Письма к незнакомке (СИ) [Lisichka_loom] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Адресат ==========

Холодный дождь легким стуком опускается на каменную плитку улиц Химворда, развеивая стоящую тишину. В городе пахнет сыростью и грязью; прохладный воздух обжигает легкие, а руки леденеют на ветру. Несмотря на лето, в Бельгии будто бы наступил ноябрь.

Фридриху кажется, что это один из самых серых и пасмурных вечеров, которые когда-либо наступали в городке. Бельгия казалась ему такой же красивой как родная Германия, но более спокойной и умиротворённой. Люди здесь никуда не спешат, живут своим чередом, наслаждаются прекрасными закатами солнца и местной архитектурой. При других обстоятельствах Фридрих бы тоже уделил этому больше внимания.

Дождь сменяется другим звуком в голове. Теперь вместо падающих капель было слышно клацанье каблуков новых армейских сапог. Они стучали решительно, разрезая водную гладь серых луж, отчего крупицы грязи попадали на дорогую кожу. Фридрих даже не сомневается, что обувь немецких солдат стоит дорого. Как и вся остальная форма.

Китель сидел на нем как влитой. Не сжимает грудь и плечи, длина рукава строго до запястья, а сам китель заканчивается на середине бёдра. Серо-зелёная шерсть отлично согревала в холодную погоду, но в ней не было жарко на солнце. У немецких солдат должно быть все самое лучшее.

В другой раз Фридрих бы подивился тому, что армейская форма так красиво на нем смотрится. Но это было бы в другой раз.

Ариец продолжал идти вдоль улиц Химворда. Он никогда не выходит среди дня, предпочитая оказаться вдали от общества. Мирные жители провожали его злобными, свирепыми и даже ненавистными взглядами, отчего Фридрих чувствовал, как сердце грубо сжимается в груди от тоски.

Часто ближе к вечеру или ранним утром, когда Химворд ещё не проснулся, он прогуливается вдоль кварталов, чтобы привести мысли в порядок. Прохладный воздух всегда освежает голову, а Фридрих чувствует, что внутри осталось что-то другое, от прежней жизни, что нужно по-настоящему оберегать в такое время.

Сейчас он шагает по своему любимому маршруту, который ведёт подальше от трактиров и пабов к фонтану. Здесь тихо и спокойно, отчего Фридрих выдыхает небольшое облачко пара.

Но неожиданно вдали слышится плач. Детский и явно испуганный. Фридрих тут же напрягается и двигается на звук.

— Где-то ребёнок, — тихо проговаривает он себе под нос.

Стоит отойти чуть подальше от домов и заглянуть в кусты, как ариец увидел маленькую девочку, что растирала слёзы по своему грязному личику. Тельце окутано в непонятные лохмотья, кожа покрыта сажей, а в волосы вплетен какой-то лоскуток ткани. Плач был тихим, но почему-то Фридриху стало до ужаса тошно из-за него. Он опустился на колени и мягко проговорил:

— Ruhe, b-beruhige dich. (Тише, успокойся)

Девочка тут же замолкла, подняв свой взгляд на Фридриха. Ее чёрные глаза уставились на него с неким удивлением и беззащитностью. Но заметив серо-зелёную форму, девочка застыла, а после заплакала пуще прежнего.

Фридрих растерялся. Его руки, которыми он собирался будто бы окутать девочку, замерли и слегка затряслись. Сильный детский плач резал слух, нарушая невозмутимость холодных улиц.

Фридрих почувствовал, как некий ком появился у него в горле. Стало трудно дышать от страха, что вот-вот сейчас кто-нибудь увидит его — немецкого солдата — рядом с маленькой девочкой.

— Nein, nein… (Нет, нет…) — мягко зашептал он, осторожно приближаясь к девочке.

Он старается придать голосу мягкость и теплоту, но видя её напуганное лицо, лишь осекается. Девочка смотрит на него заплаканными глазами и даже не понимает, что он говорит.

«Конечно же, она не понимает по-немецки» — додумался Фридрих. Эта мысль была настолько элементарной, что ему захотелось тут же хлопнуть себя по лбу.

— Я не п-причиню тебе вреда, — продолжил он, но уже на английском. В сердце Фридриха зародилась маленькая надежда на то, что девочка, услышав родную речь, успокоится.

Но та даже не обратила на это никакого внимания. Её плач становился громче, а сама она сильнее вжималась в угол от страха. И по-английски не понимает. Хрупкие крупицы светлого таят на глазах, тяжело оседая где-то внизу. Фридрих ощущает безвыходность ситуации. Его губы начинают дрожать, пальцы трясутся, а сам молодой человек начинает заикаться ещё больше.

— I-ich werde d-d-dir nicht weh tun (Я не причиню тебе вреда), — он повторяет эти слова на всех понятных ему языках, однако понимает, что лучше от этого не станет.

Ариец думает о том, что правильным решением будет всё же оставить девочку в покое. Он глубоко вздыхает, пытаясь совладать с напряжением. Но стоит ему только выпрямиться, как сзади раздается крайне недовольный возглас.

— Эй!

Фридрих замирает на месте. Голос, явно принадлежащий женщине, был резким и звонким, отчего в груди что-то нехорошо встрепенулось. Фридрих рывком поворачивается и видит перед собой молодую девушку. Её темные волосы заплетены в замысловатую причёску на затылке, атласная темно-синяя юбка до носков и белая шёлковая блузка обрамляли её высокий и стройный стан. С виду она была очень даже миловидной и нежной. Но до того момента, как Фридрих взглянул в её глаза.

Темно-зеленые, словно два осколка малахитовой шкатулки, уставились на него без какого-либо стеснения. Взгляд решительный и жесткий прошибает арийца до мурашек. Девушка смотрит прямо и внимательно, отчего Фридриху захотелось отвернуться как можно скорее.

— Что здесь происходит? — смело спрашивает девушка.

Фридрих теряется, не зная, что ответить. Девочка сзади него немного затихла и с интересом рассматривала гостью, всё ещё продолжая вытирать лицо пыльным рукавом.

— Это н-не то, что в-вы подумали… — мямлит он. Его слова на фоне женских звучат жалобно и тихо. Однако девушка их всё же различает.

— Если вы установили здесь свою администрацию, это не значит, что вам теперь дозволено абсолютно всё! — твердо произносит девушка. Её аккуратные брови хмурятся, а небольшой нос морщится от пренебрежения.

— Я не-не хотел… Вы не т-так п-п-поняли…

— И что же я не так поняла?

Фридрих глубоко вздыхает, стараясь успокоить нервную дрожь в теле. Он даже не заметил, как всё это время крепко сжимал край кителя в рукаве.

— Я хотел п-помочь. Честно. Я…ничего плохого… — получается плохо.

Фридрих заикается всё больше, отчего черты его лица искажаются, словно от боли. Комок в горле будто бы перекрывает воздух, надавливая сильнее. Другие слова арийца теряются в судорожном вздохе.

Девушка внимательно слушала его обрывки фраз, которые он старался произнести, и после этого подошла к девочке.

Они начали говорить на французском. Фридрих сразу же узнал его характерное звучание и интонацию, однако не понимал ни слова. Девушка стала говорить мягче и нежнее, поэтому малышка тут же успокоилась.

Какое-то время они разговаривали, но неожиданно девчушка, заприметив кого-то на улице, мигом убежала, оставляя молодого человека и незнакомку одних.

— Я правда не х-хотел, — слабым голосом произносит Фридрих после небольшого молчания. Он чувствует усталость и изнеможенность, будто бы растеряв все силы. Фридрих, знает, что он смотрит на незнакомку самым, что ни на есть, виноватым взглядом.

Девушка осматривает его вновь, задержав взгляд на немецком кителе. Но теперь в её глазах не было той враждебности, что была присуща ей пару минут назад. Незнакомка глядела на него с осторожностью и неким любопытством. Ариец воспринимает это как возможность объясниться. Он набирает в грудь больше воздуха и начинает свой монолог.

— Я шёл по улице, к-когда услышал д-детский плач. Решил заглянуть и… Увидел её. Она п-плакала… Жалобно. Я п-подумал, что по-потерялась. Я г-говорил с ней и на английском, но она не п-понимала… Вы, должно быть, думаете обо м-мне что-то п-плохое? — робко проговорил он, опуская глаза вниз.

— Ну что вы, — отвечает девушка. Её голос звучал по-другому: легко и непринужденно, даже с ноткой мягкости. Фридрих почувствовал, как к щекам приливает жар. — Вы ведь хотели просто помочь ей. К сожалению, не все дети здесь хорошо знают английский, не говоря уже о немецком.

Ариец поднял свой взор на неё. Девушка дружелюбно ему улыбнулась, из-за чего губы Фридриха тронула слабая полуулыбка.

— Меня зовут Фри-фридрих, — спонтанно говорит он и протягивает руку вперед. Девушка запинается и с удивлением смотрит на его ладонь. — Ох, я не д-должел был… Вы, н-наверно, не х-хотели…

Он смущенно начинает опускать руку, но девушка успевает её перехватить. Она легко пожимает её и с улыбкой произносит:

— Теодора. Меня зовут Теодора Эйвери.

Её рука, что не была обтянута тонким кружевом перчатки, была теплой и мягкой. Фридрих слегка сжимает ладонь, чувствуя, как её тепло переходит к нему. Он осторожно отпускает ладошку, при этом легко и еле заметно поглаживая женскую кожу кончиками пальцев. Мурашки медленно расползаются по телу, пробираясь до самой души. Ариец выдыхает и отстраняется. «Надо было поцеловать её, а не пожимать, этикет всё-таки» — проносится в его голове.

Зеленые глаза Теодоры были сейчас близки. Они отливали легким сиянием, делая её взгляд ярким. Фридриху казалось, что он видит небольшие искорки в них. Сердце вдруг забилось чаще. Но стоит ему осмелиться что-нибудь еще сказать, как по улицам разносится громкий немецкий говор.

— Alle Soldaten kommen sofort zurück! (Всем солдатам немедленно вернуться!)

Фридрих бегло оглядывает девушку в последний раз и произносит:

— Мне пора.

Он огибает Теодору и движется в своем направлении. Ариец слышит, как зашелестела ткань её юбки, когда она тоже зашагала, но уже в другую сторону. Дойдя до переулка, Фридрих оборачивается. Он мог поклясться, что мгновение назад успел заметить её темно-синее одеяние. В груди что-то щелкнуло. Он вдруг понял, что надеется увидеть эту незнакомку ещё раз.

***

Фридрих особо не любил людные места. По его мнению, взоры всех присутствующих всегда были направлены на него, поэтому ариец старался избегать скопления большинства народа. Однако, противореча своим же принципам, Фридрих оказался в пабе, в который заглядывали каждый день местные жители. Говорили, что тут играют на фортепиано, поэтому молодой человек решил скрасить свое времяпровождения с долей спокойной музыки.

Приглушенный свет отбрасывает на лица посетителей замысловатые блики. Многие громко переговариваются, разбрызгивая свое пиво повсюду. Некоторые, как и сам Фридрих, решили остаться в стороне, располагаясь подальше. Несмотря на стоящую безмятежность, паб был почти полон.

Фридрих отпивает из полупустого стакана воду и перелистывает страницу книги, которую он решил захватить с собой. Глаза мельком вчитываются в текст, бегая по строчкам. Однако перейти на другой абзац ему не удаётся, так как слуха тут же рядом касается другой голос.

— Могу я присесть?

Фридрих поднимает голову и замечает Теодору, что стояла напротив него. Она кивком головы указала на пустующий рядом стул и улыбнулась. Молодой человек разом оторопел. Глаза распахиваются, а сердце, кажется, пропускает удар.

— Т-теодора?

Он с немым удивлением осматривает девушку и другое место возле него. Медленно моргает, будто бы стараясь прогнать вожделенный образ, но девушка никуда не исчезает.

— Зд-зд-зд, — пытается сказать он, но губы не слушаются. Ариец жмурится, стараясь справиться с заиканием. Но понимая, что уже не сможет что-то произнести, быстро кивает.

Теодора плавно опускается за столик, ставя перед собой стакан со своим напитком. Какое-то время они хранили молчание, думая о своём, пока девушка не решила задать вопрос.

— Любите музыку?

— Да, — честно отвечает Фридрих. — Она успокаивает. Г-говорили, что тут играет местный д-доктор.

— О, да, — соглашается Теодора, — он весьма закрытый человек, однако играет просто восхитительно. Мне удалось один раз застать его игру.

Она болтает жидкость в стакане, после чего спрашивает:

— А вы играете на чем-нибудь?

— Д-да, — говорит Фридрих. — На скрипке и н-немного п-пою.

Глаза Теодоры забавно распахиваются, а уголки губ слегка приподнимаются.

— Правда? С удовольствием послушала бы вас.

Фридрих краснеет и переводит взгляд на столешницу. Редко люди действительно заинтересовывались этим.

Остаток вечера они провели в пабе, тихо переговариваясь. Время текло медленнее, пока они обсуждали бытовые проблемы. Фридриху нравилось, что Теодора не задерживала внимание на его национальности, общаясь с ним как с обычным человеком. Девушка рассказывала о своей профессии, и с какой целью она приехала в Бельгию. Арийца не могла не поразить её смелость и решительность. Однако у него всё же была возможность познакомиться с этими чертами женского характера.

Теодора рассказывала свои истории с жаром и эмоциями, которые Фридрих заинтересовано подмечал в ней. Ему нравилось, как девушка всплескивает руками, хмурит брови, закатывает глаза и широко улыбается. Ей словно было наплевать на то, что о ней думает общество. И Фридрих не мог этим не восхищаться.

Теодора всё говорила и говорила, а молодой человек старался слушать внимательно и ничего не упускать. Но вдруг девушка осеклась на половине предложения, а затем виновато произнесла:

— Ох, я так заболталась, — она смущенно прикрыла глаза рукой и отвернулась. — Должно быть, я вас так утомила…

— Нисколько, — тут же прервал её Фридрих. — Я б-бы слушал в-вас как м-можно чаще.

Он сказал это без раздумий, отчего тут же смутился. Румянец опять залил его лицо, а губы застыли в подобии улыбки.

— П-п-простите…

Теодора хихикнула, прикрыв рот ладонью. Фридрих, заметив это, несколько расслабился.

— Я тоже хотела бы общаться с вами почаще, — задумчиво произносит она. — Как часто вы бываете здесь?

— Редко, — отвечает Фридрих. — Я стараюсь не п-показываться на глаза м-местных. П-поэтому, думаю, вам не стоит общаться со мной.

— Можно общаться не только вживую, — отвечает Теодора. — Что вы думаете насчёт переписки?

— П-переписки, — удивленно спрашивает ариец.

— Да, — продолжает девушка. — Как насчет писать друг другу письма? Думаю, и вам и мне от этого будет легче.

— Я д-даже не з-знаю. Но можно п-попробовать.

Она улыбается, и Фридрих не может не улыбнуться в ответ.

— Я на время пребывания здесь остановилась у госпожи Ваутерс. Можете написать туда.

Фридрих легко кивает. Затем подойдя к бармену, он благополучно позаимствовал у него ручку, которой и записал адрес на небольшой салфетке из паба.

***

Огонь керосиновой лампы тускло освещал пространство маленькой каморки, которую выдали Фридриху в Химворде. Эта была небольшая комната, в которой располагались одноместная кровать с жестким матрасом, комод и платяной шкаф, стол и ветхий стул, а также небольшой умывальник. Единственное, что радовало Фридриха — это наличие маленького балкончика. Такие комнаты в многоквартирном доме были под нечетными номерами, и Фридриху повезло оказаться таким жильцом. Здесь было всё самое необходимое, однако полноценного уюта и спокойствия обстановка не создавала. Ариец не любил долго находиться здесь; стены будто бы давили на него, да и всё здесь говорило о том, что он остановился ненадолго.

Уже как час назад был объявлен отбой, и Фридрих уже готовился ко сну. Китель висел на спинке стула, там же, где и рубашка. Молодой человек чистит зубы, затем небольшой расческой приглаживает волосы и, наконец, обдает лицо холодной водой.

Вытирая лицо полотенцем, он уже хочет прилечь, однако взгляд его останавливается на бумажной салфетке из таверны, на которой написан адрес госпожи Ваутерс.

Фридрих кидает полотенце на кровать, а сам выдвигает стул. Усевшись за стол, он берет в руки салфетку и рассматривает её. Уже смятая, на ней было трудно различить то, что он наспех написал. Но ариец помнил, что миссис Ваутерс живет рядом с церковью. Молодой человек поджимает губы, не зная, как поступить дальше.

Ему всем сердцем хотелось продолжить общаться с Теодорой. Эта девушка поистине изумляла его, заставляя восхищаться своим упорством и храбростью. Она не обращала внимания на взгляды других и их предрассудки, действовала всегда по своей совести. Но особенно для Фридриха было важно, что девушка не боялась общаться с ним. Она улыбалась и смеялась над его неловкими анекдотами, отчего Фридриху становилось тепло на душе. Она была единственным человеком, который словно был лучом во тьме для него в этом городе, на этой войне. Лишиться её общения означало бы лишиться чего-то светлого.

Но он совершенно не хотел подставлять её. Репутация журналистки и просто образованной девушки могла бы быть потеряна из-за их простого общения.

Фридрих сжимает челюсти, борясь с тем, чтобы не порвать тонкую салфетку. Он почувствовал, как сильно сжались пальцы, и напряглась шея. Нет, он должен решиться. Он должен быть таким же храбрым как Теодора.

Молодой человек достает из единственного выдвижного ящика стола ветхую грязную бумагу. Он морщится от того, что другого выбора кроме этого у него не было. Затем Фридрих берет перьевую ручку и аккуратным почерком выводит имя своего адресата на уголке бумажного листа.

Мисс Теодоре Эйвери

========== Глава 2. Сны ==========

Комментарий к Глава 2. Сны

Всем доброго времени суток! Я очень рада тому, что достаточно много людей оценили этот фанфик. Но мне бы очень хотелось, чтобы вы не только ждали продолжения, но и высказывали своё мнение по моей работе. Именно ваши комментарии помогают найти идеальный вариант. Приятного чтенения!

Тьма сгущалась вокруг него. Бархатная и удушливая, она давила собой всё пространство, что было в досягаемости. Глаза не могли ничего разглядеть. Было так мрачно, что он не видел собственных пальцев на дрожащих руках. Везде тихо и морозно. Этот холод явно не был простым; он пробирался вовнутрь, через кожу, к самому сердцу, заставляя то леденеть. Это было поистине странное место. Бесшумное, безлюдное и страшное. В глазах лишь мерцали крупицы слез, что готовы были упасть на щеки. Он испустил короткий вздох, отчего маленькое облачко горячего воздуха тут же остыло и спряталось во тьме. Вокруг не было ни души.

Он с колотящимся сердцем ступает вперед, боясь упасть в пропасть. Он не знал, где находится и что у него под ногами. Мгла скрывала всё на своём пути. Нога ступает на что-то твердое, но рыхлое, он не услышал ни малейшего шороха. Скорее всего, земля. Выставляя одну руку вперед, он надеется нащупать хоть что-то, но натыкается на пустоту.

Он шагает дальше. Ветер, которого не было пару мгновений назад, слабо завыл у его головы. Эти звуки напоминали шёпот, но совсем не разборчивый. Он прислушивается, ветер тут же умолкает. Это заставляет мурашки всё больше расползтись по телу. Закусывает губу и чувствует, как что-то жидкое и теплое покатилось по подбородку. Он продолжает идти вперед, навстречу темноте.

Но неожиданно рядом раздаётся свист. Он узнает его сразу же. Звук заполняет сознание, оглушает и заставляет сердце сжаться от страха. Пересиливая себя, он рывком опускается на землю, упираясь локтями, прижимает голову и закрывает её руками, пока свист проносится мимо. Ему кажется, что сердце стучит где-то в горле, пальцы дрожат сильнее осинового листа.

Раздается взрыв. Он ещё больше прижимается к земле, чувствуя, как сводит колени. Слух режет звук бьющегося стекла. Он представляет, что из ушей будто бы пошла кровь. Грунт комками падает на него, словно град. Он издает болезненный стон, когда что-то твердое врезается в спину.

Пока он поднимается на колени, его бьют судороги. Ладони влажные, с волос что-то капает. У него не получается открыть глаза.

Затем раздается что-то иное, словно мотор огромной машины наконец-то завелся. Лязги, дребезжание, гудение, грохот — он различает всё. Это заставляет его мигом выпрямиться и на трясущихся ногах бежать дальше от этого шума. Он спотыкается о различные преграды на своем пути. Громыхание всё приближается. Он старается ускориться. Это наводит его на мысли о настоящей охоте.

Чувствуя, как сбивается дыхание и кончается воздух, он теряет всякую надежду выбраться живым. Слезы вдруг покатились из его глаз от бессилия. Он хочет остановиться и больше не бояться темноты.

Но вдруг он замечает какой-то сгусток вдали. Светлый и чистый. Это был словно маленький огонек, что всегда тускло поблескивал в полумраке спален. Но сейчас такая искра светила ярче самой большой звезды на небосклоне в этой кромешной тьме.

Он замер, глядя ввысь. Он увидел свет. Грохот сзади всё нарастал. Он бежит опять, но теперь видя свою цель. Шаги огромные и размашистые. Ему чудится, что он летит. Ветер бьет по лицу, волосы качаются из стороны в сторону.

А свет всё приближается. Теперь это казалось маленьким лучом, что словно тянулся к нему. Он вытягивает руку, стараясь ухватиться. Пальцы тянутся до предела, но не достают. Он издает животный рык, схожий с отчаянием. Он старается ещё: дотянуться, достать, дотронуться. До боли, до хрипоты, до изнеможения.

Он бежит навстречу к лучу надежды. Он уже совсем близко, пальцы вот-вот ухватятся. Ещё один рывок и…

Он почувствовал, как земля уходит из-под ног. Его оглушающий крик теряется в палитре страшных звуков. Он падает вниз, наблюдая за тем, как желанный свет ускользает всё дальше.

Вдруг что-то сжимает его плечо. Это было настолько неожиданно, что он вздрагивает всем телом. Прикосновение походило на тиски — сжимало его всё больше и больше. А затем кто-то кричит его имя. Он словно выныривает на поверхность.

— Фридрих! Да проснись ты уже!

***

Фридрих резко открывает глаза, но через секунду стонет от слепяще яркого света полуденного солнца. Он прижимает руки к лицу, стараясь унять жжение.

— Ну, наконец-то, — произносит кто-то рядом.

Ариец с всё ещё колотящимся ото сна сердцем опускает руки и пытается разглядеть своего надзирателя. Глаза всё еще щиплет, однако некоторые очертания предметов начинают проясняться.

Перед ним стоял невысокий и полный человек с уже проступившей на усах сединой, хотя на лицо он выглядел молодо. Его волосы были скрыты под фуражкой, а сам он был одет в немецкий китель. Чёрные глаза смотрели на него с неким раздражением. Молодой человек тут же узнал его.

— Господин вице-вахмистр, — сиплым голосом поприветствовал Фридрих, вскакивая с кровати. Голова закружилась от такого действия, однако Фридрих не придал этому значения.

Вице-вахмистр оглядел его изучающим взглядом. Волосы Фридриха были взъерошены и торчали в разные стороны. Воротник изогнулся под углом, рубашка неприлично помята. Мужчина усмехнулся.

— Как же ты так умудрился уснуть? — весело спросил он.

Фридрих почувствовал, как покраснели его уши. Он пятернёй постарался пригладить волосы и застегнуть верхние пуговицы рубашки.

— П-простите, герр вице-вахмистр, — сдавленно, произнес ариец. — Б-был обеденный п-перерыв. Я решил п-просто отдохнуть…

— И поэтому проспал весь час, — заключил вице-вахмистр.

Фридрих опустил глаза вниз, не желая встретиться взглядом с вышестоящим. Это ж надо было уснуть так сильно, чтобы проспать построение.

— Впредь старайся высыпаться ночью, либо же вообще не ложись. Мягкая постель действует удручающе. Особенно на солдат, — сказал мужчина, потирая усы.

Он направился к выходу из помещения, однако остановился у двери.

— Но я буду ждать твою объяснительную. Как-никак сон в неположенное время…

— К-конечно, герр, — ответил Фридрих.

Вице-вахмистр вышел и со звонким щелчком закрыл за собой дверь. Фридрих после его ухода наконец-то смог вздохнуть полной грудью. Ариец огляделся, стараясь прийти в себя.

Он всё ещё находился в своей тесной каморке. После окончания обеденной трапезы, Фридрих поднялся к себе. Каждый день перерыв он проводил в своей обители, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Но сегодня молодой человек ещё с самого начала чувствовал сильную усталость. Поэтому, оказавшись в своей квартире, решил недолго отдохнуть. Но кто ж знал, что он уснет?

Фридрих задумчиво потер лицо, прогоняя сон окончательно. Он заправил постельное белье и привёл свой внешний вид в порядок. Но всё время его не покидали мысли о сне.

— П-приснится же такое, — пробормотал он, укладывая светлые волосы.

Отложив расческу, Фридрих поправил китель, в последний раз убедился в прилежности своего облика и вышел в коридор.

Старые желтые обои встретили арийца унылой блеклостью. Фридриху никогда они не нравились, ведь в такой цвет окрашивали психические больницы. Этот дом был очень стар и, очевидно, нежилой. Долгое время солдаты Германской империи попросту наводили здесь порядок. Теперь он стал одной из казарм для рядовых и вышестоящих офицеров.

Фридрих проходит к лестнице и спускается на первый этаж. В помещениях пусто; так и должно быть. «Все уже на своих постах», — думает Фридрих. Он морщится в который раз из-за мыслей о своем недавнем позоре.

Оказавшись на улице, Фридрих первым делом идет проверять почтовые ящики. Они стояли во дворе дома и делились на две группы. Одни были нужны для отправления писем, другие — для получения. Эта была весьма удобная система, позволяющая сохранять анонимность, а также ускорять сам процесс доставки.

Фридрих роется в груде писем, надеясь найти что-то на свое имя. В обилии бумажной волокиты Фридрих, наконец, достает маленький конверт, в нижнем правом углу которого были выведены его инициалы. Ариец улыбнулся. Письмо не было подписано, однако Фридрих прекрасно знал, от кого оно.

Он убирает письмо в нагрудный карман кителя и движется вперед от казарм, дабы найти какой-нибудь укромный уголок, чтобы прочитать послание вдали от чужих глаз.

Долго искать ему не пришлось. Найдя небольшую скамейку за переулком, Фридрих достает письмо обратно. Он усаживается и вскрывает конверт. В руки тут же попадает небольшой кусочек бумаги равнодушно-желтого цвета. Текстура шероховатая и приятная на ощупь. Фридриху показалось, что он почувствовал тонкий аромат цветочных духов.

Разворачивая бумагу, Фридрих видит слова и предложения, написанные витиеватым женским почерком. Он проводит кончиками больших пальцев по чернилам, ощущая, как несколько капель остаются на коже.

Письмо Теодоры Эйвери было таким же, как она сама: приятным, эмоциональным и смелым. Девушка отвечала на вопросы Фридриха, которые он задал в своем письме два дня назад. Она рассказывала о том, почему решила стать журналистом, для чего отправилась на войну, чем занималась до военных событий. Фридриха поразил рассказ о её семье: он тогда сделал себе мысленную пометку не задавать Теодоре вопросы об этом. Зато девушка шутливо писала о своем детстве. Будучи маленькой девочкой, она обожала приключения и мальчишеские игры. Поэтому неудивительно, что детские воспоминания отразились на её взрослой жизни. Фридрих лишь улыбнулся этому. Закончила своё письмо мисс Эйвери с пожеланиями прекрасного дня и надеждой на следующее письмо. В конце она просто подписалась своим именем.

Фридрих ещё раз пробежался глазами по аккуратным строчкам. Что-то вдруг отозвалось в его груди. Он ощущал настоящее воодушевление и уют от этого письма, словно не было никакой войны. Теодора, даже будучи в совершенно другом месте, могла его утешить и приободрить. Фридриху нравилось то, что она общалась с ним как с другом. Ариец видел в этом настоящее взаимопонимание и поддержку.

Когда он писал свое первое письмо, то испытывал страх и неловкость. Он как будто бы стал подростком, что впервые начинает общаться с женским полом. Долгое время он не знал, с чего начать писать, как завести разговор. Часто он переписывал свои же реплики, стараясь найти подходящие слова. Фридрих не дружил с письменным мастерством как Теодора, поэтому, опуская в ящик для отправлений свой конверт, он лишь раздумывал над тем, что при его очередной неумелости Теодора хотя бы не увидит его сконфуженного лица.

Чувствуя нарастающее желание ответить мисс Эйвери, Фридрих поднялся со своего места и отправился на патруль своей части в Химворде. Он твердо решил, что вечером напишет еще одно письмо. Солнце над головой светило ярко и радушно. Никто бы и не сказал, что пару дней назад здесь стояла настоящая сырость и слякоть. Хоть на улицах и было весьма тепло, вокруг не было ни души. Местные горожане опасались этого квартала, ведь здесь, как они говорили, обитают немцы.

Прогулявшись по городу в течение нескольких часов, Фридрих с наступлением темноты вернулся в казармы. Сумеречная каморка встретила его своим одиноким видом. Фридрих сбросил вещи на кровать и уселся за стол. Уже привычным движением вынул бумагу из ящика и достал единственную перьевую ручку в своём арсенале.

За всё время патруля он уже составил свой ответ, поэтому сейчас кончик письменного предмета быстро и умело летал над бумагой, вырисовывая буквы и строчки.

Закончив писать, Фридрих отложил ручку на край стола и перечитал то, что в итоге получилось. Ариец одобрительно хмыкнул, дойдя до конца. Но он заострил своё внимание на небольшом вступлении к основной части, где он всё же решил перейти грань дозволенного.

Я получил ваше письмо и с удовольствием могу сказать, что ваши послания являются самыми настоящими историями. Небось, это приходит только с постоянным мастерством. Я надеюсь, что вы ведете себя осторожно. Солдаты Германской империи сейчас любят распускать руки. Я очень хотел бы с вами увидеться ещё раз. Вы не возражаете, если сегодня вечером мы встретимся? Если нет, то, пожалуйста, приходите к фонтану в северной части Химворда. Я просто хочу убедиться, что с вами всё в порядке. Буду вас ждать к семи часам.

Фридрих ощутил, как волна эйфории поднимается откуда-то снизу к груди. Пальцы слегка сжали края бумаги, однако ариец тут же их одёрнул. На письме отразились небольшие вмятины. Фридрих тут же принялся их разглаживать, стараясь не повредить бумагу.

— Ч-что ж, — тихо произнёс он, огладывая пустоту каморки и обратно возвращаясь к письму. — Вот и всё.

Фридрих убрал письмо в ящик, скрывая его от посторонних глаз. В его комнату особо никто и не заходил, однако вышестоящие лица могли передвигаться по казармам без всякого разрешения.

Молодой человек откинулся на спинку стула и призадумался. Встретиться с Теодорой Эйвери было отчаянной идеей. Но Фридрих рано или поздно захотел бы это сделать. Мисс Эйвери стала чем-то нужным для него в последнее время. Ариец уже признался себе, что соскучился по её голосу и ярким зеленым глазам.

«Одна встреча ничего не изменит», — подумал Фридрих, смотря на часы. Они уже показывали половину седьмого, поэтому молодой человек подошёл к умывальнику, чтобы спрятать следы душевного беспокойства.

***

Невероятно завораживающее зрелище — закат солнца. Когда солнце, такое близкое, большое, багряно-красное, фантастически красивое, прощаясь с летним днем, ласково дарит последние теплые лучи. И это самое романтичное время суток, которое рождает легенды, обладающие притягивающим волшебством.

Фридрих всегда восхищался красотой дикой природы. Он действительно убеждался в том, что везде можно увидеть толику изящности и великолепия. Природа всегда становилась вдохновением для многих людей, в том числе и для Фридриха. Он ещё раз похвалил себя за то, что решил встретиться с Теодорой в такой замечательный час.

Ариец стоял в одиночестве возле фонтана. Это было небольшое сооружение, сделанное из белого мрамора. В вечерних сумерках он отливал серебристой дымкой, создавая легкое мерцание. Украшенный каменными цветками роз, он напоминал фонтаны в Германской империи. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь мягким журчанием воды. Всё вокруг создавало такую мечтательную и романтичную обстановку, что Фридрих слегка сжал губы.

По нему было видно, что он нервничал. Китель как всегда сидел отлично, волосы приглажены и в полном порядке, сапоги начищены. Молодой человек будто бы собой излучал аккуратность. Однако его выдавали сбивчивые шаги вокруг фонтана и постоянное шуршание нескольких писем в руках.

Фридрих надеялся, что Теодора придёт. Он представлял девушку пунктуальной, поэтому она не могла опоздать надолго. Ариец собирался прождать её около часа и если она не придет, то отправиться обратно в казармы.

Но не успел Фридрих в очередной раз взглянуть на большие часы на соседнем доме, как за его спиной раздались неспешные шаги. Ариец тут же обернулся и увидел подходящую к нему Теодору.

Девушка в этот раз выглядела иначе. Теперь на ней было надето темно-зелёное платье под стать её глазам с рукавами до локтей, что по краю были обшиты белым кружевом. Таким же был и пояс на талии. Несколько локонов у висков собраны на затылке, а остальные волосы ниспадали до плеч.

Фридрих замер, как только увидел её. Ткань платья мягко колыхнулась рядом, когда девушка остановилась. Теодора улыбнулась и протянула руку для рукопожатия.

— В-вы пришли, — на выдохе произнес Фридрих, принимая приветствие. Сейчас он осознанно решил поздороваться с ней на равных.

— Конечно, — ответила Теодора. — Как я могла не прийти. Я получила ваше письмо. Признаться честно, вести переписку так интересно и захватывающе.

— Да, — смущенно согласился Фридрих. — Я х-хотел об этом п-поговорить с вами.

— Правда? — брови Теодоры немного приподнялись вверх.

— Д-давайте пройдемся, — предложил он; девушка кивнула. Тогда Фридрих слегка отошёл в сторону, приглашая её рукой. Теодора двинулась вперед, а молодой человек за ней.

— Вы сказали, что хотели поговорить о нашем бумажном общении, — первой начала Теодора.

— Д-да, — произнес Фридрих. — Скажите, что вы д-делаете с письмами от меня?

Теодора слегка удивилась этому вопросу, косо глянув на Фридриха.

— Это звучит странно, я з-знаю, но ваш ответ в-весьма в-важен.

— Они хранятся в моей шкатулке, в комнате, — немного поразмыслив, ответила девушка. — Что-то случилось?

— Н-нет, нет, — тут же выдал Фридрих. — Я п-просто беспокоюсь за вашу б-безопасность.

Теодора издала изумленный вздох, но затем слегка хихикнула.

— Это н-не смешно, Теодора, — насупился Фридрих.

— Право, простите меня, — она улыбнулась, и Фридрих мигом расслабился. — Но вы не должны беспокоиться. Я могу постоять за себя.

Фридрих глубоко вздохнул.

— Я п-понимаю, но всё же. Если кто-то увидит с-следы нашего общения, т-то вас могут счесть з-за шпионку. Вас м-могут убить.

Девушка приостановилась и недоуменно посмотрела на Фридриха.

— Но что вы предлагаете? — тихо спросила она.

— Нам м-можно встречаться, но р-редко. И п-письма нужно сжигать.

— Сжигать? — переспросила Теодора.

— Д-да, — ответил Фридрих. Видя её обеспокоенное лицо, ему вдруг стало стыдно, что он начал этот разговор. Однако он должен был обсудить это. — У вас есть к-камин? У нас в к-казармах нет п-просто…

— Да, — ответила Теодора. — У госпожи Ваутерс чудесный дом, внутри которого есть камин.

— Отлично, — произнес Фридрих. Он вытащил из-за пазухи и карманов несколько конвертов и передал их девушке. Мисс Эйвери вопросительно посмотрела на него. — С-сожгите их, — посоветовал Фридрих, указывая на послания. — Д-делайте так с каждым письмом. А иногда я в-вам буду приносить свои.

— Хорошо, — произнесла Теодора, крепче перехватывая конверты.

Повисло недолгое молчание. Фридрих чувствовал себя неважно от того, что испортил девушке настроение. Теодора же задумчиво поглядывала на него.

— Д-давайте вернемся к фонтану, — предложил Фридрих. Он посмотрел на Теодору, надеясь, что та вернет свое умиротворенное выражение лица.

— Давайте, — согласилась девушка.

Она развернулась и бодрым шагом, самостоятельно, не дожидаясь Фридриха, пошла вперед. Ариец почувствовал легкий укол в сердце от такого действия.

Он тут же догнал её и подстроился под её ритм.

— В-вы злитесь на меня? — спросил он, наблюдая за ней.

— Вовсе нет, — сказала Теодора, чуть повернул голову к нему. — С чего вы взяли это?

— Я ч-чувствую.

— Что, простите? — не поняла девушка, однако по весело подрагивающим губам в улыбке, Фридрих увидел, что она всё прекрасно слышала.

— З-забудьте, что я сказал, — проговорил Фридрих, уже ощущая, как щеки начинают гореть под её пристальным взглядом.

Девушка хихикнула и подошла к фонтану. Они оказались совсем рядом с ним, и Теодора присела полубоком на край бортика, обращаясь к воде. Фридрих опустился за ней следом. Девушка наклонилась и коснулась поверхности воды пальцами. От такого движения ткань воротника её платья отклонилась вниз, обнажив ключицы и декольте.

У Фридриха мигом пересохло во рту. Его вниманием тут же завладел открывшийся кусочек загорелой кожи. Теодора не обращала внимания на него, поэтому продолжила плескаться в воде. Оттенки вечернего солнца, что уже готово было уступить своё место луне, отбрасывали замысловатые тени на её фигуру. Фридрих не мог оторвать от неё взгляда. Он разглядел на её теле небольшую россыпь веснушек и родинок, похожих на созвездия. Его глаза невольно двинулись дальше. Опустив взгляд ниже, Фридрих заметил небольшую часть кружевной нижней сорочки и очертания женской груди. Это стало последней каплей.

Фридрих резким движением отворачивается, стараясь унять бешеное сердцебиение. Глаза бегали в разные стороны, желая зацепиться за что-нибудь другое. Ему вдруг стало жарко, да так, что молодой человек принялся расстегивать воротник кителя. Лицо горело как никогда сильно. Фридрих зачерпнул немного воды и ополоснул щеки, пытаясь унять свой пыл.

— Всё нормально? — спросила Теодора, посмотрев на него.

— Д-д-да, — с трудом пробормотал Фридрих, вытирая лицо рукавом. — Н-немного д-душно…

— О, да, — согласилась мисс Эйвери, поправляя юбку платья. — Сегодня один из самых жарких дней с начала моего пребывания в Химворде.

— Д-для меня т-тоже, — отозвался Фридрих, всё еще стараясь не смотреть на Теодору.

— Знаете, — продолжила девушка, — если вы хотим и дальше беседовать вживую, то следует найти какое-нибудь подходящее место для этого.

— О, я знаю т-такое, — оживился Фридрих. На его губах расцвело некое подобие улыбки, хотя его лицо всё же было покрыто румянцем. — Я д-долго исследовал эту местность… И н-нашёл неподалёку т-такую красивую поляну. В-вы обязаны её увидеть.

— Правда? — спросила Теодора. Фридрих закивал. Его глаза вдруг ярко блеснули в полумраке, отчего Теодора слегка вздрогнула. — Я только “за”.

— Т-тогда мы могли бы отправиться т-туда завтра.… Если в-вы хотите.

— С удовольствием, — сказала девушка, улыбнувшись. Фридрих улыбнулся в ответ.

Ариец проводил мисс Эйвери до развилки, откуда она пошла дальше сама. Фридрих спокойно попрощался с ней и развернулся, чтобы дойти до казарм. На протяжении всего пути он думал над тем, что случилось с ним у фонтана. Но спустя некоторое время молодой человек неожиданно словил себя на мысли, что ему хотелось не только смотреть на Теодору, но и ощутить её прикосновения. Фридриху такое признание уж очень не понравилось.

«Это ни к чему хорошему не приведет», — мысленно проговорил Фридрих. Однако сопротивление своим желаниям для арийца было самой большой слабостью. В голову вновь вернулась Теодора и её зеленое платье, которое Фридрих посчитал самым подходящим и красивым для молодой журналистки.

========== Глава 3. Строки ==========

Лучи заходящего солнца мягко касались улиц Химворда. Вечера здесь теплые и спокойные. Розовая дымка, что брала своё начало у горизонта, нежно обволакивала облака, придавая им вид сахарного десерта. Солнце ещё виднелось на небосклоне, однако через некоторое время уже наступят сумерки. Погода стояла отличная для того, чтобы провести этот вечер в чьей-либо компании.

Дорога до фонтана, который располагался за городом, стала для Фридриха уже привычной. Казалось, он выучил её наизусть. Начиная от казарм нужно было сделать три поворота, после пройти до пекарни, завернуть за угол и идти вдоль улицы до конца. Фридрих на дню преодолевал этот путь несколько раз. Молодой человек любил этот маршрут, потому что тот проходил вдали от центра Химворда и скрывал арийца от любопытных глаз.

Вот и сейчас Фридрих вновь шёл по изученной дороге. Его сапоги, начищенные до блеска, постукивали по каменной дорожке; волосы, что были опрятно уложены, слегка покачивались на ветру. Немецкая форма, постиранная и выглаженная, сидела аккуратно. Была бы воля Фридриха, он надел бы что-то более красивое и неофициальное. Жаль, что у него не было какого-нибудь костюма. Однако сегодня молодой человек выглядел по-другому. Что-то в нем изменилось, но даже сам Фридрих не мог сказать, что именно. Возможно, дело было в его легком и улыбчивом лице, которое буквально светилось от радостных эмоций. Но помимо безмятежности, в облике Фридриха присутствовала ещё и некая нервозность. Это выдавали наглухо застегнутый воротник и манжеты. Его походка была быстрой, но неуверенной: шаг его часто сбивался с ритма. Да и губы уже почти все были искусаны.

Фридрих не мог объяснить, почему встреча с Теодорой Эйвери вызывала в нём столько противоречивых эмоций. С одной стороны, её компания была ему приятна. С ней солдат чувствовал спокойствие и теплоту, которых ему всегда не хватало. Теодора отвлекала его от всех бед и реалий мира, от войны. Фридрих чувствовал, что с ней может жить по-настоящему, а не существовать. Поэтому и встречи с ней он ждал с нетерпением. Но с другой стороны, при мысли о журналистке сердце Фридриха начинало биться чаще, голос дрожать, ладони и вовсе потеют, а в груди поднимается необъяснимый жар. И ему не просто хотелось встречаться с ней. Он жаждал её компании.

Но ариец боялся этих чувств. Он действительно понимал, что будь в мире другое время, что-то могло бы и получиться. Но сейчас, в разгар войны, единственное, чего хотел Фридрих — это чтобы Теодора Эйвери была как можно дальше от немецких солдат и сражений.

Фридрих часто ловил себя на мысли, что Теодора интересна ему не только как отличная собеседница, но и как девушка. Таких прекрасных зеленых глаз, как у неё, Фридрих ещё не видел. В ней таился некий шарм и очарование, которые завлекали солдата, словно в сеть. Девушка сочетала в себе самую настоящую храбрость, силу, упорство, мастерство, красоту и грациозность. И Фридрих не мог не отрицать, что раз за разом поддаётся уговорам своего сердца.

Молодой человек прекрасно знал, что такие прогулки стоит прекратить, но сам направлялся к фонтану, где его вновь дожидалась мисс Эйвери. Вообще, Фридрих и вовсе собирался отправить записку, что их прогулку к поляне, о которой он недавно узнал, стоит отложить. Слишком уж они часто встречаются. Молодой человек много размышлял об этом и пришёл к выводу, что всё-таки стоит отправить Теодоре послание с извинениями. Когда Фридрих уже был готов сесть за стол и вытащить из ящика остатки бумаги, ему неожиданно передали неизвестное письмо. Как оказалось, от неё. Именно это и перевернуло все планы Фридриха на этот день.

Он долго всматривался в написанные её рукой свои инициалы. Буквы ровные и изящные, она подписывала это письмо неспеша. Слегка удивленно Фридрих распаковал послание и вытащил бумагу.

Он принялся читать её письмо, однако с самых первых слов почувствовал, как к щекам приливает кровь.

Дорогой Фридрих,

Фридриху было непонятно, почему такое обращение заставило его смутиться. Ведь большинство людей так и называют друг друга. Однако в этой фразе скрывался какой-то свой посыл, который Фридриху было невдомёк разгадать. Он принялся читать дальше.

Доброе утро. Я надеюсь, что Вы получите это письмо до того, как стрелка часов пробьёт полдень. Иначе «доброе утро» для вас будет уже неуместно. После вчерашней встречи Вы обмолвились о том, что нашли красивое место за Химвордом. Мы пообещали друг другу встретиться там сегодня. Верю, что мы сможем увидеться. Мне уж очень хочется увидеть что-то новое и такое же прекрасное, как весь Химворде. А Ваша компания и вовсе радость для меня. Давайте встретимся ближе к закату солнца у нашего фонтана. Я с нетерпением буду Вас ждать.

Искренне ваша,

Теодора

Фридрих почувствовал легкое смятение после прочтения письма от американской журналистки. Казалось, что даже через бумагу их отношения немного изменились. Однако теперь у Фридриха даже не поднималась рука написать отказ, который он планировал пару минут назад. Всё, что он мог сделать — это глубоко вздохнуть и смириться с тем, что сегодня он вновь встретится с Теодорой Эйвери.

Теодора всё ещё умудрялась проявлять инициативу. Фридрих рассуждал об этом даже тогда, когда уже подходил к мраморному фонтану. Со вчерашнего дня конструкция ничуть не изменилась. Но Фридрих всё равно бросил на неё изучающий взгляд, чтобы справиться с волнением.

Мисс Эйвери долго ждать не пришлось. Однако за это время Фридрих смог несколько раз посчитать многочисленные мраморные розы, что украшали фонтан. Теодора как всегда пунктуальна. Она не спешила, когда приближалась к солдату. Сегодня на ней было надет светло-голубой костюм, а под ним белая блузка с кружевным воротничком. Волосы, чуть завитые на концах, были распущены. Лишь пара локонов была собрана на затылке в виде кос. Девушка явно оделась для прогулки на природе. Фридрих лишь выдохнул и мысленно её поблагодарил за то, что она не выбрала платье с вырезом.

— Д-добрый вечер, Теодора, — первым поприветствовал Фридрих. Он не спешил протягивать ей руку для рукопожатия, внимательно наблюдая за реакцией девушки.

— Рада вас видеть, Фридрих, — отозвалась Теодора. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки от арийца. Отчего-то Фридриху захотелось, чтобы она подошла на шаг ближе. — Как вижу, вы получили моё письмо. Надеюсь, его доставил утром? — одна бровь взметнулась наверх, а губы приподнялись в улыбке.

— М-можете не переживать, — ответил молодой человек. — П-почта здесь д-действительно хороша.

Девушка улыбнулась.

— М-может уже отправимся в путь? — предложил Фридрих.

Он развернулся к девушке боком и предложил свой правый локоть. Теодора озадаченно уставилась на него. Раньше ариец не позволял себе такого, однако сейчас он терпеливо ждал, когда мисс Эйвери соберется с мыслями и возьмет его под руку.

Спустя пару мгновений Теодора подошла ближе, что их плечи почти соприкасались. Небольшая ладонь с длинными пальцами ухватила Фридриха чуть выше локтя. Молодой человек сразу ощутил мурашки, которые рассеялись по всему телу от одного прикосновения. Даже сквозь одежду и китель ариец ощущал её мягкое касание. Немного втянув воздух для уверенности, Фридрих почувствовал, как в легкие проникает легкий аромат цветочных духов, который исходил от Теодоры. Именно так пахло её первое письмо. Это заставило Фридриха кашлянуть, чтобы согнать кривую улыбку с губ.

Они двинулись неспешным шагом, попутно затевая разговор.

— Скажите, — начала Теодора, — мы собираемся пересечь границу? Если мы выйдем в лес, который за городом, мы можем столкнуться с патрулирующими солдатами. Вряд ли немцы выпустят нас ради одной прогулки.

— Н-нет, мы не будем пересекать г-границу, — мягко ответил ей Фридрих. — Н-на самом деле, северная граница Химворде немного д-дальше, чем вы думаете. Там располагаются н-несколько одиноких д-домов. Н-но это открытая местность. М-можно сказать, что там находится маленькая д-деревня. Так что, фактически, мы н-не пересекаем границу.

— О, — ответила Теодора, — тогда это замечательно. Что там находится?

— Т-там много цветов, д-деревьев, бабочек. Вы любите бабочек? — спросил Фридрих.

— Очень. Прекрасные создания. Они являются для меня настоящим олицетворением свободы и легкости. В детстве я мечтала стать бабочкой.

Фридрих улыбнулся уголками губ.

— Я т-тоже.

***

Они вышли из города, когда солнце уже почти скрылось, оставляя ярко-красный след за собой. От фонтана вдоль улиц вела небольшая тропа, что заканчивалась у подножия леса. Теодора и Фридрих проходили мимо уютных магазинов, заселенных домов и таверн. После зданий стало меньше, различных деревьев и растений – больше, а каменные крепкие дома сменились на более старые и ветхие.

В воздухе витали свежесть и прохлада. Пара двигалась по тропе, что теперь была неровной и покрытой земляным грунтом. Теодора продолжала держать Фридриха за руку. Ткань юбки то и дело касалась его сапог, отчего девушка постоянно одергивала её. Фридрих чувствовал, как журналистка всё ближе и ближе прижимается к нему. Он сдавленно сглотнул, стараясь не обращать внимания на это. Но от Теодоры исходило самое настоящее тепло, которое Фридрих мог распознать даже через несколько слоев одежды. Невольно он сам поддавался навстречу, пытаясь сблизиться. Однако от этого идти становилось труднее, поэтому пара с неловкими улыбками возвращалась на некоторое расстояние.

Вскоре они наткнулись на открытую поляну, перед которой находился небольшой пруд. Недалеко виднелись очертания сельских построений, среди которых можно было увидеть местных жителей. Фридрих нашёл небольшую скамейку, что располагалась прямо напротив пруда, и предложил присесть.

Землю покрывала сочная зеленая трава, подсвеченная уходящим солнцем. Вокруг находилось небольшое скопление деревьев и кустарников. На поляне росло множество самых разных цветов: ромашки, одуванчики, васильки и незабудки. Ветер мягко щекотал их, попутно срывая несколько листочков. Пруд был обрамлен каменной выкладкой, покрашенной в голубоватый цвет. Скамейка, маленькая и тесная, была здесь не одна. По всем границам водоема находилось ещё несколько. Фридрих и Теодора присели на одну из них.

Свободного места было мало, отчего их колени ненароком соприкасались. Вверх по туловищу, прямо к груди прошла сладостная дрожь. Легкое прикосновение заставило сердце ускориться, из-за чего Фридрих мог поклясться, что слышит его шум. Он кладет перед собой ладони, беспокоясь, что ими может задеть руки Теодоры. Солдат внимательно наблюдает за ней.

Теодора медленно озаряется по сторонам, созерцая природу. Она глубоко вдыхает воздух, наслаждаясь приятным ароматом. Порыв ветра задевал её волосы, заставляя их мягко трепетать. Её кожа казалась золотистой на солнце, а глаза блестели ярким изумрудным мерцанием.

Фридрих отвернулся, не в силах наблюдать за ней дальше. Он судорожно вздыхает и прикрывает глаза, прогоняя наваждение.

— Здесь так красиво, — тихо произносит Теодора. Её голос похож на шёпот, что сладко нарушает тишину интимного момента.

— Да, д-действительно, — отвечает солдат.

Он поднимает взгляд и наблюдает за тем, как одинокая утка плывёт по воде.

— Я пишу несколько статей о том, как живут мирные люди во время войны. Но солдат я ещё не спрашивала. Не хотели бы вы дать мне интервью? — задает она вопрос.

Фридрих переводит взгляд на девушку. Теодора вытащила из кармана пиджака небольшой блокнот и перьевую ручку. Одним видом она говорила о том, что как истинная журналистка готова начать работать. Фридриха это сильно удивило.

— В-вы хотите взять у меня интервью? — изумленно спросил он. — У н-немецкого с-солдата?

Теодора плавно отложила вещи на край скамейки позади себя и посмотрела на Фридриха.

— Фридрих, послушайте, — произнесла она. В её голосе чувствовалась уверенность и сила, которые так были присуще журналистке. — Нет плохих наций, народов, стран. Есть плохие люди. А вы совершенно не такой.

— Откуда вы м-можете это з-знать? — сдавленно промолвил ариец. Он вовсе отвернулся от девушки, проглатывая ставший в горле ком.

Но неожиданно что-то коснулось его. Фридрих замер, когда женская ладонь прочертила путь от плеча до локтя, разворачивая его обратно. Молодой человек наткнулся на обеспокоенное лицо мисс Эйвери, что глядела на него с неким сочувствием.

— Я вижу это. И я знаю, что вы — неплохой человек, даже несмотря на то, какие поступки совершали. Ваше сердце и душа говорят обратное. С помощью моих статей я хочу показать миру, что немецкие солдаты — такие же простые люди. Вы можете мне в этом помочь. Обещаю, я не будут задавать ничего неприятного для вас.

— Х-хорошо, — согласился Фридрих.

На лицо Теодоры вернулась улыбка. Лицо тут же преобразилось и наполнилось энтузиазмом. Она вновь схватила свой блокнот, приготовила ручку и задала свой первый вопрос.

— Кем вы работали до войны?

— Я изучал к-культуру и искусство в университете, однако п-по профессии так и н-не смог п-поработать.

Теодора тут же сделала несколько заметок.

— Вы — творческий человек?

Фридрих усмехнулся

— М-можно и так сказать. Я с д-детства любил всё, что человек м-мог сотворить своими руками и в-воображением. Будь это м-музыка, живопись, литература.

— Когда мы виделись в пабе, вы рассказали, что умеете играть на скрипке и петь. Вы этому где-то учились?

— В школе х-ходил на занятия. У моей семьи не было д-денег, чтобы оплачивать частных учителей.

Звук пишущей ручки вновь коснулся слуха Фридриха.

— У вас есть домашние животные?

— В д-детстве у меня был кот. Злющий и ц-царапался всё время.

— Как его звали? — спросила Теодора.

— Вульфред Третий, по прозвищу Неу-уловимый.

— Звучит… царственно, — хихикнула девушка, вновь исписывая бумагу.

— Он любил прятаться под кроватью, а потом выбегать и всеми четырьмя лапами за ноги цепляться. Но потом сразу отцеплялся и убегал, и мы его всё никак никогда поймать не м-могли. Поэтому Неуловимый, — на лице Фридриха отобразилась мягкая улыбка.

— Вы любите кошек? — спросила мисс Эйвери.

— Очень. Даже н-несмотря на то, что у м-меня на них аллергия.

— Правда? У меня тоже.

— К-кошки — чудесные существа, созданные для л-любви и ласки.

Какое-то время Теодора продолжала задавать свои вопросы, на которые Фридрих с радостью отвечал. Ему чудилось, что он возвращается в свои далекие воспоминания, наполненные счастьем и благополучием.

Теодора уже была готова закончить своё интервью, убирая блокнот и ручку в карман. Однако на полпути её что-то остановило. Девушка взглянула на Фридриха, немного неуверенно и смущенно, а после поинтересовалась.

— Скажите… Вас ждет кто-нибудь после войны?

Фридрих недоуменно уставился на неё.

— В к-каком смысле?

— В смысле… Девушка, например, — Теодора неловко пожала плечами и взглянула на Фридриха исподлобья.

— О, — произнес Фридрих, — Вы имеете в виду, есть ли у м-меня… Кхм… Дама сердца?

— Ну…да.

Фридрих замолк, наблюдая за Теодорой. Её губы слегка подрагивали, а щеки покрылись легким румянцем. Она продолжала сжимать в руках блокнот и ручку, терпеливо ожидая ответ. Фридрих понял, что молчит уже неприлично долго.

— Н-нет, — ответил он. — Н-никто меня не ждет и, судя по всему, ж-ждать не с-собирается.

Теодора медленно кивнула, но черты её лица расслабились, а на губах расцветала улыбка. Фридрих опустил взгляд вниз, чувствуя, как вновь начинает краснеть.

— Что ж, — продолжила Теодора. — Это всё, что я хотела спросить. Хм, вы не будете возражать, если я немного пообщаюсь с местными жителями?

Молодой человек перевёл взгляд на небольшой узкий переулок, где виднелись силуэты деревенских жителей. Отсюда до них было идти недалеко, Теодора могла быть в его поле зрения.

— К-конечно, — произнес Фридрих. — Но п-постарайтесь не з-задерживаться, уже скоро отбой.

Девушка кивнула, встала со своего места, отряхнув юбку, и направилась вперед, чтобы побеседовать с парой людей, стоящих по другую сторону пруда. Фридрих проводил её стройную фигуру долгим взглядом. Когда девушка уже была еле видна, ариец обратил всё внимание на полевые цветы, что росли вокруг. Ему в голову вдруг пришла необычная идея.

Фридрих поднялся со скамьи и опустился на колени рядом с цветами. Рука осторожно потянулась к одному из стеблей и сорвала небольшой желтый одуванчик. Фридрих повертел тот в руках, а затем сорвал ещё несколько других. В ладонях образовался небольшой пучок желтых цветов, но Фридриху захотелось добавить других оттенков. Так в букет добавились белые ромашки и синие незабудки. Лепестки полевых цветов словно повторяли все оттенки вечернего неба. Они как будто были сделаны из шёлка. Бутоны были хрупкими и нежными, Фридрих мог запросто их переломить. Ариец слегка разжал ладонь, стараясь не передавить растения.

Вдруг сзади послышались легкие шаги, и Фридрих рывком поднялся вверх, пряча букет полевых цветов за спину. Теодора приближалась к нему, на ходу поправляя некоторые записанные недавно строки ручкой. Она не видела, чем занимался до её прихода Фридрих, так как всё время рассматривала свои записи. Когда Фридрих деликатно кашлянул, намекая о своем присутствии, Теодора смогла оторвать свой взгляд от блокнота.

— Это в-вам, — прошептал Фридрих, протягивая букет девушке.

Теодора издала изумленный вздох. Её глаза широко распахнулись и остановились на ярких соцветиях. Она быстро убрала свои вещи за ткань пиджака и приняла букет из рук Фридриха.

— Большое вам спасибо, — тихо произнесла она, а потом, неожиданно для Фридриха, подошла и поцеловала того в щеку.

Кожу словно обожгло огнём, а слова застряли где-то в глубине. Откуда-то снизу вверх поднялась сладостная нега, заставляя всё внутри сжиматься. Фридрих издал судорожный вздох, когда понял, что его сердце всё еще бьется, а не выпрыгнуло наружу. Кончики пальцев невольно коснулись того участка щеки, где пару мгновений назад оказались женские губы. Фридрих тяжело сглотнул, стараясь подавить разгоряченное тело и пыл. Кожа всё ещё пылала в том месте, куда девушка его поцеловала.

Стараясь совладать с собственными эмоциями и чувствами, Фридрих даже не заметил, как Теодора ушла на несколько шагов вперед, держа в руках подаренный букет и вдыхая его аромат.

Фридрих, стремящийся прогнать глупое и одновременно счастливое выражение с лица, тут же поспешил её догнать.

***

Остаток пути до фонтана они прошли в неловкой тишине. Теодора всё продолжала любоваться цветами, а Фридрих незаметно наблюдал за ней. Казалось, ничего уже не могло испортить столь приятных вечер, однако Фридрих почувствовал неладное, когда недалеко от пары оказалась группа из пяти пьяных немецких солдат. То, что это были именно солдаты Германской империи, Фридрих понял благодаря неряшливо сидящей серо-зеленой форме. Кроме того, мужчины выкрикивали различные фразы на немецком. А то, что они были пьяные, выдала их шаткая походка из стороны в сторону.

Фридрих вдруг ощутил, как липкий страх просачивается под кожу. Но испугался молодой человек вовсе не за себя, а за молодую и красивую девушку, что шла рядом с ним.

Теодора обратила внимание на пьяниц, когда кто-то из них разбил бутылку дешевого пива. Девушка ненароком подошла ближе к Фридриху, однако лицо её было наполнено решимостью и уверенностью.

Фридрих тут же потянул журналистку в сторону за угол, молясь, чтобы их не заметили. Однако один из мужчин, приметив ярко-голубой костюм Теодоры, слегка присвистнул.

— Sieh mal, was für eine Schönheit! {?}[Посмотри, какая красота!] — обратился он к рядом стоящему товарищу.

Фридрих сжал челюсти, заводя Теодору за спину. «Этого ещё не хватало» — тут же пронеслось в его голове. Однако немцы продолжили свой разговор, но теперь на английском.

— Девушка, не желаете хорошо провести время? — громко спросил один из них, а после чего разразился ужасным смехом. Другие вторили ему.

— Бросьте этого тощего и присоединяйтесь к нам — настоящим мужчинам, — отозвался другой.

— Уж поверьте, вы не пожалеете, — высказался первый и расплылся в зверином оскале.

Фридрих ощутил, как словно что-то ударило его под дых.

— Н-ничего не отвечайте, — сквозь стиснутые зубы проговорил ариец. Теодора лишь кивнула.

— Eine gute Figur. Ich hätte Spaß mit ihr.{?}[Хорошая фигурка. Я бы с ней поразвлекался.]

— Ja, das ist eine schöne Schlampe. {?}[Ага, хороша чертовка.]

Фридрих почувствовал, как неожиданно пелена гнева застилает взор. Он рывком развернулся, обращая взгляд на пьяных немцев. Крылья его носа яростно раздувались, губы сжались в тонкую линию, а на лице застыла маска неописуемой свирепости.

— Фридрих, не надо, — тихо прошептала Теодора, стараясь успокоить арийца.

Фридрих, расслышав голос девушки, перевёл взгляд на неё. Теодора смотрела на него с беспокойством и испугом. Это словно отрезвило солдата. Он заморгал чаще и передёрнул плечами, якобы стряхивая с себя неконтролируемую сущность.

— И-извини, — сдавленно сказал он.

— Пойдем, — Теодора схватила его под руку и потащила подальше от солдат. Они что-то продолжали выкрикивать в след, однако ни Теодора, ни Фридрих старались не вслушиваться.

Буквально за пару минут они достигли фонтана в Химворде. Только после этого Теодора отпустила Фридриха и молчаливо уставилась на него.

— П-прости… — Фридрих взглянул на неё со слабым и словно измученным лицом.

— Не нужно извинений, — произнесла она. Её брови свелись к переносице, слегка хмурясь. — Что они сказали про меня? Хотя, я уже сама догадываюсь.

Фридрих не стал отвечать на её вопрос. Вместо этого он оглянулся по сторонам и проговорил:

— М-могу я проводить тебя?

— Конечно, дом госпожи Ваутерс в нескольких кварталах отсюда. А ты разве не беспокоишься, что нас могут увидеть вместе? — усмехнулась Теодора. Её зеленые глаза вновь замерцали в темноте, что мигом успокоило Фридриха.

Молодой человек повторил её ухмылку.

— Н-нет, мы будем весьма осторожны, — заговорчески произнес Фридрих, вновь предлагая свой локоть девушке.

========== Глава 4. Мысли ==========

Тьма вновь окутывала его со всех сторон. Тишина уже стала привычной для него, однако всё ещё некомфортно оседала на коже. Мрак заполнил пустоту так, что теперь увидеть что-нибудь не было ни единого шанса.

Он осторожно ступает вперед. Что-то вдруг хрустит под ногами, отчего он зябко ежится. Внизу лежит что-то мягкое и жилистое. Ему хочется наклониться и попробовать эту субстанцию на ощупь. Он опускается и протягивает руку Рука касается чего-то ужасно склизкого и липкого. Он подносит пальцы к носу и принюхивается: в легкие проникает запах горечи. Что-то вонючее и неприятное, после чего он одергивает руку от лица. Почему-то ему кажется, что он уже знаком с этим запахом.

Он приподнимается и на пошатывающихся ногах вновь идёт вперед. Глаза уже привыкли к темноте, однако различать что-то не могли. Он выставляет ладони вперед, надеясь на что-то наткнуться. Но пальцы хватают лишь воздух.

Он идет дальше. Ни единого звука не доносится до его ушей. Однако он вспоминает, что рано или поздно начнется ураган шума, как в прошлый раз. Под сапогами вновь раздалось шмяканье, и мурашки побежали по всему телу.

Он ступает робко и нерешительно, но выбора у него нет. Сердце отбивает ускоренный ритм, а он начинает прерывисто дышать, пытаясь совладать с неконтролируемой тревогой.

Но вдруг раздаётся взрыв. Сознание падает куда-то вниз, отчего колени его дрогнули. Он резким движением опускается на землю, полностью напрягая слух и осязание. В ушах начинает звенеть, мысли путаются в непонятный ком, а к горлу подступает тошнота. Он зажмуривается, пытаясь успокоиться. Конечности начинают дрожать. Он издает глухой стон, когда горсти земли приземляются на его спину. Повсюду вновь стали слышны крики.

Он не помнил, как поднялся на ноги и, спотыкаясь, зашагал прочь от этого месива. До ушей долетали звон и гудение, однако в голове всё это смешалось воедино. Он различает небольшие сгустки дыма наверху и движется к ним, используя их как ориентир.

Его дыхание сбивается, когда он старается перешагивать через ямы и овраги, образовавшиеся на пути. Его сердце пропускает удары от испуга. Но он твердо идёт вперед, надеясь выбраться из этой пучины.

И вот, как в тот раз, вдалеке он увидел свет. Маленький и еле заметный лучик. Его губы тут же расплываются в обессиленной улыбке. Он замедляет шаг, стараясь разглядеть луч немного лучше. Когда он замечает его очертания, но начинает бежать навстречу.

Луч всё приближается. Он вытягивает руку, пытаясь достать до света пальцами. Тянется, но опять не может достать. Как и в тот раз. В груди огонь надежды начинает затухать. Он рычит сквозь зубы, однако ощущает, как солёная влага начинает скатываться по щекам. Боль сдавливает грудь.

Он пытается опять. Пальцы почти касаются маленького огонька светлого луча, но рука падает в пропасть. Как и он сам. Он мог поклясться, что луч буквально оказался в его ладони. Но этого на самом деле не случилось. Вместо высоты он летит вниз. В горле застывает немой крик, а кожу словно укололи тысячи игл. Холод и ветер бьют по лицу, отдаваясь в уши. Тиски вновь сдавливают всё тело, после чего он словно разрывается на части.

***

Фридрих резко выныривает из объятий кошмара, издавая громкий возглас. Он мигом садится на постели и озирается по сторонам. Вокруг стоял полумрак. Из окон просачиваются краски утреннего рассвета, что совсем скоро заполнит небо. Комната была погружена в тишину, нарушаемую лишь звуком тикающего будильника на столе. Фридрих стонет от безнадежности.

Молодой человек проводит пятерней по лицу и волосам, ощущая, как на коже ладони собирается холодный пот. Ему опять приснился этот кошмар.

— Д-да что ж такое! — шипит он, стараясь выровнять дыхание. Сердце всё ещё гулко билось в груди, а губы стали совсем сухими.

Фридрих свешивает ноги с кровати и поднимается, чтобы налить стакан воды. Ткань ночной рубашки липнет к спине, оставляя неприятные ощущения. Он медленно подходит к столу, чувствуя, как босые ноги касаются прохладного пола. Мурашки тут же рассеиваются по всему телу.

Фридрих берет в руки графин с водой и немного наливает её в одиноко стоящий стакан. Пальцы обхватывают стекло, отчего ариец ёжится. Чистая влага тут же охлаждает пересохшее горло, проникая внутрь. Фридрих пьет жадно, ощущая, что тело пробуждается ото сна. Дышать стало легче.

Солдат с глухим звяканьем опускает стакан на столешницу и вновь направляется к кровати. Постель была влажной и сильно смятой. Фридрих проводит по ней рукой, разглаживая ткань. Следом он оборачивается и смотрит на будильник, который показывает четыре утра. Молодой человек переводит взгляд на улицу, что виднеется в окне балкона, и внимательно наблюдает за ней. Снаружи стоит тишина, ведь солдаты ещё не проснулись. Казалось, что вся природа ещё спит. Фридрих подходит к порогу и открывает маленькую балконную дверь, чтобы вдохнуть студеного воздуха. Утренняя свежесть тут же заполняет голову, отгоняя все дурные мысли прочь. Он выдыхает и опирается руками на подоконник.

В последнее время ему действительно стали часто сниться кошмары. И самое интересное, всё это один и тот же сон. Кромешная тьма и затишье, которое потом перерастало во множество громких звуков. Фридрих помнил, что всегда в конце появлялся маленький луч, до которого он всё время хотел достать, однако попытки его были безуспешны. И он всегда падал в пропасть.

Фридрих недопонимал, с чем это было связано. Почему именно темнота и лучи, а не военные действия, кровь и смерти. Сон повторялся, и в нем явно был свой посыл. Однако Фридрих не мог разгадать, какой именно. И этот луч, что он мог значить? Неужели кошмар так и продолжит сниться до того, пока Фридрих не сгинет в глубине?

Солдат, ещё раз глубоко вдохнув, возвращается в комнату. Одинокая каморка опять встречает его своим грустным видом, отчего Фридрих тоскливо улыбается уголками рта. Наверно, заснуть ему уже не удастся, поэтому ариец подходит к кровати и заправляет постельное белье. Он встряхивает наволочку и одеяло от пыли, а матрас оставляет проветриваться.

Фридрих устало стягивает ночное белье с себя и переодевается в чистую рубашку, что покоилась на спинке стула рядом с кителем. Он оставляет несколько расстегнутых пуговиц на воротнике и подворачивает рукава. Затем подходит к умывальнику и, быстрым взглядом окинув свое серое и тусклое лицо с синяками под глазами, начинает придавать себе отдохнувший вид. Утро не задалось, значит, день обещает быть длинным и насыщенным.

***

Фридрих задумчиво перелистывает страницу книги, слегка касаясь пальцами шероховатых листов. Буквы и строчки просвечивают на солнце, поэтому Фридрих слегка прикрывает бумагу ладонью. Яркий утренний свет заполнял всё пространство комнаты. Солнечные лучи мягко пробирались сквозь воздушную ткань занавесок и падали на кровать, играя на постельном белье солнечными бликами. Дубовая мебель в комнате покрылась золотой дымкой. Сквозь окно просачивался свет, который кружил с маленькими пылинками в воздухе.

Фридрих сощурился, когда его лицо оказалось на солнце. Он тут же ощутил жар и поспешил отвернуться. Книга теперь казалась словно сделанной из янтаря, что отливал на свету различными оттенками. Молодому человеку сложно сосредоточиться, поэтому указательным пальцем он начинает вести свой взгляд по написанным предложениям. Он уже был готов вновь перейти на другую сторону, когда с улицы раздался какой-то громкий шорох.

Фридрих поднимает голову, всматриваясь в переулок напротив через открытый балкон, и прислушивается. Кто-то приближался к казармам, при этом совершенно не стесняясь того, что его могут заменить. Фридрих бросает взгляд на часы, было около шести утра. Ариец легко пожимает плечами, откладывает книгу в сторону и подходит ближе к окну.

Аккуратно поддевая занавески в стороны, солдат различает силуэт приближающегося мужчины, у которого на плече висела большая сумка, явно набитая чем-то тяжелым. Сам незнакомец был одет в темное пальто, что создавало сильный контраст с яркой улицей, и старый берет. Фридрих провожает того взглядом, замечая, что мужчина собирается скрыться на заднем дворе. С одной стороны сумки выглядывало что-то белое и тонкое.

«Почтальон, видимо», — подумал Фридрих, выпрямляясь и поправляя ткань. Но через мгновение его осенило.

— П-почтальон, — взволновано произнес молодой человек и перевел взгляд на лежачую на столе пару писем, которые он не успел сжечь. В груди вдруг зародилось что-то теплое и приятное.

Ариец сдернул китель со стула и накинул его себе на плечи. Затем осторожно приоткрыл дверь и прошмыгнул в коридор, ступая как можно тише. Оказавшись на улице, Фридрих, недолго думая, быстро пробрался на задний двор к почтовым ящикам. Почтальона нигде не было видно. Очевидно, он уже закончил разносить письма. Фридрих оглядывается по сторонам, проверя, есть ли другие лица поблизости, и, удостоверившись, что он здесь один, подходит ближе.

Рука открывает железную створку и ныряет в груду писем. Ариец мельком начинает просматривать инициалы на конвертах, надеясь найти что-то для себя. Однако такого не обнаруживается. Фридрих подавляет грустную ухмылку и перебирает кучу заново. Спустя несколько минут он вытаскивает маленький треугольник бумаги, подписанный на его имя. Фридрих тут же почувствовал, как облегчение заполняет его. Он задумчиво вертит конвертик в руках, разглядывая его. «Явно, там записка», — проносится в голове. Солдат убирает конверт в нагрудный карман кителя и возвращается в свою комнату.

Дорогой Фридрих,

Надеюсь, вчера вечером ты добрался домой без приключений. Со мной всё хорошо, так что переживать не стоит. Хотела спросить, ты придешь сегодня на чай?

Теодора

Фридрих не мог объяснить, почему короткая записка от Теодоры заставляет его с волнением сжимать бумагу и улыбаться. В груди вновь что-то щелкает, а по телу растекается волна нежности. Он невольно оказывается в воспоминаниях вчерашнего вечера.

— Ты скучаешь п-по Америке? — спрашивает Фридрих, когда Теодора начала разговор про путешествия.

Пара двигалась по переулкам Химворде, стараясь вести себя тише. Город уже погрузился в ночную темноту, которую освещали уличные фонари. В домах тускло горели свечи и керосиновые лампы, создавая уютную атмосферу. Яркий полумесяц возвысился на верхушке неба, однако на улицах было предельно светло. Вокруг витал запах выпечки и дорогого алкоголя: многие пабы и таверны недавно начали принимать посетителей. Фридрих и Теодора шли неспеша, наслаждаясь приятными звуками ночного Химворде. Компания пьяных немецких солдат осталась давно позади, так что напряжение и неловкость давно испарились. На их место пришли расслабленность и легкая забава. Рука девушки всё также покоилась на локте Фридриха, однако молодой человек вовсе не чувствовал смущения. Дорога до дома госпожи Ваутерс оказалась долгой, поэтому пара решила скрасить свой путь тихими разговорами.

— Скучаю, — выдохнула Теодора. Её улыбка, что была на лице в последнее время, пропала, а глаза потускнели. — Жизнь там сейчас кажется такой далекой от войны, как будто бы ничего и нет. Возможно, оставшись там, я была бы в настоящем неведении.

— А р-разве это п-плохо? Ты была бы в б-безопасности.

— Знаю, — девушка грустно улыбнулась, смотря прямо перед собой. На мгновение Фридриху показалось, что она вернулась в свои старые воспоминания. Но через секунду взгляд Теодоры прояснился, и она продолжила с новой силой. — Но не приехав сюда, я бы навсегда осталась работать в журнале для домохозяек, а моя жизнь превратилась бы в сплошное разочарование. Сейчас я имею возможность изменить мир и я не хочу упускать её.

— Всегда хотел з-задать вопрос, почему именно ж-журналистика? — аккуратно поинтересовался Фридрих.

Теодора улыбнулась.

— В детстве я обожала истории. Я была словно пустая книга, которую срочно надо бы чем-то заполнить. Я жаждала знаний, которые могли быть полезны, и любила всякие слухи, что разносили соседки. Как говорила моя мама, от меня ничего не укроешь. Я всегда добивалась правды. — тут девушка замолчала, но затем закончила свою мысль. — За это меня многие и недолюбливали.

— П-почему бы не стать п-писателем?

— О, нет, нет, нет, — захохотала Теодора. Её девичий и звонкий смех, словно ручей, разлился по окрестностям. Он был подобен прекрасной мелодии, какую Фридриху ещё было неведомо услышать. — Боже упаси, какой из меня писатель! Я хоть и любила всё приукрашивать, однако не настолько. С фантазией всегда было плохо, и это мешало мне придумывать свою собственную историю. Да и быть журналистом намного интереснее. Ты как будто бы становишься героем детективного романа, который пытается провести собственное расследование. Но таких ощущений я ещё не испытала из-за журнала «Секреты домохозяйки»!

Ещё один смех разнёсся по улицам, однако теперь к женскому хихиканью добавился мелодичный мужской. Фридрих смеялся с теплой улыбкой на губах, немного поглядывая на Теодору.

— Эх, а что мы всё обо мне да обо мне. Давай поговорим о тебе.

— Обо мне? — удивился Фридрих. — Т-ты же вчера б-брала у меня интервью.

— Это было вчера, а сегодня новый день, — глаза Теодоры сверкнули в темноте, отчего Фридрих застенчиво отвёл взгляд в сторону.

— Что т-ты хочешь услышать?

— Ну, например, какой твой любимый десерт?

Фридрих был обескуражен этим вопросом, однако виду не подал. Лишь незаметно пожав плечами, он ответил:

— Я любил т-творожный пирог со смородиной, который готовила моя м-мама. П-помню, у наших соседей был свой сад с этими ягодами. Урожая всегда б-было так много, что смородину отдавали нам д-даром. Матушка в конце лета не отходила от печи: то в-варенье с ней варила, то пироги готовила. Но как бы много она не делала этого п-пирога, я всегда его ел с удовольствием.

— Это здорово. Мне нравится простое шоколадное печенье. Я люблю шоколад, однако конфеты и диковинные десерты никогда не были по душе. Что с твоей матерью сейчас?

Этот вопрос заставил Фридриха на секунду замереть и нахмуриться. В голове неожиданно возникли образы далекой женской фигуры, которую Фридрих видел в своём детстве не так часто, как ему хотелось.

— Она умерла от х-холеры три г-года назад. З-заразилась от кузины, что жила в Венеции.

— Ох, прости. Я не должна была спрашивать о таком, — глаза Теодоры наполнись беспокойством. Она слегка сжала ладонь на руке Фридриха в знак поддержки.

— В-всё хорошо. М-мы были не так б-близки. Ей д-думалось, что моё заикание ставит крест н-не только на моей жизни, н-но и на её.

— Не стоит переживать по этому поводу, — ответила Теодора. — Ты заикаешься меньше, когда не волнуешься. Уверена, что со временем ты от него почти избавишься.

— Спасибо, — просто проговорил Фридрих, улыбаясь девушке.

За непринужденной болтовней пара не заметила, как дом госпожи Ваутерс уже находился в нескольких шагах. Теодора подошла к входу и повернулась лицом к Фридриху.

— Спасибо за этот день, — проговорила она, смотря на Фридриха из-под густых ресниц. — И за цветы тоже. Всё было прекрасно.

— Б-без тебя ничего бы вышло, — сказал Фридрих.

Лицо Теодоры покрыл легкий румянец. Девушка покрепче перехватила букет и прижала его к груди.

— У тебя есть планы на завтрашний вечер? — вдруг робко спросила она.

— Э… Н-нет. — неловко произнес Фридрих, теребя пуговицу на манжете кителя.

— Тогда…– Теодора чуть прочистила горло и продолжила. — Хотел бы ты прийти завтра ко мне на чай?

Фридриха как будто окатили холодной водой. Его рот приоткрылся в немом вопросе, глаза распахнулись, а брови взлетели наверх. Несколько секунд молодой человек старался осмыслить сказанное. После чего моргнул пару раз и с трудом выдавил из себя:

— К-к-куда?

— На чай, — скромно повторила Теодора. — Я знаю, что тебе это кажется безрассудным…

— Т-так и есть, — перебил Фридрих.

— Да, но всё же. Я хотела бы немного побыть с тобой да поговорить за чашечкой чая. Кроме того, у меня есть повод, — сказала она тихим шепотом, на что Фридрих лишь недоуменно воззрился на неё. — Не нужно на меня так смотреть, Фридрих. Всё пройдет хорошо, если ты не наденешь свою форму. Твой английский великолепен, так что никто и не поймет, что ты из Германской империи. А ещё в доме есть чёрный вход.

— Я н-не д-думаю, что это хорошая идея, — сдавленно произнес Фридрих. — Вдруг кто-то в-войдет…

— Ко мне редко кто заходит, — сказала Теодора. — Лишь Лоуренс и сама госпожа Ваутерс может заглянуть, и на этом всё. Фридрих, — она подошла ближе и взглянула солдату в глаза. — Для меня это было бы действительно важно.

Фридрих молча смотрел на неё, пытаясь найти что-нибудь в чертах её лица. Она глядела на него с такой небывалой искренностью и мольбой, что Фридрих вздохнул, соглашаясь.

–Х-хорошо, — проронил он.

Теодора тут же переменилась в лице, став более веселой и жизнерадостной.

— Большое спасибо. Я понимаю, что тебе это решение далось тяжело, но могу сказать — ты не пожалеешь, — она игриво подмигнула ему, отчего Фридрих тут же залился краской.

Когда они распрощались, у Фридриха в голове был настоящий рой мыслей, среди которых всё время проскальзывал вопрос: «Кто такой Лоуренс?».

***

Фридрих уже приближался к дому госпожи Ваутерс, однако спокойней ему от этого не становилась. В руке он держал небольшой пакет с шоколадным печеньем, которое смог купить в пекарне неподалеку. На удивление Фридриха, пекарь ничего ему не сказал, лишь улыбнулся и пожелал хорошего вечера. Это заставило арийца немного смутиться и быстро выйти наружу. Ткань накрахмаленного воротника царапала шею, однако Фридрих вовсе не обращал на это внимание. Весь оставшийся день после прочтения записки от Теодоры он потратил на то, чтобы привести свою белую рубашку в ухоженный вид. Как бы ни старался выгладить её молодой человек, на ткани всё ещё были небольшие складки.

Фридриху было некомфортно без кителя. За всё время он привык его носить, так что сейчассоздавалось ощущение, что чего-то не хватает. Рубашка была легкая и не теплая, поэтому Фридрих иногда ёжился от холодного вечернего ветра.

Вся эта затея с чаепитием казалась ему абсурдной. Фридрих не понимал, с какой стати Теодоре захотелось пригласить его к себе домой. Девушка ещё с самого начала показала себя настоящей авантюристкой, чем Фридрих иногда даже восхищался. Но сейчас был не тот случай. Кто он ей? Друг, приятель или просто хороший знакомый? Таких людей не приглашают в личные женские покои.

Как они и договорились в ответной записке, Фридрих подошёл к дому в назначенное время, а Теодора ждала его возле входной двери. Заметив солдата, девушка молча подала знак рукой, чтобы ариец следовал за ней. Фридрих кивнул.

Теодора обогнула дом и зашла на задний двор. Фридрих шёл за ней попятам. Пройдя немного, он заметил небольшую дверь, что пряталась за кустами гортензий, растущих здесь. Теодора осторожно приоткрыла дверь, подойдя к крыльцу. Девушка просунула голову в небольшой проём, чтобы удостовериться, что никого рядом нет. После этого она полностью открыла дверь и зашла внутрь. Фридрих быстро юркнул следом.

Девушка аккуратно впустила Фридриха и заперла дверь на засов. Когда они оказались в комнате Теодоры, Фридрих, который буквально не дышал всё время, смог наконец-то выдохнуть. Ариец огляделся.

Комната Теодоры оказалась просторной и уютно обставленной. Большую часть занимала большая кровать с пуховым одеялом и подушками, перед ней находился большой сундук для вещей. Напротив расположился камин с кирпичной отделкой и небольшой диванчик, перед которым был накрытый столик. Всё вокруг создавало ощущение жизни и дома, отчего в груди Фридриха что-то заныло. Даже незначительные вещи в интерьере, такие как разбросанные по рабочему столу листы с чернилами, печатная машинка и книги дополняли эту атмосферу.

Пока Фридрих осматривал женскую обитель, Теодора достала небольшие чашки и поставила их на столик. Он был украшен светло-розовой скатертью, на которой уже находилась ваза с полевыми ромашками. К чашкам тут же отправились блюдца, ложки и чайник. Закончив, девушка пригласила Фридриха сесть на диван и опробовать чай госпожи Ваутерс.

Фридрих чувствовал себя неловко. Он старался не глядеть на Теодору, которая сегодня была одета в летнее светло-фиолетовое платье с длинными рукавами и неглубоким вырезом. Темные волосы были, как всегда, распущены, лишь несколько прядей заколоты на затылке. Девушка действительно была прекрасна сегодня, так что Фридрих не мог не смотреть на неё с легким смущением на лице.

— Я т-тут принёс кое-что… К чаю, — сказал Фридрих, отдавая пакет с печеньем девушке.

Журналистка забрала его и открыла. В комнате тут же появился запах свежей выпечки и шоколада. Теодора просунула руку вовнутрь и вытащила одно печенье с шоколадной крошкой. Глаза её весело засверкали, а губы растянулись в счастливой улыбке.

— О, Фридрих, большое тебе спасибо, — она улыбнулась уже ему, отчего Фридрих почувствовал, как внутри вновь растеклось тепло. — У меня тоже есть кое-что для тебя.

С этими словами девушка отправилась в другой конец комнаты, к подоконнику, и взяла в руки большое блюдце, чье содержимое было накрыто кухонным полотенцем. Теодора поставила его на стол и присела рядом с Фридрихом.

— Вуаля, — торжественно произнесла Теодора и сдернула полотенце с блюдца. На его поверхности оказался свежеиспеченный пирог медового оттенка, украшенный ягодами смородины.

Сердцебиение Фридриха оборвалось.

— Я надеюсь, что он получился таким же вкусным, как ты и рассказывал, — сказала Теодора, наблюдая за арийцем.

Молодой человек изумленным взглядом смотрел на пирог перед собой. То, что он был творожным с начинкой из смородины, ариец понял сразу. Фридрих почувствовал ноющий трепет в груди, который был сродни сладкой боли. Солдат издал судорожный вздох и, сглатывая, произнес.

— Теодора…– губы его не слушались, — Это так… Спасибо, — Он не мог подобрать слов, которые могли бы описать его чувства. Он словно ненадолго вернулся домой, по которому скучал столько времени.

Теодора не нарушала тишину, предоставляя Фридриху время собраться. После чего она взяла небольшой десертный нож в руки и спросила:

— Хочешь попробовать кусочек? — Фридрих лишь кивнул.

Нож коснулся сладкой мякоти и отрезал два небольших куска. Теодора разложила их по тарелкам и протянула одну Фридриху.

— Спасибо, — сказал Фридрих. Он поставил тарелку на стол, после чего взял чашку и налил себе чая. На столике стояла сахарница, из которой ариец взял два кубика и кинул их в чай. — Значит, здесь т-ты живешь? — спросил он.

— Да, — ответила девушка, делая небольшой глоток из своей чашки. — Госпожа Ваутерс предложила мне две комнаты на выбор. Я выбрала эту, потому что она самая милая и уютная. Здесь даже работается лучше.

— Над чем сейчас р-работаешь?

— Пишу статью про местного доктора, Джона Робертса. Он единственный здесь, кто лечит людей. Его называют волшебником, потому что он может вернуть человека к жизни, даже если тот на пороге смерти.

— Я слышал о н-нём, — задумчиво сказал Фридрих, размешивая чай ложкой. — Н-несколько дней назад в армии з-заболел гауптман, и наш обер-лейтенант ездил за д-доктором, чтобы вылечить того.

— Понятно, — проговорила Теодора.

— Это в-ведь он играет в пабе в центре Химворде?

— Да, это он. Я, если не ошибаюсь, говорила тебе тогда о нём.

— Д-да, конечно, — ответил солдат, надкусывая пирог. Во рту тут же появился вкус мягкого творога и варенья из ягод, из-за чего немного кислого сока попало на губы и язык. Фридрих улыбнулся — это было прямо как в детстве.

— Кстати о музыке, — вспомнила Теодора, вставая со своего места. Она отложила чашку и пирог в сторону, а сама подошла к сундуку перед кроватью. Я ведь, говорила, что у нашего чаепития есть повод? — Фридрих рассеянно кивнул, — Отлично.

Она немного приоткрыла сундук, но остановилась и сказала Фридриху через плечо:

— У меня есть для тебя сюрприз. Закрой глаза.

Фридрих непонимающе моргнул пару раз, а затем прикрыл взгляд рукой. До слуха тут же долетел шорох и шелест ткани. После чего крышка сундука лязгнула, и Теодора произнесла:

— Открывай.

Фридрих открыл глаза и уставился на девушку, которая явно что-то держала за спиной.

— Знаешь, Фридрих. Когда я жила в Америке, я толком не понимала, какая она — жизнь — на самом деле, — медленно начала Теодора. — Мне казалось, что в мире существует только черное и белое, а о других оттенках я и не знала. И по приезде сюда, я действительно поняла, как заблуждалась. Нельзя судить людей лишь по первому впечатлению. Именно это и показал мне ты. Ты столько перенёс в своей жизни, что иногда я даже удивляюсь, как тебе удается сохранить тот самый свет в своей душе. И… я знаю, как тебе тяжело находиться в армии, поэтому… Я решила сделать тебе небольшой подарок.

Теодора вытащила из-за спины красивый музыкальный инструмент — скрипку.

Сердце Фридриха пропустило удар, а затем ещё один, и только через пару мгновений вновь начало биться. В горле образовался ком, который перекрыл весь воздух. На глаза навернулась пелена, из-за чего Фридриху на секунду показалось, что это всё мираж. Но нет, Теодора всё так же со скромной улыбкой наблюдала за ним и протягивала скрипку.

Фридрих принял её дрожащими руками и восхищенно провел пальцами по древку. Поверхность гладкая и блестящая, инструмент был выполнен действительно хорошим мастером. Молодой человек неуверенно один раз дёрнул струну, та издала тихий мелодичный звук. В груди вновь что-то сжалось.

— Т-теодора, — голос его дрожал, но он продолжил. — За ч-что?

— За всё, Фридрих. За всё.

— Н-но ведь она такая д-д-дорогая! — издал он громкий возглас. — Я уже н-не г-говорю про то, где ты н-нашла смородину в оккупированном г-городе, но это!

— Фридрих, послушай, — решительно сказала журналистка, осторожно беря арийца за руку. Кожу тут же кольнуло, а по телу неожиданно побежали мурашки. Он помнил её прикосновение в их самую первую встречу. И сейчас он вновь касается её мягкой и нежной ладони. — Ты столько сделал для меня. Радуешь меня, стараешься защищать. В конце концов, всегда поддаешься моим уговорам, — последние слова она произнесла с лукавой улыбкой. — Ты тот, кто помогает мне не терять веру в это трудное время. Твои руки не созданы, чтобы убивать. Они созданы, чтобы дарить музыку и создавать искусство. Своим подарком я лишь хотела сказать, чтобы ты не забывал о том, какой ты внутри.

Фридрих слушал её с раскрытыми глазами, чувствуя, как снизу вверх поднимается сладостное волнение. Ладони его потеют, пальцы дрожат. Сердце стучит где-то висках, но ему не было больно от этого. Зелёные глаза Теодоры были так близки, что Фридрих мог разглядеть темные крапинки внутри радужки. Её пухлые и нежно-розовые губы что-то продолжали шептать, однако Фридрих вовсе не слушал её.

Теодора смотрела на него по-другому: с трепетной нежностью и лаской. Фридрих даже смог увидеть небольшой шрам на её подбородке и россыпь веснушек на щеках. Она манила и дурманила, отчего Фридрих поймал себя на мысли, что хочет подвинуться к ней ближе. Оказавшись буквальное вплотную, Фридрих почувствовал томный аромат сирени, что исходил от её волос. Он заметил, что Теодора замолчала и теперь с ясными глазами смотрела на него в ответ. Солдат слегка касается пальцами руки девушки. От подушечек к ладоням тут же проходит сладостная дрожь. Легкое прикосновение заставляет сердце ускориться так, что Фридриху звук кажется слишком громким.

Она тянется к нему, тонкие пальцы касаются сначала совсем невесомо, словно дуновение ветерка. Фридрих протягивает руку навстречу, переплетая её ладонь со своей. Теодора ощущает его мозолистую кожу, но обхватывает руку плотнее, буквально цепляясь за неё. Жар пронизывает тело в том месте, где они соприкасаются.

Теодора поднимает взгляд, встречаясь с яркой голубизной его глаз. Он смотрит на неё с таким прекрасным волнением, что весь светится, и девушка чувствует его тепло.

— Т-ты самая невероятная девушка, Теодора, — шепчет Фридрих. Голос, низкий и хриплый, пронизывает девушку, отчего она сглатывает.

Поддаваясь собственному желанию, Фридрих слегка склоняет голову над ней, отчего его нос касается её кожи. Теодора прикрыла глаза, ощущая, как дрогнули её ресницы. Она поддаётся навстречу и думает, что внутреннее пламя сейчас поглотит её всю.

И когда их губы соприкасаются, неожиданный стук в дверь кажется для них до ужаса оглушающим.

========== Глава 5. Чувства ==========

Комментарий к Глава 5. Чувства

Всем доброго времени суток! Вот и новая глава. Хочу поблагодарить всех тех, кто ждёт продолжения и оставляет свои впечатления под этой работой. Спасибо вам! Приятного чтения))

— Теодора, ты там? — голос Лоуренса Баркли мигом развеивает чуткую тишину, которая повисла в комнате.

Фридрих так быстро откинулся назад, что в его глазах зарябило. В висках тут же застучало от резкого движения, из-за чего Фридрих приложил руку ко лбу. Он вернулся в своё исходное положение, стараясь прийти в себя. Голова была затуманена, щеки горели настоящим пламенем, а губы… Губы почти что сохранили то мимолетное прикосновение, которое Фридриху удалось поймать.

Он краем глаза взглянул на девушку. Теодора, тяжело дышала, пыталась остудить свой пыл с помощью ладони, что создавала небольшой порыв ветра. Она также, как и Фридрих, отпрыгнула назад, издав при этом легкий испуганный вскрик. Её лицо и шея покраснели, а сама девушка другой рукой теребила ткань платья в зоне декольте, будто бы желая прикрыться. Теодора совершенно не смотрела на солдата. Её взгляд блуждал по столу или по покрытому ковром полу, но совсем не хотел останавливаться на фигуре Фридриха. Словно она вдруг заинтересовалась чем-то другим.

Девушка молчала. Она не стала отвечать Лоуренсу, пытаясь создать видимость её отсутствия. В этот момент комната вновь погрузилась в тишину, только в более звенящую и неловкую.

Лоуренс, видимо, не услышал ничего подозрительного. Он немного потоптался у двери, после чего решил вернуться назад. Клацанье его ботинок разнеслось на лестничной площадке и с каждым шагом становилось всё тише и тише.

Фридрих будто бы замер в эти секунды. Он боялся пошевелиться, словно посетитель Теодоры мог распознать любой его шорох. Когда тот ушёл, молодой человек выдохнул весь воздух, что невольно задержал в груди, и вновь обратился к Теодоре.

Они почти поцеловались. У Фридриха это никак не укладывалось в голове. Сначала он чувствовал невероятное смущение, но, поразмыслив, понял, что если бы не этот стук в дверь, в эту секунду он мог бы целовать нежные женские губы и наслаждаться мягкими прикосновениями. Такие мысли заставили Фридриха поперхнуться и тяжело сглотнуть. Прошлая неловкость вдруг сменилась каким-то негодованием. Ариец сжал губы, подавляя в груди нарастающие претензии к пришедшему.

Девушка сейчас выглядела менее встревожено, хотя смотреть на Фридриха она всё-таки не решалась. Её пальцы слегка дрожали и потирали друг друга. Глаза всё ещё не знали, за что зацепиться, поэтому взгляд её бегал по всему пространству, избегая Фридриха. Внезапно девушка оживилась и, отвернув голову от арийца, проговорила:

— Ты должен уйти как можно скорее, — голос её был надломленным и немного хриплым. Он раздался по комнате, отчего Фридриха тронула дрожь.

На миг ему показалось, что он ослышался. Фридрих повернулся к Теодоре, стараясь понять выражение её лица, однако у него мало что получилось, так как девушка сидела к нему боком. Такое заявление заставило молодого человека сильно удивиться и нахмуриться.

— Ч-ч-что? — переспросил он.

Теодора неожиданно вскочила на ноги. Встряхнув юбку, она начала озираться по сторонам, словно что-то искала. Девушка стала ходить по комнате быстрыми шагами, руки её всё время хотели за что-то ухватиться. Фридрих наблюдал за ней с толикой переживания.

Остановившись рядом с накрытым столиком, Теодора вдруг обернулась к Фридриху. Молодой человек встрепенулся от её взгляда. Её глаза горели лихорадочным блеском, однако они были не как у больного или обезумевшего человека, а как у человека влюбленного. Фридрих почувствовал, как в груди вновь нарастает пламя.

— Ты должен уйти, — быстро прошептала Теодора. Её голос стал более решительным и звонким. Она как будто бы пришла в сознание после витания в своих мыслях и теперь больше походила на себя прежнюю. — Сейчас же.

Теодора подлетела к Фридриху и, взяв того под локоть, рывком подняла наверх. Ариец даже не успел опомниться, как оказался на ногах. Девушка переместила свою ладонь на его запястье и повела к двери.

— С-стой, — сказал Фридрих, приостанавливаясь и стараясь прижать руку к телу. — Что п-происходит?

— Ты должен уйти до того, пока сюда поднимется кто-нибудь ещё, — быстро объяснила журналистка, уже отпирая дверь. — Желательно сделать это сейчас. Лоуренс уже вернулся, значит, и другие постояльцы так же воротятся сюда перед походом в таверны. Поэтому не задавай вопросов и следуй за мной.

Фридрих не нашёл ответа на это, поэтому просто неодобрительно поджал губы. Теодора вывела его по тому пути, с помощью которого он оказался в комнате девушки. Всё это время Теодора была более осторожной и прислушивалась к каждому шороху. По её лицу Фридрих вдруг понял, что приглашать его в дом госпожи Ваутерс было действительно не самой хорошей идеей. Солдат и сам старался вести себя тише мыши.

Когда он и Теодора оказались на улице, Фридрих смог немного расслабиться. Народу снаружи оказалось немного, однако некоторые могли узнать арийца. Теодора развернулась к нему и прошептала:

— Теперь отправляйся к себе. Не торопись, иначе привлечешь к себе внимание. И да… — она замолчала, опустив глаза вниз. Фридрих заметил, как её лицо снова стало пунцовым. Это подтолкнуло его слегка улыбнуться. — Большое спасибо за вечер. Всё… Прошло замечательно… И за печенье тоже спасибо.

Фридрих улыбнулся шире. Он хотел что-то ответить, однако Теодора неожиданно поцеловала его в щеку и скрылась за входной дверью. По телу вновь расползлись мурашки. Вся кровь и тепло прилили к тому месту, где его коснулись женские губы. Фридрих ощутил, как по телу прокатывается волна трепета и ласки. Живот сжало, а сердце ускорило свой темп в несколько раз. Уже который раз молодой человек почувствовал на себе ощущения полёта над облаками. Словно у него выросли крылья, и теперь он может парить, наслаждаясь сладостной негой влюбленности.

Но реалии существующего мира заставили Фридриха спуститься на землю. Яркая улыбка, что красовалась на его лице, вдруг померкла. Глаза, что излучали радостный свет, мигом потухли. Прекрасная любовь и взаимность может случиться только в его мечтах. Был бы он родом из другой страны, возможно, у него были бы шансы. Но ведь он солдат Германской империи, а Теодора, умная и изящная Теодора, находится по другую сторону баррикад.

Фридриху было не свойственно отчаяние. Однако сейчас, стоя в одиночестве возле крыльца дома госпожи Ваутерс, он ощутил его в полной мере.

***

Уже было время отхода ко сну, когда Фридрих вдруг осознал, что оставил свой новоиспеченный подарок в комнате Теодоры. Дорогая душе скрипка сейчас находилась у девушки. Молодой человек сидел на стуле перед открытым балконом, вдыхая ночной прохладный воздух, и раздумывал, как бы забрать инструмент. Однако Фридриху было вовсе стыдно просить журналистку вернуть её. Он не мог просто взять и сказать ей об этом.

Почему-то арийцу казалось, что такая просьба является наглой и неуважительной. Теодора приложила множество усилий, чтобы раздобыть скрипку в таком маленьком городке, да ещё и во время войны. Воспоминание о том, как она преподнесла этот подарок, вызвало у Фридриха улыбку. Он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

В голове тут же возникли далекие образы, которые с каждой секундой обретали более явные черты. Женский силуэт вдруг появился перед ним, превращаясь уже в знакомого арийцу человека. Темные мягкие волосы рассыпались по плечам, светлая кожа, что мерцала в темноте, казалась такой нежной и бархатистой. Сквозь тонкую ткань ночной сорочки проглядывались покатые плечи и изящные ключицы. Мягкие изгибы её тела всё больше манили его. Зелёные глаза, похожие на два изумруда, вдруг улыбнулись ему.

Фридрих узнал Теодору. Но мысли, появляющиеся в его голове, заставили его замереть. Теодора выглядела такой открытой и расслабленной, очаровательной и хрупкой. Словно только с ним она могла быть такой.

Фридрих мотнул головой, стараясь избавиться от порочных мыслей. Но как бы он не противился, перед взором оказались пухлые женские губы, что с каждым мгновением приближались всё больше и больше. Невольно Фридрих потянулся на встречу. Очертания фигуры Теодоры стали четче. Солдату чудилось, что девушка опустила свои руки ему на плечи и немного притянула его к себе. Фридрих не стал сопротивляться. По телу расползлась волна бушующего огня. Сердце застучало где-то в горле, а внизу живота начал образовываться узел настоящего вожделения. Фридрих вспомнил тот момент, как в действительности Теодора была близка к нему. Как он смотрел в её глаза, а она отвечала тем же. Ещё одно мгновение, и его губы прикоснулись бы к ней, если бы не тот злосчастный стук в дверь.

Фридрих рывком пришёл в себя, когда чуть ли не упал вперёд со стула. Осознание происходящего так резко обрушилось на него, отчего Фридрих просто не знал, куда себя деть. Тысяча мыслей улетучилась в неизвестность, оставляя голову пустой. Однако от этого легче не становилось.

Фридрих тяжело задышал, вытирая тыльной стороной ладони скопившийся на лбу холодный пот. Ему необъяснимо стало жарко, хотя ночная прохлада всё ещё ощущалась в комнате. Молодой человек резко взъерошил волосы, а затем устало потёр лицо ладонями.

Он только что представлял Теодору Эйвери, да ещё и в таком ключе. Стыд и смущение вдруг свалились на него, оставляя после себя послевкусие настоящей ошибки. Фридрих не знал, что ему делать. С одной стороны ему так хотелось окунуться в этот омут чувств. Ощутить, что он кому-то дорог и важен. Кроме того, испытать все эти чарующие прикосновения и поцелуи, которые могли бы случиться в его жизни. И всё это он хотел узнать вместе с Теодорой. С девушкой, которая с первой же встречи проникла в его душу. Фридрих восхищался, как в ней совмещались сила горячего характера и красота. Теодора обладала необычными чертами внешности. Кто-то бы назвал их грубыми и непропорциональными. Однако ариец находил в её лице настоящую обворожительность. От неё самой исходили любовь к жизни, поддержка, тепло, уверенность, стойкость, доброта и забота. Она была подобна настоящему лучу света в темной жизни Фридриха. И Фридрих вдруг понял: свет в кошмаре всегда ускользал от него. Однако в реальности молодой человек постарается уберечь его рядом с собой.

Ему хотелось думать, что Теодора чувствует то же самое. Девушка часто показывала, что неравнодушна к нему. Но можно ли назвать это чем-то серьезным? Готов ли Фридрих принять на себя такую ответственность: не только за свою судьбу, но и за чужую? Это был действительно серьезный шаг. Но Фридрих понимал, что в текущих событиях всегда нужно принимать решение как можно быстрее.

Молодой человек хотел узнать ответ. Хотел узнать, что на самом деле чувствует к нему Теодора. Но для этого ему нужно было с ней встретиться. Вдруг идея сама внезапно пришла в голову. Фридрих ощутил, как осознание заполняет его, а в груди растекается всплеск воодушевления.

Он вскочил на ноги и за два шага оказался возле письменного стола. Рывком открыл выдвижной ящик, где хранились два последних листа бумаги. Он вытащил один и положил его на поверхность стола. Аккуратно зажёг керосиновую лампу, от чего тусклый свет тут же озарил маленькую каморку. Молодой человек даже не удосужился перетащить стул ближе. Стоя на ногах, он наклонился к столу, локтями упираясь на него, и взял в руки перьевую ручку.

Фридрих писал размашисто и быстро. Как будто бы, если он не успеет изложить все мысли, азарт и энтузиазм мигом исчезнут. В глубине души ариец даже удивился собственной уверенности. Скорее всего, виной этому была тихая и безлюдная ночь.

Когда солдат закончил, он отложил ручку в сторону и перечел своё новое письмо.

Дорогая Теодора,

Я знаю, что, возможно, после произошедшего ты не захочешь со мной увидеться. Однако в твоей комнате я оставил скрипку. Мне не присуща наглость, чтобы требовать её обратно. Но я хотел бы сегодня зайти к тебе и забрать её. Надеюсь, ты позволишь это сделать. Жди меня примерно к четырем часам.

Твой Фридрих

То, как он подписался внизу, вызвало у Фридриха небольшую смесь неловкости и смущения. Ариец улыбнулся себе под нос, складывая шероховатую бумагу в маленький конверт. Внутри снова появился восторг, смешанный с новыми для Фридриха чувствами: влечением и пылкостью. Он обязательно спустит письмо завтрашним ранним утром, чтобы оно как можно быстрее оказалось в ласковых руках Теодоры Эйвери.

***

Фридрих и решимость — вещи несовместимые. По крайней мере, так считал сам Фридрих. Для него взять и спонтанно попробовать что-то сделать было по-настоящему сложно. Однако ночные раздумья заставили молодого человека усомниться в своих же способностях. Он даже не получил ответа на своё письмо, хотя уже направлялся в заселённую часть города, к дому госпожи Ваутерс.

Фридрих проснулся около шести часов утра. Он уже прекрасно знал, к какому времени к немецким казармам прибывает почтальон. Письма в Химворде были одним из основных способов здешнего общения. Некоторые жители опасались выходить на улицу из-за присутствия солдат Германской империи. Поэтому почту разносили трижды в день: утром в девять утра, после обеда и к семи часам вечера.

После пробуждения молодой человек лишь выпил стакан воды, накинул на ночную рубаху китель и вышел из комнаты, чтобы опустить письмо в почтовый ящик, как и хотел. Всё оставшееся время перед обедом Фридрих чувствовал себя крайне странно. Иногда в голове проскальзывали мысли, что, наверное, ему следовало подумать об этом на свежую голову, а не поздним вечером и на эмоциях. Однако Фридрих старался не поддаваться этому. Письмо он уже отправил, так что жалеть об этом было бессмысленно.

Когда почтальон вновь показался на горизонте после обеденной трапезы, Фридриха охватило непонятное чувство тревоги и содрогания. Он не знал, что ответила Теодора на его послание. Поэтому, когда почтальон спустил письма и покинул задний двор казарм, Фридрих один их первых побежал к ящикам, надеясь найти что-то на своё имя. Однако так торопиться не было необходимости — письма от Теодоры вовсе и не было.

Фридрих не понимал, что им двигало, когда он всё же решился прийти к Теодоре к назначенному времени. Он, как и вчера, выгладил свою белую рубашку и уложил волосы. Однако чем ближе становился дом госпожи Ваутерс, тем быстрее уверенный настрой Фридриха улетучивался в неизвестность.

Оказавшись перед входной дверью чёрного входа, Фридриха пробила дрожь. Она прошла снизу вверх по коленям к рукам, а затем проникла в грудь. Сердцебиение участилось — Фридрих слышал, как оно отбивало свой глухой ритм. Молодой человек запомнил тот путь, через который провела его Теодора. Коснувшись ладонью дверной ручки, ариец осторожно надавил на неё. В груди что-то упало вниз. Фридрих приоткрыл дверь и поёжился от неприятного звука, что издали несмазанные петли. Просунув голову, он осмотрелся, никого не замечая. Тихо ступив в помещение, Фридрих прикрыл за собой дверь и огляделся. Вокруг стояла гробовая тишина. Не было слышно даже звуков с кухни или из гостиной. Солдат заметил лестницу, что вела наверх к жилым комнатам. Лишь одна мысль пронеслась в его голове.

Фридрих быстро пересек расстояние до лестницы, крадучись и оглядываясь назад. Проверив, что никого нет поблизости, он поднялся на второй этаж и оказался возле комнаты Теодоры. Фридрих помнил, что она была ближе всех к лестнице, с правой стороны.

Оказавшись на пороге, ариец ощутил, как нерешительность заполняет его до краев. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Правильно ли он вообще поступает? Однако Фридрих уже был здесь. Переступая через собственный страх, он поднял дрожащие пальцы и осторожно постучал. Раздался еле слышный звук, однако Фридриху он показался громоподобным.

С другой стороны раздались шаги. Фридрих ощутил, как внутренности сжались в ожидании. Прошло несколько мгновений, которые казались Фридриху вечностью, прежде чем дверь отворилась. В дверном проеме показалась Теодора. Фридрих застыл на месте. Глаза Теодоры незамедлительно распахнулись, стоило ей понять, кто стоит перед ней. Её рот раскрылся в немом удивлении. Девушке потребовалась пара секунд, чтобы вновь обрести способность говорить.

— Фридрих? — ошеломленно проронила она. Фридриху казалось это нескончаемой пыткой. Сердцебиение раздавалось в ушах, во рту пересохло, а губы буквально начали дрожать.

Вдруг Теодора схватила его за рубашку и потянула вглубь комнаты. Фридрих лишь успел издать легкий удивленный возглас, оказавшись в спальне девушки. Журналистка тут же оглянулась по сторонам, затем заперла дверь на ключ и обернулась к Фридриху.

— Что ты, чёрт возьми, тут делаешь? — гневно прошипела она. Интонация её голоса не предвещала ничего хорошего. — Ты хоть понимаешь, как рисковал, появляясь здесь?

— Я-я-я, — начал Фридрих. Голос его дрогнул, а губы отказывались произносить слова. — Я н-написал письмо сегодня утром о том, что п-приду… И… П-п-прости…

Теодора мигом остудила свой пыл. Её лицо разгладилось, брови приподнялись, а прищуренные глаза раскрылись. Её черты исказились озадаченностью.

— Что? Но я не получала никакого письма.

Фридрих разом напрягся и посмотрел на девушку.

— К-как не получала? — произнес он. В груди отозвалось беспокойство. — Но я отправил его с-сегодня утром.

— Я не знаю, Фридрих, — ответила девушка, разводя руки в стороны. — Я действительно ничего не нашла на своё имя. Скорее всего, письмо где-то затерялось.

— Д-да, наверно, — прошептал Фридрих, насупившись.

Теодора, заметив выражение его лица, коснулась его предплечья. Фридрих перевёл взгляд на неё, девушка мягко улыбнулась ему.

— Не стоит так переживать из-за этого. Прости меня за мою эмоциональность. Я, право, была удивлена твоим приходом. Ты что-то хотел?

Её голос стал мягче и нежнее, а глаза смотрели на него с толикой приятного любопытства. Фридрих глядел на неё и испытывал сладостную негу, заполняющую его изнутри. Это случалось каждый раз, стоило арийцу оказаться рядом с Теодорой.

— Я… Я хотел п-поговорить с тобой, — выдохнул он.

— Правда? О чём же? — Теодора развернулась, и юбка её зелёного платья задела сапоги Фридриха. В голове тут же возникли воспоминания у фонтана и это платье. Щеки тут же обдало жаром. Ариец мотнул головой, прогоняя назойливые образы прочь.

Фридрих вдруг словил себя на мысли, что молчит достаточно долго. Но хорошего ответа так и не нашлось. Молодой человек забегал глазами по комнате, пока не наткнулся на одиноко лежащую в углу скрипку.

— Я скрипку з-забыл.

— Оу, — произнесла Теодора. Фридрих заметил, как в её взгляде пропала та лукавость, что была присуща ей пару минут назад. Это заставило его помрачнеть. — Да-да, конечно.

Девушка подошла к углу комнаты, где стояла прикроватная тумбочка и взяла в руки скрипку. Аккуратно придерживая её за гриф, она передала инструмент Фридриху. Ариец ненароком коснулся кожи женских ладоней. По телу расползлись мурашки, а по кончикам пальцев словно прошёл электрический разряд.

Теодора притихла, наблюдая за Фридрихом. Молодой человек перенял скрипку, не отводя глаз от лица девушки. Мельком он заметил рядом сундук, что стоял перед кроватью. Фридрих аккуратно положил скрипку на его крышку, а затем приблизился к Теодоре.

— Теодора, я… – он набрал в грудь больше воздуха и замолчал. Журналистка глядела на него из-под густых ресниц, слабо сверкая зеленью своих глаз. — То, что п-произошло в-вчера… Я… Х-хотел сказать…

— Ты жалеешь об этом? — неожиданно прервала его Теодора.

У Фридриха тут же вылетел из головы весь мысленно составленный текст, и он недоуменно уставился на девушку.

— Ч-что? — переспросил он. — Н-нет, конечно. Я совершенно н-не жалею. Наоборот, я х-хотел этого…

Фридрих чувствовал, что ещё немного, и он разорвется на куски. Одна часть его души так сильно желала оказаться рядом с Теодорой и признаться ей во всём, когда другая изнемогала от нетерпения, дожидаясь её ответа. Фридрих не хотел больше медлить. Он коротко выдохнул и придвинулся ближе к девушке.

— Теодора, — её имя, слетевшее с его губ, было подобно настоящей мелодии. Теодора замерла, смотря в голубые глаза напротив. Фридрих поднял ладони и мягко сжал ими её руки выше локтя. Пальцы задели короткие рукава платья и нежную кожу под ними. Ариец осторожно провёл руками вверх, обхватывая плечи и потом наоборот, спускался вниз. С губ Теодоры сорвался судорожный вздох. — К-когда ты рядом, мое сердце не на месте. Я словно т-теряюсь из-за твоих прекрасных г-глаз, звонкого голоса, рискованного характера. Мне х-хочется сделать всё, чтобы ты п-просто обратила на меня внимание. Ещё н-никто не относился ко мне с такой з-заботой… Т-ты удивительна, Теодора… И я х-хочу стать кем-то большим для тебя…

Фридрих замолк, стараясь подавить дрожь в теле. Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза.

— Позволишь ли ты это? — тихо спросил он.

Теодора пораженно взирала на него. Её рот приоткрылся в округлой форме, а на лбу образовались аккуратные морщинки от высоко поднятых бровей. С каждой секундой её молчания Фридриху думалось, что земля вот-вот уйдёт из-под ног.

— Фридрих, я… – начала она, прикусывая губу. По её сконфуженному лицу ариец понял, что ей попросту нечего ответить. Грудь сжалась в тисках. — Я не знаю, что сказать… Ты вот так просто взял и перевернул мой мир с ног на голову. Мы знакомы совсем немного, но я уже не могу представить следующие дни в Химворде без тебя. Возможно, то, что мы делаем — неправильно. Но я не хочу думать о последствиях. Хотя бы в этот момент.

Закончив, она поддалась вперед и мягко коснулась его своими губами. Сердце Фридриха вдруг замерло, а тело пронзили миллион иголок, посылая жар растекаться по конечностям. Это было красноречивей слов. Ведь Фридрих понял всё и без них. Её губы были мягкими и такими податливыми, что арийцу тут же захотелось поцеловать её глубже. Он аккуратно взял лицо девушки в свои ладони, трепетно потирая большими пальцами линию челюсти. Теодора опустила руки ему на плечи и слегка привстала на носках туфель. В нос ударил запах свежей и душистой сирени, дурманя голову и заставляя забыть обо всем.

Фридрих опустил одну руку на шею Теодоры, а другой прихватил её за талию, легко пробегаясь вдоль позвоночника и прижимая ближе к своему телу. Теодора тихо выдохнула. Его губы слегка приоткрылись, от чего поцелуй стал жарче и свободней. Теодора запустила ладонь в его волосы, осторожно сжимая их у корней и оттягивая вниз. Фридрих не удержался и издал глухой стон. Женские губы хранили вкус сладкой карамели. Ариец старался полностью их распробовать, поддаваясь ещё ближе. Девушка осторожно выпустила язык, проходясь им по нижней губе молодого человека. Фридрих задрожал под её чарующим прикосновением.

Он чувствовал, как его руки спускаются ниже, очерчивая плавные женские изгибы. Фридрих водил руками по её спине, деликатно касаясь обнаженной кожи. Когда ладони очутились на округлых бедрах, солдат ощутил, как внутренний жар совсем скоро накроет его с головой. Он нежно дотронулся до её тела, повторяя его контуры. Однако дальше спускаться Фридрих себе не позволил.

Его пальцы вновь вернулись наверх, зарываясь в мягкие шелковистые локоны. Фридрих притянул голову девушки к себе, трепетно поглаживая загривок. Страсть кипела в его груди, заставляя забыться и потеряться в пространстве. Он не различал ничего вокруг, кроме её горячих поцелуев и бархатных прикосновений.

Фридрих прошёлся ладонью по нежной коже женской шеи, спускаясь к ключицам, а затем коснулся её губами.

— Фридрих… — тут же выдохнула Теодора, выше приподнимая голову.

С её уст его имя звучало ещё прекраснее. Фридрих чувствовал себя льдом, что с каждой секундой расплавляется в огне. Губы солдата аккуратно прошлись по обнаженным участкам, задевая пульсирующие точки, от чего Теодора извивалась в его руках всё больше и больше. Он дотронулся до ключиц, с придыханием очерчивая их языком. Руки сладко поглаживали плечи, иногда переходя на острые лопатки.

Теодора расстегнула несколько пуговиц белой рубашки Фридриха, запуская пальцы под ткань и проводя ими по мужской груди. Фридрих издал приглушенный стон в её шею, чувствуя, как низ живота уже начинает нещадно тянуть.

Ему хотелось целовать её всю. Сорвать это легкое зеленое платье, через ткань которого ощущался жар её тела. Он желал обрушить на неё свои объятия и поцелуи, заставить девушку трепетать от его чувств и нежности. Но он чувствовал, что совсем скоро может сгореть. Воздуха категорически не хватало, чтобы можно было нормально дышать.

Фридрих мягко отстранился от Теодоры, переводя сбившееся дыхание. Его лицо горело сущим пламенем, воротник рубашки, которую он в очередной раз пытался отгладить, был безудержно распахнут. Ему даже не нужно было догадываться, что его некогда уложенные волосы сейчас напоминали воронье гнездо. Холодный пот скатывался по лицу, падая на глаза, но Фридрих совершенно не обращал на это внимание. Солдат устало прикоснулся лбом к девушке, прикрывая глаза. Теодора ответила ему тем же, слегка выдыхая в его губы.

Фридрих не заметил, как его губы расплылись в широкой счастливой улыбке. Он понял это лишь тогда, когда Теодора вновь поцеловала его.

========== Глава 6. Одиночество ==========

Комментарий к Глава 6. Одиночество

Всем здравствуйте! Заблудший автор вернулся! Я искренне приношу свои извинения за то, что так долго не было продолжения. У автора весной начались экзамены, поэтому свободное время тратилось на подготовку. Сейчас же я полностью свободна и вновь возвращаюсь на фикбук. Впереди у нас ещё две главы, и я обещаю, что они будут выходить вовремя. Большое спасибо всем читателям, которые ждали продолжения, и моей бете, которая также не осталась равнодушной. Приятного чтения!

Что такое любовь? Раньше Фридрих считал, что любовь — это удел сильных людей. Сильных духом, сердцем и душой. Они способны на любые подвиги ради любви и самое главное — не боялись её. Фридриху казалось, что он недостоин столь светлого чувства. Солдат всегда был недостаточно смелым, недостаточно решительным и недостаточно сильным. Фридрих уже было смирился с тем, что любовь в его жизни никогда не окажется.

Но стоило появиться рядом с ним молодой журналистке по имени Теодора Эйвери, как жизнь Фридриха перевернулась с ног на голову. Теперь же Фридрих считал, что любовь — это окрыляющее чувство, дающее человеку то, что никогда не дадут деньги и другие блага. Благодаря ей он чувствовал себя живым и вдохновленным. Несмотря на то, что она дарит счастье или боль, она прекрасна, потому что заставляла Фридриха по-новому взглянуть на жизнь. Солдат понял: любовь заполнила его до краёв, словно он был сосудом.

Однако с новым чарующим чувством пришёл и страх. Но не за себя, а за молодую девушку. Война — самое ужасное время, которое можно было выбрать для выражения чувств. Но Фридрих пообещал себе подумать об этом позже. Ведь сейчас он всё ещё наслаждался тем поцелуем, что подарила ему Теодора Эйвери.

Солдат вышел из дома госпожи Ваутерс совсем недавно, но сердце и душа ещё мысленно находились в комнате мисс Эйвери. Медленно расхаживая по улицам Химворде, Фридрих прокручивал этот момент у себя в голове по несколько раз. Вот он стоит перед дверью её комнаты и собирается с силами. Затем, уже очутившись внутри и смотря в её прекрасное лицо, говорит о своих чувствах. А после этого Теодора высказывается сама, отчего у Фридриха всё замирает в груди, и целует его. Жадно, но трепетно и нежно.

Ариец сладостно прикрыл глаза и вздрогнул от нахлынувших воспоминаний. О том, что это был не сон, ему доказывали слабо покалывающие кончики пальцев; губы, что хранили привкус сладкой карамели и помятый воротник рубашки, на котором сохранился запах сирени с её волос. Фридрих глубоко вздохнул и попытался собраться. Ему стоило спуститься с небес на землю и не искать спасение в любви, когда каждый день может стать последним.

Но почему-то Фридриху казалось, что любовь была необходима ему с самого начала, ещё с детства. Когда отец проявлял к нему одну лишь строгость, а мать никак не могла перечить главе семейства. Фридрих догадывался, чем могут кончиться его встречи с Теодорой Эйвери, однако гнал эти мысли далеко от себя, закладывая их в дальний ящик своего сознания. Его душа была наполнена любовью, впервые за всю его жизнь. И он не был готов расстаться с этим чувством так быстро.

Его шаги были еле слышны, до слуха долетали шелест деревьев, тихие разговоры горожан и дуновение вечернего ветра. Фридрих оглядывался на людей, направляясь вдоль улицы, и внимательно всматривался в выражение их лиц. Вечера всегда казались солдату лучшим временем суток для того, чтобы расслабиться и отпустить тяжелые мысли. Местные, хотя и имели изнуренные лица, слабо улыбались друг другу, заключали в добрые объятия и не стеснялись радостных возгласов. Фридрих расплылся в легкой улыбке, наблюдая за ними. Казалось, всё вокруг, даже воздух, было наполнено любовью и гармонией. Ариец знал, что это чувство продлится недолго. Но он по-настоящему хотел запомнить этот момент свободы и безмятежности.

Фридрих не заметил, как за раздумьями достиг окраин города. Уже начали прослеживаться очертания немецких казарм. Фридрих поднял взгляд на окна: во многих комнатах уже горел свет, некоторые же были поглощены в сумрачный полумрак. Из нескольких доносились приглушенные голоса, означавшие, что солдаты уже отдыхают. Молодой человек набрал в грудь больше воздуха и ступил на крыльцо казарм.

Оказавшись внутри, Фридрих встретил атмосферу ночных посиделок и запах сигаретного дыма. Солдат поморщился. Ступая вперед, он заметил, как в гостиной отдыхало несколько его сослуживцев. Мужчины расселись на старом диване и полу; рядом стоял небольшой столик, на котором находились несколько открытых бутылок пива. Густые пары от сигарет мягкоокутывали комнату, несколько солдат стряхивали пепел в пепельницу, которая представляла собой железную крышку из-под консервной банки, и обратно подносили сигарету ко рту. Одинокая керосиновая лампа освещала гостиную; Фридрих сквозь полутьму смог увидеть смятые игральные карты в руках одного из них. Это заставило арийца слегка усмехнуться. Звуки речи нарушали тишину, однако солдаты старались вести себя тихо и переговариваться шёпотом. Кто-то рассказывал о сегодняшнем обходе в ближайшей деревне, другой про ухудшение состояния больного гауптмана. Услышав последние новости краем уха, Фридрих чуть нахмурился. Если гауптман скончается, то это весьма плохо отразится на армии в Химворде. Однако как человек, гауптман вызывал у Фридриха сущее отвращение. Поэтому ариец не слишком долго задержал мысль о нем в своей голове.

Молодой человек уже начал подниматься по лестнице вверх к своей каморке, когда один из солдат увидел его и окликнул.

— Эй, Фридрих, — заговорил он по-немецки.

Фридрих оглянулся. Луц, долговязый парень с черными глазами, что был старше арийца на пару лет, вдохнул сигаретный дым и испустил его тонкой струйкой. Фридрих неожиданно для себя напрягся. Луц откинулся спиной на старое кресло, чуть покачиваясь на ножках и располагая руки на подлокотниках. Китель на нём отсутствовал, а нижняя рубаха была распахнута на несколько пуговиц у шеи и закатана до локтей. Открытую кожу рук покрывало несколько тонких белых полос шрамов. Луц выдохнул дым окончательно, и лицо его расплылось в язвительной ухмылке.

Он никогда не нравился Фридриху. Напыщенный и высокомерный, Луц всегда ставил себя выше других. Главными его козырями были физическая сила и талант ввязываться в драки. Но, какими бы грязными способами Луц не пользовался, он всегда одерживал победу. Поэтому в полку он и считается одним из лучших бойцов. По мнению Фридриха, Луц был настоящим воплощением свирепости и блефа. Однако Луц всегда использовал такие маневры, что его запросто могли сделать иностранным агентом. Вопреки всему, из-за отсутствия какой-либо дисциплины и выдержки, он резко падал в глазах вышестоящих чинов и так до сих пор оставался в ландштурме.

— Чего так поздно? — продолжил Луц. Он даже не скрывал, что дело вовсе не в беспокойстве. — Мы все тут тебя заждались, — на этих словах парень обвёл руками сидящих поблизости солдат.

— Д-дела были, — строго отчеканил Фридрих, отворачиваясь. Разговаривать с Луцем всегда нужно как можно меньше.

— Поэтому так вырядился? — спросил Луц, вновь затягивая сигарету. Сзади послышались приглушенные смешки.

— Н-не твоё д-дело, — ответил ариец. Фридрих спиной почувствовал, как Луц пожимает плечами, словно насмехаясь над ним.

— Как скажешь, — протянул он, чуть зевая. — Тогда скажу прямо: тебя искал вице-вахмистр. И уж поверь мне, он был в не очень хорошем расположении духа, –ариец повернулся обратно и взглянул на парня. Губы Луца вдруг приняли некое подобие звериного оскала. Фридрих неожиданно вздрогнул.

Не отвечая ничего Луцу, он быстро кивнул и поспешил наверх. Но неожиданно до его слуха долетели новые слова, что так презрительно сорвались со рта Луца.

— Кажись, у кого-то закончились любовные похождения.

Гостиная мигом заполнилась лающим смехом. Фридрих всегда давал себе обещание не обращать внимания на издевки Луца. Однако последняя фраза заставила его сильно насторожиться.

***

Армейские ботинки тихо проходятся по деревянной лестнице, что скрипит от каждого движения. Фридрих двигается неспеша, словно раздумывая на ходу о чём-то. Вся эта ситуация и разговор с Луцем ему крайне не нравились. Однако ариец хорошо знал, что каким бы не был вице-вахмистр, он — хороший человек, который всегда внимательно относился к своим подчиненным. Рука солдата слегка касается старых перил и проходится вдоль поверхности, задевая кожей старое дерево. Пальцы его слегка дрожат, но он старается игнорировать это чувство.

Фридрих не мог понять, что он ощущал, стоя перед кабинетом вице-вахмистра. То ли это было чувство беспокойства, то ли слабого равнодушия. Однако единственное, что знал Фридрих — ему не нужно ждать хороших новостей. Иначе бы Луц с ним даже не заговорил. Фридрих в последний раз оценил свой внешний вид: белая рубашка так и сидела небрежно, китель отсутствовал, а волосы напоминали настоящее гнездо. Он совершенно не выглядел как солдат. Но ариец не стал волноваться по этому поводу. Ведь, если бы он отправился переодеваться, то весь его настрой канул бы в лету.

Раздался негромкий стук. Фридрих постучался, а затем притянул руку к шее и еще раз одернул смятый воротник. По ту сторону раздался еле различимый шорох. Потом последовала череда грубых шагов внутри и звонкий голос проговорил:

— Входите.

Фридрих приложил ладонь к дверной ручке и слабо сжал её. Что-то вдруг откликнулось в его груди, когда он резко повернул её в сторону. Стоило переступить порог кабинета, как Фридрих почувствовал, как сердце ухнуло вниз. Молодой человек зашёл внутрь и прикрыл за собой дверь.

— Г-герр вице-вахмистр, — поприветствовал Фридрих, отдав честь.

— Вольно, солдат, — ответил мужчина.

Вице-вахмистр любил свой кабинет. В отличие от остальной служебной части ему досталась весьма просторная комната в ветхом жилом доме, который отвели под казармы. Кабинет был разделен на две части: одна была рабочая, а другая жилая. Здесь располагался стол, небольшой стул и несколько шкафов. В другой части комнаты находилась одноместная кровать, умывальник, две тумбочки и походная сумка с вещами. На части кабинет делил большой книжный стеллаж, что располагался прямо посередине. Здесь было не столько книг, сколько огромное количество документов. Светло-бежевые обои были аккуратно наклеены и совершенно не ободраны. Комната была светлой и чистой из-за балкона и двух небольших окон. Фридриху нравилась обстановка в этом месте. Всё здесь говорило ему о чистоплотности и порядочности самого хозяина.

Вице-вахмистр сидел за столом и подписывал какие-то бумаги. Когда Фридрих вошёл в кабинет, мужчина поднял на того глаза и посмотрел долгим пронзительным взглядом. Фридриху нравился вице-вахмистр как человек: веселый и добродушный, он действительно заботился о своих солдатах. И что самое необыкновенное, в отчаянные моменты Фридриху казалось, что вице-вахмистр заменял ему отца, только доброго и настоящего.

Но вот только сейчас в глазах вышестоящего по званию не было никакой искры. Меж бровей залегла глубокая морщинка, глаза слегка жмурились. Даже кончики его усов, в которых прослеживалась седина, словно были опущены вниз. Фридрих почувствовал, что действительно всё не так просто. Он незаметно сжал руки в кулаки и мысленно подготовился к своей участи.

— Здравствуй, Фридрих. Проходи и садись, — вице-вахмистр указал на другой стул, стоящий напротив стола.

Фридрих за два шага преодолел расстояние до стула и уселся на него. Молодой человек заметил, как вице-вахмистр оглядел сверху вниз его внешний вид исподлобья и нахмурился. Это заставило Фридриха напрячься куда сильнее.

— В-вы хотели меня в-видеть? — спросил Фридрих после короткого молчания.

— Да… Есть кое-что, — сдавленно произнес мужчина, словно слова давались ему тяжело. Бывшая беззаботность, что была так присуща ему, вдруг куда-то испарилась. Вместо неё появились стальные нотки переживания и силы, которые Фридрих раньше не замечал. — Обер-лейтенант хочет видеть тебя.

Фридриху показалось, будто что-то ударило его под дых. В легких мигом закончился весь воздух, а горло сжала невидимая хватка. Его глаза раскрылись от удивления, а рот не мог произнести ни слова. В груди вдруг начало зарождаться какое-то чувство, странное и пугающее. Фридрих не мог понять, что это, но ощущения были не из приятных.

Он безмолвно уставился на вице-вахмистра, пытаясь осмыслить услышанное. В голове тут же появились мысли: к обер-лейтенанту не вызывают просто так. Либо солдата хотят наградить или похвалить за успехи в службе, либо дать особое поручение, либо наказать. Фридрих прекрасно понимал, что награждать его не за что, а уж давать какие-то задания тем более. Остаётся только одно: Фридриха ждут большие неприятности.

— Н-нойманн? — переспросил ариец, хотя прекрасно знал ответ.

Вице-вахмистр ничего не ответил, лишь коротко кивнул. Фридрих отвёл взгляд, пытаясь вспомнить, что такого он совершил за последние дни. Но на ум ничего не приходило.

— Н-не знаете, зачем? — вопрос прозвучал по-детски наивно, хотя солдат надеялся, что вице-вахмистр хоть как-то прояснит ситуацию.

— Ничего не могу сказать, мой мальчик, — устало выдохнул мужчина. — Единственное, что могу посоветовать — это быстрее разобраться с этим.

Фридрих опустил голову и задумался. Внутри нарастала буря из эмоций и чувств, что бурлили в нём. Ариец не мог сказать, что его ждало. Но было одно, что он понял: то чувство, что охватило его — было чувство скорой неизбежности.

***

Подниматься по лестнице хорошо устроенного дома Альберта Нойманна было для Фридриха равносильно смертной казни. Он прекрасно осознавал, что вряд ли выйдет оттуда в хорошем настроении. В голове витал рой мыслей, которые Фридрих старался усмирить, но получалось у него скверно. В душе была пустота: молодой человек просто устал ощущать что-либо.

Обер-лейтенант Альберт Нойманн расположился в доме, который также находился на окраине города рядом с военными казармами. Но этот дом был хорошо обустроен: казалось, что до прихода немцев в доме действительно кто-то жил и заботился о внутреннем убранстве. Фридрих догадывался о том, что местных жильцов выселили, дабы предоставить место Нойманну и его людям.

Всю дорогу Фридрих старался не думать о будущей встрече с обер-лейтенантом. Единственное, что не давало покоя Блумхагену — проблема, из-за которой его вызвали. А страх ещё и усиливали слова Луца. Как бы Фридриху не хотелось, но мысли о взаимосвязи этой ситуации с Теодорой были довольно убедительными. Последнее письмо не дошло до Эйвери. Значило ли то, что его перехватили? И сделал ли это Луц, после чего доложил Нойманну?

Фридрих сжал челюсти, преодолевая ступеньку за ступенькой. Пальцы сжимали перила до белизны кожи. Ариец чувствовал, как деревянные занозы в очередной раз врезаются в кожу ладоней. Сердце отбивало глухой быстрый ритм, что заставляло Фридриха дышать глубже и чаще.

Химворде утопал в ночи. Сразу после посещения вице-вахмистра Фридрих отправился к обер-лейтенанту. На улицах уже не было такого большого количества людей, когда он шёл от дома госпожи Ваутерс. Вокруг стояла звенящая тишина, словно подтверждающая состояние Фридриха. Напряженность и опасность будто бы окутали его с ног до головы.

Когда Фридрих поднялся на лестничную площадку, он остановился перед входной дверью. Глубоко вздохнув, он тихо постучал костяшками пальцев. Звук в тишине показался ему грохочущим. Сердце словно пропустило удар и замерло на несколько секунд. Фридрих не был готов умереть, но он был готов встретиться со смертью.

Рядовой солдат, что открыл арийцу дверь, презрительно оглянул его и приподнял одну темную бровь. Черты его лица были мягкими и выразительными, словно он был и не немец вовсе. Но взгляд, что заставлял внутренности леденеть, напрочь развеял первые впечатления о нём.

— Что нужно? — спросил он. Голос его был низким с сильным австрийским акцентом.

— М-мне н-нужно к обер-лейтенанту, — промолвил Блумхаген. Язык заплетался, а губы в очередной раз не слушались.

Солдат усмехнулся подобно Луцу и скривил рот.

— Фамилия?

— Б-б-блумхаген.

Солдат словно издевался над ним. Буквально все в части знали, кого представляет из себя молодой заикающийся сын майора. Фридрих опустил голову вниз, стараясь не встречаться взглядом с патрульным. Парень отошёл в сторону, открывая проход к двери, и одним кивком указал на неё. Фридрих вошёл в дом обер-лейтенанта.

Внутри дома также расположились командиры военной части и другие вышестоящие лица. Однако обер-лейтенант Нойманн считался главным в здешнем округе. До уха Фридриха доносились строгие голоса мужчин, что обсуждали планы будущих действий, и лязганье посуды. Очутившись внутри, ариец сразу же почувствовал разницу в атмосфере военных казарм и этого дома. Здесь не было той непринужденности и расслабленности, как в пристанище рядовых солдат. Мурашки вдруг неожиданно расползлись по телу, заставляя Фридриха содрогнуться. Не желая оставаться тут более, молодой человек отправился на поиски кабинета Альберта Нойманна.

На пути его также встретил патрульный, который непосредственно проводил его к обер-лейтенанту.

— Кто? — расслышал Фридрих, стоя за приоткрытой дверью кабинета. Голос, что донесся до его слуха, был узнан сразу же. Бесцветный, прокуренный, твёрдый — это было олицетворение Альберта Нойманна. Фридрих ощутил, как затряслись колени от этого звука, и сжал пальцы в кулак.

— Блумхаген, герр Нойманн, — ответил патрульный.

— Пусть войдет.

Фридрих не стал дожидаться разрешения со стороны патрульного и быстрым шагом зашёл в кабинет.

Убранство комнаты встретило его ярким светом керосиновой лампы, что отбрасывала тени на рядом стоящую мебель. В углах царил полумрак, отчего в центре сидящего Нойманна образовывался настоящий ореол света. Фридрих прищурил глаза. В нескольких шагах от него находился большой стол, за которым сидел обер-лейтенант. Дым от его дорогой сигары струился по воздуху, утекая в приоткрытое окно. Альберт Нойманн не глядел на Фридриха, он лишь слабо раскачивался на ножках стула, повернувшись боком к входной двери.

С приходом Фридриха патрульный отдал честь и удалился. Фридрих остался наедине с Нойманном. Голубые глаза арийца непрерывно смотрели на сидящего напротив мужчину. В груди всё так же было пусто, однако голова всё также продолжала гудеть. Молодой человек потер пальцы друг о друга, разогревая кожу, и мягко прикрыл глаза. Сердце отбивало размеренный ритм, но волосы на загривке встали дыбом.

— Д-добрый вечер, герр Н-нойманн, — произнес Фридрих, отдавая честь. На его удивление голос звучал твёрдо, даже с присутствием заикания.

Альберт Нойманн не повернулся на звук, всё также продолжая лицезреть вечерний Химворде в окно. Он вновь поднес сигару к губам и слабо втянул её. Фридрих заметил его руки, что были покрыты белесыми рубцами.

— Этот город вечером кажется не таким уж и привлекательным, — неожиданно сказал Нойманн. Его голос мигом разрезал тишину, отчего Фридрих тут же вытянулся, словно по струнке. — Вам так не кажется, солдат?

— Н-нет, герр, — начал Фридрих, однако губы его дрожали. — Я д-думаю, что г-г-город прекрасен всегда.

Обер-лейтенант улыбнулся краешком губ и, бросив тлеющую сигару в пепельницу, повернулся к Фридриху. Холодные стеклянные глаза блеснули в полумраке. Фридрих дернулся, когда встретился с ними взглядом. Ариец чувствовал, как его взор просачивается под кожу. Глаза колкие, стальные, напоминающие зимний лёд, смотрели прямо на него.

— Когда ваш отец попросил меня устроить вас в армию, мне хватило уважения и старой дружбы не поднять его на смех, — произнес Нойманн, не отрывая взгляда от лица Блумхагена, — ибо таким романтикам, как вы, только и стоит, что строчить любовные поэмы да бегать на свидания.

Фридрих ощутил, как что-то изнутри начинает разрывать его на части. Медленно и слишком больно, словно раскаленное лезвие ножа проникает в его сердце. Оно истекает не кровью, а чем-то другим, что более ценно для молодого солдата. В глазах появились мутные пятна, а очертания звериного взгляда Альберта Нойманна стало расплывчатым. Тени заплясали в замысловатом танце, цвета начали смешиваться. Однако единственный силуэт был виден настолько отчетливо, что казался ненастоящим. Зелёное платье слабо колыхалось в непонятном вихре, загорелая кожа была словно подсвечена солнцем, а мягкие каштановые кудри волнами обрамляли её лицо, столь нежное и трогательное. Но взгляд зеленых глаз оставался ярким, как будто в нём была искра, что заставляла всё вокруг оживать. Но любимый взгляд ничего не пробудил в солдате. Он лишь заставил его ужаснуться и еле слышно проронить:

— Нет…

— Вы узнаете это, Блумхаген? — голос обер-лейтенанта заставил Фридриха вернуться в реальность. Танец пятен и бликов резко прекратился, всё стало на свои места, а Альберт Нойманн всё продолжал сидеть за столом. Фридрих заморгал, стараясь прийти в чувство, и уставился на деревянную поверхность дорогого стола. На ней при свете одинокого и равнодушного света керосиновой лампы лежал маленький, но до боли знакомый конверт.

Ариец замер, всматриваясь в очертания дорогого сердцу клочка бумаги. Внутри образовалась дыра, что помогла Фридриху на миг забыть обо всех чувствах. Солдат сжал челюсти, мысленно настраиваясь на дальнейший разговор с Нойманном. Он предполагал, что всё так обернётся, но всей душой надеялся, что этого не случится.

— Откуда это у в-вас? — спросил молодой человек.

Нойманн ничего не ответил, он лишь взял в одну руку конверт и повертел его кончиками пальцев.

— Это не так важно. Главное — это то, что я узнал о своём солдате. А именно о его несоблюдении воинских обязанностей. Любовь — это наркотик. Она усыпляет нас, делает уязвимыми и, конечно же, заставляет забыться. Многие солдаты ищут утешения в женских объятиях. Но только я уверен, что если перед ними встанет выбор между службой и борделем, они непременно выберут первое.

Фридрих скривился, однако не проронил ни слова.

— Но знаете, Блумхаген, — вновь начал Нойманн, откидываясь спиной на стул. — одно дело просто развлекаться. Совсем другое подрывать порядок в части.

Голос обер-лейтенанта вдруг снизился на пару тонов. Арией сразу насторожился.

— Ч-что вы хотите этим с-сказать? — задал он вопрос.

Нойманн невесело ухмыльнулся, показав свой оскал.

— Вы связались не просто с девушкой, Блумхаген, а с американской журналисткой. Стоит ли вам напомнить, что Соединенные Штаты наши враги? Или вы настолько глупец, что считаете, будто бы это любовь до гроба соединила вас?! И ведь у вас не было даже мыслей о том, что эта женщина может являться иностранным шпионом.

С каждым разом голос обер-лейтенанта всё повышался и повышался. Под конец своего монолога он просто начал кидаться словами, отчего Фридриху словно вбили кол в спину — он не мог пошевелиться от страха.

— Посмотрите мне в глаза, Блумхаген, и признайте свою вину. Женщина-журналистка, да ещё и на войне. Она приехала сюда не просто описывать здешний люд. И вы, как солдат, абсолютно не узрели это, — Альберт Нойманн выдохнул и перевел дыхание. Затем продолжил своим бесцветным и равнодушным голосом. — Эту связь нужно прекратить, причём немедленно. Я заметил, что Химворде стал для вас слишком хорошим местом. Вы стали забываться, где вы находитесь, ведь уж точно не у себя дома. Моё решение таково: либо вы отправляетесь на фронт в запасные войска в Эльзас, либо американская журналистка прибудет в Германскую империю и будет находиться под контролем. Выбирать вам.

Фридрих ощутил, как из легких словно выкачали весь воздух. Его глаза широко раскрылись, а губы дрогнули. Его вновь пронзило то самое липкое чувство страха. Только вот сейчас оно было другим, ведь Фридрих боялся не за себя. В голове опять возник образ веселой Теодоры, но в следующий миг рядом с ней появляются мужские фигуры в темно-зеленой форме. Они кричат и бегут вперед, а затем хватают девушку за руки. Теодора извивается, пытается выбраться, слезы стекают по её лицу. Теперь зелёное платье выглядело грязно и помято. А в ушах сохранился её голос, полный беспомощности и ужаса.

Арийца передернуло.

— Н-нет, н-нет, — зашептал он. Голос его дрожал, словно лист на ветру. — П-прошу, не делайте ей б-больно. Я в-виноват и п-п-признаю свою вину. Я отправлюсь туда, к-куда вы с-скажите. Только, п-пожалуйста, не т-трогайте её.

Солдат ничего не мог с собой поделать. Его трясло от незнания того, что могло случиться с Теодорой Эйвери. Это он виноват. Он прекрасно знал, чем это всё обернется, что им нельзя быть вместе. Любовь действительно ослепила его. Только сейчас он подверг опасности ни в чём невиновную жизнь. Больше всего Фридрих надеялся, что Теодора останется в безопасности. Ведь солдат не сможет жить, зная, что погубил её.

Альберт Нойманн не обратил никакого внимания на состояние юного Блумхагена. Словно для него это уже было в порядке вещей. Другого поведения обер-лейтенант и не ждал. Фридриха это возмутило. Как можно вот так решать судьбу человека с полным бесчувствием на лице? Да ему же откровенно плевать! Обер-лейтенант просто хотел убрать помехи, что стали у него на пути. Фридрих сжал кулаки, борясь с желанием тут же наброситься на Нойманна и разбить его хладнокровное лицо в кровь об эту злосчастную деревянную столешницу. Молодой человек глубоко вздохнул, стараясь усмирить свой пыл. Нойманн же вновь перевёл взгляд на ночной Химворде, что был еле различим во мгле. Затем небрежным движением поправил воротник, одернул рукава и проговорил:

— Собирайте вещи. Машина выезжает завтра после полудня. И обещаю, что с вашей журналисткой ничего не случится, пока она находится в Химворде.

Фридриху больше не нужны были слова, срывавшиеся со рта Нойманна. Он услышал достаточно. Не сказав ничего, молодой человек склонил голову в знак уважения, после вновь отдал честь и буквально бегом ринулся наружу. Дверь кабинета противно скрипнула, когда Блумхаген оказался на лестничной площадке.

Альберт Нойманн проводил его внимательным взглядом. Рука его вновь потянулась к сигарам. Вытащив одну, обер-лейтенант закурил, борясь с собственным желанием рвануть вперед и разрушить комнату. На душе было неспокойно. Однако Нойманн лишь передёрнул плечами и обронил единственное слово, что затерялось в ночной тишине вместе с клубами дорогого табака:

— Мальчишка.

***

Переписываться с Теодорой Эйвери всегда было для Фридриха невероятным занятием. С каждым письмом он ощущал что-то новое, неизведанное для себя. Мисс Эйвери открывала новые его стороны, о которых Фридрих прежде не знал. Даже борясь с волнением, он то и дело представлял в голове образ улыбающейся Теодоры, что с дрожащими от предвкушения руками читала его послание. Однако в этот раз всё было иначе.

У Фридриха не было времени раздумывать над словесными оборотами. Очутившись в своей каморке сразу после посещения дома Нойманна, солдат рывком вытащил один из последних листов бумаги и чернила. Рука его порхала так, словно Фридрих писал что-то на скорость. Наспех заправленная перьевая ручка иногда оставляла кляксы, но у Фридриха не было времени быть аккуратным. Он должен успеть.

Фридрих толком не знал, успеет ли дойти маленькая записка до дома госпожи Ваутерс к назначенному времени? Вдруг почтальон опоздает, и мисс Эйвери ничего не получит. Нет, Фридрих завтра сам оставит его в почтовом ящике госпожи Ваутерс. Так будет надежнее и быстрее.

Закончив строчить записку, Фридрих вновь начал чувствовать в своей груди что-то странное. Новые ощущения растекались по его жилам, задевая самые болезненные точки. Фридрих поморщился. Молодой человек встряхнул головой и пробежался по записке глазами:

Дора,

Завтра, после рассвета, возле нашего фонтана. Это очень важно. Буду тебя ждать,

Твой Фридрих.

И тогда он понял. Чувство, что преследовало его вместе со страхом сразу после визита к вице-вахмистру вплоть до каморки, было одиночеством. Слабым и неприметным, оно будто бы напоминало, что совсем скоро Фридрих лишится самых близкий людей и товарищей. Одиночество наполняло его постепенно, словно он был сосудом, забирая место такой недолгой, но яркой любви.

========== Глава 7. Расстояние ==========

Комментарий к Глава 7. Расстояние

Всем доброго времени суток! Автор вернулся с новой главой. Мы почти на финишной прямой: осталась всего одна глава до завершения работы. Всем приятного чтения и большое спасибо, что остаётесь с этой работой))

Пальцы Теодоры мелко дрожали.

Это было странное ощущение, будто бы она целый день провела за столом, печатая статьи на машинке. Только вот к прибору девушка не прикасалась с самого утра. Она ощущала, как тонкие косточки нервно бьются, проводя по телу что-то подобное электрическому току.

Это было не от холода. Даже несмотря на ранний час и хорошую погоду, она надела перчатки, какие обычно носили девушки из светского общества. Темный атлас прекрасно тянулся и плотно облегал руки по локоть. Мать Теодоры, если бы увидела её, просто фыркнула бы и произнесла своим надменным поучительным голосом: «Эти перчатки отлично подойдут для светского образа в сочетании с вечерним платьем, дорогая. О, они бы хорошо подошли к тому синему платью из бархата, которое я привезла тебе из Франции. А вот надевать такой аксессуар с легкой прогулочной одеждой я бы не советовала. Смотрится так, словно только что с похорон вернулась».

Теодоре было всё равно. Она сжала губы, стараясь больше не пародировать собственную матушку в своей голове. Ну с того, что она надела то зеленое платье с белым кружевом и темные атласные перчатки? Других у неё просто не нашлось. Единственный раз в своей жизни Теодора Эйвери пожалела, что у неё не было мягких и тонких шелковых перчаток до запястья, которые, по мнению женского общества, просто сводили мужчин с ума.

Она тут же представила, как изысканное одеяние обхватывает её кисть и как его пальцы мягко обнимают её ладонь, посылая сквозь шелк импульсы маленьких мурашек прямо вверх по коже. Мужские пальцы продвигаются наверх, задевая косточку. Они слабо очерчивают контур и затем ловким движением оказываются под тканью, прямо под бьющейся жилкой пульса.

Теодора вздрогнула. Приятное тепло вдруг разлилось в её груди, а лицо начало гореть. В голове тут же всплыли недавние воспоминания о том, как чуткие мужские руки мягко касаются её тела уже в реальности. Но тут же обрываются. С губ Теодоры сорвался судорожный вздох. Неведомая пелена перед глазами исчезла, открывая взору пустые улицы ещё не проснувшегося Химворде. Нервная дрожь в конечностях опять вернулась.

Мисс Эйвери проснулась рано утром. Солнце тогда ещё не показалось на горизонте, небо чернело в глубине пространства, а легкая серебристо-розовая дымка потихоньку проникала в маленькую комнатку. Было темно. Теодора не знала, почему она проснулась в такой час. Медленно протирая кулачками глаза, девушка пыталась собраться с мыслями. Вокруг стояла тишина: она не была уютной, скорее предвестницей чего-то большего. Это большее ощущалось на поверхности кожи, отчего Теодора внезапно поёжилась. Утренний воздух оказался слишком морозным для её тонкой ночной сорочки. Необъяснимое ощущение вдруг появилось внутри, заставляя пальцы на ногах леденеть, а грудь сжиматься.

Теодора никогда не была суеверной. Однако в тот момент она чувствовала – впереди её ждёт нечто плохое, что заставит душу сжаться и разбиться на мелкие частицы. И она не ошиблась. Письмо от Фридриха, что принесла госпожа Ваутерс, было тому доказательством.

Теодора лишь поблагодарила экономку, однако её слова о спешке почтальона доставить ей письмо насторожили журналистку. Мисс Эйвери прекрасно помнила о том, как с глухо бьющимся сердцем и прерывистым дыханием вскрывала конверт. Мгновенье, и перед ней оказывается небольшой клочок бумаги, кротко исписанный изящными буквами Фридриха Блумхагена.

Теодора в который раз заставила себя оторваться от созерцая мягкого и замысловатого почерка, лишь отметив про себя, что ариец писал в спешке — буквы скачут, что было для него несвойственно. Мисс Эйвери принялась читать содержимое, однако с каждым словом то утреннее чувство надвигающейся беды неуловимо росло, а надежда, словно лепесток на дереве, бесшумно падала в пропасть.

Теодора сжала письмо в руках, старательнее вглядываясь в родные строки. О чём они говорят? Обеспокоен Фридрих или, наоборот, уравновешен? Ждёт ли его опасность или что-то хорошее? Теодора никак не могла найти ответы на эти вопросы, снова и снова перечитывая письмо. Но что-то подсказывало: ей нужно готовиться к худшему.

В последний раз взглянув на послание, Теодора подняла глаза к небу: солнце уже постепенно вытесняло темноту. Времени оставалось мало. Молодая журналистка не раздумывала над тем, какое платье ей выбрать. Взор сам наткнулся на темно-зелёном платье с волнующим вырезом и украшенным тонким белым кружевом. Его взгляд всегда особенно подолгу останавливался на ней, стоило ей прийти в таком наряде. Фридрих старался скрывать эмоции, но глаза всегда выдавали его с головой. Теодора до сих пор помнила, как кровь неожиданно становилась горячей, стоило арийцу взглянуть на неё. Голубые глаза юноши были полны восхищения, обожания. Он даже почти не моргал, словно боясь пропустить хоть один шелест ткани. Его грудь то широко вздымалась, то практически полностью замирала, словно он забывал, как дышать. И Теодоре это нравилось.

Сейчас это самое платье мягко билось о ноги мисс Эйвери при быстрой ходьбе. Красивые туфли на каблучке резко отстукивали ритм, разгоняя затишье на улице. Теодора поклялась себе сохранять самообладание. Хоть она и иногда делала поспешные выводы, но в данный момент её рассудок кричал о том, что для паники ещё рано. Химворде будто бы повторял то, что творилось на душе: многие цветы и растения уже завяли от недостатка ухода, ставни многих домов были заперты, создавалась атмосфера опустевшего города. Вязкий предрассветный туман окутывал землю, отчего дальше в радиусе нескольких ярдов ничего не было видно. На улице не было ни души. Лишь пара тёмных силуэтов немецких солдат прослеживалась вдалеке.

Неожиданный порыв ветра заставил Теодору вздрогнуть. Пальто не спасло её от зябкого прикосновения, а руки сквозь перчатки ощутили касание острых мурашек. Девушка спрятала лицо в воротнике и зашагала быстрее. Ещё немного, и она свернет с главной улицы в небольшой переулок, ведущий к старому фонтану.

Светлое пятно на горизонте стало ещё больше с того раза, когда Теодора взглянула на него из окна маленькой комнаты. Вокруг всё ещё царит сонная тишина. Утренняя прохлада стелется над землёй. Природа будто бы замерла, ожидая. Теодора чувствовала это. Наконец около кромки неба вспыхивает ослепительная каемка солнечного круга. Она ещё совсем маленькая, но уже поразительно яркая. Небо окрашивается в ало-красный цвет.

Через пару минут Теодора оказывается в назначенном месте. Сквозь туман прочерчивается фонтан, журчание воды которого развеивало нагнетающее безмолвие. Фридрих уже ждал её. При виде его в груди Теодоры что-то надломилось.

Фридрих не сидел на месте, а, наоборот, расхаживал рядом с фонтаном. Походка его была нервной и беспокойной, он словно прихрамывал на одну ногу. Китель сидел на нём небрежно, воротник был распахнут, открывая взору кусочек болезненно-светлой кожи. Нательная рубашка, что виднелась под оборкой кителя, была полностью смята. Волосы арийца торчали в разные стороны, и это вовсе не придавало ему привлекательности. Блумхаген то и дело сжимал и разжимал пальцы. Бледнота его рук на миг испугала Теодору.

Завидев журналистку краем глаза, ариец немедленно выпрямился, отчего Теодора еле смогла подавить вздох ужаса. Лицо его, некогда напоминающее истинного аристократа, было похоже на утопленника. Под глазами залегли темные круги. Бледно-фиолетовый цвет добавил ему несколько десятков лет. А сам взгляд голубых глаз был затуманен.

— Д-дора, — выдохнул он. Голос его надломился, а потрескавшиеся на ветру губы еле произнесли её имя. Он как будто бы умирал.

— Фридрих, — ответила девушка, подходя к нему ближе.

Фридрих немедленно приблизился к ней, попутно беря её руки в свои. Ладони его оказались неожиданно теплыми. Теодора слабо сжала их, при этом поглаживая, словно пытаясь согреться. Фридрих слабо улыбнулся ей, глаза заблестели и наполнились лаской. Он прижал их сцепленные в замок руки к своей груди и осторожно поцеловал костяшки женских пальцев. Губы Теодоры тронула мягкая улыбка.

Фридрих хоть и старался не подавать виду, что что-то не так, но Теодора чувствовала: он вел себя ненормально. За улыбкой скрывалась грусть и отчаяние, а слегка покрасневшие глаза выдавали его внутренние переживания.

Улыбка Теодоры вмиг стала натянутой. Фридрих заметил перемену в её настроении и тихо спросил:

— Ч-что случилось?

— Это я у тебя хотела спросить, — произнесла Теодора, заглядывая тому в глаза. Фридрих прищурился и опустил взгляд на их ладони. Девушка чувствовала, что на его душе творится что-то неладное, а плечи словно опустились под тяжёлым грузом.

— С-случилось то, чего я б-больше всего боялся, — сказал он. Теодора непонимающе посмотрела на него. — Нас раскрыли. Альберт Нойманн узнал о н-нашем общении.

Теодоре показалось, что её тело сковали цепью: она не могла пошевелиться. Кровь застучала в висках, а груди образовался ком, что подкатывал к горлу и перекрывал воздух. Она чувствовала, как расширились её глаза, а губы онемели от ужаса. Фридрих наблюдал за ней с горечью в глазах, он задрожал и захотел прижать девушку ближе к себе, чтобы как-то привести её в чувство, но Теодора невесомо уперлась ладонями в его грудь.

— Как? — только и смогла вымолвить она. Голос утонул в утренней прохладе. — Я…Я ведь сжигала все письма. Как ты и просил!

Фридрих, видя, как её глаза метались от страха из стороны в сторону, резко зажмурился и выдохнул. Пальцы непроизвольно стали потирать друг друга в попытке снять волнение. Потом Блумхаген открыл глаза и постарался говорить спокойно:

— Я з-з-знаю, — солдат стал заикаться сильнее. — Н-но кто-то перехватил моё п-п-письмо. Помнишь, к-когда я пришёл к тебе на чай, ты разозлилась, б-будто бы я пришел б-без приглашения? — Теодора кивнула. — Однако я писал тебе перед тем, как п-прийти. П-письмо не д-дошло до тебя.

— Но как они выяснили это?! — в голосе девушке отчетливо слышалось отчаяние. — Неужели мы были не так осторожны?

— Я н-не могу дать ответ н-на этот вопрос, — мрачно проговорил Блумхаген.

Теодора издала протяжный стон и спрятала лицо в ладонях. Но через мгновение убрала руки; её черты внезапно исказились гримасой испуга от той догадки, которая пришла ей в голову.

— Фридрих, о Боже, скажи, что они собираются сделать? Нас ждёт наказание? Что же будет? — взмолилась она, смотря на арийца.

— Д-дора, — слабо начал Фридрих, губы его предательски дрогнули. — Н-нойманн сказал, что наше общение обречено. Он д-дал два варианта: либо т-тебя отсылают в Германскую империю, л-либо я уезжаю из Химворде.

Теодора громко выдохнула.

— Что? Нет… Нет… Нет, не может такого быть! Я не могу…

— Мне нужно п-покинуть Бельгию, — промолвил Фридрих, перебивая Теодору на полуслове.

Он знал, что она хочет сказать. Знал, что она сделает всё, лишь бы только её родные и близкие оставались в безопасности. Но Фридрих никак не мог позволить ей оказаться в лапах солдат Германской империи. Здесь о ней позаботятся. А он… Даже если он погибнет в Эльзасе{?}[Эльзас – исторический регион в долине реки Рейн на северо-востоке Франции, граничащий с Германией и Швейцарией.], то будет знать — с ней всё будет хорошо.

Теодора быстро заморгала. В уголках её зеленых глаз начали скапливаться слезы, что блестели при неярком солнечном свете. От этой картины сердце Фридриха болезненно сжалось.

— К-куда ты уезжаешь? — голос мисс Эйвери надломился.

— В Эльзас. Т-там располагаются запасные в-войска.

— И… И когда мы сможет увидеться?

Фридрих грустно улыбнулся.

— Думаю, что совсем н-не скоро.

Пара слёз вдруг скатилась по щекам девушки. Она резко поддалась вперед и обхватила Фридриха, крепко сжав руки на его плечах.

— Фридрих… Прошу, — она громко всхлипывала, а мокрые дорожки слёз оставляли пятна на его кителе. — Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится… Неужели нет другого выхода?

Фридрих сжал челюсть, стараясь не поддаваться боли, что уже охватила его тело. Одной рукой он приобнял её за талию, а другую положил на спину, что содрогалась от нахлынувших эмоций, и стал трепетно поглаживать. Он почувствовал, как её пальцы в атласных перчатках накрепко схватили его за китель, не желая отпускать. Он мягко коснулся губами её волос, вдыхая сладостный аромат сирени, исходивший от них, и прошептал:

— У меня нет в-выбора. Я д-должен это сделать. Иначе я подвергну нас б-б-большой опасности.

Теодора зарыдала пуще прежнего, цепляясь за Фридриха, будто он был единственным её спасением.

— Когда? — спросила она сквозь слезы.

— Через полтора часа. Машина уже н-на месте.

Мисс Эйвери ничего не ответила. Какое-то время они стояли в тишине, сильно прижимаясь к друг другу. Теодора прятала своё лицо в воротнике армейского кителя, а Фридрих продолжал что-то ей нашептывать, осторожно проводя руками по её телу.

Теодора чувствовала, как его пальцы комкают под собой ткань пальто и платья. Тяжелое сердцебиение, что раздавалось из мужской груди, напоминало девушке звук часов, которые отсчитывали их время, проведенное вместе. Его плечи незаметно дрожали. Фридрих сжимал её в своих объятиях так крепко, будто боялся, что через мгновение он её больше не увидит.

Через пару минут, когда у Теодоры не осталось никаких сил на рыдания, она высвободилась из кольца рук Фридриха и взглянула прямо в его глаза. Голубые, что раньше светились мягким светом бирюзы, сейчас были подобны растаявшему льду. Они блестели от непролитых слёз, которые он сдерживал. Такие чистые и добрые. Родные. Но в тоже время окрашенные болью и потерей.

Теодора медленно приподняла свою руку и кончиками пальцев провела по щеке солдата. Блумхаген прикрыл глаза и подставил своё лицо ближе к ней. Тело Фридриха пронзило дрожью, это прикосновение было таким хрупким и чарующим, что немец не удержался и провёл носом вдоль женской ладони. Его губы оставили легкие и незамысловатые поцелуи, пока нежная женская рука очерчивала контур его челюсти.

Солдат аккуратно накрыл руку Теодоры своей и опустил вниз, попутно беря её лицо в свои ладони. Большими пальцами он заправил выбившиеся пряди каштановых волос ей за уши. Зелёные глаза смотрели на него неотрывно. Тушь для ресниц смазалась под глазами, оседая пятнами, а несколько слезинок застыли на её щеках, что раскраснелись от плача. Фридрих легким движением смахнул слезинки вниз и наклонился к ней ближе.

Горячее дыхание обдало губы Теодоры, после чего Фридрих поцеловал её. Жар прокатился по телу Эйвери, моментально согревая её. Обветренные и шершавые губы Фридриха мягко захватили её губы, посылая тысячу мурашек. Теодора выдохнула в поцелуй, а после обвила руками шею Фридриха и притянула ближе. Блумхаген сместил свои ладони вновь на талию девушки, положив их под пальто, чтобы чувствовать нежность её кожи сквозь платье. Фридрих ощущал, как сердце вот-вот выпрыгнет из его груди к ней навстречу, пальцы снова задрожали и путались в складках легкого платья. Поцелуй, медленный и чистый, потихоньку распылял огонь в их груди. Дорожки слёз теперь ощущались на лице арийца, а их солоноватый вкус на его устах.

В последний раз с придыханием коснувшись её губ, Фридрих уже было отстранился, но Теодора не позволила этого, вновь притягивая его к себе за китель. Её губы приоткрылись, отчего Фридрих почувствовал, как волна сладостной неги прокатывается по его телу. Его руки легли на женскую спину, аккуратно проходясь и надавливая пальцами вдоль позвоночника. Девушка тихо застонала. Это звук отозвался в ушах Фридриха небывалой волшебной мелодией. Ему тут же захотелось услышать это от неё ещё раз.

Теодора запустила свои пальцы в волосы, став слабо тянуть и перебирать пальцами светлые пряди. Фридрих издал слабый нечленораздельный звук и принялся вновь с упоением целовать её губы. Они хранили вкус карамели, как и тогда, в первый раз. Фридриху казалось, что сама Теодора была такой же сладкой и горячей, как её губы и кожа.

Уже не контролируя себя, он спустил свои ладони на бёдра девушки и нежно сжал их. Теодора на короткий миг оторвалась от него, чтобы вдохнуть немного воздуха, и взглянула ему в глаза.

Фридрих ненадолго задержалась на темно-зеленом цвете её взгляда, в котором сейчас плескалась самая настоящая страсть, и с новой силой прильнул к ней. Арийцу хотелось сжимать её в своих объятиях и никогда не отпускать. В его груди горел настоящий пожар, кожа накалилась до невозможности. Такхотелось очутиться в более теплом, уютном, приятном месте. В таком месте, чтобы он мог часами разглядывать её веснушки на лице, вдыхать запах волос, шептать что-то на ухо. Она хихикала, а потом бы выдала какую-нибудь вещь, от чего уши Фридриха моментально бы порозовели. Кто поцелует первым — уже неважно. Главное, что они совсем не будут торопиться. Фридрих бы сначала целовал её ладонь, переходя к локтю, а зачем к плечам, нерешительным и неумелым движением снимая её одежду. Теодора подбадривала его, попутно целуя за ухом. Солдату хотелось ощутить её прикосновения, более смелые и откровенные. Нет, он совершенно не боялся этого. Он просто хотел наслаждаться ей без остатка. Всю оставшуюся жизнь.

В реальность Фридриха вернул мягкий язык, который осторожно прошёлся по его губам. Блумхаген замер на мгновенье, а после издал громкий стон. Возбуждение вновь охватило его тело, оседая где-то внизу живота. Он неуверенно приоткрыл свои губы ей навстречу, чувствуя, как с минуты на минуту что-то взорвется в его душе.

Вместо всей оставшейся жизни у них было всего полтора часа, если не меньше. За место теплого убранства — холодная безлюдная улица, а под ногами старый камень. Взамен сладкой страсти и желания, Фридрих чувствовал, как что-то болезненно внутри накрывает его. Чувство скорой потери было неизбежно, Фридрих не мог убежать от него. Солдат должен её отпустить. У них разные судьбы, где места их любви попросту нет.

Это его второй поцелуй с ней, он же и последний. Прикоснётся ли он к её губам ещё раз в своей жизни, не знает никто. Фридрих зажмурился, прогоняя из головы дурные мысли. Не об этом он сейчас хотел думать. Теодора льнёт к нему, словно кошка. Жар и пластичность её тела будоражили сознание Фридриха, распыляя внутренний огонь ещё больше. Как бы он не накрыл их с головой.

В какой-то момент Фридрих почувствовал, как в глазах стало что-то щипать. В горле образовался тугой ком. Губы задрожали, как и пальцы, а кожа начала леденеть. Нет, Фридрих не хотел отрываться от неё. Теодора была такой теплой, сладко пахнущей, пылкой. Ариец небрежными поцелуями спустился на её подбородок. Затем переместился на шею девушки, стараясь слабо касаться её и не оставлять каких-либо следов. Теодора томно вздохнула и прикрыла глаза, поддаваясь ласке.

Фридрих старался запомнить всё: запах, вкус кожи, веснушки на лице, зелень блестящих глаз, маленькие шрамы, мягкость каштановых кудрей, хрупкость пальцев, нежность прикосновений, звуки её страсти, поцелуи и просто ощущение её рядом с собой.

Теодора чувствовала, как невидимая рука слабо сжимает её горло, будто бы перекрывая воздух. Слезы вновь застили глаза, образуя пелену, сквозь которую Химворде был виден слабо. Она так же, как и Фридрих, старалась вообразить его образ в своей памяти, чтобы всегда возвращаться к нему своих мыслях. Худой, жилистый, но с крепкими плечами и постоянно красным носом. Голубизна глаз, волосы спелой пшеницы, запах пороха и оседающих чужих сигарет, мягкий немецкий акцент, бледная кожа, музыкальные пальцы, острые ключицы, темно-зелёный китель. Неумелые, но жаркие поцелуи, томные вздохи, смущённое выражение лица, трепетные объятия и просто то чувство, что он находится так близко к ней.

Через какое-то время они отступили на шаг, но оставались в руках друг друга. У обоих на лице застыло неловкое выражение, словно они поступили как-то неправильно. Теодора потупила взгляд, а Фридрих смотрел куда-то вдаль за её макушкой. Глаза мисс Эйвери сделались словно стёкла: бесцветные и равнодушные, лишь размазавшаяся тушь напоминала о произошедшем.

— Обещай, что вернешься, — подала голос Теодора после недолгого прощания. — Обещай мне, Фридрих, — она слегка ударила его кулаком в грудь.

— Н-не могу, — прошептал Фридрих. Он звучал совсем надломлено, словно из него выкачали свою радость. Теодора зажмурилась, чтобы вновь не заплакать. — Не могу, meine Seele{?}[нем. “Душа моя”], н-не могу. Но п-попытаюсь сделать всё возможное.

— Я хочу… Чтобы ты это взял на память… Обо мне, — Девушка медленно стянула перчатку с левой руки и передала Фридриху. Солдат взял перчатку в свои руки и непонимающе взглянул на Эйвери.

— Я знаю, обычно дарят какой-нибудь красивый носовой платок, вышитый лично девушкой, — она шмыгнула носом, — или же кружевную перчатку. Перчатка в подарок — символ долгой разлуки. У меня… Ни того, ни другого нет. Только эти, — девушка указала на атласную перчатку, которую Фридрих сжимал в кулаке. — Они не такие красивые, но я хочу, чтобы они напоминали тебе обо мне.

Фридрих вновь опустил глаза на перчатку. Теодора заметила, как его взгляд моментально потеплел. Юноша слабо улыбнулся и убрал маленькую вещицу в нагрудный карман кителя. Но внезапно его лицо исказилось от ужаса.

— Что? — тут же спросила Теодора, паника отразилась на её лице.

— Мне н-нечего тебе отдать, — сдавленно произнес ариец, опуская голову. — Что же б-будет напоминать тебе обо мне?

Теодора медленно выдохнула от облегчения. На миг ей показалось, что её сердце провалилось куда-то вниз.

— Не переживай об этом, у меня есть много воспоминаний…

Фридрих нахмурился.

— Нет, так д-дело не пойдет, — констатировал он. — Скажи, что я м-могу сделать?

— Ты уже ничего не можешь сделать Фридрих, времени больше не осталось, — с грустной улыбкой проговорила Теодора, заглядывая Фридриху в глаза.

На лице Фридриха отразилась боль. Он крепче сжал пальцы Теодоры, будто бы желая оставить свое прикосновение на её ладони навсегда. Но неожиданно его лицо вытянулось от удивления, а странная улыбка украсила черты лица.

На немой вопрос Теодоры, солдат сбивчиво проговорил:

— У т-тебя есть с собой блокнот или записная к-книжка?

— Да-а, — нерешительно протянула журналистка, — а зачем тебе?

Фридрих отмахнулся, лишь бросив:

— В-вытаскивай.

Теодора послушно вытащила из кармана пальто маленький блокнот на резинке, к которому был прикреплен старый простой карандаш. Не говоря ни слова, Блумхаген раскрыл блокнот и пролистнул пару страниц, находя чистый лист. Ловким движением он вытащил карандаш и начал что-то быстро писать. Теодора не могла разобрать слов, потому что солдат использовал немецкий язык. На какое-то время Фридрих застывал, обдумывая последующие предложения, затем продолжал черкать карандашом.

— В-вот, — закончив, он протянул блокнот Теодоре исписанным листом вверх. Теодора краем глаза взглянула на страницу: небольшой абзац на немецком, красивые, но скачущие буквы. Всё в духе Фридриха.

— Что это значит?

Фридрих мягко улыбнулся.

— Когда п-придёт время, ты п-поймешь. А пока это б-будет твоим воспоминанием обо мне.

Теодора почувствовала, как волна тепла и благодарности разилась в её груди. Она осторожно убрала блокнот обратно в пальто и посмотрела на небо. Солнечный свет разгорался все ярче, поднимался выше, рассылая во все стороны свои теплые лучи. Вот уже показался полный круг, и стало до слез больно на него смотреть. Фридрих проследил за её взглядом, и внутри опять что-то болезненно кольнуло. Их время подходило к концу.

— Дора, — начал Фридрих, уже мысленно готовя себя к пропасти.

Теодора обернулась на звук его голоса позади себя. Увидев его отчаянние, она тоже всё поняла. Теодора пыталась придать своим чертам невозмутимость и легкость, даже некую веселость. Но лицо её оставалось мрачным, а зияющая дыра в груди как будто медленно убивала её.

Фридрих не знал, что сказать. Что таких случаях говорят? Выражают надежду, рассказывают о чувствах, дают обещания? Ариец мотнул головой: он уже обещал, что не будет давать ложных надежд, обещаний и уж тем более говорить о чувствах. Фридрих не хотел делать больнее ни Теодоре, ни самому себе. Даже если он не произнесет заветных фраз, он будет надеяться, что Теодора не будет обременена тяжелой ответственностью его слов.

— Пришло время сказать друг другу «прощай», не «до свидания», — медленно начала девушка, не сводя глаз с Фридриха.

— Да, н-наверное.

— Я буду молиться, чтобы с тобой всё было хорошо.

— А я б-буду верить, что м-мы когда-нибудь встретимся.

***

Идя навстречу экипажу Германской империи, что отвезет его в Эльзас, Фридрих ощущал, как с каждым шагом неведомая сила тянула его обратно. Он словно шёл по гвоздям, которые уже пропитались его кровью. Всё больнее и больнее. А душа рвалась назад. К ней. Туда, где он оставил её, видя в последний раз.

— Не оборачивайся, — с легкой, но грустной улыбкой прошептал Теодоре в губы Фридрих, когда пришло время расстаться.

Девушка кивнула, потому что была не способна вымолвить ни слова. Солдат положил свои ладони на острые женские плечи и аккуратно повернул Теодору к себе спиной.

Мисс Эйвери будто бы делала шаг прямо в пропасть. Ей казалось, что она стоит на краю обрыва. Девушка тяжело сглотнула, держась из-за всех сил, чтобы не зарыдать от безвыходности. Она тут же нашла ладонь немца за своей спиной и крепко сжала её.

— Ты тоже не оборачивайся, — сказала она. — Каждый идет своей дорогой.

Фридрих мысленно согласился и повернулся спиной к Теодоре. Теперь они стояли в противоположные стороны друг от друга. Так и должны были уйти. Ариец продолжал сжимать её хрупкую ладонь в своей. А потом… Ладонь просто исчезла.

Теодора старалась не оборачиваться, однако это ей давалось с большим трудом. Так и хотелось в последний раз взглянуть в родные глаза, услышать его легкое заикание, просто увидеть. Девушка боялась смотреть вперед, ведь пока что безлюдная улица Химворде олицетворяла её ближайшее будущее: без него и в одиночестве. Теодора мысленно представила свой путь: с каждым шагом дышать становилось всё труднее, а грудь сдавливали тиски. В голове тут же начали появляться назойливые мысли, будто бы она забыла что-то сделать. Жжение внутри нарастало, а внутренний голос буквально начал кричать: «Ты не сказала ему самое важное!», «Он ждёт этих слов». Обернуться, догнать, прижаться и тихо проговорить заветную фразу на ухо? Нет, она не будет этого делать. Ведь тогда боль обоих станет невыносимой. Теодора продолжила свой путь вдоль улиц спящего Химворде.

По земле раздался стук женских каблуков. Совсем неспешный и нерешительный. Фридриху показалось, что у него вырвали сердце. Её рука выскользнула из его ладони, и та нить, что связывала их, стала медленно обрываться. Немец слушал, как её шаги раздаются всё дальше и дальше от него.

Не выдержав, он резко повернулся, смотря ей вслед. Тоненькая, хрупкая фигура в тёмном плаще, из-под краёв которого виднеется ткань зеленого платья. Пряди тёмных волос колыхал ветер. Она склонила голову, глядя себе под ноги и не находя сил, смотреть вперед.

Фридрих наблюдал, как её силуэт становится всё меньше и меньше, пока не превращается в маленькую точку и не исчезает из виду. Только дал Фридрих смог дать волю слезам, что уже давно накопились в его груди.

***

Знаешь, что безумно?

Мы встретились пару недель назад, но ощущения таковы, что мы знаем друг друга давно. Мне казалось, что в моей жизни внезапно появился свет, которого так не хватало. Хотелось бы мне верить, что мы оба были счастливы. Однако судьба распорядилась иначе.

Мы просто ушли из жизни друг друга, точно также как и появились. Понимаешь? Такова жизнь, всякое случается. Но, я солгу, если скажу, что ничего не почувствовал. Ты в числе лучшего, что случалось со мной в прошлом и настоящем. И, если судьба сведет нас снова вместе, я встречу тебя с распростертыми объятиями.

Ты всегда была достойна большего.

========== Глава 8. Постскриптум ==========

Комментарий к Глава 8. Постскриптум

Вот и всё! История закончена. Честно признаться, я не могу в это поверить. Эту работу я начала писать ещё в конце марта 2022 года, а сейчас на дворе уже 2023). Я искренне желаю вам, чтобы для вас всех новый год стал порой творческих успехов и достижений!

Прежде всего я хочу выразить огромную благодарность своей помощнице и настоящему редактору @vasha. Я не могу представить, что бы делала без тебя. На протяжении всего этого времени ты поддерживала меня и исправляла все мои ошибки. Ты стала частью этой работы.

Огромное спасибо всем читателям, которые, несмотря на редкое обновление, всегда ждут и читают его. Именно вы помогаете мне двигаться дальше!

Я надеюсь, что финал этой истории вам понравится))

Увидимся в следующих работах!

Звук печатной машинки вдруг развеял тишину. Пальцы Теодоры Эйвери запорхали над кнопками. На чистом листе бумаги стали появляться яркие чёрные буквы. Девушка сама удивилась такому порыву: печатная машинка словно отбивала барабанный ритм. Журналистка печатала быстро и рвано; когда дело доходила до переноса строки, Эйвери резким движением ладони смахивала механизм в сторону и с новой силой продолжала писать текст. Её зеленые глаза неотрывно следили за чернилами, с помощью которых проявлялись специальные символы. Теодоре удавалось одновременно наблюдать за движением рук и буквами. Неизведанная сила тянула девушку писать всё больше и больше, пока лист не был исписан полностью.

Теодора открепила его от машинки, вытащила наружу и принялась перечитывать написанное. Через пару минут она одобрительно хмыкнула и вставила новый лист в механизм.

— Что, появилось вдохновение? — спросил Лоуренс, вальяжно расположившийся на кровати в её комнате.

В руках он держал утреннюю газету, которую просматривал уже какой раз. Журналист не мог видеть сосредоточенного лица американки, однако звук страстно печатающей машинки привлек его внимание.

Теодора усмехнулась

— Что-то вроде того, — не отрывая глаза от текста, ответила она. — В кое-то время чувствую прилив сил.

— Это хорошо, — сказал Лоуренс, перелистывая газету. — Значит… У тебя всё наладилось? — спросил он неуверенно.

Его голос, который был пару мгновений назад бодрящим и веселым, вдруг стал тише. Теодора тотчас заметила, как застыли её пальцы в дюйме от кнопок машинки.

Прошло уже четыре месяца после отъезда Фридриха. За всё это время она не написала ему ни одного письма, в то время как он ни одного не отправил. Первые месяцы Теодора не находила себе места. Ей казалось, что всё окружающее её напоминало о любимом человеке. Журналистка не могла сесть на работу: соблазн написать ему был слишком велик; прогуливаться по Химворде было просто невыносимо: каждая улица хранила о нём воспоминания. Даже удручающие выражения лиц Лоуренса и госпожи Ваутерс и то навеивали тоску. Каждый из них знал о том, что значил для неё Фридрих, и каждый хотел как-то помочь. Однако даже Теодора не знала, как помочь самой себе.

Её времяпровождение сменилось днем сурка. Она вставала ближе к обеду, завтракала вместе с обитателями гостевого дома госпожи Ваутерс, затем прогуливалась к лесу и вечером встречалась с Лоуренсом. Баркли был весьма тактичен в разговорах: не упоминал о немце, об армии Германской империи в Химворде и даже о невыполненных статьях. Всю работу военного журналиста Лоуренс выполнял за двоих. За это девушка была премного благодарна, но, всё же, чувствовала некое угрызение совести и вину перед ним. Первое время Теодора совсем не могла смотреть на письменные принадлежности и уж тем более на письма.

Когда кому-то из гостей госпожи Ваутерс приходил этот злосчастный кусок пергамента, Теодору передергивало воспоминаниями. Ей вдруг казалось, что среди этой кипы исписанной бумаги найдется одно послание для неё, от Фридриха. Но когда письма разбирали, а от арийца вновь не было ни весточки, Эйвери лишь мысленно себя ругала за ложную надежду, а после старалась сдержать слезы от ноющей боли в груди.

Лоуренс, как замечательный и верный друг, решил взять дело в свои руки. В какой-то день ему пришла идея написать в редакцию письмо о переводе в Брюссель. Его просьба была принята, после чего Лоуренс с таким воодушевленным выражением лица сказал Теодоре собирать вещи. На её немой вопрос Баркли лишь тепло улыбнулся и ответил, что теперь они описывают события, сидя из столичной гостиницы Бельгии. На удивление Теодоры, переезд дался ей просто, и из Химворде она уезжала с легким сердцем.

Оказавшись в Брюсселе, Теодора впервые смогла занять себя чем-то стоящим. Девушка решила помогать Баркли работать над статьями, так как Лоуренс работал много и усердно. Он разъезжал по улицам на местном транспорте, общался с жителями, предпочитал ходить в маленькие пабы на окраине вместо дорогих столичных ресторанов. Таким образом, журналист собирал огромный материал про жизнь, быт и менталитет горожан во время войны. Теодора проводила коррекцию текста: она проверяла Баркли на ошибки, давала советы по стилистике, предлагала новую информацию. В общем, Теодора Эйвери старалась вновь вернуться к столь любимой работе.

Сегодня был первый раз, когда американка села писать статью самостоятельно. Вдохновения у неё не было, просто Теодора вдруг словила себя на мысли, что отбивка кнопок печатной машинки приносит ей некое спокойствие и легкость. Словно так она избавлялась от всех дурных мыслей и предчувствий.

— Знаешь, — начала девушка. Она развернулась к Лоуренсу боком, а руки сложила на коленях. Чистый лист бумаги так и остался наполовину вдернутым в механизм, — мне кажется, что, чем больше я об этом всём думаю, тем мне тяжелее. А если я что-то делаю, то, наоборот, легче. Стоило мне сесть за работу, так сразу я почувствовала облегчение. Однако мысли о Фридрихе всё ещё теснят мою грудь. Я много думала о том, что неизвестность причиняет мне боль сильнее, чем его отъезд. Вдруг он уже мёртв? А мне никто об этом не сообщил. Я понимаю его опасения, что нам нельзя вести переписку, но мне всё равно хочется узнать, что с ним.

Теодора подняла глаза на Лоуренса. Мужчина слушал её внимательно, его привычное легкое выражение лица сменилось нахмуренными бровями и напряженной линией губ. Газету он отложил уже давно.

— Я хочу написать ему письмо, — твердо произнесла Эйвери. Брови Баркли взлетели наверх. Видя, как Лоуренс открывает рот, чтобы начать протестовать по его мнению столь глупой затее, Теодора тут же его перебила. — Я знаю, что это не сулит ничего хорошо, Лоуренс. Но я не могу больше так жить. Я думаю, что если я напишу ему несколько слов, которые не смогла сказать тогда, то я наконец освобожусь от этой страшной боли.

Лоуренс поддался вперед, сильнее вглядываясь в её лицо. Теодора даже не думала отводить взгляд. Баркли старался найти хоть какую-то каплю неуверенности в ней, однако, скользя глазами по девушке, журналист понял, что та не намерена уступать.

— Как ты себе это представляешь? — после недолгого молчания наконец подал голос Баркли.

— Ну, я думала, что ты мне в этом поможешь.

Лоуренс внезапно издал неуверенный смешок. Теодора на это лишь закатила глаза.

— Знаю, это звучит весьма абсурдно, — продолжила девушка, выставляя руки вперед, будто бы обороняясь. — Но мне, правда, не к кому обратиться. У тебя наверняка есть знакомые журналисты, пишущие из Эльзаса. Почему бы не отправить письмо им, а они передадут его Фридриху…

Теодора внезапно стихла, когда заметила, как Лоуренс удручающе нахмурился.

— Теодора, — голос его прозвучал тихо и как-то надломлено, — какова вероятность, что Фридриха уже перевели в другое место? И как это будет выглядеть: американские журналисты передают тайное послание немцу? Да мы же его под трибунал заведем!

— Лоуренс, я лишь хочу написать ему письмо. Дойдет оно до него или нет уже не так важно. Пожалуйста, помоги мне! Это имеет большое значение для меня.

Теодора почти что видела, как вертятся шестеренки мыслей в голове Баркли. Сам мужчина словно показывал, что он полностью против этой затеи, однако спорить с Теодорой Эйвери ему не особо хотелось. За всё время его молчания Теодора успела прокрутить у себя несколько запасных планов того, если Лоуренс откажется от этой идеи.

Неожиданно Баркли издал утомленный вздох, после чего посмотрел на девушку. Теодора замерла под натиском его напряженного взгляда и не проронила ни звука.

— Это будет на твоей совести… — не успел журналист закончить, как в небольшом номере гостиницы Брюсселя раздался радостный женский визг. На это Лоуренс Баркли лишь улыбнулся краешком губ.

Когда Лоуренс тактично оставил Теодору одну в номере, прикрываясь невыполненными статьями особой важности, девушка достала из ящика письменного стола новый лист и перьевую ручку. Схватив пишущий предмет кончиками пальцев, девушка уже занесла его над чистой поверхностью бумаги, но внезапно замерла.

Её рука дрогнула, и маленькая капля темно-синих чернил скатилась вниз — на листе появилось маленькое пятно. Теодора нахмурилась, после чего перевела взгляд на руку: тонкие пальцы правой руки стиснули стержень так крепко, что ручка слегка дрожала. Девушка наблюдала, как чернила катятся маленькой струйкой на бумагу, оставляя противно пахнущий след.

Теодоре вдруг стало неспокойно на душе: несколько минут назад ею двигало вдохновение, она хотела писать, и у неё это получалось. Однако сейчас в голове было пусто, девушка не знала, как начать письмо для самого важного человека в её жизни. Стоит ли написать большое письмо, в котором будет излита нежная женская душа, или же стоит обойтись краткими фразами? Правильней будет писать в легком будничном тоне или показывать всё рвущееся наружу отчаяние и желание встретиться?

Дурные мысли и вопросы продолжали лезть в голову журналистки. Теодора отложила ручку в сторону и прикрыла глаза руками, словно пытаясь стереть невидимую усталость. На миг ей показалось, что она сама не знает, чего хочет. Говорила Лоуренсу, что хватит того, что она просто напишет послание Фридриху, хотя в груди поселился странный червячок сомнений, закладывающий ещё больше вопросов. Прочитает ли Фридрих её письмо? Какие чувства будет испытывать в этот момент: обрадуется или опечалится? Захочет ли он встретиться?

Теодора со стоном отняла ладони от лица и оперлась на спинку стула, свесив руки вниз и немигающим взглядом уставившись на потолок.

Американка могла сказать, что с ней твориться что-то неладное, будто бы какая-то хворь завелась внутри и не давала спокойно жить. Теодора чувствовала постоянную тревогу, зачастую с поводом и без. Даже сейчас она чувствовала, как в груди поднимается волна болезненного жара, сжимающего легкие. Ведь слова, что не так давно вертелись на языке, вдруг куда-то исчезли.

Однако призрачная надежда всё ещё находилась в душе, Теодора знала это, так как чувствовала непреодолимую тягу что-то написать ему. Она медленно выдохнула, затем вернулась в исходное положение и вновь взяла перьевую ручку.

Пара мгновений, несколько небольших строк, и её послание готово. Теодора быстро его оглядела, и в голове тут же возникла идея дописать последнюю недосказанную фразу. Несколько штрихов и постскриптум записан. Девушка вдруг почувствовала, как в груди расцветает приятное тепло. Оно было схоже с тем ощущением, что дарил ей Фридрих, присутствуя рядом. Теодора слабо улыбнулась — Фридрих обязательно прочтёт её письмо, ведь написанные слова рано или поздно дойдут до него.

***

Морозный воздух обжигал легкие, стоило только неглубоко вдохнуть его. Фридрих поднял воротник армейского пальто выше и спрятал в него лицо. Начало декабря никогда не было столь холодным в Эльзасе, но этот год стал исключением. Блумхаген зашагал быстрее, проклиная себя, что надел только рубашку под низ: китель бы согрел его лучше. На глаза попадались причудливые фахверковые дома{?}[Фахве́рк — «ящичная работа», каркасная конструкция, типичная для крестьянской архитектуры многих стран Центральной и Северной Европы.], являющиеся особенностью некоторых европейских стран. Их причудливые формы, угловато-треугольные крыши, необычная расцветка, а также наличие маленьких балкончиков с некогда домашними цветами напоминали Фридриху не только родную Германию, но и Химворде. Бельгия… Эта страна словно стала одним большим воспоминаем, которое напрочь засело в душе. В его голове она осталась всё такой же тихой и умиротворенной.

Фридрих шёл быстро; черные армейские сапоги больше не отбивали звонкий стук о каменную дорожку, они тонули в снегу и оставляли за собой неглубокие следы. Новое пальто сидело на нём плохо: в плечах вещь была слишком широка, рукава длиннее обычного, да и цвет ткани напоминал засохшую грязь. Такое ощущение, что ему всучили пальто другого солдата, который, скорее всего, уже оставил службу и пребывает в другом мире. Именно такую форму носили пограничные войска Эльзаса.

Столица Страсбург была пуста. Город лежал на острове Гранд-Иль на реке Иль и был окружен каналами. Здесь располагался собор в готическом стиле, известный своими астрономическими часами с движущимися фигурками. Однако сейчас собор был закрыт, а часы давным-давно не работали. Часто Фридриху приходила мысль, что не будь войны, он вряд ли бы оказался в столь очаровательном месте. Все жители уехали отсюда ещё много месяцев назад, до начала военных действий. Раньше здесь квартировались войска Франции. Но теперь здесь располагается ландштурм Германской империи. Прекрасный вид города портили огромное количество солдат, оружия, пушек, военных машин, что повсюду были расставлены по улицам.

Ариец шёл к своей казарме. Дом, в котором располагалось его жилище, находился вблизи реки, поэтому солдат часто засиживался на берегу, прячась от пренебрежительных взглядов других солдат. Фридрих не хотел этого скрывать: знакомство со служащими и адаптация здесь дались ему намного сложнее, чем в Химворде. За ним следили. Следили так часто, что Фридрих уже не знал, куда ему деться. Глаза, которые наблюдали, были вовсе не заинтересованными или не доверчивыми, а были настороженными и враждебными, словно Фридрих является пленником с другой стороны баррикад. Но как бы ему хотелось не находиться в таком обществе, Фридрих всегда находил в себе стойкость и выдержку перед каждым общим сбором.

Городские домики стали находиться на большем расстоянии друг от друга: солдат приближался к окраине города. Людей в этой части было много, однако Фридрих вовсе не обращал на них внимания, продолжая идти вперед и пряча лицо в воротнике. Дойдя до самого неприметного здания в квартале, ариец зашёл внутрь. Кожу вновь обжёг контраст температуры, по щекам словно прошлись раскаленным железом, но Фридрих лишь молча двинулся дальше наверх по лестнице.

Здание, в котором расположился взвод Блумхагена, было небольшим — всего три этажа. Серый цвет, которым были выкрашены все стены, навеивал сплошную тоску и уныние. Даже жёлтые обои из казарм в Химворде и то приносили больше радости.

Буквально пролетев два лестничных пролета, он оказался на третьем этаже. Здесь было теплее, чем на первом, но всё же температура была предельно низкой для того, чтобы спать в нижней одежде. Лишь в некоторых комнатах включали отопление — комната Фридриха в их число не входила.

Солдат приостановился у обшарпанной двери своей каморки, после чего аккуратно нажал на ручку, стараясь не создавать лишних звуков, и вошёл внутрь.

Кромешная тьма встретила его своими объятиями. Из-за густого слоя черноты Фридрих не сразу смог определить очертания мебели и найти стул с поломанной спинкой, которая служила ему вешалкой. Через пару мгновений глаза привыкли, и перед Блумхагеном раскрылась скудная обстановка его временного пристанища. Его сегодняшняя комната совершенно не отличалась от той, что была в Химворде. Все те же стол и стул, простая одноместная кровать со старым ржавым каркасом, комод и платяной шкаф, а в углу примостился простенький умывальник, рядом с которым весела тройка полотенец. Единственное отличие от комнаты в Химворде была темнота: когда он ещё служил в ландштурме в Бельгии, на улице парил запах холодного лета. Тогда всё очаровывало своей свежестью, легким дыханием, совершенно недолгим жарким утром и яркими сладкими поцелуями солнечного света. Сейчас Фридрих ощущал лишь декабрьский трескучий мороз, слышал скрипящие звуки в подворотне, а при одном взгляде из окна выглядывала одна ночь. Не было больше той нежности и любви, что остались в прошлом несколько месяцев назад; остались только смутные воспоминания.

Ариец сделал пару шагов к стулу. Не успел он стянуть пальто с плеч, как в дверь резко постучали. Из тускло освещенного коридора появилось очертание одного из сослуживцев. Фридрих нахмурился, приглядываясь. Это был местный кузнец. Он один из многих с кем Фридрих имел более-менее нормальные отношения.

— Блумхаген, — гаркнул он на немецком. Его голос был похож на скрипучую дверь. — Тебе просили передать.

Мужчина протянул ему своей огромной рукой маленький конверт. Фридрих настороженно приблизился к человеку и взял вещь. Кузнец напоследок неодобрительно хмыкнул и удалился прочь, громко закрывая за собой дверь. В комнате вновь воцарилась темнота.

Блумхаген вытащил из кармана пальто коробок спичек и одним быстрым движением зажёг стоящую на комоде свечу. Мягкий желтый свет одиноко разлился в пространстве, отчего вся мебель стала отбрасывать причудливые тени на стены.

Фридрих перевел взгляд на конверт. Совершенно небольшой по размеру и тонкий, сложенный из бумаги для печати. На лицевой стороне значились лишь имя адресата и адрес; от кого было отправлено письмо не написано.

Взгляд Фридриха зацепился за почерк — он показался ему смутно знакомый. Все буквы были написаны столь аккуратно и четко, словно адресант потратил немалое количество времени на написание слов. Солдат снял пальто, повесил его на стул, а после медленно опустился на кровать, попутно доставая письмо из конверта.

Оно было похоже на записку; сначала Фридрих хотел разочарованно вздохнуть, увидев этот клочок бумаги. Но стоило ему перевернуть лист обратной стороной, где было самое послание, как сердце его почти что остановилось.

«Нет… Этого не может быть…», — промелькнуло у него в голове.

Блумхаген почувствовал, как рука, держащая письмо, начинает дрожать. В голове тут же начали появляться назойливые тревожные мысли, а в горле мигом пересохло. Первые минуты Фридрих просто вглядывался в письмо, узнавая почерк. В груди начало что-то нестерпимо болеть, когда он быстрым хаотичным движением глаз начал рассматривать все те же знакомые завитушки букв, аккуратное расположение слов и маленькую подпись в конце, от которой у Фридриха перехватило дыхание.

Послание было коротким и состоящим всего из нескольких предложений, но этого хватило, чтобы солдат за считанные секунды оказался в своих воспоминаниях рядом с самым дорогим человеком. Фридрих чувствовал, как в горле образовывается ком, который словно перекрывает весь воздух, в глазах начало блестеть от пелены. Только спустя пару умеренных вдохов солдат принялся читать написанное.

С каждым словом в его душе начало зарождаться столь отдаленно знакомое ему чувство, что разогревало грудь внутри. Аккуратным движением пальцев Фридрих провёл рукой по выведенным буквам.

«Четыре месяца, — думал он, — четыре долгих месяца я жил с надеждой, что ты больше не напишешь мне. Ты дала обещание, но не сдержала его, и я впервые по-настоящему рад этому».

Его голубые глаза опустились на постскриптум, который состоял только из трёх слов.

P. S. Я тебя люблю.

Губы дернулись в подобие улыбки, а по щеке вдруг скатилась хрустальная дорожка. Фридрих глубоко вдохнул: в его голове тут же возник образ любимой девушки, сидящей перед ним. Она что-то рассказывала о новых статьях, о своих успехах, а он сам просто сидел и наблюдал за ней. Фридрих подмечал каждую её улыбку, забавно вздернутые брови, светящиеся радостью глаза и мягкий голос, что всегда убаюкивал его. Всего три слова, но оставившие в его душе невыразимое чувство наполненности. Словно наконец-то случилось то, чего он ждал всю жизнь.

Блумхаген опустил взгляд на самый край листа, где мелко был написан адрес. Тогда Фридрих впервые за четыре месяца обрел надежду.

***

Фридрих вряд ли когда-либо предполагал, что вновь окажется в Бельгии так скоро. Брюссель казался ему таким же, как Химворде, только больше в тысячу раз.

Людей здесь тоже было очень много. Огромная толпа шла ему навстречу, но Фридрих был только этому рад. Видеть простых людей, спешащих куда-то по своим делам и одетых в повседневную одежду, доставляло ему чуждое чувство небывалого спокойствия.

Получив письмо от Теодоры, Фридрих тут же помчался к начальству.

— Что тебе ещё раз надо? — не расслышал Херман. Здешний обер-лейтенант нравился Фридриху намного больше, нежели Нойманн. Адалард Херман был другим: более простым, живым и понимающим. У него были длинные усы и мягкий отцовский взгляд карих глаз.

— Я д-должен отправиться в Бельгию — вновь произнес Фридрих. Он стоял в кабинете Хермана, стараясь не выдавать своего волнения. Голос на его удивление прозвучал твёрдо. — Прошу вас о п-переводе.

— Ага, разбежался, — фыркнул Херман, поднимаясь из-за своего стола. — Может сразу в Берлин, чтоб домой по-быстрому бегать в обеденный перерыв?

— Мне нужно в Бельгию, — отчеканил Блумхаген. Тот Фридрих, что остался в прошлом, наверняка бы удивился появлению заметной силы и твёрдости в настоящем. Этот был готов стоять на своём.

Идя вдоль шумных улиц, ариец рассуждал, что бы было, если бы обер-лейтенант не договорился со своим старым другом, чьё подразделение отвечало за соблюдение безопасности в Брюсселе. Ему дали отпуск в неделю, но Фридриху этого было достаточно. Лица у прохожих были удручающими и грустными, но солдат будто бы не замечал этого. Для него сейчас было важно одно — добраться до гостиницы.

Фридрих нервничал. Как всегда перед встречей с Теодорой он почти полчаса провёл у зеркала в небольшом перевалочном пункте. Армейскую одежду он решил оставить там и выбрать новую белую накрахмаленную рубашку с самым красивым галстуком, который у него был, пиджак и темно-серое пальто. Сейчас он был похож на настоящего английского джентльмена. Не хватало только расслабленно-счастливого выражения лица и ухмылки.

— П-простите, вы не подскажите, где г-гостиница «Астория»? — спросил Фридрих на английском у одного одинокого мужчины, что разгружал ящики с овощами рядом со своим ларьком.

— Вам следует пройти прямо по улице, месье, — ответил он с сильным французским акцентом, — там завернёте за угол, и будет вам гостиница.

Фридрих поблагодарил его и зашагал вновь.

***

Он находился прямо перед дверью её гостиничного номера. Убранство самой гостиницы было не таким уж и дорогим, однако, если быть честным, намного лучше домика госпожи Ваутерс по интерьеру и комфорту. В своем письме Теодора указала номер своей комнаты, так что Фридриху не пришлось выпрашивать его у человека на стойке регистрации с самым безобидным выражением лица, на которое он был способен. Комичная получилась бы ситуация.

Сейчас солдат нервничал так же, как в первый раз, когда Дора позвала его к себе в гости. Сердце медленно билось в груди, пальцы слегка подрагивали от нетерпения, а волосы, которые Фридрих вновь пытался уложить в красивую прическу, от его же волнения слегка растрепались.

Фридрих занес кулак и несколько раз постучал по двери, сделанной из красного дерева. Вдруг все звуки исчезли. Осталось только прерывистое дыхание арийца и сердце, звук которого казался теперь оглушающим. Шли секунды, а дверь так никто и не открыл. Фридрих шумно вздохнул, почувствовав, как галстук впился в шею, и постучал вновь.

Ему казалось, что прошла вечность, прежде чем за дверью послышались тихие шаги. Его губы начали дрожать, поэтому он попытался сжать их одну линию. Ладони вспотели, а в груди творилось что-то необъяснимое. Словно что-то начинает выворачивать его душу наизнанку, показывая всему миру его любовь, надежду и боль.

Дверь тихо отворилась, и на пороге показалась девушка, столь хорошо знакомая Фридриху. Блумхаген почувствовал, как что-то разбилось внутри него.

Она выглядела так же, как и в его воспоминаниях. Только волосы блестели своим природным оттенком на солнце, глаза горели ярким зеленым светом, а на губах всегда была мягкая улыбка. Сейчас взгляд её словно потух, под глазами залегли тени. Губы были сухие и бледные, а кожа приобрела вместо привычного легкого оливкового загара цвет слоновой кости. Волосы казались тусклыми в свете нескольких ламп в коридоре. Она также похудела: лицо её осунулось, скулы теперь стали выражены чётче, щеки впалые, а одежды висела на ней словно не по размеру. Но она всё равно была прекрасна.

Теодора поначалу смотрела на него, будто не узнавая. За эти секунды Фридрих только и делал, что боролся с шумным дыханием и будто старался вспоминать черты её лица. Но потом глаза её вдруг расширились. Мисс Эйвери издала испуганный вдох и прижала руку ко рту. Солдат от этого звука мигом напрягся.

Девушка смотрела на него недоверчиво, будто он был её видением, что через пару минут исчезнет. Но нет… Фридрих всё ещё продолжал стоять в шаге от неё, стараясь держать себя в руках. Глаза его изрядно покраснели от скопившейся влаги, а руки потянулись к ней, чтобы прикоснуться в самом легком жесте. Дрожь пробежала по его жилистому телу, он сглотнул, но не проронил ни слова.

Теодора увидела в нём всё то же добродушие, открытость, однако вместе с тем было что-то ещё: какая-то внутренняя сила, отчего Фридрих теперь казался старше. Он оставался таким же красивым и юным, но глаза приобрели стойкость и решимость, что было раньше вовсе не свойственно ему.

— Ты здесь, — неуверенно произнесла Теодора. Голос её немного дрогнул, однако она даже не обратила на это внимание. Фридрих слабо улыбнулся ей.

— Конечно. Разве я м-мог не приехать, — ответил он. Теперь его тенор приобрел более низкие нотки, отчего по коже Теодоры прошли мурашки.

— А я верила, что ты приедешь, — ей хотелось сказать это непринужденно, но голос подвёл снова.

Неожиданно Фридрих поддался вперед, схватил девушку за талию и тут же прижал к своей груди. Она издала надрывной звук, когда её лицо уткнулось в его шею, а голова опустилась на крепкое мужское плечо. Слезы заструились по её щекам, пропитывая ткань его рубашки, когда он крепко прижал её к себе.

Её трясло так сильно от рыданий, что девушка не сразу поняла, что Фридриха трясло тоже, и по этой самой причине они не могли сказать, сколько времени провели в крепких объятиях друг друга, изливая тоску недолгой, но такой болезненной разлуки.

Фридрих запустил пальцы в её волосы, освобождая их от всяческих заколок. Украшения градом посыпались на пол, темные волосы волной упали ей на плечи. Солдат прижался носом к её макушке, чувствуя тот самый аромат сирени, что исходил от её волос. Фридриху показалось, что внутри него произошёл самый настоящий взрыв, стоило этому запаху проникнуть в легкие.

Сама Теодора изо всех сил сжимала его запястья, впившись ногтями в ткань рубашки так, словно стоило ей разжать пальцы — и Фридрих исчезнет навсегда.

Через мгновение, ариец, видимо чувствовавший такой же страх, вдруг схватил девушку за плечи, потом отстранился, отчаянно всматриваясь в любимое лицо, коснулся его своей рукой и стал взбудоражено обводить пальцами контуры, не обращая внимания на её слезы и шмыгающий нос.

— Дора… — шептал он, начиная повторять предыдущие движения пальцев своим носом и мягко касаясь губами её лица. — Дора…

Кожа её осталась такой же мягкой и нежной. Фридрих ощущал волну бушующего огня, что разгорался в его груди. Он мягко взял лицо девушки в свои руки и заглянул ей в глаза. Теодора смотрела на него, не отрываясь; взгляд то и дело бегал по его чертам, после чего остановился на губах.

— Я очень хочу тебя п-поцеловать, — тихо сказал Фридрих, замечая её взгляд. — Можно?

— Да, — с придыханием прошептала Теодора.

Солдат медленно привлёк девушку к себе, держа их соединенные руки под своей грудью.

— Я не делал этого очень д-давно, — мягко сказал он.

— Ничего, я напомню, — Теодора забавно улыбнулась, несмотря на слезы, что продолжали течь по её щекам. Однако она увидела, как надежда и страх затемнили голубизну его глаз, поэтому сказала уже более серьезно: — Я тоже.

С присущей ему нежностью он, продолжая держать её лицо в своих ладонях, припал к девичьим губам. Тогда мир обоих сузился до одного маленького пространства коридора, где, наконец, соединись влюбленные сердца.

***

Та ночь Фридриху запомнилась надолго. Прижимая к себе хрупкое женское тело, он чувствовал, как её головапокоится на его груди, волосы щекочут нос, а ноги переплетаются в ворохе одеял и простыни. Сердце билось так громко, что ему казалась, будто оно может перебудить всю гостиницу. Однако Теодора этого не замечала. Мисс Эйвери тихо посапывала в его объятиях и слабо улыбалась сквозь сон.

— Как ты думаешь, что будет завтра? — тихо спросила она у него несколько часов назад.

Фридрих, водя кончиками пальцев по обнаженной коже её спины, слегка замер. Теодора, чувствуя его замешательство, взглянула на него. Оба знали, что этот вопрос был скорее риторическим и подразумевал не только завтра, но и всю последующую жизнь.

Фридрих взглянул на неё в ответ. В свете ночных уличных фонарей она выглядела словно ненастоящей. Но Фридрих всё ещё ощущал её тело и мягкие прикосновения. Он грустно улыбнулся в никуда.

— Новый д-день, — ответил он. — Завтра будет новый день. — Это было последним, что он сказал перед тем, как Теодора провалилась в глубокий и сладкий сон.

Когда Фридрих заснул, ему опять приснилась темнота. Тьма сгущалась вокруг него. Бархатная и удушливая, она давила собой всё пространство, что было в досягаемости. Глаза не могли ничего разглядеть. Он вновь ощущал нарастающую панику, когда сердце в груди забилось в бешеном ритме. Это было оно — то самое странное тихое и безлюдное место. Ничего кроме тьмы. Он помнит, что нужно сделать шаг вперед. Раз, и нога утопает в странной субстанции, по ощущениям напоминающую грязь. Поднимается ветер, колючий и резкий, отчего его кожа мигом покрывается мурашками.

И вот, стали появляться звуки. Вокруг разносится свист. Он узнает его сразу же. Звук заполняет сознание, оглушает и заставляет сердце сжаться от страха. Он помнит, что сейчас должно произойти что-то ещё, но не может вспомнить что именно. Ладони его покрылись холодным потом, пульс ускорился до болезненного, на лбу появилась испарина. Но он всё равно продолжал тихо ждать.

Однако вместо чего-то страшного, он увидел нечто светлое. Это был словно маленький огонек, что всегда тускло поблескивал в полумраке спален. Но сейчас такая искра светила ярче самой большой звезды на небосклоне в этой кромешной тьме. Он замер, вглядываясь в него. Отчего-то у него было предчувствие — нужно стоять на месте и просто ждать, нежели бежать ему навстречу.

Сгусток тем временем приближался к нему, становясь всё больше и больше. Он перевёл взгляд в сторону: тьма словно потихоньку отступала. Свет разрастался, отчего ему казалось, что сейчас он отражается в его глазах. Холод вдруг отступил, вместо него появилось совсем другое чувство.

Он слегка вытянул руку вперед, словно желая прикоснуться. В этот раз свет не исчез, а даже наоборот, двинулся ближе. Он ощущал, как нечто горячее движется к нему, но рука даже не дернулась. И в последний момент, когда до некого объединения оставались считанные мгновения, тьма вдруг растворилась полностью, оставляя место мягкому, но яркому свету. Маленький сгусток превратился в большую звезду, напоминающую солнце. И стоило этой звезде коснуться его пальцев, как в груди разлилось настоящее тепло. Ветер и холод ушли, а в душе появилось ощущение того, что ему так в последнее время не хватало. Он чувствовал умиротворение.

В ту самую ночь Фридрих наконец спал спокойно.

Конец