Трумпельдор [Илья Исаевич Левит] (fb2) читать онлайн

Илья Левит Трумпельдор Сказки доктора Левита (издание пятое) Беспокойные Герои Книга первая

Хорошо умереть за Родину.

Иосиф Трумпельдор

Вместо предисловия

«Беспокойные герои» — первая книга из серии «Сказки доктора Левита» — увидела свет в 2004 году. За ней последовали «От Андалусии до Нью-Йорка» («Ретро», 2006) и «В Речи Посполитой» («Ретро», 2009). Обе книжки имели читательский успех. Но случается, что тема завладевает автором и не отпускает. В 2011 году «Беспокойные герои» выходит уже в формате двухтомника («Ретро», 2011), а еще через три года автор публикует расширенную электронную версию первого тома, посвященного Иосифу Трумпельдору. Предлагаемое пятое (!) издание в результате неотступных поисков пополнилось дополнительными сведениями, которые вошли как в «тело» повествования, так и в новые «лирические отступления» и примечания. Читателю, знакомому с предыдущими версиями, будут интересны факты, расширяющие его представления об эпохе раннего сионизма, а новому читателю предстоит погрузиться в увлекательный, сродни авантюрному роману, честный непридуманный рассказ о головокружительной биографии офицера царской армии, полного Георгиевского кавалера, национального героя Израиля Иосифа Трумпельдора.

Борис Левит, 2023

ЧАСТЬ I ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН

Глава 1 Николай I и евреи

1827 год… Отсюда начинается долгая глава еврейской истории: «Евреи в русской армии». Правда, у этой главы было предисловие — говорят, еще Потемкин хотел завести еврейские полки, но не вышло. Вообще, тут много неясного, но мы сейчас о другом.

Николай I перешел от слов к делу, и при нем евреи должны были служить не в отдельных полках, а вместе со всеми. Это значило, что ни о какой кошерной пище и ни о чем подобном думать не приходилось, а служили тогда 25 лет. Кроме всего прочего, евреи изначально должны были поставлять почти в три раза больше рекрутов относительно численности населения, чем христиане: 10 на 1000 мужчин в год, а христиане — 7 на 2000. Конечно, евреи пришли в ужас, но это были еще цветочки — ягодки были впереди.

Уход в армию рассматривался тогда близкими, даже в христианских семьях, почти как смерть. Если человек и возвращался через 25 лет, то возвращался уже в иной мир, в иную среду. (Речь, понятно, идет только о солдатах.)

Вообще-то в XIX веке евреи-солдаты появились всюду, но их призывали в такой же пропорции, что и всех, и введение воинской повинности для евреев сопровождалось объявлением их равноправия. В николаевской России ничего подобного не было.

Напоминаю, что после присоединения к России в результате Наполеоновских войн большей части Польши (и вообще всего, что когда-то гордо называлось «Речь Посполитая») русский царь стал повелителем большинства евреев Европы. Царствование Николая I оказалось черной страницей еврейской истории. И чем дальше, тем хуже становилось, а правил он лет тридцать. Вскоре стали брать еще больше рекрутов. Дело в том, что кагалы не могли уплатить налоги. (Кагал — крупная еврейская община, скажем, к примеру, Вильно. Вокруг кагала группировались «прикагалки» — общины малых местечек). Кагалы и были ответственны перед властями за поставку рекрутов и сбор налогов, притом видные люди кагала отвечали за это буквально головой (почти как юденраты в гитлеровских гетто.) Евреи платили налоги выше в два с лишним раза, нежели христиане, а местечки уже тогда были бедны. Уплатить налоги часто не могли, возникали недоимки, их надо было на следующий год возвращать с процентами. Ситуация складывалась безвыходная, и царь разрешил забирать в армию людей в счет недоимок (сверх тех, что полагалось выставить). Вместо 1000 рублей — взрослого молодого человека, вместо 500 рублей — ребенка. Официально считалось, что детей берут с двенадцати лет, но на практике брали и младшего возраста, притом охотно. С другой стороны, состоятельные люди могли официально откупиться. Надо было прийти в «военкомат» (говоря теперешним языком) и приобрести «зачетную квитанцию» — документ, освобождавший их ребенка от рекрутской повинности. Покупали зачетные квитанции отнюдь не только евреи, а все, кто мог. Удовольствие было дорогое, особенно когда сыновей было несколько — на каждого приходилось эту квитанцию покупать. Но что не сделаешь для ребенка? Для нас важно, что эти люди (с «квитанцией») не засчитывались кагалу. То есть общее число рекрутов, которых надо было поставить, не уменьшалось, а количество людей, подлежащих призыву, уменьшалось. Так что иной раз детей бедняков сдавали даже не вместо недоимок, а просто потому, что не хватало взрослых парней. И стон стоял над еврейскими местечками при каждом рекрутском наборе. Брали детей, и никакого противодействия евреи оказать, конечно, не могли. Для начала сдали в солдаты всех «антисоциальных», даже тихих сумасшедших («подмазывая», если надо, приемную комиссию). Но таких ведь немного. А рекруты требовались каждый год, и евреи начали воровать людей друг у друга, чтобы сдать «чужих» евреев в своем кагале и тем самым уменьшить число «своих», подлежащих призыву. На службе у кагалов появились люди — тоже евреи, которых называли «ловцами» или «хаперами» (от глагола «хапать»). И они «хапали» «чужих» евреев. В книге «Берко-кантонист», которую мы читали в детстве, это описано.

Вот печально-анекдотический случай тех горьких дней… Хаперы украли у корчмаря сына-подростка. Корчмарь вступил с ними в переговоры, обещал им пятьдесят рублей (тогдашних!) и другого, менее любимого им сына. Они имели глупость согласиться. Получили деньги и другого мальчика, а он на осмотре в приемной комиссии оказался девочкой. Тогда смешно не было.

Но посмотрим теперь, что станет с новоиспеченным государевым солдатом-ребенком, когда он вместе с товарищами по несчастью отправится (под охраной!) на государеву службу.

Для начала ему предстоит путь пешком, часто за много сотен километров, в «нееврейские» места — туда, где расположена школа кантонистов. Это уже само по себе тяжелое испытание. Не все его выносят.

Однажды ехал Герцен в ссылку. Сидит он в придорожном трактире, пьет чай. Подходит офицер, просит разрешения присесть к столику (весь этот классический рассказ я воспроизвожу сокращенно и по памяти) и говорит, что оно, конечно, начальству виднее, а вообще-то ужасно: набрали ораву жиденят, и вот ведет он их, дай Бог, если половину живыми доведет. Эпидемий нет, но маленькие дети без матери, по десять часов в день идут пешком, так что… И вот Герцен увидел их. До конца своих дней он считал это очень тяжелым зрелищем, а он много чего повидал в жизни и не так уж любил евреев. А ведь этой команде еще повезло. Их вел добряк-офицер, не наживавшийся, видимо, на пайках бедных детей. (А многие, конечно, наживались.)

Но, положим, дошагал наш солдатик до места и оказался в школе кантонистов. Там были, конечно, не только еврейские дети. Например, после разгрома польского восстания 1830–1831 гг. попало туда много детей польских повстанцев, да и кого там только не встречалось. Но если для других попасть в школу кантонистов считалось редким невезением, то для еврея это была угроза номер один.

А дальше до восемнадцати лет дети находились в этой школе^[1]. И тут тоже многое зависело от везения. Если директор (какой-нибудь пожилой генерал или полковник), врач и священник (конечно, православный) были приличными людьми, не очень воровали, не терроризировали детей — вполне можно было выжить. Но случалась и нередко ситуация прямо обратная. А с еврейскими детьми вставал и религиозный вопрос. Формально на них не должны были давить, чтобы крестились, но на деле частенько происходило обратное при поддержке с самого верха. Николай I давал понять, что желает крещения как можно большего числа евреев. Действовали и пряником — крестившемуся был положен царский подарок, 25 рублей — сумма для нищего жиденка изрядная, но больше полагались на кнут. (Как и во всем другом при Николае I. Ведь не случайно имя императора «Николай Павлович» народ переиначил в «Николай Палкин»). Подлую роль тут иногда играли унтер-офицеры из крестившихся евреев. Дрожали они за свое место. Лучше ведь было в школе кантонистов, чем на Кавказе под пулями чеченцев. Боялись, чтобы не заподозрили их в сочувствии жиденятам. Но твердыми оставались в этом вопросе евреи, даже дети, особенно те, что были чуть постарше. Потому и соглашались брать совсем маленьких, что их легче было сломить. И дело было не только в том, что ребята постарше с большей твердостью выдерживали порку и другие издевательства. Многие армейские попы жаловались, что молодые евреи, успевшие поучиться в хедерах или даже в ешивах, лучше «батюшек» разбираются в богословских вопросах. Так что миссионерские беседы о преимуществах христианства не удаются.

Из выкрестов потом многие высоко залетели (во времена уже послениколаевские). В конце XIX века, когда все это уже стало «делами давно минувших дней», еврейский художник Давид Маймон писал в Петербурге картину, и взял он сюжет из жизни маранов: «инквизиторы врываются в комнату, где идет тайное еврейское богослужение». (Кстати, эта картина, когда-то знаменитая, пропала в Гражданскую. Теперь известна лишь в репродукциях.) Маймону нужен был натурщик, человек с властным, волевым, но семитским лицом — один из маранов^[2]. И однажды на каком-то званом вечере увидел художник подходящее лицо, но не сразу решился попросить позировать — то был генерал. И все-таки попросил, и тот сразу же согласился. Как вы догадываетесь, он был из кантонистов, взят 8-летним, крестился, все еврейское уже забыл, а теперь вот… Но больше я о таких людях говорить не буду — они ушли из нашей истории.

Итак, вернемся к кантонистам. Выживший кантонист в 18 лет становился солдатом. Только с этого момента засчитывался ему срок службы. Первой большой войной, где лилась за Россию еврейская кровь, была Севастопольская кампания. Жить там, в Севастополе, евреям при Николае I не разрешалось, а вот умирать погнали. Три тысячи евреев погибли, защищая Севастополь. В городе даже появилось военное еврейское кладбище. Но тут важно было то, что защитникам Севастополя каждый месяц засчитывался за год. (Это, кстати говоря, гораздо щедрее, чем во времена Великой Отечественной войны.) Севастополь держался 11 месяцев. Уцелевшим защитникам засчитали 11 лет службы, так что им удалось выслужить 25 лет досрочно. А те, кто прослужил 25 лет (с 1835 года этот срок был сокращен до 20 лет), в том числе и евреи, имели потом много прав и льгот. Была у евреев-николаевских ветеранов и льгота жить в столицах, как и в других городах за пределами черты оседлости. Там и обосновались многие севастопольские герои в еще не старом возрасте и завели семьи. Так был дан толчок к росту еврейского населения Москвы и Питера.

А пока вновь вернемся к кантонистам. Была ли возможность у мальчика из бедной семьи не попасть в кантонисты? (О крещении мы не говорим.) Да, как ни странно, таких возможностей было две. Первая — землю пахать, вторая — пойти в школу. Остановимся сначала на первой. Еще Александр I, старший брат Николая I и его предшественник на престоле, проезжая как-то через нищие белорусские местечки и глядя на еврейскую бедноту «людей воздуха», бог знает как существовавших, решил, что и в интересах государства, и в интересах самих евреев эту проблему решить. Тут надо сказать, что к концу XVIII века было разгромлено и ликвидировано Крымское ханство и, как следствие, огромные массивы плодороднейших земель — юг современной Украины — оказались доступны для обработки. Земли эти были в ту пору почти безлюдны, и Россия приглашала туда всех желающих, даже из-за границы. Напоминаю, что время это было допароходное. Америка казалась немногим ближе, чем Луна. Так что Россия выглядела куда предпочтительнее. Итак, началось быстрое развитие Новороссии, как тогда называли этот край. А его столица, Одесса, с самого начала развивалась как космополитический город. Но об Одессе речь будет впереди, а сейчас поговорим о сельскохозяйственном развитии Новороссии. Все, кто хотел, получали там землю, и много приехало всякого люда из России и из прочих мест, в особенности христиан из Османской империи (Турции). Она явно приходила в упадок. Шла на спад и хваленая турецкая веротерпимость. Так что хлынули в Новороссию греки, болгары, сербы. Но обосновывались там и немцы, и другие иностранцы. Представители каждой национальности чаще всего селились отдельной деревней. Вот сюда-то и направили на поселение евреев. В 1846 году были основаны шесть первых еврейских деревень, «колоний», как тогда говорили. На бумаге все выглядело хорошо: с одной стороны, нищета, перенаселенность и безработица местечек, с другой — пустующие плодородные земли в краю со здоровым и более или менее привычным климатом. И не так уж далеко. Чего лучше-то может быть? А дело шло тяжело и медленно, хотя у поселенцев и не брали детей в кантонисты. Были и другие преимущества, но немногие евреи смогли осесть на земле. Об этом, кстати, пишет Солженицын в своей книге «Двести лет вместе». Но и задолго до Солженицына, еще в царское время, когда эпоха массовой колонизации южных земель закончилась, то есть со второй половины XIX века, об этом много писали. Антисемиты указывали, что, дескать, евреям предлагали землю, а они этим почти не воспользовались. Либералы же, защищая евреев, говорили, благо время было относительно свободное — эпоха Александра II, что царская администрация никогда ничего не умела сделать как надо, что добро нельзя насаждать из-под палки и т. д. и т. п. А меж тем главная причина неудачи сводилась к тому, что человек, даже привычный к физическому труду (носильщики, грузчики, извозчики и т. д.), не может быстро овладеть в зрелые годы крестьянскими навыками. Тут нужны и очень серьезная мотивация, и время. Это, кстати, понимали некоторые николаевские администраторы в Новороссии (Киселев, Воронцов) и указывали, что рассчитывать можно только на потомков первых еврейских поселенцев. Так и случилось. Внуки их стали отличными земледельцами. Чиновники, ревизовавшие тамошние губернии, с 60-х годов XIX века, то есть со времен Александра II, всегда отмечали, что «хозяйства у евреев хуже, чем у немцев, но лучше, чем у всех остальных» (об этом Солженицын не написал). Это оценка весьма высокая. Но к тому времени колонизация Новороссии уже закончилась. Бросовых земель больше не предлагали. Еврейские деревни оставались всего лишь небольшими островками. Всего возникло 40 еврейских деревень (без учета горских, бухарских и грузинских). Большинство их находилось на юге нынешней Украины, в Новороссии, как тогда говорили. Еврейские деревни (их называли «земледельческие колонии») были довольно большими. Основная масса тамошних крестьян жила все-таки небогато, но лучше местечковой бедноты.

Лирическое отступление

Относительная неудача евреев тем более бросалась в глаза, что в целом деятельность русских властей в Новороссии, начиная с времен Екатерины Великой и Потемкина, была очень успешной. В течение трех поколений степи превратились в бескрайние хлебные поля. С посленаполеоновских времен южнорусский хлеб хлынул через проливы на европейские рынки. Размах был велик. Два примера: поступление русского хлеба в начале 20-х годов так ударило по южноитальянским крестьянам, что в Неаполе случилась революция. А прекращение экспорта русского хлеба в 50-е годы — из-за Крымской (Севастопольской) войны оказались закрыты турецкие проливы — вызвало революцию в Испании. Одесса, столица края, стала крупнейшим портом России и по грузообороту в два раза превзошла Петербург.

Но вернемся к кантонистам. Чтобы оградить детей от воинской повинности, можно было отправить их в школу. Не в хедер, а в настоящую школу, где дети будут учить не Талмуд, а математику, географию… Но тогдашние еврейские родители, даже последние бедняки, готовы были пойти на любые лишения, чтоб дитя ходило в хедер, но не в школу! А Николай I школы любил (хотя, как утверждают, университеты — особенно гуманитарное образование — ненавидел). Поняв, что в школы евреи не пойдут, организовали в 40-е годы для евреев еврейские школы. Занимался этим министр просвещения граф Уваров. Школы были первой ступени — четыре класса, и второй — восемь классов. Те, кто заканчивал вторую ступень, могли пойти в высшее раввинское училище. Их было всего два: в Вильно и в Житомире. Окончив их, человек мог стать учителем в еврейской школе, казенным раввином^[3] или, досдав латынь и французский, поступать в университет, что приветствовалось. Процентной нормы еще и близко не было. (Большинство учителей в этих школах сдавали экзамен экстерном, пока не подоспели выпускники раввинских училищ. Были и русские учителя.)

Планировалось после первой ступени ввести класс ремесленного обучения, а после второй ступени — бухгалтерские курсы, но это не было осуществлено. Содержались эти школы из налогов, которыми облагали евреев. Но «добыть» для школ еврейских детей было не легко, хотя оттуда, по идее, не брали в кантонисты. (В Крымскую войну были нарушения этого правила, но царствование Николая I уже шло к концу, а Александр II покончил с системой кантонистов.) Евреи не посылали в школы детей. Пришлось властям давить на кагалы. Вот рассказ видного киевского адвоката-еврея, написанный в конце XIX века.

Он был старшим сыном бедной многодетной вдовы, а «старшего мужчину» в доме в кантонисты не брали, но радости с того было немного — мальчик был еще мал, а остальные дети еще младше, и семья очень бедствовала. И кагал предложил: мать отправит сына в школу, а ей за это купят корову. Долго убивалась бедная женщина, но «голод не тетка». Пришлось послать сына в школу. Ну, он и стал в конце концов адвокатом и состоятельным человеком.

Лирическое отступление

Призыв детей в армию был самой страшной, но не единственной бедой, обрушившейся на евреев при Николае I. Я скажу кратко еще о полном выселении иудеев из Киева в 30-е годы XIX в. по просьбе жителей, ссылавшихся на закон 200-летней давности. Он был принят еще в польские времена и давно забыт, а теперь пришло подходящее время, чтоб его вспомнить! Евреям, владевшим там домами, дали 2 года на ликвидацию своих дел. Остальным от 6 до 12 месяцев. И всем без исключения приказали убираться. Евреи просили разрешения построить для себя новый квартал за городской чертой — «форштадт», как тогда говорили, по-теперешнему, пригород. Но не разрешили и этого. Дозволялись только кратковременные приезды в Киев по торговым делам. Только при Александре II, когда антисемитские законы были смягчены, евреи стали возвращаться в Киев и его пригороды.

Многие, высланные из Киева евреи, обосновались в Бердичеве, который превратился в значительный город и крупнейший еврейский центр. Само его название стало в России нарицательным, подразумевающем нечто «жидовское». А евреи называли этот город «Иерусалим Волыни» (Волынь — обширная историческая область на Украине).

Но вот умер Николай I, и над Россией, проигравшей Крымскую войну, повеял ветер перемен.

Глава 2 Оттепель

На престол вступил человек, может быть и не любивший евреев, но незлой. По характеру Александр II был веселым бабником, не лишенным здравого смысла. Крымская война меж тем шла к концу, притом неудачному. Всем было ясно: надо что-то менять. И первым знаком перемен оказались ордена, которыми награждали по окончании войны врачей-евреев. Обычные солдатские награды евреям давали еще при Николае I, но тут речь шла об офицерских орденах, которые до того давались только «приличным людям». Суть была в том, что в России уже при Николае I появилось несколько евреев-врачей. Врачей в те времена не хватало, так что в Крымскую войну их мобилизовали на офицерские должности. Они добросовестно исполняли свой долг, что, кстати, было тогда опасно — инфекции в ту пору валили больше людей, чем вражеские пули. И вот теперь, по окончании войны, многие врачи были удостоены наград. А как быть с врачами-евреями? Никто и не спорил, что наградить надо, но не офицерским же орденом! Думали наградить деньгами или учредить русско-еврейские ордена. Но, в конце концов, дали ордена на общих основаниях, что было сенсацией и породило много надежд у евреев. И кое-что сбылось. Отпустили детей-евреев из школ кантонистов. А пока что, до проведения «великих реформ», надо было закончить войну на Кавказе, шедшую уже десятилетия. Чеченцы защищались в своих горах храбро, но плетью обуха не перешибешь. В конце 50-х годов пришли для них черные дни. (Но жалеть их не стоит: Шамиль — легендарный вождь Кавказа — был антисемитом.) Вот в этих последних боях Кавказской войны храбро сражался молодой еврейский солдат (в прошлом кантонист) Вульф (он же Владимир, он же Зеев) Трумпельдор, отец моего героя. Дело кончилось поражением Кавказа, пленением Шамиля и эмиграцией наиболее непримиримых противников русской власти в пределы Османской (мусульманской) империи — Турции, тогда владевшей всем Ближним Востоком. Война эта оставила след и в русской литературе (но это не моя тема), и в наших местах — это по моей части. А было так… Эмигранты (их в литературе и у нас чаще называют черкесами, хотя там были и чеченцы, но для простоты дела я буду говорить «черкесы» — так издавна называют на востоке всех выходцев с Кавказа) были поселены турецким правительством в нынешней Болгарии. (Тогда все Балканы были еще турецкими.) Вокруг Софии, например, было кольцо черкесских сел. Но вскоре русские выбили турок оттуда. Черкесам снова пришлось уезжать. И оказались они в наших местах (тогда турецких). В основном они живут в теперешней Иордании. У нас есть две черкесские деревни. Основное занятие черкесов — служба в армии и полиции. (В Иордании — тоже.)

А Вульф Трумпельдор так и осел на Кавказе, в Пятигорске. Времена наступили относительно сносные. Пришла эпоха «великих реформ». Об отмене крепостного права я рассказывать не буду. Моя тема — евреи. Евреям стало при Александре II заметно легче.

Глава 3 Александр II и евреи

Для начала поговорим о военной реформе.

Во времена Александра II блестяще показала себя прусская система комплектования армии. Она была создана после ужасающих поражений, которые Пруссия потерпела от Наполеона. Наполеон свел ее тогда на положение третьестепенной державы и разрешил иметь только небольшое войско. Тогда-то немцы и придумали систему комплектования армии, в которой постоянно служили лишь часть офицеров и унтер-офицеров. Остальные (то есть все рядовые, и не только они), отслужив не слишком большой срок, увольнялись в запас. А уж потом их могли призывать по мере надобности — либо во время войны, либо на учения. Результат оказался фантастическим! В 1813 году, когда после поражения в войне с Россией на Наполеона поднялась Европа, прусская армия оказалась в четыре раза больше, чем числилась по штату, что было для Наполеона неприятным сюрпризом. Сперва прусскую систему нигде не принимали всерьез, но в третьей четверти XIX века, после великих побед, приведших к объединению Германии вокруг Пруссии, все только о ней (военной системе) и говорили. (Тут надо учесть, что военное оснащение было еще относительно простым, и обучить людей особого труда не составляло.) В России при Александре II, в 1874 году переняли прусскую систему. Она осталась там и по сей день. Евреев стали призывать на военную службу на общем основании. Но любопытно отметить, что процент призванных евреев все-таки и теперь был чуть выше, чем их доля в населении. Дело в том, что разные случаи вроде болезни родителей, по которым потенциальные новобранцы могли отвертеться, были оставлены на усмотрение местного начальства. А оно, как правило, строже относилось к евреям, чем к другим.

Что до тех евреев, кто уже служил, — им предлагали остаться на сверхсрочную, и многие соглашались. Это, кстати, говорит о том, что антисемитские утверждения на тему солдат-евреев, мягко говоря, преувеличены. Были даже отдельные редкие случаи, когда евреи становились строевыми офицерами, старослужащие унтер-офицеры должны были сдавать для этого нехитрый экзамен, а врачи дослуживались в армии и до высоких чинов. Все это было немыслимо при Николае I и стало немыслимо при Александре III, но при Александре II имело место. Среди сверхсрочников был Трумпельдор-старший, выучившийся со временем на военного фельдшера и женившийся. А на «гражданке» тоже происходили важные вещи — антиеврейские законы смягчались. До равноправия было еще далеко, но потихоньку к тому шло. Евреи с высшим образованием, либо с хорошими специальностями, а также состоятельные, получали все права. Препятствий к получению высшего образования не было, и, окончив вуз, можно было поступить и на государственную службу (не только в армию). Потом, при Александре III, это будет казаться сладким сном. И хотя закон о черте оседлости оставался в силе для основной массы евреев — на жизнь евреи смотрели тогда оптимистически: казалось, виден свет в конце тоннеля. У евреев в квартирах портрет Александра II висел не реже, чем у русских, и, когда народники убили царя, евреи горевали о нем. (Среди народников евреи были, но не слишком много.)

Лирическое отступление

Всенародный плач по убитому царю, прокатившийся по России вместо взрыва ликования, был тяжелым ударом для народовольцев.

Одним из безутешно рыдавших, был одиннадцатилетний Григорий (Гирш) Гершуни. Тихий, застенчивый еврейский мальчик. Лет через 20 он станет страшным человеком — «отцом эсеровского террора». В тихом омуте черти водятся. Но надо было ещё суметь разбудить этих бесов. Александр III и Николай II сумели.

Александр II смог пряником добиться того, чего Николай I не смог добиться кнутом: евреи «повалили» в русские школы. Таким образом, старые, заведенные при Николае I еврейские школы потеряли свое значение. Встречали евреев в русских гимназиях не плохо. Религиозным разрешалось не вести записей в субботу. Более того, тогда стипендии платили не студентам, а хорошим ученикам гимназий, и евреи получали стипендии на общих основаниях. (Такую стипендию получал Шолом Алейхем.). Евреи составляли примерно 4 % населения Российской империи. Число евреев-гимназистов по отношению к общему числу учеников гимназий составило в 1870 году 5,6 %, в 1877 году 9,9 %, в 1881 году 12,3 %. В 1875 году стипендии гимназистам-евреям перестали давать. Но это не повлияло на ситуацию.

60-е и 70-е годы XIX века характеризовались быстрым ростом еврейской буржуазии и еврейской интеллигенции.

Глава 4 О богатых евреях и об интеллигентных евреях

Скажу сперва о буржуазии.

Время Александра II было временем быстрого формирования буржуазии не только еврейской, но нас интересует еврейская. И раньше существовали отрасли, традиционные для еврейского капитала. Это, конечно, в первую очередь — финансово-кредитная сфера, но не только. Многие богатые евреи занимались, например, торговлей лесом. И конечно шли в откупщики — то есть торговали водкой (об этом дальше). В относительно благоприятные времена Александра II еврейские капиталы были в очень многих отраслях: и в горной промышленности Сибири, и в Бакинских нефтепромыслах, и еще бог знает где… Но остались и вновь возникли отрасли хозяйства, где доля еврейского капитала была очень значительна. Тогда шутили, что все российские банки основаны евреями, кроме одного, который основал выкрест (то есть крещеный еврей). Это, конечно, преувеличение. Были и русские банки, но в каждой шутке есть доля истины. Считалось традицией, что у богатого еврея, даже если он в основном занят чем-то другим, есть хотя бы один сахарный завод. Например, барон Гинсбург — глава петербургской общины — занимался, в первую очередь, банками и страховыми обществами. Капитал Гинсбургов был вложен в золотые прииски, строительство железных дорог, речное пароходство. Но и сахарные заводы на Украине они имели.

Особо надо отметить три «еврейские отрасли»:

1) Строительство железных дорог. Здесь прославился Поляков. Эпоха Александра II — это время железнодорожного бума. Пятую часть железных дорог построил тогда Самуил Поляков. Он же основал на свои средства первое в России железнодорожное техническое училище. Крупными предпринимателями были и его братья. Один из них много сделал для развития Донбасса. Он хвалился, что избавил Россию от импорта английского угля.

2) Сахарные заводы. Эпоха Александра II — это время также и свеклосахарного бума в России. Сахарозаводчик — самая распространенная тогда «профессия» крупных и средних еврейских капиталистов. Сахарными королями считались Бродские, выходцы из австрийского (тогда) городка Броды, переселившиеся в Россию. И такое бывало во времена Александра II. Впрочем, евреи приезжали в Россию еще со времен Екатерины II: тогда в Одессе переселенцам давали льготы. На заводах Бродских изготовляли четверть российского сахара.

3) Хлебная торговля юга России. В первую очередь речь идет об Одессе. Я об Одессе и ее хлебной торговле и раньше упоминал, и дальше об Одессе будет много разговора, ибо два нынешних государства обязаны этому городу своим существованием — Греция и Израиль. Сперва в Одессе преобладали греки, евреев, кстати, не любившие. В 1821 и в 1859 годах одесские греки вместе с моряками-греками со стоявших в порту кораблей устраивали погромы. Власти города им противодействовали. В 1871 году в погром, начатый греками, втянулись и некоторые русские и украинцы. Власти на сей раз реагировали с большим опозданием, что вызвало удивление даже самих погромщиков. Но все-таки это были события локальные. Все десять крупнейших фирм по экспорту хлеба в первой половине XIX в. были греческими. В то время Одесса и сыграла большую роль в возрождении Греции. А затем наступил крах — Крымская война. Турецкие проливы были закрыты 28 месяцев. Это уже само по себе было великой бедой для крупных греческих фирм, ведших международную хлебную торговлю и набравших много кредитов, которые они не смогли вернуть. Но беды их только начинались. На международной сцене появляются Соединенные Штаты Америки. Когда-то казалось, что эта страна очень далеко, но к середине XIX века через океан пошли пароходы, и расстояния перестали быть препятствием для торговли. Американцы воспользовались прекращением во время войны одесского экспорта и захватили рынки. Прошли времена гиперконъюнктуры для Одессы. Теперь надо было выдерживать американскую конкуренцию. А где уж грекам было ее выдержать! Тут-то и вышли вперед евреи.

Лирическое отступление

Вообще-то конкуренция с Америкой и для еврейских торговцев была непроста. Мешал тот же проклятый вопрос проливов. Чуть война — и они закрываются, даже если это война не Турции с Россией, а, скажем, Турции с Италией. Проливы попадали в зону военных действий. Хоть плачь! Потому-то в России и говорили беспрерывно об этих проливах. Русские называли их «ключом от русского дома» и считали, что ключ должен находиться в хозяйских, т. е. в русских руках.

Идею овладеть Босфором и Дарданеллами называли «прекрасной мечтой России». Она дожила до 1917 г., но так и не воплотилась в жизнь. А тут еще под боком конкурент объявился — Румыния. К концу XIX века построили румыны в Констанце современный порт, и хлынул оттуда на мировой рынок поток пшеницы и кукурузы. Вот ведь проблема была в дореволюционной России — куда хлеб на продажу вывезти! Еврейские миллионеры ее, правда, решали, но не без труда. А советская власть решила проблему радикально: экспорт хлеба прекратился, хотя и не сразу. И из коммунистической Румынии, кстати, тоже.

А в общем, в Одессу евреев понаехало много, и не только из российских местечек, но и из, скажем, того же австрийского города Броды. Бродская синагога в Одессе была построена выходцами из Брод, а не собственно Бродскими. Евреям, решившим обосноваться в Одессе, больших препятствий и в неблагоприятные времена не чинили, и они перед революцией составили 20–25 % населения города. И конечно, далеко не все были миллионерами: «миллионщиков» было 18 семей.

Богатейшими евреями Одессы считались Рафаловичи. Эта семья обосновалась там еще в Екатерининские времена и начала свой бизнес с меняльной лавки. В описываемое время они стали крупнейшими банкирами и хлеботорговцами.

Перейдем теперь к еврейской интеллигенции. Мы при этом с Одессой не прощаемся, но придется сделать на короткое время скачок на 120 лет назад, в Берлин. Дело в том, что еврейская интеллигенция нового времени родилась там. (Ах, любит история шутки шутить.) Очень схематично и упрощенно ситуацию можно обрисовать так. Однажды, в XVIII веке, всю еврейскую общину Берлина потряс скандал: богатого и уважаемого банкира застали на месте преступления — в свободное от работы время он читал детектив по-немецки. Само собой, он обязан был читать что-нибудь религиозное и на древнееврейском. Банкир попал в очень неприятную ситуацию. Никакие его деньги не могли спасти положение. Но нашелся у него заступник. Авторитетный, ибо, хотя он был беден и горбат, его ученость не подлежала сомнению, а это у евреев ценилось выше денег и красоты. Звали его Моше Мендельсон. Он заявил, что можно читать нерелигиозную литературу. Можно и нужно изучать светские науки, а не только Талмуд. Можно и нужно получать хорошие профессии, а не торговать старьем и т. д. и т. п., и тогда исчезнет антисемитизм. Так началась у евреев «Хаскала» — Просвещение. Сторонников «Хаскалы» называют «маскилим», но в просторечии их сперва именовали «берлинеры». Раввины, конечно, повели с новой модой борьбу, а вот власти и в России, и в германских землях ей покровительствовали. Даже грозный Николай I. Власти думали таким образом ассимилировать евреев (в Германии это отчасти удалось) или, как минимум, иметь более полезных подданных. В общем, тут можно написать отдельную книгу. Но сейчас у меня другая тема. Для нас сейчас важно, как повлияла Хаскала на еврейское самосознание. «Отец маскил, сын выкрест, внук антисемит», — говорили раввины враги Хаскалы. Так действительно бывало. Особенно в германских землях, в эпоху между наполеоновскими войнами и революционной бурей 1848–1849 гг. Но случалось это и в других странах, и в другие времена. Желание избавиться от тягостного еврейского бесправия, конечно, всегда присутствовало. Но теперь готовность принять крещение оправдывали получением «входного билета в европейскую культуру». Были такие, кто искренне к этому и стремился. Что касается антисемитов с еврейскими корнями, то такие мерзавцы находились всегда. Обычно они вызывают отвращение у всех окружающих. И, конечно, не все крестившиеся евреи становились антисемитами. Немногие, самые достойные, даже выступали в защиту евреев. В основном выкресты и их потомки предпочитали держаться подальше от еврейского вопроса. Большинство «маскилим», конечно, не крестились. Крещение традиционно осуждалось еврейским общественным мнением. Но многие сознательно стремились к ассимиляции — становились «немцами Моисеева вероисповедания». Стремились ничем, кроме религии, не отличаться от окружающих. (И даже в деталях богослужения допускали заимствования).

Но влияние Хаскалы бывало и прямо обратным. Маскили, сближаясь с неевреями, видели, что есть и другая национальная жизнь, помимо религиозной. Видели, что люди гордятся своей светской культурой, светской историей. В XIX в. много национальных вопросов решалось в Европе. Объединялись Германия, Италия, Румыния. Венгрия получила широкую автономию (монархия Габсбургов преобразовалась в Австро-Венгрию). Османская империя (султанская Турция) слабела, и на Балканах возрождались национальные государства (Греция, Сербия, Болгария). Бельгия отделилась от Голландии.

А там, где политическое возрождение оказывалось пока невозможным, как, например, у поляков или чехов, там люди стремились всеми правдами и неправдами сохранить родной язык, изучали свою историю и литературу.

Все это не могло пройти мимо евреев. И оказалось, что для многих маскилей «быть как все» означает не забвение своих традиций — европейцы-то вовсе от них не отказывались! А так как настоящим гордиться евреи пока что не могли, то стихийно пробудился интерес к великому прошлому. Появились исторические романы на древнееврейском языке, действие в которых происходило в библейскую эпоху. Начали издаваться газеты на древнееврейском языке. Даже любовная лирика появилась. И несмотря на противодействие еврейской религиозной ортодоксии, эти книги и газеты находили читателей. А ведь читали их явно люди, изучавшие древнееврейский в хедерах и ешивах. Но разговорным языком иврит тогда еще не стал, ибо во второй половине XIX века для всей Европы была характерна демократизация культурной жизни, и в связи с этим возрастание роли простонародных языков. В нашем случае это выразилось в создании светской литературы (в том числе поэзии), газет и даже театра, на идиш.

Начали выходить светские труды по истории евреев. Казалось бы, один шаг оставался до идеи еврейской государственности, по примеру других народов. Но его оказалось нелегко сделать. Во-первых, евреи были рассеяны. Во-вторых, классическое европейское Просвещение с XVIII в. (т. е. с эпохи Мендельсона) свято верило в моральный прогресс человечества: рост образования и культуры должен сделать людей лучше — покончить с жестокостью, нетерпимостью, насилием. Следовательно, и с антисемитизмом. Евреи долго не хотели расставаться с этой красивой утопией.

Вернемся в Россию времен Александра II. Хаскала делала огромные успехи^[4], и центром ее была Одесса. «На семь верст от Одессы полыхает ад», — говорили набожные евреи. Интересно, что введение светского и профессионального обучения для девочек не вызывало у них яростного сопротивления — бог с ней, с девочкой. Талмуду ее все равно не учили. Пусть уж учится ремеслу. Будет кормить мужа, а он сможет всю жизнь, не работая, изучать Талмуд с бесконечными комментариями. Но оба лагеря, то есть «маскилим» и религиозные, не были едины. Среди «маскилим» были крайние русификаторы, были те, что соблюдали обычаи, были даже религиозные, понимавшие, однако, пользу светского образования. Крайних ассимиляторов встречалось немного. Большинство светских евреев считали: «будь евреем в своем доме и человеком вне его», то есть в доме придерживались еврейских обычаев. Религиозный лагерь также не был един. Во-первых, он был издавна (с XVIII века) расколот на хасидов и миснагидов (литовцев). Хасиды с порога отвергали Хаскалу. Это теперь среди них есть доктора физико-математических наук. Тогда хасиды от светских наук бежали, как от куска сала. Литовцы не были так категоричны. Их выдающийся деятель конца XVIII века — «Гаон из Вильно» (Виленский мудрец) сам грешил любовью к математике. Он считал, между прочим, что знание светских наук полезно при изучении Талмуда. Короче, литваки, пусть и с оглядкой, но сотрудничали с Хаскалой официально. Неофициально же дело обстояло еще хуже. В литовских ешивах — солидных заведениях — ученики («ешиво-бохеры») потихоньку читали светские книги.

Лирическое отступление

В эпоху Александра II еврейская печать любила противопоставлять Вильну (Вильнюс) Одессе. Вильна — старинный еврейский центр, с многовековой традицией еврейского религиозного образования. Это важный центр Хаскалы, но атмосфера в городе такая, что почти все маскили оставались религиозными. А Одесса, город-выскочка, вдруг появившийся ниоткуда. И традиции там никакой нет. Вот и расцветает безбожие.

Маскили не только заботились о посылке евреев в высшие учебные заведения. Они занялись и «продуктивизацией», или, попросту говоря, профессиональным обучением.

Много жило тогда в черте оседлости евреев-«торговцев воздухом». Так с горькой иронией называли людей без профессии и без определенных занятий, торговавших чем-нибудь от случая к случаю или промышлявших грошовым маклерством — торговым посредничеством в мелких сделках. Частым занятием еврейского бедняка было витье веревок на дому. Эта работа стала синонимом беспросветной бедности: заработка едва хватало на полуголодное существование. Вот и открыли «маскилим» на деньги еврейских филантропов ремесленные училища для детей и курсы для взрослых. Наконец, в 1881 году группа богатых петербургских евреев во главе с С. Поляковым (крупный предприниматель, строитель железных дорог) решила создать сеть технических школ. Называли эти евреи себя ОРТ — «Общество распространения труда». Название прижилось и стало синонимом технической школы. Я уже был в Израиле, когда праздновали столетие ОРТ. Занимались «продуктивизацией» и в других странах. Например, в Вене профессиональным обучением евреев занялись лет на 40 раньше, чем возник ОРТ, но российский размах оставил всех далеко позади. Сейчас в Израиле часто произносят слово «ОРТ», хотя большинство при этом не знает, что это русская аббревиатура. Похоже, что разрешение на создание ОРТ было последним документом, который успел подписать в своей жизни Александр II. С его гибелью кончилась эпоха относительной терпимости к евреям.

Глава 5 Чем закончилась оттепель

В 1880 году у нашего хорошего знакомого Вульфа Трумпельдора родился четвертый ребенок, сын Иосиф — наш главный герой в этой сказке. Кстати, в том же году родился Владимир (Зеев) Жаботинский. А Хаим Вейцман родился раньше. Ему еще повезло — он успел поступить в гимназию города Пинска до введения процентной нормы. Времена меняются. Здание этой гимназии сохранилось. Теперь на нем мемориальная доска в честь Вейцмана. Но вернемся к Иосифу Трумпельдору. Он не в добрый час появился на свет. Ибо после «весеннего дня» — правления Александра II — на евреев вновь надвинулась беда. И уже надолго. В 1881 году, сразу после убийства Александра II, началась волна еврейских погромов. Такое не могло присниться евреям даже в самом страшном сне. За четверть века относительно либерального правления Александра II они привыкли считать себя россиянами, и были уверены, что отмена ограничений для них только вопрос времени, и не очень долгого. Еврейский писатель Перец Смоленскин так писал о тех событиях: «Если бы кто-нибудь сказал сынам Израиля в России за месяц до того, как разразилось это бедствие, что так произойдет, его бы высмеяли как сумасшедшего».

Погромы — вовсе не обычное явление российской жизни, притом властями обычно не поощрявшееся, явление изолированное,редкое. Но иногда все меняется — погром перекидывается с одного места на другое, возвращается, становится бесконечным, перерастая в погромную волну. Россия пережила две таких волны. О первой речь и пойдет сейчас. Она началась в ночь с 15 на 16 апреля 1881 года, во время православной Пасхи в городе Елизаветграде (при советской власти Кировоград, сейчас город Крапивницкий на Украине) и длилась примерно полтора года — с 1881 по 1882 год — и охватила юг России (теперь Украины). И получила название «Буря на юге». Она заметно отличалась от второй волны, которая начнется в 1903 году Кишиневским погромом. Во-первых, тем, что была все же менее жестокой — убитых было сравнительно мало. Во-вторых, тем, что не охватила Белоруссию. В-третьих и в главных, тем, что власти ее не провоцировали. Об этом надо сказать особо. Очень много времени и сил потратили историки, чтобы найти какого-то зачинщика погромов. Особенно хотелось уличить власти. И не вышло! Власти можно было обвинить в растерянности, в недостаточной оперативности — во многих местах они реагировали на погромы довольно вяло. Но это не то же самое, что подстрекательство.

Факт этот нужно считать твердо установленным — массовую агитацию (погромную или любую другую) нельзя вести так, чтобы никто ничего не заметил. А в Белоруссии вообще погромов не было, именно потому, что власти (в лице губернатора Тотлебена — героя Севастополя и Плевны, выдающегося военного инженера) проявили твердость и оперативность. Если какая-то агитация за погромы все-таки была отмечена, то исходила она слева, со стороны народников! Они попытались воспользоваться ситуацией — революцию ведь легче делать, когда жизнь «сошла с рельсов», — и распространяли погромные листовки. В Государственном совете (совещательном органе при царе) граф Райтерн кричал о том, что погромы — это первая ступень в строительстве социализма, потому с ними надо бороться^[5]. Не следует преувеличивать и роли этих «погромных» листовок — их издавали, когда погромы уже начались, и не так уж много отпечатали. Да и нельзя сказать, что среди громил было столько грамотных людей. Словом, если эти листовки и подлили масла в огонь, то лишь чуть-чуть. Позднее случится наоборот: революционеры будут против погромов (благо среди них окажется много евреев), а власти будут погромы провоцировать. Но это произойдет более чем через 20 лет. Увы, инициатива первой погромной волны шла снизу, из гущи народной. Это очень горький вывод для либеральных историков. Современникам это было ясно. Толпа почувствовала, что власть ослабела, что правительство не владеет ситуацией, а значит, можно и погулять. Организованное сопротивление евреи смогли оказать погромщикам лишь в Одессе (я имею в виду только 1881–1882 годы), и потому, что евреев там было много, и потому что нашелся соответствующий человек, организовавший отряд самообороны, — писатель Рабинович (псевдоним его был Бен-Ами — «сын моего народа»). Следует отметить слабую в тот раз реакцию русской интеллигенции на погромы. Из видных писателей статью с осуждением погромов опубликовал только Салтыков-Щедрин. Ждали евреи выступлений Льва Толстого (А. К. Толстой, автор «Князя Серебряного», был антисемитом, да и фигура не из самых крупных), ждали выступления Тургенева. Не дождались^[6]. И я могу это понять. Причины было две. Во-первых, еврейский вопрос не стоял в центре внимания русской общественности — русским людям было о чем думать. Кипела борьба, кровавая борьба между властями и народниками. Империя шаталась. (Только в середине 80-х годов народников подавили окончательно.) А тут «у какой-то Хайки выпустили пух из перины» — это было любимое выражение русских «интеллигентов». Вообще этот пух из перин был частым объектом антисемитских шуток. Антисемиты находили, что летом разгромленное местечко даже красиво. И тепло, и солнце светит, и птички поют, и все белое, как снегом присыпано, и пушинки, как снежинки, пляшут в воздухе. Ну а те, кто еврейскому горю не радовался, все-таки считали, что главное для русского человека — страдания русского мужика, а не еврея. И в том вторая причина — русские интеллигенты видели, что евреев бьет народ, а его по тем временам полагалось идеализировать. Все, как всегда, было объяснимо, только евреям легче от этого не было. Вот тогда-то и родился сионизм. Хотя сам термин появляется только через несколько лет. Его придумал венский еврей Бирнбаум.

Лирическое отступление

Автором антисемитских листовок времен первой волны погромов 1881–1882 годов на русском и украинском языках, был народоволец-антисемит Герасим Романенко. По окончании трагических событий, среди народовольцев в эмигрантской печати разразилась бурная дискуссия об отношении к погромам. У Романенко нашлись сторонники! Но, в конце концов, сошлись на том, что «революционер не должен потворствовать темным инстинктам толпы». Беда заключалась в том, что до дела Дрейфуса (см. дальше) в левых кругах антисемитизм вообще был в моде. Антисемитами были, например, патриархи революционного анархизма Бакунин и Прудон. Даже революционеры еврейского происхождения, включая самого К. Маркса, в этом плане оказались далеко небезупречны. И, хотя ужасы погромов некоторых образумили, память о них не предотвратила массового ухода евреев в революцию — таков уж был дух наступавшей эпохи. Впрочем, доверия к «русским товарищам» у многих евреев не было. Тем более, что время от времени всплывали новые некрасивые факты. Потому и возникали отдельные революционные, даже марксистские, еврейские партии (см. дальше).

И еще о погромах. До конца 1881 года их произошло не менее 200, причем последний в том году, и очень жестокий, случился в Варшаве. Так что поляки, на сей раз, не отстали от русских и украинцев. А в конце марта 1882 года произошел погром в Балте — небольшом городе близ Одессы. Об этом погроме стоит сказать отдельно. Некоторые считают, что он стал самым страшным из тогдашних погромов. Но главная его особенность была в другом. Погрома ждали давно и тамошние евреи, по примеру соседней Одессы, организовали самооборону. Однако, когда события начались, полиция и войска стали окружать группы самообороны и разоружать их. В дальнейшем, в 1903–1907 годах, это случится не раз, но тогда, в Балте, произошло впервые. До этого органы охраны порядка все-таки противодействовали погромщикам, в худшем случае не в первые дни.

Погром в Балте случился уже в финале погромной волны 1881–1882 годов. Далее, в течение 21 года, до ужасных Кишиневских событий, серьезные погромы были редки.

А что до Балты, то тут случилось еще кое-что интересное. Двух солдат тамошнего гарнизона приговорили к смерти за участие в грабежах и убийствах во время погрома. Они подали прошение о помиловании и прошение это поддержали евреи Балты! Месяца через четыре после погрома приехал в городок подольский и волынский генерал-губернатор Дрентельн. О нем известно, что он был евреям враг, что все еврейское, даже ремесленное училище, ему ненавистно. И теперь он популярно объяснил евреям Балты, что они сами во всем виноваты, что нигде евреям не живется так хорошо, как в России. А что не любят их, то «как же вас любить, когда вы, кроме денег, ничего и никого не любите?». И под конец сообщил им, что провинившиеся солдаты уже помилованы и без еврейской просьбы, а сама эта просьба была со стороны евреев чистым лицемерием.

Глава 6 Пути-дороги

Не только сионизм зародился в ту погромную волну. Вторым явлением стала массовая эмиграция евреев из Восточной Европы. В основном — в Америку. Но американской темы я здесь только кратко коснусь. Во-первых, потому что она заслуживает отдельной сказки. Во-вторых, потому что для биографии Трумпельдора гораздо важнее Англия. В-третьих, потому что переезд восточноевропейских евреев в Америку — дело относительно известное.

Итак, поговорим сперва о великой эмиграции, перекачавшей до Первой мировой войны только в США не менее двух миллионов евреев. Начался этот исход из Румынии в конце 70-х годов XIX века. Румыния тогда была страной очень антисемитской. А года через два-три начался исход и из Российской империи (напоминаю, что она включала тогда и большую часть Польши). Конечно, русские евреи составили огромное большинство в этом людском потоке. Погромная волна пригасила оптимизм российских евреев, а дальнейшие мероприятия русского правительства только увеличили количество уезжавших за океан.

В ту пору существовала пароходная компания «Инман Лейн». Основал ее прекрасный человек — Инман. Произошло это в конце первой половины XIX века, когда в Ирландии случился «картофельный голод». Страшное было несчастье — из-за какой-то болезни картофеля множество ирландцев оказалось на грани голодной смерти, многие умирали. Выход видели в Америке и бросились туда. Пароходы уже ходили, но денег у ирландцев почти не было. О приличной каюте они и думать не могли, а скромных тогда не существовало. И ехали они в трюме, если оставалось место, свободное от груза. Инман был человек богатый. Он вместе с женой сам съездил таким образом, чтобы посмотреть, каково это, и убедился, что удовольствие, прямо скажем, небольшое. И основал специальную пароходную компанию для перевозки бедного люда. Помянем его добрым словом, ибо он действовал из филантропических побуждений, но в дальнейшем оказалось, что дело весьма выгодное, и этим занялись многие. С легкой руки Инмана появились огромные пароходы для перевозки бедных людей. Условия напоминали те, что были в России моего времени в плацкартных вагонах поездов. Человек получал в свое распоряжение тюфячок, полку, где и проводил большую часть времени, вставая в туалет и в столовую. Через неделю выходил в Нью-Йорке. Стоило все относительно дешево. К описываемым временам дело было уже отлажено.

Но пароходы эти по традиции ходили из Лондона. До него надо было еще доехать. Только незадолго до Первой мировой войны суда стали отходить из российских (прибалтийских) портов. Обычно же еврей, решивший уехать, добирался до Лондона через Германию. Большинство ехало легально. Царь-батюшка силой никого не держал. (Хотя размах событий несколько смутил Александра III.) Но немало было и таких, что предпочитали перейти границу нелегально. Кто-то бежал от жены, кто-то — от мужа, кто-то прихватил отцовские деньги, кто-то не хотел служить в армии (в последнем случае оставшихся родителей штрафовали). Наконец, евреи-контрабандисты — это не выдумка антисемитов. Так что в те годы был целый бизнес нелегального перехода границы. (Им пользовались, кстати, и революционеры.) На этом грели руки не только евреи (как и на прочей контрабанде), но и пограничники, таможенники и т. д. Но вот еврей оставил Россию, легально или нет. Что с ним происходит дальше? Кое-кто ухитрялся осесть в Германии. Эти считались самыми хитрыми — и язык более или менее понимают, и на дорогу тратиться не надо. Но таких было относительно немного. По разным оценкам от 100 тыс. до 300 тыс. человек. Видимо, первая цифра ближе к истине.

Огромное большинство добиралось до Лондона, а потом без промедления отправлялось дальше. В основном — в США, но кое-кто и в другие места. Литовские евреи (включая вильнюсских) облюбовали, например, Южную Африку. Но довольно много было и таких, у которых денег хватало лишь доехать до Лондона. И тут оставалось три возможности: первая — обратиться к благотворительности, вторая — осесть в Англии, третья — вернуться домой, что было дешевле, чем ехать в Америку, да и ситуация там, дома, была привычная. Первой возможностью воспользовалось немало евреев — отправились за океан на деньги, собранные еврейскими благотворителями. Но этих денег не хватало. Тут, во-первых, надо учесть, что евреи, уже осевшие в Америке в первой половине и середине XIX века, выходцы из Германии, вовсе не рады были появлению нашего брата и денег на приезд не давали (до Кишиневского погрома 1903 года). Во-вторых, эмиграция восточноевропейских евреев имела взрывной, пульсирующий характер: наступят им очередной раз на хвост — бегство резко усилится, резко увеличится и число совсем неимущих. Короче, денег не хватало. Приходилось их порой ждать довольно долго. А пока искали занятия в Англии. Случалось — находили и не хотели ехать дальше. А были такие, что возвращались уже из Лондона, одурев от непривычного путешествия. Их было, конечно, относительно немного. Поговорим очень кратко о судьбе большинства. Они добирались до Нью-Йорка. Местные, в прошлом немецкие евреи, смотрели на них с ужасом и недоумением — наши «ост-юде» зачастую были одеты в лапсердаки, вид имели местечково-старообразный. «Ост-юде» — «восточный еврей» — это, тогда, вовсе не выходец из Азии и Африки. В те времена так называли евреев-выходцев из Восточной Европы — польских, румынских, украинских, белорусских, литовских, галицийских и т. д.

Появление немецких евреев в Америке связано вот с чем: после падения Наполеона в Германии во всей красе были восстановлены средневековые антисемитские законы. Но если в старое время евреи их по привычке терпели, то теперь, хлебнув свободы при Наполеоне, они восприняли это очень болезненно. Пытались добиться улучшения разными петициями. Добились кое-чего, но немногого. Другие увидели выход в крещении. Тогда крестились, кстати, родители Карла Маркса, Генрих Гейне. Третьи направились за океан, благо в Америке уже повсюду было признано равноправие для белых. Ехали, спокойно ликвидировав свои дела, обычно с некоторой суммой денег, мало отличаясь от довольно многочисленных тогда немецких эмигрантов. Эту немецкую эмиграцию обычно противопоставляют в литературе нищей ирландской. К немецким тогда относили и евреев из околонемецких стран — чешских евреев, например. (Родители Брандайса — о нем дальше — тогда прибыли из Праги.) Среди немецких евреев ко времени эмиграции было много лиц интеллигентных профессий (вспомним Мендельсона). В Америке их число еще более возросло. Словом, приличная была публика.

А те немецкие евреи, что не крестились и не уехали в Америку, показали, между прочим, на что способны, во время революции 1848–1849 годов, особенно в Берлине (отблеск далекой еще грозы). Но тут евреям дали равноправие, и в 60-е годы эмиграция сократилась, тем более что в Германии начался экономический подъем. Так что немецкие евреи в Америке к началу восточноевропейской еврейской волны уже считались давними, по понятиям того времени, американцами. Многие из тех, что были помоложе, родились в Америке или выросли там, прибыв маленькими детьми. Трудно им было признать братьев в пейсатых хасидах, тем более что и богослужение отличалось — «немцы» обычно ходили в реформистские синагоги. В общем, отнеслись они к «ост-юде», как к бедным родственникам. Бросали кое-какие подачки и стеснялись их. Считали, что нечего им ехать в Америку — пусть добиваются равноправия у себя дома. Все изменит Кишиневский погром, потрясший всех евреев. Нет худа без добра.

Наши «ост-юде» первого поколения жили в бедных кварталах и были в основном рабочими. Очень много их трудилось в небольших швейных мастерских Нью-Йорка, принадлежавших еврейским хозяевам, как это было и в России. Уже в 1888 году из 241 швейной мастерской Нью-Йорка 234 были еврейскими. Но работали евреи, мужчины и женщины, и на больших фабриках. Пределом мечты многих евреев-выходцев из Восточной Европы было открыть маленький магазинчик. В бедном, случалось что и в негритянском, районе.

Если когда-нибудь было однозначно ясно, что евреи приносят России экономическую пользу, то именно в эти годы. Дело в том, что евреи (как и другие эмигранты) далеко не всегда сразу переезжали целыми семьями. Часто (видимо, даже в большинстве случаев) вперед посылался наиболее энергичный член семьи — муж в молодых семьях (так переезжали родители Голды Меир) или старший сын, если родители были уже немолоды. Когда не было подходящего мужчины, роль первопроходца могла взять на себя и молодая женщина. Обычно годы проходили, прежде чем «первопроходец» устраивался и мог вызвать всю семью. А пока он посылал им небольшие денежные переводы. Тысячи этих маленьких денежных ручейков сливались в солидную долларовую реку, которая текла в Российскую империю. Был и другой путь попадания долларов в Россию — немало евреев возвращалось (говорят — одна треть). Одни ехали назад потому, что не прижились. Эти возвращались, проклиная Америку и Колумба. Другие возвращались, собрав тяжелым трудом несколько сот долларов (тогдашних — это во много раз больше, чем теперь). Эта сумма в Нью-Йорке была не бог весть что, но в каком-нибудь Полоцке таковых денег хватало, чтобы открыть лавку и быть уважаемым человеком. Так вернулась моя бабка со стороны отца. (О чем потом жалела.) Конечно, это были люди не самого высокого полета. Им наплевать было на гражданское неравноправие, их тянуло к привычной местечковой жизни. Но деньги они ввозили. Понятно, что антисемитов это не смягчало. «От врагов Христовых и пользы не надобно», как говорила некогда императрица Елизавета.

Глава 7 В Англии

И в Англии оседали евреи. Тут история поставила интересный эксперимент. Первыми попали в Англию румынские евреи на рубеже 70–80-х годов XIX века. Они были самыми забитыми и бедными, в массе еще беднее русских. Чтобы как-то свести концы с концами, и они брались за любую работу. Их немало в первом поколении осело в Англии, причем работали они там часто чернорабочими в тяжелой промышленности — откатывали вагонетки с углем, были подручными у плавильных горнов и т. д. Не от хорошей жизни, конечно. Обычно считается, что евреев на этих должностях днем с огнем не сыскать, а вот ведь нашлись. (Впрочем, и в Одессе было более полутора тысяч евреев — портовых грузчиков.) И вроде особо не жаловались. В прошлой жизни выходцы из Румынии занимались в основном торговлей вразнос, таскали на спине всю свою лавку. Телега с лошаденкой была для них абсолютно недосягаемой роскошью. Именно на них обрушивались все гонения. Их считали паразитическим элементом. Румынские власти травили их, как могли. А могли немало. Меж тем работа их была физически нелегкой, часто опасной — бог знает где приходилось ночевать, а прибыль от этой работы была такова, что их семьи существовали на грани голода. Короче, люди были неизбалованные и находили, что работа в Англии — не тяжелее и не опаснее той, что была у них раньше, а платят даже чуть больше. Вроде и не травят. И в школу детей берут. (В Румынии не брали). Что еще человеку нужно? И хозяева были довольны. Новые их работяги о Тред-Юнионе (профсоюзе) и не слыхивали, а из-за языкового барьера и не могли услышать. Но главное не это. Ну кто в Англии в последней четверти XIX века работал чернорабочим? Либо ирландцы, не просыхавшие три дня после получки, либо англичане из самых низов, — те тоже были не лучше. А евреи не пили, не бузили. Работодатели даже предпочитали евреев. Казалось бы, все хорошо. А вот поди ж ты, поднялась в прессе шумиха — что лишают евреи заработка английскую бедноту, что поднимается из-за них квартплата в бедных кварталах и т. д. и т. п. И в парламенте это обсуждалось, тем более что и российских евреев понаехало изрядно. Но принципы английского либерализма действовали. Англичане не закрыли двери перед гонимыми. (А в 30-е годы XX века они это сделают.) Но, хотя дверь и не закрыли, мысль о том, что неплохо бы следующие волны еврейской эмиграции направить куда-нибудь подальше от Англии, засела в английских головах. А пока что большинство бывших российских евреев из тех, что остались в Англии, осело в Лондоне. Они заселили бедный квартал Уайтчепел и занялись традиционными еврейскими делами (например, много было портных). Накануне Первой мировой войны в Уайтчапеле насчитывалось 120–130 тыс. евреев. Нееврею Уайтчепел начала XX века напоминал восточноевропейское местечко, только очень большое. Но евреи знали, что все сложнее, — Уайтчепел был более мозаичен, чем традиционное местечко. В одном доме могла жить ортодоксальная семья, неукоснительно исполнявшая все религиозные правила, а в соседнем русско-еврейские анархисты яростно спорили, как взорвать старый мир и построить новый (в первую очередь в России)^[7]. Эти люди, не желавшие окончательно рвать с Россией, обычно в Америку не очень стремились. Америка имела славу «страны, где забывают Родину» — выражение Гарибальди. И дело здесь явно не только в расстоянии.

В заключение отмечу, что именно в ту эпоху возникли первые английские антисемитские организации. Так «Британская братская лига» выдвинула лозунг: «Англия для англичан» — против эмигрантов, то есть в первую очередь против евреев. Были и другие подобные организации, и похожие лозунги. Большой силы они тогда все-таки не набрали. Но еврейские публицисты с горечью писали, что Англия перестает быть благородным исключением — антисемитизм приходит и туда.

В 1911 г. случился единственный в новейшей истории Англии еврейский погром. В шахтерских поселках южного Уэльса прошел слух, что евреи-домовладельцы душат рабочий люд, повышая квартплату. (Во всей округе один-единственный доходный дом принадлежал еврею!) И начался погром. Правда, никто не погиб.

Но Англия была все-таки не царская Россия. И тогдашний министр внутренних дел Черчилль очень отличался от Плеве (см. дальше главу 19). Требуемые меры были приняты быстро и энергично. Виновных наказали по всей строгости закона, несмотря на многочисленные просьбы о снисхождении.

Глава 8 Россия для русских

Но пора нам вернуться в Россию.

В 1881 году, после гибели относительно либерального, во всяком случае, незлого Александра II, на престол взошел его сын Александр III. В сегодняшней России любят этого царя. За миролюбие — он не воевал и не любил военных парадов и т. д., за любовь ко всему русскому, за ксенофобию. Это был как бы Петр I наоборот. В многонациональной Российской империи издавна был один народ — непримиримый противник России — поляки. Россия пыталась воздействовать на них и пряником, и кнутом. И то, и другое не помогло. Поляки оставались лютыми врагами России и при каждом неудобном случае бунтовали (удобный они всегда упускали — «Самозабвенные польские восстания» — Солженицын). Остальные народы как-то уживались друг с другом до Александра III. А при нем началась (и при его сыне Николае II продолжалась) политика великорусского шовинизма. Лозунг был: «Россия для русских». В Петербурге тогда и украинцев с белорусами держали за русских. Многие украинцы («малороссы»), уже в то время, не были от этого в восторге.

Возможно, эта политика помогла сплотить русский народ вокруг трона в борьбе с народовольцами, но более отдаленные результаты были плохие. Даже русские немцы, ранее привилегированный народ (или считавшийся таковым), при Александре III поеживались, что уж про остальных говорить. Постепенно поссорился российский престол со всеми. Но особо ненавистны были два народа: поляки (по традиции) и евреи. Кстати, манера приписывать революцию инородцам — дело старое. Народников объявляли польскими агентами.

Лирическое отступление

С этим возникла определенная трудность. Традиционный поляк в русском и украинском фольклоре — человек скорее глупый, чем коварный. Как же он так ловко обманывает русских людей, затягивая их в революцию?

Для разрешения этого противоречия шовинистическая российская молва подключила на подмогу неумному и спесивому фольклорному шляхтичу (польскому дворянину) образ традиционно хитрого иезуита. Иезуиты давно уже стали пугалом у западноевропейских либералов. Теперь вот сгодились на роль пугала и для России. За участие в польском восстании 1863 г. этот католический монашеский орден был запрещен на всей территории Российской империи. Тем удобнее было сочинять страшилки о польско-иезуитском заговоре. И появилась на потребу дня соответствующая фальшивка «Польский катехизис» или «Катехизис иезуита». Видимо, сочиненный в окружении палача польских повстанцев генерала Муравьёва (прозванного «Муравьёв-вешатель»). Некоторые историки считают эту фальшивку предтечей «Протоколов сионских мудрецов».

Среди народовольцев этнические поляки были. Роковую бомбу в Александра II бросил поляк Гриневицкий. Были и евреи. Но пока что роль их скромная. Ни один еврей в убийстве царя лично не участвовал.

Все эти люди наивно полагали, что революция решит и национальные проблемы. О евреях разговор особый. При Александре II они, бесспорно, были в огромном большинстве лояльны властям. На первом плане, и по числу и по активности, среди народовольцев были, бесспорно, русские люди. Но бить начали, конечно, евреев. И в польских областях тоже.

Нас интересуют евреи. С 1882 года в течение 35 лет, то есть до рокового 1917 года, царизм находился в состоянии войны с еврейскими подданными. (Понятно, что это подхлестывало еврейскую эмиграцию до Первой мировой войны.) Началось с выселения евреев в 1882 году из сельской местности, даже в черте оседлости, под предлогом того, что в городах их легче защищать от погромов! И пошло-поехало… Основной массе евреев запрещалось жить за пределами «черты оседлости» (т. е., западных губерний). А в пределах черты оседлости запрещалось жить в сельской местности (даже на даче!). Возможности получения образования были сведены к минимуму (знаменитая «процентная норма»). На государственную службу евреев не брали, кроме как в армию «нижними чинами» (т. е. не офицерами). Правда, погромов как таковых после 1882 года при Александре III почти не было.

«Хорошо, когда евреев бьют, а нельзя — непорядок». Но шел «бескровный погром». И кем мог вырасти тогдашний еврейский ребенок, если только он был не из очень богатой семьи? Или революционером, или сионистом (активность, конечно, зависела от характера). Когда Иосифу Трумпельдору исполнилось семь лет, его не взяли в гимназию из-за процентной нормы. Ее как раз тогда и ввели впервые. Тем, кто поступил раньше (Вейцман), дали доучиться в гимназиях и реальных училищах, но в вузы уже почти не брали.

В семь лет дети уже многое понимают, и Иосиф Трумпельдор не мог не затаить обиды. Мать была в отчаянии. Думала даже о крещении^[8], но этому помешал отец. Он берег еврейскую традицию. В раннем детстве Иосиф даже полгода ходил в хедер. Тут к месту сказать, что эту знаменитую «процентную норму» умные люди даже в окружении царя считали «фабрикой революционеров». Эта процентная норма отрезала огромному большинству еврейской молодежи все надежды на лучшую жизнь. Более того, процентная норма радикализировала еврейскую молодежь. Молодые евреи видели не только еврейское бесправие, они видели еще и то, что богатых это мало касается. Были частные учебные заведения с «правами». Туда поступить еврею было много легче, и аттестат их признавался официально, но и плата там была много выше (не менее чем в два раза), что не всегда могли осилить даже не очень бедные семьи. Евреи же из семей побогаче заканчивали эти заведения. (Кроме евреев там учились балбесы из состоятельных христианских семей, не справлявшиеся с учением в казенных гимназиях). Потом евреи поступали в заграничные университеты. Возвращались адвокатами, инженерами, врачами. И это был не только хороший заработок, это было еще и обретение прав. На таких людей (и на очень-очень богатых) не распространялась «черта оседлости». Всего право жить за пределами «черты» имели двести тысяч евреев из пяти миллионов. Так воспитывалась классовая ненависть. «Кто сеет ветер — тот пожнет бурю».

Вернемся к Иосифу Трумпельдору. Отправить его в частную гимназию отцу было не по карману. Мальчик после хедера два года учился в частном начальном учебном заведении. А затем отец сумел устроить его в пятиклассное городское училище в Ростове-на-Дону. Аттестата зрелости оно не давало. (В тех средних учебных заведениях, окончание которых не давало права поступления в высшие, обычно не было процентной нормы). Ростов-на-Дону в ту пору был значительным еврейским центром. До 1888 года город входил в черту оседлости. Затем решили, что он расположен слишком близко к казачьим областям и вывели его за черту. Но тем евреям, что жили там до конца 1887 года, разрешили остаться. Так что их в Ростове-на-Дону жило много. Соответственно возникли и сионистские кружки. Видимо там молодой Иосиф впервые познакомился с сионизмом и загорелся этой идеей. О его отроческих годах остались нам полулегендарные истории. Как он подростком, готовя себя к переезду в Землю Израиля, укреплял волю — спал на голом полу, ходил ночью на кладбище и т. д.

В окрестностях Ростова-на-Дону в ту пору возникли коммуны толстовцев. Старались люди жить там без пьянства, без драк, без эксплуатации наемного труда. Это произвело на юного Иосифа впечатление, и стал он, в дополнение к сионизму, толстовцем и вегетарианцем. И, будучи уже тогда человеком действия, рьяно взялся за дело: стал обходить городские кабаки и горячо убеждал посетителей не пить спиртного. Кончилось тем, что пьянчуги его побили. Трудно сказать, сыграл ли тут роль антисемитизм. За полную достоверность этих и подобных им эпизодов поручиться нельзя. Но толстовцем и сионистом он тогда стал. На всю жизнь.

Иосифу было лет 10–11, когда снова забегали, завозмущались евреи. Началась новая беда — выселение евреев из Москвы. В Москве проживало тогда чуть меньше двух миллионов человек, из них — 30 тысяч евреев. Это показалось чересчур много новому московскому генерал-губернатору, брату царя, великому князю Сергею Александровичу. Он, кстати, был весьма плохим администратором.

Лирическое отступление

В этом немного позже убедилась вся Россия. Во время торжеств по случаю коронации Николая II в 1896 г. из-за плохой организации празднества на Ходынском поле в Москве произошла страшная давка. Погибло около полутора тысяч человек и приблизительно столько же было ранено. Виновны были московские власти, и некоторым чиновникам, перед тем прославившимся преследованием евреев, пришлось из-за случившейся трагедии с позором оставить службу в Москве. Долго потом слово «Ходынка» было нарицательным.

Многие восприняли эту трагедию как плохое предзнаменование начинающегося царствования. Поэт Бальмонт пророчески писал: «Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит, встав на эшафот». Великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор, дядя молодого царя Николая II, главный виновник случившегося несчастья, остался на своем посту. Но получил в народе мрачную кличку «князь Ходынский».

Однако, в 1891 г., когда дело касалось евреев, великий князь проявлял оперативность. Начали проверять право на жительство в Москве всех евреев, и выяснилось, что у многих, даже родившихся в Москве, тут не все в порядке. Например, дети и внуки заслуженных ветеранов. Сами-то ветераны, часто герои Севастополя, права имели. Но к началу 90-х годов большинство из них уже переселилось в мир иной, а их потомки так и живут себе в Москве! В «черту» их! И много других евреев попало в эту чистку. И не бедных. В числе высланных оказались владельцы предприятий, где работало по 40–50 человек. Был случай, когда русский банк просил за своего служащего-еврея, проработавшего в том банке десятки лет. Не помогло. Многих ремесленников тоже выслали, хотя в других городах их право жительства вне «черты» признавалось. Прошел даже слух, что столица переносится в Москву, в связи с чем город освобождается от нежелательного еврейского элемента! Вертелись евреи, как могли. Давали взятки, кому можно было. Девушки, работавшие, скажем, белошвейками, за большие деньги приобретали в соответствующих заведениях «желтый билет» — удостоверение проститутки. Этим разрешали остаться. Но все это мало помогало. Из 30 тысяч евреев — 25 тысяч выслали. Кто не уезжал добром, тот шел в «черту» пешком, в колонне арестантов, часто в наручниках.

Все это вызвало среди евреев великое волнение и сильно подтолкнуло эмиграцию. Ехали вовсе не только высланные. Очень много евреев, поняв, что добра в России не будет, уехали тогда — в начале 90-х годов XIX века. Американские эмиграционные службы засекли это увеличение и заинтересовались, в чем дело? Ответы евреев о религиозных гонениях казались странными. Не Средние же века на дворе! И отправили из Америки комиссию узнать, не обвиняют ли евреев в чем-либо другом. Комиссию в Россию пустили. Действовать не мешали и не скрывали, что травят евреев без какой-либо конкретной причины — просто за то, что евреи. Десятилетний ребенок (Иосиф Трумпельдор) не мог всего этого не знать — об этом евреи только и говорили. Кто сеет ветер — тот пожнет бурю… Инициатора московских гонений, великого князя Сергея Александровича, эта судьба не миновала. Лет через десять он был разорван эсеровской бомбой. Ее бросил русский террорист. Но это будет потом. А тогда, на рубеже 80–90-х в России царило затишье. Народников уже не было, других революционеров еще не было.

Лирическое отступление

Эти гонения не коснулись жившего тогда в Москве художника Левитана. Великий князь Сергей Александрович, «зоологический антисемит», любил живопись этого «певца русской природы». И такое бывает! Даже демонстративно посетил губернатор в те горькие для евреев дни открытие выставки Левитана, чтобы все видели — это еврей привилегированный. Его трогать нельзя, он начальству угоден.

А некоторые, высланные из Москвы евреи, поселились в Варшаве. И стали вдруг «русскими»! Они действительно выросли, а часто и родились в Москве, в русской среде. Говорили в быту на русском языке, любили русскую литературу. Словом, были людьми русской культуры. Даже местные варшавские евреи смотрели на них подозрительно — такого они раньше не видели. А что говорить о поляках, все русское ненавидевших! Для них эти бывшие московские евреи были такими же оккупантами как русские солдаты, жандармы, чиновники. И поляки относились к ним соответственно.

Иосифу было уже четырнадцать лет, когда русский еврейский мир снова тряхануло. Произошло сразу два события: первое — реформа питейного дела и второе — началось «дело Дрейфуса». Теперь эти события кажутся несоизмеримыми, но для евреев России в 1894 году они были очень даже сравнимы. Поговорим о первом. В 2001 году многие ругали Солженицына за его книгу «Двести лет вместе». В частности, за то, что он указал, что вытеснение евреев из питейной торговли в России в 90-х годах XIX века усилило еврейскую эмиграцию.

А меж тем это правда. Я это, например, давно знал. Поскольку вопрос считается особо деликатным — я остановлюсь на нем подробно.

Со средних веков на Руси была монополия государства на продажу спиртного. (Кстати, водка — русское изобретение.) Когда ввели эту монополию — не ясно. По одной из версий Иван Грозный подсмотрел сей бизнес в Казани. В мусульманской Казани существовал кабак. Считалось, что для нужд немусульманского населения, но, конечно, и татары туда заглядывали. А власти закрывали на это глаза — доход-то, и немалый, шел прямо в ханскую казну. А доход был потому немалый, что нигде более в Казани выпить было нельзя и власти за этим следили строго. А в официальном кабаке брали за выпивку хорошую цену. Все гениальное просто. Вот и переняли в России этот метод пополнения государственной казны. Но другие считают, что монополия на водку была введена еще до Ивана Грозного и ни от кого не перенята. Как и водка — это русское изобретение. Итак, кабаки были на Руси государевыми. «Целовальники» были только управляющими, и были это русские люди — евреев на Руси не было. Но это не значит, что частные лица совсем были оттеснены от дела. Временами нужно было сразу много денег, и государство сдавало кабацкие доходы на откуп. То есть частное лицо вносило в казну крупную сумму и получало за это в свое распоряжение кабаки на определенной территории на определенное время. Конечно, деньги старались вернуть с прибылью. Это считалось вполне благопристойным бизнесом. Им не брезговали очень высокопоставленные люди, например, Шереметьев, знаменитый полководец Петра I. Его, кстати, на Руси любили. Он был из бояр — не чета петровским выдвиженцам. Считался человеком высокой морали. Он, например, отказался подписать смертный приговор царевичу Алексею, что требовало силы духа — Петр не любил противодействия. И вот этот господин очень даже старался заполучить винный откуп.

В Речи Посполитой — огромной средневековой Польше, включавшей и Литву, и Украину, и Белоруссию, законы о выпивке были прямо обратные. Каждый аристократ был монополистом на продажу и производство спиртного в своих владениях. Но, понятно, пан сам за прилавком не стоял — все дело сдавал в аренду еврею. Питейное заведение в тех местах называлось «корчма» или «шинок». Жид, арендовавший его, звался «корчмарь» или «шинкарь». Шинкарство практически стало монополией евреев. Это, конечно, не было зафиксировано законодательно. Но никто не мог тут преуспеть, кроме еврея. Любой другой тут же спивался сам. Пока дела в Польше шли хорошо, никто в еврейском шинкарстве ничего худого не находил. Но в XVIII веке дела Польши пошли совсем плохо, и главной причиной тому было анархическое своеволие буйной польской шляхты (было бы долго описывать это тут подробно, напомню только, что шляхта — это польское дворянство, шляхтич — польский дворянин). Все пришло в полный упадок. и сельское хозяйство, и ремесло местечек. Почувствовала все это в конце концов и шляхта — опустели их карманы. Но шляхтичи — это не только пьяные дебоширы. В шляхетской среде формировалась и интеллигенция. И полета высокого. Думая о горестной судьбе страны, нашли они виноватого: еврей-шинкарь! Из-за него все беды на Польшу. На фоне общего развала шинок действительно выглядел относительно устойчивым бизнесом. От чего угодно откажется славянин, но не от выпивки. Особенно если дела идут плохо. Пить у себя дома и не дешевле, и скучно. Шинок — это же и своеобразный клуб. Говорили даже, что во время казацких мятежей избивавшие евреев казаки шинкарей не трогали и шинков не жгли — считали эти заведения полезнейшими. Но я думаю — это россказни. Казалось бы, для пана все просто. Потребовать с шинкаря большую арендную плату — и дело с концом. Но еврей мог и упереться. Чего бы проще — дать ему пинка и выгнать, но так можно всего лишиться и вовсе ничего с шинка не получить. Ведь аренду можно было передать только другому еврею (нееврей спился бы). Был у евреев закон — «хазака». А гласил он, что если еврей имеет какой-то бизнес 3 года, то нельзя эту аренду у него перехватывать. И вот хоть плачь, нельзя получить другого арендатора-шинкаря. А еврей, если его не убивать, жить может долго. Уж за него дети торгуют, он только лежит и кряхтит, а все равно — аренда его. Случалось изредка — нарушался этот закон, но нарушитель подвергался бойкоту всех евреев. Даже христиане начинали его презирать, ибо если они за что и уважали жида, то только за то, что исполняет он свои законы. (Это в Польше-то, где никто законов не исполняет!) «Дюже стара и дюже крепка жидовская вера» — уважительно говорили тогда. Короче, нарушали «хазаку» редко. Жид, единственный человек, с которого можно было еще хоть что-то содрать, оказывался неуязвим и пановал в шинке, а у пана денег на парижский костюм не хватало! Было от чего в ярость прийти. Вот и оказался шинкарь во всем виноват. И пан у него пропился, и холоп ослабел от водки так, что работать не может. Чума, одним словом. (Помните Янкеля из «Тараса Бульбы»?) А потом Польше пришел конец, и Россия заглотила самый большой ее кусок. А с ним и шинкарей. В бывших польских областях все осталось, как было. Только теперь евреи платили налоги и арендную плату русской казне. Богатый еврей мог взять у государства на откуп кабаки в том или ином районе черты оседлости. Тогда шинкари становились его служащими.

Лирическое отступление

Однако даже в черте оседлости евреи не были монополистами в «спаивании христиан».

Н. Лесков в своей книге «Евреи в России» подробно рассказывает, как отставные николаевские солдаты, не иудеи, а благочестивые православные люди родом из крестьян, занимались, обычно у себя на дому, нелегальной торговлей спиртным. И было их много. От земледелия за 20–25 лет службы отвыкли, ремеслу не выучились. Вот и занялись нелегальной мелкой торговлей хмельным. Бизнес сей процветал там где близко не было шинка (а ходить подальше пьянчуги ленились). Жид-шинкарь хоть налог в казну платил. А нелегальный торгаш, конечно, не платил. А в разбавленную водку добавлял для крепости всякой дряни — его ведь никто не контролировал.

А тут пришло время развития капитализма. Питейное дело — отрасль, не требующая большого стартового капитала и не знающая трудностей сбыта и кризисов, — сыграло значительную роль в первоначальном накоплении во всем мире. Да, ряд крупных еврейских состояний в России начался с шинка, а уж потом деньги были вложены во что-то более серьезное. Но это вовсе не еврейская специфика. Это частая картина в XIX веке. В Америке, например, многие богатые ирландские семьи, включая Кеннеди, начинали именно так — ирландцы любили выпить и охотно ходили за этим к своим. Для нас важнее сейчас не богачи, а то, что производство и продажа спиртного до 1894 года оставалась массовой и традиционной еврейской профессией, еврейским бизнесом. Для антисемитов еврей-шинкарь оставался «кладом», но были у него и защитники. Еврейские публицисты указывали, что, скажем, в Сибири, где нет евреев-шинкарей, пьют не меньше.

В Западном крае с шинками были связаны многочисленные мелкие еврейские винокурни и пивоварни. Этот «гешефт» реже попадал на язык антисемитам, чем шинкарство. О нем вспоминали, в основном, в неурожайные годы. Тогда поднимался крик, что евреи, мало того, что хлеба не сеют, так ещё увеличивают трудности, переводя зерно и другие продукты на алкоголь.

Лирическое отступление

Евреи изготовлявшие напитки слыли мастерами своего дела. Стоит отметить любопытный случай. В 60-х годах XIX в. Александр II решил смягчить антиеврейские законы и разрешить «полезным евреям», в частности ремесленникам, жить вне черты оседлости. В связи с готовящейся реформой запросили власти и общественность, приезд каких евреев-ремесленников желателен в первую очередь? В Воронежской и Курской губерниях ответили: винокуров, пивоваров, дистилляторов. Без них там не могли наладить производство соответствующих напитков.

Но вот наступил 1894 год. И до этого, случалось, и не раз, начинались разговоры, что надо кончать с шинкарством евреев. Но дальше разговоров дело не шло. А вот теперь — пошло. За дело взялся новый министр финансов Витте, человекэнергичный и в общем не такой уж антисемит. Сам он даже называл себя другом евреев. Многие русские шовинисты его таковым и считали.

Так что мероприятие носило по сути не антисемитский характер, а финансовый. Витте распространил на западные области империи, где было много евреев-шинкарей, законы, издавна существовавшие в собственно русских областях, о государственной монополии на продажу алкогольных напитков. Питейное дело оказалось, таким образом, полностью национализировано. А на государственную службу евреев не брали (прошли времена Александра II). Так многие тысячи еврейских семей остались без хлеба. Переустроиться в нищих, перенаселенных местечках «черты» было очень трудно. Понятно, что это дало толчок эмиграции.

Дело только началось в 1894 году, но вели его быстро и энергично. В самом начале XX века еврей-шинкарь полностью исчез в Российской империи. Еврейская печать утешала читателей тем, что теперь у антисемитов станет меньше аргументов. И вот вскоре черносотенцы (крайне правые русские шовинисты) пожалели о еврейском шинкаре. В финансовом плане реформа удалась — доходы казны возросли. Но у каждой медали две стороны… Итак, вместо прежнего шинка теперь была «монополька». Обычно в ней торговала женщина (конечно, не еврейка). Надо было быстро заменить еврея кем-то непьющим — пригласили женщин. В те времена они еще редко пили много. «Сиделица монопольки» — это стало распространенной женской профессией. Получали эти дамы прилично. (После поражения в русско-японской войне в России вдруг спохватились, что жалованье младшего офицера меньше, чем у сиделицы монопольки.) От продажи зарплата не зависела. Иначе никто бы не пошел — не так уж приятно женщине общаться с пьянью. Д. И. Менделеев (тот самый, кстати много работавший над усовершенствованием водочного производства), ярый сторонник национализации питейного дела и антисемит, обещал, что будет благо потребителю — «сиделицам» нет смысла разбавлять водку и добавлять в нее всякой дряни для крепости, чтобы скрыть разбавление (а от жида всего можно ожидать). Но вышло прямо обратное. Первое, что бросилось в глаза современникам, — огромный рост пьяного травматизма. Во время оно шинок был как бы клубом. Посетитель сидел в компании добрых знакомых, драки вспыхивали не часто, и драчунов тут же разнимали. А когда человек валился с ног, его укладывали в теплое место, и жена знала, где его искать. Жид мог и не быть добряком, но он думал, как всякий капиталист, о клиентах, тем более, что многие были ему должны. Теперь «сиделица» выпроваживала пьянчугу, он шел болтаться, скажем, по Киеву, дрался, попадал под транспорт, зимой замерзал. Но это были цветочки. А главная беда, с точки зрения черносотенца, была та, что козырь ушел к революционерам. Вместо «жиды спаивают народ» появилось «царизм спаивает народ». Но и этим несчастья не кончились. С тех пор стал расти женский алкоголизм, до этого очень редкий. «Сиделицами» часто становились женщины, которым жизнь не очень улыбнулась, — вдовы, матери внебрачных детей. С пьянью работать — невелико удовольствие. Алкоголь ведь — антидепрессант. А был он под рукой, притом в начале, пока надо было немного, бесплатно. Все равно что-то списывалось на «бой». Женщина могла выпить для подъема настроения и подругу пригласить. А потом, когда потребовалось больше, деньги были. И потихоньку пошло-поехало. Не сразу это стало видно, но сейчас сомнений эта история уже не вызывает.

В заключение этой главы процитирую Святого Бернара Клервоского (Франция, XII век): «Если пойдешь к ростовщику занимать деньги, то лучше уж к еврею». Это признание любопытное — св. Бернар евреев не любил.

Глава 9 Трудное начало

А теперь, перед «делом Дрейфуса» (о нем, я полагаю, можно рассказать довольно кратко), надо поговорить о раннем (догерцелевском) сионизме — «палестинофильстве». Кто и когда впервые захотел восстановить еврейское государство в земле израильской? Нет числа таким проектам. Самый ранний из них относится к четвертому веку нашей эры (Юлиан-Отступник). Да и потом было их немало, выдвигавшихся евреями и неевреями. Но никогда почти ничего сделано не было. Последние 120 лет (до 80-х годов XIX века) умами владела «Хаскала». Со времен Мендельсона евреи (и неевреи) видели решение всех вопросов в распространении просвещения. Оно должно было уничтожить дикость, беспричинную вражду людей друг к другу и т. д. Мысль эта была очень живуча. И сколько раз люди ни попадали впросак, они продолжали в это верить. Есть такие, что верят и теперь. (Говорят, однако, что Нью-Йорк и Вашингтон бомбили вовсе не примитивные мерзавцы.) В нашем, еврейском плане — это был призыв быть хорошими в отношениях с «коренным населением». Быть полезными, культурными, честными, щедрыми. Осваивать новые профессии и не слишком выделяться одеждой и манерами. И вообще, евреи — это не нация, а религиозная группа. Следовательно, есть «немцы Моисеева вероисповедания», «венгры Моисеева вероисповедания» и т. д.

В России в это верили еврейские интеллигенты до 1881 года, на Западе — до 1894 года (до «дела Дрейфуса»).

Давно замечено, что и первые русские сионисты, и Герцль (и его сподвижники) вышли из рядов ассимилированных евреев. Более того, были активными сторонниками ассимиляции. «Когда обожглись, то и поумнели», — так язвительно говорят о них те религиозные евреи, которые себя сионистами не считают. Это так и не так. Да, они были активными ассимиляторами. Но потому, что у них болело сердце за евреев. Человек, ушедший в бытовые проблемы или живущий по традиции, не будет энергичным борцом за интересы своего народа. Сионистов лепят из активного теста. (Особняком стоят религиозные сионисты. Тогда их было мало, но сейчас их значение велико.)

А теперь стоит перечитать пятую главу — от описанной там ситуации я продолжаю сказку.

После грозных событий погромной волны отошли на время в тень межъеврейские дрязги. «Маскилим» и религиозные вместе молились о жертвах погромов. Иные «маскилим» впервые за долгие годы пришли в синагоги. И некоторые из них горько и тяжело задумались. Не срабатывала система, в которую верили. Не рассеивал свет разума мрак ненависти. Что-то тут было не так. Это относится вовсе не ко всем «маскилим». Многие остались на старых позициях, объясняя погромную волну тем, что просвещение еще недостаточно проникло в массы (и в русские, и в еврейские). Они нас интересуют только в том плане, что со временем евреи-коммунисты будут так же объяснять явления, расходящиеся с прогнозами Маркса-Энгельса-Ленина. Нас интересуют те, что повернули руль. Я приведу здесь очень кратко одну биографию. Этот человек не был в раннем сионизме таким выдающимся, как в свое время Герцль. Никто из деятелей тех времен не возвышался так резко над окружением. Я выбрал его из-за крайностей биографии. Во-первых, доктор Леон Пинскер — «маскиль» уже во втором поколении, а таких было мало. Во-вторых, он был крайний «маскиль». Он стал врачом по окончании Московского университета (во времена Николая I), поехал за границу для усовершенствования и вернулся в Россию в разгар Крымской войны.

Был мобилизован в армию, заведовал инфекционным госпиталем. Получил награду. Дальше все шло хорошо, у него была в Одессе хорошая практика. Публиковал статьи в русско-еврейской периодической печати. В общем, был человеком известным в кругах одесских евреев. Он считал, что успешно вписался в русское общество, и был крайним ассимилятором. Предлагал в молитвах заменить древнееврейский русским языком (так далеко мало кто заходил). Но началась погромная волна 1881–1882 годов. И этот немолодой уже господин пережил тяжелейший кризис. Был тогда в Одессе филиал общества поощрения образования евреев России. Общество это было основано в 1863 г. в Петербурге бароном Гинсбургом и занималось поощрением изучения русского языка и светских дисциплин. И вот, летом 1881 года, вскоре после начала погромов, собрался Одесский филиал на свое очередное заседание. И вдруг старейший и уважаемый член этого общества, 60-летний доктор Пинскер заявил, что чепухой они занимаются, обсуждая вопрос о предоставлении кому-то там стипендии. Не то время настало, и другие действия требуются. Потом он уехал на Запад, где уже бывал в молодости. Сионистская легенда говорит, что в Вене встретился он с раввином Еллинеком и сказал Пинскер старому, уважаемому раввину: «Нет смысла во всех наших разъяснениях, что евреи не кладут кровь в мацу и т. п., ибо сам Господь Бог не может победить предрассудки. И если хотим мы предупредить грядущие трагедии, надо строить свое государство — нет иной дороги». А Еллинек ответил: «Доктор, Вы так потрясены всем пережитым, что Вам самому нужен врач». Из вежливости он не сказал: «психиатр». Но Пинскер не смутился. И в 1882 году в Берлине анонимно вышла его книга «Аутоэмансипация» — «Самоосвобождение». Автора все скоро угадали. И доказывалась в той книге та же истина, что и в разговоре с венским раввином. Детали аргументации не привожу, они у каждого автора были свои. Не первый раз писали такую книгу. Но в первый раз ее читали довольно много людей. Впрочем, в это время стали читать и ранее написанные на эту тему книги Гесса, Калишера, Алькалая (Гесс — друг Маркса). В свое время их почти не заметили, теперь, десятилетия спустя, они нашли своих читателей. Их переводили, издавали, обсуждали. А уж статей было множество. Погромы меж тем стихли, и не о них шла речь. А решался тот самый роковой вопрос: уменьшает ли просвещение антисемитизм? И многие уже понимали, что не уменьшает, а может, и увеличивает. Вот конкретный пример, о котором говорили в то время (один из многих). В Вильно (Вильнюсе) издавна водились еврейские столяры, делавшие довольно плохую мебель, которую покупал только бедный люд. Потом еврейские благотворители открыли для этих столяров курсы повышения квалификации, снабдили их хорошими инструментами. И стала мебель лучше. И стали ее покупать приличные люди. Все бы хорошо. А вот понравилось ли это столярам-христианам? Старое еврейство не часто вступало в конкуренцию с гоями. Евреи занимались или нелюбимыми и презираемыми профессиями — шинкарство, ростовщичество, торговля старьем, «торговля воздухом» (мелкая торговля вразнос), — или традиционными видами ремесел, что уже не вызывало раздражения, ибо евреи занимались этим с сотворения мира. А «Хаскала», приводя евреев к новым профессиям, конкуренцию обостряла. Но не это было главное. Главное было то, что «мы чужие здесь, чужими и останемся, даже если наполним себя просвещением до горла» (Лилиенблюм). И каков же был выход? Тут возможно было дать две рекомендации: первая — строить новый мир, где исчезнут конкуренция, власть денег, вторая — строить еврейское государство. Вот и оказались перед еврейской молодежью две дороги. Впрочем, позже попытаются найти и третью, гибридную — сионистский социализм. Но это началось в герцлевские времена, а мы до них еще не дошли. В 80-е годы сионистами считали себя тысяч пятьдесят человек, что составляло примерно 1 % русских евреев. Кроме России сколько-нибудь заметен сионизм был только в Румынии. Маленький кружок сионистов возник в Вене. Этот сионистский студенческий кружок назывался «Кадима» («Вперед!»). Его участники были выходцами из восточной Европы — России, Румынии, восточных (польско-украинских) областей Австро-Венгрии. Возглавил кружок Натан Бирнбаум. Сам он родился и вырос в Вене, но предки его были из Румынии и Галиции. Бирнбаум и ввёл в употребление термин «сионизм» (1892 год). Герцль к сионистам в те годы не принадлежал. Вообще, в догерцлевские времена чаще говорили «палестинофильство» («Ховевей Цион»). Палестина (Земля Израильская) принадлежала тогда туркам и не ассоциировалась с немногочисленными жившими там арабами.

Столицей сионизма до 1921 года была Одесса. В те времена никто не мог оспаривать у Одессы это звание. Через Одессу до Первой Мировой войны приезжало в страну Израиля большинство евреев-поселенцев. Причиной тому было наличие регулярных корабельных пассажирских рейсов, рассчитанных преимущественно на небогатую публику. Они обслуживали в основном православных паломников. Теперь пригодились и евреям.

На начальном этапе первой алии заметную роль сыграла группа еврейских студентов. Их называли «билуйцы». (БИЛУ — аббревиатура ивритской фразы «Дом Иакова, вставай и иди», которая была их лозунгом). Ядро билуйцев составляли харьковские студенты-евреи, хотя в Харькове погромов не было. Ни тогда, ни позже.

Перед отъездом эти молодые идеалисты поклялись как минимум первые 3 года в Стране Израиля работать в сельскохозяйственной коммуне «не ради личного обогащения, а на благо народа». Но центр деятельности билуйцев скоро сместился в Одессу.

В эпоху Герцля ее соперницей стала Вена. С 1917 года, со времен Декларации Бальфура, это звание оспаривал у Одессы Лондон, но Одесса не уступала. Конец Одессы как столицы сионизма можно датировать с точностью до дня. Это случилось 20 июля 1921 года. В этот день на греческом пароходе «Анастасия»^[9] из уже большевистской Одессы отплыли с семьями виднейшие деятели еврейской культуры — сионисты. Разрешение на это раздобыли с трудом у самого Ленина с помощью Горького. Но это я забежал далеко вперед. (Даже за рамки этой сказки — Трумпельдор погиб в 1920 году.)

Трудности перед сионизмом с самой первой минуты стояли огромные. На 80–90-е годы XIX в. приходится первая алия, то есть первая волна поселенцев в Землю Израильскую. «Алия» — значит подъем, восхождение к вершинам, так у нас называют переселение в Страну Израиля. А те, кто уезжает от нас — говорят «йерида», опущение, падение. Трудности в Земле Израильской алия встретила огромные и спасена была Ротшильдом, но о том речь пойдет впереди. Мы пока поговорим о Восточной Европе. Конечно, мрачные вести из Земли Израильской трудностей не уменьшали. Не хватало денег. Богатые евреи в России не откликнулись на призыв. И богатейшие (кроме чайного короля Высоцкого), и просто богатые отмахнулись от сионизма, как от дела несерьезного. Это при том, что еврейская буржуазия славилась меценатством и филантропией. Если удавалось сионистам в год собрать 15–20 тысяч рублей, то год этот считался хорошим. Собирали основную массу денег евреи небогатые и даже просто наша горемычная беднота. Потихоньку движение стало более организованным. Два раза проводились съезды. В 1890 году удалось получить у властей хоть какой-то легальный статус — было официально зарегистрировано «Одесское общество помощи еврейским земледельцам Сирии и Палестины». В просторечии: «Одесский комитет».

Разрешение правительства на основание этого общества одесские палестинофилы сочли серьезным, даже сенсационным успехом — не часто удавалось евреям чего-либо добиться во времена Александра III. Героем дня стал тогда Александр Цедербаум, редактор еврейских журналов, выходивших в Одессе на иврите и идише, много хлопотавший для получения этого разрешения.

Лирическое отступление

Кстати, внуком Александра Цедербаума был Юлий Мартов — видный революционер, один из основателей партии меньшевиков. В отличие от деда, Мартов считал, что русская революция решит и еврейскую проблему. Он умер в эмиграции. А два других внука А. Цедербаума тоже социалисты, но менее известные, сгинули в ГУЛАГе.

Важное место в сионистских буднях тех дней занимали споры религиозных и нерелигиозных сионистов. Тут хочу я поговорить подробнее. Во-первых, как сказал один из сионистских лидеров тех дней Лилиенблюм: «Полное единство возможно только среди овец». И эту фразу надо хорошо запомнить. В сионизме было и есть много направлений. Было сионистское толстовство и сионистское масонство. Был «практический сионизм», «политический сионизм», «духовный сионизм», «синтетический сионизм». Было сионистское ницшеанство, были «территориалисты», хотевшие основать еврейскую страну в любом подходящем уголке. В 90-е годы XX века на наших глазах умер социал-демократический (левый) сионизм — могучее когда-то дерево, ныне сгнившее. Это нормально. Каждое из этих направлений приносило свою пользу в дни расцвета. Только территориализм вызывает сомнения, но и тут не все было однозначно.

Ну, а теперь перейдем к взаимоотношениям сионизма и религии. И нам об этом еще придется говорить много, ситуация тут менялась не раз. В конце XIX века ортодоксальное религиозное еврейство составляло большинство народа. Решительного противодействия сионизму еврейская ортодоксия в те годы еще не оказывала — это началось позднее. В первую алию в Землю Израильскую отправлялись и религиозные евреи, например, из Румынии, даже хасиды. (Напоминаю: ортодоксальное еврейство делилось на хасидов и миснагидов, или литваков.) Хасидские верхи тогда и вовсе никак не реагировали на сионизм. Полагали, что мода эта сама пройдет. (Позднее они будут бороться с сионизмом насмерть.) Среди литовских же раввинов нашлись сионисты. Так, с первых же дней в сионизме возникло религиозное крыло. Во главе религиозных сионистов в те годы встал главный раввин Белостока — Могилевер. Было этих раввинов-сионистов совсем немного. С одной стороны, присоединение группы раввинов к сионистам можно считать успехом. У этих раввинов был ключ к патриархальным еврейским массам. С другой стороны, уже в те годы стало ясно, что совсем нелегко находят общий язык бывшие одесские «маскилим», Лилиенблюм и Пинскер, с белостокским раввином старого закала, Могилевером. А большинство евреев еще выжидали. О сионизме они и не думали. Считалось, что или Александр III опомнится и вернутся сносные времена, какие были при его отце, или можно будет уехать на Запад, где еврейский вопрос, казалось, уже благополучно решен (в благоприятном для евреев смысле). Тут-то и грянуло «дело Дрейфуса».

Глава 10 Все об этом кое-что слышали

Итак, «дело Дрейфуса». Что-нибудь о нем слышал почти каждый еврей. (Поэтому я до предела сокращаю детективную часть.) А вот все ли понимают, почему они знают о Дрейфусе? Ведь много с тех пор прошло над нами бед, куда более страшных. Но есть события, которые остаются в коллективной памяти. Это — осталось, потому что было переломным моментом. Чтобы было яснее, приведу пример. Лет за 10–11 до «дела Дрейфуса» шумело на всю Европу «Тис-Эсларское дело». Кто помнит о нем теперь? Тис-Эслар — маленький городок в Венгрии, на Дунае, забытый Богом и людьми, но однажды вошедший в историю. А случилось вот что… Пошла одна девочка лет пятнадцати по указу матери в лавку — купить, что надо по хозяйству. В лавку к еврею она пришла, что нужно — купила, а домой не вернулась.

Конечно, подумали на евреев — им для мацы кровь нужна. Схватили нескольких. Люди все были простые: синагогальный служка, плотогоны (одна из традиционных еврейских профессий и не только на Дунае). У синагогального служки нашелся сын-подросток. Он сперва все отрицал, но его посадили в подвал с крысами на ночь. (Разумеется, посторонним об этом не рассказывали, это уже потом выяснилось.) Удовольствие это было, видимо, маленькое, ибо он сломался и дал показания: «Я посмотрел в замочную скважину, увидел, как папа несет блюдечко с кровью». Потом, когда все стало раскручиваться обратно, в эту скважину посмотрели и убедились, что при всем желании ничего увидеть нельзя. Но это будет позже, а пока дело разгоралось. Гаденыш вошел во вкус. Он был в центре внимания, ему слали подарки. И он нес то, что от него хотели услышать. Так что был у нас свой Павлик Морозов. И вдруг вышла осечка. В Дунае обнаружили женский труп. Он пробыл в воде довольно долго, лицо было трудно узнать, но по одежде установили тело исчезнувшей девочки, еще сжимавшей в руке узелок с покупками. Видимо, на берегу Дуная плохо стало бедняжке, она упала в воду и захлебнулась. Несчастный случай. Но местные антисемиты не хотели отступать. Медики обследовали труп и заключили, что это труп другой женщины. Нашли, что нежная кожа на руках, — руки не привычны к физической работе, а девочка была из простых, работала, что труп принадлежит женщине, больной анемией, а девочка была здорова и т. д. и т. п. И было объявлено, что евреи подбросили труп другой женщины, обрядив его в одежду покойной девочки и снабдив узелком с покупками. Венгрия закипела, начались погромы. Было это вскоре после русской погромной волны 1881–1882 годов. Еврейское население Австро-Венгрии обладало равноправием уже лет пятнадцать, но равноправие равноправием, а погромы начались. Это, оказывается, может сочетаться. Но и евреи не сидели сложа руки. Из Вены прибыл профессор судебной медицины. Он заново освидетельствовал труп, нашел, что это труп девочки, дав научное объяснение всем произошедшим изменениям. Колесо завертелось в обратную сторону. Гаденыш покаялся во лжи. Евреи были оправданы. Все вздохнули с облегчением. Антисемитизм в Венгрии поутих. Все хорошо, что хорошо кончается.

Почему это, очень громкое в свое время дело быстро забыли? (Единственным его долговременным последствием стало то, что в университетскую программу обучения врачей ввели обязательный курс судебной медицины.) Евреи считали, что это рецидив средневекового мракобесия. Сцена была подходящая — захолустье. Евреи подходящие — малообразованные, местечковые. И сам ритуальный мотив попахивал средневековьем. И наконец, какой блестящий пример победы науки над средневековым мракобесием! Как тут не поверить в силу просвещения. И действительно, после этого дела получше стало евреям в Венгрии. А меж тем не все тут было так хорошо. Ведь не к одному только средневековому невежеству все сводилось. Ведь был же и допрос с пристрастием — вспомните подвал с крысами! Но на этот раз — сорвалось. А улучшение отношения к евреям имело другую причину. Не только и не столько совесть тут была, но и расчет. В конце XIX века венгры, получившие очень широкую автономию в рамках Австро-Венгрии, вдруг заметили, что евреи им нужны. Венгрия тогда была примерно в 3 раза больше, чем теперь. Включала Словакию, Закарпатье, Трансильванию. На этой территории венгры не составляли большинства. Только вместе с евреями их получалось чуть больше 50 % (в тогдашних границах Венгрии). При этом евреи были удобны — не могли задумать территориального отделения. Вот и провозгласили евреев, к их радости, «венграми Моисеева вероисповедания». Но этими объяснениями евреи не забивали себе головы, предпочитая оптимистично смотреть на вещи, верить в силу разума, в науку и прогресс.

И тут грянуло «дело Дрейфуса». И казалось бы, это было куда менее страшно, чем «Тис-Эсларское дело». Обвиняли ведь не в ритуальном убийстве, а в шпионаже в пользу иностранной державы. (В передаче секретных военных документов германскому посольству). Тут вроде бы ничего специфически еврейского. А потрясло куда сильнее. Совсем незадолго до «дела Дрейфуса» евреи Франции отпраздновали 100-летие со дня предоставления им равноправия. (Впервые в истории, во всяком случае, в Европе). Вышел по этому поводу сборник статей, где признавали, что антисемитизм во Франции еще есть, но высказывалась уверенность, что если евреи будут «хорошими», то он исчезнет. Проводилась даже мысль об особой роли Франции в деле еврейского равноправия — мол, что если евреи пользуются где-либо благами равноправия, то обязаны этим Франции. У каждого еврея, имеющего гражданские права, две родины: во-первых, Франция, а во-вторых, страна, где он живет.

Лирическое отступление

Тут к месту сказать об «Альянсе» («Всеобщий союз исраэлитов»). Эта организация была основана в 1860 году парижскими евреями для помощи евреям во всем мире. Собственное положение казалось французским евреям достаточно прочным.

Практическая деятельность «Альянса» выразилась в создании целой сети еврейских франкоязычных школ в Северной Африке, на Балканах, на Ближнем Востоке. (В том числе в 1870 году в Палестине основали школу с сельскохозяйственным уклоном, что в то время было заметным событием). Случалось, ходили в школы «Альянса» и нееврейские дети — других европейских школ поблизости часто не было. Это распространение французского культурного влияния вполне соответствовало и целям французских правящих кругов.

Говоря об «Альянсе», надо еще сказать, что многие неевреи и особенно антисемиты в России приписывали этой организации роль мифического всемирного еврейского правительства, а с конца XIX века даже роль всемирного революционного центра. При том, что «Альянс» был организацией чисто филантропической, аполитичной, пытавшейся помочь евреям интегрироваться в странах их проживания. И поэтому в дальнейшем враждебной сионистам.

Тем горше было прозрение евреев. Не только французских — всех западных и многих русских, тех, что не очнулись раньше. В Австро-Венгрии времен «Тис-Эсларского дела» равноправие евреев было еще делом новым. Во Франции евреи имели его уже поколениями. Париж уж точно был не Тис-Эслар. Но главное, сам Дрейфус уж очень отличался от тис-эсларских евреев. Примерно 130 лет «маскилим» говорили евреям — станьте такими (как Дрейфус), и антисемитизм сам исчезнет. Столичный житель, образцовый кадровый офицер-артиллерист, человек не бедный. А оказалось все не так. Да, трудно было представить, что такой человек потребляет кровь христианских младенцев. Но ему зато можно было приписать иное, в чем не обвинишь тис-эсларских евреев — передачу потенциальному врагу военных секретов. Новое время — новые песни! А бьет, как выяснилось, столь же метко. В Алжире, тогда французском, в Нанте, в Бордо дело дошло до погромов. В Париже погромов не учинили, но было к тому очень близко. Ротшильд (тот, который спас еврейские поселения в Земле Израильской) не осмелился даже слова сказать в защиту Дрейфуса, даже когда истина стала выплывать. А ведь были и такие евреи, что активно выступали против Дрейфуса, — своя рубашка ближе к телу. Вполне напоминало это советских евреев, ругавших Израиль на партсобраниях. Но были и другие евреи (как были они и в СССР). «Эти евреи вечно кричат о Дрейфусе, вечно заняты только одним — доказывают его невиновность, как будто в мире нет никаких других проблем», — так говорили тогда очень многие гои, и не только во Франции. Крики парижской толпы «Смерть евреям!» кого из западных евреев напугали, а в ком и разбудили еврейскую кровь. Герцль стал самым знаменитым из таких, но он был далеко не единственным. Поскольку пример Герцля хорошо известен, я кратко расскажу о другом таком же случае.

Бернар Лазар. До «дела Дрейфуса» сей французский еврей был активным и убежденным ассимилятором. Говорили, что некоторые его писания по еврейскому вопросу, где обличал он корыстолюбие еврейской буржуазии, даже нравились антисемитам. Он был очень-очень левым литератором. Анархистом-социалистом. В этих кругах евреев тогда не жаловали (см. главу 5). Но после начала «дела Дрейфуса» все меняется, при том быстро. Бернар Лазар стал одним из первых, кто выступил в защиту Дрейфуса. Его ретивость пугала даже родных Дрейфуса. А надо сказать, что они сразу вступили в борьбу за него, но поначалу боялись излишнего шума и больше надеялись на адвокатов, а Бернар Лазар своими брошюрами добивался ровно обратного. Первая и наиболее известная из них называлась: «Судебная ошибка: правда о деле Дрейфуса». 3000 экземпляров этой брошюры Бернар Лазар разослал в редакции газет, в клубы, общественным деятелям и т. д. С этого его действия и началась во Франции активная борьба за пересмотр приговора. Позднее и родные Дрейфуса поняли, что без шума не обойтись.

Но Лазар боролся не только брошюрами. Несмотря на плохое здоровье и сильную близорукость (без очков шага ступить не мог), он сражался «и пером, и шпагой», то есть дрался на дуэлях, ввязывался в уличные потасовки. А когда вся эта эпопея завершилась, он стал сионистом. Лазар написал брошюру «Еврейский национализм» (со временем переведена на русский) и книгу «Евреи в Румынии». (В то время румынские евреи были самыми угнетенными).

В общем, очень похоже на историю одесских «маскилим». Анархическая его натура сказывалась и в сионистской деятельности. Лазар с трудом выносил организационные рамки и руководство Герцля. Резко возражал против контактов сионистов с сильными мира сего. Особенно с турецким султаном, владевшим тогда Землей Израиля.

В 1894-96 годах по Османской империи прокатилась волна армянских погромов. Они были намного более кровавыми, чем еврейские погромы в России. Общественное мнение цивилизованных стран обвиняло султана, как минимум, в попустительстве громилам. Наш бескомпромиссный правдолюбец не мог этого стерпеть. (С армянским вопросом мы еще столкнемся. Пока замечу, что в дальнейшем, когда реальная власть перейдет от султана к революционерам-«младотуркам», армянам придется много хуже. При том, что сперва армяне революцию поддержали.)

Бернар Лазар считал, что сионисты должны налаживать связи с революционерами. Но он чуть-чуть опередил своё время. Социалистический сионизм ещё не сформировался, и Бернар Лазар не нашел среди сионистов единомышленников. В 1899 году он вышел из сионистской организации и вскоре умер от онкологического заболевания в возрасте 38 лет.

Поведение Лазара в деле Дрейфуса тем более достойно похвалы, что вообще-то все французские социалисты не спешили вступить в борьбу за Дрейфуса, указывая, что он из буржуазной семьи, что это свара внутри буржуазии и т. д. В конце концов, правда, в какой-то мере вмешались, под влиянием Лазара. Кабы всегда все левые евреи вели себя так…

А теперь очередная сионистская легенда. В ту пору проживал в Париже человек, широко известный как писатель и врач-психиатр. Его читали «от Кремля до Альгамбры» (название одной из его книг) и даже в Новом Свете. Это был Макс Нордау (Зюдфельд). Как и Герцль — выходец из Венгрии, но уже давний парижанин. Как и Герцль — ассимилированный еврей. Многие его читатели и не знали, что он еврей. И вот говорит легенда, что пришел к нему Герцль (он тогда был в Париже корреспондентом венской газеты) и сказал: «Я, кажется, сошел с ума. Все, что мы делали до сих пор, все, на что надеялись, видится мне чепухой. Есть только один путь решения еврейского вопроса — воссоздание еврейского государства»^[10]. Выслушал его Нордау и ответил: «Трудно сказать, сумасшедший ты или нет. Но я иду с тобой». Так вновь родился сионизм.

И еще надо заметить, что антисемитизм со времен «дела Дрейфуса», на несколько десятилетий вышел из моды в левых кругах. Он там не исчез, но его стеснялись демонстрировать. Слишком явно правым оказался лагерь антидрейфусаров — монархисты, крайние католические клерикалы, французские шовинисты и т. д. И по ходу развития скандала, хоть и не сразу, утвердилось мнение, что левые и даже просто либеральные взгляды несовместимы с антисемитизмом.

О многих хороших людях — неевреях — можно упомянуть в связи с делом Дрейфуса. От Золя, Клемансо и Пикара до английской королевы Виктории. Но так как имеется об этом масса общедоступной литературы, я скажу пару слов только о Жоресе, вожде французских социалистов. Похоже, именно ему мы обязаны представлением о том, что грамотные организованные рабочие против антисемитизма. В конце XIX века во Франции, благодаря Жоресу, какое-то время было именно так. Жорес не с первой минуты включился в борьбу за пересмотр дела Дрейфуса. Бернара Лазара с его брошюрами он по началу принял вежливо, но прохладно. Однако, убедившись, что Дрейфус невиновен, Жорес, не считаясь ни с чем, стал требовать восстановления справедливости.

А было это не просто. Еще полбеды, что клерикалы, монархисты и т. д. травили защитников Дрейфуса, называя их «агентами еврейского синдиката». Хуже было то, что в это, по началу, верили и рабочие. И многие социалисты, одни из антисемитизма, другие из карьерно-популистcких соображений (голоса рабочих на выборах) считали, что социалистам следует стоять в стороне от этой «схватки между группами буржуазии». Но Жорес не колебался. Он боролся яростно, ни минуты не сомневаясь в победе. И победа пришла. Сперва в рабочих кварталах. Затем, с помощью организованных рабочих, во всей Франции. В 1899 году Дрейфус был помилован, а в 1906 году полностью реабилитирован. А мне остается добавить, что в ходе той борьбы Жорес глубоко проник в суть еврейского вопроса. И в начале нового XX столетия он заявил, что новый век должен решить две исторические проблемы. Проблему наиболее угнетенного класса — рабочего, путем осуществления идей социализма. И проблему наиболее угнетенного народа — еврейского, путем осуществления идей сионизма. И такие левые когда-то были! А сионизм-то, кстати, существовал тогда без году неделю, и многие евреи считали его утопией.

Лирическое отступление

Любопытно отметить, что уже существовавшая тогда ближневосточная арабская пресса, кроме христианской в Бейруте, как и негритянская пресса в США, возмущалась травлей во Франции человека за его происхождение (или вероисповедание). Бывали и такие времена.

Глава 11 Евреи, поляки, русские

А теперь вернемся в Россию — главный оплот сионизма. В самый первый момент какой-нибудь шкловский или бердичевский обыватель обратил мало внимания на арест Дрейфуса. Мало ли где что бывает. Но вот пришли вести об антисемитской истерии, захлестнувшей Париж. И тут выяснилось, что «Хаскала» кое-чего достигла. Для всех этих местечковых портных, сапожников, извозчиков, «торговцев воздухом» в середине 90-х годов Франция была уже не некой абстракцией. Но в данном случае их интересовала не Франция сама по себе. Она до Первой мировой войны привлекала к себе не так много местечковых евреев. Кроме богемы в Париж ехали разве что евреи-картузники (то есть шапочных дел мастера. Почему они возлюбили Париж, я не знаю, но это так). Франция была символом западного демократического мира. И все эти люди рассчитывали на него. Одни собирались ехать, другие держали отъезд, как запасной вариант, но все были уверены, что еврейский вопрос там решен бесповоротно. (В благоприятном для евреев смысле.) И вот оказалось, что это не так! Что и там может запылать земля под ногами у еврея. Горечь охватила еврейские массы Восточной Европы. Но «кому война, а кому — мать родна». В середине 90-х годов XIX века евреи начали понемногу читать газеты. Даже самые ортодоксальные евреи в самых глухих местечках уже не видели в чтении газет опасного новшества. (А лет 20 назад еще было так.) Потому-то и разнеслась повсюду быстро весть о «деле Дрейфуса». Но все же газеты читало еще относительно немного евреев. Все сразу же переменилось в те дни. Газеты рвали друг у друга из рук. Тиражи их сказочно возросли. Это был золотой час для всех, кто был связан с еврейским газетным бизнесом. С того времени и пошла у евреев мода на регулярное чтение газет. Меж тем в самой глухой дыре «черты оседлости» евреи без конца говорили о «деле Дрейфуса». У всех на устах были имена и защитников Дрейфуса, и врагов его. И стон стоял над местечками, когда суд вторично признал Дрейфуса виновным (1899 год). И эта реакция была важнее реакции французских евреев, ибо охватила миллионы. А во Франции (без Алжира) было всего сто тысяч евреев. Но надо особо сказать и о еврейской интеллигенции в России. О той, что жила вне «черты». Они, конечно, тоже были потрясены. Уж у них-то престиж Франции был высок, и они по большей части верили в прогресс и просвещение (то есть в «Хаскалу»). Но было и особое обстоятельство, о котором тут надо поговорить. Дело в том, что в исконно русских областях приличные люди в ту пору не демонстрировали антисемитизма. Они могли не любить евреев, но прилюдно этого обычно не высказывали. А если бы позволили себе такое, все бы их осудили. Например, Куприн. Он не любил евреев, но мы узнали об этом только из частных писем, опубликованных после его смерти. Он не только не высказывался публично против нас, но и подписывал разные обращения в защиту гонимых евреев. Это считалось правилом хорошего тона. Тут было, кстати, резкое отличие от Польши. Чем хуже шли дела у поляков, тем большими антисемитами они становились — отводили душу на тех, кто был еще несчастнее их и беззащитнее. Это и само по себе показательно. Один угнетенный вовсе не всегда сочувствует другому. Но нам важно то, что антисемитизм в Польше сильно захватил интеллигенцию и студенчество. Исключения, конечно, были, но они не опровергали правила. Жаботинский говорил в ту эпоху, что с русским антисемитом-черносотенцем спорить нечего — это подонок, а вот польский антисемит может оказаться большим писателем. Но польские «губернии», как тогда говорили, были фактически в «черте», не о них сейчас речь^[11]. Итак, в России (вне «черты») интеллигенты стеснялись говорить «жидовская морда». Но был период, когда стесняться стали меньше, — во время «дела Дрейфуса», особенно поначалу, когда в виновность Дрейфуса верили. Россия издавна была под культурным влиянием Франции. Теперь же Франция и Россия стали союзниками против Германии — в Париже есть и по сей день мост Александра III. И вот, когда во Франции случился антисемитский взрыв, это вызвало отголосок не только в еврейских местечках, но и в русских городах^[12]. И многим еврейским интеллигентам довелось услышать от русских коллег то, чего они никогда не предполагали от них услышать. Такова была ситуация в российском еврействе. Ее сравнивали с развороченным муравейником. И тут в 1896 году вышла книга Герцля «Еврейское государство».

Глава 12 Простые евреи выражают свое мнение

Давно замечено, что Герцль ничего нового, умного, в сравнении с российскими сионистами, не сказал. Он был далек от них и поначалу не читал их писаний. Все, что было у Герцля умного, уже было сказано. (А в его книге, кстати, вовсе не все умно — много наивного). Главная мысль Герцля (как у Пинскера или Лилиенблюма) сводилась к тому, что решением еврейского вопроса может быть только еврейское государство. Это «русские» сионисты давно знали. В этом и была причина критики со стороны некоторых сионистов. Они полагали, что шум, поднятый книгой, только помешает их практической деятельности, ибо привлечет к ней излишнее внимание турок — им тогда принадлежала Земля Израиля. Герцль, в свою очередь, невысоко ставил практическую деятельность из-за ее небольшого размаха, да еще и зависевшую от милости (и продажности) турок, — следовательно, считал он, ничего дельного на тот момент она дать не могла; когда поселения достигнут серьезных размеров, турки всячески начнут этому мешать. Сперва надо добиться каких-то политических гарантий, какой-то международно признанной автономии. Так родился спор «политических» и «практических» сионистов. В этом плане надо рассматривать и конфликт Герцля с Ротшильдом. Но споры между сионистами — это были домашние ссоры, семейные. Определились, однако, два противника, с которыми борьба предстояла куда более крутая. Религиозные круги и их противоположность — ассимилированные евреи, хорошо прижившиеся в рассеянии, которые вовсе не хотели, чтобы об их еврействе напоминали (и вообще, чтобы о еврейском вопросе говорили). Что до религиозных, то атаки их были еще довольно вялыми — борьба по-настоящему разгорелась после смерти Герцля. Этому способствовало еще и то, что Герцль оказывал подчеркнутое уважение раввинам, хотя государство и предполагалось строить светское. Говорят, что популярности Герцля среди религиозных евреев много способствовала его знаменитая борода. Приличный еврей по их понятиям должен был носить бороду. Желательно конечно и пейсы, но уж борода — это был тот минимум, без которого человеку уважения не оказывали. Что до ассимилированных евреев, всех этих «немцев Моисеева вероисповедания», то тут борьба началась сразу же. И характер носила яростный. Они называли Герцля «Адмором националистов» («Адмор» — хасидский вождь), чернил не жалели и использовали против него все свое влияние. Но у Герцля против них было оружие — Макс Нордау. «Мое лучшее приобретение», — говорил о нем Герцль. Нордау имел мировую известность, и это придавало сионизму респектабельность. Многие, слышавшие о Нордау, только теперь узнали, что он еврей. Он играл во времена Герцля ту же роль, что позднее Эйнштейн^[13]. Но дело решали не интеллигенция и не денежные тузы, но народные массы, и Герцль скоро почувствовал, что те на его стороне. Куда ни заносило его в ходе дипломатических переговоров — в лондонский Уайтчепел или на вокзал в Софии, простой еврейский люд встречал его с восторгом, с энтузиазмом, переходившим все границы. В какой-то мере этому помогали его царственная внешность и аристократические манеры, умение производить эффект. После выхода «Еврейского государства» враждебно настроенные венские ассимиляторы дали Герцлю презрительную, ироническую кличку: «Будущий еврейский царь». И вдруг оказалось, что простой люд зачастую в нем именно такого и видит. Сравнивали его и с Машиахом (Мессией). В чем была причина этого фантастического успеха?

Глава 13 Как воссоздается народ

Ну, во-первых, конечно, сказалось время его выступления — разгар «дела Дрейфуса». Но кроме того, он понял, как много значит реклама, чего его предшественники не понимали. Встречи Герцля с королями, Папой Римским, министрами не дали конкретных результатов (к чему приложили руку и влиятельные ассимилированные евреи), но иногда действие важнее результата. То, что Герцля принимают на самых верхах и именно как признанного главу всех евреев, производило впечатление на еврейское население. И на религиозных лидеров тоже. Это объясняет и умеренность выступлений раввинов-антисионистов против Герцля. С сотворения мира раввины предпочитали не критиковать чересчур «большого еврея». Особую роль сыграл Первый сионистский конгресс (Базель, 1897 год). Собственно, с того времени Герцля и признали лидером: и многие евреи, и остальной мир. Тут важно заметить: Герцлю очень помогало то, что был он человек состоятельный и на первые мероприятия, в том числе и на Первый сионистский конгресс, мог тратить свои личные деньги. (Частично из приданного жены.) Это не вызывало восторга в его семье, но без этого, наверное, вовсе ничего бы не вышло. Конгресс прошел с успехом невероятным, неслыханным. Начать с того, что депутатов было около двухсот, то есть в пять-шесть раз больше, чем на старых конгрессах палестинофилов. Но главное, невероятный, ни с чем не сравнимый взрыв энтузиазма, охвативший и делегатов, и гостей, и даже журналистов, приехавших, чтобы описать в прессе это диковинное событие. (Среди них были и неевреи.) Почти все вдруг поняли — происходит решительный поворот. Скепсис старых сионистов, с которым они ехалина конгресс, растаял. Молодые всю жизнь будут вспоминать этот конгресс как начало возрождения. Будут еще тысячи бед и редкие успехи, но никогда никто из тех, кто был тогда в Базеле, не забудут этого подъема духа! «С помощью подобных взрывов воссоздается народ», — скажет присутствовавший как гость «уайтчепельский Гомер», писатель Зангвиль (фигура, кстати, интересная. Мы его ещё встретим). До самого провозглашения Государства Израиль не будет больше равного события. Сам Герцль это понял — понял, что основал еврейское государство, что лет через пятьдесят оно станет явью. (Более пессимистичный Нордау полагал, что для этого потребуется 300 лет, но Герцль был ближе к истине.) На конгрессе приняли гимн, флаг, создали рабочие структуры, в общих чертах наметили программу действий.

Это был невероятный, ошеломляющий поворот в еврейском сознании! До сионизма евреи пытались, так или иначе, приспособиться к жизни в рассеянии. Они решали для себя, что лучше: сблизиться с жизнью страны, в которую забросила их судьба, или отгородиться от тамошних гоев, сохраняя в неприкосновенности свой язык и обычаи? Считать это государство своим и стараться быть полезными ему или свести свое участие в его жизни к минимуму? Уйти в революцию или в изучение Талмуда? Сосредоточиться на материальном преуспевании в стране своего рождения или перебраться в место более перспективное? И вдруг оказалось, что все это не важно. Иные были провозглашены цели и задачи. Не все смогли это понять и принять. Но нашлись и те, кто загорелся новой идеей.

А теперь о впечатлении, которое «русские» произвели на Герцля. Удивительно, как мало знали западноевропейские евреи об «ост-юде». Герцль ожидал увидеть полудикарей, а увидел врачей, инженеров, юристов, бизнесменов, хорошо говоривших на разных языках. И вот выводы Герцля после знакомства с «русскими»: без русских евреев еврейское государство построить невозможно, но одних только русских евреев для этого достаточно (в число «русских» тогда входило большинство «поляков»). Так что первые сионистские конгрессы были важны еще и потому, что знакомили «европейцев» с «ост-юде».

Потом было много всякого. Праздник случается не каждый день. Политические комбинации Герцля не удавались — султан не давал Землю Израильскую, а другие сильные мира сего не хотели на него давить. Герцль наивно думал, что его инициатива будет активно поддержана власть имущими неевреями. Правительства многих стран, по его мнению, должны были желать сионистского решения еврейского вопроса. Ибо активное, беспокойное, а в России и Румынии и озлобленное преследованиями меньшинство, становилось уже просто опасным своей тягой к революционному движению. Но при жизни Герцля надежды эти не сбылись. Обстановка на следующих конгрессах была менее торжественной, но вовсе не всегда более деловой, — стали создаваться фракции. Возобновились схватки религиозных и нерелигиозных сионистов. Место покойного уже Могилевера занял рав Райнис. А более всех нападал на религиозных и даже на самого Герцля Вейцман за то, что тот благоволил к религиозным сионистам. Случались и интриги, было и неудовлетворение личных амбиций у некоторых. Все бывало. Кое о чем дальше расскажу. Но у огромного большинства уже не наступало разочарования. Сионизм жил и развивался, даже если и не было сиюминутных успехов.

Людям моего поколения памятно то пробуждение советских евреев, которое вызвала Шестидневная война (Солженицын сравнивал ее с библейским чудом). Дальше дела Израиля могли идти и не столь блестяще, но советские евреи в спячку уже не впадали. Что-то подобное случилось и в результате «дела Дрейфуса» и выступления Герцля. И еще одно. Как ни медленно шло освоение Земли Израильской, но оно шло. И к концу XIX века уже перерастало возможности Ротшильда, очень богатого и очень щедрого человека, но всего лишь частного лица. А Герцль создал обширную и сильную организацию. И она в дальнейшем смогла заняться и вопросами поселений, и еще много чем (включая самооборону от погромщиков), даже если сперва этим заниматься и не предполагалось.

Глава 14 Осторожно: марксизм

Теперь время рассказать о явлении, сыгравшем большую роль и в сионизме, и в русской революции, — о студенческих «русских» колониях на Западе. Напоминаю, что в 1886–1887 годах была в России введена процентная норма, отрезавшая путь к образованию большинству евреев. Но тем, кто уже был в гимназиях, дали спокойно доучиться. И встал перед ними вопрос: а что делать дальше? Сама по себе гимназия еще ничего не давала. А путь в университет оказался закрыт для огромного большинства. И поехали они учиться за границу. Год за годом, еще 8 лет, гимназии выпускали людей, которым путь для продолжения учебы был только за границей. Учиться за границей, конечно, тяжелее, чем дома, — найти репетиторство, например, много труднее. Но учились, несмотря ни на что. В 90-е годы в Берлине, Цюрихе, Женеве, Берне, Париже, Мюнхене, Гейдельберге, Монпелье, Нанси, Льеже были колонии русских студентов, в огромном большинстве — евреев. Они, получив образование, как правило, возвращались потом в Россию. Таких, как Вейцман, оставшихся на Западе, было немного. Царская Россия была богатейшей страной. Еврей с высшим образованием имел все права. А диплом инженера, врача давал надежду хорошо устроиться в частном секторе (на государственную службу евреев не брали). Но приезжали они, поднабравшись за границей не только профессиональных знаний. Эта среда — зарубежные студенческие колонии, где, кстати, было немало девушек, — не могла контролироваться русскими властями. Евреи попадали за границу, уже озлобленные процентной нормой. Русские революционеры, включая Ленина, беспрепятственно вели среди них агитацию. (Так царь-батюшка сам готовил себе свою участь.) Но эта среда предоставляла те же возможности и сионистам. (В России сионизм был на нелегальном положении.) Вейцман в своих мемуарах рассказал, как он выиграл диспут у Плеханова в Берне, обратив в сионизм 180 человек из числа тамошних студентов — к ярости Плеханова. В общем, эта среда действительно дала нам многих. Но многие, увы, ушли в революцию. На рубеже XIX–XX веков революционная тема вновь становится актуальна: в России назревает революционная ситуация. И теперь уж евреи на первом плане.

Сделаем небольшое отступление, поговорим о евреях-революционерах вообще. Лучше всего о них сказано в фельетонах Жаботинского («Еврейская революция»). Я Жаботинского пересказывать не буду. Поговорим о том, что бросило евреев в революцию.

Вообще-то по марксистской теории евреям входной билет в эту революцию полагался. Она считалась пролетарской. Кое-какой пролетариат у нас имелся. Но билет нам полагался на галерку, то есть в задние ряды, ибо пролетариями, в собственном смысле слова, было всего процентов двадцать евреев, остальные — ремесленники, кустари. Да и пролетариат-то был второго сорта. Не много евреев работало на больших фабриках, все больше на малых предприятиях — типографиях, швейных мастерских, магазинах. Немало было работниц, в частности в табачной промышленности. Верхушкой считались граверы, часовщики. Кстати, на мелких производствах в промышленности и на транспорте^[14] работало, в общей сложности, больше евреев, чем в торговле.

Хуже всего с точки зрения марксизма было то, что трудились все эти портные и пекари у еврейского же хозяина, работавшего с ними же.

Это создавало известную патриархальность отношений. И главное, вселяло надежду — при удаче и самому можно стать хозяином. Но хозяева этих маленьких предприятий были немногим богаче работавших на них пролетариев. Как шутили тогда евреи: «Что такое классовая борьба? Это война нищих евреев против бедных евреев».

Лирическое отступление

Ю. Мартов (Цедербаум) описал в своих мемуарах курьезный эпизод. Он вел в Вильно среди еврейских рабочих нелегальный социал-демократический кружок, где изучали «Манифест коммунистической партии». А там, среди прочего, говорилось о распущенности буржуазии, о забвении ею моральных принципов и т. д. И тут рабочие и работницы не согласились. Они заявили, что хорошо знают буржуазию — своих хозяев и хозяек. Годы проработали рядом с ними. И люди эти как раз трудолюбивые и богобоязненные.

Словом, не лучший был пролетариат, а очень даже революционным оказался (назло теории). Отчасти причины уже ясны, кое о чем еще будет сказано. Но вопрос в том, была ли травля евреев в Российской империи единственной причиной еврейской революционности? Я думаю, нет. И вот почему. Когда после Первой мировой войны начались коммунистические выступления, евреи сыграли большую роль в Венгрии и Баварии. А ведь ни в Германской империи, ни в Австро-Венгрии их не травили (по крайней мере, власти). Больше того. Видимо, нигде экономический и социальный прогресс евреев не был столь быстрым, как Венгрии в десятилетия предшествовавшие Первой мировой войне. А в Германии в начале XX века бедных евреев было очень мало. Большинство немецких евреев относилось к среднему классу. (В отличие от Восточной Европы. И от Вены, где еврейская беднота тоже завелась — набежала из Галиции после 1867 года, когда евреи Австро-Венгрии получили равноправие).

Дело в том, по-моему, что инородцы в принципе более склонны к революционным выступлениям, даже если к ним проявляют терпимость. (Понятно, что под это правило не подпадают привилегированные инородцы или слишком отсталые. Но привилегированное положение у инородцев бывает только временное). Евреи в Центральной Европе, как и в Восточной, оказались менее связаны с монархической традицией своих стран.

В Европе в начале XX в. самодержавие сохранилось, кроме России, только в маленькой, бедной Черногории. Но для русского человека, даже если он понимал, что царский абсолютизм безнадежно устарел, династия Романовых была частью национальной истории, которой он гордился. Минин и Пожарский, Петр I и победа над Наполеоном и т. д. А в душе еврея это не задевало никаких струн. Не было среди евреев и традиций службы из поколения в поколение в славных гвардейских полках. Словом, евреи повсюду, а в России особенно, оказались кладом для революционеров.

В том самом 1897 году, когда собрал Герцль Первый сионистский конгресс, родился в Вильно Бунд — еврейская социал-демократическая партия. (Официальное название — «Союз еврейских рабочих Литвы, Польши и России»). Бунд отрицательно относился к сионизму, считая его реакционной буржуазной утопией.

Лирическое отступление

Первоначальное ядро Бунда составили, главным образом, рабочие щеточных мастерских. Это была новая, довольно значительная отрасль промышленности, возникшая в конце XIX в. И евреи устремились туда. Там не сложилось патриархальных отношений, характерных для традиционных еврейских отраслей. Производство было вредным — маленькие отрезки щетины вертелись в воздухе и попадали в легкие. По всему по этому, управленческий аппарат располагался подальше от производственных помещений, а социалистические идеи распространялись среди рабочих быстро. Ну, а за щеточниками потянулись прочие.

Многие евреи, минуя Бунд, вступили в социал-демократическую партию. Примкнули к большевикам, меньшевикам или к эсерам. (У эсеров были, между прочим, братья Гоц, выходцы из богатейшей русско-еврейской семьи, внуки чайного короля Высоцкого).

Лирическое отступление

Сам старый Высоцкий, один из богатейших евреев России, оставил у сионистов добрую память по себе. Он участвовал в движении «Ховевей Цион» (ранние сионисты) и жертвовал деньги на наше национальное дело, что не было тогда в моде у русско-еврейских магнатов. В частности, финансировал издание в Одессе ежемесячника на иврите «Ха Шилоах» («Посланник»), где сотрудничали виднейшие литераторы-сионисты. Спонсировал покупку земли в Стране Израиля. По завещанию (1904 год), солидная сумма была оставлена им на основание хайфского политехнического института.

А вот внуков его увлекали совсем другие идеи. Яблоки далеко упали от яблони. О революционной деятельности Михаила Гоца и его брата Абрама можно книгу написать. Особенно знаменит стал старший брат, Михаил Рафаилович Гоц, один из основателей партии эсеров. Но тут я хочу рассказать немного об их кузине Амалии Фондаминской (урожденной Гавронской), внучке чайного короля. И муж ее Илья Фондаминский происходил из далеко не бедной московской купеческой семьи. Они оба вступили в партию эсеров. Вряд ли многие знают, что значительная (а может и большая) часть оружия боевых революционных дружин «Красной Пресни» (центра вооруженного восстания 1905 года в Москве) была приобретена на деньги этой пары. А еще Амалия была красавицей. Все эсеры тогда вздыхали по ней. И, подобно Трумпельдору, она была вегетарианкой. А так как однажды ей пришлось посидеть в тюрьме «за политику», то с разрешения начальства в тюрьме работал специальный повар, готовивший ей вегетарианские блюда. За ее счет, конечно. Но ей это было по силам. Как и уборка камеры, оклейка ее обоями и т. д. С их деньгами в царской тюрьме можно было жить.

Объективности ради отмечу, что революционеры-миллионеры встречались не только среди евреев. И даже не только в России.

Но нас особенно интересует Бунд. В первые послереволюционные годы (то есть в начале 20-х годов) вещи еще назывались своими именами, хотя бы потому, что живы были еще участники событий. И тогда в воспоминаниях старых большевиков роль Бунда в первые десять лет его существования оценивалась высоко. Начнем с того, что Бунд возник раньше всех остальных революционных партий. Людям моего поколения пришлось учить историю КПСС, и вот я еще ребенком обратил внимание на странный факт: историю КПСС начинали со II съезда. Это объяснялось выступлением Ленина, принятием программ и т. д. и т. п. Но все-таки странно было. Первый-то съезд всегда — первый. Уже в Израиле узнал я причину: Первый съезд, на котором основана была российская социал-демократическая партия (в дальнейшем разделившаяся на большевиков и меньшевиков), был созван и организован Бундом. В работе его участвовало всего девять делегатов, трое из них — бундовцы. Понятно, что об этом Первом съезде в мои времена старались говорить уже скороговоркой (Бунд и не вспоминали при этом). Но Бунд учил русскую социал-демократию и практическим делам: как организовывать нелегальные типографии, как переправлять, что нужно, через границу. В общем, Бунд был очень даже заметен, хоть и уступал по общей численности большевикам, меньшевикам и эсерам.

Глава 15 Марксизм, сионизм, иудаизм и толстовство

Кому и зачем все же потребовалась отдельная еврейская фракция в российской социал-демократической партии? Бунд вошел туда на правах автономной фракции, и это многим не нравилось. Ну добро бы шел спор о революционной тактике, как у большевиков с меньшевиками. Так нет же, тут выпирал национальный вопрос. Отец русской социал-демократии Плеханов говорил, что «Бундовец — это сионист, который боится, что его укачает по дороге в Палестину». (А слово «сионист» было для него ругательством.) Понятно, что у колыбели Бунда стояли еврейские интеллигенты. И соображения у них и у еврейских рабочих были двух сортов. Во-первых, практические. О них мало говорили. Но всегда помнили. «Пролетарский интернационализм», столь красивый в теории, реально не существовал. В этом евреев убеждала жизнь. Широкую известность получили события в Белостоке — это был один из немногих случаев, когда евреи работали на больших ткацких фабриках вместе с неевреями (поляками). И отношения сложились крайне враждебные. Приходилось признать без лишнего шума, что всемирное братство пролетариев — дело не слишком близкого будущего.

Лирическое отступление

Белосток и вообще Российская империя были в этом плане не уникальны. В конце XIX века получили, например, печальную известность события в Калифорнии — тамошние жестокие погромы китайцев. Жертвами были, в основном, китайские чернорабочие-«кули», а громилами — белые американские пролетарии. Закончилась эта история запретом китайской эмиграции.

В общем выходило, что о национальном вопросе евреям-пролетариям, да и всем остальным стоит серьёзно подумать.

Вторая причина была объявлена официальной причиной существования Бунда — специфическое положение евреев как нации. Еврейский пролетариат имел все же и особые еврейские беды — «черта оседлости», процентная норма и т. д. И вот, теоретики Бунда говорили, а многие евреи с ними соглашались, что поскольку падение власти царя и буржуазии, видимо, дело тоже не быстрое, то возможны разные временные компромиссы между властями и рабочими. И поскольку для русского пролетариата «черта оседлости» не есть дело важное, то он, русский пролетариат, будет готов с ней (и с другими ограничениями для евреев) пока что смириться, получив уступки в другой сфере. Вот и нужна евреям особая партия (или фракция), которая за особые еврейские права в первую очередь будет бороться.

Была еще и дополнительная причина — сложность и напряженность межнациональных отношений в западных районах Российской империи. Об этом «еврейским товарищам» в Вильне (Вильнюсе) без обиняков напомнил польский социалист Ю. Пилсудский, который и сам был родом из тех мест (о нем см. ниже). Поляки — самая большая тогда национальная группа в Вильне, готовы были терпеть бундовцев, а ППС (польские социалисты) соглашались даже сотрудничать с ними. Но российские социалисты (еврейского, да и любого другого происхождения) были им не ко двору. И подобная ситуация была не только в Вильне и не только с поляками. В общем, даже благоразумнее было еврейства своего не затушевывать, в русских, поляков и т. д. не перекрашиваться.

Но Бундом дело вовсе не исчерпалось. Через два года после «Еврейского государства» Герцля появилась книга Н. Сыркина «Еврейский вопрос и еврейское социалистическое государство» (книга, мягко говоря, утопическая). И на Втором сионистском конгрессе (они тогда устраивались каждый год) возникла уже фракция сионистов-социалистов. Хотя сами названия «социалистический сионизм» и «сионисты-социалисты» появились еще год спустя, на Третьем конгрессе. Так началось это движение, длившееся около ста лет и умершее на наших глазах в 90-е годы XX века. Суть учения его отцов-основателей Б. Борохова (которого считают самым правоверным марксистом среди сионистов) и Н. Сыркина вкратце такова. 1) Капитализм возник в ходе исторического развития. Но мы все начинаем на пустом месте. Возьмем сразу же то, что лучше капитализма, — социализм. 2) Общая беда, то есть дискриминация, сплачивает всех евреев, мешает развитию классового сознания. Будет свое государство — классовое сознание пролетариата станет ясным. 3) Капиталистическим путем Землю Израильскую не освоить, нужен социализм. Это то, что я понял в их писаниях.

Герцль не пришел в восторг от возникновения этой фракции, кстати, первой по времени образования. Он имел дело с королями, императорами, министрами и т. д. Ему вовсе не нужна была социалистическая окраска сионизма. И при нем социалисты не сидели тихо. А когда он умер, и с ним вместе умерла надежда на королей, они подняли голову. Шутка истории: Жаботинский сионистов-социалистов защищал от нападок (до Первой мировой войны). Но на первых порах нападки на них были в основном с другой стороны — со стороны Бунда. «Поалей Цион» — «Рабочие Сиона», так называли себя на иврите сионисты-социалисты, мечтавшие строить социализм в Земле Израиля, были сперва немногочисленны и нецентрализованы. Перед ними вставали вопросы, которые каждый кружок решал по-своему, например, надо ли участвовать в классовой борьбе в «рассеянии». Некоторые участвовали, но, в общем, роль Поалей Цион в русских революционных событиях была невелика. А Бунд был численно намного больше и централизован. И травил поалей-ционистов что было силы. Это нередкое явление, когда близкие цапаются. Ведь те и другие паслись на одном поле — среди еврейских рабочих, у которых было классовое сознание и еврейское сердце. И чем дальше, тем больше расходились они. Бунд пропагандировал идиш. Сионисты идиш презирали. Пропагандировали иврит, который стараниями Бен-Йехуды уже превращался в живой разговорный язык. Если не могли говорить на иврите — предпочитали русский язык, хотя не все они, часто выходцы из местечек, хорошо на нем говорили. И так во всем. Но нашлось в конце концов общее дело. Поалей-ционисты прославились организацией самообороны против погромов. Бундовцы в этом вопросе колебались, но в конце концов примкнули — не оставлять же важную сферу деятельности конкурирующей фирме.

Бунд был сильной организацией, но только до первой революции, в которой принял активное участие (1905–1907 годы). В ту пору Бунд часто выступал инициатором забастовок и политических демонстраций в городах западной части Российской империи. Авторитет его на «еврейской улице» был высок. А в течение большей части 1905 года, когда революция шла на подъем, случалось, что к борьбе, начатой еврейским пролетариатом, присоединялись и русские, польские, латышские, украинские рабочие. Говорили, что евреи во время этих беспорядков вели себя очень храбро.

Позднее русский генерал Родкевич (совсем не юдофил) вспоминал: «Выступление евреев в 1905-7 годах, особенно под руководством Бунда, отодвигают на задний план вопрос об их, евреев, врождённой трусости и невоинственности».

В общем, без участия Бунда нельзя представить себе первой русской революции.

Именно о своём участии в революции 1905 года, о схватках с войсками и погромщиками будут много лет спустя вспоминать старые российские бундовцы, оказавшиеся за пределами СССР. То был час их славы. Но дальнейшими делами они уже не могли похвастаться.

Сионисты, даже левые, не верили в перманентную нормализацию положения евреев в России в результате революции. (Возможным считалось только временное улучшение).

Поэтому большинство сионистов-социалистов в антиправительственных выступлениях не участвовало, сосредоточившись на защите евреев от погромщиков. Но некоторые поалей-ционисты, захваченные революционным порывом еврейских масс, приняли участие в тогдашних вооруженных восстаниях.

О тех бурных днях и событиях мы ещё много будем говорить.

После поражения первой русской революции Бунд стал сдавать позиции — царизм устоял. Многих бундовцев взяло отчаяние, и они уехали в Америку (от чего раньше воздерживались).

А конец русского Бунда был жалким и противным, но о том — в следующей сказке. Во всяком случае, на рубеже XIX и XX веков евреи стали в России главным революционным пугалом (отчасти заслуженно), каким за 40 лет до того были поляки. Русских революционеров теперь считали уже не польским, а жидовским бессознательным орудием. Хотя поляки, как мы увидим далее, остались непримиримыми врагами империи. Против России они, однако, с евреями не дружили. А меж тем в сионизме возникла и другая фракция, которая со временем не только не сгинула, но ныне стала острием нашего меча. В 1902 году, в Вильно была основана партия «Мизрахи» — религиозных сионистов. При чем в программе было указано среди прочего, что социалистам «вход воспрещен». Во главе религиозных сионистов встал раввин из Лиды (Виленская губерния) Рейнес (р. Могилевер к тому времени умер). Герцль эту весть воспринял с восторгом. Ходили даже слухи, что он прислал для организации учредительного съезда в Вильно крупную сумму из личных денег. Такое за ним вообще-то водилось. Но если его расходы на первые сионистские конгрессы широко известны — он и не думал их скрывать и гордился ими, — то пожертвования религиозным сионистам остались сионистской легендой. Ее пока не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть. Во всяком случае, он с ними отлично ладил. Зато многие не ладили. Среди сионистов против маленькой фракции «Мизрахи» сплотились самые разные деятели — от Нордау до социалистов. И особенно кипятился Вейцман. Но это были еще цветочки, ягодки — это ненависть основной массы религиозных. «Мизрахи» и не думали по началу отходить от ортодоксального еврейства, но те их сами отодвинули. «В наше время трудно представить, — писал р. Рейнес спустя много лет, — сколько душевной смелости и преданности идее требовалось от раввина, чтобы открыто заявить, что он сионист. А уж тем более, чтобы возглавить сионистское учреждение, задача которого привлечь верующих в сионизм». И по сию пору религиозные сионисты и ортодоксы не любят друг друга. Религиозных сионистов в Израиле часто называют «вязаные кипы». Они обычно работают, прекрасно служат в армии, селятся в самых опасных районах. И молодежь у них замечательная. Пока есть у нас такие ребята, «жива еще наша надежда» — слова из нашего гимна.

Лирическое отступление

Существовали группы евреев, алия (т. е. в переселении в Страну Израиля) которых была мотивирована главным образом религией. Это, прежде всего, патриархальные евреи Востока. В описываемое время (до Первой мировой войны) очень значительной, по масштабам тех лет, была алия евреев Йемена. Отмечу также основание Бухарского квартала в Иерусалиме, в конце XIX в. Его обитатели считались тогда самыми зажиточными в городе.

Религиозное чувство двигало и «герами» — русскими крестьянами и казаками, принявшими иудаизм. В Стране Израиля они быстро смешались с евреями. А в описываемое время, несмотря на небольшую численность, сыграли заметную роль в освоении страны. Ибо были привычны к крестьянскому труду и обучали ему своих новых единоверцев. А когда всё станет решаться оружием, их потомки станут храбрыми бойцами.

Но в центре моего повествования находятся восточно-европейские ашкеназы — бесспорно главная в то время ветвь евреев. У них картина взаимоотношений сионизма и религии оказалась сложной.

А Трумпельдор? Он еще молод и неизвестен. То, что он вырос сионистом, понятно из вышесказанного. Но он стал сионистом-толстовцем. Было и такое направление в сионизме, популярное среди «русских». Но помимо того, что человек — сионист и толстовец, надо еще что-то делать. Он выучился на зубного врача. Не на стоматолога, а на дантиста. Эта профессия (дантист — зубной врач со средним образованием) теперь почти исчезла, но тогда встречалась часто. В училище принимали без гимназического аттестата. А можно было законно получить диплом и не кончая училища. Для этого требовалось 3 года обучения у практикующего зубного врача, затем сдача экзамена. А права у дантистов были, как у приличных людей. Так что евреи стремились обзавестись подобным дипломом. Иногда просто незаконно покупали его в училищах, а сами занимались чем-нибудь другим. К Трумпельдору это не относится, но он, похоже, тоже не был в восторге от зубоврачевания. Как бы там ни было, он учился основам стоматологии у своего старшего сводного брата, преуспевающего зубного врача. (Это был сын отца от первого брака. Мать Иосифа была второй женой Вульфа Трумпельдора). В возрасте 21 года наш герой сдал экзамен на зубного врача при императорском Казанском университете и получил диплом.

ЧАСТЬ II ТРУМПЕЛЬДОР СТАНОВИТСЯ ИЗВЕСТНЫМ

Глава 16 Кишинев. Напряжение нарастает

Когда изучаешь историю российских евреев после смерти Александра II, то до 1903 года поражает не только антисемитизм власти и общества, но его динамика, его нарастание. Едва евреи как-то переживали одну беду, приходила другая. Едва приспосабливались к какому-то очередному антисемитскому закону — появлялся новый. Тем не менее до 1903 года большинство евреев, видимо, еще считали положение не очень страшным. Такое чудесное средство, как взятка, облегчало жизнь — не только евреям, конечно, но евреям в первую очередь. Немало их ухитрялось жить и работать вне «черты» благодаря взяткам — полиции, дворнику, швейцару. Было даже шуточное выражение: «швейцарский подданный» — еврей приезжает в гостиницу за пределами «черты», вместо документов дает швейцару взятку, и тот его опекает два-три дня (прячет от полиции и т. д.), пока еврей там живет. В общем, как-то выходили из положения. Прямой физической угрозы до 1903 года не возникало. После 1882 года погромы были редки, и размах их мал. Шел «бескровный» законодательный погром, но приспосабливались. Может, в том и была одна из причин страшных событий 1903 года — чуяли «добрые люди»: без кровопролития не избавиться от жидов. А что избавиться от них надо — это становилось все яснее по мере назревания революционной ситуации. Где-то должно было рвануть. Рвануло в Кишиневе.

Кишиневский погром занимает в нашей истории не меньшее место, чем «дело Дрейфуса» (к тому времени благополучно завершившееся). Он в деталях менее известен широкой публике, хоть и был много страшнее. Я о нем скажу чуть подробнее. Ибо с него началась «горячая война» с евреями. Мне удалось в университетской библиотеке в Иерусалиме раскопать редкую книгу — «Воспоминания князя Урусова» (может, теперь ее переиздадут). Князь Урусов был либерал и не враг евреям. Кроме того, человек известный. Когда в результате страшного погрома поднялся шум во всем мире, его назначили в Кишинев губернатором, чтобы шум поубавился. Он вел следствие по свежим следам. Вот что он рассказал, чего я у других не нашел. В Кишиневе чувствовалась конкуренция между еврейскими и нееврейскими предпринимателями, и это накаляло обстановку в городе. Обычно ни к каким погромам такая конкуренция все-таки не приводила. Предприниматели-христиане не опускались так низко. Хотя марксистское объяснение антисемитизма — конкуренция, и в данном случае она, видимо, сыграла роль.

Но по порядку. В Молдавии, как известно, главный бизнес — фрукты. Но многие из тамошних помещиков давно отвыкли заниматься хозяйством. И в имениях если и появлялись, то как дачники. А иногда и вовсе не появлялись. Оставалось два выхода: 1) нанять управляющего; 2) сдать имение в аренду. Первый способ хуже для владельца, хоть иногда применялся и он. Еще с древних времен известно, что, когда нет на месте хозяина, все не ладится. А управляющий объясняет низкие доходы тем, что когда требуется солнце, обязательно идет дождь, и наоборот, а с погодой не поспоришь. Чаще все же прибегали к другому способу — сдавали имение в аренду предпринимателям, и у владельца ни о чем голова не болела. Арендой занимались и евреи, обходя путем взяток запрет на пребывание в сельской местности. И вот, опыт научил помещиков, что лучше иметь дело с евреями. Конечно, каждый арендатор думает о своей выгоде, а не о долгосрочных перспективах, и «высасывает» имение. Других не бывает. Но если аренда — зло, то еврейская аренда оказывалась меньшим злом. Арендатор платил помещику заранее оговоренную сумму с десятины, независимо ни от чего. И евреи платили меньшие деньги. Но тот, кто польстился на большую арендную плату, предлагаемую христианином, горько о том жалел. Еврей все-таки помнил, что ему лучше не перегибать палку. Что он всегда во всем будет виноват, что ему труднее получить помощь от полиции (или полицейских придется изрядно «подмазать»). Поэтому он, еврей, вел себя менее хищнически — например, организовывал в поле хорошее горячее питание для батраков. Это стоило денег, поэтому-то предприниматель-еврей и предлагал не столь высокую арендную плату. Зато у него было куда меньше бунтов, поджогов и т. д. Это касалось всех сторон деятельности еврея-арендатора, что помещики ценили. И евреи выигрывали конкуренцию. До поры, до времени. Понятно, что предприниматели христиане были недовольны. Итак, существовала группа, даже влиятельная, которой евреи перешли дорогу. Но ведь была и группа, ведшая дела с евреями. Помещики, что сдавали поместья евреям в аренду, в большинстве в Кишиневе и жили. И конечно, имели вес в обществе. Но в грозный час их было не слышно и не видно. Старая, как мир, история. Еще Святой Бернар Клервоский говорил в XII веке, что уж если приходится обращаться к ростовщику, то лучше к еврею — меньше бед. Все это знали, но кто-нибудь еврея защищал? Случалось, но редко. В Кишиневе не защищали.

Жил в Кишиневе некий Крушеван. На правительственную дотацию он издавал газетенку «Бессарабец». (Бессарабия — другое название Молдавии.) Дрянная была газетенка во всех отношениях. Но в историю, благодаря кишиневскому погрому, попала. Крушеван и в столицах пробовал что-то антисемитское издавать, но не вышло, публика там была повзыскательнее. Кто хотел антисемитского чтива — покупал солидное суворинское «Новое время». А в Кишиневе — сходило с рук. Даже евреи пользовались этой газетенкой — «Бессарабец». Другой, широко читаемой, в Кишиневе не было, насколько я знаю. Ведь кроме антисемитских статей печаталась там и полезная информация: объявления, реклама. А может, евреи и антисемитские статьи читали. И такое бывает — любопытно. А евреев в Кишиневе было много — не меньше половины населения, если не больше. Могли бы объявить бойкот Крушевану. Но ничего не сделали. И это кишиневским евреям первый упрек. Впрочем, будут и другие, потяжелее.

Лирическое отступление

Паволакий (Павел) Крушеван происходил из небогатой, но знатной семьи, из старинного румыно-молдаванского рода. Это не мешало ему быть членом русских националистических организаций. Когда в 1905 году был организован «Союз русского народа», Крушеван встал во главе его бессарабского отделения. Черносотенный интернационализм в действии.

Есть недалеко от Кишинева маленькое местечко — Дубоссары. Жил там зажиточный человек (нееврей), уже пожилой, женатый вторым браком. А от первого брака у него был взрослый сын, пьяница и скандалист. Не любил его отец и хотел оставить все имущество младшему сыну. Он был от второй жены, еще мальчик. Это, конечно, не понравилось старшему. И как-то произошло между братьями объяснение, мальчику досталось поленом по голове, после чего он тут же умер. Старший брат затащил тело в кусты и смылся. Птицы нашли тело первыми, поклевали лицо, глаза. Потом нашли и люди. И кто-то сказал, что это, наверно, евреи сделали. Христианин ведь если и убьет, то над лицом жертвы глумиться не будет. (А еврей, он, конечно же, на все способен.) И «пошла писать губерния». Впрочем, местная полиция в деле разобралась. В маленьких Дубоссарах все всё друг о друге знали. Семейные дрязги тоже секрета не составляли. Но круги уже стали расходиться. И чем дальше от Дубоссар, тем больше было уверенности, что «евреи виноваты». Тем более что Пасха приближалась, и значит им нужна кровь христианская для мацы. И «Бессарабец» этой сенсации не упустил. Задал перцу! А в городе ведь были те, кто евреев ненавидел. И забурлил Кишинев. Меж тем следствие в Дубоссарах выявило истину. И «Бессарабец» тиснул где-то мелким шрифтом, что «слухи о ритуальном характере убийства пока не подтверждаются». Страсти уже кипели. Небольшая малозаметная статейка не слишком сбавила энтузиазм. А для будущего было полезно — ведь может еще быть расследование. В дальнейшем антисемитская печать часто так будет поступать. И советская тоже. Крушеван и дальше (после погрома) боролся с крамолой и евреями. Самое смешное: когда после Шестидневной войны началась антиизраильская вакханалия в советской печати, потомки Крушевана попросили восстановить его доброе имя — он с сионизмом боролся. (Это правда. Крушеван считал сионизм, объединяющий евреев, опасным). Но на такой шаг советская власть все-таки не пошла. Уж слишком скандальная слава осталась после Крушевана.

Вернемся в предпогромный Кишинев. Говорить, что события разыгрались внезапно, что власти их не предвидели, смешно. Евреи чувствовали, как земля дрожит. Обращались за помощью и к властям, и к православному духовенству. И кое-какие меры даже были приняты. Богатым евреям предложили срочно переехать в лучший отель и снять там номера — за немалые деньги. И там выставили охрану. И они были в безопасности. А иные и вообще заблаговременно уехали из города. Но обычный обыватель не мог позволить себе таких трат. Да люди и не представляли себе размеров опасности, надеялись, что как-нибудь обойдется. (Тоже частая ошибка.) Бог не выдаст — свинья не съест. Не обошлось.

Глава 17 Кишиневский погром^[15]

Но и сионисты, а они в Кишиневе были, узнали о приближении погрома. И решили встретить громил, как положено. Во главе тамошних сионистов стоял доктор Яаков Бернштейн-Коган, врач и видная фигура в тогдашнем сионистском движении. И не трус. И вот сионисты раздобывают кое-какое оружие, разрабатывают план обороны, проводят даже специальные телефонные линии, но делают все недостаточно скрытно. Любопытно отметить, что специфическая предпогромная обстановка чувствовалась не только в Кишиневе. Видать, всем надоели евреи. В Одессе в те дни тоже ждали чего-то подобного. Тоже организовывали самооборону, тоже столкнулись с равнодушием и беспечностью еврейской массы. Но рвануло в Кишиневе.

И вот наступил роковой день 6 апреля 1903 года. В том году еврейская и христианская Пасхи отчасти совпали. 6 апреля был общий праздник. С утра все были в хорошем настроении, как вдруг началось! Позднее, в правительственном сообщении о случившемся утверждалось, что какой-то еврей, хозяин карусели, толкнул христианскую женщину с ребенком, которая хотела бесплатно прокатиться. Затем завязалась драка, причем нападающей стороной сперва были евреи, а уж потом пошло-поехало. В нападающих евреев никто не поверил с первого дня, а вот в инцидент на карусели историки верили, и он попал во многие книги. Ничего невозможного тут не было. Там, где много евреев и христиан, случаются бытовые столкновения. И не всегда евреи ведут себя по-рыцарски. Только в наше время, когда в связи с перестройкой стали доступны уцелевшие документы царской жандармерии, выяснилось, что и это выдумка. Не было этой истории с каруселью…

В первые часы погром носил еще «традиционный» характер. Крови пролилось не так много. И энергичные меры могли погром прекратить. Но вместо этого полиция и войска разоружали, разгоняли, арестовывали еврейскую самооборону, организованную сионистами. А погром нарастал. Пошел слух, что царь-батюшка разрешил громить евреев (как минимум три дня), и действия властей давали все основания так думать. Многие городовые (постовые полицейские), даже известные евреям как люди приличные, не вмешивались, ибо верили в это. Погром ширился, становился все более жестоким. Толпа зверела от безнаказанности, крови лилось все больше. И тут приходится сказать, что огромное большинство кишиневских евреев проявило себя самым жалким образом. Они шли, как бараны, под нож. Ведь в городе было не менее 60 тысяч евреев (а некоторые считают, что более). Как ни крути, выходит, что было несколько тысяч взрослых мужчин, и по крайней мере девяносто процентов из них не попытались сопротивляться. На глазах у них били их детей, насиловали жен и дочерей, а они… Кое-где попытки сопротивления все-таки стихийно возникали. В одном месте дело могло принять серьезный оборот, ибо выступили евреи-мясники — здоровые мужики, привыкшие рубить мясо своими топориками. Но полиция и войска, уже ликвидировавшие оборону сионистов, поспели и туда вовремя. А затем и в другие места, где евреи хотели защищаться. Это, помимо прочего, укрепляло погромщиков во мнении, что они делают благое дело — им-то ведь власти не препятствуют. Но эти очаги самообороны потому своевременно и легко ликвидировались властями, что были разрознены и в них участвовало мало людей. Больших войсковых соединений для этого не потребовалось. И погром становился все более кровавым и массовым. В город уже тянулись окрестные крестьяне, дабы «выполнить царский приказ» и не упустить добычу. А евреи все еще слали депутации к властям. В городской Думе Кишинева преобладали приличные люди. Когда, еще до погромов, туда как-то выбрали Крушевана, он вскоре вынужден был отказаться — его демонстративно там бойкотировали. Это, кстати, было одной из причин еврейской беспечности накануне событий — выборные городские власти явно были против погрома. Но полиция городской Думе не подчинялась. А, скажем, выйти навстречу погромной толпе приличные люди не решились. А настоящие власти делали вид, что ничего не происходит. Только на третий день стали принимать энергичные меры, и погром прекратился. Такова фактическая сторона дела. Не все тут абсолютно точно. В доступных мне источниках есть расхождения в деталях. Число убитых варьируется от 41 до 49 человек, есть и другие расхождения, но несущественные. Итак, около полусотни евреев было убито, несколько сот ранено, в том числе около ста — тяжело, разрушено около полутора тысяч еврейских квартир и лавок и несколько приличных магазинов. Сионисты не смогли, по независящим от них причинам, остановить погром, но смогли передать за границу жуткие подробности. Среди убитых и раненых богачей не было. Кто виноват? Господин Крушеван считал, что виноваты евреи, — дескать, своим поведением вызвали взрыв народной мести. А может, и вообще все сами спровоцировали, чтобы получить помощь. Так писал «Бессарабец». Но люди винили власть.

Тут возможны две версии: первая — правительство сознательно вело дело к погрому и, конечно, дало ему разгореться. Чтобы проучить евреев, лезущих в революционное движение (а в Кишиневе, действительно, Бунд был очень активен), и чтобы «выпустить пар» народного недовольства. Это возможно. В дальнейшем (погромы 1905–1907 годов) это будет доказано. Но в случае Кишиневского погрома 1903 года тому нет прямых свидетельств. Версия вторая — крайняя нераспорядительность властей объяснялась тем, что антисемитизм так пронизал все поры российского государственного аппарата, что власти и не хотели, и не умели действовать в защиту евреев, а могли проявлять оперативность, только выступая против них, что и случилось в Кишиневе. Погрома, тем более такого страшного, они не хотели, но не хотели и действовать против «русских патриотов». У князя Урусова сложилось впечатление, что прежний губернатор Раабен, который был в городе во время погрома, был человеком не злым и не коварным, а просто никчемным. Но, как говорила моя бабушка: «Не важно, что бумажно, — было б денежно». Результат был налицо.

Нельзя писать о евреях и не вспомнить ростовщиков. Вскоре после погрома приехал в Кишинев Короленко. Замечательный человек, в ту пору известный писатель. Его очерк «Дом № 13» о Кишиневском погроме стал знаменит уже тогда. Хотя печатался только за рубежом — в России был запрещен цензурой. В советское время его печатали часто. Я был знаком с одной дамой, еврейкой,которая старалась уберечь своего сына от еврейского вопроса и боялась, чтобы «Дом № 13» не попался как-нибудь ему на глаза, но не вышло. Дом № 13 — это дом на улице Азиатской (в советское время была улица Свердлова, а теперь — не знаю). Там громилы особенно зверствовали. И в том очерке описан случай, как жаловался после погрома один кишиневский житель-христианин Короленко. Был тот кишиневец садовладельцем. Когда приходило время сбора урожая, он брал заем у жида-ростовщика, нанимал рабочих, выдавал им аванс, а уж после реализации урожая производил окончательный расчет со всеми. Но в том 1903 году перепуганные евреи закрыли кредит. Пришлось просить взаймы у христиан. «А там, где жид шкуру спускал, свой брат христианин — три содрал».

Глава 18 Ближайшие последствия погрома

Жуткая сенсация Кишиневского погрома прокатилась по еврейскому и нееврейскому миру. А в мире в 1903 году было тихо. Англо-бурская война и «боксерское восстание» в Китае, направленное против «белых чертей», завершились. Так что кишиневские события оказались в центре внимания. И не только у евреев. Сегодня уже нелегко себе представить ужас этого известия. XX век и начало XXI века были таковы, что нынешнего человека не ужаснула бы так сильно гибель максимум полусотни людей, тем более евреев. Но XX век только начинался, и весной 1903 года люди еще оценивали события по меркам благопристойного XIX века. И выходило, что случилось нечто невероятное. Жаботинский вбежал в редакцию «Одесских новостей» и что-то бессвязно кричал. Сотрудники с трудом поняли, что он обвиняет их (ничего плохого евреям не сделавших), а заодно и весь христианский мир в варварской жестокости. Через несколько дней успокоился Жаботинский и снова стал трезво смотреть на вещи, но никогда не увидела больше Одесса прежнего Жаботинского — веселого, искрометного репортера. До того дня он сочувствовал сионистам. Теперь стал в первую очередь — сионистом, а все остальное отошло на второй план. И много было таких весной 1903 года. Весь оптимизм, который ухитрялась еще сохранить в России часть евреев, простых и интеллигентных, как рукой сняло. Все вдруг сообразили, что находятся на краю бездны. Теперь уж никто из «коренных» американских евреев слова не говорил против приезда «ост-юде». Они тоже кипели гневом. Ахнул и «весь крещеный мир». Но русским евреям было не до ахов и охов. Сбор средств на помощь жертвам погрома^[16] был не единственным и не главным их занятием. А собрали, кстати, немало и в России, и за границей. Но евреи нутром чувствовали — это только начало. И не ошиблись на этот раз. Глава минских сионистов Шимон Розенбаум на собрании, посвященном официально сбору средств в помощь жертвам погрома, а фактически — на самооборону, прямо сказал, что Кишиневу еще повезло — туда направлены деньги, а дальше будет только хуже, ибо погромы начнутся повсюду, но помощи ждать будет неоткуда. (Эти слова оказались пророческими, и пророчество сбылось очень скоро.) Тогда появилось очень много нелегальных воззваний. Самым знаменитым стало «Тайное послание» за подписью «Союз еврейских писателей». Теперь мы знаем, что в «союз» входили Дубнов, Равницкий, Ахад ха-Ам, Бялик, Бен-Ами. Это был Мордехай Бен-Ами^[17]. Он еще в 1881 году организовал еврейскую самооборону в Одессе. Все, кроме Дубнова, — сионисты. «Послание» было напечатано всего в ста экземплярах, с просьбой ко всем сообщать его содержание как можно большему числу людей. Ну, а призывало оно, конечно, «организовать самооборону, дабы наши ненавистники увидели, что мы не стадо баранов на бойне». Осторожности были не лишними. Правительство сразу начало борьбу с организацией самообороны. Но воззвания доходили до еврейских сердец. Сионисты самых разных толков оказались причастны к самообороне. Но в дальнейшем на первый план выдвинулись сионисты-социалисты. Что было, то было. До того, как продолжим мы говорить о делах сионистских, надо пару слов сказать о художественной литературе. Иногда бывает, что и она влияет на события.

А началось с того, что по инициативе Дубнова был организован в Одессе комитет по расследованию событий в Кишиневе. И он направил в Кишинев Бялика. Полтора месяца пробыл Бялик в Кишиневе — собирал материалы. Туда же приехал тогда и Жаботинский. Либеральные «Одесские новости» тоже объявили сбор средств в помощь пострадавшим от погрома. Собрали много денег и вещей, и редакция послала своего сотрудника Жаботинского распределять пожертвования в Кишиневе. Там он познакомился со многими видными сионистами. Для нас важно, что он познакомился с Бяликом. Хотя оба литератора жили в Одессе, но познакомились они в Кишиневе. И знакомство их имело свои последствия. Бялик, один из создателей современной литературы на иврите, написал поэму «В городе убийства» (в русском переводе «Сказание о погроме»). Считалось, по цензурным соображениям, что события там описаны в Немирове, во времена Хмельницкого. (Поэма вышла в 1904 году под названием «Погром в Немирове».) Но все всё понимали. Сегодня в Израиле ее, конечно, читают на иврите. Но тогда иврит еще мало кто знал должным образом. Вот почему большое значение имел перевод на русский язык, который блистательно сделал Жаботинский, — перевод его читали тогда много больше людей, чем оригинал. Жаботинский и сам читал поэму в молодежных кружках. Она нелегально расходилась в огромном количестве экземпляров. Конечно, нельзя сказать, что эта поэма породила самооборону, но она сильно способствовала ее росту. Позорные факты, изложенные там, — к примеру, эпизод, когда жених прячется на помойке, его невесту насилуют, а он потом отказывается на ней жениться, — не выдуманы. Бялик записал их со слов очевидцев. Потому и воздействовала поэма на людей так сильно.

Глава 19 Может ли быть польза от антисемита?

В Российской империи никогда не могли решить окончательно, что делать с сионистами. Вроде бы они ничем не угрожали. Государство свое собирались строить достаточно далеко и даже являли собой некое противодействие революционному движению. Но с другой стороны, «добудут себе евреи государство или нет — это еще только Бог ведает, а дух их уже подымается», — писала одна черносотенная газета. И эмиграция в Страну Израильскую пока что была ничтожна. А вот «подъем духа» уже чувствовался. В сионизме, кстати, было направление, именно это и считавшее главным — воспитательно-культурную работу. А что до переезда в Землю Израильскую, то в те годы наши противники говорили: «В одном Бердичеве больше еврейского народа, чем во всей Земле Израильской». А перед Первой мировой войной повторяли: «В одном Львове (или Вильно) больше евреев, чем в Земле Израильской». А потом, в 20-е годы: «В одной Варшаве больше евреев, чем в Земле Израильской». В дни моей молодости утверждали: «В одном Нью-Йорке больше евреев, чем во всем Израиле». А на рубеже XX и XXI веков: «В Северной Америке, то есть в США и Канаде вместе, больше евреев, чем в Израиле» В 2012 г. евреев в Израиле было больше, чем в США. Но вернемся в начало XX века, в «стадию Бердичева».

Власти до 1903 года закрывали глаза на деятельность сионистов. Официального статуса не было, но и препятствий для их деятельности почти не возникало. А в 1902 году даже согласились власти на легальное проведение съезда российских сионистов в Минске (не путать с Сионистским конгрессом). Так что можно сказать, что евреи оказались даже в привилегированном положении (хоть в чем-то!) — другим национальностям этого не позволяли. Но после Кишиневского погрома понимал Плеве, министр внутренних дел, которого обвиняли в попустительстве громилам, что ничего хорошего от евреев вообще, а от сионистов в особенности, ждать уже не приходится. Сионисты к 1903 году были уже весьма многочисленны. И являли собой явно самую организованную часть еврейства. Сионистская легенда рассказывает, что сразу после погрома Плеве вызвал к себе главу минских сионистов, Розенбаума, и потребовал, чтобы русские сионисты публично опровергли слухи, будто он, Плеве, замешан в погроме. Если сионисты согласятся, они получат взамен полную легализацию своей деятельности. Если откажутся — пусть пеняют на себя. Розенбаум отказался, и репрессии не заставили себя ждать. Репрессии — это уже была не легенда, а горькая реальность. Сионистская деятельность, помимо прямой эмиграции, была летом 1903 года в Российской империи запрещена. Запрещены были собрания, сбор денег, все культурно-просветительные мероприятия, все, связанное с агитацией. О самообороне я уже говорил. Надо еще раз сказать, что никаких официальных инструкций, поощряющих как терпимость (до лета 1903 года), так и нетерпимость, принято не было. Каждый случай рассматривался конкретно. Ограничения были введены секретным циркуляром Министерства внутренних дел. Дальнейшие события довольно широко известны. Герцль, уже потерпевший ряд неудач у сильных мира сего, решился на еще одну политическую комбинацию. Ему не удалось добиться встречи с царем. (Царь возмущался, что его тоже считают ответственным за погром. Бог знает, был ли он искренен.) Но Герцль получил предложение на встречу с Плеве и поехал к нему, «как Моисей к фараону», — пытался использовать неприятное положение, в котором оказалась Россия, надеялся, что русская верхушка попытается загладить впечатление от Кишиневского погрома.

Лирическое отступление

Плеве вырос в Польше. Рассказывали, что в молодые годы он стал свидетелем вспыхнувшего в каком-то местечке сильного пожара. Все потеряли голову, а евреи проявили организованность и пожар потушили. С того времени Плеве уверился, что революцию могут в России сделать только евреи. Русские люди «храбры по приказу», а евреи — те и без приказа могут действовать. И выйдя в первейшие люди Российской империи, Плеве говорил, что евреи храбрый народ. И что он не антисемит. Когда учился в гимназии в Варшаве, у него были друзья-евреи. (Антисемиты часто говорят подобное). Все отмечают его личное обаяние и ум. И враждебность к евреям, которым он вредил как мог в течение более 20 лет.

Герцль прибыл в Россию, где дважды встречался с Плеве и один раз — с министром финансов Витте. Задачу Герцля можно условно разделить на три пункта: 1) Добиться давления России на Турцию — чтобы дала евреям автономию в Палестине. 2) Облегчить судьбу евреев в России. 3) «Программа-минимум» — добиться от правительства более мягкого отношения к сионистам и сионистской деятельности.

Последнее удалось. Любопытно отметить, что С. Ю. Витте, считавшийся другом евреев и либералом, держался с Герцлем очень нелюбезно. Герцль приписал это влиянию богатых ассимилированных евреев, которые и на Западе мешали ему. Но в России, возможно, дело не сводилось к одному этому. Плеве и Витте терпеть друг друга не могли, и гость Плеве был заранее не симпатичен Витте. Сперва казалось, что по главному, первому пункту достигнут успех. Плеве советовался в Министерстве иностранных дел о возможности дипломатического нажима на Турцию, но время было неблагоприятное — из-за волнений христиан на Балканах. Решили, что надо отложить дело, — на фоне этих волнений вмешательство России могло лишь озлобить турок. А затем Плеве погиб от эсеровской бомбы. А Герцль умер от болезни сердца. Дело кончилось ничем. А могло оно кончиться иначе? Как ни странно, видимо, да, могло. Во второй половине 30-х годов XX века польское правительство, очень антисемитски настроенное, поставляло оружие сионистам.

Но тогда с Россией нам не повезло.

Важнейшее событие случилось с Герцлем на обратном пути. Герцль проезжал Вильно и остановился там (по приглашению тамошних сионистов). И удостоился такой встречи, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Евреи, а в Вильно их было много (40 % населения), встретили его именно как Царя Израиля. Энтузиазм охватил всех — рабочих и купцов, ешиботников и старых рабби, мужчин и женщин. Но власти имели обо всем этом свое мнение, отличное от еврейского. Власти евреев не любили и даже боялись. Было от чего. В 1902 году, т. е. за год до описываемых событий, власти жестоко разогнали первомайскую демонстрацию. Часть арестованных участников демонстрации выпороли. Пороли по приказу губернатора и в его присутствии. При том только евреев и поляков. В ответ еврей-бундовец стрелял в губернатора и ранил его. Еврея — его фамилия была Леккерт — повесили. Но покушение это вызвало горячее одобрение «на еврейской улице», и не только в Вильно. Пусть видят все, что нельзя безнаказанно бить и унижать евреев! Бунд был против террора. Но для данного случая партийные верхи сделали исключение и не осудили его. Было заявлено, что это не террор, а возмездие. В первые годы советской власти о Леккерте помнили. Называли его именем улицы. Поставили фильм. Затем, когда «ветер переменился» в еврейском вопросе, поспешили забыть.

В Вильно во время визита Герцля антисемитски настроенные местные власти решили проучить евреев, испортив им праздник. Произошли столкновения евреев с полицией. Поначалу не очень страшные. Но под конец толпу, провожавшую Герцля на вокзал, казаки жестоко разогнали нагайками прямо у него на глазах. Он был потрясен. Как можно жить в такой стране? Это во многом объясняет его дальнейшие действия. Евреям же в Вильно он сказал на прощание: «Не падайте духом, придут лучшие времена».

Глава 20 Нужен ли был ночлежный дом?

Сразу из Вильно Герцль поехал в Базель на Шестой Сионистский конгресс и там объявил о плане «Уганда». События эти довольно известны, и я буду краток. Еще до поездки в Россию Герцль получил предложение от английского министра колоний Джозефа Чемберлена (отца Невилла Чемберлена, будущего премьер-министра Великобритании) предоставить евреям землю в британской Восточной Африке. По теперешней географии — это в Кении, тогда тот район назывался Угандой. Англичане предлагали широкую автономию, и свой флаг, и название для страны — «Новая Палестина». (Тогда еще не было арабского «палестинского народа».) Сразу надо сказать — климатически это место было не плохо. Кенийское нагорье — места относительно прохладные и плодородные. Но в то время, конечно, совсем не освоенные. Это был уже успех — правительство великой державы обратилось к Герцлю как к признанному главе еврейского народа! Сама по себе идея основания еврейского государства «где-нибудь» вне Палестины новостью не была. Но до сих пор сионисты ее всерьез не обсуждали. И Герцль поначалу не думал об этом. Когда-то, на заре своей сионистской деятельности, он допускал мысль о еврейском государстве «где-нибудь», но давно ее оставил, хорошо познакомившись с реальностью. И вот теперь, под влиянием Кишиневского погрома и событий в Вильно, он решил, что предложение Британии можно принять, хотя бы как временную меру. В качестве «ночлежного дома» для бесприютных евреев. Ибо Земля Израильская пока что была недоступна — султан не уступал, а «вода дошла до горла». И он вынес это предложение на Сионистский конгресс. Обсуждение было очень бурным. Именно «русские», для спасения которых все и было затеяно, заняли в большинстве непримиримо-враждебную позицию. Из россиян за Уганду высказались две группы: 1) большинство религиозных сионистов; 2) частично — сионисты-социалисты. В общем, весьма неожиданная коалиция! Самое неожиданное — то, что за Уганду выступили религиозные сионисты. В большинстве случаев этому дают такое объяснение: их религиозная совесть была смущена тем, что восстановление еврейского государства идет без Машиаха (Мессии). Только позднее рав Кук^[18] объяснил, что это можно и нужно, что это приблизит приход Машиаха. Сами они тогда давали другое объяснение: «Вы противитесь Уганде потому, что боитесь, что ваши люди там хорошо приживутся и забудут о Земле Израиля. А мы в своих людях уверены. Они Иерусалим не забудут». Сыркин — автор «Еврейского социалистического государства», вождь тех сионистов-социалистов, что поддержали план Уганды, прибегал к рациональным аргументам — надо-де оставить романтику. Эрец Исраэль недоступна. Надо брать, что дают. Под покровительством Англии не хуже, чем под крылом у султана, скорее, наоборот. Но и тут был подтекст — социалистам поперек горла была еврейская религия, а в Земле Израильской она «дома». Там она пустила глубокие корни и непобедима. А в Уганде с ней легко будет справиться и построить социализм. Проект Уганды был поддержан и западными сионистами и в итоге собрал большинство голосов. (Сказалось и личное влияние Герцля.) Тогда много нерелигиозных «русских» вообще хотели уйти. Они собрались в другом зале. Герцль с трудом добился разрешения выступить перед ними. В конце концов страсти немного улеглись. Раскола тогда не произошло, это случилось уже после смерти Герцля. Постановили: пока решительных шагов не предпринимать, но изучить вопрос. В момент полемики на конгрессе «Сионисты Сиона» — так теперь будут называть противников проекта Уганды и других планов построить еврейское государство «где-нибудь» — не могли даже сформулировать логично свои возражения. Но потом (а полемика только началась на Шестом конгрессе) они позицию сформулировали примерно так: Уганда ведь страна еще совсем дикая, и понадобится много усилий для ее освоения. И потребуются люди, готовые ради этого умирать, а если надо, то и, не дай Бог, убивать. Мы найдем таких людей для Земли Израильской. А найдете ли вы их для Уганды?

Лирическое отступление

«Угандизм» религиозных сионистов отмечаю особо. Мне приходилось спорить с ультрарелигиозными антисионистами. Среди их любимых доводов: «Герцль хотел строить еврейское государство в Уганде». Они бывали как громом поражены, когда я им сообщал, что его поддержали в этом религиозные сионисты. Конечно, они, религиозные сионисты, как и сам Герцль, видели в Уганде ступень на пути в Землю Израильскую. Там можно будет дождаться благоприятного момента и подготовиться к нему. А пока дать детям хорошее еврейское воспитание. И главное: люди будут в безопасности.

Глава 21 Как использовать евреев?

Тут встает вопрос: а что вообще побудило Англию вмешаться в это дело? Это важно и для дальнейшего повествования. Тут действовал ряд факторов: 1) Моральные соображения. Благословенный XIX век с его наивной верой в прогресс, в порядочность, в гуманность уже прошел, но до Первой мировой войны еще продолжал влиять на людскую мораль. И по тогдашним меркам выходило, что гонимым евреям надо помочь. Это во-первых. А во-вторых, тот, кто не хотел видеть бедных восточноевропейских евреев в Англии, не мог просто взять и захлопнуть перед ними дверь. Надо было, чтобы они добровольно поехали куда-нибудь в другое место. Нынешний человек с трудом воспринимает силу моральных соображений, но для англичан того времени это было весомо. 2) Практические соображения. В начале XX века ряд стран — в первую очередь Англия, а также Франция, Португалия, Голландия, располагали большими колониальными владениями, причем лишь часть их была освоена. Огромные территории лежали нетронутыми, и на их освоение не хватало ни людей, ни капиталов. Конечно, когда удавалось захватить такую добычу, как золотые и алмазные месторождения Южной Африки, находились ресурсы для освоения. Но таких мест на земле немного. А природа не терпит пустоты, земля должна быть заселена. Там, где нет у тебя людей, там твоя власть формальна и хрупка. Ибо туда правдами и неправдами проникнут другие. И если не завтра, так послезавтра эта земля будет потеряна. В ту пору хорошо помнили, что Мексика именно так потеряла Техас. А уж англичане лучше всех могли бы рассказать, что только что произошедший захват бурских республик в Южной Африке, начался с просачивания туда (в Трансвааль) английских золотоискателей. Словом, старые колониальные державы ясно представляли, что им необходимо, но от этого было не легче, ибо своих людей не хватало. Африканских негров никто своей опорой не считал.

Для освоения восточной Африки англичане использовали выходцев из Индии. Людей там хватало. Но, во-первых, из тогдашней Индии нельзя было получить капиталов для освоения Африки (их не было). Во-вторых, еще вопрос, насколько англичане могли считать индийцев своими людьми. Или хотя бы своими сторонниками. Грозное антианглийское восстание в Индии 1857–1859 годов было в то время недавней историей.

Аналогичным было положение других старых колониальных держав. Например, Франция сумела найти поселенцев для Алжира. Ну, а в Тунисе вообще итальянцев было больше, чем французов, хотя владела Тунисом Франция. Италия лишь мечтала о колониях, которых у нее почти не было. Любому понятно, какая возникала ситуация. И аналогичное положение легко могло сложиться где угодно. Вот тут-то в поле зрения англичан и попали сионисты. Российские евреи в ту пору явно не были царской агентурой, так что опасений не внушали, но кое-какие капиталы привлечь могли. Словом, евреев из России вполне можно было поселить в Восточной Африке. В дальнейшем, в ходе Первой мировой войны, в пользу поддержки сионизма возникли и другие доводы.

Глава 22 Гомель — это звучит гордо!

А в России события шли в том грозном 1903 году своим чередом.

Антисемиты вовсе не удовлетворились Кишиневским погромом. Уже осенью начались события в Гомеле, что для нашей истории не менее важно, чем Кишиневский погром, но Гомель получился как бы «Кишинев наоборот». И полугода не прошло со времени Кишиневского погрома, а евреи стали уже другими. На еврейской улице Гомеля господствовал Бунд. Уже это вызывало ненависть властей и «русских патриотов». Но была и небольшая группа сионистов-социалистов «Поалей-Цион», из тех, что не верили в целесообразность классовой борьбы в галуте (в рассеянии) и собирались переезжать в Землю Израильскую, но отложили отъезд, когда запахло погромом. И стали организовывать самооборону. После некоторых колебаний к ним примкнул Бунд — факт сам по себе примечательный, ибо, как я уже указывал, Бунд был против сионизма. Но теперь стало не до разногласий — обстановка в городе в сентябре обострилась до крайности.

Началось с драки евреев с христианами на базаре. Так как нервы у всех были напряжены, то драка быстро превратилась в кровопролитие, и один христианин был убит. Власти на сей раз не спешили со следствием — толпе давали понять, что она должна взять инициативу в свои руки. И через два дня погромщики двинулись на евреев, причем ядро их составляли кадровые рабочие-железнодорожники. Но позор Кишинева не повторился. Встретили их как надо. Еврейская самооборона насчитывала человек 500. С обеих сторон погибло человек по десять. В конце концов войска и полиция наводнили город. Порой они помогали громилам, но все же, когда в городе полно войск, погромщикам нет раздолья. Интересно отметить, что в нынешней черносотенной литературе мне встречались уважительные отзывы о гомельских евреях: «Они умели за себя постоять!» Но тогдашним черносотенцам эта история не понравилась. Судебный процесс, начавшийся через год, велся очень тенденциозно. Дошло до того, что адвокаты еврейских участников самообороны с согласия подзащитных покинули зал суда. Но сроки евреи получили небольшие. Ибо под арест попали второстепенные участники самообороны — бундовцы и «просто» евреи. Сионисты-социалисты не стали дожидаться ареста, а, видя, что опасность погрома миновала, бежали в Землю Израильскую. А именно они были «героями Сиона» — сердцем самообороны. Некоторые из них пустились в путь, едва оправившись от ран. Словом, в конце 1903 года группа из 13–14 гомельцев организованно отправилась в Землю Израильскую. И это тоже стало событием в нашей истории.

Во-первых, с этого началась знаменитая «вторая алия»^[19] (отчасти социалистическая). Во-вторых, в дальнейшем к гомельцам примкнули еще несколько участников самообороны из других городов (из Гродно, например). И они организовали группу по охране еврейских поселений («Ха-Шомер» — страж). А с этого момента обычно ведут отсчет военной истории сионизма^[20]. Гомель — это гордо звучало в свое время! Но храбрость свою евреи, к сожалению, доказывали не только в отрядах самообороны. Витте писал о том времени: «Евреи, которые лет двадцать назад были феноменально трусливыми людьми, превратились в фанатиков, в террористов, жертвующих жизнью за революцию». На всю Россию гремел призыв бесстрашного Гершуни — еврея, основателя боевой эсеровской организации: «В борьбе обретешь ты право свое!». Впрочем, революционная деятельность началась еще до Кишинева, а уж после Кишинева дело быстро набирало обороты.

Глава 23 Евреи и Русско-японская война

А жизнь меж тем не стояла на месте. В начале 1904 года началась Русско-японская война. Никто не думал, что Россия может ее проиграть. Большинству русских это не могло присниться в самом кошмарном сне. Теперь, сто лет спустя, среднему человеку трудно себе представить, как сильно опережала тогдашняя Россия Японию. Отношение к японцам было презрительное — «азиатцы». Считалось, что один русский солдат стоит минимум четырех японских. «Чтобы спасти Россию от революции, нам нужна маленькая победоносная война», — говорил Плеве^[21]. «Эти макаки» — так выразился о японцах Николай II. Но один старый русский генерал мрачно заметил: «Они-то макаки, да мы-то кое-каки». Но очень мало было таких трезвомыслящих, да и они поначалу думали, что война может оказаться трудной, но, конечно, мы в итоге победим. Как англичане буров. Но война оказалась не легкой, не победоносной и революцию приблизила.

Лирическое отступление

Позднее русские будут с горькой иронией говорить, что японцы, как положено макакам, великолепно собезьянничали — точно скопировали лучшие тогда военные силы: германскую армию и английский флот.

Для нас же важны дела еврейские. Начнем с того, что новобранцы в русской армии с незапамятных времен считали своим святым правом, проходя через местечки, бить евреев. Это, впрочем, было не очень страшно. Много крови обычно не проливалось — так, традиционный погром. Люди душу тешили. Воинское начальство или полиция вмешивались редко.

Между прочим, моя бабушка это видела в детстве и запомнила. И приводила как аргумент, что при советской власти евреям стало лучше — теперь новобранцы так себя не ведут. Но нам важно другое: тогда, в начале 1904 года, еврейская молодежь яростно спорила: идти в армию или уносить ноги. (Если молодой человек исчезал накануне призыва, семья платила штраф — 300 рублей (тогдашних!). Если дезертировал уже из армии, семья ответственности не несла.)

Многие считали, что после Кишинева и Гомеля идти служить — глупо. «Царская Россия не мать, а мачеха!» И уклонялись. Даже в Землю Израильскую некоторые тайком уехали и там выжидали, как будут развиваться события (а развивались они так, что охоты возвращаться не возникало).

Конечно, как всегда бывает, страшились армии и обычные трусы. Но в целом уклонившихся оказалось немного. А были и такие, что в армию шли с энтузиазмом. В их числе оказался и наш герой, Иосиф Трумпельдор. Во-первых, он хотел показать, что не все евреи трусы. А во-вторых и в главных, считал, что евреям надо учиться военному делу. Без этого, увы, государство не построить. Он постарался попасть не в медчасть (напомним, что он был дантистом), а в строевую службу, но его хотели направить на курсы унтер-офицеров. Унтер-офицер еврей не был редкостью в русской армии. Дело в том, что это было «узкое место». Все приличные люди, желавшие сделать военную карьеру, шли в офицерские училища. Из массы призывников 40 % не годились в унтер-офицеры уже потому, что были неграмотны, да и любителей крепко выпить хватало.

Трумпельдор отбился, однако, от этих курсов — в начале войны почти все думали, что она будет недолгой. Он боялся, что не успеет понюхать пороха, и добился срочной отправки на фронт. Он успел попасть в Порт-Артур до того, как этот город, главная военно-морская база России на Дальнем Востоке, был отрезан японской армией. А большинство евреев на фронт не рвались, но и не уклонялись от него. Они пассивно подчинялись воле начальства. В итоге в армию, как обычно, было призвано больше евреев, чем соответствовало их доле в населении Российской империи. Это, впрочем, не мешало антисемитской печати писать, что евреи сочувствуют Японии, настраивают мир против России. Впрочем, доля истины тут была — евреи всего мира без восторга относились к российским порядкам.

Этот антирусский настрой мирового еврейства был для России не так уж безобиден. Евреи издавна сильны в финансово-кредитной сфере. И в 1904 году Япония, в отличие от России, куда легче могла получить кредиты. Это, конечно, не единственная и не главная, но существенная причина русской неудачи.

Глава 24 Полный Георгиевский кавалер

Две войны, проигранные Россией в новое время, довольно сходны меж собой, хотя их и разделяет полвека. Это Крымская (Севастопольская) и Русско-японская войны. И та, и другая связаны с борьбой за обладание городом — военно-морской базой (соответственно Севастополем и Порт-Артуром). И обе велись на окраинах (по транспортным понятиям 50-х годов XIX века и Севастополь находился неблизко). В этом случае огромные расстояния и бездорожье, которые обычно служили защитой России, превращались в ее беду.

Конечно, была и разница. И в частности в том, что проигрывать Англии и Франции (под Севастополем) было как бы не позорно. А тут — макаки! Но поговорим о Трумпельдоре. До Порт-Артура он был ничем не знаменит, после него — обрел известность в еврейских кругах, и не только. Ибо в боях за Порт-Артур он стал полным георгиевским кавалером. А таких людей до Первой мировой войны было очень мало. Георгиевский крест — награда высокая. Ее обладатель имел много льгот и в армии, и в дальнейшем, на гражданке. Начальство могло представить отличившегося в боях к этому ордену, а решение о награждении принимала «Дума георгиевских кавалеров» — они были в крупных частях, — где солдаты заседали на равных правах с офицерами и генералами. «Георгий» (в просторечии «Егорий») был четырех степеней. Тот, кто получал все четыре креста, назывался полным Георгиевским кавалером. Думаю, что Трумпельдор был в то время единственным евреем, снискавшим это высокое звание. Да и вообще, до Первой мировой войны таких людей по пальцам можно было пересчитать.

Лирическое отступление

Первая мировая война, беспрецедентная по своим масштабам, дала возможность многим отличиться. В ту войну полными георгиевскими кавалерами стали, между прочим, всем известные Чапаев и Буденный.

Итак, с первых дней в Порт-Артуре Иосиф Трумпельдор стал доказывать, что евреи — не трусы. А внешность, кстати, у него была нордическая. Так вот, вызывают добровольцев на какую-нибудь отчаянную вылазку — Трумпельдор, конечно, тут как тут. Офицер бросает взгляд на маленький отряд, идущий с ним вместе почти на верную смерть, и начинает речь: «Мы, все истинно русские люди…» — и тут его перебивает Трумпельдор, заявляя: «А я еврей!» Не очень-то ему верили.

Унтер-офицером он в Порт-Артуре таки стал. Что называется, без отрыва от производства. Командовал взводом. Много лет спустя, в Первую мировую войну, в Лондоне, Жаботинский попросил Трумпельдора рассказать какой-нибудь эпизод о Порт-Артуре. Вот его рассказ: возвращается Трумпельдор из разведки со срочной вестью — японцы занимают какую-то важную точку. И встречает морского офицера — русские моряки к тому времени уже дрались на суше. «Ваше благородие, японцы занимают такую-то сопку, но их там пока немного, они не окопались, можно их еще оттуда выбить, если действовать быстро». — «Правильно, голубчик, — говорит офицер, — беги туда-то, там залегли мои матросы, зови их, пойдем в атаку». Трумпельдор бросился за матросами, а они меж тем дали деру. Возвращается Трумпельдор к тому офицеру, говорит: «Сбежали ваши матросы!» Офицер в отчаянии восклицает: «Предали, как жиды!»

Но всякое случается на войне. В одном бою разрывом японского снаряда Трумпельдору оторвало кисть левой руки. Видели, как он упал, думали, что убит. Евреи-солдаты пошли к начальству, попросили разрешения найти его тело и похоронить, как положено, по еврейскому обычаю. «Можно, конечно, — ответил начальник, — но неужели он был еврей?» Его нашли еще живым и принесли. И он на удивление быстро выздоровел. А вообще-то в Порт-Артуре у раненых были хорошие шансы умереть. В осажденной крепости были трудности с продовольствием, особенно с витаминами. И у здоровых случалась цинга. А раненые мерли, как мухи. Но Трумпельдор не только выжил, но и вернулся в строй. «У меня осталась только одна рука, но она правая». Это писал он в рапорте с просьбой вернуться в боевые части. «Он сделал больше, чем требовала присяга» — так прокомментировало этот поступок армейское начальство. С винтовкой Трумпельдор теперь уже не мог обращаться. Разрешили ходить в бой с саблей и пистолетом (как офицеру). А еще для полноты картины напоминаю, что он считал себя толстовцем и был вегетарианцем. Моя дочь, узнав об этом, заявила, что диету соблюдать могут только такие вот стальные люди. У обыкновенных — не выйдет.

Лирическое отступление

Особенно следует отметить, что Трумпельдор был знаком c генералом Кондратенко. Роман Исидорович Кондратенко — выдающийся военный инженер, был душой обороны Порт-Артура. Его гибель от японского снаряда 15-го декабря 1904 года привела через две недели к сдаче крепости. Они не были, конечно, друзьями. Все-таки была разница в положении между начальником сухопутной обороны, генерал-майором Кондратенко и младшим унтер-офицером (сержантом) Трумпельдором. Но хорошими знакомыми они были. И восхищались друг другом. Кондратенко всегда поздравлял Трумпельдора с наградами. В дальнейшем Трумпельдор очень гордился этим знакомством.

Остается еще добавить, что подобное благородство не было обычным среди тогдашних русских военачальников. После войны в Петербурге был суд над генералами, сдавшими Порт-Артур японцам. И какой-то журналист написал, что у генерала Фока, одного из виновников сдачи крепости, семитские черты лица. Это было сочтено за оскорбление. Фок грозил журналисту дуэлью.

Глава 25 В плену

Порт-Артур держался почти 8 месяцев (как и в Севастополе, месяц там шел защитникам за год. Царь был щедрее советской власти). Затем Порт-Артур сдался (5 января 1905 года). Говорили, что преждевременно, что еще можно было бы повоевать, сковывая японскую армию. Высвободившиеся там войска японцы срочно перебросили на главный фронт, в Манчжурию, где готовилось русское наступление. Что очень даже сказалось на ходе боев. Но это уже стратегия. Эти вопросы решал не Трумпельдор. Сам по себе плен в царской России позором не считался. Так же, как и в других странах европейской культуры.

Все раненые и больные русские, кого японские врачи признали непригодными к военной службе, были отпущены. Трумпельдора не отпустили. Видимо, дознались, что воевал и с одной рукой. Вместе с остальными пленными он попал в Японию. К пленным тогда относились хорошо. (Наследие XIX века.) Они получали «кормовые деньги», офицеры — побольше, чем солдаты, — и свободно разгуливали около лагерей. Ведь в Японии русский сразу заметен, не убежишь. (Да, кстати, места содержания пленных тогда называли не лагерями, а приютами).

В общем, почти что отпуск. Но Трумпельдор был толстовец, а потому труд считал обязательным. Он организовал евреев, они для начала стали давать друг другу уроки. Кто что знал, тот учил этому остальных: языкам, ремеслам. Понятно, что среди евреев нашлись портные. Создали артель, купили в складчину что нужно. И стали брать заказы от японского гражданского населения. Русские люди, изнывавшие от безделья, тоже попросили Трумпельдора, чтобы он у них взялся за организацию артелей. Он не отказался. Этот трудовой энтузиазм у большинства пленных имел не толстовское, а материалистическое объяснение. Денег на продовольствие нижние чины получали почти в три раза меньше, чем офицеры. Привычной русской еды, а она была в продаже, но стоила дороже японской, на эти деньги было не купить. Выход увидели в подработке.

Но Трумпельдор занимался не только организацией артелей и кружков. Он занялся и специфическими еврейскими делами: связался с американским консулом и через него получил все, что нужно для религиозных евреев, вел и сионистскую агитацию. Все это кончилось тем, что японские власти дали ему медаль за работу с пленными. (Её тогда специально выпустили в Японии. Она была из серебра, с соответствующими надписями по-японский и по-русский). Это была вовсе не редкая награда. Ее получили многие русские «старосты». Ее ничуть не стеснялись носить, надевали обычно вместе с русскими наградами, полученными за ту войну. Как все-таки изменился мир за одно поколение! Во Вторую мировую войну, когда XX век полностью войдет в свои права, что-либо подобное никому и не приснится.

В заключение широко известный факт. После окончания войны, когда пленные вернулись в Россию, Трумпельдор был уволен в запас, получив чин прапорщика. В то время — младший чин офицеров запаса. Он был не первым евреем (не крещеным), получившим в русской армии офицерский чин. Во времена Александра II это изредка случалось. Но то были «дела давно минувших дней». В начале XX века случай был, видимо, уникальный. Кстати, ему намекали, что, несмотря на увечье, военная карьера для него возможна, если он примет крещение. Он на это не пошел и стал еврейским героем.

Существует предание, что находясь в плену, Трумпельдор был принят японским императором, лично поздравившим его с награждением японской медалью и подарившим ему протез (с дарственной надписью) для покалеченной руки. Согласно более надежным свидетельствам, Трумпельдор, по возвращении из плена, был приглашен на высочайший смотр в Царское Село. Там российскому императору были представлены нижние чины — герои минувшей войны. Трумпельдор получил приглашение, когда гостил у отца в Пятигорске. Это стало событием для всего городка. Смотр состоялся 24-го марта 1906 года. Царь лично поздравил Иосифа Трумпельдора с получением первого офицерского чина и тогда же герой получил своего четвертого «Георгия». С его получением у Иосифа Трумпельдора был, как тогда говорили «полный бант». То есть он становился «полным Георгиевским кавалером». Этот последний орден был ему дан за то, что он вернулся в строй, потеряв руку. А еще императрица тогда подарила ему протез. Это сходство подарков, конечно, выглядит подозрительно, и прием у японского императора вызывает сомнение.

ЧАСТЬ III С ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА НА БЛИЖНИЙ

Глава 26 Как сионизм в первый раз хоронили

Летом 1904 года умер Герцль. Он давно тяжело болел, но об этом мало кто знал. Его смерть повергла всех сионистов в шок и горе. И не только активных сионистов. Стефан Цвейг вспоминал: «…внезапно со всех континентов, из всех стран на все вокзалы города (Вены) каждым поездом днем и ночью стали приезжать люди — западные, восточные, русские, турецкие евреи… На кладбище произошло столпотворение; всякий порядок был забыт… И по этой боли я мог впервые определить сколько страсти и надежды внес в мир этот человек, благодаря силе одной-единственной идеи».

Но надо было жить и бороться дальше. Никто и близко не мог сравниться с Герцлем по авторитету. После его смерти вновь стали острыми те проблемы, которые он как-то сдерживал силой своего влияния. Во-первых, спор о том, где строить еврейское государство. К началу 1905 года раскол стал фактом. Сионисты разделились на «сионистов Сиона» и «территориалистов», готовых строить еврейскую страну всюду, где найдется подходящая территория. «Территориалисты» отделились и создали ЕТО — Еврейское территориальное общество. Так сионизм пережил свой первый кризис, и тогда (уже тогда!) заговорили, что он умирает. Даже на наследство претенденты нашлись: Бунд, например. С тех пор много пережили мы кризисов. Это, видимо, неизбежно. Бескризисного развития не бывает. И каждый раз нас хоронят! Но поговорим чуть-чуть о «территориалистах». Я уже говорил, что в сионизме было много направлений, ибо «единство возможно только среди овец». Все направления сионизма приносили свою пользу, занимаясь той или иной стороной проблемы. О территориализме это сказать сложнее. Они посылали экспедиции, вели со многими переговоры. Жаль денег и энергии, на это потраченных. Вейцман иронически замечал, что всегда оказывалось, что в исследуемом месте или слишком холодно, или слишком жарко. Ведь никто хорошее отдать не захочет, а плохое они сами не возьмут. Они отвечали, что очень хорошего, конечно, не дадут, но приличное получить можно. Я вовсе не хочу сказать, что «территориалисты» были плохими евреями. Их указания, что нельзя терять времени, что дела в Восточной Европе легко могут дойти до большой трагедии, были вполне разумны. Во главе этого крыла стояли: Н. Сыркин — автор «Еврейского социалистического государства», лондонский писатель Зангвиль и киевский окулист Мандельштам (о нем см. Приложение 2). Меньшинство сионистов-социалистов во главе с Боруховым остались «сионистами Сиона», или как их еще тогда называли, «палестинцами». Это слово в то время еще никто не связывал с арабами.

Постепенно, однако, стало ясно, что все территориальные проекты широкого энтузиазма в еврейских массах вызвать не могут. Часть «территориалистов» вернулась в сионистскую организацию. Довольно скоро — в конце 1909 года, на X Сионистском конгрессе — их вождь Н. Сыркин прямо признал, что «территориализм оказался миражом». ЕТО просуществовало, однако, до 1917 года. Его штаб-квартира была в Лондоне. Возглавлял общество Зангвиль. Он официально распустил организацию в 1917 году, когда была опубликована Декларация Бальфура; стало ясно, что Земля Израиля — единственная наша надежда. (Мандельштам к тому времени уже умер.)

Таким образом, время существования ЕТО — 1905–1917 годы. Оба территориалистских проекта, которые оказались не просто разговорами, не имели к ЕТО никакого отношения. «Аргентинский» проект возник до появления ЕТО, и мы о нем еще поговорим. Биробиджан — уже после ЕТО. Из всего сказанного выходит, что особого вреда «территориалисты» не принесли. Но дело обстояло несколько сложнее. В России не все левые «территориалисты» (социалисты) вернулись в сионистскую организацию вслед за Н. Сыркиным. Об этом и осоциалистическом движении в самом сионизме, а оно после смерти Герцля стало расти, мы еще поговорим.

Глава 27 Революционер

Политическим сыском в России руководил в начале XX века полковник Сергей Зубатов. Это был способный человек, много сделавший по своей линии, — совершенствовал, как мог, работу вверенного ему ведомства. Но он понимал, что одними жандармскими мерами революцию не предотвратить. И высказал смелую идею. Царь, используя еще существующий в душах простых русских людей наивный монархизм, должен сам возглавить движение за улучшение положения трудящегося люда.

Лирическое отступление

Идея вовсе не нова. Еще египетские фараоны хвалились благодеяниями по отношению к простым людям. Макиавелли — политический деятель и писатель позднего Средневековья, писал, что если в городе идет борьба между знатью и народом, то правитель должен стараться ее погасить. Но если это невозможно, он должен взять сторону народа. Ибо народ многочисленнее и в конце концов победит. В России нечто похожее делал Александр II. «Освободитель», как его называли. В эпоху, о которой мы сейчас говорим, социальной демагогией славился Вильгельм II — германский император.

Зубатов не был Маниловым. Он пытался воплотить свои мечты в реальность, организовывая монархические рабочие кружки, которые должны были бороться, при поддержке властей, за увеличение зарплаты, сокращение рабочего дня. Переживут капиталисты эти расходы — считал Зубатов. Они же тоже заинтересованы в стабилизации положения. Зубатов, кстати, работал и на «еврейской улице». Но нам это сейчас не важно. В Петербурге привлек он к своей деятельности молодого честолюбивого священника Г. Гапона. Тот возглавил рабочий кружок на Путиловском заводе. Но планы Зубатова оказались слишком умными. Дело не выгорело, его прогнали, все его начинания заморозили. Он дожил до 1917 года и, видя, как сбываются все его мрачные пророчества, покончил с собой. А его выдвиженец Гапон решил в 1904 г. продолжить начатую при Зубатове деятельность на свой страх и риск. Так он и познакомился с начальником инструментального цеха Путиловского завода, инженером Пинхасом Рутенбергом (русские звали его Петр). Тот был эсером. Ленин и большевики не зря не любили сионистов. Те, кто уходил в сионизм, обычно были для дела русской революции потеряны. Но один человек, Рутенберг, оставил-таки заметный след в обоих этих видах деятельности.

Был Рутенберг тогда молод — на один год старше Трумпельдора. Этот год оказался важен — Рутенберг успел поступить в реальное училище (аналог гимназии, но с уклоном в точные науки) до введения «процентной нормы». Затем он учился в Санкт-Петербургском технологическом институте. Институт этот был основан еще при Николае I, и при нем евреев туда брали! А со времен Александра III принимали уже не более 3 % евреев. Рутенберг выдержал конкурс. Женат он был на Ольге Хоменко — нееврейке. Имел четверых детей. Ольга, кстати, была активной революционеркой, одно время заведовала изданием недорогих научно-популярных книг для рабочих. Тут есть одна неясность. То ли они были женаты гражданским браком (то есть не церковным, не признаваемым официально в России), то ли Рутенберг крестился, чтобы жениться. Второе вполне возможно. Он был тогда равнодушен к религии, а поначалу был равнодушен и к еврейской идее — революция должна была все исправить.

Вообще-то революционеры редко бывали хорошими родителями, даже женщины. Но эта семья была устойчива. (Ольга, кстати, была старше мужа.) Они разошлись уже в зрелые годы, когда он стал сионистом. Ольга, видимо, не смогла зажечься еврейской идеей, оставить мечты о революции.

А пока что в новом 1905 году Россия получила горький подарок. Пришло известие о падении Порт-Артура. И до этого приходили неблагоприятные вести, но их всерьез не воспринимали. Утешались тем, что «русский долго запрягает, но быстро едет». А теперь поняли, как плохо дело. И восприняли это с большой горечью. Даже с большей, чем весть о падении Севастополя за полвека до того, — падение Порт-Артура восприняли не просто как поражение, но как позор.

Глава 28 Еврейское сердце дает о себе знать

По всей стране возникло брожение. И Гапон решил, что лучше часа не будет. Он был человек авантюрного склада. Ему благоприятствовало и то, что война шла уже почти год и не могла не вызвать определенных трудностей у населения. И он обратился к путиловским рабочим, среди которых был популярен. И Путиловский завод забастовал. В самом начале забастовка формально носила экономический характер. (Непосредственным поводом к забастовке стало увольнение четырех рабочих.) Но вообще-то остановить в разгар войны крупнейший машиностроительный завод страны — это уже не только экономика. Впрочем, очень быстро забастовка распространилась на другие предприятия Петербурга, и экономические требования стали дополняться политическими, в первую очередь требованиями введения Конституции. В Питере было много грамотных рабочих, знавших, что это такое, а тем, кто не знал, объяснили, что министры у царя — глупые, их надо заменить. Еще раз напоминаю: вся страна сверху донизу была потрясена падением Порт-Артура. Гапон стремительно превращался в лидера общероссийского масштаба. И вот 9 января 1905 года огромные толпы двинулись к Зимнему дворцу.

В советской литературе любили подчеркивать царские преступления.

Особо отмечали, что толпа шла с портретами царя. Портреты были, но очень часто соседствовали с политическими лозунгами против самодержавия. Как бы то ни было, кровопролитие 9 января с применением военной силы оказалось, конечно, ошибкой царя. Гапон был взбешен. Спасенный в тот день Рутенбергом, он написал огненное воззвание против царя, затем бежал за границу — тоже с помощью Рутенберга. Он вынырнул в Вене. А в России продолжал развиваться революционный кризис — настоящий подарок для Японии.

В Германии и Австрии издавна (уже более полувека) прикармливали русских революционеров. Гапона встретили в Вене на ура. Он попал в центр внимания. Но там скоро разобрались, что эта птица — полета невысокого. Такие эмигранты становятся сенсацией, но скоро мода на них проходит, и их быстро забывают. Это узнал на своей шкуре Гапон. И вот, когда слава его погасла, и он не знал, что делать дальше, к нему «подъехали» тайные агенты русской разведки. И предложили снова сотрудничать с ними, как когда-то, во времена Зубатова. Они брались «нелегально» переправить Гапона обратно в Россию, а уж там он должен был, используя старые связи, вступить в контакт с революционерами и выдать их властям. Гапон согласился и «нелегально» появился в Петербурге после годового отсутствия. В России революционный кризис к тому времени уже прошел свой пик. В конце 1905 года было подавлено восстание в Москве. Стали заметны признаки спада революции. Гапон встретился с Рутенбергом и предложил заработать на выдаче революционеров властям. Рутенберг ответил, что должен подумать. Новую встречу назначил в маленьком дачном поселке под Петербургом. Зимой там почти не было жителей. В пустой даче они встретились снова. Гапон повторил свое предложение. Рутенберг открыл дверь в соседнюю комнату, и оттуда вышла группа путиловских рабочих, знавших Гапона по былым временам. Через несколько дней полиция нашла труп — Гапон был повешен. Но и Рутенбергу скоро пришлось уносить ноги. Революция выдыхалась, а гибель Гапона ему, конечно, не простили бы. Он вынырнул в Италии. Вскоре к нему приехала жена с детьми (власти не чинили препятствий отъезду семьи!). Сперва ему, конечно, пришлось нелегко. Выручил Горький — одолжил денег. Со временем все наладилось, и деньги Рутенберг вернул — инженер он был хороший и, соответственно, хорошо устроился на Западе. Именно тогда, в Италии, бедной полезными ископаемыми, но относительно богатой гидроэнергией, он впервые занялся гидроэлектростанциями, чем в дальнейшем прославился в земле Израиля. Он поддерживал связь со своими эсерами, и мало кто знал, что у него стал все больше расти интерес к еврейским делам. Вроде бы он даже официально вернулся в иудаизм, пройдя все положенные отступнику наказания. Но оставим Рутенберга до поры, мы с ним еще встретимся. Нам пора в Россию.

Глава 29 Самооборона

Приближение революции и сама революция 1905 года сопровождались жестокой погромной волной. Еврейская самооборона действовала. Еще раз подчеркну — в ее организации огромную роль играл левый фланг сионистского движения. В листовках, выпущенных «Поалей Цион» весной 1905 г., провозглашалось: «В огне и крови Иудея пала, в огне и крови восстанет она!». (Цитата из стихотворения ивритского поэта Я. Коэна, в будущем лозунг сионистских военных формирований). Не всегда, правда, самооборона была эффективна. Например, в Киеве ее беспомощные выстрелы лишь злили погромщиков. Я верю книге Шульгина «Дни» и очень ее всем рекомендую. Из этой книги видно, каково было отношение властей. Пока бушует погром — в городе почти нет войск. А затем, когда вдруг проходит слух, что евреи готовы перейти в контрнаступление — войска тут же появляются, даже с артиллерией!

Но были места, где еврейская самооборона показала себя достойно. Например, в то время энергично и достаточно успешно она действовала в Бессарабии (Молдавии). Включая Кишинев, где хорошо организованные отряды еврейской самообороны насчитывали, в общей сложности, около тысячи бойцов. Времена переменились!

В Одессе погром шел пять дней и ночей. Самооборона насчитывала в Одессе 2 тысячи участников, и они действовали. В общем-то, это не так уж и много для города, где жило 150 тысяч евреев. Но и не кишиневский позор 1903 г. В большинстве городов хватало 200–300 вооруженных людей. Оружие (почти всегда пистолеты) было, конечно, проблемой. Какое-то количество пистолетов удалось легально купить в оружейных магазинах, но немного. В основном их добывали в обход закона.

На самооборону средства собирались в России. Богатые евреи нередко боялись давать деньги — боялись осложнений с властями. Боялись и евреев-социалистов. Ходили слухи, что снова выручил Ротшильд. На сей раз, конечно, тайными пожертвованиями. Он при этом рисковал — у него были крупные капиталовложения в России. Россия и Франция были союзниками. Если бы дело открылось, скандал был бы до небес. Но еврейское сердце приказало… Помогали и другие французские евреи. Для них «Дело Дрейфуса» было недавней историей. Американские евреи тоже собирали деньги и пытались слать оружие. Конечно, большинство евреев-участников самообороны пистолетов не имели и обходились подручными средствами.

Власти боролись с еврейской самообороной всеми силами, то есть выставляли против нее войска. Но когда город наполнялся военными, погром обычно все-таки стихал. Бывали, правда, случаи, когда войска втягивались в погром, но не часто. (Особенно знаменитым стал такой случай летом 1906 года, в Белостоке, вызвавший, кстати, бурю в Думе.) А в общем это было куда страшнее, чем в старые добрые времена 1881–1882 годов. Например, в Киеве во время погрома 1881 года погибло 5 евреев. А в 1905 году — 68. Всего, во время второй погромной волны, о которой сейчас идёт речь, было убито не менее тысячи евреев, несколько тысяч ранено. (Это минимальная оценка. Приводят и более страшные цифры погибших).

Теперь уже нельзя было сказать, что русская общественность отмахивается от проблемы. Были антипогромные воззвания, подписанные известными писателями, крупными общественными деятелями, видными представителями православного духовенства. Но толку от этого было чуть.

В районах погромов среди православных «батюшек» и католических ксёндзов (в польско-литовских областях) бывали достойные люди, пытавшиеся остановить громил силой пастырских воззваний и своего личного авторитета. Но это редко удавалось.

Следует отметить, что не всегда доходило до столкновений. Случалось, что решительный вид готовых к защите евреев и их предупредительные выстрелы в воздух отрезвляли погромную толпу, и дело кончалось без кровопролития. Но так бывало далеко не всегда. Тут надо обсудить щекотливый вопрос. Погромщики ведь тоже несли потери (обычно все-таки меньшие, чем евреи). Что же толкало погромщиков навстречу еврейской самообороне? Похоже, одним мотивом грабительской наживы дело не исчерпывалось. В данном случае, по-видимому, большая часть была уверена, что делает патриотическое дело — защищает Царя и Отечество от жидовской «леворуции» (революции). Тут уж нечего жалеть свою голову. И тем более голову жида, даже если раньше был с ним знаком и покупал в его лавке. Встречались, конечно, среди погромщиков и уголовники, и садисты. Но не они преобладали в погромной толпе, а те, кто считал себя порядочными людьми. Поведение властей, негласную поддержку которых они чувствовали, убеждало громил в собственной правоте^[22]. И никакая еврейская самооборона их не пугала.

Встает и еще один деликатный вопрос. А выигрывала ли революция от широкого участия в ней евреев? Жаботинский сильно в этом сомневался. Ибо монархисты пользовались широким участием евреев в революционном движении, чтобы доказать, что все это еврейское дело, а не русское, не православное. (А одно поколение назад — это было дело польское, католическое или даже еще грозней — иезуитское, западное.) И пропаганда эта имела успех. (Очень советую прочитать фельетон Жаботинского «Еврейская крамола».)

Лирическое отступление

Крайне скептически к участию евреев в революции относился и Ахад ха-Ам, виднейший в то время сионистский деятель, ставивший на первое место культурную работу, противник насилия — «не еврейский метод». Мнение своё он высказал в печати в 1905 году. Он даже настаивал на том, что на выборах в Государственную Думу евреи должны руководствоваться не партийной принадлежностью кандидата, а отношением его к еврейскому вопросу. И если кандидат даже «правее кадетов», но сторонник еврейского равноправия (бывали и такие), то надо голосовать за него. А не за левого, если тот известен как недоброжелатель евреев. Это заявление Ахад ха-Ама вызвало бурную полемику в еврейской среде.

Во всех этих событиях Трумпельдор не участвовал. Провозглашение конституции и пик погромной волны застали его в Японии. Во Владивосток он прибыл в декабре 1905 года. Оттуда направился в Петербург. Но из-за перегрузки железных дорог попал туда только в конце зимы.

Глава 30 Пролетариат

Существует легенда (на сей раз не сионистская), что рабочий класс выступал против погромщиков. Сознательные рабочие якобы защищали евреев. Я думал раньше, что это большевистское мифотворчество. Но оказалось — нет! Эта легенда родилась еще до 1917 года. И в нее верили. Совершенно непонятно, как она возникла^[23]. Видимо, дело было в том, что по правилам хорошего тона простой люд следовало любить. Соответственно, его идеализировали.

Я пытался исследовать вопрос о роли рабочих и вот что нашел:

Во-первых, в момент революционного подъема в Петербурге из самых верхов (от генерал-губернатора) раздался призыв к русским патриотам: выйти на улицы города и делом доказать свою преданность престолу и Отечеству. В ответ на это Троцкий заявил, что он выведет на улицы двенадцать тысяч организованных рабочих. И поглядим, кто кого! Погром в Питере не состоялся. Но не ясно, действительно ли власти хотели этого погрома (все-таки столица) или блефовали. И не ясно, мог ли Троцкий вывести рабочих на улицы для защиты «жидов и студентов» или блефовал (успешно).

Потом — Полтава. Рабочие там действительно давали понять, что они против погрома. Но это случай исключительный. В Полтаве жил Короленко — наш старый знакомый. В Полтаве он пользовался огромным авторитетом во всех слоях общества (и у рабочих тоже), и использовал этот авторитет для борьбы с погромными настроениями, проявляя при этом личную храбрость. Но мало на земле таких людей.

Далее, Ревель (Таллинн). Там была организована рабочая дружина для борьбы с возможным погромом. Случай абсолютно не типичный, ибо создана она была властями. Официально ведь не было приказа «бить жидов». И тамошний губернатор, человек достойный, принял меры к сохранению спокойствия в городе. Такое редко, но бывало.

Николаев (на Черном море). Рабочие тамошнего судостроительного завода предупредили евреев о начале погромной агитации в городе. Евреи проявили оперативность и быстро создали дружину самообороны. Рабочие координировали с ней свои действия. И когда толпа громил вышла на улицу, путь ей преградила не меньшая русско-еврейская толпа (к русским относили тогда и украинцев). Большинство неевреев, выступивших против громил, были рабочими судостроительного завода. До столкновений не дошло — погромщики отступили и рассеялись.

И наконец, Луганск. Об этом случае сам Владимир Ильич Ленин однажды сказать изволил! Но увы, кроме самых общих фраз, что рабочие прогнали погромных агитаторов, ничего об этом событии я не нашел, хотя его поминали в книгах против сионистов, ссылаясь на Ленина, а книг этих в СССР после Шестидневной войны более чем хватало. Предположим, все так и было, честь и слава тогдашним луганским рабочим. Но, увы, они были исключением, которое не опровергает правила. А горькая истина состоит в том, что неизмеримо чаще рабочая масса активно участвовала в погромах. Предположим, что был еще какой-то случай выступления пролетариата в защиту евреев, который я проморгал. Картины это не меняет. Многие рабочие состояли в черносотенных организациях и даже в черносотенных боевых дружинах (полулегальные формирования, понятно для чего созданные).

Лирическое отступление

Вообще черносотенцы понимали важность агитации среди рабочих и энергично вели ее. В программы ультраправых партий входили популярные среди рабочих требования: сокращение рабочего дня, страхование по болезни и на случай производственной травмы и т. д. А черносотенная печать, наряду с инородцами и интеллигентами, часто ругала и русскую буржуазию, обвиняла ее в безудержном корыстолюбии и западничестве.

Правда, надо сказать, что в отрядах еврейской самообороны сражалось какое-то количество русских людей, были среди них и рабочие. Честь им и слава. Но во-первых, таких героев было мало, во-вторых, рабочие и там большинства, кажется, не составляли. (Статистики, разумеется, нет.)

Тогда же на всю Россию стало известно имя русского студента Блинова. Он погиб, сражаясь в рядах еврейской самообороны в Житомире. Были и другие герои. Но еще раз подчеркиваю: массовым это явление не было. Христиане-добровольцы, выходцы из всех слоев общества (были даже из дворян), вступали в еврейские отряды по личной инициативе. Но по малочисленности своей не делали они погоды. (Николаев оказался уникален во всех отношениях.)

В конце 1906 года революция пошла на спад, и погромная волна тоже.

Глава 31 Дела польские

Теперь пора ввести в наш рассказ еще одного персонажа. Это не еврей, а поляк. С конца XVIII века борьба Польши за свободу представляла собой картину величественную. Там не было недостатка в отваге, но наблюдался явный недостаток рационального мышления. В войнах XIX века все враги России, от Наполеона до Шамиля^[24] имели поляков в своих рядах. Но удачный момент всегда упускался, никогда не умели рассчитать время, не умели организоваться, да и обстановка не благоприятствовала. Не было у поляков тыла — Пруссия (будущая Германия) и Австрия (будущая Австро-Венгрия) тоже отхватили куски Польши и помогали России против поляков, а сочувствовавшие Франция и Англия были далеко. «Самозабвенные польские восстания» (выражение Солженицына) терпели неудачи, и на поляков обрушивались репрессии, но несокрушим был их дух. «Еще Польша не погибла, коль живы мы сами!» (Сравните: «И пока жив еще хоть один еврей — жива будет наша надежда», — это строки из сионистского гимна «Надежда» — «Атиква». Высказывалось предположение, что сходство не случайное — Нафтали Герц Инбер, автор «Атиквы», был родом из польско-украинско-еврейской Галиции, о которой речь ещё пойдет).

А поляки, проиграв очередное восстание, уже думали о следующем.

У начала той борьбы стоял Т. Костюшко. Памятник ему стоит в Вашингтоне. Ибо прежде, чем стать польским героем, он сражался за независимость США. Это был человек редких моральных качеств. В Польше он оставил добрую память у евреев (в его армии был даже еврейский полк). В Америке он оставил добрую память у негров. Ибо все свое американское имущество (а его хорошо наградили за участие в Войне за независимость) он завещал на выкуп негритянских детей из рабства и на их профессиональное обучение. И умеренные, прагматичные негритянские лидеры конца XIX века брали его за образец. За образец его брали и в Польше, но его благородства, увы, не унаследовали. Плохо относились поляки к евреям, и чем дальше — тем хуже. Были исключения, но они не опровергали правила. «Я всю жизнь старалась достичь дружбы между вашим народом и моим, да так и не преуспела», — сказала уже пожилая польская писательница Ожешко молодому Жаботинскому.

После этого вступления я представляю нового персонажа, Юзефа (Иосифа) Пилсудского. Он потребуется нам и для этой сказки, и для следующей. Он был одним из самых знаменитых людей первой трети XX века. Выходец из знатной, но небогатой польско-литовской семьи. До 19 лет мы не находим в его биографии ничего примечательного. Кончил гимназию в Вильно.

Лирическое отступление

Вот в гимназиях-то и узнавали польские дети того поколения, что такое русификация. Давно миновали годы, когда русский император полагался в польских делах на пряник. Теперь ставку делали на кнут. Много лет спустя, находясь на вершине мировой славы, Пилсудский, уже пожилой господин, написал книгу «1920 год». (О своей победе над Тухачевским под Варшавой. Поляки называли эту битву «чудо на Висле»). И в той книге он вспоминал свою детскую обиду, когда в виленской гимназии польским ученикам, составлявшим большинство гимназистов, запрещали говорить по-польски, даже между собой. Крепко его это в свое время задело. Не тут ли кроется ответ на горькие жалобы Деникина, что Пилсудский ему в 1919 году не помог?

Затем Пилсудский поступил в Харьковский университет на медицинский факультет. (Университет в Вильно был закрыт русскими властями после польского восстания 1830–1831 годов.) Проучился один год. И вдруг все рухнуло. Его старший брат, Бронислав Пилсудский, был схвачен за участие в подготовке покушения на Александра III. По тому же делу был схвачен Александр Ульянов — старший брат Ленина. Пройдет 33 года, и пути младших братьев разойдутся. Именно Юзеф Пилсудский перечеркнет мечты Ленина о мировой революции. Но это будет потом — в 1920 году. А пока — Юзефа тоже схватили, он что-то перевез по просьбе старшего брата. Вроде и сам не знал, что везет. Брониславу дали 15 лет каторги. Сперва хотели даже казнить. (Александра Ульянова, как известно, казнили.) А Юзефа даже не судили. В административном порядке сослали на пять лет в Сибирь. Через 5 лет из Сибири вернулся готовый революционер. Он тогда был весьма заражен левой идеологией, к религии же оставался равнодушен — перешел из католичества в протестантизм, чтобы жениться. (Как тут не вспомнить Рутенберга. Им всем тогда на религию было плевать.) Потом об этом неудобном для польского лидера факте старались не вспоминать, хотя он и вернулся вновь в католичество (опять же как Рутенберг).

Юзеф стал видным польским социалистом. Выпускал нелегальную газету «Работник», держал связь с русскими товарищами. И мало кто понимал, что все это для него — продолжение старой польской политики: против русского царя хоть с самим дьяволом. Пока что других союзников, кроме революционеров, видно не было. Таким же прагматичным было и его отношение к евреям.^[25] Он нас не любил, но и не травил (уже хорошо!). Раз уж есть евреи, пусть будет от них благо, а не вред Польше. Нечего евреев превращать во врагов. Во врагах у Польши недостатка не отмечается. (А его дочери со временем покажут в еврейском вопросе примеры благородства.)

В самом начале XX века (начало 1900 года) его и жену взяли с «поличным» — власти накрыли подпольную типографию «Работника» в Лодзи. За Юзефа теперь уж взялись по-настоящему (жену скоро отпустили). Сидел он в 10-м павильоне Варшавской цитадели. Место это памятно поколениям польских революционеров. (В своё время посидит там и знаменитый Дзержинский). Побег оттуда считался невозможным. Обычно делали так: старались добиться перевода в больницу, а уж оттуда бежать. Прием этот использовали часто и до, и после Пилсудского. Пилсудский симулировал помешательство. (Была в начале XX века у революционеров такая мода. А в случае Пилсудского симуляция облегчалась наличием среди его родни психически больных.) Своего он добился — отправили на экспертизу в Петербург. Конечно, в закрытое отделение, но все-таки это был не 10-й павильон Варшавской цитадели. Там нашелся и врач-поляк. Он принес одежду, и в один прекрасный день переодевшийся в гражданский костюм Пилсудский покинул больницу под видом уходящего посетителя. А уж дальше его опекали петербургские товарищи, с которыми он был знаком по революционному подполью. В конце концов он сумел уехать в Лондон.

Меж тем на горизонте появился новый возможный союзник, то есть новый враг России — Япония. Пилсудский вступает в контакт с японской разведкой и мечтает о создании польской национальной части из военнопленных поляков в составе японской армии. До этого дело тогда не дошло, но денежную помощь японцы ему оказали. Они тогда помогали всем мятежникам во вражеской стране и не прогадали. Разгоравшийся в Российской империи в 1905 году революционный кризис был им очень на руку. Уже в начале 1905 года массовые волнения охватили Варшаву.

В революции 1905–1907 годов Пилсудский участвовал активно. Он возглавлял наиболее радикальное крыло польских социалистов. Самым громким его делом стал успешный, но кровавый налет возглавляемого им небольшого отряда на поезд, перевозивший деньги. (Это произошло позже, в 1908 году.) Сегодня сказали бы — терроризм.

Лирическое отступление

Среди евреев долго ходила легенда о том, что Пилсудский после этой экспроприации скрылся в еврейском местечке. А когда жандармы там производили обыск, надел талес и прикинулся горячо молящимся иудеем. Его не выдали. Тем евреи и объясняли терпимость к ним Пилсудского, необычную для польского националиста.

Пока что все типично — человек, сделавший ненависть к России своей судьбой и профессией. Бесспорно, смелый. Их много было среди поляков. Но этот был еще умный и упорный. Поражение первой русской революции заставило его начать поиски новых союзников. И не традиционных. До сих пор в лице Германии и Австро-Венгрии видели польские националисты врагов — участников раздела Польши. Но в начале XX века отношения этих стран с Россией стали уже достаточно плохими. Австро-Германский союз противостоял Франко-Российскому (чуть позже — Англо-Франко-Российскому). И все больше пахло большой войной в Европе. Тут и мог возникнуть шанс для Польши. Австро-Венгрия нравилась Пилсудскому больше Германии. Во-первых, католическая страна (а он уже начал понимать, что это важно для поляков). Во-вторых и в главных, в Вене уже отказались от планов «онемечить» восточные окраины. Так что поляки в австрийской Галиции (Львов и Краков) чувствовали себя относительно свободно. Официально у них не было той широкой автономии, что была у венгров. Но фактически — она существовала. Итак, Пилсудский решил попытать счастье в Австро-Венгрии, и расчет на сей раз оказался верным. Я уже писал, что в немецких столицах издавна привечали русских революционеров. На сей раз прикормили польского. И уж он-то был не Гапон! Оставим его пока в Австро-Венгрии. Мы его еще встретим.

Лирическое отступление

В былое время Меккой для польской эмиграции была Франция, Париж — в особенности. С конца XVIII века туда, после провала очередного восстания, устремлялись разбитые польские повстанцы. Гости они были беспокойные, ибо не считаясь ничуть с интересами Франции, старались продолжить борьбу с Россией. К тому же они часто не ладили между собой — извечная польская беда. Великий Наполеон умел их использовать, но последующие правительства часто не были им рады. Зато тогдашнее общественное мнение всегда оказывалось на их стороне, а во Франции с этим приходилось считаться (полякам там сочувствовали все — и либералы, и ярые католики). Так что их терпели и не очень приструнивали. В XIX веке в Париже даже был квартал, который французы прозвали «Маленькая Польша». За Францию, как приют для польских беженцев, был и языковой фактор — в шляхтецких (дворянских) семьях учили детей французскому языку. А шляхты было очень много среди польских эмигрантов.

Но Пилсудский решил искать другую базу. Во-первых, Франция не подходила географически — она далеко от России и Польши. Как заметил еще Денис Давыдов (герой наполеоновских войн, не любивший поляков, как и почти все русские), — Франции потребовался гений Наполеона и многолетние войны, чтобы пробиться в Польшу. Во-вторых, времена изменились. После разгрома Франции во франко-прусской войне в 1870–1871 годах, в Париже стало не до польских дел. Франция жила мечтой о реванше. По выражению Нордау: «Франция ждала шанса на реванш, как евреи Мессию». Но победить Германию можно было только в союзе с Россией. Во Франции эта истина дошла до людей быстро. А в 1893 году был и официально заключен франко-русский союз (памятником этому событию является мост Александра III в Париже). Понятно, что это не могло не охладить сочувствия к делу польской свободы. В-третьих, добавились ко всему этому и денежные интересы. До второй половины 80-х годов XIX века, Россия и Франция были слабо связаны экономически. Русско-французская торговля далеко уступала русско-английской и русско-германской. Но с конца 80-х годов французский капитал устремился в Россию. Причины и подробности этого процесса описаны в специальной литературе. Кстати, среди зачинателей французских капиталовложений в Российской империи были парижские Ротшильды, протянувшие руки к бакинской нефти. Для нас важно, что в описываемое время французские банки имели крупные вложения в России. Особенно в русских банках, в строительстве железных дорог, в правительственных займах. И много мелкого французского люда вложило свои сбережения в русские ценные бумаги, отчасти через банки, но отчасти, непосредственно приобретая их на парижской бирже. Вся эта публика желала России мира и стабильности, а не смуты. И не могла сочувствовать полякам. Так что французская полиция с конца XIX века внимательно наблюдала за российскими эмигрантами, особенно за поляками.

Противниками России на мировой арене были в это время центральные державы — Германия и Австро-Венгрия. Они вместе с Россией участвовали в свое время в разделе Польши. (Причем России, в итоге всех разделов и переделов досталось более 80 % того, что когда-то гордо называлось Речь Посполитая — большое средневековое польско-литовское государство). Германия в начале XX века была могучей страной. Поляки ее не любили. Там, в Познанском крае (той части Польши, что досталась Германии) онемечивание поляков проводилось энергично и грубо (но без особого успеха). К тому же, еще недавней историей были полонофобские деяния Бисмарка — сотрудничество с Россией при подавлении большого польского восстания 1863–1864 годов (очень показательное на фоне сочувствия к полякам правящих кругов Англии, Франции и Австрии). А потом был «Культуркампф» — «борьба за культуру». Так «железный канцлер» (Бисмарк) называл свою антикатолическую кампанию, которую проводил в 70-е годы XIX века с большим размахом, что вызвало возмущение в католическом мире. А католицизм издавна был национальным знаменем поляков.

В отличие от Германии ее союзница Австро-Венгрия была страной мягкой и безалаберной. Последнее часто облегчало жизнь. Когда-то в первой половине и середине XIX века там основательно прижимали поляков, но те времена давно прошли, и во второй половине XIX века полякам не на что было жаловаться. И чем дальше, тем благосклоннее относилась к ним Вена, ибо там ценили, что поляки менее других славян поддавались русской панславянской агитации. Польские школы, клубы и т. д. существовали вполне легально. Университеты Кракова и Львова (Лемберг) распространяли польскую культуру. Общественная жизнь поляков в австрийских владениях (т. е. в Галиции) текла беспрепятственно. Отмечались юбилеи славных для них дат, открывались памятники, проводились художественные выставки, где представлялись работы на польские патриотические темы, именами героев польской истории назывались улицы в городах и т. д. (В то время, как в Варшаве даже вывески на польском языке запрещали). Поляки в Австро-Венгрии появились на высших государственных постах.

Поговаривали даже, что поляки становятся третьей правящей нацией в государстве, наряду с австрийцами и венграми. Да и вообще в Австро-Венгрии, в последние полвека ее существования, людям старались поменьше запрещать. Особенно в той ее части, что управлялась из Вены. А польско-украинско-еврейская Галиция управлялась оттуда. (Будапешт был посуровее.) Так что выбор Пилсудского понятен. Положение в Австро-Венгрии важно для дальнейшего повествования. Но не все польские политические эмигранты «изменили» Парижу. У Пилсудского в их среде было достаточно противников. Они по-прежнему ориентировались на столицу Франции.

Остается добавить, что кроме эмиграции политической, шла из Российской империи и значительная экономическая польская эмиграция. «За хлебом» — по выражению Г. Сенкевича. Эта эмиграция состояла из людей попроще. О высоких материях они думали меньше и ехали, в основном, за океан. Кстати, австрийская Галиция считалась бедным краем и оттуда тоже шла польско-украинско-еврейская эмиграция «за хлебом». Но и плебейская польская эмиграция, устремившаяся в Америку, не была лишена патриотизма. Большая часть денег, на которые существовали антирусские организации поляков, созданные Пилсудским в австрийской Галиции перед Первой мировой войной, собиралась среди американских поляков.

Глава 32 Социалистический сионизм

Вернемся к нашим еврейским делам. Как я уже рассказал, еще при жизни Герцля в сионистских кругах социалистическая струя стала очень заметна. Ленин в то время жаловался, что марксизм стал столь модным, что проникает в движения, по сути своей антимарксистские. В сионизм социалистические идеи (не всегда чисто марксистские) очень даже проникли и захватили радикально настроенную молодежь. Таков был дух эпохи. Но хватало и тех, кто радикальных социалистических идей пугался. Вейцман в ту пору называл сионистский социализм «чумой». И это несмотря на то, что социалисты разделяли его антирелигиозные взгляды. В 1901 г., еще при Герцле, при самом активном участии Вейцмана в сионистском движении возникла так называемая «Демократическая фракция» (просуществовала всего года три). Состояла она, в основном, из российских студентов-евреев, учившихся за границей. Создали ее в первую очередь для борьбы с религиозными сионистами. К ним Герцль, по мнению руководства «Демократической фракции», т. е. прежде всего Вейцмана, слишком благоволил. Но когда один из вождей сионистов-социалистов Сыркин попытался наладить с новоиспеченной организацией сотрудничество на антирелигиозной основе, то получил отказ. Ему прямо указали что «Демократической фракции» с социалистами не по пути, ибо для нее классовая борьба неприемлема. Но со временем Вейцман сбавил тон. Потихоньку-полегоньку он начал сближаться с социалистами-сионистами. К 20-м годам он, тогда очень видная фигура, уже разделял многие их воззрения, хотя настоящим социалистом все-таки не стал. Возглавил фракцию «общих сионистов».

Эволюция Жаботинского была прямо противоположной. В начале XX века он защищал «Поалей-Цион» от «мещанских элементов в сионистском движении» (выражение Жаботинского). Указывал, что это большой успех, что еврейский пролетариат, который был раньше против еврейского государства, теперь становится частью сионистского движения. А в 20-е годы Жаботинского назовут «врагом рабочих», ибо он будет против диктатуры пролетариата в Земле Израильской. Но все это далеко впереди, за хронологическими рамками биографии Трумпельдора. Трумпельдор погиб в 1920 году.

Безусловно, что в описываемое время, т. е. до Первой мировой войны, в социалисты шли во всем мире люди с горячим сердцем, люди действия. Я не случайно отметил выше черты сходства в биографиях Пилсудского и Рутенберга. Угнетенные нации (в нашем случае поляки и евреи), конечно, давали много революционеров. «Кто был ничем, тот станет всем!». Понятно, что это подходило тем, кто был ничем. Но как показала история, благодарность потомства заслужили только те из революционеров, у кого на первом плане оказались национальные устремления. Кто боролся в первую очередь за свой народ, а не за всеобщую справедливость. То есть те, для кого социалистические, классовые идеи оказались только маской времени (что они сами далеко не всегда понимали).

Смерть Герцля сняла преграды для развития социалистического направления в сионизме, и оно надолго стало авангардом сионистского движения. Я уже рассказал о роли сионистов-социалистов в организации самообороны. Главное же было в том, что они определили лицо второй алии (1904–1914 гг.).

Вторая алия, как и другие еврейские миграции, была вызвана не только и не столько сионистской агитацией, сколько российской действительностью. Русско-японская война, погромы, сопровождавшие первую русскую революцию, поражение этой революции, похоронившее надежды на улучшение положения евреев, — все это вызвало их массовый отъезд. Большинство направилось за океан. Но нашлось достаточно таких, кто решил по зову еврейского сердца попытать счастья в Стране Израиля, раз уж решились они оставить привычную среду обитания.

Новоприбывшие столкнулись с огромными трудностями. Подробнее об этом будет рассказано дальше, а здесь замечу, что в отсталой стране найти можно было только малоквалифицированную физическую работу в сельском хозяйстве или, реже, в строительстве. И притом в непривычном климате.

Многие не выдерживали и уезжали. Одни направлялись в Америку — «золотую страну», как тогда говорили. Другие возвращались в привычную Российскую империю, где уже стихла революционная буря. Бен-Гурион, приехавший в то время, считал, что уезжало 90 % новоприбывших. Статистики, конечно, не было — это были турецкие времена. Если в наши дни уезжает в процентном отношении неизмеримо меньше, это не потому, что люди теперь лучше. Просто жизнь в Стране Израиля стала неизмеримо легче.

Из тех кто остались, а осталось тысяч 20–30 (оценивая на глазок — статистики нет), огромное большинство старалось вписаться в сложившееся уже общество. Новоприбывшие брали пример с людей первой алии и стремились стать владельцами небольших земельных участков (выращивали виноград и цитрусовые). Или оседали в городах, если находили себе там подходящее занятие. Как раз в то время был основан Тель-Авив, тогда пригород Яффо. Старались жить, как все — не раздражать турецкие власти и соседей — религиозных евреев, даже если сами в Бога не верили.

Но вторая алия прославилась не этими людьми, а совсем другими — сионистской социалистической молодежью. Поговорим о ней. Это были социалисты разных оттенков, от марксистского до толстовского. В огромном большинстве холостые. Выходцы из самых разных кругов. И из глубоко религиозных, и из ассимилированных. Но в подавляющем большинстве они были яростными атеистами. Встречались там молодые люди и из состоятельных семей, и из бедных. Большинство до приезда в страну Израиля еще не успели поработать (из-за молодости). Зато многие успели принять участие в отрядах еврейской самообороны, а некоторые и в первой русской революции. Были такие, кто за участие в революции познакомился с тюрьмой и ссылкой. И даже такие, кто сумел бежать оттуда.

Но уж кем они точно не были, это конформистами. Социалистические сионисты не только не подстраивались под сложившийся быт, они его открыто презирали. Их поглощали две идеи — социалистическая и национальная. Кто не имел горячего еврейского сердца, тот довольно быстро уезжал строить социализм в другой стране. Но оставшиеся только крепче стискивали зубы. Они желали быть только рабочим классом — пролетариатом, которому тогда приписывали все добродетели. (Эти взгляды разделяли не только правоверные марксисты). Желали молодые идеалисты именно физического труда. Особенно в сельском хозяйстве. И только на Земле Израиля. Ибо идеи строительства нового общества и возрождения еврейского народа на исторической Родине были для них нераздельны.

Они шокировали старожилов бескорыстием, вольностью нравов, полным, даже демонстративным, несоблюдением религиозных законов. Им противны были мелкие еврейские землевладельцы, вставшие на ноги благодаря Ротшильду (об этом еще будет рассказано). Те думали только о выгоде и вели хозяйство с помощью арабских батраков. Между прочим, социалисты указывали и на то, что таким образом в Страну Израильскую притягивались арабы (и в этом социалисты были правы).

И еврейские хозяева отвечали им такой же враждебностью. Они не только берегли своих дочерей от контактов с безбожниками, но и часто не желали брать евреев на работу. Араб был дешев, привычен к местному климату, не слышал ни о каких профсоюзах, забастовках и т. п. Труд нужен был малоквалифицированный, и даже неграмотный мог его выполнять. А своими соплеменниками этих бунтарей и богохульников, непонятно зачем приехавших, еврейские старожилы не признавали.

Не все социалисты выдерживали испытание. Бывало, что молодой человек 2–3 года помыкавшись, оставлял товарищей и начинал жить, «как все». С помощью денег, присланных из дома, становился мелким землевладельцем. Или, если денег не было, десятником, командовавшим арабскими рабочими.

Но несколько сотен идеалистов и не думали отступать от своих принципов. Никакие неудачи не могли их смутить и поколебать. Измученные тяжелым трудом, недоеданием, болезнями, они по вечерам яростно спорили. О путях строительства социализма в Стране Израиля. О том, можно ли использоватьдля этого помощь евреев из стран рассеяния. Можно ли принять помощь от сионистов не социалистического направления, и т. д. и т. п. Организовались маленькие партии, каждая численностью в несколько десятков человек. Естественно, что в этой среде возникли мысли о коллективном хозяйстве. (Вопросы трудовой кооперации широко обсуждались в мире с конца XIX в.).

И хотя не сразу, эти идеи получили поддержку, в том числе и материальную (относительно скромную, ибо времена ротшильдовских денег уже миновали), от сионистских верхов. После смерти Герцля в сионистском руководстве постепенно начали преобладать «практические сионисты» (Варбург, Оппенгеймер). Они тоже пришли к мысли использовать для возрождения Земли Израиля кооперативные поселения. В Страну был направлен представитель сионистской организации Руппин, тоже сторонник этой идеи. Лучших людей, чем здешние социалисты, для создания кооперативных поселений было не найти.

Первые попытки создания таких коллективов не удались. Но в начале второго десятилетия XX в. были найдены две удачные формы: «кибуц» — трудовая коммуна с очень высокой степенью обобществления, и «мошав» — кооператив мелких (семейных) хозяйств. Оба типа поселений оказались жизнеспособны. Они были рентабельны при условии очень скромного, по началу, жизненного уровня. И обходились в основном без наемной рабочей силы. Разве что во время сбора урожая нанимали на короткое время людей со стороны. Но только евреев. Еврейский труд был любимой темой тогдашнего социалистического сионизма.

Во времена второй алии все это только начиналось. Однако в дальнейшем социалистический сектор быстро развился и сыграл огромною роль в становлении еврейского государства. И в военном плане тоже, о чем будет рассказано в следующей сказке. Но, как говорит турецкая поговорка, «роз без шипов не бывает». Со временем выяснилось, что социалистические шипы достаточно колючие. Сейчас, через 100 лет после своего основания, социалистический сектор находится на закате. Особенно кибуцы, всех когда-то поражавшие. Видимо, их упадок вызван, помимо прочего, ещё и тем, что в конце XX века они утратили статус еврейского национального авангарда. Но может быть последнее слово в этой саге ещё не сказано.

Вернемся в канун Первой мировой войны.

В свободном мире, где не приходилось бояться полиции, а цензура не мешала изданию левых газет, идеи социалистического сионизма в начале XX в. распространялись быстро. Кружки «Поалей Цион» возникли в австрийской тогда Галиции — в Лемберге (Львове) и Кракове. А также в Вене. И среди эмигрантов из Российской империи в Лондоне и в Нью-Йорке.

Лирическое отступление

Левацкие идеи были распространены и среди тех евреев выходцев из России, что выбирали Америку и не думали о Стране Израиля. В США новоприбывшие евреи основали несколько коммун, городских и сельскохозяйственных, даже раньше чем на Земле Израиля — ещё в 80-ых годах XIX века. И в Америке тоже любили поговорить о социализме, о необходимости приобщения евреев к производительному труду и т. п. Так что эти коммуны получали помощь от еврейских филантропов. Скромную, конечно, ибо невелики были тогдашние возможности американкой еврейской благотворительности.

Но оказалось, что там где ультралевые мечты не связаны тесно с идеей национального возрождения, они выдыхаются очень быстро. Скоро еврейские социалистические коммуны в Америке распались и остались в истории малоизвестным курьезом.

Не так пошло дело в Стране Израиля, где социалистические идеи на несколько десятилетий соединились с национальными.

Глава 33 Атаки со всех сторон

После поражения революции 1905 года мрачно стало в России, но относительно спокойно. Затихли оба вопля: «Бей жидов — спасай Россию!» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Царизм устоял. Евреи ничего не получили. Если на крупных предприятиях в больших городах рабочим и стало получше (теперь их побаивались), то ведь евреи там почти не работали. А черта оседлости, процентная норма и другие ограничения остались без изменений. Мрачно, впрочем, было не только на еврейской улице. Во всей империи, несмотря на появившиеся зачатки парламентаризма — Думу, было мрачно. Даже мода на самоубийства пошла у молодежи (такое случается не так уж редко). Казалось, монархия незыблема, простоит еще века, как простояла уже 300 лет.

Евреи уезжали. Новый рост эмиграции за океан начался еще после Кишиневского погрома. После поражения революции 1905 года начали уезжать и бундовцы. До этого они в основном воздерживались от эмиграции — надеялись на революцию. Теперь казалось, что все потеряно. Конечно, первыми уехали те бундовцы, которые «засветились» в революционных выступлениях. Сионисты, известные участием в самообороне, тоже уезжали — в Землю Израильскую. Но им это было «по штату положено».

Современники видели и другую, кроме эмиграции, причину ослабления Бунда — он оказался слишком классовым и недостаточно национальным для широких масс. Мечты бундовцев, что вскоре евреи будут праздновать 1 Мая вместо традиционных иудейских праздников, таких как Песах или Пурим, и прочие подобные утопии стали явным абсурдом в условиях спада революции и никого уже не привлекали.

Лирическое отступление

Продолжалась и начатая еще до революции 1905 г. острая критика Бунда со стороны остальных социалистов. Бунд обвиняли в том, что он воспитывает недоверие к пролетариям других наций и препятствует ассимиляции евреев. Ассимиляцию считали явлением прогрессивным. Ленин говорил, что «идея еврейской национальности противоречит интересам еврейского пролетариата». Бундовцев обвиняли в мелкобуржуазном национализме, который объясняли «полуремесленным» характером Бунда. Конечно, немалая часть этих нападок исходила от самих евреев — и большевиков, и меньшевиков.

И «могучий дуб Бунд» — выражение Жаботинского — стал слабеть. По большому счету его роль была сыграна. (По крайней мере, в России.)

А вот на нашей сионистской улице не унывали, хотя отношение властей к сионистам вновь ухудшилось. Для властей ведь не составляло тайны, кто организовывал еврейскую самооборону, но не только в ней было дело. В конце 1906 года в столице автономной Финляндии Гельсингфорсе (сейчас это Хельсинки) — там дышалось посвободнее, хотя постоянное проживание евреев в Финляндии запрещалось — русские сионисты собрали свой съезд. К тому времени стало уже ясно, что борьба за еврейское государство — дело долгое. И что, помимо политической борьбы за международно-правовые гарантии, нужно и все другое делать. И поселения строить, и культуру еврейскую воссоздавать (в первую очередь возрождать иврит). А пока что и за равноправие евреев, где его нет, тоже нужно бороться (а не было его в России и в Румынии). Словом, необходима демократизация государственного строя, широкая национально-культурная автономия (для всех вообще, и для евреев в частности). То есть была у нас своя «программа-минимум», и правительству она понравиться не могла. Но сионисты так же не могли остаться в стороне от насущных еврейских нужд. Именно в это время они начинают уделять больше внимания печатной агитации на идиш. Раньше сионисты резко выступали против этого языка, видя в «жаргоне» (идише) символ рассеяния. Но это был язык широких еврейских масс, и с этим приходилось считаться.

В Российской империи сионистов преследовали. Не так сильно, как, скажем, эсеров или большевиков, — против эмиграции евреев правительство не возражало. Но бывали и аресты, и конфискации литературы, и запреты собраний. Порой круче, порой легче. В этих условиях синагога становилась самым удобным местом для сионистской деятельности. Но и тут были большие трудности. Именно в это время еврейский религиозный «истеблишмент» начинает особенно энергично действовать против нас. (Исключение составляет маленькая группа литовских раввинов-сионистов. Но они в это время грешили территориализмом, который лишь постепенно выдыхался.)

К Герцлю многие раввины и цадики относились все-таки с некоторым почтением. Во-первых, «большому еврею», что вхож к королям и министрам, по традиции кое-что прощают. Во-вторых, он демонстративно проявлял уважение к религии. В-третьих, дело еще терпело, можно было выжидать. Но теперь все стало иначе — выяснилось, что, несмотря на все беды, кризисы и похороны, сионизм не умирает. Живуч, как жид. Растет, да еще и левеет — усиление после смерти Герцля социалистического направления в сионизме религиозным понравиться не могло. И они стали противодействовать сионистской заразе изо всех сил.

Лирическое отступление

Вот инцидент того времени. Главный раввин Бреста Литовского (Бриска) Хаим Соловейчик очень авторитетный в еврейском религиозном мире, был ярым антисионистом, сотрудничал с «Черной канцелярией» (см. Приложение 2) и ненавидел Герцля. Когда в 1904 году пришла весть о смерти сионистского вождя, рав Соловейчик запретил производить поминальную службу и запер двери главной синагоги. Но два энергичных сиониста сбили замок, и церемония была проведена. Одним из них был Зеев-Дов Бегин — отец Менахема Бегина. Другой — Мордехай Шайнерман — дед Ариеля Шарона.

Прошло лет пятьдесят. И какие это были годы! Две мировые войны и множество других событий пронеслись над миром. В 1941 году погибло огромное большинство евреев Бреста.

Но однажды в Израиле ультрарелигиозный еврей напомнил Менахему Бегину (тогда ещё не премьер-министру) о «хулиганском поступке» его отца. Такое «преступление» как неподчинение указанию рава Соловейчика не могло изгладиться из памяти соответствующих кругов. Ни при каких обстоятельствах!

Вообще-то сионизм не ощущал недостатка во врагах и недоброжелателях. Черносотенцы, как известно, всех евреев не жаловали. Но сионистов выделяли особо. Казалось бы, идея увезти евреев куда-то в Азию должна была бы им нравиться. Но так рассудили среди них немногие. Ибо, во-первых, это была не просто Азия, а святая (и для христиан) земля. Во-вторых, отъезд евреев туда был пока что невелик, а национальные чувства у них уже явно разгорелись. В-третьих, и это главное, антисемитские мотивы и вообще трудно рационально объяснить. Черносотенцы правильно поняли, что сионисты являются национальным авангардом еврейского народа. Поэтому приписывали им самые злокозненные, самые фантастические планы: разжигание мировой революции, захват евреями власти над миром и т. п. И, конечно, черносотенцам, активным погромщикам, не нравилась еврейская самооборона. Черносотенная печать предостерегала своих читателей от наивности: нельзя верить в переселенческие планы сионистов, в их сдержанность в вопросах общероссийских. Это все для отвода глаз. На самом-то деле они Россию погубить задумали! Кроме угрозы физического насилия «Черная сотня» была опасна и своей близостью к властям Российской Империи.

Но и злейшие враги черносотенцев, социал-демократы, выступали против сионизма. И меньшевики и, особенно, большевики (ленинцы). Этим не нравилось, что сионисты отвлекают евреев от участия в русской революции.

А на еврейской улице, кроме большинства религиозных, против сионистов выступали, понятно, сторонники ассимиляции. И их противники — все те, кто считал возможным добиться для евреев равноправия и национально-культурной автономии в странах рассеяния. Они считали сионизм в лучшем случае только красивой утопией. Возможно, что он вернет еврейству нескольких заблудших овец, но для масс не годится. А в худшем, видели в сионизме не национально-освободительное движение, как у других народов, а глупые националистические бредни, которые отвлекают евреев от реально достижимых целей. Ведь в восточной Европе счет евреев шел тогда на миллионы, а в Стране Израиля на десятки тысяч. И трудно было представить себе обратную картину.

Так что не в тепличных условиях рос и развивался сионизм. Но, несмотря ни на что, дело шло.

Вернемся к Трумпельдору. По возвращении из плена он поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, сдав экстерном экзамен на аттестат зрелости. Ему, герою, полному георгиевскому кавалеру, никакие процентные нормы преградой не были. А пенсия давала возможность сносно существовать. Видимо, в эти годы его толстовство приобрело социалистическую (и даже коммунистическую) окраску. Какую-то роль здесь сыграли лекции М. И. Туган-Барановского, которые он прослушал в университете. Это был крупнейший тогдашний русский экономист, «легальный марксист», то есть сторонник эволюционного развития. Он разрабатывал идею поселений, созданных на социалистической основе. Эта тема тогда широко обсуждалась. (Кстати, Туган-Барановский высоко оценил в прессе сионистские устремления).

В частном письме, написанном в те времена, Трумпельдор говорит, что в его душе мирно уживаются две идеи — сионистская и коммунистическая. Со сторонниками коммунистической идеи он говорил о сионизме, а сионистам рассказывал о коммунизме. При этом он понимал, что коммунистическую идею будет труднее осуществить, чем сионистскую. (Его уцелевшие письма были опубликованы в 1945 году). Трумпельдор, человек действия, начал проводить обе эти идеи в жизнь. Еще в студенческие годы он пытался приступить к организации еврейских коммун в России. Их участники, по его мысли, должны были пройти трудовую подготовку, а затем совместно выехать в страну Израиля. Тогда эти проекты осуществить не удалось — сионистов в России преследовали.

Известно, что в 1910 году Трумпельдор угодил в Петропавловскую крепость — он бузил вместе с другими студентами по случаю смерти Толстого. Особых бед не было. Его быстро выпустили — полный георгиевский кавалер! В 1912 году, по окончании университета, он уехал в Землю Израильскую. (Напоминаю: ею тогда владели турки.) Зачем он заканчивал университет? Ведь не было шансов работать юристом в Земле Израильской. Здесь, при тогдашнем уровне развития, нужен был только грубый физический труд. И действительно, он работал на полях, управлялся, как умел, одной правой рукой. Во всяком случае, он никому не был в тягость — свою пенсию в серебряных рублях он получал и тут. Но он прибыл в страну не один, а в составе организованной им группы из пятнадцати человек. С мечтой о создании трудовой коммуны. Мечта не сбылась — группа скоро распалась, большинство ее участников покинули страну (явление тогда частое). Трумпельдора это не охладило. Он продолжал проповедовать свои идеи, для чего на короткое время приезжал в 1913 году в Россию и в Вену, на XI сионистский конгресс. С 1913 года он жил и работал в Дгании — первом кибуце в Земле Израильской (основан в 1909 году).

А в России на евреев обрушилась новая беда — «дело Бейлиса». Но я не буду на нем останавливаться, так как закончилось оно все-таки благополучно и, кроме того, широко известно. Я вспомню лишь одну деталь — уж больно она показательна. Как известно, Бейлиса оправдали. Что же черносотенцы? Что им, беднягам, делать? Признать, что не кладут евреи кровь христианскую в мацу? Как бы не так! Вот их реакция: что ж, Бейлис, возможно, лично и не виноват. Лично он ребенка, надо полагать, не убивал (раз суд так решил). Но евреи это все-таки сделали. И, когда не удается дела замять, они выставляют «козла отпущения». Умеют направить ход следствия так, что обвинение предъявляется тому еврею, кто лично не виновен. А виновные остаются в тени. Невиновного в конце концов оправдывают, а обвинение оказывается скомпрометированным. Что евреям и надо.

Применялся антисемитами в этих ситуациях и другой прием. Они признавали, что, безусловно, не все евреи употребляют кровь в мацу, иначе бы жертв было больше. Некоторые иудеи не знают об этом, и искренне думают, что это ложь. Но какая-то еврейская секта, возможно, какая-то группа хасидов, это делает. Ведь и среди христиан встречаются группы фанатиков-изуверов (хлысты, например). Евреям бы сотрудничать с властями в выявлении этой секты, а они ее покрывают. Некоторые, возможно, по незнанию. Но другие по еврейской традиции — своих не выдавать.

Глава 34 А мы еще посмотрим…

Летом 1914 года завершилась эпоха, когда люди еще жили по понятиям XIX века, — началась Первая мировая война — «самоубийство Европы». Я буду тут касаться всех вопросов только с точки зрения евреев. Начнем с того, что в Земле Израильской почти все русские евреи жили нелегально. Турки все время заявляли, что они, Боже упаси, не антисемиты, что они евреям рады, но только не в Земле Израильской, ибо не нужно им «второй Армении». (Там у турок возникло много проблем. И проблемы эти были поводом для вмешательства Европы).

Это заявление насчет терпимости к евреям было отчасти правдой. Ненавидя армян и греков, они на евреях демонстрировали Европе свой либерализм. А что до «второй Армении», то армян там, в турецкой Армении, было около двух миллионов, а евреев в Земле Израильской было не более 85 тысяч. Есть разница. Так что запрещение на поселение евреев в Земле Израильской оставалось на бумаге. Евреи въезжали якобы, чтобы помолиться. И не уезжали. Турки пока что, до Первой мировой войны, закрывали на это глаза. И без евреев проблем хватало. Но осенью 1914 года Турция вступила в войну на стороне Германии, то есть против России. Теперь уж сохранять российское подданство было невозможно. Надо было либо принимать турецкое гражданство и идти в турецкую армию, либо быть высланным. Сперва возникла идея создать еврейский полк в турецкой армии. В Иерусалиме была сформирована еврейская милиция. Но очень быстро выявилось, что турецкие верха ни о чем подобном и слышать не хотят. Еврейскую милицию упразднили. Тогда 11 тысяч евреев предпочли высылку. Оставшиеся приняли турецкое подданство. (Румынских евреев пока оставили в покое — Румыния была еще нейтральной, но ненадолго.) Выслали и других граждан враждебных государств. Даже французских монахинь.

Тех евреев, кто решил остаться, называли «оттоманистами» — сторонниками Оттоманской империи. Их лидером был один из основателей Тель-Авива и бессменный его мэр Меир Дизенгоф. Среди «оттоманистов» были и идейные сионисты, считавшие, что надо идти в турецкую армию учиться военному делу. А Россия — враг. Частично их ожидания оправдались. Немцы открыли офицерские курсы в Турции. Но туда брали лишь людей минимально образованных. А избытком таковых турки похвастаться не могли. (Понятно, что армян и греков туда не брали.) Так что турки туда послали и наших евреев. Несколько десятков молодых людей из Земли Израильской там основательно выучились, а после набрались и практического военного опыта. Это потом очень пригодилось. Но и для арабов турецкая армия стала кузницей военных кадров.

Однако нас сейчас интересуют те, кого выслали. Ибо в их числе был и Трумпельдор. Их загоняли на суда нейтральных государств и выезжали они в Александрию — Египет был уже в сфере английского влияния. Каждому давали бумажку, на которой было написано: такой-то «высылается из пределов Оттоманской империи навечно». Один из высланных порвал бумажку, выкинул ее за борт, повернулся к спутнику и сказал: «А мы еще посмотрим, кто тут останется — мы или турецкий султан!» Фамилия говорившего была Бен-Гурион. А обращался он к Бен-Цви — тоже будущая знаменитость. И много-много раз с тех пор, когда фортуна отворачивалась от них, сионисты говорили себе: «А мы еще посмотрим…».

ЧАСТЬ IV В «БУРЯХ»

Глава 35 Еврейские ружья. Польская сабля

Евреи, высланные из Земли Израильской, оказались в Александрии. И направились кто куда. Некоторые — в Америку, другие (примерно 6 тысяч человек) поселились в лагерях беженцев, получая кое-какую помощь от египетских евреев. Русский консул требовал от английских властей (а в Египте тогда всем заправляли англичане), чтобы молодых, здоровых парней выслали в Россию для службы в русской армии (Англия и Россия были союзниками). Евреи этого не хотели. Они протестовали с помощью местных александрийских евреев. Вообще-то это была буря в стакане воды — Россия стала труднодоступной страной. Но это не до всех тогда дошло. Трумпельдор жил на съемной квартире — он получал свою пенсию в русском консульстве. Помогал, чем мог, товарищам. В это время в Александрии начался наверное самый серьезный роман в жизни Трумпельдора (а он, вообще-то, не был обделен женским вниманием). Ему было 35 лет, Фире Эстер Розофф — 22. Сохранились письма, которые он писал ей с турецкого фронта (см. дальше). В дальнейшем они обручились, но до свадьбы дело не дошло. Ни бурное время, ни взгляды Трумпельдора на этот вопрос, к семейной жизни не располагали. Но вернемся к делам военным. В Египте появился Жаботинский, корреспондент «Русских ведомостей». Очень-очень рекомендую прочесть его книгу «Слово о полку». Она легко доступна и легко читается.

Жаботинский разумно решил, что раз уж гнилая Турецкая империя влезла в войну, живой она из этого мирового пожара не выберется, чем и нужно воспользоваться. Но во время войны «есть голос только у ружей». И после войны, на мирной конференции будут вспоминать о них же, о ружьях. Так что надо обзавестись еврейскими ружьями. Эта мысль возникла, независимо от Жаботинского, и у Рутенберга.

Но подобные идеи рождались не только в еврейских головах. Помните Пилсудского? В предвоенные годы он обосновался на востоке Австро-Венгрии. Время от времени нелегально наведывался в Русскую Польшу. Он предвидел грядущую войну и твердо решил, что «на весы должна быть брошена польская сабля». Польские части, с разрешения австрийцев, формировались под видом стрелковых клубов. И в дальнейшем их называли «стрелки» или «стрельцы». (Несмотря на всю сложность польско-еврейских отношений, «польские патриоты Моисеева вероисповедания» там имелись. Как же без них!)

Именно эти отряды стрелков Пилсудского первыми ударили по русским в первый же день войны. (Роль их поначалу, однако, была скромной.) Вскоре судьбы евреев пересекутся с ними. А потом появятся и другие подобные национальные формирования разных народов в разных армиях. Это тоже была «маска времени».

Глава 36 Рассуждая по-солдатски

Жаботинский прибыл в Египет в конце 1914 года. Там вскоре познакомился с Трумпельдором и получил его поддержку. А с его помощью — и поддержку комитета помощи беженцам. Затем созвали собрание в одном из лагерей беженцев (3 марта 1915 года). Там и было внесено предложение о создании еврейского полка в рядах британской армии. Трумпельдор на следующий же день начал обучение добровольцев. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пока что еврейская делегация отправилась к британскому генералу. Трумпельдор был при параде, то есть при орденах. Генерал сразу догадался, что это награды за Порт-Артур. Но в сторону Земли Израиля наступать никто не думал — ее стратегического положения еще не оценили (позже оценят). И генерал предложил евреям создать транспортный отряд и отправить его на другой фронт, против турок. По тем временам транспортный отряд — это погонщики мулов. Всю ночь потом спорили члены делегации, думая: соглашаться или нет. Жаботинский был против — мечтал о настоящем боевом отряде, который будет отвоевывать израильскую землю. А Трумпельдор заявил, что пойдет в отряд. Вот что он сказал Жаботинскому:

— Рассуждая по-солдатски, я думаю, что вы преувеличиваете разницу. Окопы или транспорт — большого различия тут нет. И те, и другие — солдаты, и без тех, и без других нельзя обойтись, да и опасность часто одна и та же. А я думаю, что вы просто стыдитесь слова «мул». Это уже совсем ребячество.

— Но ведь это еще и не Палестинский фронт?

— И это не так существенно, если рассуждать по-солдатски. Чтобы освободить Палестину, надо разбить турок. А где их бить, с юга или с севера — это уже технический вопрос. Каждый фронт ведет к Сиону.

После чего Жаботинский уехал в Лондон. А формирование отряда началось.

Глава 37 О путях в Россию

Чтобы были понятны дальнейшие события, надо кое-что пояснить. До начала Первой мировой войны 60 % морского грузооборота России приходилось на черноморские порты (львиная доля на Одессу), 35 % на балтийские порты, оставшиеся 5 % — на Архангельск и Владивосток. Но вот началась война. Балтика сразу оказалась в зоне военных действий. А вскоре и Черное море было закрыто — вступила в войну Турция. И Россия оказалась отрезанной от своих союзников. Центр Европы — это Германия и Австро-Венгрия, то есть сухопутные пути были перерезаны, как и морские. А меж тем уже к началу 1915 года в России обозначился недостаток военного снаряжения (но кормили армию еще хорошо — еды в России пока хватало). Собственно говоря, можно было бы спросить: а почему в России возникла нехватка пушек, снарядов и даже винтовок? Мощность промышленности петроградского района превышала промышленную мощь парижского района. Но факт — не хватало оружия. С другой стороны, участие Англии в сухопутной войне пока еще было очень скромным. Вполне логично было бы послать в Россию, что нужно. Враг-то был общий, и Россия отвлекала на себя много германских войск. Но в наличии были только Архангельск и Владивосток. Владивосток был далеко. Случалось, с горя что-то слали и через Владивосток. Этот порт был труден климатически — замерзал, часто был окутан туманами, очень мешавшими судоходству. А то, что шло туда из Европы в объезд половины мира, потом еще надо было везти через всю Сибирь по железной дороге. При том, что путь с Дальнего Востока к центру страны оставлял желать лучшего — Транссибирскую магистраль закончили полностью только в конце 1916 года. (Она стала, наконец, двухколейной, и в Хабаровске был построен мост через Амур). Да и сейчас железнодорожная трасса Москва-Владивосток самая длинная в мире — 9300 км.

Архангельск находился ближе. Но это был маленький плохо оборудованный второразрядный порт, куда вела лишь маломощная колея железной дороги. Главное же, он был с точки зрения климата еще хуже Владивостока. В разгар зимы все останавливали льды Белого моря. Тогдашние ледоколы лишь немного могли продлить навигацию. Но выбора не было. Архангельск стал снова, как в допетровские времена, главным портом России.

Архангельск до Первой Мировой войны был сонным городком с населением в 40 тыс. человек. Это раза в два меньше, чем в тогдашнем Бердичеве. Хилый порт держался вывозом лесоматериалов. Маломощная железная дорога, ведшая туда, почти не использовалась и считалась убыточной (лес сплавляли по рекам). Ветка Архангельск-Вологда была и одноколейной, и узкоколейной. Тяжелые грузы, например большие пушки, по ней до начала 1916 года, когда дорогу улучшили, вообще нельзя было перевозить. И вот эта убогая транспортная система стала для России «дорогой жизни»! Конечно, ее принялись модернизировать, но это требовало времени. Так что в 1914-15 годах, даже летом, когда Белое море было судоходно, она действовала со скрипом. Часто случались заторы, и бывало, что грузы годами(!) ждали в наскоро сооруженных складах очереди на дальнейшую перевозку. А немцы увеличивали трудности тамошнего судоходства, минируя узкое горло Белого моря. Минирование началось летом 1915 года. Оно проводилось в основном с подводных лодок и было довольно результативным. Заложили срочно новый порт на незамерзающем Баренцевом море. Назвали его «Романов-на-Мурмане» и стали строить железную дорогу к нему. (Теперь это Мурманск.) Но дело это было долгое. Вступил новый путь в строй только на рубеже 1916–1917 годов. До этого надо было еще дожить. А пока что трудно было. Так что напрасно русский консул в Александрии требовал высылки молодых евреев в Россию. Туда и при желании было нелегко попасть. Но вопрос о снабжении России надо было как-то решать. И быстро.

Глава 38 Дарданеллы

Черчилль считал, что единственный реальный путь в Россию — пробиться через Дарданеллы и Босфор. Не приходилось рассчитывать на серьезную помощь от русских со стороны Черноморского флота. Правда, русские сковывали немало турецких сухопутных сил на Кавказском фронте — Первая мировая война стала одиннадцатой русско-турецкой. Но Черноморский флот России не успел закончить до войны свою модернизацию. Новейшие могучие корабли, заложенные на черноморских судостроительных заводах, далеко еще не были достроены. Это, впрочем, русских до войны не особенно пугало. Невелик противник — турецкий флот. Давно прошли его золотые дни. В описываемую эпоху он был мал и плох. Состоял из устаревших судов, купленных в разных странах. На кораблях этих вечно всё не ладилось. Отчасти из-за изношенности механизмов, но главным образом, из-за плохой выучки экипажей. Даже итальянцы, болгары(!) и греки били турок на море (в 1911–1912 годах в ходе конфликтов, разразившихся незадолго до Первой мировой войны). Словом, русские на заре XX века были уверены в своем превосходстве на Черном море, но два новейших и сильных немецких корабля сумели в начале войны войти в Дарданеллы. Это и подтолкнуло турок к вступлению в войну. Это же лишило русских перевеса на Черном море. Теперь силы временно уравнялись, и русский десант на Босфоре стал делом очень трудным. Эта ситуация вскоре обещала закончиться. К концу 1915 года должны были вступить в строй новые могучие русские корабли. Да и хорошей ремонтной базы не было в Стамбуле (и нигде в Турции). А у русских таковая, естественно, была. Словом, все козыри оставались у русских, кроме одного — времени.

Черчилль чувствовал, что главное — сроки. И как он оказался прав! Он был тогда первым лордом Адмиралтейства (морским министром). Морских сил на Средиземном море хватало. Англо-французские эскадры были велики, и перевес их не поколебало наличие в Стамбуле двух германских кораблей. А вот сухопутных войск оказалось маловато. Так что первую попытку прорваться предприняли силами одного флота (и морской пехоты). Программа была такова: прорваться через Дарданеллы, пройти в Мраморное море, взять Стамбул (где была вся та небольшая военная промышленность, что имелась в Турции). И, пройдя Босфор, встретиться с русскими в Черном море. Оптимистически настроенное британское командование надеялось разгромить Османскую империю за 2 недели! Выполнением этих амбициозных планов союзники занимались в те дни, когда сионисты были заняты созданием еврейского полка. Но гладко было на бумаге… Ничего не вышло. Турки, руководимые немцами, устояли. Англо-французский флот не смог прорваться через Дарданеллы и отступил с тяжелыми потерями.^[26]

Не теряя времени, решили действовать путем высадки морских десантов. Весной 1915 года началась собственно операция «Галлиполи» — так называется небольшой полуостров, составляющий европейский берег Дарданелл (по-турецки «Гелиболу»). Стратегическое значение этого места было известно давно. Там со Средних веков вспыхивали бои христиан с турками. Туда-то и направили в составе огромных десантных сил еврейский отряд погонщиков мулов.

Глава 39 Еврейская военная часть

Теперь необходимо поговорить об этом отряде. 19 марта 1915 года созвали 650 молодых евреев, записавшихся в отряд. Британский генерал произнес торжественную речь, где заявил, что еврейский народ заключил союз с британским. Затем представил евреям их нового командира — подполковника Джона Генри Паттерсона. Тут нам повезло. Человек это был замечательный и в Британии известный. И не только там. В 1898 году он, будучи инженером, строил железнодорожный мост в Восточной Африке на реке Тцаво. Он был единственным европейцем, а под его началом находились сотни негров и индийцев. И все бы ничего, но местным львам понравились его рабочие. Львы регулярно нападали на людей. Тамошний народ был уверен, что это не просто хищники — это местные колдуны вызвали злых духов, чтобы сорвать затеи белых. Но Паттерсон оказался не робкого десятка и львов перестрелял. А потом обо всем об этом написал книгу, имевшую большой успех. (Ныне экранизирована. Фильм называется «Призрак и Тьма». А подлинные чучела людоедов выставлены в музее Маршалла Филда в Чикаго).

Позже Паттерсон подтвердил свою храбрость на полях сражений в Англо-бурской войне. Был он англо-ирландцем (отец — ирландец-протестант, а мать — католичка), и был он человеком очень верующим, Библию знал основательно. И мог лучше, чем многие евреи, рассказать о подвигах Гедеона, Маккавеев и прочих героев еврейской истории. Он пришел в восторг от того, что будет командовать их потомками. Он тоже выступил перед еврейским полком, указав, что любая работа важна для победы. И тут же начал обучение — время поджимало. Трумпельдор, получивший чин капитана, стал его заместителем. В отряде было 650 человек и 750 мулов. Он имел собственное знамя с магендавидом (шестиконечной звездой). Официальное название было: «Сионский корпус погонщиков мулов». Видимо, Паттерсон и Трумпельдор были единственными людьми в отряде, имевшими боевой опыт. Вообще-то Паттерсону потребовалось немало терпения с Трумпельдором. Тот был весьма своеволен и не любил подчиняться, считая себя опытнее в военном деле. Но, в конце концов, они подружились. Учиться довелось евреям всего две недели, что было совершенно недостаточно. А затем погрузили их на корабли и повезли на север. Учения продолжались и на кораблях. И вот прибыли они на греческий остров Лемнос (согласия греков на использование острова англичане не спрашивали: считалось, что остров взят в аренду). Там базировались десантные силы — более 80 тысяч человек (это только на первых порах). 24 апреля началась грандиозная десантная операция, безусловно, самая большая в ходе Первой мировой войны. Началась кровавая эпопея, которой долго не было видно конца. Турки дрались храбро — за спиной был Стамбул. Через нейтральные (пока что) Румынию и Болгарию немцы тайно (то есть за огромные взятки) пересылали им оружие и боеприпасы. Справедливости ради отмечу, что взятки там брали от всех — люди там были без предрассудков. Игнатьев — русский военный атташе в Париже — сообщает в мемуарах «Пятьдесят лет в строю», что из Франции, морем через Салоники, и далее через Болгарию и Румынию, он тайно слал оружие в Россию. Конечно, до вступления Болгарии в войну на стороне Германии.

Глава 40 Евреи в Галлиполи

Войскам Британской империи: англичанам, австралийцам, новозеландцам, индусам и гуркхам (непальским наемникам) удалось зацепиться на берегу Галлиполи. Французских войск было меньше, чем британских. В их числе было много чернокожих солдат из французских колоний в Африке — «сенегальских стрелков». Продвинулись все эти разноплеменные войска недалеко. Есть там гора (или небольшая горная гряда — трудно понять) Аги-Баба. Тогда это название обошло все газеты мира. От береговой линии до той возвышенности 8 км. Их и не смогли пройти англо-французы. Гору эту не взяли, хотя и очень хотели: оттуда можно было бы подавить турецкие батареи на берегу Дарданелл. С нее там все видно. Было видно и наших евреев, которые на берегу грузили на своих мулов что требовалось, а потом, под артиллерийским огнем, вели их несколько километров (по траншеям), до передовых позиций. Дрались на Галлиполи очень серьезно. Там, где был Трумпельдор, евреи держались хорошо. Когда его поблизости не оказывалось, поначалу случалось, что трусили. Тут удивляться нечему — он-то бывал во всяких переделках под Порт-Артуром, а они были не обстреляны и почти не обучены. Учиться пришлось на полях сражений. Видимо, со временем они стали приличными солдатами. О них хорошо отзывался не только Паттерсон, но и более высокое английское начальство. Иногда Еврейский легион участвовал и в боях с турками (во время турецких контратак). Паттерсон считал своих людей обычной британской пехотной частью, при том хорошей.

Приходилось выносить не только турецкий огонь, но и летнюю жару, смрад от трупов (британцы не успевали хоронить своих павших), мириады мух, дизентерию. А зимой (в конце 1915 г.) и неожиданный холод. Многие австралийцы, негры и индусы тогда в первый раз в жизни увидели снег. Конечно, русским евреям он был не в диковинку, и от холодов они страдали меньше коренных южан.

Трумпельдора Паттерсон в письме к Жаботинскому (они переписывались) называл самым отважным солдатом из когда-либо встреченных им. Когда Паттерсон расхворался, Трумпельдор временно командовал отрядом. И были новые раны (легкие) и новые награды — теперь уже британские. Их получили тогда многие еврейские солдаты. Конечно, маленький еврейский отряд ничего не решал в ходе большой операции. Однако пресса его заметила, уж очень необычно это было — еврейская воинская часть.

Глава 41 Гроза 15-го года

Но общий ход событий был неблагоприятным. Турки стояли насмерть, и выяснилось, что, когда ими руководят толковые немецкие специалисты, и от турок бывает толк. Ничего турок не могло смутить. Даже английская новинка — авианосцы. Они, впрочем, были еще небольшими и использовали гидросамолеты. Не дрогнули турки и под огнем орудий самого могучего в мире корабля «сверхдредноута» — так называли «Куин Элизабет». Немцы, однако, тоже демонстрировали технические чудеса. В Первую мировую войну мир впервые узнал о мощи подводных лодок. Британские подводные лодки прорывались в Мраморное море, где и «всыпали» туркам. Но немецкие были страшнее — они огибали Европу, базировались затем в австро-венгерских портах Западной Адриатики (то есть близко от театра Галлиполийской операции) и наносили оттуда тяжелые удары англичанам. Потери Британии и на суше, и на море были велики, а задача оставалась невыполненной. Проход в Черное море был по-прежнему закрыт. Это привело к правительственному кризису в конце мая. Черчиллю пришлось уйти в отставку. (И он пошел на фронт во Франции строевым офицером. Сам он всегда считал, что главной причиной галлиполийской неудачи было отсутствие у него, Уинстона Черчилля, достаточных властных полномочий для руководства этой грандиозной операцией. Как бы то ни было, тень галлиполийского поражения долго висела над ним.)

Но смена правительства ничего не изменила в Галлиполи. И новые большие подкрепления тоже ничего не изменили. Турки стояли несокрушимо. В это время с их стороны стало известно имя храброго и искусного воина — подполковника (поздней, полковника) Мустафы Кемаля. Именно там отдал он свой знаменитый приказ: «Всем умереть!» Турки под его командованием просто искрошили австралийцев и новозеландцев. В дальнейшем Мустафа Кемаль станет известен под именем «Ататюрк». Некоторые историки именно ему приписывают решающую роль в срыве планов Черчилля. Там (то есть в Галлиполи) он сражался против «АНЗаКа» — австралийско-новозеландского корпуса. Мы еще встретимся и с ним, и с «АНЗаКом».

Турки, конечно, тоже несли огромные потери. Но кто в Турции с потерями считался?

И на другом фронте, на русском, плохо шли дела Антанты. Не зря так спешил Черчилль прорваться на помощь России. Уже в начале мая 1915 года немцы начали грандиозное наступление, используя свой перевес в тяжелой артиллерии. Русский фронт рухнул. (Об этом подробнее скажу дальше.) Если и до этого русский десант в районе Босфора был трудноосуществим, то теперь уже и мечтать об этом не приходилось.

В августе были сделаны последние отчаянные попытки прорыва в Галлиполи. Они не удались. Еще и другие беды случились в это время. Отбросив летом русских далеко на восток, австро-германцы осенью 1915 года принялись за Сербию. Давно уже мечтали они с ней разделаться — с нее ведь и началась Первая мировая война. С фланга по Сербии ударила Болгария (даже без объявления войны). Понятно, что сербскую армию раздавили. Англичане и французы попытались помочь сербам. Они вывели часть войск из боев за Дарданеллы и перебросили их в Салоники — порт на севере Греции. (Разрешения у греческого правительства не спрашивали). Оттуда эти войска двинулись в Сербию. Но это оказалось «слишком мало и слишком поздно». Болгары разбили и отбросили англо-французов к Салоникам. Так возник Салоникский фронт, о котором речь еще пойдет.

Русские тоже пытались помочь. Ещё не оправившись от недавних поражений, они в конце 1915 — самом начале 1916 года снова ударили по австро-венграм, пытаясь отвлечь их от сербов. Но безуспешно.

А разбитая сербская армия стала отходить к портам Северной Греции, откуда ее могли эвакуировать (с нейтралитетом Греции союзники не считались). Но туда надо было еще дойти, и при том через Албанию. Это и само по себе было трудно: зима, бездорожье, армия отходила, отягощенная ранеными, больными, гражданскими беженцами. Вьючных животных не хватало, многое несли на себе. А в придачу ко всему были еще албанцы^[27]. Они убивали сербов, где и как могли. Обычно выбирали небольшой отряд и сперва подходили мирно, предлагали продукты. Но в обмен требовали ружья. Сербы были голодны, и сделки начинались. А когда у сербов оставалось уже мало оружия, а албанцев собиралось много, они нападали. Но сербы, хоть и с огромными потерями, все-таки дошли до цели. И были эвакуированы английской, французской и итальянской эскадрами. (Италия в 1915 году вступила в войну на стороне Антанты.) Эвакуация сербов шла одновременно с эвакуацией тех, кто сражался в Галлиполи. Увезли сербов на греческий остров Корфу. (C протестами из Афин в очередной раз не посчитались.)

Лирическое отступление

Этот страшный исход сербов вошел в историю под названием «Сербская Голгофа»^[28]. Дело едва не кончилось полной катастрофой — западные страны, отвлеченные на Галлиполи, не спешили прислать суда для эвакуации сербов. Только категорическое требование России (Николай II грозился заключить сепаратный мир с Германией и Австро-Венгрией!) сдвинуло дело. На Корфу было переправлено 150 тысяч сербов. Союзная сербам маленькая Черногория капитулировала и была, как и Сербия, оккупирована войсками Австро-Венгрии.

Вступление в войну Болгарии и разгром Сербии имело решающее значение и для исхода боев в Галлиполи. Несмотря на всю стойкость турок, их положение там в конце 1915 года стало критическим. Не хватало боеприпасов. Все запасы были израсходованы, нелегальный подвоз через нейтральную Румынию и собственное военное производство были совершенно недостаточны. А боеприпасы требовались и на Кавказе, против русских. Уже летом 1915 года турецкие артиллеристы часто стреляли холостыми — скрывали недостаток боевых снарядов. Каждый день могла произойти катастрофа. Но успехи Центральных держав спасли турок, буквально в последнюю минуту. Едва,в конце октября, север Сербии был занят австро-германцами, Дунай, ещё не замерзший, срочно очистили от мин, поставленных в начале войны русскими моряками-черноморцами, присланными по просьбе Белграда. Это дало возможность направить из Австро-Венгрии в Болгарию (благо Румыния все еще оставалась нейтральной, а русские водные силы на Дунае тогда были слабы — большие корабли Черноморского флота не могли подняться по реке из-за глубокой осадки) охраняемые караваны судов — конвои с оружием и боеприпасами. А от Болгарии до Турции уже рукой подать. Так что доставить боеприпасы успели, что и решило окончательно исход борьбы за Дарданеллы. Англо-французское командование начало готовить эвакуацию войск. Она была проведена в декабре-январе.

Вскоре восстановили и железнодорожное сообщение по линии Будапешт-Стамбул. (Через оккупированную сербскую территорию и Болгарию.) Теперь уже не было проблемы защищать проливы. Немцы и турки торжествовали.

Защитники Галлиполи в дальнейшем сражались на других фронтах и всюду считались элитой турецкой армии.

Лирическое отступление

Общее число жертв Галлиполи намного превысило 300 тысяч человек. Примерно поровну с обеих сторон.

После Первой мировой войны, в эпоху Ататюрка, возник красивый обычай. 25 апреля, в годовщину высадки в Галлиполи, туда приезжали австралийцы и новозеландцы (участники тех боев) и встречались там с турецкими ветеранами. Вместе поминали павших. Говорят, что и позднее, ещё долго, встречались их потомки.

Глава 42 Портные

Мы оставили Жаботинского, когда он выехал из Египта в Европу. В Италии, еще нейтральной, он встретился с Рутенбергом, ставшим к тому времени сионистом и, независимо от Жаботинского, пришедшим к идее формирования еврейских военных сил. Они поделили поле деятельности. Рутенберг поехал в Америку, еще нейтральную. А Жаботинский через Париж, где он ничего не добился, в Лондон. В Лондоне оказался и Хаим Вейцман, ставший к тому времени известным химиком. (До войны он работал в Манчестере.) Эти два человека, Вейцман и Жаботинский, очень много сделали для торжества сионистской идеи. Тогда они дружили и сотрудничали. В 20–30-е годы станут почти врагами. Но пока мы в Лондоне времен Первой мировой войны. В этой сказке — они друзья и единомышленники. Итак, Жаботинский стал бороться за создание боевой еврейской воинской части, которая бы участвовала в составе британских войск в отвоевании у турок Земли Израильской. В начале все предвещало крах. Неудача следовала за неудачей. Идею поддержали буквально единицы. Сионисты были против этого плана, ибо он ставил под угрозу поселения, созданные с таким трудом. В первые месяцы после вступления в войну турки вели себя враждебно по отношению к евреям в Земле Израильской, но затем эта враждебность утихла. Отчасти из-за вмешательства американского посла, еврея Моргентау. Америка была еще нейтральна, дразнить ее было неразумно. И этой относительной тишиной сионисты были довольны, старались турок не провоцировать. И еще вспоминали, что вообще особого вреда евреи от турок никогда не видели. Сионистская организация объявила о своем нейтралитете. Резиденцией на время войны избрали Копенгаген — столицу нейтральной Дании. И оттуда рассылались указания противодействовать Жаботинскому. И в самом Лондоне сионистские (в том числе и оказавшиеся там «русские») деятели боролись с его идеей. Но Жаботинский хорошо знал старую Турцию (до эпохи Ататюрка) — несколько лет проработал там журналистом. Он был уверен, что, во-первых, она не допустит дальнейшей сионистской деятельности (и, следовательно, борьба с Турцией морально оправдана) и что, во-вторых, ее дни сочтены — «когда бушует мировой пожар, здание из железобетона еще может устоять, но трухлявый деревянный дом сгорит». А чтобы иметь моральное право делить турецкое наследство, надо участвовать в его завоевании. Что до простых английских евреев, то есть до Уайтчепела, то там с ним поначалу даже и не боролись. Просто не обращали внимания. Английская армия была еще добровольческой (всеобщую воинскую повинность ввели в 1916 году). Идти добровольно на войну никто в Уайтчепеле не собирался. А если введут эту повинность, то тоже не такая уж беда — они не британские подданные, а русские. Разговоры о высылке в Россию их не пугали — они уже усвоили, что она труднодоступна. Для отправки в Архангельск найдутся грузы и поважней евреев. Один «умный тамошний анархист» сказал Жаботинскому: «Долго вы еще собираетесь горох об стенку метать? Ничего вы в наших людях не понимаете. Вы им толкуете, что вот это они должны сделать как евреи, а вот это как англичане, а вот это как люди. Болтовня. Мы не евреи. Мы не англичане. Мы не люди. А кто мы? Портные».

Жаботинский был, однако, уверен, что время работает на него: война с Германией — дело трудное. Придется англичанам ввести воинскую повинность. Тогда и евреи не отсидятся. Однако не все тут было просто. Ничто так не мешало Жаботинскому, как вести, идущие из России, но о них ниже. А пока скажу о реакции английского военного министра Китченера: «Никаких экзотических полков, никаких экзотических фронтов, надо разбить Германию, а остальное само рухнет». (Исключение он делал только для Галлиполи, в связи со стратегической важностью проливов). Но Жаботинский понимал: ох, непростое это дело — разбить Германию, не завтра это будет. Английскому общественному мнению быстрее потребуются успехи. Да и интересуется оно по традиции больше делами колониальными. Так что…

Жаботинский был уверен в своей позиции и твердо сносил всеобщее осуждение и насмешки и в Англии, и в Копенгагене, и в России, когда он туда приезжал. Наконец, среди противников Жаботинского (и Вейцмана) надо отметить влиятельных «коренных» английских евреев (то есть тех, чьи предки поселились в Англии несколько поколений назад). Эта группа во главе с лордом Монтегю (министр по делам Индии) считала вредным подчеркивать, что евреи — отдельная нация с интересом к Земле Израильской. Вредно это было, по их мнению, и для английских, и для всех прочих евреев. И они боролись, как могли, а могли они много — были влиятельны.

Глава 43 В Галиции

А из России шли плохие вести. И чем дальше, тем хуже. В первые дни войны страну охватил патриотический подъем, отчасти захлестнувший и евреев. Более того, он захлестнул парижских «русских» евреев (в отличие от лондонских). Парижские «русские» евреи пошли в Иностранный легион. Вообще подъем ощущался во всех главных континентальных столицах; война поначалу укрепила повсюду государственный аппарат, чтобы потом расшатать его.

И так, Русь-матушка была охвачена волной патриотизма. В Питере разгромили немецкое посольство. Все оппозиционные настроения исчезли, все противоречия растаяли, и черносотенец бросился обнимать раввина, только что произнесшего речь с призывом к молодым евреям идти в армию. А в черносотенных газетах писали, что Россия, конечно, не забудет тех, кто был с ней в тяжелый час. Но все-таки официально евреям ничего не обещали. А полякам — другой проблемный народ — обещали восстановить после победы широкую автономию, которая была у них до восстания 1831 года. Да еще и значительно расширить территорию Польши, вернув ей земли, вошедшие при разделе страны в состав Австрии и Пруссии.

Поначалу русские войска имели успех на южном фланге, выступая против Австро-Венгрии. Русские заняли Галицию (западную Украину, входившую в состав Австро-Венгрии). А евреи России с ужасом передавали друг другу страшный рассказ: служил в русской армии унтер-офицер, еврей. Ужасно хотел получить Георгиевский крест. Эта награда сильно облегчала жизнь еврею и семье его на гражданке. (Этим, а не патриотизмом или удалью, антисемиты и объясняли тот факт, что в ходе Первой мировой войны многие евреи заслужили «Георгия». Видимо, отчасти, справедливо. Но могла быть и другая специфическая мотивация — борьба с чувством неполноценности маргинала: «Я им покажу, на что способен еврей!». Этот фактор проявлялся не только в российской армии.)

Наш унтер драл три шкуры и с себя, и со своих солдат. И вот, в одном бою, он лихо вогнал штык в австрийского солдата. Тот только и успел сказать: «Шма Исраэль». (Эту молитву еврей говорит в решающую минуту). В ближайшую ночь унтер повесился. Я верю в эту историю. Случаи, когда евреи сходились в бою, известны были и в других местах. Но именно в армиях России и Австро-Венгрии евреев было больше всего.

С самого начала продвижение русских войск сопровождалось насилием и грабежами евреев в галицийских местечках. Особенно отличались казаки. Был случай, когда русские солдаты-евреи, получив отпуск в субботу, пошли в синагогу и обнаружили там казачью конюшню. В тот раз казаков побили и выгнали, но это был исключительный случай. Как правило, казакам все сходило с рук. Вскоре положение ухудшилось — в расположении русских войск начались теракты. По тем временам легче всего было перерезать телефонные провода (радио еще было ненадежно). Случались изредка дела и посерьезнее. И вот в этом всем стали обвинять евреев. Местных галицийских хасидов. И вообще, «они часто в бородах телефоны и гранаты прячут». И теперь уж за евреев взялись круто — брали заложников, казнили. Скажем прямо, у евреев не было оснований радоваться приходу русских. В Австро-Венгрии они имели права, «как все». Они даже любили своего старого патриархального кайзера Франца-Иосифа. А он любил своих хасидов. От них ни тебе сепаратизма, ни социализма. Он их даже в Вену пускал, и выходцев из нищих галицийских местечек осело там перед войной немало (что не понравилось многим, в том числе молодому Гитлеру).

Вполне возможно, какой-то еврей и перерезал когда-нибудь телефонный провод. Но это могло быть только исключением. Ибо мы имеем дело с галицийскими хасидами, людьми чрезвычайно отсталыми и косными, все еще изгонявшими злых духов из заболевших, живших «торговлей воздухом» и менее всего способных к партизанской борьбе. Те из них, что были поумнее и чуть побогаче, бежали при наступлении русских на Запад. Большинство беженцев устремилось в Вену, хотя случалось, что судьба забрасывала их и в другие места, даже в Берлин^[29].

А ведь были в Галиции люди развитые и Россию люто ненавидевшие — поляки.

Вспомним «стрельцов» Пилсудского. Участвовали в этом и «мазепинцы» (названные в память гетмана Мазепы, боровшегося с Петром I) — украинские националисты, ориентированные на Вену и враждебные России.

Лирическое отступление

Помимо «стрелков» Пилсудского в составе австро-венгерской армии были и позже организованные «Сечевые стрельцы» — воинская часть, сформированная украинскими националистами — «мазепинцами». Поистине, в Вене сумели сотворить чудо — запрячь в свою телегу и польских и украинских националистов!

С украинцами отношения у Габсбургов издавна были хорошими. В предвоенные десятилетия деятели украинской культуры часто перебирались из России во Львов (Лемберг) — там порядки были либеральнее и всем жителям, в том числе и украинцам, дышалось легче, чем в Российской империи. Были в Галиции и украинцы-«москофилы», но относительно немного.

В начале войны униатский митрополит Шептицкий призвал украинцев сражаться за Австро-Венгрию, ибо русский царь хочет уничтожить украинскую национальную жизнь. Заняв Галицию, русские арестовали его и многих униатских священников как австрийских агентов влияния.

Во главе украинского легиона встал один из габсбургских принцев. Он основательно изучил украинский язык, одевался (вне службы) по украинской моде. Даже перешел из римско-католической веры в греко-католическую (т. е. в униатскую — национальную конфессию галицийских украинцев).

Но все же большинство мобилизованных в Галиции поляков, украинцев и, тем более, евреев — служили в обычных австрийских полках. В 1915 году, после отвоевания Галиции и вступления в войну Италии, большинство мобилизованных украинцев были направлены на итальянский фронт — влияния москофилов всё-таки боялись, как и столкновения украинцев в бою с соотечественниками. «Мазепинцы» остались, конечно, воевать против России.

Военные части польских и украинских националистов были вначале невелики. Однако эта история имела продолжение.

Итак, в Первую мировую войну украинские (галицийские) и польские националисты были союзниками. Скоро их пути разойдутся. А пока что, евреям пришлось отвечать перед русскими властями за чужие подвиги.

Глава 44 Комитет

Как же получилось, что поляки и, видимо, украинцы действовали, а евреи платили по счетам? Справедливости ради надо сказать, что евреи дали к тому повод. Все германские и австро-венгерские евреи вообще и сионисты в частности, проявили в ходе войны полную лояльность к своим странам. Один поэт, сионист, написал стихотворение, в котором говорилось, что он готов пойти в бой и погибнуть за то, чтобы над Белградом развевалось австро-венгерское (габсбургское) знамя. Он пошел на войну и погиб. И габсбургское знамя было-таки поднято над Белградом. Но, как потом выяснилось, ненадолго. Главное тут было то, что врагом Германии был русский царь, а любить его у евреев оснований не было. (Эти же настроения чувствовались и в нейтральных США.) В Берлине в начале войны при широком участии сионистов был организован «Комитет по освобождению русских евреев». В дальнейшем его переименовали в «Восточный комитет» (интересно, что один из его организаторов, сподвижник Герцля Макс Баденхаймер, станет в дальнейшем, в 20-е годы, сподвижником Жаботинского). Если эта организация и принесла какую-нибудь пользу, то только для поддержки евреев в Земле Израильской, где хозяйничали союзники немцев — турки. Им старались без лишнего шума дать понять, что евреи в Берлине влиятельны и помнят о своих соотечественниках. (А Турция полностью зависела от немецких поставок.) Особыми достижениями в Восточной Европе, которые произвели бы впечатление на мировое еврейство, комитет похвастаться не мог. Не только не было речи о еврейских воинских частях, но даже, когда немцы заняли русскую Польшу, там не были формально отменены русские антисемитские законы. И вообще не было сделано польским евреям особых поблажек. Причина была проста — немцы ставили на «польскую лошадь», как уже говорилось. Отношения же евреев с поляками были плохими.

Лирическое отступление

Наступление германских войск в русской Польше сопровождалось опубликованием юдофильского манифеста. Евреям обещали свободу вероисповедания и полное равноправие. Но эти прекрасные планы не были проведены в жизнь. Считалось, что их осуществят в будущем.

А вот само существование комитета, тем более его первоначальное вызывающее название, не могло не произвести впечатления в русских верхах. Но ничего не надо преувеличивать — это был только повод. Русским главнокомандующим был в это время великий князь (то есть близкий родственник царя) Николай Николаевич (младший). Отзывы о нем как о военном деятеле — разные. Можно все-таки думать, что военное дело он знал. Но что антисемитом был — это уж несомненно. И был у него начальник штаба, генерал Янушкевич. О нем как о военном специалисте все вспоминают плохо. Но уж антисемитом он был первого сорта. И был он польского происхождения, так что это как бы само собой разумелось. А кроме того, в той специфической обстановке, которая тогда сложилась (деятельность Пилсудского!), ему надо было думать, как своих прикрыть. И уж чего проще было объявить: «Евреи виноваты». Это всегда купят. И купили. И поляки эти слухи поддерживали повсюду, отводя грозу от себя. Но это были еще цветочки — ягодки были впереди.

Глава 45 Евреи виноваты

Как я уже писал, к началу 1915 года в России стало не хватать оружия, особенно тяжелой артиллерии. И доставить вооружение с Запада было сложно (это помимо того, что и западные союзные армии не страдали тогда от избытка тяжелого оружия). Меж тем немцы, не сумев быстро вывести из войны Францию, решили сделать это с Россией. Есть в Галиции, между Краковом и Львовом, такое местечко — Горлицы. О нем теперь, конечно, никто не знает. Но в мае 1915 года о нем знал весь мир. Германцы, проявив большое искусство, сумели скрытно подтянуть туда огромные силы. (На участке «Горлицкого прорыва» немцы превосходили русских по артиллерии — в 6 раз, а по тяжелой артиллерии — в 40 (!) раз). И двинули в наступление свои войска, причем сразу же сказались не только нехватка у русских тяжелой артиллерии, но и катастрофический недостаток всех видов боеприпасов, даже патронов. Не зря так рвался Черчилль в Черное море. Но так как прорыв не удался, то помочь как следует России было нельзя. Немного облегчило положение вступление в войну Италии — часть австро-венгерских сил отвлекалась туда. Но все-таки дела русских летом 1915 года шли очень плохо. Они отступили на восток, отбиваясь как попало и чем попало. И кстати, уничтожая абсолютно все, что не могли вывезти, и что могло пригодиться неприятелю. В августе 1915 года немцы вступили в Варшаву.

Отступление русских продолжалось до осени. Для моего рассказа важно, что откатывавшиеся русские войска, деморализованные военными неудачами и собственной разрушительной деятельностью, производили массовые грабежи и насилия над местным населением. Больше всех, конечно, доставалось евреям. (Евреев в западных районах Российской империи много было). Плохой пример подавали казаки. Привозить с войны добычу — многовековая казачья традиция. А всех евреев они еще с 1905 г. считали врагами. Да и управу на казаков трудно было найти. Они были любимцами верхов и знали об этом. Слушались, как следует, только своих казачьих офицеров. А это были те же казаки, окончившие казачьи офицерские училища. Они (в огромном большинстве) разделяли убеждения казачьей массы и грабить евреев обычно не мешали.

Осенью 1915 г. «Великое отступление» закончилось. Немцев и австро-венгров остановили не русские. Во-первых, активизировались союзники на западном фронте, и германские резервы пришлось перебрасывать туда. Это осеннее наступление французов и британцев кончилось провалом, но русским помогло. Во-вторых, войска германского блока срочно требовались на Балканах, против Сербии (см. выше главу 41). Россия из войны не вышла, но потрепана была крепко. А вслед за тем рухнула и традиционно опекаемая Россией Сербия. Тяжело было в то время у русских на сердце. Правительству надо было как-то объяснить народу эти неудачи. Во все времена, во всех странах, когда проигрывали, начинали говорить о предательстве. И поползли слухи о предательстве царицы-немки и ближайшего ее окружения. Надо было их срочно опровергнуть. Но что сказать? Что страна плохо подготовлена к войне? И кто же виноват в этом? Нет уж, проще было найти другого «предателя». Рецепт был уже известен. И вот начался новый виток антисемитской кампании. Но теперь масштаб возрос неизмеримо. Кампания стала всероссийской. Пик ее пришелся на 1915 год, но в общем продолжалась она до Февральской революции. Иногда это носило комический характер: искали радиопередатчик в куполе питерской синагоги. А ведь еще недавно, в начале войны, из этой синагоги, помолившись о победе русского оружия, евреи шли с патриотическими русскими лозунгами на Дворцовую площадь, вызывая умиление черносотенцев. Но куда чаще ситуация была трагичной. Запретили издание газет и журналов на иврите и идише — «способствуют шпионству». А затем и частную переписку на еврейском языке («из-за трудностей цензурирования»). А ведь идиш был языком еврейских масс, зачастую почти не знавших русского. Главное — шло массовое выселение евреев из прифронтовых районов (по приказу Николая Николаевича), так как они поголовно считались вражеской агентурой. Выслали сотни тысяч. Обычно высылку производили быстро (в 24 часа) и грубо. Но тут кое-что зависело от местного начальства. Не щадили и семьи фронтовиков. Особенно худо было в глухих местечках, далеко от железной дороги — гнали людей, в том числе беременных женщин, сотни километров, в основном пешком. По дороге еще часто доставалось от конвойных. Потом были товарные вагоны. И ничего для высланных не было готово на новом месте. Между тем в тылу уже начинались трудности для населения. А тут еще выселенные. «Черта оседлости», отмены которой так ждали евреи, фактически исчезла. Старались только завозить поменьше евреев в Московскую и Петроградскую губернии и область войска Донского. Но и туда попадали выселенцы. Совсем плохо пришлось евреям в тех местах, где местного еврейского населения не было, а русское — власти настраивали против выселенных. Перемерли бы они. Но оказалось, что «еврейское сердце» — не пустые слова.

Это не Ленин выдумал, что буржуазия наживается на войне. Это действительно так. Золотой дождь в виде военных заказов хлынул на буржуазию. «Кому война, а кому мать родна!» И еврейской русской буржуазии немало перепало в то время. Но она и раскошелилась. Был создан «ЕКП» — «Еврейский комитет помощи». И миллионы рублей (тогдашних!) были быстро собраны. Кое-какую помощь оказала либеральная русская общественность. Не денежную, конечно, а административную, что было не менее важно. Не вымерли евреи. Но озлобились крепко. Все, сверху донизу, а не только высланные.

Справедливости ради надо сказать, что в ряде случаев из прифронтовой полосы высылали и немцев — российских подданных. Выселили их 200 тысяч, т. е. меньше, чем евреев. После вступления в войну Болгарии высылали и болгар. Не берусь судить, насколько обоснованы были опасения против них. А в Москве в 1915 году были погромы магазинов, владельцы которых носили немецкие фамилии. А поскольку евреи иногда носят немецкие фамилии, то и им доставалось (как немцам). Между прочим, обе эти кампании, антинемецкая и антиеврейская, часто велись в прессе и в Думе одними и теми же людьми. И в антинемецкой агитации тоже большую роль играл верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич. И привела эта кампания, среди прочего, к тому, что в центре России оказалось много озлобленных, антимонархически настроенных людей. Немцев-то, российских подданных, ведь, было 2 миллиона. И жили они повсюду. И озлобились не только те, кого выселения задели непосредственно, а все. Но выселения выселениями, а пушек и боеприпасов все одно — не хватало. К концу 1915 года Николай Николаевич был снят и направлен командовать Кавказским фронтом, куда он взял с собой Янушкевича. Евреев, во всяком случае ашкеназов, в тех местах не густо было, но эти господа и там ухитрились нам навредить. Командовал армией теперь сам царь Николай II. Вроде стало чуть легче — массовые выселения прекратились. Но не прекратилась антисемитская агитация. Продолжали обвинять евреев в шпионаже и всяком прочем содействии немцам. Между прочим, защитой евреев прославился адвокат А. Ф. Керенский.

Так как в 1916 году трудности стали уже очень заметны и в тылу, то и тут объявили, что «евреи виноваты» в недостатке продуктов и в исчезновении золотых и серебряных монет. Поползли слухи, что евреи переправляют золото и серебро в Германию с помощью аэропланов и даже с помощью птиц.

Продуктов стало не хватать, так как в деревне к тому времени начала остро ощущаться нехватка рабочих рук. А золото и серебро умные люди, независимо от национальности, припрятывают в трудные времена, а таковые явно наступали. Курс рубля в 1916 году резко понизился. И вот, из Министерства финансов и из Министерства внутренних дел губернаторам и жандармерии начали поступать соответствующие инструкции. Но оказалось, что их трудно провести в жизнь. В 1915 году страна наполовину поверила в измену евреев, объяснив этим неудачи на фронте. Но в 1916-м — уже не верила. Оказывается, и «евреи виноваты» может надоесть. И это был очень плохой признак для русской монархии.

Ну, а с точки зрения военных усилий России, что дал антисемитизм? Положительная сторона дела — объяснение стране военных неудач 1915 года — была отчасти достигнута. Но затем выяснилось, что у медали есть две стороны. В армию было мобилизовано 500 тысяч евреев. У большинства из них пропало желание геройствовать. Но не это было главной бедой, тем более что еще находились храбро сражавшиеся русские евреи^[30], а то, что возникли международные осложнения.

Западноевропейская печать, даже в условиях военного времени, не могла смолчать. Впрочем, дальше слов дело тут не шло. Россия была все-таки могучей страной. На Восточном и Кавказском фронтах она сковывала добрую половину военных сил центральных держав, то есть столько же, сколько Британская империя, Франция (с колониями) и Италия, вместе взятые. (По существу, видимо, все-таки меньше половины — германские дивизии были боеспособнее австро-венгерских и турецких, а на Западном (французском) фронте их было больше, чем на Восточном).

Но нейтральные США наложили на Россию экономические санкции, и было это чувствительно для военных усилий страны. Особенно трудно стало для Российской империи получать кредит на ведение войны, как это было и во время войны с Японией. Так что выигрыш от антисемитизма был очень сомнительный. Но главное, эта антисемитская политика тормозила вступление Америки в войну против Германии. Тут президент Вильсон был полностью согласен с американскими евреями — нельзя вступать в союз с черносотенцами.

Глава 46 Трудно

Ясно, что при таких известиях из России у Жаботинского в Лондоне дела шли трудно. По его собственному выражению, в первый период дело росло «именно провалами». Тут я отсылаю всех к его книге «Слово о полку». Надо удивляться, что находились у него хоть какие-то сподвижники. Во-первых, Вейцман. Другие союзники были довольно неожиданными. Например, русская (царская!) дипломатия оказывала ему поддержку — факт менее парадоксальный, чем кажется на первый взгляд. Об отряде «погонщиков мулов» печать говорила довольно много. Услышали о нем и в России. Планируемый Еврейский легион был удобной возможностью мобилизовать русских евреев в Англии. Но поддержка эта дала немного. На еврейской улице его поддержали «территориалисты» Зангвиль (Цангвил) и Идер (Эдер). Это были люди влиятельные среди евреев. Их организация (ЕТО) еще существовала. Они распустили ее только после опубликования «Декларации Бальфура». Они считали, что военная еврейская часть всюду пригодится. Но Зангвиль быстро понял, что мировая война может и ситуацию в Стране Израиля улучшить для сионистов. А для этого сионисты должны участвовать в войне против турок. Да и после войны сионистские воинские формирования могут пригодиться в отношениях с арабами.

Он остался сподвижником Жаботинского и в дальнейшем. Поддержал Жаботинского и старый друг Герцля, Джозеф Коуэн. Это все была, однако, капля во враждебном море. Атмосфера неприязни сгущалась вокруг Жаботинского («он хочет сделать нас союзниками русского царя-антисемита»). В это время с Вейцманом начал сотрудничать Герберт Самуэль (он был «большой еврей» — человек из английских верхов). Но он не решился в то время встретиться с такой одиозной фигурой, как Жаботинский. Для пропаганды своих идей Жаботинский начал вместе с русско-еврейским журналистом Меиром Гроссманом издавать газету на идише, но в Англии ее распространение запретила военная цензура за какой-то выпад против царя. Словом, в 1915 году преследовали Жаботинского неудачи. И среди тех, кто травил его, были и недавние друзья-сионисты. Казалось, нет просвета. Но блеснул «луч света в темном царстве» — его женщины. Летом 1915 года он последний раз посетил Россию. Там сионисты тоже встретили его плохо. Но его мать, жена и сестра оказались на высоте. Мать сказала: «Если веришь в свою правоту — не отступай». Сестра так отозвалась о сионистах: «Они еще придут целовать тебе руки». Жена напутствовала его перед отъездом: «Иди и не беспокойся. Все будет хорошо». Очень гордился Жаботинский своими женщинами.

Глава 47 Свет в конце тоннеля

Итак, 1915 год был для Жаботинского очень трудным, но уже с начала 1916 года наметился перелом. Во-первых, в начале 1916 года произошло то, что предсказывал Жаботинский: в Англии ввели воинскую повинность (в других странах она была введена давным-давно). Пока еще это не касалось прямо уайтчепельских евреев. У них было российское подданство. Но евреи скоро почувствовали, что над Уайтчепелем собираются тучи. Англичане явно были настроены против них — во время тяжелой войны люди осуждают уклоняющихся от фронта. Во-вторых, в начале 1916 года в Лондон приехал на лечение Паттерсон — командир Еврейского транспортного отряда. Галлиполийскую операцию к тому времени свернули. Еврейский отряд покинул эту злосчастную землю одним из последних. Евреев (и, соответственно, Трумпельдора) перевезли в Александрию, а Паттерсон отправился в Лондон долечиваться от ран и болезней. Для Жаботинского он оказался находкой, ибо был сторонником его идеи — создания боевой еврейской части, которая будет участвовать в отвоевании у турок Земли Израильской. (Пример «христианина-сиониста». Бывают и такие.) Паттерсон из госпиталя связался с Жаботинским, с которым еще раньше переписывался. У Паттерсона были обширные связи. И он свел Жаботинского с кем надо. А еще он написал книгу «С сионистами в Галлиполи» и издал ее в 1916 году в Лондоне^[31]. И она привлекла внимание. В-третьих, погиб Китченер, военный министр, противник планов Жаботинского. Хоть и говорил Паттерсон, что «реальность сильнее Китченера», и другие начали его критиковать, но тем не менее Китченер — это была фигура. Летом 1916 года он отправился на переговоры в Россию. Корабль подорвался на минах, поставленных, видимо, немецкой подводной лодкой. Китчнер утонул. К власти пришли новые люди с иными взглядами на ведение войны. Да и в Англии к тому времени убедились в стратегической важности Земли Израильской. В-четвертых, Жаботинский научился «превращать беду в оружие». Англия, конечно, была очень заинтересована втянуть в войну Америку. Но там антисемитизм русских властей производил тяжелое впечатление, вызывая прогерманские настроения, особенно в среде евреев. Этому британская агитация должна была что-то противопоставить. Что-то, что расположило бы евреев в пользу Антанты (антигерманской коалиции) и не оскорбило бы русского царя — важного союзника. Шаг в пользу еврейской армии, еврейского национального дома в Земле Израильской тут мог быть к месту, на что Жаботинский и указал англичанам. Словом, ситуация стала меняться.

Глава 48 Умная еврейская голова

А теперь пора ввести новое, активно действующее лицо — Хаима Вейцмана. В самом конце XX века, в 1999 году, в Белоруссии вполне пристойно отметили 125 лет со дня рождения Хаима Вейцмана, тамошнего уроженца. В Израиле об этом говорили куда меньше. Отчасти потому, что его племянник, Эзер Вейцман, наш президент в 1999 году, как раз тогда оскандалился. Он, в прошлом, видный военный летчик, оказался замешан в некрасивые денежные дела. (Напоминаю, что президент у нас — фигура в основном декоративная. Власть сосредоточена в руках премьер-министра.) Эзер Вейцман оказался недостоин своего великого дяди — Хаима Вейцмана, о котором сейчас пора поговорить. Хаим Вейцман еще до Первой мировой войны стал весьма известен в сионистских кругах. Я уже не раз его упоминал. Особенно выделялся он борьбой с религиозными сионистами и с планом «Уганда». В какой-то мере эти вопросы были связаны. Тут любопытно отметить, что в большой еврейской семье, где вырос Вейцман, оказались люди разных взглядов. Отец его и один из братьев были «угандистами», а еще один брат стал большевиком и погиб в 1938 году, в ходе Большого террора. В Англию Вейцман, по специальности химик, перебрался лет за десять до начала Первой мировой войны, в возрасте 30 лет. Осел он в Манчестере, преподавал в университете, параллельно работал в химической промышленности. В университете подружился с Резерфордом. Вейцман имел около 100 патентов, и два из них оказали влияние на ход двух мировых войн. О первом речь пойдет в этой сказке. О втором — в следующей. Но в 1906 году Вейцман был еще совсем не известен за пределами сионистских кругов. А в том году по делам избирательной кампании приехал в Манчестер Бальфур — уже тогда очень крупный британский политический деятель, бывший премьер-министр, консерватор. Предвыборная кампания — время горячее, но Бальфур сам пригласил Вейцмана на встречу. Он хотел разобраться с сионизмом и с тем, почему сионисты не хотят брать Уганду^[32]. И, отложив все предвыборные дела, он долго говорил с Вейцманом. Я привожу дальше часть их разговора (взято из мемуаров Вейцмана, советую их прочесть): «…Я спросил: „Мистер Бальфур, если бы вам предложили Париж взамен Лондона, вы бы согласились?“ Он выпрямился в кресле и сказал: „Мистер Вейцман, но Лондон — это же наш город!“ — „Вот именно, — воскликнул я. — А Иерусалим был нашим, когда на месте Лондона еще расстилались болота“. — „И много есть евреев, которые думают, как вы?“ Вейцман заверил, что достаточно. Тогда Бальфур сказал: „Если это так, то в один прекрасный день вы станете большой силой… Как странно… Евреи, с которыми я встречался — совершенно другие“. Вейцман ответил: „Вы встречались не с теми евреями“».

В предвоенные годы Вейцман был занят хлопотами по созданию высших учебных заведений в Земле Израильской (это удалось осуществить только после Первой мировой войны) и «синтетическим сионизмом». Этот термин не имеет отношения к химии. Суть в том, что со времен Герцля сионизм, даже не считая «территориализма», делился на несколько течений. Основными были: 1) политический сионизм; 2) практический сионизм. Сторонники первого считали, что нужно получить некую гарантию, некий международно-правовой статус для евреев в Земле Израильской, а уж потом приступать к освоению и заселению. Вторые считали, что надо без лишнего шума (а политики «шумят») поставить мир перед свершившимся фактом еврейского «преобладания» в Земле Израильской. Вот Вейцман и стремился объединить оба течения. Кажется, просто, но даже сегодня при освоении «территорий» иногда возникают споры по этим вопросам. При всем при том, к 1914 году 40-летний Вейцман не был еще звездой первой величины среди сионистов. Такой звездой его сделали Первая мировая война и Декларация Бальфура, о чем и пойдет речь.

Глава 49 Химия, сионизм, Британия

Вейцман не очень любил работать с простым людом, хоть иногда и приходилось. Он старался иметь дело с английскими верхами (а, случалось, и с неанглийскими). Он и в то время старался завязать нужные связи в верхах. И вот что любопытно. От влиятельных английских евреев он ждал только противодействия. И когда его хотели свести с членом правительства, либералом Гербертом Самуэлем, евреем, он сперва испугался, но в конце концов встретился. Израильский военный и политический деятель Рехавам Зеэви (Ганди), убитый арабскими террористами, придумал термин «йегудон», это значит «жидочек, еврейчик» — так у нас называют галутных (то есть неизраильских) евреев, которые всячески хотят показать, какие они хорошие «немцы», «русские» и т. д. При этом обычно не обходится без антисионистских действий или хотя бы заявлений. Термина тогда не было, а вот «еврейчики» очень даже были. Они часто встречаются. Но Герберт Самуэль казался другим. Он был первым иудеем, который вошел в британское правительство. (Знаменитый Дизраэли был крещен в детстве, хотя от еврейского происхождения никогда не отрекался). У Самуэля, несомненно, было горячее еврейское сердце, и он был очень полезен Вейцману в то время в борьбе за декларацию Бальфура. Но затем… Сбылись опасения. А пока что интерес Герберта Самуэля к сионистским делам вызывал недоумение некоторых его коллег. Какое ему дело до этой Богом и людьми забытой страны? Но другие его понимали. Бальфур возобновил знакомство с Вейцманом. Познакомился Вейцман и с Ллойд-Джорджем, и с Черчиллем.

О Ллойд-Джордже надо немного сказать. Он был валлийцем — есть в Англии такой народ. И видимо, даже в либеральной Англии не так сладко быть малым народом. Во всяком случае, Ллойд-Джордж всегда сочувствовал «маленьким». Он в Англо-бурскую войну мужественно защищал буров. Когда в начале Первой мировой войны Германия грубо нарушила бельгийский нейтралитет, он стал сторонником немедленного вмешательства Англии в войну. С евреями Ллойд-Джордж давно имел дело — был причастен еще к угандийскому плану. И теперь он был к Вейцману настроен благожелательно. Тем более что Вейцман оказал Англии услугу. В 1916–1917 годах он сильно увеличил производство в Англии взрывчатых веществ. Он ведь был химик. «Вы оказали огромную услугу Англии, что вы за это хотите?» — спросил его Ллойд-Джордж. «Родину — моему народу», — ответил Вейцман. Тогда был сделан важный шаг к Декларации Бальфура. На этой же «химической почве» (производства боеприпасов) сошелся Вейцман и с Черчиллем. Тот уже вернулся с французского фронта и снова был в правительстве.

Ллойд-Джордж был членом либеральной партии, тогда сильной. В начале войны он занял важнейший пост министра военной промышленности. И сумел намного увеличить выпуск всех видов оружия и боеприпасов. После гибели Китченера в 1916 году (Ллойд-Джордж должен был плыть вместе с ним, на том же подорванном немецкой миной корабле, но задержался из-за волнений в Ирландии) Ллойд-Джордж становится военным министром. А к концу того же года — премьер-министром (вместо Асквита). Новый премьер создал «узкий военный кабинет» для более оперативного управления. Военный кабинет собирался почти каждый день. В него входили четыре человека, включая самого Ллойд-Джорджа, позднее шесть. Тогда в его состав и вошел горячий друг сионистов Ян Сметс (см. Приложение 4). В конце войны, к моменту принятия Декларации Бальфура, кабинет состоял из десяти человек.

Глава 50 Как же надо воевать с турками?

А теперь придется ввести еще одного персонажа. На этот раз — не еврея, Лоуренса Аравийского. Фигура весьма видная. По отцу он был из аристократов, но отец оставил первую жену с детьми и ушел к бывшей их служанке. Будущий Лоуренс Аравийский, а пока просто Томас Эдуард Лоуренс, родился от этого, второго брака. Отец, уходя от первой жены, оставил ей (и детям от нее) свое состояние. Так что во втором браке был уже небогат. И наш герой рос в стесненных материальных обстоятельствах, тем более что второй брак (как и первый) был многодетен. Но нет худа без добра. Когда молодой археолог незадолго до Первой мировой войны работал на Ближнем Востоке,^[33] он должен был экономить на всем — ездил туземным транспортом, ночевал в караван-сараях вместе с местным людом. В итоге он узнал за эти годы Ближний Восток лучше, чем те, кто путешествовал с деньгами. Говорят, что по складкам бедуинского плаща мог он определить, откуда его владелец. Впрочем, о Лоуренсе Аравийском много чего рассказывали, не всегда можно понять, что правда.

Лирическое отступление

Страны Ближнего и Среднего востока имеют богатейшую историю. Клад для археологов! Со второй половины XIX века европейские археологи, в первую очередь английские, стали привычными фигурами в регионе. Были сделаны важные открытия. Но нам сейчас интересна другая сторона их деятельности.

Работая в местах, где веками не ступала нога европейца, они, естественно, знакомились там и с современной им ситуацией. И эти их знания в дальнейшем пригодились.

Но бывало, что прикрываясь научной деятельностью, они целенаправленно вели разведку, секретные переговоры, агитацию и т. д. Иногда они занимали и официальные дипломатические посты. Были среди них и крупные ученые. А их громкие имена могли пригодиться, если требовалось вести кампанию в европейской печати. Лоуренсу предстояло стать самым знаменитым военно-политическим агентом в археологической шкуре.

Ну, а в других регионах агентурная деятельность могла прикрываться этнографическими, географическими и т. п. исследованиями.

И вот началась Первая мировая война. Лоуренс был в качестве специалиста по Востоку прикомандирован к английской армии, наступавшей с юга на Ирак (тогда турецкий). Там в конце 1915 — начале 1916 годов разыгрались драматические события. Англичане — в состав их войск, кроме собственно англичан, входили индийские части (сипаи) и непальские наемники (гуркхи) — затеяли осенью 1915 года довольно энергичное наступление на север с целью взять Багдад. Завоевание знаменитого города должно было, в частности, компенсировать на Востоке удар по престижу Британии, полученный в Галлиполи. Сперва был успех — им противостояли части, состоявшие из арабов, а они, хоть и единоверцы турок, жаждой победы не горели. Но затем подошли собственно турецкие войска, да еще под германским командованием. И англо-индийские части попали в окружение. Произошло это под городом Кут-Эль-Амар. На военном совете, где обсуждалось, как помочь окруженным войскам (примерно десять тысяч человек было в окружении), слова попросил до того никому не известный Лоуренс. Он прямо сказал, что традиционные методы не годятся. Пробиться на выручку окруженным нельзя — турки в обороне очень крепки, да и климат этих мест европейцы плохо выносят. Начнутся затяжные бои, и турки устоят, как устояли в Галлиполи. Подкупить турок (еще один традиционный метод) тоже не удастся. Во-первых, теперь уже речь идет о жизни и смерти Османской империи — тут не до взяток. А во-вторых, немцы вмешаются. «Надо действовать по-новому», — заявил Лоуренс. Вот как: снабжать окруженных всем необходимым с самолетов — у турок самолетов очень мало, и они не смогут помешать воздушному мосту. А меж тем вызвать брожения среди арабов, так что турки сами окажутся в блокаде. И воздушный мост им не построить. Но всем его предложения показались ересью. И решили действовать традиционно. Послали Лоуренса подкупать турецкое начальство, а когда это не удалось, предприняли яростные попытки пробиться на помощь окруженным. Это привело к большим потерям, но не принесло успеха, — все, что предсказывал Лоуренс, сбылось! В конце апреля 1916 года, после пяти месяцев окружения, измученные голодом войска Великобритании сложили оружие. А в турецком плену им пришлось очень несладко. Узнали они, особенно нижние чины, обычную для тогдашней Османской империи нехватку продовольствия, медикаментов, антисанитарию, эпидемии и т. д. Треть сдавшихся умерли в плену.

Несмотря на относительнонебольшой масштаб событий, шума по поводу этой английской неудачи было много. В Лондоне даже больше, чем на Востоке. Говорили, что такой позорной капитуляции британская армия не знала со времён Йорктауна (США, Война за независимость, 1781 год). А у турок как раз тогда высвободились войска после победы в Галлиполи. Англичане должны были благодарить Бога, что русские уже отдышались от страшных неудач 1915 года. В начале 1916 года русская армия под командованием генерала Юденича (будущего вождя белого движения) добилась больших успехов на Кавказе. В разгар суровой зимы взяли Эрзурум — ключевой город восточной Турции. А весной, при содействии флота, заняли Трапезунд (Трабзон) — единственный порт на востоке черноморского побережья Турции. Русский флот, во главе которого вскоре встал адмирал Колчак, уже господствовал на Черном море. И Трапезунд стал портом снабжения русской армии. Ворота в Малую Азию были открыты. И летом, отбрасывая турок, войска Юденича продвинулись широким фронтом на сотни километров, заняв всю турецкую Армению.

Но и это не все. Летом 1916 года русские предприняли грандиозное наступление в Европе — «Брусиловский прорыв». Брусилов — это русский генерал. Несмотря на его религиозность и антисемитизм, он в дальнейшем хорошо поладил с большевиками. Но пока мы в 1916 году. Итак, летом 1916 года русские прорвали австро-венгерский фронт. Успех был грандиозным. Для спасения Австро-Венгрии в прорыв были брошены германские и турецкие войска. И туркам (а они нас особо интересуют) там крепко досталось. Поэтому турки после своих побед в Галлиполи и Кут-Эль-Амре не смогли перейти в наступление на англичан. А переброска германских войск с французского фронта и австро-венгерских из Италии на восток (на русский фронт) облегчила положение союзников в Европе.

Глава 51 Бедуины и Лоуренс Аравийский

Вернемся, однако, к Лоуренсу. Нет худа без добра. В английских верхах убедились на горьком опыте, что он дело знает. И когда шериф Мекки, подстрекаемый Британией, порвал с турками и начал борьбу за независимость, с миссией к нему послали именно Лоуренса. А шериф — это не американский полицейский офицер. Это на мусульманском Востоке — высокородная особа, вельможа. Шериф Мекки был вассалом турецкого султана. И, говорят, находился в родстве (правда, не близком) с пророком Магометом.

На рубеже XIX-XX веков Османская империя оказалась преградой не только сионизму, но и арабскому национализму, который тоже просыпался. Часть ближневосточных арабов, понимая что им самим с турками не справиться, решила искать помощи у Англии.

Началось с Кувейта. В 1899 году этот эмират (княжество) вышел из подчинения Стамбулу и попросил покровительства Британии. До этого он входил в территорию, управлявшуюся пашой (генерал-губернатором) Басры (теперь южный Ирак). В то время это событие прошло почти незамеченным. Кувейт был маленьким, нищим эмиратом, никому, в сущности, не нужным. Позднее, в нефтяную эру, «прогрессивные» диктаторы Ирака («борцы с империализмом») предъявят на него претензии, ссылаясь на то, что «нефтяной эмират» Кувейт когда-то входил в «Басрийский пашалык» (губернию).

Эмират Хиджаз, на берегу Красного моря, где располагались главные святые города ислама Мекка и Медина, — это был не какой-то никому неизвестный Кувейт. Повелитель Хиджаза Хусейн Хашими считал себя достойным стать всеарабским королём! Но понимал, что за это придется бороться. Еще до войны он начал тайные контакты с англичанами. И в 1916 году решил, что его час настал — после фиаско в Куте Британия очень нуждалась в успехе на Востоке и готова была принять его условия.

Со своей миссией Лоуренс справился блестяще. Он пообещал восставшим арабам деньги (золотом), продовольствие и оружие, а после победы — независимость. Такие обещания во время войны даются охотно. Во главе восставших арабов официально стоял сын шерифа Мекки — эмир Фейсал (с которым мы еще очень и очень много раз встретимся). Фактически всем командовал Лоуренс. Первые же схватки с турками показали, что в сражении толку от бедуинов мало — бегут с поля боя. Но Лоуренс сумел найти им применение — атаки на железные дороги. Для начала на Хиджазскую. (Эта дорога из Дамаска в Медину — второй по значению святой город ислама. Дорогу построили в начале XX века для паломников. До Мекки её не успели довести. Была ещё ветка Дамаск-Хайфа, но сейчас речь не о ней). Бросить Медину мусульмане-турки, конечно же, не могли. Это было бы куда хуже, чем потеря, например, Багдада, но и удерживать ее стало очень трудно, хотя турецкий гарнизон там стойко оборонялся до конца войны.

Арабы прозвали Лоуренса «Эмир-динамит» — за взрывы, которые он устраивал на железной дороге. Турки ее, конечно, охраняли, но она — длинная. (До приезда английских инструкторов арабы не умели пользоваться динамитом).

Такая война бедуинам нравилась. Добыча, захваченная при грабеже подорванных поездов и складов на железнодорожных станциях, хорошо дополняла идею арабской свободы. Когда надо было, Фейсал и Лоуренс могли собрать до 20 тысяч бедуинов (в большинстве случаев — все-таки меньше) и уничтожить охрану какого-нибудь участка дороги. А когда турки подтягивали туда значительные силы, бедуины рассеивались по пустыне. С Фейсалом и Лоуренсом оставалось только несколько сот человек. А вскоре бедуины снова собирались и налетали в другом месте.

Ремонт поврежденных участков дороги в условия Аравии был труден — многое приходилось везти из Дамаска.

Благодаря присланным и пилотируемым англичанами нескольким самолетам перевес в воздухе был на стороне восставших бедуинов — турки не могли вести с воздуха наблюдение за пустыней. Со временем бедуинская верблюжья кавалерия в армии Фейсала была дополнена пехотными частями и легкой артиллерией. Там служили не только бедняки, не имевшие верблюдов, но и арабы-перебежчики из турецкой армии. В том числе кадровые офицеры. А также добровольцы, набранные в английских лагерях для военнопленных. Пробудившийся арабский национализм становился важным фактором на Ближнем Востоке.

Но в Палестине мусульмане остались в основном лояльны туркам. Видимо потому, что среди них много было выходцев из неарабских областей Османской империи, потерянных турками в Новое время. И их ближайших потомков. Эти люди бежали от власти «неверных» и оставались преданы Стамбулу. Показательно, что в Бейруте и Дамаске турки публично повесили нескольких арабских аристократов за сочувствие восстанию. А в Стране Израиля на виселицах болтались только трупы плебеев-дезертиров (и одного шейха из Газы).

Руководя бедуинской армией, Лоуренс сам жил и одевался, как бедуин, что, конечно, нравилось арабам и удивляло европейцев.

Вообще оценки роли Лоуренса в ближневосточных событиях — очень противоречивы. В тяжелые годы Первой мировой войны, когда люди нуждались в ободрении, в лондонских (и не только) газетах расписывались его и его бойцов подвиги. Тогда-то европейский обыватель и узнал об арабах, раньше ему почти неизвестных. Лоуренс в своих книгах, написанных после войны, тоже себя и своих людей не обижал, а книги имели успех, и их в дальнейшем экранизировали.

С другой стороны, после Первой мировой войны по мере роста антианглийских настроений в арабском мире, стала появляться обратная тенденция. В советской литературе о Лоуренсе старались не говорить. Иногда упоминали арабское восстание, но без имени самого Лоуренса. В Израиле часто стараются роль арабского восстания преуменьшить. Мы еще много будем говорить о Лоуренсе и Фейсале. Тут я хочу заметить вот что: Лоуренс одним из первых поставил в центр партизанских действий «рельсовую войну» (т. е. диверсии на железной дороге) — то, что в дальнейшем будут делать партизаны повсюду, особенно в России.

Лирическое отступление

Молва приписывала именно Лоуренсу изобретение «рельсовой войны». Это, строго говоря, не верно. Значение железных дорог оценили раньше. Уже в ходе англо-бурской и русско-японской войн производились диверсии на неприятельских железных дорогах (соответственно, на английских и русских). А с самого начала Первой мировой войны этим занимались обе стороны. Помимо непосредственных результатов диверсий, тут важно было и отвлечение значительных неприятельских сил для охраны железных дорог и ремонта нанесенных повреждений. Атака вражеских железнодорожных путей считалась, в начале XX века, одной из главных задач кавалерии. Но широкая публика впервые обратила внимание именно на рельсовую войну Лоуренса. И пришла в восторг.

Глава 52 Так приходит земная слава

Лоуренс — фамилия в Англии частая. И история строительства Британской империи знала разных Лоуренсов. Так, например, один Лоуренс создавал в Индии в XVIII веке сипайские войска, с которыми выбивал из Индии французов. Сипаи — это солдаты-индийцы, обученные по-европейски и руководимые европейскими офицерами. Их руками англичане завоевывали Индию. Использовали сипаев и в других колониальных войнах. Другой Лоуренс в XIX веке героически сражался против сипаев, когда они вышли из повиновения, и погиб в ту войну. Третий Лоуренс, брат второго, успешно поднимал против восставших сипаев сикхов — есть такие люди в Индии. Но, хотя деятельность тех, стародавних Лоуренсов была масштабнее, чем у Лоуренса Аравийского, их в отличие от него помнят только специалисты-историки.

Тому есть три причины.

Во-первых, Лоуренс Аравийский жил и действовал позже, он деятель новейшей истории.

Во-вторых, и это важнее, те о себе книг не писали, а он, как мы уже знаем, писал. Позже их прекрасно экранизировали.

В-третьих, и это главное, Лоуренс Аравийский оказался очень к месту для пропаганды. Как в изнемогавшей от тяжелой войны Европе, так и, особенно, на Востоке, в мире ислама. Ведь турецкий султан — союзник Германии, был с 1517 года еще и халифом — «повелителем правоверных». То есть духовным главой мусульман, кроме шиитов (но шиитов не более 10 % среди всех мусульман).

И вот шейх-уль-ислам, глава мусульманского духовенства в Стамбуле, обнародовал фетву (обращение к верующим), где Англия, Франция и Россия были объявлены врагами халифата (тем самым и мусульманской веры). Им объявлялась священная война — «джихад»! Это даже в Европе имело значение — Венский император, старый Франц-Иосиф, далеко не всегда мог положиться на своих солдат-славян. Многие из них сочувствовали России и Сербии. Само собой, ненадежны были австро-венгерские солдаты-сербы. Некоторое число сербов проживало на территории Австро-Венгрии, и было призвано в армию. Но их было относительно немного, и наибольшую известность в этом плане получили чехи. Они сдавались в плен при каждом удобном случае и на русском и на итальянском фронтах. Причем, на русском фронте бывали организованные переходы целых чешских полков с оружием, полковым знаменем и под музыку!

Надежными оказались поляки с их вечной ненавистью к России, хорваты, поставлявшие Вене хороших солдат уже 300 лет и… мусульмане-боснийцы («Бошняки», как их называли русские). Фетва произвела должное действие, и они шли в атаку с криком: «Аллах и Франц-Иосиф!».

Но это были цветочки, ягодки созревали в Азии и Африке.

Ходили слухи об очень мощной турецкой секретной службе, сеявшей смуту в мусульманских регионах враждебных туркам государств и организовывающей там диверсии.

Мусульманское население Британской империи многократно превышало население Османской империи. Вспомним одну только Индию, включавшую тогда теперешние Пакистан и Бангладеш. А у Англии была ведь не только Индия. И у Франции был Алжир и другие мусульманские владения в Африке. Турки вели достаточно успешную агитацию среди попавших в плен солдат-мусульман английских и французских колониальных войск. И сформировали из них несколько полков.

Лирическое отступление

Часть этих людей попали в плен Европе на Западном фронте. Это были мусульмане из французской тогда северной Африки, большинство из Алжира. Немцы для них организовали специальный лагерь, где жизнь строилась на мусульманский лад, а в мечети проповедники призывали к «джихаду». Тех, кого удалось распропагандировать, направляли в Турцию.

А в итальянской, тогда, Ливии «булькало» еще до войны и закипело, когда в ходе Первой мировой войны германские подводники высадили там турецкие диверсионные отряды. Ливия (тогда говорили «Киренаика и Триполитания») была захвачена Италией в 1911–1912 годах в ходе войны с Турцией. Местное население решительно взяло сторону турок и не успокоилось даже после окончания той войны. Теперь восстание в Ливии под знаменем ислама разгорелось с новой силой. Маленькие турецкие отряды, высадившиеся там, были встречены с восторгом. Немцы перебрасывали в Ливию на подводных лодках людей и оружие. Восставшие ливийцы послали в дар германскому императору двух редкостных верблюдов. И немецкие подводники перевезли их в Европу живыми и здоровыми! Кажется, единственный в мире случай перевозки рабочего скота на подводных лодках.

Более серьезным делом было отвлечение на египетско-ливийскую границу британских сил — восставшие ливийцы пытались атаковать Египет. Добивать ливийцев пришлось уже Муссолини после Первой мировой войны.

Но самый настоящий взрыв случился в 1916 году в Российской империи. Узбеки не считались прямыми подданными российского императора. Они были его вассалами. Существовал бухарский эмир, подвластный, однако, Петрограду. В русскую армию узбеков не призывали, но в 1916 году их пытались мобилизовать на строительство мурманской железной дороги и других военных объектов. Планировалось призвать 480 тысяч «инородцев». Это вызвало недовольство, чем и воспользовалась германо-турецкая агентура. В итоге началось сильное антирусское восстание, под мусульманским знаменем^[34].

Мусульманские повстанцы нападали не только на русских солдат и чиновников, но и на детей и женщин. Именно тогда, а не в советское время и началось басмаческое движение («Басмачи» — мусульманские повстанцы в Средней Азии).

Лирическое отступление

Люди старшего поколения должны были слышать о басмачах — советская власть унаследовала эту проблему. После поражения Турции в Первой мировой войне, главный лидер младотурок (правившей в Турции партии) и главный палач армян Энвер-паша решил, что ему по дороге с большевиками, и бежал в Советскую Россию. Но там не прижился, перебежал к басмачам и погиб в бою (по преданию был зарублен красноармейцем-армянином). Борьба с басмачами заняла много лет. Решающую роль в победе над их подвижными конными отрядами сыграла в 20-е годы легендарная Красная кавалерия и ее прославленный командир Буденный. Его именем тогда матери в Средней Азии детей пугали. Помогла и авиация. В Гражданскую войну выяснилось, что самолеты эффективны против конницы. Этим опытом воспользовались. А в начале 30-х годов, когда басмаческое движение вновь ожило в ответ на коллективизацию, против них бросили и первые советские танки. Понятно, что в те годы никто уже не вспоминал о Турции и Германии. Тогда басмачей, как уверяли в СССР, поддерживали англичане.

Стоит отметить, что среди жертв басмачей были и местные (бухарские) евреи, жившие там веками. Многие из них жили патриархальной жизнью, не ввязываясь в политику, но неверные есть неверные!

Возвращаясь ко временам Первой мировой войны надо, однако, отметить, что кроме Средней Азии и Ливии, крупных мусульманских протурецких мятежей вызвать не удалось (несколько мелких было). И важную роль в этом сыграло начавшееся в 1916 году восстание арабов Мекки (родственников Магомета!) против турок. Восставшими фактически руководил Лоуренс (за что и получил прозвище Аравийский). Это восстание стало даром неба для пропаганды против Турции и Германии на мусульманском востоке. И эта работа энергично велась. Слава Лоуренса Аравийского разнеслась по миру.

Лирическое отступление

Некоторые историки объясняют популярность Лоуренса Аравийского тем, что в ходе Первой мировой войны в Европе противостояние быстро приобрело позиционный характер — фронты стабилизировались. Сперва во Франции, затем и в России, и в Альпах, и на Балканах. Ценой огромных усилий и потерь удавалось добиться лишь небольшого продвижения. На море единственное большое сражение — с неопределенным результатом — произошло в 1916 году (Ютландский бой).

В такой обстановке не возникало романтическо-героических образов. Англичане не увидели на сей раз в Европе нового Дрейка, Мальборо, Нельсона или Веллингтона. А их очень хотели и ждали!

На Востоке появление подобных фигур было тогда ещё возможно. Вот Лоуренс Аравийский и занял эту нишу. Так полковник Лоуренс стал известнее многих тогдашних генералов — бюст его установлен в соборе св. Павла в Лондоне рядом с бюстами Нельсона и Веллингтона!

В Германии подобную роль сыграл экипаж лихого рейдера «Эмден», действовавшего в Индийском океане («Лебедь Востока») и особенно Леттов-Форбек (см. Приложение 4).

Глава 53 «Самое страшное событие мировой истории»

Все-таки Османская империя оказалась крепким орешком. И ведь действительно гнилая была, нищая, отсталая, раздиравшаяся межнациональными противоречиями. (Считается, что турки составляли перед войной 1/3 населения этого государства). И все же — устойчивее России оказалась! В конце концов, военная слава турок в Галлиполи и Кут-Эль-Амре принесла им пользу. Не в ходе Первой мировой войны — ее турки проиграли, — но вскоре после нее. В 1922 году победоносная турецкая армия Мустафы Кемаля (Ататюрка) приближалась к проливам. Греческие войска отступали. Греки с надеждой взирали на союзную Англию. Напрасно. Англичане боялись драться с турками. И пресса, и парламент были единодушны в решении не воевать, хотя премьер Ллойд-Джордж хотел помочь грекам. Короче, греков бросили, и им пришлось до дна испить горькую чашу. Ллойд-Джордж вынужден был уйти в отставку.

Но не только военная слава осталась Турции после Первой мировой войны. И дурной славой покрыли они себя, чудовищной. Несмываемым пятном лежит на Турции истребление многих сотен тысяч армян в 1915–1918 годах. Посол ещё нейтральных США еврей Моргентау пытался помочь и армянам, и вообще всем христианам, и евреям. Но если в отношении евреев его вмешательство дало результат (да и немцы помогли нам тогда), то в отношении армян турок ничего не могло остановить. Известен даже приказ Талаата (османского министра внутренних дел), где он уточняет — депортации (т. е. высылке в пустынные регионы почти на верную смерть) подлежат именно и только армяне. А других христиан не трогать (чтоб не злить мир). Остальных турецких христиан — греков (а их еще много было в Турции), ливанцев — сгоняли в рабочие батальоны, где условия были очень тяжелые. Туда попадали и армяне-мужчины, а случалось, и евреи, но евреев было там мало. Христианам турки не верили и, как правило, оружия им не давали. Мобилизованных христиан приспособили для строительства дорог. С дорогами в Османской империи было плохо, а война эту нехватку еще обострила — с начала войны не могли уже турки плавать по Средиземному морю, а с конца 1915 года и по Черному трудно им плавать стало — русский флот усилился. А надо было снабжать города, снабжать и перебрасывать войска. Вот и строили срочно дороги. Не только в Малой Азии, а по всей империи, включая и наши места. После окончания строительства какого-либо крупного объекта, занятых там армян иногда расстреливали. Остальные рабочие могли уцелеть, если не умирали от непосильного труда, скудного питания и эпидемий.

Генри Моргентау-старший — американский еврей. В период с 1913 по 1916 годы — посол США (еще нейтральных) в Турции. Отчаянно пытался помочь евреям и спасти армян. С евреями ему кое-что удалось, а вот армян не спас. После той войны Моргентау написал книгу о гибели турецких армян: «Самое страшное событие мировой истории». Он ошибся. Самое страшное событие мировой истории — еврейская Катастрофа — было еще впереди! Он дожил до него. А его сын, Генри Моргентау-младший, министр финансов у Рузвельта, тщетно требовал летом 1944 года бомбить железнодорожные пути к лагерям уничтожения. Толка вышло не больше, чем от переговоров Моргентау-старшего с тогдашними турецкими правителями — «младотурками».

Вот пара эпизодов из книги Моргентау-старшего.

Талаат-паша, турецкий министр внутренних дел и свирепый палач армян, объяснял ему доходчиво при встречах, что армянского вопроса в Османской империи больше нет, так как армян уже нет. Но некоторые турецкие армяне, еще до войны, застраховали жизнь в американских страховых компаниях. Так как живых наследников у этих людей не осталось, то турецкое правительство хотело бы получить причитающиеся им деньги^[35]. Но выжать деньги из американских страховых компаний оказалось труднее, чем вырезать армян.

А еще, рассказывает Моргентау, очень жалел Талаат-бей, что не вырезали его предки армян в старые добрые времена, в эпоху турецкого великодержавия. Тогда можно было ни с кем не считаться — в Средние века султан был, видимо, самым могущественным монархом мира. Но тогда армяне были у турок в чести. Их называли «верноподданной общиной». В Стамбуле ценили их финансовые и торговые таланты (и налоги, которые армяне исправно платили). Вот и верь после этого в прогресс человечества!

Ну а мне остается еще добавить, что Талаат был, помимо прочего, нечист на руку. Пишут, что он, используя свое высокое служебное положение, хорошо нажился на военных трудностях турецкого населения.

А вот антисемитизма Талаат не проявлял. Он прямо говорил Моргентау, что к евреям у «младотурок» претензий нет. Позднее, после отъезда Моргентау, он (Талаат) даже возражал против жестокого обращения с арестованными членами НИЛИ (см. дальше).

После войны Талаат бежал в Германию и там был убит армянскими террористами. К слову сказать, с конца XIX века, в течение нескольких десятков лет армянский терроризм был заметным явлением в мире. В основном мстили туркам, но и другим врагам армян доставалось.

Наряду с османским государственным аппаратом большую роль в геноциде армян сыграли добровольцы-бандиты из числа курдов и черкесов, убивавшие их по дороге в ссылку.

Но находились все-таки и мусульмане-праведники, прятавшие армян или пытавшиеся облегчить участь уже арестованных.

Справедливости ради надо отметить, что, хотя высший в нашем регионе турецкий начальник Джамаль-паша имел славу жестокого человека и пользовался почти абсолютной властью, армян в Стране Израиля не истребляли. Иерусалим даже служил убежищем для иногородних армян, если им удавалось до него добраться. (Например с восточного берега Иордана, где оказалась значительная группа ссыльных армян).

Глава 54 Деньги нужны

А теперь совершим скачок в пространстве и времени. Вернемся к началу 80-х годов XIX века, когда только зарождался сионизм. Термина самого еще не было, говорили: «Палестинофилы» или «Любящие Сион» — «Ховевей-Цион». В то время жил в России умный человек — отец религиозного сионизма — рав Шмуэль Могилевер, раввин Белостока. Понимал рав Могилевер, что не скоро поднимутся в Земле Израильской еврейские города и села. И нужна будет помощь еврейских богачей — без нее не обойдется. Он обращался к еврейско-русским магнатам и получил от ворот поворот — слишком уж фантастической казалась идея нового заселения евреями Страны Израиля. И тогда решил он обратиться к Ротшильду. Это в XIX веке была высшая инстанция для евреев. Иногда Ротшильды могли помочь, иногда — нет. Но уж если они не могли, то значит только Бог мог. И Ротшильд — барон Эдмунд, живший в Париже, не отказал — он еще не предполагал, бедняга, в какую влипает историю (и в прямом, и в переносном смыслах). Решили так… Земля Израильская — страна отсталая и запущенная донельзя. Уже давным-давно никто тут не хозяйствовал. Промышленности и близко нет, сельское хозяйство малочисленных арабов находится на самом низком уровне и не может служить образцом. (Это, кстати, было не совсем верно. Апельсины арабы выращивали.) И решили для начала организовать экспериментальную базу. Рав Шмуэль Могилевер поедет в Россию, найдет там десяток хороших еврейских семей, богобоязненных, имеющих опыт работ в сельском хозяйстве — такие были в России. Можно рассчитывать и на «геров» — русских крестьян, принявших иудаизм (и такие были). Уговорит их рав Могилевер приехать в Землю Израильскую, Ротшильд купит им землю, построит для них деревеньку (он решил назвать ее в честь своей матери — Батьи). И посмотрят они, как пойдет дело. Что может в Земле Израильской расти, к примеру. План был вроде бы неплох. Но они имели дело с евреями… Короче, рав Могилевер поехал, нашел одиннадцать подходящих еврейских семей, привез их. Ротшильд построил для них деревню Мизкерет Батья — она существует и поныне. Только вот никакой экспериментальной базой она не стала. Ибо, пока все организовывалось, евреи хлынули лавиной. Из Российской империи и Румынии. И опрокинули все экспериментальные планы. Пришлось действовать срочно — из Земли Израильской прибыл посланец — Файнберг. Молили евреи о помощи. Куда было Ротшильду деться? С тех пор часто так оно и идет. То нет никого, то идет волна, ломая все планы и прогнозы. И начинается лихорадочная деятельность по приему этой волны. А с Файнбергом мы еще, кстати, встретимся. Был он инженер, то есть «еврей с правами», но из идеалистических соображений приехал в Землю Израильскую.

Глава 55 Антисемитское изящество

Пока покинем Землю Израильскую и поговорим о стране исхода — Румынии (о России уже говорили много). Очень антисемитской страной была тогдашняя Румыния. В 1878 году она окончательно получила независимость от Турции благодаря победам русского оружия. И сразу же использовала свою независимость, чтобы «грызть» евреев. Теперь уже можно было не обращать внимания на Стамбул — раньше султан немного мешал. И не было такой антисемитской выдумки, которую бы в тогдашней Румынии не воплотили в жизнь. Даже в России легче дышалось евреям. Евреи, кстати, в Румынии считались «иностранцами, не находящимися под иностранным покровительством». Практически все триста тысяч живших там евреев не имели никаких прав, но платили все налоги и отбывали воинскую повинность. (Гражданские права были у 1 % евреев. В основном эти люди отличились на войне 1877-78 годов.) Долго было бы рассказывать о всех бесконечных ограничениях и унижениях. Я приведу для иллюстрации один закон. Считаю его верхом антисемитского изящества. Понятно, что было среди румынских евреев много мелких торговцев в разнос. (Одно из традиционных тогда занятий у евреев. Не только в Румынии). Были они последние бедняки — весь свой «магазин» на себе таскали. Но именно их почему-то ненавидели и преследовали румыны более всего^[36]. И наконец просто запретили евреям эту деятельность. Но как изящно запретили! Закон гласил: «Иностранцы имеют полное право заниматься на территории Румынского Королевства мелочной торговлей в разнос. Они должны только доказать, что в их странах подобная деятельность разрешена румынам». Пожалуйста, евреи, предъявите доказательства, что в вашей стране румынам можно торговать в разнос, и торгуйте себе на здоровье в Румынии. Мы разве антисемиты? Боже упаси!

Напоминаю, что это был только один из очень многих законов «против иностранцев» — так выражались в Румынии. Бывали и погромы. В армии царил антисемитизм.

Понятно, что при такой ситуации велика была еврейская эмиграция из Румынии. И на Запад, и в Страну Израильскую. Ехали к нам даже хасиды, т. е. самый патриархальный еврейский люд. (Из других регионов хасиды во время первой Алии почти не приезжали).

В общем, первая Алия была русско-румынской.

А теперь вернемся к нам.

Глава 56 Деньги появились

Время Первой алии называют также «эпохой Ротшильда». И справедливо. Если б не он — погибло бы все в самом начале. Он себя сионистом, тогда, не считал, в дальнейшем с Герцлем не сотрудничал. Считал себя просто филантропом. Это слово к нему пристало. Долгие годы, когда говорили в Израиле просто «филантроп», без указания имени, имели в виду Эдмонда Ротшильда. Так древние греки, когда говорили просто «поэт», имели в виду Гомера, а просто «философ» — Аристотеля. В эпоху Ротшильда (1882–1899 годы) «филантроп» вложил в Землю Израильскую в 20 раз больше денег, чем смогли собрать сионисты. Золотой дождь лился не только на евреев. Досталось немало и турецким чиновникам всех рангов, благо они были продажны. А если кто не брал поначалу взяток, то скоро понимал сам, что он просто дурак. Ибо взятку тогда получал его начальник (если надо, то и в Стамбуле), и все равно выходило, как хотели люди Ротшильда.

И арабским, и друзским шейхам тоже перепадало. За землю, которую уже веками никто не обрабатывал, за охрану еврейских поселений. Но главное пошло на евреев. Ротшильд создал свою администрацию, параллельную турецкой, для управления еврейскими поселениями. Только в одном поселении не было чиновников Ротшильда — в Реховоте. Но все равно его жители возили свой виноград по дорогам, построенным ротшильдовской администрацией на ротшильдовские винные заводы, лечились у ротшильдовских врачей — словом, пользовались услугами «филантропа». А в остальных поселениях вообще все было ротшильдовским, и управлялись они ротшильдовскими чиновниками. Особо надо сказать о Хадере, одном израильском городе. Известно, что есть у нас пустыни. А тогда были еще и болота. И много (теперь одно сохранилось как заповедник). И свирепствовала там малярия — давняя беда многих средиземноморских стран. И мерли от нее люди. Как фронтовые сводки читается теперь летопись первых поселений. По словам писателя Бреннера «поселенцы ели хинин вместо хлеба». (Хинин — тогдашнее лекарство против малярии. Давало немало осложнений). Но и хинин не всегда спасал.

Так вот, Хадеру заложили в особенно малярийном месте. И конечно, вымерла бы она, но взялись за дело люди Ротшильда, получив от него огромные деньги. Городская больница Хадеры называется «Гилель Яфе» — это был врач, приехавший из России, конечно, нанятый Ротшильдом^[37]. Он самоотверженно боролся с малярией. (Это прекрасно, что больницу назвали именем врача, у нас часто больницы получают названия по имени политических деятелей).

Но главное было — осушить огромное болото. Хороши для этого эвкалипты. Их усердно сажала ротшильдовская администрация. (Говорят, арабы называют эвкалипт «еврейским деревом».) К сожалению, это поколение эвкалиптов почти все погибло в топках турецких паровозов в Первую мировую войну. Но в Хадере принимаемых мер было явно мало. Нужны были большие дренажные работы. И ротшильдовская администрация привезла негров. Не работорговля это, конечно, была — ее времена давно миновали. Это были «гастарбайтеры», но особенные, их набирали в верховьях Нила — там много болот. И наивно думали, что эти люди, выросшие среди болот, будут устойчивы к малярии. Черта с два! Наша еврейская малярия — лучшая в мире. Мерли от нее негры не хуже евреев. Но еще они прокопали канавы, по которым стекала в море болотная вода. (Комар, точнее его личинка живущая в воде, соли не выносит.) Кто из негров не помер — тот хорошо заработал. Частично потом они вернулись в Африку, частично — остались. Есть у нас деревенька, где живут их потомки (хотя в основном наши негры — другого происхождения: есть потомки рабов, ввезенных арабами в давние времена, есть эфиопские евреи, есть недавние беженцы из Африки). А с малярией тогда еще не было покончено. Борьба с ней, т. е. в первую очередь — осушение болот, растянулась на десятилетия. (В дальнейшем эти работы производились без помощи негров). Но первый ощутимый успех был именно тогда. Сейчас уже давно нет у нас малярии. Пережили ее, переживем и террористов. Малярия была опаснее.

Глава 57 Роль бутылок в истории

При Ротшильде, с помощью его агрономов, у нас появились первые виноградники. Дело вроде бы пошло. Но тут налетела филлоксера и все съела^[38]. Пришлось начинать заново. Люди Ротшильда выписали из Америки филлоксероустойчивые сорта^[39]. Открылись два винодельческих завода. Ротшильд мечтал о большом производстве духов, о разведении шелкопряда и выработке шелка, но эти планы лопнули. А вот виноделие — пошло (процветает и по сей день). В конце XIX века во всем мире на каждом семейном торжестве в приличной еврейской семье ставили на стол бутылку нашего вина. Только вот сами бутылки в те годы производились не у нас. И решил Ротшильд, что к вину нужны бутылки — ведь в древности в наших местах выдували стекло (и еще как!). Какие-то местные евреи пообещали наладить производство. Получили от Ротшильда деньги, а бутылки не сделали. Тогда прислал Ротшильд прославленных чешских специалистов-стеклодувов, но и они не сделали бутылок. Ротшильд заупрямился — твердо решил, что бутылки будут. Он пригласил на встречу молодого человека. Недалеко от Кишинева есть местечко Оргеев. Недалеко от местечка Оргеев есть село Акимовичи. Там этот молодой человек родился. (Так что и кишиневские, и оргеевские евреи считают его своим земляком.) На тот момент этот молодой человек успел уже побывать в революционерах (еврей ведь был) и посидеть за это в тюрьме. Затем, к счастью, примкнул к сионистам эпохи Первой алии.

А теперь оканчивал силикатно-керамическое отделение Лионского политехнического института. Ротшильд предложил ему по окончании института ехать в Землю Израильскую — делать бутылки. И даже размечтался. «Бутылки — это только начало, молодой человек, — говорил он, — со временем мы должны научиться делать и такие вещи», — Ротшильд показал средневековый венецианский сосуд — чудо хрупкой красоты. Молодой инженер поехал в Землю Израильскую. Но и от него не дождались бутылок. Вместо этого он со временем построил Тель-Авив и стал его бессменным мэром. Это был Меир Дизенгоф. Русские звали его Мироном Яковлевичем. Это русское имя своего мэра долго употребляли жители Тель-Авива.

Лирическое отступление

Причину тогдашней неудачи «бутылочных планов» видят в свойствах песка. Этим нашим песком пользовались финикийцы — лучшие стеклоделы древнего мира. Изготовляли у нас стекло и во времена крестоносцев. Венецианцы — прославленные мастера-стеклоделы Средних веков, искавшие сырье по всему Средиземноморью, тоже хвалили наш песок. Так что надежды Ротшильда и первых сионистов понятны. Но, то ли секреты былых времен были утрачены, то ли венецианцы сознательно дезориентировали возможных конкурентов, только стекло на ротшильдовском заводе получалось черное, непрозрачное. Вино не принято разливать в бутылки из такого стекла. Образец такой бутылки сегодня можно увидеть в Тантуре, недалеко от Зихрон-Якова. Там, в здании злосчастного ротшильдовского завода, расположен небогатый музей морской археологии. В качестве бесплатного приложения есть там и бутылка из темного стекла.

Глава 58 Критиковать евреи любят

Но если кто, прочитав предыдущие главы, подумал, что барон Эдмонд Ротшильд был в конце XIX века популярен у евреев или хотя бы у сионистов, то это было совсем не так. Большинство евреев, включая и родственников барона, считали его «филантропию» глупой затеей. Много позднее, в 20-е годы XX века, барон Ротшильд говорил Вейцману: «Если вам нужны деньги, приходите только ко мне, а не к моей родне. Когда я тратил миллионы, они надо мной смеялись. А теперь хотят, потратив несколько тысяч, примазаться к моей славе». Еще раньше барон Ротшильд сказал: «Без меня у сионистов ничего бы не вышло. Но и моя деятельность без них немногого бы стоила». Многое у нас теперь названо в честь Ротшильда. Оценили и сионисты его, и он сионистов. Но тогда, в конце XIX века, далеко было до этого. Тогда над ним евреи не только смеялись, они на него и сердились. Подсчитывали, какие огромные деньги выкидывает он на ветер в Земле Израильской (тем более что авторитетные агрономы и экономисты утверждали, что дело гиблое). А сколько можно было на эти деньги сделать полезного в нищих белорусских или польских местечках! В начале XX века вышла солидная многотомная «Еврейская энциклопедия» на русском языке. Многие, наверно, ее видели. Там много и о Ротшильдах. А о деятельности барона Эдмонда Ротшильда на Земле Израильской сказано хоть и без злобы, но вскользь. А ведь к тому времени он уже сделал в этой области более 90 % того, что вообще сделал. Но для многих евреев того времени, даже имевших «еврейское сердце» — надо полагать, что именно такие писали «Еврейскую энциклопедию», — сионизм был делом несерьезным. Ну а сионисты? Из Земли Израильской слышал Ротшильд только проклятия. Были даже такие русские евреи, что бегали жаловаться к русскому консулу в Иерусалиме — их, несчастных российских подданных, угнетает французский капиталист Ротшильд. Эти жалобы чувствительно задевали филантропа, хотя российские консулы обычно не вмешивались в конфликты евреев-поселенцев ни с его чиновниками, ни с турецкой администрацией.

А «румынам» некуда было жаловаться — маленькая бедная Румыния не имела консульства в Иерусалиме, и вообще, они (румынские евреи) были «иностранцами» в Румынии. Говорили, что поэтому больше любил Ротшильд румынских евреев.

Среди сионистов XIX века виднейшей фигурой был Ахад ха-Ам — «Один из народа» — псевдоним Ашера Гинцберга. Он объехал Землю Израильскую, осмотрел ротшильдовские поселения и, вернувшись в Россию, написал уничтожительную статью «Не тем путем».

Лирическое отступление

Ахад ха-Ам возглавлял культурное направление в сионизме. Это называлось «духовный сионизм». Культурную работу он считал важнее всего и в этой сфере имел большие заслуги. Поселенчество он ставил невысоко — нет смысла привозить случайных неподготовленных людей, которые, встретившись с неизбежными трудностями, заноют и сбегут. Без идеализма страну не возродить. Возможно, этим объясняется его чрезвычайно резкая критика порядков в ротшильдовских поселениях. К Герцлю, чуть позднее, он тоже был в оппозиции.

Что до заселения страны, то его долгое время должна осуществлять, по мысли Ахад ха-Ама, только элита — люди идеологически подготовленные, которые сперва создадут духовный центр еврейского народа и образец морально безупречного общества. Из него в дальнейшем может развиться государство.

Идея элитарного авангарда хороша. Ее, как мы скоро увидим, разделял и Трумпельдор. Она была частично осуществлена. Однако жизнь показала, что для строительства государства нужна массовая алия, а не только элита.

Но в чем же обвиняли ротшильдовскую администрацию, «чиновников барона»? Что на них расходуется непропорционально большая часть ассигнований, что они беззастенчиво командуют поселенцами, контролируют каждый их шаг, даже унижают их — это особенно разозлило Ахад ха-Ама. Он подробно описал, как поселенцы смиренно стоят, ожидая, когда какой-то чиновник изволит их принять, как поселенцев гонят освещать дорогу факелами (другого освещения не было тогда в Стране Израильской), когда вечером едет какая-то ротшильдовская «шишка». Говорили, что чиновники барона имитируют кипучую деятельность, отдавая бессмысленные, противоречивые указания поселенцам, стремясь «втереть очки» барону, благо он в Париже. Довольно похоже на жалобы нынешних новоприбывших евреев в отношении опекающего их Сохнута. (Дорогу, правда, теперь факелами не освещают.) В ответ чиновники барона говорили, что среди поселенцев много ленивых и жуликоватых людей, которые явились в Землю Израильскую, прослышав, что барон Ротшильд все всем евреям бесплатно дает. Что поселенцы не хотят работать, что им, ротшильдовским чиновникам, приходится иметь дело с восточными людьми — турецкими чиновниками и (что особенно трудно) с арабскими шейхами. И тут приходится вести себя по-восточному в отношении подчиненных (то есть поселенцев), иначе шейхи уважать не будут. Что приходится экспериментировать. Истина, вероятно, лежала где-то посередине, но, как всегда, не понимали люди главного — что трудности, большей частью, объективны. Что приходится осваивать дикую страну, ставшую бесплодной, что людям приходится заниматься трудом, о котором они не имеют понятия и к которому не скоро привыкнут. Не могло все идти легко и быстро. Напомню судьбу еврейских поселений в Новороссии, а там ведь климат был привычнее и малярии не было.

Глава 59 Наша земля!

Был в те годы другой еврейский филантроп, барон Гирш, даже богаче Эдмонда Ротшильда (не вообще всех вместе Ротшильдов, а именно одного Эдмонда). Он, кстати, разбогател на традиционном в XIX веке еврейском бизнесе — строительстве железных дорог. Он осуществил ряд благотворительных проектов, в том числе и в США. Мы привыкли, что филантропические деньги идут из Америки. А вот в конце XIX века было иначе — Гирш помогал новоприбывшим в Америку восточноевропейским евреям. Были у него и другие интересные проекты. Но делом жизни стало поселение евреев в Аргентине. Это было более чем за 10 лет до «угандистов» и прочих «территориалистов». Тут нужны кое-какие разъяснения. Аргентина к тому времени усмирила патагонских индейцев, что сделало возможным освоение обширных территорий. Там был огромный запас прекрасной незаселенной земли. А ведущей традиционной отраслью сельского хозяйства — скотоводство. Но мясо тогда не могли перевозить через океан, разве что соленое (не было еще холодильников). А посему было объявлено, что надо развивать зерновое хозяйство. Лассо, орудие скотоводов, было объявлено символом отсталости, плуг — символом прогресса. И стали приглашать всех, кто умеет или хотя бы хочет землю пахать. Сами сельские аргентинцы были «гаучо» — пастухами. Это была надводная часть айсберга. Существовала и «подводная» — борьба либеральной буржуазии Буэнос-Айреса со степными феодалами, традиционно опиравшимися на «гаучо». Приезжих крестьян хотели противопоставить пастухам. Но, как говорила моя бабушка, «не важно, что бумажно, — было б денежно» — землю давали. И люди ехали туда. Аргентинцы старались селить новоприбывших вперемежку, то есть чтобы рядом с итальянской деревней была не другая итальянская, а, скажем, немецкая. Гирш, однако, сумел — возможно, спомощью английской дипломатии, в Аргентине тогда очень влиятельной, — добиться выделения значительного массива земель, предназначенного для сплошного заселения именно евреями. А планы у него были грандиозные. Мечтал он о переселении в Аргентину миллионов восточноевропейских евреев^[40]. В 1889 году первые 136 еврейских семей (824 человек) прибыли в Аргентину из Российской империи (в основном из Каменец-Подольска) и основали первое сельскохозяйственное поселение.

Но гладко было лишь на бумаге. А на деле все пошло так же трудно, как у Ротшильда, а до того — у русских царей. Хотя тут не было малярии и грех было жаловаться на почвы и климат. И опять же, не понимали ни Гирш, ни другие, объективной природы того, что рост сельскохозяйственных поселений — трудный и медленный процесс. Решил он, что надо пригласить опытных крестьян, которые уже давно крестьянствуют, в эти аргентинские колонии — как образец для подражания. Ротшильдовские поселения существовали уже более десяти лет. Решено было пригласить образцовых крестьян оттуда. И кое-кого удалось сманить. Но однажды посланец Гирша подъехал к деревне Заморин. Теперь — это городок Зихрон-Яков. Населен был Заморин румынскими евреями. Посланец барона Гирша выступил перед ними (а легенда говорит: сам барон Гирш приехал выступать). Расписал оратор все прелести Аргентины и предложил записываться туда. В ответ раздалось рычание: «Это наша земля! Камни будем грызть, а не уйдем с нее!» Теперь уже не важно, кто первый это крикнул. Важно, что чиновника Гирша прогнали. И очень любил с тех пор Ротшильд это поселение. Там теперь его гробница.

Зихрон-Яков, как теперь зовется это поселение в память об отце Эдмонда Ротшильда — Якове Ротшильде. А нам пора познакомиться с одной семьей из этого поселения.

Глава 60 Уникальная семья

У румынских евреев Фишеля и Малки Ааронсон было пятеро детей. И все замечательные. Разговор у нас пойдет о двух самых ярких, хотя и другие оставили свой след, но сказка будет бесконечной, если рассказывать обо всех. Старший сын родился еще в Румынии и в Землю Израильскую прибыл ребенком, остальные — родились уже в Эрец-Исраэль.

Для моей сказки важна младшая дочь Сара и старший сын Аарон. Начнем с него. С детства проявлял он огромную любовь к биологии, исходил всю страну, знал названия всех букашек, таракашек и травинок. Когда закончил школу, встал вопрос: что делать теперь? В Земле Израильской тогда негде было дальше учиться. Ротшильд не был сторонником широкого распространения высшего образования среди «своих крестьян». Все же какие-то возможности предоставлялись. Мальчикам предлагали ехать учиться в Париж на агронома за счет барона, чтобы потом работать в ротшильдовской администрации. Девушкам предлагали, тоже в Париже и тоже за счет барона, становиться учительницами для ротшильдовских школ. Вакансий было мало, а конкурс большой. Ходили слухи о взятках обычных и о взятках «натурой», которые чиновники требовали с девушек. Теперь уж не разберешь, что тут правда. Во всяком случае, Ааронсон отправился в Париж стипендиатом Ротшильда. Выбор был самый правильный.

На агронома в те времена учились два года. До получения диплома Ааронсону оставалось несколько недель, когда его вдруг вызвал Ротшильд. Здесь, безо всяких объяснений, Ааронсон получил приказ — ехать сейчас же в Землю Израильскую и приступать к заведованию только что основанным поселением Метула. Ааронсон попросил о небольшой отсрочке, чтобы получить диплом. Ротшильд был непреклонен, и Ааронсону пришлось подчиниться. Кто платит — тот и заказывает музыку. Ротшильд выглядит в этой истории не с лучшей стороны. Но он уже несколько раз обжегся — люди, получив благодаря его помощи образование, потом «делали ручкой» и искали работу где-нибудь в месте, более приятном для жизни, чем Земля Израильская в те годы. Теперь-то, зная, что будет с Ааронсоном, мы понимаем, что Ротшильд был не прав.

Начавшееся с конфликта заведование в Метуле долго не продлилось. Исчез какой-то мешок зерна. Ааронсона обвинили в краже. Он не стал оправдываться и уволился. Опять же, поскольку нам известен дальнейший ход событий, ясно, что никакого мешка он не крал. Да и не столько исчезало неизвестно куда в ротшильдовских поселениях.

Итак, Ааронсон оказался в оппозиции к ротшильдовскому чиновному аппарату. По тем временам это мог позволить себе в Стране Израильской только очень богатый человек. Ибо где, как не у Ротшильда, можно было здесь работать или лечиться? Они, чиновники Ротшильда, умели расправляться с мятежниками. Так затравили, например, Файнберга (см. главу 54), когда он начал проявлять характер.

Молодому агроному пришлось уехать. Диплома не было — работу он смог найти только в других провинциях Османской империи (Турции). Там не привередничали. А меж тем кончался XIX век. Иссякало и терпение Ротшильда. Многие годы вкладывал он в Землю Израильскую большие даже для него деньги, без надежды вернуть хоть что-нибудь назад. И в ответ получал только насмешки и ругань. В 1899 году он объявил: «Все, вы уже выросли. Живите самостоятельно. Детство кончилось».

Так завершилась «эпоха Ротшильда». Наступил новый век, в прямом и в переносном смысле.

Лирическое отступление

Я считаю, что и с эгоистической точки зрения барон Эдмонд Ротшильд не прогадал. Ибо вошел в еврейскую историю как «отец ишува» — то есть еврейского населения Земли Израиля. И его будут помнить и тогда, когда забудут тогдашних царей и президентов. В дальнейшем он нам еще кое-что «подбрасывал» и других к тому призывал (не родню!). Но из моей сказки он уходит.

Глава 61 «Мать злаков»

Сразу стало труднее на Земле Израильской. И жалели теперь о временах барона — много полезных начинаний пришлось свернуть. Но Ааронсону уход Ротшильда дал возможность вернуться в Землю Израильскую. Тут он вскоре совершил открытие: нашел дикую пшеницу. Здесь я кое-что поясню.

Жили-были когда-то, во втором тысячелетии до нашей эры, умные-умные люди. Теперь их называют «западные протосемиты» (или по другой классификации северо-западные). Это наши давние предки. От них пошли и другие народы — финикийцы, например. Но все, кроме нас, исчезли еще в древности. (Ливанские христиане-марониты считают себя прямыми потомками финикийцев, но эта теория широкого признания не получила). Арабы — это восточная семитская ветвь (или юго-восточная). И эти ветви — западная и восточная — разошлись давно.

Так вот, «западные протосемиты», еще до того, как распались на ряд ветвей, в том числе на еврейскую, живущую и ныне, подарили миру два открытия: 1) изобрели буквенную письменность — от нее пошли все нынешние алфавиты; 2) окультурили дикую пшеницу — от нее все нынешние сорта пшеницы. Это «мать злаков». Потом про нее люди потихоньку забыли. Вот агроном Ааронсон ее в 1906 году и нашел. И было это большой сенсацией в начале XX века. Я не берусь судить о практической важности этого открытия. Вроде бы агрономы с ней до сего дня колдуют, выводя сорта, устойчивые ко всяким там непогодам и вредителям. В популярной печати сообщалось, что во втором десятилетии XXI века не только израильские, но и американские, германские, турецкие генетики этой пшеницей занимаются.

Для моего же повествования важнее именно сенсация. Сионисты возликовали — вот, мы только начинаем, а уже сделано такое открытие! Научная слава Ааронсона была велика. Его пригласили прочесть курс лекций в Америке. Ему предложили профессуру в Беркли (Калифорния). Никто уже не вспоминал теперь об отсутствии диплома! Но он от всего отказался — превыше всего была для него сионистская идея. Зато с радостью принял другое предложение — основать сельскохозяйственную научно-исследовательскую станцию в Земле Израильской (экспериментальную базу для развития сельского хозяйства). Нашлись жертвователи в США, и станция была создана в Атлите. Есть у нас такая точка, между морем и Зихрон-Яковом (тогда Заморин). Почему-то очень часто именно здесь разыгрываются драматические события. Там он и заложил свою ферму. Самое любопытное, что турки вручили ему орден. Что ж, нечасто открытия исходили из Османской империи. Вообще Аронсоны была исключительная семья. Ни разу не было другой такой из Румынии.

Глава 62 Борьба насмерть!

Но самой яркой фигурой в той семье был не агроном Ааронсон, а его младшая сестра Сара, «героиня Израиля». Соперница Трумпельдора по части военной славы. Веселая, задорная, красивая. В начале XX века она восхищала и шокировала провинциальное еврейское «румынское общество». А началось с «Гедеонов». Это была уже эпоха Второй алии.

Я рассказывал, что прибыли в Землю Израильскую участники еврейской самообороны из России и создали организацию «Ха-Шомер» — «Страж», взявшую на себя охрану еврейских поселений. Старая ротшильдовская система, состоявшая в найме бедуинов, друзов, черкесов, к тому времени распалась. И денег ротшильдовских уже не было. И в принципе, энтузиасты Второй алии считали эту систему порочной — евреи сами должны себя охранять. Тогда еще не было терроризма как такового, но разбой был-таки проблемой в полудикой стране. Когда-то, во времена досионистские, немногочисленные ультрарелигиозные евреи были здесь беззащитны. Их арабы презрительно называли «дети смерти». А сионистов арабы называли «москоби», то есть «московские», то есть «русские». И им, арабам, пришлось выучить, что есть разница между «москоби» и «детьми смерти»! Итак, «Ха-Шомер» повсюду брал на себя оборону еврейских поселений. Но возникла проблема с «румынами». Они изначально русских недолюбливали. А тут еще социалистические идеи Второй алии, которые «румыны» тогда не разделяли. Короче, в Заморине (теперь это Зихрон-Яков) решили создать свою стражу, независимую от «Ха-Шомера». Ее назвали «Гедеоны» в честь библейского героя, мастера ночных боев. Во главе встал инициатор этой затеи, брат Сары (другой, не агроном). И она ввязалась в это дело. По ночам скакала с парнями в мужской одежде на коне. Теперь достаточно девушек, которые от этого не отказались бы. Но румынское еврейское общество в Земле Израильской было в те годы консервативно. Хорошей еврейской девочке из приличной семьи так вести себя не полагалось. А дома — еще хуже. Была у Сары старшая сестра. По старой доброй еврейской традиции положено выдавать дочерей замуж по старшинству. И вот стали в доме появляться молодые люди. Их приглашали к старшей. Но Сара не могла удержаться, начинала «вертеть хвостом» и переключала их внимание на себя. Словом, тогда не было «румынской» девушки, дававшей столько пищи для сплетен, охов и ахов.

В это время Жаботинский развил бурную сионистскую деятельность в Стамбуле. (Работал там корреспондентом и занимался сионистской агитацией.) И среди тех, кому он «накружил» голову, был один богатый сефардский еврей, который решил стать сионистом и поехал посмотреть Землю Израильскую. И увидел Сару. И влюбился. И «честным пирком — да за свадебку». И увез молодую жену в Стамбул. И вздохнули с облегчением родители, сбыв с рук свою красивую, но непутевую дочку. А зря!

Не ужилась она с мужем. Тут нужен был «орел степной, казак лихой», а не владелец магазина, пусть и большого. Разругалась она с мужем и отправилась назад, к родителям. А уже начиналась Первая мировая война. Вот едет Сара в поезде в Землю Израильскую (на море господствует вражеский флот). Война только началась, поезда еще ходят по расписанию, в вагоне-ресторане еще можно купить нормальную еду за обычные деньги. Турецкие офицеры-попутчики вежливы с красавицей. Словом, приятное путешествие (хотя впереди — малоприятное объяснение с родными). И вдруг видит Сара, что впереди на рельсах много людей, а поезд и не думает останавливаться, наоборот, набирает скорость и мчится на этих людей! Кто успевает отскочить, а кто — нет, ибо много среди них стариков и маленьких детей, и вообще все они еле живы от голода. И поезд проносится по людям. Но потом все-таки останавливается. И довольный бежит вдоль состава машинист и кричит: «Я зарезал девятнадцать этих свиней!» Это были армяне, которых гнали на депортацию.

И в одну минуту забыла Сара о семейных своих неурядицах. Тоном, не терпящим возражений, приказала она собрать семью, когда приехала, рассказала им о том, что видела, и заявила, что начинает борьбу с турками не на жизнь, а на смерть. И тут заговорил ее прославленный брат, агроном Ааронсон, и поддержал ее полностью. Так вступила она на дорогу, которая приведет ее к геройской гибели. И к славе. О таких женщинах говорил Жаботинский, что созданы они из шелка и стали. Так началась история «Нили».

Глава 63 Польза от турецкой армии

«Нили» — это аббревиатура ивритской фразы: «Верный Израилю — не солжет». Кроме того, сейчас — это женское имя. А еще так называется одно из наших поселений на «территориях».

Но прежде надо сказать несколько слов о положении в Земле Израильской в 1915–1916 годах. Англичане в эти годы убедились в стратегической важности страны. Турки, с благословения и с помощью немцев, предпринимали походы к Суэцкому каналу. Хотя их нападение удалось отразить, это привело к тому, что в зоне Суэцкого канала была скована большая английская армия^[41]. У немцев и турок были все основания быть довольными. А у англичан — были все основания интересоваться тем, что происходит в Земле Израильской, на которую раньше не обращали внимания.

А дела евреев шли, пожалуй, лучше, чем у остальных немусульман — греков (их тогда много проживало в турецких владениях, позднее их изгнал Ататюрк), ливанских христиан. Не говоря уж об армянах. Помимо заступничества американского посла Моргентау и влиятельных евреев в Берлине, видимо, важно было и то, что антисемитизм не традиционен для турок. Некоторые евреи попали в трудовые батальоны, но другие служили в боевых частях и даже были направлены на офицерские курсы. Так, весной 1916 года всемогущий Джамаль-Паша вдруг заявился в тель-авивскую гимназию с визитом и потребовал, чтобы его провели на урок физкультуры в выпускной класс. Он остался очень доволен, других уроков не посещал, но приказал всех старшеклассников сразу после выпускных экзаменов послать в офицерскую школу. Так же поступили с выпускниками еврейской учительской семинарии в Иерусалиме. Инженеров и врачей направляли в армию по специальности.

Евреи попали в разные училища. Человек 70 учились даже в Стамбуле. Часто учителями были немцы. С конца 1916 года многие еврейские лейтенанты уже сражались в рядах турецкой армии. Я уже писал, что их образование и военный опыт потом пригодились.

Сотни евреев, оставаясь гражданскими, работали в Стране Израиля на военных стройках. Бывало даже, что солдат-евреев из действующей армии отправляли в тыл на эти стройки.

Но если евреям было лучше, чем турецким подданным-христианам, — это еще не значит, что было хорошо. Разрыв из-за войны большей части внешних связей сразу сказалось в отсталой стране. Разумеется, сразу рухнул специфический местный бизнес — обслуживание паломников. Рынки сбыта традиционных экспортных продуктов — цитрусовых и вина — оказались отрезаны. Всего стало не хватать, в том числе и еды. Правда, американские евреи, пока США ещё были нейтральны, ухитрялись слать своим единоверцам гуманитарную помощь. Но это лишь немного облегчало положение. А тут еще напасть — саранча. Но нет худа без добра. Молодой, но уже знаменитый агроном Ааронсон возглавил энергичную борьбу с саранчой. И этим очень расположил к себе Джамаль-Пашу. Паша, турецкий националист, переживал, что за каждым гвоздем надо обращаться к союзникам — немцам и австро-венграм. А тут у него оказался специалист высшего класса (как я уже писал, всем оставшимся в Земле Израильской евреям пришлось принять турецкое подданство, сперва «русским», затем и «румынам»). По всему по этому Джамаль-Паша очень к Ааронсону благоволил.

Глава 64 Польза от саранчи

По существу, «Нили» — это был «семейный бизнес» Ааронсонов. Вся организация состояла из членов семьи и их окружения. А местом их сбора была ферма в Атлите, которой управлял Ааронсон. Это было вдвойне удобно. Во-первых, это была американская собственность. А турки не хотели тогда лишний раз дразнить Америку. А во-вторых, Ааронсон был в фаворе у Джамаль-Паши. На Востоке такие вещи понимают. Короче, турки туда долго не совались.

Как я уже писал, в конце весны и летом 1915 года Палестину, нынешнюю Сирию и Ливан (тогда все эти земли входили в Османскую Империю) опустошило грандиозное нашествие саранчи. А в этом регионе и раньше своего продовольствия не хватало. В мирное время его ввозили из Египта, что с началом войны стало невозможно (ибо Египет был в сфере влияния Англии). В такой ситуации саранча, пожрав посевы, вызвала настоящий голод.

На востоке саранчу употребляют в пищу. В пустынных местах она могла быть существенным подспорьем. Именно благодаря саранче держался турецкий гарнизон в Медине. Но урон, наносимый её нашествиями там, где есть хоть какое-нибудь сельское хозяйство, в тысячу раз больше пользы.

Саранча быстро размножается. При благоприятных условиях, её численность может за одно поколение возрасти в 20 раз. Понятно, как важен поиск мест кладки яиц этой напасти.

А для «Нили» она оказалась Божьим благословением. Мало того, что дала шанс возвыситься агроному Ааронсону. Саранча откладывает яйца всюду, где ей вздумается. Может откладывать их и поблизости от военных объектов, в запретных зонах. Так что людей Ааронсона пускали искать эти яйца повсюду. Для них не было запретных зон. (В случае обнаружения мест кладки яиц саранчи власти мобилизовали окрестное население для их сбора и уничтожения).

А вот установить устойчивую связь с англичанами оказалось сложно. В конце концов агроном Ааронсон и это взял в свои руки. Он получает от Джамаль-Паши пропуска на поездки в Европу. Для начала в Румынию, еще нейтральную, посетить умирающего родственника, который его, Аарона, в дни румынского детства на руках носил. Понятно, что там он не только старика навещал, но и установил связь с англичанами. А в общем тут масса детективных подробностей. О том, как, например, Сара вывешивала в нужном месте белье — его было видно с моря, и таким образом англичанам давали знать, что есть важная информация — надо ночью подплыть к Атлиту. О том, как пробирались в Египет на верблюдах через пустыню, с большим риском, отдельные члены «Нили», чтобы срочно передать что-либо. А когда их задерживали, врали, что саранчу искали и заблудились (поначалу это работало). О высадках в штормовую ночь на побережье у Атлита, — словом, много чего было. Со временем срочную информацию начали посылать в Каир голубиной почтой — англичане привозили в Атлит клетки с почтовыми голубями. До конца 1916 года бесспорным руководителем «Нили» был агроном Ааронсон. Сара тогда была на вторых ролях. Долго им везло. Кстати, фраза, аббревиатурой которой является слово «нили», служила паролем. А англичане пока не могли похвастаться успехами. Они уже понимали значение Земли Израильской — турецкие атаки раскрыли им глаза. Теперь уж англичане пытались наступать на Землю Израильскую — не то что во времена формирования «Корпуса погонщиков мулов». Но в 1915–1916 годах все шло у них так же плохо, как на других фронтах против турок, — второй раз английское наступление выдыхалось под Газой. В ходе безуспешных атак на Газу англичане потеряли 10 тысяч человек. 1916 год шел к концу.

Глава 65 В Лондоне лед тронулся

Мы оставили Трумпельдора и его «Сионский корпус погонщиков мулов» в начале 1916 года. В Александрии, куда их эвакуировали с Галлиполи, после неудачи девятимесячных кровопролитных боев. Эвакуировали, кстати, только людей. Мулам приказано было перерезать горло, так что в Александрии эвакуированные уже не были погонщиками мулов. Трумпельдор пытался сохранить еврейский отряд (Паттерсон тогда лечился в Лондоне). Но евреям предложили службу в Ирландии. Эта служба имела уж совсем мало общего с борьбой за Землю Израильскую. Ирландию называли «английская Польша» за вечную склонность к восстаниям. Евреи отказались, и в мае 1916 года отряд был распущен. Многие получили награду за службу. Трумпельдор сказал в прощальной речи: «Мы закончили свою работу, и можно сказать, что сделали ее хорошо… Благодарю вас за все». 120 бывших «погонщиков», в их числе Трумпельдор, выразили желание продолжить военную службу в английской армии. Их направили в Англию. Немецкие подводные лодки сделали морские путешествия опасными. Корабль бывших «погонщиков» был-таки потоплен, но люди все спаслись, и осенью 1916 года они прибыли в Лондон. В дальнейшем только половина из них служили в еврейском легионе. Но они составили отдельную роту. С помощью Паттерсона удалось добиться, чтобы их не разбросали по разным частям. Туда вступил солдатом и Жаботинский. Эта рота и стала ядром будущего Еврейского полка.

А в это время появился у нас и новый союзник — наш старый знакомый, агроном Ааронсон. А было так. Ааронсон снова добился у Джамаль-Паши командировки в Европу, добрался до нейтрального Копенгагена, вступил в контакт с англичанами. Но теперь англичане оказались заинтересованы в нем лично — Палестинский фронт уже существовал. И человек, знавший природные условия тех мест (в частности, источники воды в пустынях) лучше кого бы то ни было, был нужен англичанам в Каире. Так что организовали его «похищение». В Лондоне Ааронсон встречался в основном не с сионистскими лидерами (его пребывание в Лондоне было строго засекречено), а с британскими руководителями, что было гораздо важнее. Обсуждались возможности большого наступления из Египта. Ааронсон убедил англичан в важности и необходимости этого наступления и внушил уважение к сионистским идеям. Затем он отбыл в Каир, а во главе «Нили» встала Сара. Так завершился 1916 год.

Глава 66 Свобода

Много чего изменилось в мире в 1917 году. И в наших еврейских делах — тоже. Поразительная новость о том, что пала русская монархия, неслась по миру. Из «жандарма Европы» и «тюрьмы народов» Россия вдруг превратилась в самую свободную страну мира. Как нам теперь известно — ненадолго. Но тогда этого еще никто не знал, и все ликовали. Евреи — особенно, ибо сразу ушли в прошлое «процентная норма», «черта оседлости» и прочие ограничения. Но и другие люди в странах Антанты, казалось, имели основания радоваться. Исчезло главное препятствие для вступления США в войну. А Америка к тому времени была очень зла на немцев за неограниченную подводную войну. Немецкие подводные лодки топили буквально все, что плавало в окружающих Англию морях. Это вызвало ужас даже в Вене. И Америка весной 1917 года вступила в войну. Казалось, победа близка! Но это только казалось. Фактически ситуация стала быстро ухудшаться. Да, Америка была потенциально могучей страной. Но она не воевала уже более 50 лет — со времен Линкольна (войну 1898 года с Испанией нельзя считать серьезной). Еще надо было создать современное войско и перебросить его в Европу, через «завесу» немецких подводных лодок. К счастью, уже имелась аппаратура для их обнаружения. Но все равно перевозка эта была делом нелегким. Итак, требовалось время, чтобы потенциальная мощь Америки дала о себе знать в Европе^[42]. А его-то и не было. Ибо Россия стала быстро слабеть. «Армию разложили не большевики», — твердо заявил в своих мемуарах Брусилов. Действительно, большевики только довершили дело. А началось с того, что страна просто одурела от свободы, которой никогда не знала. Были официально изданы указы вроде «Декларации прав солдата», ставившие офицеров в унизительное положение. Их приказы теперь исполнялись после обсуждения солдатским комитетом. Чуть что — собирали всеобщий митинг. А так как война шла уже третий год, и все устали, то, как правило, приказы о наступлении выполнять отказывались, и чем дальше, тем чаще. То же самое творилось и на военных заводах. А затем начались и убийства слишком ретивых офицеров. Чаще всего их «линчевали». Набиравшие силу большевики подливали масла в огонь своей антивоенной агитацией. Словом, разложение русской армии шло быстрее, чем подходила помощь из-за океана. Немцы этому всему были рады. И старались, чтобы так все и шло. А меж тем были умные люди, понимавшие, что немцы играют с огнем: болезнь большевистская — заразная. Ведь и в Германии, и в Австро-Венгрии люди устали от войны. Но пока что немцы и австро-венгры были в выигрыше. Западные союзники, конечно, этому не радовались. Пытались хоть как-то спасти Россию от развала. Например, хотели задержать Троцкого на пути в Россию. (Он был в Канаде, в эмиграции.) Но Временное правительство возражало — оно рассматривало это как насилие над личностью. Таков был исторический фон событий.

Глава 67 Еврейский полк возникает

В Уайтчепеле весть о революции в России означала конец существующего положения. Ибо теперь Россия стала свободной страной, и евреи больше не считались политическими беженцами. Было ясно, что придется или идти в английскую армию, или возвращаться в новую, свободную Россию, что технически было уже легче — Мурманск вступил в строй. (Мурманский порт и железную дорогу к нему, тогда, называли «северные (или вторые) Дарданеллы», хотя, как вскоре выяснилось, они не вполне оправдали надежды).

Многие возвращались. Кто через Мурманск (летом и через Архангельск), кто — морем до Скандинавии^[43] и дальше — посуху.

Лирическое отступление

Через нейтральные скандинавские страны гражданские лица могли проезжать. И для пассажиров этот путь был предпочтительнее — мурманская железная дорога летом 1917 года работала неважно. Строилась она в спешке, в годы военных трудностей. Ещё не было достаточно опыта таких работ в районах вечной мерзлоты (а там грунты создают особые проблемы). Всё это стало причиной многих технических недостатков. Однако главной бедой был нарастающий развал в России, который быстрее всего проявился там, где не успел сложиться крепкий коллектив.

Но не все хотели покидать Англию — прижились и попривыкли. К тому времени в английских верхах уже твердо решили — начать энергичное наступление в Земле Израильской. Хоть какой-то успех был необходим. А на Западном фронте (то есть во Франции) им пока что и не пахло. Использование Еврейского легиона представлялось и логичным, и политически нужным.

В брежневские времена был в России анекдот: маршалы Жуков, Рокоссовский и прочие что-то решают во время войны. И для верности советуются с полковником Брежневым. Вот что-то похожее случалось на самом деле в Лондоне в 1917 году. В высшие сферы приглашали на совет рядового (затем сержанта) Жаботинского.

Так, в апреле они с Трумпельдором были вызваны к военному министру, где с ними обсуждался вопрос о создании легиона. Вот выдержка из разговора: министр спросил, можно ли рассчитывать на волонтеров? Трумпельдор ответил с солдатской точностью: «Если это будет полк из евреев — пожалуй. Если будет полк для Палестины — тогда очень. А если вместе с этим появится правительственная декларация в пользу сионизма — тогда чрезвычайно». Палестину никто не связывал тогда с арабами. Волонтеров, правда, не потребовалось. В июле правительство Керенского дало разрешение Англии на мобилизацию проживавших на ее территории русских граждан. Но и для самих евреев, и для высокой политики надо было, чтобы мобилизация шла без скандалов. А тут нашелся у нас новый враг — Чичерин, будущий прославленный ленинский дипломат, нееврей. Он возглавил энергичную кампанию против легиона в Уайтчепеле. Но на собраниях сторонников легиона всегда присутствовали крепкие ребята — бывшие галлиполийцы, чтобы не было у людей Чичерина соблазна прибегнуть к насилию — они проявляли эту большевистскую тенденцию. И дело пошло, несмотря на интриги английских йегудонов. Вскоре Еврейский полк насчитывал 1200 человек, и полковник Паттерсон, наш старый друг, начал его обучать.

Глава 68 Национальный вопрос в русской армии

Трумпельдора в полку не было. Его не хотели брать, хотя он соглашался на любое понижение в чине. Иностранец в регулярном британском полку не мог быть офицером. («Погонщики» были нестроевыми, там правила были менее строгие.) Сержантом или рядовым человека с одной рукой брать не хотели, но, наверное, он в конце концов добился бы чего-нибудь. Ведь из всякого правила бывают исключения. Но он видел, что, хотя легион — и шаг вперед в сравнении с отрядом «погонщиков мулов», все же он, легион, тоже небольшой. Он счел, что в России открываются большие перспективы. Основания к тому были. Дело в том, что и в русской армии началось формирование национальных частей (влияние времени).

Первые такие части возникли еще при царе. Самым крупным был чехословацкий корпус (в дальнейшем прославившийся в Гражданскую, сражаясь против большевиков). Началось с мобилизации живущих в России чехов и словаков в отдельную часть. Было их мало, и их число пытались пополнить за счет пленных австро-венгерских солдат. (Чехия входила в состав Австрии, а Словакия — Венгрии.) Шло все это медленно. Во-первых, это не нравилось царскому правительству — ведь это был как бы мятеж против их законного австро-венгерского императора. На это в Петрограде соглашались с крайней неохотой и всячески тормозили дело. Во-вторых, хотя чехи и словаки охотно сдавались в плен, что делало австро-венгерские части менее боеспособными, чем германские, они вовсе не стремились снова попасть на войну. Тем более, что при новом попадании в плен их бы повесили, как предателей. Так что дело шло еле-еле. Но после Февральской революции пошло быстрее — правительство не ставило больше палки в колеса. Летом 1917 года чехи и словаки приняли участие в боях и хорошо себя показали. Что-то аналогичное, но в куда меньших масштабах, было с сербами. Они тоже встречались в России (переселились еще в турецкие времена) и попадались среди австро-венгерских пленных.

Другая, возникшая еще при царе часть — латышские стрелки. Те самые, что прославились в Гражданскую, сражаясь за большевиков. Они еще и раньше заявили о себе — в Первую мировую. А было так: возникла эта часть почти случайно — в 1915 году, в боях с германцами. В Прибалтике местное начальство стало формировать отряды латышских ополченцев, предполагая использовать их для диверсий в тылу немцев — местность знают. И дело пошло очень хорошо. Число латышей в этих частях стало быстро расти. Я подозреваю, что ретивость их вызывалась и тем, что им доставалась часть имущества выселенных прибалтийских немцев. Как бы там ни было, дрались они замечательно, и депутаты-латыши в Думе внесли предложение о создании отдельных латышских частей, куда и свели всех латышей русской армии. И было их 40 тысяч (среди них немного русских офицеров — латышских не хватало). Они продолжали хорошо воевать. Отличились и зимой 1916–1917 годов. И потом, уже в армии Временного правительства, они тоже отлично дрались с немцами. Этот-то латышский корпус и навел всех на мысль о создании национальных частей.

Но самыми первыми национальными отрядами в тогдашней русской армии стали армянские дружины, общей численностью в 5–6 тысяч бойцов. (По другим данным 8-10 тысяч.) Они с начала войны сражались на турецком фронте. Там служили и армянские добровольцы — российские подданные (помимо тех 150 тысяч армян, что были мобилизованы на общих основаниях, в обычные русские полки) и турецкие армяне перебежавшие к русским. И даже люди приехавшие из дальних стран. Дралась эти дружины неплохо. Но мусульмане обвиняли их в жестокости. Похоже не без оснований.

Русская армия в 1917 году разлагалась, и возникла мысль: а может, национальные части будут драться лучше? Пример латышей говорил сам за себя, и немало русских офицеров готовы были скрепя сердце согласиться на дальнейшее выделение национальных частей. Начали энергично формировать польский корпус из российских военных польского происхождения. Он не успел принять участие в боях до большевистской революции. Но роль свою в истории сыграл. А произошло это так. Вся Польша была занята немцами еще в 1915 году. А в конце 1916 года немцы провозгласили независимость Польши. Разумеется, только на территории, бывшей до войны под властью русских. Военным министром новоиспеченного (марионеточного, конечно) государства предложили стать Пилсудскому. Немцы рассчитывали на создание польской армии, которую можно будет бросить против русских. Германии уже не хватало людских ресурсов. Но ничего из этого не вышло. Поляки любили немцев не больше, чем русских. Война шла давно. Энтузиазм поугас. Все же какое-нибудь войско могли и собрать, но известие о формируемом польском корпусе в русской армии окончательно всех расхолодило — никто не хотел драться против своих. Послефевральская Россия объявила о признании польской независимости, включая Познань и Галицию — то есть германскую и австрийскую части. Пилсудский требовал создания настоящего, равноправного в отношениях с Германией, а не марионеточного польского правительства. Немцы, возможно не без оснований, обвинили Пилсудского в саботаже, арестовали его в 1917 году и упрятали в тюрьму в Магдебурге, чем в будущем оказали польскому лидеру большую услугу. Его уже существовавшие части были немцами расформированы. Те, кто отказался присягнуть Вильгельму II, тоже были арестованы.

Других национальных корпусов в русской армии не было. Но о прочих поговаривали. И Трумпельдор решил, что в России открываются большие возможности.

Кстати, такие части возникли не только в русской армии. В Италии, например, тоже сформировали дивизию из чехословацких пленных. А во Франции небольшую армию из польских эмигрантов, добровольцев из Америки и германских военнопленных-поляков.

Глава 69 Требуется железо

Надежды Трумпельдору внушали не только новые веяния в русской армии, но и вести о невероятном расцвете сионизма в новой демократической России, о сионистской молодежи, готовой на все для возрождения Родины. И Трумпельдор отправился в Россию. У него было два плана: 1) Создать еврейскую армию (сто тысяч человек), которая должна будет «прорубиться» через турецкий фронт в Землю Израильскую. 2) Люди. Халуцианская молодежь. Эту идею он изложил Жаботинскому еще в 1916 году:

«— Халуц — значит авангард, — сказал я [Жаботинский]. — В каком смысле, авангард? Рабочие?

— Нет, это гораздо шире. Конечно, нужны и рабочие, но это не то. Нам понадобятся люди, готовые служить ради всего, что потребует Палестина. [Палестина тогда не отождествлялась с арабами.] У рабочего есть свои рабочие интересы, у солдата — свои, у доктора, у инженера и всех прочих — свои… Но нам нужно создать поколение, у которого не было бы ни интересов, ни привычек. Просто кусок железа, гибкого, но железа. Металла, из которого можно выковать все, что только понадобится национальной машине. Не хватает колеса? Я — колесо. Гвоздя, винта, блока? Берите меня. Надо рыть землю? Рою. Надо стрелять, идти в солдаты? Иду. Полиция? Врачи? Юристы? Учителя? Водоносы? Пожалуйста, я за всех. У меня нет лица, нет психологии, нет чувств, даже нет имени — я — чистая идея служения, готов на все, ни с чем не связан, знаю только один императив: строить.

— Таких людей нет.

— Будут.

…Я ошибся, а он был прав. Первый из таких людей сидел передо мною».

Итак, Трумпельдор отправился в Россию. Со временем мы последуем туда за ним, но пока остаемся в Лондоне.

Глава 70 Декларация Бальфура

Итак, дело с Еврейским полком выгорело. Но была еще одна, не менее важная задача, борьба за осуществление которой еще продолжалась. Вейцман боролся за официальное признание права евреев на землю Израиля. К началу 1917 года он с семьей окончательно переселился в Лондон, и его дом в дальнейшем станет одним из лондонских сионистских центров. А пока у него одно время жил Жаботинский, дело через несколько лет — немыслимое.

Имя Вейцмана так же связано с Декларацией Бальфура, как имя Жаботинского — с Еврейским легионом.

В 1917 году Вейцман стал уже своим человеком в английских военно-промышленных кругах. Его изобретения в области химии были известны и за пределами Англии, где его ученики налаживали производство взрывчатки. Вокруг Вейцмана постепенно сгруппировался кружок еврейских деятелей. В 1917 году уже велись конкретные и интенсивные переговоры не только с Англией, но и с Россией, Францией, Италией, Ватиканом, Америкой. Но главное было, конечно, — переговоры с Англией. Вейцман указывал британцам, что еврейское государство будет форпостом Англии в районе Суэцкого канала. «Ближневосточной Бельгией».

Лирическое отступление

В дни Первой мировой войны Бельгия, ставшая независимой в 30-е годы XIX века при содействии Англии, была символом стойкости. В начале она оказала геройское сопротивление германской армии, срывая немцам планы молниеносной войны. А затем бельгийская армия, во главе с королем Альбертом, отступила во Францию и продолжала сражаться. Так, в будущем, в случае конфликтов поведет себя и еврейское государство, если сейчас возникнет, тоже при содействии Англии, указывал Вейцман.

Много позднее, в мемуарах он с гордостью указывал, что его предсказание сбылось — во время Второй мировой войны евреи Земли Израильской оказались единственной группой в регионе, не подверженной нацистскому влиянию. Принято считать, что именно в 1917 году возникла еврейская национальная дипломатия. (Конечно, еще Герцль пытался ее создать, но тогда хвалиться было нечем.) А врагом номер один, как и в борьбе за легион, выступала ассимилированная верхушка английских евреев с лордом Монтегю во главе (он был министром по делам Индии). Кое-что им удалось. Были изменены некоторые формулировки Декларации Бальфура — обязательства Британии стали менее определенными. Но, быть может, важнее, что принятие самой декларации им удалось отсрочить на несколько месяцев. (О значении этой задержки дальше). Так или иначе, 2 ноября 1917 года в форме открытого письма на имя лорда Ротшильда была опубликована знаменитая Декларация Бальфура. И в ней были такие слова: «Правительство Его Величества благосклонно относится к восстановлению национального очага еврейского народа в Палестине и приложит все усилия к облегчению достижения этой цели». Итак, свершилось! Мечта Герцля сбылась. Политический сионизм добился первого успеха.

После провозглашения Декларации Бальфура, сионизм перестал восприниматься, как туманный идеал горстки мечтателей и сделался признанным национально-освободительным движением со значительными шансами на успех.

Сам Бальфур после Первой мировой войны так объяснил принятие резолюции, обессмертившей его имя: «Издавна существует поверье, что конец света наступит, когда Иерусалим снова станет еврейским. А человечество надоело мне. От него одни гадости».

Но, когда он говорил серьезно (в 1922 году, в английском парламенте), то указал иную причину появления знаменитой декларации: «Вся европейская культура виновна в преступлениях против евреев, и Британия, наконец, взяла на себя инициативу предоставить им возможность спокойно развивать свои дарования, которые в прошлом они могли применять только в странах диаспоры».

В 1918 году (ещё в ходе войны) о своём согласии с декларацией Бальфура (т. е. с созданием еврейского национального очага в Стране Израиля) заявили Франция, Италия и, с оговорками о святых местах, Ватикан. С деликатной задачей привлечения на нашу сторону этих держав, которые тоже нацелились на Палестину, справился Нахум Соколов. Сионистский деятель, сподвижник Вейцмана в борьбе за декларацию Бальфура в Лондоне, журналист-полиглот, он оказался и отличным дипломатом.

31 августа 1918 года декларацию официально одобрил Вильсон (война ещё продолжалась). Конгресс США одобрил её позднее, в 1922 году.

Лирическое отступление

Часть историков считает, что этим успехом мы обязаны не столько Бальфуру, сколько Ллойд-Джорджу (см. главу 49). Исторические решения о создании Еврейского легиона и о декларации в пользу сионистов принял военный кабинет под председательством Ллойд-Джорджа. Бальфур в военный кабинет не входил.

Ллойд-Джордж стал личным другом Хаима Вейцмана, часто запросто заходил к нему в гости. Известно, что Вейцман говорил ему: «Вы — подлинный автор декларации Бальфура», и Ллойд-Джордж был очень польщен этим.

Но, увы, человек, которому мы, несомненно, были многим обязаны в Первую мировую войну и в первые послевоенные годы, не удержался на высоте. Официально он всегда оставался другом сионистов. Но в 1930-ые годы Ллойд-Джордж был настроен примирительно по отношению к Гитлеру, верил в его пацифизм. Антисемитизм в Германии он осуждал, но объяснял эти временные, как он думал, настроения ролью евреев в коммунистическом движении. И откровенно восхищался социальными достижениями нацистского режима.

Бывает, что люди на старости лет портят свою биографию.

Глава 71 Чего ожидала Англия

Тут пора еще раз поговорить о позиции Англии. «А им-то что за горе?» Кое-что мы об этом говорили (см. главу 21). Но к концу 1917 года появился и новый фактор. Соображения англичан можно разделить условно на две большие группы. Первая — факторы морального порядка. И не надо думать, что это совсем ничто. Моральные соображения сыграли роль во многих крупных событиях. Например, в борьбе с работорговлей в XIX веке. И в войне Севера с Югом в Америке. Ллойд-Джордж, Бальфур и другие были людьми глубоко религиозными, воспитанными на Библии. Они признавались, что названия библейских городов в Земле Израильской, которые встречаются в разговорах с сионистами, для них привычнее, чем названия французских городов на фронте, где сражалась английская армия. Они сочувствовали еврейскому горю и гордились, что могут восстановить библейское царство. А кое-кто, быть может, рад был, что евреи теперь поедут в свою страну, а не в Англию (вслух об этом, конечно, никто не говорил). Вторая группа — практические соображения. Во-первых, англичане уже понимали, как стратегически важна Земля Израиля. Но было им также ясно, что у них нет и не будет денег и людей для ее освоения. Это не золотые и алмазные земли юга Африки. В Страну Израиля толпы британцев не ринутся. Ресурсов для освоения гигантской империи не хватало и до Первой мировой войны. А теперь империя должна былаеще более возрасти. Так что евреи были желательны в Земле Израильской (так же, как раньше в Уганде).

Впрочем, в конце 1917 года превалировали другие соображения. Уже не надо было с такой силой агитировать американских евреев — Америка воевала. Но обострился вопрос с русскими евреями. Из России шли панические вести — большевики рвались к власти, а это означало выход России из войны. И было известно, что евреев в рядах большевиков много и они активны. Короче, было очень желательно, чтобы евреи поддержали усилия союзников. Потому и важно было, чтобы в Еврейский легион в Лондоне люди шли без сопротивления.

И в свете этого еще важнее представлялась Декларация Бальфура. Как же восприняли ее в России? Много тут пишут ерунды — вспоминают, например, как петроградские евреи празднуют это событие (сняв для этого здание цирка). Зачитывают декларацию и поздравление от Временного правительства. Шаляпин поет «Атикву» («Надежда» — сионистский гимн). Это не ложь — это мифотворчество. К яркому событию память привязывает остальное. Не было всего этого. Когда пришла в Петроград весть о Декларации Бальфура — не до того уже стало. Большевики брали власть (начало ноября 1917 года). Вообще-то по отдельности все вышеперечисленное имело место, в том числе выступление Шаляпина, но не в связи с Декларацией Бальфура.

Лирическое отступление

Великий русский певец Шаляпин хорошо относился к евреям. «Атикву» он пел в 1918 году в Петрограде. Тогда там проходила неделя благотворительных концертов, выручка от которой должна была пойти на создание оперы в Земле Израильской! Шаляпин не любил участвовать в благотворительных мероприятиях. Говорил: «Бесплатно только птички поют, потому что дармовое пропитание имеют». Но в тот раз он не думал о заработке. Позднее Шаляпин стал одним из защитников «Габимы» — театра на иврите.

И поздравительная телеграмма от министра иностранных дел Временного правительства Терещенко была послана съезду российских сионистов в Москве в мае 1917 года, т. е. до декларации Бальфура.

А вот в провинции, особенно в Одессе, где обстановка еще не была столь напряженной, евреи действительно бурно выражали свою радость. И, читая отчеты одесского консула о грандиозной демонстрации в связи с Декларацией Бальфура, в Англии должны были жалеть, что не опубликовали ее раньше. Тем более, что подобные манифестации прошли и в других городах бывшей черты оседлости. Она (декларация) могла, быть может, повлиять на ход событий в России, но не успела. А ведь если бы не «йегудоны», она была бы опубликована в августе!

Не все, далеко не все мечты сионистов, связанные с Декларацией Бальфура, сбылись. Но все-таки это был большой успех. А палестинские арабы именно со дня опубликования Декларации Бальфура отсчитывают свои беды.

Русский православный клир, а вследствие этого и немалая часть русского общества, отрицательно восприняли декларацию Бальфура — Святую землю отдают евреям! Но скоро русским людям стало не до дальних стран.

Глава 72 В США

А теперь заглянем ненадолго в США. Мы оставили Рутенберга на пути в Америку, где он тоже хотел создать еврейский полк. Начал он с опубликования сионистской брошюры на идиш под псевдонимом Пинхас Бен-Ами. (Так теперь подписывался русский революционер Петр Рутенберг. Не путать с Мордехаем Бен-Ами (Марком Рабиновичем), организатором еврейской самообороны в Одессе.)

Был в той брошюре горячий призыв отодвинуть до лучших дней решение мировых вопросов и заботу о разных народах: поляках, финнах, сербах, армянах и т. д. И заняться своими еврейскими делами. И перестать считать защиту еврейских интересов делом шовинистическим и реакционным (этот призыв и сейчас актуален).

Следует отметить, что общественный климат в США был более благоприятным для распространения сионистской идеи, чем в Англии. В Америке издавна признавалось право новоприбывших (и их потомков) беспокоиться о проблемах страны исхода. А если эта страна была угнетена (Ирландия, Польша), то и бороться за её освобождение легальными методами. И находились такие, кто этим правом пользовался.

Так что заступничество американских евреев за своих соплеменников и их интерес к исторической родине многих американцев не удивило.

Постепенно сложилась в Америке вокруг Рутенберга инициативная группа — палестинский комитет, агитировавший за то, чтобы отвоевать Землю Израильскую с оружием в руках. Далеко не сразу, лишь после опубликования Декларации Бальфура, примкнул к ним Бен-Гурион. Эта декларация и известия о создании Еврейского полка в Лондоне сильно подтолкнули дело. Очень важным было и то, что у сионистов в Америке оказалось «прикрытие сверху». Нашелся в Америке влиятельный еврей с «еврейским сердцем». Брандайсу было уже лет 60, когда он взялся за сионистскую деятельность. Был он членом Верховного суда и близким личным другом президента США В. Вильсона. Так что кое-что он мог сделать. И делал. В сотрудничестве с Вейцманом боролся за Декларацию Бальфура — Англии важно было знать, что Америка эту просионистскую декларацию поддержит. Без этого ее и не опубликовали бы. Тут не всё было просто. Очень влиятельный советник президента Вильсона, полковник Хаус, был настроен антисионистски.

Но Брандайс сумел убедить Вильсона предварительно одобрить декларацию. И весной 1917 года, когда Бальфур прибыл с визитом в США вскоре после их вступления в войну, ему твердо обещали поддержку в вопросе о Земле Израильской.

Противниками сионизма в Америке были «йегудоны» (их всюду хватает). Отвечая им, Брандайс заявлял: «Чтобы быть хорошими американцами, мы должны быть лучшими евреями, а чтобы быть лучшими евреями, мы должны стать сионистами», и еще: «Как каждый американец ирландского происхождения, поддерживающий гомруль (право на автономию Ирландии — тогда она была английской), является лучшим мужчиной и лучшим американцем, так и каждый американский еврей, который помогает развитию еврейских поселений в Палестине, — лучший мужчина и лучший американец». В те годы, годы борьбы за Декларацию Бальфура, Брандайс работал с Вейцманом рука об руку. Позднее, после Первой мировой войны, их пути разошлись. (Как разошлись и пути Вейцмана и Жаботинского.) Но это не должно бросать тень ни на одного из них. Брандайс стал ходатаем у Вильсона и по вопросу создания Еврейского полка, когда Америка вступила в войну. И снова добился поддержки президента. Но возникли трудности. Америка сперва объявила войну только Германии — именно Германия вела тотальную подводную войну, возмутившую американцев. Австро-Венгрия, Турция и Болгария — германские союзники — пока что не воевали с США. Тогда через английского консула в Нью-Йорке обратились к Англии с предложением создать полк из американских евреев-добровольцев для войны на Палестинском фронте. И чтобы были еврейские эмблемы, как и в лондонском полку. Предложение было принято. В начале 1918 года первые добровольцы уже были в тренировочном лагере в Канаде. Были там добровольцы из США и из самой Канады, даже из Аргентины приезжали. И Бен-Гурион был там. И Бен-Цви. А вот Рутенберга не было. Он отправился в Россию!

Но история Трумпельдора тут повторилась только отчасти. Трумпельдор-то ехал в Россию создавать еврейскую армию. А Рутенберг снова превратился после Февральской революции в русского эсера. Тянула его к себе революция, как притягивала к себе корабли сказочная скала посреди океана. Мы еще с ним встретимся. А пока что пора нам на Ближний Восток.

Глава 73 Умный гору обойдет

Мы расстались с агрономом Ааронсоном, когда он прибыл в Египет в начале 1917 года. Английскую армию он застал не в лучшем состоянии. После неудачных атак Газы никто больше не думал об активных действиях. Штабы и вообще хорошо прижились в Каире. Даже своей агентурой — «Нили» — англичане не шибко интересовались.

Лирическое отступление

На другом англо-турецком фронте, в Месопотамии (теперь это Ирак), дела у британцев шли лучше. В феврале 1917 г., взаимодействуя с русскими, наступавшими с северо-востока, англичане взяли Багдад (при помощи сильной речной флотилии, действовавшей на Тигре, и состоявшей из артиллерийских речных судов (канонерок), специально для этого построенных). Но для русских это была «лебединая песня». Сразу же после февральской революции власть в армии перешла к солдатским комитетам. Они не желали наступления. А когда один из прикомандированных к русским войскам английских представителей попытался настаивать — его арестовали! Это были еще цветочки. Скоро придет время ягодок.

Весной 1917 года появился в Египте новый командующий — Алленби. В прошлом кавалерийский генерал, участник Англо-бурской войны, он с 1914 года сражался во Франции. Сражался более или менее удачно. Но война там была в основном позиционная. Кавалерия использовалась мало. И вот он получил назначение в Египет с заданием начать наступление. Он сразу понял, что здесь не Европа, что здесь еще можно вести подвижную войну и для кавалерии работа будет. Он энергично принялся за дело. Между прочим, начал с того, что переселил штаб из благоустроенного каирского отеля в палаточный городок. Спорить с ним не решались — он славился крутым нравом.

Англичане стали готовиться к наступлению, но не по старому пути (через Газу). Задуман был бросок в обход укреплений, через пустыню. В дополнение к обычной кавалерии формировались отряды на верблюдах. Но оставалось еще неясным, как далеко в глубь страны от побережья идут укрепленные линии турок. От этого, как и от проходимости по пустыне и от наличия воды, зависели пути предполагаемого движения войск. Такой человек, как Ааронсон, был в высшей степени к месту. Разведкой англичан командовал полковник Ричард Майнерцхаген. Он потом рассказывал, что в начале войны был антисемитом, но после, познакомившись со своей еврейской агентурой (то есть, в первую очередь с «Нили»), стал он другом евреев вообще, сионистов в первую очередь. (И в первые послевоенные годы был нам очень полезен, о чем будет рассказано в биографии Вингейта.)

Под началом агронома Ааронсона (его конспиративная кличка была «Мистер Мак») работал целый отдел. Связи с «Нили», во главе которой осталась Сара, были интенсивны, как никогда раньше. Сара даже ненадолго морем приезжала в Египет. Сам Ааронсон, однако, подумывал об эвакуации в Египет всех своих. Но Сара и думать о том не желала и вернулась. Время было горячее. «Нили» в те дни добилась самого большого своего успеха — они раздобыли карту турецких позиций от Газы до Беер-Шевы и переслали ее в Египет. Для англичан это был дар неба. Но над головой евреев уже собирались тучи.

Глава 74 Тяжелые времена

Положение в Османской империи вообще и в Земле Израильской в частности в 1917 году было тяжелым. Прежде всего, было голодно. Это стало общей проблемой всех стран германского союза. Они все находились на положении осажденной крепости. Германия могла еще в 1917 году слать туркам оружие, но не еду. В самой Германии в 1917 году уже и картофель стал предметом роскоши. Люди все больше питались кормовой брюквой. (Зиму 1916-17 годов немцы так и прозвали — «брюквенная зима».) Что уж говорить о Турции! Там, в Турции, не хватало буквально всего, не только еды — одежды, обуви, лекарств, и была жуткая инфляция. Специфической проблемой Османской империи стали дезертиры. Их было много уже в 1917 году. И многие бежали из армии с оружием. Турецкие власти вешали дезертиров беспощадно и публично, но голод гнал их в населенную местность, где они пытались силой добыть еду и прочее. В общем, жизнь стала очень трудной.

Когда-то, в начале войны, среди евреев Земли Израильской были сторонники Турции — «оттоманисты». Теперь, в 1917 году, таковых уже не стало. Все ждали англичан и в их лице — избавления от голода и нищеты. Надо отдать должное «Ха-Шомеру». Эта организация охраны еврейских поселений, о которой я уже несколько раз упоминал, до войны существовала полулегально. В начале войны турецкие власти распустили «Ха-Шомер» и потребовали сдачи всего оружия. Но у членов «Ха-Шомер» хватило ума часть оружия припрятать. И уже с 1915 года деятельность их (нелегально) возобновилась, ибо по мере ухудшения положения в стране возрастало количество разбоев. Грабили дезертиры, грабили бедуины, даже мирные в прошлом феллахи (арабские крестьяне) с голодухи могли начать грабить. В общем, члены «Ха-Шомер» совершили большое дело — сумели защитить еврейские поселения в условиях нараставшей анархии. Иногда анархия в стране даже шла на пользу. Например, легко стало раздобыть оружие — англичане, откатываясь от Газы, много его побросали. А бедуины брошенное оружие собирали и нелегально им торговали. Но вся эта деятельность по охране поселений, хоть и нелегальная, не была направлена против турецких властей. Среди евреев преобладало мнение, что турок дразнить нельзя. Надо быть покорным, стараться выжить. Пример армян был уже широко известен. Но покорность эта не очень помогала. Турки все равно подозревали евреев в проанглийской деятельности. 28 марта 1917 года был издан приказ об изгнании евреев из Тель-Авива и Яффо. (Тель-Авив был тогда еврейским пригородом Яффо, но какое-то число евреев жило и в самом Яффо.) В общем, повторилась русская история с выселениями в малом местном масштабе — выселено было 8 тысяч человек. Выслали их недалеко — в основном в Галилею. Еврейская взаимопомощь сработала и тут, как и в России.

В еврейских поселениях делали для беженцев все возможное. Но сил было мало. И в лучшее-то время невелики и небогаты были поселения Галилеи, а уж в 1917 году они и сами были близки к голоду. Помимо общих вышеперечисленных бед, сельские поселения страдали еще в войну и от изъятия для военных нужд турок рабочего скота и провизии. В общем, жителям поселений оставалось умирать вместе с беженцами от голода и болезней. Но помощь пришла. В Египте, среди тамошних евреев, мигом был проведен сбор золота и серебра, и через «Нили» все это переслали в Землю Израильскую. И Сара лично вручила мешок с драгоценностями Дизенгофу — мэру Тель-Авива — и в изгнании евреи проявляли организованность. И когда появилось у Дизенгофа золото и серебро, то стало тут же появляться все необходимое — консервы, лекарства, палатки. Зачастую прямо из неприкосновенных запасов турецкой армии. С точки зрения евреев, это и было главной заслугой «Нили». Без этой помощи трагедия была неминуема.

Глава 75 Героиня Израиля

Конечно, самое благоразумное теперь было удрать по морю в Египет. Ведь сделали уже немало. И вскоре ожидалось наступление войск Алленби из Египта. Но Сара не была благоразумной женщиной. Да я думаю, что благоразумные женщины и не становятся во главе разведывательных организаций. Так как ожидалась новая помощь, из Америки, Сара осталась, чтобы передать Дизенгофу новый мешок сокровищ. Она не знала, что в это время случился роковой прокол — голубь, пущенный в Египет с зашифрованным донесением, некстати захотел пить и выбрал для этого лужу на дворе турецкого полицейского участка. Какой-то голодный турецкий солдат пристукнул его из гастрономических побуждений. И нашел записку, и, конечно, отнес, куда следует. Турки не расшифровали записку, но их подозрения теперь превратились в уверенность. А «Нили» и вообще была плохо законспирирована. Слухи об организации, работающей на англичан, ходили среди евреев. О ней обычно говорили с осуждением: «Ох, навлечет она беду на нашу голову». Удивляться надо не тому, что еврейских разведчиков в конце концов накрыли, а тому, что они продержались два с половиной года и многое смогли сделать. Ведь так или иначе со временем проваливается любая шпионская организация. И более профессиональная, чем «Нили».

Второй мешок с золотом и серебром Сара свезла Дизенгофу. Но он не взял — чувствовалось, что турки идут по следу, и он боялся иметь с ней дело. О судьбе этих сокровищ ходят легенды. (Говорят, они были где-то спрятаны Сарой.) Турки меж тем до чего-то дознались. 6 октября они окружили Зихрон-Яков. При чем предусмотрительно окружили всю гору, где он находится.

Подземный ход из дома Ааронсонов оказался слишком коротким… Сару взяли и начали пытать. Она ничего не сказала, никого не назвала. У турок были только подручные средства — плети и раскаленные предметы, которые они прикладывали к ее телу. Убедившись, что этого недостаточно в ее случае, они решили везти ее в Назарет — там есть специалисты и специальное оборудование. Там она заговорит. Но и Сара знала, что есть предел силам человеческим. И она ухитрилась достать спрятанный пистолет и выстрелить в себя. Так получил народ Израиля свою первую (в новой еврейской истории) героиню. На этом обычно заканчивают рассказы для детей. Но история «Нили» здесь не закончилась. Увы, конец ее был не героическим и не красивым. Детям о нем не рассказывают.

Глава 76 Мрачный финал «Нили»

У Сары был любовник, Иосиф Лишанский. Кажется, он был единственный член «Нили» — не «румын». («Русский» в «румынском» Зихрон-Якове в те времена сразу привлекал внимание.) Как бы то ни было, важно, что турки о нем дознались. После гибели Сары они потребовали от жителей Зихрон-Якова доставить им Лишанского, не то худо будет… Посланцы Зихрон-Якова объезжали все еврейские поселения, умоляли выдать его, указывая, что не только над Зихрон-Яковом нависла опасность. Крепко перепугались тогда евреи. Лишанский же не был готов пожертвовать собой. А выдать его насильно — наговорит туркам, что было и чего не было. И решено было его убить (!). Но даже этого не сумели сделать. Раненный, он бежал. В конце концов его схватили бедуины и выдали туркам. И уж теперь, взбешенный, он наговорил на всех. Сотни евреев были арестованы. В конце 1917 года Лишанского и еще одного члена «Нили» публично повесили в Дамаске. Умер Лишанский мужественно и теперь его в большинстве случаев вспоминают положительно. Массовой резни евреев не произошло. Даже большинство арестованных было отпущено. Осуждены были 44 человека. Двое приговорены к смертной казни (Лишанский и Белкинд), двенадцать — к тюремному заключению, 30 посланы в строительные батальоны. Евреи ждали, что будет хуже. Почему же не устроили турки массовой резни евреев под занавес? Ну, во-первых, за евреев заступились германские генералы — военные советники турок на палестинском фронте. Их мнение, конечно, имело вес. Имел вес и Восточный комитет в Берлине. Во-вторых, важно было отсутствие у турок, в том числе и лично у Джемаль-паши, традиционного антисемитизма. Конечно, вся эта история стала известна, и офицеры-евреи в турецкой армии вспоминали, например, что отношение к ним сослуживцев стало хуже. Но это была уже не первая измена, которую пережила тогда Османская империя. Куда больше возмутила турок измена единоверцев-арабов, а также айсоров (о них дальше). Так что привыкли уже к изменам. Короче, евреев не вырезали. А уже гремели пушки Алленби, наступавшего на Иерусалим.

Глава 77 Иерусалим — это еще не все

Планы Алленби — обойти укрепления Газы — удались. Тут тоже есть разные детективные истории. Например, о полевой сумке, потерянной как бы случайно в кавалерийской стычке британским офицером. И в ней, конечно, находят турки приказ о подготовке новой атаки на Газу. («Потерю», понятно, организовал Майнерцхаген — начальник английской разведки.) В октябре 1917 года операция началась. Сперва действительно произвели демонстративную атаку на Газу на суше и с моря, отвлекли туда внимание турок. А главный удар нанесли южнее, на Беер-Шеву, по путям, намеченным с помощью «Нили». Британские войска скрытно совершили стокилометровый поход по пустыне. Двигались по ночам, чтобы турки не заметили неизбежных клубов пыли. Хорошо показали себя кавалерия и верблюжьи отряды. Беер-Шеву легко взяли благодаря неожиданности.

Лирическое отступление

Считается, что главными героями успешной атаки на Беер-Шеву стали именно лошади. Почуяв после тяжелого перехода через пустыню воду беер-шевских колодцев, они неудержимо помчались вперед. И, ошеломив турок, австралийско-новозеландская кавалерия ворвалась в городок (31 октября 1917 года).

Туркам, под угрозой окружения, пришлось уйти из Газы. Теперь британцы смогли начать наступление на Иерусалим. Бои шли довольно жаркие, но постепенно турки отступали. Энергично преследуя их, Алленби 9 декабря 1917 года без боя занял Иерусалим. (10 декабря небольшое сражение все-таки произошло — турок выбили с Масличной горы.)

Чтобы подчеркнуть уважение к особому городу, Алленби вступил в Иерусалим пешком. Не как победитель, а как паломник. Еще раньше, в ноябре, англичане заняли Яффо и Тель-Авив. Из вступления в Иерусалим постарались выжать максимальный морально-агитационный успех — Иерусалим как-никак!

Но, честно говоря, успех был относительный. Турок по-настоящему не разбили, отступили они организованно. Север страны остался в их руках — линия фронта проходила теперь километрах в десяти к северу от Иерусалима. Развитию успеха помешали события, случившиеся далеко от наших мест, — в России 7 ноября произошла большевистская революция, и Россия вскоре вышла из войны. А немцы заняли всю Украину и Белоруссию, продиктовав большевикам тяжелейший Брестский мир (люди старшего поколения учили это на уроках истории как пример ленинской мудрости). После чего, с одной стороны, в Германию и Австро-Венгрию стало поступать захваченное на Украине продовольствие — там еще было что брать. Так что продовольственное положение центральных держав хоть немного облегчилось. А с другой стороны, немцы, оставив для оккупации Украины в основном австро-венгров, перебросили большую часть своих сил на Западный фронт — во Францию. И весной 1918 года казалось, что Германия еще вырвет победу — немцы неудержимо рвались вперед, кроша и англичан, и французов. Бои в 1918 году уже и близко не напоминали начало той войны, скорее уж походили на Вторую мировую войну. Авиация к тому времени превратилась в могучий род войск, атаковавший вражеские позиции с большим эффектом. (А когда-то, в 1914 году, даже использование самолетов для разведки и управления артиллерийским огнем воспринималось как чудо.) Переброска войск на автомобилях, в 1914 году ставшая сенсацией, теперь была самым обычным делом. Танков у немцев было еще маловато. Зато продемонстрировали они очередную новинку — Большую Берту. Еще в марте, находясь более чем в 100 километрах от Парижа, они обстреливали его из этих сверхдальнобойных пушек. К воздушным налетам (дирижаблей и самолетов) парижане уже попривыкли, но эти обстрелы вызвали панику. Они были достаточно страшны и сами по себе — известен, например, случай, когда снаряд попал в церковь во время богослужения, перебив массу людей. Но главное было не в этом — никто не верил, что немцы могут стрелять так далеко, все решили, что они гораздо ближе. И они к концу мая действительно находились всего в 70 километрах от Парижа.

Но союзники держались. Именно в эти страшные дни было наконец создано единое командование. Во главе всех войск встал французский маршал Фош (единого командования давно не хватало, но попробуй преодолеть национальный гонор). В Париже железной рукой правил Жорж Клемансо («Тигр»). Когда-то этот человек прославился защитой Дрейфуса. Теперь ему было уже 80 лет, но казалось, время над ним не властно. Не было у Германии тогда врага более неукротимого.

Конечно, в такой ситуации было не до Ближнего Востока. И у Алленби отняли большую часть войск и перебросили во Францию. Им на смену прислали ещё необученных новобранцев из Индии. А у турок высвободились войска на Кавказском фронте! И разведка докладывала, что в наши Палестины должен прибыть новый командующий — Мустафа Кемаль-паша, будущий Ататюрк, уже прославленный и любимый турецкой армией. Словом, ожидался сильный турецкий контрудар. В довершение всех бед большевистская революция испортила и отношения англичан с арабами — большевики опубликовали текст секретного соглашения союзников по Ближнему Востоку. А немцы и турки постарались, чтобы арабы об этом узнали. Ибо те соглашения сильно расходились с обещаниями, которые англичане дали арабам. И бедуины, возмутившись, прекратили военные действия. Прошло немало времени, прежде чем Лоуренс Аравийский снова их уговорил. И кажется, единственным подкреплением, посланным тогда Алленби из Европы, был Еврейский полк.

Глава 78 На войну

Мы оставили Еврейский полк летом 1917 года, когда его формирование только началось. Официально он носил два названия: 38-й полк королевских стрелков и Еврейский полк. Это название — «Еврейский полк» — вызвало особую ярость «йегудонов». Они требовали, чтобы его отменили и послали полк не в Землю Израильскую, а в любое другое место. А были они влиятельны. Паттерсон (святая простота!) был неприятно удивлён противодействием англо-еврейской верхушки созданию еврейской воинской части: «Я был не в состоянии понять, как мог еврей не ухватиться за этот Богом посланный случай и не сделать всё от него зависящее, чтобы посодействовать усилиям правительства Британии в интересах еврейского народа».

Однажды Паттерсон спросил влиятельного лондонского йегудона, почему он так противиться созданию еврейского полка? Тот ответил, что поскольку полк набирается в Уайтчапеле, то ничего хорошего не выйдет — тамошние евреи, в большинстве, выходцы из России. Следовательно — дрянь, по определению. Паттерсон возразил, что в Галлиполи из русских евреев удалось сделать хороших солдат. И йегудон признался: он боится, что если еврейская Палестина возникнет, то ему прозрачно намекнут — его место там.

В конце концов пошли на компромисс — решили, что звание «Еврейский полк» надо еще заслужить. Оно ведь звучит гордо! Его полку присвоят только после участия в боях, что и произошло. Но пошлют его только в Землю Израильскую. Во внутренней жизни полка сразу же были установлены еврейские обычаи — кошерная кухня и суббота как день отдыха. Впрочем, в обиходе он для всех сразу же стал Еврейским полком. И на вербовочном пункте в Лондоне была именно эта надпись (и на иврите тоже). Вербовка шла. Поскольку ясно было, что на фронт идти придется, — люди из Уайтчепела приходили добровольно. Бывало, что из других частей переводились евреи, уже понюхавшие пороха. Тренировочный лагерь был расположен в Плимуте. Жаботинский был сперва рядовым солдатом, затем его произвели в сержанты. Наконец 2 февраля 1918 года был устроен парад Еврейского полка в Лондоне.

Жаботинский пишет, что не только Уайтчепел, но и некоторые «йегудоны» были взволнованы. Еврейская пресса, еще недавно травившая Жаботинского, теперь с восторгом описывала парад. В этот день Жаботинского произвели в лейтенанты. Как я уже писал, в английской армии иностранцу нельзя было получить офицерский чин. Трумпельдору в нем отказали. Но когда речь зашла о Жаботинском, ходатайствовавший об этом Паттерсон вспомнил, что был прецедент: германский император Вильгельм II до войны был почетным британским фельдмаршалом. Кайзер удостоился этого звания в 1901 году, когда прибыл в Лондон на похороны своей бабушки, королевы Виктории. А ещё 1889 году он стал в Британии церемониальным адмиралом. Так что Жаботинский оказался вторым иностранцем, получившим в Англии офицерский чин.

Меж тем осенью 1917 года в Лондон приехала жена Жаботинского с сыном. Переезд был драматическим. Они выехали из еще демократической России через Скандинавию, а дальше морем из норвежского порта Берген. (То есть вышеописанным «Скандинавским конвоем».) И случилось так, что в Бергене Эри Жаботинский, которому не было еще и семи лет, расхворался, и они пропустили отплытие парохода, который потом потопила немецкая подводная лодка, — был разгар неограниченной подводной войны. Германия пыталась задушить Англию блокадой.

Итак, Эри Жаботинский остался жив, пошел по стопам отца. Я знаком с его дочкой Карни. Мы с ней вместе работали. По мужу она Рубина. Муж из России.

В Англии Жаботинский, тогда сержант, был занят делами легиона. А его семьей, приехавшей со следующим конвоем, занялась Вера Вейцман — жена Хаима Вейцмана.

Наконец легион (то есть 38-й полк королевских стрелков) выехал на Ближний Восток. Узкий Ла-Манш хорошо охранялся. Дальше солдат старались везти по суше. Тут опасности не было. Но вот проехали Францию и Италию. Теперь предстояло плыть по морю, да еще по Средиземному. Нигде немецкие подводные лодки не лютовали так, как на Средиземном море. Они базировались на австро-венгерских базах в Адриатике. Там начал карьеру подводника Денниц — в будущем прославленный гроссадмирал, создатель гитлеровских подводных сил. Часть подводных лодок приплыла туда через Гибралтарский пролив, обогнув Европу. Другие были перевезены в разобранном виде по железной дороге и собраны уже на австрийских базах.

Страшны были не только их торпеды, но и мины, которые они ставили на морских трассах.

Австро-венгерские подводные лодки тоже действовали, хотя было их немного.

Лирическое отступление

Самым знаменитым подводником на Средиземном море стал именно офицер австро-венгерского флота обер-лейтенант Георг Риттер фон Трапп. Он действовал и впрямь отлично. Утопил французский крейсер (на дно пошло около 700 французов), итальянскую подводную лодку и 12 торговых кораблей. Но среди германских подводников нашлись бы такие, кто топил и побольше. А вот фон Траппа знает много миллионов людей — он герой фильма «Звуки музыки». И «семейный хор фон Трапп» действительно существовал.

В 1917 году на Средиземное море на помощь английским, французским и итальянским силам прибыла эскадра японских кораблей (в Первую мировую Япония была врагом Германии). Японцы показали себя хорошими военными моряками. Но когда читаешь, как японская эскадра вела борьбу с немцами, базируясь на Мальте, невольно думаешь, что расходятся пути не только людей, но и стран.

Итак, предстоял переезд через Средиземное море. В Сорренто (Италия) заказали ковчег для хранения свитка Торы. В заключение последней субботней молитвы Паттерсон обратился к солдатам и заверил их, что пока свиток Торы с ними — бояться нечего. Ни штормы, ни подводные лодки не страшны. Так и случилось — под охраной японских кораблей войсковой транспорт с еврейским полком на борту без приключений пересек Средиземное море. (А войсковые транспорты считались у немецких подводников самой желанной добычей, даже лучше линкоров.) В следующем своем плавании это судно было торпедировано и затонуло.

Лирическое отступление

В Англии формировались еще два таких же «уайтчапельских» полка. Но на фронт они не попали. Задержку вызвала неясность их статуса. Ведь жители Уайтчапеля все еще считались российскими гражданами. Они подлежали мобилизации в английскую армию по решению правительства Керенского.

Теперь в России у власти были большевики, и она весной 1918 г. официально вышла из войны, заключив Брестский мир.

Строго говоря, эта ситуация касалась и 38-го полка. Но так как его уже отправили, а солдаты там остались лояльны Британии и проявили высокую мотивацию к боевой службе, то с этим полком все пошло, как было запланировано. В литературе его называют и полком и батальоном.

Глава 79 Важно для будущего

Итак, полк прибыл в Египет, где еще месяца три доучивался. Отсюда его уже легко было срочно перебросить в Землю Израильскую, если ситуация обострится. А это было очень вероятно. Полагали, что турки должны перейти в контрнаступление, не ясно только было, захотят они вернуть Иерусалим или Багдад. Но все было тихо. Полк завершил запланированные учения, летом 1918 года прибыл в Землю Израильскую и был вскоре направлен в долину Иордана — местность, где климат летом тяжелый: жара и комары. Пока важно, что прибытие еврейского полка и сионистской комиссии (о ней ниже) превратилось, по словам Жаботинского, в «праздник еврейской Палестины». Речь идет, понятно, о южной части страны, уже освобожденной от турок. После многих лет подавленности и лишений под турецким правлением царило ощущение, что грядет новая эра. Ожидания были чуть ли не мессианскими. Говорили, что прибыла 40-тысячная еврейская армия. И даже когда узнавали, что здесь всего один полк, всего 1200 еврейских военных, это не слишком расхолаживало — лиха беда начало! А продолжение не обещало быть легким — генерал Алленби, который обладал в наших местах почти абсолютной властью, не жаловал тогда сионизм и не спешил превратить полк в бригаду путем набора местных евреев, несмотря на все просьбы Паттерсона. Так впервые встретились сионисты с той неприятной истиной, что Лондон-то далеко от Земли Израильской. И даже когда в Лондоне у власти друзья, это еще не все.

Но для Жаботинского была не новой борьба с неблагоприятными обстоятельствами. Как сказал наш верный друг Паттерсон: «Если Господь Бог даже фельдмаршала Китченера не послушался, то уж он и простого генерала не послушается». Нашелся еврей, которому Алленби не мог отказать. Наш старый знакомый — Аарон Ааронсон. Алленби и все его окружение помнили, кому они обязаны своим громким успехом отвоевания Иерусалима у турок. И был Ааронсон тут, а не за тридевять земель. Но существовали здесь и свои трудности. Его не любили местные евреи, а он — их. Он помнил о своей героической сестре, отдавшей за дело сионизма жизнь. И был поражен, что о ней вспоминают с проклятьями. А местные евреи помнили страх, который охватил их при раскрытии «Нили». Многим запало в душу совсем не либеральное турецкое следствие. А в добавление ко всему, все местные «вожди» были социалистами, а Ааронсон — нет. Они все были «русско-польские», а он — «румын». (Эти грани не так быстро стираются.) Но Жаботинский взялся устранить все разногласия и сделал это. В конце концов, все они были сионисты. Ааронсон убедил Алленби, идею одобрили в Лондоне, и создание полка из местных евреев было разрешено. Должно быть, Алленби и остальным было ясно, что это уже чисто сионистское мероприятие. Новый полк обучить — для этого нужно время. В случае турецкого наступления он еще не будет боеспособен, а вот сионистам в дальнейшем пригодится. Но ответить отказом Ааронсону Алленби не мог. (Как некогда Джамаль-Паша — гои всегда относились к этому человеку (Ааронсону) лучше евреев.) Вербовочная кампания началась и шла успешно, несмотря на противодействие раввинов-антисионистов. Лозунг был нам уже известный: «В огне и крови Иудея пала, из огня и крови восстанет она». Так возник 40-й полк, и там получили первую военную подготовку многие будущие наши бойцы. (39-й был на подходе из Америки.)

Глава 80 Разные дела

В то самое время для связи между местными евреями и британской армией прибыла в Землю Израильскую сионистская комиссия во главе с Вейцманом. Из сотрудников ее выделялся доктор Eder (по-русски пишут и Эдер, и Идер). Скажу о нем несколько слов. В прошлом он был «территориалистом». После опубликования Декларации Бальфура «территориалисты» распустили свою организацию и вновь примкнули к сионистам. Был Эдер психоаналитиком и, вероятно, дело свое знал. Вейцман был в восторге от его терпения и такта. Эдер сумел поладить и с английскими военными, и с религиозными евреями-антисионистами, и даже, по рассказу Вейцмана, умерял, где следовало, чрезмерный пыл Жаботинского. Эдер остался главой комиссии после отъезда Вейцмана в сентябре. Но позднее, в 1921 году, он вел переговоры о допущении сионистской деятельности в СССР. И тут, конечно, ничего не добился. Супротив большевиков и психоанализ не эффективен.

Но вернемся в 1918 год. Комиссия прибыла с рекомендательными письмами от Ллойд-Джорджа и Бальфура и с деньгами от «Джойнта» — благотворительной американской еврейской организации. Алленби принял их в общем-то сносно, но дал понять, что война — не лучшее время для сионистской деятельности. Все же он сотрудничал с Вейцманом. Может быть, его привлекала идея войти положительной фигурой в еврейскую историю, то есть обессмертить свое имя, на что ему прямо указал Вейцман (это все я взял из мемуаров Вейцмана).

Лирическое отступление

В 1925 году, выступая на церемонии открытия Еврейского университета в Иерусалиме, Алленби сказал: «Никогда я не видел человека, подобного д-ру Вейцману. Своим заразительным энтузиазмом он мог любого обратить в сионизм». Но тогда, в 1918 году, всё было не так просто.

Сионистская комиссия обнаружила, что дело не только в Алленби. Весьма многие английские офицеры проявляли явное недружелюбие к евреям.

«Одну из причин наших неприятностей мне удалось выяснить в результате беседы с генералом Дидсом^[44] (он принадлежал к числу тех немногих, кто понимал наше положение). Однажды он вручил мне, безо всяких пояснений, несколько машинописных страниц. И попросил ознакомиться с ними повнимательнее. Я прочел первую страницу и в недоумении поинтересовался, что означает вся эта галиматья. Он ответил мне спокойно, даже сурово: „Лучше прочтите все, это еще может принести вам большие неприятности в будущем“. Так состоялось мое первое знакомство с выдержками из печально знаменитых „Протоколов сионских мудрецов“. Совершенно обескураженный, я спросил Дидса, как это к нему попало и что все это значит. Он ответил медленно и с сожалением: „Вы можете найти это в вещмешках наших офицеров, и они верят этому! Это привезла британская военная миссия, побывавшая на Кавказе в армии великого князя Николая Николаевича“» (см. главы 44–45). Я не просто так привел целый отрывок из мемуаров Вейцмана. Ибо это было только началом бед, происходивших от того, что для простого человека сливались понятия «еврей» (особенно российский), «большевик» и «сионист».

Ужасы большевистской революции и участие в этом евреев привели к тому, что во всякий антисемитский бред стали верить. Ведь сказано в «Протоколах», что евреи разрушают христианские страны, они разрушили Россию и тем поставили Англию в отчаянное положение — факт! Много мы еще будем говорить на эту «большевистскую» тему.

Лирическое отступление

«Протоколы сионских мудрецов» — знаменитая антисемитская фальшивка. Неизвестно кем сочиненная, видимо, в начале XX века. В ней излагается программа тайного еврейского правительства (якобы случайно попавшая в чужие руки) по захвату господства над миром. Причем евреи не только подчиняют себе экономику. Они планируют разрушить христианскую цивилизацию, распространяя безбожные учения: марксизм, дарвинизм, либерализм, анархизм и т. д. и провоцируя разрушительные войны между христианскими государствами. А также раздувая всевозможные внутренние конфликты, особенно классовую борьбу. Иногда «Протоколы» приписывались черносотенцами, разумеется, абсолютно бездоказательно, Герцлю или Ахад ха-Аму (Ашеру Гинцбергу, создателю «духовного сионизма»). Якобы — это секретная часть программы сионистов, принятой на первом конгрессе в Базеле, и выкраденная у них российской агентурой.

Сперва «Протоколы» имели хождение только в среде российских черносотенцев. И даже там их подлинность вызывала все больше сомнений. Но под влиянием событий Первой мировой войны, большевистской революции и последовавших за ней ужасов, эта фальшивка стала быстро распространяться на Западе.

В 1918-20 годах «Протоколы» были переведены на многие языки: английский, немецкий, французский, польский, итальянский и т. д. И сыграли роль в развитии антисемитизма. Их неоднократно разоблачали как фальшивку, но это не мешало их популярности. Гитлер, например, видел доказательство подлинности «Протоколов» именно в том, что их так упорно опровергают.

После разгрома нацизма мода на них в Западном мире несколько поубавилась. Зато они были переведены на арабский язык и, еще до Шестидневной войны, начали издаваться на Ближнем Востоке. (Видать и там обеспокоились судьбой христианской цивилизации.)

Страшные слухи о деяниях еврейских чекистов, идущие из России, накладывались на банальный антисемитизм, подспудно существовавший даже в Англии, и многократно его усиливали. Что очень даже почувствовали евреи Земли Израильской. Паттерсон пишет, что еврейских солдат это тоже касалось.

А вот еще случай из мемуаров Вейцмана. На этот раз описана иная проблема. Когда в сентябре 1918 года Вейцман собрался уезжать, к нему явились два еврейских старца. Их общий возраст, наверное, превосходил 180 лет. Они указали Вейцману, что приближается Суккот, а в Суккот нужен мирт. В старое доброе время мирт привозился из Триеста (Австро-Венгрия. До Первой мировой войны Триест был главным портом, торговавшим с Землей Израильской). Вейцман попытался им объяснить, что идет страшная война и Триест находится за линией фронта. Мирт можно было привезти и из Египта, но из Триеста — лучше. Старцы указывали, что мирт — не военный материал, что это дело сугубо религиозное, и требовали, чтобы Вейцман добился разрешения на ввоз мирта из Триеста. В их мире мировая война была делом нереальным, не стоящим внимания. Эти люди и сегодня не перевелись в Земле Израильской. (А мирт все-таки доставили из Египта.)

Для моего повествования важна встреча Вейцмана с Фейсалом. Лоуренс Аравийский к тому времени снова убедил арабов держать сторону Англии, и Вейцман совершил весьма дальнюю поездку для встречи с арабским вождем (по предложению Алленби). Вот что вспоминал об этом Вейцман: «Мы провели довольно длительные и подробные переговоры… Я объяснил ему цель нашего приезда… Уверил в нашем желании сделать все возможное, чтобы развеять страхи и настороженность арабов, и выразил надежду, что он, эмир, окажет нам серьезную моральную поддержку. Он задал мне множество вопросов о сионизме и обнаружил при этом солидную осведомленность… Я старался объяснить, что при условии интенсивного развития в стране найдется достаточно места как для арабов, так и для евреев, и что арабы значительно выиграют, если евреи приложат здесь свои силы (теперешняя Иордания входила тогда в состав Палестины). Как позднее сообщил мне Лоуренс, эти соображения нашли полное сочувствие у эмира». Так начался первый раунд еврейско-арабской дружбы. Осталась фотография Вейцмана и Фейсала. Ее часто печатали в «дни Осло». История эта будет иметь продолжение. Кстати, Вейцман пишет, что Лоуренс Аравийский, несмотря на дружбу с арабами, был расположен и к сионистам. И впоследствии поддерживал отношения с Вейцманом.

name=t86>

Глава 81 Еврейское счастье

Итак, у турок в начале 1918 года были все шансы перейти в контрнаступление в Земле Израильской. Но этого не случилось. Иногда везет даже евреям. А случилось вот что: по Брестскому миру предполагалось, что Турция вернет себе земли, потерянные 40 лет назад, в 1878 году (районы Карса, Ардагана и Батуми). Надо полагать, все бы этим и кончилось, если бы новоиспеченные страны, Грузия и Армения, не заупрямились — не хотели терять эти земли. Я ничего не хочу сказать плохого про грузин и армян, но для организации военных сил желательно иметь время. А эти страны, не успев возникнуть, втянулись в конфликт с турками. И сразу же были биты. Они готовы были уже согласиться с условиями Брестского мира. Но турки вдруг осознали, что перед ними вакуум силы, что теперь им никто на Кавказе не противостоит! А впереди был сказочный Баку — нефтяная столица Старого Света! Когда-то, лет тому 300 назад, турки уже владели этим районом. Но были вытеснены оттуда могучей позднесредневековой Персией. Теперь Персия (Иран) впала в полное ничтожество, с ее нейтралитетом в ходе Первой мировой войны никто и не думал считаться. А России — той, старой — вдруг не стало! И когда все это турки поняли, забыли они и о Багдаде, и о Иерусалиме — Баку засиял перед ними, как путеводная звезда. И немцы вполне это понимали. Ибо в те времена такие слова, как «Баку» и «нефть» — были братья-близнецы. Аравийскую нефть еще не добывали. До войны нефть (и нефтепродукты) в Европу поступали из США, южного Ирана и из Баку. Теперь эти источники были отрезаны от Германии и её союзников, а жидкое топливо было ох как нужно блокированным центральным державам!

Когда в 1914 году война началась — не было еще ни танков, ни военных самолетов, подводные лодки казались то ли чудом, то ли игрушкой. А теперь все это существовало, и все требовало жидкого топлива, то есть нефти. Подвозка военных грузов и переброска людей тоже много лучше осуществлялась автотранспортом, чем традиционными обозами. Но опять же требовалась нефть.

Англия ещё накануне войны перевела свой могучий флот с угля на жидкое топливо. И вообще, как скажет в последние дни войны лорд Керзон, «союзники пришли к победе на волнах нефти». Иной была ситуация в странах германского блока.

В Галиции (Австро-Венгрия) было немного нефти. Но это была капля в море. Существовала в Европе в те времена одна страна, экспортировавшая нефть, — Румыния. И не было в Европе другой страны, которая в первые два года той войны ухитрилась бы провернуть столько незаконных махинаций. Румыны остались нейтральными и с огромной выгодой нарушали свой нейтралитет.

Началось не с нефти, а с географии. Через Румынию тайно везли оружие. Все и во все стороны. И хорошо платили за это. Немцы везли оружие в Турцию (и дальше оно шло через Болгарию, тоже еще нейтральную). Ибо это было время Галлиполи. Русские везли оружие в Сербию через Румынию. Французы выгружали оружие в нейтральных греческих Салониках и везли в Россию через нейтральные еще Болгарию и Румынию. Все операции были незаконными, то есть за них можно было брать втридорога, и никто не обходился без Румынии. Но к концу 1915 года, после вступления в войну Болгарии и разгрома Сербии, этот бизнес прекратился. Зато нефтяной бизнес рос, ибо росли потребности в нефти Германии и Австро-Венгрии. Румыны старались продавать им жидкое топливо без лишнего шума — оглядывались на Антанту. За «бесшумность» платить приходилось немцам и австро-венграм. В общем, доставать нефть было сложно и дорого. Но война диктует свои требования. А кроме нефти, Румыния с выгодой продавала Центральным державам продовольствие. Все бы хорошо, но Румынии тоже захотелось военной славы. А заодно и Трансильвании — область со смешанным венгерско-румынским населением, она тогда входила в состав Венгрии. И вот, после удачного Брусиловского прорыва решили в Румынии, что час настал.

Был в России умный генерал М. В. Алексеев^[45]. (Не путать с адмиралом Е. И. Алексеевым, российским наместником Дальнего Востока перед русско-японской войной). Он один, кажется, понимал, что лучше для России (а как выяснилось, и для всей Антанты), чтобы оставалась Румыния нейтральной. Но его не послушали. Все радовались вступлению Румынии в войну в конце лета 1916 года, обещая ей Трансильванию. В общем, для стран германской коалиции это оказалось даром неба, ибо за четыре месяца румыны были полностью разбиты (даже несмотря на помощь русских). Большая часть страны была занята врагом, в том числе Бухарест (румынское правительство перебралось в Яссы) и, что особенно важно, район нефтепромыслов. Именно получив в свое распоряжение румынские месторождения нефти, немцы смогли в 1917 году резко расширить подводную войну^[46]. Эта история стала классическим примером того, сколько бед может принести горе-союзник^[47]. Но нефти центральным державам и после захвата румынских месторождений все-таки не хватало. И вот теперь, в 1918 году, появилась возможность радикально решить этот вопрос, заняв район Баку. От Баку до Черного моря еще в довоенные времена были проложены пути для вывоза бакинской нефти, и их было легко восстановить. А Черное море и вовсе стало «внутренним морем» германского союза. Русский Черноморский флот, в 1916 году захвативший господство на Черном море (хоть и с запозданием, то есть после провала союзников в Галлиполи) и хорошо действовавший с середины 1916 года до середины 1917 года под командованием молодого и энергичного адмирала Колчака, более не существовал. Он был частично затоплен, частично, вместе с базами, захвачен немцами в начале 1918 года, в момент краха России. Это уже само по себе улучшило положение турок. Но главное, это значило, что бакинская нефть вполне доступна.

Итак, поход турецкой армии на восток был делом решенным. Правда, некоторые немецкие генералы его не одобрили — указывали, что туда уйдут послание резервы Османской империи. Однако Энвер-паша, военный министр и главный инициатор похода сумел настоять на своём. Баку стал «программой минимум». В случае удачи думали и о продолжении похода. Но дальнейшее развитие событий показало, что поход на Баку был страшной ошибкой. В решающий момент лучшие турецкие войска оказались далеко на востоке.

А с Ататюрком нам тоже повезло. Его приезд задержался из-за внутритурецких дрязг. Мустафа Кемаль-Паша, будущий Ататюрк, «отец турок», был в оппозиции к правившей тогда партии «младотурок». Они ставили ему палки в колеса, и он появился в наших местах, когда время для турецкого контрнаступления было уже упущено.

Глава 82 Баку

Маленький сонный восточный городок Баку в конце XIX века стал быстро превращаться в город мирового значения, в «русскую Калифорнию», как тогда говорили. Нефть была в тех местах давно известна, но мало кому интересна. Но пришло и ее время. Баку рос, как на дрожжах. Появлялись новоиспеченные миллионеры, о которых рассказывали анекдоты. Например, гуляет по Венеции полудикий азербайджанец с женой в чадре. Она выражает восхищение каким-то дворцом и в ближайший день рождения получает в подарок в Баку точную копию этого дворца, в натуральную величину, из такого же мрамора, с тем же внутренним убранством.

Много было в Баку в то время всякого люда, особенно армян много понаехало. «Любовь» к ним азербайджанцев общеизвестна.

Но нас, понятно, интересуют евреи. Они тоже водились, притом не только местные — горские и грузинские, но и ашкеназы. И не только богатые и образованные, но и мелкий еврейский люд. Там, где была нужда в людях, власти меньше придирались к ним, и, хоть был Баку далеко за «чертой оседлости», случалось, что селились в нем какие-нибудь еврейские ремесленники из какого-нибудь Бреста. Здесь они не голодали.

Лирическое отступление

В 1912 году деловой мир облетела сенсационная весть — Ротшильд продал свои бакинские нефтепромыслы огромной корпорации — Royal Dutch Shell. Сделка была очень крупная. Возможно, что ее причины были чисто коммерческие — в нефтяном бизнесе наступала эпоха господства огромных монополий. Но пошли слухи, что замешаны тут не только финансовые соображения, а еще и дело Бейлиса. Не пожелал Ротшильд вести дела в стране дремуче антисемитской. И гордость еврейская не позволила, и чутье дельца подсказало — здесь добра ждать не приходится. И как он был прав, что ушел!

К началу Первой мировой войны в Баку жило 6–8 тысяч евреев, что в общем-то немного. Отношение к ним было сносное. Точнее, две главные группы — армяне и азербайджанцы — люто враждовали друг с другом, а мы были в тени. В войну еврейское население резко возросло за счет ашкеназов. Сперва туда приехала часть выселенных (см. главу 45), затем, после Февральской революции, когда все антисемитские законы были отменены, туда еще прибыли евреи. В 1918 году евреев в Баку стало 25 тысяч, в огромном большинстве — ашкеназы. А так как Российская империя развалилась, то Баку оказался фактически независимым. Создался там свой парламент — Бакинская коммуна, в которой были и большевики. А среди них, конечно, и евреи. Трудно в 1918 году стало с продовольствием — рухнули традиционные пути подвоза.

Глава 83 Запоздалый триумф турок

Итак, турецкое войско двинулось на Баку. Поход оказался труднее, чем предполагалось. Сперва хотели пройти через Армению, но на сей раз армяне оказали более сильное сопротивление, чем турки ожидали. Двинулись южнее, через Иран (Персию). Шахской армии бояться не приходилось. Но возникло другое препятствие — айсоры. Многие, наверно, слышали, что когда-то было на Востоке могущественное и очень воинственное Ассирийское царство (Ашшур). Своего рода Германия Древнего Востока. Но их громкие победы привели к тому, что все объединились против них, и в конце VII века до н. э. это царство рухнуло. Но народ остался. Так, по крайней мере, говорят сами айсоры. По версии нынешних айсоров, остатки древних ассирийцев отступили в горы и там отсиделись. По другой версии — персидский царь Кир (Куруш), победив в VI в. до н. э. Вавилон, отпустил находившихся там пленных ассирийцев домой (как и евреев). И теперь этот народ называется «айсоры». В пользу ассирийского происхождения говорит то, что они, по традиции, считались хорошими воинами, что подтвердилось. Айсоры — христиане. Жили они тогда, в начале XX века, на территории нынешнего Северного Ирака. То есть были подданными Османской империи. В 1916 году, подстрекаемые русской и английской разведками, они восстали и перешли на территорию, подвластную русским в Персии. Там из них были сформированы отряды, которые в 1917 году хорошо сражались в горах против войск Османской империи. И вот теперь, когда русская армия рассыпалась, англичане обратились к айсорам с просьбой задержать турок. Англичане не могли им серьезно помочь, так как между морем и местом боев лежал огромный и бездорожный тогда Иран. Но у айсоров остались склады русской армии, и к ним примкнуло человек 200 русских (в основном офицеров), решивших продолжать войну. Турки, зная айсоров, понимали, что, несмотря на их небольшую численность, дело будет серьезным. И предложили им мир. Но айсоры остались верны слову, которое дали англичанам.

Три месяца шли на севере Персии яростные бои. Силы были неравны, и турки победили — айсоры откатились к югу. Но эта задержка на три месяца оказалась роковой для турок и была очень высоко оценена англичанами. Однако пока что турки продолжали наступление. Скоро стало ясно, что Баку не может своими силами не то что остановить, а даже немного задержать турок. Армянское население Баку было в ужасе. Да и голод царил в городе. На бурном заседании Бакинской коммуны, несмотря на протесты большевиков, решили обратиться за помощью к англичанам. Англичане очень хотели наложить руку на Баку. Но смогли прислать лишь менее тысячи солдат. По тем же причинам, по которым не смогли серьезно помочь айсорам. Положение Баку становилось безнадежным. Кораблей было мало. Массовую эвакуацию населения провести было невозможно. Евреи боялись, конечно, меньше армян. Но все-таки было страшно. Рассказы о турецких зверствах ходили по городу. Правда, один рассказ вселял надежду — перед тем как турки вошли в Дербент, местные мусульмане почему-то схватили всех евреев-мужчин и заперли в синагоге. Еврейки сумели пробиться к командиру турецких отрядов, вошедших в Дербент, Нури-паше, и пожаловались. Он тут же приказал отпустить евреев. Но в Дербенте евреи были горские, то есть все-таки азиаты. Для турок — почти свои. А в Баку преобладали ашкеназы. И не ясно было, как поведут себя турки.

Перед тем как турки вошли в Баку, большевистские руководители попытались эвакуироваться. Но судно зашло в расположение белых. И 26 бакинских комиссаров были расстреляны. Этот случай должен быть памятен людям старшего возраста — в СССР его часто вспоминали. Шестеро из этих бакинских комиссаров были евреи.

Турки меж тем вошли в Баку. И Нури-паша тут же запретил причинять какой-либо вред евреям. После чего турки принялись бить армян при полной поддержке местных мусульман. Но это единственное, что они успели сделать. Время, отпущенное Османской империи, истекло. Турки так и не смогли воспользоваться бакинской нефтью. На дворе стоял сентябрь 1918 года.

Глава 84 Триумф Алленби

Грандиозные успехи первой половины 1918 года пришли к немцам слишком поздно. Осуществить последний решающий нажим во Франции они не смогли. Ресурсы исчерпались. Не только люди, даже пушки устали — немецкая артиллерия износилась, — за четыре года расшатались стволы от бесчисленных выстрелов. Конечно, англичане и французы тоже были крайне измотаны, но из-за океана прибывали свежие американские войска и техника. Летом 1918 года американцев во Франции было уже больше одного миллиона, и число их продолжало расти. Есть недалеко от Парижа речка Марна. Там в 1914 году закончилось провалом первое немецкое наступление. (Эту свою победу французы называли «Чудо на Марне».) Там же в 1918 году провалом закончилось и последнее. Перевес в людях, а еще больше в самолетах, а еще больше в танках летом 1918 года был уже на стороне Антанты. И теперь уже западные союзники перешли в наступление. 8 августа 1918 года — «черный день германской армии». Ибо в тот день англо-франко-американское наступление, в районе французского города Амьен, увенчалось полным успехом. Большую роль в этой победе сыграли сотни английских танков. Но дело было не только в том, что немцам пришлось отступить — это бывало и раньше. А ещё и в том, что много тогда было случаев неповиновения, уклонений от выполнения воинского долга — вещь в германской армии прежде немыслимая. Но четыре года войны измотали даже немцев.

Теперь в Лондоне могли вновь подумать о Ближнем Востоке. Алленби быстро получил большое подкрепление, и в сентябре перевес сил в нашем районе был уже на стороне англичан (а во Франции немцев продолжали теснить). Среди войск, прибывших тогда на Ближний Восток, был и 39-й полк — американские добровольцы-евреи. Этот полк высадился в Египте в конце августа. Но к решающей битве он опоздал — помог только конвоировать пленных.

Этот бой стал грандиозным успехом Алленби, своего рода шедевром. Напомню первоначальное значение слова «шедевр»: в средние века шедевр — это изделие, которое ученик представлял на суд мастеров, чтобы получить звание цехового мастера. Вот и Алленби за этот бой причислен был к великим полководцам. Он упомянут в книге американца Майкла Ли Леннинга «100 великих полководцев». Собственно говоря, разбить турок, имея большой численный и еще больший технический перевес, было не так уж трудно. Но надо было разбить их так, чтобы они не могли организованно отступить в горный район Галилеи и Ливана, где снова бы закрепились. Турки, после обхода их позиций под Газой, опасались нового подобного маневра. План Алленби и состоял в том, чтобы убедить их, что главный удар будет нанесен в обход, через долину Иордана и еще восточнее. С этой целью он затеял большие ложные работы по строительству дорог и лагерей, даже макеты лошадей были расставлены — их должны были увидеть с воздуха изредка пролетавшие германские аэропланы. Вся эта дезинформация удалась — внимание турок было приковано к Восточному флангу.

Решающие события разыгрались в ночь с 18 на 19 сентября. Сперва был нанесен отвлекающий удар — на восточном фланге в атаку вместе с «АНЗАК» (австралийско-новозеландские части) был брошен и еврейский полк. До того времени 38-й полк участвовал в нескольких мелких стычках и страдал больше от малярии, чем от турок. Малярия в те времена еще оставалась бедой очень серьезной. Да, на палестинском фронте гремело меньше пушек, чем в Европе, газов не применяли, и боевые потери были не столь велики. Но смерть собирала свою жатву с помощью малярийных комаров. Летом 1918 года еврейский полк был направлен на самый тяжелый в это время участок фронта. Есть в долине Иордана такое место, где жара и малярия в июле-августе достигали максимума. Даже бедуины уходили летом оттуда. Ни один «белый» полк не выдерживал там более двух недель. А евреи выдержали семь до начала наступления и даже сохранили боеспособность. Чем и заслужили уважение в тамошней британской армии. Но сотни их тяжело болели малярией, и человек 40 от нее умерли. Теперь был приказ штурмовать переправу через Иордан, укрепленную турками. В бою «уайтчепельские портные» проявили себя хорошо. Впрочем, страшнее турок оказалась жара 19 сентября. Выдержали и ее — продолжали наступление. Жаботинский пишет, что турки прознали о противниках-евреях и охотно сдавались в плен — знали, что отнесутся к пленным хорошо. Так и было.

Но главные события той битвы разыгрались на западном фланге. Когда внимание турок было окончательно отвлечено на восток, после краткой артподготовки британцы, а в их числе и теперь уже минимально обученные индийские новобранцы, прорвали турецкий фронт (недалеко от нынешнего Тель-Авива). По словам Паттерсона, благодаря отвлекающему удару через Иордан, в районе прорыва «силы турок и англичан соотносились как силы домашнего кота и тигра»^[48]. (В цифрах это значило 45 тысяч британцев против 10 тысяч турок.) Около полудня 19 сентября там был уже широкий прорыв, куда устремилась кавалерия и бронеавтомобили, чтобы не дать туркам организованно отступить. (Вообще-то для таких операций у англичан уже имелись в 1918 году специальные «кавалерийские» танки, обладавшие достаточной скоростью и соответствующим запасом хода и много навредившие немцам, но до наших мест они еще не дошли.)

Есть у нас в Израиле такое место — Мегиддо. С 1500 года до н. э. там часто происходили большие битвы. Бывало, что и с участием древних евреев. Вот и эта битва вошла в историю как битва при Мегиддо, Бог знает какая по счету^[49].

Отступить в порядке турки на сей раз не смогли. Во-первых, главные пути отхода перерезала британская кавалерия. Во-вторых, их беспрерывно атаковала сверху авиация — благо перевес в самолетах у англичан был более чем трехкратный. В-третьих, помогали и арабы Фейсала-Лоуренса. Злосчастное турецкое войско растаяло, не дойдя до гор, где могло бы закрепиться. Более 30 тысяч турок сдалось. Это была ПОБЕДА! Наконец-то после всех неудач и частичных успехов англичане разбили турок наголову! Войска Алленби продолжали наступать, теперь уже беспрепятственно. 1-го октября без боя взяли Дамаск. Тут есть одна неясность. Алленби решил «дать пряник» арабским союзникам и приказал своей кавалерии попридержать наступление — пусть арабы первыми войдут в Дамаск. Этот город был мечтой бедуинской армии со дня ее возникновения. Но австралийские кавалеристы вроде бы приказ этот нарушили. Взяв Дамаск, они продолжили наступление на север Сирии. Это был последний триумф британской конницы, ее «лебединая песня».

Стоит отметить, что в этих событиях участвовал и Армянский легион, сформированный французами из армянских добровольцев со всего мира, в том числе бежавших из Османской империи. Слухи о нем вызвали большую тревогу в Турции. (И опасения подтвердились.) Но в целом участие Франции в ближневосточных событиях было тогда невелико.

За эту битву Алленби получил титул виконта Мегиддо и чин фельдмаршала. Из этой сказки он уходит. Воин он был хороший. Администратор в дальнейшем оказался плохой.

Есть в Иерусалиме на горе Скопус британское военное кладбище. Там похоронены солдаты Британской империи, сложившие головы при отвоевании у турок Земли Израильской. Есть там и еврейский участок.

Глава 85 Конец войны

В то самое время турки получили и другой сильный удар, с другой стороны. В конце 1915 года, когда погибала Сербия, англичане и французы, пытаясь помочь сербам, высадились в Салониках (с греческим нейтралитетом не считались — грекам пришлось соглашаться). Спасти Сербию тогда не удалось, но возник еще один фронт — Салоникский. Против германцев и болгар там стояли войска Антанты. Были англичане, французы. Однажды попали туда и русские. Надеялись, что трудно будет болгарам стрелять в русских — поколение назад Россия освободила Болгарию от турок (1877–1878 годы), но наивный расчет не оправдался^[50]. С 1917 года были там и греки — в 1917 году Греция вступила в войну на стороне Антанты. Но душой всего дела там были сербы. Мы оставили их, когда после «Сербской Голгофы» (так называли сербы свой тяжелый переход через Албанию зимой 1915–1916 годов) англичане, французы и итальянцы вывезли их армию на Корфу (начало 1916 года). Там образовалась как бы Сербия в изгнании — с правительством, парламентом, армией. Очень скоро эту армию переправили на Салоникский фронт. Сербы (в 1916 году с Корфу прибыло 100 тысяч солдат) не составляли там большинства — самый крупный контингент был то у французов, то у британцев, но сербы были, безусловно, самыми активными. Всегда рвались вперед — освобождать Родину, всегда несли самые большие потери. Напоминаю, что вступление Болгарии в войну и разгром Сербии в конце 1915 года имели важное значение — установилась прямая связь между центральными державами и Турцией. Это сделало невозможным открытие проливов, даже несмотря на то, что русский флот к концу 1915 года, бесспорно, господствовал в Черном море, а западные союзники изначально господствовали в Средиземном.

Но наступил роковой 1918 год. В августе немцам пришлось оттянуть часть своих сил с Балкан во Францию. И вот в сентябре 1918 года, когда Алленби творил свой «шедевр» при Мегиддо, решительные события произошли и на Салоникском фронте. Соотношение сил было благоприятным для Антанты, а размах военных действий — много больше, чем в наших местах. Сербы, как всегда, были самыми активными. Болгары не выдержали. Их фронт был прорван (битва на Добром поле). И этот удар оказался роковым. Сербы с торжеством вступили в свою Сербию. Болгария капитулировала в конце сентября. Турция снова, как три года назад, была отрезана от своих союзников. А для самих Германии и Австро-Венгрии возникла угроза с юга.

Итак, в октябре положение Турции стало безнадежным. 30 октября Турция капитулировала (причем особо оговаривалась передача союзникам Баку). Мировая война шла к концу. Австро-Венгрия разваливалась. Германию все сильнее теснили на Западном фронте, но она еще держалась. Однако в начале ноября вспыхнуло восстание военных моряков в Киле. Это и был тот «удар в спину», о котором потом много будут говорить в Германии, виня в нём социалистов и, разумеется, евреев. 11 ноября немцы капитулировали. Война закончилась. Ее потом долго называли «Великая война». В СССР и левых кругах на Западе говорили: «Империалистическая война» — ибо сам Ленин сказал: «Её виновники империалисты всех стран».

Лирическое отступление

Нас, читатель, больше всего интересует Ближний восток. Османская империя, владевшая этим регионом 400 лет, рухнула. Пала она, надо признать, не без славы, ибо сопротивлялась упорно. «Даже погибая, отбрасывала эта империя тень величия» говорили тогда.

Главную роль в её разгроме сыграла, бесспорно, Великобритания. На второе место следует поставить Россию, долго сковывавшую турецкие силы на Кавказе (позднее в Малой Азии), а в 1916 году, во время Брусиловского прорыва, бившую турок и в восточной Европе. Участие Франции в разгроме Османской империи было относительно невелико и в первую очередь выразилось в участии французских сил в борьбе за Дарданеллы (1915 год). А самую скромную роль сыграло арабское национально-освободительное восстание (Фейсала-Лоуренса). Как пишет Ллойд Джордж (британский премьер-министр во время войны), большинство арабов остались верны султану (в Палестине практически все).

Но именно арабы получили в конечном счёте больше всех по итогам Первой Мировой войны. Тогда и родился ближневосточный арабский мир. (Хотя поначалу и они получили не всё, что хотели. Об этом дальше).

ЧАСТЬ V «ПУТЕШЕСТВИЕ В РЕВОЛЮЦИЮ»

Глава 86 Сионизм и российская демократия

Теперь пора нам в Россию вслед за Трумпельдором и Рутенбергом. В недолгие месяцы русской демократии сионизм пережил невероятный подъем, что изумило друзей и недругов, — считалось, что сионизм вырастает из антисемитизма царских властей. И вот Россия вмиг стала свободной страной. Все ограничения для евреев были сняты. И начался фантастический рост сионизма! В царское время сионизм существовал полулегально. Свобода была нам, конечно, полезна. Это было время съездов, конференций, прений — благо все теперь было можно. Во всяком случае, многократно возросло число «шекеледателей» или «шекелевых сионистов», как тогда говорили, — людей, вносивших пожертвования на сионистские цели — с 18 тысяч до войны до 140 тысяч в 1917 году. Сколько из них поехали бы в Землю Израильскую, если бы была возможность, сказать трудно. Это было время полемики в сионистской среде, ибо в сионизме, как я уже говорил, были разные направления и теперь их стало больше. Например, появились во время войны «активисты-легионисты» — сторонники Жаботинского в России. Поначалу, до создания легиона и Декларации Бальфура, немногочисленные, но активные. Появились и всякие другие. Тогда в России функционировали восемнадцать сионистских партий и союзов. Было это время яростных споров с Бундом. Спорили на собраниях, спорили в печати — все стало теперь разрешено.

Но отнюдь не все только спорили и давали «шекели». Были те, кто хотел действовать. И коль скоро Земля Израиля была пока что закрыта, надо было готовиться к переезду. Так родился «Хехалуц», то есть «Авангард». Слово придумали в Америке, а движение развилось в России. Суть была в том, что идейной молодежи еврейской было ясно, что в Земле Израильской невозможно будет заниматься традиционными еврейскими делами. Даже многие ремесла станут не нужны. Ибо в отсталой стране спрос будет прежде всего на тяжелый труд. В основном в сельском хозяйстве. И так еще будет долго. А значит, надо закалить себя и приучить к тяжелым работам. Кстати, многие культуры, выращиваемые в Земле Израильской, выращивались и на юге России. В Крыму, например. Так что практическая учеба была возможна. И еще важно было, что люди могли оценить себя еще в России и не клясть потом сионистов.

Еще в студенческие свои годы мечтал Трумпельдор об открытии таких учебных хозяйств. Тогда, в условиях недоброжелательного отношения властей к сионизму, это казалось нереальным. Но когда летом 1917 года Трумпельдор прибыл в Россию, «Хехалуц» там уже существовал. Похоже, что все началось стихийно на юго-западе Российской империи еще в 1916 году. Возможно, вначале мало думали об идеологии. Просто тяжелое материальное положение заставило еврейскую молодежь — девчат и ребят-допризывников идти работать в сельское хозяйство, наниматься к крестьянам. Крестьяне предпочли бы что-либо получше, но выбора не было — уже тогда ощущалась нехватка рабочих рук — массы людей либо погибли, либо были изувечены. Или просто находились на фронте. Иногда удавалось заполучить на работу пленных, но их не хватало. За них буквально дрались. Приходилось брать на работу «жидков и жидовочек». Евреи же, отправляясь в чужую местность, старались держаться группами. Так вот прозаически все и зарождалось. Но после Февральской революции началось победное шествие сионистской идеологии. И выражалось это не только в разговорах, но и в сознательной подготовке к переезду на Землю Израильскую. Учились прежде всего земледелию, иногда и другим нетрадиционным видам деятельности — ремеслу каменщика, например. Этому начинанию — приучению себя к физическому труду — предстояло большое будущее. В 20–30-е годы слово «хахшара» — переподготовка — станет обычным в лексиконе сионистов. Но «халуцим» — это не только переподготовка. Это и образ мыслей. А мысли эти полностью были направлены на возрождение, любой ценой, Страны Израиля и не разошлись с делом.

Глава 87 «Две виселицы могут спасти Россию»

О «Хехалуце» разговор еще будет — это крупное явление нашей истории. Но пока ненадолго отвлечемся. Среди многих вернувшихся в Россию после Февральской революции эмигрантов был и наш старый знакомый — Рутенберг. Он уже побывал и в эсерах, и в сионистах и снова стал эсером. Вернулся и попал в дружеские объятия своего старого приятеля — Керенского, российского премьер-министра. И сказал ему Рутенберг: «Две виселицы могут спасти Россию. Надо немедленно повесить Ленина и Троцкого!» С Троцким это было совсем просто — он был тогда под арестом. (В результате неудачной попытки вооруженного восстания в столице в начале июля 1917 года человек 70 большевиков во главе с Троцким оказались в петроградской тюрьме «Кресты»). Владимир Ильич Ленин очень заботился всегда о своей безопасности и, будь опасность покруче, надо думать, сбежал бы за рубеж, а не стерег бы сено в Разливе. Но Керенский был юристом и хотел действовать в рамках закона… Это предложение могло дорого стоить Рутенбергу в конце 1917 года. Но все обошлось. А затем этот инцидент принес пользу, хотя и не ту, на которую рассчитывал Рутенберг. В 20-е годы, когда он занимался электрификацией Земли Израильской, в английском парламенте был сделан запрос министру колоний Уинстону Черчиллю — как это Рутенбергу, русскому еврею-революционеру большого масштаба, выделена концессия? Черчилль ответил, что все в порядке — Рутенберг хотел повесить Ленина и Троцкого. Больше вопросов не было. (Опять та же ситуация — даже для депутатов парламента все сливалось — большевистская революция, русские евреи, сионизм.) Но в 1917 году до этого было еще далеко. Пока что, поскольку Рутенберга не послушались, большевистская революция началась. Убегая, Керенский оставил Рутенбергу — заместителю губернатора Петрограда, широкие полномочия. Но было поздно — все решали войска. А Рутенберг не был военным, да и вообще, проведя много лет за границей, был мало известен в стране за пределами эсеровских кругов. Так что остановить большевиков он не смог — время было упущено, но не по его вине. Он был среди защитников Зимнего дворца. Был вместе с другими арестован. Но скоро выпустили — революция стала кровавой не с первых дней. У него хватило ума не ждать второго ареста. Он бежал на юг, к Деникину. Это не украшает его биографию — деникинские войска устраивали погромы. Но уж, во всяком случае, он имел все права с гордостью заявить в 1920 году британским парламентариям: «Я никогда не служил большевикам!». В 1919 году Рутенберг входил в «Совет обороны Одессы» — краевое антибольшевистское правительство. И отчаянно пытался наладить жизнь в городе. Но убедился, что ситуация безнадежна. И что ему, как еврею и эсеру, у белых настоящей веры нет. А его еврейское сердце вновь пробудили страшные известия о резне евреев. В конце 1919 года Рутенберг переехал в Страну Израиля. У нас он участвовал в организации отрядов обороны против арабов. Но в основном прославился своей индустриально-строительной деятельностью, за которую его все уважали. Он даже смог свести вместе в середине 30-х годов для переговоров Жаботинского и Бен-Гуриона, тогда уже непримиримых противников, чтобы не сказать сильнее. Впрочем, встречи их в Лондоне в конечном счете не дали результатов.

Сам бывший эсер, Рутенберг в преклонные годы отошел от террора. Вместе с Вейцманом он считался лидером умеренного крыла, сторонником сохранения хороших отношений с Англией. (Но друг друга они, мягко говоря, недолюбливали). И кстати, стал Рутенберг весьма состоятельным. Мы с ним прощаемся. (В книге о Вингейте я буду только кратко упоминать о нём).

Хочу еще раз подчеркнуть, что биография Рутенберга уникальна. Он, видимо, единственный, кто оставил след и в истории сионизма, и в истории революции в России.

Глава 88 Мечты о еврейской армии

Итак, Трумпельдор летом 1917 года прибыл в Россию, думая прежде всего создать солидное еврейское войско. Затем разбить турок на Кавказском фронте и прорваться через те места в Землю Израильскую. План в ту пору не казался фантастическим. Ибо одни национальные части были уже сформированы и участвовали в боях (чехо-словаки, латыши), другие завершали формирование (поляки), третьи начали его (украинцы), четвертые говорили о национальных частях. Только евреи пока что об этом молчали. И была тому причина: национальные корпуса — это были не просто воинские части. Это было проявление сепаратизма.

Россия времен Временного правительства кое в чем напоминала горбачевскую Россию. При наступившей гласности вдруг вылезло на свет Божий то, что существовали подспудно. А теперь вот сразу и резко дало о себе знать. Все захотели независимости (раньше это было известно только о поляках). В рамках ли федеративного объединения с Россией или вовсе без России. (Об этом сепаратисты еще не могли договориться. Среди украинцев, например, были оба течения.) В Москве и Петрограде не то чтобы решительно противились этому, но просили хотя бы подождать до конца войны, когда можно будет провести выборы в Учредительное собрание. А оно уж займется конституционными вопросами. Но сепаратизм развивался неудержимо.

И тут выяснилось, что меньше всего у России проблем с евреями, несмотря на их немалую тогда численность. Я имею в виду только национальный вопрос — евреи не собирались создавать свое государство на территории России. А создание нашего государства в Земле Израильской военных усилий России не ослабляло. Наоборот, евреи сами, по мысли Трумпельдора, должны были рваться в бой. Так что переговоры Трумпельдора с Временным правительством были обречены на успех. Что и произошло — идею эту встретили с одобрением. Но все дальнейшие действия были обречены на неудачу. Хотя и сионизм был на подъеме, и евреев-военных было много. (Разве что не среди высших офицеров.) Словом, нашлись бы люди. В Петрограде был, кстати, союз евреев-воинов. В него входили солдаты-евреи петроградского гарнизона и евреи-юнкера военных училищ (при Временном правительстве появилось и это чудо). Но нужно было время, а его мало было отпущено Временному правительству.

Первое, чем пришлось заняться Трумпельдору, — участвовать в разгроме корниловского мятежа. И он проявил храбрость и умение принимать верные решения. Но в ходе борьбы с мятежными генералами Керенскому пришлось дать свободу действий большевикам, и этого джинна уже не смогли загнать обратно в бутылку. Осень 1917 года была явно не подходящим временем для военных проектов в России. Армия разваливалась на глазах. Дезертиры толпами уходили домой, часто с оружием. Проходя через Украину, они начинали грабить. Ибо, во-первых, надо было что-то есть, а во-вторых, они видели, что им некого бояться, так как законной власти уже практически не было. Украинцы сами начали организовывать отряды для противодействия грабежам русских дезертиров. У них ведь было достаточно своих дезертиров и оружия. А в обстановке подъема украинского национализма отряды эти стали рассматриваться как возрождение вольного украинского казачества во главе с «батьками-атаманами». (Русские цари уничтожили украинское казачество в XVIII веке.)

Понятно, что вся эта анархия не сулила добра евреям. Началось, правда, не с евреев, а с грабежа помещичьих усадеб, но лиха беда начало. Погромная агитация носила теперь уже не правительственный, а народный характер, евреев обвиняли во всех бедах, а бед тогда хватало. И скоро выяснилось, что народная стихия страшнее царя. Словом, осенью стало ясно Трумпельдору, что сейчас не до еврейской армии на Кавказском фронте. Оставив эту мысль, он решил сформировать из евреев в Петрограде летучий отряд для борьбы с погромами. Меж тем большевики захватили власть. Трумпельдор не был настроен в отношении большевиков так непримиримо, как Рутенберг. Большевики сперва не противились созданию отряда численностью в тысячу человек. Само собой, не для Земли Израильской, а для наведения порядка в районах погромов. Но отряд просуществовал всего несколько недель. Кто-то в большевистских верхах опомнился. И отряд распустили в начале 1918 года. Конкретные причины неизвестны. Просто тоталитарный режим не склонен терпеть какие-то независимые вооруженные силы. Все военные планы Трумпельдора потерпели крах. Но были у него и другие планы в России.

Глава 89 В кровавом вихре

В 1926 году на парижской улице произошло убийство. Один человек подошел к другому и вопросительно окликнул его: «Пан Петлюра?» Тот не ответил, попытался пройти мимо. Тогда первый выхватил пистолет и крикнул: «Защищайся, негодяй!» Петлюра замахнулся своей палкой, но ударить не успел — прогремели выстрелы. Убийца и не попытался бежать. Отдал свой пистолет полицейскому и назвал свою фамилию: Шварцбард. Шварцбард заявил, что мстил Петлюре за жертвы еврейских погромов. Петлюровцы обвинили его в выполнении задания ВЧК. Агенты ЧК действительно действовали на Западе весьма энергично против белой эмиграции всех направлений. К тому же анархистское прошлое Шварцбарда давало основание для таких предположений. Как бы то ни было, накануне суда все считали, что смертный приговор ему обеспечен. Предумышленное убийство было налицо. Французский суд присяжных в этом случае мог проявить снисходительность, только если убийство было из ревности. Во всех других случаях до сих пор приговор был — смертная казнь.

Суд же безоговорочно оправдал Шварцбарда! Возможно, свою роль сыграл прецедент: оправдание армянина, убившего в Берлине в 1921 году одного из лидеров младотурок Талаат-пашу (как мы знаем — было за что). Возможно, симпатии французского суда вызвало и то, что в Первую мировую войну Шварцбард сражался за Францию в Иностранном легионе и был ранен. (Он вообще-то был уроженцем Молдавии, участвовал в еврейской самообороне, мотался по свету, был анархистом (немало евреев увлеклось этой идеей в начале XX века), а по гражданской профессии — часовщиком — частая тогда еврейская профессия.) Но все вышеперечисленное не было делом первостепенным. Ибо ужас охватывал парижан, когда читали они в газетах описания процесса, показания свидетелей. Если что раньше и слышали, то только краем уха. Теперь узнавали подробности. И стыла кровь в жилах. А ведь многие соглашались с тем, что деникинские погромы были еще страшнее петлюровских. И когда зачитали оправдательный приговор, Франция ликовала. Времена были не теперешние — тогда была Франция великой державой в полном смысле слова. Главная победительница Германии и главная спасительница Польши^[51].

Лирическое отступление

В 20-е годы российские эмигранты еврейского происхождения спорили (и до и после выстрелов Шварцбарда), какие погромы были страшнее: деникинские или петлюровские? Русские патриоты (из евреев) доказывали, что, в основном, убивали евреев петлюровцы (украинские националисты), а деникинские погромы — мелкие инциденты, неизбежные на войне. Украинские патриоты, тоже из евреев, уверяли, что все было наоборот.

В ходе этой дискуссии несправедливо забыли атамана Григорьева. Вот кто самозабвенно резал евреев! Фигура вовсе не мелкая — ему случалось захватывать значительные города. Он поочередно со всеми (красными, петлюровцами, махновцами, белыми) сотрудничал и всем изменял. Только в ненависти к евреям проявлял постоянство. А мелких «батек», лютовавших в те года, не перечислить.

А Шварцбард умер в Южной Африке. В 1967 году его прах с воинскими почестями перехоронили в Израиле.

Эта история прямого отношения к Трумпельдору не имеет. Но показательна. Ибо мало уже помнят об ужасах 1918–1920 годов. А надо бы помнить. Трумпельдор был тогда там. Подробно же все это описать — книга толстая получится. Вот я и решил привести историю Шварцбарда. И не надо думать, что одни низы в том участвовали. В Киеве деникинские погромщики перебрасывались французскими фразами. (Кстати, Киев переходил из рук в руки 12 раз.) Много потом спорили, хотели ли этого вожди — Деникин, Петлюра и прочие. Это не так уж важно. Они с погромами в своих войсках не боролись или почти не боролись. Больше всего сомнений тут вызывает Махно. Нестор Иванович вроде бы вздернул несколько громил. Своего конкурента, Григорьева, он уничтожил и официальной причиной этого назвал его погромы. В окружении Махно евреи были. Тем не менее, махновцы тоже громили евреев, разве что не на глазах у батьки Махно. А Красная армия? В общем, несмотря на реквизиции, она, видимо, была меньшим из зол, по крайней мере для бедных евреев. Евреи там служили, и командование вообще старалось еврейских погромов не допускать. Но беда приходила, когда красные бывали биты и бежали, а это ведь случалось не так уж редко. Тогда, конечно, дисциплина падала и начиналось… Потом, правда, за погромы наказывали.

Лирическое отступление

Любопытно отметить, что в 1919 году была выпущена граммофонная пластинка с речью Ленина против антисемитизма «О погромной травле евреев», которую он специально произнёс для звукозаписи. Пластинка широко распространялась в войсках, часто прослушивалась и на гражданских собраниях и митингах.

В дальнейшем, звукозапись этой ленинской речи ни разу не выпускалась.

Действовали в это время на сцене и две иноземные силы. С марта по ноябрь 1918 года включительно Белоруссия и Украина были оккупированы немцами и австро-венграми. Для евреев это было хорошо. Бесчинств не допускали. Это вспоминал даже мой покойный отец. Когда немцы уходили, один немецкий офицер, нееврей, уговаривал моего деда ехать с семьей в Германию из Полоцка —ведь ужас, что начнется после ухода немцев. Дорого обошлись евреям летом 1941 года воспоминания о «хороших немцах». Многие старые евреи отговаривали молодых бежать. Они-то хорошо помнили, что при немцах было жить можно, а беда пришла в конце 1918 года, когда немцы и австро-венгры ушли (после капитуляции Германии и Австро-Венгрии).

Вторая иноземная сила — поляки. Рухнула Россия, рухнула Германия, рухнула Австро-Венгрия. Пришел час возрождения Польши. Нашего старого знакомого — Пилсудского — революция в Германии освободила из магдебургской тюрьмы. Теперь он мог выставить себя перед западными союзниками жертвой германского милитаризма. Вернувшись из Германии в Варшаву, он в конце 1918 года стал в Польше «начальником государства». Случилось невероятное — его признали почти все поляки. Спасением для советской власти было то, что он и белые генералы друг другу не верили^[52]. Он был польский националист, а они мечтали о единой и неделимой России. Он к тому же был в свое время социалистом. Поляки, кроме того, стихийно ненавидели опору белых — донских казаков (натерпелись от них при царе). Но в 1920 году, когда Белое движение шло на спад, поляки двинулись в наступление. И захватили на короткое время большую часть Украины и Белоруссии, но затем Красная армия перешла в контрнаступление, дошла до предместий Варшавы и там была жестоко разбита — «чудо на Висле».

Лирическое отступление

«Чудо» тут не для всех было аллегорией. Контрнаступление польской армии началось 15 августа, в день успения Богородицы — важная дата у католиков. Многие поляки всерьез говорили тогда о небесных знамениях и т. д. А победу Пилсудского сравнивали с победой в 1683 года польского короля Яна Собесского над турками под Веной. Та битва спасла христианский мир от варварского (тогда мусульманского) нашествия.

В Европе битву под Варшавой называли тогда «польская Марна» — река недалеко от Парижа, где в ходе Первой мировой войны два раза (в 1914 и 1918 годах) были отбиты немецкие наступления. Это поражение под Варшавой было, видимо, самой тяжелой неудачей Красной армии за всю ее тогдашнюю недолгую историю. По мнению Троцкого, главным виновником поражения был Сталин, который не вывел своевременно знаменитую Первую конную армию из боев за Львов и не перебросил ее к Варшаве, хотя получил соответствующий приказ из Москвы. Но это вопрос спорный.

В конце концов Западная Украина и Западная Белоруссия остались за Польшей.

Нам важно, как это отражалось на евреях. Ответ тут неоднозначный. Безусловно, хотя евреи-солдаты там были, польская армия была настроена антисемитски. Но убили они сравнительно немного евреев. И даже не давали, насколько я могу судить, разгуляться петлюровцам — эти в 1920 году были у поляков младшими компаньонами, хотя раньше действовали самостоятельно и задирали нос. Геноцида евреев поляки в 1920 году не проводили^[53]. Зато любили они евреев унижать. Заставить, например, в субботу чистить уборные. Вот пример конкретный: в 1946 году англичане, ведя борьбу с еврейским террором, выпороли одного молодого члена «Эцель» — организации Бегина. Они привыкли к таким деяниям в колониях. Бегин впал в лютую ярость. Перед его глазами встала горькая картина детства. Ему было семь лет в 1920 году. Красная армия, отступая из Польши (после «чуда на Висле»), оставила Брест (Бриск). Туда вошла польская армия. Тотчас были арестованы видные евреи города, и каждому дали 25 ударов кнутом «за симпатию и сочувствие большевикам». А меж тем люди-то эти были в летах и состоятельные. Какое уж тут сочувствие большевикам! Впрочем, если поискать, может, и нашли бы, что у кого-нибудь из них сбежали с большевиками внучка или племянник. Бывало такое и в состоятельных еврейских семьях. Но ведь даже не искали… Пороли публично. Евреев согнали смотреть на это мероприятие.

Понятно, что Земля Израильская в 1946 году — не Польша 1920 года. «Эцель» поймал английского майора и трех лейтенантов, и их выпороли. Газеты в Америке и Европе рисовали британских офицеров с касками на задницах. Жителям же колоний это и вовсе понравилось. Но мы сейчас в 1920 году, в Восточной Европе. И в тот момент евреи, не желавшие власти большевиков, а таких было немало, видели в Польше выход. И многие ушли вместе с отступавшими польскими войсками. Говорят, даже такой случай был: группа еврейской молодежи из Проскурова (потом, при советской власти, — Хмельницкий) удирала в Польшу на поезде. А за год до того, в Проскурове, петлюровцы устроили жестокий погром, и было много убитых евреев. И теперь остатки петлюровской банды и группа сионистов оказались в одном вагоне! По молчаливому согласию сторон вагон разделили временной перегородкой и старались не общаться.

Для полноты картины надо еще добавить, что в 1919–1920 гг., из-за Днестра, с юга Украины хлынули в Бессарабию (Молдавию) многие тысячи еврейских беженцев, спасавшихся от погромов. В занятой румынскими войсками в 1918 году Бессарабии было сравнительно спокойно. И власти в тот момент были, более или менее, терпимы к евреям. Так что местные евреи (с помощью «Джойнта») помогли беженцам или обустроиться, или двинуться дальше.

Лирическое отступление

В результате Первой мировой войны Румыния присоединила много новых земель и, как следствие, получила много нерумынского населения. Межнациональные отношения в государстве вырастали в проблему номер один. Особенно напряженными были венгерско-румынские отношения в Трансильвании, отошедшей к Румынии после войны. Там, более или менее компактно, поблизости от новой венгерско-румынской границы, проживало 2 миллиона венгров. (Это было почти в 3 раза больше, чем евреев, рассеянных по всей «Великой Румынии»). А так как венгерско-румынские отношения, издавна были далеко не дружественными, то сложности там были неизбежны. Тем более, что организованная, тогда, Лига наций озаботилась правами меньшинств. Т. е. грубые методы управления казались, в то время, нежелательны.

Ожидались и другие подобные проблемы. Так что еврейский вопрос больше не был в центре внимания. Евреям дали гражданские права (в 1919 году), и враждебность к ним поубавилась — от них сепаратизма не ожидали. Но улучшение было недолгим.

Глава 90 Звезды в ночи

А что же еврейская самооборона? Она существовала, да толку с нее было мало. Ибо шла большая война, большие армии сражались друг с другом, и что могла сделать самооборона какого-нибудь местечка, оказавшегося на свою беду на пути казачьих или офицерских войск Деникина? Из больших городов еврейская самооборона оказалась наиболее эффективной в Одессе — там и евреев жило много, и иностранные консулы были. Неудобно было все-таки так уж откровенно евреев резать. Белые власти даже дали еврейской самообороне в Одессе легальный статус. Она должна была защищать евреев только от всякой мелочи, что было ей по силам. Но, скажем, в Киеве ничего подобного уже не существовало — тут стесняться не приходилось. Например, случилось в дни безвластия, когда одна власть сбежала, а вторая не пришла еще, городская Дума организовала отряд городской милиции для борьбы с уголовщиной, очень расплодившейся в то время. Затем пришла новая власть, милицию эту распустила, а служивших в ней евреев убила поголовно. Остальных отпустили на все четыре стороны. Рассказ о таком случае — убивали в тот раз петлюровцы — и поразил парижан во время дела Шварцбарда. Показания давал русский человек, дворянин. Его сын служил в киевской милиции. Петлюровцам молодой человек заявил, что он еврей, чтобы не бросить в беде еврейских товарищей — было ясно, что хорошо им не будет. Надо полагать, что он все-таки не думал, что ему грозит смерть. А смерть не заставила себя ждать. Эти показания, кажется, и решили исход процесса.

В Ровно еврейская самооборона имела кратковременный успех. Ей удалось оттеснить рассеявшиеся по городу петлюровские банды. Но петлюровцы сорганизовались и перешли в наступление, поддержанное артиллерией бронепоезда. Самооборона не устояла….

Ну, а в маленьких местечках евреи только и могли, что говорить друг другу: «Прощай, Петлюра идет». Только изредка добивалась успеха еврейская самооборона в местечках. И только тогда, когда нападали «бандформирования», а не регулярные части. Но и тогда было трудно. Евреи были рассеяны по своим местечкам и привязаны к ним. Не могли же они бросить жен и детей. А банды, объединившись, поочередно нападали на местечки. Так что успех еврейской самообороны в те годы был редким исключением. И не потому, что трусы евреи. Немцев ведь никто трусами не считает. А самооборона немецких поселений на Украине действовала не лучше еврейской. По тем же причинам. (Люди Махно даже предпочитали цветущие немецкие поселения нищим еврейским местечкам — там, у немцев, было что брать.) Сколько было тогда убито евреев? Называют цифры от 60 до 600 тысяч. Вероятно, тысяч 200 — убили. А сколько ранили, сколько женщин изнасиловали — никто не считал.

В заключение этой главы упомяну все же о редких успехах самообороны — в Хмельнике, в Кременчуге, например. В Хмельнике евреи хорошо организовались. Еврейская дружина (а были там все — от сионистов до коммунистов) начала с того, что останавливала все шедшие через местечко поезда и забирала все оружие — в ту пору еще встречались остатки развалившейся русской армии. Но за оружие платили. Прознав об этом, украинские крестьяне даже сами несли оружие и боеприпасы на продажу. Бывшие фронтовики проводили обучение людей и организовывали их. Под Хмельником потерпел полное поражение лихой петлюровский батька — атаман Тютюник. Жаль, не смогли догнать его отличного коня извозчичьи еврейские клячи — в Хмельнике организовали и кавалерию. Советская власть сочла возможным признать отряды еврейской самообороны. Они числились ротами или батальонами Красной армии. Отряд еврейской самообороны в Кременчуге так лихо дрался с бандами Григорьева, что сам Троцкий в официальном приказе его отметил. Троцкий говорил: «Отряд еврейской рабочей молодежи». Но в отряде большинство составляли сионисты. Во главе горсовета Кременчуга стоял еврей-коммунист. Ему не нравилось упоминание, что отряд еврейский. Ворчал, что напоминает о легионе Жаботинского. (Прослышал-таки!) Некоторые участники самообороны в Хмельнике и в Кременчуге позднее, через Польшу, добрались до Земли Израильской.

Глава 91 Начало Третьей алии

Самое поразительное, что в эти страшные годы не прекращалась активная сионистская деятельность. Догадывались, что скоро все кончится, старались успеть как можно больше и кое-что успели. Первая мировая война закончилась в конце 1918 года. Английские военные власти пока что разрешали въезд только тем, кто и раньше, до войны, жил в Земле Израильской и был выслан турками (см. главу 34). В конце 1919 года из еще белой Одессы вышел пароход «Руслан» и направился в Землю Израильскую. На борту его было 620 евреев. Не более 10 % из них действительно жили в Земле Израильской до войны и теперь возвращались. Но у всех были въездные визы от английского консула — сумели заморочить ему голову, доказав, что они были когда-то жителями Иерусалима, Цфата и т. д. (В дальнейшем, однако, подобные «фокусы» уже не будут так легко удаваться). Прибытие этого судна в Яффо стало праздником для евреев Страны Израиля^[54]. Среди сошедших тогда на берег были и люди уже известные своей сионистской деятельностью, и те, кому еще предстояла такая известность. Так что «Руслан» у нас называют «еврейским Мейфлауэром» (по аналогии с кораблем, доставившим первых поселенцев в будущие США). Стоит особо отметить прибытие на «Руслане» нескольких врачей — их тогда очень не хватало в Стране Израиля.

Так началась Третья алия. Это была, видимо, самая идейная алия в истории сионистского движения. Напоминаю: «алия» — «восхождение», приезд в Землю Израильскую. Третья алия — 1919–1923 годов — привела в страну более 35 тысяч евреев. По тем временам достаточно много.

Около половины из этих 35 тысяч прибыли из России. Около трети — из уже независимой Польши. В общем, на долгие годы это стало последним всплеском русского сионизма. Победа большевиков оказалась тяжелым ударом для нашего дела. Хотя в начале 20-х годов из советской России еще осуществлялся небольшой легальный выезд, но это было уже несерьезно.

В период Третьей алии в числе выходцев из России прибыло 7–8 тысяч «халуцим» — первопроходцев. Они были уже среди пассажиров «Руслана». Подъезжая к яффскому порту, эта группа подняла над кораблем два флага. Один — сионистский бело-голубой (сейчас это флаг государства Израиль). Другой — красный. Он тогда ассоциировался не только с большевиками, но и вообще с социализмом. Однако сомнительно, что все британские колониальные чиновники знали эти тонкости. На них красный флаг мог произвести самое гнетущее впечатление.

О халуцим сейчас и пойдет речь. Это и вообще важно, и напрямую связано с Трумпельдором.

Глава 92 Еврейские утопии и утописты

Итак, когда летом 1917 года Трумпельдор приехал в Россию со своим планом создания «железных людей», годных для всего, он нашел уже готовую «руду» хорошего качества — «Хехалуц» — молодых людей, готовых стать авангардом еврейского поселенчества. Я не буду описывать организационно-административную деятельность «Хехалуца», съезды, конференции. Скажу только, что в крупных российских еврейских центрах были созданы комитеты этого движения. Они скоро возникли также в Польше и Румынии. Комитеты старались, по мере возможностей, наладить быт и трудовую подготовку халуцев. И ухитрялись поддерживать связь с комитетами в других городах, даже в условиях гражданской войны.

«Хехалуц» считался организацией внепартийной. Молодежь туда шла очень идейная, «готовая на все ради завтрашних дней». Хотя и внутри «Хехалуца» тоже бывали яростные споры — евреи не могут без этого, — общие принципы наметили: «Хехалуц» стремится к созданию в Земле Израильской еврейского трудового общества, основанного на коллективных началах. Будучи беспартийной организацией, «Хехалуц» рассматривает себя как органическую часть еврейского и всемирного рабочего движения. Признавая неизбежность классовой борьбы, он выступает против капитализма в любых его проявлениях. (Не просто так подняли они красный флаг над «Русланом»!). «Хехалуц» стремится произвести переоценку ценностей среди еврейских масс. Каждый член организации должен строить свою жизнь на основе производительного труда и сознательного коллективизма. Программа очень левая. Но и национальная. По своим взглядам большинство членов «Хехалуца» симпатизировали скорее красным, чем белым. И долго еще в лево-сионистских кругах считали опыт Октябрьской революции положительным. Трумпельдор эти взгляды разделял. Но в Гражданскую войну сионисты, в том числе и «Хехалуц», не вмешивались — не их это было дело. Они социализм собирались строить на своей земле. В общей сумятице красные сперва терпели «Хехалуц». Трумпельдор активно включился в его работу, теоретическую и практическую. В 1918 году выходит брошюра Трумпельдора «Халуц, его сущность и ближайшие задачи», а затем статья «Новый путь». Он говорил о «халуцах» — рабочих и солдатах. Солдаты будут формироваться из тех же рабочих. Тогда было принято считать, что каждый халуц по прибытии в страну должен предоставить себя на три года в распоряжение сионистского движения, то есть идти на самые тяжелые и опасные работы за самое скудное вознаграждение, а уж потом начинать строить свою личную жизнь. (Традиция эта пошла ещё от «билуйцев».)

Трумпельдор считал, что и этого мало. Тяжелое время у нас надолго. Люди и дальше должны будут посвящать себя первопроходческой деятельности. Наиболее эффективно она будет осуществляться в рамках коммуны. Эти теоретические труды Трумпельдора были замечены в Восточной Европе. Их переводили, читали, обсуждали. Известно, например, что в 1918 году в Риге, оккупированной тогда германцами, группа молодых евреев под влиянием брошюры Трумпельдора начала трудовую подготовку. И в дальнейшем выехала в Страну Израиля в рамках Третьей алии.

Практическая деятельность Трумпельдора в 1918–1919 годах состояла в переправке «халуцев» из северных районов (Петрограда, Белоруссии) в южные — на берега Черного моря, особенно в Крым, — и организации там «хахшары» — трудовой подготовки. Во-первых, чтобы не терять времени. На юге сельское хозяйство отчасти сходно с таковым в Земле Израильской (виноград, табак, овощи). И надо начинать всему этому учиться, тем более что пока еще нет свободного въезда в Землю Израильскую. Во-вторых, и этим Крым особенно хорош, оттуда не так уж трудно добраться нелегально морем до Турции (а потом и дальше). И этот расчет оправдался. Так в конце Гражданской войны выбрались на лодках человек 200 «халуцев» из Крыма.

Сама по себе переправка людей на юг в условиях Гражданской войны уже была делом трудным. Тем более — организация «хахшары». Трумпельдор энергично занимался этим. Вел переговоры и с белыми властями, и с красными. И неизвестно, что было опаснее: для еврея — иметь дело с белыми или для офицера — с красными. Но все обошлось. В идеале он мечтал о «хахшаре» в условиях трудовых коммун, говорящих на иврите. Но в Гражданскую было «не до жира» — устраивал людей, где мог.

В 2003 г. в Симферополе на стене старинного дома укрепили памятную доску — там в 1919 г. жил Трумпельдор.

Надо сказать, что деятельность Трумпельдора в Крыму была лишь малой частью деятельности «Хехалуца» в тогдашней России. Фермы и артели «хахшары» существовали во многих местах. И нелегальная эмиграция шла не только из Крыма. В 1919–1920 гг. государственные границы в восточной Европе были понятием условным. Но с 1921 г. эти границы начали становиться реальностью, т. е. все более трудно преодолимой преградой для нелегальных эмигрантов. (Из советской России бежали, разумеется, не только евреи. А среди беженцев-евреев далеко не все были сионисты). При нелегальном пересечении уже упорядочившихся границ приходилось прятаться сперва от советских, а потом от польских или румынских пограничников. Ибо в Румынии и особенно в Польше совсем не желали прибытия нелегальных еврейских беженцев. Из боязни коммунистической агентуры и, не менее того, из-за банального антисемитизма. Границу переходили с помощью контрабандистов, что было и опасно (не только из-за пограничников), и дорого. Зимой, в лютый мороз, это стоило дешевле: желающих становилось меньше, да и Днестр (пограничная с Румынией река) замерзал и переставал быть препятствием. Но были случаи гибели от холода. По всему по этому, именно среди «русских», прибывших в Страну Израиля в составе третьей алии, так высока была доля халуцев. Молодые несемейные энтузиасты с сильнейшей мотивацией легче решались на подобный рискованный шаг.

Но с переходом границы злоключения не кончались. С конца 1920 года переселение евреев на Землю Израиля в принципе допускалось, но «сертификаты» (разрешения на въезд в Страну Израиля), выдававшиеся англичанами, поступали нерегулярно и в недостаточном количестве. Ждать приходилось долго. (Как и разрешений на въезд в заокеанские страны для евреев-несионистов.)

Работу халуцы находили у тамошних евреев. Тут особых проблем не возникало, ибо эти ребята охотно брались за самую тяжелую работу, считая ее продолжением «хахшары». Но перед полицией все нелегальные эмигранты были совершенно бесправны. Их могли в любую минуту без всякой причины арестовать. В большинстве случаев скоро выпускали, благодаря ходатайству местных влиятельных евреев или полученной от них взятке. Но могли и выслать в Россию. А это грозило очень большими бедами, до расстрела включительно. Чаще все-таки отправляли в сибирскую ссылку.

Наконец, в начале 1923 г., польское правительство официально потребовало, чтобы все евреи, нелегально проникшие в Польшу, убрались из нее до 14 апреля. Оставшиеся будут высланы в Россию.

Евреи прибегли к хитрости — стали создавать фиктивные семьи. Не только пары, но и с помощью фальшивых документов большие фиктивные семьи. Понятно, что к этому делу — формированию больших семей — привлекали и людей постарше. Их не трудно было найти — в Страну Израиля стремились не только «халуцим». Англичане, надо отдать им должное, семей не разделяли. Так что в Землю Израильскую легально (но по фальшивым документам) въехало значительно больше людей, чем дано было сертификатов.

Советская власть меж тем укреплялась. И к началу 1923 г. польская и румынская границы уже охранялись должным образом. Проницаема еще была граница с Латвией. И халуцы устремились туда. Но скоро большевики навели порядок и там, и вообще на всех советских границах, кроме самых глухих районов Среднего и Дальнего Востока (Афганистан, Иран, Китай). В тех местах отдельные евреи еще просачивались. В 1923 г. была еще одна лазейка для нелегального выезда. Тогда проводилась «реэвакуация беженцев». Т. е. уроженцы новоиспеченных Польши, Латвии, Литвы и ставшей румынской Молдавии, которых Первая мировая война забросила на восток — в Россию, получили право вернуться в свои страны. К этой легально выезжавшей публике, с помощью фиктивных браков, фальшивых свидетельств о рождении и т. д., примазалось какое-то число российских евреев. В том числе и сионисты. В конце 1923 г. реэвакуация закончилась. Третья алия завершилась. Многие освоенные тогда методы сионисты использовали и позднее.

Говоря о третьей алие из самой Польши, только что возродившейся, интересно отметить, что в 1920 г. сионистское движение начало проникать и в массы галицийских евреев. В этом краю (р-н Кракова и Львова), до Первой мировой войны принадлежавшем Австро-Венгрии, патриархальные еврейские массы почти не участвовали ни в первой, ни во второй алие (тогда как алия из русской Польши была значительной). В то время (до Первой мировой войны) бедность часто гнала галицийских евреев в Вену или за океан. Но в Землю Израильскую они тогда не стремились. А теперь молодые потянулись туда. Минувшая война нарушила традиционный ход жизни галицийских местечек. Власть Польши с самого начала оказалась куда менее либеральной, чем власть Австрии времен Франца-Иосифа. Но свирепый польский шовинизм был не единственной причиной пробуждения национальных чувств у галицийских евреев. Важен был и сам факт возрождения Польши — страны, казалось бы, давно погибшей. Захотелось и еврейской молодежи, в том числе галицийской, для себя подобного.

Лирическое отступление

С начала 20-х и до середины 30-х годов большинство евреев приезжало в Землю Израильскую уже не через Одессу, надолго ставшую большевистской, а через Триест. Этот портовый город на Адриатическом море до Первой мировой войны был главными морскими воротами Австро-Венгрии. И уже тогда имел хорошие связи с Землей Израильской. А в описываемое время Триест, после Первой мировой войны ставший итальянским городом, превратился в главный порт, связывавший Европу со Страной Израиля.

Только из Румынии евреи выезжали через черноморские порты.

В Земле Израильской «халуцы» показали себя именно так, как планировалось. Слова не разошлись с делом. Мне они чем-то напоминают комсомольцев 20-х годов. И те, и другие были на все готовы ради идеи. Себя не щадили. Но, как я понимаю, в сегодняшней России комсомольцы тех лет не в чести. У нас же слово «халуц» окружено уважением, деятельность их считается безусловно полезным, даже необходимым этапом в деле возрождения страны. Хаим Вейцман в свое время говорил, что государство не создается с помощью волшебной лампы Аладдина и не преподносится на серебряном блюде. В ответ поэт Натан Альтерман сказал о «халуцах»: «Вот то блюдо серебряное, на котором государство еврейское нам поднесли».

Лирическое отступление

Как я уже писал, в 1921 году из красной уже Одессы на греческом пароходе «Анастасия» к нам выехала группа деятелей ивритской культуры. Сионистская легенда рассказывает: Еврейский поэт Бялик и прославленный красный командир, еврей, Гамарник были женаты на родных сёстрах. Прощаясь — Бялик уезжал на «Анастасии» — они сулили друг другу мрачное будущее. В 1937 году Гамарник, к тому времени начальник политуправления Красной Армии и заместитель наркома (министра) обороны, застрелился, предвидя неминуемый арест. Пишут, что совершенно необоснованный. Но кое-какие основания в его случае были! Он в начале 30-х годов категорически не соглашался со страшными методами коллективизации. И пытался, хоть и тайно, противостоять репрессиям против крестьян.

И такие еврейские утописты были.

Глава 93 Будущий герой Израиля

Трумпельдор, а ему было тогда под 40, производил на всех сильное впечатление. Своим могучим ростом, гордой осанкой, одухотворенным лицом он покорял женщин. На мужчин действовала его военная слава, его самостоятельность в быту, которую он всегда проявлял, несмотря на увечье. И главное — несокрушимая вера в будущее еврейское государство. Крымские «халуцы» были не единственной его «добычей» в России. Ему удалось обратить в сионистскую веру человека, который в чем-то был похож на него самого, в чем-то ему был противоположен, но сыграл в истории создания еврейских вооруженных сил роль исключительную, — Ицхака Саде. В России он звался Ицхак Ландсберг.

Много лет назад, после Шестидневной войны, засверкала слава Моше Даяна. И в то время пошел упорный слух, что у него не просто русские корни, а что служил он в Красной армии. И даже добавляли, что дрался под Сталинградом или еще где-то. Это все было, конечно, чепухой — русским евреям, а возможно и другим россиянам, было приятно думать, что все хорошее в Израиле из России. Вместе с тем как я думаю, дело было сложнее. Тот Даян, которого творил фольклор (и который не слишком походил на свой прототип), был «собирательным образом». И действительно по законам мифотворчества в нем сливались биографии разных людей.

Проследим красноармейскую линию. Она ведет начало от Ицхака Саде (Ландсберга). Он интересен не только как часть даяновской легенды, но и сам по себе. Он был лет на десять младше Трумпельдора. Родился в богатой семье. Отец был купцом первой гильдии. В первую десятку русско-еврейских богачей не входил, но был лишь на ступень ниже. И отец, и мать были роста богатырского, и Ицхак тоже вышел богатырем. А характером был в отца: бабник, богема, выпивоха. Мать была женщина религиозная, ее это возмущало, и брак родителей распался. Ицхак с отцом поехал в Ярославль, где и вырос в русской среде — для богатых не было «черты оседлости». А потом жил в Риге в свое удовольствие. Числился владельцем большого магазина музыкальных инструментов. Женщин менял, как перчатки, и не думал ни о сионизме, ни о революции. И жизнь была хороша, и жить было хорошо. Меценатствовал. Словом, хороший был парень. Но нашлась и на него управа в лице какой-то троюродной сестры. Она была большевичкой. Настоящей. За участие в революции 1905 года отсидела где-то в Сибири. Вернулась и женила его на себе, хотя была много старше. И дочка у них родилась. Но жена ему быстро надоела, и не знал он, как от нее избавиться. Выходом стала Первая мировая война — он тут же пошел добровольцем. Но не тут-то было! Жена ведь тоже из богатой семьи происходила, хоть и большевичка была. И ее родные дали взятки кому надо, и его забраковала медкомиссия, а он подковы гнул! Но терпеть присутствие жены он не мог и снова пошел добровольцем. Его снова «выкупили». Он снова пошел. Как и положено в сказке — на третий раз получилось. Попал он на фронт, дослужился до унтер-офицера. За участие в Брусиловском прорыве получил Георгия, но только одного, в отличие от Трумпельдора. А потом началась Февральская революция. И стал он, как человек опытный, относительно образованный, солдатским депутатом и попал на какой-то съезд в Петроград. В то же время был там и Трумпельдор, но тогда они не встретились, надо полагать, потому, что Ицхак не интересовался еще еврейскими делами. А потом пришел Октябрь. И Ицхак записался в Красную армию и участвовал в Гражданской войне. А вот что было во время той войны — тут есть минимум две версии. Сам он начал было на старости лет мемуары писать, но умер, успев дойти только до революции. Первая версия: он успешно служил в Красной армии и случайно, в вихре Гражданской войны, встретил Трумпельдора. И очень убедительно поговорил с ним Трумпельдор. И запомнил Ицхак Ландсберг этот разговор… И когда узнал он, уже в конце Гражданской войны, о гибели Трумпельдора — дезертировал (хоть стал к тому времени уже немалым начальником) и удрал в Землю Израильскую — понял, что и там нужны воины. (Надо отметить, что известие о гибели Трумпельдора, показавшее, что борьба за Страну Израиля только начинается, побудило многих ускорить алию. Смотря по обстоятельствам, легальную или нет.)

По второй версии, в Красной армии Ицхак служил и участвовал в нескольких боях, но особой карьеры не сделал. Зато довелось ему близко наблюдать деятельность ЧК, после чего он от красных сбежал. Перешел в «белую» зону, на юг, и думал, не пойти ли ему в Белую армию, но случайно услышал разговор двух белых офицеров за соседним столиком в ресторане и понял, что еврею там не место (я думаю, что это сказочная подробность). А дальше, в довершение всех бед, на него свалились жена с дочкой. Она его разыскала! А тут еще дочка тяжело заболела. Даже он пришел в отчаяние — от былых денег в революцию ничего не осталось, а дочку надо было лечить. Ицхак бросился в еврейское благотворительное общество. Там и встретился с Трумпельдором, тоже чего-то добивавшимся для «халуцев». Помощь — врача и медикаменты — Ицхак получил, но девочка все-таки умерла. А с Трумпельдором они подружились, и, уезжая, Трумпельдор взял с Ицхака Ландсберга слово, что тот скоро приедет. И Ицхак приехал-таки, ибо это была возможность сбежать от жены — она в тот момент решила остаться в России, где победили большевики. В общем главное совпадает — в Красной армии Ицхак Ландсберг служил, и к сионизму его привлек Трумпельдор. Было это большой удачей, ибо Ландсберг-Саде стал одним из создателей «Хаганы» и «Пальмаха»^[55]. Вообще он был видной фигурой. Рассказывали, что в 20-е годы была в Лондоне выставка, посвященная Британской империи. И был павильон Палестины. Саде там работал — один еврей среди арабов. И пил водку, и ел сало, вызывая ужас и отвращение правоверных мусульман. Они пытались призвать его к порядку, но он один был сильнее их всех. Историй таких навалом. И о романах его тоже. И о браках. И о разводах. Первая жена приезжала к нему, но, отчаявшись наладить с ним жизнь, вернулась в Россию, и он «развернулся» вовсю. Но не это важно, а то, что в 1937 году он был одним из немногих командиров «Хаганы», требовавших наступления, и осуществил ряд наступательных операций еще до того, как Вингейт научил «Хагану» наступать. Об этом подробнее будет в следующей сказке. А пока важно, что его учениками в те годы стали молодые тогда Моше Даян и Игаль Алон. Так протянулась первая ниточка в легенде о красноармейском прошлом Даяна — на него, в дни его мировой славы, «перенесли» черты биографии его старшего друга и учителя.

Но дело на том не кончилось. В Войну за независимость Ицхак Саде был назначен командовать бронетанковыми силами. Это громко сказано. Где только могли набирали евреи старые бронемашины. Что-то пришедшее в негодность бросили, уходя, англичане. Кое-что удалось «позаимствовать» в британской армии, разумеется, без ведома начальства. Благо встречались в британской армии люди, сочувствовавшие евреям — поглядели в Европе на гитлеровские ужасы. Встречались там также и люди продажные.

Но основное добывалось на заграничных свалках металлолома. Много устаревшей или поврежденной военной техники ржавело в Западной Европе в конце 40-х годов. Евреи скупали ее как лом и тайно перевозили в Израиль. Например, в Италии раздобыли и сумели нелегально переправить в Израиль 30 пущенных на слом американских танков «Шерман», без вооружения и с неисправной ходовой частью. (Купили их больше, но не все удалось тайно вывезти в Израиль — даже хлам нам, в те годы, нелегко было заполучить!)

Но Ицхак Саде не знал, что с этим «богатством» делать. Нашелся, однако, человек, в этом деле понимавший, ибо закончил Ленинградское бронетанковое училище и в чине майора командовал под Курском танковым батальоном, а теперь, помня о своем еврействе, добрался до Земли Израильской, и не один, а вместе с несколькими опытными танкистами-евреями. Звали его Феликс Батус. (В Израиле сменил имя на Рафаэль.) Они составили с Ицхаком Саде (Ландсбергом) отличный тандем, дополняя один другого. Батус, кстати, почти не знал тогда иврит, и они говорили с Саде по-русски. Саде ориентировался в местных условиях, Батус понимал в танках, так что вместе выходило хорошо — несколько танков удалось кое-как восстановить и послать в бой^[56]. (Бывало, что на этих «Шерманах» устанавливали крупповские пушки, времён Первой мировой войны! Тогда израильской армии часто приходилось использовать старьё.)

Вместе Саде и Батус влились в легендарную биографию Даяна (Курск заменился при этом на Сталинград). Батус оставил мемуары, где высоко оценивал Ицхака Саде (Ландсберга). Его, Саде, вклад в победу в Войне за независимость был велик. Он демонстрировал и личную храбрость, и военные дарования. Он числился генерал-майором, а в просторечии его называли «Старик». Так же, как Бен-Гуриона, но «Старики» друг друга не любили. Когда вспоминают у нас Ицхака Саде, обычно выглядит он гусаром-удальцом в бою, в выпивке, в волокитстве, другом поэтов. И это даже когда ему было под 60! Его стычки с Бен-Гурионом — это стычки сильной личности (Бен-Гурион) и гусара, которому море по колено. Так принято описывать. Личная неприязнь действительно, видимо, была. Но не это главное. А главное состояло в том, что в походной палатке Саде висел всегда портрет Сталина, и что Соединенные Штаты Саде называл тюрьмой всего мира.

А уже началась холодная война. Отношения с СССР были еще хорошими, но Бен-Гурион предпочитал оглядываться на США. Понимал, какой выбор надо сделать. Поэтому он отстранил Саде от командования нашей «Красной гвардией» — Пальмахом (хотя воевал там Саде успешно), послав создавать танковые войска. А вскоре после войны уволил его из армии. Под предлогом возраста — Саде было уже 60 лет. Умер Саде сравнительно молодым — в 62 года, от рака. Я все это рассказал не просто так. Это фигура характерная. Он все время разрывался между левой идеологией и «еврейским сердцем». Не только храбрость, но и левизна Трумпельдора ему понравились. И не случайной была его служба в Красной армии. И не один он был у нас такой, национально-левый. В его конкретном случае победило «еврейское сердце». Но не у всех левых так произошло.

ЧАСТЬ VI «СНОВА НА ВОСТОК»

Глава 94 «Новый путь»

В августе 1919 года Трумпельдор из Ялты отплыл в Стамбул. К тому времени в Стамбуле стали потихоньку собираться евреи, стремящиеся в Землю Израильскую. Как я уже объяснял, англичане пускали пока что только тех, кто был выслан турками в ходе Первой мировой войны. Под этим соусом, а случалось, просто контрабандой, проскальзывали в Землю Израильскую и другие евреи, однако это далеко не всем удавалось. И они пока что оседали в Стамбуле, выжидая улучшения ситуации. Тогда, в августе 1919 года, их было еще немного, но скоро должно было стать больше — уже определился перевес красных, а Трумпельдор еще по Петрограду знал, что большевики сионистов не любят. Даже левых. Поэтому он три месяца оставался в Стамбуле, организуя перевалочный пункт. Так возникла «Месила хадаша» — «Новый путь». Это был сионистский лагерь в 30 километрах от Стамбула. Он потихоньку обустраивался. Как и ожидалось, с конца 1919 года сотни «русских» «халуцим» стали выбираться в Турцию, в основном нелегально — не время было ждать или оформлять свой отъезд. Бежали. Одни на лодках через Черное море. Другие — через горы Кавказа. Третьим удавалось отплыть на пароходах. Легально или чаще по подложным документам. На пароходах было, конечно, лучше всего. Ибо путешествие по Малой Азии — удовольствие сомнительное. Там полыхала турецкая освободительная война. Наш старый знакомый, Мустафа Кемаль (будущий Ататюрк) вел борьбу с греческой интервенцией. А ведь по суше приходилось идти и «крымчанам» Трумпельдора — пересекая на лодках Черное море, они оказывались не в Стамбуле, а достаточно далеко от него (в районе Синопа). Но так или иначе, до Стамбула добирались. А вот дальше часто были проблемы — въезд в Землю Израильскую англичанами то закрывался, то открывался. Так что «Месила хадаша» служила долго (пережив своего создателя, Трумпельдора). Многие «халуцы» жили там месяцами. Даже «хахшару» там организовали. Помогал содержать «Месилу хадашу» Джойнт. Там, в лагере под Стамбулом, иногда скапливались сотни «халуцев». Были, конечно, такие, что нелегально проскальзывали в страну. Это началось еще при Трумпельдоре, и он этого не одобрял. Он вовсе не любил лишнего риска и требовал, чтобы ребята спокойно дожидались легального въезда, что огромное большинство и сделало. Но после его гибели «халуцы», въезжая легально, часто нелегально везли оружие. Стало ясно, что без оружия в стране Израильской не обойтись.

Стамбул в это время был оккупирован войсками Антанты — победителями в Первой мировой войне. Сидел в нем еще султан-марионетка, сыпавший проклятия на голову Ататюрка. Проклятья не помогли — в конце лета 1922 года Ататюрк наголову разбил греков, а их покровители — англичане — не решились вмешаться: помнили в Англии Галлиполи и Кут-Эль-Амар! Турецкие националисты заняли Стамбул, низложили султана. Тут и пришел конец «Новому пути» («Месила хадаша») — лагерь свернули. Мустафа Кемаль (Ататюрк)^[57] сионистов не жаловал — считал их английской агентурой, что в его время, несмотря на все наши трения с англичанами, было недалеко от истины. Впрочем, свою роль «Месила хадаша» уже сыграла — время Третьей алии истекало. Да и ехали евреи в страну Израиля в это время — после окончания Гражданской войны — уже, в основном, через Триест.

Лирическое отступление

Пожалуй, можно считать, что сионистская группа в начале 20-х годов в Стамбуле была, несмотря на все трудности, самой благополучной. Сионисты были организованы, и если уж им приходилось ждать, то знали они, чего ждут. А ведь Стамбул тех лет — город отчаяния. С конца 1920 года, после краха «врангелевского Крыма», там скопилось огромное количество российских беженцев (не менее 150 тысяч человек «с разных концов государства великого»). На знакомых нам Галлиполи и острове Лемнос (база галлиполийского десанта) стояли остатки белых полков. И многие белые в своих мемуарах с горечью вспоминали Стамбул, Галлиполи и особенно Лемнос. Они были никому не нужны… Им ждать было нечего. В их среде процветали взаимные обвинения в проигрыше войны, запоздалые интриги и полная безысходность.

Некоторые беженцы (люди попроще) пытались как-то приспособиться к жизни в Стамбуле. Искали работу, заводили мелкий бизнес. Среди них были и евреи-несионисты.

Но история русского Стамбула оказалась недолгой. Года за три беженцы разъехались по более благополучным странам. 12–15 тысяч вернулись в Россию.

Глава 95 Недолгая дружба

В то время как Гражданская война в России достигла апогея, в 1919 году, во дворце в Версале, под Парижем, собралась международная конференция. Победители делили мир. Делегаций явилось много. Но решающее значение имели три державы: Англия — ее представлял Ллойд-Джордж, Франция — ее представлял Клемансо и Америка — Вильсон. (Интересно отметить, что договор о создании Лиги Наций, в заключении которого большую роль сыграл Вильсон, не был ратифицирован в США.) Эти трое обычно все решали. Остальных в лучшем случае выслушивали. Италия никак не могла определить, великая ли она держава. Японию от дел, не касающихся Дальнего Востока, старались оттеснить. Все «маленькие» вертелись около кого-то из трех «больших». Около Ллойд-Джорджа «вертелись» две делегации, нас интересующие: 1) Сионисты. Их возглавлял Вейцман. Он ходил в обычной одежде и поэтому не слишком привлекал внимание журналистов. 2) Арабы. Принц Фейсал носил традиционную одежду арабского эмира и выглядел сенсационно. И с ним был Лоуренс Аравийский.

Вейцман и Фейсал уже знали друг друга. Были в Париже и американские сионисты. Вот с их главой, Ф. Франкфуртером, Фейсала свел Лоуренс. А затем Фейсал, тогда признанный лидер арабского мира, направил Франкфуртеру замечательное письмо с призывом к еврейско-арабской дружбе и сотрудничеству. Вот выдержки из него: «Мы, арабы, в особенности наш просвещенный слой, с глубокой симпатией относимся к сионистскому движению. Наша делегация в Париже ознакомилась с предложениями, сделанными сионистской организацией на мирной конференции, и считает их умеренными и разумными. (А сионисты тогда претендовали на всю турецкую Палестину, включая и нынешнюю Иорданию!) Со своей стороны, мы сделаем все возможное, чтобы предложения эти были приняты. Мы будем приветствовать евреев на их Родине…» Далее следует много похвал Вейцману и уверения в том, что местные дрязги в Палестине — дело второстепенное, обычное поначалу между соседями, но легко преодолимое. Такое вот письмо. А потом были официальная встреча и соглашение в духе этого письма. И там прямо говорили о стимуляции массовой еврейской эмиграции в Палестину. И арабы при этом получат пользу и помощь. Кто не верит, пусть проверит — все опубликовано в мемуарах Вейцмана, которые есть и на русском: «В поисках пути». Ну что может быть лучше этого? Только, опубликованный ещё раньше в Мекке (!) призыв отца Фейсала, шерифа Мекки Хусейна, принять, как братьев, евреев, возвращающихся на Ближний Восток.

Все очень радовались. Возможно, соглашение и принесло пользу в тот момент, при обсуждении сионистских предложений в верхах Версальской конференции. Но и только.

Не так развивались события в дальнейшем. Уже при подписании соглашения Фейсал указал, что сможет выполнить обещания, данные сионистам, только если великие державы выполнят обещания, оговоренные во время войны. То есть что он будет арабским ближневосточным королем, а центром его владений будет Сирия. Но это-то и не вышло. Англичане поначалу были не против, чтобы Сирия досталась их другу Фейсалу. Франция слабо участвовала в войнена Ближнем Востоке после Галлиполи. Не было у французов своего Лоуренса Аравийского. Но главное — французы с первых дней войны несли на себе основную тяжесть боев с немцами в Европе. Не до заморских стран им было. Да и цель перед ними стояла — вернуть Эльзас-Лотарингию, потерянную в 1870–1871 годах. Поколение французов выросло с мечтой об этом. Но теперь, когда эта «программа-минимум» была выполнена, Франция заявила, что ей и в колониях кое-что причитается. Например, Сирия и Ливан. Насчет христианских районов Ливана никто и не спорил. Франция считалась многовековой покровительницей христиан Востока. Культурные связи были давние, а в начале XX века возобновились и прерванные лет 200 назад экономические — шелк-сырец везли из Ливана для лионских фабрик. На фоне полного упадка экономики на Востоке — это было кое-что. Но остальные территории хотел получить Фейсал. Они были мусульманскими, арабскими по языку, особой экономической связи ни с Францией, ни с другой европейской страной последние 200 лет не имели. Но во Франции думали иначе и твердо заявили, что смогут осуществить свои притязания силой, кто бы ни встал им поперек дороги. Фейсал обратился к англичанам, но те дали понять, что воевать с Францией ради него не будут. (А Франция, главная победительница Германии, в ту минуту чувствовала в себе великую мощь.) Фейсал счел поведение англичан изменой (по-моему, не без оснований). И обратился к евреям с невероятным предложением: объединить силы и выгнать с Ближнего Востока всех европейцев! Пусть останется здесь только семитская раса — истинная хозяйка этих мест. Я думаю, что дошли до него слухи, будто евреи правят миром. Но так как миром евреи все-таки не правят, а у Фейсала без поддержки великой державы не было шансов устоять, то сионистам пришлось разочаровать его и объявить о своем нейтралитете в его назревающей войне с Францией. Он воспринял это как новое предательство (по-моему, без оснований). На том и кончилась еврейско-арабская дружба.

Но надо отдать должное Фейсалу — в 20-е годы он стал королем Ирака. И при нем не было гонений на евреев. А пока что началась его война с Францией. Фейсал, человек относительно образованный, был настроен мрачно. Еще до Первой мировой войны он окончил в Стамбуле военный лицей, где преподавали европейцы. Теперь вот Европу повидал. Понимал, что Франция сильнее арабов. Но его окружение мало в чем разбиралось и требовало войны. «Ну и что с того, что французы победили немцев. Мы вот тоже турок побили, хоть немцы им помогали! С помощью Аллаха, победим неверных!»

Лирическое отступление

Когда случается мне рассказывать эту историю — слушателям часто бывает очень жалко, что еврейско-арабская дружба сорвалась. «А счастье было так возможно, так близко…» А я так не думаю. Не это, так что-нибудь другое случилось бы. Дружить мы начали против турок, а они теперь ушли из нашего региона. Фейсал был, конечно, признанным общеарабским лидером. Но он отдавал сионистам не свое — он был выходцем из Аравии, из района Мекки, чужой в Земле Израильской. Ему легко было быть щедрым. Сомнительно, чтобы местные арабы его послушались. Ибо каждому ясно, что большинством быть лучше, чем меньшинством. Интеллигентный араб это усвоит, почитав историю евреев. А простому человеку все и без литературы ясно. Кстати, арабы эту историю с Фейсалом объявили выдумкой сионистов. А письмо объявляют сионистской фальшивкой.

Глава 96 Начало британской власти

Чтобы завершить с Версальской конференцией, остается рассказать о несчастье — гибели Аарона Ааронсона. Он был в числе сионистских делегатов и погиб в авиакатастрофе при перелете из Лондона в Париж. Ему было 43 года. В этой уникальной семье и другие дети были незаурядны. Один из них, например, в начале 20-х годов основывал город Натанию. Но столь ярких, как Сара и Аарон, больше не было среди выходцев из Румынии, с тех пор и до наших дней.

А теперь пора нам в Землю Израильскую, которую мы оставили в конце 1918 года (конец Первой мировой войны). Пока что там — военная власть. Декларацию Бальфура еще даже не опубликовали в Земле Израильской, но все о ней знают. В ее первую годовщину, то есть сразу после войны, в самом конце 1918 года, арабские общественные деятели объявили протест. Но им это было как бы положено. Куда хуже было то, что недоброжелательность британских властей, отмеченная еще в 1918 году Вейцманом, усиливалась. И это при том, что позиции наши в Лондоне были еще крепки. Этому пытались найти разные объяснения: банальный антисемитизм, страх большевизма (и евреи-чекисты достаточно сделали для этого). А Жаботинский считал, что арабы британцам были понятнее — обычные туземцы, каких много они повидали. А с этими евреями всегда всякие сложности! Но, как бы там ни было, антисемитские настроения у англичан проявлялись. И дело еще осложнялось тем, что в начале 1919 года единственный сионист, которого английские военные уважали — Ааронсон, — уехал в Европу, на Версальскую конференцию, откуда, как мы уже знаем, не вернулся.

А наши лондонские друзья Ллойд-Джордж и Бальфур, в это время тоже были больше в Париже (на той же конференции), чем в Лондоне. И они были заняты делами большой политики. Не до нас им было. Так, в Эрец-Исраэль (Земле Израильской) сложился антисемитский тандем — арабы, встречая сочувствие английских властей, подавали протесты против Декларации Бальфура и чем дальше, тем более провокативно вели себя в отношении евреев, составлявших 9–10 % населения страны. Английские власти этому не только не препятствовали, но даже покровительствовали. А затем, ссылаясь на поведение арабов, сами слали в Лондон депеши против «ошибки господина Бальфура», указывая, что декларация — это продукт кабинетных измышлений, далеких от реальности. Некоторые английские высшие офицеры вели себя в отношении евреев не менее провокационно, чем арабы, что арабам нравилось и подбадривало их. Протесты Жаботинского привели в конце концов к увольнению его из английской армии. Вейцман, к которому поступала информация о положении дел в Земле Израильской, в начале 1919 года предпочел не поднимать шума. Главное, по его мнению, решалось на Версальской конференции, и не следовало осложнять ее ход. Военные власти — дело временное. Арабские лидеры в Палестине — незначительная величина, а с основным арабским лидером — Фейсалом — у нас тогда была дружба. Так возникла трещина в отношениях двух наших «отцов-основателей». В дальнейшем она разрослась и превратилась в пропасть. Не всегда оценка поведения того или иного английского начальника однозначна. Бывало, что Жаботинский и Эдер по-разному оценивали тот или иной факт. Но были и факты совершенно двух толкований не допускавшие. И люди, поведение которых сомнений не вызывало, они были антисемитами и не желали этого скрывать. Ибо были уверены в своей безнаказанности. Но кое-что сделать все-таки удалось. Летом 1919 года в Земле Израильской побывал с визитом Брандайз. Жаботинский указал ему на опасность создавшегося положения. Он считал, что ситуация может привести к погрому. Брандайз считал это дикостью. По его мнению, нечего было приводить в пример царскую Россию. В британских владениях что-либо подобное невозможно. Жаботинский сказал ему, что русские евреи чуют погромную ситуацию, как охотничьи собаки — дичь. Общего языка они не нашли. Отказался Брандайз защищать в суде и еврейских солдат, у которых в это время был конфликт с начальством. В общем, они друг другу не понравились. Но все же и Брандайз кое-что разглядел. И в Париже, встретившись с Бальфуром, он резко осудил английскую военную администрацию. Это оказалось последней каплей. Бальфур был уже рассержен предложениями отменить декларацию, носившую его имя. (Он справедливо видел в ней главное достижение своей жизни.) Кое-какие меры были приняты — трех самых ретивых антисионистов (и антисемитов, если это не одно и то же) перевели на службу в другие страны или отправили в отставку. На место одного из них был назначен полковник Майнерцхаген, известный своими просионистскими взглядами. В дальнейшем это принесло пользу. Но немедленного улучшения ситуации не произошло.

Лирическое отступление

То, что Брандайз не поверил Жаботинскому, не было случайностью. До самой Второй мировой войны американские сионисты будут отличаться наивным оптимизмом. Они выросли в иной среде и не понимали глубины антисемитизма Старого Света.

А теперь о мандатах Лиги Наций. В Версале Англия получила мандат на Палестину. Это, правда, было лишь предварительное решение, утвержденное лишь год спустя, на конференции в Сан-Ремо (Италия). Но сейчас я хочу сказать, что такое мандат на ту или иную страну. Теперь этого понятия уже нет, но в дни моего детства на картах еще писали после названия той или иной африканской или азиатской страны: «Находится под опекой…» — дальше шло название европейской страны. Вот мандат и был правом на опеку. Систему мандатов предложил Лиге Наций Ян Смэтс (см. Приложение 4). Мандаты были трех видов «A», «B» и «C». В нашем регионе использовались мандаты типа «A». Здешние народы считались более развитыми в сравнении с народами Черной Африки и островов Тихого океана — там давались мандаты «B» и «C». Предполагалось, что ближневосточные государства смогут получить независимость в обозримом будущем.

Суть была в том, что подопечная территория не считалась колонией. Страна, получившая мандат, должна была подготовить подопечную страну к независимости в «трудных условиях современного мира» — выражение В. Вильсона, президента США. Страна, получившая власть над другой, не должна была иметь там экономические преимущества. Ей вручалась только полицейская и военная власть. Этот пункт англичане соблюдали точно. Когда в начале 30-х годов Рутенберг строил гидроэлектростанцию, заказы на оборудование он разместил в Австрии и Германии (догитлеровской) — там обошлось дешевле. А это было время «великой депрессии» — 1929–1933 годы, когда каждый заказ был важен. Англичане ворчали, но закона не нарушили. Впрочем, для них с самого начала Земля Израильская была невеликим приобретением в плане экономики. Важнее было ее стратегическое положение.

Глава 97 Покой нам только снится

К осени 1919 года напряжение в Земле Израильской возросло еще больше. Но акцент сменился. О Декларации Бальфура говорили меньше — внимание привлекла разгоравшаяся рядом война Фейсала с Францией. Арабы не понимали, что бедуинский король обречен, так же как 70 лет спустя будет обречен диктатор Ирака. И всячески выражали ему свою поддержку, благо его дружба с сионистами увяла, не успев расцвести. Возникло и набрало размах движение за присоединение Земли Израильской к королевству Фейсала. Это должно было автоматически отменить Декларацию Бальфура, посему о ней в те дни и стали поменьше говорить. В сентябре 1919 года в Иерусалиме начала выходить арабская газета «Южная Сирия». Само название говорило, что там группировались люди, мечтавшие присоединить Землю Израильскую к будущему арабскому королевству. Газета эта вела яростную антисемитскую кампанию, которую поддержали остальные газеты. Фейсал стал знаменем арабского национализма. Английскую администрацию это мало беспокоило. Для нее исход франко-бедуинской войны был ясен. Такая сложилась ситуация, когда Трумпельдор прибыл в страну (октябрь 1919 года). Намерения у него в тот момент были мирные: подготовиться к приему «халуцев», и въехал он вполне законно — его ведь в начале Первой мировой войны выслали турки, а таким людям английская военная администрация разрешала въезд. Но, как сказал о сионистах С. Я. Маршак, «борьба была им суждена». С радостью встретил Трумпельдор в Иерусалиме старых друзей: Жаботинского, уже «отставленного», но зато перевезшего в Иерусалим семью — жену и сына, Рутенберга, с которым познакомился в Петрограде, еще добольшевистском. Тот уже покончил с «русскими делами» и навсегда отдался сионистской деятельности. Обстановка в социалистическом движении в Земле Израильской Трумпельдора явно разочаровала — там царили раскол и межпартийная грызня, вызвавшая у него отвращение. Он опубликовал воззвание с призывом к единству. Это было воззвание достаточно наивное. Но так как опубликовал его Трумпельдор, моральный авторитет которого был очень высок, оно вызвало в социалистических кругах немалый шум. Но скоро все это стихло — стало не до того. Над всем стали доминировать известия с севера страны. В Сирии борьба разгорелась. И англичане, и евреи объявили о своем нейтралитете. Но остаться в стороне не удалось, хотя и те, и другие очень этого хотели. Началось с того, что никто, собственно говоря, не знал толком, где проходит граница Сирии и Палестины. В турецкие времена порядка в этом вопросе не было, да и интереса особого — тоже. Турецким властям было все равно. А вот теперь это стало важно. Ситуация напоминала ту, что случилась при распаде СССР. Вдруг стало важно, где проходит граница Белоруссии и Литвы, России и Украины. Целый ряд районов на стыке теперешних Сирии, Ливана и Израиля не имел ясного статуса. Когда начались военные действия (в конце ноября 1919 года, через месяц после приезда Трумпельдора), Англия от греха подальше отвела войска из этих районов до мирных дней, когда можно будет обо всем договориться. В числе этих районов была и Верхняя Галилея, где имелись еврейские поселения. И очень скоро ситуация для северных поселений стала угрожающей.

Глава 98 В Верхней Галилее

Итак, Верхняя Галилея осталась без войск. Это и сегодня район, где мало еврейского населения. По нашим масштабам место считается удаленным. Самая северная точка Израиля, Метула, существовала уже тогда. Ее заложили еще в ротшильдовские времена. А кроме нее было всего три совсем маленьких поселения. Одно из них называлось Тель-Хай. Хороших дорог в те времена там не существовало. А между тем даже продовольствие туда надо было подвозить. Положение сложилось не из легких. А французы тем временем высадились в Бейруте и для начала прощупывали ситуацию (небольшими отрядами и с воздуха). Начались стычки. На стороне бедуинов поначалу был большой численный перевес в Верхней Галилее. Евреи заявили о своем строжайшем нейтралитете. Но это было легче сказать, чем сделать. Малодисциплинированные бедуинские отряды, распаленные «победами» — отступлением какого-нибудь небольшого французского отряда, — все меньше считались с еврейским нейтралитетом. Они подступали к еврейским поселениям, крича, что там прячутся французы. Убедившись, что французов нет, требовали от евреев поднять флаг Фейсала над поселением. Евреи понимали, что сил у них очень мало, и делали все, чтобы избежать конфликта. Ходили упорные слухи, что у бедуинов есть даже пушки, отбитые в войну у турок, и среди бедуинов — бывшие турецкие артиллеристы. А у евреев не было в Верхней Галилее и ста человек, способных носить оружие, и оружия даже для этой сотни не хватало. Флаг Фейсала они все-таки не поднимали — отговаривались боязнью бомбардировки с воздуха. Обращались за помощью к тем бедуинским шейхам, с которыми раньше поддерживали хорошие отношения. Иногда это помогало, но ненадолго. Как это часто бывает, сдержанность только распаляла арабов. Вскоре был убит первый еврей (как раз в районе Тель-Хая). Случались и грабежи. Северные поселения обратились за помощью к южным. Помощь начали оказывать, но мало и неорганизованно — каждое поселение решало этот вопрос самостоятельно. Началась эвакуация женщин и детей с севера. Кое-кто из мужчин тоже удрал. В это время, в середине декабря, Трумпельдор думал возвращаться в Турцию, к своим «добрым хлопцам». А оттуда — смотря по ситуации. Может быть, придется возвращаться и в Россию, где еще бушевала Гражданская война, — помочь «Хехалуцу». Но его попросили перед этим съездить в Верхнюю Галилею и организовать работу по обеспечению безопасности — он ведь был человек с большим военным опытом, а деятельность там шла стихийно. Трумпельдор согласился, думая, что это на несколько дней, и в конце декабря был там. Наступал грозный для нашей страны 1920 год.

Глава 99 Тогдашние левые

Там, на месте, Трумпельдору мигом стало ясно, что нужны большие, по понятиям тех дней, подкрепления. Он потребовал минимум сто человек с оружием, каковых в тот момент не отправили. Зато начались споры о том, надо ли их посылать. И тут случилось невероятное. Жаботинский считал борьбу в Верхней Галилее делом безнадежным. По его мнению, для этого и посылки пятисот вооруженных евреев будет недостаточно, и, следовательно, надо временно эвакуировать Верхнюю Галилею. Наоборот, социал-демократические лидеры, Бен-Гурион, Табенкин и Кацнельсон, были против этого: «Речь не идет здесь о клочке земли или маленькой еврейской собственности — здесь речь идет о судьбе Эрец-Исраэль. Уход и отступление стали бы решающим подтверждением нашей слабости и нашей ненадежности».

Я специально привел эту дискуссию для характеристики тогдашних социал-демократических лидеров. Они явно не чета теперешним! Они спокойно отнеслись и к доводам, что отправка подкрепления может привести к тому, что евреи впутаются в войну французов с Фейсалом. И настояли на своем. Потихоньку стали подходить подкрепления. Они просачивались небольшими группами и едва возместили потери от бегства некоторых тамошних евреев. Так что к 1 марта 1920 года в строю было по-прежнему человек сто. Разные там были люди — и те, что еще недавно служили по разные стороны фронта, — бывшие турецкие офицеры и бойцы еврейских полков: американского полка, где уже шла демобилизация, и еще существовавшего палестинского (из него ради такого случая могли просто уйти в «самоволку»). Оружие, да и консервы тоже были почти исключительно со складов этих полков. Во-первых, потому что в стране царила послевоенная нищета, а во-вторых, потому что 1919 год был, в общем, спокойным в Земле Израильской, и евреи, как положено «пай-мальчикам», сдали по приказу английской администрации большую часть имевшегося у них оружия. (Кстати, арабы были умнее.) Теперь зато приходилось «заимствовать» оружие со складов полков. Прибыл и врач-хирург — американец доктор Гери. Готовили отряд посолиднее — даже с пулеметами. Он должен был не просачиваться, а в случае нужды пробиться. Но не успели. Трумпельдор энергично организовывал оборону. Далеко не все его бойцы имели военный опыт. Он обучал их военной премудрости. Но приходилось беречь патроны. Авторитет его никем на севере не оспаривался. Не так уж ясно, было ли это хорошо. Ибо Трумпельдор, хотя и прожил года три в Земле Израильской еще до Первой мировой войны, арабов знал плохо. Между прочим, еще и потому, что не сразу усваивал языки. Да и вообще, большинство представителей Второй алии с ними мало контактировали. «Трумпельдор не понимал арабов… Он не в состоянии был постигнуть их жестокую, хорошо рассчитанную хитрость и тонкое коварство. Его честной, прямой и благородной натуре все это было глубоко чуждо. В этом отношении ветераны „Ха-Шомера“ значительно превосходили его — они досконально знали наших соседей-врагов и хорошо понимали, чего можно от них ожидать. Не раз он жестоко ошибался, легковерно доверяя льстивым примирительным речам арабов». Эту цитату я взял из воспоминаний Ш. Авигура, социал-демократа и кибуцника. Он был тогда с Трумпельдором. Но тут опять важна и характеристика тогдашних социалистов. «Это не я изменил свои взгляды, а партия», — так говорили старые социал-демократы, покидая партию «Авода» во времена Рабина-Переса-Барака.

Глава 100 Потомок льва — Иуды Маккавея

Роковые события произошли 1 марта 1920 года. Когда сотни арабов подступили к Тель-Хаю — одинокой усадьбе, расположенной близко от поселения Кфар-Гилади, они стали кричать о французах. Это было не в первый раз. Был еще шанс, что все обойдется миром. Трумпельдор разрешил группе арабов войти в дом и убедиться, что французов там нет. Это оказалось роковой ошибкой. Был ли тут рассчитанный заранее план, или произошла трагическая случайность? Ответа на этот вопрос нет. Началось с того, что араб попытался отнять револьвер у вооруженной девушки — не мог видеть женщину с оружием? Или провокация? Трумпельдор выстрелил в него. В завязавшейся затем схватке Трумпельдор получил смертельную рану. Он крикнул своему заместителю, Пинхасу Шнеерсону, чтобы тот принял командование. Несколько арабов оказались отрезаны на втором этаже. Им позволили выйти и убежать к своим. Но это не остудило пыл бедуинов. Они несколько раз пытались штурмовать Тель-Хай. Для большинства евреев это был первый настоящий бой — ведь американский полк в боях не участвовал. Держались наши хорошо, хотя приходилось беречь патроны. Было евреев человек 30, включая девушек. Все атаки арабов были отбиты. К вечеру, потеряв несколько десятков человек убитыми и ранеными, арабы ушли. Наших погибло тогда шесть человек, в том числе два американца и две девушки. Таково было первое еврейско-арабское сражение в Земле Израильской. Вечером решили оставить Тель-Хай. Слишком мало было сил, чтобы защищать три пункта — Тель-Хай, Кфар Гилади и Метулу.

Трумпельдор умер, когда его переносили в Кфар Гилади. Перед смертью он сказал фразу, ставшую у нас крылатой: «Хорошо умирать за Родину». Ему было 40 лет. Он был старше всех защитников Тель-Хая. 16 лет назад, в Порт-Артуре, он начал свой путь воина. Были у него хорошие шансы погибнуть на сопках Маньчжурии (Порт-Артур), у Дарданелл (Галлиполи), в России в Гражданскую. Но пал он в бою на еврейской земле.

Эпилог

Евреям пришлось отступить из Верхней Галилеи. Но скоро французы разбили Фейсала. Они получили мандат на Сирию и Ливан. Начались переговоры о границе. Евреи, конечно, хотели, чтобы Верхнюю Галилею включили в английский мандат, то есть в Землю Израильскую. И аргумент их был: существование там до войны с Фейсалом еврейских поселений, которые были оставлены только в результате сражения. Французы признали право евреев на Верхнюю Галилею. А имя Трумпельдора стало у нас символом героизма и использовалось в дальнейшем как символ и правыми, и левыми. В честь погибших в Тель-Хае восьми человек названо было поселение Кирьят-Шмоне — городок на севере Израиля в Верхней Галилее.

Приложения

Приложение 1 Из статьи К. Чуковского «Уайтчепель»

Одесские новости, 8 августа 1904 года

…Через час я был в Уайтчепеле. Казалось, не час, а целые тысячелетия отделяют меня от центрального Лондона. И в центральном есть нищета, но там она прикрытая, молчаливая, затаившаяся. Она залегла где-то по темным углам и боится стоном прервать веселую суету краснощеких, уверенных, широкоплечих людей, которые так хорошо умеют работать, любить себя и смеяться.

Здесь же она вся на виду — в этом затхлом запахе несвежей рыбы, которую жарят и съедают тут же на улице; в этих грязных, больных детях; в этих узких гнилых закоулках, которые, кажется, на веки забытые Богом, и солнцем, и санитарным инспектором; в этих крикливых, пестрых базарах, где за гроши продается линючая, выкрашенная, дважды перелицованная ветошь, где проклятья, зазыванья, сильные жесты — все кричит о нужде, обнажает ее, тычет в глаза. Большего контраста со спокойной, сытой жизнью Лондона и не придумаешь.

И контраст не только в этом. Вот мне понадобилось узнать, где русская библиотека, — подхожу к человеку, спрашиваю. Он останавливается, долго-долго объясняет мне дорогу, уходит, потом ворочается и говорит: «Знаете что: я хоть и занят теперь, ну ничего, пройду с Вами и доведу Вас до самых дверей». Это так не похоже на Лондон. Англичанин мотнул бы головой на полисмена, только вы его и видели.

Идешь по улице — по длиннейшей, грязнейшей и крикливейшей в мире Commercial Road — и останавливаешься, пораженный. На вывеске российскими буквами выведено: «Одесский ресторан». Но это, конечно, исключение. Язык Уайтчепеля — еврейский жаргон (идиш), вперемешку с испорченными английскими словами. Во многих домах, в окнах выставлены портреты покойного Герцля в траурной раме. Есть много газет на еврейском языке — и так странно видеть их плакаты об экспедиции в Тибет, о Порт-Артуре и т. д.

Со свойственной жителям Уайтчепеля приспособляемостью английскому языку научаются они быстро, но русский язык забывают еще быстрее. Встретил я как-то здесь еврея лет 30, который в России 4 класса гимназии кончил, а теперь, когда к нему говорят по-русски, в ответ умеет только любезно улыбаться. Живет он здесь всего третий год.

Хотя английские газеты сплошь и рядом честят эмигрантов невежественными, некультурными и т. д., но для всякого беспристрастного наблюдателя ясно, что духовные, умственные интересы Уайтчепеля гораздо выше, гораздо свежее, чем в самом Лондоне.

Найдите англичанина, не профессионала и не богача, который стал бы читать в Британском музее книги. Не найдете. Британский музей посещают или так называемые literary hacks (литературные клячи), или люди, которым свободного времени девать некуда, или иностранцы. А загляните-ка в русскую читальню Уайтчепеля. Я зашел как-то туда зимою. Окна заперты. Комнатка наперсточная. А люди — и на подоконнике, и в прихожей, и на лестнице. Есть скамьи, стулья, но никто не сидит, ибо стоя можно теснее набиться в комнату. Цель библиотеки — чтобы приехавшие сюда не забыли русского языка, русскую культуру, чтобы они, затерянные в большом равнодушном городе, имели уголок более ласковый, более родной, чем другие уголки. Здесь в библиотеке много русских газет, Пушкин, Достоевский, Толстой, «Жизнь замечательных людей» Павленкова и т. д. Есть даже «Диалоги Платона» в пер. Влад. Соловьева.

Но подойдя теперь к тому месту, где была библиотека, я нашел там «Эммиграционное бюро». В его окне было вывешено объявление, что за 2 фунта (20 рубл.) можно достать билет для переезда из Лондона в Нью-Йорк. Тут же возле бюро стоят бледные, грязные люди и предлагают купить у них часы, или велосипед, или швейную машину, так как у них нет денег на переезд в Америку. И тут же предъявляют вам эти предметы, которые весьма далеки от идеального состояния.

Не без труда отыскал я новое помещение библиотеки. Оно просторнее, чище, есть даже два газовых рожка. Внизу же чайная, которая по желанию может обратиться в лекционный зал, в бальный зал и даже в театр: в одном конце повешена занавеска, на которой, по мнению некоторых, изображено море, а по мнению других — битва русских с кабардинцами. Чайная открыта для всех, и вы можете зайти туда, когда захотите; так что чай-то пьют всего 2–3 человека, а остальные 30–40 спорят, читают, слушают. Спор ведется по-еврейски. Я его не понимаю и потому разговариваю с каким-то юношей, который подсел к моему столику.

— Когда я жил в России, я слыхал: ах, Англия — то, Англия — се, и нет нигде страны лучше Англии. А я Вам скажу, что нигде так бедного человека не сосут, как здесь.

Приехал я сюда 2 месяца назад — вышел на улицу, а куда идти — не знаю. Смотрю, возле меня еще триста таких, как я. Сбились в кучу, стоим. Подходит человек, богатый — в цилиндре, говорит: если бы я нашел хорошего портного, я бы его за дешево взял. Так все триста к нему и кинулись. Он посмотрел было на меня, но увидел мои башмаки — «нет, говорит, мне тебя не нужно — ты greener (зеленый — презрительная кличка для новичков)». И куда я ни ходил, всюду мне на башмаки смотрели. Англичане не берут — у них какие-то тред-юнионы (профсоюзы), а еврей в день больше 3 шиллингов не платит.

— Но ведь 3 шиллинга — это очень хорошо, — сказал я.

— Да, хорошо, если бы работа была каждый день. А то все больше нанимают по полдня, на четверть, а потом недели две ходишь без работы. И к тому же со своими конкурировать стыдно. Меня недавно выбрал хозяин в Бриклене, а другие бросились к нему работы просить, и как посмотрел я на них, так и отступился… А если даже вот как я теперь — достанешь работу постоянную, — тоже нехорошо. Работа с 6 утра до 10 вечера, да один час на обед. А подмастерья как звери. Спину разогнуть не смей. Отчего это никто в газетах не напечатает, не скажет беднякам, что здесь, в Лондоне, скверно для них как нигде, чтобы они сюда не приезжали. Тут их швыряют, как в Литве огурцы, а они все едут, все бегут сюда, а что с ними здесь будет в конце концов — даже и подумать ужасно.

Оставил я меланхолического своего собеседника часу 11 вечера. Весь Лондон уже вымер, а в Уайтчепеле все еще разливалась по улицам человеческая нищета — крикливая, яркая, неприкрытая.

Англичан в этом «квартале, заселенном преступниками», — немного. Это сразу заметно, ибо кабаки в Уайтчепеле весьма немногочисленны.

Приложение 2 Шпионские страсти или кто же считается хорошим евреем?

Веками на вопрос «кто же считается хорошим евреем?» давался однозначный ответ — знаток Талмуда и бесконечных комментариев к нему. Именно среди ешивебохеров (учеников ешив) искал богатый купец жениха для своей дочери. И даже в небогатых семьях родители невесты приглашали соответствующего специалиста, чтоб он придирчиво проэкзаменовал жениха по части знания Талмуда. Ибо знание иудейских духовных предметов почиталось у евреев превыше материального успеха и иных мужских достоинств (по крайней мере, в идеале). Деньги, вообще говоря, признавались вещью хорошей. Но при условии, что богач жертвовал на ешивы и благотворительные заведения.

Правда, к 80-м годам XIX в. Хаскала кое-чего добилась. Сносным женихом в богатой семье, особенно не хасидской, теперь могли признать и молодого человека с дипломом врача или юриста. И пожертвования, скажем, на еврейское ремесленное училище, тоже дозволялись. Однако все это именно дозволялось, но не приветствовалось. Идеал оставался прежним. Особенно в еврейской глубинке, подальше от Одессы.

Но и светские еврейские интеллигенты, проживавшие за «чертой», и «торговцы воздухом» из Касриловки свято верили, что именно религия объединяет евреев и отделяет их от других народов. И неевреи тоже так считали. С незапамятных времен символом и сущностью еврейства была иудейская религия и только она.

И вот, в конце XIX в. возникает и нечто другое, что претендует на роль еврейского знамени — сионизм. И с его возникновением вся шкала ценностей оказалась перевернута с ног на голову. Красой и гордостью еврейства сионисты объявили не ешивебохера, всю жизнь изучающего Талмуд и взвалившего все мирские заботы на жену, а поселенца-земледельца в Стране Израиля. Этот поселенец нередко был человеком верующим, но религиозность оказывалась всего лишь его частным делом.

И так дико казалось это огромному большинству еврейской религиозной ортодоксии, что с новым веянием, поначалу, в догерцлевские времена, даже почти не боролись. Просто игнорировали. Считали, что скоро пройдет эта глупая мода. Но сионизм рос и развивался, несмотря на все трудности. Ну захватывал бы он только безбожников — было бы не так страшно. Их, светских евреев, было еще относительно немного. И смотрели на них как на потенциальных выкрестов. Так может и неплохо, если у них пробудились хоть какие-то еврейские чувства. Но беда была в том, что сионистская зараза распространялась и среди религиозных евреев. И тут уж ортодоксия готова была биться насмерть! Для такого дела хасиды даже оставили свои вечные споры с миснагидами (литваками)^[58].

Все шло в дело для борьбы с сионистами. И печатное слово, издавна уважаемое евреями, благо они почти все были грамотны (на идиш). И странствующие проповедники, доводившие верующих до экстаза. И бойкот, экономический и моральный. Прямых призывов к физическому насилию все-таки не было. Но в жизни случалось и такое. В Одессе религиозные сионисты стали в конце концов группироваться вокруг отдельной синагоги «Явне».

Конечно, светских сионистов это меньше касалось — до них было труднее дотянуться. Но они и меньше интересовали антисионистскую ортодоксию. Не у светских, а у религиозных сионистов, еще немногочисленных, был выход на патриархальные еврейские массы.

Особенно накалилась обстановка в 1899 г. Жил тогда в Киеве доктор Мандельштам, человек известный всему городу как хороший глазной врач. А в еврейских кругах знаменитый и за пределами Киева как один из старейших сионистов. В описываемое время — сподвижник Герцля и его личный друг. Человек он был нерелигиозный и вред, наносимый антисионистской ортодоксией, понимал.

В 1899 г. он опубликовал «Открытое письмо», где прямо утверждал, что настоящий еврей только тот, кто придерживается сионистских взглядов. А противники сионизма вообще не евреи, они хуже выкрестов. На ортодоксов это произвело такое же действие, «как камень, брошенный в осиное гнездо» (по выражению самого Мандельштама). И они ринулись в контратаку.

Есть в Литве город Каунас (Ковно). И есть у этого города пригород Слободка, славившийся тогда своей ешивой. Это была твердыня ультра-ортодоксального еврейства. Вот там-то, в Слободке, еще до письма Мандельштама, организовалась знаменитая в те годы «Черная Канцелярия» (или «Черное Бюро»), как называли эту контору сионисты. Это был главный штаб борьбы с сионизмом. Заправлял всем там энергичный и деятельный рабби Липшиц. Ему удалось создать для этой цели специальный фонд. Туда вносили пожертвования столичные «гвиры» (господа) — богатейшие евреи, купцы первой гильдии из Москвы и Петербурга, хасиды и миснагиды.

И вот задумали в «Черной Канцелярии» опубликовать резкий ответ на открытое письмо Мандельштама. И подписать его должны были авторитетнейшие миснагидские раввины и хасидские цадики. И, кроме того, призвать на помощь столичных гвиров. От этой публики на сей раз требовались не деньги. И не только подписи. Им предоставляли возможность продемонстрировать и еврейское благочестие, и российский патриотизм. Т. е., намекнув на неблагонадежность сионистов, настроить против них российские чиновничьи верха, особенно цензуру. Ожидалась и поддержка кое-кого из светских евреев.

Но все сорвалось! Как раз тогда перешел в слободкинскую ешиву новый ешивебохер. Из благочестивой семьи и с прекрасными рекомендациями из предыдущих мест обучения. Очень способный и прилежный. Рабби Липшиц оказал ему честь, дозволив по вечерам исполнять обязанности своего секретаря. А этот паренек (будущий израильский историк Бен-Цион Динур) успел, до приезда в Слободку, стать сионистом! И узнав о том что затевается, тут же дал знать об этом замысле своим ковенским единомышленникам.

А у Ковно был еще пригород — Алексота. И раввином там был видный сионист Шмуэль Яков Рабинович — участник сионистских конгрессов, хорошо знавший Герцля, представитель религиозных евреев в сионистских верхах, сионистский публицист. Стоит добавить, что рав Ш. Я. Рабинович, к его чести, выделялся относительной терпимостью к культурно-просветительной деятельности светских сионистов. Этот раввин-сионист и возглавил оппозицию «Черной Канцелярии». Он срочно дал знать самым уважаемым духовным лицам, что планируемые Липшицом действия являются доносительством властям. А такие доносы еврейское общественное мнение всегда осуждало. В итоге, готовившаяся затея «Черной Канцелярии» сорвалась. Как и последующие. «Преданный ученик» еще какое-то время помогал раввину Липшицу вести переписку, пока не почувствовал, что его начинают подозревать. Тогда пришлось уйти под предлогом нездоровья. Таков первый в истории сионизма детектив из серии «шпионские страсти».

Конечно, это всего лишь один эпизод в ходе той нескончаемой борьбы, которую с переменным успехом вела против сионистов большая часть еврейского духовного руководства. И не только в Российской империи.

А о печальном конце Слободки я расскажу в следующей сказке.

Приложение 3 Еврейский Дон Кихот и публичный дом

В свое время и Жаботинский и Бен-Гурион предупреждали (редкий случай, когда они были согласны друг с другом), что еврейский народ явится в Страну Израиля «не в глянцевой обложке», что будут у нас свои воры и проститутки. Такова жизнь в любом государстве, и еврейское не станет исключением. Предсказание сбылось на славу. Завелось в земле нашей много всякой дряни, притом быстро. Но есть и другие евреи, об одном из которых я и хочу рассказать.

Освоение страны шло благодаря еврейскому «практическому идеализму», как говорил Нордау. Но встречался и идеализм непрактический, донкихотский. И от него тоже была польза, ибо чистота помыслов кое-чего стоит. Нашего Дон Кихота звали Михаил Гальперин^[59]. Он происходил из Вильно (Вильнюс), из богатой еврейской семьи. И унаследовал немалое состояние. И тут повел он себя абсолютно непрактично. Вместо того чтобы спокойно жить-поживать в свое удовольствие (до тех пор, конечно, когда его или его потомков прирежут или пошлют в газовые камеры, а деньги и имущество отнимут под тем или иным предлогом) он решил бороться за улучшение положения евреев. Для начала основал в Вильно на свои деньги еврейскую профессиональную школу и кооперативное производство вязаных изделий. Эти действия были, конечно, благородными, но в какой-то степени еще традиционными. Однако наступила уже эпоха палестинофильства (догерцлевского сионизма). И в 1885 году, 25-летний Михаил отправился в Землю Израильскую. А перед отъездом поклялся в синагоге перед свитками Торы, что все деньги свои потратит на нужды еврейской страны. Довольно скоро стал он известен в наших местах своими столкновениями с чиновниками Ротшильда. Пытался создать профсоюз среди рабочих Ришон-ле-Циона, призывал их к неповиновению чиновникам барона. Одни считали его защитником угнетенных, другие взбалмошным господином, у которого «не все дома». Власти баронской администрации он, конечно, не поколебал. Зато в 1891 году принял участие в основании Нес-Ционы, личное и финансовое (очень значительное). Видимо там, на празднике, и поднял впервые Михаил бело-голубой флаг, придуманный им. В честь этого события, в Нес-Ционе ему поставлен памятник. И один из кварталов города назван его именем. На первом сионистском конгрессе приняли этот флаг как еврейское национальное знамя. (Есть, впрочем, и другие версии возникновения флага.) Ныне Нес-Циона — «Чудо Сиона» или «Знамя Сиона» — небольшой израильский город. Помог Гальперин деньгами и другому поселению — Исуд-ха-Маала. А затем вернулся в Россию агитировать еврейскую молодежь переселяться в Землю Израильскую. Он много путешествовал по разным городам, проповедуя идею возвращения в Сион, сочетая ее с идеями социализма. Именно он, по свидетельству его учеников и последователей, определял лицо движения «Поалей Цион», зажигал еврейскую молодежь, добавляя к сухой марксистской теории (в версии Бера Борохова) сионистскую романтику. А наступали грозные времена. С кишиневских событий 1903 года началась в России новая погромная волна. Гальперин собрал сотни молодых евреев и организовал самооборону в Вильне. На его деньги тайно закупалось оружие, заказывались у кузнецов сабли и пики. Опережая свое время, мечтал он создать «народный еврейский легион» и с помощью Англии выбить турок из Страны Израиля. (Мечты эти сбылись. Он дожил до этого.) А главное, создал он тогда в Вильно отряд из 30-ти отборных молодых людей, «сильных духом и телом». И стал готовить их к переселению в Землю Израильскую. По ночам, в соседнем лесу, учились они владеть оружием, вырабатывали физическую выносливость. Каждый из них поклялся верности четырем принципам жизни на исторической Родине: социальное равенство, жизнь коммуной, работа на земле, служба в будущем народном легионе. И были среди тех ребят такие, что действительно прибыли в страну со Второй алией и пытались осуществить эти принципы на деле.

В 1903 году Гальперин принял участие в работе 6-го сионистского конгресса в Базеле, где решительно выступил против «плана Уганды». Наконец, в 1906 году он снова прибыл в Землю Израильскую и прожил тут до конца своих дней. Денег у него уже не осталось. Большая часть состояния была им растрачена. Над остатками его мать сумела добиться опеки — Михаила признали недееспособным по части бизнеса. А он готов был делиться с бедными поселенцами буквально последним. Свои идеи он по-прежнему пытался воплотить в жизнь и сыграл роль в основании группы «Ха-Шомер» — «Страж», организации, взявшей на себя охрану еврейских поселений. Гальперин всегда посещал места концентрации молодежи, призывал молодых людей учиться владеть оружием. И эта агитация имела успех. Но Дон Кихоты не являются хорошими организаторами. Так что действительным основателем «Ха-Шомера» стал Исраэль Шохат. Он был практичнее Гальперина. Выходец из состоятельной еврейской семьи в Гродно, он еще подростком вошел в кружок «Поалей Цион» и в отряд еврейской самообороны в родном городе. Как видим, на левом фланге сионизма оказались не только люди пролетарского происхождения.

А Гальперин меж тем жил физическим трудом. Отношения с членами «Ха-Шомера» были у него наилучшими, хотя он и «остался за бортом». Был староват, чтобы стать рядовым бойцом и не подошел для руководства. Я это особо подчеркиваю. Ибо случалось в нашей истории, что люди, оттесненные жизнью на второй план, испытывали горькую обиду и иногда даже покидали наши ряды. Но Михаил не был честолюбив. Было ему уже лет 50. Но оставался он таким же мечтателем. Кстати, к арабам он был настроен дружественно. Наивно полагал, что в дальнейшем они смешаются с нами и ассимилируются.

В 1911 году Михаил Гальперин случайно прославился на всю страну. В Яффу приехал на гастроли итальянский цирк. Для увеличения сборов было объявлено, что желающие смогут войти ко львам в клетку, и предложили записываться. Записались итальянский консул, турецкий чиновник, араб-лодочник и греческий торговец. Еврея, любителя острых ощущений, не нашлось сперва, что вызвало едкие замечания среди публики. Тогда на арену и вышел Михаил Гальперин. Разумеется, наш Дон Кихот переплюнул остальных смельчаков. Входить-то они в клетку входили, но выходили из нее быстро. А он не спешил покидать львов. Спел им «Атикву» (сионистский гимн), выкурил в клетке сигарету, потребовал подать туда стакан чая. Словом, продемонстрировал всем, что значит потомок Маккавеев! Директор цирка не знал, как его из клетки выпроводить. Говорили на эту тему много. Особенно эта история понравилась бедуинам, пересказывавшим ее в бесконечных вариациях. Можно, конечно, считать, что это была глупая бравада. Но ведь это Дон Кихот! А на современников случай в цирке произвел куда большее впечатление, чем вся другая его деятельность. И сегодня вспоминают у нас Гальперина чаще всего в связи с этойисторией.

Внешности он был самой внушительной. Вот как описывал его современник: «Это был удивительно красивый человек — рослый, крепкий, с ниспадающими на плечи светлыми кудрями и прекрасными голубыми глазами. От всей его внешности веяло благородством и торжественностью пророка или сказочного героя. У него был прекрасный голос, сильный, мягкий». А дочь Михаила Гальперина, Шуламит, считалась первой красавицей тогдашнего, совсем молодого, Тель-Авива. Умер Гальперин в 1919 году. После него осталось много рукописей, но до нас они не дошли. Сгорели на пожаре.

А при чем же тут публичный дом? А при том, что и тогда уже явилось сюда достаточно евреев не «в глянцевой обложке». И однажды открыли какие-то из них в Яффе это самое заведение. Рассчитывали на успех — среди поселенцев ощущалась нехватка женщин. (Характерно для многих эмигрантских групп. К сожалению, и наличие подобных «коммерсантов», стремившихся воспользоваться ситуацией тоже не было таким уж редким, в частности среди евреев). Но сутенёры столкнулись с еврейским Дон Кихотом. Это было, когда у Михаила Гальперина уже не было денег и еще не было «львиной» славы. Но он, не колеблясь, поднял скандал до небес, требуя закрытия заведения. И чтобы владельцы вообще убирались отсюда — обойдется Страна Израиля без подобных предпринимателей! Публичные дома открывают люди не нежные. Хозяева заведения грозились нанять киллера и т. д. Но Гальперин был не робкого десятка и своего добился — трудно остановить Дон Кихота, когда уверен он в своей правоте.

Не лишние такие люди. Их скорее не хватает.

Приложение 4 О роли какашек в истории, о том, как впервые блеснул разведчик Майнерцхаген и о последних рыцарях на Земле

Когда вспыхнула Первая мировая война, всем было ясно, что сравнительно скромной Германской колониальной империи осталось уже недолго жить. Небольшие изолированные и слабо населенные белыми германские колонии должны были стать легкой добычей других держав, как только их связь по морю с метрополией будет прервана. Так почти всюду и случилось. Англичане, французы и японцы быстро наложили лапу на германское добро. Но одно исключение все-таки возникло, ибо незаурядная личность иногда путает все логические расчеты. Такая личность нашлась в Германской Восточной Африке. По-теперешнему эта страна называется Танганьика (то есть Танзания без Занзибара). Англичане, кстати, очень даже хотели прибрать ее к рукам из-за стратегического положения — осуществлялась их старая мечта: сплошная полоса британских владений по линии Каир — Кейптаун. Но там командовал германскими силами полковник (позже генерал) Леттов-Форбек (пишут и Леттау-Ворбек). Ему предстояло войти в историю. В отличие от Лоуренса Аравийского, который совершенно незаслуженно более знаменит, немец действительно показал высокий класс колониальной войны, но на свой, германский лад. Кстати, после войны он написал мемуары, но они не столь известны как книги Лоуренса.

Немецкий полковник успел уже до начала Мировой войны понюхать пороха — усмирял китайцев (боксерское восстание) и негров в теперешней Намибии. В этих операциях немцы проявили себя жестокими людьми, и он тоже был не особенно мягкосердечным. В отличие от Лоуренса Аравийского немецкому полковнику и в голову не приходило подделываться под обычаи местных жителей. Но одно восточное изобретение он все-таки полюбил — бич из гиппопотамовой кожи. На Востоке говорят, что это очень хороший бич, удары которого весьма болезненны. Леттов-Форбек это оценил. Так как белых в его распоряжении было мало, он мобилизовал 20 тысяч негров в армию в качестве боевых солдат (больше не было ружей) и еще множество — в качестве носильщиков и с помощью своего бича начал их энергично муштровать. Они так и звали его между собой: «Человек с гиппопотамовым бичом». Результаты оказались поразительными. Скоро солдаты были так обучены, что хоть в Европу отправляй, да только отправлять было не на чем. Но ничего, он себя и в Африке показал! Жизни от него британцам не было, ни на суше, ни на море. В тех местах находился один немецкий корабль, легкий крейсер «Кенигсберг», и он вел с британскими судами в западной части Индийского океана настоящую партизанскую и очень результативную войну. Он наносил удары и скрывался у берегов Танганьики, где его отыскать было очень трудно. Сухопутные войска тоже не отсиживались — они наносили удары по британским железным дорогам. В общем, отвлек этот человек на себя много сил, и сухопутных, и морских. И это не имея почти никакой связи с Германией! Один-единственный раз немецкий транспорт почти прорвался в Танганьику. В последний момент его все-таки заметил английский корабль и открыл огонь. Немцы выбросили свой корабль на берег и устроили фальшивый (бутафорский) пожар. Англичане клюнули на это и ушли, довольные тем, что уничтожили врага. А немцы пожар потушили. Большая часть грузов уцелела, и Леттов-Форбек их получил! (В том числе ордена, присланные кайзером.)

В общем, много мороки было у англичан с этим Леттов-Форбеком. С огромным трудом в ходе многомесячной операции наконец нашли «Кенигсберг» у берегов Танганьики и утопили. Для этого в Восточную Африку пришлось даже направить корабли, предназначавшиеся первоначально для действий в Дарданеллах! Впрочем, большинство пушек немцы с крейсера сняли, и они с успехом продолжали стрелять. Те, что побольше, — на суше, а легкие пушки продолжали службу на воде. Когда моряки остались без крейсера, Леттов-Форбек нашел им применение.

Есть в тех местах озеро Танганьика, по площади величиной с Нидерланды. А есть еще озеро Виктория. То и вовсе размером с весь Бенилюкс (Нидерланды, Бельгия, Люксембург). Так Леттов-Форбек организовал на озерах военные флотилии, и они изводили англичан и их союзников бельгийцев, действуя заодно с сухопутными войсками. Особенно успешно немцы действовали на Танганьике. В конце концов англичане совершили невероятное — доставили на озеро в центре Африки два морских военных катера! Это было, бесспорно, самое длинное путешествие кораблей по суше. Где можно было, пользовались реками и железными дорогами. Но сотни километров англичане «с бульдожьим упорством», как о них любят говорить, тащили суда тракторами на огромных телегах через горы и джунгли. Путешествие длилось пять месяцев. С помощью этих катеров в 1916 г. «владычица морей» овладела, наконец-то, озером Танганьика.

Одним словом, во-первых, Леттов-Форбек отвлекал на себя военные силы Британии, а во-вторых, и это постепенно становилось главным в его деятельности, буквально выставлял Британскую империю на посмешище. Миновали последние месяцы 1914 года, прошел весь 1915 год, а германская Восточная Африка стояла как несокрушимый утес, посрамляя Британскую империю.

Лирическое отступление

Английская печать писала даже о применении Леттов-Форбеком нового оружия — боевых пчел. На самом деле это была, конечно, старая африканская (и не только) уловка. В месте предполагаемой вражеской атаки сосредотачивались ульи. Африканские ульи — это плетеные корзины, которые развешивают на ветках деревьев. Так как атакующие британцы поневоле тревожили пчел, а те в Африке крупные и агрессивные, то понятно, что случалось дальше. Как видите, Леттов-Форбек воспринял из местных обычаев не только гиппопотамовый бич.

Поначалу военный министр лорд Китченер отмахивался от этой проблемы: вот побьем немцев в Европе, а там и с Африкой разберемся. Но на рубеже 1915–1916 годов в британских верхах было ясно, что надо что-то делать. Но что? Всем уже было понятно, что Леттов-Форбек — крепкий орешек. И надо выделить много сил, чтобы его разбить. А это было сложно. Выход нашли в Южной Африке. Там жили не только англичане, но и буры — потомки голландских поселенцев. Они имели славу хороших солдат, но вместе с тем и ярых ненавистников Англии — отчаянно пытались отстоять свою независимость в 1899–1902 годах, несмотря на огромное неравенство сил. Оказалось, однако, что гибкая, рациональная политика англичан принесла свои плоды — за 12 лет, прошедших после Англо-бурской войны, большинство буров оценило либеральное английское правление^[60]. Буров старого закала, призывавших воспользоваться случаем и сбросить власть «англичан, негров и жидов» (так-то! И тут евреи виноваты!), было уже немного, и попытки прогерманского восстания носили несерьезный характер, тем более, что действуя вместе с англичанами, можно было для начала захватить Намибию, тогда германскую. (Буры «положили глаз» на эту страну, в то время называвшуюся «Германская Юго-Западная Африка», как только интегрировались в Британскую империю. Ибо в этой немецкой колонии издавна селились их соплеменники). Главнокомандующим южноафриканскими силами стал генерал Смэтс (Smets). В былые времена, в Англо-бурскую войну, он лихо дрался с англичанами. Но все-таки традиционные буры относились к нему с подозрением. Традиционный бур должен был читать только Библию. А этот человек, юрист по образованию, читал (и писал!) книги по философии и поэзии Уитмена, американского поэта. Даже британские авторы признают, что во время Англо-бурской войны он вёл себя по-рыцарски. А такое англичане писали далеко не обо всех бурских командирах. Особенно на последнем, партизанском, этапе той войны, когда взаимное ожесточение возросло.

Всё это вызывало недовольство традиционных буров. И подозрения оправдались. Он-таки стал другом Британии. Для начала завоевал Германскую Юго-Западную Африку (Намибию). Это было совсем легко. Белых там было мало и часть их были буры. И вот возникла идея послать Смэтса и его бурских солдат против Леттов-Форбека. На это место претендовал и Черчилль, оставшийся временно не у дел после неудачи в Галлиполи. Но досталось оно Смэтсу.

А после, в Лондоне, Смэтс покажет себя истинным другом евреев. Он поможет Жаботинскому в борьбе за создание Еврейского полка, а Вейцману — в борьбе за Декларацию Бальфура. Оба пишут о нем с большой теплотой. В конце Первой мировой войны Смэтс стал соавтором устава Лиги Наций. Затем — премьер-министром Южной Африки. В 20-40-х годах Смэтс был крупным государственным деятелем в масштабе всей Британской империи. И даже в мировом масштабе. Он работал над превращением империи в Содружество наций.

Настоял на вступлении своей страны в войну с Гитлером. (B ходе этой войны Смэтс стал фельдмаршалом). Оказался единственным человеком, чья подпись стоит и на уставе Лиги Наций и на уставе ООН. До старости своей останется он нашим другом и будет помогать нам и после того, как отношения сионистов с Британией окончательно испортятся после Второй мировой войны. Недалеко от Хайфы есть кибуц Рамат-Йоханан, названный в честь Смэтса, чем он гордился. (Его полное имя было Ян-Христиан. По-нашему — Йоханан).

Но в 1916 году до этого было еще очень далеко. А грозный Леттов-Форбек был совсем близко. И началась труднейшая война. Они оба проявили себя большими мастерами. Сил у Смэтса было много больше. Но немец хорошо знал Танганьику, и его люди были привычны к тамошнему климату. А климат этот совсем не похож на климат благословенной Южной Африки. В общем, задача Смэтсу выпала трудная. Забегая вперед, могу сказать, что окончательной победы он не одержал.

Леттов-Форбек так и не был побежден до самого конца войны. Кружась и ускользая, он в конце концов отступил со своими поредевшими войсками на территорию Мозамбика — португальской колонии. Португалия была союзницей Англии, так что он с удовольствием разорял и цветущий тогда Мозамбик и британскую Родезию. Оружие люди Леттов-Форбека сложили только после капитуляции Германии. Но все-таки, когда он отступил в Мозамбик, все города, железные дороги были в руках англичан. Леттов-Форбек вел партизанскую войну, однако против него теперь уже хватало негритянских (британских и бельгийских) частей, они к тамошнему климату были привычнее. В победах Смэтса большую роль сыграл начальник его разведки, Майнерцхаген. Научился Смэтс ценить его советы, хоть и не сразу. Но посмеивался над его главным источником информации, ибо это была бумага, использованная для… (Именно так!) В изолированной Танганьике (германской Восточной Африке) многого не хватало. О туалетной бумаге и мечтать не приходилось, и немецкие офицеры использовали в этих целях приказы и инструкции, с которыми уже ознакомились. Немецкие офицеры почти все время находились в полевых условиях. Как только германо-негритянская часть уходила откуда-то, оставленное место исследовали люди Майнерцхагена. Они искали бумаги, из которых он часто выуживал важную информацию.

Лирическое отступление

А в Германии в 1917 году Леттов-Форбек стал живой легендой. Никакой помощи он уже 2 года не получал, даже радиосвязи с ним не было. Но англичане признавали, что он держится. Ясно было, что войска его снабжаются только за счет трофеев и во многом испытывают острейшую нужду. Нечего было надеяться на повторный успех корабля-блокадопрорывателя. И вот решено было, впервые в истории, наладить снабжение по воздуху. Был построен огромный специальный дирижабль (длиной в 226 метров), который в конце 1917 года сделал попытку доставить Леттов-Форбеку 14 тонн снаряжения. Он стартовал с Балкан. Земля Израильская была ближе к цели, но там не было воздушной базы. Немцы планировали лететь только в один конец. Экипаж воздушного корабля должен был найти Леттов-Форбека, доставить ему груз и присоединиться к его силам — на обратный путь не хватило бы горючего. Все сорвала английская разведка. Немцы летели уже над Африкой, когда услышали по радио о капитуляции германских восточноафриканских войск. Они совершили невероятное — сумели вернуться обратно пролетев без посадки 7000 км, и пробыв в воздухе 95 часов (рекорд для того времени). И там узнали, что сообщение было ложным! Англичане пронюхали про операцию и таким образом ее сорвали. Нового полета совершить не удалось. Дирижабль отвлекли на выполнение текущих задач, а весной 1918 года он погиб при налете на Мальту.

Как я уже писал, к началу 1917 года масштаб действий в Танганьике сократился. Смэтс поехал на повышение в Лондон. Там он стал членом военного кабинета (см. главу 49). То есть одним из главных лиц в Британской империи^[61], и очень помог нам. Он, кстати, чуть не стал освободителем Земли Израильской от турок. Ллойд-Джордж хотел назначить его в начале 1917 года британским командующим на Ближнем Востоке, но, в конце концов, этот пост получил Алленби. Я, однако, полагаю, что в Лондоне Смэтс принес нам не меньше пользы, поддерживая Вейцмана и Жаботинского. Для них обоих поддержка его оказалась и даром неба, и сюрпризом. А многие британцы были переведены в Египет, под командование Алленби. Среди них был и Майнерцхаген, который тоже стал нам результативно помогать. О нём уже упоминалось и ещё будет рассказано в сказке про Вингейта.

А теперь забежим вперед. В 1945 году трудно пришлось Леттов-Форбеку. Ему было 75 лет, в разгромленной Германии пенсий не платили, да и кто там в 1945 году помнил героев Первой мировой войны! Но его вспомнили за пределами Германии. Смэтс и Майнерцхаген не забыли своего доблестного врага и посылали ему посылки, спасая его от голода. Не перевелись еще рыцари в 1945 году!

Примечания

1

Официально эти школы назывались батальонами. Всего, за время их существования — с конца 20-х до конца 50-х годов XIX века — через них прошло 60–80 тысяч еврейских детей. В их числе был дед знаменитой Голды Меир. Его взяли на службу в возрасте 13 лет.

(обратно)

2

Мараны — испанские евреи, крестившиеся под угрозой смерти и изгнания, но часто в тайне исповедавшие иудаизм.

(обратно)

3

Казенный раввин приводил к присяге еврейских солдат, вел учет гражданского состояния евреев и в целом представлял общину перед властями. Но верующие евреи часто не доверяли богословским познаниям официальных «казенных» раввинов. Тогда община приглашала второго, «духовного» раввина, обычно выпускника одной из прославленных ешив. Он и руководил религиозной жизнью.

Стоит отметить, что с самого начала рекруты-иудеи должны были приносить присягу со строжайшим соблюдением законов еврейской религии, чтобы присягу воспринимали серьёзно. Кантонисты приносили присягу в 18 лет.

(обратно)

4

Важным событием, усилившим тягу евреев к образованию, стало разрешение им заниматься адвокатской практикой (1864 г.).

(обратно)

5

В рассуждениях монархистов — противников еврейских погромов была логика. Ведь если в Империи закон не защищает людей, то последствия могут оказаться непредсказуемы: сегодня безнаказанно бьют евреев, а завтра это войдет уже в привычку, и поди знай, кто тогда окажется на месте евреев.

Угроза распространения беспорядков возникла и с другой стороны. Еврейская торговля, которую столько ругали, как непроизводительную деятельность, играла, однако, важную роль в экономической жизни страны. И, когда этот «жидовский гешефт» прервался из-за погромной волны, у московских (русских) фабрикантов начались очень серьёзные трудности со сбытом. Они прямо указывали, что если эта напасть продолжится, им придется резко сократить производство и начать массовое увольнение рабочих. Со всеми вытекающими последствиями. Александр III ситуацию понял. В дальнейшем он «законно» прижимал евреев, благо никто не мешал ему эти законы издавать. Но погромы стихли.

(обратно)

6

Позднее Тургенев пожертвовал деньги в помощь евреям, пострадавшим от погромов.

(обратно)

7

О жизни Уайтчепеля в начале XX века см. Приложение 1.

(обратно)

8

Старшая сестра Трумпельдора крестилась.

(обратно)

9

Не путать с пароходом «Руслан», с которого началась Третья алия. «Руслан» отошел из Одессы на два года раньше.

(обратно)

10

Конечно, Герцль и раньше сталкивался с антисемитизмом. И на бытовом уровне, и на «научном». Антисемитские писания Дюринга, Дрюмона и т. д. имели широкое хождение и были столь же свирепыми, как будущие творения Гитлера. Герцль и до дела Дрейфуса думал о еврейском вопросе, но тогда он ещё верил в моральный прогресс человечества.

(обратно)

11

Справедливости ради следует отметить, что в «Царстве Польском» (русская Польша) для евреев было все-таки меньше ограничений, чем собственно в Империи. Например, только в Царстве Польском евреи могли покупать землю.

(обратно)

12

Русско-французский союз был заключен буквально накануне дела Дрейфуса. Конечно, русским людям не нравилось, что военные секреты их союзника — Франции, выданы их вероятному противнику — Германии.

(обратно)

13

Сионизм до Герцля был, как уже сказано, явлением локальным, распространенным лишь среди восточноевропейских ашкеназов. Но главное, критики сионизма из среды самих евреев указывали на его, если не местечковость — Одесса и Харьков не такое уж захолустье — то, по меньшей мере, на его провинциальность. Поэтому и важно было активное участие в движении всемирно известных западных интеллектуалов.

(обратно)

14

Еврейские извозчики-фурманы (балагулы) имели хорошую репутацию как люди знавшие свое дело и ответственные (пили меньше извозчиков-христиан). Это была одна из традиционных еврейских профессий. Неевреи охотно прибегали к их услугам.

(обратно)

15

Кое-что в тогдашних трагических событиях не ясно по сей день. В частности потому, что в феврале 1917 года толпа повсюду (особенно в Петрограде) жгла здания полиции, жандармерии, судов. В сгоревших тогда архивах было много разных тайн. Среди прочего, погибло и большинство документов о кишиневском погроме. Предполагают, что целенаправленно стремились уничтожить архивы уголовники и тайные агенты, боявшиеся разоблачений.

(обратно)

16

Кстати, умеренный еврейский деятель адвокат Слиосберг указывал министру внутренних дел Плеве на необходимость официально ассигновать средства для помощи пострадавшим от погрома. Это показало бы, что царь не сочувствует погромщикам. Но этого не сделали. Кто сеет ветер — пожнет бурю!

(обратно)

17

Бен Ами — на иврите «сын моего народа». Псевдоним Марка (Мордахая) Рабиновича. М. Рабинович — еврейско-русский писатель. Инициатор создания «первой самообороны» в Одессе в 1881 году. В то время националист и просветитель. Затем сионист.

(обратно)

18

Авраам Ицхак Кук (1865–1935) — раввинский авторитет и мыслитель. В 1904 году прибыл в Эрец-Исраэль, где стал раввином Яффы и практически всего еврейского ишува. Солидаризировался с сионистским движением, что вызывало сопротивление в ортодоксальных кругах. В 1919 году был назначен главным раввином Иерусалима; в 1921 году был избран первым ашкеназским раввином Эрец-Исраэль. Кук развил свою концепцию сионизма и его роли в еврейской истории. Автор многих религиозно-философских трудов.

(обратно)

19

Возможно, хронологически началом второй алии был отъезд в Страну Израиля группы еврейских детей из Кишинёва, осиротевших во время погрома. Их вывез осенью 1903 года сионистский деятель М. Усышкин. Но это событие не имело столь важных последствий как приезд гомельцев.

(обратно)

20

В «Ха-Шомер» состояло человек 100. Участники самообороны из России стали ядром организации. Бен-Гурион называл «Ха-Шомер» дедушкой израильской армии.

(обратно)

21

Это и было важным пунктом расхождения между Плеве и Витте (см. главу 19). Витте всеми силами стремился избежать войны с Японией, а Плеве ее желал.

(обратно)

22

Неофициальная, но вполне действенная поддержка погромщикам оказывалась. Витте, к примеру, в своих мемуарах пишет о печатавшихся в жандармском управлении погромных листовках.

(обратно)

23

Возможно, начало этой легенде положили действия Жореса во время и после дела Дрейфуса.

(обратно)

24

Шамиль (1797–1871) — предводитель горцев, возглавивший борьбу народов Чечни и Дагестана против России в 40–60-х годах XIX века.

(обратно)

25

Несмотря на польский антисемитизм, встречались «поляки Моисеева вероисповедания», то есть евреи — патриоты Польши. Особенно в Варшаве, где евреи составляли 40 % населения.

(обратно)

26

Позже Черчилля обвиняли в том, что операции начались зимой — в феврале 1915 года, и зимние штормы мешали флоту действовать. Это так, но, как ясно будет из дальнейшего, он знал, что делал — время не ждало. А еще среди причин неудачи называли следующее: береговая артиллерия турок была устаревшей. Била недалеко. Но когда бой идет в узком проливе, это неважно. Однако главной бедой были для англичан и французов мины. Ибо и тральщики союзников были в узком проливе легко уязвимы для береговой артиллерии.

Любопытно, что тут история повторилась. Более чем за сто лет до описываемых событий, в ходе Наполеоновских войн, возникла подобная ситуация. Английский флот, тогда бесспорно сильнейший в мире, (разумеется парусный и деревянный), был крепко потрепан турками в Дарданеллах. Средневековые турецкие пушки, стрелявшие каменными ядрами, казались, во время Наполеона, музейными экспонатами. Но, расставленные по обоим берегам длинного и узкого пролива, действовали результативно. В тот раз турками руководили французские (наполеоновские) офицеры.

(обратно)

27

Между неславянами-албанцами, в большинстве мусульманами, и их православными славянскими соседями были старые и, что важнее, новые счеты. Сербия и Черногория пытались наложить руку на Албанию и до Первой мировой войны, и в начале ее. Албанцы сопротивлялись. Теперь пришел их час.

(обратно)

28

Голгофа — место распятия Христа, символ мученичества.

(обратно)

29

Так в Вене оказались десятки тысяч еврейских беженцев из Галиции. Императорское правительство Австро-Венгрии оказывало им помощь. Но когда война кончилась, и империя Габсбургов рассыпалась, новые республиканские власти тут же объявили евреям-беженцам военного времени, что они теперь чуждые Австрии иностранцы. И должны убраться на свои галицийские пепелища. Или куда угодно.

(обратно)

30

Всего за время Первой мировой войны георгиевскими крестами было награждено свыше трех тысяч евреев. Из них 11 стали полными георгиевскими кавалерами, то есть имели четыре Георгия.

(обратно)

31

В сокращенном переводе книга вскоре вышла и в России.

(обратно)

32

Бальфур не занимался напрямую «планом Уганды». Но в дни, когда Англия направила евреям это предложение, он был премьер-министром и, конечно, был в курсе дела.

(обратно)

33

Собирал материалы для дипломной работы «Замки крестоносцев». Она стала классической. Участвовал и в раскопках хеттских древностей.

(обратно)

34

Узбеков, киргизов и казахов пытались мобилизовать, для тыловых работ, потому что людские ресурсы России из-за войны были напряжены до предела. В конце концов, дорогу достроили с помощью рабочих завербованных в Китае.

(обратно)

35

Ну прямо по Библии. Как сказал Илья-пророк царю Ахаву: «Ты убил — ты и наследуешь»!

(обратно)

36

В общем-то антисемит всегда найдет, в чем обвинить еврея. Традиционным в старину было обвинение еврейских торговцев, что они, отдохнув в субботу, торгуют в воскресенье — отвлекают христианский люд от богослужения. В Новое время в моду вошли и другие обвинения мелких еврейских торговцев-разносчиков: им, например, ставили в вину то, что доставляя товары прямо на дом, они провоцируют лишние покупки. Тем и разоряют бедный христианский люд. А сами они — паразиты, как и большинство евреев.

(обратно)

37

Гилель Яфе, впрочем, так же был известен и как общественный деятель. Но главным делом его была все-таки медицина. А еще он много лет вел дневник (1891–1934) и сохранил для нас картины жизни Страны Израиля тех дней.

(обратно)

38

Филлоксера — сельскохозяйственный вредитель. Самая опасная ее разновидность — корневая. Личинки пожирают корни винограда.

(обратно)

39

По счастью с филлоксерой уже умели бороться, ибо она до того хорошо поразбойничила в Европе. Из Америки привезли дикорастущий виноград, корни которого устойчивы к филлоксере. И к американскому дичку прививали продуктивные европейские сорта. В общем хлопот и расходов хватало.

(обратно)

40

В начале аргентинской эпопеи высказывалась мысль о создании там автономной еврейской территориально-административной единицы. Но эту идею очень скоро оставили. Главный ее энтузиаст Вильгельм Левенталь, между прочим, личный друг Нордау, разочарованный, вернулся в Европу.

(обратно)

41

Тут сказалось преимущество нападающей стороны. Туркам хватало пятнадцати тысяч солдат, чтобы создать угрозу каналу. А англичанам для обороны длинного канала (поди знай, где ударят турки) надо было держать там в пять раз больше солдат, да еще и военные корабли — их артиллерия играла важную роль в обороне канала.

(обратно)

42

С вставшей перед ней задачей Америка справилась. Весной 1917 года когда США вступили в войну, их армия насчитывала 200 тыс. человек (смехотворно мало). В конце 1918 года, т. е. в конце войны, у Америки было 4 млн. военных. Из них более 2 млн. в Европе.

(обратно)

43

Это были так называемые «Скандинавские конвои», регулярно ходившие в 1917 году между норвежским портом Берген и Северной Англией, караваны судов с охраной. Плавание было довольно коротким — часов пятнадцать, если все шло хорошо, но немецкие подводные лодки и легкие суда не дремали.

(обратно)

44

Дидс Уиндхам, бригадный генерал, христианский сионист. Занимал важные посты в британской администрации в 1918-23 годах. Помогал нам. Особенно важно, что он способствовал раздаче евреям оружия для обороны в ходе бурных событий в 1921 года (см. биографию Вингейта). В дальнейшем в Англии возглавлял общество англо-еврейской дружбы.

(обратно)

45

Ходили слухи о его крещеных еврейских предках-кантонистах, но это осталось непроверенным. А такие слухи ходили не только о нем. Во всяком случае, при выселении евреев Алексеев лютовал меньше других российских военачальников.

(обратно)

46

Когда стало ясно, что немцы скоро захватят румынские нефтяные районы, из Британии срочно направили соответствующих специалистов, которые взорвали нефтедобывающие установки и сожгли запасы уже добытой нефти. Но немцы быстро возобновили работу нефтепромыслов.

(обратно)

47

Генерал Деникин, будущий вождь Белого движения, был тогда в Румынии — служил в русских частях, двинутых ей на выручку. Он видел причины поражений в изнеженности румынских офицеров, игнорировании румынской армией опыта протекавшей перед ее глазами мировой войны, в хаосе и беспорядке, бездеятельности, иногда, возможно, продажности румынской администрации. «В общем, узнали-таки страну, где беспорядок государственный и социальный больше нашего». Ни среди румынских офицеров, ни среди их администраторов евреев и в помине не было. Но объяснение поражений у румын было традиционное — «Евреи виноваты». Однако скоро нашли козла отпущения посолиднее. Когда Россия рухнула, её и обвинили румыны в своих неудачах. Русские, якобы, прислали помощь «слишком мало и слишком поздно». И слишком быстро выдохлись.

(обратно)

48

За 2 дня до начала операции к туркам перебежал индийский солдат-мусульманин. Он сообщил о концентрации британских сил в районе запланированного Алленби прорыва. Но ему не поверили.

(обратно)

49

«Мегиддо» уже в эпоху раннего христианства стало нарицательным для обозначения поля битвы. В «Апокалипсисе» (Откровение Иоанна Богослова) место грядущего последнего и решительного боя между силами добра и зла названо «Армагеддон». Это явно «Ар Мегиддо» — гора Мегиддо по-древнееврейски.

(обратно)

50

Это ещё не всё. В конце 1916 года, когда громили Румынию, болгаро-германо-турецкие войска наступавшие на неё с юга столкнулись с пришедшими ей на помощь русскими. И бились болгары против «братушек», бок о бок с турками! История иногда зло шутит.

(обратно)

51

Все красные командиры в своих писаниях о «чуде на Висле» говорят о французской помощи полякам как об одной из серьёзных причин своей неудачи.

(обратно)

52

В принципе белые вожди соглашались с независимостью Польши, но «в этнических границах». Об этом поляки, в первую очередь сам Пилсудский, и слышать не хотели. «Без Львова нет Польши!» и т. д. Красные вожди были коварнее. Они понимали, что главное для них в 1919 году — избежать польского наступления. Можно, пока что, давать полякам самые щедрые обещания. А дальше посмотрим, стоит ли их выполнять. (Как это было с Брестским миром.) И большевики своего добились — Деникин в решающий момент помощи от поляков не получил.

(обратно)

53

Конечно, совсем без пролития еврейской крови не обходилось. Так, в Пинске, после занятия его поляками в 1919 году, 35 евреев, среди них и видные в городе люди, были расстреляны по ложному обвинению в большевистском заговоре. Но в городке оказался нежелательный свидетель — американский журналист. Поднялся шум, приехала следственная комиссия польского Сейма, признала, что заговора не было. Ошибочка вышла! Случались на занятой поляками территории и другие кровавые антисемитские инциденты, например во Львове. Но по тем временам это считалось скромно, ибо все познается в сравнении.

(обратно)

54

В нынешнем Тель-Авиве (в Яффо) есть улица Руслан.

(обратно)

55

«Хагана» — подпольная еврейская армия, созданная для защиты от арабов. «Пальмах» — отборные еврейские молодежные отряды.

(обратно)

56

Сформированная Саде и Батусом первая в нашей армии бронетанковая часть результативно участвовала в боях с лета 1948 года. Особенно отличился Саде и его танкисты при взятии «чудовища на горе». Так называли евреи форт Ирак-Сувейдан, упорно защищавшийся египтянами.

Вообще такой боевой путь, как у Саде — служба в царской армии, затем в Красной, затем эмиграция к нам в первой половине 20-х годов, далее служба в «Хагане» и, наконец, в израильской армии в войну за независимость, конечно редок, но не уникален. Например, бригадный генерал Йоханан Ратнер, военный атташе первого израильского посольства в Москве (послом была тогда знаменитая Голда Меир). Он был уроженец Одессы. В Первую мировую служил в русской армии, в гражданскую дрался за большевиков. С 1923 года — у нас. По профессии архитектор. Занимал важный пост в «Хагане», затем — в израильской армии.

(обратно)

57

Ходят слухи о дальних еврейских предках Ататюрка. Я не останавливаюсь на этом, так как это столь же неясный вопрос, как еврейские (сефардские) корни Франко или Фиделя Кастро.

Сейчас на этих слухах спекулируют исламисты. Ататюрк ненавидел мусульманские традиции. Это пытаются объяснить примесью еврейских генов. Другом сионистов он, во всяком случае, не был.

(обратно)

58

Все хасиды тогда были против сионистов, даже хабадники — ныне патриоты Израиля.

(обратно)

59

Фамилия Гальперин очень распространена. Не путайте, читатель, Михаила Гальперина с другими Гальпериными. В том числе и с его сыном Иеремиягу, «Ирма». О сыне рассказано в биографии Вингейта.

(обратно)

60

В 1910 году был создан Южно-Африканский Союз, куда вошли британские южноафриканские колонии и бывшие бурские республики. Это государство стало доминионом. Т. е. получило очень широкое самоуправление (для белых, о неграх ещё не думали). Премьер-министром там стал бурский герой Л. Бота. В 1914 году Южно-Африканский Союз объявил войну Германии.

(обратно)

61

Стоит отметить и стратегическое мышление этого незаурядного человека. В 1917 году ему поручили подготовить для правительства доклад о перспективах бомбардировочной авиации. Он предсказал ей большое будущее (независимо от известного итальянского военного теоретика Дуэ). В Англии с подачи Смэтса было создано первое в мире министерство авиации. Но после окончания войны продвижение в жизнь его идей замедлилось.

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия

ЧАСТЬ I ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН

  Глава 1 Николай I и евреи

  Глава 2 Оттепель

  Глава 3 Александр II и евреи

  Глава 4 О богатых евреях и об интеллигентных евреях

  Глава 5 Чем закончилась оттепель

  Глава 6 Пути-дороги

  Глава 7 В Англии

  Глава 8 Россия для русских

  Глава 9 Трудное начало

  Глава 10 Все об этом кое-что слышали

  Глава 11 Евреи, поляки, русские

  Глава 12 Простые евреи выражают свое мнение

  Глава 13 Как воссоздается народ

  Глава 14 Осторожно: марксизм

  Глава 15 Марксизм, сионизм, иудаизм и толстовство

ЧАСТЬ II ТРУМПЕЛЬДОР СТАНОВИТСЯ ИЗВЕСТНЫМ

  Глава 16 Кишинев. Напряжение нарастает

  Глава 17 Кишиневский погром[15]

  Глава 18 Ближайшие последствия погрома

  Глава 19 Может ли быть польза от антисемита?

  Глава 20 Нужен ли был ночлежный дом?

  Глава 21 Как использовать евреев?

  Глава 22 Гомель — это звучит гордо!

  Глава 23 Евреи и Русско-японская война

  Глава 24 Полный Георгиевский кавалер

  Глава 25 В плену

ЧАСТЬ III С ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА НА БЛИЖНИЙ

  Глава 26 Как сионизм в первый раз хоронили

  Глава 27 Революционер

  Глава 28 Еврейское сердце дает о себе знать

  Глава 29 Самооборона

  Глава 30 Пролетариат

  Глава 31 Дела польские

  Глава 32 Социалистический сионизм

  Глава 33 Атаки со всех сторон

  Глава 34 А мы еще посмотрим…

ЧАСТЬ IV В «БУРЯХ»

  Глава 35 Еврейские ружья. Польская сабля

  Глава 36 Рассуждая по-солдатски

  Глава 37 О путях в Россию

  Глава 38 Дарданеллы

  Глава 39 Еврейская военная часть

  Глава 40 Евреи в Галлиполи

  Глава 41 Гроза 15-го года

  Глава 42 Портные

  Глава 43 В Галиции

  Глава 44 Комитет

  Глава 45 Евреи виноваты

  Глава 46 Трудно

  Глава 47 Свет в конце тоннеля

  Глава 48 Умная еврейская голова

  Глава 49 Химия, сионизм, Британия

  Глава 50 Как же надо воевать с турками?

  Глава 51 Бедуины и Лоуренс Аравийский

  Глава 52 Так приходит земная слава

  Глава 53 «Самое страшное событие мировой истории»

  Глава 54 Деньги нужны

  Глава 55 Антисемитское изящество

  Глава 56 Деньги появились

  Глава 57 Роль бутылок в истории

  Глава 58 Критиковать евреи любят

  Глава 59 Наша земля!

  Глава 60 Уникальная семья

  Глава 61 «Мать злаков»

  Глава 62 Борьба насмерть!

  Глава 63 Польза от турецкой армии

  Глава 64 Польза от саранчи

  Глава 65 В Лондоне лед тронулся

  Глава 66 Свобода

  Глава 67 Еврейский полк возникает

  Глава 68 Национальный вопрос в русской армии

  Глава 69 Требуется железо

  Глава 70 Декларация Бальфура

  Глава 71 Чего ожидала Англия

  Глава 72 В США

  Глава 73 Умный гору обойдет

  Глава 74 Тяжелые времена

  Глава 75 Героиня Израиля

  Глава 76 Мрачный финал «Нили»

  Глава 77 Иерусалим — это еще не все

  Глава 78 На войну

  Глава 79 Важно для будущего

  Глава 80 Разные дела

  Глава 81 Еврейское счастье

  Глава 82 Баку

  Глава 83 Запоздалый триумф турок

  Глава 84 Триумф Алленби

  Глава 85 Конец войны

ЧАСТЬ V «ПУТЕШЕСТВИЕ В РЕВОЛЮЦИЮ»

  Глава 86 Сионизм и российская демократия

  Глава 87 «Две виселицы могут спасти Россию»

  Глава 88 Мечты о еврейской армии

  Глава 89 В кровавом вихре

  Глава 90 Звезды в ночи

  Глава 91 Начало Третьей алии

  Глава 92 Еврейские утопии и утописты

  Глава 93 Будущий герой Израиля

ЧАСТЬ VI «СНОВА НА ВОСТОК»

  Глава 94 «Новый путь»

  Глава 95 Недолгая дружба

  Глава 96 Начало британской власти

  Глава 97 Покой нам только снится

  Глава 98 В Верхней Галилее

  Глава 99 Тогдашние левые

  Глава 100 Потомок льва — Иуды Маккавея

Эпилог

Приложения

  Приложение 1 Из статьи К. Чуковского «Уайтчепель»

  Приложение 2 Шпионские страсти или кто же считается хорошим евреем?

  Приложение 3 Еврейский Дон Кихот и публичный дом

  Приложение 4 О роли какашек в истории, о том, как впервые блеснул разведчик Майнерцхаген и о последних рыцарях на Земле

*** Примечания ***