Звезда и волк (СИ) [Imlerith] (fb2) читать онлайн

========== Любой, кто обидит тебя… ==========

Ей было двадцать семь, когда он впервые посмотрел на неё не так. Молодая, ещё совсем маленькая Сирона выглядела для Имлерита совсем не так, как должна была бы выглядеть сестра. Низенькая, с большими глазами, занимавшими почти половину лица, с несуразными и крупными красными рогами, она выглядела беззащитной, милой и привлекательной. Он уже не в первый раз ловил себя на мысли о том, что для него она выглядит привлекательной.

Он сидел на одном из обломков камней, погрузившись в книгу, — пыльный фолиант, рассказывающий историю пожирателей времени — и только украдкой посматривал за тем, что делает его сестра. Сирона, пугливая и осторожная, бродила вокруг, то и дело спотыкаясь, не имея возможности справиться со своей неудобной церемониальной обувью. Она и сама следила за братом, но только для того, чтобы убедиться, что он всё ещё здесь. Ей было страшно без него, одиноко. Сколько она себя помнила, он всегда был с ней рядом — учил её, заботился о ней, успокаивал её, когда она пугалась и плакала. Высокий, пугающий других, всё время одетый в чёрное, Имлерит — он был её героем. А она была его кошмаром.

— Аккуратнее, — подорвавшись с места, он оказался рядом с сестрой как раз вовремя, чтобы иметь возможность ухватить её за руку и предотвратить неизбежное падение. — Тебе не позволят вернуться на занятия, если разобьёшь нос.

Двадцать семь лет — не такой серьёзный возраст для пожирателей времени, но достаточный для того, чтобы сознание и обучаемость полностью развились. Сирона, хоть и выглядела по меркам людей от силы на десять лет, была девочкой умной и сообразительной, очень способной. Но, помимо сообразительности и ума, требовалась ещё и мудрость, которая приходит только со временем, которого у неё пока ещё не было.

— Они накажут меня за обувь? — она нахмурилась и взглянула вниз, а её тонкие, бледные губы задрожали так, будто она собиралась заплакать. Её церемониальные туфли теперь и в самом деле походили на что-то несуразное, но Сирона не понимала, что никто не будет наказывать её за подобную мелочь. — Я поступила нехорошо?

Имлерит, держа руку на её хрупком, маленьком плече, на которое с трудом помещалась его ладонь, невольно улыбнулся. Она была такой трогательной и беззащитной, когда чего-то боялась, что ему до дрожи хотелось схватить её и утащить в самый тёмный угол Пустоты, чтобы до скончания времён прижимать к себе и не позволять больше плакать.

Но вместо того, чтобы подначивать свою трогательную заботу и любовь, постепенно принимающую вовсе не братский характер, он глубоко вздохнул и опустился рядом с ней на колени, испачкав в пыли свой чёрный балахон. Ему хотелось оказаться с ней на одном уровне, но Сирона была настолько маленькой, что ему всё равно пришлось наклоняться.

— Никто не накажет тебя за это, пока я рядом, Сирона, — потянувшись вперед, он аккуратно убрал прядь её волос за ухо, так и не прекратив улыбаться. Наивная, добрая девочка — луч света в болоте их народа, которому рано или поздно тоже придётся сгнить. Как ему не хотелось, чтобы когда-нибудь она тоже испортилась, как он, как все они. — Ты ведь помнишь об этом? Любой, кто обидит тебя сегодня, будет разорван на части завтра.

Он говорил ей это каждый раз, когда она расстраивалась и, к сожалению, она знала о том, каким образом и почему Имлерит рвёт людей на части, но ей, как его младшей сестре, это ничего не говорило. Он всё равно оставался для неё героем, оставался для неё единственным близким человеком, которого она любила и которому доверяла. Он был её братом. А она — его любовью.

— Ты будешь защищать меня? — на её лице проступила улыбка, а и без того большие глаза, просияв, показались ещё больше. — Всегда?

— Да, я всегда буду защищать тебя, — пожиратель времени крепко прижал её к себе, позволив себе вдохнуть странный, почти неуловимый аромат её платиновых волос, и с трудом заставил себя думать о том, что ей всего двадцать семь лет. — Всегда, когда бы это тебе ни понадобилось.

Ей было всего двадцать семь и она наивно обнимала его в ответ, не понимая, что сейчас происходит внутри брата. А ему было уже девятьсот сорок девять и он не мог сказать, что волнует его больше — становление Господином Зверств или лёгкие завитки на волосах сестры. Он любил её уже сейчас, но знал, что никогда в жизни не сможет ей об этом сказать.

========== …будет разорван на части ==========

Пустота — название, лучше всего описывающее место изгнания пожирателей времени. Место черное и пустынное, в котором не водилось даже зданий и строений — только какой-то мусор, попавший сюда случайно из недр основной вселенной, из которого предприимчивые жители составляли абстрактные, сюрреалистические дома. Здесь не было пригодного для жизни воздуха или даже гравитации — обо всём этом они позаботились сами, сумев выжить в малых количествах — настолько малых, что о продолжении цивилизации здесь не могло быть и речи. Дети не рождались, взрослые вырождались — только некоторым, самым высшим из них, теперь погруженным в сон, удалось продолжить свой род для того, чтобы их народ не исчез окончательно.

Молодой пожиратель времени с длинными платиновыми волосами, завязанными в хвост, и чёрными, как смоль, блестящими рогами уже битый час бродил вокруг импровизированного храма, стараясь отыскать свою сестру. Ллос сказала, что она была расстроена, практически плакала, а он никогда не мог оставить маленькую Сирону плачущей, пусть пожиратели времени и не могли плакать так, как делали это представители иных видов. Ей было меньше сотни лет, а он уже добрался до тысячи и всегда играл для неё роль примерного брата. Он никогда не поднимал на неё руки, даже в приступах своей кровавой ярости, никогда не ругался и никогда не позволял никому её обижать. А теперь она плакала, плакала где-то в этом всеми забытом месте, не рассказывая никому о причинах.

— Нашёл, — он улыбнулся, насколько позволяли острые зубы, и потянулся рукой к миниатюрной девушке, спрятавшейся в тёмном углу. Такая же светловолосая, как и он, но намного ниже и младше, заплаканная и одетая в красное, с такими же красными вертикальными рогами, она с трудом подняла на него взгляд, сдерживая слёзы. — Тот, кто посмел обидеть тебя сегодня, завтра будет разорван на части, Сирона. Кто?

Её губы дрожали, она явно хотела что-то сказать, но каждый раз, когда Сирона открывала рот, у неё получались одни только всхлипы. В конце концов, она с трудом поднялась с места, сделав пару шагов вперед на подкашивающихся ногах, и крепко вцепилась в чёрный балахон своего брата, больно ударяясь костяшками пальцев о цепи, которые он носил. Она вздыхала и всхлипывала, не останавливаясь, комкая пальцами одежду Имлерита и не произнося ни слова. Ей было очень больно, но она не могла объяснить, почему.

— Скажи мне, — шипящий, грубоватый голос пожирателя времени снова разрезал тишину в старом храме, а сам он медленно гладил младшую сестру по волосам, отчего-то упиваясь этим ощущением и всё отчетливее понимая, что хочет убить, уничтожить того, кто заставил её плакать. — Или он уже мёртв?

Подняв на него большие испуганные глаза, Сирона отчаянно замотала головой и утёрла слёзы его одеждой. Если её брат добрался до убийств, если начал смотреть на неё такими глазами — ей нужно было говорить.

— Я не… — она говорила с трудом, сглатывая вставший в горле ком, но всё же говорила, собравшись с духом и затолкав своё детское недовольство куда подальше. — Я не… не хочу становиться верховной у Ллос… Не хочу своё церемониальное имя. Я хочу оставаться собой, Мер. Она заставляет меня убивать их.

К концу небольшой сбитой речи Сирона успокоилась, а её брат, наоборот, склонил голову на бок, задумавшись. Своё церемониальное имя он уже получил, — длинное и звучное, обнажающее характер его должности и его личности — а тому, сколько людей погибло от его руки, независимо от желания, он уже потерял счёт. Ему было бы тяжело осознать суть проблемы, если бы об этом говорил кто-то другой, но тогда, когда об этом говорила Сирона, его маленький Вершитель, он не мог не задуматься.

— У тебя нет выбора, Сирона, — Имлерит крепко прижал её к себе, ещё крепче, чем до того, и пропустил пряди её платиновых волос сквозь свои когтистые пальцы. — Тебе придётся убивать их каждый день, слышать их каждый день. Ты ведь знаешь, от такого не отказываются.

Её тонкие губы снова задрожали, но она стоически вытерпела, не позволив себе заплакать вновь. Настоящие пожиратели времени не плачут, не дрожат и не позволяют себе распускать нюни на груди у старшего брата. Они смело принимают своё предназначение и гордо смотрят вперёд, исполняя свой долг перед вселенной.

— Я хочу заниматься другим, — девушка всё ещё смотрела в глаза Имлерита, хмуря брови и сжимая губы, чтобы не раскиснуть окончательно. — Другими вещами.

Он знал, юный Господин Зверств знал, что не сможет ей этого дать, но знал, что сможет дать кое-что другое. Что-то куда более ценное и верное, что-то, за что она сможет ухватиться и пройти сквозь свой период становления. Сквозь период, который он прошёл один.

— У тебя нет выбора, — шепотом повторил он, наклонившись к сестре и оказавшись в поразительной близости от её дрожащих губ, совсем не свойственной братским отношениям. Он одёрнул себя лишь в последний момент, коснувшись своими губами её лба. — Но я буду защищать тебя. Всегда буду защищать тебя.

========== Ты — Звезда, он — Волк ==========

Не было никакой разницы в том, куда смотреть — куда бы она ни смотрела, её взгляд так или иначе скользил назад, в сторону рабочего места брата, усердно расписывавшего что-то в документах, в которых она пока ещё ничего не понимала. В последний раз, когда он попытался рассказать ей об этом, она с трудом сдерживала дрожь в своих коленях и не услышала ни слова, если не считать её собственного имени, часто произносимого его хриплым голосом.

Он нравился ей. Он всегда ей нравился — ещё с того момента, когда ей удалось осознать, что находиться к нему очень близко — нормально, что его забота — это любовь. Она любила его, по-настоящему, как брата и, может быть, даже сильнее, но только с возрастом, тогда, когда она начала ощущать себя женщиной, её любовь к нему превратилась во что-то ненормальное. Уже несколько лет Сирона ловила себя на том, что считает его красивым — привлекательным, интересным, сексуальным. Всего, начиная от кончиков его чёрных блестящих рогов и платиновых волос, вечно торчащих в разные стороны, и заканчивая острыми когтями.

Теперь, когда он занимался её обучением или просто разговаривал с ней, она не могла сосредоточиться ни на чём, кроме него и своих собственных ощущений. Она слушала его голос, не задумываясь о смысле слов; она следила за движениями его пальцев, не задумываясь о направленности действий, и замирала, разглядывая его губы, пока он не вынуждал её очнуться. Она даже не знала, замечает ли он её ненормальные взгляды в такие моменты, видит ли, насколько сильное влияние оказывает на её молодой организм.

Красивый, сильный, заботливый, всегда находящийся где-то рядом. Он был идеальным и единственным, кого Сироне хотелось любить.

Иногда ей казалось, что он смотрит на неё точно так же, — замирает, разглядывая её губы или останавливается, чтобы понаблюдать за её волосами — но разве это не было простой игрой подсознания? Ей хотелось, чтобы он любил её в ответ и видел в ней женщину точно так же, как она видела в нём мужчину, но разве так должен был брат реагировать на сестру? Сирона была уверена, что он отвергнет её, попробуй она только заикнуться о том, что иногда ей хочется его поцеловать или о том, что она хочет принадлежать только ему, быть его частью. Он мог счесть её испорченной, начать относиться к ней хуже, он мог забыть о ней прямо перед своим уходом!

«Он скоро уйдёт, — рассуждала про себя она, наблюдая за братом с другого конца помещения. — И если ты ничего ему ничего не скажешь, ты никогда не сможешь понять, действительно ли он смотрит на тебя так же. Никогда даже не узнаешь, что такое поцелуй»

Фыркнув, Сирона недовольно облизнула пересохшие губы длинным языком и обратила взгляд на руки Имлерита. Они тоже казались ей красивыми — мощные, но жилистые, они часто являлись одной из самых важных частей её фантазий, за которые она себя корила. Ей нужно было думать об обучении и о том, что она будет делать, когда брат погрузится в сон, а вместо этого она кусала губы и ёрзала на стуле, наблюдая за тем, как он пишет. Её тело, её чувства, он сам — они не давали ей покоя, заставляли думать о том, достаточно ли она смела, чтобы признаться ему в любви.

Сколько времени это уже длилось — всё это, считая сексуальное влечение? Десять лет? Пятнадцать? Их отношения вышли за рамки нормальных уже давно, но только сейчас, когда ситуация стала практически безвыходной, она задумалась о том, чтобы признаться. Что она будет делать, если он уйдет, так ничего и не узнав? Будет жалеть до конца своих дней, до самого конца Пустоты, потому что попробовать гораздо лучше, чем сразу отбросить попытки. Он сам её этому научил. Но что она будет делать, если для него это окажется такой же дикостью, как и для многих других? Будет жалеть о том, что сказала о своих чувствах. Какая разница, если ей в любом случае придётся жалеть?

«Возьми и скажи ему об этом, он совсем рядом, — Сирона резко поднялась с места, схватив с полки первую попавшуюся на глаза книгу, чтобы найти повод подойти к нему. — Ты — Звезда, он — Волк, об этом написано в книгах. Он — твоё предназначение, он должен это понять!»

Вдохновляющие речи получались у неё лучше всего, но легче от этого не становилось. Она топталась на месте и боялась выйти из-за стеллажей, боялась начать разговор и не знала, как сделать это так, чтобы оставить себе хоть какие-то пути к отступлению, если Имлерит вдруг её не поймёт.

Он поймёт. Он должен был понять.

«Он, кажется, как раз эту книгу и искал несколько минут назад, до того, как начал писать»

— Я нашла, — собравшись с духом, Сирона выглянула из-за книжной полки, протянув брату тяжёлый красный фолиант, рассказывающий о его будущей должности. — Она была внизу.

Теперь она могла рассчитывать только на собственную смелость и на то, что он чувствует к ней то же самое. На то, что он будет её Волком всегда. Во всём. Везде.

========== Единственная ==========

В библиотеке было темно и пыльно. Огромное количество книг, хранившихся здесь, уже давно никем не читалось и только один пожиратель времени, вынужденный знакомиться со своей собственной историей, пытался найти среди всего этого беспорядка литературу, посвященную его новой должности. Тот, кто написал этот том, был уже давно мёртв, а первым и пока что единственным его преемником являлся Имлерит, окончательно запутавшийся в названиях куда более древних, чем сама Пустота.

— Я нашла, — женский голос заставил его встрепенуться и показаться из-за высокой стопки книг, которые он снял с верхней полки. — Она была внизу.

Сирона тоже казалась покрытой библиотечной пылью, её длинные платиновые волосы растрепались, она всеми силами старалась отряхнуться и пригладить непослушные пряди, протягивая ему книгу. Наверное, ей казалось, что она выглядит неподобающим образом, но для своего брата она была красивее, чем любая женщина во вселенной, пусть даже пыльная и растрепанная.

С того момента, как он осознал своё влечение к собственной сестре прошло уже больше сотни лет, и сейчас она была уже далеко не маленькой девочкой, постоянно теряющей свои учебники и ломающей когти, она была уже почти женщиной — длинноволосой, длинноногой, аккуратной и практически сформировавшейся. В его глазах она была поразительно красивой и его взгляд даже сейчас задерживался то на её изящных руках, то на тонких губах, смотреть на которые Имлериту было противопоказано.

— Спасибо, — он устало улыбнулся, потянувшись к тяжелому фолианту, — мне понадобилось бы несколько часов, чтобы до неё добраться.

Она улыбнулась в ответ, но книгу брату так и не отдала. Потянувшись вперед, Сирона коснулась пальцами его когтей и накрыла его руки своими ладонями, размера которых для этого катастрофически не хватало. Он хмурился, не понимал, что его сестра пытается сделать, а она продолжала улыбаться, крепче цепляясь своими руками за его.

— Если я Звезда, а ты Волк, то я — твоё предназначение? — вдумчиво протянула она, надавливая когтями на костяшки пальцев своего брата, заглядывая ему в глаза. Они были красными, куда более яркими, чем её — полностью черные.

Сирона задавала те вопросы и делала те вещи, к которым Имлерит не был готов. Он уже давно относился к ней совсем не как к сестре, но это вовсе не значило, что такое отношение можно было посчитать нормальным. Он столько лет сдерживал самого себя, огораживал её от своего дурного влияния, что сдаваться из-за одного единственного вопроса и её мягких ладоней было попросту нельзя. Он был старше и нёс ответственность как за неё, так и за свои специфические вкусы.

— Если ты хочешь так считать, — Имлерит долго тянул с ответом, в конце концов выбрав самый правильный и с его, и с её стороны. Он понятия не имел, о чём именно она спрашивает, но не мог отметать тот вариант, в котором их мысли относительно друг друга полностью совпадали. Это было утопичным, полным надежд мышлением, и отвязаться от него было практически невозможно. — Никто не будет принуждать тебя так мыслить, пока ты сама не решишь, что ты — моё предназначение.

Лорд Заточения уже несколько секунд держал книгу самостоятельно, а холодные руки его сестры переместились к его запястьям. Сейчас, когда он сидел на стуле, она могла смотреть в его глаза — внимательно, словно он говорил ей самые важные в её жизни вещи, и неправильно. Может быть, он был настолько увлечён, что видел в её бездонных глазах то, что хотел видеть? То, что она наверняка не раз замечала в его собственных?

— И если я хочу, ты будешь считать так в ответ? — с каждый разом становясь всё ближе к брату, Сирона, казалось, прекрасно осознавала, в чём состоит завуалированная суть их разговора, несмотря на то, что Имлерит снова и снова убеждал себя в том, что она, ещё слишком молодая, может не отдавать себе отчёта в том, на что идёт. — Я хочу быть твоим предназначением. Хочу быть частью тебя.

Сколько бы он ни пытался убедить себя в том, что его сестра не понимает, что говорит, теперь заниматься этим было уже нельзя. Она хмурила брови так, как делала всегда, когда пыталась что-то кому-то объяснить; она выражалась предельно ясно и не скрывала того, что на самом деле думает; она умещала свои руки на его широких плечах и с каждой новой секундой оказывалась всё ближе, ожидала от него ответа.

Все его естество, каждая клетка его тела и каждый уголок сознания говорили о том, что у него нет никакого права отказывать сестре, независимо от того, будет она об этом жалеть или нет, и только какой-то отголосок здравого смысла утверждал, что ей всего сто шестьдесят восемь лет, что она может не понимать того, что одни только подобные намёки заставляют её брата сходить с ума. Он должен был задать ей вопросы, должен был убедиться в том, что она осознает, на что идёт. Осознаёт, что тогда она на самом деле станет его частью.

— Я уже давно считаю так, — отбросив книгу на стол, Имлерит хотел взять Сирону за руку, но отчего-то коснулся её талии, одним аккуратным движением заставляя её оказаться гораздо ближе и нервно выдохнуть ему почти в губы. Она опасалась — он это чувствовал и только по этой причине всё ещё не позволил себе наконец-то прикоснуться к её бледным и холодным губам. — И не могу не сказать тебе о том, что если ты позволишь мне больше, чем полагается брату, я не смогу остановиться.

Он следил за выражением её глаз и видел, что её мысли мечутся от одного к другому, что она не уверена в том, что стоит ответить брату. Она переводила взгляд с его глаз на его губы, оглядывалась по сторонам, словно из-за пыльных книжных стеллажей мог вылететь кто-нибудь ещё и прервать их беседу, а потом крепко сжимала руками его плечи — настолько крепко, что на его тёмной одежде оставались следы от её пока ещё коротких когтей.

Сирона не собиралась отвечать вслух. Зная своего брата даже лучше, чем себя, она просто собиралась с духом, чтобы коснуться его волос — таких же платиновых, как у неё, длинных и взъерошенных. Она знала, чем это для него обернётся, и хотела, чтобы он это почувствовал; хотела показать ему, что она отдаёт себе отчёт в том, что делает и в том, на что идёт. Он должен был знать, что она по-настоящему хочет быть его частью, даже если после этого он никогда не сможет остановиться.

— Прекрати, — когда её длинные пальцы запутались в его волосах где-то в районе затылка, Имлерит непроизвольно прижал сестру к себе ещё крепче, уткнувшись носом в её шею и выдохнув в два раза тяжелее, чем за несколько секунд до этого. Теперь, когда она настолько нагло играла на его чувствительности, он не мог отрицать того, что она повзрослела; того, что она знает, чего хочет. Она хотела того же, чего хотел он, а он продолжал упираться исключительно ради её безопасности, хотя уже сейчас, вдыхая её запах, непроизвольно касался губами её тонкой шеи и шептал вместо того, чтобы говорить вслух. — Сирона, я в самом деле не смогу держаться, если ты сделаешь так ещё хотя бы раз.

У них двоих, помимо проблемы кровного родства, была огромная разница в возрасте и огромная разница в размерах. Имлерит, предельно высокий, достигший почти двух с половиной метров в высоту, и сильный, очень отличался от своей миниатюрной и хрупкой сестры. Рядом с ним она казалась почти стеклянной — низкая, худая, бледная, с этими огромными чёрными глазами… Когда он представлял её рядом, он всегда, абсолютно всегда был аккуратным, но никто не гарантировал того, что его фантазии будут иметь что-то общее с реальностью. Его размеры, его когти, даже его зубы — всё это могло запросто сделать ей больно, если он не будет себя контролировать.

— Я могу сделать тебе больно. — Она коснулась его ещё раз, а он продолжал сдерживаться так, как мог — крепкими объятиями, нервными поцелуями, заставлявшими её мелко дрожать, и шепотом, медленным перемещением к её губам. — Могу тебя ранить.

— Мне всё равно, — запустив в его волосы обе руки, Сирона тоже перешла на шёпот и прислонилась своими губами к его. — Я люблю тебя.

В первое мгновение ему показалось, что мир на какую-то секунду остановился, застыв только для них двоих; что библиотека и тысячи её пыльных книг испарились, заставляя его сосредоточить своё внимание исключительно на своей сестре. Её последние слова отдавались и перемножались в его сознании, заставляя Имлерита мысленно бросаться от одного к другому и искать правильный ответ на эту фразу. Единственным верным вариантом было точно такое же «я люблю тебя», но она и так знала об этом.

Поток его мыслей здорово отставал от того, как действовало его тело: Лорд Заточения не заметил, как она оказалась совсем близко; как он наконец-то смог ощутить вкус её губ и узнать, каким мягким и приятно шершавым был её длинный язык. Он не заметил даже того, как она оказалась у него на коленях, как быстро забылась так необходимая ему литература. Неважно, между чем и Сироной ему приходилось выбирать — она всегда, всегда оставалась в приоритете.

Его сестра не умела целоваться и даже её прикосновения к его волосам, к его телу были робкими, стыдливыми, словно она боялась сделать что-то не так, и ему полагалось научить её делать всё правильно, только отчего-то Имлерит считал, что учиться проще всего в процессе. Теперь, зная не только о её желаниях, но и о её чувствах, он не мог контролировать себя, как предупреждал несколько минут назад. Его собственные желания и чувства здорово давали в голову, заставляя смахивать со стола бесполезные книги, поднимая пыль; вынуждая подниматься со стула вместе с ней и искать удобства на столе. Больше сотни лет он смотрел на неё, сдерживаясь, а теперь она была его. Она была целиком и полностью его, и любая сдержанность не имела никакого значения.

Одна из церемониальных туфель Сироны свалилась на пол, когда она обхватила брата ногами, а она сама потерялась в судорожных выдохах и приглушенных стонах. Её пальцы всё ещё мягко поглаживали или сжимали его волосы, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что делал он. Даже не касаясь её волос, Имлерит заставлял её дрожать и прижиматься к нему крепче. Каждый раз, когда он целовал её или тихо рычал, прикасаясь своим длинным языком к её шее и ключицам, забираясь им под её красную церемониальную одежду, она начинала дышать тяжелее. Ей было жарко и хотелось, чтобы он трогал её снова и снова, чтобы он унял это странное напряжение во всём её хрупком теле. Ей хотелось, чтобы он был ближе и она пыталась отплатить ему тем же, не зная, что именно стоит делать: тогда, когда она пыталась взяться за его одежду, брат останавливал её руки; а в те моменты, когда её одежды касался он, она могла только судорожно дышать и дрожать от возбуждения, предвкушения и страха.

— Я боюсь, — голос его сестры, теперь уже лежавшей на так удачно оказавшемся рядом столе, казался слишком высоким, а её руки, цеплявшиеся за его плечи и торс, тряслись. Она действительно боялась, боялась и не позволяла Имлериту отстраниться, не желая, чтобы он останавливался.

— Я знаю, — он срывался на хрип, расстегивая последние застёжки на её платье, — я чувствую.

Как бы сильно Лорду Заточения ни хотелось сорваться, как бы ни пожирало его желание при одном только взгляде на его почти обнаженную сестру, он отдавал себе отчёт в том, что должен был быть с ней предельно аккуратен. Именно потому он так часто её целовал, так часто касался, использовал её волосы и позволял ей делать только то, что не заставит его превратиться в бездумное животное, способное причинить ей боль. Он любил её и осознавал, что её первый раз может оказаться болезненным не только из-за отсутствия опыта, но и из-за того, кто оказался её партнёром. Он осознавал, что больно ей будет в любом случае и знал, что единственное, что он может — смягчить эту боль и позволить ей чувствовать себя любимой, а не только испорченной.

В библиотеке было пусто, сюда почти никто никогда не ходил и некому было смущаться звукам, совсем для этого помещения нехарактерным. Никто не обращал внимания на скрип старого стола, на периодически заглушаемые вскрики боли, на приглушенные стоны, всхлипы и неясные скользкие звуки, тихое рычание и едва различимые в общем потоке слова любви и успокоения. Никто не знал и не догадывался о том, что происходило в библиотеке, а Сирона впервые узнала о том, что значит быть чьей-то частью. Она боялась, ей было больно и временами казалось, что их с братом разница в размерах может оказаться почти что фатальной, но ещё никогда она не чувствовала себя так к кому-то близко. Они были одним человеком, как было сказано в том предсказании, которое она читала только сегодня утром, и если для того, чтобы она была его Звездой, а он был её Волком, ей требовалось вытерпеть немного боли, она готова была делать это снова и снова.

— Я люблю тебя, Сирона, — когда всё закончилось, Имлерит наконец-то сказал это вслух, почти касаясь уха сестры губами и продолжая нависать над ней, практически прижимая к столу. — Всегда любил.

— И будешь любить, когда уйдёшь? Будешь любить, когда вернёшься? — она обнимала его за шею и тяжело дышала, с трудом разговаривая и двигаясь, но всё ещё пыталась добиться от него тех слов, которые хотела слышать больше всего.

— Да, — его дыхание почти обжигало её кожу, его руки заставляли её успокаиваться, когда он мягко поглаживал её по волосам. — Ты единственная женщина, которую я хочу любить. Единственная, которую я буду любить. Единственная женщина, которая когда-либо у меня будет. Я обещаю.

========== Подарок ==========

Сто шестьдесят девять. Ровно сто шестьдесят девять факелов можно было насчитать на поле, полном ярко-красных цветов памяти, неизвестно каким образом и для чего выращенных в Пустоте. Пожиратели времени, оказавшиеся здесь первыми, считали, что им нужно хотя бы одно упоминание о внешнем мире, который они оставили, а Имлериту казалось, что это было прекрасным местом для того, чтобы поздравить с днём рождения собственную сестру.

У него никогда не было ничего, что могло бы стать стоящим подарком для его маленькой и любимой Сироны, — в их родном мире вообще трудно было найти что-то, кроме пыли, книг и пустоты — но Лорд Заточения рассчитывал, что его скудной фантазии и силы их чувств друг к другу хватит, чтобы сделать этот день хоть немного особенным. На то, чтобы отыскать такое количество работоспособных факелов, у него ушло чуть больше двух дней, а для того, чтобы переместить все цветы в одно место — больше недели, и сейчас поляна выглядела приемлемо: достаточно красиво, чтобы удостоиться стать подарком для его юной леди, достаточно романтично, чтобы обозначить особенность их родственной связи.

— Подожди, — он остановил сестру, когда она чуть было не наступила на цветок, двигаясь вперед, и аккуратно снял повязку с её глаз. — Этого должно хватить.

Имлерит не был уверен в том, что это сможет в должной мере удивить Сирону, но искренне надеялся, что в свой день рождения она улыбнётся на несколько раз больше из-за его любви к этим цветам, огню и к ней.

— Ты сделал это? Для меня? — она улыбалась, протянув руку назад, крепко сжав ею ладонь своего брата, и с приоткрытыми губами всматривалась в пламя каждого горящего факела и каждого цветка, отражающего огненные блики. — Это самое красивое, что мне когда-либо приходилось видеть.

«Это самое красивое, что ей приходилось видеть», — ему нравились эти слова, и только за них он готов был терпеть всё, начиная от нескольких выговоров старших и заканчивая мантией, которую он прожёг одним из факелов сегодня утром. Её яркая улыбка, её сверкающие чёрные глаза, её маленькая ладонь, касавшаяся его руки, — всё это стоило миллионов и миллиардов неудобств. Триллионов.

В поле не было ничего, кроме поразительной яркости и красоты, и Сирона это знала. Для неё куда более важным было внимание собственного брата, возможность побыть с ним рядом тогда, когда вокруг не было никого, кто осуждал бы их странную связь и не позволял бы им даже смотреть друг на друга не так, как полагалось в их кругах. Здесь они были вдвоём, и за эти сто шестьдесят девять лет это был самый лучший и гармоничный день рождения на её памяти.

— Мы сможем остаться здесь до утра?

Они сидели на земле, Сирона устроилась между ногами брата, прижавшись спиной к его груди и пытаясь сплести из цветов памяти венок. Получалось у неё из рук вон плохо, когти то и дело лезли под руки, ломали стебли цветов, уничтожали лепестки, но она не сдавалась, пытаясь своими руками сделать подарок для Имлерита, день рождения которого уже несколько дней как прошёл. Он заслужил его ничуть не меньше, чем она, а у неё так и не получилось то, что она планировала.

— Если тебе этого хочется, — он уместил руки на её талии, крепче прижимая к себе, вдыхая едва уловимый запах её платиновых волос. — Если тебе захочется, мы можем провести здесь весь оставшийся месяц.

Она звонко засмеялась и вновь принялась за цветы, в порыве энтузиазма едва ли не задевая нос Имлерита своими рогами, а он постарался наклониться к ней ещё чуть ближе, чтобы подарить лёгкий, почти незаметный поцелуй в шею. Здесь не было и не должно было быть абсолютно никого — они могли заниматься всем, что только взбредёт в их светлые головы, но Лорд Заточения то и дело корил себя за то, что его мысли слишком часто сползают вовсе не туда, куда ему бы хотелось. Его сестра была увлечена чем-то по-настоящему невинным, а он заглядывался на длинный вырез с правой стороны её красной юбки, облизывал пересохшие губы, откидывая эти размышления и желания подальше, откладывая их хотя бы на несколько часов.

— Я хочу больше, чем месяц, — он не заметил того, как она закончила свой венок и извернулась, встав на колени, попытавшись достать до его макушки. — Я хочу всё время, которое можно для нас найти.

Его руки всё ещё лежали на её талии, а она наконец-то опустила цветочный венок ему на голову, создавая контраст с его волосами и рогами. Ей нужно было всё время, которое можно было найти в этой вселенной, а он мог дарить ей только эти секунды, чувствуя, как их холодные губы снова сливаются в поцелуе. Она была права, у них было слишком мало времени друг для друга, слишком мало возможностей чувствовать и оставаться рядом, слишком мало мест, где никто не упрекал их за эту порочную и противоестественную связь.

Имлерит прекрасно знал, что никакие брат и сестра не должны относиться друг к другу подобным образом, он и сам не один раз корил себя за то, что уже давно смотрит на Сирону как на женщину, которую любит, но если она смотрела на него в ответ точно так же, имело ли их кровное родство хоть какое-то значение? Они были влюблены, были близки как никогда и считались предназначенными друг другу почти что самой вселенной, разве этого было мало для того, чтобы посчитать все эти чувства, прикосновения и поцелуи нормальными? Этого было мало для того, чтобы он мог так же крепко прижимать её к себе в церемониальном зале, а не на богами забытой поляне в самом тёмном уголке Пустоты?

Сирона почти осознала, как расстёгивается мантия Имлерита, почти получила возможность наконец-то на него посмотреть. С тех пор, как она сказала брату о своих чувствах, он не позволял ей расходиться по-настоящему, опасаясь, что рано или поздно он сделает ей слишком больно, но в свой день рождения ей хотелось чего-то интересного. Ей хотелось изучить и запомнить расположение каждой мышцы в его теле, каждого шрама на нём и каждой родинки, если их можно было на нём найти. Ей просто хотелось к нему прикасаться и чувствовать его целиком, всем телом, а не только внутри себя.

— Это то самое хобби, на которое ты тратишь всё своё свободное время? — она почти разорвала их затянувшийся поцелуй, почти добралась своими тонкими пальцами до самой первой застёжки, когда чужой голос заставил их обоих с неприятным чмокающим звуком оторваться друг от друга.

Здесь не должно было быть никого, совершенно никого, включая недовольную и кривящуюся Ллос, преследовавшую Лорда Заточения в последние несколько недель. Больше двух сотен лет назад он уже дал ей понять, что ему не интересно общаться с ней, в каком бы ключе это общение её не интересовало, но она продолжала ходить за ним, умудряясь находить его даже там, где полагалось находиться только близким людям. Максимально близким.

— Это смысл, а не хобби, — будто бы опасаясь за безопасность своей сестры, он непроизвольно прижал её к себе крепче и заставил уткнуться лицом в его левое плечо. — И я просил тебя не ходить за мной. Особенно сегодня.

Никто в Пустоте не одобрял их отношений, никто о них не знал, но Ллос наблюдала за Имлеритом поразительно пристально, она попросту не могла рано или поздно не наткнуться на брата и сестру в том положении, которое скажет о том, что связывает их что-то совершенно не братское. Она кривилась и фыркала, презрительно поглядывая на платиновую макушку Сироны, только частично торчавшую из-за широких плеч её брата. Широких плеч, на которые отчего-то только она теперь имела право. Разве это было хоть в какой-то мере справедливо, если Ллос нашла его первой?

— Мне придётся применить силу, если ты не уйдешь, — он даже не оборачивался, беседуя с ней, только мягко перебирал когтистыми пальцами волосы сестры, словно его подруга не имела для него совсем никакого значения, не была достойна и простого взгляда. — Я не хочу, чтобы кто-то портил этот день.

У неё тряслись руки, непроизвольно сужались глаза, ей хотелось пойти и рассказать всем и каждому о том, что здесь происходит, чтобы это прекратилось как можно скорее, но о том, что может творить Имлерит ради своей сестры она знала даже лучше, чем многие другие. И сейчас, когда его сестра была одновременно и его родственницей, и его женщиной, и его «смыслом», как он сам сказал, это было втройне опасно.

— Выродки, — фыркнула она под конец, резко разворачиваясь и вышагивая обратно. — Сумасшедшие выродки.

Лорд Заточения чувствовал, как мелко дрожит Сирона в его руках и заставлял её смотреть ему в глаза, неожиданно для себя наблюдая в этих черных безднах решимость, какой до этого там никогда не видел. Его сестра, несмотря на дрожь и недовольство, вызванное появлением Ллос, выглядела уверенной, даже воинственной.

— Я не дам тебя ей или кому-то другому, — поджав губы, она схватилась за его воротник и вздернула нос, словно собиралась показать свою гордость исчезнувшему противнику. — У тебя не может быть кого-то другого, кроме меня. Я хочу быть единственной Звездой, которая будет тебе светить.

Он улыбнулся и убрал с её лица прядь волос, выскочившую от возмущения. Она была такой маленькой и глупой, так наивно и по-детски хотела быть для него единственной женщиной и пока ещё не осознавала, что уже давно таковой была. Ему не нужен был кто-то другой, он не интересовался ими, не хотел интересоваться. Для него существовала только она, для неё существовал только он. Это было правильно, это не должно было меняться.

— Так и есть, — прошептал Имлерит, запуская пальцы в её волосы и ощущая, как сестра снова принялась за застёжку на его мантии. Сегодня ей можно было даже это, сегодня ей можно было всё, чего она захочет. — Для тебя только я, для меня только ты. Считай, что я твой подарок на этот день рождения, Сирона. И я никогда уже не буду чужим.

========== Что-то особенное ==========

— Я могу сделать что-нибудь особенное?

Погода в Пустоте никогда не менялась. Можно было сказать, что погода в Пустоте отсутствовала вообще, но сейчас Сироне казалось, что ночами вне помещений гораздо холоднее, чем днём. Она ежилась и не представляла, почему её брату, с которого она сама полчаса назад стащила его длинную мантию, совсем не холодно. Он, по пояс обнаженный, оставался спокойным и улыбался, перебирая её длинные волосы, позволяя ей изучать его руками столько, сколько ей будет угодно. Он был интересным, а погода — не очень.

— Что-нибудь, чего я ещё не делала? — она казалась задумчивой, пальцами выводила на его груди какие-то неясные узоры, оставляя красноватые следы от своих когтей. — Есть что-нибудь, что ты разрешишь мне сегодня? Ты сказал, что сегодня мне можно всё, чего я захочу.

Имлерит пока ещё не представлял о чём говорила его сестра, но уже начинал опасаться. Сегодня, в её день рождения, он действительно обещал ей всё, чего ей только захочется, но сфера желаний Сироны часто расходилась с действительностью. Она была очень воодушевлена тем, что может проводить с ним время и тем, что он отвечает на её чувства взаимностью и хотела, кажется, попробовать всё, что можно попробовать до его фактического ухода. Он не мог сказать, что не одобряет подобного — каждый раз, когда она просто касалась его, он начинал дышать чаще и касался её в ответ, непроизвольно теряясь в происходящем, но чувство страха за его маленькую, почти миниатюрную сестру никуда не исчезало. Она уже почти привыкла к его размерам и к тому, что это до сих пор бывает больно, но это вовсе не значило, что её сегодняшнее «особенное» окажется таким же безопасным, как и то, что им приходилось пробовать до этого момента.

— Например? — он запустил руку в её волосы, перебирая их пальцами, заставляя сестру довольно улыбаться и запрокидывать голову. — Сегодня у меня нет никакого права тебе отказывать.

У него не было никакого права ей отказывать.

Сирона улыбнулась ещё шире, на несколько секунд потерявшись в ощущениях от его слишком откровенных прикосновений к её волосам, и ухватилась руками за его широкие плечи. То, чего ей хотелось сегодня, немного пугало и вызывало у неё двойственные чувства, словно она одновременно и хотела, и не хотела этого, но первое однозначно перевешивало. Ей было интересно, это могло показать её брата совсем с другой стороны, могло позволить ей почувствовать себя иначе. Она хотела изучить его, узнать его со всех возможных сторон, хотела прочувствовать всю возможную для них гамму ощущений, а на это у них оставалось даже меньше одного единственного месяца.

— Я… — на несколько секунд замявшись, Сирона уставилась на ключицы Имлерита, словно те могли помочь ей собраться и отбросить странное смущение, касающееся мыслей в её голове. — Я могу попробовать сделать это ртом?

Наверное, если бы пожиратели времени умели краснеть, она оказалась бы не только до смешного серьёзной, но и до красноты смущенной. В первые несколько секунд Имлериту даже хотелось усмехнуться в ответ на такое поведение, но этих же секунд было достаточно для того, чтобы его сознание сумело обработать полученную информацию. Из всего, что могло оказаться для неё опасным, болезненным и неприятным его сестра, пожалуй, выбрала самое жестокое по отношению к ней занятие. И сейчас, удивленно глядя на её слегка нахмуренные брови, большие черные глаза и тонкие губы, он не мог представить себе, каким образом она сможет заниматься тем, чего так хотела.

Как старший, как более опытный и серьёзный в их паре, он должен был отказаться и сказать сестре о том, что в подобных занятиях их разница в размерах может сыграть куда более значительную роль, но его собственное воображение, очень удачно интерпретировавшее слова Сироны, убеждало Имлерита в том, что нет ничего страшного в том, чтобы дать ей попробовать. Более того, это могло бы обернуться опытом для неё и воплощением самых постыдных фантазий для него.

— Нет, — взяв себя в руки, он уверенно мотнул головой и взял сестру за плечи, заставляя заглянуть в егокрасные глаза. — Это может быть слишком опасно для тебя. Если у меня не получится сдержать себя в определенный момент, это обернется для тебя не только болью.

— Я могу действовать только языком, — она не отступала от своих желаний, наглядности ради касаясь своим длинным языком его губ, вынуждая обратить на неё хоть какое-то внимание, — но я не хочу, чтобы ты говорил «нет».

Ему с самого начала следовало понять, что она не отступится от того, что задумала. Ему следовало знать, что на любое его «нет» она сможет найти миллион «да»; он должен был осознавать, что у женщин, даже молодых и неопытных, всегда есть множество рычагов давления на мужчин, которыми они могут пользоваться без зазрения совести. Имлерит должен был понять, что его сестра, с тех пор как он сам втянул её во всё это, не захочет оставаться такой же маленькой, наивной и неопытной, как до того.

У неё были слишком мягкие губы, слишком заманчивые речи и слишком быстрые, ловкие руки. Её когти, снова почти полностью обломанные, совсем не мешали ей, когда она расстегивала пуговицы на брюках своего брата, а её волосы то и дело обвивались вокруг шеи Имлерита, теряясь в его собственных волосах. Ему нужно было это прекратить, он был обязан это сделать, но с каждой секундой удерживать себя от настолько соблазнительного предложения, настолько активной сестры становилось всё сложнее. Это был её день и он не имел никакого права ей отказывать. Совершенно никакого права…

— Сирона, прекрати, — он схватил её за запястья в самый последний момент, когда ей оставалось только коснуться его руками, чтобы вывести из себя и заставить потерять все остатки возможного здравомыслия. — Я уже сказал, что это может быть опасно без должной подготовки и опыта.

— Тогда почему ты не даешь мне получить этот опыт? — его сестра задавала поразительно резонные вопросы, послушно оставаясь на месте и улыбаясь. — Я хочу получить его сегодня. Хочу почувствовать тебя любым способом, каким только могу. Тебе не нужно бояться за меня, если ты тоже этого хочешь.

Она давила на самые больные его точки и была чрезмерно послушной для того, что практически требовал первого в своей жизни орального секса. Он мог быть достаточно уверенным в себе, чтобы сказать, что любые её действия и попытки действовать не сведут его с ума, не заставят потерять голову, вести себя бездумно? Он сможет держать себя в руках, если всё зайдёт настолько далеко? Сирона считала, что сможет и вынуждала Имлерита отпустить её руки, вынуждала его терпеть любые прикосновения, каких ей сейчас хотелось. Верно, это был исключительно её день и он не мог говорить ей «нет» лишь потому, что не был достаточно уверен в себе.

Между Сироной и её братом уже несколько раз случался секс и она почти привыкла к ощущению его в себе, но ещё ни разу она не видела и не касалась его настолько близко и откровенно сама. Он никогда не позволял ей трогать его руками, не разрешал оказываться так близко к застежке его брюк, наблюдать за его возбуждением. За физическим, а не ментальным, какое всегда можно было заметить в его ярких глазах. Сейчас, наконец-то оказавшись внизу, она могла прикоснуться к его члену, провести пальцами почти по каждой вене, которую там видела, могла обхватить его рукой под шумный вздох своего брата и осознать, насколько он больше не только её рта, но и, наверное, любого органа, какой она назвала бы наугад. Каким образом он вообще в неё помещался? Каким образом она думала уместить его у себя во рту?

Может быть, если бы она не видела, как сжимались его руки, когтями царапая ближайшие камни, если бы она не слышала, насколько тяжелее он дышал от любых её касаний, Сирона бы передумала совершать такие подвиги. Это выглядело немного сумасшедшим, она всё ещё боялась, а когда оказалась рядом, начала бояться ещё сильнее, но Имлерит казался ей заслуживающим подобной ласки даже больше, чем любой другой человек во вселенной. Её страхи должны были отступить в сторону

хотя бы ради него, ради того, чтобы услышать эти его судорожные вздохи ещё несколько раз.

— Осторожнее, — его голос охрип уже после первого прикосновения её языка, но он старался думать в первую очередь о сестре, мягко касаясь пальцами её волос, перебирая их не столько для того, чтобы отвлечься, сколько для того, чтобы она не чувствовала себя лишенной чего-то в свой день рождения.

Сирона касалась его с осторожностью, медленно изучая его своим длинным языком и всё ещё не представляя, что ей нужно сделать, чтобы он поместился ей в рот. Чувствуя его вены, ощущая его вкус на языке, она думала, что будет достаточно просто открыть его пошире и не задеть Имлерита своими острыми зубами. Ему было бы больно, а ей этого совсем не хотелось.

Её воодушевляли его пальцы, запутавшиеся в её волосах, — это заставляло её мелко подрагивать, теряться не только в его тяжелом дыхании, но и собственных ощущениях, это стимулировало её стараться и дальше. У неё получилось взять его в рот — не целиком, но этого было достаточно для того, чтобы пальцы брата резко сомкнулись на её волосах, чтобы его голос сорвался на продолжительный приглушенный хрип. Он реагировал именно так, как она хотела и она, наверное, делала всё правильно. Её движения не были уверенными, её губы слишком сильно напрягались, каждые несколько секунд Сирона боялась задеть его зубами, а иногда и задевала, заставляя Имлерита сдавленно шипеть и направлять её с помощью своей руки.

— Сирона… — он должен был предостеречь её, не позволяя пытаться взять его член ещё глубже в рот, но сорвавшееся с его губ имя больше походило на фанатичный хрип удовольствия, чем на предостережение.

Изначально противившийся таким практикам, Имлерит почти утонул в происходящем, закрыв глаза, позволив своей сестре учиться, позволив себе получать удовольствие от её обучения и с трудом контролируя себя, чтобы не сорваться и не вынудить её делать это чаще, глубже и быстрее. Ему нельзя было так делать, ей нельзя было до такого доходить. Как бы сильно это его ни заводило, как бы ему ни хотелось двигаться самому или контролировать её движения — он не должен был этого делать.

Ей нравилось как он дышал, как он звал её по имени и как сжимал руками её волосы, как царапал тот камень, на котором сидел. Ей нравилось всё, что делал её брат и она пыталась заставить его делать ещё больше, пыталась заставить себя быть старательнее. Он занимал почти весь её рот, был очень странным на вкус, почти соленым, был холодным и до ужаса напряженным. Касаясь его губами, пытаясь коснуться языком, она чувствовала, как он пульсирует и медленно теплеет от её попыток доставить Имлериту удовольствие. Она хотела сделать ещё больше, взять его ещё глубже, но он не позволил ей, заставляя остановиться и снова выдыхая её имя. Если пока такого ей было нельзя, она должна была действовать иначе.

Сирона не могла держать его во рту слишком долго — она начинала задыхаться, у неё сводило челюсть, но она всеми силами пыталась заставить брата кончить и без погружения в её глотку. У неё был длинный, невероятно удобный язык, сводивший его с ума, она всё ещё могла касаться его им или губами, она всё ещё могла заставлять его запрокидывать голову назад и дышать ещё тяжелее, почти рычать. Она была бы плохой сестрой, если бы так и не сумела довести его до оргазма. Очень, очень плохой сестрой.

— Я люблю тебя.

Имлерит говорил это Сироне каждый день, каждый раз, когда они оказывались рядом, но сейчас, когда он, притянув её к себе наверх, стирал с её лица остатки собственной спермы, это звучало особенно извращенно — почти грязно и постыдно, именно так, как все считали с самого начала. Но для них двоих это не имело никакого значения. Среди ночей, которые они проводили вдвоем в самых дальних и холодных уголках Пустоты, не было никаких «всех» — были только они и никого, кто мог бы осудить их за грязь или извращенность собственной любви.

========== В последний раз… ==========

Это должно было случиться сегодня.

Сирона бродила по залу, пыталась найти себе место, но её мысли не давали ей покоя, заставляя снова и снова мерить шагами помещение. Пятнадцать шагов в одну сторону, пятнадцать в другую: она сделала это уже около сотни раз, но ни капли легче ей не стало. Её мучили чувства и ощущения, яркие предчувствия и видения, они преследовали её уже несколько дней. Сегодня Имлерит должен был уйти, должен был погрузиться в сон, как и все остальные столпы, сегодня она должна была сказать ему о том, что её преследует.

Из всего, что у неё было, единственным, чем она дорожила, всегда оставался брат. Он защищал её, заботился о ней, он любил её и она любила его в ответ. Они были ближе, чем большинство братьев и сестер во вселенной — их связь выходила за рамки разумного, отражалась на их отношениях, хранилась в древних пророчествах и должна была быть сильнее любой другой. Сироне совсем не хотелось это терять, едва получив возможность этим наслаждаться. У них было так мало времени, какое возможно было посвятить друг другу, что казалось кощунством позволять ему уходить так рано — он должен был остаться, должен был забрать её с собой, если когда-нибудь ей суждено забыть его и потерять всё, что связывало их сейчас.

— Сирона, — она чуть было не подскочила, когда брат коснулся её ладони своей рукой и вынудил обернуться.

Она так долго ждала, так сильно нервничала, что не заметила, как церемония его посвящения закончилась. Он выглядел усталым: его яркие, как горящие угли глаза потухли, а широкая спина казалась сгорбленной, словно вместо словесного посвящения он прошел сквозь несколько часов изнурительных физических тренировок. Ей хотелось обнять его, но в зале, как говорили старшие, не положено заниматься такими вещами. Разве это имело значение, если старших здесь не было, а Имлерит должен был уйти уже через несколько часов? Она могла делать всё, что угодно, если это было важно для них двоих.

— Не уходи, — девушка была намного ниже своего брата и их объятия всегда смотрелись немного странно, и когда она делала это так отчаянно, сжимая руками ткань его чёрной мантии, казалось, что ей хочется по меньшей мере вскарабкаться по нему наверх. — Не уходи или забери меня с собой. Я не хочу тебя забывать.

Маленькая Сирона всегда удивляла его: когда выгораживала его и его поступки перед старшими; когда всюду ходила вместе с ним; когда признавалась ему в любви или оказывалась настолько взрослой, что у него кружилась голова. Она удивляла его даже сейчас, когда говорила о чём-то, о чём он не имел ни малейшего понятия. Даже если бы ей очень захотелось, она не смогла бы его забыть — они всегда будут связаны, всегда будут возвращаться к одному и тому же состоянию, призванные вместе менять эту вселенную. Имлерит понятия не имел, когда это случится и при каких обстоятельствах, но знал, что Сирона не сможет забыть его, через что бы ей ни пришлось пройти. А он никогда не сможет забыть её, как долго ему ни пришлось бы спать.

Она была его Звездой, он был её Волком — они были предназначены друг другу и уже никогда не смогли бы разойтись. Он читал об этом, он изучал это и чувствовал. Он знал это почти наверняка.

— Я не могу, — Лорд Заточения покачал головой, крепко прижимая сестру к себе, едва заметно коснулся губами её макушки. — Но я не позволю тебе меня забыть. Я обещаю, что найду тебя, где бы ты ни находилась. Я сделаю всё, чтобы ты вспомнила меня, если вдруг забудешь.

— Я видела, что будет, — ещё крепче цепляясь пальцами за тёмную ткань, Сирона нервничала и могла бы расплакаться, если бы только умела, уткнувшись в грудь своего брата. — Я не хочу погружаться в этот кошмар, я не хочу забывать тебя и жить… так. Я — твоё предназначение, а не то, что я видела эти три дня! Не позволяй мне оставаться здесь и уходить туда, такого не должно быть!

Она поднимала голову, внимательно смотрела ему в глаза, пыталась потрясти брата и добиться от него хоть какой-то реакции на свои слова, но он только печально улыбался и снова и снова заставлял её прижиматься к нему. Она знала, что он хотел уйти ничуть не больше, чем ей хотелось его отпускать, но никто из них не мог ничего с этим поделать. Её глаза позволяли ей видеть далеко вперёд, заглядывать в будущее и чувствовать, что может произойти, а его уверенность позволяла ему считать, что они никогда не смогут забыть друг друга по-настоящему. Они навсегда останутся двумя сторонами одной медали, что бы ни случилось с этой или какой-либо другой вселенной, но это не делало это болезненное расставание хоть чуточку легче.

— Пожалуйста, — Сирона продолжала, когда они уже заняли место на одной из длинных скамеек, крепко держала Имлерита за руку, незаметно подрагивая от нарастающего нервного напряжения. Он не должен был уходить без неё, они должны были быть вместе, всегда должны были быть вместе. — Не оставляй меня одну.

Эти огромные чёрные глаза, смотревшие на него с такой надеждой и грустью, заставляли Лорда Заточения чувствовать себя виноватым перед своей младшей сестрой. Всю жизнь он заботился о ней, оберегал её от самой мелкой опасности, любил её и учил всему, чему только можно было научить, а теперь она должна была остаться одна на неизвестный, но, скорее всего, по-настоящему огромный период. Он не мог взять её с собой, не мог остаться и за это ему было стыдно. Его Сирона не должна была оставаться одна, а у них двоих остался всего один вечер. Всего один вечер для того, чтобы побыть вместе в последний раз.

— Я не могу, — тихо повторил Имлерит, склонившись к ней, и мягко коснулся её щёк своими грубоватыми ладонями. — Но не оставлю тебя одну до самого конца. У нас осталось ещё несколько часов, и я не позволю тебе остаться одной. Ни за что.

Обычно братьям и сестрам не полагалось дарить друг другу поцелуи прямо посреди церемониального зала, обычно им вообще не полагалось касаться друг друга так недвусмысленно, откровенно и глубоко, но тогда, когда от сотен и тысяч лет оставались часы и минуты, никому из них не хотелось думать о том, что им было положено делать, а что — нет. Они просто наслаждались моментом, в последний раз чувствуя вкус и запах друг друга. Даже старшие, наблюдая за ними, не могли ничего им сказать. Эта связь была правильной, была предначертанной и противиться ей теперь нельзя было даже им, независимо от того, насколько неверной и противоестественной она была. Ничто не могло встать между Волком и Звездой, если они уже сделали себя частью бесконечности вселенной, если они уже вовлекли себя в её жестокую игру.

— Я обязательно вспомню тебя, если мне придётся забыть, — с отчаянием в голосе произнесла Сирона, крепко хватаясь за воротник брата, почти не отрываясь от его губ. — Я обещаю, я обязательно вспомню тебя, если это сбудется.

— Я знаю. Я — твоё предназначение, ты — моё, мы не сможем разделиться. Никогда.

Неважно, сколько лет должно было пройти, что должно было случиться. Сейчас, после этого обещания, он целовал её так, словно кроме настоящего времени у них не осталось ничего. Ничего не существовало, не должно было существовать — только сегодня, только сейчас, только они, отчаянные и предназначенные исключительно друг другу, что бы ни случилось.

========== …поклянись ей ==========

Любое помещение в Пустоте считалось тёмным и душным, каждое казалось наполненным каким-то неясным дымом и не освещалось ничем, кроме блеклых факелов, неизвестным образом прогорающих при отсутствии кислорода.

В одной из таких комнат, самой маленькой и отдаленной на территории старого храма, на одной из длинных, сколоченных из подручных материалов скамей, расположись двое схожих между собой пожирателей времени. Их волосы, покрытые одинаковыми платиновыми защитными чешуйками, блестели под неярким светом горящего в углу факела, а тёмные глаза почти идентично сверкали каждый раз, когда кто-нибудь из них оборачивался к свету. Глядя на них, можно было сразу сказать, что они должны иметь родственные связи или хотя бы один образец, по которому строили их спираль ДНК. Можно было бы, если бы не странная, почти неестественная разница в их росте: слишком высокий даже для пожирателей времени мужчина забавно смотрелся рядом с девушкой, не добравшейся и до самой минимальной планки роста собственного вида.

— Сколько ещё осталось? — Сирона крепко прижималась к руке Имлерита, которой он её обнимал, говорила почти шепотом, стараясь ничем не выдать себя другим, не потерять этого теплого ощущения присутствия, пока её брат ещё никуда не исчез.

— Полчаса, — он отвечал ей так же тихо, притягивая ближе к себе, мягко касаясь того, что люди могли бы назвать волосами, а пожиратели времени звали потоками. Они были длинными, гладкими и очень податливыми. Они были красивыми. — Или немного больше.

Её когти с силой сжались где-то в районе его локтя, когда она резко вздрогнула и судорожно вздохнула. Всего полчаса до того, как он исчезнет и уже, скорее всего, никогда не вернётся. Сирона всё ещё очень боялась, всё ещё не хотела, чтобы они разлучались настолько жестоким, бессмысленным способом. Почему ей нельзя было остаться вместе с ним? Почему ни один из них не мог сделать с этой глупой несправедливостью?

Она готова была плакать, разрываться в эмоциональной истерике, но их народ не умел ронять слёзы, а посвящать оставшиеся минуты негативным эмоциям ей не хотелось. Сирона считала себя страдающей, однако понимала, что ни ей, ни Имлериту не станет легче, если она сорвётся. Он тоже переживал, ему тоже не хотелось оставлять её здесь одну, и она прекрасно это видела — в его глазах, в его судорожных объятиях, постоянном желании что-то сказать. Ему было так же больно, как и ей. Может быть, даже больнее.

— Сирона, — протянув руку вперед, Имлерит уверенно взялся за хрупкую и небольшую ладонь своей сестры и продолжил говорить. — Я не хочу, чтобы ты оставалась совсем одна.

С её характером, с её ролью в мире пожирателей времени Сирона могла оказаться лёгкой добычей для любого из их сородичей. Пока ещё слишком наивная и мягкая, она всю сознательную жизнь провела под опекой старшего брата, в какой-то момент ставшего для неё всем, и сейчас, оставляя её одну, Имлерит чувствовал себя виноватым. Он обещал себе защищать её, оберегать, а теперь вынужден был оставить её. Совсем одну, без защиты и даже какой-либо памяти о нём. И если возможность работать с памятью у них была, то обеспечить её безопасность в своё отсутствие он попросту не мог.

Хмурясь, свободной рукой разыскивая нужные вещи в кармане своей мантии, он следил за тем, как нервничала и переживала его сестра. Она елозила на месте, почти мёртвой хваткой цеплялась за его когтистую руку, она поджимала и кусала губы, постоянно старалась оказаться ещё ближе, чем уже была, а её «волосы» тряслись точно так же, как и всё остальное тело. Последние минуты всегда оказывались самыми трудными — время, которого, казалось, было так много, ускоряло свой бег и превращало оставшиеся полчаса практически в секунду.

— И хочу, чтобы это осталось у тебя, — Имлерит выдохнул и с осторожностью надел на палец Сироны неприметное тёмное кольцо, тут же исчезнувшее под её тонкой бледной кожей, заставившее её сдавленно ойкнуть от резкой боли. — Хочу, чтобы у тебя осталось хоть что-нибудь от меня.

Сирона знала, что это такое. Их народ никогда не давал обещаний, их народ уже давно не заключал никаких пактов даже внутри их небольшого, тесного сообщества, но литература и уроки в академии давали четкое представление о том, какими традициями и обычаями располагали пожиратели времени. Никогда не привязанные друг к другу, не заинтересованные в заключении браков, не интересующиеся постоянными партнерами, их сородичи лишь в далеком довоенном прошлом могли похвастаться проявлением привязанности и желания провести всю свою длинную жизнь рядом с кем-то одним: они обменивались временем, чтобы в конце концов стать частью выбранной особи. А теперь Имлерит предлагал ей то же самое. Предлагал ей это, когда им оставалось меньше получаса.

— Несправедливо, — дрожащим голосом пробормотала она, крепко стискивая руку брата своей, чувствуя на его указательном пальце точно так же едва приметный выступ, как на своем собственном. — Это несправедливо. У меня должна быть возможность уйти с тобой — мы ведь никогда не разделялись и не можем разделиться сейчас. Мы всегда были вместе и не… не…

Она считалась почти взрослой и многое понимала, но готова была расплакаться. Рациональное зерно, уберегавшее её от срыва и истерики, почти растворилось, Сирона не смогла даже договорить, просто вцепившись в Имлерита с самыми крепкими объятиями, на какие была способна. Сколько им ещё осталось? Несколько минут? Тогда она будет считать, пока кто-нибудь не придёт за братом и не попытается оторвать её от него. И когда попытается, она будет сопротивляться до последнего. Он — её, а не каких-то бессмысленных старых порядков, а она — его, а не этой безликой Пустоты.

Сирона дрожала и уже не могла разговаривать, обходясь исключительно болезненными, последними в ближайшее время объятиями, а он мог только обнимать её в ответ и считать, сколько времени у них ещё осталось. Он был полностью согласен с тем, что в этом не было никакой справедливости, но жить под гнётом несправедливости — проклятие, от которого не мог избавиться ни один из представителей их вида. И те пять минут, что оставались у людей, сумевших провести вместе чуть больше месяца, были прямым доказательством того, что сбежать от этого не представлялось возможным.

У них осталось только пять минут и несколько обещаний, какие они уже дали друг другу.

— Когда я вернусь, ты обязательно сможешь получить всё от этой клятвы, Сирона, — прижимая её к себе, аккуратно поглаживая по дрожащим и растрепавшимся волосам, Имлерит старался говорить уверенно, не допускать присутствия в его голосе собственной тоски. — Всё, что полагается от неё получить.

Его сестра ничего не ответила, но он и без того прекрасно знал, что она думает об этом. Когда-нибудь он вернётся, а она вспомнит — тогда их маленькая клятва, так тесно связанная с тяжелыми пророчествами, снова станет настоящей; тогда они будут теми, кем обещали быть себе и огромной, бесконечной вселенной.

Он будет Волком для своей маленькой Звезды через сотню, тысячу или даже миллион лет. Он обещал ей быть им всегда, а она только что приняла его обещание.

========== Сбрось оковы сна ==========

— Ты никогда не задумывался о том, чтобы что-нибудь поменять? — Эйдирен лениво потянулся, откинувшись на спинку стула, и забросил ноги на стол. — Самое время этим заняться.

Теперь, когда во вселенной их вновь было шестеро, Лорд Безумия мог с уверенностью говорить о том, что его план можно претворять в жизнь. Никто не воспринимал его всерьез, никто не обращал внимания на то, что их маленькая, больная Синди находится у него на крючке; все они хотели только одного — снова заняться своей скучной работой, вести вселенную к Хаосу даже тогда, когда Порядок потерялся неизвестно где. Кажется, кто-то из людей его сегодняшнего собеседника работал над тем, чтобы вернуть его обратно, но Эйдирен этим не интересовался. Вернутся создатели времени в актуальную вселенную или нет, он всё равно сможет заниматься тем, чем хочет.

— Всё идет своим чередом, — мужчина, стоявший в углу комнаты, слегка повернул голову в сторону Эйдирена, взмахнув длинными светлыми волосами.

Лорд Заточения, самый молодой из шести столпов, не считая его младшей сестры, был уравновешенным и стабильным, покуда дело не касалось его болезни. Он выступал за абсолютную справедливость и считал, что раз уж все они оказались здесь, всё действительно идет своим чередом. По его скромному мнению все они должны были работать так, как это было заложено во вселенной изначально — убивать, сводить с ума, предавать забвению, заточать, отнимать, погружать во тьму. Все, от Сироны до Йеры, занимались своей работой, а он восстанавливал справедливость, возвращая к жизни создателей времени. Его верная Госпожа Зверств — юная и вспыльчивая Ллос, работала рука об руку с Палачом, чтобы вытащить их звёздную систему из недр карманной вселенной, и Имлерит считал это правильным.

Он должен был восстановить порядок и справедливость, должен был восстановить баланс и найти её. Найти свою маленькую Сирону, как обещал ей много лет назад. Сейчас, когда она столько лет провела в одиночестве, оставаясь единственным пожирателем времени за пределами Пустоты, она наверняка была уязвима. Сколько ей было лет? Десять тысяч?

Десять тысяч восемьсот девяносто один.

Он оставил её одну почти на одиннадцать тысяч лет. Провёл во сне слишком много времени, как она и опасалась. Сейчас, не зная, где и в каком времени она находится, Имлерит мог лишь надеяться на то, что не все её предсказания сбылись. Что он будет делать, если она его забыла? Как сложилась её жизнь за эти сотни и тысячи лет?

Сможет ли его Звезда признать своего Волка?

— Зану-у-уда ты, Мер. Не помню, чтобы воспитывал тебя таким, — ухмыльнулся Эйдирен и провел длинным ногтем по столешнице, оставив на ней царапину. — Этот твой «черед» настолько прогнил, что смотреть за ним уже невозможно. Пришло время что-то менять.

Имлерит не ответил. Он продолжил внимательно следить за Лордом Безумия, но так и не проронил ни слова. Всё шло своим чередом, что бы там ни думал себе Эйдирен. Скоро они вернут во вселенную баланс, вернут свой дом и вернут домой тех, кто слишком от него отдалился: занятую Госпожу Зверств, его любимую, потерявшуюся Сирону, какую он совсем скоро не сможет звать по имени. Они вернут всё, что принадлежало им по праву.

========== Память ==========

Сколько прошло лет? Сколько прошло лет с того момента, когда он в последний раз видел её молодой? Имлерит всегда считал года, считал дни, минуты и секунды, ровно до того момента, когда ему пришлось погрузиться в сон. А при его пробуждении она была уже взрослой. Она не была той маленькой девочкой, какую он помнил и какую обещал защищать, какую любил и какая любила его в ответ — она была взрослой, зрелой женщиной, скрывающей свои страхи глубоко внутри, потерявшей львиную долю своей памяти. Женщиной, которую никто не защищал. Сколько прошло лет?

Сегодня вечером он обещал себе найти её и поговорить о том, что его обещание, данное ей несколько тысяч лет назад, всё ещё в силе. Она сменила титул, скрыла своё имя, повзрослела и даже связала свою жизнь с другим, её глаза больше не светились доверием, но, он знал, его сестра всё ещё оставалась маленькой девочкой, маленькой пугливой Си…

«Синдрит, Пустота побери того, кто придумал эти сумасшедшие правила, утверждающие, что младший класс не может обращаться к старшему по первородному имени!»

Имлерит нашёл её в зале. Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и читала. Он не видел, как скользил по тонким строчкам «Первозданных устоев вселенной» её взгляд, но замечал, как медленно и едва заметно колыхались длинные волосы, мог проследить за тем, как она проводит длинным черным ногтем по одной из страниц. Она не замечала его или не хотела замечать, продолжая смотреть в книгу.

«Красивая. Такая же красивая, как и раньше. Но мрачная, уставшая, больная. Пустая. Не защищал»

— Ты чего-то хотел? — она задала вопрос раньше, чем повернулась в сторону брата и взглянула на него сквозь тонкие стекла очков в витиеватой оправе.

Изящная, аккуратная, она была такой же миниатюрной, какой он её помнил, но теперь уже женщиной. Женщиной, на которую он с самого детства смотрел не как на сестру. Женщиной, которая когда-то была его, его женщиной. Той, которую он обещал защищать.

— Вам больно, миледи, — с трудом удерживаясь от того, чтобы обратиться к ней как всегда, Имлерит говорил медленно, контролируя собственную речь. Теперь, когда его сестра была Первой, он должен был обращаться к ней должным образом. Он, всего лишь Четвёртый, не мог звать её иначе. — Я хотел бы уничтожить любую причину, что поселила печаль в ваших глазах. Я обещал, что они останутся чистыми.

Она наверняка помнила, каким образом её брат «уничтожал причины». Он сходил с ума, рвал на части, метался в своей ярости, а потом возвращался к ней, весь в крови и времени тех, кого уничтожил. Он прижимал её к себе и говорил о том, что никто и никогда не посмеет её обидеть. Когда-то она пугалась, а потом начала принимать это за истину. Это было нормально, когда её брат убивал людей — убивал, а потом гладил её по волосам, рассказывая о том, какие сияющие у неё глаза.

Теперь всё было иначе. Её глаза не сияли, она не ждала того, что кто-то будет защищать её или утолять её печали: она просто смотрела вперёд, спокойно улыбаясь и пряча в своих глазах то, чего никогда не могла спрятать от него. Пожиратели времени, настоящие, не умели плакать, — отсутствие слёзных желез не располагало к секреции слёз — но Имлерит видел, что она плакала. Где-то там, внутри, куда никто никогда не смотрел. Не потому, что не хотел, а потому, что она не позволяла.

— Вовсе нет, — размеренным, ровным тоном произнесла его сестра, аккуратно прикрыв книгу, и сложила руки у себя на коленях. — Мне тоскливо, тяжело, но совсем не больно. Много работы и обязательств, но никого вокруг. Почему ты не зовёшь меня по имени?

— Я не могу звать вас по имени, миледи, — с уважением склонив голову, Имлерит позволил себе то, чего не должен был — потянулся вперед, накрывая её руки своей ладонью. Наконец-то то, что он был гораздо выше и крупнее ему пригодилось. — Не теперь.

Она печально улыбнулась, но так ничего и не ответила. Уставшая и печальная, больная, — что бы она там ни говорила — она с трудом держалась уже сейчас. А ведь титул, полученный ею, не принимает отказов. Она будет носить его до конца, пока сама не погибнет, а он будет медленно убивать её.

Совесть и здравый смысл говорили Имлериту о том, что он не должен оставлять её одну. Поклявшийся защищать однажды, уже не отступает. Но они, в отличие от чувств и ощущений, не требовали сказать ей о том, что на самом деле происходит внутри него. Он мог сказать ей, мог снова сказать ей, что чувствует и насколько сильно хочет ей помочь. Быть рядом, чувствовать её, подчиняться ей.

«Сказать сейчас или не говорить никогда», — подталкиваемые решимостью, мысли перебивали друг друга, но сводились к одному.

Он сжал её руки гораздо крепче, внимательно заглянул в её темные глаза, стараясь не напугать диковатым взглядом своих же красных, как раскаленные угли, глаз. Внимательно, пристально, трогательно — как не позволял себе смотреть на неё в течение долгих лет.

— Я… — в голове постоянно крутилось назойливое «люблю тебя», бесконечно повторяясь, требуя выхода, но у него, у взрослого человека, будто отнялся язык.

— Ты всегда был рядом, — её голос, слегка картавый и грубоватый, прервал брата. — Я это ценю.

«Я всегда любил тебя», — его собственный голос, внутренний, готов был сорваться и утопить своего хозяина в сожалениях. Сожалениях о том, что он так и не решился сказать — снова, после того, как сказал и показал это почти одиннадцать тысяч лет назад.

— Миледи, я… — это было последней попыткой, последним его шансом сказать ей о том, что он чувствовал и о том, что хотел ей отдать.

— Всегда будешь защищать меня, — она понимала всё не так, думала совсем не о том, и, наверное, даже не догадывалась, что её брат пытался признаться в любви. Она снова улыбнулась и обняла его. Крепко, трогательно. Как брата. — Я знаю.

Он промолчал, только обняв её в ответ. Нагнувшись, крепко прижал к себе и потерялся в знакомом аромате её волос. Он обнимал её не по-братски, прикасался к ней как мужчина к женщине, но она не замечала этого. Не замечала и больше не хотела замечать. А он любил её, всегда любил.

========== Пробуждение Звезды ==========

Сареон уже несколько минут сидел за столом, облокотившись на него локтями, сведя вместе пальцы обеих рук. Он не ждал, что Дариэль появится здесь через пару мгновений после их разговора, для этого он знал этого ренегата слишком хорошо, но рассчитывал на то, что тот всё же явится сам. Он был глуп, самонадеян, но не настолько, чтобы позволять Лорду-Президенту снова принимать меры относительно его «супруги».

При мысли об этом Сареон презрительно фыркнул. Именно с ней была связана тема беседы, ради которой создатель времени лично отправился за своим непутевым сородичем. Эта женщина, к которой он умудрился привязаться, могла стать огромной проблемой для всего их рода. Да что там, даже для вселенной. И Дариэль, если Сареон понял всё верно, в чём он ни капли не сомневался, тоже мог оказаться частью высказанного машиной вероятностей предсказания.

— Рад, что ты внял голосу разума, — Лорд-Президент поднял взгляд своих льдистых глаз на создателя времени, показавшегося в дверях. — Сядь.

Пока что он был вежлив и не пытался осадить Дариэля прямо с порога. К этому нужно было подходить аккуратно, медленно и педантично, переманивая этого идиота на свою сторону, стараясь не допустить того, о чём когда-то говорил Бориус.

— Если во время нашей беседы тебе захочется встать и уйти, вновь сломать стол или противиться мне, — наглядности ради Сареон поправил свою перчатку-дематериализатор и ухмыльнулся. — Не стоит. Ты пришёл сюда, а значит понял, что слушаться лучше, чем бунтовать. Хорошо, что с возрастом ты всё же смог это осознать.

Он подернул плечами и позволил себе расслабиться, убрал руки со стола и внимательно, пронзительно посмотрел на Дариэля. Тот, казалось, понятия не имел, зачем Лорд-Президент пригласил его в свой кабинет, тем более — лично, но это было второстепенным вопросом. Если он не понимал, Сареон объяснит ему и даже наглядно покажет.

— Ты помнишь о том, что утверждал Бориус, прежде чем ты отправил его прямо в пасть к тем тварям, лишив нас единственной настоящей машины вероятностей? Помнишь, что он говорил о Звезде и Волке? Совет касался этого, когда ты ещё имел право принимать в нём участие, но я не уверен, что ты к нему прислушивался, — создатель времени устало вздохнул, будто они с Дариэлем говорили уже не меньше нескольких часов. — Впрочем, даже если ты не помнишь об этом, я смогу это пережить. Но скажи мне, ты знаешь, чем на самом деле является твоя любовница? Представляешь, к чему она может привести не только устоявшийся мировой порядок, но и сам мир? Осознаешь, что твоё к ней отношение подтверждает слова Бориуса?

Остановившись, Сареон боковым зрением заметил странную вспышку в районе дивана, будто неуместное желтое пятно резко пронеслось перед его глазами, а после исчезло. Думать об этом было некогда.

— Твоё неподобающее поведение, эта глупая и противоестественная связь, основанная на одних только примитивных желаниях, могут грозить вселенной коллапсом, — плюнув на свои подозрения и опасения, произнес Лорд-Президент, снова уставившись на Дариэля. — Ты должен понимать, что никто не позволит тебе и дальше принимать в этом участие.

Желтый всполох, недавно замеченный Сареоном, больше не был всполохом. Сопровождаемый странным смешком, он обратился вальяжно развалившимся на правой половине дивана Лордом Безумия, скрывавшимся с помощью концентратора. Он казался довольным, улыбался ничуть не хуже, чем на последнем собрании, и не обращал никакого внимания на недовольного Сареона, тут же схватившегося за свой посох, прислоненный к столешнице. Как это старомодно — пытаться использовать такие вещи в век развитых технологий.

— Пророчество обсуждаете? — жеманно, до ужаса противно улыбнулся Эйдирен, смахнув несуществующую пыль со своего плеча. Желтый костюм в вертикальную полоску делал его похожим на огромную пчелу, а фиолетовая обувь и бант превращали в идиота. Превращали бы, если бы не его пугающие глаза — желтые, раскосые, опасные. — Боюсь, у меня есть детали, которые вы упускаете. Кто-нибудь из вас вообще помнит его наизусть? Нет? Я думал, вас в Академии заставляют его учить.

Он театрально и разочарованно вздохнул, игнорируя сжимающиеся кулаки и презрительный взгляд Сареона. Что ему до него, когда в его голове зарождается осознание чужого пробуждения? Настоящего, истинного, которого так боится Лорд-Президент? Чем дольше он будет разыгрывать этот спектакль, тянуть время и вынуждать их слушать, тем лучше.

— Но я рад, что моя Синди стала настолько знаменитой, что вы без раздумий решили сделать её главной героиней, звездой в прямом и переносном смысле, — потянувшись к карману, не прекращая улыбаться, пожиратель времени извлёк из него лист бумаги, сложенный несколько раз, и развернул. — Я зачитаю, никто ведь не против?

Демонстративно прокашлявшись, взявшись за лист бумаги, словно герольд за пергамент, Эйдирен начал читать, игнорируя гневные выпады Сареона. Тот старался показать своё недовольство, презрение и ненависть к виду пожирателей времени, но тоже нуждался в деталях. Сейчас он нуждался в деталях как никогда.

«Рухнет привычный мир на заре великой эпохи, утопив устоявшийся порядок вещей в небытие на несколько сотен тысяч лет. Верховные народы будут заточены или уничтожены, преданные забвению, утонут в самой глотке бездны, ненужные вселенной.

Поглощенная Пустотой, возродится сила под несуществующим небом. Из двух возможных исходов истинным окажется только один, и Хаос протянет руку Порядку. Разбуженный светом Звезды, Волк вернёт к жизни врага своего, но неоднократно пожалеет об этом.

Волк под счастливой звездой, под самой яркой из всех возможных, сжигающей своим светом всё, к чему вновь привык мир, поглотит неверных, и мир, погруженный в бесконечную битву, погибнет. Придёт новый порядок, принесённый Звездой, и забудет вселенная о том, что было раньше.

Уцелеют лишь те, что пойдут за ней. Звезда — яркоокая избавительница, на части разорванная и лишенная собственной жизни. В нерушимом союзе с Волком, она отворит запретные двери, укажет путь спасения. И возвестит возрождение мира. Звезда, плод первой крови»

— Ваша машина вероятностей поэтом была, не иначе, — Лорд Безумия спрятал скомканный лист в карман и улыбнулся. Снова. — И вы его Волком полагаете?

Сареон не ответил. Он помнил полный текст, прекрасно знал обо всех его нюансах, но не понимал, что нужно этому человеку. О каких деталях он говорил, были ли они у него? И к чему он задавал подобные вопросы? Создатель времени повернулся в сторону Дариэля вслед за Эйдиреном, и теперь оба смотрели на него с такой внимательностью, будто именно у того были ответы на все вопросы.

— Замечательная речь. Очень трогательная, я бы даже пустил скупую слезу если бы не желание сровнять твое лицо с полом. Но мы здесь не за чтением поэзии собрались, верно? Говори, если есть, что сказать. Закрой рот и исчезни, если нет. И учти, я в твой клуб книголюбов не записывался, — с последними словами Дариэль эффектно фыркнул, рассредоточивая взгляд, переводя его куда-то в сторону двери.

Если у него было желание изображать вежливость с тем, из-за кого он сюда пришел, то церемониться с пожирателем времени мужчина не собирался. Всегда играющий на какой-то особенной, третьей стороне, он казался куда опаснее, чем тот, над кем могло появиться желание подтрунивать.

Сареон искренне верил, что его предположения относительно пророчества не могут быть ошибочными. Он был уверен, что никто, кроме этой женщины не подходит на роль «звезды», обозначенной в пророчестве, — об этом говорило всё, начиная от её имени и заканчивая тем, какие аномалии творились рядом с ней. Все эти возмущения и зарегистрированные вторжения в параллельные основной вселенные, возможность по собственной воле вернуться в Пустоту и выйти из неё, — никто из пожирателей времени этим не занимался. Ребенок самой настоящей «первой крови», самой старой и древней женщины во вселенной, ныне мертвой, она должна была оказаться тем, о ком он думал. Всё указывало на то, что именно она, а не кто-то другой является главным действующим лицом предсказания.

Единственным, кто мог всё это опровергнуть, оставался Лорд Безумия. Он сидел напротив и оглядывал то Дариэля, то Сареона. Он что-то знал, но отказывался говорить об этом, нагнетая атмосферу, выдерживая длительную театральную паузу. Актер, клоун, как с самого начала утверждал Лорд-Президент.

— Это не может быть кто-то, кроме него, — в конце концов создатель времени подал голос, стараясь избегать взглядов на ярко-желтый костюм, отвлекающий его. — Дариэль единственный, кто находится с ней «в нерушимом союзе». Я не считаю эту связь действительной, что бы он там ни говорил, — это просто самообман, основанный на неясном физическом влечении — но нельзя отрицать его нерушимость в рамках вселенной. Это был глупый поступок, нельзя было заниматься этим за спиной Совета, нельзя было связывать себя временными узами с представителями этого жуткого вида, но теперь они связаны навсегда, им никуда друг от друга не деться.

Судя по удивленно-возмущенному выражению лица Эйдирена, он вовсе не считал свою расу «жутким видом», но выражаться по этому поводу не стал. На его губах вновь заиграла гадкая усмешка, ясно говорившая собеседникам о том, что у Лорда Безумия есть ещё козыри в рукаве. По одной только усмешке можно было понять, что эти козыри могут поставить Сареона в тупик быстрее, чем тот успеет сказать своё полное имя.

Но пожиратель времени, открыв рот, так и не произнёс ни слова. Оглушительный металлический лязг, прозвучавший откуда-то снаружи, заставил его замолчать, вскинуть брови и подойти к окну. Оно выходило как раз в небольшой двор перед Капитолием, позволяя видеть, в насколько жестокой схватке сошлись люди внизу.

Прервавший беседу звон был вызван столкновением огромного двуручного меча с двумя пистолетами, которые Сиронадержала в руках. На фоне Имлерита, пытавшегося пробить блок, она выглядела маленькой и незначительной, но твёрдо держала удар. Казалось бы, в действительно огромном, в два с половиной метра ростом, мужчине силы должно быть куда больше, чем в хрупкой, невысокой женщине, но она не сдавалась. Отсюда невозможно было расслышать, но она рычала и закусывала губу, с трудом удерживала равновесие, упираясь в землю каблуком.

— Пробуди её, хоть на что-то сгодишься, — Эйдирен облокотился на подоконник, беседуя сам с собой. — Ей это нужно больше, чем тебе.

Никто из пожирателей времени не сдавался и теперь легко можно было расслышать яростные вопли обоих. Имлерит продолжал наступать, жесткими, тяжелыми ударами пытаясь пробить выставленную оборону или стараясь попасть по бесконечно уклонявшейся Сироне, ускользавшей от огромного меча только в последний момент, а она сама раз за разом выгибалась, без какого-либо чувства меры и безопасности стреляя сразу из четырех своих пистолетов.

— Почему подчиненный пытается атаковать своего хозяина? — холодно осведомился Сареон. — Она водила его на цепи, он должен подчиняться.

Никто не ответил на этот вопрос Лорда-Президента, а Сирона и Имлерит, как сорвавшиеся с цепи собаки, продолжали кидаться друг на друга, стараясь убить. Эйдирен не сомневался, что оба дерутся именно насмерть, иначе это бы попросту не сработало. Он знал, что она не сможет остановиться и будет биться до самого конца, а её верный пёсик затормозит в последний момент, опомнившись и не смея прикончить свою единственную слабость, свою возлюбленную. Но именно этого Лорд Безумия от него и ждал.

— Кому-нибудь из вас известно его настоящее имя? — пожиратель времени оторвался от созерцания ожесточенной схватки во дворе и повернулся к присутствующим, чтобы продолжить прерванную беседу. — Нет? Очень жаль. Его назвали Имлеритом, потому что я так захотел. Опасным, но преданным хищником.

Вы были правы, когда наконец поняли, что слова в невероятно поэтичном высказывании машины вероятностей относятся к ней. И я рад, что вы даже последовали тому, о чем там говорится: лишили её части себя и собственной жизни; на это даже в самых смелых мечтах нельзя было рассчитывать. Но чтобы считать второй половиной этого маленького бунтаря… Без обид, милый Дариэль, ты сделал мою Синди собой и даже нравишься мне, но до Волка, способного «поглотить мир» тебе всё же далековато.

Повернувшись к окну спиной и внимательно взглянув на своих собеседников, — на хмурого Дариэля и возмущенного, готового сорваться в любой момент Сареона — Эйдирен улыбнулся. Широко и довольно, словно собирался поставить в их беседе огромную и жирную точку, способную вернуть всё на свои места.

— Можно находиться «в нерушимом союзе» и без любовной связи, без клятв перед временной воронкой и навечно связанных вместе сознаний, Лорд-Президент, — он отвесил создателю времени поклон, но тот чуть было не стукнул Лорда Безумия своим посохом за подобное поведение. — Они единокровные брат и сестра. После первого перерождения, конечно, важность крови стирается, но этого вполне достаточно. К тому же, это он проснулся и ценой большинства своих жизней выбрался из Пустоты, когда её услышал; это он следовал её целям и приказам, положив все силы на то, чтобы вернуть из небытия вашу звёздную систему. И уже не раз пожалел об этом. Он — Волк, о котором говорила ваша машина вероятностей, и он уже пробудился. А сейчас… Сейчас он старательно пробуждает свою Звезду, чтобы суметь вовремя поглотить всё, что только можно поглотить. Поздновато для опасений и разговоров с нашим милым и недовольным Дариэлем, не так ли, Лорд-Президент?

========== Прозрение Волка ==========

Создатели времени уже несколько минут как прикрыли все двери, но их одолевали сомнения в том, что стены справятся с напором этих людей.

Осыпая друг друга тяжелыми и отчаянными ударами, не стесняясь разрушать почти всё вокруг себя, брат и сестра были полностью сосредоточены на битве.

Имлерит всё ещё не видел перед собой ничего, кроме жесткой ярости, которую уже не мог сдерживать даже ошейник. Он не мог остановиться и снова и снова заносил меч, чтобы ударить им своего соперника. Натыкаясь на блок, задевая ближайшие растения или упираясь огромным лезвием в землю, он не останавливался, а только ускорялся, заставляя Сирону уклоняться чаще, почти танцевать в этой странной стычке, отвечать ему выстрелами. Она не сдерживала себя, пытаясь убить его, а он не сдерживался сам, не отдавая себе отчета в том, что может заточить в самой страшной клетке дорогого ему человека.

— Давай, — Сирона шипела, уже давно не осознавая, что её ярость вырвалась наружу, что она уже не сможет остановиться сама, хотя изначально собиралась просто остановить своего брата и дать выход собственным эмоциям. — Давай!

И Имлерит слушался, беспрекословно слушался, усиливая напор и вынуждая женщину прогибаться под его тяжелыми ударами. Она была сильной, раз смогла продержаться так долго, но даже у неё были определенные лимиты.

Последний выпад Имлерита оказался решающим. Блок Сироны наконец-то не выдержал, а ей самой пришлось отскочить к ближайшей стене, чтобы начать отбиваться без оружия. Она бы смогла, у неё бы получилось, может быть, вышло бы даже на какое-то время парализовать Лорда Заточения, чтобы попытаться добить, но резкая боль в левом глазу вынудила её остановиться.

Любая остановка в бою насмерть — конец.

Уже спустя мгновение по двору разнесся сдавленный и хриплый вопль Сироны — это Имлерит пригвоздил её к стене собственным мечом, в последний момент сместив удар в район правого плеча. Он приходил в себя, но этого было мало. Если он уже осознавал, что только что ранил того, кого никогда не хотел бы и пальцем тронуть, то сама Сирона всё ещё стремилась разорвать на части не только его, но и любого, кто попадётся ей под руку.

— Простите, миледи, я должен, — ему пришлось, сжав зубы, выдернуть лезвие и вызвать у женщины ещё один крик боли.

Это потрясение стало для неё решающим. Слишком больно для того, чтобы продолжать в ярости разносить всё вокруг; слишком больно, чтобы пытаться сделать кому-то больнее. Имлерит продолжал извиняться и корить себя, перетягивая её рану куском своей мантии, передавая ей часть собственного времени. Он беспокоился о ней, понимая, сколько времени можно потерять в таком состоянии, а она уже почти лишилась сознания. Теперь, когда Имлерит смог затянуть хотя бы внешние слои мягких тканей, рана не сможет оказаться смертельной.

Он подхватил сестру на руки, чтобы доставить в лазарет в правом крыле и оказать подобающую медицинскую помощь, дать ей возможность отдохнуть. Лорд Заточения и сам был ранен, но все его повреждения не имели никакого значения, — они затянутся сами, исчезнут уже очень скоро — её рана была гораздо важнее.

Никто из создателей времени не горел желанием открывать ни одну из дверей в Капитолий, но и спорить с Имлеритом тоже никто не стал. Они только что видели его в действии, всё ещё опасались его габаритов, да и политическая неприкосновенность тоже играла в этом свою роль. Именно потому они расступились, позволив ему пройти и устремиться вперед по правому коридору. Быстро, даже быстрее, чем это было возможно в обычном расстоянии, он заявился в лазарет — небольшую комнату, где почти никогда не задерживались больные. И сейчас там тоже никого не было. Система самообслуживания, идеально выверенные дозы медикаментов позволяли работать без врачей, что было облегчением для почти прокаженного в глазах окружающих Лорда Заточения.

Уложив Сирону на одну из шести коек, стоявших в помещении, обработав и перевязав её рану, Имлерит устроился на ближайшем стуле. Теперь, когда он успокоился, когда она подавила его ярость такой ценой, он просто не мог оставить её одну. Он должен был охранять её, следить за её покоем и не позволять никому, кто мог бы ей навредить, появляться рядом.

«Я сам навредил ей», — подумалось пожирателю времени, но он попытался отмахнуться от подобных мыслей.

Сделать это было гораздо труднее, чем казалось на первый взгляд. Он обещал себе защищать её, обещал быть рядом, являться для неё той самой каменной стеной, за какой всегда будет тишина и покой. Но что он сотворил в итоге? Не удержав себя в руках, поддавшись на издевку того, кто лишил его любимую сестру правого глаза, он едва не лишил её жизни. Эти вспышки ярости, особо сильные и неконтролируемые после длительного анабиоза, стали слишком опасны — в этот раз его не удержал даже голос сестры. Более того, он только пробудил её собственную ярость, скопившуюся за эти годы.

«Я не стою даже её взгляда, — Имлерит покачал головой, до боли сжимая зубы. — Как я могу защищать её, будучи таким?»

Он был не в себе, он не отдавал себе отчета в собственных действиях, а теперь ему ничто не мешало. Рассудок прояснился, рядом не было никого из тех, кто был виноват в потере глаза их Леди, Имлерит мог просто позволить своему сознанию расслабиться. Главное, не потерять сознание самому. Раны всё ещё давали о себе знать — огнестрельные, они вызывали у него слабость, заставляя её заволакивать его глаза темной пеленой. Но он не должен был допускать подобного. Не должен…

========== Его время ==========

Приглушенный свет трёх лун пробивался в небольшую комнату сквозь неплотно задернутые шторы, освещая массивный мужской силуэт рядом с чьей-то кроватью. В помещении было тихо, и звуки тяжелого, размеренного дыхания казались поразительно громкими, будто дышал не человек, а по меньшей мере слон. Но даже это казалось ничем в сравнении с протяжным и недовольным стоном, послышавшимся со стороны кровати.

Имлерит резко дернулся и вскинул голову. Он не должен был позволять себе даже дремать, но длительное время без сна и тяжелая, изнуряющая битва истощили его внутренние ресурсы, позволив провалиться в неприятную дремоту. Их Леди, его настоящая госпожа, наконец-то очнулась, сев на кровати и потирая раненное плечо.

— Вам не стоит вставать, миледи, — он хмурил брови, наблюдая за тем, как она старается размять кости и прийти в себя окончательно. Её волосы растрепались, разметавшись по лицу и закрыв собой не только отсутствующий, но и здоровый глаз; выделенная лазаретом одежда измялась и сидела совсем не так, как она сама бы хотела; а некоторые из длинных ногтей, сломанных во время поединка, неприятно царапали открытые участки кожи, когда она пыталась до них дотянуться. — Это опасно.

Она только отмахнулась и принялась разбираться с неудобной повязкой.

Это Имлерит ранил её, это из-за него она чуть было не попала туда, куда даже врагов он отправлял с огромным сожалением, и по этой причине он чувствовал себя виноватым. Его ярость, неконтролируемая и тяжелая, наконец-то вышла за все возможные рамки, а она, его маленькая сестренка, ни перед чем не остановилась, чтобы его спасти: ни перед разницей в габаритах, ни перед явной опасностью. Она просто ответила той же животной яростью, вот только повреждения, полученные самим Имлеритом, уже почти сошли на нет.

— Это опасно, — он повторил свои слова с большей уверенностью, схватившись своей рукой за её тонкое запястье. Это было тяжело, но Лорд Заточения старался не причинять Синдрит лишних неудобств или боли, несмотря на свою силу и разницу в строении их тел.

— Нет, — коротко отрезала она, встретившись с ним взглядом. — Не опасно.

На какое-то время они так и застыли в этой нелепой позе, внимательно разглядывая друг друга и не позволяя себе даже моргать. А через несколько секунд его рука сползла вниз, сжимаясь не на запястье, а на ладони женщины. Глупый, наивный Имлерит всё ещё полагал, что в таких прикосновениях нет ничего странного. Он больше не мог звать её настоящим именем, но они всё ещё оставались близкими людьми. Ему казалось, что оставались.

Иногда, как сейчас, он подолгу засматривался на её губы — асимметричные и тонкие, они казались ему красивыми и даже привлекательными. Вслед за этой мыслью в голову проскользнуло ощущение приятной бархатистости кожи её рук, внезапное осознание яркости её глаза и красноватых отблесков на серебре её волос. Почему он думал об этом тогда, когда просто хотел её успокоить, позволить ей оправиться от полученных в бою ран?

Голос правды, противный и неприятный, пронзил его рассудок резким заявлением: он до сих пор видел в ней женщину. Опирался на то, на что недопустимо было опираться; где-то внутри лелеял надежду на то, что однажды она вспомнит об этом, что ему суждено будет получить кусочек симпатии не только от своей хозяйки и госпожи — от своей сестры.

— Давай, — свистящий, почти змеиный шепот прорезал повисшую в комнате тишину.

Пожиратель времени не задумывался о том, что имела ввиду Синдрит на самом деле. Он основывался на своих мыслях, был сосредоточен только на них, и для него эти слова были приказом — ясным и четким.

Он подался вперед быстрее, чем смог осознать, что происходит; его губы столкнулись с её губами нетерпеливее, чем он сам того хотел; его руки почти рефлекторно потянули её на себя, чтобы заставить покинуть кровать и устроиться на его коленях. Он не хотел, чтобы это превращалось в глубокий, почти животный поцелуй, но не мог остановиться. Она слишком много говорила, а он слишком много думал.

Его сестра кусалась и расцарапывала его руки ногтями, силясь добиться того, чтобы он её отпустил, но его железная хватка не ослабевала. Этот странный, болезненный, полный неясного интереса поцелуй продолжался, не собирался останавливаться, а она сама противилась только отчасти. Ей тоже было интересно, тоже хотелось узнать, что это за собой повлечёт; хотелось понять, верны ли её двойственные ощущения. Она хотела рвать его, кусать, принуждать и чувствовать, но только ради того, чтобы верно классифицировать свои впечатления. А он касался её уверенно, но с аккуратностью, терпел её строптивость и даже удерживал её мягко, не позволяя вывернуться, но не причиняя боли.

Она хотела его из интереса, а он хотел её любви.

Длинные тонкие пальцы её левой руки запутались в его волосах, в первые несколько секунд касаясь их мягко и аккуратно, а после крепко стискивая их в районе затылка. Жесткая и своевольная, она не позволяла ему продолжать, удерживая на расстоянии нескольких миллиметров от своего лица, выдыхая ему в губы и наклоняясь, чтобы оставить на его шее яркий след от болезненного укуса.

— Давно? — она крепко сжимала коленями его бедра, продолжала кусаться и держать его на расстоянии, но не отказывала себе в удовольствии насмехаться над ним. Она дразнила его, издевалась, а сама не считала свой почти научный интерес зазорным.

Нет, Имлерит не обманывал себя, он осознавал, что это был именно простой интерес, а не что-либо иное, но сейчас сказать себе «хватит» было просто невозможно, независимо от того, будет кому-то из них больно или нет.

— Давно, — прохрипел он, непроизвольно выгнув шею, и медленно опустил руки чуть ниже её талии. — Очень давно.

Слишком давно, чтобы позволять себе терпеть или пускать происходящее на самотек. Сейчас, когда его рассудок отказывался следовать зову здравого смысла, когда на время забылась важность и опасность раны на её плече, он должен был действовать.

Ему не положено было показывать свой характер, он не должен был противиться воле вышестоящего чина, он готов был следовать этому негласному правилу даже в постели, но только после того, как сможет что-либо почувствовать. Только после того, как крепче стиснет её в своих объятиях; только после того, как ещё раз агрессивно её поцелует, не позволяя кусать себя и блокируя любые движения её языка своим; только после того, как жесткой рукой коснётся её мягкой, упругой кожи под просторной белесой хламидой, вынуждая пропустить первый неровный выдох. Только теперь он сможет попытаться следовать за её свистящим шёпотом, отдающим приказы.

Ему отчаянно хотелось звать её по имени каждый раз, когда она ухмылялась или прикусывала губу; каждый раз, когда она позволяла коснуться губами её шеи или, отбрасывая в сторону лязгающие цепи, болезненно проводила острыми ногтями по его груди, но он мог позволить себе только безличное «миледи», проклиная законы мироздания и невозможность произносить имя столпа, стоявшего на ступени выше, чем его собственная. Он не мог даже помыслить о её настоящем имени, припоминая все остальные, складывая их у себя в голове, когда сквозь пелену своих ощущений разобрал привкус собственного времени.

«Почему не её? — пробившийся сквозь счастливое и томительное желание, рассудок задал своему хозяину вполне резонный вопрос. — Если на моих губах её время, почему я чувствую своё?»

***

Имлерит очнулся так же внезапно, как и погрузился в небытие. Он всё ещё находился в лазарете, его Леди всё ещё была рядом, но пожиратель времени не имел ни малейшего представления о том, сколько провёл без сознания. Да и думать об этом было тяжело.

Он дышал сбито и шумно, пытаясь сосредоточиться на реальности и отгоняя остатки странного и постыдного сна, всё ещё маячившего перед глазами.

Уже третий раз за последние несколько месяцев он сталкивался с подобными видениями, не в силах избавиться от них в те моменты, когда сознание не подвергалось контролю. Его желания были неверными, чувства были неправильными, он уже давно, очень давно должен был это понять, но подсознание считало иначе.

Подсознание считало иначе и кормило его видениями, в которых ему не нужно было признаваться сестре в любви снова, в которых она сама оказывалась им увлечённой, в которых она не была связана иными отношениями, предрассудками и долгом; в которых она наконец-то вспоминала его. И каждый раз он вновь и вновь находил себя в реальности, понимая, что его единственный шанс быть рядом с ней — ждать и не напоминать ей о своих тысячелетних чувствах.

========== Чистилище ==========

Мрачно. Холодно. Скользко. Над каждым из гротескных серых зданий виднелся дым. На каждой плитке мостовой виднелась кровь. Бардовая, липкая, противная. Сирона никогда не хотела быть здесь. Здесь всё было ненормальным — от зданий, невероятно высоких и серых, до черного неба. Ей нужно было уйти, нужно было убежать, нужно было оказаться как можно дальше от этого места. От огромных часов, косо висевших на одном из домов и противно тикающих, от окровавленных аллей и огромных, намного больше неё самой, вбитых прямо в землю гвоздей. Это место было неправильным. Сумасшедшим. Мертвым.

Она бежала вперед, старалась бежать. Ей нужно было бежать. Но, поскальзываясь на скользкой и влажной от крови земле, на залитых ею плитах, Сирона падала снова и снова. Падала, пачкалась в этой крови и не могла подняться. Её всегда тянуло назад, всегда тянуло вниз. Крови становилось больше, она подступала ближе, казалась живой. Сирона подскакивала и в ужасе прикладывала ладони к лицу, но не могла издать ни звука. Отступая назад, натыкалась на куда более страшные вещи — органы, человеческие или не совсем, кости и хрящи.

— Голову с плеч, — голос слева, поразительно знакомый — её собственный, куда более грубый и суровый. Истеричный, злобный и холодный.

Повернувшись, женщина не обнаружила там никого — стена здания, обвитая странной разновидностью плюща. Вовсе нет. Обвитая липкими и склизкими красными путами — обрывками внутренних органов, фрагментами кишечника, пленкой диафрагмы, пластами рваных мышц и стенками чьих-то сосудов. Чем-то, что когда-то было живым. Она мотнула головой, снова отступая назад и упираясь спиной во что-то влажное. Что-то влажное, противное и всё ещё живое. Спиной Сирона ощущала движение. Резко развернувшись, она уткнулась взглядом в огромное глазное яблоко. Чей-то глаз, огромный глаз с зеленой радужкой внимательно смотрел за ней, вращаясь то в одну, то в другую сторону.

Её не должно быть здесь. Это ужасное место — не её. Ей нельзя быть здесь, нельзя даже думать об этом месте, нельзя вышагивать по проклятой земле. Сирона не знала, куда ей деться. Не знала, куда бежать и где прятаться от этого всего.

— Убила! — совсем молодой голос прозвучал где-то рядом, сопровождаясь смехом и пропадая вдали. — Всех их убила!

Да, всех их убила. Она сама всех их убила — каждого из присутствующих здесь представителей разумных видов, каждого из них. Жестоко или не очень, случайно или намеренно. Всех убила. Всех. Построила этот ужасный город из чужих костей, обрывков чужой плоти и полуживых зданий сама. Убийца! Сирона не хотела быть убийцей. Не хотела и оседала на землю, хватаясь за голову и запуская пальцы в длинные волосы. Она не желала зла этим людям, она не хотела их убивать. Так было нужно, это вышло случайно, она никогда не причиняла вреда без причины и по личному желанию. Никогда не хотела никого убивать.

— Убийца, — вкрадчивый шепот прямо над ухом, свистящий и раздражающий.

Она отмахнулась, вскочив на ноги и с трудом сдерживая собственные беззвучные крики. Она не слышала себя, не могла слышать, но разрывалась на части изнутри. Ужасное чувство вины, преследовавшее её всю жизнь, закравшееся глубоко в её сознание, ставшее её клеймом, не давало покоя, грызло изнутри, торжествовало. Всё это — её вина.

В попытке успокоиться, Сирона наконец обратила взгляд на себя — на свой внешний вид, на свое тело. Как и каждая часть этого места, как истинный его создатель, она выглядела подобающе — с ног до головы покрытая чужой кровью, заляпанная ошметками чужой плоти и непонятной пленкой. Это было похоже на самое жуткое платье, какое только у неё было, — из её жертв, из когда-то живых существ, практически живое, держащее форму. Наряд, достойный настоящего убийцы. Достойный маньяка, сумасшедшего, достойный приверженца диких идей. Наряд, достойный Сироны.

— Хватит, — она наконец смогла подать голос, снова оказавшись на земле и сжавшись посреди человеческих и не только останков. Ей хотелось, чтобы её вырвало, но это было невозможно — ни одна из систем организма не отвечала, заставляя только мозг обрабатывать информацию в невероятных количествах. — Хватит…

Это никогда не закончится. Эти глаза, выкатывавшиеся отовсюду, —разные, знакомые или не очень, — они всегда будут следить за ней. Всегда будут наблюдать за её молчаливыми страданиями в этом ужасном месте. Она останется здесь навсегда. Всегда будет видеть и слышать тех, кого когда-то убила, всегда будет рядом, будет отвечать за свои поступки. Она заслужила это. Заслужила это и ничего кроме этого.

Часы продолжали настойчиво тикать, их механический звук пробирался всё глубже в сознание. Громко, ритмично, шумно, раздражающе. Сирона не могла сосредоточиться ни на чем, кроме этого звука. Каждое движение огромных стрелок отдавалось в мозгу новыми мыслями.

Тик — она не заслужила столько времени. Так — всё её время должно было принадлежать тем, кто погиб от её руки. Тик — почему она не может просто отдать его им? Так — разве здесь недостаточно тех, кто так в этом нуждается?

— ХВАТИТ! — чтобы прервать поток несвязных мыслей, ей пришлось закричать, пришлось протянуть руку вперед и ухватиться за один из тех огромных гвоздей, что в неимоверных количествах были вбиты в землю.

Это должно было прекратиться. Ей нужно было уйти. Нужно было сбежать. Сильнее ухватившись за скользкую металлическую поверхность, она заставила себя встать на колени. Нельзя было оставаться на месте. Нельзя, но Сирона не могла двигаться. Она чувствовала себя опустошенной, виноватой, больной, связанной.

Она действительно была связанной. Опутанной по рукам и ногам лентами принадлежащей кому-то синеватой плоти. Этого не должно было быть. Каждый из них давно уже разложился, растаял в материи пространства и времени, испарился, не мог тянуть к ней свои руки. Руки, глаза, любые части тела — никто из них не мог держать её здесь.

Но ведь она действительно это заслужила…

— Заслужила, заслужила, заслужила! — всё тот же молодой, почти детский голос снова смеялся над ней, не позволяя отвлечься хоть на что-то, заставляя сильнее хвататься за гвоздь. — Заслужи-и-и-ила-а-а!

Очередное глазное яблоко, валявшееся у подножья металлического столба, смотрело на неё с укором. Постоянно вращаясь, призывая следить за желтой радужкой, оно снова вызывало у Сироны рвотные рефлексы. Всё здесь вызывало у неё рвотные рефлексы, но каждый раз это оставалось сигналом в мозгу — тело не реагировало, не слушалось и могло только двигаться. С трудом.

Она не заметила того, что порезала руки — все они и без того были заляпаны кровью, а боль была слишком приглушенной. Заслужила. Убийца. Заслужила. Часть чьего-то существа отпустила её конечности. Сирона и сама не хотела никуда идти. Её место здесь. Всегда было здесь. Всегда будет здесь. Мрачное, скользкое, холодное, пустое — подходящее место для её души.

— Вы в порядке?

— Что? — нетипичный голос, произносивший совершенно нетипичные слова, заставил её дернуться, вскочить, в страхе прижаться спиной к гвоздю. Почему он походил на четырехугольник? Почему его края были острыми? Почему кто-то, кроме неё самой, разговаривал с ней?

Слабое освещение никогда не было для неё помехой. Каждую из черт того, кто с ней сейчас разговаривал, Сирона могла разглядеть и с такого расстояния. Почти каждую. И его не должно быть здесь. Не должно, нет, ни в коем случае, никогда. Она уже видела его глаза здесь, его просто не может быть в этом месте ещё в каком-то виде.

— Нет, — она мотнула головой, позволяя и без того растрепанным волосам разметаться по лицу, позволяя им закрыть ей какой-либо обзор. — Нет-нет-нет.

Здесь не должно быть живых. Даже она, может быть, больше не живая. Дариэль не может здесь находиться. Он не должен видеть ничего из этого, не должен об этом знать, не должен видеть её в такой обстановке. Ему нельзя. Ей нельзя. Никому из них нельзя.

— Тебя не может здесь быть, — Сирона сказала это слишком тихо, чтобы собеседник мог её услышать. Но ведь не было никакого собеседника, разве нет?

Не было. Не было, не было, не было. Не могло быть. Запустив руки в волосы, она попыталась сосредоточиться. Часы продолжали идти вперед. Назойливо, громко тикали. Да, ей нужно было заставить их замолчать.

Она обошла гвоздь вокруг, покосилась на огромный глаз с зеленой радужкой, напугавший её несколько минут назад, и уверенно побрела вперед, оскальзываясь на окровавленных каменных плитах, без зазрения совести наступая на маленькие копии огромного глазного яблока. Они все уже умерли. Они все умерли и не будет ничего страшного в том, если Сирона сделает им ещё немного больнее. Мертвым не бывает больно. Поэтому ей тоже не больно. Её израненные руки не болят; чужая плоть, служащая ей одеждой, не тянет вниз; порез на спине не ощущается, а рвотный рефлекс не срабатывает. Ей просто нужно немного времени, чтобы освоиться в этом аду. В её личном аду, в котором снова и снова тикают часы.

========== Герой её кошмаров ==========

Ещё в раннем детстве сложилось так, что Имлерит не ладил со своим отцом: слишком разными были их взгляды на жизнь, слишком отличались друг от друга приоритеты. Ни в одном вопросе они не могли найти точек соприкосновения, а врожденное безумие пожирателя времени только веселило его отца, заставляя играть с ним, издеваться, что лишь усугубляло и без того тяжёлые отношения. И сейчас, когда ему добровольно приходилось прибегать к его помощи, более того, просить о ней, Лорд Заточения чувствовал себя скованно.

Совесть подсказывала ему, что поступок был неверным, что это первый шаг в бездну, которой он старательно избегал столько лет, но рассудок твердил: ждать больше нельзя. Он хотел помочь своей сестре, избавить её от напряжения и тех кошмарных снов, какие она видела каждую ночь. Нагрузку на её сознание необходимо было снизить как можно скорее, а он, если не считать Эйдирена, был единственным, кто мог бы ей в этом помочь.

— Никогда не видел ничего печальнее.

Он оказался рядом с ней почти сразу, без труда отыскав эпицентр сновидения, зашоренный множеством чужих голосов и страданий. Среди этого хаоса, выстроенных из боли и чужой плоти городов, внутри дрожащего мира всегда находилась она. Она тоже дрожала и смотрела вперёд, то и дело разговаривая сама с собой, принося извинения чьим-то останкам или со злостью пиная их, пытаясь убить ещё раз. Здесь, где любое чувство находило своё физическое воплощение, где отражалась любая мысль, всё внутреннее наполнение этой женщины становилось внешним. Она мучилась чувством вины и топила себя в нём, но наравне с ним существовало и совсем другое ощущение: ярость. С тех пор, как она лишилась своего правого глаза, оно стало всплывать всё чаще, пусть и не принимало такой яркой окраски, какую принимала ярость самого Имлерита.

— Ты не умирал, — спокойно заявила она, поправив своеобразный наряд, сотканный из чужих внутренностей и частей тел, хлюпающий при каждом её движении. Отвратительный, такой же, как и весь её сон. — Я тебя не убивала.

Тон женщины оставался поразительно спокойным, но руки дрожали, то и дело касаясь чего-нибудь, выдавая её нервозность. Здесь у неё присутствовали оба глаза, её тело не было израненным, почти мёртвым, сочащимся искаженным и поврежденным временем. Здесь отражалось только её искалеченное сознание. Там, в реальности, она выглядела гораздо лучше: всегда держала себя в руках, никогда не позволяла эмоциям выйти наружу. Зря, она делала это зря.

— Я пришёл сам, — Имлерит сел рядом, свесив ноги с обрыва, на котором они находились, аккуратно коснулся её правой руки. Точно так же он делал раньше, когда она была маленькой и её требовалось успокоить — просто брал её за руку и разговаривал. — Вы чувствуете себя плохо, миледи. Кто-то должен вам помочь.

Как и всегда, она отрицала любую возможность помощи. Брыкалась, ломала искусственную, созданную подсознанием реальность и пыталась убить его, несмотря на то, что именно это всегда оставалось самым большим её страхом. Она не контролировала себя, металась от одного состояния к другому, словно в лихорадке, кидалась огромными склизкими, заляпанными кровью гвоздями, но после тут же остывала, забиваясь в угол и задыхаясь безудержными рыданиями с настоящими слезами, какие она не могла позволить себе в реальной жизни.

Её состояние было куда хуже, чем Лорд Заточения представлял себе изначально. Те нагрузки на сознание, какие она испытывала каждый день, делали её поразительно слабой, нестабильной — накапливаясь, это превращалось в истерики, срывы и травмы, а их она тоже хранила внутри. Чужой шепот, постоянно слышимый даже здесь и сейчас, её губы, медленно шевелящиеся, шепчущие приказы и решения — всё это донимало её даже во сне, донимало круглосуточно, без каких-либо перерывов. И это было лишь малой частью того, что она ощущала.

— Почему вы не пытаетесь сказать об этом кому-либо? — он сжимал её в своих практически стальных объятиях, не позволяя избежать их, но стоически выдерживая все удары её кулаков. Она пыталась показать, что ей не нужно кому-то об этом говорить, а уже через несколько секунд плакала снова. — Вам нужно говорить об этом. Я буду слушать, даже если вам придётся убить меня.

И она убивала, убивала Имлерита первые несколько раз, заставляя просыпаться в своей комнате с дикой болью где-то под ребрами, а Эйдирена, всегда остававшегося рядом, — смеяться. Лорду Безумия нравилось наблюдать за этими трогательными отношениями влюбленного брата и давно сошедшей с ума сестры. Лорд Заточения не сдался даже тогда, когда убийства стали жестче, а она стала старательнее — он приходил к ней снова и снова, пока она не начала плакать чаще, чем злиться.

Он выступал её личным психологом каждый раз, когда она ложилась спать, — сейчас это происходило куда чаще, чем обычно — старался слушать её, крепче прижимать к себе, вытирая слёзы, смешанные с кровью. В этом, как часто отмечал его отец, был и его личный интерес, не только бескорыстное желание помочь, но и постоянное влечение, только растущее от этих сеансов психотерапии, но Имлерит убеждал себя в обратном. Он помогал, помогал ей каждый день и однажды она не стала даже плакать при нём, позволив себе сидеть рядом и просто разговаривать — спокойно, размеренно, пусть и о тяжелом. Она позволила себе даже улыбнуться.

========== Границы глупости ==========

Эйдирен любил играть. Он любил представлять людей фигурами на шахматной доске, любил передвигать их как ему вздумается, выигрывать партию за партией у самой вселенной. Он никогда не проигрывал — всё шло чётко по его плану, построенному много лет назад, и уже давно, даже во время его заточения, исполнявшемуся. Он, серый кардинал, стоящий за всеми действиями Синдрит, по факту уже являлся лидером пожирателей времени — его становление частью первого класса было лишь вопросом времени. А то, когда наступит это время, решал он сам. Лорд Безумия мог убить её в любой момент, но она забавляла его — с ней играть было веселее всего.

Закинув ноги на стол, пожиратель времени лениво потянулся. Так легко было играть на чувствах других, если они позволяли себе такую роскошь. К чему ей был этот Дариэль, что такого она в нём находила? Их отношения ни к чему не приводили, их потомство было бесполезным, сам он был до ужаса скучным, но Эйдирену нравилось действовать на них обоих. На Дариэля, вспылившего только потому, что Эйдирен этого захотел; на Синдрит, удивленную и почти впавшую в отчаяние только оттого, что глупый создатель времени вновь от неё ушёл. Ушёл сам, громко хлопнув дверью и обвинив её в самом факте её существования. Работа? Выбор? У неё никогда не было никакого выбора — об этом знал создатель времени, об этом знала она, об этом знал Эйдирен. Он думал, что это правильно — давить на больное место, требовать отказаться от должности и титула, и даже не догадывался о том, насколько больно делает ей на самом деле. Не знал, что это сводит её с ума.

Какой же сумасшедшей она была на самом деле…

Лорд Безумия растянул губы в довольной улыбке, передвинув стоявший на столе стакан в сторону вазы. Догадывался ли создатель времени, что все его мысли — всего лишь фикция, концентрированные желания самого Эйдирена? Нет, он не догадывался, не мог догадаться. Он оставил её, не позволил ребёнку общаться с ней и ни за что не позволит, пока не избавится от своей обиды, — глупец считал её верной — а она будет погружаться в работу, станет закрываться и черстветь, вновь станет ближе к его непутевому сыну, и тогда он, Эйдирен, получит всё, чего так хотел. Получит Звезду и Волка, которых сможет контролировать друг другом; избавится от назойливого жука — его обязательно прикончит Имлерит, зависимый от своей сестры; постепенно избавится от каждого из создателей времени. Тогда ему не понадобится уже никто из них.

— Любовь — самое глупое искусственное чувство, когда-либо встречаемое мной, — улыбка так и не сошла с его губ, когда он поставил в стакан неясной природы синий цветок. — Но ты бы только знала, Синди, насколько оно удобное.

И она знала. Она, его левый глаз, прекрасно об этом знала — она была его частью, его прямым продолжением, ничуть не худшим, чем его кровный сын, и она не могла об этом не знать. Просто Синдрит всё ещё не проснулась — спала и спасалась этой искусственной любовью, которой Эйдирен намеревался её лишить. В конце концов, она могла найти утешение и в чужих объятиях, если ей это вдруг понадобится.

========== Недостойный ==========

Он чувствовал как она дрожала — содрогалась всем телом, стараясь сделать вид, что не дрожит вовсе. Когда она рассказывала ему о себе, когда пыталась посвятить в свои проблемы, она была похожа на маленькую девочку — на такую, какой была когда-то давно, на такую, какой он её запомнил.

Её волосы растрепались, а помада давно смазалась, её чёрное закрытое платье помялось и весь её вид придавал ей сходство с потрепанной жизнью вороной. Ему было очень её жаль, но он мог только слушать — слушать, слушать и слушать, пока она не успокоится и не уснёт, потеряв все силы. Никто не смел доводить миледи до такого состояния, но одному создателю времени она раз за разом прощала эту оплошность. И Имлерит никак не мог понять, почему.

— Вы уверены в том, что он этого достоин, миледи? — Лорд Заточения в сотый раз задавал один и тот же вопрос, крепко прижимая её к себе и умоляя себя не срываться, не думать о ней как о женщине хотя бы сейчас. Её такую, слабую и растрёпанную, хотелось целовать ещё сильнее, чем собранную и почти идеальную. В таком состоянии она была настоящей — такой, какой он её любил. — Вы уже несколько ночей подряд не можете унять слёз.

Конечно, она не плакала физически — она не могла, не имела никакой возможности это сделать, но ведь Имлерит видел — она очень хотела и делала именно это. Внутри. Рыдала, никак не могла успокоиться, лишь изредка прерываясь на новую порцию решений. Неважно, в каком состоянии находилась его сестра — она должна была работать даже на смертном одре.

— Я не…

— Я вижу, — он не дал ей договорить, заставляя снова уткнуться носом в его широкое плечо, и запустил пальцы в её волосы. Такие мягкие, дрожащие — живые волосы, которые она контролировала с трудом. — Я хочу разорвать его на части.

Она резко дёрнулась, ухватилась за его руки, с отчаянным страхом в единственном оставшемся глазу крепко стискивая их, почти до боли. Её плотно сжатые губы подрагивали, а брови едва ли не сомкнулись на переносице — она боялась и злилась одновременно, не зная, что делать и что говорить. Она запуталась, потерялась, а он всё ещё хотел разорвать его на части. С самого первого упоминания того, что он смог вступить с ней в брак — именно с того момента он хотел разорвать, разодрать, искалечить этого человека, стереть его с лица земли.

— Никогда, — в конце концов хрипло выдохнула она, вцепившись ногтями в его предплечья, оставив на них тёмные следы его времени. — Никогда не трогай его.

Она любила этого создателя времени так же сильно, как сам Имлерит любил её — она думала, что любила. Она готова была умереть за него, убивать за него, готова была следовать за ним повсюду, исполнять любые его приказы. Он унижал её, оставлял её одну, обвинял её в том, что она была тем, кто она есть, а она прощала ему всё — от по чистой случайности причиненной боли до настоящего предательства. Она ждала его, надеялась на него и винила во всём себя.

Но он не был достоин её любви.

— Как пожелаете, миледи.

========== Наказание первого порядка ==========

«Ты делаешь всё не так», — эта мысль уже несколько дней не покидала сознание Сироны.

С тех пор, как Дариэль ушёл, хлопнув дверью, обвинил её сначала в любви к работе, сводящей её с ума и медленно уничтожающей, а потом в некомпетентном выборе, она проводила большую часть времени в своей комнате, глядя на соседнюю стену, прерываясь только на работу.

Её муж считал, что она не уделяет своей семье должного внимания, её дочь считала её пугающей, жестокой и никудышной матерью, а она сама считала, что делает всё не так. Говорит не так, работает не так, даже думает не так, выбирает не так, живёт не так и выглядит не так. Вся она, вся целиком состоит из сплошных «не так» — это очень гнетущее чувство преследовало её уже почти неделю.

Любой, кто не справляется со своей работой или прогибается под ней, должен быть наказан. Сирона уже наказала себя тем, что отказалась от единственного возможного для неё правого глаза, отбросив возможность делить свои обязанности с кем-то ещё. Она умышленно, в тот же вечер, что Дариэль оставил её одну, освободила его друга от обязанностей Палача, вновь взяв их на себя. Но это было наказанием поверхностным, недостаточным. Всей остальной своей вины за глупость, неверность и время, потраченное не на семью, она не искупила.

— Мне нужно наказание, — как Имлерит когда-то, она пришла к Рианнон посреди ночи, почти утром, когда на Этерии только начало светать. — Первого порядка.

К Леди Тьмы, к обладательнице пустотных розг, приходил каждый, кто требовал наказания. И она наказывала, следуя своим внутренним принципам и зову работы, которую на себя взяла. К ней никогда ещё не являлся представитель первого класса, не являлся даже Лорд Безумия, но всё когда-то происходит в первый раз. И сегодня, в этот ничем не примечательный день, она должна подарить наказание первого порядка их Леди. Первый раз, первый класс, первый порядок — символичность, неуловимая символичность чисел сквозила повсюду.

— Вы знаете, за что? — деловито, спокойно осведомилась Рианнон, извлекая из-за спины свои розги — черные, блестящие, покрытые мелкими шипами. Пугающие. — Это будет больно. Даже для вас.

— Я знаю.

В тёмной комнате, которую занимала Леди Тьмы, в течение полутора часов раздавались хлёсткие удары. Она не жалела силы, работала именно так, как ей положено и высекала их первую Леди, пожелавшую для себя наказание первого порядка. Сто один удар плетью превратил её спину в пристанище для множества новых рубцов, — эти шрамы будут преследовать её весь остаток жизни — но она держалась лучше, чем могла бы. Подавшая голос только после пятьдесят седьмого удара, Сирона стойко терпела всё, чего заслужила, крепко запирая свои ощущения внутри сознания, — даже несмотря на то, что Дариэль ушёл, он не потерял своей с ней связи и не должен был чувствовать, как отголоски её жизни влияют на него тогда, когда ему этого совсем не хочется. Сто один удар; время, медленно стекавшее на пол; застилающую сознание боль и неприятие себя — она терпела всё и знала, что заслуживает этого больше, чем кто-либо другой.

========== Чувство вины ==========

— Зачем?! — Имлерит, обрабатывая спину своей сестры, похожую на одну большую рану, начинал терять терпение.

Она молчала, опустив голову, но он прекрасно знал ответ на заданный вопрос и так. Целую неделю она приходила к нему, рассказывая о том, насколько жуткой и кошмарной женщиной является, обнимала его и плакала на его плече без слёз. Переживала и говорила о том, что недостойна быть собой, говорила, что должна всё исправить. Она отказалась от своего правого глаза, она взвалила на себя в два раза больше работы, а теперь — пожалуйста — попросила для себя наказание первого порядка.

— Я это заслужила, — её голос окончательно сломался, она разговаривала почти беззвучно, но всё ещё пыталась винить себя в происходящем. Его маленькая глупая сестра.

Имлерит уже не понимал, за счёт чего она живёт. Но он и не хотел понимать. Прислушиваясь к её тихим стонам и неприятному смеху своего отца, Эйдирена, оказавшегося с ними в одном помещении, он хотел убивать. Он хотел убивать, когда смотрел на множество рваных ран на её спине, которые будут заживать месяцами и навсегда останутся с ней уродливыми шрамами, которых она так боялась. Он хотел убивать, когда видел, как стекает по её поврежденной коже время, и без того находящееся в дефиците; когда наблюдал за тем как отстают от израненной спины куски плоти и кожи — он хотел убивать даже тогда, когда просто покрывал её раны единственной доступной ему мазью. Хотел покончить со всеми, кто причинял вред его сестре, моральный или физический, а в первую очередь — с её создателем времени, отобравшим у неё только недавно восстановившийся блеск в глазах, уверенность, глаз и здоровье, почти отобравшим её жизнь. Ещё хуже — попросту отобравшим у него сестру. Нет, женщину! Он ненавидел его, терпеть не мог, точно так же, как и любого из них на этой планете. Эгоисты, от которых так и веяло несправедливостью.

Имлерит понял, что что-то идёт не так, когда его госпожа жалобно застонала под натиском его «лечения» — он почти вышел из себя и его прикосновения стали жесткими, грубыми — он причинял ей боль. Проклиная самого себя, он аккуратно уместил её на своей постели, накрыв одеялом, вышел в коридор. Она получила первую помощь, получила время, получила даже того, кто будет приглядываться за ней, пока Имлерит будет занят.

Он знал, что если сейчас же не свернёт шею этому самовлюбленному петуху, никогда не успокоится. Его ярость не плескалась через край, ещё не приобрела статус «кровавой» и позволяла ему мыслить хоть в какой-то мере здраво. Если он покончит с Дариэлем, его сестра будет страдать, но она и так страдает уже сейчас — дальше двигаться было уже некуда. Она не могла позволить себе умереть, а он не мог позволить ему жить. Когда он покончит с ним, её страданиям придёт конец, ей придётся смириться с жизнью без этого человека, она сможет найти что-то другое для себя. Она сможет вновь найти его. Он ведь всегда, с самого начала был рядом. Всегда.

Были ли это его мысли, Имлерит не понимал. Когда он впадал в ярость, он не понимал почти ничего. Единственное, чего ему хотелось в таком состоянии — убивать, а потом, окровавленному, возвращаться к своей леди и говорить ей о том, насколько сияющие у неё глаза. Он делал так всегда, только теперь её глаза не сияли, и ждала она вовсе не его. Её создатель времени наверняка никогда не возвращался к ней в таком виде, никогда не разрывал никого на части только за то, что они посмели обидеть её.

Громко, почти оглушительно зарычав, словно дикий зверь, пожиратель времени ударил кулаком ближайшую стену. Красная поверхность покрылась трещинами, а в том месте, куда ударил его кулак, осталась здоровая вмятина, которая ещё долго будет напоминать создателям времени о себе. Он думал об одной сплошной ране на месте изящной спины своей сестры, думал о её дрожащих руках и надломленном голосе, думал о её потухшем взгляде и треморе во всём теле, от которого она не могла избавиться. Он думал о том, как сильно она пострадала из-за простой обиды своего мужа и хищно скалил зубы, не обращая никакого внимания на время, сочащееся из мелких царапин на его левом кулаке.

— Ты, — яростно прошептал Лорд Заточения, так удачно наткнувшись на Дариэля в одном из коридоров Капитолия, и вновь сжал кулаки. — ТЫ!

В целом, он не отдавал себе отчета в том, что творит. Ему ничего не стоило просто сложить этого человека пополам или отправить в самый дальний, самый страшный уголок Пустоты, но ему хотелось чувствовать его кровь на своих руках, хотелось слышать звук его ломающихся костей и разрывающейся плоти. Имлерит хотел разорвать его на части больше, чем кого-либо другого и жажда крови застилала ему глаза.

Первые несколько ударов пришлись на стену, к которой пожиратель времени буквально прижал своего оппонента, сверкая своими красными глазами. Он заставил его вжаться в резную панель, но ещё ни разу не попал по этому человеку. Пока что.

— Ты… — голос Имлерита хрипел и срывался, его руки, впиваясь в стену, дрожали, но он не позволял создателю времени сдвинуться с места. — Ублюдок, недостойный даже самого мелкого шрама на её спине.

Что раздражало его больше всего — это не то, что он украл женщину, которую Имлерит любил больше всего, которую он обещал оберегать; а то, что он смел, украв её, не позволять никому другому, даже ей самой, получить шанс на счастье. Несправедливо, до жути несправедливо, а любую несправедливость Лорд Заточения пытался устранить.

Следующий удар проломил стену почти насквозь — каменные осколки посыпались в сторону, задевая и Имлерита, и Дариэля, а руки пожирателя времени покрылись временем — оно пачкало стену, стекало вниз и бесило Имлерита ещё сильнее. Бесило, раздражало, выводило из себя. Он всё ещё хотел разорвать его на части, но сначала, сначала он должен был услышать его покаяние — такое же, какое устраивала каждый день его сестра только оттого, что сделала что-то, что показалось этому создателю времени не таким.

— Ты должен подыхать от боли, а не она, — пожиратель времени не кричал и даже не повышал голоса — он угрожающе хрипел, почти рычал, ухватив Дариэля за воротник и без каких-либо усилий приподняв над полом, ударом прижав к стене ещё ближе. — Ты. И ты заплатишь за каждый из той сотни ударов, которые миледи получила из-за тебя.

— Она получила всё это из-за своей глупости. И не тебе это решать. Поэтому закрой свой рот и не раскрывай пока не получишь на это прямой приказ, — Дариэль цедил сквозь зубы, сохраняя напускное спокойствие на и без того каменном лице, — никому не нужны твои комментарии.

Имлерит не хотел с головой погружаться в состояние кровавой ярости, не хотел, чтобы здравомыслие перебивалось вкусом чужой крови и времени, он пытался хоть в какой-то мере сохранить свой рассудок здравым, чтобы не навредить сестре ещё больше. Но куда больше? До смерти напуганная, сломленная и избитая до бессознательного состояния, повредившаяся рассудком, она уже была в худшем состоянии, какое только можно было представить.

Он хотел только услышать его покаяние, надломить его так же, как он надломил её, чтобы дальше он сломался сам. Наглый, самолюбивый создатель времени, почти ребенок по сравнению с ними со всеми, он позволял себе слишком много. Болтал, болтал, не раскаивался, даже не пытался раскаяться. Он насмехался над происходящим, не чувствовал ничего — и смел обзывать её глупой. Он смел звать её глупой после того, что сам с ней сотворил.

Запах крови казался пожирателю времени притягательным. Он любил кровь, любил, когда тёплая вязкая жидкость чувствовалась под пальцами, когда чужие кости хрустели под напором его рук. Он хотел разрывать их, ломать, резать на части — все они должны были умереть, чтобы утолить его жажду крови. Все они должны были умереть, чтобы он мог восстановить баланс справедливости в этой вселенной. Этот мог бы стать первым? Этот, которого он ненавидел больше всего на свете; которого он сильнее прижал к стене, чувствуя, как напрягаются мышцы в его никчёмном теле; которого он по-настоящему хотел наказать.

На лице Лорда Заточения больше не отражалось ярости — поразительно спокойный, с одной лишь плескавшейся на дне глаз ненавистью, он прикладывал силу к тому, чтобы несколько раз ударить неприятного создателя времени спиной о каменную стену и почти выбить из него дух. Он был выше, крупнее, сильнее и моложе физически, он был пожирателем времени и мог выживать даже в экстремальных условиях; а вот старый и дряхлый создатель времени, не обладающий даже способностью к контролю разума, уже не мог. Имлерит сомневался, что он сможет даже ранить его, если вдруг захочет.

Ему хотелось рассмеяться, но он молчал, становясь только серьёзнее и ещё раз, ещё раз, ещё раз ударяя своего оппонента. Он держал его за горло, но не душил, избивал, но пока не убивал — тому должно было быть хоть немного больно. Всё так же молча, с до жути сосредоточенным лицом, Имлерит выудил из-за спины огромный тяжелый клеймор, вид которого в актуальной вселенной принял его войдшифтер. Орудие справедливости, призванное отправлять в небытие неверных, продолжение его руки, страшный сон тех, кто должен был провести остаток своей жизни в мучениях, в далеком уголке Пустоты, о котором никогда не вспоминали даже пожиратели времени.

— Любой, кто сделал ей больно вчера, будет разорван на части сегодня, — сверкнувший красными глазами, Имлерит широко ухмыльнулся и одним резким движением вогнал свой меч в стену, всего лишь в миллиметре от Дариэля. Пожиратель времени помнил эти слова и никогда не хотел забывать, что бы с ними ни происходило. — Ты будешь первым в списке.

Заточение в Пустоте — не то, чего ему хотелось. Он чуть было не сорвался, чуть было не отправил его туда, но это не дало бы ему того удовлетворения, которое он искал. Кровь, ему нужна была его кровь, его мольбы и страдания. Он должен был кричать так же громко, как кричала она; чувствовать, как что-нибудь ломает его кости так же легко, как дробили её плоть чужие розги. Он и каждый, о ком ещё сумеет вспомнить Имлерит.

Его нервный, пугающий смех эхом отдавался в пустом коридоре, отталкиваясь от стен и возвращаясь к своему хозяину, а Имлерит продолжал наступать. Он снова схватил создателя времени за шкирку, подняв над полом, как пушинку, и ударил его кулаком. Один раз, два, пятнадцать — по челюсти, по ребрам, в живот — ему было всё равно, куда бить.

Запах крови в воздухе стал ощутимее — противник не мог обойтись без неё, но все эти синяки и кровь из носа, эти ссадины, что он получил — всё это было мелочью. Лорд Заточения сломает его морально, а потом сломает физически, пополам.

— Ты не видел её, мусор, — Имлерит говорил тихо, почти шипел, в его тоне чувствовалась ненависть и презрение. Он ненавидел его, ненавидел больше всех во вселенной. — Не видел того, что она с собой сделала. Она страдала для того, чтобы ты не думал, что она плохая. Она любила тебя и делала для тебя всё, что могла. Она следовала за любым твоим грязным словом, подчинялась любому твоему бессмысленному приказу. Чем ты, ублюдок, отплатил ей за её любовь? Любовь, которая никогда тебе даже не принадлежала?

Фыркнув, пожиратель времени ударил Дариэля ещё раз, заставляя опуститься на пол и придавив ногой его грудь. Имлерит был сильным, но ещё сильнее его делала обувь — тяжелые сапоги, подбитые металлом и покрытые цепями, как и вся остальная одежда, в несколько раз усиливали давление. Дариэлю повезло, что он не бил его ногами. Пока ещё не бил.

— Тем, что обвинил её в её же существовании? — давление усилилось и Имлерит чувствовал, что всего одного усилия хватит, чтобы сломать этому жуку каждое из его ребер. — Тем, что отобрал у неё всё, что у неё было? Всё, чем она дорожила? Ты, мусор, даже взгляда её недостоин, не то, что любви.

Скривившись, он ударил создателя времени ногой. Сильно, больно, противно, чтобы услышать его вопли и сломать ему кости. Кости, личность, психику — он хотел сломать ему всё. Всё, что у него было. Так же, как он сломал его сестру. Его маленькую, беззащитную Сирону.

— Весь в папашу, — мужчина говорил невнятно из-за моментально распухшего лица, но достаточно громко для человека, о чье тело только что ударился тяжелый ботинок.

Более того, у него получилось вложить в свои слова все возможное отвращение, прежде чем он дал слабину и сплюнул кровь, приподнявшись на одной руке в безуспешной попытке встать. По ощущениям, у него был перелом как минимум пары ребер, запястья, и, что самое болезненное, ключицы.

— Такой же самоуверенный своенравный осел, лезущий не в свое дело, — все сомнения отпали, Дариэль лез на рожон и делал это единственным доступным ему способом — словами.

Создатель времени не хотел даже пытаться дать сдачи с самого начала, а теперь, когда не мог бы сделать это даже при большом желании, чувствуя, как слабость растекается по всему телу, он уже не собирался отрицать тот факт, что ищет возможность заставить эту машину сломать ему ещё несколько костей.

Лорд Заточения холодно и методично выполнял свою работу. Нет, он всё ещё отказывался отправить создателя времени в Пустоту и навсегда забыть о нём, он выполнял другую работу — работу защитника и брата, которую оставил на долгое время, о которой вспомнил только сейчас. Неважно, что говорил Дариэль; неважно, защищался он или нет — Имлерит просто не собирался позволять ему и дальше ломать его сестру.

— Она моя, — фыркнул пожиратель времени, ненамеренно забыв добавить слово «сестра», и с отвращением придавил пальцы оппонента носком ботинка. Чем больше костей он ему сломает, тем ближе он будет к её состоянию; чем больше боли испытает, тем скорее хоть на одну сотую приблизится к тому, что она ощущает каждый день. — Дело — тоже.

Сейчас он не мог даже помыслить, что когда-то считал Дариэля способным позаботиться о своей госпоже; не мог понять, как его угораздило подумать о том, что ответственность за неё можно доверить этому человеку. Он не мог этого сделать, не мог даже принять её заботу о нём. Он вообще никому не мог доверить такую драгоценность — только себе. Она была его и никакой создатель времени не мог доводить её до сумасшествия.

Имлерит хотел ударить его снова, хотел сломать ему позвоночник или вырвать одно из сердец, но не успел. На несколько секунд застыв на месте, он резко дёрнулся в сторону — как раз вовремя, чтобы избежать выстрела, оставившего след на стене.

Она всё-таки пришла.

Сирона с трудом стояла на ногах, её волосы растрепались и больше напоминали воронье гнездо, с её спины даже сквозь повязки до сих пор капало время, оставляя чёрный след на полу, но она всё же сжимала в одной руке оружие, а второй пыталась держать своего брата. Безуспешно, конечно, — это её нужно было держать.

— Отойди, — она хрипела и разговаривала практически неслышно, но Имлериту не нужно было большего — он оставил Дариэля у стены, бросившись в сторону сестры, и перехватил её, не позволяя упасть. — И никогда больше не трогай.

Будучи пожирателем времени, представителем первого класса, эта женщина оставалась опасной даже в таком плачевном состоянии. Она не могла стоять, — Лорд Заточения не представлял, как она до сюда добралась — падала каждый раз, когда пыталась сделать шаг, толком не могла говорить и держать что-то в руках, но всё ещё пыталась убить своего брата. Она не смотрела на него — предпочитала физическую расправу, стараясь выстрелить в него или замучить своими волосами, но сейчас он был сильнее.

— Вы перенапрягаетесь, миледи, — он почти забыл о том, что где-то рядом валяется создатель времени, которого он хочет убить и ненавидит больше всего во вселенной, и пытался удержать свою сестру на месте, но она только отталкивала его и давила на ошейник, цепь от которого носила при себе.

— Заткнись, — такая же агрессивная, как и Имлерит, Сирона снова потянула за цепь, заставляя его остановиться, и попыталась пройти вперёд. — Мне придётся тебя убить. Ты не должен был его трогать.

Упала. Ещё раз, а потом ещё раз, упёрто поднимаясь снова и не обращая внимания на то, что её ноги тоже были в крови. Она должна была помочь Дариэлю тогда, когда он снова страдал по её вине. У неё не получалось прочувствовать всю его боль, но она знала — это было больно. Ему было больно, а она снова делала всё не так. Разве Сирона может звать себя хорошей, правильной, когда делает всё не так? Не может и никогда не сможет.

Расстояние до её мужа не было длинным, но женщина всё ещё передвигалась с трудом. К концу она уже просто ползла, временами теряя сознание, но тут же приходя в себя за счёт одной только мысли о том, что ей нужно помочь Дариэлю. Помочь Дариэлю — так же, как и всегда. Неважно, что нужно сделать — обработать его раны гелем, чтобы завтра он уже о них забыл, или по кирпичикам разобрать вселенную, чтобы она его устраивала, а может и вовсе убить своего единственного брата за то, что тот посмел его тронуть. Никто не мог его трогать, пока она жива, даже если он больше не хочет терпеть её рядом. Если он не хочет, она уйдет сразу же, как закончит.

— Я не буду трогать, если ты не захочешь, — оказавшись рядом, Сирона трясущимися руками извлекла из кармана медигель, но не позволила себе касаться Дариэля, не спросив разрешения. — Могу лечить, не трогая.

Вблизи он казался ещё более побитым и тремор рук пожирателя времени только усиливался. Она вся дрожала — начиная от тела и заканчивая голосом, даже её взгляд подрагивал, метался туда-сюда. Ей было больно видеть его таким по собственной вине; ей хотелось рыдать от одного только осознания того, что он не просто пострадал — пострадал из-за неё. Ей хотелось, и она рыдала — беззвучно сотрясалась и тяжело дышала, позволяя времени вытекать и сквозь слизистую её глаза тоже. Она заслуживала этого, а Дариэль — нет.

— Тебе больно, — она всё же дотронулась до него, обработав гелем явно сломанную левую ключицу, но тут же одернула руку, в страхе отскочив в сторону. Его ключица больше не будет болеть, а Сирона вряд ли сможет дотронуться до него снова — ей было страшно, до дрожи страшно прикасаться к Дариэлю.

Имлерита всё ещё держал незримый ошейник, он слушался отданного приказа и оставался на месте, но сегодня для того, чтобы удержать его, требовалось что-то куда более сильное, чем приказ. Он наконец-то очнулся ото сна, осознал, что его сестра всё такая же маленькая и беззащитная девочка, какой была раньше. Она была такой всегда, а он, глупец, на какое-то время забыл об этом, позволив ей защищаться самостоятельно. Глупый, наивный Имлерит.

— Так не должно быть, — Дариэль собрался с духом, надавливая рукой на её руку — всего на миллиметр или немного больше, но этого хватало для того чтобы он скорчился от боли, вместе с тем не позволяя своей жене отстраниться. — Всего этого не должно было быть.

Сирона продолжала дрожать. Тряслась и с трудом удерживала себя даже в сидячем положении, удивляясь тому, что делал Дариэль. Он держал её руку и заставлял её делать ему ещё больнее, заставлял дёргаться и вслушиваться в его слова лишь на половину. Так не должно было быть? Её не должно было быть? Она снова делала что-то не так? Он не хотел, чтобы она его лечила?

— Не будет, если ты не хочешь, — тихо произнесла пожиратель времени, поставив ему ещё несколько инъекций геля в места, очевидно травмированные. Ей было страшно, очень страшно. Она не должна была его трогать, ей нельзя было его трогать, но у неё рука не поднималась оставить его таким, даже если ему казалось, что всего этого не должно было быть. — Не будет.

То, что Сирона плакала само по себе было нонсенсом, признаком глубокого поражения мозга, тяжелой психической травмы и её посттравматического синдрома, лишь усиленного происходящим. Почти добровольно, в качестве защитной реакции она выталкивала из себя остатки жизни, захлебываясь в этих беззвучных рыданиях и то и дело отскакивая от создателя времени в приступах беспочвенной паники. Он говорил ей не трогать, а она трогала — всё делала не так. Всё.

— Больше не буду.

Поставив последний укол, Сирона вновь резко одернула ладони и почти свалилась на пол, с трудом облокотившись на свои руки. Они подгибались и дрожали, а она, сделавшая для Дариэля всё, что могла, медленно отползала в сторону — ей всё ещё было очень страшно. Да, она заслужила такое к себе отношение, заслужила всё, что получила сейчас или получала когда-либо до этого, но это не отменяло этого противного животного чувства, близкого к панической атаке. Страшно, не дозволено, не положено — она должна была забиться в ближайший угол и сидеть там, пока долг снова не захватит её. Но ведь и исполнять долг перед вселенной тоже было страшно, тоже не было дозволено.

Имлерит не мог больше терпеть. Никто не заметил того, как он резким движением вытащил свой клеймор из стены, в которой тот застрял, но все должны были обратить внимание на почти что двухметровый кусок укрепленной стали, вонзившийся между Дариэлем и его женой.

— Прекрати пугать её, — если госпожа сказала ему не трогать этого создателя времени, он оставит его на какое-то время, но касаться её тот больше не сможет. Она тряслась от страха, она почти дошла до истерики и никто, ни один кусок мусора, даже самый особенный, не мог продолжать так изощренно над ней издеваться. — Никогда больше не смей её пугать.

Он облокотился на меч и бросил на Дариэля презрительный взгляд, а после злобно сплюнул на пол. Он ещё доберётся до него, ещё покончит с ним, размажет по ближайшей стене за такое обращение с его любимой сестрой, но сегодня, сегодня он просто оставит его в коридоре и уведет её от этого кошмара. Ей нужно было отдыхать и приходить в себя, а она проползла несколько лестничных пролетов и коридоров, чтобы избавить от боли этого идиота. И Имлерит не сомневался, что не остановись он после её слов, она бы обязательно его убила. Дариэль был для неё куда дороже родного брата, куда дороже любого человека во вселенной, но это было всего лишь временной иллюзией.

— Прекрати, — шепотом попросила Сирона, попытавшись снова взяться за оружие, но выронив его из ослабевших рук. Повреждения позвоночника, недостаток времени — всё это не позволяло ей даже двигаться правильно, не то что хвататься за тяжелые войдшифтеры. — Не трогай.

И он прекратил: Имлерит наклонился, чтобы аккуратно взять её на руки и, удерживая её только одной рукой, подхватил заодно и свой клеймор, не удостоив оставшегося у стены создателя времени какого-либо внимания. Сирона ещё следила за ним, когда они шли по коридору, но только отчасти — она считала, что ей и смотреть нельзя, но была рада, что смогла избавить его от боли. Завтра ему будет гораздо легче, обязательно будет легче, а она накажет себя ещё раз за то, что случилось по её вине.

Она думала, что накажет, но на следующее утро у Сироны не было ни сил, ни возможности подняться с постели. Она пряталась под одеялом, боясь даже нос показать оттуда и постоянно стонала от боли, свернувшись калачиком и путаясь в своих волосах. Работа требовала от неё невозможного, голова гудела, а спина разрывалась от боли. Ей больно было лежать, больно было дышать, больно было двигаться и даже думать. И было страшно. Что она будет делать теперь? Что она будет делать одна? Что она будет делать с осознанием никчемности, неверности своего существования?

Сироне было страшно и она не хотела покидать постели. Она пропустила утреннее собрание, вынудив Имлерита выступать за неё, и провела несколько часов, глядя на потолок. Она была виновата. Виновата в том, что когда-то оказалась не в то время и не в том месте, позволив себе стать частью длинной цепочки событий, которая привела к этому. И в том, что родилась такой. Никто, кроме брата, не принимал её такой, какой она была на самом деле. Никто никогда не принимал и никогда не примет. Никогда. И от этого становилось только страшнее.

========== Предатель ==========

Атмосфера в Капитолии была замечательной. На фоне недовольного происходящим Сареона, его свиты, пытающейся так или иначе избавиться от каждого из пожирателей времени, болезнь Синдрит была одной из самых прекрасных картин, какие ему приходилось видеть. Он слышал и чувствовал каждую из её мыслей, каждое из её болезненных ощущений и её желание спрятаться за широкой спиной брата и никогда больше оттуда не показываться. Она, конечно, нужна была ему вовсе не такой немощной, но разве нельзя пожертвовать коротким периодом времени перед её становлением? Эйдирен считал, что можно.

Его сын тоже показывал себя с лучшей стороны. С самого детства подверженный приступам ярости, он становился просто сумасшедшим, когда дело касалось не только несправедливости, но и его сестры. Рвал и метал, пытался уничтожить всех, кто посмел сделать ей больно и не замечал того, что всё это — и её боль, и беспросветная глупость Дариэля, которого он так искренне ненавидел, — часть плана его любимого отца. Имлерит всегда был импульсивен, а сейчас — как никогда.

Лорд Безумия лениво потянулся, откинувшись на спинку своего кресла и забросив ноги на небольшой пуфик. Как легко было управлять людьми, живущими эмоциями. Даже создатели времени из Совета, читающиеся как открытая книга из-за своих непомерных амбиций, могли оказать ему какое-то сопротивление; а вот эти, опирающиеся на любовь и боль, на яркие эмоции и ощущения — эти не могли. Он мог крутить ими как угодно, приводить в действие в любой нужный момент и подводить к воплощению его собственного плана. Дариэль, например, очень ему мешал, и он попросту заставил того ненавидеть свою жену за самую бессмысленную провинность, какую только можно было придумать. Он сделал ей больно и отказался оставаться рядом, а она, ведомая эмоциями и нездоровой к нему любовью, сама вывела себя из строя. А ведь он даже не прикасался к её рассудку! Этой её любовью, построенной на квантовой запутанности и простой ошибке, было очень легко пользоваться. Синдрит была глубоко влюблена в своего брата, только забыла об этом, покинув Пустоту, и по счастливой случайности проецировала свою любовь на глупого создателя времени. А кем он был, чтобы напоминать ей об этом?

С Имлеритом было ещё проще — на него не нужно было даже давить, достаточно было просто заставить его оказаться рядом с сестрой в самый тяжелый для неё момент. Он сам, помешанный на своей к ней любви, возненавидел и попытался убить Дариэля за то, что тот смел вредить ей таким подлым и варварским способом; за то, что не ценил её самоотверженную любовь.

Любовь — до ужаса глупое чувство, над которым Эйдирен часто смеялся. В этом плане он частенько скучал по Рангадах — холодной и жутко скучной женщине, которая, несмотря ни на что, очень долго не сдавалась, вступив в его игру. Сколько лет он пытался убить её, пока не нашёл подходящий способ? Сотню тысяч лет? Полторы сотни? Сколько она скрывалась и уворачивалась, в последний момент обламывала все его планы? Много, очень много раз. Теперь же она была мертва, а он прохлаждался на Этерии, заставляя её дочь действовать в своих собственных интересах. И ведь та даже не понимала, что любой её шаг, начиная от желания заняться сексом в чужом кабинете и заканчивая последними чертежами «синего ящика», продиктован им. Им, а не её собственным рассудком.

Когда пожиратель времени услышал за своей спиной недовольное «нужно поговорить», он не стал даже поворачиваться. Он знал, что рано или поздно назойливый жук явится сюда; знал, что тому понадобятся ответы на вопросы после внезапного осознания диссонанса в собственных мыслях. Он тоже действовал в соответствии с планом, тоже играл свою роль именно так, как хотел того Лорд Безумия.

— Не слышу твоих пламенных речей, — лениво протянул Эйдирен, развернув свое кресло и закинув ноги на стол, обратив взгляд на Дариэля. Он смеялся над ним не только своими словами и положением, он смеялся над ним даже своим взглядом, снисходительным и насмешливым. — А психологом у нас, прости, работает милая Ри. Можешь обратиться к ней, если она не убьёт тебя сразу, как ты переступишь порог её комнаты. В последнее время у нас не любят даже тебя, жучок. Но мне, чтобы ты знал, ты нравишься. Никто ещё не позволял себе бросать вызов Первой, да ещё и после того, как завёл с ней отношения. Кроме меня, конечно

же. Ты не находишь, что мы похожи?

Он широко и довольно ухмыльнулся, сложив руки в замок, и поправил воротник своего фиолетового пиджака прядью волос. Конечно, они с Дариэлем были совсем не похожи, — тот был ребёнком и даже не осознавал, во что ввязался — но Эйдирену нравилось играть. Нравилось быть безумцем, носить пеструю одежду сумасшедших расцветок и издеваться над людьми.

— Оставь свой фарс, ведь ты прекрасно знаешь, по какой причине я пришел сюда. Ты сам заставил меня лишиться части чувств, которыми я дорожу. Я не хочу этого, никогда не захочу по-настоящему, но дело в том, что желания зачастую расходятся с действиями, и сейчас я способен мыслить достаточно здраво для того, чтобы рассматривать это как один из самых правильных вариантов развития событий.

Но сначала я все же напомню тебе о том, почему сотни тысяч живых существ всё ещё будут рады избавить вселенную от такого человека, как я. В свое время я уничтожил собственный дом вместе с миллионами ни в чем не повинных людей, ради, как я считал, благой цели. Та кровь, что осталась на этих руках за мой недолгий век не сравнится с тем, сколько её на твоем счету, но этого достаточно для того, чтобы я знал, о чём говорю.

Даже в моем нынешнем состоянии осуществить задуманное будет тяжело, но если ты продолжишь работать в этом направлении, я лишу жизни твою драгоценную Синди, Эйдирен.

Дариэль остановился, чтобы вдохнуть воздуха и продолжил даже увереннее, чем до этого. Стоило лишь начать, как слова сами начали выстраиваться в предложения без каких-либо усилий.

— Сейчас она достаточно слаба для того, чтобы сделать это быстро и безболезненно, а я свободен от эмоций и любовных предрассудков, которые всегда сдерживали меня, когда речь касалась моей жены. Я знаю о том, что она не может переродиться и о том, как действует её ядро, — достав из кармана потертые часы, мужчина крепко сжал их в руке, приподнимая так, чтобы его собеседник их видел. — Ты ничего не успеешь сделать. Это едва ли остановит тебя, но значительно подпортит твои планы. Не оставишь мои мысли в покое, раз и навсегда — я буду следовать за тобой до конца собственных дней. Я положу сразу две человеческих жизни — её и свою — только на то, чтобы по-настоящему стать той назойливой букашкой, какой ты меня считаешь. Я достаточно живуч, чтобы долгое время крутиться вокруг тебя и жужжать над ухом, ставя палки в колеса.

Криво улыбнувшись, Лорд Безумия потянулся и выпрямился, уместив локти на столе и скрестив между собой пальцы. Он внимательно смотрел на Дариэля и ждал, когда тот скажет что-нибудь ещё, но его монолог закончился так же быстро, как и начался. Неопытный игрок пытался поставить палки в колеса, как он сам выразился, ветерану и это смотрелось забавно. Эйдирену нравилось. И ещё интереснее должна была оказаться реакция бесполезного жука на то, что он скажет ему следом. Он сумеет убить её, чтобы проверить? Сумеет сдержать собственные слова или испугается, поддавшись «любовным чувствам», от которых, по его словам, был избавлен?

— Отличная идея, — пожиратель времени улыбнулся шире, расслабленно откинувшись на спинку кресла, и прихватил со стола стакан с непонятной красной жидкостью. — Синди замечательная девочка, мне было с ней очень, очень весело — и она, и мой драгоценный сын поистине интересные подопытные, но она уже задержалась в этом мире. Она сделала для меня всё, что могла уже очень давно и единственное, что всё ещё не позволяет мне убить её — её прекрасная голова, копаться в которой одно удовольствие. Будет жаль лишиться своих игрушек так рано, но ты ведь не думаешь, что я не найду другую, правда? Если справишься с ней вовремя и как следует меня развлечешь, можешь стать следующим кандидатом на эту роль.

Он блефовал, Дариэль был в этом почти уверен. Этот человек ни за что не стал бы нянчиться и носиться с своей ненаглядной дочерью как с писаной торбой, если бы ему все еще не было что-то от неё нужно.

— А ты всегда так легко расстаешься со своими игрушками только потому, что создатели времени имеют наглость без стука врываться в твои апартаменты? — мужчина собрал волю в кулак и сел в кресло ровно напротив хозяина комнаты, точно так же сложив руки на столе. — Признаться честно, я разочарован.

Самоуверенное выражение лица, исчезновения которого Эйдирен так ждал, так и осталось на своем месте, и Лорд Безумия был слегка разочарован. С другой стороны, он сумел сделать создателя времени настолько безразличным, что тот распоряжался жизнью своей жены с такой лёгкостью, будто пожиратель времени не мог покончить с ней в любой момент.

— Верно, я предпочитаю не привязываться к своим игрушкам, — он всё ещё улыбался и оставался совершенно спокойным, всё ещё потягивал свое малиновое пойло и только изредка постукивал пальцами по стеклянной поверхности стакана. Нет, вовсе не от нервов — из интереса. — Одной больше, одной меньше — я никогда не расстраиваюсь. Другое дело, если бы ты решил лишить меня возможности посещать сырный фестиваль раз в декаду. Вот здесь я бы ещё подумал о том, чтобы согласиться.

Дариэль переоценивал значимость своей жены для всех, кроме её брата, и Эйдирену нравилось измываться над этим фактом. Более того, он с извращенным удовольствием заставлял её прислушиваться к сказанным создателем времени словам, заставлял её осознавать, что он без зазрения совести старается выпросить своё благополучие в ответ на её жизнь.

«Каково осознавать, что твоя безграничная любовь ничего не стоит, Синди? Ты сможешь с этим смириться?»

***

В комнате было тихо. Имлерит пытался разобраться в реестре документов и чертежей, относящихся к проекту «синего ящика». Он настолько привык к тому, что с постели доносятся приглушенные судорожные стоны, что с трудом обратил внимание на то, что они прекратились.

— Всё в порядке, миледи? — пожиратель времени поднял удивленный взгляд на свою сестру и обнаружил, что та наконец-то прекратила дрожать. Мелкий тремор всё ещё беспокоил её, терзал её тело, но его сила заметно спала. Что-то было не так.

Она не ответила — просто мотнула головой и продолжила разглядывать соседнюю стену. В целом, его госпожа выглядела так, будто её эмоции резко потеряли свою силу, словно их все — страх, боль, отчаяние, непонимание — выкачали из неё. Она крепко сжимала одеяло левой рукой и едва заметно раскачивалась на месте, продолжая испепелять взглядом стену. Что-то определенно было не так.

— Я могу помочь? — Имлерит продолжал задавать наводящие вопросы и уже давно отложил в сторону планшет с чертежами, облокотившись на стол и наклонившись вперед, чтобы лучше её видеть. — Вам стало хуже?

Ей, кажется, стало гораздо, гораздо хуже, но она снова покачала головой, позволяя своим длинным платиновым волосам растрепаться ещё сильнее, и обратила на брата взгляд. В её глазах читался какой-то вопрос, важный и не требующий отлагательств, но без слов Имлерит не мог на него ответить. Что произошло за те несколько минут, что он посвятил работе? Что с ней случилось?

— Скажи мне, — она впервые за последние сутки добровольно села на кровати, отбросив в сторону одеяло и коснувшись босыми ногами холодного пола, и это показалось Лорду Заточения пугающим.

Настолько пугающим, что он не смог обратить внимание даже на её вид, для него до ужаса непривычный — весь, начиная от травмированной правой половины тела, спины и шрама на месте правого глаза и заканчивая тем, что она была, пусть и раненной, но обнаженной.

— Скажи мне, — она повторялась, сжимая простынь обеими руками. — Я была настолько плохой? Настолько плохой, чтобы пожелать убить меня? Почему все они хотят убить меня? Если они хотят убить меня, я смогу убить их?

— Миледи, я не…

— Я смогу их убить?

— Если вам этого захочется, миледи.

========== Десять тысяч девятьсот ==========

Тёмное небо Нодакруса, до которого свет солнц доходил в меньшей степени, не позволяло наслаждаться видами в полной мере: ярко-алые цветы памяти казались куда темнее, чем были на самом деле, а их желтоватая листва виделась коричневой, но это ни в коем случае не портило впечатлений Имлерита. Он, оказавшийся в одном из самых привлекательных мест планеты с единственной женщиной, которую любил, мог бы даже назвать себя счастливым, если бы она сама не выглядела такой мрачной.

— Вы недовольны тем, что происходит, миледи? — Четвертый не был уверен в том, что ему позволено задавать вопросы, но рисковал, не поднимая взгляда на свою сестру и сосредоточенно сплетая яркие цветы в венок. — Мне казалось, вам хотелось, чтобы он вернулся.

Леди-Командор промолчала, задумчиво глядя на то, как длинные и когтистые пальцы брата ловко управляются с цветами, только изредка переламывая их стебли. Ей хотелось, чтобы он вернулся, но она никогда не рассчитывала на то, что это произойдёт на самом деле. На то, что это произойдёт именно так.

Он вернулся, но первое время даже не показывался ей на глаза, а потом замолчал посреди их разговора, как делал это и раньше, снова позволил ей уйти, а единственным вопросом, который его волновал, оказалась её гипотетическая верность. Он не стал говорить о том, что произошло; не стал задавать вопросы другого толка или узнавать, каким образом чувствует себя она сама после тех пыток, которые пережила; не стал даже спрашивать, боится ли она его так же сильно, как и тогда. Ему просто хотелось знать, был ли у неё за эти полгода кто-то ещё.

— Это не имеет значения, — холодно откликнулась Первая, удобнее устроившись на поле и сорвав один из цветов. — Я не хочу об этом говорить. Ты ведь делаешь мне подарок, верно? Не отвлекайся.

Имлерит усмехнулся, замкнув соцветия между собой, и подался вперед, чтобы уместить красный венок на голове своей сестры. Её волосы растрепались из-за сухого ветра, чёрная одежда испачкалась в пыльце, а сами цветы сейчас гармонировали разве что только с её красной помадой, но она всё равно казалась ему красивой — почти естественной. Портили всё только её усталость и печаль. Он хотел, чтобы это исчезло, даже если для этого придётся исчезнуть кому-то другому.

— Я не отвлекался, миледи, — Лорд Заточения наклонился к ней и уместил одну из рук на её плече, разговаривая тихо и не всегда разборчиво, позволяя себе находиться к ней ближе, чем мог бы находиться брат. — Но, пожалуйста, будьте такой же яркой, как и эти цветы. Хотя бы в свой день рождения.

Удивленная, Леди-Командор была уверена, что если бы она не сказала ещё что-нибудь, он бы попытался её поцеловать — это было похоже на шестое чувство, говорившее ей о чужих желаниях, а на деле было всего лишь связью хозяина и подчиненного, образовавшейся после того, как Имлерит занял место Вершителя. Он по-настоящему этого хотел, но держался, как и все остальные годы. Он держался и ждал, пока она сама даст ему разрешение на это. Ждал, когда она вспомнит.

Но он знал, что она не сделает этого. Теперь, когда рядом снова был создатель времени, она не позволит ему ничего из того, что могла бы позволить, не явись он к ней сегодня утром. Он знал об этом и не собирался отступать, даже если для этого придётся сдерживать свою внутреннюю ярость и довольствоваться тем, что есть у него сейчас — местом левого глаза и возможностью находиться чуть ближе, чем все остальные.

— Спасибо, — пожиратель времени поправила венок на волосах и поднялась на ноги, отряхивая форму, запачканную пыльцой ярко-красных цветов. Когда-то она очень любила красное, а теперь ей куда ближе был чёрный. — Мне нужно вернуться к работе.

— Конечно, миледи.

========== Убийца ==========

Несколько высоких стопок с документами и около десятка датападов, с которыми должен был работать Лорд Заточения, громоздились перед ним на столе, заставляя то и дело сверяться с одной информацией и оформлять другую, параллельно разбираясь с тем, кому нужно жить, а кому — умереть. С тех пор, как он взял на себя обязанности Вершителя, работы у него стало куда больше, чем было раньше, но ещё ни разу он не подумал о том, чтобы от этого отказаться.

Каждые новые сутки Имлерит не позволял себе спать, чтобы справляться с заданным объемом работы и успевать помогать своей ослабевшей сестре. За эти полгода он провёл в её кабинете даже больше времени, чем обычно проводил в спортивном зале: он забирал часть её документальной работы, занимался её ранениями, интенсивной терапией и восстановлением баланса времени в её организме, иногда помогал ей одеваться или причёсывал её волосы, когда у неё не оставалось никаких сил даже на это. Всё это, все его занятия, связанные с ней, стоили любого возможного отдыха для слизистых его глаз — единственного отдыха, который требовался пожирателям времени во время сна.

Сегодня ему приходилось видеть Леди-Командора всего дважды — днём, когда он разбудил её в кабинете и чуть позже, на цветочном поле, когда он чуть было не позволил себе лишних к ней прикосновений. С того момента, несмотря на необычность даты, на какую он указывал несколько раз, сестра ему на глаза больше не попадалась. Он не знал, что с ней происходит и в порядке ли она; не знал, как влияет на неё её создатель времени и не мог узнать по той причине, что она ограничивала их связь хозяина и подчиненного. Скорее всего, ей совсем не хотелось, чтобы её отношения с этим человеком стали доступны кому-то, кроме неё и его отца, постоянно влезающего туда, куда его не просят. Имлериту так не казалось, но единственное, что он мог делать — работать и ждать, пока она сама не отдаст ему какого-либо приказалаили не откроет для него своё сознание.

Тогда, когда в его кабинете раздался голос, какой ему хотелось бы слышать меньше всего, Лорд Заточения как раз закончил с последними отчетами Рианнон — эта женщина вплотную занималась бридингом и далеко продвинулась в этом вопросе, обещая уже через месяц предоставить первый опытный образец, способный принять генетический материал, но куда уж было Имлериту думать о разведении, когда его жертва сама заявилась в его кабинет.

— Ей нужна твоя помощь, — появившийся из ниоткуда, Дариэль подал голос прямо из-за спины пожирателя времени.

Он носил очки — он обязан был носить очки, когда пользовался статусом Вершителя, и сейчас ему до жути хотелось снять их и раз и навсегда решить судьбу Дариэля. Всего один взгляд положил бы этому конец — вся его жизнь, все его возможные и невозможные инкарнации, все нити, идущие от него ко вселенной стали бы для Имлерита открытой книгой, которую он бы захлопнул. Единственным, что остановило его тогда, когда он уже поднялся из-за стола и скривился, потянувшись к тёмным дужкам очков, оказалось осознание информации, донесенной до него создателем времени. Ей нужна была помощь. Ей нужна была помощь, его помощь, — медицинская — после времени, проведенного с этим выродком.

Ему стоило бы переживать за состояние её здоровья, за возможное количество повреждений, которые она получила или за обострение её приступов спонтанного выброса времени, но Лорд Заточения всегда, с самого рождения имел одну большую проблему: он был психически нездоров. Его ярость, его бесконечная и беспредельная ярость, часто застилавшая взгляд и проявляющаяся приступами, когда происходящее задевало жившие внутри него триггеры, проявлялась и сейчас. Дариэль задевал сразу всё, что волновало пожирателя времени: он несправедливо занимал место рядом с его сестрой, он делал ей больно морально и ранил её физически, несправедливо отвечая на её собственное к нему отношение.

— Я рад, что ты пришёл, — мужчина криво ухмыльнулся, стащил с себя очки и тут же раздавил их в левой руке, отбросив обломки в сторону. Его глаза снова сверкали угольно-красным, а ухмылка становилась только шире, выдавая степень его нервного напряжения и уровень того, какой силы ярость теперь могла обрушиться на создателя времени. — Но обратно ты не уйдёшь.

Его мало волновали линзы, добиться нужных свойств оптики которых было тяжелее, чем починить сломанный войдшифтер; его совершенно не волновало то, что он только разбросал по своему кабинету те документы, которые разбирал в последние несколько часов; он не переживал о том, что оцарапал когтями стол и о том, что этот стол чуть было не сломался, когда он отбросил его в сторону Дариэля. Он вообще ни о чём не волновался, не считая самого виновника. Искалечить, убить, разорвать на части и лишить времени — единственное, что нужно было с ним сделать. Он не должен был существовать, не должен был вредить его сестре, не должен был мешать ему. И ей тоже.

Имлериту хватило нескольких секунд, чтобы оказаться рядом с создателем времени и схватить его одной рукой за рубашку где-то в районе воротника и снова поднять его над полом, с силой ударив спиной о ближайшую стену. Ему нравилось так делать, нравилось вышибать дух из человека, которого он терпеть не мог. Дух, намерения, амбиции и мысли, время — ему нравилось вышибать из него всё.

— Что ты с ней сделал? — свободной рукой Лорд Заточения заставлял Дариэля поднимать голову и смотреть в глаза своему убийце — он крепко сжимал его волосы и не заботился о том, что длинные когти задевают его, оставляя на его коже длинные, глубокие царапины, которые ещё долго не заживут. Не заживут уже никогда. — Что ты сделал с ней на этот раз?

Задавать вопросы, проводить допросы — вовсе не то, что мог делать пожиратель времени в состоянии нарастающей ярости: он нервничал и, чтобы успокоить себя, просто добавлял удары о стену. Он снова и снова ударял мужа своей сестры о стену и старался контролировать себя, не позволяя этому стать переломом позвоночника или шеи раньше, чем ему удастся получить ответ на единственный интересовавший его вопрос. Единственный вопрос, способный отсрочить смерть и без того задержавшегося на этом свете создателя времени.

— Если ты действительно… — Дариэль хрипел от боли, но все же подал голос. Он выбрал странную тактику, которая явно не доведет его до добра, сопровождая её приказным тоном и отчаянно сопротивляясь тому факту, что он и так ходил по лезвию ножа. — …любишь её, то сейчас тебя должно интересовать только отсутствие лишнего времени и то, чего я от тебя требую.

— Ты знаешь, что я такое? — истинный сын своего отца, сколько бы он от этого не открещивался, пожиратель времени любил издеваться над своими жертвами, когда ему выпадала такая возможность, не пресекаемая безграничной яростью. И сейчас он смотрел Дариэлю в глаза, хищно прищуриваясь и скаля зубы — по-настоящему острые, совсем не такие, как у Леди-Командора, крупные и способные перегрызть кому-либо глотку с тем же успехом, с каким это могли делать волк или крокодил. — Когда-нибудь задумывался о том, что твоё представление обо мне очень неточное? Любовь, справедливость — части Порядка, они принадлежат твоему народу, создатель времени. Я — Лорд Заточения, как говорят твои сородичи: «животное неуправляемое и очень опасное». Но она — она нечто куда более особенное, и ты снова попытался её испортить.

В какой-то момент Имлерит мог показаться спокойным: холодным и расчетливым, как его отец, способным издеваться над Дариэлем не физически, способным сдерживать свою ярость, но это впечатление было обманчивым. Он отпустил создателя времени, позаботившись о том, чтобы тот ещё несколько раз ударился о стену не только спиной, но и затылком, заставив его почувствовать на себе ещё несколько царапин, а затем сделал широкий шаг в сторону — только для того, чтобы развернуться и ударить его ещё раз, чтобы испачкать свои руки в оранжевой крови. Убить его быстро и заняться сестрой? Позволить ему бежать, загнать его, как гепард загоняет антилопу, неважно, в какой период времени это произойдёт?

— Ты бы не пришёл, если бы она не умирала, — его голос, в противовес глазам, оставался совершенно безэмоциональным, а сам Имлерит крепко сжимал руку Дариэля чуть выше локтя. Несколько секунд, чтобы её сломать; несколько секунд, чтобы схватить валявшиеся на полу ножницы одной из длинных прядей волос и ими пригвоздить мужчину к стене, всадив их прямо в левое плечо. — И это единственное, что тебя спасло.

Спасение в сознании Имлерита не ассоциировалось с отсутствием страданий. О, нет, Дариэль должен был страдать так же, как если бы пожиратель времени решил бы остаться в комнате. Он ещё несколько раз ударил его по лицу, дважды приложил головой о стену кабинета и подарил его правому плечу канцелярский нож — не такой, каким пользовались обычно люди, а куда более массивный, схожий со швейным. Дариэль должен был благодарить вселенную за то, что брат его жены никогда не приносил в кабинет своих тренировочных мечей.

— Не пытайся исчезнуть, я всё равно найду тебя.

========== Помни её ==========

Имлерит влетел в комнату, принадлежавшую его сестре, чуть было не сорвав дверь с петель, и застал её почти захлебнувшейся своим временем, какого в её организме и так оставалось катастрофически мало. Находясь без сознания, Леди-Командор попросту не могла следить за спонтанными выбросами материи, но это не значило, что они собирались остановиться — они продолжались, независимо от того, пребывала она в сознании или нет.

Она болезненно стонала и казалась горячей, непроизвольно дёргалась и делала себе только хуже. Повязки на её спине покрылись чёрной вязкой жидкостью, пачкая её саму, постель и руки её врача. Полгода, все эти полгода она лечилась, чтобы получить возможность хотя бы одеваться самостоятельно, не прося чьей-либо помощи и не мучаясь жуткими приступами боли, а теперь ей придётся начинать всё сначала. Она ведь только неделю назад впервые смогла причесаться сама, только два дня назад сказала, что приступы почти перестали её мучить…

Медленно удаляя сковывающие сестру бинты, аккуратно умещая её обратно на кровать, — в единственном доступном при её повреждениях положении — Имлерит кривился и отмахивался от зова, раздающегося в его голове. Убить, убить, убить. Убить, разорвать, отомстить, уничтожить. Разве она, не убив этого создателя времени сразу, как он появился на пороге, позволив ему задержаться рядом, заслужила это? Заслужила ещё несколько месяцев тех мучений, которые уже пережила? Он рычал, оглядывая масштабы множества ран, вновь открывшихся почти по всей поверхности её спины, и понимал, что в своей жизни она не сделала ничего, чтобы это заслужить. Из всех пожирателей времени она была единственной, кто всегда боролся со своей сущностью; была единственной, кто сдерживал своё сумасшествие. Она была единственной, кто положил всю свою жизнь на жизни других людей: своих друзей; безликих, нуждавшихся в спасении; своего мужа.

Лорд Заточения не мог вспоминать о нём без резких всплесков ярости, поднимавшихся внутри. Он видел его вину в каждом шраме на её коже, он ломал медицинские инструменты каждый раз, когда его мысль вдруг соскакивала в сторону Дариэля, но успокаивался, как только слышал её голос. Ослабленный, тихий, уже не способный складываться в слова. Имлерит был прав, когда делал выводы — она умирала, а он должен был не позволить ей умереть так скоро. Она не должна была умирать, она больше этого не хотела.

— Я никогда не прощу себя, если ты умрёшь.

Единственный раз после своего пробуждения, когда пожиратель времени обращался к своей сестре на «ты» обернулся самой странной и романтичной передачей времени, какая только могла существовать между представителями их вида. Чтобы добиться нужного эффекта, он вынужден был с силой прикусить себе язык и заставить время не просто сочиться сквозь его рану, а почти что выплескиваться наружу. Она не могла принять время с помощью своих волос, — у неё попросту не хватило бы сил — и единственным выходом было прямое его получение. Внутрь. Никогда, когда он думал о ней как о женщине, он не представлял себе, что какой-либо из их поцелуев произойдёт при подобных обстоятельствах. Ему было больно, ей — ещё больнее; он терялся в своих ощущениях и касался её, словно самой хрупкой фигуры, отлитой из тонкого хрусталя, а она терялась в бесконечных границах своего сознания; он спасал её, а она — его, даже если ей никогда этого не хотелось. И если создателю времени, который так ему мешал, пришло в голову прятаться от него или находиться где-то поблизости, то пусть он мучается, наблюдая за тем, с чем ничего не может поделать.

— И никогда больше не оставлю тебя одну. Ты такая же, какой была раньше, а я был слишком глуп, думая, что что-то изменилось.

Леди-Командор не слышала его и не могла слышать, но Имлерит продолжал разговаривать с ней. Он всё ещё аккуратно удерживал её в своих странных объятиях, с трудом умещая свою руку на её шее так, чтобы не задевать открытых ран, но она и этого не могла почувствовать. Но он чувствовал, он чувствовал и не хотел больше расставаться с этим чувством. Он должен защищать её, должен оберегать её жизнь каждую секунду, каждое мгновение, оставшееся этой вселенной.

Совсем маленькая и беззащитная, слабая и очень изящная в его руках, сестра впервые за множество лет показалась ему похожей на саму себя. Её волосы растрепались, её голос надломился и казался высоким, когда она стонала от боли или непроизвольно давилась, принимая время внутрь, её тело дрожало, как бывало ещё в Пустоте из-за страхов, которыми она закрывалась от окружающего мира. Она выглядела ужасно и пугающе, а Имлерит обеспечивал её новыми шрамами, затягивая устойчивыми к темпоральному воздействию нитями её раны. Она выглядела так, будто снова прошла ещё несколько войн из числа тех, в которых побывала, а он хмурил брови и корил себя за то, что когда-то ушел, когда-то забыл её имя.

Если звезда могла указывать путь другим, но терялась сама, ей нужен был кто-то, кто поможет ей идти. Звезда — прекрасный эпитет для его младшей сестры. Она была самой яркой и светлой путеводной звездой, какую он когда-либо встречал. Она была…

— Сирона, — его глаза непроизвольно расширились, когда он вспомнил; его голос охрип и стал практически неслышным. Он помнил, он помнил, он помнил о том, кем она была. — Моя маленькая Сирона.

Ещё раз. Ей нужно было больше времени, ему нужно было больше тепла. Ещё раз, ещё раз и ещё раз — он должен был закрепить свою память ещё одной передачей времени, ещё одним жутким поцелуем.

«Помни её, помни её всегда»

========== Это больше не повторится ==========

С тех пор, как их Леди снова получила ранения, едва совместимые с её и без того слабо теплящейся жизнью, прошло всего четыре дня, но Имлерит никогда не разбрасывался временем. Эти несколько суток он посвятил работе, возможному с его стороны уходу за больной и исследованиям. Её сознание, часто расслабленное или сильно напряженное, зачастую смешивало собственные мысли с приказами, отдаваемыми Вершителю. Он слышал их, он знал, что произошло с ней и почему. Он знал, следствием чего стали вновь вскрывшиеся шрамы на её спине и знал, при каких обстоятельствах это произошло. Это терзало её, не давало ей покоя и пробивалось сквозь остальные мысли, сквозь даже бесконечные потоки чужих жизней, прерывающихся по её воле.

— Добро пожаловать на борт, первый заместитель капитана, — холодный голос ИИ пронесся по всему помещению, оповещая присутствующих о том, что ещё одно командующее лицо появилось в пределах досягаемости его сканеров. — Командование будет передано в ваши руки, как только капитан покинет корабль.

— Спасибо, — не менее холодно откликнулся пожиратель времени, в несколько широких шагов преодолев расстояние от дверей шлюза до мостика. — Сегодня я не занимаюсь кораблем.

Искусственный интеллект откликался на чужое присутствие на корабле исключительно автоматически и точно такая же автоматичность руководила Имлеритом, когда он сжимал руки в кулаки, царапая себя длинными когтями, когда он кривился и внимательно смотрел на Дариэля, будто желал прожечь в нём дыру одним только взглядом. Он прекрасно знал, что не сможет тронуть его и сегодня — блок их иерархической лестницы ему бы не позволил, но это не значило, что он оставит без внимания то, о чём узнал. Никто, даже самый ценный создатель времени во вселенной не смел делать ей больно, не смел так низко издеваться над ней и её телом, не имел никакого права отвечать подобным на её доверие.

— Ты, — их разговор всегда начинался с этого громкого, хриплого и озлобленного «ты», и этот не стал исключением. Имлерит занял одно из кресел диагностики слева от мостика и крепко сжал руками подлокотники, чтобы унять собственное бешенство. — Я знаю, что ты сделал. Что ты сделал на самом деле. Ты знаешь, что я делаю с теми, кто пытается ей навредить, ты видел, что с ними происходит, но ты… ты — особенный случай, я не могу даже выбросить тебя в шлюз, если мне этого захочется. Но каким бы особенным ты ни был, это не дает тебе права так низко издеваться над ней. Никто. Не должен. Издеваться. Над моей. Маленькой. Сироной.

Этого следовало ожидать — из-за давления, оказываемого руками Лорда Заточения, с каждой секундой выходившего из себя, один из подлокотников треснул и надломился, превратившись в металлическую груду щепок под его когтями. Он этого даже и не заметил, продолжая сверлить Дариэля взглядом и сдерживая себя, чтобы иметь возможность продолжать разговор. Прекрасно понимая, что пока что пустые угрозы не будут иметь не только никакого эффекта, но и никакого смысла, Имлерит планировал провести с этим человеком хоть в какой-то мере воспитательную беседу, если уничтожить его и лишить любой возможности даже думать о подобных издевательствах шанса не было.

— В твоем напоминании нет нужды, — создатель времени наконец отозвался, не отводя хмурого взгляда от стекла, покрывшегося тонкой пленкой влаги от его дыхания. — Я не маленький и прекрасно понимаю что натворил.

Он знал. Этот человек знал, что он сделал, и это определенно причиняло дискомфорт. Ему стоило бы поинтересоваться, откуда у него такая информация. Едва ли Сирона сама решила поведать кому-то об изнасиловании, пусть и своему брату.

Имлерит не знал, что раздражает его больше — сам факт наличия этого создателя времени и то, какое влияние тот оказывал на жизнь его сестры или то, что сейчас он так легко относился к своему поступку. Он мог понять, что этому человеку глубоко наплевать на то, что думает о нём какой-то почти неизвестный ему пожиратель времени, но того, как он к этому относился он понять не мог. Его отношение было явным с самого начала: Дариэль унизил её, ранил, испортил, а потом оставил её брату, посмев попрекать его его же к ней любовью.

— Зам. командующего, пожалуйста, прекратите ломать подконтрольные мне элементы корабля, — холодно отрапортовал ИИ, когда и второй подлокотник кресла персонала диагностики с хрустом сломался. — Я не…

— Заткнись, — Лорд Заточения перебил машину прежде, чем та успела закончить своё предложение и скинул на пол оставшиеся от декоративных элементов щепки и пыль. — Я пытаюсь уладить конфликт с одним из создателей времени и не хочу слушать о том, насколько тебе было дорого это кресло, САРК.

— Создатели времени? Мне стоит посчитать этого пассажира враждебной для капитана единицей, зам. командующего?

Он ухмыльнулся — широко, почти сверкая своими острыми зубами и с легким налётом едва заметного безумия. Он злился, одна только Пустота знала о том, насколько он был зол, но сам по себе не мог сделать Дариэлю совершенно ничего — ни тронуть его, ни бросить в него ближайшим креслом, ни как следует приложить о перила капитанского мостика. Он не мог даже лишить его времени, но корабль — корабль мог.

— Нет, — пожиратель времени мотнул головой, поднимаясь с места и начиная бродить по помещению вперед и назад, пытаясь хоть каким-то образом успокоить собственные нервы, исключая порчу государственного имущества. — Пока нет.

ИИ заглох, один из синих светодиодов где-то под потолком затух и на какое-то время на палубе снова повисла тишина. Имлерит так и не нашёл подходящего ответа для создателя времени, но с каждой секундой всё отчетливее осознавал, что обязан оградить свою сестру от его пагубного влияния. Он обещал ей защищать её, обещал защищать её всегда, и того, что когда-то давно он оставил её одну уже было достаточно для нарушения этого обещания. Когда-то давно, когда она помнила о нём и просила его не уходить, потому что знала, что рано или поздно всё сложится именно так, как складывалось сейчас. Она предупреждала его об этом и просила остаться, просила забрать её с собой или сделать всё, что угодно, чтобы этого никогда не произошло. Он не остался, не забрал, не сделал и теперь расплачивался за это, был за это в высшей степени наказан: до недавнего времени он не мог не только приближаться к ней, он не мог даже звать свою сестру по имени.

— Я не напоминаю тебе, — Лорд Заточения стоял совсем рядом и постоянно вытягивал и складывал пальцы на левой руке, сквозь стекло иллюминатора прослеживая взгляд Дариэля. — Я говорю тебе о том, что ни у кого, даже у тебя нет права трогать мою Сирону. Достаточно того, что она смогла простить типичное для твоего народа предательство, достаточно того, что втоптал в грязь её доверие. Она верила тебе, верно? Она просила тебя помочь, она просила тебя помочь ей ради твоего собственного ощущения комфорта. Ты унизил её. Сделал ей больно. Ты её почти убил.

Больше всего Имлерита раздражало то, что этот создатель времени занимал его собственное место по ошибке. То, что он мог заботиться о Сироне точно так же, как он когда-то заботился о ней сам, мог бы оказаться кем-то достойным, но вместо этого пользовался ей ради того, чтобы потешить собственное самолюбие и самоутвердиться за счёт кого-то настолько мягкого и беспомощного, как она. Его не должно было здесь быть, она была предназначена не ему. Не тому, кто может делать с ней такие вещи и гордиться этим.

— Никто никогда с ней такого не делал, — если бы корабль не принадлежал его сестре, он бы с удовольствием повредил ещё несколько важных для него предметов, — разбил бы стекло, хотя бы просто его ударил — но ему приходилось сдерживаться, стискивая зубы, сжимая руками перила и почти что рыча вместо обычного разговора. — И никто никогда не будет. Она этого не заслужила. Это несправедливо. Я обещал ей, что такого никогда не случится, даже если она этого не помнит. Она этого боялась, а я не хочу, чтобы она боялась. Не хочу, чтобы ты когда-нибудь ещё к ней прикасался, животное.

Обычно люди называли так его: «животное», «монстр», «чудовище». Всё это всегда было связано с его нестандартной внешностью, с его размерами и болезнью, зачастую заставлявшей его реагировать на происходящее вовсе не с помощью здравомыслия. Имлерит легко заводился, вспыхивал и не мог успокоиться, пока кто-нибудь не умирал или пока не появлялась она, способная его успокоить, и это всегда делало его не только опасным, но и жутко неприятным в глазах людей. В глазах всех людей, кроме неё. К ней он никогда так не относился.

— Зам. командующего, прекратите. Я терпеть не могу полировку, — САРК мог стерпеть всё, но царапины на перилах — это уж слишком. Полировка была самым страшным, что когда-либо приходилось терпеть этому кораблю по мнению ИИ.

Любые слова, скажи их хоть сама королева вселенной, игнорировались бы Имлеритом с той же уверенностью, что сейчас игнорировались слова искусственного интеллекта — он просто продолжал издеваться над гладкой поверхностью металла своими когтями, пытаясь успокоиться и не обращая внимания на тихое машинное шипение со стороны ближайшего динамика. Его интересовали слова совсем иные — те, которых он пока так и не услышал.

Пожиратель времени уже убедился в том, что отношение этого создателя времени к совершенному поступку чуть более, чем эгоистичное и поверхностное: он не просил прощения у его сестры; он даже не ждал того, что она его не простит и чуть было не расстроился, когда она сказала о том, что ей больно. Он знал об этом, он слышал и чувствовал это, когда оно терзало её мысли и рассекало их пополам, прорываясь даже сквозь рабочие приказы. Лорд Заточения не был уверен даже в том, что этому человеку хоть сколько-то стыдно за то, что он сделал с женщиной совершенно беспомощной, раненной и ему доверившейся.

— Молчишь, — презрительно фыркнул Имлерит, со звоном саданув когтями по перилам. — Я не ждал от тебя ничего другого. Ты хоть немного раскаиваешься в том, что сделал? Ты думал о том, что она теперь чувствует? Ты мог бы заботиться о ней, ты мог бы заменить ей меня, когда она оказалась здесь и ошиблась в своих чувствах, но всё, что раз за разом выбирают тебе подобные — себя. Даже не думай, что ты сможешь бегать от меня вечно. От меня или от её памяти. Ты не сможешь, мусор. Я уже оставил её одну однажды, но больше это не повторится.

Говорить с ним и дальше не имело никакого смысла — Лорду Заточения некогда было ждать, а его собеседник, кажется, совсем не горел желанием развивать или продолжать этот диалог. Он уже пообещал себе, что рано или поздно этот человек будет наказан за всё, что он сделал, но сейчас, когда не было никакой возможности привести наказание в действие, не стоило терять время. Там, в связной, всё ещё оставалась его сестра, сейчас нуждавшаяся в помощи даже больше, чем в любой другой день. Если это терзало её настолько сильно, как она должна была себя чувствовать, если единственный, кто остается с ней рядом — тот, кто довёл её до этого состояния? Это должно сводить с ума, делать ещё больнее.

«Никто не должен делать ей ещё больнее»

Ещё раз выместив свою ярость на ни в чём не повинных перилах, Имлерит развернулся и, не сказав больше ни слова, покинул палубу.

— Эмоциональный фон первого заместителя капитана нестабилен, — синяя лампочка под потолком помещения мигнула снова, следуя за механическим голосом ИИ. — Нужно сообщить об этом капитану.

========== Лишь её имя ==========

— Нет, синтетическая жизнь не подходит, советник. Использовать синтетиков технически невозможно, для этого годится только органическая жизнь, иначе мне не пришлось бы к вам обращаться, — Леди-Командор уже час пыталась объяснить Совету цель их сегодняшних переговоров, но второй советник то и дело вставлял свои пять копеек, предлагая воспользоваться синтетиками, а не органиками, как единицами менее ценными. — Именно из-за нужды в органической жизни мой вид предлагает сотрудничество галактическому совету. Нет никакой нужды включать нас в реестр или выделять нам место в Совете, нам просто нужны заключенные, приговоренные к смерти за особо тяжкие преступления.

Как и несколько тысяч лет назад, Совет не был готов к сотрудничеству, если сотрудничество не инициировалось самим Советом. Любая инициатива, будь она хорошей или плохой, полезной или не очень, расценивалась ими как угроза их благополучию и подвергалась тщательному анализу и проработке. Как бы ни старалась Первая, расписывая свой план и убеждая советников в том, что это безопасно, сегодня ей не суждено было получить ответ.

— Нам нужно время, — произнесла Эрия, стараясь не обращать внимания на постоянные знаки от третьего советника и не кривиться слишком уж сильно. — Мы сообщим вам о своем решении как только сможем, командор. Будьте на связи.

Голографический интерфейс затух, оставив Леди-Командора наедине с самой собой посреди слабо освещенной коммуникационной комнаты. Она не рассчитывала на то, что получит ответ прямо сегодня, не думала о том, что возможно решить все свои вопросы разом, но до последнего не теряла надежды. После того, как она провалилась по всем возможным фронтам, начиная от своего здоровья и заканчивая своей личной жизнью, ей должно было повезти хотя бы на работе.

Устало прикрыв глаза, Первая опустилась на ближайший стул и сложила руки у себя на коленях. Больше всего на свете ей хотелось закрыть лицо руками и расслабиться хотя бы на несколько секунд, но её состояние даже сидеть ей позволяло с трудом. Сейчас, сидя на стуле и стараясь не задевать его спиной, пожиратель времени была до предела напряжена и не могла и рук поднять, чтобы скрыть за ними своего лица. Она могла только ждать, как и предлагал ей Совет: ждать их ответа, ждать своего выздоровления, ждать повиновения от своих подчиненных.

— Сирона.

Хриплый голос, раздавшийся со стороны дверей, с тихим шумом разошедшихся в стороны, заставил женщину вздрогнуть. Она не имела ничего против своего брата и его голос её отнюдь не пугал, но то, что он произносил её имя не являлось нормальным. Он не мог, ему было не положено — это было физически невозможно, он должен был забыть это имя ещё в тот момент, когда она стала Первой. Но он только что сделал это, а теперь стоял в дверях и внимательно смотрел на неё, почти сведя вместе свои тёмные брови.

— Как ты это сделал? — Леди-Командор нахмурилась в ответ, сжав пальцы правой руки в ладони левой, и смерила Имлерита таким же внимательным взглядом. — Как ты вспомнил моё имя? Как ты смог его произнести?

— Вам нужно время, миледи Сирона, — он не ответил, только покачав головой и прислонившись плечом к дверному косяку. — Вы не сможете обойтись без него до вечера.

В её единственном глазу плескалось непонимание, а брови были всё так же нахмурены. Первая не понимала, каким образом её брат делает такие вещи и очень хотела понять. Она постаралась подняться, но сделала это слишком резко, чуть было не упав назад, пошатнувшись. Если бы Имлерит не поймал её, ухватив сразу за обе руки чуть выше локтя, она бы обязательно упала и повредила себе что-нибудь ещё. Он был прав, время нужно было ей гораздо сильнее, чем казалось ей самой.

— Как ты это сделал? — Первая повторила свой вопрос, заглядывая в его глаза, и ещё сильнее нахмурилась, поразившись высоте своего тона в сравнении с его привычным звучанием. — Ты не должен был…

— Время, миледи.

Верно, больше всего ей сейчас нужно было время. И время же было ответом на множество её вопросов: именно оно заставило его вспомнить её имя, именно из-за него ей захотелось звать себя своим собственным именем, именно по причине наличия чужого времени в организме Леди-Командор чувствовала себя лучше и осознавала себя живой. И ей нужно было ещё немного времени, чтобы прийти в себя.

— Как долго они будут отвечать?

Имлерит не планировал разговаривать о работе, он не планировал даже заниматься перевязкой посреди коммуникационного зала, но отчего-то уверенно сшивал некоторые раны на спине своей сестры медицинской иглой и рассуждал исключительно об ответах, которых она добивалась от Совета. Ему уже пришлось услышать, что они не намерены отказываться от типичных для них длительных переговоров и совещаний друг между другом, и единственным, о чем он не знал, оставались сроки.

— День, — Леди-Командор сдавленно зашипела, когда очередной шов показался ей слишком болезненным и непроизвольно зажмурилась. — Или неделю. Год, может быть. Это Совет, они никогда не могут дать ответ тогда, когда задаешь вопрос. Политики, бюрократы… Вести переговоры с армией гораздо проще.

Она тяжело вздыхала и продолжала терпеть обработку собственных ран нитями, препаратами и временем, а её брат просто молчал. Он так и не ответил ей на самый животрепещущий для неё вопрос, не смог зацепиться за тему Совета и просто продолжал заниматься тем, чем должен был заниматься всегда — заботился о ней, наблюдал за ней, любил её.

Её спина походила на жуткое поле боя двух особо воинственных видов — в открытых ранах, шрамах и швах, в царапинах и застывших в одном положении временных отметинах, от которых она уже никогда не избавится, как бы сильно ей этого ни хотелось. Её спина походила на его собственную, но Лорд Заточения получил своё наказание заслуженно и не испытывал таких огромных неудобств из-за потерянного организмом времени. На её коже не должно было существовать подобных повреждений.

— Ваши волосы всё ещё не в состоянии принимать время, миледи Сирона? — Имлериту нравилось звать её по имени и он улыбался каждый раз, когда ему выпадала возможность вновь его произнести, точно так же, как он улыбался сейчас, накладывая на её обработанные раны тугую повязку.

— Ты не должен звать меня так, — Первая уверенно мотнула головой, хмурясь и пытаясь осознать, почему её имя, произнесенное его голосом, уже третий раз отдается в её сознании странным эхом из тысячи подобных. — Ты можешь использовать только имя. Я хочу слышать только имя. И… нет, всё ещё нет.

Закрепив последний слой тяжелого жидкого бинта, Лорд Заточения обошёл свою сестру, чтобы сделать то, что она, возможно, не одобрит. Он мог произносить её имя, она хотела его слышать и находила что-то общее со своим далеким прошлым, но это вовсе не значило, что она вспомнила или когда-нибудь вспомнит о том, что значил для неё её брат. И до сих пор значит — где-то слишком глубоко, чтобы это можно было осознать.

— Тогда мне придётся делать это так же, как и в прошлый раз.

Леди-Командор не помнила, что было в прошлый раз, — она находилась без сознания и при всём желании не могла припомнить подобного — но её знаний о собственной анатомии и единственном способе получить время внутрь было достаточно. Она вновь хмурилась и не одобряла ни одного из действий своего брата: ни повреждения его языка острыми зубами, ни холодного соприкосновения их губ, ни ощущения ледяного времени, стекающего по её горлу. Это было единственным возможным способом справиться с нехваткой темпоральной энергии в организме, это было способом до жути неправильным и неверным и отдавалось в её голове множеством упреков в том, что ей стоило бы умереть от нехватки времени, а не позволять кому-то прикасаться к её губам, когда она находится замужем.

«Холодно, — подумала Первая, касаясь своих губ пальцами и стирая с них остатки чужого времени. — Так уже было. Когда?»

— Скажи мне, что это было неправильно, — его голос впервые показался Леди-Командору непривычным, слишком хриплым и, казалось, отчаянным. Имлерит всё ещё оставался рядом, но не позволял себе на неё смотреть, опустив голову и упираясь руками в стол, на котором она сидела. — Скажи мне об этом, прежде чем я сорвусь, Сирона. Пожалуйста.

Она не понимала, о чем он говорит и при всём желании не могла понять — только сводила вместе брови и пыталась заставить его посмотреть на неё, чтобы суметь заглянуть ему в глаза. Он помогал ей, он пытался спасти её жизнь тогда, когда никто другой физически не смог бы этого сделать, и она не понимала, что именно в этом было неправильным.

— Правильно, — Первая едва не пошатнулась, когда её брат резко вскинул голову, но смогла удержаться, удивленно глядя в его красные глаза. — Это было правильно.

Ей показалось, что он мог бы коснуться её губ ещё раз — иначе, вовсе не для того, чтобы поделиться с ней собственным временем, но Имлерит задержался в этом странном положении только для того, чтобы помочь ей спуститься вниз и сделать несколько шагов по направлению к двери.

Он мог жалеть о том, что она ничего не помнит; мог быть возмущен тем, что с ней произошло; мог беситься при одной только мысли, что сейчас, оказавшись на палубе, она снова вернётся к своему создателю времени, несмотря на то, что он был всего лишь ошибкой игры её сознания; но он не мог оставить её одну. Только несколько дней назад он пообещал себе быть рядом столько, сколько это возможно и сегодня ещё раз напомнил об этом себе и Дариэлю, который так и остался стоять близ капитанского мостика. Теперь, после подобных обещаний, он уже никуда не денется, а создатель времени, который так ему не нравился, наконец-то осознает, что именно связывало Имлерита с его женой когда-то давно и связывает до сих пор.

========== Нечто большее ==========

В коридоре было тихо, пусто и прохладно — так, как могло бы быть на улице в позднее время суток. В коридоре всюду летала едва заметная пыль и витал запах цветов, поставленных на угловой стол Первой. Имлериту не нравился коридор, но он продолжал стоять перед дверью, почти не двигаясь и прислушиваясь к каждому звуку, что доносился из-за дверей.

Создатель времени говорил с его сестрой о нем самом, хотя Лорд Заточения ждал от него издевательств, подлянки или хотя бы того, что он решит извиниться перед ней за то, что натворил. Но нет, Дариэль говорил только о том, как тяжело и неверно жить надеждой, как неправильно думать о том, чтобы когда-то занять его место. Но Имлерит собирался занять свое собственное место, а не чужое — чужое занимал создатель времени. Занимал и считал, что оно всегда принадлежало ему.

— Да, ты можешь вернуться, — только тогда, когда пожиратель времени услышал её голос, он позволил себе открыть дверь и показаться в кабинете, снова прислонившись к косяку. — Даже если ты действительно слушал.

Имлерит хмурился и переводил взгляд со своей сестры на ее мужа и обратно. Он мог бы легко ответить на поставленные вопросы и дать ей вспомнить, он мог доказать Дариэлю, что место того далеко отсюда, как можно дальше от его маленькой Сироны, но это могло бы травмировать ее. Она должна была вспомнить сама, как и обещала; она уже начинала вспоминать. Изначально являвшаяся его частью, с его временем она наконец-то становилась собой: настоящей, яркой и живой.

— Я не могу ответить на поставленный вопрос при вас, миледи Сирона, — спокойно произнес Лорд Заточения, глядя только на неё и забывая о том, что обещал больше не использовать это «миледи». — Я обещал не причинять вам боли и не хочу делать это осознанно.

Он все ещё путался и временами обращался к ней на «вы», не забывая только об имени, а она недовольно поджимала свои тонкие асимметричные губы и щелкала ногтями указательных пальцев. Его Сирона не понимала, в чем проблема и что должно сделать ей больно, однако скоро обязательно поймет.

— Ты предлагаешь мне выставить вас в коридор или уйти самой? — Леди-Командор усмехнулась и даже приподнялась из-за стола, опираясь на него руками. — И не узнать, что в этой беседе должно сделать мне больно?

— Вы узнаете об этом, — Имлерит кивнул, наблюдая за тем, как она встала и медленно обошла стол, как закрепила свой значок на пиджаке Дариэля. — Очень скоро. Вы вспомните сами, миледи Сирона, и это будет уже совсем не больно.

Первая не поняла своего брата и на какое-то время застыла на месте, глядя на него. Что она должна была вспомнить? Что забыла? Почему так хотела послушаться его и уйти? Не найдя ответов на эти вопросы, она нахмурилась, коснулась рукой плеча Дариэля и скрылась за дверью своей комнаты, прилегающей к кабинету.

Обстановка в помещении изменилась сразу, как только дверь за Леди-Командором захлопнулась: холодное спокойствие Имлерита сменилось откровенной неприязнью, а тишина начала казаться презрительной и липкой. Он ненавидел этого создателя времени и сейчас, когда его Сироны не было рядом, можно было не сдерживаться и не скрывать своего отношения. Не будь у него иерархического знака, пожиратель времени не сдерживал бы себя и физически — этот заслуживал того, чтобы быть разорванным на части.

Но сегодня он разорвет его морально. Ещё раз, если в тот раз он так и не понял.

— Да, она была моей, — Лорд Заточения ответил на вопрос, заданный ранее и не ему; ответил грубо и безапелляционно. — И до сих пор моей остается. Ты — всего лишь ошибка её сознания и занимаешь моё место. Пока что.

Он ухмыльнулся. Пока что — этот срок с каждым днем становился все короче.

— Мечтать не вредно, — фыркнул Дариэль, поднимаясь с места и на несколько шагов приближаясь к своему противнику. — Она может вспомнить хоть квадриллион раз, но будет уже поздно. Ты упустил свое время, проспал его, проворонил. И теперь эта женщина никогда не станет твоей снова, хочешь ты того или нет.

На фоне спокойного Имлерита, на лице которого отражалось разве что презрение к собеседнику, эмоциональный, самоуверенный и самодовольный Дариэль выглядел ярко и контрастно. Он был полностью уверен в своей правоте, в верности своего поведения и даже в том, что он — единственный, кто может остаться с их общей и единственной леди.

— Ты был и остаешься всего лишь следствием квантовой запутанности, вызванной твоим собственным эгоизмом и тем, что она не могла жить в актуальной вселенной, — пожиратель времени не ругался и даже голоса не повышал, хотя в его тоне явственно проглядывалась неприязнь. — С тех пор, как она изменилась в последний раз, она обращается к тебе иначе, верно? Она недовольна твоими связями с другими людьми, хотя ты никогда не обещал ей, что в твоей жизни не будет кого-то другого. Я обещал ей это, и она путает тебя со мной. Она неосознанно боялась твоих детей, потому что они могли оказаться неправильными из-за возможного кровного родства, давившего на её подсознание, хотя её родственником ты никогда не был. Я был, и в её голове ты всё ещё занимаешь моё место.

Стоя на месте и продолжая прожигать создателя времени взглядом, Имлерит разрывался между неисполнимым желанием разорвать его на части и странным удовлетворением от того, что он делал на протяжении последних лет своей жизни. Постоянно причиняющий боль его сестре, Дариэль снова и снова напоминал ей о том, что он не может быть тем, за кого она его принимает — он предавал её доверие, ранил её и почти убивал, забывал её и оставлял её одну ради других женщин, а она с каждым новым разом осознавала, что такого попросту не должно быть. Если бы Дариэль был тем, кто с самого начала ей предназначался, он никогда бы не оставил её одну, ни за что не позволил бы себе ударить или унизить её. Он никогда бы не бросил её умирать. Но удовлетворение не имело никакого смысла, если ей при этом было всё так же больно, а её обидчик становился только всё более самодовольным, отыгрываясь на её беспомощности и мягкости. Никто не должен был подпитывать своё самомнение страданиями его маленькой Сироны.

— Неважно, как сильно ты любишь себя и насколько велика твоя уверенность в том, изнасилование моей сестры превозносит тебя над любым ныне живущим, — Лорд Заточения покачал головой, непроизвольно скривившись от вновь захлестнувшей его ярости, и сжал кулаки, оцарапав когтями собственные ладони. — Это не делает тебя хоть сколько-то близким к ней. Ты гордишься тем, что сделал и твои чувства не имеют ничего общего с любовью, — ты даже не попытался извиниться перед ней за то, что сделал, ты вообще никогда перед ней не извинялся — ты мусор, недостойный находится рядом с моей Звездой. Скоро она вспомнит об этом и ты не сможешь больше пользоваться той лояльностью, что с самого начала тебе не принадлежала. Она знает об этом, чувствует это и хочет вернуть это назад.

Имлерит помнил о том, что его сестра знала, что всё сложится именно так ещё тогда, когда они оба находились в Пустоте. Она говорила ему, что забудет его; говорила, что не хочет находиться в том кошмаре, который видела; она просила его остаться, а он так и не смог этого сделать. Он не смог оградить её от этого заранее, но мог помочь ей сейчас.

— Она знала о том, что забудет меня и о том, что рано или поздно окажется здесь. Она ненавидела это и боялась этого, это приходило к ней слишком часто и было её постоянным ночным кошмаром. Понимаешь? С самого начала я был её предназначением, а ты — её кошмаром, тебе просто повезло оказаться на другом месте на какое-то время. Но даже при таком раскладе ты остался кошмаром, убивающим её и любые её чувства — искусственные или принадлежащие другому. Тымог бы остаться с ней, если бы хотя бы на сотую часть пытался заботиться о ней или любил её, но теперь, когда я знаю, кто ты на самом деле, я этого не допущу.

— Все сказал? — по окончании пафосной тирады Имлерита, создатель времени демонстративно скомкал лист бумаги, который крутил в руках последние десять минут, и пренебрежительно бросил куда-то в сторону собеседника — это было жестом неуважения, жестом презрения к нему и его словам. — Ты берёшь на себя слишком много и, в конце концов, тебя разочарует то, к чему это приведет. Я совершал много ужасных поступков, львиная доля которых действительно касалась моей жены. Но я с уверенностью могу сказать, что это не твоё собачье дело. Твоя забота выходит за пределы братской, и я не собираюсь это терпеть. Более того, если твоя слезливая история была призвана пошатнуть мою уверенность в наших отношениях, то знай, что у тебя ничего не вышло.

Дариэль постарался перевести дух, но у него не получилось. Слова шли изнутри, на одном дыхании, он даже не успевал их как следует обдумывать, а условия этого любовного соперничества его совершенно не устраивали.

— По крайней мере, я не обещал ей быть её предназначением с самого начала. А ты, если так хочешь в это верить, может быть для начала обернешься и посмотришь на себя? Ты бросил её на многие годы, позволил ей забыть себя и оставил одну. И я не верю в то, что, если хоть часть сказанного тобой правда, ты не мог это предотвратить. И теперь, спустя десять тысяч лет, ты надеешься искупить собственные грешки? Ты хотел быть рядом со своей Звездой, значит был должен оберегать её на протяжении всей жизни — от тех кошмаров что она перенесла. Войны, смерти, одиночество, я — это то, чего ты хотел для своей «миледи»? Вся красивая речь лишь мишура. И в итоге она сводится к тому, что ты всего-навсего напыщенный выродок, который надеется вернуть давно утраченное, опустив при этом собственную вину.

Он сам не заметил, как начал бродить по комнате, пока не оказался перед носом своего соперника.

— Может быть, когда-то у тебя был шанс, но не теперь. Вон из этого кабинета.

Ни брошенный к его ногам лист бумаги, кажется, тот самый, над которым его сестра работала большую часть этого утра; ни бродящий по комнате Дариэль не вызывали у Имлерита особых чувств. Внешне он оставался безразличным, лишь стискивая зубы и сжимая кулаки, а где-то внутри всё так же хотел покончить с этим бесполезным создателем времени.

Он ругался, поддавался своим эмоциям и пытался найти какую-то чувствительную точку внутри хмурого и мрачного Лорда Заточения, а тот только следил за ним своими красными глазами. Он говорил о том, что не собирается что-то терпеть, но ведь никто и не спрашивал его о том, что он собирается делать, а чего не собирается. Он должен был смириться с тем, что получил, раз сам довёл до этого.

— Предназначение — не обещание, а нечто большее, и это именно то, чего ты боишься, — Имлерит нахмурился ещё сильнее, недовольно подёргивая левым плечом и понимая, что Дариэль всё-таки нашёл одну из чувствительных точек внутри его души. Единственную, которую там вообще возможно было найти. Он оставил её одну, и до сих пор считал себя в этом виноватым, до сих пор себя за это наказывал.

Пожиратель времени не мог сказать, как сильно раздражал его этот человек. Он трогал то, что нельзя было трогать и делал то, чего не должен был делать ни один живой организм в этой вселенной. Он ненавидел его всей душой, не мог терпеть сильнее, чем тот, наверняка, не мог терпеть его в ответ и хотел его убить. Больше всего он хотел убить его и желал, чтобы это желание, будто проклятое законами вселенной, наконец-то осуществилось. Целиком или частично — это уже было неважно, оно должно было осуществиться хоть как-нибудь.

Он не должен был дотрагиваться до него или причинять ему боль, у него было никакой возможности убить его сегодня, но Лорду Заточения хватило нескольких секунд, чтобы сделать шаг вперёд и сомкнуть когтистые пальцы левой руки на плече Дариэля.

— Я уже вернул, — указательным пальцем свободной руки коснувшись чужого подбородка и оцарапав его всё теми же когтями, Имлерит ухмыльнулся. — Видишь? Неважно, что ты думаешь об этом, она — часть меня, а я — её часть. Это никогда не менялось и никогда не изменится. Скоро этот хлам перестанет тебя спасать, он уже почти перестал. И тогда я достану тебя. Я или она.

Ему полагалось покинуть кабинет, полагалось, что он чисто физически не сможет дотронуться до того, что носит при себе иерархический значок, но он оставался на месте и всё ещё мог издевательски прижимать Дариэля к стене, надавливая на его плечо. Он мог произносить её имя и чувствовать на себе особенности её статуса, он мог чувствовать некоторые её мысли и мог дать почувствовать свои ей. Он пробуждал её, а она пробуждала его ответ. Как мог какой-то создатель времени после этого говорить, что он просто пытается вернуть давно утраченное? Он не пытался, он возвращал.

========== Танец ==========

— Почему ты не захотел надеть что-то с рукавами?

Леди-Командор не была особенной любительницей официальных приемов, а теперь, когда у неё язык не поворачивался назвать себя, покрытую этими жуткими шрамами, красивой, она любила их ещё меньше. Тем менее, сегодняшний прием, организованный создателями времени в честь обозначения примирения двух долгое время враждовавших видов, ни она, ни кто-либо из пожирателей времени пропустить не мог.

Они, все шестеро, обязаны были надеть черную с вкраплениями красного одежду и явиться в Капитолий в назначенное время. Первая, выбрав закрытое черное платье с красной подкладкой и фигурным вырезом на юбке, могла чувствовать себя уютно только благодаря тому, что появилась здесь не одна: из всех шестерых, только она и её брат чувствовали себя не в своей тарелке и им, стесненным обстоятельствами, было более или менее комфортно вдвоём.

— Не люблю рукава, — Имлерит нахмурил брови и одернул фалды своего удлиненного черного жилета с точно такой же красной подкладкой, как и у сестры. — Они сковывают движения.

Помимо того, что они просто присутствовали в зале, пожиратели времени ничем особенным не занимались: Рианнон горячо спорила с Хранителем Света и его правым глазом о том, каким должно быть устройство вселенной в дальнейшей перспективе; Эйдирен развлекался, сидя в углу зала, выкладывая столовые приборы в длинный кривой ряд (Леди-Командор прекрасно знала, что тот, скорее всего, попросту наслаждается чужими мыслями, но со стороны и он, и его странное хобби выглядели немного безумно); а они с Имлеритом просто стояли в углу, не имея возможности найти себе ни места, ни занятия.

Лорд-Президент, по приглашению которого они сюда явились, не располагал временем и возможностью беседовать со своими гостями, — им достаточно было официального приветствия и короткой сводки — он почти сразу вернулся к новым членам Совета, рассказывая им о направлении их новой внешней политики и показывая, что пожиратели времени ничем не отличаются от них самих, разве что выполняют иные функции. В программу самого вечера же не входило практически ничего, кроме светских бесед и возможности показать, что оба вида наконец-то могут провести в одном зале несколько часов, не навредив друг другу. А ещё, судя по достаточно громкой, пусть и спокойной музыке и открытому пространству в центре зала, должны были иметь место классические бальные танцы, о которых Леди-Командор уже почти не помнила.

«Разве я не занималась танцами в детстве? — она задумчиво взглянула на блестящий пол, склонила голову влево. — Кажется, у меня были красные туфли и я несколько раз…»

— Я могу попросить тебя подарить мне танец, Сирона? — приглушенно произнес Имлерит, прервав поток её мыслей, и склонил голову, протянув ей левую руку.

На несколько секунд Первая задумалась, глядя на его так и оставшиеся растрепанными платиновые волосы, на его всё ещё когтистые руки, длинные фалды его жилета. Она не помнила о том, как правильно танцевать и о том, какие виды танцев вообще приемлемо использовать в кругу создателей времени, но была уверена, что её брат помнил. Может быть, если бы она спросила, он бы даже рассказал ей про её красные туфли. Иногда ей казалось, что он помнит всё — даже то, чего не могла вспомнить она сама.

— Да, — она кивнула и приняла его руку, сделав шаг вперед. — Если ты будешь аккуратен с моей спиной.

Имлерит ухмыльнулся, притянул сестру ближе к себе. Он прекрасно знал о том, что даже подобное кончится для него плохо, — скорее всего, он снова будет подвергать себя тотальному контролю и мучиться ощущением того, что ей совсем не хочется быть с ним рядом целую вечность, но подобные моменты стоили не только этого, они стоили куда больше. Сейчас, когда он находился к ней так близко, когда вёл в их спокойном и размеренном классическом танце, когда мог касаться её просто потому, что так было положено, Лорд Заточения ощущал себя почти счастливым.

Леди-Командор позволяла себя вести, следовала за каждым движением брата, крепко держа его за руку и уместив одну руку где-то у него на спине. Она не знала или не помнила, как назывался этот танец, но ей нравились эти размеренные движения и плавные повороты, нравились развевающиеся полы её платья и постоянно болтающиеся фалды жилета Имлерита; ей нравились его холодные руки и когти, которыми он так старался не задевать её рук, облаченных в длинные бархатные перчатки. Ей нравился этот танец и почему-то казалось, что он должен проходить не здесь. Ей казалось, что им следовало бы танцевать в месте тёмном и холодном; в месте, где были большие красные цветы со странным запахом горной воды.

— Ты должен сказать, что любишь меня, — внезапно произнесла Первая, подняв взгляд с ключиц брата к его глазам. — Я помню, что ты должен.

Её сознание упорно подсказывало ей, что именно в этот момент, именно сейчас он должен сказать о своей любви, о которой она и так знала. Она не понимала зачем, не понимала, почему сама сказала ему об этом, но это настолько сильно зудело в её голове, что у Леди-Командора не вышло отбросить это в сторону.

— Я люблю тебя, Сирона, — он повиновался, очень тихо говоря о том, о чем она хотела услышать, крепче сжал руку на её талии, прикрыв глаза. — Прости, что я ушёл в прошлый раз. Я не должен был оставлять тебя одну. Ты не должна была забывать.

Имлерит улыбался, очень печально улыбался и не замечал того, что они уже несколько секунд стояли на месте, ровно как и того, что его сестра смотрит на него почти удивленно, не понимая того, почему он вдруг прижал её к себе так крепко. Он просто обнимал её, заставляя прижимать голову к его груди и отчего-то казался Леди-Командору очень грустным. Что она не должна была забывать? И когда? Почему он говорил об этом в последнее время всё чаще? Что она забыла?

«Что-то очень важное, — голос её рассудка всегда показывался очень вовремя, заставляя хозяйку хмуриться и выпрямляться, заставляя её разрывать эти спонтанные объятия, каких между ними не должно было быть, и продолжать правильные, положенные им сегодня танцы. Она была замужней женщиной, они были родственниками и ни странные «воспоминания наоборот», ни нездоровая любовь Имлерита к ней не должны были ни на что влиять. — Что-то ужасно важное, чего я никогда не должна была забывать»

========== О волках и политике ==========

Лорд Сареон, больше не занимавший пост Лорда-Президента Этерии, обязан был присутствовать на этом расточительном и бессмысленном вечере в качестве действующего первого столпа Порядка и не мог не наблюдать за происходящим без доли изрядного презрения. Ни атмосфера, ни их нынешние «союзники» не вызывали у него никакого энтузиазма. Более того, он питал особое отвращение к кардиналу и недовольно поглядывал в сторону Леди-Командора, которую ему так и не удалось убить. Она, абсолютно точно связанная с параллельными вселенными, слишком мягкая и прописанная в пророчестве их машины вероятностей, должна была быть убрана с мировой арены, но всё ещё находилась здесь: танцевала, беседовала с создателями времени, выдвигала новые модели внешней политики её вида. Её не должно было здесь быть.

Сидя за столом, Сареон хмурился и сводил вместе пальцы обеих рук. Должен ли он был устроить ей проверку, способную окончательно поставить всё на свои места? Могла ли она быть частью той истории, с которой создатели времени столкнулись больше тысячи лет назад. Той истории, в которой принимал участие и Дариэль? Это было перед самой Великой Войной, когда пост президента занимала женщина, что пыталась справиться со всем ужасом, происходившим на Этерии: с Тенерис, с восстанием, с беспорядками в Академии, которую она сама и превратила чёрт знает во что. Чуть позже её сменил Дариэль, а вслед за ним, свергнув его в очередном бунте, был поднят он, Сареон — основатель и прародитель всех создателей времени, самый знаменитый и великий правитель, ныне свергнутый слишком амбициозным кардиналом и пожирателем времени, возомнившим о себе слишком много. Знала ли она об этой истории? Была ли она хоть как-то связана с Тенерис?

— Развлекаешься, а? — голос слева от стола заставил создателя времени невольно вздрогнуть и обернуться, наткнувшись взглядом на ещё одного пожирателя времени.

Весь в красном, спутавший запонки на рукавах своего пиджака, Лорд Безумия выглядел невероятно довольным, улыбался и постукивал по спинке стула позолоченной вилкой. Когда-то они с ним уже беседовали о пророчестве и сейчас, когда Звезда и Волк, кажется, достигли нужного состояния, у них был повод побеседовать об этом ещё раз.

— Скучно быть задвинутым назад какой-то молоденькой девочкой? — Эйдирен издевательски поджал губы, гнусно ухмыляясь, поддевая вилкой одну из лежавших на тарелке щупалец. — Всё ещё боишься, что она исполнит свою роль и уничтожит вас? Она слишком добра для этого. Слишком мягкая. Не хочешь ожесточить её ещё раз? У вашего вида замечательно получается. После этого она могла бы коснуться… времени. Ты ведь именно об этом думал, великий лорд Сареон?

— Это всего лишь женщина, которой пока повезло не умереть, — хмыкнул он, скрестив руки на груди, презрительно покосившись на красную одежду своего собеседника, которому должно было прийти в чёрном. — И то, что она находится рядом со вторым участником предсказания ничего не значит. Всего лишь мелочи.

— Мелочи, способные сдвинуть ваш вид далеко, очень далеко. Способные сдвинуть всю вселенную. Люблю такие мелочи.

Лорд Безумия улыбался.

Единственный, кого Сареон не мог читать и не понимал — этот человек. Второй среди пожирателей времени, он вынуждал любого чувствовать холод, спускающийся вниз по позвоночнику. А то, что он был ответственным за людские умы, мог запросто прочесть мысли любого, кроме Первых, только усугубляло ситуацию.

— Но ваше мнение, как бывшего Лорда-Президента, невероятно важно для нас, — Эйдирен издевательски ухмыльнулся и откинулся на спинку стула, показывая свое легкомыслие. — В конце концов, именно ваше присутствие на этом приёме и спровоцирует это, верно?

***

Официальные приемы никогда не могли похвастаться чем-то особенным: ничего, кроме внутренней политики, бесконечных разговоров, вежливых танцев и неприятных закусок, не нужных большей части гостей.

Леди-Командор обязана была присутствовать на такого рода мероприятиях, но сейчас, ближе к концу вечера, чувствовала себя измотанной и усталой. Она беседовала с Лордом-Президентом о будущем сотрудничестве, обсуждала с ним «клетку вечности» и возможность появляться на Этерии как можно реже; она танцевала с ним и в танце выслушивала его предположения о том, каким образом можно сменить состав служителей Порядка; она выслушивала замечания по поводу одежды Эйдирена, не соответствовавшей общему дресс-коду и обижавшей чувства особо ярых создателей времени; она знакомилась со всё новыми и новыми политиками, а те косились на неё так же злобно, как и на её коллег. Но апогеем неприятности стала беседа с Сареоном, недовольным её жизнью, должностью, деятельностью. Из всех создателей времени, что находились в зале, с ним ей хотелось беседовать в последнюю очередь.

— Стараетесь что-нибудь изменить, Леди-Командор? Рассчитываете получить что-то от заранее обреченного на провал союза?

— Да, — спокойно кивнула Первая. — Стараюсь засесть у всех в головах настолько, что останется только поглотить их во сне.

Она ухмыльнулась, вспоминая фольклор создателей времени, а бывший Лорд-Президент недовольно скривился, на секунду позволив своим серым глазам выдать его удивление. Он не ошибался насчёт неё, а она, кажется, догадывалась о его мыслях. Или, может быть, видела их? Читала, как Лорд Безумия, беседующий с кем-то в конце зала? Разве можно было прочесть мысли кого-то из Первых?

На секунду он задумался о том, чтобы избавиться от неё прямо сейчас: ударить её или дематериализовать с помощью перчатки, чтобы только больше не видеть этого взгляда, этой неприятной тяжелой ухмылки. Это женщина не должна была больше представлять опасности для их народа, и раз уж она не понимала, что значит отсутствие её правого глаза, нужно было идти на более радикальные меры.

— Нет.

В тот момент, когда сорвавшийся создатель времени чуть было не лишил представительницу Хаоса левого глаза длинной десертной вилкой, перед ним резко появилась бледная когтистая рука, теперь истекавшая тёмным временем, заменявшим этим существам кровь. Сареон не ждал того, что вспылит так сильно от одного только упоминания этой глупости со старыми сказками; не думал, что сможет дойти до настолько примитивных методов лишь из-за простых издевательств. Сколько времени он уже жил, чтобы позволять себе такое? Слишком долго.

Имлериту было по-настоящему больно, — не каждый день кто-то пытался со всей силы всадить вилку ему прямо в руку — однако он лишь хмурился и тяжело выдыхал, продолжая держать ладонь на уровне глаз своей сестры. Ему требовалось охранять её от всего: от сумасшедших создателей времени, от недостатка времени в организме, от всё ещё не затянувшихся ран, даже от собственного отца, и никакая вилка не могла ему помешать.

— Такие ублюдки не должны быть политиками, — голос Лорда Заточения срывался на неприятный рык, а его вторая рука, лежавшая на плече Леди-Командора, непроизвольно сжималась сильнее, несмотря на всю аккуратность. — И если вам ещё не пришло в голову исчезнуть, лучше сделать это прямо сейчас. Вашему народу некогда искать себе нового Первого.

— Однажды ваша собачка вам не поможет, — фыркнул лорд Сареон, оставаясь на месте, с удовлетворением наблюдая за тем, как держит этот бесполезный элемент общества его хозяйка, не позволяя животному коснуться вышестоящих лиц.

— Он волк, — неожиданно для всех, даже для самой себя, Первая усмехнулась и отпустила поводок брата, сдерживавший и его самого, и его кровавую ярость. — Пожалуй, пришло время это осознать.

========== Её зовут Сирона ==========

Листрея давно не виделась со своей матерью — с того момента, когда они встречались в последний раз, прошло больше года и за это время, проведенное в обществе Лорда-Президента или таких же претендентов на поступление в Академию, как и она сама, девочка почти отвыкла от её общества. Особенно сейчас, когда она могла только сидеть в стороне и наблюдать за тем, как женщина аккуратно

обрабатывает рану одного из своих коллег.

Ей никогда не приходилось бывать на Нодакрусе, никогда не приходилось видеть, как живёт её мама, и сейчас, когда она сначала прошла несколько коридоров по мрачному и холодному корпусу, а теперь смотрела на почти пустой кабинет, девочка понимала, что им здесь, наверное, живётся не очень хорошо. Если верить происходящему на Этерии, им вообще жилось не очень хорошо: её мать потеряла там свой правый глаз, а один из её товарищей, такой же светловолосый и очень высокий, почти лишился левого. Всем пожирателям времени положено было терять глаза?

— Сирона, тебе не обязательно…

— Помолчи, — Леди-Командор властно оборвала брата, пытаясь разобраться в двух длинных ранах, пересекавших его глаз. — Я ещё не закончила.

«Её зовут Сирона? — удивленно подумала Ли, внимательно глядя на то, как её мама справляется с текущей по чужому лицу чёрной кровью, уверенно сшивает порезы в районе лба и век. Наверное, это было больно, но человек, имени которого девочка не помнила, стоически терпел, лишь сжимая губы. — Разве маму зовут Сирона?»

Ей всегда казалось, что все звали её мать «Синдрит», если дело не касалось титула, а теперь выяснялось, что для кого-то та была Сироной. Может быть, что-то поменялось? Может быть, её мама захотела поменять имя? А она сама могла сменить имя? Могла стать из Листреи какой-нибудь Трей? Ли не знала, но подумала, что её вполне устраивает и собственное имя.

Мама сказала, что они вернутся к себе, как только она закончит с повреждениями своего друга, но Стрея понятия не имела о том, что это за «к себе». Ей казалось, что «к себе» должно обозначать «домой» или хотя бы «к отцу», но для её матери весь этот корпус являлся домом, а отца не было видно нигде поблизости. Листрея не могла даже сказать, помирились ли они с матерью или он всё ещё старается это сделать, пребывая где-то поблизости. Или, может, не поблизости.

Вздохнув, девочка сложила руки у себя на коленях и продолжила смотреть за лечением: мужчина, которого врачевала её мать, тихо шипел об боли, недовольно морщился, сидя на столе, а она сама казалась сосредоточенной и увлеченной, работая с иглой. А ещё, по какой-то причине, какую Эли никак не могла понять, этот человек часто протягивал руку вперёд, чтобы поймать ею руку своего врача. Это казалось Стрее странным, как и то, что её мама раз за разом эту руку убирала, не позволяя пациенту дёргаться.

— Он не потерял своих функций, — задумчиво протянула Первая, коснувшись самого глазного яблока, заставив Имлерита сдавленно зарычать. К его чести, на этот раз он даже не пошевелился. — Но видеть ты им не сможешь. Мне жаль. Зачем ты это сделал?

Он сделал очень многое, но вопрос «зачем» приходил в его голову последним. Он вспылил, сорвался с поводка только ради того, чтобы защитить её и её честь. Ему не следовало рисковать этим союзом и их авторитетом среди создателей времени, но тогда, когда Сирона отпустила поводок, он уже не мог остановиться: Имлерит почти не помнил того, как ссорился с Хранителем Жизни, как кто-то пытался его удержать; он почти забыл свою раненную вилкой руку, но прекрасно помнил, как защищал свою сестру от самой подлой и неприятной нападки. И то, что теперь он не сможет видеть левым глазом не значило почти ничего. Он переживёт это, если она осталась в порядке.

— Было бы хуже, если бы это был твой глаз, Сирона, — он говорил, не обращая внимания на гель, что она вкалывала ему в район нижнего века. — Одного и без того слишком много.

Имлерит тяжело выдохнул, Леди-Командор перевязала его глаз, а Листрея так и не осознала, хорошо это или плохо. И почему всё же пожиратели времени должны были терять глаза? Разве они не могли обходиться какими-то менее радикальными мерами? Почему создатели и пожиратели времени должны были враждовать даже на балах?

========== Вспомнить всё ==========

Ночь на Майере казалась Леди-Командору самой длинной за последние несколько лет. Вынужденная работать, постоянно отвлекаясь на какие-то мелочи, будь то беседы с Дариэлем или неудавшиеся свидания, не получившие даже начала, она то и дело сбивалась с мысли. Самая первая тема разговора: рассуждения об обещаниях, какие ей давал кто-то другой, не давала ей покоя ничуть не меньше, чем вопросы восстановления культуры на родной планете или эксперименты Третьей.

В её голове, заполненной множеством воспоминаний, только сейчас медленно складывалась нужная, правильная картинка. Единственным, не считая создателя времени, кто мог бы обещать ей всегда оставаться рядом, быть для неё защитником, вечно следующей за ней единицей, да ещё и делать это достаточно давно, был её брат. Возможность подобного развития событий, например, в Пустоте, объясняла всё: её реакцию на произнесение им её имени, его слова о нарушенных обещаниях, её теплое к нему отношение, казалось бы, ничем не оправданное, или те резкие вспышки воспоминаний о том, что когда-то уже было. Если это был он и он об этом помнил, помнил целиком и полностью, ей оставалось только поговорить с ним.

— Ты выглядишь усталой, — голос, на этот раз не корректируемый фильтрами речи или восприятия, заставил женщину встрепенуться и поднять взгляд на пришедшего. — Тебе нужно хоть немного отдохнуть, Сирона.

Теперь он выглядел так, как должен был выглядеть: озадачивал окружающих своим высоким ростом, коим он способен был переплюнуть многих; пугал их не скрываемыми длинными когтями и странной фактуры волосами, которые и волосами никогда не были, непослушными, неровными; удивлял тех, кто не привык к людям, в жаркую погоду носящим на себе плотную темную одежду и тяжелые, постоянно позвякивающие цепи. Он был собой, и это нравилось Леди-Командору гораздо больше.

Имлерит занял место напротив и взглянул на свою сестру достаточно хмуро. Он знал, видел, что большую часть суток она пыталась избавиться от давления с помощью тяжелого алкоголя, а после старалась восстановить внимание энергетиками, и если бы не его возможность постоянно нейтрализовать тяжелые вещества в её организме, сейчас она могла бы чувствовать себя куда хуже. Сосредоточенная на чужом благе и важности того, что она делала для ребенка своего создателя времени, она забывала о том, что ей самой тоже стоило бы оставаться живой, если не для себя, то хотя бы для девочки, о которой она заботилась.

— Позже, — она кивнула и сложила руки поверх своего датапада, внимательно, не в меру серьёзно взглянув на брата. — Сейчас мне нужно было задать тебе вопрос, волнующий меня уже несколько часов. Я знаю о том, что ты ко мне чувствуешь, помню некоторые вещи, каких, кажется, не должна помнить. Тогда, на приеме, мне показалось, что когда-то я уже танцевала с тобой; мне показалось, что это происходило где-то в темном и холодном месте, среди цветов памяти и чего-то похожего на горы. И тогда же я сказала тебе о том, что ты должен был сказать мне о любви в определенный момент. Потому что я это помнила. Скажи мне, когда-то это было на самом деле?

Лорд Заточения смотрел на свою сестру очень внимательно. Он чувствовал, насколько спутаны и неясны её мысли в данный момент — она вспоминала, пыталась упорядочить собственные воспоминания, несмотря на то, что те были полны темных пятен. Она уже осознала, что Дариэль не имел никакого отношения к самым главным обещаниям в её жизни, и теперь пыталась сопоставить факты, раз за разом возвращаясь к тому, что единственным, кто мог бы это сделать, оставался Имлерит.

— Да, — решив, что это будет уместно, он протянул руку вперед и крепко взялся за её хрупкую ладонь. — Когда-то это было на самом деле. В середине того единственного месяца, который у нас был, ты сказала о том, что никогда не танцевала. Это показалось мне несправедливым, как и многое, что нас тогда окружало, и я решил исправить это как можно быстрее.

Теперь обрывистые неясные воспоминания о том дне становились четче. Это происходило в Пустоте, когда Леди-Командор была ещё очень молода. Она сетовала на то, что её знания о традиционных или церемониальных танцах ей не пригодились и, скорее всего, никогда не пригодятся. Она была яркой, наивной, часто улыбалась, постоянно держала Имлерита за руку. Он был серьёзным, но всегда улыбался ей в ответ. Они танцевали, находились друг к другу ближе, чем стоило бы находиться брату и сестре; они вели себя так, словно это было нормально. Это и было нормально — тот раз не был первым, до того Имлерит уже говорил ей о любви, а те мягкие, тягучие поцелуи и его пронзительный шепот и вовсе являлись чем-то обыденным.

Первая открыла на какой-то момент прикрытый глаз, легко вздрогнув, столкнувшись взглядом со своим братом, всё ещё внимательно смотревшим на неё. Дариэль был прав, когда говорил, что между нею и Имлеритом могло быть «что-то большее», и сейчас, когда её память медленно восстанавливалась, когда ощущения и чувства приходили в норму, а картинки становились куда яснее, она могла бы сказать, что это было даже серьезнее, чем «что-то большее».

«Я была его Звездой, а он — моим Волком», — думала Леди-Командор, позволяя брату держать себя за руку, аккуратно, медленно переплетая его пальцы со своими.

Когда-то они считались предназначенными друг другу, а теперь она была замужем, у неё были дети и она десять с половиной тысяч лет проецировала своё отношение к брату на другого человека. На Дариэля, к которому привыкла, с которым смирилась и которому многое прощала только в счет очень важных для неё обещаний, только в счет собственной любви и квантовой запутанности. Она привыкла к нему, а теперь оказывалось, что их отношения, часто строившиеся на её любви, этой любви почти и не имели. Или имели?

Она не могла утверждать, было это любовью, ошибочным суждением или силой привычки. Это было чем-то, но сейчас у неё был выбор: она могла дать Дариэлю ещё один шанс, несмотря на то, сколько таких шансов он уже упустил, считая самый последний больше нескольких часов назад; а могла обратиться к тому, кто сидел с ней рядом и крепко держал её за руку. К тому, кто никогда не подводил её, ждал её даже дольше, чем она прожила; к тому, кто был для неё самой первой любовью, самым первым любовником, защитником, учителем и братом; к тому, кто так никогда и не позволил себе любить кого-то ещё, кто не стал даже думать, что у него, помимо его сестры, может быть кто-то другой. Она могла и хотела обратиться к тому, кто был ей предназначен, несмотря на то, чем это могло обернуться.

— Это был ты, — теперь Леди-Командор не спрашивала, а утверждала, сжимая руку брата, царапая её своими когтями. — Ты обещал мне, что я буду единственной женщиной в твоей жизни; обещал защищать меня, ждать и оставаться рядом. Это с тобой я обещала разделить одну судьбу. Всё это время я думала, что это был он, но это был ты. Я тебя даже не помнила, но ни одного обещания ты так и не нарушил.

— Я оставил тебя одну, Сирона, — вопреки тому, что она держала его за руку, что наконец-то вспоминала о том, что их связывало, Имлерит чувствовал себя виноватым и опускал взгляд, сжимая зубы, понимая, что всей этой путанице, в пробелах в их глубоких отношениях виноват именно он. — Тогда, когда я нужен был тебе больше всего, я оставил тебя одну. Несмотря на то, что остальных обещаний я действительно не нарушил, это перебивает всё. Из-за меня с тобой случилось то, что случилось, из-за меня ты до сих пор страдаешь. И я никогда не прощу себе того, что не сумел избавиться от своего бремени ради тебя.

Он был именно таким, каким проступал в её воспоминаниях. Жестким, фаталистичным, помешанным на справедливости и на ней. Теперь она могла припомнить, почему и когда он ушел. Она боялась и призналась брату в любви лишь в последний момент, когда он уже стал Лордом Заточения и должен был погрузиться в искусственный сон на неопределенный, но очень долгий срок. У них был месяц, всего лишь один месяц для того, чтобы побыть рядом, насладиться обществом друг друга, осознать, какими и насколько сильными были их чувства, а потом он ушел. У него не было выбора, но он считал это своей ошибкой. Леди-Командор считала иначе.

Она тоже была виновата. Когда он уходил, она уже знала о том, что рано или поздно забудет его; знала, что их обещания утонут в её памяти, а она сама надолго станет кем-то другим. Она знала об этом и клятвенно обещала Имлериту вспомнить его, как только он вернётся. Она практически плакала, прижимаясь к его груди, никак не могла успокоиться, не могла поверить, что им приходится прощаться так скоро, резко и несправедливо. Она обещала вспомнить, но так и не вспомнила.

— Я не считаю тебя в этом виноватым, — Леди-Командор покачала головой, едва заметно улыбаясь, а после тут же хмуря свои тонкие брови. — Ты защищал меня столько, сколько мог, а после даже и больше и был единственным ярким пятном в моей жизни в Пустоте. Ты был единственным, что было в моей жизни в Пустоте. Я знаю, что ты уже достаточно наказал себя. Я видела.

Имлерит не только несколько лет наблюдал за сестрой, покорно ожидая, когда она сможет вернуться к нему или даже смиренно принимая её новый выбор, но и физически наказывал себя за каждый неверный относительно неё поступок. Его спина выглядела точно такой же, как её собственная — исполосованная, поврежденная наказанием первого порядка, она всегда будет напоминать ему о себе болью и крупными темными шрамами. Точно так же, как его ослепший левый глаз, здоровьем которого он пожертвовал, чтобы защитить её.

— Я хотела бы вернуть всё обратно, — продолжала она, стискивая его руку ещё крепче, поджимая губы. — Я могу?

Лорд Заточения молчал, глядя на то, какие яркие тонкие борозды остаются на коже его рук от её коротких когтей, и улыбался. Только недавно в порыве подавляемой ярости он говорил её повелителю времени о том, что рано или поздно это произойдёт, а теперь это происходило на самом деле. Она была рядом, она помнила его и знала о том, что их связывало, она хотела оказаться ближе, хотела по-настоящему вспомнить, каково быть самой яркой Звездой для своего преданного Волка.

Запустив свободную руку во внутренний карман мантии, Имлерит долго, сосредоточенно что-то там искал, пока не извлек оттуда и не положил на стол два темных, почти черных, отливающих едва заметным перламутровым серебром кольца. Одно из них он нашел у своей сестры сразу после своего возвращения, второе хранил у себя дольше десяти тысяч лет, а сейчас наконец-то настало то время, когда оба фрагмента застывшего времени должны были занять свои законные места.

— Ты помнишь, что это такое, Сирона? — он почувствовал, что она легко вздрогнула при произнесении её имени и вновь улыбнулся, обращаясь к ней тихо, с особой аккуратностью. — Я знаю, что ты помнишь. Я хранил их и ждал достаточно долго, чтобы подождать ещё немного, если ты не уверена в своём решении. Я люблю тебя, Сирона, и буду ждать столько, сколько тебе нужно.

Эти кольца — застывшие фрагменты времени — должны были храниться внутри их организмов и постепенно обозначить, насколько едиными были их носители. Они должны были показать, что те, кто выбрал для себя подобную клятву, не отступаются друг от друга и на самом деле являются кем-то одним. Они связывали их много лет назад и могли бы связать сейчас.

Потянувшись вперед, Леди-Командор уверенно взяла кольцо, что когда-то принадлежало ей, но так и не надела. Спрятав его в единственный карман на своей одежде, она решила, что не может так просто броситься в омут с головой, пусть именно в этом омуте ей и положено было быть. Она привыкла к Дариэлю, не могла так просто отказаться от того, что связывало их на протяжение многих лет, даже если этого «чего-то» могло на самом деле не существовать.

— Верно, — тихо откликнулась она, незаметно улыбаясь и поднимаясь с места. — Мне нужно немного подумать.

========== Беглец ==========

— Почему папа так и не вернулся обратно? Куда он исчез?

Листрея, почти всю неделю ходившая расстроенной и поникшей, аккуратно укладывала свои вещи в небольшую сумку и наконец-то решилась задать матери тот вопрос, что волновал её больше всего.

Они с родителями провели вместе всего день, а после этого один из членов их семьи словно растворился во времени и пространстве. Её мама разводила руками и говорила, что он обязательно вернется и, может быть, просто занимается чем-то очень важным, что он не мог бросить их просто так, однако Ли видела, что та сама не уверена в своих словах. Он исчез, ушел, оставил их одних или потерялся, а они даже не знали, где стоит его искать.

Неделя, которая должна была стать самой яркой и запоминающейся в короткой жизни девочки, прошла под эгидой унылого, напускного веселья. Её мать очень старалась, делала почти всё для своего ребенка, проводила с ней всё возможное время: они гуляли по горячему солнечному Майеру, оказывались на воде или под ней, занимались изучением лесов или культуры местных жителей, пробовали множество странных десертов, терялись и даже забредали в горы, сталкивались с местными бандитами на ночных прогулках и бегали настолько быстро, насколько это было возможно. Они действительно делали очень много, это было весело, но этого было мало. Листрея променяла бы всё это на возможность провести время и с отцом тоже.

— Я не знаю, ангелочек, — Леди-Командор, как и многие разы до этого, лишь покачала головой. — Но я уверена, что он обязательно вернется. Чуть позже, чем тебе хотелось, может быть, но вернется. Например, когда ты приступишь к обучению в Академии или просто вернёшься на Этерию.

В отличие от дочери, Первая догадывалась, куда и почему пропал Дариэль.

Первое время, когда он не заявил о себе утром следующего дня, не вернулся ни к ней, ни к Ли, ни в отель или на корабль, пожиратель времени не находила себе места и чувствовала себя в какой-то мере виноватой: тогда, когда она ушла, с ним могло произойти всё, что угодно. Но на Майере за эти сутки не происходило ровным счетом ничего — никаких разбойных нападений, высадок наемников или даже тяжело раненных, поступавших в больницы. Женщина проверила всё, что только могла проверить и заставила себя несколько раз обратиться к управляющему. Всё это оказалось тщетно — Дариэль либо ушел по собственной воле, либо был кем-либо похищен, однако в пользу первого варианта говорило зафиксированное исчезновение его корабля с поверхности Нодакруса, на коей ему положено было оставаться.

Он сбежал — постыдно, тихо и без каких-либо объяснений хотя бы перед собственной дочерью, расстроенной больше всех. Он сбежал точно так же, как делал это множество раз до этого, но Листрее было вовсе не обязательно об этом знать.

— Я хотела, чтобы мы побыли вместе, — теперь, когда вещи были упакованы, девочка сидела на диване, сложив руки у себя на коленях, разглядывая свои пальцы и разговаривая приглушенно, практически печально. — И не один день. Мы сможем его найти? С ним ничего не случилось?

Тяжело выдохнув, Леди-Командор подошла к своему ребенку и, заставив ту подняться на ноги, крепко прижала к себе. Они всё ещё недостаточно хорошо ладили, Листрея до сих пор не считала вид и состояние своей матери приемлемым, но теперь у неё не было никого другого и Первая должна была показать себя с лучшей стороны, даже если для этого ей придётся постоянно пользоваться фильтрами восприятия и до определенного времени убеждать ребенка в том, что ни когтей, ни острых зубов, ни пугающих лишних конечностей у неё вовсе нет.

— Мы обязательно найдем его, как только сможем, — поглаживая незаметно всхлипывающую Стрею по светлым, почти пшеничным волосам, женщина старалась говорить как можно мягче и аккуратнее, чтобы не только успокоить дочь, но и не сделать ей ещё больнее своими словами или тоном. — И тогда вы сможете побыть вместе, обещаю. Но пока что нам придётся справляться самим. Ты ведь не против провести какое-то время с мамой? Я буду ничуть не хуже, чем в последнюю неделю.

Листрея, проморгавшись и смахнув непрошеные слезы со своих глаз, подняла голову и заглянула в глаза матери. Они очень мало общались, — с отцом Ли провела куда больше времени — но сейчас, не чувствуя от неё опасности и наблюдая за тем, как мягко и с любовью она улыбается, девочка понимала, что её мать не причинит ей вреда или не сделает хуже — она будет заботиться о ней точно так же, как раньше заботился папа, вплоть до самого поступления в Академию.

— Конечно, — кивнув для пущей уверенности, она обхватила маму руками и тоже улыбнулась, пусть и немного грустно. — Это гораздо лучше, чем совсем ничего.

========== Навсегда ==========

За эту длинную неделю Имлерит здорово устал. Он никогда не любил фильтры восприятия, а работу тех, чью личину использовал любил ещё меньше. На этот раз ему попался не слишком высокий даже по меркам людей представитель обслуживающего персонала и в течение всего отпуска сестры пожирателю времени приходилось подстраиваться под имитируемую фильтром оболочку, координируя свои движения с алмазной точностью, выслушивая всё, что заслужил за свою жизнь этот несчастный человек. Не будь Лорд Заточения занят наблюдением за сестрой, имей хоть какой-то интерес к чужой судьбе, он мог бы даже посочувствовать настолько жалкой жизни.

Стоя в небольшом коридоре, ведущем к уборной персонала, Имлерит пытался сосредоточиться. Он знал, что его Сирона ещё никуда не ушла и даже чувствовал её где-то поблизости, однако никак не мог уловить, где именно. Она была в порядке? Остаток её выходных, посвященных дочери, прошел успешно? Выдыхая и сосредотачиваясь на собственных ощущениях, пожиратель времени хотел думать, что так оно и было.

— Сбрось её, — тогда, когда Лорд Заточения хотел было обернуться, он почувствовал, как его коснулись знакомые женские руки и услышал голос, к которому так сильно стремился весь этот день. — Я приняла решение и хочу видеть тебя, а не кого-то другого.

Со стороны это должно было смотреться забавно — Сирона старалась действовать, опираясь на настоящие размеры своего брата, а не на его маскировку и её руки визуально касались шеи имитируемой оболочки, в то время как на самом деле её длинные тонкие пальцы касались его груди.

Леди-Командор решила всё ещё в первые дни, когда осознала, что Дариэль попросту бросил её, как и множество раз до этого. Ни её терпение, ни её восстановившаяся память не могли позволить ей думать иначе: её место было именно рядом с братом, ждавшим её почти одиннадцатьтысяч лет, именно ему она была предназначена и именно его хотела отблагодарить за его самоотверженность и бесконечную к ней любовь. Она тоже когда-то его любила и теперь, когда у неё на то были все права и шансы, желала полюбить снова.

Потянувшись рукой вперед и нащупав переключатель на инструментальной панели Лорда Заточения, она с уверенностью сбросила заданные настройки, заставляя чужую маскировку сбиться. Первая действительно хотела видеть его, а не какого-то безликого официанта, кидавшегося ножами в баре. Она хотела касаться его, а не какого-то неизвестного человека, на него совсем не похожего. Они знали друг друга достаточно хорошо, чтобы не скрываться вовсе.

— Сирона, — тихо выдохнул Имлерит, невольно улыбаясь и крепко прижимая её руку к своей груди. У них никогда не было сердец и этот жест, в отличие от того же жеста у прочих существ, почти ничего не значил — ему просто хотелось почувствовать её немного ближе. — Что ты решила?

Его сестра так ничего и не сказала. Она ухмыльнулась украдкой и обошла его вокруг, чтобы вновь прижаться к нему — ещё крепче и ближе, чем раньше.

Ему приходилось наклоняться под напором её рук, тянувших его за воротник, чтобы почувствовать, насколько мягкими и всё такими же сладкими были её губы; ему нужно было быть очень аккуратным, чтобы, поднимая её на руки, не задевать её израненной спины. Ему нельзя было срываться так резко, быть настолько нетерпеливым, но и сказать Сироне «нет» тоже было нельзя, особенно тогда, когда она сама хотела быть к нему ближе, когда она хотела быть с ним, хотела быть им и прекращала видеть разницу между ними обоими.

— Ты тоже можешь сбросить свою, Сирона, — он всё ещё говорил почти шепотом, удерживая сестру на руках и практически касаясь губами её уха. — Тебе не нужно притворяться кем-то иным рядом со мной. Я люблю тебя настоящей.

Он мог бы сам дотянуться одной рукой или волосами до её панели, но Сирона успела быстрее, потянувшись платиновой прядью к инструменту и сбив часть его настроек. Она, она настоящая, была красивой — с аккуратными и небольшими для их вида зубами, пусть и поразительно острыми и с вечно остриженными когтями; с длинными платиновыми волосами и слишком маленьким для пожирателя времени ростом. Она была красивой даже без своего правого глаза и со всеми своими шрамами. Она была идеальной, и ей не было смысла от него скрываться.

Имлерит прижимал её к себе так крепко, словно боялся, что она не только упадет, но и обязательно убежит, но Сирона обнимала его за шею с той же силой и отчаянием, впиваясь когтями в кожу на его спине прямо сквозь одежду. Так ничего и не сказав, она позволяла ему целовать себя и чувствовать, как её губы постепенно становятся всё более теплыми, как её дыхание постепенно сбивается и теряется в потоке этих бесконечных прикосновений.

Громко хлопнувшая за спиной Лорда Заточения дверь заставила дрогнуть их обоих, но, обернувшись, пожиратели времени не увидели никого — таинственный посетитель, скорее всего, смог только открыть её и тут же захлопнул, наткнувшись на не самую стандартную для этого места картину.

— Я не должен был…

Он корил себя за то, что сорвался и не получил на свои действия должного разрешения, а она незаметно улыбалась и облизывала губы. Их поцелуй был непривычно холодным, поразительно размеренным и нетерпеливым. Леди-Командор уже давно забыла о подобных температурах и о том, какими интересными становятся поцелуи, если у обоих участников такие длинные языки. Она отвыкла от этого, но это не значило, что ей не понравилось.

— Должен, — уверенно, с нажимом, но довольно тихо произнесла она, мягко касаясь его когтистой руки и разыскивая в своем кармане нужный фрагмент времени. — Должен, потому что именно этого я хочу. Хочу, чтобы ты снова был рядом со мной, снова позволил мне быть для тебя Звездой, быть твоей частью. Хочу вернуть всё назад. Навсегда. По-настоящему.

Навсегда — то, чего им всегда не хватало. У них никогда не было времени и возможности быть рядом, никто и никогда не желал, чтобы брат с сестрой вступали в подобного рода связь, а законы вселенной действовали против них, заставляя разлучаться или забывать друг друга.

Легко улыбнувшись, Первая вложила кольцевидный фрагмент времени в ладонь Имлерита, позволяя ему самостоятельно надеть его на её палец и увидеть, как резко он скрывается под её бледной, почти прозрачной кожей, оставляя после себя только темный временной узор, когда-то самостоятельно ею нанесенный. Похожие на бессмысленные закорючки линии, если присмотреться, складывались в связный текст, написанный на их родном языке, и текст этот заставлял её брата улыбаться в ответ.

— Ты всегда была моей Звездой, — не в силах согнать по-настоящему счастливую улыбку со своего лица, Имлерит, дождавшись, когда Сирона наденет кольцо и на его палец тоже, крепко прижал её к себе, впервые за огромное количество лет позволяя себе обнимать её именно так, как ему хотелось: крепко, любовно и почти всеми возможными частями тела. — И всегда будешь ею, Сирона.

Прижимаясь к обратной стороне двери коридора, в который только что заглянула, Листрея не знала, что ей стоит думать. Она прекрасно понимала, что только что видела, но не знала, что ей нужно чувствовать. Она никогда не думала, что сможет так резко осознать, что её семья уже никогда не станет прежней.

========== Шаг в пустоту ==========

В комнате Леди-Командора было темно и холодно. Единственным источником света в помещении было окно, сквозь которое пробивался приглушенный свет трёх красноватых лун. Вся её небольшая спальня, включая и саму хозяйку, утонула во мраке и покрылась длинными, играющими с подсознанием тенями.

— Больно? — Имлерит, сидевший за её спиной, задал вопрос сразу же, как только услышал, что его сестра тихо шикнула от боли. — Придётся немного потерпеть.

Раны на спине Первой наконец-то заживали, и сейчас, перед предстоящей женщине операцией, нужно было как следует обработать все не до конца сросшиеся ткани. Её брат, заботливый и аккуратный, старался делать это как можно мягче, но каждое прикосновение к глубоким швам заставляло Сирону дергаться и шипеть.

Они уже несколько месяцев были рядом — днем или ночью, на работе или отдельно от неё, на Нодакрусе или где-либо ещё. Казалось, что они оба наверстывали то время, что упустили очень давно, и Леди-Командор не могла сказать, что это плохо. Рядом с Имлеритом она часто улыбалась, чувствовала себя защищенной и могла сказать, что может верить ему даже больше, чем самой себе. Он был тем, на кого она могла положиться, и она полагалась — каждый день, каждый час, каждую минуту.

И сейчас, сидя на постели в мрачной комнате полностью обнаженными, пожиратели времени снова показывали своё друг к другу доверие: он сосредоточенно обрабатывал её раны, не позволяя своему подсознанию брать верх над разумностью, а она закрывала глаза и терпела, зная, что он ни за что не сделает того, чего ей не захочется.

— Сколько ещё осталось? — её приглушенный тон разливался по почти пустому помещению и, казалось, отталкивался от стен и немногочисленных предметов мебели, возвращаясь назад. — Мы успеем закончить до её прихода?

Лорд Заточения промолчал, закрепляя последний шов и окидывая взглядом свою работу: каждое из временных повреждений, что ещё не зажили, было обработано и приведено в должный вид — ничто из этого не должно было беспокоить его маленькую Сирону во время и без того сложной, жестокой операции.

— Не осталось, — шепотом ответил он, касаясь её волос и убирая их в сторону, чтобы иметь возможность коснуться и её тонкой, не тронутой шрамами шеи. — Ни одной не осталось.

Имлерит чувствовал, что она нервничала и переживала — нервозность выражалась в её напряженных мышцах, в лёгкой дрожи и даже том, как судорожно она хватала его за руку, стоило ему только коснуться ею её плеча. Сирона не могла успокоиться, а его задачей, его долгом было подарить ей хотя бы несколько минут покоя перед тем, как она окончательно его потеряет.

— Постарайся расслабиться, Сирона, — продолжая держать её за руку, он шептал и невесомо касался губами обнаженной шеи сестры, заставляя её легко подрагивать и царапать тыльную сторону его ладони когтями.

Медленно, непроизвольно, но её мышцы всё же сбрасывали напряжение под воздействием этого своеобразного массажа — постепенно Имлерит подключил к этому свою свободную руку, а через несколько минут, когда Сирона закрыла глаза и глубоко выдохнула, позволил себе воспользоваться и волосами тоже. Многие посчитали бы странным такое времяпрепровождение перед хирургическим вмешательством, но ни он, ни она не имели ничего против.

— Все готово, Леди-Командор, — Третья, появившаяся в комнате, не утруждала себя манерностью и не обращала внимания на то, что происходящее в спальне явно не предназначалось для чужих глаз. Более того, как и всегда в последнее время, она полностью игнорировала тот факт, что близкие родственники позволяли себе быть ещё ближе. — Если в состоянии это делать, я жду вас у себя. Ещё раз повторю, что будет тяжело и если ваше здоровье не позволяет…

— Позволяет, — резко оборвала Рианнон Сирона, вскидывая голову и глядя на неё решительно, почти холодно. — Я приду через несколько минут.

Леди Тьмы, третья на их иерархической лестнице, кивнула и вышла из комнаты, чтобы вернуться в операционную. Аборты среди пожирателей времени — дело редкое и кропотливое, но если их Леди требовалась подобная операция, она была готова её провести, независимо от того, насколько высокими будут риски.

— Мне нужно пойти с тобой? — Имлерит поднялся с места вместе со своей сестрой, тоже поспешно надевая свою одежду.

Он хмурился, а она молчала, застыв с не до конца надетым обратно платьем. Ей нужна была поддержка, но саму операцию, пожалуй, она должна была пройти одна — это был её выбор и только она должна нести за него ответственность, даже если это может обернуться последствиями более чем плачевными.

— Нет, — уверенно мотнула головой Леди-Командор, наконец-то заканчивая с легким черным платьем и нервно поправляя его подол. — Но, пожалуйста, приди после. Я не хочу очнуться в одиночестве.

Имлерит не ответил, однако позволил себе подойти к ней и на несколько мгновений прижать её к себе, обнимая за плечи, не касаясь её спины. Он не сказал об этом, но она знала, что он придёт; знала, что он не позволит ей остаться одной, чего бы это ему ни стоило. Когда она очнётся, он обязательно будет рядом, а она будет свободна от тех вещей, что тяготили её больше полугода. Тех, на которые она решалась примерно столько же.

— Удачи, Сирона, — напоследок тихо произнес Лорд Заточения, до последнего момента не выпуская её руки из своей. — Я буду рядом.

========== Спасение ==========

— Перестань дергаться, Сирона, ты можешь повредить свои швы, — с легкой усмешкой произнес Имлерит, пытаясь угомонить сестру. — От того, что ты дергаешься, легче не станет.

Она прекрасно знала о том, что легче ей не станет, но подобное поведение и возможность отвлечься хотя бы на лёгкую боль были для Леди-Командора некоей отдушиной. Только недавно собственноручно прервавшая жизнь сразу двоих своих не успевших родиться детей, она мучилась последствиями операции и угрызениями совести, в несколько раз более суровыми, чем громоздкие швы внизу живота и очередной недостаток времени. Она привыкла к боли, а лаборатория по восстановлению временного баланса и бридинг работали исправно, позволяя не обременять кого-либо надобностью делиться с нею собственным временем, однако избавиться от чувства вины было не так просто.

С работой и постоянным ментальным напряжением Первой, было почти невозможно чувствовать себя виноватой всегда: работа отвлекала её, а обязанность изо дня в день, каждый час умерщвлять множество живых существ в бесконечной вселенной притупляла и здорово меняла приоритеты, вынуждая понимать, что смерть — неотъемлемая часть цикла существования, да и сама она — самая буквальная его часть. Всё это облегчало давление на сознание в рабочее время, но оно раз за разом возвращалось, стоило Леди-Командору расслабиться и прекратить думать о работе.

И тогда на помощь приходила наука. Или Имлерит.

Сегодня, помимо обработки её послеоперационных швов, брат отвлекал её с помощью затянувшегося приема ванны. Вчерашний опыт с работой тоже принес свои результаты, — они долго сидели над планом, пытаясь выровнять смету и понять, как лучше вписать космическую промышленность в инфраструктуру их планеты — но, видимо, не показался ему стоящим. По мнению Лорда Заточения, Сирона работала очень много, и заставлять её работать её и во время своих коротких перерывов ему не хотелось.

— Я знаю, — просто отозвалась она, морщась и легко облокачиваясь на бортик ванны спиной. — Это происходит непроизвольно, когда я не могу расслабиться.

Несмотря на то, что обстановка в помещении была не только простой, но и доверительной, Леди-Командор никак не могла понять, что именно было не так. Прохладная вода, никак не влияющая на её тело или всё те же швы; едва уловимый запах открытого шампуня, всё ещё не использованного и просто болтающегося где-то на полке; приглушенный свет и до мелочей аккуратный Имлерит, протирающий её больную спину мягкой губкой — всё это было замечательно, однако расслабиться полностью не получалось.

«Это было спасением, — уверенно сказала она сама себе, прикрывая глаза и непроизвольно хмуря брови. — Это было спасением, и я не должна чувствовать себя виноватой»

Имлерит знал, о чем думает его маленькая Сирона и понимал, что подобные мысли ей совершенно не нужны. Если эти дети, пусть они и оказались пожирателями времени, не были желанны и могли подвергаться опасности с самого рождения, могли быть брошенными и покинутыми, то в её поступке не было ничего дурного. Как она про себя и думала, это было спасением, единственным спасением для этих существ, в перспективе лишенных любви и толкового места в жизни. Неизвестно, что стало бы с ними, дай им шанс начать эту жизнь, а теперь они были лишены мучений, не рождаясь.

— Прекрати об этом думать, — Лорд Заточения покачал головой, медленно касаясь руками её шеи и стараясь размять уставшие, застоявшиеся мышцы. — Ты всё сделала правильно и в этом не может быть твоей вины.

Он был прав. Леди-Командор могла считать, что он был прав и давать своему разуму чуть больше свободы. Каждый день она убивала огромное множество людей, а чем эти дети, пусть и её, были лучше остальных? Они не были. Она не должна была быть настолько мелочной и лицемерной. То, что случилось уже случилось и у них не было никакой возможности это изменить, ровно как и возможности избавиться от своей хаотичной сущности. И покуда её не было, ей, да и всем остальным тоже, оставалось только жить дальше.

— Я знаю, — усмехаясь, она повторялась и опутывала его руки волосами. — И знаю, что мне надоела невозможность наблюдать за тобой.

Больным непозволительно было резко вскакивать или с такой силой тянуть на себя крупных мужчин, что те вынуждены были с плеском и шумом валиться в воду, но Первая не считала себя больной. Ей нужно было отвлечься, несмотря на осознание отсутствия вины, а Имлерит, теперь мокрый и откидывающий волосы с поврежденного левого глаза, был лучшей возможностью это сделать.

Ванна в этой части корпуса была большой, напоминавшей некрупный бассейн, и Сирона легко могла устроиться на руках своего брата, занявшего место у одного из бортиков. Его одежда, намокшая и царапающая её кожу, раздражала и вынуждала женщину снимать её с него, складывая рядом, а он был почти таким же холодным, как она сама и вода, в которой они находились. Обнимая его за шею и касаясь его волос, Леди-Командор ждала, что Имлерит что-нибудь скажет, но тот так и не разомкнул губ.

Прижав сестру к себе, крепко удерживая её обеими руками, он позволил себе сделать то, чего у них так никогда и не было: соприкоснуться своими волосами с её, запутаться в них и ощутить, каким резким и эмоциональным может быть столкновение времени.

Это было процессом очень личным и специфическим, заставляющим её крепко сжимать руки на его плечах, оставлять на них темные следы и шумно выдыхать, прижимаясь своей щекой к его. Чем чаще соприкасались их темпоральные потоки, тем глубже становилось проникновение, сильнее выражалась их связь. Потеряться в этих ощущениях, совершенно новых и выжигающих всё изнутри, было проще простого, и они оба в них растворялись, уже не замечая разницы даже друг между другом.

— Скажи мне… — голос Сироны путался и казался хриплым, когда она, подрагивая, пыталась шепотом разговаривать с братом и унять хаотичное движение собственных волос. — Скажи мне, что это не исчезнет.

Чувствовать её, всю целиком, начиная от мельчайших частиц её времени и заканчивая холодными прикосновениями рук, было слишком ценно, чтобы это могло исчезнуть. Ловя каждый выдох сестры губами, всё ещё удерживая её в своих объятиях, Имлерит готов был сказать или пообещать ей всё, что угодно. Пообещать и сделать так, чтобы это обещание обязательно было выполнено.

— Только если ты сама захочешь этого, Сирона, — она оказалась к нему ещё ближе, задевая его губы своими, то и дело прикасаясь к ним языком, а он отвечал ей точно таким же хриплым шепотом, с трудом удерживая себя от глубокого, продолжительного поцелуя. — Только если захочешь.

Стон, раздавшийся из-за плотно закрытых дверей ванной комнаты на седьмом этаже, заставил Леди Пустоты остановиться прямо посреди коридора и удивленно поднять брови. Эти постыдные, бессмысленные для кровных родственников звуки, да ещё и настолько откровенные, словно им пришло в голову заниматься по меньшей мере темпоральным сексом, раздражали её и вынуждали недовольно кривиться, крепче прижимая к себе бумаги и шагая дальше.

Все их коллеги, кроме Лорда Безумия, были недовольны ни капли не скрываемой родственной, любовной и рабочей связью между Первой и Четвертым; никто из них не помнил, что именно такая связь должна была установиться между двумя действующими лицами одного действенного предсказания.

========== О любви босиком ==========

Спальня Леди-Командора редко использовалась по назначению. Чаще всего она проводила там время, пытаясь отдохнуть от работы или поработать в одиночестве, однако сейчас это происходило всё реже: большую часть времени женщина проводила в кабинете, редкими ночами возвращаясь в комнату по состоянию здоровья или настоянию брата, убеждавшего её, что отказываться от отдыха попросту нельзя.

Но сегодня всё складывалось иначе. Закончив с документами раньше, чем планировалось и заставив Имлерита отбросить в сторону свои тренировки, Сирона пыталась отдохнуть и найти для себя достойное занятие одновременно. У неё было чуть больше часа до появления Листреи на Нодакрусе и посвящать этот час работе совсем не хотелось.

— Ты можешь научить меня танцевать правильно? Когда-нибудь это мне пригодится, но я не помню ни одного шага или движения.

Ей не нужны были танцы, — на официальных приемах она чаще всего разговаривала или подписывала бумаги — ей просто хотелось провести время с дорогим ей человеком максимально далеко от рабочей тематики. А танцевать в практически пустой комнате босиком должно было быть приятно. Приятнее, чем без остановки распределять ресурсы неустоявшегося государства.

Он, стоя посреди помещения, смотрел на неё и улыбался. Одетая в незамысловатое белое платье, часто заменявшее ей тяжелую военную форму, босая и улыбающаяся ему в ответ, Сирона казалась красивой, почти сияющей. Он не знал, нужны ли ей эти занятия на самом деле и сможет ли он сам вспомнить всё, что когда-то учил, но не мог даже помыслить о том, чтобы отказаться, глядя на эту улыбку.

— Могу, — Имлерит кивнул достаточно серьёзно для человека, собиравшегося давать уроки танцев не только босиком, но и без верхней части одежды, оставшейся в спортивном зале, и взял сестру за руки. — Если вспомню, как это делается.

Лорд Заточения вспоминал, а Леди-Командор пыталась следовать его негласным указаниям, то и дело замечая, что в отсутствии каблуков их с братом разница в росте становится слишком уж ощутимой. Привыкнув к тяжелой и не очень удобной обуви, она уже почти забыла о том, что сама по себе не доросла даже до ста восьмидесяти сантиметров, и если во многих других областях о соотношении её роста с двумя с половиной метрами можно было забыть, то сейчас, в танце, это ощущалось гораздо сильнее.

Она не могла заглянуть ему в глаза или положить голову ему на плечо; у неё не получалось держать руки на его плечах правильно и не выходило следовать за его шагами так, как ей того хотелось. У Сироны с её небольшим для пожирателя времени ростом вообще мало что выходило, но она не отчаивалась, продолжая улыбаться и пытаться снова и снова.

— Я не могу до тебя достать, — она почти смеялась, когда им обоим пришлось остановиться из-за её поразительно неуклюжих движений и очередной попытки показаться выше, чем она была на самом деле. — Мне придётся надеть туфли, чтобы мы могли продолжить.

Первая хотела было повернуться, наконец прекратив смеяться, и добраться до своих любимых туфель, каблук на которых был максимально высоким, но Имлерит так и не дал ей этого сделать. Он продолжал держать её за руки и молча улыбался.

Их с сестрой разница в росте была действительно ощутимой, составляя не меньше семидесяти сантиметров, но исправить это можно было не только её любовью к обуви на высоком каблуке. Он прекрасно понимал, что тот способ, какой пришел ему в голову, вряд ли поможет Сироне научиться танцевать или вспомнить, как она этому училась, однако он всё ещё был куда интереснее и правильнее, чем её тяжелая, неудобная обувь.

— Это можно делать и иначе, Сирона, — тихо произнес Лорд Заточения, поднимая её на руки и позволяя их глазам оказаться на одном уровне. — И гораздо приятнее.

Да, это действительно было куда приятнее. Танцевать в таком положении было невозможно, зато куда проще было заглянуть Имлериту в глаза или положить голову ему на плечо, как ей хотелось минуту назад. Теперь он был гораздо ближе, а она — гораздо выше; теперь их взаимные улыбки приобретали

совсем другой оттенок, а объятия становились совсем не удаленными и официальными, принятыми в танцевальных практиках; теперь они могли легко прикрывать глаза и позволять себе мягкие, тягучие и совсем не пошлые поцелуи, призванные просто позволить им быть ещё немного ближе.

— Опять!

Возмущенный высокий девичий голос заставил их обоих вздрогнуть и забыть друг о друге точно так же, как и несколько лет назад, и громко хлопнувшая дверь это впечатление только дополнила.

Листрея, в очередной раз заставшая картину, для неё глубоко неприятную, предпочла остаться в кабинете, покинув спальню матери практически сразу. Она уже видела этих двоих в том же положении, когда была ещё маленькой, и теперь, когда её неприязнь к брату матери, отчего-то ведущему себя совсем не как брат, только усилилась, подобное почти что выводило её из себя. Этот человек ей не нравился, а мама никак не хотела от него отказываться. Она даже выглядела счастливой, и Ли не понимала, как такое может быть — по её мнению, счастливой та могла быть только рядом с отцом, пусть в те разы, когда ей приходилось видеть их рядом, всё и выглядело наоборот.

========== Семья ==========

Времена, когда Листрея, теперь уже зовущая себе исключительно «Трей», появлялась на Нодакрусе, можно было пересчитать по пальцам. Каникул внутри Академии предусмотрено не было, и единственное, что позволяло ей покидать планету, был статус её матери, слишком занятой, чтобы навещать ребенка самостоятельно и слишком нелюбимой некоторыми создателями времени, чтобы провоцировать их без особой нужды. К счастью, короткое расстояние и возможность коротких путешествий после сданного экзамена по управлению кораблем, позволяли девочке делать это практически самостоятельно, под контролем координатора.

Сегодняшний день был именно таким: Трей, сидя на диване в гостиной главного корпуса, внимательно смотрела на единственного человека, оставшегося с ней в одном помещении. На человека, который, по её мнению, стал причиной распада их семьи и который, возможно, был виноват в том, что её отец исчез и так ни разу и не появился. Она уже почти закончила Академию, а его всё ещё не было. И тот, кто теперь занимал его место, она была уверена, должен был приложить к этому руку.

— Почему мама оставила меня с вами? — скрестив руки на груди, Ли откинулась на спинку дивана и почти что надулась, глядя на пожирателя времени из-под нахмуренных бровей. — У меня нет никакого желания с вами общаться, даже если она считает иначе. Она говорила, что нам стоило бы наладить отношения и говорила, что сейчас мы могли бы считаться семьей, но этого никогда не будет.

Стоя у дверей, прислонившись спиной к стене, Имлерит только безразлично смотрел в сторону девушки. Уже подросток, примерно ста десяти лет, она совсем не походила на свою мать в том же возрасте и была до ужаса заносчивой, как и многие другие представители её вида. Он прекрасно понимал, что это может быть вызвано особенностями взросления, жизнью среди иного народа, другим воспитанием и личной неприязнью к самому Лорду Заточения, однако его это ни капли не волновало.

Сирона действительно просила своего брата наладить отношения с её дочерью, если получится —заменить ей отца, только ни один из них совсем не хотел идти на контакт. Каждый раз, когда они оказывались втроем, Листрея делала вид, что ей нет никакого дела до высокого и мрачного родственника матери. Он, в свою очередь, просто не обострял конфликта и не пытался навязать ребенку общения с тем, кто выглядел в её глазах почти что врагом.

— И называть вас отцом я тоже не буду.

Он выдохнул и открыл на несколько секунд закрытые глаза, позволяя себе обратить на ребенка взгляд. Высокий, постоянно одетый в черное, со шрамом на левом глазу, пожиратель времени наверняка выглядел устрашающе, но Трей даже не дернулась, глядя на него в ответ и презрительно щурясь.

— Я этого от тебя не требую, — хмыкнул Имлерит, скрещивая руки на груди и наблюдая за тем, как ребенок, не желая отставать, делает то же самое. — Единственное, что меня интересует — душевное спокойствие Сироны, и будет вполне достаточно, если мы просто будем делать вид, что нас друг для друга не существует. Единственное, что тебе придётся делать — здороваться.

Листрея не ожидала такого ответа. Ей казалось, что этот человек во всём подчиняется её матери, словно преданный пес и верный слуга, а теперь оказывалось, что он имеет собственное мнение и способен ей перечить. Разве так нужно было выполнять приказы того, кто был выше по званию? Или теперь, когда он занимал место её отца, он мог считать себя почти тем же, как являлась её мама?

Скривившись, девочка задумалась над тем, что стоит ответить. Пожиратель времени не шел на конфликт и не искал его, ему была безразлична как сама Эли, так и её к нему неприязнь, какую ей так хотелось выразить и выплеснуть на него, показывая, как сильно это её обижает, а она могла пользоваться только тем, что не собиралась с ним общаться.

«Глупо», — заметила она про себя.

— И здороваться я не собираюсь, — по-детски закончив этот спор, являвшийся спором только для неё одной, девочка хмыкнула и

слегка повернула голову, показывая, что разговаривать больше не намерена.

Едва ли не закатив глаза, Имлерит снова выдохнул и покачал головой. Ему было понятно, что им с этим ребенком никогда не поладить, как бы сильно Сирона этого ни хотела, однако ему придётся стараться, чтобы её не подводить. И без того расстроенная тем, что её дочь отдаляется от неё под воздействием учебы в Академии его сестра не должна была подвергаться ещё большим издевательствам. Он будет делать всё, что возможно, чтобы сгладить подростковый бунт маленькой выскочки или хотя бы сгладить его в глазах Сироны.

И та, если это понадобится, всё же начнёт здороваться, хочется ей этого или нет.

***

То, что звалось у людей семейными встречами или родственными прогулками не имело никакой ценности для пожирателей времени, семью не ценивших и не имеющих почти никаких родственных связей. Даже самые близкие родственники, будь то родители или родные братья и сестры, считались у этого народа чем-то незначительным, что не стоило внимания отдельно взятой особи. Каждый из них был сам за себя, занимался своей жизнью и следовал собственному долгу, а то, что происходило с родственниками, близкими или не очень, в большей степени проходило мимо них.

Одним из самых главных исключений из этого правила оставалась нынешняя Леди-Командор — женщина, с самого детства ценившая свою семью и до сих пор пытавшаяся её сохранить. И если теплые родственные отношения со старшим братом, пусть многие и называли их иначе, она всё ещё могла сохранить, то в отношениях с дочерью всё складывалось иначе.

Элистрея не ценила попыток матери заменить ей отца кем-то другим и, казалось, была предельно недовольна присутствием Имлерита на их семейных встречах, и без того случавшихся достаточно редко. Для ребенка этот человек семьей не выглядел, и Сирона понятия не имела, как ещё можно объяснить подростку, что и он тоже часть их маленькой семьи, причем такая же значительная, какой когда-то был Дариэль.

— Почему мы должны встречаться втроем? — несмотря на знание о том, что подобные вопросы причиняют матери боль, Ли продолжала их задавать, сидя за столом и недовольно поглядывая на Имлерита, и без того уже скрывшегося в самом дальнем углу помещения за своим рабочим датападом. — Он не имеет к нам никакого отношения и я совсем не хочу встречаться и с ним тоже.

Первая прекрасно понимала, какими ранимыми и подверженными максимализму могут быть подростки в таком возрасте, но с каждым разом сознание подсказывало ей, что всё это глупости. Листрея вела себя неподобающе и с каждым новым разом, с каждым годом, проведенным в пределах Этерии, это становилось всё более явным.

Она старалась, действительно старалась смягчить для неё потерю одного из родителей, старалась не навязывать ей других людей, если та этого не хотела; она пыталась даже встречаться с ней одной, но даже в таком случае девочка волком смотрела на Леди-Командора каждый раз, когда та бралась за инструмент, чтобы ответить на одно из сообщений по работе. С тех пор, как Трей подошла к порогу взросления, она стала винить свою мать не только в потере отца, но и в том, какие отношения сложились между создателями и пожирателями времени. Взрослея, она становилась всё больше похожей на тех, кто воспитывал и обучал её в пределах Академии.

— Из-за такого поведения мы всё ещё остаемся на грани возможной войны, — резко, странновато ухмыльнувшись, Сирона произнесла вовсе не то, чего ожидала от неё дочь. — Не пора ли вам хоть немного передумать, пока кто-нибудь из нас не разозлился?

Ей надоело, что каждый из окружающих людей выступал агрессором; она устала от того, что создатели времени оказывали на её жизнь настолько сильное влияние, что ей до сих пор приходилось перекраивать себя и терпеть постоянные упреки, практически ни на чем не основанные. Она устала, и её характер, нестабильный и часто выходящий за рамки разумного из-за должности Маньяка, давал о себе знать в самые неожиданные моменты.

— Мам, я не думаю, что…

— Я думаю.

Ли с опаской поглядела на единственный, сейчас ярко-желтый и блестящий глаз своей матери, непроизвольно вжавшись в спинку стула и впервые за всю недолгую жизнь почувствовав, что эту женщину и правда есть за что бояться. Этот взгляд, эта странноватая ухмылка — всё это внушало ей непроизвольный ужас, словно та забиралась ей в голову и раскидывала это ощущение тут и там в её сознании, будто это ощущение необузданной, бесконтрольной силы забиралось в её голову прямо сквозь глаза.

Ребенок не знал и пока ещё даже не догадывался о причинах происходящего, а Имлерит, в несколько шагов преодолевший расстояние до стола и закрывший глаза сестры ладонью, знал. Такое случалось чаще, чем хотелось бы — характер и взгляды Сироны медленно изменялись под давлением его отца, вынуждая её становиться всё более агрессивной и беспокойной, смотреть на вещи совсем иными глазами. Чужими глазами.

Он любил её любой, независимо от того, что с ней происходило и как часто нужно было справляться с её психикой, и именно эта любовь вынуждала его защищать её дочь от неё же, чтобы не причинять Сироне, которая очень скоро придёт в себя, лишнюю боль.

— Сейчас тебе лучше исчезнуть, ребенок, — хрипло и на полном серьёзе произнес Лорд Заточения, продолжая удерживать Сирону на месте и не обращая внимания на то, что она обхватила его запястье волосами, пробираясь ими под кожу и вынуждая его стискивать зубы от неприятной боли. — И как можно быстрее.

Листрея не любила этого человека и никогда не думала, что ей придётся слушаться его или следовать его советам, только парализующий, противный и неприятный ужас, какой она всё ещё ощущала, заставил её кивнуть и быстро встать из-за стола, тут же исчезая за дверью.

Имлерит знал, что его сестра уже через несколько минут придёт в себя и будет жалеть о том, что сказала; о том, что снова поддалась навязанной извне агрессии. Он знал об этом и ждал, когда пряди её волос наконец-то расслабятся и отпустят его, а напряженные плечи медленно опустятся. Он ждал и продолжал держать её, стараясь быть предельно аккуратным.

Помимо маленького бунтующего подростка, им нужно будет справиться ещё очень со многим, в том числе и с влиянием Лорда Безумия на сознание Сироны, и Имлерит готов был помогать своей сестре, коллеге, госпоже и любимой женщине в любом из этих вопросов, даже если ради этого ему придётся каждый раз терять время и залечивать неизменно появлявшиеся шрамы. Его Сирона, его маленькая и безмерно любимая Сирона стоила не только каких-то шрамов.

========== Мир требует войн ==========

Технологический прогресс в условиях бесконечно развивающегося вида, способного использовать не только передовые технологии, присущие всем развитым народам, но и вольного распоряжаться отрицательной частью времени, может стать настоящим произведением искусства.

Пожиратели времени — одна из немногих рас, предпочитающая машиностроение регулярной армии. Немногочисленное население их планеты по-началу предпочитало использовать наемников для военных целей, а постепенно, с новыми реформами Леди-Командора, полностью перешло на синтетическую силу. Множество боевых крейсеров, управляемых искусственным интеллектом, стабилизированным и связанным между собой; громадные боевые машины, оснащенные практически полным сознанием, с полностью функционирующими синими ящиками; и даже киборги, созданные из добровольцев, отдавшихся в её руки. Сирона, получившая репутацию безжалостной ученой и беспощадной главнокомандующей, оправдывала свои прозвища и уже несколько лет не останавливалась, давая своему народу всё новые и новые пути для развития.

Создатели времени соблюдали условия мирного договора, но среди них уже начинались разговоры о том, что их соседи и коллеги слишком опасны, что отсутствие армии — не повод расслабляться, что всё это всего лишь видимость, что они всё ещё хищники. Глядя на это, Леди-Командор предпочитала ухмыляться и ждать. Она готовилась и готовила свой народ, вела занятия в академии, подготовленные для взрослых особей, выращенных внутри бридинговых машин, разрабатывала всё новые и новые веяния в темпоральной кибернетике. Она много работала и была готова встретить революцию или войну, если та вдруг начнется. А о том, что она начнется, Первая знала лучше многих других — она чувствовала, ощущала это в будущем и имела возможность сделать всё, чтобы этого не случилось. Или, может быть, чтобы её народ вышел из этого боя победителем.

В Лорде-Президенте сомневаться не приходилось, ровно как и во вновь набранном Совете — каждый из них был спокойным и ответственным лицом, понимающим, что Порядок без Хаоса не имеет никакого значения, не обладает никакой силой, что всё это идёт от лукавого и что вселенной в равной мере нужно и то, и другое. Однако, это вовсе не отменяло того факта, что лорд Сареон, первый столп Порядка, всё ещё придерживался иной точки зрения. Поразительно старый, практически создавший весь вид создателей времени, он сыскал себе репутацию великой легенды, и именно он готовил почву для революции, для нового удара. Вопрос состоял лишь в том, когда его план придет в действие. Вопрос, на который Леди-Командор должна была ответить раньше остальных.

Помимо огромных боевых машин, увлеченная исследованиями Первая занималась ещё и усовершенствованием живых существ, и первым же живым существом, подверженным экспериментам, стала она сама. Отсутствие правого глаза и невозможность не только работать, но и видеть им, стало для неё новым стимулом — долго работая над созданием подходящего глазного яблока, над восстановлением семи мышц искусственным путем, над возможностью соединения кибернетической ткани с настоящими нервами, в конце концов она пришла к идеальному прототипу, какой возможно было сделать настоящей частью своего организма.

За последние несколько лет Леди-Командор пережила достаточно операций: тяжелый и опасный для её жизни аборт; восстановление времени искусственным путем в качестве эксперимента; а теперь ей предстояла операция ещё более сложная, проводить которую придётся нескольким хирургам. А ей, как управляющему происходящим, придётся удерживать себя в сознании. Жестокая, жуткая практика, но женщина твёрдо решила, что видеть и чувствовать ей хочется гораздо больше, чем продолжать существовать без правого глаза вовсе.

«Не так больно, как многое другое, — убеждала она себя, оказавшись на операционном столе и железным усилием воли стараясь сосредоточиться на том, что ей придётся говорить своим врачам и ассистентам. — Не так больно, как терять его»

Оказалось, что приобретать новый глаз так же больно, как терять старый. Несмотря на спокойствие, какое Леди-Командор собиралась соблюдать, она несколько раз чуть было не повредила Рианнон, проводившую ювелирную работу с её глазным нервом; расцарапала свои руки и в кровь искусала губы, на которых снова останутся шрамы. К тому же, у Первой не получилось должным образом контролировать не только свои эмоции, но и свои волосы, в пыль уничтожившие машину, ассистирующую Третьей на операции. Пожиратель времени была беспокойной, много рычала и кричала, кривилась и дёргалась, удерживаемая только жесткими фиксаторами, однако операция всё же сумела подобраться к своему логическому завершению.

Рианнон, третья на ступенях иерархии Хаоса, заметила, что после столь сложных и кропотливых действий у неё дрожат руки, а Четвертый, всё время болтающийся где-то поблизости и отвечавший исключительно за теоретическую и подсобную часть, теперь, когда всё закончилось, вовсе не помогал. Он нервничал, переживал и готов был, казалось, попытаться расправиться даже с самой Третьей, если что-то вдруг пойдёт не так, и находиться с ним в одном помещении у женщины не было никакого желания.

— Можешь остаться и следить за её состоянием, — холодно, спокойно констатировала она, стягивая с рук покрытые временем перчатки. — Болевой шок вынудил её потерять сознание, но я сделала всё, что могла, чтобы справиться с его последствиями. Скорее всего, понадобится интенсивная восстановительная терапия, чтобы Леди-Командор смогла вернуться к делам уже через неделю, — с этим, я уверена, ты справишься. Она должна очнуться в течение ближайших часов, но если этого не случится, то ты знаешь, что нужно делать.

Да, Лорд Заточения знал, что нужно было делать и готов был этим заниматься, даже если ему самому вдруг придётся умереть. И без того растревоженный наблюдением за мучившейся в течение семи часов сестрой, сейчас он был на взводе и радовался, что Леди Тьмы всё же ушла. Останься она, с ней могло бы случиться всё, что угодно — Имлерит до сих пор с трудом контролировал свою ярость, особенно тогда, когда дело касалось Сироны. Его маленькой Сироны, без сознания лежавшей на кушетке и медленно, едва заметно дышащей, с перевязанным правым глазом.

— Ты справишься, — он разговаривал тихо и почти неслышно, в большей степени для себя, точно так же, как для собственного успокоения касался её мягких волос, аккуратно поглаживая их, зная, что ничего из этого она не почувствует и не вспомнит. — Я знаю, что ты обязательно справишься, Сирона. И снова сможешь увидеть мир обоими своими глазами.

========== Вкус любви ==========

Она долго всматривалась в зеркало в первые несколько суток после операции. Каждый день начинался с того, что Сирона смотрела в зеркало и пыталась понять, сильно ли её правый глаз выбивается из общей картины.

Любой, кто смотрел на неё, мог с легкостью сказать, что он искусственный, не зная даже подробностей. Окруженный несколькими заметными шрамами в области верхнего века и одним некрупным на нижнем, он двигался неестественно быстро и едва заметно светился при использовании системных функций внутренней оптики. К тому же, полностью черный, он создавал контраст с глазом левым, всё ещё ярко-желтым и продолжавшим набирать яркость.

Новый глаз Леди-Командора не был приятным дополнением к её образу и не делал её красивее, однако позволял ей видеть мир с обеих сторон и не лишал возможностичувствовать, пусть и не так ярко, как настоящий. Заглядывая в зеркало снова, она думала, что этого вполне достаточно.

— Ты не считаешь, что это слишком?

Она задавала этот вопрос далеко не в первый раз, но Имлерит снова и снова поднимал на сестру взгляд и улыбался, откладывая в сторону датапад. Он не считал, что это слишком; не считал, что это портит или может её портить; не думал, что это делает её хуже и ему не казалось, что это выглядит новым уродством. Он считал, что ничто, чем бы оно ни было, не сможет испортить его Сирону. В его глазах эта женщина была и остается идеальной, сколько бы шрамов она на себе ни носила.

— Это не может быть слишком, Сирона, — пожиратель времени покачал головой, наблюдая за тем, как его сестра делает несколько шагов в сторону от зеркала и присаживается на ручку его кресла. — Это позволяет тебе видеть вновь, а это стоит любых неприметных царапин.

Несмотря на то, что уже почти несколько лет Сирона не испытывала неудобств с отношением окружающих людей к ней и на то, что она больше почти не переживала о своих многочисленных шрамах и ранах, Имлерит всё ещё старался уверить её в том, что их у неё нет вовсе. Он понимал, что после многовекового давления она вряд ли сможет расстаться с этими установками и стереотипами так быстро: для того, чтобы попрощаться с ними и осознать, что для близких ей людей подобное не имеет никакого значения, понадобится больше пары сотен лет.

Она наклоняла голову и прищуривалась, разглядывая брата. Правый глаз видел куда лучше левого, мог регистрировать частоту чужих движений, вычислять расстояния и траектории, задавать координаты, и Сирона пользовалась этим, всё ещё пытаясь привыкнуть. Но для того, чтобы столкнуться взглядом со спокойным и умиротворенным Имлеритом вовсе не нужно было иметь особенных глаз — это можно было сделать и просто так. Он был прав: если она могла видеть всё так четко и так ярко, могла больше не терять ориентацию в пространстве и смотреть на него сразу двумя глазами, никакие царапины не имели значения.

— Как и тебе, — она улыбнулась и, потянувшись вперед, коснулась кончиками пальцев длинного шрама, вертикально пересекающего левый глаз брата. — Это стоит даже больше царапин.

За эти сто тридцать лет, что прошли с тех пор, как Леди-Командор вспомнила о многих деталях своего прошлого, их с Имлеритом отношения пришли именно к тому, к чему они должны были прийти: к взаимной приязни и полному пониманию. То, что связывало их в прошлом и тонкой нитью тянулось сквозь всю её жизнь наконец-то распустилось, словно бутон цветка, пережившего суровую зиму и дождавшегося весны. Неразрывно связанные с самого начала, сейчас они оба могли сказать о том, что чувствуют себя максимально счастливыми для сложившихся обстоятельств — несмотря на постоянное давление со стороны коллег, на частую угрозу собственным жизням и тяжелые последствия работы с первым классом, на многолетнюю историю другой любви, коей Сирона пыталась заместить настоящую и какую принимала за что-то иное, они были рядом и не собирались расставаться.

— Я люблю тебя, — тихо произнесла Первая, мягко обнимая Имлерита за шею и позволяя себе оказаться к нему ещё немного ближе.

Ей понадобилось почти сто лет, чтобы осознать, что она любит его на самом деле. Всё это время у неё не получалось определиться с тем, где именно её чувства являлись надуманными, недостаточно настоящими или основанными на силе привычки, но сейчас… Сейчас всё стояло на своих местах, позволяя женщине взглянуть на происходящее иначе. То, к чему она привыкла уже давно ушло и больше сотни лет не появлялось. Сирона ничего не забыла, но этого времени было достаточно, чтобы понять: её брат, всегда остававшийся рядом, холодный и вечно готовый сорваться, чтобы утопить мир в крови ради своей любимой сестры, значил для неё гораздо больше, чем кто-либо другой, кому бы ни приходилось занимать его место.

— Я знаю, — хриплым шепотом отозвался он, обнимая её в ответ и положив свою свободную руку поверх её левой ладони. — Я чувствую.

========== Завтра ==========

Привязанности считались слабым местом живых существ, близкие людей хоть сколько-то значимых часто становились предметом постоянных нападок и подвергались риску со стороны не только соперников, но и обстоятельств. Леди-Командор, как один из политических лидеров, могла бы переживать за своих близких больше других, однако их список уже давно сократился всего до двух человек, один из которых находился под постоянной защитой создателей времени и, очень часто, терпеть её не мог.

Их с Листреей конфликт уже давно был решен: Сироне несколько месяцев как было ясно, что дочь не желает считать свою мать заслуживающей хоть какого-то покоя и возможности видеться с ней не только в полной изоляции. Она понимала и принимала это, но видеться они стали гораздо реже — Ли отказывалась появляться на Нодакрусе из-за возможности пересечься со своим дядей по маминой линии, а ход на Этерию Первой был заказан, если она не желала развязать новую войну досрочно.

Трей полностью поддерживала взгляды создателей времени и, при случае, сама бы встала на их сторону, не подвергая себя опасности, и по той причине Леди-Командор могла не опасаться — девочка будет в безопасности до тех пор, пока не сменит собственных приоритетов или пока не решит, что её мама не такая уж и плохая, какой кажется на первый взгляд.

Взгляды на второго близкого человека Первой были не так просты. Ни среди своих коллег, ни среди создателей времени Имлерит не пользовался популярностью, да и желающих отправить его как можно дальше и как можно скорее уже нельзя было пересчитать даже по пальцам обеих рук. В отличие от Стреи, её брат мог постоять за себя, если ему вдруг это понадобится, но и любое нападение, предназначенное ему, тоже могло оказаться куда жестче в условиях надвигающейся революции.

В условиях этой надвигающейся революции все они были в опасности — и Ли, и Имлерит, и сама Леди-Командор. Она, полностью погрузившись в создание синтетической армии, машиностроение и подготовку к полномасштабной войне, находилась, пожалуй, в самой большой опасности: занятая конструированием, стратегиями, увлеченная государственными делами и играющая в диктатора и тирана, она могла перейти ту невидимую грань, какую не желала переходить.

— Завтра, — внезапно показавшись за спиной Лорда Заточения, Сирона мягко обняла его со спины, улыбаясь и показывая, что весь лимит работы на сегодня ею уже исчерпан. — Уже завтра, а ты так и не сказал мне, чего хотел бы.

Несмотря на загруженность, на тяжесть собственных мыслей и надобность ежеминутно кого-то убивать, эта женщина до сих пор находила время для того, чтобы почувствовать себя хоть немного обычной. И последней вещью, коей она увлеклась, стараясь уйти от работы и начать улыбаться чаще, оказался близкий день рождения брата.

Он обещал сказать ей, чего именно ему бы хотелось, но единственным желанием пожирателя времени была и оставалась улыбка его сестры. Она делала ему подарок каждый день, когда не расхаживала по корпусу с серьёзным и загруженным видом и каждую ночь, когда сидела с ним в одном кресле, пытаясь работать, или крепко прижималась к нему в постели, подыскивая интересные темы для разговоров. Как казалось Имлериту, этого было вполне достаточно, чтобы он мог чувствовать себя счастливым, но Сирона считала иначе — ей казалось, что она тоже должна что-то для него делать, и в этом году её желанием было оказаться как можно дальше от Нодакруса и подарить ему незабываемый или практически незабываемый день. День, вечер и, если получится, ночь.

Это стремление в условиях постоянного риска было вполне ясным тогда, когда она с каждым днём всё сильнее и сильнее уходила в работу, почти теряя себя и вспоминая только тогда, когда Имлерит насильно приводил её в чувство, заставляя вспомнить о том, что, помимо политики существуют ещё и другие вещи, только он всё ещё не считал себя достойным подобных почестей.

— Ты говорила, что больше всего хочешь оказаться как можно дальше отсюда, — Сирона не могла этого видеть, но он улыбался тоже, взяв её хрупкую ладонь в свои руки и мягко коснувшись её губами. — Тебе нравился «Сверхновый» на Цитадели и «Лазурь» на Иссете, я помню. Неважно, куда именно ты захочешь, я буду рад, если ты просто не будешь увлекаться работой в этот день.

Сирона помнила оба этих места и считала их достаточно подходящими для почти двенадцатитысячного по счету дня рождения — каждое находилось достаточно далеко от Нодакруса, чтобы на сутки о нём забыть, и могло похвастаться множеством возможностей забыть вообще обо всём, что там происходило. Сама Леди-Командор помнила в большей степени казино на первом этаже «Лазури» и тир в центре «Сверхнового», где когда-то ей пришлось побороться за один из рекордов в таблице. Увы, без особого успеха.

— Ставлю на Цитадель и обещаю не работать больше целых суток, не считая сознательной нагрузки, — так и оставшись на месте, пожиратель времени прислонилась щекой к его спине, продолжая легко улыбаться. — С середины сегодняшней ночи и до самого отъезда с Цитадели.

Вытянувшись и потрепав Имлерита по волосам, она тут же зашагала в сторону коридора, чтобы закончить с приготовленными на завтра договорами. Сирона была слишком обязательной, ответственной, слишком преданной долгу, и даже её брат осознавал, что эта преданность рано или поздно обернётся для неё чем-нибудь нехорошим, однако сейчас, всё ещё ощущая её прикосновения на своей коже, он мог лишь улыбаться ей вслед, ожидая, когда она вернётся снова, чтобы отвлечься от бесконечной суеты политической жизни и умчаться отсюда как можно дальше.

========== Забыть обо всём ==========

Как бы сильно она ни старалась, сколько бы усилий ни прикладывала, у неё никак не получалось перестать плакать. Эмоции, какие она училась подавлять или вовсе уничтожать, с какими чаще всего справлялась легко и просто, были невыносимо сильными и болезненными. Как так могло получиться? Разве не она сама говорила о том, что этого никогда не будет? Она до последнего верила в собственные слова, пока они не разлетелись на куски, столкнувшись с суровой реальностью.

Он не хотел больше с ними общаться. Он больше не считал их своей семьей. Он не считал своей семьей даже её.

Она утерла слезы широким рукавом своей красной мантии, показывающей её принадлежность к фракции, и выдохнула. Трей старалась успокоиться, только получалось у неё с трудом. Сидя на полу в своей комнате, прячась за небольшим комодом и позволяя себе пачкаться в пыли и плакать, она не походила на правильного и гордого создателя времени, каким хотела быть.

У неё перед глазами до сих пор стояла сцена встречи с отцом на первом этаже Капитолия, откуда он забирал свой корабль, перемещенный туда координатором. После стольких лет, проведенных в одиночестве или в обществе матери, Трей была невероятно рада видеть его живым и здоровым, в чем-то заинтересованным и способным всё так же язвительно общаться со всеми, кто пытался загнать его в какие-то рамки. Но она никогда не думала, что такой же язвительный тон когда-нибудь достанется и ей.

Он смотрел на неё так, словно до этого никогда не видел и утверждал, что у него сейчас нет времени на глупые шутки, да и времени заниматься делами Этерии, если подобное призвано заставить его сделать именно это — тоже. Он не признавал её и не стал даже слушать, что она хотела ему сказать. Он больше не хотел с ней общаться, больше не хотел считать её своей семьей.

Трей всхлипывала и снова утирала непрошеные слезы рукавом. Её учили, что создатели времени не плачут, не поддаются эмоциям и не придают значения своей личной жизни, и сейчас она не только позволяла себе быть слабой, но и предавала то, чему так долго и упорно училась. Но к чему ей все эти оценки, к чему ей работа и фракция, если в её семье больше некому ей гордиться, некому счесть это важным и правильным? Она сама разрушила свои отношения с матерью, пренебрегая её видом, её жизнью и её выбором, а теперь оказалось, что то же самое с ней самой проделал отец. Она могла бы вернуться на Нодакрус и рассказать маме о том, что произошло; она могла бы вернуть её и вновь стать частью её семьи, но ей никогда этого не хотелось.

Листрея с самого детства считала маму всего лишь приложением к папе — она воспринимала её как женщину, дополнявшую их семью и способную сделать отца счастливым, способную заставить его улыбаться и помочь заботиться о самой Трей. Почти всю свою жизнь она росла именно с ним, лишь изредка встречаясь с матерью. И тогда, когда они остались вдвоем, их отношения разладились окончательно, заставляя обеих разойтись в разные стороны и отдалиться друг от друга достаточно сильно, чтобы однажды и вовсе прекратить общаться.

Она знала, что мать её всё ещё любит, что она всё ещё пытается заботиться о ней, однако ей было нужно вовсе не это.

Тряхнув головой, Трей заставила себя собраться. Она была сильной, способной вытерпеть не только подобное. Она была в состоянии справиться и с этим, и со многим другим. Она всё ещё была создателем времени, у неё всё ещё были друзья в Академии, она всё ещё была единственной, кому разрешили присоединиться к фракции даже раньше официального выпуска, а это что-то да значило.

Она несколько раз тяжело выдохнула и отбросила в сторону желание продолжить плакать, а затем поднялась с пола и отряхнула свою длинную красную мантию, не оставив на ней ни единого следа пыли. Она помнила, что создатель времени должен выглядеть собранным и безупречным, должен показывать, что принадлежит к Порядку, и старалась воплотить это в жизнь, несмотря на временно покрасневшие глаза и слегка растрепанные волосы, которые она пыталась пригладить.

— У создателей времени не должно быть семьи, — стоя перед зеркалом, Трей разговаривала сама с собой, кивая и воспринимая информацию с должным, только что восстановленным спокойствием. — У создателей времени есть только дом, должность и фракция и именно о них создатели времени должны беспокоиться.

Исключительно для уверенности кивнув в последний раз, она глубоко вздохнула и покинула комнату. Следуя этому правилу, она должна была не раскисать, а продолжать своё обучение, присутствовать на лекции по основополагающим принципам перерождения, куда теперь и направлялась.

Люди, будь они семьей или кем-то другим, приходили и уходили, а она всегда оставалась один на один с собой. От себя невозможно было сбежать, и Трей понимала это, уже сейчас обещая себе вспоминать об этом знании как можно чаще.

========== Подельники ==========

Никакое место не могло сравниться со «Сверхновым» на Цитадели по своей яркости. Самый оживленный и дорогой квартал главной космической станции галактики Андромеды сверкал всеми возможными красками и увлекал в свои сети всех, кто не мог устоять перед красивой жизнью, праздными развлечениями и казино. Тех, кто не мог устоять перед казино увлекало больше всех.

Яркий неоновый свет, окружавший людей вокруг и заливающий собой практически всю главную двухэтажную площадь района, мог похвастаться полным спектром цветов и возможностью ослепить любого, кому придёт в голову взглянуть, например, прямо на огромную вывеску «Серебряного побережья» или «Башен Бетерия». Каждое следующее заведение было ярче другого и, казалось, они соревновались между собой в том, кто привлечет к себе больше внимания, побеждая в этом соревновании с переменным успехом.

Жители и посетители «Сверхнового» обосновались на обоих этажах площадки — кто-то прислонился к перилам, разглядывая пролетающие вдали аэрокары, не гнушавшиеся огромной скоростью; кто-то столпился внизу, на площадке, ожидая, когда их отсюда заберет точно такой же аэрокар и унесет их на другую половину огромной Цитадели; некоторые толпились около входа в казино и пытались убедить охранника, что у них есть личное приглашение от владельца, что они полностью проходят фейс-контроль или ещё не проиграли все свои кредиты; кто-то, выпив слишком много, пытался поспорить с восьмиглазым наемником у входа на арену, на что получал одни только щелчки и усмешки.

Публика на «Сверхновом» была такой же яркой и разношерстной, как и сам квартал, однако самой яркой всё же была она. Красивая и улыбчивая, с живым блеском в глазах смотрящая на окружающих людей, на разноцветные огни квартала и своего брата, Сирона казалась ярче любого возможного света и даже рождающейся звезды. В её волосах, сегодня собранных в замысловатую высокую прическу, оканчивающуюся длинным хвостом, опускавшимся ниже поясницы, блуждали цветные блики отражений, отталкивающиеся от их платиновой поверхности; а её постепенно отрастающая челка скрывала шрамы на правом глазу. Сирона больше не пряталась и её острые зубы иногда выглядывали из-под покрытых ярко-алой помадой губ; она больше не пряталась и её когти, отпущенные чуть длиннее, чем обычно, блестели и заставляли некоторых с интересом посматривать на неё, гадая, к какому виду она принадлежит; она не пряталась и её платье было достаточно открытым, чтобы часть шрамов на её спине и плечах была видна окружающим. Она не пряталась и была для Имлерита самой яркой точкой на всей Цитадели, во всей безграничной вселенной.

— Куда мы пойдем сначала? — сестра вывела Лорда Заточения из задумчивости, заставляя его отбросить в сторону мысли о её улыбке, и крепко обняла его левую руку, поглядывая в сторону казино. — У нас есть сутки или немного больше, и мы должны успеть везде. Хочешь начать с «Побережья»? Или с бара? Можно начать с арены или посмотреть, почему все сегодня так увлечены аэрокарами.

Она улыбалась и казалась невероятно воодушевленной, словно и в самом деле выбросила из головы всё, что касалось работы и посвятила себя хоть какому-то отдыху, как и обещала. Сейчас, когда её рассудок не терзали чьи-то смерти, а разум не был занят бесконечным планированием, она выглядела спокойнее и довольнее, и Имлериту совсем не хотелось, чтобы это заканчивалось всего через сутки.

— Лучше начать с казино, пока я всё ещё в состоянии остановить тебя, если ты решишь спустить все деньги или уничтожить его владельца, — он усмехнулся и свободной рукой поправил фалды своего удлиненного жилета, вечно сбивающиеся. — Позже я уже не смогу устоять и мне придётся быть твоим невольным подельником.

— Ты уж им стал, — Сирона почти засмеялась, улыбаясь шире и утягивая Имлерита в сторону «Серебряного побережья». — Очень давно. В библиотеке.

Теперь каждый из них помнил, что и когда с ними происходило, и он мог считать это ещё одним поводом для улыбок. Для теплых, влюбленных и счастливых улыбок, предназначавшихся им обоим.

На входе в казино стоял всё тот же бдительный охранник, очень долго всматривавшийся в обоих пожирателей времени. Его смущали их глаза, их когти, их почти синхронные ухмылки и их рост, ему не давали покоя даже схожие черты лица, однако тогда, когда Сирона устала от этого представления и, поправив длинную черную перчатку, вытащила электронное удостоверение, он наконец успокоился и пропустил их обоих.

Внутри «Побережья» было ничуть не хуже, чем снаружи — неоновый свет встречался реже, а в свободных залах толпилось куда меньше народа, и лишь общий вектор оформления говорил о том, что это казино — всё ещё часть «Сверхнового». Приглушенные фиолетовые тона встречались практически везде, а на втором этаже, ближе к рулеткам, столу трансляций наверровых бегов и автоматами для игры в «квазар», то и дело скапливались люди, потягивая разносимые официантами напитки и обсуждая благотворительный прием, какой, оказывается, сегодня тут проводился.

— Нас не должно быть здесь, верно?

Гуманоиды, членистоногие, разумные существа, больше напоминавшие медуз, — все косились на них так, будто они действительно были незваными гостями, но Имлерит не обращал на это никакого внимания, стоя за спиной сестры, удерживая руку на её талии и наблюдая за тем, как она, склонив голову, размышляет над возможными ставками.

— Конечно, — кивнув, Сирона протянула руку вперед и коснулась окрашенной в красное цифры девять. — Но это ни в коем случае не должно нас останавливать.

Сегодня их ничто не должно было останавливать: ни работа, ни чужие благотворительные приемы, ни удивленные представители других видов, никогда не наблюдавшие рядом с собой пожирателей времени. Это был особенный день, как для самой Сироны, так и для Имлерита, и никакие мелочи не имели значения. Она считала, что делает ему подарок, а он всё ещё думал, что единственным важным фактором в дне его рождения был тот, который заставлял его сестру считать этот день особенным и улыбаться так ярко. И даже черное платье, какое она выбрала вместо белого или красного, не делало её хуже — оно подчеркивало не только её фигуру, но и её настоящую сущность, от коей она больше не открещивалась, и могло сделать её только ярче.

— Говорят, что кого-то из создателей времени Элайас тоже должен был пригласить, — проиграв первые пятнадцать кредитов, Сирона ухмыльнулась и повернулась к брату, приняв из его рук бокал с каким-то неизвестным ей напитком. — Остается только надеяться, что ни с кем из них мы не столкнемся. Или, если повезет, обставим их в чем-нибудь.

Если бы кому-то пришлось характеризовать настроение Леди-Командора в данный момент, он мог бы смело окрестить его «игривым» и «приподнятым», а то и вовсе «замечательным», однако единственным, кто давал своей сестре подобные оценки, был Имлерит. Он прислушивался к её словам и следил за её взглядами и улыбками, жалея о том, что на любых людных приемах считается совершенно некультурным выражать свою любовь чем-то большим, чем легкие объятия или соприкосновения рук. Сейчас, когда Сирона смотрела на него с таким огнем жизни в глазах и когда так искренне улыбалась, словно им пришлось вернуться больше, чем на десять тысяч лет назад, ему больше всего на свете хотелось её поцеловать.

========== Забытая клятва ==========

Благотворительный прием Сайласа Кэма, одного из претендентов на пост управляющего «Сверхнового», уже давно перевалил за середину. Посетители его казино, будь они из списка приглашенных или нет, разбрелись кто куда — кто-то занял один из множества столиков, кто-то продолжал спускать свои деньги на азартных играх, а кто-то вел светские беседы около длинной барной стойки. Каждый из приглашенных мог назвать себя персоной достаточно влиятельной и способной воздействовать на результаты выборов, и именно по этой причине хозяин заведения позволял себе в буквальном смысле сорить деньгами.

Имлерит и Сирона, коих здесь не должно было быть, всё ещё позволяли себе пользоваться чужим гостеприимством, не привлекая особого внимания. Конечно, их внешний вид мог бы показаться кому-то странным, мог бы выдать некоторым то, кем они являются на самом деле, но среди гостей мистера Кэма не нашлось никого, кто за свою жизнь видел хоть одного пожирателя времени.

— Тебе не кажется, что здесь стало скучно?

Они тоже сидели за одним из столов, пытаясь отдохнуть от превратностей рулетки, где Сирона потеряла почти все кредиты, что были отведены на данное заведение. Отдых в большей степени заключался в беседах и в возможности на время сбросить тяжелые туфли на высоком каблуке, чем она и старалась насладиться. Сейчас, лениво оглядываясь вокруг и примечая, что рядом с их столиком снова никого не осталось, Леди-Командор аккуратно касалась ноги брата своей и с долей увлечения проводила кончиками пальцев вверх по его брюкам.

В отличие от сестры, Имлерит не увлекался происходящим, не искал развлечений в азартных играх и вообще не принимал особого участия в жизни казино, попросту покорно следуя за ней и принимая всё, что ей хотелось для него сделать. Он был способен радоваться всему, что было так или иначе связано с этой женщиной, будь то желание расстаться со своими деньгами в честь дня его рождения или стремление ограбить это самое казино с целью поднять бунт на Цитадели. Он готов был поддержать любое начинание, если оно делало её хоть немного счастливой.

— Я думал об этом, — он кивнул, улыбаясь и перехватывая её руку, протянутую в сторону зарийского вина, своей. — Мне казалось, что им не хватает искры и тебе захочется это исправить. Например, добраться до самого Кэма и до смерти его напугать, не имея намерения что-то с ним делать. Я видел это в твоей голове и это не такая плохая идея, способная разбавить этот вечер снобизма и скрасить начало нашего дня, но до этого мне хотелось бы задать тебе один вопрос.

Заинтересованная, Сирона отвлеклась от своего желания что-нибудь выпить и, с любопытством прищурившись, пересела ближе, сжимая руку брата. Он был прав, ей хотелось устроить в этом казино что-то неординарное, но и ему самому, она была уверена, нужно было сказать что-то не менее интересное. Важное. Это был его день и она готова была слушать — все оставшиеся сутки, если понадобится.

То, о чем хотелось сказать Лорду Заточения зрело в его голове очень давно. Впервые он задумался об этом тогда, когда его младшая сестра была ещё подростком, только решившимся сказать о своих чувствах. Именно тогда он впервые дал ей обещание быть для неё той самой «единственной особью» о которой забыли многие представители их вида. Он обещал и постарался сдержать это обещание, пусть и вышло это совсем не так, как нужно.

Теперь, когда они вновь были вместе, были рядом и по-настоящему наслаждались обществом друг друга, не были ограничены сроками или Старшими, постоянно напоминающими им о том, что связи внутри семьи ведут к вырождению вида, он мог попробовать сделать это ещё раз. Несмотря на то, что технически Сирона всё ещё была связана с другим человеком, её рассудок был полностью освобожден от его влияния, а сам человек не мог добраться до её мыслей, даже если бы очень захотел, — у неё были проблемы с чтением чужого сознания, но она всё ещё мастерски умела блокировать своё — и они могли бы попробовать что-то с этим сделать. Могли бы, если бы она захотела.

— Люди часто говорят о том, что наши с тобой отношения, Сирона, нельзя назвать родственными, — Имлерит начал издалека, невольно улыбаясь и поглаживая сестру по руке. — Они неправы, но я бы хотел, чтобы у них появилось основание так говорить. Я хотел бы исполнить то обещание, которое дал тебе очень давно. Исполнить правильно.

Он замолчал, а Сирона удивилась. Да, она всё ещё была связана с Дариэлем, их временные линии были сопряжены, но в его отсутствие это было простой формальностью, да и она сама не горела желанием вспоминать об этой связи и о том, что когда-то обещал ей создатель времени, но это никак не мешало установить связь другую, совсем иного толка. Сопряжением временных линий часто пользовались создатели времени и те пожиратели времени, что не желали делать себя слабыми, однако самым первым, самым древним обычаем тех, кто желал связать две жизни в одну, было слияние ядер пустоты, в буквальном смысле поддерживающих жизнь своих носителей. Это делало тех, кто решился на такое, куда более уязвимыми и не позволяло установить подобающую ментальную связь между участниками, но ни Сирона, ни Имлерит к подобному и не стремились.

— По-настоящему? — серьёзно спросила Леди-Командор, пересаживаясь ещё ближе и заглядывая брату в глаза, стараясь найти в них, похожих на раскаленные угли, подтверждение только что произнесенным словам. — Хочешь быть ближе? Подвергнуть себя ещё большей опасности, несмотря на ту, которая уже есть?

Её ухмылка давно спала, а взгляд стал куда более осмысленным. Сирона практически забыла о том, что собиралась пить и о том, что в этом казино ей стало скучно. Теперь она смотрела только на Имлерита, встречаясь с его таким же серьёзным взглядом, и ждала подтверждения этих слов. Считалось, что единственным, что женщине положено было говорить в подобных ситуациях было «да» или «нет», но Сирона и здесь умудрялась найти повод задать вопросы. Она задавала их и ждала на них честных, прямых ответов.

— Да, — потянувшись свободной рукой в сторону кармана, он извлек оттуда своё ядро пустоты и уместил его на столе. — Я знаю, что это всего лишь формальность и нам вовсе не обязательно это делать, но я хочу быть ближе, Сирона. Так близко, как это возможно.

— Это твой день, верно? И у меня нет никакого права тебе отказывать…

Она вновь улыбнулась, положила своё собственное ядро поверх чужого и накрыла их рукой, а после нарушила сразу несколько правил этикета, действующих на светских приемах. Выражать свою привязанность к другому поцелуями было неприлично, но ей слишком нравилось чувствовать его холодные губы под своими и ощущать, как его длинный шершавый язык касается её собственного. Это стоило любых замечаний и мыслей окружающих, любых правил и любых приемов.

========== Семь тысяч девятнадцатый ==========

— Что ты делаешь?

Глядя на непрерывно шевелящееся щупальце одной из местных рыб, зажатое между двумя палочками, Сирона смеялась и изредка предпринимала попытки поймать его языком, чтобы продолжить эту маленькую игру.

В суши-баре, где им с Имлеритом пришлось оказаться по ходу своего небольшого путешествия, почти никого не было: какой-то рунианец сидел за дальним столом, увлеченно беседуя с кем-то по внутренней связи; экзотичная пара из раизи и клобола занимала место у входа, а единственный официант курсировал между столиками, разнося и принимая заказы. Такая безлюдность была обусловлена не только продолжительным приемом в казино, но и тем, что возможность попадания в ресторан была ограничена самим владельцем — для того, чтобы пройти мимо швейцара на входе нужно было иметь интересующий его общественный статус, соответствовать заданному в этот день дресс-коду, располагать достаточным количеством кредитов на личном счете и, изредка, просто ему приглянуться.

Казалось, что никакие заведения не стоят подобных усилий, однако жители «Сверхнового» и Цитадели в целом продолжали рваться сюда, словно это было не просто баром-рестораном, а местом, достойным богов. Стоило отдать должное дизайнеру — в половом покрытии, заполненном аквариумами с живыми рыбами, где только несколько секунд назад Сироне привиделась та самая рыба, какую она пыталась съесть, была своя изюминка, привлекавшая многих. И кухня, этими рыбами пользовавшаяся, тоже считалась достойной. В остальном же бар выделялся только знаменитым принципом «вам сюда нельзя», срабатывавшим на ура.

— Показываю тебе, что живая еда имеет право немного сопротивляться, — Имлерит ухмыльнулся, вновь не позволяя сестре коснуться извивающегося щупальца языком. — Ты ведь брала её не для того, чтобы есть, правда?

Это было самым настоящим ребячеством, проявившимся в них внезапно и без особой на то причины, но пожиратели времени не возражали, наслаждаясь этим ощущением легкости, пока это ещё было возможно. Те разы, в какие им позволялось вести себя так, как в голову взбредет, можно было пересчитать по пальцам одной руки и ни ему, ни ей не хотелось прекращать это без особой на то нужды.

— А для чего? Рассказать ей пару историй? Представить на её месте… о, неважно, — она по-настоящему, искренне смеялась и никак не могла заставить себя отбросить это, всё ещё вытягивая свой длинный, черный язык в сторону палочек для суши. — Но если это поможет, однажды мне пришлось встретиться в этом баре со своим офицером. Получилось так, что встреча кончилась наемниками, ворвавшимися в помещение и обещавшими «разнообразить вечер актами случайного насилия», и мне пришлось отбиваться от них без какого-либо оружия. Этот пол не располагает к перестрелкам, если ты заметил, и мне пришлось пролететь больше тридцати этажей сквозь эти аквариумы, аж до стоянки. Было больно, но впечатляюще.

Сирона довольно редко делилась подробности из своей старой, очень старой жизни в качестве чего-то среднего между человеком и пожирателем времени, а сейчас делала это с таким удовольствием и даже некоей радостью, что Имлерит на несколько секунд задумался, застыв на месте и позволяя себе только заинтересованно смотреть на неё.

Воспользовавшись секундным преимуществом, Леди-Командор наконец-то дотянулась до щупальца знаменитой рыбы с Хагье и обнаружила, что на вкус та совершенно не такая, как на вид. Похожая на воду, интересна она была только тем, что после нескольких укусов острых и длинных зубов продолжала дергаться, щекотала небо и всеми силами боролась за жизнь прямо во рту у Первой.

— Хочешь повторить? — он широко улыбнулся, попытавшись подхватить ещё одно такое же щупальце, но был остановлен уверенной рукой Сироны, потянувшейся вперед через стол и вдруг оказавшейся немного ближе.

— Да, — теперь, крепко удерживая руки брата, она касалась языком не щупалец экзотических рыб, а его губ, не обращая внимания на удивленные взгляды официанта, проходившего мимо. — Но без падения сквозь аквариум.

Он не совсем понимал, что именно ей хотелось повторить, исключая падение сквозь аквариум, но, пытаясь поймать её язык зубами и не позволить ей оказаться дальше, чем на несколько миллиметров от него, понимал, что тоже этого хочет, независимо от того, чем это являлось на самом деле.

— Скажи мне, что то, что ты желаешь повторить, никак не связано с семь тысяч девятнадцатым этажом, Сирона, — натыкаясь на эти мысли в её голове, Имлерит ухмылялся, подозревая, что и многие другие размышления имеют определенную привязку к этой точке на Цитадели.

Она не ответила — только ухмыльнулась в ответ, вновь отодвинувшись и взяв в руки палочки, будто ничего только что и не делала. Её мысли и желание повторить некоторые вещи действительно были связаны с этажом семь тысяч девятнадцатым, но её брат и так об этом знал, и говорить об этом вслух было вовсе не обязательно.

========== Да будет так ==========

В квартире, какую пожирателям времени пришлось снимать вместо номера в отеле, было тепло, а по их меркам и вовсе жарко, однако жаловаться на это было некому. Ни в одной из пяти комнат не было освещения, ни одно окно не пропускало сквозь свои тяжелые жалюзи яркий неоновый свет множества вывесок на обратной стороне «Сверхнового», ни один из звуков снаружи не проникал внутрь. Казалось, что ночью квартира целиком и полностью пустовала, однако это было вовсе не так.

— Ты уверена, что хочешь сделать это прямо сейчас, Сирона?

Они оба сидели на широкой кровати в комнате настолько тихой, что даже разговаривать приходилось приглушенно, а журчание водяной стены в коридоре слышалось так громко, словно стоило только протянуть руку, чтобы дотронуться до воды. Сейчас, после длинного, насыщенного дня и не менее насыщенного вечера, спонтанно проведенного не так далеко от этой квартиры, располагавшейся на семь тысяч девятнадцатом этаже, брат и сестра выглядели уставшими, растрепанными, исцарапанными и кое-где покрытыми темными пятнами синяков, но всё ещё достаточно счастливыми для того, чтобы улыбаться.

Сирона изначально не планировала дня рождения своего брата и надеялась выиграть для него что-нибудь на арене или даже в казино, однако всё сложилось иначе. Благотворительный вечер Кэма окончился для них одним из самых интересных и серьёзных предложений, способных изменить часть устоявшегося жизненного порядка, а попытка вернуться домой кончилась двадцатью минутами в умышленно остановленном лифте и ещё половиной часа в коридоре, и из этих двух событий предложение волновало женщину гораздо больше. Это казалось ей важным, это выглядело единственным стоящим подарком, какой она могла бы сделать Имлериту. С удовольствием и добровольно.

— Да, — она кивнула, пряча улыбку, опуская взгляд своих легко сияющих в темноте глаз. — Нам для этого не нужен кто-то ещё, и если у меня есть выбор, я хотела бы сделать это сейчас, когда ничто не омрачает нашего существования: ни работа, ни смерти, ни что-либо иное. Мне кажется честным, что ты, как и я много лет назад, сможешь получить на день рождения кого-то столь ценного.

Имлерит улыбнулся и аккуратно притянул её ближе к себе. Для того, чтобы превратить два ядра пустоты в одно им в самом деле не был нужен кто-то ещё — достаточно было самих участников и определенных знаний, коими они оба обладали. Единственным, что всё ещё удерживало Лорда Заточения от безрассудного, спонтанного согласия, оставалась бесконечная забота о сестре, которая и без того должна была быть перегружена таким долгим побегом от прямых обязанностей Первой.

Прижимая Сирону к себе, поглаживая её по растрепавшимся и уставшим волосам, он потянулся своими в сторону сложенной на стуле одежды, извлекая из карманов оба ядра пустоты. Что её ядро, что его собственное казались потрепанными и видавшими виды, — где-то треснувшими, потерявшими декоративные атрибуты или даже внутренние стрелки — но всё ещё функционировали.

— Ты действительно уверена? — он задал этот вопрос ещё раз, удерживая их «сердца» на открытой ладони, наблюдая за тем, как его младшая сестра уверенно накрывает их своей рукой. — Это не…

— Я знаю, что это, Имлерит, — спокойно отозвалась Сирона, обрывая его на полуслове, не позволяя и дальше тратить время на пустую болтовню. — Я знаю, чем это для нас обернется и понимаю, что это для меня опасно. Я бы не согласилась, если бы не понимала. Остальное обсудим после того, как закончим.

Улыбчивая и беззаботная целый день, а теперь предельно спокойная и уверенная, она напоминала своему брату о том, что уже давно является состоявшейся, самостоятельной женщиной. Он никогда не отрицал этого, но иногда, когда она улыбалась чаще и смеялась звонче, ему приходилось забывать о том, что его маленькой Сироне уже не сто шестьдесят девять лет и что теперь их разница в тысячу лет не играет практически никакой роли.

Процесс темпорального слияния ядер требовал концентрации с обеих сторон не только по причине постоянного воздействия физических темпоральных потоков участников на «органы». Напряжение, повисшее в помещении, сейчас можно было ощутить так же четко, как жар, касающийся рук и волос Сироны и Имлерита, как напряжение в их неповрежденных глазах.

Для тех, кто решил, что может делить с кем-то одно на двоих ядро пустоты, жизнь не сильно менялась — принявшие такое решение не получали телепатической связи, не были обязаны встречаться на протяжение всей жизни из-за сопряжения временных линий, не чувствовали боль и любые другие ощущения партнера так же четко, как свои. Вместо этого они подвергали себя огромной опасности, давали негласное обещание, какое невозможно нарушить — они обещали друг другу погибнуть в один день по одной и той же причине, независимо от того, какой будет эта причина.

Доверить свою жизнь другому, разделить с ним одно на двоих «сердце». Среди пожирателей времени, не подверженных влиянию древних обычаев, подобное считалось инвалидностью, среди подверженных — самопожертвованием и любовью.

— Теперь ты ощущаешься иначе, — хрипло произнес Имлерит, наконец-то позволяя себе открыть глаза и разобраться в собственных ощущениях, всё ещё прижимая свою сестру и в каком-то смысле жену к себе. — Немного иначе, почти неуловимо.

Казалось, ничего, кроме слияния двух осколков пустоты, перемещения их в один физических носитель не произошло, но им обоим, то ли увлеченным искусственными впечатлениями, то ли просто желавшими чувствовать что-то новое, было не по себе. Именно так чувствуют себя люди с донорскими органами — они прекрасно знают, что те работают точно так же, как и их собственные, но ощущение чего-то иного не дает им покоя.

— Потому что сейчас я это ты, а ты — я, — тепло улыбнувшись, Сирона удобнее устроилась в объятиях своего брата, позволяя себе не открывать глаз и крепко сжимать в руках их новое ядро пустоты. Их. Общее. — И именно так должно быть.

========== Прикосновения прошлого ==========

Было темно и душно. Само помещение давило на неё, убивало, медленно сводило с ума. В тишине, незыблемой и абсолютной, то и дело раздавалось легкое, едва уловимое шипение, резавшее слух, и оглушительный звук передвижения стрелок часов. Сотен и тысяч стрелок часов.

В темноте нельзя было разглядеть даже себя. Она смотрела направо, смотрела налево, поднимала голову и пыталась понять, что происходит у неё под ногами. Ничего, кроме бесконечной черноты не было видно. Она могла сказать, что сидит на чем-то то ли мягком, то ли просто нестабильном, но не решалась предположить, на чём. Всё здесь, начиная от звуков и заканчивая зрительными галлюцинациями, проявлявшимися после длительных взглядов во тьму, пугало.

Она дрожала, не чувствуя судорог собственного тела, пыталась обхватить колени руками. У неё не вышло почувствовать ни прикосновений, ни смены положения. Она существовала? Существовала на самом деле? Или всё, что она когда-либо думала о себе, было простой и бессмысленной иллюзией, скрывая за собой это бесконечное, всепоглощающее ощущения страха?

Она пыталась разговаривать или издавать какие-то звуки, но все они так и оставались в её голове. Единственным, что продолжало звучать в этой комнате оставались часы. Эти противные, громкие и спешащие вперёд часы. Что они считали? Зачем, если единственным, что здесь присутствовало был страх?

Тишина давила на неё. Она уничтожала сознание и заставляла дрожать сильнее, не понимая, на самом ли деле эта дрожь — дрожь. Тишина не позволяла понять, где она находится. Мягкое больше не казалось мягким и не казалось никаким вообще, будто её легкое, несознательное ощущение тоже было иллюзорным. А это место — оно существовало на самом деле? Или же было такой же иллюзорной, несуществующей вещью, как и она сама?

Духота, казалось, продолжала душить, вынуждала кашлять,резко дергаться. Но как она могла задыхаться или дергаться, если ничего не чувствовала? Ей уже несколько раз пришлось скользнуть в сторону по неизвестной поверхности — ей хотелось скользнуть в сторону, но всё осталось только в пределах её сознания. Физически её тело, если оно на самом деле существовало, так ничего и не ощутило. Её не было, она была никем и могла только сходить с ума от страха, сжимаясь в клубок и не понимая, действительно ли это происходит. Почему было так страшно?

Что-то липкое и горячее, явно ощущаемое на её несуществующем теле, коснулось её, кажется, шеи, заставляя уже не дрожать, а биться в полноценных судорогах, не имея возможности ответить, чувствуя, как что-то неизвестное и живое оставляет на её шее мокрый, противный след, пробираясь к щеке. Влажное, почти обжигающее для привычной температуры её тела, оно приближалось и создавало ещё большее ощущение безысходности, опасности и паники. Она не знала, что это было и больше не могла пошевелиться. Но какая разница, если её не существовало здесь?

Оно придвигалось, становилось ближе и дышало ей в спину, продолжая эти пугающее липкие прикосновения. Что это было? Откуда оно взялось? Почему дыхание этого существа, в отличие от её собственного, можно было почувствовать? Ей казалось, что она почти сошла с ума от страха, однако даже этого она не могла утверждать. Оно пришло за ней, чтобы она смогла?

— Синдрит…

Ей был знаком этот голос. Голос, заставляющий её застывать, словно каменное изваяние, вспоминать о самых жутких вещах в своей жизни. Голос хрипловатый и специфичный, с этим странным акцентом. Голос, которого не должно было здесь быть.

Резко, судорожно выдохнув, Сирона вскочила и не сразу поняла, что происходящее несколько секунд назад было всего лишь сном. Она сидела на кровати именно в той комнате, в какой уснула, а никаких часов не было здесь и в помине, но это не помешало ей испуганно дернуться и попытаться отмахнуться от чужих рук, опустившихся ей на плечи.

— Ты в порядке, Сирона?

Постепенно она понимала, что этот голос был другим, у неё не было никакого резона его бояться, а её брат только хмурился, забывая про незаконченную работу и внимательно осматривая ненадолго заснувшую сестру.

Пожиратели времени спали редко, а большую часть жизни не спали вообще, не имея потребности восстанавливать энергию или давать сердцам, коих у них не было, возможность отдохнуть. Представители их вида засыпали только тогда, когда были больны или отдавали всю свою энергию возможному потомству. Имлерит знал, что никакого «возможного потомства» у его Сироны быть не может и списывал всё это на болезнь или негативное влияние её должности. У неё всё ещё не было правого глаза, да и сама она выступала ещё и в роли левого глаза для другого столпа и рано или поздно это должно было сказаться на её организме.

Часто выдыхая, нервно озираясь по сторонам, Сирона медленно приходила в себя. Она была в безопасности, с ней ничего не случилось и никакой кромешной тьмы, полной чудовищ и медленно её уничтожающей здесь не было. Она была в безопасности, могла выдохнуть, отпустить это противное напряжение, расслабиться в крепких и уверенных объятиях Имлерита, пытавшегося заглянуть ей в глаза и понять, что происходит.

— Да, — отдышавшись, она с легкой нервозностью схватилась за его руку, крепко сжимая её и уверяя себя, что нужно успокоиться. — В порядке. В полном порядке.

Он знал, что она вовсе не в порядке; знал, что пока она и сама ещё этого не понимает; она легко дрожала и не знала, к чему снятся такие тяжелые и жуткие сны, из которых липкими щупальцами тянется за ней прошлое. Прошлое, которое она отпустила и о котором пыталась забыть.

========== Где угодно, когда угодно ==========

У Леди-Командора никогда не было лишнего времени. Она могла выкроить на собственные дела сутки или немного больше, иногда, если повезет, даже несколько дней, но и в эти короткие промежутки работа никуда не исчезала. Она проявлялась в моменты максимального расслабления сознания и заставляла напрягаться вновь, пропуская сквозь себя множество чужих эмоций и ощущений, чужих страхов и судеб. Леди-Командор могла бы знать многое о живых существах, если бы уже несколько лет как не разучилась просто забывать о них в тот же момент. Леди-Командор могла бы сойти с ума, но выбирала путь иной, куда менее травматичный.

Весь вчерашний день она полностью посвятила себе и своему старшему брату, а сегодняшнее утро началось с неизвестных ей существ, не успевших эволюционировать и погибших на своей родной планете от сверхнизких температур.

Тем не менее Сирона могла сказать, что чувствует себя бодрой. У них оставалось время до вечера и можно было успеть на ещё один благотворительный прием, проводимый другим политиком в ответ на мероприятие Сайласа Кэма. Если верить брошюре, его оппонент — рунианец по имени Бетерий, владеющий знаменитыми «Башнями Бетерия» — устраивал привычный для далеких веков маскарад, разрешая пользоваться фильтрами восприятия, галографическими интерфейсами и даже украшениями, способными скрыть лицо приглашенного. Естественно, приглашались туда персоны исключительно значимые, ценные для депутата и богатые, однако им повезло точно так же, как и вчера. Политик на территории политика — отличная возможность показать другим, что ты способен заручиться поддержкой. Леди-Командор понимала это и старалась использовать с умом, пока это ещё было возможно.

«Башни» в сравнении с казино и знаменитым суши-баром могли похвастаться лаконичностью: рунианец не считал нужным обставлять отведенные под мероприятие залы лишней мебелью, а цветовая гамма колебалась от белого к черному, включая в себя разнообразные оттенки серого. Холодный, тусклый свет множества небольших лампочек тоже дополнял впечатление, вынуждая гостей чувствовать себя практически оказавшимися на шахматном поле с перепутанными местами клетками. Белый, черный; черный, белый…

И сама Сирона, и Имлерит по счастливой случайности угадали с выбором одежды. Леди-Командор, всё ещё одетая в длинное черное платье, украшенное поясом и перегруженным деталями рукавом из её собственных платиновых волос, часто ловила себя на мысли, что могла бы легко слиться с одной из покрытых шедеврами авангардистов стен. Её белая маска, тоже способная жить собственной жизнью и использованная вместо фильтра восприятия, и громоздкая, всё такая же высокая прическа только усиливали вероятность подобного исхода. Лорд Заточения, в отличие от сестры, предпочитал белое, сменив свой черный удлиненный жилет на длинный, достающий практически до пола пиджак, которому впору было бы зваться плащом, надетый поверх черных брюк и рубашки. Его маске полагалось бы быть черной, однако, за неимением возможности их приобрести, они оба составляли этот предмет гардероба из волос, не выбирая цвет.

— Что ты будешь делать, если потеряешь меня среди людей? — Сирона улыбалась, обращаясь к своему брату и изучая гостевой терминал. — Спутаешь с кем-нибудь другим?

Имея возможность почувствовать сородича или даже любого иного представителя темпоральных видов, трудно было потерять кого-то среди людей, а в случае Имлерита и вовсе невозможно — он считал, что сможет найти свою Сирону где угодно и когда угодно, неважно, среди людей ему придётся искать или среди бесконечных пустошей.

Он молчал несколько секунд: просто смотрел на её напряженные в районе затылка волосы, про себя улыбаясь и подбирая верные, уместные для этого места и времени слова.

— Найду, — в конце концов произнес Имлерит, протягивая руку и невесомо касаясь её левого плеча, не скрытого платьем. — Или не потеряю.

Леди-Командор обернулась, ухмыляясь в ответ на сосредоточенный и почти серьёзный взгляд брата. Ей, в отличие от него, трудно было кого-то потерять — рост Имлерита выдавал его, где бы и среди кого он ни находился, в этом случае не требовалось даже чувствовать или сосредотачиваться. Однако, он был прав, они могли просто не теряться и не соглашаться на танцы с другими партнерами, если хозяин или ход мероприятия этого вдруг потребуют.

— Тогда мы можем вспомнить, каким образом принято танцевать на официальных приемах.

Несмотря на один единственный официальный прием подобного типа на Этерии, женщина почти ничего не помнила о танцах. Воспоминания из её детства и юности стали гораздо ярче, кое-где проявились полностью и обросли деталями, знания заняли своё законное место в голове, а вот навыки бальных танцев так и остались где-то в далекой Пустоте, словно балласт.

В этот раз тоже вёл Имлерит. Мягко поддерживая и направляя сестру, он контролировал почти каждое её движение, попутно вспоминая, какой именно шаг или поворот должны следовать за нынешним. Он и сам не так хорошо помнил о таких формальностях, лишь для Сироны стараясь не ударить в грязь лицом. Он обещал ей выступать поддержкой в любом вопросе — от защиты её жизни до танцев — и выступал.

— Если это вдруг покажется тебе скучным, можно будет вспомнить о том, что я предлагала сделать в казино, — тихо произнесла Сирона, повинуясь движению чужой руки и поворачиваясь, делая шаг назад на своих непомерно высоких каблуках. — Я уверена, он тоже может испугаться. Это должно быть весело.

Её желания, какими бы они ни были, являлись для Лорда Заточения почти что законом, однако подобные, призванные пошатнуть её стабильность, вызывали подозрения. Он не понимал, действительно ли они принадлежат ей и должен ли он подчиняться им точно так же, как и всем остальным. Улыбаясь и прижимая её к себе гораздо крепче, чем положено было в классическом танце, Имлерит надеялся, что ей просто не станет слишком скучно. В конце концов, вечер только начинался и у них всё ещё оставалась возможность наткнуться на что-то достаточно интересное.

========== Запах времени ==========

Этот запах слышался повсюду — сладкий запах крови, кислоты и даже времени. У каждого, кто присутствовал здесь, находились небольшие царапины или раны, потертости или даже едва затянувшиеся шрамы, и все они привлекали его, как привлекают ребенка разноцветные сладости в кондитерской лавке.

Тот рунианец у барной стойки только недавно повредил мягкие ткани на шее под панцирем, его синеватая кровь пахла воздухом Маэны; а та миловидная женщина-репортер, беседовавшая с хенраном, пахла водой — вода не была её кровью, но была жизнеобеспечивающей жидкостью её собеседника; небольшой, приземистый тал поранил свою левую руку не раньше, чем вчера и его кровь, полная гемоглобина, пахла ничуть не хуже, чем у людей. Многие из присутствовавших могли стать для него изысканным обедом, но пока он только осматривался, облизываясь и изучая каждую из своих потенциальных жертв.

Идеальной жертвой стал бы сам Бетерий — скользкий политик казался лакомым кусочком, а некоторые могли бы неплохо заплатить за его смерть, однако тот не показывался своим гостям, а если и выходил, то делал это через балкон в основной зале. Он знал, что его поведение не сойдет ему с рук и прятался, насколько это было возможно для его положения. Несчастный трус.

Потянувшись и выправив рукава белой рубашки, торчавшей из под алого пиджака, он продолжил смотреть. Зус, приведенный кем-то в качестве ручной зверушки (он был уверен, что на такое могли пойти только венерианцы) — ему никогда не приходилось пробовать зусов — нёс с собой запах дикий, слишком резкий, обжигающий рецепторы и практически неприятный, но оттого только более интересный; грокан у терминала походил на огромную агрессивную жабу, его запах был самым ярким — весь покрытый боевыми шрамами, он источал сильный запах крови, отдающей бесконечностью войны; человеческая женщина с небольшой раной на губе пахла наивностью и спокойствием, она не ждала от этого приема чего-то необычного. Их было много, все они чем-то пахли, только всё это было недостаточно интересно, недостаточно вкусно.

Достаточно вкусным должен был стать Бетерий. Скользкий, противный Бетерий — вишенка на торте, остальные не были достаточно интересными.

Он хмыкнул и закусил губу, позволяя тонкой струйке зеленоватой крови сползти вниз, каплей скатиться на тёмный пол. Здесь должен был быть кто-то ещё, не считая Бетерия. Он чувствовал едва уловимый аромат времени (времени, которого никогда не пробовал, настоящего времени!) и даже нетипичной оранжевой крови, пропахшей болью и потерями. Здесь были те, кого не встретишь на Цитадели в обычное время, и он просто обязан был их найти.

Он шел на запах, прислушиваясь к каждому его движению, и оглядывал присутствовавших, когда выпадала возможность. Кровь была где-то по близости, но время — ещё ближе. Он знал, что узнает обладателей времени по запаху и шёл дальше, не обращая внимания на тех, кто обладал ароматами менее интересными. В зале с терминалами он встретил многих, — всё того же яркого грокана, каких-то людей и пару венерианцев, провонявших слизью, — но не тех, кто был ему нужен; вторая зала заставила его пошатнуться от количества запахов, там витавших.

Здесь были десятки, почти сотни разнообразных живых существ, большинство из которых могло похвастаться особенными запахами крови, воды и слизи, и запах времени, на который он шёл, здесь оказался самым ярким. Его шлейф тянулся от самого крайнего термина в соседней зале к центру этой и он видел того, кому он принадлежал.

Высокий, непомерно высокий по меркам гуманоидных существ, этот человек (нет, он должен был говорить «пожиратель времени») казался опасным — его зубы были такими же острыми, как у него самого, а когти казались ещё острее, да и о том, на что способны эти существа он понятия не имел, руководствуясь лишь слухами, но запах времени… Раны на шее пожирателя времени — по его ощущениям совсем недавние, сегодняшние или вчерашние — позволяли насладиться этим запахом сполна, во всех его мелких деталях, начиная с состава и заканчивая серьёзностью и беспокойством со значительной примесью удовлетворения и какого-то непонятного, светлого, неинтересного чувства. Он насчитал на нём по меньшей мере двадцать восемь ран, спрятанных под одеждой, и около пяти, выглядывающих из-под воротника рубашки. Это существо было здесь, его можно было выследить и попробовать, и он не мог, попросту не мог отказать себе в удовольствии это сделать. С ним и с той, второй, пахнущей точно так же.

— Ты ничего не ощутила? — Имлерит на несколько секунд отвлекся от их с сестрой затянувшегося танца, чтобы обернуться в сторону дверей — туда, откуда исходило инстинктивное ощущение опасности. — Пару мгновений назад.

Сирона тоже обернулась, с интересом взглянув на залу, полную людей, однако ничего не заметила. Всё было точно так же, как и в течение получаса до этого — сменились разве что только пары, танцующие рядом и то и дело поглядывающие на них с интересом или опаской.

— Нет, — она покачала головой, отчего-то улыбаясь, и потянула брата за руку в сторону барной стойки под балконом. — Но это отличная возможность немного отдохнуть от танцев. Я всё ещё не помню, как делать это правильно.

========== Гораздо важнее ==========

В районе бара никого не было — большинство гостей предпочитало танцевать или тихо беседовать друг с другом близ стен зала, а те, кто отказывался это делать, проводили время около терминалов. И только эти двое продолжали здесь находиться.

Закинув ногу на ногу, сидя на барном стуле, его Сирона пробовала уже третий коктейль из списка тех, каких никогда не видела. По её словам, всё ещё странно было находить то, с чем она не успела столкнуться за почти что одиннадцать тысяч лет своей жизни. Она все ещё считала себя слишком старой, а он думал, что ей нужно меньше увлекаться коктейлями.

Её сон, в последнее время встречавшийся уже трижды, не давал Имлериту покоя. Ему совсем не хотелось, чтобы сестра болела, снова переживала атаки на свой организм. Она страдала достаточно, чтобы теперь, пока ещё есть возможность, пожить спокойно. Он думал над тем, что может быть причиной её тяжелой усталости, а едва приметное ощущение опасности на границе сознания становилось сильнее. То, что вызывало его, всё ещё было здесь, однако он не мог сосредоточиться на этом и осознать, что же это было.

— О чём ты думаешь?

Он не заметил того, как она пересела к нему ближе и не сразу осознал, что последний вопрос адресован непосредственно ему. Сирона уже несколько минут внимательно на него смотрела, выводя какие-то неясные узоры на его шее соломинкой, а он, задумавшись, этого даже не почувствовал.

— О твоём здоровье, Сирона, — он улыбнулся, поймав соломинку прядью своих волос, и заглянул в её разные, но такие яркие глаза. — О том, что твой сон не может быть признаком чего-то нормального. Ты уверена, что…

Очевидно, ей тоже не казалось, что сон может быть признаком чего-то нормально. Его сестра почти сразу хмуро прищурилась, не позволила ему договорить, оборвав его реплику собственной, пусть и совершенно не резкой:

— Да. Рианнон сказала, что это практически невозможно, а если и получится, то с вероятностью почти что в сто процентов убьёт меня.

Теперь настала его очередь хмуриться. Теоретическая невозможность не всегда совпадала с практической, а значит отметать эту возможность пока не стоило, однако Имлерит никогда не рассматривал того варианта, в котором Сирона отдала бы свою жизнь ради мифического «возможного потомства». Никакие дети, неважно, чужие или его собственные, не стоили такого — она сама была гораздо важнее, ей самой нужно было гораздо больше времени и возможности жить. Если бы ему пришлось выбирать, он никогда бы не предпочёл кого-то другого своей сестре, даже ребёнка.

— Нам стоило бы это проверить, — теперь он говорил гораздо серьёзнее, крепко удерживая её ладонь в своей, хмуря брови. — Если это может убить тебя, тебе нужно обезопасить себя как можно скорее. Это длительный процесс, но даже здесь можно опоздать, если…

— И тебе бы этого совсем не хотелось?

Иногда он не понимал, что именно она хочет сказать. Сейчас, когда Сирона смотрела на него не менее внимательно, чем он на неё, когда она хмурилась и пыталась высмотреть что-то в его ярко-красных глазах, он не мог сказать, является это проверкой или её настоящим желанием. Но разве есть смысл хотеть чего-то, что обязательно её убьет?

— Это не имеет никакого смысла, если позволит мне лишиться тебя, — Имлерит криво усмехнулся и резко обернулся в сторону, снова отвлекаясь на ощущение опасности, вдруг усилившееся. — Я не тот, кто будет увлекаться семейными ценностями многих млекопитающих. Ты моя Звезда, Сирона, и гораздо важнее любых детей.

Он ждал, что она расстроится или покажет свое недовольство подобной точкой зрения, однако она только сжала его ладонь чуть крепче и тепло улыбнулась. Вопросы основания семьи и семейных ценностей всегда оставались для неё достаточно тяжелыми, не совместимыми с её образом жизни и желаниями, а Имлерит, казалось, полностью разделял её взгляды даже тогда, когда у него могли бы быть собственные дети. Она была для него гораздо важнее детей и ему совсем не хотелось терять её ради того, чтобы их обрести.

Сирона хотела сказать, что очень этому рада, добавить, что по возвращении на Нодакрус обязательно подвергнет свой организм нескольким тщательным проверкам, только какой-то человек в ярко-алом брючном костюме уже который раз прошелся мимо бара, сбивая её с толку. Глядя на него, она не могла сказать, к какому виду он принадлежит — судя по зубам и гребню, это был воркан, но слишком уж разумный для своего вида.

— Я разберусь с этим, как только мы вернемся, — наконец-то она бросила разглядывать странного человека, тряхнув головой, и вновь обратила взгляд на брата, едва ощутимо царапая когтями костяшки пальцев его левой руки. — Ты тоже куда важнее детей, Имлерит, и мне не хотелось бы обрывать свою жизнь только ради них.

Они улыбались друг другу, а воркан неподалеку продолжал за ними следить. Они чувствовали его, но всё ещё не обращали почти никакого внимания, не понимая его намерений. Они были прекрасной добычей и ему не хотелось их упускать.

========== Охотник на охотника ==========

Они никогда не расходились. Почему они никогда не расходились?

Следуя за ними по пятам, он пытался ответить себе на этот вопрос. Пожиратели времени, коих он выбрал своими самыми интересными жертвами на этот вечер, ещё ни разу не разошлись в стороны, ни разу не появились где-либо по-отдельности. Танцующие, проводящие время в баре или беседовавшие на странные, почти неясные для него темы, они казались неотделимыми друг от друга и даже по зале ходили вместе. Что мешало им сделать хоть что-нибудь по-отдельности, что заставляло их постоянно находиться рядом?

Ничего уже не имело значения: ни чужие запахи, за исключением всё ещё едва уловимого аромата слабо известной ему крови, ни другие гости приема, ни даже сам Бетерий, одно время казавшийся ему лакомым кусочком. Бетерий жил на Цитадели круглый год, лишь изредка улетая на Валамен, чтобы навестить родных, а этих двоих он видел впервые. Он видел их впервые и вряд ли сможет увидеть когда-либо ещё.

Говорили, что пожиратели времени давно уже не имели никакого значения для галактики; говорили, что они исчезли и вымерли, что это просто пережиток прошлого. Так говорили очень долго, пока не исчезли и создатели времени. Обе расы, из тени наблюдавшие за жизнью остальных обитателей вселенной, постепенно растворились во времени и пространстве, лишь недавно заявив о себе вновь. И если о создателях времени забыть успели лишь некоторые, о противопоставленном им виде помнили единицы.

За несколько сотен тысяч лет обитатели галактики уже забыли о том, как живут и выглядят герои самых неприятных, пугающих легенд, и каждый в зале то и дело поглядывал на странную пару, гадая, кто же они такие. Один из венерианцев высказал предположение о том, что те, должно быть, и есть пожиратели времени, но был тут же осажден заири-ученой, утверждавшей, что у тех должны быть рога. Но он-то знал, он-то чувствовал, что существа, доверху наполненные самым настоящим временем, не могут быть кем-то иным.

Были ли они опасны? Он пытался ответить на этот вопрос уже в течение часа. Он не увидел при них оружия, не считая их острых когтей и зубов, однако это вовсе не значило, что эти двое не сумеют дать ему отпор при нападении. Скрывали ли они что-нибудь? Этого он тоже понять не мог. Их, казалось, не интересовало ничто и никто на этом приеме — они интересовались только беседами друг с другом, частыми танцами, алкоголем и странными ухмылками. Они выглядели так, будто весь окружающий мир был для них всего лишь развлекательной площадкой. Они не должны были так выглядеть.

Он был уверен, что рано или поздно пожиратели времени хотя бы на минуту, но разойдутся в разные стороны. И тогда он сделает свой первый ход, тогда он ударит по наиболее слабому звену и узнает, что же представляет из себя их время. Сладкое, скользкое, тягучее время.

— Вы танцуете, леди?

Ворканы не пользовались у остальных видов особой популярностью и уж тем более не могли претендовать на гуманоидных самок, будь то люди или заири, да и умом ворча тоже никогда не отличались, но он был особенным. Он вел себя правильно и галантно, он обладал возможностью мыслить и выстраивать стратегии, мог похвастаться острым умом, и сейчас с чистой совестью предлагал танец этой женщине — слабому звену короткой цепочки пожирателей времени.

Её глаза, скрытые за белоснежной маской, почти что светились яркостью желтизны, она щурилась и с подозрением наблюдала за ним и его красным пиджаком, будто подозревала в чем-либо. Окинув его взглядом с ног до головы, она намотала на палец длинную прядь платиновых волос, больше похожих на тонкие и подвижные отростки плоти, от которых бросало в дрожь многих брезгливых существ, и ухмыльнулась. Широко, противно, насмешливо ухмыльнулась. Она чувствовала, чего он хочет на самом деле. Он был уверен, что чувствовала.

— Конечно, — она кивнула, касаясь кончиком длинного черного языка своих алых губ, и бросила взгляд куда-то за его плечо. — Но, прошу меня извинить, не с вами. Мой партнер никогда не простит меня, если вдруг я буду танцевать с кем-то ещё.

Сидя за столом в углу залы, эта женщина продолжала издеваться. Он знал, что всё это — её ухмылка, её вежливые ответы — было самым настоящим издевательством. Она знала, что он задумал и тянула время, отказываясь покидать людное помещение. Более того, он прекрасно слышал запах того, кого она звала своим партнером — тот, судя по всему, теперь стоял прямо за его спиной, молча ожидая, когда незваный гость наконец исчезнет.

И что-то подсказывало ему, что исчезнуть и переработать план нужно как можно скорее.

— В таком случае, мне придется попытать счастья с другой дамой, — вежливо улыбнувшись, насколько позволяла его челюсть, он поспешил откланяться и удалиться.

Удалиться получилось с трудом. Обернувшись, ему почти сразу пришлось наткнуться на него — на высокого, вблизи по-настоящему пугающего и испепеляющего его взглядом опасно-красных глаз, словно он не пригласил на танец, а уже попытался съесть его партнершу. Он едва заметно дрогнул, сглотнул и снова попытался улыбнуться, отступая назад.

Они были опасными, они были по-настоящему опасными, но чем опаснее была добыча, тем интереснее было охотнику. До тех пор, пока он сам не превратится в жертву. Он же, однако, жертвой становиться не собирался, каким бы мрачным и опасным ни был противник.

— Он хуже, чем может казаться, — Сирона покачала головой, когда воркан скрылся из их поля зрения, теряясь в толпе гостей. — И попытался воспользоваться преимуществом сразу, как только его получил. Я хочу съесть его первой.

— Он не понимает, на что идёт, — хмыкнул Имлерит, поставив перед сестрой кристаллизованный цветок, о котором она просила. — Но если он ещё раз попытается приблизиться к тебе, у него не будет времени даже сбежать.

Она хищно и удовлетворенно усмехнулась, отламывая самый большой лепесток похожего на лилию цветка. Да, у него не будет времени даже сбежать.

========== Хищники ==========

Они умышленно разошлись в стороны. Приглядывая друг за другом с определенного расстояния, они готовы были ударить в любой момент — своего охотника или свою жертву. Они были увлечены этой маленькой игрой, а воркан, её начавший, уже должен был подумать о том, чтобы самостоятельно выкопать себе могилу.

Толпа в зале успешно скрывала любого, кто хотел скрыться и Сирона этим пользовалась, высматривая среди гостей приема ярко-красный брючный костюм. Этот воркан с гадкими мыслями, этот любитель поживиться чужой плотью, желавший отведать на вкус настоящее время, должен был осознать, что связался не с тем противником. Она хотела съесть его первой и не собиралась отступать, пока нахал не прочувствует это на себе. Подлый, трусливый, болтливый воркан.

Иногда люди оборачивались в её сторону. Она спокойно проходила мимо, не обращая внимания на то, как они смотрели на её когти, на её хищные ухмылки и её острые зубы, как они провожали взглядом её подвижные волосы и не понимали, кто она есть на самом деле. Эти люди просто любопытничали, а в любопытстве не было ничего плохого. Точно так же люди смотрели на Имлерита в другом конце зала, точно так же изредка поглядывали на воркана в его центре.

— Выходи поиграть, — с довольной улыбкой промурлыкала себе под нос Сирона, в очередной раз пробираясь мимо людей в сторону мелькнувшего поодаль красного пятна. — Здесь некому тебя обижать.

Ей нравилась охота. В такие моменты, когда любые сознательные блоки спадали, а долг лидера и управителя отходил на второй план, Леди-Командор вела себя как настоящий хищник, позволяя своему темпераменту и желанию реализовать множество интересных мыслей выбраться наружу. Её природа не давала ей покоя, а эти маленькие бесполезные существа в качестве обеда смотрелись как нельзя лучше.

Он нашелся сам, как только она остановилась и принялась ждать. Она не смотрела за ним и делала вид, что ждёт кого-то, высматривая платиновую макушку своего брата около бара. Она следила за ним, он следил за ней — всё шло именно так, как задумывалось.

Воркан пытался говорить и вести себя так, будто ничего не происходило. Его мысли были похожи на рой муравьев, лишившихся королевы: бросались от одного к другому, то уверяя хозяина в победе, то паникуя. Сирона знала, что его пугают её ухмылки и ухмылялась, притворяясь, словно ничего не понимает. Играть в невинную овечку перед волком было особенно весело, когда овечка из неё была такая же ужасная, как из этого воркана — волк. Они оба были уверены, что станут друг для друга обедом, однако вселенная всё ещё не решила, кто именно окажется прав.

— Думаю, нам следовало бы обсудить методы Бетерия подальше ото всех этих людей, — улыбаясь, Леди-Командор следила за каждым движением своего собеседника, наблюдала за его взглядом и слушала его мысли, словно те были простой открытой книгой. Даже не книгой — просто брошюрой. Он был сумасшедшим, но для неё — недостаточно. — Они не поймут и не оценят такого подхода.

Он ухмылялся, предвидел свою победу. Он забывал о том, что эта женщина только недавно казалась ему опасной — сейчас, как и многие до неё, она выглядела попросту попавшейся на его удочку, не понимающей, что её ждёт, как только они окажутся «подальше ото всех этих людей». В своих собственных глазах он был триумфатором, а в её — маленькой букашкой, её первым подопытным в качестве Маньяка.

Тем самым местом в отдалении оказался безлюдный коридор перед уборными. Сирона гадала, что же это будет и готова была поставить на что угодно, но её сегодняшняя жертва выбрала коридор. Всего лишь коридор, насколько же скудным в её глазах было воображение этого воркана. Можно было бы воспользоваться кабинетом Бетерия, учитывая неприязнь «охотника» к организатору приема.

Он пытался говорить и приблизиться к ней, обнажая острые зубы, в два ряда заключенные в его длинной узкой челюсти, а она только хищно улыбалась в ответ. Он, опьяненный победой и её давлением на его рассудок, этого не замечал, а она медленно распускала волосы, только недавно собранные в высокий хвост.

Ей хватило нескольких секунд, чтобы заглушить его горловые хрипы; чтобы полностью зажать его хрупкое тело между прядями своих послушных волос. Ему хватило пары мгновений, чтобы осознать, что пожиратели времени пожирают время вовсе не так, как он думал. Сирона снисходительно следила за его затухающим взглядом, продолжая улыбаться и ощущая, как его немногочисленное время перерабатывается в энергию, наблюдая, как его тело медленно превращается в безликую пыль — в то, что обычно остается от тех, кому не повезло попасть под горячую руку её сородичей.

И эта пыль тоже была вкусной.

Дверь распахнулась именно тогда, когда она закончила. Она готова была встретить кого угодно — гостей или даже самого Бетерия, однако это был Имлерит. Она видела, что он, несмотря ни на что, волновался за неё и переживал, видела, что обладал такой же жаждой расправиться с кем-нибудь, как и она сама. Она видела, как ярко сияли его глаза.

Не было ничего интереснее боевой, охотничьей ярости; не было ничего приятнее полного взаимопонимания; не было ничего красивее несдержанных, таких же яростных поцелуев. Он видел, как она улыбалась, как проводила языком по своим губам, испачканным остатками чужой плоти, и не мог себя сдержать.

В этом диком, хищном соприкосновении губ, в жестком столкновении их длинных языков, сопряженным со столкновением с ближайшей стеной, было то, что лучше всего характеризовало отношения Сироны и Имлерита: они были одинаковыми, они смотрели на мир одними глазами и понимали друг друга без слов. Они готовы были принять друг друга любыми, независимо от того, насколько варварской может оказаться чужая натура. Они могли вывернуть мир наизнанку, если когда-нибудь им это понадобится или стать самыми жуткими убийцами, но они больше ни за что не собирались отказываться от своих чувств и отношений, какими бы ни были обстоятельства и ситуация во вселенной.

========== Идеал ==========

В кабинете было тихо, на его вкус даже слишком тихо. Среди образовавшегося бардака, какой в обычных обстоятельствах стоило звать только лишь «творческим беспорядком», и феерии цветов в одежде, висевшей на приоткрытой дверце шкафа, эта тишина казалась неестественной. Такой же неестественной, как десятки бумаг, разбросанных по рабочему столу, на который он без зазрения совести уложил свои ноги, придавив документы ботинками из двух разных пар.

Здесь было скучно, а вот в его голове — не очень.

Потянувшись, задев длинными пальцами низко висевшую люстру, Эйдирен широко зевнул. Сейчас, в сравнении с его собственными размышлениями, его маленькая подопечная наконец-то подавала надежды. Раскрепощенная, давшая волю не только своим инстинктам, но и своей истинной сущности, своему долго скрываемому безумию, она охотно шла по той дороге, что он для неё приготовил.

В последний раз, когда он лишил её создателя времени, всё обернулось даже лучше, чем он предполагал по-началу. Их Леди-Командор, долго прятавшая в себе воспоминания о собственном прошлом, смогла отбросить привязанность к мусору в сторону — она наконец-то вспомнила, что каждой «звезде» нужен свой «волк» и обратилась к своему верному псу, прилежно ждавшему её практически одиннадцать тысяч лет. Сам Эйдирен давно бы умер со скуки, предложи ему кто-нибудь просто сидеть и ждать, ничего не предпринимая. Его сын, к сожалению, считал своё бездействие благородством.

Ему тоже нужна была такая женщина — ему нужна была сумасшедшая, неугомонная и готовая раскрывать его потенциал. Его относительно спокойному, рассудительному сыну нужна была именно его родная сестра, чтобы стать собой, а ей нужен был брат, чтобы прекратить прятаться. К счастью, в роли свахи Лорд Безумия чувствовал себя ничуть не хуже, чем в роли управителя.

Сегодня она впервые подарила кому-то безумие, безумие и смерть — именно так, как ей нужно было его подарить. Она была настоящей хищницей, она больше не скрывала своих мыслей и пользовалась должностью Маньяка с той же легкостью, что и должностью Первой. Она убивала не потому, что так было нужно — она убивала потому, что это считалось веселым, интересным. Эйдирен знал, что будь этот воркан чуть более сложным, убивать его она бы не стала — она бы издевалась над его сознанием, мучила его и превратила бы его короткую жизнь в маленький персональный ад того, кто пытается несправедливо покуситься на её жизнь.

Он и сам поступил бы точно так же.

Она становилась идеальной, сама того не подозревая, продлевала себе жизнь. Она считала, что всё ещё держит ситуацию под контролем, но он уже давно стал настоящим лидером, всего лишь скрывающимся в чужой тени. К чему ему было выпячивать себя, когда вокруг столько замечательных вещей и игрушек, помимо этой жуткой бюрократической, административной волокиты, какой она занималась почти круглыми сутками?

Небрежно смахнув со стола вазу с красным цветком памяти, поставленным сюда не так давно, Эйдирен скривился. Его подопечные были достаточно взрослыми, чтобы избавиться от своей привязанности к физическим удовольствиям и бросить отдаваться животным инстинктам в те моменты, когда их ментальное любование друг другом достигает апогея, но, казалось, этого вовсе не хотели. По той причине, что Синди не стремилась более блокировать свой рассудок, сейчас он мог услышать каждую её мысль, ощутить каждое её желание.

«Какая скудная у обоих фантазия, — разочарованно выдохнул Лорд Безумия, закидывая ногу на ногу и отмахиваясь от назойливых картинок в своей голове, чаще всего изображавших желание его маленькой подопечной получить своего брата прямо здесь, прямо сейчас и как можно более дико. — Можно было выбрать что-нибудь интереснее простого коридора»

Если бы ему пришлось сосредоточиться на её сознании, он бы обязательно услышал и почувствовал на себе её шумные выдохи, прикосновения острых зубов к её шее и то, насколько тесно она зажата между его сыном и стеной. И он, глупость какая, даже сейчас старался не допустить более жесткого соприкосновения поверхности стены с её когда-то больной спиной. Он был слишком зациклен на ней даже тогда, когда с трудом контролировал себя. Даже тогда, когда его руки, да и не только руки дрожали от психологического и физического возбуждения.

Ещё раз широко зевнув, Эйдирен отбросил всё это в сторону. Мысли Синди уже не были такими интересными, а в её профессиональной пригодности, в правильности её замечательной головы он уже убедился. Теперь, если ей того хочется, она может проводить своё свободное время так, как посчитает нужным. По крайней мере, пока оно у неё ещё есть.

Он хмыкнул и поднялся из-за стола, с ухмылкой раздавив ярко-красный цветок. А затем, насвистывая себе под нос навязчивую человеческую мелодию, покинул кабинет.

========== Нитраль ==========

Нодакрус процветал.

Население планеты, изначально застывшее на отметке в шесть пожирателей времени, теперь могло похвастаться несколькими тысячами представителей этого вида. Инфраструктура работала и развивалась лучше, чем когда-либо, а большая часть устоев и традиций была восстановлена или переработана. Каждый, независимо от того, политиком он был или рядовым представителем расы, находил себе место и занятие.

Леди-Командора больше ничто не смущало: на посту полноправного и жесткого управителя, она с легкостью проводила реформы и продолжала настаивать на необходимости масштабного машиностроения; она не беспокоилась о том, сколько живых существ в сутки погибает по причине того, что каждый пожиратель времени должен был питаться; она не обращала внимания на едкие и почти что откровенные провокации представителей оппозиции Этерии; она работала, как ей полагалось работать и просто ждала момента, когда преимущества её народа над создателями времени наконец-то станут ощутимыми.

Представители Хаоса и Порядка знали, что рано или поздно до этого дойдет, они прекрасно понимали, что в нынешние времена им не удастся избежать нового вооруженного конфликта, очередных попыток сместить баланс в сторону Порядка, но пока что им удавалось усидеть на пороховой бочке, жонглируя горящими спичками. Только пока — было ясно, что очень скоро одна из этих спичек упадет вниз, вызвав взрыв, способный задеть всю галактику.

— Ты наблюдал за ним?

Сейчас, покуда взрыва ещё не произошло, у Леди-Командора была возможность позволить себе сидеть на балконе и наслаждаться мягкими прикосновениями брата к её волосам. Имлерит пытался отвлечь Сирону, заплетая её длинные локоны в сложную прическу, о которой она сама попросила, а та продолжала гнуть свою линию, беседуя о делах или о работе.

Она спрашивала о Нитрале — ребёнке, какого она умышленно извлекла из себя и продолжила растить внутри лаборатории в связи с его ценностью. Несмотря на то, сколько особей было выращено в бридинговых машинах за последние года, практически все они оказывались женскими, а этот, вопреки процентной статистике, оказался мальчиком. Сирона говорила, что это просто вклад в развитие цивилизации, но, тем не менее, сама дала ему имя и следила за его развитием. Он тоже говорил ей, что ему не нужно было потомство и что они оба не созданы для подобного, однако и сам часто обращал на него внимание, каждый раз подмечая, сколько черт он унаследовал от них обоих.

— Да, — Имлерит невольно улыбнулся, медленно и с особой аккуратностью укладывая последние слои прически Сироны, чтобы у неё появилась возможность её закрепить. — Он развивается правильно.

Им обоим не нужны были дети — они не имели возможности растить их или заниматься ими, подарить им должное количество заботы и шанс вырасти полноценными членами общества, однако они всё ещё могли помочь этому ребенку пробиться в люди. Они были научными руководителями его проекта и донорами генетического материала, а он, покуда развивался внутри машины, оставался их подопечным. Это было единственным вариантом классической семьи, принятым среди многих млекопитающих, какой они оба хоть как-то воспринимали.

Сирона тоже улыбалась. Оплетая пальцы брата волосами и вынуждая его продолжать держать руки в районе её макушки, она непроизвольно радовалась тому, что он тоже уделяет внимание этому их проекту. То, что такие жестокие и занятые управлением целым государством существа вдруг проявляют своеобразную нежность ко всего лишь научному проекту, казалось странным и даже немного пугающим. Особенно тогда, когда они оба собирались позволить себе вновь появиться среди представителей других видов.

В последнее время это случалось всё чаще — с тех пор, как в Леди-Командоре проснулось желание активно работать ещё и на должности Маньяка, она всё чаще позволяла себе наносить кому-либо дипломатические визиты и разыскивать среди жителей той или иной системы интересные рассудки. Ими было так легко управлять, что изредка она заигрывалась, останавливаясь только тогда, когда Имлерит напоминал ей о том, что это может плохо кончиться. Для неё. Она шла на убийства и откровенные издевательства, с легкостью уничтожала многих вместе с ним, наталкиваясь на такую же жажду крови с его стороны, практически всегда позволяя таким «налетам» закончиться безумным и полным времени слиянием. И только иногда Имлерит говорил ей, что подобное может быть результатом влияния его отца на её рассудок. Он говорил об этом, а она не прислушивалась, уже через несколько секунд выбрасывая этиразмышления из головы и заставляя брата подумать о чем-то другом.

Сегодня ей хотелось посетить цивилизацию, сильно отставшую от своих соседей — ту, где всё ещё сохранились традиции носить тяжёлые пышные платья, где верили в потусторонние силы и поклонялись неведомым существам; ту, где всё ещё можно было найти бальную залу или таверну и снова найти тех, кто возведет алтарь в честь одного только интересного имени.

— Если ты не отпустишь мои руки, Сирона, я не смогу застегнуть твоё платье, — хмыкнул Лорд Заточения, когда волосы его сестры добрались практически до его локтей. — Тебе хотелось бы быть принцессой без платья?

— Раз уж у меня есть выбор из пары типов принцесс, я бы предпочла быть той, что без платья, — она довольно ухмыльнулась, однако руки Имлерита всё же отпустила, запрокидывая голову и глядя на него снизу вверх. — По крайней мере, пока у меня есть принц, которому это платье иногда только мешает.

Ей нравилось резко отступать от рабочих или важных тем, нравилось позволять себе шутки, блуждающие на грани нормальности. Сироне нравилась возможность чувствовать себя легкой и правильной — ей просто нравилось находиться рядом со своим братом на протяжении всех этих лет.

========== Вкус крови ==========

На планете, что в галактическом каталоге носила название Бовис-Тор, находилось всего несколько заселенных континентов — неразвитые, заполненные гуманоидами, так и не продвинувшимися в науке и технике, они представляли собой множество разнообразных поселений, где местные жители только-только начинали развиваться.

В селении, что в народе называли «Ветелками» был всего один трактир — место, где вечерами собирались путники и те селяне, что не боялись за свои жизни. В этом трактире было душно, дымно и накурено, постоянно раздавались крики, стучали бутылки и витал запах чего-то жареного, доносившийся с кухни. В общем-то, это был самый обычный трактир, с каким были знакомы люди несколько тысяч лет назад, отличавшийся лишь тем, что вместо людей здесь жили существа, жутко их напоминавшие, на звавшие себя нифами. Даже произошли они, казалось, от местного аналога обезьян — выглядели и вели себя они почти так же, как эти представители земной фауны.

Закинув на стол ноги в потертых кожаных сапогах, Сирона покосилась на кого-то из селян, в очередной раз осклабившегося в ответ на её слишком провокационные для подобного места вид и поведение.

Принцесса из неё так и не получилась — почти сразу, побывав выше по реке, в замке, она поняла, что ничего интересного они там не найдут. И тогда, решив не разбрасываться свободным временем, Леди-Командор очень быстро сменила пышное черно-золотое платье с красным подбивом на выкупленный у ближайшего купца костюм. Почти до непозволительного распахнутая блузка в сочетании с облегающими брюками, видимо, призванными помочь носителю двигаться в бою так, словно брюк на нем нет вовсе, и высокими сапогами на каблуке, искусственно удлиненном самой Сироной, заставляли местных пьяниц следить за каждым её движением, с трудом избегая похабных приставаний. Пока что избегая.

— Кто-то здесь раздражает моё сознание, — женщина умышленно растягивала слова, оглядываясь вокруг и задерживая взгляд на эркере, где расположилась самая большая и шумная компания из всех присутствующих. — Кто-то с очень знакомыми мыслями, с такими скользкими и человеческими…

Её взгляд постепенно потерял фокус, а размышления заполнили почти весь рассудок — Сирона расслабилась, стараясь понять, кто же вызывает этот неприятный зуд в её голове, а Имлерит, наоборот, не мог заставить себя успокоиться. Ему хотелось уничтожить и задушить любого, кто смотрел на его сестру совсем не так, как дозволено было на неё смотреть. Каждый из этих бесполезных и похабных пьяниц, пожирающих её глазами, должен был быть разорван на части уже за то, что его Сирона заслуживала взглядов совсем иных.

Тряхнув головой и хмуро покосившись на престарелого разбойника, беззубо улыбавшегося и державшего на столе длинный кинжал, Имлерит заставил себя подумать о словах сестры. Кто-то в этом помещении не давал ей покоя, однако на его взгляд сделать это мог любой из присутствующих, начиная трактирщиком и заканчивая шумной компанией то ли викингов, то ли ещё кого-то подобного в эркере.

— Это может быть кто угодно, — в конце концов он озвучил свои мысли и с недовольным видом поправил тяжелую кожаную черную куртку. — У каждого из местных тараканов скользкие человеческие мысли, Сирона.

Он был прав. Она прекратила качаться на шатком стуле и громко стукнула кружкой по столу, намекая трактирщику, что ей понадобится ещё одна. У каждого из людей поблизости мысли были скользкими, бесполезными, а большая часть из них и вовсе думала о том, как бы поскорее найти бабу для своей постели или напиться до беспамятства, свалившись в ближайшей канаве. Они были скучными как никогда, и Леди-Командор начинала думать, что в этот свой «отпуск» не встретит ни единого интересного сознания. А то, что отдавалось зудом в её собственном сознании находилось слишком далеко — настолько, что ей удалось уловить только какие-то знакомые нотки в размышлениях, эгоистичность и заносчивость, женское начало этого разума. Он определенно был ей знаком, но понять, чьим и где он был оставалось невозможно.

Неприветливый трактирщик очень скоро оказался около их стола. Он принес две новых кружки с более или менее приличным элем, но беседовать со своими гостями не собирался. Даже местный аналог золота, добытый обманным путем (с помощью игры с сознанием: им обоим пришлось в какой-то момент прикидываться сборщиками податей для королевства), и отданный ему в качестве платы за обслуживание, аванса и щедрых чаевых, не делал его более благосклонным. Гости со странными глазами не нравились тут почти никому, и если женщину ещё можно было терпеть по той причине, что их не принято считать опасными, то её спутник и его меч не вызывали симпатии почти ни у кого.

— Нет, это кто-то мне знакомый, — Сирона покачала головой, постукивая длинными когтями по ободу деревянной кружки, и засмотрелась на потолок. Вновь. А после резко опустила голову, словно только что ей явилась идея невероятно правильная и важная. — Очень хорошо знакомый. И нам стоило бы найти этого человека, пока кто-нибудь здесь не решил, что…

— Тебе не кажется, красавица, что ты немного тут засиделась? Пора бы уже помочь кому-нибудь скрасить свой вечерок, а не штаны за кружкой пива просиживать.

Она хотела сказать «пока кто-нибудь здесь не решил, что ему скучно», однако кто-то всё же решил. Ей не хотелось тратить своё время и силы на подобный мусор, ей не хотелось беспощадно расправляться со всеми, кто находился в трактире, — повезти могло только тем, кто сидел в эркере — вот только остановить Имлерита, и без того раздраженного происходящим, у неё бы не вышло. И ей, может быть, этого вовсе и не хотелось.

***

***

Сироне нравилась кровь, пусть и только временами. Иногда она могла смотреть на тех, кто ею истекал часами, в качестве эксперимента или по причине того, что у неё не было иного выхода. А иногда она сама заставляла других истекать кровью, наслаждалась этим состоянием и пробовала её на вкус. Точно так же, как и сейчас.

В этот раз она не успела никого тронуть — как только местный пьяница поднял взгляд на Имлерита, поднявшегося из-за стола, её брат одним движением руки заставил его исчезнуть, оставив после себя лишь несколько крупных капель крови, брызнувших ей на руки. Остальные посетители трактира, рискнувшие отомстить за своего друга, исчезли ещё быстрее — Имлерит был зол, почти взбешен и не следил за тем, кого и почему ему приходится убивать. Он просто поддавался своей ярости, отправляя ненужных людей в Пустоту, обрекая их на страшные муки, или разрывая их руками, вынуждая окружающих вопить не только от боли, но и от ужаса.

Она просто наблюдала, пока кто-то не приставил нож к её горлу. Этот человек надеялся выиграть время, остановить её брата или рассчитывал на что-то иное, однако он понятия не имел, что она опасна точно так же, как и её агрессивный спутник и что никакой кусок металла не остановит её, если ей тоже захочется ответить обидчикам.

Нападавший очень поздно заметил, что его руки и шею пережимают пока ещё мягкие пряди платиновых волос, а когда ему всё же удалось обратить на них внимание и попытаться возмутиться, они тут же обернулись удушающими стальными путами, под аккомпанемент жутких горловых хрипов обращающими его в ничто.

Сирона даже не обернулась, когда её волосы вернулись в состояние покоя, а сероватая пыль осыпалась на пол — она, слизывая чужую кровь с тыльной стороны ладони, молча наблюдала за тем, как убегает трактирщик, как её брат тяжело выдыхает, пиная ногой чье-то бездыханное тело, и убирает свой непомерно огромный меч обратно. Они были единственными, кто остался в трактире, если не считать чужие трупы, — единственными, кто был виноват в произошедшем, — но не казались ни капли озабоченными.

— Мы вернёмся к этому, когда найдем её, — она обняла Имлерита со спины, удерживая его на месте и ожидая, когда его дыхание хоть немного выровняется. — Обещаю.

Ей было прекрасно известно, что успокоить как его, так и себя сейчас будет непросто, однако она прилагала все усилия к тому, чтобы выбросить запах чужой крови из своей головы и отбросить вспышки адреналина в сторону.

Сироне нравилась кровь, но ещё больше ей нравились чужие рассудки, ради которых она появлялась то тут, то там, выискивая самые интересные и притягательные из них.

— Нам не стоило бы, — тяжело выдыхая, он покачал головой, крепко прижимая руку Сироны к своей груди. Ему дорогого стоило собраться и отказать самому себе в собственной жажде крови ради блага рассудка сестры и это было заметно в его сбитом тоне, хриплом голосе и нахмуренных бровях, даже в движениях его рук. — Это не…

— Стоило бы, — она прижалась к нему теснее, теперь обнимая ещё и своими волосами, и довольно улыбнулась. — Но позже.

Имлерит знал, что должен с ней спорить, — где-то в глубине души он понимал, что ничем хорошим их общее сумасшествие не кончится, что слабость его рассудка и её новые желания составляют не самую лучшую комбинацию — однако иногда он не мог ничего сделать. Он слушал её и покорно следовал за большинством произнесенных ею слов, почти приказов. Он был увлечен ею так сильно, что здравомыслие, бывало, оставляло его ровно в тот момент, когда Сирона начинала говорить.

У него получилось успокоиться только через двадцать минут, когда злополучный трактир остался далеко позади, ровно как и небольшая деревня, в которой он стоял. Его сестра всё ещё доверяла исключительно своим ощущениям, выискивая то самое «знакомое сознание», а он мог только шагать с ней рядом, прислушиваясь к её редким словам и рассуждая.

В том, что происходило часто чувствовалась рука отца — в жестокости Сироны, в её стремлении ментально издеваться над достаточно сумасшедшими людьми, в её меняющейся политике. Но каждый раз, когда ему удавалось это понять, оно тут же ускользало, будто этой мысли никогда и не существовало. И в этом, к сожалению, тоже чувствовалась чужая рука. Нестабильный, неуравновешенный и такой же сумасшедший, как его младшая сестра, он был подвержен чужому влиянию ничуть не меньше. Он очень хотел и пытался помочь ей, однако из раза в раз срывался сам, поддаваясь то ли его, то ли её влиянию.

Или ему стоило помогать ей иначе? Точно такой же сумасшедший, как и она, разве он не должен был просто переиграть отца в его же игре? Это было бы справедливо и куда более честно по отношению к Сироне, чем обратный вариант. Им нравилось быть такими и было бы несправедливо отбирать у них обоих возможность быть собой. Особенно у неё, у которой такой возможности практически никогда и не было.

— Где-то здесь… — задумчиво протянула Леди-Командор, когда они с братом остановились у соседней деревни, до которой пока что не дошли слухи о двух жестоких бандитах. — Она должна быть где-то здесь. Или, может быть, не она? Неважно. Это сознание глушится чужим и я не могу сказать точнее. Не хочешь зайти куда-нибудь ещё?

Имлерит внимательно посмотрел на неё: она хитро улыбалась и наматывала одну из прядей своих длинных волос на палец, издеваясь над ними. Она была яркой, живой и увлеченной, а он готов был отправиться на край света или умереть, чтобы это её состояние никогда и никуда не исчезало. Он готов был делать всё, что угодно, чтобы она могла улыбаться и наслаждаться своей жизнью снова и снова. Особенно тогда, когда он сам полностью разделял её стремления и взгляды.

— Хочу.

========== Шанс ==========

В небольшой таверне на окраине Илеты редко появлялись чужаки. Рема работала здесь уже несколько лет, а за это время видеть ей приходилось разве что мужиков из соседнего села или моряков, заглядывающих из порта. Но и моряки были ей знакомы — все они были выходцами из этих же поселений и рано или поздно тоже возвращались назад.

Сегодня же всё было не так. Изредка проходя мимо нескольких занятых столов или поднося очередное пиво старому Ламберту, Рема всё время оглядывалась на крайний стол у двери, где сидели люди, каких она видела впервые. Светловолосые мужчина и женщина были похожи между собой, словно являлись родственниками, и временами оглядывались вокруг, показывая, насколько пугающие у них на самом деле глаза. Она никогда таких не видела. Может быть, они были колдунами? Теми фокусниками, о которых говорила ещё её бабушка? Людьми, способными наконец-то вытащить её из этой дыры?

Замечтавшись, Рема не заметила, что её уже несколько минут как зовёт хозяйка таверны — той снова нужна была помощь, а её единственная помощница застыла посреди зала, разглядывая незнакомцев.

Она следила за ними, остановившись за стойкой. Эти двое беседовали между собой, улыбались и иногда поглядывали на двери, словно кого-то ждали, обводили взглядами зал. Они казались высокими и по-своему красивыми. Рема интересовалась одним из них — мужчиной. Среди тех, кто жил в Илете не было никого похожего: ни такого высокого, ни такого спокойного, ни возможного колдуна и волшебника. Если этот человек и правда мог вытащить её отсюда, разве ей не стоило хотя бы попытаться завладеть его вниманием? Она была достаточно красивой, чтобы получить хотя бы шанс. Или даже несколько шансов.

Посетителей стало немного больше и Рема так и не получила возможности подойти к нетипичным гостям. Она занималась то одним, то другим, а к ним очень скоро присоединился кто-то ещё — какой-то рыжий мужчина, вызвавший смех и искреннее удивление у единственной женщины в этой компании. Они говорили о каких-то сознаниях, насколько ей удалось услышать, но девушка ничего в подобном не понимала и уловила только то, что тема эта — очень важная, а рыжему очень хотелось найти этих людей.

Он ушел очень быстро, а Рема наконец-то могла сделать то, чего так хотелось.

— Мне не казалось, что можно так ошибиться, — светловолосая женщина улыбалась, сложив руки перед собой, и что-то увлеченно рассказывала своему спутнику, коего Рема уже окрестила её братом. — Роберт вовсе не похож на то, что я чувствовала, но это позволяет узнать о нем много нового. Говоря об этом, ты не…

— Это твоя сестра?

Рема не церемонилась и не заботилась о том, что нагло прерывает чужие беседы. Она стояла рядом со столом и внимательно смотрела на высокого мужчину, на которого даже сейчас приходилось смотреть снизу вверх. Важно было понять, действительно ли они были родственниками или им просто повезло оказаться настолько схожими внешне людьми. Да и если они были колдунами, разве они не могли просто скорректировать свою внешность, как им было угодно?

— Да, — ей ответила женщина, широко ухмыляясь и внимательно поглядывая на Рему, словно та была каким-то ярким чучелом на весеннем фестивале. — Не любите родственных связей, маленькая леди?

В сравнении с такими высокими людьми она и в самом деле казалась маленькой, но девушке совсем не хотелось признавать этого в разговоре с подобной дамой. Она казалась надменной, снисходительно улыбалась и даже кривлялась, а беседовать Рема собиралась вовсе не с ней — с её братом, прятавшим странноватую ухмылку и изредка хмурящим брови. С её красивым и интересным шансом.

— Разве интересно с сестрами в таверне сидеть? — как женщина, Рема непроизвольно постаралась ответить заносчивой сестрице той же монетой, улыбаясь и занижая её достоинства лишь по той причине, что родственные связи мешали обоим этим людям. Ей казалось, что мешали. — С ними только выпить и можно, а после выпивки мужчинам разве ничего не интересно? И что тогда, в бордель идти придется? У нас их тут даже не водится.

Никто в Илете не мог похвастаться безупречными манерами, Рема в том числе. Она откровенно и почти прямо говорила о том, какими преимуществами обладает и что может дать этому человеку. Ему должно было казаться, что абсолютно безвозмездно, но она-то знала, что рано или поздно потребует у него чего-то взамен. Однако девушка даже и не догадывалась, что для этих существ её сознание похоже на лист бумаги, где черным по белому написана каждая её мысль.

Мужчина окинул её взглядом, ухмыльнулся, а потом перевел взгляд на свою сестру. Женщина ухмыльнулась в ответ, закинув ногу на ногу, и передвинулась к нему ближе. Они выглядели как заговорщики и Рема не понимала, чего они хотят этим добиться.

Тогда, когда он наклонился, чтобы через несколько секунд откровенно поцеловать свою сестру, — прямо в губы, глубоко и с языком — она поняла. Они были по-настоящему похожи, выглядели как брат и сестра, утверждали, что были братом и сестрой и оттого такое казалось ей ещё более противным. Конечно, Рема понимала, что сама напросилась, однако этого понимания было недостаточно.

Прижав к себе поднос и скривившись, она хотела уйти. Она хотела, но ей никто не дал. Ей хотелось двинуться, но ноги сковали какие-то светлые путы, сжимающие их крепче, чем корабельные канаты.

— Не люблю, когда кто-нибудь предлагает ему подобное, — женщина покачала головой, пугающе улыбаясь и облизывая свои тонкие губы длинным языком.

— В этом нет никакого смысла, — когда мужчина наконец-то заговорил, Рема услышала, какой у него хриплый и низкий голос. Пугающий. — Меня не интересует никто, кроме моей Сироны.

Они оба улыбались — улыбались жестоко и так, как не должны улыбаться люди с благими намерениями. Только сейчас Рема заметила, что руки обоих испачканы в уже засохшей, почти смытой крови. Эти люди действительно были её шансом избавиться от надоевшей Илеты — они были её шансом умереть.

========== Чужаки ==========

Поселение, именуемое Илетой, с одной стороны омывалось рекой — широкой и полноводной, мрачной рекой, какую местные жители называли не иначе как «рукавом», а галактические картографы — протоком. Вода в протоке была темной, почти черной, а сегодня — красноватой, медленно уносящей чужую кровь вверх по течению.

Сироне нравилась кровь, что бы она иногда себе ни говорила.

Та девушка, сознание которой было до предела классическим, не представляла для Леди-Командора никакого интереса. Она явилась на эту неразвитую планету для того, чтобы отыскать хоть сколько-то интересное для неё сознание, а нашла только девицу, что ей совсем не понравилась. Она знала, что лишать людей жизни ради удовольствия и по той лишь причине, что они ей не понравились — неправильно и уголовно наказуемо, но временами ничего не могла с собой поделать. Галактический совет всё ещё был очень далек от того, чтобы заподозрить в уничтожении людей на разных концах галактики и в разных временах кого-то определенного. Всего лишь несчастные случаи, локальные преступления к каким далекие и дикие, запертые на своём родном Нодакрусе пожиратели времени не могут иметь никакого отношения.

Холодный ветер, приносивший с собой запах мокрой земли и железа, трепал её волосы и заставлял легко вздрагивать от ощущения зябкости. Обычно пожиратели времени не испытывали проблем с пониженной температурой — обладая возможностью выживать даже при трёхстах градусах ниже нуля по системе Цельсия, они почти никогда не чувствовали холода. Сирона чувствовала.

Они с Имлеритом сидели на мостках, глядя на темную воду, и ждали, когда кто-нибудь из местных жителей спохватится и решит пойти на чужаков с боем. Неважно, кем было местное население, — людьми, талами или нифами — поступки народов со схожей моралью на этой стадии развития всегда были одинаковыми: каждый раз, когда они сталкивались с враждебной силой, к какой не привыкли, они шли на неё с оружием. С вилами, с факелами, с кулаками, копьями и мечами — они могли прийти с чем угодно, пожиратели времени встретили бы их с удовольствием.

— Когда мы вернёмся, всё уже будет готово? — Сирона обращалась к брату, но продолжала смотреть на воду, чувствуя, как он аккуратно умещает у неё на плечах свою куртку. Его плечи были гораздо шире и сам он был гораздо выше, и в его одежде она всегда ощущала себя непомерно маленькой, однако в ней действительно было теплее, чем без неё. — Хотя бы для начальной стадии, равной центральному периоду?

Имлерит знал, о чем она говорила. Немного успокоившаяся после чужого убийства, первого убийства без поглощения времени, его сестра снова касалась вопроса становления их ребенка, какого они оба упорно называли научным проектом. Выращенный в бридинговой машине, он должен был развиваться гораздо быстрее обычного плода и за этот год мог достичь достаточно возраста, чтобы считаться подростком. Все особи, выращенные подобным образом, обычно достигали возраста начальной зрелости и выходили в свет, получив базовые знания о вселенной и своем народе, однако в случае с их общим сыном Сирона хотела действовать иначе.

Ему, как и ей, было интересно, что из этого получится. Обнимая сестру за плечи, прижимая её к себе, попутно размышляя над тем, что заставляет её чувствовать холод, он улыбался. Теперь у них было что-то общее помимо времени, помимо личной привязанности друг к другу и нестабильных увлечений. Или, может быть, это тоже было их небольшим нестабильным увлечением.

— Да, если ты считаешь этот возраст подходящим, — Имлерит хотел поправить куртку, неровно сидящую на плечах Сироны, а она так и не дала ему этого сделать, перебираясь к нему на колени и прижимаясь к его груди, заставляя его накинуть одежду и на себя тоже. — Если ты решишь подождать ещё около недели или месяца, он может приблизиться к порогу взросления. Это поможет ему окончательно сформироваться и не проходить сквозь этот период в сознательном состоянии, а тебе, Сирона, это даст возможность вылечиться.

Она подняла на него глаза и нахмурила свои тонкие темные брови, до сих пор ярко выделявшиеся на фоне светлых волос — брови были единственным волосяным покровом, не имеющим защитного покрытия, — это было одним из интересных дефектов, что преследовал всю их семью. Ей не казалось, что она чем-то болеет, но Имлерит однозначно был прав — никто из пожирателей времени не мерзнет просто так, никто из не поддается давлению низких температур тогда, когда только-только касаются нуля. Она действительно болела, но понятия не имела, чем.

— Тогда этот месяц тебе придется меня лечить. Ты ведь единственный квалифицированный врач на Нодакрусе, не считая Рианнон.

Сирона ухмыльнулась, уткнувшись носом в шею своего брата, чувствуя, как он невесомо касается её волос губами. Они продолжали наслаждаться обществом друг друга, ожидая «гостей», а по воде реки, что в народе именовалась рукавом, неспешно, поддаваясь течению, проплыл указательный палец, явно женский и к основанию поврежденный так, словно его по меньшей мере откусили острыми и мощными зубами.

***

Говорят, что гораздо проще сплотиться против общего врага, чем сплотиться ради единой цели, какой бы благой эта цель ни была. Жители Илеты, обычно агрессивно настроенные по отношению даже к своим собственным соседям, активно доказывали правдивость этой теории: вооружившись тем, что нашли в своих сараях, они забыли о внутренних распрях и готовы были уничтожать чужаков бок о бок. Конечно, с обязательным условием, что после крестового похода на разорителей их единственной таверны и зверских убийц они вновь смогут ругаться из-за построенного на несколько сантиметров дальше забора.

Словно настоящие храмовники, держа в руках факелы, вилы, а в некоторых случаях — мечи или кинжалы, нифы двигались к рукаву — широкой реке, у которой, по слухам, так и остались чужаки. Никто из тех, кто собрался проучить злодеев и показать им, что в Илете таким не рады, их не разу не видел — они только слышали о них и понятия не имели, к кому идут. Знали только, что если в лицо их узнать не смогут, то сразу как чужаков и идентифицируют, ведь внутри села, да и даже пары ближайших, каждый знал друг друга в лицо. Знал и помнил, что то или иное лицо когда-то сделало не так.

Рукав находился не так далеко и добрались они быстро, но вместо ожидаемой банды разбойников они увидели только двоих людей: незнакомые мужчина и женщина сидели на мостках, разговаривая о чем-то, даже позволяя себе смеяться, как ни в чем не бывало. Никто из жителей Илеты не верил, что двое людей, пусть и странноватых, могли сотворить такое, но были не против расправиться с теми, кого им удалось найти.

— Девку только не трогайте, — почти сходу заявил один из селян, похабно усмехаясь и потряхивая граблями, прихваченными с собой из сарая. — Пригодится ещё, а убить-то всегда успеем.

Судя по одобрительному гулу ещё нескольких мужиков, точку зрения своего соседа разделяли многие — они собрались наказывать этих людей, а девку можно было наказать множеством разных способов, в том числе и полезным для каждого из них. А потом, может, и убьют её, зачем ещё она им сдалась?

Нифы шли шумно и вовсе не прятались, их было слышно уже в тот момент, когда они только подобрались к протоку, строя планы и предвкушая, как же они расправятся с этими людьми на реке. Они не видели того, что мостки испачканы кровью; не замечали, что их враги никак не реагируют на опасность и не знали того, что никакой опасности они для них не представляют. Эти люди просто снисходительно смотрели на селян, странновато улыбаясь и медленно поднимаясь с места. Они тоже их ждали, только никакими вилами им для этого вооружаться не требовалось.

Когда мужчина на мосту поднялся и отряхнул рубашку от невидимой пыли, некоторые из жителей Илеты остановились. Сами по себе низкорослые, нифы редко сталкивались с кем-то настолько огромным, и если женщина, пусть тоже для них слишком высокая, ещё не вызывала такого удивления, то тут не удивиться было попросту нельзя. Теперь уже не казалось таким поразительным то, что зверства в таверне могли учинить всего двое.

Но их всё ещё было двое, а нифов, собравшихся со всей Илеты — около сотни. Ну что могли два человека сделать против сотни? Ничего, они были свято уверены, что два человека не могли сделать ничего.

— Я бы предпочла, чтобы вы думали обо мне, как о леди или хотя бы использовали слово «женщина» в своих бессмысленных мыслях, — лениво протянула она, потягиваясь и вытягивая руки над головой. — Пожалуйста.

Никто не понимал, о чем именно она говорит и почему так противно улыбается, словно королями положения были эти двое, а не превышающие их числом селяне. Кем они были, чтобы вести себя так по-хамски и стоять на их земле? Кем они были, чтобы свободно передвигаться по этой стране после того, что сотворили?

— Заткнись, девка, — кто-то из мужиков сплюнул на землю, хмыкнув. — Твоё дело ноги раздвигать, а с остальным люди разберутся. Болтать-то тебе точно не положено.

Кто-то из толпы рассмеялся, а женщина покачала головой и поджала губы, словно смотрела на нерадивых учеников в сельской школе. Видимо, её очень разочаровывало поведение жителей Илеты, вот только самих жителей это только веселило. Они смотрели на неё и её попытки найти в кармане войдшифтер. Зря.

— Зря, — хрипло произнес мужчина в тот момент, когда уже оказался непозволительно близко к толпе зазевавшихся нильфов. — Очень зря.

Они понятия не имели, что он озвучивает мысли своей сообщницы и знать не знали, что их мысли он тоже прекрасно слышит. Они не понимали, что огромный, казалось бы, стальной меч не просто режет их товарищей, а заставляет их растворяться в материи времени и пространства уже через несколько секунд после удара, обрекает их на постоянные мучения внутри самого страшного уголка Пустоты. Они не знали, что никакие вилы им не помогут и не видели, что женщина тоже вооружена.

Зря.

========== Вернуться, чтобы умереть ==========

Сегодня никому из них не нужно было время, сегодня никто из них не нуждался в том, чтобы тратить свои силы на бесполезных нифов — всё это было всего лишь небольшой попыткой развлечься, утолить собственную бесконечную жажду крови, желание убивать бессмысленно и беспощадно. Настолько беспощадно, что ни Имлерит, ни Сирона в какой-то момент не стали использовать своё оружие в качестве средства, способного отослать жертв в Пустоту — они, сменив режим, предпочитали попросту уничтожать этих людей, на части разрезая или разрывая их, разбрызгивая в стороны кровь или пробивая их плоть насквозь лазером, успешно заменяющим патроны в оружии Леди-Командора.

Ей нравилась кровь — вся эта кровь, неважно, чьей она была, нравилась ей. Она чувствовала себя в своей стихии, когда этим занималась, она чувствовала себя собой и готова была наслаждаться этим столько, сколько представится возможным. Кровь возбуждала её, заводила, заставляла смеяться — потом, когда ещё несколько минут назад бесстрашные селяне умолкнут навсегда, эта кровь, плоть и бьющий по сознанию адреналин окажут им ещё одну услугу. Или даже пару услуг.

— Они бегают не слишком быстро, — покачала головой Сирона, ухмыляясь и обращаясь к стоявшему рядом брату, и выстрелила вслед тому самому человеку, который пытался храбриться с помощью похабных замечаний в её сторону. Зря. — Медленно, очень медленно.

Он резко обернулся, откинув ногой чужое бездыханное тело, и столкнулся со взглядом её пронзительно-желтого глаза, с её почти безумной ухмылкой. Имлерит знал, что это означает и чувствовал то же самое — даже в состоянии ярости он мог разбираться в её ощущениях и обращать на них больше внимания, чем на свои собственные, приглушенные гневом.

Лорд Заточения на несколько мгновений опустил меч, избавляясь от назойливых людей, что всё ещё предпринимали отчаянные попытки бороться или отомстить за своих товарищей, с помощью волос, и крепко, глубоко поцеловал свою сестру. Им мешало участившееся дыхание; мешали оставшиеся селяне, которых они пытались истребить даже в таком состоянии, действуя вслепую; им мешали собственные желания и отсутствие возможности проявить рвущуюся наружу страсть не только с помощью яростных, жестких поцелуев, сопровождаемых укусами и царапинами, так любимыми Сироной. Им много что мешало и они планировали избавиться от этого как можно быстрее.

Последний из нифов, что не сбежал и не погиб до этого, пал от руки Имлерита, когда попытался воспользоваться небольшой заминкой пожирателей времени и всё же достать его сестру. Почему-то каждый считал своим долгом первой истребить именно женщину, считая её слабым звеном и даже не догадываясь о том, что та никогда им не была — не только потому, что с ней рядом всегда был старший брат, готовый разорвать любого, кто попытается хоть пальцем её тронуть, но и потому, что без своего брата она представляла опасность ничуть не меньшую, чем с ним.

— Сирона…

Он должен был сказать ей о том, что увлекаться подобными вещами опасно для них обоих; что привыкать ко вкусу крови, к которому она без сомнений привыкала, бессмысленно; что всё это делает их по-настоящему хищными и опасными животными. Он должен был, но отчего-то об этом даже не подумал, наблюдая за тем, с каким интересом и фанатичностью она снова пробует на вкус чужую кровь, как легко ещё раз пытается зубами избавить кого-то, кто хрипел на земле от боли, умирая, от лишних частей тела — от пальцев.

Она была красивой, сумасшедшей, смертоносной и его. Она была его и хотела доказывать это то ли себе, то ли ему каждый раз, когда они оказывались в подобной ситуации — поцелуями с привкусом чужой крови и их времени, прикосновениями окровавленных ладоней, пачкающих одежду и их бледную кожу, своими желаниями и темпераментом. И в такие моменты он никогда не был против, он хотел этого ничуть не меньше и готов был следовать за её стремлениями с таким энтузиазмом, словно вёл сам.

Дошедшие до Дариэля слухи о визите на Бовис-Тор проигнорировать было невозможно. Кто знал, когда еще ему представится возможность наблюдать за пожирателем времени в «естественной» среде? Говорить об этом как о научном проекте определенно было проще, чем признаваться самому себе в нездоровом интересе к убийце.

Но, к сожалению, несмотря на этот интерес, он прибыл на планету с опозданием, которое оказалось фатальным для многих местных жителей.

Ступая по влажной траве, кое-где обагренной кровью, он направлялся прямо к зачинщиками массовой резни, попутно пытаясь настроить свои приборы на необходимый лад, способный позволить вывести из строя чужое оружие. Что это вообще была за технология?

— Прекрати! — он выкрикнул это достаточно громко — настолько, что даже с такого расстояния донесся до тех, к кому он так бесстрашно и бездумно обращался.

В этот раз им не дали не только закончить, но и начать. Чужой голос, слишком резкий и неприятный, заставил обернуться обоих. Сироне и до того этот день казался удачным, но сейчас, наконец-то наблюдая того создателя времени, что изредка раздражал её сознание аурой своего присутствия, она считала, что сорвала джек-пот.

— Каким идиотом нужно быть, чтобы подойти ко мне так близко спустя несколько сотен лет? — ухмыльнулась Леди-Командор, удерживая своего моментально напрягшегося брата за руку. — Ты убиваешь, а я добиваю, чтобы ему не пришло в голову перерождаться до бесконечности.

Дариэль всё ещё был в нескольких метрах от них, но расстояния не могли остановить пожирателей времени тогда, когда они уже установили себе цель и решили, каким образом и почему она умрет. У Имлерита счеты с этим создателем времени были уже давно — он всё ещё желал наказать его за то, что он делал с его маленькой Сироной и не желал позволять ему оказываться даже в десятке метров от неё, а она сама была уверена, что раз уж ему пришло в голову следовать за ними, обращаться к ним и даже останавливать их, зная, что никто из них не окажет ему радушного приема, то у неё есть полное право сказать ему окончательное «прощай». В отличие от Дариэля, Сирона старалась уходить, прощаясь и заявляя о себе.

— Это было самым глупым поступком с твоей стороны, Дариэль, — она всё ещё ухмылялась, обращаясь к нему, и любовно настраивала своё оружие. — Я думала, у тебя хватит мозгов этого не делать. Как всегда, я была о тебе слишком хорошего мнения.

Рядом с ней Имлерит не менее любовно сжимал в руке свой почти двухметровый меч, с трудом удерживаясь от соблазна сорваться уже сейчас и в секунду избавиться от назойливого, до тошноты противного и жестокого Дариэля. По его мнению даже более жестокого, чем они сами.

Единственным, что останавливало их был тот факт, что прямое нападение на создателя времени будет расценено как акт агрессии и, скорее всего, развяжет полномасштабную войну раньше времени. И тогда, когда агрессия, адреналин и жестокость ещё не полностью застлали собой их рассудки, они ещё могли соображать, что это создатель времени должен напасть первым. Он должен напасть, а они должны защититься. Защититься до его смерти.

— Во-первых, я искренне сожалею по поводу ваших проблем с подавлением гнева, — Дариэль, несмотря на свои дерзкие слова, все же отступил на шаг назад в тот момент, когда меч одного из убийц повернулся в его сторону.

Он тянул время, чтобы придумать достойный повод оставить его в живых, но не находил его. Секунды продолжали идти, и оттого мужчина чувствовал себя по меньшей мере тореадором, стоящим напротив двух разъяренных быков. Оставалось лишь взмахнуть красной подкладкой пиджака для пущей комичности.

Конечно, он прекрасно знал, что эта женщина, должно быть, весьма неплохо осведомлена насчет способностей создателей времени, но не ожидал настолько теплого приема. Его знакомая незнакомка не только знала его имя, но и обращалась к нему как к кому-то знакомому, хотя этого просто не могло быть. Личную встречу с разъяренной фурией он бы точно запомнил.

— Во-вторых, несмотря на то, что это не в моих правилах, я всё же предпочту напомнить вам об усердной работе галактического совета. Я уверен, что личное времяпровождение Леди-Командора заинтересует его членов. Баланс во вселенной сейчас хрупок, как никогда, но едва ли развязать войну из-за желания потешить самое самолюбие, убивая невинных людей и чуть менее невинного создателя времени, — хорошее решение. И хотя сейчас я очень далек от политических и стратегических дел своего народа, смею предположить, что лучшим решением для вас станет тактическое отступление.

Здесь достаточно людей, которым вы причинили боль убийством членов их семей. Я не позволю, чтобы пострадали и они, когда им взбредет в голову отомстить чужакам, пришедшим на их земли.

Напряжение витало в воздухе, отчетливо чувствовалось в каждой частице воздуха и легко отражалось в сведенных бровях и мрачных ухмылках обоих пожирателей времени. Их общий знакомый болтал, пытался сделать шаг назад и играл в идиота, а они с каждой секундой злились всё сильнее.

Сирона отказалась от использования сдвига первой. Сейчас, когда её чувства к Дариэлю, независимо от того, светлыми или мрачными они были, уже испарились, а он сам предпочитал строить из себя дурачка, ничего не знающего и не понимающего, она считала возможным расправиться с ним так же, как и с бедными жителями Илеты, возомнившими о себе слишком много аж в трёх разных случаях.

— Снова пытаешься спрятаться за спинами более влиятельных или ценных людей, малыш? — Леди-Командор явно издевалась, надувая губы и беседуя со своей жертвой в намеренно приторных тонах. — За моей, за спиной Ли, теперь за спиной Совета. Не пробовал ещё спрятаться за спиной Сареона или своего брата? Жаль, что сейчас никого из них здесь нет, а моя спина уже никогда тебе не поможет.

Она покачала головой, приложив руку к груди, будто искренне сожалела о подобном развитии событий, а после холодно, но с явным весельем рассмеялась. В отличие от Имлерита, всё ещё таящего на Дариэля откровенную злость, считающего его недостойным и стремящегося отомстить ему за всю боль, что он когда-то причинял его любимой сестре, Сирона испытывала не только гнев и желание разорвать создателя времени на части, но и желание поиздеваться над ним точно так же, как он когда-то издевался над ней, пусть и не в долгосрочной перспективе.

Несмотря на полную боевую готовность, Леди-Командор делала всё умышленно медленно, и лишь по этой причине её старший брат попытался сорваться первым. Ему хотелось рвать и метать, убивать этого человека медленно и методично, заставляя его мучиться и сходить с ума от боли, но его первый шаг был остановлен Сироной, вновь мягко взявшей его за руку. Теперь она уже не останавливала его, используя цепь, он и без этого беспрекословно её слушался, — ей не хотелось делать ему больно.

— Лучше вместе, — она улыбнулась и кивнула, покрепче взявшись за оба своих войдшифтера, расположенных у неё в руках. — Он заслужил одинаковое наказание от нас обоих. Как насчет того же, что и утром? Я уверена, ему подойдет. А потом посмотрим, на какой период времени хватит его двенадцати оставшихся перерождений.

Разговаривать с Имлеритом, когда он сверкал глазами от злости и жестоко ухмылялся, думая только о том, насколько быстро погибнет его жертва, было тяжело, но у неё получалось. Её брат агрессивно фыркнул и кивнул, уверенно сжав рукоять массивного меча, длина которого превосходила все мыслимые ожидания окружающих — клеймор длиной в сто девяносто сантиметров пугал людей ничуть не меньше, чем его обладатель.

Им было совершенно неважно, как долго и с каким упорством Дариэль будет строить из себя глупца, не подозревающего о причинах их к нему антипатии; им было наплевать, кто именно нападет первым — слова создателя времени говорили о том, что он прекрасно осведомлен о политике невмешательства и о том, какого именно толка отношения строятся между их видами; они не переживали о том, что сделают больно ему или кому-либо другому. Более того, в таком состоянии они хотели и стремились делать больно другим, а Дариэль мог бы стать самым интересным экспериментом и трофеем в их небольшой коллекции.

— Потом я заберу мозг, — Сирона, сделав несколько шагов вперед, на секунду обернулась к Имлериту, а после снова обратилась к Дариэлю: — Беги, малыш. Догонять тебя интереснее, чем добивать на месте.

Она попросила его бежать, но не дала ни секунды форы — её целенаправленные, концентрированные выстрелы посыпались аж из четырёх источников быстрее, чем она успела договорить, а её брат, любовник и сообщник оказался настолько стремительным, что ему хватило нескольких секунд для того, чтобы оказаться в половине шага от Дариэля. И этой половины шага было достаточно, чтобы одним резким и жестким движением его руки сломать и глубоко оцарапать чужую. Ему хотелось попросту разрубить его пополам или отрубать части тела, не позволяяему умирать, но его Сирона не разрешила ему таким заниматься.

— Можешь подержать его, если хочешь, когда сломаешь обе, — её улыбка, в какой-то момент показавшаяся почти невинной и всё ещё веселой, жутко сочеталась с тем, что они делали. — Или ещё что-нибудь сломаешь. Ломать я ничего не запрещала. Кроме шеи, может быть. Ещё рано.

***

Он тяжело дышал, взгляд затуманивала жгучая боль, а действие шока уже не спасало от осознания силы ранения. Тем не менее, Дариэль запустил двигатели бушующего корабля и только тогда посмел присесть, чтобы осмотреть себя и обдумать произошедшее.

Создатель времени был большим счастливчиком — задержись он хоть на секунду, не факт, что сейчас он остался бы в живых. Если боковое зрение его не подводило, то лишь какое-то мгновение отделяло его от удара меча, воткнувшегося в обшивку корабля, как только он захлопнул дверь.

— Черт, да почему меня ненавидят даже те, кого я не знаю?! — в сердцах воскликнул мужчина, резким движением снимая пиджак и раздирая рукой остатки ткани, бывшие ранее его любимой рубашкой. Окровавленная материя плохо поддавалась дрожащим рукам, как и аптечка, так и норовившая выскользнуть на пол, но вскоре он смог обработать рваную рану и зафиксировать руку тугой повязкой. Его регенерационные способности все еще были великолепными, все заживало на порядок быстрее, чем у тех кому не довелось родиться создателем времени, но ему все же не хотелось, чтобы кости срослись неверно

.

Когда самолечение подошло к своему логическому завершению, Дариэль наконец-то смог оглянуться назад и осознать что у Леди-Командора, судя по слухам, умудренного опытом политика и стратега, все еще придерживающегося рамок нормы в отношениях с Этерией, должна быть по-настоящему веская причина для того, чтобы угрожать ему смертью. Как бы там ни было, даже если его слова и были самой настоящей трусливой попыткой прикрыться политическим статусом, ни один командующий в мире не стал бы просто так подвергать опасности отношения народов, от которых зависит баланс во вселенной.

— Найди все упоминания имени Дариэль в сочетании с информацией о пожирателях времени, — скомандовал он голосовому интерфейсу, слегка поморщившись от боли. — Если она считает что мы знакомы, я хочу знать всё. Запросы, изображения, упоминания — в любом временном промежутке.

========== Поражение времени ==========

Поражение времени — самое неприятное и единственное доступное пожирателям времени заболевание, крайне опасное, охватывающее всего пару видов во вселенной: их самих и их хищных предков. Вирусная инфекция, поражающая исключительно материю времени внутри живого существа, имела для них значение лишь по той причине, что время было основной поддерживающей силой их организма — там, где иные живые существа использовали кровь, воду или слизь, пожиратели времени довольствовались временем.

То, какой стадии достигло поражение в случае Сироны, казалось невероятным. Долгое время она не подавала никаких признаков заболевания, если не считать частого озноба — ни характерного кашля, ни отторжения тканей, ни внутренних болей. Она казалась себе и другим здоровой, даже обследование не давало никаких конкретных результатов, пока в один из дней она не потеряла сознание прямо на рабочем месте.

С того дня Леди-Командор не появлялась ни на одном собрании, не просматривала ни одного отчета своих коллег, не вела переговоры и вовсе не поднималась с постели. Усталая, истощенная, наконец-то поддавшаяся и кашлю, и отторжению, и болям, большую часть времени женщина проводила в бессознательном состоянии или бреду, стараясь не захлебнуться своим же временем, постоянно забивавшим ей дыхательные пути и рот. Она не могла следить ни за происходящим в собственном государстве, ни за внешней политикой, ни даже за собственным сыном, уже несколько недель изучавшим окружающий мир самостоятельно.

Такой же светловолосый, как и его родителями, юный морально и в какой-то мере физически пожиратель времени, пока носивший только своё настоящее имя, — Нитраль — занимался тем же, чем занимались его коллеги: поддерживал инфраструктуру Нодакруса, учился в местном аналоге Академии, занимал должность у Четвертого, какую сам для себя выбрал. Он был единственным из искусственно выращенных пожирателей времени, кто знал и интересовался, кем являются его «родители», он был единственным, кто был достаточно близко с ними знаком.

Нитраль работал так же много, как и все остальные в последнее время — он выполнял свой долг, как Господин Зверств; помогал в регистратуре, когда у Лорда Заточения, чаще всего занятого с Леди-Командором, не хватало времени этим заниматься; избегал встреч с Лордом Безумия, занимавшимся внешней политикой, некоторые слова которого леденили душу; пытался выяснить, на какой стадии находится болезнь их лидера — его матери. И только в последнем своём занятии он так и не достиг особого успеха.

— Тридцать восемь документов, все подготовлены для завтрашнего недельного совещания, — пожиратель времени принёс бумаги прямо в кабинет Леди-Командора, впервые за последнюю неделю столкнувшись с Лордом Заточения лично. — Я пытался составить план, чтобы понизить вашу занятость, но не уверен, что он составлен верно.

Когда эти двое оказывались рядом, их схожие черты лица почти сразу бросались в глаза — Нитраль, когда откидывал со лба вечно спадающие туда волосы, становился очень похожим на своего отца, разве что мог похвастаться чертами чуть более плавными и немного иным разрезом глаз, унаследованным от матери. Но во всем остальном, даже в вопросе роста, молодой пожиратель времени больше походил на Имлерита, пусть и был на тридцать сантиметров ниже.

Хмурый, явно по уши погрязший в делах Лорд Заточения не успел ответить своему отпрыску, хотя и отложил в сторону датапад и несколько бумаг, чтением которых занимался одновременно с заполнением сметы на следующий квартал года. И его, и Нитраля отвлекли протяжный, болезненный стон и громкий влажный кашель, доносящиеся из соседней комнаты.

Нервно поджав губы, Имлерит обернулся в сторону двери. Состояние Сироны, сколько бы он с ней ни работал, как бы ни старался, улучшалось очень медленно, а в какие-то дни не улучшалось вовсе. Он делал всё, чтобы она пришла в себя как можно скорее: лечил её, занимался переливанием времени, взял на себя всю её работу, не позволял ей напрягать себя хоть немного; однако всё это не давало должного результата — Сирона всё ещё болела и чувствовала себя хуже, чем могла бы.

— Как скоро Леди-Командор придёт в себя? Я знаю, что она всё ещё болеет, но мне… хм…

— Я знаю, что тебе хотелось бы её видеть, — с трудом оторвав обеспокоенный взгляд от двери, пожиратель времени обратился к сыну, оборачиваясь и сталкиваясь с ним взглядом — таким же обеспокоенным, хмурым и насыщенно-красным. — Она болеет с самого твоего выхода, но я не уверен, что она сама хотела бы, чтобы ты видел её в таком состоянии. Если хочешь, ты можешь остаться на ночь — ночью ей становится легче. Она понимает, что происходит вокруг.

Нитраль тоже взглянул на дверь. Он не был толком знаком со своей матерью из-за поразившей её болезни, он видел её всего пару раз перед тем, как он перестала появляться в обществе других пожирателей времени и не знал, какой она была. Судя по тому, с каким беспокойством, трепетом и упорством заботился о ней Лорд Заточения; по тому, сколько времени он на это убивал, она была человеком ценным, правильным. Или, может быть, просто дорогим конкретно ему. Нитраль не знал об этом, но очень хотел узнать.

— Останусь, — он кивнул, сморщившись, убрал со лба назойливую прядь волос, что лезла в глаза. — Обязательно.

***

Она так устала от боли, от бесконечного кашля, режущего горло и голосовые связки; она устала от невозможности пошевелиться, от постоянной ломоты в костях, от обострившихся в тысячу раз ощущений; она устала от холода, от множества иголок, устала от переливаний, уколов; она устала от лекарств и времени, не задерживающегося в её организме. Она устала и у неё больше не было сил с этим бороться.

Закашлявшись ещё сильнее, Сирона очнулась от очередного приступа боли по всему телу. Она часто находилась без сознания, часто видела то, чего на самом деле не существовало и только ближе к ночи ей становилось легче. Настолько, что она могла попытаться сесть на постели, не почувствовав новой волны тошноты или времени, приливающего к дыхательным путям.

— Тебе не нужно подниматься с постели, Сирона, — попытавшись встать, Леди-Командор почти сразу услышала знакомый голос, хрипящий не только по причине своего тембра, но ещё и от усталости. — Это может спровоцировать рецидив.

Имлерит выглядел уставшим — его взгляд, обычно сосредоточенный и заинтересованный, сейчас казался потухшим и будто отражавшим то, что единственным, что заставляет его идти вперед и бороться с чужой болезнью, тонуть в непрерывном потоке государственных дел, оставалась она. Так и было: ничто не мотивировало его так сильно, как здоровье его маленькой Сироны, уже несколько недель как затерянное где-то среди поражения времени.

Она протянула руку вперёд, чтобы коснуться его широкой ладони, но вместо этого нащупала только небольшой инъектор. Он снова будет делать ей уколы, снова будет уповать на препараты и надеяться, что эти, новые, обязательно ей помогут. Препараты или время — она знала, что он не терял надежды на то, что хоть что-нибудь ей обязательно поможет. Ей тоже хотелось надеяться, она тоже пыталась это делать, однако усталость из раза в раз оказывалась сильнее. Ей попросту не хотелось мучиться дальше.

Сирона нащупала его руку. Крепко схватившись за неё, она стоически терпела неприятные уколы, кусала нижнюю губу, приглушенно постанывая от боли. Ей было больно и просто так, а препараты делали больнее. Разве можно было ещё больнее?

Можно. Каждый раз оказывалось, что это не было пределом — становилось хуже, холоднее, а выталкиваемое из организма время снова подступало к носоглотке, вынуждая её кашлять и задыхаться. Имлерит следил за ней, из раза в раз останавливал эти приступы, помогал ей с ними справиться и принимал её даже в таком разбитом состоянии, не обращая внимания на то, что сейчас его младшая сестра почти ничего не могла сама. Единственным, что получалось у неё как нельзя лучше, оставалась возможность испачкать временем чужую одежду. Но и это её брат принимал тоже.

— Когда это кончится?

Уставшая, ослабленная и не имеющая сил даже продолжать бороться, Сирона задавала Имлериту вопросы, на которые он не мог ответить. Вслушиваясь в её тихий, ослабевший голос, он очень хотел сказать «скоро» или даже «сейчас», однако её состояние говорило о том, что случится это далеко не сейчас и не скоро. Ему не хотелось разочаровывать её так же сильно, как и врать ей, да и невозможно было сказать «я не знаю», глядя в её полуприкрытые глаза, смотревшие на него с такой надеждой. Она больше не хотела бороться, но всё ещё верила, что у него получится её спасти. Или, может быть, хотела верить в это, чтобы не сдаться.

— Скоро, — он устало улыбнулся и вытер испачканную во времени руку о мягкое влажное полотенце, затем стирая его и с её лица, убирая в сторону её длинные, мешающиеся волосы, помогая ей вновь удобно устроиться на кровати. — Очень скоро, Сирона, я обещаю.

Она улыбнулась в ответ и закрыла глаза. Её брат, её любимый старший брат ещё никогда на её памяти не нарушал своих обещаний. Он обещал, что это очень скоро закончится и она, медленно проваливаясь в нездоровый, неправильный сон, верила в это его обещание, всё ещё цепляясь за его ладонь, засыпая с мыслью о том, что это очень скоро закончится.

Лорд Заточения чувствовал это и мог только надеяться, что на этот раз его слова не окажутся пустыми. Он собирался сделать всё, чтобы они таковыми не оказались.

— Я тоже хочу помочь.

Нитраль, всё это время стоявший в тени платяного шкафа у окна, наконец-то сделал шаг вперед. Ему было разрешено здесь остаться, но он понятия не имел, есть ли у него хоть какое-то право беспокоить Леди-Командора тогда, когда она находится в критическом состоянии. Он наблюдал за ней, ждал, пока процедура её лечения будет закончена, и эти наблюдения наконец-то показали ему, насколько тяжелой была болезнь и с каким трудом держалась его мать.

Его мать. Господин Зверств всё ещё не привык к этому термину, но осознавал, что именно таким он должен быть. Она была его матерью, пусть у него не было никакой возможности ни пообщаться с ней, ни запомнить её имя.

Пока не было.

— Хотя бы с работой, — он продолжал, хмуря свои темные брови, точно такие же, как у всех в этой семье. — Леди-Командор хотела, чтобы это скорее закончилось и я тоже должен сделать всё возможное, чтобы её приказ был исполнен в кратчайшие сроки.

Имлерит молчал, сосредоточенно глядя на своего сына, а потом ухмыльнулся. Ребенок, хоть он и не выглядел ребенком, был прав — это было приказом, а они оба, да и не только они, обязаны были исполнить его. Немедленно.

Нитраль не знал, что обозначает эта ухмылка, однако ухмыльнулся в ответ, понимая, что его слова не остались не замеченными. Ухмыльнулся точно так же, как только что ухмылялся его отец.

========== Родственные узы ==========

Совместная работа и надежда, сопровождаемая эффективными препаратами и интенсивной терапией, часто приносили гораздо лучшие результаты, чем проверенные временем методы лечения и старые, как некоторые галактики лекарства. Поражение времени требовало индивидуального подхода в каждом конкретном случае и подобный подход для болезни Сироны наконец-то отыскался.

Нитраль, взявший на себя добрую половину бумажной волокиты, проводивший изрядную долю времени в чужом кабинете, дал своему отцу возможность проводить больше времени с матерью и оказывать ей куда более эффективную помощь. В делах пожирателей времени, особенно тех, что касались внешней политики, он разбирался не лучшим образом, однако удача каждый раз оказывалась на его стороне — то дела оканчивалась уже практически завершенными, то одному из оставшихся столпов срочно требовались те самые документы, что были оставлены молодому Господину Зверств, чтобы закончить с ними работу.

Он уставал, чувствовал себя вымотанным, выжатым, словно лимон, но мог гордиться собой: он обещал с должным упорством исполнять приказы Леди-Командора и делал это так, как мало кто в его возрасте.

Это был первый раз, когда Нитраль смог пообщаться со своим лидером и матерью, первый день, когда она выбралась из своей комнаты, была в состоянии не только разговаривать, но и

двигаться, сидеть за столом, улыбаться, даже позволять себе отпускать какие-то шуточки в сторону окружающих. Она всё ещё не выглядела здоровой, была слишком бледной и кашляла, временами стирая рукой время, скапливающееся в уголках губ, однако теперь уже была гораздо, гораздо ближе к собственному выздоровлению.

— И сколько тебе сейчас?

Сирона несколько раз обошла вокруг стула своего сына, внимательно разглядывая его и замечая, что тот действительно слишком похож на своих родителей — из-за и без того схожих черт на обоих разом. Он был высоким, светловолосым и худым по меркам подобного роста — точно так же, как они.

Поглядывая на неё своими красными, как у Имлерита глазами, Нитраль казался то ли испуганным, то ли стесненным некоторыми обстоятельствами, но её довольная, почти хитрая ухмылка заставила его подумать, что всё лучше, чем кажется на первый взгляд.

— Мой возраст эквивалентен пятистам годам, но я не уверен, что…

Леди-Командор его уже не слушала. Поразительно увлеченная в этот день, она улыбалась чему-то своему и снова ходила вокруг его стула, приглядываясь, временами поглядывая на дверь. Она чего-то ждала, а Нитраль никак не мог понять, чего именно.

Осознать, что его мать ждала Лорда Заточения ему удалось лишь тогда, когда тот появился в кабинете, непроизвольно улыбаясь при взгляде на неё, сейчас куда более здоровую и активную, чем вчера. Он был измотан и по нему это было прекрасно видно, однако на подобные проявления эмоций его всё ещё хватало.

— С…

Казалось, он хотел позвать её по имени, которое Нитраль никогда не запоминал, хотя слышал уже более сотни раз, только Леди-Командор не дала договорить и ему. Её повышенное на почве выздоровления настроение заставляло её порхать от отца к сыну, и если второму доставались одни улыбки и вопросы, то первый, судя по поцелуям, ради которых ей пришлось тянуть его вниз за воротник его мантии и по причине которых Нитралю пришлось с усмешкой отводить взгляд в сторону, заслуживал гораздо больше.

— Сирона, — Имлерит всё же договорил, пусть гораздо тише, чем ему хотелось сначала, и крепко прижал сестру к себе, словно она могла сбежать, исчезнуть или прямо сейчас свалиться с очередным приступом, коих у неё не наблюдалось уже несколько суток.

Он всё ещё переживал за неё, а она, казалось, с выздоровлением обрела новые силы, уверенность и гораздо более солнечное настроение, чем раньше. Заставив Нитраля подняться из-за стола и встать рядом с отцом, Сирона уверенно заняла место между ними и тепло, искренне улыбнулась, обнимая обоих на том уровне, на каком это было возможно сделать с её небольшим ростом.

И её брат, какого впору было называть любовником или мужем, и её сын — оба были гораздо выше Первой, но её это уже не смущало. Похожие между собой, высокие, серьёзные и сильные, они были её самыми близкими и любимыми людьми — смертоносными и опасными, точно такими же, какой была она.

Нитраль всё ещё чувствовал себя не в своей тарелке, когда оказывался в подобных ситуациях, но, глядя на улыбку матери и то, с какой любовью треплет её по волосам отец, невольно улыбался тоже.

Среди пожирателей времени никогда не были распространены семейные ценности, да и его родители были увлечены скорее друг другом, чем семьей или желанием сделать её классической, но когда-нибудь он к этому привыкнет. Обязательно привыкнет.

========== Творение Хаоса ==========

У пожирателей времени, растерявших многие свои традиции и культуру, было не так много праздников. Откровенно говоря, праздников и гуляний у них не было вообще: календарь, использовавшийся на Нодакрусе, не содержал в себе никаких памятных дат или дней, особо значимых для этого вида. Единственный день, что хоть как-то выделялся среди всех остальных и принадлежал исключительного этому народу уже много миллионов, а то и миллиардов лет — день, который

они называли «творением хаоса».

В прошлом, когда пожиратели времени были относительно многочисленным, могущественным видом, этот день включал в себя общую медитацию, тесное общение простого народа со столпами и их глазами; множество деревьев, на которых специально выращивались и распускались именно в этот день цветы памяти; жертвоприношения и куда более обильное поглощение времени, чем обычно. Жертвы, избранные для ритуального убийства или поглощения в этот день должны были обладать определенными характеристиками и, более того, добровольно согласиться отдать свою жизнь Хаосу.

Сейчас, спустя столько лет и невзгод, настигших пожирателей времени, никто не относился к Творению Хаоса серьёзно, никто не стремился включать в свою жизнь этот своеобразный праздник, многие предпочитали попросту не вспоминать о нём. Многие, но не Леди-Командор Сирона, после болезни казавшаяся многим невероятно активной и жизнерадостной. Настолько, что даже Эйдирену временами приходилось вскидывать брови и размышлять на тему того, не задумала ли его маленькая подопечная чего-то особенного.

Распорядившись включить этот день обратно в календарь и украсить ближайшие к главному корпусу деревья цветами памяти, Первая почувствовала себя частью чего-то большего. Впервые за всю свою длинную жизнь ей удалось ощутить себя частью своего народа, почувствовать себя настоящим, гордым, действующим пожирателем времени. Она не знала, было ли это влиянием поражения, что ей удалось пережить, или воздействием её нового отношения к окружающим, но это ощущение ценилось Леди-Командором больше, чем многие другие.

— Ты нашёл правильное дерево, — довольным, почти мурлыкающим тоном произнесла Сирона, как только оказалась в пределах своей спальни, и обняла Имлерита со спины.

Её брат, с утра занятый именно поисками правильного дерева, сейчас сидел на полу, согнув ноги в коленях, и украшал живыми цветами памяти нижние ветви дерева, абсолютно голые и сухие.

Слегка откинув голову назад, он позволил своим волосам закончить с последними красными соцветиями, а сам коснулся руками чужих бледных ладоней. Его Сирона, отбросив в сторону тяжелую болезнь, вновь стала такой же сияющей, как и раньше — улыбалась, разыскивала что-то, за что могла бы зацепиться в этой жизни, с удовольствием решала государственные дела, даже позволяла себе ставить на место его отца, пользуясь его же методами. Он не знал, повлиял на неё страх смерти, желание жить дальше или их общий сын. Нитраль, пусть они этого и не планировали, приносил в их жизнь что-то новое, что-то совсем другое, чего они ещё не испытывали.

— Я не мог не найти, когда ты об этом попросила, Сирона, — вытянув из собранных цветов самый яркий, Имлерит повернулся в сторону сестры и аккуратно закрепил цветок в её волосах около уха, позволяя тому гармонировать с её помадой. — Ты ведь хотела, чтобы этот день был правильным.

Она улыбнулась, села с ним рядом, с таким же воодушевлением и аккуратностью размещая цветы на оставшихся ветвях чёрного дерева. В этом их занятии не было ничего особенного, они не могли даже сказать, что им было свойственно подобное, но оба пожирателя времени отчего-то улыбались, будучи не в силах согнать эти глупые и беспричинные улыбки со своих лиц.

Чёрное дерево постепенно превратилось в красное, и Сирона, глядя на него, выглядела довольной. В её спальне, всё ещё оформленной в тёмных тонах, это дерево было самым ярким и интересным пятном, оставалось только добавить к нему такой же стол, украшенный чьей-то, если повезет, столь же красной кровью.

— Когда Нитраль обещал вернуться?

Когда они покончили со всеми возможными делами в этой комнате, Леди-Командор предпочла занять место на кровати, касаясь пальцами правой ноги обнаженного плеча Лорда Заточения, путая между пальцами провода гирлянды, захваченной ещё из её человеческой жизни.

— Вечером, после занятий с Третьей, — Имлерит ухмыльнулся, обхватывая волосами её тонкую лодыжку, заставляя на какое-то время прекратить двигать ногой. — Чуть меньше,

чем через три часа.

Три часа — у них было ещё три часа до начала того, что Сирона звала настоящим и интересным праздником. Целых три часа для того, чтобы позволить себе вспомнить о близости, которой Леди-Командору всё ещё не хватало.

***

Сирона любила красный цвет. Он нравился ей не только по причине того, что кровь большинства живых существ чаще всего носила оттенки красного и не потому, что её любимые цветы памяти были красными. Он нравился ей даже не потому, что глаза её Имлерита и их сына были ярко-красными, как раскаленные угли. Он нравился ей, ибо делал её собой — яркой, сияющей, страстной, опасной. И всегда, даже когда она оказывалась полностью обнаженной, на ней находилось что-либо красное.

— Мне нравятся красные лампочки, — Леди-Командор ухмылялась, разглядывая свои связанные в области запястий руки. — А тебе?

Те три часа, что Сирона хотела посвятить близости со своим братом, тоже проходили под флагом интересующего её праздника, но единственное, что показалось ей подходящим — возможность поиграть в строптивый и нахальный подарочек, который приходится связывать яркой гирляндой, чтобы он вёл себя подобающим образом.

Имлерит почти пропустил вопрос сестры мимо ушей. Каждый раз, когда она оказывалась рядом, независимо от того, при каких обстоятельствах это происходило, он почти терял голову и мог сосредоточиться только на ней. А тогда, когда она позволяла ему делать слишком много или не могла держать в узде собственный темперамент, лишь парой своих прикосновений заставляя напрочь забывать о существовании остального мира, он терял всякое самообладание.

У неё были красивые и тонкие руки, сейчас до локтя стиснутые и обмотанные проводами с яркими красными лампочками, оставляющими синеватые следы на её бледной, почти белоснежной коже; у неё были длинные платиновые волосы, то и дело норовившие отомстить Имлериту, схватить его за руки, и большие глаза, разные между собой не только по цвету, но и по своей природе, обрамленные не самыми пушистыми и длинными, но симпатичными темными ресницами; у неё была болезненно худая и угловатая фигура, казавшаяся многим не самой привлекательной, и аккуратная, небольшая грудь с бледными, почти незаметными ничем, кроме своей формы сосками; у неё было очень много шрамов, темнеющих на спине, груди, шее и плечах и длинные, острые черные когти; у неё был игривый, заинтересованный взгляд и самая красивая хитрая ухмылка, в которой она растягивала свои тонкие губы, окрашенные алой помадой. В глазах своего брата Сирона была самой красивой женщиной в этой вселенной, женщиной невероятно привлекательной и он не мог сказать «мне не нравится» даже о каких-то лампочках, не имевших к ней особого отношения.

— Красные подходят тебе больше всего, — он ухмыльнулся, выдохнув эти слова ей практически в губы, испачкавшись в её помаде, и заставил её поднять руки над головой, чтобы какое-либо сопротивление в перспективе оказалось бесполезным. — Почти как красные ленточки.

Его Сирона, его леди и его командор сама просила об этом. Не вслух, но просила — Имлерит чувствовал и ощущал подобное в своей голове, слышал некоторые её мысли и беспрекословно подчинялся, играя для неё роль кого-то властного, грозного и невероятно в ней заинтересованного. Настолько, что она, наверняка, тоже чувствовала каждую из его мыслей, сосредоточенную на ней и том, как тяжело справляться с какими-либо ролями тогда, когда одно только прикосновение к её мягкой и тонкой коже сводило его с ума. Но она именно этого и хотела.

Он мог легко удерживать её одной рукой, мог запросто дать ей возможность повиснуть в воздухе, всего лишь касаясь соседней стены спиной и не доставая до пола даже кончиками пальцев; он мог касаться её снова и снова, самостоятельно путаясь в проводах с красными лампочками, мог оставлять яркие синие следы своих желаний на её коже, начиная от ключиц и заканчивая самым низом живота, тоже покрытым шрамами. Он мог делать всё, что угодно, и делал, вновь теряясь в пространстве, в ней и в этой комнате, утонувшей в полумраке и аромате цветов памяти.

— Ещё… Ближе…

Нитраль, остановившийся у двери кабинета своей матери, хотел было уже протянуть руку и постучать, однако её голос, протяжный, громкий, постепенно перешедший в грудные стоны наслаждения, заставил его руку тут же убрать. Он освободился на час раньше, чем планировал и хотел сразу же присоединиться к родителям, которым обещал явиться сегодня, но они, судя по всему, были заняты. Заняты настолько, что прерывать их сейчас было бы не только невежливо, но и очень опрометчиво.

Ухмыльнувшись, он сунул руки в карманы своей куртки и, поправив спадающую на глаза челку, двинулся дальше по коридору, не обращая внимания на доносившиеся из-за стены голоса и рычание. Если у него всё ещё был час, он может потратить его с пользой, вернувшись к Третьей и попросив у неё ещё один дополнительный урок. Или, может быть, попробует провести время за работой.

========== Алтарь ==========

Последний раз, когда Нодакрус принимал гостей или устраивал политические приемы в честь давно забытых праздников происходил более двухсот тысяч лет назад — во времена второго правления, когда никто из пожирателей времени не думал о том, что однажды они будут заточены в Пустоте и о том, что когда-то в будущем ими будет управлять личность нестабильная, неуправляемая и не всегда здравомыслящая.

Леди-Командор Сирона по сравнению со своей матерью придавала слишком много внимания деталям и возможности запутать других с помощью декораций. Именно она, воспользовавшись Творением Хаоса велела собраться вместе с создателями времени и показать им, что они все ещё лояльны. Или, может быть, спровоцировать их атаковать первыми, создав видимость того, что на самом деле ни Нодакрус, ни его жители ничем не вооружены.

Многие жители планеты уже неделю как трудились в поте лица для того, чтобы создать подходящие для вечернего приема условия: привести в порядок и украсить традиционными атрибутами праздника космопорт; создать аллею из цветов памяти, воссозданную по воспоминаниям Второго и эскизам Первой; позаботиться о сокрытии казарм, мастерской от чужих любопытных глаз и вездесущих шпионов, всё ещё умудряющихся удерживаться в ритме типичной для пожирателей времени жизни; подготовить главный корпус и зал, в котором Леди-Командор намеревалась проводить прием.

Зал тоже подготавливался по заранее сделанным эскизам: он был там и тут украшен бесконечным множеством цветов памяти, собранных со всех уголков планеты, заключенных в мудреные и витиеватые композиции, иногда изображавшие даже события из истории обоих темпоральных видов; столы, расположенные по краям зала и освобождавшие место в его центральной части, накрыли плотными красными и черными тканями, по краям которых тоже вырезались сложные узоры, на каждой подобной скатерти стоял сосуд, содержавший в себе несколько ветвей черных деревьев — обязательных атрибутов Творения; помимо всего прочего, в зале специально соорудили помост с несколькими столбами, отдаленно напоминавшими распятия, и небольшими длинными столами — они предназначались для публичных жертв, уничтожаемых во имя Хаоса в его главный день. Зал был по-настоящему красивым, правильным, а главного организатора всего этого действа никто из подчиненных не видел с самого утра.

У Сироны, а также её самых близких родственников, этим утром были свои дела. Ведомая желанием провести большую часть Творения в кругу «семьи», она провела первую половину дня в собственной комнате в компании брата и сына, четко соблюдая каждую из традиций, не забывая даже о жертвах, коих ей удалось найти.

Все трое — Сирона, Имлерит и Нитраль — появились в зале последними, когда все пожиратели и создатели времени уже прибыли. Среди представителей их народа собрались только столпы, уже действующие глаза и возможные претенденты на места глаз столпов Порядка — чуть больше тридцати человек, уже разошедшихся по огромному залу в разные стороны. Создатели времени позволили себе чуть больше: явившись основным политическим составом, они захватили с собой столпов, не входящих в состав совета, собственные глаза и претендентов на места глаз у пожирателей времени, а также молодую Трей, являвшуюся родственницей Леди-Командора. Их было чуть больше пятидесяти, но Сирону это только радовало.

Не такая высокая, как её сородичи, но самая уверенная и яркая, в длинном красном платье, в очередной раз открывающем всю её правую ногу и даже бедро, она перемещалась по залу, здороваясь со своими политическими противниками, раздражала их выбором цвета одежды, своими шрамами и временными татуировками на изредка открытой внутренней стороне бедра, улыбками, глазами и даже алой помадой. Она раздражала их очень многим, но не обращала на это никакого внимания, рассчитывая на то, что весь этот фарс, эта провокация окажется достаточной для того, чтобы вывести Сареона из себя и заставить наконец-то действовать активно, в открытую.

— Ли, — когда с официальными приветствиями наконец-то было покончено, Сирона добралась до своей дочери, улыбаясь ей чуть более искренне, внимательно оглядывая её нынешний вид и скучную красную мантию — такую же, как и у остальных гостей. — Развлекаешься? Чувствуешь себя как дома? Желаешь познакомиться со своим братом?

До того, как прозвучал последний вопрос юная создатель времени хотела сказать, что зовёт себя только Трей, что всё ещё не считает Нодакрус своим домом или чем-то к нему близким; хотела сказать о своей неприязни к культуре и обычаям пожирателей времени, но лишь открыла рот и прикрыла его почти сразу, как услышала о брате.

Она нахмурила брови и покосилась на брата своей матери, в очередной раз маячившего поблизости. Это от него у неё были дети? Трей было противно даже думать об этом, несмотря на прекрасную осведомленность об истинно «семейных» отношениях пожирателей времени, а видеть это не хотелось совсем. Куда интереснее было влиться обратно в компанию создателей времени или хотя бы побеседовать с отцом, даром, что тот как раз куда-то запропастился.

— Я не…

Как ни странно, она узнала его даже раньше, чем её матери пришло в голову его представить. Высокий и светловолосый, он был точно таким же, как и они — его похожие между собой родители. Все трое обладали схожими чертами лица, глазами, цветом волос и даже одинаковой худобой, казавшейся болезненной. Он был очень похож на своих родителей, куда больше, чем сама Трей походила на мать или даже отца.

— Пришел сам, — театрально, почти любовно промурлыкала Сирона, сделав шаг назад и позволив своему сыну оказаться впереди. — Это Нитраль, Ли. Может, он понравится тебе больше, чем я или Мер.

Леди-Командор усмехалась, а её дочь хмуро смотрела на молчаливого, спокойного и уже явно взрослого человека. Его не было ещё несколько лет назад, а сейчас он уже выглядел старше Трей, казался полностью сформированной взрослой особью, словно родился таким. Искусственно выращенный, очень похожий на брата матери, этот человек не вызывал у девушки никакой симпатии, точно так же, как и его отец.

— Искусственный, — покачала головой создатель времени, скрестив руки на груди. — Приятно познакомиться.

Слова Листреи полностью расходились с её действиями. Склонив голову и криво усмехнувшись, она ушла в другой конец зала уже через несколько секунд, показывая, что знакомиться с какими-либо частями новой семьи одного из своих родителей ей совсем не приятно.

— Не понравился, — выдохнула Леди-Командор, по привычке взявшись за руку брата. — Ей до сих пор ничего не нравится. Не расстраивайся, когда-нибудь у неё это пройдёт.

Нитраль не расстраивался, только пожимая плечами и безразлично глядя вслед вспыльчивой девушке. Он знал, что у него есть родственники среди создателей времени, но не придавал этому значения — они не общались и не стремились к общению, а у него, ровно как и у его сородичей, и без того было достаточно дел. Кивнув Леди-Командору, молодой пожиратель времени снова удалился, выбрав иное направление, чтобы встретиться с Третьей и обсудить с ней некоторые нюансы собственного обучения.

— Ты нашёл здесь того, кто мог бы стать твоим правым? — Сирона, проводив сына взглядом, вновь обратилась к Имлериту, поглаживая его руку большим пальцем, медленно оглядывая зал. — Даже у меня такой уже есть, тебе тоже нужно выбрать кого-то для себя. Ты напрягаешься слишком часто, слишком много. И не всегда так, как мне бы хотелось.

— Я возьму кого-нибудь из тех, кто подойдет сам, — он ухмыльнулся, грозно стрельнув глазами в сторону кого-то из создателей времени, заставляя того тут же скривиться и скрыться в ближайшем скоплении гостей. — Но никто, особенно кто-либо подходящий, не стремится к нам подходить.

***

Никто из создателей времени так и не решился подойти к самому агрессивному и неприятному в их глазах пожирателю времени. Среди них считалось зазорным служить Хаосу, это было необходимостью, от которой они предпочитали отказываться, однако, если был выбор, они каждый раз выбирали покровителей более приятных в их глазах. И никто, абсолютно никто, будучи в здравом уме, не хотел лезть в лапы фаворита Леди-Командора — дикого, опасного, неуравновешенного и извращенного.

Никто не решался подходить к Имлериту, а он ни капли по этому поводу не переживал, курируя происходящее вместе с Сироной, вслушиваясь в её низкий голос со всё ещё не испарившимся акцентом. Этот акцент подходил ей точно так же, как не в меру откровенное алое платье и туфли на каблуке, которые она так любила, а он не уставал подмечать это снова и снова. И снова. И снова.

— Ты обещал мне танец, — когда очередная конфронтация со столпами Порядка закончилась, Сирона хитро ухмыльнулась и потянула его за руку ближе к центру просторного зала, задрапированного тёмной тканью. — Им всем, если ты помнишь, каким он должен быть.

Лорд Заточения ухмыльнулся, крепко сжимая её бледную ладонь в своей. Он помнил, каким должен был стать этот танец и не имел ничего против. Его сестре нравилось быть в центре внимания, нравилось издеваться над окружающими, эпатировать публику, раздражать создателей времени своими привычками и манерами, а он был вовсе не против подыграть ей, заставить их скрипеть зубами чуть громче.

Они нарушали все их законы — носили красное, не следили за манерами, смешивали кровь, бывали не в меру жестокими и не заботились о том, что думают люди об их поведении. Они были неправильными, испорченными в глазах других и им это нравилось.

Когда свет в зале стал куда более приглушенным, когда до того тихая и не самая навязчивая музыка сменилась живым исполнением от музыкантов, специально отобранных для этого дня и этого события, многие из гостей обернулись в сторону единственной пары, решившейся и желавшей танцевать.

Их движения были четко выверенными и давно отточенными: Имлерит поддерживал Сирону именно тогда, когда это требовалось, позволял ей опираться на себя в любой момент, встречая любой её шаг своим собственным. Как и во многом другом, в танцах эта женщина обожала страсть, предпочитая классическим бальным танцам их куда более близкие и тесные интерпретации, заставляющие партнеров становиться одним человеком, не прибегая к другим видам близости.

Ей больше не мешала их разница в росте, её больше не останавливало то, что шаги они делали совершенного разного размера — они уже давно к этому привыкли, получив возможность рассчитывать на другого, словно на себя. И Леди-Командор, чувствуя это, двигалась грациозно и свободно, на ходу изменяя привычный темп танца, оставляя от оригинала только один из своих любимых приемов — ногу, которую она неизменно закидывала на бедро своего брата.

— И что ты будешь с ними делать? — он говорил с ней шепотом, прижимая её к себе, удерживая рядом согласно известному им обоим алгоритму и собственному желанию быть ближе.

— Я ещё не решила, — она ухмыльнулась, чувствуя его руку на своем бедре, и резко развернулась, чтобы изменить направление, а через несколько секунд снова оказаться поразительно к нему близко. — Но ты пагубно влияешь на моё решение.

Кто-то из создателей времени демонстративно отвернулся, не признавая подобного рода развлечений, кто-то продолжил наблюдать за парой организаторов, кажется, на время напрочь забывших о своих гостях, а некоторые из пожирателей времени последовали их примеру, пусть и выбирали виды танцев не столь откровенные, предназначенные для публичных мероприятий.

Последним и самым ярким элементом танца Леди-Командора с Лордом Заточения стал её резкий выпад рукой назад, когда партнер крепко, на чей-то вкус даже очень крепко удерживал её за талию, вызвавший серебристую волну до самого помоста и несколько взвившихся вверх столь же серебряных пиков, закрывших собой все три до этого момента пустых столба. До этого момента пустых, а теперь занятых молчаливыми будущими жертвами, перемещенными сюда с помощью квантовых технологий и волос, послуживших отличным, эффектным прикрытием.

— Я люблю тебя.

— Я…

Когда они закончили, Имлерит не успел сказать ни слова, оказавшись зажатым между стеной и собственной сестрой, куда более нетерпеливой, чем он. Несмотря на то, сколько времени они провели вместе до этого момента, сейчас Сирона заставляла его склоняться, чтобы почувствовать на себе прикосновение её губ так же активно, как раньше. Нетерпеливой была она, а ему полагалось сдерживать подобные её порывы на официальных мероприятиях, но её поцелуи выводили его из себя так же легко, как и её.

— Всё ещё не можете отклеиться друг от друга? — их обоих, постепенно почти растворившихся в происходящем, вывел из забытия задорный голос капитана наемной армии пожирателей времени. — А стоило бы, пока кто-нибудь не узурпировал власть прямо за твоей очень занятой спиной, Сирона.

— Я люблю тебя тоже, — прежде чем его маленькая Сирона отвлеклась на своего друга и капитана, он заставил её улыбнуться, вслушиваясь в его глухой шепот.

========== Совет ==========

Военные советы не устраивались во время официальных приемов, однако Леди-Командор часто шла против правил. Создавшая праздник для себя и других, они ни на минуту не забывала о том, что они всё ещё находятся на поле политической битвы и каждый шаг как с их стороны, так и со стороны противника должен быть продуман. Сам этот вечер являлся маленькой провокацией, а она, извлекая из него не только выгоду, но и удовольствия, делала его всё более провокационным. Только этого было недостаточно.

Большая часть столпов осталась в зале, чтобы не вызывать подозрений: на небольшом военном совете из пожирателей времени можно было найти только Сирону и Имлерита, внезапное исчезновение которых любой создателей времени списал бы на их извращенность, отсутствие знаний о правилах приличия. ИПервая, сидя за столом, ухмыляясь, была рада, что создала себе подобную репутацию.

— Ты считаешь, что можешь прихлопнуть их всех одним махом? — подал голос капитан, сложив руки на столе и постукивая пальцами по его поверхности. — Вот так вот запросто?

— Конечно же нет, — Леди-Командор покачала головой, притягивая к себе датапад. — Каждый из политиков, я уверена, пришёл сюда защищенным. Они не сунулись бы к нам, не обезопасив себя — они ведь считают нас монстрами, способными задушить врага в собственной постели, предать или разорвать на части ребенка. В какой-то мере они правы, конечно.

Профессор — четвертый и последний участник импровизированного совета — вскинул брови. Их нынешний лидер, которую он до сих пор предпочитал называть исключительно «Синдрит», очень сильно изменилась за прошедшие годы: став куда более жесткой и вовлеченной в политику, женщина по имени Сирона, казалось, сбросила с себя огромный груз прошлого. Постоянно веселая, принявшая свою природу и зов своего народа, в последнее время она не казалась уставшей или больной, а даже если и болела, то отчаянно боролась за жизнь, словно снова захотела жить, пусть и в подобной роли, в подобных условиях.

Он помнил её другой и это сбивало его с толку.

— Они защищали себя, но вряд ли подумали о тех, кто пришел сюда в качестве возможных глаз, — Имлерит, скрестив руки на груди, обращался сразу ко всем присутствующим, игнорируя странные, в какой-то мере даже подозрительные взгляды профессора. — Они не представляют ценности ни для них, ни для нас, но могут стать отличным поводом развязать войну. Сареон, как бы он ни пытался поднять новую революцию, так этого и не добился, но как только создатели времени почувствуют опасность, они вернут на пост президента того, кто прошел с ними уже далеко не одну войну.

Пожирателям времени было наплевать, кто окажется на посту президента Этерии, когда они наконец-то вступят в открытую конфронтацию, однако вступить в неё без Сареона просто не представлялось возможным: нынешний Лорд-Президент держал свой народ в узде, не шёл на конфликт, стараясь решить всё миром, и лишь готовящаяся у него под боком революция могла пошатнуть хрупкое перемирие между народами окончательно.

Стороне Хаоса совсем не хотелось оказаться неподготовленной, когда это произойдёт.

— В таком случае, именно они первыми и умрут, — Леди-Командор кивнула, выпрямив спину, наглядности ради стукнув длинными когтями по экрану датапада. — Загоним их в одно помещение под предлогом проверки профессиональной пригодности и уничтожим точным ударом. Наших с Мером ресурсов должно хватить, чтобы покончить с тридцатью создателями, особенно молодыми. И тогда у них не будет другого выхода, они должны будут вступить в эту войну, хочется им этого или нет.

Сирона говорила серьёзные вещи, но зловеще улыбалась; обсуждала массовое убийство противника, но окружающие ловили искры в её разных глазах; она сжимала свои изящные руки в кулаки, но только для того, чтобы показать, насколько она решительна. Она чувствовала себя на своем месте, в своей стихии, а некоторые её друзья посматривали на неё с подозрением, гадая, что же с ней произошло.

— Все свободны.

Первым из-за стола поднялся профессор, сдержанно кивая своей начальнице, тут же покидая небольшой кабинет. Следом за ним встал капитан, прихвативший с собой документацию, которую никому не пришло бы искать у человека, если бы что-то пошло не так. Он был тем, кто уже видел Сирону такой и ничему не удивлялся, разве что считая, что ей не стоило сдерживать и ломать себя столько лет к ряду.

— Увидимся в зале, если вам не придёт в голову задержаться здесь, — капитан ухмыльнулся и отсалютовал пожирателям времени, прикрывая за собой дверь.

Они провели вместе достаточно времени и пока что не думали нигде не задерживаться. Только в той комнате, которая должна была стать последним пристанищем для нескольких десятков создателей времени уже через несколько часов.

========== Война ==========

Иногда, чтобы разжечь костер не требуется даже спички — достаточно одной единственной искры, чтобы сухие ветки зашлись пламенем. Леди-Командор, не желая оставаться жертвой и позволять своему народу вновь кануть в лету поверженными, нашла не искру, а огнемет, вынуждая обширный пожар конфликта между создателями и пожирателями времени наконец-то разгореться.

Говорили, что вселенная не сможет пережить ещё одну Войну, что это окажется для неё последним, что она сможет увидеть, однако первые месяцы конфронтации не задели никого, кроме родной системы обоих видов.

Лорд Сареон, самый главный противник возможной дружбы с опасным и непредсказуемым видом, был первым активистом и полководцем в пределах Этерии. Тогда, когда накалившаяся обстановка дипломатических отношений с оппонентами накалилась до своего возможного предела, Лорд-Президент сам уступил ему первенство, сославшись на то, что генерал из него получится куда худший. Сареон не возражал, тут же вновь умещая всё в своих руках, показывая народу, что он такой же, как и много лет назад — герой, гений, ведущий создателей времени к славе и процветанию.

Их армия практически полностью состояла из этерийцев-солдат под командованием талантливых тактиков из рядов выпускников Академии, а флот — из боевых кораблей, способных расставлять временные ловушки, замораживать противника в определенном моменте времени и пользоваться темпоральными ракетами. На Этерии думали, что пожирателям времени будет попросту нечего предоставить в ответ, но они глубоко заблуждались.

Помимо возможности воссоздать дематериализатор, Леди-Командор Сирона показала противникам, что она способна на куда более впечатляющие вещи. Её наемная армия была всего лишь частью военной кампании этого народа, их самым главным оружием были и оставались огромные боевые машины, наделенные искусственным интеллектом. Самые разные, достигающие сотен метров в высоту и способные мыслить, они использовали термин «создатель Сирона», произносимый тысячей механических голосов, и следовали любым её приказам. Эти машины полностью разделяли её взгляды и прекрасно осознавали, что создала их именно она. Первая, всегда казавшаяся Сареону недалекой и неопытной, вооружилась идеальным инструментом, показывала своим соперникам, что и на их боевой флот легко найдётся управа.

Места активных стычек Порядка и Хаоса можно было легко увидеть на галактической карте — почти выжженные территории, полные дыр в пространстве-времени, кишащие существами, о происхождении которых можно было только догадываться. Пользуясь самыми агрессивными, подлыми методами, оба вида не гнушались убийствами и уничтожением собственных боевых единиц. Создатели времени не жалели этерийцев, посланных в горячие точки; пожиратели времени не заботились о наемниках. Казалось, что не заботились. Раскрывшийся потенциал Сироны позволял ей чувствовать разрывы материи и вовремя пользоваться ими, спасая хотя бы часть тех, кто застревал на полях ожесточенных боев.

Война шла полным ходом, а вселенная всё ещё не развалилась.

— Ты уверен, что не хочешь так же скрыться на Кореоне?

Леди-Командор, собравшись с семьей вместо своих коллег, внимательно смотрела на сына, нахмурив тонкие брови. Нитраль всё ещё настаивал на том, что должен участвовать в конфликте точно так же, как другие пожиратели времени, а его мать каждый раз спрашивала его, не хочет ли он спрятаться, как спряталась его сестра, насильно отправленная на Кореон — нейтральную для обоих видов территорию — и спрятанная там. Сирона считала, что Листрее, несмотря на её желание воевать на стороне создателей времени, не стоит гибнуть в этой войне.

— Уверен, — пожиратель времени кивнул и бросил на Леди-Командора внимательный, уверенный взгляд. — Я не могу прятаться, если у меня есть выбор. Я хочу остаться здесь и приносить пользу, ровно как и все остальные. Это мой долг.

Не унаследовавший желания своего отца всюду и всегда

блюсти и восстанавливать справедливость, мужчина приобрел иную черту — многие вещи, на которые его родители смотрели как на обыденные, сами собой разумеющиеся, он считал своим долгом и почти никогда от них не отступался. Проживший чуть больше пятидесяти лет, но уже набравшийся знаний и опыта, Нитраль с равной серьёзностью относился как к самой войне, так и к своему долгу по защите народа. К любому своему долгу.

Имлерит поднялся с места первым. Они вновь, уже в третий раз решили вопрос с сыном, а теперь всем троим предстояло вернуться к работе — Сирона должна была курировать очередную высадку на обратную сторону Этерии, ему самому следовало обратить внимание на отряды разведки, а Нитраль хотел посвятить какое-то время работе. У каждого из них были дела и им, хотели они того или нет, следовало разлучиться.

— В таком случае, просто береги себя, — Первая устало улыбнулась, тоже поднимаясь с небольшого дивана. — Берегите себя оба.

Пока что никто из столпов или глаз не принимал в сражениях прямого участия, однако это не значило, что так будет вечно. Все они понимали, что рано или поздно избежать личного вмешательства будет попросту невозможно и тогда опасность подступит к ним куда ближе, тогда переживания обретут реальный характер, а возможность погибнуть в любую минуту перестанет быть простой возможностью, процентная вероятность которой равна тридцати.

========== Жертвоприношение ==========

Он множество раз видел ужасы войны, но каждый раз казался первым. Войны на других планетах, войны на его родной планете — все они были одинаково кошмарными, уносили с собой тысячи, миллионы жизней. Чаще всего — простых солдат, никак не связанных с правящими верхушками, ведущими войну. Они умирали за них и за мир, о котором грезили, а командование так или иначе выживало. Так было всегда, только не в этот раз.

Почему-то за тем, как столпы, призванные сохранять во вселенной баланс Порядка и Хаоса, сошлись в битве лицом к лицу он наблюдал со стороны. Почему-то Лорд Безумия, с которым он не был знаком, стоял рядом с ним и позволял себе комментировать происходящее, словно то, что пожиратели времени проигрывали это войну его вовсе не волновало. Тут и там раздавались звуки выстрелов, какие-то взрывы, грохот и звон бьющегося стекла и пластика, а они вдвоем стояли и наблюдали за этим, как зрители, пришедшие в театр на не самый интересный спектакль.

Ему казалось, что пожиратели времени с самого начала знали, что не смогут выиграть в этом поединке. Они сражались отчаянно, словно это было самым последним, что они могут сделать в этой жизни, но создателей времени и тех, кто помнил или боготворил их, всегда было больше. Способные управлять паутиной времени, вооруженные информацией из матрицы, они всегда были на шаг впереди и не гнушались менять историю для того, чтобы получить преимущество. Ему стоило бы быть на их стороне, но сейчас отчего-то становилось противно.

Он наблюдал за женщиной, за Леди-Командором, сцепившейся в ожесточенной схватке с главнокомандующим Сареоном и его свитой. Бой был неравным, но она отбивалась, пользуясь сразу четырьмя пистолетами, не позволяя вражеским атакам задеть её. Она вертелась, извивалась, уклонялась, наносила удары и часто оглядывалась в сторону — туда, где сражался ещё один представитель их вида. Он знал, кто это и почему она смотрит туда — все создатели времени знали о том, что значит для неё её брат и пользовались этим, разделив их, попытавшись убить по одиночке. Она часто оглядывалась — это стало её ошибкой.

Первый пропущенный удар заставил эту женщину согнуться пополам и сдавленно застонать, с трудом прикрываясь дрожащей рукой от последовавшего за ним нападения. Казалось бы, он должен был порадоваться за свой народ, начавший побеждать, но отчего-то ему становилось больно. Он смотрел за тем, как она выпрямляется и отталкивает в сторону одно из создателей времени, подсекая его ноги и связывая прядью своих волос. Она сдерживала стоны боли, стискивала зубы, однако не позволяла ему двигаться. Она держала его, а он не понимал, почему не убивает.

Леди-Командор продолжала стоять, пока Сареон не попытался нанести ей новый удар. Тогда, когда он извлек перчатку, ему захотелось броситься в самую гущу битвы и закрыть её собой, но это произошло даже раньше, чем он успел сделать шаг вперед, нервно выдыхая. Огромный, по-настоящему огромный меч, однажды чуть было не прикончивший его самого, вонзился в пол прямо между этой женщиной и главнокомандующим, а следом за ним показался его обладатель, испачканный в чужой крови и времени.

Он всегда пугал его, этот Лорд Заточения. Он не нравился ему, казался диким, неуравновешенным животным, точно так же, как и множеству создателей времени, но он всегда был верен этой женщине. Он знал, но не помнил, что они с Леди-Командором когда-то были достаточно близки, чтобы зваться супругами, а теперь она выглядела глубоко влюбленной в этого человека. В страшного, хищного, но очень на неё похожего. Тогда как получилось так, что в какой-то период времени они решили стать ближе? Он не знал и всё ещё размышлял об этом, а битва и не думала останавливаться.

— Нет, — хриплый голос Лорда Заточения, уставшего и при ближайшем рассмотрении оказавшегося раненным, был обращен к Сареону. Он обращался к нему серьёзно, смотрел на него с яростью, а создатель времени только ухмылялся, сжимая в кулак руку в дематериализационной перчатке. — Ни за что.

Всё происходило очень быстро, а ему казалось, что медленно. Только секунду назад эти двое сошлись в новой схватке, ещё более ожесточенной, где пожиратель времени легко мог бы задавить главнокомандующего своими силой и размером, а уже через мгновение бывший Лорд-Президент Этерии пробил его защиту. Его защиту и его самого — жестоко, болезненно, насквозь. Сареон испачкал руки в чужом времени, но ни секунды об этом не жалел.

То, что ему довелось услышать дальше, казалось пронзительным воем раненного животного — побитого, сломленного, но всё ещё яростного. Лорд Безумия неподалеку предусмотрительно закрыл уши, а он только вслушивался и вслушивался в то, с каким отчаянием, горем и гневом умеет кричать эта женщина. Эта женщина, которую он внезапно вспомнил — его женщина, следовавшая за ним целых десять тысяч лет, отдавшая ему всё, что только у неё было, отчаянно терпевшая все его выходки и удары. Теперь он помнил, что в последний раз тоже сделал ей больно — настолько больно, что в конце концов она решила уйти. Она решила уйти и вспомнила, что на самом деле шла не к нему. Вытерпев столько лет издевательств и несчастий, она получила чуть больше пары веков, чтобы побыть собой. Две сотни лет радости и счастья, которые она заслужила; две сотни лет, которые только что закончились.

Он видел, что она не могла успокоиться и видел, как по её щекам текут тягучие черные слезы — время, которое она умышленно выталкивала из организма. Склонившись над почти бездыханным телом своего брата, Сирона, которую он большую часть жизни звал «Синдрит», никак не могла унять ни собственных рыданий, ни своего вышедшего из-под контроля голоса. Она держала его за руку, что-то ему говорила, однако отсюда невозможно было понять, что именно. Было ясно, что ему осталось совсем недолго; неясным оставались только намерения Леди-Командора, ослепленной смертью любимого человека.

— И что же вы будете делать без своей ручной собачки, Леди-Командор?

Сареон издевался, стоя рядом, позволяя себе игнорировать эту женщину чуть больше, чем полностью, а она рычала, хрипела и медленно поднималась с пола, заставляя свои волосы угрожающе трепыхаться. Он чувствовал, что она злится, чувствовал, что ничем хорошим это не кончится.

— Уничтожать.

Её голос вдруг показался таким же диким и хриплым, как у её брата, а жёлтые, безумные глаза — горящими. Её ухмылка пугала, смех казался того хуже, но она отчего-то не взялась за оружие. Спустя те несколько секунд, что Сирона стояла на месте всё вокруг закрыло плотной стеной чего-то серебристого, топившего в себе чужие крики и её жуткий, безумный ледяной смех.

Она убивала без жалости и цели, ей просто хотелось унести с собой всех, кто посмел лишить её единственного и любимого брата. Когда волна, не задевшая ни его, ни Лорда Безумия, спала, она уже без сил опустилась на пол, с трудом оставаясь в сознании, всё ещё пытаясь нащупать чужую руку своей.

— Сирона… — едва слышный, приглушенный голос Лорда Заточения, едва живого и кашляющего временем, заставлял её снова ронять слёзы ему на грудь и улыбаться — улыбаться по-настоящему.

— Теперь ты не сможешь оставить меня здесь одну, Мер, — Леди-Командор тоже говорила с трудом, пыталась заглянуть ему в глаза, но обнаружила, что он уже их закрыл. — Больше никогда не сможешь уйти без меня. А я не… не отпущу тебя одного…

Он ещё слышал её всхлипывания и хрипы в абсолютной тишине коридора, а после, когда она замолкла, отпустив и свою жизнь тоже, в помещении стало совсем тихо. Только чьи-то шаги — того, кому посчастливилось выжить после яростного урагана — отдавались эхом где-то вдалеке.

Продолжая стоять на месте, он не мог понять, что чувствует. Ему было больно, но за неё или тех, кто только что погиб по её вине? За столпов Порядка и солдат? За тех, кто оставался в этом крыле Цитадели и погиб? Он не понимал, но знал, что просто так с этим чувством не справиться.

— Ну, вот мы и…

Лорд Безумия, широко и довольно улыбаясь, хотел было уже обратиться к нему, к своему сегодняшнему пособнику и свидетелю, однако их обоих прервало появление того, кого они не ждали. Молодой светловолосый мужчина, какого ему уже приходилось видеть, медленно шёл по коридору, пока наконец-то не остановился около двух бездыханных и совсем холодных тел. Он знал его, видел — это был их сын, только что потерявший обоих родителей разом. Если родители, да и семья в целом, конечно, хоть что-то значили для пожирателей времени.

Молодой человек не плакал, не разговаривал — он просто ненадолго опустился на колени перед дорогими ему людьми и прикрыл глаза, аккуратно убирая волосы с лица своей матери. Он сидел так несколько минут и даже Эйдирен, удивленно нахмурив брови, поглядывал за тем, что тот собирается делать.

Вытягивая левую руку перед собой, Господин Зверств говорил на языке, которого он не знал, но говорил проникновенно, с трудом сдерживая рвущиеся изнутри эмоции. Он страдал, как и любой другой, кто потерял бы своих близких.

От его руки, вытянутой вперед, протянулись длинные серебристые пряди, медленно опутывающие мертвецов. Он не знал, было ли это погребальным обрядом или обрядом прощания среди их народа, но видел, с каким трудом Нитраль это делает и насколько резко отворачивается, когда это закончилось. У него дрожали губы, а смотреть на пустое место на полу, где теперь остались только пятна чужого времени, было выше его сил, и пожиратель времени, резко развернувшись на каблуках, покинул коридор, не обратив никакого внимания на оставшихся здесь живых людей.

— Вот мы и пришли к тому моменту, когда из всех столпов Хаоса и Порядка остался только я и твой милый братец, Дариэль, — Лорд Безумия снова улыбался, потирая руки и обращаясь к нему, словно так и было нужно. — Ты этого даже не понял, но ты жутко мне помог. Ты и даже твоя маленькая дочь. Синди, кажется, оставляла её на Кореоне. Можешь поискать там. Спасибо, что побыл моей публикой сегодня. А сейчас, если ты меня простишь, я должен заниматься делами Совета, как единственный Первый в этой вселенной.

Он не знал, как ему на это реагировать. Теперь, когда ему было позволено вспомнить всё до единой детали, он чувствовал себя потерянным. Его планета лишилась правящей верхушки и могла оказаться в руках безумца-интригана, его жена всю жизнь любила другого и погибла вместе с ним, большая часть Этерии оказалась разрушена или выжжена оружием. У него не осталось ничего, кроме дочери, о которой Эйдирен так любезно напомнил. Ничего, совершенно ничего. Но пока Ли была жива и здорова, он должен был заботиться о ней. Хотя бы о ней.

Сжав дрожащие губы и кулаки, — до боли от впившихся в ладони ногтей — он выдохнул и зашагал прочь, сдерживая горячие и непрошеные слезы, — туда, где должен был остаться его старый добрый корабль.