Чудовища (СИ) [Imlerith] (fb2) читать онлайн

«Сражающемуся с чудовищами следует позаботиться о том, чтобы самому не превратиться в чудовище»Фридрих Вильгельм Ницше

09/2007

«Отдай тетрадь кому-то, кто обладает властью и обязательно воспользуется ею в своих целях», — кажется, именно так говорит Лайт Ягами, когда отдает Рэм одну из них.

Обладающих властью людей, готовых идти по головам ради достижения собственных целей в стране хватает — в этом она убеждается в первый же день. От большинства из них её подташнивает: стоит только представить, насколько отвратительными могут оказаться их поступки и как они скажутся на заготовленном Ягами плане. Последний и сам ничуть их не лучше.

Ей хочется найти кого-то, к кому она сама не станет испытывать стойкого отвращения. Стоит ли так стараться? Кажется, что всё это делается на благо Мисы. Как ни крути, только так она окажется жива и здорова. А если всё пойдёт по плану — ещё и счастлива, каким бы тягостным ни виделось со стороны это счастье.

***

— Что это? — светловолосая женщина в светлом брючном костюме, сверкнув глазами, вскидывает бровь и бросает на стол папку с документами. — Как мы собираемся отыгрывать падение?

На первый взгляд ей в районе двадцати пяти, но во взгляде уже читается присущая людям постарше тяжесть, а в уголках глаз виднеются едва заметные морщины.

Секретарь — совсем ещё молодая на фоне начальницы девчонка — ежится и, кажется, успевает несколько раз пожалеть о том, что приносит эти отчеты. Все в «Гласк Фарма» давно уясняют, что босс может возмущаться сколь угодно громко и корчить максимально недовольное лицо — такой уж у неё нрав. Тем, кто не допускает ошибок бояться нечего. Нечего — кроме её властного тона и пронзительного взгляда.

— Финансовый отдел уже работает над этим, мисс Гласк, — секретарь старается улыбнуться. — Результат обещают к понедельнику.

— Передай им, что я спущусь к ним после обеда, — женщина ухмыляется, листая отчет до третьей страницы. В голове мелькают сразу несколько идей.

Девушка поспешно кивает и выбегает из кабинета, захлопнув за собой дверь.

Аманда Гласк вздыхает и откидывается поглубже в своем кресле. Аккуратно уложенные светлые волосы слегка растрепаны, а в серых глазах читается усталость. Проходит всего полгода года с тех пор, как она возвращается в Японию, но от перипетий фармацевтического бизнеса уже подташнивает. Обстановка вокруг и так накалена до предела — весь мир вокруг сходит с ума из-за Киры, а она то и дело грызется с конкурентами, не готовыми с легкостью уступить насиженное место кому-то ещё.

К счастью, у неё достаточно денег, чтобы справиться с этим недоразумением. «Власть можно купить, точно так же, как и верность», — её отец с детства вбивает ей в голову эту простую истину. Аманда уясняет это ещё к двадцати годам. И теперь, когда «Гласк Фарма» оказывается в её руках, она своего уже не упустит.

***

Рэм уже неделю наблюдает за этой женщиной. Аманда Гласк кажется жесткой, способной на многое — она с легкостью говорит о подкупе, не брезгует интригами и без зазрения совести соблазняет некоторых мужчин, чтобы выудить у них необходимую информацию. Она чем-то напоминает ей Ягами. Но от неё всё-таки не тошнит.

«Кто-то, кто обязательно воспользуется тетрадью в своих целях», — вот основной критерий. Беспринципная мисс Гласк подходит как нельзя лучше.

***

У рабочего дня Аманды Гласк нет конца. Она может явиться на работу раньше остальных, а уйти глубоко за полночь, а то и вовсе остаться ночевать на диване в собственном кабинете. И неважно, чем ей приходится заниматься — копаться в до тошноты осточертевших бумагах, сверяться с графиками или улыбаться коллегам и конкурентам на званном вечере в каком-нибудь фешенебельном ресторане — работе она отдается без остатка.

— Черт бы побрал этого Такасуги, — фыркает она про себя и тянется за стоящим на столе стаканом.

Раньше, чем её длинные пальцы касаются стекла, она чувствует дуновение ветра и короткое прикосновение к тыльной стороне ладони. Окно закрыто. В этом кабинете, кроме неё, никого быть не может.

Аманда оборачивается так резко, что несколько прядей волос выбиваются из прически и падают на лицо. На мгновение она теряет возможность дышать; сердце, кажется, пропускает удары.

«Что ты такое?» — единственный вопрос без конца бьётся в голове, когда она открывает и закрывает глаза. Стоящее у окна существо — уродливое, костлявое, тут и там покрытое причудливыми наростами — не исчезает.

Аманда болезненно, почти до крови кусает губу, вот только наваждение не проходит.

— Тетрадь, — скрипучим голосом произносит видение, когда бросает на стол тетрадь в черном кожаном переплете. — Я хочу, чтобы она была у тебя, Аманда Гласк. С её помощью ты можешь уничтожить любого, кто встанет у тебя на пути.

И не будь Аманда уверена в своих ментальном и физическом здоровье — решила бы, что всё это плод её воображения или результат переутомления.

Тетрадь оказывается тяжелее, чем представляется. Плотные, едва пожелтевшие страницы уже кое-где исписаны именами, вот только почерк не совпадает. В ней пишут разные люди.

— Чем бы ты ни было, — деловито произносит мисс Гласк, продолжая листать тетрадь. — Ты предлагаешь мне угрожать соперникам тетрадью? Никогда не поверю.

— Шинигами, — говорит существо с выражением совершенно безразличным. — Ты можешь вписать в эту тетрадь любое имя — если ты представляешь себе, как выглядит носитель имени — он умрёт.

«Большинство преступников умирают от сердечного приступа», — строчки из какого-то выпуска новостей всплывают в голове сами по себе и ставят кусочки огромной мозаики на свои места. Аманда хмурится, а потом вдруг улыбается.

— И что, никаких условий? Подводных камней?

— Запишешь только имя — человек умрёт от сердечного приступа, — щелкает триггер — это мысли Аманды мчатся впереди сказанных шинигами слов, — Напишешь причину — у тебя будет ещё шесть минут и сорок секунд, чтобы уточнить обстоятельства.

— Что насчет цены, шинигами?

Аманда Гласк оказывается не такой простой, какой представляется Рэм в первые мгновения их знакомства.

***

О том, что мисс Гласк открыто поддерживает методы Киры, выступая в медийном пространстве, Рэм узнает всего через несколько дней. Глава крупной фармацевтической корпорации — в глазах СМИ почти равноценный какой-нибудь средней по значимости звезде кадр; ей приходят приглашения на интервью, она сама высылает предложения. Оказывается, мисс Гласк многое делает для того, чтобы донести до других свою точку зрения.

— Знаешь, ты предлагаешь слишком низкую цену, — говорит она одним из вечеров, когда они вновь остаются одни в огромном кабинете.

Аманда методично записывает в тетрадь имена, сверяясь с составленным ранее списком. Рэм удивляется, насколько ответственно эта женщина подходит к делу.

— Я не жалуюсь, ты не подумай, — почему-то Аманда ухмыляется. — Думаю, мы сможем договориться о другой, когда придёт время.

— Не понимаю, о чём ты говоришь, человек.

***

Единственное условие, поставленное Рэм для владения тетрадью, — занять место Киры. Смешная, практически ничтожная цена за владение подобным инструментом. Аманде кажется, что где-то её обманывают — ничто в этой жизни не даётся просто так, власть не падает с небес.

Она думает об этом всякий раз, когда снова и снова пишет на шершавой бумаге имена преступников. Имена тех, кого и впрямь стоит уничтожить. Общество тратит слишком много ресурсов на содержание в тюрьмах тех, кто совершает по-настоящему тяжкие преступления. Ресурсы — вот у чего есть ценность. У тех, кто сознательно пытается разрушить общество, ценности нет.

Аманда прагматична, она заинтересована в результате. Она понимает, что шинигами приносит ей тетрадь не просто так. Она точно знает, что за этим кроется какая-то цель, просто не может догадаться, какая именно.

— Скажи мне, шинигами, — однажды произносит она. — Чего ты хочешь?

В кабинете мисс Гласк стоит глухая, почти осязаемая тишина. Записей в тетради становится всё больше и больше. Аманда никуда не торопится.

— Или же, — она с легким хлопком захлопывает тетрадь, встает из-за стола и убирает её в сейф в углу помещения. — Чего хочет прошлый владелец этой тетради?

Рэм не отвечает ей. Аманда всё ещё никуда не торопится.

***

Спустя месяц Рэм понимает, что что-то идёт не так. Отчего-то беспринципная мисс Гласк не спешит пользоваться тетрадью в своих интересах. Она изо дня в день исправно играет роль Киры и делает это с такой тщательностью, словно эта роль — именно то, чего ей хочется.

Методы ведения бизнеса Аманды не меняются ни на йоту. Ни один из сотрудников до сих пор понятия не имеет, чем по вечерам занимается в своём кабинете начальница. Основной критерий, по которому шинигами выбирает жертву, вдруг оказывается ничем.

— Ты не хочешь воспользоваться ею в своих интересах? — голос Рэм холоден, она не показывает эмоций. Она не уверена даже в том, что знает, что когда-то придумывает Ягами.

— И чем же я, по-твоему, занимаюсь каждый день? — в голосе Аманды Гласк отчетливо слышится насмешка, её губы искажаются в саркастической ухмылке. — Я уже использую её в своих интересах.

Рэм никак не демонстрирует своего замешательства. Она не может понять, что же здесь всё-таки не так.

— Понятия не имею, какие интересы преследуешь ты, шинигами, — продолжает Аманда, — но искренне надеюсь, что мы найдем точки соприкосновения. Я не планирую использовать эту тетрадь, чтобы добиться чего-то на работе. Мелковато. Меня вполне устраивает возможность остаться Кирой.

Гласк продолжает писать. Рэм смотрит на неё, пытаясь понять, что имеет в виду эта женщина.

***

Аманда Гласк точно знает одно — ей совсем не хочется быть пойманной. Только ленивый не знает, что команда детектива по имени Эл до сих пор работает над делом Киры, а значит эта команда ежедневно просматривает сводки новостей, ищет улики и пытается зацепиться хоть за что-нибудь. Аманда старается быть аккуратной — не пропускает рабочие встречи, всё так же появляется на телевидении и закатывает глаза на корпоративных вечерах.

Её не в чем упрекнуть. Она знает, что никто не сумеет доказать её личную причастность к нынешним убийствам — никто не знает, на что способна тетрадь. Почти. Кто-то ведь пишет в этой тетради до неё. Человек, что является Кирой всё это время — где он прячется сейчас? Зачем?

Мисс Гласк терпеть не может конкурентов.

— Мне нужно, чтобы один человек оставался в безопасности, — говорит ей однажды Рэм.

«Вот как», — думает про себя Аманда и кивает. Интерес в этом деле есть не только у неё и того, кто выступает в роли Киры раньше.

— И кто же это? — пока что она даже смотрит в сторону шинигами, лишь прикрывает глаза и закидывает ноги на свой рабочий стол.

Рэм стоит в другом конце кабинета, молчит. Аманда поглядывает на неё поверх своих дорогих туфель и не понимает — могут ли боги смерти испытывать эмоции или всё это лишь игра её воображения?

— Когда-то эта тетрадь принадлежала ей.

— Она — тот, кто выступал на Сакура-ТВ как второй Кира?

Долго думать не приходится — мозаика почти складывается, ей не хватает лишь мелких деталей. Мисс Гласк не собирается упускать своего.

— Единственная опасность, которая грозит ей — арест? — Аманда говорит скорее сама с собой, чем обращается к Рэм. — Или тот, кто был Кирой первым?

Больше шинигами ничего не говорит. Первый шаг в пропасть уже сделан — остаётся пройти ещё совсем немного.

***

Рэм стоит отдать тетрадь одному из тех, от кого её тошнит. Она понимает это сейчас, но знает, что отступать уже поздно. Мисс Гласк оказывается не только беспринципной, но и очень сообразительной женщиной, способной разговорить даже мертвого. Рэм не знает, для чего рассказывает ей о Мисе и не знает, как лучше поступить теперь.

Ни Миса, ни Лайт не помнят ничего о тетрадях, не помнят ничего о том, что каждый из них какое-то время является Кирой. Мисс Гласк же не собирается забывать — она не единожды прямо заявляет об этом. Рэм начинает казаться, что это не так и дурно. Если Миса ничего не вспомнит, то рано или поздно с неё снимут всё подозрения и отпустят на свободу — Ягами так и останется подле неё, неспособный ей навредить.

Ей наплевать, если поймают нынешнего Киру — она не питает к этой женщине никаких чувств. Ей нужно лишь одно — позволить той играть эту роль как можно дольше.

Очередной долгий, насмешливый взгляд Аманды Гласк все решает. Рэм знает, о чём должна ей рассказать.

— Эти люди ничего не помнят о том, что делали, — наконец произносит она. Никаких имен, никаких лишних подробностей. — Они отказались от владения своими тетрадями.

— Значит, есть ещё одна?

Рэм понимает — этот разговор будет долгим.

— Мы с тобой замечательная команда, Рэм. Твой человек останется в безопасности, — улыбается мисс Гласк, вписывая очередное имя.

Эта женщина — не человек слова, но Рэм уверена, что за свои интересы та будет биться до победного. Или собственной смерти.

========== 1 ==========

Комментарий к 1

Lord of the Lost — Drag Me to Hell

«This love eviscerates Still I am in your thrall Sleep offers no escape I feel temptation call»

10/2007

На студии сегодня шумно. Сегодня Сакура-ТВ снимает свой самый первый выпуск «Королевства Киры» — пилотный эпизод, для которого им удается заручиться поддержкой сразу нескольких влиятельных персон. О чём всегда заботятся на Сакура-ТВ — это о рейтинге. Директор едва ли не до потолка прыгает, когда узнает, что агентам удаётся уговорить явиться не только недавно избранного окружного прокурора, но ещё и известную в кругах бизнесменов директора крупной фармацевтической корпорации.

Пусть люди видят, насколько широкой поддержкой пользуется Кира. Пусть люди наблюдают за ними и считают, что их канал как-то связан с самым известным убийцей современности. Конечно, вслух они никогда это не произнесут. Ведь Кира — это закон, а умирать за несколько лишних цифр в рейтинге Демегава пока не готов.

Аманда появляется в студии буквально в последний момент. Её волосы распущены, взгляд привычно надменен, а кричащая розовая блузка, надетая под белый брючный костюм, постоянно отвлекает на себя внимание. Она постукивает каблуками по кафельному полу и, добравшись до гримерной, предоставляет визажистам полную свободу действий.

Её макияж напоминает вечерний — слишком яркий, броский. Разрез глаз кажется уже обычного, губы выглядят полнее, чем нужно. Аманде не по душе сценический макияж, но она не подаёт виду и улыбается тем девушкам, что работают с ней в эти полчаса и, закинув на плечо пиджак, уходит в сторону павильона.

Запах её духов едкой пеленой забивается в ноздри гримеров. Неприметный, но въедливый. Странный.

— Будет простое интервью, — режиссер раздает последние инструкции, активно жестикулирует руками. — Несколько вопросов, ответы в произвольной форме. Нужно, чтобы шоу было живым.

Аманда Гласк не прислушивается — она смотрит через плечо режиссера, прямо на второго участника сегодняшнего эфира. Ей знакомо всё — его прическа, манера держаться и темные глаза, всегда так серьёзно смотрящие на мир из-под яркой темной оправы его очков. Проходит три года, а он практически не меняется — быть может, теперь он кажется выше и ещё холоднее, правильнее, чем раньше, но… Они почти одного роста, когда она стоит на каблуках.

Мисс Гласк ухмыляется, когда ловит на себе его взгляд. Не имея понятия, что происходит в чужой жизни все эти годы, она не спешит завязать разговор — всего лишь даёт понять, что с её памятью всё в порядке. А с его?

Последний человек, которого Теру Миками рассчитывает встретить на студии Сакура-ТВ, — это она. Он не придаёт значения имени в списке приглашенных, когда читает условия, хотя её иностранное имя прекрасно ему знакомо. Всё это время он уверен, что после своего отъезда она так и не возвращается в страну. Он уверен, что делами компании занимается кто угодно из их семьи, кроме неё.

Он ещё помнит те времена, когда они с Амандой Гласк — единственной иностранкой на курсе — учатся в университете. Уже тогда становится ясно, что кем-кем, а юристом она становиться не собирается. Её чувство справедливости всегда направлено совсем в другое русло, но их взгляды в те годы оказываются поразительно схожи. Он помнит те два с половиной года, что они встречаются. И помнит, что она уезжает, так ничего и не сказав.

Теру тяжело выдыхает, когда она ухмыляется ему. Эта женщина повзрослела, о её взгляд сейчас можно порезаться — настолько он кажется острым — и даже ему, привыкшему ко всякому на работе, становится немного не по себе. Он понятия не имеет, о чём она думает и даже не может сказать, помнит ли она его. Как там говорят про иностранцев? Все для них на одно лицо.

— Как представитель крупного бизнеса, как игрок, расскажите нам, госпожа Гласк, как вы относитесь к деятельности Киры?

Аманда поудобнее устраивается в студийном кресле и закидывает ногу на ногу, прежде чем ответить.

— Вы знаете, в чём разница между лекарством и ядом? В дозировке, — она улыбается — неприятно, почти ядовито. — Это, конечно, метафора. Я уверена, что для нашего общества Кира — своего рода лекарство. Он не переходит границ и не становится опасным ядом, но если для оздоровления общества нужно избавиться от пары болезнетворных организмов — почему нет?

Так просто, словно и нет в этом ничего аморального. Для неё — нет. И она понимает, что всё, сказанное ею в эфире, не вызовет подозрений у окружающих. Аманда Гласк не скрывает своего мнения. Аманда Гласк привлекает к себе внимание. Она слушает и запоминает.

— Смелое заявление, — лучезарно улыбается ведущий и обращается ко второму гостю сегодняшнего выпуска. Он выкладывается на полную. — А как относятся к Кире со стороны официального закона, господин Миками?

В последние несколько мгновений Теру неотрывно смотрит на Аманду. Удивляется. Её слова до сих пор находят в нём отклик — их образ мысли всё ещё схож.

Ему ничего не стоит взять себя в руки.

— Мнения расходятся, — спокойно отвечает он, по привычке поправляя галстук. — Лично мне деятельность Киры кажется благом — с тех пор, как мир узнал о нём, уровень преступности в стране, да и в мире сильно снизился. Сам по себе страх перед его судом сдерживает в узде многих.

— Не могу не согласиться, — Аманда вклинивается в разговор раньше, чем ведущий успевает отреагировать. — Мы — люди — не так и далеко ушли от животных, страх за собственную жизнь всё ещё превалирует над страхом за свободу.

И он не может понять, кому предназначается эта фраза — аудитории или всё же ему?

Когда съемки подходят к концу, Аманда пропадает из поля зрения с той же внезапностью, что и появляется — Теру не может найти её в павильоне, не застаёт в гримерной и не видит в холле. Ему хочется задать ей несколько вопросов, и он более чем уверен, что заслуживает ответа хотя бы на один из них.

Не сегодня. Теру разочарованно выдыхает и набрасывает на плечи тренч, прежде чем выйти из здания студии и направиться в сторону остановки. Он не может сказать, что злится или недоволен — все эти эмоции он уже переживает в прошлом, сейчас… Сейчас с ним играют в свои игры совсем другие чувства. И если он — единственный, кто заинтересован в их беседе, то и к лучшему, что Аманду он так и не находит.

В кармане стандартной мелодией заходится мобильный телефон. Теру Миками понятия не имеет, кто может звонить ему в половину девятого вечера с незнакомого номера, однако отвечает с присущей ему невозмутимостью, уверенный, что это кто-то с работы:

— Слушаю.

— Ты даже номер не сменил, Теру, — её голос сложно не узнать, и даже сквозь трубку он слышит как она улыбается. Ухмыляется. — Я в тебе не сомневалась.

— Добрый вечер, Аманда, — он разговаривает с ней, словно с кем-то из коллег — холодно и размеренно. Останавливается на ближайшей остановке и решает, что поездка домой может немного подождать. — Чем обязан?

— Мне показалось, что пора нарушить трёхлетнюю тишину, — удивительно, но и Аманда переходит на тон деловитый и простой. Она не издевается. — Но говорить посреди студии — не моя чашка чаю, знаешь ли. Как насчёт встречи на более приятной территории?

Он молчит добрых секунд двадцать. Методы этой женщины до сих пор кажутся ему варварскими, — многие мужчины в Японии и вовсе сочтут их оскорбительными — но отказать ей он не может. И не только потому, что у него всё ещё есть вопросы.

— Хорошо, я…

— Ты знаешь, где искать, правда? — она не даёт ему договорить. — Если на ресепшене тебе скажут про запись — скажи, что она у тебя есть. На любое время.

Всё, чего ему хочется — заставить её наконец-то остановиться и прислушаться к нему.

— До встречи, Теру, — Аманда кладёт трубку раньше, чем он успевает ей ответить. И, он уверен, что на том конце провода она снова ухмыляется.

При первой же попытке перезвонить обратно на этот номер он узнает, что тот недоступен. Теру Миками уже в который раз за день тяжело вздыхает и спускается в метро. День выдается вовсе не таким, как он себе представляет и вносит смуту в его выверенное до мелочей расписание.

Аманда Гласк, стоя у таксофона на соседней стороне улицы, ярко улыбается. Почти смеётся.

========== 2 ==========

Комментарий к 2

Hell Boulevard — Speak of the Devil

«You will never be the same Follow me I’ll lead the way»

10/2007

Небо сегодня безоблачное. Среди звезд ярким пятном выделяется полная луна, отбрасывая свет на небольшой лесопарк за чертой города. Порывистый осенний ветер терзает кромки ещё не лишившихся листьев деревьев, разносит свои отзвуки по всем без исключения лесным закоулкам.

К лесопарку Аманда Гласк приезжает на собственной машине. Одна, без водителя, лишь со спрятанной в багажнике садовой лопатой. Скажи ей кто-нибудь, что один из вечеров она будет коротать с садовой лопатой наперевес — она бы рассмеялась тому в лицо, но чем только не шутят боги. Шинигами.

— А вот и оно, — Аманда не спрашивает, а утверждает, с силой вонзая в землю носок своего тяжелого ботинка. Сегодня никаких каблуков, никаких костюмов — на ней всего лишь свитер и видавшее виды старое пальто, надеть которое при свете дня может быть и стыдно.

Мисс Гласк может представляться другим женщиной хрупкой, неспособной к физическому труду или грязной работе, вот только лопатой она орудует ничуть не хуже, чем ворочает своим фармацевтическим бизнесом. Удар, другой — едва промерзшая земля легко поддается. Лезвие наконец-то упирается во что-то твердое, жесткое.

— Бинго, — улыбается она сама себе.

Рэм сегодня удивительно молчалива. Пачкая темные виниловые перчатки, Аманда извлекает из-под земли небольшую жестяную коробку: на ней нет замка, в ней нет никакого потайного отделения. Тот, кто когда-то закапывает её здесь, не может и подумать, что коробку отыщет кто-то посторонний.

Внутри — только ещё одна тетрадь в черном кожаном переплете и записка.

— Твой человек — Миса? — голос Аманды вкрадчивый и холодный, она внимательно смотрит на Рэм. — Я запомню.

По выражению лица шинигами нельзя понять, о чём та думает. Аманда читает дальше и удивляется, с какой лёгкостью кто-то может выдавать свои секреты — с такой уверенностью писать чужие имена, с такой помпой разглашать секреты тетради. Гласк начинает думать, что тот, кто является Кирой до неё толком не сталкивается с отвратительной реальностью этой жизни. Подросток? Максималист?

В записке упоминаются некий Хидеки Рюга и университет, вот только единственный Хидеки Рюга, которого знает мисс Гласк, — актер, давненько уже отучившийся в университете. Аманда думает, что в расписание на завтра нужно включить ещё несколько часов поиска — уж тезку такого человека в списках найти не составит труда.

— Становится всё забавнее, — голос, что слышится откуда-то сверху, ей не знаком — он глубокий и скрипучий. В нём слышится любопытство.

Аманда поднимает голову и видит существо на Рэм совсем не похожее — оно выше, покрыто перьями и сверкает рядами острющих зубов. Оно стоит на голове. Аманда ничему уже не удивляется.

— Шинигами? — она кивает на выкопанную из-под земли тетрадь. — И что же, у тебя тоже будут свои условия?

— Яблоки.

— Прости? — на мгновение в её глазах всё-таки проскальзывает удивление. Она быстро берет себя в руки. — Что ж, такая цена меня вполне устраивает.

— Яблоки, — повторяет шинигами. — И посмотрим, что из этого получится.

Аманда хоронит коробку точно в той же яме, откуда достает её несколько минут назад, и присыпает землей. Если когда-то предыдущий владелец и доберётся сюда — его ждёт разочарование. Забрасывая лопату в багажник и скидывая перчатки, Аманда думает, что терпеть не может конкуренцию.

Но как же она любит уничтожать конкурентов.

— Рюук, — второй шинигами называет ей своё имя, когда она уже поворачивает в сторону города. — Приятно познакомиться.

— Мисс Гласк. Надеюсь, с тобой мы тоже сработаемся, Рюук.

По пути домой приходится заглянуть в «7-Eleven» и взять пару килограмм яблок да бутылку вина.

Аманда редко пьёт, но сегодня, сбросив пальто ещё в коридоре, она почти сразу падает на диван в гостиной и наливает вино в стакан для виски — она не особо заботится о своих манерах и этикете перед парой шинигами. Она крутит в руках чужую, так опрометчиво написанную записку и улыбается, щёлкая зажигалкой. Бумажка сгорает быстро, оставляя после себя лишь пепел.

Датчики задымления даже не реагируют на это происшествие.

Женщина наслаждается вином, когда телефон на столе начинает вибрировать. Она не торопится взглянуть на экран, а тот вскоре гаснет и сообщение от контакта с говорящим именем «Чудовище» так и остаётся непрочитанным.

========== 3 ==========

Комментарий к 3

Flёur — Да, это так

«Я твоя кость, ухо и глаз

Слёзы счастья, рычание злости, отчаяние, экстаз

Эйфорический ад, голос небес

Три секунды назад я проснулась в тебе»

10/2007

Пятница. В главном офисе корпорации «Гласк Фарма» сегодня многолюдно — в холле снуют туда-сюда посетители, работники и клиенты; то и дело шумит факс и доносятся щелчки прибывающих лифтов; слышатся обрывки чьих-то разговоров.

Сотрудники стойки регистрации на первом этаже не задают вопросов — они пропускают практически всех, делая отметки в электронном журнале регистрации. На выданном пропуске нет ни имени, ни цели визита, лишь простое «гость». Именно так Теру Миками себя и чувствует, поднимаясь на двадцать седьмой этаж.

Он — просто гость, не получивший даже должного приглашения. Догадываться о предполагаемом месте встречи приходится по туманным фразам, по тем обрывкам воспоминаний, что ещё сохраняются у него об этой корпорации. Впрочем, самой корпорацией он не интересуется и сейчас.

— Простите, — заявляет ему девушка за стойкой на двадцать седьмом этаже, едва бросив на него беглый взгляд. — Мисс Гласк принимает только по записи. У неё очень плотное расписание.

Его удивляет тот факт, что секретарь — явно японка — использует такое обращение. Не «госпожа», как негласно принято в обществе, а «мисс». Он знает, что Аманда живёт в Японии как минимум восемь лет, и тем смешнее думать о том, что она так и не может привыкнуть к нюансам языка.

— У меня есть запись, — по его тону и не скажешь, что он с трудом сдерживает усмешку.

Секретарь наконец-то отрывает взгляд от экрана монитора и присматривается к нему. Он видит как она вглядывается в черты его лица, как высматривает, нет ли каких-то подсказок на торчащем из нагрудного кармана пиджака пропуске. Судя по всему, она чем-то разочарована.

— На какое время?

— На любое.

Девушка хмурится, а потом вдруг распахивает глаза то ли в удивлении, то ли в страхе. Теру чувствует себя так, словно не знает о чём-то важном.

— Господин Миками? — к нему она обращается как положено. — Простите, меня предупреждали о том, что вы придёте.

Она торопится, спешно что-то печатает и провожает его к двери.

— Проходите.

Отчего-то он чувствует себя так, словно идёт на эшафот. Отчего-то он уверен, что они — ни он сам, ни Аманда — не смогут просто побеседовать. Отступать уже некуда. В конце концов, у него тоже плотное расписание и ему дорогого стоит найти время для этого визита.

Он ждёт, что её кабинет будет в чём-то особенным. Ему кажется, что он должен хоть как-то отражать сущность своей хозяйки. Но ему только кажется, потому что на деле помещение оказывается вполне обычным — оформленная в серых тонах комната, ничего лишнего. Единственное яркое пятно здесь — сама Аманда в тех же светлом брючном костюме и кричаще-розовой блузке, в каких он видит её на студии Сакура-ТВ. Она сидит в кресле за столом и сосредоточенно рассматривает какие-то бумаги.

— Рада, что ты всё-таки пришёл, Теру, — она не церемонится и приветствует его раньше, чем он успевает заявить о своём появлении. — Проходи.

Аманда не отрывает взгляда от документов и машет рукой в сторону стоящего напротив её рабочего места дивана.

Здесь удивительно тихо — кажется, что в этот кабинет не проникает ни единого звука. Он слышит как шуршит бумага, как стучат по дорогому паркету каблуки и как мнётся ткань, когда Аманда, отбросив в сторону бумажную волокиту, садится на диван рядом с ним.

Её белый пиджак остаётся висеть на спинке кресла.

— Почему именно здесь? — он забывает о своих манерах и и начинает не с приветствия — точно так же, как каждый раз делает она.

— Понятия не имею, когда у меня появится возможность вырваться, — она улыбается.

Оказавшись так близко, он чувствует странный аромат её парфюма — точно такой же, как и раньше. Теру всегда казалось, что это — странная смесь кальмии и чего-то, смутно напоминающего чернила.

— Как давно ты вернулась?

— Полгода назад.

Он просто кивает — вежливо, как и всегда. Он не представляет, что творится в голове у этой женщины и по какой причине она так спокойна. Его разрывает между двумя противоречивыми желаниями — взять и встряхнуть её за плечи, потребовав объяснений, и покрепче прижать её к этому дивану.

Теру не делает ни того, ни другого. Он давно уже не ходит на поводу собственных желаний — он умеет держать себя в руках. Так он думает.

— Ты могла позвонить, — он умышленно не уточняет, о каком именно моменте идёт речь.

Он помнит свои смешанные чувства три года назад — тогда, когда Аманда просто уезжает из страны. Она не говорит ни слова, не удосуживается ни позвонить, ни даже написать — она позволяет ему самому решить, как трактовать её внезапное исчезновение из его жизни.

Глядя в её льдисто-серые глаза он никак не может понять, о чём же она думает, что чувствует. Он не может угадать, чего она добивается от этой их встречи.

— И я позвонила, — на этот раз она точно издевается. Её губы растягиваются в улыбке — той самой, от которой хочется удавиться — и она наконец-то смотрит на него в ответ. — Тебе стало легче, Теру?

— Нет, — отвечает честно и хмурится. — Чего ты хочешь?

— А ты?

Эта её привычка отвечать вопросом на вопрос до сих пор раздражает его. Теру не понимает, что когда-то нашёл в этой женщине и что находит до сих пор — не понимает, по какой причине он до сих пор не выходит из кабинета и для чего приходит. Понимает — просто не хочет признавать.

Она — такая же странная, как её парфюм.

— Скажи мне, Теру, — она удобнее располагается на диване и поправляет прядь своих светлых волос. — Ты и правда считаешь, что все эти убийства — именно то, что нужно обществу?

Вопрос выбивает его из колеи. Отправляясь сюда, Теру Миками готовится ко многому, — к бурным сценам выяснения отношений, к ссорам, к перемирию, к тому, что Аманда деловито ответит на пару его вопросов и выставит за дверь — только не к тому, что та решит поговорить с ним о Кире.

— Да, — коротко отвечает он, не желая развивать эту тему. Не сейчас — сейчас ему хочется узнать совсем о другом.

Он и так прекрасно знает, что они оба думают одинаково — ему становилось дурно от этой мысли несколько лет назад, становится и сейчас. В отличие от когда-то предавшей его идеи матери, Аманда до сих пор остаётся на его стороне.

Теру не замечает как непроизвольно сводит брови. Аманда — замечает.

— Мне было интересно, изменился ли ты, Теру, — она всегда зовёт его по имени и делает это так вкрадчиво, её голос звучит так густо и глубоко, что думать о чём-то ещё попросту не выходит. Он и не пытается.

— А ты? — он адресует ей её же вопрос.

Аманда не отвечает. Она смотрит на него — внимательно, словно хочет заглянуть куда-то внутрь.

Они молчат, и в этой тишине есть часть ответов на вопросы обоих — они оба меняются. Теру не знает, хорошо это или плохо — он до сих пор видит в этой женщине ту же Аманду, что уезжает из страны три года назад. Она всего лишь становится старше, всего лишь обрастает ещё большим количеством шипов, какими всегда защищается от общества.

— Да, — наконец произносит Аманда. — Но мы сработаемся, Теру.

Снова. Она снова делает акцент на его имени и в одно мгновение придвигается ближе. Своими длинными пальцами — он может разглядеть своё отражение в её глянцевом лаке — она легко касается его галстука и тянет его на себя. Она ведёт себя как хозяйка положения и даже не спрашивает, меняется ли характер их отношений за эти три года.

Теру уверен, что у него на лице написано — нет. Ей стоит один раз улыбнуться ему, один раз позвонить ему — и он оказывается рядом, словно послушный мальчишка.

Ему — нужно.

Он целует её первым. У него не хватает терпения, не хватает выдержки — неважно, насколько сдержанным, временами даже холодным считают его окружающие, иногда он не умеет держать себя в руках. А у неё — обжигающе горячие губы. Теру чувствует привкус ментола сквозь этот рваный, тяжелый поцелуй. Чувствует, как она сильнее стискивает пальцы на его галстуке — и уверен, что задушит, если ей того захочется.

— Прости, Аманда, — в его голосе не слышно раскаяния, это — всего лишь дань вышколенным годами манерам.

— Мне тоже понравилось, — а она всё так же издевается.

Собственное отяжелевшее дыхание кажется излишне громким, сердцебиение — неуместным. Теру не понимает, чего добивается эта женщина. Он не понимает, какую роль она готовит для него в этом спектакле, но понимает, что с радостью побудет её актером.

— Ты хочешь остаться, Теру? — она улыбается ему — по-человечески — и все его предположения рассыпаются в прах.

— Да, — в отличие от неё, он отвечает прямо.

Аманда улыбается вновь. Он чувствует себя идиотом. Ему всё равно.

***

— Господин Миками, — обращается к нему девушка-секретарь, когда он выходит из кабинета её начальницы.

— Да?

— У вас помада на губах, — она протягивает ему салфетку и едва сдерживается, чтобы не прыснуть от смеха.

Выражение его лица не меняется ни на мгновение, когда он стирает с лица красную помаду.

Он умеет держать себя в руках. Не всегда.

========== 4 ==========

Комментарий к 4

Lord of the Lost — My Heart is Black (Swan Songs III Version)

«The first one I killed was by mistake The second Infected by the snake»

10/2007

Аманда Гласк прекрасно знает, что друзей нужно держать близко, а врагов — ещё ближе. Она свято придерживается этого принципа и никогда не отказывает в просьбе встретиться практически никому из своих конкурентов. Она вслушивается в их слова, она даже даёт им советы и запоминает, как они на неё смотрят.

Ей всего двадцать пять, разве может она что-нибудь сделать? Она всего лишь женщина, получившая своё место в наследство, а то и вовсе за иные заслуги. Так думает о ней большинство. И она подыгрывает им. Она улыбается, покачивается на своих высоких каблуках и медленно затягивает петлю на их шее.

***

— Скажи мне, Рэм, — Аманда лениво листает страницы журнала, оставленного секретарем в её кабинете. На страницах мелькают фотографии улыбчивой светловолосой девушки по имени Миса Амане — интервью о её личной жизни размещается аж на нескольких разворотах. — Не твой ли это человек?

Рэм ей не отвечает, а Рюук — смеётся. Женщина давно уже привыкла к тому, что чаще всего говорит она сама с собой. Рюук никогда и ничего ей не рассказывает — он лишь усмехается и прямо заявляет, что не желает вмешиваться в дела людей. Скорее всего, он честен, и Аманду полностью устраивает их сотрудничество — этот шинигами назвал цену и не требует ничего сверх неё. Рэм же готова говорить лишь тогда, когда мисс Гласк задевает её интересы.

Она продолжает читать, её внимание привлекает молодой человек Мисы — студент токийского университета по имени Лайт Ягами. Шинигами не отрывают от неё своих глаз. Ей требуется всего несколько минут, чтобы обнаружить, что студент по имени Лайт Ягами является одним из открывающих церемонию посвящения первокурсников — именно он читает вступительное слово вместе с другим студентом. С Хидеки Рюгой.

На губах Аманды Гласк проступает едва заметная улыбка. Она слышит как один из шинигами вновь смеётся.

***

В мире людей свои правила — они играют по ним как им вздумается. Рэм до сих пор не может понять, правильный ли выбор делает, когда рассказывает этой женщине о второй тетради. Теперь плану Лайта не суждено сбыться, а значит у Мисы есть шанс остаться в безопасности, но…

Она не понимает. У Аманды Гласк за плечами жизненный опыт и множество загубленных жизней. Изо дня в день она исправно пишет в обеих тетрадях и задаёт свои вопросы. Рэм не понимает — какая ей во всём этом выгода? Всё, что требуется от неё с самого начала — всего лишь записывать имена преступников. Она может распорядиться тетрадью так, как посчитает нужным, у неё развязаны руки.

Аманда предпочитает идти своим путем. Рэм не знает, стоит ли ей идти за ней и дальше. Рэм не знает, что будет с Мисой — она знает лишь о том, что готова записать в тетрадь имя этой женщины, если вдруг Миса всё-таки окажется в опасности.

С каждым днём Аманда всё сильнее напоминает ей Лайта.

***

— Зачем тебе мальчишка? — в один из дней весело интересуется Рюук. Иногда его тянет на разговоры, но не каждая тема приходится Аманде по душе.

Она поднимает на него уставший взгляд и в немом удивлении вскидывает брови. За окном уже за полночь, единственные источники света в кабинете — настольная лампа да экран монитора, в свете которых мисс Гласк выглядит по-своему устрашающе. Она откладывает в сторону ручку и захлопывает тетрадь.

Она не понимает, по какой причине бога смерти интересует её личная жизнь. Она лишь догадывается, что причина в банальной скуке — Аманда уверена, что жизнь человека, за которым ему приходится следовать, для Рюука подобна забавному реалити-шоу.

— Мы замечательно ладим, — с долей иронии говорит она.

— Да, я видел, — со знанием дела заявляет шинигами. Снова усмехается. — Но что-то ты не похожа на тех, кто гонится за отношениями.

Аманду забавляет, насколько легко и быстро кто-то может дать ей оценку. Все они ошибаются. Она не отвечает. Ей вовсе не нужно посвящать богов смерти в свои планы. Им не нужно знать ни о её личной жизни, ни о том, насколько идеальным может быть Теру.

Он практически не меняется. В его глазах — всё та же болезненная привязанность. В его словах — всё та же уверенность. Это почти эксперимент, но она не может сказать, над кем из них двоих собирается экспериментировать.

***

Аманда Гласк прекрасно знает, что друзей нужно держать близко, а врагов — ещё ближе. Аманда Гласк не прощает долгов, в которые сама же и вгоняет людей. Аманда Гласк вычеркивает ещё одного человека из списка своих ближайших конкурентов. В самом конце этого списка стоит имя Лайта Ягами.

Для того, чтобы избавляться от проблем ей вовсе не нужна тетрадь смерти.

========== 5 ==========

Комментарий к 5

Scarlet Dorn — I Love the Way You Say My Name (feat. Chris Harms)

«You remind me of something deep in my heart I’d longer did not own In this dead old room There’s only one spark»

10/2007

Часы при входе показывают половину первого ночи. В этом доме темно, прохладно и пусто. В этом доме каждая вещь находится на своём месте — ровно там, где она и должна стоять. Найти себе места не может лишь он сам.

Теру Миками сидит за столом в своём кабинете и раз за разом вглядывается в экран монитора, словно не может поверить своим глазам. Он не может сосредоточиться на работе и давно уже не обращает внимания на папку, которуюприхватывает домой из прокуратуры. Он не понимает, почему не замечает этого раньше.

Стоит только обратиться к сети — и в информации о человеке по имени Аманда Гласк можно буквально утонуть. Он жадно просматривает каждую из них: о её назначении на пост генерального директора полгода назад; о нескольких её интервью финансовым изданиям; о паре скандалов с её участием. Он узнаёт обо всём, что происходит с ней в последние полгода.

Почти обо всём.

Этого мало. Ему хочется проникнуть ей под кожу, узнать обо всём из первых рук, стать к ней гораздо ближе — так же близко, как несколько лет назад. Ему хочется стать её тенью и следить за каждым её движением. Хочется видеть, как она меряет окружающих своим насмешливым взглядом, как играет на контрасте своей внешности и вероломного характера.

Он видит в ней ориентир — такой же яркий, как и в Кире, которого уже почти считает богом.

***

— Что ты делаешь?

Второй курс. Это воспоминание до сих пор вспыхивает перед глазами, как одно из самых ярких.

Он помнит, что Аманда оказывается единственной, кроме него, кто подходит к двум сомнительного вида кадрам близ университета. Они нависают над совсем ещё молодой первокурсницей — девушка пытается сжаться, словно желает сделать вид, что её не существует, и заходится слезами.

— А тебе есть дело, куколка? — и чужая похабная ухмылка тоже сохраняется в его памяти. — Хочешь присоединиться?

Он помнит, что тогда ему становится страшно и за неё тоже. Что она может сделать? Тогда он уверен, что Аманде не хватит сил. Тогда ему кажется, что она — иностранка, которая ни во что не ставит большинство окружающих — не понимает, что делает.

— Конечно, — в тот момент Аманда с ядовитой улыбкой наклоняется к одному из мужчин.

Её действия кажутся ему такими глупыми в тот момент. Тогда Аманде удается вывести из игры лишь одного из них — когда она пользуется перцовым баллончиком, тот с криком хватается за лицо. Напуганная девчонка, которую она пытается защитить, всхлипывает ещё раз и бросается вниз по улице.

— Зачем? — он помнит как задает ей этот вопрос, когда они сидят во дворе университета на одной из скамеек — Аманда с разочарованием рассматривает своё отражение в косметическом зеркале, а он думает, что ей совсем не идёт разбитая губа и обрабатывает собственные синяки.

— Мне нужны были доказательства, — тогда Аманда пожимает плечами и морщится от боли, пытаясь коснуться собственных губ. — А ты, Миками?

Эта часть воспоминания ему совсем не по душе. Он терпеть не может, когда она зовёт его по фамилии. Теперь — не может. В те годы он и не задумывается о том, насколько ярким впечатлением для него станет собственное имя, ложащееся на её низковатый, с неизменным акцентом голос.

— Не мог пройти мимо, — уклончиво отвечает он в тот день. — Кто-то же должен показать им, что у всего есть последствия.

Аманда смотрит на него с интересом. И тогда, кажется, уже не в первый раз.

— Поверь мне, Миками, последствия — это именно то, с чем им придётся столкнуться, — Аманда улыбается ему и тогда эта улыбка кажется ему не такой жуткой, какой является на самом деле. — Спасибо за помощь. Увидимся в понедельник.

Спустя три дня тех двоих арестовывают за мелкое хулиганство и мошенничество.

***

Ему хочется наблюдать за ней точно так же, как тогда, в университете — он хочет украдкой смотреть на неё каждый день, слушать её голос и наблюдать за её льдисто-серыми глазами. Весь вечер ему мерещится аромат её парфюма, и избавиться от этого наваждения он не может, как ни старается.

Подсознание то и дело играет с ним злую шутку, заставляя вспоминать яркий вкус ментола и такой знакомый, приглушенный голос, произносящий его имя. Ему кажется, что он готов продать душу дьяволу, чтобы слушать его вечно. Ему только кажется.

Теру считает себя сильным. Он прикрывает глаза и пытается восстановить дыхание. Он чувствует себя зависимым, — тем, кто сумел успокоиться и провести три года в покое, а потом вновь коснуться запретного плода — он чувствует себя одержимым.

Он пытается сосредоточиться на работе и вчитывается в файлы дела — буквы плывут перед глазами, превращаются в неразборчивое месиво и лишь путают его мысли. Он не может работать. Не сейчас, не сегодня. Ему кажется, что ещё немного — и он может сойти с ума.

Теру считает себя адекватным. Он запускает руку в свои длинные волосы и путает их, стараясь успокоиться. Тянется к телефону и снова смотрит на номер — тот самый, какой он забивает в справочник только в минувшую пятницу. Единственный контакт в его телефонной книге, не имеющий никакого отношения к работе.

Он даже не догадывается, что с его состоянием что-то не так. Где-то глубоко в душе он понимает, что это — отголоски того самого чудовища, которое он старательно хоронит все последние годы.

— Только не говори мне, что ты скучаешь, Теру, — её голос на другом конце провода действует на него подобно настоящему наркотику. — Особенно в час ночи.

— Ты занята, Аманда? — собственный голос видится ему спокойным, но он понятия не имеет, как тот звучит на самом деле.

— Я работаю, Теру, — она снова называет его по имени, заставляя его начать покусывать губы. Он этого даже не замечает.

Ему нечего ей ответить. Нечего сказать. Он ничего не может противопоставить её работе.

Теру уверен в себе. Он не хочет сдаваться.

— Приезжай, — заявляет так безапелляционно, словно решает переиграть её в её собственной игре.

Она заливисто смеётся. Ему нравится её смех.

— Скажи мне, Теру, — если она сделает это ещё раз, он точно сойдёт с ума. — Ты пьян?

— Я не пью, Аманда, — в один момент его голос точно дрожит.

Он старается держать себя в руках. С силой стискивает пальцами край рабочего стола — так, что костяшки пальцев постепенно белеют.

— Я знаю, — на этот раз никакого имени, и её голос — ровный и уверенный.

— Тогда — да, — он не видит смысла врать, она всё равно догадается.

Теру терпеть не может алкоголь, но знает — он совершенно точно пьян.

Она молчит. Он слышит отголоски её дыхания и будто бы шорох бумаги, но не может сказать, не мерещится ли ему.

— Через пару часов, Теру.

Аманда вешает трубку. Теру чувствует, как дерево наконец-то сдаётся под мертвой хваткой его пальцев — на поверхности лакированного стола навсегда останутся следы от его ногтей. Отзвуки собственного отяжелевшего дыхания заполняют собой всё пространство кабинета.

У него есть лишь пара часов, чтобы прийти в себя.

========== 6 ==========

Комментарий к 6

Raphaël Colantonio — Brigmore Lullaby

«Hush-a-bye, don’t be afright Mama will sing through all the night Many a hour before morning sun Don’t dream of horror yet to come»

05/1995

— Она не может давать показания, — категорически заявляет женщина в темном костюме. В её глазах читается недовольство, она едва ли не с гневом смотрит на столпившихся у кабинета офицеров полиции. — Она ещё не в том состоянии — вы лишь отсрочите момент её реабилитации!

— Она сама позвонила следователю.

На лице женщины проскальзывает удивление, затем — непонимание. Когда?.. Она оборачивается к двери кабинета и будто бы отказывается верить собственным мыслям: она знает, что телефон всё это время в руках девочки, но… Ребенок проходит у неё терапию уже второй месяц — и не удивительно, после всего пережитого — и за этот месяц она не видит у неё существенных улучшений. Девочка постоянно молчит, неохотно отвечает на вопросы, она совершенно точно ещё не в себе после травмы, так может ли она?..

— С вашего позволения, миссис Браун.

Ей не остаётся ничего, кроме как поджать губы и пропустить сотрудников полиции в свой кабинет.

***

Эта комната похожа на канализационные стоки — здесь темно, до зябкости влажно и пахнет сыростью. А ещё — чем-то, напоминающим металл. Этот запах забивается в нос, проникает в тело и заставляет ежиться сильнее, заставляет забиваться в самый угол. Откуда-то с потолка капает вода.

Эта вода склизкая, густая, неправильная. Её трясёт. Ей страшно. Никогда за свою короткую жизнь ей не бывает так страшно.

Ей пока что не видно, но слышно, как в другом конце помещения кто-то стонет. Она знает, кто это. Стоны слышатся каждый день — ей кажется, что в одно и то же время, вот только она давно уже теряет его счёт — и заканчиваются только пронзительными криками боли. Ей не кажется, она точно знает, что это крики боли — каждый день оно заставляет её смотреть.

Оно — так она называет существо, которое приводит их с мамой в этот подвал. Сначала это кажется игрой, чьей-то глупой шуткой — оно должно закончиться так же быстро, как и начинается. Никогда ещё она так не ошибается.

Существо подходит к ней: у него темные, непривычно раскосые глаза, под которыми залегают глубокие синяки; его одежда и ладони испачканы в крови, оно смотрит, словно сорвавшееся с цепи животное. Она подмечает родинку у него под глазом, запоминает его странную прическу — волосы темные и не от грязи, растрепанные и длинные. Длиннее, чем она привыкает видеть.

Она думает, что если оно подойдёт чуть ближе, то её стошнит от страха.

— Смотри, — оно что-то протягивает ей, заставляя отпрянуть в сторону — она чувствует, как упирается спиной во влажную стену. — Мы почти закончили с правой стороной. Шедевр, ты разве так не считаешь?

На его раскрытой ладони лежат два окровавленных пальца. Она видит кости, она замечает сухожилия и кровь — и на этот раз это точно кровь, она не может сомневаться — и чувствует, как к горлу подступает тошнота. Её рвёт прямо на это жуткое существо.

— Ты отвратительна, — оно брезгливо пинает её носком ботинка. — Изволь держать всё это при себе.

Она не знает, сколько всё это продолжается. Она не понимает, чего хочет это чудовище. Она не понимает, почему до сих пор слышит крики. Не понимает, как мама до сих пор держится.

Перед глазами вновь предстаёт жуткая картина филигранно отрезанных конечностей. Её тошнит. Её хочется, чтобы существо снова делало ей свои уколы — те, от которых изнывает кожа и путаются мысли. Ей нужно отключиться.

Из пересохшего горла вырывается приглушенный крик. Она больше не плачет.

***

— Дорогая, — следователь не обращается к ребенку по имени, но опускается на колени перед стулом, на котором та сидит — ему важно установить зрительный контакт. — Мы получили твоё сообщение. Скажи, ты точно готова говорить?

Миссис Браун — её психиатр — стоит у него за спиной и, скрестив руки на груди, хмуро наблюдает за происходящим, цокая языком. Она уверена, что ещё не время и девочка не заговорит. И если что-то пойдёт не так, то в худшем случае им придётся положить её в стационар.

— Да, — спокойно отвечает девочка. Её ладони сложены на коленях, она смотрит на пришедшего следователя, но, кажется, не видит его — у неё совершенно отсутствующий взгляд.

— Хорошо, — мужчина достаёт блокнот и готовится начать допрос.

Допрашивать детей ему приходится редко.

— У него темные волосы — челка почти касается носа, длина чуть выше плеч, — она произносит это легко — так, словно заучивает эти фразы, подобно стихотворению в школе. — Раскосые карие глаза, под правым — родинка. Рост около пяти футов и девяти дюймов. Он называл себя художником, а когда бормотал себе под нос, то использовал имя «Ларри».

В кабинете становится тихо. За окном с шумом проносятся машины.

— Уничтожьте его, — в голосе девочки впервые слышится неприкрытая злоба.

***

Ларри Роудса по прозвищу «Художник» задерживают седьмого июня 1995-го года в Лос-Анджелесе по подозрению в нападении на как минимум семерых женщин и их дочерей. Тринадцатилетняя Аманда Гласк выступает в качестве единственного выжившего свидетеля его зверств.

Ларри Роудс не заслуживает смертной казни и приговаривается лишь к двадцати пяти годам лишения свободы.

========== 7 ==========

Комментарий к 7

Motionless in White — Eternally Yours

«Our fate engraved Scar enslaved As we mutually destruct Repose, my love, I’ve sinned enough For the both of us»

10/2007

В кабинете Аманды Гласк сегодня темно — не горят ни потолочные светильники, ни настольная лампа, не отбрасывает света даже монитор её рабочего компьютера. Единственным источником света остаётся заметное сквозь панорамные окна бледное солнце. Оно скрывается за тучами, отбрасывает свой бледный свет на стол, на светлый кожаный диван и на сейф.

На сейф, который изо дня в день продолжает хранить в себе тайны тетрадей смерти. Способный игнорировать ограничения мира людей, Рюук с интересом берёт в руки одну из них и усмехается, заметив, что на одной из страниц записано единственное имя — размашисто, на всю страницу, да ещё и красными чернилами.

Он считает, что люди — удивительно забавные создания и медленно выплывает из комнаты, намереваясь узнать, чем закончится сегодняшний день.

***

Сегодняшний день — один из немногих, какие Аманда проводит не за работой. Она настолько привыкает выходить из здания корпорации глубокой ночью, что чувствует себя не в своей тарелке, садясь в машину в третьем часу дня. Она чувствует себя не в своей тарелке, когда понимает, что идёт на поводу собственного любопытства.

Аманда лучше многих знает о том, что любопытство никогда не доводит до добра.

Ей требуется всего пара часов, чтобы добраться до нужной улицы. Этот адрес знаком ей едва ли не лучше собственного рабочего — чаще, чем она сейчас появляется в офисе она появляется только в этом доме, пусть и несколько лет назад.

Аманда едва заметно улыбается и, отбросив в сторону воспоминания, касается дверного звонка.

***

Из плена собственных мыслей Теру выбивает пронзительная трель дверного звонка. Он рывком открывает дверь.

У него перехватывает дыхание, когда он смотрит в её глаза, блестящие в свете ярких ламп. Он протягивает руку и касается её длинных, светлых волос — они собраны в какую-то прическу, но её он уже не замечает.

— Т…

Сегодня он не позволяет ей договорить. Не даёт отпустить ни единого комментария, когда тянет за собой в коридор; не позволяет в очередной раз прочесть его вслух. У неё всё такие же горячие губы и она кажется обманчиво хрупкой, когда он прижимает её к стене.

Этот спонтанный, неправильный поцелуй сегодня нужен ему сильнее, чем воздух. Нужны ощущение её кожи под собственными пальцами и запах её странного парфюма, нужно её наконец-то сбившееся дыхание. Сегодня он хочет переиграть её в этой игре.

Думать о том, что он проигрывает ему не хочется.

— Теру, — она касается ладонью его щеки и вынуждает его вновь заглянуть ей в глаза. Её дыхание обжигает его губы.

Сегодня он не хочет слышать от неё ничего, кроме собственного имени. Он целует её снова и снова — часто, жадно и горячо. Знает, что проклятый привкус ментола потом будет преследовать его ещё несколько дней.

Её черное пальто остаётся в коридоре.

***

Его длинные темные волосы спадают на лицо — за ними почти не видно блестящих карих глаз. Аманда отмахивается от сиюминутного наваждения и напоминает себе, что у него под правым глазом никакой родинки нет. Она тянет Теру на себя и целует сама, смазывая остатки помады.

В блеске его глаз — восхищение, желание и то, что обычно зовётся привязанностью. Она не сможет найти человека более правильного.

Она в который раз шепчет его имя, когда слышит неподалеку сдавленный — чужой — смех. На самом дне сумки, оставленной в гостиной, ждёт своего часа одна из тетрадей.

========== 8 ==========

Комментарий к 8

Lord of the Lost — Unfeel

«I cannot unfeel what I feel for you I cannot untell ‘cause I told the truth I cannot unsee what I’ve seen in you I cannot unfall how far I’ve fallen for you»

07/2004

В Лос-Анджелесе сегодня солнечно — люди пытаются прятаться в тени, скрываются за солнцезащитными очками. Аманда достаёт из сумки свои и уверенно шагает вперёд. Шум аэропорта совсем её не напрягает. Где-то там, за сотни и тысячи километров отсюда наверняка разрывается от звонков её мобильный телефон — тот самый, что она оставляет в Японии и не собирается забирать.

У неё ещё очень много дел. Аманда не улыбается, её брови недовольно сведены на переносице, но за огромными темными очками никто этого не увидит. Она не знает, что ждёт её впереди и жалеет всего о нескольких вещах — о том, насколько пыльная предстоит работенка и о том, что Теру наверняка попытается её найти.

Она уверена, что у него получится, если он очень захочет. Она уверена, что сама же ему и не позволит. У неё нет права идти на поводу у собственных чувств.

***

В Киото сегодня ветрено — небо затянуто тучами, погода вовсе не напоминает летнюю. Кажется, что ещё немного — и пойдет дождь, хотя сезон дождей уже несколько недель как кончается. Теру кажется, что погода сегодня отражает его настроение в последние несколько дней.

Он раздражен. Ему хочется выпустить пар и он огрызается на каждого, кто задаёт ему лишние вопросы. В голове у него десятки и сотни разнообразных мыслей, не достаёт только одной — он не может понять, почему. Почему она ничего не сказала и ему. Из всех людей, с которыми она общается, он считает себя особенным.

Что куда хуже — он считает особенной и её.

Теру проверяет все восемнадцать телефонных номеров, как-либо связанных с ней, но отвечает лишь один. И тот — официальный номер корпорации «Гласк Фарма», принадлежащей её отцу. Секретарь услужливо сообщает ему, что господин Гласк сейчас занимается американским филиалом корпорации и связаться с ним можно уже там. О его дочери она не говорит вовсе.

Он выдыхает. Смотрит на затянутое тучами небо, сидя на скамейке в одном из парков, и уверенно набирает ещё один номер.

***

— Гласк Фарма, Эмили Миллер, слушаю вас.

Аманда стоит буквально в паре шагов от стойки ресепшн, за которой сегодня работает Эмили. Она слышит каждое слово и едва-едва улавливает голоса её собеседников. Она просматривает графики и хочет руки оторвать тому, кто их составляет.

— Мисс Гласк? — в голосе Эмили слышится удивление. — Одну минуту, пожалуйста.

Аманда Гласк не числится сотрудницей корпорации «Гласк Фарма», принадлежащей её отцу — она лишь появляется здесь время от времени, проверяет его документы и говорит, что хочет стать частью семейного бизнеса. Проходит практику. Аманда понимает, что мало кому придёт в голову позвонить сюда и попросить к телефону мисс Гласк.

Он — особенный. Ей до ужаса хочется взять трубку и сказать ему об этом.

Она смотрит на Эмили и отрицательно качает головой.

— К сожалению, мисс Гласк пока что у нас не работает, — вежливо отвечает Эмили. — Но если вы хотите связаться с мистером Гласком, я с удовольствием вас проконсультирую. Хорошо, всего доброго.

***

Теру Миками стискивает телефон с такой силой, что на корпусе едва не остается трещина. Он не знает, что выводит его из себя сильнее — невозможность связаться с ней или тот факт, что он буквально чувствует, как из раза в раз опаздывает всего на несколько мгновений.

— Черт, — вернувшись домой, он ругается вслух.

В коридоре темно, но он и не думает включать свет. Щелкнув дверным замком, Теру идёт в кабинет и садится за стол. Он не из тех, кто привык сдаваться.

Её страницы в социальных сетях тоже оказываются пусты — ни единого упоминания о событиях после выпуска, словно в последний раз Аманда Гласк находится в Японии именно в марте. Ручка, так не вовремя попавшаяся под руку, всё-таки трескается под натиском его прикосновений. Он знает, что это ложь.

В последний раз он видит её в начале июля.

***

— Что ты собираешься делать, Теру? — спрашивает его Аманда в тот день.

Её длинные светлые волосы растрепаны, на её лице нет и следа привычного яркого макияжа — она кажется младше своих лет и смотрит на удивление серьёзно. В тот день ему кажется, что что-то идёт не так, но он не позволяет себе сомневаться и лишь скользит пальцами по её обнаженной шее, когда они оба сидят на диване в гостиной его дома.

— Ты ведь знаешь, Аманда, — говорит он.

— Да, — она закрывает глаза. Он не понимает, откуда на душе такое тяжелое ощущение. — Станешь прокурором. Когда-нибудь — даже генеральным. Ты не из тех, кто отступается от собственных целей.

Ему кажется, что она говорит вовсе не о том, что у неё на уме. В тот день он не придаёт этому значения.

— Знаешь, Теру, я бы посмотрела на тебя, если бы в твоей жизни всё вдруг пошло не по тому плану, какой ты себе придумал, — на её губах играет такая странная улыбка, что он окончательно перестаёт понимать, что творится у неё в голове.

В тот день она не даёт ему задуматься.

***

Его жизнь действительно идёт не по тому плану, какой он себе придумывает. Всё начинается в университете, когда Аманда ловит его во время дополнительных занятий и делает то, чего не может позволить себе почти ни одна приличная японская девушка — тянет на себя и целует. Тогда привычный уклад его жизни неумолимо меняется.

Сейчас ему кажется, что у его жизни уже нет привычного уклада. Он второй месяц не может найти себе места, не может успокоиться и перестать думать о том, где она сейчас. Теру вовсе не идиот и догадывается, что Аманда скорее всего дома — в Лос-Анджелесе, который считает домом. А может быть, в другом городе. В другом штате. Догадывается, что сейчас она максимально от него далеко.

Его преследует странное желание найти её и запереть без возможности выбраться. Так, чтобы она не могла сбежать от него. Оно душит его, не даёт мыслить здраво — из-за него Теру не может даже собраться на собеседование, о котором грезит весь прошлый год.

Желание избавиться от косящей общество заразы — от людей плохих, неспособных в нём жить — единственное, что держит его в узде. Он в отчаянии царапает собственные руки и слышит свой полный отчаянной злости голос будто бы со стороны. Он так и не может понять, почему.

У неё может быть тысяча причин. Он знает, что она не назовет ему ни единой, даже если он всё-таки её найдёт.

***

— Слушай, Миками, а у тебя кто-нибудь есть? — спрашивает его коллега во время перерыва.

Перед глазами невольно всплывает до боли знакомый образ — он отмахивается от него. В отличие от многих своих коллег, Теру Миками предпочитает работать даже во время перерыва. Он не отвлекается, даже не отрывает взгляда от дела, которое изучает в последние сорок минут.

— Есть, — отвечает он, чтобы избежать лишних вопросов. — Работа.

— Скучный ты, Миками, — машет на него рукой коллега. Уже третий за последний год. — Отдыхал бы хоть иногда.

Ему не хочется отдыхать. У Теру до ужаса плотное расписание и праздным разговорам в нём места нет. Он из тех, кто приходит раньше всех, а уходит — позже. С его легкой руки за решеткой оказывается на сотни, если не тысячи больше преступников, чем могло бы.

И в этом году каждое своё утро он начинает с надежды на то, что Кира покарает их всех. Господь, в конце концов, видит всё.

Всю свою жизнь Теру оказывается чем-то или кем-то одержим.

========== 9 ==========

Комментарий к 9

Aurelio Voltaire — The Devil and Mr. Jones

«Cover your face, Mr. Jones, my dear It gets hot as hell under the foam And, like me, you will be in a crowd yet all alone»

11/2007

Аманда Гласк прекрасно знает, что стоит лишь на мгновение перестать следить за новостями — и она безвозвратно отстанет от жизни. Она наблюдает за конкурирующими компаниями, просматривает экономические сводки и интересуется политикой как Японии, так и США. Чего Аманда Гласк от себя не ожидает, так это наблюдения за студентами токийского университета.

Лайт Ягами уже несколько месяцев не появляется на лекциях. Посвятив немного времени поиску в сети, Аманда подозрительно щурится. Она не понимает, как один из самых способных учеников страны, в своё время не пропускающий практически ни единого занятия в старшей школе, может просто перестать появляться в университете.

Она постукивает шариковой ручкой по раскрытой на столе тетради и думает. Она представляет себе обстоятельства, при которых человек может добровольно отказаться от столь могущественного инструмента. Она представляет себе человека, до боли похожего на неё — способного использовать тетрадь не ради собственного успеха, а ради восстановления мировой справедливости. Или, быть может, мистера Ягами ведёт вперёд вовсе не справедливость?

«Вела», — мысленно поправляет себя Аманда. Сейчас мистера Ягами не ведёт вперёд ничего. Она догадывается, что тот, скорее всего, под подозрением и, возможно, заключен под стражу. Другого объяснения его исчезновению из университета она не видит.

Аманда Гласк пишет имя за именем и пробует на вкус саму мысль о том, что мистер Ягами — тот, благодаря кому рождается Кира — находится под подозрением у знаменитого детектива. Она гадает, совершает ли он ошибку. Или, быть может, мистер Эл умен настолько, что раскрывает его практически сразу? Она не знает.

— Рюук, — впервые она решает обратиться к этому шинигами с вопросом. — Скажи мне, сколько стоит информация?

— Даже не думай, — вскидывает руки эксцентричный бог смерти. Она и не ждёт, что он согласится на её условия. — Я не собираюсь влезать в ваши дела. Я, понимаешь ли, всего лишь зритель.

Она кивает. Ничего страшного, когда-нибудь они ещё раз об этом поговорят — уже не с ним, а с молчаливой и спокойной Рэм. Аманда знает, что у той в шкафу ещё спрятано множество скелетов — она буквально видит их, только никак не может прикоснуться. Ей не хватает всего нескольких деталей, чтобы найти ключ к загадке этой мрачной шинигами.

Закончив с сегодняшним списком, Аманда говорит себе, что мистер Ягами ещё может быть полезен. Она знает, что не может быть идеальна всегда и во всём — она может оступиться, совершить ошибку и угодить в ту же ловушку, что и он. Ей не хочется отказываться ни от тетради, ни от казней, ни от собственной должности. Она хочет получить всё.

Убирая тетрадь в сейф, Аманда Гласк говорит себе, что они с бывшим Кирой могут сыграть в игру. Как юрист она знает, что обвинение склонно считать подозреваемым того, кто однажды уже попадается.

***

Рэм с внимательностью охотника наблюдает за Амандой Гласк. Ей не по душе её жестокий взгляд, её начинает тошнить от её приторно-сладкой, но такой холодной улыбки. Ей кажется, что эта женщина оказывается в десятки раз хуже всех тех, от кого её подташнивает с самого начала — она видит, как та уничтожает людей безо всякой тетради; она замечает, с каким блеском в глазах она записывает имена преступников каждую ночь. Она считает, что действовать так методично и холодно, будто её саму всё это вовсе не касается, может лишь по-настоящему жестокий человек.

Тем не менее, она замечает и другую её сторону. Странную, несуразную — она будто бы совсем ей не подходит, сбивая с толку. Рэм уверена, что у Лайта Ягами эта сторона отсутствует вовсе. Аманда Гласк жалеет. Она видит, как та несколько раз порывается записать в тетрадь одно и то же имя — и видит, как откладывает ручку снова и снова. Она видит, как меняется выражение её глаз.

Ей кажется, что глаза — единственное, что может свести эту женщину в могилу. Рэм начинает казаться, что у них с Амандой Гласк есть нечто общее.

— Как насчёт сделки, Рэм? — Аманда спрашивает об этом спокойно, её будто вовсе и не беспокоит тот факт, что продолжительность её жизни может сократиться вдвое.

— Ты уверена? — это первый раз, когда Рэм задает ей встречный вопрос.

Аманда лишь кивает. Рэм уже знает, что эта женщина практически никогда не сомневается в собственных словах.

Рэм не подает виду, но ей становится не по себе, когда в глазах Аманды — обычно безразлично-серых — мелькает ярко-красный проблеск. Продолжительность жизни над её головой из скромной превращается в скудную.

Рэм начинает думать, что делает правильный выбор.

========== 10 ==========

Комментарий к 10

Jhin, The Virtuoso Theme

«Нам хочется понять: почему люди, с виду столь обычные, похожие на каждого из нас, обладают сердцем и разумом чудовища?»Хэролд Шехтер и Дэвид Эверит

11/2007

В комнате не остаётся толком никого, если не считать заснувшего прямо в соседнем кресле Лайта. Вот так вот, посреди ночи, в приглушенном свете включенных мониторов и под мерный стук чайной ложки, которой он мешает кофе в своём сахаре, думается лучше всего.

Он просматривает списки погибших в последний месяц преступников, одно за другим анализирует имена и места проживания этих людей, но не видит ничего подозрительного. Он не собирается отступать от своих изначальных догадок — он знает, буквально чувствует, что и Миса Амане, и Лайт Ягами виновны. Ему не хватает доказательств, сама суть этого дела ускользает прямо у него из-под носа — так, словно кто-то потусторонний выхватывает у него зацепки, едва он успевает их коснуться.

«Шинигами любят яблоки», — фраза всплывает где-то на задворках сознания, заставляя тряхнуть головой. Он не верит ни в богов смерти, ни в каких-либо других богов. Он знает, что всему этому должно быть какое-то рациональное объяснение. И он его найдёт.

Грохот по правую руку — это Лайт дёргается в полудреме и роняет блокнот со своих коленей. Он не обращает на него внимания.

Что же он упускает? Он даёт больше семидесяти процентов догадке о том, что сейчас личину Киры примеряет на себя другой человек. Он даёт тридцать процентов догадке о том, что этот человек никак не связан ни с Мисой, ни с Лайтом. Как? Орудие убийства — нет, способ, он зовёт это силой, — переходит от одного к другому? Может ли носитель силы потерять память, отказавшись от неё?

Вопросов больше, чем ответов. Он задумчиво покусывает большой палец правой руки. Среди предполагаемых жертв Киры нет никого, кроме преступников — его методы не меняются, а то и становятся обширнее. Он подмечает, что в последний месяц география убийств становится куда шире, а послужной список преступников — тяжелее. Кем бы Кира ни был сейчас, он уничтожает тех, кто виновен в особо тяжких преступлениях и почти не трогает мелких преступников.

Женский почерк? Более взрослый? Он пьёт кофе. Возможно, но делу не поможет. Список тянется бесконечно долго, словно Кира трудится без выходных. Сколько времени он тратит на выбор жертвы? Какими критериями руководствуется? Кого отправляет на плаху первым? Ему хочется понять мотивы этого существа, угадать его мотивацию — он уверен, что психологический портрет составить будет проще, чем найти зацепку среди тысяч однотипных убийств.

Он знает, что вторым Кирой является Миса и присматривается к её мотивации: у девушки явная зависимость от Киры настоящего — от Лайта. Он считает, что свои убийства она совершает лишь для того, чтобы добраться до него. Он считает, что первым — настоящим — Кирой является Лайт и не может сказать, чем мотивирован тот. Ставит на юношеский максимализм, на эгоизм и инфантильное желание добиться «идеального мира». Догадывается, что наверняка близок к истине.

Новый Кира напоминает ему скорее Лайта, нежели Мису, даже если это и женщина.

Среди бесконечной вереницы погибших от сердечного приступа он вдруг замечает умершего раньше остальных Ларри Роудса. Причина смерти: обширная кровопотеря. Склонившись поближе к монитору, он открывает его дело.

Ларри Роудс про прозвищу «Художник» осужден двенадцать лет назад за зверское убийство тринадцати человек, а также нанесение тяжких телесных повреждений тринадцатилетней девочке. Его осуждают на двадцать пять лет. А погибает он…

«Скончался в своей камере от потери крови после того, как отгрыз себе два пальца на правой руке», — дочитывает он.

Ему кажется странным, что нечто подобное случается с Роудсом лишь спустя двенадцать лет заключения. В его личном деле нет ни слова о психологической нестабильности. Ему кажется странным, что тот умирает от потери крови, лишившись всего двух пальцев — остановить кровотечение в таком случае несложно, его должны спасти.

Он чувствует, что эта загадка наконец-то начинает поддаваться.

— Ага, — он говорит сам с собой, когда открывает профиль последней жертвы «Художника».

Эвелин Гласк, тридцать пять лет. Найдена мертвой в одном из канализационных стоков Лос-Анджелеса вместе с выжившей дочерью. На теле множественные рваные и колотые раны, два пальца на правой руке отсутствуют. Найдена вместе с дочерью — единственной выжившей жертвой убийцы, тринадцатилетней Амандой Гласк.

Он почти ликует. Громко щелкая клавишами, он и не вспоминает о Лайте, который бормочет что-то во сне, когда он то и дело дергает его за наручники.

Аманда Гласк находится почти сразу, — всего полгода назад она занимает пост генерального директора международной корпорации «Гласк Фарма», головной офис которой находится в Японии, — но она совсем не совпадает с его ожиданиями. Живёт в Японии с шестнадцати лет, получает образование в департаменте права киотского университета, после чего проходит практику в родном Лос-Анджелесе в течение трёх лет. Он не видит ничего подозрительного.

Ничего, кроме Ларри Роудса.

— Ватари, — как и он сам, тот вовсе не спит. — Мне нужны Уэди и Айбер.

У знаменитого детектива по имени Эл нет ни единого доказательства против Аманды Гласк, но он не собирается сидеть сложа руки. Он даёт всего три процента своей догадке о том, что эта женщина — новый Кира. Всего один процент — догадке о том, что Кира может убивать не только с помощью сердечного приступа. Но и этих скромных процентов достаточно, чтобы начать следить за ней.

========== 11 ==========

Комментарий к 11

Suicide Commando — My New Christ

«So weak, so pretty and preciousSo cruel, so greedy, obnoxiousWelcome to my new justiceBend down for my new jesus»

12/2007

Теру Миками задумчиво теребит в руках бумажный конверт. На плотной бумаге не указаны ни адрес, ни имя отправителя — он не представляет, откуда тот берется и как оказывается в его доме, аккурат на рабочем столе. Он не может представить себе домушника, который не просто ничего не берет, но ещё и конверт оставляет в доме, куда забирается, и эта догадка отпадает сама собой.

Конверт кажется тяжелым, но Теру уверен — в нем не может находится что-либо крупнее обычной папки. Когда он вскрывает бумагу канцелярским ножом, на стол падает тетрадь в черном кожаном переплете. Тиснение на обложке заставляет его хмурится и подозревать, что это — чья-то глупая шутка.

Вложенная в конверт записка ставит всё на свои места.

«Господин Миками, я знаю, что вы — один из самых преданных моему делу людей. Знайте и вы, что Господь заметил вас. Я передаю вам одно из самых могущественных орудий и прошу вас стать прокурором господним.

Если вы согласны, вы можете воспользоваться тетрадью, чтобы очистить этот мир от скверны точно так же, как делаю это я. К сожалению, отказ от тетради приведёт к вашему уничтожению. Но я знаю, что вы сделаете правильный выбор».

Его сердце пропускает несколько ударов. Дрожащими руками он касается тетради, с осторожностью перелистывает страницы — бесконечный поток имен, записанных руками очевидно разных людей. Он почти не дышит, когда вчитывается в правила и не может осознать, не снится ли это ему.

Господь действительно видит всё.

— Не умри только от восторга, — чужой голос за спиной заставляет его вздрогнуть и обернуться.

Представшее перед его глазами существо ни капли не похоже на человека. Высокое, облаченное в черные одежды, с глазами навыкате и рядом острых, словно у акулы зубов. Теру смотрит на него почти с тем же восторгом, с каким читает присланное ему письмо.

Господь делится с ним своей силой.

— Я — Рюук, хранитель этой тетради, — в отличие от него самого, существо абсолютно спокойно. Оно даже позволяет себе посмеиваться. — Шинигами.

Теру сам не замечает, как начинает смеяться вместе с ним. Только его смех — тяжелый, на грани настоящей истерики, и он не может остановиться. Никогда ещё в своей жизни он не чувствует себя настолько живым.

Он вновь листает страницы тетради и находит вложенные между ними записки — все они напечатаны, а не написаны от руки, и взглянуть на почерк Господа он не может. В нескольких из них Господь велит ему карать лишь зло, в следующих — уточняет, что единственной причиной смерти неизменно должен оставаться сердечный приступ.

— Слушай, — шинигами говорит с ним, когда Теру записывает первое имя. — Если мы с тобой обменяемся глазами, то ты заметишь его в любой толпе. Господа своего.

Теру соглашается, даже не задумываясь. Мгновение спустя взглянув на экран монитора, он видит десятки разнообразных цифр и имен — имен всех тех, кто не достоин жить в этом мире. Имен тех, кто должен умереть во имя справедливости, во имя единственного настоящего бога.

Он понимает, что его жизнь никогда уже не будет прежней. Он догадывается, что у него станет ещё меньше свободного времени. В душу к нему закрадывается липкий страх того, что однажды Господь может потребовать от него убить её.

Теру боится, что сможет.

— Уничтожить, — шепчет он себе под нос, когда записывает новое имя.

***

Рюук лениво поглядывает на трудолюбивого Теру Миками, когда тот пишет в тетради. Он ухмыляется и думает, что с ним будет далеко не так весело.

И всё-таки он считает, что сегодняшний день удается на славу. Когда Аманда просит его вытащить на видное место конверт, что она прячет в этом доме в прошлый раз, он назначает ей цену в пару корзин яблок, но Теру платит ему гораздо больше — половина его жизни куда ценнее каких-то фруктов.

***

Благотворительный вечер, приуроченный к рождественским праздникам, проходит по плану. В просторном двухуровневом зале полно народа — люди наслаждаются приглушенной музыкой, общаются и перехватывают бокалы с шампанским у снующих туда-сюда официантов. Говорят, именно в такой обстановке обычно заключаются лучшие сделки.

Аманда Гласк появляется в зале тогда, когда большинство гостей уже собираются. Сегодня она изменяет своей привычке носить брючные костюмы и появляется на людях в кричаще-красном вечернем платье. Она не может спорить с дресс-кодом, назначенным хозяевами вечера, — и потому вместе с платьем надевает и темную карнавальную маску.

Она дежурно улыбается, оглядываясь вокруг. От обилия цифр и имен у неё болит голова. Появляться на таких мероприятиях — точно такая же часть её работы, как сводить отчетность и выступать на совете директоров, она не может позволить себе игнорировать её.

— Мисс Гласк, — её окликают едва ли не в тот же момент, когда она оказывается у фуршетного стола.

Аманда понятия не имеет, кто это, — сегодня в этом зале собралось не меньше сотни инвесторов — но её взгляд невольно скользит по зависшему над головой мужчины имени. Тьерри Морелло. Её начинает подташнивать от такого количества бесполезной информации.

— Что же вы в одиночестве? — мужчина улыбается, может даже показаться, что искренне. Аманда знает, что искренне здесь не улыбается никто. — Я уверен, что видел на пригласительных надпись «плюс один».

— Боюсь, мы с вами недостаточно близко знакомы для таких личных вопросов, — она улыбается в ответ, но в её улыбке нет ни намека на доброжелательность. В её улыбке — напускная вежливость и яд, которым она готова отравить любого, кто пожелает вмешиваться в её дела. — Мистер?..

— Койл.

Мисс Гласк уверена, что мужчина не замечает скользнувшую по её лицу тень замешательства. Этот человек — светловолосый и светлоглазый, как и она сама, явно не японец — называется чужим именем.

— Мистер Койл, — она обращается к нему так, как принято это делать в Америке — умышленно — и поправляет полы своего длинного платья. — И чего же вы хотели? Сомневаюсь, что вас интересует моё одиночество.

— Ваша репутация вас опережает, — мистер Койл никак не прекращает улыбаться, словно улыбку приклеивают к его лицу. — Мы в «Нейролинк» наслышаны о вашем последнем проекте. Нейростимуляторы, не так ли? Я бы хотел инвестировать в этот проект. Вы же не против обсудить этот вопрос в такой неформальной обстановке? В конце концов, лучшие сделки обычно заключаются именно так.

Аманда смотрит на него с любопытством, свойственным любому бизнесмену. Она не верит ни единому его слову, но прислушивается и деловито кивает, потягивая шампанское. Она знает, что ни один инвестор, намереваясь вложиться в чужой проект, не станет называться выдуманным именем — эта дурная привычка может поставить в неловкое положение и сорвать контракт.

Она понимает, что мистер Морелло намеревается называться мистером Койлом до самого конца.

***

Гостей в зале становится значительно меньше. Рождественский благотворительный вечер подходит кконцу, и мисс Гласк мысленно подсчитывает количество потенциальных контрактов. Мистер Койл в их список не входит — к сожалению или к счастью, этим вечером он обещает ей лишь подумать и поговорить о проекте с коллегами.

Ноги противно гудят из-за нескольких часов, проведенных на ногах в неудобной обуви. Необходимость танцевать Аманда Гласк считает одним из самых больших минусов подобных мероприятий. Отказывать потенциальным партнерам здесь не принято точно так же, как прекращать улыбаться. Каждый здесь преследует собственные цели, но действуют они все одними и теми же методами.

Аманда едва слышно выдыхает, допивая остатки шампанского из своего бокала. Здесь, за одним из немногочисленных столиков, она наконец-то позволяет себе расслабиться. Её вовсе не напрягает тот факт, что она появляется на этом вечере одна. Она понимает, почему Теру не принимает её приглашение — она собственными руками вынуждает его это сделать.

Она знает обо всех его слабых местах и умеет на них давить. Теру, до благоговения воодушевленный поручением своего «бога», будет исполнять приказы Киры даже в том случае, если они пойдут в разрез с его желаниями. Мысль об этом заставляет её едва заметно поежиться.

Ей страшно представить, что произойдёт, если все те вещи, которыми Теру так одержим, однажды сольются воедино.

***

Теру Миками считает себя пунктуальным человеком — за всю свою жизнь он опаздывает всего дважды, да и те не по собственной воле. Он считает себя перфекционистом и любое дело старается доводить до идеала.

Тем хуже он себя чувствует, когда всё-таки опаздывает. Он не может отказаться ни от одного из дел, запланированных на сегодня, — не может не явиться на работу, не может не прикоснуться к доверенной ему тетради, не может отказаться от приглашения Аманды.

Записывая очередное имя, он вспоминает о том, что они не видятся ровно с того момента, как он получает тетрадь. Ручка соскальзывает в сторону — иероглиф, который должен был быть идеальным, становится похож на грязную кляксу. Теру откидывается на спинку стула и закрывает глаза.

Он не может. Захлопнув тетрадь, он всё-таки выходит из дома.

Шинигами за его спиной весело смеётся.

***

— Ты опоздал, Теру, — ухмыляется Аманда, глядя на него, когда он всё-таки находит её в этом огромном зале.

Он не может произнести ни слова. Он смотрит на неё так, словно видит впервые — переводит взгляд с её сокрытых в тени карнавальной маски глаз на имя над её головой и обратно. Она — единственный человек в этом зале, даты смерти которого он не видит.

«Если мы с тобой обменяемся глазами, то ты заметишь его в любой толпе», — Теру вспоминает слова шинигами, когда чувствует, как его медленно пробивает дрожь. Ему становится дурно от одной только мысли о том, что это может быть она. С его губ срывается нервный смешок.

— Теру? — кажется, он впервые в своей жизни видит как обычно сдержанная на людях Аманда беспокойно хмурится.

Не существует слов, способных выразить весь огромный спектр его ощущений. Он понимает, что ещё немного — и он пересечет грань дозволенного, выдаст себя с потрохами и, возможно, сломает жизнь им обоим. Вовсе не этого он хочет.

Дрожащими руками он резко прижимает её к себе. Её глаза, такие удивленные и недовольные одновременно, едва заметно отливают красным — точно так же, как его собственные.

— Спасибо, — едва слышно шепчет он ей на ухо. Ему хочется верить, что он еще понимает, что делает.

Теру чувствует как вздрагивает в его руках Аманда. Он чувствует, что за ними наблюдает по меньшей мере несколько человек, но не задумывается о том, как выглядят их объятия со стороны.

— Господь.

У его господа сегодня удивительно тяжелый взгляд, блестящий во вспышке щелкающей позади камеры.

========== 12 ==========

Комментарий к 12

Scarlet Dorn — Rain

«Wash away the blood from my hands Blur all my plans And rain on me»

12/2007

Она касается своими пальцами его. Её туфли остаются стоять в коридоре и сейчас она может смотреть на него лишь снизу вверх — в его отливающие алым глаза, сокрытые в тени длинных, спадающих на лицо волос. Она крепче сжимает руку на его плече.

Всё выходит из-под контроля.

В абсолютной тишине её гостиной они продолжают медленно кружиться в этом странном танце. Сегодня ведёт он — легко и уверенно. Он смотрит на неё снова и снова, — так пристально, словно видит впервые — заставляя все внутренности сжиматься от боли. Она не может выдержать его взгляда. Ей хочется избавиться от этого щемящего чувства. Ей непривычно.

Над его головой назойливой мухой маячит имя. Только имя.

Он крепче прижимает её к себе, почти касается губами её уха. Сегодня с его губ срывается лишь одно-единственное слово. Она отчаянно это слово ненавидит. Ей хочется вцепиться в его бледную кожу своими длинными ногтями, до крови расцарапать его и заставить называть её иначе. Она лишь выдыхает в ответ и уводит ногу в сторону, вынуждая его сменить ритм их танца.

В её глазах читается сомнение.

Сегодня им не нужна музыка — они двигаются в ритме бушующих в головах мыслей. Она не понимает, почему. Думает, где просчитывается и когда поворачивает не туда — думает и не находит ответов на свои вопросы. Вздрагивает каждый раз, когда его ладонь скользит по её открытой, покрытой шрамами спине.

Аманда не хочет признаваться в этом даже себе, но ей больно. Каждый новый взгляд в его проклятые глаза — полные ненормального, почти фанатичного восторга — отзывается внутри неё тяжестью. Когда она передаёт тетрадь Теру, то вовсе не планирует, что он вернется к ней с глазами шинигами.

Она жалеет. Из всех людей, что встречаются ей на протяжение жизни, только он привлекает её внимание. Упертый, справедливый и до тошноты правильный на первый взгляд, напоминающий ей то самое чудовище. На деле Теру оказывается чудовищем настоящим, но при этом совсем иным — диким, готовым на многое и бесконечно одиноким. Чудовищем с извращенным сознанием, пробуждающим в ней эти неприглядные чувства.

Аманда не хочет признаваться в этом даже себе, но Теру — единственный человек, которого она по-своему любит.

— Зови меня по имени, Теру, — её голос звучит прерывисто, срывается на шепот.

— Аманда, — мгновенно отзывается он, будто пробуя её имя на вкус. Она уверена, что имя интересует его куда меньше, чем придуманный им же титул.

Осознание собственной слабости черной тенью заползает в её сознание. Ей кажется, что в глазах Теру отражается то же безумие, что двенадцать лет назад пугает её до дрожи.

Сегодня ей хочется отдаться этому безумию без остатка.

***

Он касается её с осторожностью — так, будто боится сломать — и тут же срывается на нетерпеливые, жадные прикосновения. Сминает под пальцами ткань её красного платья, тянет длинную молнию вниз. Его руки до сих пор подрагивают. Он не может смириться с мыслью о том, что он достоин.

Из всех людей Господь выбирает именно его. Но это — не единственная причина.

— Не молчи, — шепчет он между частыми, рваными поцелуями. Он толкает её на диван и нависает над ней, подобно хищной птице, — в её глазах мелькает секундное удивление. — Не молчи, Аманда.

Теру улыбается собственной наглости. Ему до дрожи хочется услышать те слова, что так легко читаются сегодня в каждом движении этой женщины — в её взгляде, в её прикосновениях, в несвойственной ей неуверенности. Ему хочется знать, что для своего господа он куда больше, чем человек, достойный её силы.

Её силы, её тела, её разума.

Аманда молчит. Она откликается на его прикосновения, методично расстегивает мелкие пуговицы на его рубашке и откидывает в сторону галстук, развязывая его совершенно варварским методом, но молчит. Его сводит с ума одна только мысль о том, что он может влиять на неё.

— Ты не можешь приказывать, Теру, — наконец произносит она. Смотрит на него сверху вниз, сменив положение и оседлав его бедра. Её глаза вспыхивают красными всполохами в полумраке помещения. Дыхание становится ощутимо тяжелее.

— Не могу, — он кивает — почти послушно — и сжимает пальцы так крепко, что на её коже наверняка останутся следы. — Но я же не слепой, Аманда.

Она не даёт ему договорить, не даёт сосредоточиться. Она замыкает все его мысли на собственном теле, заставляя думать вовсе не головой. Теру не против. Сейчас — нет.

Он заставит её произнести эти слова позже. Ему достаточно знать, что та маска, которой эта женщина прикрывается много лет, даёт трещины. Ему хочется думать, что единственная причина этих трещин — он сам.

========== 13 ==========

Комментарий к 13

In This Moment — Black Widow

«Hey lady killa, come right in It’s time for you, let the show begin»

12/2007

Разочарование — вот что преследует его весь сегодняшний день. Он просматривает материалы дела, которое сам же и составляет, и пытается найти в них что-нибудь интересное. К сожалению, из раза в раз мелкие искры заинтересованности сменяются вновь разочарованием.

«В период с тринадцати до шестнадцати лет наблюдалась у психиатра Элис Браун в Лос-Анджелесе, — он вычитывает сухие факты о подозреваемой и закатывает глаза. Ему не нравятся очевидные вещи. — Зафиксировано три попытки самоубийства».

Ему не интересно. Он слышит, как остальные участники расследования переговариваются за его спиной, обсуждают такое простое следствие столкновения подростка с серийным убийцей. Он уверен, что стоит ему открыть рот и высказаться на эту тему, как оба Ягами, а вместе с ними и Мацуда примутся читать ему мораль.

Эл выдыхает и тянется за шоколадом. Думать в одиночестве ему нравится куда больше.

Отбросив в сторону личное дело, он начинает сопоставлять между собой разрозненные факты. В документах тюрьмы «Сан-Квентин», где до момента своей смерти содержится Ларри Роудс, находятся записи о его посещениях: Аманда Гласк несколько раз навещает его сразу после заключения, ещё раз — перед своим переездом в Токио, и ещё трижды — за последние три с половиной года. Зачем?

Он несколько раз просматривает протокол судебного заседания: показания девочки описаны как холодные, точные и лишенные эмоциональной окраски. Такое не свойственно детям её возраста, но Эл, в отличие от протоколиста, не видит в этом ничего странного. Они идеально сочетаются с её психологическим портретом тех лет.

И всё-таки, для чего навещать убийцу матери? Он думает, что упускает какую-то деталь и не замечает, как задает этот вопрос вслух.

— Это может быть стокгольмский синдром, — делится своими догадками Мацуда, когда отвлекается от разговора с Моги и заглядывает в открытые на рабочем столе документы.

— Не верю, — от этого предположения он отмахивается мгновенно. — В суде она давала только обвинительные показания и ни разу не пыталась вступиться за преступника. Но этот вопрос определенно лежит в плоскости психиатрии.

Углубляться в такие дебри самостоятельно не хочется, поэтому он просит Ватари запросить её медицинские документы. Врачебная тайна его ни капли не волнует.

— Рюзаки, ну нельзя же так, — он слышит Ягами-старшего — слышит, но не слушает. — Вся теория и так строится на предположениях и совпадениях — не годится ради этого нарушать закон.

— Я уже говорил, — прежде чем продолжить, он прихватывает двумя пальцами маршмеллоу и отправляет в рот — только для того, чтобы успокоиться и не наговорить лишнего. — Вы можете пользоваться своими методами, если мои вас не устраивают.

В помещении устанавливается почти звенящая тишина. Он вновь просматривает безликие данные, вновь чувствует разочарование. Теория о том, что Аманда Гласк может оказаться новым Кирой и впрямь построена лишь на предположениях — и это раздражает. Сам того не замечая, Эл покусывает большой палец и сверлит взглядом монитор, словно тот может дать ему ответы на зудящие в голове вопросы.

Но такое разочарование ему нравится — за ним скрывается удовольствие от по-настоящему интересного дела. Впрочем, в последнем он пока ещё не уверен.

— Рюзаки, — из динамиков неожиданно доносится голос Айбера. — Всё готово, но спешу тебя разочаровать — я не обнаружил ничего подозрительного.

— Вообще? — он поудобнее устраивается в своем кресле. Разочарование.

— По крайней мере, пока что. Но удочка закинута, мы вполне можем проникнуть глубже в её корпорацию — она согласна рассмотреть инвестиционный проект мистера Койла, — Айбер усмехается. — Как дашь отмашку — могу устроить.

— Ещё рано. Я свяжусь с тобой, когда всё будет готово.

Как ему ни хочется узнать всё и сразу, они должны действовать осторожно. Аманда Гласк не кажется ему женщиной глупой — глупые в крупном бизнесе просто не выживают — и пара неверных действий могут легко её спугнуть.

Пуганый зверь никогда не покажет, как он уничтожает свою жертву, а Эл жуть как хочет видеть как всё-таки убивает Кира.

***

01/2008

Сегодня у Мисы-Мисы съемки почти в самом центре города. На огороженной съемочной группой территории нет никого постороннего, но уже в нескольких шагах от них продолжает кипеть жизнь никогда не спящего Токио. В отличие от занятой спором с партнером по эпизоду Мисы, он может позволить себе и по сторонам оглядеться, и подумать.

С тех пор, как расследование по делу Киры буквально переходит в руки их небольшой группы, каждый вносит в него вклад по мере сил. И ему, по какой-то причине, раз за разом достаётся лишь роль няньки для Амане. Да, он руководствуется эмоциями куда чаще своих коллег, но это вовсе не значит, что единственный его талант — играть роль менеджера Мисы-Мисы. Ему хочется доказать, что он способен на большее, точно так же, как шеф или Моги.

Собственная беспомощность начинает раздражать так сильно, что он в сердцах пинает бумажный стаканчик из-под кофе. Опомнившись, Мацуда подбирает его и отправляет в ближайшую урну, по привычке приглядываясь к тому, что происходит вокруг.

Его внимание привлекает женщина чуть дальше по улице — он замечает её сквозь панорамное окно небольшого кафе. На днях по просьбе Рюзаки они пересматривают её личное дело вдоль и поперёк, и он просто не может её не узнать. Встреча с Амандой Гласк сегодня — не иначе как подарок судьбы, отказываться от которого не хочется. Он уверен, что сможет принести расследованию пользу. У него больше нет сил сидеть сложа руки.

Он надеется, что Миса-Миса не заметит его временного отсутствия и заглядывает в кафе.

Она сидит за столиком одна, а перед ней — лишь чашка кофе и какая-то папка. Он занимает соседний и прикрывается скромным меню, украдкой поглядывая в сторону подозреваемой. Отчего-то ему кажется, что от неё веет каким-то холодом — фотографии таких ощущений не создают. Она говорит по телефону на английском — так быстро и бегло, что ему не удаётся разобрать толком ни слова. Кажется, речь идёт о деньгах.

— Вы готовы сделать заказ? — официантка улыбается ему, а он вздрагивает от неожиданности, услышав её голос.

— Кофе, пожалуйста.

Чувствуя себя героем фильмов про Джеймса Бонда, Мацуда продолжает наблюдение. Одна только мысль об этом может вызвать у него усмешку, но только не сегодня — сегодня он старается быть максимально серьёзным.

Аманда убирает телефон в сумку и, не притрагиваясь к кофе, поправляет помаду на губах. Эта женщина чем-то напоминает ему Мису-Мису, но если от той постоянно веет жизнерадостностью и легкостью, то от Аманды — наоборот. Даже сидя за соседним столиком и будучи простым наблюдателем он чувствует себя неуютно. У неё европейские черты лица — какие-то острые, кое-где даже грубоватые; яркий макияж и бледно-серые глаза. Когда они случайно встречаются взглядом, он думает, что совершает большую ошибку.

Ощущения обманывают его. Аманда скользит по нему таким взглядом, словно его и не существует, и вновь обращает внимание на лежащую на столе папку. Мацуда облегченно выдыхает.

Вот только так он ничего не узнает.

— Прошу прощения, — обращается он к официантке, когда та приносит ему кофе. — Вы не могли бы принести пирожное женщине за соседним столиком?

Видят небеса, он делает это лишь ради расследования.

— Конечно, — девушка понимающе улыбается. — Какое-то определенное? И нужно ли что-нибудь передать?

— На ваш вкус. И скажите, что это от меня.

С Амандой Гласк они почти ровесники, но отчего-то Мацуда чувствует себя едва ли не школьником рядом с ней. Всему виной этот цепкий, хищный взгляд и её манера держаться — он уверен, что это след долгой работы в крупной компании. Среди его знакомых нет ни женщин, ни девушек из такого круга. Он к ним не привык.

Он боится провалиться, наблюдая за тем, как жизнерадостная официантка ставит перед Амандой клубничное пирожное, украшенное розочками из белого крема, и чувствует, как скользит по нему её тяжелый взгляд. Обманывая его предчувствия второй раз за день, Аманда Гласк вежливо улыбается.

Вот только взгляд её остаётся прежним.

— Если вы искали повод познакомиться, то получилось скверно, — безапелляционно заявляет она, вновь глядя в те документы, что лежат на столе.

— Не смог удержаться, — он улыбается и надеется, что эта улыбка не выдает его нервозности. — Вы очень красиво задумались.

От этого неуклюжего комплимента хочется провалиться под землю. К щекам приливает едва заметный жар — наверняка сейчас он выглядит хуже мальчишки, решившего заговорить с какой-нибудь популярной девочкой из старшей школы.

— Спасибо, — сухо отвечает Аманда.

— Меня зовут Таро Мацуи, — это его последняя попытка как-то поддержать разговор. Он почти уверен, что у него не выйдет. — Я работаю тут неподалеку…

Аманда вновь поднимает на него взгляд, и он готов поклясться, что видит тень раздражения на её лице.

— Мисс Гласк. Присаживайтесь, мистер Мацуи, — внезапно произносит она и кивает в сторону свободного стула за своим столиком. — Но вам придётся самому съесть это пирожное. Я не люблю сладкое.

***

Не впервые за последний месяц кто-то представляется Аманде Гласк чужим именем. Раздражение, с которым она смотрит на молодого мужчину, в одно мгновение сменяется легким интересом. Она вспоминает мистера Койла и думает, где именно ошибается. Дважды — это уже не совпадение.

— Так где, говорите, вы работаете? — она убирает обратно в папку все рабочие документы и смотрит прямо на того, кто представляется ей именем Таро Мацуи.

Над его головой маячит совсем другое имя. Тота Мацуда. Она подталкивает в его сторону тарелку с пирожным и улыбается — улыбается так, как улыбаются заинтересованные в новых знакомствах женщины. Он едва заметно краснеет.

— Я — менеджер одной актрисы, у неё тут съемки буквально в двух шагах, — он ерошит свои волосы и неловко улыбается ей в ответ. — Вы, наверное, знаете её — Миса-Миса сейчас на пике популярности…

Бинго. Если она не ошибается, то Миса Амане должна находиться под наблюдением, — точно так же, как и Лайт Ягами — а её менеджер, использующий чужое имя, может быть всего лишь одним из наблюдателей. Аманда гадает, значит ли это, что и она сама находится под подозрением у знаменитого детектива.

Она едва заметно щурится. Она догадывается, где оступается — её слепая ненависть к Ларри Роудсу всю жизнь мешает ей карты. Теперь ей придётся играть в рамках сложившегося расклада.

— Ничего себе, — Аманда уверена, что её сдержанный восторг, обычно свойственный японским девушкам, выглядит почти натурально. Она наклоняется чуть ближе. — И что же, мистер Мацуи, вы оставили работу, чтобы понаблюдать за девушками в кафе?

— Нет! — он поднимает ладони и качает головой. Мальчишка. — Я же говорил, вы просто очень красиво задумались. И совсем не похожи на девушек вокруг. Я просто зашёл выпить кофе и засмотрелся…

— Бросьте, я не упрекаю, — её тон даже кажется добродушным. — Я слышала, что у мисс Амане недавно был перерыв в творчестве. Получается, всё наладилось? Я рада, мне нравятся её работы.

Аманда понятия не имеет, в каких проектах принимает участие Миса Амане, но не подаёт вида. Ей эта информация нужна не меньше, чем хмуро зависшей за её плечом Рэм. К тому же, в эту игру можно играть вдвоём.

— Ходили даже слухи, что её арестовали, — она говорит с таким энтузиазмом, что удивляется сама себе. Её подташнивает. — Но я в это не верю. Даже звучит глупо.

Она видит замешательство на его лице. Она видит мелькнувший лишь на одно короткое мгновение страх. Улыбка становится ядовитой против её воли.

— Нет, конечно, — отвечает он и смеётся. В последний раз такой натянутый смех ей приходится слышать на первом курсе университета. — У неё был творческий отпуск. Но тогда она работала с другим менеджером, так что я ничего толком об этом не знаю.

Какое-то время они сидят за столом молча. Аманда несколько раз поглядывает на часы на своей правой руке и начинает считать минуты. Она не может позволить себе просто встать и уйти, оставив мистера Мацуи в одиночестве. На три часа в её расписании назначена ещё одна встреча.

***

Мацуда чувствует себя не в своей тарелке. Он смотрит на легко улыбающуюся Аманду Гласк и не может понять, стоит ему продолжать разговор или лучше бежать отсюда, пока не становится слишком поздно. В их беседе нет ничего подозрительного, но внутреннее чутье подсказывает ему — за этой её дежурной улыбкой скрывается волчий оскал.

Он отчаянно ищет хоть какой-то предлог.

— Думаю, мне уже пора, — он пытается улыбнуться, но буквально чувствует, что его улыбка сейчас напоминает скорее результат судороги лицевых мышц. Неловко-то как. — Приятно было познакомиться, госпожа Гласк. Может быть, мы ещё увидимся…

Окончание фразы застревает у него в горле, когда он замечает взгляд стоящего рядом с их столиком мужчину. Он не знает, когда тот здесь оказывается и видит его впервые, хотя тот и кажется ему смутно знакомым, — на его бледном лице не читается ни единой эмоции, но от его взгляда по спине невольно бегут мурашки. Ему кажется, что именно таким взглядом можно пожелать другому человеку смерти.

— Прошу прощения, — произносит он, когда случайно задевает этого человека плечом, протискиваясь в сторону выхода.

— Ничего страшного, — спокойно и вежливо отвечает ему мужчина, но его глаза с такой неприязнью сверкают из-под темной челки, что становится понятно — вежливость эта напускная.

Когда Мацуда идёт обратно в сторону съемочной площадки, то замечает того за одним столиком с Амандой Гласк. Только сейчас он понимает, где же всё-таки его видел — его фотографии есть в личном деле, которое собирает Рюзаки для группы расследования.

«Теру Миками, сейчас занимает должность окружного прокурора, — он вспоминает, как Рюзаки листает файлы. — Самый продолжительный контакт в списке, но пока он нас не интересует. Судя по психологическому портрету — просто её типаж. Я бы присмотрелся к рабочим контактам».

Ему становится стыдно. Мацуда чувствует себя дураком, который решает разыграть не ту карту.

========== 14 ==========

Комментарий к 14

Lord of the Lost — Waiting for You to Die

«In another world I would slay you I would martyr and mortify But all I am doing is waiting I’m waiting for you Waiting for you to die»

10/1996

Аманде Гласк четырнадцать лет. Она сидит в приемном зале тюрьмы «Сан-Квентин» и смотрит на лицо чудовища из своих ночных кошмаров сквозь толстое прозрачное стекло. Под длинными рукавами толстовки, прямо на её запястьях, прячутся уродливые шрамы. Пунцовые, они побелеют и почти растворятся на её коже с годами.

Она смотрит в его карие глаза — ловит в них насмешку, кривится в ответ и запоминает. Она запоминает всё, чтобы однажды насладиться тем моментом, когда тварь всё-таки сдохнет. Месяц назад, касаясь ножом своих запястий, она мысленно бросает монетку и гадает, кто же из них помрёт первым.

Никто не умирает.

— Зачем ты приходишь-то? — Ларри Роудс — чудовище — смеётся над ней. Его голос хриплый, а тон кажется жизнерадостным. Ей хочется его задушить. — Жалеешь, что мне всё-таки не удалось завершить свой шедевр? Понимаю, искусство — тонкая материя, но ты-то наверняка способна оценить его по достоинству.

Она кривит свои бледные губы. Это существо противно ей — его голос, его насмешливый взгляд, его слова. Тем не менее, она не отводит от него взгляда. Недавно затянувшиеся раны неприятно ноют.

— Хочу посмотреть, как ты умрёшь, — Аманда улыбается в трубку — почти блаженно.

— Так я не собираюсь умирать, — кажется, его веселят её слова. — Мы ещё пообщаемся с тобой, когда я выберусь отсюда.

Лишь покачав головой, она вешает трубку и выходит из зала. Её тошнит.

09/1997

Аманде Гласк пятнадцать. Её волосы в этом году уже совсем светлые. Узнав о том, что в тюрьме «Сан-Квентин» происходит пожар, она выглядит одним из самых счастливых людей на планете. Её глаза горят, когда она появляется в уже ставшем знакомом зале. Сегодня — день свиданий. Сегодня с ней её новые раны. Она знает, что вскоре от него не останется и следа, но под высоким воротником водолазки красуется багрово-красный след от веревки.

Ларри Роудс при пожаре не получает даже символического ожога. Монетка снова ложится ребром.

— Опять ты? — он даже удивляется. Она — нет.

— Живой, — разочарованно говорит Аманда. Уголки губ опускаются сами собой.

Она не понимает, почему это так для неё важно. Её психиатр каждый раз говорит ей отпустить этого человека, вот только она не может — ей хочется пробраться за толстую прозрачную стенку и задушить его; хочется поджечь его камеру и увидеть, как он сгорает, задыхаясь от дыма и боли.

Не говоря больше ни слова, оставляя своё чудовище в одиночестве, она возвращается домой.

06/1998

Аманде Гласк шестнадцать. В её душе затягиваются последние раны, но перед тем, как уехать из родной страны вместе с отцом, она по привычке приходит сюда. Тюрьма «Сан-Квентин» встречает её с распростертыми объятиями, и Аманда даже задумывается на мгновение, не попадёт ли когда-нибудь сюда сама.

Им снова не выпадает ни орёл, ни решка — они с Ларри Роудсом до сих пор живы.

— Почему? — её единственный вопрос. Серые глаза выглядят потухшими.

— Я же говорил тебе, — ей кажется, что чудовище чувствует себя победителем. — Я не собираюсь умирать. В отличие от тебя, у меня есть планы на эту жизнь.

Она стискивает зубы. Она чувствует, как где-то глубоко внутри закипает противная, тягучая злость. На её ладонях остаются следы от длинноватых ногтей.

Аманда с грохотом вешает трубку и говорит себе, что её цели станут куда ярче, чем он может себе представить. Она не может позволить себе проиграть, раз уж монетка каждый раз ложится ребром.

08/2004

Аманде Гласк двадцать два. Её обуревает странное чувство ностальгии, когда она заглядывает в «Сан-Квентин» — с момента её последнего визита здесь почти ничего не меняется. Ей даже кажется, что в холле её встречают те же люди, но она точно знает — другие.

— Не знал, что у меня сегодня будут посетители, — Ларри Роудс ухмыляется — он её не узнаёт.

— К сожалению, — деловито произносит она, когда снимает свои крупные солнечные очки. В её серых глазах не читается ни единой эмоции. — Как я вижу, ты всё не сдаёшься.

— Так это ты, — ухмылка на его лице становится почти восторженной. — Никак не можешь забыть?

Сейчас, спустя почти десять лет, Аманда не хочет забывать. Сейчас она смотрит в его карие глаза, чтобы доказать себе, что они — другие. Холодные, жестокие, но совсем не такие, какие она привыкает видеть в последние два с половиной года.

Она улыбается. Ей всё ещё хочется посмотреть как он умрёт. Она обещает себе, что рано или поздно они до этого дойдут — неважно, на что придётся ради этого пойти.

— А ты? — её улыбка выглядит оскалом не худшим, чем у него самого.

03/2007

Первые новости о Кире — серийном убийце, сосредоточенном на уничтожении преступников — застают Аманду Гласк в собственной квартире. Добрых несколько минут она смотрит на заголовок опубликованной на одном из новостных порталов статьи, пока наконец-то не начинает смеяться.

Её желания остаются прежними.

========== 15 ==========

Комментарий к 15

Viego, the Ruined King Theme

Осторожнее, о вторую половину можно пробить рукой лицо. Вы предупреждены.

«Все чудовища — это люди»

01/2008

Рэм не нравится человеческий мир — так она думает, невольно прислушиваясь к мягкой, едва слышной фортепианной мелодии. Люди кажутся ей жестокими существами, готовыми вгрызаться друг другу в глотки при любом удобном случае. Не все, но очень многие. Она безразлично наблюдает за мелькающими за окном огнями ночного города и гадает, как сейчас поживает Миса.

Миса — единственный человек на её памяти, которому удаётся привязать к себе даже не одного, а нескольких шинигами. Джелоус отдаёт за неё свою жизнь, а Рэм… Рэм старается сделать так, что отдавать жизнь никому больше не придётся. Она знает, что сделает это сама, если понадобится, но в её душе теплится надежда на лучшее.

Мелодия становится громче, в музыке слышится еле уловимое напряжение.

В отличие от Мисы, к новой владелице тетради шинигами не привязывается. Она следует за ней по пятам, наблюдает за её действиями, но всё так же оберегает лишь единственного дорогого ей человека. Тем не менее, вчера Рэм сообщает той о появившихся в её квартире камерах. Она догадывается, кто устанавливает их здесь и почему — она понимает, что детектив, угрожающий Мисе, идёт по следу тетради и не теряет надежды её найти.

Мелодия ускоряется.

Рэм уже не может повернуть назад. Собственными руками она выдает карты в руки Аманде Гласк и надеется, что та сумеет сделать то, на что оказывается не способен одержимый тетрадью Лайт Ягами. Шинигами видит его лишь несколько раз с тех пор, как он забывает о титуле Киры — отлучается совсем ненадолго, чтобы взглянуть на происходящее своим единственным глазом — и понимает, что в таком состоянии это совсем другой человек. Она понимает, что с таким человеком у Мисы куда больше шансов стать счастливой.

Мелодия тяжелеет.

Она не симпатизирует Аманде — они всего лишь работают вместе. Как часто говорит сама женщина, они «сработались». И пока что их сделка исправно работает в обе стороны. У Рэм есть вся доступная информация о дорогой подопечной: несколько раз ей удаётся увидеть Мису собственными глазами; у Аманды — вся информация, какая поможет ей избежать тюрьмы. Шинигами надеется, что той удастся пробыть Кирой как можно дольше — так долго, что Ягами будет отстранен от расследования этого дела и навсегда забудет о тетрадях смерти.

Напряжение нарастает. Мелодия становится всё быстрее.

В отличие от Рюука, способного выступать молчаливым наблюдателем, Рэм чувствует себя куда ближе к людям, которые ей так не по душе. Она не может отказаться от собственных эмоций и привязанностей даже ради соблюдения законов, и оттого ей кажется, что они с Амандой в чём-то схожи.

***

Мелодия обрывается на самой тяжелой, напряженной ноте.

Аманда Гласк захлопывает крышку стоящего в зале рояля и поднимается на ноги. Её пальцы болят с непривычки, а за спиной мрачной тенью маячит Рэм. Сегодня она не может сказать шинигами ни слова и молча выключает свет, прежде чем отправиться в постель.

Огромная мозаика из решений и разрозненных фактов наконец-то начинает складываться в целостную картину. Чужие имена, а теперь ещё и камеры — всё это звенья одной цепи. Цепи, которой детектив по имени Эл намеревается её сковать. Аманда улыбается и думает, что может показать ему жизнь в этой квартире во всей красе.

Она надеется, что мистер детектив любит сериалы — в ином случае он просто умрет со скуки.

***

— Я не обнаружила здесь ни одной камеры, — сообщает ей Рэм на следующее утро в офисе.

— Значит, у мистера детектива пока недостаточно длинные руки, — кивает Аманда и делает пометки в блокноте. — Спасибо, Рэм.

Аманда знает, что информация стоит дорого — никто, даже шинигами не станет делиться ею просто так. Она берет в руки телефон и собирается набрать пару коротких сообщений, когда на экране под стандартную мелодию высвечивается знакомое — чужое — имя.

— Мистер Койл, — Аманда не здоровается. Она терпеть не может звонков на личный номер в рабочее время. — Вы знаете, что для того, чтобы связаться со мной можно позвонить в офис или воспользоваться моим рабочим номером? Не помню, чтобы мы с вами достигали каких-то договоренностей по этому поводу.

— Доброе утро, мисс Гласк, — в отличие от неё, мистер Койл — Морелло — соблюдает приличия. — Я подумал, что такие важные новости вы захотите узнать в обход стандартных процедур. Совет директоров одобрил вложение в разработку нейростимуляторов. Ваше предложение ещё в силе?

Аманда соглашается на встречу на территории своей корпорации и понимает, что настоящая игра только начинается.

***

Семнадцать. Он насчитывает семнадцать кубиков сахара, прежде чем построенная им пирамида со стуком рушится на стол. Жаль, в последние несколько часов это оказывается единственным его развлечением — наблюдение за квартирой Аманды Гласк оказывается настоящим испытанием.

Эл надеется увидеть хоть что-нибудь, но уже в первую неделю становится ясно — эта женщина не из тех, кто часто бывает дома. Из его собственных наблюдений, из заключений других участников группы расследования следует, что в своей квартире она лишь ночует, да и то не всегда. Уэди умудряется установить камеры даже в её машине, но и там они не находят ровным счётом ничего.

Убийства продолжаются, и если за ними сейчас стоит именно она, то она никак не себя не выдаёт. Или, быть может, знает о наблюдении? Он понимает, что люди такого уровня часто бывают параноиками, — высокая конкуренция и постоянное напряжение так или иначе дают о себе знать — а уж с её прошлым и подавно. У него так много догадок и предположений, но нет ни единого подтверждения. Это раздражает.

В квартире Аманды Гласк хлопает входная дверь. Он лениво поднимает взгляд на экран монитора и подмечает мелкие детали: сегодня женщина возвращается домой не одна, к тому же, выглядит так, будто слегка не в себе. Её спутник выглядит немногим лучше. Но обо всём об этом он уже знает. Личная жизнь подозреваемой его не интересует.

Двумя пальцами он берёт один из лежащих на столе листов бумаги — он специально распечатывает историю болезни Гласк — и пытается понять, сможет ли найти какие-либо зацепки в её прошлом. Посттравматическое стрессовое расстройство, суицидальное поведение, паранойя, расстройство личности, болезненная зацикленность на преступнике — это лишь малая часть того, что описывает её психиатр. В один из дней он просматривает записи из архивов тюрьмы «Сан-Квентин» и наконец-то понимает, для чего она столько раз навещает убийцу матери. Он удивляется тому, что от такой глубокой травмы к двадцати пяти годам у Гласк не остаётся следов.

— А-а-а, — вслух выдыхает он, резко вновь поднимая взгляд на монитор. Он сравнивает её спутника — Теру Миками — с фотографией Ларри Роудса на столе. И наконец-то догадывается. — Значит, остались все же следы.

У Аманды Гласк самый яркий и очевидный мотив для убийства этого человека, но он не может опираться на одни только мотивы. Он до сих пор не может доказать, что Кира способен убивать не только с помощью сердечного приступа. Он не может доказать, что у Аманды Гласк есть какие-то секреты.

Он вспоминает те времена, когда его группа следит за домом семьи Ягами. У подозреваемого тогда Лайта в доме секретов оказывается больше, чем в квартире этой женщины.

Со стороны монитора доносится грохот — это в гостиной Гласк летит на пол всё то, что ещё недавно стоит на столе. Он не понимает, чем спровоцировано поведение этих двоих, но делает ставку на то, что они, скорее всего, пьяны. Такие мелочи интересуют его в последнюю очередь.

Он передвигает разложенные на столе бумаги. Старается составить целостную картину, переставляет слагаемые местами, но чувствует, что здесь чего-то не хватает. Чего-то важного.

Грохот сменяется шорохом одежды и разговорами такими сбивчивыми и тихими, что расслышать их он не может. Но это всё равно отвлекает. Сосредоточиться не выходит. Он отправляет в рот одну из горстки лежащих неподалеку конфет и решает, что придётся просто подождать.

Спать, когда в штаб-квартире наконец-то стоит тишина, тоже не хочется. Он уверен, что подбирается совсем близко к той мелкой детали, которой ему недостает. Конфета оказывается не очень вкусной.

Он без особого интереса смотрит за происходящим в квартире Аманды Гласк. Замечает как смазывается её помада, оставляя следы на чужой коже. Видит как переплетаются их пальцы, как часто и жадно соприкасаются тела. Скрип стола становится почти навязчивым.

Лайт — единственный, кто сидит с ним здесь в такое время — очухивается от своей полудремы под отзвук особо громкого женского стона. В первые несколько секунд он будто бы не понимает, что происходит, — переводит взгляд с него на экран монитора и обратно — а потом вдруг тянется к панели управления и одним движением руки гасит все мониторы.

— Рюзаки! — он уверен, что от возмущенного возгласа Ягами может проснуться даже живущая парой этажей ниже Амане. — Что ты делаешь?

— Веду наблюдение, — он закидывает в рот ещё одну конфету и включает мониторы обратно.

Судя по всему, и Гласк, и Миками — оба любят погромче.

— Ты с ума сошёл? — Лайт выглядит недовольным и ему даже кажется, что на щеках того выступает румянец. Он забывает, что тот всё-таки младше. — Ты не можешь вот так просто вторгаться в настолько личную жизнь людей! Тебе не кажется, что это уже слишком?

Он смотрит на него, словно на глупого ребенка. Не впервые уже Ягами младший со своими принципами пытается вмешаться в его методы ведения этого дела. В который раз за последние месяцы Эл жалеет, что не работает один.

— Если тебя смущают обычные человеческие отношения, — он пожимает плечами и вновь отворачивается к монитору. — То могу предложить только смириться с их существованием.

Обычные человеческие отношения. Эта фраза по какой-то причине застревает у него в голове. Он вспоминает о том, как просит Лайта воспользоваться чувствами Мисы в интересах дела. Тот, конечно, отказывает. Принципы. Что, если Аманда Гласк не такая принципиальная? Что мешает ей использовать чувства в собственных интересах? Ничего.

— Это вторжение в частную жизнь, — продолжает нудеть Ягами и стыдливо прикрывает глаза ладонью, натягивая сковывающую их кисти цепь.

— Можешь заявить на меня в полицию, — он отмахивается от него и поудобнее устраивается в кресле.

До этого он ставит лишь около одного процента на то, что её личные контакты могут быть как-то связаны с делом Киры. Теперь, сложив вместе несколько мелких кусочков мозаики, он поднимает вероятность до пяти.

Шум со стороны монитора затухает, оборвавшись на коротком «господи». Эл всё ещё считает, что эти двое пьяны. Но у любых наблюдений есть своя ценность. К сожалению, никто из группы расследования не разделит этот его довод — в отличие от него, они придают таким вещам слишком большое значение.

========== 16 ==========

Комментарий к 16

Tardigrade Inferno — How Nightmares Die

«Every time I go to sleep I dream of death and pain Silver bullets that I keep will cure my damaged brain»

01/2008

Раз. Она слышит счет, но не понимает, кто считает — в опустившейся на комнату темноте не видно ничего, кроме чьих-то прищуренных, отливающих красным глаз. Кроме этого счета здесь не слышно звуков, не ощущается запахов. Ей кажется, что она застревает в бесконечной пустоте наедине с этим взглядом. Пронзительным, проникающим прямо под кожу. Ей кажется, что она даже чувствует покалывание.

Внутри просыпается страх. Короткими всполохами он заполняет собой всё её сознание. Ей хочется сбежать, хочется забиться в самый дальний угол и сделать вид, что её не существует. Запястья прошивает болью — так, словно в один момент их касаются раскаленным металлом.

С её губ не срывается ни звука, хотя горло неприятно саднит от попыток кричать. Во рту противный привкус крови и каких-то лекарств. Всё это кажется таким знакомым и таким чужим одновременно. Она не может вспомнить. Или всё-таки не может забыть?

Два. Хриплый, шелестящий голос продолжает считать. Она не знает, что случится, когда счёт подойдёт к концу. Знает, знает, знает.

Боль поднимается выше — правое плечо почти выворачивает наизнанку, и ей хочется согнуться пополам от этих ощущений. Тело не слушается. От боли так хочется выть, но ничего не выходит. Шею неприятно сдавливает — всё сильнее и сильнее, заставляя её кашлять от нехватки воздуха.

Привкус крови во ртустановится ярче. Чужой взгляд становится внимательнее. Он ждёт. Её тошнит — от боли, от отвратительного вкуса и ощущения прикосновения иглы к бедру. Её трясёт, да только тело даже не подрагивает. Она чувствует себя такой беспомощной и такой бесполезной.

Она не может ровным счётом ничего. Голос называет её пустым местом. Холстом, он зовёт её холстом. Эти назойливые мысли звучат иначе — все эти слова произносятся вовсе не ею, её голос не может быть таким высоким, таким детским. Она пытается сплюнуть кровь. Ничего не выходит.

Три. Тонкое, изящное лезвие — откуда ей знать? — холодным водопадом проходится вдоль её спины. Длинная косая линия изгибается, напоминая зигзаг. На этот раз она чувствует запах крови — перемешанный с отвратительной вонью чего-то химического, он забивается в ноздри и оседает там. Ей кажется, что навсегда.

Кричать всё ещё не выходит. Все её вопли застревают в глотке, но чужой голос шепчет ей о том, что она звучит замечательно. Спина горит — она чувствует как по пояснице, по ногам стекает теплая, противно-липкая кровь. Она не видит, просто знает, что её много. Откуда-то она знает, что этой кровью заляпан пыльный пол и какие-то покосившиеся стальные полки в дальнем углу помещения.

Ей хочется просить о пощаде, когда она чувствует, как вены неприятно напрягаются от введенного препарата. Под кожей — от кончиков пальцев до основания шеи — жжет огнём. Так будет лучше. Она не знает, откуда берутся в её голове эти мысли, но она уверена — будет лучше.

Она захлёбывается в слезах, но не чувствует их. Не чувствует, но где-то там — в темном, влажном подвале, сидя рядом с истерзанным трупом собственной матери, она действительно плачет. Она — единственный оставшийся холст.

Четыре.

Аманда Гласк просыпается в спальне своей квартиры в Токио. Её дыхание сбито, вдохи и выдохи кажутся до противного тяжелыми, а в горле стоит отвратительная сухость. Она непроизвольно касается запястий, потирая их пальцами. По спине пробегает озноб и ей кажется, что он проходит ровно по линии длинного, витиевато изогнутого шрама в виде множества лилий.

Эти кошмары преследуют её много лет подряд, но ей давно уже не страшно. Она прислушивается к звуку собственного дыхания и несколько долгих секунд смотрит на идеально ровный белый потолок. Самое яркое воспоминание из этого сна — это глаза. Никогда на её памяти они не отливают красным. Таким знакомым, проклятым оттенком — она замечает такой в собственном отражении в зеркале по утрам.

А ещё точно такой же отблеск, в точно таких же карих, как в её кошмарах, глазах она видит каждый раз, когда встречается взглядом с Теру. И иногда, когда он смотрит на неё с тем же безумным восторгом, она из раза в раз ждёт, что он скажет что-нибудь про холст. Из раза в раз она чувствует, как эти взгляды откликаются покалыванием в её старых шрамах.

Она понимает, что рано или поздно это разрушит её. Или его. Она прикрывает глаза. Теру понятия не имеет о том, что творится в её голове. Он не знает ничего о том, что и по какой причине с ней произошло. Он не знает даже о том, почему тогда, несколько лет назад, она вообще на него смотрит. Теру восхищается ею по совсем другим причинам. Или всё-таки знает?

Внутри разливается противная горечь. Ей хочется позвонить ему — прямо сейчас, посреди ночи — и высказать всё то, что терзает её изнутри. Но она не двигается. Это лишь побочный эффект и тогда, когда впечатление от кошмара спадёт, это наваждение отступит.

К тому же, ей не нужны лишние уши. Мистер детектив наверняка прослушивает и отслеживает всё, что происходит в этой квартире, вплоть до мелочей, а быть звездой такого плана Аманда не готова.

Она достает из ящика прикроватной тумбы маску для сна и вновь пытается заснуть. До звонка будильника ещё целых четыре часа.

Цифра четыре до сих пор кажется ей одной из самых завораживающих.

========== 17 ==========

Комментарий к 17

Hans Zimmer — Panic, Shear Bloody Panic

«Сначала человек убивает что-то в себе, потом он начинает убивать других»Вильгельм Райх

02/2008

На самом деле никакой компании под названием «Нейролинк» не существует. Аманда готова отдать детективу должное: он старается на славу, когда создаёт настоящее юридическое лицо, оформляет несколько сайтов и изображает клиентов, с которыми в один из дней она пытается поговорить. Он заботится даже о таких мелочах как репутация — в один момент о «Нейролинк» узнают едва ли не все крупные игроки.

Всё портит лишь фальшивое имя Койла. Но откуда другим знать об особенностях её глаз? Именно это, ровно как и само существование тетрадей, до сих пор держит дело Киры нераскрытым. И пусть оно таковым и остаётся.

***

Одна из их встреч проходит на чужой территории. Небоскреб, что появляется в городе буквально несколько месяцев назад, встречает посетителей ослепительным блеском стекла — чтобы отгрохать такой нужно немало денег, и впервые за последние несколько месяцев Аманда Гласк думает, что они с детективом по имени Эл находятся в разных условиях. Он всё-таки богаче, а значит — может оказаться влиятельнее там, где всё решают деньги. То есть практически везде.

Мистер Койл собственной персоной встречает её в вестибюле. Вокруг не видно ни посетителей, ни работников — здесь непривычно тихо для офиса, словно в этот день все сотрудники решают взять выходной. Или же их просто не существует. Аманда, тем не менее, не верит, что обслуживать такое огромное здание можно минимальным количеством персонала. И неважно, чем здание является на самом деле.

— Думаю, вы будете не против пообщаться с глазу на глаз, мисс Гласк, — он улыбается, когда они оказываются в небольшом светлом кабинете и жестом приглашает её занять место за столом. — Не люблю лишний шум.

— Не вижу в этом особого смысла, — она садится напротив. — Но раз я здесь, то будет глупо просто развернуться и уйти, потратив своё время впустую.

Ей интересно, чем закончится сегодняшний раунд их игры. Она уверена, что не даёт команде детектива ни одного повода усомниться в себе — установленные сначала в её квартире, машине, а потом и в некоторых помещениях корпорации камеры не демонстрируют им ничего сверхъестественного. Изо дня в день Аманда ведёт себя как погруженный в работу директор крупной корпорации, иногда — просто как женщина. Она надеется, что мистер детектив от души наслаждается теми шоу, какие она ему периодически устраивает.

Что нужно ему сегодня? Она, едва заметно склонив голову, смотрит на мистера Койла и поправляет рукава своего темного пиджака. Уверенность в том, что говорить они будут вовсе не о бизнесе сегодня куда сильнее, чем в прошлые несколько встреч. Сегодня мистер Койл не приглашает никого, кроме неё.

— Мне хотелось бы обсудить ваши публичные выступления, — он делает ход первым и начинает вовсе не с пешки.

— При всём уважении, мистер Койл, — в её кривой усмешке нет ни намека на уважение. — Но как мои выступления сопряжены с нашей сделкой?

— Вы много говорите о Кире, — его тон спокоен, а поза настолько расслабленная, будто они говорят о погоде. Он откидывается в своём кресле чуть глубже. — Знаете, мисс Гласк, я склонен изучать своих партнеров, прежде чем выходить на серьезные сделки. Так почему же именно Кира?

Аманда скрещивает руки на груди и вскидывает бровь, демонстрируя ему весь свой скептицизм. Никогда в жизни — даже в те времена, когда ей приходится работать под началом отца — она не обсуждает взгляды на жизнь с коллегами, партнерами или конкурентами. Если она чему-то и учится за несколько лет, проведенных в этой среде, так это тому, что подобные мелочи никому не интересны.

Но они с мистером Койлом вовсе не партнеры. Она ухмыляется.

— Не имею привычки смешивать личное и рабочее, — Аманда даже не обращается к нему по имени. — Но если вы хотели обсудить что-то ещё — я слушаю.

Ей кажется, что она замечает легкий проблеск недовольства в его взгляде. Нервничает ли он? К какому сценарию готовится их группа, когда назначает эту встречу? Любопытство так и распирает её изнутри. Аманда делает вид, что ей вовсе не интересно.

— Мисс Гласк, — мистер Койл выдерживает длинную — почти театральную — паузу. — Это вовсе не личный вопрос. Вы же знаете, кто я.

Тьерри Морелло — человек, найти информацию о котором у неё так и не получается. Но Аманда Гласк понимает, о чём говорит мужчина. Он представляется ей именем Эральда Койла — детектива не менее знаменитого, чем Эл, входящего в тройку лучших. Она проводит не один вечер в поисках информации об этом человеке и ухмыляется, понимая, что это ошибка.

Нельзя так запросто раскрывать, что Эральд Койл и Эл — один и тот же детектив. Она готова смеяться до боли в животе, если окажется, что он встречается с ней лично. Аманда ставит на то, что такого быть не может и это всего лишь досадная случайность. Эл не знает о глазах шинигами и не может включать их в свои расчеты.

— Вы хотите сказать, — следуя его примеру, Аманда откидывается поглубже в кресло и закидывает ногу на ногу, — что задаете этот вопрос как детектив? Тогда, мистер Койл, я не могу ответить вам без своего адвоката.

Она не собирается прятаться, ей всего лишь нравится играть в эту игру.

— Это не допрос, просто профессиональный интерес.

— Тогда у вас уже есть ответ, — с неприятной улыбкой пожимает плечами Аманда. — Я считаю, что Кира действует подобно лекарственному препарату — очищает социум от нездоровых клеток, не позволяя им собраться в раковую опухоль. Я много раз говорила об этом и не скрываю своей позиции. Меня, мистер Койл, подташнивает от тех, кто сидит в тюрьмах за особо тяжкие.

Он смотрит на неё так, словно ждёт другого ответа. В её глазах читается разочарование. Неужели он может сюда прийти неподготовленным?

— Не сомневаюсь, что и смерть Ларри Роудса пришлась вам по душе.

Подлый прием. Аманда улыбается чуть шире, потому что уверена, что на его месте может ударить точно по тому же месту.

— Моя репутация в очередной раз обгоняет меня, — она даже смеется. — Вы времени зря не теряли, мистер Койл. Но вы правы, я была в восторге. В «Сан-Квентин» сообщили, что он умер от потери крови — очень жаль. Мне бы хотелось, чтобы он сгорел заживо.

— И вы так запросто говорите об этом?

— А вы ждали от меня чего-то иного? — на мгновение в её взгляде проскальзывает злость. Почти ярость. Всего на одно короткое мгновение. — Как я и говорила, мистер Койл, если вы желаете устроить допрос или поговорить о моей частной жизни — давайте сделаем это либо в присутствии моего адвоката, либо в нерабочее время. Вы сами знаете, что время стоит очень дорого.

Аманда умышленно ничего не отрицает. Ей нечего скрывать — ненависти к Ларри Роудсу она посвящает едва ли ни всю собственную жизнь и не знать о ней, установив за ней наблюдение, мистер детектив не может. Под подозрением она или нет, а открещиваться от собственных публично высказанных взглядов — глупость.

В кабинете на несколько долгих минут устанавливается тишина. Где-то за приоткрытым окном слышится гул проезжающих мимо машин и людские голоса. Часы на соседней стене показывают половину четвертого.

— Тяжелый вы человек, мисс Гласк, — наконец-то произносит он. — Но не мне вас судить. Давайте всё-таки вернёмся к нашему контракту. О Кире мы сможем поговорить и в другой раз — на ваших условиях.

— Вот и замечательно, мистер Койл.

Аманда Гласк уверена, что у великого детектива по имени Эл есть какой-то план. Она уверена, что этот разговор имеет под собой повод куда более веский, чем праздное любопытство, и с нетерпением будет ждать их следующей беседы.

========== 18 ==========

Комментарий к 18

In This Moment — Sick Like Me

«As you tear me to pieces You are beautiful Even at your ugliest, I always say You’re beautiful and sick like me»

02/2008

Всем свойственно ошибаться — такова человеческая природа. И он даже не знает, может ли называть себя чем-то большим, чем просто человек. Где-то глубоко внутри он ощущает себя по-настоящему избранным — единственным, на кого Господь изо дня в день обращает своё внимание. Изо всех людей, которые окружают её и сотен или даже тысяч тех, кто думает о ней как о спасителе, — как о Кире — только на него она смотрит иначе.

Но эта назойливая мысль его не спасает. Он с мрачной ухмылкой смотрит на аккуратно выведенные в тетради иероглифы: они ничем не выделяются на фоне других записей и кажется, будто не имеют никакого особого значения. Первый раз, когда он идёт против её воли — этот человек не преступник, причина его смерти — несчастный случай. Может ли считаться преступником тот, кто идёт против Господа? Да. Имя этого человека появляется в тетради лишь потому, что он идёт против неё. Потому, что он на неё смотрит.

Совесть подсказывает ему, что он и сам становится тем, кого так ненавидит. Он отмахивается от неё. Это совершенно другое. Он — одна из рук закона, а значит он не может ошибаться.

Теру Миками бросает ещё один тяжелый взгляд на это неприятное имя и продолжает выносить приговоры. Чудовище внутри, так старательно укрощаемое им на протяжение всей жизни, наконец-то чувствует себя свободным.

***

Утро Аманды Гласк всегда — почти всегда — начинается с новостей. Биржевых сводок, присланных на электронную почту отчетов, а в последние несколько месяцев ещё и с криминальных хроник. Она следит практически за всем, что происходит и время от времени чувствует, что ей нужен перерыв. Избыточная информация постепенно вытесняет собой по-настоящему полезную.

«Тяжелое ДТП на одной из крупнейших улиц столицы. Среди погибших — менеджер известной модели и актрисы Мисы Амане», — взгляд Аманды невольно цепляется за эту заметку.

В памяти что-то шевелится и за чашкой утреннего кофе она вспоминает о том, кто именно является менеджером Амане. Один из участников группы расследования — в этом она уверена почти наверняка — погибает, став невольной жертвой автомобильной аварии. Пешеход.

Они с ним встречаются даже не единожды — не считая той встречи в кафе, Тота Мацуда ещё дважды появляется в офисе её корпорации. Говорит о том, что Миса хочет заключить с ними рекламный контракт и стать лицом нового продукта. Аманда ему ни на йоту не верит, но только улыбается и говорит, что передаст его инициативу специалистам по рекламе. Она понимает, что это всего лишь часть игры, которую ведёт против неё мистер Эл.

Он хочет внедриться как можно глубже в её жизнь и в один момент подловить её на ошибке. Аманда уверена, что тому хватит и малейшей оплошности, чтобы сделать выводы и достать против неё косвенные, но всё-таки доказательства. И ошибаться Аманда не хочет.

Тем более странной кажется ей внезапная смерть мистера Мацуды в результате несчастного случая. Убийство? Вариант кажется ей неправдоподобным. Никто, кроме владельцев тетради, не может подстроить убийство таким образом. А в том, что кто-то решает убрать такого человека, пожертвовав при этом жизнью ещё и нескольких водителей, она сомневается ещё сильнее. Он не выглядит опасным, не выглядит настолько ценным кадром.

Она постукивает длинными ногтями по светлой фарфоровой чашке. Ей кажется, что она упускает из виду что-то важное.

«Иногда тебе уделяют слишком много внимания», — она вспоминает когда-то брошенную вскользь фразу Теру. В его тоне в тот момент не слышится эмоций, но его взгляд — взгляд в тот момент кажется ей таким же красочным, какие она периодически видит во снах. Кровожадным.

Аманда Гласк хмурится. Она не верит, что Теру может совершить такую простую ошибку. Он вовсе не глупый человек и знает, что поставлено на карту. Более того, он чаще всего понимает ситуацию даже быстрее, чем она успевает её озвучить. Зачем?

Кофе остывает и становится противно-кислым на вкус. Когда она с грохотом ставит чашку на стол, то понимает — Теру может быть сколь угодно умным и расчетливым человеком, но от этого он не перестаёт быть человеком эмоциональным. Импульсивным и до фанатизма одержимым своими идеями. Идеальным человеком. Просто не в этих обстоятельствах.

Сегодняшний рабочий день обещает быть очень долгим. Приведя себя в порядок и собираясь выходить из дома, Аманда отправляет ему короткую смс. Раз уж мистер детектив следит за ними практически повсюду, им придётся выбраться на свидание.

Впервые в жизни Аманде хочется, чтобы свидание оказалось настоящим. Хочется, чтобы ход её мыслей оказался в корне неверным.

***

В номере, который они снимают, до рези в глазах светло, несмотря на стоящую за окном ночь. Потолочное освещение кажется излишне ярким, а оформленный в светлых, практически белых тонах интерьер не вписывается в установившуюся в помещении мрачную атмосферу. Даже воздух здесь будто бы слишком густой — он забивается в ноздри и проникает в лёгкие, не позволяя дышать полной грудью.

Они молчат. Аманда садится в кресло и по привычке закидывает ногу на ногу, когда Теру так и остаётся стоять у дверей, прислонившись плечом к высокому шкафу. Сейчас он смотрит на неё сверху вниз — снова — и его взгляд неуловимо меняется. Становится ярче, острее. Её дыхание сбивается с привычного ритма.

Она уже почти уверена, что не ошибается.

— Ты же понимаешь, что это то же самое, что и подписать себе смертный приговор, Теру? — спрашивает она. В её голосе не слышно холода, но она пытается. Его глаза не дают ей сосредоточиться.

Ему нужно только прищуриться, и сходство станет окончательным.

— Понимаю, — он кивает и линзы в его оправе едва заметно бликуют. Он всё-таки щурится. — Но любой, кто идёт против воли Господа должен быть наказан.

Аманде всё ещё противен этот титул. Тем не менее, она ничего не говорит — лишь поправляет тугой воротник своей красной блузки. Ей не хочется подыгрывать ему в этой странной игре в религию, но выбора у неё не остаётся. Она надеется, что правильно понимает ход его мыслей.

Ей хочется надавить на самое больное место.

— И ты тоже? — она кривит губы в ухмылке.

— Если понадобится. Но я не считаю, что где-то пошёл против твоей воли, Аманда, — он улыбается — пугающе ярко — и в одно мгновение преодолевает расстояние между ними, сжимает пальцами подлокотники кресла, нависая над ней. — Самая большая проблема любви господней в том, что желают её все.

Они оба затихают на пару мгновений. Сейчас они легко могут чувствовать на коже дыхание друг друга. Частое, прерывистое, выдающее беспокойство дыхание.

— Я не могу позволить кому попало смотреть на тебя, — Теру продолжает. Он снимает свои очки и кладёт их на тумбочку, тут же поворачиваясь обратно к ней. Она до сих пор не может перестать смотреть ему в глаза. — Не так. Не так часто, не такими глазами.

Аманда уверена, что любые взгляды в её сторону — плод его воображения, навязчивая идея или недопонимание, которые приводят к пугающим последствиям. Ей хочется сказать об этом, но слова так и застревают в горле. Его глаза — такие — зловеще поблескивают алым в тени его темных волос.

Ей кажется, что на его бледной коже не хватает пары случайных брызг крови. На мгновение — одно короткое мгновение — она жалеет, что Теру убивает с помощью тетради. Ей хочется посмотреть, как он делает это собственными руками. Хочется видеть его ярость и все те желания, которые он постоянно прячет под маской холодного, почти идеального в глазах окружающих человека. Он — хаос, скрывающийся за личиной порядка.

— Сосчитай для меня до четырёх, Теру, — произносит она полушепотом. Эта просьба срывается с её губ раньше, чем Аманда успевает её осмыслить. Её собственные глаза сейчас горят не менее ярко, чем у него.

В его взгляде читаются непонимание и удивление, она замечает, как он вскидывает брови, прежде чем улыбнуться. Несмотря на то, что она никогда не рассказывает ему о том, откуда на её спине огромный художественный шрам и почему несколько лет назад она смотрит именно в его сторону, она уверена, что он догадывается об этом. Теру — до неприличия проницательный человек. Чудовище.

Он всё-таки считает. Его глаза — эти проклятые глаза — так близко, что её разрывает между желанием выцарапать их своими длинными темными ногтями и окончательно в них утонуть. Аманда прислушивается к медленному, хриплому счёту и против своей воли выбирает второе.

По спине, повторяя изогнутый узор её шрама, пробегает холод. Ей хочется выдать ему заточенный стек — точно такой же, каким когда-то другое чудовище оставляет на ней этот шрам.

— Четыре, — и его взгляд сияет так, будто он ждёт кульминации не меньше, чем она.

Они смотрят друг на друга с одинаковым — нездоровым — восторгом. На накрашенных темно-бордовой помадой губах Аманды сквозь поцелуй выступает алая кровь.

Самое жуткое чудовище в жизни Аманды Гласк — это она сама.

========== 19 ==========

Комментарий к 19

UNSECRET, Alaina Cross — Out of My Cage

Lord of the Lost — My Better Me

«Go ahead just try and stop me I’ll make sure you leave crawling»

02/2008

В зеркале отражается совсем другой человек.

Длинные светлые волосы растрепаны и спадают на лицо, бросая тень на бледные глаза и едва заметные синяки под ними. Она рассеянно отмечает, что её отражению растрепанные волосы идут даже больше обычных аккуратных причесок. В приглушенном свете острые черты лица выделяются ещё сильнее, на припухших губах — ссадины и мелкие раны. Пальцами она касается своей щеки — и определенно чувствует прикосновение.

Над её головой красным пятном маячит имя. Она так привыкла его видеть, что не обращает на него внимания. И всё-таки она не понимает, когда мисс Гласк из жесткой становится по-настоящему жестокой. В какой момент эта её половина — худшая половина — становится во главе угла? Уродливая, сломанная, сформированная совсем другим человеком. Она столько лет работает над тем, чтобы укротить её, посадить в клетку и лишь наблюдать со стороны, смеясь над тем, какой слабой и глупой она может быть.

Она не понимает, когда клетка всё-таки распахивается и она выбирается наружу. Теперь она смотрит на неё с той стороны зеркала и улыбается — по-настоящему ярко, да и глаза её вовсе не бледные. Они — льдисто-серые — блестят и время от времени отливают красным. Эти глаза тоже кажутся ей проклятыми. Чужими.

Добрую половину своей жизни Аманда Гласк выгрызает себе путь наверх: сначала у этих жутких чудовищ, — того, что едва не уничтожает её и того, что поселяется глубоко внутри неё самой — потом у общества, в котором оказывается, а затем и у собственного отца. Она ещё помнит, как он отказывается принимать свою дочь в качестве преемника. Она помнит ту ожесточенную гонку талантов и разумов, в какую она вступает, чтобы противопоставить себя тому, кого отец выбирает сам. И она побеждает.

Аманда Гласк побеждает всех на своём пути, кроме самой себя. На её искалеченных губах в отражении играет ядовитая улыбка. Она уверена, что всё начинается в тот момент, когда она решает отыграться. В тот момент, когда замечает отвратительно похожего на Роудса Миками и говорит себе, что хочет его сломать. Именно тогда висящий на клетке замок щелкает в первый раз с шестнадцати лет.

Их отношения напоминают качели: она раз за разом привязывает его к себе, чтобы потом ударить как можно больнее. Но он никогда не реагирует на удары. Почти никогда. И ей кажется, что в тот момент, когда он наконец-то отвечает ей ударом на удар, замок щелкает снова — взгляды их запертых глубоко внутри чудовищ встречаются. Тогда ей кажется, что она всегда может повернуть назад. В её жизни и без него достаточно чудовищ.

Аманда касается пальцами яркого синяка чуть ниже правой ключицы и её отражение в зеркале вновь улыбается. Она наконец-то обращает внимание на тень, что неизменно маячит за её спиной уже несколько месяцев — с тех самых пор, как к ней попадает тетрадь. Она закрывает глаза. Становится ли тетрадь той отмычкой, что срывает последнюю пружину замка? Да.

До своего знакомства с Рэм Аманда и не думает о том, чтобы вмешиваться в дело Киры. Ей нравится привлекать к себе внимание, она любит демонстрировать свою точку зрения — но до того момента ограничивается лишь короткими публичными выступлениями. Ощущение власти и безграничных возможностей, которое приходит к ней вместе с тетрадью, жажда новой информации и желание в очередной раз победить — вот что толкает её всё дальше и дальше в эту пропасть. В своем слепом стремлении она сталкивает туда не только себя, но и его.

Чувствует ли он то же самое, когда смотрит в зеркало? Она не знает. Пытается ли бороться со своими внутренними демонами или принимает их и старается с ними ужиться? Она невольно вспоминает его тяжелый, но такой живой взгляд. Вниз по позвоночнику спускается неприятный холод. Аманда почти уверена, что ещё пару месяцев назад ни один из них не представляет, куда они сами себя заведут.

— Говорят, владение тетрадью вытаскивает наружу все то худшее, что есть в людях, — она слышит шелестящий голос Рэм за своей спиной. — Поэтому справляются с этой ношей немногие. Сходят с ума, записывают в тетради своё имя или отказываются от них.

Аманде хочется сказать себе, что она справляется, а вот в очередной раз лгать самой себе — не очень. Она привыкает обманывать себя каждый день и уже не может сказать, сколько лет живёт в этой лжи. Не может сказать, какая же она настоящая — та, что отбрасывает в сторону всякие эмоции и ставит лишь на победу или та, что упивается эмоциями так сильно, что не может себя контролировать. Аманда подозревает, что это две стороны одной медали.

Не бывает односторонних медалей. Её отражение в зеркале бледнеет.

— Мы с тобой действительно сработались, а? — на этот раз ей кажется, что улыбается она сама.

Никто ей не отвечает — ни шинигами, ни собственное отражение.

Аманда в который раз за вечер вглядывается в зеркальную гладь и пытается принять тот факт, что открытая клетка не закроется просто так. Пытается смириться с тем, что в зеркале отражается именно она.

***

«My better me Is not so mortified Fucked up inside, but that ain’t me That’s just my better me»

На потолке то и дело отражается отбрасываемый со стороны окна свет. Он наблюдает за ним уже добрых минут пятнадцать, не в силах ни заснуть, ни просто сомкнуть глаз. Чувствует, как внутри, подобно запертой в клетке птице, бьётся совесть. Он не может отделаться от мысли, что поступает до отвратительного неправильно — поступает точно так же, как все те, кого он ненавидит на протяжение всей жизни.

Пойти на сделку с совестью ради короткого, сиюминутного желания — это преступление. Можно пытаться оправдать его чем угодно, но от этого оно не превратится во что-то другое. Он совершает преступление, когда заносит ручку над страницами тетради и вписывает туда имя человека, который никогда не бывает вне закона. Он совершает преступление, когда нарушает прямые приказы Аманды. Он совершает нечто худшее, чем преступление, когда поддаётся на её просьбы и давит на самое — и единственное — слабое её место.

Он тяжело выдыхает и прикрывает глаза рукой. Он знает о ней всё — начиная от того, что она переживает в свои тринадцать лет и заканчивая тем, каким является когда-то её мучитель. Знает о том, насколько они похожи и знает о том, что визитной карточкой того всегда являются цифра четыре и художественным образом изуродованные тела. Взрослые лишены определенных конечностей или их частей, а их грудные клетки вскрыты так, что напоминают цветок; дети — всего лишь изуродованы художественной росписью в четырех местах. Когда он читает об этом в десятках новостных статей и криминальных сводок, то каждый раз вспоминает о жутком шраме на спине Аманды.

Тем не менее, он позволяет себе считать до четырёх, когда она его об этом просит. Подчиняется ей, опьяненный своими желаниями и тем отвратительным чувством собственной власти, какое внушают ему тетрадь и те крупицы знаний, какие он обретает, занимая должность прокурора. Он знает, почему когда-то Аманда смотрит именно на него. Он догадывается, почему она вручает тетрадь именно ему.

Знает, что ей хочется видеть его настоящим чудовищем — и иногда ему до ужаса хочется им быть. Память невольно подбрасывает ему воспоминания о выражении её глаз этой ночью, о её сбивчивом, но таком пронзительном шепоте. Ему становится не по себе от того, что он делает с ней — и с собой.

Его тошнит. Он слышит шорох со стороны ванной и понимает, что не ему одному сегодня не спится. На душе становится еще противнее. Весь вчерашний день сливается для него в одно сплошное месиво из нетипичной кровожадности и трепета перед тем, что он сможет переступить через собственную одержимость. Сможет встать на ступеньку выше того, кого — или что — считает богом.

Ступенька оказывается иллюзией. За той божественностью не скрывается ничего, кроме тетради и следующего по пятам шинигами. И он понимает, почему Аманда каждый раз просит его звать её только по имени. Понимает, почему её ментальное равновесие так легко пошатывается вслед за его собственным. Голова в ответ на эти мысли отзывается неприятной ноющей болью.

Он гадает, чувствует ли она то же самое. В её глазах вчера — такое же жуткое безумие, как и в его собственных. Они оба подкармливают своих внутренних чудовищ, и это может стоить им жизней. От одного только воспоминания об этом к горлу снова подкатывает тошнота. Он прекрасно осознает всю абсурдность собственного поступка — его эгоизм может выдать все карты в руки детектива, и виноват в этом будет только он.

Аманда — он уверен — на его месте может поступить иначе. Они с ней оказываются в очень похожих ситуациях: теряют мать по вине преступников и делают свои выводы, которые в итоге их и сводят. Проблема лишь в этом, что выводы эти разные. Он зацикливается и решает положить свою жизнь на уничтожение преступников задолго до появления Киры, а она — она решает создать лучшую версию себя, но никак не может отделаться от призраков прошлого.

И он делает ей больно. Одним движением перечеркивает всё то, что она строит годами — так, словно и её старания тоже записывает в тетрадь. И ему так хочется забраться ещё глубже даже сейчас, хочется, чтобы она всё-таки произнесла вслух всё то, что он читает в её глазах каждый день.

Ему кажется, что он этого не достоин. Он сам доводит её до этого отвратительного состояния, собственными руками ставит её в опасное положение и даже не задумывается об этом, когда пишет. В то мгновение он действительно чувствует себя особенным.

Сейчас он кажется самому себе скорее тварью, нежели кем-то достойным.

— У вас сегодня коллективный сеанс самоуничижения? — ленивый голос шинигами заставляет его вздрогнуть. — Вчера как-то повеселее было.

Теру почти привыкает к этим комментариям и уже не обращает на них особого внимания. Этот бог смерти оказывается не меньшим эгоистом, чем он сам и не говорит ничего, что не интересно ему самому. Часто он гадает, насколько любопытна их жизнь таким существам и что они думают об их поступках, но не сегодня.

Он поднимается с постели и бросает короткий взгляд на своё отражение в висящем на стене зеркале. Темные волосы растрепаны, под глазами залегли синяки, а на шее красуется несколько бледных красных пятен. Сегодня он гораздо больше походит на человека, чем вчера.

Они с Амандой сталкиваются в дверях ванной комнаты. Она смотрит ему в глаза — и делает только хуже. Она принимает его даже таким.

— Не спится, Теру? — улыбается, но её улыбка кажется какой-то странной. Он не может понять, что именно в ней меняется.

— Нет, — он едва заметно качает головой и убирает с её лица одну из длинных прядей волос. — Прости, Аманда.

Она не отвечает. Они так долго смотрят друг на друга, что он не выдерживает и просто притягивает её к себе. Зарывается пальцами в её волосы и вдыхает странный запах её парфюма, который слышится даже сейчас. Он молится о том, чтобы не услышать от нее ничего из того, что добьет его окончательно.

Он — не тот человек, что достоин оказаться с ней рядом. Не тот, но отступить он уже не может. Его болезненная привязанность — та, которую он сам зовёт любовью — гораздо сильнее него самого. Он слаб до такой степени, что всё-таки идёт на преступление.

— Если что-то пойдет не так, тебе придётся записать моё имя тоже, — говорит Аманда так спокойно, что её слова невольно отзываются противным холодом внутри. Он крепче сжимает пальцами её плечо. — Я знаю, что ты справишься. Ты замечательное чудовище, Теру.

Он усмехается — нервно, мрачно и тяжело. Ему только предстоит смириться с тем, насколько чудовищным человеком он может быть.

========== 20 ==========

Комментарий к 20

David Arnold & Michael Price — Who You Really Are

«Ревность — чудовище, само себя и зачинающее, и рождающее»

Уильям Шекспир

02/2008

В штаб-квартире сегодня непривычно тихо. Не шумит ни обычно излишне громкая Миса, ни участники группы расследования со стороны японской полиции. Молчит даже Лайт, лишь время от времени позвякивая цепью от сковывающих их наручников. Атмосфера царит мрачная, гнетущая и думается в такой не то чтобы очень хорошо.

Эл медленно, словно пытаясь погрузиться в транс, выкладывает разноцветные конфеты рядами — складывает красные к красным, желтые — к желтым, а зеленые — отдельно. Это помогает успокоиться и подумать, не поддаваясь всеобщему трауру. Он тоже сожалеет о смерти Мацуды, однако не считает, что они должны отвлекаться. Все, кого он приглашает сюда в самом начале, знают, на что идут — все они готовы жертвовать своими жизнями.

Он не верит в несчастный случай. Тот не выглядит подозрительным: Мацуда возвращается из кофейни, куда отправляется по просьбе Мисы, и попадает в тяжелую аварию с участием нескольких легковых машин. Да, такое случается и случается нередко, — мир полон несправедливости — но вряд ли тогда, когда речь идёт о деле Киры. Сколько раз Мацуда встречается с Амандой Гласк за последний месяц? Эл точно знает о четырёх встречах, включая ту, которую Мацуда устраивает самовольно. Он гадает, для чего ей может понадобиться убийство в такой неподходящий момент и откуда ей известно его настоящее имя.

Его теория снова строится на том, что Кира может убивать не только посредством сердечного приступа. На теории без единого, даже косвенного доказательства. Он мрачнеет, хмурится и по привычке стискивает пальцами свое колено. Всё-таки Гласк не кажется ему человеком глупым и опрометчивым — человеком, способным подставить себя саму ради… И правда, ради чего? Это убийство не принесет ей выгоды, ни на шаг не приблизит к целям, какие она преследует, и даже не поможет выяснить, с кем она сражается.

Всё это выглядит странно. Он помнит все те убийства, что приводят его к Лайту — Линд Эл Тейлор погибает, потому что Лайт считает того самим Элом; служащие в Японии агенты ФБР расстаются с жизнью из-за того, что тот обнаруживает за собой слежку; Наоми Мисора пропадает без вести и скорее всего тоже погибает от руки Лайта из-за того, что что-то знает. У каждой смерти есть причина — пусть жестокая, опрометчивая, но всё-таки причина. Для убийства Мацуды нет никаких причин.

Конфеты на столе лежат одинаковыми стройными рядами. Ему больше нечем занять руки.

Он пытается подойти к делу с другой стороны. Знает ли Мацуда хоть что-то, чего ему не положено знать? Нет, определенно нет. Все их разговоры внутри корпорации записываются, а в пересказе их беседы в кафе он, сколько ни вспоминает, не может найти ничего интересного. Общается ли он с кем-то, кроме самой Аманды Гласк? Он помнит, что тот дважды или трижды сталкивается с ее партнером, но они лишь здороваются друг с другом и не обмениваются даже парой самых банальных реплик.

Так зачем?

— Ты всё ещё уверен, что это убийство? — он слышит уставший голос Лайта, но даже не поворачивается в его сторону.

— Должно быть, — кивает, начиная по одной отправлять конфеты в рот. — И я хочу понять, зачем оно ей понадобилось.

— Сухарь бесчувственный! — восклицает сидящая в самом углу помещения Миса и кидает в него каким-то женским журналом. — Мацу погиб, а тебе будто всё равно! Только и думаешь, что о расследовании! Прояви хоть каплю сочувствия.

Он с легкостью уклоняется и журнал раскрывается на одном из разворотов.

«Как справиться с ревностью в отношениях», — Эл невольно скользит взглядом по крупному заголовку на цветастой странице и откладывает журнал в сторону, подхватив двумя пальцами. Его идеальная композиция из конфет рушится. Но она ему больше и не нужна — наконец-то он начинает кое-что понимать.

— Скажи, Миса, если бы ты была Кирой…

— Сколько раз тебе говорить, что Миса не Кира! И никогда им не была!

— Дослушай меня, пожалуйста, — он уже привык к её крикам и почти не обращает на них внимания. — Если бы вдруг ты была Кирой, ты смогла бы убить девушек, которые вешались бы на шею Лайту?

Очевидно, Миса не ожидает от него такого вопроса. Несколько секунд она удивленно смотрит на него и будто бы даже забывает о том, что ещё мгновение назад злится на него за очередные вопросы о Кире.

— Наверное, — без уверенности отвечает она. — Миса хочет быть единственной девушкой в жизни Лайта! А другим рядом с ним делать нечего.

— Что ты такое говоришь? Ты что, пошла бы на убийство из-за такой глупости?

Он слышит как Лайт вмешивается в беседу, но к их разговору уже не прислушивается. Эл слышит достаточно, чтобы сделать выводы: он не видит ни единого сходства между Мисой Амане и Теру Миками, но допускает, что тот может придерживаться той же точки зрения. Значит ли это, что тот обладает теми же способностями, что и Кира? Действует по его приказу? Или же всё это время они наблюдают не за тем человеком?

Эл даёт по три процента всем трём вариантам. Он понимает, что ему срочно нужна очередная очная ставка с участием Айбера — показываться на глаза ни одному из подозреваемых он не собирается. Если Мацуда всё-таки был убит, значит, они — или один из них — может убивать, зная только лицо, как и второй Кира. Но на этот раз он обязательно попробует посмотреть.

***

Сегодня они встречаются на нейтральной территории — в одном из залов небольшого ресторана. Жалюзи задвинуты и не пропускают дневной свет с улицы, а за длинным столом всего два человека — Аманда Гласк и человек, который продолжает представляться Эральдом Койлом, — сидят друг напротив друга на противоположных его концах. Судя по всему, зал арендован целиком.

— Вы не держите своих обещаний, мистер Койл, — Аманда ухмыляется, у неё будто бы входит в привычку начинать беседу с мистером Койлом вовсе не с приветствия. — Сами же говорили, что в следующий раз мы с вами будем разговаривать на моих условиях и в присутствии моего адвоката.

— Я говорил, мисс Гласк, что так мы сможем поговорить о Кире, — а вот он изменяет своим привычкам и не улыбается, а лишь скрещивает руки на груди. — Сегодня я хотел бы задать вам пару совсем других вопросов. К тому же, я готов обеспечить вам пусть и не адвоката, но всё-таки юриста.

На мгновение она удивленно вскидывает брови. Эту встречу мистер Койл назначает ей заранее — ловит окно в её расписании чуть ли не за две недели до нужной даты и уверяет, что им нужно обсудить несколько важных дел. В тот момент Аманде кажется, что это ещё один ход со стороны детектива — она почти уверена, что после смерти менеджера Амане тот начнёт действовать решительнее и смелее. Она уверена, что он легко складывает одно слагаемое с другим и уже готов накинуть удавку ей на шею. Уверена, что они будут говорить именно о Кире.

Тем не менее, она не подаёт вида. Удобнее устраивается в темном кожаном кресле и одергивает тугую юбку-карандаш. Ей интересно, каким будет его ход на этот раз.

— Скажите, мисс Гласк, доверяете ли вы своему жениху?

Вопрос ставит её в тупик. На её лице не дергается ни один мускул, но пару мгновений она всё-таки молчит, с долей удивления глядя в глаза мистеру Морелло. Знает, что вопросы этот человек задаёт не из праздного любопытства и догадывается, что все их беседы в пределах этого здания записываются и скорее всего тщательно анализируются. Но для чего? Она не скрывает ни своей личной жизни, ни прочих деталей от детектива — она даже позволяет тому наблюдать за ними почти в прямом эфире.

Она упускает что-то важное.

— Давайте начнём с того, что я не помолвлена, мистер Койл, — произносит она, пытаясь сдержать смешок. — А закончим тем, что я не говорю о личной жизни со своими деловыми партнерами.

— И всё-таки, — на этот раз он улыбается. — Доверяете ли вы ему? Насколько мне известно, своих отношений вы не скрываете.

— Да, — Аманда пожимает плечами. — Что-нибудь ещё? Вы просили о двухчасовой встрече, и если все два часа будут посвящены моей личной жизни — простите, мистер Койл, но я просто не выдержу.

— Бросьте, мисс Гласк, — тот позволяет себе смеяться, словно они с ним старые приятели. Её собственное выражение лица остается почти бесстрастным. — Я подумал, что вам будет интересно узнать о том, что я подозреваю его в причастности к делу Киры. Наверняка вы не хотите испортить свою репутацию, оказавшись впутанной в такую историю. Репутация и связи — это ведь два столпакрупного бизнеса.

Он точно ждёт её реакции. Смотрит внимательно, цепко и будто пытается уловить малейшие изменения в её поведении. Но Аманда всё ещё не подаёт вида — отвечает спокойным, насмешливым взглядом. Даже если детектив на самом деле так легко выходит на Теру, у него всё ещё нет доказательств. Он не может предъявить ему обвинение в провокации несчастного случая на другом конце города — особенно тогда, когда в этот момент тот находится в суде в окружении нескольких десятков свидетелей.

— Не переживайте, мистер Койл, если ваши подозрения оправдаются, я как-нибудь справлюсь с потерей, — она медленно постукивает пальцами по столешнице, демонстрируя своё раздражение. Разве есть хоть что-то удивительное в том, что женщина злится, когда ей задают такие провокационные вопросы о её личной жизни? Она уверена, что удивительного в этом нет ничего. — Вам не кажется, что вы слишком много внимания уделяете моей жизни? Или в «Нейролинк» принято поднимать всю подноготную тех, с кем вы заключаете контракты? Это, мистер Койл, тоже может подпортить репутацию.

Это угроза. Абсолютно бессмысленная, — ведь никакой компании «Нейролинк» не существует и терять ей нечего — но всё-таки угроза. Мистеру детективу ничего не известно о том, что она раскрывает его маленькую игру с подставным юридическим лицом, а она и не против показаться немного невежественной.

В конце концов, её репутация — это репутация жестокого, идущего по головам игрока.

— Я учту, — он пишет что-то в небольшом блокноте. — Но мне бы хотелось поговорить и с ним тоже.

«Не адвоката, но всё-таки юриста», — она наконец понимает, что скрывается за этими его словами.

***

Теперь за длинным столом их трое — на лице Аманды Гласк буквально написано, что она способна придумать с десяток более продуктивных способов провести два часа своего времени, Эральд Койл продолжает довольно улыбаться, а на лице Теру Миками не отражается ни единой эмоции. Он — воплощение демонстративных учтивости и вежливости.

— Простите, что отнимаю ваше время, — произносит Койл и разводит руками. — Но на этот раз я честно зарезервировал место в вашем расписании. Надеюсь вы, господин Миками, не против, что я так часто требую внимания мисс Гласк.

Он смотрит на него с легким раздражением во взгляде. Не понимает смысла этой встречи, назначенной в последний момент и на его единственный за день перерыв. Чего ждёт от него этот человек? И как много он знает? Они с Амандой несколько раз обсуждают его, но всё, что ему о нём известно — настоящее имя и тот факт, что он связан с расследованием по делу Киры.

— Почему я должен быть против? Это её работа, — он пожимает плечами — и делает это спокойно.

— Вы кажетесь мне довольно ревнивым человеком, — просто отвечает тот. — Но давайте перейдём к делу. Я уже говорил мисс Гласк о том, что вы кажетесь мне идеальным подозреваемым на роль Киры — с вашими-то взглядами и возможностями, которые предоставляет вам ваша должность.

— Если вы хотите поговорить об этом, то давайте сделаем это официально — в присутствии полиции и адвоката, — точно так же, как делает когда-то Аманда, Теру не бросается ничего отрицать. — Такими вещами не шутят.

Ему кажется, что от него ждут другого ответа. Койл ещё несколько секунд смотрит ему в глаза, — и в одно мгновение он почти переводит взгляд на имя у него над головой — а потом будто бы успокаивается и медленно кивает.

— Так и думал, — вздыхает он. — Мне стоило задать вам этот вопрос по телефону, а не лишать вас законного перерыва. Но раз так, то у меня больше нет к вам вопросов, господин Миками.

Это кажется почти что шуткой, — глупой и бессмысленной — но он не дурак и понимает, что шутить с ними никто не будет. Даже если самому этот разговор кажется пустым, для детектива он имеет свой смысл. И он надеется, что по дороге обратно до здания суда он успеет подумать над тем, какой именно.

— Хотелось бы, чтобы вы ценили время так же сильно, как делает это госпожа Гласк, — Теру поднимается из-за стола и вежливо кивает. — Всего хорошего, господин Койл.

— До вечера, Теру, — в отличие от него, Аманда не гнушается звать его по имени даже в такой ситуации.

Прежде чем захлопнуть дверь, он слышит как она усмехается.

========== 21 ==========

Комментарий к 21

Miracle of Sound feat. Karliene — Perfect

«And maybe I’m a monster, but I don’t give a damn

For maybe I am perfect

Just the way I am»

05/2001

Он делает пометки в конспектах и вновь переводит взгляд в другую сторону — смотрит на нижние ряды аудитории, на одну из сидящих там девушек. Своими светлыми волосами и европейскими чертами лица она сильно выделяется среди остальных студентов, да и говорит она до сих пор с акцентом — он слышит его каждый раз, когда она отвечает на вопросы преподавателя. Он наблюдает за ней уже которую неделю, но так и не может решить, стоит ли заходить дальше.

— Опять ты её разглядываешь, Миками? — усмехается сидящий рядом Накамура. — Понятия не имею, что ты нашёл в иностранке, да ещё и именно в этой, но сколько можно уже смотреть. Ты в конспекты свои реже заглядываешь.

— Не преувеличивай, — Теру просто отмахивается от его претензий.

Накамура явно перегибает палку — его конспекты в идеальном состоянии, он не пропускает ни единого пункта, в отличие от своего однокурсника. Прав тот только в одном: смотреть и впрямь стоит чуть реже, иначе рано или поздно ничем хорошим это не кончится.

Когда он в очередной раз бросает короткий взгляд на Аманду Гласк, что сидит несколькими рядами ниже, она оборачивается в его сторону и улыбается. Она кажется ему странно красивой.

В коридоре перед аудиторией сегодня шумно. Сегодня дополнительные по праву сдвоенные, да ещё и совместно с другим потоком — совсем скоро здесь и яблоку негде будет упасть. Прислонившись к стене, Теру смотрит на наручные часы и вновь погружается в чтение. До занятия ещё двадцать минут и он надеется повторить как можно больше материала.

Надеждам его не суждено сбыться.

— Так и не решился? — Накамура точно издевается, когда заглядывает поверх его книги. — Насколько я знаю, кто-то из второй группы пытается выпросить у неё занятия по английскому. Мог бы воспользоваться тем же методом.

— Тебя так волнует этот вопрос, Накамура? — Теру лишь едва заметно хмурится и продолжает скользить взглядом по странице. Он читает одну и ту же строчку трижды, прежде чем улавливает смысл написанного. Ему сложно сосредоточиться, когда его что-то раздражает.

Тот лишь закатывает глаза и достаёт собственные конспекты. Теру не понимает, с чего его однокурснику, который из раза в раз продолжает говорить об Аманде как об иностранке, что ни во что не ставит культуру и обычаи страны, где живёт, так много внимания уделять этому вопросу. Чего ещё он не понимает — это того, когда это становится так заметно со стороны.

Ему интересно, замечает ли это она. Он поправляет сползающие по переносице очки и вспоминает все те разы, что она подходит к нему сама — задает какие-то отвлеченные вопросы и несколько раз высказывается насчёт своего отношения к криминальным элементам. Последнее она однажды демонстрирует наглядно, рискнув собой ради девушки с первого курса и пары доказательств. И ему кажется, что именно после этого он начинает смотреть на неё иначе.

Буквы перед глазами отказываются складываться в осмысленные слова.

— Миками, — чужой голос застаёт его врасплох. Её голос. — Скажи мне, ты занят в пятницу вечером?

Краем уха он слышит как смеётся, скрывшись за своей тетрадью, Накамура. Теру медленно захлопывает учебник по праву и переводит взгляд на Аманду. Её длинные волосы распущены, а яркая помада на губах блестит, когда она улыбается.

— Да, — не задумываясь отвечает он и тут же разочарованно выдыхает. Ошибается.

— Очень жаль, — как ни странно, она продолжает улыбаться и подходит к нему на несколько шагов ближе. — Тогда я просто не буду ждать.

В одно мгновение ему кажется, что в лучшем случае она вернет ему те конспекты, что берёт у него на прошлой неделе, в худшем — зарядит ему пощечину за то, сколько он на неё смотрит. Но Аманда не делает ни того, ни другого. Она касается воротника его рубашки и тянет на себя. Целует. Он чувствует её мягкие, липкие из-за помады губы на своих и едва успевает среагировать, прежде чем она с самодовольной ухмылкой отрывается от него.

— В пятницу вечером, — на этот раз она не спрашивает, а утверждает. Длинными пальцами она стирает остатки своей помады с его губ. — После английского.

— Хорошо, — он старается отвечать спокойно, хотя его дыхание безнадежно сбито. — Тогда продолжим в пятницу.

Эта фраза звучит почти отвратительно, но произносит он её быстрее, чем сам успевает обдумать смысл. Аманда лишь усмехается на прощание и скрывается среди столпившихся перед аудиторией студентов. Теру не одобряет её методов, — он буквально чувствует, сколько взглядов она приковывает к нему этим своим поступком — но не подаёт вида. Он уверен, что выглядит почти что безразличным, когда стирает платком ту помаду, что всё-таки остается у него на губах.

Ему кажется, что он чувствует привкус ментола и странный запах чернил.

09/2002

Он больше не может смотреть на других людей рядом с ней. Терпеть не может их продолжительные, часто жадные взгляды, направленные на неё. Ему хочется спрятать её как можно дальше, как можно глубже, подобно драгоценному сокровищу и не позволять кому-то другому не то что смотреть, а даже задумываться. К сожалению, он лишь смотрит на них в ответ — тяжело, с откровенным презрением. Он даже не понимает, когда и как превращается в такого собственника. Нет. Для обозначения его чувств и ощущений существует совсем другое слово.

Он не понимает, когда превращается в чудовище. Как всего за год его мир замыкается на двух важных для него вещах — необходимости сделать мир чуть лучше, избавившись от откровенно испорченных, прогнивших людей, и на Аманде Гласк.

— Иногда мне кажется, что тебе самой нравится привлекать к себе столько внимания, — однажды говорит он ей, когда они стоят на балконе в её съёмной квартире в Киото. Касается её обнаженных ключиц, убирая в сторону пряди длинных волос. Её блузка сегодня снова выглядит вызывающе.

— Нравится, — она кивает и закидывает ногу ему на бедро, заставляя его крепче прижать её к балконной двери своим телом. — Иначе я этого и не делала бы.

Её глаза сегодня странно блестят. Он мог бы сказать, что она пьяна, но точно знает, что сегодня они с ней ничего не пьют. Аманда просит его зайти ещё утром — говорит, что не выдержит очередной встречи с отцом в одиночестве, однако тот в её квартире так и не появляется. И к лучшему.

— Я терпеть не могу, когда на тебя смотрят, — он оставляет короткий поцелуй на её шее и поднимается выше, сминая её губы своими. На них давно уже не остается и следа её яркой помады. — Я не могу позволить кому попало так смотреть на тебя, Аманда.

Балкон её квартиры открытый, а на улицы едва-едва опускаются сумерки — им точно не стоит и дальше здесь оставаться. Аманда легко перехватывает его руки, не позволяя даже попытаться открыть дверь. Жуткая, жуткая женщина.

— И что ты будешь делать, Теру? — она почти касается губами его уха, когда шепчет. Она заставляет его вздрогнуть и выбросить из головы ещё оставшиеся там адекватные мысли. — Избавишься от них?

Он соврёт, если скажет, что эта мысль не приходит ему в голову. Он считает людей, покушающихся на чужое, самыми обычными ворами. Преступниками. Ему даже совсем немного жаль, что избавиться от них он не сможет при всём желании. За взгляды или намерения не судят.

— Может быть, — выдыхает он и, проводя ладонью по её бедру, задирает её юбку ещё чуть выше. Он не может судить кого-то за намерения уже хотя бы потому, что его собственные сегодня точно выходят за рамки закона. — Если найду возможность.

Аманда не позволяет себя целовать — она заглядывает ему в глаза и улыбается так ярко и довольно, что на одно короткое мгновение он видит в ней почти что другого человека. Ему уже наплевать даже на то, что они до сих пор стоят на балконе. Ему просто хочется, чтобы сегодня — и всегда — она принадлежала только ему одному.

Когда он оставляет яркий след на её коже за ухом, где-то в глубине квартиры хлопает входная дверь. Значит, Аманда всё-таки не ищет предлог, когда говорит ему о своем отце.

— Я была уверена, что он уже и не придёт, — в её голосе сквозь отяжелевшее дыхание слышится разочарование.

Её припухшие губы раскраснелись от поцелуев, утром собранные в аккуратную прическу волосы растрепаны, а несколько пуговиц на и без того вызывающей блузке расстегнуты. Теру уверен, что и сам выглядит ничуть не лучше, не говоря уже о том, в каком положении они находятся.

Он не может придумать худшей ситуации для знакомства с её отцом.

— Не переживай, Теру, — Аманда поправляет юбку, когда они наконец-то отрываются друг от друга. — Он бы не обратил внимания, даже если бы лично нас тут застукал.

— Уверен, что ты преувеличиваешь, — он нервно усмехается и пытается пригладить свои волосы. Выглядеть лучше от этого он всё равно не станет, если не успокоится. Ему кажется, что на месте её отца он в лучшем случае выставил бы самого себя вон.

Но тому и впрямь нет никакого дела до дочери и её жизни. Он говорит с ней лишь о работе, от которой просит отказаться, а с ним и вовсе просто сухо здоровается. Каким-то образом отец Аманды по имени Рейнард всего за двадцать минут становится в его сознании в один ряд с теми, кто не имеет права на неё смотреть.

***

09/2002

У Аманды Гласк глаза её отца, и оттого каждый раз, когда они сталкиваются взглядами, ей кажется, что она почти что смотрится в зеркало. С той лишь разницей, что его глаза пустые и неживые — они выглядят так всегда, сколько она себя помнит. Даже в раннем детстве, когда она ещё уверена, что их семья настоящая. В те годы её отец смотрит на мир так, словно вовсе его и не видит. Он никогда не обращает внимания ни на свою жену, ни на своего ребенка.

Они для него всего лишь удачные активы. Но Аманда не оправдывает вложенных в неё средств.

— Я надеялся, что ты будешь уделять время учебе, а не… — Рейнард Гласк не может подобрать слов и лишь кивает в сторону гостиной, где всего полчаса назад знакомится с Теру. К счастью, Аманда успевает проводить того раньше, чем её с отцом беседа переходит в разряд настоящего противостояния. — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Миссис Браун не единожды говорила тебе о том, что ты должна выкинуть этого человека из головы.

— У меня идеальная успеваемость, — она скрещивает руки на груди и мрачно прищуривается, глядя на него. Терпеть не может, когда отец начинает вспоминать о её прошлом — о том самом прошлом, которое он из года в год стигматизирует, пытаясь выставить её виноватой. — У Теру, кстати, тоже. Если с высоты твоего эго этого не видно, то они с Ларри всё-таки разные люди.

Аманда уже знает, что услышит от него в следующее мгновение, когда видит как сужаются его серые глаза и раздуваются в раздражении ноздри. Она может прочесть каждую его эмоцию и предсказать любую его реплику. Она слышит это столько раз за свою короткую жизнь, что успевает выучить наизусть. И даже тот факт, что сегодня отец видит Теру впервые не влияет ровным счетом ни на что — для него тот ничем не отличается от Ларри Роудса.

От Ларри Роудса, который делает для неё больше, чем собственный отец, даже сидя в тюрьме за убийство её матери. Проходит почти десяток лет, а она до сих пор не может с этим смириться. Как так выходит, что человек, ломающий не только её жизнь, но и её личность может оказаться ей ближе одного из родителей? Сейчас, спустя годы, она даже думает, что тот являет собой в какой-то степени отцовскую фигуру. Или всё-таки фигуру иную. Своими отвратительными комментариями Роудс вкладывает в неё больше, чем отец своими упрёками.

Ларри Роудс однажды называет её идеальной, и эта фраза надолго врезается в её память. Отец из года в год утверждает, что она нестабильна и не справится, и эти слова рикошетом отражаются в него самого. Аманда хочет стать по-настоящему идеальной и скинуть отца с того пьедестала, на котором тот стоит столько лет.

Ей нравится думать, что тому не хватит смелости увидеть в ней своего соперника.

— Ты зовёшь его по имени, — она слышит отвращение в голосе отца. Он бросает на стол папку с документами. Только ради них он сегодня и приходит. — Честное слово, иногда я жалею о том, что он не успел тебя убить. В этом случае ты не выросла бы такой… тяжелой. Я принёс документы, если ты не передумала. Практику можешь проходить у меня, но на моё место даже не рассчитывай. Я тебе не позволю.

Аманде не нужно разрешение. Она ухмыляется и берёт в руки документы — ничего особенного, всего лишь пара свидетельств для университета. Гадает, понимает ли отец, какое чудовище взращивает у себя под боком и осознает ли, что делает её только опаснее каждой новой своей шпилькой. Она запоминает все его претензии, делает пометки обо всех его целях, держит в голове каждый его шаг.

Несколько лет назад отец становится первым, кого она начинает считать своим соперником. И одному только богу известно, как сильно Аманда Гласк любит уничтожать своих соперников. Ей жутко везёт, что тот ни во что её не ставит.

«Ты же женщина, в конце концов, найди себе достойную партию», — как-то говорит он ей. Он считает, что это всё, на что она способна. Её забавляет тот факт, что её достойная партия приходится ему совсем не по душе.

Аманда знает, что найти кого-то достойнее Теру не сможет никогда. Он кажется ей идеальным.

— Что же ты не попросил его закончить, пока его не поймали, — в её голосе сквозит ничем не прикрытая ирония. Ей смешно. — Но спасибо. Очень великодушно с твоей стороны, отец.

Она не против притворяться всего лишь женщиной ровно столько, сколько потребуется. Это так просто — людям нравится видеть в ней одни только вызывающие наряды, они легко верят в её легкомысленность, стоит ей только похлопать накрашенными ресницами. Они редко замечают её полную острых зубов пасть за алыми губами. Они никогда не смотрят ей в глаза.

— Не имею привычки якшаться с убийцами, — он отвечает ей в её же манере и поднимается на ноги. Нервничает? Нет, он злится. — Пожалуйста, подумай о своей жизни. У тебя ещё есть шанс стать человеком — ты в любой момент можешь согласиться на сделку с Джерардом.

Если стать человеком значит начать играть по его правилам, то Аманда хочет остаться на другой стороне. Она терпеть не может играть по правилам. Особенно по таким.

— И вот это, — он кивает на яркий след от укуса на её шее, не прикрытый воротником её блузки. — Тоже не нормально, ты знаешь?

— В следующий раз попрошу порезать, — положив руку на сердце, парирует Аманда.

Сейчас, когда они оба стоят в коридоре, она ждёт не дождётся возможности захлопнуть за ним дверь.

— Оставь свои шутки однокурсникам, — он едва не закатывает глаза и набрасывает на плечи свой тяжелый пиджак. Тот шарф, что он носит поверх него до сих пор кажется Аманде верхом безвкусия. — Я заеду через месяц.

— Не стоит, — она улыбается ему на прощание и всё-таки хлопает дверью раньше, чем отец успевает что-либо возразить.

Нет, они с ним не ненавидят друг друга — они просто не находят общего языка. Аманда надеется, что уже никогда и не найдут. Она понимает, что когда он всё-таки проиграет, ненависть станет настоящей. Она знает, что он не сумеет её простить, не сумеет смириться.

И ей всё равно.

========== 22 ==========

Комментарий к 22

In This Moment — Natural Born Sinner

Осторожнее, вторая половина — пвп с религиозными мотивами.

«I know you’re scared and don’t understand This is my life, this is who I am What I do know is come Judgement Day I followed love, can you say the same?»

03/2008

Аманда Гласк разглядывает светлый конверт из тонкой бумаги. Подпись на конверте принадлежит мистеру Койлу, а внутри — билет на одну из последних постановок «Призрака оперы» на английском языке. Ей почти интересно, какой такой план составляет детектив, если для приведения его в действие ему необходимо пригласить её в театр. Новый национальный театр Токио, одна из лож — это дорогой подарок. Дорогой и своеобразный.

— С каких пор вы выбираете такие интересные места для наших встреч, мистер Койл? — усмехается она, когда тот поднимает трубку.

— Вам что-то не понравилось, мисс Гласк? Я просто обожаю театр, — даже сквозь трубку слышно, что тот улыбается — иногда ей кажется, что эта улыбка буквально приклеена к его лицу. — И мне показалось, что кто-кто, а вы точно оцените моё приглашение. Вы же скучаете по родной языковой среде, не так ли? Настолько, что до сих пор не привыкли употреблять японские обращения.

Она поджимает губы, крепче сжимая в руке свой мобильный телефон. Её забавляет такой подход: каждый раз мистер Морелло, играющий роль детектива, говорит ей все о новых и новых деталях. Он показывает себя наблюдательным и чутким, а сейчас ведёт явно двойную игру. И её раздражает, что она никак не может понять, какую именно.

— Вы наблюдательны, мистер Койл, — Аманда делает пометку в настольном календаре — ей нужно будет освободить время для этой встречи. — Увидимся в следующую субботу. Надеюсь, что мне не придётся пожалеть о своём решении.

Она не знает, какой план сейчас воплощает в жизнь великий детектив по имени Эл, но уверена в одном — ей нужно играть по его правилам, покуда она не придумает, каким образом можно развернуть эту огромную шахматную доску. Несколько фигур до сих пор стоят в стороне — например, мистер Ягами, который и по сей день пропускает университетские лекции — и ждут своего часа.

Аманда бросает короткий взгляд на сейф в дальнем конце кабинета. Там давно уже не лежит её тетрадь, но от привычки так просто не избавиться. Она догадывается, что с тех пор, как сотрудники «Нейролинк» начинают появляться в офисе её корпорации, наличия камер можно ждать где угодно. Даже здесь.

У мистера детектива длинные руки и слишком много денег.

***

«Не давай волю эмоциям, Теру», — он вспоминает эту фразу уже в который раз за вечер и снова бросает взгляд вовсе не на сцену, а на ложу напротив. Красное платье Аманды ярким пятном выделяется на фоне чёрного классического костюма сидящего с ней рядом Тьерри Морелло и темных кресел. Внутри медленно закипает противное раздражение.

Он знает, что это — точно такая же постановка, как и всё, что происходит на сцене. Он уверен, что даже реплики, которыми они то и дело обмениваются, продуманы и отрепетированы до мелочей. И ему жаль, что слышать их он не может.

Догадывается, что этот спектакль ставят скорее для него, чем для неё. Для Аманды подобные встречи ничем не отличаются от тех, к каким она привыкает на работе, — ничего нового Морелло о ней не узнает, даже если ему захочется. Его приглашение, заискивающие улыбки и даже его будто бы случайные прикосновения к её рукам призваны вызвать реакцию у него.

В приглушенном освещении концертного зала не видно как блестят отливающие алым глаза Теру Миками. Он обещает себе — и ей — не поддаваться эмоциям, но неосознанно стискивает руки в кулаки каждый раз, когда замечает как Морелло в очередной раз наклоняется к ней, чтобы что-то сказать. На ладонях остаются мелкие следы от ногтей.

Ему хочется прописать ему одну из самых мучительных причин смерти. И, прислушиваясь к голосам актеров на сцене, он даже немного жалеет, что не может сосредоточиться на постановке. Он почти уверен, что она должна ему понравиться. Точно так же, как и попытки вообразить смерть того, кто притворяется детективом.

Его отвратительное чудовище сегодня чувствует себя как рыба в воде.

Теру шумно выдыхает в попытках успокоиться. Получается скверно. В чувство его приводит лишь тот факт, что с собой у него нет ни тетради, ни даже ручки. Впрочем, он уверен, что ему не составит труда найти последнюю в кармане тренча, когда выйдет на улицу.

«Это приглашение в ад», — так он говорит Аманде, когда та вручает ему билет, и оказывается прав. Он почти уверен, что она делает это специально — не только для того, чтобы продемонстрировать детективу отсутствие возможностей и мотивов у них обоих, но и для того, чтобы наказать его самого.

Он обещает себе больше не думать о ней в таком ключе, но всё равно считает, что его Господь неимоверно жесток к тем, кто совершает ошибки. На несколько долгих секунд он прикрывает глаза. Искупление — меньшее из того, что он может сделать после того, как подставляет её своими опрометчивыми поступками.

Иногда Теру кажется, что чувства к этой женщине однажды сведут его в могилу. Иногда ему кажется, что в этот момент он даже будет чувствовать себя счастливым.

— Так всё-таки я был прав, господин Миками, — весело заявляет ему Морелло, когда они пересекаются в фойе театра. — Вы очень ревнивый человек.

Теру уверен, что тому не захочется узнать, насколько ревнивым он бывает человеком. Ему дорогого стоит сохранить бесстрастное выражение лица и лишь вежливо кивнуть как ему, так и Аманде. В очередной раз он доказывает самому себе, что умеет держать себя в руках.

— А вы — наблюдательный, господин Койл, — отвечает утверждением на утверждение и обращается уже не к нему, — ты замечательно выглядишь, Аманда.

Он обходится без формальностей. Сегодня ему хочется продемонстрировать господину Морелло тот факт, что занимает вовсе не своё место. Чужое. То, которое ему не принадлежит и никогда принадлежать не будет. К сожалению, только это он и может себе сегодня позволить.

— Спасибо, Теру, — она улыбается — ядовито — и поправляет своё длинное платье. — Ты тоже. Твоя рубашка идеально сочетается с моим платьем и ужасно тебе идёт. Мне даже жаль, что сегодня мы не на свидании.

Он едва сдерживает усмешку. Знает, что сейчас Аманда едва ли о чём-то жалеет. К тому же, это именно она настаивает на том, что из всех своих рубашек он должен выбрать именно красную.

— Вы просто разбиваете мне сердце, мисс Гласк, — театрально вздыхает Морелло, когда приглаживает свои забранные назад светлые волосы. Сейчас, когда они стоят рядом втроем, лишним смотрится скорее Теру — единственный в их компании японец. И его это раздражает. — Отложите свой флирт хотя бы до того момента, когда закончится наше с вами свидание.

Ему хочется закончить его прямо сейчас одним коротким росчерком ручки. Уже в который раз он невольно переводит взгляд на имя, что маячит над головой этого человека. Тьерри Морелло. Оно ещё долго будет всплывать у него в памяти.

Теру понимает, почему Аманда выбирает именно красный цвет.

— Прекратите называть это свиданием, мистер Койл. К тому же, разве ваше время не подошло к концу? — она ухмыляется. Вместо того, чтобы позволить господину Морелло помочь ей надеть пальто она лишь принимает его из его рук. Жест почти оскорбительный.

— Подошло, но я же не могу не проводить даму до дома, — от того тона, которым Морелло произносит эту фразу, сводит зубы. — Простите уж, господин Миками, но таковы мои принципы. Не переживайте, я верну её в целости и сохранности. Можете даже проследить.

— Обязательно.

Теру мрачно наблюдает за ними до самого выхода из фойе. Этот спектакль поставлен куда хуже того, который демонстрируют сегодня актеры на сцене. Он кажется дешевым и излишне простым — грубой провокацией, спланированной по примитивному сценарию.

Выйдя на улицу, он всё-таки находит ручку в кармане своего тренча. Когда он спускается в метро, имя Тьерри Морелло продолжает прожигать его мысли.

***

В один момент Теру решает не возвращаться домой. Отсюда до нужной станции всего пятнадцать минут пути и он почти уверен, что до квартиры Аманды он успеет добраться немногим позже неё самой. Если успеет раньше — будет даже лучше.

Опаздывает он всего на несколько минут. В холле первого этажа, у самых дверей лифта он в очередной раз за сегодняшний день сталкивается с Тьерри Морелло. Тому стоит благодарить Господа за то, что домой Теру всё-таки не собирается. Он знает, что может сорваться — и тогда этого человека уже ничто не сумеет спасти.

И его тоже.

— Решили-таки последовать моим рекомендациям? — тот почти смеётся, не обращая внимания на его откровенно мрачный взгляд.

— Да, — а говорит он совершенно спокойно. — Доброй ночи, господин Койл.

Перед дверью её квартиры до сих пор слышится запах чужого парфюма. Резкий, приторный и откровенно противный. Нажимая на кнопку дверного звонка, Теру в который раз подавляет разгорающееся внутри раздражение. Он даже не знает, что сегодня выводит его из себя сильнее — собственная неспособность принять назначенное ему наказание или тот факт, что он ничего не может сделать с тем, кто весь сегодняшний вечер пожирает её взглядом.

— Забыли что-нибудь? — Аманда ухмыляется, когда открывает ему дверь и замолкает на полуслове. Он замечает всполохи удивления в её серых глазах. — А я была уверена, что ты всё-таки поедешь домой.

Он знает. Она ждёт, что он вернётся домой и всё-таки коснётся тетради, чтобы покончить и с Морелло, и с длинным делом Киры, и с их собственными жизнями — поддастся эмоциям так же просто, как и в прошлый раз. Закрывая за собой дверь и забрасывая тренч на ближайшую вешалку, Теру говорит себе, что эмоции бывают разными.

На ней всё то же красное платье, её волосы собраны в замысловатую — и слишком сложную — причёску, а макияж кажется излишне ярким. Он чувствует как учащается его дыхание от одной только мысли о том, что всё это она делает ради другого человека.

Его обычно карие глаза полыхают алым, когда он сокращает оставшееся между ними расстояние. Даже в своих туфлях на высоком каблуке Аманда всё-таки его ниже. Ему почти нравится смотреть на неё именно так — сверху вниз, когда в её взгляде отражается это странное благоговение. Точно такое же, какое он иногда замечает в своих.

— Не сегодня, — едва слышно выдыхает он, прежде чем коснуться её губ своими.

Она пытается вести, но у него сегодня другие планы. Когда она пробует потянуть его в сторону гостиной за полы его пиджака, он легко перехватывает её руки. Когда она смотрит ему в глаза, на несколько долгих мгновений замирая, он крепко прижимает её своим телом к стене — так, что у неё в очередной раз перехватывает дыхание. Он знает обо всех её предпочтениях.

Аманда кажется Теру почти беззащитной, когда он стискивает её тонкие запястья в своей ладони. Почти. Её выдают глаза — её яркие, отливающие красным в цвет размазанной по губам помады глаза. Смотрит ли она на кого-то ещё такими глазами? Он знает, что нет. Знает, что на свете больше не остается того, кто может спровоцировать у неё такой взгляд.

Никого, кроме него самого.

Её дыхание сводит его с ума. Частое и сбившееся с ритма. Он чувствует её участившийся пульс, когда снова и снова касается губами её шеи — ему хочется оставить как можно больше следов на её бледной коже. Не там, где она обычно позволяет их оставлять, а повсюду. Так, что она не сможет спрятать их под одеждой. Так, что она сама не сможет на них не смотреть.

— Всё ещё не можешь? — она ухмыляется и закидывает левую ногу ему на бедро. Вырез на подоле платья, который ещё несколько часов кажется ему вызывающим, начинает казаться удобным.

— Что? — он не понимает, о чём она говорит и лишь крепче прижимает её к себе. Ему кажется, что навязчивый запах её парфюма скоро заполнит собой все его лёгкие.

— Терпеть, когда на меня смотрят, — Аманда смеётся.

Теру испытывает стойкое ощущение дежавю. Он терпеть не может, когда на неё смотрят — и гораздо сильнее, чем несколько лет назад, когда они оба учатся в университете. Право наблюдать Господа так близко должно принадлежать лишь достойным. Одна только мысль о том, что он — чудовище — оказывается единственным достойным, пьянит его куда сильнее любого алкоголя.

«Возлюби господа своего», — невольно всплывает в памяти одна из библейских строк. Что ж, он невероятно к этому близок.

Молния на её платье поддается легко, ткань — тоже. Он не рассчитывает силу. Расцветающие на её изящной шее багровые синяки выглядят почти идеально. Ему жаль, что они, в отличие от шрама на её спине, не останутся с ней навсегда. Жаль, что он не сумеет оставить на ней такой след, который никогда уже не сойдёт.

Вечный.

Вместе с остатками помады по их губам размазывается кровь — он чувствует её привкус во рту и ощущает как саднит кожа, но не может понять, его это кровь или её. Плевать. Он пытается сосредоточиться на том, что это — всё это — тоже станет спектаклем для кого-то. Для пары шинигами, что следуют за ними по пятам. Или для детектива, что следит за Амандой — и за ним — практически повсюду. Ему наплевать.

Единственное, что ещё не тонет в этом мареве похоти и его искаженных принципов — она.

Аманда отказывается расстегивать десяток пуговиц на его рубашке и просто тянет ткань в стороны, заставляя те с грохотом разлететься по коридору. Его не волнуют даже её варварские методы. Он обжигает её кожу своим горячим дыханием, зарываясь пальцами в её длинные, растрепанные волосы. От её сложной прически не остаётся и следа. И никому, кроме него, не позволено видеть её такой.

Живой. Искренней. Настоящей.

Он почти задыхается в их тяжелых, всё более жестоких поцелуях. Срывается на хриплые стоны, чувствуя её короткие, нетерпеливые прикосновения и до новых синяков сжимает её бедра, когда она расстегивает его брюки. Мир перед глазами плывёт всё сильнее и вовсе не потому, что в какой-то момент Аманда снимает с него очки.

— Раз, — он считает, когда наваливается на неё всем телом и делает первый толчок.

Теру знает, что пожалеет об этом. Позже. Сейчас ему не о чем сожалеть. Сейчас даже этот счёт принадлежит ему — ему, а не кому-то другому.

Её голос эхом отражается от стен — громкий, глубокий и такой же хриплый. Он ловит её стоны губами и снова и снова заглядывает в её глаза. Они горят.

— Два, — его собственный голос хрипит и затухает, когда он продолжает считать, чувствуя как она двигает бедрами ему навстречу.

От того, как она шепчет в ответ его имя — часто и сбивчиво — по телу пробегает дрожь. Ещё. Изо всех людей эта женщина — эта жуткая женщина — выбирает именно его. Только его. И ещё. Ему кажется, что он медленно сходит с ума. Он уверен, что уже сошёл.

— Три, — счёт тонет в его стоне и он сбивается с ритма. Двигается чаще, прижимаясь к ней ещё теснее — так близко, словно желает с ней слиться. Действительно желает.

Он уже не различает, где заканчиваются его желания и начинаются её. Волосы липнут к покрывшемуся испариной лицу и лезут в рот каждый раз, когда он впивается новыми поцелуями в её окровавленные губы. Отчетливый привкус металла не отрезвляет — наоборот.

Чаще. И чаще. И чаще.

— Четыре, — на выдохе произносит он, чувствуя как её тело пробивает крупная дрожь. Он готов спорить, что никому, кроме него, не дозволено наблюдать за ней в момент оргазма. Никому, кроме него, не дозволено задыхаться от удовольствия вместе с ней.

Kyrie eleison.

========== 23 ==========

Комментарий к 23

Aviators — Scarlet Vow

«Holding out their crosses at the edges of the townBelieved your faith protected but she’s here to burn you downPray your final whispers and reflect upon your guiltThe monster you created will end everything you’ve built»

03/2008

Сегодня днём в штаб-квартире почти никого нет. Ягами старший занят документами парой этажей ниже, Моги отправляется на съемки вместе с Мисой, — теперь он играет роль её менеджера — а Айзава уезжает домой к семье. Даже Лайт, вынужденный постоянно находиться рядом, сейчас занят попытками найти доказательства. Сегодня никто не должен мешать ему думать.

Эл просматривает последние отчеты коллег. Психологический портрет подозреваемой давно уже готов, — он изучает его вдоль и поперёк — но его догадки отчего-то пока ни разу не бьют в цель. Он не понимает. Аманда Гласк, согласно доступной ему информации, множество раз пользуется преимуществами своих пола и внешности, чтобы добиться цели. И ему кажется, что она должна увидеть в действиях Айбера возможность подобраться к группе расследования поближе. Возможность добыть информацию. Он не понимает, почему она не реагирует.

Он знает — тот профессионал своего дела и знает как расположить к себе не только женщин, но даже тех, кто изначально готов с кулаками на него наброситься. И знает — даже свое место в директорском кресле Гласк получает, убрав с дороги прямого конкурента. Джерард Блейк отказывается наследовать дело Рейнарда Гласка почти сразу после того, как едва не женится на его дочери — Аманде. Более того, Блейк передаёт ей права на тот мелкий бизнес, которым владеет его собственная семья.

Он уверен, что Аманда Гласк должна хоть как-то отреагировать на их провокации. Согласно отчетам Айбера, она не проявляет ровным счётом никакого интереса и сводит всё их общение к деловому минимуму, необходимому для работы. Почему? Эл уверен, что упускает из виду какую-то деталь, но никак не может осознать, какую.

Он лениво ковыряет ложкой торт, отправляя в рот кусок за куском, и пытается выстроить гипотезу. Даже если представить, что он ошибается насчёт самой Аманды Гласк, остаётся ещё Теру Миками — человек, имеющий доступ ко множеству криминальных архивов, столько раз высказывающийся в поддержку Киры. Человек, которого он подозревает в убийстве Мацуды.

И если его подозрения верны, то их короткий эксперимент может привести к смерти Айбера. На этот риск они идут сознательно — другого способа спровоцировать сразу обоих подозреваемых он не видит. В прошлом он идёт на такой риск сам, когда лично раскрывает Лайту свою личность. Разница лишь в том, что в этот раз вероятность допустить ошибку всё-таки выше.

Вернувшись прошлым вечером из театра, Айбер заявляет ему, что ничего из этого не выйдет. Эл не может понять, почему. Когда он просчитывает варианты, этот выглядит самым выигрышным — он должен сработать с вероятностью как минимум в пятьдесят четыре процента.

— Ты не берёшь в расчёт тонкости отношений, — говорит тогда Айбер. — А там, судя по всему, их хватает. Даже если ты прав, тут нужны другие методы.

Эмоции — единственная величина, которую ему не удаётся просчитать с достаточной точностью.

***

07/2006

У Джерарда Блейка перед глазами огромный пакет документов — от доверенности на владение локальной сетью отелей до нотариально заверенного отказа на любые взаимодействия с головным офисом и филиалами корпорации «Гласк Фарма». Он подписывает их так легко всего несколько недель назад, а сейчас поражается своей наивности. Он ошибается. И эта ошибка стоит ему всего, что у него есть и когда-либо было.

Он не может поверить, что спокойная, часто такая кроткая Аманда, которая то и дело рассказывает ему о тяжести своей жизни и о том, как ей хочется отмахнуться ото всей этой суеты, оказывается такой жестокой. Сколько раз Рейнард рассказывает ему о том, что его дочь до сих пор тяжело переживает детскую травму? Как часто он упоминает, что той стоит остепениться и он будет только рад, если они с ней поженятся?

— Если ты сможешь с ней справиться — будет просто замечательно, — говорит когда-то Рейнард. — Тогда она наконец-то выбросит из головы свои… глупости.

Глупости оказываются не иначе как жизненными принципами и целеустремленностью Аманды. Она втирается ему в доверие целых два года, ослабляет его бдительность и идеально играет свою роль. Всё это время он верит ей. В искренность её чувств и намерений, он даже соглашается с тем, что ему нужен грамотный юрист. В конце концов, она тратит четыре года своей жизни в одном из лучших университетов — неужели её образование должно пропадать зря? Он ей доверяет.

Аманда Гласк смеётся над ним своим глубоким, ядовитым смехом. Её улыбка мгновенно меняется, когда она получает своё. Её осанка, её манера держаться — всё это в одно мгновение становится иным, и он чувствует себя рядом с ней подобно мухе, что путается в паутине. А она — паук, который дергает за нити, заставляя муху делать то, что ему захочется.

— Поверьте мне, мистер Блейк, — ухмыляется она, складывая оригиналы документов в тяжелую твердую папку. — С таким характером лучше не соваться в крупный бизнес. Я сделала вам одолжение, когда отобрала у вас то, что вообще-то по праву принадлежит мне.

— Хоть когда-нибудь ты была искренней?

— Да, — кивает Аманда прежде чем хлопнуть дверью. — Когда говорила, что вам нужен хороший юрист.

Джерард Блейк должен стать преемником Рейнарда Гласка и наследником его крупного бизнеса, несмотря на то, что чаще всего этот бизнес наследовали члены семьи Гласк. Должен был стать. Он отказывается — пусть и не лично — от этого права. И, честно говоря, уже не хочет иметь ничего общего с этой семьей.

***

Кабинет Рейнарда Гласка походит на лавку старьевщика — тяжелые панели из темного дерева и громоздкая антикварная мебель создают неприятное ощущение тесноты, несмотря на то, насколько просторно егорабочее место на самом деле. Аманде здесь не нравится, она буквально задыхается каждый раз, когда сюда приходит. Но не сегодня — сегодня даже эта атмосфера не сумеет испортить её настроения.

— Я победила, — она усмехается и бросает тяжелую папку с документами прямо на стол. Она замечает как едва заметно дергается отец в ответ на этот простой жест.

Взгляды их почти одинаковых серых глаз пересекаются. Иногда Аманду тошнит от того, насколько они с отцом похожи. Острые черты лица, цвет глаз, даже рост — всё это достаётся ей именно от него. Она ещё помнит, как в детстве и юности мечтает быть хоть в чём-нибудь похожей на свою мать. Вся их с матерью схожесть заканчивается на том, что они обе женщины.

— Я надеялся, что ты одумаешься, — в его голосе слышится откровенное разочарование, в его взгляде читается какая-то странная печаль. Он никогда не зовёт её по имени. — Ты ведь понимаешь, что ты нестабильна? Это я оплачивал твоих психиатров, и я видел твои перспективы. Их нет. Ты могла бы прожить хоть сколько-то нормальную жизнь, если бы согласилась с условиями Джерарда.

«Их нет», — так он говорит ей из года в год. Рассказывает о том, насколько важны в этой жизни деньги, своим примером показывает, что без положения в этом обществе человек буквально никто, а потом говорит ей о том, что у неё нет перспектив. Говорит, что она — женщина, а значит может заработать и деньги, и положение другим путём. Её собственный отец верит в неё меньше, чем поставивший крест на жизни их семьи серийный убийца, которого она время от времени навещает в тюрьме.

В отличие от отца, Ларри Роудс не единожды заявляет ей о том, что она далеко пойдёт. Разница лишь в том, что тот имеет ввиду совсем иной путь.

Аманда находит это ироничным. У неё не получается ненавидеть собственного отца, — этот человек толком не участвует в её жизни, но всё-таки даёт ей базу для развития и образование — но ей до ужаса хочется его уничтожить. Она видит в нём точно такого же конкурента, как и в Джерарде Блейке. Подумать только, он надеется, что она откажется от своего места только потому, что он передает права владения корпорацией другому человеку. Он ошибается.

Ошибается и мистер Блейк, когда позволяет ей надавить на его чувства. Наивно. Аманде не по душе ни подобные люди, ни последние два года, что она проводит рядом с этим человеком.

— Посмотрим на моё отсутствие перспектив тогда, когда ты отойдешь от дел, — она улыбается, но в её глазах застывает выражение крайнего презрения. Они с отцом никогда уже не поладят. — Ты ведь сам указал срок в полгода, а нарушение этого договора доведет тебя до суда. И, поверь мне, этот суд я выиграю.

Аманда не преувеличивает. Она изучает каждую бумагу вдоль и поперёк ещё тогда, когда в них значится имя Джерарда Блейка, а после — подбивает все хвосты. Её отец может нанять с десяток лучших юристов, но они не сумеют найти даже малейшей ошибки в этих документах. Он может попытаться купить лояльность судьи, но она прекрасно знает о его методах и готова разыграть вторую карту. Она готова запереть своего отца в тюрьме, если это поможет ей добиться своих целей.

Рейнард и Аманда Гласк никогда не любили и не полюбят друг друга. Их семья — всего лишь дань уважения погибшей двенадцать лет назад матери. Фикция. Иногда Аманде кажется, что единственная причина, по которой отец не вычеркивает её из своей жизни, — зато вычеркивает из завещания — это его забота о собственной репутации.

— Полагаю, ты не зря училась все эти годы, — он хмурится и тяжело выдыхает. Она больше не видит в его глазах печали — только разочарование. — Но ты не справишься. Как ты можешь рассчитывать на себя, если до сих пор зацикливаешься на убийце? Напомнить тебе о том, что я видел твои «отношения»? Они же как две капли воды похожи.

Она непроизвольно хмурится и кривит губы. Они разные. Об этом она знает куда больше отца, равно как и о своих слабостях. И пару лет назад она умышленно обрывает все их связи, не обращая внимания на то, чего ей это стоит. Она намного сильнее, чем её отец может себе представить.

— У тебя однообразные доводы, отец, — Аманда на мгновение прикрывает глаза, а затем вновь улыбается. Самоуверенно и ярко — так, как и положено улыбаться победителю. — И не пытайся приплести сюда Теру. У тебя не получится. И ты знаешь, почему — тебе никогда не хватало знаний о своих соперниках. А ведь ты мог изучить меня вдоль и поперёк, у тебя возможностей было куда больше, чем у остальных.

— Пирровой победе тебя не спасти. Я редко ошибаюсь в людях.

Рейнард Гласк не воспринимает свою дочь всерьез. Рейнард Гласк сам создаёт самого опасного своего соперника и даже не замечает его, пока не становится слишком поздно. Единственное, что оставляет ему Аманда — возможность управлять дочерним филиалом «Гласк Фарма» в Лос-Анджелесе на правах заместителя генерального директора.

04/2008

Сидя в своем темном, душном кабинете, Рейнард Гласк просматривает последние выпуски японской прессы. Он всё ещё удивляется тому, как долго держится его дочь в директорском кресле — он ставит на пару месяцев, но проходит уже почти год — и пытается найти в её публичных выступлениях подтверждение своих домыслов. Его ни капли не тревожит тот факт, что Аманда поддерживает деятельность серийного убийцы по имени Кира — именно подобного он от неё и ждёт. Он почти уверен, что её в равной степени привлекает как тот факт, что тот уничтожает Ларри Роудса как очередного преступника, так и тот, что он убивает тысячи, если не десятки тысяч людей.

Он редко ошибается в людях.

— Ну вот, что и требовалось доказать, — хмыкает он себе под нос, когда натыкается на фотографии с благотворительного вечера в Токио.

Аманда не может отказаться от своих привязанностей и глупых травм, и человек, в компании которого она появляется на этом вечере, всё ещё как две капли воды похож на погибшего Ларри Роудса.

«Тебе всегда не хватало знаний о соперниках», — Рейнард ещё помнит её слова. Когда-нибудь Аманда удивится тому, сколько на самом деле он о них знает, — в том числе и о ней — но будет уже слишком поздно.

Он знает, что причиной её поражения рано или поздно станет именно её нездоровая привязанность. В мире крупного бизнеса нет места эмоциям, нет места каким-либо чувствам — в этом он убеждается на собственном опыте — и сместить того, кто позволяет себе такие глупости не составит труда. Точно так же, как Аманда уничтожает Джерарда, кто-нибудь уничтожит её.

И он не против приложить к этому руку.

========== 24 ==========

Комментарий к 24

Aviators — Teeth

«I’m not a monster but you make me wonder Put in a blaze of fury Eyes getting kinda blurry Making me wanna roar like thunder»

04/2008

Телефон Теру Миками доступен почти всегда — он принимает звонки даже в нерабочее время, независимо от того, когда и кто ему звонит. Иногда простой звонок может решить исход дела, и пусть он помнит всего два подобных случая, отступаться от собственных принципов он не собирается. Не собирается даже тогда, когда на экране телефона высвечивается номер другой страны.

— Слушаю, — произносит он, удерживая телефон одной рукой, а другой продолжая вносить имена в тетрадь. Он не может позволить себе отстать от расписания.

— Господин Миками, я полагаю? — мужской голос на том конце провода ему не знаком, но этот человек прекрасно и почти без акцента говорит на японском. — Это Рейнард Гласк. Мы с вами знакомы, но сомневаюсь, что вы меня помните.

Он помнит его даже лучше, чем ему самому хочется. С Рейнардом Гласком — отцом Аманды — они встречаются всего единожды, но эту встречу Теру запоминает надолго. Тогда, несколько лет назад, тот обращает на него ровно столько внимания, сколько нужно, чтобы поздороваться и смерить его полным разочарования взглядом.

«Очевидный выбор, — говорит тогда Рейнард Гласк своей дочери. — Я ни капли не удивлён. Очень жаль, что лучше тебе так и не стало».

В тот день Теру даже не понимает, о чём идёт речь, но сейчас — сейчас он точно знает, что отец Аманды говорит о том, почему она выбирает именно его. И ему прекрасно известно, почему. Ему интересно, знает ли об этом сам Гласк и чего от него хочет.

Теру уверен, что им не о чем говорить.

— Я вас помню, господин Гласк, — он продолжает писать и на мгновение сводит брови, когда одна из линий в последнем иероглифе выходит длиннее, чем нужно. — Не буду спрашивать, откуда у вас мой номер — уверен, что у вас такие же длинные руки, как и у вашей дочери. Вы что-то от меня хотели?

В трубке слышится сдавленный смешок.

— Хотел уточнить, как много вы знаете о жизни Аманды, господин Миками, — по голосу Гласка становится ясно, что их ждёт далеко не простой разговор. Теру чувствует жгучее желание сменить иероглифы латинскими буквами, но продолжает записывать имена из своего списка.

— Достаточно, — говорит он холодно. — Почему вы интересуетесь?

Он почти уверен, что у того есть какой-то план. Аманда воспитывается отцом и кто, если не он, прививает ей недоверие к людям и умение манипулировать ими? Рейнард Гласк может оказаться манипулятором даже лучшим, чем она. Разница лишь в том, что у её отца нет ни единого инструмента, чтобы манипулировать им.

Скрип его ручки по бумаге наверняка слышен и на том конце провода.

— Уверен, вас заинтересует, почему вы стали её целью, — Теру готов поспорить, что слышит в голосе Рейнарда намек на самодовольство.

Целью. Ему почти смешно. Господин Гласк даже не догадывается, сколько он на самом деле знает об Аманде.

— Я знаю, — его голос звучит спокойно и ровно, несмотря на то, что он усмехается. — В своё время я досконально изучил дело господина Роудса.

Судя по тому, что в трубке уже несколько секунд слышится лишь тишина, его ответ Гласка не устраивает. Чего он вообще от него ждёт? Теру перебирает в уме варианты и не может найти ни одного правдоподобного. Разве что тому хочется разрушить жизнь своей дочери, которая решает пойти не по тому пути, что он сам для неё выбирает. Он сильно сомневается, что тот осознаёт, какую роль в её жизни он играет.

За окном начинает шуметь дождь, а в его кабинете, где горит одна только настольная лампа, становится совсем мрачно.

— И вас ничего в этом не смущает? — наконец-то спрашивает Рейнард. Тот явно контролирует свой голос, но на мгновение в нём всё-таки проскальзывает удивление.

«Уничтожить», — думает Теру про себя, вписывая очередное имя. Ему жаль, что он не может произнести это вслух.

— Нет, — говорит он вместо этого. — Прошу прощения, господин Гласк, но я не понимаю, чего вы от меня хотите и зачем тратите как моё, так и ваше время.

Ему интересно, на что ещё он может попробовать надавить. Он гадает, какой же всё-таки у него план. И почти смеётся мысли о том, что теперь с ним пытается играть не только детектив — и ни один из них не понимает, по каким правилам нужно играть в эту игру.

— Я всего лишь хотел предупредить, что моя дочь не так проста, как кажется, — он не уверен, но ему кажется, что в голосе Рейнарда Гласка угадывается раздражение. — Однажды она уже разбила сердце одному хорошему человеку. Честно говоря, я даже не уверен, что после всего, что с ней произошло, она способна по-настоящему что-то чувствовать.

Отец Аманды даже не представляет, сколько всего она способна чувствовать. По-настоящему. Невольно Теру вспоминает о том, какими глазами она на него смотрит; о том, как она произносит его имя и что она ему прощает. Вспоминает о том, как она ведёт себя, когда он впервые видит её глазами шинигами.

Он знает, что Аманда, пусть никогда и не говорит об этом вслух, любит его.

И всё-таки Теру ощущает как внутри просыпается отвратительное, но до боли знакомое чувство, когда он слышит про чужое сердце. Неважно, когда это происходит и какие она преследует цели — ему хочется вырвать разбитое сердце того, на кого она когда-то обращает своё внимание.

На странице тетради, которую он отводит под сегодняшний день, почти не остаётся места.

— Мы с вами толком даже не знакомы, господин Гласк, — безразлично произносит Теру. — Я ни за что не поверю, что вы за меня переживаете.

Он шумно выдыхает. Ему нужно только имя. Всю остальную информацию он достанет сам.

— Считайте это мужской солидарностью, господин Миками, — он слышит как Рейнард усмехается.

— И кто же тот хороший человек? — Теру даже не пытается замаскировать свой вопрос. Он знает, что в нём нет ничего странного.

— Джерард Блейк, — Рейнард ничего не подозревает. Да и с чего бы ему? — Аманда буквально увела у него из-под носа мою корпорацию. Бедняга лишился всего.

Значит, это происходит за те три года, что она отсутствует в стране. Теру даже становится интересно, как много граней личности Аманды успевает за это время увидеть господин Блейк. Он почти уверен, что ни единой.

— Спасибо, господин Гласк, — на этот раз Теру ухмыляется открыто — так, что этого просто невозможно не услышать. — Но я не думаю, что Аманда претендует на место окружного прокурора.

— Я вас предупредил, а что делать с этой информацией — решать уже вам, господин Миками. Всего доброго.

Дождь продолжает шумно барабанить по окнам и на мгновение помещение освещает яркая вспышка молнии. Где-то позади слышится приглушенный смех шинигами, и Теру хочется смеяться вместе с ним, хотя он уверен, что поводы у них разные.

У него есть ещё полчаса, чтобы выяснить, кто же всё-таки такой Джерард Блейк.

========== 25 ==========

Комментарий к 25

Aviators — Love Bites

«You’ve become a beastThat I can’t tameYour love’s possession is aDevil’s game»

04/2008

Каждый день Аманда Гласк говорит себе, что должна оставаться сильной. Каждый день она заглядывает в зеркало и видит в отражении своих серых глаз неприятную решимость. Она не может позволить себе расслабиться, не может отвлечься ни на мгновение, зная, что где бы она ни находилась за ней будут пристально следить чужие глаза. Неважно, чьи — Рэм, что зачастую молчаливо следует за ней по пятам; вездесущего детектива и его камер или коллег. Время от времени её напрягают даже взгляды простых прохожих.

Она устаёт. Ей хочется остановиться, взять хотя бы короткую передышку и выдохнуть. Её жизнь меняется и движется с такой скоростью, что её начинает подташнивать. Ей кажется, что она едва успевает за этим ритмом и ещё немного — и обязательно отстанет, потеряв темп.

Аманда знает, что у неё нет права отстать или сдаться. Она принимает на себя ответственность — за транснациональную корпорацию; за титул Киры, который становится с каждым днём всё тяжелее; за необходимость выпутаться из цепкой хватки детектива — и не отказывается её нести. И даже если однажды она надломится, у неё не будет права прекратить двигаться вперёд.

Добрую часть своей жизни Аманда ищет силы и тогда, когда та наконец-то оказывается сосредоточена в её руках, не собирается сдаваться.

«У тебя глаза абсолютно ненормальные, и будь у тебя больше возможностей и власти, ты бы и мне фору дала», — проходит почти десять лет, а она ещё помнит эти слова. Становится ли она хуже, чем увлеченный своими шедеврами из людей Ларри Роудс? Возможно. Делает ли она больше, чем он со своими «картинами»? Ему никогда уже и не приснится, сколько человек погибает от её руки. Быстро, легко и безо всякого сожаления. В отличие от него, у неё нет желания показать миру себя.

Её преследует лишь желание избавить общество от новых его последователей. От пустых и бесполезных элементов, от пятен на полотне общества. Аманда понимает, что она сама — точно такое же пятно. У неё язык не повернётся назвать себя хорошим человеком. Иногда она не может назвать себя даже просто человеком.

Она врёт самой себе. Это — всего лишь желание исполнить чужую мечту.

Она запускает руки в волосы и до боли стискивает пальцы, впиваясь длинными ногтями в кожу головы. Боль отрезвляет. Как это выглядит со стороны? Она закрывает глаза и пытается не думать об этом. На её коже остаются длинные, красные царапины.

Аманда чувствует, как к горлу подступает ком и пытается выровнять дыхание. Не понимает, почему именно сегодня, почему именно сейчас на неё волной накатывает такая тяжелая, гнетущая тоска. Сотни и тысячи эмоций, запертые и подавленные где-то глубоко внутри, пытаются вырваться наружу и разрушить её идеальный образ сильного, устойчивого человека.

«Ты ведь понимаешь, что ты нестабильна и у тебя не может быть перспектив», — одна из любимых фраз отца всплывает в голове сама по себе, когда Аманда смотрит на свои подрагивающие руки.

Всю жизнь она считает, что создаёт себя сама, и всю же жизнь понимает, что в этих словах нет ни капли правды. Её создаёт серийный убийца, поставивший крест на жизни той Аманды, что существует до её тринадцатилетия; её создаёт отец, которому никогда не бывает до неё дела, который считает её своей личной неудачей — настоящим пятном на репутации его семьи; её создаёт Теру, забравшийся так глубоко в её сердце, что ей до сих пор периодически становится страшно. Она гадает, есть ли в ней хоть что-то от себя самой.

Аманда чувствует себя почти так же, как в свои шестнадцать, когда сидит на полу просторной ванной в своей квартире и прислоняется спиной к холодному кафелю. Где-то на её запястьях ещё можно найти шрамы, если присмотреться. Она дышит всё глубже и глубже, стараясь отогнать неприятное наваждение. Она не оставляет себе права на слабость.

Она ощущает противный солёный привкус на губах. Растрепанные волосы липнут к лицу, а остатки туши превращаются в длинные темные полосы на её щеках. Аманда ненавидит моменты, когда не может контролировать свои эмоции — она привыкает считать их ошибкой, она привыкает прятать их так глубоко, что и сама с трудом может найти.

«Ты можешь не прятать свой взгляд. Не думай, что я его не вижу», — и эти слова она помнит тоже. Теру оказывается первым человеком, который сталкивается с этой её частью; первым, кого она не пугает и первым, кто её принимает. Аманда понимает, почему.

Они знакомы так долго, что она изучает его едва ли не лучше, чем саму себя. Они так похожи, — оба до последнего прячутся за выстроенными для общества масками — но выбирают такие разные пути. Она отталкивает от себя людей и выбирает быть ядовитой и жестокой, в то время как он просто не позволяет людям приблизиться к себе и выбирает оставаться безразличным и холодным. Ей кажется, что Теру намного сильнее неё самой.

Ей кажется, что он заслуживает человека лучшего. Аманда знает, что ни за что его не отпустит, несмотря на это ощущение. Будет держаться за него до последнего, потому что он — единственный, кто позволяет ей быть собой. Единственный, с кем она чувствует себя человеком. И знает, что он сам не выпустит её из своих когтей.

Их чувства друг к другу напоминают пару намертво сцепившихся хвостами крыс. Такие животные никогда уже не расстаются. Даже после смерти.

Вдоль позвоночника пробегает дрожь, когда она думает о том, что однажды он может поставить одну свою одержимость над другой. Аманда знает, что окажется на втором месте. Теру никогда не поставит её выше мечты, к которой стремится всю свою жизнь.

И она сама даёт ему инструмент для исполнения этой мечты.

***

Сегодня он открывает дверь её квартиры своими ключами. Время давно уже переваливает за полночь, но здесь до сих пор тихо и нигде не горит свет — по крайней мере, он его не замечает. Ему кажется странным, что он возвращается сюда раньше неё самой. Рабочий день Аманды никогда не заканчивается вовремя, но и Теру не помнит, когда в последний раз уходит с работы вовремя. Скорее всего, никогда.

Когда он вешает свой плащ среди десятков её пиджаков, ему даже кажется, что тому там самое место. Он не помнит, когда у него появляется это ощущение и привычка появляться в её квартире едва ли не чаще, чем в своей собственной. Помнит лишь, когда появляются ключи — неделю назад Аманда молча оставляет их у него в кармане. Он понимает, зачем, но не понимает, почему она, способная заговорить кого угодно, так и не может найти в себе силы говорить о своих чувствах.

В гостиной и зале так же темно, лишь одиноко поблескивает в льющемся из высокого окна свете ночных огней рояль. Теру знает, что Аманда умеет играть, но за все эти годы так ни разу её и не слышит. Жаль.

Свет в кабинете он включает сам, но и там нет никаких следов — только хаотичный беспорядок из множества папок и бумаг на её рабочем столе. Он почти закатывает глаза, не в силах смотреть на это варварство, когда обращает внимание на несколько фотографий на пробковой доске. Их всего две и их почти не видно под множеством стикеров и прикрепленных к доске документов.

Изображенных на первой фотографии женщину с ребенком он не узнаёт, только смутно догадывается, что ребенком может быть сама Аманда, — их черты лица смутно похожи, пусть у девочки на фотографии и темные волосы — а женщиной — её мать. Узнать самого себя на второй фотографии, такой же изрядно потрепанной и явно не единожды переезжающей с одного места на другое, как и первая, ему труда не составляет. Он даже помнит, когда и при каких обстоятельствах та сделана.

Улыбка проступает на лице против его воли. Теру гасит свет. Странное, щемящее ощущение где-то на задворках сознания не даёт ему покоя. Ему кажется, что что-то не так — и вовсе не потому, что сегодня он приходит сюда поговорить с Амандой о её прошлом. Не только.

В самой глубине квартиры всё-таки горит свет. Её туфли на непозволительно высоком каблуке небрежно брошены у кровати в спальне, а за закрытыми дверями ванной слышится шум воды. Значит, она всё-таки дома. Он тянется к ручке двери и так и замирает, её не коснувшись. Опаздывает.

Аманда открывает дверь раньше, чем это делает он. Смотрит на него из-под нетипично растрепанных светлых волос — он видит как расширяются в удивлении её слегка покрасневшие глаза, замечает следы от недавно размазанной туши. Наверное, он впервые видит её такой открытой и по-настоящему беззащитной. Он видит её такой, какой она зачастую не желает показываться даже себе.

— Прости, Теру, — Аманда явно старается держаться и её голос звучит практически ровно. Скрывшись за маской напускного спокойствия, она пытается провернуть с ним тот же фокус, какой он проворачивает с окружающими ежедневно. У неё не получится. — Уверена, что не это ты рассчитывал увидеть.

Он молча притягивает её к себе, стискивая в объятиях с такой силой, что при должном усердии может заставить треснуть пару ребер. Ему хочется запомнить каждую искру эмоций, что плещутся в её серых глазах. Настоящих эмоций, а не тех, что она любит демонстрировать людям.

Ему хочется, чтобы она наконец-то дала себе волю, как он просит её ещё несколько лет назад.

— Не это, — он соглашается, потому что не любит врать. Теру считает себя честным человеком. Почти. — Но я же говорил, что тебе нет смысла прятаться. Я всё равно увижу.

Она вздрагивает в его руках и так крепко сжимает полы его пиджака, что он замечает как белеют костяшки её длинных тонких пальцев. Сейчас Аманда напоминает ему до предела натянутую струну, готовую лопнуть в любой момент. И он понятия не имеет, как помочь ей сбросить это напряжение.

Их взгляды пересекаются, и ему начинает казаться, что в её льдисто-серых глазах что-то меняется. Он уверен, что она так ничего ему и не скажет.

— Я… — она не заканчивает. Он знает и так.

— Я тоже, — он улыбается — тяжело.

Аманда выглядит младше своих лет, когда смотрит на него с такой растерянностью во взгляде. Он уверен, что и она давно об этом знает — просто не может с этим смириться. Он догадывается, что где-то там, за той толстой стеной, какую она вокруг себя возводит, Аманда всё ещё опасается таких простых вещей.

Боится, что они её сломают.

Её губы сегодня солёные на вкус.

Он не против сломаться вместе с ней, если потребуется. Или сломать кого-нибудь ради неё.

— Ты никогда не рассказывала мне о Джерарде Блейке, Аманда, — говорит он ей, когда она приходит в себя.

Сейчас она куда больше походит на ту Аманду, которую привыкает видеть большинство. Её взгляд привычно острый, а на лице не отражается и следа от тех эмоций, что захлестывают её всего пару часов назад. Она хмурится и недовольно поглядывает на кофе у себя в кружке, словно именно он виноват в её эмоциональном срыве.

Он слышит как шумно она выдыхает.

— И что ты хочешь о нём узнать, Теру? — она ухмыляется и поднимает на него взгляд. В каждом её движении читается усталость, и она облокачивается на барную стойку локтями. Он замечает тонкие светлые полосы на её правом запястье. — Мистер Блейк был не самым удачным проектом моего отца, к тому же, совершенно не разбирался в юриспруденции. А ему стоило бы.

Он догадывается, что этот человек не имеет для Аманды ровным счётом никакого значения. Очередная жертва, которую она кладёт на алтарь своих амбиций. Среди той информации, какую ему удаётся найти о Джерарде Блейке, упоминается лишь его неудавшаяся помолвка и потеря всех ликвидных активов. Со времён своего отказа от прав на корпорацию «Гласк Фарма» он больше не появляется в публичном пространстве.

И всё-таки он не может простить тому даже простого намерения. Ему всё равно, насколько искренними являются чувства Блейка и не играет ли тот Амандой в ту же игру, что и она с ним. Он не может смириться с тем, что тот пытается себя с ней связать.

Он сам — единственный, кто может быть с ней так тесно связан.

— Ещё и с разбитым сердцем, к тому же, — Теру усмехается в ответ и пристально на неё смотрит. В её квартире нельзя говорить о своих намерениях, но он знает, что она его поймет. Прочитает это в его алеющих глазах. — Твой отец пытался мне о нём рассказать.

Её взгляд продолжительный и мрачный. Он видит как блестят её глаза — уже вовсе не серые.

— Предупреждал тебя, что я и твоё разобью? — Аманда кривится и отставляет свой кофе в сторону. — И что, ты совсем не напуган, Теру?

Он поднимается на ноги и подходит к ней. Берет её за запястье прямо поверх шрамов и прикладывает её ладонь к своей груди. Его сердце бьётся слишком часто.

— Попробуй, — его ухмылка наверняка выглядит жутко. Теру знает, что та ей нравится — замечает как меняется на несколько мгновений выражение её лица, как вспыхивает её взгляд.

Аманда любит его даже таким. Нет. Особенно таким.

========== 26 ==========

Комментарий к 26

JT Music — Your Better Half

«Lost your better half, want to get it back? I’m the better half you thought you never had Drop whatever plans your conscience ever had Stop pretendin’ that you’re not already bad»

04/2008

О гибели Джерарда Блейка не пишут в местных газетах, не упоминают в криминальных сводках и не сообщают в новостях. Он погибает заурядной, не особенно-то примечательной смертью — становится жертвой собственной неосторожности и тонет в бассейне своего же дома.

Аманда узнает об этом лишь чудом, когда одним утром перелистывает страницы какого-то мелкого лос-анджелесского издания. Ей прекрасно известно, что мистер Блейк может быть каким угодно, но точно не неуклюжим. К тому же, насколько она знает, он умеет плавать, а значит его шансы утонуть не где-нибудь, а в бассейне равны примерно нулю. Она понимает, что его убивает.

Кто.

Вдоль позвоночника пробегает уже ставшая привычной дрожь. Ей начинает нравиться это ощущение. Снова. Аманда не замечает как закусывает губу, размышляя о том, как чувствует себя Теру, когда пишет эти имена в тетради. Имена тех, кого записывает в тетрадь то чудовище, что живёт внутри него. Она жалеет, что ни разу не видит его глаз в этот момент.

Она тяжело выдыхает и захлопывает крышку стоящего на столе ноутбука. Пытается собрать мысли в кучу и сказать себе, что это ненормально. Вместо этого она вспоминает ритм биения его сердца. Наваждение накатывает на неё волнами, заставляет прикрыть глаза и замереть на добрых несколько минут.

Та её часть, какую она почти всегда держит в клетке, в восторге. Ей так хочется потянуться за телефоном, чтобы набрать нужный номер и услышать его голос. Холодный и до зубного скрежета правильный, — на работе он не позволит себе выразить ни единой эмоции — но такой идеальный. Аманда не разрешает себе даже просто двинуть рукой и лишь дышит глубже.

Ей хватает ещё пары минут, чтобы прийти в себя. Они поговорят об этом позже, — где-нибудь, где не будет чужих ушей — а сейчас ей лучше подумать о том, можно ли как-то связать это убийство с делом Киры. Она пробует представить происходящее глазами детектива: он точно выходит на неё после убийства Ларри, его подозрения наверняка усиливаются после смерти одного из членов группы расследования, но сумеет ли он связать смерть мистера Блейка с двумя другими убийствами? Аманда уверена, что сможет. Он не просто так проводит их общую встречу с мистером Морелло, не просто так устраивает тот странный фарс с театром — она почти уверена, что Эл ставит на смерть Морелло, когда присылает ей билет. Ставит на то, что Теру покончит с ним точно так же, как с менеджером Амане.

Теру оказывается куда сильнее, чем думает детектив. Сильнее, чем думает она сама. Ей почти стыдно.

Когда Аманда варит себе кофе, она гадает, существует ли ещё хоть один человек, кроме неё, кому могут быть выгодны смерти Ларри Роудса и Джерарда Блейка? Ответ приходит на ум мгновенно: смерти обоих в равной степени удобны как для неё, так и для её отца. Безнаказанно уничтожить убийцу любимой жены? Конечно. Другим не обязательно знать, что тот никогда не любит её мать. Наказать своего бывшего партнера по бизнесу, который не оправдывает его ожиданий и в итоге пытается открыть собственное дело, стать его соперником? Обязательно. Из списка выбивается лишь одна смерть. Аманда считает, что та может остаться простым несчастным случаем. По статистике ДТП в Японии, в них ежегодно погибает около шести тысяч человек.

Она улыбается и всё-таки тянется к телефону. В Лос-Анджелесе сейчас около четырёх часов дня и её отец наверняка сидит в своём душном кабинете и просматривает отчеты. Его приверженность собственному расписанию почти такая же непоколебимая, как у Теру. Почти.

— Только не говори, что ты не рад меня слышать, — она не здоровается и в её голосе легко угадывается насмешка. Они просто не умеют общаться иначе. — Не каждый день тебе звонит твоя дочь.

— К счастью, — а в его голосе слышится недовольство. — Если ты по делу, то поторопись, у меня не так много времени.

— Я хочу, чтобы ты сделал что-то с падением наших американских активов, — когда Аманда говорит о работе, тон её голоса жесткий и холодный. Сейчас она даже не играет — дела у американского филиала корпорации действительно идут не очень в последние несколько месяцев. Как удачно, что руку к этому тоже прикладывает мистер Блейк — это его небольшая, совсем ещё молодая компания перебивает все контракты. — У меня не будет возможности приехать в ближайшие полгода, чтобы разобраться с этим самой. В ином случае мне придётся задуматься о смене руководства. В конце концов, ты стареешь и уже не можешь похвастаться той же хваткой, что и раньше.

Аманда бьёт по самому больному его месту — по самооценке. Рейнард Гласк терпеть не может, когда ему напоминают о его ошибках, особенно когда это делает Аманда. Она почти уверена, что там, на другом конце провода её отец стискивает зубы и мрачно смотрит на громоздкую картину, что висит напротив его рабочего стола.

Таков удел тех, у кого нет перспектив.

— Не тебе учить меня, что делать.

— Я не учу тебя, — её улыбка точно легко читается даже по телефону. — Я отдаю тебе распоряжения как твой начальник.

Её отцу не хватает импульсивности, чтобы повесить трубку. К счастью.

— Ты…

— Кстати, я слышала, что мистер Блейк недавно погиб, — Аманда перебивает его и вдруг переводит тему, в её голосе даже слышится скорбь. Она старается. — Печальная новость. Но такая удобная, не правда ли? Говорят, именно он вставлял тебе палки в колёса в прошлом году.

Он молчит. Она знает, что он едва ли верит в этот спектакль и скорее всего не понимает, чего она добивается этим звонком. Но ему и не нужно — Аманда Гласк играет эту роль вовсе не для него.

— Не говори ерунды. Смерть Джерарда стала для меня неожиданностью, но у него не было и шанса.

— Самоуверенности тебе не занимать, — она удерживает телефон плечом и пытается налить себе кофе. — Но я поражена тем, как благоволит тебе вселенная. Сначала Ларри, теперь Джерард — если умирать начнут все, кого ты так ненавидишь, то как бы и мне тоже не досталось.

Аманда смеётся и делает это искренне. Ей и правда смешно от того, что ей ничего не стоит уничтожить своего отца ещё и физически, — для этого ей хватит нескольких секунд и пары росчерков первой попавшейся под руку ручки — но вместо этого она пытается уничтожить его иначе. И он никогда не догадается, зачем.

— Ты становишься старше, а твои неуместные шутки всё такие же детские, — она почти чувствует как он хочет повесить трубку. Не может. — Всё сказала?

— Да, — Аманда ставит чашку на стол и поудобнее перехватывает телефон. — Буду ждать отчет в конце следующего месяца. Не подведите меня, мистер Гласк.

Кофе — единственное, что она умеет и успевает готовить — получается крепче, чем ей того хочется. Горький привкус намертво оседает во рту. Она поглядывает на свои наручные часы и гадает, слушает ли мистер детектив её разговор с отцом.

У неё остаётся ещё полчаса до начала рабочего дня.

========== 27 ==========

Комментарий к 27

Gwen, the Hallowed Seamstress Theme

04/2008

Её глаза сегодня сияют особенно ярко. Подчеркнутые темной подводкой, они — алеющие в полумраке комнаты — в очередной раз сочетаются с её красной помадой. Он касается её волос и гадает, чего ей стоит каждый раз собирать их в такие сложные прически. Не представляет, сколько на них уходит времени. В своем длинном красном платье с открытой спиной — вовсе не в том, какое он рвёт в прошлый раз, — и неудобных туфлях на высоком каблуке она выглядит так, будто куда-то собирается.

Теру знает, что не собирается. Сегодня Аманда выглядит так лишь для него одного.

— Тебе к лицу красный, — он улыбается и протягивает ей руку. Красный — цвет их настоящих желаний.

— Спасибо, Теру, — она принимает его ладонь и делает ещё один шаг ему навстречу. — Тебе тоже.

Его красный цвет сегодня — только галстук и несколько ярких капель крови на щеке. Он утягивает её в медленный, непозволительно близкий танец. Странный блеск её глаз сегодня — всегда — сводит его с ума.

***

Рюук не может сказать, что он понимает людей. Одному только Королю Смерти известно, сколько времени он проводит в мире людей, но те до сих пор умеют его удивлять. Он не играет на их стороне и на разу за всю свою долгую жизнь не помогает никому, кто подбирает его тетради, однако люди сами помогают ему — представить себе развлечение более увлекательное, чем наблюдать за чьей-то по-настоящему насыщенной жизнью, он не может.

Те несколько месяцев, что он проводит с Лайтом похожи на детектив. Мальчишка увлечён своим противостоянием с детективом и грезит лишь о лучшем мире, где он будет считаться богом. За ним занятно наблюдать, Рюук ещё помнит как день за днём делает ставки и ни разу толком не угадывает. Ход мысли этих двоих оказывается сильно отличным от его собственного.

И тогда он ещё не может подумать, что план того не сработает и ему придётся ходить по пятам совсем за другим человеком. Когда Аманда откапывает спрятанную Лайтом тетрадь, Рюук смеётся и говорит себе, что это ненадолго. Его забавляет её надменный вид и он почти уверен, что она продержится в лучшем случае пару недель. И как же его радует, что он ошибается — месяцы, что он проводит рядом с ней похожи на драму с высоким рейтингом.

За свою жизнь он встречает десятки, если не сотни самых разных людей и все как один сдаются под напором тетради. Сходят с ума, расстаются с самой тетрадью или собственной жизнью. Люди не созданы для того, чтобы убивать с такой легкостью. Они не умеют бороться со своими желаниями, да и контролируют себя из рук вон плохо. Но что Лайт, что Аманда, что Теру — эти явно из другой категории. Тетради в их руках выглядят скорее катализаторами их амбиций и травм, нежели оружием.

Рюук готов поставить ведро человеческих яблок на то, что каждый из них рано или поздно придёт к той же точке и безо всякой тетради. Но насколько же всё становится веселее, когда есть тетрадь! Иногда он видит как люди смотрят всякие развлекательные передачи по телевизору и почти уверен, что ни одно из таких шоу не сравнится с тем, за чем он наблюдает каждый день.

Его не волнует чья-то рутинная работа, не задевает бесконечная тяга людей к утолению своих плотских желаний — впрочем, наблюдать за бурным романом этих двоих ему даже нравится — он упивается эмоциями и тем риском, на какой изо дня в день идут владельцы тетрадей.

Он ждёт развязки и делает ставки, гадая, сумеет ли Лайт добиться своего и вернуть себе воспоминания, обставив-таки детектива, или же методы Аманды и Теру окажутся эффективнее. И это куда увлекательнее, чем бросать кости в до унылого сером мире шинигами.

— Ты думаешь, что она справится? — спрашивает у него Рэм. В последнее время они с ней пересекаются всё чаще, и Рюук начинает подозревать, что ещё немного — и просто перестанут расставаться.

Его всё ещё поражает её умение привязываться к людям. Где только ей удается нахвататься этой человечности?

— Да если и нет — какая разница? — он пожимает плечами и откусывает кусок сочного яблока. Как же они хороши в мире людей. — Знаешь же, что нет смысла за них переживать. Даже если и справится, то рано или поздно тебе всё равно придётся записать её имя в тетрадь.

Он почти уверен, что сама Аманда от тетради никогда не откажется. Рюук проводит рядом с этим человеком достаточно времени, чтобы понять, что она тоже будет держаться за подобное оружие до последнего. Разве что кто-нибудь решит как следует ударить по её слабому месту, какое она так опрометчиво выставляет напоказ. Тогда, быть может, и откажется.

— Я переживаю за Мису, — на лице Рэм не читаются эмоции, да и в голосе их не услышать, но он точно знает — она чувствует себя не в своей тарелке. — Всё это зашло слишком далеко, и если Аманда допустит ошибку, то та снова окажется в опасности.

— Ну так убей её, — спокойно произносит Рюук. Он не видит в этом проблемы — после смерти Аманды Рэм сможет просто забрать тетрадь и вернуться в мир шинигами, а при отсутствии тетрадей с Мисой уж точно ничего не случится. Жаль лишь, что веселье закончится раньше времени.

Рэм не отвечает ему. Да и что ему её ответ? И так знает, что та опять прикипает к владельцу тетради. Чувствует солидарность, что ли? Ему не понять.

— Нет, — в конце концов говорит она.

«Нет так нет», — думает про себя Рюук и поглядывает в сторону продолжающих кружиться в танце людей. Забавные всё-таки существа. И музыку пишут красивую.

========== 28 ==========

Комментарий к 28

Lord of the Lost — Sooner or Later (Stage Ver.)

«Sooner or later i’ll be a traitor Sooner or later i will betray But even a traitor, sooner or later Is learning that love is finding a way»

12/2001

Аманда не помнит, когда в последний раз в своей жизни празднует рождество — кажется, лет в двенадцать, ещё в далеком детстве и в другой жизни. Той самой, о которой предпочитает не вспоминать. Для неё этот праздник — всего лишь пора ярких украшений на улицах и назойливых песен, звучащих со всех сторон. Она не чувствует в себе ни духа рождества, о котором любят говорить вокруг, ни желания приобщаться к японским традициям это рождество отмечать.

Она лениво листает страницы учебника, сидя на диване в своей съемной квартире. Здесь не найти ни единого украшения, а звенящая тишина здорово контрастирует с приглушенно звучащей откуда-то с улицы музыкой. Сегодня сочельник и снаружи народа даже больше обычного. Японцы считают своей обязанностью встречать рождество в каких-нибудь парках, кафе или ресторанах. Считают чуть ли не обязательным выбираться на свидания в это время года, словно считают рождество ещё одним днём влюблённых.

Аманда не особо-то их понимает. Точно так же, как не понимает, для чего они так активно изучают философию в департаменте права. От скучных трактатов древнегреческих философов её клонит в сон сильнее, чем от некоторых снотворных препаратов.

Из плена задумчивой полудремы её вырывает громкий, противный звук дверного звонка. Аманда никого не ждёт, но всё-таки оставляет учебник на диване и открывает дверь.

Поначалу она даже не замечает Теру за тем букетом, который он приносит с собой. Она успевает насчитать двадцать девять красных лилий, прежде чем он всё-таки проходит в квартиру. Лилии. Ей интересно, совпадение это он или всё-таки о чём-то догадывается. Она улыбается.

— С рождеством, — произносит он и вкладывает цветы в её руки. Улыбается в ответ.

Аманда выглядит совсем не празднично — её растрепавшаяся за день прическа и расстегнутая на пару пуговиц блузка плохо гармонируют с букетом. Тем не менее, она не отказывается. Ей нравится, что за те несколько месяцев,что они встречаются, Теру успевает привязаться к ней так сильно.

Тем проще ей будет сделать ему больно.

— Спасибо, — она проводит пальцами по покрытым пыльцой лепесткам и всё-таки откладывает букет на стоящий неподалеку столик. Займётся ими как-нибудь потом. — Если бы ты позвонил заранее, здесь появилось бы что-нибудь рождественское. А так… Могу предложить только вина или кофе, если ты не пьёшь. И себя.

В его глазах проскальзывает какое-то странное выражение. Она не может разобрать эмоций, но усмехается он именно так, как ей того хочется — воодушевленно. Может быть, в этом году ей стоит изменить сложившимся традициям и всё-таки отпраздновать рождество.

— Думаю, этого хватит, — приглушенно произносит Теру, притягивая её к себе. Сегодня запах его парфюма слышится ярче обычного, а у его поцелуев странный привкус клубники со сливками.

И ей даже нравится. Нравится как он прижимает её к себе; — так, словно где-то в глубине души хочет переломать ей кости — нравится как он пытается быть правильным и держаться, а потом всё равно углубляет поцелуй; нравится как он делает шаг вперёд и останавливается у самой стены. Ей нравится как он играет в хорошего.

Запуская пальцы в его длинные волосы, Аманда говорит себе, что так похожий на серийного убийцу человек не сможет быть хорошим, даже если очень постарается.

— Последний вариант нравится тебе сильнее остальных? — она усмехается и замечает как он на мгновение отводит взгляд. Только на мгновение. Прежде чем всё-таки разомкнуть их объятия, она почти касается губами его уха и тихо произносит ещё несколько слов. — Я не против.

Для букета всё-таки находится место — Аманда ставит его в единственную в квартире вазу в гостиной. Делает вид, что ценит такие подарки, несмотря на своё скептическое отношение к цветам, особенно — к лилиям. Большинство из тех, что ей дарят она старается оставить за пределами своей квартиры, а то и демонстративно возвращает дарителю. У неё дурная репутация.

Она до сих пор не понимает, почему Теру соглашается. Когда она смотрит на него впервые и завороженно наблюдает за его схожестью с Ларри, то говорит себе, что с ним будет до ужаса сложно. Тогда ей кажется, что её характер и его приверженность правилам практически несовместимы. Тогда она уверена, что он будет относиться к ней точно так же, как и большинство однокурсников — как ко взбалмошной иностранке без грамма уважения к традиционной японской культуре.

Она ошибается. И сейчас, когда она ставит перед ним кофе, он смотрит на неё горящими, полными интереса и желания глазами. Этими до боли ей знакомыми карими глазами. Она не замечает как засматривается на них на несколько долгих секунд.

— Честно говоря, я думала, что в твоем расписании уже были планы на рождество, — Аманда всё-таки отвлекается от его глаз и крутит в руках бокал вина, который приносит с кухни для себя. — Кеичи говорил, что вы почти всей группой куда-то собирались. По крайней мере, он начал так говорить, когда ему в третий раз не удалось никого пригласить на свидание.

Вместо ответа он сам заглядывает ей в глаза. Что-то в его взгляде неумолимо меняется и она замечает это уже не в первый раз, но разобрать, что именно ей никак не удаётся.

— Тебя он тоже приглашал? — на этот раз Теру уже не играет в хорошего и опрокидывает её на диван, нависая над ней.

Его глаза странно блестят даже в тени его длинных темных волос. Она удивлена, что ей хватает ловкости отставить бокал в сторону раньше, чем всё вино расплескается по её белой блузке или светлому дивану.

Аманда не из тех, кого можно напугать таким поведением. Её подобным не получится даже смутить. Она вовсе не против заставить его нервничать, хотя этот его взгляд сегодня заставляет нервничать её.

Отчего-то ей кажется, что этот взгляд — куда лучший рождественский подарок, чем букет цветов.

— Да. Я даже подумывала согласиться — настолько отчаянным он выглядел, — ей не приходится врать, чтобы вынудить его мрачно сводить брови. — Ревнуешь? Никогда не подумала бы, что ты умеешь. Ты же всегда такой холодный и сдержанный.

Не всегда. За это время она куда лучше знакомится с его привычками и темпераментом. Эти сдержанность и холодность, эта его привычка следовать расписанию всегда и везде, его перфекционизм — всего лишь его способ сдерживать себя. Быть правильным. Аманда знает, что его можно заставить выйти за эти рамки. Точно так же, как сейчас.

— Ты делаешь со мной страшные вещи, Аманда, — говорит он совершенно серьезно. Выражение его глаз ни на мгновение не меняется. — Обычно я не позволяю себе так себя вести.

— Почему? — она приподнимается на локтях, чтобы выдохнуть эти слова ему в губы.

— Потому что умею держать себя в руках, — его дыхание становится чаще и тяжелее. — И предпочитаю не давать волю эмоциям.

Ей интересно, сколько ещё эмоций он может от неё скрывать. Ей хочется знать, сколько ещё раз она сумеет его спровоцировать.

— Сегодня же рождество, — Аманда ухмыляется и расстегивает верхнюю пуговицу на его рубашке. Нагло. — Самое время дать волю эмоциям. Хотя бы на одну ночь.

Теру смотрит на неё так внимательно и долго, что ей начинает казаться, что она выбирает не те слова. Ошибается и переходит ту границу, переходить которую ещё рано. Нет. Он целует её — крепко и глубоко, с такой силой прижимая к дивану, словно боится, что она куда-нибудь сбежит. И этот поцелуй ни капли не похож на те, к которым она успевает привыкнуть.

Этим рождественским вечером Теру впервые кажется ей совсем другим человеком.

***

02/2002

— Зачем ты это делаешь? — его голос звучит устало и мрачно — они заводят этот разговор уже не в первый раз, и вновь не приходят к общему знаменателю.

Аманда знает, что и не придут. Она смотрит на Теру и видит тяжелую усталость, что отражается в его глазах. В её собственных глазах отражается только злость. Сколько раз за эти девять месяцев она старается задеть его за живое? Сколько раз говорит себе, что на этот раз точно сумеет сделать ему больно, заставить её смотреть на неё с тем же отвращением и ужасом, с каким она сама когда-то смотрит на совсем другого человека? В какой-то момент она просто перестает считать.

Ни разу — ни разу! — он не реагирует так, как ей хочется. Он прощает её снова и снова, словно всё это для него сущие мелочи. Все эти мелкие предательства, попытки вывести его из себя и даже её желание его подставить. Аманда не понимает, что творится у него в голове. И того, что творится в её — тоже. Ей хочется повысить голос и высказать ему всё, что она думает — честно и без тех предлогов, какими она то и дело прикрывается.

Что гораздо хуже, ей кажется, что она начинает к этому привыкать.

— Ты не догадываешься? — Аманда ухмыляется и облокачивается плечом на дверной косяк, скрещивая руки на груди. Его догадки так или иначе будут неверными.

Теру хмурится так, словно что-то знает. Она наблюдает за тем как он поднимается из-за стола, за которым сидит в последние минут десять, и подходит к ней совсем близко — так, что она замечает своё отражение в линзах его очков. Он опирается рукой о стену по правую руку от неё, и жест этот выглядит почти угрожающе. Почти.

Выражение его глаз кажется ей смутно знакомым.

— Нет, — всё-таки он отвратительно честный. Но его глаза — сейчас они вовсе не походят на глаза человека, что старается притворяется хорошим. Они чужие. — Но если ты не остановишься, рано или поздно больно будет уже тебе, Аманда. Хочешь, чтобы я причинил тебе боль?

Так он её всё-таки понимает. Всегда такой серьёзный, зацикленный на правилах и каких-то своих собственных ритуалах, он способен заметить, что она не просто так пытается играть с ним в эту игру. Аманда вглядывается в его карие глаза и чувствует, что впервые за те два года, что они с Теру знакомы начинает путать их с чужими.

Сейчас ей даже кажется, что тот способен причинить ей боль физическую — от которой на годы остаются яркие следы и перехватывает дыхание. Одна только мысль об этом вносит смуту в её сознание, заставляет думать вовсе не о том, о чём она обещает себе думать.

Она должна выбросить этого человека из головы. И Теру, если понадобится, — тоже.

— Да, — Аманда уверена, что собирается произнести совсем другие слова, когда с её губ срывается короткое согласие. Она чувствует себя уязвимой.

Он смотрит на неё без особого удивления — долго и внимательно, словно высматривает в ней признаки сомнений. Не верит. Она не знает, порадует его это или расстроит, но сегодня она ему даже не врёт. Отчего-то ей кажется, что те девять месяцев, что они с ним проводят вместе, окажутся скорее прелюдией к чему-то куда более страшному. Эмоциональные качели, какие она всё это время устраивает ему, для неё будут едва ли не подарком.

Аманде не хочется вновь оказываться в плену собственных страхов. Нет, она знает, что называется это иначе. Ей не хочется оказываться в плену своих желаний.

Теру так ей и не отвечает. Он перехватывает её запястья одной рукой и легко удерживает их у неё над головой. Оказывается гораздо ближе, прижимая её к закрытой двери. Она чувствует как он касается своими длинными пальцами её подбородка и заставляет её продолжать смотреть ему в глаза. Так, будто она хоть на мгновение задумывается о том, чтобы оторвать от них взгляд.

Аманда чувствует как тонет.

— Ты думаешь, что я не замечаю твоих глаз? — его вкрадчивый голос отдается в её сознании эхом. Совсем другой, но он звучит правильно. — Их невозможно не заметить, даже если ты так старательно их прячешь. Я вижу, как ты время от времени смотришь на меня, Аманда.

— И что? — она усмехается, но уже не может точно сказать, понимает ли она, что происходит. Их типичная попытка поссориться окончательно выходит из-под контроля. — Сомневаюсь, что ты хоть что-нибудь понимаешь, Теру.

Она редко зовёт его по имени, потому что не хочет видеть этих ярких всполохов в его глазах. Ему нравится как звучит его имя. Аманда отказывается признаваться себе в том, что ей нравится его произносить.

— Тех, кого ты впутываешь в свои игры мне хочется сломать не меньше, чем тебе хочется сломать меня, — он ухмыляется, а её пробивает мелкая дрожь. Сейчас он совсем не похож на самого себя — ей кажется, что рядом с ней другой человек. Гораздо более жестокий, проницательный и яркий. Почти чудовище. Ей кажется, что этот знает о ней всё.

Когда она смотрит на него впервые, ей и в голову не приходит, что он может быть таким. Что где-то там, за ширмой идеального порядка бушует настоящее море хаоса. То самое, какое легко разглядеть в его горящих глазах сейчас. Аманда покусывает нижнюю губу и не знает, есть ли у неё хоть малейший шанс сбежать от этого чудовища.

Она уверена, что он — такой — сумеет сломать её раньше, чем она сделает это сама. Она замечает изменения в его взгляде и раньше, подмечает тонкости его поведения, но из раза в раз говорит себе, что это всего лишь игра её воображения. Её болезненная необходимость выдать желаемое за действительное и разглядеть в нём как можно больше черт Ларри.

Теру — чудовище совсем другое. И он смотрит на неё с такой жадностью, что ей становится почти стыдно за свои попытки подтолкнуть его к разрыву минут сорок назад. Ей начинает казаться, что такой Теру скорее уничтожит её сам, нежели отпустит.

Он не станет спрашивать её разрешения и сам не станет наблюдать за тем как она уходит. Он использует против неё её же оружие, точно так же, как и сейчас. Она не понимает, в какой момент сама вновь становится жертвой.

— А от кого ты прячешь свои глаза, Теру? — тихо и спокойно спрашивает Аманда, кожей чувствуя его учащенное дыхание. — Ярче, чем у настоящего серийного убийцы.

В пустой аудитории устанавливается звенящая тишина, нарушаемая лишь отзвуками их дыхания. Они смотрят друг на друга так, словно видят впервые. Аманда не понимает, почему так легко говорит Теру о его глазах — ещё час назад ей хочется сделать ему больно, а сейчас ей хочется оказаться как можно дальше от университета. Там, где не будет лишних ушей. Там, где она сможет безнаказанно заглядывать в его горящие глаза несколько долгих часов кряду.

— Можем попробовать ещё раз, — она ухмыляется — почти улыбается — и даже не пытается вырваться из его стальной хватки. — Если ты понимаешь, на что подписываешься.

Его ответная улыбка напоминает звериный оскал. Аманда чувствует как дрожь накатывает на неё с новой силой, но не успевает придать ей значения. Она тонет в их тяжелом, удушливом поцелуе. Это первый раз, когда в нём чувствуется едва уловимый привкус металла.

На её губах останутся ссадины. И если цена за возможность столкнуться с этим чудовищем — всего лишь ссадины, то она готова заплатить её в стократном объеме.

========== 29 ==========

Комментарий к 29

Swain, the Noxian Grand General Theme

04/2008

Четыре — всего лишь четыре процента Эл готов дать догадке о том, что Рейнард Гласк может быть замешан в деле Киры. Он просматривает информацию о нём и не видит ничего подозрительного — всю жизнь тот продолжает дело своего отца, занимается фармацевтическим бизнесом и в одиночку воспитывает дочь. С учетом того, что последнюю тот вычеркивает из завещания, едва той исполняется двадцать, он подозревает, что отношения в этой семье далеко не теплые. Но может ли это на что-то повлиять?

По привычке он складывает один кубик сахара на другой, стараясь построить как можно более высокую башню. Это помогает ему сосредоточиться. Насколько легко передать силу Киры от одного человека к другому? Он почти уверен, что силу можно передать. Готов поставить больше восьмидесяти процентов на то, что именно так и случается, когда Лайт приходит в штаб-квартиру и просит взять себя под стражу. И если сделать это просто, то можно ли поделиться силой с кем-то на другом конце планеты? Эл знает о том, что за последний год Рейнард Гласк ни разу не покидает родного Лос-Анджелеса.

Его башня с грохотом рушится, сахар разлетается по столу и падает на пол. Он задумчиво водит большим пальцем левой руки по губам. Он знает, что это может быть всего лишь уловкой, чтобы сбить его со следа, запутать и заставить тратить время на изначально не жизнеспособную версию. Он не знает, способна ли на такое Аманда Гласк. Ежедневно наблюдая за её квартирой, за её кабинетом в офисе «Гласк Фарма» и даже за её машиной, он не замечает ровным счётом ничего подозрительного. Она ведёт себя раскованно, звучит уверенно и фактически позволяет его группе расследования наблюдать за каждым нюансом её частной жизни. Она не выглядит как человек, который знает о том, что за ним следят. Нет в ней того яркого желания показать, чем она живёт, какое он видит в Лайте, когда следит за его домом.

Не замечает он такого и в Теру Миками, который в какой-то момент становится их основным подозреваемым. Его расписание изо дня в день практически не меняется — по будням он выходит из дома в одно и то же время, возвращается всегда на полтора часа позже, чем должен бы с учетом его рабочего графика и ещё два часа проводит за работой дома, прежде чем лечь спать и начать всё сначала. По выходным его чаще всего просто не бывает дома. Эл не замечает ничего, что может выдать Киру в нём или Аманде Гласк. И его это раздражает. Он не любит проигрывать.

Он пытается присмотреться к мотивам Рейнарда Гласка. Ему легко представить, что убийство Ларри Роудса становится для того своего рода актом возмездия — точно таким же, каким может быть для его дочери. Тот убивает его жену, ломает его семью и, возможно, какие-то планы на будущее. Он может в это поверить. Последнее убийство Джерарда Блейка ему тоже на руку — акции возглавляемой погибшим компании уже начинают падать в цене, не говоря о том, что теперь «Гласк Фарма» сможет спокойно выкупить её. Допустимо. Но убийство Мацуды? Оно не вписывается в общую картину. Эл уверен, что Рейнард Гласк знать не знает, кто такой Тота Мацуда и как он связан с делом Киры. В то, что это настоящий несчастный случай он не верит. Ровно как и в совпадения.

Загадка представляется ему десятками разнообразных фрагментов и он уже который день пытается собрать их хоть во что-нибудь. Для чего Рейнард Гласк звонит Теру Миками на прошлой неделе? Он слышит их разговор и делает вывод, что до этого они общаются в лучшем случае пару раз. Это кажется ему странным. Ещё более странным, чем некоторые разговоры того с Амандой Гласк, которые они прослушивают, наблюдая за их квартирами. Впрочем, последним Эл и не удивляется — эти отношения основаны на психологической травме. Но её отец — зачем с ним пытается говорить он? Может ли это быть частью его плана? Переставляя фрагменты местами, он представляет себя на месте Рейнарда и думает, что мог бы попытаться отвести от себя подозрения, воспользовавшись уязвимостью дочери. Их мотивы почти совпадают.

Что-то здесь не так. Кажется, что картина вот-вот должна проясниться, собраться воедино, но края фрагментов не подходят друг к другу. Он словно пытается собрать два похожих, но всё-таки не подходящих друг к другу кусочка мозаики. Они не соединяются. Эл уверен, что Гласк знает о своей дочери достаточно — может получить доступ к её медицинской карте, знает о её прошлом и явно в курсе того, с кем та состоит в отношениях со времен обучения в университете. Не уверен он только в том, что тот может зайти так далеко. Сделать такой изощренный ход, подставить не только её, но и Миками, вникнув в самые мелкие нюансы их жизни в другой стране? Это уравнение кажется сложным лишь если он продолжает включать в него убийство Мацуды в качестве неизвестного.

— Не может это не быть убийством, — бормочет он себе под нос, вновь составляя друг на друга рассыпавшийся по столу сахар. По правую руку от него уже минут двадцать как остывает кофе.

Но если первая его теория верна и за убийствами сначала Мацуды, а теперь и Блейка стоит Миками, то почему Айбер до сих пор жив? Они делают всё, чтобы тот стал целью не менее яркой, и в первые дни после операции Эл уверен, что тот уже не жилец. Ничего так и не происходит. Он не может поверить даже в то, что тот умышленно не убивает Айбера, почувствовав за собой слежку, — всё портит убийство Блейка. В таком случае он должен оставить в живых и его. Кусочки снова не сходятся друг с другом.

Недостаток информации Эл чувствует почти физически, и понимает, что в этот раз прийти к выводам так просто не получится.

— Уэди, — он связывается с ней напрямую. — Понимаю, что я только недавно вызвал тебя в Японию, но как насчёт небольшого путешествия в Лос-Анджелес? Думаю, нам нужно присмотреть и за Рейнардом Гласком.

— Ты же знаешь, что я не могу тебе отказать.

Он не верит, что тот действительно замешан в этом деле, но уверен — недостающие части мозаики найдутся именно там. Неважно, кто из них ведёт двойную игру, — он, Аманда Гласк или Теру Миками — он выяснит это, как только сможет пристально изучить каждую из сторон.

========== 30 ==========

Комментарий к 30

Mandopony — Noticed

«All alone on Pirate Cove It drove me half insane Even if you’ll never hear I’ll sing a cheer to ignore the pain»

10/1996

Руки сегодня просто ужасно ноют. Тугая повязка на запястье напоминает удавку, наложенные медсестрой лекарства неприятно жгут, а синеющие выше локтя синяки отзываются болью каждый раз, когда она накидывает на плечи рюкзак. Иногда она даже жалеет, что не может толком дать Майклу сдачи, когда тот в очередной раз цепляется к ней и даже бьёт. Только иногда. Аманда к этому привыкает и ей кажется, что даже наслаждается. Майкл понятия не имеет, что её не волнуют его глупые придирки.

Её одноклассникам не нравятся её повязки на запястьях и её медленно, но верно выцветающие волосы. Миссис Браун говорит, что это связано с пережитым стрессом. Аманде, честно говоря, они не по душе тоже — с темными волосами она нравится себе больше. Или нравилась? Всё-таки та Аманда это уже совсем другой человек. И это её одноклассникам не нравится тоже, в какой-то момент они начинают называть её странной, таскать её вещи из шкафчика, а иногда и запирать там её саму.

Она не против. Они уже ничего не могут ей сделать. Ничего такого, что не делает с собой она сама или не делает когда-то её жуткое чудовище. От одной только мысли о нём вдоль её позвоночника спускается табун мурашек. Ей до сих пор страшно. И всё-таки она заходит к нему иногда — тогда, когда никто другой её понять уже не может. Она ждёт, что рано или поздно он умрёт, но ещё не знает, кому из них удастся сделать это раньше.

— Я дома, — говорит Аманда пустой квартире и бросает свои вещи в прихожей. Знает, что отца ещё пару часов не будет дома. И знает, что особой разницы тоже не будет — едва ли тот обратит на неё внимание, когда вернётся.

Сколько она ни старается, как ни пытается быть правильной — ему нет до этого дела. Он говорит ей, что разбираться с её проблемами должна миссис Браун, а у него нет на это времени. В отличие от мамы, он всегда чем-то занят.

Она останавливается у дверей в свою комнату. Перед глазами отчетливо проявляется картина филигранно отсеченных от тела конечностей, вскрытая грудная клетка и извлеченное оттуда сердце — изувеченное, измученное, ставшее частью представления. Самое яркое воспоминание Аманды о матери — это её бесконечные крики и лилия. Лилия, в которую превращает её сердце и грудную клетку чудовище.

У него талант. Раны на спине уже год как заживают, но она до сих пор ощущает боль — миссис Браун говорит, что фантомную — такую сильную, будто другие лилии на её собственной спине высекают буквально вчера. И боль от тех пинков, что достаются ей в школе, не идёт ни в какое сравнение с этой. Её тошнит.

В её комнате темно и включать свет ей совсем не хочется. Аманде кажется, что из этой темноты на неё горящими глазами поглядывают собственные страхи — протягивают к ней свои длинные черные руки и рвут её на части. Ей не хочется здесь находиться. Ни здесь, ни где-либо ещё. Она не понимает, для чего вообще существует. Кажется, что она должна погибнуть вместе с матерью — в той жуткой канализации, где пахнет кровью, чем-то отвратительно химическим и чернилами — и ни о чём больше не думать. Она должна стать частью того шедевра, который чудовище по имени Ларри так и не заканчивает.

Аманда закрывает глаза и приглушенно смеется. Быть может, его шедевр должна закончить она. Когда-нибудь покончить с ним, превратить во что-то куда более грандиозное, чем лилия. Это же просто цветок. Тошнота подкатывает к горлу с новой силой, и она почти уверена, что на этот раз её вырвет. У неё нет сил подняться с кровати и дойти до ванной. Она уверена, что из чудовища лилия получится ничуть не хуже, чем из матери.

Ей интересно, сможет ли она захлебнуться в собственной рвоте. Наверное, нет. Отец периодически говорит, что она ничего не может сделать правильно — значит, облажается и здесь. Точно так же, как в прошлый раз, когда старается, но выбирает неверное положение лезвия. Так жаль.

В прихожей громко хлопает входная дверь. Аманда вытирает рот рукой и мрачно поглядывает в сторону приоткрытой двери. Не понимает, почему отец возвращается домой раньше обычного. Ей приходится подняться и привести себя в порядок. Потом и убраться придётся тоже.

Она привыкает.

— Ты сегодня рано, — говорит она, когда они с отцом сталкиваются в гостиной. На её плотной толстовке следы крови и пыли.

— Планы поменялись, — он смотрит на неё холодно и щурится, — ей кажется, что презрительно — замечая кровь и выглядывающие из-под рукавов повязки. Хорошо, что всё-таки не видит синяки. — Ты снова не в себе. Я позвоню миссис Браун — уверен, она готова будет принять тебя даже в выходной.

Аманда знает, что миссис Браун никогда не против — она хороший психиатр и она не заставляет её говорить больше, чем она может себе позволить. А ещё Аманда знает, что ей не поможет дополнительный приём. Не он ей нужен.

— А как же «как дела в школе» или «как здоровье»? — где-то глубоко в душе она всё ещё надеется, что он обратит на неё внимание. Заметит, что ей нужна помощь, какую не сможет оказать ни один психиатр. Помощь, какую нельзя просто купить. Она уверена, что это читается в её тусклых серых глазах.

— Ты же знаешь, что у меня нет времени на такие глупости, — её отец хмурится и раздраженно взмахивает рукой. Глупости. — К тому же, мне звонили из школы — говорят, у тебя начались проблемы с поведением.

Аманда не представляет, как вести себя иначе. Не имеет понятия, как ещё реагировать на попытки одноклассников смеяться над тем, что она переживает. Не знает, может ли она не пытаться бить в ответ и не получать от них, не в силах дать адекватный ответ. Разве это так плохо? Отец сам неоднократно говорит, — но не ей — что за своё место нужно бороться, нужно уметь выживать.

Есть ли у неё место? Голова начинает кружиться.

— Уже год прошёл, тебе пора прийти в себя, — его тон такой холодный. Его взгляд такой пустой. И её для него как будто не существует. — Если получится договориться с миссис Браун на завтра, я тебе сообщу. А пока иди, займись своими делами.

Весь этот год каждую ночь она переживает свой кошмар снова и снова. Она просыпается от собственных криков, но её отцу нет до этого никакого дела. Он её не слышит.

Ей придется заняться своими делами.

На следующее утро она не идёт в школу. Сквозь толстую прозрачную стенку в тюрьме «Сан-Квентин» на неё с насмешкой и странным восхищением смотрят такие живые, такие яркие глаза.

========== 31 ==========

Комментарий к 31

Motionless in White — Necessary Evil (feat. Jonathan Davis)

«The monster you’ve made is wearing the crownI’ll be the king and you’ll be the clownI’ll take the blame, parade it aroundYou’ve made me the villain you can’t live without»

06/1998

На улице сегодня солнечно и на лазурно-голубом небе до самого горизонта не видно ни единого облака. Такая безмятежная погода остро диссонирует с внутренним состоянием Аманды Гласк — она чувствует себя так, словно все облака с этих небес собираются где-то глубоко внутри неё, превращаясь в отвратительные тучи. Её до сих пор подташнивает после госпитализации на прошлой неделе, а голова неприятно кружится, заставляя её идти медленнее и осторожнее.

Она не знает, чего ей хочется больше — остановиться и забыть о том, что нужно двигаться дальше или стиснуть зубы и продолжать идти вперёд. Она уверена, что ни один из вариантов ей не подходит. А если верить отцу, то вариантов у неё нет вовсе.

Сегодня утром они снова ссорятся. Аманда приносит из школы отличные оценки, — лишь с редкими исключениями — через силу, но всё-таки заканчивает музыкальную школу по классу фортепиано и даже пытается вникнуть в те тонкости семейного бизнеса, какие доступны шестнадцатилетнему подростку. Она лечится. Отцу всегда мало. Что она ни делает, как сильно ни старается, сколько усилий ни прикладывает — он из раза в раза повторяет ей, что она обречена.

Она не может даже сказать, что отец ненавидит её. Его взгляд такой безразличный и пустой, — совсем не такой, как у неё, когда она смотрит на своё чудовище — словно для него её просто не существует. И чем старше становится Аманда, тем сильнее убеждается в том, что и для неё он должен перестать существовать. Быть может, они с отцом просто не созданы для того, чтобы стать настоящей семьей. Быть может, единственных их связующим звеном всегда была мама, а сейчас они превращаются в чужих людей.

Тем лучше, что она так ему не нравится.

Аманде кажется странным, что единственным спокойным местом в её глазах выглядит мрачное и одинокое здание тюрьмы «Сан-Квентин». Старое, во многом обветшалое и в одиночестве стоящее на мысе, это здание напоминает ей саму себя. Даже в кабинете миссис Браун она не чувствует себя так спокойно, как здесь.

— Знаешь, ты ведь единственная, кто ко мне приходит, дорогая, — Ларри Роудс общается с ней так, словно за эти годы они становятся друзьями.

Она не понимает, почему они с ним до сих пор живы — быть может, отец прав и она действительно ни на что не способна? Ни покончить с собой, ни дождаться смерти этого жуткого чудовища.

Тем не менее, он — единственный, помимо миссис Браун, кто прислушивается к ней. Единственный, кто — как бы это ни было отвратительно — понимает её. Аманду начинает подташнивать от одного только взгляда в его карие глаза. Родинка под правым глазом раздражает, подобно назойливому бельму. Её хочется стереть.

В её сознание бессвязным потоком врываются запахи крови и препаратов, в ушах снова звенят громогласные стоны. Сейчас она уже не может вспомнить, чьи громче — матери или всё-таки её собственные. Уже заживший шрам на спине жжёт огнём.

— Я жду, — произносит она безо всяких эмоций. Ей сложно отвести взгляд.

— Не-ет, — он смеётся над ней, словно знает о ней всё. — Ты не ждёшь. Ты ищешь поддержки и думаешь, что хоть кто-нибудь объяснит тебе, что творится в твоей голове. Ты пытаешься убежать от собственных желаний, но они догоняют тебя снова и снова — желания, какие никогда не одобрят ни твоё окружение, ни твой напыщенный отец. У тебя глаза абсолютно ненормальные, и будь у тебя больше возможностей и власти, ты бы и мне фору дала. Тяга к искусству в тебе явно сильна. И знаешь, что? Это прекрасно. Ты идеальна.

Аманда его не понимает. Замечает как загорается его взгляд и меняется выражение лица, но не понимает. Ей не хочется быть идеальной для этого человека. Не хочется становиться хоть в чём-то на него похожей. Ей хочется, чтобы он — такой проницательный — задохся в собственной камере, сгорел заживо или утонул, сбросившись с ближайшей скалы. Ей хочется переломать ему кости собственными руками, отсечь его пальцы и заставить проглотить их, подавившись насмерть.

Все её желания — от необходимости быть понятой хоть кем-то до склонности к насилию — отражаются в её серых, уже не таких безжизненных глазах.

— Уверен, что только что ты придумала с десяток способов меня убить, — он угадывает так легко, что ей хочется переломить пополам трубку, которую она сжимает в руках. Угадывает и отвратительно ухмыляется. — Тебя так легко прочесть.

От одной только мысли об этом становится не по себе. Серийный убийца, не получивший даже должного наказания, понимает её лучше, чем собственный отец. Даже лучше, чем её психиатр. Аманду тошнит от него. Тошнит от самой себя.

— Почему ты просто не умрёшь? — спрашивает она в который раз. Этот вопрос преследует её уже три года. Почему он не умирает? Почему не заслуживает смертной казни, как те, другие? Его преступления куда тяжелее, но он всё равно получает всего лишь двадцать пять лет тюремного заключения. — Почему?

— Я же говорил тебе, — ей кажется, что чудовище чувствует себя победителем. — Я не собираюсь умирать. В отличие от тебя, у меня есть планы на эту жизнь.

Аманда с грохотом вешает трубку и говорит себе, что её цели станут куда ярче, чем он может себе представить. Ей плевать, что думает о ней разочарованный её слабостью отец, но попытки Ларри Роудса уязвить её влияют на неё совсем по-другому. Она не может позволить себе просто взять и отказаться от своей жизни, если у него есть какие-то планы. Она сломает их, уничтожит и рано или поздно сделает так, что он сдохнет в мучениях.

Она станет по-настоящему идеальной. Она станет человеком, который положит конец этой затянувшейся несправедливости. Теперь она знает, что единственный вариант, что ей подходит — необходимость не просто двигаться, а бежать вперёд.

========== 32 ==========

Комментарий к 32

Lord of the Lost — I’ll Sleep When You Are Dead (feat. Douglas Blair)

«I won’t find no sleep Until you’re passing on Whatever makes you weak Makes me feel so strong»

05/2008

В кабинете Аманды Гласк сейчас непривычно тихо — не слышно ни монотонного гула включенного компьютера, ни гомона со стороны приемной. Настенные часы показывают уже половину второго ночи, и Аманда уверена, что в офисе давно уже не остается никого, кроме неё.

Она перебирает небольшую стопку документов и то и дело сравнивает между собой графики. За последний год на рынке закрепляется всего несколько компаний, готовых тягаться с корпорацией «Гласк Фарма» на рынке Соединенных Штатов. Аманда насчитывает целых три — все остальные находятся в совсем другой весовой категории. Ей интересно, сможет ли мистер детектив связать смерти кого-либо из совета директоров любой из этих компаний с её отцом. Она пытается посмотреть на ситуацию его глазами и приходит к выводу, что это покажется ему крайне подозрительным.

Мистер Эл может быть кем угодно, но он определенно не дурак. Если она попробует избавиться от кого-нибудь сейчас, спустя всего неделю после разговора с отцом, то лишь подставит саму себя. Аманда Гласк считает, что ей нужно составить расписание и всё-таки начать действовать так, как с самого начала предлагает ей Рэм. Она готова совершить несколько показательных убийств во благо лос-анджелесского филиала своей корпорации, но лишь с одним условием — ни одна из этих смертей не принесёт существенной выгоды ей самой.

Она складывает документы обратно в картотеку и делает несколько понятных лишь ей одной пометок в ежедневнике. Всего лишь цифры. Свет в её кабинете наконец-то гаснет.

Ей остаётся лишь надеяться, что она умеет расставлять ловушки лучше, чем мистер детектив умеет их избегать. А о том, что её отец обычно слишком уверен в себе, чтобы замечать капканы под своими ногами, она знает уже давно.

***

В кабинете Рейнарда Гласка сегодня слишком шумно — то и дело разрывается от звонков телефон, а со стороны приемной постоянно слышится звонкий голос его секретаря. Сейчас, в самый разгар рабочего дня, ему хочется лишь пару минут тишины, чтобы позволить себе сосредоточиться.

Он пытается с головой погрузиться в аналитику и составить план на ближайший месяц, однако в сознание то и дело вырываются совсем другие мысли. Ему не даёт покоя последний звонок дочери — он редко ошибается в людях, и считает, что не стоит ждать от неё ничего хорошего. Эта сумасшедшая девица обводит вокруг пальца одного из самых стабильных его партнеров и буквально выкручивает руки ему самому, заставляя работать на неё. Он уверен, что за её издевательскими приказами скрывается нечто большее, чем просто желание задеть его за живое.

Рейнард никогда не мог сказать, что творится в её голове. Не может и до сих пор. Их образ мысли кардинально отличается друг от друга, и он и по сей день уверен, что он, в отличие от неё, способен мыслить трезво. Аманда руководствуется эмоциями и живущими в её голове демонами, в то время как он опирается лишь на сухие факты и холодный расчет. И даже если она побеждает его однажды, это не значит, что он проигрывает. Просто их партия ещё не окончена.

Составленный им график не внушает доверия. Как ни крути, а их американские активы действительно падают и отыграть это падение ему не удаётся уже шестой месяц подряд. Рейнард тяжело выдыхает и вносит коррективы в почти законченный план.

Аманда звонит ему для того, чтобы показать, что его план не работает. Эта мысль вихрем проносится в его голове, заставляя на мгновение рассредоточить взгляд. Неужели она и впрямь показывает ему, что его попытки пошатнуть её положение через этого мальчишку не увенчаются успехом? Ерунда. Он уверен, что никто в здравом уме не захочет оставаться рядом с его дочерью, зная о том, что она из себя представляет.

«Я досконально изучил дело господина Роудса», — эти слова смущают его ещё тогда, когда он слышит их по телефону. Кем нужно быть, чтобы адекватно воспринять подобную информацию? Рейнард уверен, что тот мог бы даже не просматривать само дело — достаточно взглянуть на фотографию преступника в момент его заключения.

Этот Миками либо безнадежно влюблён в его нестабильную дочь, либо просто не в себе. Зная о её способности строить из себя святую, он склоняется к первому варианту. Он смутно припоминает их личную встречу, но тогда он не замечает в том ничего необычного, кроме этого отвратительного сходства с серийным убийцей.

Он стирает несколько уже закрепленных в таблице пунктов и начинает переписывать их заново, внося коррективы. Работа с цифрами и графиками помогает ему структурировать собственные мысли. Даже если Аманде удаётся убедить в наличии у себя каких-то чувств не только Джерарда, но и этого прокурора, то остального это не меняет — к последнему она наверняка привязывается сама. И он уверен, что его исчезновение из её жизни так или иначе выбьет её из колеи.

Нет ничего хуже убитой горем женщины. Особенно такой. Рейнард готов спорить на остаток своего состояния, что после этого она отойдет от дел, если вообще останется жива. Он усмехается себе под нос.

— Мистер Гласк, — секретарь заглядывает в его кабинет. — Мистер Джонсон просил сообщить, что ваша сегодняшняя встреча отменяется.

— А о причинах он не сообщил?

— Он отказывается от контракта, — её звонкий голос звучит даже несколько жалко, будто в отказе клиента виновата именно она. — «Скай Лайт» предложили ему более выгодные условия.

Он всего лишь прикрывает глаза и шумно выдыхает.

— Спасибо, Эмили, — почти добродушно произносит он.

Эмили коротко кивает и выходит из кабинета, с глухим стуком захлопнув за собой дверь. Сейчас Рейнард даже не может сказать, кто раздражает его сильнее — Аманда или эти скользкие типы из «Скай Лайт», срывающие ему уже третью сделку подряд.

— Убил бы, честное слово, — вслух ругается он и вновь принимается за план. Построенный график уже не кажется ему хоть сколько-то удачным.

Рейнард Гласк считает, что никогда не опустится до убийства, но напоминает себе, что между заказным убийством и убийством, совершенным собственными руками, есть огромная разница.

***

Рэм с мрачным спокойствием смотрит за тем, как человек по имени Рейнард Гласк делает пометки в планировщике, прежде чем уйти прочь из его кабинета сквозь ближайшую стену. Он не видит её, точно так же, как и расположенные в кабинете камеры, зато она — она видит достаточно. Её до сих пор тошнит от большинства людей.

***

На Лос-Анджелес уже опускается ночь, когда Рейнард Гласк наконец-то возвращается в свою квартиру. Он живёт в ней уже много лет, точно так же, как живёт здесь когда-то его отец, как до него живёт его дед. Каждая вещь здесь хранит в себе память, за исключением одной уже несколько лет как запечатанной комнаты — той самой, где до своего шестнадцатилетия живёт его единственная дочь.

Туда, в отличие ото всех остальных помещений, он за последние девять лет ни разу даже не заглядывает. Проходит мимо двери и упорно делает вид, что той не существует. Внутри — лишь уже видавшая виды кровать, стол и от пола до потолка исписанные изображениями красных лилий стены. Находиться там сродни пытке — каждый раз, рассматривая эти неумелые рисунки, ему кажется, что он всматривается в самые мрачные глубины собственной души. Видит все свои недостатки.

Рейнард Гласк до сих пор говорит себе, что его вины в этом нет. Девочка упивается своими демонами безо всякого его участия — в том числе и когда рисует. Он оплачивает её лечение в те годы, а значит делает достаточно. Он считает, что полностью исполняет свой отцовский долг.

Полностью, лишь с небольшой поправкой на то, что самым гуманным с его стороны должно стать избавление её от страданий, в том числе душевных. К сожалению, он оказывается непозволительно слаб и пускает ситуацию на самотёк в надежде на то, что сумеет передать её в другие руки. Помнит ещё, что пока Аманда окончательно не взрослеет в нём ещё теплится надежда на то, что она сойдётся с кем-нибудь из его конкурентов и поможет ему прибрать к рукам их активы.

Сколько лет проходит, а он до сих пор не понимает, где сворачивает не туда и кто так пагубно на неё влияет. В то, что это влияние — результат её постоянных визитов в тюрьму, он так и не верит. В его картину мира не вписывается осужденный серийный убийца, способный выступать ориентиром для девочки-подростка. Рейнард считает, что сам в те годы является для дочери отличным примером и единственным, кто может решать, куда и как должна идти её жизнь.

— Нашёл, конечно, о чём задуматься на ночь глядя, — он разговаривает сам с собой, стоя перед зеркалом в ванной комнате, и ерошит свои короткие волосы. В них давно уже пробивается седина, хотя ему всего-то сорок шесть лет. — Давно пора с этим покончить.

Удивительно, но в этом доме, за исключением много лет закрытой на замок комнаты, нет ни единого признака того, что когда-то Рейнард Гласк не живёт один. Из фотографий — лишь его собственные, из картин — только те, что когда-то дарят ему же в подарок или те, какие он вырывает на аукционах прямо из рук других коллекционеров. Он сам вовсе не коллекционер, ему всего лишь нравится побеждать. И ему плевать на то, что подобные победы — всего лишь блажь. Он может себе её позволить.

Мог. Сейчас ему приходится поумерить непредвиденные расходы. Ему и впрямь хочется раз и навсегда покончить с их с дочерью противостоянием — сделать так, что она никогда уже не оправится от своих травм. Такие люди не могут восстать из пепла дважды.

Ему жаль, что он может связаться с Кирой. Этот человек — неважно, кто он на самом деле — кажется ему идеальным вариантом. Аманда ничем не отличается от преступников — её методы не вызывают доверия, к тому же, она долгое время общается с опасным серийным убийцей.Рейнард считает, что её убийство ничем не будет отличаться от расправы этого маньяка над всеми остальными. Ему жаль, что никто не знает, кто такой этот Кира и где его искать.

Тем не менее, опуститься до обращения к простым наемным убийцам он не может. Для него это не сделка с совестью, но марать руки лишь из-за того, что он проигрывает первый раунд? Нет. Есть методы куда более действенные.

Следующим утром Рейнард Гласк оформляет сразу несколько курьерских доставок в пределах Токио и довольно усмехается себе под нос. Открыв ящик рабочего стола в своём домашнем кабинете, он натыкается на длинный, распечатанный список имен и не понимает, откуда тот берётся — он не просто не знает, чьи эти имена, но и не помнит за собой привычки заводить подобные списки. Ещё раз пробежавшись глазами по списку, Рейнард пожимает плечами и бросает бумагу в корзину.

Расположенная за стенкой книжного шкафа камера фиксирует каждое его движение.

***

Над Токио уже несколько часов как поднимается солнце, когда Аманда Гласк заходит в свой кабинет на двадцать седьмом этаже высотного здания и едва ли не кашляет от навязчивого аромата лилий. Ей хочется открыть все окна разом, лишь бы не чувствовать этого удушливого запаха, от которого её периодически подташнивает.

— Что это? — она выглядывает из кабинета и обращается к своему секретарю. Она уверена, что та понимает её и безо всяких уточнений.

— Утренняя доставка, мисс Гласк, — тут же отзывается девушка. — Имя отправителя не указано, я проверила несколько раз. С курьером тоже никаких сообщений не передавали. Мне унести цветы?

— Не стоит, — Аманда хмурится. — Я сама.

Букет из множества желтых тигровых лилий красуется на журнальном столике около дивана. Она не представляет, кто может подарить ей цветы — у Теру уже много лет как нет такой привычки, а мистер Койл едва ли станет пользоваться такими примитивными методами в их затяжной игре. К тому же, тот всегда подписывается, а в приложенном к цветам конверте лишь пригласительный билет на одну из художественных выставок последних лет.

Аманда терпеть не может художественные выставки. В ней нет тяги к искусству. И лилии она тоже недолюбливает.

Подарок находит своё место в мусорном ведре — к счастью, в самом отдаленном от её кабинета. Комбинация из выбранных цветов и билета наводит её лишь на мысли об отце. Он единственный может похвастаться таким отвратительным вкусом и неудачной ставкой на её поклонников. Она готова поспорить, что таким образом он пытается продолжить гнуть свою линию — выставить её бесчувственной тварью, готовой разбивать сердца несчастных мужчин.

Её отец часто судит людей по себе.

Аманда надеется, что не наступает на те же грабли, когда отправляет ему небольшой подарок. Его, в отличие от лилий, доставляют вовсе не курьером.

========== 33 ==========

Комментарий к 33

Scarlet Dorn — True Love is Mad

Осторожнее — кинки, бладплей и прочие непотребства.

«Oh RomeoJuliet’s blood will flowFrom balconies on highDrawn to the earth, not skyOh, flightless crowClipped your wings long ago»

05/2008

Витиеватые линии шрама складываются в с годами смазавшийся узор — в композицию из десятка крупных лилий. Этими бледными цветами усыпана вся её спина, и даже кое-где выступающие позвонки по сей день кажутся со стороны частью созданной кем-то картины. Проводя по шрамам пальцами, Теру мрачно усмехается. Он знает, кто оставляет Аманде этот шрам и знает, что от того человека больше не остаётся и следа. Он сам занимает его место — в её сознании, в её душе, в её сердце. Становится важнее и ярче него.

Она едва заметно подрагивает от его прикосновений — таких пока ещё легких. Таких простых. Сегодня Аманда сама вкладывает в его руки поблескивающий в тусклом свете приглушенного потолочного светильника скальпель. Она называет этот инструмент иначе, но Теру не видит особой разницы. Ей хочется избавиться от всего, что ещё остаётся в ней от терзающего её прошлого. Он не против. Ему самому хочется разорвать эту последнюю связующую их нить. Хочется остаться единственным, кто сводит её с ума.

— И ты уверена, что я достоин? — он ведёт ладонью по её шее, скользит по острым ключицам и почти что обнимает её со спины. От её распущенных, перекинутых через правое плечо волос слышится едва различимый, но такой знакомый аромат её странного парфюма. Сегодня он слышит в нём одни только чернила.

— Я могу передумать, если ты будешь задавать так много вопросов, Теру, — Аманда улыбается и прикрывает глаза. Он знает, что она не передумает. Уже никогда.

Она кажется такой хрупкой, когда сидит на кровати обнаженной, повернувшись к нему спиной. Одна только мысль о том, насколько она ему доверяет, заставляет его дыхание сбиваться с ритма. Наверное, он сходит с ума, когда соглашается. Наверное, ему стоит остановиться и задуматься, к чему это приведёт их обоих. Подумать о том, могут ли они зайти ещё дальше, чем заходят уже не единожды. Наверное, он должен воззвать к голосу разума и убедить Аманду в том, что ей вовсе не обязательно калечить себя ради него. Наверное, но ему совершенно не хочется.

Рядом с ней он не чувствует себя тем спокойным и разумным человеком, каким хочет быть в глазах большинства — он чувствует себя свободным. Разве можно чувствовать себя иначе, оказавшись к Господу так близко? Нельзя, он прекрасно знает, что нельзя.

Дрожь пробивает всё её тело от макушки до кончиков пальцев, когда он касается острым лезвием её кожи. Ведет его ниже и правее, с точностью до миллиметра повторяя контур первого лепестка. Кровь алыми каплями стекает вниз, оставляя яркие следы на коже, пачкает рукава его белой рубашки и бьёт в нос назойливым запахом металла. Теру чувствует, как медленно теряет связь с реальностью — он понятия не имеет, насколько ему нравится вид и запах крови. Её крови.

— Аманда, — он шепчет её имя, потому что она не разрешает ему звать её иначе. Ему вовсе не жаль. Её имя звучит даже лучше.

Лезвие легко скользит по коже, рассекая линии старого шрама одну за другой. Теру не художник и никогда не замечает за собой тяги к искусству, но сейчас ему кажется, что он не против им стать. Его пальцы перепачканы в крови и от её запаха уже никуда не скрыться; он даже не замечает как оказывается к Аманде ближе, как пачкает в крови всю свою рубашку и концы длинных волос.

Ему кажется, что если он не прикоснется к ней сейчас, то захлебнется. Яркостью своих желаний, своей любовью, её кровью, в конце концов.

Она шипит от боли, когда он прижимается к ней, касается пальцами её подбородка, заставляя слегка повернуть голову, и целует. Нетерпеливо, грубо и болезненно. Знает, что ей нравится. Когда они становятся такими? Как долго вскармливают своих чудовищ, пока те наконец-то не вырываются наружу? Господи, как же ему наплевать. У него больше нет сил задумываться.

Опьяненный вкусом и запахом крови, Теру может лишь желать.

— Продолжай, Теру, — выдыхает она ему в губы. Горячо. У него нет права ослушаться.

На спине Аманды расцветает все больше кроваво-красных лилий. Выступающая кровь блестит на свету — не ярче её глаз. Он слышит как тяжело она дышит и как приглушенно постанывает с каждым новым прикосновением. Не от боли. Может ли он свести её с ума? По-настоящему — заставить её забыть о существовании остального мира. Забыть обо всем, что находится за пределами этой спальни. Может. От этой мысли становится нестерпимо жарко.

Светлая простынь совсем скоро превратится в алую.

Руки Теру дрожат, и линии получаются смазанными. Ошибается. Ему не хватает терпения. Перепачканное в крови лезвие блестит в его руках, он старается действовать медленнее и аккуратнее, но понимает, что уже не может. Наваждение накатывает на него волнами, заставляя касаться свежих ран губами — солоноватый привкус крови надолго оседает у него в сознании. Он знает, что тот будет преследовать его неделями.

Её судорожные выдохи и короткие стоны заводят его ещё сильнее. Ему так сложно держаться.

— Теру, — его имя срывается с её покусанных губ. Он слышит в нём мольбу и замечает с какой силой Аманда стискивает пальцами мокрую от крови простынь.

Он прикрывает глаза и до боли закусывает нижнюю губу, когда наконец выводит последнюю линию близ её поясницы. Теперь каждая часть её обширного шрама принадлежит ему — точно так же, как проклятый счёт до четырёх. Аманда — от её сумасшедших глаз до её божественности — принадлежит только ему.

Открытые раны не мешают ей повернуться к нему и поцеловать так крепко, что у него окончательно выбивает почву из-под ног. Теру кажется, что этой ночью он чувствует себя куда больше, чем просто человеком. Он до синяков стискивает пальцами её плечи и тянет на себя, вынуждая сесть к нему на колени.

Так близко. Он оставляет на её шее следы от коротких болезненных укусов, запускает руки в её длинные волосы и пачкает их в крови. Аманда выгибается от каждого случайного прикосновения к кровоточащим ранам и снова и снова шепчет его имя, когда дрожащими руками расстегивает его одежду.

Она тоже не может держаться. Запах крови стоит повсюду, забивается в нос и медленно сводит с ума их обоих. Никогда в своей жизни Теру не чувствует себя таким настоящим, таким живым. Он почти закатывает глаза от удовольствия, стоит ей только коснуться его.

Нет. Он перехватывает её руки и заводит их ей за спину — и в её ярко-красных глазах отражается ничем не прикрытое желание. Они снова горят. Из-за него. Только из-за него.

— Пожалуйста, Теру, — она делает акцент на его имени и вынуждает его сдаться. Ему хочется заставить её произносить его бесконечно.

Он старается не касаться её израненной спины, но всё равно срывается в тот же момент, когда наконец-то делает первый толчок. Все его руки перепачканы в крови и их следы остаются на её бледной коже по всему телу — на талии и на бедрах, на тонкой шее и изящных руках. Теру не может прекратить её касаться. Он хочет её всю.

Аманда почти скулит от каждого нового движения и сама задаёт темп, двигая бедрами и упираясь руками в его плечи. Она смотрит на него сверху вниз, и он почти готов назвать её Господом вновь. Её длинные, покрытые пятнами крови волосы растрепаны и в их тени её глаза кажутся по-настоящему нечеловеческими.

Теру знает, что скоро сорвется. Она снова зовёт его по имени. Пожалуйста, ещё. Он вовсе не пьян, но перед его глазами стоит пелена тумана, у него кружится голова. Ещё.

Вкус её крови оседает на его губах. Ещё. На её теле тут и там расцветают новые синяки, она до крови царапает его плечи своими длинными ногтями, но боль не отрезвляет ни одного из них. Ему хочется сказать ей так много, а произнести удаётся лишь её имя. Ещё.

Они оба теряют ритм. Слишком быстро, слишком рвано, слишком горячо. Кажется, в них обоих не остаётся ничего от людей — они похожи на сорвавшихся с цепи животных, дорвавшихся до исполнения своих самых тёмных желаний. Господи, ещё. Теру готов продать душу кому угодно, только пусть это никогда не заканчивается.

Мир на мгновение тонет в проскользнувшей перед глазами яркой вспышке, когда его всё-таки сотрясает от оргазма. Аманда обнимает его руками и ногами, подрагивая вместе с ним и задыхаясь в последнем протяжном стоне. Она его не отпускает. Он не против остаться навсегда.

***

Айбер отключает включенные ещё несколько мгновений назад мониторы и залпом опрокидывает принесенный с собой стакан виски. Когда он говорит Рюзаки, что отношения этих двоих полны тонкостей, он и не подозревает, какими на самом деле могут быть эти тонкости.

========== 34 ==========

Комментарий к 34

Король и Шут — Фокусник

«Что ж, фокусы — ложь, взрослые знают умы Всё же для них тайны мои необъяснимы Просят они: “Нас обмани, чудо хотим видеть мы” Выхожу из тьмы»

06/2008

Генеральный директор компании «Скай Лайт» и их топ-менеджер погибают в один день, попав в страшные аварии на разных концах города. Об их смерти пишут многие финансовые издания и твердят сразу в нескольких выпусках новостей — Рейнард Гласк просматривает их все, не в силах поверить своим глазам. Неужели его желания действительно сбываются?

Он не из тех, кто склонен верить в чудеса. Ему прекрасно известно, что добиваться всего нужно самостоятельно, — выгрызать себе путь наверх собственными зубами, ступая по головам других, если понадобится — но то письмо, что приходит ему пару недель назад, сбивает его с толку.

«Достаточно лишь произнести имя и причину — и с человеком будет покончено», — заявляет ему неизвестный и велит уничтожить тот небольшой клочок бумаги, на котором пишет свое письмо. В тот день Рейнард позволяет себе лишь посмеяться над чьей-то глупой шуткой. Он слишком стар для того, чтобы попадаться в глупые ловушки для подростков. И всё-таки он предлагает Ричарду Майлзу и Джонатану Смиту погибнуть в автомобильной катастрофе.

— А если я решу избавиться ещё от кого-нибудь? — спрашивает он вслух, однако ответом ему становится лишь тишина. Рейнард качает головой и думает, что ведёт себя глупо. Это всего лишь совпадение, он не имеет никакого отношения к гибели этих людей.

Перебирая принесенные секретарём предложения от потенциальных клиентов, он не может отделаться от мыслей о том, кто может за этим стоять. Кто присылает ему письмо? Это и письмом-то нельзя назвать — в один момент тот клочок бумаги просто появляется на его столе, словно кто-то приносит его прямиком в его квартиру. И он не представляет себе того человека, что забирается в чужой дом лишь ради короткой записки.

Буквы плывут перед глазами, когда он вспоминает о своем желании связаться с Кирой. Неужели тот слышит его? Нет, это несусветная ерунда — он не из тех людей, что считают этого серийного убийцу подобием господа бога и никогда не поверит, что тот и в самом деле обладает какими-то сверхъестественными способностями или слышит других людей. К тому же, все жертвы Киры так или иначе умирают от сердечного приступа.

Но как? Этот вопрос он задаёт себе с того момента, когда впервые читает о Кире в какой-то газете. Как можно уничтожить человека на расстоянии, к нему даже не прикоснувшись? Ответ лежит за гранью его понимания. Он знает, что этому существует рациональное объяснение и рано или поздно какой-нибудь ученый расскажет об этом миру. Сразу после того, как этого Киру всё-таки поймают.

Среди множества предложений выделяется одно — предложение корпорации «Джеймисон Индастриз» выкупить активы лос-анджелесского филиала «Гласк Фарма» в течение ближайшего года. Такие документы должны приходить в головной офис в Токио, а на стол Рейнарда их приводит не иначе как ошибка Эмили или секретаря «Джеймисон Индастриз», который отправляет бумаги по неверному адресу. Тем лучше для него.

Рейнард догадывается, что подобное предложение станет для Аманды лучшим поводом сместить его с должности. Благодаря составленному ею же контракту он не имеет права ни на какую другую должность внутри их корпорации, а место заместителя генерального директора должен покинуть в том случае, если активы их американского филиала упадут сильнее, чем на тринадцать процентов. Десять уже потеряно, и он до сих пор не может отыграть это падение.

Проклятая девица.

И пусть он, в отличие от своей дочери, не склонен искать идолов среди преступников, он всё ещё может попробовать. Где-то в глубине души Рейнард Гласк до сих пор верит, что он во многом лучше и талантливее других людей. Он верит, что если и существует кто-то особенный, то это непременно должен быть он. Так почему бы Кире — или кому угодно другому — не выйти с ним на связь? Он всё ещё способен предоставить им свои средства, влияние и харизму.

Харизма может проложить дорогу туда, где деньги уже бессильны. К счастью, встречается такое нечасто.

— Так вот ты какой, Гарри Джеймисон, — Рейнард с легкостью находит информацию о нём на официальном сайте корпорации и довольно усмехается. «Джеймисон Индастриз» — точно такой же многолетний семейный бизнес, но их нынешнему генеральному директору всего лишь двадцать восемь лет. Самоуверенный мальчишка. — Будет замечательно, если и с тобой произойдёт несчастный случай.

Это даже звучит смешно. Он не понимает, на что рассчитывает, когда произносит эти слова вслух. Рейнард считает, что даже если что-то всё-таки произойдёт, то он не будет иметь к этому никакого отношения. В конце концов, пожелать кому-то смерти — это вовсе не убийство. Он не становится и никогда не станет убийцей.

Убийства — удел бесперспективных чудовищ.

***

Рэм выводит в своей тетради имя Гарри Джеймисона, стоя прямо за спиной Рейнарда Гласка. Она не против отнять годы жизни у того, кого даже не знает — по своей природе все люди за редкими исключениями одинаково отвратительны. К сожалению, Рейнард Гласк исключением не является.

Наблюдая за этим человеком, она надеется, что Аманда понимает, что делает и что её план действительно сработает. Рэм нужно подарить Рейнарду лишь несколько смертей — это должно навести детектива на ложный след, не позволив ему понять, как совершаются убийства. Суть ей ясна, ровно как и то, что Аманда играет с огнём.

Её радует лишь то, что Аманда и сама это понимает.

«Если Миса окажется в опасности из-за меня, Рэм, не стесняйся просто вписать моё имя в свою тетрадь», — говорит ей та перед тем, как они расстаются в последний раз. И всё-таки ей не хочется, чтобы эта женщина погибла просто так, положив остаток своей короткой жизни на алтарь чужих желаний.

Теперь Рэм понимает, что и почему ведёт ту вперёд. Она оказывается права, когда говорит себе, что они с Амандой в чём-то похожи. Очень во многом.

========== 35 ==========

Комментарий к 35

Aviators — Slasher

«Bloodstains On holy ground Here’s your happy ever after»

06/2008

Тугие повязки под блузкой противно сдавливают всю грудную клетку, заставляя Аманду хмуриться от боли. В выбранном ресторане ещё и душно, к тому же, и как назло хочется дышать полной грудью. Она знает, что не стоит — в ближайшие две недели раны на спине не успокоятся и будет только хуже, если она не позволит им как следует затянуться. Ей нравится думать, что теперь её жуткий шрам наконец-то обретает какой-то смысл. Теперь он нанесен нужной рукой.

Он не замечает как едва заметно улыбается себе под нос.

Здесь — на одной из открытых террас — шумно и многолюдно. Стук палочек и звон посуды смешиваются с бесконечным множеством разговоров, а из открытого окна доносится гул машин и редкие, но пронзительные сигналы светофоров. Аманда знает, куда собирается, когда выбирает ресторан в самом сердце квартала Роппонги. Шум не стихает здесь никогда, особенно в такое время.

Она знает, что если нужно что-то спрятать — делать это лучше всего на самом видном месте. И здесь и сейчас никто не станет прислушиваться к их собственным разговорам.

— Не думаю, что это сработает, — говорит Аманда, когда без энтузиазма листает меню, пусть и не видит в этом особого смысла. Знает, что не закажет ничего, кроме крепкого кофе. В последние дни её преследует странное, гнетущее чувство чего-то неизбежного. Любой другой скажет на её месте, что смерть следует за ней по пятам, но в её случае это даже не метафора. — И в таком случае придётся воспользоваться другим планом. Я уверена, что ты справишься, Теру, но на всякий случай попрошу об этом ещё и её.

Им не нужно что-либо уточнять — они понимают друг друга и так. Аманда Гласк уверена, что в рукаве у мистера детектива ещё с десяток козырей и припрятаны они в том числе и на тот случай, если ей удастся обвести его вокруг пальца и окончательно извести своего отца. Другой судьбы тот не заслуживает. А она сама? Едва ли. В своей жизни Аманда не делает ничего ради других — и даже её желание исполнить самую яркую мечту Теру приводит того вовсе не к долгой и счастливой жизни.

Но она понимает, что он, в отличие от неё, заслуживает большего.

— Я знаю, — он так легко и спокойно соглашается, но в его отливающих алым глазах плещется ярость. Она видит её так же четко, как яркие надписи на ламинированных страницах меню. Ей интересно, когда его приоритеты всё-таки меняются. — На твоём месте я бы присмотрелся к другим вариантам, Аманда.

Вариантов у них не так и много. Дежурно улыбаясь официанту, что приносит им кофе, Аманда думает, что их может не остаться вовсе. Ей кажется, что им понадобится как минимум залечь на дно и забыть о тетрадях на год или даже несколько лет, если план всё-таки сработает. У великого детектива по имени Эл всё ещё нет никаких весомых доказательств против неё или Теру, а её отец при всём желании не сумеет раскрыть ему способа убийства. В её голове всё это выглядит таким идеальным, но она буквально чувствует, что мистер детектив способен переиграть её так, что она этого и не заметит. Ей интересно, как далеко он готов ради этого зайти.

Предчувствия часто обманывают Аманду. Им она доверяет куда меньше, чем сухим фактам и графикам, к которым привыкает за годы работы в корпорации.

— Например? — она усмехается и вновь заглядывает в его глаза, не обращая на принесенный кофе ровным счётом никакого внимания.

Взгляд Теру меняется и становится сначала мягче, а потом — серьёзнее. Ей даже кажется, что сейчас он чувствует себя точно так же, как на работе — сосредоточенным, холодным и запирающим на замок все свои эмоции. Быть может, ей и правда просто кажется.

— Например о том, чтобы сделать всё правильно, — он делает акцент на слове «правильно» и внимательно смотрит на неё в ответ. Он сцепляет свои длинные пальцы в замок и будто бы ждёт, что она сама догадается, что же он имеет ввиду.

Аманда не догадывается и лишь вскидывает брови. Кофе оказывается противно кислым, когда она всё-таки его пробует.

— Ты же знаешь, Теру, обычно в мои планы не входит совершать ошибки намеренно, — на этот раз она ухмыляется. Почти шутит.

Почти. Аманда коротко оглядывается через плечо и словно пытается разглядеть кого-то среди посетителей ресторана. Множество имен и цифр перед глазами смешиваются в ярко-красное месиво. Рэм поблизости до сих пор нет.

— Я не об этом, — она слышит как Теру вздыхает и замечает как тот прикрывает глаза. Нервничает. Ей странно видеть его нервозность. Интересно, ощущает ли он тот же блуждающий по позвоночнику холод, что и она? — Когда всё наконец-то встанет на свои места, я не хочу, чтобы ты опять исчезла.

Компания через пару столиков от них взрывается громким смехом, и Аманде на одно короткое мгновение хочется засмеяться вместе с ними. У неё нет ни шанса исчезнуть из жизни Теру точно так же, как в прошлый раз — ей не хватит сил, а он ни за что её не отпустит. Нет, она ошибается. Он её не выпустит.

— Ты знаешь, что у меня вряд ли получится, Теру, — сегодня Аманда улыбается по-человечески — в этой её улыбке нет ни грамма яда, одна лишь бесконечная блажь. Взрослая женщина, она не может совладать со своим наваждением. Не хочет. — Чего ты хочешь?

«Запереть тебя там, где никто, кроме меня, тебя никогда не найдёт», — таким ей представляется его ответ. Она почти уверена, что его мысли замыкаются в том же русле. Это читается в его до неприличия ярком взгляде, в короткой, едва заметной дрожи губ. И он наверняка знает, что в нужных обстоятельствах она согласится даже на это.

Вслух Теру произносит совсем другие слова.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Аманда, — говорит он так спокойно, словно предлагает ей как-нибудь выпить кофе ещё раз. И она понимает, что для них обоих это едва ли значит нечто большее.

Теру просто хочется быть правильным — он пытается удержаться на плаву и не сдаться тому жуткому чудовищу, что живёт внутри него, окончательно. Она же сдаётся уже давно. И знает, что он — тоже. Он просто не может отказаться от выработанных годами привычек. Ему хочется хотя бы выглядеть нормальным.

— Хорошо, — ровным тоном произносит Аманда и пожимает плечами. — Но я не стану брать имя твоей семьи, Теру.

Это похоже на заключение очередного контракта. Она не испытывает ни единой эмоции, о которых так много говорят в обществе, — и испытывает совсем другие. Свежие раны на спине продолжают приятно ныть.

И даже если кто-нибудь сегодня наблюдает за ними со стороны, то никогда не догадается, о чём они говорят на самом деле. Аманда не шутит, когда просит вписать своё имя в тетрадь, если что-то пойдёт не по плану. Теру не врёт, когда впервые соглашается с ней вслух.

И Аманда, соглашаясь с его предложением, не врёт тоже.

========== 36 ==========

Комментарий к 36

Tardigrade Inferno — Execution Is Fun!

«Execution is fun I think you should try one To put your mind back on track I’ll swing my axe right through your neck»

06/2008

Власть развращает и опьяняет людей. Неважно, как высоко по социальной лестнице поднимается человек или какими возможностями обладает — все они так или иначе повлияют на него, заставляя смотреть на мир совсем другими глазами. И чем больше у человека власти, тем быстрее и сильнее он будет отрываться ото всех остальных. И рано или поздно он начнёт чувствовать себя особенным.

Рейнард Гласк чувствует себя особенным с самого детства — когда растет в любви и обожании своих родителей, когда может позволить себе практически всё, зная об их семейном статусе. Его вера в собственную исключительность лишь укрепляется, когда он сам становится владельцем семейного дела и начинает строить теперь уже свою жизнь. Чувствуя себя выше подчиненных, выше взятой в жены женщины и даже выше отца, который очень быстро отходит от дел, он с каждым днём укрепляется в мысли о том, что этот мир существует для него одного.

Все остальные — всего лишь декорации его идеальной вселенной.

Рейнард Гласк уверен, что именно поэтому он получает такую разрушительную силу. Подумать только, он действительно может назвать всего лишь имя и причину и человек погибнет. Он проверяет эту гипотезу уже не единожды и каждый раз его просьбы сбываются. И по сей день ему неизвестно, кто же исполняет его желания, однако его это и не волнует. Пусть это будет даже сам господь бог — ему плевать.

Он рассматривает небольшую коллекцию картин в одном из залов своей просторной квартиры и довольно улыбается. Он почти любуется ими, то и дело представляя себя на месте героев эпохальных сражений или облаченных в серебро и золото купцов. И стоит выше их. Если ему захочется, он сумеет занять место даже самого президента — куда уж до его амбиций Аманде с её навязчивым желанием занять пост генерального директора их корпорации. Рейнард всегда метит выше.

И теперь эта чертова девчонка ему не помеха. Что она может сделать с тем, кто способен уничтожить её одним словом? Стереть с лица земли — так, что рано или поздно о ней позабудут все. Бесперспективных, мелочных людей не запоминают. Они не оставляют своего следа в этом жестоком мире.

В отличие от своей дочери, он намерен оставить такой след, что забыть о нём не сможет никто. Так он думает.

Рейнард Гласк — палач и, возможно, настоящий властитель этого мира.

— Гаррет Джонсон — обычный сердечный приступ, — произносит он вслух, следуя вдоль своей небольшой галереи. Он называет имена своих главных соперников, исчезновение которых положит конец их бизнес-империям. Ах, будь у него такие способности в прошлом, он мог бы просто не допустить развития всех этих компаний. Рейнард терпеть не может, когда работать приходится в ограниченных условиях. — Лесли Коул — тоже. Джон Болтон — самоубийство, он всегда был не в себе, другого он не заслуживает.

Душевнобольные люди — настоящая опухоль на теле этого мира, они никогда не вызывают у Рейнарда ни симпатии, ни даже сочувствия. Он помнит как сумасшествие сводит в могилу его бабушку и с детства наблюдает за своей покалеченной дочерью. Сейчас он жалеет о том, что позволяет той прожить эту жизнь в надежде на лучший исход. Гораздо эффективнее просто избавляться от таких людей. Они лишь вносят смуту в общество.

А ещё он помнит о прищуренных, буквально горящих глазах Ларри Роудса в зале суда. По тому видно, что он не в себе, но произнесенные им в тот день слова звучат так уверенно, словно тот верит в них и сам. И Рейнард уверен, что так оно и есть — убийца одержим своими идеями.

«Мои работы должны вызывать вопросы, а не давать ответы, — так Роудс отвечает на вопрос судьи о том, признаёт ли он свою вину. — Жаль, что с малышкой так вышло. Я предпочитаю доводить полотна до идеала, а тут… Но мой талант, полагаю, оправдывает всё».

Его с отвращением передергивает, стоит ему только вспомнить о том, как убийца в тот момент улыбается его дочери. И о том, какими странными глазами она смотрит на него со своего места близ адвоката. Уже тогда ему стоит заподозрить, что здесь что-то не так. Уже тогда ему стоит понять, что выжившая в той канализации Аманда начинает мыслить точно так же, как и этот сумасшедший.

На одной из картин в его коллекции изображен первый подвиг Геркулеса. Сын Зевса рвёт пасть огромному льву, не опасаясь гнева жуткой твари и чувствуя себя выше и сильнее этого существа, несмотря на их разницу в размерах. И пусть Аманда на фоне своего отца всего лишь одна из множества мелких песчинок вселенной, он готов стать на неё своего рода Геркулесом.

Время положить конец её — и его — страданиям.

— Аманда Гласк — самоубийство.

***

В кабинете Аманды Гласк горит свет, а на столе всё тот же хаотичный беспорядок из множества документов и каких-то папок, какой царит здесь обычно. Она просматривает последние отчеты финансового отдела и заодно прислушивается к тому, что происходит в квартире отца.

С тех пор, как Рэм возвращается назад, имена в тетрадь записывает сама Аманда. Те несколько десятков прослушивающих устройств, что они устанавливают в его квартире и офисе, позволяют ей слышать все его напыщенные речи. Она почти уверена, что сейчас её отец чувствует себя едва ли не богом этого бренного мира. Скольких человек он уже губит? Среди бесконечного множества имен преступников проскальзывает с десяток имен самых разных бизнесменов.

Аманде кажется, что она окончательно разочаровывается в этом человеке. Дорвавшись до настоящей власти он так быстро превращается в чудовище, что даже ей становится не по себе.

Ручка скрипит, касаясь пожелтевших страниц замаскированной под один из её планировщиков тетради. Она пытается размять затекшее запястье, когда вновь слышит голос отца. Аманда вскидывает брови и не смеётся во весь голос лишь по той причине, что в её доме до сих пор стоят камеры.

Мистер детектив так или иначе сопоставит одно с другим. Ей интересно, сколько же у неё остаётся времени.

— Не сегодня, — она улыбается и захлопывает тетрадь.

Погасив свет в кабинете, Аманда выходит из помещения. Ей не хочется проводить это время за работой.

========== 37 ==========

Комментарий к 37

Scarlet Dorn — I’m Armageddon

«I glide my way beyond the crowds Of humans caught in lonely shrouds My chosen weapon is my truth My mission calls when I spy you»

06/2008

Для того, чтобы найти доказательства против Рейнарда Гласка им не приходится делать ровным счетом ничего. Эл не успевает подготовить даже очную ставку и в реальном времени наблюдает за тем как Рейнард называет имена и причины смерти. Больше ничего. Он ждёт, что произойдёт что-то ещё, — что угодно, указывающее на метод убийства, — но Гласк ограничивается лишь разговорами с самим собой. Говорит тот много и часто, и первое время у него нет никакого к нему доверия. Эл уверен, что такого просто не может быть.

Когда Гарри Джеймисон погибает от несчастного случая вслед за сотрудниками компании «Скай Лайт», становится очевидно, что это не совпадение. Эл мрачно поглядывает на сутками включенный монитор и гадает, причастен ли Рейнард Гласк к этим убийствам на самом деле. За эти несколько дней он произносит имена лишь пары преступников, осужденных за особо тяжкие преступления, — все они так или иначе связаны с серийными убийцами — и это совсем не совпадает с тем портретом Киры, какой Эл составляет ранее. Рейнарда Гласка интересуют в основном бизнес и собственное благополучие.

— Рюзаки, мы же не можем просто сидеть сложа руки, когда точно знаем, что он убивает людей! — он слышит голос Соичиро Ягами, когда задумчиво помешивает ложкой в чашке с остатками кофе. Тот давно уже остывает. — У нас же есть записи, разве это не достаточное доказательство?

Как же он устает от их спешки. Вся группа расследования со стороны японской полиции так горит идеей поймать Киру, что не может уследить за самой сутью этого дела. Важно не просто схватить преступника, но и понять метод его работы и, если повезёт, мотивы. Стоит только упустить пару деталей и все те, кто становятся жертвами Киры, погибнут зря — и спасение нескольких других людей на это никак не повлияет. А вот их смерть — смерть может подтолкнуть их на несколько шагов ближе к разгадке.

Ему не понять, как можно быть готовыми пожертвовать своей жизнью ради раскрытия дела, но не суметь принести в жертву тех, кто и так уже обречён. Если всё действительно так и для убийства достаточно назвать имя и причину смерти, то спасти этих людей они никак не сумеют.

И всё-таки что-то здесь не так. В самом начале Кира наглядно показывает им, что умеет контролировать время смерти и даже поведение жертв перед смертью, так почему же Рейнард ни разу не называет время? Возможно, есть какие-то правила или же время ему не так и важно. А возможно, эти убийства совершает вовсе не Рейнард.

— Успокойтесь, господин Ягами, — он старается быть вежливым и не потерять засевшую в голове мысль. — Что вы предлагаете? Все эти люди — граждане другой страны, вы не только не имеете там никакого влияния, но и находитесь в нескольких часах пути оттуда. Нам остаётся только ждать. К тому же, я хочу посмотреть, не покажет ли он ещё что-нибудь. Я уверен, что нельзя убить человека, просто назвав его имя и причину смерти.

На нескольких других мониторах идёт прямая трансляция из квартиры Аманды Гласк — и там не происходит ничего подозрительного. Двое других подозреваемых выглядят так, словно с головой погружены в свои дела и даже если и знают что-то о том, что творится в доме Рейнарда, то не подают вида. Здесь точно что-то не так.

— Но ведь ты можешь что-то сделать, — на этот раз в разговор вмешивается Лайт. Их суета раздражает и мешает думать. — У тебя полно связей, ты детектив с мировым именем. Ты умудрился нанять агентов ФБР для слежки за подозреваемыми в Японии, но говоришь, что не можешь связаться с кем-нибудь ещё и предотвратить эти убийства? У нас на руках буквально чистосердечное признание, этого человека уже можно арестовать!

Нельзя. У них нет против него таких же неопровержимых улик, как против Мисы — в отличие от неё, Рейнард нигде не оставляет никаких следов — и он не приходит в полицию сам, как делает это в своё время Лайт, сдавшись их группе расследования. Ситуация совсем другая. К тому же, даже если в этих убийствах виновен именно Рейнард, Эл уверен — ко всем остальным он не имеет никакого отношения.

Ему просто нужно ещё немного времени. Совсем чуть-чуть — подойдет и возможность посидеть в тишине хотя бы пять минут.

— Прекратите оба, — он мрачнеет и отмахивается от них. Ведёт наблюдение. — Сейчас я могу лишь попросить Уэди проверить его квартиру. На этом всё. Может, он всё-таки прячет где-то орудие убийства или устройства связи. Возможно, он лишь передаёт данные настоящему Кире. Но арестовать его по причине того, что он желает кому-то смерти мы не можем. Это смешно.

Нет, ему ни капли не смешно. Ему до жути интересно и он буквально чувствует как у него зудит где-то в мозгу. Ещё немного и он сумеет дотянуться до разгадки. Эл ощущает привычный мандраж — наверное, что-то подобное испытывают любители азартных игр в ожидании броска костей.

Рейнард Гласк называет имя своей дочери, и в помещении устанавливается звенящая тишина.

Не обращая внимания ни на присутствующих в комнате, ни на остатки своего кофе, Эл внимательно наблюдает сразу за тремя мониторами и по привычке покусывает большой палец левой руки. Поведение Аманды Гласк не меняется — она продолжает что-то писать в планировщике, а затем захлопывает тот и выходит из своего кабинета. Поведение Теру Миками тоже остаётся прежним — он до сих пор читает какую-то книгу, отвлекаясь лишь в тот момент, когда дверь комнаты с шумом открывается. Получается, что если за убийствами стоит один из них, то и им не нужно что-то для этого делать. Или же они просто ждут.

Однако слова Рейнарда Гласка переворачивают ход дела с ног на голову.

— Мы будем ждать, — произносит Эл вслух. — Если в ближайшие дни погибнут все названные им люди, включая подозреваемую Аманду Гласк, значит, теория о том, что третий Кира — Рейнард верна. В том случае, если кто-то останется в живых, особенно, если это будет Аманда Гласк, я буду считать верной теорию о том, что третий Кира — это она.

Он уверен, что в квартире Рейнарда могут найтись доказательства их вины. Не так важно, чьей именно она окажется.

— Но Рюзаки!..

— Нет, — грубо чеканит он. — Мы не можем позволить себе упустить возможность. К тому же, если кто-то из них убийца, то все эти люди уже обречены. Сохраняйте спокойствие.

Он закроет это дело. Неважно, скольким придётся ради этого пожертвовать.

========== 38 ==========

Комментарий к 38

Lord of the Lost — See You Soon

«Close the circle, come to an end Metamorphosis begins Please hold your promise and let me forsake Metanoia and the laughing grounds of hate»

06/2008

Проходит всего три дня с того момента, когда отец Аманды Гласк называет её в качестве очередной жертвы своего амбициозного плана.

Она сталкивается с несколькими полицейскими буквально посреди улицы — на ближайшем к высотному зданию, что принадлежит её корпорации, перекрестку. Их лица закрыты, — и это её не удивляет — но она видит их имена. Ни одного знакомого. Значит, три дня? Не так много, как ей хочется.

Но Аманда догадывается, что ошибается сама. И на этот случай у неё тоже готов план. Она не может позволить себе не подготовиться к очевидному исходу — это дурной тон.

— Вы арестованы, госпожа Гласк, — мужской голос звучит глухо и грубо. — По подозрению в массовых убийствах.

— Называйте вещи своими именами, офицер, — спокойно говорит Аманда и протягивает вперёд обе руки. Сопротивляться аресту не только не хочется, но ещё и бесполезно. — И не забудьте сообщить мне, что я имею право хранить молчание и позвонить своему адвокату.

Никто ей не отвечает. Один из офицеров недовольно фыркает и всё-таки надевает на неё наручники, а затем уводит в сторону патрульного автомобиля. Аманда гадает, решит ли мистер детектив говорить с ней самостоятельно или вновь пришлёт мистера Морелло. Интересно, радуется ли тот тому, что остаётся в живых? Лично она — очень. Группа расследования так старательно делает из него жертву и ждёт, что его уничтожат, что сейчас это сыграет ей только на руку.

Аманда Гласк привыкает нести ответственность за свои решения. За все, даже самые сумасшедшие и ошибочные.

На глаза ложится плотная повязка, и это ещё раз доказывает ей, что мистер Эл ничего не знает о том как Кира совершает своё правосудие. Ей недостаточно просто взглянуть на человека, чтобы покончить с ним, а её руки плотно скованы наручниками — она при всём желании не сумеет записать в тетрадь ни единого имени. Тем более, что та уже третий день как в руках у Рэм.

Тем лучше.

Теперь её руки не просто скованы наручниками — плотно зафиксированные за спиной, где-то на уровне поясницы, они неприятно ноют и затекают. Новая повязка, закрывающая её глаза, настолько плотная и тяжелая, что кажется сделанной как минимум из плотного пластика, если не из металла. Ей не удается двинуть даже ногой. Аманда усмехается и гадает, насколько всесильным мистер детектив представляет себе Киру.

Она надеется, что его представления совпадают с её желаниями.

— Вы понимаете, почему оказались здесь, Гласк? — искаженный множеством фильтров голос звучит откуда-то сверху и эхом отскакивает от стен, словно в этом помещении и ничего кроме этих стен и нет.

Аманда представляет себе нечто, напоминающее закрытую палату в психиатрической клинике.

— Вы знаете, мистер детектив, моё понимание начинает медленно таять, — спокойно отвечает она. — Я могу понять арест, но подобное содержание подозреваемых — это нечто за гранью. Вы же и сами понимаете, что это не имеет ничего общего с установленными законом нормами, не так ли?

— С каких пор вас волнуют законы?

— А вас?

Она не походит на жертву и вовсе не боится. За свою короткую жизнь Аманда Гласк успевает побывать в переделках худших, и устроенное детективом представление не идёт ни в какое сравнение с той влажной, пропахшей кровью, лекарствами и чернилами канализацией из её детства. Сюда она приходит почти добровольно и прекрасно знает, что её ждёт.

Ей даже есть, что рассказать мистеру Эл. Она почти уверена, что допрос ведёт именно он.

— Не юлите, — даже сквозь фильтры его голос кажется излишне флегматичным. — Вас задержали по подозрению в том, что вы — третий Кира. В квартире вашего отца в Лос-Анджелесе мы обнаружили несколькопрослушивающих устройств и все они передавали информацию именно вам. Несмотря на то, что имена жертв называл он, убийства должны были совершать вы.

— Скажите мне, мистер детектив, а его вы тоже задержали? Заказчик — лицо не менее виновное, чем исполнитель.

Аманда улыбается и пытается расслабиться, насколько это возможно в её положении. Так и не успевшие зажить раны на спине ноют каждый раз, когда она задевает их руками, а ноги то и дело прошибает болью. Это даже хуже, чем целый день простоять на каблуках.

— Вы пытались его подставить? Скорее всего, вам удалось, но с этим будет разбираться полиция Штатов.

— Замечательно, — говорит она с воодушевлением. У неё нет права дать слабину или отступиться от заранее намеченного плана. Она знает, что отсюда уже не выйдет.

— Вы признаете свою вину, Гласк? — ей кажется, что она слышит в его голосе нетерпение.

— Вот так вот сразу, даже без адвоката? Вы разочаровываете меня, мистер детектив.

— Прекратите издеваться или я начну вести допрос иначе. Вы должны понимать, что у меня есть чрезвычайные полномочия в ведении дела Киры. Я имею право допрашивать вас так, как посчитаю нужным. И у меня есть на это законное разрешение.

Аманде хочется прикрыть глаза, но она и так ничего не видит. Она пытается вспомнить, не забывает ли что-то важное — она успевает составить даже завещание, а вот попрощаться всё-таки уже нет. Строго говоря, она делает это четырежды за последние три дня, но этого так мало.

Она тяжело выдыхает. У неё нет пути назад. И вперёд — тоже. Её жизнь должна закончиться тринадцать лет назад, во время очередного представления Ларри Роудса, но она продолжается до сих пор. И Аманда благодарна судьбе за этот своеобразный подарок. Кажется, ей впервые по-настоящему хочется, чтобы жизнь всё-таки не заканчивалась.

— Что вы хотите от меня услышать, мистер детектив? Чистосердечное? Хорошо, давайте сыграем в вашу игру. Да, я — Кира. У меня сложные отношения с преступниками и я не считаю, что кто-то из них должен оставаться в живых, даже если и в тюрьме. Смерть пугает куда сильнее. Но вы наверняка знаете об этом и о многом другом, потому что следите за мной в последние несколько месяцев и нисколько этого не скрываете.

Ответом ей становится тишина. Аманда уверена, что детектив ожидает от неё другого поведения, иначе допрос должен выглядеть по-другому. Она чувствует как бьётся её собственное сердце. Спокойно и размеренно, хотя сама она ждёт, что то будет колотиться куда быстрее. Она почти не нервничает. Почти.

— Как ты убиваешь? — на этот раз Эл обращается к ней иначе и даже фильтры не мешают услышать в его голосе неприкрытое любопытство. Так вот каков его главный вопрос.

— Разве вы сами не видели, мистер детектив? Мне достаточно просто знать имя человека и представлять, как он выглядит. Всё остальное делает шинигами.

Она врёт. Аманда обещает Рэм, что её драгоценный человек останется в безопасности, а себе — что она не позволит втянуть в это Теру. Она готова исполнить его мечту даже таким способом. И Эл никогда не сумеет доказать, что её слова — ничем не прикрытая ложь.

— Ерунда, — тут же откликается он. — Ни за что не поверю в такую глупость.

— Тогда как же умирают все эти люди? Вы видели смерти своими глазами. С большинством жертв мы даже никогда не встречались. Сам факт подобного убийства вас не смущает? Вы считаете, что его можно обосновать с научной точки зрения?

Аманда смеётся, и в этом смехе не слышится и капли веселья. Её смех тяжелый, горький и отчаянный. Ей всё равно, если Эл сочтёт её сумасшедшей.

Ей вдруг становится интересно, держат ли в подобных условиях мистера Ягами. И что будет с ним теперь? Он — единственный конкурент в её списке, до которого она так и не дотягивается. Она снова и снова считает до четырёх, старается понять ход времени. По её ощущениям проходит около двух минут, прежде чем она в очередной раз слышит чужой голос.

— Что любят шинигами? — спрашивает он.

— Яблоки, — Аманда улыбается.

Она не знает, почему детектив задает именно такой вопрос. Сама она никогда не делает ему никаких намеков на пристрастия некоторых богов смерти, но догадывается, что это случается до неё — возможно, такие подсказки даёт тому мистер Ягами.

— Как насчет тех, кто убивает до вас? Как сила переходит от одного к другому?

— Это сложный процесс. И те, кого оставляют шинигами, не имеют ни малейшего понятия о том, что они делают под их руководством.

Этому спектаклю пора закончиться. Ей интересно, когда занавес наконец-то опустится. Скоро.

— Для чего вам убийства Мацуды и Блейка? Я уверен, что это не ваших рук дело.

— Вы пытаетесь впутать в это моего… жениха? — она даже запинается, когда пытается назвать Теру своим женихом. Звучит непривычно и неправильно. Ей не нравится. Теру не может быть для неё просто женихом. — Не стоит. Хотя я не могу отрицать, что убить их приходится ради него. Я не люблю, когда он ревнует.

Где-то за пределами этой комнаты наверняка идёт какое-то бурное обсуждение, иначе такое обилие пауз Аманда объяснить не может. Она пытается представить себе множество людей, что прямо сейчас решают, насколько аморально её поведение и какого наказания она заслуживает.

Самым жестоким образом Аманда наказывает себя сама.

— Я хочу видеть как вы убиваете, — говорит детектив, и где-то на фоне она слышит отзвуки чужих голосов. Всё-таки он там и правда не один.

— Только если вы дадите мне пару гарантий, мистер детектив, — произносит Аманда. Она привыкает вести дела на своих условиях и не желает отступаться от этой привычки даже в таких плачевных обстоятельствах. — Вы не станете впутывать Теру в эту историю. У него есть свои слабости, но он не имеет к этим убийствам никакого отношения. Мне просто хотелось сделать его счастливым.

Ей просто хочется исполнить его мечту. От начала и до самого конца. Дать ему возможность построить тот идеальный мир, которым он грезит с детства. Он из раза в раз играет в ней в религию, а ей с самого начала хочется сделать богом его. И Аманда знает, что он справится куда лучше неё.

— Допустим, — в конце концов говорит Эл. — Но я продолжу следить за ним. Вероятность того, что он тоже может оказаться Кирой не нулевая.

Остаётся только надеяться, что у Теру хватит сил и терпения. Аманда уверена, что он сумеет справиться без неё, но без тетради — без тетради ему будет гораздо сложнее.

— Тогда, мистер детектив, сорок секунд.

Улыбка на её губах напоминает звериный оскал.

«Сорок секунд», — это их с Рэм условный сигнал. Сейчас она её не видит, но ощущает движение у себя за спиной и слышит шорох бумаги. Может ли Аманда сказать, что проживает достойную жизнь? Может ли назвать себя счастливой? Пожалуй. В свои последние сорок секунд ей не хочется вспоминать о тех демонах, что преследуют её всю жизнь, поэтому она вспоминает лишь о чудовище, что преследует её последние восемь лет.

У него раскосые карие глаза и длинные темные волосы, ужасно проницательный взгляд и никакой родинки под правым глазом. Её чудовище по-настоящему идеально.

Аманда успевает сосчитать до четырёх целых десять раз.

***

Рэм наблюдает за тем как гаснут пляшущие над головой Аманды Гласк буквы и цифры. Она видит её продолжительность жизни и знает, что забирает её жизнь ровно в тот день, когда ей и положено умереть — пойдя на сделку, та сокращает свою жизнь до нескольких месяцев. Ей неизвестно, при таких ли обстоятельствах изначально суждено умереть Аманде, но где-то в глубине души она её даже жалеет. Это женщина всё-таки кладет свою жизнь на алтарь чужих желаний.

Покидая это неприятное помещение, Рэм гадает, стоит ли этот человек того.

========== 39 ==========

Комментарий к 39

In This Moment — Bones

«You are my god You are my soul You are my savior In a devil’s robe And I can’t exist without you»

06/2008

Он понимает, что что-то идёт не так ещё в тот момент, когда открывает двери её квартиры. Пустой и темной, если не считать застывшую прямо в прихожей шинигами. Её единственный ярко-желтый глаз сверкает во тьме и на несколько коротких мгновений кажется ему предвестником чего-то действительно жуткого. Подобные ощущения преследуют Теру весь сегодняшний день — с самого утра и до вечера — и он понимает, что не просто так.

— Я не должна заниматься подобным, человек, — он слышит её хрипловатый, скрипучий голос. Они с ней разговаривают впервые на его памяти и её манера говорить здорово отличается от той, к какой он успевает привыкнуть в обществе шинигами совсем другого. — Но сделаю это из уважения к последней воле бывшего владельца тетради.

Она протягивает ему в несколько раз сложенную записку и ещё раз внимательно на него смотрит, прежде чем пройти сквозь ближайшую стену и исчезнуть из поля его зрения. Её последние слова никак не укладываются у него в голове. Он не хочет думать о том, что может быть последней волей владельца её тетради. Бывшего. Теру понимает, что не имеет ни малейшего отношения к тем, кто владеет этой тетрадью до Аманды и понимает, что никто, кроме неё, не станет просить это существо о подобной услуге.

Он не может заставить себя развернуть в несколько раз сложенный лист. Он смотрит на него снова и снова, будто ждёт, что тот исчезнет, ровно как и этот короткий диалог из его памяти. Его сердце бьётся слишком часто и будто бы пропускает удары, когда он всё-таки находит в себе силы прочесть переданное ему короткое письмо.

Её витиеватый почерк легко узнается — Аманда так и не может приучить себя писать иероглифы ровнее и в них и по сей день проглядывает её любовь пользоваться латиницей везде, где это только возможно. Теру даже улыбается этой её привычке — блекло и откровенно нервно.

«Я знаю, что тебе это не понравится, Теру, но по-другому у меня не получится. За допущенные ошибки так или иначе приходится расплачиваться, и будет лучше, если этим займётся кто-то один. Я сделаю всё, чтобы у мистера детектива не осталось к тебе лишних вопросов. Вторая тетрадь останется у тебя, так что ничто не помешает тебе строить правильный и идеальный мир, если ты будешь осторожен. Уверена, что никто, кроме меня не может исполнить твою мечту таким радикальным методом. Но тебе нравится, правда? Не разочаровывайся во мне слишком сильно, Теру».

Написанное с трудом укладывается в его голове. Он не считает, сколько раз перечитывает записку, но так и не может понять одного — почему. Не может понять, почему Аманда ставит себя ниже его желания изменить этот мир к лучшему. Почему так и не говорит ему о том, о чём — он точно знает — собирается сказать так много раз, что он в конце концов сбивается со счёта.

Теру не замечает как мелко подрагивают его руки.

«Не разочаровывайся во мне слишком сильно», — именно это волнует её до самого конца. Он до боли прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу эмоции. Он знает, отчего в последние несколько дней Аманда смотрит на него так тяжело и печально, отчего её прикосновения такие частые и такие крепкие. Он знает, что у этой истории едва ли может быть иной конец. Ему просто не хочется с ним мириться. Не хочется мириться с тем, что она так и не понимает его чувств.

Аманда считает себя всего лишь символом, средством — тем, что помогает ему быть собой и добиться собственных целей. И его привычка возводить её практически в статус божества делает только хуже. Теру уверен, что в её непонимании есть и его вина. Он позволяет ей чувствовать себя принадлежащей ему — целиком и полностью — и дарит ей именно те ощущения, за какими она безуспешно гонится с самой юности, однако ни разу так и не говорит о том, что за этим стоит.

Они никогда так и не произносят нужных слов. К горлу подступает неприятный ком, заставляя его дышать глубже и не обращать внимания на резь в глазах. Он знает, что в происходящем нет ничьей вины, кроме их собственной. Всё это время он уверен, что сумеет двигаться дальше, если что-то всё-таки пойдет не по плану. Всё-таки он совершенно не умеет держать себя в руках, когда дело доходит до того чудовища, какое он так неосторожно выпускает наружу много лет назад.

Теру не может разочароваться в Аманде, несмотря на то, что она снова исчезает из его жизни, ничего не сказав. На этот раз он не способен даже злиться.

Ему требуется всего два дня, чтобы привести в порядок оставшиеся дела. Теру не позволяет себе просто бросить работу на своего заместителя — он всё-таки обязательный человек — и приводит в порядок все документы, прежде чем оставить в отделе кадров своё заявление. Ему даже немного жаль, что отработать положенные дни он так и не сможет.

Он успевает на её похороны. У него нет сил смотреть на её урну с её прахом — такую обезличенную и жуткую одновременно — и он рассматривает тех, кто на эти похороны приходит. Никого, кроме нескольких сотрудников её корпорации и его самого. За свою жизнь Аманда так и не открывается кому-то, не заводит близких друзей. Размышляя об этом сейчас в попытках отвлечься, он вдруг понимает, что практически все её контакты так или иначе связаны с работой. Теру мрачно усмехается себе под нос. Они с ней просто отвратительно похожие люди.

Ничего удивительного, что их жизни в конце концов приходят к общему знаменателю. Аманда — такое же израненное и зацикленное чудовище, как и он сам. Самое жуткое в его жизни. И она ломает её так легко, что он сам начинает думать, что так та и должна сложиться. Иначе быть просто не может.

***

Эл утверждает, что сегодня они смогут встретить Теру Миками на похоронах Аманды Гласк, и не ошибается. Лайт отправляется туда по просьбе детектива, чтобы не только проследить за этим человеком, но и развеяться впервые за несколько долгих месяцев. После смерти главной подозреваемой и её признания группа расследования настаивает на том, что нет никакого смысла держать его или Мису в постоянном заключении.

Он с ними не согласен, — точно так же, как и Эл, он не верит в названный Гласк способ убийства — но отказаться от прогулки не может. Слишком устает сидеть в четырёх стенах всё это время.

— Сочувствую вашей утрате, господин Миками, — говорит он, когда находит его сидящим на одной из многочисленных скамеек у входа на территорию кладбища.

Тот смотрит на него мрачным, отсутствующим взглядом — и он замечает как тот будто бы непроизвольно скользит с его глаз куда-то выше — и в первые несколько секунд не произносит ни слова.

— Мы знакомы? — наконец спрашивает Миками, но на него больше не смотрит. Он пишет что-то в вычурной тетради в темном переплете. Лайта Ягами удивляет, что у такого прагматичного и во многом аскетичного человека в руках оказывается именно такая тетрадь. Такую проще представить в руках увлеченной готическими аксессуарами Мисы. — Или вы были знакомы с Амандой?

— Только косвенно, — Лайт старается быть вежливым, насколько это возможно. Он понимает, что должен чувствовать человек, потеряв кого-то из близких. Даже такой. — Я один из участников группы расследования.

Им больше нет смысла скрываться — Эл утверждает, что Теру Миками тоже должен знать о слежке, и в этом Лайт с ним согласен. К тому же, соврать сейчас у него никак не выйдет. Он — студент — едва ли может оказаться давним знакомым Аманды Гласк. Не в тех кругах он обитает, да и по возрасту не подходит.

— Что ж, спасибо, — Миками поднимается на ноги и бросает на него ещё один взгляд. От него его непроизвольно пробирает дрожь — он уверен, что нормальный человек не может так смотреть. Это не глаза убитого горем — это глаза одержимого. — И всего хорошего.

Ошарашенный этим взглядом, Лайт не успевает даже попрощаться и не сразу замечает оставленную на скамье тетрадь. Он прикасается к ней, желая вернуть владельцу, пока тот ещё не успевает уйти далеко, но так и замирает на месте. Он вспоминает всё.

И когда он открывает ту, чтобы записать имя Теру Миками как последнего, кто знает о тетрадях, то замечает уже записанные мелким аккуратным почерком иероглифы. «Теру Миками, 16:44, сердечный приступ».

Лайт смотрит на наручные часы, которые показывают половину пятого, и ухмыляется. Какими же глупыми и сентиментальными бывают люди. И это ему только на руку. Они отлично играют свои роли и окончательно путают Эл, пусть и действуют не совсем по задуманному им плану. Он уверен, что теперь единственный оставшийся в живых подозреваемый — Рейнард Гласк — будет арестован и станет главным фигурантом в деле Киры, а возможность избавиться от детектива станет лишь вопросом времени.

И тогда никто не помешает ему стать богом этого нового мира.

Между богом и чудовищем проходит очень тонкая грань.