Английская политика от Крымской кампании до наших дней [Евгений Викторович Тарле] (pdf) читать онлайн

Академик

Е.

Тарле

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ
КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ
Я

ставлю себе задачей показать, когда и при каких условиях сложились те
принципы, которые совершенно сознательно вплоть до настоящего времени,
с постоянным обращением английских политиков и публицистов к первоисточ­
нику, проводятся английским правительством. Поэтому мое изложение распа­
дается на две части, тесно между собой связанные по существу, но разделенные
большим хронологическим промежутком. Ведь установились эти основные прин­
ципы британской политики в тридцатых годах прошлого столетия, в начале де­
сятилетия — проводились же они в жизнь в течение всего XIX века, на протя­
жении сорока лет века XX проводятся и в настоящее время, правда, не совсем
благополучно сейчас для самой Англии.
1829 год. Россия победила Турцию. После этой трудной победы был заклю­
чен Адрианопольский мир, который пока еще не испугал Англию по той про­
стой причине, что этот мир был заключен хотя и после победы, но после такой,
когда продолжение войны для России стало не совсем выгодно. Нужно помнить,
что самый мир стал возможным, главным образом, потому, что турки пришли в
панику, узнав о приближении русских войск к Константинополю. Но все обошлось
для России благополучно: мир был заключен, а затем целый ряд условий помог
русским в 1833 ГОДУ наверстать то, что было упущено при заключении Адриано­
польского мира. Был заключен в Ункиар-Искелесси договор, по которому
Дарданеллы оказались закрытыми для всех судов всех нации, и по целому ряду
пунктов Турция оказалась фактически под протекторатом России. Еще важнее,
чем эти пункты, был самый дух этого договора, который был заключен султа­
ном Махмудом в буквальном смысле под ножом, потому что войска египет­
ского хедива Мехмед-Али угрожали в это время Константинополю, и Махмуд
обратился за помощью к Николаю I как человек (как он сам потом говорил),
который тонет и потому цепляется не только за каждый кустик, но и за змею,
лежащую на берегу. В данном случае это восточное сравнение оказалось для
Николая Павловича не coвcем лестным.
Итак, договор был подписан. С этого момента в той прессе, которая обслу­
живала английскую правящую верхушку, состоящую из крупной буржуазии и
той аристократии, которая после реформы 1832 года нашла в себе достаточно
государственного смысла, чтобы пойти на службу к победившему классу, — в
прессе этой правящей аристократически-буржуазной верхушки наметилось
два течения. Первое возглавлялось Ричардом Кобденом, второе — лордом
Пальмерстоном. Кобден — глава манчестерцев — выступил в середине 1830-х го­
дов с брошюрой о России. То, что он в этой брошюре высказал, он повторял
потом и на митингах, где ему приходилось касаться этого вопроса. Вопрос ста­
вился для него так: он так же как и Пальмерстон признает, что с тех пор как
Россия (в связи с заключенным в Ункиар-Искелесси договором) держит в
своих руках Турцию, актуальным становится выяснение того, как Англия
должна на это реагировать. Должна ли Англия развернуть активную дипломати­
ческую поддержку Турции, не останавливаясь даже перед войной, или надо
выбрать другую линию поведения?

1 Стенограмма доклада в Союзе писателей в Ленинграде.

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ

137

Кобден находит, что Англия должна усвоить мирную линию поведения.
„Зачем мы будем проливать кровь из-за Турции? Чем мы живем? Нашей тор­
гово-промышленной супрематией... На всем земном шаре нам не страшно ре­
шительно ничего, кроме препятствий нашей торговле. Нам был страшен
Наполеон не потому, что французская промышленность могла с нами конкури­
ровать, а потому, что Наполеон не посредством капиталов, а военным путем
изгонял нас из Европы. Страшен ли для нас протекторат России над Турцией ?
Не страшен, потому что русские с нами экономически конкурировать не могут.
Допустим, что завтра Николай завоюет Константинополь, потеряем ли мы чтонибудь от этого в наших жизненных силах, питаемых экономикой ? Как ни
плоха русская полиция, но она лучше турецкой, и при ней нам будет еще
удобнее торговать в Константинополе. Мы торгуем в России более спокойно,
чем в Турции, следовательно, заключение этого договора России с Турцией не
является для нас основанием для изменения нашей политики".
Такова эта теоретическая точка зрения, которая в практической политике
не получила себе осуществления, хотя лорд Эбердин и кое-кто около него
поддерживали Кобдена, во всяком случае, не желали войны с Россией.
Против же этого хода мыслей решительно выступил Пальмерстон, кото­
рый и словом и делом боролся с Кобденом. Пальмерстоновская пресса не пе­
реставала указывать на полную абсурдность всего того, что говорил Кобден.
„Неужели, — восклицали газеты Пальмерстона, — неужели Кобден может в
самом деле цепляться за детские фантазии, будто держава, которая уже успела
заполучить в свои руки половину Европы и половину Азии, то есть Россия,
завоевав Турцию, удовольствуется тем, что поставит полицейских, которые
будут следить, как продаются манчестерские ситцы и бирмингамские металли­
ческие изделия? Это фантазия, не имеющая ни малейшего смысла. Для России
получить в свои руки Константинополь — означает немедленно приступить к
уничтожению самостоятельности Персии, к завоеванию Афганистана и вторже­
нию в Индию". Что касается последнего, то Пальмерстон и его пресса тут же
оговариваются неоднократно, что нельзя легкомысленно на это смотреть, что
если Николай I задумает пойти в Индию, то это совсем не смешно, потому
что Бонапарт — крупнейший военный авторитет — говорил, что если тот, кто
пойдет в Индию и потеряет, может быть, даже пять шестых своей армии по
дороге в безводных пустынях, то все же достаточно хотя бы с остатками
войск дойти до Ганга, и английское владычество полетит как карточный домик.
И в этом утверждении пальмерстоновская пресса был единодушна. С офици­
альными заявлениями подобного рода сам Пальмерстон не мог выступать, но мы
твердо теперь знаем, что таких убеждений он держался.
Основная мысль, основное положение пальмерстоновской политики своди­
лись собственно к двум принципам:
1. Английское торгово-промышленное верховенство должно быть сохранено.
2. Обеспечена должна быть Индия, без которой Англия перестанет быть
великой державой.
Торгово-промышленной супрематии Николай I не угрожает; в этом отно­
шении Россия — quantite negligeable, величина, которой можно пренебречь; но
по второму пункту — об Индии — царь крайне опасен, и этого факта, который
определяется самой географией, - никто изменить не может. Поэтому основное
положение английской политики состоит в том, чтобы обезопасить Индию.
Таковы были эти два принципа: первый, который пока не тревожил никого,
и здесь Пальмерстон не расходился с Кобденом в том, что никто не может вы­
бить Англию с того первого места, на которое ее выдвинул промышленный
переворот XVIII века со всем последующим развитием, — и второй, грозящий
огромной опасностью. После договора в Ункиар-Искелесси эта опасность при­
обрела злободневность. Не буду говорить подробно, как шли событии до и
после смерти Пальмерстона, который за вычетом короткого промежутка времени,
в 1841—46 гг., вплоть до конца жизни своей так или иначе руководил англий­
ской политикой даже и тогда, когда не был министром иностранных дел.
Я только отмечу самые необходимые моменты, самые характерные. Началось
дело с некоторых неудач для Пальмерстона. Ему необходимо было поместить
в Петербурге человека, который всецело держался бы тех же убеждений, что и
он, и который был бы первоклассным специалистом в турецком вопросе. Таким
человеком был Стрэтфорд-Каннинг.

138

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

Но Николай I не пожелал дать Каннингу своего „агремана", не пожелал
выполнить той формальности, без которой посол не может быть аккредитован
в независимом государстве. Это повело к ряду дополнительных столкновений,
так как Пальмерстон не хотел примириться с отказом и настаивал на назначе­
нии Стрэтфорда. Пальмерстон через Блая — английского поверенного в делах
в Петербурге — узнал, что нашла коса на камень и что Николай ни в коем
случае не желает пускать Стрэтфорда. Пальмерстон хотел пойти на компромисс
и настаивал, чтобы Николай позволил Стрэтфорду хотя бы только приехать
в Петербург и сейчас же уехать обратно. Николай не без яда ответил, что он
согласен дать Стрэтфорду-Каннингу, по выбору Пальмерстона, любой русский
орден, даже наивысший, лишь бы он не приезжал в Петербург.
После обмена такими любезностями, конечно, отношения некоторое время
оставались чрезвычайно натянутыми. Для того чтобы охарактеризовать то жи­
вое беспокойство, с которым Пальмерстон смотрел на Петербург, можно было
бы привести целый ряд доказательств и иллюстраций. Одну из них мы нахо­
дим в дневнике А. С. Пушкина. Пушкин встречался с английским поверенным
в делах Блаем (дело в том, что после инцидента с Стрэтфордом Пальмерстон
долгое время не направлял в Петербург посла, и там был только поверенный
в делах — charge d'affaires — Блай), и он записывает в своем дневнике:
„...Вчера бал у Бутурлина. Любопытный разговор с Блайем: „Зачем у вас
флот в Балтийском море? Для безопасности Петербурга?" „Но он защищен
Кронштадтом. Игрушка !.. „Долго ли вам распространяться? Ваше место Азия,
там совершите вы достойный подвиг цивилизации etc".
Заметим последнее: „Ваше место Азия..." Блай несколько отстал. Вернее,
он в тот момент слишком узко мыслил. Тогда еще Средняя Азия была несколько
в стороне; она выступила на передний план немного спустя; а, как сейчас уви­
дим, в 1833 году Блай имел в виду только Европейскую Турцию, Константинополь.
Этот разговор характерен. Блай не только с Пушкиным говорил, и не только
Блай говорил об этом, и не только в Петербурге происходили тогда эти разго­
воры. Подобных примеров можно было привести сколько угодно — из различ­
ных источников. Слова насчет флота были также не случайны. Разговор с на­
шим великим поэтом, человеком, никакого влияния не имевшим, для нас ха­
рактерен как одно из многих свидетельств этого рода, но разговор о флоте был
поднят не только Блайем и собеседником был не только Пушкин.
Когда прошло несколько лет, в 1837 году, обида Пальмерстона улеглась, и
в Петербурге был назначен английский посол — лорд Дэрем. Ему agrement был
дан сразу. С ним Николай был в хороших отношениях и возил его в Крон­
штадт с целью показать новый флот. Последний сооружался очень успешно.
Николай полагал, что дело идет так успешно благодаря князю Меншикову —
морскому министру. Мы знаем, что флот строился успешно, несмотря на князя
Меншикова и на целые полчища казнокрадов. Но, во всяком случае, военные
суда строились — строились усиленно. Между Николаем и лордом Дэремом
произошел разговор, гораздо еще более характерный, поскольку одним из со­
беседников был царь. Дэрем спросил Николая: „Зачем вам такой большой
флот?" Николай ответил: „А вот затем, чтобы сделать невозможным на будущее
время такой вопрос с вашей стороны".
И такой разговор произошел несмотря на то, что отношения с лордом Дэ­
ремом были хорошие. Но пока Пальмерстон возглавлял внешнюю политику
Великобритании, русско-английские отношения никак не могли наладиться.
В том же 1837 году произошло объяснение уже у Пальмерстона с русским
послом в Лондоне, Поццо ди Борго. Это объяснение было вызвано инцидентом
такого характера: английский корабль "Виксен" прошел в Черном море к бе­
регам Кавказа, объявленного уже тогда русской государственной территорией.
Так как с английской стороны не состоялось признания этого положения; то
английский корабль и решил пройти туда, но был захвачен и конфискован.
Сначала его не выдавали, затем уже возместили владельцам убытки, но Нико­
лай настаивал на своем. Он заявлял, что и впредь эти берега будут под охра­
ной России и что корабли, которые туда пройдут, будут секвестрованы.
Вот по этому поводу и произошел разговор между Пальмерстоном и Поццо
ди Борго. Донося об этой беседе в Петербург, Поццо ди Борго сообщал, что
разговор велся в таких неприлично резких тонах, что это может показаться
просто невероятным,

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ

139

Я приведу здесь несколько строк из официального изложения этого разго­
вора, который, к сожалению, слишком мало известен даже историкам, хотя
давно опубликован.
„Нужно положить предел системе захвата (сказал Пальмерстон), которую
проводит ваш император. Вы захватили Польшу и угрожаете Пруссии и
Австрии, угрожаете и дунайским княжествам. Вы строите крепости в Финлян­
дии с целью навести страх на Швецию. В Персии ваш посланник увлекает
шаха на безрассудные походы, его разоряющие, и предоставляет ему большое
личное участие в этих опустошительных войнах с целью его ослабить и погу­
бить. Теперь вы желаете захватить Кавказ, но пройдет больше1 сорока лет,
раньше чем вам это удастся. Это храбрый и свободный народ".
Поццо ди Борго сейчас же возразил, что Пальмерстону никакого дела нет
ни до Пруссии, ни до Австрии, ни до Кавказа, ни до всех тех стран, которые
перечислил Пальмерстон. Пальмерстон ответил, что Англия должна исполнять
свой долг покровительницы независимости народов, и если овцы молчат, то
пастух должен говорить.
Поццо — дипломат старой школы, опытный и за словом в карман не лез­
ший, — сразу же ответил, что нужно еще убедиться, овцы это или кто дру­
гой, иначе пастуху может плохо прийтись, если начнет слишком усердно
охранять овец.
Из этого разговора, где Пальмерстон в бешенстве высказал свои сокро­
венные мысли, выросла потом его официальная программа.
Прошло каких-нибудь два года после этого разговора, и вдруг Англию
облетело известие, которое сильно встревожило английскую крупнобуржуаз­
ную прессу.
Это было известие об экспедиции Перовского в Хиву. Это был один из
неудачных походов царского правительства в Средней Азии, проведенных еще
до того, как было приступлено к ее систематическому завоеванию. В октябре
1839 года четыре тысячи человек и десять тысяч верблюдов двинулись из Орен­
бурга по направлению к Хиве. Силы были ничтожные, поход был плохо орга­
низован, и в мае месяце 1840 года русские вернулись в Оренбург, потеряв две
тысячи триста человек из четырех тысяч и больше восьми тысяч верблюдов
из десяти тысяч. До Хивы они не дошли, дошли только до Акбулака и почти
никого на своем пути не встретили.
И однако в Англии этот поход произвел в полном смысле слова потря­
сающее впечатление. Секретарь русского посольства в Лондоне барон Бруннов
сообщает, что без преувеличения можно сказать, что несколько офицеров и
солдат России, появившихся в Средней Азии, могут взволновать всю Англию.
Осуществлялась мысль Блайя. что Россия должна распространяться в Средней
Азии, что там она может делать что угодно, и там она совершит "подвиг ци­
вилизации". Пальмерстоновская английская пресса однако не была нисколько
с этим согласна. Но поход не удался, и постепенно английское беспокойство
улеглось.
Нужно напомнить, что в 1841 году министерство в Англии переменилось.
Во главе министерства иностранных дел стал лорд Эбердин, а во главе всего
правительства — Р. Пиль. Эбердин если и не принадлежал к кругам, в кото­
рых идейно господствовал Кобден, то все же гораздо спокойнее относился
к действиям русской дипломатии на Востоке, чем Пальмерстон. И тут-то об­
наружилось, что если у англичан были определенные захватнические цели от­
носительно Турции и Востока, то таковые были и у царской дипломатии.
В 1844 году Николай Павлович приехал в Лондон и пробыл несколько
дней в гостях у королевы Виктории в Виндзорском замке. Тут он имел разго­
вор — первый из двух исторических разговоров, которые он имел с Англией.
Второй разговор, имевший самые печальные последствия и для него и для
России, произошел в 1853 году. В 1844 году он впервые высказал свою мысль.
Турция — это больной человек. Если Англия и Россия будут между собой
согласны, они могут, ни с кем третьим не считаясь, получить из наследства
больного человека те части, которые окажутся для них подходящими. Такова
была основная мысль, так ее и понял Эбердин. Но он прямо не ответил, а попы­
тался отделаться дипломатической шуткой — что если Турция больна, то, мо1

Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными
державами, т. 12.

140

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

жет быть, следовало бы пригласить доктора, раньше чем начать делить на­
следство больного. Но вообще, мол, это благая мысль, которую можно обдумать.
Прошло несколько лет. Грянул 1848 год. Всеевропейскую революцию сме­
нила реакция, до такой степени расшатавшая континентальную Европу, что
у Николая I сложилось убеждение, что если в 1844 году Россия могла еще
бояться Франции, Австрии, каких-либо иных держав, которые не допустили бы
дележа наследства больного, то теперь — что для него Австрия, которой он
только что помог задушить венгерское восстание? И может ли император На­
полеон III, еще так недавно президент и император лишь с 1852 года, воспре­
пятствовать царской политике, если даже у себя дома он только и думает,
как бы только не воскрес призрак революции, грозящей ему полным уничто­
жением? Значит, два величайших континентальных конкурента — Австрия и
Франция — отходят в сторону.
9 января 1853 года, подойдя на балу у великой княгини Елены Павловны
к английскому послу Гамильтону Сеймуру, Николай начал с ним разговор еще
более определенный, чем тот, который вел девять лет тому назад с Эбердином.
Самый тон разговора показывал полную уверенность царя в том, что на этот
раз он будет выслушан серьезно и сочувственно. Во главе английского пра­
вительства в этот момент стоял тот же самый Эбердин, с которым Николай
разговаривал еще в 1844 году, когда тот был министром иностранных дел. Это
оправдывало возвращение к старой теме.
Именно в течение 1852 года, когда шла длинная дипломатическая возня
относительно того, как именовать Наполеона III: просто „его величество импе­
ратор Франции*, или только писать „ваше величество и добрый друг" — „bon
ami" (если написать „cher frere" и назвать Наполеона третьим (по счету), —
это значит признать узурпаторами Бурбонов, Луи-Филиппа и т. д.). Как раз во
время этой дипломатической передряги Николай I пришел к ошибочному убе­
ждению, что англичане будут с ним заодно против Франции. Когда Эбердина
в 1852 году спросили, как же он будет именовать Наполеона, как будет писать
ему королева: „bon ami", как Николай, или „cher frere", то Эбердин ответил сле­
дующее: „Мы не можем не называть Наполеона„дорогим братом", мы боимся на­
шествия французов, мы боимся Наполеона III". И Николай написал на официаль­
ной бумаге: „Вот до чего дошли англичане! это можно выразить детскими
словами: „дядюшка, боюсь..." (Обычно Николай все резолюции писал по-фран­
цузски, а эти два слова написаны по-русски).
Все это случилось в 1852 году. Естественно, что Николай вправе был ду­
мать, что раз Эбердин находится в таком плачевном состоянии, раз королева
вынуждена называть из страха Наполеона „cher frere", то если предложить
Эбердину союз, свою могучую поддержку и, вместе с тем, еще часть Турции,
то это значит — заслужить его благодарность. Существовал еще целый ряд
обстоятельств, которые поощряли Николая к этому разговору.
О своей беседе с Николаем Сеймур сразу же передал по назначению. Но
ответ был получен отрицательный. И произошло это оттого, что английские
как военные, так и политические круги понимали с самого начала, как только
состоялся разговор 1844 года (хотя он и не был оглашен, но был известен),
что дележ, предложенный Николаем, для Англии не выгоден. Николай пред­
лагал Англии Египет, Кандию (Крит) и намекал, что он по существу ничего
не будет иметь против, если англичане захватят Аравию. Себе он брал (хотя
и не напирал на это, просто естественно предполагалось) Малую Азию. Дели­
катный вопрос о Балканском полуострове, о дунайских княжествах Николай
разрешал, конечно, в том смысле, что они должны были быть под протектора­
том русского царя,— как Молдавия и Валахия (тогда — турецкие владения),
так и Сербия и Болгария. По поводу Константинополя Николай заявил так:
„Я прямо скажу: Константинополь ни англичанам, ни кому бы то ни было
я не желаю отдавать и никому не позволю там водвориться. Что касается
России, то я не претендую, чтобы им овладеть (posseder), но получить его во
временное хранение (comme depositaire) это другое дело!"
Что бы произошло дальше? С точки зрения Пальмерстона, с точки зре­
ния его как военных экспертов, так и политических помощников, Россия, по­
лучив то, что она желает получить, могла бы еще на год —на два оставить
Англию в покое, а затем этот русский „океан суши", распространившись на
юге и на востоке, проникнув в Малую Азию, двинулся бы дальше—на Месо-

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ

141

потамию, Египет. Сирию, Аравию — куда угодно, а англичанам стало бы невоз­
можно воевать с этим „океаном", где-то на периферии высаживая перевозимые
за тысячи километров отряды. Следовательно, дележа Турции не должно быть...
Мы не будем останавливаться ни на событиях Крымской войны, ни на
том, что дальше последовало; охарактеризуем только те позиции, которые за­
няла английская дипломатия. Вспомним о тех двух принципах английской по­
литики, о которых говорилось выше: сохранение торгово-промышленной су­
прематии Англии и охрана Индии.
Тактика, направленная к осуществлению этих двух принципов, тактика,
которой еще до Пальмерстона пользовались в средине XVIII века Питт стар­
ший, а в конце XVIII века Питт младший, но которую Пальмерстон развернул
и снабдил теоретическими обоснованиями, — эта тактика заключалась в сле­
дующем: воевать с Россией, если придется воевать, для Англии без союзников
абсолютно невозможно — поэтому центральной задачей становится приобрете­
ние для Англии "континентальных солдат". Между тем, таковые наперечет.
Фактически их только два; иными словами, есть только две державы, которые
смогут представить для России серьезную опасность, если только будут под­
держаны английскими финансами и окажутся в таком положении, что война для
них представит выгоду. Это — Австрия и Франция. Разумеется, предпочтитель­
нее Франция, но с ней труднее договориться, так как она совершает ряд за­
хватов на севере Африки, подбирается к Египту,— словом, является пока
больше врагом, чем возможным союзником.
Что касается Австрии, то. на нее Пальмерстон возлагал больше надежд и
потому долго поддерживал весьма дружеские отношения с Меттернихом. Но
здесь дело усложнялось тем, что Меттерних, при полной поддержке Николая
Павловича проводя в Австрии и в Европе в целом ту удушающую реакцион­
ную политику, которая неразрывно связана с его именем, тот самый Меттер­
них, который всюду внешне выказывал приверженность Николаю I, на деле до
смерти боялся двух врагов: назревающей революции и затем — России, и если
для Пальмерстона Россия была врагом, находящимся за тридевять земель, то
ведь Австрия была рядом с Россией. Меттерних смертельно боялся Николая,
а Николай зорко за ним следил. Взять хотя бы одну из первых встреч, когда
Меттерних, думая, что Николай — просто фельдфебель, которого легко обма­
нуть, прикинулся человеком, который режет правду-матку в глаза, а потому
повел речь так: „Я все говорю открыто, ведь вы, ваше величество, меня
знаете..." Николай отступил на шаг и сказал громовым голосом: „Да, я вас
знаю..." Больше Меттерних не пытался заниматься авторекомендациями.
Чтобы показать, как относилась Австрия на самом деле к своему „высо­
кому покровителю" — русскому царизму, достаточно вспомнить об одном раз­
говоре, который велся в тоне как бы светской болтовни между австрийским
послом в Лондоне Эстергази и Кестльри, одним из предшественников Паль­
мерстона, и возобновлялся дважды: в 1816 и 1819 гг. В сущности можно было бы
подумать, что Эстергази обладал как бы пророческим даром. Вот по суще­
ству, что он сказал: „Представьте себе, что Россия захочет овладеть Турцией
и вторгнется в Молдавию и Валахию, что тогда делать? — Тогда мы (австрийцы)
должны выступить, приложить все усилия к тому, чтобы выбить царскую
армию из захваченных ею областей, а Франция и Англия — две великих дер­
жавы, имеющие флот, — пусть тем временем пройдут через Дарданеллы и
Босфор в Черное море и направятся к Севастополю, куда поспешит укрыться
русский флот". Это было сказано за сорок лет до Крымской войны и сказано
не англичанином или французом, а австрийцем. Меттерних был тогда уже
министром иностранных дел, а Эстергази — одним из людей его школы.
Кэстльрн очень сочувственно отнесся к этой идее, и 16 июня 1816 года Эстер­
гази уведомил об этом Меттерниха. И однако пустыми оказались все упова­
ния, которые Пальмерстон в 30—40-х годах возлагал на Меттерниха. История
работала против последнего. В 1830-х годах революционное движение в Европе
было сильнее, чем в двадцатых годах, в сороковых годах еще более усилилось
по сравнению с тридцатыми. Меттерниху пришлось выбирать между двумя
смертельными врагами: революцией и Россией. Он должен был или — что для
него было невозможно — пойти на компромисс с назревшей буржуазной рево­
люцией, поставить вверх дном всю свою политику, или оставить всякую мечту
о каком-либо сопротивлении Николаю. Он выбрал второе.

142

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

И самое интересное, что, когда Пальмерстон убедился, что Австрия не
будет его союзником, он сменил прежнюю "любовь" на лютую ненависть. Он,
умевший себя держать в руках дипломат, не мог спокойно говорить о Меттер­
нихе, не мог ему простить того, что был обманут в своих ожиданиях и на­
деждах натравить Австрию на Россию. И пальмерстоновская пресса, когда
выяснилось в середине сороковых годов, что Меттерних не пойдет за Англией,
так же третировала Меттерниха, как нынешняя английская печать третирует
Гитлера, начиная с осени 1939 года. Это был ускользнувший союзник — именно
этого с английской точки зрения никак нельзя простить.
Так сложилась обстановка, которая заставила Пальмерстона отложить ре­
шающие действия.
Но вот в 1854 году перед Пальмерстоном развертываются самые радужные
перспективы. Его фактотум, с блестящей ловкостью проводивший в жизнь его
предначертания, Стрэтфорд-Каннинг (с 1852 года он назывался лорд Стрэт­
форд-Рэдклиф) указывает, что Пальмерстон ломится в открытые двери.
"Теперь или никогда, — заявляет Стрэтфорд-Каннинг. — У нас есть союз­
ник, и притом такой, о котором можно было только мечтать. Та самая Фран­
ция, с которой приходилось бороться в тридцатых-сороковых годах, Франция
императора Наполеона III, присоединяется к нам, посылает в Крым свои
войска. Австрия, которая не хотела итти с нами, не сегодня-завтра перейдет
на нашу сторону". Перейдет и Пруссия. С ней шел торг. Король ФридрихВильгельм IV был смертельно перепуган. Он не очень верил, что Англия и
Франция будут соблюдать нейтралитет. На этот счет и тогда дело обстояло
очень слабо. И Николай Павлович тоже был источником постоянных беспо­
койств. Он приезжал в Варшаву, настойчиво вызывал короля туда Прусский мо­
нарх не хотел ехать, Николай Павлович пригрозил — пришлось поехать. Фри­
дрих-Вильгельм вернулся в Берлин — там ему досталось от английского п о л а
лорда Лофтуса. Король начинает оправдываться. Это доходит до Петербурга,
ему нагоняй и оттуда. Он бросается то туда, то сюда. Бисмарк, который тогда,
будучи представителем Пруссии во Франкфуртском сейме, стоял в стороне и
был больше наблюдателем, сообщает, что во время Крымской войны Пруссия
вела себя как пудель, потерявший хозяина и перебегающий от одного прохо­
жего к другому (herrenloser Pudel). Но, во всяком случае, у Пальмерстона была
надежда, что Пруссия выступит на стороне союзников — на стороне более силь­
ного. Таким образом, на отсутствие союзников как действительных, так и воз­
можных Англии теперь никак не приходилось жаловаться
Войну можно было развернуть. Среди тех поучительных сентенций, кото­
рые восходят к Пальмерстону и были унаследованы его преемниками, есть и
такая: „Нет такой страны в мире (сказал Пальмерстон еще в 1832 г.), которая
вообще так мало теряла бы от войны, как Англия". Поэтому самое важное —
запастись союзниками. Если союзники ввяжутся в войну,— им уже не выпу­
таться собственными усилиями. Наполеон III бессилен что-либо предпринять,
сколько бы ОН ни сердился на то, что англичане мало помогают, мало посы­
лают подкреплений. Пусть французы жалуются, что французские солдаты на
ножах с английскими, что при наступлении и штурмах англичане всегда
опаздывают и их части приходят не туда, куда надо, — все равно Франция не
развяжется с войной. Трудно было только втянуть ее в войну, а сейчас бояться
нечего. Это был вполне осознанный принцип, выдвигавшийся Пальмерстоном
при его указаниях, что и как нужно делать в дипломатической работе.
Что же следует вывести, с точки зрения Пальмерстона, из этого выгодней­
шего положения, которое, быть может, никогда в будущем не повторится? А то,
что преступлением перед британским отечеством и человечеством (человече­
ство, кстати сказать, всегда у Пальмерстона как-то совпадало с британским
отечеством), преступлением перед цивилизацией будет, если с Россией, с ее
могуществом, так или иначе не будет покончено.
Невольно в памяти всплывает тот разговор Пальмерстона с Поццо ди
Борго, который в свое время так и остался разговором, не имевшим реальных
последствий.
К концу 1854 года и особенно к началу 1855, когда Пальмерстон стал пер­
вым министром и окончательно завладел британской политикой, этот разговор
успел обрасти некоторыми уточнениями.
Россия должна лишиться прежде всего Кавказа вплоть до Минеральных.

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИЙ ДО НАШИХ ДНЕЙ

143

Вод. Эта часть Кавказа должна составить государство Шамиля — Черкесию,
под протекторатом Турции и гарантией Англии. Крым должен быть возвра­
щен Турции, у которой был отнят Екатериной II. Нечего говорить, что Мол­
давия и Валахия остаются под протекторатом султана. Польша должна быть
отнята у России, причем в отношении Польши мысль Пальмерстона имеет
некую бифуркацию. Если Пруссия станет союзником, то Польша, как протек­
торат или в каком-либо другом виде, отходит в ведение Пруссии. Если же
Пруссия не выступит, Польша объявляется самостоятельной. Затем непременно
должны быть изъяты у России Эстляндия, Лифляндия и Курляндия, то есть
все остзейские земли. И здесь тоже два варианта: если Пруссия выступит на
стороне союзников, она получит их как протекторат; в противном случае они
останутся самостоятельными.
Но самое важное, важнее всего остального, — это Финляндия. Совершенно
необходимо втянуть Швецию в войну, и в награду за это, а также для без­
опасности Швеции на будущее время нужно отнять у России Финляндию.
Этот план отнятия всех периферий был выдвинут Пальмерстоном уже
весной 1855 года, Потом оказалось, что все это в значительной части осталось
мечтаниями. Пальмерстон еще не знал тогда, что к концу войны обстоятельства
обернутся против него. Он не учел того, что его союзник Наполеон III сдер­
жанно относился ко всему этому и отнюдь не хотел отнимать Кавказ у России.
Он понимал, что для пальмерстоновской политической линии это важнее всего.
Он понимал, что отнять у России Кавказ — это значит обезопасить Персию и
Турцию, что это значит закрыть выход в Индию. Если отнять еще и Крым, то
Турция уж в полной безопасности. Но с точки зрения Франции это совершенно
не к чему. Когда окончательно обнаружилось, что Наполеон III не хочет
больше воевать, то в английской прессе началась усиленная агитация; между
прочим, с жаром напоминали, что нужно племяннику показать, что он достойно
отомстит за великого дядю (которого англичане же уморили на острове
св. Елены). Когда Пальмерстон увидел, что ничего не выйдет, он впал в глу­
боко-обиженный тон. Французская пресса отражала императорскую точку зре­
ния, и когда одна из французских газет колко заметила после падения Сева­
стополя, что если англичанам до такой степени хочется освободить Кавказ и
помочь Шамилю, то пусть они и продолжают войну — со стороны Наполеона III
нет препятствий, то в пальмерстоновской прессе обиженно заявили, что это
неуместная шутка, — то есть единственный раз, когда англичанам предложили
воевать самим, а не руками союзников, они приняли это за шутку.
Когда наступил момент окончательного расчета, Парижский мир 1856 года
показал, что французский император окончательно усвоил себе ту точку зре­
ния, что с Россией ему делить нечего. Турцию, в которой был заинтересован
французский капитал, этот мир освободил от русской угрозы. Севастополь
взят, реванш за 1812 год получен, новая империя покрыла себя военной сла­
вой, — и этого довольно... И потому, когда граф Орлов, русский уполномочен­
ный, приехал впервые в Париж, он не мог опомниться от изумления и во­
сторга, встретив там очень дружеский прием, и сейчас же сообщил об этом
Александру II. Наполеон пригласил русского представителя на обед, а после
обеда состоялась аудиенция в кабинете императора, который дал понять, не
высказываясь прямо, как опытный дипломат, что Франция на конференции
особенно усердно поддерживать англичан не будет. Так, когда на конференции
ставился вопрос о разрушении Николаевского порта (одно из требований ан­
гличан;, то Наполеон III, накануне снова обедая с Орловым, дает ему понять,
опять-таки не высказывая открыто свою мысль, чтобы Орлов не очень пугался
этого требования, если англичане его выдвинут. На другой день на конферен­
ции англичане выступают с этим требованием. Председатель граф Валевский
(министр иностранных дел Наполеона III.) поддерживает англичан, Орлов отказы­
вается, англичане настаивают, Валевский молчит. Англичане снова настаивают,
вопрос проваливается. Когда после заседания англичане в недоумении и раз­
дражении приступили к Валевскому, тот, по циркулировавшим слухам, развел
руками и сказал, что к числу многих разнообразных недостатков русского на­
рода относится и упрямство. Орлов оказался тоже упрям, — и ничего тут не
поделаешь!
Таким же способом были провалены и другие основные пункты английской
программы. Удалось добиться запрещения России иметь флот (военный) на Чер-

144

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

ном море, был отторгнут кусочек Бессарабии у устья Дуная, затем Россия
возвратила Турции Карс, только что отвоеванный у последней, — на том дело
и кончилось. План Пальмерстона в значительной мере провалился, но идеи,
с которыми он выступил и которые проводил, самым прочным образом вошли
в английский политический быт.
Проходят годы, конец пятидесятых, шестидесятых и две трети семидесятых
годов.
За это время русские войска двигаются медленно, но непрерывно по Сред­
ней Азии. Речь идет уже не о Хивинском походе, не о той „угрожающей зар­
нице, которая предвещала грозу" (как впоследствии писал „Таймс"),—дело
идет о планомерном завоевании. Россия забирает колоссальную территорию.
Воевать, казалось бы, с английской точки зрения, нужно, но если англичане
считали иронией предложение воевать на Кавказе, куда могли доставить войска
непосредственно по морю, то что сказать о войне в Средней Азии? И завоева­
ние русскими Средней Азии протекает беспрепятственно. Можно бы, конечно,
напасть на Финляндию, но пойти туда одним невозможно, а французы не будут
воевать.
Угрозы в английской прессе продолжаются, но не больше. И только когда
в 1876 году стали вырисовываться контуры русско-турецкой войны, продолжа­
тели пальмерстоновской политики (Биконсфильд, Сольсбери) выдвигали мысль
о необходимости войны австрийцев с русскими. Но осуществлению этого за­
мысла помешала чрезвычайная сложность обстановки.
Дипломатическая борьба 1876—1878 гг. продолжает старые традиции —
меняется лишь внешний облик, потому что на европейском горизонте появляется
еще один партнер, о котором раньше не было и речи. Тот самый человек,
который сравнивал когда-то Пруссию с потерявшим хозяина пуделем, держал
теперь в своих руках бразды правления в новосозданной Германской империи.
Это был гениальный дипломат, несколькими головами выше всех своих врагов
и друзей — Отто Бисмарк.
Еще в то время когда русские медленно внедрялись в Среднюю Азию,
в одном из органов пальмерстоновской прессы (она осталась пальмерстоновской
по направлению и всем своим принципам) можно было прочесть любопытную
по своей непосредственности фразу. Это была жалоба: как тяжело и тревожно
живется на свете, когда с Россией никто в Европе не воюет! Это было сказано
как раз тогда, когда без союзников воевать с Россией было нельзя, а союзни­
ков не находилось.
Грянула война 1877—1878 гг. Английская пресса отличалась прекрасной
осведомленностью о ходе войны, военный репортаж был на высоте. В Англии
с напряженнейшим вниманием следили за всеми перипетиями борьбы.
После того как Турция в конце концов капитулировала, первый министр
Англии, лорд Биконсфильд, явившийся верным продолжателем старых пальмер­
стоновских традиций, опять поднял вопрос о войне с Россией. Но до сих пор
нельзя понять, действительно ли надвигалась тогда угроза русско-английской
войны, хотя бы на море, весной 1878 года. Трудно сказать в точности. Правда,
эскадра адмирала Гримзби подошла к Константинополю, но никаких других
настоящих приготовлений к большой войне в Англии не делалось. Так или
иначе России пришлось итти на Берлинский конгресс.
Здесь перед Биконсфильдом предстало такое положение: один из возмож­
ных союзников, тот, который оказывал когда-то, в годы Крымской войны, такую
огромную помощь английской политике — Франция держалась в отдалении, не
желая выступать на стороне России, так как Россия не помогла ей в войне
1871 года. Да Франция и никаких мотивов не имела для вмешательства. Австрия,
правда, была настроена против России и в пользу Англии. Но нужно было по­
думать еще об одном союзнике. Германия в тот момент бы а на всем конти­
ненте Западной Европы, конечно, наиболее могучей державой. Биконсфильд
приехал в Берлин в поисках нового союзника и не мог не обратиться к Бис­
марку. Последний на Берлинском конгрессе вел политику, в сущности, напра­
вленную против России, но до последнего момента скрывал ее и скрывал очень
удачно. Ту кличку, которую иронически применяли к нему, кличку „честный
маклер" — первоначально он сам себе дал; он говорил, что Германии на Бер-

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ

145

линском конгрессе ничего не надо, и что он возьмет на себя роль именно
честного маклера. На самом же деле он фактически ничуть не противился соста­
влению коалиции против России из Англии и Австрии, и политика его вообще
была так искусна и сложна, что нельзя не признать чрезвычайно характерным
один из разговоров, которые он вел с Вильгельмом I. Изложение этого разго­
вора уже после смерти германского канцлера обошло всю прессу. Была ли
в действительности такая беседа или нет — она, во всяком случае, удивительно
характерна. Вильгельм изо всех сил старался понять игру Бисмарка, но его
прямая, довольно простодушная солдатская натура не могла никак усвоить весь
тот сложный переплет интриг, которые вел Бисмарк во время Берлинского
конгресса. И старый император как-то сказал Бисмарку: „Вы умеете делать то, чего
я никак не умею: подбрасывать и ловить сразу пять шаров, имея всего две руки*.
Бисмарк ответил в таком духе, что — „дела вы не знаете, ваше величество, никогда
пять шаров сразу не уловишь, я их ловлю по очереди, а вовсе не в одно время*.
Бисмарк, когда чувствовал себя в дружеском обществе, любил иногда
известную откровенность, в особенности после того как доходил до удач­
ного завершения тот или иной его замысел. Так, в печати после его смерти
появился рассказ о том, будто он, в дружеской компании и также говоря
о Берлинском конгрессе, сказал о себе, что ему должны простить, что он так
часто на своем веку в дипломатии лгал и обманывал, так как и родился-то он
как раз в день первого апреля (1815 г.), значит, это нечто провиденциальное.
Он бывал склонен к юмору, когда чувствовал себя среди близких и тех, кому
вполне доверял.
Таким образом он вел игру до конца. Сам ввязываться в войну он не хо­
тел ни в коем случае, но наблюдать, как готовится война Англии и Австрии
с Россией, — против этого ничего не имел.
Война не состоялась. Потянулись восьмидесятые годы. Продвижение рус­
ских в Азии продолжалось. Русские берут Мерв. В 1885 году по решению за­
бившего тревогу английского кабинета королева Виктория пишет угрожаю­
щее, хоть и вежливое по стилю письмо Александру III. Письму была придана
сверхторжественная форма: оно исходило не от кабинета, а от королевы. Вне­
дрение русских в Среднюю Азию временно приостановилось.
Наступают девяностые годы, наступает время, когда основные принципы
пальмерстоновской политики подверглись особенному испытанию. Уже с конца
восьмидесятых годов и в начале девяностых, впервые за весь XIX век, англий­
ский статс-секретариат иностранных дел получает от целого ряда консулов и
торговых палат и от отдельных промышленников тревожные известия: "Герма­
ния победоносно начинает вытеснять англичан со всех рынков". Как писал один
из консулов, "Германия в том или ином пункте сегодня продает перочинный
нож, завтра — велосипед, а послезавтра — паровоз".
На протяжении девяностых годов эти угрожающие для Англии известия не
перестают поступать. Торгово-промышленная супрематия Англии начинает под­
вергаться прямой опасности. Мало того. В конце девятидесятых и в начале
девятисотых годов обнаруживается, что Германия, которая вытесняет Англию
со всех рынков, строит флот и флот первоклассный. С 1906 года переходят ксо­
оружению дредноутов. Весь старый флот теряет свое значение, сдается как
бы в архив, начинается строительство новых усовершенствованных боевых
кораблей, и в этом строительстве Германия не отстает от Англии, хотя еще и
не перегоняет ее.
Опасность для Англии назревает, таким образом, в двух направлениях: и
торгово-промышленная супрематия попадает под угрозу и трещит по всем
швам и, кроме того, возникает непосредственная опасность прямого военного
нападения на Британские острова. Мало того, в 1899 году берется первая кон­
цессия на постройку германским капиталом Багдадской железной дороги от
Азиатского Скутари до Персидского залива. После окончания этой линии, сле­
довательно, в несколько дней можно будет доставлять войска из Гамбурга и
Берлина к Персидскому заливу, а оттуда военным транспортам рукой подать
до Индии. Рядом с Англией вырос внезапно грозный враг, о котором еще на
Берлинском конгрессе в этом его значении никто и понятия не имел. Враг
более грозный, чем Россия. Сначала делается попытка испробовать, нельзя ли
все-таки и Германию использовать против вековечного врага, до сих пор быв­
шего самым страшным, то есть против России.
Литературный современник, № 7

10

146

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

В 1898—1899—1900 гг. одна за другой происходят три попытки Джозефа
Чемберлена завести дружеские отношения с Германией. Джозеф Чемберлен был
министром колоний в кабинете лорда Сольсбери, но фактически руководил
всем, как в свое время Пальмерстон. Джозеф Чемберлен, руководящий деятель
огромной колониальной экспансии Англии в это время, настоящий империали­
стический хищник большого масштаба, чрезвычайно умный человек, — отец
Невиля Чемберлена. В 1938 году после провала Чемберлена на Мюнхенской
конференции во враждебной Англии прессе указывали, что в данном случае этот
сын своего отца служит живым опровержением теории о передаче умственных
способностей по наследству.
Джозеф Чемберлен трижды обращался к Германии с предложением союза.
Союз был отвергнут. Германская пресса, и прежняя и особенно после 1919 года,
много раз обсуждала вопрос, был ли этот отказ ошибкой. Некоторые публи­
цисты в Германии считали его глубокой ошибкой, вызвавшей впоследствии
катастрофу, а другие, напротив, говорят, что это не было ошибкой, что Англия
использовала бы Германию как своего "континентального солдата" и, конечно,
не пришла бы к ней на помощь в нужный момент, когда Германия, рано или
поздно, ввязалась бы именно из-за этого английского союза в войну с Россией
и Францией, потому что Франция, в случае войны Германии с Россией, авто­
матически бы выступила с запада. В помощь Англии совсем не верил и
канцлер Бюлов, который отверг протянутую Англией руку;
Это совпало случайно с тем моментом, когда после смерти матери в Англии
на престол вступил король Эдуард VII. Поэтому новая политика, которую стала
проводить Англия, получила название политики короля Эдуарда. Так она име­
нуется и в германской прессе. Конечно, король ничего бы не сделал, если бы
он не проводил политику буржуазной правящей верхушки. Для политики же,
угодной последней, все предпосылки были налицо. Перед Англией был новый
сильный враг, с которым так или иначе нужно было справиться. Этот враг не
хотел быть союзником, а в нейтральных отношениях с ним нельзя было нахо­
диться. В виду этого необходимо было перестроить всю политику, подойти
к осуществлению старых принципов по-новому и, подыскав союзников, по­
кончить с врагом. Это было решено, а главным деятелем, который проводил эту
политику, оказался король Эдуард, всецело поддерживаемый парламентом и
министрами. Сначала в Европе удивлялись, что английский король, круто свя­
занный английской конституцией, со времен Вильгельма III Оранского не имев­
ший никакого голоса в дипломатических делах, вдруг внешне может проявлять
такую усиленную деятельность. Он разъезжает по Европе, заключает союзы,
разрушает сложившиеся отношения, создает новые. Но, разумеется, люди, близко
присматривавшиеся к этой политике, понимали, в чем дело. И Клемансо выра­
зил мнение многих дипломатов, когда сказал, что английская конституция на­
столько гибка, что вот дает возможность использовать умного человека, где бы
она его ни нашла, даже в самом неожиданном месте, например, на королевском
престоле.
В чем же состояла политика Эдуарда? Необходимо было превратить Фран­
цию и Россию, которые могут быть использованы против Германии, из вра­
гов в друзей. Это можно сделать только при помощи жертв и больших жертв.
И нужно на эти жертвы итти.
8 апреля 1904 года заключается англо-французское соглашение. Ему пред­
шествовало путешествие Эдуарда в Париж. Об этом путешествии идут тре­
вожные слухи в Германии, но никто не знает, что будет. Сначала представи­
теля Англии, традиционно-враждебной державы, встречают в Париже довольно
холодно, вспоминают Фашоду, 1898 год, когда чуть не вспыхнула война, на
бульварах короля освистывают, но он с восхищением поднимает цилиндр и
делает вид, что принимает эти звуки за овации. Никто в Европе долго ни­
чего не может понять, но 8 апреля 1904 года появляется договорное согла­
шение. Франция, по этому соглашению, отказывается от всех прав и интересов
в Египте, Англия — в Марокко. Франция ничего не теряет, ибо уже Фашода
в 1898 году показала, что ей надо уйти из Египта. Значит, Англия ничего
реального в 1904 году не получает, а Франция получает Марокканскую импе­
рию, громадную страну с неисчерпаемыми подземными богатствами, страну,
где в некоторых огромных оазисах снимается по три раза в год урожай,
страну, лежащую тут же на Средиземном море и на Атлантическом океане

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ

147

в двух шагах от Франции, в двух шагах от Гибралтара, которым так дорожит
Англия,, И в других, второстепенных пунктах договора, всюду Англия все
уступает, а Франция все берет. Все это показное; было ясно, что самое важ­
ное заключается в неписанных пунктах. И тогда впервые в германской прессе
послышалась нота беспокойства, проникшая и в социал-демократическую прессу,
потому что совершенно ясно, что „сердечное соглашение" (Entente cordiale),
возникшее на таких условиях, что Англия ничего не получает и все отдает
(а что Англия не привыкла это делать, это, конечно, было аксиомой), заклю­
чено неспроста.
Это было только началом. Идет русско-японская война. Англичане — союз­
ники японцев. Война началась при полном согласии Англии. Наступает 1905 год.
Идут переговоры о мире. Когда Комура встретился впервые с Витте, он не
знал еще, что его ждет дальше. А дальше обнаружилось, что Витте отказы­
вается от уступок японцам по главным пунктам, что Россия после этой тяже­
лой войны, где она сражалась без союзников, пред лицом Франции, которая
не хотела помочь, потому что дело идет в Азии, пред лицом враждебной
Англии, пред лицом Германии, которая использовала создавшееся положение
и заключила с Россией торговый договор 1904 года, — вдруг отказывается от
целого ряда пунктов по заключению мира.
Мы теперь знаем — а заинтересованные лица знали об этом и раньше, —
что во время этих переговоров тот же Эдуард VII и английский кабинет
дали знать Японии, что новых займов не будет. А отсюда японцы могли сде­
лать естественный вывод, что, может быть, займы направятся в другое место,
а ведь армия Линевича еще была налицо. Нужно было кончать войну, и война
кончилась. Поведение Англии уже летом 1905 года показало, что Россия ей
зачем-то нужна. Сейчас же Эдуард начинает переговоры Они идут не очень
быстро, но 31 августа 1908 года в Петербурге подписывается новое соглаше­
ние — между Англией и Россией. Это соглашение уже не только встревожило,
а прямо испугало целый ряд держав.
По этому соглашению Персия делится на сферы влияния. Северную часть,
самую богатую, самую нефтеносную, самую развитую в промышленном отно­
шении, самую важную как рынок, — получает Россия. Затем идет некоторый
нейтральный кусочек, остающийся непосредственно в руках Персии, и, на­
конец, юг, спаленный солнцем, бедный, безводный — почти сплошные солон­
чаки в некоторых местах, получает Англия. Далее, идут второстепенные
пункты соглашения. Россия отказывается от вмешательства в афганские дела
(но в тот момент она и так была лишена возможности в них вмешиваться) и
остается вне влияния обеих держав Тибет. Любопытная подробность: во время
переговоров устанавливается, что обе договаривающиеся стороны обязуются
не посылать в Тибет ученых экспедиций. Дело в том, что Англия посылала
в 1904 году экспедицию Юнгхесбэнда, — был и целый ряд других подобных
экспедиций, когда выискивался какой-нибудь приват-доцент, скажем, специа­
лист по ботанике, посылался в Тибет, а для оказания ему помощи в его уче­
ных занятиях с ним посылали десять батарей, конницу и пехоту. И так как
обе стороны прибегали к таким методам, то и был включен этот пункт.
Но все это были мелочи. Главное была Персия. И тут уже не могло оста­
ваться никаких сомнений. Как выразились тогда германские газеты, Англия
наняла себе двух солдат: Францию — за Марокко, а Россию — за Персию. Ни
звука не было сказано в договоре о том, что Россия обязалась помогать
Англии, как не было сказано это и в англо-французском соглашении. Но по­
ложение было ясно: Россия будет англичанами использована против Герма­
нии, как она была когда-то использована против Наполеона I. Конечно, и
Германия и Австрия, и Россия, и Франция имели свои империалистические
устремления.
Началась война 1914 года. Когда несколько лет тому назад умер
сэр Эдуард Грей, то в некрологической литературе и в воспоминаниях о нем
много раз поднимался вопрос о том, что если бы Грей с самого начала
объявил о твердом намерении Англии выступить на стороне Франции и Рос­
сии, то Германия не начала бы войну (это мнение поддерживалось и круп­
ными специалистами военной науки).
Англия до последнего момента втягивала другие страны в войну, а сама
вступила в нее лишь в последний момент, когда остальным пойти назад было

148
уже
рое
тем,
сии,
тить
щее

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

невозможно. Грей оправдывался против этого обвинения, обвинения, кото­
ему бросили однажды даже на заседании парламента. Он оправдывался
что между объявлением Сербии ультиматума и объявлением войны Рос­
в течение этих десяти дней, он прилагал все усилия, чтобы предотвра­
войну. Ему ответили: „Но вы десять лет пред этим делали все завися­
от вас, чтобы вызвать войну".
Так или иначе, война началась. И, с точки зрения традиций английской
политики, прошла и окончилась удачно. Германия была разбита, Германия ли­
шилась всех своих колоний, Германия была изгнана со всех рынков, у Гер­
мании был секвестрован весь флот, у нее была отнята Багдадская дорога,
Англия могла спокойно держать в своих руках все пути в Индию, и первое
время у нее настолько были развязаны руки, что она могла проследить за тем,
чтобы не позволить Франции укрепиться в Европе.
Теперь мы рассмотрим, как своеобразно в современной обстановке пре­
ломились старые пальмерстоновские традиции.
Уже начиная с 1933—1934 гг., в английской прессе особенно решительно
заговорили, как о страшном враге, о Советском Союзе и не только потому,
что он несет с собой революционную пропаганду, а и потому, что он будет
непременно продолжать поступательное движение в Азии. Следовательно, ста­
рый кошмар снова воскресал. Разбитая Германия, правда, оправлялась, но
все-таки эта Германия, как казалось в 1930-х гг., не представляла такой опас­
ности, как Германия в дни Тирпица. Возможности Багдадской дороги отошли
в прошлое, речи не могло быть о продвижении Германии в Азии. А Совет­
ский Союз стоит нерушимо. По первому „принципу", по торгово-промышлен­
ной супрематии, Советский Союз не страшен, но по второму, касательно
Востока,—очень страшен, страшнее, чем была когда бы то ни было царская
Россия.
Это было для империализма Англии аксиомой в 1934 году, еще большей
аксиомой с 1936—1937 гг. Англичан совершенно не успокаивало то обстоя­
тельство, что и речи не было у советской дипломатии о каких бы то ни было
завоеваниях в Индии.
В английской империалистической прессе стали помещаться статьи, по­
священные анализу того факта, который, изменяясь в зависимости от совре­
менной обстановки, все же остается неизбывным и насущным. Советский
Союз, — говорится в этих статьях, — такое огромное политическое тело, такая
огромная сила, что хотя у нее есть свои слабые стороны, своя Ахиллесова
пята, но эта сила все же настолько велика, настолько географически близка
и опасна, что, с английской точки зрения, Советский Союз — вековечный враг,
лишь на время исчезавший, сейчас опять встал на свое место, и именно с ним
теперь, главным образом, и нужно считаться.
Я в двух словах укажу на различие между французами и англичанами.
Например, Барту - человек старого клемансистского типа — считал: Герма­
ния опасна, стоит на Рейне, поэтому необходим союзник, и если нет дру­
гого союзника—надо обратиться к России, надо ехать в Москву. И он поехал
в Москву.
Англия отнеслась к этому уже тогда в высшей степени отрицательно. По­
чему изменилась затем французская политика, и в Париже возобладало мнение,
что для правящей буржуазии Франции гораздо опаснее Москва, чем Берлин?
Об этой новой точке зрения я говорить подробно не буду, скажу только, что
уже с 1936 года вопрос был совершенно ясен, и Франция в этом смысле по­
шла совершенно на поводу у Англии.
Если такие руководящие газеты, как, например, „Таймс", которые при­
выкли к дипломатическому затушевыванию, к бесконечным придаточным пред­
ложениям, за которыми человек перестает понимать смысл читаемого, — и не
пишут об этом открыто, то другие газеты, более читаемые публикой, совер­
шенно открыто говорили о том, что необходимо снабдить Германию (это гово­
рилось и задолго до наступления нынешнего режима в Германии и после его
наступления) прочным тылом, настолько обеспечить ее в Западной Европе,
чтобы она могла безраздельно и всецело направить все свои силы против Со­
ветского Союза. В этом главная задача и для Франции и для Англии. Во Фран­
ции сначала слабо протестовали против этой точки зрения, но быстро смолкли.
Указывалось сначала только, что Франция должна сохранять хорошие отношс-

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ

149

ния и с Германией и с Советским Союзом, она должна быть нейтральной.
Пьер Доминик и ряд других публицистов указывали, что это очень просто:
ведь Советский Союз не нападет на Германию и нет никаких препятствий
к тому, чтобы Франции, Германии и России не жить в мире и согласии.
В английской прессе со всей силой обрушились на подобные выступления.
Пусть Франция (намекали английские газеты) бросит эти разговоры о конти­
нентальных мирных отношениях (потому что они сведутся к вопросу о союзе)
и тогда Англия немедленно с Францией порвет и, подразумевается, заключит
наступательный и оборонительный союз с Германией. Пусть выбирают. Фран­
ция смирилась окончательно.
Наступили годы 1937—1938.
Это были годы, когда английская пресса продолжала выбиваться из сил,
стараясь втянуть Германию в войну против СССР. В прессе, поддерживаемой
Невилем Чемберленом, несколько раз вспоминались и принципы Пальмерстона
и принципы Эдуарда VII и указывалось, что тот враг, который стоял перед
Пальмерстоном, которого уже тогда нужно было уничтожить, но которого не
уничтожили, потому что помешала оборона Севастополя сначала, а потом по­
мешал Наполеон III, — должен быть уничтожен теперь. Нужно теперь крепко
держать на поводу Францию и довести дело до конца. И, может быть, это
можно будет сделать на этот раз более основательно, чем это было возможно
относительно николаевской России.
В эти годы в английской прессе стали сильно интересоваться Финляндией
и Швецией. Вспомнили, как относился к этому вопросу Пальмерстон как он
пытался, правда безуспешно, втянуть в союз Швецию в 1855 году, вспомнили,
как король Оскар I упирался и соглашался только тогда, если Пальмерстон
и Наполеон пришлют в Швецию пятьдесят тысяч солдат; здесь опять-таки
помешал Наполеон III, который на это не согласился.
Нужно будет, следовательно, и теперь послать в Швецию солдат, и нужно,
чтобы эти солдаты были по возможности французскими солдатами, а не англий­
скими, но нужно теперь настолько твердо поставить вопрос о войне против
Советского Союза, чтобы Франция не могла уклониться и испортить все, как
это было при Наполеоне III.
И вот, Германии начали отдавать все: Австрию, Судетскую Чехию, ЧехоСловакию; и все это отдавалось с одной целью — пусть Германия подучит
все, что ей нужно, пусть получит все то, что смогло бы ее поддержать, когда
она пойдет на Советский Союз
Наступает 1939 год. Ставится вопрос о Польше. Защищать Польшу или
не защищать? Обратиться к Советскому Союзу или нет? Решают обратиться.
При этом с самого начала не могло быть и речи ни о каком союзе Теперь
уже определенно известно, что речь шла о том, чтобы угрозой московских
переговоров побудить Германию поскорее выступить именно против C C С P ,
пока не подписан договор. Пока в Москве велись переговоры с уполномочен­
ными, имевшими какие-то указания, из которых можно было только усмотреть,
что эти лица никем фактически не уполномочены, — в это самое время какието таинственные, нигде не служащие английские дипломаты искали бесед с гер­
манскими представителями. От Германии требовали, чтобы она вознаградила,
наконец, Англию и Францию за то, что она получила в 1937 1938 гг.
В Москве эту игру поняли, конечно, и все мы помним статью А. А. Жда­
нова, из которой можно было определенно понять, что эта игра разгадана.
За границей также мало кто думал, что ведутся серьезные переговоры о союзе
с Советской Россией, Указания, особенно ясные, раскрывавшие глаза на все
происходящее, встречались больше всего в швейцарской прессе.
Существует известный дипломатический узус, от которого отступления
делаются редко: если какая-нибудь великая держава хочет заключить серьез­
ное соглашение с другой великой державой (а что могло быть серьезнее того,
что говорилось в Москве в 1939 году?), то обычно посылается кто-либо из
людей с очень высоким служебным положением — если не президент, то пер­
вый министр или министр иностранных дел, лицо, не только уполномоченное
правительством, но и стоящее на самых высоких ступенях общественной лест­
ницы. В Москву приехал Стрэнг, и когда он приехал, то в одной из швей­
царских газет сообщалось о том, какие места он занимал, и приводилась
история его карьеры; и самое высокое социальное положение за все время его

150

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

существования — это было, помнится, место заведующего трамвайным парком
или нечто равносильное по сану.
Конечно, пользуясь такими приемами, и думать было нечего, что удастся
кого-либо обмануть. Затем был ребром поставлен англичанам вопрос, который
уже окончательно разоблачил все скрытые намерения Англии.
Был поставлен вопрос, согласится ли Англия распространить гарантии
Англии. Франции и Советского Союза на Эстонию, Латвию и Литву. Англия и
Франция заявили, что эти страны не просят об этом, не хотят этого, а пока
они сами не обратятся с такой просьбой, ничего сделать нельзя. На самом
деле уже выяснено, что англичане из' сил выбивались, упрашивая эти страны
не обращаться за помощью, чтобы потом можно было на это „нежелание"
сослаться.
Зачем это нужно было? Представим себе, что это соглашение было бы
подписано. Гарантии распространялись на Польшу, на Румынию и только. Это
было как раз то. что требовалось со стороны прямых продолжателей паль­
мерстоновской политики. Оставалась воронка, через которую Германия могла
бы пройти в Советский Союз, куда ее из всех сил толкали.
По договору, Англия и Франция не должны были бы защищать эти страны,
а Советский Союз должен был бы их защищать, так как Германия через
воронку может выйти на Псков и дальше на Ленинград. Тогда произойдет
война двух великих держав, и Германии, хочет она или не хочет, воевать
придется. Франция будет охранять линию Мажино, Германии гарантируют
прочный тыл на западе, а здесь, на востоке, она может продвигаться куда ей
угодно. Она может забрать Украину и все, что хочет. Таков был разработан­
ный план.
Второй вопрос сыграл бы важную роль, если бы уже не было первого
обстоятельства. Это было нежелание Польши пропустить через свою террито­
рию войска Советского Союза. Это нежелание диктовалось сознанием в высшей
степени плохой сопротивляемости. Приход в Польшу Красной Армии казался
нежелательным.
Студницкий, польский публицист, который жил в Вильне и все писал
о спешной необходимости отобрать у России Урал (ему так нравился Урал по­
тому, что там много драгоценных металлов), этот Студницкий, со свойственным
ему глубокомыслием, писал, что нужно, чтобы Советский Союз помогал
Польше авиацией, но не сухопутной армией. Авиацией, уж так и быть, пусть
помогает.
Дело расстроилось. Произошли события, которые сделали 1939 год навеки
памятным для истории, ибо этот год оказался чреватым важнейшими дипло­
матическими событиями.
По тем сведениям, которые до нас доходят, ясно, что Англия в нынешний
момент наткнулась на крайне жестокие препятствия. Дело в том, что Уинстон
Черчиль, применяя тактику, унаследованную от Пальмерстона, с одной стороны,
применил ее на словах слишком смело, а с другой, на деле — слишком мед­
ленно и на этом провалился. Отношение к нейтралам было у него таким же,
как и у Пальмерстона, нейтралов и тогда с точки зрения англичан не могло
быть. Но Пальмерстон не давал покоя Фридриху-Вильгельму IV, который
метался между Петербургом и Англией. Ему обещали Польшу, Эстляндию,
Курляндию, Литву и еще многое другое, если только он выйдет из состояния
нейтралитета. Не отступал он и от короля шведского Оскара, — и ему сулили
Финляндию, и не только Финляндию. Когда Оскар заявил, что Швеция богата
железом, но бедна золотом, обещали и золото. И дали бы... Когда нужно
было получить новых континентальных солдат, англичане денег не жалели и
давали их без счета. Если бы Наполеон III не вышел из войны в 1856 году,
англичане, несомненно, усилили бы давление на Швецию, и неизвестно, что
могло бы с Швецией произойти. Но война тогда оборвалась.
Пальмерстон прекрасно понимал, что для Англии прямое спасение —
втянуть в войну побольше нейтралов. "Нейтралов не должно быть". И этот
принцип был усвоен и Уинстоном Черчилем. Он еще в войну 1914 года говорил,
что нейтралов не должно быть. И тогда его пресса ссылалась на Пальмерстона,
но тогда Черчиль не мог развернуться по-настоящему. Весной 1918 года, когда
английский торговый флот испытывал много затруднений вследствие опусто­
шений, произведенных войной, и когда его нужно было быстро пополнить.

АНГЛИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ОТ КРЫМСКОЙ КАМПАНИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ

151

а никакие постройки не помогали, первый министр Англии Ллойд-Джордж, по
прямому указанию Черчиля, обратился к Голландии с предложением: в виду
того, что Англии нужен флот, передать ей весь свой торговый флот. Англия
за это заплатит. Когда голландские министры в ответ на это предложение
растерянно заявили, что они будут испытывать большие затруднения со стороны
голландского парламента, если войдут туда с подобным предложением, то
Ллойд Джордж сказал им, что пусть они сообщат в парламенте, что если
Голландия не согласится, то Англия все равно флот заберет, но тогда уж
ничего за него не заплатит. Может быть, тогда парламент поймет, насколько
выгодно английское предложение, и не будет чинить затруднений. Голландия
мигом согласилась.
Часть флота была отнята и у Дании, и если бы война продолжалась, то
можно с уверенностью сказать, что нейтральных флотов не осталось бы: все
они были бы отняты Англией.
В то же время (даже несколько раньше, летом 1917 г.) по наущению
Англии было решено покончить с так называемым нейтралитетом Греции.
Греческий король Константин упирался и не хотел входить в союз с Англией
и Францией, но бывший генерал-губернатор Алжира Жоннар прибыл на
французском крейсере в Пирей, дал Константину четыре часа на сборы, по­
садил его с семьей на крейсер и увез, а Венизелос, которого Англия и
Франция поставили, выступил на стороне Антанты.
Так распоряжался Черчиль и его товарищи в конце войны 1914—1918 гг.,
и такое отношение к нейтралам являлось продолжением той линии, которая
была намечена еще Пальмерстоном.
В нынешней войне Черчиль является фактически военным диктатором.
Тот военный кабинет, который он возглавил (проект этого военного каби­
нета был составлен еще в январе, когда Уинстон Черчиль сказал, что нужно,
не теряя ни минуты времени, отправить войска в Финляндию), следует отличать
от того „сокращенного" кабинета в пять-шесть человек, который был составлен
Чемберленом в начале войны. Английские министерства во время войны не­
обыкновенно разрастаются. В ту войну у Ллойд-Джорджа было министерство
по тридцать шесть человек, но все вопросы решали только пять-шесть чело­
век, остальные только получали приказы и распоряжения каждый по своему
ведомству. Но и этот кабинет Чемберлена надо отличать от того кабинета,
который создал Черчиль и где он является фактическим диктатором. Черчиль
в смысле управления экономикой, финансами, военным министерством, морским
ведомством, военными действиями сухопутных сил и флота является совершен­
нейшим диктатором, и в качестве диктатора он выступил со своей отныне
знаменитой речью 30 марта 1940 года относительно нейтральных стран, где
он заявил, что не признает нейтральных стран. Это было заявление колоссаль­
ной важности. С этого момента нужно было ждать, что если у немцев есть
какие-либо силы наготове, то они должны сделать то, что они и сделали. По­
чему не сделали этого англичане? Но ведь во всякой войне один проигрывает,
другой выигрывает, и всякий, кто вступил в войну, вступал в нее не с мыслью
проиграть. А германский военный механизм, действующий с точностью часов,
предварил действия англичан. Германия поступила в соответствии с выдвинутым
Черчилем принципом.
Недавно передавалось радио, идущее из страны, которая более или менее
заинтересована в победе Англии и Франции, и прошедшее через чрезвычайно
жесткую цензуру, в частности через цензуру английского радиокомитета, но
даже и там было сказано следующее: нужно было ожидать немедленного
выступления немцев после этой речи Черчиля о нейтральных странах, и
нужно было не минные заграждения устраивать, а сразу высаживать
войска. Это было упущено, и англичанам придется „большой кровью"
исправлять эту ошибку. Здесь можно вспомнить, как Герцен отзывался об
одном разговоре с каким-то провокатором, который пришел к нему и сообщил,
что намерен совершить террористический акт, чуть ли не над Наполеоном III.
Герцен ему ответил на это тем, что рассказал, как один молодой человек
в XVI в. водил Карла V и показывал ему колокольни (дело происходило
в какой-то из стран, покоренных Карлом V, и ему враждебной). Когда юноша
пришел домой, он признался отцу, что у него было желание сбросить Карла V
с колокольни. Отец раскричался на него — какой он негодяй, если ему при-

152

АКАДЕМИК Е. ТАРЛЕ

ходят в голову такие мысли, и тут же добавил — а раз уж приходят, так ты
бы их и выполнил, а не разговаривал б ы . . . То же можно сказать и по поводу
этого выступления Черчиля о нейтралах. Высказывая суждения, которые
являются циничнейшим отрицанием даже какой-либо тени международного
нрава, следовало ожидать, что сейчас же враг пойдет по той дороге, которую
ему указывают, а не станет любезно уступать очередь Черчилю.
В самом начале настоящей войны казалось, что основная война ведется не
с Германией, не в Северном море, а что интересы англичан сосредоточиваются
в Финляндии. И так было еще даже до начала нашей войны с Финляндией,
что особенно любопытно. Финляндия даже именовалась, как и Япония
в 1904 году, как Россия и Франция в 1914—1918 гг., „our gallant ally" (наш
храбрый, наш рыцарский союзник).
Английская политика в своих основных принципах оставалась, как мы
видим, неизменной со времен Пальмерстона, и англичане полагают, что смогут
придерживаться пальмерстоновских традиций и впредь. Но обстоятельства
изменились и настолько усложнились, что эта война началась совсем не так,
как начинались прежние войны. Англичане расценивают Советский Союз как
самого могучего и страшного своего врага. Самой своей массой, самими своими
размерами это колоссальное политическое тело могуче влияло и влияет на
мировую историю. Советский Союз имеет в руках оружие, смертельно страш­
ное — идеи коренной, решительной, социалистической перестройки общества,
те принципы, с которыми пришел Советский Союз в жизнь и которые он
охраняет всеми своими огромными военными силами и техническими сред­
ствами. Это грозное и усложняющее препятствие не было предугадано
Пальмерстоном. Пред ним была отсталая николаевская Россия, и даже с ней
без союзников Англия воевать боялась.
Можно было бы привести ряд цитат из пальмерстоновской прессы, и,
увидя их. вы подумали бы, что это материалы 1940 года. Тут есть и „вар­
варство", против которого выступает „защитница цивилизации", тут есть и
„слабая, но цивилизованная держава" (Турция), которую надо защищать от
„московского варварства", тут и защита Решида-паши против Николая, против
Нессельроде, а также и против людей, которые борются в Севастополе —
Тотлебена Нахимова; от этих русских варваров надо защитить такого про­
водника европейской цивилизации, как Решид паша. А жена этого „гуманного
проводника европейской цивилизации", как указывалось сначала в нейтральной
немецкой, а потом и в английской оппозиционной прессе, занималась систе­
матически, на глазах у посольств, скупкой невольниц и продажей их в гаремы.
Призыв к защите против варваров, идущих с востока, к защите всех
„свобод" против Москвы, бояр и проч., раздавался неустанно. И если не
угодно, чтобы вся Европа была захвачена Москвой и покорилась московской
тирании, то необходимо всеми силами стать на защиту от колосса маленькой,
слабой и беззащитной Турции. Так говорилось восемьдесят пять лет тому назад.
Все это пропагандистское месиво преподносится почти без изменений и
в нынешней английской консервативной прессе. Но обстоятельства изменились,
повторяем, очень сильно. То оружие, с которым выступает Советский Союз, го­
раздо грознее, чем то, с которым выступала когда либо царская Россия. Это ору­
жие страшно тем, что оно является магнитом (так говорит этими самыми словами
английская пресса, указывая на всю опасность оружия Советского Союза) для
„колониальных" народов. И этого не предвидел Пальмерстои, не предвидели и
многие его преемники При всем своем умении добывать союзников, на сей
раз Англия может споткнуться. Кровавая страшная война будет еще продол­
жаться. Благодаря целому ряду удачных, в самом деле блестящих действий
нашей дипломатии мы поставлены в наиболее выгодное положение, в положе­
ние зрителей, готовых к неожиданностям.
Трудно сказать, что покажет будущее, но какими бы мрачными тучами
ни был покрыт мировой горизонт, англичане уже сейчас признают, что
первые их карты биты, первые (и громадные) ставки проиграны, и что эта
вторая империалистическая война и началась и ведется до сих пор при
условиях, несравненно худших для наследников Пальмерстона, чем начинались
и велись все их войны до настоящего времени.