнить, однако на ум ничего не приходило. В одном она была уверена, что это сигнал свыше, предсказание будущего!

Телефон пропиликал входящим сообщением, и Лина окончательно проснулась. Эсэмэска была от Лёхи, тот зазывал её на утреннюю пробежку и вместо приветствия написал ей смешной стих. Они помирились на следующий день после ссоры, и теперь Лёха напоминал о себе чуть ли не каждый час, отвлекая Лину от репетиций.

Незатейливые Лёхины стихи как всегда задавали настроение. Лина потянулась, размяла затёкшие мышцы и поднялась. Весь предстоящий день был расписан до мелочей. С бодрой улыбкой она направилась в ванную, прихватив с собой спортивный костюм. Семь утра — самое время для пробежек в парке. В зале она остановилась напротив афиши её предстоящего концерта и задержала взгляд на чёрном шрифте с завитушками. Этот экземпляр — обычный белый плакат с репертуаром — ей подарила профессор Бескровная на память о первом серьёзном выступлении, и преисполненная гордости мама Марта повесила его на самом видном месте, рядом с пианино.

До концерта оставались всего лишь сутки, и Лину охватывал волнительный трепет. Нет, она не боялась сцены, напротив, с нетерпением ждала того момента, когда руки её коснутся клавиш консерваторского рояля, и нежная мелодия разольётся по залу тихим всплеском волн, подхватится тягучими звуками скрипок и виолончелей, и воздух завибрирует в пространстве, будто живой организм. Ведь что может быть лучше, чем окунуться в мир волшебной музыки и самой стать частью этого волшебства?

Итак, ей предстояло сыграть наисложнейшую программу: Бах, Лист, Римский-Корсаков и, наконец, концерт Моцарта для фортепиано с оркестром № 23. В предвкушении праздника Лина ощущала привычное покалывание в пальцах — она готова была отыграть концерт хоть сейчас!

Умывшись, Лина облачилась в спортивный костюм, стянула волосы в хвост и выскочила из квартиры. Лёха уже поджидал её возле подъезда, щеголяя новенькими конверсами и футболкой с изображением «КИШа», рот его растянулся в широкой улыбке. Лина улыбнулась в ответ, кивнула в сторону парка и побежала по дорожке лёгкой трусцой.

— Ну, ты как, готова покорять Москву? — Лёха быстро нагнал Лину и подстроился под ритм её бега.

— А ты готов защищать меня от нападок нашей старосты Танюши? — прищурилась Лина, скосив на друга хитрый взгляд.

Лёхино лицо вмиг побледнело и вытянулось, и Лина снова убедилась в своих подозрениях. Мысль о том, что Разинская и есть его тайная зазноба, не раз посещала её, но теперь, глядя на растерянного Лёху, Лина испытала угрызения совести. Наверняка он боялся рассказать о своих романтических чувствах к её же сопернице — вредной, завистливой Танюше Разинской. И как его только угораздило влюбиться в такую?

Лёха с минуту молчал, будто с мыслями собирался, но потом забежал вперёд, преградив Лине путь, и как-то странно, подозрительно на неё посмотрел.

— Я понял, — с укором бросил он. — Око за око, зуб за зуб! Ты знакома с этими небожителями из «Аспид»! Круто ты меня развела.

— Да, знакома. — Лина остановилась напротив Лёхи, подбоченившись, как мама Марта. — Ну и что из того, подумаешь, парни из «Аспид». А ты откуда узнал?

— Ну, так они ещё вчера в группе выложили концерт, и фанаты просто с ума посходили. Ты там интервью давала и несколько раз засветилась в кадре, а ещё на заставке видоса твой лук.

— Что? — ошеломлённо воскликнула Лина. Руки в момент соскользнули с боков и повисли вдоль тела. — Вот это да… У тебя телефон с собой? А ну, давай показывай!

— Сначала скажи, где и когда ты успела с ними познакомиться? — вредничал друг, пряча телефон за спину, будто опасаясь, что он сам начнёт демонстрировать тот пресловутый концерт.

— Ладно, — сдалась Лина. — Это всё Фил Полянский, он мой сосед по даче, тот самый мальчик, который закрыл меня в домике лесника.

— Да ну?! — Лёха смешно захлопал глазами и выдал дурашливым голосом: — Док… тот самый рыжеволосый чувак, о котором грезит чуть ли не половина девчонок Москвы?

— Скажешь тоже, Лёш. Вечно ты со своими приколами.

— Я серьёзно, Лин, зайди на форум или в группу, они с Максом крутые чуваки. У них реально есть фан-клуб, воинственные фанаты и влюблённые фанатки!

— Давай, включай уже, — подгоняла его Лина, стараясь ничем не выдать волнения. Она столько дней убеждала себя в том, что фуги Баха для неё куда важнее, чем ребята из группы «Аспид». Но стоило Лёхе напомнить о недавних приключениях на даче, и все её установки рассыпались, как домик из песка.

Лёха достал телефон и отыскал видео недавнего концерта. На заставке в центре возбуждённой толпы неформалов «сияла» девушка. Лина не сразу узнала в ней себя — счастливая улыбка, азарт в глазах, лихорадочный румянец на щеках. Казалось, она чудом попала в самую гущу событий и никак не могла поверить в такую удачу! «Ну надо же, — поёжилась Лина от неловкости, — и когда они успели поймать этот кадр?!»

— Не веришь? Там на форуме настоящий бум.

— Ой, Лёш, не грузи меня всякой ерундой. Примкнуть к числу их фанаток мне точно не грозит, а видео я потом посмотрю, после концерта, не хочу сбиваться с рабочего ритма!

***

Весь последующий день Лина провела за фортепиано, погружая дом в минорное звучание прелюдии Баха. Как ни странно, именно за эту пьесу Лина переживала больше всего, боясь совершить промах, сбиться и ненароком огорчить строгую профессоршу Бескровную. Однако, как только она отвлекалась от игры, в голову лезли совсем другие мысли. Перед глазами вспыхивали эпизоды общения с Максом и Филом, и музыка «Аспид» окутывала её отголосками прошлых дней. «Всё же они офигенные парни! — мечтательно улыбалась Лина. — Вот только Фил…»

Лине захотелось узнать больше, и она полезла в инет, забив в поисковике название группы. Выскочила целая лента ссылок на A-$peeD — фото с концертов, нарезки с живыми выступлениями, восторженные визги и признания девочек-малолеток. А группа действительно довольно известна и популярна! Девушка Фила — Олька — тоже из разряда его ярых поклонниц. Интересно, каково это — встречаться с фанаткой? Лина вспомнила Олькин заискивающий взгляд, полный обожания и восторга. Нет, умирать от любви ей точно не дано! Лина передёрнула плечами, чувствуя, как внутри ворочается червячок досады и… ревности? Вот и пусть варится со своими фанатками! Стиснув зубы, Лина снова вернулась к игре на фортепиано. У неё совсем другие цели и увлечения. И совсем другая жизнь! Вот так!

***

Большой концертный зал консерватории постепенно заполнялся студентами, преподавателями и просто любителями классической музыки, решившими заглянуть на выступление восходящей звёздочки Евангелины Альтман. Мама Марта и Эла сидели в первом ряду среди преподавателей и с улыбками посматривали на Лину. Вездесущая Разинская со сворой подружек уселись поближе к сцене во втором ряду и о чём-то громко перешёптывались. Вскоре подтянулся и весь её курс выпускников-пианистов музучилища им. П. И. Чайковского. Лине отвели место в первом ряду рядом с профессором Бескровной, и она медленно прохаживалась у сцены в ожидании преподавательницы. До начала концерта оставалось каких-то двадцать минут. С каждым новым вошедшим зрителем волнение Лины заметно возрастало: руки холодели и дрожали, сердце заходилось от страха. «Тётя Мариночка, — мысленно взмолилась она своему неизменному ангелу-хранителю. — Вы всё знаете! Пожалуйста, будьте со мной до конца!..» Словно в ответ на её призыв по залу пробежался лёгкий ветерок, овеяв Лину благословенной прохладой. Эмоции тут же улеглись, и уверенность в собственных силах вернулась. Лина потёрла виски и задышала ровнее: «Она всё слышит… Она рядом со мной!..»

— А… где твой друг? — Голос Танюши Разинской вырвал её из глубокой задумчивости. Лина бегло осмотрелась в поисках Лёхи. Действительно, где он? Почему задерживается? Обещал же прийти за полчаса до начала. Однако Лина решила схитрить и с деланным недоумением взглянула на одногруппницу.

— М-м, это… какой именно друг?

— Можно подумать, что у тебя их миллион, — с издёвкой процедила Разинская.

Лина сделала глубокий вдох, справляясь с нахлынувшим раздражением, — вряд ли у завистливой Танюши получится вывести её из душевного равновесия.

— Может, и не один. — Лина повела плечом и повернулась к Разинской спиной.

В зал вошла профессор Бескровная с парой преподавателей и концертмейстером и энергично зашагала к сцене.

— Лина, как ты сегодня хороша! — на ходу всплеснула руками наставница. Казалось, от её внимания не укрылась ни одна деталь. — Причёска… платье! Настоящая греческая богиня! — Преподавательница растянула тонкие губы в улыбке и одобрительно покачала головой. Лина скромно улыбнулась и разгладила несуществующие складки на платье.

Над образом её и впрямь поколдовали заботливая мама Марта и изобретательная Эла. Нежный воздушный шёлк цвета молодой зелени облегал её стройную фигуру. Из-под тонкой кокетки под лифом струились волны летящей ткани, расшитые золотом по краю. Неброский макияж чётко очерчивал линии губ, скул и ресниц, делая её взгляд более выразительным и глубоким. Волосы, искусно уложенные на затылке, ниспадали на спину мягкими, вьющимися локонами.

— Ну, дорогая, — приобняла её Бескровная. — А теперь о работе. Итак, Бах! Помни, о чём ты играешь! Об интонации, о смысловой наполненности каждой детали, особенно в мотиве ангелов со взлётом мелодии по секстаккордам!

Внимая напутствию Бескровной, Лина невольно наблюдала, как в проёме дверей появилась фигура молодого человека. Задержавшись на пороге, он мельком оглядел присутствующих и, сосредоточив взгляд на профессорше и Лине, медленно двинулся к ним. И что-то знакомое сквозило в облике парня — в посадке головы, в развороте плеч, в небрежной походке. Правая рука в кармане брюк, на лице мерцает загадочная улыбка.

— Ах, какой… смотрите, девочки… — донёсся до Лины громкий шёпот Разинской.

— Филипп! — вздрогнула Лина, с трудом узнавая в элегантном парне недавнего разгильдяя-неформала.

Полянский остановился за спиной у Бескровной и делал вид, что внимательно слушает речи профессорши. Брови его то наигранно хмурились, то удивлённо взлетали, он слегка покачивал головой, будто всецело разделял мнение педагога.

«И зачем ему вздумалось прийти на концерт?» — размышляла Лина, всматриваясь в лицо Филиппа и выискивая следы возможной болезни, но он был весел и загадочно, чертовски красив. Лишь некоторая бледность кожи и затаённая грусть в глазах напоминали о недавнем недуге. Взгляд её пробежался по тёмной меди волос, аккуратно зачёсанных назад, спустился ниже, изучая чёрный классический костюм, идеально сидящий на широких плечах, кипенно-белую рубашку со стоячим воротничком и стильным галстуком-бабочкой, скользнул к татуировке на шее — пику драконьего крыла с полукруглым когтем, нагло выползающему из-заворота рубашки. За всем этим внешним лоском угадывалось что-то опасное и притягательное. Лина так и застыла в немом восхищении. Как же ему шёл этот образ интеллигента с червоточинкой!

Бескровная, внезапно замолчав, обернулась к Филиппу, всем своим видом выражая недовольство.

— Здравствуйте, Ирина Петровна, — скромно поприветствовал он преподавательницу, склонив в учтивом поклоне голову, но при этом уверенно улыбаясь. Лине он всего лишь подмигнул, но улыбка его сделалась шире и теплее.

— Филипп, — изумилась Бескровная, лицо её сразу смягчилось. — Полянский… Как вырос. Я ведь помню тебя совсем мальчишкой. Так-так… присаживайся тут, нам есть о чём поговорить, — скомандовала Бескровная, указав на место Лины рядом с собой. — И не смущай нашу артистку! А ты, Евангелина, быстро за кулисы, и соберись, через пять минут начало!

О том, что оставалось за спиной, Лина старалась не думать, лишь мысленно сконцентрировалась на выступлении, призвав на помощь все свои силы. Сейчас она прикоснётся к клавишам рояля, и музыка прольётся на свет живым неудержимым потоком. И Лина, частичка чего-то грандиозного и великого, потянется к свету, увлекая за собой целую армию звуков, и лишь от неё зависит исход предстоящего действа!

Стихли аплодисменты, и ведущий объявил первый номер концерта.

— Иоганн Себастьян Бах, прелюдия и фуга соль-диез минор из второго тома «Хорошо темперированного клавира». Исполняет выпускница музыкального училища имени Петра Ильича Чайковского Евангелина Альтман.

Лина расправила плечи и с улыбкой вышла на сцену.

***

Первую часть концерта Лина отыграла на одном дыхании — отрешившись от всего окружающего и отдавшись эмоциям. Пальцы её мягко и уверенно бегали по клавишам, рисуя мотив ламенто прелюдии и фуги Баха, звуки пружинились в воздухе, наполняя атмосферу зала энергией сострадания и любви к Всевышнему. Широкие аккорды и быстрое арпеджио оживили зал маршевым темпом — зазвучал трансцендентный этюд Листа № 7: воинственный, яркий и бравурный. А после грянул «Полёт шмеля» и закружил в безудержном вихре музыки. Сердце Лины замедлило ритм, дыхание затаилось от азарта и напряжения, будто она сама парила на спинке шмеля над пёстрой долиной цветов, рискуя в любой момент сорваться и ухнуть вниз.

Лишь оторвав от клавиш руки, Лина вдохнула полной грудью, а сердце неистово забилось от мощного притока адреналина. «Жива! Жива…» — счастливо улыбнулась она.

Зал тотчас же взорвался аплодисментами. Кто-то выкрикнул: «Браво!» и зрительские овации усилились троекратно. Голова пошла кругом от мельтешения людей и обилия голосов, всё смешалось как стекляшки в калейдоскопе, и по щекам скатились слёзы восторга. Склонившись в поклоне, Лина выцепила взглядом лица Бескровной и Филиппа. Первое — с выражением сдержанного одобрения, второе — задумчивое и растроганное, с беспокойным блеском в глазах, словно всё напускное вмиг исчезло, и Лина смогла увидеть его настоящего, достучаться и растревожить давно позабытые чувства. Она боялась ошибиться — вдруг это плод её разыгравшегося воображения?! Однако подсознание говорило об обратном — он слышит ровно так же, как и она сама. И следующую часть концерта Лина сыграет только для него, ведь между ними витает музыка, пока ещё хрупкая, почти неуловимая, но живая. Одна на двоих.

В короткий антракт на сцену вышли музыканты симфонического оркестра консерватории, расселись по местам и стали настраивать звук, а время неумолимо бежало вперёд, отщёлкивая минуту за минутой.

В закулисной тишине Лина прикрыла веки и попыталась расслабиться. Кожу вмиг осыпало зыбкой волной мурашек, вздыбились волоски на теле, лоб и ладони покрылись испариной, будто её коснулось что-то потустороннее и таинственное, — по рукам и груди пробежало знакомое тепло, и силы вновь вернулись к ней. Сейчас… сейчас всё случится!

Голос ведущего объявил следующий номер концерта, и Лина с готовностью вышла на сцену. Стройный хор скрипок, виолончелей и фаготов заиграл долгое вступление. Нежная мелодия навевала картинки летней природы — цветочный луг с пасущимися козочками и смеющихся розовощёких пастушек. Но вскоре дополнилась летящими звуками рояля, лёгкими и ажурными, словно сотканными из тёплых солнечных лучей, сменилась шелестом осеннего дождя и тихой печали, зажурчала в темпе аллегро, утонув в весёлом хороводе эмоций и чувств.

Со сцены Лина уходила под громкие аплодисменты, держа в руках охапки цветов. Некоторые зрители — студенты-выпускники училища и просто незнакомые лица — стояли у сцены, продолжая восторженно рукоплескать и выкрикивать «браво», только Филипп исчез, его место рядом с Бескровной пустовало. Лина пробежалась глазами по залу в надежде увидеть его. «Где же он? — разочарованно думала она. — Видно, устал от моих симфоний и ушёл, не попрощавшись». Сердце кольнуло болью, и на глаза навернулись слёзы. Как бы ей хотелось поймать на себе его восхищённый взгляд и услышать слова одобрения!

«Улыбаться всем недоразумениям вопреки!» — так её учила наставница Бескровная. И Лина продолжала улыбаться сквозь слёзы — пусть все думают, что она плачет от счастья!

— Альтман, у тебя стальные пальцы, ты крутая! — донёсся до неё резвый голос Лёшки. Тот, радостно скалясь во все тридцать два, стоял у самого края сцены и тянул к ней руки, изображая свой излюбленный жест — «козу».

Тут из толпы выползла Разинская, вцепилась в Лёхино плечо, мазнула по Лине недобрым взглядом и утянула его за собой. «Эх, Лёха, и ты туда же…» — Лина сглотнула едкий комок обиды и улыбнулась шире.

В фойе концертного зала её обступили люди — кто-то говорил слова благодарности, кто-то смотрел на неё как на диво дивное, но больше всех к ней рвался невысокий молодой человек субтильной наружности, с нездоровым румянцем и странными бегающими глазками.

— Я восхищён, я искренне восхищён… это было сильно! — бормотал он, подбираясь к ней всё ближе. Его монотонная тихая речь настораживала и даже немного пугала. — Я ведь зашёл не ради пустого интереса. Бескровная задвигает меня, и я подумал, чёрт, почему не я, лучший студент курса, а какая-то девчонка из училища? Я мог бы сегодня сорвать овации. Я, а не ты! Но теперь соглашусь с Ириной Петровной, она сделала правильный выбор.

Глядя на скопление людей у выхода, на Бескровную, мило беседующую с мамой Мартой и Элой, Лина осторожно отступала, прикрываясь от назойливого поклонника охапкой цветов, но тот не отставал, продолжая бубнить над ухом противоречивые признания и всё норовил дотронуться до руки.

— Я понял: главный твой козырь Бах. Я слышал скорбь народа и песнь ангелов. Ты прониклась смыслом этой фуги. Ты, несомненно, внесла частичку себя в исполнение Баха… и я впервые почувствовал себя дилетантом. Моцарт… — Он наигранно покачал головой. — Неплохо, неплохо. Но больше всего мне понравился Лист. Как красиво колыхалась твоя грудь в моменты аккордов «Героики»! Я бы хотел обсудить концепцию игры. Нам повезло. Завтра мама уедет на все выходные и мы сможем встретиться у меня дома.

Как сквозь туман до Лины донёсся смысл его слов, и она, растерявшись, резко отпрянула.

— Да что вы себе позволяете? — воскликнула она.

— Ну ты, задохлик, ничего не попутал? — откуда-то сзади грянул знакомый голос.

В ту же минуту Филипп оказался рядом, с силой опустив ладонь на плечо не вполне адекватного поклонника, и тот, изогнувшись под тяжестью руки, с ужасом взирал на Полянского.

— Филипп… ты?! — От волнения Лина чуть не выронила букеты.

— Извините… я не х-хотел… — Парень неуклюже вывернулся из захвата и, смешно пробуксовав на паркетном полу, понёсся к выходу.

— Вали отсюда, придурок! — прокричал ему вдогонку Филипп.

По залу прокатился возмущённый гул, и десятки глаз, не поняв всей сути конфликта, с осуждением уставились на Полянского.

— Как же ты вовремя, — облегчённо вздохнула Лина. — Даже не знаю, что бы я делала, если б не ты. Наверное, розами по физиономии заехала.

— Шизиков везде хватает, как видишь, даже в консерватории встречаются. — Филипп с ухмылкой оглядел присутствующих, одёрнул пиджак и продолжил с лёгкой иронией: — Возникает вопрос: молодой человек, как вы затесались в ряды студентов, когда ваше место в психушке?

— Ты всё слышал?! — ахнула Лина, с досады закусив губу.

— Скорее видел, как он трётся возле тебя.

Между ними повисла неловкая пауза. Филипп рассеянно улыбнулся и первым нарушил затянувшееся молчание.

— Ты… просто великолепно играла, я сегодня будто в детстве побывал!

— П-приятно слышать это… от тебя, — пробормотала Лина, с трудом подбирая слова. — Я рада, что ты п-пришёл, хотя даже и подумать о таком не могла.

— Хотел удивить тебя…

В воздухе витало едва уловимое напряжение, Лина осязала его каждой клеточкой тела и усилием воли сдерживала дрожь, пробегающую по телу скопом щекочущих мурашек, и никак не могла собраться с мыслями.

— Давай помогу. — Филипп потянулся к букетам и обнялся со всей охапкой её цветов.

Лина размяла плечи и вдохнула свободнее.

— Может, погуляем где-нибудь? — с улыбкой предложил он.

— Было бы неплохо, что-то здесь душно. — Лина облизала пересохшие губы. — Только сначала нужно поблагодарить Ирину Петровну.

Они отыскали профессоршу в поредевшей толпе студентов и вместе с ней поднялись в класс. После удачного концерта Бескровная пребывала в особом расположении духа: радовалась встрече с Филиппом, припоминала его первые шаги и первые успехи любимой ученицы Марины, невольно подмечая внешнее сходство матери с сыном. Лина расставляла цветы по вазам и с сочувствием поглядывала на Полянского. Иногда благосклонность Ирины Петровны не знала границ, однако он стойко выслушивал все излияния Бескровной и даже умудрялся вставлять в её монолог шутливые фразы. Ирина Петровна пустила слезу и никак не хотела отпускать Филиппа и Лину. Спустя четверть часа им всё же удалось улизнуть от профессорши. Они спустились в вестибюль, где на удивление Филиппа всё ещё бродили студенты. Некоторые из них были прямо-таки на своей волне. Филипп удивлённо кивнул в сторону паренька, одиноко сидящего на кушетке в углу. Тот, отложив трубу и уткнувшись в ноты, довольно громко напевал себе под нос какой-то марш, дирижируя ручкой и притоптывая ногой.

— Это чтобы не расплескать почерпнутые на уроке знания, — улыбаясь, шёпотом пояснила Лина. — Ну, или, может, его посетила муза…

Лина и Филипп до того увлеклись друг другом, что совершенно позабыли про маму Марту, однако на выходе их ожидал не слишком приятный сюрприз. Бдительная родительница караулила Лину у дверей консерватории и вышла навстречу смеющейся паре.

— Филипп?! — строго воскликнула она, недовольно оглядывая Полянского-младшего. — Далеко ли собрались?

— Добрый вечер, тёть Марта, — отозвался Филипп, изображая искреннюю радость. Он явно был захвачен врасплох, однако в отличие от Лины, трепетавшей от гнева матери, держался уверенно и даже дерзко. — Я тут с недавних пор хожу на концерты классической музыки. Сюда вот забрёл… а тут такая встреча! Тёть Марта, я очень счастлив видеть вас! — Филипп разве что руки не раскинул для объятий, но мать продолжала взирать на Полянского с каменным лицом.

— Не верю я ни одному твоему слову, — прищурившись, проворчала она.

Филипп, прочистив горло, поправил пиджак и бабочку на шее.

— Ладно. Тогда начистоту. Я пришёл сюда ради Лины, хотел поддержать её, всё же не каждый день такое событие, как концерт. Она великолепно сыграла.

— Линочка молодец, тут я с тобой соглашусь, — смягчилась Марта, сухо улыбнувшись. — Ну, а теперь нам пора. Лина! — сказала она тоном, не терпящим возражений.

— Тёть Март, — всполошился Филипп, — разрешите ненадолго забрать её у вас. Обещаю вести себя по-джентльменски. Мы просто прогуляемся немного, и я провожу её до самого подъезда.

— Линочка будет против! — возразила Марта, — она устала и хочет домой…

— Ты против? — Он задал вопрос Лине, однако упрямо смотрел Марте в глаза, будто вёл с ней поединок взглядов.

— Нет, конечно, нет, — озадаченно вздохнула Лина. — Мам, ну не волнуйся ты так! Я же ненадолго.

Смирившись, Марта поджала губы, достала телефон и вызвала такси.

***

Последние майские деньки выдались на редкость жаркими и даже душными. Солнце висело над городом, заливая крыши домов, лужайки и тротуары тёплыми лучами. Улица шумела потоком автомобилей, игрой клаксонов и голосами суетливых прохожих. Ветер доносил из распахнутых окон консерватории певучие звуки фортепиано, флейты и женское сопрано. И всё это сливалось в непрерывный, разноголосый, живой гул.

— С тёть Мартой всегда было сложно. — Филипп провёл рукавом пиджака по лбу, стирая проступившие капли пота. — Я будто траншею вскопал.

— Ну, мама не доверяет тебе, — констатировала Лина. — На самом деле она очень добрая и отзывчивая.

— Похоже на то, — усмехнулся Филипп.

— И куда мы пойдём? — Лина заправила растрепавшийся локон за ухо и мельком взглянула на Фила.

— Я тут машину бросил недалеко. Может, поедем на Патрики? Прогуляемся у воды.

Они добрели до стоянки, где Фил припарковал синюю «тойоту-камри». Казалось, совсем недавно на этой машине дядя Эдик возил их с Элой в больницу к маме Марте, а теперь они с Филиппом выросли, и он сам сидит за рулём отцовского автомобиля.

Фил распахнул заднюю дверцу и вытащил пышный букет белых орхидей и пёстрых альстромерий. Их разноцветные чашечки напомнили Лине ярких бабочек, притаившихся на нежных лепестках и будто готовых в любой момент вспорхнуть в небо.

— Это тебе. — Он протянул ей букет и сунул руки в карманы брюк.

Воспоминания о детстве обрушились на Лину живыми картинками. Она на секунду прикрыла глаза, припомнив пушистое облако бабочек, парящих над кустарником Буддлея, и юного Филиппа, ворошащего пахучие кусты.

— Как… красиво! С-спасибо тебе! — Лина поднесла к лицу шелковистые цветы и вдохнула их утончённый аромат. — А… почему ты пришёл на концерт без букета?

— Ну, во-первых, — озадачился Фил. — Идти по центру чуть ли не во фраке и с цветами смело, не находишь? Вырядился как жених, только розочки в петлице не хватает.

— А тебе идёт! — рассмеялась Лина, живо представив Филиппа при параде и с пышным букетом посреди потока людей.

— Угу, — ухмыльнулся он.

— А во-вторых?

— Во-вторых… — Фил выдержал недолгую паузу. — Хотел подарить тебе цветы без посторонних глаз. Мне показалось, что я тебя обидел и оттолкнул. Думал, что после того, что случилось на даче, ты и смотреть в мою сторону не захочешь, ещё и по морде цветами заедешь.

— Поэтому ты разыскал меня? — Лина взволнованно вздохнула, оставив без внимания последнее его замечание. На такое бы она никогда не осмелилась, как бы зла на него ни была.

— И поэтому тоже. Просто мне очень хотелось увидеть тебя.

— А как ты узнал о концерте? Помню, я говорила что-то, но время и место не упоминала.

— Шутишь? — внезапно оживился Фил. — Весь город пестрит афишами, как я мог пропустить такое событие!

— Филипп! — протянула Лина, уловив во взгляде парня озорные смешинки. — Могу поспорить, что ты не встречал ни одной афиши. Подумаешь, какое важное событие.

— Для меня важное! Я специально узнавал. Вот, значит, пришёл. — Эти слова он произнёс серьёзным тоном и напряжённо смотрел на неё, будто ждал ответа на смелый вопрос.

Они стояли так близко друг другу, что Лина разглядела в янтарной радужке его глаз золотистые вкрапления и густые медные ресницы с загибающимися кверху рыжими кончиками и редкие веснушки на крыльях носа. Боже, ну что за мысли! Спохватившись, она опустила голову.

— А… если бы я не пошла с тобой? Что тогда? — еле слышно спросила Лина.

— Я бы отправил цветы доставкой, а после бы никогда… — Настроение Фила резко сменилось. Он вдруг осёкся и замолчал. Потом, вздохнув, неуверенно продолжил: — А ты бы не пошла? Ну… если бы не тот студент-шизик?

— Филипп, — робко улыбнулась Лина, — я же тут, с тобой.

— Да. — Фил облегчённо выдохнул, и по щекам его разлился бледный румянец.

Они стояли напротив друг друга и молчали. Лина уткнулась в шелковистые лепестки цветов, пытаясь скрыть смущение, потом наконец оторвалась от созерцания букета и поймала взгляд Филиппа, заметив вдруг, с каким интересом и волнением он наблюдает за ней.

Филипп слегка улыбнулся, сжал её руку в своей и потянул за собой. Вместе они обогнули капот «тойоты», он распахнул перед Линой переднюю дверцу и галантно поддерживал, пока она, справляясь со всеми своими трёхслойными юбками, садилась в машину. Теперь он больше походил на прежнего себя — уверенного и решительного Фила, и те эмоции, что недавно проскользнули на его лице, казались Лине собственной выдумкой. Видно, всему виной разыгравшееся от нервов воображение!

Машина заурчала и выехала на дорогу. Филипп воткнул в магнитолу диск, и по салону полились мягкие гитарные переборы. Лина прислушалась к звукам неуловимо знакомой мелодии.

— Это же «Люмен»! — воскликнула она, припомнив название песни.

Филипп пытался вырулить из пробки и ответил не сразу.

— Удивлён, что ты знаешь эту группу. Люблю тексты со смыслом.

— Угу, Лёха просвещает, многие песни из его репертуара мне очень нравятся.

— Лёха? Ху из Лёха? — Филипп с прищуром покосился на Лину.

— Лёха мой лучший друг, он классный парень, мы с детства с ним дружим.

— Хм. — Фил на секунду задумался, явно переваривая свалившуюся на голову информацию. — Ещё один друг детства! — удивлённо констатировал он. — И как? Он нравится тебе?

— Конечно нравится, он же мой друг! — без задней мысли сказала Лина и тут же усмехнулась промелькнувшей догадке. — А почему ты спрашиваешь?

— Так, интересно. Ещё и морду бить полезет.

— Не полезет, у него теперь девушка есть. А Олька твоя не против, что мы тут с тобой … гуляем?

— Да мы расстались с ней. Так что я теперь типа в активном поиске, — невозмутимо выдал Филипп, процитировав один из статусов «Вконтакте».

— Сочувствую, но ты не расстраивайся, видела я ваших девочек-фанаток, с такими точно долго не засидишься, — поддела его Лина и тут же ужаснулась собственным словам. И что на неё нашло?

— Интересно, где ты их видела? Сам бы с ними с удовольствием познакомился.

— Не прибедняйся, я смотрела видео вашей группы, и там всякое…

— Ах это, — довольно улыбнулся Филипп. — А последний видос смотрела? Ну тот, что с квартирника на даче.

— Вот до квартирника я не добралась. Не хотела сбиваться перед концертом, но я обязательно наверстаю. Кстати, кто додумался воткнуть меня на заставку видео? Я там как … как… — она так и не закончила фразу, на языке крутилось что-то нелепое, дерзкое, даже неприличное.

— А нам нравится! — без тени юмора выдал Фил.

— Кому это — вам?

— Ну… мне, Максу, да всем нашим парням. Ты круто смотришься на фоне всеобщего хаоса! Уравновешиваешь этот бренный мир.

— Скажешь тоже, — смутилась Лина, припомнив свой до неприличия радостный фейс. — А вы здорово отыграли! Я до сих пор под впечатлением!

— Нормально мы отыграли, гораздо круче сегодня была ты! Честно, я за себя так никогда не переживал, даже на экзаменах у самого сурового препода. «Шмель» меня реально добил, я боялся пошевелиться, пока ты не сняла руки с клавиатуры.

— Знаю, я чувствовала это, — пробормотала Лина. — Но я не могла позволить себе расслабиться или отвлечься. А … почему ты ушёл? Я очень расстроилась, когда не увидела тебя в зале.

Фил помолчал немного, потом прочистил горло и произнёс глухим хрипловатым голосом:

— Так… я никуда не уходил. Просто в какой-то момент накатило.

В машине снова повисло молчание. В памяти Лины тут же вспыхнул светлый образ тёти Марины с дрожащей улыбкой и ясным бирюзовым взглядом.

Кусая губы, Лина ругала себя за несдержанность. Зачем она ступила на тонкий лёд, задав ему этот вопрос?! Обстановка концерта, знакомые лица, фортепианная музыка… наверняка всё это разбередило старые душевные раны Фила! А теперь… что теперь?

Лина украдкой посмотрела на Филиппа, но тот невозмутимо вёл машину.

— Прости, я не хотела, — виновато вздохнула она.

— Нормально. — Фил улыбнулся, правда, его улыбка больше походила на гримасу. Порывшись в коробке с дисками, он поставил ритмичную музыку и снова сосредоточился на дороге.

Они проехали по Малой Бронной и припарковались в одном из жилых дворов, недалеко от Патриарших прудов.

— Ты, наверное, голодна? — спросил Филипп. — Я не знаток ресторанов, но можно легко найти.

— О нет, я ещё сутки есть не смогу, — пожала плечами Лина. — Хотя от мороженого бы я не отказалась.

Они гуляли по скверу в тени молодой листвы, потягивая колу и лакомясь шоколадным эскимо. На зелёном склоне, ближе к воде, сидели влюблённые парочки, по аллее прохаживались молодые матери с колясками, бегали дети, на дальней скамейке гудела молодёжь.

Побродив по дорожкам, Лина и Фил спустились к пруду, где дети кормили стайку городских уток. Те, гогоча, плавали у берега, суетливо хватая клювами мокрые комочки хлеба. Пара лебедей горделиво скользила по тёмной блестящей глади и не спешила подплывать ближе.

Лина украдкой наблюдала за Филиппом — тот стоял поблизости и задумчиво смотрел на уток. Не боясь намочить концертное платье, Лина опустилась на корточки и зачерпнула горсть холодной воды.

— Какие они всё же интересные, эти кряквы, — рассуждала Лина вслух, — всегда ходят парой, иногда даже целым выводком по улице идут: самка и самец, а за ними целый выводок утят. Трудно им, наверное, жить в городе. Помню, раньше они и на дачах гнездились, и на речке плавали.

— Угу, в детстве я думал, что это вообще разные виды птиц, — с ухмылкой отозвался Филипп. — Селезень с изумрудной головой и серая утка замухрышка. Думал, что аферистка — прибилась к красавцу гусаку. Красивых охотнее кормят.

— Утки — замухрышки? Как ты до такого додумался? — рассмеялась Лина. — Они же специально подстроились под окружающую среду, им птенцов высиживать нужно и прятаться от врагов.

— Ну, так я думал лет до десяти, пока тётя Нина не объяснила, что к чему.

— А тётя Нина это кто? — поинтересовалась Лина, обернувшись к Филу.

— Нянька моя, — довольно пояснил тот. — Она мне почти как бабушка, только ещё лучше. Я обязательно вас познакомлю. — Он протянул Лине руку и помог ей подняться.

Лина с трудом сдержала улыбку — оказывается, у Фила далеко идущие планы!

Филипп продолжал ненавязчиво и мягко удерживать Лину за руку — в любой момент она могла бы высвободиться из приятного захвата, но отчего-то не спешила.

— Как интересно, — наконец нашлась она, не поднимая глаз. — Сложно ей, видимо, с тобой.

— Ну, не особо. Вот увидишь, она классная! — Фил погладил пальцем её ладонь, и по телу Лины пробежало обжигающее тепло.

Их взгляды встретились, Лина осторожно высвободила руку, стараясь не выдать дрожи в пальцах. Фил рассеянно улыбнулся и спрятал руки в карманах брюк.

Они неторопливо шагали друг за другом по бетонному выступу вдоль воды. Лина перебирала в памяти недавние события, припомнив вдруг выходку странного студента в фойе консерватории:

— С ума сойти можно! Ну надо же! — возмущённо пробормотала она.

Но Фил услышал и, обернувшись, вопросительно уставился на Лину.

— Я просто поражаюсь … В последнее время это становится традицией, — взволнованно продолжила она. — Недавно в электричке до меня докопался подобный тип.

— Чего хотел?

— Так… познакомиться! Сама не понимаю, чем я привлекаю таких неадекватных людей. Спасибо, Пашка защитил.

— Наш Пашка?! — удивился Филипп. — Мир тесен! Я ведь видел его недавно, он в охрану устраивался к одному крутому бизнесмену. Сначала врал, что контракт по службе продлил, но потом, подвыпив, проболтался.

— Да, он говорил что-то такое. Вы что, поссорились с ним?

— С чего ты взяла? Просто у нас с ним разное мировосприятие, он ненавидит таких, как я, цитирую Пашкины слова: «упоротых по жизни нефоров», а я не перевариваю таких солдафонов, как он. Мы случайно встретились в городе. Ему даже рядом стоять было стрёмно, нос воротил, но теперь у меня есть на него компромат!

— Что же это?

— Мы с Шумом обманом затащили его в сквот и в отместку накачали в зюзю. И он чистосердечно признался, что в армии таких, как мы, они с братанами «гоняли и душили, как Шариков — котов». Зато потом лез обниматься, фоткался со всеми обитателями сквота, орал песни «Пятницы» и мерялся силой, еле угомонили, в общем. Но наутро он прифигел и слёзно умолял, чтобы мы удалили все фотки и видосы, позорящие его армейское достоинство.

— Однако какой ты! — рассмеялась Лина.

— Какой? Изобретательный, находчивый? Да! А нефиг бахвалиться.

— Надо же… а ведь раньше вы с ним дружили. А что за сквот?

Увлёкшись разговором, они незаметно поднялись по ступенькам лестницы и вышли на дорожку аллеи. Филипп рассказывал Лине смешные истории из жизни группы, и они, шагая бок о бок и смеясь, уже не стеснялись держать друг друга за руки.

Лина слегка озябла. Вечерняя прохлада пробиралась под лёгкое платье, по спине пробегал холодок, ноги гудели от долгой ходьбы в новых концертных туфлях. Заметив, что Лина сбавила шаг, Филипп отыскал свободную лавку и потянул её за собой. В этой части парка людей было немного. Скинув туфли, Лина размяла затёкшие ступни. Филипп набросил ей на плечи пиджак и уселся рядом. Стянув на груди атласные лацканы, Лина нежилась в тепле его хозяина и с удовольствием вдыхала мужской аромат Филиппа.

В тот момент на дорожке сквера показалась небольшая группа девчонок-неформалок. Развязно смеясь и перекрикивая друг друга, они не спеша направлялись в сторону Лины и Филиппа.

— Ой, смотрите, как на Фила из «Аспида» похож! — изумлённо воскликнула одна, как только компания поравнялась с ними.

Подружки остановились напротив и, пошушукавшись, уселись на другом конце лавки.

— Это точно он! — снова послышался девчоночий голос. Несколько пар глаз, не скрываясь, уставились на Лину и Фила.

— Да ну, вы чё, наш Док крутой, он не станет в таком прикиде по городу шляться, тем более с такой, — недоверчиво возразил резвый голосок.

— А мне нравится по приколу, такая пара зачётная. Может, косплеят кого?

— Я щас умру, это точно он, мой Филечка!

— Ой, ну иди и спроси.

Компания взорвалась от хохота.

— А спорим на сто баксов, что это он…

— Да, приходить на Патрики в такой час было не самой лучшей идеей. Эти девочки могут быть непредсказуемы, — беспокойно заёрзал Фил. — Подыграешь мне? — он заговорщицки подмигнул Лине и тут же, посерьёзнев, изобразил напыщенный вид.

— Всё-таки музыка Баха — великая вещь! — прогнусавил он деланно-занудным тоном. — Дорогая, ты просто божественно играла! Зал замер в благоговейном восторге от прелюдии и фуги «Превосходно темпажированного клавира». Эта гармоническая напряжённость с моментами утопления… — Фил мимолётно скосил глаза на девчонок и вдохновенно прикрыл веки, изобразив на лице блаженное выражение, граничащее с сумасшествием. Лина едва не прыснула от смеха, но всё же взяла себя в руки и ответила в том же духе:

— О да, Бах подчёркивал эти моменты — мотивы вздохов, страдания, ламенто. Я всего лишь призвана передать их так, как чувствую.

— Это были незабываемые моменты, — шумно вздохнул Филипп и, достав носовой платок, промокнул несуществующие слёзы.

Девчонки притихли и уставились на Фила с вытянутыми от недоумения лицами.

— Ты проиграла мне сотню баксов! — наконец очнулась самая бойкая, — гони мне мои баксы! — громко повторила она, поднимаясь с лавки и увлекая за собой подруг.

— Ну, блин … а так похож… — недоверчиво оглядывались те, уходя.

Когда девчонки скрылись из виду, Филипп расслабленно откинулся на спинку скамьи и с хитрым прищуром взглянул на Лину.

— Вот это да! — облегчённо выдохнула она. — Популярность — великая штука.

— Да такое впервые вообще, — явно слукавил он.

— Так я тебе и поверила. А что ты там говорил про превосходный клавир и утопление? — засмеялась Лина.

— Просто пытался изобразить речи Бескровной. Ну, извини, немного переврал…

Вечерело. На дорожках парка постепенно сгущались тени. Небо тускнело, окутываясь сизым лохматым облаком. Ветер, недавно тёплый и ласковый, становился пронзительным и холодным. Но Лине было спокойно и уютно рядом с Филиппом. Придвинувшись ближе, Фил закинул руку ей на плечи, и они, согреваясь теплом друг друга, не решались разрушить возникшую между ними идиллию.

— А правда, что ты меня в детстве неженкой называл? — мечтательно прошептала Лина.

— Правда, — ответилФилипп, даже не думая отпираться. — Это тебе Пашка проболтался?

— Пашка, мой бывший заклятый враг. Помню, как он задирался ко мне в детстве, ну просто прохода не давал, а когда вы приехали на дачу, сразу же отстал, и никто больше не смел меня обижать.

Фил надсадно вздохнул и сильнее сжал её плечо.

В тот момент перед глазами Лины промелькнули страшные события восьмилетней давности, когда Филипп, обвинив её во лжи, оставил одну в старом заброшенном домике лесника.

— Ну да… никто не смел обижать, — глухо произнёс он. — Никто, кроме меня!

— Но мы же потом подружились! — возразила Лина, по доброте душевной пытаясь оправдать поступки Филиппа. Выходит, не ей одной было больно об этом вспоминать.

Филипп угрюмо молчал, будто с мыслями собирался, но вскоре тряхнул головой и напряжённо заговорил:

— Ты была такая тихая и мечтательная, совсем не похожая на остальных девчонок в посёлке. Сначала ты меня раздражала, но потом … с тобой было как-то по-особенному тепло. Знаешь, у Чака Паланика есть такая фраза: «мы причиняем боль тем, кого любим». Ты ведь мне как сестрёнка была, и я не ожидал предательства с твоей стороны.

— Но я не предавала! — Лина задохнулась от несправедливости его слов — от нахлынувших эмоций к глазам подступили слёзы.

— Знаю, ты незаслуженно пострадала. И в этом виноват только я! Чёрт, я вообще кругом виноват! Во всём! — Филип убрал руку с её плеч и сжал дрожащие пальцы в кулаки. — Но я хочу, чтоб ты знала, я не хотел оставлять тебя в лесу на всю ночь, думал, что Юлька выпустит через пару часов, но… — Фил с трудом перевёл дыхание и хрустнул костяшками пальцев: — В посёлке поговаривали, что в домике лесника творилось нечто. Помню, отец рассказывал матери, как долго они с Элой искали тебя, но это место, будто заколдованное…

— П-пожалуйста! — взмолилась Лина, чувствуя, как от страшных воспоминаний холод пробирается до самых косточек. — Я не хочу об этом с-слышать. Только всё хорошее. Мы ведь так дружили. Я всегда удивлялась твоей находчивости. Ты был сильным и смелым! Я гордилась тобой! И мальчишки, как быстро они п-приняли тебя в свою команду!

Фил смотрел перед собой потерянным взглядом.

— А… это так себе тема, знаешь, — задумчиво отозвался он спустя какое-то время.

— Что ты имеешь ввиду? — всхлипнула Лина, плотнее сжимая полы пиджака. Без объятий Филиппа она замерзала.

— Ну… отношения в коллективе всегда не просто налаживать. Я расскажу тебе. — Фил с грустной усмешкой покосился на Лину. — Когда мы переехали на Кудринскую, мне лет восемь было. И так случилось, что среди пацанов я самым младшим оказался, не хотели они меня в свою команду принимать, а я рвался к ним, как чумной. Обижали сначала, а я молчал и никогда не жаловался родителям. Думал, зачем им мои проблемы? Папа всегда на работе пропадал, а мама поначалу внимания не обращала, да и не до меня ей было. И вот однажды она вдруг увидела. — Фил коротко рассмеялся, откинув голову. — Как пацаны меня мордой в песок ткнули. Мама тогда растолкала всех, вынула меня из песочницы и домой загнала, а вечером места себе не находила, говорила: «Больше не пойдёшь на улицу», и не слушала моих отговорок. Отцу пожаловалась, даже решила водить меня в бассейн, только чтобы я меньше с теми пацанами общался. А отец, помню, маме такую фразу сказал: «Ты что, всю жизнь его по бассейнам водить будешь? Пусть сам разбирается и сам зарабатывает авторитет!» С тех пор я много шишек набил, но чему-то да научился.

— Суровая школа, — поёжилась Лина. — Наверняка у тебя было много друзей.

— Как раз нет, мне сложно сходиться с людьми, я одиночка по жизни. Но я всё же сдружился с теми пацанами, и вскоре у меня появился настоящий друг, сосед по дому, классный парень. Мы с ним всю Москву облазили втайне от предков. Люфик. — Фил помахал рукой в пустоту. — Здарова, Люфик. Только этой зимой его не стало.

— Ч-то случилось? — насторожилась Лина.

— Умер от передоза. Пару раз я вытаскивал его, но … увы, в последний раз не успел.

Лина затаила дыхание. Как просто Фил говорит о таком, будто для него это норма жизни, обыденность.

Они наконец взглянули друг на друга, и сердце Лины испуганно замерло. В сгустившихся сумерках лицо Филиппа было бледным, будто он три ночи кряду не спал, а под глазами вновь пролегли глубокие тени. Может, всему виной искусственный свет фонаря, так ужасно исказивший красивые черты? Страшные подозрения закрались в голову Лины, в памяти всколыхнулись недавние события — умирающий у речки Фил. Лина внимательно присмотрелась — влажные от пота волосы прилипли к вискам, он нервно хрустел костяшками пальцев, однако выражение лица его оставалось спокойным, даже смиренным.

Лина стиснула зубы, чувствуя, что настал подходящий момент откровений.

— Филипп, скажи мне правду, — дрожа всем телом, выпалила она. — Что случилось с тобой на даче? Я передумала многое, у Макса спрашивала, и он сказал…

— Я не знаю, что сказал тебе Макс, — оборвал её Фил. — Я просто перебрал, смешал спиртное. Всё.

— Это правда? — опешила Лина от резкой перемены его настроения.

— Правда! — Фил озадаченно улыбнулся и быстро отвёл взгляд.

— Ну, слава Богу, а я-то подумала, — вздохнула Лина. От волнения на глазах её выступили слёзы. — Я так боялась спросить, думала, что у тебя проблемы с…

— А если бы это было так? Отвернулась бы от меня? — напряжённо спросил Фил.

— Нет, конечно нет! — Она смахнула со щеки скатившуюся слезу. — Я бы постаралась понять, почему и как это случилось. Для этого должны быть веские причины. Мне жаль этих людей, ведь им нужна реальная помощь.

Лицо Филиппа просветлело, и он нерешительно накрыл её ладонь своей.

— Спасибо тебе, Лин. — хрипло сказал он. — Ты настоящий друг.

***

Сидя в уютном салоне «тойоты», Лина и Фил катались по вечерней Москве.

На часах было девять вечера. В телефоне пять пропущенных от мамы Марты, в душе — гремучая смесь чувств. Близкое присутствие Филиппа слишком волновало Лину — от взглядов и прикосновений путались мысли, а слова не складывались в нужные предложения. И хотя между ними оставалась недосказанность, все серьёзные разговоры Лина решила отложить на потом. Хотелось всё обдумать наедине с собой, не отвлекаясь на эмоции.

— Мама, со мной всё в порядке, я скоро буду дома, — заверила она Марту, как только появилась возможность перезвонить.

Свернув с центральной дороги, Филипп погонял по тихим улицам и снова влился в поток машин. В этой части города Лина бывала не часто и не слишком хорошо ориентировалась на местности. Сделав круг, Филипп остановился недалеко от сталинской высотки.

— Я живу в этом доме. Давай зайдём ко мне? — с улыбкой предложил он.

— Ух ты, — замялась Лина, — но ведь поздно уже, и дядя Эдик … может, всё же в другой раз? — В глубине души ей очень хотелось побывать у Филиппа в гостях, проникнуться атмосферой дома Полянских, поиграть на рояле тёти Марины.

— Отец в командировке в Питере или где там… зато тётя Нина дома, по пятницам она иногда ночует у нас. Как раз и познакомитесь.

— Но мне неудобно как-то … — нерешительно пробормотала Лина.

— Мама была бы очень рада тебе, — перебил её Фил, до скрипа сдавив руль. — В белой гостиной всё остаётся так, как было при ней. Иногда мне кажется, будто она ненадолго вышла и вот-вот вернётся. Я долго жил этой иллюзией, но… — Филипп внезапно замолчал, будто смутился от собственных слов.

— Это нечестно! — прошептала Лина, чувствуя, что сдаётся. — Я с удовольствием. — Она улыбнулась сквозь слёзы, найдя в себе силы обернуться к Филиппу. Он выглядел грустным и немного подавленным, но в тот же миг глаза его ожили. Он отыскал её руку и крепко пожал ладонь.

Спустя пять минут они подъехали к высотке. Филипп помог ей выбраться из машины и повёл к парадным дверям, больше не выпуская её руку из своей. В холле дома-дворца Лина с интересом рассматривала декорированные мрамором стены, рельефные колонны и витражный узор над лифтами, всё больше удивляясь роскоши и великолепию этой исторической постройки. Пройдя мимо улыбчивого консьержа, они вошли в деревянные двери лифта и поднялись на шестнадцатый этаж.

— Вот это масштаб! — восторженно протянула Лина, когда они с Филиппом оказались в широком коридоре с чистым паркетным полом и зеркалами на стенах.

— Я давно уже привык ко всей этой помпезности, даже не представляю, что может быть по-другому, — усмехнулся он, увлекая её за собой в деревянную арку.

Однако их подстерегала досадная неожиданность. Привалившись спиной к стене, сидя у дверей квартиры Полянских, дремала Олька.

— Привет, — поднялась она на ноги, как только Филипп и Лина вошли в коридор. Олька скользнула обиженным взглядом по Лине и с вымученной улыбкой уставилась на Филиппа.

— И что ты тут делаешь? — Фил возмущённо отпрянул и крепче сжал ладонь Лины. Олька явно растерялась, но глаз от Филиппа не отвела, а улыбка сделалась приторно-ангельской.

— Я тут принесла кое-что, — пропела она ехидным голоском. — А тебя так долго не было, и я решила дождаться… Сейчас. Я сейчас. — Она суетливо порылась в карманах и протянула ему белую баночку. — Вот. Ты у меня прошлой ночью забыл.

Глава 23. Филипп

За несколько дней до концерта Лины тётя Нина сообщила по телефону об отъезде отца в командировку, и Фил вернулся домой. Хотелось остаться наедине со своими бесами, перестрадать «симптомы болезни» и вновь вернуться к жизни, без иллюзий и самообмана, с чистыми помыслами и лёгким сердцем.

Назад … назад — в своё одиночество!

Каждый последующий день «без допинга» давался ему труднее предыдущего. Эйфория утекала как песок сквозь пальцы, и суровая реальность надвигалась. Наученный собственным горьким опытом, Фил знал, сколько времени сможет продержаться на плаву — четыре, пять дней относительно нормальной жизни.

Однако пустота и мрачная обстановка родных стен лишь усилила тревогу: бессонница возвращалась, всюду слышались шорохи и чьи-то тихие шаги, тоска давила на грудь и всё ожесточённее выедала мозг, а страх перед скорой болезнью накатывал всё острее. «My life — is my shot» (Моя жизнь — мой выстрел) — крутилось в его голове, как заезженная пластинка; теперь излюбленная фраза Макса воспринималась им как насмешка над собственной глупостью.

Отец не звонил вот уже два месяца и восемь дней. Безразличие родителя напрягало, и Фил, смакуя обиду, вычёркивал дни в календаре, проведённые в разлуке с домом и отцом. Ещё одна привычка из детства, от которой он так и не смог избавиться. Несколько раз Филипп порывался набрать его номер и высказать всё, что накопилось в душе, однако достоинство и упрямство — неотъемлемые черты характера всех Полянских — не позволяли Филу первым сделать шаг к сближению. Да и о чём говорить? Они давно уже стали друг для друга чужими людьми.

С Олькой тоже было всё сложно. Фил сразу определил границы их недоотношений. Они не встречались с того суматошного дня, как вернулись с дачи, но Олька продолжала названивать и ныть, выдумывая причины одну нелепее другой. После тщетных попыток разжалобить его Олька неожиданно сменила тактику:

— Полянский, ты извращенец! Тебе нравится страдать? — отчитывала его Олька в трубку. За этим вступлением следовала долгая утомительная тирада. Олька приводила не слишком убедительные примеры из жизни. Поначалу Фил терпеливо слушал — Олькин речитатив неплохо накладывался на музыку Людовико Эйнауди, но потом, устав от нотаций бывшей подружки, отодвигал смартфон подальше от уха и варился в собственных мыслях. Так ничего и не добившись, Олька обиженно фыркала: — Ну, окей, продолжай в том же духе. — И тут же бросала трубку. Однако не проходило и часа, как снова звонила.

За день до концерта Лины Фил слонялся по квартире как сомнамбула, дремал в наушниках под старые треки группы, но в ночь ему удалось заснуть на пару часов. Он будто завис в вакууме, ощущая себя ничтожной частицей в замедленном броуновском движении. Конечности онемели и не слушались, но он истошно искал выход из пустого безжизненного пространства, так и проснулся в испуге навсегда остаться там, в жуткой метафизической реальности.

Фил рывком поднялся с постели, распахнул оконные рамы и, высунувшись из окна, с ужасом отпрянул. Шумный город с множеством ярких огней показался ему зловещим и чужим, а разверстая пропасть под подоконником — смертельной воронкой, засасывающей в ад.

Раньше Фил не боялся высоты, но страх, неожиданно всколыхнувшийся в нём, сковал внутренности льдом. Эй, что происходит?! Помнится, в детстве они с мальчишками пробирались на технические этажи дома и свободно бегали по крыше.

Фил натянул джинсы, вышел из квартиры и поплёлся по лестнице вверх, реагируя на каждый подозрительный звук. Через несколько минут он стоял на краю балюстрады с закрытыми глазами, не решаясь посмотреть вниз. Паника подступила к горлу удушливой волной, грудь перехватило спазмом, сердце скатилось в пятки и затрепетало.

Всего лишь один шаг — и проблема решится сама собой! 156 метров высоты — наверняка в полёте притяжение земли ощущается острее! Его душа выпорхнет прежде, чем плоть размажется по асфальту, и он обретёт желанную свободу! Фил набрал полные лёгкие воздуха и раскинул руки в стороны. «Ну давай же, давай…» — нашёптывал ему страх голосом Ольки. Тело покрылось липким потом, ноги подкосились, и он повалился спиной на жестяную крышу, но, кажется, не ушибся и даже не почувствовал боли.

Фил задрожал, из глотки вырвался хриплый стон, и глаза обожгло слезами раскаяния. Нет, смерть — не самый лучший выход из дерьма, в котором он увяз. К тому же Лина… что она подумает, как оценит его безрассудный малодушный поступок?! Отчего-то рядом с ней отступали все тревоги и тягости. А нежный голос и её весёлый смех были для него как бальзам для израненной души. Он вспомнил её улыбку и улыбнулся сам. Дрожь постепенно улеглась, а сердце сбавило темп и забилось ровнее.

Фил вскарабкался на ноги, больше не рискуя смотреть вниз, и побрёл домой. Он обязательно увидит её на концерте, и если она отвернётся, то будет права! Но он постарается достучаться и вернуть её доверие. Ведь ради такой девушки, как Лина, можно умереть и заново родиться!

Он твёрдо решил бороться до последнего, и был уверен, что сможет выстоять! Взять хотя бы крылатое выражение на латыни, смысл которого …

Фил силился вспомнить. Эту фразу так часто повторяет отец! Чёрт! Человеческая память не безгранична, но и латинский не так-то прост. Стоило забросить учебники, и мозг с трудом извлекает из памяти, казалось, давно и прочно заложенное учёбой, а может, причина совсем в другом?!

«Cūra tē ipsum» — «Исцели себя сам» — наконец-то отыскал он в учебнике, как только вернулся домой. Да… «Лингва латина нон пенис канина» — «латинский язык, не хрен собачий». Это смешное выражение, придуманное самими же студентами лет двадцать назад, до сих пор гуляло в обиходе. Фил хорошо запомнил пару таких смешных фраз — странно, но всякий шлак запоминался гораздо лучше, чем полезная информация.

Фил развалился в кресле и прикрыл глаза. Завтра на концерте Лины он должен выглядеть достойно! И ни взглядом, ни жестом не выдать своих леденящих нутро мыслей.

Телефон в очередной раз запиликал, и Фил, тяжко вздохнув, обречённо ответил на звонок.

— Филь… Филь, пожалуйста, приезжай, у папы сердечный приступ, его забрали в больницу, и мне страшно одной. Я даже из комнаты выйти боюсь.

— «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» — пробормотал Филипп строки из известного стиха, морщась от собственного позёрства и пафосности.

— Тебе на меня пофиг, да? Тебе всегда было пофиг. Вдруг он умрёт? Что я тогда буду делать? Как жить? — Олька жалобно всхлипнула и громко разрыдалась в трубку, и в сердце Фила шевельнулась жалость к бывшей подружке. — Филипп, приезжай, а? — подвывала Олька. — Мы ведь прежде всего друзья. Вместе будем страдать, так легче…

На часах было три ночи. Фил с трудом поднялся и накинул ветровку.

— Ладно, скоро буду, жди. Только без глупостей.

— Конечно, я же не нимфоманка, друзья так друзья, — шмыгнула носом Олька.

— Нимфоманка, — усмехнулся Филипп, и Олька хрипло рассмеялась.

Фил по привычке нащупал в кармане баночку. Он так и носил её с собой, не решаясь выбросить, а может, испытывал себя на прочность?

***

Остаток ночи они просидели на кухне. Разговор не клеился. Олька много курила, хлестала кофе и без умолку трещала, сетуя на злодейку судьбу и тупое невезение. Развалившись на диване, Фил наблюдал за мытарствами бывшей подружки и изредка вставлял нужные реплики в Олькин монолог, однако всё чаще говорил невпопад.

Ему вдруг вспомнилась маленькая Лина, подглядывающая за игрой мальчишек из-за смородинного куста и та смешная растерянность, и наивность, что искрилась во взгляде в моменты её разоблачения. Лина за фортепиано, Лина в цветочной клумбе, Лина у окна удивляется радуге над лесом. В душе у Фила воцарился покой и то особое настроение, переполнявшее его в минуты общения с девчонкой. От удовольствия веки смежились сами собой. Он так увлёкся картинками, что перестал слышать Олькину речь и потерял нить разговора.

— А чему ты так улыбаешься? — встряхнул его подозрительный Олькин голосок. — Я уже не раз замечаю эту твою дурацкую улыбочку. — Олька рвано выдохнула, скрипнув зубами, ноздри её заметно затрепетали. — Колись, о ней думаешь, да? — Она не мигая смотрела ему в глаза, будто обладала способностью видеть насквозь.

— Неважно! — Фил почувствовал себя неловко, прочистил горло и уселся ровнее.

— Нет важно, мне всё важно, всё, что связано с тобой!

— Ещё одно слово — и я уйду, — вскипел он.

— Ну, Филь. — Дрожащей рукой Олька вынула из пачки сигарету и нервно затянулась. — Ну всё, прости, я же по старой памяти, — сдавленно процедила она, явно пытаясь усмирить взыгравшие эмоции.

И Фил, борясь с желанием придушить неугомонную подружку, заставил себя промолчать.

Ближе к рассвету сон сморил обоих. Фил проснулся первым в двенадцать дня. Олька сопела рядом, подпирая щекой его плечо и цепко обвивая рукой. Он с трудом выбрался из объятий бывшей и направился в ванную. Плеснув в лицо холодной водой, Филипп оглядел себя в зеркале, прошёлся пятернёй по волосам, подмечая, что вид у него не так уж плох. Крадучись, прошёл в прихожую и, тихо прикрыв за собой дверь, покинул квартиру в надежде никогда не возвращаться.

Уже выходя из подъезда, Фил по привычке пошарил рукой в кармане и на секунду притормозил. Кажется, он потерял баночку с транками где-то по дороге, а может, Олька снова вздумала пошалить?! Как же достала… Он раздражённо стиснул челюсти, но, поразмыслив, тряхнул головой и уверенно зашагал к машине. Ну и пусть… пусть всё остаётся в прошлом!

***

В компании Лины день пролетел незаметно. Сомнения и страхи улеглись, и Фил ощутил себя свободным от пут ядовитого Аспида. Иногда ему казалось, что время повернулось вспять, возвратив их в детство, в то самое лето, когда для них всё так печально закончилось. И те волнующие моменты, что он испытывал рядом с девчонкой, вселяли в него надежду, что он всё ещё жив. Про Ольку он даже не вспомнил. Телефон разрядился и вырубился, избавив Фила от назойливых звонков. А потому, встретив её у дверей своей квартиры, Фил испытал состояние близкое к шоку.

— Вот. Ты у меня прошлой ночью забыл. — Олька протянула баночку и приторно улыбнулась, но в глазах плескалось что-то недоброе, обида, разбавленная злостью. «Что и требовалось доказать!» — всем своим видом говорила она.

Фил отшатнулся. Страх разоблачения липким комком перекатился в желудке. Не готов он был к таким весёленьким сюрпризам и тем более не хотел, чтобы Лина видела их разборки.

— Да катись ты со своей… — процедил он сквозь зубы. — А это… — кивнул он на баночку, — можешь оставить себе на память!

— Я … наверное п-пойду, — запнулась Лина, попятившись к выходу. — Это было не очень хорошей идеей и…

— Лин, подожди, это просто … ерунда какая-то. Я всё объясню. — Фил поймал её запястье и бросил на Ольку взгляд, не суливший бывшей подружке ничего хорошего. Но та продолжала стоять на месте и нагло ухмыляться.

— Я хочу уйти. Отпусти меня, пожалуйста! — дёрнулась Лина.

— Лин, выслушай меня. — Фил тут же убрал руки, наблюдая, как она разворачивается и идёт к лифту. — Ладно, тогда я с тобой. Уйдём вместе! — намеренно громко сказал он и шагнул следом.

— Ой, нет, нет, подождите, — встрепенулась Олька, засовывая баночку в карман ветровки. — Послушай, сестрёнка. Это совсем не то, что ты подумала. У папы случился сердечный приступ, его в больницу забрали, а я об этом только ночью узнала. Мне было так страшно … Да мне на стены выть хотелось, вот я и попросила Фила, чтобы он со мной по дружбе переночевал. Мы ведь друзья. А друзей в беде не бросают. Хотя… я никак не могу смириться со всем этим. — Олька насупилась и выжидающе смотрела исподлобья. — Ну скажи ей, Филь, я ведь как есть говорю.

Лина переводила растерянный взгляд с Ольки на Фила. Щёки её пылали, глаза отчаянно блестели.

— Ну что за глупости, — наконец выдохнула она, — это совершенно не моё дело, и тебе, то есть вам … незачем оправдываться. И вообще, это как-то странно, что я тут…

— Вот и я говорю — странно! — фыркнула Олька. — Что тут такого, ну встретился с подругой детства, что за тайны, да Филипп?

— Заткнись, — огрызнулся Фил, и Олька замолкла.

Тут дверь квартиры Полянских приоткрылась, и в просторный холл подъезда высунулась тётя Нина.

— И чего это вы тут расшумелись? — Нянька цепко оглядела Фила и Лину, но приметив Ольку, укоризненно щёлкнула языком. — Ну что за настырная девка, дождалась всё-таки! От вас впору хоть из дома беги! Ты её в дверь, она в форточку лезет. — Тётя Нина шумно вздохнула. — Ну-ка, заходите в дом, нечего у дверей стоять, — скомандовала она.

— Пойдём? — Фил легонько потянул Лину за руку. Она, неуверенно кивнув, продолжала смотреть на няньку, но, к его величайшему облегчению, последовала за ним. Видно, была так воспитана и не привыкла перечить старшим.

Олька даже не думала обижаться, и тем более уходить. Проигнорировав реплику няньки, она натянула улыбку и, задрав подбородок, первой зашла в квартиру. Фил сокрушённо вздохнул — не тащить же её из дома за шкирку.

— А что это за девочка? — ласково спросила тётя Нина, как только Лина с Филом вошли в прихожую.

— Это Лина Альтман, — не без гордости сказал Филипп и снял с её плеч пиджак.

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулась Лина.

Олька присела на кушетку и возилась со шнурками на кедах, но нянька делала вид, что не замечает её.

— Ах вот ты какая, Лина Альтман! — Тётя Нина, умилившись, сложила на груди руки. — Мариночка столько рассказывала о тебе. Всё говорила, какая девочка милая, ангелочек. И правда, ангелочек. Ну, что же мы стоим в дверях, Филипп, веди дорогую гостью в дом, а я сейчас на стол соберу. Я тут сладких пирожков напекла, — спохватилась нянька и поспешила на кухню.

— Ой, ну что вы, не стоит, я же ненадолго! — воскликнула Лина ей вслед.

— Да ты не отказывайся, — как ни в чём не бывало вмешалась Олька. — Тётя Нина классно печёт, я по утрам любила кофе пить с пирожками. Мне особенно нравятся…

— Слушай, а может, ты всё же свалишь? — вскипев, осадил её Фил.

Олька замотала головой и юркнула на кухню:

— Тёть Нин, а с чем пирожки? — послышался её как никогда вежливый голосок.

Глава 24. Лина

День выдался очень напряжённым и насыщенным. На Лину обрушилось столько впечатлений, сколько и за год не приключалось. Чего только стоило появление Фила на концерте и их потрясающее общение! Филипп, тот самый мальчик из детства! Он был так близко, держал её за руку и так проникновенно смотрел в глаза! Сердце сладко замирало от интонаций его голоса. Тело отзывалось мурашками на мягкие, но уверенные прикосновения, а от запаха его пиджака, от тесных, но далеко не братских объятий кружилась голова.

Лина верила в искренность его слов, успев нафантазировать себе нечто большее, чем просто дружба, однако встреча с Олькой у дверей квартиры Полянских развеяла все иллюзии, остались лишь досада и лёгкий укол разочарования. Ну зачем, зачем Филипп привёл её сюда, зачем сказал, что свободен? Кажется, Олька не желает мириться с расставанием и продолжает борьбу. Наверное, и правда — в войне и любви все средства хороши, вот только Олькины методы Лине явно не по душе. Неужели бывают такие прилипчивые курицы? И Филипп тоже хорош, не мог объяснить доходчиво, раз и навсегда поставить точку в тяготивших его отношениях.

Если бы не тётя Нина, вовремя вмешавшаяся в спор, вряд ли бы Лина поддалась на уговоры Филиппа и вошла в квартиру. Да и некрасиво было бы развернуться спиной к почтенной тётушке и уйти не попрощавшись.

В прихожей тётя Нина недовольно оглядела Ольку, но та, ничуть не смутившись, скинула кеды и будто на правах члена семьи прошла на кухню. Фил проводил подружку хмурым взглядом и озадаченно улыбнулся Лине.

Как и ожидалось, дом Полянских впечатлял изысканной роскошью и утончённой простотой. Просторная прихожая больше походила на уютный, со вкусом обставленный холл. Лина с интересом подмечала в интерьере отголоски пятидесятых: рельефную лепнину на потолках, массивные медные люстры и настенные бра, старинное зеркало с вычурной деревянной резьбой и до блеска начищенный паркет. Мебель была современной и модной, но удачно вписывалась в обстановку квартиры. Настоящая эклектика в дизайне — кажется, так называют подобное смешение стилей.

— Да, маме очень нравился этот сталинский ампир, поэтому здесь многое остаётся оригинальным. Ну и нам с отцом нравится. — Стоя у кухонной двери, Филипп подпирал плечом дверной косяк и украдкой наблюдал за Линой. Пару раз она ловила на себе его внимательные взгляды, но он виновато отводил глаза, видно, чувствовал неловкость из-за присутствия Ольки в доме. Однако та вина, что угадывалась во всём его облике, вовсе не портила общего впечатления. Филипп казался Лине тёмным раскаявшимся ангелом, устало сложившим за спиной израненные крылья, и от этого захватывало дух.

— Это очень-очень красиво, правда, — пробормотала она, не зная, чем занять руки. — А … где пианино тёти Мариночки?

— Рояль в белой гостиной, там. — Филипп кивнул на комнату за плотно прикрытыми дверями, но с места не сдвинулся. Лина тоже будто чего-то ждала. Их разделяло расстояние вытянутой руки. Оба не мигая уставились друг на друга. Лицо Филиппа просветлело, в глазах заискрился живой блеск, и сердце Лины учащённо забилось. Ей бы злиться на Филиппа за его мягкотелость, а она, как дурочка, стоит и любуется им, не в силах дать отпор его опасному обаянию.

— Я очень рад, что ты согласилась прийти сюда, — проникновенно сказал Филипп. — Только … я не думал, что всё так тупо выйдет.

— Что ж, — немного помолчав, ответила Лина. — Будем считать, что мой визит — всего лишь дань вежливости семье Полянских и … просто обычный интерес.

— А это на самом деле так? — с напряжёнными нотками спросил Филипп, и Лина неуверенно пожала плечами.

Из кухни доносилось позвякивание посуды и бормотание милой старушки. Она между делом воспитывала Ольку, и Лина с Филом невольно становились свидетелями нянькиных упрёков.

— И что за девки пошли, — ворчала нянька, — где твоя девичья гордость?

— Да ладно вам, тёть Нин, — громким шёпотом верещала Олька. — Ну при чём тут гордость, мы же с Филиппом друзья.

— Друзья? — возмутилась тётя Нина. — Эка ты дружбой прикрываешься. А как Филипп женится, ты тоже будешь за ним таскаться?

— Не женится.

— Чего это он не женится? Ещё как женится! — настаивала тётя Нина.

— Ну, женится … — взбрыкнула Олька, — какая разница.

— Огромная разница! Ты только подумай своими мозгами. Ишь …

— Ну, тёть Нин, ну ладно вам, давайте я лучше помогу, давайте чайный сервиз принесу, тот, что для гостей.

— Вот и помогай, раз пришла. Только смотри осторожней, ничего не разбей, трындычиха.

— Ага, он такой клёвый.

— Клёвый, — пробубнила нянька. — Всё у тебя клеевое. Иди уже…

Фил, усмехнувшись, слегка покачал головой и оторвался от стены.

— Ну, идём, я покажу тебе, на этом инструменте уже лет сто никто не играл. Отец никак не решится избавиться от него, а мне…

— Избавиться? — ужаснулась Лина. — Разве можно? Это же память!

Неожиданно из кухни выскочила Олька и будто специально налетела на Фила. Тот чертыхнулся и отступил, улыбка сбежала с его лица, и губы плотно сомкнулись.

— Ой, — хохотнула девчонка, — а чего это вы тут стоите? — Олька с минуту топталась рядом, но, так и не дождавшись ответа, направилась к дверям гостиной.

Фил возвёл глаза к потолку, явно призывая на помощь всё своё терпение.

— Линочка, Филипп, ну что же вы за стол не проходите? — позвала их тётя Нина, появившись в проёме двери. — Давайте-давайте, а все экскурсии по дому будут потом.

***

Кухня была небольшая, но очень уютная, с продолговатым столом, накрытым праздничной скатертью, за которым, к удивлению Лины, уместились и гости, и хозяева. Окна украшали шторы из персиковой органзы, стены были оклеены бежевыми обоями с рисунком пушистых одуванчиков, у стены расположился удобный диван.

— Ну какая же ты вся праздничная, воздушная, — улыбнулась тётя Нина, разглядывая Лину, как только они с Филиппом уселись за стол. — Филипп тоже под стать, полдня сегодня наряжался, нервничал.

— Ну, тёть Нин, — ухмыльнулся он.

— Всё, молчу, молчу, лучше расскажите, как прошёл концерт.

Во взгляде Филиппа блеснули озорные огоньки, он вдруг напомнил Лине того несносного мальчишку из детства.

— Лина здорово выступила, — отчитался он с довольной улыбкой, — она просто сделала всех! Зал аплодировал стоя, толпа обезумевших поклонников ломанулась к сцене, пришлось отгонять!

— Скажешь тоже, — засмущалась Лина. — Я чуть ли не полгода готовилась, а концерт пролетел как миг. Даже не верится, что всё так…

— Какая умница! — умилилась тётя Нина.

— Полгода, с ума сойти можно, вот это упёртость, — процедила Олька. С минуту назад она влетела на кухню с упакованным в коробку сервизом и теперь расставляла чашки на блюдца, однако, встретившись с предупреждающим взглядом Фила, тут же сбавила обороты. — То есть… я хотела сказать, упорство. И как тебе только не надоедает долбить одно и то же?! Я бы со скуки давно умерла. Филь вон со своей командой за два дня песню репают, иногда вообще на концерте за пять минут сочиняют что-то новое.

— Не надоедает, — возразила Лина. — Занятие музыкой тренирует силу воли и закаляет характер. Иногда приходится себя заставлять, не без этого. Как сказал Пётр Ильич Чайковский: «Вдохновение рождается только от труда».

— Ну и зануда, — пробурчала Олька себе под нос. — Фил тоже бывает таким, когда…

— Угомонись, тебя слишком много, — Фил беспокойно заёрзал на стуле. И Олька замолкла.

Тётя Нина прищёлкнула языком и покачала головой.

— Ты её не слушай, Линочка. Помню, как Марина готовилась к концертам, будто из жизни выпадала.

— Я тоже помню. Благодаря тёте Мариночке я нашла себя в жизни, поняла, что мне по-настоящему дорого. Я твёрдо решила стать пианисткой. Никогда не забуду концерт Рахманинова в её исполнении, это было так… впечатляюще. — От воспоминаний на глаза Лины навернулись слёзы. — Простите, у меня был очень сложный день, — пробормотала она.

— Да что ты, милая, — заохала тётя Нина, — ты ещё держишься молодцом, это ведь такой стресс. А как Марина нервничала перед выступлением, только Эдуард Филиппович и спасал, бывало, возьмёт за руки, пошепчет что-то, а она идёт и играет. Вот такая магия!

— Магия, — пробормотал Филипп, вынырнув из задумчивости. — Это правда, отец легко справлялся с её … бесами. Только с собой он справиться не мог. Одержимость сродни болезни. Хорошо, что не заразно.

— Да что ты такое говоришь? Тьфу на тебя, — отмахнулась тётя Нина. — Просто Мариночка очень чувствительная была, чуть что, сразу в слёзы. А Эдик так её любил, так любил … любой каприз исполнял.

— А что не так? — возмутился Фил. — Я все эти страсти на собственной шкуре прочувствовал. И только спустя много лет могу об этом свободно говорить. Сначала он избавлялся от маминых вещей, потом тащил их обратно в дом, и незаметно полки снова заполнялись её статуэтками. И так из раза в раз.

— Всё у вас у психиатров сводится к безумствам. Просто мужчины Полянские — однолюбы, но это не значит, что потеряв однажды, они не способны полюбить вновь. — Тётя Нина сосредоточенно поджала губы, отчего вокруг её рта проступили добрые морщинки.

— Надеюсь, что одержимость по наследству не передаётся. Хотя мы все в чём-то одержимы. И я обречён — по жизни сталкиваюсь с этим … явлением. — Фил мазнул по Ольке тяжёлым взглядом. — Я, наверное, законченный эгоист, но мне не хотелось бы видеть рядом с отцом другую женщину. И я почему-то уверен в том, что он не женится второй раз, он слишком любил маму, и до сих пор её любит.

— Ты порой рассуждаешь как ребёнок, дорогой мой внучок, — вздохнула тётя Нина.

Филипп подозрительно затих. Лина тоже молчала, раздумывая над словами Филиппа, но отчего-то не решалась вмешаться в разговор. Одна только Олька шумела, расставляя на стол чашки с чаем.

— Ничёсе ребёночек, — хмыкнула она. — Филь вечно как загнёт на своей латыни, я и половину не понимаю.

Фил напрягся, демонстративно проигнорировав Олькину реплику, и та с довольной ухмылкой уселась за стол.

— Вот, значит, как. — Тётя Нина с хитринкой посмотрела на Фила. — Линочка, а Эла тебе, случайно, не мамой приходится?

— Можно и так сказать, а вы знакомы? — удивилась Лина.

— Так, доводилось встречаться. Давно… — Нянька тут же поднялась из-за стола и достала из шкафа коробку конфет. — Я же совсем забыла, у нас птичье молоко есть. Любимые, Филиппушкины.

— Ну тёть Нин, — покраснел Фил. — Я тут как притча во языцех, поминутно мои недостатки вскрываются.

— Ну чего ещё, — засмеялась тётя Нина. — Тоже мне недостаток — конфеты.

— Филь, говори по-русски, — встряла Олька. — И давай уже, чай же стынет, у меня сегодня и крошки во рту не было.

Лина наконец обратила внимание на чашки из тончайшего фарфора, по форме напоминающие распустившийся цветы лотоса, а плоские блюдца — листья кувшинки. Они казались настолько хрупкими — попробуй только налей в них горячую воду, и они растают, как льдинки по весне.

— Ой, как красиво, — взволнованно воскликнула Лина, осторожно прикасаясь к чашке. — Это же настоящее произведение искусства! У тёти Марины на даче было много всяких забавных фарфоровых штучек. В детстве я так любила играть с ними, но Филиппу это не особо нравилось.

— Что-то я такого не припомню, — прищурился Фил, смешно заломив брови. Всё это время Лина ощущала на себе его мимолётные взгляды, отчего чувствовала себя будто не в своей тарелке, тем более что Ольку он в открытую игнорировал.

— Да где тебе помнить, — закусила Лина губу, — ты всегда на улице с девчонками пропадал.

— А ты ревновала?

— Вот ещё.

— Эй, хватит уже вам, — обиженно заныла Олька, поглощая очередной пирожок. — Вы тут не одни.

— Точно, Лин, ты угощайся. — Фил придвинул к ней тарелку с выпечкой. — Вот этот бери с посыпкой, он с яблоком и корицей. — И Лина потянулась за пирожком.

— В белой гостиной много всего такого, — жуя, сказала Олька. — Это сейчас больших денег стоит. — Она отхлебнула чай и, обжёгшись, с шумом поставила чашку на блюдце.

— Ну, ты аккуратнее, куда торопишься, горе ты луковое, — шикнула на неё тётя Нина и тут же взглянула на Лину. — Марина очень любила антикварный фарфор, ей от мамы целая коллекция досталась. Самые красивые и ценные вещи оставили в доме у Полянских, вот и этот сервиз тоже, как его Мариночка любила. Она ведь тоже не из простой семьи, папа её был знаменитый пианист Михаил Лавров. Рыжий хулиган, так его звали в артистической среде, только вот судьба у него не сложилась.

— Да, я слышала от Бескровной, от преподавательницы. Она когда-то и тётю Мариночку учила, — с грустью ответила Лина.

— А ты, Филь, значит, на концерте был, мог бы сказать, я бы тоже сходила, — пробубнила Олька с набитым ртом.

Не удостоив её ответом, Фил осторожно поднёс чашку к губам.

— Этот дом такой крутой, — как ни в чём не бывало продолжила Олька. — Я бы очень хотела жить в нём. Я так просила папу, чтобы он мне купил квартиру в этом доме, но папа не любит антиквариат, предпочитает вкладывать деньги во всё новое.

— Обломись, детка, — усмехнулся Филипп себе под нос.

— Расслабься, папа купил мне квартиру ничуть не хуже, да ты и сам видел. И это совсем недалеко от Баррикадной, всего лишь три остановки на метро. — Олька стрельнула глазами в Фила. — Так что я смогу в любое время хоть пешком сюда добраться. И я, между прочим, тоже не из простой семьи, мой папа в Госдуме и дом у него на Рублёвке.

— О чём это ты сейчас? — одёрнула Ольку тётя Нина. — Ты лучше ешь давай. Вот эти пирожки с курагой ещё не пробовала.

Фил раздражённо выдохнул и отодвинул чашку. Над столом повисла тишина.

— Это и правда удивительный дом, — тут же нашлась Лина, стараясь загладить неловкость. — Я всегда заглядываюсь на сталинские высотки, они просто сказочно прекрасны. Интересная архитектура — все эти скульптуры, балконы, колонны, мрамор, гранит. Это так впечатляет.

— Да, это дом-легенда, — подхватила тётя Нина. — Столько знаменитостей в нём жило: авиаторы, учёные, актёры, музыканты, вот, к примеру, актриса Быстрицкая, хирург Бакулев, академик Полянский с семьёй, уже третье поколение Полянских в этой квартире, а сколько слухов ходит, сколько тайн скрывается в его стенах!

— Тёть Нин, а приведений вы не видели? — Олька понизила голос. — Мне на вашем балконе всё время кто-то мерещится. Это, наверное, из-за скульптур.

— Я вот что скажу, — задумалась тётя Нина. — За всю свою жизнь ни разу не видела никакой нечисти. Но вот однажды… — Старушка выдержала паузу. — Вышла я как-то на чёрную лестницу, а на площадке ниже пролётом стоит высокий мужчина кавказского вида: волосы чёрные как смоль, длинный плащ. Ну так вот, стоит он, значит, вполоборота и трубку курит. Тут он обернулся и на меня так грозно глянул из-под густых бровей, я так и обмерла. — Тётя Нина перекрестилась. — Сам Сталин передо мной.

— Сталин? — усмехнулась Олька. — Это что, анекдот такой?

— Смешно тебе?! А у меня тогда со страху ноги подкосились. Его уже к тому времени, не соврать, лет тридцать как схоронили. Я давай быстро в квартиру и валерианку пить, думаю, кому скажу, в психушку отправят, тем более в семье психиатров. Спасибо, соседка сказала, что это актёр театра был, они тут сцену репетировали у Быстрицкой. Значит, удалась ему роль-то! — засмеялась тётя Нина.

— Ой, а мы по ночам с Филом на крыши выходили и в башенках сидели, это так кайфово, вся Москва как на ладони.

— Кайфово, — шутя, передразнила тётя Нина.

— Угу. Пару раз я будила Фила на рассвете и тянула его на крышу. Его так сложно разбудить утром, особенно после…

— Может, хватит подробностей? — не выдержал Фил, опустив кулак на стол. — Кажется, ты загостилась, давай я такси вызову и чеши.

— Да что я такого сказала, ну тёть Нин, ну скажите ему!

— Да ты достала!

Неожиданно у Лины зазвонил телефон, положив конец перебранкам Фила и Ольки. Звонила мама Марта.

— Мам, я в гостях у Фила, — поспешила Лина успокоить мать. — Я уже собираюсь домой.

— У Фила? Вы там одни? — встревожилась Марта.

— Нет, тут тётя Нина, его бывшая няня и … его девушка.

— Ну-ка передай телефон тёте Нине, — потребовала мать.

— Вот это контроль! — прыснула Олька.

— Да вы не волнуйтесь, — заверила нянька маму Марту, приложив телефон к уху, — Филиппушка её проводит до самого подъезда. Ну до чего же у вас девочка пригожая!

При этих словах Олька напряглась и злобно зыркнула на Лину.

***

Вечер получился почти по-семейному тёплым и атмосферным. Лине нравилась аура этого дома. За чаепитием, рассказами милой улыбчивой тёти Нины она отвлеклась от недавних волнений и перестала следить за часами. Сладости восполнили силы и подогрели желание парировать едкие Олькины выпады. Лина и сама не заметила, как уничтожила пару пирожков. В том, конечно, была и заслуга няни Филиппа, под её заботливым взглядом горка румяной выпечки быстро растаяла. По телу Лины разбегалась приятная усталость, но вместе с тем в душе зарождалась тревога. Она витала повсюду, инеем покалывала кожу, сковывала пальцы рук.

Воспоминания о тёте Марине добавили грустных ноток. На долю секунды Филипп изменился в лице, и Лина уловила во взгляде парня затаённую боль. Он снова попытался улыбнуться, но тут же отвёл глаза. Так обычно бывает, когда тяжело больной улыбается близким людям, не желая расстраивать их и боясь показать свою слабость.

Лину кольнула жалость, и горячая волна нежности затопила её — захотелось обнять его, разогнать глухую печаль, стать ему спасением от мрачных мыслей. Она, испугавшись нахлынувших чувств, едва сдержала прерывистый вздох и впилась ногтями в кожу — стыдно так бессовестно мечтать, сидя бок о бок с ревнивой Олькой!

Где-то в глубине души Лина сочувствовала девчонке, но временами её недвусмысленные намёки ужасно бесили. Видимо, Олька болезненно переживает разрыв и всё ещё на что-то надеется, а Фил… он будто боится чего-то — кидает на Ольку настороженные взгляды, а та — держит его на прицеле.

— Ну, мне пора. — Закончив разговор с мамой Мартой, Лина поднялась из-за стола и расправила юбки.

На бледном лице Филиппа промелькнула тень усталости, но он невозмутимо поднялся следом и протянул Лине руку.

— Пойдём, я тебе гостиную покажу, ты ведь хотела пообщаться с роялем?

Лина застыла в нерешительности, подумав вдруг, какие чувства в этот момент должна испытывать Олька. От девчонки исходили флюиды недовольства и зависти. Лина осязала её негатив на расстоянии, кожу запястья будто огнём припекало, однако наплевав на осторожность, она вложила ладонь в руку Филиппа и, улыбнувшись от предвкушения чего-то прекрасного, поспешила за ним.

Олька тоже было метнулась, но тётя Нина удержала её за рукав:

— А ты куда? Мне нужна твоя помощь, — вкрадчиво произнесла она, и Олька, протестующее пискнув, неохотнопритормозила.

Филипп распахнул перед Линой высокие двери гостиной, но сам остался стоять у порога.

— Наверное, ты захочешь побыть тут одна. Смелее, это не музей, тут всё можно потрогать и поиграть. Думаю, тебе будет интересно.

— А ты? — замялась Лина, но Фил промолчал. Улыбка исчезла с его лица, на лбу заблестели капельки пота, а взгляд затуманился и потух.

Тревожное предчувствие пробежалось по коже Лины ледяным холодком. Что случилось с этим дерзким мальчишкой, почему он выглядит таким … сломленным и больным? Может, стены этого дома так давят на него? Она с трудом удержалась от вопросов и, скинув оцепенение, вошла в гостиную.

Взору открылся просторный зал с белым роялем у окна. Чистый высокий потолок, синие шторы в пол, голубая акварель на стенах, напоминающая тонкий слой прозрачного льда. Под ним дремлют причудливой формы рыбы и будто оживают при каждом движении Лины. Глаза морских обитателей отливают холодным перламутром, чешуйки меняют цвет от белого до аквамаринового и нежно-изумрудного.

Дежавю. Снова ощущение дежавю. Будто она когда-то в другой жизни бывала тут, сидела в кожаном кресле с накинутой на плечи шалью, держала в руках томик каких-то стихов и читала строки…

Лина поёжилась, озираясь вокруг, — эта комната, лишённая тепла хозяйки, но всё ещё хранившая воспоминания о ней, казалась ей мрачной и совсем не жилой. Лина прошлась по залу, цепляясь взглядом за каждую деталь: белый резной комод с красивыми статуэтками на покрышке, рамочки с фото, кожаный диван, антикварный сервант с посудой и снова белый рояль, точно застывший дремлющий айсберг посреди ледяной пустыни.

Лина на минуту прикрыла глаза, раскинула руки и медленно закружилась, осязая пространство гостиной каждой клеточкой тела, душой, и оно всколыхнулось, рябью прошлось по коже, овеяв прохладным дыханием дома. Кажется, она уловила тональность тонких миров, и они благосклонно восприняли её появление.

Улыбнувшись, Лина осторожно прошлась по узорному, местами поскрипывающему паркету к роялю, откинула крышку и взяла октаву в высоком регистре. Звук оказался летящим и звонким. Она, осмелев, присела на банкетку и, легко пробежавшись по клавишам, наиграла простую мелодию, ту, что первой пришла на ум, и почувствовала пульсацию инструмента — будто окунула руки в живой родник, унеслась с его течением и сама стала частью этой воды. Великолепный, великолепный рояль!

Если бы не насыщенный музыкальный день, Лина с удовольствием сыграла бы серьёзную пьесу, но пальцы всё ещё ныли после недавнего выступления.

— Прикольно, — проскрипел над ухом резковатый голос Ольки, и Лина, вернувшись в реальность, обернулась к девчонке. Та стояла за спиной и неприязненно разглядывала её. — Типа это твоя концертная программа? — с издёвкой спросила она.

— Хорошая шутка. — Лина сняла с клавиатуры руки и размяла пальцы. Играть в присутствии Ольки не было никакого желания. — Нет, это импровизация, — терпеливо пояснила Лина.

— М-м-м. — Олька по-хозяйски сложила на груди руки, будто над чем-то размышляя. — Да ты не останавливайся, играй, раз Филя разрешил, меня-то он не допускает к инструменту, хотя я тоже когда-то в музыкалку ходила. Он вообще никого не допускает, но ты же у нас исключение.

— Правда? Я не знала, — насторожилась Лина. — А где Филипп?

— Переодевается, сказал, что скоро будет.

И Олька скрылась за дверью, оставив Лину наедине со своими сомнениями.

Поразмыслив над словами девчонки, Лина решила не трогать инструмент, не будить воспоминания домочадцев, ведь стоит только потревожить клавиши рояля, и он заплачет, расскажет всё, о чём молчал долгие годы одиночества.

Лина погладила тугую клавиатуру, едва касаясь подушечками пальцев, прикрыла крышку и направилась к старинному серванту.

За узорчатыми дверцами в ёмком пространстве уместилась целая коллекция изысканной посуды, от красоты которой захватывало дух, — расписные тарелки, вазочки, миниатюрный кофейный сервиз с позолоченными чашечками на плоском подносе и пузатый чайничек с вытянутым клювом. А на нижней полке притаились куклы-статуэтки из тончайшего фарфора. Лина распахнула створки шкафа и утонула в мире иллюзий и сказок. Повсюду рассеялись фигурки: дамы в летящих пышных платьях и кавалеры в расшитых золотом сюртуках, танцующие пары и просто притаившиеся у стены воркующие влюблённые. Настоящий бал фарфоровых кукол! Казалось, стоит только отвернуться, и они тотчас оживут: дама кокетливо обмахнётся веером, состроит глазки ухажёру и рассмеётся тонким голоском, кавалер склонится в галантном поклоне и пригласит её на менуэт. Как удивительно красиво, воздушно и легко! Наверняка над этим великолепием трудился не один фарфоровых дел мастер, вдыхал в фигурки жизнь, творил. Даже повзрослев, Лина верила в чудо. Она потянулась к одной из фигурок и, повернув её вверх ногами, стала рассматривать подошвы кукольных башмачков. А нет ли на них потёртостей и пыли?

Фантазии настолько захватили Лину, что она не сразу почувствовала на виске тёплое щекочущее дыхание и обернулась растерянно, столкнувшись с взволнованным взглядом Филиппа. Уголок его рта дрогнул в улыбке, но то была не усмешка, Лине показалось, что парень смутился, будто нечаянно подсмотрел что-то сокровенное и запретное.

— Мне померещилось или они сейчас танцевали? — заговорщически кивнул он на статуэтки.

Вспыхнув, Лина прижала ладонь к пылающей щеке и растворилась в его глазах. Они горели надеждой и восхищением, и ещё в них было что-то такое, отчего в душе у Лины расцвело ромашковое поле. Филипп протянул к ней руку и, почти невесомо погладив волосы, заправил за ухо выбившийся локон.

— Ты просто … необыкновенная, — растроганно произнёс он. — Я рад, что нашёл тебя и … больше не хочу терять. Никогда!

От этих слов, от его прикосновений сердце сладко защемило, а по телу пронеслись огненные молнии.

— Филипп, я… — начала было Лина, однако так и не успела закончить фразу, в зале послышался чей-то приглушённый стон, а за ним и звон бьющейся о пол посуды.

Лина и Фил одновременно обернулись.

— Ой, что же я наделала! — громко всхлипнула Олька. Присев на коленки посреди разноцветных осколков фарфора, она начала швырять в коробку останки любимого сервиза тёти Марины. — Я не понимаю, как так вышло, не понимаю, — бормотала она, шмыгая носом и избегая смотреть на Лину и Фила. — Я скажу папе, и он купит новый, в сто раз дороже и лучше.

Филипп с минуту наблюдал за метаниями бывшей подружки, затем раздражённо выдохнул и вышел из гостиной, обходя островки разбитой посуды.

Лина смотрела на Ольку с пониманием и жалостью. Кажется, девчонка стала случайным свидетелем их с Филиппом откровений. Как должно быть больно ей сейчас!

— Давай я помогу. — Лина опустилась на корточки и потянулась за осколками, но та, поранив пальцы до крови, отпихнула коробку и зло на неё воззрилась.

— Послушай, ты, сестрёнка, отвали от него! — чеканила она сквозь зубы. — Прикидываешься дурочкой, блин. Знаю я таких. Типа я такая вся не такая, а вы дерьмо! Не приближайся к нему, поняла? Он мой! Он всё равно будет мой!

— Это не смешно! — устало вздохнула Лина. — Оставь Филиппа в покое! Невозможно привязать к себе человека против его воли. Пойми, ты очень назойлива. Смирись уже и живи своей жизнью, переключись, займись каким-нибудь делом!

— Ой, вы что, с ним сговорились? Чем заняться-то, типа на пианинке поиграть? Вот так, да? Вот так?! — Олька подскочила к роялю и, с силой откинув крышку, забарабанила по клавишам.

— Да что ты творишь! Немедленно отойди от инструмента! Ты же испортишь его! — воскликнула Лина.

— Он всё равно будет мой, мой, мой! — Олька как одержимая долбила по клавишам, оставляя на них следы крови.

— Да уймись же ты! — Лина оттащила её от рояля и отступила к комоду, опасаясь за статуэтки тёти Марины. Мало ли что взбредёт в голову этой ненормальной. И куда подевался Филипп?!

Олька рвано дышала, ноздри её трепетали, челюсти ходили ходуном, глаза покраснели и выпучились, отчего девчонка стала похожа на взбешённую мартышку.

— А вот это ты видела? — Вынула она из кармана белую баночку и с силой встряхнула ею.

— Что это? — непонимающе пожала плечами Лина. От недоброго предчувствия заныла душа.

— А это то, без чего наш Филечка не может жить! — выпалила Олька. — Зависимый он! Жрёт транки и без них подыхает! Сколько ему там часов до ломок осталось, два, три? Что-то слишком долго он продержался в этот раз. Ну что, сестрёнка, нужен он тебе такой? Нужен?!

— Да как ты смеешь! Зачем ты врёшь?! — Лина пошатнулась от внезапно навалившейся на плечи тяжести. — Мы говорили с Филиппом, и он сказал мне, что там, на даче…

— А-ха… — Олька истерически засмеялась. — Ну ты и дура! Овца тупая! Там, на даче … думаешь, он так невозможно радовался вашей встрече?! Да он угашенный был! А потом сто пудов загибался.

— Угашенный? Ч-что з-значит угашенный? — еле слышно пролепетала Лина. Горло свело от спазма, руки похолодели и не слушались. — А-а-а… — только и смогла выдавить она.

Олька продолжала метаться и что-то говорить — обе погрузились в свои эмоции, не заметив, как в проёме двери появился Филипп. Первой очнулась Лина и чуть не задохнулась от пронзившей её боли. Он стоял неподвижно, сжимая в руке веник, и потрясённо взирал в пустоту. Лицо его стало белее, чем полотно, плечи сгорбились и поникли.

— А я радовался, представляешь, я радовался! — с горечью пробормотал он и застыл в немом ступоре.

В комнате стало душно, невозможно душно, будто воздух сгустился перед грозой. Казалось, в гостиную, недавно ожившую и наполненную светом, вновь ворвался могильный холод. Олька побагровела и стояла с открытым ртом. Лина не двигалась с места, пытаясь осмыслить происходящее. «Это какой-то нелепый сон. Просто сон…» — убеждала она себя, напряжённо глядя на Филиппа и замечая, как губы его растягиваются в дурной усмешке.

— Ну давай, — процедил он, протягивая Ольке руку.

— Что? — встрепенулась девчонка и полезла в карман.

Лина наблюдала сквозь слёзы, как Олька, дрожа как осиновый лист, протягивает баночку Филу. Он подхватил её и сжал в кулаке.

— Ну чего вы расшумелись, дети? — на шум подоспела тётя Нина. — Оля, Лина, Филипп, что вы натворили? — испуганно запричитала она.

На лице Филиппа проскользнуло что-то безумное, дикое. Окинув стены тяжёлым взглядом, он отшвырнул метлу и вышел из гостиной. Послышался грохот входной двери.

Олька было ринулась за ним, но тут же сползла на колени и тихо заплакала:

— Что же я наделала? Что я наделала? — отчаянно всхлипывала она. — Теперь он ни за что меня не простит. Ни-за-что!

Лина пыталась справиться с рвущейся из груди истерикой, потом наконец раздышалась и бросилась следом за Филом. Сердце гулко колотилось, отдаваясь в висках, в ушах.

Выскочив из квартиры, она огляделась по сторонам и побежала по длинному коридору. Ноги казались ватными и еле переступали, но страх потерять Филиппа гнал её вперёд. Только бы … Только бы успеть! Дом, так похожий на огромный муравейник, с переходами, коридорами, лестницами, лифтами, наполняли беспорядочные звуки. Лина замирала и прислушивалась, пытаясь уловить его шаги, но всё было тщетно. Куда же он мог пойти?!

Внутренний голос говорил ей, что он где-то рядом, Лина ощущала его эмоции, надсадное дыхание, неровный пульс. Поискав на этаже, она остановилась и прикрыла веки. Нервы были на взводе, слух обострился и реагировал на каждый шорох. Где-то в стенах шумела вода, ветер выл в потайных трубах, неясные постукивания отдавались пещерным эхом в утробе дома.

— Где ты, Филипп, откликнись, пожалуйста, укажи мне путь! — шептала она как молитву.

И вдруг сквозь какофонию звуков пробился монотонный гул города. Как на экране вспыхнули слайды: ночь, огни, крыши высоток и зданий, пропасть. Лина распахнула глаза и рванула к лестнице. Знание придавало ей сил. Только бы не ошибиться! Лина проскочила два лестничных пролёта вверх, коридор, переход, массивные двери… и оказалась на крыше.

Её окутал мрак, но она продолжала продвигаться на ощупь, превозмогая страх, сторонясь чернеющих сгустков и подвижных теней. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Лина различила на фоне ночного города одинокую фигуру. «Только бы не мираж!» — взмолилась она и подкралась ближе. Филипп!

Он стоял на краю балюстрады и, засунув руки в карманы, отрешённо смотрел вдаль.

— Зачем пришла? — бросил он, не оглядываясь, будто только и ждал её появления. Внешне он казался спокойным, но в воздухе парило что-то опасное, готовое в любой момент разразиться катастрофой, словно откат штормовой волны перед ударом о землю. О землю!

— Филипп, ч-что ты тут делаешь?! — От страха все слова вмиг растерялись, но Лина, не боясь посмотреть вниз, крепко вцепилась в его ладонь и встала рядом.

Из груди Филиппа вырвался хриплый стон, он отступил от края и с силой рванул её на себя. Она не удержалась на ногах и если бы не крепкая рука Филиппа, могла бы оступиться и полететь вниз.

— С ума сошла?! — процедил он сквозь зубы, отбрасывая её руку и отводя озлобленный взгляд.

— Филипп, — дрожа всем телом, прошептала Лина. — Пожалуйста, не надо так! Умоляю, не надо! Ты же совсем не такой, ты…

— А какой?! Хотела видеть меня настоящего, так смотри, — ухмыльнулся Фил, глядя на неё остекленевшими глазами. — Теперь ты всё знаешь и мне незачем разыгрывать из себя пай-мальчика. Я пропащий, гнилой нарик, ошибка природы, все мои попытки завязать — фигня! Олька права, я конченый, могу сорваться в любой момент.

— Но я не верю, не верю! — воскликнула Лина. — Всё же можно исправить, всё можно…

— Для чего, для кого?! — взвыл Фил. — Думаешь, я не пробовал бросить? Да пробовал, но это… какой-то замкнутый круг.

— Почему ты не рассказал дяде Эдику, он бы помог тебе!

— Вот только не нужно приплетать сюда отца. Он будет только рад избавиться от такого отморозка, как я, который не оправдал его надежд, который позорит доблестный род Полянских. Да обо мне никто не вспомнит! — Фил сдавленно рассмеялся, медленно отступая спиной к краю.

— Филипп, пожалуйста, что ты задумал?! — ахнула Лина, шагнув за ним. Обжигающие слёзы застилали глаза, но она не выпускала его из вида.

— Лин, — ухмыльнулся он, остановив её чужим, леденящим взглядом. — Я не собираюсь прыгать с крыши, я просто вышел проветрить мозги. Что за экстрим? Для того чтобы покончить с таким ничтожеством, как я, есть способ гораздо приятнее. — Филипп, явно играя на нервах, снова отступил к самому краю и вынул баночку.

— Ты отвратителен! — вскипела Лина, сжав кулаки. — Если ты хочешь оттолкнуть меня вот этим, то знай, у тебя не получится!

Но Фил, будто не слыша её слов, продолжал свой сумбурный монолог:

— Я всегда был чужаком в семье, так, ненужный элемент. Слышала о таком? Даже матери был в тягость, а отцу…

— Филипп… ну что ты такое говоришь! Тётя Мариночка… Она так любила тебя. Знал бы ты, как она переживала, когда вы с ребятами убежали из посёлка! Она же сутками стояла у окна и ждала тебя, убитая горем сидела у моей кровати с одним лишь желанием узнать о тебе…

— … Олька права. Скоро меня совсем накроет, и я вряд ли смогу устоять. Тебе нужно держаться подальше, мой уровень — такие как Олька, — нервно цедил он.

— Филипп, очнись! Ты только послушай! Мы все тебя любим, и отец, и тётя Нина. Если с тобой что-то случится, я не переживу. — Лина отчаянно всхлипнула, чувствуя, как боль в груди становится невыносимой. — Я не переживу, потому что… потому что люблю тебя, всегда любила, с самого детства! — Признание вырвалось из сердца и на секунду нависло над ними едва осязаемым облаком. От осознания собственных чувств у Лины сбилось дыхание.

Оба замолчали и ошарашенно уставились друг на друга.

— Что ты сказала? — недоверчиво пробормотал Филипп.

— Я… люблю тебя… — всхлипнула Лина, робко разведя руками.

Только сейчас она поняла, что ветер треплет её распустившиеся волосы, видно, в погоне за Филиппом она потеряла заколку. Звуки постепенно возвращались, и Лина различила в пространстве чарующую мелодию скрипки, доносящуюся откуда-то из квартир. А над головой — плещущееся огромное синее небо с гроздьями сияющих звёзд.

Недоумение в лице Филиппа сменилось растерянностью, удивлением и, наконец, озарением. Губы дрогнули в слабой улыбке, а в оживших глазах заблестели слёзы.

— Лин, Линка… — произнёс он срывающимся голосом, потянувшись к её плечам, и бережно сжал в объятиях. — Если это … правда, то … ради тебя я сдохну, но выкарабкаюсь, я обещаю. Ты веришь мне?

— Верю! Я в тебя верю! — Лина прижалась к его груди и тихо заплакала. — Хочешь, я буду рядом?

Его горячее дыхание обжигало макушку, пальцы зарылись в волосы, перебирали локоны на плечах.

— Что ты будешь делать летом? — забеспокоился Фил, оставив её вопрос без ответа.

— В июне мы планировали поехать к тёте в Германию, — всхлипывая, прошептала Лина.

— Надолго?

— На всё лето.

— Это долго. Обещай, что вернёшься через месяц. — Фил плотнее сжал её в объятиях. — Нет, через две недели. Я буду в порядке.

— Я никуда не поеду, я хочу быть с тобой! — воскликнула она, отрывая голову от груди Филиппа и встречаясь с его решительным взглядом.

— Нет. Я сам, — твёрдо сказал он, и Лина, смирившись, обняла его крепче.

Они так и стояли под звёздным куполом, боясь расцепить объятия и потерять друг друга. Слёзы катились по Лининым щекам. Горькие слёзы, горькая романтика…

Конец первой книги

Оглавление

Глава 1. Лина. Декабрь 2011

Глава 2. Элеонора. Декабрь 2011 г. Калининград

Глава 3. Лина

Глава 4. Филипп. Декабрь

Глава 5. Лина. Март

Глава 6. Эла. Март

Глава 7. Филипп. Март

Глава 8. Эла. Апрель

Глава 9. Фил. Апрель

Глава 10. Эла

Глава 11. Лина

Глава 12. Филипп

Глава 13. Лина

Глава 14. Филипп

Глава 15. Лина

Глава 16. Филипп

Глава 17. Лина

Глава 18. Москва 1993 г. Эла 19 лет назад

Глава 19. Филипп

Глава 20. Лина

Глава 21. Эла

Глава 22. Лина

Глава 23. Филипп

Глава 24. Лина