Сломленная (ЛП) [Гретхен Де Ла Оу] (fb2) читать онлайн

Автор: Гретхен Де Ла Оу

Книга: Сломленная

Переводчики: ololo1711, PushonokLana, Flora_Fauna, Internal, loya_inaekekon

Редакторы: Melinda01, Таня Милосердова, Яна Классен

Сверщик: Internal

Вычитка: RyLero4ka, Таня Милосердова

Обложка: Екатерина Сорокина

ПРОЛОГ

В комнате так темно, пахнет протухшим сыром и грязью. Тут холодно. Так холодно, что у меня изо рта идет пар. Мое сердце колотится в груди, отдаваясь эхом в ушах. Все, что я вижу − это он. Он снова наклоняет меня над кроватью.

− А теперь грязной маленькой девочке нужно выучить урок, как нужно вести себя в обществе такого мужчины, как я.

Мои ноги свисают с кровати.

Несмотря на то, что я дрожу от холода, кожу покрывает испарина. Его глаза сощурены, взгляд потемнел, словно когда-то у отца, когда он смотрел на маму, прежде чем отправить меня спать.

Его руки горячие и влажные; кончиками пальцев он проводит линию по моей талии, когда стягивает вниз по ногам мои розовые шорты и трусики в цветочек.

− Это ты заставляешь меня так делать, моя маленькая Розали. Из-за тебя я заболел. Видишь, ты продолжаешь быть причиной всего этого, из-за тебя мое тело становится таким, и ты поможешь мне справиться с этим.

Я не могу произнести ни звука, слова словно застряли в горле.

Будто я иду ко дну.

Я напугана.

Напугана больше, чем когда-либо в своей жизни.

Я обнажена, моя киска выставлена напоказ.

Мама говорит, что девочки, которые позволяют мальчикам прикасаться к их половым органам − это плохие девочки, порочные девицы… будто порченый товар.

Я не хочу быть плохой.

Жар его рук обдает внутреннюю часть моих бедер как раз в тот момент, когда у меня в голове возникает голос матери.

− Никто не захочет жениться на подстилке, Розали, слышишь меня? Девочки, которые позволяют мальчикам прикасаться к их половым органам никто иные, как шлюхи!

Мой живот скрутило от ее слов и затянуло в узел от его прикосновений.

Кто такая шлюха?

Я не хочу быть шлюхой.

Его зрачки расширяются, и я наблюдаю, как он смотрит на мою киску. Улыбка становится шире.

Он касается моих бедер своими грязными руками… Я закрываю глаза.

Он разводит мои ноги в стороны, и, кажется, проходит вечность, прежде чем он что-то говорит.

− Ты просто идеальна, маленькая радость. Сейчас мы позаботимся о моей болезни.

Я приоткрываю глаза, продолжая бояться того, что он собирается со мной сделать. Наши взгляды встречаются.

В уголках моих глаз собираются слезинки.

Я начинаю, молча плакать.

− Тсс, Розали, не плачь, ты вылечишь меня. Помоги мне полностью выздороветь. Ты созрела для этого, милая. − Он пальцами смахивает мои слезы, которые катятся вниз по щекам.

Я не в силах вымолвить ни слова. Не могу закричать.

Хотела бы я никогда сюда не приходить, чтобы узнать, выйдет ли Тамми поиграть. Хотела бы не иметь никаких друзей с отчимами, которым нужны маленькие девочки, как я.

Я похожа на свою тряпичную куклу, когда он тащит меня к краю кровати; мои руки вытянуты у головы.

Зачем он это делает? Сколько ему нужно времени, чтобы перестать болеть?

Он расстегивает ширинку, и его джинсы падают к лодыжкам.

Я не хотела смотреть.

− Видишь, что ты со мной делаешь? Мне нужно кое-какое исцеление, − рычит он, прежде чем касается места своего недуга.

Я напугана.

Я никогда не видела мужское недомогание раньше. Мой папа никогда не показывал мне свое.

Я чувствую, как мой живот дрожит, мышцы превращаются в месиво, я теряю контроль. Я чувствую, как теряю душу, когда он начинает врываться в меня.

Он толкается в мою киску слишком жестко, слишком сильно. Он делает мне больно.

Сломленная маленькая девочка.

Я задерживаю дыхание… он тяжело дышит.

Он не прекращает толчки.

Я…

Разорвана…

На части…

В считанные секунды…

ГЛАВА 1

ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ…

Пивные бутылки грохотали на прикроватной тумбе, позванивая от движений матраса, втиснутого между тумбочкой и стеной. Музыка, гремевшая из стерео, была достаточно громкой, чтобы заглушить страстные пыхтения моего клиента и скрип кровати. Я затаила дыхание, считая толчки, и надеялась, что это не займет много времени. Дело время, а время — деньги. Чем быстрее я их получу, тем быстрее буду готова для новых свершений. Толкнувшись бедрами, я сильнее сжала мышцами его член и застонала, словно собиралась кончить. Я не хотела заставлять других девочек ждать.

Холодок удовлетворения скользнул вниз по моему позвоночнику, когда я увидела беспомощность в его глазах. Один последний толчок, как и протяжное рычание, опалившее мою кожу, были для меня достаточным доказательством того, что я называла «еще один довольный клиент». Я сосредоточилась на велюровых кроваво-красных розах, на темно-серых обоях, пока ждала, когда он выскользнет из меня. Время — деньги. Его дыхание было неприятным: пиво, смешанное с сигаретами; он не стал целовать меня, и меня это устраивало. Я никогда не целовалась в губы… Никогда.

— Спасибо, милая, — небрежно сказал он, протянув мне презерватив, наполненный своим семенем, и швырнул его на кровать рядом со мной. — Ты позаботишься об этом, да? — Он застегнул свои штаны, прежде чем бросил две двадцатидолларовые купюры мне на грудь. — И вот, купи себе что-нибудь красивое.

— Что за хрень? Шестьдесят баксов за то, что я трахнула тебя, — огрызнулась я, оттягивая юбку вниз.

Он плюхнулся на кресло с высокой спинкой и безвкусным цветочным орнаментом, что стояло у двери, и быстро втянул воздух через похабную ухмылку, прежде чем причмокнул губами, будто пробовал запах секса во рту. Он подтянул свои заляпанные рабочие ботинки и стал натягивать их, когда ответил на мое возмущение.

— Вот как ты называешь это? Развалилась здесь, как дохлая рыба! Не ты трахала меня. Я трахал тебя… По сути, это ты должна платить мне, — прорычал он, прежде чем метнулся в сторону двери.

— Это чушь собачья и ты знаешь это, — прошипела я.

— Я не могу сказать, что ты не была бревном. Я скажу, что могу сделать для тебя… Я расскажу своим приятелям в магазине внизу, на что ты готова за шестьдесят баксов. И давай поглядим, как много желающих побежит сюда, чтобы постучаться в твою дверь. Ты хочешь шестьдесят баксов за трах. Так что, как минимум, постарайся, чтобы это того стоило. Оберни свои бедра вокруг моего члена снова или постанывай время от времени более убедительно. Если бы я хотел бревно, я бы трахал свою жену. — Он одарил меня своей дерьмовой ухмылкой, словно она была единственной в его арсенале, перед тем как ушел, оставив дверь спальни широко распахнутой.

— Я лучшая шлюха, которая у тебя когда-либо была, и ты знаешь об этом, сукин ты сын! — прокричала я ему вслед.

Каждый мускул в моем теле дрожал. Этот грязный ублюдок обманул меня, и я ничего не могла с этим поделать, абсолютно ничего. Кому я об этом расскажу? Я была двадцатилетней проституткой, что за деньги трахала мужчин, которые были почти вдвое старше. И это никого и никогда не волновало, до тех пор, пока они не наполняли резинку, отделяющую их от остальных никчемных засранцев, которые были раньше.

Я узнала давным-давно, что никто не хотел помогать сломленным; они навсегда смели нас в асфальтовые трещины на улицах и залитые мочой затемненные аллеи. К тому же, большинство проституток были крепко связаны проволокой, сидя на крэке, или растянуты на героине. Но не я. Даже, несмотря на то, что мне приходилось каждую секунду бороться со своими демонами, мне удалось уберечься от этого дерьма. Я застряла в бутылке и всегда прихлопывала пару полных глотков обжигающего горло жгуче-горького виски прежде, чем пробивал час продавать свое тело. Быть ущербной, даже сломленной, — это одно, но стать узником того дерьма, которое кололи или нюхали другие девочки? Нет уж, хрен вам. Спасибо, я застряла на косячках и бутылке.

Секс был моим пороком, и не требуется кто-то со степенью, размазанной по листу за тонким стеклом, чтобы сказать мне это. Это было полной хренью и сумасшествием, и никто не понимал этого, даже чокнутые психологи ничего не могли объяснить. Я играла в русскую рулетку, и каждое вращение барабана, каждое напряжение спускового механизма, и каждый раз, когда молоточек бил напротив пустой ячейки и пуля не проникала в мой череп, у меня находился другой день и другая причина, чтобы притупить боль. Каждый такой раз я получала намного больше контроля над своим пагубным существованием. Я всегда знала, что это был лишь вопрос времени, прежде чем я схлопочу пулю. Лишь вопрос времени перед тем, как вытяну свою карту — и прошлое настигнет меня.

— Роуз, мы собираемся в центр, ты с нами? — сказала Сибил, когда просунула голову в комнату. Ее торчащие, как метла, волосы цвета пожарной машины развевались вокруг лица. Она прищурила глаза цвета охры с макияжем в стиле «вамп»: густо обведенные черным карандашом и растекшейся тушью.

Она не дождалась ответа, и сверкнула своей фирменной улыбкой, которая привлекала любого клиента с деньгами.

— Кто идет? — спросила я, зная, что мы вместе до тех пор, пока каждая из нас не раздвинула ноги.

— Ты, я и две новых девчонки, Кристал и Бри. Я подумала о том, что мы могли бы обучить их нескольким штучкам. Ты как? — Сибил постучала рукой по двери, толкая ее, чтобы открыть шире, прежде чем вытянула ноги в чулках-сеточках.

Когда я вошла в этот бизнес, на мне не было шляпы для вечеринок с привязанными к колпаку колокольчиками. Я не представляла, что придется трахаться с кучей стариков, чтобы иметь возможность купить поесть и оплатить крышу над головой, до тех пор, пока не была вынуждена это делать. Хотя я знала, как их отключить и трахнуть, прежде чем они когда-либо смогут трахнуть меня. Я всегда контролировала и не упускала из виду этот бизнес, ежесекундно наблюдая за взглядами, ухмылками, хмыканьем или стонами. Это был способ, с помощью которого я контролировала секс. Когда мое тело немело, мой разум брал бразды правления и контроля, чтобы, как правило, сглаживать острые края, что я и должна была делать.

— Конечно, дай мне минутку.

Я втиснула пальцы ног в свои десятисантиметровые туфли на шпильке, поправила красную мини-юбку и протянула сквозь пальцы длинные, темные волосы. Мне понадобилось немного больше времени, чтобы удостовериться, что волосы на затылке выглядят аккуратно, и не примялись после того, как я лежала. Я освежила макияж: красный блеск для губ со вкусом яблока и карамели и черная тушь.

Большинство парней привлекали именно мои глаза. Я думаю, в них они читали каждую частичку того, что я заперла в голове. Некая пустота с примесью доли курьезности, и я никогда не позволяла слезам скатываться по ресницам. Я просто не могла позволить чему-нибудь повлиять на меня еще больше. Моей потребности, тому, что я чувствовала после гниения души, не было оправдания и не было места для слез. Можете называть меня черствой сукой, сломленной женщиной, черт возьми, вы даже можете называть меня шлюхой, но никогда не называйте меня жертвой. Я была лишь той, какой меня создало мое же прошлое. Так случается: люди получают травмы, и никто не остановит завтрашний день, и не будет ждать, чтобы наверстать упущенное. Ты или нашел свой путь, или заблудился в своих кошмарах.

— Поторопись, Роуз. Бри сказала, что она за рулем, — сказала Сибил, прежде чем постучала в дверь спальни. Она перекинула сумочку через плечо, и запах ее цветочно-лесных духов наполнил мою комнату. Именно они полностью ассоциировались с продажным сексом… ты должна была облить себя достаточным количеством духов, чтобы стереть запах использованного латекса, смешанного со спермой.

Я оглядела комнату. Фотографии моей прабабушки висели на стенах и стояли, подпирая старую мебель, которой было столько же лет, сколько и мне. На двуспальной кровати, зажатой между тумбочкой, заставленной пивными бутылками, и стеной, темно-коричневый плед, на котором все еще лежала использованная резинка. Хрен с ней. Я не прикоснусь к ней, не за сорок баксов. Я подхватила сумочку с безвкусного кресла в цветочек. То самое кресло, в котором моя бабушка всегда сидела, когда высказывала свои суждения обо мне, как о ребенке.

— Итак, это дом твоих родителей? — спросила Кристал, когда четверо из нас подхватили свои куртки и направились к двери.

— Ага, они в своей ежегодной поездке по спасению мира, — пробормотала я.

— Надолго они уехали? — спросила Сибил.

— Они уезжают каждый год на две недели и должны вернуться домой со дня на день, — промычала я.

Несмотря на то, что прошло уже три года с тех пор, как я говорила или видела своих родителей, они были предсказуемы. Каждый год в это время они отправлялись в двухнедельную поездку в какое-нибудь экзотическое место под предлогом, что они, каким-то образом, вносят свой вклад, чтобы помочь миру, всегда поддерживая идеальный фасад.

Я открыла огромную парадную дверь и позволила толпе смешаться передо мной… Оглянулась и осталась довольна тем, что они будут знать, что именно я оставила их дом в таком же виде, в каком они оставили мою душу… грязной, использованной, пустой.

ГЛАВА 2

Отправиться в центр всегда означало пререкаться с группой парней, которым нужен был быстрый секс в узком переулке между прачечной и пабом «Железный Боров». Это было идеальное место, заполненное одинокими грубыми мужчинами, которые были готовы заплатить за то, чтобы кто-то уделил немного внимания их членам. Я называла это выгодным сексом, потому как мне не нужно было стараться слишком усердно, чтобы заставить их выстраиваться в очередь, в то время как они готовы охотно расстаться с парой-тройкой «джексонов» (прим. переводчика: «джексон» — двадцатидолларовая купюра, на ней изображен седьмой президент США и один из создателей современного доллара Эндрю Джексон) за то, чтобы трахнуть меня или получить отсос. Это были быстрые деньги, а с тех пор как об этом пошла молва, там было больше желающих, чем Сибил и я могли удержать в руках. Придираться и выбирать для нас было лучшим выходом… о, и другие грубые ублюдки выстраивались в очередь.

Сибил предложила взять Кристал и Бри в наш глухой переулок «золотых рудников» и получить за это немного комиссионных. Мы с Сибил были не против того, чтобы заработать больше деньжат. Мы преуспели в этом… или так я думала.

Нам нужно было все устроить. Кристал и я хотели прогуляться вокруг прачечной и посмотреть, были ли там какие-то потенциальные клиенты, в то время как Сибил и Бри поболтаются в «Железном Борове», закажут выпить и продемонстрируют пьяным ублюдкам, что они могли бы получить, если бы вышли в переулок.

Сибил потянула дверь заднего хода в «Железный Боров» и вдвоем с Бри проскользнула мимо горластого пьяного мудака, который пытался схватить Бри за задницу. Он хотел, чтобы это выглядело так, будто он пробовал найти уборную, и именно тогда заметил Кристал, которая строчила что-то на айфоне. Его глаза с тяжелыми веками сузились, а взгляд зацепился за голые ноги и уставился на ее упругую грудь.

— Эй, ты, что ты готова сделать ради парочки баксов? — неотесанный незнакомец невнятно пробормотал Кристал, прежде чем пошатнулся вперед и схватился за свой член. Он качнул головой вперед и назад, чтобы убрать длинные прямые светлые волосы c заплывших и опустошенных глаз.

Я знала, что это был не тот тип придурков, от которого она должна принять предложение в глухом переулке. Хоть Кристал была всего на два года младше меня, она едва ли могла здраво мыслить и принимать собственные решения. Я раньше встречала таких девушек, как она. Они проводят дни, убеждая себя, что торгуют телом, пока не заработают достаточно денег, чтобы заплатить за операцию бабушки или налоги. Может быть, даже заработать денег, чтобы поступить в колледж, чтобы выжить. Ее история была такой же, как и у всех остальных. Когда ей станет достаточно — она остановится. Торговля собой продлится до тех пор, пока накопится достаточная сумма, чтобы заплатить за то, что им нужно. Ведь так? Затем, прежде чем они это поймут, острые когти жадности плотно войдут в их кожу и никогда не отпустят. В основном, это сводится к тому, что они слишком привыкают к такому образу жизни.

— Давай, покажи, что ты прячешь под этой маленькой сексуальной кожаной юбкой? Может первая проба этой киски будет бесплатной? — сказал он, возвышаясь над ней, его фигура накрыла ее крохотное тельце.

— Отстань от меня! — закричала Кристал, пытаясь оттолкнуть его.

Отвратительный запах мочи, смешанный с запахом мусора, гниющего в этой узкой подворотне, во время порыва ветра напомнил мне, насколько ужасной могла быть жизнь. Эти гребанные моменты отсутствуют в жизнях Золушек, женщин, которые живут по другую сторону этих отштукатуренных зданий. Улицы, где зарабатывают на жизнь, а не выживают в сраном переулке.

— Давай! Какая сучка не захочет, чтобы он оказался внутри нее?! — проворчал он, когда спустил штаны и обхватил свой член.

«Ты позаботишься о моей болезни, не так ли, маленькая Розали?»

Слова застряли в моем горле, желчь поднялась вверх из желудка, когда я открыла рот, чтобы крикнуть ему прекратить это.

Я задыхаюсь.

Я хотела, чтобы он прекратил бить ее, я должна защитить ее. Но хлопнула задняя дверь прачечной — и я отшатнулась обратно в тень. Более громкий, таинственный и более доминирующий голос прозвенел сквозь трещины штукатурки, прежде чем он послышался от деревянной двери.

— Эй, приятель, ты слышал, что девушка сказала «нет». — Его низкий голос поразил меня. Он стоял там, такой высокий и крепкий, затмевая нас всех. Его широкие плечи, темные сощуренные глаза, поза ног, говорили о том, что его тело находится в готовности, если нужно будет оттянуть того парня от Кристал.

— Пошел ты. Найди собственную сучку, чтобы вогнать яйца поглубже. — Пьяный ублюдок скользнул руками к юбке Кристал.

Я увидела, как страх в ее глазах растворился, чтобы победить. Слегка расправив плечи, как раз достаточно, чтобы сказать, что она выиграла внутреннюю битву, она убедила себя, что не заслуживает того, что должно было случиться. Это был момент, когда те из нас, кто трахается за деньги, вынуждены притворяться и быть кем-то другим. Это был просто еще один дерьмовый момент, когда ты продаешь свое тело. Мужчины будут брать тебя, когда представится такая возможность. Сегодняшний вечер ничем не отличается.

— Я сказал «отпусти ее»! — резко повторил парень из прачечной.

— Ты не представляешь, что за дела у меня с этой шлюхой, так что для тебя самого будет лучше… если ты свалишь отсюда. — Агрессивный мудак задрал юбку Кристал вверх, открывая себе полный доступ к ее телу. Он ухмыльнулся, а потом запустил грязные руки в ее платиновые волосы, прежде чем потянул ее голову назад, обнажая шею. Ее сердце гремело под чувствительной кожей, челюсть была плотно сжата, и когда она всхлипнула — на ресницах выступили слезы.

— У нее больше нет дел с тобой. — Огромный и сильный прачечник схватил рукой пьяного мудака за шею и попытался оттянуть Кристал. Хватая ртом воздух, ноги напавшего на Кристал идиота зависли в воздухе, он пинался, тянувшись к земле. Его руки отпустили девушку, когда он попытался захватить огромную мускулистую руку, которая его душила. Его измученное лицо стало красным, глаза вылезали из орбит, я видела, как в его глазах лопались кровеносные сосуды и белки становились пурпурными. Каждый его вздох и беззвучный шепот сменился оттенком синего, который окрасил кожу вокруг рта прежде, чем его глаза закатились на затылок. Прошло всего пару минут, не более двух, когда насильник Кристал превратился в бессознательную, скомканную кучу пьяного дерьма.

Стоя в тени, я наблюдала, как Кристал одернула юбку вниз, а рукой оттирала щеки. Слабый свет от одной лампочки, которая болталась над задней дверью паба, освещала территорию вокруг нее. Я застыла, прислонившись к стене с грязной штукатуркой. И не подбежала к ней, думала об этом, но решила затаиться, разрываясь между чувством вины и облегчением. Я понятия не имела, кем был этот человек или каковы его мотивы для спасения Кристал. Рисковать своими средствами к существованию, чтобы спасти ее от зажиманий, или угодить в тюрьму за то, что не была готова сделать. Она выйдет на следующее утро и все равно будет готова вновь продать свое тело тому, кто будет готов заплатить.

Мысль о копах и прокуроре, что могли схватить нас, здорово пугала. Ночь в тюрьме не останавливала нас, деньги были слишком хороши и проститутки были слишком соблазнительны.

— Вы в порядке? — спросил он, прежде чем прикоснулся к ней. Его огромные руки зависли чуть ниже ее плеч, от чего она выглядела такой крошечной.

— Да, думаю да, — прохныкала Кристал. Под нежной кожей ее глаз цвета морской волны растеклась тушь.

— Вы уверены, мисс… — сказал он, когда опустил голову и посмотрел ей в глаза.

— Кристал… Просто Кристал.

— Просто Кристал?

— Ага.

— Хорошо, просто Кристал, это не место, где ты должна болтаться в одиночку. Ты точно в порядке? — спросил он снова. Пряди его темно-каштановых волос спадали на лоб и вились вокруг ушей.

Кристал переступила с ноги на ногу и махнула рукой, давая понять, что все в порядке.

— Хорошо, мистер… — протянула она, ожидая его ответа.

— Шейн. Просто Шейн, — передразнил он.

— Хорошо, просто Шейн, я не совсем одна. Мои подруги зашли в паб. Взять пару бутылок пива мне и… — она остановилась, когда ее глаза встретились с моими. Я покачала головой, предупреждая ее, чтобы не упоминала обо мне в разговоре с парнем.

— И? — спросил он.

— Только мне.

— Ну, просто Кристал, я не могу поверить в то, что они оставили тебя здесь в одиночестве. Уже довольно поздно, почему бы мне не провести тебя вовнутрь, чтобы ты смогла найти своих подруг? — Он вывел Кристал из темноты аллеи и завел в паб. Кинув быстрый взгляд назад, он убедился, что парень, которого он оставил там, не двигался. Дверь паба с грохотом захлопнулась прямо перед тем, как насильник Кристал стал кататься по полу и стонать.

Я оттолкнулась от шершавой штукатурки, и она зацепилась о мой шерстяной джемпер; боль от покалываний, когда моя щека была прижата к шершавой стене, стала исчезать. Я сделала пару шагов, выходя из тени, скрывавшей меня. И уставилась на пьяного урода на земле, когда тот пытался понять, что же только что произошло. Растерянный, он сидел ко мне спиной, его плечи поникли, он подтянул ноги в громоздких черных ботинках по грязной земле, затем встал.

— Какого черта? Я собираюсь найти этого ублюдка и прикончить его и эту маленькую суку тоже. — Его голос был суровый и ворчливый. Штаны свободно повисли вокруг талии, он потянул их вверх, когда осмотрелся вокруг. Белки его глаз были окрашены в ужасный ярко-красный цвет. Он был похож на Дьявола из моего детства.

Я не религиозный человек. И не верю в то, что существует хоть что-нибудь, что может спасти меня от гребаных ошибок в жизни. Я позабыла веру, которая отвернулась от меня и покинула просто потому, что я молилась не достаточно усердно. Я была еще ребенком, прячась в самом темном углу своего шкафа и моля, чтобы Бог ответил на мои молитвы и забрал гнилую боль, которая разъедала желудок и разбивала сердце. Молилась, пока не заканчивались слезы, умоляя Господа отнять дерьмовые воспоминания, которые заполняли мой разум каждую ночь, лишь для того, чтобы я просто могла уснуть.

Девять, десять, одиннадцать лет, триста шестьдесят пять дней в году я молила Господа забрать мою боль. Я молилась о силе, чтобы рассказать кому-то о том, что со мной случилось. Молила Господа защитить меня так, чтобы никакой другой монстр не мог обидеть меня и украсть еще один маленький осколок меня. Бог, о котором все говорят, тот же самый Бог, который отвечает кротким и дает чистым. Ну, Господь никогда не слышал меня. Я думаю, что он был занят, помогая кому-то, кто не был сломлен, а, может, я просто плохо молилась.

— На что ты, мать твою, уставилась? — отрезал пьяный мудак.

Я замерла.

Желчь поднялась из моего желудка и встала комом в глотке.

Черт, я не хотела, чтобы он видел меня. Но было слишком поздно… играй по правилам, Роуз.

— Ну, я надеюсь, что смотрю на своего очередного клиента. Шестьдесят пять баксов — и можешь зарыться по самые яйца. Семьдесят пять — и я добавлю минет. — Мои пальцы спустились к нижнему краю моей красной юбки, и я потянула ее вверх, задрав как раз достаточно, и закусила нижнюю губу, прежде чем методично повела бедрами в сторону.

— Ты с этой дешевкой, которая заманила меня сюда, просто для того, чтобы ее парень мог надрать мне задницу? — проревел он, когда его руки метнулись в сторону аллеи, указывая на прачечную и паб.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — ответила я, ехидно ухмыляясь.

— К черту это дерьмо. Я покончил со шлюхами, которые отдаются в переулках, мерзкие куски дерьма. Каждая из вас. — Он сплюнул, прежде чем отвернулся и захромал своей дорогой вниз по аллее.

Кого, на хрен, этот придурок назвал мерзкими?

Обоссаные штаны, налитые кровью красные глаза, спутанные волосы после драки с Шейном, до того как он завалился без сознания. Если называться по принципу «я-такой-как-я-выгляжу», то, мать твою, он был крысой, дешевый подонок, который готов был изнасиловать девушку просто потому, что чувствовал, будто имел на это право. И не важно, что она продавала свою киску за деньги, он хотел изнасиловать ее, потому что мог.

Открылась скрипящая дверь паба и оттуда раздался рев более пьяных завсегдатаев кабаков, который поплыл и застучал в ночном воздухе, нарушая момент, который я планировала использовать, чтобы сделать глубокий вдох. Шейн вышел обратно в одиночестве, опустив голову, он смотрел, куда идет, пока не посмотрел в ту сторону, где оставил напавшего на Кристал и замер. Наши глаза встретились, и холод сковал мои легкие.

— Добрый вечер, мэм. Направляетесь в паб? Зайти туда хорошая идея, оставаться здесь в одиночку не безопасно.

Слова застряли в горле и единственное, что я смогла сделать, — это кивнуть.

Он кивнул в ответ и прошел мимо, не разглядывая мое тело. Он смотрел в мои глаза достаточно долго, чтобы сказать, что не причинит вреда, достаточно долго для того, чтобы сказать мне, что не заинтересован в том, что я продавала. Он сделал пару огромных шагов обратно на другую сторону переулка и вошел в прачечную.

Мое сердце бешено колотилось, словно было готово выпрыгнуть через горло вместе с гордостью. Я хотела сказать ему, что знала, кто он. Что встретилась с ним в тени аллеи около пятнадцати минут назад, когда он спасал Кристал. У него просто не было возможности официально познакомиться со мной. Было странно, что я знала его имя. На самом деле, я знала о нем достаточно, чтобы чувствовать себя безопасно и комфортно рядом с ним, в то время как он знал обо мне только то, что я была одинокой женщиной в темном переулке. Я наблюдала, как дверь прачечной захлопнулась за ним. Он ушел, а я была вещью, оставленной в темном сомнительном переулке между прачечной «Остановись и постирай» и пабом «Железный Боров».

ГЛАВА 3

Я никогда не просыпалась раньше полудня. Может быть изредка, когда мне нужно было встретиться с врачом или оплатить счет за электричество, прежде чем его отключат, но большая часть моей жизни начиналась не ранее четверти первого. Мои внутренние часы совсем сошли с ума, они с подросткового возраста вели себя подобным образом. Ночи превратились из пугающих в нечто, приносящее выгоду.

Я покинула дом в незрелом возрасте: в шестнадцать лет. Решила, что спать на диванах друзей или холодных пустых тротуарах под облезлыми кусками картонных коробок, чтобы согреться, было лучше, чем иметь дело с пьяным дебошем родителей. Мама была беспощадной, когда напивалась, и, к моему сожалению, она чаще была пьяна, чем трезва. Пара глотков из полупустой бутылки виски — и через несколько минут она набиралась сил, чтобы беспощадно выбивать из меня все прегрешения. Когда мне надоело быть грушей для битья, которой я стала для матери, то решила, что должна уйти, что мне необходимо выбраться.

Я не торговала телом до семнадцати. Тогда меня только выгнали из дома подруги Джен. Думаю, красть заначку ее родителей было не очень хорошей идеей. Черт, я просто хотела накуриться и притвориться кем-то другим; что моя жизнь значила больше, чем еще один лишний рот, который нужно кормить. Все полетело к чертям; Джен пыталась взять вину на себя, но я не могла позволить ей так поступить ради меня. Я схватила рюкзак и все, что у меня было, и ушла. Этой ночью я первый раз продала себя за фастфуд и двадцать баксов.

Я наблюдала, как светловолосый парень постарше паркуется позади «Чик-Н-Флипс». Он вылез из одного из этих старых «Мустангов» красного цвета, с большими дверьми и брезентовым верхом. Казалось, он нервничал, но был почти спокойным, когда приблизился ко мне.

— Ты кого-то ждешь? — спросил он, его голубые глаза, как и улыбка, сияли.

— Вообще-то, да. Они должны прийти с минуты на минуту, — ответила я, стоя на обочине и раскачиваясь на пятках.

Я наблюдала, как он оценивал меня; он мог подумать, что я под кайфом и решил воспользоваться возможностью разговорить меня.

— Окей, просто, кажется, что ты голодна.

Наши взгляды на мгновение встретились, прежде чем я ответила ему.

— Да, я голодна. Почти ничего не ела сегодня. — Я чувствовала холод, подкравшийся к моему позвоночнику.

— Что ж, почему бы мне не накормить тебя?

Хоть я и умирала с голоду, и мои кишки свело судорогой, я ответила ему, надеясь, что это уменьшит его интерес к моей персоне:

— Нет, все хорошо, я недавно съела банан, и мои друзья должны появиться с минуты на минуту.

— Никто не проживет на одном банане. Как насчет того, чтобы я купил тебе чего-нибудь поесть?

«Ты такая идеальная, моя маленькая радость. Сейчас мы позаботимся о моей болезни…»

— Спасибо, мистер, но я не смогу вернуть вам деньги.

Он скользнул пальцем по моему подбородку и приподнял мое лицо, чтобы я посмотрела в его изголодавшиеся глаза.

— Не волнуйся об этом, мы что-нибудь придумаем. Люди часто обмениваются различными услугами. Используй то, что имеешь, чтобы получить то, что тебе необходимо. — Его слова задержались в моей голове дольше, чем любой другой разговор, что у меня был за сегодняшний день. Внезапно я осознала, что мне нужно делать. Может, если бы я не была так голодна, смогла бы уйти прочь. Если бы у меня было хоть какое-то подобие работы, но я была семнадцатилетней и бездомной, без опыта работы, и мне было некуда идти. Я понимала, что он подразумевал, была голодна, и на тот момент у меня просто не было другого выбора.

Я последовала за ним в мужской туалет «Чик-Н-Флипс». Мы зашли в кабинку, он спустил штаны, а я сделала свой первый минет. Когда мы закончили, парень купил мне куриный сэндвич, картофель фри и клубничный молочный коктейль. Прежде чем уйти, он дал мне двадцать баксов, завел машину и уехал. Тошнота в моем животе никогда не пройдет, но я была сыта, и у меня было немного денег в кармане.

Он был моим первым клиентом, моим первым заплатившим клиентом. И, три года спустя, все еще оставался одним из самых надежных. Но теперь вместо тесной кабинки туалета «Чик-Н-Флипс» мы встречались за зданием суда на Главной улице, и я трахала его за шестьдесят баксов на пассажирском сидении того самого старого «Мустанга».

Каждая проститутка, которая находилась там, должна была делать свою работу. Не зависимо от моего прошлого, настоящего или будущего, я делала то, что могла, дабы эта работа стала терпимой. Будь то три шота текилы, которые я опрокидывала, прежде чем идти работать, или курение косячка, чтобы успокоить боль в желудке, но я делала все, чтобы пережить эту ночь. Клиенты не были моей самой большой головной болью. Я, конечно, не работала с теми, кто вел себя грубо или распускал руки. Моей главной проблемой были другие проститутки, которые трахались на моих шести квадратах тротуара, а он назывался моим уголком. Это правда: я заявила права на эти восемнадцать футов земли, на которых всегда было оживленное движение. Я не собираюсь вдаваться в детальные подробности того, как я получила этот тротуар. Позвольте сказать только то, что он был подарен одним из моих «снятых» папиков. Но, ни одной из них не приходилось когда-либо крутить своей задницей за углом или беспокоиться о каком-то Джоне, который был с ней слишком груб, или даже о том, как она собиралась прокормить двух детей, которых она зачала от двух разных половых партнеров, когда лопнул презерватив. Они пробивали свой путь в бордель. Это то, чего они хотели. Некоторые девочки стремились попасть в публичный дом или быть под покровительством у сутенеров и заниматься эскортом. Я наезжала, угрожала, даже забирала силой, но всегда находила способ вернуть обратно мои шесть квадратов территории, прежде чем какая-то другая проститутка попытается предъявить на нее свои права. Видите ли, Сибил и я были известны как перебежчицы, или внесистемные шлюхи без сутенера. Я не собиралась когда-либо отдавать свои деньги какому-то чертовому ублюдку, который на самом деле никогда бы не защищал меня. Позволяя тем девушкам, которые хотели такой жизни, жить ею. Продавать свое тело было не тем, чем я хотела заниматься всегда.

Заработать достаточно денег, чтобы нахрен свалить отсюда.

Я взглянула на часы. Черт, было два тридцать, а у меня не было желания вылезать из постели, может потому что прошлая ночь была ничем иным, как полной гребаной потерей. Тот пьяный мудак с Кристал — все это реально сократило мою прибыль. Я собиралась поработать с двойным усердием, может даже начать раньше обычного, в надежде, что кучке состоятельных, сексуально-возбужденных приятелей захочется послеобеденного траха или минета.

Мой разум вернулся к мыслям о Шейне, прачечнике. Как обходительно он вел себя прошлой ночью с Кристал, подскочив к ней на помощь. Мне не давала покоя мысль о том, повел ли он себя так лишь потому, что она была в беде? Поступит ли он так же, если она просто будет делать свою работу? Таких, как он, было мало. Не многие мужчины подобны ему, они просто никогда не работали в той сфере деятельности, в которой работали мы. Если бы такие мужчины как Шейн существовали, мы бы приложили все усилия, чтобы удержать их, чтобы они возвращались вновь. Но в сутках было не достаточно часов, чтобы тратить их, надеясь на что-то, чего с нами никогда не случится. Возвращайся к реальности, Роуз.

Я взяла телефон с тумбочки и посмотрела, не нуждался ли кто-нибудь из моих постоянных клиентов в чем-то особенном. Нет, просто несколько случайных сообщений об использовании данных и пара пропущенных звонков от Бри. Я прослушала сообщение, оставленное ею, по большей части, просто получив свежие новости о том, как Кристал вела себя после прошлой ночи.

Те, кто занимался этой профессией достаточно долго, знали как «Отче наш» все старые истины, поэтому было ли справедливо с моей стороны перезвонить Бри и повторить эти гребанные постулаты? «Это просто сущность бизнеса. Иногда тобой будут пользоваться. Просто будь благодарна, что он не затащил тебя непонятно куда и не убил». Да, это звучало резко и почти безразлично, но чем быстрее она поймет, что уже не в Неваде, тем будет лучше. У нас не было той роскоши, которую показывали в телевизионных отстойных выпусках о «Банни Ренч» или «Борделе Кошек». Я отказалась от той извращенной мечты ради толстого и лысого трахальщика, с которым была в безопасности. Просто девочек не выгоняли на улицу, и им не приходилось пробивать себе путь в мир.

Мне просто снова нужно в душ, раздобыть чего-нибудь поесть, прежде чем я начну отрабатывать потерянные деньги прошлой ночью. Я посмотрела на однокомнатную квартиру размером с почтовую марку, которую делила с Сибил, и заметила, что она не спала в своей постели. До сих пор застелена, без складок, аккуратно заправлена, а это значит, что она не приходила домой. Вообще-то, ее даже не было в пабе, когда я написала ей вчера. Она сказала, что собирается провести где-то всю ночь за двести пятьдесят баксов. Но это не важно, ей бы давно уже следовало быть дома. Я прошаркала по полу и увидела маленькую розовую записку на ее подушке.

«Ро, я не хотела тебя будить. Я возвращаюсь в дом своей сестры. Надеюсь, после трех лет она, наконец, готова принять меня такой, какая я есть. Кто знает, я до сих пор не могу… Не могла бы ты проведать Кристал? Я позвоню тебе позже. Целую».

Я была благодарна, что она любезно сообщила мне, где была, ведь когда ты живешь с кем-то, и вы в одном «бизнесе по продаже секса», то обмен сообщениями порой может подразумевать разницу между жизнью и смертью. Сибил и я пообещали, что будем беречь друг друга. Но будь я проклята, если позвоню Кристал, и ее проблемы станут моими. Я знала: каждый нуждался в ком-то в этом чертовом бизнесе. Я понимала это, но взять ту девушку под свое крыло прямо сейчас означало найти себе еще больше проблем. Чего, к черту, Сибил от меня хотела? Чтобы я пошла туда и убедилась, что она не плачет во сне?

Это отвратительный бизнес, с грубыми, несговорчивыми, богатыми клиентами, которым плевать, что с тобой будет, и которые бы запросто тебя изнасиловали в глухом переулке и бросили в канаве умирать. Всегда будет другая девушка, готовая занять твое место.

Я проигнорировала урчание в желудке и двинулась дальше, назовите это инстинктом самосохранения.

Горячая вода била по моей коже, убивая любое желание вернуться в постель. Я выругалась, когда воспоминания о спасителе Кристал заполнили мой разум. То, как прачечник посмотрел на меня, когда мы были в переулке, снова и снова проигрывалось в голове. Его взгляд, пронзающий меня, тон его голоса, когда он говорил мне войти в паб. Как он замер, когда увидел, что тот мудак ушел. Тошнота подступала к желудку, у меня не было на это времени, мне нужно было покрывать вчерашние убытки, а не думать о нем. Мне было чем заняться. Намылиться мылом, ополоснуться и убираться отсюда к чертям собачьим, но при этом оставаться здесь достаточно долго, чтобы пробудиться ото сна.

Я ненавидела работать во второй половине дня. Вокруг были лишь парочки, вышедшие на свидания, люди, которые решили прогуляться, а также попадались жадные ублюдки, ищущие ранних пташек. В конечном итоге, я тратила половину дня на то, чтобы заставить скупых придурков заплатить три четверти моей действующей ставки… без скидок, без исключений. На самом деле, мне следовало вытряхнуть из них вдвое больше, потому что риск ареста был намного выше.

Мои время и расценки были математически простыми и легко запоминающимися. Так что, когда скупые ублюдки являлись за своей порцией вечернего удовольствия, я могла корректировать цифры в свою пользу. Стоило построить глазки, надуть губки — сразу же появлялся широкий ассортимент: от молодого паренька со стройки, который нуждался в перепихоне в обеденный перерыв, до пенсионера, который хотел выстрелить прежде, чем закончится время раннего ужина и придется отправляться в кровать. Оба этих типа всегда желали киску и, по большей части, с ними я могла договориться прежде, чем они расстегнут ширинку, и, в конечном итоге, они были более чем счастливы, оплатить по моему «вечернему тарифу».

А этот встревоженный бизнесмен, который хотел чего-то, но не слишком-то хотел платить. Не будь я выбита из колеи остроумием этого придурка средних лет, я никогда не позволила бы расстегнуть ему ширинку, если это не было по «вечернему тарифу». Но их чертовы большие портфели и маленькие члены… да если бы мне давали доллар за каждый раз, когда они говорили, что не делали этого раньше, то я каталась бы на «Мерседес-Бенц», сделанном из золота. Так вот, они были самыми жадными мудаками вокруг, но все равно подъезжали к обочине на своих «Порше» за восемьдесят тысяч долларов, напыщенно ходя вокруг, одетые в «Армани» и «Кристиан Диор», с часами «Роллекс» на запястьях, и золотыми кольцами в двадцать четыре карата на их коротких, толстых пальцах. Единственный положительный момент был в том, что они были настолько заведены, что кончали за пару толчков. Шестьдесят баксов за трехминутный трах — не так уж и плохо.

Выскочив из душа, я выбрала сегодняшнюю одежду и скользнула в черную стрейчевую теннисную мини-юбку. Такую юбку, в которой, если наклонюсь, смогу продемонстрировать товар на лицо. Я достала обтягивающий, блестящий, короткий розовый топ, в котором сиськи выглядели просто невероятно. Затем порылась в ворохе туфлей рядом с кроватью, и нашла наиболее удобную пару на шпильке, которую можно носить без необходимости снимать их через каждые полчаса.

На голове я сделала укладку, при которой волосы струились естественными локонами вокруг лица, прежде чем нанесла сверкающий персиковый блеск на свои пухлые губы и темно-зеленые тени на веки. Я надеюсь, что настанет время, когда в глаза вернется жизненный блеск. Придет, чтобы показать, что желаемое выдавалось за действительное. Что мечты маленькой девочки, которая думала, что мир заботится о ней, были лишь ошибкой, которой я никогда не позволю повториться вновь.

Я взяла несколько презервативов разного вида из стеклянной вазы, которая стояла на туалетном столике. Две ленты ребристых, три или четыре «Магнум» (прим. перев. — для больших размеров) и несколько штук с разными вкусами; я ненавидела вишневый вкус, но если выбирать между тем, чтобы давиться три минуты членом со вкусом Робитуссина или потерять сорок баксов, я выберу жизнь со вкусом вишневого сиропа от кашля во рту. Закинула в сумочку наполовину скуренный косяк и горсть мини-бутылочек текилы (прим. перев. — маленькие бутылочки из отельных минибаров или самолетов), затем схватила ключи с книжной полки и, поправив мини-юбку, дважды оценила глубокое декольте в зеркале в полный рост, которое висело на входной двери. Итак, настало время зарабатывать деньги. Я переступила порог, не оглянувшись назад. Бесполезно оглядываться, если все равно буду скитаться до четырех утра. В любом случае, я никогда не оглядывалась назад.

Я притащилась на стоянку полицейского участка, который располагался в полуквартале от Причер Сквер (прим. перев. — Площадь Проповедника) — оксиморон в лучшем виде. Я всегда парковала свой «Ле Барон'92» достаточно далеко, чтобы никто не видел, как я подъезжаю. Этот автомобиль был старше, чем грязь, и пах так же плохо, когда я включала обогрев. На два года старше меня он повидал столько же, сколько ипроститутка среднего возраста.

Первоначально Причер Сквер строился для того, чтобы здесь можно было устроить пикник или те, кто тяжело работал, мог прийти с детьми поиграть на свежем воздухе. Вместо этого, оно превратилось в клоаку для сбежавших подростков, которые хотели обдолбаться, и шлюх, которым необходимо было место для занятия своей деятельностью.

Я выпила две мини-бутылки текилы и сделала пару затяжек косяка, прежде чем выйти на охоту. Всего через две минуты я обнаружила цель — бизнесмен хотел получить минет в послеобеденное время. Он наклонился достаточно близко, чтобы я его услышала, но все-таки не достаточно близко, чтобы его не поймали. Дневная работенка была сложнее, и было легче попасться копам. Все, что для этого требовалось — один неподкупный полицейский, который не захочет отыметь одну из девочек в парке, и тогда мы все пойдем на дно. К счастью, скорее всего у полицейских была пересменка, потому что в поле зрения никого не было видно.

— Эй, крошка, сколько стоит твоя… ну ты знаешь? — сказал он, когда указал на эрекцию в своих штанах.

— Зависит от того, чего ты хочешь. Губами — сорок, киска — шестьдесят, а если тебе нужны оба варианта — семьдесят пять. — Я звучала, как заезженная пластинка.

— Ну, вон та маленькая задница сказала, что даст мне и то, и другое за сорок пять. — Он бросил мне беспечную улыбку, указывая на девушку, которая покачивала своими дерьмовыми буферами вперед-назад, и глаза парня стали большие, словно подставки для чашек.

— Ты знаешь, если та шлюха готова продать свою киску за сорок пять баксов, то предлагаю тебе тащить туда свою скупую задницу и вставить ей, потому что гарантирую, пока мы здесь с тобой базарим, цены на ее услуги уже поползли вверх. — Я стояла и ждала, что он ответит. Он молчал. Мы оба знали, что он врал, поскольку я знала Пэтси, и она бы не раздвинула ноги меньше, чем за пятьдесят баксов. Возможно, расщедрившись, она бы согласилась отсосать за тридцать пять, но никак не меньше. — Плати или убирайся с глаз моих, — прошипела я в его сторону.

— У меня всего тридцать пять долларов. Давай же, помоги мне, — пролепетал он, когда засунул свои пухлые пальцы в брюки.

— Ты издеваешься надо мной? Ты подходишь ко мне в костюме Джорджио Армани, который стоит дороже, чем автомобиль, который я вожу. И ты стоишь здесь и рассказываешь мне, что не знаешь, где раздобыть еще пять баксов, чтобы я пососала твой член? Свали нахрен, скупой ублюдок.

Когда ты продаешь себя за деньги, ты должна именно так разговаривать с этими долбаными жмотами. Займи свою самую жесткую позицию, облачись в нее и носи, словно перчатку. Дай им понять, что ты не из тех, кто отчаянно нуждается в деньгах, и что ты всегда можешь уйти. Если этого не сделать, то они сведут твою прибыль к нулю, и следующее, что ты о себе узнаешь, так это то, что ты отсосешь им бесплатно.

— Дерьмо, — сплюнул он, когда порылся в своем толстом бумажнике с наличными.

Он отсчитал сорок баксов, прежде чем свернул их между пальцев и повертел ими между нами.

— Тебе лучше доказать мне, что ты того стоишь.

— Спрячь деньги в карман и не доставай, пока я не скажу. Какого хрена ты пытаешься меня подставить? — зарычала я, уставившись на него.

Он сунул деньги в передний карман.

— Мы займемся делом в твоей машине или в стиле Адама и Евы?

Он сощурил глаза, огляделся по сторонам, прежде чем прочистить горло. Я знала по языку его тела, что он собирался что-то сказать, и выглядел при этом как полный придурок.

— Просто следуй за мной, — пробормотала я и пошла по газону.

Я должна была знать, что он не хотел заняться этим в своей машине. Еще один прекрасный пример того, почему я предпочла бы трахнуться с чахлым старым пердуном, подсевшим на «Виагру», ведь это было бы на заднем сиденье его ржавого «Кадиллака». Намного лучше, чем иметь дело с придурками, как этот, когда его портфель был больше, чем член, и общая стоимость его темно-серого костюма в тонкую полоску была в четыре раза больше, чем все, что мне когда-либо принадлежало.

В дальнем углу Причерс Сквер была Эвкалиптовая роща, окруженная высокими кустами можжевельника. Позади нее, оштукатуренная стена высотой в двенадцать футов (прим. пер. — 3,65 м.), которая отделяла благополучный район от парка. Место достаточно изолированное, оно идеально подходило для нашего дела.

— Ты не должен оглядываться. Так ты выглядишь, словно в чем-то виноват. Это просто обычная прогулка. Ты когда-нибудь делал это раньше? — спросила я.

— Ага, в машине или в номере отеля, но не здесь.

— Позволь сказать тебе, что никого, нахрен, не волнует то, чем мы с тобой будем здесь заниматься. И второе: занятые люди будут так же суетливо ходить по тропинкам, собаки все так же будут гадить на краю сквера, а их гребаные хозяева все так же будут забывать прибирать за ними дерьмо. С моей профессией — это нормально, просто знай, что когда я стану на колени и подарю тебе один из самых крышесносных минетов, которые у тебя когда-либо были… у нас все равно будут зрители. Поэтому когда ты закатишь глаза от удовольствия и будешь готов кончить, помни, что всегда найдется пара уличных крыс, которая шныряет здесь в поисках на что взглянуть, чтобы подрочить, поэтому просто расслабься и подари им такое шоу. Ты готов? — спросила я, когда мы медленно пробирались сквозь заросли можжевельника.

— Я думаю да, конечно.

Его глаза метнулись туда, откуда мы пришли, парочка бегунов пробежала мимо, но они не заметили нас. Он трудился над тем, чтобы достать член. Ухмылка расползлась по его лицу, а глаза садистски блеснули, будто он только что выкупил мою душу у самого Сатаны.

— Эй, притормози, ковбой, деньги вперед, перед тем как я возьму его в рот. Моя политика — оплата вперед.

— Конечно, сорок баксов, правильно?

— Только минет, верно?

Он кивнул.

— Ну, теперь ты можешь заплатить мне.

Он залез в передний карман и достал деньги, которые пытался вручить мне ранее. И как каждый мудак в деловом костюме, засунул их мне между сисек. У меня есть руки, придурок. Но спорить с ним по поводу этого грязного жеста — впустую потраченное время, в этом не было смысла. Я достала резинку из сумочки и протянула ему.

— Я не занимаюсь этим без презерватива. Так что, надевай.

В большинстве случаев я устроила бы шоу, зажав резинку между губ и зубов, и таким образом раскатала бы ее на члене, но, мать вашу, не в это раз. Если он хотел что-то вроде этого, ему стоило пригласить меня в свою машину или снять комнату в отеле, но за кустами можжевельника… Его члену не удастся испытать данный способ. Он разорвал пакет, достал резинку и стал раскатывать ее, я могла почувствовать запах этого козла, который за мгновение распространился в воздухе… и сироп от кашля, с вишневым вкусом, да я просто счастливица.

ГЛАВА 4

— Мои чертовы ноги меня убивают! — простонала Сибил, плюхнувшись на диван. Было четыре тридцать утра, и все, чего мне хотелось, — это душ, чтобы смыть с себя остатки ночи и лечь спать.

— Представь себе быть на ногах с трех тридцати дня. Говорить о всякой хрени. Я ненавижу вечера.

Я присела рядом с Сибил, скинула туфли и стала растирать ноги.

— Не понимаю, почему ты зависаешь на Причер Сквер, — настаивала она.

— Потому что я люблю, когда меня снимает прыщавый старшеклассник, у которого еще молоко на губах не обсохло, вот почему.

Сибил знала, что Причер Сквер лучшее место, чтобы наверстать упущенное, когда до конца месяца не хватало денег. Это было неизбежным злом в нашей профессии, но мы должны были идти туда, где деньги диктовали правила, идти по всему этому дерьму. Поверьте, все, что связано с продажным сексом, замешано на дерьме.

— Было ли на Причер Сквер хоть что-то хорошее?

— Пятьсот тридцать пять баксов. Слушай, я устала, собираюсь принять душ и завалиться спать. Давай поговорим завтра.

Я чувствовала себя так, словно меня сбил грузовик. Сегодня я не только, мать вашу, сосала в режиме нон-стоп на Причер Сквер, но и отработала всю смену на панели. Сегодня я подняла цены и привлекла пару иностранцев, они заплатили хорошие деньги, чтобы посмотреть, как я мастурбирую. Тем не менее, хоть это действо и заводит, оно еще и оплачивает мои счета. Весь мой заработок вышел в пятнадцать сотен баксов. У меня остался всего один презерватив, когда закончилось то, что я называла «той еще ночкой», и это был не «Магнум». Как я уже говорила, по мне словно грузовик проехался.

После душа я легла в кровать, наблюдая, как время перевалило за пять тридцать утра. Сейчас уже без четверти шесть, а я никак не могу уснуть. Конечно, мой организм истощен, в крови изрядная доза текилы и марихуаны, но мой разум не отключался. Это было то самое время, когда детские воспоминания накатывали на меня с удвоенной силой; у меня не было никаких шансов сдержать эти тучи неопределенности и иллюзий, нависшие надо мною. Поэтому я, закрыв ото всех свое сердце, превратилась в самоотверженную, хладнокровную суку, которая, как мне казалось, верила, что если ни во что не будет вкладывать душу, то ей и не будет чего терять. Самосохранение — мой единственный сторонник. Проблема возникала, когда я была эмоционально истощена, и мучительные воспоминания прорывались на поверхность, чтобы меня наказать. И не было абсолютно никаких шансов, что я могла бы их остановить. Я была словно ребенок, заключенный в тюрьму, и такие ночи — они разрушили меня.

«— Это ты заставляешь меня так делать, моя маленькая Розали. Из-за тебя я заболел. Видишь, ты продолжаешь быть причиной всего этого, из-за тебя мое тело становится таким». — Он хватается за свое «заболевание». Его глаза темные, ногти острые.

Боль.

Жгучая боль.

Слезы катятся по моим вискам, исчезая в волосах.

Неразбериха.

Мне холодно.

Я одна в своей спальне. В полном одиночестве. Импульс пронзил мою душу, еще одно видение, чувство, словно мое тело избавляется от прошлого.

Я поднялась с постели и принялась ходить по комнате вперед-назад.

— Я не могу держать это в себе! — кричу я своему отражению в зеркале. Я сделала все возможное, чтобы хранить это в себе в течение трех долгих лет. Не говорила об этом ни одной живой душе. Я съедала себя изнутри.

Мой желудок скрутило от мысли, чтобы кому-то об этом рассказать. Я не могла. Но мне было необходимо сделать это.

«— Розали, думаешь, то, что ты держишь в тайне в течение трех коротких лет, кого-то заботит? Очнись, девочка, это никого не волнует». — Голос предательски заиграл в моей голове.

— У меня болит живот, я не могу остановить правду, которая готова вырваться наружу. Я должна рассказать хоть кому-нибудь, — громко кричу я.

Мне необходимо высказаться, чтобы меня поняли.

Мне нужно найти способ прекратить чувствовать себя так отвратительно, так грязно из-за того, что случилось.

«— И что дальше? Неужели ты думаешь, кто-нибудь захочет сделать что-то с данной информацией? Уже слишком поздно что-то делать. Храни это в душе. Несмотря ни на что. Поверь мне», — щелкнул голос в голове.

— Я не хочу. Мне уже двенадцать, я стала сильнее! Я должна рассказать кому-то. Я должна изъять яд из моего разума. Я больше не могу держать это в себе.

«— Розали, никто не должен знать о моей болезни. Ты понимаешь? Ты единственная, кто знает. Это наш маленький секрет». — Его слова отдаются шепотом в моей голове.

— Я не хочу умирать.

«— Ты не умрешь, если сохранишь это только между нами».

Поток информации в моей голове слишком насыщен. Воспоминания… Слова… Голоса — всего этого слишком много.

«— Всего-то три года? Что может произойти? Ничего, вот что. Преодолей себя, иначе люди будут страдать. Тебе нужно смириться с этим и просто, нахрен, жить своей жизнью, маленькая девочка».

Раскалываясь пополам, все это истощало мою душу.

«Наш секрет».

Разорвана…

На части…

В считанные секунды…

Я потерла глаза, в надежде, что чем сильнее стану прижимать кулаки к векам, тем быстрее прекратятся ужасные видения в моей голове. Твою мать, это вовсе не то, что мне нужно сегодня ночью. Прошло шесть месяцев с момента, когда были последние приступы. Шесть месяцев свободы от кошмаров. Мерзопакостное ощущение, скрутившее мой желудок, мое сердце готово вырваться из груди, и совсем не похоже, что я смогу выиграть в этой борьбе, независимо от того, насколько участится мой пульс. От воспоминаний в моем горле пересохло, словно там образовалась пустыня. Это нарушило весь покой, который я пыталась создать в своей взрослой жизни. Надежда на маленький мирок, доступный только маленьким девочкам, которые с готовностью принимали голоса, как взрослые.

Я была маленькой девочкой, из которой воспоминания, словно яд, выходили сквозь поры, ночь за ночью. Сегодня от воспоминаний моя кожа была покрыта испариной, а одежда промокла насквозь. Единственное физическое движение, с которым я была в силах справиться, — это раскачивание взад-вперед. Я подтянула колени к груди, обернула руки вокруг ног и осознала тот факт, что именно действия одного монстра за один час, за один день, которые произошли одиннадцать лет назад, полностью разрушили жизнь, на которую я имела право.

Я заставила себя подняться и начала ходить по комнате. И поняла, если смогу найти место в этом мире, возможно, это поможет изменить мою реакцию на происходящее. Я не могла определить, почему мое тело предало меня, почему разум так жестко издевался надо мной, несмотря на крайнюю усталость. Я больше не хотела быть той маленькой сломленной девочкой. Я не хотела быть рабой ноющей боли, которая наносила намного больше шрамов душе, чем уже было изувечено мое тело физически. Я просто хотела вернуться к жизни именно на том этапе, когда еще не сковала свое сердце железными замками и стальными цепями. Я хотела вырвать из души весь мусор, всю ненависть и злобу, которую так глубоко похоронила в себе. Всю грязь, которая зародилась во мне от детской травмы, которая шла рядом со мной рука об руку; я была запятнана подлым ублюдком, который захотел похитить мою невинность и удерживать ее у себя как залог всю мою оставшуюся жизнь.

— Ро? Ты в порядке? — прошептала Сибил и повернулась, чтобы посмотреть на меня из своей постели.

— Просто не могу уснуть, — ответила я. Проблема совместного проживания с кем-то в однокомнатной квартире заключалась в том, что наши кровати находились в нескольких шагах друг от друга, нас разделяло лишь открытое пространство, которое мы условно называли гостиной.

— Тебе снова снятся эти сны? — Сибил оперлась на локоть.

— Да, но я пройду через это. Ничего такого, с чем бы я не была в силах справиться раньше.

— Ты не думала о том, чтобы сходить к одному из этих, как их, психоаналитиков? Ну, знаешь, эти типы, к которым ты идешь и вываливаешь все свое дерьмо, а они говорят тебе, сошла ли ты с ума и всякую прочую хрень, — сказала она, вертясь на кровати, приспосабливаясь, чтобы сесть.

— Нет, я всегда находила способы работать, несмотря на все то дерьмо, что творится в моей голове. Чем меньше людей знают о моих проблемах, тем легче мне о них забыть. Уверена, в аду мне не придется никому втолковывать, что тот долбанный день повторяется в моей голове вновь и вновь. Кроме того, у меня нет денег, чтобы заплатить какому-то мозгоправу, чтобы он вправил мне мозги, — ответила я правдиво. Все до последнего цента, что я копила, были предназанчены для того дня, когда я смогу избавиться от всего этого.

— Они говорят, что помогает, если поговорить об этом с настоящим профессионалом. — Огрызнулась она.

— Кто «они»?

— Ну, они, — ответила Сибил.

— Ага, я слышала, что ты сказала «они», я только хотела уточнить, кого именно ты имела в виду, — парировала я.

— Они — долбаные мозгоправы, — огрызнулась она.

— Правильно, потому что нужно много долбаных мозгоправов, чтобы внедрить фальшивые воспоминания в чей-то котелок. Поверь мне, Сибил, это не помогло мне. Все, чего они добились, — научили меня, как держать этих ублюдков подальше от своей головы. Мы и так отрабатываем с лихвой, продавая свое тело за деньги. Эти мозгоправы не более чем скупердяй Джон, который ждет, как бы извлечь из тебя выгоду.

Ладно, может, это был мой защитный механизм, я всегда искала кого-то, чтобы выставить плохим парнем. Но давайте смотреть правде в глаза: в жизни не всегда можно найти что-то красивое в куче дерьма. Я трахаюсь за деньги; я помогаю парням кончить, потому что их женам или подругам не хватает смелости, чтобы сделать хоть половину того развратного дерьма, о котором фантазируют их мужчины. Так что их парни, или мужья, находят меня на углу Гири и Тейлор и платят приличное количество мертвых президентов, чтобы я воплотила в жизнь их самые причудливые фантазии. Нет ничего благородного в том, что я делала, и это уж точно никак не изменило бы мою жизнь. Я шлюха.

— Успокойся, Ро, не все хотят поиметь тебя. Все, что я предположила, лишь то, что, возможно, один из этих мозгоправов сможет тебе помочь. Вот и все. Я не пытаюсь убедить тебя поверить в их дерьмо, — фыркнула она.

— Все хотят поиметь тебя, Сибил. Ты долбаная наркоманка, которая была отвергнута своей семьей… Кому ты об этом говоришь? Не нужно переживать о моих проблемах, когда ты даже не знаешь, как справиться со своими собственными.

Сибил всхлипнула, прежде чем опять отвернулась лицом к стене и зарылась под одеяло, подальше от меня.

Блин, я облажалась.

Почему я всегда это делаю? Не имело никакого значения, кто это был или что они говорили, не важно, я всегда отталкивала их, находя очередной способ. Если бы она ненавидела мозгоправов, я бы нашла слова, чтобы доказать их полезность. Я всегда была «Адвокатом дьявола», даже когда была не согласна с ублюдком. Думаю, что это была просто моя природа: отталкивать от себя людей. Вся моя жизнь построена на разочарованиях, которые были брошены на меня с первого же дня моего рождения. Судьба, которая запечатлелась в моей ДНК в тот момент, когда мой папочка-кретин кончил спермой в мою нарциссическую мать. Перемахнув через барьер ее яйцеклетки, сперма этого мудака получила шанс, и девять месяцев спустя — вуаля — я вдохнула застойный воздух жизни, рожденная от выигрышной комбинации алкоголя и недобросовестных родителей. Это было то, чего я никак не могла изменить, и единственное, что я узнала — нужно просто смириться. Не будет никаких других ночей, кроме чертовых, в которых тарелки разбивались о стены, голоса изрыгали ненависть, шлепки пощечин ударялись о кожу, и, в конце концов, кулаки ломали кости.

Я завязала эмоции в тугой узел и забросила подальше, в ту часть меня, где хранила всех, «кто нес дерьмо», всю мою жизнь. В конце концов, защитный механизм, который спас мой рассудок, когда маленькая девочка стала с изъяном, именно он удержал меня в изоляции, как женщину. Я знала, что должна извиниться. Должна была сказать что-то бессмысленное, чтобы успокоить Сибил, но, к сожалению, эту цену я не была готова заплатить. Я не могла просить прощения за чужие грехи, независимо от того, насколько они пытались убедить меня в обратном. В этот раз сожаление цеплялось за заднюю часть моего горла и забивало способность найти способ выразить раскаяние.

— Спокойной ночи, — выдала я, прежде чем побрела в мини-кухню, которая занимала четверть нашей квартирки. Мне потребовалось приложить достаточно усилий, чтобы наполнить чайник водой и поставить его на плиту. Когда, казалось, уже ничего не в силах помочь, чай был спасением.

Сибил никак не отреагировала. Я ее разозлила, и мне придется жить с последствиями ее молчания до завтрашнего вечера, пока мы вместе не отправимся работать на нашу панель на Гири и Тейлор.

Замкнутый круг поднимал свою голову во всех отношениях, что у меня были. У меня никогда не было любовников, и я всегда держала друзей на расстоянии вытянутой руки. Несмотря на это, Сибил была одной из моих подруг, единственной из двух людей, которых я считала чем-то вроде семьи, но не могла попросить прощения, это было чем-то, чего я просто не могла сделать.

Вода в чайнике уже начала закипать, я сняла его с плиты, не давая ему возможности издать характерный свист. Будучи опечаленной произошедшим, я опустила пакетик чая «Слипи Тайм» в обжигающе горячую воду, и, наконец, почувствовала, как что-то щелкнуло во мне, нервы достигли своей кульминации, и необходимость идти спать стала господствовать над необходимостью оживлять в памяти «тот день» вновь и вновь. Мои веки стали слишком тяжелыми, разум прекратил свой бесконечный шквал из мучительной фигни.

— Я сожалею, Сибил, — прошептала я себе под нос…

Наконец, я была в состоянии заснуть, даже не попробовав чай на вкус.

ГЛАВА 5

Ладно, я ошибалась насчет того, что Сибил простит меня за то, что я вела себя как стерва. Я должна была знать, что когда она сняла угол Бэмби на последние пару ночей у «Джонса и О'Фарелла», она была не готова простить меня, как я изначально думала. Твою мать, я не хотела еще и эти забивать голову. Я просто хотела, чтобы мы были друзьями без всей этой хрени, драм, обид и чувства вины. Наверно, я хотела слишком много.

Когда я встретила Сибил пару лет назад, ей было двадцать один, и она была такой же дерзкой и безэмоциональной, как и я. Мы приняли друг друга со всем чертовым дерьмом, что у нас было. Может быть, у нее и не было такой же незаживающей раны из детства, которая продолжала кровоточить каждый день, но у нее были свои демоны, с которыми ей приходилось бороться каждый день.

Сибил постоянно боролась с порочной героиновой зависимостью, заманившей ее в свои сети больше пяти лет назад. Эта болезнь запустила свои когти глубоко в ее тело, крепко держась за нее до тех пор, пока она не оказалась на самом дне и ее не нашли с передозом на грязном полу круглосуточной уборной. Черная героиновая смола вытягивала из нее все до тех пор, пока она не превратилась в наркоманку, которая судорожно ждала следующей дозы, чтобы как-то ежедневно существовать, избегая своих демонов.

Уже два года Сибил была чиста. Каждый день, который она проживала, не принимая эту дрянь, был огромной победой, которую большинству из нас никогда не понять. Она отпраздновала главный выбор в своей жизни тем, что никому не позволяла трахнуть себя дважды. Вместо того чтобы окунуться в зависимость, она решила принять жизнь во всей ее гребаной красе. Она также знала, как я переживала за нее, и поняла, что если она когда-нибудь снова влипнет в это дерьмо, то будет хвататься за соломинку, чтобы выкарабкаться.

Заботилась ли я о ней? Черт, да. Я была бы бессердечной сукой, если бы не заботилась. Когда мы попадали в передряги, мы всегда находили способ выкрутиться. До этого момента мы никогда так сильно не ссорились, по крайней мере, не доходило до того, чтобы извиняться друг перед другом. Мы не должны подвергать этому нашу дружбу.

Сибил намеренно избегала меня в течение двух дней. Было это потому, что она могла увидеть что-то большее в моем циничном ответе, или же таким образом решила меня проучить. По крайней мере, я видела ее на панели прошлой ночью. Просто увидеть ее было лучше, чем беспокоиться о том, что она где-то в канаве лежит мертвая лицом вниз, или снова пала жертвой своих демонов.

Я не могу сегодня заниматься фигней, которая касается Сибил. Нужно быть на ногах до полудня. Я записалась к стоматологу на 13:15. Даже если я и продаю свое тело, это не значит, что мне не нужно посещать врачей. Конечно, большинство проституток не могут себе этого позволить, или просто по каким-то причинам сознательно выбирают списать все на устные осмотры и ежегодные чистки. Но будь я проклята, если когда-нибудь стану похожа на некоторых старых «сук» моей профессии с неправильным прикусом или давно потерянной жемчужно-белой улыбкой.

Я уже начала беспокоиться, что опоздаю. Одежда, которую я должна была надеть и которая не кричала о том, что я проститутка, оказалась заткнутой в мою черную корзину для белья в прачечной. Я разложила вещи на другой стороне кровати, поближе к комоду, и занялась поисками чего-то нормального и удобного. Продолжая рабочий день в попытках подзаработать немного деньжат на своих вечерних и ночных клиентах, я обычно брала отгул. Так что вовсе не удивительно, что я шарю по ящикам выдвижных тумб, пытаясь отыскать потертые синие джинсы и облегающую белую футболку.

Я собрала и засунула в мешок для белья наряд, который был на мне вчера, пару стрингов и кружевных лифчиков. Решила, что после стоматолога отнесу все это в прачечную «Остановить и постирай». Обычно я ходила в «Намыль и вспень», находившуюся в моем доме, которая, возможно, была лишь на ступеньку выше от одной дерьмовой машинки и сушки, которые были в доме, где мы жили. Заниматься стиркой было куда лучше, чем сидеть дома в гнетущей тишине. Кроме того, кто знал, может, в это же время туда бы пришел Шейн, спаситель Кристал. Неплохо было бы поблагодарить его за участие.

Мысли о Шейне всегда лезли в мою голову, когда я меньше всего этого ожидала. Входя в комнату, лежа на спине или стоя на коленях, зарабатывая деньги, я думала о нем. Иногда, в мимолетных фантазиях, где Шейн был очень напористым, мы проводили идеальное время вместе. Если можно так сказать, то у нас «это» уже произошло, но только не наяву, а лишь в моих фантазиях.

Может, я была идиоткой или немного чокнутой, но не могла выбросить из головы этого парня из прачечной. Помешивая чай на кухне, я задавалась вопросом, а пил ли чай он. Смотря на героев фильмов, которые спасают девиц, попавших в беду, представляла, будто это он спасает меня от гибели, обняв своими сильными руками.

И что, черт побери, я делала?

Я была как маленькая собачонка, готовая описаться в возбуждении от одной мысли, что этот незнакомец посмотрит в мою сторону. Господи, я и с мужчинами толком-то и не разговаривала. Однако сейчас я ловила себя на мысли, что задаюсь вопросом: что он делает в данный момент? Думает ли обо мне? Как бы отреагировал на то, что я трахаюсь за деньги?

Физически я была не более чем инструментом, который мужчины использовали, чтобы кончить. Могу перечислить на пальцах одной руки тех нескольких клиентов, которые хотели увидеть, как кончу я; большинство из них кончали, снимали резинку и натягивали штаны, награждая меня не более чем небрежным взглядом. Некоторые клиенты были так поглощены чувством вины, изменяя своим женам или девушкам, что действовали так, будто я приставила пистолет к их виску и заставила себя трахнуть. Чувство вины было худшей из эмоций, и из этого ничего хорошего никогда не выходило, а лишь заканчивалось еще плачевнее. Бывало, что клиент либо рыдал как дитя, обманывая и утверждая, что впервые платил за секс, либо же за него говорило его мастерство.

Так или иначе, я начала понимать, что могла вынести это без косяка или алкоголя. Это было как проблеск безрассудства, что загорался в их глазах, в то время как они кончали. Дрожь пробегала по моему позвоночнику каждый раз, когда я заставляла их сдаться мне. Иногда это стоило больше любой суммы денег, которую они мне платили. Иногда.

Я заехала на парковку позади стоматологического кабинета, и мне захотелось сделать пару глубоких затяжек косяка, прежде чем войти. Притупить шрамы, что уже были внутри меня, прежде чем появятся новые. Внутри все обожгло, когда я сделала первую затяжку, дым прожег мое горло и легкие, напоминая, что то, что я делала, отнюдь не назовешь гламурным или выдающимся. Это была работа; ни больше, ни меньше.

Я открыла дверь в стоматологический кабинет «Брайт-Ен-АР-Смайл». За столом регистрации, как всегда, никого не было. Никогда не встречала женщину, работавшую там, только лишь догадывалась, как она выглядит по семейным фотографиям на ее столе.

Мой дантист, немолодой парень с морщинами из-за стресса от ежедневной чистки и выравнивания чужих зубов, был не против креативной оплаты. Полтора года назад у меня болел зуб, и я нашла его через интернет. Когда я увидела, что он принимает все формы страховки, то пришла на прием и обратилась с предложением оплаты. Мы оба были из сферы услуг, так что я обслужила его по полной программе, а он уверил меня, что моя улыбка будет самой лучшей на Гири-стрит.

— Есть кто-нибудь? — позвала я.

Когда я только начала сюда ходить, то от холода стерильной приемной у меня пробегали мурашки по телу. Несколько восковых растений с большими зелеными листьями стояли вдоль стойки, отделяя клиентов от стоматологов-гигиенистов. Я осмотрела комнату, узнав места, где вознаградила Денни Кармайкла, моего стоматолога, за лечение и отбеливание зубов. Мы занимались этим в весьма распространенных местах: его стол, на стойке, у стены, на полу и диване в коридоре у входа, а также на стоматологическом кресле, что было нашей маленькой тайной. Каждую третью пятницу месяца стоматология была закрыта, он оставил этот день для личных услуг. Никаких лишних эмоций, всегда деловой, у него была семья, две взрослые дочки моего возраста. Их фото стояли у него на столе и висели на стенах.

Был ли он больным придурком? Не совсем, всего лишь пожилым мужчиной, которому нужно было нечто большее чем то, что давал ему сорокапятилетний брак, в котором давно уже ничего не менялось.

— Сюда, — закричал он со своего офиса, в самом конце коридора. — Не могла бы ты закрыть дверь? — добавил он.

Я направилась к его кабинету, дверь была закрыта. Тихонько постучалась, предупредив, что я на месте, прежде чем открыть ее. И знала, что у доктора Дэнни была странная сторона, простые фетиши, которые простирались от ролевой игры пациент-доктор до облизывания моих коленей, пока он дрочил. Но это, в общем, это была сторона, которую я никогда не видела. Грань, которая ранее была мне неведана. Он надел черный кожаный костюм доминанта, ремень с торчащими из него шипами был обернут вокруг его запястий, в его руках были повязка, наручники и флоггер, висевший на указательном пальце. Хоть его лицо было и не молодым, но на нем красовалась улыбка, и он был похож на подростка, который только что просмотрел ночной канал Синемакс, который транслировал порно.

В отношении эмоций, у меня были установлены четкие границы, и я не могла справиться с собой и сдаться. Доктор Денни, казалось, бросил вызов тому, во что я его втянула.

— Привет. Вау, этот флоггер для тебя? — спросила я.

— Ну, Роуз, я хотел попробовать кое-что новое. Нечто, что я, возможно, потом смогу попробовать дома… ну, ты понимаешь, о чем я.

Доктор Дэнни все рационализировал, и под «все» я подразумеваю абсолютно все. Начиная от двойной платы по страховке за работу, хотя пациенты и так по полной платили наличными, до извращенного оправдания тем, что он постоянно повторял, что, технически, не «изменял» жене со мной. Каждый чертов раз, когда мы заканчивали: он — чистку моих зубов, а я — обучению его чему-то новому, он говорил о том, что я походила на его секс-терапевта. По его мнению, идеи, которые он черпал из наших «сеансов», делали намного лучшим его секс с женой. Если это было и в самом деле так, мне следовало бы начать брать плату за терапию.

Я позволила ему пару раз шлепнуть меня по заднице и даже завязать мне глаза, не проблема, но я не позволила ему связать меня. Личное правило… мои руки всегда должны быть свободны. Придави меня к стене или столу в приемной, черт, я даже позволила бы ему связать лодыжки, но когда дело касалось моих рук, это сразу означало отказ, разрыв любой сделки.

Будто по сигналу, когда истекало время, рутина одолевала доктора Дэнни, начиналась она с преодоления самого себя в попытке найти оправдание своей вины. Бормоча о том, насколько лучше и более чувственным станет его секс с женой, когда он принесет в дом технику флоггинга, которой он научился, пока трахал меня сзади. Всегда говоря о том, что неплохо было бы внести некоторые изменения и попробовать что-то новое с Мисс Кармайкл. Он называл наши встречи потворством своим желаниям; я звала это деловым соглашением, но, честно говоря, мне было все равно, как мы называли это, пока мы оба получали выгоду от наших вложений.

— Добрый вечер, мадам, — игриво произнес он, растягивая слова и подходя ко мне. Его удлиненные гласные, которые он протяжно произносил между быстрыми согласными, заставили меня остановиться и послали волну дрожи по моему позвоночнику. Его тон заставил меня задуматься о сильном, высоком и великолепном мужчине, которого я видела всего несколько ночей назад в темном грязном переулке.

ГЛАВА 6

Шейн, мужчина из прачечной, которого я едва знала, засел в моих мыслях сильнее, чем я хотела это признать. То, как он посмотрел на меня той ночью, было по-другому: загадочно, особенно, так, словно он знал, кем я была, и все равно смотрел и видел ту, кем я была не снаружи, а внутри. Он видел во мне больше, чем кусок задницы, которую он может поиметь, оплатив пару счетов. То, как он разговаривал с Кристал той ночью, и его слова, казалось, предлагали освободить ее от той женщины, которой она могла стать, пока продает свое тело. Его теплая манера говорить была мне чужда настолько же, насколько чуждым был секс как выражение любви к кому-то.

Не знаю, почему я решила, что искать его было хорошей идеей. Я направлялась в ту прачечную, неся свою грязную одежду в руках, и в глубине души надеялась, ухватившись за эту глупую идею, что он тоже там будет.

Я заехала на парковку, расположенную в полутора кварталах от той самой прачечной. Как правило, было несколько свободных парковочных мест, но сегодня парковка почему-то была переполнена. Люди сыпались из своих машин, чтобы потолкаться в изысканных магазинах и модных ресторанах. Они приезжали сюда, потому что им обещали счастливые часы специальных увлажняющих процедур с экзотическими маслами. Верхняя часть квартала Ван Несс всегда пульсировала энергетикой странных мудаков. Именно это таилось на следующей улице, и глухие переулки позади фасада портили вены общества имущих с неимущими. Счет был бесконечен, чистые и незапятнаные души, которые нашли волшебный дверной проем, ведущий в грязный мир проституции.

Для большинства людей переполненная парковка была неудобством, слишком много людей, которые пытались вписаться в тесное пространство и без того переполненного городского квартала. Единственное, что я видела, — упущенная возможность. Возможно, проблема была со столпотворением людей в паре кварталов от места, где я работала. Все, что я видела — это лишь знаки доллара, разгуливающие через воображаемые возможности, что таяли на глазах. Новые свидания, Джонсы (прим. пер. двадцатидолларовые купюры), клиенты, премудрости, которые означали новую деятельность, новые деньги и, в конечном итоге, больший спрос.

Я оставила машину в не самом лучшем месте — на третьем этаже парковки. Схватила сумочку, убедилась, что у меня была горсть четвертаков, и закинула пакет с грязным бельем за плечи. К тому времени, как я спустилась вниз и проделала путь в полтора квартала, почувствовала, что мои руки были готовы отвалиться.

Я толкнула стеклянную дверь задницей, пока пыталась сгрузить здоровенный мешок с плеч в тележку с бельем. Я думала, что это должно было быть хорошей идеей, но когда забросила сумку в тележку и споткнулась, то упала прямо в нее. Это был не самый блестящий момент моей жизни.

Тележка с бельем плыла вместе со мной и всем моим грязным бельем прямо на работающие стиральные машины. Я просто закрыла глаза и надеялась, что не переломаю кости, когда тележка врежется в громадную стиральную машину в другом конце зала. Когда я резко затормозила, то увидела, что именно стало преградой между мной и болью, которая должна была последовать далее.

— Эй, вы в порядке? — спросил Шейн. Его голос обволакивал, а от легкой хрипотцы в стиле Гарри Конника Младшего^[1] по моей спине пробежала дрожь.

Вся кровь, что была в теле, прильнула к щекам, прежде чем схлынуть и остаться пятнами на шее. Какого черта я собираюсь сказать? Святое дерьмо, это же Шейн, мужчина, который воплощал спасение в моей голове, с тех пор как я увидела его в переулке.

— Ах, да. Я и творящая беспредел тележка из прачечной — ничего нового, все как обычно.

Он усмехнулся на мой глупый ответ и беспорядочные, безуспешные попытки выбраться из тележки.

— Держитесь. Позвольте помочь, — сказал он, его голос был низким и источал мужественность. Его длинные быстрые пальцы запутались между металлическими прутьями тележки, когда он кружил вокруг меня. — Не каждый день выпадает шанс спасти неуклюжую красивую женщину от творящей беспредел тележки в прачечной…

Я одарила его быстрой улыбкой, прежде чем его рука скользнула с моих плеч и зависла в районе локтя согнутой руки. Все волоски, которые обычно спокойно лежали вдоль кожи, внезапно приподнялись. Он удерживал тележку, чтобы та не двигалась, пока я выбиралась из нее и встала на ноги. Его рука была вблизи, и он подхватил бы меня на случай, если бы я падала. Выражение его лица, когда я выбралась без происшествий, сменилось от озадаченного с закусыванием губы до расслабленной успокаивающей улыбки.

— Ну, это было довольно неловко. Как вы думаете, кто-нибудь видел меня?

Мы оба осмотрелись вокруг прачечной и все, кроме маленького мальчика с каштановыми волосами, казалось, были заняты своими делами. Уткнулись в смартфоны, потрепанные романы в мягкой обложке, большинство из них были полностью погружены в свои дела, делясь новостями в соцсетях.

— Конечно, — запинаясь, проговорил он. — Видите пожилую даму возле большой сушилки? — спросил он, указывая на седовласую женщину, которой было явно за семьдесят.

Я кивнула.

— Она записала все это на айфон. Поверьте мне, вы и ваша тележка, набитая бельем, разбегутся по всему «Ютуб» и «Фейсбук» прежде, чем вы об этом узнаете. — Он моргнул карими глазами с вкраплениями цвета ржавчины, когда его лучистая улыбка коснулась их.

— Ой, лучше не надо! Вам придется изъять у нее телефон для меня, — произнесла я и шлепнула его по руке, потеряв самообладание.

— Хм, а зачем мне это делать? Я даже не знаю вашего имени.

Ухватившись за комфорт, который он установил между нами, я не сразу поняла, что никогда не называла ему свое имя. Было бы странно сказать ему, что мы встречались ранее? Конечно, это было не более чем то, что он опознает меня как кого-то из того глухого переулка, но все-таки, что если я лишь обнадеживаю себя, что если связь, которую я возвела у себя в голове, были ничем иным, как обычной одержимостью.

— О, ну что ж, я Роуз. Так что теперь вы знаете мое имя, — ответила я.

— Ну, Роуз, Я Шейн и почему-то ты кажешься мне очень знакомой. Мы встречались раньше?

Мое сердце разорвалось на части и стало выскакивать из груди, попав в круговорот бушующего шторма у меня в животе. Ты что, издеваешься надо мной? В самом деле? Ладно, часть меня, и довольно приличная, хотела рассказать ему, кто я. Что да, мы действительно видели друг друга раньше, и что проститутка, которую он спас, была вместе со мной. Но была и другая часть меня, которая хотела продолжить путь, по которому мы следовали, я хотела, чтобы наша бешено-ненормальная ночка в переулке оставалась именно там, где мы ее оставили.

— Эм, не думаю, — спокойно ответила я, когда подтащила тележку с бельем к стиральному автомату, наполнив его порошком и кондиционером для белья.

— Нет, я думаю, что мы уже встречались раньше, ты кажешься мне знакомой.

Он последовал за мной к торговому автомату, остановившись у черной ламинированной стойки, где тонна ярких разноцветных леденцов вываливались через край прозрачной пластиковой миски. Он вытащил из миски зеленый леденец и сунул в рот. Уверена, в голове он прокручивал воспоминания. Черт, он ведь даже не представлял, что делал со мной, когда держал во рту этот ярко-зеленый леденец. Я была словно под гипнозом его действий, когда он втянул леденец в рот и стал играть им языком… Вперед и назад, вперед и назад, нарушая мой транс, когда крутил палочку между пальцами, одновременно держа сладкий конец во рту и прижимая его к языку. Я смотрела, как он покрутил палочку, повернул, и, наконец, оставил ее в покое в уголке своих полных губ.

— Думаю, я помню нашу встречу.

Я изо всех сил старалась не улыбаться. Радостная усмешка растеклась по лицу Шейна, а палочка его леденца вытанцовывала круги, его глаза сверкнули от осознания. Заметив, что мой ответ вышел не таким, как я этого хотела, я попыталась отстранить себя от энергии, циркулирующей между нами. И тот же самый голос прозвучал в моей голове. «Ты знаешь, Роуз, это не сработает». Я глубоко вздохнула и придумала слова, которые помогут вести разговор в другом направлении.

— Ну, может, ты видел меня в магазине. Ты делаешь покупки в «Олл Фудс» в Калифорнии? — ответила я, глядя в сторону, пока совала в торговый автомат плоские банкноты. Какого черта? В самом деле? «Олл Фудс», Роуз? Я нажала кнопку F7 и маленькая коробка с порошком упала с той жерди, на которой болталась.

— Иногда, но это было не там… Ты когда-нибудь работала официанткой в «Боксинг Рум»? — спросил он, доставая мой порошок.

— Каджунское заведение на Гроув?

— Ага, лучшая еда в Хейс, — ответил он, держа коробочку порошка в одной руке и леденец в другой.

— Нет, я никогда в жизни не работала официанткой, — ответила я, выхватывая у него порошок и бросая его в корзину. Я выровняла пачку купюр на краю торгового автомата и просунула в него достаточно денег, чтобы получить небольшую пачку смягчителя для белья.

— Ну, теперь, надеюсь, я не обидел тебя комментарием на счет официантки. Я знаю много женщин, которые честно живут, работая официантками, — ответил он, указывая на меня и указав в мою сторону сморщенный леденец.

Он точно не знал, что проявление моего раздражения было далеко от тех причин, о которых он подумал. Отлично, теперь у него займет несколько минут, прежде чем его осенит, где он меня видел. Это было неизбежно, он собирался вспомнить, что видел меня в переулке, и что я работала в немного иной сфере обслуживания, отнюдь не разнося при этом еду людям.

— Я и не думала обижаться, Шейн.

— Это именно то хорошее, что бы мне хотелось услышать. — Он улыбнулся, изогнув уголок губ, и это растопило мое сердце.

— То, что я не работала раньше официанткой?

— Нет, то, что ты не из тех, кто обижается из-за пустяков.

Шейн захватил леденец зубами и откусил маленький кусочек, который все еще оставался на палочке. Он снова улыбнулся со всем своим шармом, заставляя мои внутренние органы свернуться вклубок. Между нами повисла заметная пауза, будто мы оба ждали, когда другой сделает шаг. Мне нравилось проводить время с ним, он был чертовски горяч, и меня влекло к нему, но я не могла заплатить аренду квартиры, кокетливо болтая и увлекшись кем-то, как глупая девчонка. Я должна была идти в свою квартиру и переодеться, надеть туфли, которые так и кричали «иди-и-трахни-меня» и полупрозрачные трусики. К сожалению, и гадать не надо, чтобы понять: на этой неделе времени раскачиваться у меня не было, время — это деньги, и у меня не было лишних свободных минут. Я ощутила давление на задней стенке своего горла, когда поняла, что должна была сделать.

— Ну, мне лучше вернуться к стирке. Само собой все не постирается. — Слова вылетели, когда я начала разделять свои вещи на светлые, темные и требующие деликатной стирки.

— Ага, хорошо, я могу понять, что это намек, но использовать стирку как оправдание, в самом деле? — Он поддразнил меня своей привлекательной улыбкой.

— Ха-ха, очень смешно, Шейн. Спасибо, что спас меня от промышленных стиральных машин, — ответила я низким голосом, когда собрала свои темные вещи из корзины и затолкала их в огромный барабан машины, к которой он прислонился.

— Мне очень понравилось спасать тебя, Маленькая Неуклюжая Роуз, — ответил он, когда подхватил один из моих носков, который пытался спастись бегством.

— Эй! Ну ладно, думаю, сегодня я заслужила это имя.

Он протянул мне носок. Слава Богу, это были не трусики. Я зачерпнула горсть четвертаков, чтобы заплатить за стирку вещей, которые приготовила.

— Ага, определенно заслужила.

— Маленькая Неуклюжая Роуз, хм? — спросила я, насыпая порошок в машину и засовывая четвертаки в монетоприемник.

— Ага, и я думаю, ты должна вернуться в четверг.

— Четверг?

— Мы посмотрим, насколько это имя к тебе прилипло. Насколько я знаю, эта прачечная является всемирно известной благодаря своим леденцам. — Он вытащил желтый леденец из заднего кармана. — Увидимся в этот четверг, скажем, около пяти тридцати? Не опаздывай, или я тебя не знаю. — Он улыбнулся и подчеркнул каждое слово, указывая на меня леденцом. Я схватила конфету, он опустил глаза в пол, прежде чем отстранился от стиральной машины, к которой прислонялся, засунув руки в передние карманы, и побрел к задней двери. Его мужественная развязность сама собой привлекла мое внимание и заставила все тело покалывать, желая ощутить на себе его мощь. Он толкнул заднюю дверь, намеренно улыбнулся и ушел.

Маленькая Неуклюжая Роуз, хмм,… Посмотрим. Я открыла леденец и засунула его в рот.

Это был первый день, когда мы на самом деле говорили, и он узнал мое имя. Несомненно, я бы сказала, что он был очаровательным, и могла с уверенностью сказать, что у меня голова шла кругом, но была совершенно уверена, что не увижу его снова, пока не появлюсь с тем же мешком для стирки одежды через три дня, в четверг в шесть часов вечера. Может быть, он добавит «любящая опаздывать» к моему новому имени, Маленькая Неуклюжая Роза.

ГЛАВА 7

Это были три самые долгие ночи за всю историю работы на моих шести квадратных метрах тротуара! Меня, откровенно говоря, достали жадные придурки, которые пытались получить все возможное за полцены. И даже не так сам разговор с клиентом забирал такое количество энергии, как торги с этими убогими ничтожествами. Могу только сказать, что языковые барьеры не учитывались, когда ублюдки иностранцы пытались купить мою киску. У них не было проблем объяснить, что, черт возьми, им от меня надо, международными жестами рук. И, в придачу к моему настроению, ноги просто убивали меня из-за туфель на шпильках из дерьмовой змеиной кожи, которые я купила в комиссионном магазине за углом своего дома.

Черт, если и была хоть одна вещь, которую я должна была знать, — это никогда не надевать непроверенную пару обуви на каблуках, когда шла на «охоту». Урок был усвоен, борьбу с туфлями ноги запомнят. То лучшее, с чем я могла смириться вчера ночью, — тот факт, что было полнолуние, и осознание, что мне, вдруг, захотелось, чтобы следующие три ночи прошли как можно быстрее. Как правило, я не загадывала наперед, но зная, что собираюсь идти в «Остановись и постирай» c тем же огромным мешком белья, и даже прихватить одежду, что еще чистая, но свернута для того, чтобы запихнуть ее в одну из машин, вызывало во мне нечто похожее на возбуждение.

Я проснулась очень поздно и умирала с голоду. Съела немного лаймового йогурта, посыпанного мюслями, прежде чем приняла душ и оделась в облегающие попку черные капри и откровенно подчеркивающую формы футболку, шоколадно-коричневого цвета с V-образным вырезом. Обула черные лакированные туфли на каблуках челси, для меня они были более удобными, чем кеды, и выбежала из квартиры с мешком уже выстиранной одежды.

Хоть в этот раз мешок белья и был легче, мои руки онемели, пока я несла его в «Остановись и постирай». Я открыла входную дверь и никак не ожидала услышать громыхающую музыку из нескольких маленьких колонок по углам помещения.

Только несколько человек повернули головы, чтобы посмотреть, как я вхожу в прачечную. Скорее всего, песня из негромкого реалити-шоу с истеричными намарафеченными девчушками была интереснее меня и стопки якобы грязного белья.

Несколько женщин с головой нырнули в люки стиральных машин, а другие, те, что не были поглощены теликом, уткнулись носами в книги.

В прачечной яблоку негде было упасть, сегодня даже больше народу, чем в понедельник. Вообще-то, людей пришло столько, что я с трудом отыскала свободную тележку. Кто бы мог подумать, что «Отановись и постирай» по четвергам столь популярное место. Нью-Йорк называют городом, который никогда не спит, и грязное белье у его жителей, похоже, не переводится.

Я гляделась по сторонам в поисках «сами-знаете-кого», в надежде, что как только его увижу, неприятный ком, образовавшийся в горле, исчезнет. Я заметила краем глаза, как он направлялся ко мне. Уверенная улыбка разлилась по его великолепному лицу. Я не могла не улыбнуться в ответ. Его живые карие глаза загорелись, когда он заговорил.

— Ну, посмотрите, кто объявился! Моя новая подруга, Маленькая Неуклюжая Роуз. Предполагаю, она решила вернуться в «Остановись и постирай»!

Я заметила, что он не наблюдал за стиральной машиной или ждал у сушилки.

— Ну да, знаешь, у меня должно быть чистое белье. Официантка не может быть в грязной одежде. Тебе не достанутся достойные чаевые, когда от тебя разит, — выпалила я.

— А я уж подумал, что это лучшие в мире леденцы заставили тебя вернуться.

— О, Шейн, не пойми меня неправильно, здешние леденцы тяжело обойти, но я как-то больше по леденцам другого рода, — пошутила я.

— Ну, тогда в следующий раз я удостоверюсь, что у тебя есть, по крайней мере, один «Блоу Поп»^[2] в каждом цвете и вкусе, — скорчил он игривую гримасу и поиграл бровями.

— Сейчас ты просто пытаешься мне льстить. Как насчет того, чтобы помочь мне найти свободную стиральную машинку?

— Звучит неплохо. Мы ведь не хотим повторения того, что произошло в прошлый раз, — задумчиво сказал он.

— Не могу поверить, насколько оживленное это место.

— О, дааа, а теперь, давай-ка мне все это. — Он быстро подмигнул, прежде чем схватить мой мешок с бельем и забросить его на плечо.

— Не отставай, — его голос прозвучал намного резче, чем я ожидала, чем-то напоминая рычание.

Пытаясь отгородиться от бурлящих во мне чувств, я проследовала за ним в дальний угол прачечной, наблюдая, как перекатывались его мышцы под футболкой… Сделала пару глубоких вдохов, подыскивая слова, которые позволят возвести между нами стену.

— Ты сейчас намекаешь на то, что я неуклюжая?

— Нет, но я бы не хотел видеть, как ты мучаешься с тележкой в этом месте сейчас.

Шейн посмотрел вокруг — каждая машинка работала, каждая сушка жужжала с одеждой, танцующей в стеклянных окошках. Поскольку мы проходили мимо задней стойки, он прихватил несколько леденцов. Когда я обернулась, то заметила, что на каждой стойке была пластмассовая миска, полная конфет.

— Где твоя одежда? Не говори мне, что ты один из тех странных парней, которые тусуются в различных прачечных по городу, воруя дешевые леденцы.

— Нет, я тусуюсь только здесь. И я не краду леденцы. — Он рассмеялся. А мне вот было вовсе не до смеха. — Говоря об ужасных официантках и дешевых леденцах, мы так и не закончили нашу беседу о еде из каджунской кухни, когда виделись в прошлый раз.

— Ты имеешь в виду единственный раз, когда мы виделись, — поправила я его.

— Это просто семантика. Ты следишь за своим питанием?

— Хм, в последний раз, когда я это делала, это сыграло ключевую роль в моей судьбе.

— Ну, это хорошая новость, потому что, просто так получилось, я тоже должен есть, чтобы выжить.

— Ага, хорошо, а то когда я проверяла это в последний раз, то леденцы не считались полноценной едой.

— Это по чьему же определению? — язвительно спросил он.

— По моему. Леденцы — это продукт, чтобы его сосать и лизать, употребление в пищу настоящей еды — гораздо более детальная и необходимая деятельность.

— Ну, тогда почему бы мне не отвезти тебя в «Боксин Рум»… для поглощения питательных веществ?

— Я сегодня не могу, но спасибо.

— Это жизненно важно для нашего выживания. — Он наклонился ко мне и продолжил. — Я не имел в виду прямо сегодня.

— Но…

— Я подумал о… другом дне? — выражение его лица было полно мольбы.

— Ну, я буду занята.

— Серьезно? Ты уже знаешь, что будешь занята?

— Да.

— На шесть месяцев вперед?

Я кивнула головой. Я не знала, что буду делать каждую минуту дня, но была абсолютно уверена в том, что буду занята для того, чтобы попытаться начать что-то с ним.

— Как ты можешь отказываться от ужина? Сам акт имеет большое значение для нашего человеческого выживания.

— О, мне по силам организовать свой ужин, спасибо.

— Ага, но почему одна? Почему бы не поужинать с кем-то… вроде меня?

— Послушай, Шейн, честно говоря, я просто не могу сейчас ни с кем встречаться. Моя жизнь немного… сложная.

— Сложная? Жизнь — сложная штука. И у всех, Роуз.

— Ага, ну, у меня нет времени, чтобы усложнять все еще больше.

— Сложная Роуз. Что, если «встречаться» было не тем, о чем я подумал? Я просто подумал, что мы могли бы поужинать, как друзья, — сказал он, протягивая перед собой радугу леденцов. Его глаза говорили о гораздо большем, чем просто дружественном ужине.

— Ага, ну это начнется с леденцов и закончится разбитым сердцем, — ответила я, когда тянула зеленую конфетку из цветного разнообразия.

— У тебя разбитое сердце из-за леденцов, и все, что я пытаюсь сделать — это отправиться в ресторан каджунской кухни^[3] и познакомиться ближе с новым другом, Сложная Роуз.

— Проклятье, а ты настойчивый, Шейн, но я не могу согласиться на ужин, в любом случае.

— Эх, проехали… Хорошо. Как насчет обеда… просто как друзья… обещаю, — сказал он, когда скрестил свои длинные пальцы на сердце.

Все мое тело сжалось. Это было практически невыносимо — оставаться сильной, когда все, что я хотела сделать, это броситься в его объятия и позволить увезти меня куда угодно до самого воскресенья. Легкая ухмылка появилась на моем лице при мысли об этом.

— Благодарю тебя, Настойчивый Шейн, за то, что спас меня от лобового столкновения со стиральной машиной. — Я протянула ему руку.

Пожалуйста, просто возьми ее, встряхни, и продолжай свой путь к входной двери.

Он схватил мою руку, притянул к себе и прижался к ней пухлыми губами. Энергия, которая циркулировала в моем теле, выстрелила прямо мне между ног, и была словно электрический заряд. Это было похоже на линию электропередач, которая шла прямо от его губ к моему сладкому местечку.

— Ну, всегда приятно спасти прекрасную девушку, которая, каким-то образом, согласилась пообедать со мной завтра в «Бокс Рум». Как друзья, конечно, чтобы все не усложнять.

— Я, эмммм…

— Я обещаю, что там есть настоящая еда, а не только карамельки.

— Простите, вы менеджер, не так ли? — прервал нас женский голос. Поначалу я была сбита с толку, пока не поняла, что она спрашивала это у Шейна. Я заговорила, неся всякую чушь, когда он прочистил горло.

— У вас какие-то проблемы? — Он мгновение смотрел на меня, сощурив глаза, беспокойство сквозило в его взгляде. Затем опустил взгляд, прежде чем повернуться к женщине.

— Ну, я опустила деньги в ячейку и нажала… — Внезапно ее слова исчезли и стали фоном для образов той роковой ночи, когда Шейн вышел из прачечной и спас Кристал. Следовательно, стал образом, который спас меня от рутины моего «бизнеса».

— Вы простите меня, Мисс Сложность? — Голос Шейна танцевал в моих ушах, когда он коснулся рукой моего локтя, вытаскивая меня из роковых мыслей о той ночи.

— Конечно, Мистер Настойчивый, я… эммм, буду прямо здесь; только… постираю одежду. — Я вывалила все из мешка для стирки в скользящую тележку рядом со мной, отделяя цветное от белого, и стала думать о завтрашнем обеде с ним. В процессе перекладывания еще нескольких вещей я посматривала на него и наблюдала за тем, как он помогает даме, которая потеряла свои четвертаки. Она жестикулировала руками, когда говорила с ним, его голова качалась вверх и вниз, когда он слушал, я хотела услышать его голос, но звук стиральных машин, свистящих на отжиме, заполнил комнату, заглушая все вокруг.

Он полез в карман, вытащил горсть четвертаков и протянул ей. Шейн уверенно кивнул головой, улыбнулся, направился к офису и скрылся за дверью в орехово-коричневых тонах. Леди с четвертаками достала одежду из машины и переложила ее в другой барабан. Она бормотала под нос слова проклятья, ну, по крайней мере, это так выглядело, когда ее губы двигались. Шейн вернулся из крошечного офиса с маленьким бежевым чемоданчиком с инструментами.

Его движения были быстрыми и решительными, а когда он посмотрел на меня, то слегка замедлил шаг. Его глаза распахнулись и казались столь же огромными, как и улыбка, возникшая на лице. Я улыбнулась в ответ, прежде чем повернулась к своей одежде и поняла, что держу в руках черный прозрачный бюстгальтер. Вся кровь в моем теле хлынула к щекам. Я сжала свой лифчик и забросила его в стиральную машину с остальными темными вещами, закрыла крышку и достала из сумочки сверток с четвертаками.

Спустя несколько минут у меня было два барахтающихся барабана с полной загрузкой. Это было идеальное время, чтобы воспользоваться тем, в какой точке я стояла для обзора и пронаблюдать, как Шейн закручивал ключ на монетоприемнике. Он дернул переднюю часть монетоприемника, его руки большие и сильные. Я заметила, что пялюсь на него, почти не моргая, когда его мышцы напрягались. Но когда он закусил губу, сосредоточенно хмурясь, и возился длинными пальцами с механизмом для стирки, мои трусики полностью промокли. В те мгновения, когда цикличность барабанов совпадала, и наступало некое подобие тишины, я могла слышать, как он выходит из себя и рычит, пока возится с возвратом монет. Заманчивые, истинно мужские возгласы, которые заставили меня задуматься о том, так же он рычит во время секса. Я плотнее сжала бедра.

Ловкими пальцами он вытащил монеты из машины, его пальцы были испачканы машинным маслом, от чего все во мне содрогнулось, а внизу живота возник спазм. Я заметила, что дама с четвертаками наблюдала за его работой над машиной вместе со мной. Она вытащила пару долларов из своего кармана и медленно побрела к разменному автомату. Любая женщина, которая трахалась ради выживания, могла узнать, когда шлюшка выходила на «охоту». Она двигала своими бедрами так, словно помешивала горячий шоколад и раздвигала ноги так, чтобы было ясно, что она приглашает поиметь себя. Ага, именно так двигалась эта сучка.

Шейн прокашлялся достаточно громко, чтобы заставить меня не смотреть, как леди-четвертак играет свою театральную сценку. Когда я посмотрела на него, его взгляд был прикован ко мне, он смотрел на меня так, будто я была чем-то, что нужно было проглотить. Он не клюнул на ее приманку, и, в то же мгновение, я была готова стать для него той, кем он хотел меня видеть.

Проклятье, я не собиралась это делать… Я не хотела позволять себе заинтересоваться кем-либо. Не сейчас и не в скором времени уж точно. Сейчас мне нужно было работать, чтобы вырваться из этого дерьма.

Год назад я решила накопить столько денег, сколько смогу, и убраться отсюда. Уехать подальше от мерзких стариков, которые выбирают пару на сгоревших тротуарах, где я вышагиваю туда-сюда в поисках богатого хрена. С деньгами, которые я уже накопила, мне было нужно еще около месяца, чтобы собрать достаточно денег для того, чтобы купить домик в пригороде. Больше никаких грязных глухих переулков и захудалых парков. К сожалению, вся моя жизнь проходила на улицах Сан-Франциско, пока я пыталась побороть своих темных демонов сексом. Это была жизнь с азартом погони, расширением границ и заграбастанья денег лопатой, когда ты трахаешься с наглыми придурками и пытаешься сбить с них немного денег, пока они погрузили в меня свои члены по самые яйца.

Я не хотела тратить драгоценное время на кого-то, кто просто разобьет мое сердце. Я не была готова к ужинам с хорошими парнями, и моя способность выражать любые эмоции за пределами своего режима выживания стала фасадом, надетым для самосохранения. Я не хотела больше чувствовать эту боль. Лучший способ избежать сердечной боли… не искать способов быть ею сокрушенной. Держать все это там, где ему и было место… Аккуратно упакованным в чемодан, ожидая, что когда-то кто-нибудь, не беря в расчет меня саму, заберет его.

Шейн опустил глаза цвета карамели на руки, прежде чем закусил край нижней губы между жемчужно-белыми зубами. Он вытащил тряпку из заднего кармана и сосредоточился на том, чтобы стереть масло с пальцев. Его действия были точными, а сексуальная привлекательность сносила крышу. Даже если этот момент выйдет за рамки флирта и превратится в нечто большее, то, что, черт возьми, мне делать, если у меня есть только эта, чертова работа? Как только он узнает, что я проститутка, все будет кончено. Я могла бы сохранить лицо и двигаться дальше. Ничего, кроме гребаной ситуации, которая, как и все другие отношения, куда я пыталась вложить душу, была обречена на провал. Он получил именно то, что ему было нужно, а все, что осталось у меня, — лишь полный чемодан с разбитыми мечтами и пустыми желаниями. Я поняла, что это лишь слепое увлечение, которое никогда не сработает. Шейн был слишком хорош, а я была лишь той, кому хотели платить мужчины за секс.

Я отвела взгляд, прежде чем подойти к ряду стульев, которые расходились, а потом сходились, в надежде скрасить ожидание в прачечной. Все места были заняты, кроме одного, я опустилась в кресло и взяла журнал с доживающего свой век маленького столика рядом со мной. Пролистывая страницы, я увидела его, и это заставило мое сердце буквально выпрыгнуть из груди. Я не верила глазам, мой взгляд буквально прилип к фотографиям и тексту статьи. Это был Мистер Ч. Мужчина, который, как я думала, был послан, чтобы спасти меня от ужасной жизни, которую я вела год назад. Его фото было на двухстраничном развороте, в котором говорилось о его помолвке с Эшли Хэнкок, единственной дочерью семьи, которая владела «Виноградниками Хэнкок». Я погрузилась в текст, поглощая слова, словно голодное животное.

Прачечная вокруг меня растворяется, и я погружаюсь в воспоминания о нем. Мне потребовалась статья в журнале, чтобы выяснить, почему не я была его выбором. Мистер Ч., Гаррет Теодор Чедвик, миллионер, достигший в жизни всего своими собственными силами, был обручен с красивой женщиной, и я была не более чем удобством для траха, которое он хотел содержать. То, что статья попалась мне на глаза, было знаком, предупреждением, что я никогда не должна влюбляться в парней, таких же прекрасных, как Шейн.

Я вытащила одежду из стиральных машин и затолкала ее в сушилку. Это было бессмысленное действие, проделанное раньше много раз, но в этом случае, когда мои мысли сфокусировались на воспоминаниях о Мистере Ч., я не могла остановиться, и не проанализировать тот самый первый раз, когда его встретила.

Чтение статьи о нем вызвало хаос в моей голове, как и обычно, когда дело доходило до него; мое сердце неистово выстукивало чечетку, когда он полностью поглощал мой разум. У Мистера Ч. была какая-то власть надо мной. Это была темная сила, которая удерживала во мне веру в то, что я была для него важна.

Мне было девятнадцать, когда я впервые влюбилась. Он нашел меня в закоулке, я хотела есть, и мне был нужен кто-то, кто был способен оплатить мои счета за воду. Дела шли медленно, моя общая выручка за предыдущий вечер составила около трехсот баксов. Арендные ставки даже в самых паршивых районах города были невероятно высокими, и мне нужно было заработать еще не меньше тысячи долларов в течение следующих четырех дней, чтобы я могла заплатить за квартиру и остаться в этой дыре еще на месяц.

Он проехал мимо меня на самом красивом серебристо-черном «Мазерати». С низкой посадкой, большими колесами с хромированными дисками, которые словно кричали о сексе, когда крутились, а затем машина остановилась рядом со мной. Я никогда не забуду: это было чертовски сексуально, когда тонированное стекло на месте, где обычно сидит пассажир, опустилось, и он наклонился, чтобы поговорить со мной. Его серо-голубые глаза встретились с моими, и в тот момент я знала, что он вовсе не собирался спрашивать у меня, как проехать в нужное ему место. Он определенно хотел иного.

ГЛАВА 8

ПРОШЛОЕ

— Прошу прощения, я недавно в городе, и, похоже, заблудился, — произнес мужчина, пока его взгляд скользил вниз к моим ногам и заднице. Он расплылся в улыбке и закусил нижнюю губу.

— Ну, привет, «Новенький в городе», как жаль, что ты потерялся. Может быть, я смогу тебе помочь? Что ищешь? — сказала я, наклонившись и упершись руками в дверь его «Мазерати» возле опущенного стекла. Его взгляд опустился к моей выпирающей груди, и улыбка на лице стала еще шире, а затем он провел руками по ободу рулевого колеса. Его «Ролекс» скатился по запястью, и запах сексуального одеколона окутал мое тело.

Он облизал привлекательные пухлые губы языком и громко сглотнул.

— Я ищу кого-нибудь, кто помог бы мне сориентироваться в этом прекрасном городе.

Я улыбнулась, качнула бедрами, отчего мои сиськи подпрыгнули и его взгляд остановился на моей груди.

— Ну, я неплохо разбираюсь в достопримечательностях этого города. Учитывая то, что ты новенький, и все такое, я могла бы даже подогнать тебе скидку на развлечения.

— Думаю, нам следует поговорить о том, во сколько, по твоему мнению, это развлечение может мне обойтись?

Я увидела желание в его глазах, животное притяжение, что он ко мне испытывал. Сила притяжения — не проблема, и, понимая, что наши желания совпали, я решила повысить свою обычную таксу, вряд ли от этого он разорился бы. Он или согласится, или выторгует у меня пару баксов. Одно я знала точно — я не позволила бы ему улизнуть. Парни, подобные этому, редки и не появлялись просто ради того, чтобы хорошо провести время. Я провела руками по краю двери, пройдясь пальцами по резиновому уплотнителю окна, а затем сделала шаг назад, чтобы он увидел все, что я могла предложить.

— Развлечение в этих местах обойдется в двести пятьдесят баксов за каждые полчаса.

Он протянул руку и толкнул пассажирскую дверь.

— Хорошо, мисс…?

— Роуз, — сказала я, садясь в его «Мазерати».

— Роуз, прекрасная мисс Роуз — звучит идеально. Я собираюсь по-настоящему насладиться знакомством с этим городом, — прорычал он, пробегая длинными пальцами по моему колену и до самых краев моих коротких облегающих джинсовых шортиков. По моей спине побежали мурашки.

— Итак, мистер, хотите, чтобы я поехала с вами? — спросила я, натягивая ремень безопасности на грудь.

— Моя сладкая Роуз, конечно, ведь я точно знаю, куда отвезу тебя, — произнес он, отъезжая от обочины.

Мое сердце совершило сальто и опустилось в желудок. Тело вжалось в сиденье. Я не была напугана, даже если бы и должна была быть. В нем было что-то умиротворяющее и внушающее доверие, и это было похоже на одно из моих обычных свиданий.

— Где именно я буду тебя развлекать? — спросила я, наклонившись к нему. Я опустила ладонь на его черные брюки и начала пальцами разминать бедро, достаточно близко, чтобы пройтись по сильно натянувшейся ширинке штанов.

— В отеле, в моем номере.

— О, правда? И как, по-твоему мнению, мы будем развлекаться в отельном номере? — поддразнила я. Но знала, чего он хотел, мы же взрослые люди и никто из его сверстников не отправлялся на улицу Красных фонарей (прим. пер. — Улица Красных фонарей в Сан-Франциско — улица, на которой одно всегда оставалось неизменным: широта взглядов местных жителей и восприятие ими жизни как удовольствия), чтобы спросить дорогу.

Он посмотрел на меня и сощурил глаза; от его загорелой кожи исходило намерение пасть во все тяжкие, что совсем не соответствовало словам, которые срывались с его губ. Если бы выражение глаз могло рассказывать истории, то я могла себе представить, какой бы рассказ поведали мне его глаза. Интересно, наши развлечения будут включать извращения или он будет приверженцем традиционного секса?

— Ну, это можно обсудить. Как насчет того, чтобы, для начала, добраться туда?

Я наблюдала, как он вращал руль и дергал рычаг переключения скоростей. Держала руку у него на бедре и чувствовала, как его мышцы напрягались и расслаблялись, пока он вез меня в отель, где остановился.

Он подъехал к отелю «Шелби Хайтс». Только те, у кого была куча бабла или семьи, которые выводят потомство, играющее ключевые роли в королевских кругах, останавливаются здесь. Этот парень не валял дурака. Должно быть, он вертел кошельком аристократов или просаживал накопленные деньги своей семейки. Как бы то ни было, я кусала локти потому, что не заставила его согласиться на штуку наличными за полчаса моих развлечений с ним.

Лакей, одетый во что-то напоминающее одежду шута, открыл мою дверь, и протянул свою призрачную руку.

— Мэм, могу я помочь вам выйти из автомобиля?

Единственная мысль, которая как гром пронеслась в голове, когда я огляделась по сторонам, — это то, что Мистер Богатей и я стильно потрахаемся.

— Конечно, — ответила я и подала ему руку.

Блестящий белый мрамор раскидывал тонкие серые прожилки на колонны, установленные по обе стороны от вращающейся стеклянной двери и парадной позолоченной двери. Никогда в своих самых смелых мечтах я не думала, что моя задница когда-либо пройдет через эти двери. Рука Мистера Богатея скользнула по нижней части моей спины, его губы прижались к моему уху, а слова протанцевали по моим волосам, когда он прошептал:

— Мне уже нравится твой город.

Мурашки побежали по спине. Реакция, которой я так жаждала, но боялась признаться самой себе. Он бросил ключи от машины придворному шуту-лакею и уверенно направил меня вперед, удерживая в своих объятиях, но на достаточном расстоянии от себя.

— Мистер Ч. — Шут склонил голову.

Он кивнул.

Мысленно я подметила, что, по крайней мере, у Мистера Богатея было полуимя или хоть инициал.

Мы прошли сквозь крутящиеся двери, через которые попали внутрь одного из самых престижных отелей Западного побережья. Я была почти уверена, что это будет первый и последний раз, когда я стояла в лобби «Шелби». Мои глаза широко распахнулись, я разинула рот, пораженная и еще напуганная, что такое вообще можно было себе представить. Смесь возбуждения и стыда болталась в моих кишках, ведь я знала, что не принадлежу этому месту. Я сопоставима с дочкой бедняка, который продолжает молиться о реальности истории Золушки. Может быть, где-то в этом мире возникнет ситуация, когда я получу то, что заслужила. Возможно, хрустальная туфелька когда-нибудь подойдет и на мою ножку.

К нам подошел лысый здоровенный мужчина возрастом постарше. Его черный двубортный костюм был идеально выглажен, а из-под рукавов выглядывали белые манжеты. Я заметила, что его туфли были так натерты до блеска, что можно было ослепнуть в солнечный день, также блестела и лысина на его голове.

— Добрый вечер, Мистер Ч. Приятно видеть вас снова. Мы подготовили номер, который вы просили. Спасибо вам, что снова выбрали отель «Шелби Хайтс».

— Не хочу, чтобы меня беспокоили. Я позвоню, если что-то понадобится, — сказал коротко Мистер Ч лысому мужчине.

— Конечно, сэр. Есть ли что-то еще, что сделает ваше пребывание приятным?

— Да, это Роуз. Если она чего-то захочет, то вы доставите это для нее.

— Да, сэр, сделаем, — сказал он, передавая Мистеру Ч ключ от номера.

Святое дерьмо, бл*дь, кто такой этот Мистер Ч? Что он сделал такого, за что получил так много власти? Что у него за история?

Мое сердце колотилось в груди от того, как простая вера в богатство Мистера Ч. разрушила всякую мысль о его физической силе. Он требовал уважения от персонала эксклюзивного отеля «Шелби Хайтс», и они охотно подчинялись ему, не задавая вопросов.

— Ну что, красавица, нам сюда, — тихо сказал он. Его рука была прикована к моей пояснице, когда мы шли к лифту. Перед нами располагались две двери, обе мерцали золотом и настолько переливались, что я увидела свое отражение, прежде чем они распахнулись. Лифтер, одетый почти как и лакей, поприветствовал нас с превосходной улыбкой, настолько приторной, что я была уверена: парень, должно быть, тренировал мимику перед зеркалом.

— Добрый вечер, Мистер Ч. Приятно снова видеть вас, сэр.

Мистер Ч. кивнул в ответ.

Я наблюдала, как лифтер вставил свой ключ в замок возле буквы П. Музыка, едва слышная ранее, стала громче, когда я увидела себя в закрывшихся золотых дверях. Я повернулась и посмотрела через заднюю стенку лифта — через три стеклянные стенки открывался вид на огромный водоем с тропическими растениями и яркими красочными птицами, летающими в дымке.

Руки Мистера Ч. легли мне на бедра, а его член прижался к моей заднице. Он прижался губами к моей щеке; его слова терялись в моих волосах, прежде чем достичь уха.

— Готова развлечь меня? — эти слова сразу отозвались между моих ног, когда он сделал несколько толчков у моей задницы.

— Зависит от суммы, с которой ты решишь расстаться. Каков твой бюджет? — промурлыкала я, прижимаясь задницей к нему. Он задержал дыхание и простонал у моей щеки. От него так хорошо пахло, а дыхание было теплым и манящим, что я хотела почувствовать, как он дышит между моих ног. Конечно, это бизнес, но кто сказал, что я не могла наслаждаться преимуществами свидания с тем, кто, кажется, знает, как удовлетворить женщину.

— Мы уже договорились на двести пятьдесят долларов за каждые полчаса. Когда начался отсчет? — спросил он спокойно, перед новым толчком.

Я оттолкнулась от него.

— В ту минуту, когда я села в твою машину, — прошептала я.

Он рассмеялся у моей щеки, коснулся губами, пробуя кожу на вкус.

— Вот, Мистер Ч., мы прибыли — пентхаус. — Лифтер стоял напротив двери, которая исчезла в стене.

Мистер Ч залез в карман, дал парню значительную сумму наличных и прошептал что-то на ухо. Мужчина кивнул, прежде чем исчезнуть за закрывающимися дверями.

Когда мы прошли в огромную гостиную пентхауса, я увидела в центре комнаты гигантский, черно-серый в крапинку каменный стол и огромный букет цветов, который занимал всю его центральную часть. Белые лилии и орхидеи с зелеными листьями наполняли вазу.

— Может, нам сперва стоит обсудить условия этого развлечения? — спросила я, прислонившись к каменному столику.

Откинув волосы с моей шеи, Мистер прижался губами к ключице.

— Определенно, — промурчал он у моей кожи.

— Хорошо, тогда прежде чем я продемонстрирую тебе некоторые приемчики, может быть, ты мог бы внести свой значительный депозит за наше развлечение, — сказала я, пытаясь сосредоточиться на деле. Но это было именно то, что было. Портила настроение, но мне не хотелось, чтобы меня выгнали из моей дерьмовой квартиры в конце недели.

Его глаза сузились, он почти стал раздраженным, когда оттолкнулся от меня.

— Итак, никаких развлечений, пока я не заплачу?

— Да, ты уже должен за эту ночь пять сотен баксов, а еще даже не видел меня голой.

— Ну, хорошо, раз ты настолько привержена идее, что мне стоит внести значительный платеж, почему бы тебе не сказать, сколько ты хочешь, скажем, за всю ночь?

— Всю ночь?

— Да, допустим, за пять часов ночи? Какова твоя цена?

— Двенадцать сотен баксов, — сказала я, не дрогнув.

— Что если я захочу тебя, скажем, на… два дня. Сколько будет стоить такое развлечение? — спросил он, его глаза были широко распахнуты, а желваки стиснуты.

— Четыре тысячи долларов, и это выгодная сделка, — снова сказала я, не дрогнув.

Он громко рассмеялся.

— Ты знаешь, что придумываешь эти цифры, прекрасная Роуз? Хорошо, как насчет того, что я сделаю то же самое, и предложу шесть тысяч долларов за развлечение на все время моего пребывания в городе? Это справедливо? — его блекло-голубые глаза мерцали; выражение лица было довольным, и в этот раз он ждал быстрого ответа.

— Ну, Мистер Ч, это зависит от того, как долго ты пробудешь в городе, — парировала я.

Он притянул меня к себе, пройдясь кончиком носа по моей щеке и приблизившись губами к уху, затем схватил за руки и завел их за мне за спину.

— Никогда не называй меня так, — потребовал он. Тепло его дыхания коснулось моей шеи.

Я ахнула, мое сердце колотилось в груди.

— Как тогда мне следует тебя называть? Я даже имени твоего не знаю. — Мышцы плеч заныли. Я хныкнула, когда он усилил хватку. Маленькая обиженная девочка глубоко во мне забралась в шкаф, свернулась в клубок и пыталась защититься, но женщина, которой я была, та, которой стала, которая продавала свое тело за деньги и брала быка за рога, считала это до странности сексуальным. Что-то в нем: богатство, которое у него было, уважение, которым он располагал, волновало меня до глубины души. Возбудившись, меня не заботило то, как он хотел, чтобы я его звала, мне просто было нужно, чтобы он трахнул меня.

— Тебе это нравится? — прошептал он, и потерся своей легкой щетиной по моему лицу. Его серо-голубые глаза сузились, красноречиво показывая, кем бы он хотел меня видеть, когда я на его территории. Я снова захныкала и слегка кивнула.

— Это «да»?

— Да, — тяжело дыша, сказала я. Каждый нерв умолял его ласкать мою кожу, касаться меня так, словно до него никто этого не делал.

Он, мужчина, который даже не назвал своего имени, вытащил мои руки из-за спины и завел их за голову. Я сплела пальцы, он опустил мои руки мне на затылок. Медленно провел пальцами по моей щеке, коснулся губ и приоткрыл рот, прижав пальцем нижнюю губу. Мышцы его шеи напряглись, когда он сглотнул. Я провела кончиком языка по губам, пробуя на вкус желание, которое он показывал мне, и которое я хотела принять.

— Держи руки так. Не двигайся. — Он провел пальцами между моих грудей и до верхней пуговицы коротеньких шортиков. Дрожь опустилась по позвоночнику и начала накапливаться в киске.

Он просунул руку в карман моих шорт, достал телефон и бросил его на стол позади меня.

— Что-то еще? — Он выдохнул слова у моей кожи, наклонившись и прижавшись пухлыми губами к тому месту на моей шее, где бился пульс.

— Да, восемь тысяч долларов, и я останусь с тобой, пока ты в городе. — Я резко вздохнула. И застыла, когда почувствовала, как его пальцы расстегнули пуговицу и опустили молнию на моих шортиках. Его дыхание стало прерывистым, а твердый член выпирал в брюках.

— Восемь тысяч и ты будешь моей и только моей? Чего бы я ни захотел от тебя, ты все сделаешь? В чем бы я ни нуждался, ты дашь мне это? Я несу чушь, моя прекрасная Роуз, — он скользнул пальцами по моему бедру, под шортики, и с силой дернул их, заставляя упасть к моим самым сексуальным красным туфлям.

Не вздрогнув, не прикрыв себя руками между ног, я стояла там голая ниже пояса и смотрела, как он сантиметр за сантиметром изучал меня. Сначала его взгляд скользнул по лодыжкам, затем прошелся от голеней до колен, его глаза впитывали каждую, утоляющую жажду, клеточку моего тела. Он ласкал пальцами мое бедро, а я не двигалась. Я настроилась выиграть эту игру. Что бы он ни думал, игра или нет, я не собиралась сдаваться. Восемь тысяч долларов — более чем разумная плата, раз он отлучает меня от постоянных встреч. Конечно же, восемь тысяч — я заработала бы за три очень, очень хороших месяца. Но ему не стоило знать об этом.

Его пальцы порхали по внутренней стороне моего бедра.

— Выйди из шорт, но не снимай туфли.

Я сделала то, что он просил, все еще держа руки на затылке. У меня затекли локти. Он опустился на колени и отодвинул в сторону мои шортики. Проведя носом по внутренней поверхности моего бедра, в то время как кончики его пальцев скользили по внешней, он выпрямился, ухватившись за край моего шерстяного свитера и тонкой черной майки. Наши взгляды встретились в немом разговоре, и я поняла, о чем он просил, даже не произнеся ни слова. На мгновение, я оцепенела от его молчания. Опустить ли мне руки, чтобы снять майку и свитер, или стоять так, не двигаясь, пока он не скажет мне, что делать?

— Я хочу увидеть, как каждый сантиметр твоего тела реагирует на мое прикосновение.

Я кивнула и вытянула руки из затекшего положения за головой, чтобы ухватиться пальцами за тонкий край черного топа и снять его.

— Что ты делаешь? Я сказал тебе двигаться?

— Нет, но ты хотел, чтобы я разделась, Мистер.

— Просто подними руки вверх.

Он поставил ногу между моих лодыжек и заставил расставить ноги шире. Потом стянул майку и свитер одним быстрым движением.

И я осталась только лишь в черном кружевном бюстгальтере и красных туфлях на четырехдюймовых шпильках. Холодный воздух в комнате коснулся моего тела, прежде чем его руки начали ласкать мою талию и поднялись вверх по моему позвоночнику к лифчику. Задержав дыхание, я стояла напротив него, а по моей коже пробегали мурашки; от его прикосновений оставалась гусиная кожа. Он поглотил меня полностью. Стирая пространство между нашими телами, его пальцы проворно расстегнули застежку на моем лифчике, освобождая от давления лямок на моих плечах. Мои сиськи обрели свободу, соски затвердели, ведь каждый нерв заканчивался либо между моих ног, либо на сосках.

— Моя милая Роуз, опусти руки, — выдохнул он.

Взгляд моего безымянного любовника прилип к моей груди, когда он снял расстегнутый лифчик с моего тела. Он с трудом ухмыльнулся, неровно дыша и держа бюстгальтер кончиками пальцев, а потом бросил его в груду моих вещей, которые бросал на пол.

Погладив руками мои плечи, опустился к локтям и проследовал ниже, и наши пальцы сплелись. Подняв мои руки, он сделал шаг назад. Я была обнажена, как в день своего рождения, но уже сформирована намного больше, чем в тот день, когда меня лишили невинности. Он наклонил голову, рассматривая меня. Впервые в жизни мужчина смотрел на меня как на женщину, которой я должна была быть, а не как на существо, которым я стала. Его внимание заставляло мое сердце еще больше колотиться в груди. Воздух в комнате овивал мое обнаженное тело; каждая клеточка была наполнена волнением, когда я сменила позу. В голове тикали часы, когда я увидела его взгляд, впивающийся в мою обнаженную кожу. Он сделал еще один резкий вдох, прежде чем начал говорить те слова, из-за которых моя киска стала мокрой от чистого сексуального желания.

— Ты идеальный шип ядовитого стебля, моя прекрасная цветущая Роза. Осторожно дожидающаяся, когда я вдохну твой аромат, сорву и вытащу из куста. — Его шепот превратился в грубый рык.

Каждая частичка моего тела таяла от его слов, колени ослабли, пульсация между ног участилась. В эту секунду мне было нужно, чтобы он трахнул меня. Меня не беспокоило, отдаст ли он мне гребаные деньги, этот мужчина пленил меня своими глазами, завладел мной своими словами. Неужели этот безымянный мужчина будет тем, кто, наконец, даст мне настоящую передышку, которую я искала всю жизнь? Исцеляясь словами, соскальзывающими с кончика его языка и без усилия проникающие в каждую фибру моего существа, я желала, чтобы он украл мое дыхание и убил моих демонов. Я была готова раствориться в любом предложении, которое он бы не сделал, и стала бессильна в своем намерении оставаться профессионалом. Это вдруг стало личным, очень личным. Я согнула руки в попытке коснуться его тела, нуждаясь почувствовать его губы, сливающиеся с моими, но он отступил на шаг назад. Мое сердце, подступившее к горлу, упало вниз.

— Ты не хочешь меня? — спросила я, неподвижная от его слов, чувствуя себя глупо из-за того, как легко я позволила себе сыграть в его игру.

— Я не говорил этого.

— Тебе и не нужно, твои действия говорят сами за себя, — произнесла я.

Я была эмоционально растерзанна. Я оттолкнула его и отвернулась, чтобы одеться; вдруг он прижался всем телом ко мне сзади. Его губы прижались к моему уху, голос приказывал. Он крепко прижался к моей спине, а рука обхватила грудь, накрыв ее ладонью. Другая рука легла между моих ног, длинными пальцами глубоко проникнув в мою киску.

— Не поворачивайся ко мне спиной Роуз. Ты согласилась быть здесь со мной, делая все, что я попрошу, — утверждал он. Его тело все еще нависало надо мной, пальцы неистово погружались все глубже и глубже, ритмично поглаживая большим пальцем мой трепещущий клитор.

— Да, согласилась… — выдохнула я слова, пока извивалась, отвечая на проникновения его пальцев. Я покачивала бедрами в такт его ровному ритму. Его дыхание воспламеняло мое тело, чего я не чувствовала ни с кем ранее. Только. От. Его. Прикосновений. Никто никогда не заставлял меня зайти так далеко. Проблема в том, что я не хотела кончить прежде, чем почувствую его член, наполняющий меня.

— Ты понятия не имеешь, чего я хочу. Может быть, я хочу причинить тебе боль. Может, хочу смотреть, как проходит дрожь по твоей безупречной коже, до тех пор, пока не сможешь больше вынести этого и начнешь умолять меня трахнуть тебя. — Он вытащил из меня свои пальцы, и в тот момент, когда прохладный воздух коснулся жаркой плоти моей киски, я превратилась в рабыню его желаний. — Я хочу, чтобы ты умолялатрахнуть тебя.

— Пожалуйста… Мистер… пожалуйста, трахни меня. — Он поглотил меня. Схватил, пленил и уничтожил.

Он развернул меня, впиваясь пальцами в плечи; притянул к себе, на расстояние нескольких сантиметров от своих губ.

— Если бы ты только знала, как сильно я хочу трахнуть тебя, провести кончиком языка по каждому сантиметру твоего тела, вкусить каждую каплю твоих сладких соков, — прошептал он, кончиком носа проводя от щеки к изгибу моей шеи. Он вдохнул мой запах. Я изнывала от желания поцеловать его, он выдыхал слова, которые проникали в мою душу.

— Я хочу заставить тебя кончить так сильно, что ты никогда не забудешь, кто я и как осквернил твою киску для других мужчин. Теперь одевайся.

Все во мне словно остановилось. Я не чувствовала биения сердца в груди. Мои легкие опустели, и, внезапно, я не смогла уловить себя на том, что, вообще, дышала. Волна, проходящая через мои соски, превратилась в озноб. Я обмякла, когда он лишил меня возможности спорить, я была обнажена и полностью уязвима для него.

— Какого черта? Ты не можешь довести меня до края и оставить подобным образом.

— Я только что сделал это, — отрезал он, подняв мою одежду с пола и отдав ее мне. — И после сегодняшнего вечера, не надевай это, когда ты со мной. — Он сощурил глаза. Губы вытянулись в линию, лицо побледнело, кончики его ушей пылали алым.

— В чем ты рассчитываешь меня увидеть? — быстро парировала я.

Я собрала свою одежду, держа ее в слишком сильно дрожащих руках.

— Одежду, которую я выберу для тебя. — Проведя костяшками пальцев по моей щеке, он развернулся и пошел к лифту. Паника горячей волной нахлынула на меня. Маленькая девочка, скрывающаяся глубоко внутри меня, боялась раскрыться ему, показать, что была напугана. Но женщина, боец, которая защищала себя от всех, кто пытался войти в ее жизнь, хотела того, что он предлагал ей. Я хотела вкусить его, отдать ему часть энергии, которая кружила под моей кожей, и жаждала завершения того, что он начал.

Я бросила несоответствующий наряд на кровать, вытаскивая кружевной черный бюстгальтер; я держала его перед своей грудью, отчаянно пытаясь остановить его уход.

— Так ты не хочешь, чтобы я носила… это?

Он остановился, повернувшись ко мне. Кончик его языка медленно скользнул по верхней губе, когда в его серебристо-голубых глазах зажглась искорка вожделения.

— Нет. Никакого бюстгальтера. — Он покачал головой, нажимая кнопку лифта.

— Уверен?

— Моя благоухающая Роза, я ни в чем в жизни никогда не был так уверен. Надень эту презренную одежду еще раз и встретимся внизу, — скомандовал он.

Я было раскрыла рот, пытаясь упрекнуть его в грубости, но не успела. Он шагнул в ждущий лифт. Сукин сын, он заставил меня потерять дар речи и ушел. Какого черта это было, и что, вообще, происходит? Никто не смел, говорить со мной таким образом.

Я застегнула лифчик, надела презренную одежду в последний раз. Он понятия не имел, что его ждет. Если этот мужчина, не называющий своего имени, думал, что я собиралась позволить ему доводить меня до края и оставлять с ноющей болью, он сильно ошибался. Я схватила сумочку с огромного круглого гранитного стола у входа и нажала кнопку вызова лифта на стене. Спустя минуту двери открылись, внутри не было лифтера, который должен был ожидать меня. Я шагнула в пустое пространство и нажала на кнопку с ярко голубой звездой.

Дверь позади меня закрылась с глухим звуком, от которого сжало внутренности, и на долю секунды это заставило меня глубже вдохнуть воздух, успокаивая дыхание; осознание произошедшего с трудом проникало в каждую клеточку моего тела… Этот ублюдок, который даже не удосужился сказать своего имени, поимел меня. Он завладел мной, моим разумом и телом. Он — единственный мужчина, который заставлял меня просить об оргазме… и требовать одновременно.

ГЛАВА 9

Мои воспоминания прервала суматоха людей вокруг и шум стиральных машин. Я сунула журнал в сумочку, достала вещи из сушилки и засунула их в мешок для белья. От воспоминаний о первой ночи с Мистером Ч меня затошнило. Я знала о нашей договоренности. Ее суть заключалась в том, что он просто «снял» меня на пару дней, без обязательств. Восемь тысяч долларов наличными и восемь нарядов. Черт, да я была высокооплачиваемой. Стоило ли оно того? Финансово — однозначно, но эмоционально — нет. Несмотря на это, все было кончено… что было, то было… Это напоминало о том, что прекрасного принца в моем мире не существовало, потому что никто не был готов дать мне что-то большее, чем деньги за секс. Я была достаточно наивна в свои девятнадцать, когда желала лучшего. Я думала, что хотела, чтобы у меня был человек, который бы заботился обо мне, сделал меня своей, обнял бы и снова научил меня жить.

Я просто хотела убраться к черту из этой прачечной. Тут по-прежнему было достаточно много людей, перекидывающих одежду из стиральных машинок в сушилки, а из сушилок в мешки для белья. Было уже поздно, и я не планировала брать выходной в эту ночь. Мои шесть квадратов тротуара ждали меня. Не говоря уже о Сибил. Я до сих пор ничего не сделала для нашего примирения. Надеюсь, что мы увидимся на нашем углу сегодня, и сможем выяснить, что, черт возьми, между нами происходит.

Я оглянулась и нигде не увидела Шейна. Женщина невысокого роста боролась с одеждой, пока закладывала ее в сушилку. Остальная часть людей была погружена в свои потрепанные книги и мятые журналы. Я была благодарна тому, что никто не был готов вести разговор с незнакомым человеком.

Я наклонилась, чтобы поднять мешок с чистым бельем и перекинуть через плечо, как вдруг Шейн привлек мое внимание своим покашливанием.

— Эй, только не говори мне, что пыталась улизнуть отсюда. Прости, были дела. Нужна помощь? — Он приблизился, чтобы взять мой бельевой мешок.

— Спасибо, думаю, я справлюсь. Ты не говорил мне, что работаешь менеджером тут. ― Я продолжала стоять, крепко сжимая ткань.

— Ну, ты никогда не спрашивала. И, к тому же, я не совсем менеджер, — сказал он, протягивая руки ко мне и натиском расслабляя мою хватку. Он забрал у меня мешок и перекинул его через плечо.

— Так, значит, ты чинишь сломанные стиральные машины, когда придется, и бездельничаешь в помещении прачечной?

— Эм, да, что-то типа этого. Так, а теперь скажи мне, куда я должен это доставить, Мисс Сложность?

Я хотела сказать, что ко мне домой, но вместо этого просто улыбнулась и сказала нести в машину.

ГЛАВА 10

Шейн и я встретились в «Боксин Рум». Это ресторан каджунской кухни, который он рекомендовал. Я не хотела идти с ним, но потом поняла, что этот парень не принимает отказы. Может быть, это идеальное место для того, чтобы дать ему понять, что я не нуждалась в отношениях на данный момент.

Я подошла к ресторану, ожидая увидеть разваливающуюся, запущенную устричную лачугу, в которой собираются люди без всяких манер. Но, на удивление, «Боксин Рум» оказалось совсем не таким заведением. Заглянув в окно, я увидела, что внутри достаточно современно и чисто. Бар располагался перед входом на кухню, а столы были расставлены по всей обеденной зоне. Тут было полно голодных людей, которые пользовались столовыми приборами и вели себя согласно правилам этикета во время еды. Мое суждение поменялось мгновенно, когда я открыла дверь и почувствовала запах ароматного чеснока.

Осмотрев зал, я заметила Шейна, сидящего в дальнем углу. Он был сконцентрирован на меню и выглядел так… умиротворенно и так восхитительно. Возможно, виною тому был ресторан, который выделял цвет его лица и заставлял мой пульс биться чаще. Или сам факт того, что он пригласил меня на обед. Я приложила много сил, чтобы сопротивляться. В любом случае, он начал ослаблять мою решимость.

Я прошла мимо пары столиков, за которыми сидели люди, разговаривали, и увидела, что Шейн наблюдает за мной. Его лицо сияло от желания, а глаза были прикованы ко мне. Он убрал меню и встал. Я проигрывала мысли в голове, что все должно было быть легко, в тот момент, когда увидела его… поняла: то, что мы делали, не было таким банальным.

Я сделала глубокий вдох, убрала пряди волос, которые упали на ресницы, и начала двигаться вперед. Мысленно разговаривая сама с собой, я пыталась быть сильной и уверенной в своих чувствах. Разбитые сердца до сих пор не излечивались так быстро, хоть многие люди и думали иначе.

Роуз, не впускай его в свое сердце. Прекрати так пялиться на него!

Я не пялюсь.

О нет, именно это ты и делаешь. Отвернись. Разве ты забыла, что ты проститутка?

А, может, его это не волнует!

Для таких парней, как Шейн — это важно. Им не нужны сломленные женщины.

— Ты пришла! — Шейн прервал мой идиотский разговор в голове. Он подошел ко мне, поцеловал в щеку и отодвинул для меня стул.

Черт возьми, да он заботливый.

— Прости, что задержалась.

— Ничего страшного. Пока тебя не было, я занял себя каджунским жареным арахисом и двумя кружками пива «Блу Мун». — Он вернулся на свое место. — Я безумно рад, что ты пришла. — Шейн взял меню со своего стула и передал его мне.

— Ты уже знаешь, что будешь заказывать?

— Конечно, я пришел раньше тебя, поэтому закажу устрицы, которые подают в раковине. — Он расплылся в довольной улыбке.

Мои щеки порозовели. Задумываясь над всеми его действиями и фразами, мне был не понятен выбор еды.

Мы смотрели друг на друга, ожидая, что кто-то из нас нарушит тишину. Неожиданно Шейн потянулся к пустому стулу рядом с ним.

— Чуть не забыл… это для тебя. — Он достал одну красивую желтую розу и протянул мне.

Я замерла. По моему телу пробежала дрожь, потому что его действия раскололи мой защитный панцирь, который я выстроила вокруг себя.

Черт, он уже начал пробираться мне в душу.

Шейн положил розу передо мной, ожидая, что я возьму ее. Но я не делала этого.

— Мне сказали, что желтая роза — это символ начала дружеских отношений. Я прочитал об этом в интернете, — он сказал это взволнованным тоном, словно оправдывался.

Я сидела молча, шокированная тем, что он действительно заботливый. Еще никто из тех, кого я знала, не делал такого.

Я все продолжала сидеть, не трогая цветок. Я боялась, что если возьму его, то вся моя защита разрушится в его пользу.

— Что ж, если это так банально: дарить Роуз (прим. переводчика Роза — это русское произношение, в европейских странах распространены другие формы: Рози, Роуз. Сейчас имя стало самостоятельным) розу, то, давай избавимся от нее прямо сейчас. — Он забрал цветок обратно и выглядел так, будто собирался выкинуть его через свое плечо.

— Эй, погоди! — я крикнула, надеясь, что он так не поступит. Люди так часто это делали. — Мне ее только что подарил мой новый друг, — прошептала я.

Потерявшись в этом добром моменте, его глаза наблюдали за мной, пока я осторожно забирала розу из пальцев его рук. Я закрыла глаза и вздохнула, впитывая запах этой прекрасной розы и представляя, как он любит меня за то, кем я являлась.

— Спасибо тебе, — прошептала я.

— Не за что, — ответил он.

Густая тишина снова прокатилась между нами. Я отчаянно думала, что сказать, чтобы разрушить связь, которая начала тлеть. Грохот посуды на кухне и быстрый ветер привлекли мое внимание. Мне нужно было что угодно, лишь бы это удерживало меня от влечения к нему. Я даже вертела стебель между пальцами, надеясь, что эти движения отвлекут его внимание от моих глаз. Это не сработало.

— Ты часто приходишь сюда? — спросила я, перед тем как сфокусировать свое внимание на розе. Лепестки были обернуты так изящно вокруг друг друга. Чувство защиты, теплоты и красоты — это слова, которые описывали то, чего я жаждала и хотела в жизни.

Это был обычный дружеский обед, я продолжала бубнить у себя в голове. Прекрасная возможность дать ему понять, что мы будем только друзьями… вот и все.

— Это такая попытка приударить за мной? — Он рассмеялся. — Да, я был здесь несколько раз.

— Вовсе нет. Я спросила тебя об этом, потому что подумала, что раз ты был тут, то знаешь, какие блюда хорошие, а какие нет. — Я положила розу на стол и уставилась в меню.

Он ухватился за угол моего меню пальцами и пододвинул его. Проведя рукой по одной стороне, он указал на джамбалайю ^[4].

— В этом месте готовят убийственную джамбалайю из утки и колбасы. Если тебе нравится другая добавка к еде, то у меня будет дюжина устриц.

— Дюжина? Тебе дурно не станет?

— Много устриц не бывает.

Я сморщила нос и снова посмотрела в меню. Шейн заметил мою реакцию. Реакцию человека, который ни разу не съедал целую тарелку устриц. Для меня они были не больше, чем слизистые, тошнотворные, маленькие гаденыши. Так что, я бы никогда не стала их есть.

— Ты ни разу не пробовала их, верно?

— Да. Точнее, я пробовала однажды, когда была ребенком. Они очень скользкие. А мне это не нравится.

— Просто ты неправильно их ела. Я думаю, тебе стоит попробовать еще раз. Со мной. Я тебя научу. Тебе не нужно держать их во рту. Ты должна просто проглотить. Я поделюсь с тобой одной устрицей. — Он улыбнулся.

— Только одной? — поддразнила я его.

— Как только ты докажешь, что справилась, я дам тебе еще одну.

— Ммм, думаю не стоит. Ты же не хочешь, чтобы меня вырвало в ресторане.

Он наклонился вперед через стол и жестом попросил меня наклониться к нему.

— Я научу тебя, как правильно их есть, чтобы не стошнило. А теперь, что ты хочешь в добавку к моим устрицам?

— Салат из цветной капусты.

— Ты никогда не пробовала каджунскую кухню?

— Нет. — Я вздохнула.

Он откинулся на спинку стула, и довольная ухмылка расползлась на его лице, а глаза сузились.

— Не волнуйся, я закажу за тебя. Я знаю, что нужно новичкам. Я превращу тебя в свою Королеву Канджу в кратчайшие сроки, Мисс Сплошная Сложность.

Я наблюдала за тем, как вздымается его грудь при дыхании; его самоуверенность наполнила комнату, и мои уши заполнило ускоренное биение сердца. Уголок его рта дернулся, когда он улыбнулся. Мы пристально смотрели друг на друга, из-за чего в моем животе что-то перевернулось и дыхание замерло в груди.

— Главное, чтобы это не было очень острым. Я обычно не ем острую еду. –

Закрыв меню, я отложила его на край стола.

Через пару минут официантка принесла нам заказ. Она была поразительно красива. У нее были непослушные блестящие черные волосы с мелкими, упругими завитками, собранные толстой черной резинкой. Безупречный темный цвет кожи, как с обложки журналов. Ее звали Филомена. Так было написано вдоль всего бейджа, который она приколола к длинной белой рубашке на пуговицах. У нее была искренняя улыбка и светло-изумрудные глаза. Ее ямайский акцент смешивался с болтовней сидящих вокруг нас посетителей.

— Привет, Шейн, как тебе арахис? Немного острый, да? — сказала она, указывая на чашу, в которой осталась пара недоеденных орешков.

— Мне понравилось. Да, они были слегка острые; острее, чем я помнил.

— О, да. БиДжей был сегодня слегка неуклюжим с добавлением кайенского перца.

— Филомена, позволь тебе представить Роуз, очаровательную леди, которая заставила меня ждать, и причина того, почему я заказал арахис. — Он подмигнул ей.

— Приятно познакомиться. — Филомена кивнула головой. — Добро пожаловать в «Боксин Рум». Я буду обслуживать вас сегодня. Что мне принести для вас, чтобы вы сытно поели?

Мы с Шейном посмотрели на нее, загипнотизированные ее красотой и ямайским тембром голоса. Шейн взглянул на меня, прежде чем откашляться, и с его мальчишеским очарованием обаял одной только фразой.

— Филомена, могу сказать, что у тебя замечательная улыбка.

— Спасибо, — ответила она, смущаясь.

— Смотри, это первый раз, когда Роуз пробует каджунскую кухню, и моя задача сделать так, чтобы ей понравилась еда, которую вы готовите тут, и чтобы она согласилась прийти сюда со мной на обед еще раз. Можем ли мы это устроить, Филомена?

Если бы он только знал, что обаял и меня.

— Конечно. Я думаю, что девушке Роуз нужно заказать котлеты из луизианского голубого краба или традиционный луизианский сэндвич «По'Бой» (он почти всегда состоит из мяса, которое обычно представляет собой неряшливый ростбиф, и жареных морепродуктов. Мясо подается на багетах, таких как французский хлеб в стиле «Новый Орлеан»). Приправы можете выбрать по вкусу. Остро или не очень? Все ясно?

— Думаю, да. Звучит неплохо. Позволь, я закажу моей подруге луизианского голубого краба, традиционный луизианский сэндвич «Пo'Бой» и небольшую порцию салата из капусты… а для меня дюжину устриц. Также, два фильтрованных пива «Блу Мун», пожалуйста. Ох, чуть не забыл, Филомена, Роуз не торопится. Это наш первый обед вместе. — Шейн закрыл меню и отдал ей его в руки.

— Вау, это… — я пыталась что-нибудь сказать.

— Что-то не так? — усмехнулся Шейн.

— Нет, я хотела сказать…

— Тебе не нравится пиво? — он снова прервал меня.

— Да нет же, мне нравится. Просто я думала заказать вместо этого холодный чай, — пробормотала я. Последнее, что я бы хотела сделать перед Шейном, так это показать свои документы официантке.

— Итак, что ты думаешь? — спросил Шейн, показывая свой энтузиазм, что заставило меня улыбнуться.

— Я думаю, что ты только что заставил Филомену поверить, что мы на свидании за обедом, и ты заказал слишком много еды.

— Я знаю. Такое обычно происходит, когда пытаешься заинтересовать девушку. Я имею в виду, подругу.

— То есть, сейчас ты мне говоришь о том, что ты уже проделывал такое с другими девушками до меня?

— Нууу, не обязательно в этом ресторане или с тем, что я заказал. Но я заказал намного больше, чем мог бы сьесть. Я страдаю синдромом завидющих глаз.

— Синдром завидющих глаз?

— Ну, знаешь, мои глаза больше, чем желудок. Я заказываю тонну еды, а потом вовсе не могу ее доесть. Кроме того, у них нет образца блюд, поэтому мне только и остается: заказать все, чтобы ты попробовала.

— Может, лучше не будешь думать об этой глазной штуке сегодня? Ты поможешь мне сьесть все.

— Ты не переживай, я поделюсь. И скажу Филомене сложить нам все, что мы не доедим, с собой, — сказал он с умоляющей улыбкой. Мне нравилось то, с какой легкостью он менял тему разговора. Думаю, тему того, как он покорял девушек лучше не обсуждать.

Когда он собирался что-то сказать официантке, Филомена пришла с пивом «Блу Мун», на горлышке которого была долька апельсина, охлажденной кружкой, чаем со льдом и длинной тонкой вазой, наполненной водой. Она прижала поднос к бедру и начала убирать все со стола, продемонстрировав, таким образом, свое присутствие.

— Пожалуйста, один чай со льдом и пиво с охлажденной кружкой. — Филомена поставила вазу рядом с салфетницей. Она смело подняла желтую розу и опустила ее в вазу. — Вот так, ваза для цветка прекрасной леди.

— Спасибо, — сказал Шейн и бросил дольку апельсина в пивo. Проигнорировав охлажденную кружку, он поднес бутылку ко рту. Откинув голову назад, он дотронулся до горлышка своими губами, словно они ворота, сквозь которые пиво попадало в горло, в это же время его кадык выполнял волнообразный танец.

— И, кстати, я плачу половину счета, — выкрикнула я, прежде чем вставила трубочку в чай со льдом и потянула ее к губам.

Считайте это одним из моих нерушимых правил. Никогда и никому не позволять платить за меня.

— Но только половину счета, эти два пива полностью твои, приятель, — я подначила его серьезным тоном.

— Договорились, а теперь, если ты позволишь, то я отлучусь в уборную.

— Должно быть, это те острые орешки, что ты ел.

— Или пиво, которое я выпил ранее.

Шейн встал из-за стола, сложил свою салфетку и положил ее на стол, улыбнулся и постучал пальцами по спинке стула. Он провел рукой через стол, специально задевая мою кожу пальцами.

— Сейчас вернусь. Только не уходи с каким-нибудь парнем, который выглядит лучше меня, — пошутил он.

— Ну, мы оба знаем, что внешность может быть обманчива, — не медлила я с ответом.

― Просто я знаю, что такая красивая девушка, как ты, сидящая за столом совершенно одна — это открытое приглашение.

— Спасибо, конечно, за лесть, но поверь, это весьма маловероятно. — Я хихикнула, посмотрев на свою салфетку, и повертела ее между пальцами.

Шейн протянул руку к моему подбородку и приподнял его, заставляя тем самым взглянуть на него.

— Никогда не недооценивай свою красоту, Роуз. Я уверен, что каждый мужчина в этом зале, без сомнений, считает тебя обворожительной. — Его глаза замерцали. Я знала такой взгляд, которым каждый мужчина смотрел на тебя, надеясь на что-то большее, чем просто дружбу.

— Не беспокойся, я скажу ему, что у меня свидание с парнем. И что ему ничего не светит.

— О, мужики ненавидят это дерьмо. Убедись также, что он знает о моем возвращении. С такой дружеской концепцией я точно куда-нибудь попаду. Сейчас вернусь.

Шейн ухмыльнулся, прежде чем моргнул и его пылающие карие глаза спрятались под веками. Я слегка улыбнулась ему, и показала рукой в сторону уборной.

— Да, тебе лучше поторопиться, а то белки твоих глаз пожелтеют.

Смеясь, он начал уходить. Я посмотрела на стену напротив, и комната тут же показалась огромной. Думаю, что пространство не казалось мне таким большим, когда он был рядом.

Когда я осмотрела помещение, то заметила одного парня с пронзительными голубыми глазами, который смотрел прямо на меня. Он был с маленьким, пухлым мужичком и шептал ему что-то на ухо. Его внешность была мне знакома, но когда ты находишься в сфере проституции, каждый мужчина кажется тебе знакомым. Меня беспокоило, что я не могла вспомнить его. Но он так пялился. Бьюсь об заклад, что этот парень тоже пытался меня вспомнить. Я обычно четко помню клиентов, которые хорошо платят.

Затем меня словно окатили ледяной водой. Нечто в глубине души заставило меня вздрогнуть. В голове этого парня, будто что-то щелкнуло, и выражение его лица поменялось от озадаченного к знающему. Черт, должно быть он вспомнил, где меня видел. Возможно, он был одним из моих клиентов; это было написано на его лице. Вероятно, он был парнем, который воспользовался моими услугами только раз. Предполагаю, я делала ему минет или подрочила на скорую руку.

Я отвернулась.

Пожалуйста, перестань так смотреть, не подходи и не делай эту ситуацию еще более неловкой. Потрясающе. Именно поэтому я не люблю гулять в городе. Твою мать, он идет.

У него была ровная осанка, грудь вздымалась, и он шел так, будто у него был огромный член, который не помещался между ног. Я придвинула вазу с желтой розой поближе к себе, пытаясь показать парню, что я тут не одна и посмотрела через плечо на уборную. Как, черт возьми, мне быть? Чего я точно не хотела, так это, чтобы Шейн вернулся, в то время как этот парень начал выяснять, была ли я той шлюхой, которой он заплатил за интим около трех месяцев назад. Парень остановился рядом со мной, глупец. Он стоял просто по-идиотски, и на самом деле ждал, когда я обращу на него внимание.

Я взглянула на мужчину и улыбнулась. Он подмигнул мне, чтобы убедиться, что я была той женщиной, которую он купил в окрестности Тендерлойн.

— Извините за мою наглость, но вы кажетесь мне знакомой. У вас, случаем, нет сестры?

— Нет. — Гребаный сукин сын.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Думаю, я бы знала, если бы у меня была сестра. — Должно быть, у него стальные яйца.

— Сестра по имени Твайла? Просто вы похожи во всем, за исключением волос. У нее прямые светлые волосы до плеч. — Его слова были полны сарказма. Моя спина напряглась. Этот ублюдок намекал мне прямо в ресторане. Конечно же, у меня было много имен для разных ситуаций. Когда я не была уверена в Джоне, кто-то казался мне жутким, платил мало денег или мог быть жестоким, то я представлялась, как Твайла. Эта клоунская задница пыталась надурить меня, притворяясь ангелочком.

— Ну, если она была блондинка, то, в действительности мы, наверное, не похожи? — Я прошипела медленно и уверенно. — Извините, я не та, за кого вы меня приняли. Я здесь с другом, так что была бы вам очень благодарна, если бы вы вернулись за свой столик.

— Да, ну, черт возьми, я решил, что стоит попробовать, глядя на вас. Вы так похожи на нее, — сказал он, глядя прямо на меня.

— Извините, ничем не могу помочь, — сказала я сквозь зубы, глядя на него. Я не хотела первой прерывать зрительный контакт. В зале витала напряженная атмосфера из-за того, что я отказала этому мудаку.

Он наклонился к моему уху, настолько близко, что я почувствовала его глубокое дыхание. Он коснулся своими губами моих волос и его слова, которые он прорычал, заполнили мою голову.

— Я знаю, кто ты. Как ты, вообще, подумала, что я мог забыть о такой шлюхе, и о том, что она делала с моими яйцами, а, Твайла? Можно снять проститутку на Тендерлоине, напоить ее, поужинать, поводить по разным местам и купить ей дорогие вещи, но в конце дня она по-прежнему останется шлюхой.

Во мне закипала кровь. Я встала, посмотрела на него, мое тело было так напряжено, что я хотела ударить его за то, что он сказал. Да как он посмел думать, что может позволить сказать мне такое в лицо и так неуважительно относиться? Я уже была готова сказать ему об этом, чтобы уничтожить то, что осталось у него от мужественности.

— Очевидно, такой засранец, как ты, может думать только своим членом, так что позволь мне объяснить это на твоем языке, — прорычала я.

Я была так сосредоточена на том, чтобы раздавить этого козла, что даже не заметила появление Шейна.

— Роуз, дорогая, ты в порядке? — Шейн обнял меня за талию и притянул к себе.

От волнения у меня пересохло во рту и заколотило сердце.

— Да, молодой человек просто спутал меня с кем-то, — прошептала я, смотря в глаза этому подонку, а затем повернулась к груди Шейна и обвила своими руками его шею. Конечно, это была игра, и если это поможет сохранить мою тайну, чтобы Шейн не узнал, кем я была, то позже я бы с удовольствием заплатила за последствия.

Этот мудак сделал шаг назад. Он понял, что я не дам ему возможность испортить то, что было, или не было, между мной и Шейном.

— Моя вина. Вдалеке она выглядела точно, как девушка, которую я встречал до этого. — Он развернулся и пошел к своему столику, за которым его низкий пухлый друг ждал подробностей.

Воспользовавшись нашей близостью, Шейн придвинулся своими губами к моему уху.

— Что это было? Не то, чтобы я недоволен, — прошептал он. Тепло его дыхания на моем ухе вызвало дрожь по всей спине и между ног. Его руки скользнули вниз по позвоночнику и остановились чуть выше моей задницы. Господи, чувствовать его тело так великолепно. Наши изгибы так идеально подходили друг к другу. Если бы я сказала, что не чувствовала себя хорошо, правильно или великолепно — я бы соврала. Прижавшись носом к его шее, я вдохнула его аромат.

— Хочешь сказать мне, что ты был прав? Итак, я не думала, что так поучится, — сказала я, намеренно дотрагиваясь своими губами его кожи. — Просто пообещай мне, что больше никогда не оставишь меня одну в следующий раз, когда мы пойдем обедать. — Я крепче его обняла, прежде чем отстраниться и посмотреть на его эмоции. Он улыбался, а на коже выступили мурашки.

— Что? Почему ты улыбаешься? — спросила я.

— Ничего, ― пробормотал он.

— Да ладно тебе, что такое? — Я игриво ударила его кулачком в сильную грудь, разрывая наши объятия.

— Просто рад, что ты согласилась со мной пообедать, — склонив голову, пробормотал он, и улыбнулся.

Ранимость смешивалась с мальчишеским очарованием, беспокойно просачиваясь сквозь его карие глаза с пятнышками. Я пыталась подчинить каждый нерв в теле, надеясь, что он не почувствует моего настоящего желания, которое разгоралось между ног.

Роуз, сделай все, чтобы казаться спокойной; держи себя в руках, твою мать.

Я собиралась что-то сказать и уже было открыла рот, чтобы прояснить все то, что происходило вокруг нас, но, благодаря большому чуваку сверху, меня прервала Филомена, которая принесла Шейну его тарелку с устрицами, а мне мой салат. Шейн улыбнулся официантке, когда та ставила его дюжину афродизиаков на стол. Мы сели друг напротив друга, и я понадеялась, что пространство между нами разрядит энергию, но когда наши глаза встретились, и он подмигнул мне… Единственная мысль, которая промелькнула в моей голове… Лучше я не буду есть устриц. Будь это реальностью или выдумкой, в этом смысле, но думаю, продолжение привело бы к тому, что я добровольно бы стала листом для его карандаша.

ГЛАВА 11

Стирка с Шейном по четвергам стала для меня моментом, которого я с нетерпением ждала в последнее время. Другие дни недели превратились в раздражающую гальку в обуви, которую я называла своей жизнью. Спасибо Господи за Сибил; мы вернулись к нормальной жизни, и она простила меня за то, что я такая задница. Она была единственной, кто не позволил мне оттолкнуть ее. Наверное, мы повздорили потому, что такое чаще всего происходит с близкими людьми. А она мой человек. Сибил предупредила меня, что частое времяпровождение с Шейном причинит мне много боли. Но быть с Шейном, просто тусоваться с ним и проводить время в прачечной было самой лучшей частью моей жизни.

Печально, что мои самые счастливые моменты измерялись количеством грязной одежды, которую я приносила в прачечную, чтобы постирать и высушить. Это был самый простой способ, позволяющий нам с Шейном оставаться друзьями в этой странной дружбе. У нас была такая связь, которой ни я, ни он не могли дать названия. Я не трахала его за деньги или что-то еще, и он мне не платил.

Я не шутила, хотя знала, что Шейн хотел большего, чем я могла ему дать. Мы искали середину. Это был в каком-то роде такой период. Гребаное место, которое заставило нас тащиться сквозь солнце, пробивающее землю в надежде найти уголок, где мы могли бы пить из фонтана доверия, и на самом деле признаться кто мы друг другу. Но пока Шейн и я были просто как знакомые по прачке. Прачечные приятели, у которых были свои тайны. Например, я выбирала, что ему сказать, если он спрашивал меня, как я зарабатываю на жизнь или почему сбегаю до темноты. Думаю, он подозревал, что в некотором роде я была вампиром.

Шейн как-то уговорил меня пойти на ужин в понедельник в другой каджунский ресторан. Он сказал, что хочет, чтобы я сравнила ресторан «Боксин Рум» с другими ресторанами в городе. Я знала, что это был предлог для того, чтобы подарить мне желтые розы. И согласилась, но только при одном условии, что мы будем достаточно далеко от Тендерлойна. Чем дальше, тем лучше. Последнее, что мне было нужно, это еще один случай, как тогда, когда я столкнулась с тем конченым психом.

Шел четвертый день нашей совместной стирки и, как обычно, мы сидели на стиральных машинах. Не то, чтобы я действительно считала, сколько четвергов мы провели… Ладно, может так оно и есть, но так надо, Шейн был настолько сентиментален, что я не хотела, чтобы он думал, будто я не знала, сколько дней мы были друзьями, или тот факт, что следующий понедельник станет четвертым днем, когда он собирался подарить мне желтую розу. Каждую розу я сохраняла между страниц утомительной, огромной Библии, которую мне дали родители моей подруги, перед тем как выгнали из своего дома. Это было идеальное использование для книги, которую я открывала только однажды, чтобы придумать себе имя для улиц. Я никогда не могла найти одно окончательное, которое хотела бы использовать, зарабатывая на жизнь. Я остановилась на имени Твайла после того как прочла о женщине-надзирателе в какой-то тюрьме, которая всегда носила Библию под рукой.

Стиральные машины вибрировали и громко гудели с определенной цикличностью. Это был мой любимый момент с Шейном, момент, когда мы просто молчали, ничего не говорили, никаких осторожных слов. Мне не нужно было что-либо говорить, потому что он все равно меня не услышал бы. Это был момент, когда я подумывала о том, чтобы рассказать ему, кто я на самом деле. И я представляла, что он примет меня за то, кто я, а не как зарабатывала на жизнь.

— Эй, я подумал…

— Что ж, в этом и есть твоя проблема. О чем ты думаешь? — прервала я его, поддразнивая, когда толкнула локтем в живот.

— Ха-ха-ха, очень смешно. Нет, я серьезно. Хочу взять тебя завтра в особенное место, — сказал Шейн гордо.

— Особенное? — спросила я.

— Ага, я подумал, мы уже друзья больше, чем месяц, а я никогда не возил тебя в свое любимое место, чтобы просто потусоваться. — Его взгляд упал на мои руки, лежащие на коленях, когда я сцарапывала темно-красный лак со своего мизинца.

— Шейн, ты знаешь, я не люблю сюрпризы. Не такие.

— Да ладно, ну хоть в этот раз позволь удивить мою подругу — «Сложную Роуз», чем-то неожиданным. Я следовал твоим указаниям, играл по установленным тобой правилам, позволь мне только эту маленькую вещь. Давай я покажу тебе место, которое для меня так много значит.

Он спрыгнул со стиральной машинки, приблизился вплотную и встал между моими коленями. Его руки обожгли меня через джинсы, а пальцы обхватили за талию. И не было ничего необычного, что он нашел путь, как прикоснуться ко мне. Это говорило, что он хотел большего.

Я оттолкнула его и скрестила ноги, положив локти на колени. Посмотрела вниз на свои ногти — без лака они выглядели такими «голыми».

— Я не знаю. Где оно находится? Во сколько мы вернемся? Пятница ведь, и вообще, что я скажу Сибил? Я… Я… Я просто не знаю хорошая ли это идея. — Я приложила палец ко рту и начала грызть кутикулу.

Я знала, что выглядела словно сумасшедшая, но он никогда не узнает этого. Я не могла вступать в отношения. Даже не могла пойти туда, с ним. Мы довольно много времени проводили вместе, как друзья, и теперь ему хотелось повести меня в какое-то особенное место, но где оно было? Черт, нет, это не сработает со мной, не с проституткой, которая посещала все злачные места, и которая не могла сходить никуда, не выкинув свои трюки… ладно, это звучало немного драматично, но все же.

— Роуз, я не собираюсь похищать тебя на выходные. Один Бог знает, как ты проводишь свое время, когда делаешь то, что делаешь. Я просто хочу взять тебя в Восточный Залив, там мы сможем сходить в поход, это все, — простонал он.

— Поход? Я похожа на девушку, которая ходит в походы? — сказала я, пытаясь расслабить обстановку и изменить притяжение, которое нарастало между нами.

— Ага, думаю, что да! Ты похожа на девушку, которая должна сказать «да», чтобы отправиться в поход со своим лучшим другом-парнем. Тем более что он обещает вернуть ее обратно, прежде чем карета превратится в тыкву. — Его веки наполовину прикрылись в ленивом прищуре, прежде чем рот расплылся в сексуальной улыбке, когда он изобразил сердце, прижав пальцы к его черной футболке. Если бы он только знал, если бы я позволила ему проникнуть в мою голову… он увидел бы борьбу, которую я вела с собой, чтобы воспринимать его как друга.

— Прекрасно, я не могу поверить, что собираюсь согласиться на это… Я поеду завтра с тобой. Где ты хочешь встретиться?

— Я подумал, что заберу тебя из дому.

— Шееееейн, — простонала я.

— Роооооуз, — повторил он.

— Почему ты такой… настойчивый?

— Почему ты такая… сложная?

— Потому что моя жизнь сложная, и мы уже выяснили это, когда впервые встретились.

— И ты знаешь, что мне нравится жить так, как я живу, и мы уже это прояснили. Так что вместо того, чтобы быть такой сложной, почему бы не пойти на компромисс и не позволить мне забрать тебя? Я скажу тебе вот что, давай заключим сделку. Скажем так… Я даже не выйду из машины. Я посигналю три раза, машина будет заведена, а я буду ждать, когда ты сядешь сама. Я не открою тебе дверь машины. Так вот, если это не компромисс, то я не знаю, что это такое.

— Это настойчивость. Вот что это.

— Я могу считать это согласием? — он спросил, опуская голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Я взглянула на него, толкнула в грудь, перед тем как кивнуть головой.

Черт, я знала, что это согласие перерастет во что-то нехорошее и откроет другую банку червей. До этого момента мы с Шейном оставляли все жизненные тайные драмы за пределами прачечной достаточно удачно. Минимум информации о детстве, работе и где мы жили — было лучшим способом справляться со своим враньем. Несказанное правило, которое я ввела, казалось, работает для нас обоих… ну, для меня, по крайней мере, до сих пор.

Пару четвергов назад Шейн спросил меня, чем я зарабатываю на жизнь. Полагаю пространные, нечеткие, развернутые ответы, с помощью которых прикрывала все это дерьмо, уже не помогали. Я знала, что это дело времени, когда он надавит на меня, чтобы узнать, почему я не могу проводить с ним время после пяти вечера. Вся моя жизнь — вранье. Моя. Долбанная. Жизнь… Я сделала то, что должна была сделать в этом мире. То, кем я являлась, чем занималась и как любила, чтобы ко мне относились — все это было сценарием. Вранье стало неотделимой частью меня. Я настолько часто это делала, что стала сама верить в эту лживую правду. Так что если вставал вопрос о том, как я зарабатываю на жизнь, я врала. Я сказала ему, что занимаюсь две ночи в неделю и в другие дни забочусь о людях у них дома. Это было идеальным оправданием для скрытия моих сумасшедших часов.

Какой человек в здравом уме, который встретит меня за пределами этой работы, смирится с тем, что я так зарабатываю на жизнь? Было ли это справедливым? Не совсем, но что в жизни справедливо? Честно, эта ложь Шейну сжирала меня изнутри, но я должна сохранить все в месте, подальше от посторонних глаз. В месте, где обитают все мои глубочайшие секреты. Независимо от того, насколько хорошо я подготовилась к его реакции на правду, я была уверена, что он не захочет меня больше видеть. Когда я думаю о том, что он узнает правду… что ж, я хотя бы готова. Поэтому, когда это случится, это не ранит меня так глубоко. К сожалению, даже самая сильная боль отказа от меня еще не помешала хотеть быть рядом с ним, и если мне приходится лгать, чтобы иметь хотя бы частичку его, то пусть будет так.

Сорок пять минут. Так долго потребовалось, чтобы высушить мою одежду, и все это время он лепетал о Парке Джоакин Миллер. Он был как подросток, который, наконец, поцеловал девушку своей мечты. Его глаза искрились и блестели, показывая, насколько он возбужден. Шейн судорожно жестикулировал руками, когда говорил о красивых тропах с видом на залив. Чем больше он говорил, тем больше мой желудок скручивался в узелки. Я хотела радоваться той мысли, что проведу с ним время завтра, но страх скручивал мой живот.

— Во сколько ты планируешь меня забрать? — спросила я, ставя вопрос ребром.

— Я подумал, может около девяти тридцати?

— Утра? Типа в первой половине дня? — вырвалось из меня.

— Если мы доберемся туда за сорок пять минут, то в нашем распоряжении будет большая часть дня. Я хотел бы отвезти тебя в несколько разных мест, с великолепными пейзажами, и у меня есть небольшая идея о том, где может быть лучшая мексиканская еда, прежде чем я верну тебя в постоянную спешку. Черт, я хотел тебя удивить.

— О, да не волнуйся, я думаю, это будет полное приключений событие, все будет удивительным, — передразнила я, когда поставила тележку рядом с сушилкой и достала свою одежду.

— Ты же знаешь, что ты похожа на мастера-разрушителя сюрпризов, — сказал он, наклонившись к моему плечу и подтолкнул меня.

— Ага, ну, ты не первый человек, который сказал мне это.

— Но я первый, кто сделает вот так, — возразил он, вытаскивая пару конфет на палочке «Блоу Попс» из тарелки около него, и держа их между нами. — Сиреневый или красный? — спросил он.

— Сиреневый… Я ненавижу красные… вишневые леденцы, — отмазалась я.

— Что? Вишневые мои любимые.

— А вот и неправда, ты сказал мне на прошлой неделе, что твои любимые — виноградные, а еще за неделю до этого, любимыми были лимонные, и перед этим, в четверг — апельсиновые.

— Что ж, может они все мои любимые, — передразнил он, снимая обертку и засовывая конфету на палочке в рот.

— Может быть, это факт, поэтому ты и не жалуешься на то, что у тебя осталось, — прошептала я.

― Зачем мне жаловаться, когда я собираюсь быть с тобой и этим… отвратительным вишневым вкусом ― как тебе могут нравиться эти конфеты? ― он спросил, прежде чем высунул свой красный язык.

— Мне не нравится определенный вкус, но вообще эти конфетки на палочке действительно хорошие, потому что ты покупаешь два по цене одного, наибольшая отдача при наименьших затратах. Ты сосешь его и затем жуешь. Мне нравятся все вкусы, кроме вишневого.

Он не пропустил намеков в мой адрес после моего заявления. Ухмыльнувшись, он указал на лопнувший пузырь от жвачки у меня на носу.

— Ты права, вишня — отстой, — сказал он, бросая конфету на прилавок.

Думаю, я не должна была поддерживать его в возможных поддевках над моим комментарием. Я смотрела, как сверкающий красный леденец разбился в форме сердца, оставляя следы сломанных кусочков на своем пути.

— Думаю, теперь я буду называть тебя вишневым вредителем, — поддразнила я его, не задумываясь.

Глаза Шейна округлились, и грешная улыбка озарила его лицо. Казалось, что между нами пролетела вечность до того, как он выдавил из себя замечание, словно он тут самый умный, которое повисло в воздухе.

— Я прославился разрушением огромного количества вишен в жизни.

Он ухмыльнулся, прежде чем намеренно посмотрел на мои ноги и засунул руки в передние карманы.

— Ох. Боже. Ты. Мой. Ты назвал меня разрушителем сюрпризов, и я подумала, что было справедливо, что я назвала тебя… Все, хорошо, окей, одно очко в пользу Шейна, вишневого вредителя. — Говоря его кличку, я показала пальцами кавычки.

Черт, Роуз, почему бы тебе просто не заткнуть свой рот сейчас же. Вишневый вредитель, серьезно?

— Эй, это не я придумал имя, — дразнил Шейн, открывая сушилку рядом со мной. — Я просто готов носить его, вот и все. — Он собрал свою одежду в один огромный мешок, зажатый между его руками и подбородком.

— О, хорошо, теперь давай не будем слишком самоуверенными и поговорим о том, как завоевать девственниц и прочее дерьмо. — Я засунула руку в кучу трусов и положила их в нижнюю часть сумки для белья. Я знала, что сказав это, совершила ошибку.

— Кто упомянул девственниц? О каком типе вишни ты говорила, говоря о Сложной Роуз? Потому что, если это именно тот тип, о котором ты говоришь… Давай положим конец недоразумениям,любопытство никогда не губит кота, оно просто забирает одну из девяти жизней. — Волоски его каштановых волос падали на томные глаза наискосок. Он сверкнул своими белыми зубами, дразня меня и заставляя краснеть.

Что, черт возьми, ты творишь? Держи дистанцию от этого парня. Это лучшее решение, как для него, так и для тебя… Ты просто никудышная шлюха.

Мой внутренний голос заполонил голову, и это было единственным, что помогало держать сердце под контролем. Сопротивление затронуло каждую клетку в моем теле, изменяя поведение. Когда стены моей жизни начали рушиться, и сердце начало биться быстрее, интуиция стала разражаться предупреждающими звуками, когда я слишком запуталась, была слишком близко, чтобы чувствовать то, чего не должна была чувствовать.

Я схватила кучку своей одежды, разложенную и беспорядочно разбросанную, и пихнула ее в сумку. Обернувшись через плечо, заметила, что он уронил одежду, которая лежала на складном прилавке. Следуя интуиции, я вернулась и связала свой прачечный мешок. Я должна убраться отсюда, пока не впуталась в ситуацию, из которой не буду в состоянии выйти, ступить на дорогу, по которой не была готова путешествовать с ним.

— Знаешь, я лучше пойду. — Я сделала непроницаемое лицо, пока поднимала мешок своих вещей и перебрасывала через плечо. Мои слова не очень-то понравились Шейну. Я попыталась уйти, но не смогла. Мешок был явно тяжелее, чем я смогла поднять, и из-за этого начала заваливаться назад. Я обернулась и увидела, что Шейн схватил мою сумку и держал ее.

— Я провожу тебя. Пошли, позволь мне помочь донести это. — Шейн настаивал, пока тянул мешок с моими вещами.

— Отдай. Заешь, я могу и сама справиться. Я очень способная и быстро схватывала все на протяжении всей жизни. Мне не нужна ничья помощь, — спорила я, пока поправляла сумку на плече.

— Я знаю, что ты способная, Роуз. К тому же, это становится чем-то вроде привычки для меня, нести твое белье, — сказал Шейн, забирая у меня мешок и перебрасывая его через плечо.

— Так что теперь я способная Роуз? Решай, Шейн, я сложная или способная? — я выходила из себя.

— Вау, откуда это, черт возьми, идет? Я просто хочу помочь тебе.

— Что же, может, мне не нужна твоя помощь? — Я нашла в себе гнев, который похоронила глубоко в иссушенных щелях своей души и размазала через пространство между нами. Рискуя всем, я должна была восстановить ту стену, которую он сносил.

— Я никогда не утверждал, что ты нуждалась в моей помощи. Я несу твою сумку, потому что так поступают друзья… И никогда не думал, что ты не способа на это.

Я повернулась и направилась к двери. Я не собиралась бороться с ним, я позволила ему донести сумку и проводить меня к машине. Завтрашний поход был огромной ошибкой. Я предчувствовала это.

Он потащился за мной через первый лестничный пролет гаража. Я была так решительна, что не сбавляла темп шага, даже когда горели икры моих ног. Когда я дошла до машины, засунула ключ в замок багажника и открыла его.

— Спасибо, — рявкнула я, закинув одежду назад.

Шейн стоял и пялился на меня. Молчание штурмовало вокруг нас, мы не прерывали зрительный контакт. Я больше не могла стоять и ждать, что он что-то скажет. Я закрыла багажник, развернулась и пошла к водительскому сидению.

— Вот так, значит?

— Ага.

— Ты собираешься уехать, потому что я дразнил тебя? — огрызнулся Шейн, следуя за мной.

— Мне просто нужно идти, вот и все. Я напишу тебе по поводу завтра.

Я шла, не оборачиваясь, и когда начала садиться в машину, он положил свою огромную руку на край двери автомобиля, захлопнув ее перед моим носом. Схватив меня за руку, развернул, и толкнул к машине. Его глаза были наполнены болью, которую я причинила, и путаницей, которой я трахала ему мозг… это единственное, что я умела делать, когда изменяются ожидания. Пришло время покончить с этим.

— Я называю это дерьмом Роуз. Я думаю, что ты боишься меня. — Расстояние между нами уменьшалось, по мере его приближения ко мне.

— Боюсь? Боюсь чего, Шейн? Боюсь услышать о типах девушек, с которыми ты спал? О, прошу тебя, это последнее, что меня пугает. Мне надо идти, подготовиться к работе.

Он приблизился лицом к моему. Прижав меня к машине, он продолжил.

— Что тогда? Я хочу знать… что во мне пугает тебя? — спросил он, проводя ладонями по моим пылающим щекам. Его глаза излучали напряженность, тот же взгляд, который я видела, когда была с единственным дорогим мне человеком. Мой пульс на шее слился в один такт с его собственным.

— Это, — сказала я, кладя кулаки ему на грудь, пытаясь оттолкнуть. — Ожидания… твои ожидания… ты ожидаешь чего-то от меня… ты ждешь, что я стану той, кем не являюсь. Я не могу быть такой, какой ты хочешь видеть меня. Я не та девушка. И никогда не стану этой девушкой для тебя, Шейн. — Я отвернулась от него и стала искать дверную ручку. Он расположил руки по бокам от моих, его тело прижалось к моей спине, лицо прижалось к шее. Я почувствовала его дыхание на своих волосах, Шейн скользнул носом по моему затылку, и он прижался своим телом к моему.

— Тогда я не буду просить, чтобы ты была той девушкой. Я не буду требовать у тебя что-то такое, что ты не готова дать.

— Шейн! Ты разве не видишь, что я никогда не буду готова. Я не смогу дать тебе то, что ты хочешь.

— Роуз, а кто сказал, что мне нужно что-то большее, чем дружба?

— Я чувствую это. Знаю, тебе нужно больше, взять больше, просить больше… но я просто не могу дать больше.

— Роуз, все, чего я хочу, это провести с тобой время. Если это возможно только в качестве друзей, тогда, думаю, я справлюсь с этим. Но, боже, я просто хочу, чтобы ты доверяла мне. Впусти меня… лишь на мгновенье, дай знать, что чувствуешь. — Мое сердце трепетало от его слов. Все внутри начало скручиваться и рухнуло в яму, в которую превратился мой желудок. Шейн убрал мои руки от ручки двери, и они покорились его прикосновениям; он взял меня за ладони и положил их мне на живот. Его тело поглотило меня в объятия, оно было таким теплым, таким хорошим и правильным.

Я полностью облажалась. Маятник в моей голове качался с полной силой туда-сюда. Задевая каждую сторону моего долбаного мозга. С одной стороны, я хотела, чтобы он взял меня жестко и целовал так сильно, чтобы я забыла, кто такая. Я ждала, что он оттолкнет меня, борясь разрушить фасад, на который мне потребовались годы, чтобы построить, и все же, с другой стороны, я ненавидела чувство уязвимости рядом с ним. Все, что он сделал за то время, что мы были вместе, ― посылал искры, несущиеся через мое тело. Я не понимала, как он заставлял меня чувствовать это волнение снова, и подарил надежду. Я убедилась, что те ожидания, которых он жаждал, не принесут с собой ничего, кроме страданий.

Мои легкие обжигало, словно я вдыхала угарный газ. Дышать, чтобы умереть. Черт, я хотела стоять так вечно.

— Я не могу, Шейн… Я просто не могу, — прошептал я, пытаясь оттолкнуть его. Я открыла дверь своего автомобиля и села. Мне не стоит встречаться с ним завтра, я просто не могу. Завела мотор, пытаясь не смотреть на него. Я не хотела, чтобы он меня останавливал. Мне просто нужно было уехать. У меня хорошо получалось ограждаться от мира, пока я отдавалась какому-нибудь мерзкому ублюдку, которого не волновали мои чувства или моя влюбленность в Шейна.

Говоря на чистоту, Шейн хотел серьезных отношений. Я чувствовала это, и не стану отрицать, что он запал мне в душу… То, как прикасался ко мне, смотрел на меня или как вел себя. Это было не только в прачечной, а в любое другое время, например, когда мы разговаривали по телефону или встречались в ресторанах. Мне становилось с ним слишком комфортно. Он, как привычка, за которую я держалась. Я знала: это приведет только к боли.

Я не могла позволить, чтобы то, что происходило между нами, еще больше завладело моим интересом. Это стало походить на ситуацию с Мистером Ч. Все по новой. Не было никакого способа справиться с новым разбитым сердцем. Вся эта ситуация с Шейном должна была рухнуть, и я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Я знала, это можно назвать предчувствием или как-нибудь еще, но просто не могла оказаться в этой ситуации. Мне было бы лучше в одиночестве.

Другим «сюрпризом» стало своего рода напоминание о Гарретте Чедвике, он же Мистер Ч. Регулярно, каждые три недели, он посылал мне посылку, чтобы напомнить о себе. Как наркотик, который заставлял меня ненавидеть себя каждый раз, когда я возвращалась за добавкой. Я изо всех сил старалась не попадать под его влияние.

Он кропотливо выстроил аргументы, дающие мне надежду. Он знал, что это лучший способ, с помощью которого он сможет контролировать меня, и движущей силой, которая уничтожала бы меня. Ему потребовалось всего три дня, чтобы заставить меня поверить в то, что за считанные секунды можно разрушить того человека, которого я видела, глядя в зеркало. Он оставил в моей памяти слишком много страхов, а главный, что не найдется тот, кто смог бы полюбить меня такой, какая я есть. Воспоминания, которые я бы хотела похоронить. Все, что потребовалось, чтобы разбить мое сердце — это Шейн, настаивающий на большем, и посылка от Мистера Ч., чтобы уложить меня в нисходящую спираль, ослабившую сцепление с прошлым.

Я пихнула ногой посылку под кровать, где хранились другие такие же не открытые, которые он посылал мне по почте. Воспоминания о нас, когда мы были вместе, смешались в моих мыслях. Тот день. День, когда у меня было представление о том, кто я, что мое тело значило для меня, прежде чем я встретила его. Это разрушило меня, потому что я поверила, что, может быть, не была тем дерьмом, которым всегда себя считала.

ГЛАВА 12

ПРОШЛОЕ

Утреннее солнце бьет в мои закрытые глаза. Волосы щекочут плечи, словно порывы воздуха прогоняют холодные волны через мою грудь. Мягкая, тонкая простыня, скомканная под моим животом, вообще не согревает… Мистер Ч., свое имя он запрещает называть, устанавливает ожидаемые нормы поведения и правила для нашего совместного времяпровождения.

Он не прикоснулся ко мне прошлой ночью. Вместо этого, заставил раздеться догола и сказал, что когда я в гостиничном номере с ним, то должна быть абсолютно обнаженной. Признаю, это поначалу немного смутило, разгуливать в одних лишь туфлях на шпильках. Конечно, у меня были свидания с теми, кто любил смотреть на меня обнаженную и даже когда я мастурбировала, но они никогда не платили мне за то, что бы я просто ходила по их гостиничному номеру голышом. Но мистер Ч, он другой; поэтому находиться возле него несколько часов нагишом не было таким уж ужасным занятием. Его взгляд блуждал по моему телу, но он никогда не пытается лапать меня, когда я проходила мимо. Это так чуждо мне, кажется почти странным, но каждому — свое.

Невинный в своих требованиях, сегодня утром своими действиями он заставляет меня пробудиться. Я знаю, что он поощрит меня за то, что смогу возбудить его… даже без прикосновений. Так что, я завожу некую игру. Играть всегда проще, у игр всегда есть правила. Большую часть времени эти правила применимы только ко мне, но, тем не менее, они есть. Я уже знаю, что у него в штанах и что он сделал со мной пальцами, как в первый раз в его номере, я знаю, что у него есть те навыки, что большинство мужчин, с которыми я ходила на свидания, не имеют. Моя награда, кроме денег, это его прикосновение и мое удовольствие… по крайней мере, так он говорит мне.

Мистер Ч пересел ближе, и теперь сидит рядом со мной на кровати, уже одет в черные брюках и белую футболку с v-образным вырезом. Простыня соскальзывает с меня, когда я встаю с кровати. Мне нужно пойти в ванную и почистить зубы. Его взгляд следует за мной, когда я иду по комнате. Когда свет, проходящий между занавесками, касается моих бедер, он протягивает руки за голову, облизывая губы, они становятся влажными и блестящими.

— Я сейчас вернусь. Хочу немного освежиться.

— Не торопись. И, Роуз?

— Что? — усмехнулась я.

Его глаза расширились.

— Отвечай на мои вопросы, как полагается.

— То есть? — спросила я.

Его взгляд инстинктивно впивается в мою кожу, губы сжимаются в тонкую линию, он опаляет меня. Вскочив с постели, он хватает мое запястье и притягивает спиной к своей груди. Моя попка чувствует его возбужденную плоть, а рот плотно прижимается к моей скуле. Его теплый земной аромат так тонок, и он обволакивает меня. Он крепко держит меня, обхватив грудь, другая рука прижимается к животу, от чего его сводит, он заставляет меня посмотреть в огромное, на всю стену зеркало.

— Красивые женщины говорят красноречиво и не используют такие слова, как «что», «а», «то есть», эти слова отнюдь не будут прибавлять тебе шарма. Роуз, взгляни, как ты прекрасна. — Его дыхание прерывисто, он часто дышит, по моему телу пробегает волна мурашек.

Я закрываю глаза, не в состоянии смотреть на то, что он видит в зеркале, я прижимаюсь задницей к нему. Прекрасна — это не подходящее слово для описания того, кто я. Я хочу, чтобы он мне это доказал.

— Открой глаза, Роуз, и посмотри, что вижу я.

— Я не хочу, — шепчу я, опуская голову. Мои волосы спадают мне на лицо. Хорошее препятствие для того, чтобы не смотреть.

— Я не спрашивал тебя. Открой глаза и посмотри. — Он убрал руку с моей груди, чтобы убрать волосы с моего лица. — Мне нужно, чтобы ты открыла свои глаза.

Я подчинилась.

Открыла глаза и посмотрела в зеркало. Это так болезненно видеть всю боль, которую мне причинили люди. Люди, которые должны были любить и защищать меня. Я вижу страх девятилетней девочки, которая превратилась в женщину, я вижу обжигающую боль, боль подростка, отвергнутого родителями, и я вижу позор женщины, что желает найти человека, который захочет полюбить ее, несмотря на все ошибки, что она совершила.

Он ласкает руками мое тело, при этом комментируя его.

— Теперь посмотри, какие у тебя безупречные бедра и чудесная грудь. Посмотри на незапятнанный изгиб шеи и контур сливочных, гладких бедер, Моя Роуз, говори так же правильно, как есть и ты сама, — шепчет он.

Опустив пальцы ниже моего пупка, он касается моей киски.

— Ммм, — я начинаю учащенно дышать, поддаваясь его прикосновениям. Я боюсь, не желаю, чтобы он исцелил шрамы, которые я носила в себе каждый день своей жизни.

— Найди туфли на каблуках и надень, прежде чем идти в туалет, — говорит он, выпуская меня из объятий. Холод в комнате прошелся от моих лопаток до лодыжек.

— И, Роуз, оставь дверь в ванную открытой. — Он одаривает меня шаловливой улыбкой.

Я нахожу туфли и надеваю их, убедившись, что я не смотрю на себя в зеркало в конце кровати. Мои самые темные демоны, которых лучше не трогать, оживают в зеркалах. Я оставляю дверь в ванную открытой, и он смотрит, как я писаю и мою руки. Я нахожу запасную зубную щетку и пасту, которую он оставил мне на тумбочке. Не отрывая глаз от меня, он сидит на кровати и наблюдает за мной. Я глубоко вдыхаю и принимаю решение оставить мои прошлые переживания погребенными глубоко внутри на следующие нескольких дней.

— Ну, ты так и будешь смотреть? — спрашиваю я тихо. Я выпячиваю задницу и раздвигаю ноги, приглашая его. — Или ты хочешь получить то, за что заплатил? — Я дразню его, лаская руками свою попку.

— Ааа, моя сладкая попка Роззи. Да, я хочу тебя, но дело не во мне… Прямо сейчас дело в тебе.

— Во мне?

— Именно… В тебе, — говорит он, похлопав по кровати рядом с собой. Любой другой давно бы сделал это со мной, даже когда я говорю им отвалить, но не Мистер Ч. Что же, он платит. Я прошла и села рядом с ним. Он скользит сзади пальцами по моему обнаженному плечу; убирает мои волосы, прежде чем касается губами моей прохладной кожи.

— Почему, по-твоему, я подъехал к тебе? Из всех этих женщин я мог бы выбрать кого угодно… Как думаешь, почему я остановился перед тобой? — Он отрывает свои губы от моей кожи. Его голубые глаза манят меня, чтобы я поцеловала его. Боже, я хочу поцеловать его. Ни одно другое свидание, ни один мужчина прежде не заслуживал такого удовольствия, такой привилегии, но его слова, его поступки завораживают меня.

— Не знаю. — Я тяжело сглатываю.

— Я выбрал тебя потому, что тебе не плевать на то, кем ты являешься. Ты неукротима, груба, но в тебе есть что-то, чего нет в других женщинах. В тебе есть искра и очарование, которое меня притягивает… и заставляет заботиться о тебе, — шепчет он. Мое сердце отрывается и падает в желудок, по телу проходит дрожь.

Я не могу поверить в то, что он только что сказал.

— Потрясно. Я что, нуждаюсь в благотворительности? Спасибо, но эта неделя точно не из благотворительных, она для того, чтобы я удовлетворяла твои нужды. Вот и все. — Я встаю с кровати и иду к бару.

— Остановись, — потребовал он.

Я продолжаю идти.

— Я сказал, стоять! — он повышает голос.

— Я хочу пить, мне нужно что-то выпить, — отвечаю я. И продолжаю идти, совершенно голая, в ярости. И полностью готова отдать деньги, чтобы уйти. — Вы, мистер, просите то, что я никогда не смогу вам дать. Я не нуждаюсь в вашей благотворительности.

Он встает с кровати и идет ко мне. Хватает меня за локти и отводит от бара.

— Я никогда не относился к тебе подобным образом.

― Нет, но ты обращался со мной именно так. И, к твоему сведению, мне не нужны твои деньги. У меня их много. Мож, хочешь знать, че я села в твою машину? Я это сделала, потому что мне стало жаль тебя. Именно. Ты выглядел так одиноко с этими грустными собачьими глазами. — Я хожу кругами, взглядом выискивая свою одежду. Все кончено, я, нахрен, устала, скажу ему все и свалю. — Вот почему я села в твою машину. Ты не выбрал меня… Это я выбрала тебя! Да, хм, вот именно поэтому я села в машину.

Он остался стоять около бара, наблюдая, как я лихорадочно обыскиваю комнату.

— «Может», «почему» и никаких «хм».

— Что?

— Когда ты разговариваешь со мной, делай это, как полагается.

Из моего рта вылетают чертовы выражения, словно пули, как будто я разъяренный тигр.

— Ты, черт возьми, прикалываешься? Я пытаюсь уйти, а ты делаешь мне чертовы грамматические замечания? — Я взорвалась.

— Когда ты успокоишься, я буду ждать тебя на террасе.

— Я такая, какая есть! Я не твоя…

Прежде чем я успеваю закончить, он обнимает меня сзади. Одной рукой он закрыл мне рот, другой обвил грудь, прижимая меня к стене. Мое лицо прижалось к холодной кремовой штукатурке, мое тело зажато между ним и стеной. Его дыхание прерывистое, и я слышу рык. Я чувствую его руки на своем теле, он теребит мой сосок одной рукой, просовывая вторую руку между моих бедер.

Меня окутал страх. Внезапно во мне проснулась маленькая девочка, которая была напугана.

«Его руки горячие и влажные; кончиками пальцев он проводит линию по моей талии, когда стягивает вниз по ногам мои розовые шорты и трусики в цветочек».

— Это то, чего ты хочешь, Роуз? Мужчину, который будет только брать, но ничего не давать взамен? — Его голос взбудоражил меня.

«Видишь, что ты со мной делаешь, Розали? Ты поможешь мне излечиться… Именно из-за тебя я болен».

— Нет, — я шепчу, жмуря глаза и стараясь очистить свой разум.

«Тссс, Розали, не плачь. Ты вылечишь меня. Помоги мне полностью выздороветь; ты созрела для этого, милая».

По щеке катится одинокая слеза. Решение проблемы вспыхивает в моем теле, пока он водит кончиком носа по моей скуле.

Я чувствую его горячее дыхание поверх моей кожи.

— Ты думаешь, я не знаю, кто ты есть и как я заставляю тебя чувствовать себя рядом со мной? ― Он вводит в меня пальцы. Мои ноги подкашиваются, а мышцы сжимаются, в то время как он двигает ими все быстрее и глубже. — Я никогда не стану хорошим парнем, моя сладкая попка. Я никогда не возьму то, за что я не платил. Я никогда не трону то, что мне не принадлежит.

Другая его рука обхватила мою шею, чтобы повернуть мою голову к себе. Прижимая меня к себе спиной, он высвободил свой готовый член и провел им по моей заднице.

— Позволь мне заботиться о тебе, — прошептал он мне в щеку. Я стараюсь держаться, пока он пытается поцеловать меня в губы. Я прижимаюсь к нему, наши языки переплетаются, и я чувствую его желание, я чувствую нечто большее. То, что разобьет мое сердце. За последние пару лет, пока я продаю свое тело, он первый мужчина, которому я позволила себя поцеловать. Он целует меня, и я принадлежу ему…

ГЛАВА 13

Густой туман эмоций в сочетании с яркими образами утраты и предательства со стороны Мистера Ч. тяжелым грузом опустились на мой разум. В этот раз это были не бабочки, которые порхали у меня в животе при мысли о Мистере Ч., а ужасный ожог от предательства при мысли о Шейне и о том, как сильно я хотела его увидеть. Визг тормозов мусоровоза вырвал меня из грез и забросил в самую пущу моей реальности. Сегодня был день вывоза мусора, а это также означало, что сегодня четверг, тот самый день, который я бы провела с Шейном, занимаясь нашей стиркой в прачечной. Прошло уже шесть дней с тех пор, как я что-либо слышала о нем. Я бы солгала, если бы сказала, что это не убивало меня, за что я все это ненавидела. Во всяком случае, после того, как забила на наш поход, я попросила его дать мне немного больше личного пространства.

Я возмутилась тому факту, что наступил понедельник, а я ужасно тосковала по беседам с ним, и по пряному запаху его любимой каджунской кухни. Я не могла смириться с тем, что провела вечер в своей отвратительной квартире, поедая бутерброд с колбасой, пока смотрела какую-то чертову испанскую мыльную оперу, вместо того, чтобы быть с ним. Я скучала по его случайным сообщениям, которые он присылал со своими дурацкими шутками и односторонними беседами, что вызывало у меня приступы смеха. Было не честно, что из-за целой жизни, наполненной сложных ситуаций, мне приходилось ходить все по тому же кругу снова и снова.

Конечно, мы с Шейном зависали вместе только вечерами по четвергам, чтобы заняться стиркой в прачечной, и в течение нескольких понедельников во время обеда, что не должно было стать чем-то важным… но все же стало. Я привыкла к подобному, привыкла к нему и его безумным сообщениям в те дни, когда мы не виделись. С ним было комфортно разделять мои четверги и заполнять беседами понедельники.

Доставая телефон из сумки, я скрестила пальцы на руках и ногах в надежде, что Шейн написал мне. Нуждаясь в каком-либо подтверждении того, что с ним все в порядке и он выжил без наших совместных стирок и обедов в эти дни. Я посмотрела на телефон, но он не писал мне… ни разу за шесть дней. Может он порвал со мной. Если подумать, я была слишком сложной для него.

Скорее всего, было к лучшему то, что Шейн так и не позвонил мне, так стало легче закончить нашу дружбу. Видимо, для него не было проблемой отпустить то, что было между нами. Да, так лучше. Кроме того, мне не нужно было справляться еще с одной проблемой.

На этих выходных в Сан-Франциско было несколько конференций. Когда я должна была делать дополнительные минеты на моих шести квадратных метрах, зная то, что Шейн не хочет иметь со мной ничего общего, мне было легче с этим справиться. Как проглотить таблетку, так сказать.

Мы с Сибил систематично таким занимались, и, в итоге, лопатой гребли приличные деньги, после нескольких особых минетов и возможности мастурбировать участникам китайской конференции «Пластик и краски» в пятницу и субботу, а потом политикам на саммите «Использование солнечной энергии» в воскресенье и понедельник. У нас было четыре загруженных ночи, что принесло нам прелестную небольшую пачку наличных, которую мы прятали под нашими матрасами.

Ладно, пусть я использовала тот факт, что Шейн не позвонил мне, как стимул заработать столько денег, сколько только было возможно. Я просто собрала все чувства к нему, затолкала их в «хранилище для эмоций» и погрузила его глубоко в себя. Туда же, где я хранила каждую вторую чертову ситуацию, которая определяла, кем именно я была. Волею обстоятельств я обучалась быть девушкой, которая выглядела так, будто ей все равно. Я так много раз ступала на эту дорожку… Я знала, где находится каждая трещинка, неровность и выбоина, а также какой ущерб каждая из них наносила, когда я не обходила их стороной.

Проблема была в том, что, даже окунувшись с головой в работу на все выходные, это не помогло настолько, насколько я думала, что поможет. Как говорится, первое впечатление обманчиво, а так и было: я обманывала всех, когда дело касалось Шейна, и в первую очередь саму себя.

С тех пор как мы с Шейном начали проводить столько времени вместе, мне становилось все трудней и трудней заниматься своей работой. Раньше я бралась за кого угодно без раздумий, избавляла разум от любых эмоций и отрабатывала встречи, делая все, что, черт возьми, я только хотела с ними вытворять. Я могла трахаться и подыгрывать их извращенным фетишам, потому как была чертовски хороша в том, чтобы в мыслях превратить все в обычную игру.

А теперь, в момент, когда эти ублюдки отправились в город заниматься своим делом, мой разум заполнен образами Шейна, качающего головой. Его взгляд прожигал мою кожу и оставлял шрамы от стыда за то, что я была с мужчинами, которые не любили меня. Меня переполнило чувство вины, да, то единственное чувство, которое я всегда держала на расстоянии вытянутой руки. Теперь же, клиент за клиентом: все, о чем я могла думать — это Шейн. Я бы хотела, чтобы это были его руки, которыми он бы касался меня; его губы, которыми он бы целовал меня; и его язык, которым он бы выводил совершенно восхитительные линии вдоль моего тела.

Без сомнения, любовь способна заставить девушку завязать с проституцией. Худшее, что может случиться с продажной женщиной, — угораздить ее влюбиться. Не имеет значения, заколачиваешь ты много денег, продавая киску, или получаешь за это дело сущие копейки. Любовь, словно яд, медленно растекаясь по твоим венам, все равно доберется до самого сердца, и, в конечном итоге, вытравит из тебя все желание раздвигать ноги перед кем-нибудь, кроме любимого человека.

Четверг. День, когда мы обычно стирали с Шейном. Вместе. В голову лезли разные мысли. Может, я просто должна пойти в прачечную и сказать ему, что мне жаль, что я такая сложная? К черту все… может мне просто сбросить на него бомбу и сказать, что я проститутка. Почему бы не рискнуть и потерять его навсегда? Зато потом все будет закончено.

Шесть дней прошло, а он так и не позвонил. Это состояние мне было хорошо знакомо: боль разрывала сердце, и я не могла дышать, когда думала о нем. Я не подписывалась под тем, чтобы влюбиться в него. Сибил предупреждала меня, она говорила мне пройти мимо. Почему я не слушала? Мне просто нужно двигаться дальше.

ГЛАВА 14

Стоит только решиться жить дальше, не оглядываясь на прошлое, как тут же возникает одна большая проблема — все твои мысли концентрируются исключительно на том, о чем бы ты хотела забыть. Я не могла думать ни о ком, кроме Шейна. Стоило мне только прекратить фантазировать о том, чем он может заниматься в это время, как я тут же начинала думать, скучает ли он по мне или разговорам со мной. Каждый раз, проходя мимо подставки с цветочными горшками, я вспоминала о нем. Каждый раз, когда я закидывала грязные вещи в корзину для белья, я думала о нем. Даже когда чистила зубы, он умудрялся проникнуть в мои мысли. Я совершено потеряла контроль над ситуацией, — так много я думала о нем. Все это стало чертовски раздражать. Казалось, что все, что бы я ни делала, начиналось с мыслей о Шейне.

Я потянула на себя дверцу холодильника. Последнее время у меня был неважный аппетит, да и сейчас я не была особо голодна, но было уже без четверти двенадцать, и я решила, что если не закину что-нибудь в себя, позже очень пожалею об этом. Желудок скрутило от голода и засосало под ложечкой, а это плохо. Я почистила вареное яйцо, приготовленное Сибил пару дней назад. Она из тех сумасшедших, повернутых на своем здоровье людей, которые начинают утро с белковых продуктов, абсолютно, исключая продукты, содержащие углеводы. Обычно меня тошнило от одного их вида, но когда мне нужны были протеины, и не хотелось готовить, вареные яйца отлично выручали. Кроме того, Сибил не было дома со вчерашнего утра. Она упоминала, что у нее намечается секс-марафон в городе.

Я взяла вареное яйцо, не забыв прихватить с собой кусок дрожжевого хлеба, и уселась на диван. Я пыталась бороться с желанием просто взять и отправиться в «Остановись и постирай». Не так и сложно сделать вид, что между нами ничего не произошло. Я хорошая актриса. Мне пришлось рано постичь эту науку, поскольку не смогла бы продавать свое тело, не будь у меня артистических способностей. Стоит сказать о том, что даже используя несколько недель подряд одни и те же приемы, я обыгрывала их каждый раз по-разному. Моя работа заключалась в том, чтобы заставить клиента думать, что секс с ним — самое сногсшибательное, что происходило со мной в жизни, и что же, я чертовски хорошо умела притворяться!

Я должна была быть достаточно сильной, чтобы не поддаться естественному желанию почувствовать себя достойной того, что лежит за границами простого перепиха. Я знала, что произошло бы, впусти я Шейна в свою жизнь по-настоящему. Очень быстро наши отношения стали бы сложными. Перебирать в голове чувства к нему было бы так же глупо, как быть избитой только за то, что я родилась. Ничто в этом мире не могло бы убедить меня, что чувства, которые хуже любого ножа с тонким лезвием, ранят мое тело, могут сделать меня цельной. Ни любовь, ни вожделение не стоили этой жгучей боли.

Я подтянула ноги под себя, и свернулась калачиком на диване. Слезы капали из глаз, ручейком стекая по щекам, сразу впитываясь в ткань укороченной ночной сорочки. Я не позволяла себе лить слезы с того самого момента, как обменяла свое сердце на трах без любви с тем, кто забрал и разрушил мою душу. Но теперь я плакала. Мои глаза горели как после кислоты, стоило мне подумать о всех своих бессмысленных и болезненных перепихах, после которых я теряла часть души, зная, что возможности вернуть ее обратно уже не будет. Поначалу, пока я еще могла держать эмоции под контролем, я просто скулила от боли, но позже все вылилось в неконтролируемые, зарождающиеся где-то глубоко, в самом низу живота, завывания, потому что все, что целую жизнь копилось в моем сердце, вырвалось наружу.

Я не прекратила плакать, даже когда у меня пропал голос, а пересохшее горло пришлось увлажнить рюмкой обжигающей текилы. И, даже несмотря на то, что мне пришлось пережить немало бед из-за алкоголизма родителей, я не стала отказывать себе в удовольствии, вливая в себя рюмку за рюмкой этой золотистой ядовитой жидкости до тех пор, пока не увидела дна бутылки. Как старого приятеля я поприветствовала тепло, обжегшее заднюю стенку горла, опалившее жаром легкие и сдавившее грудь. После того как текила проскользнула вниз по пищеводу в желудок, меня накрыло волной грязного отвратительнейшего удовлетворения. Наконец, я почувствовала хоть что-то, прежде чем впала в яростное оцепенение.

Проснувшись, я чувствовала себя потерянной… и не могла понять который сейчас час и где, черт возьми, я находилась. Мой телефон разрывался от сообщений от парочки моих постоянных клиентов, с которыми у меня была назначена встреча на ночь четверга. Я попыталась избавиться от клубка неприятностей, который сама же и закрутила, лихим броском запустив бутылку из-под текилы на старый деревянный пол. После того как бутылка упала, я услышала глухой стук, который эхом отразился от стен комнаты. У меня все еще кружилась голова. Было темно, единственным источником света были телефон и электронные часы, висевшие на стене в другом конце комнаты.

Я чуть помедлила, чтобы немного прийти в себя, затем посмотрела на часы. То, что я увидела там, ужаснуло меня. 3:30. Наступило утро пятницы. Я напилась до полной потери сознания, но настоящий кошмар был в том, что я не работала целую ночь, а выручка за ночь могла бы составить почти пятьсот баксов. Я так облажалась, я хотя бы могла предложить взять моих клиентов какой-нибудь другой шлюхе, которая выразила бы готовность обслужить их наряду со своими чертями, и заодно еще немного подзаработать.

Диван был неудобный, впрочем, как и само место, где я отключилась, оставляло желать лучшего. Я села, со шлепком поставив ноги на пол. У меня было такое чувство, словно мою голову пропустили через мясорубку. Ее стальные лезвия как будто искромсали верхнюю часть головы от уха до уха. Железные тиски опустились ниже в область глаз. Я должна была дорого заплатить за этот загул, и этим утром час расплаты настал. Взяв в руки телефон, я удалила сообщения от парней, которых у меня не получилось вчера обслужить. Если эти ходячие члены хотели вчера выпустить пар, они наверняка нашли себе другую шлюшку, которая отлично с этим справилась. Я все еще надеялась увидеть сообщение от Шейна, но мне не повезло. Возможно, это было и к лучшему, сейчас мне не хотелось забивать голову мыслями о нем.

Я проковыляла на кухню, сунула в рот пару таблеток обезболивающего и запила их стаканом воды. Мой желудок определенно ненавидел меня. От того что вместо еды я наполнила его водой и таблетками, он словно свернулся в тугой узел и тихонько поскуливал. Но от одних мыслей о еде меня начинало тошнить. Я стянула с себя одежду, мне нужно было переодеться во что-то более удобное. У меня оставался последний комплект чистого белья. Я бросила телефон на маленький расшатанный столик, стоящий у кровати. И даже если я не хотела думать сегодня о проблемах, а именно о том, что у меня почти не осталось чистой одежды, все же мысли о том, что днем необходимо заглянуть в прачечную, промелькнули в сознании. Голова все еще кружилась, и все, что я хотела — это снова лечь спать. Минут пятнадцать спустя мои глаза закрылись, и я провалилась в восьмичасовой чистейший перворазрядный сон. Из-за упущенной возможности заработать деньжат я чувствовала себя так же, как моряк, который профукал самую лучшую бутылку виски, не успев ее даже попробовать.

Я проснулась поздним утром, посмотрела на экран телефона и увидела сообщение от… мне написал Шейн. Я уставилась на мигающий значок входящего сообщения, затем снова активировала телефон, экран которого успел погаснуть. Не совру, если скажу, что размышляла какое-то время, должна ли я ответить ему сразу или может мне заставить его помучиться в ожидании ответа. Кто-то скажет, что заставлять его страдать в ответ за то, что он не написал мне сразу, может только жестокий эгоистичный и даже злой человек. Для меня же все было предельно просто: как он ко мне, так и я к нему. Только так я могла избежать вновь разбитого сердца. Конечно, я испытывала физическую боль от невозможности видеться с ним, дружить как прежде, но все это не являлось достаточно веской причиной, чтобы подставлять свое сердце вновь под удар. Внутри у меня все еще оставалось достаточно боли, которая не давала мне забыть, насколько болезненным бывает предательство близкого человека. Мне нужно было, чтобы Шейн понял, что я не та девушка, которая прибежит к нему в то же мгновение, как только он решит, что соскучился по мне.

ШЕЙН: Могу ли я извиниться перед тобой? Надеюсь, еще не слишком поздно. Знаю, что должен был написать тебе раньше. Я просто хотел дать тебе больше свободы. Господи, как же я скучал по тебе вчера! Даже тусуясь с друзьями, я скучал по тебе. Роуз, мне так жаль, что я расстроил тебя. Давай встретимся сегодня в прачечной?

Я: В котором часу?

ШЕЙН: Не важно. Я буду там, пока ты не появишься.

И вот опять все возвращается на круги своя, сломленные девушки всегда стремятся к тому, чтобы вновь стать любимыми, даже если эта любовь и не совершенна. Я перечитывала наши сообщения, впитавшие в себя всю горечь упущенной недели, которую мы никогда уже не сможем вернуть назад. Я безнадежно жаждала тех капель внимания, что он мне уделял, но понимала, что все это будет впустую. Друзья, мы просто друзья. Нам не стать друг для друга кем-то большим. И не важно, что я к нему чувствовала, не важно, что он чувствовал по отношению ко мне. Мы просто друзья — это единственно возможное развитие событий.

Я собрала всю грязную одежду и сложила ее в мешок для прачечной, который затем закинула в салон машины. Я двигалась стремительно и с определенной целью. Внезапно у меня появилась причина съездить в прачечную «Остановись и Постирай». Я знала, что мне придется сказать ему, что я думаю о нашей дружбе, но даже в этом случае внутри меня оставалась какая-то малая часть… совсем крошечная, которая хотела, чтобы мы были вместе. Она не давала мне отказаться от мыслей, что Шейн мой и только мой. И было совсем не важно, а я понимала это прекрасно, что мы не можем быть вместе. Да еще голос в подсознании не уставал мне напоминать, кем я на самом деле была.

Да ладно тебе, Роуз, ты на самом деле думала, что он видит в тебе нечто большее, чем доступную девку, готовую в любое время на перепих? Ты всего лишь средство для удовлетворения его грязных желаний. Он всегда будет слишком хорош для тебя. Владелец прачечной, хм? И то верно, ты навсегда останешься его маленьким грязным секретом, который он будет вспоминать, сидя в своей прачечной. Он не приведет тебя в дом своих родителей. Просто возьми и поверни назад.

Как бы мне ни было тяжело, я продолжала ехать вперед. Голос в голове, мой личный летописец, вещающий из самой преисподней, не мог заставить меня изменить решение.

Я поставила машину на свободное место на первом этаже крытой парковочной стоянки. Казалось, что я была здесь в последний раз целую вечность назад. И даже хотя я в какой-то степени застолбила за собой это парковочное место, так как приезжала сюда каждый четверг на протяжении последнего месяца, сейчас это прежде очень знакомое место казалось мне чужим. Может это из-за того, что сейчас была пятница, а я никогда не ездила в прачечную по пятницам, или из-за того, что не могла контролировать биение сердца, удары которого громом отдавались в ушах. Так или иначе, у меня было слишком много дел, все ниточки которых вели к тому, что мне нужно было повидаться с Шейном. Одной из этих ниточек было стремление моей души.

Я вытащила мешок с бельем из машины и направилась вниз по улице в «Остановись и Постирай». Толкнув незапертую входную дверь прачечной, я вошла, силясь удержать мешок на плече, который, в свою очередь, так и норовил оттуда свалиться. Оказавшись внутри, я бросила мешок на пол и начала осматривать комнату в поисках Шейна. Со второй попытки мне удалось его заметить. Он разговаривал с настоящей красоткой-блондинкой, с грудью невероятно округлой и совершенной формы. Когда она смеялась, было видно, как она подпрыгивает под облегающей майкой. Стоило мне посмотреть на то, как она улыбается и поглаживает при этом своей рукой его плечо и руку, мной овладела ревность. Я никак не ожидала увидеть Шейна, оказывающим знаки внимания такой самовлюбленной пустышке. А я-то думала, что он стоит у дверей в ожидании моего появления, в надежде перехватить меня для разговора сразу же на пороге прачечной. Меж тем блондинка повернулась к нему спиной, покрутила перед ним задницей туда-сюда, затем, виляя бедрами, удалилась. Ей во всей красе удалось засветить перед ним свой чудесный, едва прикрытый коротенькими джинсовыми шортиками, зад. О чем я только думала, приехав сюда? Это была ошибка.

Когда она подвела его к открытой стиральной машине, он, наконец, посмотрел на меня. Его взгляд мягко прожигал мою душу насквозь. Его улыбка заставляла играть чувствительные струны моего сердца. Было что-то сумасшедшее в том, как мозг перебирает образы, отчего нам сложно восстановить в памяти мелкие детали внешности и поведения человека, а еще сложнее отследить влияние этих мелочей на наши поступки, из каких мы собственно все и состоим. Ох, черт возьми, я была так увлечена своими воспоминаниями о Шейне, что думала о нем, даже когда работала на улице. Но все мои воспоминания оказались ложными. В корне неверными. Я позабыла о тоненьких морщинках у его глаз, которые становились особенно заметными, когда он улыбался, или о том, как поднимался и опускался его кадык, когда он сглатывал. Я не могла вспомнить, каким образом сгибаются кисти его рук, когда он опускает руки вдоль джинсов, когда нервничает. Мое воображение никогда не рисовало мне, как он подходит ко мне уверенной походкой. У меня в памяти никогда не возникал свежий цитрусовый аромат его одеколона.

— Привет, — проговорил он, стоя передо мной, засунув руки в карманы.

Один Господь знает, как сильно мне хотелось, чтобы он наклонился и поцеловал меня в щеку. Мне так не хватало небольших знаков внимания от него, пусть даже порожденных простой галантностью.

— Привет, — откликнулась я, скручивая верхушку своей сумки.

— Давай я помогу донести, — он наклонился, схватил мой мешок с бельем, взвалил себе на плечо и понес, — рядом с моим кабинетом освободилось несколько машин.

— О, хорошо, — я проследовала за ним к стиральным машинам. Девушка, с которой стоял Шейн, пока я не появилась в прачечной, бросила в мою сторону недовольный взгляд. Я улыбнулась ей в ответ, радуясь тому, что Шейн не был в ней заинтересован.

— Рад, что ты пришла, — бросил он через плечо, потому что все еще был занят, убирая висевшие на стиральных машинах таблички «машина на ремонте».

Я смотрела, как напрягались мускулы на его плечах и как от движения руками, где-то на уровне задницы подпрыгивал край его рубашки. От вида его обнаженных слегка блестящих рук мой язык непроизвольно высунулся наружу. Я облизала губы. Я бы многое отдала за то, чтобы просто провести рукой по его коже.

— В твоем сообщении было столько отчаянья, — резко сказала я, надеясь, что после этого я буду злиться на него меньше.

— Отчаянье? Ты на самом деле сказала, что мое сообщение полно отчаяния? — сострил он, бросая мой мешок на тележку на колесиках, прежде чем убрать таблички «машина на ремонте» с двух стиральных машин.

— Да ладно? Ты вешаешь на рабочие машины таблички, на которых написано, что они сломаны?

— Все ради тебя, — он бросил в мою сторону мимолетную улыбку.

Развязав завязки мешка, я начала вынимать из него одежду, тут же сортируя ее. Это была моя повседневная, не рабочая одежда. Затем я засунула ее внутрь барабанов стиральных машин.

— Если не отчаявшимся, то каким бы ты назвал свое сообщение? — Я знала, что мои слова звучат грубо. То, что я произнесла, можно было бы рассматривать, как попытку задеть его больнее.

— Это сообщение было наполнено раскаянием, сожалением и даже печалью. Я скучал по тебе, Роуз. Ялюблю… — он резко замолчал, и, оперевшись спиной на сушилку, стоявшую прямо напротив меня, добавил: — Я люблю заниматься с тобой стиркой. — Он провел рукой по своим волосам.

— Мне кажется, в том, чтобы быть жалким, тоже есть свои преимущества.

— Если то, о чем ты говоришь — значит быть здесь, рядом с тобой, я готов быть жалким в любой день недели, — сказал он, положив ногу на ногу. — Но давай не будем забывать, ты пришла сюда повидаться со мной, — добавил он, прежде чем засунуть руки в передние карманы джинсов.

— Я пришла потому, что у меня не осталось чистых вещей.

— Правда? А почему из всех прачечных, расположенных как рядом с твоим домом, так и вообще разбросанных по району, ты приехала именно сюда?

— Там отвратительно, и кроме того, я привыкла… ездить сюда. Я подсела на эти проклятые леденцы «Блоу Попс». Я на самом деле скучаю по их разным вкусам.

Я замолчала, так как мне нужно было налить мыло для стирки в стиральную машину.

— Ну да, конечно, все скучают по ним. Я перестал выдавать их клиентам прачечной. Я решил, что здесь не должно быть ни одного леденца «Блоу Попс», раз ты перестала сюда ходить.

— Так ты угощал ими только ради меня? — улыбка заиграла у меня на лице.

— Ну, мне нужно было как-то удивить тебя, а мои дешевые леденцы тебя не очень впечатлили, поэтому, поразмыслив, я пришел к выводу, что не может быть ничего лучше, чем сладкая карамель на палочке, да еще и с жевательной резинкой внутри. Ради всего святого, подумал я, да под это описание идеально вписывается леденец «Блоу Поп», два продукта в одном! — рассказал он мне, а затем достал горстку четвертаков из кармана, опустил их в монетоприемник и запустил машину.

― Эй, я пока в состоянии сама заплатить за стирку белья.

— Я в курсе, и раз ты такая самостоятельная, можешь сама выбрать, какую температуру установить на машине, — подколол он меня, сделав знак, что вода уже начала наполнять барабан машины. Нажав пару кнопок, я установила режим «сверхделикатная стирка» и развернулась лицом к Шейну.

— Ну, раз я здесь, как насчет того, чтобы вернуть сюда леденцы «Блоу Попс»?

— Зависит ли твое решение ходить сюда и дальше от того, каким будет мой ответ?

— Определено зависит, — буркнула под нос я, заряжая следующую партию белья в стиральную машину.

— От чего же? — спросил он, открывая дверцу соседней машины.

— От запаха, — ответила я и загрузила белье в барабан машины.

— Запаха? — переспросил он, явно сбитый с толку, после чего закрыл дверцу стиральной машины.

― Запах сосательных леденцов! ЛЕДЕНЦОВ! Ну, знаешь ли, для человека, который мнит себя очень сообразительным… просто скажи, что у тебя припрятано несколько леденцов в нижнем ящике письменного стола.

— Конечно, у меня всегда припрятана парочка на крайний случай. Ты любишь вишневые, так ведь? — его глаза заблестели, вполне соответствуя той блестящей шутке, которую он мне тут выдал.

— Очень смешно, — поддела его я, прежде чем он резко развернулся на сто восемьдесят градусов. — Куда ты идешь?

— Ты пообещала, что проведешь со мной время, если я принесу тебе леденцов, СОСАТЕЛЬНЫХ ЛЕДЕНЦОВ, если быть точным. Поэтому я сейчас иду за ними.

Я торопливо улыбнулась ему, прежде чем повернуться к стиральной машине и вновь приступить к довольно однообразному занятию — мне нужно было закинуть стопку четвертаков в прорезь монетоприемника. После того, как обе стиральные машины загудели, мне нечем стало занять себя, и я решила сходить в уборную. После этого можно было бы удостовериться, не требуется ли Шейну помощь в поиске коробки с леденцами. Конечно, я могла бы обидеться на него за то, что он не звонил и не писал мне все это время. Но, положив руку на сердце, я должна была признать, что его присутствие в моей жизни делало ее более нормальной. Пусть даже это чувство нормальности было на все сто процентов ложным. Спокойствие возвращалось ко мне, когда он был рядом. Я забывала, что моя жизнь превратилась в хаотичную и запутанную мешанину из полнейших неудач, которые происходят неожиданно одна за другой. С ним я забывала, что мое сердце все покрыто шрамами.

Шейн определенно обладал природным талантом, потому что с ним я чувствовала себя простой нормальной девчонкой, и вся эта нормальность заставляла меня чувствовать себя особенной.

По дороге из уборной я решила забежать к Шейну и разузнать, почему он так задержался с поиском сосательных леденцов. Дверь его офиса была немного приоткрыта, и сквозь щель я увидела Шейна. Он сидел за письменным столом. Но занят он был не тем, что копался в ящиках стола. Вместо этого, он, глядя в противоположный конец комнаты, с кем-то разговаривал.

— Знаешь, как сложно было отыскать тебя? — Я услышала женский голос. Эти слова были произнесены с явным намерением подразнить его. Я замерла на полпути.

— Да ладно, я ни от кого не скрываюсь, — беспечно отозвался он в ответ на ее реплику.

— Может, и нет, но я просто подумала, что ты успел переосмыслить мое предложение хорошенько отплатить тебе за доброту, — продолжила она.

Сердце колотилось у меня в груди. Я приблизилась к кабинету, где работал Шейн, в попытке рассмотреть, с кем же, черт его бери, он разговаривает, и увидела девушку, одетую в длинный черный плащ. На ногах у нее были подходящие к плащу туфли на высоких шпильках, украшенные шипами. Я ощутила удар в область пониже живота, вызванный приступом ревности.

— Я очень ценю твое предложение, но… — голос Шейна отражался от стен.

— Хорошо, я просто хочу вернуть тебе должок, и что с того, что я хочу расплатиться с тобой необычным способом? Ты знаешь, мое предложение скоро потеряет свою силу. Ни одна девушка не станет долго терпеть отказ мужчины, она просто бросит предлагать.

Женщина крутанула его стул и поставила свою ножку, обутую в туфли на тонкой шпильке, на сиденье между его ног. Я вытянула шею в попытке рассмотреть, что же, черт ее дери, эта женщина собирается делать с моим мужчиной. Прежде чем ответить ей, Шейн издал нервный смешок.

— Что же, Кристал, ты красивая девушка, и, как я уже говорил раньше, если бы я хоть немного был заинтересован в получении такого рода услуг — ты определенно стала бы первой, кому я позвонил. Но сейчас у меня в этой сфере жизни все абсолютно налажено, и, честно говоря, я не думаю, что твое предложение моя девушка оценит по достоинству.

Шейн, разведя руки в стороны, хлопнул в ладоши.

— Но, эй, ты должна знать, ты для меня достаточно хороша. Я никогда не относился с предубеждением к таким, как ты.

Его руки соскользнули к тому месту, где лежала ее нога, после чего он мягко убрал ее.

Мое сердце, и без того бешено колотившееся в грудной клетке с неимоверной силой, врезалось в кости. В ушах зашумело. Это дерьмовое чувство неприкаянности, похороненное глубоко внутри меня, вновь забурлило и выступило на поверхность кожи. Я вспыхнула, скорчилась от боли из-за того, что Шейн считает меня кем-то большим, чем просто чертовой шлюхой. Но то, что он сказал Кристал, было вполне недвусмысленно. Я все слышала. Он никогда не будет с девушкой, продающей тело другому мужчине.

Голос в голове не преминул воспользоваться возможностью, чтобы переиначить его слова и вонзить их глубже в мое и так уже израненное сердце.

Ты никогда не станешь для него никем, кроме грязной потаскухи. Разворачивайся и уходи.

Плод с гнильцой.

Я отошла от стены, спеша вернуться назад к стиральной машине, чтобы вытащить из нее всю свою проклятую одежду. С Шейном все кончено. Я прислушалась к совету своего внутреннего голоса. Шейн отрекся от меня. Намеренно или нет, он совершенно ясно сказал мне, что мы не можем быть вместе. Пусть даже его слова и были обращены к Кристал. Мы обе были проститутками, шлюхами, женщинами, ложившимися в койку с мужчинами за деньги. Адреналин разгонял кровь в моих венах, подпитывая необходимость скорей уйти. Я задыхалась. Но прежде чем удрать оттуда, я затолкала белье в мешок для переноски и закинула его на плечо. Вопросы роились в голове и мой внутренний голос с удовольствием на них отвечал.

Что, черт возьми, Кристал здесь делала?

Ладно тебе, Ро, ты же сама шлюха, ты знаешь, зачем она пришла.

Я не видела, чтобы она входила в прачечную. Когда же она успела?

Она пришла, чтобы потрахаться с Шейном, а он послал ее, так же как он скоро пошлет и тебя. Говорят тебе, черт возьми, нужно отпустить его.

Спина ныла и болела, потому что мешок оказался таким тяжелым, словно в нем лежала не одежда, а чей-то труп. Я не останавливалась, пока не уткнулась в свой кусок дерьма — Крайслер «le baron» 92 года. Закинув мешок с бельем в тачку, я протиснулась в дверь и поехала домой. Разбитая от осознания того, что он никогда не сможет принять меня такой, какая я есть. Слова, которые он произнес, отпечатались в моей голове. Если мне будут интересны такого рода услуги… Я даже рада, что все так сложилось.

Я и не планировала подпускать его так близко. Я не должна была приходить, не должна была слышать его слова о том, что у него есть девушка. Откуда ни возьмись, в голове возникли слова и заполнили собой сознание. Тот же голос, который всегда пытался похоронить меня заживо в ночных кошмарах, теперь загонял мое сознание в темный чулан, в котором обычно пряталась наиболее ранимая часть моей души.

Давай, Роза, ты всегда была готова к расставанию с ним. Помнишь, как ты говорила, сделай так, чтобы это он захотел тебя. Ты и до этого его разговора со шлюхой знала, что он не захочет встречаться с девушкой вроде тебя. Возьми себя в руки. Скажи спасибо, что ваши отношения с Шейном не зашли дальше легкого флирта в этой долбаной прачечной. Смирись с этим.

Сделай еще одну гребаную пометку себе в голове: избегай прачечных и темных переулков.

ГЛАВА 15

Я чувствовала прилив энергии. Мысли проносились в голове одна за другой, но мне нужно было себя чем-нибудь занять. Я достала одежду из мешка для стирки и поискала вешалки для одежды, в которой хотела выйти пару раз на работу. Черный кружевной топ, мерцающая облегающая юбка и гладкий бюстгальтер такого же цвета сохли на бельевой веревке. Я натянула черный прозрачный топ на бретельках и сразу же вспомнила лицо Шейна, когда он увидел этот топ. Я намотала на руку влажную на ощупь ткань и поднесла к лицу.

Вдыхая этот запах, я захотела вернуться обратно и сказать ему, что стою всего того, что он готов принять. Женщина внутри меня хотела доказать, что была достойна того, что мне предложили, а маленькая девочка боялась, что ее отвергнут из-за принятых не по собственной воле решений. Жить в достатке или голодать, теплая постель или холодный темный тротуар, покрытый измятым асфальтом. Продавать свое тело было попыткой выжить, а не осознанным желанием.

Я надевала стрейчевую юбку, когда Сибил ворвалась в квартиру. Ее пунцовое лицо было такого же цвета, как и взъерошенные волосы, она побежала к раковине на кухне и сунула руки под воду. Она прерывисто и тяжело дышала и рыдала. Одежда помята и порвана, воротник блузки растянут и разорван.

— Черт, ты меня напугала! Где ты была? Что за… Ты в порядке? — спросила я, и все мои собственные проблемы вмиг исчезли. Казалось, что Сибил переехал автобус. Ее золотистые глаза потемнели и налились кровью. Украдкой взглянув на нее, я увидела темные круги и темно-фиолетовые с черным отливом синяки под глазами.

— Ро, последние двадцать четыре часа я сражалась за свою жизнь. Я не хочу сейчас говорить об этом, ладно? — взорвалась она, растирая руки под водой. Я заметила, что вода была ярко-красной.

— Это кровь? Что с тобой стряслось?

Я включила воду на всю и схватила Сибил за предплечья. Мы работали проститутками без сутенера, своего рода изгоями. Именно так они называли нас. И поскольку мы были изгоями, то постоянно ожидали удара в спину. Сибил застонала и отшатнулась от меня.

Увидев ее в таком состоянии, я ощутила овладевавшие мной страх и беспомощность, когда мама была не в настроении и била меня. Я всегда убегала от этих чувств и пыталась похоронить их в своей памяти.

— Не волнуйся, Ро, я обо всем позаботилась, — произнесла она, освободившись от моего захвата и бросая на пол порванную рубашку, которую только что сняла.

— Твою мать, Сибил, кто с тобой это сделал? — спросила я, осторожно касаясь ее худой спины и бедер. Вся спина была усеяна красными и сине-фиолетовыми синяками размером с кулак. Паутина бесчисленных длинных царапин от ногтей опутала грудную клетку и спину, и спускалась ниже пояса.

Сибил вздрогнула от боли, как только я стянула юбку и трусы, приобнажив ягодицы. Царапины были и там, вместе с несколькими большими синяками.

— Ро, я не могу тебе сказать, пожалуйста, не заставляй меня, — пробормотала она дрожащим голосом. Замерзшая от боли или смущения, Сибил натянула вещи обратно и обняла себя.

Я схватила одну из влажных футболок с кровати и аккуратно надела ее на Сибил. На ней не было лифчика: я увидела множество синяков на грудной клетке и животе. Я посмотрела на нее, чтобы она помогла мне надеть футболку. Лицо Сибил исказилось от боли, опухшие глаза, губы были потрескавшимися и пересохшими; она дрожала, пытаясь сдержать слезы.

Сибил понимала, что я выясню, кто избил ее практически до полусмерти, это было вопросом времени. Несмотря на эту грязную работу, бестолковые драки, непонимание и прочее дерьмо, мне было больно видеть Сибил в таком состоянии. Я не могла спустить все с рук этому мерзавцу.

— Это ведь Карл? Тот негодяй, который месяцами преследовал тебя…

— Нет, — прошептала она.

― Тогда, может, этот мудак Трей?

Сибил покачала головой.

— Нет, не он. — Она слегка вздохнула, пытаясь собраться с силами.

— Дэкс, верно?

Будто пробитая шина, она начала со свистом выдыхать.

— Это он! Это был тот кусок дерьма, мнимый сутенер, который сделал это с тобой, не так ли?

Ноздри Сибил раздулись, дыхание участилось, а тело начало трясти.

— Ро, ничего не делай. Все кончено, — прошептала она сквозь зубы.

— Этот чертов самоуверенный ублюдок, — прорычала я.

Я была так зла, что вложи мне кто-нибудь в руку пистолет, я бы сунула дуло мерзавцу между гадких золотых зубов и спустила курок. Он был не более чем куском дерьма, который дышал и занимал пространство в этом мире.

Тело Сибил начала колотить дрожь.

— Пожалуйста, Ро, просто оставь все как есть… из этого ничего не выйдет.

― Ничего? Ты, черт возьми, шутишь, Сибил? Эта сволочь заплатит.

— Я… я… я… не могу унять дрожь, — простонала она, после чего все ее тело сотрясла сильнейшая судорога. Мышцы под ее кожей вздулись и стали твердыми, как камень. Покачнувшись вперед, будучи не в силах контролировать рвотный позыв, ее стошнило прямо на пол. Я побежала к сушилке для посуды и схватила большую пластиковую миску. Все, что было в желудке Сибил, вышло наружу.

— Тише, успокойся. Мне жаль, что с тобой такое случилось. Теперь ты в безопасности. Не волнуйся, — шептала я, укутывая ее в тонкое покрывало, лежавшее в изножье моей кровати. — Сядь сюда. Давай.

Я вытащила телефон из сумки, и начала набирать того единственного человека, который, я точно знала, мог ей помочь.

— Кому т-т-ты з-з-звонишь? — с трудом выдавила Сибил между рвотными позывами.

— Бриггсу.

— Стоп, не звони ему. Я буду в порядке.

— Это не нормально, Сибил. Нужно, чтобы тебя осмотрели, и я не принимаю «нет» в качестве ответа.

— Я буду в порядке. Я просто хочу прилечь. — Она подтянула покрывало к своей груди.

— Сибил, ты не умрешь на моей кровати.

— Ро, у меня нет денег, чтобы ему заплатить. Прошу, мне просто нужно прилечь и закрыть глаза.

И как я должна была поступить? Она выглядела чертовски плохо. Я не могла оставить ее в таком состоянии.

— Не беспокойся о деньгах, — проговорила я, как раз когда у моего уха зазвонил телефон.

— Хай, Роузи, нужна моя помощь? — громко и напористо рявкнул в трубку Бриггс. В его речи преобладал ирландский акцент, и, общаясь с ним, ты сразу понимал, что он приезжий, и в Америке не так давно.

— Да, Сибил, ее сильно потрепали.

— Что случилось?

Я промолчала, отчего в воздухе повисла неловкая пауза.

— Роуз? Что случилось?

— Она ничего мне не рассказывает, но ее избили, а еще ее стошнило, и она вся трясется, в общем, чувствует себя дерьмово.

— Сколько она уже в таком состоянии?

— Она вернулась домой около четверти часа назад, после чего ее вырвало и начало знобить.

— А кровь? В рвотной массе есть следы крови?

— О, к черту, Бриггс! Я не стану заниматься этим дерьмом, — все же я наклонилась и посмотрела в миску. Мой желудок тут же скрутило, к горлу подступила тошнота, — крови нет, ― прикрывая рот рукой, проговорила я.

— Похоже, она в шоковом состоянии. У тебя есть одеяло? Укутай ее потеплее. Я уже в пути.

— Да, я уже сделала это. Спасибо, Бриггс, — прошептала я.

— Роузи?

— Что?

— Оставь в этот раз входную дверь открытой.

— Конечно, — ответила я, и звонок оборвался.

Кин «Ки» Бриггс был здоровенным ублюдком без всяких тормозов. Это был чернокожий ирландец ростом около двух метров. Его руки, обхват которых не уступал обхвату моей талии, были полостью забиты какими-то шаманскими татуировками, и эти чернильные рисунки могли рассказать такие кошмарные истории, о которых ты даже не догадывался. Это были болезненные воспоминания, которые он, должно быть, спрятал подальше в потаенный чуланчик своего сердца после двух лет проведенных в Ираке. Его тело стало аналогом личного дневника, на страницах которого он мог бы излить все чувства, будучи ветераном войны. Бриггс водил автомобиль скорой помощи, помогающей в бедном районе на протяжении пяти лет, затем он вышел на пенсию и начал оказывать услуги на дому таким шлюхам, как мы.

Он нашел тех, кто нуждался в его услугах, монополизировал их, и теперь гребет деньги лопатой. Всего семь звонков в неделю от пострадавших от своих сутенеров или клиентов проституток, и денежки оттягивают его карман. С такой работой он мог купаться в деньгах, и получать суммы в разы превышающие его месячную зарплату в качестве водителя автобуса. Я знала, что мне придется заплатить бешеные деньги за его услуги, но, все же, я не могла к нему не обратиться. Не было и речи о том, чтобы обратиться в больницу, не думаю, что в клинике можно было бы уладить это дело. Я просто не знала, кто еще мог бы мне помочь.

Я посмотрела на Сибил: едва заметная дрожь успела сменить неконтролируемые конвульсии. Но зубы у нее еще стучали, возможно, кружка теплого чая помогла бы ей согреться. Я провела рукой по ее лбу, затем прижала ладонь к щеке. Она бросила на меня затравленный взгляд и прошептала:

— Ро, ты должна мне кое-что пообещать.

— Все, что угодно.

— Пообещай, что свалишь от всего этого.

— Шшш, Сибил, не волнуйся обо мне.

— Скажи это. Скажи: я обещаю, что брошу все это. Скажи это! — Она сжала мое запястье, пытаясь привлечь меня как можно ближе к себе.

Я убрала налипшие на ее мокрое лицо пряди волос.

— Это не та жизнь, о которой ты мечтаешь, Ро. Пожалуйста, пообещай мне, что свалишь от всего этого к чертям собачьим.

— Я обещаю сделать это, только с условием, что ты уйдешь со мной.

Вымученная улыбка показалась на ее лице, но все же она кивнула, и на мгновение я подумала, что ей не так уж и требуется помощь Бриггса. Может быть, ей нужно лишь немного отдохнуть и просто посидеть с закрытыми глазами, как она выразилась.

В следующую минуту я уже размышляла над тем, чтобы позвонить Бриггсу, но вдруг дверь в комнату распахнулась, и на мгновение у меня отлегло от души, наконец, кто-то, кроме меня, сможет осмотреть Сибил, но недолго я радовалась. Минута затишья внезапно обернулась кошмаром. Дэкс, этот дьявол, стоял передо мной. Этот долбанный кусок дерьма, оттолкнув меня, промчался прямо к Сибил. Мои ноги оторвались от пола, и я, невесомая, подлетела вверх, как легкое перышко, подхваченное порывом ветра. После чего моя макушка встретилась с краем столешницы маленького покосившегося столика. Мое тело последовало вслед за макушкой, и я упала на столик, который разбился подо мной вдребезги. Комната наполнилась страшными криками. Слова были такими же острыми, как и стеклянные осколки от столешницы, впившиеся мне в ухо.

— Поднимайся! Теперь я владею твоей вагиной! Мои шлюхи работают без выходных.

Перед глазами все поплыло, я попыталась сфокусировать взгляд на том месте, где должна была быть Сибил, на которую все больше наседал Дэкс. Его кулак проплыл высоко над головой Сибил, и затем обрушился на ее нежное израненное тело с глухим хрустом ломающихся костей.

— Пожаааааалуйста… Нет, нет, нет, черт! Стоооой!

Сибил кричала о помощи хриплым, сорвавшимся голосом, сломавшимся под давлением дьявольских требований Дэкса.

— Я планирую весь день потратить на то, чтобы выбить из тебя все дерьмо, ты грязная сучка. Поднимай свою… мерзкую… вагину… с кровати.

После и перед каждым произнесенным словом был слышен гулкий звук от удара, он продолжал избивать ее. Положив руки на голову, которая не переставала кружиться, я начала проваливаться в отвратительные воспоминания из своего детства. Ужасающие мгновения, связанные с женщиной, которая должна была меня любить больше, чем то состояние уверенности в завтрашнем дне, которое они с отцом достигали, вливая в свои глотки горячительные напитки.

Дверь в мою спальню со скрипом открывается и тут же захлопывается. По отвратительному запаху перегара после виски, распространяющемуся по комнате, я понимаю, — вошла мама. Отец наказал ее сегодня за то, что она смешала его пюре с кукурузой со сливками во время обеда. Боже, я никогда не знала, что разозлит его в следующий раз. Отец не упускал ни одной причины, чтобы избить мать, он уничтожал ее уверенность в себе, сделал ее пленницей своей ярости, и вот она стоит надо мной.

Я предчувствую бурю, которая вот-вот разразится. За какую-то долю секунды я успеваю помолиться Богу… Я тихонько выдыхаю, пытаюсь расслабиться настолько, чтобы дать себе шанс, когда ладонь матери пройдется по моей щеке, она хватает меня за волосы в области затылка и тянет за них.

— Смотри мне в глаза, ты, кусок дерьма. Думаешь, что от того, что ты лежишь тут, притворяясь спящей, никто не поймет, что он избивает меня из-за тебя? Эй! Ты слышишь меня? Ты испорченная маленькая дрянь! Посмотри, что он сделал из-за тебя. Из-за тебя мы столько пьем. Ты нас к этому подтолкнула. Вся причина в тебе. Это твоя вина, Розали!

— Пожалуйста, мама, прости, мне так жаль! — кричу я в ответ на те обвинения, которые она одно за другим бросает мне в лицо. В ее глазах лишь непроглядная темень и пустота, словно злой демон вселился в ее душу. По выражению ее лица понятно, что она нисколько не раскаивается. Монстр, сидящий внутри нее, подпитывается алкоголем, который она вливает внутрь себя, а отец дает ей отличную возможность оправдать ту жестокость, с которой она ко мне относится.

— Слишком поздно, все испорчено! Один гребаный раз я оступилась, и теперь перед глазами постоянное чертово напоминание о моей самой главной ошибке в жизни.

Ее ярость прорывается наружу, пока злые слезы текут по щекам, стирая с них кровь. Тыльной стороной ладони она бьет меня по щеке. Моя голова откидывается назад. Боль охватывает всю нижнюю часть лица. Я сглатываю кровь, сочащуюся из прикушенного во время удара языка. У крови привкус железа. Она снова и снова бьет меня кулаком по лицу. Я слышу хруст ломающихся челюстных костей. Ручейки крови заливают мне глаза. Я роняю голову на подушку и прикрываю руками лицо. Мама же в это время продолжает изливать на меня свои отрывистые язвительные речи.

— Мама, прости меня, пп… ппппрооосстииии, — я реву, прикрывая лицо ладонями. Но она беспощадна, лишь только когда ее силы вконец иссякнут, она перестанет меня бить.

— Ты жалкая! Слышишь меня? Ты… жалкая уродина!

Голос матери звучит уже не так озлобленно, ее дыхание становится частым и глубоким. В шестнадцать лет ее острые полные ярости слова вынудили меня сбежать из того кошмара, в котором я жила, и это был последний раз, когда мать избила меня. Я заставила себя открыть глаза. В комнате было холодно, место от удара горело. Внезапно до меня дошло, что за дерьмо только что произошло. Бриггс нависал над чьим-то телом. Его руки были в крови. Мускулы выглядели твердыми, как камень. Казалось, он стал еще больше, по сравнению с тем, какого размера он был, когда мы последний раз виделись. Его рубашка порвалась, татуировки были заляпаны кровавыми брызгами и разводами. Я заметила, как жертва Бриггса корчится в спазмах. Да это же Дэкс, его руки и ноги дергались каждый раз, когда огромный кулак Бриггса встречался с его физиономией. Кровь была повсюду. Как будто Бриггс разрывал плоть Дэкса на части.

— Что ты теперь на это скажешь, долбанный мудак? Нечего мне ответить? Ты просто ничтожный долбанный жестокий ублюдок, раз тебе нравится измываться над беззащитными женщинами, — кричал Бриггс, пока бил Дэкса, его ирландский акцент почти исчез.

Я с усилием поднялась, и увидела, что Сибил лежит на кровати, раскинув руки в стороны. Она не двигалась, и я не могла сказать с уверенностью, дышит она или нет. Я не могла понять, жива ли она. Я пыталась снова обрести способность говорить, так как понимала, что если Бриггса сейчас не остановить, он забьет Дэкса насмерть.

— Бриггс… Бриггс… Ки… Кин! — окликнула я его. Мои крики, наконец, помогли ему выйти из агрессивного состояния, в которое он впал, увидев как Дэкс нас избивает. Прежде, чем мудак Дэкс попытался завалить его, Бриггс словно вновь оказался в самом сердце ужасной битвы, где ему опять пришлось убивать своих врагов. Я знала, что война пугает Кина Бриггса, чернильные истории, глубоко вбитые под его кожу, с целью подальше запрятать своих внутренних демонов, рассказали мне всю правду. До этого я не видела, как сильно его сознание иссечено войной, в которой ему пришлось принять участие.

Кулак Ки застыл в воздухе над головой Дэкса. Красные ручейки крови стекали с его прежде шоколадных рук. Его короткие темные волосы намокли от выступившего пота. Когда он взглянул на меня, я поняла, насколько он был не в себе, в глазах не было ничего, кроме пустоты. Лицо выражало только ненависть. Я смотрела на него, и не узнавала. Словно это был тот самый человек, который всегда пугал меня до безумия. Попытавшись подняться, я покачнулась и потеряла равновесие. Поведение Бриггса внезапно поменялось, словно в его голове кто-то щелкнул на кнопку переключателя. В его чертах вновь проявлялся тот человек, которого я знала. Он отошел от безжизненного тела Дэкса.

— Роузи, — выдохнул он, подходя ко мне.

— Нет, Ки, Сибил… Сибил, — задыхаясь, проговорила я, указывая на подругу, которая лежала поперек кровати, не шевелясь.

Я изо всех сил старалась собраться с мыслями, в то время как Бриггс помчался к тому месту, где лежала Сибил. Я видела, что он приложил ухо к ее губам, его большие толстые пальцы, запачканные кровью, пытались нащупать пульс на ее запястье. Выражение его лица поменялось, теперь, когда возникла необходимость собраться, в его глазах чувствовалась уверенность.

— Звони 911! Живо! — рявкнул он.

Я замерла.

Ртом он накрыл ее посиневшие губы и попытался реанимировать ее, делая искусственное дыхание. Равномерными порциями вдыхал в рот Сибил воздух, ее легкие наполнились им настолько, что ее грудная клетка начала вздыматься. После этого Бриггс поместил свой большой кулак прямо между ее грудями, и надавил на это место, пытаясь запустить ее сердце. Тело Сибил все еще не реагировало на внешние раздражители, лишь подскакивало кверху каждый раз, как он надавливал на грудную клетку. Я начала молится тому же Богу, который прежде ни разу не ответил мне на мои молитвы.

— Господи, пожалуйста, ох… Пожалуйста, Господи, пожалуйста, спаси Сибил. Она — это все, что у меня есть. Она должна выжить. Пожалуйста, не дай ей умереть.

Я заставила себя подняться, мне нужно было быть сильной ради лучшей подруги. Я покачнулась, и на одно мгновение мое сознание помутилось, я подняла руки вверх, провела по волосам, убирая их назад с лица.

— Роуз, 911! — приказал мне Бриггс.

Наконец, ясность прорвала мутную пелену в моей голове, и я потянулась за сумочкой.

— Позвони им с домашнего.

Схватив со стола домашний телефон, я набрала номер службы спасения. Один гудок, и с другого конца провода я услышала:

— Оператор 233. «Служба спасения». Что у вас случилось?

Глубоко вздохнув и совсем не думая о том, кем мы с Сибил являемся и чем зарабатываем на кусок хлеба, у меня изо рта внезапно полились слова:

— Моя соседка по комнате, ее ранили, — прокричала я в телефонную трубку.

— Успокойтесь, мэм, она дышит?

— Я не знаю, — я убрала телефон от уха. — Бриггс, она дышит?

— Нет, скажи им, я делаю искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, мне удалось поднять ее пульс до сорока ударов в минуту, но она все еще без сознания и не дышит, — все это Бриггс проговорил твердым спокойным голосом.

— Нет, Бриггс делает ей искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Ее пульс сорок ударов в минуту. Она без сознания, пожалуйста, отправьте к нам врача как можно быстрее, пожалуйста. Ох, господи, пожалуйста.

— Машину скорой помощи уже отправили к вам, она в пути, — уверил меня оператор 911.

— Скорая уже едет, — повторила я.

— Роуз, нам нужно две машины, — поговорил Бриггс между вдуванием воздуха в легкие Сибил. Глазами он указал на Дэкса, все еще лежавшего без сознания в луже крови.

― Нам нужны две скорые.

― Две? ― переспросил оператор «Службы спасения».

— Вторая для куска дерьма, который напал на мою подругу.

— На нее напали?

Я не расслышала ее вопрос. Мое внимание было приковано к Сибил и Бриггсу.

― Роуз, это твое настоящее имя?

― Да.

― Расскажи, на твою подругу напали?

— Да, мудак по имени Дэкс, он избил ее, и она потеряла сознание, — ответила я. Я не возражала бы, если бы он умер от кровопотери, на земле стало бы на одного урода меньше. Но разум подсказывал мне, что если Дэкс умрет, Бриггсу придется не сладко.

— Мэм… Мэм… Роуз, тот, кто напал на вашу соседку по комнате до сих пор с вами?

― Да.

― Но он без сознания?

— Да, да он здесь. Мой друг пришел и вырубил его.

— Хорошо, я вызову полицию и еще одну машину скорой помощи.

Я слышала вой сирены машины скорой помощи: сначала издалека он был тихим, еле различимым, затем уже вблизи стал ревущим и оглушающим. Я видела огни маячка в отражении на стекле окна моей квартиры. Должно быть, они припарковались перед фасадной частью здания.

— Роуз… Беги вниз встречай их, живо! — скомандовал Бриггс, отрываясь от искусственного дыхания, которое делал Сибил.

Спустя пару секунд, двое внушительного вида спасателей, одетых в темно-голубую форму, прошли в дверь. В руках одного из медицинских работников был большой пластиковый контейнер с медикаментами. Второй держал в руке планшет для записей, большая квадратная холщовая сумка на длинной лямке была перекинута наискосок на его груди. Они увидели Сибил и Дэкса, и через несколько мгновений спасатель с планшетом по радиосвязи связался с больницей. Когда я увидела, что один из них меняет Бриггса, я переосмыслила свой разговор с оператором «Службы спасения».

Они перебрасывались медицинскими терминами, манера их разговора показывала, что ситуация требует крайне срочного вмешательства. Я могла сказать, что в таких обстоятельствах, когда человек был практически между жизнью и смертью, каждое их слово имело огромный смысл. Я чувствовала себя такой беспомощной, потому что не понимала, что они означают. И чертовски сильно боялась за жизнь Сибил, пока они работали над ее телом.

— Ки, — пропыхтела я себе под нос, надеясь только на то, что сделала это достачно громко, чтобы он услышал меня. Он пристально посмотрел на меня, в его глазах читалась невыносимая боль, затем он отрицательно покачал головой.

— Нет?.. Что?.. Что нет?.. Что, Кин? Что ты хочешь этим сказать? — закричала я. Каждое слово я с усилием выцарапывала из своих легких. Боль, саднившая прежде, отступила на второй план, и я помчалась к Сибил. Бриггс перехватил меня на полпути, сгреб своими руками, мускулы на которых напряглись и стали твердыми, как скала, в охапку.

— Шшшшшш, давай же, Роузи, это плохая идея. Пусть эти парни делают свою работу.

Уткнувшись лицом в его грудь, я закричала так громко, как только могла. Я кричала, за каждый раз, когда мама избивала меня, кричала за ту ночь, в которую монстр отнял у меня невинность, я кричала, потому что родители не верили мне. Я кричала за каждый раз, когда мне приходилось трахаться за деньги. Я кричала за того единственного человека, кто позаботился обо мне. Я кричала за свою подругу Сибил, которая сейчас была без сознания.

— Бриггс? Вы Кин Бриггс?

Чей-то голос прервал мои размышления.

— Так точно.

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

— Роузи, послушай, дорогая, мне нужно, чтобы ты успокоилась, — сказал он, отрывая меня от своей груди.

Я не хотела возвращаться на воздух, я даже не хотела дышать. Я хотела просто оцепенеть.

— Роузи, ты должна поехать вместе с Сибил. Слышишь? Ты нужна Сибил, — его голос звучал непреклонно, но в то же время мягко, так, чтобы я могла сосредоточиться. Теперь он говорил с явным акцентом. Его глаза сделались узкими, словно он намекал мне, что сегодня я не должна больше сюда возвращаться.

Я смогла оторваться от Бриггса как раз к тому моменту, когда Сибил, водрузив на носилки, вывозили из квартиры. Я мельком взглянула на медиков из второй машины скорой помощи, которые работали над Дэксом. Затем я кивнула Бриггсу. Он взял мой свитер с кровати, подхватил сумочку со стола, и, легко подталкивая вперед, вывел из квартиры.

— Иди. Я все закрою. Встретимся чуть позже в больнице.

В тумане, повсюду летали обрывки мыслей и призрачных идей, но там, где я должна была находиться, я услышала, как передо мной хлопнула дверца скорой помощи, и один из спасателей принялся расспрашивать, знаю ли я кого-то из семьи Сибил или ближайших родственников. То, что я точно знала, — она скрывалась, с первой нашей встречи и с тех пор как мы стали соседками по комнате два года назад, я не слышала ничего о ее родственниках. Кроме того, что у нее была старшая сестра.

ГЛАВА 16

Кривая на кардиомониторе, стремившаяся вверх с завидным постоянством, являлась в некотором роде доказательством того, что человек был все еще жив. Все это сопровождалось тошнотворным ритмичным шипением аппарата искусственной вентиляции легких, который наполнял легкие Сибил необходимым ей кислородом. Этот звук въедался мне в голову. Время от времени однообразный шум приборов дополнялся сигналом, озвучивающим показатели ее кровяного давления.

Пшшш. Клик. Пшшш. Клик.

Бип… бип… бип… бип…

Гррррр… тик… тик… вуууш.

Это была невыносимая какофония, состоявшая из различных шумов, которая поначалу, словно плохая музыкальная композиция, болезненно воспринимавшаяся мной, спустя какое-то время настолько проникла в разум, что становилась самой желанной музыкой. Любое изменение в ее ритме, смена темпа или пропущенный сигнал заставляли мое сердце падать вниз куда-то к желудку.

Сибил ввели в состояние искусственной комы, и теперь она лежала без движения. Врач сказал, что у нее отек мозга и что им пришлось ввести ее в вегетативное состояние, чтобы избежать нарушения мозговых функций. Я спрашивала несколько раз у медсестер, связывались ли они с кем-нибудь из родственников Сибил: с родителями или сестрой. Но они лишь отрицательно качали головой и хмурились в ответ. Я ожидала, что с минуты на минуту кто-то из ее семьи появится в палате, и меня попросят покинуть ее, но ничего подобного не происходило. Никто не приходил, и пока это было так, я не собиралась бросать ее здесь в одиночестве.

Медсестра объяснила, что чем больше я говорю с ней, держу за руку и провожу времени рядом, тем быстрее пойдет процесс ее восстановления. Поэтому я сидела у больничной койки и смотрела на тело девушки, жизнь в котором была поставлена на паузу. Я была не способна запустить его снова, не могла вновь услышать ее голос, увидеть, как она улыбается, или услышать, как она смеется над глупостью и грязью этого мира, с которыми нам периодически приходится сталкиваться.

‒ Сибил, это я, Роуз. Я тут, моя хорошая. Я никуда не уйду.

Я посмотрела на ее лицо ‒ оно не выражало эмоций, ни единой. Ее тело хранило на себе следы пережитой боли. Синяки были следствием образа жизни, который она вела. Я была бы полной дурой, если бы не понимала, что на ее месте вполне могла бы оказаться я. Это я могла сейчас лежать на больничной койке, сражаясь за жизнь. Если говорить откровенно, это до смерти меня пугало.

‒ Они сказали, что чем больше я говорю с тобой, тем больше шансов, что ты встанешь и начнешь со мной спорить.

Я держала ее за руку. Она была мягкая и довольно теплая, но совсем безжизненная и она никак не реагировала на мое присутствие.

‒ Давай же, Сибил, ты не можешь меня оставить. Ты же боец, ты должна бороться за жизнь изо всех сил.

Даже, несмотря на то, что она не отвечала, я надеялась, что Сибил чувствует, что я рядом, и что у нее есть кто-то, кому она не безразлична.

Я наклонилась над ней, слезы бежали у меня по щекам, пока я шептала ей на ухо:

‒ Давай же, Сибил, у нас еще есть дела. Ты и я, вместе мы выберемся. Не оставляй меня одну. Просто сожми мою руку в ответ.

Никакой реакции.

Давай же, Господи, помоги мне. Эту ночь я собиралась провести не на улице, не на заднем сидении грязной машины, припаркованной на темной и зловещей аллее. Этой ночью я собиралась молиться в одиночестве за Сибил. Я никогда не была особо религиозной, молитвы в жизни мне тоже не помогали. Бог всегда был слишком занят, чтобы отвечать на мои запросы. Но сейчас речь шла о Сибил, о ее спасении. Может быть, Бог услышит, что я прошу не для себя. Возможно, наша жизнь была просто карточной игрой, в которой все карты находились в руках Господа, и, выбросив на стол одну нужную, он бы помог ей выкарабкаться. Я не то, чтобы очень на это надеялась, однако продолжала молиться о том, чтобы Сибил смогла вернуться домой полностью здоровая. Если бы Бог захотел… ради Сибил.

Две ночи. Три долбанных дня и две ночи минули, но никто из членов семьи Сибил не позаботился о том, чтобы появиться в больнице. Мое состояние дошло до крайней точки, и я знала, что обязательно сорвусь на кого-нибудь. Я была измучена, слишком мало спала, мне нужно было помыться. За это время я покидала здание больницы только один единственный раз ‒ чтобы вытащить Бриггса из тюрьмы.

Поверьте, я чертовски дерьмово себя чувствовала из-за того, что Бриггс попал в неприятности из-за нас. Если бы я не позвала его, он бы не пришел к нам и не избил Дэкса до полусмерти. Бриггсу предъявили обвинение, и ему пришлось провести ночь за решеткой. Чтобы освободить его, нужно было внести залог в размере пяти тысяч долларов. Нет нужды упоминать, что я сразу выписала чек. Бриггс уверил меня, что он сделал бы это снова, если бы мы вновь оказались в такой ситуации. Он не винил меня и был на самом деле рад, что я позвонила ему тем вечером и что он пришел. Несомненно, Ки Бриггс зарабатывал деньги на жестокости, царившей на улицах города, но помимо этого у него было и сердце, и он был счастлив избавить наш город хотя бы от одного долбаного придурка.

Дэкс, этот несостоявшийся сутенер, все еще лежал в госпитале с сотрясением мозга, многочисленными переломами и разрывом селезенки. Он находился под круглосуточным наблюдением полиции. Мне сказали, что стоит ему только очнуться после наркоза, и когда врачи позволят его перевезти, его тут же упекут за решетку до самого суда, на котором ему предъявят обвинения в убийстве.

Состояние Сибил не менялось. Я рассказала ей так много историй, что мой голос охрип. Вокруг меня сновали медсестры, горел яркий свет, неестественные звуки медицинских приборов также продолжали оглашать невеселую историю жизни моей подруги. Я сидела у ее кровати слишком долго, ожидая, что кто-то придет и спросит о ней. Кто-нибудь из близких родственников. Но никто не появился. Становилось все сложнее. Мне было нужно вернуться в квартиру, принять душ и может быть поспать в постели.

Печальные мгновения, полные самых различных молитв произнесенных мной в надежде, что одна из них, минуя хранителей врат рая, достигнет ушей Бога. Все, о чем я просила, все, чего хотела, ‒ это чтобы отек мозга спал. Мы кое-что пообещали друг другу.

Я поднялась и почувствовала вибрацию телефона в сумочке. Бриггс написал мне, а я читала сообщения только от него. Он единственный знал о том, что произошло с Сибил. Даже сообщения от Шейна оставались непрочитанными. Тому, что случилось с моей соседкой по комнате, просто не могло быть нормального объяснения. Я не могла объяснить, поэтому даже и не пыталась. Как бы сильно я ни хотела, чтобы Шейн был рядом со мной, в данный момент Сибил я была нужна больше.

Бриггс ждал меня внизу на парковке, мы хотели съездить куда-нибудь пообедать. Одним из условий его освобождения под залог стал пункт, что он не должен приближаться к этому куску дерьма Дэксу. Ему нельзя было подходить к нему ближе, чем на пять сотен метров, и с учетом того, что Дэкс до сих пор находился в больнице, Ки не мог навестить Сибил.

Думаю, Бриггс знал, что я очень хотела поговорить с ним о Сибил в отсутствии медсестер, и понимала, что мне нужно забыть сцену, которая продолжала прокручиваться в голове. Кроме того, я не могла больше есть больничную еду и еще одну ночь спать в этом долбанном кресле. Подхватив свитер, я решила, что скажу медсестре о том, что собираюсь домой на одну ночь и что завтра с утра пораньше вернусь сюда обратно. Я всегда говорила себе, что чувство вины ‒ это эмоция для дураков. А теперь решение покинуть лучшего друга, лежащего на больничной койке, заставило меня почувствовать себя крайне виноватой.

Я написала Бриггсу, что уже выхожу, и толкнула дверь палаты. Казалось, что снаружи, даже без Сибил, жизнь вокруг бьет ключом. Я моргнула несколько раз, пытаясь привыкнуть к перемене обстановки, как вдруг увидела, что медсестра показывает на меня стоящей рядом высокой худощавой женщине. Одета та женщина была в темно-синий брючный костюм и белую рубашку с оборками. Когда она быстрыми шагами, которые почти сразуперешли в бег, приблизилась ко мне, я увидела на ее лице выражение ужаса. Одна из реанимационных сестер, приставленных к Сибил, последовала за ней.

‒ Ты Роуз? Я сестра Мэнди, ‒ бесцеремонно обратилась ко мне женщина.

‒ Мэнди? ‒ спросила я.

‒ Да, моя сестра Мэнди Куки!

‒ Извините, я не знаю никого с таким именем. Вы…

‒ Сибил Сент Джеймс до восемнадцати лет звали Мэнди Куки, в этом возрасте она на вполне законных основаниях сменила имя, ‒ проговорила женщина язвительным тоном.

Ее черты лица были такими же тонкими, как у сестры, но все же были более изящными, чем у Сибил, словно она жила более легкой жизнью и не сталкивалась с теми трудностями, которые выпали на долю ее сестры. Если не брать во внимание волнистые белокурые волосы, она была почти полной копией Сибил. Ее волосы темные настолько, что можно было бы назвать их темно-русыми, были зачесаны назад от лица.

‒ Итак, я сестра Сибил, Марти, ‒ протараторила женщина, нетерпеливо постукивая ладонью по своей груди где-то в районе выреза блузки. Мне стало легче от того, что старшая сестра Сибил, наконец, приехала. Чувство раскаяния за то, что я оставляла ее на ночь, спало с моих плеч. Сибил не останется одна.

‒ Прошлый месяц я провела в Нью-Йорке, у меня были там дела. Вернулась, как только услышала о том, что с ней произошло. К несчастью, подобного звонка мы ждали на протяжении многих лет нашей жизни.

В ее словах я не могла не заметить злобы.

‒ Твоей сестре очень плохо, ‒ невольно произнесла я эту фразу чуть более громким голосом, чем обычно.

‒ Роуз, моей сестре плохо всю ее жизнь, ‒ ответила Марти, оправдываясь.

‒ Ну, то, что случилось с ней, не было ее виной. Нам всем выпадают разные судьбы.

‒ Пожалуйста, Роуз, что касается все этой ситуации, давай будем называть вещи своими именами. Моя сестра сама загнала себя в эту яму. Доктора и медсестры не строят никаких радужных прогнозов касательно ее выздоровления, если оно вообще когда-нибудь наступит, поэтому прежде чем я пойду посмотреть на нее, я должна спросить тебя, сколько она успела тебе задолжать?

‒ Что? ‒ выкрикнула я, не веря своим ушам, которые отказывались воспринимать слова, извергаемые ртом этой женщины.

‒ Когда несколько недель назад она испортила мою вечеринку, одевшись как… ‒ Марти замолчала, оценивая мой внешний вид, прежде чем продолжить предложение, ‒ ну, в любом случае, она упоминала, что живет с тобой, и что ты помогаешь ей. Я должна знать, сколько ты на это все потратила, ‒ проговорила она, протягивая руки ко мне.

‒ Твоя сестра сейчас борется за жизнь, и в такой момент ты говоришь о деньгах? Да что, бл*дь, с тобой не так? ‒ закричала я так громко, как могла, полностью опустошая свои легкие от кислорода.

‒ Ох, брось это, вся эта борьба до следующей дозы, таким, как вы, девицам нужен только кайф.

‒ Что значит «таким, как мы»? ‒ отчеканила я. Я была замучена, утомлена и поэтому с готовностью бы сейчас обрушилась на это жалкое подобие сестры.

‒ Я знала, что это всего лишь вопрос времени, рано или поздно она оказалась бы в больнице с передозом или избитая, а может изнасилованная. Все из-за той жизни, которую она выбрала.

‒ Ты и не представляешь, через что таким девушкам приходится пройти. Слышишь меня? ‒ Я приблизилась к ее лицу, теперь мы стояли нос к носу. Я готова была врезать этой сучке прямо здесь.

‒ Дамы, мы в больнице, говорите тише, ‒ между нами возникла медсестра, отталкивая меня от Марти.

‒ Сибил ‒ наркоманка и проститутка, она соврет обо всем, что угодно, ради дозы. Поэтому не надо стоять тут передо мной и говорить, что только из-за того, что вы несколько лет снимаете вместе комнату и на пару продаете свои тела всякому сброду на улицах Сан-Франциско, ты знаешь ее лучше, чем я.

Я сделала глубокий вдох, готовая врезать ей за то, что она оказалась такой бессердечной сучкой, как внезапно ее положение тела поменялось. Теперь она смотрела мне за спину, как будто меня никогда и не существовало в этом мире.

‒ Шейн, ‒ вскрикнула она, глядя куда-то за мое плечо.

Я повернулась и увидела, что он стоит позади меня. На его лице отпечаталось каждое грязное слово, произнесенное этой женщиной.

‒ Шейн, котик, я так рада, что ты пришел, ‒ заскулила Марти, падая в его объятия.

‒ Роуз, что ты тут делаешь? ‒ обратился он ко мне.

‒ Шейн? Ты знаешь ее? ‒ требовала ответа Марти, отстраняясь от Шейна. Она переводила взгляд то на меня, то на него. Эта встреча озадачила Шейна, и теперь он пристально смотрел на меня своими светло-карими глазами. Ее вопросы он оставил без внимания.

‒ Шейн, ‒ отрывисто проговорила Марти. Ее лицо явно выражало, насколько все происходящее раздражало ее.

Меня накрыло чем-то вроде волны унижения. Сердце без всякой жалости вырвали из грудной клетки и разбили на множество неровных осколков. Это были мучительные секунды, растерянная, я стояла, мечтая только об одном ‒ никогда ничего не чувствовать. От предательства у меня перехватило дыхание. Ошибки тут быть не могло: его что-то связывало с этой женщиной.

Он принадлежал другой.

Опустив глаза, я разорвала связь, образовавшуюся между нами, и, приложив усилие, избавилась от комка в горле.

‒ Рада, что у Сибил нашлись родственники. Я лучше пойду, ‒ невнятно, на одном дыхании выпалила я. Не глядя на Шейна и Марти, я обошла их и поспешила уйти.

‒ Что, черт возьми, происходит? Откуда ты знаешь эту шлюху? ‒ Я слышала, о чем Марти спросила Шейна.

‒ Знаю и знаю, Марти. Роуз? Роуз, подожди!

‒ Я позвала тебя, помнишь? Ты пришел ко мне, а не к этой потаскухе! ‒ закричала Марти.

‒ Пожалуйста, мисс Кук, здесь, вообще-то больница. ‒ Я услышала еще один голос, который пытался сделать замечание за учиненный на территории больницы шум.

‒ Все в порядке. Я хочу видеть сестру… немедленно! ‒ приказала Марти.

Я ни разу не оглянулась. Обида от понимания, что мужчина, который хотел пригласить меня на обед и посмотреть, насколько крепкая между нами установилась связь, встречался с сестрой моей лучшей подруги, была слишком велика. Я торопливым шагом шла по коридору, минуя зал ожидания, направляясь в сторону маленького помещения, в котором находилось несколько лифтов. Они были установлены вплотную друг к другу и плотно прилегали к стенам. Мои мышцы горели огнем, как, впрочем, и глаза, и эта боль вполне подходила боли в моем сердце.

Я снова и снова нажимала кнопку вызова лифта.

Щелк… щелк… щелк…

Ручейки пота продолжали струиться по моей коже. Они оставляли уродливые шрамы, служившие напоминанием о том, что сломленные девушки не могут так просто взять и уйти. Эти душевные шрамы находились глубоко внутри, полностью разрушая их…

Я слышала, как шумит привод лифта, поднимающегося на пятый этаж. Мне чертовски сильно хотелось выбраться отсюда. Я слышала, что Марти все еще спорила с медсестрой, одновременно что-то выкрикивая в адрес Шейна. Двери лифта распахнулись и я вошла. И чем дальше я от них отходила, тем больше мне казалось, что боль уже вот-вот готовится покинуть мое тело. Я нажала кнопку с большой буквой «L» (прим. перев. Лобби ‒ первый этаж), затем, не медля, кнопку закрывания дверей лифта.

‒ Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, закрывайся уже! Давай же, ублюдская дверь, пожалуйста, закрывайся, ‒ выдохнула я. Мое сердце стучало в такт мольбам, слетавшим с губ. Мои пальцы, должно быть, нажали эту кнопку не менее ста пятидесяти раз.

Пару мгновений спустя, как если бы двери лифта поняли, что я не собираюсь здесь больше оставаться, механизм сработал, и они начали закрываться. Я вглядывалась сквозь уменьшающуюся щель ‒ небольшая передышка перед встречей внизу с Бриггсом. Пытаясь собраться, я смотрела прямо перед собой, и когда двери лифта уже практически закрылись, в щель я увидела лицо Шейна. Единственной преградой между нами были двери лифта. Его бледное напряженное лицо выражало сожаление.

Мне не нужна была его жалость. Я на самом деле не хотела остаться с разбитым сердцем в ожидании того, кто захочет вытащить меня из этого унизительного существования в роли проститутки. Оказаться в этом мире, заниматься всем этим. Я знала, чем это все обернется.

Не останавливаясь, кабина подъемника миновала пять этажей. Каждый раз, когда мы оказывались на одном уровне с этажами, раздавался гулкий и унылый стук, но вот с едва заметным толчком, движение кабины остановилось. Я добралась до лобби. Оперевшись кончиками пальцев о двери лифта, я ждала, пока те откроются, я давала ему знак, что очень хочу выйти отсюда. С нетерпением ждала того момента, когда они распахнутся, так рвалась к свободе, так хотела покинуть больничное здание.

Проталкиваясь сквозь толпу людей, двигаясь в сторону выхода из больницы, я пересекла лобби, накинув свитер на плечи. Стоя уже у дверей, ведущих наружу, я услышала, что Шейн окрикнул меня. Повернувшись, я увидела, что он в спешке спускается по лестнице. Я надавила на двери с механизмом автоматического открывания, в надежде, что процесс их работы ускорится.

‒ Роуз! Пожалуйста! Подожди!

Он схватил меня за плечо и развернул на сто восемьдесят градусов.

По его лицу я поняла, что он раскаивается, даже в какой-то мере считает себя виноватым.

‒ Почему я должна ждать? ‒ спросила я, вырывая свою руку из его ладони.

‒ Потому.

‒ Почему «потому»?

‒ Давай, Роуз, кончай с этим. Дай мне кое-что сказать.

‒ Нет.

‒ Ты мне нравишься.

‒ Я нравлюсь тебе? Ты шутишь? Мы не в старшей школе, Шейн. Нельзя просто подарить горстку сосательных леденцов и надеяться, что этим можно все устроить. Ты даже не знаешь, кто я, мать твою, на самом деле.

‒ Я знаю.

‒ Нет, ты определенно не знаешь.

‒ Черт возьми, прекрасно знаю.

‒ Иди назад к своей подружке, Шейн!

‒ Она не моя…

‒ Мне нечего предложить тебе. Слышишь меня? Марти все правильно сказала. Я только дешевая шлюха, вот и все.

‒ Роуз, ‒ выдохнул он, прижимаясь ближе. Его парфюм окутал меня. Беря меня за локти, он провел пальцами по тыльной стороне руки, отчего мне стало щекотно.

‒ Шейн. Пожалуйста. Не надо. ‒ Я оттолкнула его.

‒ У нас тут еще какая-то проблема? ‒ спросил Бриггс, появившийся со стороны парковки. Мышцы на его плотно-забитых татуировками руках заходили.

‒ Нет, приятель, никаких проблем, ‒ отмахнулся от него Шейн, не отводя взгляда от моих глаз.

‒ Не похоже, что юная леди считает так же, как ты, ‒ голос Бриггса звучал уже куда более настойчиво. Он пытался защитить меня. ‒ Роузи, малышка, все хорошо?

Глаза Шейна округлились при виде Бриггса. Я видела, какие мысли сейчас витали в его голове. Ему даже не нужно было ничего говорить, все было написано на его лице. Он думал, что Ки был моим сутенером.

‒ Возвращайся к ней, Шейн. Там твое место.

Я повернулась к Бриггсу. Он стоял, готовый в любой момент ударить Шейна, стоило тому попытаться начать драку или проявить хоть какую-то агрессию.

‒ Роуз, ‒ прошептал Шейн.

‒ Подбросишь меня до дома, Ки? ‒ спросила я. Он ответил кивком, затем прижал меня к своей груди. Я утонула в его объятиях.

Когда Бриггс усадил меня в черный лексус SUV, я снова посмотрела на Шейна. Мое сердце разбилось из-за него. Хотя мне хотелось быть той, кто разобьет его сердце.

ГЛАВА 17

Всю дорогу домой я провела в тишине. Бриггс никогда не любил трепаться. Особенно когда его клиентами были проститутки, которые без устали напоминали ему, что время ‒ деньги. Кроме того, я была вымотана, и мне вовсе не хотелось говорить. Шум улиц доносился до нас, напоминая, что там, в городе, жизнь продолжалась. Гул двигателей и шум машин, пытающихся проскочить на свободное место на дороге, а так же сигналящие водители, которым не терпелось быстрее проскользнуть, ‒ были единственными звуками, которые заполняли пространство между нами. Я знала, что Бриггсу было любопытно узнать о Шейне, как и том, как самочувствие у Сибил, но он так же знал, что сейчас было не лучшее время, чтобы обсуждать это со мной. Дай мне добраться домой, а там будет видно.

Бриггс подъехал к моему дому. Темные грязные следы вели к потрескавшейся черной двери, на которой были прибиты номера квартир. Да уж, не из тех местечек, где вам открывают дверь швейцары, чтобы вы могли войти, и я все еще ждала момента, что он спросит меня, не хотела ли я несколько дней пожить у него, пока не приду в себя. Я понятия не имела, где он жил. Была ли у него квартира, или дом, или может студия, и вообще, было ли там достаточно места для меня, но определенно знала, что не хочу оставаться там, где кровь Дэкса пропитала паркетные полы. Я не была готова увидеть сломанный стол, который, скорее всего, так и остался валяться на том же месте, прежде чем мы убрались остуда прочь. И, черт, я совсем не хотела смотреть в глаза любознательному менеджеру, который считает своим делом знать каждую мелочь, что происходила за нашими закрытыми дверями.

‒ Ты в порядке, детка Роузи? ‒ спросил Бриггс, заглушив двигатель.

‒ Да, конечно.

Что, черт побери, я должна была ответить, «нет»?

‒ Звучит не очень-то убедительно. Не хочешь поговорить об этом?

‒ Не очень горю желанием. Я слишком устала. Просто хочу отоспаться за эти три дня. Но не могу. Мне нужно идти работать. Аренда сама себя не оплатит и я должна тебе… за то, что ты помог Сибил.

‒ Что? Не смей проявлять такое неуважение ко мне. Я не возьму у тебя денег. Иди домой и отдохни. У тебя все будет хорошо.

Слезы навернулись на глаза и ручьем побежали по щекам.

‒ Ох, ладно тебе, детка Роузи. Сейчас нет необходимости плакать. ‒ Он погладил меня по голове, и его рука прошлась по затылку. То, как он разминал мои плечи подушечками пальцев, было довольно приятно. Я почувствовала, как мышцы шеи расслабляются, стресс исчезал.

‒ Я просто устала. Вот и все.

‒ Ты должна сейчас позаботиться о себе, детка Роузи. Слышишь меня?

Я кивнула.

‒ Давай я тебя провожу. Идем, ‒ сказал Бриггс, убирая руку с моей шеи и открывая водительскую дверь внедорожника.

‒ Ты не обязан, Ки. Со мной все будет в порядке.

Я отстегнула ремень безопасности.

‒ Кроме того, машину сразу заберут на штраф-площадку, если ты оставишь ее здесь без присмотра. Я напишу тебе, как только буду в квартире.

‒ Я, вообще-то, против. Ладно, ты обещаешь? ‒ спросил он, взяв рукой меня за подбородок и приподняв, заставив тем самым взглянуть на него.

‒ «Клянусь по мизинчику», ‒ ответила я, оттопырив мизинец.

Бриггс смущенно взглянул на меня, пока я не схватила его руку и не переплела наши мизинцы.

‒ Это клятва на мизинцах.

‒ Лады, ‒ вздохнул он, после чего наклонился и поцеловал меня в лоб. ‒ Береги себя, детка Роузи. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне. О, и еще это. Возьми.

Он протянул мне пачку банкнот.

‒ А это еще за что?

‒ Мой залог. И не смей мне отказывать.

‒ Бриггс!

‒ И не возражай, Роузи. Я этого не потерплю.

‒ Ладно, ‒ ответила я.

Спорить было бесполезно, он был таким же упрямцем, как и я. Я улыбнулась ему, насколько это было возможно в данной ситуации, чтобы он знал, насколько я ценю то, что он делал, и, толкнув дверь машины, выскользнула наружу.

Он наблюдал, как я открываю дверь, и мне было видно, что машина все еще находилась на месте, когда оглянулась перед тем, как захлопнулась дверь позади. Я знала, что он будет сидеть здесь, пока не напишу ему. В этом был весь Бриггс. Взгляд, который охранял меня; Кин Бриггс, казалось, прикрывал мой тыл, даже когда я не знала об этом. Сломленный своим прошлым, как и я, он сроднился со мной в ту же минуту, когда мы впервые встретились. Не имело значения, кем мы были, каждый человек в определенный момент может быть разбит, и можно либо подмести кусочки и выбросить их, либо найти какой-то супер-клей. Но сквозь наши недосказанности: его ‒ о несправедливости войны, и мои ‒ о скрытых шрамах от жестоких родителей, мы нашли безопасное место в компании друг друга. Бриггс никогда не вдавался в подробности о войне или ужасных вещах, которые видел; возможно, потому что так он хотел защитить меня. Может быть, однажды он откроется. Все, что я знала в данный момент, ‒ что не могла быть счастливее, чем рядом с ним.

Вход в здание выглядел как обычно, когда я взглядом осматривала ковер, который вел к лестнице. Я волочилась к лифту, но затем решила подняться по ступенькам. Когда достигла второго пролета, мое сердце начало колотиться в груди. Я не хотела одна возвращаться в квартиру, не потому что там мог кто-то быть, а потому что не хотела видеть кровь и тот беспорядок, который остался от событий трехдневной давности. Я достала из сумки ключ, вставила его в замочную скважину и провернула. Это были самые долгие пятнадцать секунд моей жизни.

Намного дольше, чем когда я занималась мерзким сексом в семнадцать лет и когда начала продавать свое тело. Намного дольше, чем поездка в автобусе Грэйхоунд, на котором мне приходилось ездить домой из Соноры, когда мне было пятнадцать, поскольку родители максимально напивались и выдворяли меня из дома за то, что не съедала ужин. Когда я толкнула дверь квартиры, это было похоже на то, как отворяются врата в Преисподнюю, и ожидаешь, что дьявол пригласит тебя. Я закрыла глаза, перед этим сильно моргнув, а затем все-таки открыла и шагнула в квартиру-студию, размером с почтовую марку.

Я рассматривала комнату и заметила, что на деревянных полах нет крови; сломанный стол, стоявший рядом с моей кроватью, исчез, и на его месте стоял другой, размером в половину нашего. Наши с Сибил кровати были починены и застелены новыми покрывалами. Никаких доказательств, свидетельствовавших о том, что за ужасы здесь произошли, ‒ все исчезло. Даже легкий запах крови, который я ощущала несколько дней назад, испарился.

Телефон завибрировал, оповещая о входящем сообщении от Бриггса, тем самым отвлекая мое внимание от комнаты.

БРИГГС: ПРИВЕТ, ТЫ В ПОРЯДКЕ? ТЫ ТАК И НЕ ОТПИСАЛА МНЕ!

Я: Прости. Да, в порядке. Эй, почему ты не сказал, что убрался у меня в квартире?

БРИГГС: МОЖЕТ И УБРАЛСЯ.

Я: Не стоило…

БРИГГС: У МЕНЯ СВОИ МЕТОДЫ. Я НЕ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ТЫ ПРИЕХАЛА ДОМОЙ В ВЕСЬ ЭТОТ БАРДАК.

Я: Спасибо, Бриггс. Я очень ценю это. Спасибо, что заставил чувствовать себя в безопасности.

БРИГГС: РАД, ЧТО ТЫ СЕБЯ ТАК ЧУВСТВУЕШЬ. СПИ КРЕПКО, Я ПОЗВОНЮ УТРОМ.

Я: Спасибо.

Бриггс никогда не использовал в сообщениях смайлы, чтобы выразить свои эмоции, но всегда писал с включенной кнопкой «Шифт». Он утверждал, что его телефон просто завис на этом режиме ввода символов, но я полагала, что он считал это единственным способ быть услышанным, чтобы заглушить шумы в голове. Оглядевшись вокруг и осознав, что он намеренно вернулся в мою квартиру и обо всем позаботился, ‒ я почувствовала, что не так уж одинока в этом мире, и что моя жизнь не так уж неопределенна.

Но, несмотря на то, что Бриггс привел квартиру в порядок, каждый раз, когда я закрывала глаза, меня настигал кошмар. Если он был не о сестре Сибил Марти, которая говорила мне, как она любит Шейна и как никогда не отдаст его такой потаскухе как я, или видения о том, как Дэкс выбивает дух из Сибил, то мой мозг нагонял реальность бытия до знакомства с Шейном. Это была моя гребаная жизнь, которую я так отчаянно ненавидела, но так сильно к ней льнула, чтобы найти убежище. Неуверенность еще раз своими корявыми ручонками обхватила мои мысли и не хотела сделать мой сон спокойным.

‒ Ну, мне нравятся ощущения, когда грязь скользит между пальцами, ‒ говорю я, вновь опуская руки в холодную мокрую грязь и доставая шар, зажатый ладонями.

‒ Что ж, тогда я буду моряком, а ты ‒ пекарем, ‒ подытоживает Билли, разглядывая высохшие грязевые куличики, которые мы сделали вчера. ‒ Потому что моя мама не хочет, чтобы я замарался перед походом в церковь.

Я задумалась о слове «церковь», мои родители никогда о ней не говорили. Мне стало интересно, нравится ли Билли туда ходить, поскольку каждый раз, когда он рассказывает о ней, то морщит свой веснушчатый нос. А также я задаюсь вопросом, живет ли Бог в церкви, но никогда не спрашиваю, поскольку не хочу, чтобы Билли знал, что мы не «божьи дети» как он и его семья. От этой мысли мне становится одиноко и в животе возникает боль.

Я черпаю комок грязи, прежде чем леплю из нее круглую лепешку. Наверное, я единственная, кто сегодня печет кулич из грязи. Но мне плевать, мне нравится играть с Билли, он заставляет меня чувствовать себя особенной.

‒ Посмотри на все эти куличики! ‒ пропела я, надеясь стереть божий страх в животе.

‒ Они такие красивые, прям как ты, Розали, ‒ ответил Билли, а затем наклонился и поцеловал меня в щеку.

Мой желудок скрутило.

Это пугало меня.

Я не понимала, почему он поцеловал меня.

И это смущало меня еще больше.

Я уронила куличик из грязи и побежала домой.

Мои туфли Мэри-Джейн были покрыты грязью, я скинула их у порога и поспешила на кухню. Я не хотела, чтобы мама злилась на меня по какой-либо причине, и надеялась застать ее до того момента, как она налакается дьявольского пойла.

‒ Мам, мам, мы с Билли делали куличики из грязи, и он поцеловал меня, прямо вот сюда! ‒ плакала я, показывая на левую щеку. Непонятные ощущения возникли у меня в животе.

От мысли о мальчишеских микробах меня тошнило, и когда я подняла взгляд на маму, то увидела ее красные глаза и что бутылка дьявольского пойла стояла за ней на столе, и уже была наполовину пуста… я опоздала.

‒ Грязные руки и грязное лицо делают из тебя грязную развратную девчонку. Разве я не говорила никогда не играть в грязи с тем пацаном? Могу поспорить, ты позволила ему поцеловать себя! Посмотри на свои колени ‒ измазаны грязью. С маленькими девочками, которые играют в грязи, как свиньи, будут по-свински обращаться, ‒ невнятно пробормотала она.

Мамины глаза, как у монстра, видели меня насквозь. Она сморщила лицо, ее дыхание пахло в этот раз как виски больше, чем ее кожа. Она опять лакает дьявольское пойло из бутылки, уже выпив почти половину. Даже в семь лет я могла это определить; я знала, что это значило… меня изобьют. Ничто ее не остановит, я подняла взгляд на металлические часы на кухне, которые висели над мойкой ‒ пять вечера; отец придет домой через полчаса и, если она уже изобьет меня, то он не найдет причину наказать ее за то, что не держала меня в узде.

Она схватила меня за руку, сжав так сильно, что я почувствовала, как ее ногти вонзились в оборку рукава. Дьявол снова вселился в нее, она брызгала слюной, когда начала кричать на меня. Я не хотела испортить платье, мое любимое розовое платье в цветочек. Ей было все равно, ее руки так крепко держали меня, и так жестко, когда она потянула меня за ворот платья. То самое платье, в котором я ходила проведывать в больницу бабушку, от которой пахло мочой. Я так хотела, чтобы она поправилась и забрала меня из этой моей жизни. Но так не произошло, она только лишь прошлась пальцами по сборкам моего платья и улыбнулась. Это была последняя улыбка, которой она меня наградила. Эту улыбку я сохранила в своем сердце, спрятала в потаенный уголок памяти, где хранила самое ценное.

‒ Ты развратное грязное маленькое дерьмо! Посмотри, что ты натворила с платьем. Оно испорчено, испорчено! ‒ закричала мама, и это вывело меня из мыслей о бабушке. Ее руки сжались в кулаки у круглого ворота, и она рванула их в стороны, разрывая платье пополам. Задняя часть ворота впилась мне в шею, колени подогнулись, и я упала на пол. Поток воздуха коснулся моей голой груди и слезы брызнули из глаз. Когда я посмотрела вниз, то увидела, что платье было порвано спереди. Мое любимое платье, платье, в котором я навещала бабушку, пахнущую мочой, платье, которое одарили улыбкой.

‒ С маленькими девочками, которые играют в грязи, как свиньи, будут по-свински обращаться. ‒ Мама взяла деревянную ложку со столешницы, набрала ею чили из глиняного горшочка и плюхнула его в кошачью миску.

‒ Давай, жри ужин, как свинья, которой ты являешься. Позволила пацанам целовать себя. Может ты позволила им залезть себе под юбку?

Я не могла вымолвить ни слова, сердце заболело… я ненавидела ее. Пальцы на ногах болели от холода, а платье рваными лоскутами развевалось вокруг меня.

‒ Я тебя ненавижу, ‒ закричала я так громко, что мой живот завибрировал, а легкие горели.

‒ Ты даже не представляешь, что такое ненавидеть, ты коварная маленькая испорченная девчонка! Но не переживай, когда вырастешь и тебя заставят выйти замуж за нелюбимого мужчину, который принудит целовать его, ты поймешь, что значит кого-то ненавидеть. Когда твой папашка придет домой, то увидит, что ты натворила, ‒ ответила она, указывая пальцем на перед моего платья, а затем хватанула меня за шиворот и толкнула на пол, куда я приземлилась на колени и руки. ‒ Теперь жри ужин, прежде чем тебя накажут за то, что принесла грязь на кухню.

Она рукой наклонила мою голову к кошачьей миске, пока я не погрузилась в еду носом так глубоко, что уже не могла дышать. Она держала меня так ‒ на коленях ‒ до тех пор, пока чили не было полностью съедено, даже с остатками кошачьей еды на дне.

Она ударила меня ложкой по спине, прежде чем я успела подняться на ноги и убежать в свою комнату.

‒ Тебе лучше не выходить! Слышишь, Розали? Если не хочешь быть выпоротой, то держи свой шалавский зад в комнате… Розали!

Моя кожа покрылась потом, пока я ворочалась и барахталась в кровати. Меня окатило огромной волной бушующего страха и гнева. Яркие воспоминания из детства заполнили даже тайные уголки моего разума и заставили сердце неистово биться в груди. Слова, которые я ненавидела слышать, воспоминания, которые я скрывала глубоко внутри, пока мой разум не ослабевал и не выпускал их. Я слышала, как меня звали по имени в миг между сном и беспокойным возвратом в сознание.

«Роуз, пообещай мне, что выберешься». Я открыла глаза и замерла в постели, не понимая, где находилась. Секунду спустя, когда сознание прояснилось, я поняла, что мне уже было далеко не семь лет.

‒ Сибил! ‒ закричала я, затем отбросила одеяло и соскочила с кровати.

Я знала, что она все еще находилась в больнице, а я была в квартире, одна. Я посмотрела на часы, которые стояли рядом с кроватью ‒ они показывали десять утра. Я не могла поверить, что проспала так долго. Проверила телефон ‒ пятнадцать сообщений, все от Шейна, и одно голосовое сообщение из больницы. Моя голова все еще кружилась от кошмара, сердце ушло в пятки, а живот скрутило так, что меня могло вырвать. Я провела пальцем по сообщению из больницы и приложила телефон к уху.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть она каким-то чудом очнется. Пожалуйста, скажите, что с ней все будет в порядке». Я мысленно повторяла это снова и снова до того, как в трубке послышался голос.

‒ Здравствуйте, мисс Ньютон, хмм, это Кейт, я медсестра, заступившая утром на смену к мисс Ст. Джеймс, ах, Сибил. Согласно политики больницы, мы должны связываться только с кровными родственниками наших пациентов, но… эммм, я знаю, что вы были с Сибил, когда ее сюда доставили. Ее состояние изменилось, и, полагаю, вам следует приехать как можно быстрее. О, и я вам не звонила. Пожалуйста, ведите автомобиль осторожно.

И больше ничего. Ни звука, ни слова, вообще ничего, никакого намека на состояние Сибил. Или она пришла в себя, и с ней все было хорошо, или все пошло совсем иначе. Я не стала терять время, чтобы перезвонить в больницу. Все, на что у меня хватило времени ‒ это натянуть спортивные штаны, старую футболку Джимми Хендрикса, которую мне дала Сибил, когда мы познакомились, и выбежать из квартиры.

ГЛАВА 18

Хоть я была не самым религиозным человеком, все же много значения придавала молитве, поэтому прыгнув в машину, всю дорогу до больницы молилась… вслух. Я умоляла, торговалась и даже чего прежде никогда не делала ‒ пыталась договориться с Богом. Я пообещала ему, что возьму Кристал и Бри под свою опеку и помогу им найти дорогу к Богу за одно только известие о том, что Сибил станет лучше.

Поставив машину на парковке у входа в больницу, я увидела Шейна. Он стоял как раз напротив раздвижных дверей с телефоном, прижатым к уху. Воспоминания о вчерашнем происшествии нахлынули на меня. Видеть его здесь было словно разворошить рану, которую я, уехав с Бриггсом, тщательно забинтовала. Было куда проще, пока я его не увидела, пока могла представлять свою жизнь, в которой бы не было его. Мой телефон продолжал трезвонить в сумочке. Я видела, как Шейн мечется из стороны в сторону. Я знала, что в этот момент он звонит мне.

Если бы я ответила, мне бы пришлось выслушать его извинения за то, что он скрыл от меня наличие подружки, а если бы не взяла трубку, включился бы автоответчик, и он смог бы оставить мне голосовое сообщение. Таким образом, я могла прослушать его извинения позже. Я не собиралась тратить на него время в ущерб Сибил. Я не хотела убеждать его в правильности сделанного выбора. А сделала глубокий вдох, подхватила сумочку, и, распахнув дверь, вышла из машины. Шейн был для меня словно яд, капли которого собирались на губах, готовые в любой момент проникнуть в организм и посеять панику в сердце. Обычно я не из таких девушек. У меня есть планы на жизнь, мысли о том, какая она должна быть, и любовь в них никак не вписывается. Но правда заключалась в том, что Шейн попал в самое сердце, наполнил его любовью, а затем растоптал его ложью. Он выбил меня из колеи и сделал так, что я начала испытывать чувства к парню, с которым даже не спала.

Я сильнее всего того, что происходит вокруг. Повторяю в голове снова и снова. Слова, в которых я нашла утешение, когда росла в жестоком мире.

‒ Роуз! Пожалуйста! Поговори со мной. Я не мог до тебя дозвониться, ‒ проговорил Шейн, приближаясь ко мне.

‒ Я знаю, у меня в телефоне миллион пропущенных от тебя.

‒ Пожалуйста… я… ах, я хотел попасть сюда из-за тебя. Что бы вчера не произошло, я хотел первым увидеть тебя, прежде чем ты поднимешься наверх.

Схватив меня за руки, Шейн потянул меня назад от раздвижной двери. Я вырвалась из его хватки. Я не могла тратить время на эту херню. Я должна была увидеться с Сибил.

‒ Послушай, Шейн, мы просто друзья и только. Ни больше, ни меньше. А сейчас, если ты не против, я пойду. Мне позвонили из больницы и попросили приехать к Сибил.

Я начала двигаться в сторону двери.

Он поймал меня за руку и притянул к себе. Слова, которые он обрушил на меня, были жестокими и однозначными.

‒ Знаю, это я попросил медсестру тебе позвонить, мы сейчас говорим не о нас с тобой, а о Сибил. У нее была тяжелая ночь. Очень тяжелая, ‒ он сверлил меня взглядом, его губы дрожали. Я уже и раньше слышала подобную интонацию, с которой он произнес эти слова. Она эхом отдавалась в памяти, напоминая о тех моментах, когда кто-то собирался попросить у меня прощения.

‒ О чем ты говоришь, Шейн? Что случилось с Сибил?

Сердце готово было вот-вот обрушиться вниз, к желудку. Вся моя жизнь была наполнена плохими новостями. Мне был знаком тот липкий холодок, что пробежал по телу, когда я осознала, что же именно он пытался мне сообщить. Я оттолкнула его назад. Он сощурил глаза, отвел взгляд в сторону, стараясь спрятать болезненное выражение.

‒ Прости, Роуз, ‒ сказал он, качая головой из стороны в сторону.

‒ За что ты просишь прощения? О чем, черт возьми, ты говоришь?

‒ Дела плохи.

‒ Хватит. Не говори этого. Я должна подняться наверх и поговорить с ней. Она в сознании? Черт возьми! ‒ кричала я, изо всех сил пытаясь пройти мимо него.

Он схватил меня за плечо и притянул к груди, обвив своими сильными руками так сильно, что я едва могла дышать.

‒ Сибил не смогла пережить эту ночь, ‒ прошептал он.

‒ Заткнись! Заткнись, черт тебя возьми, Шейн. Не говори этого. С ней все хорошо. Она ждет, что я поднимусь и заберу ее домой. Не говори этого. Не смей мне лгать, черт тебя побери. ‒ Я плакала, пытаясь вырваться из его объятий.

‒ Тише, Роуз. Мне так жаль. Боже, я так надеялся, чтобы это было неправдой. Сибил скончалась.

Чем яростней я вырывалась из его рук, тем сильнее он прижимал меня к себе. Я не могла поверить в то, что он говорил, я не могла дышать, не могла думать, ничего не чувствовала. Он ошибался. Я только вчера ночью была у нее.

‒ Ты ошибаешься, с ней все будет хорошо, она вернется ко мне, она обещала всегда быть рядом. Она моя лучшая подруга. Она единственная, кто у меня остался. Она… моя лучшая подруга, она обещала, что никогда не оставит меня! Сибил, ты, черт возьми, обещала мне это! ‒ кричала я, уткнувшись лицом в грудь Шейна, каждая частичка меня сломалась.

‒ Прости, ‒ продолжал повторять Шейн.

Разорвав меня

На части

В считанные секунды…

Мир в очередной раз поимел меня. Жизнь нагнула меня над столом и лишила последней опоры, которая поддерживала меня в моем одиночестве, длившемся столько, сколько я себя помнила. Господь, следуя какому-то злому умыслу, заметил, как испорчены мои гены, обрек меня на жизнь, полную грязи. Какого ребенка могли произвести на свет мои обдолбанные родители? Разве Господь не видел, что им самое место в раскаленном котле Люцифера?

Это все Бог виноват. Моя вера застряла на облезлых тротуарах, когда я начала продавать тело за еду и крышу над головой. Он сделал из меня не более чем долбанную проститутку, которая не имеет права любить и быть любимой. Господь посмеялся надо мной и подразнил меня Шейном. Возможно, в глубине души я и надеялась, что у нас с ним может быть совместное будущее. Теперь же Господь наказывал меня за то, что я торговала телом. Он забрал моего лучшего друга, человека, который был моей единственной семьей. Ты жесток, Господь, так чертовски жесток и безжалостен.

Я не могла принять слова, которые, однако, продолжали эхом отдаваться в моей голове: Сибил больше нет. Я не верила тому, что сказал Шейн. У меня даже не было возможности попрощаться с ней.

У меня болели мышцы, чувство было такое, будто на руки кто-то наложил цементные повязки. Я с трудом могла дышать. Мне нужно было, чтобы он выслушал меня, не пытаясь утешить. Я толкалась и вырывалась, пока он не отпустил меня.

‒ Она еще там наверху? Где ее тело? Я хочу ее видеть. Я хочу проститься с ней, ‒ проговорила я с вновь вернувшейся ко мне решительностью.

‒ Роуз, не думаю, что это хорошая идея. Там наверху ее родственники общаются сейчас с врачами и медсестрами, нужно сделать кое-какие приготовления.

‒ Да мне плевать!

И снова на меня словно обрушилась тонна бетонных блоков. Все стало очень понятно. У меня не было права сказать последние прощальные слова единственному человеку, который относился ко мне, как к сестре. Внезапно, без последнего предупреждения, я оказалась совсем одна. Мгновение, и я опять осталась без семьи.

‒ О, я поняла, они отправили тебя сюда, чтобы ты не дал грязной шлюхе-соседке по квартире пройти наверх. Сейчас, когда ее родные соизволили появиться, места для меня уже не осталось. Так, значит, я не гожусь даже для того, чтобы скорбить о ком-то?

Он потянулся ко мне, и я отшатнулась назад ровно настолько, чтобы оказаться вне зоны его досягаемости.

‒ Нет, ничего подобного, Роуз. Я хотел перехватить тебя прежде, чем ты поднимешься к ней в палату. Я хотел один на один сообщить тебе о смерти Сибил. Я хотел защитить тебя.

‒ Защитить меня?

‒ Да.

‒ Замолчи!

‒ Роуз, я лю…

‒ Не смей, мать твою, говорить это! Не смей даже говорить, что ты, нахрен, был неправ! Ты лгал мне… лгал!

‒ Я никогда не лгал тебе!

‒ Ты никогда не говорил, что у тебя есть девушка, Шейн! Ты просто украл мое сердце, заставил в себя влюбиться со всеми этими розами и каджунской кухней, прачечной и леденцами. Ты просто один из ужаснейших людей потому, что заставил влюбиться в себя, а сам даже не видел меня обнаженной, в то время как любой другой мог получить это, всего лишь заплатив нужную сумму.

‒ Роуз, хватит.

‒ Разве ты не видишь, Шейн, что был особенным для меня? Отличался от любого мужчины, который был в моей жизни. Я боролась с собой до последнего, чтобы не открыть тебе сердце и душу, пыталась запереться множеством замков, потому что знала, что это причинит мне боль. Но ты нашел ключик, нашел мое слабое место и стал использовать в собственных нуждах. Хотел ты того или нет, хотела ли я того, или же нет, тем не менее, я отдала тебе свое сердце. А теперь и ты, как каждый в моей жизни, кому я открывала душу, просто взял и разбил ее на мелкие кусочки, уйдя прочь, не оглядываясь.

‒ Это не так, Роуз, нам предстоит многое сделать, но тебя я не брошу. Мы найдем способ справиться с этим. Разве ты не видишь, что я с ума схожу от женщины, которой я нравлюсь таким, какой я есть. И эта женщина только что сказала, что любит меня.

‒ Я не могу… разве ты не видишь, я не могу любить тебя, не могу быть с тобой. Посмотри, кто перед тобой… шлюха, Шейн. Вот кто я.

‒ Нет, не смей называть себя так!

‒ Это то, кем я являюсь, Шейн.

‒ Нет, прекрати.

‒ Что? Ты сумасшедший? Не слышишь, что я тебе говорю? Я продаю тело мужчинам за деньги. Чертовы извращенцы трахают меня за деньги.

‒ Перестань. Не говори все это.

Он вплотную приблизился ко мне.

Я попятилась прочь.

‒ Ну, это правда, Шейн. Я облажалась, у меня полно «грязного белья», незачем в нем копаться.

‒ Но все равно, мы, нахрен, связаны. Я знаю, что нам есть, над чем работать, у меня есть над чем работать. И я не говорю, что будет легко, но я приложу все усилия и попробую. Я видел твое грязное белье; и поверь, нет ничего такого, с чем я бы не смог справиться. Кроме того, я ведь владелец прачечной, ты что, забыла?

‒ Это не шутки, Шейн. Ты не можешь любить кого-то вроде меня. Ту, которую ты не сможешь привести домой, чтобы познакомить с родителями. Я не Марти.

‒ Мои родители полюбят любую девушку, какую я бы ни привел с ними знакомиться.

‒ Тогда, вероятно, они уже успели полюбить ее.

‒ Хватит, Роуз! Мне нужна не Марти. А ты. Может я и сумасшедший, что хочу быть с тобой.

Он подходил все ближе. Я отпрянула, прижимаясь спиной к стене.

‒ Ты сам-то себя слышишь? Я не из тех девушек, с которыми строят отношения, Шейн.

‒ Мне все равно, ты нужна мне, Роуз. Только ты.

‒ Нет. Я тебе не пара.

‒ Как ты можешь говорить такое, если каждый раз, когда оказываешься рядом, я неожиданно для себя самого чувствую, что живой? Что мне сделать, чтобы ты поверила, что мне хорошо только, когда ты рядом со мной?

‒ Но я слышала твой разговор с Кристал в офисе. Ты тогда сказал ей, что не хочешь заниматься сексом с такой, как она… а, значит, и как я. Со шлюхой!

‒ Роуз, ты права, я не хочу трахать Кристал. Я не хочу трахать Марти. Я хочу быть с тобой. Почему ты не можешь просто принять это? Почему ты не видишь того, что ты со мной делаешь? Чего ты, черт возьми, боишься? ‒ говоря это, он взял мое лицо в ладони и прижал своим телом к больничной стене. Он точно отразил те два чувства, которые связывали меня по рукам и ногам: боль и страх.

Мое тело откликнулось на его прикосновения, Боже, я хотела, чтобы он забрал меня отсюда. Мне хотелось, чтобы он вонзился в меня как можно глубже, забирая боль, которая разрывала мое тело.

Он коснулся своим ртом моих губ, бережно пробуя на вкус, они были соленые от пролитых слез. Его язык прошелся по их контуру. Я хотела приоткрыть рот, коснуться своим языком его, хотела слиться в поцелуе, сделать то единственное, что я так хорошо делала, но не могла. Я оттолкнула его; мои щеки стали такими же холодными, как и губы. Шейн оперся руками о здание позади меня, его руки были на уровне моих плеч, и он вновь наклонился ко мне. Я пыталась оттолкнуть его руками, упираясь в грудь, чтобы помешать поцеловать меня.

‒ Я не могу это сделать, я не выдержу, если мое сердце разлетится на кусочки еще хоть раз. Такие девушки, как я, не заслуживают того, чтобы их полюбил такой парень, как ты. Этого просто нет в моем ДНК. Пожалуйста, не усугубляй все еще сильнее, просто забудь обо мне. Так будет лучше для тебя.

Я нырнула ему под руку, быстро убегая прочь. Лишь один раз я оглянулась, чтобы убедиться, что он не следовал за мной. Он просто смотрел, как я уходила прочь.

Он не собирался идти следом, а у меня совсем не было желания усугублять данную ситуацию еще сильнее. Мне просто нужно было пойти домой и скорбеть о потере своей лучшей подруги.

ГЛАВА 19

Я толкнула дверь своей квартиры. В этот раз мне пришлось приложить чуть больше усилий, чтобы открыть ее, на паркете осталось еще больше царапин. Казалось, цвета в квартире изменились. Солнце прожигало рифленое стекло насквозь, наполняя пространство какой-то новой энергетикой. Внезапно, все в квартире оказалось пропитано присутствием Сибил. Начиная от узоров, которые она вывела вакуумным пылесосом на ворсе плюшевого ковра в центре комнаты, заканчивая подушками на диване, которые она расставила под таким углом, чтобы создавалась иллюзия ожидания прихода гостей. Я помню, как во время своего реабилитационного периода Сибил говорила мне, что на лечение очень благотворно действует возможность контролировать те события, которые подвластны контролю, а события, на которые она повлиять не может, нужно просто научиться отпускать. Назовите это ОКР (уточн. перев. Обсессивно-компульсивное расстройство) или заменой одной зависимости на другую, но она находила утешение в организации пространства квартиры и в наведении в ней порядка.

Я прижала пальцы к салатово-зеленой подушке, которую она положила на свою сторону дивана. Вышивка, проходящая по шелковой лицевой стороне подушки, чувствовалась под пальцами. По какой-то причине она казалась мне теперь более выпуклой, чем прежде. Каждый стежок напоминал о дне жизни Сибил без наркотиков, или просто мне хотелось так считать. Я прижала подушку к груди. Парфюм Сибил просочился сначала в мои носовые пазухи, затем спустился вниз к горлу. Это был сладкий аромат, в котором улавливалась легкая пряная нотка. Я села на ее место на диване, подтянув под себя ноги. Свернувшись в клубок, я прижимала подушку подруги к своему лицу, чувствуя губами и носом прохладу шелковой ткани. Я вдыхала ее в себя. На меня нахлынуло такое чувство, словно я оказалась где-то посередине между реальным миром и миром, которому не могла придумать названия.

Я так сильно хотела, чтобы Сибил вошла сейчас в комнату, что испытывала настоящую физическую боль. Поспорь, посмейся надо мной, разозлись за то, что я смяла твою любимую подушку. Боже, я просто хотела, чтобы кто-то пришел и забрал меня отсюда. Мне было невыносимо находиться в своем теле, со своими мыслями и с утратившими силу обещаниями, которые мы давали друг другу. Сибилуже не вернется. Я была не готова принять решение о том, что мне делать дальше. Куда мне податься?

Черт возьми, Сибил, к этому мы не были готовы!

Я не думала, что этот день наступит так быстро. Я не была готова отпустить ее. Мне было сложно представить, что в доме больше никогда не зазвучит ее смех или я больше не услышу, как она ругается на меня за то, что я чертова растяпа. Всю свою жизнь я отталкивала от себя людей, тратила столько энергии, чтобы удостовериться, что я не отдаю им слишком много себя. И все из-за этого, по одной единственной причине… это слишком болезненно. Когда слишком много вкладываешь в кого-то, вот что тебе возвращается взамен.

Проклятье, я не готова отпустить ее. Я не хочу всю жизнь прожить в одиночестве.

Над моей головой нависли булыжники боли и страданий, ожидая момента, когда я сломаюсь. Все эти глубокие личные переживания, от которых я раньше мастерски уклонялась, которые могла запереть в одном месте и хранить где-то в дальнем уголке, теперь внезапно обрушились на мои плечи. Что бы я ни сделала, Сибил назад уже не вернешь. Нет, она не злилась на меня, не ушла на работу, не уехала навестить родных или где-то полуночничала ‒ нет, моя лучшая подруга, единственный человек, вместе с которой я ощущала себя частью настоящей семьи, ушла… навсегда.

Я вдавила верхнюю часть ладоней в область глаз и сделала это с такой силой, что они заболели от давления. У меня сбилось дыхание. Я сломалась под натиском голоса в голове.

«Ладно, Розали, если бы ты не была такой долбанной идиоткой, ты бы заперла входную дверь. Может ты и могла бы ее спасти, если бы не потеряла сознание от удара в голову. Слабая, ты такая слабая, сталкиваясь с демонами, ты цепляешься за них, словно этим можешь оправдать себя. Может, твоя подруга Сибил была бы здесь в этот момент, если бы ты не упустила шанс спасти единственного человека, который всегда поддерживал тебя. Разве ты пришла ей на помощь, когда она так нуждалась в тебе?»

Мой внутренний голос без устали напоминал, что я все та же бесполезная сломленная девушка, от которой на протяжении всей своей жизни пытаюсь сбежать. Я сделала глубокий вдох и на выдохе постаралась избавиться от этого ощущения. Мне больше не хотелось слушать этот голос. Не хотелось вспоминать о той, кем я никогда не хотела быть.

‒ Сибил! Прости, я не смогла тебя спасти. Не смогла тебя защитить. Прости… О. Мой. Чертов. Бог… Ты больше не вернешься домой!

Мой голос оборвался, я свернулась калачиком и позволила всему, что когда-либо ломало меня, наполнить мое существо. Каждый раз, когда в моей вере в людей появлялась очередная брешь, каждый раз, когда мне было больно, мою душу прожигало насквозь от того, что люди, которых я любила, или даже совсем не знакомые мне люди использовали меня. Каждый новый вдох настолько переполнял мои легкие кислородом, что я захлебывалась им. Я оказалась заживо погребенная под то и дело вспыхивающими в голове потраченными впустую мгновениями и омерзительными воспоминаниями. Несчастные случаи, которые и сделали из меня ту, кем сейчас являюсь, и из-за которых я именно так переживаю подобные ситуации. Мое искалеченное сознание не может перестать оправдывать всех тех, кто разрывал мне сердце на части. Я думала о том, что нужно бросить Шейна и потерять при этом любовь, которая корнями проникла в меня глубже, чем любая другая привязанность, испытанная мною прежде.

Я кричала, пока не охрипла, пока у меня не заболела голова. Я плакала, пока у меня не закончились слезы, пока последняя из них не впиталась в подушку на диване и в салатово-зеленую подушечку Сибил. Я плакала, пока не выбилась из сил настолько, чтобы уснуть, завязнув в болоте своей боли.

Меня разбудила вибрация телефона, лежащего рядом. Понятно, что жизнь продолжает идти своим чередом, даже когда ее разбивают на сотни осколков. Никто не станет принимать во внимание, что жизнь девушки только что была в очередной раз уничтожена. Я пристально всматривалась в часы на стене, но из-за опухших глаз цифры на них сливались. Половина восьмого. В квартире царил полумрак, а я была измучена. Солнце уже село и я просто не могла заставить себя подняться и выйти на улицу. Я бросила телефон на кофейный столик. Я знала, что это был один из озабоченных клиентов, который звонил мне, чтобы перепихнуться или просто узнать, почему забросила работу и жива ли я вообще.

Включая сегодняшний день, прошла уже почти неделя с тех пор, как я перестала прогуливаться по своему отрезку тротуара площадью в шесть квадратов. На этом тротуаре наши с Сибил воспоминания оказались всего лишь грязными сточными водами, которые были смыты в канализацию обычным дождем. О чем, черт возьми, я думала: знала ведь, что на мои шесть квадратов всегда претендовала и другая шлюха, которая надеялась найти горшочек с золотом на другом конце этой долбаной радуги. Как я собиралась туда вернуться? Я завершила жизнь в мире сломленных людей, которые бродили по неровным дорогам среди своих несбывшихся желаний.

Я сидела в нашей квартире, окутанной туманом, зная, что есть решения, которые я рано или поздно должна была принять. Я осмотрела вещи Сибил и весь тот хлам, который, так получилось, принадлежал мне. Никаким образом я даже и представить не могла, что вернусь на панель. Я должна была быть сильнее, чем была раньше. Должна собрать всю волю в кулак и запаковать вещи Сибил. Я не могу позволить хоть чему-то из ее вещей потеряться или про что-то забыть. Она бы не хотела, чтобы это произошло, особенно если кто-то из ее родственников решил бы прийти и забрать то, что после нее осталось.

Мы никогда бы и не подумали обсуждать такое дерьмо. Возможно, несколько оптимистично было полагать, что мы выживем, учитывая специфику нашей профессии. Как же я ошибалась. Я не знала с чего начать. Мои пальцы начинало покалывать при мысли о том, что мне придется взять в руки то, что принадлежало ей. Я стояла посреди квартиры и смотрела по сторонам, растерянная, не зная с чего начать. Может, с ее одежды? Или заглянуть под кровать, под которой она могла что-то прятать? Я должна была напоминать себе, что она умерла, и кроме меня больше некому убрать все те вещи, которые остались после нее.

Я стояла и глазела на ее гардеробную комнату. Это единственная гардеробная в этой квартире. В моей памяти возник день, когда мы только въехали сюда.

‒ Вау, Сибил, тащи свою задницу сюда и посмотри, какая здесь гардеробная. Да она просто огромная! ‒ кричу я, вытирая пот со лба.

Мы только что занесли последнюю коробку из багажника моего автомобиля.

‒ Места здесь предостаточно для нашего барахла, ‒ громко отвечает она в ответ.

‒ Черт, нет, подруга, давай сыграем в камень-ножницы-бумага. Она шикарна, и одна из нас должна полностью воспользоваться ее преимуществом, ‒ подкалываю я и подхожу к Сибил. Я кладу кулак одной руки на ладонь второй и протягиваю Сибил. Я знаю, как в любой ситуации получить выгоду, играя в камень-ножницы-бумага. Я довольно хорошо ее освоила и обычно остаюсь в выигрыше… но не в этот раз.

‒ Прекрасно, раз, два, три, ‒ считает она до трех, а затем выкидывает кулак вперед.

То же самое делаю и я. Она показывает этот гадкий камень, и, ну, вы понимаете, когда моя рука складывается в фигуру ножницы и я выкидываю два пальца вперед, я понимаю ‒ моя судьба предрешена и первая игра из трех проиграна. Сибил выигрывает два раза из трех в камень-ножницы-бумага, и не проходит и двух минут, как она предъявляет свои права на гардеробную. Победителю полагается награда: итак, вся гардеробная, за исключением небольшого отдела в передней правой части, это место она сохраняет свободным на случай, если у меня будет что-то, что не войдет в мой отдельно стоящий шкаф, переходит к ней. Но поскольку я очень упрямая дрянь, то ни разу не поддалась на ее уговоры и постепенно она заняла этот отдел вещами, которые больше не планировала носить. Но тот день стал последним, когда я играла в камень-ножницы-бумага, больше я не делала этого ни с одним человеком. Я усвоила урок: она не оставляет людям права выбора.

Я не стала бороться с чувством неловкости, прокатившемся по коже, когда, потянув на себя дверь гардеробной, расположенной рядом с ее кроватью, увидела ее одежду. Платья и маечки, которые она одалживала мне раньше сотни раз, предстали перед моими глазами аккуратно развешенными на штангах для одежды. На память пришли моменты, когда я приходила в эту гардеробную порыться в вещах Сибил, поддавшись уговорам надеть что-то из ее одежды. Сейчас я здесь, чтобы перебрать ее одежду потому, что она уже не имеет права голоса. Сибил навсегда лишена возможности сказать мне, что это правильно, навсегда.

Каждый дюйм гардеробной Сибил использовала по назначению. Коробки с туфлями на высоких каблуках были сложены на полке поверх двухуровневых штанг для одежды. Органайзер для хранения обуви висел на внутренней части дверцы. В гардеробной были развешены наряды и расставлена подходящая к ним обувь. У нее было множество платьев, которые напоминали мне о событиях, отразившихся на наших жизнях помимо тех, что делали наши жизни похожими. Вынимая ее вещи, я заметила маленькое черное кожаное платье, которое она надевала на ночную вылазку в «Сэр Фрэнсис Дрейк». Она так радовалась, когда нашла красные лодочки под кожу аллигатора, которые смотрелись так, будто их сшили именно под это платье. Она была такая красивая со своими насыщенно красными, взбитыми в высокий начес волосами и туфлями им в тон.

Я взяла ее одежду из шкафа в тяжелую охапку и положила поперек кровати. Ритуал, который разрывал мне сердце с каждым шагом, пока я ходила туда-сюда с одеждой от гардеробной до кровати. Слезы струились по моим щекам, а каждая новая выложенная мной стопка символизировала историю жизни, в которой ее бросали или платили за тот образ, который хотели в ней видеть. Я положила последнюю стопку из дизайнерских пальто и свитеров на качающийся ворох рубашек на кровати, как вдруг раздалось глухое бряцанье от того, что-то упало на паркетный пол и закатилось под мою кровать. В обычный день я бы не обратила на это внимание, но сегодня все было иначе. Поток времени замедлился, стал вязким и двигался с такой скоростью, что все вокруг казалось грубым и пошлым, а тишина в нашей квартире, возникшая вследствие утраты, лишь усиливала это ощущение.

Я рухнула на пол, приземлившись на черный ворсистый ковер, лежащий между нашими кроватями. Мои колени заныли от боли. Лицо горело огнем, в то время как прохладные слезы собирались в уголках глаз, а я страстно хотела перестать чувствовать. Я просто хотела исчезнуть, потеряться в своей боли. Я хотела заполучить хоть одно мгновение, в котором у меня был бы шанс проститься с Сибил, сказать ей, что в моей собственной сумасшедшей манере я любила ее как сестру, что она была единственным человеком, который заставил меня почувствовать себя достойной иметь семью, которая полюбит меня в ответ.

Мои глаза стали тяжелыми от потери, они были закрыты на мгновение дольше, чем я ожидала. Когда я раскрыла полный слез взгляд, то увидела под кроватью коллекцию бело-коричневых коробок, покрытых тонким слоем пыли, которой еще не касалась рука человека. Каждая из коробок была предложением от Мистера Ч. Они напоминали мне о том, что я тщательно скрывала, ‒ насколько глубоко он проник мне под кожу. Даже спустя год. Он знал, какую власть имеет надо мной. Один взгляд на эти коробки вызвал боль, громом отдававшуюся в моей душе. Он был моей слабостью, от которой, как я была убеждена, мне нужно избавиться, как раз в тот последний раз.

Я протянула руку за ближайшей коробкой и подтащила ее ближе к себе. Коробка, сметая пыль, оставляла за собой на паркете заметный чистый след, как лучшее свидетельство того, что я собиралась разбудить демонов, с которыми вела борьбу и которых пыталась сдержать. Это был мучительный момент, когда я, будучи в самом тяжелом состоянии, искала тех, кто более всего разрушали мою душу. Я бросила первую коробку на кровать и занялась следующей, а затем еще одной. Я, не останавливаясь, вытаскивала коробки наружу, пока они не заполнили всю кровать.

Я, как старого приятеля, поприветствовала подарки, полученные от Мистера Ч, надеясь, что сложив их вместе, смогу увидеть доказательства того, что я для него что-то значила. Я в последний раз опустила голову на потертый паркет и увидела серебристый предмет цилиндрической формы, который застрял под краем коричневого почтового конверта. Как наяву услышала стук удара о паркетный пол и перед глазами возникла картина катящегося под углом предмета, и это вернуло меня к похороненному под кроватью прошлому. Осознание потрепало меня по плечу, словно старый приятель… это была помада Сибил. Я потянулась, взяла в руки и вытащила последний пакет от Мистера Ч.

Повернулась и села, оперевшись спиной на свою кровать. По телу прошла дрожь, как только воспоминания начали возникать в моей голове. Я вспомнила Сибил в тот момент, когда она проводила темно-красной помадой по своим губам, затем округляла их и складывала бантиком. Вспомнила, как она постоянно ходила по квартире и оставляла повсюду на зеркалах отпечатки своих губ.

‒ Сибил, какого дьявола ты продолжаешь это делать?

‒ Это лучший способ сохранить понравившиеся оттенки помады.

‒ Нет, из-за твоей привычки у меня прибавляется работы. Когда я пытаюсь рассмотреть себя в зеркале, все, что я вижу, так это твои чертовы отпечатки губ.

‒ А тебя никто и не просит отмывать за мной зеркала. Может, когда ты посмотришься в зеркало и увидишь мой поцелуйчик на своей щеке, это поможет тебе немного расслабиться.

Я вытянула шею и посмотрела на зеркало, висевшее на внутренней части передней двери. Мое сердце упало вниз, в область желудка. Буквально пару дней назад я отмыла в квартире все зеркала. Яркие отпечатки помады Сибил были смыты с зеркальных поверхностей без единой надежды появиться там снова. Привычка, которая раньше раздражала, сейчас стала напоминанием того, как отчаянно, до боли, я хочу вернуть их назад.

Ладно, Роуз, время спрятать подальше это дерьмо. Да, пора вытащить свою задницу из этого долбанного момента жизни и заставить свое сердце онеметь. Знакомый осуждающий голос, который я слышала всю свою жизнь, эхом откликнулся в моей голове.

«Посмотри на себя со стороны: лежишь, свернувшись калачиком, на полу. Никто не придет, чтобы спасти твою долбанную жизнь, Роуз. Нет никого, кто бы подставил плечо Сибил, пока она была жива, а семья и не думает забирать ее чертовы вещи. Ты это знаешь, глубоко в душе, ты должна признать, что никто никогда и не думал переживать за сломленных девушек, скрывающихся в тенистых аллеях и заброшенных домах».

У меня отлично получалось отпускать ситуацию, гораздо лучше, чем у многих девушек моего возраста. Вся моя жизнь была наполнена вполне ощутимой болью от свежих ран, еще глубже раздираемых людьми, которые, как предполагалось, должны были любить меня. Ты не можешь предлагать свое тело абсолютным незнакомцам, ожидая при этом, что избежишь шрамов. Поверьте, это было к лучшему, в случае, если ты не могла найти места, чтобы спрятать свои чувства. Это был единственный способ, при котором можно было оставаться хоть немного в своем уме, когда сердце растоптано, а тело онемело.

Я потянулась и подняла с пола пыльный коричневый почтовый конверт, лежащий рядом со мной. Это был первый пакет Гарриет, который Мистер Ч. выслал мне после того, как я объявила ему, что больше мы не увидимся. Самая неприятная пытка происходит, когда ты влюбляешься на свидании, возлагаешь на него надежды и строишь планы на будущее. Ты надеешься, что он спасет тебя от всех этих грязных извращенцев, которым на тебя плевать и единственное, что им нужно ‒ это сбросить сексуальное напряжение.

Я поднялась, постояла какое-то время, глазея на подарки, которые послал мне Мистер Ч, затем, потянув за края пакета, наклонила коричневый почтовый конверт и наблюдала за содержимым, которое выпадало из него.

Мне в руки упал мягкий черный кашемировый шарф. Я нежно провела большим пальцем по его поверхности, а затем поднесла его к лицу. Сильная тупая боль снова ударила мне в живот ‒ так хотелось, чтобы рядом был хоть кто-то, кто мог бы заполнить дыру с левой стороны, там, где находилось мое сердце. Но я знала этот шарф, знала все чувства, какие он вызовет в моем теле, знала этот острый колющий страх, который он посеет в моей душе, все воспоминания о трех днях, проведенных вместе, сосредоточились на одной ночи, во время которой Мистер Ч. сломал меня и растоптал мое сердце. На самом деле, год назад именно этот шарф стал моим единственным утешением. Сегодня он вернул мне воспоминание, которое было соблазнительно-пугающим.

Это было так глупо, потому что сломленным девушкам не позволено вбивать гвоздики, на которые они могли бы развешивать свои мечты. Мне не давали ключей от замка. Меня похоронили под тусклым светом уличных фонарей, освещающих угрюмые небеса. Мне никогда не стать принцессой или королевой. Я навсегда останусь девочкой по вызову, с которой можно перепихнуться на сеновале, шлюхой, которую можно было взять напрокат. По крайней мере, с Мистером Ч. я была той, с кем моя боль обретала цель. Я прижала шарф к своему носу и вдохнула, надеясь уловить сущность Мистера Ч. Разочарованная, я уронила шарф на пол, и черный ворс ковра поглотил его. Я была одинока в своей квартире, где не было никого, кроме мыслей и воспоминаний, громом отдающихся в моей голове.

ГЛАВА 20

ПРОШЛОЕ

Ярко свет луна, кожа моих век слишком тонкая и не может защитить от ее блеска. Пальцы Мистера Ч крадутся вниз по моему животу, скользят между мягкими шелковыми тканями и телом и забираются между моих ног. Я вытягиваюсь, слегка приподнимая бедра над кроватью. Я делаю вид, что он разбудил меня.

Он сильнее надавливает грудью мне на бедра. Когда, наконец, его пальцы вторгаются в меня, его движения становятся требовательными и сильными. В тот момент, когда он проводит языком вдоль щели между моих ягодиц, я понимаю, что меня поймали, загнали в ловушку. Я пытаюсь раздвинуть ноги, но он крепко прижимает их своим телом.

‒ Так-то лучше, моя маленькая Роуз, нравится тебе это? ‒ Он рычит, после чего кусает меня за задницу.

Я взрываюсь и сжимаюсь вокруг его длинных умелых пальцев, а он засовывает их глубже и глубже в мою влагу. Я наслаждаюсь тем счастьем, которое даруют его руки, завинчивая их глубоко внутрь.

‒ Ммм, еще немного и я кончу от тебя, ‒ мурлычу я.

Он замирает, его пальцы больше не теребят мою плоть и все волшебство от их вторжения улетучивается. Губами он оставляет на моей коже прохладную дорожку. Внезапно, он садится на меня сверху и когда его твердый член проскальзывает у меня между ног, у меня перехватывает дыхание. Он упирает его между моих ягодиц, и я замираю.

‒ Что ты сказала? ‒ шепчет он у моего лица. От его голоса у меня по коже бегут мурашки. Меня бьет медленная дрожь, болезненно желая, чтобы он трахнул меня сзади.

‒ Эммм… сказала, что скоро кончу, ‒ отвечаю я охрипшим голосом на одном дыхании.

‒ А-а-а-а, Роузи, ты такая красивая женщина, почему ты так говоришь? ‒ Он говорит это тихим низким бархатным, полным страдания голосом. Он слегка сдвигается, но продолжает давить весом своего тела на ложбинку моей задницы.

‒ Как говорю? ‒ спрашиваю я.

‒ Не профессионально, это уже третья наша встреча. Ты забыла о том, что случится, если ты продолжишь говорить такие пустые слова в отношении меня?

‒ Не думаю, чтобы ты мне такое говорил. ‒ Я поворачиваюсь под ним, чтобы установить зрительный контакт.

‒ Ты для меня подобна яду. ‒ Он переносит вес на одну руку, а второй убирает прядь с моего лица.

‒ Подобна яду? Что, черт возьми, это означает? ‒ Я пытаюсь столкнуть его с себя. Подыгрывать его фантазиям одно дело, но называть меня отравой ‒ нечто совсем другое. Я и без того все время живу с мыслями, что отравляю жизни других людей.

Он прижимает меня всем своим весом к кровати. Я не могу пошевелиться, скованная, как узница.

‒ Я расстраиваюсь, когда ты говоришь неправильно. У такой красавицы должен быть подходящий словарный запас.

Он поднимается, отпуская меня. Свободна.

‒ Ну, возможно, я не такая, какой ты меня считаешь. Я это я, если тебе не нравится что-то, может, тебе следовало взять кого-нибудь другого.

Сузив глаза, он качает головой, словно невероятно разочарован… снова.

‒ Если бы я хотел другую, можешь мне поверить, я бы ее получил. Я выбираю тебя, я хочу заботиться о тебе. Научить тебя понимать, насколько ты красива, ‒ отвечает он. Говорит он отрывисто, несмотря на то, что его голос все равно звучит резко и грубо.

У него сексуальные глаза, темные и в то же время в них есть некая печаль. Его губы плотно сжаты. Он встает на край кровати и наматывает на руку простынь. Я пожираю глазами каждый дюйм, открывающийся передо мной, от макушки до пят. Там взгляд задерживается, я глазею на его член.

‒ Ты мне веришь? ‒ спрашивает он.

Его взгляд приковывает меня к месту.

‒ Ну, что скажешь? ‒ требует он ответа.

Я киваю.

Я очарована Мистером Ч. Его глаза проникают в страхи, что живут во мне. На целых три дня он втянул меня в водоворот невероятных и незабываемых событий. Хотя временами мне с ним становится не по себе, он задевает меня за живое и инфицирует каждую клетку моего тела. Я сама позволяю ему это делать.

На его лице появляется ухмылка, он проводит языком по нижней губе, щурит глаза.

‒ Я хочу услышать от тебя, что ты мне веришь.

Он перемещается к изножью кровати, его рука скользит по моей голени, крепко затягивая край простыни вокруг моей лодыжки.

‒ Да, ‒ шепчу я.

‒ «Да», что?

‒ Да, я тебе верю.

По его лицу пробегает дьявольская улыбка, которую он умышленно не пытается скрыть. Его глаза яростно и жадно исследуют каждый дюйм моего обнаженного тела. Он натягивает простынь, подтягивая мою ногу к краю кровати и обвязывая ее. Он проверяет, чтобы нога была закреплена достаточно свободно, и чтобы не доставлять неудобств, но и довольно крепко, чтобы быть призывно-сексуальным.

‒ Если тебе станет некомфортно, ты должна сказать об этом. ‒ Он тянет простынь, по его лицу расползается самодовольная ухмылка.

‒ Достаточно крепко? ‒ спрашивает он прежде, чем провести языком по моей голени. После этого его руки не спеша проделывают путь вверх к моим бедрам. Его дыхание опаляет мою плоть, и я жажду его словно самый настоящий наркоман.

‒ Да, ‒ мой голос становится прерывистым, когда его пальцы легко дотрагиваются кожи у меня между ног, широко расставленных для него.

Он берет в руки мою другую ногу и привязывает к другой стороне кровати.

Я вздыхаю.

Он улыбается.

Его руки ласкают мои ноги, все мышцы моего тела сжимаются и сокращаются, и я цепляюсь за мысль о том, что бурно кончу от его куннилингуса. Я лежу, выжидая, мысленно молясь о том, чтобы он унял дрожь у меня между ног своим влажным горячим языком. Я жажду, чтобы его длинные пальцы перенесли меня в умопомрачительное, искрящееся, разрушающее мозг забвение.

Вместо этого, не отвязав мои лодыжки от кровати, он идет через комнату.

‒ У меня для тебя кое-что есть. Что-то, что, я думаю, покажется тебе… полезным.

Он запускает руку в верхний ящик черного лакированного бюро. Время останавливается, и на мою голову обрушиваются видения. Наручники и ремни для связываний всегда были неприемлемы во время моих свиданий с другими мужчинами.

‒ Что? ‒ спрашиваю я. Страх вперемешку с любопытством грохочет внутри моей груди.

Что ты сделаешь, если у него там наручники? Роуз, только на этот раз, может, ты сможешь позволить себе доверять другому человеку. Долбанный голос в моей голове замолкает.

Мистер Ч. знал, что мы об этом не договаривались. Я не практикую связывание. Я уже почти готова прервать эту оргию, как вдруг он достает длинный широкий кашемировый шарф.

У меня перехватывает дыхание.

Он замечает это.

‒ Для чего он?

‒ Я могла бы спросить то же самое, ‒ подшучиваю я, указывая на шарф у него в руках.

Он ухмыляется.

‒ Сама увидишь… а может, ты не захочешь?

Мне становится легче, он замечает это.

Он опускает край шарфа на мои бедра и щекочет меня им, а затем медленно проводит по изнывающему от боли бугорку между моих ног. Шарфик раскачивается, Мистер Ч. тянет его выше, по моему животу и обвивает им мои твердеющие соски.

‒ Ммм, ‒ я издаю громкий стон, от удовольствия по моей коже бегают мурашки.

Мне нужно, чтобы он взял меня, я хочу, чтобы он нырнул глубже, чем любой, кто был до него, и приручил зверя, который мучает меня каждый день моей жизни. Я надеюсь, что он исцелит все шрамы, оставленные на моей душе другими мужчинами.

Он убирает шарф с моей плоти, образуя пустоту, от которой я начинаю дрожать. Потянув за концы шарфа, он соединяет их, создавая преграду между нашими лицами.

Мгновение затягивается.

Выражение его лица скрыто от меня черным шарфом. Он набрасывает его мне на глаза. Тонкий кашемир накрывает мой лоб, ложится поперек носа, щекоча край верхней губы.

‒ Подними голову.

Я выполняю его распоряжение. Завязав шарф на моей голове, он окутывает меня паутиной желания. Я моргаю, и даже тот малый источник света, за который я пытаюсь уцепиться, исчезает.

Меня поглотила тьма. Я ничего не вижу.

У меня замирает сердце.

Он убирает шарф с моих губ и опускается вниз параллельно моему телу. Тепло, исходящее от него, прогоняет прохладу до этого наполнявшую комнату. Мое сердце колотится о грудную клетку, стучит в такт с моим желанием.

Я растеряна, но чувствую себя нормально.

Я смущена, но в то же время возбуждена.

‒ Ты все еще веришь мне? ‒ шепчет он.

Я киваю, даже не смотря на то, что мой разум с этим не согласен. Я не контролирую ситуацию. Ничего не вижу и едва слышу. Я скольжу руками по кровати и тянусь к нему… но не нахожу.

Он берет меня за запястье.

У меня перехватывает дыхание… снова.

‒ Ты должна мне ответить. Ты все еще веришь мне?

Я хочу ответить положительно, но чувствую слова, они уже зарождаются в моем горле. Они идут от сердца, я хочу доверить ему всю себя целиком, но мой разум этого не хочет.

Я предаю свои мысли.

Я лгу.

‒ Да, я все еще верю тебе.

Мое тело цепенеет, на коже выступают капельки пота. Я борюсь с собой, пытаясь пережить этот момент.

Я не сломленная, я не сломленная, я не сломленная.

Он задирает мою руку высоко над головой, в подмышечной области у меня пробегает холодок.

Он держит меня за запястье.

Крепко… Очень крепко.

Я в панике.

У меня пересыхает горло, и это крадет у меня возможность закричать. Я пытаюсь высвободиться из его хватки, но он крепко держит меня за запястье.

‒ Не сопротивляйся, Роузи.

‒ Я ничего об этом не знаю, Мистер. ‒ Я протягиваю свободную руку и пытаюсь ослабить его хватку.

‒ Прекрати! ‒ кричит он, перехватывая ее.

У меня душа уходит в пятки. Я потеряна, напугана и совсем не уверена в происходящем.

Слишком много ловушек.

Слезы щиплют глаза и исчезают в ткани шарфа. У меня учащается дыхание и закладывает уши. Я делаю частые вдохи, а потом нервно выдыхаю. Я борюсь за свободу.

Мое сердце отбойным молотком стучит по груди. Я борюсь с вихрем, который уносит меня в прошлое. Теплое дыхание касается моей кожи.

‒ Я не обижу тебя, красавица.

Я не хочу больше ничего говорить.

Но продолжаю делать это.

‒ Мне страшно.

‒ Ты слишком ранима. Отпусти это.

Я стараюсь научиться верить там, где никогда не было веры. Все в моем теле борется против того, чего хочет сердце. Я хочу чувствовать удовольствие, но для этого мне нужно превозмочь боль моего детства. Я хочу верить и чувствовать, что я чего-то стою. Я хочу, чтобы этот человек излечил меня, нашел путь к моему освобождению.

‒ Я не знаю, как отпустить это. Пожалуйста, Мистер, я не знаю смогу ли я, ‒ шепчу я.

Холодный порыв воздуха крадется по моей плоти. Я горю изнутри и замерзаю снаружи. У моего тела в оппонентах все мои воспоминания. Я узница, вещь; я безвольная пленница.

Энергия Мистера заполняет комнату. Я полагаюсь на тактильные ощущения кожи и надеюсь, что они помогут мне почувствовать его намерения. Его дыхание путается в моих растрепавшихся черных волосах.

‒ Ты сможешь, и ты сделаешь это, поверь мне. Этой ночью я собираюсь дать тебе все, о чем ты когда-либо мечтала. Понимаешь меня?

Я киваю.

Он тяжело выдыхает.

‒ Да, ‒ отвечаю я, зная, что ему нужны слова, а не жесты.

‒ Хорошо, потому что когда я закончу, я планирую избавить тебя от всех шрамов, оставленных другими мужчинами.

Это ломает меня. Его слова пронизывают меня насквозь и уносят за пределы захудалых улиц моего прошлого, настоящего и будущего.

Был ли он настоящим? Неужели это происходило на самом деле? Это было невозможно. Не в моей жизни, не с демонами, что бурлят внутри моего тела. Слишком много было мужчин, слишком много боли.

‒ Если бы это было так просто, ‒ слова, слетевшие с моего языка, были предсказуемы, но не обдуманы.

‒ Я сделаю так, чтобы это было просто. Давай же, Роуз, впусти меня.

Я ничего не чувствую. Каждое прозвище, которым я когда-либо позволяла себя называть, все то, чем я являюсь, от его слов трещит по швам.

Неужели это было так просто? И он тот самый, которого я ищу большую часть жизни?

Напряжение, накопившееся в спине, поднимается выше к шее и выходит наружу. Мистер отвечает покалыванию в моем клиторе и боли, пульсирующей в глубине, скрытой между моих ног своим горячим влажным языком и длинными толстыми пальцами. Я откидываю голову назад на кровать. Я лишена способности видеть, но все равно вижу все.

‒ Прошу, заставь меня забыть, ‒ бормочу я.

Его горячее дыхание грохочет по набухшим складкам клитора, в то время как его длинные пальцы стирают следы, оставленные подлецами, побывавшими во мне до него. Я двигаю бедрами в противоположном направлении тому, в котором двигаются его быстрые пальцы, до боли желая, чтобы его руки излечили следы, оставленные на моей душе.

Он прикусывает мой клитор и сосет так превосходно, как будто никак не может насытиться мной. Меня бьет дрожь, в ушах стоит гул. Он с хлюпаньем оставляет мой клитор и в то же время заканчивает трахать меня пальцами. Этот красивый мужчина просто поражает меня. Обжигающе прохладный воздух охватывает мое тело от макушки до пят.

Время преломляет мое доверие, разрывает меня на кусочки, и вдруг он легонько касается пальцами моих губ. Поначалу его прикосновения пугают меня, но ровное поглаживание пальцем контура моей нижней губы, в конце концов, успокаивает меня.

‒ Что если я не умею верить? ‒ тихо шепчу ему я.

‒ Умеешь. ‒ Пальцами он поглаживает нижнюю часть моего лица, спускаясь вниз к ключице.

‒ Что если во мне этого нет? ‒ На моих глазах все еще повязка, а ноги привязаны к кровати простынями.

‒ У тебя есть все что нужно, вот здесь. ‒ Кончиком пальца он проводит между моих грудей. Мое сердце тянется к его прикосновениям, стуча и разбиваясь о грудную клетку.

‒ Ты не понимаешь, Мистер, я должна контролировать ситуацию.

‒ Роззи, контроль ‒ это иллюзия, решение верить в определенный результат. Все что тебе нужно ‒ поверить в меня и у тебя будет тот контроль, к которому ты так стремишься.

Я хочу, чтобы его слова утешили меня, а тихий чистый голос приободрил бы силу, скрытую внутри под шрамами, от которых он пытался меня избавить. Я хочу ему верить. Я горю желанием испытать то чувство свободы, которую он мне предлагает. Я хочу, чтобы он спас меня от будущего, спрятанного среди разбитого тротуара и сточных канав, а еще от необходимости трахаться с другими мужчинами за вознаграждение. Я пытаюсь убедить себя, что он собирается забрать меня с улицы.

Он проводит большим пальцем по моим губам, после чего его палец проскальзывает мне в рот. Я сосу его палец, а он проталкивает его глубже в рот.

‒ Я знаю, что ты хочешь сделать для меня. Я чувствую это, ‒ негромко стонет он.

Он вытаскивает палец из моего рта, и в то же мгновение меня накрывает чувство отчаяния и пустоты. Я хочу сделать ему минет. Необъяснимо и едва осязаемо ‒ все, чего я желаю ‒ угодить ему.

‒ Дай мне пососать твой член, Мистер. Я хочу, чтобы ты кончил, пожалуйста, позволь мне, наконец, показать, что я могу для тебя сделать.

Я все еще лежу с завязанными глазами и связанными ногами и все, что слышу от него в ответ, это долгий глубокий вздох.

Последние три дня только он и удовлетворял меня. Конечно, он кончал, он трахал меня, лизал мою киску как чемпион, но он все еще не позволил отсосать ему.

‒ Я начинаю принимать это на свой счет. Почему ты не разрешаешь мне отсосать тебе? Или это такой твой странный способ контроля надо мной?

‒ Ты так считаешь? ‒ отрезает он.

‒ Может и считаю. Каждый раз, когда я пробую, ты останавливаешь меня и тянешь меня вверх. Я тебе настолько противна? ‒ спрашиваю я, и мой голос срывается и начинает дрожать. Перед моими глазами все еще темнота. Я тяжело с всхлипыванием вздыхаю, пока уверенность капля за каплей вытекает из моей души. Ему удалось загнать меня в угол в своей игре в кошки-мышки.

Я не могу определить, где он находится, теряю его на несколько секунд, но вот он убирает шарфик, закрывающий мои глаза.

В нем нет и намека на доброту.

Порыв воздуха бьет по моей коже, теперь я могу свободно видеть острую боль на его лице, я зажмуриваюсь и отворачиваюсь от него.

Долгая минута ожидания зависает между нами.

‒ Посмотри на меня, Роуз, ‒ приказывает он.

Я игнорирую его слова.

‒ Ты должна сейчас же на меня посмотреть, ‒ злость слышится в его голосе.

‒ Нет.

‒ Это не просьба, ‒ отвечает он и берет в руки мое лицо и заставляет посмотреть на него, ‒ разве за последние три дня ты не получала всего, чего бы ни захотела?

Он хочет, чтобы я ответила.

Но я этого не делаю.

‒ Разве я не поставил твои потребности и желания выше своих? Это был мой тебе подарок, и вместо того, чтобы наслаждаться им, ты страдаешь от моего внимания. Я не понимаю. ‒ Его черты лица становятся острыми, лицо мрачнеет от моих слов, в глазах светятся грустные искорки.

Я снова ломаюсь. Его слова уничтожают меня. Его действия смущают меня, ранят и причиняют боль.

‒ Зачем ты это делаешь?

‒ Потому что мне нужно понять. Я никогда не был с женщиной, которая так сильно противилась бы мне.

‒ Что ж, добро пожаловать в мой мир.

‒ Я дал тебе все, чего ты могла бы пожелать.

‒ Ты отдался мне не полностью. Ты сдерживал себя со мной.

‒ Ты так сильно хочешь взять его в рот?

‒ Да, очень. Почему ты не понимаешь? Вот такая я. Все, что я делаю, ‒ это даю, даю и даю. Больше я ничего не умею. А за прошедшие три дня я только то и делаю, что получаю, получаю и получаю.

‒ Я думаю, это единственный способ для тебя почувствовать контроль. Ты пососешь мне, я кончу, и каким-то образом этим ты докажешь свою правоту. Я хочу, чтобы ты поверила мне и отказалась от желания контролировать все в этот момент.

‒ Возможно дело в контроле, а может и не в нем, какое это имеет значение?

‒ Почему ты не можешь просто взять то, что я тебе даю, и ни о чем при этом не спрашивать?

‒ Я первая задала вопрос. Почему для тебя так важно, что мне нужно все контролировать?

‒ Просто важно. Это все, что я могу сказать.

‒ Хорошо, но такой ответ меня не устроит.

‒ Ну, тебе придется принять его.

Он сосредоточено смотрит на меня, я вижу, что он настроен выиграть эту схватку. Я, не произнося ни слова, тоже глазею на него в ответ. Мне нечего сказать, нечего дать человеку, который не может поддаться ради меня.

Он продолжает:

‒ Я должен давать тебе, а ты должна брать это. Вот мое последнее слово.

‒ Это не может быть последним словом. Пожалуйста, разреши мне сделать это, ‒ мы безотрывно смотрим друг другу в глаза, как будто тот, кто отведет взгляд первым, будет считаться проигравшим.

‒ Разве ты не понимаешь, что это больше, чем просто оральный секс. С тобой я нарушила все свои правила, и я боюсь, что мне придется уйти отсюда, вернуться в реальную жизнь, что больше никогда ни с одним мужчиной я такого не испытаю. Между нами было все, что только возможно, эти три дня с тобой стали тремя днями страха и доверия, удовольствия и боли, восторга и смущения. Пожалуйста, пожалуйста, Мистер… Мне нужно это.

Последствия этих выходных бьют по мне в считанные секунды. Я цепляюсь за этот опыт всем своим естеством. Наконец, мужчина хочет помочь мне почувствовать себя достойной, такой, какая есть, и впервые в жизни я к этому готова. Но мой основой инстинкт ‒ это желание выжить. Я должна показать ему, что достойна этого и единственный способ ‒ это сделать то, что я умею лучше всего. Я должна доставить ему удовольствие, пустить его в себя и преодолеть страх поверить ему. Он больше, чем парень, который взял меня к себе на три безумных дня для того, чтобы потрахаться. Я надеюсь, что как только он отдаст мне всего себя полностью, он увидит, что я достойна быть с ним и после того, как моменты страсти закончатся.

Сдавшись моему напору, он забирается на меня и садится сверху.

‒ Масло и вода, ‒ вот кто мы такие.

‒ По крайней мере, теперь мы знаем это.

Его член теперь на уровне моего рта, твердый и красивый, налитый и возбужденный при виде той картины, что открывается перед ним. Во всяком случае, я надеюсь, что это именно так. Большой, длинный и готовый, я тянусь, чтобы потрогать его.

‒ Нет. Без рук. Я дам тебе сделать это, но ты не должна прикасаться к моему члену руками. Это остается за мной.

Я ничего не контролирую. Ничего. Если он захочет протолкнуть свой член глубже или засадить мне его до самой глотки, пускай даже меня начнет от этого тошнить, он будет засаживать и пульсировать пока не опустошит все до последней капли своего семени, накопившегося в нем, и я не стану его останавливать.

Первый раз в жизни я решаюсь довериться мужчине.

Наши взгляды встречаются, он гладит рукой член, несколько капель смазки выступают на кончике, он подхватывает их большим пальцем и размазывает по головке. Я прихожу в восторг от этой картины. Моя киска набухает, я чувствую легкое покалывание в области таза, возникшее из-за желания заполнить ее им, окунуться в сладкое забвение. Я провожу языком по губам, готовая к тому, чтобы принять его. Он улыбается, понимая, насколько я голодна, он кладет палец мне в рот, и я начинаю слизывать предэякулят с его пальца.

‒ Как тебе вкус, нравится?

Я мурлычу от удовольствия и обхватываю руками его задницу.

Он высвобождается, убирая мои руки.

‒ Без рук, Роззи. Просто доверься мне.

Я должна верить.

Он тянется вперед и проскальзывает своим членом мне в рот, а затем тут же достает его обратно. Он дразнит меня, заставляя тянуться к нему. Он фыркает и отвечает мне громким горловым рычанием.

Глядя в его ненасытные глаза, проходит еще несколько секунд, прежде чем его член снова медленно проскальзывает мне в рот. Я делаю глубокий минет. Без рук, без возможности контролировать глубину проникновения, мышцы его бедер напряжены, он вращает бедрами, правой рукой он гладит меня по лицу, левой опирается о стенку.

Подавшись вперед, он с предыханием произносит, озвучивает свои желания.

‒ О, черт, Роззи, ты так хороша, чертовски хороша. О, боже.

Я сосу, убираю язык, чтобы потом вновь прижимать его к нижней части члена, я открываю рот так широко, чтобы еще успеть сделать вдох. Я обдуваю его член по всей длине прохладным воздухом. Он запускает руку мне в волосы. Его член становится тверже, под кожей проступают вены, движения учащаются, он вот-вот кончит. Я хочу попробовать его на вкус, я сосу еще старательнее. Мои руки теперь лежат на его ягодицах, я уверена в том, что он не собирается убирать их оттуда. Я смотрю вверх и вижу, что его лицо искажает гримаса удовольствия, облегчения. Его мышцы напрягаются, он издает громкий возглас, и этот крик заполняет всю комнату. Неравномерный поток энергии бьет по мне рикошетом в ту секунду, когда его теплое семя вырывается наружу и заливает мне горло. Я проглатываю все до капли. Его бедра содрогаются и медленно дрожат все время, пока он медленно кончает.

Мы молчим, нам не нужно тратить слова впустую. Он опускается на кровать, прижимает лицо к моей щеке и касается губами моих губ. Его язык неистов в своем движении, он опустошает меня своим поцелуем. Я не могу себя контролировать, мое тело подает ему сигнал взять меня. Он невероятно умело исполняет мои желания.

‒ Ты сходишь по мне с ума, Роуз? ‒ говорит он мне на ухо.

‒ Да, и я не могу больше терпеть. Я хочу почувствовать тебя внутри себя.

‒ О, я заставлю тебя кончить. Я собираюсь затрахать тебя до потери пульса. ‒ Он снова завязывает кашемировый шарф поверх моих глаз.

На этот раз страх не проникает мне под кожу так глубоко. Мое тело дрожит от выброса адреналина, и я чувствую себя готовой к тому, что бы он там ни решил со мной сделать.

‒ Давай же, Мистер! ‒ дразню его я.

В комнате тихо. Не слышно ничего, кроме нашего сбившегося дыхания. Холодный воздух острыми иголками колет мне кожу и внезапно единственное, что я слышу, это стук моего сердца с шумом бьющегося о мою грудную клетку. Мистер Ч. чувствует, что я напряжена.

‒ Ты все еще веришь мне?

‒ Да, ‒ нерешительно отвечаю я.

‒ Мы все еще придерживаемся тех же правил, я здесь, чтобы заботиться о тебе, Роуз. Помни это, ‒ его голос пронизан тонкими нитями сожаления, они исходят от него, но они так непредсказуемы, что могут сочиться в любую сторону.

‒ Я… попробую.

Он говорит медленно, его обещания скрепляются поцелуями, которыми он щедро покрывает мое тело. ‒ Тебе не нужно пробовать. Я… собираюсь… позаботиться… о… тебе… так… как… никто… прежде… не делал.

Мое тело покрывает озноб. Его губы говорят ту правду, которую никто никогда не говорил мне раньше. Мне хочется верить ему, даже если мне трудно понять, что именно он подразумевает под заботой.

‒ Почему?

‒ Что «почему»? ‒ переспрашивает он.

‒ Почему тебе хочется заботиться обо мне?

‒ Потому что ты заслуживаешь, чтобы к тебе относились как к королеве.

‒ Я хочу верить тебе, но не могу. ‒ Сердце грохочет у меня в груди, нервы на пределе. Каждая эмоция во мне на грани, ведь мои глаза по-прежнему завязаны, и я не могу видеть его реакцию.

Его волосы больше не щекочут мою плоть, его язык, танцевавший у меня на бедре, прекращает это делать. Он перемещает центр тяжести и, прежде чем я успеваювздохнуть, он шепчет мне на ухо:

‒ Разве я хоть раз давал тебе повод мне не доверять? Причинял боль?

‒ Нет, но мне необходимо знать, почему ты хочешь заботиться обо мне?

‒ Прекрати, Роззи.

‒ Почему ты не можешь просто сказать?

‒ Нечего говорить. Просто мужчина хочет позаботиться о красивой женщине.

‒ Я хочу верить тебе, дать то, что никогда не позволяла ни одному мужчине… но это пугает меня… ты пугаешь.

‒ Прогони все страхи, Роуз; отпусти их, и пусти меня.

Я начинаю отвечать, и тут же его рот накрывает мой, его язык сильный, решительный, ударяет и связывает обещаниями, которые я не должна ставить под сомнение. Все, что он делал последние три дня, это заботился обо мне. Он никогда не просит больше, чем я готова дать. Он дал мне за три дня все то, о чем я мечтала всю свою жизнь.

Я распадаюсь на кусочки.

ГЛАВА 21

ПРОШЛОЕ

Мое тело покоряется ему. Я, наконец, решаюсь поверить. Он целует меня, берет на руки, я подобна спутанному узлу. Я и не подозревала, что мое тело способно так гнуться. Я открываю свое сердце и позволяю ему проникнуть туда, куда допускались лишь немногие.

‒ Правильно, впусти меня, позволь мне позаботиться о тебе.

Я киваю — на ответ требуется слишком много сил.

‒ Чувствуешь это? Ты сделала это со мной, Роззи. Это все для тебя, ‒ говорит он, двигает бедрами вперед-назад и трется членом о мою плоть. Он делает все, чтобы я захотела, чтобы он трахнул меня, чтобы поимел меня, и я осмелюсь даже сказать, чтобы занялся со мной любовью.

‒ Да, ‒ говорю я, затаив дыхание, ‒ да, я чувствую тебя.

Мой голос срывается, и я вздрагиваю.

‒ Ты готова к последствиям за свои язвительные слова?

Он пристраивается напротив меня, касаясь своим толстым, твердым, как камень, членом, у меня между ног, расширяя меня ровно настолько, чтобы своим кончиком поглаживать и тереться о мой клитор, толкаясь, пока он не набухнет, и лишь тогда вплотную прижимается к нему.

‒ Да, избавь меня от этих пагубных слов.

Он в последний раз медленным шлепком ударяет членом по моему пульсирующему клитору. Его язык кружит, мечется, вокруг моих твердых, как галька, сосков. Я готова поверить, что именно он избавит меня от демонов, которые удерживают меня в плену.

Он проскальзывает пальцами в мою киску.

‒ Ммм, я чувствую, какая ты стала влажная для меня. Твои соки так возбуждают.

Я выгибаюсь под его прикосновениями, и он чувствует мое желание, мои бедра ищут его пальцы, я пытаюсь сделать так, чтобы он проник ими внутрь меня. Он тут же проталкивает их глубже и прижимается ртом к моему неистовому бутону. Он водит и крутит теплым, мощным языком по моему клитору, упиваясь каждой каплей аромата, порожденного им самим. Это невероятно возбуждающе, и я тут же погружаюсь в это, сильнее, чем когда-либо раньше. Он рычит, и вводит пальцы глубже, занимая ими все свободное пространство. Это сводит меня с ума. Я сжимаю бедра, призывая двигаться быстрее.

Он вытаскивает пальцы, заставляя меня изнывать от желания, которое становится еще сильнее после того, как он убирает язык от моей киски.

‒ Я чувствую, ты хочешь кончить. Ты готова меня принять?

Он разрывает упаковку от презерватива и на мгновение единственное, что я слышу, это как обрывается моя душа. Секунды сменяют друг друга, предвкушение циркулирует по моему телу. Он проводит пальцами по моей ноге, все сильнее загоняя меня в безумие, что окутало все мое тело.

Он развязывает мне ноги, и я вздрагиваю от холода в комнате. Он сидит на коленях у меня между ног, которые широко раздвинуты, и вжимается в меня членом. Я надеюсь, не пройдет и доли секунды, как он преодолеет защитную стену, которую я каждый раз непроизвольно выстраиваю во время секса с мужчиной.

Он крутит бедрами, щекочет меня головкой члена, заставляя отчаянно желать его возвращения. Я качаю бедрами, безмолвно умоляю его наполнить меня, трахнуть меня, погрузиться в меня глубоко, позволив нам обоим потеряться там, где наши тела сольются воедино.

Он делает резкий вдох, а затем медленно входит в меня, заставляет меня открыться и распасться на части. Он отстраняется, быстрее на этот раз, и делает еще один толчок. У меня перехватывает дыхание, внутри у меня все дрожит. Назад и вперед, внутрь и наружу, он уничтожает меня, унося прочь от всех тех моментов, которые я могла бы припомнить. Он больше, чем просто парень на вечер, больше чем убийца демонов, он спаситель — тот, кто, как я верю, может очистить мою душу.

Он берет мои ноги и закидывает их себе на плечи. Он глубоко входит, вонзается в меня, пока мое тело не охватывает оргазм, овладевая мной целиком, от самой дальней точки, которую никто никогда не касался, заканчивая краем, где моя кожа соприкасается с его. Я лишена слов, я не могу ему сказать, что кончила. Язык моего тела говорит о многом. Движение каждой клетки моего тела заставляет меня испытать, каким должен быть секс между двумя взрослыми людьми по обоюдному согласию. Он ускоряется, после чего прижимает пальцы к моему клитору и начинает его тереть. Мое тело принимает его предложение, я сжимаю внутренние мышцы сильнее, после чего я рассыпаюсь на множество кусочков во второй раз. Его мышцы напряжены, бедра двигаются мне навстречу. Меня бьет дрожь сильнее, чем когда-либо. Я ничего не вижу, не могу говорить, все, что я могу — это держаться за него, прижиматься к нему как можно крепче, чувствуя, как его член вибрирует внутри меня, изливая в презерватив то, что так жаждет впитать моя вагина.

Он сдергивает шарф с моих глаз, его тело все еще прижато к моему. Мои глаза привыкают к свету комнаты, и я вижу, как блестит его тело, его темные волосы влажные, а кожа покрыта мурашками.

Я в безопасности.

Наконец есть тот, кто заставляет меня верить, что я достойна большего, чем случайный секс. Я достойна сексуального удовольствия без оглядки на страх или чувство вины.

Он смотрит на меня и по его смуглому лицу расползается улыбка, он тянется и вытирает мне щеки. Чувство облегчения проносится по моему телу.

‒ Я сделал тебе больно? ‒ шепчет он слишком поспешно. Он нежно ласкает мое лицо, его беспокойство очевидно, когда его большие пальцы смахивают последние слезы, катящиеся по моим щекам.

‒ Нет.

‒ Тогда почему ты плачешь?

Он отрывает свое тело от моего, одновременно притягивая меня к своей груди.

‒ Это гораздо глубже, чем просто боль, ‒ шепчу я едва слышно.

Он смотрит на меня, мы долгое время смотрим друг на друга, я знаю, что в глубине души чертовски безумно полагать, что я впущу кого-то в свое сердце после целой жизни наполненной болью, но эти последние три дня не были похожи ни на что, что я когда-либо испытывала раньше. Он, как глоток свежего воздуха в загазованном городе.

‒ Я хочу позаботиться о тебе, если ты позволишь.

Я хочу верить ему, на самом деле стремлюсь к этому. И на мгновение мои мечты туманят реальность. Возможно, он заберет меня с собой, куда бы он ни направился. Если он полюбит меня не общая внимания на ярлык той, кем я являюсь, мне не придется тратить остаток жизни на то, чтобы мне платили за опрометчивый секс с придурками, которые, отстрелявшись, пойдут дальше своей дорогой. Мистер делает меня лучше, я чувствую себя лучше, когда я с ним. Черт, даже когда я борюсь с ним, он все равно заставляет меня чувствовать себя красивой, желанной и достойной чего-то помимо примитивного быстрого траха.

‒ Хочешь обо мне позаботиться? ‒ спрашиваю, но я знаю и нутром чувствую, что он говорит о настоящем времени, а я говорю о будущем. Я уверена, что отвечу и попрошу его широкими чертовыми мазками нанести на полотне моей жизни картину будущего. Я провела всю жизнь, закрываясь от идеи, что есть на свете рыцарь в блестящих доспехах, который придет и спасет меня. Почему мое сердце сейчас щелкает на кнопку выключателя в моем сознании?

Предательство, чертово предательство.

‒ Да, позволь мне позаботится о тебе.

Он тянет меня в свои объятия. У меня тяжелеют руки и ноги, становятся ватными. Мое тело изнемогает от того, что я отдаю ему все, что есть во мне. Я издаю стон, и он отвечает мне тем, что подхватывает меня на руки.

‒ Что теперь будет, Мистер? ‒ спрашиваю я, страшась услышать ответ.

‒ Я забочусь о тебе, слово Гарретта.

‒ Кто такой Гарретт? ‒ переспрашиваю я, по праву смущаясь.

‒ Меня зовут Гарретт, Гарретт Чедвик.

Он открывается мне, также как и я открылась ему. Его зовут Гарретт, человек, который исцеляет сломленную девушку, живущую прямо под поверхностью той, кем я есть.

‒ Ну, Гарретт Чедвик, похоже, сегодня мы оба научились доверию.

‒ Похоже на то, верно? ‒ откликается он вопросом, не требующим ответа.

Мы целуемся, пока наши тела не начинают пылать и тлеть. Его тело реагирует на мое прикосновение, мое тело готово, он подтягивает меня к краю кровати, натягивает резинку и имеет меня сзади. На этот раз он грубый, яростный и примитивный. Нас обоих мучает жгучая потребность, которую нужно удовлетворить. Схватив меня за талию, он вонзается в меня всей длиной, я вторю ему, принимая каждый дюйм, который он мне дает.

‒ Гарретт, ‒ его имя ласкает мой язык, так свободно, красиво, на одном дыхании, я словно пою его.

‒ Мне нравится, как ты произносишь мое имя, пока я трахаю тебя. Скажи еще раз.

‒ Гарретт, ‒ повторяю я.

Он стонет и ускоряет темп. Он проводит рукой по моей спине, хватает меня за волосы и тянет их назад, погружаясь в меня все глубже. Трахая меня, он смотрит на меня в зеркало на другом конце комнаты и наши глаза встречаются. Он смотрит на то, как от каждого его толчка двигается мое тело, как подпрыгивает грудь.

‒ Я хочу видеть выражение твоего лица, когда заставлю тебя кончить, хочу быть человеком, который разорвет тебя на части, Роззи. Я хочу, чтобы ты выкрикнула мое имя.

Я сжимаю киску вокруг его члена, зная, что от этого он окончательно потеряет голову.

‒ Роззи, ты так хороша. ‒ Он трахает меня с еще большим упорством.

‒ Гарретт, ‒ с шумом выдыхаю я и после этого могу издать не более чем хриплые гортанные звуки. ‒ Да, пожалуйста, ‒ продолжаю я.

‒ Роззи, черт возьми, ты так хороша, я хочу трахать тебя все дни и все ночи, прямо тут, всегда.

Наши слова друг другу, обещания в пылу момента, становятся просто первобытными стонами, когда мы оба одновременно взрываемся. Громкие звериные крики звучат у меня за спиной, капли пота стекают по волосам, я закатываю глаза и выкрикиваю его имя.

Он тянет меня на кровать, наши тела сплетаются, я чувствую себя в безопасности, нужной кому-то, желанной и, наконец, значимой.

‒ Я хочу, чтобы ты была рядом. Ты позволишь мне… Будешь со мной? ‒ В его словах слышится удовлетворение.

Мне не хочется ничего говорить. Я бы просто напела или простонала свой ответ, но я знаю по тому, что было раньше, он из тех, кто любит общаться словами, использовать язык более изысканных выражений.

‒ Посмотрим.

‒ В самом деле? На что же? ‒ спрашивает он, запутывая пальцы в беспорядочно свисающих прядях моих волос, убирая их с моих глаз.

‒ На то, где ты живешь, ‒ отвечаю я, приподнимаясь на локтях и лаская пальцами его грудь. Я в безопасности, мне комфортно, я вижу, что привыкаю просыпаться рядом с ним.

‒ Какое это имеет значение?

‒ Потому что, я ужасно ненавижу Южную Калифорнию, и если ты перевезешь меня туда, мне придется привыкать. Но с другой стороны, если ты перевезешь меня в Нью-Йорк…

‒ Кто сказал, что ты уедешь из Сан-Франциско? ‒ Он выбирается из-под меня.

‒ Ты.

‒ Нет, не я.

‒ О, так подожди, ты переезжаешь в город?

‒ Нет, ‒ отрезает он.

‒ Подожди, я совсем запуталась. Если ты просишь меня поехать с тобой…

Выражение его лица меняется, и в этот момент я понимаю, о чем он говорит.

Он поднимается с кровати.

‒ Послушай, Роуз, мне все это очень нравится, я хочу сохранить это. Я хочу тебе помочь. Забрать тебя с улицы, обезопасить тебя, ‒ нервы накалены, чувствуются в каждом движении, в каждой реакции, когда он жестикулирует руками взад и вперед между нами.

‒ Ох, мать вашу блин. О Боже! Я тааакая глупая, ‒ вскрикиваю я. Я вскакиваю, обматываю простыней свое обнаженное тело. Он не хочет меня. Он не хочет, чтобы я была с ним. Он действительно хочет просто держать меня при себе.

В моей голове снова и снова звучит мамин голос.

«Это ты виновата, что твой отец бьет меня. Мы тебя не хотели, я была вынуждена оставить тебя. Меня заставили выйти за него замуж. Это все твоя вина, Розали. Ты не должна была родиться!»

Растоптанная.

Разорванная.

На части.

В мгновение.

‒ Подожди, подожди, Роззи.

‒ Не называй меня так!

‒ О, подожди, а ты о чем подумала? Я хочу убрать тебя с улицы, снять тебе квартиру и дать тебе денег, чтобы тебе не пришлось…

‒ Трахаться с другими за деньги? Продавать свое тело? В чем дело, Гарретт? Ты будешь держать меня для себя, но только в качестве собственной шлюшки в дни приезда в город?

‒Что, по-твоему, это было, Роуз?

‒ Не волнуйся, я все понимаю. Три дня ‒ это все, чего я стою.

Мистер тянется ко мне. Я отстраняюсь.

‒ Роуз, прекрати это. Я пытаюсь тебе помочь.

Отчаянно ищу одежду, чтобы убраться отсюда ко всем чертям. Его слова заставляют меня остановиться; мое сердце разрывается от каждого его слова, что он произносит.

‒ Пожалуйста, прекрати. Ты не обязан мне помогать. Я самостоятельная. Я жила достаточно прекрасно и без тебя, не считая этих трех дней. Это была моя ошибка. Глупая, могла подумать, что ты захочешь этого, ‒ я размахиваю рукой вверх и вниз вдоль тела.

‒ Я не хочу, чтобы ты уходила. Только не так. Все, что я хотел сделать, это уберечь тебя.

‒ Ради чего, ради удовольствия Мистера Ч.? Или для извращенных потребностей Мистера? О, нет, погоди, может для Гарретта Чедвика? Кто ты, черт возьми? Хах. Кто же ты? Ты хочешь держать меня при себе для секса, но ни для чего другого? Я не достаточно хороша для того, чтобы привезти меня домой и любить, быть кем-то большим, чем просто забавой и удобным инструментом для траха? Да пошел ты Мистер-Гарретт-Мистер-Ч-Чертов-Чедвик.

Мое сердце бьется в груди, единственное, о чем я могу думать, это о том, что мне хочется ударить его, и поэтому я беру будильник, стоящий рядом с кроватью, и бросаю его в Мистера. Все вокруг давит на меня, все потеряно, я не в безопасности, мое тело и разум обмануты, внутри меня наступает полная неразбериха.

‒ Нам не следует так заканчивать. Я позабочусь о тебе, Роуз. Но это твой выбор, не мой. ‒ Он подходит к сейфу, открывает его и достает две пачки стодолларовых купюр. ‒ Вот. Это восемь тысяч долларов. На этой сумме мы условились. Жаль, что так все заканчивается.

‒ Да, это именно так. Видишь ли, я Роуз, чертова шлюха, которую ты подобрал в трущобах города. Я делаю свою работу и сейчас самое время двигаться вперед. Таким людям, как я, нет места в жизни всех этих Гарреттов Чедвиков, топчущих этот мир. Поверь, мне лучше знать. Это никогда больше не повторится.

Он натягивает брюки и нижнее белье белого цвета. Его поведение становится холодным, отстраненным и равнодушным.

‒ Я не буду стоять у тебя над душой. Собирайся, не торопись. Платья в шкафу в фойе принадлежат тебе, пожалуйста, возьми их. К моему возвращению, смею надеяться, ты уже уйдешь, ‒ заявляет он, спокойно надевая носки и ботинки.

‒ Вот и все? Раз-два и ты все закончил! Только потому, что я не принимаю твою сделку, и ты не можешь меня удержать, ты умываешь руки? Ты хладнокровный ублюдок. Ты это знаешь?

‒ Роуз, ты такая красивая женщина, слишком красивая, чтобы так разговаривать. И ты слишком умна, чтобы продавать свое тело. Ты так молода, у тебя вся жизнь впереди. Возьми деньги, которые я тебе даю, и сделай что-то для себя, выберись из всего этого.

‒ Пошел ты!

Я подхожу, чтобы ударить его, но он перехватывает мою руку. Он щурит глаза, его член твердеет и крепко прижимается к моему бедру.

Его возбуждает вид моих страданий… потерь… боли?

Больной ублюдок.

Он прижимает меня к груди, его слова звучат чуть громче шепота.

‒ Ты нравишься мне, Роззи. Правда, но я не собираюсь стоять здесь и говорить тебе то, что ты хочешь услышать.

Внутри меня от его слов все ломается. Он не хочет меня. Я недостаточно хороша. Разорванная на части, растоптанная и потерянная. Все, чем я когда-либо буду для него, это девкой, с которой приятно трахаться.

ГЛАВА 22

Прошел уже год с тех пор, как Гарретт Чедвик, он же Мистер, он же Мистер Ч., он же, кем бы он, там мать его, ни был, оставил меня сломленную в пентхаусе отеля «Шелби». С этого момента я пообещала себе, что не подарю больше своего сердца ни одному человеку. И до встречи с Шейном я держала слово, которое дала сама себе.

У Мистера ушло три дня, чтобы заставить меня открыться и влюбиться в него, и одна единственная ночь, чтобы полностью сломить меня. Он разрушил последние крупицы доверия, которые я собрала, чтобы быть с ним. Конечно, мы занимались сексом, но в тот раз все было по-другому. Мистер сломал стены, сделал под ними подкоп и прорвался туда, куда никто не проникал. Из-за него я стала уязвимой и беззащитной. Он скрупулезно собирал все, что я ему отдавала. Из чистого эгоизма он подобрал крошечные кусочки той, кем я была, сложил их в нечто приличное, в то, что заставило меня поверить, что я достойна прикосновения любящего мужчины. Я бы никогда не подумала, что у него хватит сил убедить меня обратить мое собственное оружие из неуверенности в мою сторону и спустить курок. Гарретт Чедвик оказался худшим из демонов, заразивших меня самым ядовитым из существующих ядов — любовью.

Он сломал меня, разрушил тончайшую грань и уничтожил ту меня, которой, как я думала, смогу стать. Он в ответе за железный замок, который повис на моем сердце. Оглядываясь назад сейчас, я понимаю, что, возможно, была влюблена в саму идею того, что он может меня полюбить.

Только три недели спустя, после того, как Гарретт Чедвик прислал мне первую из множества посылок, я поняла, насколько глубоко его образ проник мне под кожу. Все три недели, как по часам, один подарок за другим появлялись у моих дверей. Поначалу это убивало меня, и я вновь и вновь переживала ту боль, что он мне причинил, постепенно я стала зависима от его подарков и страстно хотела повторения этого странного обычая. Во мне пробудились те чувства, которые я сдерживала в себе, и на долю секунды, в момент абсолютного помутнения, я поверила, что он все еще хочет меня, нуждается во мне и, может, даже любит меня.

В крайней педантичности своего характера, что проявлялось, как в пунктуальности, так и в идеальном внешнем виде, он не поместил на упаковку ничего кроме ярлыка, вручную подписанного черным маркером «Шарпи».

ОТ: МИСТЕРА / КОМУ: РОУЗИ.

Когда ты проводишь ночи на работе вместо того, чтобы спать, легко забыть о демонах, что прячутся под кроватью в темноте. Но Гарретт Чедвик позаботился, чтобы я время от времени думала о нем, ровно столько, чтобы начать забывать, и пусть это воспоминание было всегда мимолетным, однако достаточным, чтобы Мистер снова проступил на поверхности моей кожи. Прошел уже год, а я еще не открыла ни одну коробку, ни разу не удостоила их повторным взглядом… до сегодняшнего дня… пока не сломалась настолько, чтобы принять его приглашение в мир боли.

Теперь же я боролась за то, чтобы наладить свою жизнь. Смерть лучшей подруги изрезала мое сердце на лоскутки, оставив на его месте дыру, которая с каждой минутой разрасталась все больше и больше. Сибил была единственной женщиной, которой я доверяла. Стены давили на меня. Моя жизнь рушилась и единственное, что от нее оставалось — это воспоминания о болезненном предательстве и о людях, которых я из-за этого потеряла. Даже Шейн, который заявлял, что любит меня, стал случайной жертвой.

Шейн… одной мысли о нем хватало, чтобы смутить меня, отчего по спине пробежала дрожь, переходя в чувство вины за то, что я хочу, чтобы он был здесь. Никоим образом я не могла бы с этим справиться, доводись мне встретить его. То, что он для меня значил, сделалось теперь тем топливом, энергией, которая помогала мне отпустить его, особенно теперь, когда он узнал, что я за человек. Дружба, которая между нами зародилась, и неудовлетворенное желание, наполнявшее меня, стали лишь воспоминаниями о жизни, которую я однажды пожелала. Мне придется отпустить его. Отпустить всех и двигаться дальше. Кроме того, Шейн встречался с Марти, у него была женщина, которая любила его и не важно, какой стервой та была, я не в силах была состязаться с ней. Во мне просто их не осталось, больше не осталось. Я была девушкой, которая не могла ему что-то предложить. Ничего кроме, трех минутного кувыркания.

Хорошо, что я послала его, прежде чем наделать ошибок; волна облегчения пронеслась по моему телу после того, как голос в моей голове прервал мою, нацеленную на себя, уничижительную компанию.

Правда о моих отношениях глубоко жалила меня. Это был Гарретт Теодор Чедвик, объявивший, что помолвлен с Эшли Хэнкок. Это была Сибил Сент Джеймс, умершая в городской больнице Сан-Франциско, оставив меня в одиночку бродить по улицам, и это был Шейн Вест, заставивший меня полюбить себя, не смотря на то, что в это время у него была подружка. Эти трое, единственные, кто смогли похитить мое сердце, превратились в торговцев упущенных шансов. Я встала на черный потертый ковер между кроватями и оглядела квартиру. Кровать Сибил была завалена ворохом одежды, на моей лежали подаренные Мистером Ч. коробки, и я поняла, что время — это чертов разоблачитель, а любопытство — это долбаный убийца. Я подхватила коробку с кровати и спросила себя, что будет, если я вдруг открою ее.

В течение последующих нескольких дней я оплакивала все, что потеряла. Я часами пялилась на гору коробок на своей кровати и паковала вещи Сибил. Когда становилось слишком невыносимо, я теряла сознание от усталости и просыпалась от той же боли, от которой пыталась убежать. Я ни разу не ответила на телефон и не открыла дверь. Мне хватало сил только на то, чтобы выпить весь до капли алкоголь, что был в доме. Без колебаний, в течение последних двух дней, я поднимала тот долбанный мысленный кинжал каждую секунду своего одиночества и снова, и снова вонзала его себе в сердце. Я мучила себя мыслями об упущенных моментах, не распакованных коробках, символизирующих пустые извинения и не исполненные обещания, я загрузила все, что равнялось целой жизни Сибил в восемь больших черных пакетов для мусора.

Я размышляла над тем, действительно ли содержимое упакованных в коробки подачек Мистера имеет значение? Дорогие гаджеты представляли собой не более чем намерения, которым не суждено было реализоваться. Коробки, которые лучше бы было оставить нетронутыми под кроватью. Я ненавидела его за то, что коробки вызывали у меня любопытство, а при виде объемных конвертов все внутри начинало щипать, и я ненавидела себя даже сильнее за то, что решила открыть один из них, особенно тот, который я сжимала в руках.

Я держала маленький белый объемный конверт, затем перевернула его и провела пальцами по его пупырчатой поверхности. Он был легким, но объемным и пыльным от того, что столько времени пролежал, ожидая моего внимания. Я ухватилась за уголок и заметила отверстие, которое так и манило мой палец. Неужели я на самом деле хочу открыть то обещание, которое Мистер Ч. вложил для меня в этот конверт? Обещания, данные мне с помощью материальных ценностей, которые можно легко заменить в случае утери или кражи. Именно мое сердце болело от обид, причиненным Мистером, от Сибил и от Шейна.

Погруженная в мысли, что загромождали голову, я дернулась, когда кто-то громко постучал в дверь. Это был не тихий стук, и меня нервировал этот звук, поэтому хотелось выйти и рассказать, что так барабанить в двери вовсе не годится. Но это было то, что ты продолжал делать, дубасить кулаками по старому дереву, и шум этого был подобен тому, что она готова была разлететься на тысячу щепок.

Я вздохнула, пытаясь успокоиться, пытаясь привести в норму свою шаткую самоуверенность. Я прижала пакет Мистера Ч. к груди, словно тот мог защитить мое сердце от того, чтобы его вновь разбили. Я не собиралась никому открывать двери, особенно человеку, который с такой мощью барабанил в дверь с другой стороны.

Меня передернуло всем телом, когда я услышала, кому принадлежал голос, последовавший после громкого стука.

‒ Эй, Роузи, ты дома? Это я, Бриггс. ‒ Голос Кина проник через дверь, проплыл через комнату и достиг зияющей пустоты в моей груди. Я замерла, когда конверт, который я сжимала, упал на кровать. И не знала, смогу ли выдержать сейчас встречу с ним.

‒ Давай же, дорогуша, впусти меня. Я знаю, что произошло с Сибил. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Я услышала, как он подергал за ручку, и почувствовала, что мое сердце забилось в таком же ритме.

‒ Я чуток побуду с тобой, Роузи, детка. Давай же.

Я поползла к двери; половицы громко скрипели с каждым сделанным мною движением. Прежде чем протянуть руку к дверной ручке, я прижалась лицом к холодной оштукатуренной стене на несколько секунд.

‒ Все хорошо, Роузи. Все будет хорошо, ты слышишь меня? Я буду здесь, Роузи. Буду ждать здесь, когда ты будешь готова открыть дверь.

Слезы потекли из-под ресниц, заливая щеки. Бриггс был здесь ради меня, пришел только ради меня. Я потянула цепь, открыла замок и вытянула ригель. Это было последнее, что разделяло нас, прежде чем я позволила увидеть, что была сломлена, как никогда раньше.

Бриггс аккуратно открыл дверь, а я не стояла и не ожидала, когда он войдет. Если бы я посмотрела на него и наши взгляды встретились, то просто сломалась бы и опять довела себя до предела. Я вошла в максимально наилучший режим выживания — заковыляла на кухню и начала суетиться с горсткой тарелок в мойке.

‒ Роузи, прошло два дня. Я пытался дозвониться до тебя. ‒ Он прошел следом за мной на кухню, его слова, источающие беспокойство, были настолько резкими, что сразу же пронзили мое сердце.

Последняя капля самообладания болезненно вытекла из моей души.

‒ Что ж, Бриггс, я была здесь, веселилась! ‒ Мои слова сочились сарказмом, слова, о которых я пожалела, как только они слетели с моих губ.

‒ Прекрати, дорогуша. Не нужно так. Я пришел, поскольку переживал за мою девочку. ‒ Протянув руку, он развернул меня лицом к себе.

‒ Опоздал на два дня, Бриггс, ‒ я буквально выплюнула эти слова, прежде чем снова повернулась к мойке. Я знала, что это был сволочной ответ, поспешный способ дать ему понять, что мне было все еще больно, и я была сильно пьяна от выпитой двадцать минут назад бутылки лимонной водки «Смирнофф». В действительности, каждая капля алкоголя из бутылки все еще неистово бежала по моим венам.

Я открыла кран, чтобы только не смотреть на него. За пару дней я выбралась из мира, в котором правила боль, чтобы оказаться в состоянии злости на весь мир, и верно, к несчастью Бриггса, так случилось, что он первый попался мне под руку. Вода текла из крана, собиралась в углублении столовой ложки, а затем с брызгами выплескивалась, словно из машины для поливки газонов, заливая меня, столешницу, плинтус и даже Бриггса, стоящего позади меня.

Огромная, вся покрытая татуировками, рука Бриггса появилась передо мной и выключила кран. Его решимость пробиться в мое сознания окрепла, когда он развернул меня к себе лицом. Он не был нежным, и выражение его лица говорило о том, что ему осточертело играть в дурака. Он схватил мои руки своими громадными ручищами и держал меня так, что сбежать было невозможно. Вся верхняя часть меня — с головы до талии — была мокрой от слез, которые текли по моему лицу и были явным признаком того, что мне больно.

‒ А теперь слушай меня. Я здесь не для того, чтобы играть в игры. Понимаю, что ты страдаешь, но нужно взять себя в руки. ‒ Он вышел из себя, когда с каждым словом тряс меня. Он был нацелен на то, чтобы вывести меня из этого состояния.

Мгновение слабости утихало под воздействием водки в моем теле и возрастало под гнетом моего горя. Я до боли желала, чтобы кто-то пообещал мне, что в моей жизни все наладится, что за все те испытания, что мне приходится пережить, я буду в будущем вознаграждена. Он отпустил мои руки. Большими, толстыми пальцами он гладил мои щеки, в то время как остальными пальцами, длинными и узловатыми, ерошил мне волосы. Он держал мою голову в своих руках и медленно моргал ‒ медленнее, чем когда-либо обычно, и в его глазах таились демоны, о существовании которых он предпочитал молчать. Его прикосновения заставили меня почувствовать, что боль, которую я испытывала от осознания того, кем являлась, начала растворяться. Словно он был готов пожертвовать собой ради моего блага. Я видела все, что он ненавидел в себе. Он постоянно цеплялся за ту призрачную идею, что смог кем-то стать, и на мгновение он впустил меня к себе в душу, чтобы я поняла, что и у него есть свои страхи, корни которых проникли куда глубже, чем я думала.

Я прошлась пальцами по теплым и влажным рукам Бриггса с выбитыми под кожей татуированными историями, которые были слишком свежими, чтобы говорить о них. Я страстно желала почувствовать его боль, хотела верить, что ему было также больно, как и мне. Я смотрела на его пухлые губы и жаждала испытать их сладость в своем горьком существовании. Хотела испробовать всепоглощающую боль, которую он носил в себе всю жизнь, и также отчаянно хотела, чтобы он ощутил ту каплю счастья, которая оставалась во мне. Забрал бы у меня последний кусочек надежды, которую подарил мне Шейн, чтобы я перестала чувствовать эту жгучую боль.

Наши взгляды встретились на пике моего отчаяния, и мы оба исчезли: внезапно он не был Кином Бриггсом, а я не была Роуз Ньютон. Я была женщиной, которая нуждалась в лекарстве, а он был мужчиной, который мог дать то, что нужно. Его губы стали моим антидотом, и я желала, чтобы он исцелил меня. Поцеловал, возжелал, вкушал, как Мистер больше года назад. Мне так хотелось, чтобы он желал меня также отчаянно, как желал Шейн, я хотела быть любимой так же сильно, как бы принц любил свою принцессу. Я встала на цыпочки, словно обладала грацией балерины, мои пальцы сплелись у него на затылке, и я наклонила его голову, пока не прижалась губами к его рту. Я крепко прижималась, чтобы он подпитал наш поцелуй, но он отстранился. Между нами пробежал холодок, и этот поцелуй не стал нашим общим, он был лишь моим. Я неправильно истолковала его страсть, это была боль, его демонов я приняла за ангелов и спутала сочувствие с желанием.

‒ Ой, тише, Роузи-детка. ‒ Бриггс отстранил меня. Его мощные руки твердо заняли позицию между нами. А его слова подействовали на меня как отрезвляющий удар в лицо.

‒ Вот черт, что же я только что сотворила? Какого черта я сделала? ‒ повторяла я снова и снова себе под нос, когда вновь повернулась к мойке и заняла руки работой.

Моя мать всегда кричала на меня, когда я что-то нервно перебирала руками. Она говорила, что дьявол награждал плохих детей всегда занятыми ладошками. Я до смерти боялась вертеть перед ней что-либо в руках. Мама убедила меня, что дьявол заберет меня в пучину ада… лично. Мне было всего восемь лет. И ни минуты покоя от порочных привычек или перебирания вещей.

Я оказалась зажата между раковиной и Бриггсом всем телом, нависавшим надо мной. Мои руки растворились в его огромных руках — он остановил меня, не давая сойти с места. Я поддалась его могучим объятиям. Он наклонился так, что его рот оказался у моего уха.

‒ Моя девочка, ты не сделала ничего плохого. Ничего. Тебе больно. Тебе необходимо то, чего я не могу дать. Не меня ты желаешь. ‒ Его слова рокотали в груди, когда он шептал их.

Ладонями он поглаживал мои руки вверх и вниз, создавая ритмичный рисунок, который парализовал меня до покорности. Переполненная чувством вины и стыда за свои действия я так легко сдалась, пребывала в полнейшем ужасе, что скомпрометировала нашу дружбу поцелуем.

‒ Я не могу быть с Шейном. Он заслуживает кого-то лучше, кого-то, кто сможет отличить сострадание друга, от потребностей шлюхи, ‒ огрызнулась я.

Руки Бриггса замерли, он крепче сжал мои плечи, потянул меня назад и развернул, заставив посмотреть на него.

‒ Я так не думаю, Роузи. Мы оба знаем, кто забрал твое сердце. Шейн был бы счастлив владеть тобой. Не стоит так опускать себя. Ты замечательная. ‒ Бриггс, прижав свой палец к щеке, заставил меня поднять голову и посмотреть ему в глаза. Его темные глаза зажглись вспыхнувшим огнем, искра от которого разгоралась сразу за сетчаткой. ‒ Ты же не хочешь разозлить меня. Эй, Роузи, я сюда не для этого пришел.

Все мышцы в моем теле расслабились. Словно слова, которые он говорил последние несколько дней, могли спасти мою душу. Подобно телепроповеднику, который драматично касается лбов слабых, разбитых и заблудших, и они внезапно, за считанные секунды, исцеленные падают в руки последователей. Мне хотелось упасть в руки кого-нибудь, кто сказал бы мне, что все мои грехи прощены. Но потом я вспомнила, что нужно верить в Бога, пока какой-то телепроповедник не прикоснется к тебе.

‒ Спасибо, Бриггс… и… мне… жаль.

‒ Роузи, я пришел сказать тебе, что похороны Сибил состоятся завтра. В девять тридцать. Я буду у тебя ровно в девять, чтобы забрать тебя.

‒ Я не могу пойти. Просто не смогу наблюдать за ее погребением. И вообще, это не мое дело.

‒ Слишком тяжело. Я заеду за тобой. Будь готова, девочка, ровно в девять утра, ‒ он потянулся вверх, проводя губами по моей щеке, после чего прижал их к моему уху:

‒ И я не приму слова «нет» в ответ.

Он отстранился и посмотрел на меня, сила сквозила в его глазах. Он снова потянулся ко мне и поцеловал уголок моего рта самым деликатным из всех поцелуев, которые я получала за всю свою жизнь. Такой невинный, но поразительный поцелуй провозгласил доказательство его любви ко мне и сделал это громче, чем любой из физических контактов.

Исцеляющий.

Умиротворенный.

‒ Я люблю тебя, Роузи, мы семья. ‒ Это было едва заметное признание правды в его словах, затем он развернулся на пятках и вышел через парадную дверь.

Завтра я собиралась воспользоваться шансом попрощаться со своей единственной семьей, которую я потеряла. Ну, возможно, не с единственной семьей.

ГЛАВА 23

Я просыпалась каждый час, пока мой будильник не заиграл песню группы из шумных восьмидесятых. Множество образов, вызванных чувством вины из-за того, что я поцеловала Бриггса прошлой ночью и грядущими событиями на похоронах Сибил, которым еще предстояло произойти, мелькали у меня перед глазами. Мне предстояло пережить тяжелый день, добавьте ко всему прочему бессонную ночь и то, что мне придется вести себя с окружающими так мило, словно я сладкий пирожок.

Образы, полные жестоких сцен с дракой на кулаках между мной и Марти, в которых удар летит за ударом, возникали перед моими глазами каждый раз, когда я их закрывала, сон продолжался ровно с того же момента, на котором я и просыпалась. Марти с разбитым носом, в синяках, полученных от моих рук, после того, как я выбиваю из нее все дерьмо. Мои распухшие глаза вновь смыкались, и картинка, являвшаяся мне во сне, менялась на другую. Я проживала некий извращенный момент, во время которого я вешаюсь на Бриггса, чтобы заставить Шейна ревновать. Я понимала, что эти сорвавшиеся с цепи сны не были реальны, но каждый раз, когда я просыпалась, чувствовала разочарование оттого, что в реальности я до сих пор нахожусь в своей квартире и жду, пока прозвенит будильник.

Сегодняшний день сводился к тому, что я была обречена смотреть на то, как Сибил навсегда отпускают в землю, такой финал я не готова была принять. Смерть постучала не в ту дверь, и что бы я ни сделала, ничего нельзя было изменить. Должно быть, я впервые с тех пор как покинула больницу, должна была столкнуться с действительностью, в которой больше никогда не могла появиться Сибил. Я оказалась в ситуации, в которой точно знала: семья Сибил сделает все возможное, чтобы держать меня подальше.

Мне не нравилось находиться там, где мне не рады. Совсем другим делом было прогуливаться по моим шести квадратным метрам в центре города, по большей части единственными, кто не жаловал наше присутствие, там были копы и другие шлюхи. Но похороны Сибил были совсем другим делом. Я собиралась залезть в этот улей уже разворошенный большой и толстой палкой и более того, колотить по нему, пока пчелиная матка не сорвется с цепи. Я точно знаю, что их укусов мне не избежать.

Я натянула черный топ с круглым вырезом. Классический вырез в одежде был на выход, когда мне приходилось выглядеть более консервативной, чем обычно от меня требовалось моему образу жизни. Я завязала волосы в небрежный пучок, решив отказаться от того макияжа, который я обычно наносила. Это была самая удачная из попыток выглядеть консервативно из тех, что я предпринимала в своей жизни.

Я всю свою жизнь убегала, бежала от замкнутого пространства, но сегодня я больше не могла сбегать. Впервые за долгое время я должна была столкнуться с реальностью, которой пришлось изменить мою жизнь. И хотя я не находилась в том финансовом положении, в котором хотела бы оказаться, прежде чем бросить разгуливать по тротуару, что-то внутри меня успело измениться. Смерть Сибил пробудила во мне новое желание двигаться дальше и доказать ей, что я смогу справится со всем и в одиночку.

Я сложила губы бантиком, чтобы равномерно распределить помаду, после чего услышала стук в дверь. Оглянувшись на часы, я обнаружила, что стрелки показывали 8:45, немного раньше, чем Бриггс обещал заехать за мной. Даже не задумываясь над тем, что делаю, я прижалась губами к поверхности зеркала, ‒ это был мой последний поцелуй для Сибил.

Прикосновение холодного зеркала к моим губам навело меня на отрезвляющую мысль, что мне придется оказаться с Бриггсом в одной машине. И что, черт возьми, я ему скажу? Прошлой ночью я облажалась. Я не могла поверить, что поцеловала его и что действительно хотела использовать его как средство, чтобы облегчить боль. Этого мне уже не вернуть. Прошлая ночь была такая тяжелая, жгучий узел скрутился у меня в животе. В комнате повисла тишина, не позволяющая мне открыть дверь и взглянуть ему в глаза. Я словно приросла к полу.

‒ Эй, Роузи, это я, пришел, чтобы забрать тебя, ‒ Бриггс нарушил тишину, и я, услышав его голос, до этого так долго сдерживала дыхание, что вздох с шумом вырвался из моей груди.

‒ Ты в порядке?

Меня переполняли миллионы мыслей.

‒ Да, в порядке, ‒ ответила я на одном дыхании.

Я распахнула дверь и замерла, ожидая, что он войдет в квартиру. Бриггс скользнул глазами по моему телу, на губах промелькнула легкая улыбка.

‒ Мило выглядишь, ‒ проговорил он, ‒ никогда прежде не видел, чтобы ты так консервативно одевалась. Его ирландский акцент почти не проявлял себя.

‒ Что это значит?

‒ Ничего, просто ты выглядишь мило и, кажется, уже собралась. Вот и все.

‒ Ха, образ может стать соблазнительным. ‒ Я расправила разрез длинной черной юбки-карандаша.

Бриггс сузил глаза, отвечая на мой остроумный комментарий присущим только ему выражением лица.

‒ Ну, хорошо, спасибо, ‒ откликнулась я. Этот его взгляд в сочетании с короткой паузой, на время которой он переставал что-либо делать, говорили громче, чем можно было бы выразить любыми вербальными средствами.

На мгновение между нами повисло неловкое молчание. Возможно, я придаю слишком много значения этому молчанию, чем оно заслуживает, но я не хочу терять дружбу с Бриггсом из-за глупой ошибки, моего поцелуя прошлой ночью. Сейчас он мне нужен больше чем когда-либо в жизни.

‒ Я бы хотела извиниться за то, что произошло прошлой ночью.

‒ Слушай, не стоит извиняться. Ты страдала, вот и весь разговор. ‒ Его глаза говорили мне, что ему не нужны от меня никакие извинения. Он посмотрел куда-то поверх меня. ‒ Что ты решила делать со всем этим? Его толстый длинный палец завис на половине пути в воздухе. Он указывал на большие черные мешки для мусора, в которые я сложила все содержимое жизни Сибил, по крайней мере, той, что я знала.

У меня перехватило дыхание, я не ожидала, что он спросит об этом.

‒ Я буду держать их у себя, пока кто-то из ее родных не попросит отдать.

‒ А что если они этого не сделают?

‒ Значит, отдам в благотворительный магазин.

‒ И туфли?

У Сибил был отменный вкус на туфли; там были туфли с леопардовым принтом и туфли цветом под все юбки, что у нее были, и полдюжины черных классических туфель, которые подходили практически ко всему, и несколько на шпильках высотой в пятнадцать сантиметров, которым позавидовала бы любая шлюха.

‒ До них я просто еще не добралась.

Бриггс, как мне казалось, был серьезным парнем, когда тебе приходится пережить такую трагедию, что коснулась его, ты, безусловно, выстраиваешь стену, способную защитить твои чувства.

‒ Есть еще пакеты?

‒ Под раковиной. А зачем?

Он сделал несколько шагов с места, где стоял, на кухню, и вернулся с пакетом.

‒ Займусь этим.

‒ Не стоит, все в порядке.

‒ Теперь идем, давай покончим с этим.

‒ Ки, не волнуйся насчет пакетов. Нам нужно идти на кладбище.

Он не обратил внимания на мои возражения; раскрыв черный пакет для мусора, он стоял, держа его открытым, чтобы я могла еще больше наполнить его остатками вещей Сибил.

‒ Это не займет много времени, ‒ его акцент становился более явным, когда он был полон решимости что-то сделать.

Я забрала большой черный пакет для мусора из его рук, скрутила его и бросила в шкаф Сибил, захлопывая дверцу. Я развернулась, прижимаясь спиной к дверце.

‒ Просто я еще не готова… Все отпустить.

Я соскользнула вниз по двери, сжимая свои подкосившиеся колени, пытаясь уменьшить боль, раздирающую меня изнутри. Слезы струились по щекам и капали мне на юбку.

Хватит ли у меня сил, чтобы подойти к яме в шесть футов глубиной вырытой специально для нее?

На самом деле я не хотела паковать все ее вещи. Если бы часть ее вещей оставалась у меня, я бы могла еще какое-то время удерживать ее рядом с собой. Абсолютно не реальна была мысль о том, что, возможно, если бы ее вещи увезли и оставили там, где им и положено быть, сделало бы сегодня мое возвращение домой не таким удручающим.

Бриггс опустился рядом со мной, накрывая руками мои плечи и заключая в объятья. Я оказалась в безопасности, его напевания с ирландским акцентом успокоили меня. Он погладил меня по голове, убаюкивая меня и изгоняя страх, цепко державшийся закаждый мой вздох. Одним только этим легким укачиванием, он убедил меня, что я достаточно сильна, чтобы пережить этот день.

‒ Шшш, я здесь, Рози, моя прекрасная леди. Я знаю, как тебе больно. Сибил, она бы хотела, чтобы ты была сильной. Она бы хотела, чтобы ты жила дальше… Ничего больше здесь не сможет тебя сломать. Иди сюда, милая. Я хочу снова увидеть ту сильную девушку, которую знаю.

Он отстранился от меня, в его темных глазах промелькнуло мое отражение, он не бросит меня. Ни здесь, ни там, никогда. Он поднялся, распростер свои крупные руки, ожидая, пока я решусь сделать шаг навстречу своему будущему. Помогая мне встать, он ухватил меня за щеку своими мозолистыми большим и указательным пальцами.

‒ Мы не сильно отличаемся, ты и я. Мы бойцы, всегда и до последней капли крови. Он смахнул выбившуюся прядь с моего лба, а затем прижался губами к глубоким морщинам, поселившимся над моими бровями. Он был прав. Мы бойцы, мы выжившие по праву, и как бы тяжело нам ни было, мы не сломаемся.

Проблеск…

Силы.

Я схватила сумочку с комода, хрустальная чаша, в которой обычно хранилось больше презервативов, чем где-либо еще, привлекла мое внимание и я увидела россыпь леденцов «Блоу Попс», тех самых, что Шейн подарил мне после нескольких наших свиданий в прачечной. Я схватила парочку и бросила их в сумку, избегая брать из чащи что-либо еще. Я посмотрела на себя в большое зеркало за дверью, убедившись, что выгляжу достаточно консервативно.

‒ Готова, Роузи?

Я кивнула, быстро провела руками по юбке и сняла легкий черный вязаный кардиган с расшатанной вешалки, которую Сибил нашла как-то вечером на улице и решила притащить домой. Печаль пронзила мне сердце.

Бриггс придержал для меня дверь квартиры и сделал то же самое, когда мы вышли из здания. Он вел себя так по-джентельменски. Все его поступки были направлены на мою защиту и утешение. Когда мы переходили улицу он, торопя меня, прижал ладонь к моей пояснице и распахнул дверцу машины ‒ скромные жесты, не заметные для большинства, не обрати на них особого внимания.

‒ Спасибо, Ки.

‒ За что?

‒ За то, что ты здесь ради меня.

Он быстро улыбнулся мне и подмигнул, прежде чем захлопнуть за мной дверь машины. Вот и все что нужно было, эта легкая улыбка и простое подмигивание, чтобы я поверила, что мы в порядке. Что мы переживем сегодняшний день вместе, как друзья и как семья.

В доверии…

Поездка на кладбище началась спокойно, пока внутри меня не стало нарастать напряжение. Я почувствовала, что мою грудь сдавило, словно тисками, пригвождая меня к липкому кожаному сиденью, нанося мне уколы острыми огненными иглами по всему позвоночнику, рукам и ногам. Моя кожа покрылась красными пятнами, но потом выступившие капельки пота начали охлаждать бушующий и сотрясающий мое тело жар. Я пыталась смотреть в окно, считать людей, чьи жизни казались гораздо лучше, чем мои. Я пыталась запереть голос в голове, надеясь, что Бриггс не заметил, что у меня начинается паническая атака.

Но голос в голове знал, куда бить. Он знал мое больное место. Это был тот же голос, от которого зависело мое настроение в моменты, когда у меня не получалось справляться со стрессом, пытаясь быть кем-то, кем я не являлась.

«Ну вот, опять. Роуз, когда ты поймешь, что такие шлюхи, как ты, не достойны скорби?»

«Я понимаю». Отвечала я мысленно сама себе.

«Нет, это не так. Ты, правда, веришь, что семья Сибил не заметит твоего присутствия?»

«Возможно, так все и будет, этого я не могу знать. Мне нужно быть там».

«Нет, не нужно. Ох, черт, давай же Роузи, разве ты не понимаешь, что ты проститутка… дешевка… соседка по комнате, которая забыла запереть дверь, так что Дэкс смог проникнуть в квартиру и убить ее. Твоя вина, что она мертва».

«Нет, это не так! Я не виновата, а тебя на самом деле не существует». Девятилетняя сломленная малютка кричала в ответ внутри меня.

«Ох, но Рози, я существую, и я на самом деле живу в твоей голове. Я с тобой навсегда, я знаю тебя лучше, чем кто-либо, и теперь я здесь, чтобы напомнить тебе о том, где твое место. Ты не достойна, никогда не была достойна и не будешь».

Я закрыла лицо руками. Мои кожа и волосы стали влажными от пота, проступившего сквозь мои поры.

Бриггс уловил это.

‒ Рози, все хорошо? ‒ Он провел пальцами по моим рукам, которыми я все еще закрывала лицо. Я не решилась поднять на него глаза. На этот раз чертов голос в голове был неумолим.

«Разве это не мило? Ты почти смогла его заполучить. Я клянусь, позволь ты ему убить Дэкса, Сибил была бы здесь. Ты не должна была помешать Бриггсу убить его. Смерть Сибил не была бы напрасной. Ох, подожди, какой-то смысл в ее смерти был, на одну грязную испорченную потаскуху на улице стало меньше. Ты навсегда останешься грязной сломленной девушкой, продающей себя, чтобы подпитывать монстра внутри тебя. Не удивительно, что ни Бриггс, ни Шейн не хотят тебя!»

‒ Заткнись, заткнись, просто заткнись нахрен, ‒ закричала я так сильно, насколько у меня хватало воздуха в легких, прикрывая руками лицо и раскачиваясь из стороны в сторону. Я оказалась в ловушке, из которой не было выхода. Раньше, столкнувшись с этим голосом, у меня был способ его избежать, сделать что-то, что заставило бы ее ослабить хватку в моей голове.

Бриггс остановил машину, меня дернуло вперед.

‒ Какого хрена?

До меня донесся голос Бриггса, наполняя весь салон автомобиля. Звучал он требовательно, словно сошедший из обители страха, места слишком хорошо ему знакомого.

Я выскочила из машины и зашагала по грязному тротуару, заваленному вчерашним мусором.

‒ Я достойна, слышишь, черт тебя возьми? Я чертовски достойна. Ты меня больше не сломаешь. Я больше не та маленькая испуганная девчонка. Тебе не победить. Слышишь меня. ТЕБЕ. НЕ. ПОБЕДИТЬ! ‒ Я кричала на поднявшийся и закружившийся вокруг меня порыв ветра. Прохлада, принесенная ветром, дующим с залива, разлилась по моему лицу, ослабляя хватку голоса звучащего в моей голове, и словно по волшебству очистил мою душу от зла. Внезапно голос в голове замолк. Вот так и осталась на тротуаре, цепляясь за единственное, что знала.

Когда я снова, опустив глаза, взглянула на Бриггса, он все еще неподвижно стоял на том же месте, где и произошла моя вспышка. Выражение его лица подсказало, что ему также знакомы демоны, с которыми мне приходилось бороться, словно боль в моей жизни в каком-то смысле оказалась тесно связана с его болью.

‒ Шшш, ты в безопасности. Я рядом. Все закончилось.

‒ Я… я… я…

‒ Идем, малышка Рози, садись в машину.

Борясь с желанием излечиться, я знала, что была в безопасности, укутанная заботой Бриггса до того самого момента, пока он не въехал на кладбище «Кипарисовая лужайка».

ГЛАВА 24

Когда Бриггс проехал Дейли Сити, я оправилась от полного распрямления извилин своего мозга. Стук сердца больше не отдавался в ушах с таким шумом, как это было тридцатью минутами ранее, и как только я откинулась на подголовник, напряжение, стянувшее мышцы плеч в тугой узел, пошло на спад. Чаще всего изводящий меня голос побеждал, но только не сегодня, сегодня я не могла позволить ему победить.

Кин свернул на кладбище «Кипарисовая лужайка», вход которого украшали огромная белая мраморная арка и ухоженные холмики, покрытые зелеными аккуратными лужайками, и внезапно я осознала, что Сибил родилась в обеспеченной семье. Почему-то я представила себе, что Сибил похоронят на ветхом, неопрятном, безымянном кладбище. Конечно, я выросла в Сан-Франциско и знала, что мы хороним мертвых на кладбище в Колме, городе, где продается больше места для мертвых, чем для живых, но бывала я на том кладбище всего несколько раз, да и с того момента прошло уже действительно много времени. Мое первоначальное впечатление о кладбищах сложилось от образов, увиденных в ужастиках. Кроме того, я никогда не видела, чтобы кого-то хоронили на кладбище, я даже не ходила на похороны бабушки.

Пока мы ехали по узким дорожкам, в машине стало душно, кожа раскраснелась. Я отчаянно хотела, чтобы боль вынули из каждой клетки моего тела и похоронили в могиле с Сибил. Оставь последнюю частицу надежды там, где все началось, ‒ скрой под поверхностью той, кем ты была. Жизнь была бы гораздо проще, перестань я чувствовать.

Бриггс съехал в сторону, разглядев небольшую группу людей, суетившихся на лужайке, сгрудившихся вокруг открытой могилы прямоугольной формы. Внезапно оказалось, что у меня нет ни минуты, чтобы перевести дыхание или подумать над тем, как мне реагировать. Все, что у меня было, ‒ это крошечные кусочки моего собственного осознания, что я была здесь, а там на этих холмах, сразу через узкую дорогу в гробу лежало неподвижное тело Сибил.

Я оглянулась на Бриггса и увидела, что он прикусил губу, силясь узнать кого-нибудь из людей, одетых в черное. Мое сердце бешено заколотилось, когда я заметила, что он прищурился. Я посмотрела назад и увидела Марти, сидящую за отполированным гробом из темного дерева. Рядом с ней стоял священник, в одной руке он держал Библию, другой окроплял присутствующих из кадила со святой водой. «Свершилось», пробежала мысль по моим венам… сделано, и пути назад нет. Складывалось впечатление, что священник отпускает ее душу на свободу.

Я следила за реакцией Марти. Пусть это покажется вам странным, но я хотела видеть, что она страдает. Ревет так же сильно, как это делала я, потеряв единственного человека, принявшего меня в семью. Но она оставалась спокойной, так, словно ей чрезвычайно неловко участвовать во всех этих мероприятиях на похоронах Сибил. Сгорбившись рядом с ней, сидел пожилой мужчина с искривленной спиной. Он был худой и выглядел изможденным, словно его старые изношенные кости были слишком хрупкими, чтобы носить его тело. Одной рукой он держал руку Марти, а другой ‒ руку столь же хрупкой женщины, сидящей по другую сторону от него. У каждого из них было одно и то же беспристрастное выражение лица, как будто иметь такую дочь и сестру, выбравшую себе подобный образ жизни, оказалось тяжелой ношей, потрясло их до глубины души и пронзило сердца ледяной иглой. Я знаю, что люди скорбят по-своему, но эти люди выглядели так, будто были неспособны проявить какую-либо форму сострадания.

Это я должна была там стоять и горевать о Сибил, а не они. Почему смерть такая бесчувственная? Все, что должна была сделать смерть, ‒ это уйти и оставить меня горевать. Но смерть не была простой, она была бессердечной. Она выпотрошила тебя и иссушила вены.

Я оглянулась на Марти и увидела, что ее поведение поменялось. Ее внимание переключилось на кипарисовую рощу, расположенную через дорогу. Ее глаза вспыхнули, примерно в то же время на лице появилась едва заметная ухмылка. Я проследила за ее взглядом и уткнулась непосредственно на причину, которая заставила ее поменять выражение лица.

Что.

За.

Хрень.

Словно Бог недостаточно наказал меня, так здесь еще был он, Шейн, который пришел сюда ради Марти. Те осколки, из которых я состояла, оказались разбиты вдребезги еще раз. Забудьте идею о том, что только что я хотела явиться туда, подойти ближе. Я ни за что не пойду туда, не выставлю себя полной дурой перед ними. Мое прощание, предназначенное только для Сибил, подождет, пока ее не похоронят на глубине шести футов.

‒ Давай же, заводи машину и уедем отсюда. Не хочу туда идти. Это была большая ошибка. Я не должна была приходить.

‒ О чем ты говоришь? Мы вместе пойдем туда.

‒ Нет, Бриггс, правда, думаю, что вернусь, когда никого не будет. Меньше шансов на ссору.

‒ Роузи, я не уйду. Если ты не хочешь идти туда прямо сейчас, мы дождемся, пока они уйдут.

Не было ни единого шанса, чтобы Бриггс позволил мне победить в этом споре, он был таким же упрямым, как и я, когда дело доходило до подобного дерьма. Поэтому, я как в агонии наблюдала, как Марти ускользнула с похорон Сибил, чтобы побыть с Шейном.

Бриггс и бровью не повел.

‒ О, милая, теперь я знаю почему. Там твой кавалер, ‒ проговорил он, наклонив голову и выпятив подбородок в сторону сцены, разворачивающейся между Марти и Шейном.

‒ Нет, он мне не ухажер, и я не хочу это обсуждать, ‒ ответила я.

‒ Это тот самый парень! Это он гнался за тобой в больнице, да?

‒ Да, но…

‒ Это тот самый парень, которого я постоянно встречаю рыскающим по твоему району, ‒ добавил Бриггс.

Его слова просочились в мою голову, но не сразу дошли до сознания. Я хотела поспорить с ним, заставить его понять, что ничто не делает этого человека моим.

‒ Он управляет расположенной там прачечной, он не рыскает по району Тендерлойн. Кроме того, у него есть она! ‒ Я вскинула руки, указывая на Марти, которая к этому моменту уже успешно обвилась вокруг тела Шейна.

‒ Я точно знаю, кто это. Посмотри, то, как он ведет себя с ней, не имеет ничего общего с влюбленностью. Я говорю тебе, там, в самом центре района Тендерлойн, милая моя, этот парень искал тебя. Он любит тебя.

‒ Слушай, я знаю, что ты ошибаешься. Полностью осознаю, какие чувства этот парень ко мне испытывает, но поверь мне, нам не суждено быть вместе. Никогда.

‒ Почему? Назови хоть одну причину? ‒ Бриггс повернулся ко мне, и его глаза прожигали меня насквозь. Я продолжала смотреть прямо перед собой, пускай даже зрелище того, как она тащит Шейна к могиле Сибил, разбивало последние осколки, из которых я была собрана.

Я глубоко вздохнула, в надежде набраться храбрости, утекающей капля за каплей из моих легких, а затем взглянула на Бриггса.

‒ Причина во мне, Ки. Я продаю свое тело за гроши похотливым кобелям. Как бы мне ни хотелось, чтобы он мог разглядеть меня сквозь мои шрамы, он не станет этого делать. Все как раньше, каждый раз, когда у меня появляется лучик надежды, он чертовски меня подводит, и я снова оказываюсь раздавлена. Поверь мне, так будет лучше, ‒ как и в прошлый раз стоило мне произнести эти слова, я почувствовала покалывание на коже.

Я посмотрела на покрытые травой холмы и на сцену, разыгрываемую перед моими глазами между Марти, ее семьей и Шейном.

‒ У всех у нас есть свои шрамы. У тебя и у меня шрамы глубже, чем у многих. Мы с тобой похожи больше, чем ты можешь себе представить. Мы продолжаем отталкивать людей, потому что боимся выказать им нашу слабость. На самом деле у нас есть сердца, и они одиноки. Я хорошо тебя знаю, Роузи, я часто вижу себя в тебе. И суть в том, единственное, что может заставить нас прекратить отталкивать от себя людей, это усталость. Я устал, и думаю, ты тоже. Ты заслуживаешь счастья.

‒ Да, ладно, но здесь не идет речи о счастье, здесь речь идет ни о чем, кроме сломленного сердца, поверь мне. ‒ Я опустила руку вниз под пассажирское сидение и потянула за рычаг, затем опустила спинку сидения, чтобы не смотреть как Марти и Шейн уничтожают остатки моего достоинства. Возможно, я просто хотела лелеять свое унижение, продолжала цепляться за него, как ребенок цепляется за свое одеяльце, чтобы спрятаться от темноты. Именно унижение не давало мне забыть, как больно любить кого-то, кто мне не принадлежит.

‒ Знаешь что, Роузи, я приколол боль себе на грудь и ношу ее всю жизнь. Встретил пули страдания, как лучшие из пуль. В эпицентре военных действий я видел, как мои братья жертвовали всем, что у них было. Ради чего? Чтобы я мог вернуться и спустить предоставленные мне возможности на горестные переживания, пока они будут лежать на глубине шести футов в холодной твердой земле, забытые своей страной, которую они так любили? Шейн не любит эту девчонку. Он слишком занят, сражаясь с теми демонами, за которых ты так держишься.

Слова Бриггса оставляли глубокие порезы. Он загнал меня в тот угол, в котором я всю жизнь страшилась оказаться. Видел меня насквозь, словно вместо кожи у меня была тонкая вуаль, за которой я пряталась от опасностей. Я всегда была из тех девчонок, которые могут трахнуться с парнями и тут же попрощаться с ними. Позволяла им самим взять от меня столько, сколько нужно, так, чтобы мне не приходилось ничего отдавать. Кто не рискует, тот ничего и не получит. Это было моим лучшим оправданием и худшей причиной. Легче было унять боль, чем вызвать чью-то любовь.

Напряжение сильно ударило меня в грудь, у меня перехватило дыхание от осознания вины за то, что я так быстро сдалась. И теперь Кин Бриггс призывал меня заплатить по счетам, жить открыто, появиться там и отдаться своим чувствам к Шейну. Сделать бросок костей в азартной игре ‒ в игре, в которой я проигрывала всю свою жизнь.

‒ Я не уверена, что смогу избавиться от своих демонов, они со мной так долго, что я и не знаю кто я теперь без них.

‒ Может, тебе пора узнать, кто ты есть на самом деле.

‒ Что если уже слишком поздно?

‒ А что если нет? Ничего нельзя знать наверняка, милая. Мы можем уехать отсюда и погибнуть по дороге в автокатастрофе. И отправляясь на небеса, найди мне жемчужные врата или рухни в огненные пучины ада, ‒ и чем больше он напирал, тем сильнее становился его акцент.

‒ К чему ты клонишь, Ки?

‒ К тому клоню, что ты можешь быть либо женщиной, которая сидит тут и размышляет, стоит ли пойти и попрощаться с лучшей подругой, пока ее не похоронили навеки вечные, или можешь взять себя в руки и заявить свои права на то, что тебе принадлежит.

‒ Тебе легко говорить.

‒ Чертовски верно сказано, детка, но ты упрямая девушка, а тебе всего-то и нужно, что проглотить свою гордость и помириться с этим парнем. Потому что мне надоело смотреть, как ты рушишь свою жизнь. Устал от ужасных мыслей, которые появляются у меня каждый раз, когда твой номер высвечивается на моем телефоне.

‒ Правда выходит наружу. Ты не так силен, как кажешься.

‒ Если тебе хочется так думать, пусть будет так. Я буду лучше навещать тебя дома, чем похороню в месте, подобном этому. Ты сильная девушка, я в этом нисколько не сомневаюсь, но если ты продолжишь в том же духе, тебе недолго останется на этом свете.

‒ Если ты будешь говорить всем своим клиентам бросить их занятие, ты скоро останешься без работы. ‒ Я покачнулась, снова поднимая свое кресло вертикально.

‒ Ладно, Роуз, считай ты ‒ слабинка в моем сердце. Это первый раз, когда я кому-то признался в этом, но тот парень, девочка моя, он твой билет, который сможет помочь тебе вырваться из этой жизни. Я думаю самое время воспользоваться им.

Глубоко внутри я знала, что он прав. Было очевидно, что он пытался меня защитить, но видя то, что я всю жизнь сама о себе заботилась, я не собиралась позволять ему решать, что для меня хорошо.

Я выглянула в окно и увидела, как Шейн, одетый в угольно-черный костюм, наклонился и поцеловал в щеку пожилую женщину, проделав все это, он принялся утешать пожилого мужчину рядом с ней. Шейн положил ладонь на плечо мужчины, и они пожали друг другу руки. Этот привычный жест показался более интимным, чем просто приветствие двух незнакомых людей. Я рассматривала родителей Сибил, или тех людей, которые как я предполагала, были ее родителями. Смотрела, как они жестикулируют, поднимая свои слабые руки в момент разговора с ним, как Шейн мягко их успокаивал. Он был так искренен, и хотя я не слышала, о чем они говорили, я заметила, каким полным сострадания было его лицо.

‒ Я ценю твою заботу, Бриггс, правда ценю, но это моя жизнь, и то, как я ее проживу… слушай, только мне это решать. Просто занимайся своими делами, а я займусь своими, думаю, так всем будет лучше.

‒ Хорошо, милая. Я уже все сказал. Ты можешь остаться сидеть здесь, упуская свой шанс и наслаждаясь вечеринкой на одного, или ты можешь вытащить свой зад из машины и пойти попрощаться с Сибил. В любом случае, это не мое дело, ‒ сказал он, похлопав меня по колену, прежде чем открыть водительскую дверцу и выйти наружу. Он распахнул заднюю дверцу со стороны водителя, сорвал с вешалки свой черный фрак и надел его, прежде чем посмотреть на меня. Его глаза спрашивали, буду ли я задницей или другом.

‒ Прости, Ки, рана довольно глубокая. Я просто не могу сейчас посмотреть ему в глаза.

‒ Как хочешь. ‒ Он закрыл заднюю дверцу машины, и я увидела, что он направился к не зарытой могиле Сибил.

Я оглянулась и заметила Шейна, утешающего Марти. Сердце словно кинжалом пронзило. Я закрыла глаза, и слезы заструились из моих глаз.

ГЛАВА 25

Я все еще сидела с закрытыми глазами, а слезы стекали по ресницам, выдавая мои попытки сдержать чудовищный крик, рвущийся из меня наружу. Я решила дождаться возвращения Бриггса, чтобы мы могли просто уйти, но, казалось, его не было целую вечность. Знала, что он не выпустит меня отсюда, пока я не поднимусь наверх и не отдам дань уважения Сибил.

Ладно, пришло время повзрослеть и взглянуть трудностям в лицо. Никто больше не будет мной управлять. Я имею полное право пойти туда и попрощаться со своей лучшей подругой.

Ждала, что голос в голове вновь вступит со мной в спор. Скажет, что я конченый бесполезный человек, недостойный занимать место на этом свете, но никаких возражений не последовало, как и ни одного грубого слова разносящего в дребезги мою самооценку. Я почувствовала облегчение, когда, привстав, увидела, что Кин стоял у могилы в одиночестве. У меня груз упал с плеч, теперь, наконец, я могла остаться наедине с мертвым телом моей дорогой подруги, аккуратно уложенным в гроб из темного дерева.

Я открыла дверцу. Уверенность снова вернулась ко мне. Уже была готова пойти попрощаться, как вдруг дверь со стороны водителя распахнулась.

‒ Закрой дверь, ‒ испугал меня чей-то голос.

Шейн проскользнул за водительское кресло, закрывая за собой дверцу и вытягивая длинную накачанную руку через салон, чтобы взяться за ручку моей двери и тоже захлопнуть ее.

‒ Какого черта, Ше…

‒ Подожди. Ничего не говори.

‒ Что? Кем ты, черт возьми, себя возомнил?

‒ Я ‒ мужчина, который тебя любит. Твой мужчина.

‒ Это не так.

‒ О, милая, конечно так, просто ты раньше этого не знала. Но скоро все изменится.

Его ответ застал меня врасплох. Шейн никогда раньше так со мной не разговаривал.

‒ Ты не можешь быть моим мужчиной, по крайней мере, пока я не дам своего согласия, и кроме того, ты все еще встречаешься с Марти.

‒ Ты видишь то, что, мать твою, тебе хочется видеть, но правда в том, что я старался не торопиться, я медлил и старался дать себе время, отступал. Но с этим покончено.

‒ Хорошо, пусть будет так. Я уже говорила тебе, что у нас ничего не получится. Я тебе не подхожу.

‒ Да, ты уже не раз это говорила, но, видишь ли, я не буду больше медлить. А займусь делом.

‒ О, да, что ты собираешься делать? От чего ты готов отказаться ради меня?

‒ Я не собираюсь ни от чего отказываться ради тебя. Мы оба знаем, что тебя не это интересует. Знаю, ты напугана. Знаю, что ты смотришь на меня и чувства, которые пыталась похоронить внутри себя на протяжении целой жизни, выливаются наружу. Но причина не в этом.

‒ Не в этом? В чем все-таки причина? Почему, скажи, я не понимаю, почему ты до сих пор не сдался?

‒ Потому что знаю, что именно тебя пугает.

Наши глаза встретились, я почувствовала, как его душа тосковала по мне. Его большие карие глаза выдавали намерения, бушевавшие внутри. Ощущала, как между нами вырастает защитная стена, созданная мной. Он толкнул дверцу со стороны водительского сидения и вышел наружу, но затем наклонился и мы посмотрели друг на друга.

‒ Я знаю, тебе сейчас о многом нужно подумать, но обещай, что вычеркнешь из этого списка свои страхи полюбить меня в ответ. Он закрыл дверцу, и я снова оказалась в замкнутом пространстве. На этот раз из-за него. Смотрела, как он садится в свою машину и уезжает. Я оставалась там еще несколько странных мгновений. Пытаясь осознать, что только что произошло, какая сила нас захлестнула, и почему, внезапно, я оказалась куда более разбитой, чем была прежде.

На телефоне раздался звук входящего сообщения от Бриггса.

БРИГГС: ИДЕМ РОУЗИ, ПОРА. СКОРО ЕЕ ПОХОРОНЯТ.

Я опустила телефон обратно в сумочку, вышла из машины и направилась по заросшему травой холму, чтобы попрощаться с моей ныне бездыханной подругой Сибил.

Я смотрела, как они опускали красивый деревянный гроб в яму. Я не связывала вместе этот гроб и тело Сибил. Не видела ее лежащей в гробу, и это позволяло мне представлять, что все происходит не по-настоящему, словно я оказалась в одной из мыльных опер, которые смотрела по телевизору. Но в тот момент, когда гроб, опускаемый в яму глубиной в шесть футов, ударился о корягу, я перестала чувствовать себя, словно была частью кинофильма. Решила, что увидела достаточно, я достаточно плакала и отдала ей дань уважения. С меня хватит. Я посмотрела на Бриггса и сказала ему, что теперь я могла уйти. Мы не ждали, пока могильщики начнут копать из огромной кучи свежевырытой земли. Повернулась и не оглядывалась пошла прочь.

Бриггс отвез меня домой. Мы почти не разговаривали. Я не рассказала ему о разговоре с Шейном, который произошел перед тем, как я пошла, попрощаться с Сибил. Не думала, что ему действительно нужно было это знать, кроме того, понимала, что это даст ему основания думать, будто я позволю Шейну спасти себя.

‒ Хочешь, я поднимусь ненадолго, Роузи?

Обдумав его предложение, решила, что, не смотря на то, что был только полдень, я уже настолько устала, что просто хотела побыть одна. Так я смогла бы лучше подготовиться к встрече с завтрашним днем. С ясной головой и новыми идеями о том, куда двигаться дальше.

‒ Спасибо, Ки, но, думаю, на сегодня хватит. Очень устала, и у меня много дел, о которых нужно позаботиться.

‒ Ладно, просто знай, что я готов помочь.

‒ Знаю и ценю твое предложение.

‒ Просто скажи, и я приду.

Он припарковался в желтой разгрузочно-погрузочной зоне прямо перед моим домом. Помог мне выйти из своего внедорожника. Я прильнула к нему, и мы обнялись, словно понимали, что можем не увидеться долгое время. Мое тело растворилось в его уютных объятиях. Почувствовала такое отчаяние и спокойствие в одно и то же время.

‒ Слушай, Роузи, детка, мне так жаль, что это произошло с Сибил. Жаль, что не удалось ее спасти, ‒ прошептал Кин на одном дыхании у меня над затылком.

‒ Ки, ты сделал все, что мог, ‒ мой голос растворился в его черном фраке.

‒ Пожалуйста, подумай о том, о чем мы говорили. Знаю, что у тебя есть свои причины, но я не выдержу, если потеряю еще и тебя.

После этих слов я высвободилась из его объятий и искренне улыбнулась.

‒ Спасибо за сегодняшний день.

Он улыбнулся.

‒ Позвоню тебе завтра, ‒ пробормотал он, после чего развернулся и сел в машину.

Мне пришлось покопаться в сумке, прежде чем я смогла нащупать ключи от дома.

Минуло пятнадцать секунд — пошел отсчет с того момента, как я покинула Бриггса и приступила к вынашиванию планов над тем как жить дальше. Как только у меня получилось открыть дверь дома, я развернулась, чтобы помахать ему на прощание. Заметила, насколько серьезны его глаза, и это заставило мое сердце печально содрогнуться.

За мной захлопнулась дверь — звук, к которому я никак не могла привыкнуть, он всегда вызывал у меня внутреннюю дрожь. Телефон оповестил меня сигналом о входящем сообщении, я пролистала все сообщения, приходившие от похотливых самцов, ищущих со мной встречи уже несколько дней. Больше всего было от Джона, которого я собиралась передать девушкам, мечтавшим завоевать мои шесть футов на тротуаре. Победителю достается весь куш.

Услышав, как кто-то откашлялся, энергия, наполнявшая меня, изменила свой курс. Выглянув, я увидела Шейна. Он стоял, прислонившись к дверям моей квартиры. У меня подкосились колени. Он был одет в тот же костюм, в котором был на похоронах.

‒ Шейн.

‒ Роуз, ‒ прошептал он.

‒ Что ты здесь делаешь?

‒ Я не смог вернуться домой.

‒ И решил явиться сюда? Как ты проник внутрь? Откуда ты знаешь, где я жи… Марти, ясно.

Я прошла мимо него, с силой всадив ключ в замочную скважину.

‒ Ты приехал, чтобы забрать вещи Сибил? Просто я еще не успела их собрать. Может, лучше заедешь за ними через пару дней.

‒ Роуз, я здесь не из-за Марти или кого-либо из ее семьи.

‒ Мне нужно закончить паковать…

Он схватил меня и прижал к своей груди. Наши глаза встретились, дыхание сбилось, в пору было объявлять штормовое предупреждение.

‒ Роуз, я здесь потому, что истощил все свои возможности прорваться к тебе. У меня заканчиваются варианты и это последняя мера, к которой мне приходится прибегнуть, ‒ он говорил это с блеском в глазах.

Легкое подрагивание его кадыка заставило мое сердце трепетать, особенно, когда он нежным прикосновением приподнял кверху мой подбородок. То, с какой тактичностью он наклонился и поцеловал уголок моих губ, воспламенило меня. Его губы умоляли меня дать им шанс получить больше. Мягкий взлет перерос в неудержимый полет: он притянул меня к своей груди, его губы завладели моими. Поцелуй был наполнен воспоминаниями о каждом случае, когда я отталкивала его и продавала свое тело ради чьего-то удовольствия. Под давлением его губ на мои наши языки соприкоснулись, закружились и начали свой танец, перетекающий в ненасытную потребность полностью поглотить меня.

Боже, он чувствовал себя как дома. Шейн завладел мной, целиком и полностью, одним лишь поцелуем. Он был таким интимным, таким страстным, таким личным и таким непривычным. Напряжение сдавило мне грудь, страх закрался в душу, гром и молния пронзили каждую клеточку моего тела, я не была готова к тому, что он мне предлагал. Его руки танцевали по моим изгибам, напоминая, как долго он сдерживал свой голод.

Мое сердце колотилось о легкие, да так, что я не могла дышать. Его поцелуй очистил каждый грязный вдох, который я когда-либо делала в своей жизни. Я чувствовала, что он задумал, ‒ это знание было словно выбито чернилами на моем теле. Опыт, который я могла бы вытравить на своей коже и моя история заняла бы каждый дюйм моей побледневшей кожи. Я знала, что если я буду продолжать жить под внешней оболочкой, под маской, которую он видел, мне никогда не придется иметь дело со всей той болью, которая кипела глубоко внутри. Все, что я хотела сделать, это расцарапать внешнюю оболочку, скрывавшую меня. Все происходящее в этот момент было ошибкой. Большой ошибкой.

Я оттолкнула Шейна от себя. Его руки соскользнули с моего тела, отшатнувшись, он забрал с собой все тепло, и мне сразу стало холодно.

Он посмотрел на меня, выпучив глаза, на его лице отразилось удивление.

Между нами повисло молчание, после чего я попыталась оправдаться.

‒ Я разбита, Шейн.

‒ Нет, это не так.

‒ Да, я разбита. Просто ты не видишь. Ты на самом деле веришь, что поцелуй сможет собрать меня в единое целое? Или в то, что, если ты получишь шанс переспать со мной или увидеть мои глубокие раны, ты каким-то образом исцелишь меня? Ты, правда, думаешь, что сможешь избавить меня от страданий, которые копились целую жизнь? Возьми номер и встань в чертову длинную очередь из всех тех людей, которые были до тебя, ‒ я повернулась, чтобы войти в квартиру. Я не хотела больше ждать и возлагать надежды на мужчину, который не знает ничего о таких разбитых жизнях, как моя.

‒ Это не так… Роуз! ‒ Он проследовал за мной, хлопнув за собой дверью, затем схватив меня за плечи, прижал меня своим телом к стене. Его лицо оказалось напротив моего, он шепотом продолжил, и я почувствовала, как его дыхание щекочет мне кожу: ‒ Послушай, мне все равно, что ты сломлена, я хочу остаться здесь ради тебя… Я тебя люблю.

Я оттолкнула его. Это была обычная стена, которую я выстраивала между собой и людьми, когда понимала, что они подошли слишком близко. Он побледнел и придвинулся ближе ко мне. Я могла разглядеть в его карих глазах, что он понимал, что завяз во всем этом глубже, чем планировал. Поэтому я оттолкнула его, как всегда, надеясь, что он отступит.

‒ Ты не любишь меня, поэтому не надо стоять здесь и говорить о любви. ‒ Я стукнула его по груди ладонью, надеясь, что это его остановит, и продолжила словесную атаку. Он не шелохнулся. ‒ Ты, правда, веришь, что способен спасти меня из испорченного примитивного мира, в котором я обитаю с самого рождения? Не существует такого человека, который мог бы уничтожить те грязные поступки других людей, что уже произошли. Я ‒ последний уродливый шрам, оставленный этими жалкими ублюдками. Я ‒ женщина, неспособная дать тебе в ответ того, чего ты хочешь. Я ‒ иссохшие корни умирающего дерева, всем глубоко плевать на меня.

‒ Это неправда.

‒ Шейн, я девушка, которая продает себя в грязном пропахшем мочой переулке между прачечной «Остановись и Постирай» и пабом «Железный Боров». Мне не хватало воздуха, чтобы продолжать дышать, и не было никого, кто мог бы протянуть мне руку помощи. Поэтому не надо стоять здесь и говорить, что ты любишь меня или думаешь, что способен излечить меня поцелуем. Ты никогда не сможешь понять и не говори мне, что тебе плевать на мое прошлое. Ты не знаешь, каково это: жить в моей шкуре или разобраться со всеми этими уродливыми ситуациями, с которыми мне пришлось столкнуться, проблемами, которые мне приходится решать каждый долбанный день моей жизни.

‒ ТЫ. НИКОГДА. НЕ. ПОДПУСКАЛА. МЕНЯ. Черт возьми, Роуз. Позволь узнать тебя. Я хочу понять тебя, хочу попытаться. ‒ Шейн потянулся ко мне. Я освободила руки из его сильных пальцев.

‒ Хочешь знать, откуда я знаю, что ты никогда не поймешь?

Он не ответил, просто стоял, безмолвно умоляя меня доверить ему свое сердце.

‒ Хочешь или нет? ‒ огрызнулась я.

‒ Да, я хочу знать, почему ты так решила.

‒ Забудь об этом! ‒ Я вывернула руки, вырываясь из его хватки. Он поймал меня, притянул к себе и снова прижал к стене.

‒ Скажи мне, Роуз. Скажи мне прямо сейчас, почему ты считаешь, что я никогда не смогу понять, ‒ прорычал он низким душераздирающим голосом.

Многозначительная пауза, тяжелая и болезненная, повисла между нами. Я посмотрела в его глаза, его красивые, полные горечи глаза, и увидела в них отражение будущего, частью которого мне никогда не быть.

‒ Потому что ты продолжаешь настаивать на том, что я не способна тебе дать. Не смогу дать тебе не замаранное прошлое. Каждый раз, когда ты коснешься меня, будешь думать о всех тех мужчинах, с которыми я спала до тебя, каждый раз когда мы займемся любовью, ты спросишь, занималась ли я подобным с другими мужчинами. Это не сработает. И я не думаю, что смогу пережить тот момент, когда однажды утром ты проснешься рядом со мной и поймешь, что я не стою всего этого. Я не смогу для тебя стать той, кем не являюсь.

‒ Я и не прошу тебя об этом, ‒ прошептал он. И опустил глаза. Когда он взглянул на меня снова, в них светилась такая глубокая печаль, какую прежде я не наблюдала у него.

Он поднес мои пальцы к своему лицу, я провела по его резкоочерченным скулам, запоминая, какова на ощупь его, отросшая за день щетина. Он сглотнул и его тонкий кадык дернулся.

‒ Все это не важно; это отчаянная битва, в которой ты не сможешь победить. Всегда останется какая-то часть меня, которую я постараюсь от тебя скрыть, а ты всегда будешь добиваться от меня большего. Пожалуйста, Шейн, ты сможешь столько всего дать девушке, достойной такого замечательного парня.

‒ Не хочу никого другого, Роуз. Я хочу тебя.

Мое тело уступило его словам, сердце забилось так сильно, что эхо от его ударов отдавалось в венах. Я хотела броситься на него, распробовать каковы на вкус губы мужчины, который желал обладать мной, и это желание было сильнее всех доводов, свидетельствовавших о том, что это делать не следует.

‒ Той ночью, в переулке, где я впервые увидел тебя… Меня потянуло к тебе.

Как только его слова дошли до моего сознания, у меня закружилась голова.

‒ Что?

‒ Знаю, что большинство людей не верят в такую дичь, как любовь с первого взгляда…

‒ Ты знал, что тогда ночью на аллее была я? Все это время я торговала собой, и ты не обличил меня?

‒ Нет, то есть да. Нет, нет, нет, Роуз, поначалу я не понял, что это была ты. ‒ Он покачал головой. Слова одно за другим срывались с его губ. Я узнала чувство, бушевавшее в его глазах, ‒ это было разочарование.

‒ Что, Шейн? Так ты знал, что я шлюха или нет?

‒ Не говори так о себе!

‒ Как, по-твоему, я должна говорить? Я та, кто я есть. Ты не можешь покрасить форд в красный цвет Феррари и ожидать, что это поможет тебе выиграть гонку. Такой мне пришлось стать, чтобы выжить в этом мире.

‒ Это не тот человек, которого я вижу перед собой.

‒ Прекрати, просто прекрати!

‒ Нет, не могу. Ты ‒ не та женщина с аллеи, которую я встретил той ночью. Твои глаза, когда они встречаются с моими, говорят мне все, что мне нужно знать о тебе, Роуз. Чем больше времени мы проводим вместе, тем больше я узнаю женщину, в которую влюбляюсь. Ты не можешь этого отрицать, и даже если попробуешь это сделать, все равно будешь знать, что я прав. Когда я с тобой, все остальное для меня не имеет значение. Не могу быть самим собой без тебя.

Я стояла, словно пригвожденная его словами. Знала, что он чувствовал. Я чувствовала тоже самое. Но мне было страшно, а я ненавидела свои страхи. Отпрянула, стараясь взять себя в руки. Посмотрела на него, стараясь запомнить этого человека, которого собиралась навсегда покинуть.

‒ Пожалуйста, Роуз, ты же знаешь, что я прав.

‒ Я не могу. Прошлое навсегда останется со мной и будет преследовать, и у тебя всегда будут левые мысли, стоит мне только задержаться поздно на улице. Что это будут за отношения? Я никогда не прекращу оглядываться через плечо, ожидая, что вот-вот выскочат мои демоны, а ты всегда будешь удивляться, почему я продолжаю с ними бороться. Я не подхожу тебе, Шейн.

Он наклонился, его рот встретился с моим. Его губы, отчаявшиеся и голодные, убеждали меня, что нам есть за что бороться. Проклятье, что если он решил, что я не достойна его приглашения? Он прижал свои теплые руки к моему позвоночнику, убаюкивая меня, защищая меня, забирая на себя всю тяжесть моего мира.

Был ли он прав?

Я почти что сдалась…

Уже прощалась с ним, но он не знал об этом. Один последний поцелуй. Последний раз почувствовать вкус его губ, чтобы запомнить его, прежде чем уйти от него навсегда. Обеспокоенная тем, что он может отстраниться слишком быстро, я запустила пальцы в его темные волосы. Он прижался теснее, заставляя раскрыться. Происходящее отличалось от моего привычного мира, такого у меня еще не было, интимное и болезненное прощание, которое длилось немного дольше, чем я планировала.

Его губы поглотили мои, он водил руками за моей спиной, делая отчаянные попытки найти хоть что-то, что я захочу оставить ему. Энергичный поцелуй, прощание, безнадежная мольба остаться. Его язык исследовал, пытаясь вытащить наружу мои слабости, наши желания переплетались с моей болью от того, что мне приходилось расстаться с ним. Его рычание, раздавшееся у моих губ, заполнило мою душу и сломало железный замок, что запирал мое сердце, открывая мне ту женщину, которой я хотела быть. Его любовь позволила мне понять, что однажды, я смогу стать подходящей для него девушкой, но пока что мне нужно было стать той, которая бы устроила меня саму.

Он отстранился от меня, и прохладный воздух комнаты овеял мои губы.

‒ Буду бороться за тебя всегда. Всегда. Я пропитался тобой до мозга костей, и пока я жив, ты останешься частью меня.

Его слова щекотали мои губы, именно эти слова я мечтала услышать от кого-нибудь всю свою жизнь.

Я любила его так сильно, хоть и знала, что должна буду отпустить. Это был первый бескорыстный поступок той женщины, которой я пыталась стать. Я не пыталась казаться страдалицей или наказывать себя за неверные решения, впервые в жизни я была готова попытаться найти себя. Стремилась стать нормальной, что бы это ни значило.

‒ Шейн, я тебя очень люблю, у меня путаются мысли. Но сейчас основной целью моей жизни должно стать движение вперед. Я должна измениться, научиться быть той девушкой, которой, как ожидается, должна быть. Знаю, что эти слова могут показаться эгоистичными, может быть это все большая ошибка, и я буду винить себя за этот поступок, но я должна попробовать справиться сама. Мне нужно время, чтобы найти настоящую себя. Не пытаясь смешивать действия из прошлого с той мной, какой я бываю с другими людьми, или той, кем я стала. Не хочу больше быть женщиной, которая позволяет всем пользоваться собой. Мне нужно исцелить свое сердце, простить себя за прошлое и стать той женщиной, которой ты бы хотел меня видеть.

‒ Ты и есть…

‒ Шшшш, ‒ я приложила палец к его губам. ‒ Тяжело смотреть на идеального мужчину, стоящего перед тобой, и уйти. Но если я не сделаю этого для себя… ради нас, у нас не будет ни единого шанса. А я хочу его получить, хочу, чтобы мы были вместе. Поэтому прошу тебя дать мне время. Не выходи со мной на связь, не преследуй меня и не задавай вопросы…

‒ Я так не смогу, ‒ убирая мой палец с губ, он отрицательно покачал головой. ‒ Ты понимаешь, о чем меня просишь?

‒ Да, прошу подарить мне свою любовь и поддержку.

‒ Ты просишь меня вырвать сердце из груди. Просишь покинуть девушку, с которой я чувствую себя цельным, оставить ее жестокому и не знающему пощады миру. Зачем ты просишь меня об этом?

‒ Потому что на протяжении всей моей жизни меня преследовали неудачные отношения, я попадала в ситуации, в которых теряла часть себя, и теперь мне нужно найти недостающие фрагменты. Нужно почувствовать себя достойной принять твою любовь, без оговорок и страха, ‒ я прижала руки к его лицу, отгоняя страх, который видела на его лице. ‒ Пожалуйста, скажи мне, что понимаешь, зачем я это делаю. Я найду тебя, где бы ты ни был, спущусь в преисподнюю или на дно морское, и если нам суждено быть вместе, мы будем.

Его глаза увлажнились, стоило ему осознать глубину потери. Он прижал пальцы к моему лицу, проводя по нему, поглаживая, стараясь запомнить ту, которой он должен был сказать «прощай» на такое время, какое бы мне потребовалось.

‒ Проклятье, я так боюсь, что если уйду сейчас и дам тебе пространство, в котором ты нуждаешься, кто-то другой сможет ворваться в твою жизнь и занять в ней мое место. Я умру, если потеряю тебя.

‒ Когда я отыщу свое сердце, оно будет принадлежать тебе, обещаю, ‒ я приподнялась на цыпочки и поцеловала его.

Губы прижались к его губам, в душе вспыхнула такая глубокая и сильная тоска, и все мое тело страстно захотело его, как не хотело никого за всю мою жизнь. Если это чувство и есть любовь, когда жаждешь человека сильнее чем утопающий глотка воздуха, значит, я была готова сделать все что угодно, лишь бы вернуться к нему.

‒ Я люблю тебя, Непростая Роуз.

‒ Я люблю тебя, Настойчивый Шейн.

Он отпустил меня и вышел из квартиры. Слов больше не требовалось, как и клятв, предложений или гарантий того, что должно было произойти между нами. Он ушел с надеждой, что я узнаю себя настоящую, а я осталась стоять, надеясь, что когда мы встретимся вновь, он все еще будет хотеть меня так же сильно, как хочу его я.

ГЛАВА 26

ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

ПОРТЛЕНД, ШТАТ ОРЕГОН

— Спокойной ночи. Клэр. Увидимся завтра, — проговорила я, постукивая рукой по спинке скамьи, в то время как официантка расставляла напитки на столе.

— Давай, Роуз. Эй, ты выходишь завтра в дневную смену? — задала вопрос Клэр, засовывая круглый пустой поднос для напитков под мышку.

— Да, Темпест попросила меня прикрыть Стеф, поэтому я взяла двойную смену, — ответила я, поднимая воротничок своей униформы.

— Я тоже работаю днем, — произнесла она, собирая свои рассыпанные по плечам, окрашенные в платиновый и маджента ^[5] волосы, затем закрутила их в небрежный пучок и заколола ручкой, чтобы он не рассыпался.

— Идеально, только ты и я!

Забавно, что Шейн дразнил меня, думая, что я официантка и вот теперь я работаю в ресторане, подающем каджунские и креольские блюда в центральной части Портленда. Это не давало мне потерять связь с реальностью. «Каджунская кухня Эйнджел» первыми дали мне работу даже не смотря на то, что у меня не было необходимых навыков, а те навыки, что были, я бы не стала упоминать, но они готовы были рискнуть, нанимая меня. Так случилось, что первые пару месяцев я приходила туда постоянно. Это было единственное место, которое связывало с теми чувствами, что я испытывала к Шейну.

Однажды мне показалось, что в ресторане не хватает рабочих рук, и я просто спросила, не нужна ли им помощь. Они решили дать мне шанс и, знаете, это лучшее, что случилось со мной с тех пор, как я переехала в Орегон.

— Ладно, до завтра. Я собираюсь встретиться с другом, которого давно не видела.

— Твой друг девушка или парень?

— Парень, — сострила я.

В этот момент из кухни вышла администратор. Клэр, не теряя времени, тут же посвятила ее в детали разговора.

— Ты это слышишь, Темпест, у нашей малышки Роуз сегодня свидание с парнем.

— Это не совсем свидание, — фыркнула я.

— Все это здорово! У посетителей за четвертым столиком пустые бокалы, Клэр. И я не думаю, что Роуз хочет, чтобы ты трезвонила о ее личной жизни перед нашими щедрыми клиентами. Сделай так, чтобы они раскошелились. Роуз, повеселись там, но так, чтобы без мешков под глазами. Ждем тебя завтра в дневную смену.

— Спасибо, Темпест. До завтра, Клэр. — Я распахнула двери и вышла в новый день, в мир, в котором Роуз Ньютон была официанткой ресторана «Каджунская кухня Эйнджел», а не женщиной, продающей тело в районе Тендерлойн.

Не смотря на то, что я работала официально и работа официантки была тяжелой, в глубине души я всегда помнила, что продавая себя, я могла бы за одну ночь заработать в три раза больше денег, чем я имела, получая скудные чаевые за неделю. Я боялась сорваться и вернуться к ночным прогулкам, но мое обещание Сибил было сильнее любых страхов. Если посмотреть правде в глаза, в Портленде были свои замечательные районы, в которых я могла бы с легкостью совершать свой променад и быстро заработать пару сотен баксов. Впервые в жизни я жила честно и мне не приходилось жертвовать своей душой, занимаясь этим. Конечно, мне было больно, мои ноги болели, а спина просто отваливалась, но я чувствовала, что я общаюсь с людьми на таком уровне, на какой никогда прежде не выходила.

Со мной больше не связывался Гаррет Чедвик, он же Мистер Ч., или любой другой мужчина, оставшийся в прошлом. Я думала, по крайней мере, о Мистере, что он уже женат и счастлив, и возможно выбрал жену себе под стать. С тех пор, как я покинула Сан-Франциско, больше не получала от него посылок и как ни странно, мне это и нравилось, и не нравилось одновременно.

Возможно, когда-нибудь мой страх изживет себя и улетучится. До тех пор пока этого не случилось, я жила одним днем — это слова моего психоаналитика. Жить, не думая о будущем.

Я нашла клуб завязавших проституток. Каждая из нас уже облажалась, и у каждой была своя грязная история, последствия от которой мы старались преодолеть. Повышение самооценки и способы борьбы с наркотической и алкогольной зависимостью в самой лучше форме, но групповая терапия сама по себе была путешествием. Так много сломленных девушек, у некоторых из них истории были намного страшнее моей, сидели в кругу в ожидании своей очереди, чтобы получить одобрение своих действий от тех, кто также как и они натворили дел. Каждая из нас верила, что мы не похожи на девушек, сидящих по правую и по левую руку от нас. Но когда темой нашей терапии становился вопрос, как завязать настоящие отношения с людьми, мы становились похожими на своих сидящих рядом соседок, все мы боролись за то, чтобы начать чувствовать себя достойными.

Всю свою жизнь я жила, впутываясь в идиотские истории, в которых воплощала в жизнь чьи-то фантазии и желания, поэтому я так и не научилась поддерживать здоровые отношения в первую очередь с самой собой. Как бы эти встречи не провоцировали на откровенность, я никогда не делилась своими историями и удачными возвращениями. Была слушателем, иногда довольно активным, иногда отстраненным, но всегда слушала. Некоторые истории выглядели верхом глупости и идиотизма, сильный удар-работа-сумасшедший случай-зарождение мысли в голове-обдумывание, но в некоторых историях, рассказанных девушками, был смысл. Я ходила туда дважды в неделю, кое-что следовало погрузить на дно. Если бы я смогла увидеть, что эти девушки достойны чего-то, то и сама смогла бы стать достойной. Я научилась лучше игнорировать уродливый голос в голове. До идеала было далеко, но мне помогало.

С тех пор как я последний раз видела и говорила с Шейном, прошло пять месяцев три недели и шесть дней. Я металась вокруг да около, борясь с мыслью написать ему или позвонить, чтобы только услышать его голос и повесить трубку. Моя неуверенность в себе сыграла со мной злую шутку, не имея возможности увидеть его и поговорить, у меня развился страх, что он не стал ждать, пока я разберусь со своим дерьмом. Я обещала ему свое сердце. Сначала я должна была позаботиться о себе. Мне пришлось довериться такому заезженному выражению, как «если ты любишь кого-то — отпусти его, и если он вернется, значит вам суждено быть вместе».

Я должна была сосредоточиться на своей настоящей жизни. На улице было прохладно, движение было слишком интенсивным, не до мечтаний о Шейне. Мысленно я вернулась опять на улицу. Казалось, что времени уже больше, чем было на самом деле, я отчаянно ненавидела переход на летнее время. Темные тротуары ассоциировались лишь с тем, что втягивали меня назад в прошлое, которое я так старалась отпустить. Я натянула ворот свитера повыше и, нарушая все правила, направилась через дорогу, избегая столкновения с машинами, после чего проскользнула в кофейню на углу, в которой у меня и была назначена встреча с другом, с которыми нас связывали платонические отношения.

— Рози! Я здесь, девочка. — Толпа людей расступилась, словно толщи воды, стоило Бриггсу начать пробираться сквозь посетителей кафе, ожидающих в очереди возможности заказать кофе. Он притянул меня к своей груди и сжал так сильно, что я едва могла дышать. Так приятно было чувствовать его огромные руки на себе, а еще утешение, и видеть близкого друга, по которому скучала на протяжении шести месяцев.

— Ох, я скучал по тебе, моя девочка.

— Я тоже скучала по тебе. О господи, Ки, ты меня задушишь.

— Прости, — пробормотал он, отпуская меня. Лишившись его объятий, я вспомнила, насколько сильно мне по-настоящему их не хватало. Он появился в Портленде, чтобы прощупать почву для нового бизнес-проекта, который планировал совместно со старым другом, и попросил меня встретиться с ним, пока он еще не улетел.

— Давай присядем, — проговорил он, увлекая меня к маленькому столику, стоящему в отделенном углу. Его акцент был приятным напоминанием, что кто-то в этом мире заботится обо мне.

— Надеюсь, ты не будешь возражать, я заказал тебе напиток и немного кое-чего еще.

Бариста выкрикнул его имя сквозь толпу ожидающих людей.

— Я пришел сюда чуть раньше и заказал нам по чашке моккачино с булочками.

— Просто идеально. — Я стянула свитер и повесила его на спинку стула, в то время как Бриггс ходил, чтобы принести напитки. Портленд не очень отличался от Сан-Франциско, погода была прохладная, приходилось надевать на себя уйму вещей.

— Налетай. Надеюсь, ты любишь взбитые сливки, я попросил двойную порцию, — подмигнул он, и это заставило меня улыбнуться. Мне его не хватало, особенно потому, что в последние дни жизни Сибил мы с ним были неразлучны.

— Не знаю, говорила ли я тебе, как дорог ты мне стал, когда Сибил… ну ты понимаешь. Спасибо, что позаботился о ее вещах ради меня. Ты стал для меня опорой, в которой я так нуждалась.

Потянувшись через стол, Бриггс взял меня за руку. Он пристально вглядывался мне в глаза, а затем искренне улыбнулся. Одной из тех улыбок, которые проникают в душу. Ки оградил меня от необходимости разбираться с пакетами с вещами, которые семья Сибил ни за что не стала бы забирать и со всеми подарками, что отправлял мне Мистер Ч.

— Тебе не нужно мне это говорить, девочка. Все что я сделал — это один звонок.

Я улыбнулась в ответ.

— А сейчас расскажи мне как твои дела, Рози? Это место стало для тебя домом? — Он сделал осторожный глоток моккачино.

— Так вот, я работаю официанткой в каджунском ресторане, и все здесь довольно милые. Посещаю клуб, который помогает тем, кто пытается вернуться к жизни после улицы. Не знаю, могу ли я уже считать это место домом. — Я могла бы поклясться, что он хотел услышать больше. Я бросила ему мимолетную улыбку и поднесла ко рту чашку со своим моккачино.

— Ммм, это и, правда, вкусно.

— Знаешь что Кин, я делаю все, что в моих силах. Разговариваю с Сибил каждое утро. Может это и звучит странно, но она дает мне силы продолжать дышать. Зная, что она лишена этой возможности, я делаю все, чтобы дышать за нас обеих.

Он снова потянулся через весь столик и взял меня за руку.

— Знаю, что ты скучаешь по ней. Я понимаю, как ты цепляешься за то, чтобы сохранить свой рассудок и память о ней.

Его глаза видели мою душу насквозь, и я понимала, что у него есть, что мне рассказать.

— Что ты задумал, Ки?

— Этот твой Шейн — приятный парень, он навещает меня каждые два дня спросить, не появилась ли ты где-нибудь на горизонте. Он не сдается, Рози.

Я вырвала свои руки из его.

— Ки, я на самом деле пытаюсь привести мысли в порядок прежде, чем впускать кого-то еще в свою жизнь. Шейн знает, чем я занимаюсь. Если он ждет меня… здорово. А если нет… Значит мне останется лишь жить с последствием того выбора, что мне пришлось сделать. Я просто хочу наладить свою жизнь.

Я сделала глоток моккачино.

— Я не собираюсь давить на тебя насчет него. Знаю, чем ты здесь занимаешься. Понимаю, Рози, я правда понимаю, но я также знаю, что сделает тебя счастливой, и я не хочу, чтобы ты упустила это счастье. Все, чего мне хочется, — это видеть тебя счастливой, моя девочка.

— А кто сказал, что я несчастна? Я, наконец, занимаюсь тем, что должна делать для себя. Только для себя. А как насчет тебя, Ки? Твое занятие делает тебя счастливым? — Я знала, что он мог видеть меня насквозь. Кин Бриггс читал меня словно открытую книгу.

— Таким счастливым, насколько это вообще возможно. Я занимаюсь тем же самым бизнесом, единственное, чего мне очень не хватает — твоего нахального личика.

Я улыбнулась, но улыбка быстро сошла с моего лица, потому как мои мысли быстро унеслись к девочкам, которых я оставила в своем прошлом.

— Ты виделся с Кристал и Бри?

— Эээ, да, довольно часто. Они делают то, что и должны делать, чтобы работать, понимаешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Просто они сделали выбор, который, по их мнению, был лучшим. Нашли себе сутенера.

Я почувствовала, что у меня сердце разбивается на кусочки. Это было слишком тяжело, возможно я не готова слышать о той жизни, которую оставила в прошлом. Тут же всплывало множество воспоминаний, которые я пыталась преодолеть.

— Знаешь что, Ки, мне не следовало спрашивать. Не думаю, что я на самом деле готова слышать об этом.

— Понимаю, Рози. Я пришел сюда не за тем, чтобы говорить о подобном. А чтобы увидеть тебя и узнать, как ты живешь.

— Ох, Ки, эти шесть месяцев открыли мне глаза. Каждый день был борьбой. Я не скажу, что каждый день был тяжелее предыдущего. Но каждая секунда, пока я уговаривала себя поверить, что я достойна лучшей жизни, превращалась в секунду борьбы и победы. Я не хочу когда-либо снова становиться тем человеком.

Он провел рукой по моему локтю, а затем сжал в объятиях.

— Мне очень жаль, моя девочка. Я бы ни за что не хотел, чтобы ты вновь становилась таким человеком.

Так мы и стояли, сжимая друг друга в объятиях. Покой пронизывал нас, чувство свободы охватывало каждую клетку моего тела. Я осознала в этот момент, что я собираюсь сделать это. Бриггс прижал губы в моему лбу.

Исцеляющее прикосновение.

— Я больше никогда не заговорю о твоем прошлом. Клянусь.

Мое тело таяло от прикосновения его тела, но не в сексуальном смысле, а в новом для меня смысле, словно от обмена внутренней силой.

Я была в безопасности.

— Спасибо, Ки. Становится легче, это то, с чем я не могу справиться прямо сейчас. Это до сих пор саднит, понимаешь?

Хоть я и не хотела слышать о своей прежней жизни, но до боли хотела узнать у него больше о том, как Шейн продолжает искать меня, но я не стала этого делать. Жаждала черпать силу в обещании Шейна дождаться меня, но не могла. Мне пришлось измениться, потому что именно этого я хотела, мне было это нужно, ради себя, а не ради кого-то другого.

— Знаю, я так рад, что смог тебя повидать, Рози.

— Спасибо, что интересуешься моей жизнью, — прежде чем уйти он крепко обнял меня, — и вот что Ки… — выдохнула я.

— Что же?

— Не вздумай бросать приглашать меня встретиться, и неважно, что я тебе на это скажу. Даже если в большинстве случаев я отвечу отказом.

— Договорились, я не брошу, — его слова грели мне сердце.

— Спасибо.

Бриггс довез меня до дома, который располагался в четырех кварталах отсюда. Полагаю, мысль оберегать меня крепко засела в его голове, ведь он все еще жил в пекле, защищая и выхаживая шлюх в районе Тендерлойн. Полгода вне дела и переезд в абсолютно другой штат все еще не искоренили привычный уклад той жизни, что я вела на протяжении трех с половиной лет, и показывает, как быстро виток обстоятельств сводил на нет все начинания.

Ки подъехал к обочине перед зданием, в котором была моя квартира. В нем не было ничего особенного, не было оно и красивым. Строение выглядело больше промышленным, сплошные бетонные джунгли, частью которых была и моя квартира в большом городе, и единственное, что выбивалось из этой картины — это участок земли, покрытый грязной травой между тротуаром и зданием.

— Итак, тут я и живу. Спасибо, что довез до дома и за кофе.

Улыбка озарила его лицо.

— Что тебя так насмешило? — спросила я.

— Ничего. Просто рад тебя видеть.

Я потянулась вперед и обняла его. Объятия были долгими, я попыталась уйти, но он не собирался меня отпускать. Его лицо находилось напротив моего, он прошептал мне на ухо, словно если бы говорил шепотом, это позволяло ему говорить о Шейне.

— Не сходи с ума, он попросил меня передать это тебе. Он надеется, ты поймешь. — Ки опустил что-то в карман моего свитера. Я вся напряглась от его слов. Слезы щипали глаза. Возможно, все ответы на вопросы о моем будущем, о котором я столько мечтала прямо здесь? Следует ли мне прочитать ее? Его записка, казалось, отягощала мой карман. Было бы куда проще остаться с Ки, позволить ему забрать меня с собой.

— Спасибо.

Я неохотно выпрыгнула из его взятой на прокат машины и пошла, не оглядываясь. Бриггс несколько раз коротко просигналил, прежде чем я услышала шум мотора, он уезжал. Просунув руку в карман свитера, я почувствовала холодок от конверта, кусок клейкой ленты, запечатывающий край, и объемное письмо, внутри наполненное словами Шейна. Мое сердце екало и падало вниз от каждого оглушительного удара, я должна была вернуться в квартиру и прочитать то, что могло стать лучшим или ужаснейшим письмом, что я получала за последние шесть месяцев.

ГЛАВА 27

Я одна в квартире. Это место стало моим убежищем, там я не так остро ощущала одиночество. Я положила письмо Шейна на старую кофейную чашку, стоящую на кухонном островке. Я глазела на него часами, просвечивала под лампочкой на потолке, растягивала края, чтобы посмотреть, как легко его можно распечатать, а после бросала назад на столешницу.

Последние шесть месяцев я провела, усердно работая, стараясь сбежать от себя прежней. Покинув Калифорнию, и выкорчевав себя из прошлой жизни, я сделала все, чтобы с наименьшими жертвами сбежать от своего прошлого. Что, если его письмо потянет меня назад, в это самое прошлое? Возможно, я могла показаться странной, потому что тут же не вскрыла конверт, а может циничной, потому что боялась его содержимого. Однако, наверняка, я знала только одно: о чем бы в нем не говорилось − хорошем или плохом, я должна была прийти в нужное состояние духа, чтобы его прочитать. Такая внутренняя борьба из-за того, что делать с письмом дальше, могла бы показаться нелепой, но для меня она стала непростым испытанием. Не было ни единого шанса, что я смогла пережить его отказ.

− Роуз, соберись уже. Возьми это чертово письмо, разорви конверт так же, как ты срываешь лейкопластырь с раны, встреть эту острую боль, стиснув зубы. Так проще всего, разберись с этим письмом и живи, на хрен, дальше, − тяжело дыша, выкрикнула я.

Пусть лучше я захлебнусь в потоке правды, чем буду всю жизнь барахтаться в луже вранья.

От меня не ускользнул факт, что у меня нет никого, кто бы мог открыть это письмо для меня…

− Раз… два… три… − пробормотала я, словно эти числа несли в себе всю силу этого мира, способную изменить мое решение.

Бриггс сказал: «Он надеется, ты поймешь». Что, черт возьми, я должна была понять?

Я ждала полгода, для нетерпеливого человека это целая вечность, а для маленького ребенка − целая жизнь. В мгновение ока все шесть месяцев и мой мир мог быть разрушен тем, что он написал на этих страницах. Я открыла письмо, от страха щемило сердце.

Сложная, Пленительная Роуз!

Я уже который раз пишу и заново переписываю это письмо. Знаю, я обещал дать тебе свободу. Просто хочу знать, все ли у тебя хорошо. И дня не проходит, чтобы я не думал о том, что ты сейчас одна, в поисках себя. Господь свидетель, каждый день я ищу твои черты в лицах прохожих. Ищу тебя во фразах, которые слышу, в своих воспоминаниях, даже темных тротуарах, на которых осталась твоя прошлая жизнь. Я цепляюсь за маленькие частицы тебя, когда прохожу мимо ресторанов, с которыми у нас есть общие воспоминания, надеясь обнаружить хоть что-то, что поможет вернуть мне тебя, но никогда не нахожу.

Я хочу, чтобы ты знала, что ты уничтожила мою привязанность к каджунской кухне. Больше не могу даже находиться вблизи с рестораном. Я не пытаюсь заморить себя голодом, просто еда, напоминающая о тебе, больше не приносит мне удовольствия.

Как бы то ни было, после того как ты уехала, я направился в центр и нашел там Бриггса. В надежде, что у него, возможно, есть ответы. Когда бы я ни спрашивал о тебе, он отвечал, что ничего не знает. Пять месяцев ответы Бриггса были неизменны, он не раскололся (мне кажется, его начали раздражать мои вопросы, поэтому я ненадолго отступил). Вместо того чтобы приезжать к нему каждый вечер, я пытаюсь выудить из него информацию дважды в неделю, а теперь и вовсе один раз в две недели. Он − единственная связь с тобой, и если бы был, хоть малейший, шанс, что он скажет мне, что у тебя все хорошо, я бы ни за что его не уступил. Он единственный ключ (игра слов − имя Key (Ки) омоним к слову key с англ. «ключ»), (забавно узнать, что ты называла его Ки.)

Роуз, я знаю, что загнал тебя в угол в тот день. С моей стороны это было не честно. Я позволил своему прошлому и страхам овладеть мной. Прости, если из-за меня у тебя появилось много проблем, я сделал это не специально. У меня просто было чувство, словно я не смогу дышать, зная, что ты не дышишь со мной этим же воздухом. Я хотел быть тем, кто будет важен для тебя, тем, кто пробьет ту стену, что ты построила для своей защиты. Чертовски тяжело признавать, что мне было страшно потерять ту малую часть тебя, что еще оставалась со мной.

Теперь же, когда я провел какое-то время, думая об этом, могу признать, что ты была права. Да, я боролся с твоей профессией. Все, что было эгоистичного во мне, боролось с мыслями о том, что другой мужчина может прикоснуться к тебе, не заботясь о твоем благополучии. Полагаю, я неистово ревновал, потому что хотел тебя. Но знал, что если попытаюсь давить на тебя или контролировать, я потеряю тебя на веки вечные. А я не хочу такую вечность, в которой не будет тебя.

Все, что я хотел сделать, − это защитить тебя, спасти от жизни, которая все больше разрушала тебя, быть тем, у кого ты сможешь укрыться, когда твоя жизнь начнет рушиться. Теперь я понимаю, что ты просила меня совершенно о другом. У меня было практически шесть месяцев, чтобы стать правильным мужчиной, тем, кто будет нужен тебе. Я осознаю, как сложно тебе нуждаться в человеке, поверить человеку, который может обидеть тебя. Но я хочу, чтобы ты знала: я не обижу тебя, Роуз.

Когда в тот день ты сказала, что любишь меня, у меня появилась надежда. Быть с тобой, найти тебя, быть тем человеком, которого ты заслуживаешь — это единственное, чего я хочу. Но найти ту, которая не хочет, чтобы ее отыскали, тяжелее, чем я предполагал. Поэтому я убедил Бриггса взять это письмо, боже, я надеюсь, он передаст его тебе. Я не прошу тебя прекратить поиски себя, ради меня. Я бы никогда не стал просить этого. Просто хочу знать, что я все еще нужен тебе. Что ты думаешь о будущем со мной.

Я оставил прошлую жизнь в городе. Всю прошлую жизнь без остатка, включая Марти. Я никогда не планировал будущего с ней, даже до встречи с тобой. Мне жаль, что она обидела тебя, что заставила поверить, будто владеет моим сердцем. Она никогда им не владела. Я начал жить заново, также как и ты! Все, что я делаю сейчас, все это ради нашего будущего, я продал прачечную. Просто не мог ее оставить, зная, что это место слишком привязано к прошлому, от которого ты так сильно стараешься уйти. Я хочу, чтобы ты стала моим будущим, Роуз. Я хочу быть тем мужчиной, к которому ты возвращаешься домой всю оставшуюся жизнь. Хочу поддерживать тебя в минуты слабости, когда тебе захочется все бросить, и отмечать с тобой те дни, в которые ты осознаешь, насколько ты на самом деле сильна.

Я приобрел маленькую квартиру с двумя спальнями, без ремонта, на углу Джоакин Миллер Парк, в районе Окланд Хиллз. Агент по недвижимости сказал, что я приобрел вид на миллион долларов за сущие гроши. За этот вид пришлось заплатить немало, но я бы потратил все без остатка, если бы был уверен: то, что покупаю, я смогу разделить с тобой. Я начал реконструкцию, мне нужно было чем-нибудь заниматься, чтобы отвлечься, в этом случае дни без тебя не казались мне настолько длинными.

Я на самом деле буду рад услышать это от тебя. Надеюсь, ты нашла тот покой, который искала.

Поэтому, если ты решишь посетить мою сторону залива, вот мой новый адрес.

5222 Крокетт Плейс, Оклэнд, штат Калифорния, 94602

Если ты не захочешь встретиться со мной, я с уважением отнесусь к твоему решению.

Мне правда тебя не хватает.

С любовью,

Настойчивый Шейн.

Я перечитывала письмо снова и снова, читала, пока в моих глазах все не расплывалось от слез, вызванных чувством вины, пролитых над его словами. Ошеломленная тем, что он написал, я не могла поверить, что он продал прачечную из-за меня и даже покинул город. Мое сердце дрогнуло, когда я думала о шагах, которые он предпринял, чтобы доказать мне свою любовь. Даже в моих самых безумных мечтах, я бы никогда не подумала, что найдется такой человек, который будет готов совершить ради меня такое. Его поступки доказывали, что Шейн Уэст был тем самым человеком, с которым я могла бы быть вместе, но я была слишком разбита, слишком запуталась в том, каким человеком должна была быть. Я, наконец, была так близка к тому, чтобы почувствовать себя уютно в своем собственном теле. Нашла свой собственный путь. Моя голова кипела от его слов и мыслей, зарождавшихся в ней. Как сильно то, чего хотело мое сердце, противоречило тому, что говорил мой разум, то, о чем молило мое тело, противоречило тому, к чему стремилась душа.

Я хотела прямо сейчас поехать и найти его. Как бы это ни было неудобно, запрыгнуть в машину и ехать двенадцать часов или сесть на самолет, хотела оказаться рядом с ним, увидеть его прежде, чем реальность заморочит мне голову. Но моя жизнь в Портленде была мне понятна, я связала себя обещанием жить здесь, пока не наберусь сил похоронить прошлое и начать жить будущим.

Я поднесла письмо к носу, вдохнув в себя каждое слово, что он написал с помощью черных чернил. Все свои намерения он обозначил понятно и по существу, но неуверенность все еще давила на меня. Неуверенность слишком глубоко засела в меня, потом я согнула бумагу пополам и снова поместила в конверт, убирая его в шкаф для носков. Мне нужно было решить, хочу ли я оставить безопасную жизнь, которую я вела в Портленде, и рискнуть ради любви, любви, которая бывает лишь раз, вернувшись обратно в Калифорнию. Хватило бы у меня на это сил?

ГЛАВА 28

ШЕЙН

Прошло четыре недели с тех пор, как я передал Бриггсу письмо и не получил никакого ответа. Ни сообщения, ни звонка, ни самой Роуз, стоящей у моих дверей. Каждый день я подхожу к почтовому ящику, надеясь обнаружить ее ответ. Хоть что-то, хоть какой-нибудь знак, что она прочитала мое письмо… Все тщетно.

Я не знаю, сколько еще смогу ждать. Чувствую, что, черт возьми, начинаю терять контроль. Я еще никогда в жизни не был в таком отчаянии. Так сильно желать кого-то, каждую ее крохотную сломленную часть, даже если я и не должен этого делать. Но я не могу перестать думать о ней. Я хочу, чтобы ее аромат окутал меня, прижаться губами к ее щекам, мокрым от слез, услышать, как она говорит мне, что все хорошо, − нахрен, мне это не на пользу. Я мысленно возвращаюсь к моменту, когда Кристал в моем офисе рассказала, чем Роуз занимается по ночам…

− Ладно, Кристал, ты очень красивая женщина, и как я уже говорил раньше, если бы я, хоть немного был заинтересован в услугах подобного рода, ты определенно была бы первой женщиной, которой я бы позвонил. Но прямо сейчас, я абсолютно доволен тем, как развивается эта сторона моей жизни и, честно говоря, я не думаю, что моей девушке это очень понравится, − я размахиваю руками туда и обратно между нами, − но, слушай, мне хватит и того, что я знаю, что ты в порядке. Никакого неуважения. Просто я никогда не связывался… с этим, − я засовываю руки у себя между ног и отодвигаю ее ногу как можно дальше от своей промежности.

− У тебя есть подружка, да? − повторяет за мной Кристал.

Я улыбаюсь, зная, что моя девушка, Роуз, сейчас стоит по другую стену моего офиса.

− Да, на самом деле я пришел сюда, чтобы кое-что взять для нее. Поэтому тебе придется меня извинить. − Я поднимаюсь и загребаю горсть леденцов «Блоу попс».

− Я люблю эти леденцы, потому что с ними ты получаешь два удовольствия в одном. Сосательный леденец, а потом жевательная резинка.

Я прокручиваю ее слова в голове. Они кажутся мне знакомыми − это слова Роуз.

− Кто тебе это сказал? − спрашиваю я многозначительно.

− Что?

− Два в одном. Сосательный леденец, а потом жевательная резинка. Почему ты так сказала?

Кристал искоса смотрит на меня, а затем отвечает:

− Одна из девушек на панели. А что?

− Потому что не многие так говорят.

− Разве? Ну, возможно, так говорят только у нас, среди девушек на панели.

Я стараюсь отпустить тот факт, что Роуз сказала то же самое. Жизнь полна совпадений.

− Ладно, мне неудобно просить тебя уйти, но меня ждет девушка и мне нужно закрыть кабинет.

− Ох, конечно, прости. Спасибо еще раз. − Она заключает меня в объятия. Я прикрываю за ней дверь. Оглядываюсь, но Роуз нигде не видно. Я иду к входной двери, за которой скрылась Кристал. Осмотрев всю прачечную, не могу поверить, как она могла просто так уйти.

− Где ты, Роуз? Куда ты ушла? − говорю я невольно, почти без звука.

Кристал прокашливается, привлекая мое внимание:

— Так твою девушку зовут Роуз?

− Да.

− Вау, вот будет прикол, если моя Роуз и твоя Роуз − это один и тот же человек, − выдает она довольным тоном.

Я же совсем не доволен.

− Очень в этом сомневаюсь.

Я начинаю думать о Роуз и о том, что невозможно жить тем, чем она зарабатывает на жизнь и ходить в школу. Сомнение − очень отстойное чувство.

− Ну, у моей Роуз жизнь была не из легких, с ее то предками, чертовы Ньютоны.

Я оторопело смотрю на Кристал. Неужели я ее правильно расслышал? Не может, черт возьми, быть, что мы говорим об одной и той же Роуз.

− Какая у нее фамилия? − резко задал я вопрос.

− Ньютон. Роуз Ньютон. А что?

По моему телу пробегает холодная волна, после чего воздух холодными иголками врезается мне под кожу, обжигая. Каждая клеточка моего тела полыхает. Я чувствую себя разбитым, желчь в моем желудке поднимается, так что кажется, меня вот-вот стошнит. Сколько она этим занимается? Когда начала? По какой причине? Меня захлестнул шквал вопросов.

− По выражению твоего лица, могу точно сказать, что мы говорим об одном и том же человеке. Длинные черные волосы, зеленые глаза, смуглая кожа?

Я чувствовал невероятное опустошение и злость. Я даже не стал затруднять себя ответом. Толкнув дверь, я второпях покинул прачечную. Единственное, что я уловил − это крик Кристал, на слова которой мне было теперь глубоко плевать.

− Не говори, что я сказала тебе.

Мое тело и разум разрывает от мысли, что какие-то ублюдки трогают ее. Она позволяет им трахать себя… я чувствую, словно мне ударили под дых, избили до смерти и оставили умирать от потери крови. Какого. Хрена?

Я избавляюсь от этих воспоминаний, усердно стараюсь их отпустить. Это очень болезненная процедура, если не сказать больше. Я беру пояс с инструментами и направляюсь в сторону крыльца. Когда в голове появляется слишком много мыслей, я нахожу работу, чтобы занять руки и не думать о ней. Сегодня пытаюсь отвлечься, но что бы ни делал, я не могу перестать думать о тех последних днях.

Я все пытаюсь дозвониться до Роуз, хочу, чтобы она рассказала свою версию произошедшего. Два дня потрачены впустую. Я не оставляю голосовых сообщений, не в этом случае. Я должен услышать это от нее лично. Я должен узнать правду. Хватит проклятой лжи. Я звоню Роуз, уже Бог знает, какой раз, как вдруг мой телефон разрывает звонок от Марти.

− Слушаю.

У Марти невозмутимый голос, но я слышу спешку в словах:

− Шейн! Послушай, у меня мало времени. Я еду в государственную больницу Сан-Франциско. Похоже, мою сестру все-таки погубил образ ее жизни. Сутенер избил ее и ее шлюшку-соседку по комнате.

− Погоди, что?

− Шейн, я уже говорила тебе, что у меня мало времени. В больнице просят удостоверение личности сестры, понимаешь, а я уже почти добралась до места и ехать обратно слишком далеко. Ты, вероятно, сейчас в прачечной, а ее квартира расположена рядом, в доме в паре кварталов от тебя, может, ты заедешь туда и заберешь его? Я уже позвонила управляющему и договорилась, он впустит тебя. Ты нужен мне здесь, Шейн. Поторопись.

Я не стал медлить и поспешил сделать то, что она просила. И хотя я уже говорил ей недавно, что между нами все кончено, и после этого мы не виделись, я не собирался вести себя, как урод. Она высылает мне сообщением адрес, и я понимаю, что от прачечной до него лишь несколько кварталов.

Управляющий жилого комплекса потрясен, он что-то бормочет о Мэнди и ее соседке по квартире и о том, какие проблемы все это несчастье ему принесет. Он распахивает дверь и позволяет мне несколько минут провести в жилище сестры Марти.

Я вхожу и тут же понимаю, насколько крохотная эта квартира. Две кровати, кухня с маленьким столиком на двоих и небольшой диван в центре комнаты − вот вся квартира. Оглядываясь, я замечаю коллаж из фотографий, приклеенных на зеркале, которое висит на внутренней стороне двери. Смотреть на них − значит вторгаться в чужую жизнь, но я не могу себя остановить. У меня не было возможности познакомиться с Мэнди. Поэтому я, рассматривая эти фото, не был готов увидеть там Роуз, моя девушка рядом с сестрой Марти. Мои мысли кувырком летят обратно к звонку Марти. «Сутенер избил ее и ее шлюшку-соседку по комнате». Мое тело обжигает холодная дрожь, когда снова обратившись к фотографиям, я вижу одну, на которой я вместе с Роуз. Внезапно, мысль о том, что Роуз может быть сильно избита, ранит сильнее, чем то, чем она занимается ночами. Страх больше никогда ее не увидеть впивается в мои вены, пронзает сердце. Я должен бежать в больницу, должен убедиться, что Роуз в порядке. Я забываю об удостоверении личности Мэнди и мчусь в больницу.

Я вытаскиваю столярный молоток и начинаю уничтожать истлевшие перила крыльца. Этой работе посвящаю свое время последние несколько недель, это позволяет мне перенаправить дурную энергию, которую некуда деть. Так приятно разнести на куски что-то, что я, в конце концов, заменю. С каждым размахом, каждый раз, когда молоток соприкасается с поверхностью, я чувствую, как мне становится легче, даже если это чувство быстро улетучится.

Уничтожено уже три фута перил, а мысли о Роуз, обложившие меня со всех сторон, все наступают, словно мчащийся товарный поезд. Чем сильнее я пытаюсь отвлечься и занять голову, тем больше думаю, чем она занимается. Думает ли она обо мне столько, сколько я думаю о ней? Получила ли она мое письмо? Я знаю, она мне может дать только то, что имеет, и бог знает, я хочу научить ее, рассказать ей, прикоснуться к ней, исцелить ее нашими совместными усилиями.

Уже знакомое облегчение проникает в тело, когда я думаю о том дне в больнице, зная, что она в порядке и не лежит в этот момент на больничной койке. Я никогда не желал Сибил смерти, но зная, что на ее месте не та женщина, которую я люблю, я получил второй шанс прожить с ней жизнь. Знать, что у меня есть второй шанс, который позволит мне найти пристанище в ее груди, зарыться носом в ее нежную кожу, вдыхая аромат, который для меня слаще всех ароматов рая. Я хочу слышать ее дыхание, слышать, как она всхлипывает от моих прикосновений, чтобы она утопала в потоке моих сладких слов. Хочу собрать все осколки ее разбитой души, что разбросаны между нами и сложить из них наше совместное будущее.

Я оказался прикован к ней, переплелся с ней, я чувствую, что жизнь без нее меня убивает. Я стараюсь выдержать пустоту, которая образуется от того, что не знаю, как у нее идут дела. Когда думаю о ней, появляется ощущение, будто жизнь капля за каплей наполняет мою душу, но так как она не со мной, я чувствую, что жизнь ускользает от меня.

Что, если послав ей письмо, я, лишь еще больше надавил на нее? Что, если она больше не хочет того, чего хочу я. Понимаю, что не могу принудить ее, излечить ее и спасти от своих мыслей. Я хочу ее каждую уставшую, заплутавшую, испуганную, волнительную эмоцию, которые сделали из нее ту, какой она стала. Последние шесть месяцев я был решительно настроен подготовить жизнь для того, чтобы в нее могла войти Роуз. Я не собираюсь становиться призраком, застрявшим в чистилище, наполненным пустыми обещаниями, которые никому не нужны. Одно я знаю наверняка: не хочу, чтобы она находилась в чьей-то постели, кроме моей.

Меня буквально разрывает без нее на части.

Погода слишком жаркая для осени в районе залива, я провожу рукой по голове, чтобы не дать каплям пота попасть в глаза. Я делаю передышку, чтобы осмотреть тот мир, что создаю, надеясь, что если вдруг Роуз решит прийти ко мне домой, он будет таким, каким она его себе представляет. Я думаю, что делаю все правильно, мне так кажется. Я поднимаю несколько истлевших дюймовых досок 2x4, бросаю их рядом с крыльцом в неорганизованную кучу. Не теряй голову, Шейн. Займи себя делом, двигайся вперед. Пытаясь удержать разум от урагана мыслей и сердце, которое все ускоряется в моей груди, я иду в дом за бутылкой воды. За пару глотков осушаю бутылку. Мои глаза горят от капелек пота, стекающих со лба. Я моргаю, из моих глаз текут слезы, помогающие устранить боль. Физическая боль, которую я был бы согласен испытывать в любой день недели, сравнима с эмоциональной болью от того, что Роуз сейчас не со мной.

Я думаю о том, что написал на этих страницах, обнажил свою душу. Открыто признался в любви и объяснил, что хочу сделать так, чтобы мы могли жить вместе. Моя голова шла кругом от вариантов развития событий, и так же, как все другие фантазии, эти всегда сменялись на мысли, в которых я представлял ее реакцию и которых боялся.

«Разве ты не видишь, что ты был для меня кем-то особенным? Ты отличаешься от других мужчин в моей жизни. Я так сильно старалась не отдавать тебе свое сердце, так старалась не отпирать железный замок, потому что понимала, что это ранит меня. Но ты нашел ключ, узнал мою слабость и использовал для собственных нужд. Знал ли ты это или нет, я подарила тебе свое сердце. И вот так же, как и все в моей жизни, ты разбил его и теперь собираешься уйти без оглядки».

Сомнения проникают в мои мысли… Что если она прочитает то, что я написал и поймет все неправильно? Хватит ли ей когда-нибудь меня, или она собирается ждать, пока мои слова перестанут на нее действовать и она просто начнет пропускать их мимо ушей. Беспокойство снует сквозь мысли, пульсирует в кончиках пальцев. Сукин сын, в считанные секунды я пожалел о том, что послал его. Я не хотел, чтобы что-то мешало ее личностному росту или, мешать ей, найти обратный путь ко мне. Что, если мои слова стали последней каплей, или она не пришла ко мне, потому что ей пришлось вернуться обратно на улицу? Внизу моего живота разверзлась пропасть.

Ответь она на письмо, я бы знал это и не существовал бы в таком чертовом подвешенном состоянии.

Если бы была такая сила, которая смогла бы развеять мои самые большие страхи. Я поворачиваюсь, чтобы взять еще бутылку воды, и уголком глаза замечаю проблеск, как будто кто-то очень медленно идет вверх по дороге. Я замираю на середине глотка, так что приходится заставить себя оторвать от губ бутылку, заливающую водой мне подбородок. Меня это не волнует, все, что я могу − это пялиться, интенсивно моргая, пока не пойму, кто это. Семь долгих месяцев и вот она здесь. Сейчас. В эту же минуту все мое тело охватывает радость, самая восхитительная женщина в этом мире идет прямо ко мне. Она осторожно поднимает руку, чтобы защитить глаза от солнца позади меня, я задыхаюсь при виде ее лица. Это она, моя единственная и неповторимая…

Роуз.

Каждый нерв в моем теле вздрагивает, сотрясая атомы моего существа волнами радости. Роуз получила мое письмо, она нашла меня и пришла сюда, чтобы быть со мной. Каждый день, потерянный в мыслях о ней, каждый раз, когда мое тело сводило от боли, потому что я не мог быть с ней, сработали теперь, чтобы оказался точно на том месте, где и мечтал. Она замирает у края крыльца, ее кожа совершенна, ее изумрудные темные миндалевидные глаза полны слез. Я хочу распахнуть дверь, привлечь ее к себе, взять в охапку, излечить ее. Я хочу внести ее на руках в свою спальню и почувствовать ее тепло. Чувствовать, что она сдается мне, сдается, чтобы я попробовал излечить ее. Но я не могу так сильно давить на нее. С ней это не работает, я должен обращаться с ней медленно, обдуманно и без всяких ожиданий.

Внезапно, я словно лишаюсь кожи, нервы, покрывающие мои мускулы, оказываются обнажены. Она − самое красивое создание, на которое я когда-либо смотрел. Намного прекраснее, чем в самый первый день, когда только увидел ее и, чем в тот последний день, когда она уехала, ее кожа, словно источает свет. Это сияние я хочу попробовать на вкус, защищать его и ощущать всю оставшуюся жизнь.

Она стучит в дверь. Слабый шум от удара по древесине, ненавязчивый стук.

Я открываю настежь дверь, легкий холодок пробирается ко мне в душу, расползается под кожей. Наши глаза встречаются. Она прикусывает зубами нижнюю губу. Совершенство. Я замечаю, как бешено бьется пульс на ее шее, и все, что я хочу сделать, это уткнуться в нее, запутать пальцы в ее густых темных волосах, поцеловать ее чувственные губы. Она лезет в задний карман брюк и вытаскивает то письмо, которое я дал Бриггсу.

− Я получила твое письмо, − шепчет она, держа его между нами в руке.

Ее глаза светятся такой надеждой. Она молча плачет. Я не хочу, чтобы она знала, что я напуган. Так чертовски напуган. Без слов, я протягиваю руку и убираю волосы с ее обнаженного плеча. Я до смерти хочу провести рукой по ее обнаженной коже, но не делаю этого. Я понимаю, что в этот момент для нее это может показаться слишком многим. Мы вплетены в сознание друг друга, слова не требуются, затем она откашливается и начинает объяснять, почему оказалась у моих дверей.

− Прости, что не позвонила перед тем, как приехать, − с трудом говорит она.

Я застываю, запутавшись в том, что происходит в ее душе, молчу; кажется, словно те слова, что я повторял на протяжении последних семи месяцев, исчезли, лишив меня способности говорить.

− Просто, эммм, когда я получила твое письмо, − она старается заполнить неловкую паузу словами, − я не знаю, если… − продолжает она, надеясь, что я прерву ее речь, − мне не следовало приходить, − выдает она и поворачивается, чтобы уйти.

Я не вчера родился и я, конечно, черт возьми, не могу потерять ее снова. Поэтому стоит ей развернуться, я бросаюсь к ней, хватаю за руку и притягиваю к себе.

− Нет! Я имею в виду да. Да… Ты должна была приехать ко мне, − я путаюсь в словах.

Мы цепляемся за этот момент, наши глаза встречаются. Никто не хочет нарушать тишину, мы испытываем силу воли, я решаю сдаться. Ясдамся ради нее. Каждый день, каждый час, каждую секунду я буду позволять ей побеждать себя.

− Пожалуйста, проходи. Я счастлив, что ты приехала. Рад, что прочитала письмо.

Она заходит внутрь, я могу почувствовать боль, сочащуюся из ее души. Меня ждет другая опасность, − я заражаюсь ее уязвимостью и хочу стереть все те воспоминания, что наполняют ее разум, шаг за шагом заменяя их собой. Возможно я слишком самонадеянный, но возможно она и пришла сюда, потому что нуждалась в частице меня. Только меня.

ГЛАВА 29

ШЕЙН

Мой взгляд блуждает по ее телу. По тем местам, к которым я хочу прикоснуться. Я жажду ее прикосновений, чувствую жар от ее кончиков пальцев, гуляющих по моей коже. Хочу изучить все ее изгибы, каждый из них, каждое покачивание ее тела. Жажду запечатлеть в памяти малейшие ее шрамы и глубочайшие ее раны. Я хочу заполнить их своими словами, своей любовью, своим желанием, услышать, как неистово и безумно она меня любит. Боже, как я тосковал по ней. Я хочу забыть тех, кем мы были еще вчера. Забыть, что думают люди, во что это превратит мир. Я хочу просто раствориться в этом моменте.

Она откашливается, от этого прекрасного звука, символизирующего ее уязвимость, у меня внутри все сжимается.

− Вся моя жизнь − сплошная грязь, и я не могу просить тебя помочь отмыть ее. Я думала, если уеду из того места, в котором я влачила свое существование, я смогу найти себя и, в некотором роде, так и было. Боже, у меня так пересохло в горле, − замечает она, ее руки непроизвольно дрожат, она даже не понимает, какой естественной кажется в тот момент, когда говорит о своих слабостях.

Ты не можешь быть все время сильной…

Позволь позаботиться о тебе.

− Может, налить тебе выпить: чаю, содовой или воды? − задаю я глупый вопрос. Она отрицательно качает головой.

Она пришла сюда не чай пить, возможно, она пришла сюда, чтобы найти то, что когда-то потеряла? А может она ищет то, что сделает ее жизнь не такой сложной, то, что сможет защитить ее?

− Присядешь? − спрашиваю я, когда она заходит и идет к дивану. Она берет меня за руки, ее руки такие нежные, такие деликатные, но, в то же время, наполненные историями той жизни, в основе которой лежала боль. Готовы ли они узнать то, чего она боится? Готова ли она рискнуть узнать, вдруг я окажусь тем, кто успокоит ее бушующее море? Миллион сценариев проносится в моей голове. Приходилось ли ей раньше заниматься подобным? Возможно, но этот раз особенный.

Она садится на диван, притягивает меня к себе и разворачивается, ставя колени так, чтобы они разделяли нас. Поза, которая позволяет сохранять расстояние, страх, с которым она не хочет встречаться лицом к лицу.

− Я рад, что ты здесь.

— Я должна была увидеть тебя. Должна узнать, остались ли у тебя до сих пор все те же чувства, которые владели тобой, когда ты писал мне письмо. Мне нужно, чтобы ты… наверное, я пытаюсь сказать, что мне страшно, что я… пришла слишком поздно.

Кажется, она совсем не готова к тому, что я буду ее утешать, по крайней мере, не полностью. Я скольжу рукой у нее за спиной, старясь, чтобы она продолжала лежать поверх подушки дивана.

− Нет, боже, ты не опоздала. Я здесь. Я подписываюсь под каждым словом, и я готов слушать, − отвечаю я, стараясь обуздать электричество, пульсирующее в каждой клетке моего тела.

Выражение ее лица полно отчаяния. Слеза прорывается наружу и катится по ее нежной щеке. Я хочу прикоснуться к ней, провести пальцем по ее лицу так, чтобы ее слеза впиталась в мою кожу, но я этого не делаю. Я вижу, что она пытается найти силы, чтобы объяснить мне, как сильно она запуталась в этом.

− Ты такая красивая, Роуз, − шепчу я.

Боже, дай мне сил…

− Я прошла через многое, Шейн. Много чего произошло, пока я была в Портленде.

− Портленде? − спрашиваю я: − Это намного дальше, чем я думал.

− Да, пожалуй, я просто прыгнула в машину и ехала до тех пор, пока не оказалась достаточно далеко, чтобы остановиться. За всю жизнь, не было того человека, который мог бы назвать меня своей, чтобы я была для него номер один. Я заслуживаю быть чьей-то номер один.

Она такая миниатюрная, можно сказать тоненькая.

− Роуз, ты для меня номер один. Ты для меня номер один, номер два, ты для меня любой из номеров в существующей системе исчислений.

Мы так беззащитны, испуганы, полны желания.

Мое тело вибрирует, а сердце так громко стучит в ушах, что этот звук заглушает мои мысли. Я решаю рискнуть. Я легко касаюсь пальцами ее нежной кожи, мокрой от слез, стекающих по ее щекам. Когда моя кожа касается ее, я чувствую электрический разряд. Я должен был это сделать, я должен был быть на этом самом месте, рядом с этим нежным и прекрасным созданием.

− Ты, в самом деле, в это веришь? − спрашивает девушка.

− Да. Ты весь мой мир. Я здесь, и так будет всегда, как только ты меня примешь.

Она тянется навстречу моему прикосновению, после чего ее голова падает мне на плечо, словно я ее старинный друг, уютное одеяло, в которое она утыкается. Ее колено оказывается зажато нашими телами. Мы начинаем раскачиваться назад и вперед, это должно успокоить нас, мы пытаемся найти те движения, которые могли бы отразить фейерверк, разлетающийся в моем теле.

Я жажду излечить ее, помочь ей обуздать гнев, бушующий в ее теле, оттого, что ее загнали в угол, словно злую собаку, гремучую змею, львицу. Она открывает дверь ровно настолько, чтобы впустить меня.

Я чувствую это в тот момент, когда язык ее тела меняется, она решает двинуться вперед и переносит свой центр тяжести на мое плечо. Она открывается мне, ее дыхание кроткое. Уткнувшись лицом мне в шею, она начинает прижиматься губами к моей коже.

Ее слова приглушенно звучат у моей шеи, но это не важно, я слышу каждое — громко и отчетливо.

− Ты такой горячий. Так приятно пахнешь. Я так по тебе скучала. Разве неправильно хотеть, чтобы ты поцеловал меня?

Соблазненный ее просьбой я хочу быть ее первым, быть единственным, кто заполнит кирпичиками все пустоты в ее фундаменте.

− Нет, это зависит от того, чего хочешь ты. Я знаю, чего хочу, − шепчу я.

Она отстраняется и вновь прижимается губами рядом с моим ухом, холодок пробегает по моей коже.

− Вот что я хочу, − шепчет она прежде, чем от меня отодвинуться. Ее глаза, темные, словно безграничный океан в безлунную ночь, пригвождают меня, делая беззащитным.

Я легко прижимаюсь губами к уголкам ее губ. Я делаю вздох, мягкий, полный отчаяния комок застревает у меня в горле. Она замирает и отстраняется назад ровно настолько, чтобы чмокнуть меня в краешек губ. В те самые губы, которые жаждали исследовать каждый сантиметр ее тела.

− Ты нервничаешь также как и я? − спрашивает она.

Я отрицательно качаю головой, не говоря ни слова, желая, чтобы у меня хватило храбрости, хватило сил.

Она берет меня за руку, прижимает к своей груди, я чувствую, как стучит ее сердце.

− Я так чертовски нервничаю, − острит она.

− Я заставляю тебя нервничать, почему?

− Я все еще боюсь, что есть некая часть тебя, которая отвергнет меня. Меня так долго не было, боюсь я так напортачила с тобой, − ее губы дрожат, глаза отражают весь ее страх. Мне нужно, чтобы она поняла, что я уже принадлежу ей.

− Ты боишься, что я не захочу тебя? Роуз, это все ради тебя.

Ее слова разрушают меня.

− Я боюсь, что ты не захочешь делить себя с кем-то, кто так сильно облажалась и оставила тебя, потому что не могла найти саму себя, − она задыхается, по ее щекам текут слезы.

Я беру ее руку и прижимаю к груди.

− Ты прямо здесь, большая твоя часть находится точно в этом месте. − Она чувствует, как мое сердце также бьется о ее руку. Глаза наполняют слезы, которые я не могу сдержать, я вижу свою жизнь, а женщина, с которой я хочу провести каждое ее мгновение, разрушается на части, прямо на моих глазах.

− Я не уверена, что ты правильно понимаешь, Шейн… За всю мою жизнь ты единственный, кто способен усмирить то штормовое море, что бушует в моей голове.

Мое сердце обрывается, так как все мои инстинкты, все стремление сохранить ее и вытащить из этого состояния, направлены на то, чтобы поглотить ее страх, ее боль. Мой нос утыкается в ее щеку, в мягкие и нежные губы, приоткрытые ровно настолько, чтобы дать возможность моему языку пробежаться по лазейке между ними. Я закрываю глаза, позволяя моменту захватить меня. Это случилось. Я, наконец, попробовал на вкус всю боль и сладость, из которых она состояла.

Ее энергия врывается в каждую клеточку моего тела, когда тот человек, которым я являюсь и то, во что мы превращаемся, сливается в поцелуе. В ее губах такая сладость, к которой примешивается толика горечи. Я могу только чувствовать, что она боится точно так же как, и я.

Слова спровоцировали наши чувства, акт нашего объединения, превращая это в нечто более таинственное. Я поднимаю руки вверх и кладу ей на плечи, чувствую, как по ним пробегает дрожь, в тот момент, как я чувственно касаюсь ее кожи. Ее губы становятся влажными в тот момент, когда наши языки соединяются, поглощая страх и страсть, которые мы вырвали наружу нашими разговорами. Я запускаю пальцы в ее волосы, когда мы вкушаем нашу жажду друг в друге. Она кладет мне руки на грудь, их тепло проникает мне в самое сердце.

Внезапно все исчезает, кроме того мгновения, которое мы делим сейчас. Я чувствую, как она начинает исцеляться.

Я не давлю. Не наседаю. Я не стараюсь взять то, чего мне хочется, я сдерживаю себя, и даю ей возможность самой решить насколько далеко она готова зайти в этом щепетильном и тревожном пути познания. Я знаю, ей нужно держать себя в руках. Ее сомнения понятны, она сама должна сделать следующий шаг, даже если он убьет меня. Я отгоняю прочь желание получить больше.

Боже, как я хочу большего.

Я медленно двигаюсь, мои пальцы все еще опутаны ее волосами, губы намертво соединены с ее губами. Я мучаюсь от желания провести языком вниз по ее подбородку. Я хочу попробовать каждый дюйм ее кожи на вкус, это пралине и сливки. Я заставляю себя не двигаться слишком быстро. Сосредотачиваюсь на том факте, что ей это все в новинку, она не привыкла делиться собой со мной. Если только она подарит мне поцелуй… я с радостью приму его.

Мой мир обрел смысл, мои губы нашли мою половинку, мою жизнь, мою цель. Я переполнен этим моментом, охвачен чарами этой девушки, даже понимая, что в любую секунду она может бросить меня растерзанным, опустошенным, одиноким.

Она толкает меня назад на диван, она такая невесомая в сравнении со мной. Я чувствую, как ее груди прижимаются ко мне, ровно с такой силой, чтобы заставить мое тело напрячься. Тепло, нахлынувшее в области ниже ширинки брюк, становится лишь сильнее, стоит ей просунуть колено у меня между ног. Ее губы образуют идеальное место, в котором можно потеряться, она такая хорошенькая, уязвимая, беззащитная, что сложно сдерживаться.

Это будет ее выбор, если она решит оставить влажную одежду, как единственную защиту между нами. Она обрывает наш поцелуй, и моментально я теряюсь без ощущения ее губ. Я хочу вдыхать ее, пока чувство паники, охватившее меня, не покинет мое тело целиком и полностью. Я хочу чувствовать тепло ее кожи своим телом.

Она смотрит на меня, и я вижу огонь, бушующий в глубине ее глаз. Я вижу пекло, в котором полыхают смятение, неудачи, страх, стремление, желание и любовь. Да, я вижу, что она хочет любить меня. Боже, пусть она не отступится в своем желании ощутить меня внутри себя, пусть позволит мне любить себя.

− Ты не против всего этого? — спрашиваю я, тяжело дыша.

Я паникую, потому что она не шевелится. Ее изумрудные глаза прикованы ко мне. Ее лицо выражает любопытство, и это заставляет меня передумать открыть свой долбанный рот второй раз. Я просто дал ей шанс отступить… Я дал ей свободу выбора между тем, чего она хочет, и тем, что, по ее мнению, ей нужно.

− Я не знаю, − отвечает она прежде, чем ее взгляд опускается к моим губам, а потом ее тело нависает надо мной, − я никогда так раньше не целовалась.

Ее слова парализуют меня.

− Ты никогда никого раньше так не целовала? − Сердце уходит в пятки. Я понимаю, что она целовалась раньше, так что она имеет в виду?

− Нет, это было так сокровенно. Никогда ни с кем не целовалась, до сих пор.

Наши взгляды встречаются, я вижу, что в ее словах бурлит истина. Внезапно, я остро ощущаю ее затвердевшие соски, дразнящие мою грудь, ее волосы щекочут мои щеки, ее дыхание, которое смешивается с моим. Я пригвожден, захвачен, пойман ее ответом, ее телом, пульсом, стучащим в артерии на шее сбоку. Мне нужно прижаться губами к ее шее, почувствовать силу ее возбуждения, ее желание, кипящее в венах в тот момент, когда она полностью мне отдается.

Она опускает свои бедра на мои и находит свое пристанище.

Этот напор, его достаточно, чтобы свести меня с ума.

Улыбка появляется на ее великолепных, томящихся губах.

− А каково это для тебя? − тихонько спрашивает она.

− Идеально, − отвечаю я.

Я кладу руки ей на поясницу. Мои пальцы встречаются с естественным изгибом ее задницы, я чувствую ее желание опуститься на меня.

Инстинктивно я прижимаюсь к ней бедрами, делая рывок. Часть меня боится, что она решит, будто это слишком, поэтому наблюдаю за ее реакцией. Ее глаза широко раскрыты и она выгибается назад, после этого я точно знаю, что ей нравится то, что я готов ей предложить. Наши губы сливаются в поцелуе, когда я подаюсь навстречу ей. Мои руки отчаянно пытаются найти хоть частичку ее обнаженной плоти, и чем больше я хочу ощутить ее под собою, тем больше хочу погрузиться в глубины ее души. Но еще не время. Мы на грани, сгорая в пламени нашей страсти, нахлынуло нечто чертовски интенсивное, нечто, чего я никогда впредь не испытывал ни с кем. Мы не произносили ни слова, отдавшись языку наших тел. Мы просто любили друг друга.

Она извивается, подстраиваясь под меня… Ее бедра… Ее ноги, наконец, оказываются поверх моих. Я отрываю руки от ее поясницы и убираю ее волосы с лица. Мы оба все еще глубоко погружены в поцелуй. Она отодвигается ровно настолько, что я могу видеть ее глаза, затуманенные от неутоленного желания. Я молча прошу у нее разрешения прикоснуться к ее телу в тот момент, когда пальцами касаюсь канта ее рубашки. Шесть пуговиц, именно столько я насчитал, пока она входила, шесть маленьких аккуратных пуговиц отделяют меня от того, чтобы войти в рай, чтобы прикоснуться губами к ее налитой груди, пробуя на вкус ее молочно-белую мягкую кожу.

На ее лице вспыхивает робкая улыбка и теперь ее руки опускаются на пуговицы. Она дразнит меня глазами, медленно расстегивая их одну за другой. Ее рубашка теперь нараспашку, и я делаю то, что должен, резкий ответ на ее призыв, я жду, пока она скажет мне, что мне позволено прикоснуться к ее прекрасному телу. Ожидание отнимает все мои силы.

Я тянусь и берусь расстегнуть последние две пуговицы. Я немного приподнимаюсь с дивана и стаскиваю с себя рубашку. Я обнажен по пояс, мои мускулы напряжены, а сердце стучит о грудную клетку. На ней нет бюстгальтера.

Она выпрямляется, всем своим весом она прижимается ко мне, такая горячая, такая ненасытная. Я напрягаю бедра и смотрю на реакцию ее совершенного тела. Я тянусь вверх, просовываю пальцы за ворот ее рубашки и провожу по плечам. Наши глаза магическим образом не отрываются друг от друга, когда ее рубашка начинает скользить с ее плеч. У меня пересыхает в горле.

− Ммм, − стонет Роуз, она расслабленна. Мой член напрягается в штанах, мне необходимо быть внутри нее, чувствовать, как ее мышцы сжимают каждую частицу моей плоти, принимая все, что я так жажду дать ей.

− Хочу быть внутри тебя, − шепчу я.

− И я, − выдыхает она.

− Я хочу тебя, каждую частицу той, кем ты являешься, всю полностью.

− Я отдамся тебе всецело. − Слышу ее слова.

− Я здесь только ради тебя. Отпусти все сомнения, отдайся мне, Роуз.

Вдруг, что-то внутри нее ломается, словно она ждала, что кто-то спросит о каждой частичке, каждой крупице той девушки, которой она является, словно камень, сдерживающий поток буйной реки разбивается… и она остается сломленная вместе с ним.

− Я никогда не просила такой жизни. Лишь хочу быть свободной, хочу дать тебе все, что только могу, − отвечает она, ее слова противоречат действиям. − Не хочу постоянно бояться потерять тебя из-за своего прошлого. Хочу верить, что достойна тебя. Хочу верить твоим словам, хочу научиться любить ради тебя, но так чертовски боюсь, что ты никогда не простишь мне то, кем я была.

Ее слова глубоко проникают мне в сердце. Эта женщина, которая смогла добраться до самой сути того, кем я являюсь, все еще переживает, после семи месяцев вдали друг от друга, снедаемая страхом от всего этого, так или иначе, не могла полностью выбросить меня из головы, хоть и думала, что я брошу ее. К черту все это. Достаточно. Может, я и не могу сказать ей, как сильно я ее люблю, может, просто не могу подобрать нужных слов. Возможно, стоит показать это действиями, а не словами, не будучи зависимыми от страха, будто он может спасти нас. Я не могу это больше выносить. Мне необходимо показать ей, как сильно я ее люблю.

Я отодвигаюсь. Не отводя от нее взгляда, притягиваю в свои объятия. Она не сопротивляется, и я чувствую, как она тает в моих руках. Я обнимаю ее, кажется, целую вечность, прежде чем заговорить.

− Хочу показать тебе кое-что, − беру ее за руку и веду в спальню. Она нервничает, ее ладонь влажная, когда мы останавливаемся в дверном проеме.

− Наша спальня. Да, именно наша. Наша кровать, наш шкаф и наш комод. Пространство, которое принадлежит только тебе и мне. Ты единственная женщина, которую желаю видеть здесь, делить все это.

Ее глаза расширяются от удивления, увидев на комоде нашу совместную фотографию, ее подбородок дрожит, когда она проводит пальцами по кровати.

− Когда ты решишься закрыть эту дверь, наше прошлое перестанет существовать. Все что было, станет минувшим. Все, что происходит, станет… настоящим. Я провел последние семь месяцев, пытаясь понять себя, и обнаружил, что я глубоко и безумно влюблен в женщину, которая зависит от своего прошлого, − я обнимаю ее, − только ты и я, ни прошлого, ни будущего, только мы и существуем, здесь и сейчас. Я люблю тебя, Роуз Ньютон, больше, чем кого-либо в своей жизни. Я не брошу тебя. И сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить тебя, что ты достойна, быть любимой мною, в той же самой мере как и я достоин твоей любви.

− Просто прекрати все это! Просто… остановись, − она шмыгает носом, вытирая слезы с ее щек и прижимаясь губами к моему подбородку, прежде чем я успеваю прижаться губами к ее губам. − Это будет нелегко. У меня за спиной большой багаж, − она шепчет у моих губ.

− Я обещаю: я взвалю на себя весь тот багаж, что ты несешь на себе, − отвечаю я. Проведя руками по ее лицу, я смотрю в ее прекрасные глаза цвета хвои.

− Я все усложняю, делая все иногда просто невыносимым, − находит она оправдание, громко сглатывая.

− Я умею разбираться со сложностями. Я настойчивый, помнишь? − Любое оправдание, которое она подкидывает мне, я могу парировать идеальным ответом. Я провожу большим пальцем по ее губам, моля о поцелуе, при этом, не произнося ни единого слова. Она вздрагивает, и это заставляет меня понять: у нее кончились оправдания.

− Я люблю тебя, моя Сложная Роуз.

− Я люблю тебя, Настойчивый Шейн.

− Останешься со мной здесь, этой ночью… и каждой последующей? − Она смотрит на меня, глаза блестят от слез, и между нами повисает тишина. Слезинки выступают на ресницах, когда я втягиваю в рот ее сосок.

− Это зависит от тебя, только от тебя, − добавляю я.

Она отодвигается от меня так, чтобы взглянуть мне в глаза, по-прежнему оставаясь в моих объятиях. Я смотрю, как спокойствие разливается по ее лицу, ее глаза мечутся из стороны в сторону, и кажется, проходит целая вечность. Она слегка улыбается мне и одновременно едва заметно кивает, вытягивает руку за спиной и прикрывает дверь нашей спальни. Мой разум реагирует быстрее тела, я начинаю верить, что самая красивая женщина в целом мире только что поведала мне, что нашла то, что искала всю свою жизнь… дом.

КОНЕЦ

Примечания

1

Гарри Конник-мл. (англ. Harry Connick Jr.; родился 11 сентября 1967, Новый Орлеан) — американский актер, певец (крунер), джазовый пианист, автор песен и композиций для биг-бэнда. В 1989–1998 гг. активно выступал в качестве солиста и руководителя джаз-оркестра, записал несколько альбомов в стиле свинг и саундтреки к фильмам, в работе над которыми принял участие аранжировщик Марк Шайман. В конце 90-х гг. сосредоточился на работе в кино.

(обратно)

2

«Блоу Поп» — марка леденцов на палочке с жевательной резинкой внутри.

(обратно)

3

Каджунская кухня — луизианский стиль приготовления пищи, характеризующийся использованием только свежих продуктов, животного жира (чаще свиного), специй, сладкого и жгучего перцев, бобов, а также разнообразных густых коричневых соусов.

(обратно)

4

Джамбалайа ― креольское блюдо на основе риса.

(обратно)

5

Маджента — оттенок пурпурного.

(обратно)

Оглавление

Автор: Гретхен Де Ла Оу

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

*** Примечания ***