Минус четыре по Цельсию (СИ) [sergrus] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

 

Минус четыре по Цельсию (Зеркальное отражение - 1)

(температура льда на искусственном катке)

 

Флешбек.

13 февраля 20** года. Пхенчхан, Южная Корея. Зимние Олимпийские игры.

 

Рев трибун перекрывает все прочие звуки. Но я слышу только, как бьется мое сердце. Спокойно… Спокойно… Раз-два-три - вдох… Раз-два-три - выдох… Прожекторы слепят, искрами отражаясь от матовой поверхности льда, но и это для меня не помеха. Я могу катать с закрытыми глазами… Или даже с завязанными… Кстати, неплохая идея для показательного номера – нужно будет потом обсудить с хореографом…

Чувствую ее руки на моих плечах… аромат духов… теплое дыхание на щеке…

- Ты все сможешь, слышишь? Просто делай то, что ты умеешь… Лучше всех…

Я вдруг понимаю, что вопреки всему, хочу спросить, как прокатал до меня мой соперник, но в последний момент выбрасываю эту мысль из головы. Наплевать. Я все равно сильнее. Я все равно лучше. На этот раз я не уступлю…

- Representing Russian Federation…

Громовыми раскатами голос разносится над ледовым дворцом, и на мгновение трибуны замирают в ожидании.

-… Sergey Lanskoy!

Истошный вопль тысяч глоток вдавливают внутрь мои барабанные перепонки. Чувствую, как разжимается ее ладонь на моем плече… Вдох-выдох… Легкий толчок в спину… Выставляю вперед правую ногу и отрываюсь от бортика…

Я шел к этому моменту всю жизнь. Долгие, мучительные, наполненные травмами, слезами, разочарованиями и болью годы. И вот я здесь. Это моя вершина.

Качу полкруга, разбрасывая в стороны улыбки и воздушные поцелуи. Вы хотите шоу? Ну так встречайте! Вот вам шоу. Мое шоу. Шоу, которое должно продолжаться…

Беснующиеся трибуны бьются в экстазе. Впитываю энергию зрителей… Выкатываюсь в центр льда. Поднимаю голову к свету. Замираю…

Смотрите. Любуйтесь. Восхищайтесь. Вот он я!..

И меня оглушает тишина…

 

Часть первая. Короткая программа.

 

Двумя годами ранее…

 

Я закладываю крутой вираж и, тремя перебежками, ловко кидаю свое тело в эффектную тройку, меняя направление движения и резко выбрасывая назад правую ногу. Ветер свистит в ушах, волосы, вырвавшись из-под банданы, развеваются, лезут в глаза, почти закрывают мне обзор. Но я тем не менее, все прекрасно вижу. Мы вообще видим все, что происходит вокруг нас в эти моменты. Замечаем и анализируем. Потому что нас этому учат. И сейчас, сквозь слепящий свет прожекторов, я вижу, что они пристально за мной наблюдают. Все трое. Особенно она… Теперь замах поднятой ногой – резко вперед и влево. Разворот. Группировка. Прыжок… Мир вокруг смазывается, на мгновение превратившись в мешанину цветастых огоньков и какофонию звуков. Я успеваю даже не подумать - ощутить, что моя стопа слишком сильно наклонена к поверхности… И всей своей массой, на огромной скорости и под невероятным углом обрушиваюсь на лед внешним ребром правого лезвия, вызывая тучу ледяных брызг и отвратительный скрежет трущегося о лед металла. Разгруппироваться. Руки в стороны. Колено подогнуть. Скорость все еще высокая – вывезет… Коварная легкость в ноге разбивает в дребезги все мои надежды. Вместо того, чтобы аккуратно, набирая темп, выровнять тело, я качаюсь вправо, теряя равновесие, а вместе с ним и спасительный сцеп лезвия со льдом. Предательски звякнув, мой правый конек подгибается, взлетая в воздух и увлекая за собой обе ноги. С мерзким хрустом, я валюсь на лед правым бедром, едва успевая вскинуть руки и подтянуть к груди голову… Черт!.. Секунду спустя, я уже снова на ногах и, перебирая коньками, качусь вдоль бортика, наверстывая потерянное время… Хотя это уже не важно. Потому что я снова сорвал проклятый тройной аксель…

Артур вскидывает руку, зная, что я замечу и пойму этот жест. Расслабившись, вяло еду в сторону мрачно взирающей на меня троицы. На полутакте музыка смолкает.

- Сереж, ну как так?..

Иван Викторович, наш «удочник», казалось, всей своей массивной фигурой готов вывалиться из-за бортика на лед, чтобы излить на меня свое недоумение и разочарование.

В отличие от молчаливого и утонченного, похожего на актера Райана Рейнольдса, хореографа Артура Клейнхельмана, дядя Ваня Мураков никогда не скрывает своих чувств. И не имеет обыкновения никого жалеть.

- Ну сколько можно этот триксель мучать, а? Я тебе уже сто раз повторил, следи за ногой, ну елки зеленые, чем ты слушаешь… - бурчит он, для пущего эффекта сопровождая каждую фразу энергичным ударом ребра ладони по бортику. Интересно, хотел бы он, чтобы вместо бортика у него под рукой был я?

Я внимательно разглядываю шнуровку на своих коньках, которая кажется мне и приятнее, и интереснее загадочных ухмылок Артура и едких замечаний дяди Вани. Увы, я знаю, что так легко мне сегодня не отделаться.

Подняв голову, я встречаюсь со спокойным испытывающим взглядом огромных карих глаз. Кроме имени, в ней нет ничего, что выдавало бы ее грузинские корни или кавказский темперамент. Ледяной холод в общении, скандинавская внешность и характер снежной королевы – она вот уже пятнадцать лет определяет мою судьбу и, как мне порой кажется, терпеть меня не может.

- Сегодня ты занимаешься ОФП в зале, - произносит она, комкая в ладони листок из блокнота, на котором еще мгновение назад что-то писала.

Дядя Ваня запинается на полуслове, как будто его выключили.

- Нинель Вахтанговна, - я сглатываю застрявший в горле комок, - я могу попробовать еще раз…

- Конечно, можешь, - кончики ее тонких губ на прекрасном лице слегка приподнимаются в подобии улыбки. – Только у тебя все равно ничего не получится.

Она смотрит на меня, как удав на кролика, и я, не выдерживая, отвожу взгляд.

- Иди, работай в зале, мальчик, - говорит она так тихо, что у меня ломит в ушах.

За все годы нашего знакомства Нинель Тамкладишвили, мой тренер, главный тренер нашей команды, лишь раз или два назвала меня по имени. Все больше по фамилии… И лишь в какие-то особые моменты она называла меня, как сейчас, мальчиком. И каждый раз, как это происходит, мне до рези в глазах хочется обнять ее и, уткнувшись носом в воротник ее неизменного пальто, задыхаясь от рыданий, рассказывать, рассказывать ей все о себе, о своей жизни, о своих переживаниях… Как маме, которой у меня никогда не было.

- Скажи Тане с Аней, что я жду их, - добавила она обычным голосом, снова погружаясь в свои записи.

Это было все. Во всяком случае, на данный момент. Что-то доказывать, а тем более своевольничать, кривляясь на льду, в нашем коллективе было не принято.

Проигнорировав открытую Артуром калитку, я по хоккейному перемахиваю через бортик и, нацепив чехлы на лезвия, не оборачиваясь, топаю в раздевалку.

В коридоре, как всегда, толпятся ребята и девчонки из нашей команды. Хотя, командой нас можно назвать довольно условно. В основном у всех разные тренера и хореографы, не говоря уже о направлении катания. Объединяет же нас только место тренировок – спортивный комплекс «Зеркальный» и в нем - принадлежащая Нинель школа, в которой она милостиво разрешает работать не только своим сотрудникам и спортсменам, но и кому угодно другому, если ты хоть что-то из себя представляешь в спорте. Ну, или платишь много, хотя таких среди нас почти нет. Тем не менее, по всей стране нас знают, как «Группу Тамкладишвили», а за глаза называют – «зеркалятами». Сама же Нинель тренирует лишь шестерых девчонок, самых перспективных. И одного мальчика. Меня…

- Как там Вахавна, в образе?

Стоило мне сесть на скамейку и начать развязывать коньки, как надо мной тут же нависают наши мелкие девчонки.

- Нормально, - отмахиваюсь я, мстительно пропуская мимо ушей фамильярное прозвище тренера, за которое, в иное время, мог бы и по заднице отвесить. - Бывало и хуже.

Они хихикают, перешептываясь и пихая друг-дружку локтями.

- А ну брысь отсюда, мелюзга, - прикрикиваю я на них, и они, обезьяньей стайкой, тут же разбегаются по сторонам.

Усмехаюсь. Хорошо быть взрослым. Иногда.

Засунув коньки в шкафчик, переобуваюсь в кроссовки и иду в наш маленький спортивный зал выполнять наложенную на меня епитимью.

Этот зал вообще считается нашим личным – никто без особого разрешения не может им пользоваться, все занимаются в общем, большом зале. Здесь же разминаемся, тянемся и разучиваем хореографию только мы втроем.

Худенькая изящная Аня – черный хвост густых волос, сосредоточенное лицо и мечтательный взгляд голубых глаз – сидит на спортивном мате в растяжке, совершенно невероятным шпагатом распластавшись вдоль своих длиннющих ног. В сущности, в этом не было ничего особенного – мы все так умеем, но в ее исполнении это выглядит просто завораживающе.

Она все еще катается за юниорскую сборную, хотя рост и физические данные уже позволяют ей участвовать в соревнованиях для взрослых. Мне кажется это неправильным, но Нинель хладнокровно придерживает некоторых из нас среди молодняка, четко выверяя время и место, когда очередной «зеркаленок» должен выстрелить и подмять под себя взрослых лидеров. На мой взгляд, Аню уже на этот сезон можно было выпускать в сборную страны, но почему-то Нинель медлит. В любом случае через полгода ей придется переводить Аню из юниоров. Иначе, можно вообще не успеть.

- Привет! – она бросает в мою сторону легкую немного натянутую улыбку.

Я обхожу ее и усаживаюсь верхом на тренажер для укрепления спины, называемый «доской Евминова», а между нами – прокрустовым ложем.

- Вахавна хочет вас обеих видеть, - говорю я, потягиваясь.

- Подожду Таню… - она кивает, не поворачивая головы.

- Иди сейчас, - вкрадчиво советую я, - королева сегодня не в духе.

Аня, нахмурившись, смотрит в мою сторону, но, снова кивнув, поднимается, подтягивая шорты и застегивая куртку.

С коньками через плечо, она уже в дверях сталкивается с Таней, которая ракетой влетает в зал, распространяя вокруг себя шум и хаос.

- Вахавна рвет и мечет, - с порога заявляет она. – Иди, Анечка, первая, а то я ее боюсь.

И буквально выталкивает Аню в коридор.

- Так, где моя сумка?..

Я с деланной ленивостью поднимаюсь со своего «ложа» и, подойдя к двери, поворачиваю замок. Таня косится в мою сторону, продолжая перебирать свои вещи. Я подхожу к ней сзади и обнимаю за плечи.

- Нет…

- Да…

Она выпрямляется, прильнув ко мне и склонив голову на бок. Золотая грива волос волнами струится по ее плечам. Я прижимаюсь губами к ее шее и провожу ладонью по груди.

- Можно?..

- Нет…

- Ну, пожалуйста…

- Можно…

Я чувствую, как волна возбуждения одновременно накатывает на нас обоих.

- Покажи сиськи…

- Дурак, если зайдет кто-то… - она делает вид, что пытается вырваться.

- Не зайдет… - я сжимаю ее сильнее. – Покажи…

- Сам смотри…

Я поддергиваю вверх черный топик с белым логотипом «Зеркального» и сжимаю ладонях ее упругие как мячики грудки с твердыми горошинками сосков. Таня вздыхает и закусывает нижнюю губу. Продолжая целовать ее в шею, в щеку, в ухо, я соскальзываю рукой вниз и глажу ее между ног.

- Сережка…

- Покажи…

- Сам…

Я опускаюсь перед ней на колени и медленно, наслаждаясь моментом, стягиваю с нее узкие спортивные шорты. Круглая Танькина попка замечательно смотрится в обрамлении черных кружевных трусиков.

- Повернись… - прошу я шепотом.

Она поворачивается, окатив меня шальным взглядом бездонных зеленых глаз. На прикушенной губе видна выступившая маленькая капелька крови.

Я провожу вверх ладонями по ее бедрам и, подцепив резинку, тяну вниз трусики. Таня охает и прикрывает ладонью едва открывшуюся моему взгляду розовую щелочку.

- Нет…

- Покажи…

Она мотает головой, разбрасывая в стороны свои огненные локоны.

- Можно тебя поцеловать… там…

Таня, не отрывая от меня взгляда, несколько раз кивает. Но ее ладонь продолжает закрывать от меня все самое сладкое.

Я тянусь к ней и легонько касаюсь губами пальцев ее руки. Рука горячая. Я продолжаю, и в какой-то момент чувствую, что ее ладонь расслабилась, и пальчик легонько гладит меня по губам. Потом ее ладонь зарывается в волосы у меня на макушке.

- Раздвинь ножки, - шепчу я, целуя ее там, где мне уже ничто не может помешать…

 

На вечерний лед, после разминки, я выкатываюсь как ни в чем не бывало, бодрый, отдохнувший и чертовски голодный. Съеденной за обедом тарелки жиденького рыбного супчика и одной маленькой куриной котлетки явно недостаточно, чтобы почувствовать себя сытым, но вполне хватает молодому растущему организму для развития и совершенствования в нашем нелегком спорте. По крайней мере, так считают наши тренеры и врачи. Мы же с ними не соглашаемся, и сточить перед тренировкой полплитки шоколада считаем для себя вполне допустимым и приемлемым. Знает ли об этом Нинель? Безусловно. Тем не менее, она никогда не делает нам замечаний на этот счет. Твоя работа кататься и прыгать, а как ты ее делаешь – это твои проблемы. Не удержал вес – голодай, сиди на гречке с чаем. Выполняешь все нормативы – молодец, можешь и дальше жрать хоть в три горла. Другое дело, что мы-то отлично понимаем, что нагулянные на дне рождения или за выходные лишние полкило безусловно тут же скажутся на твоих результатах. Попробуйте просто несколько раз подпрыгнуть. А теперь привяжите к поясу пол-литровый пакет молока и попробуйте снова. И как ощущения? А если этот прыжок нужно делать на коньках, несколько раз, на высокой скорости, да еще и с вращением…

- Сережа, подъезжай сюда, - слышу я усиленный громкоговорителем голос дяди Вани.

Начинается ежевечерняя экзекуция…

Заезжаю на каскад. И-и-и… Лутц! И-и-и… Риттбергер. Есть! Оба тройные. Но с недокрутами. Жалко! Едем дальше. Перебежка вправо. Перебежка влево. Вращение. Отдыхаю. Погнали… Снова каскад. И-и-и Аксель! И-и-и Тулуп! Оба двойные, хотя тулуп можно было бы подцепить и тройной, но дядя Ваня запретил… Разворачиваюсь. Дорожка. Твизл вперед наружу, не менее трех оборотов, перебежка назад с моухоками вперед внутрь, чоктао, крюки-выкрюки. Разгоняюсь перед заходом в прыжок. Подсечка назад-влево… Еду на правой ноге задом… вдох-выдох-выпад! Разворот, меняю ногу, резкий тормоз, толчок и… Ракетой взмываю вверх – правая нога вперед – туловище ровно – раскрутка только за счет ноги и резкой потери скорости! Группировочка. Цветное мыло перед глазами. Звон в ушах. Оглушительное приземление на правую ногу – ледяная крупа из-под ребра - руки в стороны, спина прямая, выезд задом… Да! Сделал я тебя таки, чертов проклятый триксель. Тройной аксель. Самый сложный, и самый дорогой тройной прыжок из моего нынешнего арсенала.

Доезжаю оставшиеся элементы – по мелочам – дорожка, кораблик, последовательность вращений и красиво прогнуться в финале. И улыбочку держим…

Гордо качусь по кругу, руки в боки, под восхищенные взгляды молодняка. Могу позволить себе маленькое хулиганство. На ходу развязываю бандану и встряхиваю головой. Длинные волосы густыми, темными прядями падают ниже плеч. Малолетки у бортика визжат от восторга. Девчонки постарше просто пялятся, раскрыв рты… Аня, наклонив голову, слушает, что нашептывает ей Танька и, бросив на меня мимолетный взгляд, краснеет как рак… Клей увлеченно тыкает пальцем по экрану телефона, сохраняя видеозапись, дядя Ваня улыбается до ушей.

Но я смотрю только на нее. Карие глаза, бесстрастное лицо, ни намека на улыбку. Подъезжаю вплотную к бортику.

- Ну вот когда молодец, тогда молодец, - искренне радуется Мураков. – Подстричь бы тебя и, глядишь, за человека сошел бы.

- Иван Викторович, - в порыве искренности прижимаю руку к сердцу, - да я хоть сейчас в парикмахерскую, даже переобуваться не буду…

- Ты же знаешь, Ваня, что нам он нужен такой для образа, - она наконец-то улыбнулась, показав ряд великолепных зубов. – Ну что же, - это уже мне, - лутц не пойми с какого ребра – раз, риттбергер косой-кривой – два-с, тулуп не докручен – три-с… Дорожки – хорошо, вращения – работай над руками. Артура попроси помочь…

Я молча жду, сверля ее взглядом.

Уголки ее губ едва заметно ползут вверх. Она опускает голову к своим записям.

Я не двигаюсь с места.

Медленным движением она аккуратно выдирает из своего блокнота исписанную страницу и протягивает ее мне. Наши взгляды снова встречаются.

- Тройной аксель – чистый, - произносит она тихо, - с гоями будет максимум. Молодец…

Удовлетворенный, я киваю. Мельком заглядываю в полученный листок с оценками элементов по системе баллов – ух ты, а я реально молодец.

- Ладно, мальчик мой, - Нинель снова лучезарно улыбается, - отдохни десять минут и все тоже самое, но уже с учетом моих замечаний, - она кивает на свой листок. – Да?

- Конечно, Нинель Вахтанговна, - со всей возможной беззаботностью скалюсь я.

Еле передвигая от усталости ноги, я перетаскиваю себя через бортик и плюхаюсь на ближайшую трибуну.

- Таня Шахова, прошу, - ее голос звучит звонко и весело, - Короткую, без вступления, но с финалом, да? Давай, Танюша…

Зато я смог целых десять минут вволю и совершенно законно побездельничать…

 

Снег падает тяжелыми хлопьями, забиваясь под воротник куртки и норовя залепить начисто нос, рот и глаза. Не помогали ни намотанный вокруг шеи шарф, ни нахлобученная по самые брови шапка. Мокрые, холодные комья, кажется, летят со всех сторон, покрывая белой пеной все вокруг. Ветер дует сильно, уныло гудя проводами и промерзшими ветками деревьев.

Я уже двадцать минут как стою на перекрестке, подпрыгивая от холода, чертыхаясь и с надеждой вглядываясь в каждую проезжавшую мимо машину. Могли ли обо мне забыть? Вряд ли. Значит просто опаздывает… Если не случилось чего-то посерьезней затора…

Вынырнувшая из-за поворота пара ярких ксеноновых фар дважды мигает в моем направлении и мгновение спустя огромный рычащий монстр мягко притормаживает в полуметре от меня. Открываю пассажирскую дверь и принимаюсь неловко стряхивать снег с шапки и рукавов куртки.

- Залезай быстрее, холодно!

Она наклоняет голову, пытаясь разглядеть меня.

Я неуклюже забираюсь на сидение и захлопываю дверь. Машина тут же трогается с места, отваливая от бровки и плавно набирая скорость.

- Замерз? – она, не поворачивая головы, бросает взгляд на мою намокающую от талого снега одежду.

- Не успел, - бурчу я, подтирая варежкой наметившуюся под носом влагу.

- Пришлось задержаться, поговорить кое с кем…

Она не оправдывается – просто делится информацией. Поэтому я, ничего не говоря, киваю.

- Помнишь Наташу Антипину? Приезжала пару месяцев назад из Ижевска…

- Такая толстая тетка с противным голосом?

Она не может удержать смешок, хихикая в кулак.

- Злой мальчишка…

Я нагло посмотрю на нее. Точеный греческий профиль, роскошные белокурые локоны, прекрасные карие глаза… Богиня с душой дьявола. Если у дьявола вообще есть душа…

- Я весь в тебя, маменька, - елейно воркую я.

Она не подает виду. Только легкая тень пробегает по безупречным чертам, стирая улыбку.

Нинель ненавидела, когда я ее так называл. Я знал это. И хотя в биологическом смысле я никак не погрешил против истины, никакой матерью она мне не была, скорее напротив… Если есть антипод понятия «мама», то Нинель для меня как раз им и являлась. Чужая. Посторонняя. Неродная… Мы оба это знали, и нас это устраивало. Тем более, нас связывало куда большее чем эфемерные родственные узы. Работа. Мы работали на результат. С очень высокими ставками.

- И что там у Натальи Васильевны? – спрашиваю, как ни в чем не бывало, откидываясь на спинку и сдвигая шапку на глаза.

Нинель прекрасно владеет собой. Мое хамство ее, кажется, ни сколько не трогает.

- Попросила посмотреть одного своего мальчика, - произносит она буднично.

Я удивленно хмыкаю.

- Где Тамкладишвили, а где мальчики?

- Ну вот и посмотрим, – она качает головой. – Четырнадцать лет уже возраст. Хотя, если там еще не все запущено…

- Будет ходить мне коньки точить, - развязно бормочу я, - и подавать куртку у бортика…

- Может хватит уже…

«Ну же, ну же! Скажи это!.. Выбесись на меня!.. А если добавить?..»

- Конечно, маменька…

- Не смей меня так называть, - прикрикивает она на меня.

Ее лицо остается бесстрастным, лишь белеют костяшки на сжимающих руль ухоженных худых руках.

- Пожалуйста… - добавляет она, мгновенно погасив вспышку гнева. – Ты же знаешь, как меня зовут…

- А ТЫ как МЕНЯ зовут уже давно забыла, да? – говорю я.

Она снова молча проглатывает мои слова. Все, как всегда. Мы раздражаем друг друга до бешенства. Но как прожженные мазохисты вновь и вновь мучаем себя взаимными претензиями и издевательствами. Она не хотела себе такого сына как я. Мне не нужна была такая мать, как она. Но она нуждается в самом перспективном кандидате в сборную команду на следующей олимпиаде. А мне никак не обойтись без лучшего в стране тренера…

- Сережа… - она, словно проглотив комок игл, выдыхает мое имя.

- Нинель Вахтанговна? – вежливо оборачиваюсь к ней я.

- Я хочу тебя попросить… - ее голос звучит ровно, спокойно, по-деловому. Как будто бы она собирается уточнить свои замечания в отношении моего сегодняшнего катания.

- О чем?

Я расслабляюсь буквально на мгновение, но этого хватает, чтобы пропустить неожиданный удар.

- Оставь в покое Таню Шахову…

Бревно, огревшее меня по голове, отскочив, покатилось по косогору.

- У девочки на носу чемпионат страны, отбор в сборную, я хочу видеть ее на Европе – у нее все шансы на пьедестал… - голос ее звучит убедительно и жестко. - Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь в личные взаимоотношения моих спортсменов… И да, сегодня Таня просто сияла, как солнышко и все у нее получалось… Но где гарантия, что на кануне старта все будет точно также? – она поворачивает голову в мою сторону, пронзая меня холодным взглядом. - Поэтому, пожалуйста, не отвлекай ее…

Я, затаив дыхание, жду главную фразу, ради которой была произнесена вся эта речь. Придя в себя довольно быстро, я уже знаю, чем должно все закончится.

- И сам… не отвлекайся… - заканчивает она, выдохнув с облегчением.

Ну, кто бы сомневался.

- Ма, останови машину, - тихо прошу я.

Она не возражает и не пытается уговаривать. Тренер дал указание своему спортсмену. И спортсмен теперь должен был либо выполнить, то, что ему было сказано и двигаться к дальнейшим победам, либо убираться ко всем чертям.

Машина тормозит у тротуара и я, открыв дверь, вылезаю наружу. Снег валит как сумасшедший, подгоняемый ледяным ветром. А всего только октябрь…

- Завтра в девять хореография, - бросает она мне в спину.

Размахнувшись, я с разворота захлопываю дверь автомобиля и приседаю в шутовском поклоне, скрестив ноги, расправив руки и запрокинув голову.

Взревев двигателем, машина исчезает в ночи.

«Скатертью дорожка», - злобно думаю я, натягивая шапку поглубже на уши и кутаясь в шарф.

Идти мне некуда. В карманах, возможно, найдется рублей четыреста – достаточно для того чтобы набить вечно голодное брюхо запрещенным фастфудом, но крайне мало даже для самого дешевого хостела. Я оглядываюсь по сторонам.

А райончик-то так себе, не из приятных, но, думаю, принимая во внимание погодные условия, ничего страшного кроме обморожения мне не грозит – все хулиганы и гопники в этот час давно сидят по домам, уткнувшись носами в свои телефоны и приставки. Домой мне ехать не хотелось. В моей пустой огромной квартире нет ни мебели, ни холодильника. А можно ли называть то, другое, мое нынешнее, вынужденное место обитания домом – вопрос. Напроситься на ночь к друзьям? Я прикидываю, как добраться до ближайшего знакомого мне жилья… Ответ всплывает как-то сам по себе, и кажется совершенно очевидным. А почему бы и нет, в конце концов? Дойти до ближайшего метро и проехать шесть станций с двумя пересадками, и вот уже через час я могу оказаться в тепле… Если меня не выгонят…

Код домофона я помню, мимо консьержки прохожу с каменным лицом, поднимаюсь на девятнадцатый этаж в лифте, попутно наследив и намазав грязным снегом. Вот знакомая дверь. Стальная, обшитая лакированными деревянными панелями. Интересно, как хозяева отнесутся к незваному гостю, явившемуся в полдвенадцатого ночи? Звоню.

Дверь открывается прочти сразу же – ни тебе «кто там», ни «кого черт принес». На пороге – она сама. Тоненькая. Высокая. Черные волосы по плечам, огромные синие глаза удивленно распахнуты. Растерянная улыбка…

- Сережа?..

- Дайте воды попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде…

Я дурашливо закатываю глаза.

- Заходи быстрей… Что случилось?

Аня отходит в сторону, пропуская меня внутрь…

- Ничего страшного, – я приваливаюсь к дверному косяку и стягиваю промокшую шапку. - С Нинель поцапался. Так что по поводу переночевать – это я серьезно…

Меня не выгнали. Даже попытались накормить ужином, от чего я категорически отказался, и напоить чем-нибудь «для сугреву», от чего я отказался менее решительно, но вежливо. Анина мама разочарованно поставила обратно в шкаф тарелку, а Анин папа патетически воздел руки к небу – что за молодежь пошла, ни покурить с ними, ни выпить, ни по бабам пройтись. Сопровождаемый нелестными комментариями «молчал бы уже» и «по своим бабам ты уже находился», Анин папа был отправлен спать, а мы еще с час сидели на кухне, Аня – подремывая, а я - развлекая Анину маму рассказами о своей жизни.

- И ты что же, - удивляется она, - так и живешь с Нинель Вахтанговной?

- Не с ней, - ехидно ухмыляюсь я, - а у нее. В качестве мебели. Или дорогого сервиза…

- Держит его при себе, чтобы не сбежал, - сонно вставляет Анька. – Единственный мальчик у нее…

- Ну, и это тоже, - с готовностью соглашаюсь я.

- Сереж…

- А?

Анина мама слегка краснеет, окинув меня взглядом. Я догадываюсь, что она хочет сказать, и о чем думает. Все как всегда – ничего нового. Поначалу меня это забавляло, потом льстило, с некоторых пор начало бесить.

- Нет, - категорично качаю головой я.

- Э-э-э…

- Я не гей. И не гермафродит. И не переодетая женщина.

- Но ты такой… Такой…

- Хорошенький! – покатывается от хохота Анька, вгоняя свою маму в краску еще сильнее.

Я щиплю ее под столом за ляжку и строю гримасу покорности.

- Нинель Вахтанговна с командой задумали для меня какой-то невероятный показательный номер, - говорю я, изящно пожимая плечами и проводя рукой по волосам, - вот и делают из меня куклу…

- Вахавна его обожает, просто глаз не сводит, - продолжает глумиться Анька, - и ревнует к каждой табуретке.

Эту версию я слышу уже не в первый раз, и, увы, она мне нравится гораздо больше чем правда.

- Почему Вахавна? Это прозвище какое-то? Почему вы так ее все время называете?..

Теперь уже смешно мне.

- На самом деле все просто, - объясняю я, - это ее настоящее отчество. По паспорту. Отца звали Ваха Гогивич Тамкладишвили. Ну а она, стало быть, Вахавна. «Вахтанговну» себе для благозвучия придумала. Все это знают, всем смешно. Но при ней никто виду не подает, а то себе дороже встанет.

Анька согласно кивает.

Анина мама, смеясь, стреляет в меня глазами и отводит взгляд… Этого еще не хватало… Закругляемся…

Меня укладывают в одной из комнат их шикарной квартиры, застелив свежим бельем огромный диван и снабдив пуховым одеялом и подушкой. Пожелав всем спокойной ночи, я с наслаждением вытягиваюсь в тепле и уюте, о котором уже и не мечтал. Было тихо и хорошо. А спустя где-то полчаса, я, наконец-то, слышу едва уловимый звук, которого давно ждал.

С тихим шорохом приоткрывается дверь, затем слышен щелчок замка, легкие шаги босых ног и ко мне под одеяло ныряет разгоряченное стройное девичье тело.

- Я уж думал, что ты не придешь, - шепчу я, притягивая ее к себе и зарываясь лицом в пушистую гриву волос.

- Тише, дурак, весь дом перебудишь, - шипит Анька, обнимая меня и подставляя для поцелуев свои плечи и грудь.

Я провожу языком по ее шее, облизываю крепенький, возбужденный сосок, глажу рукой плоский, упругий живот и сжимаю ладонью между ног. Анька сдавленно стонет.

- Думала… вообще… к тебе… не приходить, - задыхаясь шепчет она, - совсем… на меня… внимания… не обращаешь… О-ох-х…Только на Таньку свою… и смотришь…

Она впивается зубами мне в грудь, одновременно вцепившись ногтями в мою спину. Я охаю от боли.

- Думаешь… я не знаю… чем вы там… сегодня… в зале… занимались, - продолжает яростно шептать она, прижимаясь ко мне всем своим прекрасным телом.

- Хочешь, и мы займемся тем же самым прямо сейчас, - бормочу я, и не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и притягиваю ее за бедра к своему лицу.

- О-ой, мамочки…

Анька выгибается дугой, как от удара током. Несколько секунд она прижимает ладонями мою голову к своему сладкому месту, двигаясь в такт с моими губами. Вдруг она резко садится на постели и мягко тянет меня вверх к себе.

- Я… так… больше… не хочу, - шепчет она, переводя дыхание. – Давай… как взрослые…

В неверном свете вывалившейся из-за туч Луны ее глаза сияют как два голубых озера.

- Не боишься?.. - Я беру ее ладонь в свою и кладу туда, где у меня все давно уже пылает и дымится.

- Нет… Сегодня еще можно… Давай…

Я обнимаю ее за плечи и, аккуратно положив на спину, со всей нежностью на которую способен развожу в стороны ее восхитительные ноги.

Анька стонет от наслаждения, и в тот же миг я, решительно вонзаюсь в ее манящее лоно.

 

Ставим с Артуром связки. Уже третий день. Процесс скучный, нудный и неинтересный. Как сам Артур. Одним словом – Клей. Унылая тягомотина.

- Здесь делаешь вправо, руку поднимаешь, ногу вытягиваешь, - бубнит Клей, выписывая кренделя на льду.

С трудом подавляя зевоту повторяю в точности за ним – подсечка вправо – руку вверх – мах ногой… И дальше заход на прыжок.

Рядом дядя Ваня учит мелкую шпингалетину прыгать. Дитю лет пять, создание худющее и страшненькое. Но упертое. Третий час висит на «удочке», гоняя за собой Муракова - разучивает двойной сальхоф. Когда-то и я точно также…

В противоположном конце льда происходит самое интересное - Нинель утюжит девчонок.

- Спину держи! Не заваливайся! Что ты как тряпка висишь!?

Вокруг нее стайкой кружат шестеро девочек. Четверо совсем маленьких. И две старшие - Анька и Танька.

- Раз-два-три, и-и пошла! Резче! Разворачивай задницу! Ну!.. Аня!

Краем глаза вижу, как Анька, на скорости вскочив в тройной лутц, не успевает достаточно наклониться внутрь дуги при толчке и, соответственно, неправильно, с недокрутом, приземляется, цепляет зубцом и с хрустом шлепается на лед. Внутри у меня все невольно сжимается.

- Встала, встала, не рассиживайся, как баба на самоваре!

Нинель выписывает вокруг нее беговыми, поднимая тучу ледяной пыли.

Глотая слезы и кривясь от боли, Анька поднимается и становится в круг.

Очередь Таньки. Пока она раскатывается и разгоняется, Нинель успевает раздать на орехи мелюзге.

- Алина, не болтайся в поворотах, резче! Вправо! И тут же влево! – мелкая послушно выполняет команды

- Женя, за руками следи! Да не семени ты как гусь!.. Таня, давай, пошла!..

Танька заезжает задом на наружном левом ребре в длинную дугу, резко приседает, упирается правым зубцом в лед… Толчок! Замах корпусом и руками против часовой стрелки. Фр-р-р – раскрутка! И приземление на правую ногу с наружным выездом назад. Чистый лутц. Почти как у меня. Только у Таньки он тройной, а я давно уже умею прыгать четыре оборота…

- Более-менее, Танюша, более-менее… - Нинель не утруждается похвалой. – Каскад со вторым тулупом делай… Женя, не горбись!.. И когда выезжаешь сразу взгляд сюда, на судей. Не на потолок - их там нет - они все здесь сидят, поняла? Аня, давай еще раз…

Пришедшая немного в себя после падения Анька, сцепив зубы и нахмурив брови, энергично вкатывается в дугу. Упор… Толчок… Замах… Раскрутка… Я затаил дыхание…

Правильно и почти чисто приземлившись, Анька раскидывает руки в стороны и тут же, не понятно почему, спотыкается и плашмя шлепается на лед.

- Нет, ну это безобразие какое-то! – бьется в истерике Нинель. – Что ты ноги свои гнешь как курица?! Спина кривая, голова задрана – где центр тяжести должен быть, забыла?!

Она поддает немного скорости и демонстрирует идеально красивый и правильный выезд.

- Что сложного, я не пойму? Давай еще раз…

- Руки вверх, кораблик, потом заходишь во вращение, делаешь раз-два-три и выходишь с этой своей штучкой… - занудно, как пономарь, долдонит Клей.

На автомате, как робот, чисто и без ошибок делаю все, что он говорит.

Разозленная, недовольная Анька поднимается со льда и отряхивает снежную крошку с ног. Под темным капроном колгот отчетливо проступают ободранные до крови коленки.

- Аня, не хочешь работать – иди занимайся на младший лед, - чихвостит ее Нинель. – У меня нет времени тебя уговаривать…

Я обожаю Аньку, и мне ее искренне жаль… Но Нинель права. Прыжки нужно допиливать до ювелирной точности – одной только скорости и силы здесь недостаточно. А оттачивать до совершенства то, что один раз получилось, Анька ленится.

- Ланской, иди сюда…

Я обалдело запнулся, не закончив очередного движения, и едва не налетел на изумленно замолчавшего Артура. Прерывать занятие с другим тренером Нинель позволяла себе только в совершенно исключительных ситуациях.

Подъезжаю с физиономией, изображающей покорность и смирение.

- Сможешь каскад лутц-флип с простым заходом, без ойлера сделать?

Она подтянула съехавший замок моей куртки и стряхнула с плеча невидимую пылинку.

- Конечно, Нинель Вахтанговна…

А забавно, оказывается, ощущают себя приговоренные к казни. Все эти мурашки, бегущие по позвоночнику…

- Вот, смотрите все, кто еще не понял, что от вас требуется!

Она повернула меня за плечи лицом к стайке уставших девчонок, покорно взиравших на свою повелительницу.

Чувствую ее дыхание у себя на щеке. И безумный аромат ее духов…

- Покажи своим блядям, что ты не только драть их по углам умеешь, - шепчет она и толкает меня ладонью в спину.

Если бы я не знал ее целых пятнадцать лет и не терпел ее выходки, возможно, я бы растерялся. Но… Не в этот раз, мамочка…

С места закладываю вираж и беговыми разгоняюсь вдоль бортика. Ну погоди ж ты у меня…

Чтобы вы понимали… Соединить тройной лутц с тройным флипом через ойлер – забавную такую перепрыжку в один оборот со сменой ноги – вполне реально. Мы все, кто хоть маломальски что-то умеет в фигурном катании, это делаем, ну или как минимум пытаемся. Весь фокус в том, что приземляться с лутца, как и с любого прыжка, нужно на правую ногу, а прыгать флип – с левой. Понимаете, да? Сделать флип после лутца напрямую практически нереально. Но. Если смошенничать и приземлиться на левую ногу… Правила этого не запрещают, хотя грибов на этом особо не насобираешь – гои за такие фокусы в пределах двух-трех десятых балла, а стоимость почти такая же, что и у пары лутц-риттбергер… В программу такой каскад никто в здравом уме включать бы не стал… Но если твой тренер говорит тебе: «Делай!»… А я это уже делал. И не раз. Пока никто не видел. И Нинель совершенно точно не могла об этом не знать. Ну или сознательно хотела меня уесть… Или, не знает?.. Ладно, мамочка, как скажешь… Сейчас все будет…

Подсечка… Подсечка… Поворот… Несусь по дуге. Быстрее… Еще быстрее… Со свистом рассекаю воздух, подгибаю левое колено и со всей силы вонзаю правый зубец в поверхность льда. Выбрасываю обе руки вверх, винтом вкручиваюсь в пустоту. Об оборотах не думаю – просто знаю, что их должно быть четыре, для этой скорости и этой высоты… Думаю о ноге. Очень хочется, всем нутром, всеми инстинктами, всеми годами вбитыми навыками хочется выдвинуть правое лезвие навстречу летящему льду… Грохаюсь на лед левым внутренним ребром спиной вперед… Удар правым зубцом о поверхность… Отрыв… Раскрутка… Группировка… Полет нормальный… Плавно приземляюсь на правую ногу, красиво выезжаю задом на внешнем ребре, руки в стороны, спинку держим, на лице дежурная улыбка… Заканчиваю выезд простым вращением и застываю со скрещенными на груди руками лицом строго в сторону судейских мест… Рядом с которыми у бортика стоит она…

Ловлю ее взгляд… Вижу удивленно поднятые брови… Вижу легкую улыбку… И восторг в ее неземных глазах… Все-таки она профи… В нашем деле… И такая же безумная… Как и я…

- Это… это что сейчас было-то, а?

Дядя Ваня, как был с «удочкой» и барахтающимся на ней «мальком», только что не на зубцах несся к нам.

- Это что же…

Подоспевший вовремя Артур отцепил уже окончательно запутавшегося в сетях мелкого и, легоньким шлепком, отправил его на трибуны к наблюдавшим за своим чадом родителям.

- Четверной лутц и… тройной флип? - сам себе не веря озвучил нереальное Мураков.

- Мне сказали – я сделал, - пожал плечами я, с трудом сдерживая бушующее во мне торжество.

Она подъезжает ко мне и нервным движением проводит ладонью по моей щеке, смахивая капельку пота. Потом, словно опомнившись, прячет руки в карманы и, склонив голову набок, пробует отыграть хоть по мелочи.

- Повторить сможешь?

Она решила меня угробить? Это в принципе невозможно сделать – не то что повторить…

- Да, пожалуйста…

Дергаю молнию вниз – на прыжках куртка мне немного мешает.

- Стой…

Она подкатывается почти вплотную, и я снова вижу ее улыбку и слышу пьянящий аромат духов.

- Мальчишка… - шепчет она.

Ее глаза смотрят мне прямо в душу, и я чувствую, как злость перехватывает горло… Мамочка… Мамочка… Если бы ты знала, чего мне каждый раз стоит доказывать тебе, что я тебя достоин…

Девчонки зашушукались, и я, опустив голову, отъезжаю от нее и отворачиваюсь. Когда мы рядом наше сходство становится заметным. Никто не должен даже мысли допустить… Это случайность… Вам показалось… Вам всем просто показалось…

- Вот, девочки, - она собирает вокруг себя всех шестерых, - так работают будущие олимпийские чемпионы. Учитесь. Давай, Анечка, соберись… И у тебя все получится.

Артур вопросительно смотрит на меня, и я, как ни в чем не бывало, киваю головой. Учить дорожки тоже нужно, как бы скучно и неинтересно это ни было.

- Выезд сюда, тут тройка, руки вот так, прогнулись и назад… - его голос монотонно диктует последовательность, и я послушно делаю все задаваемые им движения…

А Анечка собралась, и у нее все получилось. Как и было предсказано. С четвертой попытки.

 

Стою рядом с Нинель, молчу, улыбаюсь, отторговываю в камеру лицом. Бойкий корреспондент с микрофоном извивается перед ней ужом, преданно заглядывает в глаза, ловит каждое слово.

- Все ваши предыдущие достижения, - проникновенно вещает Нинель, гипнотизируя его своей ледяной улыбкой, - не имеют на самом деле никакого значения, если мы говорим о будущих результатах. Хоть ты чемпионкой Европы, хоть чемпионкой мира сюда пришла. Работа на износ, сейчас и сегодня – вот единственный путь к успеху. Мы это понимаем именно так…

- Ну а вы, Сергей, - он сует микрофон в мою сторону, - вы согласны с тем, что говорит ваш тренер?

- Безусловно, - улыбаюсь, смотрю на него в упор, выдерживаю драматическую паузу.

- Э-э-э…

Он смешно мнется, потом переводит взгляд на гоняющую по льду мелюзгу.

- И все же… У вас в активе золотая медаль чемпионата мира, золото двух чемпионатов Европы, первое место на двух этапах и в финале Гран-при…

Я согласно киваю каждому его слову – все правильно, молодец, подготовился…

- Второе место на чемпионате страны и первое по результатам трех этапов кубка России, - подсказываю я.

- Вот именно, - искренне радуется корреспондент.

- Хорошие были времена, - отшучиваюсь, немного разряжая патетику момента. – Правда?

Нинель улыбается. Она поняла, к чему я веду.

- На самом деле, - цепляю на физиономию серьезную мину, - все эти мои регалии, о которых вы говорите, смело можно повесить на стенку, или засунуть в ящик. Сами по себе они ничего не стоят. Вотпосмотрите, - я киваю на усердно скачущих по льду девчонок. – Вон там, у бортика, видите? Аня Озерова. Между прочим, двукратная чемпионка мира среди юниоров. Казалось бы… Или вот, - мимо проносится рыжий метеор и, взметнув тучу ледяных брызг, свечкой уходит в четверной тулуп, – Таня Шахова, чемпионка России и серебряный призер чемпионата мира…

- Ну просто фабрика чемпионов, - усмехается журналист, окончательно попадаясь в нашу нехитрую ловушку.

- Вот именно! Вы поняли! - перехватывает инициативу Нинель. – А сколько еще нетитулованных девочек, которые уже столько всего умеют, – кивок в сторону льда. - Вон Женя, вон Алина… Мы постоянно нацелены на результат. Не останавливаемся на достигнутом. Если кто-то хочет почивать на лаврах – до свидания, нам не по пути. Но все остальные…

- Имеют совершенно одинаковые шансы?

- Абсолютно.

- Не взирая на…

- Мне все равно, кем ты была раньше. Хоть чемпионкой вселенной. Или ты работаешь по программе и выполняешь поставленную тебе задачу, или мы расстаемся.

Я начинаю потихоньку отползать, воспользовавшись тем, что камера крупным планом ловит лицо Нинель.

- Среди ваших подопечных в основном девушки-одиночницы, - переводит тему журналист, и я понимаю, что линять пока что рано.

Легкая небритость и бандана на голове выгодно скрывают схожесть наших лиц, поэтому, без опасений выныриваю у ее правого плеча.

- Ланской по-вашему, похож на девушку? – ехидничает Нинель, кладя мне руку на плечо.

- Э-э… Иногда – да, - неуклюже шутит корреспондент, и я мученически закатываю глаза. – Извините. Глупая шутка, - тут же жалеет он о своих словах. - Мы ее вырежем. И тем не менее, я повторю вопрос. Вы предпочитаете тренировать женщин?

- В целом – да, - кивает Нинель. – У меня на много лучше получается контакт именно с маленькими девочками. Мальчики – они как-то… менее мотивированы на успех. В них силен детский инфантилизм и желание себя пожалеть.

- Сергей Ланской, возразите?

Микрофон у моего лица.

- Даже пытаться не буду, - дурачусь, пользуясь моментом. - Я самый несчастный на свете. Знаете, как меня здесь бьют? Домой отпускают только раз в неделю, перебинтовать раны. А еще, не кормят…

Нинель легонько сжимает мое плечо, и я тут же замолкаю.

- Сережа… - пауза, судорожный глоток, - наверное, не очень показательный пример. Я тренирую его с раннего детства, и он просто не имел возможности… разбаловаться.

- Но опыт работы с мужчинами-одиночниками у вас?..

- Был, - кивает она.

- И… Как?

- Ну, как видите.

Она делает движение бровью, давая понять, что данная тема исчерпана.

Жаль.

Мне бы тоже было интересно узнать, какой это такой опыт у нее был, о котором я не знаю. А главное – когда?

- Вы работаете тренерским коллективом, который так и называют, группой Тамкладишвили. Как вы относитесь к тому, что ваша фамилия уже воспринимается как знак качества или, если угодно, как бренд?..

Исчезаю…

На моем месте тут же материализуется Артур со своей неизменной обаятельной улыбкой.

Нинель ненавидит журналистов и практически никогда не дает интервью. Но сегодня, видимо, ее очень сильно попросили…

Пользуясь моментом, сбегаю в раздевалку чтобы успеть пообедать и отдохнуть перед вечерней разминкой…

 

========== Часть 2 ==========

 

В зале сидят обе две… Вот эти самые, как назвала их Нинель. Смотрят на меня блудливыми глазами. Молча прохожу мимо них, сбрасываю куртку, вставляю в уши эйрподы и становлюсь в планку. Делаю музыку громче. Сначала работа. «Первым делом мы испортим самолеты…»

Все равно не получается не обращать на них внимания. Потому что люблю обеих. Ну, не в смысле люблю-люблю… Просто, как еще назвать отношения, которые тянутся с раннего детства? Когда с малолетства, с утра до поздней ночи вместе, зачастую в одной раздевалке и в одном туалете. А в одном купе поезда и в одной комнатушке в общаге на сборах в Белогорске, так это вообще обычный ход…

Наш вид спорта – это замкнутая система, вещь в себе. У нас нет возможности, времени, сил, а порой даже и желания выходить за рамки нашего узкого мира. Зачем? У нас все есть. Тренер, который тебя учит, врач, который тебя лечит, воспитатель, который о тебе заботится… Есть девочки и мальчики, которых видишь постоянно. Вспомните детский сад. Или пионерский лагерь. Что у вас случалось на тихом часе с вашей соседкой? Так вот наш детский сад случается очень рано и тянется годами, аж до самого совершеннолетия, а иногда и дольше…

Планка. Растяжка. Отжимания. Подтягивания. Прыжки… По кругу до изнеможения. Каждый делает свое упражнение, за одно поглядывая на соседа. Девки понимают, что очень скоро они станут соперницами на льду – Аня всего лишь на полгода младше, и уже весной перейдет из юниоров во взрослое катание. И тогда уже Таньке придется понервничать. Да, она единственная пока, кто начинает прыгать все четверные прыжки кроме лутца. Но в короткой программе женщинам четверные запрещены. И если выиграть соревнование только за счет короткой программы нельзя, то проиграть – запросто. А кроме прыжков у нее все остальное нужно дорабатывать, и успеть нужно до осени. Европу и мир в следующем году она еще как-то вывезет, а дальше чемпионат России, отбор в сборную, с тем, что у нее есть сейчас она может и не потянуть. В отличие от Аньки… Если я что-то понимаю в фигурном катании, а я понимаю, уж поверьте, то Анька через полтора года должна выиграть олимпиаду. Потому-то Нинель ее так и дрючит во все места. Чтобы не ленилась и работала. Нарабатывала каскады, оттачивала квадрики. И тогда золото в Корее будет нашим. Ее… И моим.

Отжимания. Подтягивания. Прыжки… Все, не могу больше!..

Валюсь на мат без сил. Рядом тут же приземляются еще два бесчувственных тельца. Отдышаться, переодеться и на лед. Вот и вся любовь…

- Ну что, - Таня тычет Аню в бок, - у Муракова будем сегодня вместе отсасывать?

Анька кривится, не столько от Танькиной грубости, сколько от осознания неизбежных нагоняев от дяди Вани за ошибки и падения.

Девчонки вечером по плану занимаются прыжками. Мне бы тоже следовало поработать над каскадами… Но для меня Нинель сегодня поставила индивидуалку.

 

Катаю короткую. Третий раз подряд. За исключением мелких недочетов – почти чисто. Энергичный разгон. Простенький тройной сальхоф я сделал раньше, оставив на закуску кое-что посложнее. С левым вращением скольжу на правой ноге назад-наружу, лицом внутрь круга. Левая нога впереди накрест. Напрягаю всё тело и, за исключением правой ноги, разворачиваюсь против часовой стрелки. С силой толкаюсь правой ногой. Группировка. Раскрутка. Калейдоскоп света и звука. Мягко и изящно приземляюсь на правую ногу назад-наружу. Красивый выезд из тройного риттбергера с руками в стороны и ровной спиной. Добавляю немного скорости и ложусь в плоский кораблик, называемый кантилевером, раскинув руки и почти цепляя лед плечами. Выпрямляюсь. Парой подсечек захожу на позицию и прыгаю во вращение. Кручу либелу – раз-два-три-четые, меняю позу на волчок – два-три-четыре, выпрямляюсь, забрасываю руки назад, ловлю обжигающий холодом металл конька - кручу бильман – смотрите, завидуйте, как я могу – три-четыре и, еще чуть-чуть поддав скорости, уже без счета кручу эффектный винт с руками вверх. Останавливаюсь. Склоняю голову. Ладони прижимаю к голове. «Я вас не слышу!» Все…

Секунда. Вторая. Третья.

Расслабляю плечи и ноги. Опускаю руки. Поднимаю взгляд. Спокойно качусь к бортику, уворачиваясь от проносящейся мимо мелюзги, старательно тренирующей беговые и сносящей всех, кто зазевается на их пути.

Нинель довольна. Я это вижу. Внимательный взгляд на экран стоящего перед нею компьютера, несколько размашистых росчерков в блокноте. Сползший со лба белокурый локон отбрасывается на плечо. Подкатываюсь к ней и облокачиваюсь о бортик.

- Вон с тем местом есть вопросы, - она поднимает глаза и указывает зажатым в руке карандашом на левую часть льда. – Твизлы твои нелюбимые, вперед и назад, подчистить стоило бы… Особенно вперед… А в остальном… прекрасная маркиза… – она наконец-то соизволяет улыбнуться, - все хо-ро-шо.

Беру протянутый мне листок с оценками. Воспринимаю заслуженную похвалу благодарным кивком.

- Поработай сегодня пожалуйста над выездами, - она щелкает крышкой компьютера, - и дорожки, дружочек. Хочешь – не хочешь, дорожки нужно довести до ума. Берешь Артура отрываешь его от Анечки и… Понял меня, да?

- Понял, Нинель Вахтанговна.

- Давай, вперед.

Разворачиваюсь чтобы отъехать.

- Сереж…

Поворачиваюсь. Удивленно смотрю.

- Я уезжаю сейчас. Приезжай домой сам сегодня… Пожалуйста.

При всем желании не могу сдержать ехидства.

- САМ, пожалуйста или ПРИЕЗЖАЙ, пожалуйста, - елейным голосом интересуюсь я.

Ослепительная улыбка. Нинель запахивает пальто на идеальной фигуре, подхватывает сумку.

- Пошел вон работать, - в тон мне, ласково произносит она.

С хрустом закладываю вираж с места, набираю скорость и пулей несусь вдоль бортика.

 

После заминки в тренажерном зале, по дороге в раздевалку, в коридоре, замечаю Таньку. Стоит, подпирая стену. Увидев меня, делает вид, что куда-то торопится. Подхожу, обнимаю и влеку ее за собой.

- Отпусти, дурак, все же смотрят, - вяло отбивается она.

В коридоре ни души.

Затаскиваю ее в какую-то подсобку. Едва успеваю закрыть дверь, как она забрасывает руки мне за голову и впивается поцелуем в шею. Целую ее плечи, тащу вверх майку, сжимаю в ладонях вызывающе набухшие грудки.

Нам некогда. Мы не произносим ни слова.

Продолжаю целовать ее соски и живот. Стаскиваю с нее шорты вместе с колготами и трусиками. Разворачиваю ее к себе спиной и сжимаю рукой между ножек. Танька сдавленно стонет.

Кое-как освобождаюсь от своих тряпок и всем своим восставшим естеством прижимаюсь к ее ягодицам.

- Чувствуешь какой он…

- Да…

- Можно тебя в?..

- Пальчик туда засунь…

Я выполняю, то, что она хочет, и Танька замирает, мелко подрагивая в моих объятьях.

- Можно?.. – снова прошу.

- Что можно?.. – срывающимся голосом дразнит меня она.

- Можно… тебя…

Прижимаюсь все сильнее и сильнее.

- Ну скажи…

- Можно…

Говорю, как есть, простым и доступным словом.

Танька обожает эти словечки в такие наши с ней минуты. Застонав, и закусив губу, она выгибается, выталкивая из себя мою руку. Подхватив ее за круглую попку, я с наслаждением проникаю в нее на всю глубину.

- О-ой, бляшечки-и! – уже в голос, без стыда охает Танька.

Хорошо, что все еще час назад разошлись, и в «Зеркальном» кроме нас, блудных деток, только пьяный охранник…

 

Дожидаемся Танькиных родителей, которые приезжают за ней на машине. Шаховы живут за городом, в огромном доме с бассейном и четырьмя собаками, но, к сожалению, совершенно в другом направлении, чем сегодня нужно мне. Целую ее на прощание. Быстро и целомудренно, под строгим взглядом Танькиной мамы.

Вызываю по телефону себе такси на Рублевку… Почти как в фильме.

Уже в машине, развалившись на заднем сидении, смотрю в телефон и вижу два неотвеченных звонка от Аньки. Открываю «телегу». Вижу, Анька писала мне час назад:

«Ты сегодня у нас ночуешь? Позвони.»

Нет уж, хорошего понемножку. На сегодня с меня хватит. Тем более…

«Я домой, - пишу, - Нинель велела не задерживаться.»

Анька отвечает почти сразу, словно ждала, когда я напишу.

«Там твоя Танечка тебя дожидаться собиралась…»

Вот ведь!..

«Дождалась, - отвечаю. – Только что сдал ее мамашке из рук в руки.»

Анька молчит. Вижу, что прочитала, но молчит. Потом появляется надпись: «Фея пишет…». «Фея» - это так она у меня в телефоне записана…

Щелчок нового сообщения

«Завтра моя очередь!»

Коротко. Ясно. Как у нас с ней заведено. С первого дня знакомства.

Выключаю телефон и прячу его в карман. Не отвечаю. Зачем? Анька знает, что так и будет. Точнее, будет ровно так, как она захочет. Потому что Танек, Манек и прочих Лялек у меня может быть сколько угодно, по рублю за горсть, а она у меня одна. Единственная. Анюта. Моя Феечка.

 

Нинель привезла малую, которую встретила сегодня в аэропорту. По этому поводу во всем доме зафителен свет на полную катушку и царит страшный кавардак.

- Сережка-а-а!

Она только что не кубарем скатывается с лестницы, стоит мне переступить порог.

- Фишечка!

Худенькое маленькое тельце взлетает ко мне на руки.

Дочери Нинель двенадцать лет. Зовут ее Фиона – я ее называю то Фишка, то Фисташка, то Филя. Папа у Фионы серьезный американский бизнесмен мистер Фишер – в прошлом - Мишка Фишман из Одессы – вовремя подсуетившийся, когда Нинель бедствовала в Америке, без денег и перспектив, и обеспечивший ее и тем, и другим. Вместе с Фионой Михайловной Фишер в качестве довеска. Как водится в нашем семействе, Нинель с отцом своей дочери теперь предпочитает общаться через адвокатов, но, скрепя сердце, каждый год на два месяца отпускает Фишку в Америку. Как правило, малая возвращается от папы довольная, счастливая, обряженная в новые шмотки, начисто забывшая как русский язык, так и чем отличается лутц от тулупа. Да, если вы еще не догадались, Фиона одна из нас. Тоже «зеркаленок». Правда маленький.

- Missed you! Missed you!

Мелкая тычется мне обветренными, растрескавшимися губами в шею, туда, где алеют оставленные Танькой недвусмысленные следы.

- Tell me about everything that happened, will you? - целую ее в ароматную макушку и спускаю на пол.

- Sure! Sure! I’ve got a gift for you… - Радостно подпрыгивает Фишка и, громко топоча, уносится на второй этаж.

Смотрю на Нинель. Ее глаза светятся счастьем…

Сидим на диване в гостиной, смотрим новости по огромному телевизору. Параллельно читаю в телефоне всякую хрень из интернета.

Фиона, положив голову мне на колени и бесстыдно задрав ноги, играется с моими волосами. Меня она не волнует. Мы с детства приучены видеть друг друга полуодетыми, в различных, порой непристойных, для обычной жизни, позах. Поэтому просто отмечаю про себя что у Фишки стройные, мускулистые ноги, так необходимые одиночнице. На выглядывающие из-под платья белые, в горошек, трусики стараюсь не обращать внимания.

- You look like a girl really, - улыбается Фиона, наматывая на палец мой темный локон. Я невольно наклоняю голову.

- Это сценический образ, - объясняю ей я, - откатаю пару раз на показательных и сразу же подстригусь.

- What is ‘stcenichesky obraz’? – смешно коверкая слова, переспрашивает Фишка.

- Stage image, - перевожу для нее я.

Она смотрит на меня, читает по губам, улыбается очаровательной маминой улыбкой.

- Oh no! Please don’t. You are so nice… Like a model. No, like a Barby-doll, - она заливисто смеется. – I want you to marry me when I grow up, will you? All that girls at school would kill themselves of envy…

- Так, Фиона, прекращай уже, - прикрикивает на нее Нинель, шлепает по загорелой ляжке и одергивает платье. – Говоришь ерунду всякую, а ты, - это уже ко мне, - ей потакаешь. Ни стыда, ни совести…

Фыркнув, она уходит на кухню и гремит там посудой.

- What did mama say? – переспрашивает Фишка.

- Мама говорит, что любит тебя больше всех, и не отдаст никому, даже мне, - наклоняюсь к ней и целую в нос, уворачиваясь от подставленных пухлых губ.

По телевизору начинается блок спортивных новостей и практически сразу на экране возникает Нинель. И я при ней. Наше сегодняшнее интервью. Делаю громче…

Фиона смотрит внимательно, шевеля губами, но я вижу, что она почти ничего не понимает.

- О чем вы говорить… говорите? – спрашивает она по-русски, оборачиваясь ко мне.

Вкратце пересказываю ей то, о чем говорят с экрана.

Фиона прекрасно знает русский. И тем более, английский, который для нее родной. Но практически не понимает человеческую речь. Не разбирает слов. Следствие какой-то врачебной ошибки, допущенной в ее детстве, когда ей лечили в Америке отит. Она отлично слышит музыку – здорово танцует на льду - прекрасно ориентируется на улице, различает шум ветра, плеск воды… Но разговоры для нее проблема. Почти всегда она переспрашивает, если не получается прочитать по губам.

Нинель бесшумно возвращается из кухни и подходит к нам. Смотрит на меня и на дочь.

- Моди, деда, дайеки чвентан (Иди, мама, посиди с нами (груз.), - говорю ей, кивая на место рядом с собой.

Нинель садится рядом.

- Сережка, что ты сказал, - трясет меня Фиона, требовательно заглядывая в глаза.

- Я сказал, что тоже всегда буду любить только тебя, - легонько щипаю ее за бочок.

Чувствую, как Нинель кладет голову мне на плечо, и рукав футболки тут же становится мокрым, от ее слез.

 

========== Часть 3 ==========

 

Подсечка… Еще одна… Разгон… Приседаю… Поворот… Толчок… Взлетаю вверх, группируюсь, кручусь как юла… Касание… Треск… Ледяное крошево в лицо… Ноги в разные стороны… Хруст… Со всей силы прикладываюсь правым бедром о лед… Боли уже не чувствую. Точнее, чувствую ее постоянно. Не только при падении, а вообще, все время. Все мое тело одна большая острая, ноющая боль. На которую просто не обращаешь внимания. Проклятый тройной аксель… Ненавижу!

Как могу быстро поднимаюсь, из последних сил, и, сжав зубы, еду вдоль бортика. Дядя Ваня, зло рассекает следом за мной.

- Сережа, да что с тобой такое сегодня, - орет он, красный и запыхавшийся.

- Нормально все со мной, - глухо бросаю через плечо.

- Так какого черта у тебя ничего не получается?

- Не знаю, - раздраженно развожу руками. – Я делаю все, как вы говорите. Скажите, что не так и я исправлю.

Он молчит. Знает, что это правда. Чудовищный случай – страшный сон любого тренера – мы не понимаем, в чем ошибка. Технически я выполняю аксель абсолютно правильно. Физически я в отличной форме. Просто на приземлении я падаю. Семь раз из десяти. Это – катастрофа. Такой элемент из программы нужно снимать. И… забыть о пьедестале. Даже о европейском. Или срочно найти причину.

- Давай еще раз…

Молча, зло, дергаю плечами и начинаю раскрутку.

Скрип льда под лезвиями коньков. Подгибаюсь. Разворачиваюсь. Толкаюсь. Группируюсь. Кручусь. Все же правильно, черт тебя дери! Приземление на идеальное ребро. Мое тело несется силой инерции в сторону – я не успеваю направить его строго параллельно коньку. Грохаюсь об лед как мешок с костями. Скольжу бедром и, на скорости, прилетаю боком, рукой и головой в бортик. В глазах на мгновение темнеет…

Поднимаю взгляд. Рядом со мной вся троица. Мураков смотрит озабоченно. Клей – с любопытством. Нинель хмуро.

- Встать можешь? – мама.

Поднимаюсь, цепляясь за перила бортика.

- Нормально все, - уворачиваюсь от протянутой Артуром руки.

Сдергиваю с головы бандану и промакиваю влажный лоб и висок. Светлый платок покрывается ярко красными мазками. Чувствую, как деревенеют щеки.

- Врача позовите, срочно! – командует Нинель.

- Не надо!

Отъезжаю от них на середину льда, согнувшись и уперев руки в колени. Меня тошнит. Но это сейчас пройдет. Должно пройти. Я просто не выношу вида крови…

Вытираю с лица остатки мокрого и липкого месива. Не глядя комкаю бандану. Выпрямляюсь. Еду к тренерам.

- Мне не хватает равновесия, - громко заявляю, обращаясь к Муракову, и удовлетворенно вижу, как тревожные мины меняются на их лицах на сосредоточенные.

- В смысле? – не понимает меня дядя Ваня.

- Объясни, пожалуйста, - Нинель.

Облокачиваюсь о бортик. Все тело гудит от боли, голова тяжелая, но мысли абсолютно четкие. Мне кажется, что я нашел причину моих неудачных приземлений. Может удар головой помог?

Объясняю, как могу.

- На выезде меня несет вправо, по инерции. Я не успеваю ничего сделать. Либо скорость слишком большая, либо я очень тяжелый…

- Карту веса дайте…

Нинель протягивает руку, Артур, перегнувшись через бортик, хватает со стола охапку бумаг и дает ей одну из них. Она внимательно изучает мои ежедневные показатели по взвешиванию.

- Вес в норме, – констатирует она, поднимая глаза. – Даже немного недобор… Сбрасывать нечего. Проблема не в этом.

- Значит нужно уменьшать скорость, - высказывается Артур.

- Не докрутит, - хором отзываются Нинель и дядя Ваня.

Они правы. Если заходить в прыжок слишком медленно, просто не хватит скорости, а, следовательно, и времени на обороты. И вместо дорогого трикселя получится дешевенький дупель…

Повисает напряженное молчание.

- Значит так, - принимает решение Нинель, - не теряй времени - это мне, - сходи сейчас умойся, возвращайся и работай над дорожками с Артуром. Доделай их уже наконец - не первый раз прошу, между прочим, - раздраженно добавляет она. - Как тебя еще уговаривать? На колени перед тобой встать?..

Она отворачивается, показывая, что разговор окончен.

- Иван Викторович, давай, иди сюда, подумаем вместе…

Артур кладет мне ладонь на плечо.

- Помощь нужна, Сереж?

Я качаю головой и, утираясь рукавом, ненавязчиво сбрасываю его руку. Мне он не нравится. Мне с ним не интересно работать. Я когда-то просил перевести меня к Алексею Железняку, пока Леша еще занимался постановками, но Нинель и слышать ничего не хотела тогда, ни, тем более, сейчас, когда в постановочном процессе у нас безраздельно царит Артур Маркович. В любом случае, в дружеских услугах от Клея я не нуждаюсь.

- Через десять минут жду, - он откатывается от меня, направляясь в сторону стайки мелких девчонок…

Мерзко чувствую себя от увиденного в зеркале. На лбу роскошный синяк. Рваная ссадина через висок к щеке… Как я так умудрился? Вся левая часть лица в бурых потеках, от которых тянет блевать. Слава богу, нечем. Сплевываю в раковину подкатившую желчь и сую физиономию под кран. Ледяная струя бодрит и освежает… Что же не так с этим дурацким акселем?..

Выползаю из туалета и чуть не спотыкаюсь.

- А я видела, как ты грохнулся.

Опускаю взгляд. Малявка. Одна из двух самых перспективных. Женя Волкова. Приседаю, оказываясь с ней на одном уровне.

- И как, понравилось? – интересуюсь.

- Не-а, - она мотает головой со смешно накрученной гулькой. – Руку дай.

- Что?..

- Руку…

Я протягиваю ей ладонь и получаю маленький батончик Милки Уэй. Не успеваю удивиться. Женька обхватывает мою шею руками и звонко чмокает в щеку. Невыносимая боль в ушибленном плече и боку – не взвываю волком только потому, что перехватило дыхание от безумной боли в груди и животе.

- Мы с девчонками все за тебя болеем, - шепчет мелкая мне в ухо.

Потом коротко хихикает и, отпрыгнув, юркой обезьянкой удирает за угол. Слышу топот множества убегающих ног и приглушенный детский смех…

Без зазрения совести съедаю шоколадку. Вдохнуть-выдохнуть – боюсь. На роже - дурацкая улыбка…

Выкатываюсь на лед к Артуру с ощущением, что жизнь – не такое уж беспросветное дерьмо…

 

Почти два часа учим занудную и неинтересную дорожку. Артур показывает – я езжу за ним как на поводке и повторяю все движения со “спецэффектами” – добавляю артистичности, плавности и красивых прогибов. Вроде бы все накрутили… Подкатываемся к бортику. Отдыхаю. Артур сам себе читает радостную реляцию.

- Ну, по факту считаем, две скобы, два блока… Две петли пока считаем, одна на левой, одна на правой… На левой влево, на правой вправо… Так… – начинает загибать пальцы. - Наружный крюк на правой – есть. Внутренний выкрюк на левой – есть. Наружный выкрюк на левой – есть. Нету наружного крюка на левой… – чешет затылок. - Ну если, прям вот все собирать…

Загибает пальцы по-новой.

- На правой ноге есть наружный крюк, есть внутренний, есть внутренний выкрюк – на правой есть все вообще крюки-выкрюки. На левой – нету наружного. На левой пока только выкрюки – крюков нету, ни внутреннего, ни наружного. Ладно, – машет рукой. - Посмотрим потом… Давай пробовать.

Пробуем…. Повторяю сам все, что только что делал за ним, но быстрее и под музыку. Кое-где меняю элементы местами – так мне кажется логичнее и удобней.

- О! – радуется Артур, - это на много чище. Отсюда мы сели-выпрыгнули, да? Вот эту свою штуку, - он пытается что-то изобразить правой ногой, едва не теряя равновесия, - сможешь здесь сделать?

- Какую? – не понимаю я.

- А вот этот же мах, который там, только на одной ноге просто типа как в наклоне, ну как перетяжку…

Делаю то, что, как мне кажется, он хочет – из выпрыжки захожу в элемент с высоко задранной ногой.

- Да! – значит угадал. - И отсюда сверху ставишь ногу и идешь в твизл. То есть сел. Выпрыгнул. И-и мах. И твизл.

Повторяю…

- Да. И сразу же петля. Только ты из твизла тогда… Раз мы не делаем перепрыжку после, то… Вот мы делаем твизл, - изображает на льду корявую фантазию, отдаленно напоминающую нужный элемент, - и потом ты уйди вниз просто.

Делаю так, как это должно выглядеть по-человечески.

- Да. И потом петля. Если неудобно руку, то делай через верх, чтобы упор у тебя был… Давай еще раз…

Еще раз под музыку повторяю все с самого начала. В результате, финал не сходится – музыка замолкает гораздо раньше, чем я доезжаю до конца.

Артур расстроен и удивлен.

- Что, на столько больше получилось?

- Я могу быстрее, - предлагаю, но он, занятый своими мыслями, меня не слышит.

- Ну тогда не будем делать выпрыгивания, - решает он, - сделаем с твизла выкрюк-петлю, ну, например. Посмотрим сейчас…

Снова катаю все с первых тактов, убираю несколько связок и прихожу в финал четенько с музыкой.

- Во-о-от! – довольный Артур протягивает мне сжатую в кулак руку, о которую я стукаю своим кулаком в ответ. – Теперь порядок. До завтра не забудешь хоть? Все помнишь? Ну ладно, увидим завтра. Давай смотреть финал…

Становимся перед зеркальными панелями, смонтированными у бортика и еще полчаса прогоняем начальные и финальные движения. Артур воодушевленно командует.

- Опускай руки, туда, вниз просто, наверх смотри.

Делаю…

- Хорошо. Или вот второй вариант, с одной рукой. Раз-два-три…

Делаю и так, и эдак.

- Оба хорошо, - милостиво решает Артур. – Подумаем. И тот, и тот меня устраивает. Еще раз…

Вижу, как вдоль бортика, со стороны трибун, к нам спешит дядя Ваня.

- Сережа… Артур Маркович, я прошу прощения, если вы закончили, то…

Артур поднимает руки над головой, как пленный немец.

- У нас все, - с довольной улыбкой сообщает он. – Сереж, завтра, на вечерней тренировке жду…

- Буду, - киваю я.

Артур радостно укатывается в сторону резвящегося в дальнем конце льда молодняка.

Подъезжаю к дяде Ване.

- Ну что, - Мураков грузно наваливается на бортик, - пошли трИкселя прыгать.

По его довольной физиономии я понимаю, что решение с Нинель они нашли.

- Думаете, получится, Иван Викторович?

- А вот ты мне сейчас это и продемонстрируешь, - он с хитрым видом потирает руки. – Иди, давай, там как раз Масяня по твою душу пришел… Сейчас мы тебя ему на блюдечке и подадим.

Уже было отъехав, резко разворачиваюсь.

- Дядя Ваня, - спрашиваю, тоской в голосе, - ну что вы там еще задумали?

- Едь, едь, мальчик, - Мураков отгоняет меня движением руки, загадочно усмехается и отваливает от бортика. – Все скоро узнаешь…

Уныло, зигзагами, не торопясь подкатываю к тренерским местам. Стоят. Ждут. Смотрят. Нинель – сосредоточенно склонив голову на бок – и Масяня, точнее, Максим Таранов, чемпион прошлой олимпиады в парном катании и, по слухам, будущий тренер нашей команды по этому своему направлению. Хотя, на сколько мне известно, Нинель еще ничего окончательно не решила. Странно. Что ему от меня-то понадобилось?

- Привет!.. – Масяня переваливается через бортик и по-братски хлопает меня по спине. – Ух, здоровый стал…

- Здравствуйте, - вежливо киваю.

- Значит так, - Нинель не склонна терять время на излишние проявления симпатии. – Ланской, твоя задача сейчас. Прыгаешь серию пять дупелей. Не каскадом, а с простыми перебежками. Понятно?

Неуверенно киваю.

- Понятно…

- Сереж, - дядя Ваня за это время успевает обойти каток «посуху» и появляется у нее из-за спины, - все как мы с тобой учили. Беговые, по кругу, заход, прыгнул, выехал и снова. Хорошо?

- Я все понял.

Повязываю голову банданой и невольно морщусь – шишка на лбу здорово болит.

- Где это ты так приложился? – Масяня, сочувственно разглядывает мою физиономию.

- Шальная пуля, - отшучиваюсь.

Еду выполнять задание. Как-то странно, на самом деле. Дупель – это аксель в два оборота. Хороший прыжок с хорошей стоимостью. По технике немного отличается от тройного, ну это естественно, хотя по сути – это тоже самое, только проще. И главное, с дупелем у меня проблем не было вообще. Вот никогда. Как выучил один раз, так и прыгаю уже бог знает сколько лет. Но… Тренерам виднее. Сказано делать, значит делаю…

Разгон, поворот с одновременным приседанием, толчок вверх, замах правой ногой, группируюсь… и ничего больше не делаю. Законы физики сами выполняют за меня мою работу, аккуратно крутя мое тело в воздухе и безошибочно приземляя на правую ногу. Выезжаю назад на наружном ребре, отработав руками в стороны. Расслабленно еду полкруга. Вдох-выдох. И все тоже самое еще раз.

Пять из пяти, что и требовалось.

Спокойно подъезжаю к тренерам, руки в боки, даже не запыхался. Вижу, что Таранов что-то тихо говорит Нинель. Он выше ее, а с ее манерой слушать, всегда немного опустив голову, ему, при его высоком росте, приходится наклоняться к ней почти в три погибели. Облокачиваюсь о бортик и ловлю взгляд Муракова. Тот улыбается, кивает, показывает мне кулак с задранным вверх большим пальцем. Ну… Да. Все-таки чему-то я за пятнадцать лет должен был научиться?

- Так… Давай теперь триксель, такую же серию, - говорит мне Нинель.

Она хмурится. Смотрит не на меня, а на лед, прямо перед собой. Что-то ее явно беспокоит.

Отцепляюсь от бортика.

- Да зачем, Нинель Вахтанговна? Ну послушайте же!.. Серый, обожди!

Максим ловит меня рукой за плечо. То самое. Невольно дергаюсь и морщусь.

- Ой, прости, - он виновато выставляет перед собой ладони, - раненый боец.

- Все в порядке, - отмахиваюсь.

Вопросительно смотрю на Нинель. Она проводит ладонью по перилам бортика.

- Ну хорошо, - наконец решает она, - послушай, что тебе скажет Максим… э-э-э… Леонидович… Да? – мимолетная улыбка в сторону нетерпеливо переминающегося Масяни. - Да… Сделай то, что он скажет… А мы посмотрим.

- Смотри сюда, Серега… - Макс упирается своими ручищами в бортик, словно испытывая его на прочность…

Подсечками несусь вдоль бортика. Выхожу на линию прыжка. Доезд, разворот, полуприсяд, звенящий хруст льда, толчок… С силой замахиваюсь правой ногой, напрягаюсь весь и прижимаю руки к груди. Калейдоскоп красок и света… Не закрывать глаза… Даже если я сейчас грохнусь… Лезвие конька со звоном врезается в лед, ловлю внешнее ребро, выравниваю тело, чистоганом выезжаю по красивой дуге, с ровной спиной и разведенными в стороны руками…

Ну ладно. Это первый.

Вижу оживление в тренерском штабе. Масяня активно жестикулирует. Мураков сдержанно кивает. Нинель бесстрастна и напряжена. Не сводит с меня взгляда. Рукой и поворотом тела повторяет мои движения, словно помогая мне…

Взлет, замах, группировка, звон в ушах… Выезд.

Это второй.

Полкруга отдыха. Расслабленно трясу руками. Осталось еще три. На тренеров не смотрю – примерно понимаю, что у них там сейчас творится…

Толчок, раскрутка, вдох… звон метала о лед и ровный хруст… Выдох…

Третий…

Начинаю понимать, что же на самом деле было не так. В голове сумбур. И торжество. Неужели? Наконец-то…

Вкатываюсь в поворот, меняю направление, пригибаюсь… Немного корректирую положение тела перед прыжком… Если я прав, то так у меня все должно получиться еще лучше… Толчок… Свет и ветер… Чисто и уверенно приземляюсь внешним ребром на лед…

Четвертый!..

Вот оно! Теперь я тебя чувствую. Теперь я знаю, как надо…

Без передышки, практически сразу закладываю вираж и выхожу на последний прыжок. Неужели все было так просто? Неужели… я… тебя… таки… сделал!..

Пятый!.. Из пяти…

Краем глаза вижу, как, победно сжав кулаки, прыгает у борта Макс.

Выдыхаю, как марафонец на финише. Упираюсь руками в колени и, против правил, по диагонали еду в сторону тренерских трибун. Звон в ушах. Голова как шаманский бубен. Все болит…

- Сер-р-ега, красавец, - Макс не сдерживает улыбку и тянет в мою сторону руку, которую я вежливо пожимаю.

Прижимаюсь к бортику, повисая на нем локтями. Сил больше нет. Хочется просто лечь… Прямо на лед…

- Завтра будем повторять, - задумчиво произносит Нинель. – Хотя…

- Да что тут думать, Нинель Вахтанговна, - Масяня обволакивает ее своим бесконечным обаянием. – Все естественно. Никуда не денешься от этого. Я же сам все это прошел…

Он поворачивается ко мне.

- Тебе сколько лет?

- Девятнадцать, - говорю

- А рост какой?

- Сто семьдесят шесть, - отвечаю, как по заученному.

- Да не звизди… - качает головой Макс, - я сам сто восемьдесят семь, а ты, вон, лось здоровый, с меня почти…

- Вырос за полгода, - усмехается Нинель.

- Понимаете, да? – радостно оборачивается к ней Макс…

Перед тем как послать меня в мою победную серию из пяти тройных акселей, Масяня сказал мне ровно две определяющие фразы.

- Прыгай как на дупель. Замахивайся ногой как на триксель.

- Не допрыгну, - качаю головой я, - высоты не хватит.

- А она тебе и не нужна, - ухмыляется Макс улыбкой Чеширского кота. – Высота тебе только скорости добавляет, вот ты и лупишься о лед со всей дури и равновесие теряешь.

- Но ведь на дупеле…

- На дупеле, Сережа, у тебя куча времени, чтобы там, - он тычет пальцем вверх, - выровняться и нормально приземлить. Дупель у тебя - чем выше, тем лучше. С трикселем – с точностью до наоборот. Летишь ниже – приземляешь чище.

- Парадокс… - недоверчиво качаю головой.

- Как вся наша жизнь…

- Не знаю. Не уверен…

- Хочешь на сотку забьемся? – хитро щурится он. - Только не жульничать…

Я недоверчиво качаю головой, но спорить с профессионалом такого класса не рискую.

Тем не менее, послушавшись Максима, и сделав так, как он мне сказал, я невольно доказал его правоту…

- Вырос, - ухмыляется Масяня, - ноги длинные, силищи дурной хоть отбавляй, прыгает высоко. И – попадается. Ну точно, как я в его возрасте.

Нинель кружится на месте, руки в карманах пальто, глаза прикрыты. Со стороны может показаться, что женщина навеселе танцует под одну ей слышную музыку. Но я вижу, что она повторяет на полу серию движений захода в аксель…

- Ну хорошо, - она останавливается перед Масяней и, подняв голову, смотрит прямо ему в глаза. – Спасибо, Максим… Леонидович.

Тот изображает поклон и, состроив бровки домиком, выжидающе смотрит.

- Ладно, Таранов, договор дороже денег, - Нинель картинно вздыхает и поворачивается ко мне. – Ланской, на днях…

- Сегодня… - нахально перебивает ее Масяня, и тут же, словно испугавшись своей смелости немного тушуется, - или… завтра, а?

- На днях!.. – жестко повторяет Нинель, - возьмешь обеих своих подружек и уважите Максима… Леонидовича в его… творческих вопросах.

- О, нет!.. – закатываю глаза я, понимая, что меня ожидает.

- О, да! – Масяня радостно потирает руки, - спасибо, Нинель Вахтанговна, приятно иметь дело с честным человеком, век не забуду доброту вашу…

- Ой, Таранов, иди уже, - Нинель машет на него рукой, как на назойливую муху.

Укоризненным взглядом смотрю на нее, как на предателя. Не дожидаюсь ни объяснений, ни раскаяния, ни, хотя бы сочувствия. Вздыхаю, отталкиваюсь от бортика и понуро еду докатывать тренировку.

 

В неверном свете луны смотрю на ее силуэт…

Прекрасное, обнаженное тело, изящными линиями очерчено на белой простыне. Ореол пушистых темных волос искрящимися волнами обрамляет голову и плечи. Бездонные глаза, как два серебристых океана, влекут и манят: «Нырни, нырни… Утони в нас!..»

Я тону в ней, растворяясь в бесконечной пелене неутолимого и неутомимого желания…

Чувствую ее дыхание на своей груди. Вдыхаю источаемый ею аромат. Провожу рукой по подсвеченной луной плавной линии бедра. Она коротко вздрагивает от моего прикосновения…

- Не спишь?.. – шепчу я.

- Нет, а ты?..

В ее маленьком ушке тонкая дорожка из пяти бриллиантовых гвоздиков, от крупного к совсем крошечному. Подарок родителей на семнадцатилетие…

- Разве с тобой уснешь?..

Она беззвучно смеется, ткнувшись носом мне в плечо.

Опускаю руку, и она легонько касается ладонью моего локтя.

- Болит?

- Нет…

- А где болит?

Я кладу ее тоненькую, прозрачную ладошку себе на левую сторону груди. Мимоходом, как бы невзначай, задеваю пальцами ее торчащий упругий сосочек.

Она легонько целует меня в область сердца. Мне до мурашек щекотно от прикосновения ее губ и влажного язычка. Вздрагиваю всем телом.

- Реанимация, - хихикает она. – Еще болит?

- Да…

Снова поцелуй. Легкий укус маленьких острых зубок.

- А сейчас?

- Да…

Она вцепляется коготками в мои грудные мышцы, кусая и целуя.

- А сейчас?..

Переворачиваюсь на спину, затаскивая ее на себя. Она с готовностью усаживается верхом, занимая нашу излюбленную и давно знакомую позицию.

- Хочеш-шь?.. шепчет она, замирая на мгновение, ощущая мое желание.

Не дождавшись ответа, она двигается мне навстречу, и я чувствую, какая она горячая внутри.

Упираясь рукой мне в грудь, она отбрасывает за спину свои струящиеся светом волосы.

- Хочешь?.. - повторяет она.

Я изо всех сил прижимаю к себе ее бедра.

Ее глаза сверкают в лунных бликах, тело отсвечивает голубым и белым, в причудливом танце теней на потолке угадываются ее парящие движения.

- Хорошо тебе?.. – срывающимся шепотом выдыхает она.

Я глажу ее шею, маленькие грудки, живот и бедра. Беру ее ладони в свои и целую каждый пальчик.

- Хорошо тебе?.. Хорошо?.. – беззвучно шевелит губами она, не сводя с меня взгляда.

«Лучше чем с ней?! Лучше?..» - слышу я вопль ее души.

- Да!.. – шепчу я, сжимая ее руки. – Да!..

«Да!» - мысленно кричу в ответ.

Она опускает веки, запрокидывает голову и громко стонет, до крови закусывая губы.

Я знаю, что она меня услышала.

Моя волшебная феечка…

 

========== Часть 4 ==========

 

Вваливаюсь без пяти девять в вестибюль «Зеркального» и бегу по коридору в раздевалку, на ходу стаскивая с себя верхнюю одежду. Как всегда - опаздываю. На этот раз на хореографию к Железняку. Леша парень хороший, но любит дисциплину. Морально готовлюсь к нагоняю. Вдруг, вижу у поворота знакомую фигуру. Быть не может…

- Домкрат?!

- О-о! Какие люди!

Он расплывается в приветливой улыбке и, широко замахнувшись, тянет лапищу в мою сторону. С опаской пожимаю его широкую ладонь.

Саша Эненберг. Прозвище – «Домкрат». Командный золотой призер прошлой олимпиады в парных танцах. Здоровенный амбал, способный выжать на одной руке троих таких как я. Гора мышц с душой плюшевого мишки.

- Как жизнь, как сам? – он окидывает меня изучающим взглядом.

После олимпиады Сашка завязал со спортом и теперь кайфует, разъезжая по ледовым шоу и различным коммерческим выступлениям. Чешет, короче, как может. Ну и отъелся маленько, что заметно по округлившимся щекам.

- Как видишь, - развожу руками. – Не сравнить с некоторыми.

- Хе-хе, - ухмыляется, - А в планах?..

- Россия, Европа, мир, - пожимаю плечами.

А какие еще у меня могут быть планы. На этой-то каторге…

- Какими судьбамив наших краях? – интересуюсь.

- Да вот, Авер хочет с вашей королевой перетереть, - Сашка доверительно понижает голос. – и притащить ее судьей в финальные выпуски на «Ледниковый».

- Сейчас? В разгар сезона? – с сомнением качаю головой. – Не пойдет.

- А за бабки?

Задумываюсь…

Ледовое телешоу в постановке Семена Авербаума, с известными актерами, певцами и фигуристами в качестве участников, последние несколько лет рвало все возможные рейтинги, принося лавину денег и славы всем, кто был в нем задействован. Как говориться, нам так не жить. Судьями тоже приглашали известных в прошлом фигуристов и тренеров. Так что увидеть там Нинель было бы вполне логично и интересно. Если бы не одно но.

- Рядом с Клювом, - говорю, - она не сядет ни за какие деньги.

- В том-то и дело, - повел бровью Сашка, - что Клюва до конца шоу уже не будет – занят чем-то. Потому-то Авер и возбудился на вашу Нинель.

Вот, значит, что…

Неизменным приглашенным в качестве судьи звездным лицом на шоу Авербаума был Женя Шиповенко - двукратный олимпийский чемпион, победитель всего, чего только можно, звезда и любимец публики, ставший тренером по фигурному катанию. Благодаря же своему выдающемуся во всех отношениях носу и моему дурному языку в нашей тусовке за ним плотно закрепилось прозвище «Клюв». Говорят, слыша эту кличку, Женя зеленеет от злости. Хотя, я не думаю, что причиной конфликта между ним и нами могла послужить эта пусть глупая, но вполне себе невинная шутка.

Так получается, что порой, наши внутренние интриги и противоречия абсолютно непривлекательно оказываются на всеобщем обозрении. Совершенно безобразное поведение Жени Шиповенко в отношении Нинель не лезло ни в какие рамки и не укладывалось в голове. Казалось бы, приличный питерский мальчик… Что попало под хвост всегда такому выдержанному и толерантному человеку никто не понимал. Но факт был в том, что во всех своих интервью, в соцсетях, на телевидении – везде, где только можно - Женя не упускал случая облить грязью нашего главного тренера, принижая ее достижения, неуважительно отзываясь и вообще ставя под сомнение ее компетентность. И это при том, что Нинель уже вырастила не одного и не двух чемпионов мира и Европы, а Женя пока сподобился только на переманивание к себе чужих учеников, результаты которых тут же начинали ухудшаться…

- Тогда – все может быть, - задумчиво тереблю подбородок. – Только это будет о-очень дорого…

Эненберг крякает в кулак

- Я слышал… Случайно… Как Шуба за нее обещала отстегнуть… - он показал на пальцах астрономическую цифру, которую и правда было страшно произнести. – И это не рублей, чтобы ты понимал…

Шуба. Татьяна Вячеславовна Тихонова. Самый заслуженный, влиятельный, и известный тренер у нас в стране. Всегда в прическе. Всегда в образе. Всегда в жюри «Ледникового». Когда-то тренировала Нинель, когда та из одиночниц перешла в танцы. Ходили слухи, что только за счет ее авторитета Авербауму удается привлекать такое колоссальное финансирование на свой телевизионный проект… И кстати, в отличие от Нинель, хранящей гробовое молчание, Тихонова не упускает случая ответить Шиповенко на его грубости, ехидно называя Нинель великим тренером, а Женю – начинающим… А «шубой» мы ее зовем потому, что из угробленных на ее излюбленные одеяния зверушек можно было бы собрать не один зоопарк. Так вот…

- Ну… - качаю головой. – За такой куш я и сам к вам в жюри сяду. Хоть рядом с Женей, хоть к Шубе на колени…

- А тебя, Валет, пока никто не приглашает, - хохочет Сашка, дружески хлопая меня по подбитому плечу.

Терплю. Улыбаюсь. Еще и потому что давно не слышал этого своего прозвища. Когда-то меня и правда прозвали «Валет». Потому что всегда при «Дамах»…

Торопливо прощаюсь с Эненбергом и лечу в танцевальный зал на урок к Железняку. Интересно, все-таки, согласится Нинель прийти к Аверу на его шоу или нет?

Понятное дело - опаздываю. И Леша, с лучезарной улыбкой, ставит меня в планку на десять минут…

Нинель согласилась.

 

- Ланской, задержись немного, не иди пока на заминку. Я тебя позову…

Нинель выдает мне листок с оценками моих элементов, сопровождая его таким вот неожиданным напутствием.

Пожимаю плечами. Киваю. Откатываюсь, чтобы не мешать другим. На льду всегда есть что отрабатывать, учить или допиливать, если занимаешься любимым делом, а не ишачишь из-под палки. Поэтому спокойно еду в очередной раз доводить до ума реберные и каскады. Видели, наверное, как фигуристы в спортзале прыжки крутят? Так вот, помимо того, что там немного иные ощущения, в частности при приземлении, так еще и сделать таким макаром как следует можно только зубцовый прыжок. Правильные же реберные, где важно скольжение – сальхоф, риттбергер – получаются правильно только на льду. Ну и аксель, естественно. Куда без него. Хотя, аксель на полу мы тоже делаем…

Захожу с дуги, назад и внутрь. Одновременно, свободной правой ногой делаю мах вокруг тела. И-и-и… Толчок с внутреннего ребра левого лезвия. Можно и с двух ног, но мы не ищем легких путей… Кручусь волчком. Разбрасывая вокруг себя снежную пыль. Мягко приземляюсь на наружное правое ребро и красиво выезжаю задом. Вот вам, пожалуйста и четверной сальхоф. Ничего особенного…

Хотя, кого я обманываю? Сколько спортсменов смогут выполнить этот прыжок вот так, как я? Или лучше? Возможно у Федина в его мужском монастыре уже и научились чему-то подобному. Но тогда мы бы это все видели на стартах. А пока…

Основательно раскручиваюсь тройками – назад-наружу, вперед-внутрь. На правой ноге скольжу назад, перекинув спереди левую ногу. Резко кручу корпусом влево и отталкиваюсь правой ногой. Легко взлетаю надо льдом и замираю в ощущении полета… Приземляюсь так же как только что на сальхофе – правой ногой наружу задом наперед. А это вам, ребята, четверной риттбергер. Прошу любить и жаловать…

Что-то произошло прошлой ночью… Определенно… Не идет из головы лунный свет, отраженный зеркальными панелями башен Москва-сити, тени на потолке, гулкое эхо наших голосов в огромной пустой квартире… Ее ровное дыхание на моем плече… Что ж меня гложет-то так?..

Разгоняюсь вдоль бортика по уже привычной траектории. Подсечка против часовой. Катимся… Катимся… Разворот и сразу же толчок. Правой ногой, как циркулем, закручиваюсь винтом, руки плотно прижаты к телу… Идеально и уверенно прилетаю на правую ногу и выезжаю назад на наружном ребре. Как, все-таки, все было просто, оказывается… А я почти три месяца считай мучился с выходившим у меня через раз тройным акселем, надрываясь, прыгал выше, ехал быстрее, по итогу не исправляя, а все больше усугубляя проблему. А триксекль-то вот он вам. Получите-распишитесь…

Замечаю краем глаза то, чего быть не должно. Движение. На трибунах. В это время? Ну мало ли…

Качу выученную и вылизанную под чутким руководством Артура дорожку. Крюки-выкрюки, твизлы-чоктао, моухоки, скобки, вращения. Финальный поворот – руки скрещиваю на груди – поднимаю голову…

И встречаю взгляд ее наполненных синевой глаз… Аня…

Моя феечка…

Удивленно улыбаюсь и развожу руки в стороны.

«Ты? Здесь?»

Она изображает одухотворенное лицо и дурашливо-манерно аплодирует мне. Потом, не удержавшись, заливается смехом, посылает мне воздушный поцелуй и показывает ладошками сердечко.

Стаскиваю с головы бандану и, используя ее как шляпу, приседаю в церемонном реверансе.

Она смотрит так, что у меня перехватывает дыхание…

Что же случилось прошлой ночью-то?.. Что мне так приятно… И так больно смотреть в эти сияющие глаза… И чувствовать себя при этом последней сволочью… Что могло случиться?.. Кроме нас с нею…

- Ланской!..

Голос Нинель врезается в сознание со всей неотвратимостью настоящего.

Она машет мне со стороны тренерских мест.

- И кто там у тебя на трибунах? С кем ты там перемигиваешься? Сюда идите…

Как вышколенные солдаты маленькой, но сильной и боевой армии, беспрекословно выполняем приказание нашей Жанны Д’Арк.

Анька, как бельчонок, в рыжей шубке, прыгает по трибунам. Я не торопясь подъезжаю к тренерскому штабу. Вижу знакомые и незнакомые лица.

- Сережка… Анечка… Как выросли-то! Привет!

- Здравствуйте, Наталья Васильевна, - нестройным хором вежливо здороваемся.

Тренер из Ижевска. Наташа Антипина. Полненькая блондинка с неприятным, резким голосом. Знаем ее… Встречались на соревнованиях. Значит привезла-таки своего «мальчика» на смотрины.

«Мальчик» рядом. Подпираемый и подбадриваемый в полголоса высокой строгой теткой, по видимости – мамашкой, в дорогой шубе, но с убогим макияжем и небрежной прической. Что-то как-то слабенько в Ижевске с чувством стиля…

«Мальчик»… Крепенький подросток лет пятнадцати… Нинель, кажется, говорила, что ему четырнадцать… Высокий для своего возраста. Мне по плечо. Короткие светлые волосы аккуратно зачесаны вбок. Взгляд карих глаз испуганный, но сосредоточенный. Я бы сказал - покорный. Нервно сжимает ремешок перекинутой через плечо спортивной сумки.

- Вот, знакомьтесь… - Нинель делает приглашающий жест.

Анька тут же первая бросается на амбразуру.

- Привет, я Аня, - знакомая мне холодная улыбка.

Протягивает руку.

- Андрей… Герман, - он неловко пожимает Анину ладонь.

У него звонкий и четкий голос, хорошо поставленный. Как у пионера-отличника из старых фильмов. Переваливаюсь через бортик.

- Сергей…

- Я… вас… знаю… - он замирает, восхищенно пялясь на меня.

Мелкие. Они такие потешные…

Усмехаюсь.

- А я тебя нет, - подсказываю.

- Ой…

Он энергично трясет мою руку.

- Андрей Герман. Я очень рад…

Ладонь у него сильная. Вообще Андрей производит впечатление подготовленного спортсмена, тренированного уж точно. Подозреваю, что на ОФП он налегает даже с некоторым излишком – с виду тяжеловат…

- Андрей поработает с нами… Некоторое время… Я так думаю… Да?

Нинель доводит информацию, ни к кому конкретно не обращаясь. Мураков с Клейнхельманом синхронно кивают, продолжая о чем-то в полголоса беседовать.

- Да, Ниночка, ты на него посмотри, - противно кудахчет Антипина, поглаживая своего подопечного по спине и заглядывая Нинель в глаза. – Мы, конечно же, все юниорские нормативы уже подготовили, программку накатали, но ты сама все увидишь…

Замечаю тень отвращения на лице новенького от ее слов. Хороший знак…

Нинель терпеливо дожидается пока она замолкнет, склонив голову на бок и буравя ее взглядом.

- Ну, как-то вот так… - затухает Антипина. – Вот и родители у Андрюши очень хорошие, полностью доверяют тренерам, не вмешиваются…

Я заметил, как мамашка открыла было рот, но уж у нее-то точно не было шансов.

- Андрей, - Нинель спокойно поворачивается к нему, - что ты нам можешь сейчас показать?

Малой реагирует моментально.

- Короткую программу… Для юниорского Гран-при… И показательный.

Смотрит ей в глаза без страха. Видно, что готовился. Подмигиваю притихшим тренерам.

- Тогда… - Нинель на мгновение задумывается, - Аня, покажи молодому человеку, где у нас раздевалка…

Мои слова бегут перед мыслью…

- Я покажу, - встреваю.

Нинель удивленно поднимает взгляд.

- … и комнату только для мальчиков тоже, - доверительно понижаю голос.

Она улыбается своей фирменной улыбкой кончиками губ. Кивает мне на калитку в бортике.

- Чехлы…

Выбираюсь со льда, цепляю чехлы на лезвия, машу новенькому рукой в сторону коридора…

И с удивлением признаюсь сам себе, что мне очень не хочется, чтобы Аня, моя феечка, ходила с кем-то куда-то вдвоем… Без меня…

 

Когда-то нас было пятеро.

Таня Шахова, Валя Камиль-Татищева, Аня Озерова, я, Сергей Ланской и Катя Асторная.

Нас так и называли, ШКОЛА, по первым буквам наших фамилий.

Мы были передовым отрядом «зеркалят» группы Нинель Тамкладишвили – ударной силой, потенциальным кулаком, ракетой, нацеленной на будущие победы.

После триумфа Юльки Лептицкой, выстрелившей первыми местами на всех мировых стартах, и лишь по досадной случайности упустившей олимпиаду, Нинель, уже не стесняясь, голыми руками, выдавливала из Федры финансирование своей школы. При чем, не по остаточному принципу, а в тех суммах и объемах, которые ей были необходимы. Хотите, уважаемые товарищи чиновники, олимпийского золота по-корейски? Или вы считаете, что никому не известная девочка из богом забытого Екатеринбурга у нас по волшебству материализовалась? Так раскошеливайтесь!

И система сломалась.

Появился лед в «Зеркальном». При чем, не почасово, а двадцать четыре на семь, полностью и всегда к услугам Нинель. Появились тренеры, которых вытащили из-за границы и из бизнеса, мотивировав баснословными зарплатами.

Мы же, как цыплята, появлялись кто раньше, а кто позже. Сначала Катька, через год - Анька – обе москвички. Потом из Рязани Нинель вытащила Таньку, а спустя еще год из Казани – Валю… Ну а самым первым, за долго до Кати с Аней, еще в эпоху эпизодического, почасового льда и скитаний по чужим площадкам, у Нинель в инкубаторе вылупился я. И мне повезло. Я видел, как все они приходили, как росли, как достигали результатов. И, к сожалению, как некоторые уходили.

Были и мальчишки. Марк Киселев, Кирил Баранов. Мои ровесники. Несколько парней помладше… Но они ушли. Не выдержали. Точнее, не выдержали их родители. Когда твой сыночек, кровиночка родная, приползает с тренировки в слезах и соплях, и каждый вечер жалуется на изверга-тренера, когда экзальтированные мамашки, приведшие учиться будущих олимпийских чемпионов, слышат какими словами кроет их родненьких сыночков эта вот самая, крашенная, не пойми кто, когда, в конце концов, отдав свою месячную зарплату за неделю тренировок, они слышат, что у их гениального отпрыска, с таким подходом к занятиям, шансов, максимум, ноль и не светит ему даже сборная Москвы – вкурив все это любой нормальный родитель заберет свое чадо и спрячет, подальше от безумной девки-тренера, а может и вообще от этого кошмарного вида спорта. И они забрали. Все ушли. Кроме меня. Потому что мне было некому пожаловаться. Потому что моя мама и была тем самым безумным, грубым, безжалостным и злым тренером.

И вот теперь Нинель говорит, что ей комфортнее работать с девчонками. Она орет на них точно так же. И оскорбить может. И шутки у нее злые. И запросы запредельные. И отдачу она требует максимальную. И уходят от нее девочки точно так же… Но почему-то не все. А некоторые так даже и возвращаются. И на вопрос «Ну пачиму?» здесь можно только развести руками. Потому что дочерей родители любят меньше, наверное… Шучу…

 

Андрей катает свою юниорскую короткую программу, а мы с Аней сидим рядышком на трибунах и смотрим. Нинель не стала нас прогонять, а может просто забыла, сосредоточившись на навязанном ей юном даровании.

Малой едет неплохо – это следует признать. Слишком жесткий в прыжках, да и набор слабоват – из тройных тулуп, сальхоф и невнятная попытка сделать флип. Остальные – двойные. Но они выучены. И сделаны. Вращения никуда не годятся, и я понимаю, что Нинель ему на это сразу же укажет. Зато у него отличная дорожка шагов. Видно, что этот элемент ему нравится, и делает он его с удовольствием.

Заходя на аксель, он ошибается при толчке, грузно приземлившись на правую ногу, почти теряет равновесие и двумя руками упирается в лед. Фактически, элемент сорван, и отрицательные гои съедят половину его стоимости. Но зато не упал.

- Вахавна обязательно ему потом скажет: «Не надо гладить лед, он от тебя не убежит», - шепчу Аньке в розовое ушко.

Она улыбается и кладет мне голову на плечо…

Андрей докатывает кое-как. Явно расстроился после неудачного акселя и потерял кураж. На финальных вращениях оступается и чуть не падает, ловя равновесие неловко раскинутыми руками. Мне не смешно. Понимаю, что он сейчас чувствует, под внимательным немигающим взглядом лучшего тренера страны…

Лезу под Анину лисью шубку и глажу ее затянутые в капроновые колготы ножки. Провожу по острым круглым коленкам и нахально скольжу выше. Она тут же сжимает бедрами мою ладонь.

- Ты что, не здесь…

В синих глазах озорной блеск вперемешку с испугом.

- Разочек…

Она расслабляется, и я уверенно двигаюсь дальше. Добираюсь до места назначения и чувствую, как дрожит все ее тело. Касаюсь мягкого бугорочка посредине, и Аня еле слышно охает.

- Можно тебя сегодня?.. – шепчу.

- Можно…

- Вот сюда, - глажу пальчиком там, где ей приятно

- Да…

Она закрывает глаза и откидывает голову. Целую ее в губы. Она отвечает…

И нам плевать, что на нас смотрят…

- … Недокручено, Андрей, не-до-кру-че-но, - Нинель безжалостно размазывает малого по стенке. – Но ладно бы только это. Ты прыгаешь как слон. Под тобой лед проломиться может. Давай-ка, дружочек, займись весом. Это не парное катание, здесь нужно быть Брюсом Ли, а не Шварценеггером. Потом… - она смотрит в свои записи, - потом, вон там вот проблема, - она кивает на правую часть льда, - понял, о чем я, да? Вращения тоже с ошибками… Я понимаю, волнение… Привели к злой тетке… Но судьи ведь тоже… На старте добреньких не будет… Падение с акселя – ничего страшного. Это, как говорится, жизнь. Лед только руками трогать не нужно. Зачем ты его гладишь? Он никуда от тебя не убежит…

Не удержавшись, Анька хихикает в кулачок.

И тут же попадается под горячую руку.

- Что там за смешочки, - Нинель резко поворачивается в нашу сторону.

Я ее знаю. По всему ее виду ясно - она не раздражена. Скорее наоборот – ее захватил азарт. Малой ей явно понравился. Но спуску она не дает никому.

- Так, Ромео и Джульетта, - это к нам с Анькой, - вы почему еще здесь? Не устали? Домой не хочется? Так я вам сейчас быстро занятие найду. Еще один звук и будете мне до утра каскады крутить…

Строим постные мины и изображаем смирение…

На завтра Нинель назначает Андрею с утра хореографию вместе со всеми, а потом на льду прыжки индивидуально с Мураковым. Это значит, что он принят. Держись, парень. Посмотрим, на долго ли тебя хватит.

Ускользаем с Анькой с глаз долой, чтобы и правда чего-то нам не придумали. Выскакиваем на мороз. Заказываю по телефону такси.

- Москва-сити, башня Санкт-Петербург… - диктую я адрес.

Аня прижимается ко мне и вздыхает.

- Меня мама убьет, - произносит она, утирая носик, - второй день дома не ночую…

- Можем поехать к вам, - хитро прищуриваюсь. – Посмотрим телек, пообщаемся…Что у вас там сегодня на ужин?

- Обойдешься, - Анька тычет в меня кулачком.

В теплой машине, на заднем сидении, Аня тут же начинает дремать.

- Не спи, - шепчу ей я, - у меня на тебя грандиозные планы.

Она пристраивает головку у меня на груди.

Я чуточку, - бормочет она, - а ты пока закажи сушки…

Суши – это единственное, что мы можем себе позволить поесть вечером…

 

Первой ушла Катя Асторная. И сказать, что это был шок для всех нас – это не сказать ничего. Было межсезонье. Спокойная и тихая пора, когда завершены все самые главные старты, достигнуты ожидаемые, ну или не очень ожидаемые результаты, сделаны соответствующие выводы и начинается усиленная работа по подготовке новых программ. В ближайшей перспективе этапы мирового Гран-при, на который ездят все призеры и рейтинговики, потом, традиционно под Новый год, чемпионат страны, а дальше, снова, Европа, мир. Ну и между ними олимпиада, раз в четыре года.

Катюха всегда говорила, что имеет серьезные амбиции не только на мировых чемпионатах, но, и на олимпиаду в Корее. Но увы, ее результаты свидетельствовали об обратном. На юниорском чемпионате она дважды была второй, уступив сначала Ане, а на следующий год – Тане. Перейдя во взрослое катание все осталось как прежде, если не хуже, потому что помимо постоянно всех перепрыгивавшей Таньки на взрослом пьедестале царила ученица «Профессора» Федина, умница-красавица Лиза Камышинская, и уступать его без боя не собиралась.

Я не знаю точно, что там случилось, и какие финальные триггеры были нажаты и кем, но буквально за три дня до закрытия трансферов, когда уже фактически все было решено и договорено, Катя заявила, что уходит. Заявила и ушла. Тренироваться к Жене Шиповенко. Произошло все как-то в одночасье. Ее просто раз – и не стало. Вчера, вроде бы еще была, каталась, прыгала, смеялась, выслушивала нагоняи от тренеров, а сегодня ее просто нет. Ну и вообразите себе, что творилось в душе у Нинель, когда не самый плохой твой спортсмен от тебя уходит, и главное к кому…

Тот год вообще выдался у нас достаточно нервным. На юниорском чемпионате Аня очень неудачно прыгнула в финале произвольной программы и сломала стопу. Мужественно, глотая слезы и скуля на весь стадион, она нашла в себе силы встать и докатать до конца. И получить свои законные высшие баллы и первое место. Но дальше стало ясно, что этот сезон для нее окончен, потому что ногу ей придется долго и основательно лечить, чтобы вообще иметь хоть какой-то шанс снова стать на коньки. По всей видимости, эта травма и не позволила ей уже тогда перейти во взрослый статус, задержав ее в юниорах минимум на один лишний год.

Ну а в самый разгар сезона, буквально накануне отборочного чемпионата России, сюрприз всем преподнесла Валя, заявив о своем переходе в группу Шиповенко. Этот удар был серьезнее… И не смотря на то, что трансферы в середине сезона запрещены, никто удержать ее не смог – формально оставаясь в «Зеркальном», она начала работать с Женей.

Ответом на недоумение и непонимание таких поступков членов нашей в общем-то дружной и слаженной команды стал уход к тому же самому Жене Шиповенко нашего тогдашнего второго хореографа Артема Розина. С этого момента все стало примерно проясняться. Дело в том, что в последнем сезоне так получилось, что Артур с Артемом поделили между собой спортсменов. Артуру достался я, досталась Танька, ну и Аня, в качестве недвижимости. Артем взял себе Катю с Валей. Хореограф он был неплохой, профессионал и результат показывал. Но типом, что называется, был мутным, как ведро помоев. Что он там себе нафантазировал, чем его обаял Женя и главное, что он там наобещал Катьке с Валькой я понятия не имею. Но в результате, с его уходом, картинка обрела целостность. Все то, что он делал в «Зеркальном» у Нинель, он продолжал делать у Шиповенко. С теми же самыми спортсменами. Да вот только без прежних результатов.

Ну а Нинель, оставшись вместо четырех перспективных фигуристок с полутора, спокойно продолжала работать, храня гробовое молчание. И преспокойненько вывела Таньку сначала на второе место на взрослой Европе, потом снова на второе место, но уже чемпионата мира. И вот в очередном сезоне Таня уже представляла из себя вполне серьезного кандидата на то, чтобы побороться за золото на всех предстоящих стартах…

 

- Что для тебя сделать?

- Ничего… Просто будь рядышком.

Обнимаю ее горячее тело, прижимаю к себе, целую ушко, щечку, шейку.

- Ай, щекотно, - смеется она, уворачиваясь.

«Хоть бы эта ночь никогда не кончалась», - малодушно думаю я.

Но Аня, словно читает мои мысли.

- Я никуда не сбегу, Серенький, - она гладит меня по щеке и проводит кончиком языка по моей руке. – До завтрашнего утра я вся твоя…

- А потом?

- А что потом? – хитро щурится она.

- Потом сбежишь?

- Посмотрим…

Я наслаждаюсь ее теплом, мягкостью и ароматом ее волос.

И понимаю, что в ее словах нет и тени шутки.

Хоть бы эта ночь никогда не кончалась…

 

Масяня, к сожалению, не забыл того, что обещала ему Нинель, и однажды, после утренней тренировки, явился по наши души. Включив на полную катушку все свое обаяние, он мелким бесом рассыпался перед девчонками, облапал и обтискал их за плечики и бочка, и завлек, таки, в свои сети. Смиряюсь с судьбой и понуро плетусь за ними в наш конференц-зал.

Сидим. Смотрим друг на друга. Масяня на сцене, мы втроем – на зрительских местах.

- Ну что, начнем, наверное, с девушек, да?

Анька с Танькой хихикают и переглядываются. Макс с ухмылкой за ними наблюдает.

- Давайте, решите между собой кто будет первой…

Девки смотрят друг на дружку, на меня. Танька пожимает плечами.

- Ну давайте я.

- Давайте. Иди, Таня, сюда.

Макс хлопает рукой по установленному рядом с его местом креслу. Таня усаживается, свободно откинувшись на спинку и распустив по плечам свои рыжие кудри.

- Волнение имеется? - интересуется Масяня.

- Не-а.

- Что делать нужно знаешь?

- Ага.

- Ну, тогда начали…

У Макса в Ютубе есть канал, на котором он размещает небольшие такие ролики о своей жизни, о своей семье, а иногда и о своих коллегах, о нас, то есть. Делает он это оригинально, в режиме вопрос-ответ. За девяносто секунд нужно ответить на максимальное количество вопросов, которые Максим тебе задаст. Темы – самые разнообразные, от любимого цвета до самого незабываемого эротического переживания. Наверное, это кому-то интересно смотреть, я не знаю. Нас же всех Масяня просто задолбал своими попытками затащить на свой канал. Естественно, такие монстры как Нинель или Мураков ему не по зубам – его просто посылают – зато на таких как мы он отыгрывается, подавляя авторитетом. Утешает то, что больше одного раза любой из нас ему вряд ли будет интересен…

- Здравствуйте, я Максим Таранов, и вы смотрите программу «Девяносто секунд - челендж», - вещает в камеру Масяня. – Сегодня у нас в гостях известная фигуристка, серебряный призер чемпионатов Европы и мира Татьяна Шахова. Привет!

- Привет, - Танька ослепительно улыбается в камеру.

- Как дела?

- Классно!

- Отлично. Начнем?

- Ага.

- Погнали…

Я смотрю на то, как Танька держится перед камерой, как реагирует на вопросы Максима, как говорит. И мне очень нравится то, что я вижу. Молодец. Ей явно по кайфу происходящее, и она не стесняется… Мы все, в какой-то момент перестаем стесняться камер и журналистов, раздавая десятки интервью направо и налево, но одно дело журналист, которого ты видишь в первый и последний раз и забываешь через минуту. А тут с тобой на камеру говорит человек, которого ты знаешь всю жизнь. Мало того, которым когда-то восхищался как спортсменом, за которого болел. Тем сложнее не растеряться…

- Какое твое любимое блюдо?

- Пельмени!

- Да ладно, - удивленно поднимает брови Масяня. Сколько ж ты их ешь, одну в месяц?

- Вообще не ем, - вздыхает Танька. Но люблю…

- Ну хорошо. А из доступной… вернее, разрешенной еды?

- Суши. С угрем, - Танька мечтательно закатывает глаза. – Обожаю.

- А самое романтичное место, где ты их ела?

- Токио…

Да-да, помню-помню… Это был ее первый этап Гран-при, еще за юниорскую сборную. Да и вообще первый международный турнир в жизни. Нинель тогда всем нам устроила организованный поход в настоящую японскую сушию. И потратила там баснословную по тем временам сумму, чтобы каждый из нас мог попробовать то, что хотел. Тогда нас еще было пятеро, и это была ШКОЛА…

- Любимый актер?

- Э-э-э… Актрису можно? Эмма Стоун.

- Ну конечно, - кивает Макс, - твоя любимая «Круэлла»…

- Да.

- А любимый фигурист?

Танька на мгновение замирает, потом хихикает в кулачок и косит глазками в мою сторону.

- Майкл Чен, конечно же.

- А из отечественных? - не отстает от нее Масяня.

Но она уже полностью владеет собой и нагло окатывает его одним из своих развратных взглядов.

- Вы…

У Макса горят уши и щеки. Но он героически успевает задать еще пару нейтральных вопросов. После чего Танька радостно перепархивает на свое место, уступая кресло Ане.

Какие же они обе разные… Казалось бы, всю жизнь вместе, тренировки с утра до ночи, стопроцентная мотивация на достижение успеха. Если верить тому, что пишут о нас некоторые издания, здесь в «Зеркальном» функционирует некая фабрика по производству прыгающих роботов, корпорация монстров на льду… Но при этом, все мы совершенно не похожи друг на друга.

Аня грациозно присаживается на край кресла и, выдерживая осанку, складывает руки на коленях. Перед съемкой она успела переодеться и распустить из тугой косы свои длиннющие до пояса темные волосы. Выглядит потрясающе. И знает это…

- Ну просто леди-совершенство, - мурлычет Масяня, не сводя с нее взгляда. – Ах какое блаженство, знать, что ты совершенство, знать, что ты – идеал. Тебе часто говорят, что ты – совершенство, Аня?

Она обалдевшими глазами смотрит на него, не ожидав такой решительной атаки.

- Кто последний раз тебе это говорил, и когда? - не унимается Макс.

Анька не краснеет. Но вполне артистично изображает смущение, пряча лицо в ладонях.

- Тебе часто делают комплименты? Мужчины, - продолжает накачивать ее Максим. – Какие мужчины тебя вообще интересуют?

- Да что же это такое, - умоляюще смотрит она на Макса. - Куда я попала? Ужас, у меня сердце бьется и руки трясутся…

- Да нормально все… - Макс смеется, забавляясь ее реакцией.

- Я на соревнованиях меньше нервничаю, чем здесь, - она очень естественно надувает губки и смущенно опускает глаза. - Отпустите меня, пожалуйста…

- Э, нет. Раз попалась, значит попалась, - Таранов решительно отметает все Анины попытки сбежать…

Интересно, он правда принял это все за чистую монету?

- Здравствуйте, я Максим Таранов, и вы смотрите программу «Девяносто секунд - челендж», - снова начинает Масяня. – И сегодня у нас новый гость. Точнее гостья. Совершенство нашего фигурного катания, Аня Озерова…

Анька держится перед камерой как актриса. Вообще не напрягаясь.

- Чем ты занималась вчера после тренировки?

- Спать легла… - на щеках наконец-то проступил румянец. Или мне это показалось?

- Идеальный завтрак для тебя это..?

- Сырники…

Хм… Я этого не знал. Мы никогда не завтракали вместе… Все еще… Ни разу.

- Кошки или собаки?

Она не колеблется.

- И кошки, и собаки.

- Запад или Восток.

- Восток, - с той же решительностью.

Максим больше не провоцирует ее, и Аня отвечает спокойно и расслабленно.

- Чен или Ханю?

- Э-э-э… Не знаю. И Чен, и Ханю, наверное…

- Может быть Ланской? – хитро щурится Масяня.

- О, да, - ничуть не смущается Аня, - Сережа самый лучший.

Чувствую, как заливаются краской мои щеки и уши.

- Кто для тебя икона стиля?

- Э-э-э, - она задумывается на несколько секунд. – Нинель Вахтанговна…

Молодец… Лесть в нашем отряде, правда, не котируется, но и не запрещена, уж точно.

Расточив еще с десяток комплиментов и так и не добившись от нее смущения, Масяня отпускает Аню и машет рукой мне.

- Захады, дарагой…

Спускаюсь к нему. По дороге успеваю приобнять Аню, легонько чмокнуть ее в щечку и шепнуть на ушко:

- Совершенство…

И вот тут-то она краснеет по-настоящему.

Наверное, имеет значение не только сам комплимент, но и кто его говорит? Эх, Масяня, если бы ты только мог догадываться…

Сажусь в кресло.

- Э, нет, Валет, так ты мне всю картинку испортишь, - Масяня протестующе машет рукой, подзывая свою ассистентку. – Вон перед тобой какие две принцессы здесь сидели – глаз не отвести. А ты на что похож? Ну-ка, приведите его в порядок…

С меня стаскивают мою бандану, пудрят лицо и тщательно причесывают. Чувствую себя реально как кукла Барби.

- Ну, вот это другое дело, - кивает Макс, когда мой вид обретает в его глазах презентабельность. – Теперь хоть под венец…

- Совершенство? – ехидно интересуюсь я.

Девчонки хихикают…

- Здравствуйте, я Максим Таранов, и вы смотрите программу «Девяносто секунд - челендж», - снова заводит свою волынку Масяня. – Сегодня у нас очень интересный гость, чемпион Европы, чемпион мира в мужском одиночном катании Сергей Ланской. Привет!

- Здравствуйте.

- У нас девяносто секунд. За это время я должен задать тебе максимальное количество вопросов, а ты на них не задумываясь ответить. Понятно?

- Понятно.

- Тогда погнали… Итак, - он смотрит в телефон, - Твое идеальное утро?

- Сегодняшнее…

- Книга, которую ты сейчас читаешь?

- Прощай оружие, Хемингуэй…

- Ого!.. Лондон или Париж?

- Лондон…

- Коньяк или виски?.. – ухмыляется.

- Ни то, ни другое. Минералка.

- Хорошо… Тройной аксель или четверной лутц?

- Лутц, конечно же.

- Почему «конечно же»? – передразнивает меня Макс

- Потому что дороже стоит, - пожимаю плечами я.

- Логично. Мерседес или БМВ?

- Э-э-э… Не знаю. Все равно…

У меня нет прав, я не умею водить машину и совершенно равнодушен к этим дорогим игрушкам взрослых мальчиков.

- Такси! – нахожу ответ я до того, как он задаст следующий вопрос.

- Пойдет… Э-э-э… Карен Чен или Вакаба Хигучи?

- Пусть будет Карен Чен…

- Шахова или Озерова.

Провокация не удалась, потому что Аня своим ответом уже смела все мои сомнения.

- Аня самая лучшая, - повторяю ее интонациями. – Аня Озерова.

- Кто самый последний звонил тебе по телефону перед нашей программой?

Максим видел, как я разговаривал в коридоре, когда мы к нему шли. Вот же, любопытный…

- Э-э-э… Я должен отвечать?

- Да, это условие…

- Ну хорошо. Мой тренер.

Действительно, мне звонила Нинель узнать, собираюсь ли я вечером домой…

- Правда ли, что ты придумал прозвища почти всем здесь в «Зеркальном»?

- Э-э-э… не выдерживаю, смеюсь. – Да, правда.

Это действительно так. С моей легкой руки некоторых теперь даже не помнят, как звать по имени – только прозвище. Но я стараюсь никогда никого не обижать, честно…

- Исландия или Дубай?

- Исландия…

- Мороженное или бисквит?

- Да пофиг, я не ем ни то, ни другое.

- Английский или французский?

- Э-э… Оба. Но оба плохо, к сожалению…

- Как зовут твою маму?

Смотрю ему прямо в глаза. Он может быть одним из немногих, кто знает… То есть, одним из ближайших друзей… Но тогда, зачем так провоцировать?..

- Антонина Ланская, - дословно цитирую запись в моем свидетельстве о рождении.

- Привет ей огромный и здравия от всех нас, - лыбится Масяня.

Да или нет? Вот это уже интересно, нужно будет поговорить с Нинель…

- Спасибо…

- Твое любимое место в Москве?

- Хм-м… «Зеркальный»… Я здесь вырос…

- А самая комфортная страна или город для выступлений?

- Э-э-э… - перед глазами проносится калейдоскоп воспоминаний…

И все же… И все же… Тогда мы еще были вместе… Мы были детьми… И были по-своему счастливы…

- Япония… - вздыхаю.

- Окей. Правда ли…

Звук гонга прерывает его на полуслове. Отведенные девяносто секунд закончились.

- Пр-р-равда ли, что ты не угадаешь, на сколько вопросов ты ответил, - усмехается Макс.

- Не знаю… Штук двадцать, - наобум говорю я.

- Семнадцать, - кивает Масяня. – Не угадал. С нами был Сергей Ланской. Спасибо!

Выныриваю из-под яркого света, подальше, в тень…

- Ну что, Таранов, довольна твоя душенька?

Никто не заметил, как и когда она вошла. На ней спортивный костюм и коньки через плечо – явно шла на обед после утренней тренировки. И зашла послушать, что мы тут чешем языками…

- Нинель Вахтанговна, царица, королева, - расстилается перед нею Масяня, - не желаете ли сами, так сказать…

- Не желаю… Нам бы поговорить, Максим Леонидович…

- Э-э-э… К услугам вашим…

Тихонько, по стеночке, гуськом уползаем вон, подальше от пытливых взглядов и неожиданных вопросов.

И вообще… Нужно в душ, переодеться, успеть поесть и, если повезет, полчаса поспать.

У меня сегодня, вместо отменившихся танцев, снова хореография у Железняка. А я не хочу больше в планку…

 

========== Часть 5 ==========

 

Вечером, напрыгавшись и накрутившись под заводные Лешины ритмы, выкатываюсь часок-полтора поработать на льду. Плана, как такового, у меня нет – с Артуром мы постановку закончили, и он мне ничего не назначал, дядя Ваня гоняет «мальков» на «удочке» и ему точно не до меня… Еду проситься к Нинель на что угодно, что там у нее сейчас, чтобы просто не тыняться без дела.

Уже издалека понимаю, что будет весело.

- Докручивай. Докручивай, кому говорю!.. Резче. Ну что ты спишь? Руки держи. Так. Выезжай. Быстрее, скорость где? И-и… Ну куда?.. Опять двадцать пять. Одно и то же. Тебе не надоело? Мне – так очень надоело… Вставай, чего расселась?

Знакомая маленькая фигурка, кряхтя, поднимается со льда, потирая ушибленные места. Подбородок дрожит, губы сжаты, но держится молодцом. К сожалению, не долго.

Поворот головы – длинный черный локон выбился из тугой гульки на макушке и смешно вьется возле шеи – она видит меня, наши взгляды встречаются.

Все пропало. Весь педагогический подход можно нести на помойку. Потому что ребенок понял, что сейчас его пожалеют…

- Се-се-сере-жка-а-а!.. – заикаясь произносит Фиона и, мелкими шажками, бросается в мою сторону.

Еще не доехав она дает волю чувствам боли и обиды на мать – ревет в три ручья, размазывая слезы по щекам.

Подхватываю ее на руки, кручусь на месте, как в танцевальной поддержке.

- Фиша-Фиша-Фишечка… - шепчу.

- Ну все, - вздыхает Нинель, - скорая помощь приехала. Заканчиваем тренировку.

Кручусь с Фионой на руках, нашептывая ей на ухо какую-то смешную ерунду. Если травма не серьезная, то боль должна быстро пройти, а слезы обиды – высохнуть. Так и происходит.

- Ну, что там у тебя не получается, – ставлю ее обратно на лед, - показывай.

- Тулуп не получается прыгнуть, - снова надувается Фиона.

- Тройной тулу-уп, - с уважением тяну я. – Ну, так это же не так уж и просто…

- Не, - мотает головой мелкая, - двойной. - Double toe loop, - уточняет она на всякий случай.

Но я уже все понял. Исподтишка бросаю взгляд на Нинель.

Если ребенок в двенадцать лет не способен стабильно выполнять такие базовые вещи, то здесь уже проблема не в усидчивости, и даже не в способностях тренера. Здесь вопрос профпригодности.

- Все равно, - с умным видом смотрю на Фиону. – Это сложный прыжок. Его нужно много и постоянно тренировать. Вот я его давно не прыгал – тоже могу не сделать.

- Сделай, сделай, - веселится Фиона, поддразнивая меня.

Вижу, что плохое настроение с нее как ветром сдуло. Нинель тоже перестала хмурится.

- Ну ладно, я попробую, – соглашаюсь. Но если что – понесешь меня домой.

Отъезжаю на пару метров и с места, без разгона, прыгаю двойной тулуп, нарочно поскальзываюсь и картинно шлепаюсь на задницу.

- Ай как больно! – скривившись ною я.

Фиона заливается от хохота, прекрасно понимая, что я валяю дурака. Нинель тоже улыбается, подъезжает к ней и, обнимая, прижимает к себе.

- Коровка моя! – она шлепает Фиону по аккуратной круглой попке и бросает на меня вопросительный взгляд.

Я развожу руками и грустно качаю головой.

- Давай попробуем, пойдем в танцы, Фи. Чего такого-то? – Нинель гладит ее по голове. - Красиво, изящно, прыжков нет…

- Не хочу в танцы! – кривится малая, - хочу сингл…

- Дались тебе эти одиночники… - Нинель спокойна, этот разговор возникает явно не впервые. – Ты считаешь, что танцоры менее счастливые люди? Я каталась в одиночном, потом каталась в танцах. Я че, какая-то не такая?..

Я не успеваю сдержать ехидную ухмылку, и Нинель ее замечает.

- Да, ни там, ни там я ничего не добилась, - вздыхает она, качая головой и строя мне «глазки», но зато…

- Зато мама стала великим тренером, - елейным тоном заканчиваю за нее я.

- Ну, может быть не великим, - она пожимает плечами, - но и не самым плохим…

Она поворачивает дочку к себе и смотрит ей в глаза.

- Так что,девица-красавица, попробуем танцы?

Фиона дует губы и косится в мою сторону. Я, все еще сидя на льду, интенсивно трясу головой.

Ребенок шмыгает носом, вытирает оставшиеся на щеках слезы и, наконец, кивает.

- Попробуем…

Они едут вдвоем к бортику, как есть в обнимку, одна уменьшенная копия другой. Но Нинель не была бы великим тренером, если бы позволяла сантиментам хотя бы на секунду отвлечь ее от работы.

- Так, Ланской, чего расселся? – легкий поворот головы, улыбка кончиками губ. – Или каскады в произвольной у нас уже идеальные все? Давай-ка…

- Да, Нинель Вахтанговна, - подскакиваю, отряхивая снег с бедер.

Хихикая про себя, еду выполнять задание…

 

Единственный выходной день, который можно было бы провести за чтением умной книжки, бездельно валяясь на диване или, как минимум, выспавшись, пришлось потратить на Авербаума с его «Ледниковым периодом». Давняя дружба и периодически оказываемые друг другу взаимные знаки внимания имели для Нинель большое значение. Аверу она отказала бы лишь по очень серьезной причине. А Семен, зная это, никогда не предложил бы ей чего-нибудь неприемлемого. Между прочим, когда-то, очень давно, они даже катались вместе в паре. Но это было еще до его олимпийских побед, до ее отъезда в Америку, и до моего рождения.

Подкатываем к воротам «Мосфильма», по дороге подхватив Аню. Заезжаем на парковку и видим машину Таниного папы. Значит все в сборе. Авер отдельно попросил, чтобы Нинель привезла с собой нас троих. В качестве дрессированных мартышек – хоть какого-то развлечения для ошалевших от непривычных для них нагрузок звездных участников. Ну ладно… В конце концов, через неделю стартуют наши собственные соревнования – чемпионат России – так что развеяться и потусить в компании новых лиц не помешает и нам.

Лед здесь меньше привычного нам, стандартного – наверное так достигается эффект большей скорости для непрофессионалов, не знаю. Нинель сразу же уводят готовиться к съемке. Я, не долго думая, натягиваю коньки.

- Посиди, - девчонки льнут ко мне с двух сторон, - не накатался что ли?

- Так, не мешайте веселиться, - решительно затягиваю шнуровку. – Когда еще я почувствую себя звездой, как не на деревенском катке.

Барышни хохочут, а я выпрямляюсь и топаю в сторону бортика.

На льду три пары в одинаковых костюмах олимпийской сборной вытворяют что-то маловразумительное. Периодически кто-то из них падает, поскальзываясь на ровном месте, или повисает мешком на своем партнере. Ну, такое… По телевизору это все выглядит как-то бодрее. А здесь… Ну точно залитый из шланга каток в каком-нибудь Болшево…

Выезжаю на лед и, небыстро, начинаю раскатку беговыми. Помню о том, что этот каток почти вдвое меньше привычного для меня, поэтому не разгоняюсь.

Ползающие по кругу пары оживляются, начиная поглядывать в мою сторону. Эпатировать публику нужно сразу, учила меня в свое время Нинель, потому что всегда лучше всего запоминается момент знакомства и момент расставания. Ну, значит, так и поступим…

Выйдя на дугу назад-наружу, еду на наружном правом ребре. Приседаю. Толкаюсь Одновременно, резко вонзаю зубец левого конька в лед и добавляю ускорения. Взлетаю под небольшим углом к поверхности, вскидываю руки вверх и кручусь волчком – раз-два-три… Приземляюсь на правую ногу, назад на наружное ребро. Выезжаю, эффектно расправив руки и тут же выкручиваюсь в кораблик. Можно было бы и кантилевер загнуть… Но, хватит и этого. Тройной тулуп со сложным выходом – выглядит эффектно, выполняется легко, стоит – дешево. Все как я люблю.

В рядах катающихся небольшое замешательство. Слышны какие-то возгласы и хлопки в ладоши. Краем глаза вижу, что девчонки на трибуне веселятся от души. Еду знакомиться…

Пока они подкатываются друг к дружке, успеваю нарезать вокруг них пару кругов, как овчарка вокруг стада.

- Ну, вот, спрашивается, кто это еще может быть? - слышу знакомы ехидный голос.

Торможу напротив них, взрезая лезвиями лед.

Из шестерых – трое старых знакомцев. Все их знают, как «Сочинскую банду», участники нашей олимпийской команды, так феерично победившей на последней олимпиаде. Команды, членом которой вполне мог быть и я, если бы не болезненные амбиции все того же Жени Шиповенко…

Милые улыбающиеся рожи. Сашка Эненберг, Димка Савельев, танцор, и его партнерша, такая вся ух - ладненькая, хорошенькая - Лена Бодрова. Наши олимпийские чемпионы…

Жму протянутые руки парней и с наслаждением тону в объятьях Лены. Даже под спортивной курткой ощущаю все ее восхитительные выпуклости и изгибы.

- Ой-ой, - смеется Ленка, - а Ланской все такой же. Как меня видит, так сразу и готов.

Заливаюсь краской и выскальзываю из ее цепких ручек. Ленка старше меня на три года. Встречались мы в основном на сборах и на соревнованиях, компании у нас, как правило, были разные. Но в ее присутствии у меня всегда дух захватывало. Не знаю, могло бы это хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь закончится – у меня так и не хватило смелости даже намекнуть Ленке на свой интерес. А она, ты видишь, все, оказывается понимала.

Давлю смущение сарказмом.

- Всегда готов, - показываю рукой неприличный жест, чем вызываю припадок непристойного хохота.

Рядом с Ленкой высокий парень, бородатый, кажется какой-то актер. Держится за нее как за столб. Явно коньки – это не его. Но мучается мужественно. И Ленка его тягает достаточно профессионально – по телеку, во всяком случае, его корявость удачно скрывается. Под ручку с Сашкой – симпатичная кудрявая рыжуха, маленькая и стройная, вполне нашего фасона. А рядом с Димкой рослая девица со знакомым лицом – но вспомнить, кто это у меня не получается.

- Это Степан, - тычет Димка в бородатого, - это Яна, - кивает на кудряшку, а это – Олечка.

Олечку Димка ласково гладит по плечу, от чего та млеет и тает.

Что за Олечка, откуда я ее знаю?.. А ведь видел раньше, сто процентов…

- Ну а это, - Ленка делает широкий жест в мою сторону, - чемпион всего чего только можно, красавчик и моя детская любовь – Сережка Ланской.

- Всего, кроме олимпиады, - расшаркиваюсь.

- Ой, подумаешь, - машет рукой Эненберг. – Каких-то полтора года и будет тебе олимпиада…

- Скажите, - подает голос рыжая, - а вот это вот, то, что вы сейчас прыгнули…

- Тройной тулуп, – подсказывает Саня.

- Да… Тройной тулуп… Этому долго учатся?

Смотрю на нее с грустью.

- Недолго, - говорю. – Года два…

- Ого!

- Это если уже двойной освоил, каждый день тренировки по шесть часов, тренер хороший и желание присутствует.

- Ничего себе!

- Как есть – развожу руками.

- Так, что тут за митинг? – от дальнего края льда к нам спешит невысокая, плотная фигура. - Больше двух не собираться, Добрый вечер, я – диспетчер…

Он лихо скручивает тройку и беговыми объезжает нас по кругу. Длинные светлые волосы, тонкие усики, бородка клинышком – эдакий Портосик на стероидах.

- А-а, легок на помине, - он резко тормозит, подлетая вплотную ко мне. – Где Валет, там веселье, позерство, гулянка и дамы. Привет…

Он резко вытягивает руку, почти касаясь меня, от чего я непроизвольно напрягаю пресс.

- Здравствуйте, Станислав Евгеньевич.

- Молодец, помнишь, как обращаться к старослужащим, - скалится Стас. – А где твоя свита?

Молча киваю на веселящихся на трибунах Таньку с Анькой.

- Ну вот, - удовлетворенно кивает Стас, - что я говорил…

Стас Денков – один из легендарных спортсменов прошлого. Танцевал еще во времена Нинель и Авербаума. Даже Масяня, уж на что циник и хохмач, и тот отзывается о нем уважительно. Не случайно же Авер пригласил именно Стаса в качестве второго тренера на это свое шоу.

- В общем так, - командует Денков, - шоу одиночников на этом заканчивается, Валет удаляется к своим дамам, а нам с вами еще работать и работать. Прошу.

И он, как заправский регулировщик, указывает одновременно одной рукой мне – на трибуны, а ребятам, другой, – на лед.

Беспрекословно выполняю указание. Не имею привычки перечить тренерам…

Полчаса сидим рядышком, согревая друг друга, и смотрим, как Стас возится с тремя парами одновременно.

- Оля, тяни ногу. Ногу тяни, я тебе сказал… Спину ровно. Так. Пошла, пошла. Дима подстраховывай ее… Руку вытянула… Не эту… Прогнись, прогнись сильнее, ну что ты как доска… Задницу свою подбери… Разверни бедро… Вот так. Еще раз давайте…

- Яна… Хорошо… Не убегай от него… Я понимаю, что можешь, но здесь держи его за руку, поняла? Да. Здесь беговые сделайте, там тройки и заходишь в поддержку. Ага. Давайте…

- Степа, отпусти Лену. Отпусти ты ее, ну что ты на ней висишь, как сопля. Аккуратнее в повороте, вот так… Ногами перебирай, не топчись… Вот… Беговые, раз, два, три… Развернулись. Лена подстраховывай… Осторожно!.. Бли-и-ин!.. Ленка не ушиблась?.. Степа поднимайся, чего сидишь? Плохо все! Лажаете все время на одном и том же месте. Давайте заново…

Мне почему-то вспомнилась Катя…

 

Мы дружили. Были влюблены? Пожалуй, да. Искренняя детская привязанность друг к другу, мгновенно вспыхнувшая, и, впоследствии, также быстро сошедшая на нет. Может быть, потому что мы были одногодками. Возможно, от невыносимого и безысходного одиночества. А скорее всего – потому что мы были первыми. Юлька не в счет. Во-первых, она старше, а во-вторых Нинель работала с ней по индивидуальной программе. На нас же с Катькой впервые начали отрабатывать групповой подход.

Мы постоянно были вместе – на льду, на ОФП, на хореографии у Артема, потом у Железняка. Леша даже поставил Катьке одну или две программы, пока этим не стал единолично заниматься Артур Маркович. Вспоминая ее, мне все время хочется сказать слово «очень».

Очень красивая – сероглазая блондинка, высокая, но не дылда, стройная, гибкая, прыгучая.

Очень умная – в пятнадцать лет она уже свободно чесала по-английски и могла поддержать разговор на любую светскую тему. Ее любили звать на интервью и восхищаться, какая она особенная.

Очень способная. Она, пожалуй, была самой талантливой из всех. Перспективной так уж точно. Во всяком случае, четверные после тройных у нее стали получаться раньше, чем у других. И стабильнее, что важно. Усидчивости ей не хватало, но это воспитывается. А при необходимости – вбивается.

И Нинель вбивала…

Столько времени и сил, сколько она тратила на Катьку, она не отдавала никому из нас. Когда уже подтянулись остальные девчонки, с нами постоянно занимались Артур с дядей Ваней, само собой, и Артем с Лешей. Но как правило, когда наша группа выкатывалась на тренировку, Нинель командовала «Катерина, ко мне иди!» и часами выезжала ее, как кобылку, доводя до изнеможения, а порой и до слез. И до первых мест на стартах.

Первый же свой юниорский чемпионат Катя выиграла легко и непринужденно, оставив далеко позади всех соперниц. Собрав с ней все возможные призы на Гран-при и соревнованиях попроще, Нинель не стала ее притормаживать, и уже через год вытолкнула на отборочный чемпионат России, где Катя, с уже привычной легкостью, заняла третье место и отобралась в сборную. Потом было серебро на Европе, бронза на мире… И ничто не предвещало беды.

И тут появилась Танька… А вместе с ней появились проблемы…

К тому времени, наша троица, Катя. Аня и я, уже носили прозвище “зеркалята” и были известны за пределами нашего спортивного комплекса не только своими стабильными успехами. Но и не-разлей-вода дружбой, которую нам тоже прививали наши опекуны. Держитесь друг за друга, говорили нам, чтобы в трудную минуту всегда можно было опереться на родное плечо, а не искать помощи на стороне. Как маленький пионерский отряд, мы дружили, вдвоем, на правах старших, опекая малявку Аню, которая хоть и была младше всего на два года, повадками и характером больше походила на маленького, беззащитного котенка, которого нужно было любить и оберегать. И все было хорошо, каждый вкалывал по своему направлению, выполняя нормативы, слушаясь тренеров и мечтая о грядущих победах. И тут появилось это рыжее чудо.

Нинель выцарапала ее в Рязани из какого-то богом забытого захолустья. И еще долго приглядывалась. Где-то на сезон она уговорила Танькиных родителей переехать в Москву и позаниматься у другого тренера, чтобы ей было комфортнее смотреть на нее со стороны и принимать решение. Наконец, в один прекрасный летний день блаженного межсезонья, нам представили нового участника нашей команды.

Поначалу все было спокойно. Рыжая хитрюга затаилась до поры до времени, вела себя тихо, явно приглядываясь и принюхиваясь. А потом решительно сделала ход.

Я не ищу ни оправданий, и не пытаюсь выглядеть лучше, чем я есть. То, что случилось, то случилось, и если есть в этом чья-то вина, то она, наверное, общая. А если заслуга, то тоже, да. Короче говоря, в один из вечеров на сборах в Белогорске, когда по большей части народ уже разошелся отдыхать, а я, как всегда, тынялся по коридорам в ожидании Нинель, Танька подкараулила меня у гимнастического зала, поманила за собой и, захлопнув дверь, во всех красках дала понять, что жизнь на этом свете может быть гораздо веселее и приятнее, если мальчик с девочкой не только на льду катаются, но еще и трогают друг друга за все места, а также обнимаются, целуются и тискаются. Развращена она была абсолютно уже тогда, ни запретов, ни открытий для нее не существовало, из чего я уже потом сделал вывод, что кто-то ею в этом плане активно занимался в ее предыдущей жизни.

И что вы думаете? Мне понравилось. А что вы хотите? Рыжая, зеленоглазая, красивая, с обалденным телом и уже в свои пятнадцать лет вполне оформившаяся, Таня совершенно искренне доставляла мне весь спектр взрослых удовольствий, требуя взамен сущую безделицу, равно приятную, как ей, так и мне. И пошло-поехало.

Но ладно бы только я.

В своем желании безудержно веселиться и властвовать, Танька, однажды, втянула в наши игры Аню. Четырнадцать лет - это конечно не десять, но и не восемнадцать. Поначалу Анька была несколько ошарашена, и даже грозилась обо всем рассказать Нинель. Но коварная рыжая бестия ее каким-то образом уговорила. Потом уговорила еще раз. Потом еще. А потом уже и уговаривать не нужно было… Остальное можете додумать сами. Да и кое-что я вам и так уже рассказал раньше.

Вот так и образовалось наше трио малолеток, с вывернутой наизнанку моралью. Но при этом, никто из нас ни на секунду не забывал, для чего мы находимся в «Зеркальном». И работали мы честно и от души.

Нинель не ошиблась в Таньке. Прыгала она лучше всех девчонок вместе взятых. Правда, со всем остальным у нее были проблемы, порожденные ленью и нежеланием доводить до ума то, что ей казалось скучным и неинтересным. Тем не менее, квалификационный экзамен сначала на кандидата в мастера, а потом и на мастера спорта Таня сдала с легкостью.

И вот здесь-то она в открытую заявила о своих намерениях – стать первой. Во всем. Прежде всего, в глазах Нинель.

С нами уже была Валя Камиль-Татищева. Милая, тихая девочка. Очень хорошая спортсменка. Боец на льду. И совершенно бесхребетное и ведомое существо в обычной жизни. И это, скорее всего, явилось для нее удачей, нежели бедой, тот факт, что она первой попала под влияние Артема и Кати, и, соответственно, с определенного момента была настроена на уход от нас. Потому что перемани ее Танька в нашу компанию, я не знаю, чем бы дело закончилось. При всей своей кажущейся хрупкости, Аня у нас человек-кремень, как в работе, так и в наших развлечениях, и на ее молчание и лояльность всегда можно рассчитывать. Валька же - трепло и плакса. И от нее мы реально вынуждены были шифроваться, прячась как лесные партизаны по темным закоулкам «Зеркального».

Ну а с Катериной было и того проще. Танька ее ненавидела и боялась, как черт ладана. И сдыхаться неудобной конкурентки было ее навязчивой идеей и какой-то извращенной мечтой.

И эта ее мечта сбылась в прошлое межсезонье. Минус Катя… Потом минус Валя…

…Пятеро зеркалят пошли купаться в море,

Попались двое на приманку, и их осталось трое…

Но об этом я уже рассказывал.

 

- Зеркальному привет!

- Алексей Константинович!..

Анька с Танькой визжат как недорезанные поросята и, подхватившись, кидаются на шею к подошедшему к нам человеку, едва не сбивая его с ног.

- Тише, тише, козы-стрекозы, - смеется тот, едва успевая ухватиться за спинку ближайшего сидения.

Смотрю, улыбаюсь.

- Смешно тебе, Валет, - он кое-как освобождается от повисших на нем девчонок и облегченно плюхается рядом со мной. – Привет…

- Здравствуй, - вежливо пожимаю протянутую руку человека-легенды.

Леша Жигудин, Алексей Константинович для прочей мелюзги, в далеком прошлом олимпийский чемпион – одиночник, ученик самой Шубы, Татьяны Тихоновой. В настоящее время – известный ведущий, шоумен, бизнесмен и вообще, мэн во всем. Хотелось бы мне так выглядеть в сорок с гаком. Еще и катается до сих пор. И даже что-то там прыгает… Понятное дело, у Авера на шоу подвизался ведущим. Потому что чуйка у Леши на большие бабки – неизменная.

- Алексей Константинович, а расскажите…

- Алексей Константинович, а как там…

- Алексей Константинович, а…

Девчонки продолжают виться вокруг него, не давая вставить слова.

- Так, мухи, хватит жужжать, - прикрикивает наконец на них Леша, - дайте с человеком поговорить. Вон, ваша Арбузова на льду – идите просите Денкова, может он вам разрешит ее помучить…

Танька с Анькой, хохоча, срываются и бегут в сторону бортика.

Арбузова! Точно! А я-то все гадал, кто же это за Олечка, с которой катается Димка. Широко известная в не менее широких кругах тинейджеров, блогерша и певица Оля Арбузова. То-то я вижу, лицо знакомое. Ну, теперь девкам есть развлечение…

Леша скалится в ухмылке.

- Как ты их двоих выдерживаешь, Валет? Не тяжело ли?

- Как видишь, - пожимаю плечами я, - а что?

- А то ты, Серега, не понимаешь, что?

Леша смотрит на меня, склонив голову.

- Вся тусовка о вас троих судачит. Уже год почитай. «Секс на льду», «Мемуары двух гейш», «Тройной флирт»… Не читал?

Поджимаю губы.

- Читал. Да мало ли что там всякие пишут…

Леша поводит бровью.

- Ну со мной-то, Валет, дурака не включай.

Вздыхаю и отвожу взгляд.

- Протекло где-то в «Зеркальном», - цежу сквозь зубы я. – Детки заигрались, а кто-то подсмотрел.

- Вот, - кивает он, - я именно об этом. А знаешь кто?

Качаю головой.

- Да кто угодно.

- Нет. Подумай.

- Ну правда, не знаю. Кто-то из сваливших. Артем, Катька… Валя…

Леша дважды отрицательно качает головой и один раз кивает.

- Да ладно, - не верю я.

- Не со зла, да по дурости, - вздыхает он. – Обидели вы девочку чем-то…

О том, что по интернету бродят различные непристойные статейки, обсасывающие личную жизнь спортсменов «Зеркального» я знал давно. И все знали. Относились, правда, по-разному. На откровенную чушь и нездоровые фантазии мы внимания не обращали, посмеиваясь над потугами хейтеров, но в последнее время стали появляться материалы уж очень напоминавшие грамотно слитый инсайд. Совсем уж откровенных подробностей там не было, но намеков – достаточно, чтобы сопоставить все имена и прийти к неоднозначным выводам. И я искренне был удивлен, что источником этого оказалась наша Валя… Бывшая наша… Но все же.

- Да не могла Валька… - не хочу верить я.

- Могла, Сережа, могла. Я сам слышал…

- Значит ей кто-то подсказал… Значит ее накрутили…

- Валет, ты даже на эшафоте будешь отстаивать честь предавшей тебя дамы, - смеется Жигудин.

Качаю головой. Неприятно все это. Не понятно… А главное, за что? С Валькой у нас никогда не было ни конкуренции, ни столкновений… Симпатии, правда, тоже не было.

- Мама знает? – как бы между прочим интересуется Леша.

Он из тех, кто посвящен. Он, и еще Тихонова. Но тут никак не скроешься, потому что роман с моим отцом у Нинель происходил буквально у них на глазах.

- Догадывается…

- И..?

- Ненавязчиво дала понять, что одну из них я должен оставить в покое. Так и сказала, кстати…

- И которую, - любопытствует он.

- Леша, отстань, а? И так теперь тошно…

Жигудин смеется, дружески хлопая меня по плечу.

Сидим. Смотрим как катаются на льду пары. Девчонки все же смогли уговорить Стаса, и Оля Арбузова с дежурными улыбками позирует с ними для селфи.

- Леш, я хочу с Тихоновой повидаться, - говорю я. – Можно?

Не говоря ни слова, он достает телефон и тыкает пальцем в экран.

- Алло, Татьяна Вячеславовна? Здравствуйте еще раз… - Леша улыбается, слушая, что говорит ему Тихонова. – Ну да… Ага… Тут одно юное дарование вас жаждет лицезреть… Ага… Молодое, да ранее… Он самый… Э-э-э… Даю…

Он протягивает мне телефон.

- Алло…

- Здравствуй, мой дорогой! - знакомый голос, высокий, задорный, не смотря на возраст.

- Здравствуйте, Татьяна Вячеславовна!..

- Что ж ты так редко про меня вспоминаешь, а? Совсем забыл, старая я для тебя стала, не интересная…

- Ну что вы, Татьяна Вячеславовна, - рассыпаюсь мелким бесом, - вот, как только из нашей крепости вырвался – сразу к вам, пока назад не упекли…

Тихонова смеется.

- Ладно, приходи в гримерку через пол часика, - милостиво позволяет она, - Леша покажет…

Она отключает телефон раньше, чем я успеваю ее поблагодарить.

Возвращаю трубку Леше.

- Через пол часа… - говорю.

Жигудин кивает. Вопросительно смотрит.

- Деньги есть?

- Не понял… - напрягаюсь я.

- Валет, спустись с зеркальных облаков…. У тебя полчаса чтобы найти в центре Москвы, в ноябре свежий, красивый и изысканный букет…

- Блин, точно… - хлопаю себя ладонью по лбу.

- А ты что думал, - хохочет Леша. – Ладно… Чтоб ты Серега, без меня делал…

Он снова тыкает пальцем в свой спасительный телефон…

 

Сидим с Анечкой вдвоем на трибунах. Смотрим шоу. Танька, вильнув рыжим хвостом, умчалась от нас в толпу своих поклонников и купается во всеобщем обожании. Ну и пускай. Нам хорошо вдвоем. Обнимаю мою феечку за талию, держу в руке ее теплую ладошку, нашептываю в розовое ушко всякие непристойные вещи, от которых она то изумленно на меня смотрит, то сдавленно хохочет в кулачок…

- Танька твоя – блядь. Но талантливая.

Тихонова величественно позволяет мне присесть на диван в своей гримерке. Материализовавшийся заклинаниями Леши Жигудина роскошный букет лилий пришелся ей по душе, и в настроении Шуба была благосклонном.

- Не нужен ты ей, - продолжает она безапелляционным тоном. – И она тебе нахер не упала… Что бы у вас там не происходило в вашем «Зеркальном» борделе.

Кроме пары общих вопросов «Как дела?» и «Как там мамочка твоя замечательная?», Тихонова сочла нужным заговорить со мной именно об этом.

- А вот Аню Озерову – люби. Крепко и сильно. Девочка без тебя зачахнет…

- Да ладно вам, Татьяна Вячеславовна, - пытаюсь возразить, - не такой уж я и замечательный…

- Да не о тебе речь, мальчик, - перебивает она, взмахом руки давая понять, что моего мнения вообще никто не спрашивает. – Девочка уж больно хорошая…

Она вперивает в меня взгляд своих немигающих глаз и улыбается улыбкой змеи.

- Обидишь – убью лично. Понял?..

На шоу угловатые буратины, поставленные в пару со спортсменами, порой, смотрятся даже почти неплохо. Умело скрытые недостатки и выставленные напоказ мизерные достоинства – заслуга хореографов и постановщиков. Тихонько веселимся с Анькой, отпуская нелестные комментарии по поводу катающихся. Между номерами Леша, с микрофоном и на коньках, хохмит в роли конферансье и подкалывает судей каверзными вопросами. В соведущих у него какая-то белобрысая девица, которую не знаю – наверное очередная звезда.

Судьи, пятеро, сидят рядком на небольшом возвышении. Шуба в центре. Нинель – по правую руку. Вообще не интересуюсь, о чем они там говорят и что делают.

Очередной номер программы, поставленный на приятную музыку и довольно миленько исполненный, настроил меня на романтический лад.

- Давай сбежим, - шепчу Ане, - все равно скука смертная…

- Ты что, неудобно… - пытается сопротивляться она.

- Да чушь собачья, - возмущаюсь, - здесь что, контрольный прокат? Кто на нас смотрит?

Аня вздыхает и нерешительно оглядывается по сторонам.

- Ну… Давай…

Ускользаем с трибун и весело бежим в гардероб. Нинель разозлится… Наверное. Но мне плевать…

Гуляем по набережной. Морозно. Кружится легкий снежок.

Обнимаю Аню и целую в замерзшие щеки.

- Сережка…

- Что?

Прижимаю ее к себе.

- Задушишь…

- Чтобы никому не досталась…

- Дурак…

Анька заливисто хохочет, выскальзывает из моих рук и отбегает на несколько шагов.

- Идем что-то съедим теплого, я замерзла, - кричит она.

- Что же мы можем съесть кроме чая? - смеясь, спрашиваю я.

- Чай, - она мечтательно закатывает глаза. – С заваркой!

Наш традиционный изысканный ужин…

Поздно вечером, напившись чаем и согрешив одним бубликом на двоих, бредем в по улицам куда глаза глядят. Останавливаемся. Обнимаю ее. Аня сразу же подставляет губки для поцелуя…

- Сладкая, - констатирую я.

- Как конфета? – уточняет она.

- Шоколадная…

- Ужас, - изображает отчаяние она. – Значит растолстела. Завтра не прыгну…

Машу рукой проезжающему мимо такси.

- Куда вам, молодые люди?

На удивление, таксист самый обычный русский.

- Москва-сити, - говорю я и вопросительно смотрю на Аню.

Она тихо смеется, прячет лицо в ладонях, кивает, отводя взгляд…

Едва переступив порог, решительно сбрасываю с нее шубку, выдергиваю из сапожек, путаясь в вязанных пуговицах, стягиваю шерстяное платье… Подхватываю на руки. Целую в губы, в шею, в плечи…

- Господи, Сережка…

- Что?.. Что?..

Она учащенно дышит.

- Я с тобой совсем уже… и стыд… и разум потеряла…

Аня обвивает мою шею руками, а я покрываю поцелуями ее лицо.

- Аннушка… - шепчу.

Она позволяет себя раздеть полностью. Цепкими пальчиками стаскивает с меня рубашку.

- Давай, как в детстве, - шепчет она возбужденно, - поиграй со мной… Поиграй…

Белая простынь… Ее прекрасное тело…. Я перед нею на коленях, и она, вцепившись руками в мои волосы, прижимает меня к себе. Целую ее бедра, плоский живот и влажную сладкую щелочку.

- Боже, как хорошо… - стонет она.

Никому тебя не отдам, моя феечка…

 

Нинель заявила Аню на взрослый чемпионат России. Наконец-то.

О том, что это решение готовится, мы поняли уже на контрольных прокатах в сентябре. Потом, уже в начале октября, видя, как Нинель наседает на Аньку, можно было сделать вывод о том, что это все не просто так, и для Анечки наступают новые, веселые времена. Также своим настойчивым вниманием ее активно начали облагодетельствовать дядя Ваня и Артур, каждый по своему направлению. А Клей, помимо всего прочего, еще и приобнимать ее стал крепче, и за ручку брать чаще. Выглядело это так себе и Аньку, явно, не радовало. Но она стоически терпела и не жаловалась. Даже мне.

Ноябрь же вообще выдался для нас всех довольно тяжелым. Унылый снег, мороз и ветер на улице не настраивали на радостный лад. А усиленные тренировки и обкатки новых программ забирали все силы. Ну и как-то так само по себе получилось, что изможденные морально и физически, мы несколько отдалились друг от друга. Девчонки занимались теперь практически все время вдвоем, под руководством тренеров, и у нас все реже получалось пересечься в зале или в раздевалке. По вечерам и Аню, и Таню домой забирали родители…

Ну а я, по старой привычке, засиживался в «Зеркальном» допоздна, ожидая пока меня заберет Нинель и посвящая свободное время различным упражнениям и экспериментам на льду. Например, два раза попробовал изобразить что-то похожее на четверной аксель. Но, чуть не убившись, попался за этим занятием на глаза Муракову и, огребя подзатыльников, был изгнан в раздевалку с напутствием «мал еще…» Правда на следующий день вечером он сам, после всех тренировок, взял свою удочку, вытянул меня перед заминкой на лед, обрядил в сбрую из ремней и сосредоточенно кивнул.

- Давай…

Но то ли день выдался не самый удачный, то ли я был не в том настроении, как бы там ни было, ничего у меня не получилось даже с его помощью. То слишком высоко, и я падаю, бабочкой, растеряв группировку… То слишком медленно, и мне не хватает времени на раскрутку… И главное, я не чувствую, как нужно. Изначально, заходя в прыжок, понимаю, что не получится… Это никуда не годится.

- Рано еще, Сереж, - утирает лоб дядя Ваня, перехватывая удочку левой рукой. – Тут работать и работать. Не забивай голову… Все равно этот элемент ты в программу не поставишь… Ни в эту, ни в следующую…

- А на олимпиаду?.. – робко спрашиваю я.

- Ланской, дай дожить, а? Два сезона еще…

Понимаю, что он прав…

И… Перестаю заморачиваться. Моя задача сейчас – пройти отбор в сборную на чемпионат Европы и потом на чемпионат мира. Для этого нужно попасть в тройку призеров на чемпионате России. У нас квота – три места, поэтому на домашнем чемпионате меня вполне устроит бронза. Как говорит Леша Жигудин, зачем выеживаться на чемпионате России, если достаточно просто отобраться. И он где-то прав. Помимо всего прочего, результаты на внутренних чемпионатах не идут в зачет и не отражаются на твоем мировом рейтинге, что начисто лишает спортсменов мотивации на победу. Лишний титул к уже имеющемуся шлейфу. Лишняя медалька дома на полочке…

Кошмар какой-то. За такие крамольные мысли Нинель меня живьем съест… Вот уж где мотивация на победу. Хоть ты убейся, а на старте выложись по полной. Будь это хоть олимпиада, хоть финал Гран-при, хоть первенство твоей подворотни…

Вот поэтому «Зеркальный» и является общепризнанной фабрикой по производству чемпионов. Нас тут очень качественно… шлифуют.

Дни проходят однообразной чередой. Утром - здравствуй, «Зеркальный», коридоры раздевалка… Хореография, утренний лед, раскатка, прогон короткой, раздевалка – хрен с ним с обедом - поспать бы хоть часок… ОФП, снова хореография или танцы, или просто разминка, потом опять раскатка отработка полученных вчера заданий и прогон произвольной. В конце дня – самое интересное – разбор полетов с раздачей люлей и указаний на завтра. Заминка – полчаса на тренажерах – и ползком домой, не раздеваясь на кровать, и даже не спать – просто лежать в тишине и без движения… Будильник… Утро… Что сегодня? Нет, не день недели – это вообще не имеет значения. Что я сегодня катаю? Вчера произвольная была целиковая, значит сегодня – только прыжки и вращения… Завтрак – гречневая каша с чаем… Такси – Нинель так рано не встает, она обычно приезжает к полудню, прямо к прогону… Снова здравствуй, «Зеркальный»… Скорее бы уже старт. Потому что в таком режиме жить – можно сойти с ума…

В редкие минуты отдыха - скучаю по девчонкам. По обеим. По Аньке и по Таньке. Невыносимо просто. Как будто что-то оторвали от меня, живьем, с мясом и кровью. Не могу выкинуть из головы мысли о них. О моей Анечке-феечке… И о Таньке - ракете термоядерной. Чистая физиология, скажете? Ну, да… А может и нет?.. Не знаю. Хочу обнять обеих… Мы – фигуристы. Мы живем в замкнутом мире, в который вход – рубль, а выход – два. И спим мы все друг с другом, некоторые по очереди, а некоторые так… И никто никого не ревнует. Потому что все понимают – живем лишь раз и очень недолго… Если есть у вас кто-то знакомый из наших – поинтересуйтесь, наслушаетесь много интересного.

Мы видимся только на льду, на прокатах и на тренировках. Как правило, успеваем лишь кивнуть друг другу да переброситься парой слов. Иногда, когда тренеры отвлекаются на какие-то свои разговоры, у нас возникает пауза, и тогда мы просто съезжаемся втроем и молча стоим рядышком, обнявшись. Поглаживаю ладонями две круглые тугие попки, чувствую, как четыре упругих грудки жмутся ко мне с двух сторон, а две пары изящных рук подрагивают на моей груди и спине. И никакого возбуждения. Ни одной мысли о сексе. Хотя бы так постоять… Хоть минуточку… Хоть еще одну…

По команде тренеров разъезжаемся каждый в свою часть льда…

А ведь это пока только отборочный чемпионат…

 

Тулим в Екатеринбург на первенство России.

Федра расщедрилась на авиабилеты, поэтому вместо целого дня в поезде у нас всего лишь несколько часов на сборы в аэропорту и собственно сам полет.

Поездки я люблю. Особенно длительные перелеты. В Австралию, в Канаду, в Японию… Когда можно безнаказанно и долго спать, зная, что никто тебя не тронет и не выгонит на тренировку, или еще куда. Екатеринбург – это конечно не Япония, но после нескольких потогонных недель, когда для меня уже день начал сливаться с ночью, и эти два с половиной часа покоя сошли за великое благо.

Поселили нас в гостинице, не далеко от «Уральца» - ледового дворца, в котором нам предстояло соревноваться. Дело было вечером, тренировок на сегодня не намечалось.

Соседом по комнате у меня оказался, как и всегда, Мишка Щедрик, мой ровесник и земляк, тоже питерский. Как и водится для питерских пацанов, учился он в академии Афанасия Ивановича Федина, патриарха нашего фигурного катания, натаскивавшего еще Шиповенко с Жигудиным. С Мишкой мы не сказать чтобы дружили, но были в приятельских отношениях. Часто играли в шахматы, в которые он меня безбожно обыгрывал, а я, в отместку, всегда побеждал его на льду, каждый раз обходя на балл или полтора.

А еще Мишка одно время отчаянно подбивал клинья к Таньке… И эта рыжая зараза бессовестно строила ему глазки, всячески поощряя парня. Мне до них дела не было. Ну… Почти. В нашем кругу ревности как таковой не существовало, как не было и чувства собственности по отношению к кому-либо. Но, честно, не знаю, как бы я себя вел, если бы он попробовал положить глаз на Аню. На мою феечку… Стекла толченого в ботинки бы ему насыпал и рожу бы набил по какому-нибудь поводу… Не смешно…

- А что, Серый, сходим-ка по бабам-ка? – хохмит Мишка, заталкивая свою сумку под кровать.

- Сходи, сходи, - киваю я. – Мне-то они смерть как надоели, каждый день общаюсь, а ты в своем монастыре одичал поди совсем…

- М-да, - сокрушенно вздыхает Мишка, - если бы не Лизэль, вообще бы уже забыли, как юбка выглядит. Но с ней, сам понимаешь…

Лизэль, или Лиза Камышинская, была единственной девочкой на попечении Федина, среди засилья парней-одиночников. Была она на пару лет старше нас, но результаты показывала очень достойные. В прошлом и в позапрошлом сезонах Лизе удавалось довольно эффектно украшать своим присутствием пьедесталы на всех стартах, пододвигая то Таньку со второго места, то Катю с первого. Понятное дело, как единственная девушка в окружении множества парней, Лиза купалась в мужском внимании, при этом, была тщательно оберегаема тренерами от излишних поползновений отдельных личностей.

Мишка вдумчиво переодевается, придирчиво осматривая себя в зеркале. Правда, что ли, к девкам собрался? Ну, скатертью дорожка. Мне же проще…

Напяливаю водолазку, застегиваю спортивную куртку, накидываю пальто. Цепляю на шею бейдж с аккредитацией и подхватываю рюкзак – в нем все самое необходимое уже собрано заранее.

Вылетаю на улицу и несусь по направлению к «Уральцу». Мой старт послезавтра. Но мне не терпится пощупать лед уже сейчас. Надеюсь, меня пустят внутрь на ночь глядя…

- Сережка!..

Чуть не врезаюсь в каких-то прохожих от неожиданности. Кручусь на месте, повернув голову в сторону знакомого голоса.

- Катюня!..

Стоит. Улыбается…

Чудо как хороша. Короткое серое пальтишко с меховым воротником, аккуратная черная юбочка до колен, безупречные стройные ножки в черных лосинах, изящные сапожки… Светлые волосы прядями распущены по плечам, серые глаза сияют… И улыбка, та самая, которой мне так не хватает, иногда…

Подбегаю к ней и, не говоря ни слова, обнимаю, прижимаю к себе, глажу и целую белокурую головку.

- Вау-вау, Ланской, - смеется Катя, откидываясь и глядя на меня, - ну прям соскучился-соскучился. Я даже почти поверила…

- Как давно… Как давно… - слова застревают у меня в горле.

Просто смотрю на нее, живую, радостную.

- Давно, Сережка, - она кивает. – Год… Или больше…

- Как ты? Что ты?.. Идем куда-нибудь…

Катя заливисто смеется, наслаждаясь моей реакцией.

- Да, как и всегда, катаем-прыгаем, - коварно щурится. - Вот хочу твоим девочкам нервы на чемпионате потрепать… Немножко так…

Мир замирает вокруг, и я не могу оторвать от нее взгляд. Сжимаю худенькие, изящные плечи, вдыхаю аромат ее волос, провожу ладонью по щеке, убирая с лица непослушную белокурую прядь.

Катя легким движением уклоняется от моей попытки ее поцеловать.

- Вот не знала бы тебя всю жизнь, Серенький, - качает она головой, - подумала бы, что влюбился в меня с первого взгляда.

- Влюбился! – ляпаю первое, что в голову взбрело.

Она запускает ладони в мою шевелюру и расправляет длинные вьющиеся змеями темные пряди.

- Красивый стал, - шепчет она, и я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног.

Ловлю ее ладони, целую тонкие пальцы…

Она лукаво улыбается, проводя кончиком языка по губам.

Влеку ее к себе…

В последний момент она уворачивается и легонько оттолкнув меня, отстраняется.

Смеется, стреляя в меня бесстыжим взглядом.

- Не ускользай, - пытаюсь снова ее поймать.

- Это еще почему? - дразнится Катька, изящно отступая от меня.

- Я по тебе соскучился!..

Она запрокидывает голову и разводит руки в стороны.

- Врешь, врешь, все врешь, - звонко хохочет она. – Ты же, Серенький, любишь только Анечку свою, а мы все для тебя так, развлечение и мимолетная прихоть…

Останавливаюсь, словно налетев на бетонную стену. Чувствую, как рассеивается туман в голове и проявляется исчезнувший, было, окружающий мир.

Катя вскидывает брови и, закусив губку, пританцовывая снова подходит вплотную ко мне.

- А что же это мы так остолбенели? - шепчет она, поправляя воротник моего пальто и смахивая несколько снежинок.

Смотрю в ее смеющиеся, влекущие и такие обещающие глаза.

- Сучка, - беззвучно шевелю губами.

- Еще какая…

Она обнимает меня за шею и прикрывает глаза. Ничего не могу с собой поделать. Знаю, что это западня, но все равно тянусь к ней.

- Помнишь наш договор? - она прижимает пальчик к моим губам и снова окатывает меня своим искрящимся взглядом.

- Помню…

- Я – не Танька, на вторых ролях играть не стану, - улыбается она, снова развратно высовывая язычок.

Чувствую, как снова начинаю терять голову от близости ее, такой доступной, и такой недосягаемой…

- Хочешь меня прямо сейчас? – бесстыдно мурлычет она, на мгновение прижимаясь ко мне всем телом.

Не дожидаясь ответа, она быстро проводит кончиком языка по моей щеке, весело хихикает, отталкивает меня и отбегает в сторону.

- Привет всем нашим, - она вскидывает вверх руки в нашем фирменном приветствии – локти расставлены, ладони повернуты, кончики пальцев прижаты к голове – получается, как бы, большой человек-сердце.

Мгновение спустя, ее светлые волосы и тонкая фигурка растворяются в вечерней уличной толпе.

Встряхиваюсь, словно от наваждения. Поднимаю воротник пальто.

Поворачиваюсь и медленно бреду в сторону ледового дворца.

Мне холодно и как-то совсем невесело…

 

========== Часть 6 ==========

 

Чокнутых, вроде меня, немного. Человек пять. Носятся по льду как угорелые, подгоняемые окриками тренеров. Вижу знакомые лица. Наши все здесь, во главе с Нинель и Мураковым. В противоположном конце льда – группка спортсменов вьется вокруг высокой фигуры Жени Шиповенко. Рядом – Артем Розин. Поднял голову, смотрит в мою сторону. Узнал…

Парней Федина не нижу ни одного, Лизель тоже нет. Значит получили указание сегодня не вылезать…

По трибунам спускаюсь к Нинель и Муракову. Киваю. Я пришел. Что делать – знаю. Что не делать – тоже. Дополнительные задания будут?

Дядя Ваня кивает в ответ. Нинель окидывает меня взглядом иотворачивается. Заданий нет. Значит, работаем по собственному усмотрению.

Пока переобуваюсь и шнуруюсь - слышу, как Нинель в полголоса выговаривает что-то Таньке, подкатившейся к бортику. Аня в дальнем конце катка скачет каскады. Точнее, прыгает она обычные свои прыжки по программе, но к каждому цепляет тройной тулуп, привлекая недоуменные взгляды соперниц. Тактика запугивания…

Выкатываюсь на лед и спокойно начинаю раскатку. Пока с прыжками подождем. Поработаем над вращениями…

Полчаса спустя подъезжаю к тренерам.

- Сереж, все хорошо, давай только не захекивайся, - Мураков смотрит в экран компьютера. – Можешь попробовать каскад флип-тулуп, тот, что у тебя не очень вчера получался. Но не надрывайся, чтобы завтра силы были…

- Понял, Иван Викторович…

- Давай, работай, - кивает он.

Даю.

Во-о-от вам тройной флип – дзиньк-шкряб – в-о-от вам тройной тулуп – дзиньк-вжик. Все чистенько, докручено и дотянуто. Повторяю три раза, с простым и усложненным выходом.

Прокатываюсь вдоль бортика. Ловлю на себе заинтересованный взгляд Артема и внимательный, пристальный Жени Шиповенко.

Жду, что будет. Нет. Все-таки нет.

У них не хватает смелости вот так, на глазах у Нинель, пытаться со мной заговорить. А я им помогать не собираюсь…

- Привет, Сережа…

Красивейшими лихими тройками она подкатывает ко мне и с легкостью пристраивается в пару, сохраняя мой темп.

- Здравствуй, Валя, - холодно, вежливо здороваюсь, немного наклонив голову.

Подросла, куколка…

На видео, когда смотришь, не заметно, но вспоминая как мы вместе тренировались, вижу, что Валя здорово вытянулась и, как ни странно для ее неполных пятнадцати лет почти оформилась в девушку. Пресловутый пубертат, при котором у девчонок начинают раздаваться бедра и наливаться грудь, делая из них обалденно привлекательных маленьких женщин, но зачастую на корню убивая все способности к прыжкам. Если Валю это настигло уже сейчас, то времени у нее осталось совсем немного. Для спортивных достижений, я имею в виду…

Изящная, спортивная. Очень дисциплинированная. Валя пришла к нам довольно поздно, в пять лет. Нинель нашла ее в Казани, где девчонку пичкали попеременно, то фигурным катанием, то балетом. И разглядела в ней задатки будущей звезды.

И ведь не прогадала, Нинель Вахтанговна. За все свои юниорские старты Валька не проиграла ни одного. То есть вообще. Всегда только первое место. Даже как-то не интересно уже было с ней соревноваться другим спортсменкам. Потому-то, скорее всего, совершенно логичным и очевидным выглядел ее переход во взрослое катание сразу же, как только это стало возможно. В этом сезоне. Под эгидой тандема Шиповенко-Розина.

По-разному можно было относиться к этой девчонке – тихой, старательной, может быть немного заносчивой и вредной. Но то, что она выдающаяся фигуристка – это не подлежало сомнению.

Когда-то я называл ее балеринкой на льду. И ей даже нравилось…

Валя пристраивается между бортиком и мной и начинает настойчиво оттеснять меня к центру льда. Не понимаю, чего она хочет. Бросаю вопросительный взгляд.

Она еле заметно кивает. Что это? Женя с Артемом заслали ко мне своего эмиссара? Что ж, посмотрим…

Едва оказавшись в центре льда, Валя поворачивается ко мне.

- Сережа, перевяжи мне ботинок, пожалуйста.

Она немного отставляет вперед правую ножку. Опускаю взгляд и вижу совершенно правильно и надежно зашнурованный конек.

- Пожалуйста…

В ее голосе настойчивость и… испуг?

Опускаюсь перед ней на колени, отдираю намотанный скотч и начинаю медленно разматывать шнурки.

- Сереженька, милый, прости меня за все, - истеричным шепотом произносит Валя.

Смотрю на нее снизу вверх.

- Так не жмет?

- Они меня заставили все это сказать, Артем Сергеевич с Катькой, - с надрывом бормочет она, - я не хотела…

Я знал… Я так и знал… Ну не мог четырнадцатилетний ребенок дойти до такой степени цинизма… Эх, Катя-Катя…

- Валя, мне все равно, - не спеша подтягиваю шнурки на ее ботинке, - можешь не извиняться…

- Сереженька, забери меня от них, пожалуйста, - в ее голосе недетская истерика, а глаза вот-вот прольются слезами, - попроси Вахавну, я что угодно сделаю… Только пускай возьмет меня назад…

Грехи мои тяжкие… Аккуратно зашнуровываю конек и укладываю шнурки.

- Сережа, пожалуйста…

Она таки расплакалась и смешно, по-детски зашмыгала носом.

- Хорошо, - только и успеваю произнести я.

- Валечка, солнце, что у тебя случилось?

На всех парах от бортика к нам несется Артем Розин.

Этот хорош, как всегда. Аристократический профиль, аккуратная причесочка – ни единого седого волоска в густой черной шевелюре – красивые, ухоженные руки, даже спортивный костюм смотрится на нем как эксклюзив от-кутюр.

- Артем Сергеевич, я, кажется, ногу стерла, - заходится в рыданиях Валя.

Выпрямляюсь. Артем участливо смотрит на Валю, потом, спокойно, на меня.

- Привет, Сережа.

- Здравствуйте…

Руку не протянул. Только окинул с ног до головы внимательным взглядом.

Мы никогда не ссорились, не говорили друг другу обидных слов… Мне очень нравилось работать с ним, когда он еще был с нами, в «Зеркальном». Он научил меня делать кантилевер – эффектный кораблик на согнутых в коленях ногах и опущенным к самому льду торсом… Артем вообще был хорошим тренером и хорошим человеком… Просто однажды он взял и исчез из нашей жизни – моей Аниной, Таниной… Ушел, не попрощавшись.

Артем обнимает Валю, нарочито, слишком нарочито, давая понять, что я здесь больше не нужен.

- Идем, посмотрим, что там у тебя с ногой, - говорит он.

- Новые коньки, - бросаю им вслед я, - не лучшая идея перед стартом. Переодень старые…

Валя, обернувшись, кивает. Артем взмахивает рукой.

- Спасибо за помощь…

Киваю. Еду катать свои каскады.

 

Определенно, очень интересная интрига наметилась в этом году на отборочном чемпионате среди девочек-одиночниц. Первые три места в сборной гарантированно обеспечивают участие в международных стартах. На эти три места - три железные претендентки: Катя Асторная, Лиза Камышинская и наша Таня Шахова. А также, две темные лошадки – Валя Камиль-Татищева и Аня Озерова. Для тех, кто в теме, недавнее юниорское прошлое Вали и Ани не только не принижает их шансов на пьедестал, но даже напротив, вносит некоторую опасную неразбериху в ожидания. Понятное дело, все видели программы друг друга, все тренеры присутствовали на контрольных прокатах – то есть все отдают себе отчет, что примерно тот или иной спортсмен может показать. Но элемент неожиданности – внезапное падение или травму – никто не отменял. А внести в последний момент изменение в программу, усложнив ее и выиграв на этом бесценные баллы, так это вообще наша любимая тактика.

Как все сложно у этих женщин. То ли дело у нас. Вот уже третий сезон мы с Мишкой попеременно делим между собой национальное первенство. И нам, по сути дела, совершенно все равно, кто будет первый, а кто второй. Кандидатура же третьего призера каждый раз оставалась совершенно непонятной, но там между собой выясняли отношения ученики питерских тренеров Федина и Московиной. Что будет в этот раз – посмотрим.

На следующий день, в перерыве между тренировками, улучшаю момент, когда над Нинель никто не вьется и двумя фразами пересказываю ей мой вчерашний разговор с Валей. Она вздыхает и качает головой.

- Одумалась, дуреха… Перестали тренера по шорстке гладить, так сразу домой захотелось…

- Не думаю, - рискую возразить я, и тут же добавляю, в ответ на удивленный взгляд. – Там Катя явно ручку приложила. То ли не поделили что-то, то ли конкуренцию почувствовала… Ну и Хот Арти явно что-то мутит. Иначе, зачем все это…

Прозвище для Артема «Хот Арти», в переводе с английского - «горячий Арти», придумал не я. Так его однажды назвали в какой-то зарубежной газете во время наших выступлений толи на чемпионате мира, толи на Гран-при. Было это на столько в точку, и до такой степени отвечало любвеобильному и самовлюбленному характеру Артема, что кличка эта тут же к нему приклеилась намертво, и никто его больше по-другому не называл. За глаза, естественно.

Нинель барабанит пальцами по бортику, напряженно думая.

- Вот же клуша, - ворчит она в полголоса, - не могла раньше решиться. Снова в сезон…

Молчу. В моем мнении, и тем более, советах она точно не нуждается.

- Ладно. Я все поняла, - наконец говорит мне она. – Подумаю… Иди отдыхай, чтобы завтра был в форме…

Завра начинаются старты. И традиционно, мужчины-одиночники открывают чемпионат своей короткой программой.

Надо будет с Мишкой забиться по пять сотен на первое место…

Пятьсот долларов я у Мишки выиграл. И первое место тоже. Тройной аксель и четверной лутц в произвольной программе решили дело в мою пользу.

 

Сидим на трибунах, смотрим как девчонки катают произвольную. Болеем, каждый за своих. Как выяснилось, Федин на этот раз тоже приготовил сюрприз в виде вчерашней юниорки Сонечки Самохваловой. Никто не ожидал, а Соня, в последний момент, была заявлена на чемпионат, и теперь то, что происходило в женском первенстве приобрело еще большую неопределенность. Потому что Соня каталась ого-го.

Накануне мои девки безрадостно отпрыгали короткую программу. Причем, налажали обе. Анька свалилась с тройного лутца, который так и не довела до ума, не смотря на все старания Нинель. Танька сорвала каскад лутц-риттбергер, поскользнувшись после первого прыжка. В результате, после короткой, мы тащимся в хвосте, уступая Лизе, которая стабильна как бетонная стена, Катьке, прокатавшей простенько, но чисто, и, сюрприз, Валечке Камиль-Татищевой. Малая балеринка, то ли на эмоциях, то ли наоборот, умудрилась выдать чистейший прокат со вполне себе сносным набором элементов, столкнув по итогу с первого места уже было воцарившуюся там императрицу Елизавету.

Короче говоря, так себе ситуация. Под вопросом попадание наших девчонок в основной состав сборной. Но мы-то знаем, что у нас еще есть кое-что предложить судьям.

Я вижу, как суетится Клей возле Аньки, напутствуя ее перед выходом на лед. Муракова не видно – наверное где-то с Таней.

Нинель спокойна.

Наклоняется к Ане и что-то коротко шепчет ей на ухо. Аня кивает.

Ну, посмотрим. Последняя разминка. Анька первая…

- Стольник на то, что «Зеркальный» в этом сезоне в пролете.

Они обсели меня с двух сторон, подперев могучими плечами. Мишка Щедрик и Женя Семенов. Фединские хлопчики. Мои соседи по пьедесталу.

Делаю вид, что задумываюсь.

- Что-то маловато… - скептически тяну я.

Женька покатывается от смеха.

- Валет, ты что, в лотерею выиграл?

- Может быть, - подзуживаю. - А тебе слабо?

- От школы «Самбо-80», - заходится на весь стадион в экстазе диктор, - спортивный клуб «Зеркальный», встречайте, Анна Озерова!..

Подбиваю парней локтями.

- Пять сотен на призовое, и еще пять, если Фея станет первой.

Ощущаю их замешательство. Ухмыляюсь про себя. Смотрю на лед, как Анька энергично выезжает на старт, в своей манере разогревая мышцы рук и хлопая себя кулачками по ляжкам.

- Так как? – оглядываюсь на Женьку. – Думать до первого элемента…

- Согласен, - лыбится он, протягивая ладонь.

Мишка скептически качает головой.

- Он что-то знает, Жэка, не рискуй…

- Ой, я тебя прошу, Михалыч, - машет рукой Женя. – Посмотри на баллы. Там такой разрыв, ну я не знаю…

Первые такты Каприччиозо – и Фея начинает порхать…

- Да или нет? – в упор смотрю на Мишку.

И дружба побеждает алчность. Встречаюсь с ним взглядом и еле заметно качаю головой.

- Я пасс, - мгновенно все понимает Мишка.

Киваю. Ставки сделаны.

Анька, под звуки Сен-Санса, заезжает на каскад лутц-тулуп. Ну, давай же…

В первую секунду никто просто не понял, что произошло. А потом ледовый дворец взорвался. Вопили так, что не слышно было музыки.

Потому что впервые в истории девчонка-одиночница на официальных стартах приземлила четверной лутц.

- Ты знал… - орет мне в ухо Женька, хлопая меня по спине.

- Конечно, - ору ему в ответ. – Смотри, что дальше будет…

А дальше был еще один квад - четверной тулуп соло, чистейшим образом выполненный. Ну и все остальное, в рамках отточенной и выученной программы.

На последних тактах музыки зал уже просто ревел.

После чего, немного успокоившись, истошно взвыл, когда были объявлены заоблачные без малого двести тридцать баллов, набранные Анькой по сумме двух программ.

- Сволочь ты, Валет, - Женька ничуть не расстроен, как и все, под впечатлением от увиденного.

- А ты не знал? - не пытаюсь возразить я.

- Слушай, познакомь меня с Озеровой. Поделись хоть чем-то, гад…

- Обойдешься, - демонстрирую ему средний палец. – Мое не трожь, понял?

- Если что, на Шахову триста на призовое, - влезает в наш диалог Мишка.

- Молодец, быстро соображаешь, - усмехаюсь я, - но на сегодня ставок больше нет.

Сразу же за Аней, Танька бодро откатывает свою произвольную, тоже сделав четверной лутц соло и каскад тулупов четыре-три. На тройной аксель идти боится и, в результате, не дотягивает до Аньки нескольких баллов.

По итогу, складывается интересная ситуация. Те, кто вчера уже готовился почивать на лаврах, поделив первые три места, оказались в ситуации жесткой конкуренции за бронзу, очевидно не дотягивая и близко до результатов девчонок из «Зеркального».

Оставляю парней болеть за своих и спускаюсь по трибунам вниз. Показываю охране бейдж и просачиваюсь в коридор, где дальше - раздевалки и залы для разминки.

Озираюсь по сторонам в поисках той, кто мне нужна. Где же ты, черт…

Наконец, вижу кукольную головку с аккуратно упакованными в гульку волосами. Только бы не вылез кто-то из тренеров…

- Валя!..

- Ой, Сережа…

Хватаю ее в охапку и затаскиваю в ближайшую подсобку. Кругом пыльно и пахнет химией.

- Ты что, отпусти, - возмущается она.

- Замолчи, дуреха! - одергиваю ее.

Валя послушно замолкает и смотрит на меня огромными, полными испуга глазами.

Сразу беру быка за рога.

- Хочешь к Вахавне вернуться? – спрашиваю.

Валя вздрагивает и опасливо озирается по сторонам.

- Хочу…

Говорю быстро и внятно.

- Твоя задача – занять третье место. Как хочешь. Попадешь в основную сборную – Нинель сможет убедить Федру перевести тебя к ней не трансфером, а по согласованию сторон…

Валька кивает, внимательно слушая.

- Я поняла…

- У тебя есть что-нибудь в рукаве? Четверной? Или триксель?..

Она неожиданно улыбается и лукаво смотрит на меня.

- Спасибо, Сережка, - произносит, - ты самый… самый…

Валя вдруг, совершенно неожиданно, обнимает меня за шею и крепко целует.

- Ну что ты… Что ты… - совершенно обалдевший шепчу я.

Она отстраняется. Личико серьезное. В глазах огонь.

- Даже если сорвешь четверной, - бормочу, сжимая ее ладошки, - главное не упади, чтобы не влепили дедакшн…

- Я все поняла, - как ни в чем не бывало, повторяет она.

Выскальзываем в коридор и разбегаемся в разные стороны. Даже если нас заметили… Главное, я в точности сказал Вале все, что мне вчера вечером велела передать ей Нинель.

Спецоперация по спасению заблудшей балеринки началась.

Пробираюсь к трибунам и на выходе сталкиваюсь с Мураковым.

- Ты тут чего бродишь? - хмуро окидывает он меня взглядом.

Не успеваю ничего придумать в оправдание.

- Вон, пойди с Профессором поздоровайся, он о тебе спрашивал, - дядя Ваня машет рукой себе за спину и, повернувшись, уходит.

Впереди виднеется широкая спина Федина, стоящего у бортика и наблюдающего, как катает Лиза. Императрица Елизавета, как когда-то с дуру назвал ее я. С тех пор и прицепилось прозвище. Главное, Лизе самой нравится…

- Здравствуйте, Афанасий Иванович… - осторожно подхожу и становлюсь рядом.

- А-а! Валет козырный пожаловал, - крякает Федин и, не отрывая взгляда от Лизы, сует мне свою здоровенную ручищу. – Как жизнь?

- Катаем-прыгаем…

- Молодец! Нет, ну молодец же!

Федин радостно аплодирует чисто выполненному Лизой каскаду.

Топчусь рядом, не зная, как повежливее удрать.

- Нина ваша умница, - оборачивается он ко мне, - ловко моих девок подрезала…

- Э-э-э… - не знаю куда деться под его взглядом.

- А скажи мне, Сережа, - Федин поворачивается ко мне всем своим немаленьким телом, - чем ты вообще в этой жизни заниматься думаешь?

Ох и вопросики же у Профессора…

- Мнэ-э, - мнусь я, - да как-то не думал еще…

- А ты подумай. Ты же наш? С Красногвардейского?

- С малой Охты, - киваю.

- Ну вот. Рано или поздно тебя домой потянет. Ведь потянет?..

- Не знаю… - не могу понять к чему он клонит.

Федин снова поворачивается к арене и провожает взглядом пронесшуюся вихрем мимо нас Лизу.

- В общем так, Ланской, - он кладет ладони на бортик, опираясь на него всей массой, - когда захочешь позитивных перемен в жизни – обращайся, милости прошу. Ко мне в академию. Сделаю из тебя человека… Ай, ты умница моя! Молодец, девочка!

Лиза зрелищно прокрутила все вращения и изящной позой закончила выступление.

- Спасибо, Афанасий Иванович, - говорю я.

Но Федин меня уже не слышит. Вытянув руки, он встречает после проката свою ненаглядную Лизель. Ну а я, воспользовавшись случаем, сбегаю.

Сбегаю еще и потому, что с минуты на минуту сюда, к выходу на лед, должны подойти Катя в сопровождении Жени Шиповенко и Артема. А светиться в их токсичном для нас обществе мне совсем не улыбается.

Выступления девчонок досматриваю с верхних трибун. Катя, конечно, молодец… Красотка… Но Валя… Это ж сколько силы воли и таланта в этом маленьком тельце. Эх, Шиповенко, Шиповенко, такой бриллиант к тебе в руки сам упал, а ты его проворонил…

Четверной, конечно же, Валька не приземлила, но триксель сделала. И три тройных - флип соло, лутц в каскаде и дорогой сальхоф… Обскакала, короче говоря, и Катьку, и Лизу и уверенно вышла по баллам сразу за Танькой. И теперь Нинель предстояла драка в Федерации не только с Шиповенко за внутрисезонный переход Валентины от него к ней, но еще и с Фединым за место в первой тройке сборной, на которое, несмотря на непризовой результат, вполне может претендовать Лиза, принимая во внимание ее прошлые заслуги и рейтинг.

 

Короткие рождественские каникулы. До чемпионата Европы в Санкт-Петербурге остается месяц. Честно, три дня до Нового года и семь после, бездельничаем и отсыпаемся. Езжу с Фишкой по различным московским развлекаловкам и ярмаркам. Особенно ей нравится ходить на открытые катки и там блистать звездой, демонстрируя свои умения. Почти всегда рядом Анечка – настойчивостью, уговорами и обещаниями я вытягиваю ее из домашнего уюта и заставляю гулять с нами. По вечерам отвозим домой Фиону, ради приличия пьем чай с Нинель, и я утаскиваю Аньку в места поинтереснее, где много музыки, огней и лед только в стакане с напитком…

Наши вечера не затягиваются, и мы, как школьники, взявшись за руки, несемся на метро или на такси в мою мрачную, необжитую квартиру в Москва-сити, доставшуюся мне в качестве гонорара от спонсора… И нам хорошо вдвоем. Мы ловим это мимолетное наслаждение, которое может исчезнуть из нашей жизни в одночасье. И однажды, я все же произношу те самые слова. Слова, которые, быть может, не стоит говорить вообще никогда…

- Я люблю тебя, моя феечка…

Она смеется, спрятав лицо в ладонях.

- Тебе просто хорошо со мной, Сережка…

- Нет, - качаю головой, - мне плохо без тебя…

Она задумчиво смотрит своим бездонным голубым взглядом. Потом все также молча подходит к огромному окну. Отсветы неоновых реклам играют на ее коже, создавая мистическое ощущение нереальности. Подхожу к ней. Обнимаю за плечи. Зарываюсь лицом в гриву темных волос.

И понимаю, что она беззвучно плачет.

- Аннушка… Милая… Что?..

Поворачиваю ее к себе и глажу ладонями мокрые щеки.

- Я… я… – она вдруг заходится в рыданиях.

Обнимаю ее содрогающееся тело, глажу по голове, целую… И не понимаю в чем дело…

- Аннушка…

- Я… – снова начинает она, и берет себя в руки. – Я просто представила… Представила себе, как тоже самое ты говоришь…

Из ее глаз снова потоком полились слезы.

Я с трудом нахожу слова.

- Аннушка… Ну что ты такое удумала… Я никогда…

- Не надо, Сережа, - она решительным жестом останавливает меня. – Слышишь? Не надо…

Она несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться. Отворачивается и прижимается лбом к стеклу.

- Мы играем в наши игры, - произносит она, - вот уже столько лет… И мне все нравилось. Правда, нравилось. А знаешь почему?

Я не нахожусь, что сказать, но она, похоже, и не ждет от меня ответа.

- Потому что никто из нас никому ничего не должен, - шепчет Аня. – Ты можешь сегодня обнимать меня, завтра Таню, послезавтра Катю… Валька тоже, когда тебя видит, аж заикаться начинает от восторга…

Она медленно поворачивается, и я вижу, что в ее абсолютно сухих глазах теперь только боль и злость.

- И я тоже могла бы… С кем угодно… Да с тем же Клеем… Только, вот, не хочу…

Внезапно нахмурившись, она, словно только что осознав, что мы по-прежнему оба абсолютно голые, подхватывает с пола мою кофту и кутается в нее как в халат.

Я пытаюсь обнять ее, но она отстраняется.

- А теперь, Сережа, мне это все перестало нравиться, - говорит она громко. – Слышишь? Я так больше не хочу…

Она смотрит на меня в упор, и я чувствую, как мороз пробирает по коже от этого ее взгляда.

- Мне не нужна твоя любовь, Ланской, - резко бросает она, - если это всего лишь сдача с предыдущей покупки.

Вот так вот. Рано или поздно, это должно было случиться. И все обиды, и претензии – выплеснуться одной простой фразой. Коротко и ясно.

- Вызови мне такси, я хочу домой…

И в этот самый момент я понимаю, что не могу ее потерять. И мне плевать на все…

Опускаюсь перед ней на колени, обхватываю руками ее бедра, прижимаюсь лицом к бархатной коже ее ног.

- Я люблю тебя… Люблю тебя, слышишь? Люблю…

Она проводит рукой по моим волосам. Я выпрямляюсь, хватаю ее за плечи и прижимаю к себе.

- Ты можешь сбежать… - шепчу я, - можешь ругаться… Можешь ревновать и злиться. Но я все равно люблю тебя… Буду бежать за твоим такси через весь город и кричать, что люблю тебя… хочешь? Ты этого хочешь?

Она стоит, уткнувшись носом мне в грудь и безвольно опустив руки.

- Ты у меня одна, моя милая… Только ты, - баюкаю ее как ребенка, и несу уже совсем несусветное. - Хочешь позвоним Таньке, и я пошлю ее к черту? И Катерине тоже… По видеосвязи позвоним, хочешь, будем любовью заниматься, а они пускай смотрят…

Она не может сдержаться и прыскает от смеха. Сжав кулачки, колотит меня по груди и животу.

- Дурак… Какой же ты дурак, Ланской… - стонет она. – Циничная скотина. Боже мой, с кем я связалась…

- С циничной скотиной, - с готовностью подсказываю я. – Потому что только такие тебе и нравятся.

Она сплетает руки у меня за спиной, и мы стоим вот так обнявшись, согревая друг друга. Глажу ее руки. Целую шею и плечи.

- Господи, изверг, - возбужденно бормочет Аня, - отпусти меня домой, сил моих нет…

- Не отпущу…

Подхватываю ее на руки и, как хищник добычу, волоку на наше развратное ложе.

- Не отпущу… не отпущу… Никому не отдам…

- Что значит, не отпустишь, - Аня вытягивает руку, упираясь ладонью мне в грудь, - что еще за насилие…

- Оставайся на совсем, - выдыхаю я, продолжая сжимать ее в объятьях.

- В смысле на совсем?

Она хитро улыбается, делая вид, что не понимает.

- Останься…

- Здесь? - Аня выразительно поводит взглядом по пустым стенам. – Ланской, у тебя даже холодильника нет…

- Нет… - стаскиваю с нее мою кофту.

- Еду готовую заказываешь…

- Ага… - глажу ее шею и грудь.

- Из мебели только эта кровать… В туалете лампочка не горит…

Киваю в ответ на каждое ее слово и ласкаю ее между ножек.

- Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?..

- Нет, - честно признаюсь я, обнимаю ее, прижимаю к себе, целую везде…

- Ну знаешь… - она возмущенно делает вид, что пытается от меня отбиться.

Ловлю ее запястья, прижимаю к простыне и нависаю сверху.

- Останешься… со мной… навсегда…?

Аня закусывает губку и сверлит меня взглядом.

- Это предложение?..

- Да!..

Она смеется, уворачиваясь от моих поцелуев. Тщетно пытается вырваться.

- Отпусти!..

- Да или нет?..

- Да!..

У меня перехватывает дыхание, я на мгновение теряю бдительность, и Анька тут же этим пользуется. Змеиным движением, она выскальзывает из-под меня, опрокидывает меня на спину и сама усаживается сверху.

- А может и нет!.. – коварно хихикает она. – Посмотрим…

- Так не честно, - возмущаюсь я.

- Конечно, - дьявольски усмехается она, - а ты что, думал, что будет по-другому? Наивный…

Она развратно поводит бедрами, усиливая мое и так едва сдерживаемое желание.

Горячая… Обжигающая… Испепеляющая… Она вся… И снаружи, и внутри…

 

До чемпионата Европы три недели. У меня грипп. Чувствую себя ужасно. Температурю. Но на тренировки хожу регулярно. Не пропускаю. У нас так заведено.

- Ланской, не ломай спину. Каждый раз у тебя на этом выезде горб торчит…

Нинель отвлекается от Андрея и выкатывает мне ценные указания.

- Вон там на тройках какая-то грязь невнятная. Что это такое, я не поняла? Аккуратнее можно выполнять? И руки чтобы не висели плетьми. Отрабатывай, отрабатывай…

Делаю, как она говорит, максимально сосредоточившись на чистоте выполнения. Нинель права на тысячу процентов. Мои недочеты мелкие, но это вторая оценка. От которой может зависеть многое. Если не все…

- Как ты себя чувствуешь?

Я немного передыхаю между элементами, и она подкатывается ко мне, услав Андрея допиливать вращения.

- Отлично…

- Дай…

Она прикладывает ладонь к моему лбу, и мне кажется, что ее рука сделана изо льда.

- М-да… Ты хоть лекарства принимал сегодня?..

- Принимал…

Внимательный взгляд карих глаз. Меня немного ведет, и она у меня расплывается.

- Может домой поедешь? – шепотом спрашивает она. – Температура страшная…

- Сейчас аспирин приму, - машу рукой я, - и вздремну полчаса. Пройдет…

Она медленно кивает и, не говоря больше ни слова, оставляет меня в покое. И это не черствость, и не равнодушие. Это просто вопрос выбора.

Если я пропущу тренировку, то сделаю шаг назад в своем развитии. А мой соперник ее не пропустит, и сделает два шага вперед… Именно так нас учат с детства. Поэтому, как угодно - через не хочу, через не могу - выходишь и выполняешь поставленную задачу. Только так зарабатываются титулы и медали. По-другому это не работает.

У нас в «Зеркальном» есть правило. Простое. Либо ты выходишь на тренировку, либо ты выходишь вон. И это выбор каждого спортсмена, как он видит свое существование в нашем мире. Именно выбор. А не вариант. За тебя будут бороться, тебе будут помогать, тебя будут учить, а также мучить и заставлять – потому что это твой выбор. И только твой. Как только спортсмен начинает искать варианты и задумываться над своим выбором – он тут же теряет в своем качестве. И, как следствие, уходит. Так ушли девочки, Катя с Валей. Так ушел Розин. Так ушли парни-одиночники. Остались только те, у кого вариантов на данном этапе нет.

Выползаю со льда и, покачиваясь, бреду в раздевалку. Бог с ними с растяжками, один раз можно и пропустить. Зато лишние полчаса сна – это роскошь, которую могут себе позволить немногие. Я – могу. Потому что вместо обеда, перед хореографией, снова пойду на лед. И потом, вечером, тоже…

В коридоре встречаю Вальку. Балеринка уже с нами. Вернулась в родные пенаты.

Нинель это стоило недели бессонных ночей, нервов и, как я полагаю, больших уступок Федерации – Бисяеву, Пахомову и всем этим старым хрычам. Федин тоже не упустил своего – за его веское слово пришлось пожертвовать третьим местом в сборной, и заявить вместо Вали Лизу Камышинскую. О деньгах, отваленных Жене Шиповенко вообще подумать страшно. На сколько мне известно, две трети призовых за первое место на Европе и половину на мире, не важно, кто их займет, Нинель должна будет отдать Жене в качестве компенсации моральной травмы по утере спортсмена в разгар сезона.

Но об этом знают только Нинель, Мураков, Клейнхельман и, так уж получилось, я. Никогда малая кукла даже не догадается, чего стоило Нинель исправить ее глупость…

Девчонка смотрит на меня с испугом и удивлением.

- Се-се-режа, что-то слу-случилось?

Господи, неужели я такой страшный?

Валя и правда начинает заикаться от волнения, когда меня видит. Раньше такого не было…

Приобнимаю ее за плечики.

- Просто устал, Валюша…

Она с серьезным лицом пришлепывает мне на лоб свою ладошку и качает головой.

- Ты горишь…

- Держись от меня подальше, - отстраняюсь, - а то заболеешь и мне влетит…

- Ай, ну и что, - легкомысленно машет рукой Валя, - все равно в Питер не еду…

Ловлю ее на ее же простодушии.

- То есть меня тебе совсем не жалко? - ненавязчиво беру ее ладошку в свою.

Валька заливается пунцовым цветом, одергивает руку и, показав мне кончик розового язычка, убегает по своим делам.

Ругаю себя последними словами. Идиот. Мало тебе проблем, так не хватало еще чтобы малолетка в тебя втюрилась… Но она такая потешная, когда смущается…

В раздевалке смотрю на себя в зеркало. Бледный, осунувшийся. Глаза красные. В кино так изображают изголодавшихся вампиров. Не удивительно, что малая заикается, когда меня видит…

Хореографию, как и обед, я проспал. Железняк обязательно наябедничает на меня Нинель… Но к вечеру чувствую себя немного лучше. Во всяком случае, окружающий мир перестал распадаться на квадратики, как в испорченном видеофайле.

Выкатываюсь на тренировку, без малейшего понятия, что мне делать. Неплохо бы катануть целиковую короткую. Но я не в том состоянии…

Не успеваю сделать и пары разогревочных кругов, как меня выдергивает Мураков.

- Так, Сережа, начинай давай с последовательности. Тулуп – кружок, сальхоф – кружок, лутц – кружок… И так далее, понял? Потом каскады. Давай…

Даю. Все нормально. Я дома. А дома и стены помогают.

 

- Можно с тобой встретиться?

Молчание. Потом обреченный стон.

- Сереж… Ну не в единственный же выходной… Не хочу я никуда…

- Я могу к тебе приехать…

Секундная пауза.

- У меня дома родители и братья… И вообще…

- Я хочу просто поговорить…

Она вздыхает.

- Приезжай…

- Спасибо, Танюша.

К этому разговору я готовился неделю…

Я отпускаю такси и тут же набираю ее номер. Она не отвечает. Сбрасывает. Но практически сразу же щелкает электронный замок на высоких глухих воротах. Она выскакивает в приоткрывшуюся калитку, вытягивая за собой на поводке двух своих собак.

- Привет…

Таня кивает. Рыжие волосы волнами выбиваются из-под акриловой шапки с помпоном. Короткий темный полушубок выгодно подчеркивает ее стройную, атлетическую фигуру. Не портят ее даже черные джинсы, по-мальчишески заправленные в подбитые мехом зимние ботинки. Танька и должна такой быть. Женственной, и немного пацанской…

- Идем, мне их выгулять нужно, - вместо приветствия кивает она на собак. – Специально тебя ждала…

Собаки, Рэт и Батлер. Эрдель и королевский пудель. Ее любимчики. Есть еще йоркширец Бим и чихуа-хуа Круэлла, но эту мелочь дальше порога дома не выпускают. Иногда Таня привозит Бима или Круэллу с собой на тренировки и дает побегать. Веселятся все, особенно когда тявкающее чудо с дуру выскакивает на лед, и в ужасе мечется, не понимая, куда оно попало. А Нинель каждый раз грозится собаку отобрать и оставить себе…

Таня наматывает поводки на правое запястье и, кивнув, шагает вперед. Идем по чистенькой асфальтированной дорожке вдоль высоких однотипных заборов коттеджного городка.

Молчу. Не знаю, как начать разговор. Жалею, что вообще приехал…

Она бросает в мою сторону невеселый взгляд.

- Есть такая японская легенда, - произносит она. – О женщине. Которая очень любила одного мужчину. Так любила, что, когда он решил бросить ее и уйти к другой, не смогла этого перенести и убила свою соперницу. За это боги ее прокляли, и она стала футакучи-онна… женщиной-чудовищем… с прекрасным лицом спереди и уродливым, зловонным, зубастым ртом на затылке. И этим ртом она пожрала всех, кто был ей дорог – родителей, детей… Только неверного мужа пощадила… Потому что любила больше всех…

Таня наклоняет голову, глядя себе под ноги.

- А еще, знаешь, - она усмехается, - у футакучи-онна, по легенде, есть адские спутники, йокаи, которые ищут дорогу и приводят свою хозяйку к ее жертвам. И эти йокаи, как правило, выглядят как двухвостые кошки или как огнедышащие собаки…

Рэт с Батлером флегматично трусят по дорожке, поминутно одаривая своим вниманием встречающиеся по дороге столбики и кусты.

У меня путаются все мысли и застревают в горле все слова, которые я собирался сказать. Молчу, как дурак…

Таня смотрит на меня своими изумрудными глазами, полными иронии и боли.

- Ну так как, Сержик, - поизносит она, - ты решил меня бросить? И чего ты теперь хочешь? Прощального секса? Благословения?

- Танечка… Прошу… Прости… - бессвязно бормочу я.

Танька лучезарно улыбается. И отводит взгляд.

- Да ладно тебе… - она пожимает плечами. – Не за что извиняться. Ты же мне денег не должен…

Она ускоряет шаг, и собаки радостно рвутся с поводков, почуяв свободу.

Через несколько шагов догоняю ее и пробую взять ее ладонь в свою. Она выдергивает руку, отворачиваясь. Ругаю себя на чем свет стоит, решительно беру ее за плечи. Поворачиваю к себе лицом.

Из-под ее прикрытых век, сквозь длинные ресницы, двумя мокрыми струйками льются слезы.

- Я до последнего момента… - сдавленно шепчет она, - до твоего сегодняшнего звонка… Надеялась… Что ты… Все-таки… Выберешь… меня…

Рыдания прорываются сквозь ее стальной характер, и она, закрыв лицо руками, несколько минут, вздрагивая, беззвучно плачет, уткнувшись мне в грудь. Наконец, успокоившись, она поводит плечами, сбрасывая мои руки и отстраняясь.

- Знаешь, - она смотрит куда-то мимо меня, - а ведь никто никогда не видел моих слез. Ни разу.

Она вытирает щеки тыльной стороной ладони и глубоко вздыхает.

- Даже свалившись с прыжка или поругавшись с Вахавной я всегда убегаю реветь в туалет… Чтобы не смотрели… И не жалели…

Глажу ее по лицу, убираю со лба непослушные рыжие пряди, смахиваю задержавшуюся в уголке глаза маленькую, сверкающую слезинку.

- Так что, Ланской, это мой тебе прощальный подарок, - снова усмехается она, - можешь всем рассказать, что видел Таню Шахову не только голой, но еще и в слезах…

Чужие слезы выдержать сложно. Невозможно спокойно пережить, когда плачет женщина. И просто жить не хочется, когда рыдает девочка, которую любишь без ума, которую считаешь своей… И которой ты пришел сделать больно.

У меня нет слов. Все, что я могу сказать, сделает только хуже. А все, что я могу сделать, я уже сделал…

Таня смотрит на меня своим зеленющим взглядом, грустно улыбается, протягивает руку и мягко проводит по моей щеке. Ее ладонь пахнет ванилью…

Потом, не говоря ни слова, она разворачивается, дергает собачьи поводки и быстрым шагом уходит в сторону своего дома.

Прекрасная и ужасная футакучи-онна. Со своими йокаи…

 

========== Часть 7 ==========

 

Финальные прогоны перед отъездом на чемпионат. Ехать в Питер решили в последний момент, чтобы до конца дотренироваться на своем, домашнем, льду и ни от кого не зависеть.

У меня в короткой стоит каскад лутц-риттбергер, в произвольной - четверной лутц и четверной флип. В обеих – по тройному акселю. Остальное – по мелочам. Но это основа, вокруг которой строятся обе программы.

По сто раз просмотренные видео всех моих соперников, убеждают меня в том, что моя заявка самая сильная, и что при условии чистого проката проблем с первым местом у меня быть не должно. Ближайшие конкуренты – фединские Мишка с Женькой – хоть и научились четверным тулупам, остальные квады пока не делают. И это мое преимущество.

Все еще подкашливаю. Проклятый грипп удалось побороть, но помучил он меня изрядно. Проблема еще и в том, что лечиться толком не получалось из-за дурацкого требования сдавать перед каждым стартом пробы на допинг. Примешь антибиотик – и поди знай, что у тебя в пробах потом обнаружат. А на год в дисквалификацию никто не хочет. Вот и приходилось ограничиваться анальгином с аспирином…

После проката произвольной получаю от Нинель листок с баллами и задумчивый комментарий.

- Вот так в Санкт-Петербурге проедешь и утрешь нос всем…

- Проеду, - киваю я.

- Уверенность в победе – пятьдесят процентов успеха, - усмехается стоящий рядом Артур.

Она улыбается кончиками губ. Смотрит в свой компьютер и нажимает несколько клавиш.

- С Ланским у нас… все?

Артур и Мураков синхронно кивают.

- Аню тогда на лед давайте…

Клей машет рукой и Анька, не глядя ни на кого, выкатывается из открытой в бортике калитки.

Поднимаюсь на трибуны и присаживаюсь рядом с Таней. Мы не виделись и не разговаривали несколько дней…

- Привет!..

- Привет! – она мило улыбается. – Как самочувствие?

- Не дождетесь…

Смеемся. Она подсаживается ближе и пристраивает рыжую головку у меня на плече. Как всегда…

- Анька нервничает, - говорит Таня. – Совсем как-то рассыпалась после короткой.

Утром Аня и правда как-то уж очень слабо прокатала свою короткую программу, упав с тройного сальхофа и пару раз поскользнувшись на ровном месте.

«Я тебя не узнаю сегодня…», - только и констатировала Нинель.

Смотрю, как она катает произвольную. Замираю перед каждым прыжком и выдыхаю с облегчением после каждого успешного и чистого приземления. Слава богу. На этот раз все безупречно.

Аня заканчивает прокат и с серьезным лицом подъезжает к судьям. В нашу сторону не смотрит. Нинель что-то ей настойчиво втолковывает под энергичные кивки Артура и дяди Вани.

- Ну, я пошла.

Таня встает со своего места и, опершись на мою руку, перебирается к лестнице.

- Ни пуха…

Я задерживаю ее ладонь в своей, слегка пожимаю.

- Иди… куда подальше, - хмыкает Танька.

Она топает вниз, в сторону выхода.

Сидим с Анькой и внимательно смотрим, как катает Таня. Рыжая ракета наловчилась делать четверные так, что аж дух захватывает. На скорости, с огромным запасом по высоте. Не идет у нее только тройной аксель, который решено было вообще из программы убрать и заменить на дупель.

Откатывает чисто, и мы понимаем, что баллов у нее может получиться даже больше чем у Ани.

На сегодня тренировки окончены. Послезавтра отъезд в Питер. Завтра… Формально у нас выходной. Но кто накануне старта будет бездельничать?

Танька обнимает нас с Аней, быстро чмокает в щеки и улетает переодеваться. Наверху, на гостевых трибунах замечаю ее маму и брата, которые приехали чтобы забрать ее домой.

Уходят, вежливо попрощавшись, Артур с дядей Ваней. Клей, словно внезапно о чем-то вспомнив, возвращается и, отведя Аню в сторону, долго ей в полголоса что-то втирает, поминутно трогая ее заплечо и пожимая ладошку.

Терплю это молча. Скрипя зубами. Чту субординацию…

Наконец, остаемся мы вдвоем и Нинель.

Стоим обнявшись, как две сироты. За нами никто не приезжает…

- Ну что, сладкая парочка, - Нинель закрывает компьютер и сует его в свою сумку, - поехали-ка домой. Ланской, пригласи девушку…

Аня краснеет.

- Я не знаю… - мнется она, вопросительно смотрит на меня.

Ехидно ухмыляюсь.

- Ее мама обещала выгнать из дома, - говорю, - если не будет приходить ночевать.

Анька возмущенно тычет меня в бок локтем и смотрит как на предателя.

- Ну, с мамой я как-нибудь разберусь, - произносит Нинель, окидывая нас взглядом. – Что стоим? Переодеваемся и на парковку…

Дома Фиона, радостно скачет при виде нас. Аню она очень любит, еще с раннего детства. Приводя совсем еще малую Фишку на каток, Нинель часто поручала ее Ане, как самой ответственной.

Очень символический ужин. Скорее даже просто чай с намеком на салаты и фрукты. Мы привыкли жить впроголодь. Каждые лишние двести грамм – это сорванный прыжок и, как следствие, потерянные баллы. И отданные соперникам места…

Анька с Фишкой дурачатся, смеясь и перекрикивая друг друга. Нинель улыбается, глядя на них и поминутно отвлекается на непрерывно трезвонящий телефон.

Сижу, смотрю… Мне хорошо и уютно.

И вдруг, я ловлю себя на мысли, что это – семья. Моя семья… Мама, сестра… Любимая девочка… Жена? Не знаю. Никогда не думал ни о женитьбе, ни тем более, не представлял себе Аню в роли супруги… Может быть невеста? Красивое слово. И сразу же ассоциации такие воздушные… Аня… моя невеста… Моя феечка…

Фишка зевает во весь рот, и это словно команда всем нам. Расходимся, пожелав друг другу спокойной ночи. Аньке выделили гостевую спальню на втором этаже, рядом с моей. Напротив, возле лестницы, комната Нинэль и дальше – Фионы. Целуемся с Аннушкой и чинно расходимся…

Но каждый знает, что будет потом…

Когда дом засыпает, в мою комнату проскальзывает бесшумная тень и ныряет ко мне под одеяло.

На ней нет никакой одежды, и я согреваю ее своим теплом, обнимая и лаская…

Она всегда приходит сама.

Мы так договорились…

 

Мой родной город встречает нас чистым голубым небом, ярким утренним солнцем и тридцатиградусным морозом. Дыхание, такое впечатление, замерзает, не успевая вырваться из груди, повисая инеем на губах. Воздух прозрачный и, кажется, звенит от каждого произнесенного слова.

- Ох и ужас… - бормочет Танька, кутая голову в пуховый платок.

Аня подпрыгивает рядом. Из поднятого воротника шубы и нахлобученной по самые брови меховой шапки торчит только кончик носа.

Тренеры кучкуются отдельно от нас, тоже пританцовывая от холода.

Стоим в окружении наших чемоданов. Мерзнем. Ждем.

Наконец, приезжает автобус, на котором нас из Пулково должны отвезти в гостиницу…

 

- Сер-рега, как самочувствие? К старту готов?

Масяня подскакивает ко мне откуда-то сзади и дружески хлопает по плечу.

- Всегда готов, - браво рапортую я, салютуя правой рукой на манер американских военных.

Идем по коридору Ледового дворца. По дороге из раздевалки на лед успеваю перездороваться и переулыбаться со множеством знакомых.

- Тут о тебе Хомяк справлялся, - доверительно сообщает мне Таранов. – Говорит, есть у него для тебя пара ласковых… Догадываешься от кого?

Хомяком в нашем узком кругу называли Лешу Жигудина, за вполне себе характерные, еще с молодости, пухлые щеки. Леше это, понятное дело, не очень нравилось, но виду он не подавал, изображая полнейшее пренебрежение к подобного рода иронии. «Называйте хоть табуреткой…» - ворчал как правило он, намекая на свое другое, более распространенное прозвище, данное ему Шубой. Летающей табуреткой Татьяна Вячеславовна называла его за атлетические, сильные, идеально правильные и совершенно неартистичные прыжки, которые Леша клепал - как гвозди в лед забивал. Но все равно, и по сей день, уже отойдя от спорта и занимаясь своими делами, Жигудин оставался для тех, кто его давно знал, милым Хомячком.

- Спасибо, я найду его, - вежливо киваю Таранову.

Масяня оценивающе смотрит на меня и меняет тему.

- Между прочим, Валет, - гордо говорит он, - наше с тобой видео в Ютьюбе за три дня миллион просмотров собрало.

- Это… хорошо?

- Это рекорд! – Масяня не скрывает восторга. – Даже у Анечки твоей меньше почти на три сотни…

Увлечение Максима этими его роликами в интернете мне совершенно не понятно, и я разделяю его радость просто из вежливости.

- Ладно, Серый, - он еще раз сжимает мое плечо и улыбается, - удачи тебе завтра. И… - он наклоняется к моему уху и шепотом добавляет, - передай привет твоей прекрасной мамочке…

Значит все-таки он тоже в курсе… Похоже, скоро наш с Нинель секрет уже не получится скрывать, как раньше.

Не поворачивая головы, киваю и иду в сторону арены.

 

Короткой программой нельзя выиграть соревнования. Но можно проиграть. Это всем известная аксиома. Кто автор – не знаю. Но популяризацией этого тезиса активно занимаются все хоть сколько-нибудь сведущие в нашем спорте – от Жигудина до Тихоновой и от Таранова до Авербаума. Почти все…

Где-то около года назад, сразу же после прошлого чемпионата мира, мы с Нинель и Фионой поехали во Флориду в отпуск. Стараниями Фиониного отца у Нинель в этом расчудесном месте имелся небольшой домик с террасой, бассейном и обалденным видом на Атлантику. Окончание сезона принесло нам много приятных моментов, и мы совершенно искренне считали, что имеем право на короткий отдых. Что абсолютно не отменяло необходимости думать о будущем и строить далеко идущие планы.

- На короткую у нас с тобой две минуты и пятьдесят секунд, - Нинель отставляет свой стакан с соком и придвигает к себе блокнот.

В легкомысленном розовом бикини, в шезлонге у бассейна и на фоне океанских просторов она выглядит скорее моделью из журнала, чем строгим тренером. Я подсаживаюсь чуть ближе, чтобы видеть ее и слышать.

- За это время, - продолжает она, слегка хмурясь и теребя карандаш, - нам нужно приземлить три прыжковых элемента, три вращения и две дорожки… Или дорожку и комбинацию спиралей… Но тут с Артуром подумаем…

Она что-то размашисто черкает в блокноте.

Это были базовые требования к короткой программе на международных соревнованиях. Разумеется, я знаю их и так, без напоминания. Но Нинель размышляет вслух, и я не перебиваю.

- С вращениями тоже все более-менее ясно, да? – она, щурясь, бросает взгляд на возящуюся возле бассейна Фиону и, наконец, внимательно смотрит на меня.

Я молча киваю.

- Ну а вот с прыжками, дружок, что мы делать будем?

Мой ответ готов заранее.

- Двойной аксель, четверной тулуп и каскад лутц-тулуп три-три, - не задумываясь, с ходу, выдаю свой гарантированный вариант, принесший мне успех в прошедшем сезоне.

Нинель усмехается кончиками губ.

- Ты согласен на третье место в будущем сезоне?

- Нет конечно!.. – возмущенно хмурюсь я. – А почему?..

- Да потому что эту твою звездную серию, которую ты так лихо откатал сегодня, завтра будут делать все, кому не лень.

Она отбрасывает блокнот и делает большой глоток сока.

Я с ней категорически не согласен.

- Да ну, ерунда. Они не смогут. Никто не сможет. Кто там есть? Бородин с Денисовым? Так они вообще не факт, что продолжать будут. И..?

- Щедрик с Семеновым, - пожимает плечами Нинель.

- Ай, мама, я тебя прошу…

Нинель хмурится.

- Недооценка соперника – первый шаг к проигрышу, малыш, - наставительно произносит она.

- Но ты же видела обоих совсем недавно…

- Конечно. А Федин, точно также, видел тебя, - она салютует в мою сторону стаканом. – Поздравляю, улыбайся, и будь уверен, что каждый твой шаг, каждое движение, каждый вздох и взгляд на льду уже тщательно проанализированы, разобраны до основания и прикинуты для использования и Мишей, и Женей.

Я все еще не верю.

- Ну не будет же профессор тупо, в лоб копировать мою программу, - качаю головой. – Это глупо, да и какой смысл?..

- Конечно не будет, - Нинель снисходительно смотрит на меня, слегка склонив голову. – Он оценит все твои возможности, найдет слабые места и выдрессирует своих орлов так, что они порвут тебя как Тузик тряпку. Если мы вовремя не примем меры…

Я задумываюсь. Понимаю, что если не во всем, то уж точно во многом она права.

Нинель безжалостно продолжает загонять меня под плинтус.

- Не время почивать на лаврах, мальчик мой, - ее улыбка становится шире, демонстрируя маленькие, ровные, сияющие белизной зубы. – Чемпионаты в междулетье – самые коварные. Если мы с тобой не рванем вперед сейчас, то за нас это сделают ребята Федина. И тогда уже у меня появятся сомнения не только в победе, а и вообще в твоем участии в олимпиаде. Меньше двух лет осталось, Сереженька…

Окидываю ее исподлобья хмурым взглядом.

- Можно флип вместо тулупа впихнуть… - передергиваю плечами я.

- Вот только не нужно торговаться, - резко реагирует Нинель.

Замолкаю, понимая, что ляпнул глупость.

Нинель быстро меняет гнев на милость.

- Ладно, подумаем об этом когда вернемся, - милостиво машет рукой она. – Разложим аккуратненько все, что у нас с тобой есть, сядем вчетвером и решим… задачку. Да?

За неимением лучшего предложения, молча киваю.

Нинель встает из шезлонга и с наслаждением потягивается. В свои сорок пять лет она выглядит дай бог на тридцать. Знает это, и не стесняется демонстрировать.

- Еще два дня побездельничаю здесь с вами – и домой, - решительно заявляет она. – Работа не ждет. Да и девки твои там небось без надзора совсем обленились…

В разговоре со мной, Таня с Аней у Нинель всегда были «моими девками». О моих с ними далеких от целомудрия отношениях она, вероятно, догадывалась, но напрямую никогда на эту тему разговоров не заводила, ограничиваясь шуточками и намеками.

Поднимаюсь на ноги и встаю рядом с ней, поигрывая мускулами и уперев руки в бока. Знаю, что смотримся мы вдвоем очень неплохо. И она это тоже знает.

Нинель кладет мне руку на плечо.

- Можешь остаться здесь еще на неделю, - говорит она с улыбкой, – разрешаю. В конце концов ты заслужил немного отдыха… и от меня тоже.

Я усмехаюсь и мечтательно смотрю на океан и на пальмы вокруг. Еще неделя… Это фантастика!..

- Я еду с тобой, - произношу я серьезно.

Она смотрит на меня с удовлетворением и гордостью.

Ведь мы оба понимаем, что пока ты отдыхаешь, твой соперник – тренируется. И отбирает твои достижения…

Короткую же программу мы переработали полностью.

 

У бортика картина маслом. Рядком стоят Нинель, Федин и Шиповенко. И о чем-то вдохновенно перегавкиваются. При чем, Нинель с двух боков подпирают Мураков с Артуром и, такое впечатление, держат ее за локти. Женя хорохорится, хищно выставив клюв и засунув руки в карманы брюк. Между враждующими сторонами – добродушный, сияющий Профессор. Интересно, будет ли драка? Жаль не с кем на полтосик забиться…

Слева, на трибуне, замечаю знакомую фигуру и спешу в ту сторону, подальше от зоны боевых действий.

- Привет, Валет козырный.

Леша Жигудин ухмыляется во все свои хомячьи щеки и тянет в мою сторону ладонь.

- Привет, человек-успех, - бессовестно льщу я.

Усаживаюсь с ним рядом и рассматриваю тех, кто сейчас на льду.

Катают в основном парни – потому что завтра соревнования в мужской короткой программе. Почти всех знаю. Некоторых – очень хорошо.

Мимо нас вихрем проносится Васька Денисов, это в миру, а по протоколу - Василийс Денисофс, из Риги, ученик Кристофа Ламбьеля и надежда всей латвийской сборной. Черное трико и густой белокурый конский хвост на голове – разогнавшись, он с трудом закручивает тройной сальхоф, кое-как его приземляет и несется дальше, к противоположному краю стадиона.

- Ишь, сиганул, - комментирует Леша, - прям как великий сигун…

- Сёгун, - иронично поправляю я.

- Какая разница, - отмахивается Жигудин, продолжая валять дурака, - сам-то так сможешь?

- Ну-у, не знаю… - задумчиво тяну я.

Правда, не знаю. На столько топорно, на грани базовой оценки, я этот прыжок, наверное, и раньше-то никогда не делал.

Шурша лезвиями о лед, почти возле самого бортика проезжает веселый чех Кшиштов Джезина и, узнав нас с Лешей, жизнерадостно машет нам рукой. Кшиштов - прикольный парень и замечательный спортсмен, но, ему уже хорошо за тридцать и время его уходит. Покрутив тройки, он довольно чисто прыгает тройной тулуп, и сразу же, каскадом, двойной.

И все бы замечательно. С такими конкурентами мне на лед вообще можно было бы на одном левом коньке выезжать. А поди ж ты…

- Вон они, родимые, - словно прочитав мои мысли, кивает в левую часть катка Жигудин. – Команда мечты!

И правда. Ровным строем, как два солдата, вдоль борта уверенно закладывают беговые Мишка Щедрик и Женька Семенов. Женька первым идет на прыжок, подготавливается и лихо, с большим запасом по высоте, приземляет четверной тулуп, да еще и с усложненным выездом через кораблик.

Сразу же за ним прет как танк Мишка, рассекая лед. Я смотрю, и не верю глазам. Ну неужели…

Изготовившись, Мишка в последний момент резко поворачивается на сто восемьдесят градусов и, изо всех сил толкнувшись, взлетает в тройной аксель. Высоты у него достаточно. И скорость хорошая… И приземляется он со скрипом и хрустом, за которым тут же следует отвратительный звук обвалившегося на лед тела.

Знакомая картина. Вот, значит, как это выглядит со стороны.

Не меняя сосредоточенного выражения лица, Мишка быстро поднимается и катит дальше. А я не успеваю стереть с лица ехидную ухмылку.

- Нехорошо радоваться чужому горю, Валет, - наставительно произносит Жигудин. – Небось сам не так давно…

- Чуть не убился, - согласно киваю я. – Было дело. Но только чуть.

- Потому что тренера у тебя умные, - поводит бровью Леша. – И друзья-блогеры всегда подсуетятся…

И откуда он все знает?…

Молча улыбаюсь. Пускай думает, что хочет. Уж я-то не стану с ним излишне откровенничать.

Смотрим дальше на то, как катают парни. Я не спешу. У Нинель договоренность с организаторами, что я разминаюсь и тренируюсь отдельно от остальных участников-мужчин, но со своей школой. То есть мое время – вместе с девочками-одиночницами и парами Максима Таранова, попросившегося работать в «Зеркальном», под крылышком Нинель. Кстати, Масяниных парников, Женю Тихонову и Володьку Жарина, я уже встретил сегодня около раздевалки, и даже перебросился с ними несколькими вежливыми фразами.

- Слишком много беговых, - говорю я, провожая в очередной раз взглядом проносящихся мимо нас Щедрика с Семеновым, - тратят время и силы на разгон…

Жигудин хрюкает в кулак, подавляя смешок.

- Чему ты радуешься? – удивляюсь я.

- Да так, вспомнил… - он потирает лоб. – Ты сказал «беговые», вот я и…

- Ну да, - пожимаю плечами.

Леша жмурится, улыбаясь своим мыслям.

- А я ведь с Тихоновой познакомился на этом самом катке, знаешь ли, - говорит он.

- Ух ты! – искренне удивляюсь.

- Ага. Я как раз от Федина ушел… Без спецэффектов, конечно, но с нервами… В федре меня попрессовали, Бисяев лично грозился карьеру загубить… М-да…

Он замолкает, перебирая свои воспоминания, явно, далеко не всегда радостные.

- А почему от профессора ушел?.. – бестактно брякаю я.

И тут же получаю жесткий отлуп.

- Ага, щас. Вот так я тебе и сказал… - Леша хмурится, надувая щеки. – Ты думай иногда, о чем спрашиваешь…

Краснею до корней волос.

- Прости…

- Да ладно, - тут же остывает он, - ерунда. Так вот… Прихожу, значит, сюда, вижу, стоит у бортика, вся такая, с прической, в модном прикиде… Она тогда постройней была, не то что сейчас…

С трудом давлю ухмылку.

- Она своих танцоров тогда школила, Грищука с Платовой, готовила их. Ну и как раз что-то там им объясняла. И тут я приперся, молодой-красивый. Подхожу так к бортику, она меня краем глаза заметила и, на секунду отвернувшись от своих, бросила так, через плечо: «Давай-ка три прохода беговыми сделай, и ко мне потом подойди.»

Мне кажется, я начинаю понимать юмор ситуации…

- Ну а я-то одиночник, - продолжает Леша с усмешкой, - и терминологию эту танцевальную знал тогда плохо…

- Перебежки… – понимающе киваю я.

- Ну конечно. Ни о чем подобном я тогда не слышал. Перебежки - да, скобки, крюки-выкрюки – никаких беговых, твизлов, никаких этих там чоктао, - Леша качает головой. – Понятное дело, не совсем понимаю, чего она от меня хочет. Стою, как истукан. Тихонова замечает, что я не делаю того, что было сказано, оборачивается ко мне и такая уже, со звоном в голосе: «Я же тебе сказала, три прохода беговыми и подойди ко мне. Чего стоишь?» Ну и я так робко к ней: «Простите, Татьяна Вячеславовна, три прохода… перебежкаками?» И тут она уже всем корпусом на меня надвигается, как Титаник и орет: «Перебежками своими ты сейчас нахуй отсюда пойдешь. Я сказала три прохода бе-го-вы-ми!»

Меня скручивает в припадке гомерического хохота. Представляю себе эту картину.

- Вот ты ржешь, Серый, - грустно таращит глаза Жигудин, - а мне в тот момент было совсем не смешно. Первая же мысль была, куда я попал, с кем связался…

Он машет рукой.

- Ну а потом все-таки ты нашел к ней подход?

- К кому? К Шубе? – Леша кисло улыбается. – О чем ты? Привык и приспособился.

Пикировка между Нинель и Шиповенко, тем временем улеглась, и Женя удалился в сторону раздевалок, гордо задрав голову. Федин что-то весело сказал Нинель, явно разряжая обстановку, и, спустя мгновение, уже воодушевленно выкрикивал команды и напутствия своим спортсменам. Разминка подходила к концу, парни потихоньку выезжали со льда, а в дальнем конце стадиона, из двустворчатых ворот, уже готовилась выползти неуклюжая заливочная машина.

- Леш, - я поворачиваюсь к Жигудину, - как думаешь, долго еще нам с… мамой получится скрывать наши… э-э-э… родственные отношения от окружающих?

Он вскидывает брови, и даже как-то непонятно вздрагивает, то ли от неожиданности, то ли от чего-то еще.

- Ну и вопросики у тебя…

- Я же не просто так интересуюсь, - вздыхаю и развожу руками.

Леша понимающе качает головой.

- Таранов?

- Ну… Да.

- Макс, хоть и дурак, но болтать не станет, - уверенно говорит Леша.

- Да и хрен бы с ним, - грубо взрываюсь я. - Но ведь он где-то услышал. Кто-то ему сказал…

- Протекает где-то в хрустальном королевстве… - бормочет Жигудин, цитируя меня же.

Я ловлю ход его мыслей, но здесь мне есть что возразить.

- Не думаю, - медленно качаю головой. – Про меня и девочек у нас не знает только слепой, да мы и не скрываемся особо… А здесь информация из самого ближнего круга. В который Масяня не вхож…

Леша нервно теребит свой телефон, то доставая его из кармана пиджака, то засовывая обратно. Выражение на его лице очевидно нерадостное.

- Я не знаю, Сереж, - наконец говорит он. – Не хочу даже предположений делать…

- А ты узнай… - смотрю на него в упор. - Ты же можешь…

Он ерзает на сидении и отводит глаза.

- Нинель Вахтанговна?.. - начинает он.

- Пока не в курсе, - отвечаю я на незаданный вопрос. – Но ты же понимаешь, что будет, когда она узнает.

- Если узнает…

- КОГДА узнает, - я повышаю голос. – Это, между прочим, и меня касается, так что ничего скрывать от своего тренера я не собираюсь.

Леша кривится и, наконец, хмуро кивает.

- Я попробую…

- Спасибо.

Я вежливо наклоняю голову и делаю движение чтобы встать и уйти.

- Подожди секунду…

- Что?

- Тихонова завтра вечером тебя видеть хочет.

О, господи… Ну что на это раз?.. Вот, значит, для чего меня искал Леша…

- Приду обязательно, - мило улыбаюсь я…

Выкатываемся на лед всей компанией – Аня, Таня, Лиза, а также, Лена Сорокина – бывшая ученица Федина, теперь выступающая за Польшу, Женя Иванова, москвичка, выступающая за Азербайджан, Дина Истмяне из Вильнюса, другие девчонки, которых не так хорошо знаю, ну и я вместе с ними. Прохожу пару разогревочных кругов и подъезжаю к тренерам.

- Обратил внимание на трибуны? – Нинель наклоняется ко мне через бортик.

Смотрю по сторонам и замечаю справа дружную компанию моих соперников, во главе с Мишкой, с наслаждением рассматривающих девочек, а над ними, словно три коршуна высматривающих добычу, вижу сидящих Шиповенко, Таранова и Ламбьеля. В отличие от спортсменов, тренеры не улыбаются, а смотрят в мою сторону сосредоточенно.

- Надо же, какая популярность, - усмехается Артур.

- Покажи им, Серега, - высовывается у него из-за плеча Мураков, - чтобы физиономии не такие довольные были…

Я улыбаюсь, и уже хочу сказать что-то типа “Без проблем, сейчас сделаем…”, но Нинель мягко придерживает меня за руку.

- Не суетись, малыш, - еле слышно произносит она. – Давайте-ка сейчас по лайту, без фанфар, - говорит она громче, чтобы услышали Артур с дядей Ваней. Потихоньку. Постепенно. Пускай народ расслабляется. Да?

- Хорошо… – неуверенно киваю я.

- А целиковую программу мы с тобой вечером прогоним, когда все отдыхать пойдут…

Кто бы сомневался. Ну, вечером, так вечером.

Отталкиваюсь от бортика и еду в сто первый раз катать дорожки с вращениями, иногда скромно перемежая их несложными тройными флипами, тулупами и двойными акселями. Обычный тренировочный набор.

Я не напрягаюсь. Все движения отточены до автоматизма. И поэтому у меня масса времени на то, чтобы посмотреть по сторонам.

Лиза хороша. Это следует признать. Федин редко работает с девушками – его конек мужчины-одиночники. Но если уж берется профессор за девчонку, то это точно настоящий алмаз. И оттачивает он такой алмаз до состояния бриллианта, прилагая все свое мастерство.

В отличие от спортсменок нашей школы, выглядящих как подростки-недокормыши, Лиза невероятно женственна. Чувственные формы всячески подчеркиваются костюмами, которые откровенно не скрывают ее округлости, добавляя выступлениям неприкрытого эротизма.

Лиза старше наших девчонок, ей двадцать два года, и с большой долей вероятности можно предположить, что ее спортивное время на исходе. Пару лет назад она достойно сражалась за призовые места с нашей Катей Асторной. Но теперь… Не смотря на великолепную форму и достаточную по сложности программу, тягаться с Танькой ей будет очень сложно. А до Ани она вообще откровенно не дотягивает.

Мимо меня рыжим метеором проносится Таня, сосредоточенная, вся в себе, и почти без подготовки, взлетает в четверной тулуп. Идеальное приземление, сложный выход и овации с трибун в исполнении мужской части. Кто не знает – Таня первая из одиночниц, кто выполнила этот прыжок на официальных соревнованиях. На юниорском первенстве мира. Четверной флип, кстати, тоже первой сделала она на гран-при в позапрошлом году. Она вообще как-то проговорилась мне, что ее мечта – приземлить пять четверных в произвольной программе, выиграть олимпиаду и стать недосягаемой для всех. И почему-то я верю, что она своего добьется.

Если ей не помешает Аня…

А Аня может. В последние недели это стало совершенно очевидно. Не такая пленительная, как Лиза. Не такая эффектная как Таня. Она была стабильна и непоколебима, как скала, во всем, что она выполняла. То есть вообще. Практически абсолютно чистое катание и все элементы на максимальные гои. И если она доведет до ума свой лутц и к имеющемуся четверному тулупу добавит остальные квады, то… В этом случае нас будут ожидать очень интересные два сезона, включая олимпийский.

А ведь есть еще и Валя Камиль-Татищева, которая, если захочет, сможет вообще раскидать все фигуры на нашей шахматной доске и сыграть на ней свою, ну очень неожиданную партию…

По очереди подъезжаем к тренерскому штабу за указаниями. Нинель со мной практически не общается, полностью посвятив себя девчонкам. Артур тоже, больше внимания уделяет Ане с Таней – ко мне по его направлению у него претензий нет. Короче говоря, интересен я только Муракову.

- Не устал?

Дядя Ваня протягивает мне коробку с салфетками. Беру одну и протираю лицо.

- Нормально все, - говорю.

- Тогда все тоже самое еще раз, - приказывает он, величественно взмахивая рукой.

Выполняю…

В конце концов, даже не запыхавшись и мысленно показав язык разочарованным физиономиям из лагеря соперников, выкатываюсь со льда и шагаю в раздевалку…

 

- В восемь вечера тренировка. И без опозданий, да?

Киваю. Только что не беру под козырек и не щелкаю каблуками.

Нинель внимательно смотрит на меня, потом переводит взгляд на прижавшуюся ко мне Аню.

- Я тебя прошу, - обращается она к ней, - проследи, чтобы он дошел сюда вовремя. И сама тоже…

- Да, Нинель Вахтанговна, - хихикает Анька у меня из-под руки.

Нинель вздыхает, но тут же, улыбнувшись, кивает нам.

- Идите уже…

Кутаемся, я в куртку, Аня – в шубу, и почти бегом летим на выход, чтобы успеть улизнуть раньше всех остальных.

По дороге попадаем в поле зрение пишущей околоспортивной братии и мамашек с малолетними чадами, пришедшими ловить автографы у знаменитостей. Надеюсь проскочить, но не тут-то было…

- Ребята, да это же Ланской! Здесь!?

- Сергей, Сергей, подождите…

- Сергей, всего несколько слов…

Понимаю, что попались. Замедляю шаги. Клею на морду приветливую улыбку. Поворачиваюсь к ним…

Десять минут, потерянных на все тоже самое, что и всегда. «Как вы считаете?..», «Как вы оцениваете?..», «Ваш комментарий по поводу…». Терпеливо отвечаю на все вопросы. Аня спокойно стоит рядышком, держится за мой локоть. Ее узнали. Но вопросами не забрасывают. Пока. Все еще впереди…

Заканчиваю. Вежливо прощаюсь. Позирую для фото.

Вижу занятную пару. Молодая мама и совсем маленькая девчушка, лет пяти или шести. Смотрит на меня распахнутыми на пол лица полными страха глазами. Стоит на месте, истуканчиком. Мамашка же, молодая пигалица, модно и дорого одетая, подталкивает ее в спину и что-то шепчет. Наверняка что-то вроде: «Ну подойди, ну не бойся…» Легко сказать…

Сжимаю Анину руку. Подходим к ним сами.

- Привет, - опускаюсь перед ребенком на одно колено, - я Сережа. А тебя как звать?

- Анечка! - выпаливает малая.

Смеемся.

- Вот так совпадение, - Аня приседает рядом, - меня тоже…

- А мою маму зовут Лана, - добавляет мелкая, явно подсказанную ей раньше фразу.

Понимающе киваю и, подняв голову, подмигиваю пигалице.

Малявка тушуется, но, наконец, решившись, протягивает мне блокнот с пришпиленной к нему ручкой.

- Нарисуй мне картинку! – требует она.

Усмехаясь, забираю у нее блокнот и быстро, уверенными штрихами, рисую тоненькую, изящную фигуристку в позиции арабеска, скользящей на одной ножке, гордо закинув голову и разведя в стороны руки. Ниже витиевато пишу слово «Анечка» и схематичными троечками соединяю хвостик последней буквы «а» с коньком фигуристочки. Демонстрирую свои художества обеим тезкам, мелкой и той, что постарше, и, довольный забавной двусмысленностью, отдаю блокнот ребенку.

Осмелев окончательно, малая хватает меня ручонками за голову и громко, по-детски, чмокает в губы.

Смеемся.

Поднимаюсь, возвращаю сокровище мамашке.

- А у мамы дома есть твоя голая фотография, - доверительно, но так, что слышат все вокруг, заявляет мелкая пакостница.

Пигалица краснеет до корней волос, пытается как-то заткнуть фонтан красноречия, так неожиданно вскрывшийся у ее чада. Но неудачно.

– Из журнала, - важно уточняет Анечка, крепко сжимая блокнот.

Вот оно что! Моя поклонница, оказывается, далеко не дошкольного возраста…

Смотрю на погибающую от смущения пигалицу и не могу сдержать сарказм.

- Надеюсь, Лана, вы меня хоть не в туалете держите, - спрашиваю с обезоруживающей улыбкой.

Барышня чуть не плачет – то ли от смущения, то ли от еле сдерживаемого смеха. Галантно пожимаю ей руку и подмигиваю малявке.

Обнимаю хихикающую Аньку и тащу ее к выходу.

Уже на улице она, отсмеявшись, заглядывает мне в глаза.

- Ох, Сережка…

- Что?

- И как ты это делаешь, что от тебя все девки кипятком писаются?

- Ну ты скажешь тоже… - фыркаю я.

- Скажешь нет?

– Ты же не писаешься.

- Уверен?

Она резко останавливается посреди улицы.

- Проверь.

Замираю в недоумении.

- Сейчас же, - она блудливо проводит кончиком языка по губам, прикрывает глаза и разводит полы шубки, демонстрируя слегка раздвинутые, обтянутые черными колготами, ножки.

Прохожие обтекают нас, не обращая никакого внимания. Подхожу к ней вплотную.

Кладу ладонь на ее бедро, знакомой дорогой двигаюсь вверх. Немного поддергиваю короткую шерстяную юбку. Ласково глажу теплую, мягкую ложбинку… Она сводит бедра, сжимает мою руку и кладет свою ладонь мне на шею, чувствительно впиваясь острыми коготками в кожу. Голубые глаза сияют небом. На губах легкая улыбка.

- Запомни, Ланской, - шепчет она, не отрывая своего взгляда от моих глаз, - заведешь бабу – удавлю, рука не дрогнет. Ты мой… Только мой…

Ее дыхание почти смешивается с моим. Чувствую неудержимое, до физической боли, желание. И ужас от осознания того, что Аня не шутит…

- Ты согласна?..

Она лукаво щурится.

- Посмотрим…

У меня идет кругом голова. Я не верю, что это происходит…

Сжимаю ее между ножек и с наслаждением впиваюсь поцелуем в сочные влажные губы.

Аня сладострастно вздыхает.

- Согласна… - бездонный голубой взгляд, и я понимаю, что снова попался. - На сегодня… - с коварной улыбкой добавляет она.

Аня задорно смеется, выскальзывая из моих рук и не спеша, вызывающе, запахивает шубку.

Как же это я пропустил тот момент, когда полностью и без остатка стал ее рабом?..

На дурацкую же фотосессию для российского «Вог» меня позапрошлым летом сосватала Нинель. Денег мне не заплатили, но зато напечатали обширнейшее интервью, больше походившее на рекламный постер «Зеркального». Фотографировали в студии, в разных вещах и позах, но самой популярной фотографией стала одна, сделанная случайно, без подготовки, в тот момент, когда я переодевал рубашку. Разлетевшись мемом по всему интернету, это фото попадалось мне постоянно, а Анька с Танькой поставили его себе в телефоны на мой звонок…

 

Пятнадцать лет назад я приехал в Москву из Питера тренироваться у Нинель Тамкладишвили…

Нет, не так. Вот…

В три года моя бабушка впервые поставила меня на коньки…

Нет… Правильнее, наверное, начать с самого начала…

Итак…

Одним прохладным утром марта 1998 года, скоропостижно и неожиданно, вопреки своим планам и желаниям, в одной питерской больнице, молодая и малоизвестная широкой публике фигуристка Нина Ланская успешно родила меня. Я ее об этом не просил от слова совсем, но моим мнением, как водится, поинтересоваться забыли. Ну, родила и родила – спасибо и на этом. Тем более, что знакомство наше, едва начавшись, тут же прервалось на долгие годы. Но вы не подумайте, что моя мамочка была совсем уж отпетой стервой. Нет. Она просто очень хотела заниматься своим любимым спортом в своей любимой Америке, в чем я был для нее совсем уж досадным препятствием.

Моего отца, первого мужа Нинель, я никогда не знал. В Америку они уехали вместе, а вернулась она, четыре года спустя, уже без него, с новым мужем, мистером Фишером. Все это время я жил с бабушкой, мамой Нинель, которая, собственно, и научила меня ходить, есть, говорить по-русски и ругаться по-грузински. Она же и на каток меня привела, по старой памяти, как когда-то свою дочь.

По возвращении, Нинэль, быстренько подсуетившись, перетащила нас с бабушкой в Москву, однако же держалась от нас на расстоянии. Для меня, четырехлетнего, она была большой чужой тетей, которую я не любил и побаивался. Не знаю, что уж она там наплела Майклу, но он, очевидно, и по сей день не в курсе, что у Нинэль, кроме их общей дочери Фионы, есть еще один ребенок.

Она водила меня на каток и целенаправленно лепила из меня спортсмена. Пристраиваясь то там, то сям подрабатывать тренером, Нинель таскала меня за собой повсюду, то определяя в спортивно-оздоровительные группы, то подбрасывая своим друзьям и коллегам по цеху, то занимаясь со мной индивидуально. Для меня она была тренером, Нинель Вахтанговной, странной знакомой бабушки, которую она очень любила.

Когда я пошел в школу, она не повела меня за руку первый раз в первый класс, это сделала бабушка. Но я с удивлением обнаружил ее гуляющей с трехмесячной Фионой в коляске по школьному двору, когда собирался в тот день идти из школы домой. Как оказалось, она ждала меня, чтобы отвезти на тренировку…

Я сильно уставал, у меня постоянно не хватало времени на учебу, и был я, откровенно говоря, разгильдяем и троечником. Более-менее же моя учеба наладилась, когда Нинель открыла свою школу в «Зеркальном». Теперь у меня появилась возможность делать уроки не урывками, по вечерам и где попало на коленке, а в нормальном классе, похожем на школьный, в компании таких же как я страдальцев, под присмотром воспитателей.

В четырнадцать лет я выиграл свой первый юниорский старт. А месяц спустя умерла бабушка. Отбыв и отплакав все приличествующие этому событию мероприятия, Нинель собрала мои вещи и увезла жить к себе, в свой большой дом на Рублевском шоссе, который они купили вместе с Майклом Фишером. Самого Майкла, к тому времени, в ее жизни уже не было, но оставалась Фиона, с которой мы дружили и ладили. Примерно тогда же мне и была представлена во всей красе страшная тайна моего появления на свет. И стали мне понятны теперь и теплые отношения Нинель с бабушкой, и ее постоянное участие в моей жизни… И столь часто мелькающее в ее взглядах чувство вины и грусти. Не понимал я одного – зачем это нужно было так тщательно скрывать. Но вопросы задавать я тогда побоялся, а Нинель всего-то от меня и нужно было, чтобы я держал рот на замке. Что-что, а помалкивать я умел профессионально.

В шестнадцать лет я впервые вышел на взрослые соревнования. Это был, как сейчас помню, американский этап Гран-При. И выиграл я его тогда как-то ну совсем не напрягаясь, оставив далеко позади всех возможных конкурентов. Тогда же, в маленьком японском ресторане, где мы, так получилось, вдвоем с Нинель отмечали мою победу, я, наконец, решившись, вынудил ее на откровенный разговор. И получил порцию правды, с которой по сей день и живу. Оказалось все до банальности просто. В брачном контракте, который подписала Нинель, выходя замуж за Майкла, был маленький пункт, согласно которому, она лишалась права воспитывать и вообще видеться с их общими детьми, если вдруг выяснится, что у нее есть другие дети. Коротко и ясно. Просто у нее был выбор, на тот момент, я – давно брошенный и забытый, нежданный и нелюбимый, или неродившиеся еще дети от любимого человека. И Нинель свой выбор сделала. Представляете, что я почувствовал в тот момент? Вряд ли. Не знаю, как я ее не задушил прямо там. Я вообще начисто забыл, как мы в тот раз возвращались в Москву… Помню только, что не разговаривал с ней долго. И месяц, или чуть больше, домой ночевать не приезжал – жил в бабушкиной квартире.

Ну а потом все как-то само по себе устаканилось. Хотя нет. Не само. Тихонова меня как-то поймала в перерыве уж не помню каких стартов, и в свойственной ей манере, несколькими емкими фразами, дала понять, что лучшего тренера мне себе не найти. И если я чего-то хочу в спорте достичь, то нужно засунуть все обиды в одно место и просто работать. Достичь я хотел…

И в один прекрасный день, пришел на тренировку, как ни в чем не бывало, поздоровался с Нинель Вахтанговной, сделал комплимент ее новой прическе – она как раз перекрасилась в блондинку – и пошел работать. А вечером, на обычном месте, дождался пока она выедет из паркинга и привычно уселся на пассажирское сидение.

- Перебесился? – только и спросила она.

- Не дождешься, - ослепительно оскалился я в ответ.

Она усмехнулась краешками губ и рванула машину с места…

 

- О чем ты думаешь?

- О тебе…

Она тихо смеется. В полутьме я вижу ее, свернувшуюся калачиком на одеяле. Ореол темных волос на белоснежном фоне, плавные линии шеи, рук, бедра…

- Обманщик…

Обнимаю ее хрупкие плечи, прижимаю к себе, целую бархатную, влажную кожу.

Она расслабленно поддается моим ласкам, отвечая, скользя руками по моей спине и касаясь губами моей груди.

Но длится это лишь мгновение.

- Нам пора…

Она отстраняется, мягко, но настойчиво.

- Подожди…

Ловлю ее ладони и прижимаю к своим щекам.

- Нам правда пора.

Закрываю глаза, в надежде продлить этот миг хоть еще немного.

- Я люблю тебя…

- Я знаю…

Она соскальзывает с кровати, и еще целую секунду я любуюсь ее изящным силуэтом на фоне тусклого окна.

А потом реальный мир снова затягивает нас в свой водоворот…

 

========== Часть 8 ==========

 

Сижу в зале один. Ноги в шпагате, тело на полу, носом упираюсь в складку между прорезиненными спортивными матами. Уже ушли Кшиштов Джезина с Васькой Денисовым… За ними, молча махнув мне рукой, подхватив сумку ушел Мишка. Тишина давит и изнуряет. Под потолком на огромном экране прямая трансляция, без звука. Не смотрю. Не имею такого обыкновения. Меня не интересует, как выступают мои соперники. Мне важно только то, как выступлю я сам…

Пока катала предпоследняя разминка, я успел побегать, попрыгать со скакалкой, покрутить тулупов с лутцами… Теперь заключительная растяжечка – и в бой.

В дверь просовывается голова дяди Вани Муракова. Увидев меня, голова облегченно вздыхает и расплывается в улыбке.

- Ну что, боец, готов к труду и обороне?

- Всегда готов, - бодро киваю ему в ответ.

- Тогда давай на выход. Нинель Вахтанговна с Артуром уже ждут…

Я пристраиваюсь на скамейку, попеременно задираю ноги и проверяю, не отклеились ли налепленные гелевые диски на косточках, не съехали ли подушки под большими пальцами, на месте ли защита от давления шнуровки, а также пятки с ахиллом. Убедившись, что все как надо, натягиваю коньки и начинаю аккуратно шнуроваться. Времени у меня еще как минимум минут пятнадцать – раз за мной пришли, значит предпоследняя разминка уже откатала и сейчас будет заливка льда. Ну а потом на лед выйдем мы…

Мураков просачивается в зал всей своей круглой фигурой и аккуратно опускается на табуретку рядом со мной.

- В стане врага паника, - тоном заговорщика сообщает мне он.

Я ухмыляюсь.

- Да я уже понял… Щедрик с Семеновым шарахаются от меня как от чумного.

- Ну, а Федин на Нинель даже не смотрит, - хихикает дядя Ваня. – Всегда такой галантный, и ручку пожмет, и комплимент сделает… Сегодня – ничего. Надулся как пузырь и нос на сторону.

Удовлетворенно потягиваюсь.

- Я старался…

И правда, вчера на вечерней тренировке я выдал нашу с Нинель короткую программу как никогда задорно и весело, выполнив все элементы, как раньше говорили, на шесть-ноль. А по окончании – не преминул издевательски поклониться в сторону обалдевших и онемевших от увиденного Профессора и компании. Чем это для меня обернется в будущем я не знал – да и было мне на это откровенно плевать. Главное, что сейчас я чувствовал аромат ужаса, исходящий от моих соперников, и это меня бодрило и возбуждало.

- Ты давай сегодня без бравады, малыш, - Мураков хлопнул меня по колену, - а то я вижу, копытом бьешь… Не сорвись.

Я уже открыл было рот, чтобы отшутиться – на языке так и вертелось ехидное замечание. Но в последний момент передумал.

- Не сорвусь, Иван Викторович, - серьезно пообещал я.

- Ну и хорошо… - он встал и, кивком головы, указал мне на дверь. – Вперед.

Вперед и с песней…

 

Чему нас учит теория? Нинель неуставала мне вдалбливать ее азы с раннего детства.

- Последовательность элементов, малыш, - нравоучительно вещала она, - во многом определяется ощущением спортсмена. В процессе тренировок ты должен чувствовать, с чего лучше начать и как в дальнейшем выстроить программу. Да?

Иными словами, как хочешь, так и крути, только бы сил хватило докатить до конца и нигде не сорваться. В остальном – включай мозги и работай по обстоятельствам. Фигурное катание – это вам не шахматы, здесь думать надо.

Стою у бортика. Краем уха слышу, как объявляют балы доехавшего передо мной Мишки Щедрика. Во все глаза смотрю на Нинель. Улыбаюсь.

Она берет мои ладони в свои.

- Все нормально?

- Конечно, - уверенно киваю головой.

- Все помнишь?

- Как дважды два…

Она поправляет выбившуюся мне на лоб прядь и смахивает с плеча невидимую пылинку. Мой образ японского самурая со смешным колечком из волос на голове и коротким черно-красным кимоно выглядит ярко и уверенно. Музыка – аккуратная нарезка из «Турандот» и «Мадам Батерфляй» - подобрана и подогнана под элементы так, что комар носа подточить не должен. Осталось только все это собрать и выдать наилучшим образом.

- На лед приглашается…

Я невольно вздрагиваю. Эти слова, громом разносящиеся по ледовому стадиону, всегда застают меня врасплох. Не могу привыкнуть. Хотя, столько лет уже…

Она на мгновение сжимает мои кисти.

- Давай!

Ловлю взгляд ее темных, бездонных глаз. Мысленно посылаю все к черту.

- Ага…

Разворачиваюсь…

- Сергей Ланской!..

Оглушительно ревут зрители. На трибунах вспышки фотоаппаратов, плакаты с моим именем, какие-то флаги и шарики.

Отталкиваюсь, разгоняюсь, приветственно машу рукой в зал и по красивой дуге эффектно заезжаю в центр стадиона на исходную позицию. Один миг – и все погружается в звенящую, напряженную тишину.

Три-два-один… Поехали!..

Нельзя, говорите, выиграть за счет короткой программы? А вот посмотрим…

С первых же тактов набираю темп и захожу в первый элемент. Практически без подготовки, но зато со свежими силами. Беговыми назад вправо – аккуратно, но сильно. Заезжаю в длинную дугу назад на наружном ребре левого конька. Осторожно. Здесь главное не увлечься и не слететь нечаянно на внутреннее ребро. Разворачиваю тело наружу вправо. Приседаю на левой ноге, одновременно замахиваясь руками. Резкий упор правым зубцом в лед – толчок. Лечу, крутясь против часовой стрелки. С сухим хрустом приземляюсь на правую ногу. Выезд и тут же перебрасываю левую ногу вперед накрест. Разворачиваюсь всем телом налево и отталкиваюсь правой ногой. Взлетаю вверх – весь мир вращается вокруг… Звонко, сталью об лед, приземляюсь на правое лезвие, сразу выворачиваюсь в кораблик и выезжаю, эффектно прогнувшись и раскинув руки в стороны.

Стадион взрывается аплодисментами.

Ну, а тот, кто в теме, с широко раскрытыми глазами переглядывается, потому что комбинацию тройной лутц – тройной риттбергер, да еще и с усложненным выездом, не то что в коротких программах – вообще в мире мало кто может себе позволить выполнить, не наделав при этом кучи ошибок и не заработав отрицательных гое. А у меня же все чистенько, как по учебнику, выучено, выдрессировано, вымучено бесконечными часами тренировок с дядей Ваней. Так-то вот…

Я доволен, но не расслабляюсь. Впереди еще как минимум два сюрприза, которые мы с Нинель приготовили на сегодняшний вечер. Отдыхаю. Готовлюсь.

Разгон. Разворот на ход назад. Лечу по дуге, под углом к поверхности, на внутреннем левом ребре. Выбрасываю назад правую ногу и что есть силы толкаюсь правым зубцом и левой ногой одновременно. Выбрасываю руки вверх, словно подтягивая себя повыше. Огромная скорость, на которой я ехал, закручивает мое тело, словно винт. На мгновение теряю связь с реальностью, но в следующий миг со скрежетом и в облаке ледяной пыли приземляюсь на правое лезвие, выкатываясь назад из прыжка, вытянув левую ногу и разведя руки.

Ожидаемые овации зала. И не могу скрыть торжествующую улыбку. Потому что явственно представляю себе обалдевшие, вытянувшиеся физиономии у всех, кто выступал здесь до меня. Потому что из них только Мишка сподобился на четверной прыжок, и то на тулуп, да и тот с недокрутом. А у меня – флип. Чистенький, четверной. И гои я рассчитываю получить за него максимальные. Потому что тоже, потом и кровью, денно и нощно вбивал этот флип в лед, пока не приземлил таки раз и навсегда.

Разбавляю программу дорожкой шагов. Начинаю с одного края льда и планомерно, через центр, двигаюсь к противоположному. Крюк на правой, выкрюк на левой, троечки, скобочки… Чоктао, моухоки, твизлы… Все, как мы с Артуром планомерно учили, повторяли и допиливали до совершенства, до автоматизма, до «ночью встал, сделал, не просыпаясь и пошел спать дальше». Не самая, на мой взгляд, интересная часть программы. Но она обязательная. И за нее дают драгоценные баллы. А еще, оттанцовывая последовательность, я немного отдыхаю перед заключительным третьим приготовленным нами сюрпризом. Хотя… Сюрприз такой себе. Ничего особенного.

Привычно, с подсечек назад и влево, разгоняюсь и еду на правой ноге. Привычно разворачиваюсь в выпаде вперед и переношу вес на согнутую левую ногу. Резко вверх, руки прижаты к груди, и правую ногу вперед, чтобы скорость ушла во вращение. Вся жизнь за доли секунды перед глазами… Уверенно приземляюсь на правую ногу ходом назад… И красивый выезд.

Вот он. Любимый мой до боли во всем теле тройной аксель. Никуда от меня не денешься теперь.

Знаю, что времени у меня в запасе не так уж много, поэтому без затяжки и лишних бантиков запрыгиваю во вращение – заклон, волчок, комбинация со сменой ноги – все должно быть без помарок и докручено, чтобы не скатиться на первый уровень. На закуску либела, которую мы официально называем «летящим верблюдом» и плавный выход на последних тактах арии Калафа. Руки над головой. Оборот. Прогиб.

Вот и все!..

Миг тишины.

И трибуны взрываются в беснующемся в экстазе.

У меня болит спина, ноги, руки… Даже волосы. Я с трудом дышу, потому что ребра предательски врезаются в легкие, вызывая нестерпимые спазмы.

Но при этом я держу лицо.

Улыбаюсь. Радостно, но сдержанно. Раскланиваюсь на все четыре стороны. Машу руками зрителям, одариваю их воздушными поцелуями…

И, не спеша, по кругу, еду прочь со льда.

Нинель встречает меня лично, стоит перед Мураковым и Клеем, сама держит в руках мои чехлы. Это уже говорит о многом.

Подкатываю к калитке.

- Ну, молодец, молодец, - она протягивает мне чехлы и тут же обнимает за плечи.

Задыхаюсь от ее безумного аромата.

- Все сделал, - продолжает она, отстраняясь и рассматривая меня с ног до головы. – И каскад хорошо, и аксель, и квад отличный…

- Вращения там немного… - мямлю я срывающимся голосом.

- Ну, вращения твои как всегда, - она тут же меняет тональность. – Я тебе говорю-говорю, а ты не слышишь. Все время по-своему пытаешься, вот и получается…

Ну и хорошо. Ну и ладно. Значит все в порядке, все, как всегда. А то я уже было почти поверил…

С обеих сторон ко мне подскакивают Артур и Мураков, оба с улыбающимися до ушей лицами. Вот эти – да. Тут сюрпризов не будет. Радость совершенно незамутненная.

На диванчик в кисс-эн-край мы с трудом втискиваемся вчетвером. Каждому хочется засветиться. И на какой-то миг мне даже кажется, что встань я сейчас и отойди в сторону – это ничуть не испортит тренерам момента наслаждения моей победой. Разумеется, этого я не делаю, и с нескрываемым уже торжеством и самодовольством выслушиваю поставленные мне судьями баллы.

Кто бы ни говорил, но наша с Нинель задумка, во всяком случае на этом чемпионате Европы, удалась. Сработало тренерское чутье. Набрав в короткой программе рекордные на то время сто восемь с половиной баллов, я на десять с лишним очков обошел Мишку, моего ближайшего конкурента. Ну а поскольку на произвольной никто убиваться не собирался, по результатам двух дней соревнований мой отрыв составил только пять очков. Милостиво уступив Щедрику первенство в произвольной программе, я все равно по очкам выиграл золото. Даже не смотря на то, что бедный Мишка из кожи вылез и приземлил недосягаемые для него ранее два четверных прыжка.

Цели были достигнуты, и я в очередной раз убедился в том, что Нинель для меня, пока что, незаменима. Как и я для нее.

Что же до девчонок, то там вообще интрига не состоялась. Вполне ожидаемо Танька, упершись рогами в прыжки, получила низкие баллы за компоненты, а падение с тройного акселя в произвольной программе утянуло ее на третье место. Спасибо хоть не на четвертое. Серебро досталось девочке из Бельгии, Еве Хендриксон, которая, не смотря на травму бедра, показала очень неплохой контент. Ну а чемпионкой, вполне ожидаемо, стала Аня.

Лиза Камышинская, увы, подняться выше пятого места не смогла.

 

Накануне показательного гала-концерта, вечером, я пошел смотреть произвольные выступления танцоров. Вполне ожидаемо, лидерами оказалась прекрасная французская пара, Габи и Гийом. Фамилия Гийома была Пападакис, а Габриэлы - Цицерон, но мы все между собой, для простоты, называли их Пападакисами. Ребята на нас за это не обижались, весело отшучиваясь, хотя никаких романтических отношений между ними никогда не было. За все десять лет совместного катания.

После награждения, мы все - «зеркалята» и «фединские» - пошли поздравлять французов, делиться впечатлениями и просто общаться. Предстоял приятный вечер, который мы собирались провести все вместе, веселой и дружной компанией. По дороге к нам, словно снег на голову, свалился Крис Ламбьель со своими извечными хохмами и пошлыми шуточками. И в этот самый момент у меня в кармане завибрировал телефон.

Смотрю на экран, и понимаю, что ответить нужно.

- Алло!

- Валет, ты где сейчас?

Леша Жигудин никогда не утруждался такими условностями как вежливость или тактичность в телефонных разговорах.

- Где все, - отвечаю, - Пападакисов иду тискать. И тебе привет, кстати.

Он не обращает внимания на мой сарказм. И этому есть объяснение.

- Посмотри в «Телеграмм», когда один будешь, - устало говорит Леша. – Я там тебе подарочек переслал. От нашей общей знакомой.

- Э-э-э… Спасибо?

- Спасибо, Серый, это очень много, - ехидно хмыкает Хомяк. – Поэтому будешь должен.

Начинаю понимать, к чему он клонит.

- Неужели нашли?

- Нашли, нашли, - без энтузиазма в голосе говорит Леша, - только вот хорошего в этом ничего нет.

- Даже так?

- А ты посмотри – сам все поймешь.

У меня по спине пробегает предательский холодок. Предчувствие больших неприятностей.

- И слышишь, Серж, - Жигудин вздыхает, и голос у него уже совсем безрадостный, - мы думаем, что… э-э-э… твоему тренеру об этом нужно рассказать как можно скорее.

Это его «мы думаем» расстроило меня окончательно.

- Я понял, Леш…

Леша мгновение сопит в трубку.

- Давай, Валет, привет дамам…

Он отключается, не оставив мне шанса попрощаться.

Телефон в моей руке мелодично звякает, и на пиктограмке «Телеги» появляется красная клякса с циферкой «один». Мои друзья в десяти шагах от меня радостно обнимаются с Габи и Гийомом. Мне машут руками, зовут присоединиться. Улыбаюсь, машу в ответ. Виновато развожу руками, показывая на телефон.

Открываю приложение. Вижу присланный Лешей аудиофайл. Провожу пальцем по экрану и прикладываю телефон к уху…

Наверное, я уж очень сильно изменился в лице, прослушав короткую, не больше минуты, запись. Иначе, с чего бы Лизе, случайно бросившей взгляд в мою сторону, менять веселую улыбку на озабоченный вид и о чем-то шепотом говорить Тане, кивая в мою сторону. А вот уже и Танька на меня оглядывается… И Аня…

Натужно сглатываю. Провожу рукой по лбу… Ладонь мокрая и холодная… Цепляю на лицо беззаботную мину… Иду к ним.

- Серж, привет, - Гийом радостно тянет ладонь в мою сторону.

Габи с улыбкой подставляет щечку для поцелуя.

- Ребята, поздравляю, - изо всех сил изображаю приветливость, при этом, безбожно коверкая французские фразы, - это было потрясающе, правда.

Пападакисы расцветают. Ну вот. Я – молодец. Церемонии соблюдены.

Перекидываемся еще парой фраз и уступаем место журналистам и поклонникам. Меня тоже пытаются затянуть для интервью, но я вежливо отказываюсь, приглашая всех обращать внимание на сегодняшних чемпионов.

- Мы же обо всем с вами поговорили еще позавчера, - улыбаюсь я симпатичной девушке с микрофоном. – Тогда был мой день, а сейчас…

- Но вы… Вы… - она не находит слов, тушуется. – Вы на много интереснее…

Мимо воли усмехаюсь такой искренности.

- Простите, - наклоняю голову, - но не сегодня…

Прохожу мимо нее в сторону выхода.

Чувствую, как в мою руку проскальзывает маленькая теплая ладошка. Моя фея…

- Что с тобой, Сереж?

- А что со мной? – безмятежно поворачиваюсь к ней.

- Ты выглядишь так, словно привидение увидел.

Усмехаюсь. Обнимаю ее и целую в макушку.

Аня отстраняется и с подозрением смотрит на меня.

- Что случилось?

Понимаю, что не могу ей ничего рассказать, но и врать нет никакого желания. Беру ее руки в свои.

- Мне срочно нужно поговорить с Вахавной.

Она удивленно хмурится.

- Сейчас?

- Да.

- Но она в гостинице…

- Я знаю… Я еду туда. Извинись за меня перед ребятами…

Аня склоняет головку и кладет руку мне на грудь.

- Хочешь… Я поеду с тобой?

Конечно хочу… Но Нинель мне этого никогда не простит.

- Ну что ты, Аннушка, - ласково глажу ее по волосам. – Оставайся с нашими, веселись, отдыхай. У нас с Вахавной просто есть дела…

Аня кивает и вдруг лукаво поднимает на меня глаза.

- Дела семейные? – шепчет она.

Невольно дергаюсь. Неужели… Не может быть, чтобы даже она…

Аня заливисто смеется и обвивает руками мою шею.

- Если Вахавна попытается тебя соблазнить, я ее отравлю, - горячо шепчет она мне в ухо.

Облегченно вздыхаю и позволяю себе расслабленно улыбнуться.

- Я предпочитаю молоденьких, - отшучиваюсь я, - ты же знаешь…

- Знаю, - мурлычет Аня, прижимаясь ко мне. – Знаю…

Ох, Масяня, сукин сын, лучше бы ты молчал. Не пойми я теперь всего, не нервничал бы и не дергался от каждого слова…

Но даже огни моего родного Санкт-Перетбурга, проносившиеся в вечерней мгле за окном такси, навевали на меня в тот час не обычное умиротворение, а тоску и тревогу. Я не видел выхода из сложившейся ситуации. Тупик. И разрушенная жизнь дорогого мне человека. И, что самое печальное, я никак не могу повлиять на ситуацию. Даже прыгнув с моста в Неву. Хотя, это точно не выход…

Поднимаюсь на лифте на нужный этаж. Иду по пустынному коридору. Подхожу к двери ее номера. Незваный гость хуже татарина. А уж с такими новостями, как у мня – и подавно.

Стучу.

Она открывает почти сразу же, словно ждала за дверью. Но явно не меня.

- Ты?

Она поспешно запахивает халат, под которым, я, сам того не желая, заметил, ничего не было.

- Чего тебе, Ланской?

Слышу, как в душе, за неплотно прикрытой дверью кто-то плещется и гнусаво напевает. Зачем мне это? Я совсем не собирался проникать ни в чьи личные секреты…

- Прости… Мы могли бы поговорить?..

- Сейчас? Нет конечно…

Ее возмущению нет предела. Она раздражена. И явно считает мою выходку верхом наглости. Но я тоже не в восторге от всего происходящего.

- Через десять минут, - спокойно и твердо говорю, глядя ей прямо в глаза, - в баре внизу. Или через пятнадцать минут я снова поднимусь сюда.

Нинель молчит и удивленно смотрит.

Отхожу от двери. Поворачиваюсь. И медленно иду прочь.

Слышу, как за спиной глухо щелкает замок.

Придет…

 

Сижу в баре на высоком крутящемся стуле перед стойкой, тяну через трубочку диетическую колу. Вокруг ни души – в такое время все в основном либо еще гуляют, либо уже отдыхают в своих номерах. Постояв передо мной в выжидательной позе, разочарованно уходит в подсобку бармен. Я же молча жду. И вспоминаю позавчерашний вечер…

- Здравствуйте, Татьяна Вячеславовна!..

Захожу без стука в ее люкс. Как и было передано через Лешу Жигудина. Прохожу в гостиную.

Шуба восседает перед гримерным столиком в окружении парикмахерши и визажистки. Спиной к двери. Но отлично видит меня в отражении.

- Привет, мой дорогой, - весело восклицает она, улыбаясь мне из зазеркалья. – Проходи, садись, давно не виделись…

Делаю как велено. Аккуратно опускаюсь на свободный стул слева. Я без цветов – Леша сказал, что сегодня в этом нет необходимости – но инициативу проявлять мне никто не запрещал. Ставлю на низкий журнальный столик купленную по заказу корзину с фруктами. Шуба все видит. Легонько кивает. Оценила.

Девушки хлопочут вокруг нее, готовя к выходу в свет. Укладка прически, корректировка макияжа, свежий маникюр в тон ее сегодняшнего боа. Тихонова любит блистать. И у нее это получается. Не смотря на возраст.

Она никогда не начинает важных разговоров сразу. Всегда любит походить вокруг да около. Особенно, если ей что-то нужно. На этот раз Шуба позвала меня сама, а значит разговор быстрым не предвидится.

Четверть часа уходит на околовсяческие вопросы, типа, “как дела?”, “что нового?”, перемывание косточек общим знакомым и обсасывание скучных, никому не интересных сплетен. Еще минут десять обсуждаем шансы нашей сборной на предстоящих стартах. Я удостаиваюсь похвалы за исполненную мною короткую программу. Скромно благодарю.

- Ну а как, сынок, ты видишь свое будущее в спорте? – переходит, наконец, к главному Шуба.

Внутренне собираюсь. Пытаюсь понять, с какой стороны ветер дует.

- О, у нас планы грандиозные, - выдаю простецкую улыбку. – За два сезона подготовиться к олимпиаде. Ну и… Дальше Нинель Вахтанговна пока не заглядывает…

- Ниночка – большая умница, - понимающе кивает Тихонова. – Трудяжка, молодец. Только, вот, сложно ей.

- Всем сложно… – поддакиваю.

- Вот, девочку себе взяла обратно, - это она о Вальке, понимаю я, - правильно… Женечка ее бы только испортил…

Молчу. Не знаю, что сказать. Обсуждать тренеров, особенно чужих – дурной тон. Поэтому - пропуск хода…

Тихонова рассматривает себя в зеркало, задумчиво перебирая складки своего платья. Девушки почти закончили свою работу. Наводят последние штрихи. Наконец, она вяло машет им рукой и поворачивается ко мне.

- А не заскучал ли ты, братец, там в своем женском царстве? – произносит она без улыбки. – С одной стороны тренера на тебя много времени тратят… А с другой стороны, так как бы и недостаточно.

Она наклоняет голову набок и внимательно меня разглядывает.

Начинаю улавливать суть. И действую наобум, в лоб.

- А мне уходить некуда, Татьяна Вячеславовна, - говорю и смотрю ей прямо в глаза. – Только что к Шиповенко, но у него на меня ни сил, ни денег не хватит…

Шуба хихикает.

- У Женечки, наверное, не хватит, - кивает она, давая понять, что я правильно ее понял, - а вот у Афони - может быть…

- Федин? – не могу скрыть удивления я.

Она выдерживает паузу, наслаждаясь моим изумлением.

- Афанасий Иванович мог бы многому тебя научить, - произносит Шуба почти шепотом, - чего ты никогда не получишь от своей Нинель.

У меня перед глазами проносится вихрь воспоминаний. Мой недавний разговор с Профессором, показавшийся мне тогда совершенно странным и неуместным.

Злился, ох как злился Федин на Тихонову за то, что она тогда еще, давным-давно, увела у него Лешу Жигудина. По сей день в их отношениях чувствуется холодок. И что же это, она решила перед ним вину загладить? Или здесь что-то другое?

- Афанасий Иванович, - говорю я, - приглашал меня учиться у себя на курсе, когда я закончу карьеру. Вряд ли я ему интересен как спортсмен…

Шуба смотрит на меня с укоризной.

- Ты правда не понимаешь, что в своем «Зеркальном» ты еще чуть-чуть и начнешь деградировать? Они тянут тебя на дно, милый, об олимпиаде с ними ты можешь забыть уже сейчас…

Чувствую подкатывающую комом к горлу злость.

- Простите, - поднимаюсь и вежливо кланяюсь, - но я не заинтересован в вашем предложении.

- Ты не спеши, сынок. Подумай, - мягко перебивает она. – Не ошибись только.

Я открываю рот чтобы ответить, но она не позволяет мне этого.

- Будь осторожен, мальчик, - говорит она, и взгляд у нее делается недобрый, - а то, как бы конец твоей карьеры не наступил преждевременно…

В тот самый момент я почему-то совершенно не к месту подумал, какими же до невозможности противными духами пользуется наша дорогая и любимая Татьяна Вячеславовна…

Легкий шорох одежды. Она почти бесшумно подходит и садится рядом на соседний стул. Облокачивается о стойку. Смотрит прямо перед собой. Ждет.

Осторожно дотрагиваюсь до ее запястья.

Нинель нервно и резко одергивает руку.

- Объясни, что за срочность такая, - она говорит холодно, без раздражения, по-деловому.

Проклинаю себя за секундную слабость.

Достаю телефон, кладу между нами и включаю ей запись.

Нинель удивленно поднимает брови. Потом хмурится.

Голоса узнаваемы с первых же слов…

- Семочка, ну что ты так волнуешься? - интонации у Шубы по-матерински мягкие и ласковые. Так она говорит далеко не с каждым.

- Ой, я вас прошу, Татьяна Вячеславна, - развязный голос Авербаума, - было бы из-за чего волноваться. Просто обидно.

- Понимаю…

- И главное, - нервно продолжает он, - вместе же начинали. Можно сказать, не чужие друг другу. И вот, понимаешь…

- Сема, Сема, не горячись, - успокаивающе журчит Шуба, - ну подумаешь… Так сложилась жизнь. Ниночка работает со спортсменами, ты успешно делаешь программы. Шоу у тебя замечательные. Не пересекались до сих пор - так может не стоит и дальше поднимать этот вопрос?..

- А деньги, Татьяна Вячеславна? - визгливо перебивает ее Авер. – За каждое призовое место, на каждом старте – лаве, лаве, лаве. И все в один карман. Все ей. А чуть только заикнешься, дай спортсменов для чеса в межсезонье – нет. Заняты. Не по рангу. И как это понять? Это… Это не честно. Мы так не договаривались.

- Ну не сошелся же свет клином на «зеркальных», - пытается вразумить его Шуба. – Афонины мальчики всегда готовы, Лизонька тоже, Тамарочка никогда не откажет, Лена Стравинская…

- Да нахрена они мне сдались? - совсем уже идет в разнос Авербаум. - Четвертые места, Татьяна Вячеславна, у нас не продаются от слова совсем. Сколько я соберу на Камышинской да на Семенове? Когда все хотят видеть Озерову, хотят Шахову с ее квадами… Асторную с Камиль-Татищевой тоже…

- Ну, там у Жени свое шоу, свои правила…

- Да, знаю… - вздыхает Авер, - Клюв вцепился в этих двух своих девок как клещ, знает, что на золотую жилу попал…

В повисшей на несколько секунд паузе слышны звуки наливаемой жидкости и какая-то возня.

- Хуже всего с Ланским, - глухо ворчит Авербаум, уже слегка успокоившись. – Это вообще за гранью…

- Семен, тише…

- А что такого? – снова взбеленился Авер. - Никто не знает, что он Нинкин сын? Так я завтра сделаю так, что об этом будут писать во всех газетах… Мог бы и моим быть… Да только вот не так хорош я для нее оказался, как этот ее…

Снова пауза. Я вижу, как бледнеет Нинель, прикрывая глаза и нервно проводя ладонью по лбу.

- У нее в перспективе весь женский пьедестал, - глухо произносит Авербаум, - и стабильное золото в мужском одиночном. А еще она собирается делать свое шоу. И вот, уже в следующем сезоне я вообще не вижу, а где, собственно, мое место во всей этой конструкции. Если только…

- Если только? – переспрашивает Тихонова.

- Не знаете, почему они так старательно скрывают свое родство?

- Не знаю, Семочка, откуда мне… - я прям представил себе, как Шуба удивленно выкатывает свои маленькие глазки и дует губы.

- Наверное, - размышляет Авер, - есть у них, что прятать… Как думаете, хороший скандал мог бы сбить спесь с гаденыша?

- Семен! – возмущение в голосе Тихоновой почти искреннее.

- Мог бы, - сам себе отвечает Авер. – Хоть бы он тоже от нее ушел, как те две дуры… К Федину… В идеале так вообще к Шиповенко… Клюв от радости бы на стенку залез… Ладно, - звук отодвигаемого стула, - Татьяна Вячеславна, приятно было вас увидеть в добром здравии…

- Сема, - Тихонова говорит тихо, без обычного своего задорного звона в голосе, - ты только не делай глупостей, ладно?

- Ну что вы… - Авер мастерски изображает недоумение.

- Дела прошлые пускай в прошлом и остаются. – произносит она. - Не надо Нине вредить. Это я тебя прошу, понял?..

Ответа Семена Авербаума мы не услышали. Не известно, а был ли он, этот ответ. Отсчитав последние секунды на экране, запись закончилась.

В тишине пустого зала отчетливо слышен гул кондиционера и бульканье компрессора в огромном, на полстены, аквариуме.

Нинель сидит, склонив голову и спрятав лицо в ладонях.

Не в наших правилах, но…

Пододвигаюсь к ней ближе, обнимаю и крепко прижимаю к себе. Она поддается как безвольная тряпичная кукла.

- Держись, - шепчу я, - я тебя не брошу, я рядом…

Она поднимает на меня взгляд, устало улыбается и проводит рукой по моей щеке.

- Всю жизнь у меня из-за тебя проблемы, - произносит она шепотом.

Улыбаюсь в ответ, беру ее руку в свою.

- У меня тоже…

Это мы так шутим. Иногда. Чтобы разрядить обстановку.

Еще несколько секунд улыбок, и нежных взглядов, и прикосновений рук… Со стороны мы можем показаться влюбленной парочкой. Очень странной парочкой, в которой она более чем в два раза старше его… Но смотреть на нас некому.

Нинель первая приходит в себя и отстраняется. Эмоциональная пауза закончена.

- Кто уже?.. – спрашивает она, кивая на все еще лежащий на стойке телефон.

Я понимаю, о чем она.

- Масяня, - отвечаю, и тут же поправляюсь, - э-э… Максим Таранов.

Нинель не любит прозвища, которые мы так щедро раздаем тренерам и друг другу. Поэтому я стараюсь следить за своим языком.

- Еще кто-то?

- Пока нет… Не знаю. Макс сам мне на ухо шепнул. Его, похоже, гордость распирает от сопричастности к тайне…

- Дурачок… - усмехается она, качая головой. – Ну, с Тарановым мы как-нибудь решим…

- Послушай…

- Что?

Я набираюсь решимости, как ныряльщик перед прыжком.

- Если ты скажешь… Если будет нужно… Чтобы я от тебя ушел…

- Так! – она яростно хлопает ладонью по стойке.

Но я уже на полпути к бездне.

- Если ты решишь, что я должен поработать с… другим тренером… - набираю воздух, выдыхаю, - то я тебя пойму и сделаю, как ты скажешь.

- Об этом не может быть и речи, - она яростно сверлит меня взглядом, на бледных щеках проступает румянец.

И я понимаю, с восторгом, что я не один. Что за меня тоже есть кому бороться.

- Просто знай… - говорю.

Она качает головой. И очень быстро соображает, что к чему.

- Ты получил предложение?

Вопрос звучит как утверждение.

- От Федина, - легкомысленно киваю и пожимаю плечами. - Через Тихонову.

Она выжидающе смотрит. С наслаждением тяну паузу.

- Отказался, - наконец сообщаю я. – В резкой форме.

Люблю этот ее взгляд. Так она смотрела, когда я выиграл свой первый старт, когда приземлил свой первый четверной… Так она смотрит, когда гордится тем, что я и правда часть ее самой.

Нинель размышляет несколько минут, невидящим взглядом смотрит в сторону. Я ее не тревожу. Свое маленькое дело я сделал. Солдат сходил в разведку и доставил своему генералу важные сведения из вражеских тылов. На этом моя миссия окончена.

- Готов завтра к показательным?

Она снова настроена по-деловому, как всегда собрана. Как всегда, с холодной улыбкой и внимательным острым взглядом.

- Конечно, - киваю.

- Иди отдыхай…

И совершенно неожиданно, она протягивает ко мне руки, обнимает и долго-долго не отпускает. Как когда-то в детстве…

 

Вечер. Гала-концерт. Сегодня все катают показательные номера, поэтому народ слегка расслабился. Никто усердно не разогревается в зале, не прыгает сосредоточенно в коридоре, не мучает себя растяжками. Практически все участники, уже в костюмах, кучкуются своими компаниями, шутят, смеются, обсуждают всех и вся на своих многочисленных языках.

Мой номер предпоследний, после Пападакисов, но перед Аней. Она на этот раз главная сенсация турнира, и заключительный выход ею вполне заслужен.

В этом сезоне у меня подготовлены два показательных номера. Один, под названием “Джек”, я исполняю под музыку из “Пиратов Карибского моря” в образе капитана Спароу. И подготовка к нему занимает едва ли не весь вечер. Дредды, макияж, костюм – все должно быть в точности похожим, передавать дух оригинала, и при этом не мешать мне кататься и прыгать. Номер получился неплохой – как все показательные, это была сборная солянка из кусков произвольной и короткой программ, но тем не менее – Артур постарался, и зрители весь прошедший сезон принимали меня в таком брутальном, хулиганском виде довольно благосклонно. Но сегодня мы решили удивить и подпустить нежнятины.

Вообще, на эту музыку где-то с год назад я предлагал тренерам сделать обычную короткую программу. Мотивация была простая. Короткая у нас должна быть забойная, значит и сопровождение нужно брать такое, чтобы дух захватывало. Вот я и предложил арию Грингуара из “Нотр-Дам”. С небольшими доработками – добавить ритмичные вставки, сократить проигрыши и так далее – музыка вполне отвечала задачам. Но Артур, а потом, вслед за ним и Нинель, от моей идеи отказались.

- На показательный – пожалуйста, - был короткий вердикт главного тренера.

А когда я немного приуныл, Артур в своей жизнеутверждающей манере ободряюще похлопал меня по плечу.

- Не переживай, Серж, сделаем красиво. Всем понравится.

И мы действительно сделали.

Выкатываюсь на центр льда под неутихающий гром зала. Зрители еще не остыли от бурных проявлений в адрес Габи и Гийома. Но на меня запала вполне еще хватает.

Свет гаснет. И как по щелчку выключателя наступает тишина. Прожектор выхватывает меня из темноты ярким световым кругом.

На мне нет костюма. В сценическом понимании - полнейший минимализм. Белая футболка, серые джинсы-стрейч. Нет банданы – волосы свободно по плечам. Никакого макияжа. Те, кто привык видеть меня в различных ярких образах, надеюсь, удивлены и оценят контраст.

Это премьера номера. Кроме тренеров и кое-кого из наших его еще никто не видел.

Звучат первые такты музыки Коччанте. Поехали…

Плох тот актер, который не любит выходить на сцену. Плох спортсмен, не получающий удовольствия от соревнований. В нашем деле каждый из нас представляет из себя сочетание, сплав, своеобразный симбиоз актера и спортсмена, в необходимых дозах распределяющий свои усилия как на представление, так и на состязание. А дальше – зависит уже персонально от тебя.

Есть фигуристы, на которых публика смотрит, раскрыв в экстазе рты, каждый выход которых – это праздник. Канадец Мессинг, наш Игорь Бобрин и Елена Водорезова, Ламбьель в бытность свою одиночником – на них на всех ходили и ходят как на концерты любимого певца. Лиза Камышинская, кстати, тоже яркий тому пример. Потому что они делают шоу одним своим появлением. При этом, их достижения в спорте остаются, порой, весьма скромными…

Захожу в свой первый прыжок. От меня ждут красоты. И как бы сложно ни было – делаю. Тройной аксель… Чистое приземление и сразу же выход в кантилевер. Ноги корабликом, колени согнуты, туловище прогнуть к самому льду, руки за головой, почти касаюсь ладонями поверхности. Ничего не стоящий элемент. Несложный, если знаешь, как его делать. Но вам нравится. Я знаю. Смотрите…

Что же касается чистых спортсменов… Вот к примеру. Сможете вспомнить на вскидку трех последних чемпионов мира среди мужчин? А среди женщин? Парное катание? Танцы? То-то… Никуда не денешься – артистизм порой бывает не только недостаточным, но и излишним фактором для достижения чисто спортивного результата. Я не говорю о сиюминутной ситуации. Да на фамилии Ланской, Озерова, Шахова, Асторная у публики сейчас реакция не менее бурная, чем на фамилию Киркоров. Или Басков. Но мы – раскрученные фигуры, на нас телевизор работает практически все время, демонстрируя нас со всех сторон. Как в переносном смысле, так и в самом прямом, физиологическом. И учат нас тренеры в «Зеркальном» не только бегать быстрее, прыгать выше и отталкиваться сильнее, но и преподносить себя в выгодном свете в глазах, чего уж там, не очень требовательных дилетантов, обывателей, которых в мире подавляющее большинство.

А вот, кстати, фединских мальчиков этому почти не учат, упирая в основном на спорт и результат. И вот получается, что очередной чемпионат мира, Европы – чего угодно – снова выигрывает «Ланской и… э-э-э… еще двое россиян», при чем не зависимо от занятого места. Так уже было, и не раз, на первенстве России, например, когда Мишка, один или вдвоем с Женькой, совершенно заслуженно обходили меня на пьедестале. Но в свете софитов им, как и раньше, всегда мешала моя тень…

Задорно прохожусь дорожкой через весь лед и перебежками набираю скорость для следующего элемента. У нас же все должно быть красиво, правда? Эффектно размахиваюсь и запрыгиваю в четверной лутц. Приземление. Ойлер. Сразу же замах правой ногой и штопором вверх в тройной сальхоф. Приземление, выезд с безупречно дотянутым носком. В этот раз без сложностей, чтобы не пересластить. Слышу взрыв аплодисментов на фоне хрустящего под ногами льда…

Вот. А почему я говорю, что фигуристы – это помесь актеров и спортсменов? А потому что только у нас есть такая дисциплина в рабочем графике, как показательные выступления. За них не начисляют баллов и не дают медалей, но это неотъемлемая часть процесса, и, кстати, не такая уж и легкая, как может показаться. Показательные – это не просто вышел, покривлялся, скатал два круга и радостный уехал под аплодисменты. Точно также ставятся программы, разучиваются, допиливаются, совершенствуются. Точно также мы падаем и бьемся на показательных, как и на основной программе. Просто те, у кого жилка артистизма болезненно воспалена и не дает покоя, имеют шанс себя потешить. Кто еще так может? Представьте себе, ну, например, показательные выступления штангистов. Смешно ведь. При всем уважении, конечно же, но…

Рисую еще одну дорожку и под занавес выдаю серию разнообразных вращений, с прогибами, закрутами, сменой ноги и положения тела. Чувствую некоторую незавершенность. Два прыжковых элемента в программе – это как-то непривычно мало. Но Артур сделал такую постановку сознательно, на всякий случай, если показательную программу пришлось бы катать вечером соревновательного дня, после произвольной. Я мог бы конечно сымпровизировать на потеху публике, нарезать еще два или три прыжка, похулиганить, но… Все таки, я прежде всего спортсмен. Я слушаюсь своего тренера. Я делаю то, что мне говорят. И вольности, допустимые на тренировке, для меня неприемлемы на старте. В этом мы абсолютно похожи с Аней. И отличаемся от Таньки и Кати…

Финальная позиция в самом центре льда. Замираю одновременно с последним звуком музыки. Смотрю строго в направлении того места, где обычно сидят судьи. Привычка…

Аплодисменты, крики, свист, мягкие игрушки летят на лед в товарных количествах.

Раскланиваюсь на все четыре стороны и еду прочь, уступая лед Ане.

Еще один старт. Еще один выигранный чемпионат. Запись в рейтинговом журнале, медаль на стену… Призовые! Я люблю призовые деньги. Мне нравится, что они у меня есть… Хотя я очень мало трачу на себя, помимо экипировки и костюмов. Но само осознание того, что у меня есть немалые средства к существованию… Нет, не расхолаживает. Скорее успокаивает. И дает ощущение того, что все, чем я занимаюсь – не зря. Не пустая трата времени, сил и здоровья. Как, наверняка, думают многие…

- Ну что, малыш, завтра домой?

Мураков тычет меня кулаком в плечо и довольный улыбается.

- Так точно, - киваю я.

- И какие планы по возвращении?

Подвох ему не удастся. На эту удочку, дядя Ваня, я попался только однажды, в далеком детстве. Больше не будет.

- С утра на тренировку, - бодро рапортую я.

- Молодец, - ухмыляется он. – До завтра – свободен. Вопросы есть?

Энергично качаю головой. Вот теперь точно все. Можно идти гулять, хоть всю ночь. Можно зависнуть в каком-нибудь заведении. Можно даже пробраться в номер к девчонкам…

Но я, как и все мы, предпочту просто спокойно и крепко выспаться.

Тренеры знают об этом.

Именно поэтому по окончании соревнований они такие добрые…

 

========== Часть 9 ==========

 

Раз в два-три дня нас четверых, меня Аню, Таню и Валю тягают на всевозможные ток-шоу и развлекательные околоспортивные передачи на телевидении. Ходим туда, иногда по одному, иногда все вместе. Купаемся в лучах славы. Ну, и отдуваемся как за свою школу, так и вообще за всех наших фигуристов. В частности, за фединских, которых Профессор категорически отказался отпускать из Питера на съемки. Мероприятия эти, как правило, скучные, разнообразием не блещут – ну а что вы хотите, если людей в основном интересует вполне банальный набор информации, повторяющийся из раза в раз.

- Откуда вы родом?

- Из Санкт-Петербурга.

- О-у…

Иногда на этом все. Но если интервьюер немного в нашей теме, то может и уточнить.

- А вы никогда не тренировались у Афанасия Федина?

- Никогда. Я с четырех лет живу в Москве и кроме как с Нинель Вахтанговной ни с кем не работал…

- А сколько вам сейчас?

- Двадцать…

Здесь у многих срабатывает комплекс взрослого.

- И за такой короткий период вы добились таких феноменальных успехов…

- Послушайте, я в спорте уже шестнадцать лет, не так уж и мало, между прочим.

- Вам всего двадцать лет, но вы объездили весь мир, ваша популярность зашкаливает, вы обеспеченный человек, вы…

Обычным людям не всегда легко смириться с мыслью, что спортсмены, в отличие от них, начинают свою карьеру еще в раннем детстве. И если у других успехи, деньги, слава, если хотите, приходят в уже солидном возрасте, ну, годам к тридцати, например, то для нас это уже, как правило, время заката и подведения итогов. Поэтому приходится объяснять…

- Ага, - киваю с ехидной ухмылкой, - объездил. Везде был – нигде не отдыхал. Хотя нет, выспался в самолете по дороге в Австралию. Точно! Мое самое яркое и захватывающее путешествие.

- Э-э-э…

- Моя популярность, - продолжаю, – это плата за отсутствие нормального детства. Велосипед, рыбалку с отцом, футбол во дворе с соседскими мальчишками и поездки к морю на каникулах мне заменяли ежедневные двенадцатичасовые тренировки на льду, без выходных и праздников…

- Ну да, ну да…

- Ну а за все мое время в спорте у меня, среди прочих достижений, два сотрясения, порванные сухожилия на обеих ногах, выбитые суставы и переломы я уже сбился считать – и все это в перспективе хроника, на лечение которой и пойдут мои баснословные гонорары…

Иногда понимание приходит.

- Но, не смотря ни на что, вы счастливы?

- Конечно.

- И, если бы была возможность выбрать другую жизнь?..

- Никогда!

Табу на те или иные вопросы мы не устанавливаем. Просто сразу предупреждаем, что реагировать на провокации не станем. Но люди имеют право на удовлетворение своего любопытства.

- У вас есть девушка?

- Мы не обсуждаем личную жизнь, ни свою, ни других спортсменов.

- Но… э-э-э…

- Пожалуйста… Не нужно.

Обычно такие вопросы задают женщины, или на эфирах, ориентированных на женскую аудиторию. Как правило, мы знаем к чему готовится и какие темы будут наиболее интересны.

- Вами кто-то профессионально занимается?

- В смысле?

- Вашей внешностью. То как вы выглядите…

- Ах это… Нет. Это яот природы такой. И от папы с мамой…

- Они хорошо поработали… Вместе с природой.

- Спасибо…

- В вашей работе такой яркий образ больше помогает, или мешает?

- Яркий образ, - усмехаюсь, - скажете тоже…

- И все же.

- На результаты это не влияет, если вы об этом. Вообще никак. Судьи смотрят на наши ноги и руки. Лицо - это скорее второстепенный придаток. Но я отдаю себе отчет, что на ледовые концерты, шоу и на вот такие вот встречи зрители ходят в том числе и на меня. Поэтому хорошо выглядеть – это часть моей работы, которую я стараюсь выполнять также качественно, как и спортивные элементы.

- Вы не думали о карьере модели?..

- Нет, боже упаси. Что-что, а это точно не для меня…

Ну и все в таком роде. Когда я один все вопросы в основном крутятся вокруг этих тем – мало кто спрашивает о тренировках и соревнованиях. Зато, когда мы приходим компанией, то тут уже на сцену выходят любители всеобщего внимания, Анька с Танькой, и трещат без умолку. С ними получается гораздо интереснее, чем со мной.

Мне запомнилось одно интервью, на которое меня пригласило известное спортивное интернет-издание. Я согласился только потому, что ведущей должна была быть известная в прошлом фигуристка, с которой я был знаком с детства и от которой не ожидал никаких сюрпризов. Но в последний момент выяснилось, что она занята в параллельном проекте и со мной будет разговаривать другая барышня, не имеющая к нашему спорту никакого отношения. Приуныв было, я приготовился к стандартному набору нудных тем. И был приятно удивлен, когда буквально сразу после традиционного приветствия и представления она задала совершенно оригинальную тему разговора.

- Сереж, вот смотри, я в фигурном катании вообще ничего не понимаю…

- Да я тоже… - смеюсь.

- Да ладно тебе, я серьезно.

Улыбаюсь, сидя напротив нее в кресле. Она мне нравится.

- Я, когда готовилась к этому интервью, такой план себе написала, что у тебя спросить обязательно, на какие темы вывести, где-то важное отметила, где-то не очень…

- Ух ты, интересно…

- Да. Но вот первое, что я хочу спросить… Это то, что меня всегда ставит в тупик, когда я смотрю, как вы соревнуетесь… Вот эти прыжки, которые вы делаете… Они… Как вы их отличаете? Там же у них у всех и названия разные…

- Совершенно верно.

- И виды.. Сколько их, четыре разных, или пять?

- Шесть.

- Шесть… - повторяет она. – Шесть разных прыжков, которые вы все выполняете в своих программах.

- Ну, не обязательно все. В короткой программе, например, прыжков может быть не больше четырех, при чем два из них в каскаде…

- И все они между собой имеют какие-то отличия, да?

- Конечно. С какой ноги прыгаешь, с ребра или с зубца, направление движения тоже…

Я вижу в ее глазах неподдельную заинтересованность. Не удивительно. Прыжки в фигурном катании – это самый захватывающий и самый трудный для восприятия элемент, особенно если ты ничего в этом не понимаешь…

- Хочешь научу их различать? – спрашиваю я с видом заговорщика.

- Конечно…

- На самом деле все просто, нужно запомнить основные позиции, движения, ну и привязать их к названиям…

- Расскажи, расскажи…

- Смотри…

Придвигаюсь поближе к столу, беру лист бумаги и ручку.

Меня так не учили. Мы разучиваем прыжки по одному и не сразу. Месяцами. Годами. Впитывая теорию вместе с практикой, записывая эти знания своей кровью и скрепляя синяками. Рассказывать, сидя в тишине и комфорте, на много проще.

Первое и основное отличие – это заход. Пять из шести прыжков выполняются с заходом с движения назад. И только один с движения вперед. Это – аксель. Можно уточнить, что это реберный прыжок с левой ноги с внешнего ребра. Но чтобы его узнать – это не важно. Главное, если видите, что спортсмен перед самым прыжком разворачивается с движения назад и прыгает лицом вперед – значит он прыгает аксель.

Далее. Из остальных пяти прыжков, два выполняются с правой ноги, а три с левой.

Если спортсмен едет задом на правой ноге, а перед самым прыжком резко бьет левым зубцом о лед, отталкиваясь, как бы, двумя ногами, то это называется тулуп.

А если в процессе такого же движения назад левая нога перебрасывается накрест через правую, после чего спортсмен прыгает, отталкиваясь одной правой ногой с раскруткой против часовой стрелки, то это риттбергер.

Обычно тулуп и риттбергер цепляются в каскад в качестве вторых или третьих прыжков, потому что с первого прыжка приземление всегда на правую ногу, а эти два как раз и прыгаются с правой.

Три других прыжка, которые выполняются с левой ноги, немного труднее определить, для неопытного взгляда, но если часто смотреть соревнования и обращать внимание на то, что говорят комментаторы, научиться их различать тоже можно.

Сальхоф. Ход назад, на левой ноге, точнее, на внутреннем ребре левого конька. Правая нога свободна, а перед самым прыжком делает замах вокруг тела против часовой стрелки, закручивая спортсмена. Допускается чиркнуть правым коньком по льду во время замаха. Некоторые позволяют себе перед прыжком еще и опереться на мгновение на правую ногу, создавая таким образом дополнительное усилие для движения вверх. Так наши девчонки прыгают четверные. Это не поощряется, но пока и не наказывается судьями. А раз нет прямого запрета, то можно пользоваться, что многие и делают.

Оставшиеся два прыжка, флип и лутц, непрофессионалу отличить сложнее всего. Но внимательный человек, все же, может увидеть разницу.

Оба выполняются, естественно с хода назад, с левой ноги, по технологии похожей на тулуп, то есть с отталкиванием или ударом зубцом правой ноги, по льду в момент прыжка. Отличие в том, что лутц выполняется с левого наружнего ребра, а флип - с левого внутреннего, с резко выброшенной назад правой ногой. Иными словами, следить нужно, в какую сторону наклонено тело спортсмена. Если вправо, то флип. Если влево, то лутц.

Иногда, кстати, лутц можно сперва ошибочно принять за риттбергер, потому что при его выполнении фигурист тоже, бывает, перебрасывает левую ногу накрест на правую. И здесь важно смотреть дальше потому что перед самим прыжком, правая нога высвобождается и дальше спортсмен уже едет на левой, в то время как на риттбергере переброшенная левая нога остается свободной.

- Вот как-то так… Но это, понятное дело, мы не берем такие тонкости, как докруты-недокруты, явные и неявные ребра, сложные заходы и выезды…

- Да, конечно…

- Так, на простейшем уровне. Чтобы можно было блеснуть перед собеседниками, сидя у телевизора, и гордо прокомментировать, типа «отличный лутц», или «удачный аксель» еще до того, как об этом скажет комментатор.

Свои объяснения я сопровождаю рисунками на бумаге, изображая что-то вроде комиксов с катающимися в разные стороны фигуристами.

Моя собеседница завороженно следит за мной.

- Ты еще и рисовать умеешь!

- И крестиком вышиваю, и на гитаре… - ерничаю я.

Она смеется, и наш разговор дальше переходит в уже привычное, наскучившее мне русло…

А однажды, помимо нас четверых, на очередную съемку пригласили еще и наших тренеров.

И не куда-нибудь, а на одно из самых рейтинговых шоу на центральном канале, да еще и в прайм-тайм. Отказываться от такого было не принято.

Нинель для порядка посопротивлялась немного, но потом согласилась при условии, что Артур с дядей Ваней возьмут инициативу на себя и оградят ее от необходимости отвечать на каверзные вопросы.

Наша с девчонками миссия в тот раз свелась к минимуму – сидеть в первых рядах зрителей и изображать восторг перед камерами. Поэтому во всех подробностях я это мероприятие не запомнил. Так, кое-какие эпизоды.

Отвертеться от ответов у Нинель не очень получилось. С первых же минут харизматичный, улыбающийся ведущий впивается в нее как клещ.

- Вот она, королева нашего льда! – тараторит он, не сводя с нее взгляда. - Кхалиси отечественного фигурного катания… Нинель вьюгорожденная… Мать наших прыгающих драконов…

Едва присев на диванчик, между Артуром и Мураковым, Нинель вынуждена встать и раскланяться под гром рукоплесканий.

- Как это вы их хорошо назвали, - комментирует она, кивая в нашу сторону. - Главное – правильно…

Драконы ослепительно скалятся в развернувшиеся камеры и усердно хлопают в ладоши.

- Я позволю себе, - льстиво продолжает ведущий, - замереть в минуте восхищения перед лицом совершенства…

Совершенство снова усаживается и царственно машет рукой в его сторону.

- Достаточно десяти секунд восхищения, - парирует она, - у нас еще вечерняя тренировка сегодня. Времени мало…

По залу проносится одобрительный гул и хихиканье.

А дальше все катится по уже знакомой колее.

- В чем секрет спортивных достижений ваших учеников?

- В постоянной работе, самоотдаче и нацеленности на успех.

- Вашу школу называют фабрикой чемпионов. Как из обычного спортсмена сделать чемпиона?

- Ну смотрите… Обычный спортсмен делает на тренировке все, что может. Будущий чемпион, сделав все, что может, делает еще и все, что нужно для победы. Вот и весь рецепт.

- Кто из вашего звездного состава, - широкий жест, и камеры снова поворачиваются к нам, - является вашим самым любимым учеником?

Как по команде меняем сонные физиономии на радостные и заинтересованно слушаем, что ответит Нинель.

- Моя дочь Фиона, - не задумываясь произносит она. – У нас на работе семейственность, поэтому вся моя любовь – ей.

- А… э-э-э…

- А всем остальным, - холодная улыбка, - тычки, подзатыльники, а также все мои силы, внимание и здоровье… Пока это все еще при мне.

- Вы не любите давать интервью…

- Ну с вами же я разговариваю.

- Знали бы вы, чего это стоило!

- Я обязательно поинтересуюсь у нашего менеджера…

- И все же, заполучить вас на разговор довольно сложная задача.

- Я не считаю себя медийной личностью. Для общения с журналистами у нас есть Артур Маркович, - легкий поворот головы в сторону Клея. – Вот он, на сколько я знаю, никому не отказывает.

Артур с готовностью кивает, подтверждая ее слова. Он и правда чаще всех из тренерского штаба светится в телевизоре и Ютьюбе. Заполняет информационный вакуум.

И так далее, и тому подобное.

Целый месяц, который у нас образовался между чемпионатом Европы и чемпионатом мира мы развлекаемся, играя телевизионных звезд.

Но это все – в редкие часы отдыха. Основная же часть жизни, как обычно, проходит на льду…

- Валя, ну что это такое?

Клей возмущенно кладет руки на бортик, буравя взглядом переминающуюся перед ним Вальку. Балеринка сегодня явно не в духе – несколько раз подряд завалила каскад лутц-тулуп. Как будто вообще его никогда до этого не делала.

- Три раза ты заходишь, из четырех, и три раза не выполняешь, - выговаривает ей Артур. – В чем дело? А? Ты определись, пожалуйста, ты делаешь каскад, или мы снимаем элемент с программы.

Валя что-то бормочет в ответ, тихим голосом, явно собираясь разреветься. Клей неумолим.

- Если будут продолжаться падения, то зачем мне это нужно? Так что, снимаем?

Валя отрицательно трясет головой.

- Тогда иди и делай. Покажи пожалуйста правильно выполненный элемент…

Балеринка шмыгает носом и, собрав волю в кулак, решительно наклонив голову, из последних сил едет крутить каскад.

Убивается малая не просто так. Все дело в том, что случилось у нас непредвиденное. Буквально через пару дней после окончания чемпионата Европы, из Питера пришла новость, что Лиза Камышинская, наша третья девочка в сборной, сломала на тренировке ногу и со старта на мире снимается без вариантов. Лизу, безусловно, жалко. Но Нинель не была бы собой, если бы не воспользовалась ситуацией. Два телефонных звонка, визит в федерацию – и вот Валя Камиль-Татищева уже в основном составе сборной. И времени у Вали на подготовку – месяц. А раз так, то накатывать программы бедной балеринке теперь приходится в олимпийском режиме, с утра и до вечера.

Вот Клей ее и прессует от души, выводя на пристойный уровень.

В дальнем конце льда стайка малышей кружит вокруг Муракова. Дядя Ваня ведет прыжки у младшей группы, обучая начинающих азам наших основных элементов.

- Нет, Катя, Катюш, смотри на меня. Смотри… Вот не так скрючивайся на выезде, не надо. Свободно. Вышла и расправила плечи. И спину. И носок дотянула. И руку правую не вниз, а праллельно…

Смешной, кругленький, невысокого роста, он чисто и технически грамотно демонстрирует идеальный выезд.

- Поняла? Ну давай… Маша, Маша! На меня внимание. За дыханием следи. Дыхание – это твои силы, которые нужны твоим ногам. Не надо вот это вот, набрала воздух и держишь, а потом отдышаться не можешь. Вдох – движение. Движение – выдох. Грудь дышит, не живот…

На старшем льду, у нас, сегодня контрольные прогоны. По очереди катаем свои программы, без дорожек и связок. Только прыжки и вращения - для экономии времени и сил. Нинель сосредоточенно колдует за монитором своего ноутбука, тщательно отслеживая кто и как катается. Параллельно записывает в своем блокноте наши баллы – листочки, которые потом выдаются нам, и которые мы храним годами. Вехи нашей жизни.

Сегодня рядом с ней сидит Масяня. Максим Таранов. Тренер единственной в нашей школе спортивной пары. Женя Тихонова и Володя Жарин как раз докатывают свою короткую программу – бодро, эффектно, уверенно. Парное катание – это вообще очень зрелищные соревнования. Все эти поддержки, подкруты, выбросы – элементы, которые мы, одиночники, не делаем – чередуются со знакомыми нам прыжками, вращениями, дорожками. Смотрится прекрасно. Но…

Не понимаю я парное катание. Вообще. Каждый раз, когда смотрю как катаются пары, не могу отделаться от ощущения плохо поставленного шоу двух неудавшихся одиночников, которые ползают по льду, мешая друг другу и периодически сталкиваясь. Иногда говорят, что неполучившиеся одиночники идут в танцы. Ошибаются. Некоторые, к сожалению, идут в пару, теряя класс. Да, конечно, в парном катании множество красивых и сложных элементов, которые не под силу одиночникам. Но все равно, каким-то духом ущербности веет от этой дисциплины. Не знаю… Всю жизнь провести на льду с осознанием того, что максимум, на что ты способен это средней сложности каскад тройной тулуп - тройной риттбергер, при этом понимая, что большего от тебя не ждут вообще и никто… Понятное дело, этими своими крамольными мыслями я делюсь далеко не с каждым. Но однажды на сборах я ляпнул что-то подобное Сашке Эненбергу. В ответ всегда жизнерадостный и добродушный Домкрат как-то сразу потускнел и опустил глаза. И когда я уже мысленно проклял себя за свой поганый язык и набрался духу для искренних извинений, он вдруг пожал плечами и махнул рукой.

- Не всем же дано квады приземлять, да, Валет?.. А что делать?

- Идти в танцы…

- Не интересно. Там нет драйва. Нет адреналина… А здесь я хотя бы могу быть лучшим среди таких же как я. Лучшим, среди худших…

Вот и понимайте как хотите. Но ведь и в самом деле, кто мешает парникам включать в свои программы вращения четвертого уровня, да те же прыжки, более сложные и дорогие? Никто, на самом деле. Но они этого не делают. Никогда. Почему? Вот потому самому…

Женя с Володей заканчивают свой прокат и заезжают в калитку. Масяня тут же возникает рядом с ними с двумя комплектами чехлов в руках.

- Хорошо, молодцы, - хвалит он своих подопечных, - и тодес на четвертый уровень сделали, и вращения. Далеко только разъехались вон там вот…

У меня на секунду складывается впечатление, что Макс старается успеть вперед Нинель со своими комментариями и разбором проката. Чтобы утвердить свой авторитет… Или не потерять…

Нинель не вмешивается, молча щелкая что-то на компьютере и черкая в своем блокноте. Наконец, еще раз внимательно проглядев свои записи, она аккуратно вырывает исписанный лист и протягивает его ребятам.

- Я сегодня как технический судья у вас, - улыбается она краешком губ.

- Судья строгий, но справедливый, - тут же лезет со своей репликой Таранов.

- Ваше дело, Максим Леонидович, принимать к сведению мои оценки или нет, - Масяня делает было попытку что-то возразить, но Нинель, не обращая на него внимания, продолжает, - но я вас уверяю, что на старте они мало чем будут отличаться.

С ее стороны это не пустая бравада. С введением новой системы оценивания, Нинель одной из первых прошла квалификационные экзамены по техническому судейству и одно время даже работала судьей на международных соревнованиях. Так что ее слова – это констатация факта. Хотя, и легкая попытка уязвить Максима тоже, не без того.

Володя и Женя, в сопровождении Таранова, уходят в раздевалку, и мы остаемся вместе с Нинель нашим уже сложившемся коллективом – я, Таня и Аня.

- Ну что, звезды на льду, - Нинель кивком головы подзывает нас ближе к себе, не отрываясь от компьютера, - кто сегодня хочет поработать?

- Я! – с готовностью протискиваюсь между девчонками и строю угодливую физиономию.

- Ты… - она, щурясь, рассматривает что-то на экране. – Ты у нас… как всегда… в первых рядах. Хорошо.

Анька с Танькой, не говоря ни слова, разъезжаются в разные стороны и возвращаются к прерванным раскаткам.

Нинель наконец соизволяет посмотреть в мою сторону.

- И что мы с тобой сегодня делаем?

- Каскад тройных лутц-риттбергер, четверной флип и триксель, - без запинки рапортую я, перечисляя элементы своей короткой программы.

- И все вращения, - уточняет Нинель.

- И вращения, - утвердительно киваю я.

График подготовки у нас сейчас интенсивный – утром контрольные прогоны коротких программ, вечером – произвольных. Раз в два дня – целиковые прокаты. И если все гладко и без серьезных ошибок, то есть шанс ограничиться одним разом для того и для другого. Но гладко бывает далеко не всегда. Срыв двух элементов, или одно падение, и тебе сразу же выключают музыку. Это значит попытка не засчитана. И ты идешь в конец очереди и ждешь чтобы повторить все заново. У меня без ошибок не получается ни разу.

Тренировка – это не выступление. Здесь нет того волшебного ощущения соревнования, микродозы адреналина, за счет которой получается то, что мы называем «плюс-старт», когда кажется, что весь стадион, все зрители тебе помогают, и ты дополнительно собираешься и делаешь то, на что, казалось бы, раньше не был способен. Тренировка – это рутина. Ежедневная, ежечасная. Работа с ошибками. И работа над ошибками.

Звучит мой Пучини, и я энергично рассекаю перебежками вдоль бортика. Вылетаю по дуге в центр, меняю ногу и со свистом ввинчиваюсь в тройной лутц. Приземление, группировка, взмах руками, толчок… На недокрученном ребре я со скрежетом валюсь с риттбергера на лед, едва успевая поджать голову к груди. Проскользив на заднице несколько метров, выдыхаю. Не спеша поднимаюсь. Потираю ушибленное бедро. На полутакте замолкает музыка…

Нинель не смотрит в мою сторону, делая пометки в своем блокноте. Ей нечего мне сказать, а мне нечего ожидать. Мы оба знаем, в чем причина моей ошибки и что нужно делать для ее устранения.

Девчонки снова перед Нинель, и она кивает Ане. Значит Таня следом за ней. А потом снова моя очередь. А пока… Возвращаюсь на раскатку. Наушники в уши – чтобы не отвлекаться на чужую музыку… Выполняю полученные ранее задания. Твизлы, моухоки, тройки, скобки. Крюк на левой, выкрюк на правой…

И так каждый день…

 

- Прости, сегодня нет…

Она уклоняется от поцелуя и выскальзывает из моих объятий. Удивленно смотрю на нее.

- Что-то случилось?

- Нет. Все, пока…

Аня разворачивается и уходит в сторону паркинга, на ходу доставая телефон. Длинные вечерние тени скрывают ее тонкую фигуру, оставляя лишь неясное очертание светлой куртки с флуоресцентными вставками на рукавах. Неприятное чувство абсолютного одиночества холодными щупальцами просачивается мне в душу.

Наверное, в каждых отношениях, рано или поздно, наступает момент, когда на смену безумной и безоглядной страсти приходит некое спокойствие. Охлаждение. Или равнодушие. Не знаю, скорее всего это естественный процесс. Просто, когда это происходит постепенно, ты успеваешь к этому привыкнуть и осознать. А когда сразу и вдруг… Еще утром, на раскатке, Анька смеялась, шутила, рассказывала что-то веселое. После обеда я заметил, что она немного погрустнела, но не стал ее ни о чем расспрашивать, чтобы не сбивать настрой перед вечерней тренировкой. И вот теперь такое окончание дня. Совершенно неожиданное. Не люблю я сюрпризы…

Стою перед входом в «Зеркальный». Нинель давно уехала, прихватив с собой Артура. Наверное, в Федерацию, на очередные разборки. Тыкаю пальцем в телефон в поисках такси. Размышляю, куда мне надо. К себе домой, в центр, или к матери за город. На этот раз это все варианты…

Ну… Почти все. Из двух очевидных, мгновение подумав, выбираю третий. Прячу телефон в карман и, подхватив сумку, разворачиваюсь и иду обратно в здание…

В нашем спорте любому фигуристу, даже самому талантливому и титулованному, всегда есть над чем поработать, что оттренировать и допилить. Не бывает идеальных прокатов, как не бывает и стопроцентно стабильных спортсменов. Мы только кажемся такими на олимпиадах и прочих престижных стартах. На самом деле косяков хватает у каждого. И поэтому, тренерские мантры о необходимости уделять тренировке все возможное для этого время, и даже чуточку больше, совсем не пустой звук.

И разумеется, ничего удивительного не было в том, что в начале десятого вечера, за две недели до чемпионата мира, я, придя на взрослый лед и размышляя над тем, что сейчас буду катать, застал там целое столпотворение.

Балеринка Валя как заведенная крутит свои каскады. Пошатываясь от усталости, еле перебирая ногами, она стоически отрабатывает прыжковые элементы один за другим. Молодчинка. Потенциал у девчонки что надо. Если не будет сбавлять темп, то Аньке с Танькой на олимпиаде через год станет очень тесно на их звездном олимпе.

По соседству с ней крутится и скачет Андрюха. Андрей Герман. Наша юная восходящая надежда. Как всегда, не прогадала Нинель со своим чутьем на будущих чемпионов. Гоняла его на первых порах как сидорову козу, на диету посадила, совместно с тренерами разработала ему индивидуальную СФП… И выгнала через месяц, недвусмысленно намекнув, что Андрей должен сам выбрать, кого он слушает и под чьим руководством тренируется – ее или своей мамаши. Неделю спустя юное дарование явилось в «Зеркальный» пред светлы очи в сопровождении бабушки. Старенькая, маленькая, но бодрая и очень решительная, похожая на книжную мисс Марпл, бабуля Андрея клятвенно заверила Нинель, что с мамочкиной опекой отныне покончено, и она лично будет теперь следить, чтобы внук слушался только своих тренеров и выполнял все указания без пререканий. Блудного отрока приняли обратно. И тут же впихнули в молодежную сборную, в составе которой месяц назад он довольно уверенно с ходу занял четвертое место на первенстве мира. Пролетел мимо пьедестала Андрей исключительно по собственной вине, сорвав два прыжка в произвольной программе. Той самой, которую он с таким упорством и настойчивостью откатывает сейчас, вбивая в лед прыжки, словно сваи на стройке, вжик-бах, вжик-бах…

- О-о! Валет, легок на помине, пожаловал…

Масяня первый замечает меня у бортика и радостно сообщает об этом на весь стадион. Пока я снимаю чехлы и вожусь с калиткой, он подъезжает ближе и облокачивается о перила.

Вдвоем с Мураковым они вот уже четвертый день дрессируют Таньку, у которой, хоть ты убейся, не идет тройной аксель. И это не мой случай, когда тут поджали, здесь приспустили и все легло как влитое. У Татьяны, все и проще, и сложнее одновременно. Триксель у нее просто не получается. Не приземляет она его и все тут. То валится с недокрутом, то разгруппировывается в воздухе, то просто поскальзывается перед самым прыжком. Бывает такое. Между собой мы называем это не очень приличным словом “заёб”. И вроде как претензии ей не предъявишь – все задние прыжки она делает безупречно, как тройные, так и четверные, на что, между прочим, далеко не каждый способен в принципе. А с проклятым тройным акселем у нее как не заладилось с самого начала, так и продолжается. Второй сезон Таньке не ставят в программу этот прыжок, заменяя его на дупель и теряя драгоценные баллы.

И вот, к “миру”, похоже, эту проблему решили попробовать устранить…

- Танюша, спину держи и ноги не выпрямляй, - Мураков как всегда ласков и спокоен с девушками, не позволяет выплескиваться наружу накопившемуся раздражению.

Танька прокатывается по широкой дуге, меняет на развороте ногу и, с силой вытолкнув тело, взлетает вверх. В акселе, поскольку его прыгают с хода вперед, по сути не три, а три с половиной оборота – лишнюю половину приходится доворачивать чтобы выехать на ребре задом. Приземление ходом вперед невозможно технически из-за зубцов на лезвиях и в принципе чревато падением головой вперед. Но даже если повезет устоять на ногах, тебе влепят минимум две галки за недокрут…

Со скрежетом, разбрызгивая в стороны ледяную пыль, Таня приземляется на правую ногу и, раскинув руки, вытянув левый носок и прогнувшись, выезжает из прыжка.

Мураков доволен.

- Ну вот, видишь? Молодец! Вот так делай, запомни, ногу левую подтяни, правую не выпрямляй сильно… И руки вот так вот и к груди, поняла, да? Давай еще раз…

Таня устало кивает. Понимает, что одной теорией здесь не обойдешься. Все мы знаем, как технически выполнять прыжок. Но если стабильность элемента ниже восьмидесяти процентов, то использование его в программе нецелесообразно. Пока, из десяти акселей у Таньки от силы получается половина. Никуда не годный результат.

Проехав по кругу, встряхнув руками и помассировав ляжки, Таня разгоняется для очередной попытки.

- Или убьется, или покалечится, - комментирует Масяня фразой из известного фильма, провожая ее взглядом.

Не успеваю ему ответить.

Пронесшись мимо нас, Танька выходит на позицию. Скрип стали о лед, разворот, замах, толчок… С недокрутом в четверть оборота она прилетает на лед одновременно двумя лезвиями и, потеряв равновесие, на полной скорости грохается на задницу, скользя по инерции еще несколько метров.

Негодованию дяди Вани можно только посочувствовать.

- Ну Таня, ну как же так?.. Ну получилось же только что, и вот опять…

Кривясь от боли и сдерживая слезы, Танька усилием воли заставляет себя подняться. Ни на кого не глядя, она упирает ладони в колени и вот так, скрючившись буквой «г», едет в центр льда прятать досаду, злость и отчаяние от окружающих.

Масяня обреченно вздыхает, скрещивает руки на груди и переводит взгляд на меня.

- Ну, Ланской с Тверской, давай теперь ты, показывай, что там у тебя. Раз уж пришел…

А у меня – произвольная программа…

Четыре с половиной минуты, в которые мы с тренерами и хореографами скрупулёзно подсобрали восемь прыжковых, три вращательных элемента, одну шаговую и одну хореографическую дорожку. И все это с минимальными купюрами под «Богемную рапсодию» Куин. Не скажу, что прям легко-легко. Не легко. Местами даже очень трудно. Но выполнимо. Особенно, когда после короткой имеешь задел в размере десяти очков…

Втыкаю наушники в уши и выбираю в телефоне нужный мне трек. Обычно мы так не делаем. Каждый по очереди ставит свою музыку через небольшую колонку, или через компьютер Нинель и так катается. Чья музыка звучит, тот и в приоритете, на того тренеры и смотрят. Но сегодня, когда нет ни главного тренера, ни постановщика, можно и в наушниках. А Мураков, если что, и так заметит все мои ошибки и недочеты.

Тишина. Замираю в готовности…

‘Is this a real life? Is this just fantasy?..’

Всю хореографию мы отточили с Артуром на зубок. Не смотря на нашу взаимную, скажем так, прохладу в отношениях, порой, даже слишком очевидную, работать вдвоем с Клеем у нас получается очень хорошо. Я ценю и уважаю его профессионализм, а он видит все мои возможности как спортсмена. В итоге получается продукт наивысшего качества. За который дают золотые медальки на разных соревнованиях и платят много-много призовых денежков…

‘Mama, oooh, didn’t mean to make you cry…’

Мой первый элемент – конечно же тройной аксель. Как самый сложный и трудоемкий для меня прыжок, Артур поставил его в самое начало. Чтобы уже сразу отмучиться, а там уже дальше по обстоятельствам. Точно также с акселя начинает свои программы Танька. А Аня – с вечно хромающего и недоведенного ею до ума лутца… Разгон, поворот, толчок, группировка, раскрутка…

‘If I’m not back again this time tomorrow…’

Какой же молодец Масяня со своим скудным опытом одиночника. Долго бы мы бились, не подскажи мне он тогда, как прыгать этот чертов аксель… Приземление, доворот и выезд. Нормально. Пойдет. Не блестяще, конечно, но мне ведь нужно к чему-то стремиться? Ну, вот…

Аня, Аня, Аня… Не хочу о тебе думать. Особенно сейчас. Но не получается. Черт побери, что же могло случиться?

‘Too late, my time has come…’

Следующий у меня каскад. Сложный. Описать его красивыми словами можно как четверной лутц – тройной риттбергер – ойлер – тройной флип. И тут бы мне не облажаться и не потерять скорость. Потому что слишком медленный выезд из лутца может не дать мне разгона на тройной риттбергер. А, следовательно, за вынужденным двойным прыжком потянется через ойлер и дешевенький двойной флип с потерей половины таких нужных мне баллов. А может и не потянется, и мне придется комкать этот каскад из четырех прыжков в два, подстегивая недостающие прыжки к следующим элементам. Короче, лучше не ошибаться…

Набираю в легкие воздух, разгоняюсь…

‘Gotta leave you all behind and face the truth…’

Переставляю левую ногу и, вращаясь, взлетаю вверх…

Получилось! Все. Ну, почти… Тут к приземлению можно придраться, там выезд не ахти. Но в целом – на плюс. И два прыжковых из восьми – сделаны.

‘I sometimes wish I’d never been born at all..’

Выдыхаю. Отдыхаю. Катаю первую дорожку, после которой у меня лутц, флип и еще один каскад…

Мы никогда не ссорились. Вообще. Отношения в нашем трио всю жизнь отличались легкостью и отсутствием взаимных претензий. Даже между собой Таня с Аней практически никогда не конфликтовали, тактично обходя все острые углы. Что уже обо мне говорить? С Катькой – да, стычки бывали, у всех практически. Валька тоже, хоть и самая младшая, умела довести окружающих. Но тут особенности характера, что у одной, что у другой…

‘I’m just a poor boy nobody loves me…’

Отрабатываю тройной лутц, и также уверенно тройной флип. Спокойно и энергично заезжаю на каскад тулупов. Четверной плюс тройной. Не самый сложный из арсенала моих трюков. Но и простого тут мало. Иначе бы мы не ставили это все в программу. Подгибаю правую ногу. Зубцом левой удар с ходу об лед. Взлет с руками вверх. Раскрутка. Приземление… И сразу же все тоже самое, только медленнее и ниже… И сложный выезд со сменой ног и направления движения. Вот сейчас хорошо. Чистенько. Без галок. На максимальные гои. Отдыхаю. Осталось три…

‘Bismillah! We will not let you go…’

Кстати, что интересно, не смотря на мой злой язык и довольно таки обидные шуточки, которые я себе порой позволяю в отношении моих коллег и соперников, меня как-то до сих пор судьба хранила. Ответочка не прилетала. Никто не поджидал меня на выходе из здания, не сыпал битого стекла в коньки и не пытался уронить на пол в душевой или раздевалке. Но внутренний голос мне каждый раз настойчиво подсказывает, заткнись, не лезь, нарвешься, уж в этот-то раз точно… Но пока не нарываюсь. Может быть и правда я что-то сегодня ляпнул, не подумав, как всегда, и Анька на меня таки надулась? Не могу вспомнить…

‘Never let you go - Let me go - Never let you go…’

Разгоняюсь перебежками вдоль бортика. Тройки туда-сюда. Легко приземляю тройной риттбергер. Заезжаю на четверной сальхоф. Прыжок-находка для читера. По-хорошему, прыгать его нужно с толчка левой ногой, одновременно закручиваясь махом правой в левую сторону. Тяжело, сложно, травмоопасно для неопытного или уставшего спортсмена. Вот некоторые и додумались в начале вращения, перед самым отрывом, чуть ниже приседать, припадая едва заметно на правую ногу, тем самым распределяя вес и фактически уходя в прыжок с двух ног. Все наши девчонки так прыгают – по-другому у них просто не получается четверной. Почему судьи на соревнованиях смотрят на это сквозь пальцы – загадка. Но как только за подобные фокусы начнут штрафовать, этот элемент тут же исчезнет из программ, потому что переучивать в разы сложнее, чем делать правильно сразу. Мне, можно сказать, повезло. Потому что Нинель учила меня с детства правильной технике сальхофа.

‘Beelzebub has a devil put aside for me, for me, for me…’

Ребро. Замах. Раскрутка. Прыжок… Шум в ушах и розовая пелена перед глазами… Приземляюсь на полусогнутую в колене ногу. Прогиб. Носок дотянут. Выезд. Все хорошо. Еще не шесть-ноль, но уже не пять-семь. Это так Тихонова любит шутить иногда. Это значит – неплохо. Вдох… Выдох…

Длинный музыкальный проигрыш без вокала, и я прохожу его дорожкой с элементами хореографии. Раньше такого не было. В моем раннем детстве, вообще, дорожки можно было строить как хочешь и крутить в них какие угодно кренделя. Оценка шла за техничность и артистичность подачи. Имело значение общее впечатление. Теперь же нам ставят баллы за каждый элемент в отдельности, чистоту и правильность их выполнения. Никакой романтики…

Прямо с дорожки, с ходу, выполняю последний прыжок – тройной сальхоф – и запрыгиваю во вращение. Одно. Второе. Со сменой ноги. Со сменой положения тела…

‘Nothing really meters…’

Третье…

‘Nothing really meters…’

Плавно замедляю обороты.

‘To me…’

Выпрямляюсь. Под финальные аккорды прогибаю спину. Развожу руки в стороны.

‘Any time the wind blows…’

Все!

Как говорит Нинель, такой бы прокат на старте, и все соперники нервно рыдают в раздевалке.

Дышу. Стараюсь равномерно прогонять воздух через легкие. Так быстрее организм восстанавливается после нагрузки. Делаю несколько успокоительных кругов… Хотя, из желаний только одно – лечь прямо здесь на лед, и чтобы никто не трогал.

- Сережа, Ланской, молодец, - Мураков машет мне с противоположного края льда. – Завтра разберем, а сейчас – все.

И он, для верности, показывает мне скрещенными руками, что на сегодня действительно все.

Возражать я, понятное дело, не собираюсь.

Масяня все еще стоит у калитки, привалившись к бортику, и я, проходя мимо, вынужденно касаюсь его плечом.

- Ты чего, Валет, на ногах уже не стоишь? – хмыкает он, отстраняясь.

- Простите, - мямлю я, и, как назло, спотыкаюсь и чуть было не падаю.

- Тихо, тихо… - Максим подхватывает меня под локоть, помогая встать на твердый пол. – Все в порядке, Серега? Устал?

У меня перед глазами плавают зеленые круги, от напряжения к горлу периодически подкатывает спазм, в ногах ощущается неприятный тремор. Но я держусь.

- Немного… - отвечаю. – Сейчас пройдет.

- Что-то вы, молодежь, какие-то хлипкие пошли, - заявляет он, втаскивая меня за бортик и усаживая на стул. – То любовь твоя Озерова ходит, спотыкается, бледная как смерть. То вот ты теперь…

Я тут же оживаю.

- А что там с Озеровой такое?

- Понятия не имею, - Максим разводит руками, - я думал ты знаешь. После вечернего проката поговорила с Нинель Вахтанговной и Артуром, и как с лица спала. Не знаю, может отчитали ее слишком сурово, хотя вроде бы не за что…

- Не похоже… - бормочу я.

- Что?

- Не думаю, - говорю. – Аня обычно на критику спокойно реагирует. Тем более, Артур Маркович никогда не ругает ее слишком уж строго…

- Ну, не знаю, - пожимает плечами Масяня. – Водички дать?

- Нет, спасибо…

Убедившись, что со мной все в порядке, Таранов тут же теряет ко мне интерес и возвращается к Муракову с Танькой.

Передохнув минут пять и понаблюдав за Танькиными попытками приземлить упрямый триксель, иду переодеваться. На этот таз точно все. Домой. Отлежаться, отоспаться. Чтобы завтра с новыми силами все тоже самое, с самого начала…

Нинель я не дождался. Сонно пожелав друг другу спокойной ночи, мы с Фионой разошлось по своим спальням. Как я переоделся и улегся я уже не помню.

А на утро меня ожидал сюрприз. Проснувшись от надоедливого будильника, я, зевая и потягиваясь, выползаю на кухню и, совершенно неожиданно, обнаруживаю там Нинель, спокойно попивающую кофе.

- Привет, ты рано… - удивленно тяну я, с трудом давя зевок.

Она мельком смотрит на часы.

- У Ани Озеровой папа в реанимации с инфарктом, - с места в карьер огорошивает меня она. – Поеду к ним. А то там мамаша в истерике, Аня со вчерашнего вечера в больнице одна… А ты забирай сегодня ее время и работай с Артуром и Иваном Викторовичем.

- Э-э-э…

- Что тебе еще не понятно, Ланской? – она раздраженно клацает чашкой о блюдце. - Давай уже просыпайся.

И я проснулся…

Вечером, после тренировки, Анька сама позвонила мне и полчаса ревела в трубку, больше от нервов и от усталости, чем от беспокойства за судьбу отца. Нинель не разрешила ей больше пропускать занятия, и на завтра она собиралась приехать пораньше, и загрузить себя отвлекающей от всех прочих мыслей работой. Пожалев и посочувствовав Аньке на словах, я про себя согласился с Нинель. Семья семьей, а работа у нас простоев не терпит…

Уставшая, набегавшаяся по врачам и вынужденная весь день общаться с незнакомыми людьми на непонятные ей темы, Нинель вела машину в угрюмом молчании, лишь иногда раздраженно фыркая на очередного подрезавшего ее мажора.

- Две недели до старта, Ланской, - неожиданно сообщила она мне склочным голосом, - а у тебя в программах как белый лист, такое впечатление, что конь не валялся еще. Ты вообще что-то себе думаешь?..

Сегодня и правда я показал себя не в лучшей форме, дважды свалившись с акселя и коряво накрутив каких-то непонятных кренделей вместо всегда чистых и несложных для меня тулупов. Понятное дело, Нинель этого так оставить не могла.

- Иван Викторович тебя хвалил, говорит вчера ты такой прокат выдал – загляденье просто, так что сегодня такое, а? Постный день у тебя? Или это я на тебя так влияю, что ты ошибаешься всю дорогу?..

Молча выслушиваю нагоняй, понимаю, что заслужил.

- Давай-ка, милый друг, завтра, прямо с утра целиковые прокаты с тобой погоняем, да?..

- Завтра утром Аня хотела… - робко подаю голос я.

- Вот вдвоем и покатаете, по очереди, - тут же соглашается Нинель. – Шаховой дам немного отдохнуть, пускай на младшем льду позанимается. А вы двое будете завтра мне объяснять, почему один не способен аксель приземлить, а вторая лутц от флипа не отличает…

Молча киваю, не возражаю, соглашаюсь.

- Теперь вот что, - невозмутимо продолжает она, - на сальхофе твоем я там заметила, на заходе, перед замахом, понял, да?.. Так вот…

Жизнь идет своим чередом. И я спокойно впитываю все, что говорит мне мой тренер. Я знаю, что каждое сказанное ею слово не уйдет в пустоту и не будет забыто. Именно так она воспитывает из нас победителей. Заставляя работать на пределе возможностей, через не могу и через не хочу.

- Я все понял, - говорю я, кивая.

- Посмотрим завтра, как ты меня понял.

Она снова замолкает. Делает громче музыку. И даже начинает что-то напевать, постукивая в такт ладонями по рулевому колесу.

И в какой-то момент я ловлю обращенный на меня миролюбивый взгляд и ее тонкую улыбку.

Навстречу нам несутся огни вечерней Москвы – манящей и недостижимой. Месяц. Еще месяц пережить и будет отпуск. Короткий. Но хороший. Хочу…

 

========== Часть 10 ==========

 

- А ну, Валет, признавайся, что еще вы там напридумывали?

Мишка с силой прижимает меня ручищей к стене. Женька стоит рядом, своей массивной фигурой заслоняя нас от окружающих.

- А если не признаюсь, то что? Бить будете? – спокойно интересуюсь я.

- Будем, – честно признается Мишка.

- Ну, бейте, - обреченно киваю я.

Щедрик несильно размахивается и слегка тычет меня кулаком в грудь.

- Гад ты, Серега, - беззлобно резюмирует он.

Я пожимаю плечами и спокойно отвожу его руку. Женька громко хмыкает и отходит в сторону.

А могли бы. На мгновение я даже поверил в то, что у них ко мне все серьезно.

- Приходи вечером на тренировку – сам все увидишь, - говорю я, глядя Мишке прямо в глаза. – Тебя же для этого послали?

Он нехотя кивает, отводя взгляд.

- Ну вот, считай, что приглашение получил. Кстати, мог бы просто попросить…

- Ты бы не согласился…

- Ты в этом уверен?

Ехидно ухмыляюсь, разворачиваясь чтобы уйти.

- Подожди… Я не понял, - он растерянно хлопает глазами.

Машу ему рукой и развязной походкой удаляюсь по коридору в сторону раздевалки. Шпана Питерская…

У выхода сталкиваюсь с Максимом Тарановым. Масяня, ждет меня.

- Ну как? – тут же интересуется он, меняя скучающее выражение лица на заинтересованное.

- Придут, - киваю я. – Но все равно это как-то…

- Брось, Серега, повеселимся, - хитро улыбается Макс. – Попугаем мальчиков…

- Если Нинель узнает…

- Вали все на меня, - он решительно выставляет перед собой ладонь. – Я тебе сказал – ты сделал. Я тренер – ты спортсмен…

- Как будто она наивная, и в это поверит, - ворчу я, проклиная, в очередной раз, свой язык и авантюрный характер.

Масяня заливается радостным смехом и, хлопнув меня по плечу, убегает по каким-то своим делам. Хорошо ему… А мне, похоже, будет сегодня невесело.

В Париже непрекращающиеся дожди. Такое время года, наверное. Сколько уже раз я сюда приезжал – десять или пятнадцать – и всегда ранней весной в столице Франции льет как из ведра, а вокруг - сыро и холодно. Серое унынье на фоне оплывающих дождем попмпезных зданий. Не знаю. Не нравится мне такое. Скучно…

Тем радостнее было мне от того, что в этом году наш мировой чемпионат организаторы скомпоновали так, что наши выступления пришлись на последние четыре дня, буквально два заключительных соревновательных этапа и завершающий это все гала-концерт. Это хорошо. Потому что сидеть в этой тоске и рассматривать потоки воды за окном – любой настрой собьется.

Организовано все было в бывшем Дворце Берси, внешне напоминавшем поросший травой огромный холм, который сейчас переименовали в Аккорхотелс–арену, наворотив там супер-современных технических новшеств и открыв целых два крытых катка. На которых мы с утра до ночи и резвились, изредка уползая в близлежащую гостиницу чтобы поспать и поесть. Это так, ремарка для тех, кто считает, что мы ездим во все эти далекие страны с красивыми названиями исключительно развлекаться и тусить. Ага.

Вчера мы откатали наши короткие программы. Задорно и весело. Без сюрпризов. С утра я, по доброй традиции, испортил настроение американцам, японцам и, паровозом к ним, Щедрику с Семеновым, а вечером Аня не оставила никаких шансов ни Таньке, ни отчаянно дотягивающейся до нее Валентине. Очень перспективная и симпатичная мне Ева Хендриксон на этот старт не приехала из-за обострившейся травмы бедра. Произволки были назначены на завтра, в том же порядке. Ну а сегодня у нас тренировочный день…

Как и на Европе, моя тренировка вместе с нашими девчонками, чтобы эффективнее использовать время тренеров. С утра сделал один целиковый прогон и в целом оставил у Нинель о себе позитивное впечатление.

- Вечером с Иваном Викторовичем и Артуром повторите все еще раз, - напутствовала она меня. - Мне нужно будет отъехать ненадолго… Там еще Таранов рвался со своими, но его место в партере, да?

Масянины парники уже свое отвыступали на этих стартах, заняв второе место, и сегодня попросились на нашу тренировку прогнать показательный номер. Нинель разрешила им прийти вечером.

За обедом, когда я мучал осточертевший бульон и безвкусные паровые котлеты, ко мне за столик подсел сам Масяня.

- Приятного аппетита.

Таранов выставил перед собой большую плошку наваристого, ароматного лукового супа и таких же внушительных размеров тарелку с бифштексом и овощами. От умопомрачительных запахов вкусной еды у меня голова пошла кругом.

- Издеваетесь?

- Ага, - глумливо кивнул он, протирая ложку салфеткой. – Но ты терпи и не обижайся. И на твоей улице когда-нибудь перевернется Камаз с конфетами.

- И вам приятного, - кисло вздохнул я.

Он кивнул и принялся с наслаждением есть.

На самом деле я, спокойно отношусь к тому что кто-то там ест всякую вкуснятину, в то время как мне о таком и мечтать не приходится. Привык. Когда всю жизнь на мучное, сладкое, жирное и калорийное смотришь только со стороны, постепенно запретный вкус забывается. А вместе с ним проходит и желание. Так что Масяне я, честно говоря, просто подыграл, видя, как ему хочется меня поддеть. Да ради бога. Мне не жалко.

Быстро покончив с супом, Максим придвинул к себе тарелку с мясом и гарниром.

- Не возражаешь? - он указал на мою нетронутую бутылку с соком.

Я покачал головой, и Масяня щедро вылил себе в стакан чуть ли не половину бутылки.

- Пивка бы сейчас, - мечтательно вздохнул он, разрезая бифштекс и рассматривая нанизанный на вилку кусочек.

- Что-то вы, Максим Леонидович, заскучали на французской-то земле, - ехидно произнес я. – Обжорство, пьянство… Там, глядишь, и до случайных связей с незнакомыми женщинами дойдет…

- Ой, кто бы говорил, Валет, - покачал головой Масяня.

Я состроил невинную физиономию, чем ожидаемо позабавил Максима.

- Ладно, Серега, - он отложил вилку и откинулся на стуле, - раз уж ты о скуке вспомнил…

- Это я просто к слову, - тут же насторожился я, зная Масянину любовь к различным провокациям и помня, как недавно попался на его Ютьюбовскую удочку.

- Ты мне скажи, - не обращая внимания на мои слова, произнес он, - чем удивлять собираешься? Чемпионат ведь еще не закончился…

- Ну-у… Вы же мою произвольную видели, - неуверенно протянул я, не понимая, к чему он клонит.

- Не я один. Ее все видели. И?..

- И… Что?

Он покрутил в руке нож, подняв его к свету, поймал в отражении лезвия солнечный зайчик и направил его на меня.

- Да так… - Таранов перевел взгляд с ножа и уставился прямо на меня, - Есть мнение, Сергей… Не знаю, как по отчеству…

- Владимирович, - машинально подсказал я.

- Сергей Владимирович, - кивнул он, - что ты на лаврах почивать изволишь, простоты ищешь, там, где ее быть не должно…

- Э-э-э… Что?

- Короче, обленился ты, Ланской, - он бросил нож обратно на скатерть и грозно скрестил руки на груди. – И программа твоя – на семьдесят процентов твоих возможностей. Вместо необходимых ста десяти.

Я нахмурился, переваривая услышанное. Потом сердито поднял глаза.

- Это кто так решил?

- Это видно без очков, Серж. Всем, кроме твоего прекрасного тренера, которая в тебе души не чает и готова потакать тебе в любой мелочи.

Ах вот оно что! Опять старая песня затянулась…

- Передайте Тихоновой, - проговорил я, усмехаясь, - что я своих решений не меняю.

Таранов молча смерил меня взглядом. В ответ на его грозный взор из-под тонких очков в золотой оправе я смотрел на него спокойно и дружелюбно. И это сработало.

- Умный, да? Ладно, так и передам, - внезапно просияв и расслабившись заявил он. – Мое дело – услужить уважаемой женщине, а ты волен поступать как знаешь.

- Спасибо за откровенность.

- Не за что.

Он снова принялся за свою еду. А я уже начал подумывать, как от него слинять. Потерпев неудачу в первой попытке, Масяне ничего не стоило предпринять вторую.

- Но то, что я тебе сказал, Валет, - прочавкал он с набитым ртом, - правда. Рекомендую прислушаться.

Уже, было, начав подниматься, я снова сел на место.

- Максим Леонидович, говорите на чистоту, что нужно? Со мной ведь можно и договориться по-хорошему, совсем не обязательно пугать или ломать об колено.

Он исподлобья посмотрел на меня, потом вздохнул и полез в карман пиджака.

- На…

Передо мной на скатерть лег клочок бумаги, исписанный каракулями.

- Что это?

Таранов кивнул головой, смотри, мол, сам.

Беглого взгляда мне хватило, чтобы понять, что это был пропуск в рай. Или смертный приговор. Тут уж как повезет.

Покрутив бумажку в руке, я отодвинул ее от себя подальше.

- Это из области фантастики.

- А вот и нет, - Масяня вытер рот салфеткой и наклонился ко мне через стол. – Это, Серега, твое будущее. Если, конечно, ты до него сможешь дотянуться. Или, - он постучал пальцем по бумажке, - это может уже сейчас стать твоим настоящим. И тогда…

Я с сомнением покачал головой и еще раз посмотрел на выведенные мелким почерком символы.

- Пять четверных в одной программе, два каскада и триксель… Да вы смеетесь…

- Скажи мне, что ты не способен на это, и я оставлю тебя в покое.

Он вальяжно развалился на своем стуле.

Я с сомнением посмотрел на него, покачал головой, открыл было рот… Потом закрыл… Сжал зубы… И придвинул к себе злосчастную записку.

Это была расписанная по элементам произвольная программа. Местами с исправлениями. Несколько стрелок показывали, что здесь что-то нужно поменять местами, а что-то передвинуть в конец или в начало. В том, как все было собрано, чувствовалась рука опытного тренера.

Вступление. Раскатка и - тройной аксель. Ну, здесь ничего неожиданного. Девяносто процентов фигуристов начинают свою программу с этого прыжка. Дальше. Каскад четверной лутц двойной риттбергер. Исправлено. Изначально риттбергер был тройной. Но даже так этот каскад выглядел достойно. На столько, что даже следующий прямо за ним тройной флип совершенно не обесценивал картину. Ну потом пошло совсем уж страшно. Четверной риттбергер. Прыжок сложный, не у всех даже тройной стабильно выходит. Но мне он по силам, я знаю. Как знал и тот, кто это все рисовал… За ним – дорожка шагов, тройной сальхоф для затравки и, наконец - четверной флип. Спорно. Флип я не люблю и себе бы как раз поставил сначала его, а потом уже, после дорожки, риттбергер… Я поймал себя на том, что невольно обдумываю, как стану катать эту программу, так словно это уже принятое решение. Масяня, черт тебя подери, провокатор… Вращения… Ну тут ясно… Следующий элемент – четверной сальхоф. Фантазер… Кто бы ты ни был… Ладно. Потом вторая дорожка и за ней каскад тулупов четыре-три… Хотя, тройной тулуп я бы лучше прицепил к сальхофу, там скорость выезда больше, и вообще, мне так комфортнее… Не могу объяснить почему… В конце - комбинация вращений… Финал…

Почерк мне был незнаком, да это и не имело значения…

Потому что смотрелось все очень эффектно.

- Это программа олимпийского чемпиона, - пробормотал я. – Причем – следующего сезона.

Масяня искренне обрадовался.

- Я знал, что тебе понравится, - хлопнул в ладоши он.

- Кто-то взломал почту Юдзуру Ханю? – поинтересовался я.

Максим закатил глаза и растянул рот в улыбке.

- Юдзуру сейчас как раз больше на четверной аксель налегает, - сказал он. – Но, скажем так, ему такая программа тоже была бы интересна.

- Не сомневаюсь… - я еще раз просмотрел написанное и поднял глаза на Таранова. – Нет.

- Валет!..

- Я не потяну пять четверных. Физически. Я и после трех-то еле на ногах держусь…

- А пять и не нужно… - Максим с коварной улыбкой сверкнул на меня очками. – Сделай четыре.

Легко сказать…

- Между прочим, - продолжил он свои дьявольские соблазнения, - твоя подруга Шахова уже делает четыре квада в программе. Пока только на тренировках, и не всегда стабильно, но…

- Танька к этому рвется уже больше года. Все забросила, только прыжки приземляет.

- Не уходи от темы, - перебил меня он. – И не строй из себя девочку. Вот не поверю ни разу, что тебе слабо.

- Не знаю…

- Ланской, вытри сопли. Прими решение, как мужик. Будешь катать?

- Да!

Ответ вырвался у меня раньше, чем я успел его как следует обдумать.

- Молодец, - поведя бровью констатировал Масяня.

- Четыре, - уточнил тут же я, - с тройным риттбергером и каскадом сальхоф-тулуп.

- Заметано… Когда?

- Сегодня на вечерней тренировке.

- Ну вот и договорились.

Таранов вытер кончики пальцев о салфетку и уперся руками в стол.

- Максим Леонидович!..

Дернувшегося было уйти Масяню мне пришлось довольно настойчиво и не очень вежливо окрикнуть. Но он не обиделся, прекрасно поняв, что поторопился. Снова приняв свою вальяжную позу, он одарил меня заинтересованным взглядом.

- Сколько моя доля, - без обиняков спросил я.

- Пять, - тут же ответил Макс.

- Нифига, - качнул головой я. – Десять.

- Не наглей, Валет.

- Хорошо, восемь, - легко согласился я. – По две за каждый квад.

Максим, прищурившись, склонил голову набок.

- Олимпиаду ты еще не выиграл, а цену уже ломишь, наглец…

- Мне есть с кого брать пример.

- Ладно… - он махнул на меня рукой. - Но ты обеспечишь лопухов. Надо же с кого-то хоть что-то стрясти…

- Обеспечу. Только чужих. Своих мы не трогаем, - уточнил я.

- Обижаешь, - расплылся в улыбке Макс.

- Ваше счастье, что Нинель сегодня вечером не будет, - произнес я, невольно понизив голос.

- Наше, дружок, наше счастье, - усмехнулся Масяня, вставая. – Давай до вечера. И зови гостей.

Оставшись один, я допил остатки сока и хмуро уставился на оставленную мне Максимом бумажку.

Муракова я не боюсь. Артур тоже не опасен. К тому же… Я не уверен, но они оба, или кто-то один точно могут быть в доле с Масяней. А вот Нинель, если узнает, прибьет меня как муху.

Особенно, если я провалю то, во что ввязался…

 

Да, иногда мы так делаем. Никто вам никогда в этом не признается. Тем более, не расскажет подробностей, не раскроет имена организаторов и основных бенефициаров. Но действительность от этого не поменяется. В конце концов, мы все рано или поздно становимся профессионалами и начинаем кататься не за зарплату, а за гонорар. А здесь такая возможность отхватить большой куш, быстро и чисто. Тотализатор – это вообще очень весело. Для всех. Кроме того, кто вынужден изображать скаковую лошадь.

Стою у калитки. Готовлюсь. Нервничаю. Дышу ровно и глубоко, как учили.

Внешне все выглядит как обычная тренировка. Лед освещен слабо, но достаточно, чтобы на нем не заблудиться. Вместо усиленной музыки через медиасистему стадиона мы пользуемся своими колонками и телефонами. Тренеры и хореографы точно так же стоят вдоль бортика, разглядывая твои движения, шаги и элементы и давая указания. Разве что зрителей значительно больше чем всегда. Формально, на тренировку можно проходить свободно, но тогда бы здесь всегда творилось паломничество, потому что на нас ходили бы смотреть как на дрессированных обезьян в бесплатном зоопарке. Поэтому вход в здание, через которое только и можно попасть на стадион, закрыт. Для праздно шатающейся публики, разумеется. Те, кому надо – все уже здесь.

На трибунах очень много азиатов. Японцы, в основном. Холеные, очень хорошо одетые, рослые, в сравнении с неряшливыми и невысокими китайцами, которых тоже хватает. Европейцы и американцы почти все в сопровождении разодетых и расфуфыренных дам. Жены, дочери, любовницы – всякие. Практически всегда можно определить, кто есть кто. Контингент такой себе, как на профессиональном поединке боксеров. Только сидят не вокруг ринга, а рядками, на центральных трибунах.

Краем глаза замечаю кучкующихся в стороне наших. Фединские мальчишки, Масянины парники. Поняли уже, куда попали. Лица напряженные, но заинтересованные. Сам профессор о чем-то горячо препирается с Тарановым у самого выхода.

Из заказного сегодня только я, поэтому девчонок придержали в раздевалке Мураков с Артуром, чтобы избавить меня от лишних глаз, а их от шока, если вдруг что-то пойдет не так. А пойти не так может все, что угодно…

Едва не сбив с ног Масяню и Федина, из дверей выскакивает дядя Ваня и быстрым шагом подходит ко мне.

- Ну ты как, сынок, готов? – серьезно интересуется он.

- Готов, - киваю я.

- Решил, как с компонентами переиграть?

- Да там и переигрывать особо нечего, - пожимаю плечами. – Тут убавить, здесь добавить…

- Хорохоришься, - усмехается Мураков, - это хорошо. Главное – не дрефь. И не рискуй лишний раз…

- Иван Викторович, ну вы же знаете прекрасно, что я все это уже делал. Не в первый раз…

- Делал, делал, - соглашается он, качая головой. – Вот и делай сейчас, как раньше делал. Без самодеятельности. А то я тебя знаю…

Он сжимает ладонью мое плечо и убегает обратно в раздевалку караулить, чтобы девки не разбежались.

Перевожу взгляд на Таранова и вопросительно киваю. Он замечает, быстро что-то договаривает Федину и, вежливым жестом, указывает ему на трибуны. Убедившись, что мэтр проследовал в нужном направлении, Масяня суетливо подбегает ко мне, на ходу доставая телефон.

- Хочешь узнать сколько… - начинает он.

- Не хочу, - перебиваю его на полуслове, и тут же поясняю, - меня это будет отвлекать.

- Ладно, - медленно кивает он. – Тогда пять минут на раскатку, и я тебя объявляю.

Я показываю ему большой палец правой руки, задорно смотрящий вверх. Эх-х… Теперь бы нам не облажаться бы…

Стаскиваю чехлы с лезвий, толкаю калитку и выезжаю на лед…

 

- Сколько-Сколько? Пять квадов? В одной программе?

Ее огромные глаза, казалось, стали еще больше, от удивления, чуть не выкатившись из орбит.

- Ну, изначально их было четыре, - киваю, - но под конец я вдруг почувствовал, что могу и сделал пятый.

Она закатывает глаза и откидывается на подушку.

- Ты монстр, – стонет она. - Всесильный и неутомимый.

Улыбаюсь до ушей, гордый собой.

- Видела бы ты, как я чуть ли не на четвереньках со льда выползал. Говорить не мог, руки-ноги тряслись, дышать вообще не получалось. У меня и сейчас, между прочим, все болит…

- Что-то я не заметила, что ты сильно переутомился, - лукаво хихикает она.

- Соскучился, - честно признаюсь я. – Оттуда и силы. Как у Терминатора. Резервный запас энергии.

Она фыркает, шлепнув меня ладонью по плечу. А потом сладко потягивается, закинув руки за голову и выставив напоказ свои вызывающе набухшие острые сосочки.

Я хочу было притянуть ее к себе, но она останавливает мой порыв спокойным холодным взглядом.

- Ты завтра-то хоть продержаться сможешь, бессмертный? А то обделаешься как юниор и Вахавна с тебя шкуру спустит…

- Ну что у вас за лексикон, барышня, - возмущенно тяну я. – Обделаешься… Шкура… Спустит… С виду такая приличная девушка…

- Ланской, не дури мне голову, ладно?

Она соскальзывает с кровати и нарочито медленными, плавными, кошачьими движениями обходит ее вокруг, позволяя мне насладиться восхитительными изгибами ее тела.

Я пытаюсь поймать ее, но она ловко уворачивается.

- Трогай глазами, Сержик, - сладострастно мурлычит она, - а ручки свои шаловливые прибери…

Она блудливо поводит бедрами, поглаживая руками себя по груди. Восхищенно смотрю на нее не отрываясь.

- Нравлюсь? – интересуется она.

- Очень…

На ее лице мелькает удовлетворенная улыбка.

Все также медленно она берет со спинки стула небрежно сброшенный ею полчаса назад банный халат и укутывается в него.

- Спокойной ночи, чемпион…

Она по-детски делает мне ручкой. Я, превозмогая боль, бросаюсь к ней.

- Не убегай…

- Но ведь ты сам меня прогнал, помнишь?..

Рыжие пряди волнами разбегаются по ее плечам. В зеленых ведьмовских глазах сверкает отсвет луны.

- Танюша…

Обнимаю ее за плечи и прижимаю к себе. Она поддается, как безвольная кукла.

- Прости… - громко шепчу. - Прости…

- За что, Сереж?

Она мягко отстраняется, и я вижу, как на ее лице проявляется спокойная холодная улыбка. Меня прошибает пот.

- Ты сделал тогда свой выбор, Сережа, - произносит она тихо. – И я приняла его. А сегодня мне просто захотелось… Захотелось. Поностальгировать. Так что не принимай в серьез…

Она разворачивается и подходит к двери номера.

Догоняю ее, хватаю в охапку и прижимаюсь губами к ее шее. Она дрожит вся. Чувствую, как ее рука легко скользит по моим волосам.

- Отпусти меня, пожалуйста, - сдавленно шепчет она. – Отпусти, слышишь… Отпусти…

Она снова высвобождается, без усилия, но настойчиво.

Щелчок замка.

Ловлю ее ладонь.

Она оборачивается. В полумраке вижу блеск ее глаз у своего лица. Потом ее мягкие влажные губы на мгновение замирают на моих губах…

- Не исчезай… - посылаю я мольбу в пустоту.

Но в ответ слышу лишь тихий шорох закрывающейся двери.

 

В полнейшем раздрае, злой и невыспавшийся выползаю на утреннюю раскатку. Во всем теле безумная усталость и заторможенность. Катаю перебежками вдоль бортов, прохожу несколько раз дорожки. С ошибками, кое-как, захожу во вращения. О прыжках даже думать не хочется…

Рядом энергично рассекает Аня, вся в себе и в образе. Безупречный каскад лутц-риттбергер. Идеальный четверной сальхоф. Проносясь мимо, она приветливо кивает мне, на ходу складывая ладошки в сердечко. От этого у меня на душе становится еще гаже.

Бодрая и сосредоточенная Танька лихо приземляет один за другим трижды свой нелюбимый триксель. Пытаюсь поймать ее взгляд, но тщетно. Каждый раз, когда мы проезжаем рядом, она демонстративно отворачивается.

Через немогу, с нечеловеческим усилием, выдавливаю из себя каскад тулупов, чуть не свалившись с недокрута. Делаю круг. Тройками заезжаю в позицию. Тройной лутц. Всего лишь. Но это пока максимум на что я способен…

Нинель недовольна, смотрит на меня исподлобья, молча выслушивает, что ей справа и слева говорят Мураков с Клейнхельманом. Наконец, она опускает глаза и кивает. Дядя Ваня выбрасывает вверх правую руку, левой указывая прямо на меня.

Не спеша подъезжаю к ним. Все мое нутро тоскливо сжимается в предвкушении неизбежного.

Облокачиваюсь о бортик. Жду. Нинель водит пальцем по своему планшету. Все молчат. Наконец она поднимает глаза и смотрит на меня в упор.

- Ланской, скажи мне, только честно, - произносит она, - мы снимаемся сейчас, или позоримся до конца?

Не отвечаю. Мне нечего сказать. И смотреть на нее тоже не хочется.

- Значит так, - она закрывает планшет и аккуратно откладывает его в сторону, - четыре часа до старта у нас с тобой. Идешь сейчас к Валере, и пускай он попробует сделать из тебя хоть какое-то подобие человека. Если через три часа ты не будешь в форме, я тебя снимаю. Все.

Она жестом показывает, что разговор окончен и тут же переключает свое внимание на девчонок.

- Танюша, спину держи, - громко командует она, так что слышит весь стадион. – Аня, резче замах перед прыжком…

Танька с Анькой послушно дергаются, как марионетки на веревочках…

Сбросив в раздевалке коньки и натянув кроссовки, бегом несусь в медицинский блок. К Валере.

Валера Лобанов - наш штатный врач и массажист. Волшебник с внешностью медведя из мультфильма про Машу. Говорят, что в его силах оживить мертвого фигуриста и заставить его откатать программу, прежде чем тот снова умрет. Надеюсь, что испытывать на себе такие его способности мне не придется. А вот попробовать снять с меня утомленность и крепатуру после вчерашней перегрузки – просто необходимо. Потому что срыв старта – это почти что приговор. И вылет из сборной, на радость некоторым…

Подхожу к белой пластиковой двери, нажимаю ручку.

Внутри тихо, пахнет аптекой. Где-то галдит приемник, транслируя задорную французскую скороговорку. Прохожу через узкий коридор и протискиваюсь в следующую дверь.

В большой, светлой комнате вдоль стен стоят прозрачные шкафчики с документами и какими-то склянками. У окна – большой письменный стол. Пол устлан мягким серым ковролином Посредине помещения – два процедурных стола. Один – пустой. У второго, склонившись, массивная фигура в салатовом комбинезоне. На столе, на белой простынке, кто-то лежит. От этого кого-то мне видны только ноги – длинные, стройные, мускулистые – которые фигура в комбинезоне сильно, споро и умело, разминает и поглаживает.

Деликатно покашливаю в кулак.

Валера оборачивается через плечо, окидывает меня быстрым взглядом и кивает на соседний стол.

- До трусов раздевайся и жди, - хрипло приказывает он…

Сижу по-турецки на плоской, жесткой столешнице, жду… И наслаждаюсь открывшемся мне зрелищем.

Закончив со своим первым пациентом, Валера уходит в подсобку. И я вижу, с кем он работал до меня.

- Привет!

Она поворачивает ко мне голову и, узнав, заливается краской.

- Ой…

Голенькая, в одних тонких трусиках с забранными в хвост роскошными русыми волосами, балеринка Валечка смотрится просто потрясающе.

- Валька, - восхищенно шепчу я, - какая же ты красивая!..

Девчонка стесняется. Прячет лицо в ладонях, но посматривает на меня сквозь пальчики.

- Валя одевайся, - командует из подсобки Валера, под плеск воды в умывальнике. – Ланской – ложись кверху задницей.

Малая делает движение чтобы подняться. Я же и не думаю выполнять Валерину команду.

- Сережка, отвернись! – яростно шепчет Валька, тщетно прикрываясь рукой.

Медленно, с коварной ухмылкой, качаю головой. Сижу, как сидел. Смотрю во все глаза.

- Сережка!..

- Покажи… - одними губами произношу я.

- Нет, ты что!..

- Валюша, красоточка, - нахально совращаю ее я, - ну пожалуйста… Ну хоть разочек…

Она возмущенно смотрит на меня. Надувает губки. А потом…

Все еще с румянцем на щеках, Валька неожиданно томно улыбается, прикрывает глаза, и медленно садится на своем столе, соблазнительно раздвинув ножки. Изящным движением она поднимает руки вверх, слегка потягивается, после чего откидывается назад, сцепив ладони на затылке. Кругленькие тугие грудки вызывающе устремляются верх темными изюминками сосков.

У меня перехватывает дыхание.

Валя бросает на меня взгляд из-под своих бархатных ресниц.

- Вот тебе твой разочек, - едва слышно произносит она.

И куда только делось ее смущение?

Позволив мне несколько секунд вот так собой полюбоваться, она опускает руки вдоль тела и сводит ножки.

Я с трудом перевожу дух.

Валя изящно спрыгивает на пол, проигнорировав мою протянутую ладонь, обдает меня ароматом девчачьего шампуня, подходит к стулу со сложенной на нем одеждой и, все также не спеша, натягивает футболку и шорты.

Искоса поглядывая в мою сторону бессовестная балеринка улыбается, наслаждается произведенным эффектом. У меня пересохло в горле. С трудом сглатываю комок.

В дверях появляется Валера.

- Ланской, я кому сказал лежать? Рожу вниз, руки по швам.

С тоской подчиняюсь. Тем более, что после устроенного Валькой представления, выполнить это довольно трудно.

- Валентина, - понижает голос врач, - вот это, как я тебе сказал, два раза в день после еды, поняла?

- Да, Валерий Викторович…

- Ну иди давай. Я скажу Нинель Вахтанговне, что у нас с тобой все по плану.

Балеринка уходит. Краем глаза вижу ее силуэт в дверном проеме - красивая круглая попка туго обтянутая шортами, узкая талия, стройная фигура.

Грехи мои тяжкие, ей же всего пятнадцать…

- Ну что, Ланской, - Валера сцепляет кисти рук в замок и отвратительно громко щелкает суставами, - перегулял вчера?

- Было дело, - соглашаюсь я на самую очевидную версию моей временной профнепригодности.

- Ладно, сделаем из тебя чемпиона, - крякает он.

Чувствую его сухую шершавую ладонь на своем позвоночнике.

- Расслабься, Серега, дыши. Будет больно – кричи…

- Ха-ха-ха, - невесело вздыхаю я, прикрывая глаза.

 

Я снова, привычно уже, выступаю последним номером в последней разминке. Передо мной японец Юдзи Сакоморо, еще раньше – Мишка Щедрик. Женька Семенов в короткой программе, к сожалению, не блеснул и со своего шестого места может рассчитывать максимум на четвертое. Есть еще американец Энтони Чанг, задачей которого сейчас является перекатать Мишку и выйти на бронзу. Короче, винегрет тот еще. Да и Юдзи, наш старый знакомый и, можно сказать, почти родственник, тоже не собирается так просто уступать. Весь прошлый сезон маленький щуплый японец проучился у нас в «Зеркальном» под чутким руководством Нинель и Муракова, постигая азы науки побеждать от нашей снежной королевы. И плевать мне было, что за Юдзи (мы его все называли Юзиком) школе отвалили баснословные деньги. Потому что сдружились мы по-настоящему, и я абсолютно искренне переживал и расстраивался, когда его контракт на учебу подошел к концу и Юзик уехал к себе в Японию.

- Сережа, давай договоримся…

Юдзи подсаживается ко мне в зале перед разминкой и кладет руку на плечо.

- А у тебя денег хватит, - ехидно интересуюсь я.

- Ты только о деньгах думаешь? Фу! – деланно возмущается он.

- Не только, - поддеваю его я. – Еще я думаю о том, как я тебя сейчас уделаю, друг мой.

Юдзи кивает, прекрасно понимая, что я не шучу. Мои вчерашние выкрутасы смотрел также и его тренер, так что для него не станет сюрпризом то, что я покажу сегодня.

- Этот чемпионат я так уж и быть тебе уступаю, - произносит он без улыбки. – Но на олимпиаде уже ты придешь ко мне договариваться, друг мой.

Я обнимаю его за плечи.

- Вот и договорились…

Знал бы он, чего мне это стоило. Скажем так, часом ранее мне пришлось выдержать не самое приятное объяснение с Нинель, которая до последнего сомневалась в моих способностях выйти сегодня на лед и откатать программу как следует. Но все-таки я ее убедил. Так ли уж на меня повлияли магические пассы медведя Валеры, действительно вернувшего мне бодрость в теле, или же причиной тому был запавший мне в душу образ бесстыдно обнаженной и такой соблазнительной Валентинки-балеринки, которую я раньше и за девчонку-то не считал, но чувствовал я себя прекрасно и готов был к самым невероятным свершениям. И Нинель, посомневавшись, мне поверила и не отменила заявку.

И вот сейчас я, тщательно обложив ноги силиконовыми прокладочками и супинаторами, шнурую коньки и, под шуточки моего дорогого японского друга Юзика, готовлюсь выполнить все взятые на себя обязательства.

Шестиминутную разминку катаю спокойно, без спецэффектов отрабатываю вращения, хореографию и заходы в прыжки. На этот раз в тактике устрашения – превращении любого прыжка в каскад с тройным тулупом – нет необходимости. Все и так уже в курсе, с кем имеют дело. Но ради зрительских симпатий все же делаю тройной аксель и четверной сальхоф, пожиная бурю аплодисментов.

Наконец, нас всех загоняют обратно, словно баранов в стойло. На льду остается один Женька, которому эту последнюю разминку и начинать…

Брожу взад-вперед по коридору возле раздевалок. Жду своей очереди. Про себя в уме прогоняю в сотый раз свою программу. Все могу. Раз-два… Все сделаю. Три четыре… Чтоб вас всех…

- Серенький!

Останавливаюсь. Оборачиваюсь. Внутри все запело и одновременно заныло от боли. Муки совести…

- Аннушка…

Она подходит вплотную, и я влеку ее к себе, обнимая, и покрывая лицо поцелуями.

- Сережка… Сережка… - шепчет она, отбиваясь, - не здесь…

- Другого раза может не быть, - глупо шучу я.

- Фу, дурак, скажешь же глупость!..

Аня оборачивается по сторонам и, не найдя ничего деревянного, мягко стукает меня кулачком по лбу.

- Дурак и мысли у тебя дурацкие!

Смеясь, снова прижимаю ее к себе. Она не сопротивляется. Так и стоим, под любопытными взглядами знакомых и незнакомых людей, снующих мимо нас.

- На льду месье Сакоморо, приготовиться месье Ланской!

Голос организатора проносится над нашими головами, и я невольно вздрагиваю от звука своей фамилии.

Аня заглядывает мне в глаза и, от чего-то шмыгнув носом, прячет голову у меня на груди.

- Удачно тебе прокатать, - шепчет она, обхватывая меня вокруг пояса.

- Так и будет, - заверяю ее я. – А вечером я приду и точно также пожелаю удачи тебе…

Она снова смотрит на меня с улыбкой и бездонным плещущимся небом в глазах.

- Я буду ждать, - говорит она…

По привычке, выкатываюсь на лед в наушниках. Чтобы не слышать оценок выступавшего передо мной соперника. Это может отвлечь, расстроить или напротив, излишне расслабить. Соревноваться нужно прежде всего с собой. Результат – он больше для публики. Мое дело – преодолеть самого себя, доказать самому себе в очередной раз, что я могу. Вот это вот я могу. И вот это. И еще много чего. На много больше, чем кто-то думает…

Катаюсь кругами. Жду.

Наконец, Юзик с тренером покидают кис-енд-край – диванчик, на котором спортсмены ожидают оценки судей и с дурацкими улыбками позируют перед камерами – и я подъезжаю к стоящей у бортика Нинель. Отдаю ей наушники. Кладу свои ладони в ее.

- Все хорошо?

- Да…

- Покажи им!

- Да…

- Мой мальчишка…

Улыбаюсь, киваю…

- Sur la glace representant de la Federation de Russie…

Мое имя тонет в буре оваций и аплодисментов. Разгоняюсь, еду в центр льда, вскидываю руки вверх, приветствуя всех собравшихся. Занимаю исходную позицию.

Вдох. Выдох… Поехали…

‘Is this a real life…’

Полагаю, это была самая короткая произвольная программа в истории фигурного катания.

Потому что на двадцатой секунде, эффектно заехав, отлично оттолкнувшись, безупречно докрутив и абсолютно чисто приземлив тройной аксель, я, вдруг, совершенно неожиданно ощутил, что у меня нет правого конька. А мгновение спустя лед на огромной скорости рванулся мне в лицо.

И грянула тьма…

 

========== Часть 11 ==========

 

Часть вторая. Произвольная программа.

 

«Я призываю не хоронить его заранее. Как человек, у которого было три сильных сотрясения, после которых я лежала в больнице, хочу сказать, что после такого с башкой у меня все в порядке. Ну, я ебанутая, но это уже не лечится.

Сережа упал сильно, но никаких особых побочных эффектов у него нету. Встать он не мог потому что это боль и шок. С Сережей все будет нормально, не хороните его. Екатерина Асторная в интервью сайту Спорт.ру.»

 

«Коньки ломаются. Такое случается от прыжков. У меня в сезон уходит до пяти пар. У кого-то больше, у кого-то меньше. Конечно обидно, когда это происходит на таком ответственном старте. Жаль, честно. Сережа очень хороший спортсмен и мой друг. Очень ему сочувствую. И желаю скорее поправляться. Татьяна Шахова в интервью программе «Неделя спорта».

 

«Я всегда говорю своим спортсменам, что снаряжение, костюмы и реквизит перед стартом нужно проверять. Один раскрутившийся болт на лезвии, а смотрите какие последствия. Очень жаль мальчика. Такой талантливый… Татьяна Тихонова в интервью «Женскому журналу».

 

«Не знаю, что сказать. Сочувствую Сергею. Жаль, что так получилось. Может брак льда, что вряд ли. А возможно недоведенная техника прыжка. Сырые, неотработанные элементы тоже опасны для спортсменов. Но мы, всей нашей командой, искренне желаем Ланскому выздоравливать и скорее вернуться в строй. Евгений Шиповенко в интервью Александру Гордону».

 

«Если болты выламываются из подошвы ботинка, то это скорее вопрос к производителю коньков, чем к спортсмену. Мы пользуемся очень качественным снаряжением, рассчитанным на серьезные нагрузки, и такие вещи происходить не должны в принципе. А упрекать Ланского в непрофессионализме – это бред и глупость. Вы вообще видели, как он приземляет четверные? Алексей Жигудин в интервью Александру Гордону».

 

«Ланского мы еще увидим и на национальных стартах, и на международных турнирах. Я лично приложу все усилия, чтобы наша сборная не потеряла такого талантливого парня, особенно в грядущем олимпийском сезоне. Ну а Сереже – восстанавливаться, входить в форму и работать, работать и работать. Афанасий Федин в интервью «Спортэкспресс»

 

«Заботимся, выхаживаем. Следим за тем, как он выздоравливает. Специально разработали для него режим тренировок, отвечающий его нынешнему состоянию и возможностям. Не волнуйтесь. Никуда Ланской со льда не денется. Не отпустим. Артур Клейнхельман в интервью «Зеркалу недели».

 

«Без комментариев. Нинель Тамкладишвили на вопрос корреспондента «Вестей».

 

Первые две недели моим единственным развлечением были телевизор и интернет. И то не часто – очень быстро начинало тошнить, то ли вследствие полученного сотрясения, то ли от всего увиденного и прочитанного. В голове звенело и гудело. Нечеловечески болели сломанное ребро, вывихнутое плечо, ушибленное бедро и порванный голеностоп. Правую сторону тела я периодически не ощущал вообще, когда меня обкалывали обезболивающим, но в основном это была одна непрерывная, тягучая, обжигающая, одновременно и тупая, и острая боль. Ну да хрен бы с ней – поболит да перестанет. Печальнее всего выглядела необходимость ходить в туалет и всячески себя обслуживать. Больно. Очень. А еще тошно и противно…

После прилета из Франции, сразу из аэропорта, меня забрали в Склиф. Одуревшего от обезболивающих уколов, плохо соображающего и с трудом передвигающегося, меня методично разобрали по винтикам, тщательно просветили рентгеном, ощупали, обстукали, собрали наново, скрутили бинтами и определили на неделю лечения в стационаре. Что там было – помню плохо. Со мной постоянно кто-то возился, мне что-то разминали, чем-то кололи, туда-сюда крутили и растягивали. Я же пребывал в какой-то перманентной сонной апатии, вызванной, скорее всего, таблетками и общим шоком от всего произошедшего.

Потом меня перевезли домой, к Нинель. Но при этом мало что изменилось. Моя комната теперь напоминала больничную палату, везде пахло лекарствами, возле меня постоянно терлись какие-то личности в белых халатах… Но зато в голове началось постепенное просветление. А с ним полезли и разнообразные мысли, одна отвратительнее другой, которые то в разнобой, то хором, мерзкими голосами пищали, визжали и орали в моем сознании «Ты просрал чемпионат! Ты просрал сборную! ТЫ ПРОСРАЛ ОЛИМПИАДУ!»

Нинель со мной почти не общалась. Нет, вру. Общалась. Но вела себя абсолютно как любящая мамочка. Приносила мне чай, помогала ходить в ванную, развлекала разговорами о кино, музыке и политике… О работе говорилось скупо и нехотя.

- Все нормально. Все живы. Тебя ждут…

- А как там?..

- Не напрягайся, тебе вредно…

Где-то дня через три после моего возвращения домой, вечером, к нам приехал Артур.

Я как раз переполз со второго этажа в гостиную, к телевизору, и восседал, обложившись подушками, на мягком диване, заняв его практически весь. Нинель, как всегда, была где-то в доме, но выходить не спешила.

- О, уже сам ходишь, молодец, - радостно хвалит меня Артур, усаживаясь в кресло.

- Артур Маркович, - с места в карьер беру я, - можно мне приехать в «Зеркальный», хоть у бортика постоять?..

Клей весело смеется, откинувшись на кожаную спинку.

- Хвалю за рвение, Сереж, - говорит он, кивая, - но давай будем спешить медленно.

- У меня уже все прошло, - нагло вру ему в глаза.

- Послушай, - он внезапно серьезнеет и перебивает меня, повышая голос. – Я верю, что тебе все здесь осточертело, что ты скучаешь, и тебе хочется на лед.

- Очень хочется, - поддакиваю я.

- Но пойми… - он складывает ладони перед лицом. - Вот ты не задумывался, почему за все время тебе никто из наших ребят не позвонил, почему никто не приехал в больницу или сюда? Нет?..

- Э-э-э… Ну наверное…

- Спортсмен не должен видеть, что может с ним произойти, получи он травму или покалечившись, - жестко произносит он. – Это аксиома. Пожалев коллегу, воочию прочувствовав его страдания, человек невольно, сам начинает примерять ситуацию на себя. Ты неглупый парень, должен понимать, что будет, если хоть кто-то в сборной хотя бы один раз на мгновение испугается перед прыжком.

- Но ведь каждый из нас постоянно бьется, падает, калечится, - пожимаю плечами я.

- Это другое, - он качает головой. – Получить травму самому, вылечиться, сделать выводы на собственном опыте и не допускать ошибок в дальнейшем – это, то что называется, позитивный опыт. Но увидеть все это в зеркале… А ты сейчас будешь для них всех зеркалом. Кривым, разбитым… Извини, но нам накануне олимпийского сезона это не нужно.

До меня доходит,что он имеет в виду. И я невольно мрачнею. Опускаю голову и сглатываю предательски подступивший к горлу комок.

- Ты в порядке? – забеспокоился Артур. - Позвать кого-нибудь?

- В порядке, - выдавливаю из себя я.

Он дает мне минуту чтобы прийти в себя.

- Не распускай сопли, Ланской, - произносит он почти ласково. – Никто не собирается тебя списывать или сбрасывать со счетов. Подумаешь, башкой ударился. Жизненно важных органов не задето…

Хмыкаю от его дурацкой шутки, но в тоже время снова чувствую надоевшую головную боль. Перед глазами замерцали зеленые и розовые круги.

- Я чего, собственно, приехал, - Клей вернул свой обычный, немного нагловатый тон. – Мы считаем… Мы – это не только я, а весь тренерский коллектив, чтобы ты понимал… Так вот, мы считаем, что тебе пора возвращаться к систематическим занятиям. СФП, ОФП, по возможности – хореография…

- Я готов, - чуть ли не подпрыгиваю я.

- Пока в домашних условиях, - охлаждает он мой пыл. – По скайпу, или будет кто-то приезжать… Я, там, или Железняк… Согласен?

- Спрашиваете!

- Про лед пока забываем. Приводим в кондицию твою тушку. Ну а там…

- А там – посмотрим…

Мы не заметили, как она зашла в гостиную. В джинсовом комбинезоне поверх простой футболки, с волосами, затянутыми в узел, без макияжа – наверное ковырялась в саду с цветами. В руках – дымящаяся чашка.

- На-ка выпей…

Она протягивает мне чашку, и я чувствую опостылевший запах куриного бульона. Кривлюсь с отвращением, но пью маленькими глотками.

- Артур Маркович, - произносит Нинель, пряча руки в карманы, - если вы закончили наставление грешника на путь истинный…

- Да грешник вроде бы не очень-то и сопротивлялся, - Клей, упирается ладонями в подлокотники и встает. – Да, Сережа?

Киваю так интенсивно, что чуть не проливаю на себя горячий бульон.

- Прекрасно, - усмехается Нинель. – Начинать заниматься можете… Сегодня у нас суббота?.. Со среды, я думаю, да? – и, не дожидаясь ответа кого-либо из нас, - Идемте, Артур Маркович, выпьем кофе и поговорим…

Снова один. Полулежу на диване. Отставляю в сторону чашку с жирным, питательным варевом. Выпью обязательно. Но потом. Потому что сейчас, нету уже никаких сил, нужно как-то дотащить себя до туалета… Плевать, хотя бы до гостевого на первом этаже…

С усилием поднимаюсь и пробую сделать шаг покалеченной, замотанной в бандаж, ногой. Больно-то как!

Господи, за что?!

 

========== Часть 12 ==========

 

Через два дня, вечером во вторник, мне привезли развлечение.

Уж не знаю, по какому критерию выбирали… Но кого-кого, а ее я точно не ожидал увидеть, тем более здесь и сейчас.

- П-привет…

Я уже довольно сносно передвигаюсь в пределах дома, прихрамывая, но, зато, не хватаясь за первое, что попадалось под руку, после каждого шага, норовя упасть.

Услышав возню в прихожей, я выхожу встречать гостей и, спускаясь с лестницы, чуть не наворачиваюсь от неожиданности.

Она смотрит на меня с улыбкой. Которая тут же сползает с ее лица, сменяясь выражением озабоченности и сочувствия. Бросив рюкзак, она подбегает ко мне и, обняв за шею, целует в губы. Как когда-то…

На всякий случай, я цепляюсь левой рукой за перила, чтобы не упасть. Правой же не отказываю себе в удовольствии прижать ее к себе за талию.

- Катюнька…

- Сережка… Что ж ты так-то…

- Повезло тебе, Ланской, - ворчит от двери Нинель, возясь с замком. – Катерина мне все уши прожужжала, верещала на весь каток, хочу, мол, и хочу его увидеть, отвезите да отвезите…

- Не отвезли бы – сама приехала, - решительно мотает головой Катька.

- Рад тебя видеть, - искренне улыбаюсь я. – Но… э-э-э… как тебя вообще занесло в «Зеркальный»? Клюв узнает – заклюет.

Катька покатывается со смеху, а Нинель неодобрительно качая головой, проходит мимо нас в гостиную.

- Познакомься, Ланской, - кричит она оттуда, - новый… или старый, как угодно… член нашей команды. Все возвращаются, рано или поздно…

Смотрю на веселящуюся в моих объятьях девчонку.

- Ты снова с нами.

- Ага, - кивает она.

- Выгнали? – ехидно интересуюсь.

- Сама ушла, - ничуть не обижается Катя. – Еще перед вашим Парижем с мамой к Нинель Вахтанговне, вот, приезжали проситься, потом в федру ходили за разрешением, заявление писали… Как откроют трансферы в мае, так и официально перейду, а пока просто тренируюсь у вас… Э-э… У нас.

Это многое объясняло. Катька была своя, но не входила в сборную. Значит ей можно было показать меня-инвалида, не боясь, что она что-то там напортит. Ну и ладно…

- Здорово, - улыбаюсь.

- Ланской, пригласи девушку в дом, - сварливо кричит Нинель откуда-то из кухни. - Или ты собираешься ее весь вечер на лестнице держать.

С широким жестом, нехотя, убираю руку с Катькиной спины и в полупоклоне показываю в сторону гостиной.

- Прошу…

Поужинав (салат, фрукты, минералка), мы оставляем Нинель болтать по телефону с Фионой. Утаскиваю Катьку к себе наверх, включаю тусклый фоновый свет и запираю дверь.

Не говоря ни слова, обнимаю ее за плечи и прижимаю спиной к себе. Она тихо смеется и, подняв руку, зарывается ладонью в мои волосы.

- Мне тебя бояться? – шепчет она.

- Немного, - усмехаюсь я.

Она поворачивается, и мы с наслаждением ищем губы друг друга, замираем от восторга, и вспоминаем, вспоминаем, как это все было, когда-то, давно…

Катя еле слышно охает, вздыхает и легонько отстраняется.

- Тихо, тихо, не так быстро, дружок…

Ее ладошка скользит по моей груди и замирает посредине.

- Хочешь меня, - произносит она, и я понимаю, что на этот раз это не вопрос. – Хочешь…

- Ты же знаешь…

- Но в твоем сердце меня нет, - она говорит еле слышно.

- Возьми душу, она лучше, - я глажу ее по волосам, провожу ладонью по щеке и чувствую влагу.

- Катюша…

- Как же ты не понимаешь, Сережка, - шепчет она, касаясь губами моих пальцев, - что каждая из нас, каждая, с кем ты вырос, Анечка твоя, Танька, я… даже маленькая Валя, мы все влюблены в тебя, до полного одурения. До всепрощения… До того, что позволяем тебе играть с нами как тебе хочется… Но при этом, ни одна из нас не желает быть второй, быть запасной или промежуточной… Как хочешь назови…

Она отталкивает меня и присаживается на край кровати.

Исполняю невероятное. Подхожу к ней, опускаюсь на колени, сжав зубы от волн пронзающей боли, обнимаю ее бедра и кладу голову на колени. От нее пахнет лавандой. Такой знакомый запах…

- Ты знаешь, - говорит она, - мы с девчонками даже однажды, на сборах в Белогорске, как сейчас помню, вечером в комнате друг дружке признались в любви к тебе. Вот ведь дурочки были, правда? И пообещали тогда, что ни за что не позволим тебе влюбиться в одну из нас, чтобы другим обидно не было…

Я вспомнил те сборы. Давно это было… Несколько лет назад. Тогда, в Белогорске, я впервые почувствовал себя брошенным, когда Катя, по непонятной мне тогда причине, вдруг, перестала со мной общаться и начала явно демонстрировать пренебрежение… Обидно было страшно… Тогда-то Танька меня в первый раз и соблазнила…

- Если бы тогда ты меня не бросила, - бормочу я…

Катя улыбается и вздыхает.

- Я была старше всех, и очень серьезно восприняла нашу клятву. А кое-кто этим воспользовался…

Я поднимаю голову и встречаюсь со взглядом ее серых глаз.

- Прости, что не понял тебя тогда…

Катя отбрасывает с моего лица пряди волос и расправляет их по моим плечам.

- Какой же ты красивый, - мечтательно вздыхает она.

Ее слова заставляют меня покраснеть. А она вдруг усмехается и легонько щелкает меня по носу.

- Хорошо, что не мне достался, - задорно произносит она, - Пускай Анечка теперь ревнует и мучается. А я посмотрю…

- К тебе ревнует? - уточняю я.

- А почему бы и не ко мне? Чем я хуже?

- Дадим повод? – вкрадчиво спрашиваю я.

- Нет уж, Серенький, - она прижимает свой пальчик к моим губам. – Даже не мечтай. Ты же помнишь наш с тобой договор?

Грустно киваю. Потому что знаю, что с таким фривольным видом Катька всегда говорит самые серьезные вещи. И переубедить ее невозможно, если только она сама того не захочет.

Перетаскиваю ноющее, затекшее тело на диван, с облегчением вытягиваюсь.

Катя тут же пристраивается рядом, иезуитски мурлыча и теребя пуговицы у меня на груди.

- Хотя, ты же знаешь, из любого правила бывают исключения…

Ее губы снова оказываются напротив моих.

- А я уже испугался, что ты этого не скажешь… - бормочу я, касаясь ее и выдыхая ее запах…

Мы лежим в полутьме, обнявшись, кутаясь в одно одеяло. Наша одежда вся сброшена на пол. Мне лишь милостиво было разрешено оставить бандаж на ноге. Катя горячая. Ее кожа излучает тепло. И мне очень приятно вот так лежать с ней рядышком. Прижимаюсь к ее мягкой попке, ладонями тереблю соски, целую ее плечи.

- Соблазнил-таки, змей, - шепчет она, проводя рукой по моему бедру. – Вот так и знала, что этим кончится…

- Ты этого не хотела?

- Еще как хотела…

- Понравилось?

- Очень! Счастливые твои девки, которых ты…

- Катя, я тебя прошу, не порть…

- Ну ладно, ладно, - примирительно хихикает она, подставляя шею для поцелуя. – Я же тоже не святостью единой…

Она переворачивается на спину, подминая мою правую руку под себя. Освободившуюся левую я тут же с удовольствием кладу ей между ножек.

- Да, да, потрогай там, - сладострастно шепчет Катя, закусывая нижнюю губу.

Мне нравится доставлять ей удовольствие и получать в ответ совершенно искреннюю радость. Но все же меня снедает любопытство…

- Клюв? – делаю я осторожное предположение.

Она томно улыбается и качает головой.

- Боже упаси, нет. Там Яночка царит безраздельно, блюдет его с утра до ночи, так что место занято. Да и не в моем он вкусе…

- Кто же тогда? – не отстаю я. – Хот Арти?

Катька лукаво смотрит на меня и улыбается.

- Что, правда, что ли? – не верю я.

- Ну-у… - тянет она, отводя глаза. – Ладно. Да. Было дело. Давно и недолго. Я еще в «Зеркальном» была. Собственно, ради него и ушла… Влюбилась…

- А потом?

- А потом… Разлюбилась, – она качает головой. – Надоел. И достал. Как все красивые мужики, только о себе и думал… Ты продолжай, продолжай, не отвлекайся.

Я снова глажу ее горячее тело и чувствую, как оно наполняется влагой и удовольствием.

- А кто сейчас, - совсем уж обнаглев спрашиваю я.

Катя прикрывает веки и на лице ее появляется блуждающая улыбка. По участившемуся дыханию понимаю, что попал.

- Еще… Еще… Вот так… - шепчет она, одной рукой обхватывая меня за шею, а другой сжимая свою грудь.

Она вздрагивает всем телом. Чувствую ее острые когти на своем загривке. Внезапно, она выгибается, словно пронзенная электрическим разрядом. Сладостный стон, рвущийся наружу, она тщетно пытается заглушить, впившись зубками в собственное запястье. Получается так себе. О том, как Катьке хорошо, похоже, теперь знает весь дом и половина близлежащих улиц.

Обессилив, она падает на простыню, раскинув руки и закатив глаза.

- Господи, откуда же ты взялся-то на мою голову, - стонет она, одновременно сжимая бедра и не выпуская мою руку.

- Спасибо, - киваю, - надеюсь вам было также приятно, как и мне…

- Ой, не могу, - хохочет Катька, - какие мы обидчивые…

- Тс-с! – я прижимаю палец к ее губам. – Тише ты…

- Упс! – она тут же переходит на шепот, и глаза ее распахиваются на пол лица. – Вахавна!..

- И соседи, - киваю я на окно.

Она сокрушенно качает головой.

- Мы попали, Ланской… Придется тебе на мне жениться.

Я не успеваю отреагировать, как она снова заливается радостным хохотом. Наваливаюсь на нее сверху и целую, чтобы хоть как-то приглушить.

Насмеявшись и нацеловавшись, Катька выбирается из-под меня и сползает на пол.

- Мне домой пора, - сообщает она трагическим шепотом. – Уже, наверное, за полночь…

- Оставайся, - предлагаю я. – Хочешь со мной, хочешь у Фионы, комната свободна…

- Не-не-не, - она качает головой, выискивая на полу свою одежду. - Про женитьбу – это я только пока пошутила. А вот утром могу и всерьез захотеть. Так что в твоих, Ланской, интересах как можно быстрее посадить меня в такси.

Она эффектными движениями, медленно и артистично натягивает трусики, специально покрутившись передо мной всеми своими соблазнительными местами.

- И все же… - начинаю я.

Она понимает меня с полуслова.

- Любопытство погубило кошку, Ланской. Зачем тебе это?

- Просто интересно.

Она смотрит на меня изучающе и недоверчиво.

- Ну хорошо. Если я скажу, что он проще тебя, не такой красивый, не такой талантливый… во всех отношениях… ты успокоишься?

- Катя, но я же…

- Что он старше, на много старше… Что у него и так комплекс неполноценности в плане тебя и наших с тобой прежних отношений…

- Катюша…

- И что я просто не хочу, чтобы ты задирал перед ним нос только потому, что я, как последняя дура, прыгнула к тебе в постель, хотя даром тебе не нужна… А ведь он меня правда любит…

Мне показалось, что она сейчас заплачет. А еще мне показалось, что я понял, о ком она говорит.

Встаю, подхожу к ней и мягко обнимаю.

- Катенька…

- Ну что? Что тебе еще нужно? Назвать имя, или ты такой умный, что уже сам обо всем догадался?

Значит не показалось… Конечно же…

Она вытирает тыльной стороной ладони пробежавшие по щекам слезы, откидывает назад голову, глубоко вздыхает и, поведя обнаженными плечами, высвобождается из моих объятий.

- Лифчик помоги застегнуть… - глухо произносит она, поправляя на плечах тонкие светлые лямочки…

 

========== Часть 13 ==========

 

- Так, махи мы с тобой сделали?

- Сделали.

- Скакалку поскакали?

- Поскакали…

- Пресс, соло и с ногами?..

- Сто и сто.

- Хорошо. Будем увеличивать постепенно. Приседания?

- На двух ногах.

- Ага… – он потирает кулаком лоб. – можно было бы пистолетики попробовать. Как, потянешь?

Пожимаю плечами.

- На левой ноге без проблем, - говорю.

- А на правой?

Отхожу от компьютера, становлюсь на каримат, выставляю вперед левую ногу и пытаюсь присесть.

- Спинку, спинку, Сережа…

Опускаюсь почти до самого пола. Медленно выпрямляюсь.

- Ну как?

Артур озабоченно смотрит на меня из экрана, слишком близко подойдя к камере. Лицо у него сразу же становится похожим на верблюжью морду.

- Боли нет, - сообщаю, - но нога как чужая.

- Так, бросай пока. Нужно разминать, - он кивает головой. – Но то, что боли нет уже хорошо. Я рад.

Еще бы. А как я рад…

- Отжимания от пола попробуем? Вчера еще было не очень…

- Пробуем, - решительно говорю я и принимаю упор лежа.

Сломанные ребра справа тут же протестуют острой болью. Сжимаю зубы и с ходу делаю десять отжиманий. Бросаю взгляд на экран. Вижу, что Артур делает тоже самое, что и я.

- Так, Серега, отдыхай. Рассказывай, что чувствуешь.

- Ну что… – почесываю саднящий бок, - больно, но терпимо. Мне даже показалось, что в процессе боль подутихла…

- Это мышечный корсет адаптируется, - машет рукой Артур. – Были бы кости ты бы не выдержал…

- Могу повторить, - предлагаю.

- Давай. Поехали, сколько сможешь.

Падаю на руки и начинаю отжиматься. На двадцатом разе валюсь на левый бок, тяжело дыша и обливаясь потом.

- Отлично! – Артур доволен. Сам он остановился после десяти отжиманий и просто смотрел как выполняю упражнения я. – Значит так, теперь давай… Нет, давай десять минут перерыва и все повторим, хорошо?

- Конечно, Артур Маркович.

- Ну вот и ладно… А то загонял ты меня, Ланской… Старого больного человека…

Встаю, потягиваюсь. Усмехаюсь. Артуру недавно исполнился тридцатник, и для спортсмена, бросившего карьеру восемь лет назад он в прекрасной форме. Во всяком случае на общефизической подготовке с лихвой даст фору любому из нас. На льду, конечно, он уже не тянет все то, что делаем мы. Но какой-нибудь тройной тулуп еще точно исполнить сможет. Главное, чтобы потом его не пришлось с санитарами откачивать…

Занимаемся с ним ОФП и СФП по скайпу уже вторую неделю. Каждый день по четыре часа с двумя перерывами. Сперва он пару раз приезжал к нам домой, но потом, увидев, что я справляюсь и подгонять меня не нужно, перенес занятия в онлайн, не теряя времени на разъезды.

Мне все равно. Головные боли меня уже почти не беспокоят, чувствую я себя с каждым днем все лучше и лучше. И желание наверстать упущенное время подстегивает меня заниматься как можно тщательнее, выполняя все указания тренера.

Мне очень хочется заслужить разрешение приехать в “Зеркальный” и выйти на лед. И Артур пообещал, что как только увидит, что я к этому готов, сразу же это разрешение даст.

Нинель в наши тренировки принципиально не вмешивается. По большей части потому что ее и дома-то в это время нет – рабочие дни, грядет межсезонье, гастроли, шоу…

Кстати о шоу. Намеченная на апрель премьера нашего гала-концерта “Чемпионы на льду”, в котором предполагалось выступление самых достойных учеников нашей школы, а точнее, Центра спорта и образования Самбо-80, отделения фигурного катания «Зеркальный», не состоялась. Не я тому виной, сразу скажу. Без меня факторов хватило. Могу предположить, что это был компромисс, достигнутый между Нинель и Авербаумом. Хотя бы потому, что ожидаемого со дня на день скандала с разоблачением наших с Нинель семейных тайн, тоже не произошло. От идеи, тем не менее не отказались, я часто слышу, как Нинель по телефону обговаривает те или иные вопросы, касающиеся этого проекта. Но вероятнее всего, формат будет изменен в сторону, как бы это так помягче выразится, более демократичного отбора участников и постановщиков. По сути, будет нечто похожее на «Ангелов Шиповенко» - ледовый концерт формата «все звезды» под эгидой великого и блистательного Клюва – для участия в котором Женя каждый раз, отбросив стеснение и обиды, зовет всех нас, «зеркалят». Ну, значит, и Нинель придется пододвинуть своих, чтобы и чужим место досталось. Такие дела…

Уже больше месяца прошло после провального для меня чемпионата мира. Отшумели истерики в спортивных изданиях, отвоевали поклонники и хейтеры в соцсетях. Мои искренние поздравления Юзику с первым местом я отправил по электронной почте, как только смог сфокусировать взгляд на клавиатуре, и буквально в тот же день он позвонил мне из своей Японии и полчаса кричал мне, мешая свой великолепный английский с изученным у нас чудовищным матом, что такие победы он сами знаете на чем вертел, что таких-растаких производителей коньков нужно судить и казнить, и «я пришлю тебе японские, они самые лучшие на свете, туды их растуды», и вообще, если я думаю, что таким бессовестным подкупом смогу склонить его к уступкам на олимпиаде в Корее, то я сразу же могу отправляться по известному мне адресу, предварительно, естественно, придя в себя и выздоровев. Я поблагодарил Юзика за заботу, но дал понять, что по известному адресу он может идти сам, если рассчитывает хотя бы на малейшие поддавки с моей стороны на олимпийском льду. На том мы и распрощались, очень довольные друг другом. Кстати, обещанные коньки он мне пока так и не прислал.

По поводу моего такого драматичного и удручающего падения официального расследования проводить не стали. Претензий производителю коньков тоже не направлялось. А все из-за устроенного мною накануне представления. Никому не нужен был скандал, в перспективе перетекающий в дисквалификацию за нарушение этических спортивных норм. Поэтому дело замяли и спустили на тормозах. А свои изуродованные коньки я хотел было выбросить, потому что, валяясь в углу комнаты, они бесили меня одним своим видом, но потом отдал их Леше Жигудину. По его просьбе. На память.

Ну а в один из дней, когда мне стало уже ощутимо лучше, обо мне вспомнили все мои красавицы. Наверное, получили разрешение от Клея со мной общаться, иначе как объяснить такую кучность?

Аня чуть не плача рассказала мне, что безумно скучает, очень хочет меня увидеть и только личный запрет Нинель ей появляться на Рублевке удерживает ее в рамках послушания. Я поздравил ее с победой на чемпионате, и сказал, что тоже скучаю…

Танька по-деловому отчиталась, кто где, кто с кем и какие новости в школе. В том числе, с плохо скрываемой досадой, рассказала, что к нам вернулась Катя Асторная. Не любила она ее по-прежнему, и воспринимала как соперницу. В спорте, естественно. Заговорив же обо мне, она как-то сразу стушевалась и сбилась на виноватый тон. И мне пришлось применить весь свой дар убеждения, чтобы уговорить ее выбросить из головы мысли о своей вине в происшедшем со мной. Вроде бы получилось.

Балеринка Валечка позвонила уже под вечер, явно долго настраивалась. Мучительно стесняясь, она поспрашивала меня о моем самочувствии, заикаясь на каждом слове. В конце концов мое сердце дрогнуло, и я, перебив ее на полуфразе, ласково сказал ей, что она – мое милое солнышко, лапочка и самый любимый котенок на свете, что я безумно рад ее слышать, вспоминаю о ней каждый день и обещаю никому и никогда не выдать секрет нашего с ней маленького эротического приключения, которое мне бы очень хотелось еще хотя бы разочек повторить. В ответ она, уже немного расслабившись, похихикала и с кокетливым «пока» повесила трубку. Спустя минуту мне в Телеграмм от нее прилетело пульсирующее сердечко. И я тут совершенно не виноват - она сама. Но до чего ж хороша…

Катька не звонила. Но периодически писала мне сообщения, интересуясь как мои дела и информируя о своих успехах. Помимо коньков фигурных она внезапно увлеклась конями настоящими, скаковыми, и все свободное время теперь проводила на ипподроме, учась ездить верхом. На мои прямые и недвусмысленные предложения приехать как-нибудь в гости она не реагировала, и только раз неопределенно ответила: «Посмотрим…»

В общем, можно сказать, что мое восстановление шло по плану. Но мне очень хотелось на лед. Куда меня пока не пускали…

- Ну что, Серж, отдохнул?

Артур возвращается в кадр, посвежевший, с влажными волосами, явно только из душа.

- Да, Артур Маркович, я готов, - четко рапортую, выпрямляясь на своем каримате.

- Ну, отлично… Поехали тогда с разминки и дальше по нашему списку. Давай.

Он включает музыку, и я снова погружаюсь в работу. Через боль, немощь и нежелание. Потому что пока мы отдыхаем – соперники разучивают новые, еще более сложные элементы…

 

========== Часть 14 ==========

 

Перебежками на полкруга разгоняюсь и тройками выезжаю в центр. Перетяжка, замах, удар зубцом о лед… Непередаваемое чувство полета… Докрут… Приземление. Ребро абсолютно ясное, выезд чистый, с дотянутым носком и красивыми руками… Но главное, правая нога - она моя, настоящая. Я ее чувствую. Я ею управляю. Она снова живет со мной в одном теле. Спустя два с половиной месяца после того проклятого падения я, наконец-то возвращаюсь к привычной жизни, в свое естественное состояние, в котором в коньках и на льду я себя чувствую намного уверенней, чем на сухой земле.

С разворота запрыгиваю во вращение и делаю либелу – летящего верблюда, а потом бильман – с прогибом тела и задранной к голове ногой. Вращаюсь-вращаюсь-вращаюсь…

Скрип льда, звон ударяющихся друг о дружку лезвий, влажный, холодный воздух и запах, тот самый непередаваемый запах, который присутствует только на искусственных катках. Как же я все это люблю. И как мне этого всего не хватало…

- Ланской, закончил упражнение, - дядя Ваня Мураков, не отрываясь от экрана компьютера, поднимает правую руку.

Расслабляюсь, упираю руки в бока и, не спеша, минуя стайку шумных мальков, еду в сторону тренерских мест. Из наших на тренировке только я. Остальные разъехались в отпуск, кто на моря, кто к бабушкам. Свой же отпуск я уже отгулял на больничной койке, так что без малейших возражений вкалываю в одиночестве. Так даже лучше. Все внимание тренеров посвящено мне.

На этой неделе со мной работают Мураков и Масяня. Нинель в Америке с Фионой, Артур в Дубаях с некоей неизвестной мне особой, фотографии которой то и дело мелькают в его инстаграмме. Одно знаю – барышня не из наших…

Ну а раз при мне Мураков, значит я весь в прыжках и вращениях. Накатываю элементы - шлифую старые, учу новые - которые потом, вместе с постановщиком мы расставим, как шахматные фигуры, в моих новых программах. Короткой и произвольной. Программах, разработанных Артуром и Нинель специально для следующего сезона, и нацеленных на однозначную и безоговорочную победу на олимпиаде. Мою победу…

И останется всего ничего – подсобрать целиковые программки, скатать, убрать заусенцы и шероховатости, отшлифовать, довести до ума и выдать безупречный прокат. Сначала контрольный, в Челябинске в сентябре. Затем – Гран-при где-нибудь в Канаде или в Штатах, или в Японии. Потом, в декабре на первенстве России здесь, в Москве, Дальше, сразу после Нового года, мне предстоит, с одной стороны, несложный, но с другой - очень ответственный чемпионат Европы в Стокгольме. Ну а там уже и Пусан…

Планов громадье, на самом деле. Хорошо бы все это потянуть и не надломится по дороге. И не свалиться где-нибудь по глупости, как в Париже. Оно, конечно, дело житейское, бывает… Но обидно, блин! Так все хорошо складывалось…

- Так, Сережа, вращения там хорошо были, - Мураков просматривает запись моего катания на компьютере. – Здесь нормально, крюки, выкрюки все… Кросс-роллы удачно так вписал, молодец…

Дядя Ваня добрый человек. Даже ругать старается потом, постфактум, сначала подсластив пилюлю.

- А вот с прыжками, что-то у нас с тобой…

- Иван Викторович, - с мольбой смотрю на него, - разрешите я прямо сейчас еще раз сделаю.

- Да сделаешь, сделаешь, - успокаивающе кивает он. – Я просто понять хочу, ты вот там вот, вправо когда идешь, и выход когда на две галки… У тебя просто не получается и мы, вот, сейчас доработаем и все, или ты просто не можешь пока?..

- Я все могу, честно, - быстро отвечаю я.

- Уверен?

- Ваня, да пускай сделает, ну что ты дергаешь его, - влезает в разговор Масяня, кивая в мою сторону. - В крайнем случае свалится, ну так не в первый раз…

- Макс, вы уже наделали нам делов, - сердито обрывает его Мураков. – Свалится… Если он свалится, а я его потом не соберу, что делать будем? Из нас же федерация потом душу вытрясет…

Максим хитро смотрит на меня, поводит бровью, подмигивает. Я понимаю, что он что-то задумал.

- Три квада подряд, на твой выбор, скажем, по три сотки за каждый. Тройняк не считается. За срыв – двести в обратку. Забьемся?

Он протягивает в мою сторону свою огромную лапу.

- Таранов, ну что ты творишь! – возмущенно взрывается Мураков.

- Заметано, - шлепаю ладонью по руке Максима.

Смотрю на дядю Ваню невинным взглядом.

- Даже не мечтай, - машет тот на меня рукой, - я в ваши дурацкие игры не играю…

Пожимаю плечами, разворачиваюсь и еду в центр льда.

Честно говоря, я бы очень удивился, если бы Мураков согласился. Играть на деньги, да еще со своим же спортсменом – это нужно совсем уже совести не иметь. Но иногда азарт побеждает разум. С Масяней у нас отношения здравствуй-до свидания, ни он, ни я мы друг от друга не зависим. А Мураков за меня отвечает. Но раз прямо не запретил мне прыгнуть на спор, значит верит в меня. И в моих силах доверие тренера оправдать…

Разгоняюсь, закручиваюсь тройками, Перебрасываю левую ногу, упираюсь, выезжаю на наружном ребре, резко толкаюсь, одновременно поднимая правым зубцом целую тучу ледяной пыли… Боли нет… Есть знакомое ощущение полета. И цветастая муть в глазах… Приземляюсь на полусогнутую в колене правую ногу. Простой выезд. О красивостях не думаем…

Теперь с другой стороны. Закатываюсь, проезжая почти весь лед наискосок. Несколько раз оглядываюсь, оценивая расстояние до бортика. Когда понимаю, что скорости и места мне достаточно, переношу вес на отведенную назад левую ногу, одновременно делая замах правой, раскручиваюсь и, выбросив руки над головой, взлетаю вверх. Чувствую, что меня немного несет в бок… Но это ерунда… С хрустом приземляюсь на правое лезвие, инстинктивно парируя снос в обратную сторону, завершая прыжок не очень чистым, но зачетным выездом. Зачетный – это без штрафных очков. Так называемых «галок»…

Хорошо… Спокойно… Два из трех. Что с ногой? Боли не чувствую. Двигаюсь свободно. Никуда не тянет, ничего не немеет, непроизвольно не подгибается и не отваливается. Ноет правый бок, там, где сломанные ребра. Плевать, это еще будет долго саднить. Голова… Тошнит?.. Это от усталости. В конце концов я здесь с утра. И не ел ничего со вчерашнего вечера… Сейчас отпрыгаемся – и обедать…

Снова разгон, но уже не длинно, не дальше центра. Правую ногу пригибаю в колене, выбрасываю левую, резкий, похожий на удар, упор левым зубцом в лед и вся энергия движения вкладывается в толчок и вращение… Группировка… Руки прижаты к груди… И цветная мазня перед глазами. Приземляюсь легко, скольжу на правой ноге, прогнувшись, раскинув руки и далеко выставив левый носок. Не отказываю себе в удовольствии, меняю позицию, выставляю ноги в кораблик и запрокидываю тело назад. Вытягиваю руки вдоль поверхности льда. Мне хватает скорости держать кантилевер почти полкруга. Выпрямляюсь. Обозначаю, что дальше возможен заход во вращение. Делаю два оборота и останавливаюсь. Взгляд прямо в сторону тренеров. Кто тут смел в меня не верить?

С видом победителя еду вдоль бортика. Ощущения, откровенно говоря, так себе. Запыхался, бок болит, легкий тремор в ногах, перед глазами круги и звезды…

- Ну герой, герой, - встречает меня как родного Масяня. – Молодец какой, а? Лутц, сальхоф, тулуп – все выполнил.

Бросаю взгляд на Муракова.

- Зачтено, - кивает дядя Ваня.

До этого он не позволял мне систематически тренировать четверные, ограничиваясь эпизодическими попытками. Теперь зачет обозначал, что к тренировкам квадов я допущен.

Облокачиваюсь о бортик и нагло смотрю на Масяню.

- Чего тебе? – поднимает брови он. – Я же сказал, молодец…

- Девятьсот долларов США, - четко с расстановкой произношу я.

- Ах это…

Таранов лезет было за пазуху, но вдруг передумывает.

- Потом отдам, - с честным видом кивает он. – Завтра…

- Сегодня, - не соглашаюсь я. – Сейчас.

- Он прав, Максим Леонидович, - встревает Мураков с ехидной усмешкой, - договор есть договор.

- Да я же не отпираюсь, - Масяня снова лезет во внутренний карман и достает кошелек. – Ну вот скажи, Ланской, зачем тебе сейчас деньги, у тебя тренировка…

- Ничего, - перебивает его дядя Ваня, - я побуду банкиром Сергея пока он работает. Прошу…

Он протягивает руку и Таранов, с кислым видом, отсчитывает ему веер зеленых бумажек.

Удовлетворенно крякнув, Мураков прячет деньги в карман.

Нет, вы не подумайте, Масяня – человек честный, и я бы ни за что не стал бы с ним играть на деньги, если бы подозревал его в желании меня обмануть. Мой заработанный выигрыш во Франции, кстати, он отдал мне не успел я еще тогда переодеться, словно эти тысячи евро жгли ему руки… Но была в нем какая-то необязательность. Он мог просто искренне забыть. Не от жадности, а по легкомыслию. А наличные деньги, о которых никто бы не знал, мне сейчас были очень кстати, потому что имелись у меня на них кое-какие планы…

- Так, Ланской, не стоим, до обеда еще полчаса…

Окрик дяди Вани вывел меня из задумчивого ступора, в котором я завис, разбираясь в собственных мыслях и планах.

- Давай, каскад, что мы с тобой утром проговаривали, вращение, перебежка. Потом снова каскад, вращение. И подходи потом. Все понял?

Киваю. Разворачиваюсь и еду на позицию.

Наверстываю упущенное…

 

========== Часть 15 ==========

 

Анечка решила меня развлечь в моем вынужденном затворничестве.

Как-то утром, собираясь на тренировку, дожевывая на ходу какой-то безвкусный кусок и запивая все чаем, я услышал треньканье телефона. Несусь в прихожую, роюсь в рюкзаке. Нахожу наконец вибрирующий, пищащий и светящийся гаджет.

- Приве-е-ет!

Изображение немного опаздывает за звуком, но зато качество изумительное. Технологии в современном мире творят чудеса.

- Ух ты! – неподдельно радуюсь. – Здравствуйте, Анютины глазки, привет, Анютины губки, как поживаете, Анютины ручки, как я по вам соскучился, Анютины ножки… Как я вас люблю Анютины…

Анька смеется и водит телефоном вокруг себя, демонстрируя мне все свои части тела, о которых я говорю. На последней фразе она фыркает, замирает, но все же проводит камерой возле своих затянутых в купальник тугих, маленьких грудок.

- Ну и последняя в списке, но не последняя по значению, - бархатистым голосом мурлычу я, поводя бровями… - покажись, любимая Анютина…

- Сережка! - она возмущенно понижает голос, оглядываясь по сторонам. - Тише ты, тут люди вокруг…

- Но мы так давно не виделись… - я строю ей глазки одновременно с умильной физиономией.

Анька прикусывает нижнюю губу, снова озирается и, как бы невзначай опускает камеру телефона. Вижу, что она сидит на пластмассовом стуле на какой-то террасе, возможно на пляже. Узкие цветные плавочки скрывают низ ее живота и почти пропадают тоненькими шнурочками на бедрах. Ее не нужно упрашивать – она знает, чего мне хочется. Видимо, убедившись в отсутствии посторонних взглядов, Аня двумя пальчиками оттягивает плавочки в бок, давая мне возможность понаслаждаться видом ее аккуратненькой, слегка влажной щелочки. Возбуждение совершенно невольно накатывает на меня, и я вожделенно вздыхаю.

- Ой! – Аня внезапно одергивает руку.

Я успеваю лишь заметить, как она закидывает ногу на ногу. Камера возвращает на экран ее обветрившееся, загорелое лицо. Глядя куда-то в сторону, она с кокетливой улыбкой произносит фразу на непонятном мне языке, по-видимому, испанском.

- Си синьорита пур фавор, - слышу в ответ мужской голос.

Хмурюсь и изображаю раздражение.

- Это что там за пур фавор к моей синьорите на расстояние ближе десяти шагов приближаться смеет? - ревниво интересуюсь. – Сейчас я кому-то такой нопасаран устрою, что венсеремос будет полный и окончательный…

Анька покатывается от хохота на эту мою тираду, в которую я вложил все без остатка свои познания в испанском языке.

- Какой ты смешной, когда делаешь вид, что злишься, - сообщает она мне, отсмеявшись и обмахиваясь маленьким веером.

Это был не тот эффект, которого я добивался, но и не самый худший тем не менее.

- Где ты, как ты, когда вернешься?

Она хитро прищуривается и надувает губки.

- Это вы сейчас с какой целью интересуетесь?

- Я соскучился! – выдыхаю с грустным лицом.

Анька удовлетворенно хихикает и демонстрирует мне кончик своего язычка.

- Вернусь-вернусь, скоро уже, - она картинно вздыхает. - Неделька всего осталась…

- Украду тебя прямо в аэропорту, - обещаю.

Она улыбается. Вижу, как ей приятны мои слова и вообще моя реакция на ее звонок. Она снова бросает взгляд в сторону, на этот раз без тени кокетства.

- Ой, папа с мамой идут! – произносит она.

И, приблизив телефон к самым губам шепчет:

- Укради меня, Серенький, я тоже по тебе ужасно соскучилась!..

Она прерывает звонок раньше, чем я успеваю хоть что-то сказать ей в ответ. Улыбаюсь. Чувствую, как меня начинает переполнять радость.

О том же, что мне теперь нужно угадать страну и рейс, которым через неделю должны вернуться в Москву Анька и ее родители, предпочитаю подумать потом, ближе к сроку. Потому что завтра из Штатов прилетает Нинель.

А это гораздо серьезнее. И далеко не так радостно…

 

На проведенном со всем пристрастием допросе Масяня таки сознался. Пытку алкоголем приводил в исполнение лично Леша Жигудин. Другое дело, что Таранов вряд ли заметил, что это были допрос и пытка – скорее приятное времяпрепровождение, импровизированные посиделки добрых соседей в узком семейном кругу. Но тем не менее, результат был.

Сидим в маленьком кафе на Арбате, куда Леша, позвонив, пригласил нас с Нинель для разговора. Позвонил он мне, вероятно не дозвонившись до нее, поэтому отвертеться от моего общества им обоим не удалось.

Я с аппетитом наворачиваю фруктовый салат, Нинель пьет уже третью чашку кофе. Жигудин, с обвисшими щеками и растрепавшейся жиденькой челочкой, уныло мусолит стакан минералки.

- Этот ваш Таранов – дурак, - говорит он, вперив взгляд в Нинель. - Вы связались с идиотом. Если бы не его жена, у которой ума палата, он бы натворил таких бед – вовек бы не отмылись.

- Алексей, ну смотрите, - хмурится Нинель, - он специалист в своем деле и отличный тренер. Какой бы он там ни был плохой или хороший – он меня устраивает…

- Поймите же, - Леша вздыхает, делает глоток воды и вытирает выступившую на лбу испарину, - мне все равно, с кем вы работаете. В конце концов вы сами определяете состав своего коллектива… Я просто хочу предупредить… По-дружески, потому что вы мне симпатичны, потому что вон, - кивок в мою сторону, - Серега хороший парень, потому что девчонки ваши классные…

Нинель качает головой, барабанит пальцами по столу. Молчит.

- Нинель Вахтанговна, но вы же не вчера родились. Не бывает случайных совпадений.

- Не бывает, - соглашается Нинель, кивая.

- И то, что Максим узнал, кем вы Сереге приходитесь, а главное, кто ему сказал…

- Да уж… - она непроизвольно сжимает ладонь в кулак. – Не ожидала от Семена.

- А уж Авер-то точно не дурак, - тычет в нее пальцем Леша. – Знал кого выбрать в качестве звонаря. Это просто чудо, что Серый тогда сориентировался и меня предупредил. Мы… с Татьяной Вячеславовной… хоть успели его заткнуть по-быстрому…

Ухмыляюсь с набитым ртом. Представляю себе картину, как Тихонова, огромная, неповоротливая, похожая на каракатицу из мультфильма про русалочку, прессует авторитетом здоровенного Масяню.

- Я должна вас поблагодарить, Алексей, - говорит Нинель, склоняя голову.

- Да пустое, - тут же отмахивается Леша, откидываясь на спинку стула. – Ерунда, не стоит…

- И все же.

- Забудьте, - решительно отрезает Леша, показывая, что разговор на эту тему закончен.

Стащив из моей тарелки виноградину, он с усмешкой кидает ее себе в рот и подмигивает мне.

- Тут, самое время подумать, - вкрадчиво добавляет он, - о том, кто станет следующим. Очевидно, что Семен, проболтавшись Максу, ожидал какого-то результата. Результата не произошло, - он развел руками. - Не получилось с этим – получится с другим. Не проморгать бы…

Нинель поводит бровью.

- Я надеюсь моего предложения по поводу «Чемпионов на льду» и договора об участии в его шоу будет достаточно…

Леша поджимает губы и качает головой.

- Это лишь временная уступка. Аппетиты приходят во время еды – через месяц он захочет большего.

- А нельзя ли как-нибудь договориться, чтобы раз и навсегда? – зло шипит Нинель. – Как мне это все дорого…

- Посмотрим… - успокаивает ее Леша. – Не беспокойтесь…

Я не встреваю в разговор. Зачем? Не время еще. Тем более, в присутствии Нинель. Хотя коварный замысел у меня уже давно созрел.

Выходим на улицу. Нинель направляется к машине, а я придерживаю Жигудина за рукав.

- Слушай, Леш…

- Ну?

- Не знаешь случайно, каким запахом пользуется Авербаум. Может дарили на днюху, или видел кто-то?

- А тебе зачем, - ехидно ухмыляется Леша, - взятку хочешь ему дать?

- Да, - киваю, - и яду туда подмешать. Так знаешь?

Он подозрительно косится на меня.

- Ну, допустим, Эгоист Платинум от Шанель…

Мне это ни о чем не сказало. Я в этих вещах не большой специалист.

Стою нахмурившись.

- Мальчики, ехать будем? – Нинель недовольно выглядывает из машины.

Леша делает движение в ее сторону, но я снова трогаю его за рукав.

- Да что ж такое, Валет? – он смотрит на менябез раздражения, даже с заинтересованностью. – Что ты уже там мутить собрался?..

- Чем пахнет этот Эгоист Платинум? – спрашиваю.

- Ну допустим… - тянет Жигудин, не отрывая от меня взгляд.

- Лавандой… – хором произносим он и я.

Он разочарованно пожимает плечами.

- Если знаешь, зачем спрашиваешь?

Ну, кто бы сомневался… То, о чем я, как мне показалось, догадался несколько недель назад, переросло в уверенность. А значит… А значит, нужно будет подумать, как этим можно воспользоваться. Не навредив невиновным…

- Хочу себе такой же, - хмыкаю я, поворачиваясь в сторону автомобиля.

Леша качает головой, и, махнув рукой на мои глупости, семенит следом.

 

========== Часть 16 ==========

 

- Где-где? Не понял, повтори еще раз, - я прижимаю трубку к уху, пытаясь разобрать ее голос. Связь работает ужасно.

Через пень-колоду, наконец, слышу, что она говорит. Легче от этого не становится.

- Господи, где это?

Она хохочет в трубку, бросает что-то похожее на «захочешь-найдешь» и отключается.

Женщины…

Поговорить с Катькой на чистоту я решил после встречи с Хомяком. В конце концов, я на нее злился, прекрасно понимая, с чьей подачи Валя год назад разоткровенничалась с некоторыми нечистоплотными интернет-изданиями, от которых за версту несло желтизной. И в тоже время… Она мне правда нравилась. Детская привязанность, первая любовь. Да и последняя наша встреча тоже как-то сбила мой боевой настрой. Хотя, именно тогда у меня и мелькнула впервые мысль, как проучить наглого Авера, устроив ему веселую жизнь. Появись в прессе информация о том, что у него роман с девчонкой, которая вдвое младше, да еще при наличии жены и взрослого сына, это явилось бы настоящей бомбой с дерьмом, взрывом которой Семена окатило бы с ног до головы и навсегда отвадило бы от него всех спонсоров и благодетелей. Единственное, что меня останавливало была Катька, которую тоже в этом дерьме предстояло искупать. А этого-то мне и не хотелось…

Я прекрасно понимал, что предложи я этот свой план Нинель, она пошлет меня подальше и запретит даже думать о подобной низости. С другой стороны, Леша Жигудин с радостью за него схватится, как минимум из желания преподнести на блюдечке строптивого Авера своей ненаглядной Шубе. Как ни крути, получалась ничья, где мой ход становился определяющим.

В конце концов, я решил с Катей просто пообщаться. Услышать от нее самой, что это за фигня такая была с этими грязными статейками. Да и в глаза ее бесстыжие тоже заглянуть не мешало бы.

- Хочешь увидеться – пожалуйста приезжай, - задорно прокричала она мне, и назвала адрес какой-то маленькой коневодческой фермы в такой глухомани, о которой я даже и не слышал никогда.

Сто пятьдесят километров от МКАДа. Туда вообще на такси доехать можно?

Оказалось - можно. Но цена впечатлила даже меня…

Передо мной здоровенные бревенчатые ворота с аккуратно висящей, приоткрытой, кованой калиткой. Вправо и влево, параллельно дороге, от ворот разбегается невысокий, крашенный забор, где-то вдалеке прерываемый аккуратным белым домиком, одноэтажным, кирпичным, с красной черепичной крышей. За забором – бескрайние просторы зеленой травы, с виду ровной и пушистой, словно поле для гольфа. Вот так забудешься на мгновение, и запросто можно вообразить себя на каком-нибудь техасском ранчо, или на сельскохозяйственной ферме в Висконсине…

Но это было Подмосковье. Не совсем ближнее и далеко не типичное, но тем не менее.

Фырча двигателем, мое такси унеслось прочь, подняв клубы пыли и оставив меня в полнейшем одиночестве посреди этого загадочного места.

Постояв с минуту и поглазев по сторонам, подхожу к калитке, и толкаю ее внутрь. Захожу.

Большой круглый двор, аккуратно посыпанный песком и опилками. С двух сторон – большие длинные сараи, еще какие-то постройки. Тюки сена под навесами затянуты пленкой. Вокруг суетятся какие-то люди…

Меня встречают настороженно и удивленно. Очевидно гости здесь не часто появляются.

- А вы к кому, собственно?..

Ко мне подходит пожилая высокая женщина, одетая как наездница, в кожаные штаны, высокие сапоги и короткую куртку.

- Здравствуйте! Я ищу девушку по имени Катя, - говорю я.

Она смотрит на меня склонив голову, оценивающе.

- Вы мне нравитесь больше, - неожиданно заявляет она. – Тот был старый, и какой-то такой… - она неопределенно машет рукой.

Заинтересованно смотрю на нее.

- Очень старый? – интересуюсь.

Она не отвечает. Махнув рукой, она ведет меня за собой вдоль построек к дальнему краю двора.

- Меня Сергей зовут… - пытаюсь как-то наладить контакт я.

- Я знаю…

Она неожиданно улыбается и поворачивается ко мне лицом.

- Мы, хоть и деревенские, но телевизор тоже иногда смотрим.

Я смущенно опускаю глаза. Какая-то мощная энергетика исходит от этой тетки. Вроде бы и в возрасте, и не особо хороша собой, а поди ж ты… Такими взглядами мои девчонки меня никогда не одаривали… Аж мороз по коже.

Мы подходим к дощатому заграждению, за которым начинается травяное поле.

- Катенька сейчас на выезде, - говорит женщина, - минут двадцать подождать придется. Хотите здесь, хотите в кафе, - она кивает в сторону белого домика.

- Спасибо. Я здесь…

Она поворачивается чтобы уйти. Потом неожиданно снова оглядывается на меня.

- Сема старше и умнее вас. Но Кате он не нужен. Ей нужны вы. Подумайте, молодой человек…

Я обалдевшими глазами провожаю ее удаляющуюся широкую спину. Кто она такая? Где я? Куда Катька меня затащила?

Она прискакала через полчаса на здоровенном гнедом чудище, вместе с группой таких же как она парней и девчонок, в сопровождении двух старших, вероятно тренеров.

Увидев меня, Катька радостно визжит, соскакивает со своей лошади и бросается ко мне на шею. Разгоряченная, растрепанная, вся пропахшая кожаной одеждой и конским потом.

- У-и-и-и, Сережка-а!

Обнимаю ее, целуемся на глазах у всех. Катькины товарищи хихикают и переговариваются с ехидными ухмылками.

- Я поставлю Громобоя в стойло, приму душ и вернусь, - она проводит рукой по моей щеке.

Здоровенная коняга, послушно топтавшаяся там, где ее бросила Катька, услышав свое имя, громко фыркает.

- Не надо душ… - говорю я. – Мне нравится… как ты пахнешь.

Она удивленно поднимает брови и смеется в кулачок.

- Извращенец…

Знала бы она, до какой степени. Даже сквозь запах конюшни, пота, сена и лошадиной сбруи, я отчетливо ощущаю аромат лаванды, исходящий от ее распущенных, растрепанных волос. И мазохистски хочу, чтобы этот аромат никуда не делся…

Зеленые холмы от горизонта до горизонта, а наверху огромное голубое небо с ватными комками облаков и жарким солнцем. Где-то вдалеке слышно тарахтение трактора и радостное лошадиное ржание – постояльцам фермы развозят еду…

- Сегодня, Серенький, ничего тебе не обломится, - сразу предупреждает меня Катя, появляясь из стойл, - дня три еще потерпеть придется. Так что, если ты ехал ради пистончика, то зря прокатился, - развратно хихикая добавляет она.

- Ты так говоришь, как будто мы с тобой только трахаться способны, - возмущаюсь я, - а простое общение – это уже не наш уровень.

Вместо ответа, она начинает медленно расстегивать пуговки на блузке, не сводя с меня блудливых глаз. Невольно ныряю взглядом в открывшуюся мне волнующую ложбинку.

- Э-э-э… Ладно, - произношу я, сглатывая слюну, - про три дня это была не шутка?

Катька смеется, прижимаясь ко мне совсем уже бессовестным образом.

- Когда там Анечка твоя из отпуска возвращается? - шепчет она мне в ухо. – Как думаешь, успеем?

- Да ну тебя, - отстраняюсь от нее. Но… Не нахожу в себе мужества убрать свою ладонь, которую уже успел расположить на ее аппетитной ягодице.

Коварная девчонка удовлетворенно потягивается, и с чувством выполненного долга выскальзывает из моих объятий.

- Возьми мой рюкзак, - кивает она в сторону стойла. – Там подстилка и термос с кофе. Хоть на травке поваляемся…

И вздыхает так, что, не случись всего до этого, я б от умиления расплакался…

Находим полянку на холме. Подальше от чужих глаз. Но ведем себя чинно и благородно. Без всяких глупостей. Это значит Катька лежит, опершись спиной о мой бок, а я поглаживаю ее, где могу дотянуться. И ни-ни – ничего больше.

- Что это за тетя у вас тут, - интересуюсь между прочим, - с внешностью гренадера и повадками сельской клуши?

Катя загадочно улыбается.

- Познакомился?

- Ну, как сказать, - пожимаю плечами я, - меня она, оказывается знает, а сама представиться не удосужилась…

- Эта тетя – моя бабушка, Серенький, - тихо произносит Катя.

- Ой… Прости… - неловко замираю, проклиная собственную грубость.

- Да ничего…

Катька ловит мою руку и прижимает к своему животу.

- Болит?

- Немного… Подержи так…

Я оставляю правую руку так, как она хочет, а левой глажу ее волосы, ушки и шею.

- Щекотно… - хихикает она, сжимаясь.

А ведь это все могло быть реальностью. Все это… И мне не нужно было бы…

- Семен Мирославович часто здесь бывает? - сдавленным голосом спрашиваю я.

Она замирает на мгновение, но тут же снова расслабляется. Не смотрит на меня. Кивает.

- Каждый раз, когда я здесь… Привозит, забирает…

- Сегодня?..

- Да, приедет через час…

- Твоя… бабушка от него не в восторге, - говорю я.

- Ксения… Валентиновна. Ее зовут Ксения Валентиновна…

Я киваю, принимая ее слова, как нежелание говорить дальше на тему Авера. Но Катя, подумав, откидывает голову и проводит ладонью по лицу.

- Я сама не в восторге… От всего этого…

Сам от себя не ожидая такого, вдруг взрываюсь.

- Катька, черт подери, что ты творишь? Зачем? На кой он тебе нужен? Ему сто лет, он женат…

- Ну и что? – флегматично пожимает плечами Катя, - я же за него замуж не собираюсь…

- Тогда зачем?..

Она вздыхает и опускает голову.

Иду в разнос. Потому что с удивлением понимаю, что она мне не безразлична.

- Прекращай это, слышишь? А то худо будет. Авер конкретно насолил и Вахавне, и Шубе… Если за него возьмутся и всплывешь ты…

- То что?

Она смотрит на меня, и я вижу, что у ее глаза, как стопочки, наполняются слезами.

- Господи, Ланской, откуда ты на мою голову взялся, - шепчет она, протягивая ко мне руку. – Когда ты рядом мне хочется разрыдаться… Или сначала заняться с тобой сексом… А потом, все равно, разрыдаться, в одиночестве…

Плотину прорывает, и две прозрачные капельки выкатываются из уголков ее глаз. Отвернувшись, она прижимает ладони к лицу.

Да что же это за проклятье-то такое! Почему они все вокруг только и делают, что ревут? Сажусь рядом, обнимаю ее за плечи и баюкаю как маленькую.

Катя шмыгает носом, смахивает слезы и прижимает головку к моей груди.

- Когда я сбежала от Артема, - говорит она, - мне вообще было все равно, куда идти, с кем быть… Все равно хуже бы уже не было… Он меня бил…

- О, Господи…

- Да. Я даже выступала с повязками на руках и ногах, мы их выдавали за травмы. А нужно было синяки и ссадины спрятать. Помнишь мою Харли Куин? Мне тогда макияж сделали классный, специально чтобы фингал под глазом закрасить…

Показательная Катькина программа, в которой она изображала полоумную подружку Джокера была на мой взгляд одним из лучших номеров того сезона, и уж точно самым лучшим ее выступлением на то время. Смотрелась она в нем просто великолепно… Кто же мог подумать, что вот так-то вот…

- И ты молчала?

- А что мне было сказать? – она смотрит на меня без улыбки. – Мой тренер, он же любовник, лупит меня по чем зря? Так все вокруг только посмеялись бы, а Розин первый плюнул бы мне в рожу и сказал, что у меня больная фантазия разыгралась…

Она высвобождается из моих объятий, приглаживает волосы и усаживается напротив, подтянув колени к подбородку и обхватив себя руками.

- И тут появился Семен. Весь такой из себя, элегантный, как рояль, - она невесело усмехается. – Пришел Женю на свой «Ледниковый период» вербовать. Ну и я тут выперлась… Поулыбалась, сиськами потрясла. Он и запал…

- А что Хот Арти?

- А что Хот Арти… - передразнивает меня она. – Хот Арти в это время в углу стоял и рожу набитую прятал, которую ему, не поверишь, Женечка начистил, когда увидел, как он меня по башке очередной раз отоварил. Это вы его скотиной считаете, издеваетесь… Да если бы не он…

Катя судорожно поводит плечами и смотрит в сторону.

- Вот так Серенький, и получилось, - произносит она тихо. – Мои тренеры в меня не верили, любимому мальчику я была не нужна, любовник использовал в качестве боксерской груши… И тут, вдруг, мне начинают рассказывать, какая я прекрасная и замечательная, что мне нет равных и что ради меня готовы, ну если не горы свернуть, то как минимум обеспечить всем, чего бы мне ни заблагорассудилось. И это все за какую-то несчастную мокрую щелку…

Невольно хмурюсь. Не от Катькиной грубости. А от такой неприкрытой физиологической мотивации всего, о чем она рассказывает.

- Осуждаешь? – тут же ершится она.

- Жалею…

- Боже ж ты мой, - удивляется она, - о чем?

- Что меня не было рядом…

Она усмехается и качает головой.

- А что бы ты сделал? Не позволил бы Розину меня лупить? Так он бы и тебя покалечил – мама бы родная не узнала. Ты ж его не знаешь… Никто его не знает, как я…

Я хочу ей возразить, сказать, что она не так меня поняла. Но Катя не дает мне вставить и слова. Потому что все она поняла правильно.

- А если бы ты, мой милый, попробовал ерепенится перед Семеном, то тут уж я бы тебе врезала, от души… Потому что он, когда говорит, что любит меня, как минимум в это верит. А ты – нет…

Она замолкает, уткнувшись носом в коленки и закрыв глаза. Я же с тоской понимаю, что все получается совершенно не так, как я планировал и хотел. Как всегда, в общем-то. И что из сильной позиции обвинителя я как-то совершенно незаметно попал в нестройные ряды негодяев, разной степени паскудности. И все же, найти ответ на еще один свой вопрос я хотел.

- Катя…

- Что?

Она смотрит на меня спокойно. Без раздражения, но и только.

- Зачем ты натравливала Валю против меня и девчонок?

Она хмурится, не сразу понимая, что я имею в виду. Но в следующее мгновение до нее доходит смысл моего вопроса. И я снова вижу на ее милом лице такую знакомую мне ехидную ухмылку.

- А ты так и не понял? Эх ты глупенький…

Она меняет позу и снова подсаживается поближе ко мне, обнимая и кладя голову мне на плечо.

- Да из ревности, Серенький, - произносит она и повторяет нараспев. – Из чистой бабьей ревности. Уж так у тебя с Анькой да Танькой все хорошо было… Только вот меня там не было…

Все просто, оказывается. Никакого злого умысла… Какой же я дурак…

И поддавшись внезапному порыву, я крепко обнимаю Катю за плечи и зарываюсь лицом в ее волосы. Проклятая лаванда…

- Прости, - шепчу ей, - прости…

Она смеется, прижимается ко мне. И мы сидим обнявшись, словно влюбленная парочка, под ясным синим небом, под шорох ветра и травы…

Уезжаю от Кати на такси. Машина уже ждет у ворот. А я никак не могу заставить себя с ней расстаться.

- Езжай уже, Ланской, - взмолилась наконец она, отдышавшись после очередного поцелуя, - сейчас Семен приедет, а вам ну совершенно не нужно здесь встречаться.

- Я тебя увижу?..

- Конечно, - с готовностью кивает она. - Завтра в «Зеркальном»…

- Нет… Я… Э-э-э… - слегка поглаживаю ладонью низ ее живота.

Ее взгляд снова становится развратным.

- Ах это… - она закусывает нижнюю губку и теребит пальчиком пуговку на своей блузке. – Ну-у… Даже не знаю…

- Катюня!

Такси возмущенно сигналит за воротами. Дергаюсь к калитке, но Катя останавливает меня, обнимая и прижимаясь.

- Хочешь меня, Серенький? - шепчет она, показывая мне кончик своего язычка.

Я не успеваю ответить, как она отпрыгивает от меня, отбегает на несколько шагов и, повернувшись, заливается радостным смехом.

- До встречи на льду! - кричит она мне, складывая руки сердечком…

Разозленному долгим ожиданием таксисту мне пришлось заплатить триста рублей сверху…

 

========== Часть 17 ==========

 

- На самом деле, тут нет ничего сложного…

Я прокатываюсь вокруг него по кругу и комментирую свои действия.

- Разгоняешься… Ставишь ноги в кораблик… Потом подгибаешь колени и лезвия заводишь под себя… Коленки вперед – лезвия вниз. Центр тяжести сохраняешь, понял?.. И гнешься назад… Руки можно красиво вот так сделать… И контролируй скорость, потому что может не хватить для выхода… Выход в обратном порядке… Аккуратно, прессом и бедрами… Не плечами и не рывком, потому что…

Умышленно делаю неправильно, рванув корпус вверх, ожидаемо теряю равновесие и, поскользнувшись, шлепаюсь на задницу.

- Вот почему, - развожу руками.

Он смотрит внимательно, сосредоточенно ловя каждое мое слово и фиксируя движения.

Поднимаюсь, отряхиваюсь.

- Ну что, - спрашиваю, - суть понял?

Андрюха медленно кивает.

- Я попробую…

- Подожди, – останавливаю его я. – Сейчас попробуем вместе…

Озираюсь по сторонам в поисках подходящей жертвы. Замечаю что-то там в одиночестве отрабатывающую у бортика балеринку.

- Валюша! Валя… Иди к нам сюда…

Пока Валя едет, снова поворачиваюсь к Андрею.

- Смотри, что мы будем делать. Запоминай. Потом тоже самое мы с тобой. Понял?

- Понял…

- Валюша… - поворачиваю ее за плечики к себе спиной, - помнишь, как Артем учил нас кантик делать?

- Э-э… Ага!

- Показать сможем?

- Запросто, - кивает Валя.

- Давай… А ты смотри, - это я Андрею.

Раскатываемся с Валькой синхронно, выворачиваемся в кораблик. Я заезжаю сзади, просовываю руки ей подмышки, подхватываю и плавно опускаю корпус параллельно льду. Валька филонит, не держит спину и просто едет, разлегшись на мне и раскинув в стороны руки. Проезжаем так полкруга, выходим. Тискаю Вальку за бочок.

- Лентяйка, - шепчу.

Она хихикает, опустив голову и ни секунды не смутившись.

Первый раз с Андреем у нас, конечно же, выходит блин комом. Стоит мне заехать к нему за спину и подхватить подмышками, как он зачем-то дергается куда-то вбок и мы, потеряв равновесие, кубарем летим на лед. Ну… Странно было бы ожидать, что все стразу вот так возьмет и получится.

- Еще раз, - командую я.

Примеряю на себя роль тренера. Ранним утром, в отсутствие на катке наших наставников, на правах старшего – почему бы и нет? Мне нравится. Тем более, Андрюха сам попросил научить его делать кантилевер, насмотревшись на то, как этот ненужный, простенький, ничего не стоящий, но очень эффектный элемент делаем все мы.

Наконец, с четвертого раза, все более-менее получается, и я разрешаю Андрею попробовать сделать элемент самостоятельно.

- Валя, подстраховывай, на всякий случай, - прошу болтающуюся без дела балеринку. – Только не подлезай под него сильно, чтобы он не раздавил тебя, если грохнется…

Чудес на свете не бывает. Бывают эффектные фокусы. Мы своим фгурнокатательным фокусам учимся достаточно быстро, как и всему вредному и ненужному. Сальто назад, например, запрещенное для применения на соревнованиях, как травмоопасный элемент, я освоил за пятнадцать минут.

Андрюхе чтобы выучить кантилевер до стабильного уровня понадобилось полчаса.

- Действительно, ничего сложного, - удивленно улыбается он, накатав раз десять этих растопырок, с Валькой, со мной и самостоятельно. – Но зато смотрится…

- Теперь ты – король любого деревенского катка, - смеюсь я. - Жаль судьи на соревнованиях кантик даже за элемент не считают.

В дверях появляется знакомая фигура. Жизнерадостный, улыбающийся, бессовестно загоревший и отдохнувший Клей с сияющим лицом машет нам рукой и направляется к калитке. И тут же в рядах мальков, тусовавших на младшем льду, замечаю оживление.

Голдящей толпой они окружают едва ступившего на лед Артура.

- Артур Маркович, Артур Маркович, - детский писк и визг.

- Здравствуйте, здравствуйте. Как у нас дела? – изображает взрослого Артур.

К нему подъезжает одна из малолеток, самая смелая, наверное, с большим картонным пакетом в руках.

- Артур Маркович, - громко рапортует малая, - поздравляем вас с прошедшим днем рождения и желаем здоровья и дальнейших творческих успехов!

Артуру вручают подарок и он, заглянув в пакет, расплывается в улыбке.

- Спасибо, спасибо. За поздравления… Я отлично отпраздновал свой день рождения без вас и далеко отсюда.

Мелюзга нестройно хихикает. Своеобразный юмор Клея знают все, поэтому никто не обижается. Но ведут себя настороженно.

- Шучу, шучу, - смеется Артур, приседая и принимая детские обнимашки. – Очень приятно, правда, я тронут…

Заходят Нинель с Аней, о чем-то вдохновенно беседуя. Анька тоже загорела до черноты, выглядит как мулатка. Но кое-где на теле у нее белые участки точно остались. Немного, но есть. Я видел…

Нинель выглядит отдохнувшей. Это хорошо. Потому что в конце сезона ее уже плющило от напряжения, и она то и дело срывалась на всех подряд. На этот раз из Америки она вернулась одна, оставив Фиону тренироваться под руководством местных тренеров. Тренироваться в танцах… Немного грущу. Без Фишки мне скучно…

Следом за ними влетает Танька, как всегда несется, не разбирая дороги, с телефоном у уха, рюкзаком на плече и собакой подмышкой. Рыжуха здорово повзрослела с нашей последней встречи. Прям вся такая стала барышня-барышня. Ловлю ее изумрудный взгляд и получаю в ответ улыбку и воздушный поцелуй.

Катя заходит, склонив головку, что-то сосредоточенно читая с экрана телефона. Волосы затянуты в два хвостика по бокам. Безупречный, яркий макияж… Харли Куин, самая настоящая. Безумная подружка безумного Джокера. Интересно, взглянет или нет? Нет… Откладывает телефон, сбрасывает куртку, садится. Наклоняется перешнуровывать коньки… С того раза мы больше не разговаривали… И не встречались. Но я все равно рад, даже вот так, просто видеть ее каждый день…

Дядя Ваня Мураков, не успев прийти, тут же взялся за дрессировку Вальки и Андрея. С этого сезона Андрюха уже выступает во взрослой лиге, и Нинель категорически поставила ему задачу отобраться в сборную страны. Задел у него для этого достаточный, и призовое место на чемпионате России должно гарантировать ему место в сборной. Похожая ситуация и у Вали. Удачно показав себя в Париже, она получила возможность участвовать в Гран-При и, если звезды сойдутся, все три вакансии в женской одиночке будут заняты девочками из нашей школы.

«Зеркальный» живет своей жизнью. Даже в межсезонье. Тренируемся. Восстанавливаем то, что забыли. Повторяем то, что раньше выучили. Придумываем что-то новое. Программы для нового сезона выстраиваем. Кому повезло – готовится катать на Гран-При… Все, как всегда. Работаем.

Нам хорошо.

Мы - дома.

Наконец-то мы ВСЕ дома…

 

Андрюха, Андрей Герман, недавнее наше приобретение, за последние полгода заметно прибавил. Не ошиблась в нем Нинель. Вот ведь чутье…

Он сбросил вес. Сдул свои не в меру объемные бицепсы, не то что ненужные – категорически вредные для одиночника. И как результат – парень запрыгал. Сначала у него стабильно пошли все тройные, потом, с наскока он освоил аксели. И вот к будущему сезону в программу Нинель уже ставит ему четверной тулуп и каскад четверной лутц с тройным тулупом – получемпионский набор, как называю его я, понимая под чемпионским набором свои четверной сальхоф и каскад лутц-риттбергер.

Андрюха на пять лет младше, и я отлично понимаю, что, переведя его из юниоров во взрослое катание, Нинель создала мне серьезного конкурента, способного претендовать на самые высокие места на ближайших стартах. Скверная часть меня, эдакий злой и нехороший Сережа, сидящий внутри и отравляющий мне душу своим постоянным нытьем, так вот, этот самый плохой я периодически раздраженно нашептывает мне, что Нинель, не чужая в общем-то мне тетка, могла бы и попридержать мелкого еще годик в юниорах, дав мне спокойно дотянуть до олимпиады и гарантированно ее выиграть. Но такие не очень достойные мысли я стараюсь в себе подавлять. Все Нинель делает правильно. И если есть хотя бы призрачный шанс для нашей школы вместо одной мужской медали получить в Корее две, то им нужно непременно пользоваться.

А еще Андрюха откровенно засматривается на Вальку. И снова, к стыду своему, я вынужден признавать, что делает он это, в отличие от меня, очень тактично и по-джентльменски. Я видел, как пару раз он, краснея от смущения, дарил ей то цветочек, то мягкую игрушку… Как осторожно брал ее за руку и что-то говорил, глядя в глаза… В сравнении со мной, так просто мечта, а не парень. Ни тебе сальных шуточек, ни щипков за задницу, ни поглаживаний да поцелуев в самых неожиданных местах. Да и по возрасту они друг другу подходят… Короче говоря, на этом поле малолетка Герман имел все шансы обыграть меня в чистую. И, похоже, обыгрывал… Гад…

У Катерины все плохо. Вообще все. То ли самочувствие, то ли пубертат, то ли общий настрой – не знаю в чем причина. От былых результатов не осталось и следа. Еле-еле тянет базовую программу тренировок, прыгает нестабильно, подсобрать элементарную произвольную программу не может, выдыхаясь уже на третьей минуте. Очень жаль… При этом, очевидно, что Катюха сама прекрасно понимает, что с ней происходит, но не делает ровным счетом ничего чтобы как-то исправить ситуацию. Тянется в хвосте. Плывет по течению.

Нинель ею не довольна, естественно. Но если вначале еще пыталась как-то на Катю воздействовать, убеждением, угрозами, посулами, просто ругней, то сейчас, видно, махнула на нее рукой. Раздает утром ей, как всем, задание на раскатку – делаешь, не делаешь – твои проблемы – после чего обычные занятия, в группах, на льду, в зале общей физподготовки, хореографии у Железняка, вечером снова на льду. Но если ко мне, к Аньке, Таньке, Валентине, к Андрею, особенно к Андрею, у тренеров всегда есть вопросы, пожелания, советы и критика, то на Катю внимания никто почти не обращает. Так, может Мураков иногда что-то подсказать или поправить, ели уж совсем она исполняет что-то ни в какие ворота не лезущее…

Ситуация крайне неприятная. Нинель прямо не ставит вопрос об уходе Катерины из школы потому, что на носу серия Гран-При, где она, как рейтинговая спортсменка, обязательно будет выступать. Но сборная ей точно уже не светит. Если, конечно, на чемпионате России не произойдет чудо…

Мне все это не нравится, чисто по-человечески Катьку жаль. Не чужая, как никак. Пытаюсь с ней поговорить…

- Катя…

Ловлю ее за руку в коридоре возле хореографического зала. Она покорно останавливается и прижимается спиной к стене.

- Чего тебе, Ланской?

Пытаюсь встретиться с ней взглядом. Провожу ладонью по щеке.

Катя отворачивается.

- Не трогай меня… Пожалуйста, - сдавленно говорит она.

- Что с тобой происходит, Катюня? – спрашиваю.

- Ничего не происходит, - она пожимает плечами, смотрит в сторону.

- Ну я же вижу…

- Сережа, что ты хочешь? – она наконец вперивает в меня свои серые глазищи. – Пожалеть? Спасибо, не нуждаюсь. Перепихнуться? Стань в очередь. Можешь дать мне по роже, если руки чешутся… Только не читай мне моралей…

Она поворачивается, порывается уйти, но я хватаю ее за плечи и разворачиваю к себе.

- Дура ты, я помочь тебе хочу… - стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно. - Ты мой друг, и тебе плохо… Я беспокоюсь и… И я люблю тебя…

Она смотрит в пол, безвольно обвиснув в моих руках, и качает головой.

- Ты слишком многих любишь, Серенький, - произносит она тихо. – Смотри не надорвись…

- Да не цепляйся ты к словам, - начинаю раздражаться я. – Не обо мне речь сейчас…

Она бросает на меня отрешенный взгляд.

- Я устала…

- Ты только вернулась, все только начало налаживаться… - смотрю на нее с досадой и непониманием. - Это же твое будущее, твоя жизнь…

Она качает головой и невесело хмыкает.

- Это моя придуманная жизнь. Ненастоящая…

- Катя…

- Что? Что?! Что, Катя?! – ее голос срывается в истерику. – Ланской, я целый год прожила в другом мире, без этих стен, без моих тренеров, без друзей… Без тебя… Да, там были свои… обстоятельства, но… Я только начала успокаиваться. Только начала выходить из этого дурмана, как вдруг появляешься ты, со своими горящими глазами, со своими признаниями, со всем вот этим своим… антуражем… И я не могу больше ни о чем думать, кроме как о возвращении. Как угодно, хоть тушкой, хоть чучелом, лишь бы назад, чтобы видеть вас всех постоянно, чтобы быть здесь… С тобой рядом… И вот вроде бы…Ты говоришь, начало налаживаться… Так вот не начало, Сережа. Ничего не начало налаживаться. Думала, вернусь в сказку, а попала в ад…

- Ты просто отвыкла. От нас. От наших нагрузок… – кое-как пытаюсь ее успокоить. - Потерпи немного, втянешься.

- Да я ж не против, потерпеть, - Катя вздыхает. – Меня терпеть не хотят… Ты же видишь…

- Я вижу, - резко перебиваю, - что ты опускаешь руки и сдаешься. Так дела не делаются.

- Ну значит я просто не тяну нагрузку. Обленилась за прошедший год…

У меня в голове вдруг созревает идиотское, но в нашем случае совсем неплохое решение. Которое, как мне кажется, должно помочь если не в психологическом плане, то уж с чисто технической точки зрения – однозначно.

- Катюш, скажи мне, только честно, - прошу я, - ты хочешь кататься, или ты хочешь бросить?

Она смотрит на меня внимательно, впервые за весь наш разговор – заинтересованно. На ее губах мелькает легкая, но такая знакомая, та самая улыбка.

- Я хочу кататься, - произносит она.

Сказала бы другое, честно, повернулся бы и ушел… Хотя, кого я обманываю… Но теперь-то…

- Тогда, - с довольной улыбкой потираю ладони, - вечером не едь домой, а когда все расползутся приходи на лед.

- Э-э-э…

- Отговорки не принимаются, - сразу предупреждаю я. – Просто сразу вспоминай, мой вопрос. Ты хочешь кататься или бросить?

Катька улыбается. На щеках играет румянец. В серых глазах, мне не показалось, я замечаю искорки… И маленьких прыгающих чертят. Как когда-то в детстве…

- Будешь меня тренировать? - тянет она, заинтересованно оглядывая меня с ног до головы.

- Не хочу пока говорить… Но, как минимум, постараюсь понять, где тебя заклинило. Один добрый человек мне когда-то сказал, что все наши проблемы, прежде всего, в голове, а мышцы просто слушаются дурную голову. Вот я и хочу разобраться, что именно тебе мешает…

Она прикрывает веки. Думает. Что-то для себя решает. Наконец, улыбнувшись своим мыслям, заглядывает мне в глаза.

- Ну хорошо, я приду.

Хватаю ее в охапку, прежде чем она попытается что-то возразить и прижимаю к себе. Катя не сопротивляется. Просто охает от неожиданности.

- Задушишь, Сережка…

- Задушу, если слушаться не будешь, - обещаю ей на полном серьезе.

И Катька не была бы Катькой, если бы в последний момент не подпустила стервы.

- А… э-э-э… мой… тренер, да, тренер, - она отстраняется от меня, вытянув руку и снова, с серьезным видом осматривает меня всего, - желает чтобы я перед… тренировкой… приняла душ?

И этот блудливый, развратный взляд… Ничего же не делает, просто смотрит… Другим для такого эффекта нужно голыми на столе плясать…

Но мой серьезный настрой сегодня не сбить даже ей. Потому что я почувствовал азарт…

- Не обязательно, - говорю ей спокойно. - Мне нравится, как ты… пахнешь.

И, воспользовавшись Катькиным замешательством, притягиваю ее к себе и целую в губы.

 

На вечерней тренировке девчонок группой дрессирует Нинель, отдельно в стороне Мураков допиливает прыжки Андрею, ну а мы с Артуром занимаемся постановкой моего нового показательного номера. Поскольку показательные, как правило, собираются из частей уже накатанных ранее программ, то логично, что подготовку этого номера для нового сезона мы начинаем в первую очередь, пока еще старый материал не забылся. Новые программы еще выстраиваются, рождаются и формируются в головах тренеров и хореографов. А показательный – чего его придумывать? Бери да катай, что умеешь, что нравится, что лучше всего получается. Главное, катай красиво.

- Так… Сюда возьмешь вот этот элемент… Мах вот такой… Да… Дальше твизл… Выпрыжку можно подцепить перед твизлом… Ну чтобы для связки… Вот… Ну и потом перетяжка… Перед прыжком вот такой прогиб сделай… Нет, давай после… Да… На выходе меняешь ногу и вот туда рукой… Ну или в бок, если тебе не удобно…

Артур катает, комментируя все свои движения, чтобы я успевал повторять их за ним.

- Здесь крюк… Пошел вправо… Выкрюк… Можно беговой добавить… Да, вот так красиво получается… Твизл… И снова беговой… Тройки для захода… И, ну там прыжок… И выход с перепрыжкой во вращение… Вот так… Давай повторим… С самого начала… Помнишь, да? Потянул… Вот так открылся… Руки здесь и в другую сторону… Да… Давай… Секунду…

Он подъезжает к бортику и перегибается к своему столу, чтобы поставить на компьютере музыку. Я заезжаю на позицию и краем глаза смотрю на девчоночий лед.

Сегодня нет Ани. Ее пригласили для участия в ледовом шоу в Минске, и она уехала на два дня с Лешей Железняком в качестве сопровождающего тренера. Звание чемпионки мира обязывает. И денежки тоже лишними не будут, ни ей, ни школе…

Остальные все здесь. Танька, в первой линии, рядом Валя, Маша Слепых. За ними Дина Бородина, Соня Аленьева и Катька. После раскатки, Нинель раздает им всем заслуженных и не очень люлей – кто что не сделал, кто сделал, но не так, кто обленился, кто разжирел – и дальше загоняет всех по очереди на прыжки.

- Руками работай, Дина, что ты ими болтаешь… Резко… Р-раз!.. Два… Ногу… Так… Соня… Перетяжка… Так… И… Ну куда?.. Ну что значит не успела? Успевай значит… Встала, встала, не сиди… Катя… И-и… Ногу… Встала… Руки!.. Да!.. Ну вот да!.. Руку правую выше… Ну можешь же когда хочешь… Когда о работе думаешь, а не о черте-чем… Таня давай…

У Катьки получается. Она вообще как-то, я заметил, подобралась после нашего с ней разговора. То ли настроение улучшилось, то ли глупости в голове меньше стали ее отвлекать. Как бы там ни было, аргументов на нашу с ней сегодняшнюю встречу у меня поднакапливается. Главное не спугнуть и не обидеть. Потому что хамство и злые шуточки в исполнении старшего тренера – это одно. А вот даже самое невинное замечание от такого же члена команды, как и ты – это совсем другое…

- Готов, Сереж?..

Киваю Артуру, принимая исходное положение.

- Окей, подсобери-ка все, что мы с тобой надергали сейчас… Ну так, обыграй красиво, в образе… Ты ж книжку прочитал?

Виновато смотрю на него и отрицательно качаю головой.

- Ну вот… - расстраивается он

- Я кино посмотрел, - выкладываю я аргумент в свое оправдание. – Я визуально лучше воспринимаю…

- Ну ладно, что с тобой делать… - машет рукой Артур. – Изображай тогда, как в кино…

Он нажимает клавишу на ноутбуке, и музыка наваливается на меня своей тяжестью.

Вот он мой показательный номер, о котором уже год между собой шушукаются тренеры. Называется «Герральд». Исполняется на музыку из фильма «Ведьмак». Я изображаю, понятное дело, ведьмака. Что там у меня будет с макияжем, костюмом и реквизитом – пока не решено окончательно. Но основная канва уже построена. Моя же задача – создать образ. Не сказать, что очень я в восторге – как по мне, так лучше бы уж Джокера сыграть, или Маску с Джимом Керри. Но… Джокера уже отдали Андрею, а Маску, по слухам, готовят на будущий сезон, но пока еще не известно для кого.

Катаю все, что мы насобирали с Артуром, подгоняю под ритмический рисунок. Где-то есть шероховатости, в каких-то местах нужно менять связки… Понятно, это же еще пока только черновик. Где-то по дороге спотыкаюсь на прыжке. Но это не важно сейчас. Доезжаю вместе с музыкой, сочиняю на ходу какую-то концовку с полувращением.

Артур смотрит, задумчиво почесывая бороду.

- Ну-у… Как-то так, как-то так… Ладно… Пока оставим, а после Белогорска переделаем кое-что… Вон там мне не нравится, - он показывает рукой вправо, - здесь вот тоже как-то не сращивается… Посмотрим…

Я киваю, соглашаюсь. После, так после. До Белогорска вообще что-либо окончательно загадывать сложно…

Белогорск – это центр подготовки олимпийских сборных, база такая спортивная, под Москвой, не далеко, куда мы каждый год в межсезонье ездим на сборы. Все школы, все направления. Показываем там, что придумали на будущее, делимся идеями. Творческими в том числе. Тренерские составы, кстати, очень серьезно относятся к выбору музыки для программ. Дело в том, что раньше, когда еще свобода в нашем спорте царила, на грани с хаосом, не редки были случаи, когда фигуристы приезжали на соревнования с программами, поставленными чуть ли не на одну и ту же музыку. Просто не договорились, а музыкальная тема оказалась на слуху. Ну вот и получалось, пять «Болеро», шесть «Щелкунчиков», четыре «Черных лебедя»… Ну, куда это годится? В конце концов, все решили корректировать свои планы в отношении выбора музыкальных композиций, и сборы в Белогорске для этого были самым подходящим событием.

Ну и вообще, вырваться из суетной Москвы, из «Зеркального» с его суровой атмосферой постоянной работы и дисциплины, и окунуться в такую себе вольницу, пионерский лагерь, где никто за тобой постоянно не смотрит и почти ничего не заставляет делать – кто о таком не мечтает? Поэтому сборы в Белогорске мы все любим и ездим на них с удовольствием. Вот и в этот раз поедем. Через неделю…

Отдыхаю, опершись о бортик. Наблюдаю за Катькой. Определенно, все она может, если захочет. Или просто день у нее удачный?.. Не знаю. В отличие от прошлых дней, Нинель на нее орет наравне со всеми, гоняет в общем стаде, а результаты у Катьки вполне пристойные. Так что пускай не рассказывает…

Краем глаза замечаю, как Андрей, после долгой и продолжительной подготовки, стабильно приземляет контент с квадами и трикселями. Невольно оцениваю его катание и сравниваю со своим. Пока со мной ему не тягаться. Но. Это только пока. С такими темпами, не только Валька для моих девок, но и Андрюха для меня станут серьезным вопросом на пути к олимпийскому пьедесталу. Вот ведь, парочка гнедых… Как же спокойно без вас жилось-то…

Ладно. Если на сегодня Артур со мной закончил…

- Да, конечно, Сереж, иди отдыхай, - кивает Клей на мой немой вопрос.

Вот… Ну раз закончил, то пойду-ка я к Железняку немного попрыгаю каких-нибудь реггетонов да рок-н-ролов с мелюзгой. Расслаблюсь. И настроюсь на Катьку.

Потому что, общаться с ней и удержать себя в руках, не перейдя от рабочих вопросов к совершенно нерабочим – это задача не из простых. Поэтому – настраиваемся…

 

- Почему это ты домой не едешь? – Нинель ничуть не удивлена, но для порядка все же спрашивает.

Никогда не скрываю от тренеров своих действий. Особенно от нее. Тем более, что скрыть все равно ничего невозможно. Поэтому говорю, как есть.

- Хочу своими глазами посмотреть, почему у Асторной ничего не получается.

Она на мгновение замирает, но потом спокойно продолжает собирать свою сумку.

- И чего ты планируешь добиться?

- Вывести ее из ступора, если получится, - лихо заявляю я.

Нинель усмехается.

- То есть, мы, по-твоему, здесь не справляемся, да? – интересуется она.

Я молчу, не решаясь высказывать своего мнения.

- Говори, говори, Ланской, не стесняйся, - подбадривает меня Нинель.

- Я считаю, - собравшись с духом произношу я, - что вы чморите Катерину незаслуженно.

Нинель, не глядя на меня, поднимает бровь и наклоняет голову. Продолжай, мол…

- Технически она в нормальной форме, мотивации – хоть отбавляй, забыть, как нужно работать за год у Жени с Атремом она не могла… Ее просто нужно правильно включить…

- И как ты собираешься ее включать? – все так же не глядя на меня интересуется Нинель.

-Пока не знаю, - признаюсь я, - но, как минимум, попытаюсь выяснить…

- Ничего у тебя не получится, - она звонко застегивает совою сумку и наконец переводит взгляд на меня.

Я хмурюсь, не понимая причины такого безосновательного в меня неверия.

- Я тебе больше скажу, - Нинель присаживается на край стола, - ты только сделаешь хуже.

- В смысле.

- Во всех смыслах. Доведешь ее либо до истерики, либо до травмы. И здесь еще как посмотреть, что хуже. Травму можно вылечить, а вот истерику…

Я категорически не согласен, качаю головой, смотрю на нее укоризненно.

- Знаешь, когда у Кати начались проблемы? – спрашивает она, откидывая волосы и скрещивая руки на груди. – А я тебе скажу. Сразу же после вашей встречи тогда у нас… Зря я ее конечно тогда привезла… Но очень уж она просила… Дуреха…

Я пожимаю плечами.

- Ну и что?

- Да ничего… - она качает головой. – Ты правда не понимаешь?

- Ты о том, что говорил Артур? Думаешь, она испугалась моих травм?

- Нет, конечно. То есть, не исключено, что это явилось толчком, триггером. Но… Не это главное.

- А что же?

- Аня.

- Что?

- Твоя Аня Озерова, - кивает Нинель. – Катерина видит, как она работает, какие результаты показывает, понимает объективно, что так не сможет… И пассует. Нереализованный комплекс лидера. Всегда есть кто-то, кто лучше нее – лучше катается, лучше выглядит, занимает лучшие места… И у нее в голове срабатывает замыкание – если я так не смогу, то и пытаться не буду.

- Но ведь на нее никогда не ориентировались, как на лидера группы, - не понимаю я, - но тем не менее, были и финал Гран-При, и чемпионкой Европы она была.

- Тогда у нее был Артем Розин…

Меня осеняет.

- Лучший мужчина…

- Ну, спорное утверждение, но как-то так. Артем красивый парень, тренер, начал на нее обращать… не только профессиональное внимание. Вот она и расцвела. А сейчас… С Артемом они разошлись, а все остальное осталось, как было. Еще и вы с Озеровой постоянно выставляете напоказ свои… шуры-муры… Возможно, что и детская влюбленность в тебя не дает ей покоя, но в эту ерунду я не очень верю. А вот конкуренция с Аней… Ну хотя бы на сегодняшний день посмотри. Нет Озеровой и Асторную как подменили. Все делает, все прыгает…

Она встает и поправляет костюм.

- Так что, Ланской, ты конечно можешь попытаться ей по-дружески помочь, поддержать или даже что-то подсказать… Но сделать из нее стабильную спортсменку, мне так кажется, не получится ни у кого, пока она сама для себя не решит, что спорт для нее превыше всего.

Сказать или не сказать… В стройном уравнении, которое в представлении Нинель, описывает поведение Катьки, отсутствует такая важная переменная, как Авербаум. Да и в отношении того, чем закончилась наша с Катькой встреча тогда в доме, она явно не в курсе. Но об этом говорить нельзя…

Молчу. С умным видом.

- Ну смотри, - смягчается Нинель, - хочешь я останусь, и мы вместе попробуем Асторную взбодрить. Может индивидуал ей легче пойдет чем группа…

- Нет…

Она пожимает плечами и отворачивается.

- Как хочешь…

Я пытаюсь объяснить, чтобы она не поняла меня превратно.

- Если бы ты где-то посидела тихо или спряталась, - говорю я, - то я готов просить тебя остаться. Но ведь ты же не сможешь… И все закончится твоим криком… Или обоюдным скандалом, как в добрые старые времена. Поэтому…

Она подхватывает сумку и еще раз оглядывает меня с ног до головы.

- Не навреди только, - напутствует меня она. – Тренер…

Киваю. И мы расходимся в разные стороны.

Бегу в раздевалку, чтобы успеть принять душ и переодеться. Усмехаюсь. «Тренер Ланской. Сергей Владимирович»… А что? Может быть. Кто меня знает…

 

Катьку я обнаруживаю стоящую у бортика и меланхолично жующую шоколадный батончик. Чтобы не запачкать руки, она аккуратно поддергивает фольгу вниз, обнажая заветный кубик, после чего с наслаждением его откусывает. Короче говоря, хамство беспримерное.

- Тебе что, невтерпёж? – укоризненно смотрю на нее я.

В ответ получаю лучезарную улыбку.

- Буду толстая, зато довольная, - нагло заявляет Катька. – Хочешь?

А я ведь, между прочим, тоже живой и голодный. Конечно же впиваюсь зубами в маячащий перед моим лицом шоколад. И понимаю, что не ел в жизни ничего вкуснее.

Стоим. Жуем. И как-то не стыдно совсем.

Наконец, с батончиком покончено. Отбираю у Катьки пустую, порванную упаковку и, скомкав, сую себе в карман. Смотрим друг на друга. Ловлю себя на мысли, что чертовски хочу слизнуть остатки шоколада с уголков Катькиных губ… Спокойнее, спокойнее… Всему свое время…

- Ладно, Асторная, - оглядываю ее с критическим видом и поджимаю губы, - езжай на старт, посмотрим, что с тобой можно сделать…

Два часа, если не больше, мучаем все известные нам элементы. По очереди, сначала она, потом тоже самое – я. Сравниваем, оцениваем. Максимально налегаем на прыжки. Естественно…

- Катя, прыгай сальхоф, - командую я.

Она разгоняется, заезжает на прыжок. Сразу вижу знакомую мне картину. Подприсев на левую ногу, Катя, на развороте, переносит вес на правую и, выпрямившись, толкается практически с двух ног, выбросив вверх руки. Приземление и выезд более-менее чистые. Но, как в известном анекдоте, осадочек остался. Ощущение какой-то тяжести и утомленности во всех ее движениях.

Пока молчу. Делаю следом за ней все тоже самое, только по классике. Взлетаю, оттолкнувшись левой ногой и лишь едва чиркнув правым лезвием по льду. Выезжаю. Качусь по кругу. Катька внимательно следит за мной.

- Ты понимаешь, что происходит? – спрашиваю я, и тут же объясняю. – Ты прыгаешь как подросток. Дети вот так, с двух ног делают. Когда слабые еще. Но так ведь не удобно…

- Но я…

Она запинается. Я вижу, что она хочет что-то сказать, но передумывает. Ладно…

- Вот возьми и прямо сейчас сделай по нормальному, - говорю. – Увидишь, так на много лучше…

Она не возражает. Сразу же берет разгон и заходит в позицию прыжка. Раз-два-три… Приземление, выезд… И-и-и… Вот он эффект облака. Легкая, как бабочка, Катька едет дальше и что-то там крутит типа троек.

- Поняла? – кричу ей через весь лед.

- Да я это и так знала, - отвечает она, пожимая плечами, - просто…

- Да что, просто-то? – взрываюсь я. – Ты все можешь, у тебя все получается, а такое впечатление, что у тебя гири к ногам привязаны…

Съезжаемся у бортика, она выравнивает дыхание, а я пытаюсь заглянуть ей в глаза.

- Ну в чем дело, Катюнь?

- Ни в чем… - она улыбается и опускает глаза.

Качаю головой, вздыхаю.

- Давай лутц делай…

Катя едет от края к центру. Вроде бы все нормально. Перебрасывает левую ногу, становится на внешнее ребро, замах правой назад… И снова все какое-то, как в тисках… Руками раскрутка есть, но тоже, как будто веревками связанная… Ко всему, ошибка перед прыжком, неправильное распределение усилий, и она скатывается на внутреннее ребро. В последний момент пытается исправить… Приземляет. Поскальзывается. Слава богу не падает. В результате получается такой себе, полу-лутц полу-флип, да еще и с галками на выезде… И в этот самый момент я вдруг начинаю ощущать что-то знакомое…

- А ну-ка, - я машу ей рукой, - давай все тоже самое. Вот как только что было. Флутц – это бог с ним. Просто сделай снова…

Катя устало трясет руками, стучит кулачками по ляжкам и послушно едет выполнять то, что я сказал… Ох, Нинель, ну это же надо… Все увидела…

Катя повторно заезжает на лутц, выполняет все тоже самое – перекидка ноги, внешнее ребро, правый зубец… На этот раз ребро ясное, не супер, но хотя бы без минусов… Зато она безбожно лажает на приземлении, не докручивая прыжок и, зацепившись зубцом, шлепается на попу. Несильно, но неприятно. Понуро опустив голову, Катя поднимается, потирая ладонями ягодицы.

Я уже рядом. Кручусь вокруг.

- Катюш, смотри… - останавливаюсь прямо перед ней и глажу по плечику. – Сочувствую. Знаю, что больно…

- Порядок, - усмехается она. – Не отвалится.

- Хорошо. Смотри теперь. Сейчас я сделаю такой же лутц. Следи за мной. И потом ты сделаешь точно также, как я. Вот в точности повторишь все движения, хорошо?

- Э-э-э…

- Просто смотри сейчас, ладно?..

Я разворачиваюсь и разгоняюсь вдоль бортика… Вот, значит, как просто выбить себя из колеи. Забыть обо всех своих достижениях… Обо всем, чему тебя учили и в тебя вкладывали… Эх, Катюня…

Совершенно свободно вкатываюсь в позицию, без перехлеста, с прямой ноги ловлю внешнее ребро и сразу же, резко упершись правым зубцом, выстреливаю вверх. Никакого напряжения, свободно… Три оборота и приземление с простым выездом и дотянутой ногой. Элементарно…

- Прыгай, давай!.. – кричу Катьке.

Становлюсь так, чтобы она, приземлившись, оказалась рядом со мной.

Катя не капризничает. Делает в точности как я ей сказал, копируя мою технику. Получается зажато и коряво… Что и требовалось доказать.

Подъезжаю к ней и беру за руки.

- Послушай меня…

- Не хочу…

- Послушай…

- Просто обними меня…

Она прижимается ко мне, сцепив ладони у меня за спиной и положив голову мне на грудь. Стоим так несколько минут. Молча. Просто глажу ее по голове, по плечам, по спине… Отмечаю про себя, какая же она худенькая. Лопатки и хребет прощупываются только так. Еще месяц назад такого не было…

Она делает мимолетное движение, и я тут же отпускаю ее. Она смотрит на меня своими серыми глазищами.

- Понял, да?

- Нинель подсказала, - честно признаюсь я. – Но зачем?..

- Хочу быть как она…

- Анина техника тебе не подходит, она выше ростом… И не такая худая… И вообще…

- Я понимаю… я знаю…

- Ну тогда объясни…

Катя весело улыбается и разводит руками.

- Не могу. Вот что хочешь со мной делай - не могу. В какой-то момент перемкнуло – нужно быть как Анечка – и все… Тут же все свое перестало получаться…

- Да зачем тебе быть как Анечка? Ты же сама по себе замечательная…

Она передергивает плечами.

- Замечательная, да не очень… - бормочет она. – Даже в сборную не попадаю… И вообще…

Я подозреваю, что за этим «и вообще…» кроется огромная претензия в мою сторону. Но мы сейчас о работе. О нас самих – все потом…

- Давай договоримся, - предлагаю, - с завтрашнего дня ты все делаешь как угодно, но не как Анька. В идеале – по-своему. Как тебя учили Мураков с Нинель, как в тебя вкладывался Артем, как Клюв, в конце концов, что-то же ты от него получила… Если нужно, я каждый прыжок с тобой пройду заново, все шаги, все вращения…

Катька снова улыбается и хватает мою ладонь в свою, прерывая поток моего красноречия.

- Ну не так уж все и плохо, Серенький, - говорит она, снова подъезжая ко мне близко-близко. - Кое-что я пока еще умею…

- Ну так делай!..

Неожиданно, она обнимает меня за шею и, как я ее недавно в коридоре, крепко целует в губы, не давая произнести ни слова.

Также резко отпрянув, она откатывается от меня, разводит руки в стороны и запрокидывает голову. Я не стал уточнять, что имел в виду совсем другое…

- Я устала, - произносит она, по-детски дуя губы. – за мной сейчас должны приехать. Можно я домой пойду?

Я усмехаюсь, киваю.

- Конечно можно…

- Мой тренер мною доволен? – она кружится на месте, не сводя с меня взгляда.

- Возвращайся, Кать… - говорю я серьезно. – Все этого хотят…

- И?.. - вопросительно поднимает бровь она.

- И я этого хочу… Больше всех, - искренне заявляю я.

Она тихо смеется.

- Ну ладно… Я подумаю, - обещает она, кивая.

- И я тебе обещаю, что сборная – это вполне достижимая перспектива.

Катя смотрит на меня склонив голову и прищурившись.

- Честно?

- Честно…

- Ну ладно… - повторяет она и вздыхает. – Поверю мужчине… В последний раз…

И она поверила. К огромному моему сожалению… Кто ж знал, что и здесь Нинель окажется провидцем…

 

Два дня спустя Катьку увезли в больницу с сотрясением мозга и сломанной рукой. После падения с треклятого лутца. И главное ж, прыгала она его по нормальному, по-своему, как всегда… Как мы с ней договорились… Просто недокрут. Просто падение… И так неудачно. Я готов был волосы на себе рвать от досады и от чувства вины.

Ничего не поделаешь, но за два месяца до начала сезона следовало признать, что этот год для Катьки, считай, окончен. В сборную она не попадала уже ни при каких раскладах – откуда взяться призовому месту на чемпионате России с такими-то достижениями. Этап Гран-При в Штатах она тоже пропускала, но слава богу здесь ее обязательства покрывала страховка и она почти ничего не теряла финансово. Оставалось надеяться, что хотя бы к контрольным прокатам в сентябре она сможет вычухаться и выйти на лед. Но у всего тренерского состава были на этот счет большие сомнения.

Пока она валялась в Склифе я каждый день мотался к ней по вечерам, к откровенному неудовольствию Ани, но при решительной и недвусмысленной поддержке со стороны Нинель.

- Сам наделал – сам и разгребай, - заявила она мне. Но на машине подвезти не предложила.

В первые два дня я просто сидел с Катей рядом, держа в своей ладони ее здоровую руку и разглядывая затянутый повязкой лоб. И вспоминал себя такого-же…

Потом мы начали немного разговаривать, недолго, чтобы ее не утомлять. На различные отстраненные темы.

А потом родители забрали ее домой. И наше общение сократилось до переписки в «Телеграмм». До очень скупой переписки.

Лишь однажды я попробовал напроситься к ней в гости, мы как раз говорили по телефону…

- Ну что ты, Серенький, - грустно произнесла она в ответ, - у меня же тут полный дом народа…

И в этом ответе явно слышалось, что “народ”, которого полный дом, будет далеко не в восторге от моего визита.

- Я очень люблю тебя, Котик, - сказал я тогда на прощание, - и мне так паскудно на душе, что ты из-за меня покалечилась…

Катя тихо засмеялась.

- Все хорошо, Серенький, - произнесла она, - я выкарабкаюсь. Не в первый раз…

Лучше бы я тогда свалился, а не она… Честное слово…

 

========== Часть 18 ==========

 

Перед самым Белогорском, нагло пользуюсь своим семейным положением и, вопреки заведенным правилам, пристаю к Нинель дома по рабочему вопросу.

- Я хочу катать произвольную под «Шоу маст гоу он», - заявляю за ужином.

Нинель аж подскакивает от возмущения.

- Не хочу ничего слушать без Артура Марковича и Ивана Викторовича, - категорично заявляет она.

- А ты и не слушай, - тут же соглашаюсь я, - только пообещай, что не станешь с порога отбрасывать мои идеи. А с Артуром и дядей Ваней я уж как-нибудь сам договорюсь…

- Еще чего, - тут же взвивается Нинель.

Я удовлетворенно киваю. Ухмыляюсь. Нинель понимает, что попалась.

- Ладно, - ворчит она, - рассказывай, что ты там уже насочинял…

Кратко, емко, без эмоций излагаю ей свое видение моей будущей произвольной программы, с прицелом на олимпийский старт и обоснованием выбора именно этой музыки, именно в такой обработке. Нинель слушает молча, склонив голову на бок, не перебивает. Когда я заканчиваю, ее первая реакция для меня совершенно неожиданная.

- Вы что, с Шаховой, одну траву курите? Или это у вас коллективное помешательство?..

Смотрю на нее озадаченно. Не понимаю, при чем здесь Танька. Нинель интригу не держит – поясняет сразу.

- Сначала одна неделю мне мозг выносит, хочу, говорит, произвольную с пятью квадами, и обязательно под эту свою любимую «Круэллу». Теперь второй приседает на уши со своим Меркюри, и тоже пять квадов ему подавай…

- Мне четыре, - быстро поправляю ее я. – Пятый по ситуации…

- Ну четыре… - пожимает плечами она, - но тренировать-то будем все пять…

Понимаю, что удалось. Тихонько про себя радуюсь. А Танюха-то молодец… Ишь как ее проняло. Тот мой парижский бенефис запал ей в душу…

- И как думаешь? - Нинель смотрит на меня в упор. – Потянешь? Потому что если это минутный каприз изнеженного мальчика, то я за такое браться не собираюсь.

- Потяну, никуда не денусь, - упрямо качаю головой. – У меня выбора нет. Конкуренты на пятки наступают.

Она мгновенье соображает, что я имею в виду, потом, с коварной улыбкой откидывается на спинку стула.

- Ревнуешь? – поводя бровью интересуется она.

Я не отвечаю, отвожу глаза.

- Хорошо… - удовлетворенно кивает она, потягиваясь.

А где-то на грани подсознания я слышу дьявольские раскаты ее сатанинского хохота.

 

Весь Белогорск Аня дуется на меня по различным надуманным предлогам. То посмотрел не туда, то сказал что-то не то, то сделал не так. При чем, надо знать Аньку. Она не как все остальные девчонки, когда ссорится, не разговаривает там, игнорирует, в истерику впадает или плачет. Ничего подобного. Злится Анька совершенно по-мальчишески – сухо, резко, с выяснением отношений здесь и сейчас. Только что в драку не лезет, хотя может, рука у нее тяжелая…

Соответственно, и я веду себя с ней самым действенным образом. Извиняться там, признавать или не признавать вину, что-то объяснять, оправдываться или доказывать? Вот еще глупости. При очередном наезде на меня танком, Анька просто берется в охапку и зацеловывается до состояния полной потери сопротивляемости, не обращая внимания на присутствующих. Ну, или подхватывается на руки и, визжащая, брыкающаяся и вырывающаяся, утаскивается куда-нибудь в место поукромнее, для проведения все той же процедуры. Народ с нас откровенно потешается, но я смотрю на это философски – не я этот цирк начинал.

Один единственный раз Аня припомнила мне Катерину. Я догадывался, что истинная причина ее злости сейчас отлеживается дома с вывернутыми набекрень мозгами и сломанным предплечьем, но напрямую претензия была высказана лишь раз.

- А что твоя Асторная, - ехидно морщит носик Анька, - скучает, наверное, в одиночестве.

- Конечно скучает, - киваю я, и тут же поливаю костерок бензином, - вот вернемся обязательно навещу…

- Я тебе навещу! – ерепенится она.

- Между прочим, - спокойно уточняю, - когда я валялся трупом, Катя единственная, кто ко мне приехала…

Анька подскакивает ко мне и топает ножкой.

- Я хотела, я упрашивала Вахавну, меня не пускали, никого не пускали…

- Знаю…

Не хочу ругаться, нет настроения. Беру ее за плечи, разворачиваю и прижимаю к себе спиной, обнимая спереди.

- Но ведь нужно быть благодарным и навестить больного друга, правда? – говорю я, поглаживая ее по животу и пощипывая за топорщащиеся под маечкой соски.

Анька постепенно размякает.

- Ой, знаю я вашу дружбу, - фыркает она, но вырваться не пытается.

Как не пытаюсь и я ее в чем-то разубеждать. В конце концов, кому как не Аньке знать, что целомудрием мое отношение к девчонкам никогда не отличалось. Знала, с кем связывалась…

Белогорск, как всегда, полон сюрпризов и ожиданий. Таким сюрпризом, на этот раз, стал для фединских мальчишек наш Андрей Герман. Мало им было меня терпеть, так теперь еще один «зеркальный» на их головы свалился. Нужно было видеть физиономии Мишки и Женьки, когда Андрюха, на спор, лихо и легко прыгнул подряд триксель, четверной тулуп и четверной флип. При чем реально, не напрягаясь. Выучено, выдрессировано. Не зря Мураков его об лед полгода размазывал… Вот… Валечка очень серьезно настроена укатать всех в этом сезоне. Прыгает как кузнечик. И программу произвольную ей готовят очень красивую, что называется, проходную. Музыка, правда, у нее такое себе – набившее оскомину «Болеро», но зато образ балеринке придумали – закачаешься. Больше всех, конечно же, качается Андрюха. От Вальки не отходит. Любовь, понимаешь ли… Ну а еще Женька Семенов, оттеснив Мишку, начал в открытую увиваться за Танькой. А рыжая лиса оказалась совсем даже не против. Ходят под ручку, тискаются… Короче, разбегается мой гарем потихоньку…

 

Работу над «Ведьмаком» мы закончили за два дня. И Артур сразу же назначил мне постановку произвольной. Идея с преемственностью программ – от «Богемной рапсодии» до «Шоу должно продолжаться» - нашла у него понимание, хотя свое мнение он не преминул высказать.

- Такое впечатление, что тогда было начало, а здесь ты заканчиваешь, - задумчиво проговорил он. – Нет, получится классно, не спорю, но все равно как-то…

- Ну а что «как-то», - не разделяю я его скепсис. – По сути-то, так и есть, заканчиваю. Это моя первая и последняя олимпиада. Никто меня тут еще четыре года ради следующей держать не станет…

- Ну, ты подожди так уж… - усмехается Артур. – Никто не знает, как жизнь повернется.

- Я знаю…

- Конечно, - кивает он, - в двадцать лет ты все знаешь. Это потом глупеть начинаешь, с опытом, а пока…

Мураков, узнав про мои пожелания в отношении пяти квадов, только плечами пожал.

- Бери и делай. Ты ж двужильный, как и Шахова твоя. Двое психов…

Короче говоря, в нас с Танькой поверили. Хоть и со скепсисом, как во все новое. Но ведь на Курта Браунинга тоже смотрели как на чудака, пока он не приземлил свой четверной тулуп. Первый в истории соревнований…

А тем временем, незаметно и быстро прошло лето. Более-менее накатались программы и определились потенциальные лидеры. Вернулась с больничного Катька, с эластичным гипсом на правом предплечье и безумным, решительным блеском в глазах. На носу были сентябрьские контрольные прокаты в Челябинске и расписанные по всей осени этапы Гран-При – мне по жребию достались Скейт Америка в Лас-Вегасе и ЭнЭйчКей Труфи в Японии – естественно, Кап оф Раша у нас, потом финал в Осаке… Где-то по дороге, в начале декабря, нас ожидал отборочный чемпионат страны. Ну а после Нового года – чемпионат Европы и… И Корея. Олимпийский старт. Событие, которого мы все ждали с волнением и нетерпением. Короче говоря, начался новый сезон, обещавший стать сложным, но интересным.

 

К концу декабря пасьянс начал выкладываться окончательно.

На контрольных прокатах в Челябинске, которые больше напоминают открытую тренировку, на которых не ставят оценок, и обстановка царит веселая и благожелательная, так вот, посреди этой радости и веселья мы вынуждены были распрощаться с Катей. Не совсем уж трагично, только на этот сезон, но для нее весьма чувствительно. Бедняге пришлось сняться с произвольной из-за невыносимых болей в голове и плохо действующей правой руки. Комиссия судей рекомендовала ей воздержаться от соревнований в ближайшие месяцы и настоятельно заняться собственным здоровьем. Катька все равно не рассчитывала в этом году на какие-то высокие результаты, поэтому, поплакав в раздевалке для порядка, успокоилась, облегченно вздохнула… И уехала домой раньше всех нас, попрощавшись только с Нинель. Тогда я не предполагал, что увидимся мы с ней очень нескоро…

Тем временем, жизнь не собиралась стоять на месте. И не успели мы отдышаться после Челябинска, как наступили дни грома, красиво именуемые «Гран-при»… Ох уж эти Гран-при. Шесть этапов. Сражения за баллы. За рейтинг. Первые шестеро спортсменов в каждом виде катания, по итогу прошлого чемпионата мира, принимают участие в двух этапах. С седьмого по двенадцатое место – в одном. Хотя, возможны варианты, если, например, ты рейтинговый фигурист, но не попал в шестерку, то тебе разрешают участвовать в двух этапах… Как мне в этот раз… Просто повезло. С моей роскошной короткой программой и сорванной произвольной я оказался на том самом двенадцатом месте. Полбалла, на которые я опередил китайца Ван Ханя решили дело в мою пользу. И вот я участвую наравне со всеми корифеями. Плюс, поскольку есть еще и Кубок России, тоже отнесенный международным союзом к этапам Гран-при, я буду кататься еще и там, потому что принимающая сторона имеет право выставить любых своих троих спортсменов. И вот здесь у нас намечается вторая интрига. О первой я еще расскажу, а это – вторая по значимости, хотя… Короче, из нас троих завсегдатаев различных мировых пьедесталов, Мишки, Женьки и меня, для участия в Кап оф Раша федра выбрала четвертого - Андрюху. Андрея Германа. Заклинаниями ли Нинель, за свои ли невероятные успехи и прогресс или просто в качестве аванса на будущее – не знаю. Но факт был на лицо – вчерашний юниор уже сегодня выступает на Гран-при, а что будет завтра не возьмется предсказать ни один провидец… Между нами же тремя жребием разыграли два оставшихся места, которые достались мне и Семенову, хотя Щедрик объективно сильнее и, на мой взгляд, имел больше прав. Тем не менее, Мишка отнесся к такой несправедливости философски и… Женился! На Дашке Бекшеной, девчонке-парнице, которая выступала то за нас, то за Венгрию, то еще где-то, но в конце концов бросила спорт ради вот этого вот оболтуса. Свадьбу отгуляли у Мишки в Питере, а Танька поймала букет невесты…

Два месяца прошмыгнули перед глазами, как кино в ускоренной перемотке. И вот уже позади финал Гран-при, и мы вернулись из Осаки самодовольно помахивая заслуженными медалями и чеками на офигеть-не-встать тысяч долларов, из которых, правда, большую часть загребет себе федра и тренеры. Я выиграл этот Гран-при. Вопреки всему. Вопреки падению с тройного акселя в короткой программе, чего не было уже давно. Вопреки жуткой ангине и высокой температуре, которые изводили меня на протяжении всех четырех дней в Японии. Вопреки отчаянным стараниям моего друга Юзика, прорывавшегося на первое место и мечтавшего повторить успех Парижа… Не вышло. И он удовольствовался серебром, столкнув на третье место неожиданно и опасно подобравшегося к нему Женьку.

А вот в девчоночьем катании зародилась та самая интрига номер один, о которой я говорил раньше. И выглядела она таким образом, что фаворитку, безупречную спортсменку, само совершенство и просто красавицу Анечку Озерову нежданно-негаданно в финале обошла Валя Камиль-Татищева, балеринка и тихоня, которая сначала всех удивила короткой программой под Рихтера, а потом так выстрелила своим «Болеро», что судьям просто не осталось выбора. Анька, конечно, немного расстроилась, но нос не повесила, понимая, что главные старты сезона еще впереди, и если чего-то хочешь добиться, то нужно работать с вектором вперед, а не вздыхать об ушедшем. Танька же, взяв уже привычную для себя бронзу, не уставала загадочно улыбаться, пряча хитрые зеленые глазищи за рыжей челкой – свои козыри на произвольную программу она, как и я, скрывала до поры до времени, ограничиваясь стандартным для ее уровня контентом.

Середина декабря. Отборочный чемпионат России. И мы снова интригуем. Я знаю, что мне достаточно занять любое призовое место, чтобы попасть в олимпийскую сборную и откровенно не напрягаюсь, под хмурые взгляды Нинель и недовольные окрики Муракова. Я знаю, что они знают, что я знаю, что все это для проформы, и чтобы остальные вокруг не расслаблялись. Поэтому делаю вид, что вкалываю, но на самом деле – валяю дурака и смотрю, что происходит вокруг. А вокруг происходит интересное. Потому что в бою не на жизнь, а на смерть сошлись Женя Семенов и Андрей Герман, отчаянно пропихиваясь на пьедестал. И если нам с Мишкой, в общем-то, ничего серьезного с их стороны не грозит, то друг другу крови они попортить очень даже могут. При чем, если у Женьки еще остаются шансы попасть в основной состав сборной даже с четвертого места, по сумме баллов за гран-при и за свое боевое прошлое, то у Андрея здесь один шанс на миллион, и выигрывать ему нужно без всяких вопросов и условий. Помог, как всегда, случай. Гребущий случай, мать его… Не понятно, почему. Не понятно, как. Что могло произойти и каким местом тогда повернулась ко всем нам судьба, но ровно после выполнения своей произвольной, когда оценки оглашены и результат зафиксирован, по дороге в раздевалку, которую мы с закрытыми глазами знаем, помним каждый стежок на ковре и каждую кафелинку на полу, Мишка берет и на четырех ступеньках, ведущих вниз от льда к коридору, спотыкается неизвестно обо что, кубарем валится, сметая все и всех вокруг и ломает лодыжку, решая таким образом спор наших отстающих и параллельно спутывая все карты тем, кто всерьез рассчитывал на его участие в первенстве Европы. Ну вот как так можно? Оказывается, очень просто. И в результате, к новогодним праздникам и к чемпионату в Стокгольме, Щедрик приезжает на больничной койке, с задранной кверху ногой и кислой миной, с которой ему и предстоит в ближайшие месяцы наблюдать за тем, как я, Женя Семенов и Андрей Герман будем делить между собой Европейские медали. Вот вам и мировые рейтинги… Зато у девчонок все стабильно и однозначно. Аня-Валя-Таня, Лиза Камышинская без четверных дома и мимо кассы, Катька с больной головой и безрукая – неизвестно где. Остальные – резервный состав, запасные, на случай всякого случая. Не дай бог…

С такими вот успехами мы дожили до Нового года. С наступающим!

 

- Значит так. В Стокгольме контент полностью показывать не будем пока…

Она снова, в десятый, наверное, раз, сосредоточенно просматривает на экране мой прогон. Меня душит злость и обида.

- Ну почему?..

- Так надо…

- Но вы же сознательно меня тормозите. Я в форме, я могу все сделать. У меня получается…

- Вот именно, что у тебя получается, - Нинель яростно сверлит меня взглядом. - Ты можешь. Но ты – не делаешь.

Ошалело смотрю на нее, не находя слов. А, я извиняюсь, что вот это вот только что было? Кто, если не я минуту назад на ее глазах чисто и красиво откатал произвольную с пятью квадами? Ну… Почти чисто… Но там ерунда, не считается…

- Как тебе объяснить… - Нинель поджимает губы. – Ты нестабилен. Твой результат пока что зависит от настроения и сиюминутного состояния организма. Захоти ты сейчас попить или сходить в туалет – это сразу же приведет к сбою. К ошибке. К срыву элемента. Нам это не надо…

- Но я…

- Да пойми ты наконец… - не выдерживает она, резко хлопая ладонью по столу. – На драйве и на эмоциях ты сможешь прокатать только раз. И если этот раз будет в Стокгольме… Соображаешь? Два раза такой контент на в подряд идущих стартах не сработает. Ты выстрелишь на Европе, но сорвешься на олимпиаде. Это я тебе гарантирую, потому что кое-что понимаю и в тебе, и в спорте.

Мрачно смотрю на нее исподлобья. Не согласен ни с единым словом. Нет, ну может быть в чем-то она и права где-то… Но все равно…

- Посмотри на Татьяну, - продолжает увещевать меня Нинель, - какая она осторожная, как все ювелирно оттачивает. И никуда не торопится. Понимает потому что…

- Таньке нужно триксель вкатать, а не дурью маяться, - зло бросаю я.

За что сразу же получаю по заслугам.

- Позволь мне решать, что кому здесь нужно, а что нет, - орет она, не стесняясь окружающих нас тренеров и спортсменов. – Я сказала, в Стокгольме катаешь произвольную по лайту, ставишь три квада. Если есть возражения – поговори с психологом. Все, убирайся, чтобы я тебя не видела. Разговор окончен.

Она захлопывает крышку компьютера и демонстративно поворачивается ко мне спиной.

Разворачиваюсь и понуро качусь к калитке, чтобы успеть переодеться и попасть на занятия по хореографии. А что мне остается делать? Настроение, конечно, так себе…

На вечерней тренировке у всех прокат короткой. Нинель, как ни в чем не бывало, бодрая, сосредоточенная, внимательная, в меру ироничная.

- Руки… Руки на выезде, я сказала… Что ты ими машешь как мельница… Прямо нужно… Правую подними, висит как черти-что… Так… Беговой… Не перетягивай… Пошел в прыжок… Да… Понял, что я имею в виду? Вот будешь делать как тогда в Японии, то снова все развалится и тебя по льду собирать будут, по кусочкам… Во-от… Так правильно. Просто запомни и делай так, если ума не хватает самому понять… Пошел дальше на вращение… Ну выпрями ты спину, ну елки зеленые, как дед старый сгорбился, не мешок же с картошкой везешь на себе… В финал заходи… Аккуратно!.. Задницу подбери… Замах… И… В позицию встал… И куда глаза? А вот довернуть не надо было? Судьи не там, они здесь все, на тебя смотрят… Ну черти что, на самом деле… Ладно… Что там получилось?.. Сейчас посмотрим… Так… На тебе твои баллы… Что?.. Слушай, уйди с глаз моих… Вон там покатайся, дай отдохнуть от тебя хоть пять минут…

Ну и все в таком же духе, всем вместе и каждому в отдельности, не взирая на пол, возраст и былые заслуги. Работаем. Тренируемся. Готовимся.

Вечером перехватываю Нинель в пустом коридоре и проникновенно заглядываю в глаза.

- Я сегодня домой не еду, - говорю.

Она смотрит на меня строго, но я замечаю не успевшую скрыться мимолетную улыбку.

- Ну что вы шляетесь вечно черт знает где, - ворчит она, поправляя на мне воротник куртки, - приехали бы с Аней в дом, я вам что, мешаю? Занимайтесь… Чем хотите…

Мама, она всегда мама. Даже когда она отчаянно не хочет ею казаться, но изо всех сил старается быть.

Незаметно, мягко пожимаю ей руку.

- Прости, спасибо… Но я не только с Аней… Мы с компанией. В доме не поместимся…

Улыбаюсь и ласково смотрю на нее.

Нинель понимающе кивает.

- Завтра к восьми на хореографию, - произносит она.

- Конечно…

- Никакого алкоголя!

- Исключено…

- И не наедайся, - добавляет она, - а то поднабрал немного…

- Ни грамма, клянусь, - обещаю.

Она быстро оглядывается по сторонам и, на мгновение прижав меня к себе, целует в лоб.

- Мальчишка… - шепчет она, уже не пряча улыбку…

Несусь по коридору в сторону раздевалки, где меня ждут ребята и Анечка. Рот до ушей, как у дурачка. Мальчишка… Ну… Да… Естественно… А кем мне еще быть?

 

Накануне вылета в Стокгольм к нам в гости приковылял Леша Жигудин. Именно приковылял, опираясь на палочку, кривясь и охая на каждом шагу. Пришел он, естественно, о чем-то пошептаться с Нинель, но первым его у бортика увидел я и сразу подъехал.

- Привет, прости господи, с тобой-то что случилось? – вытаращиваюсь на него с ужасом и любопытством.

Череда травм и неудач, которые преследовали нашего брата, начиная с меня и заканчивая Щедриком, произвела впечатление на все сообщество, и зрелище очередного хромого и покалеченного фигуриста совершенно не внушало оптимизма.

- Хочешь увидеть дурака, Валет? – кисло интересуется Леша. – Так вот на этот раз зеркало тебе не понадобится, можешь посмотреть на меня.

- Тебя что, самосвалом переехало?

- Хуже, - вздыхает он. – Вот, поспорил с Авербаумом, что смогу еще что-то прыгнуть…

- А-а…

Меня начинает разбирать смех, но я держусь.

- И что ты прыгнул? - спрашиваю.

- Ай, - Леша пренебрежительно машет рукой, - тройной тулуп… Я ж уже больше ничего и не умею-то.

Мне сводит челюсть и начинает беззвучно трясти.

- И много выиграл? - предательски икнув интересуюсь я.

- Тысячу рублей, - скривившись сообщает он.

Хрюкаю в кулак и, уже не сдерживаясь, ржу в голос, только что не складываясь пополам.

- По какому поводу веселье?

К нам подъезжают Нинель, Артур и Мураков, явно заинтересовавшись, кто это там смеет меня отвлекать от тренировки.

Не в силах произнести ни слова, хватаю ртом воздух и просто тычу пальцем в сторону Жигудина. Потом безнадежно машу рукой и отъезжаю, чтобы отдышаться.

- Сволочь ты, Валет, бессердечная, - беззлобно бросает мне в спину Хомяк.

У меня его слова вызывают новый приступ смеха, и я совершенно миролюбиво поднимаю ему в ответ задранный вверх большой палец.

Уезжаю докатывать тренировку.

Вечером все же даю волю любопытству и интересуюсь у Нинель, чего приезжал Жигудин.

- Вот ты поиздевался над человеком ни за что, - укоризненно усмехается она, а он, между прочим с предложением приезжал.

- Руки и сердца?..

- Нет, до этого пока не дошло, - качает головой Нинель. – Шуба… То есть Тихонова, Татьяна Вячеславовна, не сможет в Стокгольм поехать комментировать вместе с Лешей и Авербаумом. У него появилось одно аккредитованное место, вот он и пришел предложить его нам.

- Какая невероятная щедрость, - хмыкаю я.

- Зря хихикаешь. Между прочим, он, во-первых, совершенно не обязан был, а во-вторых, это действительно хорошее предложение…

- Возьми Катьку, - легкомысленно предлагаю я, - пускай поработает комментатором. Хоть поржем…

У Катьки забавный тембр голоса, и если ее не знать, или не видеть, то можно запросто подумать, что это какая-то малолетка умничает на серьезные темы.

Нинель отрицательно качает головой.

- Катя, как действующая спортсменка, не должна комментировать своих коллег и соперников, это не этично…

- Ну, как угодно, - пожимаю плечами я.

- Поэтому я предложила Леше взять с собой Артема…

- Кого?

От изумления у меня чуть глаза из орбит не выскакивают.

- Артема, - повторяет она. – Розина.

- Я понимаю, что Розина, - фыркаю без всякого одобрения, - мне не понятно, с какой такой радости…

Нинель спокойно смотрит на мою реакцию, не пытаясь меня одернуть или пристыдить. Совсем напротив…

- А тебе разве не хотелось бы послушать, как он будет комментировать твое выступление? – с милой улыбкой спрашивает она.

Вот оно что… Мелкая месть предателю. Ну, а с другой стороны, почему бы и нет. Дешево и сердито.

- Коварство? - ухмыляюсь я. – Одобряю. Постараюсь сделать так, чтобы меня ему было комментировать противнее всего.

- Да уж пожалуйста, - кивает она. – Мы все на тебя рассчитываем…

А если бы мой старт комментировал еще и Авер, то противно было бы уже двоим и в потоках желчи можно было бы захлебнуться… Но, к сожалению, престарелый мачо ни черта не смыслит в одиночном катании и, боясь попасть впросак, в основном комментирует танцы. Так что такого удовольствия мы от него не дождемся. А жаль…

Словно прочитав мои мысли, Нинель протягивает руку и проводит по моей щеке.

- Ты у меня лучший, помни об этом, - произносит она. - И никого не слушай…

- Плевать на всех, - ухмыляюсь я, жмурясь от удовольствия…

 

Стокгольм встречает нас снегом, собачьим холодом и собачьим же отношением со стороны организаторов чемпионата. Начать с того, что не успеваем мы приземлиться, как выясняется, что куда-то делся наш багаж. Рейс из Москвы у нас прямой, по дороге чемоданы вывалиться не могли. Вопрос, куда делись вещи? А в багаже у нас, чтобы вы понимали, все, от коньков до костюмов, мы же стоим у пустого крутящегося подиума и в наличии у нас ровно то, в чем мы есть. Хорошо еще, что куртки догадались зимние перед отлетом напялить, хотя в Москве нас провожала внезапная январская оттепель. Понимаем, что это какая-то ошибка, и чемоданы наверняка увезли не на тот терминал. Просим встречающих нас организаторов как-то разобраться, а в ответ слышим, это, мол, не наши обязанности, разбирайтесь сами со службой «лост энд фаунд». Разозлившись, мы с парнями просто разделяемся и прочесываем весь аэропорт «Орланда», все стойки для выдачи багажа, и обнаруживаем, наконец, все наше барахло, уныло крутящееся на конвейере, предназначенном для прибывшего за десять минут до нас рейса из Мексики. Хорошо еще, что страна цивилизованная и никто не додумался стащить бесхозные сумки.

Приезжаем в гостиницу, замерзшие и злые, потому что на улице минус двадцать, а в автобусе не работает отопление. Ну, у тренеров, как говориться, с собой было, а нам остается только кутаться в наши тряпки и усиленно дышать на руки себе и соседям.

Гостиница… Гостиница нормальная, ничего не скажу. Не люкс, конечно, но вполне приличные номера, двухместные, большие и с ванной, а не просто с душевым блоком. Селить нас вдвоем с Анькой не стали, об этом еще в Москве мне заявила Нинель, чтобы, как она сказала, не поощрять блядство. Ха-ха. Ну, ладно, где наша не пропадала. Узнаю, что Фею поселили вместе с рыжей и тут же даю Андрюхе, навострившемуся мне в соседи, от ворот поворот, заменяя его Семеновым. Справедливо полагаю, что выпихнуть его к Таньке, пока я оказываю гостеприимство Анечке, не составит ни малейшего труда. Можно было бы, конечно, лисе зеленоглазой предложить поменяться с Валей, тем более, что с Аней они последнее время как-то не сильно ладят. Но я рассудил так, что Андрея балеринка вряд ли на всю ночь к себе пустит, уж больно у них все еще по-детски, обнимашки-поцелуйчики, цветочки-конфетки. И куда мне его тогда? А у Женьки с Танькой все в порядке, любовь в полный рост, ходят светятся от счастья. Ну, значит, поможем юным и горячим не растерять свой радостный запал. Правильно? Правильно.

Впервый же вечер результат проведенной нами рокировки не заставил себя ждать. После ужина, хватаю Анюту в охапку и волоком тащу в свою берлогу. Шучу. Все происходит по обоюдному согласию. Я же джентльмен, ёбте, а не хамло трамвайное. Заходим в комнату, и Женька без слов понимает, что его номер шестнадцатый и раньше завтрака видеть его никто из нас не желает.

Остаемся с Анечкой одни и без сил валимся на кровать. Тяжелый перелет, ожидание в аэропорту, неблизкая дорога и, как следствие, общая усталость наваливается на нас тяжким бременем. Но все же находим в себе силы доползти до ванной… И даже набрать ее… И даже… А хорошо, что Анька еще в Москве сунула в мой чемодан сумочку со своими девчоночьими вещичками, штучками и финтифлюшками. И даже для меня кое-что припасла, ух ты… Молодец какая… Люблю. Очень…

 

На следующее утро после завтрака организаторы, видимо устыдившись своего вчерашнего нерадивого к нам отношения, предлагают российской сборной бесплатную автобусную экскурсию по городу с посещением музеев и всевозможных увеселительных заведений. Те, кто не был раньше в Стокгольме радостно скачут. Не я. Я сюда ездил уже раз пять и мне не понравилось. Нинель шипит змеей, загоняя всех наших на утреннюю тренировку. Ну а мы с Анькой и Танькой делаем для Андрюхи с Валентиной широкий жест, и уговариваем Нинель отпустить молодежь погулять, а пытать и мучить этим утром только нас, все равно старт только аж через три дня, еще успеют накатать. Ворча и хмурясь, снежная королева соглашается, не суля нам, оставшимся, ничего приятного. Видя такое дело, к нам присоединяется и Женька Семенов, хотя Профессор, в принципе, был не против, чтобы и он поехал проветрился.

Ледовый дворец соединен с гостиницей стеклянным переходом, так что наряжаться, как на северный полюс, не нужно, и мы, как есть, в спортивных костюмах и с коньками на плечах, решительным отрядом топаем работать. Сегодня лед свободный, то есть время ни для кого не расписано, каждый может кататься когда и сколько хочет. Раннее утро, не все еще доехали, а кто доехал ленятся в своих номерах. Поэтому ничего удивительного, что на утренней раскатке только мы да пара танцоров из Эстонии, которым и ехать-то сюда, поди, не нужно, можно пешком дойти из своего Таллинна. Хотя, вроде бы там какое-то море, Балтийское, кажется. Ну, не важно…

Получаю задание на раскатку. Обращаю внимание, что тренеры, дядя Ваня, прежде всего, продолжают беречь мою травмированную ногу, формируя комплекс подготовительных упражнений так, чтобы нагрузка не была максимальной. Ну, им виднее. Хотя я чувствую себя совершенно здоровым. Вообще, раскатка это дело такое, сугубо индивидуальное. Разогрев перед основной тренировкой, чтобы мышцы в тонус вошли. Некоторые спортсмены и сами знают, как им доводить себя до кондиции, некоторые слушают только тренеров и не проявляют инициативы. А вот Катька, например, вообще честно призналась как-то, что все эти указания по разогреву, все задания, получаемые ею на раскатку она тут же забывала и крутила вместо сказанного что попало. Как ей это все с рук сходило – не представляю. А может врет. С нее станется…

- Сережа, делай, пожалуйста, как я тебе сказал, не надо вот это вот туда-сюда…

Мураков мгновенно реагирует, стоит мне на миллиметр отклониться от заданного им курса. Киваю, тут же исправляюсь.

- Вот… Вот… Так и давай… Не суетись… Таня, что там у тебя опять с руками?..

Стараниями дяди Вани и Масяни Танька таки вывела тройной аксель на относительно стабильный уровень. Это большой для нее плюс. Но Нинель все равно ей не очень доверяет и компонует программы так, чтобы перестраховаться. Триксели стоят у Таньки и в короткой, и в произвольной, но в случае срыва первого, второй ей автоматом заменяют на дупель. Потому что психологически, сорвав прыжок один раз, она еще долго боится его сделать снова. И это чистая психосоматика, потому что технику ей накатали качественно.

Масяня ведет себя непривычно тихо. Уже полгода как. Говорят… Именно говорят, слухи ходят, что после Парижа Нинель закатила ему истерику с мордобоем, и вопрос стоял не только о его уходе из «Зеркального», но и о волчьем билете и отъеме тренерской лицензии. И опять-таки, по далеко не проверенным слухам, Масяня ползал перед ней на коленях, в соплях и с разбитой рожей, умоляя простить и не губить жизнь его и без того пропащую. Может врут, не знаю. Мне об этом нашептали вообще из таких кругов, в которые и при очень-то большом желании вход рубль выход два… Как бы там ни было. Максим Таранов… Прям, не поворачивается язык его теперь Масяней называть… Так вот, Максим Леонидович по-прежнему с нами, но как-то вдруг резко посерьезнел, куда-то спрятал свои приколы и выпендреж, забросил Ютьюб и с головой погрузился в работу, пася и дрессируя не только своих парников, но и активно помогая Муракову в занятиях по технике. Меня он не то чтобы сторонится, нет, мы общаемся по рабочим вопросам, взаимно вежливы и приветливы. Но былое панибратство, отеческое, с высока, похлопывание по плечу, шуточки и намеки на грани фола исчезли начисто. Не скажу, что жалею. Отнюдь.

- Серый, руку правую выше! Ну… Что такое? Как выезд, так не дотягиваешь. Детские ошибки…

Максим на пару секунд переключается на меня, делает замечание и тут же отворачивается к другим. Он прав. Руку я не довожу, потому что бок болит. Несильно и не всегда. Просто нужно помнить…

Катаем по кругу. Прыгаем. Крутим. Скорее бы уже старт…

 

Мне выпадает открывать последнюю разминку в короткой программе. Со мной Андрюха, Женька, Васька Денисов из Латвии, еще один ученик Ламбьеля, француз Марк Фьюри и итальянец Джузеппе Бальчиано по кличке «Буратино». Получил он ее только потому что его тренер внешне очень похож на актера, сыгравшего в одноименном фильме папу Карло, да и самого его зовут Карло Санти. Ну а кто еще может быть подопечным у папы Карло?

Шесть минут, как заведено, катаемся по кругу, пугаем друг друга прыжками и каскадами, веселим публику. Шведы народ спокойный, не такие темпераментные, как французы или итальянцы, но тоже могут и настроить, и вдохновить спортсмена, и отблагодарить за доставленное удовольствие. За полученный при звуке моего имени шквал аплодисментов с трибун, в качестве алаверды, исполняю каскад тулупов четыре-три с выходом в кантилевер. Выпендреж, конечно, но зал в восторге. Вижу краем глаза как укоризненно качает головой Нинель и хмурит лоб Мураков. Ох и получу же я сейчас…

Разминка окончена, и народ выстраивается в очередь в открытую калитку. Подкатываюсь к бортику, где стоят мои тренеры.

С лучезарной улыбкой Нинель берет мои ладони в свои.

- Сорвешь программу – убью, - ласково произносит она, сжимая мои кисти что есть силы.

Улыбаюсь в ответ. Киваю. Соглашаюсь. Я тоже люблю тебя, мамочка.

Она отпускает мои руки и разворачивает меня за плечи лицом ко льду.

- Задай им всем, - шепчет она мне в ухо, - как ты умеешь…

- Representing Russian Federation…

Легкий шлепок ладонью по плечу… Еле заметно вздрагиваю. Шевелю губами в унисон с рефери.

- Сергхэй Ланскоуй…

Когда же я научусь-то наконец спокойно воспринимать свое имя, произносимое перед стартом?..

Улыбаюсь, машу руками, проезжаю полкруга до исходной позиции под аплодисменты и приветствия. Останавливаюсь. Закрываю глаза…

Моя короткая под «Песнь Земли» Майкла Джексона в оригинальной обработке Лео Рохаса. Такое себе занудство, но красивое и идеально подходящее для моей цели. Костюм под стать, белый верх, черный низ, кудряшек мне накрутили, свисают со лба, как пейсы у хасида… В середине программы, кстати, там у меня вставочка из Билли Джин, где я делаю лунную дорожку и классический джексоновский поворот на одной ноге, да. Пара секунд всего, но получилось органично. Короче… Поехали.

Первым элементом у меня тройной аксель. Ну, это мне, наверное, уже по жизни карма. Хоть и выучил его уже вроде бы как следует, но все равно, червь сомнения каждый раз подтачивает сознание, а вдруг опять что-то, а что, если снова не получится… Маленький такой червячок. Но противный.

Заход, поворот, замах… И-и-ух! Сделано! Выезд. Руку правую выше… Дальше едем…

На этот раз, ставку на победу в короткой мы не делаем. Имея сильную произвольную, Нинель решила не нагружать меня до предела на обоих стартах. Поэтому сейчас по скромному…

Небольшой проход. Вращение. И еду дальше, готовлюсь к прыжку. На мгновение всплывает в памяти Катька, с ее читерским сальхофом. Мне даже при желании так не прыгнуть…

Мах правой, толчок… Вж-жик!.. И-и выезд. Руки!.. И этот сделан. Сальхоф четыре оборота. Мой самый стабильный квад. И самое сложное, считай, позади… Отдыхаем…

Billy Jean, that’s my love…

Добавляю красивости, проход по-джексоновски, резкий поворот. И гром аплодисментов. Понравилось. Мы знали, что вам понравится…

Разгон беговыми вдоль бортика и выезд по дуге в центр. Закидываю левую ногу перед правой, чтобы как по классике, перекатываюсь на внешнее ребро и резко выбрасываю правую ногу назад… Зубец… Толчок… Вращение… Приземление… И сразу же левую ногу накрест перед правой, но теперь не касаясь лезвием льда… Помогаю себе руками… Толчок… Вращение… Приземление… И выезд… Сделано!.. Лутц-риттбергер три-три… Почти все… Теперь уже точно…

Дорожка, прыжок во вращение… Смена ноги… Докручиваемся… Финальные аккорды… Та-дам… Есть!

Два сердцебиения тишины.

И гром оваций. Хорошо. Я знаю, что хорошо. Меня научили, натренировали, выдрессировали, и я сделал. Все, что хотел. Все, что мог…

С разгона залетаю в калитку и попадаю в сильные объятья Муракова и Артура.

- Молодец!.. Молодец!.. – мнет меня дядя Ваня, сверкая белозубой улыбкой.

Клей усмехается в усы и сжимает мое плечо. Это похвала. Щедрая. И очень редкая в его исполнении.

Нинель стоит немного в стороне, улыбается. Терпеливо дожидается, когда мужики меня отпустят. Протягивает мне чехлы.

- Ну, справился, справился, - говорит она, оглядывая меня с ног до головы. – Все в порядке? Дышишь?

- Все в порядке, - киваю я.

- Ну идем…

Выслушиваем оценки, и меня, наконец, отпускают в раздевалку. Краем уха слышу, как объявляют выход Васьки Денисова. Но мне уже все равно…

Главное, дойти и сесть. А лучше лечь… А лучше вообще…

«Вообще» мы себе позволили устроить вечером, когда стало известно, что по результатам короткой программы я обошел всех с приличным отрывом. Вторым же, с разницей почти в пять баллов за мной уверенно пристроился Женька…

 

- Болеть за меня будешь?

- Буду.

- А волноваться?

- Тоже буду.

- А что сильнее будешь, болеть или волноваться?

- Ф-р-р…

Я хватаюсь ладонями за голову, изображая отчаяние.

Анька смеется и, перевернувшись, обнимает меня и кладет голову мне на грудь.

- А за Валечку тоже будешь болеть? – спрашивает она помолчав.

- За нее есть кому болеть, - отвечаю. – Пускай Герман напрягается…

- А за Таню?..

Она смотрит мне в глаза, и я улавливаю в ее взгляде неподдельное беспокойство.

- За Таню, - говорю, - тем более. Там у Женечки все на полном серьезе, не подступишься…

- А ты пробовал?..

- Да ну тебя…

Она удовлетворенно хихикает, но мне кажется, что ее до сих пор не отпускает чувство неуверенности и детской ревности.

Глажу ее по головке, целую макушку.

- Я люблю только тебя, слышишь? - шепчу я. – Только тебя одну… Остальных просто не существует…

Аня вздыхает и прижимается ко мне еще сильнее. Чувствую, какая она теплая. Тону в ее запахе…

- Люби меня… - едва слышно произносит она.

 

Что такое не везет…

Болел ли я не достаточно сильно, волновался ли не так качественно, как должен был…

Короче…

На прокате короткой программы Анька свалилась с чертова своего тройного лутца, ушибла бедро, расстроилась, ну и, как результат, дотянула выступление только до четвертого места, пропустив перед собой и Валю, и Таню, и даже бельгийку Еву Хендриксон. Шансов на золото у нее теперь почти не оставалось, разве что наши девчонки вдвоем решат ей подыграть, а Еву кто-нибудь удавит ночью подушкой. Понятное дело, рассчитывать на подобную удачу не приходилось.

Развезя слезы и сопли по моей не сильно волосатой груди, обозленная неудачей и с уязвленным самолюбием, Анька была отправлена мною сперва в душ, а потом, укутанная с ног до головы в халаты и полотенца, усажена смотреть дурацкую комедию по телевизору. Наших парней и девчонок, которые рвались к нам чтобы Аньку утешить и развлечь, я прогнал без зазрения совести. Впустил я только Нинель, которая минут сорок гладила ее по голове, утирала нос и что-то настойчиво внушала тихим, проникновенным голосом. В конце концов, зацелованная и залюбленная, Анька заснула, свернувшись калачиком посреди кровати, а я, пристроившись сбоку, полночи размышлял, почему так получается, что других Нинель может, когда нужно, и успокоить, и приласкать, а меня же ей удается только выбесить до икоты и разозлить. Отцы и дети, понимаешь… Извечная загадка бытия.

 

========== Часть 19 ==========

 

Накануне произвольной программы начались фокусы.

Сначала меня в столовой без объявления войны, окружает вся наша комментаторская бригада, Жигудин, Авербаум, Леша Петров – в прошлом чемпион в парном катании – с женой Машей Тихоновой и примкнувший к ним Артем Розин и дружно, словно долго готовились, желают мне удачи завтра, не просрамить, значит, доказать всем, и прежде всего самому себе, и так далее. Как будто это мой первый чемпионат Европы в жизни, и я нуждаюсь в чьей-то моральной поддержке. И если в искренность Хомяка, которого знаю с детства, и, скажем семьи Петровых-Тихоновых, которых почти не знаю, я еще как-то готов поверить, то Аверу и Хот Арти…

Ладно. Иду в раздевалку. По дороге натыкаюсь на слоняющегося без дела Таранова.

- Здрасте…

- О, привет, Серега, - жизнерадостное обаяние из него так и хлещет. – Хорошо, что тебя встретил.

Сразу же настораживаюсь. Перед глазами тут же всплывает Париж, под ложечкой начинает предательски сосать, а ноги сами готовы развернуться и бежать куда подальше без оглядки.

- Я это… типа спешу, - бормочу я, отчаянно выискивая в пустом коридоре хоть кого-то, за кого можно было бы ухватиться и улизнуть. – Тренировка у меня…

- Конечно-конечно, Сереж, - Максим выставляет перед собой ладони, - я тебя ни в коем случае не задерживаю. Просто хочу, чтобы ты знал… Короче… Мы за тебя болеем. Мы все. Держись, в общем…

Макс поворачивается ко мне спиной и поспешно уходит, оставив в состоянии полнейшего ступора. Что вот это за фигня сейчас была, может кто-то объяснить?

Пожимаю плечами. Иду переодеваться.

Перед выходом на раскатку прохожу мимо хмурого Муракова, задумчивого Клея и Нинель, о чем-то в полголоса беседующей с Фединым. Бочком протискиваюсь, чтобы никого не задеть.

- О, сам Ланской пожаловал, - загораживает мне проход Профессор, - здоров-здоров, добрый молодец. Как поживаешь?

- Спасибо, замечательно, - отвечаю, стараясь соблюсти вежливые интонации.

Одного взгляда на Нинель мне достаточно, чтобы понять – все не просто плохо. И даже не очень плохо. У нас катастрофа. Бледная, с горящими от гнева глазами, с поджатыми до белизны губами – такой я ее давно не видел…

- Вот и прекрасно, - Федин само радушие. – Ты уж давай, не подкачай завтра. Вся страна на тебя смотрит. Затаив дыхание, можно сказать. Вот и Танечка тебе привет передавала, Татьяна Вячеславовна, Тихонова, - уточняет он на всякий случай. - Говорили сегодня с ней, да. О тебе…

Так… Это уж слишком. Медленно выпрямляю спину, напрягаясь как струна, демонстративно облокачиваюсь о стену и скрещиваю руки на груди. В упор смотрю на Нинель.

Федин хмыкает, кивает нам троим одновременно и, уперев взгляд в пол, быстро уходит по коридору.

Дядя Ваня и Артур, словно охрана, становятся справа и слева от нас, с явным намерением отогнать любого, кто попробует подойти на расстояние вытянутой руки. Нинель вздыхает и подходит вплотную ко мне.

- Международный союз считает, - без предисловий сообщает она, - что завтра ты должен проиграть Семенову. В противном случае, тебя уличат в применении допинга…

 

Андрей заканчивает произвольную, и Мураков с Артуром ведут его в кис-энд-край получать оценки. Мимо меня с сосредоточенным видом проносится Женька и, на ходу кивнув, устремляется к калитке. Сейчас его старт. После него – я…

Нинель рядом. Стоит решительной скалой, держит меня за руку, отпугивает взглядом всех, кто хотел бы или пытался со мной заговорить.

Я спокоен и сосредоточен.

- Ты для себя все решил? - спрашивает она раз в десятый, наверное.

- Да…

- Мы еще можем сняться. Тогда это будет просто проигрыш…

- Исключено!

- Тогда… Это дисквалификация… - спокойно констатирует она. - Возможно навсегда… Если пробы подтвердятся…

- Мне плевать, - упрямо смотрю в пол. – Ты сама меня учила, наш спорт – это не подкидной дурак, здесь шулерство не проходит.

- Все правильно, но…

- Мам, - я поднимаю голову и встречаюсь с острым, горящим взглядом карих глаз, - ради удовольствия этих толстозадых дедов я жульничать не собираюсь. А что если Женька сейчас упадет? Мне что, на четвереньках кататься?

- Это твое решение, Сереж, - произносит она. – Я не могу на тебя давить. И не собираюсь. Делай, как считаешь правильным. Я тебя всегда поддержу.

- Вот так-то лучше, - усмехаюсь я. – Вот такую я тебя люблю…

Она легонько шлепает меня по затылку.

- Мал еще взрослым женщинам о любви говорить, - улыбается она.

Трибуны у нас над головой разом ахают, как от чего-то неожиданного. Синхронно задираем головы.

- Что там такое…

- Axel failed… - слышатся голоса. - He broke the jump!..

Удивленно поднимаю брови. Странно… Хотя… Пожимаю плечами и снова смотрю в пол.

- Что я говорил…

- М-да… - тянет Нинель.

Под заключительные аккорды Женькиной программы, мы вдвоем отлепляемся от стенки.

- Ладно, идем, надерем им задницы, - произносит она, хищно выпятив нижнюю челюсть.

Мне хочется съязвить или сказать что-то двусмысленное. Но на этот раз я сдерживаюсь…

 

- Итак… С нетерпением ждем результатов… Напоминаю, что по итогам короткой программы Ланской обходит Семенова на… э-э-э… да, почти на пять баллов, Германа на пять с половиной. Но после произвольной у нас расклад поменялся, и мы видим, что Герман сейчас на первом месте с суммой баллов двести семьдесят два и восемь сотых, на втором месте итальянец Джузеппе Бальчиано, у него двести семьдесят… и двадцать шесть сотых, да… Ученик Карло Санти…

- Того самого…

- Да, того самого Карло Санти, с которым еще я катался и у которого выиграл чемпионат Европы сезона двухтысячного года, и которому же проиграл в том же сезоне чемпионат мира… Хороший наш знакомый, известный тренер…

- Да, ну а наш Женя Семенов, к сожалению…

- А Семенов сейчас спустился на третье место, у него двести шестьдесят девять ровно…

- Из-за падения с тройного акселя…

- Совершенно верно… Вот так, одна ошибка, и… Очень жаль, но тем не менее, имеем то, что имеем. Но мы ждем…

- Да. У Сергея Ланского сейчас…

- После короткой программы…

- Да, у него девяносто девять и семьдесят шесть сотых и это очень хороший результат… Который…

- The scores please…

- Сколько там, не видно…

- Так, за произвольную у Ланского… Да! Сто семьдесят четыре и семьдесят два! Сергей Ланской получает за свою произвольную программу сто семьдесят четыре целых и семьдесят две сотых балла и обходит Андрея Германа в итоге с суммарным результатом в двести семьдесят четыре целых и сорок восемь сотых, и становится новым чемпионом Европейского континента…

- Новым-старым…

- Ну да, можно сказать и так… Он, подтверждает свое звание чемпиона Европы по фигурному катанию в мужском одиночном разряде. Поздравляем Сергея, поздравляем его тренеров, Ивана Муракова, Артура Клейнхельмана и конечно же неподражаемую Нинель Вахтанговну Тамкладишвили, главного тренера группы «Зеркальный»…

- Отличный результат, отличное катание, Сергей молодец… Ребята все молодцы…

- Да, конечно, не забываем, что второе место у Андрея Германа, тоже ученика Нинель Вахтанговны, вчерашнего юниора. На третьем - Джузеппе Бальчиано, Италия. Ну а на четвертом месте Евгений Семенов, из группы Афанасия Федина. Вот… Такие дела… Ну мы что?

- Реклама…

- Да, дорогие друзья, мы уходим на короткую рекламу, а вы не переключайтесь, потому что через несколько минут у нас здесь в Стокгольме, на чемпионате Европы по фигурному катанию состоится церемония награждения победителя и призеров в мужском одиночном катании…

- Не переключайтесь…

Леша с Артемом одновременно выключают микрофоны и уже не стесняясь строят нам рожи из своей комментаторской будки, расположенной прямо вплотную к кис-энд-край. Мы же, все составом, дядя Ваня, Клей, Нинель, я и Андрей радостно обнимаемся, поздравляя друг друга и машем болельщикам, которые шумно приветствуют нас с трибун и швыряются мягкими игрушками.

Все-таки я выиграл. Назло всем. Назло вот этим вот… Которые вон там рядком сидят.

С ненавистью смотрю на центральные трибуны, на вальяжно рассевшихся там трех возрастных жирных дядек и одну старую сухопатую тетку, представляющих Международный союз конькобежцев на этом чемпионате. С трудом удерживаюсь от желания продемонстрировать им средний палец. Потому что еще пока не все…

Я откровенно наплевал на угрозы нашего высшего начальства. И меня теперь должны размазать по стенке образцово-показательно. С особым цинизмом. Чтобы запомнил надолго. Например, могут объявить о найденном в моих анализах допинге прямо сейчас, или в момент награждения. После уже не вариант, потому что медаль уже побывает в моих руках, и отбирать ее сложнее чем не давать вообще. А вот аннулировать результат прямо сейчас, едва он был озвучен, это как раз в их стиле…

Жду. Коплю злость. И мне все пофиг. Как приговоренному к смерти…

На лед выбегает команда подготовки к награждению, разворачивают ковровые дорожки, выталкивают три разновеликих блина, долженствующих обозначать призовые места – на них нужно будет забираться…

Пока есть время, просматриваю ленту на телефоне. Меня же должны поздравить, правильно? «Телеграмм» пухнет от сообщений, но я смотрю только некоторые.

Анечка… Конечно же… Фея моя волшебная… Люблю-люблю. Раньше всех. Даже не написала. Чтобы быть первой, прислала мне анимированный поцелуйчик и прыгающую от радости мультяшную девчонку со смешно задирающейся юбочкой. Прикольно…

Танька. Тоже без текста. Большой палец и слово “Yes!”

Дальше просматриваю, прокручиваю тех, кто мне не интересен…

Мишка. Да, герой со сломанной ногой. Все могло быть по-другому. Интереснее. Прислал анимашку со стреляющей бутылкой шампанского. Ну, а почему бы и нет? Вот вернусь и можно будет… Чуть-чуть…

Смотрим, смотрим…

Валя. Валюша. Валентинка… «Поздравляю, ты молодец! Ура!» И куча сердечек и поцелуйчиков. Пишу в ответ: «Спасибо, мой солнечный зайчик»… И тут же вытираю. Не нужно. Зачем?.. Возвращаю «Спасибо» и приклеиваю гифку радостно прыгающего мальчишки. Пора уже взрослеть, Ланской… И думать не только о себе…

Кручу дальше. Не то. Не то… Неужели… Где же ты… Вот! Все-таки есть…

Катюша. Катенька. Котик мой. От нее: «Ты лучший! Ты мой самый любимый…» Где же ты, душа моя истерзанная… Причудливы гримасы судьбы. Дурацкое стечение обстоятельств. Мы могли бы быть вместе. Но мы смогли жить друг без друга. И нам так комфортнее. И мы должны помнить о тех, кто нам дорог, помимо нас самих. Кому дороги мы. И не навредить… Не навредить… Не навредить… Пишу: «Спасибо! Мое шоу было для тебя. Скучаю…»

И вот теперь мое настроение окончательно испорчено. Когда к чувству обреченности добавляются угрызения совести, получается совершенно невыносимый коктейль эмоций. Никому не желаю…

Прячу телефон в карман. Остальные мне не интересны. Я знаю, что вы мне напишете. Я вам благодарен за поддержку и поздравления. Но… Мне все равно. Извините.

К нам, через трибуны, пробирается невысокого роста молодой человек с аккредитацией организатора. Что ж, начинается…

Целенаправленно он двигается в сторону Нинель, и, добравшись до нее, деловито берет под руку и отводит в сторону. Наблюдаю за их диалогом с грустной усмешкой. Он что-то долго ей объясняет. Нинель кивает. Смотрит на него спокойно. Потом она что-то ему говорит. Повторяет одну и ту же фразу… По артикуляции мне кажется, что она произносит ‘That’s all?’ по-английски. Ее собеседник несколько раз решительно кивает. После чего делает жест ладонями в стороны, мол, все, тема закрыта. Они кивают друг другу и он, также поспешно, удаляется. Жду, что Нинель позовет меня, но она подходит сначала к Муракову с Клеем, что-то говорит им и только после этого делает мне знак рукой подойти.

- Так, Ланской, - произносит она серьезным голосом. – Касательно…

Но дядя Ваня ломает ей всю картину. Сияющий, с улыбкой во все свои искусственные зубы он сгребает меня за плечи и жмет так, что трещат недавно сросшиеся ребра.

- Они перепутали пробы. – сипит он мне в ухо. - Ты понимаешь? Они взяли пробы другого спортсмена и сунули их в твою коробку. Ты чистый, Серега!..

Артур рядом. Смеется, пританцовывая. Рад… Смотрю на нее. Улыбается. Облегчение разгладило морщины на ее высоком лбу. Значит и правда ‘That’s all’. Не будет никакой дисквалификации. Не будет разбирательства, позорного аннулирования результатов… Не будет скандала. Мы отделались легким испугом. Да неужели? Правда, что ли?

Как же вы мне все…

Освобождаюсь от объятий Муракова. Киваю. Пытаюсь улыбнуться. Но понимаю, что на этом мои артистические возможности исчерпаны. Отворачиваюсь от всех и подхожу к бортику. Передо мной лед. Мой смысл жизни, которого я только что чуть было не лишился. Голубые отсветы ярких софитов играют причудливую комбинацию цветов и теней.

Лед. Это ведь просто вода.

Как и слезы, которые меня душат.

Не в силах сдержаться, закрываю глаза. Вода к воде…

 

Произвольную Анька откатала просто фантастически. Как говориться, все у нее в масть. И музыка, и образ булгаковской Маргариты, и контент, просто обалденный по своей красоте, сложности и исполнению. Идеальный прокат на высочайшие балы…

Просто у Вали получилось лучше. На две десятые. Не завали Анька проклятый свой лутц в короткой возможны были бы всякие варианты, но здесь… Идеальный прокат, безупречный образ, заслуженные высокие баллы. И – серебро…

Представляю, как ей обидно. Но… В который уже раз с удивлением восхищаюсь выдержкой, самообладанием и хладнокровием этой маленькой, но очень сильной девочки. Когда после проката Валентины становится ясно, что Аня не дотягивает, на ее лице не дрожит ни один мускул, из глаз не выкатывается ни единой слезинки. Сидя в закутке для временных победителей, где обычно во время проката околачиваются первые три лидера по текущим результатам, занимая там центральное кресло и понимая, что на пьедестале ее место уже точно не в центре, Аня смеется, аплодирует, посылает в камеру сердечки, а когда туда приходит Валя, первая обнимает ее, тискает за розовые щечки, целует и… Я же вижу… Это все – искренне. На самом деле. Взаправду… Ч-черт… Та же Танька, с ее абсолютно заслуженным, но все же третьим местом, косится на Валю исподлобья, улыбается в натяг… Да ладно Танька - рыжая бестия никогда никого не любила и не ценила в этой жизни кроме себя, и в спорте ее интересует только свой собственный результат. Но даже я… Смог бы я, во так, по глупости, упустив золото, совершенно искренне и бескорыстно порадоваться за соперника, не допустившего ошибок и обошедшего меня в честной борьбе? Нет, конечно… То есть, я бы выполнил весь набор приличествующих подобному случаю процедур, и руку бы пожал, и слова нужные сказал… Но лицо бы меня выдало. И это было бы заметно. А Анька… Если бы я не знал ее так, как знаю, то наверняка тоже решил бы, что она играет, скрывает злость, просто у нее это хорошо получается. Но я-то знаю, что как раз злость и раздражение моя любимая фея держать в себе не умеет…

Прямо с трибун посылаю Вальке в «Телеграмм»: «Умница, красавица. Горжусь!» Наблюдаю за реакцией. Девчонки вот они, совсем рядом, метрах в пятнадцати. Балеринка как раз о чем-то весело щебечет с Аней. Мельком смотрит на экран своего телефона. И тут же, словно чего-то испугавшись, быстро прячет его в карман курточки. Поднимает голову и бросает взгляд на нашу трибуну. На мгновение наши глаза встречаются. И в этом взгляде я читаю столько всего…

Вот, значит, какие дела… Грехи мои… Эх, Герман, Герман. Не легко тебе придется…

По итогу, наша картинка выглядит как никогда пристойно. У «Зеркального» весь женский пьедестал, золото и серебро у мужчин и серебро у парников Таранова. И если по девочкам и по парному разряду неожиданностей, в общем-то не произошло, ну если не считать рокировку Ани и Вали, то успех Андрея – это очень серьезная заявка на все последующие старты. Нинель в очередной раз показала свое отменное чутье и умение вовремя выставить темную лошадку. Конечно, мелкому подфартило с травмой Щедрика и сорванным акселем Семенова. Но… Везет всегда сами знаете кому. Нет, не дураку. Везет всегда сильнейшему. И если обстоятельства складываются так, что спортсмен показывает результат на много лучший того, на который он сам рассчитывал, и которого от него ожидали его соперники и тренеры, то обесценивать его в этом заслугу – глупо и недальновидно.

Сижу один, подперев кулаком подбородок, жду награждения девчонок. Все наши внизу, вьются вокруг виновниц торжества. Я не пошел. Мой день был вчера, и нет никакой необходимости светить лицом лишний раз, когда к тебе сегодняшнее событие не имеет никакого отношения. Женя с Андреем тоже могли бы проявить тактичность и предоставить девчонкам самим наслаждаться вниманием прессы, но такое дело, любовь… Смотрю на Аню внизу, в окружении камер. Улыбается, смеется. Что-то рассказывает. Поднимает голову, и видит меня. И совершенно естественно, с милой улыбкой, показывает мне сложенное ладошками сердечко. И надо же такому случится, что именно этот момент вездесущие телевизионщики выводят на огромный, висящий над центром льда, экран. Сначала ее, сияющую красотку, потом меня, посылающего ей в ответ воздушный поцелуй. И тут же по переполненным трибунам ледового стадиона проносится восхищенный вздох и аплодисменты. Ну вот… да… Захочешь спрятаться – не получится. Найдут. Аннушка очаровательно смущается и прячет лицо в ладонях. Я же гляжу в камеру и принужденно машу рукой.

- Отрабатывай, отрабатывай, Валет, - слышу я над ухом. – Отслужить хлебалом в нашем деле не менее важно, чем отмахать ногами.

Жигудин шумно примащивается рядом со мной, грузно опираясь на палку и вытягивая травмированную ногу.

- Все еще болит? – сочувственно киваю я.

- Всегда болит, - пожимает плечами он. – Иногда сильнее, иногда нет… Я привык. И ты привыкнешь…

- Вдохновляющее начало.

Леша хмыкает и поводит головой по сторонам, убеждаясь, что вокруг нет лишних ушей.

- Короче, - говорит он сухо, - мне ухаживать некогда. Тем более, что все мы тут чертовски привлекательны…

Киваю, показываю, что шутку понял. Леша еще раз озирается и наклоняется поближе.

- Угадай с одного раза, чья допинг-проба вчера лежала на столе у контрольного инспектора.

У меня противно заныло под ложечкой. Угадывать мне не нужно. Ответ я знаю.

- Моя, - спокойно говорю я.

- Молодец, - Жигудин откидывается на спинку сидения и облегченно вздыхает. – Подсказал кто-то или сам догадался?

- Женька с акселя никогда не падает. Это его коронный прыжок…

Стараюсь унять дрожь в голосе. В бессильной злобе сжимаю кулаки.

- Спокойно, Валет, - шипит Леша мне в ухо. – Люди смотрят. Все правильно. Ставка была не на тебя, а на него, на Семенова. Он не должен был занять второго места. Ты просто мешал. И тебя решили немного подвинуть…

- Немного? - саркастически переспрашиваю я.

- В сложившихся обстоятельствах - да, - кивает он. – Ты мог бы сняться, и все решилось бы малой кровью… Но все понимали, что ты этого не сделаешь.

Сжимаю зубы, чтобы не заорать.

- С-суки… - цежу злобно.

- И единственное, что смог для тебя сделать Федин, - добивает меня Леша, - это заставить Семенова сорвать свой самый стабильный прыжок. Чтобы явно было. Чтобы все понимали. Чтобы ты понял…

- Что понял, Леша? – не выдерживая, взрываюсь я. - Что вы все так вцепились в меня, как пиявки? Мы смотрим, мы гордимся, не подведи, не подкачай… Имел я в виду все ваши… И всех вас… Да я эту медаль Федину сам на шею повешу, пускай подавится, не нужна она мне, тем более такой ценой…

- Тихо, тихо, - Жигудин хватает меня за руку и очень сильно, до боли сжимает. – Не истери, сынок. Не потеряй, смотри, того, что имеешь. Длинные языки у нас очень хорошо умеют укорачивать.

Он медленно отпускает мою руку, и, с нарочитой заботливостью, расправляет смятый рукав.

- Пойду я… И вот еще что…

- Что?

Он медленно поднимается и нависает надо мной, как судьба.

- Медальками-то своими, Сережа, не разбрасывайся. На чемпионатах, в отличие от олимпиады, они настоящие, из чистого золота. Пригодятся в старости, зубы вставлять…

Смотрю на него, и ловлю себя на мысли, что стоит мне сейчас его пихнуть посильнее, и он покатится вниз по трибунам, до самого льда. И переломает себе все оставшиеся кости.

Как будто угадав, о чем я подумал, скривившись от боли, Жигудин неловко разворачивается и делает шаг прочь.

- Леша!..

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.

- Да? – он останавливается и поворачивается ко мне в пол оборота.

- Какая была ставка против Женьки?

Он вздрагивает, кривит губы в усмешке и качает головой.

- Ну что ты орешь, Валет, люди ж вокруг…

- Я могу и громче, - повышаю голос я.

Он смотрит на меня, и ухмылка сползает с его лица.

- Миллион. Евро, – произносит он. – За меньшее, бывало, убивали…

Кровавая пелена застилает мне разум…

И только мелодичный и громкий звук гонга, возвестившего о начале церемонии награждения, заглушает все то, что я говорю в тот момент Леше Жигудину.

 

До олимпийского старта чуть больше месяца. И мы уже забыли, чем отличается день от ночи. С утра прогон короткой программы. Днем – произвольной. Между ними – что-то напоминающее обычные занятия, но все равно, так или иначе, имеющее прямое отношение к будущему эпохальному событию и нашему в нем участию. Эпизодические перерывы на сон и еду. Взвешивания! Каждый день, перед каждой тренировкой. У кого перебор на сто-двести грамм – голодовка и бег в пленке. Выглядим как озверевшие зомби, с синяками под глазами. Чувствуем себя также - голодные и злые.

В коллективе обстановочка так себе. Звездная троица девчонок, объективно понимая, что в Корее им конкурировать между собой, смотрят друг на дружку недобрыми глазами, выискивая у соперниц слабые места и тихо радуясь ошибкам. Даже Аня, в какие-то моменты, думая, что ее никто не видит, позволяет себе ехидные ухмылки в адрес споткнувшейся или неудачно прыгнувшей партнерши по команде. Про Вальку, а тем более Таньку, и говорить нечего. Того и гляди в волосы одна другой вцепятся. Наблюдать за ними и смешно, и грустно одновременно. С одной стороны, они такие забавные, когда злятся, но с другой – они мне все родные и любимые, и я одинаково переживаю за каждую. Вру. За Аньку больше, чем за остальных.

Андрей меня сторонится, хотя агрессии не проявляет. Может опасается, а может выполняет полученные указания. У меня к нему нет ни претензий, ни вопросов. Его программу я знаю наизусть, прекрасно отдаю себе отчет, в чем его сильные стороны, и понимаю, где, в случае необходимости, мне со своей нужно будет поднажать или усилить. Если вдруг в этом возникнет необходимость.

Нинель, и весь тренерский штаб неумолимы и бескомпромиссны. Всячески поощряют конкуренцию в группе, среди девчонок – особенно. Явных фавориток не выделяют, прогнозов по поводу распределения мест не только не делают, но и пресекают все разговоры на эту тему. Со мной немного по-другому. Все прекрасно знают, что я последние четыре года живу и работаю, фактически, ради этого олимпийского старта, и этого золота. И готов горло за него грызть кому угодно. Мне не нужно поблажек, но и откровенной подставы я терпеть не стану. Поэтому очевидно, что я очень внимательно слежу за тем, что делает Андрей на одном со мной льду, а также, Юзик в Японии, Энтони Чанг в Штатах, Женька в Питере и Буратино со своим папой Карло в Италии. И соответственно корректирую, добавляю, совершенствую и допиливаю свои программы, чтобы они были лучше, совершеннее и стоили дороже.

Потому что олимпиада – это вам не чемпионат континента, или даже мира. Медали там и правда, не золотые, а позолоченные. Но олимпийским чемпионом ты либо становишься, либо нет. Второго места на олимпийском старте не существует. Как минимум, в моем понимании.

 

- Не хочу, не хочу, не хочу!.. – Анька решительно упирает ладони в бока и надувает губки.

В своей рыжей лисьей шубке и кроличьей шапке она похожа на рассерженного колобка на тонких ножках.

Я в отчаянии опускаю руки.

- Да что же это такое? Что тебе не предложи, ты все не хочешь.

- Не хочу, - упрямо трясет она головой. – В твоем этом небоскребе холодно, грязно, нет воды, нечего есть и вообще… полнейшая антисанитария.

- Да ты там не была уже полгода почти, - пытаюсь ее вразумить, - может там как раз тепло, сухо и комфортно.

- С чего бы это? – насмешливо хмыкает Анька. – Неужто ремонт сделал?

- А если и сделал?

- Нет, что, серьезно, что ли?

Ее симпатичная мордашка из капризной превращается в заинтересованную.

- Хотел, чтобы это был сюрприз, - произношу я, разглядывая свои ногти. – Ну, раз ты не хочешь…

- Хочу-хочу! – подпрыгивает Анька. - Поехали сейчас же!

- Хочу-не хочу, поеду-не поеду, - брюзгливо тяну я, не двигаясь с места, - ты сама не знаешь, что ты хочешь…

Анька фыркает и, достав телефон, тычет несколько раз пальчиком в экран.

- Я такси вызвала, поехали давай, ну Сережка-а-а!..

- Ну не знаю…

- Вот ведь противный…

Она обхватывает руками мою голову и целует в губы и в нос.

- Ну ладно… - милостиво соглашаюсь я. – Поехали.

- И что за мужики пошли, - возмущается Анька, - пока не соблазнишь, ни на что не соглашаются.

Ловлю ее за талию и пытаюсь защекотать. Куда там. Шуба плотная и скользкая. Анька хохочет и вырывается.

- Поехали…

Тулим по вечернему городу в Москва-сити. В мою обновленную квартиру. Которую, в начале осени, я все же решился привести в порядок. Жизнь у Нинель начинала тяготить, и мне ничего не оставалось, как попросить все того же неизменного и вездесущего Лешу Жигудина помочь с ремонтом. И Леша, как всегда, помог. Два месяца какие-то недовольные дядьки в прокуренных костюмах морочили мне голову различными планами, чертежами, сметами и прочей дребеденью, в которой я ничего не понимал и не хотел понимать. В конце концов, сдавшись, я натравил на них Нинель, просто попросил ее как-то вечером спасти меня, по-родственному, от того болота, в которое я сам себя втянул. Поругавшись и поворчав на меня за самодеятельность («Раньше не мог сказать, олух…»), она взяла дело в свои руки, и к декабрю я уже смог, наконец, сказать, что у меня, великовозрастного, появилось собственное жилье. Спасибо спонсорам и тренерам… Кстати, оплатил я все сам, из своих денег, хотя Нинель и порывалась было где-то что-то мне в карман подсунуть. Но, как своевременно я в ней любящую мамочку включил, так вовремя и выключил, сказав, что уж на всякие там трубы с цементом мне хватит.

Тем не менее, в силу своей бытовой лености и привычки жить в комфорте, на всем готовом, я как-то не торопился окончательно съезжать с Рублевки, уговаривая себя пожить у матери еще недельку, ну может две, ну до Нового года, ну вот до весны… Нинель посмеивалась, но меня не прогоняла, наверное, ей было спокойнее, когда я был под боком, на контроле и не шлялся где-попало.

И все же, жить мне хотелось самому. И я решил, что после олимпиады уж точно перееду к себе. И может быть даже…

- Ухтыш-ка, классно-то как!

Анька обалдевшими глазами смотрит на возникшее вдруг в неярком приглушенном свете аккуратное, продуманное, сверкающее новизной и хайтекомвеликолепие.

- Нравится? – интересуюсь.

- Очень, - кивает она, сбрасывая шубку на диван и прохаживаясь вдоль огромных окон. – Другое дело совсем. Не то что было…

- Лампочка в туалете есть, я проверял…

- Ну прям… подготовился.

Подхожу к ней сзади. Обнимаю. Вижу в отражении на стекле, как она улыбается, закрыв глаза.

- Останешься со мной?

Она поводит плечами, устраиваясь поудобнее в моих объятьях.

- Насовсем?

- Да.

- Буду есть из твоего холодильника…

- Да пожалуйста…

- Э-э-э… Писать в твой туалет…

- Бога ради.

- Разбрасывать свои волосы по твоей ванной…

- У самого та же проблема, - вздыхаю.

- Измажу косметикой зеркало, займу половину шкафа… развешу трусики сохнуть после стирки…

Не отвечаю. Прижимаю ее к себе крепче. Целую в шейку.

- Я тебя люблю, - шепчу ей на ушко.

Анька смеется. Потом вдруг отстраняется.

- Ничего не получится, Ланской, - с деланной серьезностью заявляет она.

- И почему же?

- У меня нет очень важного предмета, - скороговоркой щебечет она. - У меня нет зубной щетки. Если мужчина серьезно относится к женщине, он первым делом просто обязан подарить ей зубную щетку…

Молча опускаю руку в карман и протягиваю ей новенькую, в упаковке, зубную щетку, которых две купил сегодня, без всякой мысли, просто забежав на обеде в магазин. Ну так совпало… Чистое везение…

Аня с удивленной улыбкой поворачивается ко мне.

- Сереж, ты что… Серьезно?..

- Совершенно серьезно, - киваю я.

- Боже мой, как романтично, - хихикает она, опуская глаза.

- Ты согласна?

- Ну я … - она и правда кажется смущенной. – Даже не знаю, что ответить… Прости…

- Ну что ты…

- Это все на столько неожиданно…

- Ладно, забудь, - беру ее за плечи и пытаюсь заглянуть в глаза. – Все в порядке, слышишь.

- Да…

- Давай чаю попьем, – меняю тему я. – Там на кухне я точно видел чайник. Да?

Аня протягивает руку и проводит ладонью по моей щеке. В ее синих глазах удивление, испуг и что-то еще, необъяснимое.

- Давай попробуем… - тихо произносит она.

 

За три недели до начала олимпиады наша сборная переезжает на спортивную базу в Красноярск. Официальная версия - чтобы привыкнуть к разнице в часовых поясах. Неофициальная - чтобы перед самым стартом не произошло чего-нибудь непредвиденного. Спортсмены - мы ж такие, люди непредсказуемые, можем и накуролесить. Шучу. На самом деле, сборы накануне ответственных соревнований – это нормальный ход, правильный. Тому, кто умеет быстро настраиваться на рабочую волну они не повредят, а тем, кто любит долго раскачиваться пойдут на пользу.

И у нас очередная интрига.

Дело в том, что по новым правилам олимпийский старт у фигуристов проводится как в индивидуальном, так и в командном зачете. Понятно, да? Индивидуально – это как обычно, как на любом первенстве, каждый сам за себя и считает свои баллы. В команде – по-другому. В каждой из дисциплин – мальчики, девочки, пары, танцы – катается короткая и произвольная программы. При чем, к произвольной допускаются только пятеро первых по итогам короткой. Всего команд десять, от десяти стран. Поэтому за каждую программу, в зависимости от проката, команда получает от одного до десяти баллов. Сумма баллов определяет победителя. Все просто. Максимально возможный результат – восемьдесят баллов, это когда по всем программам в каждой из дисциплин команда получила максимальные очки… Если бы на прошлой олимпиаде Женя Шиповенко, поехавший вместо меня, не допустил ошибку в короткой, у нашей сборной был бы как раз почти максимум… Катать может кто угодно из членов сборной, можно ставить разных спортсменов на разные программы, главное заявиться не позже чем накануне.

И вот тут начинаются спекуляции.

Решение о том, кто и что катает в команде, принимает чуть ли не верхушка нашей Федерации. Даже у тренеров по этому вопросу голос совещательный. Что уже о нас говорить. Сидим, как рядовые в окопе, ждем, кого назначат героем-добровольцем.

- Нинель Вахтанговна, а кто у нас в команде кататься будет?

- Я откуда знаю?..

- Ну как вы думаете?..

- Думаете-передумаете… За нас с вами наши начальники думают. А мы выполняем. Понятно? Все должны быть готовы… Так, не расслабляемся. Работаем!..

- Артур Маркович…

- Что?

- Как по вашему, э-э-э… кого в команду выставят?

- Как кого? Тебя, конечно!.. И вон подружку твою…

- Ой!.. – пищит подружка.

- Что ой? Не готова? Так сейчас быстро домой поедешь, я на твое место десятерых таких найду…

- Дядя Ваня!..

- Ну чего тебе, Ланской?

Подсаживаюсь к Муракову в столовой. В отличие от остальных тренеров, он ест практически тоже, что и мы, пытается удержать катастрофически расползающуюся в стороны фигуру. Поэтому настроение у него последнее время не очень. Но взгляд понимающий.

- Спросить хотел, - говорю, - как думаете, кого у нас в команде кататься назначат?

Мураков потирает нос тыльной стороной ладони и пожимает плечами.

- А черт их знает… Тебя, наверное.

- На обе программы?

- Конечно. А чего мелочиться? Шансы на золото у нас очень неплохие, и, если ты постараешься – все получится. Главное, чтобы остальные не облажались.

- А остальные кто?

- Ты девчонок имеешь в виду?

- Ну… Да… В паре и в танцах особо выбирать не из кого…

- Это да… Не знаю. Только гадать остается.

- Аня? Озерова…

- Как вариант, - кивает он. – Но не единственный. Допустим, Камиль-Татищева и Шахова, при чем Шахова на произвольную…

Понимающе киваю.

- И тогда Озерова в индивидуале… - продолжаю его мысль. - И у нас… тогда… три золота! У каждой из девчонок!..

- Классно было бы, да?

- Конечно…

- Но не честно. Как минимум, по отношению к Шаховой. Если она выдохнется на командном прокате, то тогда не потянет индивидуальный. А это не одно и тоже, согласен?

Задумываюсь. Медленно киваю.

- Ну… Да, верно.

- Посмотрим, Сереж. Как-нибудь они там решат. В тебе я уверен, в Максима Леонидовича ребятах тоже… А из девочек, вот лично я, поставил бы Валю, как самую маленькую. По возрасту она на следующую олимпиаду точно попадает, а стартонуть с командным золотом – тоже не плохо, верно?

- То есть вы совсем не видите ее победы в индивидуальном зачете?

Дядя Ваня хитро щурится и смотрит на меня с улыбкой.

- Кто знает, Сереж… Кто знает…

 

Через день катаю произвольную с пятью квадами. И ни разу не получается чисто. Как заколдовано все. То на флипе поскользнусь, то на лутце слетаю с ребра, то не докручиваю триксель. Может быть волнение, или ответственность давит. Не знаю…

Нинель недовольна. Нервно крутит в пальцах карандаш с измочаленным, искусанным кончиком.

- Наверное, мы торопимся, - наконец выносит она свой вердикт. – Не тянем мы пока на пять…

- На старте я все сделаю… - пытаюсь ей возразить.

- На старте ты должен быть абсолютно уверен в себе, - говорит она. – Авантюризм не пройдет. Мы должны четко себе представлять, делаешь ты пять квадов или не делаешь. И от этого отталкиваться. Пока я не вижу, что ты готов. Четыре – да. Пять – нет. Три недели, Ланской… Не увижу в течение пяти дней стабильный результат – будем убирать элемент из программы. Все.

Она дает понять, что разговор со мной на сегодня окончен, и я уныло качусь к калитке. Пойду отмокать в душе…

Черт…

Хочешь не хочешь, а приходится признать, что она права. Я не уверен. Я нервничаю. Я не могу настроится на выполнение программы. Я – нестабилен. Прекрасно… Отличный настрой за три недели до самого ответственного старта в моей жизни.

Постояв под освежающими струями и покрутив регулятор от крайнего положения с изображением синей звездочки до противоположного, с изображением красного облачка, выключаю воду и обматываюсь полотенцем. Вот, всего-то на всего, разогнал застоявшуюся в мышцах молочную кислоту, и приятное ощущение разогретого и эластичного тела тут же способствует улучшению настроения. Натягиваю шорты с майкой, сушу голову феном и, чистый и вдохновленный, иду не в комнату, страдать на плече у Женьки, а в тренажерный зал. Чтобы не пропадала даром такая замечательная помытость.

Еще в коридоре, через стеклянную стену, вижу, что побегать, попрыгать и потягать тяжести этим вечером сподвигся не один я.

Захожу. Наблюдаю картину.

На беговой дорожке, отчаянно пыхтя, напрягается Авер. Семен Мирославович. Наша легенда, знаменитость и вообще наше, если не все, то очень многое. В прошлом, естественно. Рядом, перед зеркалом, обмотанный полотенцем вокруг бедер, с телефоном в руке стоит Леша Жигудин. Он при деле - любовно снимает на видео свой безупречный пресс и дразнит Авербаума.

- Давай, давай, Сема, активнее руками, ноги выше…

Авер качает головой и одаривает Жигудина многообещающим взглядом.

- Распустился ты, старичок, - продолжает Леша, - брюшко отрастил, отъелся. Хотя, для твоего возраста может еще и ничего…

- Сволочь ты, - бросает ему Семен, учащенно дыша на бегу.

Жигудин удовлетворенно потягивается.

- Пойду ка я посплю часок, пока ты тут…

Он выключает телефон, поворачивается и замечает меня.

- О, Валет - сожрал котлет, - хмыкает он. - Тоже пришел жирком потрясти?

Авербаум сбивается с ритма, бросает взгляд в нашу сторону, спотыкается и, чуть не упав, выключает свою дорожку.

- Ему скорее не жирком, а костями трясти, - сообщает он, вытирая лоб полотенцем. – Ты, Хомяк, на себя посмотри, и на него.

Демонстративно снимаю через голову футболку и вальяжно подхожу вплотную к Жигудину… Ну, а что вы хотите… Действующий спортсмен с режимом тренировок по двенадцать часов в сутки и человек, ведущий обычный образ жизни, с естественной для такого образа долей излишеств и удовольствий. Конечно, разница заметна. Хотя, я это не раз повторял, в его возрасте выглядеть как Леша – достижение получше многих атлетов.

Он выпячивает нижнюю губу и окидывает меня хмурым взглядом, после чего звонко шлепает меня ладонью по груди.

- Ладно, выпятил тут… - произносит он миролюбиво. – Девкам лучше показывай свое великолепие, а не перед нами, стариками, выделывайся…

- За себя говори, - тут же встревает Авер. – И вообще, Жигудин, что-то ты разговаривать много стал…

- Вот ты сейчас неправ, Семен, - обижается Леша. – Вот если бы не юный и неиспорченный отрок, сказал бы я тебе…

- Идем уже…

Авербаум вяло машет ему рукой и, кивнув мне, направляется к двери.

Я смотрю на Жигудина. С нашего не самого приятного разговора в Стокгольме мы больше толком не общались. Так, привет-пока-как дела. И не то чтобы это была обида или злость. Нет. Я, во всяком случае, не испытывал к нему неприязни. Но дружеского контакта, как раньше, пока у нас не получалось. К сожалению…

- Ну, давай, успехов тебе, чемпион… - Леша делает неловкое движение правой рукой, словно что-то мешает ему ее поднять, но я с готовностью протягиваю ему свою ладонь.

- Спасибо, - тихо произношу я.

По его сильному рукопожатию и мимолетной улыбке понимаю, что мой шаг к примирению принят…

Труся на беговой дорожке, разглядываю себя в зеркале. Прав Авербаум. Что-то сильно я последнее время сбросил. Нужно заканчивать с обертываниями. И есть начинать хоть что-то. А то не то что на пять – на три квада меня перестанет хватать.

А еще, кряхтя и обливаясь потом на тренажере, я неожиданно понял, с кем я смело могу поговорить о своих неудачах. И кто мне действительно может дать дельный совет…

 

========== Часть 20 ==========

 

- Приставать будешь? – по-деловому интересуется девчонка.

- А ты хочешь?

Она откидывается на спинку стула, слегка выгибается, ровно на столько, чтобы ее круглые грудки и твердые, напряженные соски соблазнительно проступили сквозь футболку. Поведя бровью, она бросает на меня один из своих беззастенчивых взглядов, от которых у меня каждый раз дух захватывает.

- Я подумаю…

Она игриво проводит кончиком язычка по верхней губе. Не сводя с меня своих изумрудных, ведьмовских глаз, медленно наматывает на пальчик длинную рыжую прядь.

- Ох, Танька…

Чувствую, как что-то ёкает предательски у меня где-то в области груди, а к щекам приливает кровь. Почти год прошел, господи, с той нашей с ней встречи в Париже, можно было бы уже успокоиться, а поди ж ты…

Рыжая жизнерадостно смеется, наслаждается моментом. Понимает, что ничего у меня не потухло, не завяло и не забылось.

- Ох, Сержик, - в тон мне произносит она.

Сидим в нашей импровизированной кафешке, за столиком, тянем минералку. Вокруг бродит разнообразный народ – лыжники, хоккеисты, саночники – бог знает кто еще из нашей олимпийской сборной. Фигуристов нет – все либо на льду, впахивают, либо отлеживаются после тренировок.

С трудом настраиваю себя на рабочий лад и выкладываю Таньке то, из-за чего ей пришлось ради меня пожертвовать отдыхом. Она выслушивает с задумчивым видом, сразу же меняя игривость на сосредоточенность.

- И давно это у тебя?

- С приезда сюда, - говорю. – В Москве все было нормально.

- Смену часовых поясов, проблемы со здоровьем, какие-то внешние факторы?..

- Исключаем сразу, - качаю головой я. – С этим я бы пошел не к тебе, а к врачу или психологу.

- Хм… Ладно, - она медленно кивает. – Что ты хочешь тогда от меня?

- Что ты чувствуешь, когда катаешь свою «Круэллу»?

- Э-э-э… Тебе как, посекундно, или в целом?..

Я на мгновение задумываюсь. Пытаюсь задать вопрос по-другому.

- О чем ты думаешь, когда выходишь на лед?

Танька кисло усмехается.

- О том, что первым прыжком у меня триксель, - скривив губы говорит она. – И если я его сейчас сорву, то дальше можно уже не катать…

- И?..

- Что «и…»? Становлюсь и делаю…

- Ага… Ну допустим… - я пытаюсь поймать за хвост ускользающую мысль. – Допустим ты свалилась. Что дальше?

- Да ничего особенного, - пожимает плечами Танька. – Встаю, утираю сопли и еду дальше…

- Хорошо, - киваю я. – А если приземлила чисто?..

- Ну… Тогда тоже еду дальше, естественно, - она разводит ладони в стороны и изображает трепещущие крылышки. - Только вся такая радостная…

- Вот! – я щелкаю пальцами. – А теперь сравни свои ощущения, в первом и втором случае. Только теперь вот, как ты сказала, посекундно.

- Хм… Ну, хорошо.

Она выпрямляется на стуле и закрывает глаза.

- Когда я приземляю чисто, то это просто счастье, - произносит она. - Удовлетворенность. Прилив сил. Сначала, правда, такое «у-ух, получилось!», и хочется расслабиться и прям попрыгать от восторга. Но я же знаю, что впереди еще вся программа. Поэтому концентрируюсь и еду дальше…

- Хорошо, - киваю, - а если…

- А если я понимаю, что падаю… - Таня хмурит лоб. - Это… Испуг. Да, испуг. Страх, что сейчас будет больно. Потом злость. На себя. На весь мир… Потом отчаяние. И… усталость. Такая противная безнадежная усталость. Типа уже все пропало, а дотянуть до конца надо. Но это длится буквально мгновение. Я поднимаюсь и… - она открывает глаза, снова откидывается на спинку стула и смотрит на меня. - И все. Дальше я просто забываю о падении и катаю программу.

Что-то… Что-то есть… Но я никак не могу понять, что именно. Не могу уцепиться. То, о чем она говорит, где-то, почти полностью совпадает с тем, что ощущаю я, когда выхожу отрабатывать программу с пятью квадами. Но в все равно, это что-то другое… Но что?..

И тут Танька, сама того не поняв, дает простой и очевидный ответ на все мои вопросы.

- Но это все на стартах. На соревнованиях… На тренировках – там совершенно все иначе. Иногда с самого начала не могу заставить себя проснуться…

- Постой, - хмурюсь я, - то есть ты хочешь сказать, что ощущения на старте и ощущения на тренировке на прокате у тебя разные?

- Конечно, - она непонимающе качает головой. – У тебя что, по-другому?

Неужели это оно? Удачный аксель – и ей хочется скакать от радости. Неудачный – и на нее накатывает всепоглощающая усталость… А на тренировке, перед этим самым акселем, она ходит сонная… Как в воду опущенная… В предвкушении…

- На старте у меня всегда всплеск адреналина, – говорю. - Я люблю сам процесс соревнований… А на тренировке я всегда настроен на результат потому что…

Внезапно, я все понял. Ну конечно же. Ведь это у них, у всех, у нормальных, обычных спортсменов соревнования – это решающий бросок, экзамен, поединок за баллы. А тренировка – это только подготовка, разработка и построение путей для сдачи этого экзамена…

- Сереж, у тебя все в порядке?

Таня смотрит на меня с удивлением и беспокойством.

- Кажется, да, - улыбаюсь я. – Кажется…

Беспорядочный набор мыслей, страхов и образов в моей голове из сумбура потихоньку вкладывается в стройную мозаику. Как все просто-то на самом деле…

- Ланской, ты меня пугаешь… - она разочарованно качает головой.

В порыве… Просто, в порыве, хватаю ее ладони и целую, глядя ей в глаза.

- Ну надо же… - ошарашенно бормочет она.

- Таня, Танечка, Танюша, - произношу я скороговоркой, - ты замечательная. Я говорил тебе раньше, что ты умница, красавица и просто прелесть?..

- Нет, - она качает головой и пытается отобрать руку, - обычно ты сразу лез ко мне под юбку… Не то, чтобы я сильно возражала…

- Самое время исправится, - заявляю я. – Ты – прелесть.

Замолкаю. Танька выжидающе смотрит, требовательно загнув один пальчик.

- Умница, - с готовностью повторяю, с каждым словом целуя подряд все ее пальчики. - красавица, самая обаятельная и привлекательная, чертовка рыжая, зараза соблазнительная…

Танька заливается смехом, оттолкнув мою ладонь и машет на меня руками.

- Ой, хватит… Уморил… Ланской, прекращай уже.

Я спокойно возвращаюсь на свое место, а она, раскрасневшаяся, наливает себе воды и, искоса, поглядывает по сторонам. Ишь ты… Стесняется…

- Ну так как, - говорит она, - объяснишь причину такой невероятной, а главное своевременной оценки моих достоинств?

- После Пусана – обязательно, - обещаю я.

- Да ну… Ждать долго, - разочарованно тянет она.

- Зато завтра на прогоне, если придешь, увидишь… Кое-что интересное.

Танька смотрит на меня с улыбкой, и я вдруг понимаю, что очень хочу ее обнять… И поцеловать… И увезти в Париж, чтобы как в тот вечер…

А рыжая ведьма, словно открытую книгу, читает мои мысли.

- Париж-Париж, мой славный друг, старинных стен незыблемая сила, - нараспев произносит она.

Смотрю на нее с удивлением.

- Ты знаешь эту песню? Ее уже и забыть-то успели до нашего рождения…

- Папа в машине какой-то старый диск нашел, - машет рукой Танька. – Как раз, когда мы тогда из Франции вернулись, и крутил его постоянно… Ностальгию тешил. Вот я и запомнила строчку…

Совпадение? Разве они бывают?

- Набери меня, - прошу ее. – Прямо сейчас. Можешь?

- Зачем?

- Пожалуйста…

- Ну… Ладно… Сейчас…

Она достает телефон и водит пальцем по дисплею. Экран моего телефона, лежащего на столе между нами, тут же загорается изображением ее, смеющейся и прекрасной.

«Париж-Париж, сон наяву, седая ночь в тебя влюбилась…»

Эту песню я поставил на ее звонок сразу, как только она тогда ушла… Той ночью… Ушла, от меня… Навсегда. Мне тогда казалось, что виноват во всем Париж…

Она смотрит на меня, как будто хочет что-то сказать. Но не решается. Опускает взгляд.

Сбрасываю ее звонок. И нечаянно, вместо отбоя, нажимаю звонок в ответ. Танькин телефон на столе настойчиво вибрирует, высвечивая мою ухмыляющуюся физиономию.

- Прости, я случайно…

«Париж-Париж, сон наяву…»

Танька поспешно хватает аппарат и выключает звук.

А я снова чувствую эту неодолимую тоску в области сердца.

- Мне пора, - не глядя на меня говорит она.

Мы выходим в коридор и только здесь я решаюсь обнять ее за плечи.

- Танюша…

Она как-то сразу обмякает и прижимается ко мне.

- Сережка…

Наши губы сами находят друг друга, и мы несколько минут серьезно рискуем стать причиной крупного скандала в команде, да еще и накануне олимпийского старта.

Первой в реальность возвращается Таня.

- Отпусти… - она поводит плечами, освобождаясь. – Не делай так больше. Никогда. Слышишь?

- Не могу, - честно признаюсь. – Для этого мне придется уехать на другой конец света.

Таня смотрит на меня своим изумрудным взглядом и качает головой.

- Упрямый, да?

- Как баран…

- Все равно ведь не отстанешь?

- Только еще сильнее пристану…

Она фыркает, вздыхает, кладет руки мне на плечи.

- Ну и черт с тобой, - шепчет она, - кого я обманываю?.. Делай что хочешь… Дай только хоть олимпиаду откатать, не мешай мне… Господи, откуда ты только взялся?..

Я снова обнимаю ее и прижимаю рыжую головку к своей груди.

Стоим, как два тополя на Плющихе…

- Позвони мне завтра, - произносит Таня, тыча пальчиком мне в живот.

- Зачем, - удивляюсь, - мы же и так увидимся…

Она смотрит на меня снизу вверх, вздыхает и иронично поджимает губы.

- Какой же ты, Ланской, неромантичный.

До меня доходит, как до жирафа.

- Хочешь, чтобы я поставил тебе музыку? – спрашиваю ее с улыбкой.

Она снова прижимается ко мне, и мы, не сговариваясь, хором шепчем: «Париж-Париж, сон наяву…»

 

Однажды, на какой-то вечеринке, или это был концерт, или шоу – не важно… Так вот, однажды, мы с Лешей Жигудиным зацепились обсуждать переходы спортсменов от тренера к тренеру. Тема сложная и чреватая. Но мне не интересно в нее углубляться. В тот момент меня интересовало одно, почему те, кто уходит от Нинель сразу же теряют класс? Как раз ушла Катя, и стало совершенно очевидным, что тех результатов, которые были у нее в «Зеркальном» у Шиповенко она не показывает и близко. Хотя тренировки были интенсивные, да и Артем Розин многому у нас научился и мог вполне грамотно применять методы «Зеркального» в своей работе с Катей. И тогда Леша сказал одну умную вещь, которая запала мне в душу.

- Знаешь, Валет, почему они все, Камиль-Татищева, Асторная, да даже этот ваш Артем, почему они ничего не могут сделать, и ничего не добьются? Хоть головы себе порасшибают – ничего не получится. Знаешь почему?

- Почему?

Он поднимает вверх указательный палец.

- Потому что у них больше нет её.

- Э-э-э… Ты имеешь в виду?..

- Да-да, её, её самую. Нинель Вахтанговну. Нет её у них. И результатов нет. И не будет. Помяни мое слово…

И можно как угодно относиться к этому утверждению, но Леша оказался прав. Без Нинель они все потихоньку чахли… И зачахли бы окончательно, если бы не хватило ума вернуться…

Я вспомнил этот наш разговор с Лешей уже расставшись с Таней у лестницы ее этажа. И понял, что такое объяснение очень хорошо сочетается с причинами моих неудач последнего времени. Ведь, на самом деле, у меня тоже вдруг не стало её…

Всю жизнь я был у Нинель один. Девчонки не в счет – мы не конкурировали. Я был у нее один. И все ее внимание было на меня. И я привык к этому. И это, на самом деле, что-то вроде магии. Хотите верьте, хотите нет… Я знал, что я единственный. И меня некем заменить.

Плюс ко всему, каждый выход на лед превращался для меня в сложнейшую задачу по доказыванию самому себе и, главное, ей, что я её достоин, что она может мною гордиться, и что я не зря занимаю место в ее доме, в графе ее расходов и, как мне иногда казалось, в ее сердце.

И это было для меня адреналином. Драйвом. Тем самым плюс-стартом, который обычные спортсмены испытывают только на соревнованиях, а я же, как законченный наркоман, принимал эту дозу ежедневно, утром и вечером.

Представили себе, да?

А вот теперь представьте, что у этого самого законченного наркомана, у меня, вдруг, отобрали шприц. Просто перестали колоть дозу. Отдали другому…

Я перестал постоянно чувствовать на себе колючий взгляд ее карих глаз. На ее команды и окрики: «Ну что ты встал как пень, поехал, поехал, спину держи…», - я по инерции реагирую, как и раньше, не задумываясь, но часто в ответ получаю: «Ланской, а ты чего там дергаешься, все же нормально было? Аккуратнее…» То есть первое замечание было не мне…

Сначала это никак себя не проявляло. Есть я, есть Андрей – понятно, что ей приходится распределять внимание. Но со временем напряжение, в котором я держался всегда, выходя на тренировочный лед, подсознательное желание показать ей, что я стал еще лучше, что мной можно гордиться – все это начало как-то смазываться и затухать, как фитилек в керосиновой лампе.

И вот однажды керосин закончился…

Танька сказала, что зачастую выходит на тренировку сонная и вялая, не в состоянии мгновенно себя завести. И на меня снизошло прозрение. Ее слова в точности описывали мое состояние. С той лишь разницей, что завести себя я даже не пытался. Стандартный набор прыжков и упражнений – пожалуйста. Программа по лайту – нет проблем, тут нечем удивлять. А вот программа с пятью четверными… Она все равно не заметит, не оценит… И даже не обругает. Сухо констатирует твой результат… Так зачем стараться? Самому себе я уже давно все доказал, Нинель что-то доказывать нет надобности, а надрываться для кого-то еще – не охота.

У меня вдруг не стало её. Пропало мое вдохновение. А художник без вдохновения превращается в ремесленника.

Я понял все это, лежа ночью без сна, рассматривая звезды в окно под жизнеутверждающий храп Женьки Семенова. Я нашел причину. Но не находил решения. Предположим… Предположим завтра я откатаю для Таньки… Скорее из желания похвастаться, но этого должно хватить. На один раз. Но дальше что?

Как же все это не вовремя…

 

- Ну, вот… Ну молодец же. Можешь, когда хочешь…

Нинель стоит, пританцовывая, у бортика, руки в карманах пальто, глаза горят, внимание только на меня.

Я подъезжаю к ней, и отчетливо ощущаю, как за спиной трепещут только что прорезавшиеся крылышки.

Сделал.

Получилось.

Полностью чистый прокат произвольной программы. Под «Шоу маст гоу он». С пятью квадами… Все, как я хотел…

И после всего в организме здоровая физическая усталость. Лоб мокрый, по спине текут ручьи, дыхание не успевает за выпрыгивающим из груди сердцем… И весь этот джаз!.. Драйв. Как будто реально мне что-то вкололи. Скажи она мне вот прямо сейчас все повторить – пойду и сделаю, без колебаний…

- Вот нужно было тебя поигнорить пару недель, чтобы ты забеспокоился, спустился со своего Олимпа и начал работать… - говорит она с торжеством в голосе.

Я чуть не спотыкаюсь, вытаращиваюсь на нее и ловлю ртом воздух как рыба.

- Так ты все знала!.. - выдавливаю я из себя.

- Тише ты… - шипит она, продолжая улыбаться, - вокруг люди…

- Вы… Вы… Но откуда, как?

- Яхонтовый мой, - она упирается локтями в бортик и наклоняется ко мне, - я на этом льду уже столько лет, такого насмотрелась и наслушалась, что разглядеть твою мальчишескую ревность мне было проще простого. Сложнее было направить ее в конструктивное русло, но тут ты сам молодец, выбрал себе правильного советчика. Я, честно говоря, опасалась, что ты пойдешь страдать в жилетку Озеровой, и тогда бы терапия затянулась…

Я невольно бросаю взгляд на трибуны, где сидят Танька с Женькой, в обнимку, и с радостными физиономиями машут мне руками. Нехорошее подозрение закрадывается мне в сердце.

- Так Таня… И… Вы?.. – начинаю я.

- Нет конечно, - возмущенно качает головой Нинель. – Шахова вчера вечером нашла меня и, как хороший и честный друг, рассказала, что с тобой беда и нужно спасать мальчика. Полчаса пришлось потратить, чтобы объяснить ей что, куда и почем в Одессе рубероид…

- Да чтоб вас всех… - бросаю я в сердцах.

Нинель издевательски смеется.

- Зато результат, Ланской, - говорит она тоном заговорщика. – Это ж если ты так катанешь в Корее…

- Знаю, знаю, - машу рукой я, - все соперники нервно закурят в раздевалке…

- Ну а раз ты все знаешь, - перебивает она меня, - то послезавтра ты мне покажешь точно такой же прокат, и в четверг тоже. И вот тогда я решу, будешь ты делать эту программу на олимпиаде или нет. Понял меня?

Нинель не пробить ни грубостью, ни сарказмом. Она реально все видела на этом льду. Да и вообще в жизни…

Танька, без тени стеснения, кидается мне на шею.

- Сережка, молодец, супер!..

Осторожно сжимаю ее плечи, чтобы не выглядеть последней сволочью в глазах мнущегося рядом Женьки.

- Я – супер, - заявляю я, - а ты – предательница. Разболтала все…

- Фу ты, глупый, - тут же обижается и отталкивает меня Танька, - я же для тебя старалась…

Снова ловлю ее за плечи, и на этот раз сильно прижимаю к себе.

- Спасибо, умница-красавица, - быстро шепчу ей в ушко.

Танька, хихикнув, выкручивается из моих рук и хватается за Женьку, как за спасательный круг.

Так и должно быть… Это правильно…

Пора взрослеть, Ланской…

- Я приду сегодня смотреть как ты катаешь Круэллу, - говорю я, поворачиваюсь и собираюсь идти в раздевалку.

- Позвони мне… - Танька смотрит на меня своим изумрудным взглядом, тень улыбки пробегает по ее губам. – Пожалуйста…

 

Кругом одно разочарование.

В Сеул летели с пересадкой в Осаке, в моей любимой Японии. Остановите, я сойду. Нифига. Не успели сказать здравствуй, как сразу же и до свидания, Япония. Обидно.

Корея. Город Пусан. Температура за бортом минус двадцать пять. Напоминаю, Корея у нас Южная. Что же тогда в северной творится? Подумать страшно…

Не успели прилететь и разместиться в гостинице – нате вам церемония открытия. Всей толпой вышагиваем на морозе вокруг стадиона, светим вымученными улыбками и согреваемся невкусным, остывшим чаем – выданные нам маленькие термосы совершенно не держат тепло. Не заболеть бы…

С девчонками нас поселили в разных отелях, так что даже здесь последней радости в жизни я лишен. Хотя… Черта с два, плевал я на ваши правила. А с Женькой всегда можно договориться.

Из интересного. Пришли рекомендации федры по поводу участников командных соревнований. О чем нам на первой же тренировке сообщает Мураков.

- Значит так, бойцы, и… - взгляд на девчонок, - и вы, вот, тоже…

- Бойцыцы, – подсказываю я.

Все смеются, а дядя Ваня, с серьезным видом продолжает дальше.

- В команде у нас, у мальчиков… - он заглядывает в бумажку у него в руке, - Герман - короткая, это завтра, четвертого… Семенов – произвольная, соответственно, шестого… Это пока… Такая вот рекомендация…

Андрей с Женькой, синхронно пожимают плечами.

А я с облегчением откидываюсь на спинку сидения и закидываю руки за голову. Да пожалуйста. Не больно-то и хотелось…

- У девочек, - продолжает Мураков, - Валя Камиль-Татищева в обеих дисциплинах, четвертого числа и шестого, без замены… Валюша, слышала?

Валька с готовностью кивает. Сидит спокойно, как будто и не ей два следующих дня убиваться за всех. Молодец… Зато Анька с Танькой, рядом, меняются в лицах, с трудом скрывая разочарование и раздражение. Понимают, что Валя сильнее каждой из них, и шансы на золото были что у одной, что у другой только если бы их обеих поставили катать в команде. Потому что в индивидуале… Ладно, посмотрим еще…

- Пары… Ну тут понятно, - дядя Ваня кивает на Володю с Женей, рядом с которыми стоит Таранов. – шестого и, соответственно, седьмого. Ну и танцы… Танцы там без нас разберутся. Пока как-то так… Вопросы есть?

- А пожрать скоро дадут? – ернически интересуюсь я.

Девчонки, хихикают, опустив глаза, парни делают серьезные лица, смотрят кто в потолок, кто в сторону.

- Поправка, - тут же реагирует Мураков, прожигая меня взглядом, - не дурацкие вопросы есть?

Все, я вижу, приготовились, ждут от меня еще какой-нибудь выходки. Но я знаю меру. Сладкое в нашем деле нужно подавать не часто и маленькими дозами. Поэтому молчу паинькой и встречаю любопытные взгляды коллег открытой и непосредственной улыбкой.

- Свободны. Работаем, - командует дядя Ваня, кивая всем в сторону льда.

Расклад у нас вполне понятный. Команд, как я уже рассказывал, заявилось десять, от десяти стран, но все, естественно, понимают, что основная борьба будет между нами, японцами и американцами. Только наши сборные могут полноценно выставить реально сильных спортсменов во всех четырех дисциплинах. Традиционно сильнейшие в танцах французы ничего не показывают в женском одиночном катании и в паре – без шансов. Канадцы, тоже сильные танцоры и классные парники, но в одиночке у них максимум в десятку попадающий Мессинг, и все. Тоже не конкуренты. Итальянцы – сильная школа мужчин-одиночников и парного катания, но опять грусть печаль во всем остальном. Ну и так далее. Немцы, бельгийцы, корейцы… То есть возможны, конечно, чудеса и неожиданности. Кто от них застрахован?.. Но по серьезному – только мы, США и Япония. По количеству призовых мест.

Ну что ж…

Андрей и Женька…

Старт завтра, а это значит, лед сегодня строго регламентирован. Два крытых катка в нашем распоряжении, тренировочный и соревновательный, по часу на каждом для каждой команды. Это чтобы в световой день уложиться. Можно катать и ночью – пожалуйста, но на что ты будешь похож тогда завтра?

Нинель традиционно раздражена и озабочена.

- Чем они там в Москве думают? - слышу я, как она ворчит Муракову. – Почему Ланского было не поставить на произвольную?.. Или на оба вида, как мы с тобой думали…

- Давай так и сделаем, - хищно скалится дядя Ваня, - пока они там у себя сообразят… С Афоней я поговорю…

- Да ты что, - отмахивается Нинель, - я и так там регулярно выслушиваю, а тут они вообще из берегов выйдут – во век не отмоюсь, еще и Сережку подставлю… К тому же, Афанасий Иванович никогда не согласится…

- Победителей не судят, Нина… - с интонацией Фауста, вкрадчиво говорит Мураков. - Когда еще будет такой случай?

- Победителей, Ваня, вот именно, что победителей. В наших-то с тобой я уверена. А остальные? Семенову, мягко говоря, не то что до Ланского, ему до Германа, как до Луны. А там, я уверена, и Сакоморо будет, и Чанг, и Бальчиано… Таранова ребята максимум на второе выйдут… Да и Саша Жудилин со своими, сколько не напрягайся, никак выше французов с канадцами не прыгнет… Вот и считай. Герман… Ну а вдруг, да? Считаем - десять, Женя… семь, от силы. Камиль-Татищева… Ну ладно, двадцать. По максимуму берем… Тихонова-Жарин… Хорошо, ну девять и девять, считаем… Танцоры… Восемь и восемь. Это так, с большим авансом. Итого…

- Семьдесят один, - мгновенно считает Мураков.

- Семьдесят один, Ваня, - повторяет Нинель. – Это потолок, максимум. Реальных там шестьдесят пять. Тут в тройку бы попасть… Потому что американцы, это я уже сама прикидывала, даже по скромному семьдесят три с ходу берут. И японцы шестьдесят шесть легко.

Мураков озадаченно чешет затылок, оборачивается и замечает меня. Строю невинное лицо, делаю вид, что беззаботно прогуливаюсь вдоль бортика.

- Ты чего бездельничаешь? - тут же набрасывается он на меня. – Задание на раскатку получил? А ну вперед…

- Ну что ж ты его, Иван Викторович, так жестко, - поворачивается к нам Нинель, - он у нас птица вольная, смело может четыре дня дурака валять…

Облокачиваюсь о бортик.

- Для протокола, - в полголоса говорю я, - если вы решите, что я должен катать в команде – я готов.

Мураков усмехается и подходит ближе.

- Подслушивал, партизан…

Нинель смотрит на меня, наклонив голову.

- К вашей математике, - продолжаю я, - сможете добавить три балла, которые не добирает Семенов, и тогда получится семьдесят четыре. А это уже больше, чем у американцев…

- Это если остальные, как минимум, не обделаются… - задумчиво произносит Нинель.

- Нина, - отбросив стеснение снова уговаривает ее Мураков, - ну давай я поговорю с Афанасием…

- Да без толку, Ваня… - она вздыхает. – Я больше чем уверена, что это была его идея, чтобы Семенов в команде выступал. Гарантированно, на чужих плечах, на пьедестал заехать можно, почему нет?.. Они же в Федерации там все друзья… Хрычи старые…

- Ну а вдруг, - не унимается он, - ведь это реальный шанс для всей сборной. Вдруг он передумает и согласится…

Нинель пожимает плечами.

- Попробуй, поговори…

Мураков кивает и спешно направляется по трибунам на противоположную сторону катка, где профессор царственными движениями раздает указания Женьке.

Как только он оказывается достаточно далеко, Нинель позволяет себе грустно вздохнуть.

- Дядя Ваня у нас наивный идеалист, - кисло произносит она.

На фоне ее безнадежной уверенности, картина напротив выглядит реальным тому подтверждением. Мураков, добравшись до Федина, что-то долго и убедительно ему рассказывает, несколько раз ударяя ладонью о ладонь и кивая в нашу сторону. Федин слушает молча. Сначала. Потом его лицо делается белым как мел. А потом красным. Повернувшись к Муракову, он перебивает его на полуслове и начинает что-то громко кричать и размахивать руками. До нас доносятся слова «федерация», «доверие» и «не позволю». Помитинговав так с минуту, Федин разворачивается, и, застыв в позе Ленина на броневике, вперивает свой колючий взгляд в нас с Нинель. Лицо его постепенно из пунцового начинает приобретать нормальный цвет. Абсолютно не сговариваясь, Нинель и я машем ему ладонями, как демонстранты президенту на мавзолее. Не понимая, как реагировать, и вообще, принимать ли наш жест как знак дружбы или как издевательство, Профессор, от греха подальше, гордо поворачивает голову и не смотрит в нашу сторону.

Возвращается запыхавшийся, расстроенный Мураков.

- Ну что, Ваня, убедился? – без ехидства, скорее участливо спрашивает его Нинель.

- Старпер совковый… - бурчит, кряхтя, дядя Ваня.

Незаметно глажу Нинель по руке и, получив в ответ легкий кивок, еду катать свою раскатку. Тренировку никто не отменял. Через четыре дня у меня старт. Первый, из двух важнейших стартов в моей жизни.

И черт меня побери, если я не откатаю их на свой абсолютный максимум.

 

- Скажу раз…

- Пасс, - Андрей сворачивает карты и аккуратненькой стопочкой кладет на стол.

Смотрю на Женьку.

- Ну два, - тянет он.

- Здесь…

- Три… – вопросительно поднимает бровь он.

- Здесь…

- Четыре…

Задумываюсь. На руках четыре старших бубны, и туз с королем по черве. Железная шестерная. На четыре мелких от черных мастей даже смотреть нечего. Семерную не тяну, разве что взятка из прикупа придет…

- Давай, Валет, думай не больше часа, - гнусавит Женька.

Чешу затылок. А, была не была…

- Здесь еще.

Посмотрим, что он скажет.

Женька раздумывает недолго.

- Бескозырка.

- Все еще здесь, - усмехаюсь я. – Ну роди уже давай…

Если скажет семь по пике, я отдам ему игру.

- Играй, хрен с тобой, - вздыхает он, подталкивая в мою сторону прикуп.

Открываю по одной.

Дама пик… Плохо. Не нужна от слова совсем. Женька, напротив, не успевает сдержать разочарованный вздох, давая мне такую важную в игре подсказку.

Дама черв. Да! То, что нужно.

Сграбастываю карты, вынимаю две ненужные и откладываю в сторону.

- Бубна семь, - сообщаю парням.

- Кто бы сомневался, - ворчит Женька.

- Но поберегитесь… - добавляю я, глядя на Андрея.

- Вист, - невозмутимо произносит он, - рассматривая свои карты.

- Пасс, - Женька пожимает плечами. – Как прикажете?

- Пускай походит, - лаконично отвечает Андрей.

Вот ведь противный. Хоть бы для виду понервничал.

У меня семь взяток и третья дама по пике. Ну мало ли…

Бросаю на стол бубнового туза.

Андрей делает Женьке знак и парни раскрывают карты.

- И чем ты хотел меня напугать? – интересуется Андрей, после недолгого размышления.

Длинная Женькина пика и ренонс по бубне не оставляют мне даже шанса на ошибку с их стороны.

- Голой жопой, - ехидно подсказывает Семенов.

Пытаюсь лягнуть его под столом ногой, но он уворачивается.

- Боюсь-боюсь, - кивает Герман и поднимает глаза. – Своя…

Швыряю карты на стол и откидываюсь на свою кровать.

- Скучно. Надоело.

Женька картинно всплескивает руками.

- Андрюша, мы его теряем, мы его теряем, Андрей!..

Запускаю в него подушкой, но этот гад успевает отклониться.

Андрей аккуратно выбирается из-за стола.

- Я пойду, а то завтра рано вставать…

Друзьями мы с ним не стали. Да и не станем никогда. Слишком уж мы разные. Мне подавай веселье и всеобщее внимание. А он тихоня, такой весь в себе… Зануда. Ни на какую пакость его не сподвигнешь. Не то, что Женьку…

- Как настроение на завтра, - спрашиваю, вставая и провожая его до двери.

Андрей пожимает плечами.

- Настроение победить.

Вот поэтому он Нинель и нравится.

- Мы все придем завтра смотреть, - обещаю я. - На вас с балеринкой. Так что победить придется…

- Проигравшим – смэрть, - замогильным голосом подвывает Женька.

Андрей натянуто улыбается, кивает нам и закрывает за собой дверь.

Очевидно, что он тяготится нашим обществом, и предпочел бы провести время в одиночестве, или с Валей… Но я специально затащил его сегодня на партию в преферанс, чтобы хоть немного отвлечь и взбодрить перед завтрашним стартом. Пускай лучше у него в душе будет раздражение на нас, которое поддаст ему злости и сил, чем он расслабленный, довольный и вялый завтра будет пытаться настроить себя на результат. Может быть я не прав… Но ведь со мной это работает.

- Ну что, - Женька плотоядно потягивается и смотрит на часы, - сходим в гости?

Я чешу рукой затылок.

- Не хочется. Иди сам.

Женька внимательно смотрит на меня и не двигается с места.

- Что-то ты, Сергуня, грустный последнее время, - заходит он издалека. – Что-то случилось? Или обидел кто? Так ты ж поделись, не держи в себе…

У Женьки дурацкая манера прятать искренность за ерничеством. Вроде бы и участие проявляет, а тон такой, что послать подальше хочется. Вот и пойми его, всерьез он спрашивает, или издевается.

- Ребра болят, - честно говорю я. – И ногу потягивает. Очень вовремя, сам понимаешь…

Он наклоняет голову и искоса смотрит. Я забираюсь с ногами на свою койку и приваливаюсь к стене. Наша комната похожа на большое купе в железнодорожном вагоне – окно в стене, с обеих сторон наши кровати, под окном длинный стол. Над каждой кроватью зачем-то сконструированы полки, что и придает сходство с купе. На этих полках как попало свалены наши вещи.

- Почему тебя не поставили в команду? – задает, наконец, он тот вопрос, который его волнует.

Пожимаю плечами.

- Чтобы тебе медаль досталась, - отвечаю с безжалостной ухмылкой.

Женька кивает и отворачивается.

- Поэтому ты психованный такой ходишь, - бормочет он.

- Не поэтому…

- Ага, как же…

- Чтобы ты понимал, - говорю спокойно, - мне командные вообще нахрен не упали. Без обид, Женя, но это развлечение для детей, для Андрея, для Вальки…

- Но медали там настоящие, - качает головой он.

- Вот и выигрывай. Что ты сидишь, занудствуешь? Возможность вполне реальная. Серебро – так вообще…

- Не честно это как-то, - он разводит руками. – Сам же знаешь… За Юзиком и за Чангом я объективно не тяну. А выползти за счет ваших… Такое себе. Мне же с ними рядом стоять…

- Слушай, Семенов, - раздражаюсь наконец я, - хватит ныть, достал уже. Просто вышел и откатал свой максимум. Никто не будет там считать, сколько ты заработал и на какое место встал. Просто отработай. Как следует… Не как в Стокгольме…

Он резко поднимает на меня глаза, и я спокойно встречаю его взгляд.

Знает ли Женька, что если бы он тогда не сорвал свой коронный триксель, то меня бы дисквалифицировали, и он стал бы чемпионом Европы? Шанс, который у него реально был. И которым он не воспользовался…

- Точно не пойдешь к девчонкам? – хитро прищурившись интересуется он. – Озерова расстроится…

Ну вот что с ним делать?

- Ладно, - говорю, - идем. Уговорил…

 

На первом же элементе Андрей поскальзывается, и, хоть и не падает, галку зарабатывает. Обидно. Тройной лутц у него всегда выходил стабильно, без проблем, и вот, в самый ответственный момент, такое вот…

Смотрю в сторону стоящих у бортика тренеров. Мураков, расстроенный, качает головой, Артур задумчиво теребит бороду. Нинель невозмутима. Только в перила вцепилась руками так, что не ровен час оторвет.

Теперь главное, чтобы Андрюха не расстроился раньше времени и докатал все как следует…

По жеребьевке нам достался восьмой стартовый номер, хотя, в эту жеребьевку тоже верить – себя не уважать. Очень редко, когда стартовый отличается от твоей рейтинговой позиции. Все, кто уже выступили, должны были Андрея вдохновить, потому что такого слабого катания на международном старте я не помню. Из более-менее серьезных соперников - Кшиштов Джезина упал с акселя, итальянец Буратино сорвал каскад и остался без элемента… После Андрея катают американец Чанг и Юдзи Сакоморо - наш друг Юзик. И если они откатают чисто, то вместо ожидаемых десяти баллов мы на Андрее заработаем только восемь. А это катастрофа…

Каскад тулупов четыре-три Андрей исполняет чистейше, получая заслуженный максимум по гоям. Ну, молодец. Значит сумел взять себя в руки и не рассыпался.

Сидим в нашем секторе, всей командой, включая запасных, врача и массажистов. Болеем. Отчаянно хлопаем в ладоши на каждый выполненный Андреем элемент. Иногда даже перехлопываем зрителей, которых, на удивление, немного. Может время слишком раннее, а может быть командный турнир по фигурному катанию не представляется публике достаточно интересным видом программы. А цена за билет – такая же, как и на индивидуальное первенство.

Аксель Андрей приземляет чисто. При чем умудряется завернуть триксель вместо заявленного дупеля. Да еще и во второй части программы. Короче, почти полностью реабилитировался за подсорванный в начале лутц. Молодец, боец. Конечно, вложила за эти полтора года Нинель в него немеряно. Фактически, выволокла за волосы из небытия. Вот ведь чутье…

Андрей заканчивает выступление и, уперев ладони в бока и покачивая головой, подкатывается к калитке. Нинель встречает его, засунув руки в карманы пальто, и тут же, наклонившись, начинает что-то методично выговаривать. Андрей согласно кивает на каждую ее фразу. Чехлы на лезвия ему протягивает Артур.

Скатываемся всей толпой в кис-энд-край изображать группу поддержки. Вижу, как Андрей несколько раз бросает взгляд на нашу компанию, словно ожидая чего-то. Подбираюсь сзади к Вальке и легонько щиплю ее за бочок.

- Пойди, поздравь человека, - наклонившись шепчу ей, - а то он шею сейчас себе свернет…

Мелкая зараза ослепительно улыбается и, не двигается с места. Хуже того, еще и прижимается ко мне упругой попкой.

- Не хочу, - заявляет она также шепотом. – Мне и здесь хорошо.

Так нас камеры и запечатлели всех, в ожидании оценок, Андрюху - напряженного и нервного, Нинель – удовлетворенную и спокойную, меня - с алеющими щеками рассматривающего потолок, Вальку и всех остальных - довольных и улыбающихся.

По результату командного соревнования, благодаря собственному мужеству и безнадежно свалившемуся с прыжка Чангу, Андрей занял вполне заслуженное второе место, заработав девять очков и уступив только Юзику, который реально выдал шикарный прокат. Со своим каскадом четверной лутц – тройной риттбергер, тройным сальхофом и трикселем, Юзик очевидно готовился достойно сразиться со мной, а Андрюха, увы, явился для него приятной неожиданностью.

Расползаемся обратно по трибунам. Андрюха с Валькой уходят переодеваться – следующий блок соревнований – женщины, и балеринка должна показать себя достойно и всех удивить.

По дороге из раздевалки в свой сектор, к нам заруливает сияющий, жизнерадостный Юзик, на котором, визжа, тут же повисают Танька с Анькой.

- Come on, come on girls. Don’t try so hard… - проседает под ними японец, тем не менее, совершенно не сопротивляясь такому проявлению симпатии.

Освободившись от девчонок, Юзик присаживается рядом со мной.

- Я знаю, что у вас есть песня, - говорит он по-английски, специально не спеша, чтобы я понял, - там что-то про жену моряка и что она никак не может застать мужа дома, что-то такое…

- Есть, - киваю, и стараюсь подбирать правильные английские слова. - Ты намекаешь, что собираешься сделать мне предложение?

Юзик привык к нашим шуткам ниже пояса, поэтому реагирует спокойно.

- Нет, когда я на это решусь, то пожалуй выберу Анну, извини. Но эта песня, о которой я говорю, она точно про нас с тобой…

- Ты начальник – я дурак, нам не встретиться никак, - нараспев цитирую я глупую пародию на известный шлягер. – На горшке сижу я ровно, сам начальник – сам дурак.

- Да-да, точно! – радуется Юзик. – Хотя, по-моему, слова там немного не такие…

Девки покатываются со смеху.

- Переведи ему, - прошу сидящего рядом Женьку, - а то кроме «дурак» я ничего не знаю.

Тот, икая, и держась за правый бок, переводит, довольно точно, на сколько я могу судить по выражению лица Юзика.

- Тебе бы все шутить, - с улыбкой качает он головой.

- Не переживай, самурай, - дружески треплю его по плечу, - в индивидуальном зачете обязательно встретимся.

Юзик вежливо наклоняет голову и поворачивается к Женьке.

- Яшимо Моро просил передать, что с нетерпением ждет встречи послезавтра, - произносит он. – И обещал надрать тебе задницу.

Яшка, Яшимо Моро, второй одиночник в японской команде, тоже известная нам личность. В отличие от низкорослого крепыша Юзика - высокий, тонкий как тростинка, похожий на сошедшего со страниц аниме сказочного героя. Предмет воздыханий многих наших малолеток. Но в плане профессиональном – не айс. Женьке, можно считать, повезло, что на произвольную японцы решили поставить Яшку на замену Юзику.

- Передай своему Яшке… - ерепенится было Женька, но тут же берет себя в руки, возвращаясь к шутовски-церемониальному тону, - то есть уважаемому Яшимо-сан, что свои мечты о чужой заднице он может разделить с кем-нибудь другим.

Юзик лучезарно улыбается и кивает. Он выполнил поручение – это главное. Передать вот так привет сопернику, намекнув, что теперь состязание превращается из обычного поединка в персональный батл – обычное дело. Странно, что Яшимо сам не пришел поздороваться – может быть постеснялся, ведь мы все его старше.

На прощанье, Юзик протягивает мне свою миниатюрную ладонь.

- I wish you luck, but I wish you to loose, - произносит он так, чтобы слышал только я.

- You too, my friend, - улыбаюсь я, совершенно искренне.

На том и расстаемся. Непримиримые друзья и лучшие соперники.

 

========== Часть 21 ==========

 

Балеринка катает короткую под «Ин Мемориам» Кирилла Рихтера. Музыка шикарная, как под нее специально писана. Да и девчонка – само очарование. Кукольная головка с аккуратной гулькой гордо сидит на длинной тонкой шейке. Руки, плечи, спина, попа, ножки – все такое пластичное и пропорциональное – не захочешь засмотришься. Ну и умеет Валентинка себя подать, со знанием дела пользуется своими внешними данными, преподносит все очень грамотно и артистично. Леша Железняк с ней хорошо поработал, выдрессировал, да и Артур вложил немало сил и времени. Соответственно и отдача на лицо.

Со своими выученными и безупречно выполненными спинами, дорожками и прыжковым контентом – дупель, тройной флип и каскад лутц-тулуп три-три – Валентина уверенно оставляет позади всех соперниц, воцарившись на лидирующей позиции и удержав ее до самого конца соревнований. Заслуженная десятка от судей, восторг зрителей и наши поздравления вперемешку с объятьями и поцелуями.

Смотреть пары и танцоров не хочу. Подговариваю Аньку на плохое, и, под уничтожающим взглядом Нинель, утаскиваю ее с трибун. Мой старт через три дня. Анечка катает вообще аж двенадцатого. Поэтому нам можно… Осторожно… Совсем немного… И пока никто не видит…

Вот, о чем вы сейчас подумали? Охальники бесстыжие. Ничего ТАКОГО у нас и в мыслях не было. Напротив, натягиваем в гардеробе куртки, напяливаем шапки и, взявшись за руки, несемся на улицу, где за поворотом, два квартала всего пройти, сияя расцвеченной неоном витриной, в цокольном этаже углового дома притаилась малюсенькая кафешка с соблазнительным и манящим названием Gelato Italliano. Итальянское мороженное… Что может быть восхитительнее? И да, пускай на дворе зима и лютый мороз, пускай это нарушение режима накануне такого важного соревнования… Плевать. Один раз живем.

- Ты какое будешь? – спрашиваю.

Анька голодными глазами пожирает витрину с выставленными в ней разноцветными коробочками и судорожно сглатывает.

- Яблочное, - шепчет она. – И грушевое. И… Пепси-колу!..

- Вау, детка, попридержи коней, - гнусавлю я тоном американского ковбоя.

- Хочу! – упрямо мотает головой она.

Усмехаюсь, делаю заказ на установленном для этого возле витрины планшете.

Располагаемся за столиком у окна, возле работающего калорифера. Кроме нас в кафе никого нет, поэтому, недолго думая, сваливаем свои куртки и шапки на соседние стулья.

- Господи, как холодно! – она тянет руки к обогревателю.

- Дай я…

Беру ее ладошки в свои и прижимаю к своим щекам. Ощущение, будто сунул лицо в сугроб.

- Ой-ой, Сережка, ты что, опять? – подскакивает Аня как ошпаренная. – Неужели заболел?

- Да нет, - смеюсь я, - просто не успел замерзнуть. Грейся, грейся…

Она гладит меня по лицу, и я, пользуясь моментом, исподтишка целую ее пальчики.

- Хи-хи, щекотно, - жмурится Анька, не отнимая ладоней.

Смотрю в ее небесные глаза и мне хочется схватить ее и улететь из этой реальности навсегда.

- Соскучился, - произношу я тихо.

- Я знаю, - улыбается она.

- Хочешь, - предлагаю, - я выгоню Семенова сегодня на ночь…

Анька смеется, смущенно опускает глаза.

- Потерпи немного, Сержичек, - шепчет она. – У Жени послезавтра старт, потом у тебя…

Нас предупреждали врачи и инструкторы, что сексуальные отношения, буде таковые возникнут в процессе соревнований, нам, мальчикам, лучше оставить на послестартовое время. Потому как если девчонок это стимулирует и бодрит, то нас, напротив, расслабляет. Выходит, лекцию о пользе и вреде неуставных отношений прочитали не только нам…

- Тогда, - говорю, - восьмого вечером я приглашаю тебя на свидание с… эффектным продолжением.

- Очень эффектным? – уточняет Аня.

- Я бы сказал, фееричным…

Она смеется и, наклонившись через столик, целует меня в губы.

Подошедшая к нашему столику молодая кореянка, ставит перед нами пиалы с мороженным и бутылочки с водой. Глядя на нас, она улыбается и, поклонившись, говорит что-то по-корейски. Виновато разводим руками, показываем, что не поняли.

- Красивые, молодые, - переходит она на английский, поводя рукой в нашу сторону. – Пускай у вас будет крепкая семья и родятся такие же красивые дети.

Анечка улыбается, краснеет, а я, гоголем, расправляю плечи.

- Мы будем очень стараться, - обещаю я.

Кореянка смеется, показывает нам большой палец и уходит, на ходу смахивая пыль с других столиков.

- Мы ведь будем стараться? – поворачиваюсь я к Ане.

Она смотрит на меня задумчиво, склонив голову.

- Ты правда этого хочешь?

А действительно… Чего я хочу на самом деле?.. Я никогда серьезно об этом не задумывался. Вот так, чтобы четко и определенно дать себе ответ, что я хочу того-то и того-то… Так каков же ответ? И вдруг у меня перед глазами возникает воспоминание. Мы дома, за столом, Нинель угощает нас диетическим, малокалорийным ужином, Аня с Фишкой дурачатся… А я сижу и с истомой в сердце, с комком в горле, с ощущением бесконечного счастья понимаю, что все вот эти люди вокруг – это моя семья, те, кого я люблю, и с кем хочу прожить жизнь… Да черт возьми, ради этого стоит жить. Правда ли я этого хочу?

- Больше всего на свете, - говорю я, глядя в бездонные, голубые глаза моей любимой девочки.

 

После первых двух дней командных соревнований уверенно ползем на третьем месте, уступая, как и предполагалось, американцам и японцам. Таких долгожданных нами ошибок и не подумали совершить ни Юдзи Сакоморо, ни пара из Канады Эрик Дюамель и Меган Рэдфорд, позволившие нашим Жене Тихоновой и Володе Жарину занять лишь третье место и уступившие только американцам. В танцах вообще беда – наши еле-еле тащатся на четвертой позиции, пропустив вперед и французов, и итальянцев. Единственное утешение – безупречная и беспрекословная Валькина десятка. Что ни говори, балеринка уделала всех соперниц, без каких-либо шансов. Жаль, но хрупкой малявке никак не вывезти на своих плечах всю команду…

Нинель преисполнена скепсиса и тихим голосом хает Федерацию. Мураков с Артуром перебрасываются кислыми взглядами. Таранов, как всегда, где-то носится, изображая бурную деятельность.

С Женькой встречаюсь в раздевалке после утренней тренировки. Вчера вечером я пришел поздно, и он уже спал, а сегодня утром он подхватился ни свет - ни заря и умчался на встречу с Фединым, который назначил ему ранний прогон. Вид у него сосредоточенный и боевой.

- Ну что, забьемся по полтосику на десяточку, а? – с коварной ухмылкой провоцирую его я.

- Иди ты к черту, Серый, - беззлобно отмахивается Женька, - без тебя, не видишь, тошно…

- Семенов, что я слышу? - складываю руки за спиной и имитирую интонации Профессора. - Вся страна, затаив дыхание, ждет от тебя победы и только победы. На кону репутация нашей, питерской, школы. Федерация оказала тебе неоценимое доверие…

Женька хмуро смотрит на меня, поджав губы.

- Ты что подслушивал? – интересуется он.

- Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, как там вас мотивируют, - пожимаю плечами я. – А что, похоже?

- Да слово в слово, - кивает он. – Еще и позу изобразил - меня аж передернуло…

- Вот брошу спорт – пойду в пародисты, - говорю я.

- Если тебя раньше кто-нибудь не придушит, - ворчит он, - за твои шуточки…

Хохочу во все горло и тормошу его за плечи.

- Пять сотен, на то, что не попадешь в тройку, - заглядываю ему в глаза.

Женька наконец взрывается.

- Ты не охренел, Валет? – он отпихивает меня в сторону. – Штукарь на место не ниже второго…

- Заметано, - тут же соглашаюсь я и протягиваю ему руку.

Тони Чанг, Юзик и Яшимо Моро, тоже зашедшие в раздевалку, с интересом наблюдают за нашим диалогом. Не вижу Андрея… Странно. На раскатке он был. Куда делся?

Пожелав, уже на полном серьезе, Женьке удачи, подхватываю коньки и бегом несусь в гардероб – хочу успеть в гостиницу, позавтракать до того, как начнутся соревнования…

Обычно маленькие признаки большой беды выглядят вполне невинно. Так и в этот раз.

- Слышал, награждения сегодня после произвольной не будет?..

Андрей подсаживается ко мне за столик со своим стаканом сока. Я отрываюсь от телефона и от недоеденной порции обезжиренного творога.

- Что такое, – интересуюсь, - на вас медалей не хватило? Забыли сделать?

- Говорят, по техническим причинам, - пожимает плечами Андрей.

- Ну и забей, - отмахиваюсь я. – Не сегодня, так завтра, или послезавтра устроят. Никуда не денутся…

- Просто странно…

- Балеринка в курсе? – на всякий случай интересуюсь я.

- Нет, - он качает головой. - Мне самому Артур Маркович только что в коридоре шепнул…

- Вот и хорошо, - киваю. - Не нужно чтобы они расстраивались раньше времени.

Хотя, так ли уж принципиально для Вальки и для Семенова, когда им на шею наденут их медальки, сразу после проката, или на следующий день? Женьке, я точно знаю, до лампочки…

На обратном пути в ледовый дворец забегаю в гостиницу к девчонкам. В отличие от нас с Семеновым, Анька с Танькой живут в двухкомнатном люксе, в котором места на четверых, и откровенно жируют. Раскидали свое барахло везде, где только можно. Анька открывает мне дверь и, ничуть не стесняясь, убегает внутрь, сверкая едва прикрытой тонкими трусиками попой и прозрачным топиком. Высунувшись из ванной, Танька, вообще только в одних облегающих шортах, радостно хихикает, увидев меня.

- Ага, Сержичек пришел, - потирает ладошки она, - хорошо, а то я думала, кого бы запрячь мою сумку дотащить.

У меня разбегаются глаза, и пропадает всяческое желание вообще куда бы там ни было идти в ближайшие пару часов. Сразу же вспомнилось детство золотое, сборы в Белогорске и все нехитрые радости, которые мы себе тогда дарили…

Превозмогая желание сунуться в ванную к Таньке, прохожу через холл и, облокотившись о косяк, с наслаждением наблюдаю, как Анечка одевается. Надо что-то с этим делать. Если я и дальше вот так буду метаться между ними двумя, то это никуда не годиться…

- Чего уставился, - хитро щурится Анька, - что-то новое увидел?

Натянув колготы, она сбрасывает топик, позволяет мне секунду собой полюбоваться и быстро напяливает облегающее, утягивающее белье, толстовку и спортивные штаны.

- Помоги лучше собрать все…

Она кивает мне на раскиданные по полу вещи и небольшую дорожную сумку на колесиках.

- Вы что, съезжаете? – удивляюсь я.

- Да вот, - Анька пожимает плечами, - Вахавна утром написала, чтобы пришли со всем шмотом тренировочным.

Аккуратно собираю Анькино приданое в сумку, вытягиваю из-под стола коньки и засовываю туда же. С удивлением замечаю, что коньки совершенно новые.

- Ты что, сломала подметку? Опять?

Анька виновато разводит руками.

- Позавчера на вечерней тренировке. На последнем прыжке, так обидно…

Обидно ей… Хорошо еще, что не на старте. Правда, теперь ей терпеть натертости и мозоли, которые всегда нам сопутствуют при смене ботинок…

Сочувственно качаю головой. Но, ничего не поделаешь. Такова наша жизнь.

Дожидаемся Таньку и вываливаемся гурьбой из отеля. Тащу за собой в одной руке Анькину сумку, а в другой - Танькин розовый пластиковый чемоданчик. Две заразы, взгромоздив свое барахло на меня, радостно скачут рядом налегке. А что поделаешь? Заразы-то свои, родные и любимые… Как им откажешь?

В нашем секторе на трибунах нездоровое оживление. Кроме Вальки с Андреем, Женьки и Федина собрались практически все и что-то горячо обсуждают. В центре внимания – Максим Таранов. Вещает с сосредоточенным видом. Нинель, Мураков и Клейнхельман сидят в сторонке, перешептываются. Увидев нас троих, дядя Ваня тут же поднимает руку и делает знак подойти. Протискиваемся к тренерам и обступаем их со всех сторон.

- Значит так, молодежь, - спокойно говорит Нинель, окинув каждого из нас внимательным взглядом, - только без паники. У нас в команде положительная допинг-проба…

Немая сцена. Стоим выпучив глаза и разинув рты, как идиоты. У меня в ушах колокола усиленно вызванивают похоронный марш.

Чтобы вы понимали, для того, кто попался, это – приговор. Крест на карьере, дисквалификация, обнуление всех результатов, полученных после даты забора пробы… А тесты мы сдаем после всех официальных стартов, многие выборочно, а призеры – в обязательном порядке. Поэтому, после первого шока, мы трое почти что хором выдыхаем:

- Кто?!

Нинель качает головой.

- Не известно. Пока еще нет официального подтверждения…

- Судя по тому, что на уши они встали сегодня утром, - предполагает Мураков, - то скорее всего кто-то из катавших вчера…

- Но это не точно, - перебивает его Нинель. – Так что, понимаете, да? Всех любопытных, друзей-соперников, журналистов, в том числе и наших, которые будут приставать с вопросами, посылаем куда?

- Нахер, - подсказывает Мураков.

- Беспроигрышный вариант, - кивает Нинель, - но я бы, все же, предложила посылать их в пресс-службу МОКа и МСК. Так надежнее. Договорились?

Киваем как китайские болванчики. Все еще под впечатлением от услышанного.

- Ланской, - Нинель поворачивает ко мне голову, - я тебя попрошу, найди Германа с Камиль-Татищевой, не могу дозвониться ни одному, ни второй, и предупреди, чтобы в обморок не падали и не болтали с кем не попадя. В Андрее я, как бы не сомневаюсь, там нервы крепкие, да и в обычной ситуации слова лишнего не вытянешь, а вот Валентина…

Все понятно. Киваю. Быстро выбираюсь с трибун.

Черт… Черт… Черт… Как же не вовремя… Так ведь и команду могут дисквалифицировать. Всю. До окончания разбирательства. И это в мой единственный олимпийский сезон! Вот ведь блядство… Но все-таки кто? Андрюха? Валька? Да ну, абсурд. Зачем? Кто станет так рисковать?.. Масянины парники? Да тоже ерунда какая-то. Танцоры, Костомарова и Шабунин? Черт их знает, мы почти не общаемся. Да и стал бы кто-то на них внимание обращать с их пятым местом… Значит, точно кто-то из «Зеркального»…

Стоп!

У меня в памяти всплывает мимолетное воспоминание. Даже, скорее, тень воспоминания. Но тень очень нехорошая. И если на секунду предположить… Нет. Не может быть… Или может? Если предположить, что моя догадка правильная, то… То тогда у команды, может, и есть шанс вылезти из ситуации малой кровью. А вот у того, кто попался – шансов нет…

Где же эти детки, черт бы их забрал? Легко сказать, пойди и найди… Ну, Валька, скорее всего, в раздевалке, или в тренировочном зале, готовится… А этот герой-любовник? Хорошо было бы если при ней…

Безуспешно тыкаюсь в разминочный зал и, на всякий случай, в мужскую раздевалку. С тем же результатом. Зато нахожу Андрея, слоняющегося возле женской раздевалки. Одного. Великолепно.

Хватаю его за плечо и затаскиваю в какой-то темный угол. Прерываю на полуслове его удивленное возмущение и в двух словах излагаю ситуацию. Даже в темноте вижу, как он бледнеет.

- Помнишь, ты говорил, что отменили награждение? – спрашиваю я.

- Точно…

- Теперь понятно, что его не будет, ни сегодня, ни завтра – никогда. Если только…

- Если только что?

- Если только порченный не снимется сам.

- Да, но мы же не знаем, кто…

Я не собираюсь делиться с ним своими догадками. С Нинель – да. Но только с ней. Потому что решение принимать ей.

- Не знаем, - киваю я. – Так что под подозрением все…

- Все… Это значит и…

- Думай, Герман, думай, - увещеваю его я. - На Семенова мне наплевать. Ты уже свое откатался. А вот если малая узнает, какая тут каша заваривается, то сто процентов обосрется и сорвет прокат…

- Я ей не скажу, - по-детски пугается Андрей.

- Ни ты, ни кто-то другой. Пока не откатает. Понял меня?

Встряхиваю его как куклу.

- Да…

- Торчи при ней, развлекай, раздражай – делай что хочешь. Отгоняй любопытных – только не давай ей ни с кем разговаривать, понял?

- Да понял я, - Андрей выпрямляется, и голос его звучит уже на много увереннее.

- Хорошо. Тогда…

- Ой, мальчики, а что это вы здесь?

Одновременно вздрагиваем, оборачиваемся, словно пойманные за чем-то предосудительном. Валентина стоит перед нами, ослепительная в своем потрясающем платье, в красных нейлоновых перчатках и с изумрудной змейкой с алым язычком и глазками-стразиками, притороченной к правому плечу. Не девочка, а статуэтка.

Мгновенно ориентируюсь, пока тюха Андрей пытается что-то промямлить, строю на физиономии лучезарную улыбку и, шагнув к ней, подхватываю девчонку на руки.

- Балериночка, куколка, какая же ты красивая, - говорю я, и вижу, как заливается краской удовольствия ее милое личико.

Мне плевать на Андрея, укатываю мелкую всем доступным мне арсеналом. Потому что она наша главная надежда, и должна быть в хорошем настроении.

- Катайся сегодня только для меня, слышишь, - шепчу ей на ушко.

Валька обнимает меня за шею и слегка касается губками моей щеки.

- А ты сегодня смотри только на меня, - шепотом требует она.

- Обещаю…

- Как тогда…

Опускаю ее обратно на пол – в коньках она мне чуть выше плеча. Я прекрасно понимаю, о каком «тогда» речь. В Париже, будь он неладен, в массажном кабинете, я впервые смотрел на нее обнаженную, и не мог скрыть безумного восторга и восхищения, которые она во мне тогда пробудила. И малявка это поняла. Более того, ей понравилось…

Бездонными карими глазами она, мне кажется, видит меня насквозь. И я сжигаю все мосты.

- Как тогда… - еле слышно произношу я, чтобы услышала только она.

С торжествующей улыбкой, Валька машет мне вслед ладошкой под озадаченным и хмурым взглядом Андрея. Гоню от себя прочь ненужные и вредные мысли, уговариваю совесть помучить меня потом и быстрым шагом иду обратно к трибунам.

Только бы Герман не додумался начать выяснять с балеринкой отношения прямо сейчас…

 

Встречаю взгляд ее глаз… И понимаю – она все знает. Проклятье… Мама, ну как же так, как ты могла?..

Еще когда я шел искать малых, мне стало ясно, что на допинге попалась Валька. Во-первых, методом исключения – это не я, не ребята Таранова, которых нет смысла таким образом тянуть, и не Андрей, которого я, как своего самого вероятного соперника, знал, как облупленного, вплоть до пищевых рекомендаций и результатов анализов в медкарте. И не Танька с Анькой, которые еще на этом старте не катались. Ну а во-вторых… Париж-Париж… Долго же ты мне будешь аукаться с самых непредвиденных сторон. Тогда, убегая из массажного кабинета и усиленно вертя своей соблазнительной задницей перед моим носом, Валя получила из рук нашего врача то, что в общем-то и брать не стоило. Безобидный с виду пузырек с таблетками. Но что это за таблетки? Мы все боимся допинг-проб как огня, если заболеваем, то лечимся аспирином, не доверяя свой организм антибиотикам, в наших медицинских картах скурпулезно и дотошно прописываются все препараты, которые нам дают… Тогда я лишь мимоходом обратил внимание на то, что наш врач выдал Вальке целый ворох этих таблеток, а не одну-две, как это обычно делается. Хотел еще пошутить при случае на эту тему, и расспросить, если получится, Нинель. Но потом это мое идиотское падение, выбившее меня на несколько месяцев из седла, тяжелое восстановление, неожиданно возникшая в моей жизни Катя, и точно также неожиданно из нее исчезнувшая… Я забыл о том случае. И только сегодня, в стрессе, сложив в уме мозаику и вспомнив годичной давности эпизод, я понял, что все это было и к чему привело. Ощущение величайшей подлости и чудовищной несправедливости, творящихся на моих глазах, придало мне сил и во многом определило мою дальнейшую судьбу.

Исполняю неслыханное. Пробираюсь на трибуны, подхожу к Нинель и под ее ледяным взглядом прошу уделить мне пять минут времени наедине. Она не двигается с места. Но после секундной паузы слегка кивает Муракову, и они с Артуром уходят, оставив нас вдвоем.

Я не утруждаюсь сдерживанием эмоций.

- Это бесчеловечно, мама, - шиплю я, - она же еще ребенок!..

- Не твоего ума дело, - спокойно отвечает она, - тебя это не касается.

- Касается, - продолжаю кипятиться я, - Валя моя подруга…

- Как, и она тоже? – с ядовитым ехидством перебивает Нинель. – Когда успел?

Я задыхаюсь от негодования, чем она тут же хладнокровно пользуется.

- Прекрати истерику, Ланской, - зло, с улыбкой кобры, произносит она, - Ты не знаешь и малой доли того, что нам пришлось пройти… И что пришлось сделать. И отчитываться я перед тобой не собираюсь… А ну сядь, не маячь как столб…

Она дергает меня за рукав, и я тяжело шлепаюсь на сидение рядом с ней.

- Если Валя сделает все так, как от нее требуется, - шепчет Нинель, - то она не только не пострадает, а еще и народной героиней станет. Ну не получит она медальку, подумаешь… Захочет - приедет через четыре года и все у нее будет… А не захочет, так завиднее невесты в Москве не сыщешь. Очередь из женихов выстроится…

- Это здесь при чем? - невольно сам перехожу на шепот я.

- Тебе же сказано, не твое дело – не лезь, - осаживает меня она. – Валя твоя - несовершеннолетняя, а значит, находится под защитой федерации, формально пострадать не может. Так что будут искать виноватого со стороны. Суды-пересуды – дело затянется на годы, глядишь, и зачахнет где-то по дороге. А она будет кататься, ты не переживай. Уж я-то ее не отпущу…

У меня в голове полнейший сумбур. И неуверенность от осознания того, что я многого не знаю. С отвращением к себе самому чувствую, как злость постепенно меня отпускает.

- Но если ее сейчас снять, - подвожу свой последний аргумент, - скандала удастся избежать…

- И какой смысл тогда? – сверлит меня взглядом Нинель. – Так она будет олимпийской чемпионкой в своей стране, да еще и с ореолом невинно обиженного ребенка. А сними я ее сейчас и что? Вся карьера на смарку? Ты этого ей желаешь? Ну тогда хреновый ты… друг, скажу я тебе…

Она смотрит на меня в упор, кривя кончики губ в своей знаменитой улыбке.

- Такова жизнь, мальчик мой, - говорит она уже совсем спокойно. – Попались. Жалко. Но почему бы не воспользоваться ситуацией?

Я не нахожусь, что ответить, и Нинель решает, что убедила меня в своей правоте.

- Давай, иди, вдохновляй свою балеринку, - усмехается она, - а мне верни Ивана Викторовича и Артура Марковича. У нас тут работа, знаешь ли…

Поднимаюсь с ощущением, что меня, толи красиво обманули, толи разыграли в темную. Как козырного валета… И тошно на душе от мерзости происходящего. И возразить нечего.

Я не революционер. И тем более не Дон Кихот. На мельницы с красным флагом в атаку идти не способен. Значит буду делать то, что умею. То, чего от меня ждут и хотят.

И я пошел… Куда послали.

 

Из десяти команд во второй тур прошли только пять. Французы, китайцы, японцы, американцы и мы. Конкуренция невероятная. Идем плотненько. Между первыми тремя местами разница вообще в одно очко. И, к сожалению, наша доля в этом пуле самая маленькая. Тридцать шесть у американцев, тридцать пять у японцев, тридцать четыре у нас. Шансы на победу есть у каждой команды. А вот права на ошибку нет ни у кого. Но ведь никто не застрахован от этой самой ошибки, правда?

Традиционно начинают мужчины…

Сижу среди своих. Девчонки рядом. Наверное, это уже что-то инстинктивное. Как бывает близнецы чувствуют и тянутся друг к другу, так и мы. Не сговариваясь, не подстраиваясь – всегда вместе. Осколки старой школы. Хотя, почему осколки? Мы все здесь. Почти все. Нет только Кати. Зато есть Андрей. Шахова, Камиль-Татищева, Озерова, Ланской и… Андрей. «Школа» в сборе, правда последняя буковка в ней еще совсем маленькая, можно сказать, написана от руки. Но все равно… Хотя, кого я обманываю?..

Занятый своими мыслями, пропускаю мимо сознания выступление спортсменов из Франции и из Китая. Они молодцы. Хорошо все делают. Только слабо. Как есть…

Пока Анечка занята разговором с Артуром, Танька приваливается ко мне слева и горячо дышит в ухо.

- Андрюшка-то небось Вальку сейчас на победу благословляет, - похабным голосом мурлычит она. – Вот бы подсмотреть…

- Они еще маленькие, - усмехаюсь я, - приличные детки. Ничем таким не занимаются. Не то, что мы с тобой…

- Ах, - мечтательно вздыхает лиса, - мы с тобой…

Она прикрывает губы ладошкой, как будто и правда что-то говорит мне на ухо, а сама, острыми зубками, довольно болезненно кусает меня за мочку. Вздрагиваю. Опускаю руку ей на бедро.

- Больно, - сквозь зубы шепчу я.

- Знаю… - хихикает Танька.

Знает, рыжая зараза, и то, как меня возбуждают вот такие ее покусывания в самых неожиданных местах.

Сжав на мгновение мою ладонь у себя между ножек, она поднимается и, одернув куртку, направляется к выходу.

- Схожу посмотрю, как там Семенов, - цинично ухмыляется она на мой немой вопрос. – Может и ему… благословение потребуется…

Иногда я просто уверен, что острые рожки и шипастый хвост она умело прячет под спортивной формой.

Уж не знаю, какая звезда в тот день светила нашей команде…

Но иначе как фантастическим везением все произошедшее назвать просто не поворачивается язык. Естественно, везет сильнейшим, и все такое, но судите сами.

Тони Чанг, американец, сильнейший в своей стране спортсмен, обладатель самого дорогого прыжкового контента, катая произвольную, срывает три элемента подряд, получает кучу галок, только что не дедакшинов, и в итоге, зарабатывает на столько низкий балл, что, если сравнивать его, допустим, с моими показателями, то при сходной сложности программ я опережаю его не меньше чем на десятку. Унылый и расстроенный, Чанг занимает первое место, но ровно на десять минут.

Сразу же за ним, согласно занимаемому после короткой программы месту, на старте Женька Семенов. Ну не знаю, что там рыжая бестия наворожила, и каким образом она его там очаровывала… Такого Женьку я видел впервые, и посмотреть было на что. Про Таньку я шучу конечно же… А вот Федин, каким бы он там костным ни был, подготовил своего спортсмена просто безупречно. При чем он как начал с каскада четверной лутц - тройной тулуп – тройной риттбергер, как выполнил его на максимум, так и попер до самого конца, продемонстрировав еще один четверной тулуп и безупречный тройной аксель. Ну и остальное, по мелочи. Просто красавец.

В кис-энд-край, обласканный и затисканный всеми нами, Женька даже, небывалый случай, удостоился рукопожатия от самой Нинель Вахтанговны, главы конкурирующего клана – быстрее Монтеки расцеловались бы с Капулетти чем Вахавна снизошла бы до фединского… Баллы Женька получил запредельные, побив свой собственный сезонный рекорд. И вот тут-то мы своими хищными носами почуяли пока еще совсем слабый, едва уловимый, но, без сомнения, тот самый, сладкий запах близкой победы…

Чтобы столкнуть Семенова с первого места, Яшимо Моро нужно было не просто выкатать все без сучка – без задоринки, но и добавить чего-то эдакого. Еще один четверной, к примеру, или усложненный каскад, или, на худой конец, соло четверной, но не тулуп, а что-то другое. Мы это понимали. И Яшка это понимал. Поэтому, когда он выехал на старт, градус напряжения в зале стоял такой, что слышно было, казалось, как статические разряды перекатываются от нашего сектора к японцам и обратно.

- Волнуюсь я что-то, - Танька снова рядом, на этот раз просто сидит, обхватив мою руку и положив голову мне на плечо.

Ани рядом нет. Нинель призвала ее зачем-то с собой вниз, наверное, как-то помочь Валентине. Так что, попади мы с Танькой в камеры, у журналистов, поклонников и хейтеров будет очередной повод покидаться двусмысленностями. А, наплевать…

- Все будет хорошо, огонек, - целую ее рыжую макушку.

- Огонек? – она окутывает меня своим зеленым взглядом. – Что-то новенькое. Так ты меня еще не называл.

- Нравится?

- Ну я же агонь-дефка, - хихикает Танька, - не каждый выдержит. Могу и обжечь, да?

«Просто с тобой светло и тепло», - чуть было не брякаю я, но вовремя сдерживаюсь.

Нельзя ломать жизнь другим. Особенно если они твои друзья. Особенно если… Если ты сам уже все для себя решил и определился… Взрослеть… Взрослеть, Ланской. Сколько уже можно…

Обнимаю Таню за плечи, и она тут же, теплым рыжим облачком уютно прижимается ко мне. Зарываюсь лицом в ее пламенеющую гриву и вдыхаю ее запах.

Неужели я все-таки тогда поспешил?..

Господи, укрепи, не дай мне усомниться…

 

Яшимо ошибся почти в самом конце программы. Оставив аксель на вторую половину, и надеясь подзаработать на этом нужных десятых, Яшка не учел собственной усталости. Наверное, ему бы стоило рисковать, и ставить в программу третий четверной прыжок, а триксель заменить дупелем. Но тренеры решили иначе.

Красивый вход, эффектный взлет… И ошибка на группировке, утягивающая его в недокрут, в приземление на зубец и в совершенно безнадежное падение. Дупель с галками и дедакшн. Фактически, без элемента. А это значит…

А это значит, что Женька Семенов, сам того не ожидая, совершает эффектный кульбит с третьего места на первое, походу еще и выигрывая у меня тысячу долларов ставки. Кривящийся же от боли Яшка, его хмурый тренер и вся японская команда теряют такое нужное им очко,оказываясь на втором месте по результату произвольной программы и имея, по окончании мужского первенства, одинаковые с американцами и нами баллы. Интересная картина. У трех команд-лидеров сейчас по сорок четыре очка.

Но только у нас есть балеринка…

Получасовой перерыв между мужским и женским стартом пересиживаю на трибунах. Принципиально не спускаюсь вниз, чтобы не оказаться вместе со всеми. Пускай сначала малая откатает. Там разберемся. Тем более, что Андрей с Женькой тоже там, и ни с одним, ни с другим мне вообще общаться не хочется. Потому что… Вот ведь случай, мать его… Я старше, опытней и сильнее каждого из них. Но свой олимпийский старт у этих двоих уже был. И какой старт – откровенно золотом поблескивает. А я… Сижу на трибуне. Смотрю… Где же справедливость-то в этом мире?..

Интересно, что бы сказал на это Леша Жигудин, мой внештатный психотерапевт… Или провокатор-альтруист Макс Таранов… Или Татьяна Вячеславовна Тихонова, всеобщая наша мама и бабушка фигурного катания?.. «Не время ныть, вытри сопли, твой старт самый важный, соберись и давай…» Где-то так… А что они еще могут? Все равно, то, что я, может быть, и хотел бы сейчас услышать, никто из них сказать мне не способен…

- Скучаешь?

Она подходит бесшумно, и я вздрагиваю от звука ее голоса.

- Можно? – она кивает на пустое сидение около меня.

- Конечно, что за вопрос?..

Нинель подворачивает полы пальто и усаживается рядом. Потом, неожиданно, обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Чувствую, как ее щека касается моей макушки. Деревенею от неожиданности…

- Ма, ты что?.. – шепчу испуганно.

- Ничего…

Она также порывисто отстраняется, одергивает воротник и поправляет свои шикарные белокурые локоны.

- Ничего, - повторяет она. – Просто там в раздевалке, все суетятся, бегают… Мальчишки ржут как кони, Татищева ходит из угла в угол, злая, на девок твоих кидается, Артуру Марковичу, вон, тоже досталось… Дядя Ваня озабоченный всеми проблемами мира… А я так подумала, что ты здесь один совсем, вот решила с тобой… Поскучать.

Ну прям день откровений… Сентиментальная Нинель. Нет, бывало, конечно. В домашней обстановке или в отпуске. Но вот так, чтобы на работе, при всех…

- Мне тут шепнули, - произносит Нинель негромко, - короче, если команда занимает призовое место, то завтра, самое позднее - после завтра дисциплинарная комиссия выступит с заявлением об отстранении Вали…

У меня противно ноет под ложечкой.

- Снимай ее, - глухо говорю я. - Еще не поздно. Легкая травма, нервный срыв, месячные… Да что угодно. Не убивай ребенка…

- Может быть и стоило бы…

- Так в чем проблема?

Нинель смотрит на меня немигающим взглядом без улыбки.

- Валентина сказала, что будет катать…

- А…

Разеваю рот от удивления.

- Я описала ей ситуацию, - пожимает плечами Нинель. - Сказала, что она может решить сама, что делать. Она расстроилась было, но потом хорошо так разозлилась, уперлась и сказала, что сегодня будет катать, хоть небо на землю упади…

- Давно сказала? – невольно вырывается у меня.

- Э-э… Ну вот где-то полчаса назад, - удивленно смотрит на меня Нинель. – Утром я с ней побеседовала, велела подумать, мне даже казалось, что она готова сняться… Но, вот, получается, решилась…

«Как тогда»…

Получается, маленькая уже все знала…

«Как тогда»…

О, господи, гореть мне в аду без милосердия и прощения…

- Знаешь, - я опускаю голову и нервно сглатываю, - мне так домой хочется… Чтобы все это уже закончилось. Чтобы вечером, у камина с чаем… И чтобы Фишка с нами…

Она бросает на меня мимолетный взгляд, смотрит по сторонам и загадочно улыбается.

- К черту все, улетаем прямо сейчас?

Интересно, что будет, если я скажу «да»? Но я знаю Нинель. А она меня…

- Не-е-ет, - смеюсь, откидываясь на спинку. – Не с нашим счастьем.

Нинель кивает, мимоходом поглядывает на засветившийся экран телефона и, со вздохом, встает.

- Это точно, - соглашается она.

- Зовут? – интересуюсь, указывая на телефон.

- Требуют…

- Иди… - говорю я, и совсем уже тихо добавляю, - я люблю тебя, мама…

Она как будто хочет что-то сказать, и уже даже открывает было рот… Но нет… Взгляд, улыбка, взмах руки… И ни слова больше.

Провожаю взглядом ее решительно удаляющуюся высокую фигуру с длинными, белокурыми волосами и руками глубоко в карманах пальто…

Трибуны постепенно заполняются зрителями. Наш сектор тоже потихоньку начинает бурлить и пениться от возвращающихся в него коллег. Я же занимаю стратегическую позицию в первом ряду, чтобы все видеть самому, и главное, чтобы видно было меня. Потому что я обещал Валентине, что буду смотреть ее танец. И я знаю, что для нее это очень важно, видеть, что я держу свое обещание.

И черта с два теперь меня кто-то с места сдвинет…

 

Валька выступает последней. И рвет всех. В клочья.

Тот случай, когда прекрасно все. И костюм, и музыка – «Болеро» Мориса Равеля – и контент, и спортсменка. Об исполнении вообще говорить нечего. Кто бы захотел придраться – не смог бы.

На последних тактах зал уже ревет и взрывается восторгом. Аплодируют все, и свои, и чужие. Потому что очевидно, что Валя – лучшая.

Балеринка сияет. Понимает, что сделала все как надо. Раскланивается. Как положено, на все четыре стороны… И легкий реверанс с воздушным поцелуем в сторону нашего сектора… В котором кроме меня – никого, потому что все толпятся в кис-энд-край, ждут, когда тренеры ее туда приведут… Обычно так не делают. Не принято совсем уж откровенно демонстрировать свои симпатии в отношении конкретных зрителей. Но Вальке сейчас можно все. И она отрывается по полной.

Ожидаемо, балеринка получает свой максимум, а наша команда – еще одну десятку. И теперь уже мы в лидерах с пятьюдесятью четырьмя очками против пятидесяти трех у японцев и пятидесяти одного у американцев. Впереди парники и танцоры. И если в танцах нам точно ничего хорошего не грозит – тут не упустить бы то, что уже имеем, то в парном разряде произошла неожиданность в виде замены. Ничего не показавших позавчера ребят Таранова заменили на вполне серьезную питерскую пару Тамары Московиной, таких себе Сашу и Дашу Горямовых, которые звезд с неба не хватают, но работают крепко, слаженно, и в имеющемся контексте как раз могут поспорить и с американской парой, и с японцами, и с итальянцами, традиционно сильными в этой дисциплине. Посмотрим…

Полчаса перерыва. Народ расползся кто куда.

Пока я ходил, добывал себе в автомате маленький стаканчик кофе и два шоколадных батончика (Нинель узнает – убьет), возвращаюсь, вижу, что все три мои красавицы уже на месте, кокетничают с зашедшими в гости Юзиком, Яшкой и Чангом под хмурым взглядом Андрея. Раскрасневшаяся, довольная Валька первая меня замечает.

- Сережка!..

Она бросается ко мне и, я едва успеваю поставить на бортик недопитый кофе, прежде чем подхватить ее на руки.

- Ты смотрел на меня, смотрел? – шепчет она, крепко обхватив меня за шею. – Я же там только для тебя…

Какой же она еще ребенок. Очаровательная. Соблазнительная. Умненькая. Сильная. Но такое еще дите…

- Конечно смотрел, - заверяю ее я. – Ты была великолепна. Вот, подожди…

Ставлю ее обратно на пол, сую руку в карман куртки и протягиваю ей мягкого, большеухого, пушистого котенка, с синим бантом на шее - игрушку, которую купил на днях специально для нее.

- Ой-и! – визжит Валька, аж подпрыгивая. – Хорошенький какой!..

- Поздравляю, - говорю ей с улыбкой.

Схватив игрушку, малая прижимает ее к себе и, баюкая котенка, как настоящего, бросает на меня такой взгляд, что у меня мурашки по спине бегут.

«Как тогда…»

- Эй, парни, а мы-то облажались! – громко заявляет Тони, усмехаясь во весь рот. – Ланской молодец, подарок победительнице принес, а мы? Лузеры!..

«Еще какие», - думаю я про себя, пряча ехидную ухмылку за вновь оказавшимся у меня в руках кофе.

Расшаркавшись и раскланявшись, парни, едва завидев на горизонте Нинель, Муракова и Клея, поспешили ретироваться на свои позиции. Валя тоже, повинуясь властному кивку тренера, побежала вниз, решать какие-то организационные дела. За ней же туда уныло поплелся и Андрей.

Усаживаюсь между Анькой и Танькой, и сразу же, упреждающим ударом, протягиваю каждой по шоколадному батончику. Помогает не очень.

- Вот, Анечка, - ехидничает Танька, вгрызаясь в ореховую начинку, - замена нам с тобой подрастает, помоложе, да порезвее. Чё его делать, куда бежать – прям не знаю…

- Ну, тебя-то хоть в Питере приютят, - вторит ей Анька, - а мне так только на пенсию… Или в Японию, под сакуры…

- Ремня бы вам хорошего, обеим, - весело говорю я, раскидывая руки и обнимая моих любимых ведьм.

Танька указывает на меня полусъеденным батончиком и говорит, обращаясь к Ане.

- Он думает, что получится соскочить, ага, щас!

Анька согласно кивает.

- Нет, Серенький, попал ты конкретно, - хихикает она. – Валька-то влюбилась по-настоящему. И я не знаю даже… С таким напором, ну ее нафиг с ней конкурировать. Я ее боюсь…

- Угу-угу, - поддакивает Танька с полным ртом.

Мне этот цирк начинает надоедать.

- Слушайте, вы вообще нормальные? Себя услышьте. Она же ребенок, дите неразумное. И не испорченное, в отличие от нас… Какая любовь? Ей еще в куклы играть…

- Ага, - кивает Танька, - в игрушки. Резиновые. У нее, кстати, есть, я видела…

- Ух ты, - взбадривается Анька, - а фотки есть?..

Короче говоря, коллективная сцена ревности с элементами мазохизма. Такое у нас уже случалось. Давно, правда. И выход из этого, естественно, кроме скандала и дурацких обид, один и очень простой.

Крепко притягиваю к себе обеих склочных стерв, так что они чуть не стукаются головами, и начинаю целовать благоухающие шампунем и парфюмом макушки, по очереди, то темненькую, то рыженькую. А когда какой-то из них кажется, что ей удалось вывернуться, то я тут же добираюсь до ее шейки и ушек.

В конце концов, первой не выдерживает Танька. Обмякнув и привалившись ко мне, она заходится в приступе беззвучного смеха. Ну а видя капитуляцию союзницы, сопротивление прекращает и Анька.

- Ох, Ланской - Ланской, - отсмеявшись, Танька усаживается обратно на свое место, - и что в тебе такого девки находят? Ну ладно мы, две дуры, но остальные-то?..

Она рассматривает меня своим болотным, ведьмовским прищуром, скорее с интересом, нежели с чем-то еще.

Анечка обнимает меня за шею и целует куда-то в район носа.

- Я его люблю за то, что он добрый и красивый, - дурашливо заявляет она.

Не успеваю вставить свои пять копеек, как рыжая лиса тут же переводит все в предельно понятную, практическую плоскость.

- Ну, мне секс с ним тоже нравился, это понятно… - философствует она. - Но вот, допустим Асторная, с которой у него ничего не было и уже не будет, или малая, с которой у него еще ничего не было… Эти-то чего сохнут?

- Кто ж их поймет, - картинно вздыхает Анька.

- Девочки, я вам не мешаю? – в конце концов не выдерживаю я.

Танька делает круглые глаза.

- Ты смотри, а куколка-то говорящая, - она изображает удивление и, отстранившись, со вздохом поднимается на ноги. – Ладно… Скучно мне с вами. Где там мой Семенов? Пойду ему, что ли, крови попью…

И, тряхнув рыжей гривой, она танцующей походкой направляется к выходу. Вдвоем провожаем ее взглядами.

- Скучаешь по ней? – Аня спрашивает совершенно спокойно, даже буднично.

Не вижу смысла скрывать очевидное.

- Иногда – да, - говорю я.

- Я тоже, - вздыхает фея. – Иногда. Не часто.

- Женя хороший парень, он справится, - уверенно говорю я.

- С Танькой? – она качает головой. – Вряд ли… Хотя… Это не важно.

- Что ты хочешь сказать?

Аня вздыхает и опускает голову.

- Только то, что пока ты не определишься окончательно, она так и будет метаться…

- Ну что ты такое говоришь?..

- Говорю, как есть, Сереж, - Аня невесело усмехается, - я же не слепая…

Я не нахожу, что ей возразить. И тут она, улыбнувшись каким-то своим мыслям, поднимает на меня глаза и, протянув руку, гладит меня по щеке.

- А еще, знаешь… Это конечно ужасно… Но я в последнее время только поняла, что… - она понижает голос до шепота, - что на самом деле я очень скучаю по тем временам, когда мы были… втроем…

Иногда окружающий мир взрывается, как фейерверк. Иногда – становится с ног на голову. А иногда, застревает в полузакрученном состоянии, как сползшая в крутой кювет машина. Вот, примерно, как сейчас…

Трибуны нашего сектора постепенно наполняются народом. Прискакала беззаботная Валька под ручку с Андреем. Вернулась Танька в сопровождении Жени, о чем-то горячо с ним споря. Пришли парники Таранова и сам Таранов. Наконец, неразлучной троицей, явились наши тренеры, воссев на мгновенно очистившиеся для них лучшие места… Предстояло еще два этапа соревнований, и все еще выглядело далеко не так однозначно, как всем нам хотелось. Но мы готовы были поддерживать своих, болеть за них, и порадоваться любому результату, который по итогу нас ожидал. В конце концов, это все ведь обязательно закончится…

Обнимая Анечку, я думал над тем, что она сказала. И понимал, что построенный мною в мечтах песчаный замок, заметно просел и начал местами осыпаться. А вот развалять его до основания, чтобы построить новый, или все же попытаться как-то укрепить и спасти – ответа на этот вопрос я пока найти не мог.

Зато ответ на другой, не менее важный вопрос нашелся всего лишь час спустя.

И ответ этот был – да! Да, наша сборная, ценой невероятных усилий, выиграла командное первенство и, да, завоевала золотые медали. Да, японская пара умудрилась сорвать поддержку и получить дедакшн. Да, наши танцоры не продвинулись, но зато и не ухудшили свой четвертый результат… Все равно, по сумме баллов мы обошли всех конкурентов и победили. А победителей, как известно, не судят…

На самом же деле, как в последствии оказалось – еще как судят…

 

========== Часть 22 ==========

 

- Валька, не смей, держись… Держись, я сказал…

Но она все равно разнюнилась и, вместо того чтобы сделать, как я ей сказал, безудержно разревелась. И снова утешать расстроенного, обиженного ребенка достается мне.

Сгребаю ее за плечики, притягиваю к себе, и позволяю хлюпать мокрым носом и протекающими глазами у меня на груди, размазывая потекшую тушь по моей тренировочной футболке. Ерунда, у меня есть запасная…

Глажу кукольную головку и баюкаю вправо-влево ее тоненькую фигурку. Со стороны, наверное, это смотрится как забавный танец – высокий парень и маленькая девчонка, на коньках посреди льда стоят и раскачиваются в такт только им слышной музыки.

- Ну хватит, котенок, хватит… - ласково пытаюсь успокоить малую. – Ну подумаешь, отстранили? Времени еще навалом, как запретили, так и разрешат, еще извиняться будут…

Валька отрывается от моей груди, поднимает на меня заплаканные глаза и смешно шмыгает носом.

- Правда?

- Правда. Так что прекрати реветь, соперникам на радость…

Она вздыхает и утирает лицо рукавом толстовки. Достаю из кармана куртки пачку салфеток и вручаю ей как ценный приз.

- Езжай умойся, - говорю, - и сразу же назад. А то получишь от Вахавны. Тренировку никто не отменял…

Валька одаривает меня несчастным взглядом, снова дергает носом, но собирает волю в кулак и, развернувшись, решительно тулит к калитке. Смотрю ей вслед и в очередной раз ловлю себя на мысли, что восхищаюсь этим маленьким, но таким сильным и волевым человечком. Между нами, откатать две программы на максимальный результат, завоевать олимпийское золото, и после этого, вместо почестей и поздравлений, пережить в течение двух дней весь набор неприятностей и унижений от организаторов, волны хейта и говна в соцсетях, косые взгляды коллег и соперников, и только раз, на минуточку сорваться в истерику – это вам не каждому взрослому под силу. Нинель, конечно, та еще гуманистка, нашла время сообщить Валентине об отстранении сегодня именно перед утренней тренировкой, да еще и в присутствии почти всех наших… С другой стороны, раз мы решили до конца отстаивать нашу невиновность, то чего, спрашивается, скрывать и стесняться?

Награждение победителей в командном зачете, конечно же, отменили. Два дня организаторы тянули, отмахиваясь то техническими проблемами, то организационными вопросами, но вчера вечером разродились-таки официальным заявлением, что награждение состоится сразу же после решения вопроса с допинг-пробой Валентины Камиль-Татищевой. Одновременно, из Москвы от представителей Российского антидопингового агентства, пришло сообщение об отстранении Вали от соревнований по факту обращения к ним Всемирного антидопингового агентства с информацией о ее положительной допинг-пробе. Пробу взяли еще в декабре прошлого года, а анализы предоставили только сейчас. И здесь, как мне объяснила Нинель, был наш шанс снять с Вальки бан, потому что результаты анализов должны были быть предоставлены не позже чем через двадцать дней, а сейчас уже прошло почти два месяца. И, как ее проинформировали добрые люди из нашей Федерации, апелляцию на решение РУСАДА официально назначенные представители Валентины подадут уже сегодня. Хорошо быть несовершеннолетней. Даже в случае признания претензий антидопингщиков, малой не грозило ровным счетом ничего. Кроме потерянного времени…

- Но ты, на всякий случай, там на нее поглядывай, - снабдила меня наставлением Нинель. – Чтобы она чего не выкинула. А то знаю я ее…

Вот я и поглядываю…

Сегодня у нас восьмое число. Значит мой первый старт завтра, а второй - одиннадцатого. У девчонок короткая назначена аж на тринадцатое, а произвольная на пятнадцатое… То есть времени у Валькиных адвокатов навалом, успеют ее вытащить и отменить все идиотские запреты. Это хорошо. Главное, чтобы она выбросила глупости из головы и нормально отработала все эти дни на разминках и тренировках. В качестве громоотвода, на случай всяких там слез, соплей и припадков, Нинель выбрала меня. Такое себе решение. Мне тут, извините, олимпиаду выигрывать, единственную в моей жизни, а не инфантильным подросткам носы подтирать… Ну ладно…

Пока суд да дело, и Валька где-то обсыхает в уборной, мы трое заканчиваем раскатку. Женя, Андрей и я. Еще вчера – союзники и члены одной команды. Уже сегодня – соперники. Хоть и из одной сборной – тем непримиримее. Предпочитаем друг с другом не общаться, чтобы не портить карму перед стартом. Даже более того, Аня мне нашептала, что рыжая лиса до окончания соревнований дала Семенову от ворот поворот, запретив к себе приближаться и вообще разговаривать. Чтобы не отвлекал и все такое. За это я ей где-то даже благодарен. Правда, со мной она тоже не очень-то контактирует, не говоря уже об Аньке с Валькой, но это может быть даже и к лучшему. Пускай настраивается на свои пять квадов…

Нинель взмахом руки подзывает нас с Андреем к себе, и мы послушно подкатываем к бортику.

- Ланской, как самочувствие твое? – интересуется она, не глядя на меня, что-то щелкая в своем ноутбуке.

- Все хорошо, - отвечаю.

- Ноги, ребра, руки, голова? Прочие… запчасти?

Отрицательно качаю головой на каждое ее слово.

- Все системы функционируют нормально! – с улыбкой басит рядом Мураков.

- Ну раз все так замечательно, то давай целиковый прогон сейчас. Герман, - она отрывается от экрана, чтобы взглянуть на Андрея, - повтори раскатку и заходы, понял, да?

Андрей кивает и отваливает от бортика. Я мнусь в нерешительности, не знаю, говорить им про Вальку, или не нужно. Но потом решаю не поднимать эту тему. В конце концов у них же у всех глаза на месте, наверняка все видели.

- Сережа, есть вопросы? – поворачивается в мою сторону дядя Ваня.

- Я готов, - отрицательно качаю головой.

- Тогда, к барьеру, - кивает он мне на исходную.

Занимаю позицию. Дожидаюсь первых трех тактов. Поехали…

 

Вечером, после тренировки, перед ужином выходим погулять и подышать свежим воздухом. Всей нашей компанией. Без Женьки. Но с Андреем. На улице холодно, но не так как пару дней назад, когда дыхание буквально замерзало на губах. Мороз постепенно отступает. Через две недели весна…

Снега почти нет. Все что нападало за последние дни – сухое и быстро сдувается ветром. Поэтому улицы непривычно чистые для этого времени года.

Напротив отеля, через улицу, небольшой парк с установленными в нем тематическими инсталляциями, посвященными олимпиаде и зимним видам спорта. Сваренные из толстых хромированных труб силуэты хоккеистов, биатлонистов, лыжников, конькобежцев. Даже керлингистов не забыли. Само собой, мы там тоже есть – на метровой высоты гранитном подиуме пара фигуристов, мальчик и девочка, разъезжающиеся в разные стороны в позиции арабеска.

Забираюсь на «мальчика», хватаясь варежками за скользкую трубу, и пытаюсь вписаться в силуэт. Поза получается неестественная.

- Носок не дотянут, спина кривая, и голову зачем задрал, как индюк на ярмарке? – комментирует Танька, передразнивая, очень похоже, интонации Нинель.

Все смеются, а я, поскользнувшись, чуть не сваливаюсь на промерзшую землю.

- Покажи, как нужно, раз такая грамотная, - предлагаю Таньке.

- Ага, щяс, делать мне нечего, лазить где попало. Еще шею сверну…

- Дай я попробую…

Аня выскальзывает у меня из-под руки и ловко, как обезьянка, забирается на подиум. Ухватившись за фигуру, она пытается скопировать позу «девочки», но больше получается не арабеск, а пародия на Супермена, с вытянутым вперед кулачком и задранной ногой.

-Ну, Озерова хотя бы старалась, - комментирует Танька одной из любимых фразочек Нинель.

Мелкие, Валька с Андреем, тихонько хихикают, стесняясь смеяться над старшими в голос. Балеринка успокоилась, уже не дергается и не психует, умничка, взяла себя в руки. Сейчас веселится и млеет от внимания Андрюхи. Я же говорю, ребенок, маленькая еще. Просто радуется, когда ее любят и хочет, чтобы пожалели, когда ей грустно.

Помогаю Анечке слезть с пьедестала и, обняв своих девчонок, киваю младшим.

- Идемте походим, а то стоять холодно.

Проходим парк насквозь и оказываемся на какой-то торговой улице, многолюдной, с расцвеченными витринами лавками и магазинчиками. Немедленно возникает желание что-то съесть.

- Трубочку хочу. Сладкую, - решительно заявляет Анька.

- А я – медовую вафлю, - вторит ей Танька.

Моему возмущению нет предела.

- А совесть вы нигде не забыли? – интересуюсь у них. – У нас с Андрюхой завтра старт, между прочим, а вы предлагаете на вас двоих жующих сладкое любоваться?

- Мне тоже… трубочку, - поднимает руку Валя и с невинной улыбкой машет мне ладошкой.

Нет слов…

В первой же сияющей огнями кондитерской, сбросив куртки, шумно располагаемся за столиком и девчонки получают свои лакомства. Мы с Андреем ограничиваемся двумя маленькими чашечками теплого суджун-гва – чая с корицей.

Анька с наслаждением вгрызается в вафельную трубочку, цинично-медленно слизывая язычком выступившую сверху тонкую каплю карамели. Валька, насмотревшись, повторяет за ней, но умудряется испачкать нос и смешно фыркает.

Танька макает свою вафлю в пиалу с медом и переводит взгляд с меня на Андрея. Явно готовится сказать какую-нибудь гадость, зараза рыжая…

- А что, Андрюш, - начинает она таким же сладким голосом, как сочащийся в ее руке кондитерский шедевр, - Сержик уже развел тебя на деньги за завтрашнее выступление?

Андрей непонимающе вскидывает брови, а я обреченно качаю головой.

- Не слушай ее, - говорю я Андрею. – А то она тебя научит…

- А что, - вскидывается Танька, - скажешь не было никогда? Да я сама слышала…

- Во-первых, - перебиваю ее, чтобы она и правда не взболтнула лишнего, если на самом деле что-то знает, - я своих никогда не подставляю. Во-вторых, ставок на себя не делаю. И вообще я уже Семенову все свои карманные деньги проиграл…

Танька ехидно усмехается.

- Так тебе и надо, - мстительно произносит она. - Это тебе за то, что тогда на нас с Анькой бабки сделал, и не поделился…

Старая история. Сто лет назад это было. И денег-то тогда выиграл сущие копейки, и не на ней, а только на Анечке. А поди ж ты…

- Семенов твой – трепло бесхребетное, - говорю ей с сатанинской улыбкой. – Так ему лично от меня и передай.

Танька хохочет, откинувшись на спинку стула.

- Но разве нам можно делать ставки на соревнованиях? – интересуется Андрей нахмурившись.

- Нет, конечно, - пожимаю плечами я. – Их никто и не делает. Так, иногда заключаем частные пари, джентельменские соглашения. Оно тебе не надо, Андрюх, не ввязывайся.

И тут он проявляет себя с совершенно с неожиданной стороны.

- Если хочешь, - говорит он, спокойно глядя на меня, - можем поспорить на завтрашний результат.

Я удивлен. Что это? Бравада перед Валькой? Или попытка показать себя равным? Или обычная мальчишеская дурь, которая никогда ничем хорошим не заканчивается?

Валя с Анечкой шепчутся о чем-то своем, хихикая и не обращая на нас внимания. Танька с заинтересованным лицом смотрит на нас с Андреем.

Чтоб тебя…

В конце концов, я тот, кто я есть, и образцом для подражания или нянькой ни к кому не нанимался.

- Хорошо, - просто говорю я. – Вот тебе пари. Назови пять завтрашних лидеров и как они распределяться по местам. За каждого правильного я даю тебе сто долларов. За каждого неправильного – ты мне. Подходит?

Андрей задумывается, соображая. Максимальный проигрыш, в его случае, пять сотен. Деньги не бог весть какие, можно и рискнуть. И тут мне в голову приходит совсем уже провокационная идея.

- Или, – вкрадчиво говорю я, наклоняясь в его сторону, - забьемся на призовую тройку среди девчонок? За угаданную девчонку – пять сотен. За угаданное место – еще пять. А?

- Ну ты и гад, - шепчет Танька, восхищенно глядя на меня.

- Вариант беспроигрышный, - продолжаю играть в Мефистофеля я, соблазняя невинного Фауста. – Троих-то сильнейших ты знаешь. Вот они, - киваю головой на сидящих рядом девок. - Кого хочешь спроси, тебе подтвердят. Значит полторушка уже твоя. Ну а угадать места… Тут уж как фишка ляжет, да? В худшем случае останешься при своих. Так как?

- Согласен, - кивает Андрей, не сводя с меня взгляда.

- Андрюша, брось, - Таня уже без улыбки кладет руку ему на плечо. – Ты не знаешь с кем связываешься. Он никогда не проигрывает…

- Ну, неправда, - перебиваю ее я. – Женечке я его первое место проиграл.

- Все равно, - она непреклонна, - Андрей, ну правда… Пошутили и хватит.

Но меня уже захватил азарт, и я не позволяю ей его переубедить.

- Какой вариант ты выбираешь, Андрей, - безапелляционно, как само собой разумеющееся, спрашиваю я.

Он хочет ответить, но запинается. И выдает себя с головой, бросая мимолетный взгляд на занятую разговором с Анькой Валечку. Вот ведь дурачок… Если это все ради того, чтобы произвести на нее впечатление… Она того не стоит. Пока не стоит…

- Оба, - произносит наконец он.

Таня смотрит на меня со смесью негодования и азарта. Но мне уже все равно.

- Хорошо, - говорю, - тогда жду от тебя в «Телеграмм» сообщение с нашей первой пятеркой завтра не позже начала соревнований и с девчоночьей тройкой не позже утра тринадцатого. Присылаешь мне и… И, вот, Татьяне. Будешь нашим арбитром, огонек?

Танька медленно кивает.

- Буду, - произносит она, сверля меня взглядом.

И кончиком языка облизывает губы. С откровенностью, которой я сам от нее научился. Ну надо же!.. Неужто наша игра так ее завела?

Протягиваю Андрею ладонь.

- Не передумаешь?

- Нет, - он пожимает плечами. – Я же сам предложил.

И крепко сжимает мою руку своей здоровой лапой. Я киваю.

- Тогда дружеский тебе совет, - говорю. – Принимай решения не сердцем, а умом. Когда сегодня или завтра будешь распределять места, дважды подумай о своих возможностях. Потому что ставить на себя – сложнее всего. Таня права, я этого никогда не делаю, потому что могу примерно предсказать поведение и результат любого, кроме себя самого. Если у тебя с этим нет проблем…

Он качает головой.

- Тогда, как мы говорим, желаю удачи, но желаю проиграть.

С этими словами я поднимаюсь и, неопределенно махнув рукой, направляюсь в сторону ведущей вниз лестницы. Спускаюсь и оказываюсь в длинном коридоре, подсвеченном тусклыми неоновыми лампами, увешанном стилизованными под старину фотографиями и гравюрами. В дальнем конце – две двери с характерными, недвусмысленными изображениями на них, но мне туда не нужно.

Останавливаюсь посреди коридора и опираюсь спиной о стену… Знаю, что должно произойти… Жду.

Сначала слышу шаги.

Потом вижу ее… И сердце замирает от нереальности и неправильности всего происходящего.

Она грациозно подходит и становится напротив меня. Не говорит ни слова. Но в ее взгляде я вижу… Снова вижу то, что уже мелькало не один раз. Но сейчас все в отрытую, без стеснения.

- Мы не можем… - еле слышно шепчу я. – Только не здесь. И не сейчас…

- Просто смотри на меня, - произносит она в ответ.

Ее руки скользят по моей груди и плечам.

- Как тогда…

- Валюша, Валентинка, котенок…

Сам не понимаю, как мои ладони оказываются на ее талии, я наклоняюсь к ней и наши губы соприкасаются. Она обхватывает меня за шею и прижимается, не позволяя себя отпустить.

Сколько это длится, может секунду, а может быть вечность? Я не заметил.

Когда я снова могу дышать, Валя стоит передо мной, все также положив руки мне на грудь, с улыбкой разглядывая мое лицо.

- Так приятно, - шепчет она. – Это всегда так приятно, или только с тобой?

Господи, совсем же еще ребенок… Что я творю?..

Не дожидаясь моего ответа, она поднимается на носочки и, дотянувшись, снова целует меня в губы.

Затем отстраняется и делает шаг к лестнице.

- Завтра я буду смотреть на тебя, чтобы ты выиграл, - произносит Валя. – Ты ведь выиграешь, правда?

- Конечно… - уверенно киваю. - Буду катать для тебя…

Она весело хихикает и делает еще пару шагов к лестнице.

- Не иди сразу за мной, - заговорщицким шепотом говорит она. – А то они догадаются…

И прежде чем я что-то успеваю ответить, она уносится наверх.

Умываю лицо холодной водой над раковиной в туалете, и такое ощущение, что весь горю изнутри. Определенно, такого со мной еще не происходило никогда. Неужели девчонки правы, и у Вали это не просто детская привязанность и желание понравится, а что-то серьезное, совершенно ненужное и опасное для ее возраста? И почему, вместо того чтобы это все пресечь и прекратить я получаю от этого удовольствие?..

Ругая себя на чем свет, возвращаюсь к нашему столику. И застаю идиллию. Валя с Андреем о чем-то беседуют, смеясь и толкая друг друга. Анечка что-то просматривает в своем телефоне, водя пальчиком по экрану. И только Танька встречает мое возвращение пристальным взглядом прищуренных, зеленых, ведьмовских глаз.

И от взгляда этого мне ни спрятаться, ни скрыться…

 

И этот день настал… Наконец-то! Вот он мой старт. Мой звездный час. Мгновение, к которому я шел всю свою сознательную жизнь, сколько себя помню, через боль, травмы, недоедания, недосыпания… Через что еще? Да через все. Все мое существование последние шестнадцать лет было подчинено одной единственной цели – выиграть олимпийские игры. Эта была единственная тема, шутки на которую не понимались, не принимались и пресекались на корню, кто бы ни пробовал шутить. Потому что это вершина. Венец карьеры. Выше нет ничего. И ты либо взбираешься на эту вершину и остаешься на ней в ореоле славы навсегда, либо скатываешься к подножию непокоренного тобою олимпа сопровождаемый сочувственными и ехидными взглядами друзей и соперников.

Наш спорт не приемлет трех вещей - жалости, оправданий и вторых мест. Любой из этих факторов, упоминаемых в связи с тобой равносилен клейму. Девяносто девять процентов из нас с этим рано или поздно смиряются… И только победители остаются победителями. Как Леша Жигудин, как Торвилл и Дин, как Юдзуру Ханью…

И я просто обязан стать одним из них. Иначе, зачем все это мне? Ради чего я тут об лед убиваюсь?..

Традиционно жеребьевка, в кавычках, сеит меня в последнюю разминку. На этот раз последним. Передо мной Юдзи Сакоморо – друг мой Юзик, еще раньше Тони Чанг, перед Тони Андрей Герман, еще раньше Джузеппе Бальчиано – Буратино из Италии и самым первым на лед выйдет Женька Семенов.

Толпимся в коридоре возле раздевалок, облаченные в костюмы и в коньках. Все шестеро. Уже откатали свою короткую программу наши знакомцы Яшимо Моро, Васька Денисов и Кшиштов Джезина, при чем, после откровенной неудачи в команде, Яшка заметно подсобрался и задал хорошую планку, лихо набрав чистым прокатом девяносто девять с половиной баллов, опередив таким образом всех, кто до него катался, минимум на три балла. Это серьезная заявка, и перепрыгнуть Яшку будет довольно сложно. Но можно. И даже нужно.

У бортиков тусуют тренеры. Весь состав. Наша троица и примкнувший к ним Таранов, хотя его парникам выступать еще не скоро, Афанасий Федин, Тамара Московина, Саша Жудилин – тренер танцоров. Тренеры наших соперников тоже все здесь, и тоже в расширенных составах. Все нервничают, волнуются. Это естественно… Пока стоим, я вдруг вспоминаю, как меня однажды, в каком-то интервью, спросили, кто, на мой взгляд, больше отдает сил, энергии, здоровья, короче говоря, кто сильнее вкладывается в результат, тренер, или спортсмен. И я тогда задумался. Потому что при всей очевидности моей позиции – естественно, нашли у кого спрашивать, я тут на льду с утра до ночи цепями бряцаю, а кое-кто с кофейком у бортика посиживает да на таких как я покрикивает – ответ, на самом деле не столь однозначен. Потому что, если разобраться… Тогда я ответил, что, по моему мнению, на старте больше надрывается спортсмен, а в ходе тренировочного процесса – тренер. А некоторое время спустя, болтая по-семейному, мне Нинель, как бы между прочим, призналась, что тогда в Сочи, когда сначала подлостью и закулисными махинациями в сборную не включили меня, а потом, совершенно неожиданно и трагично сорвала выступление Юля Лептицкая, она, по итогу, потеряла пять килограммов за неделю. Просто, на нервах. И тогда я с сомнением подумал, что, возможно, поторопился с ответом на заданный вопрос…

Наконец, объявляют нашу разминку и мы, по очереди, гуськом, выкатываемся на лед через калитку. Замыкаю строй. Иду последним. Прохожу под любопытными, внимательными взглядами всех собравшихся на выходе. Перед самой калиткой сдергиваю чехлы с лезвий и отдаю их дяде Ване, который ближе всех ко мне. Нинель уже заняла место у бортика, положив справа и слева от себя, на расстоянии вытянутой руки, чехлы, только что полученные ею от Андрея. Тонкий намек, что место занято и кто бы ни пытался – рядом становиться не нужно.

Ставлю правую ногу на лед, двумя руками отталкиваюсь от бортика и еду раскатываться следом за остальными пятью. У нас традиционно, шесть минут, вроде как по минуте чтобы на каждого можно было посмотреть. Ну и представляют нас по очереди.

Еду спокойно, по кругу. Перетяжки, беговые. Не мешаю тем, кто стартует раньше. Вообще, быть последним в разминке мне не нравится. Только разогрелся - и снова простаиваешь, ждешь пока выступят все остальные. Лучше уж сразу, настроился и в бой. Но, как есть.

Представляют Женьку. Трибуны оживляются, бодро аплодируют. Помнят его лихой прокат на командном этапе. Женька закладывает вираж и эффектно выполняет тройной аксель, чисто приземлив и красиво выехав из элемента. Очередной взрыв рукоплесканий. Проезжая мимо меня, он едва не задевает меня бедром – я успеваю отклониться. Ничего страшного, все нормально. Я бы удивился, если бы он чего-то такого не выкинул. Наши старые счеты…

Исполняю вращения и пропускаю представление Джузеппе. Поглядываю на Андрея.

Герман спокоен как скала. При звуках своего имени, разнесшихся по ледовому дворцу, не меняется в лице, даже тени улыбки не показывает, решительно, как партизан на амбразуру, заходит на прыжок и приземляет гладкий и чистый тройной флип. Ну, посмотрим, посмотрим. Глупо не отдавать себе отчет в том, что потенциал у него колоссальный. И Нинель сделает из него звезду, несомненно, если он не начнет лениться. Опасаюсь ли я его в данный конкретный момент? Не более, чем кого-либо еще из нашей разминки. Хотя, нет, Семенов и Буратино очевидно мне не конкуренты. Но остальные – вполне себе да…

Тони Чанг с белозубой улыбкой от уха до уха не утруждается прыжковым элементом и крутит каскад вращений со сменой ноги. Каждый раз на международных турнирах он доставляет мне неприятности, то выстреливая неожиданным набором элементов, то показывая более дорогой каскад прыжков, то просто катаясь веселее, что добавляет ему второй оценки. Пока выиграть ему у меня не получалось – как правило страдал то бедняга Щедрик, то совсем уж ни за что попадавший под раздачу Юзик. Но у Тони в характере присутствовала такая очень важная в нашем деле черта, как упертость. И я не исключаю, что когда-нибудь он своего наконец-то добьется. Но не в этот раз…

Любимец публики Юдзи Сакоморо исполняет каскад тулупов под аплодисменты поклонников и одобрительные кивки тренеров. Юзик хороший. Наш человек. Единственный, кому я готов проиграть с удовольствием. Не сейчас, естественно. Когда-нибудь, в будущем. Обскачет меня на каком-нибудь чемпионате мира или Гран-при – и я радостно пожму ему руку, без всякой задней мысли. Честное слово. Только не сегодня. Не надо. Не мешай мне…

Рев трибун и гром оваций почти заглушают произнесенное диктором мое имя. И тут уже никуда не денешься. Набираю скорость, бросаю взгляд назад, чтобы наверняка никого не задеть, меняю ногу исполняю каскад тройных лутц-риттбергер. Может и слишком для разминки, но, во-первых, положение обязывает, а во-вторых, я уже чувствую бурлящий во мне адреналин приближающегося соревнования, мне уже хочется начать выдавать, выпускать накопившуюся энергию. «Плюс-старт», условно – третья оценка… Посылаю вопящему залу воздушные поцелуи, улыбаюсь, машу руками. Все-таки, никого так не встречают из мужчин-одиночников. Нужно ценить.

Пару минут катаемся в свое удовольствие, ждем. Вот-вот должна прозвучать команда уходить со льда. Женя уже стоит у бортика, внимая последним наставлениям Профессора. Вот так бы подъехать к нему сзади и пнуть под коленки… И заработать порицание, или даже штраф… Не вариант. Ладно, будет еще время…

- Skaters please leave the ice! – раскатисто несется надо льдом.

На этот раз, в калитку я заскакиваю первым…

 

Я никогда не смотрю на соревнованиях, как катают мои соперники. Хотя и в раздевалке, и в разминочном зале, и даже в коридорах, как правило висят огромные мониторы, на которых без звука идет прямая трансляция того, что происходит в этот момент на льду – все равно. Мне это не нужно и не интересно. Я знаю многих спортсменов, которые, напротив, напряженно всматриваются в прокаты выступающих перед ними, подсчитывают баллы и таким образом как-то себя настраивают на старт. Не мой вариант. Нинель с раннего детства учила меня, что спортивный старт – это соревнование прежде всего с самим собой, со своими слабостями, комплексами, с собственной ленью, если хотите. И не имеет значения, как выступают соперники – ты работаешь не для них, и даже не для судей. Только для себя. Выдавай максимум возможного, и пускай другие смотрят на твой результат и сравнивают. В конце концов, от того, что ты посмотришь на прокат соперника и узнаешь его баллы в твоем теле не прибавится мышц, не убавится лишнего веса и не добавится прыгучести. Ну и чисто эмоционально, нужно быть в тонусе. Не расстраиваться от слишком удачного выступления соперника, и, что еще страшнее, не расслабляться при виде его неудачи. Потому что часто моральный настрой оказывается не просто важнее физической формы, а и прямо на нее воздействует, коварно дезориентируя тебя в самый ответственный момент.

Поэтому, пока остальные пятеро не завершили свои короткие программы, я, чтобы не остыть, бегаю, прыгаю, скручиваюсь, и приседаю на прорезиненном полу просторного холла, расположенного под главными трибунами, периодически уворачиваясь от проносящихся мимо коллег, тренеров и журналистов. Последних, особо настырных, иногда приходится вежливо посылать на хутор к бабочкам, потому что не все, к сожалению, понимают, когда уместноприставать со своими вопросами, а когда нет.

Муракова замечаю раньше, чем он меня, и понимаю, что пора. Значит Юзик вышел на старт, и у меня три минуты чтобы окончательно настроиться. Подхожу к дяде Ване.

- Не остыл? – по-деловому интересуется он.

Отрицательно качаю головой.

- Все хорошо…

- Ну и хорошо, - кивает он.

Оглядывая меня с ног до головы, Мураков одергивает рукава моей рубашки, смахивает одному ему заметную пылинку и теребит пуговицу на груди.

Опускаю голову и попадаюсь как ребенок…

Дядя Ваня легонько щелкает меня по носу и довольно крякает.

- На удачу, сынок, - произносит он.

Усмехаюсь. Все нормально. Сброс излишнего напряжения. Это тоже нужно…

- Я пошел…

Прохожу по пустому коридору и, с последними тактами музыки, под которую катает Юзик, подхожу к бортику.

Артур – внимательный взгляд, вопросительный кивок. Отвечаю также, взглядом, что все нормально.

Нинель. Стоит около калитки. Разглядывает меня, как сувенир на базаре.

- Самочувствие в норме? – спокойно спрашивает она.

- Да, все хорошо, - я, наклонившись, отстегиваю чехлы и отдаю ей.

- Ну давай…

Она проводит ладонью по моему плечу. Вижу, как Юзик, откланявшись и отулыбавшись, заходит в калитку для откатавшихся, и выезжаю на лед. Не забываю достать из кармана маленькие наушники и вставить их в уши. Наушники хорошие, прилегают очень плотно, практически не пропуская звуков. Снова-таки, было дело, один внимательный журналист заметил, что я всегда так делаю и поинтересовался, какую музыку я слушаю перед выступлением, или, может быть, получаю какие-нибудь последние указания от тренеров. Ответ оказался прост до банальности и не содержал ничего сенсационного. На самом деле ничего я не слушаю в этот момент. Вообще. Наушники мне нужны как раз чтобы не слышать оценок моего соперника, которые объявляет диктор на весь стадион, вот и все. И когда, наконец я вижу, как Юдзи со своими тренерами поднимается уходить из кис-энд-край, я вынимаю наушники, подкатываюсь к бортику и кладу их в протянутую руку Нинель.

- Все помнишь, все знаешь, все умеешь?.. – произносит Нинель, держа мои ладони в своих и глядя мне прямо в глаза.

- Все-все-все, - улыбаюсь.

- Ты у меня самый лучший, да?

- Конечно…

«On the ice representing…»

Поворачиваюсь лицом к арене и чувствую, как ее руки сжимают мои плечи.

«Sergey Lanskoy!»

- Сделай их, - громко говорит она у меня за спиной и легонько толкает в спину, между лопаток.

А то! Зачем еще я тогда здесь?

И под аплодисменты, рев и свист я еду на стартовую позицию.

Катать «Песнь земли».

И побеждать…

 

- Мо-ло-дец! Мо-ло-дец! Се-ре-жа!

Это с трибун мне несется. Даже сквозь шквальный рев и совсем уже невообразимые звуки, слышу, как скандируют мое имя зрители. Приятно. И заслуженно. Потому что свою короткую в этом сезоне я еще так здорово не откатывал. Мне так кажется…

Проезжаю круг по арене, всем машу, всех целую, всем улыбаюсь. Заезжаю в калитку, где на меня, как на взмыленную лошадь, заботливый Мураков тут же накидывает спортивную куртку.

- Красавец, Сережка, красавец, - говорит он, радостно хлопая меня по плечам.

- Спасибо…

- Сейчас еще посмотрим, что они там нам поставят, - Нинель, как всегда, далека от сантиментов и излишней восторженности. – Идем…

В закутке кис-энд-край толпа прыгающих и веселящихся наших. Вся команда почти. Три мои красотки, естественно, тоже здесь, в первых рядах. Перед тем как усесться на диван, обнимаю девчонок и собираю урожай поцелуев.

- У Германа девяносто девять семьдесят два, - открывает мне все карты Нинель, пока мы ждем оценок, - у Сакоморо девяносто семь и пять…

Честно говоря, таких высоких результатов от соперников я не ожидал. Поэтому слегка ошарашен.

- Ну, Юзика я точно обошел, - осторожно киваю я.

- Сейчас посмотрим, - пожимает плечами Нинель. – В любом случае это пока только…

«Scores please…»

Одновременно поворачиваем головы в сторону экрана.

Что-то как-то тревожно мне стало. Вдруг. Никогда раньше такого не было. И вот опять…

«For his short program Sergey Lanskoy earns…»

Удар сердца… Пауза… Удар… Пауза…

«… one hundred and twenty one points making his season best score and finally ranked the first place»

Удар…

И чувствую, как благодатное тепло разливается по всему телу, как отпускает сведенные нервной судорогой мышцы, как развеивается туман в мыслях…

Есть! Сделано!

Хочется подпрыгнуть до потолка.

Хочется расцеловать Нинель.

Хочется… С удивлением и восторгом понимаю, что да… Прямо сейчас… При чем, всех троих…

Но я позволяю себе только сдержанную улыбку. В ответ на все проявления радости, на все поцелуи и обнимашки, дружеские похлопывания и рукопожатия. Потому что мне этого мало. И только когда я ловлю на себе неприкрытый восхищенный и гордый взгляд ее бездонных карих глаз и вижу слегка приподнятые вверх уголки губ, я выскальзываю из дружеских объятий, подхожу к ней и, опустившись на одно колено, целую её тонкие, холеные руки.

- Эс квелапери шентвисаа деда (Это все для тебя, мама (груз.), - произношу я, глядя на нее снизу вверх, и зная, что поймет меня только она.

Щеки Нинель заливаются румянцем, она сжимает мою ладонь, заставляя подняться.

- Мальчишка… Какой же ты все еще мальчишка… - произносит она, уже не сдерживая радостной улыбки…

На выходе обязательный допинг-контроль – подписываю кучу бумажек и, под надзором врача… Короче, не хочу я вспоминать подробности этой процедуры. Захотите – в интернете почитаете. Потом без вариантов в душ – я весь потный – переодеться, и что-нибудь съесть. Желательно, жаренного слона. На худой конец, подойдет и йогурт с крекерами.

Походу, узнаю, как откатали остальные.

Женька Семенов откровенно слил. Чуть не упал с четверного сальхофа, что-то там намудрил в каскаде – у него стоял лутц-тулуп, а он зачем-то начал цеплять туда риттбергер. В результате что-то получилось, но очень коряво и гои вышли невысокие. Короче, шестое место после короткой. Ну, такое себе. Особенно после его блестящего проката на командном турнире. Зато из-за этого на пятое место, сам не помня себя от радости, прорвался итальянец Буратино, достигнув никем не ожидавшихся от него высот. Тони Чанг прокатился почти вровень с Юзиком, отстав от него на несколько сотых. А вот кто реально удивил, так это Андрей, обошедший Юзика почти на три балла. Реальная заявка на успех. И меня напугал до полусмерти… Хорошо, что я не знал его результата до своего выступления, точно бы разнервничался…

До телефона мне удается добраться только спустя три четверти часа, пока со всеми переобнимался и наговорился. Поздравления – спасибо – на потом. Интересно мне только одно сообщение. Если оно вообще есть…

Есть.

По времени, смотрю – за полчаса до начала соревнований. Успел, паршивец…

Андрей немногословен. Мы и правда очень разные. Я бы не преминул ввернуть какую-нибудь остроту. А тут все четко, по-деловому.

«Как договаривались. 1-Ланской, 2-Сакоморо, 3-Герман, 4-Чанг, 5-Семенов»

Двоих Андрюха таки угадал. Меня и Чанга. Ну, молодец. Себя недооценил только. Сам виноват. Я же ему говорил, на себя ставить сложнее всего. Получается у нас что? Из пяти два попал, три мимо…

«Как договаривались, - пишу ему, - с тебя сто долларов».

Может на будущее будет ему наука, как в серьезные игры со взрослыми играть. Права была Танька, я очень редко проигрываю…

Засовываю телефон обратно в рюкзак и мельком оглядываю себя в зеркале. Сойдет. Усталый, конечно, помятый со впалыми щеками и темными кругами под глазами, но меня будут рады видеть и таким. Обязательно наделают кучу фотографий и видео, которые потом разлетятся по спортивным сайтам и различным частным блогам. Да ради бога, мне не жалко. Это Нинель требует от нас на тренировках всегда присутствовать в идеальном внешнем виде, чтобы все чистенькое, с иголочки, ничего нигде не висело и не болталось, глаза горели, плечи выпрямлены, а для девчонок еще и с прическами и макияжем. Но тренировка у нас когда? Правильно, вечером. Так что сейчас можно и сгорбившись, и в мешковатой куртке, и в стертых кроссовках. Главное, до гостиницы доползти.

И завалиться хоть часок поспать…

 

- Так, Ланской, я не поняла, - Нинель оглядывает меня с ног до головы критическим взглядом, - это у тебя головокружение от успехов, или ты досрочно закончил соревнования?

Утреннюю ласковость и обаяние с нее как ветром сдуло, и она снова суровая, сосредоточенная и колючая. И я сполна это ощущаю на себе, получая в хвост и в гриву за ошибки на раскатке.

- Что это там за повороты медвежьи такие? – чихвостит меня она. - Мешок с цементом возишь на себе, что ли? Спину выпрямил, колени согнул и пошел, а не наоборот… Вращения черти-какие, ну в самом деле, сговорились вы что ли… Нашли время, когда расслабляться. Всех касается, вас, красавицы, тоже…

Анька, Танька и Валька с кислыми минами мнутся рядом у бортика, ожидая каждая свою порцию добрых слов. Но Нинель еще не закончила со мной.

- Дальше пошли, - она щелкает на клавиатуре компьютера. - Что это были за подергивания на выездах, я не поняла? Руки где должны быть? Или тебе, как маленькому, нужно аршин в рукава запихнуть? Будешь пугалом кататься… Безобразие, короче говоря. Если ты мне сейчас такую же произвольную покажешь, то что мне с тобой прикажешь делать?

Нинель раздраженно поводит плечами.

- Соберись, пожалуйста, и сделай свою работу как следует. Мне не интересно за тобой сопли подтирать и штаны тебе поддергивать. Ясно или нет?

Разворачиваюсь и спокойно отъезжаю от бортика. Ясно, чего уж… Куда уж яснее. Я сам все понимаю, где ошибся, где налажал… Сейчас будем исправлять. Задница, вот только от профилактической клизмы отойдет…

- Герман, я тебя вообще не узнаю, - переключается на новую жертву Нинель. – За старое взялся? Молодость вспомнил? Я тебе сколько раз говорить должна, чтобы ты лед руками не трогал, он не для этого здесь. Может еще и палки лыжные возьмешь, чтобы не падать?..

Чувствую себя как дома, в «Зеркальном». Все такое родное, знакомое, все друг друга любят… Только надписи вокруг непонятными крючками и кружочками.

Подъезжаю к Муракову с Артуром, стоящим немного поодаль. На ухмыляющихся лицах ни капли сочувствия.

- Ну что, Сереж, получил заряд бодрости? - веселится Мураков.

Смотрю на него с тоской. Со вздохом киваю.

- Ничего, ничего, - машет рукой Артур. – В страданиях закаляется дух.

- Это правда, - соглашается дядя Ваня. – Ладно, лирику в сторону, смотри сюда…

Заканчиваю раскатку под чутким руководством Муракова и Артура Марковича. По дороге к нам присоединяется Андрей, тоже огребший люлей за все хорошее. Вроде бы подсобрались и я, и он. Дело пошло на лад и ошибок стало меньше. Все таки животворящий пендель в исполнении нашего главного тренера творит чудеса, как ты не крути…

- Расслабились, ребята, - подводит итог Артур, - а зря. Рано еще. Обрадовались высоким баллам после первого проката, и тут бац, - он хлопает кулаком по ладони. – Эффект Лептицкой. Результат, если вовремя не принять меры может быть очень неожиданным. И прямо противоположным желаемому.

- Все верно, - Мураков согласно кивает и внимательно смотрит на нас с Андреем. - Нинель Вахтанговна, - повышает голос он, поворачиваясь в сторону нашей строгой, но справедливой метрессы , - я думаю, что мальчики готовы.

Но то ли сказалась усталость, то ли настроение у меня было уже не то - все равно, целиковый прокат произвольной у меня в тот день откровенно не получился. Слава богу, обошлось без падений, но четверной сальхоф получился тройным, а риттбергер в каскаде вообще превратился в бабочку. И вроде бы все остальное нормально, но как-то осадочек остался. И Нинель, не скрывая досады, отдала мне лист с оценками, не сулящими мне ничего хорошего.

- Я согласна принять это сегодня как следствие усталости, Ланской, - сказала она в качестве напутствия мне по дороге в раздевалку. – Но завтра этого повторится не должно. Иди. Расстроил ты меня сегодня очень.

С горящими щеками и ушами плетусь в раздевалку. Радости от утреннего моего триумфа как не бывало – все смазала неудачная вечерняя тренировка. И снова это ощущение какого-то липкого, тягучего бессилия, как будто я попал в болото, и меня медленно засасывает вглубь.

Тфу ты, ну что за напасть. И снова так не вовремя…

 

Она пришла, когда уже почти стемнело.

Мы с Семеновым валялись на своих кроватях, уткнувшись каждый в свой телефон, оба, не испытывая желания к общению. Поэтому робкий, едва слышный стук в дверь мы вдвоем восприняли как избавление. Поднимаемся оба, но первым к двери успевает Женька. И его разочарование видно даже со спины.

- Женя, можно тебя выгнать?

Аня решительно проскальзывает мимо него внутрь и останавливается посреди комнаты. Прекрасная в своей решимости и безуспешно подавляемом смущении.

- Да-да, - бормочет Женька, подскакивая к своей койке, кое-как одергивая одеяло, и сгребая руками телефон, планшет и кофту.

- Жень…

- Что?

Аня берет его за руку и вкладывает в ладонь карточку-ключ.

- Я же не последняя стерва, - нервно улыбается она. – Утром вернешь…

Женька остолбеневает.

- Но…

- Иди, Семенов, ты нам мешаешь, - уже совсем потеряв терпение рычит на него Анька.

Женька пулей выскакивает за дверь, с грохотом захлопывая ее за собой.

Несколько мгновений стоим рядом, смотрим друг на друга, после чего быстро и молча начинаем стаскивать друг с друга одежду.

- Подожди… Вот здесь расстегни…

- Сейчас…

- Не тяни… Порвешь…

- Плевать… Покажи…

- Смотри…

- Иди ко мне…

- Ох-х, мамочки… Люби меня…

- Можно тебя в…

- Можно куда хочешь, только люби…

В первом, неудержимом порыве я подхватываю Анечку за упругую попку, усаживаю на стол, сметая с него на пол всякую мелочь, и проникаю в нее всем своим истосковавшимся и изголодавшимся желанием. Она обнимает меня, и мы губами жадно впиваемся друг в друга. Чувствую, как ее острые когти раздирают до крови мою спину и замираю, растягивая удовольствие и не позволяя себе достигнуть кульминации раньше, чем она. Нас хватает на два вздоха и четыре, в унисон, удара наших сердец. Одновременно с дрожью во всем ее теле и сорвавшимся с ее губ стоном, прекращаю сдерживать то, что сдержать я не в силах. Миг экстаза длинною в сотни жизней, и с обессиленным восторгом мы замираем в объятиях друг друга, не имея сил ни говорить, ни дышать.

- Я люблю тебя, - с трудом переводя дыхание, срывающимся шепотом говорю ей я.

- Я люблю тебя, - эхом, на выдохе повторяет за мной она.

И мир закручивается вокруг нас причудливым калейдоскопом…

 

И снова луна… Мягким светом проникает в незашторенное окно, нарушая наше уединение. В неверном голубоватом сиянии на стенах тени рисуют замысловатые силуэты, похожие на футуристические замки и каких-то фантастических животных – шестиногих слонов, ящериц с раздвоенными хвостами и бог знает на что еще. На что только хватает фантазии возбужденному эмоциями разуму.

Обнимаю Анечку крепче, прижимаю спиной к себе и зарываюсь лицом в ее ароматные, мягкие волосы. Чувствую, как под моими руками снова набухают желанием ее сосочки.

- Прости… - шепчу ей.

- За что, мой хороший? – удивляется она.

- Я так… бесцеремонно на тебя набросился… Соскучился… Давно не было…

Аня тихо смеется, поглаживая меня по руке.

- Иногда можно и без… церемоний, - мурлычет она. - Мне даже понравилось…

- Повторим? – с готовностью подбираюсь я.

- Обязательно, - она соблазнительно поводит бедрами, - только чуть позже. Мне нужно отдышаться…

Целую ее в шейку, спускаюсь губами ниже, к плечу, и чувствую, как желание снова начинает переполнять меня всего. Она еле слышно стонет, закусывая нижнюю губу. Сжимаю в ладони ее маленькую круглую сисечку, медленно спускаюсь ниже, к упругому животу и глажу стройное бедро.

- И правда, соскучился, - шепчет Аня, пристраиваясь ко мне поудобнее и пропуская меня к себе.

В этот раз я веду себя сдержанней, и дожидаюсь ее полного удовольствия, лишь затем позволяя расслабиться и себе…

Провожу рукой по ее горячей, влажной коже.

Анечка учащенно дышит, вздрагивая от моих прикосновений.

- Так… хорошо, - произносит она с придыханием. – Как же… с тобой… хорошо…

У меня мороз по коже от ее слов. Невольно вспоминается малая Валька и наши с ней поцелуйчики… Ее безумный, влекущий взгляд… И такие же слова, которые она мне сказала…

Гоню прочь бесстыдные воспоминания. Обнимать одну, думая о другой – свинство первостатейное. Уж лучше втроем. Так, как минимум, честнее…

Анечка, как будто ловит мою последнюю мысль, и, сладко потягиваясь, переворачивается на спину.

- А я звала Таньку с собой к тебе… - произносит она, водя пальчиком по моей груди. – Если тебе интересно…

- Не интересно…

- Но она не захотела, - продолжает она, словно не слыша. – Вернее, сказала, что пойдет, но только сама. Если я останусь…

- Аня, пожалуйста…

- Как тогда, в Париже…

У меня перехватывает дыхание. Смотрю на нее, в ее огромные глаза, блестящие серебром в лунном свете. И вижу в них совсем не то, что ожидал…

- Удивлен, Серенький? – она приподнимает бровь, улыбается и, потянувшись, закидывает руки за голову. – Я тоже тогда удивилась. Думала ты устоишь перед ее… напором. Но ты не смог…

- Аня, я…

- Когда Танька тогда вернулась… Я сразу же поняла, что она получила от тебя то, что хотела. И меня тогда такая злость взяла… - она смотрит в потолок и говорит, словно ей все равно слушаю я ее или нет, как будто сама с собой. – А потом… Потом ты разбился… И я…

Она снова переводит взгляд на меня. Но теперь без улыбки. И с пронзительной грустью.

- Когда я представила себе, - произносит она, беря мою ладонь в свою, - что тебя вдруг может не быть в моей жизни, что ты можешь больше не встать с больничной койки, или не вспомнить меня… Или… Просто уйдешь… К другой…

Привлекаю ее к себе и, закрыв глаза, прячу лицо в ее волосах. И чувствую себя такой редкостной скотиной, что выть хочется.

Она отстраняется, уперев руку мне в грудь.

- Может я дура безмозглая, глупости несу, - шепчет она, - но просто знай… Я не выдержу, если ты меня бросишь.

Я пытаюсь что-то сказать, но она прижимает палец к моим губам.

- Молчи, - произносит она. – Я все знаю. И про Таньку, и про Катю… И то, что малая наша в тебя влюблена тоже вижу… Но они все просвистят мимо и исчезнут. А я останусь. И тебе решать, останусь я рядом с тобой или… без тебя…

«Я все решил! Я наконец-то все решил! Мне нужна только ты! Я ненавижу их всех! Я хочу быть только с тобой!»

Кричу ей беззвучно, одними глазами. И она все понимает. И мне достаточно сказать только последнюю фразу, в которой лишь надежда, горечь и раскаяние.

- Я такой дурак, Аннушка… - шепчу, глядя ей в глаза. - Прости меня…

Она привстает, обнимает меня за шею, на миг прижавшись, быстро целует в губы и, скользя ладонями по моему телу, ложится обратно.

- Давай спать, Серенький, - говорит она, подтягивая одеяло к груди. – А то скоро утро, Семенов припрется, а мы, как нашкодившие дети…

Я ложусь рядом с ней. И не смыкаю глаз до самого рассвета.

Вдыхаю аромат ее кожи, любуюсь линиями ее лица и проклинаю собственную глупость…

 

========== Часть 23 ==========

 

- Сергей!..

- Да?

Он ловит меня за рукав куртки на выходе из раздевалки, перед утренней тренировкой.

- Мой проигрыш… - Андрей протягивает мне зажатую двумя пальцами стодолларовую купюру. – Хотел отдать вчера вечером, но Таня сказала, что ты уже отдыхаешь…

Усмехаюсь, забираю деньги и сую в карман штанов.

- С почином вас, Андрей Ильназович, - шутовски раскланиваюсь я. – Ну так как, сбил оскому? Или душа жаждет продолжения?

- Душа жаждет отыграться, - ничуть не обидевшись улыбается Андрей.

- Ой Андрюха, вздыхаю я, - не за то батька бил, что играл, а за то, что отыгрывался. Слышал такую поговорку?

- Слышал, - пожимает плечами Андрей. – Только, у меня нет отца… Так наш договор в силе?

Смотрю на него склонив голову. И, против всякого желания, киваю.

- Жду твой прогноз не позже старта произвольной у девчонок, - бросаю ему сухо и, отвернувшись, иду в сторону арены.

 

Ситуация с Валькиной допинг-пробой развивается скверно, но предсказуемо. Как и предполагала Нинель, апелляция адвокатов на решение РУСАДА об отстранении Вали от соревнований, была удовлетворена, и балеринке официально разрешили продолжать кататься на олимпиаде. То есть в индивидуальном зачете она сто процентов выступит. Даже, не смотря на то, что подлые старперы из МСК и циничные негодяи из МОК тут же поспешили сделать ход конем и подали в Спортивный арбитражный суд уже на РУСАДА с требованием дисквалифицировать Валентину, задуманное им не удалось. САС оперативно прислал своих представителей в Пусан, те за полдня опросили всех причастных, включая Нинель и Вальку, пообедали, заперлись в выделенной им коморке и меньше часа спустя выкатили решение, согласно которому из-за нарушения сроков предоставления результатов тестовых проб и принимая во внимание то, что Валька – несовершеннолетняя, оснований отстранять ее от участия в олимпиаде они не видят, а окончательное разбирательство решили провести после завершения игр.

Скрипя зубами, МОКовцы возобновили отобранную было у Вальки аккредитацию. Но злобу затаили, это очевидно. Во всяком случае, о награждении победителей командных соревнований речи уже не шло – результаты, хоть и были официально зафиксированы, медали им выдавать никто не собирался. Такие дела.

Меня, честно говоря, в этом всем занимал чисто академический вопрос, а был ли на самом деле допинг? Поскольку подобный фокус уже грозились провернуть со мной, очевидным было, что пробы могут быть подсунуты любые, и к истине заявления чиновников из МСК имеют отношения с ровной вероятностью пятьдесят на пятьдесят.

Правду же знал только наш врач. И еще Нинель. Но, если у матери я мог бы как-нибудь, при случае, поинтересоваться ответом на эту загадку - дома, вечером, под бокал красного вина - то мысль спрашивать такое у главного тренера команды, да еще и в разгар соревнований, у меня даже близко не возникала. Кто хочет, чтобы его грубо обругали и далеко послали? Правильно, никто.

На тренировку пришла практически вся сборная, кроме танцоров. Трое нас. Трое девчонок. Две пары. На все про все у нас час, поэтому никто резину не тянет, все сосредоточены и собраны. Ну а раз завтра катаем старты мы с Андреем и Женькой, то и приоритет у нас же.

У Андрея сильная программа. Три четверных прыжка, два акселя - в каскаде и соло. В общем, перебить его я могу только четырьмя квадами и безошибочным прокатом. Если малой сам не поможет мне и не налажает где-нибудь…Напряженненько, ничего не скажешь…

По поводу пятого квада Нинель, после долгих раздумий, все-таки сказала «нет».

- Седьмой элемент, Ланской. А после него еще и каскад тулупов, где четверной просто необходим. Ты не вытянешь физически. Это никто не вытянет. К тому же, чисто у тебя так ни разу и не получилось…

- Да наплевать, - пробую убедить ее я, - по очкам же все равно добираю…

- Ну… Да, - с сомнением качает головой она. – Но что потом? Допрыгаешься до стрессового перелома какого-нибудь, вылетишь снова на полгода. Жизнь же на олимпиаде не заканчивается, а у нас на тебя планы…

- Заканчивается, - упрямо ворчу я. – Мне нужно золото.

- Ладно, давай доживем…

К сожалению, она права. У меня так ни разу и не получился чистый прокат с пятью квадами. Тут крыть нечем. И если по технике я однозначно набираю хорошие баллы, то с ошибками, степ-аутами и, не дай бог, падениями, оценка за компоненты будет недостаточная. Тут можно и не угадать…

Меня выпускают катать после Андрея, перед Семеновым. По сравнению со вчерашним, настроение у меня на много лучше и чувствую я себя готовым на все. Поэтому, выбрасываю из головы все ненужное и сосредотачиваюсь на прокате.

А ненужного много…

Заснул-то я, только под утро и, понятное дело, разбудили меня щелчок дверного замка и крадущиеся шаги Женьки, на цыпочках пробравшегося в комнату…

Как ни старается он не шуметь, у него не получается. Задев стул, он шумно облокачивается о стену, разбудив уже и Анечку тоже.

- У-у-у, Семенов, - стонет она, протирая глаза и подтягивая одеяло к шее, - кто ж тебя учил врываться без стука?..

- Ничего, что это и моя комната тоже, - взрывается было Женька.

Смотрю на него зверем, и он, проглотив возмущение, подхватывает свой рюкзак и, демонстративно медленно, выходит в коридор.

Переглядываемся с Анькой. Краснеем. Смеемся. Целуемся. Ну и все такое тоже…

Наконец, час спустя, мокрые после душа, оставшиеся без завтрака, разбегаемся. Я – на тренировку, Анечка к себе, переодеваться.

А на мне, все равно, даже не смотря на шампунь и лосьон, ее запах, и воспоминания, от которых все внутри сжимается. И совесть мучает…

Первые три элемента выполняю с легкостью, можно сказать, играючи. Триксель, каскад с заглавным четверным лутцем, четверной флип. И на несколько секунд можно перевести дух, проходя первую дорожку. Как назло, в этот же миг боковым зрением ловлю у бортика рыжую головку с аккуратно упакованной в гульку огненной гривой. Танька…

Мы сталкиваемся буквально в дверях, в конце коридора, перед выходом на лед. Изумрудный взгляд, задорная улыбка… Которая мгновенно превращается в ехидную, едва она видит меня.

- Привет…

- Ах, Ланской, - с деланной жеманностью произносит она, - как прошла ночь?

- Хотел спросить тебя о том же, - тут же настраиваюсь на ее волну я.

- Довольна ли наша Анечка вашими талантами? - продолжает издеваться лиса. – Не переусердствовали ли?

Вроде бы шутка, и как бы все свои, слава богу, роднее некуда… Но ее слова ощущаются как беспощадная пощечина. Смотрю на Таньку с укоризной и удивлением.

Понимая, что перегнула, рыжая краснеет и сбавляет тон.

- Беги, Сержик, к Вахавне, а то она о вас двоих уже спрашивала, - говорит она со вздохом. – А я пойду Анечку из нирваны доставать…

И, повернувшись ко мне спиной, она почти бегом скрывается за поворотом…

Тройной сальхоф. Проще простого. За ним четверной лутц и двойной аксель. Чередую ультра-си с базовыми элементами, чтобы не выдохнуться досрочно. Но чувствую, что предательская усталость уже подкрадывается со всех сторон. А еще не все…

Хореографическая дорожка…

И перед глазами Валентина…

Едва я выезжаю на лед, как балеринка догоняет меня и, нарезав вокруг перетяжками, останавливается передо мной и закручивается в медленном волчке. Так, чтобы я мог рассмотреть ее всю…

- Я тебе нравлюсь, скажи, нравлюсь? – шепчет она, просовывая свои ладони в мои и заглядывая мне в глаза.

От нее не отвести глаз. Она восхитительно прекрасна. Но меня коробит от ее детской непосредственности и совершенно недетского взгляда.

- Ты же знаешь, что да, - честно отвечаю я.

И наивно сам себя убеждаю, что ей этого достаточно.

Она подскакивает на зубцы – с ее балетным прошлым такой трюк она проделывает с легкостью – и целует меня в щеку. После чего, звонко смеясь, укатывается прочь также быстро, как возникла. А я на себе ловлю, не сулящий мне ничего хорошего, взгляд Ниель…

И вот момент истины. По первоначальной задумке здесь бы быть четверному сальхофу. И тогда со следующим за ним каскадом тулупов четыре-три квадов получилось бы ровно пять. Но я уже устал. И понимаю, что даже выполнив четверной сейчас, с большой долей вероятности завалю каскад, и останусь без элемента. Ну или четыре-три у меня превратится в три-два, сожрав все бонусы за четверной… Куда ни кинь…

Вместо сальхофа приземляю тройной риттбергер. Дальше, уверенно заезжаю на тулупы и делаю-таки четверной, а за ним тройной прыжок.

Завершаю программу вращениями, красивым финалом и лучезарной улыбкой в сторону судейских мест. На самом деле, дышу как паровой молот, сердце колотится как ненормальное, а коленки трясутся, словно в эпилептическом припадке. На честном слове подъезжаю к калитке, перешагиваю и просовываю руки в рукава любезно поданной Артуром куртки. В реальности - просто приваливаюсь к нему, чуть не упав.

- Ух ты, молодец какой, - тут же просекает ситуацию Клей, крепко подхватывая меня за плечи. – Отлично связочки там проработал, Сереж, и так чоктао и твизлы вот здесь у тебя легли, ну, я доволен, да…

Вижу его как в тумане, но улыбаюсь, киваю.

- Артур Маркович, посади его на скамейку, - не позволяет себя обмануть Нинель. – И попить ему дайте…

Прихожу в себя достаточно быстро. Пять минут, и мир перестает вращаться каруселью. Даже тремор в ногах успокаивается. Но на душе больно и гадко.

- Ненавижу эту программу, - шепчу себе под нос, закрыв глаза. – Терпеть не могу… Не хочу больше ее катать…

- Все слышали? - раздается возле моего уха голос Нинель.

От неожиданности аж подпрыгиваю и озираюсь вокруг. Справа она, слева он. Мураков на корточках передо мной.

- Артур Маркович, - продолжает Нинель, - нам нужна новая программа к чемпионату мира…

Клей обводит нас обалдевшим взглядом.

- С ума сошли? – сварливо интересуется он – Где я вам ее возьму?

Понимаю, что натворил делов…

- Э-э-э… - мямлю. – Я как бы…

- Ты, как бы, - перебивает меня Нинель, - можешь двадцать минут отдохнуть, а потом все тоже самое, как бы, еще раз, да? Я ничего не упустила?

- Могу через десять минут… - хорохорюсь я.

- Не надо, - Нинель поднимается и прячет руки в карманах пальто. – Двадцать минут, я сказала.

Она опускает голову и, не глядя ни на кого, уходит в сторону выхода. Артур, тут же подхватившись, спешит за ней, явно озадаченный полученным указанием.

Мураков протягивает лапу и хлопает меня по бедру.

- Что-то ты сынок… Не радуешь, - произносит он, печально заглядывая мне в глаза.

- Простите, дядя Ваня, - бодро говорю я, - минутная слабость. Больше не повторится.

Он качает головой, явно не ободренный моими словами. И тоже уходит, насупившись и скривив рот.

А я остаюсь сидеть. Смотрю как катается Женька, как после него проезжают две наши пары…

И впервые в жизни меня вдруг посещает ну совершенно несвоевременная мысль о том, что может быть вот этого вот всего с меня уже как бы и хватит…

 

Где же ты? Поговори со мой. Мне так нужна твоя поддержка. Именно сейчас…

Я отсылаю ей смайлик и маленькое пульсирующее сердечко.

Но экран телефона остается пуст.

Сообщение доставлено, но не просмотрено.

Ответа нет…

- О чем грустишь, Серега?

Леша Жигудин возникает передо мной как черт из табакерки. Невольно вздрагиваю от неожиданности.

- Фу ты, напугал…

- Прости. Просто увидел, что ты сидишь один, дай, думаю, воспользуюсь столь редким случаем…

Леша вальяжно усаживается в кресле напротив и скрещивает руки на животе. Ну, прям, заправский психолог.

Мы сидим в лонже на первом этаже нашего отеля, и, кроме бармена у стойки, вокруг ни души. После вечерней тренировки народ разошелся отдыхать, а я, перед ужином, решил немного побыть в тишине и одиночестве. Поразмыслить кое о чем…

Посреди зала сооружен большой искусственный фонтан с золотыми рыбками – аляповатое и безвкусное творение – но его журчание действует успокаивающе и настраивает на минорный лад.

Лешу я видеть рад. При всех его понтах и непомерном самомнении, он хороший человек, и хороший друг. И мне все еще стыдно за то, что я сорвался на него тогда в Стокгольме…

- Я не грущу, - усмехаюсь я. – Так, задумался.

Леша смотрит на меня внимательно, склонив голову набок.

- Я видел тебя сегодня, - произносит он отчетливо. – Утром и сейчас.

Понимаю, о чем он. Киваю. Вопросительно поднимаю бровь.

- И что?

- Хочешь добрый совет? – спрашивает он.

- Не хочу.

- А я все равно скажу, - ничуть не смущается он.

- Кто бы сомневался…

- Фигню ты задумал, Валет, - серьезно говорит Леша. – Дурацкую глупость. Вообще не представляю, как Нинель Вахтанговна тебе до сих пор не запретила об этом даже думать…

Пожимаю плечами. Без раздражения. Устало.

- Запретила, - говорю. – Но я думаю.

Леша поджимает губы и смотрит на меня, как строгий папочка на нерадивого отпрыска.

- И что ты этим хочешь доказать? – интересуется он. - А главное кому? Что ты лучше всех парней – так это и так все знают. Что ты лучше Шаховой? Так это бред, вы разные, а она, к тому же, еще и моложе…

- Мне нужна победа, Леша, - перебиваю его я. – Пятью квадами, как ты их назвал, дурацкой глупостью, я себе эту победу гарантирую.

- Ты убьешься на сальхофе и сорвешь последний каскад, это же очевидно, - он качает головой. – И с чего ты взял, что не сможешь победить с тем, что катал утром и сейчас? Контент-то шикарный…

- Если Герман постарается… - начинаю я.

Леша отмахивается от меня двумя руками.

- Ваш Герман еще из памперсов не вырос, куда ему…

- Ты видел его оценки за короткую?

- Ну и что? Во-первых, у тебя все равно больше, а во-вторых, - он разводит руками, - ты можешь сказать, что сам откатался идеально?

Я запинаюсь, уже собравшись ему возразить. Но он прав. Всегда есть, к чему придраться, и что улучшить.

- Вот видишь… - Леша тычет в меня указательным пальцем и продолжает уговаривать. – Человек, Серега, животное ограниченное. Своими желаниями, своим воспитанием. А особенно, своими физическими способностями. Если спортсмен объективно не готов достичь того или иного результата, он не может себе ставить такую цель. Потому что цели для того и ставятся, чтобы быть достигнутыми… Это как пятерной прыжок…

- Все ограничения, Леша, у нас в голове, - не соглашаюсь я. – Нас так учили…

- Красивые слова, не более того.

Жигудин раздраженно машет ладонью и отворачивается к окну. Вспомнившая о зиме природа, как раз планомерно заваливает нас снегом, холмиками и сугробами искрящимся в лунном свете. И зрелище из окна открывается весьма симпатичное.

- Я понимаю, что тебе хочется, - говорит Леша. – И у тебя даже получается. Иногда. Но посмотри на свою Таньку. Она планомерно и настойчиво прет к этой своей цели уже не первый сезон. Готовится, откладывает в копилку, и в нужный момент просто подсоберет все, что накопила и сделает. Гарантированно сделает. А у тебя, ты извини конечно, это просто хайп и безграничный твой талант. Может вывезет. Даже наверняка. А если нет?

Я глубоко вздыхаю. И молчу. Потому что сказать нечего.

- Обидно будет, - добивает меня Жигудин, - если после всего того, что в тебя вложено, после всех потраченных сил ты тупо сольешься… А так и будет. Если у тебя снова не получится. Скажешь я неправ?

Крыть нечем. Он прав…

Упрямо молчу, с тоской разглядывая угол стола. Но Леша не был бы тем, кто он есть, если бы не умел читать по глазам.

- Ладно, Валет, - усмехается он, выбираясь из своего кресла. - Пойду я спать. И тебе того же желаю. Отдохни, глупости из головы выкинь, и завтра, бодрый и веселый приезжай за своим золотом. Мне тебя комментировать, так что не напорти мне там, понял?

Он легонько толкает меня кулаком в плечо и, насвистывая, уходит, в ореоле парфюма и чувства собственного величия. Что ж… Имеет право. Свое олимпийское золото он уже завоевал.

Собираюсь уходить, и чувствую, как вибрирует мой телефон. Смотрю на экран.

«Прости, ходила с бабушкой посмотреть, как там лошади. Тебе от нее привет.»

Катя… Катюня… Котик мой далекий. Скажи, что мне делать…

«Я скучаю, - пишу ей. – Сыграй со мной в игру. Скажи мне да или нет.»

Она прочитывает, но отвечает не сразу.

«Так не честно! Я не знаю, о чем ты…»

«Просто «да» или «нет». Ничего сложного.»

Я вижу, как появляется сообщение «Котик пишет…» И выключаю телефон. Чувствую вибрацию – Катя ответила. Но это уже не имеет значения. Я только что принял решение. И оно мое. Не важно, кто и что об этом думает. Все это мы будем обсуждать и анализировать уже завтра, после старта.

Решительно поднимаюсь и, собрав свои вещи, иду в сторону выхода. Через холл, на лифт, в номер и спать.

Потому что проспать завтрашний день я не имею права…

 

- Mr. Herman on the ice, mr. Lanskoy to be ready.

Снова, как всегда, вздрагиваю при звуке моей фамилии, произнесенной с иностранным акцентом. Наверное, это со мной уже навсегда. Никогда не привыкну…

Стою в коридоре, перед выходом на арену – упругий, резиновый пол, светлые стены, фоновый свет. Через каждые десять метров огромные плазменные экраны под потолком, демонстрирующие прямую трансляцию того, что происходит на льду. Не смотрю. Не интересно…

Поправляю костюм. На мне трико, повторяющее костюм Фредди Меркюри – желтый пиджак, светлые спортивные брюки – на бежевых ботинках коньков аккуратно и старательно приклеены черные полоски, должные придать им вид кроссовок фирмы «Адидас», в которых он часто выступал… Я не застал этого артиста, он умер задолго до моего рождения, но его музыка меня всегда вдохновляет. Не зря я второй сезон подряд прошу ставить мне программу на песню Куин…

Несколько раз подпрыгиваю, делаю десяток наклонов и приседаний. Так, без всякой цели. Чтобы кровь не застаивалась. В конце концов все тренировки и разминки я сегодня уже отработал на максимум.

Понимаю, что пора. Естественно, меня позовут, пригласят и никоим образом не позволят опоздать на старт. Но мои внутренние часы работают безошибочно. Ставлю ногу на ступеньку… И выхожу к бортику ровно в тот самый момент, когда Андрей заканчивает свой прокат.

Она стоит одна. Опустив голову и глядя себе под ноги. Вокруг нее пустота и тишина. Словно вакуумный пузырь, и она в нем, как сферический конь…

Мураков с Артуром, естественно, побежали встречать Андрея к другим воротам, откуда всех откатавших водят в кис-энд-край за оценками и поздравлениями. Поэтому нам никто не может помешать…

Протягиваю ей свои чехлы и, как бы невзначай, касаюсь ее руки. Ее кожа холодная как лед…

Ловлю взгляд ее прекрасных глаз и задерживаюсь в них на лишнее мгновение.

«Как ты, мой хороший?»

- Так, ну что, готов?

«Мне очень страшно, мамочка… Мне так тебя не хватает… Забери меня отсюда… Поехали домой!..»

- Конечно.

Она оглядывает меня с ног до головы. Протягивает мне коробочку с наушниками.

- Может быть хочешь?.. – начинает она.

Отрицательно качаю головой. Мне это не нужно. Все равно, выше собственной головы я не прыгну. А все, что умею – сделаю и так.

Вставляю эйрподы в уши, ставлю ногу на лед и энергично выкатываюсь вдоль бортика.

Решение катать программу с четырьмя квадами я принял вчера вечером. О чем и написал Нинель, получив в ответ лаконичное «ок». Все-таки синица в руке… Если все пройдет гладко и по плану, то мне должно хватить баллов обойти Андрея. Если только он не придумает что-то экстраординарное. Но в этом случае меня предупредят. Обязательно предупредят…

Нарезаю круги беговыми. Кручу тройки. Имитирую заход на прыжок. Жду…

Мог ли Герман подложить мне какую-нибудь свинью? Сам прыгнуть пять квадов? Исключено! Он к такому не готов, и на такой риск сознательно никогда не пойдет. Четыре? Четыре – может. Я видел, как он откатывал версию произвольной с четырьмя прыжками в четыре оборота. Но ни разу у него не получалось чисто – всегда с ошибками. В принципе, по очкам я всегда могу понять, как он проехал, достаточно просто поднять голову и посмотреть на табло…

Смотрю вниз, на лед. Еду параллельно бортику.

Нет. Это не мой вариант. Так будет только хуже. Если мне стоит о чем-то волноваться, Нинель мне скажет. Я же не ребенок, чтобы самодеятельностью на льду заниматься…

Наконец, Андрей и Мураков с Артуром поднимаются сдивана и гуськом покидают кис-энд-край. Все. Настало мое время…

Подкатываюсь к ожидающей меня Нинель, вынимаю наушники и протягиваю ей. Она спокойна. По ее лицу невозможно прочитать ее эмоции. Но я знаю, что она уже просчитала все возможные сценарии и на девяносто процентов знает, чем все должно закончится.

- У нас все по плану, мам? – не удерживаюсь от вопроса я.

Она молча кладет мне руки на плечи и поворачивает меня лицом к арене.

Рев трибун перекрывает все прочие звуки. Но я слышу только, как бьется мое сердце…

 

Это был мой лучший прокат за все время. Объективно. Так я не катался еще никогда. И вряд ли когда-либо еще смогу. Тут вам и годы тренировок, и безупречная спортивная форма, и пресловутый «старт-плюс»… Идеально сошедшиеся в нужном месте и в нужное время факторы. Идеальные условия для победы…

Первые такты музыки, и я сразу же начинаю раскатку. Времени мало. Элементов много. Размышлять и что-то менять – поздно.

Empty spaces what are we living for…

Все как учили. Как тренировали. Ничего нового. Просто катаю…

Behind the curtain in the pantomime…

Заход по дуге, разворот, смена ноги… «Прыгай, как на дупель. Замахивайся ногой, как на триксель»… Я все помню, Максим Леонидович… Так и делаю…

Does anybody want to take it anymore?..

Замах, толчок, группировка… Миг тишины и скрип стали о лед… Руки в стороны, спина прямая, носок дотянут. И вот он есть! Мой олимпийский тройной аксель. К которому не придерешься, и черт меня подери, если он не на максимальные гои… И ожидаемая реакция трибун, которые орут и визжат в экстазе от увиденного.

The show must go on!..

Не расслабляясь, сразу же захожу на каскад. Сложный. Коварный. Но хороший, дорогой и красивый. Мне он нравится. И я много сил и времени положил на то, чтобы он нравился не только мне…

Inside my heart is breaking…

Разгон, заход… Вдох… Левую ногу перебрасываю через правую, становлюсь на внешнее ребро, приседаю и, забросив руки вправо, раскручиваю тело, одновременно упираясь правым зубцом. Вылетаю вверх, кручусь в четверном лутце, приземляюсь…

My makeup may be flaking…

И тут же снова переброс ноги, на этот раз не касаясь льда. Толчок… Вращение… Тройной риттбергер… Приземление, выезд… Ойлер – перепрыжка на левую ногу…

But my smile…

Внутренне ребро… Резко вытягиваю правую ногу. Как можно дальше назад. Вонзаю зубец в лед и выбрасываю тело в тройной флип… Приземление… Выезд… Выдох…

Still stays on.

Не просто слышу – ощущаю пульсацию трибун. Зрителям нравится, то, что я делаю. И я впитываю их энергию для следующего элемента…

Whatever happens…

Разгоняюсь. Слежу за ребром. Чем выше скорость, тем чище исполнение… Наклон вправо, правая нога назад, приседаю… И как топориком зубцом по льду. И вверх… Видели когда-нибудь лица фигуристов в момент вращения в прыжке? Добрые люди любят выкладывать такое в интернете. Посмотрите. Увидите, как легко нам даются наши победы…

Another heartache, another failed romance…

Прилетаю с четверного флипа и выезжаю, слегка покачнувшись. Ошибка заметная. Жаль…

Но мне некогда сокрушаться и грустить. Это все потом. А пока…

Does anybody know what we are living for?..

Тройка. Еще одна. До бортика далеко. Значит…

Левую ногу через правую. Колено подогнуть. Прыжок… Не так сложно и не так долго, как предыдущие. Но и силы уже потрачены немалые… Тройной риттбергер приземляю чисто, выезжаю с корабликом и получаю заслуженный шквал аплодисментов и несколько секунд отдыха.

I must be warmer now… I’ll soon be turning…

Дорожка. Выученная. Вытанцованная. Вкатанная многочасовыми занятиями с Артуром. И от того – безупречная и завораживающая. Здесь все мои вторые оценки…

За одно успеваю отдышаться, растрясти занывшие было мышцы и вдохнуть в них свежего кислорода. И тут же, разгоняюсь по дуге, переставляю левую ногу и становлюсь на внешнее ребро…

But inside in the dark I’m aching to be free…

Замахиваюсь руками. Толкаюсь ногами. Выбрасываю руки вверх и тяну свое тело в воздух, вкручиваясь винтом в пустоту. Пытались когда-нибудь посчитать обороты в прыжке? Не пытайтесь. Мозг просто не успевает за визуальным восприятием. И я тоже, не столько понимаю, сколько ощущаю мой четверной лутц. И прилетая на лед думаю только о том, чтобы правильно выехать и собрать максимум гоев… И у меня получается!

The show must go on!..

Набор спинов - вращательных элементов – перед следующим прыжком тоже можно считать отдыхом. На самом деле – нет. Перенос усилий с одних мышц на другие. Так что прыжок акселя во вращение и крутим, крутим…

Inside my heart is breaking…

Волчок вперед, волчок назад, либела… Все вращения должны быть не меньше четвертого уровня – это значит не меньше трех оборотов… Комбинированные… Со сменой ноги.

My makeup may be flaking…

Сразу же после вращений, энергично заезжаю на позицию на левом внутреннем ребре.

But my smile still stays on.

Правую ногу назад… Упор… Толчок… И еще один флип. Тройной…

Который я выполняю чисто, без галочек… С усложненным выездом. И с чувством накатывающей на меня усталости…

My soul is painted like the wings of butterflies…

Вторая дорожка с элементами. Выкрюк на левой. Беговой. Чоктао. Крюк на правой. Твизл… Как учил меня Артур. «Ночью встал, не просыпаясь сделал, и лег спать обратно…» Хотел бы я не просыпаться…

I can fly, my friends…

И снова распутье. Мое решение против моего желания. Мои возможности против мечты…

The show must go on…

Замах правой ногой с движения назад, легкий чирк по поверхности льда, пригибаюсь и выпрыгиваю… В тройной сальхоф. Все-таки в тройной. Я не могу позволить себе риск. Я не имею права сорвать прокат…

Приземляю…

I face it with a green, I never giving in…

И уже с улыбкой – все позади, все решения приняты, все мосты сожжены – спокойно заезжаю на каскад, финальный каскад прыжков…

On with the show…

На правой ноге, левым зубцом об лед, ракетой вверх… С хрустом приземляю на правую и все тоже самое тут же, еще раз, но уже не так быстро и резко… Четыре три. Каскад тулупов… Простой выезд с руками в стороны… Правую выше…Сделано! Сделано…

I’ll top the bill, I’ll overkill, I have to find the will to carry on…

Заезжаю в последний каскад вращений и закручиваю сначала бильман, который почему-то считается чисто женским элементом, но я его делаю с легкостью…

On with the show…

И наконец, в самом финале, закручиваюсь винтом, с руками вверх, скорость, я где-то читал, может достигать двух оборотов в секунду… Кому-то ж пришло в голову померять…

Show must go on… Go on… Go on…

Останавливаю вращение и замираю в позе Фредди Меркьюри со склоненной головой, выброшенной вверх правой рукой, и левой, со сжатым кулаком, опущенной вниз.

Go on…

С последними тактами музыки воцаряется миг тишины. Который тут же взрывается таким шквалом аплодисментов, воплей и свиста, которого я в жизни своей никогда не слышал.

Трибуны ревут стоя…

Создается впечатление, что лавина звука давит на меня сверху, с потолка, грозя обвалиться стеклянным дождем с прозрачного купола. Но это мне только кажется.

Расслабляюсь. Выхожу из образа. Позволяю себе улыбнуться. Раскланиваюсь. Перед судьями – это прямо передо мной - и в оставшиеся три стороны. Приветственно поднимаю руку и машу всем вокруг. В мою сторону летят цветы и мягкие игрушки. Разные. Это Аньке обычно кидают медведей, а Таньке – рыжих лисят. Мне же, как всегда, бросают самую разнообразную мультяшную живность, от Мики Маусов до крокодилов Ген и Чебурашек.

Подхватив со льда понравившегося мне, очень похожего на реально нарисованного, кота-Матроскина, завершаю круг почета и на скорости подъезжаю к гостеприимно распахнутой калитке. Нинель ждет меня с чехлами в руке… Одна. Ни Муракова, ни Артура при ней нет… Странно. Хотя, все равно… На самом-то деле, кроме нее мне никто и не нужен.

- Ну хорошо все сделал, молодец, - она подает мне куртку и расправляет воротник. – Выезд там был не очень чистый…

- Я знаю…

- А остальное ж нормально все, да? Ну пошли…

В кис-энд-край никого. Только мы вдвоем. Вообще не понятно…

- Куда все делись? – удивляюсь я, когда мы усаживаемся.

- Я попросила их уйти, чтобы не мешали, - просто говорит Нинель.

- Ну… Ладно.

Пожимаю плечами и смотрю на монитор. Показывают повтор моих прыжков. Естественно, неудачное приземление после флипа тоже. Меня немного знобит. И бьет нервная дрожь.

The scores please…

- А сколько там у Германа? – спрашиваю я, и понимаю, что Нинель, которая обычно сразу мне говорит об очках соперников, на этот раз не сказала ни слова.

Она не успевает ответить.

Sergey Lanskoy representing Russian Federation has earned one hundred ninety two and fifty one points for his free skating that is second rate for the program. After two programs he gets two hundred ninety two and seventy two points and is totally ranked second place.

Окружающий мир качнулся, мигнул и погас…

Где-то далеко, в другом измерении, Нинель крепко сжимает меня за плечо, прижимает к себе, громко что-то говорит мне, перекрикивая трибуны, наверное, что-то вроде «Ты молодец… Серебро… Это классный результат…»

Но я ее не слышу…

Полное ощущение нереальности происходящего. Это не я. Это не со мной… Я сейчас проснусь…

И пустота…

 

Я правда не помню… Что там было и как? Мне уже потом рассказывали, что я вполне адекватно спустился в коридор, вместе с Нинель. Под надзором двух врачей сдал пробу на допинг. Потом пошел в раздевалку, где были все, и дядя Ваня, и Клей, и Федин…

Наверное, от меня ожидали чего-то неадекватного. Потому что все, кто вспоминал тот день, говорили, что Мураков с Артуром не отходили от меня буквально ни на шаг. И других отгоняли…

Кстати, вру. Я смутно помню награждение. Там эпизод курьезный произошел… Когда я взобрался на пьедестал, на свое второе место, Юзик со своего третьего протянул мне руку, чтобы поприветствовать. А я, не дотягиваясь, просто залез на центральный, чемпионский блин и так к нему подошел. И зрительный зал просто взорвался овациями, криком, шумом… И разочарованно загудел и затопал ногами, когда я вернулся назад… Андрея же, когда тот поднялся на свое законное первое место, встретили довольно жиденькими аплодисментами, но я не помню, чтобы ощутил по этому поводу удовлетворение или злорадство…

Первое мое воспоминание из того эпизода моей жизни, после которого я могу сказать, что отчетливо помню все произошедшее потом, это, только не смейтесь, как я сижу следующим утром, пардон, на горшке и читаю «Телеграмм». И вижу кучу новых сообщений. От друзей, от знакомых, от знакомых моих знакомых… Пролистываю не читая. Не интересно. Все после… После чего? Да сам не знаю пока. Просто после…

Четыре верхних приоритетных письма все же открываю.

Анечка… Фея моя. Первая. Судя по времени написала сразу же, как объявили мои оценки. А я даже не помню, говорил ли с ней вчера…

«Ты лучший. Все остальное - ерунда. Люблю.»

Сглатываю комок… Листаю дальше.

Танька. Рыжая стерва, как всегда, откровенна и прямолинейна.

«Шок! Держись. Не кисни. Хочешь, подговорю Семенова, и мы ему морду набьем?»

Приятно это «мы». Понятно, кому «ему». Понятно и то, что это шутка, попытка меня хоть немного взбодрить.

Валечка…

«Я так за тебя болела! И за Андрея с Женей тоже, но за тебя больше, честно-честно! Прости. Мне так жаль. Плачу…» И ниже – смайлик со слезкой.

Моя ты маленькая… Ей над своей судьбой в пору поплакать, а она…

Катя… Господи, я и забыл, что мы переписывались накануне…

«Просто «да» или «нет». Ничего сложного.» - читаю я свой текст.

А ниже – ее ответ, который я так и не просмотрел раньше.

«Вряд ли ты спрашиваешь о том, о чем я бы хотела, чтобы ты меня спросил)) Но все равно, я скажу тебе «ДА!»

Вот как все просто. А вопрос-то был всего лишь, катать ли мне пять квадов… Если бы я посмотрел на Катькин ответ раньше… Если бы послушался ее интуиции…

Ничего бы не изменилось. Потому что не ей принимать за меня решения. Тем более вслепую… Я в такие глупости не верю.

И то, что она написала дальше, уже вчера, после моего проката, лишний раз подтвердило, какая же она умница, а я дурак.

«Ты все сделал правильно. Поэтому я еще раз скажу тебе «да». Да, ты лучше всех. Помни об этом… И ты, по-прежнему, мой самый любимый.»

И в этот момент меня осеняет прозрение. Я понимаю, что до сих пор не сделал того, что просто необходимо было сделать с самого начала. В состояние шока, аффекта, обалдения, офигения от собственной неудачи, от вида рассыпающегося в пыль песочного замка, который я возводил столько лет и предполагал оставить его стоять на века, я упустил элементарную и очевидную вещь.

Ньютону его гениальное открытие снизошло вместе со свалившимся на голову яблоком. Менделееву таблица химических элементов приснилась во сне. Малевичу идея черного квадрата пришла в тот момент, когда он сидел на толчке ночью и рассматривал небо в мансардное окно… Наверное, во мне тоже есть что-то от Малевича…

Открываю Ютьюб и ввожу в строке поиска то, что мне нужно. «Ты все сделал правильно», - написала Катя. Конечно же! Она ведь видела мой прокат. И выступление Андрея передо мной. А я до сих пор не удосужился его посмотреть.

И все-таки понять, какого черта, каким образом он умудрился набрать балов больше чем я?

 

Подхожу к дверям ее люкса, стучу. Она там, я точно знаю. После обеда и перед вечерней тренировкой Нинель обычно устраивает совещания тренерского состава у себя в номере. Или не совещания, и не тренеров – не важно. Главное, я знаю, где ее найти…

Она открывает сама и, увидев меня, молча отступает от двери.

Прохожу в гостиную. Вижу. Сидят, голубчики. Оба два. Леша Жигудин и Макс Таранов. В общем-то, я не удивлен, застав здесь именно эту парочку. Тем лучше. При Муракове и Артуре я бы постеснялся. А так – можно не церемониться.

Киваю обоим. И громко обращаюсь в сторону Нинель.

- Мама, я хотел бы поговорить наедине.

Как по команде, Леша с Максимом подскакивают и направляются к выходу. Жигудин, проходя мимо, задерживается и теребит меня за рукав куртки.

- Ты только спокойно, Сереж… - произносит он, заглядывая мне в глаза. – Не пыли…

- Если хочешь, можешь остаться, - пожимаю плечами я.

- Не хочу… - говорит он хмуро. – Но даже если бы хотел… В ваши семейные отношения лезть – себе дороже встанет.

Я поворачиваюсь к нему спиной, подхожу к окну и внимательно рассматриваю хаотично роящиеся снаружи снежинки, подгоняемые порывами ветра.

Щелкает дверной замок.

Нинель подходит к буфету, берет чашку с кофе и молча садится на диван. Смотрит на меня спокойно. Без эмоций.

Подхожу к столу, беру ее айпад, без всякого стеснения ввожу пароль, который знаю давным-давно, и вывожу на экран то, обо что чуть глаза не стер, просматривая во всех деталях в последние два часа. Кладу перед ней.

- Два вопроса, - стараюсь говорить медленно, чтобы мой голос не задрожал. - Зачем ты это сделала? И почему я об этом не знал?

Она мельком смотрит на экран, потом снова поднимает глаза на меня. Разумеется, там для нее ничего нового. Всего лишь катающий свою вчерашнюю произвольную программу Андрей Герман. С добавленным четвертым квадом – у него это четверной сальхоф, вместо тройного, в каскаде с тройным тулупом – и перенесенным во вторую часть программы четверным флипом. То, чего я не знал, не ожидал, и то, что обеспечило ему те самые дополнительные баллы, за счет которых он обошел меня. На восемь десятых. Цена моей золотой медали. Какая мелочь… Казалось бы…

- Что тебе не понятно? – холодно интересуется она. – Ты же сам видишь, что он не выполнил флип вначале. Но не растерялся, и прицепил его в конец…

- Откуда взялся четверной сальхоф? Его там не было…

- Я предложила ему добавить еще один квад накануне старта. Он был готов, это дополнительные баллы, результат и шанс подняться с третьего места…

- Мне почему ты об этом не сказала? – я чувствую, как во мне начинает закипать бешенная ярость, от ее расчетливости… И от ее безжалостности.

- А что бы это изменило? – Нинель ставит чашку на стол и с ледяным спокойствием выключает айпад. – Ты бы распсиховался, снова начал бы пихать в программу пятый четверной прыжок, в результате наделал бы массу ошибок, наполучал бы галок и дедакшинов…

- Но у меня был бы шанс!..

- У тебя был твой шанс, Сережа! – повышает голос она. – Не нужно было лажать на выезде. Больше следовало уделять внимания вращениям… Скажи спасибо, что мы не стали тебя будоражить перед выходом, а то бы сейчас ты сидел вообще без медали…

- Я и так без медали… У всех будет золото, а у меня, значит, нет…

Нинель возмущенно сверкает глазами.

- Ты себя послушай! У тебя второй результат на олимпиаде. Сколько людей на свете могут похвастаться этим?..

Но я уже не могу ее воспринимать. Пелена ярости застилает мой разум. Остатками воли я сдерживаюсь, чтобы не нахамить ей в открытую.

- Ты все знала! – злобно цежу я. - Ты меня подставила! Из-за тебя я лишился единственного шанса на олимпийское золото…

Она выслушивает молча, с ледяным спокойствием глядя в мою сторону.

И это ее спокойствие ставит большую и жирную точку на многом, что было мне дорого, чем я все это время жил и о чем мечтал.

Поднимаюсь, прохожу мимо нее, без единого слова открываю дверь номера и захлопываю ее за собой. Только в коридоре позволяю себе глубоко вдохнуть и выдохнуть.

Приваливаюсь спиной к стене и провожу дрожащей рукой по взмокшем лбу. Слышу бешенный стук собственного сердца и ощущаю его пульсацию в глазах, в ушах, в щеках…

А еще - понимаю, что теперь я остался совершенно один перед суровой реальностью этой жизни…

 

========== Часть 24 ==========

 

На вечернюю тренировку прихожу вместе со всеми. Война войной, а спортивное расписание никто не отменял. Завтра старт короткой программы у девочек, поэтому все внимание тренеров нашим троим красавицам. Ну, а у нас, отмучавшихся, стандартная раскатка, набор базовых упражнений и, если остается время, прогон показательного номера. Катаемся на небольшом пятачке вдвоем с Андреем. Но внимания друг на друга не обращаем. Так, кивнули друг другу при встрече. Тренеры в нашу сторону поглядывают. Артур даже подъезжает ко мне с серьезным лицом.

- Ты как вообще? В каком состоянии? – интересуется он.

- Вешаться не собираюсь, - пожимаю плечами, - Германа убивать тоже. Раньше показательных домой не сбегу.

- Ну хорошо… - Артур вздыхает с явным облегчением.

Он хочет сказать что-то еще, но у меня нет желания ничего сейчас слушать и я, сделав вид, что не заметил, откатываюсь в сторону.

После тренировки, девчонок, практически под конвоем, уводят в раздевалку, всех троих, так что пообщаться не получается ни с одной. Разочарованные физиономии Андрея рядом со мной и Семенова на трибунах являются мне хоть ничтожным, но утешением по этому поводу. Обломитесь, мальчики. Хоть в чем-то…

На выходе из раздевалки меня снова за рукав куртки ловит Леша Жигудин.

- Серега, сходим поужинаем куда-нибудь?

Останавливаюсь и смотрю на него исподлобья.

- Если ты собираешься ездить мне по мозгам, - говорю, - и пытаться с ней помирить, то иди к черту.

- Не собираюсь, - искренне заверяет меня он. – Просто поедим, поговорим о погоде, о девочках…

Я задумываюсь. В принципе, Лешка, наверное, единственный, с кем мне вообще сейчас хотелось бы общаться. Кроме Анечки… Но до нее, как до горизонта – видно, да не добраться.

- Только мы вдвоем? – уточняю я.

- Только…

- Ну ладно.

Леша кивает.

- Давай через полчаса в холле, я вызову такси…

Не то чтобы мне очень хотелось… Но Лешка, так получается, на сегодняшний день мой единственный друг, которому от меня точно ничего не нужно, и с которым мне совершенно нечего делить. А это, как говорит его любимая Шуба, дорогого стоит…

Мы притаскиваемся на окраину Пусана и заявляемся в заведение вполне европейского вида. Высокие вежливые служащие с безукоризненным английским, большеглазые официантки, напоминающие японских фарфоровых кукол, как по одним лекалам изготовленные… Говорят, в Корее пластика лица достигла небывалого совершенства и буквально поставлена на поток. Охотно верю…

Располагаемся в зале с мягкими креслами и большими деревянными столами. Вокруг дубовые панели, свисающие с потолка хрустальные люстры, аквариум с какой-то живностью под стенкой. Так, если закрыть один глаз и не обращать внимания на снующих вокруг азиатов, можно вообразить себя где-нибудь в сердце Сохо, в Лондоне.

- Если смущает восточная кухня, - комментирует Леша, пододвигая мне меню, - здесь смело можешь заказывать все тоже самое, что и в Европе. Готовят не хуже, вкус тот же… Последствий не выявлено.

В отличие от многих моих коллег, я совершенно не фанатею от суши, сашими, маринованных угрей, фугу и прочих водорослей. Как по мне, так лучше уж тарелка гречки и паровая котлета, это если мы говорим о диете и режиме. Ну а когда на ограничения можно уже смело наплевать…

- Закажи мне полупрожаренный стейк и овощи на гриле, - прошу я Лешу. – А то я сам такое не выговорю.

- Расслабляешься, - усмехается Леша. - Это правильно…

- С утра не ел ничего. Голодный просто…

Еду приносят быстро, и я, на радостях, набрасываюсь на мясо, как голодный удав. И только под неодобрительным взглядом Леши я, нехотя, сбавляю темп и, выпрямив спину, начинаю, как учили, чинно и медленно отрезать по маленькому кусочку и, кладя в рот, тщательно пережевывать.

Сам Жигудин к своей рыбе в тарелке едва прикасается, примериваясь так и эдак, и я просто вижу, как в его глазах счетчиком прокручиваются граммы и калории, аппетитно благоухающие перед ним. Бережет себя Леша, боится форму потерять. И стать как Авербаум…

- Татьяна Вячеславовна, кстати, передавала тебе большой привет, - наконец нарушает молчание Жигудин, - и наилучшие пожелания.

Я отмечаю про себя, что не поздравления. Шуба, как и все мы, понимает, что поздравлять меня сейчас - это издевательство.

- Спасибо, - благодарю я с набитым ртом.

- Интересовалась твоими дальнейшими планами… - добавляет Леша, как бы, между прочим.

Ну конечно, всех интересуют мои планы. Такая ж, блин, интрига… Но черта с два я сейчас буду откровенничать и делиться тем, что у меня на уме и на душе. Даже с тем же Лешей… Хотя, отблагодарить нужно…

- Передай Татьяне Вячеславовне, - говорю ему с ухмылкой, - что с победой на чемпионате мира ей меня поздравлять не придется.

Традиционно, после олимпиады, на следующий за ней по пятам чемпионат мира, ездят серебряные призеры, чтобы мировым золотом скомпенсировать себе досаду от олимпийского второго места. Но на этот раз я склонен сломать традицию.

- Не поедешь? – без удивления, просто уточняет Леша.

- Нет. И не собирался.

Он бросает на меня короткий, внимательны взгляд и молча кивает. Информация получена.

- Я только тебя прошу, Сереж… - Леша даже откладывает вилку и смотрит на меня в упор. – Не уходи из спорта…

- Слушай, отстань, а? Дай поесть спокойно…

- Не отстану.

Я хмуро поднимаю на него глаза, и по его взгляду понимаю, не отстанет.

- Только один пример, - он примиряюще выставляет ладони вперед.

Вздыхаю. Кладу нож с вилкой на тарелку, где ждет меня недоеденный стейк и откидываюсь на спинку кресла.

- Ну?

- Я.

Он показывает на себя пальцем и ограничивается одним единственным личным местоимением. В общем-то посыл понятен и без объяснений. Свою золотую медаль Леша выиграл в две тысячи втором году, когда ему было двадцать четыре года. К следующей олимпиаде, которая будет, кажется, в Китае, мне тоже как раз исполнится двадцать четыре. То есть он недвусмысленно намекает…

- Ты хочешь сказать, что у меня все впереди и следующая олимпиада точно моя, да?

Жигудин усмехается, и заговорщицки поводит бровями.

- Это ты сказал, Валет, не я…

- Понимаешь, Леша, - решаю выдать ему всю свою аргументацию, - тебя и меня нельзя сравнивать…

- Почему же?

- Во-первых, - объясняю, - у Тихоновой ты был один. Во-вторых, это была твоя первая олимпиада. Ну а в-третьих, ты никого не столкнул по дороге. Как, кстати, столкнул меня твой друг Шиповенко перед Сочи…

- Он мне не друг, - возмущенно дует губы Леша.

- Ну хорошо, твой не-друг Шиповенко – какая разница… А теперь смотри, что будет в моем случае через четыре года. Да, возраст еще подходящий. Но. Поспеет новая когорта молодых, голодных и резвых, с которыми мне придется конкурировать. И кто-нибудь обязательно окажется самым перспективным и подающим надежды – мама никогда не откажется от такого шанса. И это только «Зеркальный», а ведь есть еще Федин, Московина, да тот же Шиповенко со своими полуфабрикатами… Ну а поскольку я не Клюв, и федра ради меня не станет ни закрытые прокаты организовывать, ни мухлевать с результатами, сборная на Пекин мне не светит ни при каких раскладах. Так что ты, Леша, прекрасный пример. Но не для меня. К сожалению. Ты ешь, а то остынет…

Я снова беру в руки приборы и начинаю отрезать кусочек мяса. Леша предпринимает последний бросок.

- На «Зеркальном» свет клином не сошелся… - произносит он как бы между прочим.

Смотрю на него таким взглядом, чтобы он понял – легче предложить мне отпилить себе руку, чем бросить родную школу.

Свое обещание поговорить о девочках Леша выполняет уже за чаем, когда я, сытый и добрый, наконец не представляю опасности для его любопытного носа.

- Вы с Озеровой твоей вообще как-то собираетесь…

Он делает неопределенный жест рукой.

- Мы с моей Озеровой, - глумливо сообщаю ему я, - собираемся, часто и регулярно. И сейчас бы могли, если бы я тут с тобой не сидел…

- А ну тебя к черту, - машет на меня рукой Леша. – Что ни слово, то пошлость. Ну как так можно?

- А что такого? – строю невинный взгляд я. – Уже пару лет все вокруг в курсе, что мы встречаемся и трахаемся… Пардон за пошлость… Любим друг друга, да. А ты вдруг решил поинтересоваться…

- Хотел спросить тебя, - укоризненно качает головой Леша, - как нормального мужика, как близкий человек, можно сказать, а вдруг вы пожениться решили после олимпиады? Платья-кольца-лимузины, все дела. Может помочь с организацией нужно… А ты…

Меня невольно разбирает смех, и я хрюкаю в кулак.

- Какая свадьба, ты что, Леш? Ей же всего восемнадцать. Год назад школу закончила. И каждый раз у мамы разрешения спрашивает, можно ли домой после одиннадцати вернуться…

- Тю… - удивляется Жигудин, - а нафига ты тогда квартиру делал? Мы так уже думали, что сразу для вас двоих…

Я пропускаю мимо ушей это «мы» и решаю, что для очередной порции сплетен и слухов наговорил сегодня уже достаточно.

- Ладно, закрыли тему, - без улыбки подвожу черту я. – О личной жизни мы с тобой как-нибудь потом…

Леша не возражает, кивает и громко отхлебывает горячий чай из чашки. Он сам женат на фигуристке, знает на какие фантазии способно наше сообщество – дай только повод. Хуже того, с его женой они даже пару раз всерьез расходились, когда злые языки доносили до ушей одного или другой различные подробности жизни супруга. Так что в понимании ему не откажешь. Впрочем, как и в неуемном любопытстве.

- Ну а что у тебя в ближайших планах, Сереж? – осторожно начинает подбираться ко мне Жигудин.

- В смысле? – изображаю непонимание я.

- На чемпионат мира ты не едешь, - поясняет он, - впереди межсезонье… Жениться ты, как выяснилось, не собираешься…

- Не знаю, - пожимаю плечами. – Честно, не думал еще. О! Поеду к Катьке Асторной, устроюсь конюхом на ее эту лошадиную ферму. А что? Свежий воздух, симпатичные наездницы…

Леша на этот раз шутить не расположен.

- Если хочешь, - говорит он серьезно, - я могу пристроить тебя в несколько неплохих шоу, в Штатах, в Канаде, в Японии. До осени. Покатаешься, развлечешься. В рекламе поснимаешься. Денег, опять-таки, заработаешь…

Я внимательно смотрю на него, и понимаю, наконец, зачем он меня вытащил на этот разговор.

- Передай… Заинтересованной стороне, - говорю я с ироничной улыбкой, - что для ухода из «Зеркального» меня нужно очень хорошо замотивировать. Дешевыми аттракционами не отделаетесь.

Он не удивлен. Скорее даже наоборот, рад, что не нужно больше вилять.

- Скажи, чего ты хочешь, - по-деловому предлагает он.

- Э, нет, Леша, со мной это не сработает, – усмехаюсь ему в лицо. - Сегодня я хочу луну с неба, завтра буду доволен раю в шалаше. Удивите меня. Может я и передумаю.

- Твоего вчерашнего результата тебе мало для… удивления?

Вот так откровенно. Разумеется, о чем-то подобном я догадывался. В конце концов натянуть одному и украсть у другого пару десятых балла не так уже и сложно, любой технический судья справится.

- А что вчера произошло? – делаю удивленные глаза. – Герман выиграл по-честному, там нужно с лупой ковыряться, чтобы что-то доказать. А то, что мама не стала мне подыгрывать, сознательно занижая планку и придерживая перспективного спортсмена, так это скорее поднимает ее в моих глазах. Как тренера, разумеется.

Леша слушает меня, склонив голову набок и уставившись не мигая. В конце концов он несколько раз кивает.

- Хорошо. Я тебя понял, - произносит он без эмоций.

Вернувшись в гостиницу, я не стал вызывать лифт, а прошелся на нужный мне этаж по лестнице. Мне необходимо было несколько минут, чтобы собраться с мыслями и настроиться. Но дойдя уже до знакомой мне двери, я вдруг передумал. Нет. Не нужно. Не сейчас. Завтра первый старт у девочек, она и так вся на нервах… Посмотрим, как все пройдет. Может быть я зря паникую, и все мои подозрения - только игра воображения и чувство детской обиды…

Миновав этаж, на котором живет Нинель, я поднимаюсь выше и, пройдясь по устланному мягким ковролином коридору, захожу к себе. Бесшумно закрываю дверь.

Женька спит, похрапывая, закинув голову и раскинув руки. Чтобы его не разбудить, не зажигаю свет и тихо раздеваюсь прямо в коридоре. Ныряю в кровать и достаю телефон.

Я знаю, кому мне написать. И знаю, что. Другой вопрос, как объяснить мою уверенность в том, что я собираюсь предложить?..

Выбираю в «Телеграмм» адресата.

И аккуратно, думая над каждым словом, решительно вывожу на экране свою дальнейшую судьбу…

 

На утреннюю тренировку прихожу раньше всех, и успеваю уже и разогреться, и раскататься, когда у бортика появляются сначала тренеры, а потом и все остальные.

С девчонками понимаем друг друга с полувзгляда.

Молчаливой стайкой, толкаясь у калитки, вся троица выкатывается на лед, подлетает ко мне, и я как могу, обнимаю всех троих сразу и целую каждую в отдельности. Губки, ушки, щечки, шейки… Ароматные девичьи макушки с тщательно уложенными гульками.

- Ласточки мои любимые…

Их ладони на моей груди и плечах. Мне кажется, что я чувствую, как колотятся их сердца. Стоим посреди льда, тесной группкой, и я физически ощущаю, как что-то теплое и родное проникает в мою душу, согревая, лаская и баюкая…

Краем глаза замечаю, как дергается у калитки Андрей, порываясь выскочить на лед, и как его за локоть придерживает Женька Семенов, что-то быстро объясняя ему на ухо.

Вижу наших тренеров… Задумчивого профессора Федина, откровенно рассматривающего нас. Улыбающегося Артура с телефоном у уха. Нинель, ставшую было в боевую позу и уже приготовившуюся нас окликнуть… Решительного дядю Ваню Муракова, который, дотронувшись до ее плеча, просто молча качает головой. И грозная снежная королева, глубоко вздохнув, повинуется и, повернувшись, что-то внимательно изучает на экране своего планшета…

Не знаю, сколько проходит времени – минута, пять, десять. Просто в какой-то момент мы все четверо чувствуем, что сосуд наполнился. Терапия окончена. Обмен энергией произошел. Они отдали мне то, в чем я нуждался, а я поделился с каждой тем, чем мог. И вот уже, из мира возвышенного и нематериального, мы возвращаемся на грешную землю, и я понимаю, что мои руки обнимают и гладят три восхитительные девичьи фигурки, а в ответ на свой взгляд я получаю сияние трех очаровательных пар глаз – любящих, ироничных и восхищенных.

И только слова нам по-прежнему не нужны. Потому что все мы давно и всё друг другу сказали…

- Ну все, мальчики-девочки, давайте к работе возвращаться…

Ни капли раздражения. Она даже не повышает голос. Стоит у бортика, засунув руки в карманы пальто и смотрит куда-то в сторону. И на ее красивом лице грустная улыбка…

Еще раз крепко прижавшись друг к дружке, разъезжаемся с девчонками, каждый в свою сторону.

Через несколько часов им катать короткую. Побеждать. И выяснять, кто из них сильнее.

А мне – сидеть на трибунах и переживать. За всех вместе и за каждую в отдельности. И это тот самый случай, когда личные симпатии отступают на второй план, уступая место первородному чувству привязанности.

Какой палец на своей руке вы бы могли назвать самым любимым? Особенно, если остальные придется отрубить…

 

На этот раз жребий, якобы жребий, не приносит сюрпризов или интриг. Наши девчонки катают друг за дружкой, в последней разминке, последней тройкой. Фактически, все ждут только их, потому что остальные… Как бы это так помягче сказать, чтобы не обидеть… Не тянут и близко. Что японка с труднопроизносимым именем, что бельгийка Ева Хендриксон – эффектная блондинка с обалденной фигурой – их лучшие результаты на несколько баллов ниже средних показателей любой из наших спортсменок. Тут следует признать очевидное. Если в мужском одиночном катании мы в общем-то практически на равных катаемся с американцами и японцами, и борьба идет скорее контентом, чем качеством катания, то у женщин наши девушки находятся в таком существенном отрыве от всех возможных конкуренток, что даже без четверных прыжков вполне себе способны претендовать на самые престижные места. Ну а со своими квадами и трикселями они просто недосягаемы. Чего это стоит и чем достигается – тема отдельной беседы. Сейчас речь о результате. И этот результат однозначен…

Когда-то, в одном из своих немногочисленных интервью, Нинель сказала, что ее цель – это весь женский пьедестал на олимпийских играх. Что ж, можно ответственно заявить, что от этой своей цели она буквально в шаге. Точнее, в двух.

Я не спустился вниз к девчонкам перед разминкой. Там хватает народа и без меня. К тому же, видя на большом экране над ареной периодически мелькающую свою физиономию, понимаю, что камеры нет-нет да и поворачиваются в мою сторону. Значит, могут сунуться и за мной следом, куда бы я ни пошел. А зачем лишний раз привлекать внимание к тем, кто и так нервничает, на взводе перед ответственным стартом? Совсем незачем.

Поэтому сижу смирно в нашем секторе, рядом с Женькой и Андреем.

- Ну чё, Серега, - Семенов толкает меня плечом в плечо, - забьемся на девчонок по соточке?

- Сейчас? – удивленно поворачиваю голову в его сторону.

- А почему нет?

- Ну… Ладно, - пожимаю плечами. – Удиви меня раскладом, на который я соглашусь.

- Э-э-э…

Ситуация такова, что шансы всех троих наших фавориток примерно равны, и нужно быть провидцем, чтобы с абсолютной точностью угадать их сегодняшний результат. Хотя…

- Играю только на вариант, где Валя не первая, - подсказываю ему я.

Женька потирает лоб.

- Ты так в ней уверен?

На что-то серьезное с его стороны я не рассчитываю, поэтому смело раскрываю карты.

- Программы у девчонок примерно равные по сложности и одинаковые по компонентам. Но, у Танечки хромает тройной аксель. А у Анечки – тройной лутц. Это те самые тридцать три сотых вероятности, которые нарушают равенство шансов, гарантируя Вале победу. Мне этого достаточно, чтобы не ставить против нее.

- А если ни одна не сорвет?

- Я же тебе говорю, удиви меня.

Женька хмурится и кусает губы.

- Да что там спорить? - неожиданно встревает Андрей. – Валя первая, потом Аня, Таня третья. Это ж кроту видно…

Удивленно поджимаю губы и киваю Семенову на Андрея.

- Слыхал? Устами младенца, как говорится…

Герман тут же строит недовольную мину и надувается. Со смехом трясу его за плечи.

- Ну что ты сразу же в образ входишь, как барышня, малой? - добродушно говорю ему я.

- Да надоело, блин, - возмущенно взрывается Андрей. – Со всех сторон, малой, пацан, сынок… Даже… Даже Валя меня так называет, а она между прочим на два месяца младше!..

Смеемся уже вдвоем с Женькой. Какие же эти дети потешные…

- Ну и что? – отсмеявшись, искренне не понимаю я. – Малой ты и есть малой, никуда не денешься. Что в этом плохого?

- Ну как-то это… не серьезно, - бурчит он, отворачиваясь.

Понимаю, что это для него важно, и прекращаю шутить.

- Забей, Андрюха, - говорю ему, как он и хотел, серьезно, - а лучше, в такие моменты, почаще вспоминай, кто ты есть, и чего достиг. В свои-то пятнадцать лет…

- Шестнадцать, - поправляет меня он.

- Тем более. А там… Пускай хоть как угодно называют. Хоть чучелом.

Андрей хмыкает и вроде как почти улыбается.

- Как у тебя все легко и просто всегда… - произносит он тихо. – И в спорте и… в жизни.

Прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Не удивляюсь. Даже если они не говорили об этом с Валькой, в интернете полно всего про меня, как хорошего, так и не очень. А еще, ощутимо и ясно мне становится, что наш новоявленный олимпийский чемпион, надежда отечественного спорта, добрый молодец и симпатяга банально мне завидует. Как может завидовать зашоренный отличник разгильдяю двоечнику, с вьющимся вокруг него ореолом дворовой романтики и ароматом выкуренной в подворотне дешевой сигареты… И все как-то сразу становится мне ясно, понятно и не интересно.

- Учись, пока я жив, - усмехнувшись хлопаю его по плечу.

Он понимает, что сказал глупость, вижу, что жалеет, но шанса исправится у него уже нет.

- Идут! – сообщает Женька, и мы, с благообразным лицами, тут же склоняемся к перилам, отделяющим нас от выхода на лед.

Последняя разминка. Пятеро девчонок. Должно было быть шестеро, но итальянка в последний момент снялась из-за травмы и вместо двадцати четырех спортсменок в короткой программе участвуют двадцать три. Соответственно, завершающая шестерка превратилась в пятерку.

- Каори красотка, - комментирует Семенов, наклонившись ко мне. – Прыгает, правда, как свая, но стабильная.

Японка с трудно запоминающимся именем. Каори Как-то-ее-там. Не важно. В команде показала себя хорошо, но и только.

- Не конкурент, - коротко качаю головой я. – Я бы выбрал Еву…

Женя прекрасно понимает, что я имею в виду.

- По сотке на дерево?

- Забились…

«На дерево» - это значит на деревянную медаль. Так мы между собой называем четвертое место. Самый обидный результат для спортсмена. После второго, естественно…

Девочки выезжают на разминку…

На этот раз интуиция меня подводит.

Бельгийская фигуристка Ева Хендриксон, катая после японки Каори (вспомнил!) Ханироко, выполняет эффектный тройной риттбергер и не менее эффектно приземляется на свою симпатичную попку, теряя сама все имевшиеся у нее шансы на четвертое место, и лишая меня моих кровно заработанных на Германе ста долларов. По результату на табло, перед Танькиным стартом, на первом месте Каори, на втором – Ева и дальше все остальные.

Семенов радостно потирает руки.

- Нашлась на старуху проруха, - ехидничает он, мусоля полученную от меня купюру. – Не все тебе, Валет, нашу кровь пить.

- Злой вы, Евгений, - брюзгливо ворчу я. – Нехорошо так откровенно радоваться чужому проигрышу.

- Если нельзя, но очень хочется, то можно, - отмахивается от меня Женька.

Андрей, на этот раз, в нашем диалоге участия не принимает, напряженно высматривая что-то внизу у бортика. Точнее, кого-то.

Небольшая техническая пауза, вызванная какими-то неполадками в судейских компьютерах, задерживает Танькин старт. Этим пользуется Нинель, что-то в очередной раз объясняя и внушая стоящей на льду у бортика рыжей лисе. Мураков рядом, кивает, что-то поддакивает. Танька слушает с отрешенным лицом. Наконец, звучит гонг, и из динамиков громко приглашаютТаню на лед.

Ну что ж… Давай, огонек, зажги…

Это только короткая. Самое интересное будет послезавтра. Но все испортить можно уже сейчас. Что Таня, с готовностью и делает.

Первым элементом у нее стоит ненавистный ей тройной аксель, с которого она предсказуемо валится с недокрутом и приземлением на два зубца. Естественно тут же поднимается и едет дальше. Но, как в том анекдоте, клево уже не будет. Вот что ей стоило не прыгать этот нестабильный прыжок, заменив его на вполне выполнимый и доступный ей дупель. На что угодно готов поспорить, что именно об этом ей говорила перед самым стартом Нинель. А теперь, мало того, что галки за недокрут, так еще и дедакшн за падение…

Смотрю на Семенова, развожу руками – что я говорил. Женька с кислым лицом кивает.

После падения, Танька, как настоящий боец, выполняет и заявленный тройной флип, и каскад тройной лутц — тройной тулуп, и завершает программу на вполне мажорной ноте. Но это олимпиада, здесь поблажек не делают. И баллов у нее всего семьдесят четыре и шесть… И ой! Это меньше, не на много, но меньше чем у Каори, которая автоматически становится претендентом на промежуточный третий результат, выталкивая Таньку на четвертое место.

Протягиваю к Семенову открытую ладонь. Не могу сдержать ехидную ухмылку.

- Па-пра-шу вернуть мои деньги, - веско заявляю я. – Ни ты, ни я не угадали, пари отменяется.

Женька вздыхает, нехотя лезет в карман.

- Мог бы и забыть хоть разочек, - ворчит он.

- Ага. Щяс! – отбираю у него стодолларовую бумажку. – Вы с твоим друганом Щедриком мне много раз вот так забывали?

Андрюха втихаря посмеивается в кулак, потешаясь над нашим диалогом.

А у калитки, напряженная и сосредоточенная, уже готовится к старту Анечка. Мураков ушел водить за ручку Таньку, но рядом с Нинель тут же возник Клей. Артур, конечно, в Аньку много вложил. И времени, и сил, и таланта. Наверное, ни с кем из нас он столько не возился, как с ней. Тут и амбиции, и его творческие какие-то порывы, и, безусловно, личная симпатия. Любит он ее больше всех и сильно, но никому и в голову не придет увидеть в этом что-то предосудительное. Просто, как любому художнику, Артуру нужна муза. Вот Анька для него такой музой и стала. Такая вот у них взаимная любовь. К фигурному катанию.

Артур держит ее забранные капроновыми перчатками руки в своих ладонях и что-то проникновенно говорит. Аня кивает, глядя себе под ноги. Нинель рядом, но не вмешивается. Посматривает по сторонам, периодически бросая взгляд в нашу сторону. Следит, чтобы качественно болели.

Объявляют Анин выход, и она решительно нарезает круг по арене, разминая руки и постукивая себя кулачками по ляжкам.

Смотрю. Переживаю. Держу кулаки за фею мою…

И вот вам сразу и разница между буйством эмоций с эпатажем, и холодным расчетом. Рыжая все старается взять с наскока, нахрапом. И получается у нее черти что. А Аня – как усидчивый муравей, носит-носит, складывает травинку к травинке, и в результате…

В своей короткой программе она практически безукоризненно выполняет двойной аксель и все те же тройной флип и каскад тройной лутц — тройной тулуп, нигде ни разу не поскользнувшись и не покачнувшись. Молодец. А сколько было слез, ушибов, ободранных коленок и ладоней, пока упрямый лутц ей таки не покорился. Все помню. Все видел. Лично ссадины ее перекисью промывал и заклеивал пластырем. Так что справедливо чувствую в ее успехе и свой маленький вклад.

Пока Аня с Артуром ждут оценок, на лед выкатывается Валька, вся такая солнечная и воздушная. Была у меня мысль спуститься и пожелать ей удачи, но, подумав дважды, я решил этого не делать. Чтобы ее не сбивать с настроя, и чтобы другие не обижались. Смотрю на Андрея. Сидит замерев, пожирает балеринку глазами. Ромео доморощенный…

У Анечки восемьдесят и два. У Каори Семьдесят девять восемьдесят четыре. Разрыв меньше балла. Но главное - в нашу пользу. Все идет по плану…

Валентину у бортика наставляет на путь истинный лично Нинель. Так уж получается, что техничную попрыгунью Таньку больше опекает дядя Ваня, артистичную и утонченную Анечку – Артур, а универсального бойца, безупречную и всемогущую Валю, алмаз негранёный, Нинель не доверяет никому кроме себя. На самом деле все, конечно же, не так однозначно, и все тренеры вкладывается в каждого из нас на полную катушку. Но иногда, под определенным углом если посмотреть, можно заметить некоторые, скажем так, особенности отношения. Ну, такое. Есть и есть. Главное, что всех все устраивает.

Валька слушает Нинель в пол-уха. Перебирает ножками от возбуждения, крутит кукольной головкой по сторонам. И конечно же, поднимает глаза в нашу сторону. Понимаю, что это мне. Потому что снова этот взгляд, манящий, возбуждающий, от которого не оторваться…

Посылаю ей воздушный поцелуй одними губами, чтобы никто кроме нее не заметил. И Валечкино очаровательное личико тут же заливается краской и сияет радостной улыбкой.

Нинель возмущенно одергивает ее и хмуро поворачивается в нашу сторону. Поздно. Я уже откинулся на спинку сидения и повернул голову к Женьке, подставив под ее уничтожающий взгляд Андрея. Плата за любовь, сынок. Учись, пока я жив…

Representing Russian Federation…

Балеринку разворачивают лицом к арене и, легонько шлепнув по спине, отправляют в бой. Давай, малая, покажи им…

И Валя показывает.

Показывает она, кроме всего прочего, почти идеальный тройной аксель с небольшим степ-аутом, но это не страшно, потом, ожидаемо, тройной флип, а также каскад лутц-тулуп три-три. Все тот же контент. Только компоненты сложнее. И в целом как-то лучше… И баллов у нее, не смотря на ошибку, почти на два больше чем у Анечки, аж восемьдесят два и шестнадцать сотых. Я даже не поверил сначала в такие цифры. Но нет, все верно. На сколько Анино катание было безупречным, на столько оно совершенно у Вали. Тут даже как-то и говорить не о чем.

Толкаю Семенова локтем в бок.

- Вопросы есть?

Женька усмехается и качает головой.

- Чем вас там в вашем «Зеркальном» колют и облучают, что вы такие все активные?..

- А что, хочешь к нам? - подзуживаю его я. – Могу поспособствовать. Только тебе не понравится. Нас регулярно бьют, не кормят и заставляют петь патриотические песни. Дважды в день. Хором.

- Оно и видно, - флегматично кивает Женька.

Заканчиваются соревнования. Зрители, кто по одному, кто группками, тянутся к выходу, под потолком звучит ненавязчивая музыка, а на лед, гудя, вылезает заливочная машина по форме напоминающая огромную жабу. Парни изъявляют желание присоединиться ко всем нашим, но у меня свой план.

- Я догоню, - говорю я.

И дождавшись, когда они уйдут, достаю телефон.

На мое ночное сообщение есть ответ. Не тот, которого я ожидал, но как минимум заинтересованность проявлена.

«Ты уверен?»

Мой корреспондент лаконичен до безобразия. И я ему не уступаю.

«Абсолютно.»

Что ж… Я сделал все, что мог. Теперь остается только ждать и надеяться, что все пройдет так, как нужно. Пусть даже мне за это и придется поплатиться…

Она подкрадывается сзади и закрывает ладошками мои глаза. Я ее не вижу, но обмануть меня сложно – аромат ее рук и учащенное дыхание не оставляют сомнений.

- Балериночка, ты была прекрасна, - произношу я, пряча телефон в карман.

Валя хихикает, обнимает меня сзади и прижимается щечкой к моей щеке.

- Тебе понравилось?

- Конечно… Ты же не забыла? Я смотрю только на тебя.

Валя несколько раз вздыхает, словно на что-то решаясь.

- Когда ты смотришь на меня… - она запинается, стесняясь продолжить.

- Когда я смотрю на тебя? – подбадриваю ее я.

- Когда ты… так… смотришь… на меня… - она понижает голос до шепота, - мне кажется, что я… танцую голая. И мне это так… нравится…

Я поворачиваюсь к ней, но она прячет лицо в ладонях, исподтишка поглядывая на меня сквозь пальчики.

Что ответить – не знаю. Просто теряюсь в эмоциях. Гоню от себя все то, чего не должно и не может быть… Но не получается.

Отнимаю ее руки от лица, и тону в бездонном недетском взгляде.

- Только не говори Анечке, а то она меня отругает и убьет, - испуганно шепчет Валя.

И словно порывом ветра с меня сдувает пелену колдовства. Момент потерян. Я снова в реальности. А передо мной милый, восхищенный ребенок. Которого позволительно лишь любить и защищать. Но это все было так близко…

- Идем к ребятам, - я беру ее за руку и поднимаюсь. – А то меня, без всяких слов, убьет твой Андрюша.

Валя грустнеет, и опускает голову.

- Он маленький и глупый, - вздыхает она. – Мне с ним скучно…

- А со мной, значит, весело? – усмехаюсь я.

- Конечно, - снова расцветает Валя. – Ты столько всего знаешь, все время интересное что-то рассказываешь… А он только молчит и пялится… на мои…

Она смешно морщится, от чего мне делается весело.

- Открою тебе секрет, - тоном заговорщика шепчу я, - я тоже пялюсь…

Валька снова бросает на меня свой колдовской взгляд. И отвечает совсем не так, как я ожидаю.

- Тебе можно. Ты уже все видел. И сказал тогда такие слова приятные, что мне так… так хорошо стало… И совсем не стыдно. А он… Так смотрит, словно оценивает… Как будто воображает себе, какая я… там… И молчит…

Она раздраженно передергивает плечами и отворачивается.

Эх, Герман-Герман… Дурачок… Не по зубам себе орешек выбрал…

Молча спускаемся по лестнице и останавливаемся перед дверью.

Сжимаю Валину ладошку, влеку ее к себе, обнимаю и глажу по волосам.

- Никто не знает, как повернется жизнь, Валюш, - медленно произношу я. – Но в одном я уверен абсолютно точно. Если тебе что-то не нравится, что-то раздражает, бесит и заставляет нервничать – избавляйся от этого. Не позволяй приносить себя в жертву чужим прихотям. Потому что ты у себя одна. И пожалеть тебя больше некому…

Она смотрит на меня долгим, глубоким взглядом, и я вдруг совершенно явственно вижу, что она все понимает. На много больше, чем мне кажется…

- Ты ведь не станешь меня жалеть, правда? – тихо произносит она.

- Ты в этом не нуждаешься… - усмехаюсь. – К тому же… мне всегда будут мешать… мои воспоминания…

Валя смеется, откинув голову, потом снова крепко прижимается и прячет лицо у меня на груди.

- Наши воспоминания, - я чувствую, что она улыбается. – Наши…

 

- Ты сегодня без Ани?

Женька откладывает планшет в сторону с явным желанием поговорить или куда-то завеяться.

- Как видишь, - пожимаю печами я, не отрываясь от своего экрана.

Семенов мается, то ли от безделья, то ли от излишка энергии.

- Что ты там так смотришь внимательно, аж глазки блестят, - снова пристает ко мне он.

Женька настырный. Если прицепится, то просто так от него не отмахнешься.

- Кино смотрю, - говорю ему я. – Про нас с тобой.

- Ух ты, - приподнимает брови он. – «Горбатая гора»? Как они узнали?..

- Ага-ага, - ехидно киваю я, - не с твоим счастьем… Сериал про фигурное катание…

- А-а-а, знаю-знаю… - Женька разочарованно машет рукой. – У нас в «Юбилейном» снимали по ночам. Там еще Алексей Константинович засветился. И как тебе? Чушь же собачья…

- Ну почему же чушь, - усмехаюсь. – Нинель Вахтанговну так очень похоже изобразили. Явно подсмотрели манеру общения и кое-какие фразочки… Леша, опять же, одухотворенная карикатура, то на Артура Марковича, то на Железняка… Забавно.

Женька качает головой, не соглашаясь.

- Мы все там выглядим как конченые уроды. Ни одного положительного героя. Все с тараканами в голове, все друг другу козни строят… Да если бы это было правдой, ни у кого бы из нас просто времени не оставалось бы на тренировки – только и делали бы, что отраву друг другу сыпали да лезвия расшатывали.

Я отмалчиваюсь, в принципе соглашаясь с его словами. Сериал и правда, так себе. Несколько прямых аллюзий на реальных персонажей, естественно, присутствуют. Есть и непрямые, которые заметны не каждому. Например, сын тренерши – мажор и плейбой, у которого в голове солома. Ходульный персонаж. Юноша бледный, с глазами горящими, не способный себе цены сложить и отравляющий таким образом жизнь, как свою, так и окружающих. Или, вот, главная героиня, такая себе спортсменка-комсомолка, мечущаяся между тремя своими мужиками и тискающаяся то с одним, то с другим, то с третьим… Вот сто процентов даю, не обошлось здесь без Жигудинских подсказок сценаристам, где чего попикантнее добавить… Хорошо еще, что имена все вымышленные, и тренер там толи Атрохова, толи Артюхова – не стали коверкать грузинскую фамилию Нинель, и делать из нее Тутберидзе какую-нибудь…

- Может быть ты и прав… - рассеянно киваю я. – Да нет, определенно прав. Чтобы тренер выпивал со своим спортсменом… Или чтобы сам предложил сигарету выкурить… Бред, однозначно.

- Ну вот…

- Короче, - резюмирую я, тоже откладывая свой айпад, - унылая чепуха. Потом досмотрю.

Женька прохаживается несколько раз взад-вперед по комнате, разминая затекшую спину.

- Так сходим к подружкам, а, Валет? – выдавливает он, наконец, из себя наболевшее.

- Не пойду и тебе не советую, - качаю головой я. – Во-первых, никто тебя туда не пустит, во-вторых, зачем их отвлекать перед стартом?

- Меня, может быть, не впустят, а тебя – точно впустят, - заискивающе строит мне «глазки» Семенов. – А значит, кого-то, возможно, и выпустят. Да и старт у них только послезавтра…

Я, конечно, могу и поупираться, и послать его… Но сам по Аньке соскучился.

- Ладно, хрен с тобой, - ворчу для вида, - ты и мертвого уговоришь…

Нарочито медленно сползаю со своей кровати и начинаю, не спеша, переодеваться. Семенов, с довольной физиономией, потирает руки.

Являться без предупреждения, конечно, не красиво. И за это тут же следует расплата.

Скребемся в девчоночью дверь, мужественно преодолев все заслоны и кордоны из дежурной обслуги в вестибюле и на этажах. За дверью возня. И наконец - щелчок замка.

- О, легки на помине, явились!..

Танька. В весьма далеком от скромности коротком кимоно и с распущенными до пояса рыжими волосами. Улыбается, светит влажными зубками, глазищами своими зелеными так и зыркает, то на меня, то на Женьку. Чувствую, срочно нужно Анечку мне сюда, потому что быть беде…

- Привет, - Семенов вваливается первый, нелюбезно отпихивая меня в сторону. – А можно в гости?..

В отместку, прикладываю его в бок кулаком.

Рыжая хохочет, наслаждаясь нашей потасовкой. И как всегда выдает прямолинейно и просто, чтоб не осталось сомнений.

- Только я на тройничок не подписываюсь, сразу предупреждаю, - развратно поводит бедрами она. – Так что вы, мальчики, определитесь, кто в дом, а кто за порог…

Замираю с нехорошим предчувствием.

- Аня где? – резко спрашиваю я.

- Понятия не имею, - пожимает плечами Танька. – Я думала, что с тобой…

- Ясно…

Разворачиваюсь и выхожу в коридор. Само собой, на «тройничок» с ними я и подавно не подписывался. Не хватало…

- Подожди, Сереж…

Она выскакивает следом и прикрывает за собой дверь. Блудливое выражение с лица как ветром сдуло. Смотрит на меня серьезно и с какой-то грустью.

- Все нормально, огонек, - улыбаюсь ей я. – Двое в драку – третий в…

- Мы правда не ожидали, что вы придете, - с досадой в голосе перебивает она.

- Сами виноваты, - киваю.

Танька смотрит куда-то мимо меня и кусает нижнюю губу. Нехорошее предчувствие постепенно перерастает в уверенность.

- Кто? – просто спрашиваю я.

Таня прекрасно понимает вопрос. И лишь мгновение колеблется, молчать, или сказать как есть.

- Артур… Маркович…

Против воли не сдерживаюсь от короткого и емкого междометия.

Таня хватает меня за руку.

- Ты не подумай, Сержик, - быстро шепчет она, - Анечка до последней минуты сомневалась, думала, что ты придешь, не хотела…

В себя прихожу практически сразу. Глажу ее по волосам, смотрю в глаза, улыбаюсь.

- Все в порядке, лисеночек, - говорю ей спокойно. – Он же тренер. Значит не позволит себе ничего плохого, да?

Таня смотрит мне в глаза и медленно кивает.

- Ну, вот видишь, - я отступаю от нее на несколько шагов и не могу не отметить, какая она красивая. – Ты выглядишь божественно. Хорошего вам вечера.

Разворачиваюсь и, не оглядываясь иду по коридору в сторону лифтов.

- Сережа! – Таня так и стоит там, где я ее оставил.

- Все хорошо! – бросаю я ей через плечо и, подняв руку в прощальном приветствии, захожу за угол.

И прекрасно понимаю, что все очень нехорошо.

 

========== Часть 25 ==========

 

Вибрация телефона застает меня в холле моей гостиницы, и я, чтобы не терять время, располагаюсь тут же на диване и достаю светящийся аппарат. Это сообщение, которого я не хотел, но ожидал получить. Перечитываю всю свою переписку, чтобы лишний раз проникнуться глубиной нарытого мною дна.

«Евгений Викторович, - пишу я, - у меня есть информация о том, что нашей с вами Вале Камиль-Татищевой не дадут выиграть олимпиаду. Доказать мне нечем, кроме как собственным результатом. Если это в ваших силах - помогите. В случае Валиной чистой победы обещаю положительно откликнуться на любое ваше предложение ближайшей весной.»

Если Вальку решили срезать насильно, то только Шиповенко может, надавив своим авторитетом, вмешаться и как-то повлиять на ситуацию. Другой вопрос, захочет ли? Но если я пообещаю перейти к нему из «Зеркального», то ради этого может и захотеть…

Между моим сообщением и ответом Шиповенко - почти сутки и Валина победа в короткой программе. И Женя, естественно, имеет полное право сомневаться.

«Уверен?»

«Абсолютно», - моя реакция на его сомнения практически мгновенная.

И вот только что от него пришло новое сообщение.

«Валет, все подтвердилось. Но изменить ничего уже нельзя. Если ее начнут прессовать – пусть снимается. Следи, чтобы ее не покалечили – второй Париж не нужен никому.»

И внизу приписка.

«Ценю твою самоотверженность, но пользоваться твоим благородством чтобы насолить твоей матери желания не имею.»

Это был финал. Все. Тушите свет, как говорится. Вальке не выиграть – это факт. Ее либо дисквалифицируют перед стартом, либо она сама снимется… Либо Нинель заставит ее упасть. Упасть… «Второй Париж не нужен никому»…

Получается, меня год назад завалили специально. Кто-то, понимая, что договориться не получится, рассверлил отверстия, в которые ввинчиваются крепежные болты лезвий, и от сильнейшей нагрузки от прыжков они ослабли…

Но не обо мне сейчас речь.

Валя. Солнечная балеринка. Она не должна пострадать. Не должна загубить свою карьеру, которая едва началась… И я не могу допустить, чтобы с ней что-то сделали. Потому что на больничной койке я уже за всех отлежал. Хватит…

- А кто это тут у нас расселся? Уж не Ланской ли?

Занятый своими мыслями и своим телефоном, я не заметил, как они подошли. Целая компания, припорошенных снегом, с замерзшими носами, довольных и улыбающихся. Валька, Андрей, Артур и Анечка.

- Ну вот, Озерова, а ты переживала. Вот он твой ненаглядный…

Артур весело подталкивает Аню в спину, и она, не долго думая, сияющая, усаживается рядом со мной и кладет голову мне на плечо.

- Все, я дома, - заявляет она, - больше никуда не иду.

- Слышали? – весело интересуется Артур, повернувшись к малым. – По яслям шагом марш. Герман, доведи сокровище до номера и не вздумай в гости напрашиваться. Прослежу.

Я быстро прячу телефон в карман и, с годами отрепетированной артистичностью перестраиваюсь на волну окружающих. Обнимаю Анечку и прижимаю к губам ее озябшие ладошки.

- Я услал Семенова к Таньке, - шепчу я.

- Я знаю, - улыбается она. – Таня мне сразу же написала… И велела до утра им не мешать.

Артур, спровадив мелких, оборачивается к нам.

- Ромео, Джульетта, завтра в полвосьмого раскатка. А вы еще здесь сидите. А ну живо…

Поднимаемся и, пройдя мимо него, направляемся к лифтам.

- Будем считать, - напутствует нас Клей, - что я не в курсе, в какой гостинице проживает некая Озерова Анна.

Переглядываемся, краснеем, заходя в лифт, опасливо смотрим в сторону Артура Марковича.

И видим, как его красная с белым куртка медленно удаляется в сторону вращающейся стеклянной двери главного входа отеля.

 

На следующий день, перед утренней разминкой, обнаруживаю возле раздевалки Вальку - сидит в коньках на резиновом полу, обхватив коленки руками и уткнув в них нос. После нескольких безуспешных попыток до нее дозваться, опускаюсь с ней рядом и обнимаю за плечи. Она поднимает голову, и я вижу, что она в конец задерганная и зареванная.

Неужели таки да?

- Что? Что уже случилось? – вытираю ладонью мокрые потеки на ее щеках.

Валька затравленно озирается по сторонам, и убедившись, что кроме нас в коридоре никого нет, громко шмыгает носом.

- Ва-ва-вахавна, - сдавленно заикается она, явно намереваясь снова разреветься…

Ну, естественно, кто же еще?

- Что Вахавна? Клизму вставила? – цепляюсь за последнюю соломинку. – Так это разве повод?..

Валя отрицательно мотает головой и наклоняется ко мне.

- Она сказала, - хлюпающим шепотом произносит она, - что администраторы запретили проводить награждение, если я выиграю, и из-за меня теперь у девочек не будет медалей…

Я не верю своим ушам.

- Что, прямо так и сказала?

- Ну-у… - Валя хлопает глазками. – Не совсем… Не потому что я виновата… - она морщинится, силясь вспомнить. – Сказала, что мы с тобой, говорит, завтра всех победим, но медалей не получим. А потом так добавила, как будто мысли вслух, что и девочки ничего не получат. Но я-то поняла, что это она для меня так сказала…

Валька снова опускает истекающие слезами глаза к коленям.

- Э, нет… - ловлю рукой ее подбородок и заставляю смотреть на меня. – Давай-ка успокаивайся, на, вот, вытри сопли, - достаю из кармана и протягиваю ей пачку салфеток, - и сама подумай. Она же сказала тебе, завтра всех победим. Вот это тебе и руководство к действию. Ты побеждай. А все остальное - не наше дело.

- Но девочки… - слабо сопротивляется Валя.

- А что девочки? – понимаю, что прозвучит жестоко, но все равно говорю. – Девочки тебя не поблагодарят и уж точно не оценят, если ты ради них подставишься.

Валька смотрит на меня бездонным, влажным взглядом и невесело усмехается.

- Нинель Вахтанговна тоже самое сказала, - кивает она, вытирая нос салфеткой. – Говорит, у нас индивидуальный спорт, каждый сам за себя… И сниматься со старта тоже сказала, что не будем, потому что… Э-э-э…

- Потому что это все равно что признать свою вину…

- Да-да, точно.

- И тогда уже не жди пощады ни от международного союза, ни дома от федры…

- Ага, - она кивает. – Я не все поняла, что она говорила, но что-то такое, да…

Вижу, что она немного подуспокоилась. Вроде бы больше плакать не намерена. Значит сеанс утешения пошел на пользу, и его пора заканчивать. Встаю сам и за плечи поднимаю на ноги Валю.

- Врежь им всем завтра, - говорю ей, поправляя съехавший на бок капюшон ее кофты и приглаживая выбившиеся из гульки пряди волос. – Ты же можешь. Чем оглушительнее ты завтра выстрелишь, тем сложнее всем остальным будет тебя в чем-то обвинить. Слышишь меня?

- Если я выиграю, - Валька с детской решительностью смотрит на меня снизу вверх, - будешь меня любить?

Ну вот что с ней делать?

- Буду, - говорю совершенно искренне.

- А если проиграю? – она коварно улыбается.

- Все равно буду… Но по заднице тебе так надаю, что сидеть не сможешь.

Она хихикает, отбегает от меня на несколько шагов, как будто боится, что свою угрозу я собираюсь выполнить немедленно, и хитро смотрит.

- А ты сначала догони, - нагло заявляет она.

- Даже пытаться не буду, - демонстративно поворачиваюсь к ней спиной. – Сама придешь…

- Приду… - вздыхает мне вслед Валька.

И мне очень хочется развернуться и заглянуть еще раз в ее глаза. Но я этого не делаю.

 

Отрабатываю тренировку под придирчивыми взглядами тренеров, и даже успеваю прокатать показательный номер. Разумеется, в моем распоряжении только треть льда и барахтаемся мы на нем вдвоем с Андреем. Но неписанные правила командной этики запрещают нам не то что сознательно мешать – даже случайно задевать или подрезать соперника. Поэтому внимательно посматриваем друг на друга и периодически джентльменски разъезжаемся, уворачиваясь от столкновений.

Андрюха не зазвездился после своей победы, но и заискивать передо мной не пытается. Лишает меня начисто возможности его как следует возненавидеть или начать презирать. Ведет себя достойно. И я, волей-неволей, проникаюсь к нему уважением.

Нам объявляют пятиминутный перерыв, и я подъезжаю к нему вплотную.

- Ты еще не передумал по поводу завтра? - в лоб спрашиваю я.

Он понимает, о чем речь, и удивленно качает головой.

- Нет, конечно, как договаривались…

- Послушай, - я понижаю голос, - обстоятельства изменились. Я не могу тебе сейчас сказать всего, но то, что было очевидным еще вчера, завтра может оказаться большим заблуждением.

Он внимательно смотрит на меня, оценивая мои слова.

- Валя не выиграет?

- Нет…

- Даже если…

- Снимется со старта, внезапная травма, или выйдет, но упадет со всех прыжков… Даже если чисто откатает – на пьедестале ее не будет. Вообще.

На его лице недоверие и какое-то злое упрямство. Подозреваю, что детский инфантилизм заставит его наделать глупостей. Поэтому даю ему тот самый шанс, которого ему не хватает для сделки с собственным самолюбием.

- Если хочешь, - говорю, - взамен старого пари предлагаю новое. Я ставлю три тысячи баксов на то, что Валя не ступит завтра на пьедестал. Ровно столько ты планировал у меня выиграть на очевидном для тебя финале. Если я ошибаюсь – ты получишь свой выигрыш. Если я прав – просто сохранишь деньги.

Андрей хмуро рассматривает лед под коньками. И задает совсем не тот вопрос, который я жду.

- Мы… можем что-то для нее сделать?

Взгляд пионера-героя, готового броситься на амбразуру со связкой гранат на поясе.

Такой бы запал, да в мирных целях… Но мне остается только отрицательно покачать головой.

- Без нас уже… наделали.

Отталкиваюсь от бортика и медленно качусь в центр нашего лягушатника.

- Сергей!

Оборачиваюсь. Андрей подъезжает ко мне и смотрит прямо в глаза.

- Скажи, - произносит он, - зачем ты меня… предупредил. Ведь мог же срубить денег… Я бы сто процентов ставил на… нее?..

Невольно усмехаюсь такой детской непосредственности. Ну кто ж тебе скажет-то… Откуда ты можешь понять, что нажитое на горе близкого, родного и любимого человека, ничем иным, кроме кола в горле не обернется? Как минимум, я это именно так и вижу. Только объяснять не стану. Тебе – уж точно…

Думаю было ответить что-то типа «я детьми не питаюсь» или «вырастешь – поймешь», но в последний момент просто говорю ему то, что должно правильным элементом лечь в пазл его мировоззрения.

- Это ведь было бы не честно, правда?

Андрей на мгновение задумывается. Потом кивает.

Сую эйрподы в уши, включаю своего «Ведьмака» и, выразительно глянув на малого, становлюсь в исходную.

 

Накануне женской произволки картина складывается довольно интересная.

Из-за своего упрямства, Танька отстает довольно сильно. Но программа с пятью четверными в обойме у нее готова, накатана и несомненно будет выполнена. Суммарно это даст ей некий результат икс и неплохие перспективы.

Аня после короткой стартует очень неплохо, обходя Таньку на без малого шесть баллов и даже со своими двумя квадами против пяти имеет хорошие шансы. Назовем их игрек.

Вале для победы достаточно просто безошибочно откатать. И ее гипотетический результат, зет, безусловно больше икса и игрека. Но мы также знаем, что, принимая во внимание все обстоятельства, зет со стопроцентной гарантией будет помножен на ноль. И у икса с игреком появляются очень впечатляющие возможности.

Самое интересное в том, что для победы, и Ане, и Тане нужны не столько собственные чистые прокаты, сколько ошибки соперницы. А при общем примерном равенстве их будущих результатов, чистота и компоненты резко возрастают в цене. Вывод. Танька уже подарила Анечке нехилое преимущество, сорвав тройной аксель в короткой и практически уровняв шансы. Теперь, если Аня не споткнется ни на одном из своих элементов, можно предположить с высокой долей вероятности, что имя будущей олимпийской чемпионки мне известно. Посмотрим…

Забавно, что этой веселой математикой озабочены кто угодно, кроме самих девчонок. И это объяснимо, и это правда. Нам некогда думать о чужих результатах накануне собственного старта. Более того, чем выше ставки, тем сам вид с соперника начинает все сильнее бесить и раздражать. Уж я-то знаю… Тем интереснее мне смотреть, как тренируются девочки, нарочито отворачиваясь друг от друга и объезжая одна другую десятой дорогой.

Валентина отрабатывает тренировку, как ни в чем не бывало. Личико сосредоточенное, на голову плотно нахлобучены розовые теплые наушники, чтобы не продуло, все движения четкие и отточенные. Вот если будет так держаться до конца, то, глядишь, и окажусь я плохим провидцем, и дрогнет рука у моковского чиновника, уже занесенная для отмены ее результата… Хотя, я же знаю, как работает эта система. Мы все знаем…

Аня на своей волне. Иногда даже кажется, что она катается с закрытыми глазами, хотя это не так. Стабильная, предсказуемая. Идеальный спортсмен, с точки зрения тренера. Лояльная… Как и я, не знавшая никогда других тренеров и не помышляющая об изменениях и переходах. Все мы, в том или ином виде рано или поздно сталкиваемся с предложениями или, как минимум, намеками со стороны других школ. Мы лучшие, поэтому на нас есть спрос. Но, на сколько мне известно, Анька единственная, с которой подобных разговоров никто никогда не заводил. И это вряд ли от отсутствия интереса… С широкой дуги Аня эффектно и чисто выполняет тройной лутц и каскадом к нему тройной тулуп. Мастерски. Легко. И кажется, что совсем без напряжения. Вот так, кстати, все чемпионские вершины и берутся. С многократным запасом по всем параметрам…

То, чего постоянно не хватает Таньке. Хотя технически она сильнее всех. Если бы существовал отдельный чемпионат по прыжкам в фигурном катании, то ей не было бы равных. Все время на разрыв, на пределе возможностей. Без малейшей жалости к себе. В ущерб стабильности. И так постоянно. Сегодня все на максимальные гои – завтра сплошные галки. И не важно, ответственный ли это старт или так, очередной проходной прокат. Ее это как будто вообще не волнует. С каким настроением пришла, с таким и катает. Как только Нинель с ней не борется – ничего не помогает. Эмоции через край, и либо мировой рекорд на тренировке, либо снова бронза на чемпионате Европы. Но она уникальна. И только ей Нинель никогда не предъявляет претензий – здесь не дотянула, там не докрутила, растолстела, обленилась. Потому что не к чему придраться. Танька – идеальна во всем. Просто она вот такая.

Рыжая ракета пролетает, крутясь, совсем рядом со мной, обдав меня волной своего аромата, и с хрустом стали о лед приземляет свой очередной четверной. А я, провожая ее взглядом, понимаю, что мог бы смотреть на эти ее упражнения бесконечно. Как на горящий огонь, текущую воду и откровенно недостижимое для меня совершенство.

- Ланской, не спи! Чего застыл? – окрикивает меня Нинель, на мгновение отвлекшись от девчонок.

Он неожиданности вздрагиваю.

- Заснешь тут, - бурчу я себе под нос, и в пятый, наверное, раз изготавливаюсь катать свой показательный номер.

 

Весь день проходит в каком-то нездоровом напряжении. С одной стороны, как бы ждем решения по Валентине. С другой – надо бы и о своих делах помнить и не запускать тренировки. А в преддверье окончания олимпиады, близящейся весны и в принципе выполненной на этот сезон программы, вообще делать ничего не хочется.

В качестве сюрприза, нам, мне и Андрею, тренеры отменяют вечернюю тренировку и отправляют заниматься в зал. Значит звездная троица будет катать целиковые произвольные программы и лишние личности на льду, равно как и зрители на трибунах, им не нужны.

На ОФП людно и весело. Вся наша фигурнокатательная сборная, собственно, в сборе. Парники, танцоры, Семенов, запасные одиночники, тренеры – Профессор, Максим Таранов и Саша Жудилин. Не хватает только вездесущего Леши Жигудина и Авербаума, но они, наверное, готовят завтрашний эфир и в кои-то веки заняты делом.

Макс, едва меня видит, тут же раздает кучу заданий. Явно соскучился.

- Значит, Серега, на беговую сначала, потом пресс, приседания, ну и дальше можно к станку. Хорошо?

- Слушаюсь, - приседаю я в поклоне.

- Давай, давай, пижон…

Андрей тоже получает свою порцию ценных указаний, и мы расходимся каждый в свою сторону.

Включаю беговую дорожку на переменный режим и бегу следом за своими мыслями…

Мне хочется и колется поговорить с Нинель. Иногда она убеждаема. Даже в самых безнадежных ситуациях, типа нынешней. Но за ее свинство по отношению ко мне, даже мысль о разговоре с ней вызывает у меня отвращение. Хотя… Если бы я был уверен в успехе, ради Вальки я пошел бы на это не задумываясь. А я не уверен…

Вальку тоже надо бы вдохновить… А главное, удержать от необдуманных глупостей. Поэтому ее нужно будет ловить перед самым стартом, чтобы никто другой не успел накрутить… Была у меня мысль попытаться воздействовать на нее через Андрея, но потом я от нее отказался. Этот, в своих безудержных порывах, может скорее все испортить, чем я - исправить, так что обойдемся без помощников… Только бы девки не додумались ее начать на слабо пробивать. Мол, тебе-то какая разница, все равно в пролете, так дай хотя бы нам порадоваться. Танька точно может. У нее совесть в организме очень специфически расположена. Аня… Не знаю. Хотелось бы верить, что постесняется. Хотя… В условиях стремительно молодеющего женского фигурного катания, она может прекрасно отдавать себе отчет, что эта ее олимпиада, как и моя, первая и последняя, и упустить подворачивающийся шанс будет глупо и нерационально. Тем более, что Валя, в отличие от нее, несомненно, через четыре года на олимпийский лед вернется. И это может быть еще одним из аргументов давления… То есть, что же это получается? Не на Нинель нужно ориентироваться, а на Аню? “Скажи Камиль-Татищевой, чтобы откатала на результат - останетесь без медалей, упустишь свой шанс на золото, зато спать будешь с чистой совестью”, - так что ли? Фигня какая-то получается. Такое подсказывать, а тем более – просить нельзя. Эти мысли сами в голову должны прийти…

Грехи мои…

Вот стал бы я вот так заморачиваться ради малой, если бы сам не был в ситуации попавшего на подставу? Ради Аньки – несомненно. А вот ради Вали… Не знаю. Не могу сказать. Наверное, зависело бы от обстоятельств. Не такой, вот, я, выходит, положительный получаюсь, каким хотелось бы казаться. Хотя бы самому себе. Как есть…

Выполняю весь комплекс упражнений ОФП и, против обыкновения, не остаюсь в зале, а забираю свой рюкзак и ухожу. Мне не хочется сейчас ни с кем общаться. А хочется просто лечь и заснуть…

 

Начинается последняя разминка, и у меня есть шесть минут чтобы спуститься к раздевалкам, не встретив на своем пути никого из тех, кого я не хочу видеть. Тренеры у бортика, девчонки на льду. На манеже все те же пятеро, плюс еще одна американка, Алиса Ли по прозвищу «Белый кролик». Потому что блондинка. И потому что Алиса.

Утреннюю тренировку нам снова заменили на занятия в зале, поэтому подружек своих я сегодня еще не видел. А очень хотелось бы. И не столько для того чтобы расшаркаться, пожелать и поддержать – подобной ерундой мы давно не страдаем и в дружеских локтях не нуждаемся. Просто, когда долго не вместе, а особенно, далеко от дома, то начинаем скучать. Я, во всяком случае. Пустота эмоциональная образуется, которую нужно заполнить.

Моя аккредитация позволяет мне пройти куда угодно, кроме кис-энд-край и судейских мест. Поэтому прохожу в длинный, выстланный резиновыми коврами светлый проход между раздевалками и ареной и просто жду, подпирая стенку. Слоняющимся без дела журналистам с фотокамерами и микрофонами вежливо улыбаюсь, позволяю себя фотографировать, но на попытки со мной заговорить отрицательно качаю головой. Все комментарии только на официальных пресс-конференциях – это категорическое требование наших руководителей. Так что, извините…

Молчаливой толпой девчонки вваливаются в коридор. Пятеро из шести – Кролик осталась катать. Но трое моих все здесь. Видят меня и сразу же прилепливаются со всех сторон.

- Ну как вы тут?

- Нормально… - за всех отзывается Танька откуда-то из-под моей руки.

- Хорошо…

Молча стоим так, полминуты, не больше. Тем временем в дверях появляется голова дяди Вани Муракова, мгновение нас внимательно разглядывает и снова скрывается. Это значит, скоро сюда спустится Нинель.

По очереди, осторожно, чтобы не испортить тщательно уложенные прически, легонько касаюсь губами темненькой, русой и рыжей макушек. Прижимаю к себе всех троих.

- Бегите уже…

Танька, изловчившись, исподтишка щиплет меня за задницу, и первая высвобождается из нашего клубка. С хитрой улыбкой, она машет мне ручкой и уходит в сторону раздевалки.

Аня, подпрыгнув на зубцы, кладет ладошки мне на плечи и быстро целует в губы. После чего также молча, не оборачиваясь, уходит за Танькой.

Валя, перед этим тактично отошедшая в сторону, возвращается и становится рядом со мной.

- Хочешь мне что-то сказать? - поворачиваюсь в ее сторону.

Она смотрит мне в глаза, и как будто правда решается, говорить или нет. Но, в конце концов, качает головкой и просто улыбается.

- Если на тебя хоть кто-то давил, или к чему-то принуждал… - начинаю я.

- Нет… - она осторожно берет меня за руку. – Нет. Правда.

- Лезвия проверила? Винты не шатаются? Шнурки целые?..

- Не волнуйся так, - она делает шаг, и дистанция между нами практически исчезает.

- Значит… все будет… хорошо? – уточняю, предательски прерывающимся голосом.

- Конечно…

- Ну, тогда…

- Ты помнишь, что ты мне вчера обещал? - спрашивает она тихо.

- Э-э-э…

- Уже забыл? – она возмущенно поднимает брови и отстраняется. - Так быстро?

- Не забыл… - я тоже понижаю голос. – Я помню… все…

Валя дарит мне свою ослепительную улыбку, и я снова безнадежно тону в ее манящем взгляде.

- Так, что тут у нас за собрание?

Я не заметил, как она подошла. Напрасно. Судя по ее интонациям, она рада меня видеть не больше чем я ее.

Малая тут же гаснет, на кукольном личике появляется сосредоточенное, напряженное выражение, а ее ладонь выскальзывает из моей, прячась в кармане куртки.

- Валентина, тебе совсем не нужно готовится к старту? – ледяным голосом интересуется Нинель.

Не говоря ни слова, Валя опускает голову и, проскользнув между нами, торопливо уходит в сторону раздевалки, куда перед этим скрылись Аня и Таня.

- Ты для какой-то конкретной цели здесь находишься, - Нинель сурово буравит меня взглядом, - или просто пришел сбивать моих спортсменов с настроя перед ответственными соревнованиями?

Смотрю на нее как на ненормальную. Мне, почему-то, казалось, что после нашего последнего разговора она должна была уже остыть и успокоиться. Получается, я ошибался. Что ж. Устраивать склоку на глазах у всего мира – это последнее, чего бы мне хотелось.

Молча разворачиваюсь и спокойно иду в сторону выхода на трибуны.

В любом случае, все свои решения она уже приняла и точно не станет их менять, что бы я ей ни сказал. Ну а Валька… Ей придется сделать нелегкий выбор. Я знаю, как бы я поступил на ее месте. Но будет ли правильным мое решение для условий ее задачи – я не знаю.

Выступление Кролика Алисы, Евы Хендриксон и японки Каори не приносит никаких сюрпризов, располагая в турнирной таблице каждую следующую из них над предыдущей с незначительным преимуществом в один-два балла. Зрители откровенно скучают и ждут наших. Неудивительно, что появление на льду Таньки вызывает ожидаемое оживление на трибунах.

Рыжая бодро прокатывает пару кругов пока объявляют результат Каори, и подъезжает к тренерам у калитки. Все трое на боевом посту. Нинель берет ее за руки и что-то кратко говорит. Танька кивает. Поворачивается к арене и с первыми словами приглашающего арбитра решительно катит в центр на исходную. Ну, с богом…

У Таньки музыка из фильма «Круэлла». Из заявленного – дупель, пять квадов и остальное по мелочи. Амбициознейшая претензия не только на призовое место, но и на золото.

Первые такты. Танка в образе. И понеслось…

На одном дыхании, с легкостью, словно играючи она практически подряд приземляет четверной флип, четверной сальхоф и четверной тулуп, допуская на последнем досадный степ-аут. Не критично. Баллы уже и так запредельные, зал в экстазе, а соперницы, подозреваю, в шоке. Дальше, немного отдохнув и покрутившись, Танька выполняет каскад двойной аксель — тройной тулуп, ошибается на выезде, но главное чертов аксель сделан! Дорожка, краткий отдых, вращения… И вот кульминация – каскад четверной лутц — тройной тулуп. Делает, чертовка рыжая! Вижу по всем ее движениям, что собой довольна, радуется… И тут же чуть было не остается без элемента, выполняя четверной лутц и, запнувшись, не делая после него запланированный ойлер и тройной сальхоф. Ошибка, так сказать, стилистическая, минусов за собой не несет, но теперь нужно выходить из положения и лепить каскад с сальхофом. Но у нее уже вкус победы на губах. Как будто и не было до этого всей этой фееричной программы, она, как в школе, как на тренировке, на изи приземляет каскад тройной лутц — тройной сальхоф через ойлер, и мы все видим торжествующую улыбку на Танькином лице. Сделала! Первая. Снова первая. Никто до нее еще такого не выдавал. Я не смог. Зато она смогла. Ну не молодец, разве? Агонь-дефка, во всех смыслах.

Музыка еще звучит, и Танька еще отыгрывает, а зрители вокруг уже бушуют и бьются в коллективной истерике. Даже Семенов рядом со мной – ну ничего же нового не увидел – тоже, я вижу, готов из штанов выпрыгнуть от восторга. Ну, шанс у него, думаю, еще будет. А пока…

Раскланявшись на все четыре стороны и секси-томно всем поулыбавшись, Танька закатывается в калитку, где ее тут же ловит и одевает в куртку заботливый дядя Ваня.

- Просто супер, - не скрывает восхищения Женька.

Сидящий слева от меня Андрей согласно кивает.

Баллы лиса получает не просто высокие, а шикарные. Сто семьдесят семь и тринадцать сотых, что, на минуточку, на двадцать три балла больше, чем у катавшей до нее Каори. Вы представляете себе разрыв? Вот так, примерно и выглядят все остальные на фоне наших девчонок. По сумме двух программ у Таньки двести пятьдесят один и семь – мне о таких цифрах даже мечтать не приходится – и законное пока что первое место с колоссальным отрывом. То есть уже пьедестал. Не исключено, что и… Но, смотрим дальше.

Не заморачивающаяся, как я, подстматриванием или неподсматриванием результатов соперников, Анечка спокойно ездит кругами и терпеливо ждет, когда ликующая Танька, под ручку с Мураковым, покинет кис-энд-край и воцариться в ложе временных лидеров, выпихнув с первого места японку. Подъехав к тренерам, она получает напутственную фразу от Нинель и кладет руки в протянутые ладони Артура. Тот говорит что-то довольно долго. Аня несколько раз кивает, но глаз не поднимает, сосредоточенно изучая лед под коньками. Наконец, Клей ее отпускает, и она по дуге выезжает в центр льда.

Застывает в позиции.

Звучит музыка… И фея оживает.

Она танцует свою Маргариту уже не в первый раз. Программа очень удачная, чувственная, из двух логических частей с грамотно, под нее, расставленными элементами. Ну вот неровно дышит к ней Артур Маркович, что ты тут не говори, и как ни крути.

Каскад четверной флип — тройной тулуп - идеально, и сразу, как она всегда делает, без передышки, четверной флип. Все на максимум. Череда вращений и тут же безупречный каскад тройной флип — тройной тулуп. Дорожка хореографии – по сути отдых и настрой на следующий за ней двойной аксель, который она выполняет тоже чисто. Не рискует. И делает. Нелюбимый свой лутц Анечка приземляет в каскаде три-три с риттбергером. Правильно. Такие дорогие прыжки должны быть во второй части программы, чтобы заработать больше баллов… Как это сделал Андрей, обыграв меня… Смена темы, и Анечка крутит еще одну дорожку, настраиваясь на следующий элемент. Последний каскад у Ани - тройной флип —тройной сальхоф через ойлер и на закуску горькое и невкусное - тройной лутц, который, даже если бы и не получился, не испортил бы ей настроения. Результат испортил бы, но и только. Хотя, о чем я? Лутц Аня приземляет чистейше и завершает выступление эффектными вращениями и резким прогибом назад с опущенными руками.

И в совершеннейшем восторге от самой себя, выпрямляясь и сияя, она выбрасывает вверх сжатый кулачок. Сделано!

- Ты знаешь, - говорю я Женьке, когда Аня, раскланявшись и подобрав со льда одного из извечных, приносимых для нее зрителями, мягких медведей, заезжает в калитку в объятия Артура, - вот если бы ты попробовал сейчас поспорить со мной, кто выше, Фея или Рыжая, я бы засомневался…

Женька разводит руками.

- Сейчас узнаем…

И вот, в очередной раз… Выиграть соревнование короткой программой нельзя, а проиграть – можно.

В результате, Анечка проигрывает по очкам Таньке произвольную, но по сумме баллов за две программы обходит Фея Рыжую лису на четыре целых и двадцать две сотых балла. Всего-то на всего… Но я представляю, какой вулкан страстей сейчас твориться в душе у Таньки. Она-то ехала сюда за золотом, не иначе. А в условиях вполне реальной дисквалификации Вальки…

Бросаю взгляд в ложу лидеров… И вижу, что Тани там нет. Пустует второе место, освобожденное японкой для Таньки. Пустует первое, до которого еще не дошла Аня. Лишь Каори сидит на своем временном правом диванчике и натянуто улыбается… Куда уже Рыжая могла деться?..

Решаю, что подумаю об этом потом. Потому что очередь Вали. Она кивает словам, которые говорит ей Нинель, оттолкнувшись, отъезжает от бортика, и становится в исходную позицию в центре льда… Я весь в готовности, как договорились, даже вытягиваю шею, чтобы меня было лучше видно, и чтобы самому лучше видеть…

И не чувствую на себе Валькиного взгляда. То есть она смотрит в нашу сторону, но глаза ее расфокусированы, и меня она не видит… Она вообще никого не видит… И я чувствую, как волосы вдруг зашевелились у меня на голове. Потому что в наступившей тишине мне отчетливо слышится трубный глас надвигающейся беды…

Происшедшее потом многократно описано на всех новостных сайтах в интернете, выложено в Ютьюбе и обсуждено в форумах. И все, как один, согласны в одном – такого шока не ожидал просто никто. Если без подробностей, в которых просто нет необходимости, то Валька сорвала все.

Начав с правильного и чистого четверного сальхофа, она неудачно приземляет тройной аксель, упершись рукой в лед и теряя гои. А потом, выполняя заявленный каскад тулупов четыре-три она по непонятной мне причине спотыкается после четверного, в результате чего меняет ногу и вынужденно, вместо тулупа, прыгает тройной сальхоф. И тут же, поскользнувшись, падает. При чем, на акселе ошибка какая-то дурацкая, как будто специально подстроенная, мы это называем «погладить лед». Ну а с сальхофа, я это уже ясно вижу, Валька сваливается намеренно. Как нас в детстве учили падать. Мягко, ногой вперед и на попу – совершенно безвредное падение. Дальше я уже смотрю сквозь пелену досады и злости. Еще одно падение, на этот раз с тройного флипа, невнятные дорожки, вялые вращения…

В порыве какого-то непонятного чувства, я встаю со своего места и спускаюсь вниз. Зачем? Обругать Нинель? Встретить Вальку и не пустить ее на сеанс позора в кис-энд-край? Украсть ее прямо со льда, увезти в аэропорт и сбежать с ней в неизвестном направлении?.. Я не знаю. Просто встаю рядом с тренерами у бортика и смотрю, как агонизирует у меня на глазах маленькая богиня. И боковым зрением замечаю, что повернувшаяся было в мою сторону Нинель, с явным намерением грубо осадить и выгнать прочь, вдруг останавливается и медленно возвращается на свое место…

Валя докатывает до конца – либела четвертого уровня – и в сердцах машет рукой, оценивая свое катание лучше всяких судей. Натянуто раскланявшись, закрыв лицо руками и опустив плечи, малая рыдает и уныло едет к калитке, к ожидающим ее Нинель и Артуру.

То, что говорит ей в этот момент Нинель, потом услышат все. Но мало, кто поймет.

- Что же ты все отпустила, можешь объяснить? После акселя-то… - произносит она тихо, почти ласково, стоит Вале только переступить кромку льда. – И что-то непонятное там добавила…

Вот это вот «после акселя»…

Никто не знает Нинель лучше, чем знаю ее я. Я могу по взгляду, по вздоху, по интонации определить, что она думает, чувствует, что она хочет. И в этом никакой магии крови. Я с детства смотрю на нее, слушаю и ощущаю. Просто привык. И выучил язык ее эмоций. Потому что иначе выжить с ней невозможно…

«После акселя…»

Да. То, что было после акселя ее удивило, шокировало, расстроило… Но то, что было до акселя, включая сам аксель, было тем, что она ожидала. Вальке достаточно было завалить один элемент, чтобы сорваться с первого места. Возможно, так договорились с вадавцами, или моковцы смягчили требования и обещали не губить Вальке карьеру, если она отдаст золото…

Но Валька на это не согласилась. Либо победить, либо погибнуть… Я и раньше подозревал, что при таком выборе она примет вполне очевидное решение. И мои подозрения подтверждаются тут же.

- Зато у девочек будут медали, - произносит Валечка, срывающимся от рыданий голосом.

Либо победить, либо…

Артур надевает на нее куртку и, следом за Нинель, они поворачиваются, чтобы идти слушать оценки. Уже пройдя мимо меня, Валя вдруг останавливается и, вырвавшись из рук Клея, быстрым шагом возвращается ко мне.

У меня перехватывает дыхание от ее взгляда.

- Ты обещал, - шепчет она, не сводя с меня заплаканных, припухших глаз.

- Валя, идем! – настойчиво окликает ее Артур.

- Ты обещал! – повышает голос она.

Я делаю то, что должен. И то, что хочу.

Просто сгребаю ее в охапку и прижимаю к себе.

- Валя! Ланской! – Артур просто в бешенстве кидается к нам.

- Я люблю тебя… - успеваю я шепнуть ей на ушко, за мгновение до того, как Артур Маркович, с перекошенным лицом, отрывает ее от меня и буквально волоком тащит к удивленно смотрящей на нас Нинель.

Оценки… А что, оценки? За такое количество сорванных элементов Валя получает мизер, при чем на столько мизерный, что по результату двух программ скатывается с первого места аж на четвертое, повергая в неописуемый восторг японскую сборную. Разумеется, у Каори Ханироко медаль ну никак не вырисовывалась, и тут нате вам, такой подарок. Ну а золото, вполне заслуженно, достается Анечке.

Бедная Валька восприняла поражение стоически. Только слезы капали ручьем из огромных глаз…

Зато!..

По дороге на допинг-контроль, в коридоре за ареной, набитом репортерами и спортсменами, когда Нинель ведет Вальку на процедуру, навстречу, как черт из табакерки, выскакивает злобная, зареванная, с размазанной по всему лицу косметикой Танька, с семенящим за ней Мураковым.

- Ненавижу! – орет рыжая. – Ненавижу этот спорт! Никогда больше не буду ничего в фигурке делать!..

Пытающегося ее усмирить Муракова она просто отталкивает в сторону.

Радостные такому замечательному разнообразию журналисты тут же разворачивают в ее сторону свои камеры.

Обалдевшая от воплей этой фурии Нинель даже забывает на минуту про Валю и пытается образумить беснующуюся Таньку.

Не слышу, что она там ей говорит, но зато, вместе со всеми, слышу и вижу, как рыжая отталкивает протянутую к ней руку тренера.

- Вы знали! Вы все знали!.. – яростно выплевывает она в ее сторону. – У всех есть золотая медаль, у всех, кроме меня… Ненавижу этот спорт…

И разъяренным метеором она, в сопровождении ловцов сенсаций, удаляется в сторону раздевалок.

Что это было? Истерика в классическом виде. Имея в одной школе конкурентов высочайшего ранга, всегда нужно быть готовым к неадекватным поступкам с их стороны. Вот поэтому у Федина Лиза одна единственная, а пацаны все ранжированы, и каждый знает свое место. Профессор эту истину постиг, еще тренируя одновременно Жигудина с Шиповенко. Ну а у нас, к тому же, юные леди в пубертате… Черти что может случиться. И, как видим, случается…

Нинель, с невозмутимым лицом, возвращается к Вале и замечает меня.

- А, Ланской, и ты здесь, - говорит она, как будто только что меня заметила. – Если хочешь, для разнообразия, сделать сегодня что-то полезное, приведи в чувство свою подругу чтобы она на награждение вышла. И чтобы молчала там… Идем, Валя…

В опустевшем коридоре воцаряется звенящая тишина. Так всегда бывает, когда еще минуту назад в помещении было полно народу, и вдруг все куда-то деваются. И я понимаю, что я здесь не в полном одиночестве, только когда слышу, как меня тихо окликают.

- Сережка…

Оборачиваюсь.

В обнимку с большим плюшевым медведем, с распахнутыми на пол-лица глазами и натянутой улыбкой, Анечка стоит у стены, как Хатико в фильме.

- Я не знаю, куда мне… Обо мне забыли…

Кидаюсь к ней, проклиная собственный идиотизм.

- Аннушка, солнышко, милая, я тебя поздравляю!

Отбрасываю в сторону дурацкого медведя и обнимаю любимую девчонку.

- Ну, наконец-то, - хихикает Анька, вздыхая, - ты первый удосужился. После мамы, правда…

- Блин, мне стыдно, прости, - виновато сжимаю губы я. – Но ты же видела… это…

Аня с ошарашенным видом качает головой. Значит тоже удивлена. Мягко говоря…

Со стороны раздевалок появляется Артур и, увидев нас, радостно улыбается.

- Анечка, поздравляю! Золотая ты наша!..

Он подходит ближе, протягивает руку, но, видимо, стесняется меня и замирает. Анька, смеясь, обнимает его сама.

- Спасибо, Артур Маркович, - щебечет она.

Артур доволен. Воспитал-таки. Первая олимпийская чемпионка в его активе. Хотя… Первая, все-таки, Валя. А второй – Андрей Герман… Но все равно. Пусть будет, любимая чемпионка, да.

- Сереж…

- Да?

Удивленно смотрю на Артура, который, обнимая Анечку, вдруг вспомнил про меня.

Но ему явно не до шуток.

- Ты, правда, прости за такую просьбу, - мнется он, - но в самом деле, поговори с Шаховой. Еще и здесь нам скандала не хватало…

- Хорошо, - пожимаю плечами я.

И замечаю ехидный блеск в Анькиных глазах. Вопросительно поднимаю брови.

Она походит ко мне, обнимает, также целомудренно, как только что Артура, и шепчет на ухо, едва различимо.

- А с одной мной, Серенький, тебе было бы на много проще… Но ты же хотел любить всех? Вот и люби.

И рассмеявшись, она несильно, но настойчиво толкает меня в сторону женских раздевалок.

 

Захожу в клетку к тигру.

Тигра стоит у окна, спиной к двери.

Подхожу и молча встаю рядом.

Танька, не мигая, сухими злыми глазами смотрит на улицу.

Опускаю взгляд вниз и замечаю, что она до сих пор в коньках. Это плохо…

У Таньки очень нежная кожа на ногах, и после каждого проката, практически всегда, ступни и пальцы у нее отбиты, натерты и болят невыносимо. Если коньки сразу не снять, то ноги могут распухнуть…

- Давай я тебя перешнурую, - говорю я ей.

Танька шмыгает носом и мотает головой.

- Не хочу, уйди, ненавижу…

- Давай-давай…

Я беру ее за плечи и, преодолевая вялое сопротивление, усаживаю на скамейку. Она плюхается на сидение тяжело и безвольно, как мешок. Молчит. Но смотрит на меня. На красивом, точеном лице отвратительные разводы от потекшей туши и размазанной губной помады.

- Сейчас переобуемся, - говорю ей я, - потом сходим умоемся и накрасимся, да?

Она не отвечает. Но и не сопротивляется, что уже позитивно.

Опускаюсь перед ней на колени. Спокойно и методично расшнуровываю ее ботинки, сначала левый, потом правый. По очереди стягиваю. Мне предстают разодранные на пальцах, в кровавых подтеках, капроновые колготы, которые я, без раздумий, обрываю до ее щиколоток. Зрелище не для слабонервных – все сбито, ступни - один пульсирующий кровоподтек, из-под обломанных ногтей местами сочится кровь. Но я за свою жизнь видал и не такое.

Подтаскиваю к себе ее рюкзак – розовый с болтающимся сбоку брелоком в виде рыжего лисенка… Мой ей подарок не помню уже в честь чего… Достаю пачку влажных салфеток и бактерицидный пластырь.

Медленно и тщательно протираю салфеткой Танькины ноги. Она вздрагивает.

- Холодно… - хрипит она. - И жжется…

- Потерпи, - говорю я, не прерываясь.

Вытираю всю кровь с ее пальцев. На всякий случай, прохожусь салфетками несколько раз, пока не убеждаюсь, что ступни чистые. Достаю пластырь и осторожно обворачиваю каждый ее палец. В результате, Танька сидит, как в педикюрном салоне, поставив ноги мне на бедра и растопырив все пальцы.

- Ногти красить тебе не буду, - шучу я.

Танька хмыкает и качает головой.

- Ты не умеешь… - произносит она.

- Ошибаешься…

Она шевелит ступнями, и я, совершенно неуместно, вдруг, ощущаю самое простое и очевидное желание, вызванное ее прикосновением, и ее близостью. Чувствую, как краснеют мои щеки. Знаю, что Танька это видит и все понимает… Не ко времени все это… К сожалению…

Снова роюсь в ее рюкзаке и извлекаю на свет пару новых хлопчатобумажных носков. Не айс, кататься в хэбэ плохо, можно заработать сильные натертости, плюс, ноги потеют. Но для выезда на награждение – хватит.

Натягиваю носки на Танькины ноги, выравниваю резинки, чтобы не было складок или скруток и прячу под них обрывки колгот. Капрон прилегает плотно, так что не вылезет. Снова беру в руки ботинки коньков.

- Ныряй, - подставляю ей правый ботинок, в который она послушно всовывает ногу.

- И сюда, - левый…

Повторяю все в обратном порядке. Затягиваю, шнурую… Нахожу в боковом кармане рюкзака скотч и приматываю концы шнурков, чтобы не болтались.

- Готово, - говорю я, аккуратно ставя ее ноги на пол и поднимаясь.

- Спасибо…

- Идем умоешься…

- Я сама.

Она нагибается над своим рюкзаком, достает косметичку и, не глядя на меня, идет к выходу.

- Танюша…

Я осторожно дотрагиваюсь до ее плеча. Танька вздрагивает, вся сжимается, как пружина, но замирает на месте.

- Она запретила тебе делать тройной аксель, да? - спрашиваю я.

Таня медленно поворачивается и смотрит на меня исподлобья. Потом один раз кивает.

- Она сказала, что мне и так хватит с запасом, - глухо произносит она, - что Аня не вытянет…

Это уже слишком. Ну ладно я… Ну ладно, может быть я где-то готов согласиться, включив весь свой цинизм, что Валю можно было принести в жертву, раз уж она попалась на допинге… Но зачем было срезать Таньку? Таньку, которая тебе доверяла безраздельно, которая на тебя только что не молилась… Которая была лучшей…

Меня снова начинает захлестывать злость, и я с яростью сжимаю кулаки.

- Знаешь что, - говорю я, - если не хочешь – не ходи на награждение. Пускай она сама твою медаль и получает. Раз ей это было так важно…

- Я пойду…

Таня качает головой, а потом вдруг улыбается, немного горькой, но той самой, своей, улыбкой.

- Иди ко мне…

Она поднимает руку, обнимает меня за шею и, притянув к себе, слегка касается губами моих губ.

- Не знаю, простишь ли ты меня, - шепчет она, - но я все равно скажу тебе. Тебе первому…

- Что случилось?

Таня набирает в грудь воздух и решительно смотрит мне в глаза.

- Я ухожу… К Шиповенко… Он меня пригласил. И я согласилась.

Ну вот и закономерный итог. Если ты предаешь тех, кто тебе доверяет, будь готов, что и они отплатят тебе той же монетой…

Таня отпускает меня, делает шаг назад, но я удерживаю ее руку в своей.

- Знаешь, - говорю, - я тоже скажу, тебе, первой, по секрету… Я сам готов был уйти к Шиповенко…

- Да ты что? – ахает Танька.

- Да, - усмехаюсь. – Только он меня не взял…

 

- Я сказала, нет, и точка!

Нинель яростно хлопает ладонью по столу, едва не переворачивая чашку с чаем.

Спокойно пожимаю плечами.

- Тогда я возвращаюсь домой завтра же. Вместе с Валей и Иваном Викторовичем.

У нее белеют губы от моей наглости.

- Ну подожди, Сережа, - Мураков пытается найти какие-то разумные аргументы чтобы меня переубедить, - во-первых, меня не будет, тебе никто не поможет, во-вторых ты неделю не тренировал программу, ну и вообще, у тебя прекрасный номер, что вдруг случилось?

Я тоже стараюсь быть максимально корректным.

- Я катал эту программу последние девять месяцев, практически каждый день, - говорю я, - вряд ли неделя так много решает, к тому же, у меня есть еще шесть дней, чтобы вспомнить, если я что-то забыл. И, при всем уважении к Артуру Марковичу, - вежливо поворачиваю голову к Клею, - показательный номер я смогу катать хоть весь сезон на каких угодно шоу. А произвольная программа, особенно моя, проживет еще от силы месяц. Я просто выйду из пика формы и уже не потяну ее…

- Да глупости какие! - снова взрывается Нинель. - Ну поезжай через месяц на чемпионат мира и катай там себе свои пять квадов сколько влезет, кто не дает-то?..

- На чемпионат мира я не поеду, - с прежним спокойствием говорю я, - меня к нему не готовили, и в планах у меня совершенно другие старты. Вы же это знаете. Тем более, раз нашелся более достойный кандидат на олимпийское золото, думаю, что он вполне справится и на мире.

Нинель смотрит на меня уничтожающе.

- Ну что за детский сад какой-то, - глухо цедит она.

Они сидят молча, уставившись друг на друга. Прекрасно понимают, что заставить меня силой что-то сделать у них нет шансов. А переубедить не получается. Остается только соглашаться. Соглашаться на то, что вместо «Ведьмака» на гала-концерте я буду катать свою произвольную под «Шоу маст гоу он» с полным контентом из пяти четверных прыжков. На меньшее я не согласен. Мою работу, над которой я корпел столько времени и на которую положил столько сил, грубо обкорнали на соревнованиях. Но я спортсмен. И я выполняю указание тренеров. А показательные выступления – это шоу. И уж тут-то будьте любезны, я буду делать то, что я сам хочу. Как бы противно от этого не было окружающим.

Артур проводит ладонью по своей бороде, усмехается и разводит в стороны руки.

- Нинель Вахтанговна, ну а в самом деле, - произносит он, - если Ланской так хочет, то пускай катает. Я думаю, организаторы возражать не станут. Тем более, его и так, против всех традиций, поставили последним стартовым… А, Вань? Что думаешь?

Дядя Ваня качает головой, с лицом, преисполненным скепсиса. Но его возражения уже иссякли.

- Да если хочет, то пожалуйста, - отмахивается он. – Я только понять не могу, зачем? А главное, нафига?..

Все трое, как по команде, поворачиваются ко мне.

- Ты можешь внятно объяснить, - озвучивает коллективный вопрос Нинель, - почему ты не хочешь катать «Ведьмака», а уперся в эти свои квады?

Да потому что я не хочу, чтобы хоть что-то в моей жизни было теперь так, как хочешь ты! Такой ответ ее устроил бы? Если бы не Артур с Мураковым, я бы не преминул узнать. Но в нашей среде откровенность, порой, чревата. Также, как и любопытство. Так что мое объяснение звучит, как и требуется, внятно и исчерпывающе.

- Потому что это моя единственная олимпиада.

 

========== Часть 26 ==========

 

Часть третья. Показательное выступление.

 

Когда двигатели, взревев, потянули самолет вперед, вжимая нас в кресла и гремя незакрепленными предметами на полках, я ощутил, наконец, что все закончилось. Закончилась олимпиада в Корее, забравшая у меня столько сил и принесшая столько разочарований. Закончилась моя звездная и непобедимая спортивная карьера, которая вела меня по жизни, вдохновляя и обламывая, но неизменно вывозя на все более крутые вершины, к более серьезным достижениям. Закончились отношения со многими людьми, которых я знал, тоже перейдя в иное качество, где-то с положительным знаком, а где-то и не очень… А также, закончилось мое затянувшееся детство, которое я провел в школе фигурного катания в «Зеркальном», под крылом матери-тренера, в окружении преподавателей, друзей и любимых. Передо мной лежал чистый лист, почти такой же, как растянувшиеся под крылом до самого горизонта гладкие молочные облака, на котором мне предстояло вывести первые строки своей новой жизни. О чем будут эти строки я пока не знал, да и вряд ли догадывался. Но совершенно ясным мне представлялось первое слово в этом, как мне хотелось верить, длительном и увлекательном повествовании. И слово это было «Независимость».

Мы прилетаем в Шереметьево глубокой ночью, и, пройдя все нудные формальности, только с первыми утренними лучами вываливаемся наконец всей толпой в зал, к ожидающим нас родственникам и знакомым. Встречают всех. Кроме меня. Потому что меня некому встречать.

Вернее, не совсем так.

Я сам отказался от того, чтобы ради меня приезжали в аэропорт. И было у меня на это ровно две причины. Одну звали Катя. А вторую – Валя.

С Катериной все понятно. Ее готовность ломиться в Шереметьево на ночь глядя больше напоминала провокацию, и желание досадить всем вокруг. И в первую очередь Семену Мирославовичу, которому бы вряд ли зашло лицезреть Катьку, цинично виснущую на мне и всячески обращающую на себя всеобщее внимание. В том числе, и его супруги, приехавшей за ним. А так бы и было, тут к бабке не ходи. Исполнять для Катерины роль подспорья в ее взбалмошных амурных делах я не собирался. Она хорошая девочка, и я ее искренне и нежно люблю, но мы уже прошли с ней все необходимые этапы взаимоотношений, чтобы понять раз и навсегда, что вместе нам не по пути. Так зачем же лишний раз бередить то, что может принести только боль? Поэтому Кате я, с благодарностью, написал, что прекрасно доеду сам и с радостью увижусь с ней в «Зеркальном» через два дня. Ответа я не получил.

Сложнее было с Валей. После того, как они с Мураковым уехали домой, сразу после ее проката, мы разговаривали с ней по телефону почти каждый день. Она звонила мне по вечерам, когда заканчивались тренировки. И, как ни в чем не бывало, щебетала, рассказывая о том, чем занимается, куда ездит с родителями и какие новые шмотки, цацки и гаджеты у нее появились. Мудрые Валькины родители, чтобы не допустить ее срыва в депрессию, занимали все ее свободное время различными делами и развлечениями, так что грустить балеринке шансов не оставалось. А вот болтать со мной – пожалуйста. Мы не касались скользких тем – меня не завораживали ее глаза и обходить острые углы было как-то на много легче. К тому же… Меня мучила совесть. Несовершенная малявка явно планировала влюбиться в меня по уши, наплевав на все возможные приличия и ограничения. И я не мог ее остановить. Или не хотел. Или и то, и другое. И даже Аня, которую я обожал и изо всех сил отказывался воспринимать иначе как свою девушку, невесту, будущую жену или, как минимум, спутницу жизни – даже она как-то таяла в моих мыслях под неистовым напором направленного в меня подросткового обожания.

Еще в Корее, как-то ночью, когда нам не спалось, я, не выдержав, разоткровенничался. И получил совершенно неожиданную отповедь…

- Обещание нужно держать, Серенький, - флегматично пожав плечами и улыбнувшись говорит мне Анечка, в ответ на мое чистосердечное признание ей в опрометчиво данном Вальке слове.

- Но я всего лишь хотел ее подбодрить перед прокатом, кто ж знал-то…

- Она маленькая, - спокойно произносит Аня. – Пока ей хватает твоего взгляда, поцелуев в щечку и возможности тебя смущать. Поверь, мы все такие, когда нам кто-то нравится. И заметь, ее совершенно не смущают наши с тобой отношения. Потому что такого рода близость ей не нужна. Она даже не ревнует, поверь. Просто радуется, когда ты обращаешь на нее внимание…

- А ты ревнуешь?

Аня, усмехнувшись, отводит глаза.

- Посмотрим, что будет через пару лет, - философски вздыхает она, и не удерживается от шпильки. – А то подумай, Валюша моложе, красивее, а повзрослеет, так вообще всех затмит.

- Ну что за чушь, - возмущаюсь я. – Самая красивая у меня – это ты.

Анечка обнимает меня и кладет голову мне на грудь.

- Мы оба знаем, что это не так, - шепчет она едва слышно…

А где-то за пару дней до нашего возвращения Валя, как о само собой разумеющемся заявила мне, что собирается встретить меня в аэропорту. И тут уж мне пришлось проявить чудеса дипломатии.

- Кто ж тебя отпустит? – вкрадчиво интересуюсь я. – Ночью-то…

- Мы с мамой приедем, - тут же, с детской непосредственностью находится малая.

- А ну-ка дай мне маму к трубке…

Все-таки авторитет старшего у меня работает пока безотказно, и Валька тут же выполняет мое требование, как само собой разумеющееся. Мне хватает нескольких фраз, чтобы объяснить Валиной маме, особе, кстати, весьма привлекательной и приятной, чего ей точно не нужно делать, и от чего просто необходимо отговорить ее дочь. В ответ получаю порцию улыбок, ощутимых даже сквозь искаженные эфирными помехами слова и интонации.

- Она трещит о тебе без умолку, мне уже самой интересно с тобой познакомиться, - произносит Валькина мама таким голосом, что я понимаю - волшебная привлекательность ее дочери – это наследственность.

- Приезжайте в «Зеркальный», в любой день, - вежливо говорю ей я.

- Да я была там у вас тысячу раз, наверное, - смеется она, - ты просто внимания не обращаешь на галерку…

Точно… Я дурак. Кто-то же должен был приезжать за Валькой и отвозить ее домой. Это я привык к наличию личного шофера…

- Простите, я, честное слово, краснею от стыда, - ухмыляюсь, даже не думаю краснеть. – Приезжайте, и я буду рад с вами познакомиться. А в аэропорт не едьте. И малую отговорите от этой глупости.

- Чтобы вы не сомневались. Будет дома сидеть, как миленькая.

На заднем плане слышу возмущенный Валькин вопль…

- Серенький, ты поедешь с нами, или с Вахавной?

Очаровательным зимним солнышком, в своей лисьей шубке, Аня подбегает ко мне и обхватывает, как дерево.

- Поехали ко мне, - тут же предлагаю я, - у нас целый день до завтра…

Анька смешно морщит носик и строит виноватую мину.

- Прости, я так по маме соскучилась… А еще сестра с мужем приехали… Тебя даже пригласить некуда…

Целую ее щечки.

- Тогда езжайте, я доберусь как-нибудь. На такси…

- Прости…

Она совершенно не выглядит ни виноватой, ни расстроенной. Но это нормально. И я ни в коем случае не обижаюсь. Семья – это святое. Еще раз целуемся на прощание, под ухмыляющиеся взгляды окружающих.

Рыжую окликаю сам.

- Танюшка!

Она оборачивается, отвлекаясь от разговоров и объятий с отцом, мамой, двумя братьями, такими же рыжими как она, и четырьмя собаками.

- Сержичек, - весело кричит она и машет мне рукой. – Иди к нам.

Подхожу вежливо здороваюсь и тут же получаю от Таньки порцию сарказма.

- Тебя Анечка бросила, да? - хитро щурится она, - Бедненький…

- Ну… В общем да, - усмехаясь, признаю очевидное я.

- И как же ты домой? – уже серьезно интересуется Танька.

- Если не смущают собаки – у нас весь третий ряд в машине свободен, - тут же сообщает Танькин отец.

- Собаки не смущают, - благодарно раскланиваюсь я, - но, вряд ли вам интересно тащиться в Москва-сити, а потом, через весь город, к себе. Так что спасибо…

- Как хочешь, - с облегчением в голосе ни разу не настаивает он.

С улыбкой киваю всему рыжему семейству. Поворачиваюсь. Встречаю взгляд зеленых глаз.

- Иди ко мне, - беззвучно шепчет она.

Обнимаю ее, зарываюсь в ее рыжую гриву и еле сдерживаю желание поцеловать ее коралловые губы. Достаточно того, что и так вся Танькина родня несколько ошарашенно смотрит на наши объятия. Мимолетом, задаюсь вопросом, а где же, собственно, Семенов, которому, по всем признакам, как раз следовало бы быть на моем месте. Но потом решаю, что эта та информация, без которой я вполне сегодня обойдусь.

- Позвони мне завтра. – говорит Танька на прощание, многозначительно поводя бровью.

- А ты ответишь?

- Может быть, - загадочно улыбается она. – Да!.. Только не сразу…

Попробовать что ли с нею секс по телефону? Хотя… Ей точно понравится. Так что не стоит даже пытаться…

Поправляю рюкзак на спине, подхватываю свою сумку и направляюсь в сторону маячащих за стеклянными дверями такси. Хотя нет. Туда еще рано… Не хочется, конечно, но… Загребаю правее и подхожу к группке взрослых, о чем-то жизнерадостно беседующих посреди зала. Здесь Леша Жигудин и трое наших – Мураков, Клейнхельман, Нинель… Меня замечают.

- Ну что, Сережа, домой отдыхать? – Клей, хоть и выглядит усталым, но со мной приветлив и жизнерадостен.

- Да, - киваю.

- До завтра отпущен на свободу, - кивком подтверждает Мураков. – Так что давай, дуй отсюда…

Я поднимаю глаза на Нинель, и мы молча ловим взгляды друг друга. Я ее вопросительный и она мой отрицательный. Все-таки хочется ей побыть для меня мамочкой. И домой отвезти, и ужином накормить, и спатки уложить… Но… Нет. Раньше нужно было думать…

- Спасибо вам за все, - говорю я. – За учебу, за терпение… Иван Викторович, Артур Маркович, Нинель Вахтанговна…

По очереди легко кланяюсь в сторону каждого.

- Леша, тебе отдельно, за поддержку… И за угощение.

Жигудин усмехается, А Нинель удивленно поднимает брови.

- Так, я не поняла, о чем это речь? – уголки ее губ, дрогнув, ползут вверх. - Вы позволяли спортсмену нарушать режим питания? Алексей Константинович?..

- Каюсь, виноват, - смиренно склоняет голову Жигудин. – Было один раз…

- Ох уж эти мужчины, - она сокрушенно качает головой, - ни на минуту нельзя вас одних оставлять…

Они смеются, каждый понимая, что-то свое в ее словах.

- Вот молодец, все-таки, Ланской, - бубнит Мураков. – Что бы ты, Нина, не говорила. Единственный, кто подошел и спасибо сказал.

- Конечно молодец, - кивает Нинель. – Разве ж я спорю?..

Не поможет. Все равно не поможет. Как бы ты не старалась. Как минимум, не сейчас…

Спокойно и равнодушно смотрю ей прямо в глаза. И она первая опускает взгляд.

- Тебя куда-то вести, Сереж? Сейчас Таня моя подъедет…

Леша Жигудин тоже живет где-то за городом, они недавно купили с женой дом. Я там еще не был, но знаю, что это точно не близкий свет. И гонять их через центр Москвы ради себя – это вообще совести не иметь.

- Мерси, я на такси, - изысканно расшаркиваюсь я.

После чего окончательно откланиваюсь и, со вздохом облегчения, ухожу от них. Они хорошие. И я им правда очень всем благодарен. Просто утомили…

Выхожу на улицу через автоматические двери, и сразу же попадаю в атмосферу ледяного холода. Все-таки конец февраля у нас далеко не самое комфортное время года. Плотнее натягиваю шапку и поворачиваю направо.

- Молодой человек!..

Понимаю, что это меня – я тут вообще единственный на улице – и оборачиваюсь.

Улыбающаяся, ухоженная, сухонькая мисс Марпл приветливо машет мне рукой с противоположной стороны проезда. Чтобы меня окликнуть ей пришлось остановиться и вылезти из своего Мерседеса…

Мы не знакомы. Но я ее знаю. Бабушка Андрея.

- Здравствуйте, - снова вежливо киваю я.

- Позвольте вас подвести, если не возражаете, - она само радушие. – Мне кажется, что нам по пути.

Припоминаю, что Андрей как-то говорил, что ему домой ехать на «Студенческую», куда-то в район Дорогомиловского рынка. Это действительно не очень далеко от меня. На противоположном берегу, за Кутузовским проспектом.

- Мне в Москва-сити, - на всякий случай уточняю я.

- А нам на Дунаевского, - весело кивает она. – Я же говорю, по дороге. Садитесь скорей!..

А почему бы и нет, собственно? Тут меня совесть точно мучать не станет.

Перебираюсь через невысокое ограждение и, перебежав проезд, подхожу к машине. Багажник открывается автоматически, и я закидываю туда свои сумки, рядом с уже расположившимся там красным чемоданом Андрея.

Мисс Марпл кивает мне на дверь рядом с водителем.

- Кстати, меня зовут Гера Михайловна. – говорит она, четко выговаривая свое имя. – А вы, я знаю, Сережа.

- Да, очень приятно…

- Садитесь же…

В салоне отчетливый запах нового, дорогого авто, приятная, ненавязчивая музыка и ухмыляющийся Андрюха на заднем сидении.

- Привет… - говорю я.

- Ну что, попался, - скалится он. – Бабуля мечтала с тобой познакомиться.

- Что за вульгарное слово ты выдумал, - возмущенно фыркает Гера Михайловна, устраиваясь за рулем и пристегивая ремень. – Знаешь же, что я не люблю…

- Хорошо, хорошо, ба…

- Ну, хоть так… - она со вздохом поправляет зеркало. – Хотя при молодом человеке мог бы обращаться ко мне и по имени…

Понимаю, что поездка предстоит нескучная и заранее готовлюсь получать удовольствие.

Влупив по газам, бабуля срывает Мерседес с места, и я снова чувствую, как меня нещадно вжимает в кресло.

Двадцать минут дикого и веселого ужаса, и мы живые и невредимые выходим из машины на Пресненской набережной.

- Так вы здесь живете? - Гера Михайловна с интересом рассматривает башню Санкт-Петербург, у которой я попросил ее остановиться. – Никогда не была внутри, а интересно…

- Если вас, не смущает ранний час и отсутствие еды, кроме, разве что, банановых чипсов, то позвольте пригласить вас в гости, - галантно протягиваю ей руку. – Кофе, думаю, у меня тоже найдется.

Она усмехается улыбкой опытной, в прошлом, соблазнительницы, но тут же разочарованно качает головой.

- Андрюша устал, ему нужно выспаться. Да и вам тоже…

- Приглашение бессрочное, - тут же нахожусь я. – Телефон Андрей знает.

- Спасибо… Я подумаю.

Она улыбается, и я понимаю, что в этом месте мне следовало бы с видом потомственного аристократа поцеловать ей руку. Но вместо этого я торопливо выгружаю свои сумки из багажника и взгромождаю рюкзак на спину.

- Спасибо вам большое! – говорю я. – И поздравляю вас с олимпийским чемпионом.

Она окидывает меня внимательным взглядом и качает головой.

- Мы оба знаем, что единственный настоящий чемпион этой олимпиады вовсе не Андрей, а вы, Сережа. Я никогда не пробовала себя в вашем спорте, но все-таки кое-что в нем понимаю. То, что вы сотворили на гала-концерте…

Предательский ком подступает к моему горлу и я, на всякий случай, прикрываю глаза и опускаю голову.

- Вы точно не хотите кофе, - негромко интересуюсь я.

Она качает головой.

- И вам не советую. Ложитесь-ка лучше спать… А завтра, сделайте, наконец, то, что вас так гложет, и рвет на куски вашу душу…

Я удивленно смотрю на нее.

- О чем вы?

- Не знаю, - она пожимает плечами, - это вам решать. Я вижу результат, - она проводит рукой сверху вниз, указывая на меня, - но внутрь заглянуть можете только вы.

Я надеваю шапку, чтобы мои горящие уши не отмерзли окончательно.

- Спокойной ночи…

Она кивает и снова залезает в машину.

- Гера, Гера, - ворчу я себе под нос, - и куда, спрашивается, ты торопилась? Что тебе стоило подождать немного и родиться лет этак на шестьдесят позже. Уж тогда бы я с тобой поговорил…

Ветер гудит, отражаясь от окружающего меня стекла и бетона. Снег, унылыми хлопьями, лезет в лицо и, проиграв битву, жалобно хрустит у меня под ногами. Светает…

А я понуро плетусь в свою башню, размышляя над гримасами судьбы и превратностями бытия.

 

- Тебе совершенно не нужно было сюда приезжать… - он недовольно кривится, поджимая губы. – Я же ясно дал понять, что наше с тобой сотрудничество, по крайней мере сейчас, нецелесообразно.

- Я хочу поговорить не об этом, - спокойно произношу я.

- А о чем?

- Если бы вы ответили мне по телефону, возможно, мне не пришлось бы утомлять вас встречей, а так… Извините.

- Когда крепость не сдается сама, ее берут штурмом, да? У тебя, Ланской хоть какие-то сдерживающие элементы в сознании присутствуют? А что будет, если, например,кто-то из ваших узнает, что ты сюда, ко мне шляешься? Мало вам скандалов…

Я смотрю на занудсвующего передо мной Шиповенко, и в который раз удивляюсь, как наши беглецы умудрялись и умудряются с ним работать. Ну это же просто кошмар какой-то. Две минуты, а мне уже хочется ему нахамить, повернуться и уйти. И сдерживает меня только то, что он мне нужен… А еще, тот случай, о котором рассказывала мне Катька, когда он заступился за нее перед Розиным и дал ему по роже.

Женя облокачивается плечом о стену и занимает выжидательную позу, скрестив руки на груди. Мог бы и в кабинет пригласить… Ну да ладно.

- Я хотел бы попросить вас, Евгений Викторович, поддержать меня в Федерации.

Шиповенко смотрит на меня не мигая.

- Поддержать в чем?

- В моем желании уйти от Тамкладишвили.

- Тфу ты, чушь какая… - он раздраженно дергается. – Ну что за глупость ты затеял?

- Это не глупость, а мое обдуманное желание. Но я знаю, что добровольно меня Нинель Вахтанговна не отпустит, поэтому мне нужно разрешение Федерации на смену тренера.

Женя молча изучает трещину на стене.

- Ты с мамой говорил? - глухо спрашивает он.

- Нет. И не собираюсь.

Он кивает, прекрасно все понимая.

- И к кому ты решил перейти?

- К Ламбьелю… Но формально хотел бы остаться в стране и числиться у вас.

Шиповенко снова раздраженно кривится.

- Я даю вам честное слово, Евгений Викторович, что ни разу не покажусь на вашем льду, и увидите вы меня только на чемпионатах, если вообще захотите меня заявлять…

- А если не захочу?

- Значит мне хватит Гран-при и шоу, все равно, все что я мог - я уже выиграл… А что не мог – то проиграл.

Женя чешет в затылке и меняет позу, опираясь спиной о стену.

- Вот же ж, Ланской… - произносит он с досадой. – Одни проблемы от тебя. Почему ты к Федину не обратишься? Или к Московиной?

- Потому что любой, кроме вас, вцепится в меня как клещ и начнет выдавливать по капле, чтобы ухватить свое из того, что еще осталось. Вы же ясно дали понять, что я вам не нужен. Меня это устраивает…

- А почему ты решил, что я стану тебе помогать? - с усмешкой, вдруг, спрашивает Женя.

Наконец-то правильный вопрос, без эмоций. Хотя… Мог бы и сам догадаться. Но я подготовился.

Достаю телефон, открываю «Телеграмм» и показываю ему.

- Узнаете?

На экране наша с ним переписка, где он подтверждает мои слова о том, что Вале не дадут выиграть золото в Корее.

Он мельком смотрит на текст, и по его лицу пробегает тревога.

- Ну и что тут такого, - еще на что-то надеется он, - подумаешь, мы с тобой посплетничали…

Открываю другой диалог, с другим человеком. Да, это маленькое предательство… Но в данном случае, я никому ничего не обещал, и никому не был должен.

«Клюв передал на кого ставить по девочкам?» - пишу я накануне женской произволки.

«Нет. А что там может быть интересного?» - отвечают мне.

«Бегом ставь на проигрыш мелкой. Я же Жене все рассказал…»

«Я ничего не знаю… А сколько ставить?»

«ВСЕ!»

И под этим всем единственное сообщение моего собеседника от следующего дня.

«Поднял пять штук. С меня благодарность. А Клюв, тварь, не меньше десяти лимонов срубил. Следи, чтобы твою долю не закрысил…»

Женя несколько раз пробегает глазами текст на экране моего телефона и, я вижу, не забывает посмотреть в угол экрана, убедиться, что это разговор именно с тем, с кем он думает.

- Вот же сволочь… - цедит он сквозь зубы.

- Мы же не хотим, чтобы широкая общественность узнала, что известный тренер, уважаемый человек и просто душка тупо воспользовался инсайдом от обиженного спортсмена и втихаря сыграл на тотализаторе, правда? – проникновенно говорю я, и издевательски добавляю его же фразу. - Мало вам, скандалов?

Шиповенко злобно смотрит по сторонам, потом на меня.

- Сколько ты хочешь?

Никогда не мог отказать ему в практичности. Четко и по существу.

- Я уже назвал цену, - улыбаюсь я. – Ну разве что, в качестве жеста доброй воли от вас, попрошу не репрессировать моего невольного шпиона…

- Розин-то чем тебе так дорог? – удивляется он. – Уж так, как он тебя поливал…

- Если Хот-Арти уйдет от вас, - объясняю с охотой, - то он непременно вернется в «Зеркальный». И его возьмут, потому что мы не помним зла, и ценим профессионалов. И тогда в моем родном доме этот упырь снова найдет себе какую-нибудь условную Асторную и нормальная жизнь школы опять превратиться в скверный вариант «Санта-Барбары». Зачем нам это?

- Нам? – удивляется Женя. – Ты же уходишь. Они же для тебя никто…

Эх, Клюв-Клюв… Ничего-то ты своими алчными мозгами не понимаешь…

- Я ухожу от Нинель, - сурово перебиваю его я. – Потому что она оказалась скверным тренером и никудышной матерью. Но она мне не «никто». И все остальные не «никто», а родные и любимые люди. И я первый в горло вцеплюсь тому, кто посмеет их обидеть. Я доступно излагаю?

- Вполне… - после паузы, мрачно кивает Шиповенко.

- В таком случае, - прячу телефон в карман, - не вижу повода нам с вами не договориться. В конце концов, по гамбургскому счету, я еще чего-то стою и на мне еще можно заработать.

Женя качает головой, весь какой-то поникший и расстроенный.

- Зря ты все это затеваешь, Сережа, - глухо бормочет он. – Очень зря…

- До свидания, Евгений Викторович, - как ни в чем не бывало, вежливо произношу я. – Жду вашего звонка.

И, повернувшись, ухожу прочь из атмосферы унынья и тоски, которой, мне кажется, проникнут каждый камешек в школе Жени Шиповенко.

 

Пока наши отдуваются на чемпионате мира в Шеффилде, я радостно укатываюсь в заранее организованный мне спонсорами трехнедельный тур по Японии, где я, в замечательной компании моих друзей Юзика и Яшки – японских фигуристов Юдзи Сакоморо и Яшимо Моро - разъезжаю по городам и весям, выступаю в ледовых шоу и концертах, даю без счета интервью, свечусь в телевизоре и всячески развлекаюсь. Япония, и вообще Восток в глобальном понимании мне не очень интересны. Так, посмотреть пару раз, отметиться для галочки. Но выступать здесь очень приятно, потому что японская публика самая открытая и доброжелательная в мире. Купание в волнах любви и обожания – именно так можно назвать то, как относятся японцы к фигуристам. Особенно, если ты, волей случая, еще и внешне соответствуешь их понятиям и канонам красоты. Ладно бы на выступлениях и на автограф-сессиях – но зачастую просто на улице мне очень часто не дают прохода маленькие девочки, девушки и даже женщины постарше, постоянно норовя меня потрогать, запустить руки мне в волосы и обнять. При этом делают они это на столько искренне и открыто, что просто не находишь в себе силы раздражаться или отказать.

Вместе с нами часто ходит и Леша Железняк, поехавший со мной в качестве сопровождающего тренера, но на него японцы так не реагируют, больше пугаясь его высокого роста и накачанного, атлетического торса. Леша над этим потешается, по-доброму поддевая меня и предлагая поспорить, что по возвращении домой, на улице как раз у него не будет отбоя от поклонниц, а на меня никто и смотреть не станет. Охотно с ним соглашаюсь, в том числе и потому, что в Москве по улицам почти не хожу, предпочитая передвигаться на такси.

О своих планах пока не рассказываю никому. Во-первых, все еще может прекраснейшим образом сорваться – Шиповенко передумает, Бисяев, Пахомов, Зайцева, да тот же Федин могут встать на дыбы и заартачиться, чисто из вредности… А может и из желания прогнуться перед Нинель – как никак она принесла им в этом сезоне два олимпийских золота и два серебра. Это если не считать Валю в команде… Во-вторых, это я перед Шиповенко так лихо козырнул, что собираюсь уйти работать с Ламбьелем. Сам Крис пока мне внятно не ответил, ограничившись общей декларацией возможного сотрудничества. Оно и понятно. Ссориться с нашей федерацией он точно не захочет, и будет выжидать решения до последнего. Ну а в-третьих… И это самое интересное… Мне написал агент Брайана Осборна. Того самого. «Мистер Триксель», или «Господин тройной аксель», как называли его наши взрослые. В восемьдесят четвертом году прошлого века, в Сараево он был первый, кто выполнил этот прыжок на олимпийских играх. А сейчас он работает тренером, имеет свою школу во Флориде… И меня приглашали туда, к нему, тренироваться и работать. И вот этот вот третий вариант был мне небезразличен еще и тем, что к Осборну меня звали с условием, что я не ухожу из «Зеркального», оставаясь формально спортсменом Нинель. Фактически, как профессионала, без обязательств выступать на местных соревнованиях. Понятное дело – не бесплатно. Но нужно понимать, что Ламбьель – это даже в самых безудержных мечтах и на десятую долю не Осборн. Как говориться, от таких предложений не отказываются, если при памяти и не дурак…

Или если тебе не застилает глаза всепоглощающее желание отомстить тому, кто тебя подло предал, и в придачу подставил двоих твоих любимых друзей. Поэтому всю мою японскую эскападу меня, как в старом фильме, терзали смутные сомнения, как лучше поступить.

С ними же, с этими самыми сомнениями, я и вернулся в Москву в конце марта.

И буквально на следующий день Шиповенко мне написал – позвонить, вероятно, не позволила гордость – что слушания по моему делу в Федерации назначены на веселую дату первого апреля. Что ж, прекрасно…

Если же говорить о гордости, то Нинель, которая тоже, безусловно, получила уведомление о заседании Федерации, даже не попыталась ни сама, ни через кого-то со мной связаться. То есть разрыв дипломатических отношений между нами можно было считать состоявшимся.

Чего я и добивался.

 

Естественно, как только возвращаюсь, сразу же звоню Анечке. Поздравить с первым местом на чемпионате мира и вообще… И с удивлением узнаю, что ее нет в Москве.

- Мы в Дубае, здесь… Все…

- То есть как, все? – удивляюсь я.

- Ну вообще все, - Аня как-то нерешительно мнется. - Я, Таня, Валя, Андрей… И Женя Семенов тоже…

- Ого, рад за вас, - без всякой радости констатирую я. – Могли бы хоть предупредить, я бы тоже к вам завернул…

- Да вот как-то закрутились, все так неожиданно произошло, - начинает вилять Анька, - не получилось, извини…

- Не получилось, или тебе сказали мне не звонить? - задаю вопрос напрямую.

Она молчит, и я слышу только ее дыхание сквозь шум электронных помех.

- Ладно, - не желаю разводить дальше полемику я, - счастливого отдыха, всем привет.

- Серенький…

- Все, пока… Прости я спешу.

Отключаюсь. Зло отшвыриваю телефон в сторону. Да что же это происходит-то? Все вокруг как сговорились…

Заставлять Аню извиняться и чувствовать себя униженной мне не хотелось. Я вообще терпеть не могу смотреть на чужую слабость. А что бы она могла мне еще сказать? Ее молчания мне хватило… Лояльная. Лояльная Озерова. Вот так о ней и говорили у нас. Никогда не спорит. Никогда не возражает. Характер проявляет только по отношению к себе и своей работе. Нинель даже не запрещала – попросила, я уверен, просто попросила ее мне не звонить, не отвлекать. И Аня выполнила просьбу тренера. Даже не задумавшись… Или не захотев задуматься. А ведь это только самое начало. Что будет дальше? Честно говоря, я рассчитывал на Анину поддержку, хотя бы моральную. Но, по всей видимости, как минимум сейчас это было невозможно. Что ж…

Выбрасываю из головы неприятные мысли, и всю неделю до первого числа регулярно хожу на тренировки, как в обычные дни. Нинель нет – говорят она улетела в Америку к Фионе – но есть Железняк, Артур и дядя Ваня, с которыми мы, как всегда, прекрасно находим, чем мне заняться.

А еще, соблюдаю режим радиомолчания. Не беру телефонные звонки, не отвечаю никому в «Телеграмм». Общаюсь только с тренерами.

Ни Нинель, ни Аня выйти со мной на связь не пытаются.

 

Сижу за длинным полированным столом на неудобном кожаном стуле. Жарко. Отопление здесь явно автономное и молотит от души. Чтобы старческие, скрученные артритом и ревматизмом косточки не мерзли, не иначе. Напротив грозно восседают верные бисяевские пажи, Пахомов и Зайцева. Оба, в прошлом, известные и титулованные фигуристы. Ставшие спортивными функционерами и продавшие души золотому дьяволу. Это в их власти решать судьбу таких как я. И делают они это с явным наслаждением…

Рядом со мной, справа, Женя Шиповенко, слева – Нинель. Она приехала позже всех и, коротко поздоровавшись, уселась и уткнулась в свой телефон. Женя напротив, изнывает от желания пообщаться и перебрасывается ничего не значащими фразочками то с нашими боссами, то со мной. Я стараюсь вежливо и кратко отвечать, соблюдая субординацию. Пахомов что-то цедит сквозь зубы. Ну а Зайцева, как всегда, улыбчива и приветлива, обращается к нему «Женечка», ко мне «Сережечка», такая себе, старушка-молодушка. Нинель она как будто не замечает, словно нет ее, и это, я знаю, не спроста. Терпеть она ее не может до зубовного скрежета, за все – за внешность, за успех, за упрямство и непреклонный характер. Мы все помним, сколько палок в колеса вставила нам Ирина Константиновна, не давая «Зеркальному» сначала образоваться, потом состояться, а потом и удержаться на олимпе спортивных школ. Не вышло. Нашлись и у Нинель доброжелатели со связями, сумевшие охладить пыл не в меру разошедшейся бывшей и единственной в мире трехкратной олимпийской чемпионки.

Ждем Бисяева. Я, когда заходил, видел его в коридоре мило беседующим с Фединым и Лешкой Жигудиным. Забавно. Много лет назад, когда Леша со скандалом уходил от Федина к Тихоновой, именно Бисяев орал на него, вот в этом самом кабинете, обещая оставить без карьеры и без денег, если он только посмеет рыпнуться от Профессора, и от определенного ему пожизненного второго места, в кильватере звездного Жени Шиповенко. Но время, так получается, лечит самые глубокие и болезненные раны. Вот же стоят, общаются, смеются… Смог бы я так? Не знаю…

Наконец, глава Федерации появляется в дверях и, небрежно кивнув всем собравшимся, втискивается в свое кресло. В отличие от тощего, напоминающего обтянутый кожей скелет Пахомова, Бисяев выглядит расплывшейся тушей, в которой очень сложно определить бывшего спортсмена. Смерив нас троих брезгливым взглядом, под которым Женя перестает крутиться, а Нинель откладывает свой телефон, Бисяев пододвигает к себе лежащие перед ним документы.

- Предлагаю покончить со всем как можно быстрее, - заранее раздраженно произносит он. – У меня еще сегодня комитет и встреча с министром…

У него отвратительная манера шепелявить и присвистывать, когда он говорит, от чего не всегда удается разобрать все его слова.

- Ланской, значит… - он поднимает на меня взгляд. – Давай, кратко излагай, что ты там затеял.

Кратко излагаю. Не зря же я готовился к этому разговору почти неделю.

Благодарю за возможность высказаться. Перечисляю свои основные достижения. Расшаркиваюсь в благодарности «Зеркальному» и лично Нинель. Краем глаза вижу, что на мои слова она реагирует невозмутимо. Высказываю пожелание расти и развиваться дальше, но одновременно указываю, что по результатам прошедшей олимпиады, где мне не удалось одолеть поставленные передо мной цели, по моему мнению, я достиг своего максимума в Самбо-80 и считаю, что сотрудничество с таким выдающимся и уважаемым тренером, как Евгений Константинович – легкий кивок в сторону Шиповенко – даст мне возможность раскрыть мой не до конца еще исчерпанный потенциал. В чем, собственно и прошу содействия родной Федерации.

Говорю не спеша, четко расставляя акценты. Укладываюсь в пять минут, еще до того, как большое начальство начинает скучать и позевывать в кулак.

Бисяев, нацепив очки, перебирает бумажки на столе и, похоже, слушает в пол-уха.

- Ваше… мнэ-э-э… желание, Ланской, - скрипит с левого конца стола Пахомов, - это обдуманный шаг, или уступка эмоциям?

Смотрю на него спокойно и доброжелательно.

- У меня было достаточно времени, чтобы все взвесить и оценить, - отвечаю я.

- Александр Георгиевич хочет сказать, - встревает Зайцева, - что нам нужно четко понимать, чего на самом деле ты хочешь, начать работать с Женей… С Евгением Константиновичем… Или просто уйти из «Зеркального»… Ты можешь ответить?

Я задумываюсь. Наверное, дольше чем следует. Уйти из «Зеркального»… Это все равно, что уйти из родного дома. Тяжело и болезненно. Даже если в этом доме тебя уже списали со счетов и смотрят, как на предателя… Непроизвольно бросаю взгляд на Нинель, и вижу, что она смотрит на меня. Как когда-то…

- Шиповенко, ты что скажешь? – Бисяев отрывается, наконец, от бумажек на столе и, мельком полоснув меня пронзительным взглядом, останавливает глаза на Жене.

Тот мнется, что-то мямлит невразумительное о перспективах своей школы и возможностях тренерского состава. Короче, хреновый из него соучастник. По всему видно, как ему не охота во все это ввязываться.

- Женя, - перебивает его на полуслове Бисяев, - ты можешь мне гарантировать, что спортсмен уровня Ланского не деградирует у тебя под началом, не растеряет за полгода все, на что был способен? Как это случилось с Асторной? Как с Камиль-Татищевой?.. Ты потянешь его или нет?

В меня вперивается короткий толстый палец бисяевской руки.

Шиповенко молчит, склонив голову и рассматривая свои ладони, явно демонстрируя, что подобных гарантий он давать не намерен.

- Понятно… - Бисяев кривит губы и поворачивается к Нинель. - Нина, что молчишь?

- А что мне говорить-то? – пожимает плечами она. – Это же не я его выгоняю, - кивок в мою сторону, - это он уйти хочет. Школа без него переживет, и не такое переживали. Ну а сам он… Взрослый уже, может принимать решения. Если не хочет работать у нас – пускай работает там, где, по его мнению, ему будет лучше.

- Да его мнение меня вообще не волнует! - взрывается вдруг Бисяев. – Ох уж мне эти ваши золотые мальчики и девочки… Понапридумывают себе ерунды, возомнят невесть что… Подумаешь, первое место не занял, - это уже мне, - горе-то какое… Серебряная медаль олимпиады. Ты можешь сходу вспомнить, кто еще из наших достигал такого уровня, как ты?

- Он, - говорю раньше, чем думаю, кивая в сторону Шиповенко.

Это правда. Тогда, в две тысячи втором, в Солт-Лейк-Сити, Женя, вопреки усилиям Федина и надеждам Бисяева, стал вторым, уступив золото Леше Жигудину. И лишний раз напомнить об этом главе Федерации было не самой лучшей тактикой.

Бисяев свирепо смотрит на меня, потом снова поворачивает голову к Нинель.

- Нина, ты готова дальше терпеть этого мерзавца?

Нинель по-прежнему спокойна и невозмутима.

- Валентин Николаевич, вы же знаете, что… я терплю всех, кто может и хочет работать.

- Тогда забирай своего красавчика домой, - шипит он, - и лично от меня, задай ему хорошего ремня. Все, поговорили. До свидания…

Он резко отталкивается от стола, поднимаясь, так, что чуть не падает, перевернувшись его кресло. Молниеносным движением, Пахомов подхватывает кресло за подлокотник.

Бисяев уходит, не глядя больше ни на кого из нас. Следом за ним, ужом, из кабинета выскальзывает Шиповенко, забыв даже попрощаться.

Нинель поднимается со своего стула. Такого же неудобного, как и у меня. Запахивает пальто и засовывает в сумку телефон.

Снова пересекаемся взглядами…

- Значит так, - говорит она, что-то прикидывая в уме. – Полдня прогуляли. Жду тебя на вечерней тренировке, после хореографии. Не опаздывай пожалуйста. Да?

- Да… - несколько раз киваю.

- Ирина Константиновна, Александр Георгиевич, - это она уже Зайцевой с Пахомовым, - рада была видеть.

- Взаимно, Ниночка, - фальшиво щебечет Зайцева, - привет твоим мальчикам передавай…

«Мальчики» - это Мураков с Артуром, если что. Хотя… Для нее они как раз мальчики и есть. А я так вообще, прыщ…

Нинель уходит, обдав меня ароматом своих духов. За которым я уже начал скучать…

Тоже делаю попытку встать.

- Вас, молодой человек, - скрежестчет со своего места Пахомов, - только что удержали, возможно, от самой большой глупости в вашей жизни… Вы женаты?

Удивленно хмурюсь.

- Нет пока что…

- От одной из самых больших глупостей, - поправляется он, неожиданно улыбнувшись. – Но, в отличие от раннего брака, исправить необдуманно угробленную спортивную карьеру почти невозможно.

- Спасибо, что, хотя бы, выслушали, - вздохнув говорю я.

- Мне – не за что, - хмыкает Пахомов. – Возможно, я бы вас и поддержал. И, вон, Ирочка тоже, наверняка…

Зайцева с готовностью кивает, как заводной заяц.

- Это Валя, Валентин Николаевич у нас мудрый, все видит, все понимает, все наперед просчитывает… - Пахомов кряхтя поднимается и протягивает мне руку.

С готовностью отвечаю на рукопожатие человека-легенды.

– Хотя, с другой стороны, - он удерживает мою ладонь в своей, и в его глазах, за толстыми стеклами очков, вдруг проскакивает хулиганская искорка задорной молодости, - прожив жизнь правильно и логично, не совершив своих глупостей, вы уверены, что не пожалеете об этом?

Смотрю на него с невольным интересом и симпатией. Как обманчива, порой, бывает внешность…

- Вы полагаете, Александр Георгиевич, - осторожно говорю я, - что мне стоит попробовать… сглупить… еще разочек?

Он улыбается ослепительной, как реклама стоматологии, улыбкой и выпускает мою руку.

- В добрый час, сынок, - произносит он. – Не упусти свой шанс.

И я понял, что на этот раз – хоть камни с неба, не упущу.

 

- Я не могу… Серенький, мне нужно время…

Аня отводит взгляд и, опустив голову, рассматривает лед под ногами.

- Сколько тебе нужно? День? Год? Жизнь?

- Я не знаю…

- А кто знает, Аня? Мы же вроде бы уже обо всем договорились, все почти решили…

- Вот именно, что почти…

Я начинаю терять терпение, и невольно раздражаюсь.

- Послушай, - говорю ей, - так нельзя… Так не честно, в конце концов…

Она смотрит на меня своим небесно-голубым взглядом, и я понимаю, что проиграл.

- По-другому, Сережа, не получается, - произносит она. – Извини…

Аня делает движение, пытаясь отъехать в сторону, но я ловлю ее за локоть.

- Значит, все, о чем мы с тобой говорили, о чем мечтали – все это было зря, да? – спрашиваю у нее я. – Наша жизнь… Наш дом… Наши… друзья, которых я оттолкнул, ради тебя…

Аня сердито смотрит на меня и, резко дернув рукой, освобождает локоть.

- Не делай из меня дуру, Ланской, - сжав зубы и прищурившись произносит она. – И никогда, слышишь, никогда не смей мне говорить о том, что ты кого-то там ради меня оттолкнул. Все, мне надо работать…

И круто развернувшись, она резко, не оборачиваясь, укатывает на другой конец льда.

Не могу поверить… Неужели вот так… И все…

Печально, но я даже не успел сказать ей, что скоро улетаю. И, наверное, очень надолго… И что мне бы очень хотелось, чтобы она поехала со мной, или хотя бы иногда приезжала, или чтобы мы могли встречаться где-нибудь посредине… Но как минимум, чтобы она знала, что я думаю об этом и очень этого хочу… Получается, теперь мой отъезд будет для нее сюрпризом. Как и для всех остальных… Ну и ладно! В конце концов…

Меня переполняют эмоции. Злость. Подсознательное недовольство, которое долго копилось, и вот накопилось до того, что готово выплеснуться наружу. И отвратительная, липкая и от того мерзкая и противная зависть. Аня, и ее олимпийское золото. Аня, и ее победа на чемпионате мира. Аня, и ее поездка в Дубай. Аня, и вот это вот все, что мне только что пришлось выслушать…

Да пошло оно все к черту…

 

Нинель смотрит на меня внимательно. Спокойно. С мягкой улыбкой.

- Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? - говорит она. – Предложение от Осборна. Ничего себе, на минуточку. От такого не отказываются…

- Ты же понимаешь, что это всего лишь совпадение, и я от тебя все равно бы ушел… - мрачно произношу я.

- Ушел бы и ушел, - она пожимает плечами. – Было бы к кому…

- А ты думаешь не к кому, - саркастически качаю головой я. – Есть, чтобы ты знала, желающие. И у нас, и за границей… Есть тот же Шиповенко…

- А он есть? – ехидно интересуется она.

Понимаю, в чем ее сарказм, замолкаю, раздраженно машу рукой.

- Он, кстати, твою подругу Шахову сманил, - как бы между прочим сообщает она. – Сыграл на комплексе обиженного ребенка…

- Знаю… - киваю, скрещиваю за спиной два пальца. - Он хвастался…

О своем переходе к Жене мне сказала сама Танька, но Нинель об этой мелочи знать, я думаю, не обязательно.

Я очень хотел бы у нее спросить, зачем она сломала Вальку? Заставив малую завалить аксель, она включила череду сознательных ошибок, которые допустила Валентина и которые утянули ее с первого аж на четвертое место на олимпиаде. Только ли это было желание обеспечить остальным девчонкам беспроблемное восхождение на пьедестал, без токсичного флера Валькиной допинг-пробы? Или здесь крылось нечто большее?

Я хотел бы узнать, зачем она придержала Таньку, не дав ей прыгнуть триксель в произвольной и лишив, таким образом, заслуженного золота. При том, что ситуация была пан или пропал – прыгаешь тройной – получаешь золото, не прыгаешь – серебро и я уверен, что опытная Нинель четко видела эту дилемму. И сознательно не позволила Таньке рискнуть… Как результат – получилась парадоксальная ситуация, когда занявшая в обеих программах второе место, Аня, за счет срезавшейся Вальки и недотянувшей Таньки, по сумме баллов вышла на первое место.

И, наконец, мне было бы интересно услышать от нее лично, зачем, для какой цели или руководствуясь какими соображениями она морочила мне голову олимпийским золотом, последний год так точно, и банально подставила, не подсказав прыгнуть пятый квад, которого бы мне с головой хватило чтобы обойти Андрея Германа и победить? Что за мотивы были у нее протаскивать на первое место вчерашнего юниора, у которого еще следующая олимпиада впереди, тупо при этом выставляя меня круглым дураком? Ну хорошо, она увидела, что Герман может показать больше, чем она рассчитывала. Замечательно. Он и показал. Меня зачем было приземлять?

И вот эти три «зачем» не давали мне покоя, вертелись на языке, и я едва сдерживался, чтобы не задать эти свои вопросы, понимая, что не ко времени, и не к месту. Нужно время, как сказала Анечка. Да, здесь, именно здесь, как нигде, нужно было чтобы прошло время…

О том, что Брайан Осборн приглашает меня поработать у него Нинель узнала из письма его агента мне, которое я, тактично, переслал ей. Это был не сговор с Шиповенко – она это понимала – это был шанс, один на миллион, и здесь, я думаю, она не должна была упрямиться. Она и не стала. Единственным ее условием было, не распространяться об этом до поры до времени в коллективе. Чтобы не обсуждали, и чтобы не завидовали. Пускай все выглядит сюрпризом.

Я выторговал у нее только разрешение рассказать все Анечке. Но, как оказалось, именно Анечке до этого не было никакого дела.

Считаю разговор оконченным, вежливо киваю и поворачиваюсь, чтобы уйти. Мы общаемся, но только на работе и только по поводу профессиональных вопросов.

Нинель не окликает меня, хотя я каждый раз подсознательно этого жду…

 

Выполняю данные обещания.

Это вообще нужно делать. Потому что иногда, это не только полезно, но и приятно.

Как-то вечером, после тренировок спускаюсь в холл и вижу одиноко стоящую женскую фигуру в изящном черном плаще и накинутом на плечи темном шерстяном платке. Бесшумно подхожу сзади.

- Добрый вечер! – произношу, наклоняясь.

Она вздрагивает и резко оборачивается.

- Ах ты ж шайтан, напугал…

Она узнает меня сразу, и выражение испуга на красивом лице сразу меняется на приветливое. Как же они похожи… Но малая, все же, более изысканна.

- Простите, бога ради, - извиняющимся голосом говорю я, - в мыслях не было…

- Да ничего страшного, - она с усмешкой разглядывает меня, - просто задумалась…

У нее приятный восточный акцент. Почти незаметный. Скорее даже не акцент, а интонации.

- Я обещал, что мы с вами познакомимся… - улыбаюсь ей в ответ.

Валина мама с готовностью протягивает мне руку в тонкой кожаной перчатке.

- Алсу. Очень приятно…

- Сергей… - пожимаю ее ладонь.

- Да знаю я, - смеется она, - слышать уже о тебе не могу, Сережа то, Сережа это, Сережа такой, эдакий…

- О, господи…

Я чертовски смущен, и не очень понимаю, как реагировать. Алсу несколько секунд наслаждается моим замешательством, после чего дружески похлопывает меня по плечу.

- Не пугайся, все нормально, - говорит она, - детская любовь – она самая искренняя. Я сама, когда была маленькой, до смерти влюбилась в двоюродного брата. Так тот, бедный аж бегал от меня, прятался…

У нее вишневые глаза, смуглая кожа и роскошные, вьющиеся черные волосы. Интересно, сколько ей лет? Выглядит потрясающе и очень молодо.

- Я не пугаюсь, - усмехаюсь ее словам. – Скорее даже завидую.

- Вот так новости, - удивляется она. – Чему?

- Ну… - подыскиваю правильные слова. – Такой откровенности между вами и Валей… Ей повезло с мамой. Я своей о моих… э-э-э… переживаниях никогда не рассказывал. Стеснялся…

Она изучающе смотрит на меня, улыбаясь и немного щурясь.

- Какая твоя мама? - вдруг спрашивает она.

И почему-то мне хочется ей ответить честно.

- Красивая. Очень властная. Успешная… - на мгновение задумываюсь, что я еще могу сказать про Нинель. - Одинокая…

- Ты у нее один?

- Нет, есть еще сестра. Младшая…

- Может быть поэтому, - кивает головой Алсу, - она не так открыта для тебя. Девочки всегда быстрее находят общий язык – им интереснее болтать друг с другом, чем с вами, мужчинами.

- Не знаю, - пожимаю плечами, - я с матерью уже давно не общаюсь…

Она с удивлением смотрит на меня, но не успевает ничего сказать.

- Мама?

Валька, в модном пальто в высоких, кожаных сапожках с распущенными по плечам русыми волосами – ну просто куколка, красавица-девчонка. Подходит к нам. Удивленно улыбается.

- Явилась стрекоза, - Алсу безуспешно изображает строгость. – Еще бы немного задержалась, и увела бы я твоего кавалера, только бы ты его и видела…

- Ну мама!..

Малая очаровательно краснеет, стесняется, но позволяет маме себя обнять и поцеловать.

- Умница сегодня у меня, - приговаривает Алсу, поправляя воротник ее пальто и гладя по волосам, - все хорошо делала, выполняла… Я все записывала на телефон, как ты просила…

Нинель не только разрешает, но даже требует, чтобы родители спортсменов как можно чаще присутствовали на тренировках, смотрели, как работают их дети, слушали тренеров и, возвращаясь домой, выступали бы в качестве ее союзников. Чтобы видели, на что идут их немалые деньги, которые они платят за тренировки в «Зеркальном». Ну и потом, когда деньги начинают платить уже нам, чтобы не забывали, каким трудом и напряжением это все достается. Мне с этим всю жизнь было проще. Потому что я никогда не слышал от тренера раздраженного вопроса «Где твоя мама?».

Валька с Алсу о чем-то шепчутся, поглядывая в мою сторону, и я начинаю чувствовать себя неловко. У обеих во взгляде, в голосе, в движениях присутствует нечто, от чего буквально перехватывает дыхание. Но если одна еще не умеет пользоваться этим своим даром, расходуя его на право и налево, без определенной цели, то вторая, очевидно, знает и понимает на много больше, чем показывает. И здесь нужно быть очень осторожным и тактичным.

Тем не менее, тактического отступления у меня не получается.

- Мы уезжаем, – Алсу хитро смотрит на меня, - но ты, Сережа, если хочешь, можешь поехать с нами… У тебя какие планы на сегодняшний вечер?

Слышать она обо мне больше не может, как же…

Смотрю на Вальку, и в ее глазах вижу все ответы на еще остававшиеся у меня вопросы.

- Я знаю один очень симпатичный клуб, - говорю я. – Сегодня вечером там играют джаз… А после полуночи – вечеринка в стиле диско.

Алсу наклоняет голову.

- Джаз я люблю, - задумчиво говорит она.

- А я люблю диско… - лучезарно улыбается Валя.

Достаю телефон и нахожу нужный номер. Я редко пользуюсь этими своими знакомствами, но знаю, что мне будут рады. Мне и моим гостям.

- Тогда поехали, - говорю я Алсу, прикладывая трубку к уху.

Но смотрю только на Валю. Потому что отвести взгляд не получается…

Я заставляю их попробовать изумительную морскую кухню, которой по праву гордится заведение, куда я их привел, и знакомлю с музыкантами, игравшими душевные импровизации и известные мировые хиты. Многие из присутствующих нас узнают. Многих узнаем мы. Но, чем ценны такие заведения – никому даже в голову не приходит начинать нас фотографировать, просить автографы и требовать «что-то показать». Незнакомые люди кивают нам с улыбками – и мы отвечаем им тем же.

А потом Алсу собирается уезжать домой. Протягивает руку, улыбается и уезжает, взяв с меня слово, что Валя никогда не пожалеет об этом вечере, что бы ни произошло между нами. И я обещаю. И все оставшееся нам время, как акробат на струне, говорю, делаю, смотрю, даже дышу с оглядкой, чтобы не дай бог не обидеть, не разочаровать и не расстроить доверенную и доверившуюся мне хрупкую, маленькую богиню, которой и так уже растерзали душу, уничтожили мечту и сломали жизнь.

- А меня пригласили кататься в шоу, - сообщает мне вдруг Валя, гоняя соломинкой кусочек льда в стакане.

- В какое шоу? Кто пригласил? – подхватываюсь я. – Снова я все узнаю последний?

Валя звонко смеется, наслаждаясь моей реакцией.

- На самом деле, - успокаивающе гладит меня по руке она, - ты первый… ну после мамы, конечно же, кому я об этом рассказываю.

- А Вахавна?

- Тоже нет, - она отрицательно качает головой. – Пока только ты.

- Я польщен. Итак?

- Татьяна Александровна Жулина, - сообщает Валька, - а шоу называется «Морозко», это по сказке…

- Знаю…

Конечно знаю… Жулина сама меня приглашала где-то с месяц назад. Репетиции в Питере и в Сочи, потом тур по России, дальше США, Канада, Япония… Мечта! Если бы не Брайан Осборн…

- Знаешь? - удивляется Валя. – Откуда?

Сказать, или нет? В конце концов, я же обещал Нинель, что скажу о своем отъезде только одной моей подруге. Почему бы и нет, тогда…

- Татьяна Александровна мне тоже звонила, - признаюсь я. – Но я отказался.

Невыносимо смотреть на ее разочарованный взгляд.

- Валюша, я уезжаю через месяц, - говорю я, беря ее руку в свою. – Это было решено давно…

- Уезжаешь… Куда?

- В Америку. К Осборну. Тренироваться и работать…

Все же фамилия Брайана имеет какое-то магическое свойство. Печаль с Вальки тут же как ветром сдувает.

- Да ты что! – чуть не подпрыгивает она. – К Осборну? К тому самому?..

- Да…

- Здорово!

Валя снова сияет, и с интересом и завистью смотрит на меня.

- Ну конечно, - кивает она, - кого же, кроме тебя, мог пригласить Осборн. Особенно после Кореи…

Улыбаюсь ее искренности. Она правда радуется за меня. Это очень трогает.

- Только это секрет, не выдавай меня, - тоном заговорщика прошу я.

- Не выдам… - мило улыбается она.

Мы выходим в вестибюль. За окнами уже брезжит рассвет, и предупредительный портье подходит к нам. Прошу его вызвать такси.

Валя задумчиво поправляет на себе пальто перед зеркалом и поглядывает на меня из отражения. Я понимаю, что, либо сейчас, либо никогда. Но помню, что она не должна ни о чем пожалеть…

- Валюша…

Она поворачивается ко мне, обнимает за шею и прижимается всем телом. Чувствую, что она дрожит.

- Ты хочешь? – шепчет она, затапливая меня безумием своих глаз…

- А ты?

- Я… Очень… - а в них желание, страсть…

- И я… Очень… Но мы…

- Не можем… - печаль, нежность и высохшие слезы…

Она опускает голову и прижимается щекой к моей груди.

Глажу ее по волосам. И проклинаю все на свете, саму реальность, что вот так насмешливо сложилась в окружающую и разделяющую нас действительность.

- Я тебя люблю, мой солнечный котенок, - шепчу ей я. – И буду любить всегда, что бы не случилось…

Она снова смотрит на меня, и взгляд одновременно и лукавый, и испуганный.

- Потому что ты обещал… - произносит она.

Качаю головой.

- Нет, - говорю, - потому что я так хочу.

Валя улыбается и тянется ко мне.

- Тогда сделай то, чего так хочу я… - шепчет она.

И мы долго, забыв обо всем и обо всех целуемся, под сводами старинного особняка и под неодобрительным взглядом пожилого служащего…

Всю дорогу держимся за руки, и я стараюсь не встречаться с ней взглядом, чтобы окончательно не слететь с резьбы и не натворить непоправимого. Подъезжаем к их дому, когда уже совсем рассвело.

Алсу встречает нас на пороге, в джинсах, куртке и все в том же черном платке. Очевидно, не спала всю ночь. Ждала…

- Мамочка! – Валя бросается к ней, и я слышу, как она задорно смеется, обнимая и целуя свою маму. – Было так здорово, так весело! А знаешь кого мы там видели? А ты представляешь, к нам подошел сам…

Смотрю на них с легким чувством зависти. Алсу гладит Валю ладонью по спине, и я спокойно выдерживаю ее направленный мне в самую душу тревожный взгляд. Отрицательно качаю головой, не отводя глаз. И с удовольствием вижу, как она, облегченно вздохнув, улыбается.

- Разгулялись, молодежь, - деланно-строго ворчит она. – А честь кто знать будет?

- Ну мама!

- На горшок и спать, живо!

Валька возмущенно фыркает. Но тут же выскальзывает из маминых объятий и, подбежав ко мне, обнимает и крепко целует. Понимаю, что это скорее подростковый бунт, чем проявление чувств, поэтому не сильно ей подыгрываю.

- Я приеду к тебе в Америку, - шепчет она мне.

- Я буду тебя ждать, - обещаю ей я.

- А ну марш спать, я сказала! - в голосе Алсу прорезаются властные нотки, и Валька тут же повинуется, заскакивает в двери и посылает мне оттуда воздушный поцелуй на прощанье.

Я подхожу к Алсу, и она, усмехаясь, протягивает мне руку.

- Спасибо тебе, - говорит она.

- Не за что, - пожимаю плечами. – Я же вроде ничего и не сделал…

- И за это тоже, - она сжимает мою ладонь.

Я понимаю, что она не шутит.

- Я хочу ей счастья, - произносит Алсу тихо. – Обычного женского счастья. Семью, детей…

- И я на роль… счастья для Вали не гожусь, да?

Она грустно смотрит на меня. Потрясающе красивая. И абсолютно темная…

- В тебя можно влюбиться, - она проводит тыльной стороной ладони по моей щеке. – С тобой хорошо… Все твои девочки… У тебя же много девочек… Они все тебя любят… И ты их любишь. Но жить с тобой – это обречь себя на пожизненную муку ревности и неизвестности. Прости, это не для моей дочери…

Она поворачивается, чтобы уйти, оставив на моем лице аромат мускуса и лимона.

- А если я исправлюсь? – бросаю я ей вслед. – Если стану другим… Вы скажете, тогда, что я достоин… ее?

Она оборачивается и окидывает меня с ног до головы взглядом тысячелетней ведьмы.

- Сначала стань. Тогда посмотрим, - говорит она совсем уж по-старушечьи. – Прощай… Мальчик-мечта…

Дверь за ней, со скрипом, закрывается, а я все стою и не могу решиться навсегда уйти от этого дома…

 

За две недели до отъезда в Штаты, лечу в Копенгаген на два дня, на очередное «олл-старз-шоу». Пригласили нас всех, по понятным причинам, кроме Вали. Разбирательство ее случая с допингом, как и предсказывала Нинель, затягивалось, обрастая все новыми и новыми сложностями. Как результат – международные соревнования пока оставались для нее закрытыми, и даже шоу опасались иметь с ней дело, чтобы не дразнить лишний раз наш международный союз.

От участия в шоу сразу же отказалась Танька, занятая своим переходом к Шиповенко и все еще разобиженная на весь свет. Потом оказалось, что у Андрея вскрылась травма колена – очень неприятная штука, когда под коленной чашечкой, от частых, резких и неравномерных нагрузок воспаляется костная ткань изнуряя спортсмена острой болью – и он тоже остался дома. Ну а Аню просто не отпустила Нинель, без объяснений.

Поэтому в Данию еду один. С Мураковым.

В программе четыреконцерта, и в каждом - два моих выхода. Вначале, для затравки, катаю «Ведьмака», а в конце – «Шоу маст гоу он». Для концертных целей мою произвольную программу, где я изображаю Фредди Меркюри, мы с Артуром переделали под показательный формат, немного сократив и упростив. Но два четверных прыжка из пяти оставили, потому что публика жаждет лицезреть…

Меня вообще многие теперь хотят видеть. Особенно после моего показательного выступления на олимпиаде.

Воспоминания, не лишенные приятных ощущений…

Корея, Пусан. День олимпийского гала-концерта. Перед началом шоу, в гримерке, прошу заплести и уложить мне волосы покрепче, как перед произвольной программой, и нарисовать усы. Чтобы добиться максимального сходства с оригиналом.

- Хочешь, еще и глаза тебе наведу, - предлагает девочка-гример, - будет вообще один в один.

- А сможешь?

- А то!

- Давай!

Показательные выступления тем и хороши, что дают нам неограниченный простор для творчества. Можно кататься в гриме, в костюме, в шляпе, в трусах, без трусов… Хотя нет, без трусов нельзя – общественные приличия нарушать не разрешается. Но если на спортивном старте есть норматив, по которому не менее двадцати процентов тела спортсмена должно быть закрыто однородным костюмом – то есть никаких топиков или чулок – то на показательных эти ограничения точно не применяются. Как и с использованием предметов – на старте предметы запрещены, а на галла-концерте можно кататься с гитарой, с бейсбольной битой, со стулом, со столом, с кроватью – с чем угодно. В моем случае, из дополнительных аксессуаров – только усы Фредди Меркюри. И маленькое дополнение к костюму…

- Пришейте мне вот это к рукаву, - прошу костюмершу, которая поправляет и что-то переприметывает на моей имитации желтой куртки.

Протягиваю ей то, что до этого сжимал в кулаке. Зеленую, блестящую, усыпанную стразами змейку с ярко красным раздвоенным язычком. Фрагмент Валиного костюма, в котором она катала Болеро…

Улетая из Кореи раньше всех нас, расстроенная и измотанная, балеринка вырвалась накануне вечером, чтобы попрощаться со мой, и подарила мне эту змейку, которую аккуратно спорола со своего платья.

- На память, - просто сказала она тогда.

И я тогда же решил, что мой показательный номер я буду катать в ее честь, для нее, и часть ее образа как нельзя кстати подойдет для моего собственного…

- Ничего себе! – удивляется костюмерша, естественно знающая все наши наряды до последней пуговицы. – Где ты это взял?

- Хозяйка подарила, - говорю я.

Она смотрит с подозрением.

- А не врешь?

- Не вру…

Она поджимает губы. В принципе, самовольно что-то менять в костюме не принято, нужно как минимум согласовать с хореографом. Но в данном случае речь о такой мелочи…

- Пришейте, пожалуйста, - прошу ее я. – Валя увидит, и ей будет приятно…

И когда завершающим номером программы галла-концерта объявляют меня, и я появляюсь посреди льда, в луче прожектора, то на моем левом рукаве красуется, извиваясь, сверкающая изумрудная лента, которую я нарочито демонстрирую в камеры, занимая стартовую позицию. И это минимум, который я могу сделать, чтобы выразить Вальке свою поддержку…

А потом я катаю программу. В полном объеме. Без единого степ-аута, покачивания или недокрута. На все шесть-ноль, как сказала бы Тихонова. И со всеми пятью квадами. Назло всем…

Под крылом самолета, в лучах утреннего солнца, проплывает Эресуннский мост. Роскошная автострада, соединяющая Копенгаген со Шведским Мальме, летящая подвесными секциями над шведской территорией и частью пролива и ныряющая, в буквальном смысле, под воду, в туннель уже на стороне Дании. Фантастическая по своей задумке и исполнению конструкция. Хотелось бы мне как-нибудь проехать по этому мосту… Может быть прямо сейчас, в аэропорту, предложить Муракову взять напрокат машину, все равно сегодня свободный день?.. Хотя, вряд ли… Иван Викторович по натуре не авантюрист, и вряд ли согласится. А вот Анька бы согласилась… И Валя, скорее всего, тоже… И Катька… И даже Таня…

Последние две недели, после того злополучного разговора, в Аней мы не перемолвились ни словом. Наши графики почти не пересекаются. Я – редко бываю в «Зеркальном», в основном проводя время на съемках рекламы, интервью и шоу. Анечка тоже нарасхват – телевидение, блогеры, опять же спонсоры… В те редкие разы, когда мы случайно сталкиваемся в нашем ледовом дворце, она молча проходит мимо меня, опуская глаза или отвернувшись. И что-то мне подсказывает, что зеленая змейка на моем рукаве оказалась-таки ядовитой, и больно ужалила мою небесную Фею. Как перед этим меня предательски ослепил блеск ее золотой медали… Грустно и печально, на самом деле. Но… Как есть…

Танька с Женькой официально объявили о том, что они встречаются, даже на их страничках в Википедии появилась соответствующая запись. Весь Инстаграмм пестрит их совместными фотографиями, снимками с собаками, с различными медийными личностями, на всевозможных экзотических берегах, на фоне пейзажей и интерьеров. Тогда, стазу после возвращения из Кореи, я так и не позвонил ей, как обещал… Замотался. Забыл. А когда вспомнил, то с экрана телефона, с новостной ленты, на меня уже смотрели улыбающиеся и довольные физиономии, ее и Семенова. О каких Парижах тут вспоминать?

Катька тоже не осталась в стороне и в очередной раз удивила. На этот раз – своим заявлением о переходе в ЦСКА. И снова, как всегда у нее, все с какими-то недомолвками, под покровом тайны, с массой намеков и недосказанностей. Хотя бы то, что объявлено об этом было не так, как того требовали правила и элементарная человеческая порядочность, а в интервью какому-то очередному Ютьюб-каналу уже наводило на грустные мысли. Нинель была единственной, кто отреагировала на эту очередную Катькину выходку спокойно и без удивления – просто молча пожав плечами. Может быть знала заранее – не исключено… Ее телефон молчал, на сообщения в «Телеграмм» она не отвечала, в «Зеркальном» не появлялась. В какой-то день я даже было решил съездить в эту ее конюшню за город, просто удостовериться, что если она там, то у нее все в прядке. Но потом передумал. Ведь это была Катя. Ветреная, взбалмошная, непредсказуемая. Я всегда любил ее такой. Значит, пускай такой она и остается…

Среди осколков нашей многолетней, крепкой и, казалось, нерушимой компании, еще кое-как друг за дружку держимся только мы с Валей. Тем прекрасным вечером, когда я сводил ее и ее маму, на концерт, обеспечил незабываемыми впечатлениями, заставил отвлечься от тоски и хоть немного порадоваться жизни, тогда произошло что-то почти незаметное. Но изменившее в нашей жизни очень многое… Валя, живая, здоровая, веселая, грустная, бойкая, задумчивая – невероятно красивая… Вот она. Рядом. На одном со мной льду. В одном зале. До нее можно дотронуться. С ней можно говорить, смеяться и грустить. Ее можно обнимать и целовать… Ее можно любить… Но дальше для меня дороги нет. Как я знаю, что никогда не прыгну пятерной прыжок – просто потому, что это за гранью моих физических возможностей – так я знаю, что будущего рядом с Валей у мня нет. Не потому что я очень плохой, или она слишком для меня хороша – нет. Плохого можно перевоспитать, хорошую испортить и пара сложится. Здесь другое. Тогда, глядя в глаза ее мамы и слушая ее слова, я понял, что мы просто живем в разных измерениях. И то, что Валечка, по детской своей наивности или доброте пока еще снисходит до нашего несовершенного и порочного мира вовсе не означает, что она захочет в этом мире остаться. Мы отсюда не вырвемся, как бы ни хотели. Она – с легкостью уйдет по первому же желанию. И вот это-то и вгоняло меня в самую дремучую тоску, посильнее ссоры с Аней и Танькиных выкрутасов…

А недавно, сидя дома в одиночестве и рассматривая мерцающие неоновые вывески внизу за окном, я неожиданно вдруг понял, что всем им - моим девочкам, Андрюхе, Мишке, Женьке, тренерам, даже Нинель и Фионе, всему тому человеческому миру, которым окружил себя я, и который принял меня в себя - всем им будет проще и спокойнее, если я просто исчезну с их орбит, перестав быть фактором возбуждения, раздражения, обожания, подражания… Я не знаю, чего еще. Просто представьте себе мир «Зеркального» без Сережи Ланского. Зазеркальная реальность, в которой отразились все, кроме меня. Но даже если за счет кривого стекла и некачественной, облезшей амальгамы, кто-то выглядит не совсем привычно, кто-то меняется до неузнаваемости, да и сам «Зеркальный» уже не «Зеркальный», а какой-нибудь «Хрустальный» - все равно, такая реальность жизнеспособна, а кое в чем даже предпочтительна. Я попробовал – у меня получилось. И к сожалению, я вынужден признать, что новый, увиденный мною мир-отражение лично мне понравился больше. А раз остаться и разделить радость жизни в этом мире я не могу, то, следовательно, решение уехать к Осборну в Америку было правильным. А главное – своевременным.

- Просыпайтесь, граф, уже рассвет полощется, - пихает меня в бок Мураков, безбожно перевирая слова старинной песни.

Открываю глаза, и понимаю, что банально заснул.

- Уже прилетели? – спрашиваю я.

- Сейчас прилетим, - он кивает головой в круглое окно, за которым проносятся какие-то строения, деревья, дороги и ползущие по ним автомобили. – В гостиницу заселимся и пойдем Русалочку смотреть. Приобщать тебя к прекрасному буду…

- Дядя Ваня, - обреченно вздыхаю я, - я был в Дании уже раз пять или шесть. И каждый раз Русалочка…

- Ничего, сходишь и в седьмой раз, - ничуть не смутившись говорит Мураков. У нас с тобой сегодня программа какая? Правильно, культурная. Поэтому не упрямься.

Наш самолет легко вздрагивает, касаясь полосы, и, притормозив и съехав вправо, быстро катится в сторону торчащих из здания аэровокзала пассажирских рукавов. Приехали…

Что ж, не упрямлюсь. Русалочка, так Русалочка. Сделаю селфи. И пошлю всем девчонкам. А может быть только одной…

 

Я не люблю прощаться. И не люблю уезжать. Всегда грустишь, когда с кем-то расстаешься, даже не на долго. А тут расставание грозило затянуться…

Поэтому одним теплым майским утром, я как всегда рано встаю, умываюсь, по привычке, скудно завтракаю, одеваюсь в приготовленные заранее вещи и ставлю недопитую чашку чая в раковину. Вот и все. Я готов… Закидываю на спину рюкзак, подхватываю чемодан и впервые в жизни надолго и сам ухожу из дома. Ни с кем не попрощавшись, и никого не пригласив себя проводить.

Мой рейс еще не скоро, и я прошу водителя сделать крюк и проехать по тем улицам, по которым я каждый день ходил и ездил последние пятнадцать лет. По третьему транспортному кольцу, мимо Нескучного сада, поворачиваем направо, в сторону «Академической». Справа Воробьевы горы, цирк на Вернадского и Дарвиновский музей, куда никто из нас никогда не ходил, но все шутили по поводу его экспонатов. Черемушки, Воронцовский парк, Беляево… Улица Миклухо-Маклая и виднеющиеся вдалеке корпуса Университета Дружбы народов… Еще несколько сотен метров, и вот он, мой милый-милый дом… Ледовый дворец, в котором прошла вся моя сознательная жизнь.

- Хотите объехать вокруг? – предлагает мне водитель.

- Просто притормозите…

Рано утром транспорта практически нет, и мы, никому не мешая останавливаемся напротив «Зеркального». Выхожу из машины…

Вот здесь я ходил за руку с Нинель, когда был маленький. Тут была остановка автобуса, а там дальше – пешеходный переход. Переход есть и сейчас… А вот дорожки по которым мы иногда бегаем кроссы, если погода хорошая. По этим же дорожкам мы часто гуляли с девочками… Спорткомплекс доминирует над этим местом, возвышаясь, как настоящий дворец. Главный вход не здесь, левее сбоку, его не видно за деревьями. Но характерную шайбу красного кирпича с зеркальными входными дверями знает, наверное, каждый… На улице непривычная тишина.

Водитель тоже вылезает из машины и вопросительно показывает мне пачку сигарет.

- Я – нет, вы – пожалуйста, - киваю я.

- Спасибо…

Он закуривает, и дым от его сигареты уносится в сторону дворца.

- Вы здесь жили? – интересуется он.

- Можно и так сказать… - усмехаюсь я.

Он смотрит на меня и вдруг хмурится, словно силясь что-то вспомнить.

- А я, кажется вас знаю, - наконец сообщает он.

- Неужели? – саркастически ухмыляюсь я.

- Точно! Я узнал вас, – он абсолютно не обижается на мою реакцию. - У моей дочери дома все стены обвешаны вашими фотографиями, а внучка, Анечка, так просто с ума сходит, когда видит вас по телевизору. Хочет тоже научиться как вы кататься на коньках. Вы фигурист…

Усмехаюсь. На этот раз без всякого сарказма.

- Передавайте им привет…

- Буду в Питере – обязательно передам, - кивает он. Еще бы… Они меня съедят от зависти, когда узнают…

- В Питере? – вдруг замираю я.

- Ну да, дочка к мужу переехала… Да и малышка там родилась…

Я сглатываю невольно подступивший к горлу комок.

- Послушайте, - говорю ему, - только не удивляйтесь… Вашу дочь случайно не Лана зовут?

Он удивленно смотрит на меня, открыв рот и забыв о сигарете.

- Верно… Вообще-то она Светлана, но так ей нравится больше, звучит по заграничному… Но откуда вы?..

Таких совпадений не бывает, а если и бывает, то одно на миллион. Но мне все равно. Наверное, я просто очень хочу, чтобы на этот раз это не было ошибкой.

Обхожу машину и подхожу к нему.

- Доставайте ваш телефон, - говорю, - пожалуйста…

- Э-э-э…

- Сделаем для них селфи, - нетерпеливо объясняю я.

Он достает огромную китайскую лопатину.

Фотографируемся вдвоем на фоне «Зеркального». Потом я забираю у него телефон и включаю запись видео.

- Анечка, привет, - машу я в камеру, - помнишь меня? Приглашаю тебя в Москву, к нам в «Зеркальный». Приезжай. Покажи это видео кому угодно из нашего персонала, и скажи, что тебе нужно передать сообщение Нинель Вахтанговне. Запомнила? За это тебе разрешат покататься на нашем льду вместе со всеми девочками-чемпионками и набрать автографов. Мое сообщение ты не поймешь, просто покажи его высокой красивой тете с белыми волосами…

Делаю паузу, глубокий вдох-выдох и снова смотрю в камеру.

- Иквархар, деда… Одиши. Мадлоба квелас (Я люблю тебя, мама. Прости. Спасибо за все. (груз.), - произношу я отчетливо и посылаю воздушный поцелуй…

Отдаю телефон слегка обалдевшему водителю и берусь за ручку двери.

- Отправьте мое видео внучке. Это как универсальный пароль. С ним ее пустят на лед к олимпийской сборной.

- Спасибо…

- Не за что…

Он торопливо докуривает. Забирается на свое место и, пристегнувшись, что-то ищет в своем телефоне.

- Поехали в Шереметьево, – подсказываю я ему.

- Да-да… Извините… Вот, - он протягивает мне светящийся экран. – Анечка говорила, что это вы ей подарили… Но мы не верили, смеялись… Думали, сочиняет… Дома на стенку в рамке повесила…

С экрана дешевого китайского смартфона на меня смотрит нарисованная фигуристочка в позиции арабеск и именем «Анечка» под ней.

Понимаю, что все слова застряли у меня где-то между горлом и диафрагмой. Просто киваю, откидываюсь на сидении и, повернув голову, смотрю в окно.

Машина медленно отчаливает от тротуара.

Уезжая, я оставляю много недосказанного и неопределенного. Наверное, меня за это можно осуждать. Но если вдуматься, а так ли это важно, поставить последнюю точку в каждом написанном тобою предложении? Быть может, если не хватает слов или эмоций, лучше ограничиться многоточием. А уж тем более, когда слова и эмоции просто зашкаливают, грозясь затопить тебя и окружающих.

В последний раз смотрю на возвышающийся на противоположной стороне ледовый дворец, оказавшийся для меня замком из песка.

«Зеркальный» исправно продолжает отражать всех, кого я знал, кого любил, и с кем прожил вместе долгие годы.

Всех.

Кроме меня…

 

Заминка (завершающая разминка после тренировочного дня)

 

Тройной тулуп (Эпилог 1)

 

Как-то летом, в понедельник, я проснулся, принял душ, выпил стакан чаю, съел тарелку гречневой каши, сунул в сумку планшет и коньки, и вышел из дома на улицу. Было жарко и солнечно. Как всегда, во Флориде.

Свое расписание в школе Брайана Осборна я помнил на память. В восемь утра разминка, в девять тридцать – первая тренировка, в час пополудни обед, в три часа хореография, в четыре тридцать - вторая тренировка… И так каждый день, с понедельника по субботу. Два года…

Вскинув вверх руку, я подзываю такси.

Сажусь в машину.

И прошу отвести меня в аэропорт.

Чтобы успеть на рейс в Москву…

 

Тройной аксель (Эпилог 2)

 

Выхожу из здания аэровокзала. Тепло. Не Майами, конечно. Но классно. С наслаждением вдыхаю полной грудью запахи ненаглядной родины. Что ж ты, милая, так благоухаешь-то…

Сажусь в такси и называю адрес. Телефон в руке…

Я еще в самолете решил, что первым делом позвоню ей. Будь что будет. Только бы ответила…

«Извините, набранный вами номер не обслуживается. Sorry, the number you dialed is out of order…»

Проклятье. Черт. Что же делать?..

Прокручиваю телефонную книгу. «Не получилось с этой, получится с другой…» Что за бред, кто это сказал? Не помню. Но сейчас – это шанс…

- Алло?

- Танюша?

Молчание. Треск статики. Вздох…

- О, Господи…

- Привет! Прости, что так неожиданно…

Пауза…

- Да уж, Сержик, удивил так удивил.

На заднем плане слышу какую-то возню и детский плач.

- Я все еще могу удивлять, да, - вздыхаю с облегчением. - Как ты живешь? Как дела? Не слышал тебя тысячу лет…

Она перебивает.

- Ты где сейчас?

- Еду. Из Шереметьево…

- А…

- Таня…

- Отлично я живу, Сережка, просто замечательно. Замуж вышла вот, ребенку полгода…

Молчание. Шум ветра за стеклом автомобиля.

- Я за тебя рад, - говорю совершенно искренне. – А как наши?.. Валя, Катя, Аня… Не знаешь?..

- Ланской, ты дурак?

Не нахожусь что ответить. И тут ее прорывает.

- Идиот, какого черта ты мне-то звонишь? Явился - не запылился, два года от тебя ни слуху, ни духу… Ты мало крови нам всем попил, еще захотелось? Или думаешь, что я все еще по тебе страдаю, раз в детстве с тобой пару раз перепихнулась? Так вот ошибаешься…

- Таня…

- Что, Таня?

- Прости…

- Послушай… - она вдруг успокаивается и говорит уже своим обычным, почти ласковым голосом. – А помнишь, я уже как-то говорила, что тебе не в чем передо мной извиняться. Правда, Сереж. У нас же с тобой все было классно. Сиськи-письки-цемки-полизушки. Трахались как кролики… И расстались как друзья… Я вот когда о тебе вспоминаю иногда… Знаешь, что такое минус четыре по Цельсию?

- Э-э-э…

- Не утруждайся. Вообще-то это температура льда, искусственного, на котором мы с тобой выросли… Но еще…

- Таня…

Она, казалось, меня не слышит.

- Еще, Сержик, это температура твоего ледяного сердца… Минус четыре градуса…

Она судорожно сглатывает, и я, вдруг, понимаю, чего ей стоит сдерживаться и говорить со мной. В трубке отчетливо слышится детский лепет.

- Боже мой, Ланской, если бы ты мог хотя бы представить себе…

Я слышу, что она плачет.

- Когда ты исчез… тогда, в мае… просто испарился… Раз – и нет тебя… Я как вспомню… Да что я… Анечка… Господи… Анечка, бедная, так рыдала, мы боялись, что у нее сердце остановится от горя… Я еще подумала тогда, это же надо, так любить…

- Таня!

- Да что!?

- Где она?

Молчание…

- Я же все равно найду, - говорю, - только время потеряю…

- Где-где… Дома с родителями живет, как и раньше. Телефон только сменила.

- Дай номер… Пожалуйста.

- Ланской, да ты совсем ошалел в своей Америке… Езжай к ней, идиот, сейчас вот прямо езжай, в ноги падай, унижайся, проси прощения… И чтоб она тебя, дурака, в говне вывозила также, как ты нас всех…

Она бросает трубку на полуслове…

Сжимаю телефон в ладони до хруста.

В голове ворох мыслей. Меня трясет…

Дотрагиваюсь до плеча водителя.

- В Москва-сити не едем, - говорю, - поворачивай в Чертаново…

 

Четверной лутц (Эпилог 3)

 

Считаю до десяти. Успокаиваюсь. Звоню. Только бы…

Никакого «кто там». Щелчок замка. Скрип открываемой двери.

Силы небесные, как она прекрасна. Немного подросла. Совсем чуть-чуть набрала в весе – ровно на столько, чтобы из девочки-подростка превратиться в девушку. Темные волосы, роскошной гривой, распущены по плечам. Огромные глаза цвета неба распахнуты. В них удивление… и боль…

Кидаю сумку на пол и подхватываю оседающую, бесчувственную Аню на руки. Она такая же лёгонькая, как раньше…

Из комнаты показывается Анина мама. Испуганно вскрикивает…

Сидим на кухне. Аня очень быстро пришла в себя, и на ее щеках даже заиграл легкий румянец. Сидит рядом. Смотрит на меня. Как когда-то… Анина мама неловко пытается занять меня разговором. Подыгрываю как могу. Наконец пытка заканчивается.

- Идем со мной…

Она поднимается и, поманив рукой, ведет меня за собой. Заходим в комнату. В ту самую.

- Закрой дверь…

Щелчок замка. Она смотрит мне прямо в глаза. И не говорит ни слова. Просто с размаху, наотмашь, со всей силы бьет меня по лицу. Тут же замахивается другой рукой и бьет также сильно и больно. Из небесных глаз потоком льются слезы. Сжав кулаки, Аня кидается ко мне и с силой колотит меня по груди.

- Гад!.. Гад!..

С каждым ударом слова вылетают коротко и зло.

Хватаю ее в охапку, прижимаю к себе. Держу, не отпуская.

Она пытается еще несколько раз меня ударить. Потом крепко обхватывает руками и не сдерживаясь ревет в голос, уткнувшись в мою растерзанную рубашку.

Держу в объятьях ее сотрясаемое рыданиями тело.

- Милая, - шепчу. - Любимая… Желанная… Родная…

Зарываюсь избитым лицом в ее прекрасные волосы.

Дышу ею…

И понимаю, что всю жизнь до этого просто не дышал…

 

23/02/2022

 

По иронии судьбы, эта история была закончена вечером 23 февраля 2022 года… Назавтра мир рухнул… Поэтому многое, к сожалению, пришлось убрать, переделать и переосмыслить. Но все равно, жизнь, в любом ее проявлении, имеет право на существование. Пускай даже эта жизнь, созданная фантазией.

Но я сейчас не об этом.

Вы все равно не сможете удержаться от аллюзий.

И сколько вам не говори, что Нинель Вахтанговна – это не Этери Георгиевна, Аня Озерова – это не Анна Щербакова, а Валя Камиль-Татищева – это не Камилла Валиева, вы, все равно, не поверите. Даже если я прямо в тексте укажу вам на явные несоответствия внешности Кати Асторной и Алены Косторной, или Тани Шаховой и Саши Трусовой, вы все равно будете считать, что Катя – это Алена, а Таня – это Саша. И так можно сказать о каждом персонаже… Но знаете, если вам так хочется, то пожалуйста. В конце концов, только сами девчонки точно смогут разобраться, кто на самом деле есть кто. А все остальное – лишь плод ваших иллюзий.

 

Комментарий к Часть 26

Бонус-трек-1. Он же спойлер. Он же заманушка. Он же микроскопический кусочек следующей книги. КОТОРАЯ ЕЩЕ НЕ НАПИСАНА! Но будет. Короче…

 

…Не говоря ни слова, она достает телефон, быстро водит по экрану пальчиком и поворачивает аппарат в мою сторону. Одного взгляда мне достаточно, чтобы понять – возражать и отнекиваться нет смысла.

- Догадалась, да?..

Аня не сдерживает торжествующей улыбки.

- Ты все время произносишь это слово, когда вы говорите по-грузински… Мне просто стало интересно…

На экране ее телефона страничка онлайн переводчика. Два поля. Грузинский язык – русский язык. И два слова. Деда… Мама…

- Мне нужно было быть осторожнее, - улыбаюсь я.

- Только не сегодня, - качает головой Аня. – Если бы я не увидела вас рядом…

Утром, собираясь к Нинель, я просто закрутил волосы в конский хвост, собрав его на затылке. Кто ж знал, что Нинель сделает тоже самое, и наше сходство станет совсем уж явным. Даже для неискушенного наблюдателя.

- Вы скрывали это столько лет… - она поднимает брови.

- И продолжаем. Прости, - развожу руками, - это не только моя тайна.

- Но это… Правда?

- Да…

- И Вахавна реально твоя…

- Да…

- Вау… Ничего себе!

- Как есть.

Она откидывается на сидении и смотрит прямо перед собой.

- Я всегда думала… - произносит она. – Мы все думали, что ее отношение к тебе… Это поздняя страсть немолодой женщины к красивому мальчику… Прости…

- Вот и продолжайте так думать, - усмехаюсь я. – Очень хорошая версия. Главное – безопасная…

 

========== Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…), Эпизод 1 ==========

 

Комментарий к Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…), Эпизод 1

Незаконченные вещи выкладывать не люблю. Но. В нынешней жизни, когда наши и ваши правители, похоже, совсем посходили с ума и в грош не ставят наши жизни, кто его знает, что будет завтра. Так что, пускай будет. Часть первая второй книги почти окончена. И вот ее первый эпизод…

Фарфоровый самурай (Зеркальное отражение – 2)

(Минус четыре по Цельсию, продолжение…)

 

Флешбек. 20** год, Шанхай, Зимние олимпийские игры.

 

Рев трибун пульсирует в унисон со стуком моего сердца. Удар… Пауза… Удар… Пауза… Яркий свет софитов отражается от гладкой поверхности льда, сверкая мириадами бриллиантовых пылинок. Влажный, холодный воздух окутывает меня, проникая сквозь тонкую ткань костюма и вызывая невольную дрожь. Минус четыре градуса… Я почему-то вспомнил, что температура искусственного льда всегда минус четыре градуса по Цельсию. Не так, чтобы и очень холодно. Значит дрожу я не потому что замерз. А потому что мне… Страшно?

- Не нервничай, - она сжимает мои руки в своих ладонях.

От нее исходит тепло и неповторимый, пьянящий аромат. Ее голос завораживает и успокаивает. Ее взгляд побуждает к подвигам и свершениям… Возможно кого-то, но не меня…

- Я в порядке…

- Ты уже все всем доказал, - произносит она спокойно, словно уговаривая меня. – Так что просто сделай то, что умеешь лучше всех…

- Конечно, - киваю.

- Давай…

Она отпускает мои запястья. На миг наши глаза встречаются. Но я тут же отвожу взгляд и смотрю вверх, на трибуны. Где в пестром разнообразии лиц, незнакомых, чужих, хочу увидеть ту единственную, ради которой дышу и живу…

Она берет меня за плечи и настойчиво разворачивает лицом к арене.

- Леша Жигудин забрал твою красавицу к себе в комментаторскую будку, - шепчет Нинель мне на ухо. – Оттуда лучше видно… Так что, если хочешь, катай сегодня только для нее.

Я чувствую ее ладонь у себя между лопаток.

И физически ощущаю, как тремор в мышцах и холод на коже уходят, уступая место теплу и спокойствию.

- Representing the Russian Olympic Committee…

Немного поворачиваю голову, так чтобы краем глаза увидеть рукав ее пальто и распущенные по плечам белокурые локоны.

- Спасибо, мама! – говорю я громко, чтобы меня наверняка услышали.

- Sergey Lanskoy!..

Легкий толчок в спину, и я, рассекая лед, несусь в центр арены под ослепляющий блеск прожекторов и оглушающий рев болельщиков…

 

Часть первая

Такарабунэ – корабль сокровищ

 

Двумя годами ранее…

 

- Выбирай…

Макс кладет передо мной большую офисную папку, плотно заполненную прозрачными файлами. Раскрываю. В каждом файле – фотографии, много фотографий, и совсем мало текста. Выглядит все немного архаично.

- Что ж у вас тут все так… несовременно, - морщу нос я. – Человечество давно изобрело айпад и интернет, не слышали?

- Это у нас рэтро-стайл, - ухмыляется Макс. – Сам же понимаешь, с кем приходится работать…

Он многозначительно поводит бровью.

- Ну да, ну да… - обреченно киваю я.

Наобум переворачиваю несколько страниц. Лица. Красивые. Улыбающиеся. По большей части незнакомые. Хотя…

- О, а эту я где-то видел, - тыкаю пальцем в фото эффектной загорелой брюнетки, томно глядящей в даль щедро подведенными тушью и обрамленными искусственными ресницами глазами.

Макс мельком смотрит мне через плечо.

- А, это Катя Дворжецкая, телеведущая. Не узнал? Утренние шоу на первом канале, «С добрым утром, Москва» все такое?

- Я не смотрю телевизор, - пожимаю плечами я.

- Нравится?

Максим смотрит по-деловому, в его словах и интонациях ни тени насмешки.

Достаю из файла отпечатанный на принтере мелким шрифтом листок с интересующей меня информацией. Читаю. Понимаю, что не то…

- Может быть и нравится, - усмехаюсь я, - но прости меня, сто восемьдесят сантиметров роста и шестьдесят килограммов веса я просто не потяну…

Максим согласно кивает.

- Логично. Это скорее для Лешки Петрова вариант. Или для Марьянова…

- Да, знаешь ли, - с сожалением собираю фото красавицы Кати и возвращаю их обратно в файл, - мне бы кого-нибудь помельче да полегче…

- Ну ты смотри, смотри…

Максим присаживается рядом в свободное кресло и, многозначительно отгородившись телефоном, предоставляет мне возможность самому подыскивать себе жертву. Хотя, по большому счету, на роль жертвы здесь больше подхожу как раз я…

***

- Явился не запылился. Каким ветром в наши края?

Вот так, по-доброму, по-матерински встречает меня Нинель после двухлетней разлуки, когда я, наконец-то, собравшись с духом, и поддавшись на уговоры Анечки, все же решаюсь поехать к ней. Как и не было этих двух лет. И всего того, что было перед моим отъездом…

Она выходит к нам из-за дальней, увитой плющом и виноградом стены, видимо, услышав звук подъехавшего автомобиля. В знакомом мне джинсовом комбинезоне, футболке, затянутыми в хвост волосами и руками в резиновых перчатках, по локоть вымазанными в земле. Дома не меняется ничего. Май месяц, время ухаживать за цветами в саду…

- Здравствуйте, Нинель Вахтанговна, - вежливо здоровается Аня, закрывая дверь своей машины.

- Что же ты, Аня, сюда его привезла, - усмехается Нинель, - а не выкинула по дороге? Так бы мы с тобой посидели бы, чаю бы попили. Поговорили бы… А теперь что? Снова как раньше? Опять проблемы, скандалы, истерики…

Смотрю на Аньку. Та молча ухмыляется и кивает мне головой. Давай, мол, сам разгребай. Помощи не будет…

Делаю несколько шагов по гравийной дорожке, по которой ходил столько лет, подхожу к Нинель. Молча обнимаю ее, прижимаю к себе и вдыхаю аромат ее волос.

- Гамарджоба, деда… - шепчу я ей на ухо. – Амдени хани… э-э-э… шентан мовал… (Здравствуй, мама, я так долго был идти к тебе (искаж.груз.)

- Тсаведи шентан (шел к тебе (груз.), – поправляет она меня, также шепотом. – Подзабыл уже бабушкины уроки…

Я смотрю на нее, заглядываю в ее карие глаза, и в какой-то момент вижу ее, ту самую, маму, мамочку, такую любимую, родную, и такую далекую, которую обожал и ненавидел, к которой рвался… И от которой убежал без оглядки.

Она смотрит на меня, и легкая улыбка, самыми кончиками губ, мелькает на ее лице.

- Мальчишка… - произносит она, стягивая перчатку и проводя рукой по моей щеке.

И я не столько слышу, сколько чувствую, как рядом, сгорая от смущения и боясь помешать, нерешительно топчется Анечка…

Сидим на веранде в саду. Пьем чай. Заедаем ягодами из собственного же урожая. Традиционно, на столе никаких кулинарных излишеств.

Исподтишка поглядываю на Анечку. Похорошела фея… Уже не угловатый подросток, не акселерат-недокормыш. Барышня. Стильно и дорого одетая, с безупречным макияжем и прической. Может себе позволить, а главное – любит нарядно выглядеть. Два года смотрел на нее в Инстаграме, а все равно вот так вот, живьем – совершенно иное впечатление.

Аня замечает мой взгляд, слегка краснеет. Но не отворачивается. И я все еще не теряю надежды…

Нинель задумчиво смотрит куда-то вдаль, теребя в руках телефон. По сути, мы ждем, что она скажет на озвученное мною предложение, пожелание… Или, даже, можно сказать, просьбу.

- Не знаю, Ланской, что тебе сказать, - наконец произносит она. – Очень все как-то… Неожиданно, знаешь ли…

- Посмотрите на меня, - говорю я со всей возможной убедительностью. - Просто посмотрите. Как на любого другого спортсмена. Я же не прошу ни привилегий, ни бонусов… На общих основаниях…

- На общих основаниях ты и так можешь приезжать и тренироваться, - перебивает меня Нинель. – Формально ведь ты никуда не уходил…

- Меня интересуют старты, - решительно говорю я. – Работа по полной программе. С прицелом на сборную, на Европу, на мир…

- Ты еще скажи, на олимпиаду, - подзуживает меня она.

- Скажу, – киваю. - И не только скажу, но и готов показать. Себя, свою форму, свои возможности… Я же два года эти не на пляже валялся…

- Знаю я твои возможности, - отмахивается Нинель. – Думаешь, я бы вот так позволила Брайану взять и исковеркать все, что я в тебя вложила за пятнадцать лет?..

Осборн так прямо об этом не говорил, но я догадывался, что он поддерживает с Нинель достаточно активную переписку. В том числе и по моему поводу, сообщая о моих успехах, неудачах, нюансах подготовки и самочувствии. Как минимум, если не как предыдущему тренеру, то как матери точно. Поэтому стараюсь использовать этот ее аргумент в свою пользу.

- Так тем более… - произношу я, легко касаясь ее плеча. – Значит потратить на меня час времени не станет такой уж жертвой. А вдруг понравлюсь? А вдруг подойду? А вдруг я еще чего-то стою, а? Уарс ну амбоб, деда (Не отвергай меня, мама (груз.)!

Она качает головой.

- Я тебя не отвергаю… Пойми же ты наконец.

- Что же тогда?

- Мне нужен спортсмен, а не звезда!

Она энергично хлопает ладонью по подлокотнику своего кресла, словно вбивая каждое слово в мою глупую голову.

- Ты знаешь прекрасно, как мы работаем. Я сказала – ты выполнил. Артур Маркович велел – ты сделал. Дядя Ваня… Иван Викторович скомандовал – ты прыгнул…

- Я пятнадцать лет так делал, - пожимаю плечами я. – Что изменилось?

- Ты изменился, - Нинель смотрит на меня в упор. – Изменился. Раз и навсегда. После двух лет американской вольницы, где Осборн с тебя пылинки сдувал и позволял делать все, что тебе в голову взбредало…

Я не пытаюсь возразить. Не смотря на то, что очень хочется, и есть что. Слушаю ее внимательно.

- И вот теперь, Ланской Сергей Владимирович, ты являешься сюда и делаешь мне недвусмысленное предложение. Заманчивое, о чем разговор. Но я в первую очередь должна думать о своей команде, о моих спортсменах – обо всех. Ты можешь мне гарантировать, что после первого же замечания или окрика ты не включишь батьку Махно и не пойдешь в разнос, качая права и разлагая мой коллектив?

Мне некомфортно под ее испытывающим, колючим взглядом. Впрочем, ничего нового. Так было всегда. И будет. Потому что на ее вопрос у меня давно готов ответ.

- Со мной никогда не было проблем в том, что касалось дисциплины, - говорю я спокойно. – И впредь не будет. Даю слово.

Возвращаю ей такой же самый взгляд, каким она одарила меня. Играем в гляделки несколько секунд. Я выигрываю.

Нинель усмехается, качает головой и пытается отыграться на боле слабой жертве.

- Ну, Аня, что скажешь? Посмотрим на блудного, или сразу выгоним?

Анька нервно сглатывает, разглядывая нас огромными глазищами. Протягиваю к ней руку и беру ее ладонь в свою.

- У каждого человека должен быть шанс… - произносит она чуть слышно.

Нинель вздыхает с плохо наигранным разочарованием.

- В понедельник в десять хореография, - говорит она, не глядя в мою сторону. И не дай бог Железняк мне пожалуется, что ты опять опоздал…

На первой же заправке Анечка заруливает на парковку и, заглушив двигатель, резко поворачивается ко мне. Не говоря ни слова, она достает телефон, быстро водит по экрану пальчиком и поворачивает аппарат в мою сторону. Одного взгляда мне достаточно, чтобы понять – возражать и отнекиваться нет смысла.

- Догадалась, да?..

Аня не сдерживает торжествующей улыбки.

- Ты все время произносишь это слово, когда вы говорите по-грузински… Мне просто стало интересно…

На экране ее телефона страничка онлайн переводчика. Два поля. Грузинский язык – русский язык. И два слова. Деда… Мама…

- Мне нужно было быть осторожнее, - улыбаюсь я.

- Только не сегодня, - качает головой Аня. – Если бы я не увидела вас рядом…

Утром, собираясь к Нинель, я просто закрутил волосы в конский хвост, собрав его на затылке. Кто ж знал, что Нинель сделает тоже самое, и наше сходство станет совсем уж явным. Даже для неискушенного наблюдателя.

- Вы скрывали это столько лет… - она поднимает брови.

- И продолжаем. Прости, - развожу руками, - это не только моя тайна.

- Но это… Правда?

- Да…

- И Вахавна реально твоя…

- Да…

- Вау… Ничего себе!

- Как есть.

Она откидывается на сидении и смотрит прямо перед собой.

- Я всегда думала… - произносит она. – Мы все думали, что ее отношение к тебе… Это поздняя страсть немолодой женщины к красивому мальчику… Прости…

- Вот и продолжайте так думать, - усмехаюсь я. – Очень хорошая версия. Главное – безопасная…

- Но почему? – Аня все еще под впечатлением. – Зачем такая скрытность?

- Как бы тебе объяснить, - провожу рукой по затылку. – Отец Фионы – очень… э-э-э… своеобразный человек. Может не обрадоваться, узнав, что до него у Нинель была другая семья.

- Боже мой, какая глупость! – возмущенно хмурится Аня.

- Тем не менее, мы не можем позволить, чтобы Фишка пострадала.

- А Фиона не?..

- Нет, – качаю головой. – Конечно нет. Для нее я любимый мамин ученик, которому просто негде жить…

Аня ошарашенно молчит, привыкая к новой реальности и такому неожиданному моему в ней статусу. Наконец, она, тряхнув головой, отгоняет прочь разные ненужные мысли и, нажав кнопку, запускает двигатель. Мы медленно и аккуратно выруливаем на трассу.

- Если хочешь, - произносит Анечка, глядя на дорогу, - я могу пригласить тебя к нам. Мама будет рада тебя видеть…

- А потом ты вечером прогонишь меня вон… - усмехаюсь я.

- Прогоню, - кивает она.

- И не позволишь даже на десять минут остаться с тобой наедине…

- Даже не надейся, Ланской… - она бросает на меня хитрый взгляд и тут же снова отворачивается.

Я смотрю в окно на проносящийся мимо подмосковный пейзаж. Лето в самом разгаре. Лучшее время года для наших широт…

Она тормозит на набережной, перед проездом к моему дому.

- Спасибо, - говорю я, отстегивая ремень.

- Я рада, что ты снова будешь катать с нами, - улыбается Анечка. – Все-таки «Зеркальный» без тебя – это немного не то…

- Подожди пока, - машу рукой я. – Еще Мураков с Клеем должны свое веское слово сказать.

Аня качает головой.

- Чтобы ты понимал, Серенький, они у себя в тренерской все твои американские прокаты на видео пересматривали по сто раз, чаще чем наши… Так что решение, если оно еще не принято, будет чисто эмоциональным.

- Посмотрим, - легко улыбаюсь я. – В любом случае, пока не выгнали, я буду ходить на тренировки… А там - видно будет.

Я смотрю на ее милое лицо, ловлю ее взгляд, наслаждаюсь очаровательной улыбкой, глажу по руке… И, перегнувшись, легко целую в полуоткрытые губы. Она не отстраняется. И даже, как мне кажется, отвечает на мой поцелуй.

- Пока, увидимся в «Зеркальном», - говорю я и выбираюсь из машины.

Захлопнув дверь, я обхожу ее белый БМВ спереди и, рассмотрев ее за лобовым стеклом, машу ей рукой.

У меня легко на душе. И спокойно. Я боялся этой встречи с Нинель, не знал, как она отреагирует на мое появление, и даже не догадывался, как воспримет мое желание вернуться к полноценному спорту. Послать подальше, отшутиться или на полном серьезеразложить все аргументы против – Нинель могла сделать все это, как вместе, так и по-отдельности, и ее не смутило бы ни мое разочарование, ни присутствие Ани. Поэтому, то что она не выгнала меня с порога уже можно было рассматривать как позитив, а согласие посмотреть мое катание, так вообще, как победу.

И если все пройдет хорошо, и меня возьмут назад на работу в «Зеркальный», я с огромным удовольствием напишу Брайану благодарственное письмо, попрощаюсь с ним навсегда и без сожаления перечислю положенные ему деньги за зарезервированное, но не использованное мною время его тренировок.

Хотя… Если не возьмут, я сделаю тоже самое. Потому что пройденный этап нужно оставлять позади в любом случае, и не пытаться искать золото на уже выработанной и заброшенной жиле. Этой философии, кстати, меня сам же Брайан и обучил…

Поднимаюсь на скоростном лифте на свой тридцать второй этаж. Прохожу вдоль пустого, выстланного коврами и уставленного вазами с цветами коридору и открываю дверь своей квартиры. За две недели с моего возвращения мне удалось вернуть моему дому более-менее жилой вид, как минимум наполнив его свежим воздухом, запахом парфюма и сваренного кофе, разбросанными там и сям вещами… И моей зубной щеткой в стакане в ванной. Рядом с такой же, новенькой, нераспечатанной, в слегка поблекшей, но нетронутой упаковке. Моя юношеская мечта, которой не суждено было сбыться… Как же давно это было…

Не разуваясь прохожу на кухню и открываю холодильник. Меня встречают открытая бутылка минералки, полдюжины яиц и пачка творога. Не густо… Но это ведь мне не Америка, и рядом со мной не добряк Осборн, которому плевать на то, сколько я вешу. Теперь сражение будет вестись с каждыми пятьюдесятью граммами, с каждой жиринкой, с каждой заплывшей жилочкой на теле. Жестокое и бескомпромиссное. Поэтому…

Решительно закрываю холодильник.

И слышу мелодичный гонг дверного звонка. Разве я кого-то жду сегодня?..

Я, как обычно, не закрыл дверь на замок. Поэтому она, повернув ручку, спокойно зашла сама и, увидев меня, остановилась, прислонясь к дверному косяку. Ослепительно красивая, в своем стильном белом брючном костюме и модных туфлях на высоченном каблуке. С распущенными по плечам темными волосами и бездонным, небесным взглядом.

И в этот миг у меня перед глазами проносится все наше детство, наша невинная любовь и запретная страсть, наши поцелуи, и наши слезы… И два года разлуки, которые незаживающим шрамом саднят мое сердце…

- Я тут подумала, - Аня смотрит на меня не отрывая взгляд, - что, наверное, сейчас мне еще не хочется ехать домой…

Ее голос срывается на шепот, а щеки алеют румянцем, таким беззащитным, и таким восхитительным.

Молча подхватываю ее на руки, прижимаю к себе что есть силы, целую влажные, алые губы и больше не позволяю произнести ни слова…

А утром мы позавтракали ее любимыми сырниками, которые я сам для нее пожарил из имевшегося в моем скудном холодильнике рациона.

Первый раз в жизни…

 

Скрип льда под лезвиями, прохладный, влажный воздух вокруг, яркий свет прожекторов и звонкое эхо, разносящее каждый шорох по всей арене и дальше, на трибуны, под самый потолок. Все как раньше. Сменились только, разве что, рекламные плакаты на бортиках да обновился широкий баннер с логотипом «Зеркального», растянутый на дальней стене. А так… Дом, милый дом. Это все мое, родное… И мне хорошо уже от осознания того, что я здесь.

Разгоняюсь беговыми назад вдоль бортика. Набрав скорость выкатываюсь на правом лезвии на середину и, меняя ногу, разворачиваю тело вперед. Подгибаю колено, выдыхаю и, одновременно с прыжком, замахиваюсь правой ногой против часовой стрелки. Прижимаю сжатые в кулаки руки к груди. Цветной калейдоскоп перед глазами. Я почти никогда не закрываю глаза, когда прыгаю. Даже если ледяное крошево летит прямо в лицо… Приземляю тройной аксель, и тут же, выбросив назад левую ногу, упираюсь зубцом в лед и с силой выталкиваю себя вверх, вскидывая над головой руки. Прыжок на полувыдохе. И чистое, с хрустом, приземление с переходом в простой выезд с вытянутой левой ногой и расправленными в стороны руками. Тройной тулуп – наверное самый простой прыжок на свете. Базовая классика. Но в каскаде с тройным акселем смотрится достойно. И оценивается соответственно. Тем более, что каскады с акселем вообще используются спортсменами реже остальных. А я накатал этот элемент за последние два сезона до очень высокого показателя стабильности. И без стеснения могу показывать моим судьям…

Вспоминаю…

В «Зеркальный» приезжаю в понедельник, к восьми утра. Фактически, к открытию. И хотя формального запрета на посещения в иное время не существует – хочешь, хоть всю ночь до утра тут сиди, никто тебя не выгонит, если, понятное дело, ты член команды – техперсонал и ледовая обслуга приходят на работу в восемь, и мы тоже понимаем это время как начало нашего рабочего дня.

Приезжаю на такси. Захожу в вестибюль, пробегаю по центральной лестнице, иду по коридорам… И без малейшей ностальгии и сантиментов, переодеваюсь в общей раздевалке в спортивный костюм. Обувая коньки, я тщательно осматриваю лезвия и крепежные болты на подошвах. Привычка. После Чемпионата Мира в Париже. По прошествии стольких лет, я до сих пор чувствую нервное напряжение и неуверенность, если перед выходом на лед сам лично не продавлю, не прошатаю и не прощупаю каждый сантиметр моего снаряжения. Даже если точно знаю, что с последнего раза ничьи руки шаловливые не могли до него дотянуться. Уж очень то мое падение, которое едва не закончилось трагедией, меня мотивировало на осторожность.

И только выйдя на лед, голубовато мерцающий в приглушенном свете фоновых ламп, вдохнув неповторимый аромат искусственного катка и проехав полкруга по арене, на которой прошли мое детство и юность, я чувствую, как мое дыхание предательски срывается, а сердце, учащенным стуком, рвется из груди. Выехав на середину площадки, я опускаюсь на одно колено и провожу ладонью по обжигающе холодной шершавой поверхности ледяного покрытия.

- Ну здравствуй, - шепчу. – Я вернулся…

 

Для следующего каскада мне нужно много места. Практически вся длина стадиона. Поэтому я снова раскатываюсь вдоль бортика, выворачиваюсь на вираже и несусь сквозь арену, набирая скорость. Перетяжка, еще одна… Смена ноги, внешнее ребро, правую назад, удар зубцом и резкий замах руками. Взлетаю над поверхностью, крутясь винтом. Краткий миг полета длится для меня как сотня вечностей. Приземляюсь с лязгом стали о лед, поднимая тучу снежной пыли. И сразу же, не теряя скорости, перебрасываю левую ногу накрест, приседаю и с силой выталкиваю тело вверх, закручиваясь как штопор. Приземление. Уже не так быстро. Но скорость еще не потеряна. Что есть силы отталкиваюсь правой ногой и, подгоняемый земным притяжением, перепрыгиваю на левую ногу, выполняя ойлер, без которого мне не сделать третий прыжок. Заваливаю левую ногу на внутреннее ребро, резко выбрасываю назад правую, вонзаю зубец в лед и в одно мгновение отталкиваюсь от поверхности и закручиваю тело руками, вскидывая их вверх. Повыше, только бы повыше… Грохаюсь о лед правым лезвием и вывожу, выхожу, вытягиваю каскад на максимальные гои, даже не задумываясь о сложном выезде. Тройной лутц, тройной риттбергер, ойлер, тройной флип – вот так это звучит на сухом жаргоне наших судей. На общедоступном человеческом языке это будет просто «Вау!» Я это знаю. Я этого добивался. Я днями и ночами расшибался о лед, чтобы вы, теперь, глядя на меня, с восхищением произносили бы это «вау!» Потому что это все, что я умею в этой жизни – удивлять и радовать вас…

Вспоминаю…

Катаюсь по кругу в полутьме. Тот редкий случай, когда на всем стадионе я абсолютно один, никто не мешает мне, и я никому не мешаю. Наверное, вот так можно будет, разбогатев, построить себе индивидуальный ледовый дворец, куда вход будет разрешен только мне одному… Глупая мысль. Ни один фигурист, даже самый талантливый и преданный нашему спорту, выйдя на пенсию не сделает подобной глупости. Нам хватает льда, пока мы в профессии. Потом наступает усталость, выгорание, а иногда даже отвращение… Не знаю, правда ли это. Но мне рассказывали те, кто через это прошел.

Получасовой разминки мне хватает, чтобы почувствовать себя в тонусе. Но я понимаю, что дальше нужно либо проводить полноценную тренировку, либо делать паузу и беречь силы. Поэтому, хоть и с сожалением, но делаю последний круг, по-хоккейному запрыгиваю на бортик и, нацепив чехлы, иду обратно в раздевалку. Через час занятие по хореографии у Леши Железняка. А до этого я наверняка встречу много старых знакомых…

 

Твизл, снова твизл, беговой… Моухок… Крюк на левой, выкрюк на левой, крюк на правой… Перетяжки, опять беговыми назад… Чоктао… Выкрюк на правой… Беговые… Запрыгиваю на либелу, кручу как не в себя, добавляю три заклона, меняю ногу и опускаюсь в волчок. Все на ультра-си, не менее трех оборотов, потому что вот так вот, за здорово живешь, терять драгоценные баллы тебе никто не позволит. Ну а после законного отдыха на дорожке и вращениях, наступает время заключительного прыжка…

Вспоминаю…

Захожу в раздевалку. Вижу двоих парней. Которые, только что о чем-то бурно и громко беседуя, замечают меня не сразу. А когда замечают, то с обалдело застывшими лицами замолкают на полуслове.

- Привет! – деловито бросаю я, киваю и, внутренне ухмыляясь, неспешно прохожу к своим вещам.

- З-здрасте…

Им лет по четырнадцать, наверное. Здоровые. Высокие. Наглядное подтверждение того неоспоримого факта, что одиночное катание, хочешь-не хочешь, а постепенно переползает в силовой вид спорта, где артистизмом жертвуют в угоду скорости и сложности элементов. Но это мы еще посмотрим.

Усаживаюсь на скамейку и отдираю от ботинок скотч, которым примотаны мои шнурки. Искоса поглядываю на парней, которые продолжают пялиться на меня, разинув рты.

- Ну, что вытаращились? – усмехаюсь. – Привидение, что ли увидели?

Они оживают, как-то нервно подергиваются, вопросительно смотрят друг на друга и кивают. Мне смешно, но я держусь, с серьезным видом распуская шнуровку.

- Простите, э-э-э… - самым смелым оказывается тот, что повыше, темноволосый, кучерявый, с большим кавказским носом. – Вы, случайно, не Сергей Ланской?..

Внимательно смотрю на него, потом с деланным интересом оглядываюсь по сторонам и даже заглядываю под скамейку.

- Ну, другого Ланского я здесь не вижу, - развожу руками я, - так что, наверное, да, случайно - я.

- Отпад!..

Мальчишки снова застывают в ступоре, на этот раз с выражением неописуемого восторга на физиономиях.

Я мог бы и дальше над ними потешаться, но внезапно дверь распахивается, отлетая в сторону, и в раздевалку вваливается здоровенная белобрысая фигура, размахивающая длинными ручищами и сияющая белозубой улыбкой.

- Ланской! Брат! – орет вошедший.

- Андрюха!..

Я как есть, в расшнурованных коньках поднимаюсь ему на встречу и тут же тону в медвежьих объятьях повзрослевшего и поздоровевшего Андрея Германа, олимпийского чемпиона, честно выигравшего у меня золотую медаль два года назад в Пусане.

- Серега!..- он жмет меня так, что хрустят все кости.

- Тише ты, задушишь…

Он немного ослабевает хватку и, улыбаясь до ушей, тискает меня за плечи. По всему видно, что Андрей подзабил на тренировки, снова набрав ненужного и лишнего веса. Всевозможные шоу, съемка в рекламе, участие в церемониях и прочие торжественные мероприятия, приличествующие его статусу, явно сказываются не в пользу его формы. Хотя спорт он не бросил пока, я это знаю…

- Ты как? Ты что? Надолго к нам? – заваливает он меня вопросами.

- Пока не знаю, как пойдет, - делаю попытку пожать плечами я.

- А то мне Вахавна сегодня прямо с утра написала, так, мол, если хочешь увидеть старую пропажу… Вот я и бросил все, там у меня сегодня утром прямой эфир намечался… Чтобы тебя, черта волосатого, увидеть…

Он тараторит без умолку, и я с трудом узнаю в этом взрыве харизмы и добродушия тихоню и тюху Германа, с которым мы вместе соревновались и соперничали, побеждали и проигрывали, получали похвалы и люлей от Нинель и даже, было дело, признавались в любви одной и той же девочке…

- А кстати, - Андрей вдруг хмурится и бросает взгляд по сторонам, - почему ты здесь, в общаге?

- А где мне, прикажешь, быть? – удивляюсь я.

- Для олимпийской сборной есть отдельная раздевалка… А-а, ты ж не знаешь… Там за углом, идем покажу…

- Не-не-не, - отмахиваюсь я, - я пока еще только на птичьих правах, ни о какой сборной и речи нет. Так что тут мне самое место. Тем более, - киваю на с интересом наблюдающих за нами парней, - у меня тут поклонники появились…

Андрей поворачивает голову к мальчишкам и тут же строит из себя старшего.

- А ну, чего уши развесили?

Но то ли ехидные ухмылки малых, то ли врожденная доброта и воспитание, то ли оба этих фактора, короче, не позволяют ему продержать строгость на лице дольше нескольких секунд.

- Давид, - он тычет пальцем в большеносого, - и Артем, - показывает на второго, светловолосого и тощего как скелет. – Дружки-приятели. Прозвище – Давид и…

- Голиаф, - произношу я раньше, чем он, кивая.

- Короче, ты понял, - Герман хлопает меня по плечу. – Ланской нас покинул, но дело его живет.

- Ну, хоть что-то я по себе оставил, - усмехаюсь я, - хоть какую-то память…

Андрей снова окидывает меня своим открытым добродушным взглядом. И я, мимо воли, замечаю, что наша разница в возрасте, столь заметная два года назад, сейчас почти стерлась. И мне совершенно не хочется называть его малым или пацаном. Интересно, это акселерация, или естественное взросление, через которое проходим все мы?..

- Слушай, - говорю я с досадой, - у меня сейчас Железняк… Если я опоздаю мне Вахавна плешь проест…

- Давай-давай, - тут же отступает Андрей. – Я тебя увидел, первый, так сказать, к святыне приложился, могу ехать дальше по своим делам.

Я чуть было не уточняю, что на самом деле он далеко и не первый вовсе, кто и увидел, и приложился, но вовремя спохватываюсь. А на прощание задаю вопрос.

- Как там бабуля? Гера… Забыл…

- Михайловна, - кивает Андрей, снова расплываясь в улыбке. – Жива-здорова, что странно с тем, как она водит машину. Тебя вспоминает часто. В Ютюбе следит за твоими успехами.

Мне приятно это слышать.

- Передавай привет, - говорю. – И скажи, что мое приглашение все еще в силе. Она поймет.

Андрей кивает, и, еще раз сжав меня могучим хватом, исчезает также внезапно, как и появился.

Выдыхаю. Качаю головой. И, усевшись, наконец сбрасываю коньки и сую ноги в кроссовки.

- К Железняку идете? – интересуюсь у мелких, не поворачивая головы.

- Э-э… Да… - нестройным хором мямлят Давид и Голиаф.

- Ну, тогда ведите, - поднимаюсь и застегиваю молнию на куртке. - А то вдруг у вас тут еще что-то поменялось…

 

Закрут тройками, разгон, места полно. Еду на внутреннем левом ребре, немного приседаю и тут же резкий мах правой ногой. Туча ледяной пыли веером взлетает вверх, поднятая чиркнувшим по льду правым зубцом. А вместе с ней взлетаю и я, немного под углом к поверхности, но не критично. Ровно на столько, чтобы осталась возможность при приземлении эффектно парировать снос в сторону и, вывернувшись, выехать в кораблике, раскинув руки и повернув голову в сторону зрителей. Сделал… Снова сделал. Четверной сальхоф по-прежнему мой самый стабильный и любимый из квадов, и я не упускаю случая, по возможности, всегда приземлить его соло, не в каскаде, чтобы не смазывать впечатление ни себе, ни окружающим. Ведь вам же нравится, я точно знаю. Иначе бы вы сейчас на меня не смотрели…

Вспоминаю…

В танцевальный зал приходим не первые. На матах на полу и у станков уже сидят и стоят девчонки и пацаны – ждут Лешу Железняка, нашего тренера по танцам. В основном в зале повзрослевшая мелюзга, которую помню плохо. Хотя… Вот эта… Темненькая. Со смешной гулькой на голове и милой улыбкой. Женя. Точно! Женя Волкова. Когда-то, когда я здорово приложился на тренировке и разбил себе до крови башку она, еще совсем кроха, проявила ко мне настоящее чувство жалости и участия, и даже угостила шоколадкой. А это, скажу я вам, в нашем мире почти как руку помощи утопающему протянуть. Интересно, помнит ли?..

Женя поднимает глаза и, узнав меня, улыбается. Киваю ей и тоже скалюсь в ответ. Из девчонок постарше - Маша Слепых, высокая, худенькая светловолосая девочка и Дина Бородина, маленькая, смугленькая брюнетка. Я их помню, они занимались в одной группе с моими девчонками. Была еще одна, Соня Аленьева, она даже ездила с нами в Корею запасной, но потом, я что-то читал, кажется она ушла из спорта из-за травмы. С нашим появлением девчонки оживляются, а те, кто меня знают или помнят смотрят с улыбками.

Подхожу к Маше и Дине.

- Привет, Сережа!

- Здравствуйте. Приятно видеть знакомые лица.

Они хихикают, переглядываясь.

- Ты к нам надолго?

- Возьмете обратно, так может и навсегда, - подмигиваю им я.

Девчонки краснеют, улыбаются. Подросла смена моим принцессам…

Нахожу себе место чтобы сесть. И каким-то шестым чувством понимаю, что на меня смотрят… Поднимаю глаза в сторону двери…

И вижу ее…

Повзрослевшую. Похорошевшую, если это вообще возможно. Округлившуюся и вытянувшуюся в тех местах, где этого требует физиология. Очаровательную и такую хорошенькую. Балеринку.

Валечку.

Увидев меня, она замирает на месте и, своим детским движением, прячет лицо в ладонях, продолжая подглядывать сквозь пальчики.

Подхожу к ней, аккуратно беру ее руки в свои и отвожу ладони от лица.

Та же улыбка. Тот же взгляд. Все как было раньше. Как тогда…

- Ты… - выдыхает она шепотом.

- Здравствуй, котенок…

- Ты!..

Я не успеваю ничего сделать, как она бросается ко мне, обнимает и прижимается всем телом, спрятав лицо у меня на груди. И мне остается только обнять ее в ответ… И с наслаждением коснуться губами ее мягких волос, вдыхая их свежий, девичий аромат.

Вокруг нас неловкое молчание, шепот и смешки.

И удивленный, и одновременно веселый голос Леши Железняка.

- Ну вот, Ланской, не успел вернуться, как снова за старое…

Валя поднимает головку, окутывает меня своим бездонным взглядом и улыбается со все той же детской искренностью, которая когда-то давно поразила меня в самое сердце.

- Я боялась, что ты меня забудешь, - шепчет она одними губами.

А у меня в душе девятый вал, и шторм без шансов на спасение…

Вы не подумайте, полтора часа хореографии мы честно отпрыгали и отплясали. Просто Валька от меня ни на шаг не отходит. И молча поглядывает. Да так, что меня мороз по коже прошибает…

Ну а потом все организованно разбегаются по раздевалкам. Потому что всех ожидает утренний лед с раскаткой. А меня ждет Нинель…

 

После сальхофа еще немного кручу твизлов и моухоков, заканчивая все заходом во вращение. Бильман – радикально задранная вверх нога и рукой держусь за лезвие – и, наконец, завершающий стремительный винт, где частота вращения превышает все разумные величины. Останавливаюсь. Прогибаю спину. И застываю в финальной позиции с последним тактом моей музыки. Не бог весть что – ария из мюзикла «Кошки» Веббера. Но в стиле Брайана Осборна и его школы. В конце концов, я же два года у него занимался.

Выхожу из образа.

И в леденящей душу тишине, царящей над ареной, слышу произнесенную с трибун сдавленную, но краткую и емкую оценку своего выступления.

- Ни хрена себе…

И тут же зал оживает, и вот уже слышны смешки и шушуканья. И даже кто-то пытается аплодировать…

Но первая реакция самая искренняя. Мне она нравится больше всего. И очень хочется верить, что мои бывшие тренеры подумали про мое выступление примерно тоже самое. Пусть даже в слух будет высказано совершенно иное.

Подкатываюсь к тренерским местам. И с наслаждением окунаюсь в родную и любимую атмосферу.

Ухмыляющийся Артур Маркович Клейнхельман, гениальный хореограф и любимец всей женской половины «Зеркального» в возрасте от четырех до двадцати лет, смотрит на меня через камеру мобильного телефона, записывая на видео мой прокат. Для последующего вдумчивого анализа и разбора. А может просто, Клей пишет видос для истории, чтобы потом выложить на Ютюб и набрать кучу лайков.

Мураков, Иван Викторович, тренер по скольжению и прыжкам, склонившись над бортиком и подперев подбородок кулаком, буравит меня маленькими глазками. На его лице ни тени эмоции. И лишь в какой-то момент вижу, как дядя Ваня, украдкой, хитро мне подмигивает. Или мне показалось?

Нинель Вахтанговна, снежная королева, великая и ужасная, холодная и сосредоточенная, наш главный тренер, постановщик, судья и беспощадный критик. Придирчиво вглядывается в экран своего компьютера, снова и снова высматривая малейшие мои недокруты, неявные ребра, недотянутые носки и кривые руки. Изящные тонкие пальцы с дорогим маникюром порхают над клавиатурой. Жужжит портативный принтер. И она протягивает мне распечатку с разбором моей короткой программы по элементам и финальной оценкой, которую бы я получил, откатав все это на официальном старте. Мельком смотрю на результат – там больше ста баллов, и на сегодняшний день, я знаю, никто не сможет лучше. Наши взгляды на мгновение встречаются, и я замечаю тень такой знакомой тонкой улыбки на ее красивом лице.

На трибунах непривычное для тренировки оживление. Вся мелюзга расселась на скамейках, мальчишки и девчонки из юниорского состава, которых выгнали с их младшего льда чтобы дать мне возможность откатать на всей арене без помех. Двое моих новых знакомых, Давид и Голиаф… То есть Артем… Зря Герман сказал мне о прозвище этой парочки, теперь ведь я их так и запомню… Рядом с ними - девчонки, Маша и Дина, хихикают, перешептываются… Чуть в сторонке, рядом с улыбающимся до ушей и довольным жизнью Лешей Железняком, сидит, очей очарование, балеринка, Валечка – красавица, куколка, глаз не отвести… Короче говоря, практически столпотворение, как для утренней тренировки. Но ведь и тренировка не совсем обычная…

Облокотившись о бортик, смотрю на Нинель. Демонстративно обмахиваюсь бумажкой с оценками. Она смотрит на меня поджав губы.

- Артур Маркович, - легкий поворот головы вправо, - что скажете по поводу постановки?

Клей задумчиво теребит бороду, разглядывая лед перед собой.

- Есть ряд вопросов к музыке… - произносит он негромко. - И к манере исполнения в целом…

- Потому что музыка – черти что, - веско заявляет Нинель. - А постановка – ужасная. Ее вообще нет. Я не права? Иван Викторович?

Мураков крякает в кулак, усмехается.

- Прыжковый контент без замечаний, - басит он. – Дорожки по элементам тоже. Вращения… есть что подтянуть, но не критично…

- То есть, - заключает Нинель, - это был набор трюков без претензии на артистичность. Цирк на льду такой, да? Котлетка из кулинарии. Полуфабрикат…

Она снова упирает в меня свой колючий взгляд. Который я прекрасно научился выдерживать за долгие годы ежедневного и ежечасного общения. Спокойно расправляю на перилах бортика выданную мне бумажку с оценками и делаю вид, что внимательно ее изучаю.

- Коллеги, - Нинель немного смягчает тон и поворачивается к Артуру с Мураковым, - ваше мнение. Потому что постановка меня категорически не устраивает, это во-первых…

- Переделаем, - коротко кивает Артур. – После Белогорска…

И тут уже даже самому неискушенному становится понятно, что все это представление устраивается исключительно с профилактической целью потрепать мне нервы и приземлить мою гордость. Нинель не утруждается озвучиванием никаких своих «во-вторых» и «в-третьих». Просто смотрит на меня и, постукивая указательным пальцем по бортику, говорит тихо и внятно.

- Если ты посмеешь снова меня предать…

Я поднимаю глаза и спокойно встречаю ее взгляд.

- Поговорим об этом в Шанхае, мама, - произношу я шепотом, чтобы услышала только она.

Нинель мгновение смотрит на меня, после чего, не говоря ни слова опускает голову и продолжает что-то щелкать на своем лэптопе. И только мне, стоящему прямо перед ней видно, что она улыбается. По-настоящему.

Движение со стороны тренеров – Артур вопросительно смотрит на Муракова. Дядя Ваня машет рукой и согласно кивает головой. И тогда Клей разворачивается к трибунам и, вскинув руки над головой, показывает всем собравшимся два поднятых вверх больших пальца.

Это конечно не чемпионат мира. И не Гран При. И не олимпиада… Но черт возьми… Аплодисменты моих коллег, взрослых и маленьких, титулованных и начинающих, произвели на меня сильнейшее впечатление. И растрогали до слез. Правда…

И я не нахожу ничего иного, как откатиться от бортика и низко, по-японски, поклониться всем, кто, как оказалось, на столько рад меня видеть…

Загоняя строгими окриками и командами народ на тренировку («Давайте, давайте, просыпайтесь уже там, представление окончено, а работы, как всегда делать - не переделать»), Нинель подзывает меня к себе взмахом руки.

- Дело есть, - сообщает она мне с серьезным лицом, когда я подъезжаю к ней. – Зайдешь в тренерскую после обеда.

- Э-э-э… Хорошо, - киваю я.

- Не пугайся, - усмехается она, - не укушу.

- Ладно…

- Ладно… - она окидывает меня критическим взглядом с ног до головы. – Начинай-ка сразу с зубцовых каскадов. Лутц-тулуп, лутц-флип, через ойлер, естественно, а не шиворот навыворот, как ты любишь… Потом флип сначала поставишь и так по очереди, да? Давай, вперед…

И я даю вперед. Как раньше. Как и не было этих двух лет…

 

С Валькой не можем друг на друга насмотреться и наговориться. Поэтому, вместо того чтобы настраиваться на предстоящий разговор с Нинель – вообще не подозреваю, что еще ей могло от меня понадобиться – забиваемся в укромный угол в комнате отдыха и держимся за руки, как дети. Пытаюсь соблюсти остатки приличия. Но без всякого успеха.

- Не бойся меня.

Она специально пододвигается ближе, хотя я уже и так отсел на самый край дивана, чтобы дать ей место.

- Я не боюсь…

Валя поворачивается ко мне и, склонив на бок красивую головку, проводит пальчиком по моим губам и подбородку.

- И не ври, - произносит она, - а то у тебя получается неубедительно.

- Э-э-э…

Запинаюсь. Не знаю, что сказать. Хуже того, не знаю, как себя вести с этой потрясающей красоты девочкой, которая не только успела повзрослеть за эти два года, но и научилась читать чужие мысли и чувства, как открытую книгу. Мои, во всяком случае, она разгадала безошибочно.

Валюша вздыхает и, проведя ладонью по моей груди, убирает руку и откидывается на спинку дивана.

Я опускаю голову. И меня гложет невыносимая тоска от того, что те волшебные мгновения, которые были у нас с этой девочкой – давно в прошлом. Нельзя заставить себя любить кого-то. Еще труднее, доказать себе, что твои чувства аморальны и нежизнеспособны, каким бы искренним побуждением они ни были рождены.

- Мне понравилось, как ты катал сегодня, - говорит Валя. – Я за тебя болела…

Смотрю на нее с улыбкой.

- Болела… Как тогда, в Корее? – не могу удержаться я.

Валька смеется, и стреляет в меня мечтательным взглядом.

- В Корее… - вздыхает она. – Господи, как же я тогда была в тебя влюблена. Ну просто как дурочка последняя… Как тогда, в Париже…

- Ты и Париж помнишь? – спрашиваю я.

- Конечно, - она наклоняется и просто кладет мне головку на плечо. – Я все помню…

И у меня внутри все словно обрывается.

- Тогда ночью, - говорю я тихо, - когда я возил вас в клуб… Я просто…

- Молчи…

- Я не хотел… Боялся тебя разочаровать… Чтобы ты потом не жалела…

- Молчи, молчи, молчи… - она снова поворачивается ко мне и прижимает свою ладошку к моим губам. - Ты ничего не знаешь… И не узнаешь никогда… Но тогда… Не поверишь, я была так счастлива в ту ночь… Наверное, впервые в жизни… На столько…

- Валюша…

Она качает головой, требуя, чтобы я не говорил ни слова, и снова, как тогда, давно, я тону в ее глазах, как в темном, русалочьем омуте. Валя проводит рукой по моим волосам, по шее… А потом быстро наклонившись, целует меня в губы. И тут же, отстранившись, смотрит на меня уже совсем другим взглядом, в котором нет ни тени от прежней маленькой, хрупкой, беззащитной балеринки.

- Не украду я тебя у твоей Анечки, не переживай, - произносит она печально, но тут же хитро улыбается. – Хотя ты и обещал меня любить, Сереженька.

И я понимаю, что она ни за что не поверит, если скажу, что я ее обманул.

 

Нинель, в свойственной ей прямолинейной манере вываливает на меня суть вопроса сразу и без подготовки.

- Семен Мирославович желает видеть кого-то из наших чемпионов у себя на шоу.

- Э-э-э… А… Ага…

- Герману некогда, - продолжает Нинель, словно оправдываясь, - он у нас теперь звезда… Аня отказалась, потому что готовится к сезону, Валя молодая еще, Шахова… Ну сам понимаешь…

Танька… С Танькой я не разговаривал с того моего памятного для, когда я вернулся в Москву и позвонил ей прямо из аэропорта… Молодая мамочка… Что тут не понять?

- Методом исключения получаюсь я, - киваю головой.

- Понимаю, что просьба несколько… э-э… экстравагантна, - Нинель барабанит пальцами по полированной столешнице. – Но как есть… Силой, понятное дело, я тебя не заставлю…

- А силой и не нужно, - пожимаю плечами. – Я согласен.

- Оу, - она удивленно смотрит на меня. – Вот так сразу? Даже не по брюзжишь для порядка?

- С чего бы мне ерепениться? – кручу в руках стакан минералки, так чтобы образующиеся на поверхности пузырьки сверкали бриллиантами в пробивающихся в окно солнечных лучах. – У нас межсезонье, времени у меня сейчас много, в масштабных шоу и постановках я не участвую… К тому же, Авер щедро платит, так что… Почему нет?

И в самом деле, почему?

Единственной моей проблемой в Америке, когда я занимался в школе Барайана Осборна, было общение. И дело было даже не в языковом барьере. Освоив английский язык буквально за три месяца до вполне сносного уровня, позволявшего мне понимать тренеров, полицейских и продавцов в магазинах, я так и не нашел себе ни компании для дружеского времяпрепровождения, ни кого-нибудь одного или двух для приятельского общения. Проводя большую часть времени на тренировках, я, разумеется, контактировал с другими спортсменами, мы шутили, дурачились, и даже ходили раз в неделю, по субботам, в паб или в боулинг. Дважды за два года Осборн приглашал меня в гости на день благодарения… И все. То есть абсолютно. Мне некому было позвонить, некого было пригласить к себе в мою большую квартиру, которую я снимал в двух кварталах от ледового дворца, не с кем было поговорить… И чтобы вы понимали, о том, чтобы познакомиться и завести близкие отношения с какой-угодно девчонкой, тоже речи не шло. Потому что внезапно я понял, что никакая романтика, физиология, никакой секс мне не заменят того душевного тепла, радости, спокойствия и восторга, которые я испытывал в разное время с четырьмя моими родными и бесконечно любимыми девчонками. Ставшими теперь еще и такими бесконечно далекими…

Связи ни с одной у меня не было. Номер телефона я сменил на американский, который знали только Брайан и Фиона, моя младшая сестра, дочка Нинель, которая жила здесь же, в Америке, ну а самому позвонить кому-либо из оставшихся в России мне не хватало, попеременно, духа, смелости, желания или силы воли.

На Аньку я злился, внутренне понимая, что не совсем прав, но продолжая культивировать в себе детскую обиду – скорее для оправдания собственного эгоизма и малодушия, чем в силу каких-то серьезных причин.

Таньку не хотел беспокоить, чтобы не дай бог не навредить ее хрупкому, трогательному счастью, которое, наконец-то, воцарилось в ее душе и сердце. Во всяком случае, об этом недвусмысленно говорили размещенные в интернете фотографии и видеоролики их с Женькой Семеновым совместных путешествий, выступлений, интервью и прочих радостных моментов.

Катю трогать я боялся. Зная непредсказуемость ее взрывного характера, мне не хотелось лишний раз побуждать ее и себя к необдуманным поступкам. Хотя, откровенно признаться, по общению с ней я скучал больше всего и понимал, что стоит ей поманить меня пальчиком, я с большой долей вероятности сорвусь и полечу к ней на встречу, даже если мне будут предложены лишь милая улыбка и дружеская беседа.

Валя… С Валей было все сложно и просто одновременно. Каждый раз уже занося палец над пиктограммой с ее смеющимся личиком, я представлял себе темные, колючие глаза ее мамы Алсу, которая откровенно и доступно дала мне понять, что без кого-без кого, а без меня ее дочь уж точно в этой жизни обойдется, и чем меньше я буду присутствовать в ее мыслях и чувствах, тем лучше. Я знал, что Валя, наверняка, будет рада и моему звонку, и возможности, если таковая представится, встретиться… Но по зрелым размышлениям, убирал руку от экрана и прятал телефон подальше. Неправильное и ненужное детское увлечение Вальки, которое я невольно породил, должно было раствориться в калейдоскопе новых впечатлений, популярности и безумной любви всей страны к маленькой олимпийской чемпионке, несправедливо обиженной противными взрослыми дядями из пыльных кабинетов. И я в эти ее впечатления ни ком образом не должен был вписываться.

Тоска по привычному кругу, отсутствие устоявшегося уклада, проклятое одиночество, с которым я безуспешно боролся, выматывая себя тренировками по будням и бесцельным бездельем по выходным – все это день ото дня ложилось кусочками брусчатки в основу широкой дороги, которая, я знал это, рано или поздно приведет меня обратно домой. И если поводом к возвращению послужило совсем не связанное с моим внутренним состоянием и внешними факторами событие, то причинами тому было все описанное мною выше. Я хотел вернуться в «Зеркальный», едва моя нога коснулась американской земли. Просто сбылось это мое желание только спустя долгие два года.

Предложение же Авербаума, озвученное Нинель, поработать в его этом «Ледниковом периоде» выглядело в тот момент для меня шансом быстро и легко вернуться в привычную мне среду, в атмосферу всеобщего интереса к моей персоне и в окружение знакомых, местами приятных, местами противных, но в любом случае родных и любимых лиц. Поэтому, хоть раньше я и не был сторонником мероприятий серьезно не связанных со спортом высоких достижений, в этот момент сомнений у меня не осталось. Почему нет?

Нинель смотрит на меня недоверчиво, все еще ожидая подвоха или какой-нибудь выходки. Я же, оставив, наконец, в покое недопитую минералку, ухмыляюсь ей со всей возможной искренностью.

- Ну, ладно… - она смахивает со стола невидимую крошку. – Раз возражений не имеется…

- Никак нет, мэм, - ерничаю я.

- Тогда я позвоню Семену, - она не обращает внимания на мою шутку, - и скажу, чтобы он начинал с тобой работать, да?

- Но у меня есть условие, - говорю я уже серьезно. – Точнее два.

Нинель облегченно вздыхает.

- Ну, слава богу, а то я уже начала беспокоиться…

- Ничего сверхъестественного, - выставляю ладони перед собой. – Я хочу со всеми в Белогорск, раз, и хочу, чтобы ты заявила меня на контрольные прокаты – два.

Нинель поджимает губы, округляет глаза и выразительно кивает на потолок.

- Вы заявили, - поправляюсь я с усмешкой.

Она укоризненно смотрит на меня и качает головой.

- В Белогорск поедешь, как все, это не проблема, - тем не менее спокойно произносит она. – На счет прокатов – посмотрим, как у тебя скатаются программы. Потому что вот этот вот твой осборновский… бурлеск, сам понимаешь…

Внимательно на нее смотрю, киваю.

- Звоните… Семену Мирославовичу.

Она достает было телефон, но, словно опомнившись, кладет его перед собой на стол.

- Так, Ланской, - включает она строгого тренера, - иди-ка ты на ОФП, и там у ребят расспроси, пускай тебе расскажут, как у нас теперь вечерние тренировки проходят. Чтобы был готов. Понял? Давай… А с Авербаумом я потом поговорю.

Выхожу из тренерской и, в приподнятом настроении тулю в сторону гимнастического зала. Не так все плохо оказалось, как я опасался. В какой-то момент я даже испугался, что она передумала, и решила наедине дать мне от ворот поворот…

В конце коридора замечаю фигуру Артура с кем-то разговаривающего по телефону. И меня посещает забавная мысль. Вот как, получается, интересно повернулась жизнь. В свое время, лет пять назад, Клея Нинель сосватал именно Семен Мирославович, предложив ей посмотреть на перспективного хореографа, не забывшего еще как на коньках стоять.

- В крайнем случае, будет Ваньке твоему подмастерьем, - нахваливал свой товар хитрый Авер, - может пригодиться кофе вам подносить. Ну а не приживется – выгонишь в три шеи без церемоний.

Но Артур прижился. И даже потеснил бессменно царствовавшего до него в постановочном процессе Лешу Железняка, не говоря уже об Артеме Розине, которого сам же еще и многому обучил.

И вот теперь, по закону бумеранга, уже сама Нинель сватает Авербауму меня для его шоу…

А мы прекрасно понимаем, что на моем имени, и на одном моем присутствии, его «Ледниковый» отхватит еще более роскошных рейтингов и еще более жирных спонсоров.

М-да, вот вам лишнее подтверждение того, что Нинель своих долгов не забывает. И возвращает всегда. С процентами…

 

Прихожу на ОФП, и устойчивое чувство дежавю тут же охватывает меня всего. Потому что в пустом зале, на спортивных матах, рядом с гимнастическими снарядами и рядком выстроившимися беговыми дорожками, сидят две милые, симпатичные фигурки и смотрят на меня двумя парами прекрасных глаз. А я-то знаю, какими волшебными, манящими и очаровывающими могут быть взгляды этих глаз…

- Приве-ет! – Анечка улыбается и тянет ко мне руки.

Подхожу к ней, наклоняюсь, приобнимаю и целую в подставленные губы.

- Я тоже хочу! – тут же возмущенно ершится Валька.

И я, повернувшись, легонько чмокаю в пухлые губки и ее.

- Ой-и, приятно… - валяет дурака малая, умильно щурясь и строя довольную физиономию.

Анечка с укоризненной улыбкой качает головой.

- Ох, Ланской, - вздыхает она, - опять за старое? Вот ничему тебя жизнь не учит…

Валька ехидненко хихикает. А я беру Анины руки в свои и целую по очереди каждый пальчик.

- Привет, Анютины глазки, - шепчу я, - здравствуйте Анютины губки, как поживаете, Анютины ручки, как я по вам соскучился, Анютины ножки…

Аннушка вздыхает, закрывает глаза и, прикусив нижнюю губку, не стесняется показать, как ей приятны мои слова и мои прикосновения.

Балеринка сидит рядом по-турецки, положив подбородок на сплетенные кисти рук и с умильной улыбкой смотрит на нас.

- Эх, Анечка, - произносит она мечтательно, - какая же ты счастливая…

Аня, прищурившись, смотрит на нее из-под длинных ресниц.

- С этим-то? – с неповторимым ехидством в голосе кивает она в мою сторону. – Ты издеваешься?

- Ага, - с готовностью соглашается Валька.

Они вдвоем, синхронно поворачивают головы в мою сторону, одаривают ироничными взглядами, одновременно показывают языки и заливаются радостным хохотом.

Глядя на их веселье, пожимаю плечами и качаю головой.

- Ведьмы, - констатирую я под очередной взрыв звонкого девчоночьего смеха.

- Ведьмы и есть, - соглашается Аня. – Я была навеселе и летала на метле. А ты что думал?

- Вот заколдуем тебя, Сереженька, - вторит ей Валька, - и будешь ходить нецелованный тридцать лет и три года.

Анечка с деланной заинтересованностью замирает и демонстративно рассматривает меня, сидящего перед ней.

- Хорошая мысль, - нараспев произносит она. – Нужно будет обязательно попробовать…

Возможно, я и хотел бы им что-то ответить. Может быть, даже и ответил бы. В их же издевательском, глумливом стиле. Но увы, охоту на ведьм пришлось отложить, потому что в зал гурьбой заваливаются ребята и девчонки – юниоры и старшие – тоже пришедшие на ОФП после дневного отдыха.

И тут же, мгновенно посерьезнев и поскучнев, Аня и Валя поднимаются на ноги, занимают позиции у станка и начинают упражнения. И Анечка даже, обернувшись ко мне, показывает кивком головы на свободное место рядом с собой.

Сбрасываю куртку, и тоже, вместе со всеми, приступаю к давно мне знакомому и не раз обкатанному ритуалу растяжки и разогрева. Потому что так надо. Шутки шутками. Но работаем мы на результат. Который нужно постоянно и неуклонно завоевывать. В том числе и вборьбе с самим собой. Потому что, пока ты отдыхаешь или ленишься, твой соперник… Ну, вы поняли.

 

Захожу в свою квартиру, бросаю сумку на пол, не включая свет ползу в спальню и со стоном валюсь на кровать. У меня чудовищно болят правый бок, нога и поясница. Последствия проклятой травмы, которую я получил несколько лет назад на чемпионате мира в Париже. Грустная история, на самом деле, суть которой свелась к внезапному разлому крепления лезвия моего правого конька к ботинку, что повлекло за собой мое очень неудачное падение с тройного акселя буквально на старте произвольной программы и практически четырехмесячному простою в тренировочном процессе. Хуже всего было то, что восстановиться полностью у меня так и не получилось. Не исключено что тогда же я получил и скрытую травму позвоночника, которая начала проявляться только со временем, но доставляла мне такие нечеловеческие мучения, что я буквально лез на стенку от боли. Спасали меня таблетки ибупрофена, а когда становилось совсем уж невмоготу – обезболивающие уколы.

Осборн в Америке показывал меня врачам, с этими моими несчастьями, но те, вправляя мне вылетевшие позвонки, только руками разводили, расписываясь в собственном бессилии. От Нинель же, до поры до времени, мы эту информацию скрывали, благо проявлялась проблема нечасто, эпизодически, и в общем-то моей работе не мешала – болит и болит себе. Кто из нас катается без боли? Но этой весной, когда меня снова прихватило, свидетелем моих мучений стала Фиона, которая заехала ко мне в гости на пару дней. Понятное дело, тайное тут же стало явным, в конечном итоге переродившись в еще один повод к прекращению моей работы в Америке и возвращению домой.

- Твоя мама сегодня утром так на меня кричала по телефону, - посетовал мне Брайан через несколько дней, когда я, едва придя в себя, тут же явился на тренировку, - я, признаться, не подозревал, что она знает такие слова… Скажи, Сергей, ты тоже считаешь, что я тебя здесь до смерти гроблю?

Успокоив моего наивного и очень высокооплачиваемого тренера, я уверил его, что Нинель просто погорячилась. А вечером, в первый раз за прошедшие почти два года, я позвонил ей по скайпу и мы вполне себе мило поговорили…

Спасительные таблетки всегда у меня лежат на прикроватном столике, и я, не глядя, нашариваю пластиковую баночку и вытряхиваю две штуки в ладонь. Десять минут – и все пройдет. До следующего раза. Но иного спасения я пока не вижу…

Измененная система проведения вечерних тренировок у взрослых спортсменов и у юниоров оказалась для меня новшеством, к которому я не был готов. Вместо обычных занятий, точнее, перед ними, Нинель теперь заставляла всех тянуть жребий, после которого выгоняла народ на шестиминутную разминку, а затем каждый по очереди катал свою произвольную программу. То есть полное погружение и имитация реальных соревнований. Пока эта метода еще только апробировалась, но всем явно было по кайфу так заниматься, потому что в конце объявлялись места и баллы, и победитель мог на законных основаниях несколько минут походить, задравши нос и гордясь собой.

Сказать по правде, утром я уже изрядно выложился, катая короткую программу для тренеров, и сил на произвольную, да еще такую, которая имелась в моем активе, у меня почти не было. Но кто же в этом признается? И я, вместе со всеми, отважно вытянул свой жребий.

Зря вытянул. Мог бы и не тянуть.

Потому что один неудачный поворот после приземления с прыжка – и вся программа идет по бороде, я, скривившись, из последних сил сдерживаюсь, чтобы не взвыть и еле-еле докатываю, чтобы только не бросить по середине.

Доезжаю, получаю исподлобья хмурый взгляд карих глаз, распечатку с весьма посредственными результатами и указание после тренировки показаться нашему врачу Валере. Заметьте, не сразу же, не вместо, а после тренировки. Вспоминая, как Катька катала свои программы с гипсом на руке, и даже что-то там прыгала, я понимаю, что в глазах тренеров, моя травма – это вообще не достойная внимания попытка отлынивания от работы. М-да, разбаловал меня Брайан, однозначно. Нужно привыкать к нашему режиму. Иначе не то, что олимпиады – Чемпионата Европы мне не видать, как своих ушей…

Лежу, блаженно закрыв глаза, и ощущаю, как острая боль в правой части тела постепенно превращается в тупую, затем в пульсирующую, а вскоре и вовсе исчезает, сменяясь сонной истомой. Вот так всегда это и происходит. Врачи говорят, какое-то там блуждающее защемление. Поблуждало, и ушло. И хорошо…

Размышляя над тем, что не плохо бы сходить в душ, а перед сном почитать какую-нибудь полезную книжку, я осторожно сползаю с кровати и выпрямляюсь. Все в порядке. Все хорошо. Делаю несколько базовых упражнений – наклоны, скрутки, приседания – все в норме. Ну, слава тебе господи. До следующего раза…

Гонг из прихожей возвещает мне о том, что у меня снова незваный гость. И на мгновение моя душа, трепеща крылышками, взлетает в облака. А вдруг! Неужели. Она говорила, что сегодня у нее планы, что она занята… Но что если…

Увы… Это оказывается всего лишь сосед. Немолодой бизнесмен. Увидел мою, как обычно, неплотно прикрытую входную дверь и, обеспокоившись, позвонил, чтобы убедиться, что у меня все в порядке.

Благодарю его за бдительность, киваю, желаю спокойной ночи. Запираю дверь на замок. Грустно вздыхаю, понимая, что до утра еще целая ночь. И уныло плетусь в ванную.

Где от нее, воспоминанием о сегодняшнем утре, только несколько темных, длинных волосков на полу и распечатанная зубная щетка в стакане.

Рядом с моей…

 

- Сереж, привет, говорить можешь?

Звонок застал меня в процессе раскатки. Но этому абоненту я не мог не ответить.

- Конечно, Семен Мирославович, здравствуйте…

- Ой, я тебя прошу, - хмыкает он, - да оставь ты уже в покое «Мирославовича». Знаешь же, что не люблю…

- Как скажете…

- Ты как вообще временем сегодня, располагаешь? – Авер опускает все прелюдии и сразу переходит к делу.

- Полтора часа в обед у меня есть, - докладываю ему свое расписание, - ну и после вечерней тренировки… А, вот могу еще ОФП днем прогулять, если нужно…

- ОФП прогуливать не нужно, - перебивает меня Семен, - а вот вечером приезжай в «Лужники», на малый лед, знаешь где это?

- Конечно…

- Ну вот…

Еду вдоль бортика с телефоном у уха и, проезжая мимо тренерских мест, в ответ на недовольный взгляд Нинель, показываю ей экран с ухмыляющейся физиономией Авера. Нинель вскидывает брови, кивает и машет мне рукой, продолжай, мол. Продолжаю…

- Я постараюсь вечером подскочить, - бормочет тем временем Авербаум, - но если что… «МММ» тут точно до ночи будут сидеть, так что поговоришь с кем захочешь, осмотришься, на кукол поглядишь…

«МММ» - это три Максима – Таранов, Денков и Марьянов, в разной степени задействованные в работе над шоу. Куклами же на сленге называли актеров, певцов и прочих знаменитостей, которых удалось привлечь к участию в качестве звезд.

- Я понял, Семен… э-э-э… Да, - говорю я. – Вечером приеду.

- Ну давай, - хмыкает он в трубку. – Маме привет…

Дурацкая манера… Что Таранов, что Жигудин, что Тихонова с Авером – все считают своим долгом, общаясь со мной, напомнить мне, чей я сын, и словно бы подчеркнуть свою причастность к нашей с Нинель тайне, все больше напоминающей секрет Полишинеля. Что поделаешь… Вся возрастная фигурнокатательная тусовка, заставшая Нинель еще молодой спортсменкой, была свидетелем ее бурного романа с моим отцом. А те, кто знали его и ее близко, на правах друзей и родственников, в один голос утверждают, что у меня «глаза мамины», а «профиль папин». Классическое же «привет маме» - это уже как пароль, как идентификатор свой-чужой. Не нервничай, мол, все в порядке, все согласовано… И продолжается это всю мою сознательную жизнь. Как приговор. Или клеймо. Мешающее мне чувствовать себя самостоятельным.

Прячу телефон в карман на поясе и снова вливаюсь в вереницу катающих по кругу и выполняющих раскаточные задания парней и девчонок. Нас стало больше. Подросли вчерашние малыши, ставшие юниорами.

Но я все равно ощущаю пустоту.

Нет, и никогда уже больше не будет среди нас Таньки, Танечки, Танюшки, рыжей разбойницы, неудержимой, целеустремленной ракеты, брутальной рекордсменки с тонкой, ранимой душой и искрящимися изумрудом глазами. Моя самая первая и самая страстная любовь. Любовь непозволительно ранняя и, как все запретное, такая сладкая, что от одних только воспоминаний в истоме замирает сердце, и дыхание невольно становится прерывистым. Я рад, что у рыженькой хорошая семья и настоящие, искренние чувства к обожающему ее Женьке Семенову. Дай бог…

Навсегда мы расстались и с Катей Асторной. Повторного бегства Нинель ей уже не простит никогда, и никакая мама, никакие извинения, каяния и клятвы не помогут Катьке занять то место в нашей команде, которое было ею дважды упущено. Другой вопрос, захочет ли Катя вернуться. Думаю, что вряд ли. Мы не виделись уже очень давно, еще когда на предолимпийских контрольных прокатах ее отстранили от работы по состоянию здоровья. Но я слежу за ее жизнью и за ее успехами по публикациям в интернете, Ютюб и Инстаграме. За все мое время в Америке она ни разу не ответила мне ни на сообщения, ни на звонки. И мне до боли грустно от этого. Хотя, я понимаю, что это единственно правильный вариант завершения наших с нею отношений.

Потери… Потери… Кто бы мне раньше сказал – я бы не поверил, но сейчас, я правда ощущаю потерю Андрея Германа, как соперника и как сокомандника, как еще одного талантливого спортсмена и неординарной личности, покинувшего тренировки в «Зеркальном» и сменившего их на блеск объективов телекамер и свет прожекторов. Можно ли было на его месте поступить иначе? Вопрос дискуссионный. Вот Анечка, например, будучи в таком же, как и он статусе олимпийской чемпионки, и ощущая не меньшую востребованность среди медийной братии, спокойно, как ни в чем не бывало, продолжает тренироваться. И хоть и пропустила предыдущие два сезона из-за травм, рассчитывает в этом все наверстать и отобраться в сборную.

Как рассчитываю на тоже самое и я. Забавно, но стартуя в данный момент с достаточно скромных с точки зрения международного рейтинга позиций – а что вы хотели за два сезона без официальных соревнований – я в нашей школе получаюсь сейчас снова, как и когда-то, единственным перспективным спортсменом в мужской одиночке – в своей дисциплине, которую два предолимпийских года мы тянули на себе вдвоем с Андреем. Ну а поскольку Герман явно вылетел из формы и вряд ли собирается в нее вернуться, мне следует пользоваться своим эксклюзивным положением, пока такая возможность есть. Потому что парочка Давид и этот… как его… забыл… Голиаф, короче говоря, так вот, оба они очевидно не зря присутствуют в орбите внимания Нинель – талантом лепить из вчерашних юниоров завтрашних чемпионов она владеет с иезуитским изяществом.

- Ланской и Озерова подъехали сюда, - командует Нинель. - Остальные – продолжают раскатываться.

Послушно подкатываемся к тренерским местам, и я с облегчением облокачиваюсь о бортик. Все-таки побаливает еще… Хотя с того раза прошло уже три дня – все равно. Только бы ничего не обострилось к сентябрю, чтобы меня не срезали на контрольных, как Катьку…

- Значит так, - Нинель смотрит в свои записи и что-то щелкает в компьютере. – Аня. У тебя сегодня вместо Артура Марковича прыжки, и дальше тоже к Муракову там пристраивайся, вместе с Валей. Поняла?

Анечка равнодушно кивает. Какая, собственно, разница, с кем об лед убиваться…

- Тебе, - Нинель указывает на меня пальцем, - сегодня после обеда заниматься с Артуром. Два дня вам на постановку короткой, еще три на произвольную. Клейнхельман в курсе…

- Собирались же после Белогорска, - робко уточняю я.

- После Белогорска у тебя не будет времени, - спокойно говорит Нинель.

- Э-э-э… Почему?

- Э-э-э потому, - передразнивает меня Нинель. - Потому что я хочу тебя положить на обследование. В таком виде, - она окидывает меня скептическим взглядом, - ты меня категорически не устраиваешь.

Узнала-таки… Ах ты ж черт… Хмурюсь и уже было открываю рот, чтобы залезть в бутылку и начать ей возражать. Но неожиданно чувствую на своем локте крепкие маленькие ладошки Анечки.

- Он ляжет, Нинель Вахтанговна, - произносит она громко.

Я поворачиваюсь к ней и встречаю решительный взгляд небесных глаз и серьезное, без улыбки, выражение лица. Вот оно что…

Два дня назад, когда мы уходили из «Зеркального» домой, я, дурачась, подхватил Аню на руки, но тут же вынужден был, скривившись от боли, опустить ее обратно на землю. И Анечка тогда просто посмотрела на меня пристально и не сказала ни слова. Получается, все что нужно было сказать мне, она сообщила Нинель…

Обнимаю мое голубоглазое сокровище и целую в мягкую макушку.

- Предательница ты моя любимая…

- Хорошо, что есть кто-то, Ланской, - веско произносит Нинель, глядя на нас, - кто думает за тебя. И о тебе. Цени свою… невесту…

Аня дергается у меня в руках, с явным намерением что-то сказать, но тут уж я не позволяю ей открыть рот, обнимая и прижимая сильнее к себе.

- Ценю, - шепчу я, - люблю… Никому не отдам… Мою невесту.

 

На растяжках, за обедом, в комнате отдыха, на хореографии – все время встречаемся с Анечкой взглядами. И Анечка всю дорогу очаровательно краснеет. Это после всех ТЕХ лет. Это после того, что было недавно… И вот буквально позавчера тоже… И она до сих пор краснеет от того, как я на нее смотрю. Наверное, точно любовь. Потому что не то что не вижу, но даже не слышу того, что рядом со мной происходит… Вроде бы кто-то даже ко мне обращается и что-то хочет… Не отзываюсь. Просто не замечаю. Я на Аню мою смотрю.

В конце концов, перед вечерней тренировкой, сталкиваемся возле раздевалок, и уж не знаю кто кого – друг друга наверное - тянем в ближайшую пустую комнатушку, подальше от чужих глаз.

- Господи, что ж ты со мной делаешь, - сдавленно, с придыханием шепчет Анечка, позволяя мне стянуть с нее шортики с трусиками и крепко прижимаясь к моему тоскующему и изнывающему по ней естеству.

- Люблю тебя… - обнимаю ее и покрываю поцелуями шею и плечи. - Хочу тебя… Обожаю…

- Люби… О-ох… Бери и люби…

Люблю до изнеможения, до последней капельки, до последнего стука сердца…

Когда мы снова можем дышать, Аня поворачивается ко мне, изящно поддергивает шортики и хихикает в кулачок.

- Как детки блудные нагрешили, - произносит она. – Как когда-то…

- Ты помнишь?..

- Такое разве забудешь…

Анечка проводит ладонью по моей щеке и губам, и я целую ее пальчики и запястье.

- Моя невеста, - шепчу я.

Она тихо смеется.

- Вахавна… Фантазерка…

- Ну почему? Почему нет, Аннушка?

Она улыбается, рассматривает меня, слегка наклонив голову.

- Я же тебе когда-то давно сказала, давай попробуем, только дай мне время… - произносит она.

- Но я…

- Но ты сбежал… Надолго… И я уже подумала, что ты обо мне забыл…

Я смотрю на нее, и понимаю, что сейчас именно тот самый момент, когда все можно либо изменить, либо потерять.

- Два года, - говорю. – Времени было достаточно? Я ведь дал тебе то, что ты просила…

Анечка возмущенно поднимает брови и тут же начинает мутузить меня кулачками в живот.

- Ах ты бессовестный, гад, как все в свою пользу повернул… - яростно шепчет она. – Я тут одна, в соплях, ни с кем не гуляю, не встречаюсь, всем отказываю, а он…

- Я тоже, - решительно беру ее руки в свои, - тоже, ни с кем, ни разу… Вообще ни с кем… Честно…

Аня закусывает нижнюю губку и смотрит с подозрением.

- Не врешь?

- Не вру.

- Чем докажешь?

На мгновение задумываюсь.

- Я подарил тебе зубную щетку, - уверенным тоном говорю я. – Это как клятва на крови. Много ты знаешь мужчин, которые вообще на такое решились?

Она морщит носик, хмурится и неожиданно одаривает меня веселым и лукавым взглядом.

- Хочешь сказать, что таких, как ты не бывает?

- Хочу сказать, что я далеко не самый лучший. Но я люблю тебя…

Она обвивает мою шею руками и не позволяет мне закончить мою оригинальную мысль, прижимаясь своими влажными губками к моим губам.

Наконец, отстранившись и отдышавшись, она кивает, не сводя с меня взгляда.

- Ну хорошо… Ладно… Уговорил, искуситель… Но только после Белогорска…

- До Белогорска, - я решительно обнимаю ее за плечи. – До Белогорска. Иначе ты снова передумаешь или найдешь кучу новых отговорок.

Она смотрит мне в глаза. Улыбается. Как никогда не улыбалась до этого.

Получилось!..

- Только с мамой моей сам договаривайся, - произносит Анечка покорно. – Меня она никогда не слушает…

 

Указание Нинель выполняю беспрекословно, и всю вторую половину дня хвостом хожу за Артуром, подчиняясь его командам («Покажи то, покажи се, крутанись там, выкатись здесь»). Я вижу, что так он думает над тем, что со мной делать в этом сезоне. А поскольку сроки очень сжатые, то и расслабляться особо некогда.

Наконец, вечером, уже изрядно подуставшие оба, мы, как два заговорщика, пристраиваемся в дальнем конце льда.

- Пожелания есть, Сереж? – Артур откладывает телефон и хитро смотрит на меня.

Эту его улыбку я знаю. Значит что-то уже задумал. Значит о моих желаниях и идеях интересуется только из вежливости, в знак признания моих предыдущих заслуг. На самом же деле…

- Полностью доверяю вашему вкусу, - расшаркиваюсь я.

Артур удовлетворенно кивает.

- Ну, это ты сказал. Значит возражения больше не принимаются.

Само собой. Еще бы. Когда главный хореограф самой лучшей в мире школы фигурного катания ставит тебе программу, следует слушаться и с благодарностью внимать всему, что тебе говорят. Это раньше я возражал и права качал, когда маленький был и глупый, зато теперь…

- В общем, Сереж, - Артур потирает руки, улыбаясь, - у нас первый концерт Чайковского на короткую и Пер Гюнт Грига на произвольную. Ты рад?

Смотрю на него в ужасе, не в силах сдержать страдальческого выражения лица.

- Артур Маркович, - срывающимся голосом произношу я, - только не это. Это же ужас, я буду на идиота похож…

Артур дует губы.

- Ну вот, - расстроенно тянет он, - а говорил вкусу доверяешь…

Хватает его на пару секунд. Расплываясь в белозубой улыбке, он дружески хлопает меня по плечу.

- Расслабься, шучу, - довольный своей выходкой говорит мне он. – Но видел бы ты свою физиономию…

Я с детства терпеть не могу катать под классику, особенно под такую заезженную до дыр, как эта. И Артур, зная это, не упускает свой шанс повеселиться.

- Ладно, пошутили и хватит, - резюмирует он, видя, что я вздыхаю с облегчением. – Короче…

Короче, получился у нас с ним компромисс на этот раз. Поскольку сезон не олимпийский, то акцентироваться на классику для победы нет необходимости. По статистике, за последние лет тридцать, с программой, поставленной не на классическую музыку олимпийские игры выигрывал, разве что, Леша Жигудин в каком-то там две тысячи мохнатом году. А так… Консерватизм и косность судей никто не отменял, и тут одним прыжковым контентом не обойдешься - нужно обеспечивать себе вторую оценку. Но это пока размышления о будущем. На этот же раз Артур бессовестно подкупил меня предложением сделать произвольную на основе «Рокетмена», «Ай стил стендинг» и «Йелоу брик роуд» Элтона Джона («Да, да! Хочу!»), но за это безапелляционно настоял на короткой программе под мало понятную и, как на мой взгляд, скучноватую «Этернити» Бенджамина Клементина. В эту музыку, понимаю, мне придется вслушаться, постараться ее понять и натянуть на себя. Знаю одно, раз Артур ее выбрал, значит видит меня в ней и уверен, что все получится. Ну… Хорошо. Значит будем вкатывать. Хоть не Григ с его этим «Пер Гюнтом», уже хорошо…

Ну а вечером, когда я приехал в «Лужники», меня встретил на малом катке Макс Денков, второй хореограф и постановщик «Ледникового», угостил кофе из автомата и усадил рассматривать портфолио отобранных для участия в предстоящем шоу звезд. Целая папка с фотографиями угловатых буратин и неуклюжих медведей, которых с июля следовало начинать обучать стоять на коньках, а к октябрю выставить на лед под камеры в качестве готовых спортсменов. То, чему мы учимся всю жизнь с детства, с утра до ночи, не видя света белого, с данными гражданами следовало пройти и закрепить за три месяца эпизодических вечерних покатушек, больше похожих не на тренировки, а на рождественский балаган.

- Вы это серьезно? – на всякий случай интересуюсь у Макса. – Что у вас получится за три месяца?

- Ну, что-то да получится, - машет рукой тот. – В предыдущие годы получалось, и сейчас получится.

- Халтура это все, - пожимаю плечами я. – Невозможно научиться скользить за такое мизерное время, тем более, если раньше конки только по телевизору видел.

- Не парься, Валет, - Макс откидывается на своем стуле, сцепив ладони на затылке. – Это же шоу. А шоу все стерпит.

 

========== Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…), Эпизод 2 ==========

 

Комментарий к Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…), Эпизод 2

Здесь появляется совсем новая героиня.

Сижу на шпагате. При чем, как в прямом, так и в переносном смысле. С одной стороны, у меня сборы в Белогорске, где я занят тренировками, общефизической подготовкой, хореографией, балетом и, как сейчас, растяжками. И все это удовольствие занимает у меня практически весь день, с восьми утра до позднего вечера. С другой – подготовка к «Ледниковому» у Авера в «Лужниках», куда я мотаюсь почти каждый вечер и провожу там время до полуночи, а то и позже. Благо, ехать тут сравнительно недалеко. Пару раз меня любезно возила в Москву Анечка на своей машине – исключительно по доброте душевной, поддавшись на мои слезные уговоры. Но после того, как ей пришлось весь вечер отвечать на одни и те же вопросы обалдевшей от ее появления публики, да еще и кататься с ними на катке, она в конце концов взбунтовалась.

- Хочешь – сам езди, - она демонстративно кидает мне ключ от машины, который я с трудом, неловко, ловлю почти у самой земли.

На улице давно уже глубокая ночь, и мы, приехав из Москвы обратно, стоим на освещенной парковке возле центрального спорткомплекса нашей базы в Белогорске и дышим прохладной свежестью.

- Я не умею водить и у меня нет прав, - оправдываюсь я. – Вот разобью тебе машину…

- Разобьешь – новую купишь, - пожимает плечами Анечка. – А права – получи.

Она права, и сделать это стоит. Но мне сейчас только этим заниматься. Тут поспать не всегда удается полноценно…

Аккуратно вкладываю ключ обратно в ее ладошку.

- Спасибо за доверие, - обнимаю ее и притягиваю к себе, - но - нет.

Аня безнадежно вздыхает.

- Чудак ты, право слово, Ланской, - произносит она, качая головой, - у тебя же есть машина. Такая же, как у меня. Сдай ты этот экзамен и катайся – это же удовольствие сплошное. Ну, или по крайней мере степень свободы…

Одинаковые белые БМВ, новенькие, нам, расщедрившись, презентовал спорткомитет после возвращения из Кореи. Всем спортсменам, занявшим первые и вторые места. Для многих это было величайшее счастье и повод для гордости. Я же этот свой подарок долгое время вообще не забирал, а перед самым отъездом к Брайану, после очередной настойчивой просьбы из начальственных кабинетов, попросил Нинель как-то пристроить неприкаянный автомобиль. И, честно говоря, я теперь понятия не имел, где моя машина и кто на ней ездит. Может и правда, стоит этим заняться?..

- Обязательно сдам, - обещаю Анечке. – Будешь моим инструктором?

- Э-э-э…

- Вот прямо сейчас можем первый урок и провести. Подготовительный, - тискаю ее за попку. - В аудиторных условиях…

- А ну тебя… - Анечка решительно вырывается из моих рук. – Вечно у тебя мысли в одну сторону только и повернуты…

Строю кислую мину.

- Скажи, - гнусаво тяну я, - и я их поверну в какую-нибудь другую сторону…

- Я тебе поверну!..

Она показывает мне свой маленький кулачок и строит сердитое лицо. Но потом снова добреет и, глубоко вздохнув, возвращается в мои объятья.

- Ну почему ты такой вредный?..

Целую ее в макушку.

- Идем спать, - шепчу.

Аня хмыкает.

- Все равно ведь не дашь, - бормочет она, - опять заснем под утро, проспим разминку, получим чертей от Вахавны…

- Так и будет, - спокойно соглашаюсь с ней я. – Но ведь ты не хочешь по-другому?

Она смотрит на меня снизу вверх, прикусив нижнюю губку.

- Я хочу, - произносит она, - дом у моря, троих детей, пять собак, кофе с молоком и круасаном на завтрак и песни под гитару каждый вечер…

Улыбаюсь этим ее мечтам, так похожим на мои.

- Да нет ничего проще, - говорю ей, - через месяц все это может быть нашим… Ну почти. Над детьми придется поработать отдельно… Но…

- Но?

- Но. Всегда приходится отдавать что-то взамен.

- Какая жалость, - морщит носик Анечка. – И чем же нам придется пожертвовать?

- Завтра мы вдвоем напишем заявления об окончании спортивной карьеры, - тоном доброго волшебника рассказываю ей я, - выдержим истерику Вахавны, я отдельно выслушаю о том, как я, бесстыжая скотина, гублю ладно свою, но еще и твою звездную судьбу, потом отстоим на горохе перед федрой и спорткомитетом, получим с десяток тысяч плевков в спину от фоловеров и хейтеров в интернете… Но в целом на этом подготовительный этап можно будет считать завершенным. Ну а потом…

- Ах, так это не все? – удивленно поднимает брови Аня. - Еще и потом намечается?

- Потом – сущая ерунда, - уверяю ее я. – Формальности. Куча бумажек в комитете, пара неустоек за отказ работать в шоу…

- Как… И шоу тоже? – шепчет Анечка с улыбкой.

- Конечно, - доигрываю я до конца. - А как ты думала? Дом, дети, море, гитара, кофе с круасанами… На шоу просто не остается времени…

- Как все сложно, - она качает головой.

Я убираю с лица дурашливое выражение, беру ее за подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза.

- На самом деле, - говорю я серьезно, - вся сложность лишь в том, согласны ли мы ради наших мечтаний бросить спорт. Прямо сейчас. Не задумываясь…

Аня снова закусывает нижнюю губу, смотрит на меня глубоким, изучающим взглядом, после чего опускает головку и берет меня под руку.

- Идем, мечтатель, - говорит она. – Завтра правда рано вставать… А если у кого-то на меня сегодня еще имеются планы, то рекомендую поспешить.

И она решительно тянет меня за рукав в сторону нашей гостиницы.

К вопросу о том, кто кому спать не дает по ночам. Ага…

 

- Нет, Сереж, не то…

Артур разочарованно качает головой и тыкает пальцем в телефон. Музыка, прервавшись на полутакте, смолкает.

Я, уперев руки в бока и понурив голову, еду к нему. Все вижу, все понимаю. Все действительно не то. Только, вот, как из этого унылого и вязкого «не то» сделать одно единственно верное и безупречное «то» знает, наверное, только наш фигурнокатательный бог, который живет на льдине в Арктике, по соседству с Санта-Клаусом, и принимает молитвы исключительно прыжками, вращениями, твизлами и моухоками. Шучу. Никого там нет, кроме белых медведей. Кстати, знаете, почему Арктика Арктикой называется? Я сам недавно узнал. Оказывается, слово “Арктика” происходит от греческого слова “арктос”, что значит “медведь”. Ну, а “арктикос”, в свою очередь, переводится как “северный, находящийся под созвездием Большой Медведицы”. С древних времен путешественники ориентировались по Полярной звезде, на хвосте Большой Медведицы, которую трудно отыскать на небосклоне, не зная, где она находится… Так что никакого бога там нет. К сожалению…

- Не срастается у нас с тобой, - констатирует Артур, когда я подъезжаю к бортику. – Не получается. Почему?

Пожимаю плечами. Я не постановщик. Я – спортсмен. Мне сказали, как делать, я так и делаю.

- Почему, там, где нужна скорость ты вяло тащишься и не успеваешь, - продолжает риторику Артур. – И наоборот, где нужно приостановиться и сделать медленнее ты летишь… Так-то, на первый взгляд, все выглядит нормально, - он неопределенно машет рукой в сторону льда. – Но если присмотреться внимательнее…

- Скажите, где исправить, и я сделаю, как вы скажете - говорю я устало.

- Да нет, Сереж, не скажу, - качает головой Артур. – Тут ты мне должен сказать, где ты не чувствуешь, где тебе что-то мешает… Где ты хочешь чего-то другого, наконец…

Провожу ладонью по лбу, отбрасывая свисающие на глаза волосы, поднимаю на него взгляд и, выдохнув, решаюсь.

- А что если нам изменить главную тему с «Рокетмена» на «Йелоу брик роуд»?

И едва удерживаюсь от желания зажмуриться от страха и от своей же наглости. Кому б рассказать, фигурист диктует самому Клейнхельману, что ему и как ставить.

Артур удивлен. Озадачен. Но, я вижу, что не раздражен. Теребит пальцами свою бороду, смотрит мимо меня, раскачивается в такт одному ему слышной музыки, звучащей в его голове.

- То есть ты предлагаешь, - наконец озвучивает он свои мысли, - поменять местами эти две темы?..

- Нет, - трясу головой я. – Вообще убрать «Рокетмена». Оставить только «Йелоу брик роуд» и «Ам стил стэндинг». При чем вторую поставить в середину, и в конец, на обе дорожки, а начало, кульминацию и финал сделать…

Я запинаюсь, видя, как Артур смотрит на меня. С удивлением и улыбкой. Язык мой проклятый тут же прилипает к гортани…

- А ну иди сюда, - он кивает мне на калитку. – Зайди…

Пока я перебираюсь к его месту, он что-то клацает на компьютере и сверяется с телефоном.

- Вот послушай…

Артур нажимает клавишу и ноутбук начинает проигрывать аудиофайл с музыкой. Чуть больше четырех минут. Начало «Йелоу брик роуд», плавно перетекающее в припев, потом врезка «Ам стил стендинг», потом снова основная тема, снова врезка и финал… Все, как я себе представлял. Как только что сам ему сказал…

- Э-э-э… - тяну я неуверенно, - так вы уже?..

- Это была первая музыка, которую я для тебя подобрал, - говорит Артур с усмешкой. – Сразу же после того, как ты показал нам свою с Брайаном программу, помнишь?

- Да, но…

- Потом, - продолжает он, - я начал думать, сомневаться. Посмотрел кино – и возник «Рокетмен», который ну просто просится сюда… Я поменял… И вроде как получилось, но… Я только сейчас, когда ты это сказал, понял, что «Рокетмен» - это не о тебе. Ты его просто не выкатаешь. Это как лезвиями по деревянному полу…

Я хмыкаю, наклонив голову.

- Да уж, похоже…

Артур кладет мне руку на плечо. Поднимаю взгляд и встречаюсь с его глазами.

- Ты скажи мне, Серж, - произносит он, - ты правда сам додумался до того, что тебе лучше будет катать, или… Или как-то узнал об этом первом варианте? Может кто-то тебе рассказал?..

Удивленно хмурюсь. И даже как-то обидно мне стало.

- Да никто ничего мне не говорил, - качаю головой я. – Просто эти две песни мне нравятся, а «Рокетмен» - не очень. Вот и подумал…

- Молодец, - Артур перебивает меня на полуслове и с довольным видом присаживается на стул. – Еще немного, если так пойдет, я тебе буду уже не нужен.

- Да ну, что вы такое говорите…

- Говорю, как есть, Сережа, - он кивает головой на компьютер. – Если наши с тобой идеи совпали, значит мы вдвоем думаем правильно. И ты уже не просто катаешься под любимую музыку и под мои команды, ты - создаешь сам. Кстати, именно так я когда-то пришел в тренерство, когда понял, что точно знаю, как нужно. Правда, сам тогда я уже как нужно не умел, но это не суть…

Подавленно молчу, не зная, как отреагировать на его слова. Колючий, заносчивый и высокомерный Клей – и тут нате вам, гора комплиментов…

Как будто услышав мои мысли, Артур разряжает обстановку, переводя ее в привычный формат.

- Ладно, Ланской, поболтали, отдохнули – работаем, - он машет мне рукой в сторону калитки. - Давай-ка все, что мы с тобой тут накатали, но уже под новую фонограмму. Посмотрим, что куда и начнем допиливать. Вопросы есть?

Вопросы? Какие тут могут быть вопросы? Есть желание доделать наконец эту произволку. И сделать ее как надо. Чтобы было, что показывать на контрольных прокатах. И с чем отбираться в сборную…

Бодро, как будто не катал и не прыгал до этого почти час, я выезжаю на позицию.

- Готов?

Артур заносит руку над компьютером.

Киваю.

Всегда готов…

 

В «Лужники» приезжаю к девяти вечера. Обычно к этому времени все уже собираются и даже частично раскатываются, в меру собственных сил, естественно. Потому что, я каждый раз себе об этом напоминаю, это все не по-настоящему, это все не серьезно. Это шоу, театр, и люди в нем актеры, прежде всего. И уж точно ни разу не спортсмены.

- Привет, Сережа!

Вздрагиваю от неожиданности. Оборачиваюсь.

- Опаздываем, значит, - вместо вежливого приветствия имитируя тон Макса Денкова тяну я.

Она смеется, очаровательно закинув голову.

- Да! И мне стыдно.

- Верю, - искренне киваю я. – На столько, что даже готов тебя спасти от нотаций.

- И как же ты меня спасешь? – она заинтересованно смотрит на меня.

- Скажу, что мы с тобой гуляли и размечтались.

Она заливисто хохочет и подхватывает меня под локоть.

- Они не поверят, - говорит она, решительно толкая меня к дверям.

- Это еще почему?

- Два раза на одной мякине Портоса не проведешь. Так что сегодня я тебя спасаю.

- Даже так?.. – от неожиданности замираю перед стеклянной дверью.

- Даже так, - она кивает и снисходительно на меня смотрит. - Ну что ты встал? Открывай!

Пробегаем пустой коридор, и перед входом в раздевалки останавливаемся.

- Лера…

- Что?

Она вскидывает черные, цыганские брови и смотрит на меня огромными, влажными, карими глазами.

Сглатываю невольный комок в горле.

- Слушай, - говорю, - и правда, соври что-нибудь Денкову и за меня тоже. А то он опять начнет меня под плинтус загонять…

Лера улыбается и, по-мальчишески, хлопает меня по плечу.

- Сделаем, Валет, не раскисай.

И, состроив мне губки бантиком, она убегает переодеваться.

Леру Масленникову я выбрал себе в партнерши сразу же, как только увидел ее профайл. Когда мы в первый день сидели с Максом Денковым, и я листал папку с досье на каждого потенциального кандидата…

Лера… Ее я знал с детства. Как и многих. С раннего детства. Она была старше лет на шесть, наверное. Известная актриса, популярная. Снималась во множестве сериалов… И, одновременно - несостоявшаяся фигуристка и дочка тренера тети Лены, Елены Станиславовны, к которой, когда-то давно бабушка привела на каток меня. В общем, тогда-то мы и познакомились, в детской группе. Была Лера тем, что мне доктор прописал – маленькая, худая, да еще и на коньках стояла. А еще, красоты неописуемой - брюнетка, кареглазая… Не замужем, кстати, но то такое… Ну и вот, листая альбом с куклами, я, увидев ее фото, тут же и заявил Максу.

- Масленникову, Лерку. Хочу!

Макс тогда еще отвлекся на мгновение от телефона и пожал плечами.

- Хочешь – бери, чего орешь-то?..

Что интересно, сама Лерка моему такому выбору немного удивилась.

- Сережка, ты уверен? – с сомнением говорит она в трубку, когда я, радостный, звоню ей чтобы поделиться и рассказать, что выбрал ее. - Не обижайся, но у нас с тобой никаких шансов. Мы же ни одной поддержки не потянем…

- Подумаешь, бином ньютона, - хорохорюсь я. – Ты маленькая, легкая, я высокий – что еще нужно?

- Соответствующая подготовка, - серьезно заявляет она. - Хотя бы у одного в паре. Ты никогда не поднимал партнершу. А я так вообще не спортсменка…

- По-моему ты усложняешь. – говорю я. – Можно подумать среди актеров одни гимнасты собрались.

- Кстати, может подумай, - продолжает сомневаться Лера, - там есть одна девочка, мы вместе учились, как раз спортсменка… Тебе же легче будет…

- Ерунда, - перебиваю я ее. – С тобой у нас все получится. И не смей во мне сомневаться.

- Ну, - снова вздыхает Лера, - как знаешь…

Вот так вот и сложилась наша пара… Моя первая пара в фигурном катании…

Быстро натягиваю коньки, кое-как шнуруюсь, набрасываю спортивную куртку и несусь на лед. Если успеть до окончания раскатки, то есть шанс не попасться Максу под горячую руку и не огрести порцию добрых слов.

Дело в том, что с моей легкой руки и моего же злого языка, Макс на «Ледниковом» получил прозвище «Портос» за свою кругленькую фигуру и смешные, тонкие усики и бородку, которые он отрастил в последний год. Прозвище приклеилось мгновенно, а его авторство не вызывало сомнений. В результате, Макс на меня надулся, хотя на рабочем процессе это никак не сказывалось. Но лишний раз отчитать за опоздание или подколоть за ошибку на льду он теперь возможности не упускал, чему, понятное дело, я не был особо рад.

Сегодня мне не везет…

- Валет, ну елки твои палки, ну как так?..

Максим подлетает к бортику, стоит мне только показаться у калитки. Вид его олицетворяет крайнее возмущение моим отношением к работе вообще и к нему лично в частности.

- Ну, сорян, - я развожу руками, - апиздал, больше не повторится.

- Ты каждый раз говоришь, «не повториться – не повторится», - передразнивает меня Макс, - и все равно, одно и тоже…

Пожимаю плечами, и не вступая в дальнейшую полемику, снимаю чехлы с лезвий, выезжаю на лед и пристраиваюсь в толпу катающихся по кругу пар.

Лера выскакивает из раздевалки и практически сразу за мной выезжает на лед. Макс ее не ругает, видимо удовлетворившись мной.

Встречаемся с Лерой взглядами и ухмыляемся друг другу, как соучастники удавшегося преступления.

- Так, друзья, - Максим хлопает в ладоши и командует на весь зал. – Пять минут еще раскатываемся. Дальше каждый со своей парой продолжает индивидуальные занятия. Время пошло.

Нас всего шестнадцать пар. Это значит, что мы – это шестнадцать фигуристов, разного возраста и разной степени титулованности, и шестнадцать самоубийц-смертников, самостоятельно, или под внушением возомнивших, что смогут за три месяца научиться стоять на коньках, а за полгода - на них ездить.

Вы не подумайте, я ни в коем случае не стараюсь приуменьшить или как-то обесценить те колоссальные усилия, которые совершенно искренне прикладываются, как спортсменами, так и артистами, с одной единственной целью – обеспечить успешность шоу и отработать свои гонорары. Просто, как бы это так поделикатнее выразиться, не всем дано. Я, вот, например, о себе знаю, что петь песни, оперным ли вокалом, рок-вокалом или каким угодно у меня просто физически не получится. Будь у меня хоть трижды развитые с детства слух и чувство ритма – все равно, своим голосом в таких диапазонах я управлять не умею. Или, допустим, воздушная акробатика. Все эти выкрутасы и кульбиты я, положим, выполнить еще смогу. Но не выше полуметра от земли. Дальше включается с рождения записанная в мое подсознание акрофобия. И если меня поднять на трапеции, даже не под купол, а на уровень пятого-шестого зрительского ряда, я тут же потеряю ориентацию в пространстве и свалюсь вниз, повиснув на страховке как марионетка на веревочке. Собственно, поэтому я и не суюсь ни в какие подобные авантюры, прекрасно зная, каким фиаско все это закончится.

Вот…

Но видимо, не у всех подобного рода тормоза в организме предусмотрены. Ну или на самом деле, глядя по телевизору, как мы, с кажущейся легкостью гоняем по льду, многие абсолютно искренне думают, что кататься на коньках – это такое себе развлечение, раз плюнуть и готово. Тем горше потом разочарование, когда неумолимая действительность наваливается на очередного наивного созерцателя.

Помню, первый тренировочный день. Насмеялись мы тогда от души…

Съезжаются не все, но Семен неумолим, первую тренировку проводить будем с любым составом участников. В результате, из спортсменов в наличии пятеро из шестнадцати, из артистов – шестеро. Это при том, что подтвердивших свое участие «звезд» – десять человек, шестеро пока еще думают. Короче, пять с половиной пар. Мне не повезло – Лерка на первое занятие и не думала являться, заявив, что ей на «нулёвке» делать нечего. Ну, не поспоришь. Кататься на уровне третьего юниорского разряда она, можно сказать, умеет.

Мне в пару достается симпатичная рыженькая девушка Саша. Александра Миссель. Не актриса. Спортсменка. Кажется - чемпионка Европы по прыжкам в длину. Вид спортаникак с нашим не коррелирующий, кроме общего подхода к воспитанию спортсменов вообще и членов международных сборных в частности. Тем не менее, понятия дисциплины и успехоориентированости в Сашке присутствуют, и я надеюсь, что нам с ней это поможет.

- На коньках хоть раз стояла? – интересуюсь я.

- Стояла, - кивает она, зыркая на меня сквозь упавшую на глаза рыжую прядь. – И сразу же падала. Даже ехать не пробовала.

Она чертовски похожа на мою Таньку… Первый раз как увидел, так аж что-то дернулось в области сердца и больно защемило. Такая же рыжая, хотя волосы явно крашенные, поджарая, как все легкоатлетки… Смешливая, ироничная. Саша не такая ослепительно красивая как Танька, с ее точеным греческим профилем, но ее теплая, открытая улыбка и мягкий, ласковый взгляд очевидно не уступают холодной и немного надменной Танькиной красоте.

А еще у нее восхитительные глаза, от которых за версту веет чертовым омутом, ведьмовской привлекательностью и ведьмовским же коварством. Зеленые. Такие же, как и у…

Все же да. Никак не могу избавиться от мысли думать про нее, как про «мою». Мою первую страсть. Мою первую девушку. Мою неземную любовь, отвергнутую мною же… Мою Таньку…

- Значит будем пробовать вместе, - пожимая плечами, улыбаюсь я.

Сначала, я делюсь с нею маленькими секретами, которые могут, ну если не жизнь спасти, то существенно ее упростить.

- Ногу дай.

- Это еще зачем?

Она сидит на лавке и с подозрением смотрит на меня, опустившегося перед нею на колени.

- Так надо, – говорю я, вытягивая из-под сидения обе ее ножки и стягивая кроссовки. - Trust me, - добавляю я для убедительности.

Провожу ладонью по ее коже, чтобы тактильно убедиться в ее особенностях

- Щекотно, - смеется Саша, вздрагивая и, нагнувшись, хватая меня за руку.

Я продолжаю свое дело, как ни в чем не бывало.

- Мозоли, натертости от новой обуви бывают?..

- Ой, - морщится Сашка, - постоянно. Так обидно. Купишь себе новые туфли, пройдешься один раз звездой, а потом…

Знакомая история…

Ставлю ее босые ступни себе на бедра, чтобы не топталась по холодному полу, и тянусь за своим рюкзаком. Сашка шевелит пальчиками ног…

И на меня снова накатывают воспоминания из прошлой, такой далекой жизни… Когда заплаканная и раздраженная моя родная, обожаемая рыжая ведьма точно также, сидя передо мной, своим таким же непроизвольным движением вызвала во мне целую бурю эмоций и настоящий взрыв такого сладкого, но увы такого неуместного желания… Ну прямо как сейчас…

Поднимаю голову, и встречаюсь с взглядом Сашкиных зеленых глаз. И мгновения достаточно, чтобы она поняла все, что я ощущаю, а я вспомнил все, что ощущал тогда.

- Ой…

Саша очаровательно краснеет, не может сдержать улыбки, прячет ее, поднося ладонь к лицу, но убрать ноги не пытается.

Усмехаюсь и достаю из рюкзака купленную в Америке по совету Брайана «Скорую помощь фигуриста» - набор нарезанных различными формами и размерами самоклеящихся силиконовых подушечек. Многие из нас без такой вот «помощи» и шагу ступить не могут. В буквальном смысле.

- А что это у тебя?

Открываю крышку и беру первый кусочек силикона.

- Благодаря этому, - говорю, - ты после тренировки сможешь своими ногами дойти до машины, а потом до дома.

Аккуратно снимаю защиту, поворачиваю Сашкину левую ногу к себе и, примерившись, приклеиваю подушечку к ее стопе возле пальцев.

- Бр-р… Холодная, - ежится Сашка.

- Правую давай, - говорю я.

Налепливаю ей защиту стопы, пятки, косточки, ахилла и свода. Рассматриваю свою работу и удовлетворенно киваю.

- А это для чего?

Сашка тонкими, длинными пальчиками лезет в коробочку и, подцепив ногтями, выуживает круглый, толстый кусок силикона.

- Это для прыжков. Тебе точно не понадобится, - отбираю у нее супинатор и кладу обратно на место. - Прыгать вы не будете…

- Ой, жалко… - расстроенно тянет она. - А я хочу…

- Не смеши… - улыбаюсь ей, как ребенку.

- Но я правда хочу… Этому ведь можно научиться?

- Можно, - вздыхаю я. - Если с трех лет каждый день по шесть часов тренироваться, то года через два-три, первый прыжок может и получится.

- Ого… - расстроенно надувает губки она.

О том, что получиться может, скорее всего, только на «удочке» и только самый элементарный двойной тулуп какой-нибудь я предпочитаю не уточнять, чтобы окончательно не расстроить девушку.

- Носки вам говорили с собой взять? – вместо этого спрашиваю я.

- Да. Сейчас…

Сашка нагибается над своей спортивной сумкой, стоящей на полу, и я отмечаю про себя, что подъемы туловища со скрутками для нее вполне знакомое и выполнимое упражнение.

- Я взяла капроновые и шерстяные, как нам Семен Мирославович рассказывал…

Она, словно на весах, держит в одной руке тонкие серые капроновые носочки, а в другой ярко красные плотные вязанные шерстяные.

Поколебавшись, выбираю последние.

- У некоторых, - объясняю, - у кого есть проблема с… потливостью… так вот, им лучше использовать капрон. Он легче и не держит влагу. У тебя, я так вижу…

- Вообще этого нет, - качает головой Саша. – Сухая. И всегда была. Что там, что подмышками, что ладони… Везде в общем…

Я против воли, машинально, лишь на мгновение, даже не останавливаю – цепляю взглядом золотистую молнию на ее джинсах. Сашка это замечает, тут же краснеет как рак, но, неожиданно улыбнувшись, говорит почти шепотом.

- Нет, там все нормально… Как и должно быть…

- Прости, - я чувствую, как загораются мои щеки и уши.

Пряча глаза, чтобы не дай бог снова не встретиться с ее взглядом, я аккуратно, не повредив защиту, натягиваю ей на ноги носки.

- Не смущайся ты так, - произносит она чуть слышно, потом наклоняется и, делая вид, что подтягивает носок, слегка касается моей руки. – Я бы скорее обиделась, если бы ты об… этом не подумал.

Не смущаюсь. Смотрю в зеленую бездну ее взгляда, в которой так и прыгают едва сдерживаемые бесы всех возможных страстей. Не дай бог, бормочу про себя, тебе вообще когда-либо узнать, о чем я на самом деле подумал… Только не снова… Господи, укрепи…

Зачем?.. Зачем ты отбираешь, отрываешь, с мясом выдираешь из меня одну, без которой моему сердцу нет успокоения, и о которой я с таким трудом, с такой мукой заставляю себя не думать, забыть, прогнать из мыслей, из чувств, из самого нутра своего?.. Зачем ты обдираешь меня до костей… и тут же даришь иллюзию мечты, которая ну просто воплощение той, другой, только еще совершеннее, еще желаннее и ярче?.. Зачем ты будишь во мне эту темную страсть, которую я с таким трудом заталкиваю в глубины своего сознания?.. Зачем ты посылаешь мне наваждение, призрак исполнения моего безумного желания?.. За что ты мучаешь меня?..

Она словно читает мои мысли, так, как будто все мои невысказанные мольбы и вопросы огненными буквами светятся у меня на лбу.

- Боже мой… - шепчет Сашка, не отрывая от меня взгляда. – Неужели… На столько?..

Я сглатываю подступивший к горлу ком.

- Ты даже не представляешь, на сколько, - качаю головой.

Она делает движение, как если бы ей хотелось провести пальчиками по моей щеке… Но вместо этого опускает руку и снова садится ровно.

- Даже не знаю, что сказать… - произносит она, пряча лицо в ладонях. – Что в таких случаях нужно делать?..

Я прихожу в себя быстрее чем она, и мне уже проще держать себя в руках.

- Как что? – спокойно говорю я. - Надевать коньки и выходить на лед.

Она отнимает руки от лица, с совершенно беззащитной и милой улыбкой смотрит на меня, и молча качает головой.

- Во всяком случае, - улыбаюсь я ей, - мне это всегда помогает.

Я наспех учу ее надевать и шнуровать коньки

– Суй ногу… Полностью… Так. Теперь… Снизу затягиваешь несильно, - показываю, - и сверху тоже оставляешь посвободнее. Посредине затягивай как следует. Чтобы нога фиксировалась. Поняла?

- Э-э-э… Да.

- Вот. Концы, чтобы не болтались, приклеиваешь скотчем, или пластырем, что есть под рукой.

- Пластырь есть, вот…

- Отлично. Давай, пробуй правый сама…

Она шнуруется почти правильно.

- Здесь подтяни, - показываю, где шнуровка слишком слабая. – Вот… Да дотягивай. Нет, не нужно так сильно. Вот… Теперь здесь… Да, не затягивай туго. Молодец. Заклеивай.

Мы почти касаемся головами, но я вовремя отстраняюсь.

Сашка бросает на меня вопросительный взгляд. Точнее, восклицательный. Оказывается, бывают такие взгляды…

- Идем на лед, - категорично велю ей я, - а то Авер нам обоим всыплет, мало не покажется…

- Авер? - удивляется Сашка, вставая и осторожно балансируя на чехлах.

- Авербаум. Семен Мирославович. Это мы его так называем. Только ты смотри не ляпни…

- Не-не, я поняла, - трясет гривой Сашка. – Ой, руку дай…

Подхватываю ее, покачнувшуюся, как Пигмалион Галатею и ставлю ровно.

- Сейчас еще легко, - ободряющим тоном говорю ей. – Пол не скользкий, чехлы широкие. Так что иди как… Как в туфлях на платформе.

Она тут же из сгорбившегося инвалида выпрямляется в рослую модель на подиуме и оказывается почти с меня ростом.

- Иди, - командую я, - по коридору к арене и жди меня у бортика…

- А ты?..

- А я сейчас, - развожу руками, - тоже коньки хоть надену и догоню тебя. Давай, не бойся…

Сашка медленно, держась одной рукой за стенку, но довольно уверенно топает куда я ей сказал.

Вытираю выступившую на лбу испарину, плюхаюсь на скамейку и, глубоко выдохнув, сбрасываю кроссовки…

Комедия начинается практически сразу, как говориться, с кулис.

Потом Авер мне как-то сам признался, что специально вывел на первую тренировку самых, что называется, деревянных, на его взгляд, самых бесперспективных из числа «звезд». Чтобы нам уж сразу испугаться, и потом, на контрасте, не хвататься за голову от всех остальных.

Помимо Сашки, у нас имеются актер из театра Вахтангова Андрей Оленев – видел его в нескольких фильмах – высокий, молодой, отлично скроенный, блондин, цены себе не сложивший, с надменным взглядом и повадками эдакого барина.

Дальше есть шоумен Паша Гаврилян, маленький, кругленький, постоянно улыбающийся и пытающийся хохмить.

Потом, без боли не взглянешь, достаточно возрастной актер, много фильмов с ним в свое время показывали, Дмитрий Светланов – наверное самый сложный кадр, потому что и годы, и телосложение, скажем так, далекое от спортивного, да еще и следы систематических злоупотреблений на лице. Для какой цели его сюда было тянуть – не понятно.

Ира Соболева, актриса из «Ленкома» – ее знаю неплохо, потому что и на спектаклях бывал, и за кулисами… Знакомство шапочное, но какое есть. Ира – задорная, веселая, боевая и подвижная… Вот только пышновата, мягко говоря… То есть как женщина она наверняка безупречна, с точки зрения большинства мужчин… Но как ее на коньки ставить? И как потом катать и в поддержках тягать?..

Ну и наконец, в довершение шоу заготовок, к нам пожаловала телеведущая с первого канала Екатерина Дворжецкая, та самая, на которую я обратил внимание, когда первый раз приехал смотреть профайлы участников. Высокая, красивая, но до безобразия нескладная. Профессия, что ли наложила на нее свой отпечаток - не знаю. Когда сидит – залюбоваться можно. Говорит – заслушаешься. Но ходит – как солдат по плацу, тяжело ступая и сгорбившись, движения все какие-то угловатые… Ни артистизма, ни пластики. Ей не в фигурное катание нужно, а в метание ядра…

Вот такой вот, как говорит Нинель, материал к нам пожаловал. Ну а нас самих, пока что, пятеро. Я, Димка Савельев, Сашка Эненберг, Лена Бодрова и Леша Петров. При чем, Сашка и Леша – парники, здоровенные качки, привыкшие тягать своих партнерш в высоких поддержках. Димка с Леной – танцоры, в одной паре выступали, то есть тоже имеют представление о том, как вместе кататься. И только я один среди них всех не привык делить лед с кем-то еще. И мне тоже придется этому учиться…

Благо – не сегодня. Сегодня у нас первое занятие, и наша задача попробовать поставить на коньки тех, кто вообще еще ни разу на них не стоял.

Первый акт комедии разыгрывает Андрей. Вот ярчайший пример того, как люди, далекие от нашего спорта, воспринимают его со стороны. Как что-то очень простое и несерьезное. Едва Авер заканчивает свою короткую вводную речь, о том, что мы собираемся сегодня делать, как и кто с кем, как Оленев, с бодрым кличем «А что ж здесь сложного-то?» выскакивает на лед из калитки и, оттолкнувшись руками, едет на двух ногах вперед. Он успевает еще победно оглянуться на своих товарищей, глядите, мол, как я вам, и тут же, поскользнувшись, всей своей немаленькой массой грохается на лед смешно закидывая ноги вверх. Ну… Что тут поделаешь? Ироничные ухмылки на лицах фигуристов, гримасы ужаса и расширившиеся глаза у «звезд». Не успевший остановить Андрея Авер, выскакивает на лед и подъезжает к нему.

- Не убился? - участливо интересуется Семен.

- Нет, что ты, конечно нет, - барахтаясь на спине как божья коровка уверенно басит Андрей.

- Давай…

Авербаум протягивает ему руку, собираясь помочь подняться.

- Нет, нет, Сема, сам, все сам, - решительно отказывается Оленев, тщетно силясь если не встать, то хотя бы перевернуть свое большое тело со спины на живот.

Выразительно посмотрев по сторонам – только попробуйте мне тут хихикать – Авер кивает на Андрея Сашке и Димке, которые тут же подъезжают помогать тому встать.

- И это вот все теперь мое… - упавшим голосом шепчет мне на ухо стоящая рядом Леночка Бодрова.

- Сочувствую, - сквозь зубы цежу я.

- У тебя хоть девочка нормальная, - завистливо щиплет меня за бок Ленка, пожирая взглядом Сашку. - Хорошенькая-то какая. Смотри мне…

- Да это только на сегодня, - отмахиваюсь от нее я, - пока Роман Сергеевич в отпуске. Моя - Масленникова, дочка Елены Станиславовны…

- Ах ты ж… - Ленка совсем уже распоясавшись, больно щиплет меня за задницу, - еще и самую классную куклу себе забрал. Вот же ж Ланской, стервец…

Элегантно уворачиваюсь от ее очередного щипка.

- Блин, прекрати, синяки будут…

- Будут, - коварно соглашается Бодрова. - И перед кем ты будешь за них оправдываться? Перед Озеровой, - щипок, - или перед Камиль-Татищевой, - щипок, - или перед Нинель…

- Ленка!..

Я отступаю от нее на безопасное расстояние.

Леночка жизнерадостно смеется, одаривая меня бесстыжим взглядом. Узнала ж, зараза, что когда-то в детстве я на нее засматривался, и теперь издевается, случая не упускает…

Поворачиваюсь, и встречаюсь с удивленным и заинтересованным взглядом Сашки. Да, много интересного тебя ожидает. Это тебе не на стадионе песок ногами месить…

- Да оставьте вы, парни, бога ради, что тут такого, - натянуто улыбаясь отбивается от Димки с Лешей Оленев.

Поставив его на ноги, они придерживают его с двух сторон, не позволяя еще раз упасть. Но не извлекши из первого урока верных выводов. Андрей решает, что теперь уж точно познал все. Вырвавшись из рук своих спасителей, он отталкивается правым зубцом от льда, набирает скорость, скользит прямо и, с залихватским «Але-ап!» пытается оторвать ото льда правую ногу, изобразив что-то на подобии «ласточки». Разумеется, равновесие его покидает гораздо раньше. Обалдевшие от такой глупости Димка с Лешей, не успевают к нему вовремя, и Оленев снова грузно, с хрустом валится на лед.

На этот раз мы уже смеемся в открытую.

Подъезжаю к Сашке, послушно замершей, вцепившись руками в бортик.

- Вот видишь, - говорю, - что бывает, если не слушаться своих тренеров?

Сашка смотрит на меня распахнутыми на пол лица глазищами и, отпустив бортик, тут же намертво хватается ладонями за мой локоть.

- Я буду тебя слушаться, - обещает она.

- Ну поехали тогда потихоньку…

Мы немного ездим по кругу. Сначала я просто вожу ее рядом или за собой. Потом показываю простейшую «елочку», чтобы она сама пыталась ехать.

- Попробуешь без меня теперь? – предлагаю ей, когда дрожь во всем ее теле немного утихает.

- Ага…

Останавливаемся. Осторожно ставлю ее лицом к себе и медленно отпускаю руки.

- С правой ноги давай…

- О-о-ой…

Вместо движения ногой она вдруг начинает терять равновесие и, чуть не падая, взмахивает руками. Подскакиваю, ловлю, ставлю на место.

- Еще раз, - командую. – Помни, что я тебе говорил. Носки прямо, ноги согнуты в коленях. Центр тяжести от головы по позвоночнику, через попу в ноги. Следи. Разбалансировка – сразу же падение. Вперед…

Сашка приседает, слишком низко, по хоккейному.

- Чуть выше, - поправляю ее я. – Вот так…

И делает шаг. Правой ногой. Потом левой. Снова правой…

Перетяжками откатываюсь от нее, давая дорогу.

- Еще. Еще. Молодец!

Она скользит. С сосредоточенным выражением ужаса на лице. Но она скользит.

- Сережка-а-а, а как тормози-и-ить?..

Останавливаюсь, и, спустя мгновение, она прилетает прямо в меня, обхватывая руками, словно столб.

- Как вариант, - говорю, - вот так. Но это не лучший способ…

И так мы катаемся почти три часа. За это время Андрей Оленев успевает еще не раз и не два свалиться, при чем однажды утащив с собой в падение и Ленку. Видя, как она кривится от боли, мы с парнями подскакиваем к ним обоим и помогаем встать.

- Ты жива? – интересуюсь, подавая ей руку.

- Да, куда я денусь, - невесело усмехается она. – А что там?..

- Да в порядке твой, - я на секунду запинаюсь, - Олень Андреев…

Ленка прыскает от смеха в кулачок.

- Как-как ты его назвал?

В несчетный раз снова проклинаю свой язык без костей.

- Слушай, молчи, я тебя умоляю, - качаю головой я. – Это же он на льду такой, а на земле он меня зашибет…

Она поворачивает голову и смотрит как парни в очередной раз поднимают Андрея и ставят его на ноги.

- Нет, ну точно же, - произносит она. – Олень Андреев. Типичный…

Закатив глаза, обреченно вздыхаю и возвращаюсь к терпеливо дожидающейся меня у бортика Саше…

Постепенно лед пустеет. Уходит, потирая ушибы, Андрей в сопровождении Лены… Неоднократно упавший, но не потерявший чувства юмора Паша Гаврилян покидает лед под ручку с Лешей Петровым. Жена Леши, Маша, Мария Тихонова, будет работать с Пашей в паре. Просто сегодня у нее не получилось приехать… Кряхтя уползает Светланов в сопровождении Димки и Иры Соболевой, с которой он, оказывается, то ли раньше играл, то ли продолжает играть в одном театре. Они друзья, похоже на то… Или не только друзья… Катя Дворжецкая, под ручку с самим Авером, важно удаляется в раздевалку. Ее партнер, Максим Марьянов, олимпийский чемпион и наша легенда уровня Леши Жигудина, пока что в отпуске, как и партнер Сашки, Рома Домнин. Роман Сергеевич… Тоже, кстати, олимпийский чемпион в танцах… Тут у нас компания подбирается дай бог…

Так получается, что мы остаемся с Сашей одни…

По ее хитрым глазам догадываюсь, зачем она тянет резину и чего ей от меня нужно.

- Сережка…

- Ну чего тебе?

Она смотрит на меня глазами полными восхищения и мольбы.

- Покажи, как ты прыгаешь…

- Не хочу, - кривлюсь я.

- Ну пожалуйста, ну разочек, - упрашивает она меня как маленькая.

- Видео в Ютюбе посмотри, - отмахиваюсь я.

- Ну Сережка-а-а…

Вижу, как ей хочется. И не могу отказать.

- Ну ладно…

- Ой, класс, - она хлопает в ладоши и только что не подпрыгивает.

Выезжаю в центр льда. Становлюсь в исходную позицию. Разыгрываю для нее маленький спектакль…

Сначала прохожу небольшую дорожку – твизлы, скобочки, моухок. Потом беговыми назад разгоняюсь вдоль бортика… Эх, была не была… На левом лезвии захожу в элемент, оглядываюсь… Резкий замах правой ногой, закрут… Выбрасываю руки вверх, тянусь к небу… И розовая каша смазанных теней перед глазами… Приземление с хрустом, выезд… Еще не все. Добавляю скорости и, развернувшись, завожу лезвия под себя, одновременно сгибая колени и прогибаясь. Скольжу, вытянув руки и собирая волосами ледяную пыль. Выезжаю из кантилевера, и заканчиваю свое мини-шоу винтом с поднятыми руками. Останавливаюсь четко лицом в ее сторону и, в тот же момент, вытянув руку, посылаю ей воздушный поцелуй.

- Боже, какая прелесть, - вопит Сашка.

- Тс-с! – я прикладываю палец к губам, - сейчас придут за нами и обругают за то, что мы тут одни сидим.

- Тогда, бежим? – решает она.

- Бежим…

Мы наспех переобуваемся, кое-как забрасываем свои вещи в наши шкафчики, выделенные нам на время проекта, и спешим к выходу. Сашка на ходу натягивает тонкую кожаную куртку, очень узкую и потому идеально подчеркивающую ее фигуру. Мне и нравится, и странно одновременно.

- Не слишком ли? – киваю на ее прикид. – Лето как бы… Или ты мерзнешь?

В ответ она лишь загадочно улыбается.

Выходим в теплую вечернюю свежесть и с удовольствием вдыхаем влажный воздух. После пропитанной химией суховатой атмосферы искусственного катка – самое то.

Сашка просто и ненавязчиво берет меня под руку, и мы медленно бредем в сторону паркинга.

- А как называется то, что ты прыгнул? - спрашивает она.

- Э-э… Это называется «сальхов», - говорю я, не уточняя, что сальхов этот был четверной со сложным выездом.

Сашка мечтательно вздыхает.

- Красиво…

- Так звали первого фигуриста, который придумал этот прыжок, - пожимаю плечами я. – Ульрих Сальхов, швед…

- Да нет, - тихо смеется Александра. – Ты красиво катаешься… Так… изящно и уверенно…

- А… - смущенный ее похвалой опускаю голову. – Ну… Да. Это я умею. Я рад, что тебе понравилось.

В повисшем неловком молчании отчетливо слышен шелест ветра в траве, шорох гравия под нашими ногами и звон цикад… Интересно, откуда в центре Москвы цикады?..

Саша решается первая.

- Как ее звали? – спрашивает она.

- Кого?

- Ту… Меня… Из твоей прошлой жизни.

У меня перехватывает дыхание от ее такого точного определения… И от ее откровенности.

- Таня, - тихо произношу я. – Таня Шахова.

Сашка тихо смеется, отбрасывая длинные рыжие пряди за спину.

- Я могла бы догадаться… - говорит она, качая головой. – Мы и правда похожи…

- Ты знаешь Таньку?

- Ну я же не в лесу живу, - усмехается Саша. – Телевизор иногда смотрю, как все, олимпиаду, чемпионаты ваши…

- Понятно…

Она сжимает мой локоть и заглядывает мне в глаза.

- И у вас были… отношения? Любовь?

Я невесело улыбаюсь. Как рассказать обо всем, что тогда с нами происходило, в двух словах, девчонке, которую знаешь несколько часов? Пусть даже и такой очаровательной…

- Мы расстались, - просто говорю я. – Давно уже…

- Но… - Саша покусывает нижнюю губу. – Любовь еще быть может?..

- Нет, - качаю головой. – Точно нет. У нее семья, ребенок…

- Ах вот оно что…

- Просто, - махнув рукой, не сдерживаю порыв откровения, - просто… Мы с ней… Давно, очень давно, подростками еще… Часто сидели вот так, друг перед другом, как мы с тобой сегодня… Только вообще без… всего… И рассматривали друг дружку, трогали, гладили… Нам это нравилось…

Я невольно вздрагиваю от нахлынувших на меня воспоминаний. Сашка понимает меня неправильно и отстраняется.

- Прости, - говорит она. – Из-за меня тебе пришлось… вспомнить…

- Ну что ты, - улыбаюсь. – Что было в прошлом в прошлом и останется. Я давно закрыл эту страницу своей жизни.

- Ну да, ну да, - хихикает она, - я заметила. У тебя был такой взгляд…

Не позволяю ей вот так просто вывернуться.

- А это, Александра, принимай все только на свой счет. Я тебя увидел, и ты мне… очень понравилась. Слабость у меня к рыженьким и зеленоглазым…

Даже в тусклом свете ночных фонарей вижу, как она смущается и краснеет.

- Мы пришли, кстати, - произносит она.

Посреди огромной и абсолютно пустой парковки мы стоим рядом с единственным оставшимся на ней транспортным средством. Усмехаюсь, киваю. Это многое объясняет.

- Ух ты! – восхищенно говорю я.

Сашка похлопывает ладошкой по кожаному сидению огромного, роскошного Харлея, проводит пальцем по зеркальной стали бензобака.

- Нравится?

- Спрашиваешь!

- Катался на таком?

- На чем-то подобном. Когда в Штатах жил, как-то ездили с парнями на фестиваль рокеров…

Она присаживается сбоку на сидение мотоцикла и смотрит на меня совсем уж откровенно.

- Когда Авербаум нас впервые собрал, - говорит Саша, упираясь руками в кожаную подушку, - он сразу предупредил, что партнеров на шоу выбирают сами спортсмены. Не мы… Потому что все бы хотели, чтобы их возил подмышкой Домнин, или Петров… Но когда я увидела, что в списке фигуристов значится Сережа Ланской…

- Сашенька…

- Я так надеялась, что ты выберешь меня…

Ее голос дрожит. А ощущение полнейшего, до невозможности яркого дежавю снова сдавливает мне горло.

Сашка протягивает руку в мою сторону.

- Ну иди же ко мне…

Обнимаю ее, крепко, страстно, как неоднократно ускользнувшую от меня, и вновь оказавшуюся в моих руках мечту. Зарываюсь лицом в ее густые волосы. Запах. Новый. Незнакомый. Пьянящий. Возбуждающий…

Чувствую ее дыхание на своей щеке…

- Сашенька, милая…

Она запрокидывает голову, тряхнув роскошной рыжей гривой.

И наши глаза встречаются.

«Хочу тебя…»

«Возьми меня…»

Мы целуемся взглядами. Долго. Страстно. Но наши губы не соприкасаются. Хотя мы оба этого желаем…

- Нельзя, - шепчет Сашка.

- Нельзя, - эхом отзываюсь я. - У меня есть девушка…

- У меня есть парень…

Эти слова мы произносим одновременно.

И понимаем, что предать своих любимых не имеем права…

Как не в состоянии оторвать взгляда друг от друга…

Сашка гладит меня по щеке, проводит ладонью по шее и теребит пуговицы на рубашке.

- Господи, Сережка, где же ты раньше был? - шепчет она.

Не отвечаю. Просто беру ее ладонь в свою и медленно целую каждый пальчик.

- Меня нет, - говорю, - я тебе просто снюсь…

- Я не хочу просыпаться, - она мотает головой, разбрасывая по плечам свои огненные пряди.

- Мы все когда-нибудь проснемся…

- Ты не понимаешь… - она снова обнимает меня и влечет к себе. – Я проснусь, как только ты скроешься за поворотом… И другого раза уже не будет…

Стоим обнявшись, вдыхая друг друга, словно ныряльщики, выскользнувшие из глубины. Слушаем стук наших сердец. Тук-тук… Тук-тук… Вечность… Мгновение… Миг…

Саша первая опускает руки и, легким движением, освобождается от моих объятий.

- Уходи первый, - говорит она, не глядя на меня. – Я не хочу, чтобы ты смотрел мне в спину…

Я беру ее ладонь в свою, но, спустя секунду, она выскальзывает из моей руки, сухая, теплая, живая…

- Пожалуйста, уходи, - шепчет она. – Не мучай меня…

Я отступаю в темноту, и в последний раз бросаю взгляд на ее хрупкую, ладную фигурку, сидящую верхом на мотоциклетном сидении…

Пятнадцать минут спустя, мое такси медленно проезжает мимо гостевой парковки «Лужников». Но на этот раз огромная освещенная площадка совершенно пуста.

 

Сборы в Белогорске – наша чудесная вольница и вольготная, радостная подмосковная жизнь – подходят к концу, и я, как и было определено, ложусь на обследование в больницу. Середина лета, межсезонье, разгар ледовых шоу и гастрольных прокатов, в которых я, в отличие от большинства моих коллег, не участвую. Поэтому, как раз имею время подлечить износившуюся тушку. Вынужденно, с сожалением, пропускаю тренировки в «Лужниках». Обидно. На удивление, мне нравится то, что делает Авер со своей командой. Что-то в этом есть занимательное…

Короче, валяюсь на койке, в тишине, и пишу краткое сообщение Денкову – травма, больница, выбыл по состоянию здоровья, люблю-целую – и чуть более эмоциональное Лерке – прости, нужно подлечиться, когда вернусь не знаю, обнимаю, не скучай.

Почти мгновенно приходит ответ от Макса.

«Бля, живой хоть? Давай там.»

Отвечаю ему улыбающейся рожей с задранным вверх большим пальцем. То есть, буду давать. Согласно полученному указанию.

Лера, вижу, прочитала, но пока не отвечает. Ну, да бог с ней…

Настоящая причина того, почему мне так нравится на «Ледниковом», не реже раза в три дня выкладывает видосики и фоточки у себя в инстаграме, с комментариями о своих тренировках и впечатлениях. К стыду своему признаюсь сам себе, что скучаю по Александре…

И отчаянно борюсь с желанием написать ей или позвонить…

После того первого занятия мы больше не работали вместе. Из отпуска вернулся Роман Сергеевич Домнин, Сашин официальный партнер на проекте, и принялся не за страх, а за совесть школить ее нашему нелегкому делу. Отметив правильно отработанное снаряжение и защиту – набором силиконовых супинаторов я Сашку снабдил вместе с наукой шнуровать коньки – а также отсутствие панического страха перед льдом («Елочку умеешь, молодец… И назад даже пытаешься, ух ты… Осторожнее!.. Держись, не падай… Ну, понятное дело, Сережа показал, как надо. Вот бы он тебя еще и равновесие держать научил…»), он полностью погрузил ее в скольжение, в изучение шагов, беговых, движений на одной ноге и прочим своим танцевальным премудростям. И пока мы с Лерой делаем вид, что что-то там изображаем вдвоем, отчаянно мешая друг другу, или пытаемся разучить хотя бы самую элементарную поддержку, не угробив при этом партнера, Сашка, юркой обезьянкой, лазает и крутится в руках Ромы, испытывая дискомфорт только снова возвращаясь на лед.

А встречаясь, иногда, со мной взглядом она очаровательно и беспомощно краснеет…

Дело у нас безнадежное. Я стараюсь ни словом, ни жестом не спровоцировать ненужного, чтобы не навредить ни себе, ни ей. Сашка, я это вижу, тоже, держится, избегая лишний раз со мной общаться, после тренировок быстрее всех исчезает из раздевалки, уносясь на своем «Харлее», пока мы все еще только выползаем на ночной воздух… Потому что того одного раза, когда мы вдвоем дали слабину, когда внезапно, с первого взгляда возникшее между нами безумное влечение, девятым валом прорвалось наружу, захлестнув нас и унеся своим неудержимым потоком, этого единственного мгновения нам хватило, чтобы понять – мы можем любить друг друга и быть счастливы… А можем и не быть, и все это окажется иллюзией, всплеском феромонов, от которой ничего не останется спустя неделю. Зато останутся непоправимые, незаживающие и незаслуженные раны, которые мы нанесем тем, кого мы на самом деле любим, и кто любит нас…

А этого делать нельзя.

Поэтому, откладываю телефон в сторону.

Сашка все равно узнает. Обратит внимание, что меня нет на тренировках. И ей наверняка расскажут, Макс или Лера…

Главное, чтобы не я…

Меня нещадно гоняют по врачам, осматривают, обстукивают и с загадочным видом что-то пишут в историю болезни. В моем диагнозе, наверное, разобраться может только специалист экстра-класса, столько там всевозможных страшных слов и умных терминов. Но в результате блужданий по рентген-кабинетам и КТ, визитов к различным хирургам, физиотерапевтам, травматологам и ортопедам у меня выявляется старый, запущенный и кое-как залеченный стрессовый перелом в области правой голени и сильнейший ушиб бедра с застарелым повреждением сустава, которое, собственно, и было причиной моих частых сильных болей. А я-то грешил на позвоночник… И если с переломом все просто – зажило, как всегда до этого все заживало – то с проклятым суставом дело грозит перерасти в серьезную проблему и закончится операцией. На операционный стол мне не хочется. Как по вполне понятным причинам, так и потому, что в этом случае мне придется сказать прощай нынешнему сезону, сборной страны, чемпионатам и вообще всему тому, ради чего я вернулся обратно и надрываюсь тут последние месяцы.

Домой меня не отпускают. На тренировки в «Зеркальный» – само собой, тоже.

Окончательный вердикт по поводу моего сустава и болей врачи обязались вынести через две недели, которые мне и предписали находиться в стационаре, на виду и без возможности заниматься чем-то травмоопасным. Поэтому в свободное время - брожу как привидение по коридорам клиники, маюсь от безделья…

В общем, печаль печальная…

Единственным светлым лучом во всем этом безысходном мраке, кто бы мог подумать, явился для меня Артур наш Маркович, со своими онлайн тренировками, которые стали для меня не только отдушиной в унылом и однообразном больничном существовании, но еще и стимулом, а также способом взаимодействия с внешним миром. Поддавшийся всеобщему тренду Клей, находясь далеко, вместе со всеми нашими, на «гастролях», тщательно записывает наши с ним занятия на видео, комбинирует изображение со своей и с моей камеры и выкладывает это все в Ютьюб на всеобщее обозрение. Ну и в качестве гуманитарной помощи начинающим и непрофессиональным спортсменам. В комментариях я каждый раз читаю массу комплиментов в свой адрес от женской аудитории в возрасте от двенадцати до пятидесяти, и неизменно млею от удовольствия.

Шутки шутками, но поскольку я не болен и не обездвижен, заниматься ежедневными своими делами мне никто запретить не может. Поэтому каждое утро у меня начинается с растяжки, потом под музыку я устраиваю себе час хореографии, потом ОФП, бегаю в парке или вокруг стадиона. Артур заменяет мне тренировки на льду. По вечерам играю в баскетбол. Если есть с кем, или просто швыряю мяч в кольцо, если мне не находится компании.

Так проходит еще одна неделя…

Если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах. В моем случае, бог, полагаю, ухохотался до судорог. Но, видимо, и ему оказались не чужды человеческое сострадание и жалось. Потому что, как иначе объяснить то, что за неделю до окончания моего затворничества, он послал мне компанию. И какую приятную…

Некрасиво радоваться чужому горю. И я искренне сочувствую тому, что с нею случилось. Но радость от появления рядом со мной знакомого лица скрыть не могу. Тем более лицо такое красивое, улыбающееся и ни разу не удрученное недомоганием всего остального тела. Короче. Поскользнувшись на тренировке и неудачно потянув сухожилие, в мою же клинику на обследование была направлена фединская красавица Лизонька Камышинская, умничка, алмаз неграненый, спортсменка от бога… И просто классная девчонка, с которой и поговорить можно, и погулять, и на звезды ночью посмотреть, и в теннис настольный поиграть. А еще, благодаря увлечению ее парня Андрюхи Лазурова баскетболом, Лиза сама научилась неплохо кидать мяч, что подняло ее в моем личном рейтинге до небывалой высоты. И чтобы вы понимали. И не задавали дурацких вопросов. С Андрюхой Лиза встречается уже бог знает сколько лет. Еще с тех пор, как он тренировался у Федина, и даже после того, как перешел к Московиной. Так что… Ну вы поняли. Ни-ни. Никаких глупостей. Ну максимум в щечку…

Лизель обнаруживает меня на утренней пробежке и приветливо машет с трибун.

- Ну надо же!.. – радостно развожу руками я, заворачивая в ее сторону.

- Привет, Валетик!

- Здравствуй, Королевушка!

Прозвище Лизы в нашем кругу – Императрица, или Королева. Это я ей так польстил, давно еще, когда девочки постарше казались мне привлекательнее и аппетитнее ровесниц и мелюзги.

- Каким ветром в эту обитель скорби? – спрашиваю ее.

Лиза молча кивает на замотанную ниже колена эластичным бинтом правую ногу и скептически кривит губы.

- Допрыгалась.

- Сочувствую, - участливо говорю я. - До свадьбы заживет.

- Да я быстрее состарюсь, - хмыкает Лиза.

Она старше. Ей уже двадцать пять лет. И для девочки-фигуристки это очень солидный возраст. Тем больше вызывает уважение Лизина физическая форма и отчаянное стремление удержаться в спорте. Она, пожалуй, единственная из всех девчонок обладает абсолютно стабильным и безупречным тройным акселем. Правда, совсем не прыгает квады. А без четверных сейчас, увы, выше пятого места на международных соревнованиях не взлетишь. Конкурентки не позволят…

- Слушай, - говорю я, - у тебя вообще какие планы на сегодня?

Лиза пожимает плечами и достает из кармана куртки серый исписанный листок.

- Ну вот… Обойти всех, кого найду… Ортопеда, хирурга… Гинеколога, за каким-то чертом… А что?

- Если хочешь, после обеда можем в баскетбол погонять… Если нога твоя тебе позволит…

- Давай, - тут же радостно улыбается Лиза. – С ногой я договорюсь.

- Ну и… - ехидно ухмыляюсь.

- Что уже? – подозрительно смотрит на меня она.

- Если твой гинеколог не будет сильно возражать, - глумливо добавляю я.

- Вот ведь…

Лиза молниеносным движением отвешивает мне подзатыльник и тут же больно прикладывает ладонью по заднице.

- Язык без костей и юмор ниже пояса, - констатирует она. – Сережа Ланской во всей красе.

- Ага, - весело соглашаюсь я, кивая и потирая саднящую ягодицу.

Лизель прячет обратно в карман свой врачебный бегунок и поворачивается к выходу.

- Иди бегай, остряк-самоучка, - кивает мне она на дорожку. – Увидимся после обеда.

Вот… Даже поцелуя в щечку не обломилось. А вы говорите…

 

Сегодня день сюрпризов, и Артур Маркович тоже не остается в стороне.

- Привет, Ланской!

- Здравствуйте…

- И пока, Ланской, - усмехается Артур. - Сегодня поработаешь без меня.

- Э-э-э…

- Зато посмотри, кого я тебе привел.

Артур машет рукой куда-то в сторону и через секунду в кадре появляется…

- Серенький, привет, как ты там?

Огромные глаза цвета неба, темные волосы змеями по плечам, коралловые губки, чуть вздернутый маленький носик… Все такое родное, любимое, теплое и желанное…

- Аннушка, фея моя ненаглядная…

Хихикая в кулак на заднем плане, Клей уходит из кадра, и я слышу, как, скрипнув, за ним закрывается дверь. Анечка слегка подпускает румянца на щечки и становится еще красивее.

- Ты прям так в открытую, - шепчет она с притворным испугом, - все ж слышат…

- А тебе не кажется, - ухмыляюсь я, - что наша тусовка, да и половина страны вместе с ней, быстрее удивится, если я НЕ буду признаваться тебе в любви на каждом шагу.

Аня бросает ломать комедию и весело смеется в ответ.

- Уж я так точно удивлюсь, - говорит она, кокетливо высовывая кончик язычка.

Смотрю на нее, наслаждаюсь тем, что вижу. И понимаю, до какой же степени я соскучился…

- Где вы сейчас, - спрашиваю.

- В Омске, - поморщившись вздыхает Аня. – Ответственно заявляю, не Париж. И не Лондон.

- И очень хорошо, - в тон ей подхватываю я. – Меньше по улицам болтайся с незнакомыми мужчинами. В номере сиди. И скучай.

Анька корчит сердитую рожицу.

- Какой ты противный, Ланской, - заявляет она. – Была б возможность, так бы тебе по шее и врезала.

- Да тут уже без тебя нашлись охотники до моей шеи, - легкомысленно машу рукой я.

Аня тут же подбирается.

- Так, не поняла… Что за…

С минуту прикидываюсь дурачком и вожу ее за нос, делая вид, что не понимаю, чего она от меня хочет. Наконец сдаюсь.

- Да Лизель здесь, - снисходительно усмехаюсь я. – Ногу раненую лечит. Так что не нервничай, ты ж ее знаешь. От нее снега зимой не допросишься, не говоря уже обо всем остальном…

Анечка заметно расслабляется, но фасон выдерживает.

- А ты, значит, уже попробовал… все остальное? Иначе, с чего б ей тебя по шее охаживать, а?

- Да я, понимаешь, заботу искреннюю проявил, к врачу сходить посоветовал…

- К какому врачу? – не понимает она.

- Ну к этому… Вашему…

Секунду Анька соображает в чем суть моей издевки, после чего с ехидной ухмылкой качает головой.

- Ну все, Ланской, считай напросился. Дай только в Москву вернусь… Устрою тебе… Визит к врачу…

Я подвигаю ноутбук поближе, чтобы можно было говорить шепотом.

- Я скучаю по вам, Анютины глазки… - бормочу я. – Я люблю вас Анютины губки…

Она вздыхает, прикрыв глаза, и на этот раз краснеет до ушек.

-Гад ты ползучий, знаешь же как мне хочется… - шепчет она, закусывая нижнюю губу.

- А как мне хочется, - вторю ей я, - кто бы только видел…

Анечка тут же, заинтересованно распахивает глаза, быстро озирается по сторонам и, поведя бровью, легонько кивает мне.

- Покажи…

 

Трубку не берут довольно долго. И я, теряя терпение, уже готов сбросить звонок…

Щелчок.

- Алло, блин… Кто это? - нетерпеливо и с нескрываемым раздражением.

- Вот так, значит, теперь со старыми друзьями разговаривают, да? – ехидно интересуюсь вместо приветствия.

- Хе-хе, Серега! Здорово! - его голос тут же теплеет и недовольные интонации меняются на приветливые. – А что за номер у тебя какой-то странный? Ты откуда?..

- Я – оттуда, - загадочно говорю утробным голосом.

Леша Жигудин на мгновение замолкает, в замешательстве.

- Ты что, - произносит он, - снова свалил что ли?

- Не дождетесь, - ухмыляюсь я в трубку. – Да здесь я, здесь…

Называю ему клинику, в которой нахожусь, и которую знает каждый спортсмен в нашей стране, кто хоть раз имел дело с серьезными травмами или повреждениями.

- А-а-а… - понимающе тянет Леша. – Упекла-таки тебя маманя на нары. Ничего. Пара профилактических клизм пойдет тебе на пользу.

- Не сомневаюсь. Рад, что ты так обо мне заботишься.

Жигудин хихикает, довольный своей остротой. Но мне не жалко. Пускай радуется. Тем более, мне он нужен не просто для праздной болтовни…

- Слышишь, Леха, - я немного понижаю голос, - ты как вообще, временем располагаешь?

Леша несколько секунд молчит, раздумывая.

- Зачем интересуешься?

- Затем, что мне нужно, чтобы ты ко мне приехал…

- Э-э-э…

- И не просто приехал, а захватил с собой…

Я кратко объясняю ему, что я хочу, чтобы он мне привез, не уточняя для какой цели. Леша умный. Сам догадается…

Жигудин долго не отвечает, напряженно дыша в трубку.

- Ты все обдумал, Серый? – не столько спрашивает, сколько констатирует он.

- У меня было много времени, - произношу я. – Твоими же стараниями…

- Догадался-таки, - вздыхает он без сожаления.

- Брайан рассказал, - просто говорю я. – Но… Да. Сначала, все-таки я ему задал вопрос, с какого перепугу он так скоропостижно бросился меня к себе приглашать. Вот он, святая душа, взял и выдал мне всю вашу комбинацию. Сказал, что не убеди его лично Тихонова, ему бы и в голову не пришло перетягивать к себе спортсменов Нинель… Еще и велел, чтобы я благодарен был Шубе за ее такую протекцию…

- Вот и будь благодарен, - бурчит Леша, - Шерлок Холмс доморощенный…

- Просто чтобы ты понимал, Леха, - не смущаюсь его тоном я, - и все чтобы понимали - любую, скажем так, интригу, направленную в мою сторону, или в сторону моих близких, я раскручу чего бы мне это ни стоило и докопаюсь до сути. И это я еще не сильно разозлился…

- Ну хорошо, хорошо… - примирительно зачастил Жигудин. – Я же не возражаю, ни от чего не отказываюсь… В конце концов, ты же сам тогда в Корее и предложил, удивите мол меня, замотивируйте на уход… Ну вот… Мне же ты… э-э-э… все еще доверяешь?

Усмехаюсь. Мысленно праздную маленькую тактическую победу.

- Не доверял бы – этого разговора бы не было, - говорю ему. – Знаешь что, приезжай завтра часам к семи утра. Пока все спят у нас будет масса времени. И минимум любопытных глаз.

Леша вздыхает.

- Заставляешь старого, больного человека ни свет - ни заря нестись черт знает куда…

- Свежий утренний воздух в твоем возрасте полезен для суставов, - я неумолим. – Значит до завтра?

- Давай…

- И Леш, - я вспоминаю еще одну мелочь. – Звони мне только на этот номер. В ближайшие пару дней, во всяком случае. Окей?

- Ты с паранойей-то не перегибай, Валет, - смеется Жигудин. – И страху не нагоняй. Не в Чикаго живем. Чего ты очкуешь?

Мне нравится его оптимизм. И я завидую его бесстрашию.

- Не хочу повторения Парижа, - тихо произношу я и отключаю телефон.

 

Мне нужно сделать еще один звонок. И, в отличие от предыдущего, к этому я готовлюсь и собираюсь с духом, как к олимпийскому старту. Как, впрочем, и всегда…

Звоню со своего обычного телефона, который знают все мои друзья, знакомые… и любимые.

И снова ответа очень долго нет… Но на этот раз я догадываюсь, почему…

Щелчок…

- Ну, привет… - голос напряженный, на грани любезности.

- Здравствуй, солнышко мое рыженькое, огонек мой теплый…

- Ой, да ну тебя…

- Ведьма моя зеленоглазая, очаровательная моя стервочка…

Танька хихикает в трубку, очевидно получая удовольствие и смягчаясь от моих слов.

- Ланской-Ланской, когда ты повзрослеешь?..

- Не хочу я взрослеть, - категорически заявляю ей. – Хочу обратно в наше детство, в «Зеркальный»… В Белогорск… Как раньше…

- Ну да, ну да, - подзуживает меня Танька. – В трусики ты ко мне залезть хочешь, как раньше…

- Очень! – искренне признаюсь я. – Не поверишь, одной рукой телефон держу, другой – только о тебе и думаю.

Танька хохочет звонко и весело.

- Вот ведь дурень! Врет как дышит…

Провокация просто напрашивается.

- Хочешь по видео тебе перезвоню? – добавляю голосу легкой бархатистости. – Я покажу тебе, а ты – мне… Давай?

Танька молчит. И в какой-то момент мне кажется, что она колеблется.

- А если я соглашусь, Серенький, что ж ты делать-то будешь, а? – шепчет она с развратным придыханием. - Как выкручиваться?

- А ты проверь… – в тон ей говорю я, и не упускаю случая поддеть. – Кстати, а где сейчас твоя правая ладошка, а?

- Дурак…

Я почти готов поверить, что промахнулся, и что Танька, не смотря ни на что, повзрослела раньше чем я… Но я ошибаюсь…

- И догадался же, змей… - шепотом мурлычет она, уже не сдерживая прерывающегося дыхания.

Ее голос и интонации действуют на меня магически. Хотя… Магию эту мы с нею давно уже изучили.

- Танька, я тебя хочу… - говорю я.

- Подожди… Ох… Не спеши…

- Танечка, - шепчу в трубку, - Танюшенька, лисенок мой… Хочу тебя, милая моя…

Ее дыхание учащается и буквально через несколько мгновений я слышу ее сдавленный стон и вздох облегчения.

- Ох… Серенький… Ох… Бляшечки, как хорошо-то…

В трубке что-то шуршит, после чего Танька возвращается ко мне уже таким знакомым мне грудным, низким голосом и нежными интонациями.

- Ох, Сережка… Вот только услышала твой звонок, только трубку взяла, а уже вся аж раскалилась, аж взмокла как мышь… Что ж ты за змей такой…

- Сладко тебе?

- Ой, да! – она мечтательно вздыхает. – Не как по-настоящему, конечно, но под голос твой, под всю эту муру, что ты обычно несешь – так хорошо, что аж ушки заложило…

Понимаю, что это шанс, которым нужно пользоваться.

- Давай встретимся, - предлагаю я.

Она молчит, отвечает не сразу.

- Иди ты в жопу, Ланской… - тихо говорит она. - Я замужем… И Аньке твоей я обещала…

- Только скажи куда, - давлю на нее я, - я из больницы сбегу и к тебе приеду…

- Чтобы что? – Танька повышает голос. – Чтобы разочек мне присунуть… И чтобы опять свести меня с ума, заставить мечтать о несбыточном, что-то там фантазировать… А потом снова бросить и побежать за своей Анечкой?

У меня подкатывает ком к горлу…

- Я просто хочу тебя увидеть, - говорю я чуть слышно. - Просто увидеть. И поговорить. Если хочешь… Если тебе это важно… Я обещаю не коснуться тебя и пальцем…

Она молчит. Потом, сквозь шум помех, я слышу, как она вздыхает, шмыгает носом и чем-то шуршит.

- Позвони мне через три дня, - говорит наконец она. – Женька уедет в Питер, я отволоку малого к родителям, буду посвободнее чуть-чуть…

- Спасибо! Я обязательно позвоню…

- И знаешь, что… - она перебивает меня на полуслове. – Если ты и на этот раз меня обманешь и исчезнешь без следа… То не смей мне больше звонить. Никогда, понял?

Она, не дожидаясь моего ответа, бросает трубку.

А у меня перед глазами ее обнаженное тело в неверном отсвете уличных фонарей и пульсирующие в мозгу, в такт ударам сердца, слова из песни…

«Париж-Париж, сон наяву…»

 

Стою перед баскетбольным кольцом и методично, один за одним, кидаю штрафные броски. Замах. Закрут. Бросок. Попадание. Замах. Закрут. Бросок. Промах. Эффективность моих бросков процентов шестьдесят, то есть из пяти в лучшем случае попадаю три раза. Если сравнивать с нашими прыжковыми элементами, подобное соотношение успешных приземлений к срывам не годится никуда, и такой прыжок, как правило, из программы убирают. Как вычисляется результативность игрока в баскетболе я не знаю. Но думаю, что на штрафные меня тренер вряд ли бы поставил.

Бросок. Попадание…

Кроме меня на площадке никого нет. Мои ситуативные партнеры и соперники, ребята и девчонки из других сборных команд, кто выписался, кто дрыхнет после обеда, а кто просто нашел себе занятие поинтереснее. Поэтому я играюсь с мячиком в одиночестве. И жду Лизу.

Бросок. Промах…

Хорошо, что завтра приедет Леша Жигудин… Я слабо верю в то, что мне удастся узнать что-то новое, даже если он и привезет то, что я попросил. Но все равно. Нельзя оставлять ни один не закрытый вопрос. Если я уж решил во всем разобраться. И ради этого даже бросил тренировки у Осборна, перспективу сделать карьеру в профессиональном спорте и вернулся обратно…

Бросок. Промах…

На много больше надежд я возлагаю на встречу с Танькой. У нее отличная память и развитое критическое мышление. И даже если она и не обратила сразу внимания на то или иное давнее событие, брошенную кем-то фразу или внезапное появление кого-то там где этого кого-то точно не ожидали увидеть – она вспомнит. И на ее слово можно будет положиться. Главное, не позволить раньше времени эмоциям захлестнуть разум. Это касается не только ее, но и меня…

Бросок… Попадание.

- Браво!

Оборачиваюсь. Лиза стоит перед входом на площадку, облокотившись о решетку, улыбается и нарочито медленно мне аплодирует.

- Талантливый человек талантлив во всем, - весело комментирует она. - Посредственность всегда бездарна в чем-то одном.

- И к какой категории ты меня относишь? – интересуюсь у нее.

- Смешно, - кивает она, и, подойдя ближе, отбирает у меня мяч.

До кольца метров семь. В баскетболе это дистанция для трехочкового броска. Изящным движением, почти не целясь, без напряжения, Лиза замахивается и посылает мяч точно в корзину. Усмехаясь под моим обалдевшим взглядом, она не без кокетства тянет вниз молнию на своей куртке и сбрасывает ее, оставаясь в шортах, майке и кроссовках.

- Ну что, играем?

Мы играем один на один по правилам американского стритбола. Появившаяся в пятидесятых годах прошлого века, в бедных американских кварталах игра замечательно подходит для двух непрофессионалов, решивших что-то там доказать друг другу.

Первой начинает Лизель. Она медленно, с ленцой прохаживается вдоль трехочковой линии, хлопая мячом об покрытие и поглядывая на меня из-под челки. Хожу за ней как привязанный, в любую секунду готовый перехватить ее атаку или помешать броску. Наконец она решается. Обманным движением корпуса влево, она подныривает под меня с правой стороны и, прорвав мою оборону, несется к кольцу. Успеваю пихнуть ее плечом под локоть за мгновение до броска, и мяч, по кривой траектории, летит мимо. Никак не реагируя на неудачу, Лиза занимает оборонительную позицию и смотрит на меня.

Поднимаю мяч, и теперь уже я на линии трехочкового, лицом к кольцу, а Лиза энергично прыгает передо мной, мешая и толкаясь. Выбираю тактику. Повторять за ней ее же прием – глупо. Очевидно, что она к этому готова. Идти напролом – возможно, но я гораздо здоровее, выше и тяжелее, могу просто свалить ее на пол массой. Это не честно, да и покалечить можно. Все-таки это игра для удовольствия, а не гонка за результатом. Поэтому… Дожидаюсь, когда она, в очередной раз подпрыгнув и приземлившись, замирает, наклонив корпус и расставив коленки. Левой рукой кидаю мяч так, что он пролетает у нее между ног, а сам уже несусь мимо, прямо к кольцу. Лиза не успевает среагировать, и я, подхватив катящийся пупырчатый мяч почти под самым кольцом, подпрыгиваю и легко забрасываю его в корзину.

- Один – ноль, - констатирую я, протягивая ей оранжевый мяч.

- Не радуйся раньше времени, - беззлобно огрызается она, становясь на исходную…

Свой первый мяч она забрасывает, проведя как под копирку такую же комбинацию, что и в начале, справедливо рассудив, что именно этого я от нее и не буду ожидать. Поймав меня врасплох, она спокойно закидывает мяч в цель. Я же, на своей попытке, ошибаюсь и не попадаю в кольцо из вполне выигрышного положения, по собственной вине. А потом Лиза, играючи, и уже не надеясь на мое ротозейство, просто кладет трехочковый, не давая мне возможности даже руки поднять, чтобы ей хоть как-то помешать. Моя попытка – и снова ошибка. Слишком долго готовлюсь к броску и Лиза, с разворота, в последний момент кулаком выбивает мяч у меня из рук. И тут же снова заколачивает мне трехочковый, обманув ложным выпадом в сторону кольца. Короче, проигрываю я ей абсолютно и совершенно безнадежно, под конец расстроившись и слив уже в совершенно элементарных позициях. Лиза удовлетворенно улыбается, распускает свои черные волосы, которые собрала перед игрой в хвостик, и протирает влажное от выступившего пота лицо краем своей же футболки, задрав ее вверх. Замечаю, что выше безупречного, идеального пресса у Лизы под футболкой имеется миленький розовый бюстгальтер.

Лиза ловит мой взгляд и, не опуская футболки, поводит бровью.

- Что пялишься? На сиськи мои что ли не насмотрелся еще?

- Смотрю на то, что мне нравится, - отвечаю я, нехотя отворачиваясь.

Наверное, где-то месяц назад, как раз в конце сезона, Лиза снялась в просто потрясающей фотосессии для одного из мужских журналов. Фотосессия очень откровенная, практически не оставляющая поля для фантазии… Но при этом на столько артистичная и одухотворенная, что ни о какой пошлости речи даже быть не может. Естественно, мы все, особенно мужская часть нашего коллектива, изучали этот журнал с особым интересом.

- Если нравится – смотри в открытую, а не пялься исподтишка, - произносит Лиза.

Я снова поворачиваюсь к ней и с замиранием сердца наблюдаю, как она медленно, плавными движениями снимает мокрую футболку через голову. Узкий спортивный бюстгальтер туго стягивает ее грудь, придавая ей безупречную форму и визуально увеличивая. Хотя, если верить фотографиям, грудь у Лизы и без дополнительных улучшений невероятно красивая.

Не спеша, и не смущаясь, Лиза набрасывает на плечи спортивную куртку.

- Меня фотограф, когда мое портфолио делал, спрашивал, - говорит она, присаживаясь со мной рядом на лавочку, - не стыдно ли мне вот так обнажаться, не стесняюсь ли я…

- Ну а ты что?

- Ну что я. Сначала, смущалась, конечно же. Первый раз такое… Голая, перед чужим мужиком… А потом подумала, что вот уже столько лет весь мир регулярно рассматривает со всех ракурсов мой зад в трусах. Ну так пускай уже и без трусов посмотрит, жалко, что ли…

Не могу удержаться и смеюсь этой ее откровенности. Глядя на меня Лиза тоже усмехается.

- Ну правда, Сереж, все равно ведь, глядя на любую, более-менее оформившуюся девочку, из наших, нормальный среднестатистический мужик у себя дома, сидя перед телевизором, ее мысленно не раз и не два и разденет, и трахнет и с другом поделится. Это естественная реакция на задранную женскую юбку. Так о каком стеснении вообще может идти речь?

Вопрос риторический. Но, раз уж он прозвучал, я все же пытаюсь ей возразить.

- Ну, например, о стеснении перед теми, кто тебя близко знает. Ну, не на столько близко, чтобы перед ними… э-э-э… догола раздеваться. Ну вот Щедрик, к примеру, Семенов… Ну или я…

Лиза пожимает плечами.

- Ты прав. Это есть. Мне бы, честно, было бы неприятно, если бы ты при мне стал тот журнал рассматривать…

- Вот видишь…

- Но, - Лиза поднимает вверх палец, - я, вот, знаю, что ты те мои фотки видел, и знаю, что тебе понравилось. И по большому счету мне это приятно. Понимаешь? Мне приятно, когда я нравлюсь. Но неприятно, когда на меня слюни пускают. Поэтому я тебе и говорю – нравлюсь – смотри, но не подглядывай. И это к кому угодно относится. Не только к тебе или ко мне, поверь.

Я задумываюсь, и понимаю, что, наверное, Лиза права. Все мы, спортсмены, артисты – те, кто в силу своей профессии находится на виду у болельщиков и зрителей, вольно или невольно провоцируем интерес к своим персонам, не только узконаправленный – как катает, как прыгает, как играет или поет – но и в целом, как к личностям. Не случайно же интернет просто пухнет всякими сплетнями, инсайдами, домыслами и сливами о личной жизни того или иного известного человека, от том, чем он или она увлекается, с кем гуляет, чем занимается в свободное от основной деятельности время. И это естественно, уже с нашей стороны, когда такой, направленный на тебя интерес имеет позитивный вектор, что это нам нравится. Ну, смешно было бы, будь оно по-другому. Мне тоже приятно, когда меня просят оставлять автографы на моих качественных и профессиональных фотографиях, на которых я сам себе нравлюсь. Да взять хотя бы ту давнюю мою фотосессию для «ВОГ», которая мне по сей день вспоминается…

- О чем задумался, Валетик? – Лиза возвращает меня к реальности, легонько толкая плечом в плечо.

- Да вот, - говорю, - тоже вспомнил, как когда-то целый день убил на кривляния перед фотографом…

Лиза кивает и улыбается.

- Помню-помню… Мы тогда все на тебя засматривались… Все девчонки.

- Подглядывали? – ехидно скалюсь я. – Слюни пускали?

- Кто как, - она пожимает плечами. – Я – точно нет.

Лиза поджимает губы и лукаво смотрит на меня.

- Что? – удивляюсь я.

- Ты только не обижайся… - она теребит застежку на молнии. – Но я, наверное, одна из немногих наших… Короче… Никогда ты мне, Сережка, не был интересен с точки зрения секса. Ну вот вообще… Прости…

- Да ладно, - усмехаюсь я. – На что тут обижаться.

- Может быть, - Лиза задумчиво морщит лоб, - потому что ты младше, а я люблю чтобы мужчина был взрослый… Может потому что не качок, во всем такой изящный… Брутальности в тебе нет… Хотя, в целом, - она делает жест рукой, как бы описывая меня всего с головы до ног, - и умный, и чувство юмора откуда надо, и красавчик… Гриву свою особенно когда отпустил… Обожаю, когда у мужчины длинные волосы…

- Но все же?.. - подсказываю ей.

- Не-а, - она качает головой и виновато улыбается. – Ни разу. Даже фантазий нет.

- Ну и ладно, - вздыхаю я. – Тогда я не скажу тебе, что ты мне всегда нравилась. И я всегда засматривался на твои сиськи и попку… Я это сказал? – валяю дурака. – Это был не я…

Лиза смеется и, обхватив меня руками за плечи, мимолетно чмокает в щеку.

- Это максимум, Ланской. На большее даже не рассчитывай.

- Я рассчитываю на матч-реванш, - веско заявляю я, кивая на площадку. – Надо же мне куда-то невостребованную сексуальную энергию девать.

Лиза смотрит на меня с улыбкой и качает головой.

- Сережка-Сережка…

- Чего?

- Дурачок ты, - она ласково треплет меня по загривку. – Закрылся шорами, уперся в одну только Анечку свою, и не видишь, что вокруг происходит…

- А что вокруг происходит? – напрягаюсь я.

Она внимательно смотрит мне прямо в глаза, после чего, отвернувшись, поднимается и торопливо застегивает куртку.

- Ладно… Пора мне. Заболталась с тобой…

- Лиза…

- Все, Сережка, мне некогда, - быстро говорит она. - Нужно еще у кучи врачей подписаться… Пока, увидимся…

Она поворачивается с явным намерением уйти, но я уже рядом и крепко держу ее за плечи.

- Елизавета…

Осторожно, но настойчиво разворачиваю ее к себе лицом.

Она смотрит куда-то мимо меня с выражением нескрываемой досады и тоски. Ее голос тихи й и безэмоциональный, совсем не тот, задорный и веселый, что лился здесь еще минуту назад.

- Не требуй от меня ответов на вопросы, которые ты сам не в состоянии задать, - произносит она.

Я снова ощущаю себя разменной картой, которой кто-то отчаянно пытается сыграть в темную.

- Да что же это такое, в конце-то концов? – взрываюсь я. - Со всех сторон намеки, недомолвки, какие-то подозрения, интриги. Что вы все такого знаете, о чем не догадываюсь я?

Лиза смотрит на меня спокойным, изучающим взглядом.

- Что мы знаем, спрашиваешь? – говорит она. – Ну что ж… Мы знаем, что, когда упал Миша и сломал ногу, ваш Андрей Герман аккуратненько просочился в сборную страны, и сделал первый шаг к своей золотой медали в Корее. Мы знаем, что в Стокгольме Женя Семенов сорвал свой трижды насквозь стабильный тройной аксель, ты тогда еще стал чемпионом Европы… А помнишь, кто оказался в результате на втором месте? Что мы еще знаем? Знаем, что Валя Камиль-Татищева неожиданно разучилась кататься на коньках, выйдя на произвольную программу на олимпиаде, когда до победы ей оставалось всего-то спокойно и безошибочно проехать до финала. Знаем, что абсолютно зачетный, олимпийский прокат Таньки Шаховой почему-то не дотянул до первого места пары баллов, и чемпионкой стала Аня, проигравшая короткую Вале, а произвольную Тане… Мне продолжать?

На меня начинает накатывать злость.

- Продолжай, продолжай, - киваю я. – Вспомни, к примеру, Париж, где я так легко и непринужденно прилег отдохнуть на лед, что аж по сей день не могу нормально восстановиться. Почему ты об этом не вспоминаешь?

- Ну почему же не вспоминаю? – Лиза упрямо поводит головой. – И об этом, и о твоем прокате в Корее… И об оценках, твоих и Германа, которые повергли в шок всех и каждого, кто хоть как-то разбирается в фигурном катании…

Я нетерпеливо мотаю головой.

- Ну и что? О чем это все говорит? К чему ты ведешь? Что Тамкладишвили – преступница, толкает спортсменов с лестниц и подкупает судей? Так в таком случае она и меня столкнула. И Таньку, и Вальку… Что, Аня Озерова королева зла? Да ей восемнадцать лет было, она у мамы спрашивала разрешения со мной на свидание сходить… Герман что-ли антихрист? Так ему и подавно еще и шестнадцати не было, когда все это происходило… Что в итоге, Лиза?

- Не знаю! – она резко отступает, сбрасывая мои руки со своих плеч. – Не знаю… Но все это выглядит так мерзко и пахнет так противно, что невольно начинаешь озираться… На каждого.

В ее голосе сомнения. И я не упускаю случая их подогреть.

- А ты знаешь, что ваш Профессор еще за год до олимпиады недвусмысленно тянул меня к себе? Подбивал уйти от Нинель Вахтанговны, перспективы сулил небывалые…

Лиза удивленно и хмуро смотрит на меня.

- Я не знала… Правда, что ли?

- Дарю, - хмыкаю я, делая широкий жест рукой. – В твою коллекцию теорий заговора. Может пригодится…

Несколько секунд подумав, Лиза грустно качает головой.

- Сидел бы ты и дальше в своей Америке, Сереж, - говорит она глухо, - спокойнее было бы и тебе… И всем остальным.

Обезоруживающе улыбаюсь и развожу руками.

- Но я здесь. И делать нечего, придется с этим мириться.

Лиза молча кивает, вздыхает и делает движение чтобы уйти.

- Ладно… Давай…

- Но я все еще хочу матч-реванш, - не позволяю ей так просто ускользнуть я. – И ты, моя королева, не отвертишься. Иначе, - добавляю с коварной улыбкой, - я залезу к тебе в номер, когда ты будешь нежиться в ванной и займусь подглядыванием. Наделаю кучу фоток и буду вечерами на них слюни пускать…

Лиза, не удержавшись, хихикает в кулачок, а потом, снова, как раньше, улыбаясь, с лукавством смотрит на меня.

- Вот ведь дурачок… - качает головой она. – Да если хочешь – попроси, и я тебе сама таких фоток наделаю, захлебнешься.

Вихляющей походкой подхожу к ней и заглядываю в глаза.

- Хочу, - говорю со всем имеющимся обаянием в голосе. – Прошу. Сделай…

Ненавязчивым движением тяну вниз молнию ее куртки и открываю взгляду два утянутых розовым лифчиком крупненьких шарика с соблазнительной ложбинкой между ними.

Лиза со снисходительной улыбкой смотрит на меня, склонив голову.

- А волшебное слово? - произносит она негромко.

- В трусиках и без, - продолжаю наглеть я, - спереди и сзади… Пожалуйста…

Тянусь и легонько, кончиками пальцев, поглаживаю шелковистую кожу ее груди.

И тут же больно получаю по рукам. Потом, неторопливым движением, Лиза поддергивает молнию вверх, на место и, расправив волосы, направляется к выходу.

Подхватываю с пола мяч и несильно бросаю его ей вслед. Рассчитываю так, чтобы тот проскакал у ее ног и укатился в угол площадки. Но Лиза решает иначе. Остановив мяч ногой, по футбольному, она, наклонившись, берет его в руки и прямо с того места, где стоит, аккуратно и точно посылает прямо в кольцо. Попадание с центра площадки. Так не все профессионалы делают. Однако…

Смотрю на нее и восхищенно показываю ей большой палец.

- Матч реванш, - говорю я. – Возражения не принимаются.

Она молча кивает.

- И… Пришли мне фотку… - прошу. - Чтобы я мог тобой любоваться.

Лиза улыбается, поднимает глаза к небу и, вытянув руку, демонстрирует мне средний палец. Потом, передумав, прячет руки за спину и показывает мне язык.

Не зная, как перевести эту пантомиму, я удивленно развожу руки в стороны, но на это раз она окончательно поворачивается ко мне спиной и легкой трусцой убегает в сторону здания клиники.

Проскакав через всю площадку, брошенный ею мяч останавливается, ткнувшись мне в ногу…

 

========== Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…) Эпизод 3 ==========

 

Леша приезжает утром, как мы и договаривались.

- Подъем, так твою лево на, - орет он в трубку бодрым голосом.

- Привет, - сонно отвечаю ему я. – Ты где?

- Подъезжаю, - лаконично докладывает Леха.

- Не заезжай на территорию, - быстро говорю ему я. – Я выйду…

- Ну вот, - расстраивается он, - а я рассчитывал, что меня завтраком накормят, кофе угостят…

- Будет тебе и завтрак, и кофе, просто не свети машину на воротах. Там чуть дальше есть общественная парковка…

- А… - безнадежно вздыхает Леша. – Понял. Паранойя. Так бы и сказал.

- Паркуйся давай, - говорю я. – Сейчас подойду…

Добежать до него у меня займет минут пять. Спрыгиваю с кровати, в которой валялся последние полчаса, рассматривая, в который уже раз, на планшете выложенную в «Инстраграм» Лизину фотосессию, натягиваю шорты и футболку и ненавязчивой трусцой бегу сначала по лестнице, потом по дорожке через парк, за ворота через калитку и вдоль по улице по тротуару. Издалека, завидев парковку, высматриваю Лехин красный «Феррари» который он купил взамен угнанному у него давно уже «Порше» и на котором гордо рассекает по Москве, пугая прохожих ракетоподобным грохотом выхлопа. В «Лужники» он, кстати, тоже на этой своей тачке регулярно ездит, хвастаясь перед папарацци и цинично завлекая девчонок помоложе с ним покататься.

С удивлением понимаю, что на полупустой в этот ранний час асфальтированной площадке отсутствует ярко красное чудо итальянского автостроения. Зато присутствует знакомая светловолосая фигура, со свисающей к носу челкой, в светлом костюме, с унылым видом топчущаяся возле здоровенного коричневого внедорожника, с затонированными в ноль стеклами, но при этом далеко не премиального сегмента. В автомобилях я не особо разбираюсь, но «Лексус» и «Брабус» от всего остального отличить могу. Так вот, авто, у которого стоит Леша – признанный любитель шика и гламура – был точно не из дорогих.

Подбегаю к нему и, с видом неописуемого удивления, нарезаю кружок вокруг его машины.

- Вот только вот не надо ехидничать, - тут же понимает, чем дело пахнет Жигудин.

Останавливаюсь перед капотом и строю глумливую рожу.

- Ты ездишь на этом? - брезгливо тычу пальцем сначала в него, а потом в автомобиль. - Ты? На ЭТОМ?

- Между прочим, прекрасная машина, - обиженно надувается Леша. – Большая, вместительная, детям нравится… Музыку можно громко слушать…

- Ну, да… Ну, да, - с издевательской улыбкой тяну я. – А называется как?

Смотрю на шильдик на решетке радиатора, и меня начинает разбирать смех.

- «КИЛ», - читаю я. – Это что такое? Машина-убийца, что ли?

- Не «КИЛ», а «КIА», - брюзгливо поправляет меня Леша. – Между прочим, крупнейший южнокорейский автогигант…

- Ну, не знаю, - пропускаю мимо ушей его слова я. – Как по мне так «КИЛ», еще и написано почему-то по-белорусски, или по-украински… Может это у тебя запорожец, а Лех?

- А ну тебя в жопу! – взрывается наконец Леша и яростно машет на меня рукой.

Не сдерживаясь, ухохатываюсь над его реакцией… И в следующее мгновенье, ошарашенный и остолбеневший, только что не падаю от удивления, когда задняя дверь автомобиля, щелкнув открывается, и я вижу, кто сидит в салоне…

Лешка ехидно крякает, поднеся кулак ко рту.

- Ну, хоть эта реакция того стоила… - бормочет он.

- Привет, Сережка!

Она легко выпрыгивает из машины, в ореоле своих золотых волос, маленькая, тоненькая и невероятно хорошенькая.

- Ты меня еще помнишь?..

Мне все равно. Я никого больше не вижу. И плевать на весь мир. Все вокруг как на паузе…

Молча делаю к ней два шага, подхватываю на руки – какая же она невероятно легкая, почти невесомая – прижимаю к себе, что есть силы, зарываюсь лицом в ее волосы и, уже не сдерживая счастливой улыбки, целую ее шею, щеки, подбородок, губы – везде, где чувствую ее запах, и ощущаю мягкую упругость ее кожи…

- Милая, родная, хорошая, ненаглядная… маленькая моя… Сашенька…

Она охает от неожиданности, но тут же тихо смеется, обнимая меня за шею и, очевидно, наслаждаясь моим безумством.

- Ну что ты?.. Что ж ты так?.. - шепчет она, запуская ладони мне в волосы. – Неужели так соскучился?.. Позвонил бы… Я бы к тебе приехала… Ох, Сережка…

Я сжимаю в ладонях ее мягкую, круглую попку, и она просто сидит на мне верхом, как обезьянка, обхватив руками и ногами. Сколько это длится – не знаю… А сколько могло бы длиться – и подавно. Но все хорошее, рано или поздно, заканчивается.

- Кхе-кхе, - театрально покашливает стоящий в стороне Леша. – Я, конечно, ни на что не намекаю…

Метеоритом из космоса окружающая действительность тюкает меня по темечку, заставляя вернуться с небес на землю.

В последний раз ловлю поцелуем Сашенькины губы. Нехотя опускаю ее на землю, но не отпускаю ее рук из своих. И смотрю… Смотрю… В ее зеленые глаза. Удивленно распахнутые и лучащиеся радостью.

- М-да, Валет… - глубокомысленно произносит Леша. – Всего от тебя можно ожидать… Даже того, чего ожидать нельзя…

Я, наконец, прихожу в себя от неожиданности и пытаюсь собрать разбежавшиеся мысли.

- Как ты здесь оказалась? – спрашиваю я Сашку, и тут же поворачиваюсь к Леше. – Откуда у тебя… У вас?..

Лешка с ехидной ухмылкой пожимает плечами и разводит руки в стороны.

- Ну, наверное же, у нас с Александрой не романтическое путешествие. Староват я для нее, знаешь ли…

- Вот только на комплимент не напрашивайся, - я уже полностью владею собой, и иронией вполне могу ответить на Лешкин сарказм.

- Алексей Константинович вчера приехал к нам в «Лужники» на тренировку, - разрушает интригу Сашка. – Ну вот и…

- Ну вот и ты, тут как тут со своим звонком, - добавляет Леша. – Я возьми да и скажи всем, что, мол, от Валета вам вот это, - он делает ладонями что-то типа магического паса. – Привет, короче… Ну а Александра, значит…

- А я просто подошла потом, - говорит Сашка, глядя на меня, - и спросила, как можно тебя увидеть. Вот Алексей Константинович и сказал, хочешь, так вот прямо завтра и можно… Ну вот…

- Ну вот… - кивает Леша, подтверждая ее слова.

- Заговорщики, - качаю головой я. – Великие комбинаторы…

На самом деле мне очень приятно вдеть их обоих. А Сашеньку… Особенно ее… Даже не предполагал, что на столько по ней соскучился. Отгонял постоянно ненужные мысли, старался не думать о ней вообще… Ну и сработал эффект крышки, которой накрыт кипящий котел. Чем сильнее ты ее прижимаешь, тем сильнее потом пар с кипятком вырываются наружу, когда ее все же приходится приоткрыть. Сметая и ошпаривая все вокруг…

Снова привлекаю Сашку к себе и обнимаю, не нахожу в себе сил отпустить. Да что же это такое, никогда такого не было и вот опять…

Наобнимавшись под все еще удивленным взглядом Леши, мы, наконец, отлипаем друг от друга, я вспоминаю, зачем просил его приехать.

- Привез?

- Как обещал, - кивает он.

Подходим к машине, и Леша, проведя ногой под бампером, открывает автоматический багажник.

Посреди пустого и действительно, внушительного пространства, стоит большая картонная коробка.

В которой лежат мои старые, разломанные еще в Париже коньки.

Те самые…

- Тебе повезло, - комментирует Леша, - что я их в музей спорта не отдал и не продал коллекционерам… Хотя меня просили, и даже деньги хорошие предлагали.

- Что ж не продал? – спрашиваю я.

- Ну… Ты же мне их отдал, – пожимает он плечами. – Вроде как подарок на память. Кто ж подарки продает?..

Я достаю из коробки такие знакомые черные ботинки с блестящими стальными лезвиями.

- А кто купить хотел? - интересуюсь

- Да я уже и не вспомню, - хмурится Леша. – Какие-то любители барахла знаменитостей, фанаты, что ли… Какая разница?

- Не скажи… - задумчиво качаю головой я.

Беру правый ботинок и, позволив солнцу упасть на лезвие, рассматриваю зеркальную поверхность.

Сашка стоит рядом, ненавязчиво касаясь моей ноги и с любопытством смотрит на мои манипуляции.

- Ты в них что-то выиграл? – спрашивает она, щурясь.

- Чемпионат Европы в Санкт-Петербурге, - отвечаю ей я. – А на чемпионате мира в Париже свалился с акселя и чуть не убился…

Она хмурит лоб.

- Я кажется помню… - произносит она. – Точно! Помню. Я смотрела тогда по телевизору… Как раз дома лежала, болела… Боже, это ж был такой ужас, - она поднимает на меня испуганные глаза. – Тебя же тогда унесли на носилках… И на льду такое кровавое пятно было…

Я киваю и невольно сглатываю подступивший к горлу ком.

- Господи, бедный ты мой…

Сашенька обнимает меня за талию, и я чувствую, как она ежится и дрожит, словно от холода.

- Да ерунда, все нормально, - подбадриваю ее я, гладя по головке свободной рукой. – Все уже давно зажило и прошло… После этого я уже и в Стокгольме выиграл, и на олимпиаде… - хмыкаю. - Облажался…

Осматриваю ботинок в месте шнуровки. Заглядываю под язычок. И нахожу, наконец, то, что искал… Проклятье. Все-таки то, до чего я додумался в своих кошмарах и самых безумных предположениях оказалось правдой… Никто не совершенен. Кого-то совращают деньги, кого-то слава… Кто-то готов мстить… Кто-то делать пакости из зависти. Но все равно… До какой же степени подлости и низости нужно было дойти…

Переворачиваю ботинок лезвием вверх.

- Смотри, - показываю конек Сашке. – Урок по технике снаряжения сейчас тебе будет. Запоминай, повторять не стану.

- Я запоминаю, - кивает она, абсолютно серьезно воспринимая мой шутливый тон.

Леша тоже пристраивается рядом и с интересом слушает.

- Лезвие конька, - провожу пальцем по сверкающей стали, - прочное и сломать его человеческим усилием практически невозможно.

Ловлю солнечный зайчик и направляю его Сашке на лицо. Она жмурится и смешно морщит носик. Я продолжаю.

- Подошва ботинка, - глажу ладонью блестящую черную поверхность, - это может быть кожа, очень прочная, особой выделки, может быть дерево или пластик. Кожа лучше – она отлично амортизирует во время прыжков, держит тепло… Но у меня подошва из углепластика с добавлением каучука. Это позволяет максимально облегчить ботинок и обеспечивает прочность…

Ей интересно. Она с неподдельным любопытством смотрит на мои руки и слушает мой голос. Леша же рядом согласно кивает.

- Самый тонкий момент всей этой конструкции, - со вздохом продолжаю я, - какой, как ты думаешь?

- Э-э-э… Вот это. – она безошибочно тычет пальчиком в россыпь крепежных винтов.

- Правильно, молодец.

Прикосновение холодной стали приятно холодит ладонь. Так, словно я трогаю лезвие старинного меча, или самурайской катаны… С той лишь разницей, что оружие по определению призвано ранить и отбирать жизнь. Фигурные же коньки калечат нас вопреки и помимо своего прямого предназначения.

- Наши коньки все изготавливаются на заказ, вручную, сертифицированными мастерами. Это значит, что все материалы и крепежные элементы имеют многократный запас прочности и гарантию. Но от износа никто не застрахован. Поэтому коньки иногда ломаются…

Саша снова смотрит на меня.

- С тобой это произошло, да?

Я бы очень хотел кивнуть и с улыбкой сказать «да».

- Нет, - качаю головой я.

Слышу, как тяжело и безрадостно вздыхает мой друг Леша Жигудин.

- Смотри. Лезвие крепится к подошве ботинка и к каблуку через вот эти стальные пластины, которые тоже называются подошвами. Лезвие конька приварено к подошве намертво, медно-цинковым припоем, если тебе это о чем-то скажет. В подошве конька и в подошве ботинка сверлятся отверстия для крепежных винтов, шесть у носка, видишь, и четыре на каблуке. При правильном диаметре отверстий, крепежных винтов и момента затяжки проблемы практически исключены. Можно кататься и прыгать, пока естественный износ не продавит и не сломает подошву ботинка…

- Ой, а что это?..

Внимательная и умненькая, Саша уже без моих дальнейших объяснений замечает очевидное несоответствие моим словам того, что она видит.

Два крайних винта на носке буквально вывернуты внутрь, два в следующем ряду имеют явные повреждения шляпок, как будто их срезало и замяло. Спереди лезвие очевидно неплотно прилегает к ботинку, образуя заметную щель.

- Это, Санечка, называется преступление, - глухо произносит Леша.

Сашка вздрагивает и непонимающе смотрит на меня.

- Плоскогубцы есть? – интересуюсь я.

Леша достает из бокового ящика небольшие плоскогубцы с красными резиновыми ручками и протягивает мне. Я принимаюсь выкручивать изуродованные винты.

- Вообще, - продолжаю объяснять я, - такая картина не на столько уж и нереальна в обычных условиях. Винты вполне могут и сами ослабнуть от ежедневных многократных нагрузок. Поэтому перед каждым прокатом мы их тщательно проверяем и, если нужно, подтягиваем, или просим, чтобы нам помогли…

Выкручиваю первый винт на треть и киваю Леше.

- Смотри…

Берусь двумя пальцами за торчащий из подошвы кусок металла и почти без усилия, не проворачивая вытаскиваю наружу. Винт выходит практически без сопротивления.

Леша тихо, сквозь зубы, кроет матом всех и вся.

- Сереж… - Саша нервно теребит меня за край футболки. – Это же неправильно. Так же не должно быть, да?

- Не должно, - киваю я. – Более того, очевидно, что кто-то специально выкрутил этот винт, рассверлил отверстие на больший диаметр на две трети глубины и снова вернул винт на место. Чтобы все выглядело нормально. Чтобы я, проверяя коньки перед стартом, не заподозрил неладного… Но чтобы гарантированно грохнулся на втором или третьем прыжке, когда усилие приземления выдерет винт из оставшейся трети крепежа. Кстати, так и получилось. Я сделал аксель на шестиминутной разминке перед началом выступлений. И все было хорошо. Ну а на самом прокате…

Сашенька, не веря качает головой.

- Ну-ка, дай-ка…

Леша забирает у меня из рук ботинок и плоскогубцы. Ковыряет второй винт и, так же как я перед ним, с легкостью извлекает его из подошвы.

- Остальные можно не трогать, они нормальные, - говорю я. – Это видно по характеру повреждения…

- Да и заметно было бы, - кивает он головой. – И времени ушло бы больше…

- Ну да, верно…

- Какой ужас, - шепчет Сашка. – Так получается, что это падение тебе… Подстроили?

- Когда только успели, - качает головой Леша. – Ты ж все время был либо в коньках, либо…

- А вот и нет, - щелкаю пальцами я.– Как раз за несколько часов до старта я фигово выглядел, чувствовал себя не ахти, и Нинель погнала меня вместо тренировки на массаж. Коньки я тогда оставил в раздевалке, и не было меня около часа…

Жигудин отмахивается.

- Не серьезно. В раздевалке куча ботинок. Каждый свои знает, но найти чьи-то постороннему…

Я кладу руку ему на плечо и заставляю замолчать.

- Ты сказал, - говорю я, кивая на мой изуродованный ботинок, - что вот так выглядит преступление.

- Ну, да, сказал… - кивает Леша.

- А теперь я покажу тебе, друг мой, как выглядит предательство.

И с этими словами я отворачиваю язычок ботинка так, чтобы его изнаночная сторона оказалась у нас на виду. Сашка вытягивает шею, чтобы тоже видеть то, что уже обнаружил несколько минут назад я.

На белой тканевой подкладке, тусклым пятном отчетливо выделяется нарисованный жирный, красный крест.

- Ах ты ж черт… - бормочет Леша. – Я сразу и не заметил.

- Я тоже, - киваю я. – Но тот, кто знал, что и где искать, явно нашел все, что хотел…

Сашка протягивает руку и трогает ткань пальцем.

- Это… Фломастер?

- Губная помада, - я качаю головой. – Прошло больше трех лет, она выцвела и стерлась… Но я помню в тот день, когда шнуровался, обратил внимание, что у меня на пальцах какая-то красная мазня. Принюхался – запах приятный. Ну я и подумал, что где-то влез в помаду… Все же время с девчонками рядом… А оказывается я просто когда надевал ботинок пальцем метку задел и испачкался…

Я словно заново переживаю события трехлетней давности. Яркие образы тех далеких дней встают у меня перед глазами. И от реальности всего происшедшего у меня мороз пробирает по коже.

- Ты знаешь, кто это сделал?

Леша в сердцах швыряет искалеченный ботинок обратно в коробку.

- Знаю, - киваю я. – Точнее, знаю, кто помадой рисовал. А вот, кто надоумил, и кто сверлил, если это не одно лицо, могу пока только догадываться.

Леша прячет плоскогубцы на место и, проведя ногой под бампером, закрывает багажник.

- Можешь быть уверен, Серега, мы этого так не оставим, - хмуро заявляет он. – Я сегодня же поговорю с Тихоновой. Да вот прямо сейчас ее наберу…

- Не надо, Леш… - я останавливаю его руку, которая уже потянулась в карман пиджака за телефоном. – Не надо. Дело давнее. Расследования не было. Мы ничего не докажем…

- Но ведь это… Не по понятиям, - без тени шутки произносит он. – В приличном обществе за такое…

- Позволь мне самому решить, как поступить с теми, кто меня предал, и кто меня покалечил, – спокойно говорю я. – Поверь мне, у меня было очень много времени, чтобы все обдумать и понять, кто, как и зачем натворил много разных вещей. И если бы ты, по какой угодно причине, не привез бы мне сегодня мои ботинки, это ничего бы не изменило – я и так уже все знал, просто хотел убедиться…

Леха смотрит на меня скептически. Но потом пожимает плечами.

- Ты поумнел, Валет…

- Я думал, что ты это заметил еще в Пусане…

Он усмехается. Потом кивает.

- Твоя правда. Что ж… Тебе решать, что делать дальше. Но помни, что мы, ты знаешь, я, Тихонова, всегда готовы прийти на помощь.

- Знаю… - эхом отзываюсь я.

Молчавшая до этого Сашка неожиданно подает голос.

- Это ваше фигурное катание… Боже мой, какой ужас!..

- Добро пожаловать в реальный мир, девочка, - разводит руками Леша.

- Реальный мир… - она смотрит на него со страхом, потом переводит взгляд на меня. – Тебя ведь могли… Убить. Ты же мог вообще не встать с койки…

- Мог, - киваю я. – Но встал же…

- Кошмар. И ты так спокойно об этом говоришь…

- Ничего не изменится от того, что я буду кидаться на стену и валяться в истерике, - я стараюсь быть убедительным. – Понимаешь, у нас, в нашем спорте, очень много амбиций, много зависти… Много левых денег и людей, желающих этими деньгами распоряжаться. Я выбрался из той передряги. Живой и почти невредимый. Мои друзья, настоящие друзья, - взгляд в сторону Леши, - пускай против моей воли и обманом, все же спрятали меня на два года далеко от всех потрясений. Но те, кто желали мне зла еще не ушли на пенсию. И моя задача выйти в этой схватке победителем, а не жертвой. А для этого мне нужно вести себя спокойно и благоразумно. Месть, раз уж на то пошло, блюдо холодное, и подавать его нужно соответственно…

Леша усмехается этим моим словам, согласно кивает. Сашенька же смотрит с ужасом и восхищением.

- Ты ненормальный, Ланской… Вы все сумасшедшие… Господи, с кем я связалась?..

Я снова обнимаю ее, прижимаю к себе и вдыхаю аромат ее волос.

- Ты связалась с красивым спортом, с профессионалами своего дела и с замечательной компанией. Поверь мне…

Она всхлипывает, и я пытаюсь заглянуть ей в лицо. Из зеленых, всегда таких веселых колдовских глаз катятся слезы.

- Я не хочу, - она дергает носом и пытается отвернуться. – Не хочу… Чтобы…

- Чтобы что?

- Чтобы с тобой… Опять… Что-то случилось…

- Ну что ты… Сашенька …

Она заходится в рыданиях, и я, как большая нянька, баюкаю и качаю ее в своих объятьях. Как маленькую девочку. Как расстроенного ребенка… А обалдевший от всего происходящего Леша Жигудин, схватившись за голову, уходит от нас на противоположный конец парковки.

Минут пять мы тратим на то, чтобы все успокоились, пришли в себя и вытерли всю излишнюю влагу с лиц.

- Я обещал вам завтрак и кофе, - напоминаю я.

В нашем больничном кафе с едой не очень. Но какими-то блинчиками с какой-то начинкой нас угощают. И даже варят неплохой кофе. Сашка уже не стесняясь то держит меня за руку, то проводит ладонью по моему лицу и волосам, ловя мой взгляд и нервно улыбаясь. Наконец, когда Леша, извинившись, отходит к окну поговорить по телефону, ее прорывает.

Буквально десятком слов, нескольким короткими фразами Саша вываливает мне на голову такое, в сравнении с чем все мои проблемы, беды и интриги кажутся ничего не значащей детской забавой. Она говорит быстро, не давая мне опомниться, не позволяя себя перебить…

Наконец, выговорившись, она замолкает и отворачивается, нервно теребя лежащий на блюдце неиспользованный пакетик сахара.

Я не знаю, что сказать. У меня нет слов… Остались только пустота и злость. И отвратительное чувство собственного бессилия.

Просто обнимаю ее, притягиваю к себе и глажу по волосам, по спине, по рукам…

- Все будет хорошо, - шепчу я. – Слышишь?

- Конечно будет, - она вымученно улыбается. – Конечно…

- А твой… молодой человек, - запинаясь интересуюсь я. – Он вообще…

Сашка смеется, склонив головку на бок и снова лукаво поглядывая на меня.

- Да нет никакого молодого человека, - говорит она весело. – Нет и не было… Это я так тогда сказала, чтобы не выглядеть перед тобой совсем уже… дурочкой доступной…

Что ж… Еще один квадратик пазла, в который складывается жизнь. Моя и тех, кто меня окружает. Еще одна история… С неправильным концом.

Я закрываю глаза, и у меня перехватывает дыхание. И я едва сдерживаюсь, чтобы не выпустить из себя рвущийся наружу крик злости и боли.

- Ну что ты?.. Что ты?.. – Сашенька снова гладит меня по щеке. – Не реагируй так. А то я начну жалеть, что тебе рассказала…

- Это неправильно… - шепчу я. – Так не должно быть… Не должно…

- Вся наша жизнь, если присмотреться, неправильная, - вздыхает она. – Но другой у нас нет… Вот я… Обещала-обещала себе не сметь в тебя влюбляться, заставляла-заставляла забыть, выбросить тебя из головы… И вот, пожалуйста. Не получилось ничего…

- Сашенька, - мой голос предательски дрожит.

- Но ты, хотя бы, не повторяй за мной, дурой, моих ошибок, - она смотрит на меня своими лучащимися глазами и улыбается, как в тот раз, той самой улыбкой. – Девочка у тебя очаровательная, Аня, да?

- Да…

- Вы такие красивые, когда вместе… Так смотрите друг на друга… Люби ее. Она этого достойна. Хотя бы потому что столько ради тебя вынесла и вытерпела…

- Ты все знаешь…

- Многое… Не спрашивай откуда, все равно не скажу.

Внезапно на меня накатывает прозрение.

- Сколько тебе лет, Сашенька?

Она усмехается и со вздохом кивает головой.

- Догадался?

- Почти…

- Двадцать восемь, Сережка… Двадцать восемь.

Шесть лет… Она старше на шесть лет…

- Лерка! – хлопаю себя по лбу.

Саша улыбается.

- С Масленниковой мы два года за одной партой просидели, пока я в последнем классе окончательно в спорт не ушла…

- Вот значит откуда… Она же знает меня с детства, как облупленного… Ее мама – мой первый тренер по фигурке…

Саша смеется, очаровательно краснеет, на мгновение прячет лицо в ладонях, но тут же отбрасывает стеснение.

- Ну… Да. – кивает она. – Я ж после того первого занятия, когда с тобой познакомилась… Просто замучила ее вопросами, что за мальчик, кто такой?.. Лерка еще потешалась надо мной. Говорит, окстись, дура, куда тебе влюбляться, голову терять на старости лет…

- Ты выглядишь на двадцать, - качаю головой я. – Я был уверен, что ты младше… Или такая, как я…

- Разочарован? – она вызывающе смотрит на меня.

- Ну что ты. Напротив. Скорее… Очарован.

Мы смотрим друг на друга, и наши взгляды встречаются, наши руки сплетаются, наши губы тянутся к невольному, запретному, но такому желанному и сладкому поцелую…

- Не надо… - Саша отстраняется в последний момент, и я снова зарываюсь лицом в ее золотую гриву. – Не делай мне… еще больнее…

Мы просто сидим, обнявшись, и я глажу ее худенькие плечи. Она кажется такой маленькой и хрупкой, что я невольно боюсь задушить ее в объятьях, или не дай бог что-то ей сломать. Леша Жигудин ходит в дальнем конце зала со своим телефоном у уха, периодически поглядывая на нас невеселым взглядом.

- Что мне для тебя сделать, Сашенька? – шепчу я.

Она грустно вздыхает.

- А что тут сделаешь, мой хороший? Ничего… Хотя… - Она снова смотрит на меня с лукавым прищуром. – Выиграйте с Леркой для меня «Ледниковый». Я буду смотреть вас по телевизору…

- Но ты же еще…

- Мне придется уйти, ты же понимаешь, - грустно произносит она. – Две-три программы, максимум… Роман Сергеевич, конечно будет в ярости…

Мое решение созревает мгновенно.

- Я тоже уйду, - резко говорю я. – за тобой следом… А Рома… Рома пускай с Леркой катается. Будем смотреть их по телевизору… Вместе…

Саша тихо смеется, положив голову мне на плечо. И шепчет мне на ухо тихо и ласково.

- Маленький, глупый мальчик… Мой любимый мальчик…

И от этих ее слов, от интонаций и от всего навалившегося, мне хочется рыдать, выть, рвать все вокруг и кусаться…

Провожаю их до парковки. И на этот раз идем молча, каждый погруженный в свои мысли.

У машины Леша наспех жмет мне руку и тут же усаживается за руль, деликатно уткнувшись в свой телефон. Мой дорогой и единственный друг…

Обнимаю Сашеньку, и мы просто молча стоим, затаив дыхание, и не имея никаких сил расстаться. Неужели вот это и есть та самая любовь с первого взгляда? Которая нечаянно нагрянет, когда ее совсем… Я понимаю теперь, что это не просто может быть – обязано случаться у людей один единственный раз в жизни. Потому что каждый раз испытывать такое. Боль, обида, страсть, разочарование, желание, экстаз, снова боль… Какая нервная система это выдержит? Тем более, если за многократной болью, рано или поздно наступает неизбежная потеря…

- Мне пора, - шепчет Саша.

- Еще секунду, - прошу ее я.

Она снова тихо смеется. Смотрит на меня. Приподнимается на носочки, кладет руки мне на плечи… И мы долго-долго, сладко и страстно целуемся, забыв обо всем, и наплевав на все запреты.

Почему же сейчас?.. Почему не раньше… Где сидит этот клерк, который управляет нашими судьбами, определяя, кому, когда и что в жизни предопределено? Покажите, и я приду в его контору и разнесу там все к чертям…

- Дождись меня…

- Конечно…

- Меня выпишут через неделю, может раньше… Я сразу же приеду…

Она улыбается.

- Лучше позвони, вдруг я буду занята?

- Просто дождись меня, - умоляющим голосом снова прошу я. – Чтобы я был рядом…

- Хорошо, - просто соглашается она. – Я буду тебя ждать…

- Обещаешь?

- Обещаю…

Я подсаживаю ее в Лешин высоченный внедорожник и аккуратно захлопываю дверь. Стекло тут же ползет вниз и она, высунувшись, снова позволяет мне прикоснуться к ее манящим, влажным губам.

- Скучай по мне, - шепчет она на прощание. – Будешь скучать?

Я киваю, отступая от машины.

- Буду! Даю слово…

Взревев двигателем, и подняв тучу пыли, машина срывается с места и уносится прочь, оставляя меня в одиночестве и в совершеннейшем раздрае. Я выяснил то, что хотел и убедился в том, в чем был уверен. Я получил признание в любви от женщины, на столько желанной и прекрасной, что в это трудно поверить… И в тоже время, угроза неотвратимо надвигающейся беды мрачной тучей нависла над нашими головами. И сделать с этим ничего нельзя… Когда теряешь веру и остаешься без надежды, на что еще можно рассчитывать?

Я дал Сашеньке слово, что буду по ней скучать…

Она пообещала, что дождется меня…

Я свое обещание выполнил. А вот она не смогла…

 

На этот раз трубка поднимается практически сразу.

- Приветики!..

- Не понял, - с места в карьер наглею я. – Ты что, мелодию моего звонка сменила?

Танька хихикает, кокетливо и ехидно.

- А что, нельзя?

- Нет конечно! – валяю дурака по полной. - Это ж наше с тобой самое яркое воспоминание. Последний, мать его, раз…

- Ой, опять ты про это… - она раздраженно вздыхает. - Ланской, давай ты со мной будешь общаться после того, как вы с Анечкой покувыркаетесь, а не до, а? Может поспокойнее станешь…

- Но мне же нужно было уложиться я в норматив на этот раз, - оправдываюсь я. - А то снова бы началось, там забыл, здесь обманул…

Танька стонет в трубку, то ли от раздражения, то ли от удовольствия.

- Господи, Ланской, как ты мне надоел. Ну ты специально мне на нервы действуешь?

- Конечно. Тебе же только это во мне и нравится. То, что я тебя постоянно в тонусе держу. Как вибратор…

- Вот же ж дурак, - смеется Танька. – Ну за что ты мне такой сдался, ума не приложу…

- Э-э-э… А где сейчас твоя правая ладошка?

- Так, иди в баню, герой-любовник, - понижает голос Танька. – Я между прочим у родителей…

- Когда это нам мешало?

- Да тебе вообще никогда ничего не мешает, - взрывается она. – Сказала, отстань…

- Ну хорошо, хорошо… - примирительно говорю я.

- То-то же… Хорошо, - она сменяет гнев на милость, - ты правда хотел встретиться, или это была очередная блажь?

- И хотел, и хочу, и встретиться, и вообще, - продолжаю дурачиться я.

Я знаю, что она улыбается. И что ее возбуждает такое мое ерничество. Наши старые воспоминания и привычки…

- Ладно, - ее голос звучит как когда-то, низко, мягко и невероятно сексуально, - где ты там обретаешься сейчас? В этой нашей клинике?..

- В ней самой. И тут очень скучно… Не кому под юбку заглянуть…

- Не сомневаюсь, - усмехается Танька. – Минут через сорок подъеду за тобой. Позвоню… Ты хоть телефон на звук включи, а то знаю я тебя…

- Уже включил, огонек ты мой… - журчу я. - Жду тебя с нарастающим нетерпением.

- Давай… Жди… Нетерпеливый ты наш…

Она отключается, и я спокойно кладу телефон на стол перед собой. За сорок минут мне нужно четко и ясно понять, что я хочу сказать моей любимой рыжей подружке, и что бы мне хотелось услышать от нее в ответ…

Мне невтерпеж. И я, переодевшись в цивильное, встречаю ее за воротами госпиталя. Ее машину я узнаю сразу же – такой же белый БМВ, как у Ани… И как у меня, наверное…

Она подъезжает, останавливается, но я не спешу садиться. Медленно прогуливаюсь перед капотом, заглядываю через лобовое стекло и киваю ей, выйди, мол. Она открывает дверь и выбирается наружу.

Я не видел ее больше двух лет.

Инстаграм и Ютьюб не в счет – там все неправда. Правда – это лишь то, что перед твоими глазами. И та правда, которую вижу я мне очень нравится.

Танька почти не изменилась. В отличие от прибавивших в весе и добравших женственности Анечки и Валентины, она осталась такой же поджарой и спортивной, как будто и не бросала спорт, и не носила в себе своего с Женькой ребенка. Но при этом, она выглядит невероятно стильно и привлекательно в платьице с широкой юбкой, по моде пятидесятых годов прошлого века, в босоножках на высокой танкетке и с неизменной рыжей гривой, разметавшейся кудрями по плечам. Огненная ведьма…

Не могу скрыть восхищения. Красивая. Что уж там…

Подхожу и… Жестом фокусника достаю руку из-за спины и протягиваю ей огромную ярко-алую розу на длинном стебле, за которой едва успел метнуться в отведенное мне Танькой время, в ожидании ее приезда.

- Боже, какая прелесть, - с удивлением и восхищением хлопает в ладоши рыжая.

Без дальнейших церемоний, обнимаю ее за талию и, притянув к себе, целую в губы. Немного дольше, чем того требовали бы приличия в данном случае…

- Ох ты ж… - Танька легонько отпихивает меня от себя. – Не заводи меня, как человека прошу…

- Ах, прости-прости, - отступаю я от нее, - ты замужем, я все время забываю…

Она не обращает внимания на мою иронию, а держит цветок на вытянутой руке, рассматривая и любуясь.

- Я уже забыла, когда мне в последний раз мужчины цветы дарили, - сетует она.

- Так то такие у тебя мужчины, - не упускаю случая съехидничать я.

Танька бросает на меня укоризненный взгляд, качает головой и картинно вздыхает.

- Садись уже, поехали… Змей…

Забираюсь на пассажирское сидение, и без тени смущения наблюдаю, как Танька высоко, к самым бедрам, задирает свою шикарную юбку, чтобы не мешала жать на педали. При этом обнажая почти полностью свои великолепные, стройные ноги. По всей видимости, мой взгляд уж слишком откровенен. Потому что Танька вдруг смущается и краснеет.

- Ну как, - негромко интересуется она, - есть у меня еще чем тебя… восхитить?

Я кладу руку ей на бедро и поддергиваю юбку еще немного выше. Мне открываются прозрачные белые трусики, под которыми, окружая вожделенный, сладкий розовый бугорок, кокетливо золотится рыженький пушистый ореол. Провожу ладонью, медленно, ласково поглаживая кончиками пальцев мягкую, алебастровую кожу и тонкую ткань.

Таня прикрывает глаза, закусывает нижнюю губу и сводит ножки, сжимая мою руку.

- Не возбуждай меня, Серенький, - шепчет она прерывистым голосом, - прекрати, слышишь?.. Пожалей если не меня… О-ох… так хоть бедного Семенова пожалей… Ой-и.. Который тебе и в подметки не годится… Ой, божечки… Да не убирай ты руку!.. Только не останавливайся!.. Ох ты ж, господи…

Прижав к груди левую ладонь, а другой вцепившись в мою руку, Танька, мелко вздрагивая и выгибаясь, спринтерским темпом достигает кульминации удовольствия. Я не спешу, и свободной рукой ласково глажу ее лицо и шею. Ее кожа влажная. Плата за полученную радость. Как же все-таки я скучаю по этой рыжей стерве, по ее этой грубой откровенности, этим ее бурными оргазмам, ее дикой красоте и ее любви… Танька умела любить… Да… И дарила мне свою любовь без меры, и без оглядки… Но я когда-то давно отказался от этого ее подарка…

Танька несколько раз глубоко вздыхает, приходя в себя. Смотрит на меня затуманенным взглядом с блуждающей улыбкой на губах.

- Отпусти меня, Серенький, - просит она. – Отпусти, потому что я снова сейчас захочу… И ты будешь мусолить меня до утра, пока я лужицей перед тобой не растекусь… От-пус-ти…

Она выпускает из своего манящего плена мою руку. И, бесстыже улыбаясь и покусывая кончик наманикюренного ноготка, позволяет мне еще несколько мгновений наслаждаться видом своих раздвинутых ножек.

- Нравлюсь? – спрашивает она меня. – Все еще нравлюсь? Хоть немножко?..

- Рыжуля ты моя, - говорю ей с улыбкой. – Ты не просто нравишься, ты околдовываешь… Был бы я здесь, если бы ты мне не нравилась?..

Танька удовлетворенно кивает, жмурится от удовольствия и, усаживаясь ровно, расправляет юбку.

- Попробуем все же уехать отсюда, - бормочет она все с той же легкомысленной улыбкой. – А расхерачимся в аварии если, так, зато, хоть будет за что вспомнить этот день…

- Не надо аварии, - на всякий случай подаю голос я. – У меня еще планы на эту жизнь…

Танька поворачивает ко мне голову, поводит бровью и, вытянув руку, кладет свою ладонь мне между ног.

- Как же я скучаю, Серенький, - произносит она. – Если бы ты только мог себе представить…

Представить у меня получается практически сразу, и рыжая зараза, тут же это почувствовав, удовлетворено скалится.

- Погнали наши городских! – объявляет она, хватаясь обеими руками за руль и поддавая машине газу.

М-да. Если считать бабулю Андрея Германа, то теперь у меня есть два знакомых водителя, с которыми мне очень страшно ездить.

Танька ведет машину уверенно, но на мой взгляд слишком быстро, с визгом покрышек влетая в повороты и пугая ревом выхлопа зазевавшихся пешеходов. И очевидно получает удовольствие от езды. Снова, какой разительный контраст. Методичная, скрупулёзная Анечка, ездящая как по учебнику, с соблюдением всех правил и не превышая скорости, и вот эта вот рыжая бестия, не удосужившаяся даже пристегнуться, спасибо хоть на светофорах притормаживает…

Когда-то, я разрывался между ними обеими…

Я наслаждался Аниным спокойствием, размеренной ласковостью и предсказуемым, контролируемым счастьем, которое мы делили с ней на двоих поровну, тщательно следя, чтобы ни один из нас не оставался обделенным. И тут же с головой окунался в омут неконтролируемой, вулканической страсти, анигиляционный поток безумия и чувственности, которым фонтанировала Танька, иногда, за просто так одаривая меня неземным наслаждением, а иногда, как сегодня, беря все себе, и не делясь ничем взамен… Мы заполняли друг друга без остатка, и дополняли недостающие кусочки мозаики, если кто-то в этом нуждался. Но однажды, я встал перед нелегким выбором. Внезапно, девочки повзрослели, чувственность и страсть отступили, под неумолимым напором женского начала, диктовавшего свои условия и выдвигавшего новые требования к отношениям. Развлечения на троих, детское запретное баловство и сексуальные игры, перестали приносить удовлетворение, взамен порождая ревность, зависть и обиды… И в нелегкой дилемме выбора между спокойной, размеренной, любовью и безумной, испепеляющей страстью я выбрал покой… Была ли это ошибка? Нужно ли было направить свой выбор в другую сторону? Я задаю себе этот вопрос постоянно. И не нахожу правильного ответа. Любое решение представляется правильным – неверным было бы лишь его отсутствие. Но с тех пор я ощущаю себя наполовину опустошенным. Телом, с которого сорвали половину мяса, и украсили цветами с одной стороны, обнажив голые кости с другой… Вместе с кусочками моего разорванного в клочья сердца…

- О чем задумался? – спрашивает Таня мягким, низким голосом.

Она все же накинула ремень, по мере того, как мы приближались к центральным районам. И теперь он откровенно вжимался в ее тело, крепко обнимая талию и вызывающе подчеркивая соблазнительные округлости груди.

- Да так, - вяло машу рукой, - ни о чем…

Танька вздыхает, усмехается и качает головой.

- Я тоже об этом «ни о чем» часто думаю, - произносит она. – Даже, может быть слишком часто…

Наши души родственны. Иногда, мы читаем мысли друг друга. Поэтому я ничуть не удивлен ее словам, и прекрасно понимаю, что говорим мы об одном и том же.

- Как и я, - киваю.

- Кто знает, - пожимает плечами она, - может и стоило мне тогда не слезы горючие лить, а побороться за тебя… И отобрать… У Анечки…

Качаю головой. Я знаю ответ. Но подсказывать его ей нет ни желания, ни смысла.

- Ты счастлива, Танюша? – спрашиваю ее.

Она улыбается, поводя головой и сбрасывая со лба рыжую прядь.

- Я очень люблю Женьку, - говорит она. - И он меня тоже… Обожает просто. На руках носит…

Я усмехаюсь, представив себе картину.

- Правда, носит, - кивает Танька. – Он же здоровый как бык… Данечку тоже любит безумно… Нашего мелкого…

- Я знаю…

- Откуда? – она удивлена, но быстро все понимает. – Ну да… Вахавна… Она, как всегда, в курсе всего.

Я не уточняю, что о подробностях ее жизни с Женькой я знаю в основном от Леши Жигудина, хотя бы потому что с Нинель последние два года почти не общался. Но это не важно…

- Бабушки-дедушки тоже в малом души не чают… Моя мама Семенова, кстати, обожает, говорит, слава богу нашелся такой, что эту бешенную утихомирил. Меня, то есть…

Я смотрю на ее красивый профиль, на такие милые, любимые, родные с детства черты лица. И чувствую, как у меня рвется что-то внутри. Медленно… По маленькому кусочку. Со страшной, нечеловеческой болью…

- Танюш, - снова спрашиваю я, ты… Счастлива?

«Скажи «да», - мысленно прошу я, - ну скажи «да»! Бог, сделай так, чтобы она сказала «да». Я приму это, и буду жить дальше… И никогда больше не потревожу ее спокойствие, и ее душу… И не сделаю того, что должен сделать, но это мелочь, ерунда, в сравнении с ее жизнью, счастливой жизнью, с любимым человеком… Только пусть она скажет «да»!..»

Она бросает на меня быстрый взгляд и ничего мне не отвечает…

Притерев машину к тротуару, Танька глушит двигатель и с облегченным вздохом отстегивает ремень.

- Фу-ф-ф, что-то толстая я стала, - поглаживает она себя по идеальному, плоскому животу.

- Не говори глупостей, - тут же встреваю я, - ты в прекрасной форме.

- Набрала, набрала, - не соглашается она, качая головой. – Почти килограмм…

Для нас это очень много, и я понимающе киваю. Без тени иронии.

- Ты как на счет мороженного с кофе? – интересуется она, кивая на нарядную витрину одной из самых роскошных кондитерских, рядом с которой мы припарковались.

- Э-э-э… - неуверенно тяну я. – Мороженное точно нельзя, но кофе буду… Несладкий.

- Ну, а мне можно все, - она подхватывает подаренную мною розу, - так что…

Она вопросительно смотрит на меня. Я мгновение соображаю…

- Боже, - хлопаю себя по лбу, - я идиот, прости…

Быстро выскакиваю из машины, обхожу спереди, дергаю ручку и, протянув ладонь, галантно помогаю Таньке выбраться. Она светится от удовольствия, и, не выпуская мою руку, чмокает меня в губы.

- Кто ж тебя обходительности с девушками научит, кроме меня, - ехидно нашептывает мне она…

Сидим за столиком у окна. Пьянящий аромат кофе. И аппетитнейшие шарики крем-брюле в большой пиале перед Таней, так и просятся, чтобы их попробовали…

На нас смотрят. Сидящие в зале пары, некоторые с детьми. Даже девчонки за барной стойкой. Наверное, выглядим мы необычно и… экстравагантно.

- Мы в центре внимания, - говорю я Таньке. – Какое забытое чувство…

Она мельком оглядывается.

- Не мы, а ты, - пожимает плечами она. – В основном же бабы вокруг. И все пялятся…

С усмешкой качаю головой.

- Злюка ты…

Танька слизывает каплю мороженного с ложечки и хитро ухмыляется.

- А что не так-то? Охрененно красивый парень заходит в заведение с… Пусть даже с очень симпатичной девчонкой. На кого, по-твоему, сделают стойку все женщины вокруг?

- На тебя, между прочим, мужики тоже глазеют, аж рты поразевали, - констатирую я.

- Просто я умею себя подать. Если постараюсь. Тут ножку выставлю, там сиськами качну, улыбнусь… - она тычет в меня ложечкой. - А у тебя это все без усилий получается, от природы… Осанка, походка, глаза, волосы… У-ух-х-х… Как мне снова захотелось-то, аж взмокла вся…

Танька заливается румянцем и блудливым, с поволокой, взглядом зыркает на меня.

Я развожу руками.

- В машине? В туалете? Прямо на этом столе – выбирай, я весь твой на сегодня.

В моем хамстве прямой вызов, и Танька понимает это. Мы достаточно давно друг друга знаем, чтобы не обращать внимание на форму. Она не ответила на мой прямой вопрос. И я делаю ей недвусмысленное предложение. Которое она может либо принять, либо…

- Даже не мечтай, Ланской, - хохочет она. – Я конечно, ценю твое внимание, но… Нет. Жди пока разведусь. А там посмотрим. Кстати, почти прошло. Одного твоего наглого взгляда хватило…

Девки на баре хихикают и перешептываются. Молодые мамашки что-то внушают своим чадам, кивая в нашу сторону. Ну а девушки, пришедшие не одни, с недовольным видом одергивают своих спутников, слишком уж заинтересованно разглядывающих наш столик.

Отпиваю горячий кофе с удовольствием смакуя аромат. Танька наслаждается мороженным и поглаживает пальчиками стебель розы, которую, по нашей просьбе, поставили в вазу на столе.

И в очередной раз доказывает, что мы – почти что единое целое. Хоть и разорванное пополам, но с одинаковыми мыслями и страстями.

- Расскажешь, кто она? – интересуется рыжая, рассматривая что-то в окне.

- Ты этого хочешь?

- Ну мне же не все равно, с кем там шляется мой любимый мальчик…

Сама того не подозревая, Таня вызывает в моей голове воспоминание, от которого мне становится больно. Но я не подаю вида.

- Посмотри в интернете, Александра Миссель, - говорю я.

- Вау, селебрети? – Танька выуживает из складок платья маленькую сумочку-клач и достает телефон. – Растешь над собой…

- Да нет, спортсменка… Легкая атлетика. Мы вместе у Авера на «Ледниковом» катаем…

Танька с интересом утыкается в экран телефона. И я замечаю, как она снова краснеет.

- А-а-а… Ну да… Понятно… - кивает она. – То есть типаж ты не меняешь…

- Ты не представляешь, как вы похожи, - честно говорю я. – Когда в первый раз ее увидел, аж сердце екнуло, подумал, ну неужели ты… Потом-то, когда познакомились понятно стало, что это только внешнее сходство, да и старше она прилично…

- Какая она, расскажи, - просит Танька.

- Мягкая, нежная, ласковая такая…

- Любит тебя?

- Скорее влюбилась, - качаю головой. – Увлеклась. Все еще под впечатлением… Я учил ее коньки надевать, «елочку» показал…

Танька улыбается, водя пальчиком по экрану и рассматривая Сашины фотографии. На некоторых фотках из Инстаграма, которые Сашка выкладывала сама, эпизоды наших тренировок в «Лужниках», на которых есть и я… Когда она только успела столько нащелкать?.. Мы с Авером, о чем-то беседуем, сидя вдвоем на лавочке. Мы с Лерой и Ромой, смеемся… Я в профиль, опустив голову, что-то рассматриваю на льду… Снова я, смотрю вверх… Мы с Сашкой вдвоем, посреди льда, стоим, улыбаемся в камеру… Это селфи я помню…

- Какая она милая, - произносит Таня. – И с таким обожанием на тебя смотрит… Ох, Сережка… Везет же тебе…

Усмехаюсь. Киваю. Глупо отрицать, что я не вижу или, что мне неприятно Сашкино ко мне отношение.

- Ну а в сексе она как? – без стеснения интересуется Танька.

Развожу руками и молча, с грустной улыбкой встречаю ее удивленный взгляд.

- В смысле? - поднимает брови она. – Вообще? Ни разу? До сих пор?

Отрицательно качаю головой на все ее вопросы. Танька озадаченно смотрит на меня.

- А когда… Э-э-э… Планируете?

- Никогда, - просто говорю я.

И в ответ на ее недоуменный взгляд, объясняю то, от чего у меня уже несколько дней саднят и ноют сердце и душа.

- О, господи… - Танька подносит ладони к лицу, с ужасом и жалостью глядя на меня. – О, господи… Но ведь это как-то можно?..

- Диагноз, увы окончательный. Да и все симптомы на лицо. Часто болеет, похудела очень сильно, синяки по всему телу, кровь носом бывает идет… Мы договорились, что как только я выпишусь, мы сразу же едем в клинику ложиться на терапию… Будем подключать наши связи. Жигудина попрошу. Надо будет – к Шубе на поклон пойду… Может Вахавна кого-то из своих американцев подгонит, тоже, чтобы посмотрели…

- Да уж, Серенький… - качает головой Танька. – Не было у тебя в жизни романтики и печали – теперь и того и другого имеешь, сполна…

Развожу руки в стороны, киваю.

- Как есть…

Таня еще несколько минут смотрит Сашкины фотки и грустно вздыхает.

- Господи, хорошенькая ж такая… Как жалко…

Допиваю остывший кофе, собираю волю в кулак и, сосчитав про себя до десяти, приступаю к допросу.

- Танюш, - начинаю ласково. – А ты не хочешь мне ничего рассказать?

Танька отрывается от экрана и хмуро смотрит на меня.

- Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала? – спрашивает она.

- Ну, может есть у тебя какой-нибудь секрет… - я не свожу с нее взгляда. – Которым бы ты хотела со мной поделиться…

Под ее напряженным взглядом, я медленно придвигаю к себе ее клач. Она не делает попытки меня остановить, явно не понимая пока, чего я от нее добиваюсь. Открываю сумочку, достаю золотистый флакон губной помады.

Вижу, как по ее лицу пробегает тень.

Выкручиваю столбик ярко красной массы и безжалостно провожу по лежащей на столе белой салфетке жирную, блестящую линию. Потом рисую еще одну, такую же, под углом перечеркивая первую. Пододвигаю свой импрессионистский рисунок Таньке и рядом ставлю флакон с обезображенной помадой.

Вы когда-нибудь обращали внимание, как бледнеют очень белокожие люди? Их кожа становится серо-желтого оттенка, как пергамент.

Танька бледнеет как покойник. На лице, на шее, на руках. Даже губы из розовых становятся серыми. Как на черно-белой фотографии. Только волосы по прежнему полыхают и обжигают огнем.

Смотрю на нее со всем возможным спокойствием и дружелюбием. Мне не нужна истерика или покаяние. Мне нужен мой враг…

- Прости меня пожалуйста, - бесцветно, еле слышно шелестит Танька. И мне кажется, что даже ее голос смертельно побледнел. – Сереженька, любимый мой, родненький, прости… Я дура, дура была… Не думала совсем… Я не хотела… Не хотела, чтобы так…

Она начинает заходиться в истерике, задыхаясь как астматик…

Все-таки ничего не могу с собой поделать…

Когда-то мой лучший и единственный друг Леша Жигудин, смеясь, упрекнул меня, что стоя на эшафоте я буду защищать и отстаивать невиновность женщины, даже если она же меня на этот эшафот определила. Как трагически и чудовищно оказался тогда прав мой умный и такой прозорливый друг…

Поднимаюсь, перетаскиваю стул, сажусь рядом с Танькой. Беру одной рукой ее ладони – холодные как лед – другой обнимаю за плечи и привлекаю к себе. Она вздрагивает, как будто я ударил ее кнутом.

- Любимый мой, единственный мой, Прости… Прости…

Крупные слезы ручьем катятся из ее глаз. Все тело сотрясает нервная дрожь.

У меня тисками щемит сердце… Нет. Так не годится. Пошло все к черту…

Я люблю ее. И всегда любил. Больше всех остальных. Моя первая и единственная. Да, единственная, потому что других с нею по сей день сравниваю. И ищу в каждой ее черты, ее жесты, хочу слышать ее голос и чувствовать ее запах и вкус… Я не могу видеть ее слезы. Мне физически больно, когда ей плохо. И, черт побери, если цена правды, которая мне так нужна, это слезы вот этой вот рыжей стервы, роднее и любимей которой у меня в жизни нет, так плевать я хотел на эту правду…

- Успокойся…

Я прижимаю ее к себе, вдыхаю мой любимый запах, целую родное, ненаглядное лицо, ловя губами соленые капельки на щеках и в уголках рта.

- Только не плачь… - шепчу ей. - Не смей… Я прошу… Я лучше еще десять раз убьюсь об этот проклятый лед, только не плачь… Что было, то прошло… Забудь… Прости меня… Я все равно всегда буду любить только тебя… Хоть ты нож мне в сердце воткни… Хоть Семенову своему сто детей нарожай…

На нас все еще смотрят… Кто с любопытством, кто с осуждением. Больше женщины, конечно же. Да и сюжет ведь ясен, что гадать? Красивую девочку обидел наглый, бессовестный тип, а теперь, вот, сидит, прощенья просит… Все мужики сво…

Знали бы вы, на сколько вы недалеки от истины…

Я привожу Таньку в чувство, как могу. Обнимаю, глажу, целую… Говорю ей всякую чепуху… И в конце концов, она успокаивается, и даже высыхают последние слезы в ее ведьмовских глазах… И даже какое-то подобие улыбки брезжит на губах, которые уже не пепельные, а снова розовые и пухлые… Я знаю вкус этих губ, и помню неземное блаженство от мягкости их прикосновения к каждой клеточке моего тела…

Она не плачет. Сидит, крепко обвив мою шею правой рукой, левой ладонью вцепившись в мою грудь. Словно боится, что я куда-то убегу. Куда ж я от нее убегу-то теперь?

- Я расскажу все… - шепчет она. – Видит бог, я не хотела, не желала такого финала…

- Забудь, пошло оно все к черту…

- Нет, - она мотает огненной головкой. – Я хочу, чтобы ты знал… Я столько лет… Держала это в себе. И смотрела тебе в глаза… Как последняя дрянь… И так боялась, что если ты узнаешь… Ведь не ударишь, не обматеришь, слова не скажешь… А посмотришь так, как ты умеешь, как на пустое место и никогда… - она понижает голос до шепота, так, словно говорит о чем-то страшном и ужасном, - никогда… больше… ко мне… не притронешься… Я чуть было не рассказала тебе все еще тогда, когда мы сидели и слушали Кар-Мен… Потом, когда ты бинтовал мне ноги после проката… В тебе было столько любви, столько заботы… И я испугалась, что ты меня бросишь… Опять бросишь… Это так больно, так невыносимо больно, когда ты… меня… бросаешь…

Ее изумрудные глаза снова блестят от готовых пролиться из них слез, и я опять целую и обнимаю ее, только бы успокоить, только бы не причинить очередную щемящую боль…

Мы снова сидим друг напротив друга, и перед нами свежий, дымящийся кофе, принесенный задорными девчонками-официантками. И Таня, наконец, рассказывает мне то, что я хочу, и одновременно боюсь услышать.

- Все начиналось как игра. Как детская игра, глупая и дурацкая. Он объявился у меня в «Телеграмме», представился поклонником, фанатом… При чем, пролез на мой собственный номер, не на паблик-канал… Обычно я от таких избавляюсь, но он очень просился, обещал вести себя прилично, не донимать… Сказал, что мечта у него, мол, лично поздравлять меня с моими победами, чтобы я, типа, знала, что от него… Вот… Ну я его и не забанила. Пускай, думаю, остается, в качестве комнатной собачки…

Таня подносит чашку ко рту и делает маленький глоток кофе. Я, тем временем, задаю уточняющий вопрос.

- А он не сказал, как узнал твой номер? И вообще, не тяни интригу, сразу скажи мне, кто он, понятно же, что кто-то из знакомых, просто шифровался под фаната… И номер знал наверняка. Но оправдание же должен был придумать.

Таня кивает каждой моей фразе, соглашаясь.

- Кто он я не знаю. Честно, прости… Ну… Ладно. Сам убедись…

Она достает свой телефон и кладет передо мной. Новые технологии. Двадцать первый век. Ничего нельзя скрыть…

- Вот смотри… - она открывает «Телеграмм». – Он писал мне под ником «Джокер»… Вот…

Она находит переписку, открывает и кладет передо мной. И правда, «Джокер». На аватарке знакомая разрисованная рожа из известного фильма. Номер абонента… Интересно…

- Видела его номер? - спрашиваю.

- Да, - кивает Таня. – Потом даже пробить пыталась, на кого зарегистрирован, когда… Когда все закончилось… Но это «Евроселл», специально для Евросоюза, карточки не именные, можно хоть десяток таких купить – попользовался и выкинул…

- Понятно…

Смотрю с ее разрешения переписку. Действительно. Все начиналось довольно безобидно. «Ты мне нравишься», «Я твой поклонник». «Я старше и не хочу тебя смущать» - ого! «Просто позволь с тобой иногда общаться»… Ага, вот. «Я буду каждую твою победу присылать тебе поздравления. А ты будешь знать, что это я. И мне будет приятно»… Сука… Хрен старый… Цветочки-букетики, веселые картинки… Но никакой пошлости, нужно признать… Но…

- А это что?

Танька смотрит на экран.

- А… Это у него начался второй этап… Ухаживаний… Как я это назвала. Он начал присылать мне твои фотографии. При чем не просто твои… Ты смотри, смотри…

Листаю ленту… Ах ты ж мерзавец… Сволочь…

«Привет! Вот увидел нечаянно… А я думал, он твой парень…»

И ниже – фотография, на которой я запечатлен вдвоем с Катькой Асторной… Когда мы в Екатеринбурге на улице случайно столкнулись… При чеммомент выбран самый, что называется, пикантный. Я обнимаю ее, а она, улыбающаяся, гладит меня ладонью по щеке…

- Это было на чемпионате в Екатеринбурге. То есть получается за несколько месяцев до Санкт-Петербурга, и почти за полгода до…

- Да, - кивает Таня. – Примерно в то время все и началось.

Значит он уже тогда все задумал. И морочил ей голову, подготавливая… Гадина…

Смотрю ниже. Под фотографией Танькин ответ.

«Он не мой парень. Мы друзья. Прекрати это!» И сердитый смайлик.

- Он прекратил?

- На некоторое время. Совершенно нормально поздравил меня со вторым местом, вон, видишь, и с попаданием в сборную… И пропал. Ровно до Санкт-Петербурга…

В ленте Танькиной переписки с «Джокером» пробел на полтора месяца. А потом снова…

«Желаю успеха на Европе», «Питер классный город, будет время сходи в Мариинку»… И тут же, после всего этого… «Он не стоит твоих слез. Улыбнись. Ты лучшая!» И фотография, как мы с Анечкой целуемся перед входом в ледовый дворец… И моя рука бесстыдно запущена к ней под юбку… Ах ты ж… Смотрю дальше и вижу странную фразу от «Джокера»: «Не нужно так. Нервы дороже. А ты все равно самая-самая»

- Тут был твой ответ, который ты потом удалила? - спрашиваю я.

Танька слегка краснеет, отворачивается и молча кивает.

- Что-то типа, «ненавижу этого козла», да?

- Почти, – она невесело усмехается и смотрит мне в глаза. – Там было «Ненавижу эту стерву»… О тебе я никогда бы такого не сказала… Хотя, вот это вот, - она кивает на экран, - было как раз незадолго после того, как ты тогда ко мне приезжал расставаться… И довел меня до такой истерики, что мне неотложку вызывали… Не знали, почему я, как раненная собака, мечусь по дому, вою, реву, ору и на всех бросаюсь…

Я вспоминаю, как все это было… И какой скотиной я был… И мне физически больно от угрызений совести… Жаль, сделанного не вернешь…

- Зря я тогда это написала… - качает головой Таня. – Поняла потом, что подставилась, но поздно было. Да и не подозревала, что так все обернется…

- После этого он взялся за тебя всерьез?

- Ну… Стал активнее. Вот смотри… Ну это такое, бла-бла-бла. Комплименты, цветочки… Вот. Снова вы с Анькой вдвоем. Вот, стоите обнявшись… Вот целуетесь… А вот мы с тобой вдвоем… Я тут какая-то замученная…

- Ты понимаешь, что снять это мог только кто-то из наших? – я поднимаю на нее глаза. – Со зрительских мест такой ракурс не получится…

Таня качает головой.

- Фотографию могли стащить из Инстаграмма, из Фейсбука… Купить у папарацци, в конце концов… Их же там море бродило…

Я обреченно вздыхаю. Она права. К сожалению…

- Можно дальше? – спрашиваю.

- Можно, - усмехается Танька. – Дальше начинается самое интересное. Третий акт трагедии. Под названием «Крыша, прощай»…

Листаю ленту. Там ровно одно фото. И Текст. Но фото… Это не укладывается ни в какую голову… Как это умудрились снять – вопрос второго плана.

За что?

- Я когда это увидела, - произносит Таня, - меня как убило током. Выжгло изнутри всю… Ну ладно, Анька… Столько лет вместе трахались, к ней я привыкла и… любила по-своему. Ну Катьку я бы еще поняла… Она к тебе всегда неровно дышала. Но… Это…

На фото голый я и рядом со мной голая Валька. Снято в массажном кабинете в Париже. Но снято так, что не видно, что мы голые только по пояс. А у Вальки еще такое мечтательное и блаженное выражение лица, что не остается сомнений в том, чем мы можем заниматься…

- Помнишь тогда, в Париже, - продолжает Таня, - Вахавна как раз прогнала тебя с тренировки… А накануне ночью мы с тобой…

- Конечно помню… Все было так… Волшебно.

- Мне тогда показалось, что что-то начало возвращаться. Что еще есть хоть маленький, но шанс… Глупо, конечно… Но я была такая… Окрыленная… И тут, тебя, значит, выгоняют, я докатываю свою разминку, беру телефон, чтобы музыку свою найти и вижу… Вот это. Меня тогда перемкнуло… Такая злоба на тебя взяла… То есть ночью ты со мной, и снова любовь, и такое все обалденно страстное, а сегодня ты уже малолетку так охаживаешь, что она аж светится вся от счастья… Еще и этот масла в огонь подлил…

«Он плюет тебе в душу». «Любить этого мерзавца – себя не уважать». «Он должен быть наказан», - читаю я откровенную манипуляцию умного негодяя по отношению к обиженной девочке.

«Я его убью», - коротко и зло пишет Танька. Но это явно не в планах «Джокера».

«Лучше его унизить, - провоцирует он. – Ты знаешь, где его коньки?»

«В раздевалке.»

«Покажи мне их. Я пристрою ему там тухлое яйцо. Будет знать…»

«Ты что, здесь?»

«Нет. Но я знаю, кого попросить.»

Пролистываю ленту до конца. Больше сообщений нет. Последним идет фотография. Отосланная Танькой Джокеру. На ней мои коньки. Стоят на полу в раздевалке, рядом с такими же чужими. На правом отвернут язычок. На внутренне стороне прокладки отчетливо виден жирно нарисованный ярко-красный крест…

Танька берет мою руку и прижимает к своей щеке.

- Я такая дура… - шепчет она. – Хоть бы ты меня избил или обругал… А то от твоих утешений чувствую себя еще гаже…

Я улыбаюсь и глажу ее по лицу. Иногда просто нужно правильно утешать…

- Что было потом, - тихо спрашиваю я.

- Потом… Потом ты разбился. А я поняла, что натворила… И испугалась. И мне до сих пор страшно. Он-то больше мне не писал. Но я же знаю, что он где-то здесь, ходит рядом, дышит, смеется… Потому и не рассказала никому… Да и кому рассказывать? Вахавне? Так она меня за тебя в порошок сотрет. А кому еще?..

Я достаю свой телефон и набираю номер Джокера. Странно… Этот номер в памяти есть. Но это значит, всего лишь, что мне с него когда-то звонили. Но я не знаю, кто это был. В адресной книге этого номера нет. А что если…

Достаю свой второй телефон, с номером, который знают только самые доверенные люди. Нинель, Леха… Анечка. Снова набираю номер Джокера и нажимаю вызов.

И как бы мне хотелось, чтобы в ответ трубку тут же сняли, и я услышал бы какой-нибудь знакомый, жизнерадостный и удивленный голос: «Алло! Я слушаю! Говорите…»

Как бы не так…

- Этот номер не обслуживается… The number you have dialed is out of service…

Танька привозит меня на Пресненскую набережную и останавливает машину у перехода. Раз уж я сбежал сегодня из больницы, то хорошо бы зайти домой и взять кое-какие вещи. И вообще посмотреть, как там и что… А обратно можно вернуться к ужину на такси…

- Ты теперь здесь живешь? Не у Нинель Вахтанговны?

- Теперь здесь…

Танька разглядывает через лобовое стекло высоченную башню, сияющую в закатном солнце своими стеклянными гранями.

Я нерешительно барабаню пальцами по подлокотнику двери.

- Хочешь… приглашу тебя на… еще одну чашку кофе? - запинаясь спрашиваю я.

Таня улыбается и опускает глаза.

- Ты же знаешь, чего я на самом деле хочу… - произносит она.

У меня перехватывает дыхание, но Танька понимает мое молчание неправильно.

- После всего, что ты узнал… - качает головой она. – Неужели я все же тебе опротивела? Стала отвратительной?

Я качаю головой.

Как может быть отвратительной женщина, которую боготворишь и жаждешь всю без остатка, которая в ответ так любит, что в приступе ревности готова тебя убить?

- Ты счастлива с Женькой, Танюш? – снова спрашиваю я.

Она все понимает. До последнего взгляда. До последнего вздоха. До того самого безнадежного ощущения ужаса и отчаяния, от необходимости сделать выбор, в конце которого всегда боль, разочарование и тоска по несбывшейся мечте. Она понимает теперь, через что пришлось пройти мне…

Таня сидит, прижав ладони к лицу. Не плачет. Просто, как приговоренный к казни, смиряется со своей участью. Потому что ее выбор, как и мой, был сделан заранее и не нами…

- Я обещала Анечке… - шепчет она. – Обещала… Что у нее… У вас с ней… Не будет из-за меня проблем. Я поклялась ей здоровьем сына…

Таня опускает руки и сухим изумрудным взглядом смотрит мне прямо в душу.

- Я счастлива с Женькой, Серенький, - произносит она коротко и решительно. – Прости, но кофе мне сегодня больше не хочется…

Вот и все… Свалившийся с души камень больно придавил мою ногу…

Вылезаю из машины, захлопываю дверь и, помахав рукой моей рыжей мечте, делаю несколько шагов в сторону дома.

- Сережка!..

Оборачиваюсь.

Она стоит у водительской двери… Такая желанная, такая близкая. Самая любимая на свете…

Проклиная себя, свою жизнь и весь белый свет, несусь к ней, хватаю в объятья, покрываю поцелуями ее глаза и губы, зарываюсь ладонями и лицом в ее рыжие локоны. И мир замирает. Потому что в эти мгновения мы прощаемся навсегда с нашей любовью…

А на фоне белого капота ее автомобиля, в лобовом стекле, ярким пятном отражается подаренная мною алая роза…

 

- Ланской, руки твои на выезде почему плетьми висят? Едешь – болтаешься. Что это такое? Да не горбись ты, выпрями спину! Бурлаки на Волге какие-то… Резче, резче заход… Давай, пошел… Так… Опять криво-косо… Я не знаю просто… Сюда ко мне едь…

Нинель раздраженно швыряет перед собой какие-то бумажки и яростно, поджав губы, смотрит, как я качусь в ее сторону.

Прекрасно ее понимаю. Самому тошно…

- Объясни, пожалуйста, что происходит, - ее глаза буравят меня насквозь. – Ты вообще здесь? Или витаешь где-то… Простейшие элементы выполняешь на отвяжись, как будто тебя тут заставляют силой. В чем дело, я могу узнать? Ты в состоянии нормально работать, или тебя, как маленького, упрашивать нужно?

Мелко трясу головой, вытираю лоб салфеткой.

- Извините… - говорю. – Я сейчас соберусь и все сделаю…

Она внимательно смотрит на меня, потом качает головой и отворачивается.

- Соберись и сделай, - произносит она. – Весь комплекс элементов с самого начала. Давай. И без ошибок, пожалуйста.

Разворачиваюсь и еду на исходную. И тут же снова мысленно улетаю…

Меня выписывают с позитивным диагнозом, но выдают кучу рекомендаций, как тренироваться, какие нагрузки предпочтительны, а какие нежелательны. Главное, что, по мнению врачей, в операции на суставе необходимости нет, а значит сезон для меня не потерян. Это здорово…

Пишу Нинель. Ей первой…

«У меня все ок. Операция отменяется. С тебя контрольные, как договаривались.»

Она отвечает тут же.

«Позвони Озеровой. Имей, блядь, совесть. Она извелась вся.»

Как всегда, на фоне бремени страстей человеческих страдают самые любимые и беззащитные…

Набираю Анечку…

- Алло! Господи, как ты там?

- Здравствуй…

- Ланской, скотина, у тебя совесть есть? Только посмей мне сказать, что ты не смертельно болен…

- У меня все нормально. Жить буду…

- Слава богу… Как же я тебя ненавижу…

- Аннушка, фея моя…

- Иди к черту… Гад… - она всхлипывает. - О господи… Любимый мой, родной мой… Серенький… У меня уже слез не осталось…

- Прости… Я и правда скотина… Но тут столько всего… Приезжай сегодня вечером. Мне так нужно с тобой поговорить…

- Ты узнал?..

- Да… Почти… Все объясню дома… Танька все рассказала…

Аня нервно хмыкает.

- Но вы… не…

- Нет… Анечка, нет… Она помнит, что дала тебе слово… И я… На этот раз я… устоял…

- Ну ладно… - она облегченно вздыхает. - Я приеду…

Мне так и не удалось уговорить ее переехать ко мне жить… Она с готовностью остается со мной на ночь… Мы любим друг друга страстно и без остатка… Но утром она всегда уходит. Как будто не только не исключая, но нарочно оставляя возможность передумать. Себе… И мне.

И я понимаю, что ее волосы на полу, ее сохнущие кружевные трусики на вешалке и ее зубная щетка в стакане – это всего лишь иллюзия, имитация счастья, мечта, которой пока еще не суждено сбыться…

Простое задание. Все зубцовые квады. Тулуп, лутц, флип. С короткими перебежками между ними. Потом реберные – сальхов, риттбергер. Без каскадов. И аксель пока не трогаем. Но эти… Их просто нужно сделать… А для этого нужно хоть немного сосредоточиться…

Не получается…

Пытаюсь дозвониться Сашеньке. Ее телефон вне зоны доступа. Уже второй день… И я не нахожу себе места от беспокойства. Лерка тоже, как назло, не берет трубку. Что же делать… Дергать Макса или Авера не хочется… Остается только…

Со звоном и хрустом приземляю четверной тулуп и чисто выезжаю с раскинутыми в стороны руками и дотянутым левым носком. Нинель должна быть довольна. Дальше сложнее… Лутц. С переменой ноги. Зато Анька классно умеет его делать… Научилась…

Левую ногу перед правой… Внешнее ребро… Замах руками и, одновременно, правым зубцом упираюсь в лед. Толчок…

Господи. Что с тобой могло случиться, почему ты не отвечаешь?.. Только дождись меня… Боже, прошу тебя, не дай ей… Только дождись… Я не переживу, если… Только живи… Бог, забери меня, возьми меня, только бы она жила, только бы…

Приземляю чисто. Ребро… Выезд… Руки в стороны…

Теперь флип…

Со стороны похоже на лутц, только на внутреннем ребре…

- Ланской, ко мне подъедь…

Голос Нинель несется над поверхностью льда.

Не могу сдержаться. Слезы градом катятся из глаз. Утираю их ладонями…

- Сережа, в чем дело? – Нинель прячет озабоченность за маской раздражения.

- Извините…

- Да что случилось, черт побери?..

Я шепчу, еле слышно, чтобы услышала только она.

- Мама, мамочка, прости… У тебя есть телефон Ромы Домнина?

Она озадаченно смотрит на меня.

- Допустим…

- Позвони ему, пожалуйста…

Она соглашается сразу же. Понимает, что просто так я бы не просил…

- Ну… Ладно…

Не спуская с меня подозрительного взгляда, она проводит пальцем по экрану своего телефона и подносит аппарат к уху. Стою у бортика, нервно подергиваясь.

- Ромочка… Да… Ну я, кто же еще?.. Здравствуй, дорогой… Нормально, нормально… - Нинель натянуто улыбается. – Тут с тобой кое-кто пообщаться очень хочет… Да-да, он самый… Даю…

Она протягивает мне свой телефон, сопровождая свои движения ледяным взглядом.

- Роман Сергеевич, здравствуйте, - выдавливаю из себя я.

- Привет, Сережа… Чем обязан?..

- Роман Сергеевич, - пренебрегая вежливостью сразу беру быка за рога я, - не знаете случайно, где Саша Миссель?

- Э-э-э…

- Я никак не могу ей дозвониться… Извините, что приходится вас беспокоить…

- Сереж… - он перебивает меня усталым, нервным голосом. – Ты только не психуй…

- Что-что, простите?..

- Она в Склифе… Ей стало плохо на тренировке… Она… Потеряла сознание. Мы вызвали скорую…

У меня падает сердце и перехватывает дыхание.

- Когда?.. – сипло выдавливаю из себя я.

- Позавчера вечером.

Как раз тогда, когда я встречался с Танькой.

Рома осторожно, как сапер через минное поле, проводит меня сквозь неизбежное.

- Сереж, ты в курсе, что у нее лейкоз?

- В курсе… - тихо произношу я. – Я сейчас к ней в Склиф поеду…

- Там Масленникова с ней сидит безвылазно… Ты только спокойно, без истерик, понял?

- Спасибо, Роман Сергеевич…

- Давай, держитесь…

Возвращаю телефон Нинель. Похоже, вид у меня не очень, потому что она без наводящих вопросов просто предлагает.

- Поехать с тобой?

- Да… - бормочу, - если можешь… С моей… одной знакомой… беда…

- По дороге расскажешь, - она делает знак Артуру и Муракову. – Иди переодевайся…

Знакомого Ренджровера больше нет. Теперь Нинель ездит на представительском Майбахе с водителем. Положение самого звездного тренера самого популярного и золотоносного вида спорта страны позволяет и обязывает. Поэтому запихиваемся вдвоем на задний ряд и тонем в атмосфере мягкой, вентилируемой кожи, дорогого парфюма и ненавязчивой фоновой музыки.

Она поворачивает голову и вопросительно смотрит на меня.

- На Сухаревку, - мрачно говорю я.

- Большая Сухаревская, к Склифосовскому, - уточняет Нинель для водителя.

Автомобиль вальяжно отваливает от тротуара.

Несемся по знакомым с детства улицам Москвы, из нашего Коньково в центр, по Профсоюзной и Садовому кольцу. И я, не дожидаясь вопросов, рассказываю Нинель все про Сашу. О том, как мы познакомились, как я, расфантазировавшись, увидел в ней отражение моей Таньки, как с дуру произвел на нее не совсем то впечатление, которое следовало бы, и как сам, уже разглядев ее настоящую, просто не смог устоять перед ее привлекательностью и такой искренней симпатией… Без лишних деталей, рассказываю, как они с Лешей Жигудиным приезжали ко мне в больницу, и как Саша призналась мне, что больна, и шансов на жизнь у нее почти нет. Нинель умнее и деликатнее Таньки, поэтому не задает нескромных вопросов. Но я говорю все, как есть, потому что должен.

- У нас не было и не будет… ничего… Понимаешь? Но мне она так нравится… И мне ее так невыносимо жаль…

- Ну послушай… - Нинель старается успокоить меня и мыслить логически, на что я сейчас не способен в принципе. – Давай ты не паникуй раньше времени. Сейчас все лечат. Было бы время. И деньги…

- Ты сможешь, если понадобиться, увезти ее в Штаты? К дяде Мише…

Дядя Миша Фишман, или Майкл Фишер, бывший муж Нинель и отец Фионы, моей сводной сестры, занимался в Америке серьезным медицинским бизнесом, был человеком со связями и влиянием. Брайан Осборн очень ценил знакомство с ним, и часто обращался за помощью для своих спортсменов.

Нинель протягивает руку и, зарывшись ладонью в мои волосы, влечет меня к себе.

- Не гони гусей, биджо (мальчик (груз.)), - произносит она. – Давай послушаем, что нам доктора скажут, да?

С ней не поспоришь…

Первый влетаю в большую светлую палату, куда нас направляют узнавшие и обалдевшие от нашего приезда девчонки на ресепшн. Наблюдаю картину, в равной степени обезоруживающую и сбивающую с толку.

В кресле у окна, с планшетом на коленях, вытянув босые ноги дремлет Лерка. На ней простенький желтый сарафан, а темные волосы забраны в два легкомысленных хвостика. Вид совершенно домашний и милый.

На большой больничной кровати, в обнимку с подушкой, скрестив ноги по-турецки сидит Сашка и, смотрит висящий на стене телевизор. Рыжая ее грива, всегда буйно разбросанная по плечам, сейчас аккуратно собрана в толстую косу, на лице ни грамма косметики, что придает ей совсем уж вид малолетки-подростка. На ней белая короткая маечка, скорее топик, едва прикрывающий высокую упругую грудь, и такие же трусики, тонкие, едва угадывающиеся за красивыми линиями длинных, стройных ног. Выглядит невероятно соблазнительно, лампово-тепло… Правда бледная очень.

Стоит мне войти, обе девчонки синхронно поворачивают головы в мою сторону…

Лерка усмехается и весело хихикает в кулачок.

Сашенькины глаза сначала округляются от изумления, но тут же удивление сменяется радостью и она, счастливо улыбаясь, отбрасывает подушку и тянет ко мне руки.

Быстро подхожу к ней, обнимаю, прижимаю к себе и вдыхаю запах ее волос.

- Мой милый, мой любимый, мой хороший… - шепчет Сашенька, обвивая руками мою шею. - Мой прекрасный, волшебный маленький принц…

Я сглатываю комок в горле и молча глажу ее по голове, по плечам, по спине.

- Привет, Лера…

Нинель бесшумно входит следом за мной.

- Здравствуйте, Нинель Вахтанговна.

Сашка выглядывает из-за меня, и, охнув, прижимает ладони к лицу, так что остаются видны только ее сияющие зеленые глаза.

- Это… Вы!

Ее взгляд странно бегает, и я, повернувшись к Нинель, понимаю причину.

Она стоит в трех шагах, у стены, в эффектном, дорогом брючном костюме, с распущенными по плечам длинными белокурыми локонами и с тонкой улыбкой наблюдает за нами своими огромными карими глазами.

Рядом с ней, на большом экране телевизора… она же. Такая же эффектная, безумно красивая, но строга я и сосредоточенная, внимательно следит за тем, как на льду рассекаю и прыгаю я. Справа и слева от нее неизменные Клей с Мураковым, на заднем плане мелькает голова Андрюхи Германа и широкий, накачанный торс Женьки Семенова…

И только сейчас я понимаю, что из динамиков, на минимуме громкости, едва слышно доносится музыка. Моя музыка. Под которую я столько всего сделал и пережил…

Нинель бросает взгляд на экран, на мгновение задерживает внимание и, повернувшись ко мне, кивает.

- Стокгольм, - говорит она.

- Показательные, - я невольно повторяю за экранным собой движение перед прыжком. – Премьера нашего Ведьмака…

Сашенька берет мою ладонь в свою и смотрит с восхищением.

- Ты там такой, такой… - она подыскивает слово. – Такой нечеловечески красивый…

Первый и последний раз я танцевал «Ведьмака» на официальных соревнованиях в гриме и в костюме в Стокгольме, на заключительном гала-концерте чемпионата Европы. Того самого, предолимпийского… На экране, во всех подробностях демонстрируется мой короткий камзол, кожаные брюки, пластиковая имитация меча в заплечных ножнах… И я сам, с распущенной шевелюрой, выбеленными до седины прядями и подведенными глазами и бровями. Образ, к которому меня готовили хореографы и тренеры несколько предолимпийских лет…

Нинель улыбается, глядя на меня и на Сашку.

- Ну, познакомь же нас, Ланской, - говорит она. - Потом уже на себя налюбуешься.

Я снова обнимаю Сашеньку.

- Саша Миссель, - произношу я и протягиваю руку в сторону Нинель. – А это - моя мама…

 

Стоим с Леркой и Нинель в коридоре, куда нас выгнали медсестры, перед приходом Сашиного врача. На Лерку я злюсь.

- Что, нельзя было мне позвонить? Или написать? Совести у тебя нет…

- Ни совести, ни связи, - кивая, даже не пытается оправдаться она. – Не веришь – сам посмотри.

Нинель, которая стоит, уткнувшись в телефон, молча кивает и показывает мне экран.

- Мертвая зона. Ни интернета, ни сети.

Я таких объяснений не принимаю.

- Ну, на улицу же ты могла выйти?

Лерка возмущенно взрывается.

- Слушай, мне, как-то вообще не до тебя было, ни вчера, ни сегодня… К тому же…

Она замолкает, прикусив губу.

- Что еще? – настораживаюсь я.

- Саша сама не хотела, чтобы ты сюда приезжал и видел ее… в таком состоянии, – она поворачивается к Нинель. – Тёть Нин, спасибо, что приехали с ним. Тут только его истерик не хватало…

- Потому и приехала, - вздыхает Нинель. – И увезу. И, будь покойна, больше сюда его не пущу, пусть хоть на стенку лезет.

- Спасибо…

- Да ну вас к черту, - зло отмахиваюсь от них обеих я.

Лерка продолжает нудить.

- А не хочешь узнать, что с Сашкой-то случилось?

Качаю головой.

- Я в курсе. Мне Домнин все рассказал…

- Рома поднял ее в высокую поддержку, - объясняет Лера на вопросительный взгляд Нинель, - покрутил, снял, поставил на лед, а у нее кровь фонтаном из носа, изо рта… Она глаза закатила, хлоп – и в обморок. Едва поймали. Вид был такой, словно ее об лед головой приложили.

- Ох ты ж, господи, - качает головой Нинель.

- Пока не в себе была, бредила, только и повторяла, Сереженька, Сереженька… А в себя пришла, так первое что сказала мне, чтобы я не вздумала тебе, дураку, звонить…

Из палаты появляются врач и медсестра. Я тут же дергаюсь в их сторону, но Лерка ловит мня за руку.

- Может не надо, Сереж?..

- Отстань… - я сбрасываю ее ладонь, но тут же, устыдившись, обнимаю за плечи. – Прости. Ты умница. А я, ты права, дурак. Но… - я понижаю голос до шепота, чтобы слышала только она. – Я не прощу себе, если не проведу с ней по максимуму времени… которое нам осталось.

Лерка смотрит мне в глаза, качает головой, и показывает взглядом в сторону двери…

Она сидит посреди кровати, в той же позе, что я ее оставил, скрестив по-турецки ножки и глядя в телевизор. На экране знакомые лица – Аня, Таня, я, Нинель… Все остальные. Какая-то нарезка из Ютьюба наших соревнований и интервью. Что-то давнее. Кадры из Санкт-Петербурга, из Парижа… Странно, я такого старья уже и не вспомню…

Сашенька смотрит на меня и на ее лице снова улыбка.

- Попросила Лерку, - кивает она на экран, - так она накачала мне целую флешку твоих выступлений… Вот сижу смотрю с утра до вечера…

Я опускаюсь на колени перед ее кроватью, и она с готовностью подбирается к краю, свешивая ножки и, как тогда в «Лужниках», ставя ступни мне на бедра. Только тогда она была несколько более одета…

Глажу ее мускулистые, загорелые ноги. Наклоняюсь, целую внутренние поверхности ее бедер. Она вздрагивает, смотрит на меня испуганно. Но тут же, словно преодолев психологический барьер, расслабляется, прикрывает глаза и кончиком языка облизывает свои пересохшие, почти бесцветные губки.

Не произнося ни слова, стягиваю с нее трусики – она не возражает и не сопротивляется. И уже сама сбрасывает через голову свою маечку, являя мне себя абсолютно обнаженным совершенством.

- Смотри на меня… - шепчет она. – Видишь, какая я? Смотри на меня везде… Трогай меня…

Она широко раздвигает ножки, и я любуюсь ее филигранным, нежным, сочащимся желанием женским естеством.

Глажу ее безупречное, прекрасное тело. Провожу ладонями по плечам и выдающимся под тонкой, белой кожей острым ключицам. Ласкаю тугие, торчащие, как две взведенные ракеты, круглые налитые грудки с бесстыдно возбужденными розовыми сосками. Кончиками пальцев касаюсь линий ее тренированного, эластичного пресса, в котором ни капли жиринки. Наконец, подхватываю ее за бедра, притягиваю к себе и, прильнув к призывно раскрывшемуся для меня источнику жизни, с наслаждением пью ее страсть, ее желание, ее любовь и нежность.

Сашенька дрожит в моих руках от наслаждения, боли, страха и жажды. Запустив свои ладони в мои волосы, она гладит мою голову, прижимая меня к себе так, чтобы не упустить ни капли такого желанного и такого запретного удовольствия, которое без остатка готов дать ей я.

И случается Хиросима…

Извиваясь под напором хлынувшего в нее первородного счастья, она встречает его громким, грудным, ничем не сдерживаемым стоном, одновременно обхватывая меня руками и ногами, так, как будто хочет утащить, утянуть, украсть в это свое счастье и меня, с собою вместе… И продолжается это всего лишь миг, как взгляд, который нас связал, как вздох, которым мы обменялись, как мысль, промелькнувшая в наших головах в одночасье…

Миг длиною в вечность…

А потом на нее расслабленную, безвольную, тихонько хихикающую, поддатливую и мягкую я снова натягиваю ее маечку и трусики, с сожалением одаривая прощальными поцелуями оба веселых, радующихся мне сосочка, бархатные своды грудок, ложбинку между ними, животик, пупок и все что ниже и ниже, и ниже…

- Ой… Ох… Сереженька, хороший мой… Не нужно больше…

Саша мягко останавливает меня, когда я, увлекшись, снова пытаюсь раззадорить ее поцелуями и ласками в ее самом нежном и сладком месте.

- Устала? – спрашиваю я.

- Нет, что ты… Это было так… волшебно… Я чуть не отключилась от… удовольствия. Просто… Мне не очень все это можно…

- Господи, извини…

- Могут сосуды не выдержать и… я просто кровью истеку…

Меня продирает мороз по коже от осознания того, на какой грани она все это время балансирует.

- Так значит поэтому ты… одна?..

- Уже года четыре как, - кивает она. – Как диагноз поставили, так и со спортом закончила, и… отношений больше… никаких ни с кем и не было… До сегодняшнего дня.

Она стреляет в меня глазами и ее щеки покрываются бледным румянцем.

- Всем потенциальным кавалерам приходится рассказывать басню о том, что у меня есть парень, - она хитро щурится. – Потому что кому я такая нужна, если я… Ни дать, ни взять, как в том анекдоте…

Невольно хмыкаю, вспоминая скабрезную шуточку.

- Бедненький мой, - она гладит меня по груди, - совсем без… сладенького остался… Прости… Связался со мной…

- Господи, Сашка, что за чушь ты несешь? – возмущаюсь я. – Один твой взгляд, твой запах, этот твой стон… Твой вкус… Лучше тысячи пистонов, поверь.

Сашенька вымученно улыбается, но я вижу, что ей мои слова приятны, и от них ей легче на душе.

Она явно утомлена. У нее дрожат руки, а кожа, не смотря на жару, холодная и сухая.

- Давай-ка ты ляжешь, - говорю я.

И пресекая всяческое сопротивление, я укладываю ее на постель, подкладываю под голову подушку и накрываю одеялом. Сашка тут же переворачивается на бок и, подперев голову рукой, с любопытством меня разглядывает.

- Так ты у меня, получается, сын самой… самой…

Она переводит глаза на экран телевизора, на котором, как раз, «сама» что-то нервно и раздраженно выговаривает мне и Андрею.

- Да, ее самой я и сын, - киваю головой. – Только ты об этом не трещи на все стороны, а то мне худо будет.

- У вас семейная тайна? – распахивает глаза она. – Настоящая!

- Ну… - я пожимаю плечами. - Типа того.

- Класс! – она снова садится на постели. - Как в древнем королевском роду. Тайный сын королевы… От безумной любви с пажом… Пажа, правда, давно сослали в Сибирь…

- Короли никого не ссылали в Сибирь, - с улыбкой перебиваю ее я. - У них ее не было.

- А что там у них было?.. – Сашенька морщит лоб. - А! На галеры!

- Ну, может быть, да, - смеюсь я.

- Да!.. А королева изо всех сил скрывает от короля, старого тирана, естественно, и импотента, да, что юный герцог, к которому она так благоволит, вовсе не тот, за кого он себя выдает… И вот, наконец, сходство обоих, случайно подмеченное одной… фрейлиной…

- Очень красивой фрейлиной…

- Красивой, и похожей на давнюю детскую любовь герцога, да?

- С которой у него закручивается безумная неземная любовь с первого взгляда…

- Точно! – хлопает в ладоши Сашка. - Ну так вот. Их сходство становится достоянием гласности, тайное становится явным… И сын королевы превращается в наследного принца… Из ссылки возвращается… Нет, сбегает паж - любовник королевы - вызывает на дуэль старого, противного короля и убивает его. И сам становится королем, добрым и справедливым. Все счастливы. Хеппи энд.

Сашка разводит руки в стороны, запрокидывает голову и заливается звонким смехом.

- Тебе бы романы писать, - с улыбкой глядя на нее говорю я, - рыцарские…

- Я бы предпочла детские сказки, - мечтательно вздыхает Сашка. – Чтобы с красивыми принцессами, отважными рыцарями, любовью и обязательно со счастливым концом…

Наши глаза встречаются. И мы понимаем, что про нас такую сказку никто сочинить не сможет.

Сашка порывисто обнимает меня и целует в губы.

- Как же я люблю тебя, мой хороший, - шепчет она, прижимаясь ко мне. – Мой ласковый… Мой замечательный… Мой рыцарь… Мой…

Ее взгляд снова останавливается на телевизионном экране, где на этот раз я катаю свою программу под «Турандот» и «Мадам Батерфляй».

- Точно, - Сашка поднимает пальчик. – Ты – мой самурай. Самый настоящий. Благородный, изысканный… А я… Как называется жена самурая?

- Никак. - говорю я, - Самураи никогда не женились по любви. Жены у них были фигурами номинальными, служили исключительно для продолжения рода.

- Досадно, - расстраивается Сашка.

- Но были такие себе женщины-самураи, воительницы, - подсказываю ей я. - Их называли онна-бугэйся, женщина-воин. И у самураев с ними вполне могли возникнуть романтические отношения…

- Нет… Такое мне не годится, - качает головой Сашка. – Ну какой из меня воин…

Она вздыхает, задирает майку и критически осматривает свое худое тело.

- Тогда… - я усмехаюсь собственной мысли. – Ты можешь быть гейшей самурая. И гейша, - я беру Сашеньку за руку и не позволяю ей начать возмущенно возражать, - это совершенно не шлюха, в нашем понимании. И даже не любовница. Очень часто, гейшами становились маленькие девочки, а самурай, познакомившись однажды с такой вот гейся-гарю, проникался к ней чувством любви и преданности. И тогда она уже не позволяла на себя даже смотреть никому другому, оставаясь навсегда гейся-гарю, девочкой-гейшей, верной только ему. Нередко, отношения на этом и заканчивались, потому что, либо самурай погибал, либо по воле рока или долга ему приходилось покинуть свой город, и они больше никогда не встречались. Но гейша до старости… до смерти хранила ему верность…

Сашка смотрит на меня с хитрецой зеленых своих глаз и теребит пальчиками мои волосы.

- Как ты на нее похож, - говорит она тихо. – У такой восхитительной мамы просто не могло быть другого сына… Эти локоны… Только у тебя волосы черные… И длиннее чем у нее…

- На самом деле она брюнетка, - говорю я. – Просто седеть начала, вот и стала краситься.

- А ты не стрижешься… специально?

- Да нет… Меня начали готовить к образу ведьмака, для номера, - я киваю на телевизор, - вот и отпустил, а потом, не знаю… Привык, понравилось. Опять же, девчонкам нравится. Тебе же нравится?

Сашенька водит ладонью по моим волосам, играясь прядями и накручивая их на пальчик.

- Я могу тебя попросить… кое-о-чем?.. – спрашивает она.

- Конечно.

- Но ты пообещай, что выполнишь.

- Я сделаю все, что ты хочешь…

- Хорошо…

Она снова бросает взгляд на экран. Смотрю следом. Эти кадры облетели тогда все телевизионные каналы. Ютьюб просто разрывался, поклонники пищали от восторга, хейтеры исходили злобой и завистью… Вот я сижу на трибунах и не замечая камер, посылаю воздушный поцелуй. И сразу же на экране смеющееся, счастливое лицо Анечки, которая посылает мне в ответ сложенное ладошками сердечко. Заметив, что ее снимают, она краснеет, смущается, прячет лицо в ладонях… Но глаза по прежнему направлены вверх, на трибуны… На меня…

- Я хочу тебя попросить… - Саша берет мою ладонь в свою. – Когда я умру…

- Нет!.. – почти что кричу я. – Нет…

Она сжимает мою руку. А у меня нет сил на нее смотреть, и я, как маленький, зажмуриваюсь перед лицом неизбежного ужаса.

- Когда я умру, - тихо говорит она, - пожалуйста, никогда, не рассказывай Анечке обо мне… о нас. Мне будет больно… там… если она станет меня ненавидеть… А сам ты… Береги ее. Она лучшее, что с тобой случилось в этой жизни, поверь… Ведь она тебя так любит…

Я не могу дышать. Я чувствую себя человеком с содранной кожей. Я знаю, что если бы бог мне предложил сейчас отдать свою жизнь за то, чтобы она жила дальше, я бы согласился, не раздумывая… Но я всего лишь человек с содранной кожей… А бог… Он, наверное, мудрее любого из нас.

Не в силах сдержаться, опускаю голову, и слезы, крупными каплями падают на ее тонкие, почти прозрачные руки.

Сашенька гладит меня по голове, целует, слизывая язычком со щек мои слезы, и вдыхает в меня остатки своей жизни, которой ей самой так не хватает.

- Если ты согласен быть моим самураем, - произносит она тихо, запуская ладошку в мои волосы, – то я буду твоей девочкой-гейшей. Сколько бы времени мне ни осталось… До конца. До самой…

Даже через настроенный на минимальную громкость телевизор, я слышу, как в ужасе вскрикивают и замирают зрители на трибунах, когда я, идеально приземлив тройной аксель, на огромной скорости, с высоты своего роста падаю с подломившегося конька и разбиваюсь головой о лед…

 

========== Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…), Эпизод 4 ==========

 

Комментарий к Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…), Эпизод 4

Друзья мои, ставьте лайки и комментируйте, пожалуйста. Я же вижу, что вы читаете. Мне интересны впечатления. Все, и позитивные и не очень. Или вам совсем не нравится, но вы стоически мучаетесь? ;)

Что отличает настоящего профессионала от любителя? Помимо совершенно очевидных вещей, разумеется. А я вам скажу. Стратегическое мышление. Профессионал, когда говорит, что видит это так или эдак, полностью отдает себе отчет в своих словах и действиях, а также учитывает множество факторов, от мелких до мельчайших, которые могут оказать свое влияние на картину в целом.

Иными словами, мужик сказал – мужик сделал.

Артур сказал, что мои программы, короткая и произвольная, будут готовы после Белогорска – так и получилось. Даже мое вынужденное заключение в клинике не помешало нам выучить основные движения и последовательности, занимаясь онлайн по скайпу, а уж закрепить все это, выйдя на лед, вообще не представляло труда. Даже Нинель не нашла, к чему придраться.

- Ну, молодцы, - тянет она, просматривая и пересматривая видеозапись отдельных моментов моего проката, пока я, взмыленный, с языком на плече, переминаюсь возле бортика. – Сделали. Теперь, Ланской, не ленись, а накатывай. Хотел контрольных прокатов, вот и готовься. Полтора месяца у тебя…

И я накатываю…

Как угорелый. Как двужильный. С утра до вечера. Без выходных. Потому что уровень мотивации у меня – ого-го.

Когда два года назад я приехал к Брайану Озборну в Америку, он на первом же занятии посадил меня рядом с собой на трибунах и заставил два часа смотреть, как занимаются его подопечные. Парни, девчонки, парники…

- Просто, - сказал мне он, - сиди и смотри. А потом расскажи мне, что ты увидел.

Тогда я не понял, чего он от меня хотел и, с долей раздражения, от того, что меня самого не выпускают на лед, попытался отмахнуться от полученного задания, скудным набором общих корявых английских фраз описав что я вижу – он прыгает, она вращается, они учат поддержки. Не удержался я тогда и от того, чтобы не выпустить жало.

- И делают они все это с ошибками, - ехидно закончил свою речь я.

Брайан усмехнулся тогда, хлопнул меня по колену и сказал.

- Иди, сделай правильно.

Гордый собой, с высоко задранным носом, я вылез на лед, раскатался, присмотрелся, настроился… И сорвал, упав, четыре из шести прыжков. С горящими ушами, под жизнерадостный смех Брайана, повинуясь его жесту, я вернулся тогда на трибуну, как побитая собака.

- Это ничего не значит, - попытался оправдаться я. – Я просто не в форме…

- Это не имеет значения, приятель, - Брайан пожал плечами и указал ладонью на ребят на льду. – Они свои ошибки исправят. Знаешь почему? Потому что они все знают, чего они хотят. Майк и Кэт хотят попасть на «Скейт Америка», Джим – выиграть чемпионат Канады, Дорри и Лиз поехать на чемпионат мира… У них есть цель, понимаешь?

- Э-э-э… Ну… да…

- А какая цель у тебя, мальчик? – Брайан вопросительно поднял бровь. – Кроме как раздражать здесь всех своим снобизмом и зазнайством…

Два последних слова я выучил только потом, и не понял в тот момент их значения. Но по интонации Осборна догадался, что это не комплименты.

- Я хочу выиграть следующую олимпиаду, - сказал я. – Это моя цель…

Брайан кивнул, улыбнулся и снова пожал могучими плечами.

- Тогда почему ты еще здесь сидишь со мной и валяешь дурака? Беги быстрее в зал и начинай с отработки прыжков на полу. Пошел, пошел! Времени осталось мало!..

И, скорее всего, это был тот самый момент, когда мое восприятие жизни, мировоззрение, понимание окружающего мира, и меня в нем, в корне изменились. «Времени осталось мало…» Как же мало его осталось… А нужно столько всего успеть. И я побежал…

И я бегу…

Утром, сорвавшись с постели и едва поев, бегу в «Зеркальный» на хореографию и на утренний лед. Бегу на растяжку после первой тренировки. Бегу прожогом в столовую, чтобы по-быстрому ухватить какой-нибудь кусок вареного мяса и тарелку тушеных овощей. Бегу к столику у окна, чтобы, пока никто не отвлекает, написать Аверу и Максу, уточнить не поменялось ли что-то на вечер… Снова бегу… Сорока-пятиминутный отдых трачу на пробежку легкой трусцой по парку в окрестностях «Зеркального», пока хорошая погода нужно пользоваться возможностью и дышать свежим воздухом… А потом опять, бегом на урок по балету, который раньше вела у нас настоящая балерина, бывшая актриса Большого театра и, по совместительству, мама нашего Артура Марковича, Людмила Борисовна, а когда ее не стало, ее курс перебрал на себя Леша Железняк… После балета – вечерний лед. И там прокаты по-взрослому. Извольте, короткую. Будьте любезны – произвольную. И судят тебя по-настоящему, как нареальном старте. Мне проще. Я в своей возрастной группе один, мне не с кем конкурировать. А вот девчонки…

Повзрослевшая Валечка, отрастившая острые зубки и недюжинную спортивную злость, в хвост и в гриву поддает Анечке, расслабившейся за два года без стартов, и что греха таить, разленившейся, почивая на олимпийских лаврах. И результат себя показывает. Пока они катают почти на равных. Но у Вальки потенциал. А фея моя, похоже, выдыхается. А на пятки уже наступает молодняк, тоже преисполненный творческих амбиций…

У нас снова почти не хватает времени друг на друга. У Ани много съемок, много проектов со спонсорами, выступления на ледовых шоу. Плюс, учеба в институте, куда она поступила, хоть и заочно, но на общих основаниях и поблажки ей делать там явно никто не собирается. Возле нее постоянно вьются журналисты и поклонники… И чтобы выкроить в этом плотном графике время для меня, ей приходится постоянно чем-то жертвовать. Мы практически нигде не бываем вместе. А встречаясь, предварительно условившись, поздно вечером, у меня дома, приезжая туда порознь, мы, как оголодавшие любовники, выпускаем наше накопившееся и нерастраченное сексуальное влечение друг в друга, выпиваем, выматываем, высасываем остатки энергии из наших тел и, без сил проваливаемся в недолгое забытье, чтобы с первыми лучами солнца, едва коснувшись друг друга, снова ухватить ниспосланные нам клочки наслаждения и разбежаться в разные стороны, не зная, когда получится встретиться опять…

И если у нее телевидение, спонсоры, благодарные зрители и масса позитива, то у меня, помимо «Зеркального» ежедневная работа в «Лужниках», где мы, всей нашей командой, отчаянно, но настойчиво готовимся к запуску очередного сезона «Ледникового» уже в октябре.

И каждый вечер, откатав тренировку, отхватив от Нинель, Муракова и Клея, иногда по очереди, а иногда и так, то добрых слов, то упреков и претензий, я сажусь в такси и лечу к моим новым начальникам, Семену Мирославовичу и Максиму Денкову, к моим друзьям и коллегам - Лерке, Ленке Бодровой, Димке, Максиму Викторовичу Марьянову, Роману Сергеевичу… И к ней… К ней, безумству моему, моему проклятью и благословению, моей радости, и моей безнадежной печали…

К моей Сашеньке…

 

Тогда, в начале июля, уезжая из Склифа после неожиданного и несколько спонтанного знакомства с Сашкой, Нинель, уже сидя в машине, угрюмо смотрит на меня исподлобья.

- Ты мог хотя бы здесь свой хвост не распускать, - зло шипит на меня она. – Мало того, что девчонка мучается, так еще и от тебя ей покоя нет…

Качаю головой, силясь подыскать правильные слова.

- Я не знал… Что она больна… - бормочу я. - Когда увидел ее… В первый раз… И когда…

- Понятно, - Нинель безнадежно машет рукой и откидывается на сидении. – I’m falling in love for the first time, this time I know it’s for real…

Я понимаю ее сарказм, но она не права. И я качаю головой.

- Это не любовь…

- Ну конечно, - хмыкает она. – Судя по охам и вздохам, которые вся больница слушала в вашем исполнении, это точно не любовь. Господи, ну почему ты не взял от меня моей целеустремленности, моего профессионализма?.. Моего умения перешагнуть через себя ради достижения цели… Почему я смотрю на тебя, и вижу себя в твоем возрасте, дуру безмозглую, без памяти влюбленную в твоего папашу и бросившую все ради него…

- Здесь другое, правда…

- Что же, позволь узнать?

Я собираюсь с мыслями.

- Ты никогда не одобряла моих отношений с Таней Шаховой…

- Конечно нет…

- И с Катей Асторной…

- Э-э-э… это был сложный выбор, но, если честно, то да, как девушка моего сына она мне не симпатична…

- И с Валей…

- Неужели и тут сподобился? – качает головой она.

- Нет… Ее мама… Поспособствовала.

- Алсу – умница, - кивает Нинель. – Поняла, что добра не будет…

- На Аньке мы с тобой как-то сошлись…

- Со скрипом, - признается она. – У Озеровой тоже полно своих… Нюансов…

Я делаю глубокий вздох и говорю ей то, что невыносимой дилеммой вот уже столько времени сдавливает мне душу.

- А теперь представь себе, что Сашенька… Да, не смейся, я не могу думать о ней иначе, как о Сашеньке… Так вот… Она – как симбиоз их всех четверых. Как… Э-э-э… Слово такое есть… Забыл…

- Квинтэссенция, - говорит она.

- Да! Квинтэссенция, все самое лучшее от каждой. В ней и задор, и страсть Таньки, и Анин ум и рассудительность, и солнечная бескорыстная нежность Вали, и легкая, пленительная ветреность Катьки… Она все то, что я люблю в каждой из четверых, и то, чего мне не хватает в них по отдельности…

Нинель смотрит на меня с улыбкой и вдруг, протянув руку, ласково гладит по голове.

- Я же говорю, это любовь. Вот так она и выглядит, когда настоящая… Когда в любимом человеке ты видишь все то, чего тебе не хватает у других. Какими бы замечательными они, все эти другие, ни были…

- Да нет же… Ну как ты не понимаешь?.. – я перехватываю ее ладонь. – Она может заменить мне всё. И всех… С ней я чувствую себя абсолютно достаточным. Как назвать чувство, когда ты понимаешь, что счастье возможно только здесь и сейчас? Что для того, чтобы быть счастливым мне нужно просто остановиться – бросить спорт, не учиться, не развиваться… Просто посвятить себя одному человеку – и все. Без стимулов и мотиваций…

Нинель удивленно смотрит на меня.

- Ах вот, значит, как… - тянет она.

- Именно так. Я Люблю Аню. И я знаю, что она может вспылить, обидеться, перестать со мной разговаривать, или напротив при всех кинуться выяснять отношения… И это меня стимулирует. Я, как ты к этому ни относись, люблю Таньку. Хотя она грубиянка, вертихвостка и променяла меня на Семенова, хотя имела все шансы… Но я в глубине души хочу, чтобы она, как и раньше вздрагивала и краснела до ушей от одного моего взгляда. И это меня стимулирует… Сашенька… Это океан наслаждения и море обожания… Дорога в сладкое безумие. Без обратного билета… И если бы она была здорова, то я порвал бы с ней тут же, потому что жизнь под кайфом и ради кайфа – это медленное угасание. Но так сложилось, пойми ты, что ей не долго на этом свете быть… И я… Уже не могу позволить, чтобы эти последние ее месяцы, дни, часы были бы для нее отравлены печалью еще и по моей вине…

Нинель сжимает мою ладонь, и я, поднимая на нее глаза, вижу, что она, наконец-то, меня поняла.

- Когда ж ты только успел повзрослеть, биджо?.. – произносит она.

- Когда ты отдала мою золотую медаль другому мальчику, деда, - отвечаю ей я.

И в моих словах ни капли упрека или сожаления. Так сложилась жизнь. Так было нужно.

Нинель опускает голову.

- Ты никогда не простишь мне…

Я горько усмехаюсь и, перегнувшись, целую ее в щеку.

- Напротив, я буду всегда тебе благодарен. Ты не позволила мне превратиться в сегодняшнего Германа… Это стоит золота всех олимпиад…

Она смеется, искоса, лукаво смотрит на меня, и я вдруг осознаю, что, повзрослев, наконец-то стал достоин быть ее сыном. И она приняла меня таким, каким я стал.

- Скажи мне одну вещь, - говорю я.

- Что ты хочешь?

- Тогда, после Парижа… Ты привезла мне Катьку… Зачем?

Нинель смотрит на меня спокойно, прекрасно понимая, о чем именно мой вопрос.

- Я же тебе уже сказала, это был сложный выбор, - качает головой она.

- Я тебя услышал, - не отстаю я. – Поэтому и спрашиваю.

Она смахивает со лба прядь волос и лицо ее снова делается холодным и непроницаемым.

- Она должна была тебя… простимулировать. Что тут непонятного?

- Но почему не Аня? Не Валя, не Танька, в конце концов?..

- А ты не догадываешься? – Нинель смотрит на меня без улыбки. – Озерова с Шаховой, готовы были наперегонки бежать чтобы тебя ублажить. Но что бы нам это дало? Ничего. Ты бы порадовался, снял напряжение и расслаблялся бы дальше. Перед олимпийским сезоном. Камиль-Татищева напротив, только раззадорила бы тебя, оставив с носом и в растрепанных чувствах. Асторная представлялась единственной, способной справиться так, чтобы это повернуло твою энергию в нужное русло. И она справилась…

Я не верю своим ушам.

- Ты хочешь сказать, что… велела Катьке тогда со мной переспать?

- Это была обоюдовыгодная сделка, - жестко отрезает Нинель. – И, кстати, я свою часть выполнила честно, терпев ее выкрутасы почти целый сезон. А вот ее никто не просил, как дуру, влюбляться в тебя и сеять смуту среди перспективных членов олимпийской сборной. За что и поплатилась. Знал бы ты, чего мне стоило уговорить судей прихлопнуть ее на контрольных прокатах. Не видать бы ни твоей Анечке, ни Танечке своих медалей, если бы они тратили силы на склоки с Катериной, вместо тренировок… И получения… зарядов бодрости от тебя.

Во мне ни капли злости или досады. Этот наш циничный спорт… Права была Сашенька, когда ужаснулась, до какой степени подлости могут дойти коллеги, чтобы подстроить фигуристу падение на льду. Она просто даже не представляет себе, на что готов пойти тренер, чтобы его спортсмен показал требуемый от него результат. И пыхтеть от злости, праведно кипя возмущенным разумом, здесь подобно сражению с ветряными мельницами – смешно и бесперспективно. Но я кладу себе в копилку еще один кусочек пазла, который обязательно найдет свое место в складываемой мною картине. На этот раз, кусочек неожиданно яркий…

Ласково глажу ее по руке. Я свой, мама. Я поумнел, повзрослел и стал своим. Верь мне…

Нинель удовлетворенно кивает.

- Позвони дяде Мише, - прошу я. – Спасите Сашеньку.

«И свою часть сделки, - добавляю мысленно, - я выполню, чего бы мне это ни стоило.»

- Позвоню, - просто соглашается она. – Подождем только чтобы доктора нам что-нибудь определенное сказали…

А доктора говорят разное…

- Ваша… мнэ-э-э… возлюбленная, - она строго смотрит на меня поверх очков, - не в самом лучшем состоянии для подобного времяпрепровождения… Постарайтесь хоть немного сдерживать свои… порывы.

Вот так, резко и безжалостно осаждает меня высокая, худая и вся аж наполненная мощной темной энергией врач, когда меня, серого, мокрого и припухшего, извлекают из объятий Сашеньки. И я опять ощущаю себя обглоданным стервятниками скелетом.

- Извините, - смотрю ей прямо в глаза. – Это получилось… спонтанно.

Она качает красиво посаженной головой.

- Вы верите в бога, молодой человек?

Не успеваю ответить.

- Сходите в церковь, - тихо говорит она, - и помолитесь за нее… Большего вы для Александры сделать не сможете.

И, сжав на секунду мое плечо своей сильной, цепкой ладонью, она скрывается за дверью палаты.

Молиться… Я готов. Кому угодно. Христу, Будде, Аллаху… Хоть всем сразу… Хоть самому сатане… Для меня это станет облегчением. А вот Сашке вряд ли поможет…

Нинель, ожидаемо, обаяла, очаровала и околдовала рослого седого доктора в ослепительном белом халате, с холеными руками и тонкими чертами лица.

- Перед вами невозможно устоять, Нинель Вахтанговна, - плотоядно пожирая ее голубыми глазами признается он. – Тем более – отказать.

- Вот вы и не откажите, - поводит бровью Нинель. – Какая вам разница, в чьи руки в конечном итоге попадет информация? Так или иначе, рано или поздно, я ее получу. Но я хочу рано…

Стоящая рядом с ней Лерка, в своем желтом сарафане и домашних тапочках, согласно кивает, мило улыбается, но в солнечном сиянии Нинель ее просто не видно. Повернув голову и заметив, что я стою один, она тут же подходит ко мне.

- Сашку послезавтра выписывают, - с ходу объявляет мне она. – И прогнозы позитивные…

- Это… хорошо? – не понимаю я.

- Дурак! – Лерка возмущенно тычет в меня кулачком. – Это прекрасно. Это значит, что приступ миновал и в ближайшей перспективе новый не ожидается.

- Слава богу…

- Но тётя Нина все равно хочет выкружить у них копию истории Сашкиной болезни… Не понимаю зачем, - она передергивает плечиками. – Показывать другим врачам? Но разве может кто-нибудь найти онкологов лучших, чем здесь в Склифе?

Я понимаю, зачем Нинель история. И знаю, что Лерке можно доверять.

- Может, - говорю я. - Мой отчим.

И Лерка, на мгновение прищурившись и соображая, медленно, согласно кивает в ответ.

 

- Ты хотел мне что-то рассказать…

Ее силуэт на фоне подсвеченного неоном ночного неба напоминает сидящую на камне Русалочку. Сегодня у нас получилось встретиться совсем уж поздно, за полночь, а завтра ей уезжать на неделю в тур. Поэтому ловим ускользающие от нас моменты.

Глажу ее по спине, впитывая ее теплую влагу. От распущенных темных волос исходит пьянящий аромат…

- Хотел…

- Тогда рассказывай.

Анечка поворачивается ко мне, и я с наслаждением касаюсь ее маленьких, острых грудок и слегка округлившегося, но по-прежнему, все еще упругого животика.

Первая попытка венчается сокрушительным провалом.

- Я встречался с Танькой…

- Все, спасибо, дальше не интересно.

Она демонстративно отталкивает мою руку. Отворачивается. Пытается завернуться в одеяло…

Подхватываюсь, сажусь перед ней, обнимаю, целую, прижимаю ее голову к своей груди.

- Ну прости… прости… Нет никакой Таньки… Больше нет… Забудь…

Она смотрит на меня глазами цвета неба. Ночного неба. Раскрашенного неоновым огнем.

Слова не нужны. Намеки, оправдания, объяснения – тоже. Победившее женское начало навсегда изгнало прочь наше детское безумие… И я не могу, не имею права забывать, что передо мной больше нет фонтанирующей гормонами девочки-тинейджера. Есть юная, прекрасная женщина. Знающая себе цену. И мне тоже…

- Ну ладно, Ланской, начни еще раз,- кивнув головой позволяет Аня. – Но предупреждаю, если мне снова станет… неинтересно… Третьего раза не будет.

Я киваю, сажусь с ней рядом и собираюсь с мыслями.

- Я встречался с Лехой Жигудиным…

Мы погружаемся в наши общие воспоминания… Я рассказываю ей обо всем, до чего додумался сам, о возникших у меня догадках и подозрениях. О том, как чудовищным подтверждением этих моих выводов стали сохраненные Лешей и привезенные мне на импровизированную экспертизу коньки, едва не сделавшие из меня инвалида… Париж-Париж… Когда же, проклятый город, ты отпустишь меня?

Я делюсь с Анечкой последовательно всем, что накопилось у меня в мыслях и чувствах. Не говорю ей лишь о том, что Леша тогда приезжал ко мне в больницу не один…

- Прозрение, - рассказываю я, - пришло ко мне, не поверишь, когда я на тренировке у Брайана сверзился с трикселя, примерно в такой же ситуации, как тогда в Париже. Отлично зашел, отлично прыгнул, отлично приземлил… И грохнулся. И тогда, в тот самый момент у меня в голове сложилась вся картина, как все сделано было… Я только еще не знал тогда имен исполнителей…

- А сейчас знаешь?

Медленно киваю головой.

- Я знаю, что Танька…

Аня передергивает плечами, но я крепко обнимаю ее и прижимаю к себе.

- Я знаю, - говорю я отчетливо, - что Танька пометила своей красной помадой подкладку моего правого ботинка, чтобы кое-кто другой, воспользовавшись моим отсутствием, смог найти его и испортить… В то время как третий, тот, кто все это организовал, сидя здесь, в Москве, этим процессом управлял…

- Ну прям целый заговор, - усмехается Аня, недоверчиво поднимая бровь.

Я тянусь за своим телефоном и даю ей вволю насмотреться на заскриненную мною Танькину переписку с безликим Джокером.

- Я с ней встречался, Анют… Но иначе, мне было бы не вытрясти из нее правду.

Анечка водит пальцем по экрану, читая и перечитывая гадостные монологи Джокера и Танькины истеричные ему ответы…

- Сучка… - резюмирует она. – Интересно, как ты догадался?.. Как ты понял… кто?..

Усмехаюсь, вспоминая, как на самом деле я до этого додумался.

- Правильный вопрос не «кто», а «почему». Я подумал, что… э-э-э… если бы я затеял нечто подобное… М-да… Короче. Найти помощника, который бы лишь из любви к искусству готов был бы мне напакостить довольно сложно. Ну, зачем? И сложно, и опасно… И ради чего? А вот если у человека есть мотивация… А какая мотивация может быть сильнее обиды и тщательно выпестованной детской ревности? К тому же, она ничем не рисковала. Мазнуть в общей раздевалке кончиком губной помады по чужому ботинку… Да даже если бы ее застукали, она бы с легкостью отболталась, сказав, что уронила флакон нечаянно.

- Логично… - подумав, соглашается Аня. – Хотя, так вот вдуматься… Я общалась с ней, мы спали в одной комнате… Бывало ели одну шоколадку на двоих перед тренировкой… С тобой тоже… В какой-то момент я даже скучать начала по нашим… играм втроем… Вот ведь, тварь…

- Прости им, ибо не ведают они, что творят… - цитирую я.

- Ведают-ведают, Серенький, - упрямо качает головой Аня. – Здесь эта фигня не проходит. Я в жизни не поверю, что Танька – всего лишь невинная дура, которую развели за здорово живешь, и что она не подозревала, что дело добром не кончится. Все она понимала…

Я с ней не согласен. Но возражать не пытаюсь. Не хочу. В этом нет необходимости, особенно сейчас…

- В любом случае, - говорю я, - уж кто точно понимал, что делает, так это тот, кто рассверливал мне болты…

- Ты знаешь кто это? – тут же заинтересованно смотрит на меня Аня.

- Конечно, - улыбаюсь. – Более того, я видел, как он выходил из раздевалки… Чуть было нос к носу не столкнулись… Я еще подумал, зачем он ходит с детским пистолетом, игрушку что ли кому-то купил… Потом понял, что это дрель такая маленькая, на батарейках, и все стало ясно – значит подтягивал кому-то винты на лезвиях. Чего я в тот момент не сообразил, так это чьи винты, на чьих лезвиях и как он подтягивал… Но я и помыслить не мог… Ясное дело, отличить где чье снаряжение ему не под силу. Для этого Танька и понадобилась…

- И ты молчал! – возмущенно шлепает меня Анька ладонью по груди. – Давай уже, не тяни резину, кто это?

Я называю имя и фамилию.

Умной Аньке хватает секунды, чтобы додумать все остальное.

- Подожди… Так что же это получается… Значит Джокер этот гребаный… Это…

- Ага, - весело киваю я. – Видишь, как все просто получается.

- Не… Ну… - Аня качает головой и разводит руками. – Ну, бля-а-адь!..

Я смеюсь и, изловчившись, целую ее в шейку.

- Обожаю, когда ты материшься. Это настолько не прет в твой образ положительной девочки-отличницы…

- Ну а какое слово тут подобрать? – трясет головой Анька. – Ужас… Деграданс полнейший…

- Вообрази себе, как мне было смешно, когда я до всего допетрил. Смешно и отвратительно…

Молчим, смотрим друг на друга с такими выражениями на лицах, как будто только что одновременно съели какую-то гадость.

- Доказать, - морщит носик Аня, - я так понимаю, ничего нельзя…

- Пока телефон молчит – нет. Но у меня есть… Как бы это сказать… Предположение, что… наш друг Джокер на этом не успокоится.

- В смысле? Что ты… - она ловит мою мысль налету. – Точно!.. Боже мой… Ведь все повторяется… Тогда… Сейчас…

- Поняла, да? – я восхищенно гляжу на нее. – Умничка ты моя…

- Контрольные, - расширив глаза бормочет Аня. – Потом Россия. Дальше Европа, мир…

- Джокер проявится. Предполагаю, что к декабрю. Но может и раньше… И не факт, что в прежнем виде… Но методы будут те же самые. Поверь мне. С фантазией там не очень…

- Но как мы узнаем?..

Аня поднимает на меня взгляд.

Я смотрю на ее внимательно и не говорю ни слова. Этого просто не нужно.

Она знает ответ.

И это знание повергает ее сначала в шок. А потом в отрицание.

- Нет! Я не хочу!.. Я не согласна…

Я беру ее головку в свои ладони.

- Я не знаю, что, это будет, - шепчу я, уговаривая ее. – Я не знаю, что ты увидишь… Но я знаю одно – ты не должна этому верить… Два с половиной года… Все это время… Анечка… У них нет ничего. Когда ты начнешь получать фотографии…

- Нет!.. – она сердито пытается вырваться из моих рук, но я ее не выпускаю.

- Самым лучшим выходом будет… опубликовать их. Вызвать скандал. Плевать, пусть на меня в очередной раз посмотрят косо, пускай снова обольют дерьмом… Но это будет именно то, чего они не ожидают. И я их поймаю. Обоих…

Аня вздрагивает в моих руках. И все еще до конца не верит.

- А что если ничего не будет? Ведь может быть такое. Что они забудут, передумают… Ведь может?

- Может, - соглашаюсь я. – Все может…

Она понимает, что я не верю в это. И безнадежно опускает плечи.

- Устала я, Ланской… От всего этого. Мне хочется покоя. Нормальной жизни… Нормального любимого человека…

- Прости, - я наконец отпускаю ее и развожу руки в стороны. – По поводу нормального – это точно не ко мне…

Она без сил, со стоном, падает на постель, разметав волосы по подушке.

- За что? – стонет она. - Вот за что ты мне вот такой вот сдался? Так ведь без тебя спокойно было…

- Да неужели? – смеюсь я.

- Ужели, - корчит рожицу она, и повторяет. – Без тебя здорово, спокойно, тихо… Только жить так невозможно и удавиться хочется. А с тобой… С тобой… Господи, как же ж с тобой хорошо!..

Она почти выкрикивает последнюю фразу, в то время как я, нахально, по-хозяйски, без стеснения, аккуратненько пристраиваюсь к ней, с недвусмысленным своим готовым на подвиги желанием.

- Постой… - шепчет она. – Подожди… Ну подожди же…

Но кто ж меня остановит-то?

Мир крутится цветной каруселью, и мы в центре этого водоворота. Для нас нет времени и пространства. Мы существуем даже не вдвоем. Мы – единое целое. Сплетенное из противоречий, претензий, недомолвок, ревности, страданий, обид… И любви. Страсти. Наслаждения. И совершенно невозможного и нереального растворения друг в друге. Нас нет. Для всей вселенной – мы заняты. Перезвоните позже…

Аня прижимается ко мне сбоку и, положив голову мне на плечо, водит пальчиком по моей груди, размазывая капельки пота. У нас есть еще часа полтора этой ночи, после чего она, как Золушка в полночь, сбежит от меня, звонко цокая хрустальными туфельками, оставив меня наедине с моими воспоминаниями и головой, превратившейся в тыкву. От пухнущих в ней разнообразных мыслей. Но пока…

- Я поняла, - шепчет она с улыбкой. – Ты решил разобраться с проблемой радикально. Хочешь, чтобы я и этот сезон пропустила… И следующий… И вообще все…

Я этого очень хочу… Чтобы она бросила спорт, и все, что с ним связано… Чтобы мы продали эти мои холостяцкие хоромы, и купили бы дом… Рядом с Лехой и его Татьяной… Чтобы наши дети играли вместе, а на выходных ездили бы к бабушке, ковыряться в саду с цветами и изводить собаку… Чтобы все это… ЭТО… осталось позади, в прошлом, о котором можно, если не забыть совсем, то как минимум, не вспоминать…

Но я не могу ее об этом попросить.

Потому что просить можно только о том, что тебе готовы отдать.

- Я хочу, - шепчу в ответ я, целуя ее волосы. - Я очень хочу… Чтобы все было…

Анечка вздыхает и прижимается крепче.

- Все будет, - обещает она…

 

В этом году контрольные прокаты назначены на середину сентября, и проходить они будут в моем любимом Санкт-Петербурге, где и климат, и стены, и вообще все родное и, теоретически, должно помогать. Посмотрим… Пока на стороннюю помощь мне уповать не приходится. Потому что вкалываю, как негр на плантации… Хотя, сравнение такое себе… Да и негр – плохое слово, Брайан меня за него только что не лупил… Короче, не придирайтесь!..

Нинель почти полностью устранилась от работы с юниорами, отдав их на откуп Муракову, сама же, вместе с Артуром, все свое время посвящает нам. Олимпийцам. Потенциальной олимпийской сборной. Машке Слепых, Динке Бородиной, Аньке, Вальке и мне.

- Так, звезды на льду, ко мне подъезжаем, - командует она нам, и мы, закончив раскатку, послушно сбиваемся нашей могучей кучкой около нее.

У нас утренняя тренировка, а значит, Нинель и Клей тоже на коньках, катают вместе с нами, придирчиво следя за нашими движениями, заглядывая нам под руки и ноги, на ходу хватая и выпрямляя кривые плечи и недотянутые носки.

- Маша и Дина, - Нинель последовательно показывает пальцем на преданно таращащихся на нее девчонок, - вам повезло. Вот вам Артур Маркович, - кивок в сторону Клея, - он сегодня ваш господин и повелитель. Ясно? Чего стоим?

Две шустрые красотки, хихикая, едут в сторону, где уже их поджидает приосанившийся Артур.

- Ну что, попались… - он демонстративно потирает ладони.

- Валя, - повелительно вскидывает руку Нинель, - лутц-тулуп-тулуп четыре-три-два. Вот не слезу с тебя, пока не сделаешь мне чисто. Давай, соберись уже…

Валька тут же надувается, но едет выполнять задание.

- Аня, давай дупель-тройной тулуп и… И… И все пока. Там у меня есть к тебе вопросы по взвешиванию… Что-то у нас с тобой лишнего понаросло… Ладно, вперед…

Анька зыркает на меня глазами и, пряча улыбку, катит в сторону. Вернувшись вчера с «гастролей» на шоу, она впервые, прямо с самолета, поехала не домой к родителям, а ко мне, устроив приятный, во всех отношениях и позах, сюрприз.

- Так. Теперь ты у меня… - Нинель объезжает вокруг. – Что-то больно настроение у тебя хорошее… Лутц-риттбергер с тебя для начала. И… - она зловеще ухмыляется. – И триксель.

Киваю, улыбаюсь в ответ и еду выполнять. Настроение у меня просто замечательное. После такой-то ночи… Сил, правда, почти нет и спать хочется. А так – ничего еще, трепыхаюсь…

Замах… Закрут… Толчок… Звон лезвия скользящего, хруст льда под лезвием упирающимся… Плохо… Ой как плохо… Меня наклоняет в бок и несет в сторону… Приземлить бы…

С чудовищным недокрутом, почти что двумя зубцами, неуклюже шлепаюсь на лед. Едва удерживаю равновесие, перепрыгивая на левую ногу. Степ-аут… Каскад сорван. Спасибо, что не упал…

Нинель тихо кипит от возмущения.

- Ланской, твою мать… Еще раз давай!

Между этими двумя фразами многозначительная пауза, в которой весь спектр сдерживаемых эмоций.

Чтобы не нарваться еще больше, с серьезным лицом энергично качу вдоль бортика, готовлюсь к выполнению элемента.

Мимо меня, серой тенью, пролетает Валька. Исподтишка глянув в мою сторону, она резко замахивается, толкается и четенько приземляет четверной лутц. Тут же, выкинув назад левую ногу, взлетает в тройной тулуп… К сожалению, на этом все хорошее заканчивается. С ошибкой при отталкивании, с неверным наклоном, Валька докручивает тулуп, и даже пытается вытянуть приземление, выворачивая по максимуму ребро. Но законы физики неумолимы. Скорость и угол падения таковы, что лезвие просто соскакивает с гладкой поверхности и Валька круглой, аппетитной своей попой смачно шлепается на лед, крутясь и проезжая по инерции еще несколько метров.

Нинель тут же переключает на нее свое внимание.

- Прекрасно, Валентина! Новый элемент у нас. Зимняя забава называется… Встала, встала, сопли подбери и работай как следует. Спину выпрями, бродишь тут по кругу как кляча старая…

Валька выдерживает этот монолог стоически, но, отвернувшись и отъезжая, сразу же кривит губы и пускает слезу. Больно обижать и оскорблять, не ругая, у Нинель получается очень хорошо. Мне жаль малую. Но о том, чтобы подъехать, подбодрить или посочувствовать девчонке нет даже речи – за такое можно огрести не по-детски, вплоть до изгнания с тренировки.

В отличие от нас двоих, Аня выполняет полученное задание чисто. Хороший заход, ни одного лишнего движения, докруты и дотяжки – все на месте. Каскад двойной аксель-тройной тулуп – не самый сложный в нашем арсенале, но достаточно коварен, как все каскады с нестандартной последовательностью. Вообще, реверсные каскады, когда следующий прыжок имеет больше оборотов чем предыдущий, это из разряда фигурнокатательных фокусов, и в программы такие вещи ставятся редко. Потому что очень велик риск срыва и падения. Спортсмен должен иметь на столько стабильный второй прыжок, что даже ошибка или недостаток скорости после первого не помешали бы в его выполнении. Я, например, после двойного акселя, тройной риттбергер не сделаю, сколько ни убивайся. Тройной тулуп, понятное дело, без проблем… А вот четверной прыжок после тройного на сегодняшний день вам не сделает вообще никто из действующих фигуристов. Потому что это лишено логики… Кроме случая, когда первым идет тройной аксель. Естественно я пробовал… До меня, в эру своей спортивной карьеры, такой каскад показывал только Женя Шиповенко… Но на официальных стартах у него ни разу не получилось приземлить его чисто. У меня же аксель-тулуп три-четыре получится вот-вот почти, уже скоро… Все же остальные комбинации либо гораздо сложнее, либо предполагают ойлер, промежуточную перепрыжку с правой на левую ногу, что тоже отбирает такую необходимую скорость.

Анечка приземляет свой каскад чисто. Сделав выезд и получив от Нинель молчаливый кивок – сойдет, мол, продолжай в том же духе – она катит беговыми вдоль бортика, примериваясь повторить упражнение.

У меня все получается как следует только с третьей попытки, когда я, выкинув, наконец, из головы образ разметавшейся на простыни, обнаженной, мокрой от пота и моих поцелуев, стонущей в моих объятьях Анечки, сосредотачиваюсь на поставленной тренером задаче.

Каскад лутц-риттбергер, сложный, особенно если первым идет квад, и требующий максимальной собранности элемент. Кроме меня его на стартах делают японец Юдзи Сакоморо и американец Тони Чанг. Остальные пытаются, но пока безуспешно. В моем случае все, что у меня не получается – это следствие моих же ошибок. Никакого потустороннего волшебства или тайных знаний. Неясное ребро – ошибка, неправильный замах – ошибка, кривое приземление – ошибка… Но ведь мы для того и тренируемся, чтобы эти ошибки исправлять, правильно? Правильно. Поэтому выученный и вдолбленный в тело, в ноги и в голову тройной аксель после каскада делаю чисто с первого раза.

Гордый собой еду вдоль бортика. Но вместо похвалы получаю вполне ожидаемое и традиционное.

- Вот с первого раза так нельзя было, правда? Обязательно нужно на нервы подействовать тренеру, чтобы выбесить, что бы уж наверняка… И ошибок-то у тебя почти нет. Ну нет же… Знаешь, Ланской, в чем главная твоя проблема? Думаешь ты вечно черти-о-чем, кроме работы. В голове твоей опилки. Вот ведь, пожалуйста, собрался, забыл о… незабываемой своей, вспомнил как кататься и сделал, да? Так вот две попытки назад это нужно делать было. На старте этих попыток у тебя не будет…

Вся эта тирада произносится для меня, но достаточно громко, чтобы ее слышал весь каток. Тоже принцип Нинель. Унижение должно быть привселюдным, тогда оно больнее ранит, и его еще меньше хочется пережить повторно. Правда, на этот раз под раздачу попадают невиновные, и это перебор. Вижу, как заливается краской Анино лицо и она, запнувшись на заходе, срывает аксель в бабочку. Поджимаю губы и, не скрываясь, яростно смотрю на Нинель.

И происходит невозможное.

- Ланской, Озерова, подъехали, - командует она.

Без всякого пиетета подлетаю к ней, резко торможу и окатываю ее ноги снежной пылью. Аня подъезжает спокойно, опустив глаза.

Нинель мгновение смотрит, тонко улыбаясь, потом просто протягивает руки и, обняв нас, притягивает наши головы к себе.

- Ну, не злитесь, - шепчет она, и я чувствую ее губы на своем виске. – Вы же у меня самые замечательные, самые любимые…

Ощущаю ее твердую ладонь на своем плече и вдыхаю аромат ее духов.

И сладкое чувство маленькой, но колючей мести разливается у меня в душе.

- Мы тоже тебя любим… мамочка, - елейно произношу я, глядя ей в глаза и нагло ухмыляясь.

Аня, не сдержавшись, хихикает, прикрывая рот рукой и тоже поднимает глаза.

Нинель смотрит на нас, и я с удовлетворением вижу, что она растеряна. Длится это секунды две, но это время моего торжества.

Ее ладонь мягко, но настойчиво смещается вниз и больно щиплет меня за ягодицу.

- Язык твой без костей, - все также с улыбкой шепчет она, - болтун – находка для шпиона…

Получаю увесистый шлепок по заднице.

- Пять трикселей последовательно, - велит она громко. – С простыми выездами, без выпендрежа. За каждый срыв – десять минут в планке. Делай давай…

Она пронзительно смотрит на меня, потом, не опуская взгляда разворачивает Анечку к себе спиной, обнимает ее и прижимается щекой к ее макушке. Вижу, что Анька от такой ласки обескуражена, но ей приятно. И мне тоже, очень приятно смотреть на них обеих.

- Катай отсюда, Ланской, - Нинель выразительно строит мне глазки. – Девочкам нужно поговорить. Без твоих ушей в кои-то веки…

И мне плевать, что Нинель все поняла неправильно, что это не я проболтался Анечке, а она сама, сообразив, что к чему, раскрыла наш секрет… Какое это имеет значение? Моя семья. Мои родные. Мама… Невеста… Вот они. Чего тебе еще нужно в жизни, Ланской? Олимпийского золота? Так пойди и выиграй его. Делов-то. Когда они на тебя так смотрят…

С дурацкой улыбкой и чистейшим ветром в голове рвусь на старт с места, закладываю крутой вираж и беговыми, вдоль бортика, разгоняясь, захожу на прыжок.

И делаю идеально. Проклятые тройные аксели.

Все пять.

 

Сашка – просто ненормальная.

Неделю провалявшись в больнице, спокойно посидеть дома ее хватает только на три дня.

- Привет!..

Рыжие пряди по плечам, зеленющие глаза блестят, рокерская косуха с заклепками, джинсы… Ослепительная, белозубая улыбка. Сияющая огненная куколка.

Я уже успел нацепить коньки, поэтому она едва достает мне до груди. Обнимаю, прижимаю ее к себе, зарываясь ладонями в ее волосы.

- Дурочка… Глупая… Зачем ты здесь, - шепчу я. – Тебе же нельзя…

Сашка смеется и поднимает глаза.

- Соскучилась, - хитро щурится она. – Угадай по кому.

- Неужели по мне?

- Какой проницательный, - она легонько щиплет меня за бок. – Но не только…

- В смысле? – невольно напрягаюсь я.

- Хочу кататься, - просто говорит она. – Это как наркотик… Один раз попробуешь и хочется еще и еще… Коньки, лед, вся эта атмосфера…

- А как же «Это ваше фигурное катание», кошмар, ужас ужасный и прочие нелестные эпитеты?

- Глупости, - трясет головой Сашка. – Все ерунда. Здесь красиво. Здесь романтика и ощущение опасности. Здесь ты…

Я снова чувствую подступающий к горлу предательский комочек и резь в глазах.

- Иди, переодевайся, - говорю ей я. – И без меня на лед не лезь… Пожалуйста.

Она кивает, посылает мне губами поцелуйчик и, развернувшись, убегает в раздевалку.

А я, перебирая лезвиями, иду в сторону арены. Мне нужно срочно поговорить с Авером. И с Ромой… И с Леркой…

Семен Мирославович выслушивает меня со спокойным лицом и, усмехнувшись, пожимает плечами.

- Да пожалуйста, - говорит он. – Окончательные составы еще не объявлялись, программы толком не накатывались… Я не против. Рома, что скажешь?

Роман Сергеевич согласно кивает. Слишком уж активно…

- Я только за. Если ты, Валет, считаешь, что так будет лучше…

Испугался, Ромочка… Когда молодая девчонка в твоих руках вдруг обмякает, повисает безжизненной тряпочкой и из всех щелей у нее начинает хлестать кровь, мало кому это понравится, а тем более захочется повторить. Так что, в твоем ответе я не сомневался.

- Лера? – Авербаум поворачивается к Масленниковой.

Лерка морщит лоб и виновато смотрит на меня.

- Не думаю, что это хорошая идея, - произносит она. – Извини, Сережа…

Я искренне удивлен.

- Почему? Ведь ты сама мне говорила еще в начале, что хочешь работать с Романом Сергеевичем, что у нас с тобой ничего не получится…

- Не во мне дело.

- А в ком?

Лера качает головой и смотрит на меня, как на непонятливого ребенка.

- Саше не нужно кататься с тобой, как ты не понимаешь?..

- Э-э-э… - поднимаю брови. – Не понимаю. Объясни.

Она раздраженно вздыхает и смотрит в сторону.

- Ради тебя, Ланской, она будет делать глупости, лезть на рожон, рисковать, чтобы тебе доказать, что она тоже что-то может, что умеет, что у нее получается…

- Ну, это мы еще посмотрим… Кто ей разрешит?..

- Поверь мне, - качает головой Лерка, - она не станет тебя спрашивать. Я ее хорошо знаю… Она всегда себя так ведет, когда…

Она замолкает, явно смущаясь и уже жалея о своих словах.

- Когда что? – раздражаюсь я. - Лера, договаривай уже…

Лерка смотрит на меня в упор.

- Когда в кого-то влюбляется по уши, как безмозглая малолетняя дура.

Роман Сергеевич картинно закатывает глаза и, уперев руки в бока, проезжает несколько раз мимо нас, стоящих у бортика. Авербаум грустно улыбается.

А Лерку уже несет потоком.

- Ты, Ланской, вообще, хоть когда-нибудь, задумываешься над тем, что ты с людьми делаешь? Тебе что, мало этого вашего «Зеркального»? Или ты самоутверждаешься таким образом? Так выйди на улицу, пройдись, посмотри вокруг и найди себе приключение, если остроты ощущений в жизни не хватает. Что ты кидаешься на всех, кого видишь?

- Ребята, не ссорьтесь, - пытается выступить с примирением Авер.

Но я не успеваю вставить ни слова. А Лера так просто не обращает на него внимания.

- Я не знаю, - тихо и зло говорит она, - что ты там Саше и когда сказал или сделал… Ты тогда в больницу один раз приехал, меньше часа с ней провел… А я ее потом два дня валерьянкой отпаивала. Потому что она, как только видела тебя по телевизору на этих проклятых записях, так сразу в рыдания, в истерику, и твердит, как заведенная, к нему хочу, к нему хочу…

Она замолкает, сцепив зубы и отвернувшись от нас. По льду, шурша, проносятся пары наших соперников, слышны окрики Макса Денкова, руководящего тренировкой. Рома стоит спиной к нам, уперев локти в бортик и молча наблюдает за ними.

Глубоко вздыхает и качает головой Семен Авербаум. Он понимает, что скандал в коллективе на раннем этапе – это совсем не то, что ему нужно. Но то, что говорит Лерка, его явно не оставляет равнодушным.

- Послушайте, - говорит он, – давайте-ка успокоимся и не будем нервничать. Все взрослые люди, наверное ж можем как-то договориться… Я понял, что Лера против…

- Я не против, Сём, - Лерка качает головой. – Наверное, это правильно… Сашке будет проще… Может быть…

- Мы сделаем ей простенький контент, - тут же подхватывает инициативу Авер. – Будем напирать на скольжение, пара низких поддержек, не больше, костюмы придумаем, музыку подберем… Нежнятина будет – все обрыдаются. Серегу, вон, до пояса разденем, так они еще и шоу выиграют, а?

- Легко, - киваю я. – Вообще без напряжения. Твизлов со скобочками накрутим – будет что в номера ставить. Остальное я вытяну сам…

Лера медленно поворачивает голову в мою сторону.

- Если ты, Ланской, ее хоть словом, хоть жестом… Хоть взглядом своим блядским обидишь… Если я увижу хоть одну слезинку в ее глазах… Если ты, гад, ее угробишь… раньше времени… Я клянусь, я не знаю еще, что с тобой сделаю, но видит бог тебе будет плохо, обещаю…

Она резко закидывает ноги, сдирает с лезвий коньков чехлы, швыряет их под лавку и, подойдя к калитке, выскакивает на лед.

- Роман Сергеевич, - Лерка приседает перед Домниным в издевательском реверансе, - я вся ваша. Владейте…

И, не дожидаясь своего нового партнера, она уносится беговыми вдоль бортика.

Семен смотрит ей в след и удивленно чешет бороду.

- Чего она взъелась-то на тебя, а, Сереж? – задает он вопрос.

Хотел бы я знать.

- Они очень близки с Сашей… - пожимаю плечами я. - Беспокоится, наверное…

- Как там, кстати…

Я понимаю, о чем он. О чем все хотят знать, но боятся произнести вслух…

- Пока нормально, - говорю я… - Нинель… Мама хочет ее свозить к дяде Мише в Америку… На всякий случай, пускай там посмотрят…

- Оу!..

Семен удивлен такой заботой, и я не вижу смысла что-то от него скрывать.

- Я просил ее об этом. Очень. Как сейчас прошу вас. Давайте сделаем так, чтобы Сашенька… хоть немного порадовалась…

- Без проблем, Сереж… Конечно…

Он смотрит куда-то мимо меня, и я, повернув голову, следую за его взглядом.

Грамотно зашнурованные ботинки – моя школа… Черные лосины идеально облегают длинные, стройные ножки. Серый теплый свитер заманчиво бугрится в районе груди. Волосы, роскошной копной распущены по плечам. Удивленная, немного смущенная улыбка. И эти сумасшедшие, искрящиеся, сверкающиежизнью глаза. Не захочешь – залюбуешься. Ну а если захочешь…

- Всем приветики…

- Здравствуй, красавица, - Авер само обаяние и галантность.

А у меня нет слов… Стою, пялюсь как дурачок… И вспоминаю, как целовал ее всю…

- У нас смена составов, как в хоккее, - ерничает Семен. – По просьбам трудящихся, ты теперь катаешься с Сережкой…

- Ой, классно как!..

Сашка подпрыгивает на чехлах от радости, на одном месте, как ребенок и хлопает в ладоши.

- Прошу, так сказать, любить и… - хихикает Авер.

Он не успевает договорить. Сашенька делает еще один осторожный шаг, и я подхватываю ее под локти. Она кладет мне руки на грудь и смеется.

- Буду любить, - обещает она, и добавляет шепотом, – уже люблю…

И две влажные изумрудные стрелы одновременно вонзаются в меня, раня мое сердце и разрывая душу.

 

- Так, ну что, - Артур барабанит пальцами по бортику, - что вы там решили с Нинель Вахтанговной по контенту?

Отвожу глаза и поджимаю губы.

- Лутц-тулуп, четверной тулуп и триксель, - без воодушевления говорю я.

Артур кивает.

- Не удалось, значит…

Я качаю головой и раздраженно пожимаю плечами.

- Не надо напрягаться, - передразниваю я интонации Нинель, - тебе хватит, лучше синица в руке чем снова утка под кроватью…

Клей, не сдерживаясь, смеется, весело глядя на меня.

- Вот ни разу не смешно, - обиженно надуваюсь я, поворачиваясь к нему спиной и облокачиваясь о бортик.

- Ну она же права, Сереж, - он высовывается справа от меня, навалившись локтями на перила. – Сезон промежуточный, выкаблучиваться не перед кем, Европа так вообще, хоть не едь, смотреть не на кого… На мире все те же только в профиль – Юзик, Яшка, Чанг… Есть правда твой дружок Васька Калинин, но он вообще-то молодой еще. Резвости много – опыта мало…

- А Щедрик? – не глядя на него выкладываю свой аргумент я.

- Щедрику, Серж, до тебя, как… Ты меня прости, конечно, - усмехается Артур, – но тут уже я могу обидеться… За такие сравнения.

- Я видел, как он приземляет четверной сальхоф, - упрямо не сдаюсь я. – И флип…

- Ну и что? – он треплет меня по голове и трясет за плечо. – Слушай… Мы же с тобой не первый год знакомы, верно? Можно сказать, выросли здесь вместе…

Я смотрю на него исподлобья. Ну, предположим, я здесь и вырос. А он… Хотя, за те пять лет, что Артур работает с Нинель, можно сказать, что он тоже вырос. Из некоего бывшего фигуриста-неудачника в самого востребованного хореографа в мире… Ладно…

- Ну… да… - соглашаюсь я.

- Вспомни, - предлагает Артур, - я тебя хоть раз обманул? Или подвел? Или заставил делать на льду не то, что нужно. Было такое?

Качаю головой.

- Не было. Я вам всегда доверял. И…

- Продолжай, - он поощрительно кивает.

- И доверяю…

- Вот, - он удовлетворенно улыбается. – А раз ты мне доверяешь, то подумай вот о чем. Ты уверен, что то, что ты там видел в Ютьюбе, эти квады Щедрика, что Федин вот так вот возьмет и выкатит это все прямо сейчас, в этом сезоне?

- Ну… Э-э-э… - до меня потихоньку начинает доходить.

- Миша, и Афанасий Иванович, - проникновенно говорит Клей, - очень хотят попасть на олимпиаду в Китай. И даже что-то там героически выиграть. Уверяю тебя, раньше времени стрелять из пушки по воробьям никто из них не станет.

Как все просто, оказывается… Ну вот почему так?.. Иногда, мне приходится чувствовать себя таким глупым бараном…

На дальнем от нас краю льда дядя Ваня Мураков наслаждается дрессурой молодняка, гоняя мелких в хвост и в гриву по прыжковым элементам. Мелюзга визжит, пищит и активно постигает нелегкую науку.

- Артур Маркович, - говорю я, - раз уж мы заговорили о доверии… Я хотел спросить…

- Спрашивай.

- Вы знали, что Нинель Вахтанговна, тогда, в Корее, специально меня… придержала?

Он спокойно смотрит на меня. Кивает.

- Знал. Это решение было принято сразу после короткой программы…

Я стараюсь не нервничать.

- И вы… Были согласны с этим…

Артур отвечает не сразу. Размышляя, он опускает голову и смотрит на лед.

- Да, - говорит он наконец. – Это сейчас уже не имеет значения… И утешение для тебя слабое… Ваня… Иван Викторович был против. Но главный тренер настаивала… И я ее поддержал.

Еще один кусочек пазла…

- Но… Почему, Артур Маркович?.. – Я волнуюсь. Боюсь услышать не то, что хотел бы…

Артур спокойно поднимает на меня глаза и абсолютно искренне разводит руками.

- Потому что иначе ты бы ушел из спорта, - говорит он, – и сейчас торчал на каком-нибудь ток-шоу, или сидел в каком-нибудь жюри… А я бы здесь возился с Германом… И все было бы очень и очень… по-другому.

Я киваю и снова смотрю на Муракова и его малышню. Все правильно. Другого ответа я и не ожидал. И искать злой умысел в действиях моих тренеров – глупое и неблагодарное занятие.

Мой пазл еще далек от завершения, и я пока даже не понимаю, какой окажется финальная картина…

Но этот кусочек, яркий и многогранный, точно и однозначно занял на ней свое место.

 

Расплачиваюсь с таксистом и не спеша иду в сторону стеклянных дверей лужниковского катка. Сегодня знаменательный день. Точнее вечер. И знаменателен он тем, что я, в кои-то веки, приехал на тренировку вовремя.

- Езжай уже на свой «Ледниковый период», - напутствует меня Нинель после вечерней тренировки, - оставь меня в покое со своими тут катаю, тут не катаю, тут рыбу заворачиваю… Господи, как ты мне надоел… И Артуру Марковичу ты тоже надоел… И нечего на меня смотреть своим воловьим взглядом… Иди, я тебя прошу… Дай покоя… Подожди, - и почти шепотом. – Привет там передай… Понял, да? Скажи, чтобы мне позвонила завтра… Все, пока…

Она отворачивается, а у меня на спине словно крылья вырастают. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – историю Сашкиной болезни Нинель таки получила. И отослала своему бывшему в Америку. И даже получила ответ. И, скорее всего, Сашку таки ждут в Штатах и будут лечить. А это чертовски здорово…

И я, понятное дело, во всю прыть несусь в Лужники, чтобы передать ей привет от Нинель. Вместе с номером ее телефона…

- Коннишива, ваташи но самурай!

Застываю на месте. Оборачиваюсь.

На этот раз она вся в коже. Узкая куртка, обтягивающие брюки, ботинки на застежках. Прежние только рыжие волосы, забранные сегодня в густой конский хвост, улыбка – жемчуг с кораллом, и бездонная зелень глаз.

А в руках у нее два мотоциклетных шлема.

- Это похищение, - заявляет она, не давая мне возможности даже поздороваться. – Но у тебя есть право поцеловать меня… Если хочешь…

- Ну знаешь… - качаю головой и делаю шаг к ней.

- Здравствуй, мой хороший…

От нее исходит новый аромат. Сменила духи. Или шампунь… Но этот ей идет еще больше, чем предыдущий. С наслаждением вдыхаю запах цветочного луга на склоне альпийских гор…

- Это тебе… - она вручает мне черный, блестящий шлем с дымчатым плексигласовым забралом. – Надевай и поехали.

- Э-э-э… - я бросаю нерешительный взгляд на залитый светом вестибюль спортивного комплекса.

- Я же сказала, это похищение, - улыбается Сашка. – Ты обязан подчиняться.

- Вау!.. – я делаю вид, что пугаюсь и настороженно оглядываю ее с ног до головы. – Я надеюсь, обойдется без цепей, наручников, плеток и прочего… реквизита?..

Сашка морщит носик, смеется и показывает мне язык.

- Если хочешь, могу организовать тебе и садо, и мазо, и БДСМ… - она берет меня под руку и настойчиво тянет в сторону паркинга. - Но не сегодня. У нас с тобой другие планы. Идем…

И в моей коллекции пополнение. Поздравьте, у меня появился третий водитель, с которым мне до судорог страшно ездить… Хотя, признаю, полет, иначе это не назвать, на здоровенном, рычащем чопере по ночной Москве, хоть и на заднем сидении, это что-то незабываемое. Особенно, когда на вынужденных остановках, перекрестках, светофорах и заторах можно с наслаждением обнимать, гладить и прижимать к себе моего соблазнительного и нежного водителя…

Гадаю, куда Сашка может меня везти, и понимаю, что это может быть все что угодно, от аттракциона по прыжкам с парашютом или банджи-джампингу, до рок-концерта и слета байкеров. И ни в одном из перечисленных случаев я бы не удивился, хотя, и не обрадовался бы… Но, едва выскочив на бескрайние просторы замкадья, она сворачивает с трассы и, сбросив скорость до минимума, милыми асфальтированными аллейками подкатывает к известному мне по рассказам, закрытому для праздной публики и страшно пафосному заведению. На сколько я знаю, даже Нинель, с ее-то связями, влиянием и популярностью, до сих пор не имеет здешней клубной карты. Ну, а тот, кто мог бы ее сюда пригласить – так и подавно… Так что первое впечатление у меня, как и реакция, вполне предсказуемы.

- Ну ничего себе! Ты что, внебрачная дочка президента?

Сашка смеется, расстегивая шлем и стягивая его с головы.

- Почти угадал, - говорит она весело. – Родная. Но не президента, а… Хотя, какая тебе разница? Ты станешь ко мне по-другому относиться?

- Нет конечно. Не говори, если не хочешь, – качаю головой и тоже избавляюсь от шлема. – В крайнем случае, посмотрю в интернете.

Она отбирает у меня шлем, прячет их оба, свой и мой, в боковые рундуки у заднего колеса мотоцикла и, протянув руку, кивает мне.

- Идем… Я тебя приглашаю… Э-э… Ну, не на свидание, к сожалению. Просто проведи со мной время.

Я слезаю с мотоцикла и, взяв ее ладонь в свою, притягиваю к себе, чтобы обнять.

- Пускай это будет свидание, - говорю я.

Сашка смотрит мне в глаза и качает головой.

- Я так хочу, - шепчет она чуть-слышно, - секса, отношений, любви… Страсти, настоящей, с чувствами… Чтобы ты на меня смотрел, чтобы трогал, чтобы целовал, чтобы… Но я могу просто не пережить этой радости, понимаешь? Не выдержать… Умереть от счастья… Какая глупость… Я не могу дать тебе то, что так хочу отдать, и не могу взять… Мне жаль… Но я так боюсь… умереть…

Я прижимаю ее голову к своей груди и касаюсь губами волос. Какой же пьянящий аромат…

- Значит у нас будет очень спокойное свидание, - говорю ей я. – Без волнений и спецэффектов… Но целовать и трогать я тебя все равно буду.

Она смотрит на меня влажным изумрудным взглядом.

- Ты согласен… иметь со мной дело… даже зная, что… никогда…?

- Кажется, ты пригласила меня на свидание, - я сжимаю ладонями ее изящную, упругую попку. – Веди…

Местечко оказывается антуражным и очень милым. Такой себе, озерный рай. С островками посреди искусственного водоема – каждый островок для одного столика, с шатрами, скрывающими отдыхающих от любопытных глаз и ненавязчивым обслуживанием. Двадцать первый век с его цифровыми технологиями дополз, наконец-то и до нас – заказ можно сделать через электронное меню и, при желании, получить все анонимно, скрывшись за пологом и отдыхая на широком диване, пока молчаливые и проворные официанты сервируют твой столик.

- Здесь бывают очень известные люди, - объясняет мне Саша. – И многие из них совсем не хотят, чтобы их замечали и узнавали.

- Потому что приходят сюда с любовницами… или любовниками, - цинично ухмыляюсь я.

- Кстати, не всегда, - качает головой она. – Чаще всего здесь происходят деловые встречи между политиками и криминалом. Понятно, что афишировать такие знакомства ненужно и небезопасно. Лучше уж любовница…

Я провожу рукой по ее затянутой в кожу ножке.

- Говоришь со знанием дела, - улыбаюсь.

- Ага, - она откровенно кивает и разводит руками. – Ты посмотри-посмотри в интернете. А то что я тебе все подсказывать буду?..

Демонстративно откладываю телефон в сторону.

- Мне плевать, откуда ты, и кто твои родители, - говорю я. – Мне нравишься ты.

Сашка откидывает голову и закрывает глаза.

- Тогда целуй меня, - велит она, облизывая губы кончиком языка…

Вечер теплый. И я, не слушая возражений и преодолев вялое сопротивление, стаскиваю с Сашки ее куртку. Она остается в тонкой белой футболке на голое тело. Твердые, возбужденные соски на ее восхитительных грудках вызывающе топорщатся в мою сторону сквозь полупрозрачную ткань.

- Безобразие, - шутливо возмущается Сашка. – Раздевают прямо на улице. Мужчина, что вы себе позволяете?

И снова меня заносит, как ее Харлей на повороте…

- Штаны тоже, - говорю я, мягко скользя ладонью вверх по гладкой черное коже.

Она закусывает нижнюю губку.

Пуговка. Еще одна… Еще…

- Подожди… Я сама… Они такие узкие…

Сашка сбрасывает ботинки и, изящным змеиным движением выскальзывает из латексного плена.

- Видишь, какая я?.. Смотри… Нравится? Все тебе видно?

Она сидит на диване, поджав под себя ножки, широко раздвинув бедра, откровенно демонстрируя мне тонюсенькие, прозрачные трусики, которых, считай, нет, и игриво натягивая складки своей футболки, сквозь которую и так все просвечивается.

- Красотка, - искренне говорю я.

Сашка поднимает руки и распускает по плечам свои шикарные волосы.

- Когда-то мне сказали, что я похожа на актрису… Эту, как ее… - она хмурится, вспоминая. - В «Сумерках» еще играла…

- Анна Кендрик, - подсказываю я, кивая. – Да, похожа. Вампирша такая, очаровательная… А кто сказал?

- Да там один… Ну был, короче… - она на замолкает на полуслове.

Я протягиваю к ней руки, заставляю повернуться и устраиваю ее полулежа спиной к себе. Поглаживаю ее ножки и обнажившуюся полоску живота над трусиками.

- Мне все равно, кто там у тебя и когда был… - шепчу я. – Так что рассказывай все, не стесняйся.

Сашка с облегчением улыбается.

- Просто забавно, - говорит она. – Он был киношник… Прилип ко мне на кинофестивале в Сочи… Я тогда еще не болела…

Я наклоняюсь, целую ее в шейку и как бы невзначай кладу ладонь на ее грудь. Она тут же накрывает мою руку своей, прижимая сильнее.

- Тискай, тискай меня… А я тебе буду о своих мужиках рассказывать… – томно бормочет она. – Это так… возбуждает… Как секс втроем… У тебя был когда-нибудь секс с двумя девочками, а, Срежка?

- Рассказывай про своего бывшего… - шепчу я. – Мне очень интересно…

- А у меня с двумя мальчиками ни разу не было, - наигранно вздыхает Сашка. – Наверное, это в два раза приятнее…

Я пытаюсь отвлечь ее поцелуем, но она, хихикая, уворачивается.

- Один, значит, в ротик… - развратно нашептывает мне она. - А другой в писечку… А потом меняются…

Не выдерживаю, запускаю левую руку ей в трусики и крепко сжимаю ладонью влажный трепещущий бугорок.

- Если не замолчишь, - выдыхаю ей в ушко, - то я тебя изнасилую, прямо сейчас…

Чувствую, как напрягаются мышцы ее живота и бедер. А сладкий, вожделенный холмик радостно двигается навстречу моей ладони.

- Ласкай меня… - Сашка, повернув голову, смотрит прямо на меня распахнутыми на пол лица глазищами. – Трогай меня там… Только не останавливайся…

Я делаю все, что она от меня требует. И прекращаю только тогда, когда ее изогнувшееся дугой и дрожащее от напряжения тело расслабляется, а из груди, стоном, вырывается завершающий, победный вздох.

- Хочешь меня? - прерывающимся голосом спрашивает она.

- Ты же чувствуешь…

Она прижимается ко мне еще сильнее, возбуждая и сводя с ума.

- Может быть… Тогда… Давай… Попробуем… Чтобы тебе было хорошо…

- Нет… Сашенька… Нет… Нельзя…

- Я же тоже хочу, очень…

- Подождем, когда ты выздоровеешь…

Она расслабленно опирается на меня и кладет огненную головку мне на грудь.

- Это неправда… - произносит она чуть слышно.

А я не нахожусь, что ей ответить на ее такую пронзительную проницательность…

Ночь теплая…

Она не стала одеваться, напротив, заставила и меня снять рубашку.

- Красивое тело, - произносит она, поглаживая мои грудь и живот. – Спортивное…

- Без этого меня бы давно выгнали из спорта, - киваю я. – Мускулистое, худое тело – это два основных критерия для фигуриста.

- Ваш чудовищный, безжалостный спорт!..

- В легкой атлетике не так?

Она качает головой.

- У нас все на много… человечнее что ли. Тебя не станут выгонять только за то, что ты нагулял лишний килограмм… Да и контроль веса не такой уж строгий. Главное выполнять нормативы…

- Наши нормативы – это прыжки и вращения, - говорю я. – А с лишним весом не попрыгаешь…

Сидим за столиком, объедая потихоньку огромную вазу с разнообразными фруктами и запивая все это легким белым вином. Сашенька явно расслабилась, и уже не выглядит такой напряженной, как сначала, когда мы встретились. Поджав коленки к подбородку, она напоминает девочку-подростка дома у телевизора. Только глаза совсем взрослые и бесконечно печальные.

- Ты начала мне рассказывать про своего киношника, - подсказываю ей я.

- Ах этот… - она вяло машет рукой. – Да ничего там серьезного не было. Погуляли да разошлись.

- И ты с облегчением вздохнула?

- Еще с каким… Я его вспомнила, кстати, потому что заговорили об этой актрисе… На которую я похожа…

- Анна Кендрик, - снова говорю я.

- Да… Просто интересно так получается, что меня постоянно с кем-то сравнивают. Кто-то говорит, что я ему его маму напоминаю, кто-то школьную любовь… Ты вот с Таней своей…

Я решительно качаю головой.

- Это была мимолетная ассоциация. Рыжие волосы, похожая фигура… Я вас и не думаю сравнивать, что ты…

Она внимательно смотрит на меня. Но, в конце концов, отводит взгляд, усмехается и выхватывает из вазы несколько виноградин.

- Ладно, проехали… - произносит она. – Но больше так не делай.

- Извини меня, пожалуйста…

- Вообще ни с кем, слышишь? Это очень… обижает…

Чувствую себя мерзко. И уши горят от стыда.

- Тебе здесь нравится?

Сашенька спасает остатки моей совести и гордости, переводя разговор на другую тему.

- Ты знаешь, да, - говорю я. – Обычно подобного рода элитные места выглядят по-другому… А здесь все так легко и атмосферно…

Она кивает, улыбаясь.

- Я рада… Мне пришлось… пофантазировать, чтобы придумать, чем тебя удивить.

- У тебя получилось, спасибо…

Неожиданно вспоминаю еще кое-что, что явилось для меня сегодня сюрпризом.

- Аната ва нихонго о ханасемасу ка? (Ты говоришь по-японски? Яп.) – произношу я, тщательно подбирая слова.

Сашка смеется, пряча лицо в ладонях и хитро глядя на меня поверх.

- Джяк каан… Немного, - говорит она. – Уже позабывала все…

Горсть маленьких пазликов высыпается мне в руку. И я в замешательстве, не зная, что с ними делать.

- В детстве с родителями жила в Японии, шесть лет почти, - объясняет Сашка. – Так что…

- Значит моя история про самурая… и девочку-гейшу… – разочарованно тяну я.

- Ну что ты! Это было так романтично! И ты рассказывал так красиво… Мне правда понравилось.

Сколько еще потаенных закоулков личности мне предстоит обнаружить в этой милой, такой очаровательной, и такой несчастной девчонке?

- Кстати, - хлопаю себя по лбу, - я идиот…

- Как ты догадался? – глумливо интересуется Сашка.

- Да ладно тебе… - я быстро тыкаю пальцем в телефон, - Мама просто просила тебя ей позвонить завтра… Точнее, уже сегодня. Думаю, что новости будут хорошие. Лови.

Я отсылаю ей карточку Нинель. Сашка не обращает внимания на засветившийся экран телефона и с безрадостной тоской смотрит в сторону.

- Не хочу умирать, - тихо говорит она. – Страшно…

- Ну что ты… Не смей вообще об этом думать…

Она словно не слышит меня.

- Страшно не столько умереть, расстаться с жизнью… Я знаю, что для меня это произойдет быстро и я… почти ничего не почувствую… Страшно, что я увижу… там… И… смогу ли я… оттуда, хоть иногда… смотреть сюда… на тебя…

- Сашенька…

- Что, мой хороший?

- Можно… к тебе…

- Иди ко мне…

Мы обнимаемся, и наши поцелуи скользят по нашим лицам, рукам и телам. А потом я на руках переношу ее снова на диванчик и долго-долго ласкаю так, как она того хочет, как хочет ее слабеющее тело и как жаждет ее рвущаяся наружу душа. И лишь мерцание звезд и тихий плеск озерной воды могут видеть и слышать наше наслаждение и наши слезы.

Уезжаем обратно в Москву уже под утро.

- Даже не вздумай, - Сашка решительно останавливает мою руку с карточкой, когда я уже тянусь оплатить появившийся на экране терминала астрономический счет.

- Но послушай, - возмущаюсь я, - хватит того, что ты сегодня, весь вечер за мной ухаживаешь, возишь… Позволь мне хоть в чем-то остаться мужчиной…

Сашка с улыбкой целует меня в нос и прижимает пальчик к моим губам.

- Подчиняйся. Не спорь со старшими, - ласково командует она.

И, пользуясь моим замешательством, она быстро набирает на терминале латиницей свою фамилию и длинный набор цифр. Терминал радостно мигает зеленым.

- Спасибо, папочка, - хихикает Сашка, смахивая промелькнувшую на экране информацию. – Мне все очень нравится…

Закравшееся было в мое сознание подозрение радостно поднимает голову.

- Ты часто здесь бываешь? – спрашиваю ее я.

Сашка хитро улыбается.

- Подожди… Так получается, что это… - невольно сглатываю. - Это все… твое?

Она загадочно поводит бровью, облизывает губы языком и берет меня под руку.

- Поехали, ваташи но самурай, - произносит она настойчиво. - Твоя гейся-гарю отвезет тебя домой…

И она отвозит меня. Ко мне домой. И, помахав мне на прощание, уносится на своем «Харлее» разгоняя в стороны стелящийся вдоль набережной утренний туман.

 

С прыжковым контентом для произвольной программы ситуация в точности противоположная короткой. Я считаю, что меня перегружают, боюсь не потянуть и в открытую об этом говорю. Нинель злится, но сдерживает желание послать меня подальше и в очередной раз выслушивает, не соглашаясь и упрямо качая головой.

- Попробовал бы кто-нибудь другой мне тут выпендриваться и не делать, что я говорю, - ворчит она себе под нос. – Совсем уже оборзел, саджигари биджо (несносный мальчишка (груз.))…

- Я не выпендриваюсь, а объективно смотрю на вещи… - защищаюсь я.

- Тренироваться нужно чаще и относиться к своей работе серьезнее, - перебивает меня она. – Объективность сразу же расширит границы сознания.

- Если я где-то филоню или ленюсь – укажите мне на это, - тут же лезу в бутылку я.

Потому что знаю, что в части дисциплины и качества тренировок ко мне не может быть претензий в принципе. В «Зеркальном» я только что не сплю…

Нинель морщит нос, как от нечаянно откушенной дольки лимона, вздыхает, но все же что-то там клацает на своем компьютере и нехотя кивает мне.

- В последний раз иду у тебя на поводу, - примирительно говорит она. – Исключительно ввиду твоего нынешнего, - она подчеркнула это слово, - самоотверженного отношения к процессу. Давай сначала, что у тебя там…

Я радостно подбираюсь и пытаюсь через бортик заглянуть к ней в экран.

- Первым элементом, - говорю я, - лучше поставить каскад лутц-риттбергер. А тройной аксель я сделаю во второй части…

Два дня препирательств, уговоров и споров… Два очень ценных дня. Потому что без утвержденной последовательности прыжков мы с Артуром не можем наработать связки, за счет которых все элементы смотрятся органично в процессе выступления, а также помогают спортсмену правильно распределить силы. А времечко до контрольных прокатов тик-так, тик-так…

Но в конце концов компромисс таки достигнут.

Больше всего я опасаюсь каскада тройной аксель – тройной тулуп. Да, на тренировках он у меня получается условно стабильно, то есть процентов на восемьдесят. Вроде бы по логике можно оставлять. Но я физически не чувствую этот элемент. Сказываются ли это мои прошлые взаимоотношения с трикселем, когда он, чаще, приземлял меня задницей на лед, чем я его на ребро, или здесь что-то еще – не знаю. Не прет и все. Нинель называет это грубым словом «заёб». Ну вот… да. Короче, после неоднократных уговоров и аргументов с моей стороны, стремный это каскад убрали, заменив мне его на лутц-сальхоф через ойлер. Физически сложнее, конечно, но здесь я хотя бы самому себе могу гарантировать стабильность. Ну а там, как пойдет…

Аналогично – четверной флип, который я не люблю и делаю в общем-то без энтузиазма. На мой взгляд, в программу прекрасно вписывается вместо него четверной лутц, помните, я рассказывал, они похожи, неспециалисту так вообще не отличить… Нинель сопротивляется, аргументируя это тем, что три лутца в программе это уже перебор и судьи могут занизить вторую оценку.

- Четверной соло, четверной в каскаде и тройной тоже в каскаде, – машет она пальцем у меня перед носом. - Обзовут тебя грибником и обрежут гои. Ты этого хочешь?

Честно говоря, не вижу в этом никакого криминала, но, немного поломавшись, соглашаюсь на тройной флип в каскаде, вместо лутца. Тем более, знаю, что такую замену Артур уже как-то делал Аньке, но тогда у нее на это были другие причины, и в общем-то ее мнения никто не спрашивал.

Ну, как-то так.

Это что касается глобальных замен, обо что мы с Нинель реально ломали копья, ссорясь и ругаясь. В остальном к элементам ни у кого вопросов не возникало, следовало лишь их правильно расставить в программе…

Наконец, первый раз выкатываю целиковую произвольную, под музыку, со всеми прыжками, вращениями и дорожками. Выкладываюсь по полной, как на реальном старте, чтобы и себя проверить, и тренерам показать, что они там натренировали. В результате, выдыхаюсь и захекиваюсь до состояния полной неспособности двигаться, и вместо того чтобы терпеливо и вежливо выслушать замечания наставников, стоя по струночке пред ясными очами, тяжело наваливаюсь на бортик, упирая локти в перила.

Нинель не глядит в мою сторону, занятая пересмотром записи проката на компьютере, но веское свое слово молвит, едва только я перевожу дух.

- Зачем убиваться так? Мог бы и потише. Я и так вижу, что все получается… Угробишься сейчас – долго восстанавливаться придется…

Ну, конечно. Слышали мы все эти мантры. Попробуй я дать во время проката хоть малейшую слабину, тут же получил бы по первое число, и за то, что расслабился, и за то, что разленился… Плавали, знаем. Так что лучше, пускай меня журят за то, что переусердствовал.

Пока печатается на принтере мой результат, Мураков деловито раскладывает по полочкам мои прыжки.

- Слишком широко замахиваешься, когда вон там, на лутц заходишь, – басит он. - Не надо. Тебя заносит в бок из-за этого и получается, что выезд ловить нужно, понял?

- Ага, - киваю.

- Вот. Дальше. Там хорошо, здесь тоже пойдет, - он водит глазами по катку, мысленно проигрывая в голове мой прокат. – Вот здесь, когда ты после твизлов начинаешь раскрутку и разгоняешься, да? Вот это вот, что ты такое там делаешь?

Он показывает движение на подобии скрутки. Я понимаю, о чем он.

- Прожектор, - говорю я, кивая на яркий софит, освещающий лед. – Меня ослепляет в момент прыжка. Я немного доворачиваю, чтобы не било в глаза…

- Вот оно что…

- Да, я уберу это на старте…

- Хорошо, - кивает он. - А то я уже испугался, что вы с Артуром Марковичем там чего-то такого напридумывали, чего я не знаю…

Дядя Ваня еще раз окидывает взглядом лед.

- Триксель, конечно, в конце мне твой ну вот совсем не в дугу… Не нравится…

- Скажите, что нужно исправить, я сделаю… - пожимаю плечами я.

- Да нет, - машет рукой Мураков, - ты-то приземляешь чисто. Просто смотрится он там…

- Это то, о чем я тебе говорил, Сережа, - подключается к разговору Клей. – Но ты настаивал… А теперь представь себе, что на месте Ивана Викторовича судья, которому тоже что-то там не понравится…

- Я сделаю так, что понравится всем, - хорохорюсь я.

- Ты, главное, чисто сделай, - Нинель вынимает из принтера лист бумаги и протягивает мне. – Отступать уже некуда, накрутили, как накрутили. Но это, Ланской, теперь твоя ответственность доказать всем, что ты был прав.

Смотрю на распечатку, и вижу, что баллы вполне удовлетворительные. Достаточные, чтобы и Юзику нос утереть, и Чангу… А уж Мишку обойти и за пояс заткнуть так и подавно… Поэтому, кивнув, позволяю себе улыбнуться.

- Довольный, как слон, - тут же констатирует Нинель. – Ладно. Отпускаем его?

Дядя Ваня и Клей синхронно, как китайские болванчики, кивают.

- Ты к Семену Мирославовичу сегодня? – Нинель, наконец, поднимает на меня глаза.

- Да, конечно…

После того прогула я веду себя в высшей степени прилично, не опаздываю, и ухожу позже всех. Отрабатываю прощение.

- Приезжай вечером. – она совсем понижает голос, наклоняясь ко мне. – Я Аню заберу, и мы тебя дождемся…

Такого предложения я не получал с дня моего возвращения. И не могу скрыть, как мне приятно.

- Здорово, - радостно улыбаюсь я. – Конечно приеду. Там, правда… Хотя, наплевать, в Одиннадцать освобожусь и в полдвенадцатого буду.

- Только так, чтобы Сёма не нервничал, - предупреждает меня Нинель. – А то начнется опять, плачь Ярославны…

- Спасибо!.. И за Анечку тоже, - добавляю я шепотом.

Она кивает, показывая, что разговор окончен.

- Аня Озерова, давай, - командует она уже громко, - музыку свою ставь и вперед.

Анька подлетает к нам, с телефоном в руке.

Без всякого стеснения, нежно обнимаю ее и целую в шейку.

- Ой, Сережка… - вздрагивает она от неожиданности.

- Люблю. Хочу. Соскучился, - шепчу ей на ушко я.

Она улыбается, жмурясь от удовольствия.

- Ну вот и возвращайся быстрее от своих кукол, - мурлычет она. – Ко мне под бочок…

- Поедем в мою башню, или останемся у… мамы?

Аня на мгновение задумывается, нахмурившись.

- Останемся, – Решает она. – Хоть одну ночь в нормальном доме посплю, а не как на витрине…

- Так, Ромео и Джульетта… - Нинель окрикивает нас беззлобно, но настойчиво. – Успеете еще наобниматься. Ланской, уходи уже. Не мешай…

Целую Анечку еще раз, с неохотой отрываюсь, проведя ладонью по ее округлой, тугой попке и укатываюсь прочь со льда.

И несусь, несусь… Снова несусь как угорелый, чтобы успеть, чтобы не опоздать.

Но, черт возьми, приятно. Не ожидал, от Нинель…

Правда, что ли, поняла, что я повзрослел?..

Или наоборот, испугалась?

В моей картине еще много неоткрытых пазлов. Но один мне очень нужно найти. Я знаю какой. Но не знаю, как до него дотянуться…

 

========== Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…) Эпизод 5 ==========

 

После того случая Макс Денков смотрит на меня волком и почти не разговаривает. Я же напротив, веду себя с ним приветливо, как всегда. Хотя, на самом деле, после всего того, что он мне наговорил за одну единственную прогулянную тренировку, обижаться в пору наоборот, мне на него. Глядя на нас Авер хитро посмеивается в кулак, Сашка виновато улыбается, а остальные не могут понять, что случилось, и какая кошка между нами пробежала.

- Ланской, - ворчит Максим, - ну вот как это называется? Катаетесь по кругу, качаетесь как листья на ветру… Ты обещал, что будут твизлы, скобки какие-нибудь… И где все это? Почти два месяца прошло, а прогресса я не вижу. Александра. Это к тебе, между прочим, относится. Этот-то твой разгильдяй все умеет и знает, как делать, а ты почему ничему не учишься?

Сашка очаровательно краснеет и виновато разводит руками. Я молча качаю головой.

Макс не прав. За прошедшее время, от полного и беспросветного нестояния на коньках в принципе, падений через каждый шаг и унылому ползанию вдоль бортика, Саша спрогрессировала до вполне сносного, как для начинающего, скольжения, перестала бояться двигаться спиной вперед, освоила повороты и даже, хоть и с моей подстраховкой, ласточку. Вращения и, соответственно, твизлы ей пока не даются, но и до первого этапа шоу еще целый месяц. Нагоним…

- Вы бы, Максим Евгеньевич, лучше бы похвалили человека, - укоризненно говорю я. – Совсем же из конструктора собирали, ничего не умела, а сейчас?

- Я похвалю, - упрямо наклоняет голову Макс, - когда результат будет. Это была твоя идея, Серж, забрать Александру у Ромы. Давай, доказывай, что мы не просто так на это все пошли. Пока я существенных подвижек не вижу…

Да что же вы все, сговорились, что ли… Всем я должен что-то доказывать, уговаривать, убеждать… Почему меня никто ни на что не уговаривает? Просто ставят перед фактом и командуют? Я, может быть, тоже хочу…

- Короче, - резюмирует Макс, - до перерыва покатайтесь еще и идите к Елене Станиславовне ставьте эти несчастные поддержки. Я видел… видел… - он останавливает меня взмахом руки, когда я готов уже снова броситься на Сашкину защиту. – На полу вы их делаете нормально. Как для хлюпика-одиночника ты еще ничего так. Сашенька – умница, не боится, залезает на тебя… А на льду? А в движении?

Здесь не поспоришь. Поддержки – это наше горе. То, что я не могу в себя принять физиологически. Мозг, привыкший управлять моим телом во всех положениях и на любой скорости, категорически отказывается понимать одномоментное увеличение веса на сорок семь килограммов и смещение центра тяжести. Пару раз мы свалились, исключительно по моей вине, достаточно ощутимо. Хорошо, что чисто инстинктивно я оба раза успел заехать под падающую с высоты моего роста Сашку и смягчить ей приземление. Правда, покалеченное бедро и неоднократно переломанные ребра при этом возмущенно и предательски взвыли острой болью.

Полчаса гоняем вдоль бортов. Потихоньку начинаю выпускать Сашку в самостоятельное катание, чтобы не висла постоянно на мне и не держалась, как за столб.

- Давай сама беговыми два круга вперед, потом два назад, - командую я ей. – И возвращайся.

- Но я… э-э-э…

- Давай-давай, не бойся, - ухмыляюсь я. - В крайнем случае, приземляйся на попу. Будет больно, зато безопасно.

- Спасибо, успокоил, - ворчит Сашка, но послушно едет выполнять то, что я ей сказал.

Когда мы на льду все наши прочие взаимоотношения забываются и отходят на задний план. Потому что работа – прежде всего. И ей не должны мешать никакие личные мотивы. Она это знает. И приняла такую постановку вещей сразу же. Потому что сама вышла из спорта.

- Как же она на тебя смотрит… Я аж ревновать начинаю.

Леночка Бодрова, отправив своего партнера тоже поездить самостоятельно, подкатывается ко мне сзади, обнимает и кладет острый подбородок мне на плечо.

- Все, Бодрова, - ехидничаю я, - прозевала ты свое счастье. Насмехалась надо мной, хвостом вертела, вот теперь плачь по несбывшемуся.

Ленка больно щиплет меня за задницу, одновременно очень соблазнительно прижимаясь сиськами к моей спине.

- Ах ты ж, зараза, - шипит она, - еще издевается…

Когда-то давно, Ленка приковывала к себе мой жаждущий взгляд своими восхитительными, длиннющими ногами, высокой полной грудью и большими, карими глазами. Но, будучи старше, не обращала внимания на меня, мелкого, хоть и пялившегося на нее с таким восторгом. Со временем, мой восторг прошел. А у Ленки, по отношению ко мне, развилась какая-то болезненная тяга постоянно меня прикалывать и троллить, поминая мне мое ею детское увлечение.

- А ну признавайся, красавчик, - с придыханием шепчет Ленка, - соблазнил небось уже Сашеньку? Девка по тебе аж сохнет, глаз не сводит. Слово скажи – растает тут же…

Информация о том, что Саша больна, к счастью, не просочилась дальше Романа Сергеевича и Авербаума, поэтому вся наша компания относится к ней совершенно нормально, без навязчивой жалости и излишнего любопытства. Но, само собой, как невозможно утаить в мешке шило, так не получилось у нас совсем уж скрыть нашу с ней взаимную симпатию. Здесь дотронулись друг до дружки, там за ручки подержались, тут слово, там взгляд… И хитрая, пронырливая Ленка, никогда раньше ничего не упускавшая, конечно же заметила все, что только можно было заметить.

- Не говори ерунды, - возмущенно дергаю плечами я, сбрасывая ее руки.

Она тут же перекатывается, оказываясь прямо передо мной.

- Врать ты, малой, как не умел, так и не научился, - хитро щурится она.

И совершенно неожиданно, протянув руку, Лена проводит ладонью по моей щеке.

- Жаль не мой… - произносит она с мимолетным блудливым огоньком в глазах. – А ведь могла же…

Я не успеваю ответить. Скосив глаза в сторону, Ленка, меняясь в лице с нежности на раздражение, срывается с места и летит мимо меня.

- Ну что ты делаешь? Ну елки-палки… Сколько повторять можно… Ребром и в сторону. А не зубцом и под себя… Осторожно!

Возня, шум и судорожные восклицания откуда-то сзади говорят о том, что Ленкин партнер, актер Андрей Оленев, снова учудил что-то мало вразумительное и глупое. Но, к сожалению, вполне ожидаемое. Прозвище «Олень Андреев», которым нечаянно наградил его я, прицепилось к нему намертво, до того, что даже Авер, однажды оговорившись, так его назвал. Скандал едва замяли…

Я не смотрю в ту сторону. Мне есть куда смотреть. И то, что я вижу, нравится мне невероятно.

Выполнив все, что я ей сказал сделать, Сашенька, уже не елочкой, а освоенным недавно «фонариком» едет ко мне. Хвастается. Показывает, как умеет. И с руками за спиной, и с руками в стороны… И, почти подкатившись ко мне, она лихо меняет направление и спиной вперед, беговыми, объезжает меня по кругу, наконец, притормозив и оказавшись прямо передо мной. Улыбается. Довольна, знает, что похвалю…

- Молодец, - говорю, - хорошо все сделала. Вон там, правда был один раз… - машу рукой в сторону, – поскользнулась…

- Но не упала же! – гордо заявляет она.

В отличие от наглой Ленки, она ведет себя скромно, но глаза так и спрашивают, так и просят…

- Иди сюда, - я протягиваю руки, и она прижимается ко мне с тихим вздохом облегчения.

- Согрей меня…

Ее тело дрожит, как будто ее бьет озноб, и я тут же напрягаюсь от беспокойства.

- Тебя трясет, - говорю я. – Ты не заболела? Как себя чувствуешь?

- Все хорошо, - она поднимает на меня свои лучистые глаза. – Просто устала немного…

- Точно?

- Ну конечно… - нежная улыбка. – Не волнуйся, мой хороший, - шепчет она едва слышно. – Я все еще здесь…

Глажу ее щеку и беру за руку.

- Пошли отдыхать, говорю ей. – У нас с тобой еще хореография сегодня…

Елена Станиславовна, Леркина мама, спуску нам не дает и гоняет, хуже Нинель.

- Так, давайте сначала медленно, - резким, громким голосом командует она. – Все, как только что на полу делали, только уже в движении. Едем, значит, прямо, ты подсаживаешься под нее, помогаешь, Саша запрыгивает и дальше проезжаете полкруга… И схождение на одну ногу. Понятно, да? Делаем…

Катим прямо, как было сказано. Я придерживаю Сашку за талию. В нужный момент приседаю и беру ее внизу за правую ногу…

С легкостью, как будто всю жизнь это делала, Сашка взлетает вверх и оказывается сидящей у меня на плече раньше, чем я успеваю выпрямиться. Неправильно. Ее и мой подъем должны происходить синхронно. Но я все же силой заставляю свой позвоночник вытянуть дополнительную нагрузку. Едем по кругу, она, отведя правую руку в сторону, левой держась за мою голову, а я правой фиксирую ее у себя на плече, а левой держу за ногу. Снова ошибка. Моя левая рука должна быть свободной. Но я боюсь отпустить Сашку, чтобы она не соскользнула вниз раньше времени. Слегка сжимаю ее бедро, и она понимает, что пора сходить. Перехватываю ее обеими руками за талию, переворачиваю и, немного подтолкнув, медленно спускаю с себя, давая возможность свободно разогнуть правую ногу и правильно стать на ребро. Очутившись на льду, Саша вытягивает левую ножку, дотягивает носочек и красивой ласточкой скользит от меня. Легкое пожатие руки – отпускай, я в порядке, все смогу – и она едет сама на одной ноге, завершая элемент перетяжкой и разворотом. Красиво и… Изящно. Да! Она едет. Скользит. Ей бы больше тренировок, так и могла бы научиться сносно кататься… Хватило бы времени…

Масленникова-старшая машет нам рукой, и мы подъезжаем к ней. Вижу, что Сашка, копируя нас, тоже и упирает руки в бока, и, наклоняясь, массирует себе бедра. Мне приятно на неесмотреть. Иногда, мне даже начинает казаться, что она из наших…

- Молодцы, ребята, - хвалит нас Елена Станиславовна. – Только ты, Саша, будешь так спешить, сломаешь своему партнеру спину. Вон он, бедный, чуть не переломился, когда тебя на себе вверх вытягивал.

- Ой…

Сашка смотрит на меня с откровенным испугом в глазах. Я с улыбкой развожу руками – что правда, то правда.

- И ты тоже, - это уже ко мне. – Зачем геройствовать? Видишь же, что элемент уже с ошибкой – ставь ее обратно и начинайте заново. Мы же учимся. Хорошо, что тебе мышечный корсет позволяет такую нагрузку держать. Но поберечься тоже нужно. Понял меня?

- Понял, извините…

- Да я-то что, - усмехается Масленникова. – Я извиню… А вот Нина меня задушит, если с тобой что-то случиться… Знаешь, - она поворачивается к Сашке, - кто его… э-э-э… тренер?

Саша, на всякий случай, смотрит на меня, но я поощрительно киваю. Здесь все свои…

- Я знакома, - кивает она, - с его… мамой… Она восхитительная…

- Но во гневе страшна, - делает большие глаза хореограф, - так что провоцировать не будем.

Она на секунду задумывается.

- Что-то там еще было…

- Рука моя, - подсказываю я.

- Ага, да, - она кивает мне на Сашку. – Что ты в нее так вцепляешься? Боишься, что улетит от тебя партнерша твоя, что ли? Закинул наверх и отпустил, пускай сама держится. Твое дело – равновесие. А то грохнитесь, не дай бог… Зато в обнимку, чтобы уж наверняка… Не надо.

- Не буду, - улыбаюсь.

- Ах, - разочарованно вздыхает Саша, пронзая меня взглядом, - а мне так нравится, когда он меня обнимает…

- Обнимайтесь на здоровье, - машет на нас рукой Масленникова. – Но не в высоких поддержках. Там лишнего быть ничего не должно. Партнер всегда должен иметь возможность маневра. Даже если ты начнешь с него соскальзывать не вовремя, он свободными руками тебя всегда успеет подхватить. А если вы монолитом прете, то тут уж… Как Титаник. Без шансов…

Мы повторяем нашу поддержку еще трижды, и, наконец, все получается как следует, без помарок, а главное, красиво.

- Ух, какие молодцы, - радуется забежавший к нам на пару минут Авербаум. – А говорил, Ланской, не смогу, не получится… Вон как Санечку поднимает… Я так не умел в его возрасте…

Серебряный призер олимпиады в танцах на льду, Авер умел в моем возрасте и это, и многое другое. Уж Нинель-то мне о нем в свое время порассказывала. Но даже такая, немного нечестная похвала от профессионала его уровня мне лестна и приятна.

- Сёма, ну одну высокую точно, считай они сделают, - кивает ему Масленникова. – Остальное пока провоз подмышкой и сидя на коленке.

- Хорошо, хорошо, - потирает руки Авербаум. – Всему свое время…

И убегает дальше, смотреть, чего там делают остальные.

К Елене Станиславовне подкатывает еще одна пара, и она переключает свое внимание на них. Беру Сашку за руку и тащу за собой в центр льда.

- Давай вращения поучим, - говорю ей. – Это не сложно, там главное понять как…

Она гладит меня по руке и с виноватым видом прижимает пальчик к моим губам.

- Прости… Я сегодня больше… Не могу.

- Устала? – я тут же подбираюсь. – Тебе плохо?

- Мне хорошо, - грустно улыбается она. – С тобой мне всегда хорошо…

- Проводить тебя? Может вызвать такси? Отвезти домой?

Сашка смеется и кладет руки мне на плечи.

- Бывают дни, мой хороший, - говорит она, - когда девочке просто нужно побыть одной… Без мальчика… И немного… пострадать.

Я чувствую себя полным кретином.

- Господи, прости меня. Я идиот…

Сашенька смеется и кладет голову мне на грудь.

- Меня Лера отвезет. И я ее сегодня к себе пригласила. Будем полночи пить вино и болтать о мужиках… - она усмехается. - И тебе все кости перемоем, не сомневайся…

Я все же провожаю ее до раздевалки и помогаю сменить коньки на кроссовки. Наклонившись, чтобы завязать шнурки, Саша бледнеет и морщится.

- Дай я… - отвожу в сторону ее руки.

Она с облегчением выпрямляется, проводит ладошкой по моему лбу и накручивает на палец прядь моих волос.

- Мой добрый, мой заботливый… - шепчет она. - Любимый мальчик…

Я поднимаю на нее глаза и наши взгляды встречаются. У меня перехватывает дыхание от жуткой мысли, мелькнувшей в моей голове.

- Обещай мне, - сдавленно прошу ее я, - что ты не убежишь от меня… вот так…

Она понимает… И на мгновение в ее взгляде я вижу невыразимую, беспредельную тоску. И страх…

Саша порывисто вздыхает, опускает веки, и из-под ее длинных ресниц выкатываются две блестящие, прозрачные слезинки.

- Сашенька… - я беру ее руки в свои и целую холодные, сухие ладони и тонкие пальчики. – Милая… Сашуля… прости меня…

- Все хорошо… - шепчет она. – Все нормально, не волнуйся… Пласкивое настроение, тянет на сладкое…

Она мягко забирает у меня руку и вытирает тыльной стороной ладони свои щеки и глаза.

- Все нормально, - повторяет она.

И даже пытается улыбнуться.

Я снова перед нею на коленях… Как в тот первый день. И смотрю на нее взглядом восхищенным и восторженным.

А она, вдруг, наклоняется ко мне и быстро, жарко и страстно целует в губы…

И надо же, чтобы именно в этот момент…

- Вот вы где…

Лерка вваливается в раздевалку, размахивая спортивной курткой, и смерив нас хмурым взглядом, все понимает.

- Ну, я так и знала, - качает головой она. – Другого места просто не найти, правда?

- Сейчас я буду получать, - смешно сморщившись констатирует Сашка.

Ее слезы высыхают мгновенно, не оставляя на лице даже припухлости. И теперь она снова такая же, как всегда, веселая, мягкая и теплая.

- Будешь-будешь, - обещает ей Лерка. – Вот только защитника твоего выставим за дверь…

Я глажу ее ножки, снова беру ее ладони в свои и заглядываю в глаза.

- Напиши мне… - прошу ее одними губами.

Она улыбается, кивает и легонько пожимает мне руки.

- Ланской, до свидания, - напоминает о себе Лерка. – Можно мне переодеться?..

Время до конца тренировки провожу на льду вместе с оставшимися спортсменами и артистами. Кому-то помогаю поправить дорожку, у кого-то вдруг перестали получаться беговые, движение назад тоже, почему-то, часто вызывают сомнения и страх… В общем, применяю себя, как могу. Отрабатываю высокое доверие…

Когда все уходят, задерживаюсь.

В голове ворох разнообразных мыслей, но лишь одна настойчиво бьется в мозгу, не давая покоя. И отделаться от нее не получается. Хотя…

Детская глупость, за которую меня не похвалит никто. Но я так делаю. Иногда.

- Да или нет, - шепчу я. – Если получится, то «да»…

Разгоняюсь вдоль бортика, оцениваю расстояние, вспоминаю, что здесь стадион короче стандартного… Заезд… Смена ноги и разворот… Замах правой… Толчок… Руки рывком вверх… Да или нет… Да или нет… Калейдоскоп красок и огней перед глазами, как разложенная на столе карта моей жизни… Я хочу, чтобы было «да». Но я не имею права жульничать. Чтобы «да» получилось, нужно не только умение и опыт. Нужна удача… Жесткое приземление на правое лезвие… Держу… Держу!.. Выезд… Есть! Сбудется! Теперь точно сбудется… Не может не сбыться…

Потому что я загадал.

Потому что предложил взамен то, чего никто не предлагал до меня.

И сделал… Второй раз в жизни… Я - единственный в мире, кто смог…

Аксель четыре с половиной оборота. Взамен на исполнение одного желания…

И бог, если он есть, мою ставку принял.

Доезжаю круг, выравниваю дыхание и качусь на выезд. По ночной Москве на Рублевку можно долететь минут за двадцать. Если таксист попадется лихой. Надеюсь. Ведь меня ждут. Нинель… Анечка… Я знаю, о чем вы думаете. Но об этом мы поговорим с вами потом. И вы все поймете. Или не поймете и продолжите меня осуждать… Но мне все равно. Главное, что мое желание сбудется…

Каем глаза замечаю какой-то блеск в углу. Присматриваюсь. Показалось. Никого там нет и быть не может. В такое-то время…

Ухожу последний. И следом за мной в вестибюле «Лужников» гаснет свет.

Всем пока.

Я еду к моим любимым…

 

С Бейзилом Калином я познакомился спустя где-то полгода моей работы с Брайаном.

И сразу же выясняется, что никакой он не Бейзил и не Калин.

- Василий. Василий Калинин – представляется он на американский манер, протягивая мне руку и широко улыбаясь.

У него приятный акцент эмигранта во втором поколении, для которого английский уже, безусловно, родной, но русский он слышит с детства и знает достаточно, чтобы общаться и все понимать.

- А я просто Серега, - отвечаю на его рукопожатие и улыбку я.

- Тогда я – просто Вася, - тут же соглашается он.

Его открытое лицо и спокойные манеры располагают к неформальному и дружескому общению. С первого взгляда я могу сказать, что он мне нравится.

- А как же Бейзил Калин? - на всякий случай уточняю я.

Под этим именем его знает вся Северная Америка и боготворят Соединенные Штаты, несомненным и непревзойденным любимцем которых он является вот уже почти три года. А в новом сезоне, перейдя наконец во взрослый разряд, помимо любимца, он наверняка станет еще и абсолютным чемпионом своей страны в мужском одиночном катании, уверенно сбросив с пьедестала царящего там пока безраздельно Энтони Чанга.

- Васе Калинину сложновато пришлось бы в жизни, - прищурившись, усмехается он. – Особенно в нашей, самой лучшей в мире стране. Поэтому на свет появился Бейзил…

Понимающе киваю. Тяжело вам, беднягам, живется в вашей Америке. Не разрыдаться бы, от жалости…

Брайан Осборн решил познакомить нас с одной единственной целью – доказать себе, мне, Ваське его маме-тренеру и всей остальной вселенной, что натренировать и стабильно прыгнуть четверной аксель возможно в нашей реальности не только теоретически, но и вполне выполнимо на практике. И это был первый и единственный случай за все время нашей работы, когда Брайан ошибся…

Он вырвал Ваську из его юниорской нирваны, расписав его матери небывалые перспективы, дай только приземлить упрямый аксель. Но уговорить удалось лишь только после того, как юное американское дарование прознало о том, что вместе с ним убиваться на тренировках буду я.

- Ланской тоже будет? У вас? Я еду!

Когда Брайан, хохоча, рассказывал мне об этом, я искренне недоумевал, что это, дань моим предыдущим заслугам или дешевая популярность в глазах подростка. Оказалось, ни то, ни другое.

- Я знаю Фиону Фишер, - сообщил мне Васька при первом же знакомстве. – Она тренируется сейчас у нас, в Калифорнии, в школе танцев на льду…

Я хитро щурюсь.

- И как тебе… Фиона Фишер? – надеясь, что мое ехидство незаметно, интересуюсь я.

- Прекрасно, - простодушно улыбается Вася. – Очень красивая… Но дело не в этом. Она мне сказала, что ты – самый лучший одиночник в мире. Что все эти олимпиады и чемпионаты – это булшит… э-э-э… Как это?

- Неважно, я понял…

- Вот. И что, если уж смотреть на кого-то настоящего, то это только Ланской. Ну вот, я и приехал…

Ох, Фишка, ох, зараза малая…

- Надеюсь, - говорю ему я, - что ты понимаешь, что я здесь самый обыкновенный. Тренируюсь как все…

Васька качает головой.

- Нет, Се-ре-га, - он тщательно выговаривает мое имя, - я вижу, и я знаю, что ты the best of the best. Дурак-бы-спорил… это так мама говорит… Но еще, я хочу, чтобы все поняли… э-э-э… что я еще лучше…

И все это под честный взгляд чистых серых глаз в исполнении малолетнего негодника…

Вот так мы и начали покорять то, на что до нас безуспешно замахивался разве что Юдзуро Ханю.

Время шло. Но чертов «эксэль куад», «фоур поинт файв эксэль» или просто кваксель не получался, не выходил, как каменный цветок у Данилы-мастера и не желал покоряться, сколько мы с Васькой его об лед ни долбили.

Заезд, разворот, замах, толчок… Падение. Заезд, разворот…

У меня не получается ни на удочке, ни так. Вроде бы уже почти, вот-вот… И я опять приземляюсь на зубец или раскрываюсь бабочкой.

Брайан с сочувственным лицом подъезжает ко мне, устало сидящему на льду.

- Как ты, парень?

- Васька, - кричу я через весь стадион, - как сказать: «Это невозможно, я в отчаянии»?

Калинин пролетает мимо нас.

- I’m sick and tired of this fuckin’ shit, - на ходу бросает он.

Понимаю, что это несколько вольный перевод моей фразы, но все же согласно киваю на него Брайану. Тот морщится, как от кислятины.

Тем временем, Васька тоже героически залетает в прыжок, группируется, крутится, грохается на лед и валится спиной вперед с недокрутом.

- Беда, - по русски произносит Брайан ( у него это звучит как “бэ-т-да”).

И вот так мы развлекаемся почти три месяца.

Наконец, либо Васькиной матери это надоедает, либо, что более вероятно, его ждут новые тренировки и соревнования, но в один прекрасный день он с неизменной улыбкой подходит ко мне и снова протягивает руку.

- Я уезжаю, Серега, - говорит он. – Спасибо за отличные тренировки.

- Я тоже был рад познакомиться, - честно отвечаю я.

- Буду рассказывать, что мы катались вместе, - доверительно сообщает мне он, - и совру всем, что надрал тебе задницу. Как думаешь, поверят?

Смеюсь и хлопаю его по плечу.

- Попробуй, - киваю я. – И передай привет Фи. Скажи, что я люблю ее… Не кривись, она мне как сестра. Она поймет…

- Ну ладно, передам, - с сомнением, но все же обещает он.

Мы расстаемся, и Брайан ставит жирное многоточие в этом нашем своеобразном челендже. Я возвращаюсь к обычным тренировкам, к своему повседневному распорядку. А где-то спустя месяц ко мне в гости приезжает Фиона. И как на зло именно в это время у меня происходит обострение моей старой травмы, о которой я рассказывал уже. И о которой не хочу вспоминать…

Этот небольшой эпизод моей жизни не был бы закончен, если бы я не рассказал еще об одном случае. Где-то за неделю до отъезда в Москву, вечером, уже завершая тренировочный день, я каким-то шестым или седьмым чувством вдруг невыносимо, мучительно захотел домой. Все мне вдруг опротивело, стало чужим и ненужным. Но вот так вот все бросить с бухты-барахты… Я понял, что мне нужен толчок. Как минимум эмоциональный.

И я, поворачиваюсь к наблюдающему за мной Брайану.

- Если получится, то «да», а не получится, то «нет», - говорю я ему. - Смотрите.

Брайан с улыбкой поднимает бровь.

- Что у тебя должно получиться, Сергей?

Но я его уже не слышу.

Разогнавшись через весь каток, я заученным движением меняю направление движения вместе с опорной ногой, выдыхаю, подбираюсь, замахиваюсь, толкаюсь, лечу…

И приземляю…

Впервые в жизни и в истории я делаю квад аксель с чистым выездом, без недокрута и падения. Аж сам офигиваю от осознания собственной офигенности.

И ведь мотивация была самая дурацкая. Я всего лишь загадал, что если прыгну, то еще до конца недели уеду назад в Москву, молить о прощении Анечку, проситься назад к Нинель, разбираться в давней истории моего падения в Париже… И вот поди ж ты…

И мне все равно, что кричит мне Брайан, как он, чуть ли не выскакивая на лед, требует, просит, умоляет меня попробовать, повторить, чтобы он мог записать меня на телефон…

Я пробую… Повторяю…

Но у меня не получается. Потому что я уже заключил контракт с высшими силами, и они приняли мой вызов. И теперь моя очередь выполнить условия сделки.

Вы же наверняка подумали, что мое возвращение домой было всего лишь мимолетной блажью избалованного, инфантильного эгоиста?

И вы были правы.

Но только отчасти…

 

- Да приди ж ты в себя наконец!..

Нинель набрасывается на меня как фурия, стоит Анечке выскочить из-за стола и убежать наверх, в туалет.

- Прости, деда…

- Каждый раз ты возвращаешься оттуда как настеганный, - выговаривает мне накопившееся она. – Это ж никакой нервной системы не хватит. И так, вон, на привидение скоро станешь похож…

Опускаю голову, не зная, что сказать. Да и нужно ли. Она и так все понимает, без слов…

- Эта девочка… - она понижает голос, - я все понимаю. Она замечательная… Но ты ведь отдаешь себе отчет…

Жесткий ком в горле, и я просто не могу больше держать в себе свою тоску.

- Мама, я тебя прошу, - перебиваю я Нинель, - я тебя умоляю, увези ее… Сделай так, чтобы она жила. Если я буду знать, что она живет, я клянусь, я ни словом, ни жестом, ни мыслью не вспомню о ней… Только знать, что она жива… Но, если ее не станет… Меня не станет, понимаешь?..

- Упало, джени неба (Господи, твоя воля (груз.)), - еле слышно бормочет Нинель.

- Не время уповать на бога, - перебиваю ее я. – Отвези ее к Майклу. Оставь там. Пускай делает с ней, что хочет… Только не дайте ей умереть…

Нинель ковыряет вилкой в тарелке с салатом. Вздыхает.

- В середине октября поедем… Не хотела тебе говорить, чтобы не обнадеживать заранее. Миша показал ее тесты врачам. Одним, другим… Ну вот две клиники согласились ее принять. Одна подороже, другая попроще… Ты доволен?

- Нам ту, что подороже, - тут же воспаряю духом я.

Она усмехается.

- Ты знаешь, кто ее отец?

- Понятия не имею, и знать не хочу. Мне плевать. Вроде бы какая-то шишка…

- Чтобы ты понимал, обе эти клиники он мог бы купить оптом, вместе с врачами, просто отвлекшись на пять минут от утреннего кофе.

- Ну и прекрасно…

- А ты не хочешь знать, почему он этого до сих пор не сделал?

- Э-э-э…

А действительно. Эта мысль мне как-то до сих пор не приходила в голову. То, что Сашка – не из нуждающихся мне стало понятно после поездки в эту ее озерную сказку. Но на сколько, и за счет чего – об этом я не задумывался. Зачем?..

- У ее папочки была школьная любовь, - рассказывает мне Нинель. – На которой он женился сразу после института. Ну там, перестройка, карьера, лихие девяностые. Выплыл он, короче, на гребне волны из грязи в князи. Бизнесмен… Родилась Александра. Они в Японии тогда жили, он при торговом атташе советником был… А потом, так получилось, ее мама погибла. Какой-то несчастный случай. Ей тогда только–только восемь лет исполнилось. Горе, слезы… А папа возьми да и женись через месяц на другой. Сорока дней не прошло… А Сашу твою в детский дом…

- Твою ж мать… - невольно реагирую я.

- Да. Ну вот… Там она как раз спортом заниматься начала, талант прорезался, перспективы… А когда исполнилось ей четырнадцать вдруг вспомнил папашка о ней, к себе домой взял, заботой окружил… В школу элитную определил… Да вот только поздно было. Детская психика - ранимая… Короче, как стало возможно, ушла она от него и отношения они поддерживают очень эпизодические. Он ее заваливает деньгами, подарками… А она то в детский дом все отнесет, то в ветклинику перечислит… И о ее болезни он не знает… Она сама под страшное честное слово мне про это рассказала, заставила пообещать, что не расскажу ему. Знала, что докопаюсь…

Я понимаю, к чему она все это мне рассказывает. Но мне плевать.

- У меня остались деньги, которые я заработал в Америке, - решительно говорю я. - Если нужно, я продам свою квартиру…

Нинель грустно усмехается.

- Как же она… Вы знакомы всего ничего, но она уже знает тебя как облупленного. Это правда, что у вас не любовь… Какое-то безумное обожание… Обожествление… С ее стороны так точно… - она качает головой. – Александра специально мне сказала, что когда… именно «когда»… ты захочешь все с себя снять и отдать ей на лечение, то чтобы ты даже думать об этом забыл… У нее денег столько, сколько нам с тобой за всю жизнь не заработать… Глупые вы дети… Одни проблемы от вас…

Я слушаю ее в пол-уха. Понимаю главное. Нинель договорилась с Майклом. И у Сашки есть реальный шанс… Поэтому я подтверждаю свое слово, данное ей.

- Если вы ее спасете, - говорю я, - клянусь, я прекращу с ней всяческие контакты.

- Ты это сделаешь, - холодно смотрит на меня Нинель. – Иначе мне придется очень жестко тебя… Уговорить.

Я понимаю, что это не угроза, и даже не обещание. Это констатация непреложного факта. И я знаю, что это не только будет сделано. Я понимаю, что это будет правильно. И я… хочу этого.

К нам возвращается Анечка, сияющая, восхитительная, родная. И мне снова хорошо в домашнем кругу. Дом… Мама… Невеста…

А когда мы наконец остаемся одни, я ищу ее руку, и зарываюсь лицом в ароматные темные кудри, и прижимаюсь к ее манящему, сладкому телу, и шепчу ей на ушко одно лишь слово…

- Любимая… любимая… любимая…

Она рядом. Она со мной. И она чувствует каждый мой вздох, каждую невысказанную фразу.

- Что?.. Что с тобой?.. Ты весь как струна…

- Устал от этой жизни, - бормочу я…

- Дурачок… - она испуганно вздрагивает. – Не говори так…

Тихо смеюсь над ее реакцией.

- Я устал от жизни, в которой нет тебя…

- Но я же есть… Я здесь…

Она поворачивается ко мне, и я чувствую ее руки на своем лице.

- Ты где-то далеко… - говорю ей. - Я вижу тебя, как тень на горизонте… Бегу, бегу, но никак не могу добежать… Ты ускользаешь…

- Я буду рядом… - шепчет она. – Обещаю. Дай мне только еще немного времени… Я боюсь… Мне нужно решиться… Но я… буду… всегда буду рядом… с тобой…

Я нежно обнимаю ее, и покрываю поцелуями ее теплое, мягкое, такое желанное тело. И с осторожной настойчивостью влеку ее к себе… И она не сопротивляется, покорно отдавая мне себя всю, без остатка…

И я забываю все и всех. Всех, кто не дает мне спокойно жить на этом свете, занимая мое время. То время, которое я хочу проводить лишь с ней.

Но теперь у меня есть козырь. Я загадал, что если… то «да». И «да» должно произойти. Потому что прыгнуть кваксель невозможно. Кого угодно спросите. Даже я быстрее поверю в пятерной тулуп…

Но я его прыгнул.

Значит… Да…

 

На контрольные прокаты в Санкт-Петербург съезжается вся наша фигурнокатательная тусовка, со всей страны. Все, кто хоть более-менее что-то из себя представляет и имеет маломальские амбиции показать себя в этом спорте. И, конечно же, обратить на себя внимание корифеев высшего звена. Потому что, каким бы чудесным ни был твой тренер, какие бы результаты ты под его или ее руководством не показывал, какими бы конгениальными ни были твои программы, все равно, любой, просто любой фигурист, хочет, мечтает, спит и видит себя в олимпийской сборной. А олимпийскую сборную у нас, по традиции уже не первый год формируют школы Тамкладишвили, Федина и Московиной. И прорваться через заслон наших лучших из лучших ой как сложно…

Ломая добрую традицию, на этот раз я делю комнату не с кем-то из фединских ребят, а со смутно знакомым мне парнем, вроде бы откуда-то из области, из Подольска, что ли… Лицо где-то видел, имени не помню. С одной стороны, это неплохо. Все-таки вечером иногда хочется и отдохнуть, и книжку почитать, и вообще… С друзьями, когда они рядом, так получается не всегда…

Мой приятель Мишка Щедрик, пользуясь случаем, живет у себя дома, в питерской квартире, присылая мне по этому поводу пропитанные ехидством сообщения. И зовет в гости. Человек он серьезный, семейный… Обязательно нужно будет напроситься к нему вместе с Анечкой, чтобы прониклась атмосферой… Хотя, кто знает, не вышло бы наоборот…

Ну а своему соседу, который с первых же минут смотрит на меня, как паломник на святыню, расширенными от восхищения глазами на прыщавом юношеском лице, я сразу же заявляю действующий расклад.

- Зовут меня Сергей. Ни орденов, ни званий не имею и не признаю. Жилплощадь используем поровну. Гостей принимаем по взаимной договоренности. Согласен?

Он молча кивает, не сводя с меня ошалелого взгляда. Чтобы привести его в чувство, несильно тыкаю его кулаком в плечо.

- Отомри, приятель, - говорю ему с усмешкой. – У тебя имя есть?

Он трясет кудлатой головой, словно просыпаясь. А потом без лишнего жеманства и робости первый протягивает руку.

- Марат. Кондрашов…

Это имя я знаю.

- А-а… Краснознаменный ЦСКА.

Отвечаю на рукопожатие и отмечаю про себя, что рука у него просто железная. А еще вспоминаю, что тренируется он у тети Светы. Светланы Орловой.

– Светлане Владимировне огромный привет, - расшаркиваюсь. – Если она меня еще помнит.

И тут же угодливая память подсовывает мне воспоминание о том, что в том же ЦСКА у еще одной знакомой мне тренерши, Лены Буйновой, сейчас занимается Катька…

- Передам, - кивает Марат.

Распихиваю вещи по полкам шкафчика, забрасываю сумку наверх и, подхватив рюкзак, собираюсь идти в «Юбилейный», где в этом году собираются на нас смотреть наши строгие начальники. Вроде бы и Анечка собиралась туда же, так что прогулка обещает быть нескучной. Тем более, погода в Питере стоит просто великолепная для конца сентября – холодно и пасмурно. Всего лишь. Ни проливного дождя, ни пронизывающего ветра, ни наводнения. Одним словом – благодать.

- Э-э… Сергей!..

Марат, видя мои приготовления, нерешительно мнется.

- Ну чего тебе? – нетерпеливо спрашиваю я.

- Если ты в спорткомплекс, - произносит он, - то можно я с тобой?..

Смотрю на него, наклонив голову. Нужен он мне, конечно же, как рыбе зонтик. Но послать вот так вот сходу, едва познакомившись… Такое себе.

- Собирайся бегом, - киваю ему. – И спускайся в холл.

Он кивает, а я, не спеша, двигаюсь на выход.

Аню обнаруживаю внизу, сидящей на диванчике и что-то сосредоточенно разглядывающей на своем телефоне. Рядом с ней вижу балеринку-Валентинку, занимающуюся тем же самым. И понимаю, что вечер перестает быть томным.

Подкрадываюсь к Анечке неслышно сзади и, наклонившись, обнимаю за плечи и целую в шейку.

- Ой, - вздрагивает от неожиданности она, - вредный, напугал… - и тут же сжимается. - Ай щекотно…

- Я соскучился, - шепчу ей на ушко я.

Анечка хихикает

- Час назад расстались, - говорит она, - до этого полдня в поезде вместе, а ты, прям соскучился?..

- Да… - нахально поглаживаю ее руки и как-бы невзначай касаюсь кончиками пальцев ее маленьких, соблазнительно округлых грудок. – Очень…

Она легонько шлепает меня ладошкой по руке и, поведя плечами, выворачивается из моих объятий.

- Мужчина! Имейте совесть! Приставать к девушке в общественном месте…

Наблюдающая за нами Валька корчит томную рожицу, закатывает глазки и мечтательно вздыхает.

- Лав из, - произносит она, - потискать ее за сиськи, получить по рукам, но продолжать смотреть на нее влюбленными глазами.

Анька картинно вздыхает.

- Ну вот зачем ты ему подсказываешь? – качает головой она. – Ведь он теперь так и нарисует… Будет всех веселить…

Переглядываемся с Валькой и заговорщицки ухмыляемся.

Картинки в стиле «Лав из…» я иногда рисую на потеху девчонкам, придавая героям сходство то с Танькой и Семеновым, то Нинель с Клеем или Мураковым, то с собой и Анечкой. Понятно, всем весело, когда не их лично касается. Несколько раз я, втихаря от Анечки, рисовал для Вальки комиксы с нею, с собой и с ну очень уж беззастенчивым сюжетом, ввергая ее в очаровательное смущение и заставляя краснеть до корней волос. Но каждый раз, поприжимавшись ко мне и позволив себя где-нибудь потискать и погладить, она просит подарить ей рисунок и как-нибудь нарисовать еще. «Лав из… - засмотреться на ее сисечки и кончить, забыв снять трусы» - была одной из таких фривольных картинок, напоминавшей нам с Валей о Париже. Рисунок этот, кстати, она хранит в своем дневнике, вместе с другими девичьими тайнами. Интересно, догадывается ли она, что этот сюжет срисован почти что с реальной жизни?..

Обхожу диван и пробираюсь к Анечке поближе. Присаживаюсь подле нее и продолжаю нагло ласкать, на этот раз трогая, сжимая и поглаживая ее затянутые в капроновые колготы ножки.

- Как я тебя люблю, сладенькая Анютина… - шепчу я, скользя ладонями все выше и выше по ее бедрам.

Анька млеет от удовольствия, но остатки стыда еще как-то ею владеют.

- Сережка! Прекрати сейчас же! – шепчет она яростно, сжимая бедрами мои руки и бросая на меня испуганный, но одновременно блудливый взгляд. – Бесстыдник…

Смотрю на нее такими глазами, от которых, я знаю, она просто в восторге. Пытаюсь пошевелить пальцами. И она, закрывая глаза и вздыхая, расслабляется, позволяя мне двигаться дальше под складки ее юбки.

- Вы ненормальные, - качает головой, наблюдающая за нами с улыбкой Валька. – У меня все аж свело там, на вас глядя. Теперь, хоть за вибратором беги, хоть к вам третьей пристраивайся…

Я замираю от неожиданности.

С обалдевшим видом смотрим с Анечкой друг на друга и одновременно поворачиваемся к Вальке.

- Куколка, - первый обретаю дар речи я, - а ты… когда это… вырасти успела?

Валька хихикает и демонстрирует мне кончик розового язычка.

- Ну, Валечка… - только и тянет Аня.

- А вы что думали, - балеринка заносчиво задирает нос, - сами тискаться будете, а я о розовых пони размышлять? Я может быть тоже хочу…

И она решительно подсаживается к нам вплотную, как бы невзначай касаясь меня коленкой и накрывая Анечкину ладонь своей.

Заявление сделано серьезно и недвусмысленно. Я вижу по Валькиным глазам, что она не шутит. Девчонка всерьез напрашивается…

Мысль о второй итерации Таньки в наших отношениях одновременно мелькает у меня и у Ани. Мы снова переглядываемся. И я вижу табун шальных чертей, пляшущих в синем омуте ее глаз.

«Ты правда этого хочешь?..»

«Так ведь и ты хочешь… Впрочем, поступай, как знаешь…»

«Ты точно уверена?..»

«Я тебе доверяю…»

- Привет, разрешите представиться. Я Марат…

Здравствуйте посреди ночи… На самом интересном месте… Совсем о нем забыл…

Кондрашов подходит к нам полностью одетый, с рюкзаком за плечами и готовый к выходу.

Немая сцена, мы все, раскрасневшиеся, перевозбужденные, только что не взмокшие… И юноша бледный с горящим взором и невинной улыбкой, ворвавшийся в наше непристойное сообщество.

Я только и успеваю что незаметно выскользнуть из-под Анечкиной юбки. Ситуацию спасает балеринка.

- Я Валя, - подхватывается она на ноги, хватая свою сумку. – Поможешь шмот дотащить?

- Конечно, - расцветает малой. – С удовольствием.

Мы тоже поднимаемся, хотя румянец на Анечкиных щеках все еще предательски пылает.

Она прижимается ко мне и по-деловому протягивает ему руку.

- Аня…

- Великая и непревзойденная, - делает плоский комплимент Марат, с поклоном пожимая протянутую ладонь.

- Не переигрывай, Кондрашов, - гнусаво бубню я. – Здесь все свои…

- А я, между прочим, первая на тебя обратила внимание, - возмущенно надувает губы Валька. – А комплименты, так сразу, значит, Озеровой… Ну конечно, она ж у нас олимпийская…

Марат краснеет как первокурсница, принимая Валькину издевку за чистую монету.

- Ты… прекрасна… Ты - совершенство, - бормочет он. – Просто нет слов…

- В следующий раз советую запастись, - добивает его Валька.

Сохранять серьезный вид, наблюдая за растерявшимся и не понимающим, что происходит мальчишкой сложно. Поэтому, выдержав пару мгновений, цинично ржем, тыча в него пальцами.

- Ну что ты такой серьезный? - тормошит его Валька, одаривая, как она умеет, своим волнующим взглядом. – Улыбнись…

Она вручает ему свою сумку, повисает на нем с другой стороны и гордо смотрит на нас с Аней.

- Меня, между прочим, - заявляет она, - еще никто совершенством не называл. Вот.

Она показывает нам язык и увлекает свою жертву к выходу.

Снова смотрим друг на друга… И замираем в поцелуе…

Анечка глядит на меня с лукавым прищуром.

- А ведь почти, да, Серенький? – мурлычет она. – Взыграло ретивое, а? Захотелось девочку?

- Молчи, ведьма - шепчу я, целуя ее лицо и шею. – Только тебя одну люблю… Тебя хочу… С ума сводишь…

- Так и мне тоже захотелось, - еле слышно признается она. – На секундочку. На ма-аленькую такую… Но тебе больше…

Ну вот как с ней себя вести? Когда все наружу, и ничего невозможно ни скрыть, ни обыграть.

- Как же вовремя он выскочил, - качаю головой я. – Словно знал…

Аня протягивает мне свой рюкзак с коньками, другой рукой отбрасывая с лица свои волосы.

- Малая не успокоится, - говорит она серьезно. – Теперь, когда мы не прогнали ее сразу…

- Ну, может с этим, - киваю в сторону двери, - с Маратом, найдет… Точки соприкосновения…

Анечка снисходительно смотрит на меня, потом берет под руку и, как только что Валька, тянет к выходу.

- Любим мы тебя, Ланской, дуры наивные… - говорит она со вздохом. - А ты про нас так ничего и понял до сих пор…

- Э-э-э… Так я… - мямлю удивленно.

Она поворачивает меня к себе, поднимается на носочки и едва касается губами моих губ.

- И никогда не поймешь, - добавляет она без улыбки.

 

Выскакиваю на лед. Самым последним, конечно же. Под тяжелым и неодобрительным взглядом Нинель. От немедленного жесткого нагоняя меня спасает только то, что за минуту до меня из калитки вылетает раскрасневшаяся, запыхавшаяся Анечка, не оставляя у тренеров сомнений, что сегодняшнее опоздание – наша с нею общая заслуга. А с некоторых пор, все, что у меня происходит с Анечкой имеет в глазах Нинель право на некоторое извинение.

Сегодня народ тусует в свободном режиме, начало зачетов только завтра. Поэтому на льду одновременно толпятся почти все мои старые знакомые.

- Ланской!..

Оборачиваюсь на громкий окрик.

Такой же здоровый. В отличной форме. Не набравший ни грамма лишнего за время, проведенное на больничной койке. Вообще не изменившийся за все годы, что мы не виделись…

Подъезжаю к нему. Он смотрит внимательно, сжав губы в тонкую, упрямую нить.

А потом просто и резко сграбастывает меня своими ручищами и несколько раз хлопает ладонью по спине.

- Рад видеть, друг… - говорит он, отстраняясь и усмехаясь, как всегда, скупо.

- Я тоже, Миш…

И… разъезжаемся. Вот такой он, Мишка Щедрик. И это еще был с его стороны ого-го порыв. Я вообще от него не ожидал большего чем просто взмах рукой от противоположного бортика.

Стайка девчонок Московиной. Машут, улыбаются. Ее же парники Гарямовы, Саша и Даша. С ними мы были вместе в Корее…

Наши, зеркалята, тут же носятся как угорелые. Машка, Динка… Валя красиво заходит в вираж и выгибается в кантилевер…

Много незнакомых лиц. Вчерашние юниоры от школ Шиповенко и Федина, для которых это будет первый взрослый сезон. Посмотрим, посмотрим… Кстати, мой новый знакомый, Марат Кондрашов, очень недурно держится, показывает и вращения, и вполне грамотные прыжки… Нужно будет с ним повнимательнее. А то эти, юные сердцем да чистые помыслами… Один раз я уже недооценил соперника, подкравшегося ко мне с открытым забралом и без оружия. До сих пор расхлебываю…

Раскатываюсь. Разогреваюсь. Настраиваюсь.

Останавливаюсь на полминуты глотнуть воды, и рядом со мной у бортика тут же приземляется знакомая фигура.

- Привет, обманщик!

С улыбкой поворачиваюсь к ней.

- Здравствуй, твое величество!

Лиза тут же подбирается и приосанивается, упирая руки в боки.

- Да, блин, величество, - задирает нос она. – И мое величество тобою недовольно. Кто мне обещал баскетбол?

В ажиотаже, выписываясь из больницы, да еще и под впечатлением от свалившейся мне на голову Сашки с ее проблемами, я совершенно забыл, что договорился с Лизой еще раз погонять мяч. Непростительно…

Церемонно опускаюсь перед ней на одно колено.

- Повинную голову меч не сечет, - воздеваю к ней руки. – Не вели казнить, всемилостивейшая, вели… Вели…

Лиза с надменной улыбкой смотрит на меня.

- И что ж тебе повелеть?

- Вели… поцеловать тебя, куда душа твоя изволит.

Лизель громко хохочет на эту мою наглость, объезжая меня по кругу.

- Ишь, чего захотел, - ехидно произносит она. – Обойдешься. Ходи нецелованый. Вот такое будет тебе наказание.

Она подкатывается ко мне вплотную и двумя руками поднимает пряди волос у меня на голове, скручивая мне рожки.

- Демон-соблазнитель, - шепчет она чуть-слышно. – Не на такую напал… Целуйся со своими девочками…

Я с удивлением замечаю, что ее щеки наливаются румянцем.

- Лиза, что ты… - тихо говорю я. – Я же пошутил…

- Дурацкая шутка вышла, Сережа…

Улыбка сползает с ее лица, как смытый волной рисунок на песке.

Взлохматив ладонью мои волосы, она разворачивается и быстро уносится прочь, к своей школе, оставив меня в недоумении и в коленопреклоненной позе.

Только несколько дней спустя, уже вернувшись в Москву, я узнал, что Лиза тем утром совершенно случайно обнаружила своего парня, Андрея Лазурова, в недвусмысленных объятиях одной из девочек. Что называется, в самый разгар… Ну вот ее и вынесло… И это Лиза, которая, в отличие от многих из нас, никогда не позволяла себе вольностей во взаимоотношениях. И в других этого не терпела… Если бы я знал… Но в тот день я решил, что у нее просто паршивое настроение и выбросил ее из головы.

На команду ЦСКА смотрю внимательно. Ищу глазами ту самую… К которой когда-то душа рвалась и по которой сердце сохло… И даже не знаю, что почувствую, когда увижу…

Но ее нет. Может быть пока нет… А может быть вообще не приехала. Бросила кататься. Или снова травма… Разошлись наши дорожки. За два с лишним года ни слова…

Вижу, как в окружении стайки девчонок царственно качает клювом Женя Шиповенко. А за ним, безмолвной тенью маячит Артем…

Розин, дурак… Чего же тебе не хватало? В «Зеркальном» ты бы сейчас был, как минимум, вторым хореографом, у тебя были бы спортсмены, я бы точно с тобой работал, потому что ты мне всегда нравился… Больше чем Артур. Больше чем Железняк… А даже с одним мной ты бы имел и престиж, и деньги, и уважение, потому что это в моем извращенном и избалованном сознании серебряная медаль олимпиады – суть позор и поражение. Наша же федерация и спортивный комитет напротив, очень щедро финансируют тех, кто готовит, муштрует и заставляет работать таких, как я… Ты думал легко выехать на Катьке? Чемпионка Европы, победительница финала Гран При… Перспективная и подающая надежды, молодая… Тогда бы продолжить в нее вкладываться, как это делала Нинель, и ни у Ани, ни у Вали, ни даже у Таньки не было бы шансов в Корее… Но ты не учел простой вещи. Звездную болезнь нельзя переносить на ногах. Ее нужно лечить хирургически. Иначе… Мы знаем результат. Катька не только зазвездилась, уйдя за тобой к Шиповенко, она еще и тебя заразила этой гадостью. И вы вдвоем сошли на нет… Я не знаю, кто из вас кого соблазнил, в прямом и переносном смысле. Но вы оба виноваты в том, что теперь Катя Асторная – спортсменка дай бог второго эшелона, и в сборной может претендовать разве что на место запасной. А ты… Тебя просто нет, Арти… Тебя просто нет…

Розин ловит мой взгляд, направленный на него, и, качнув головой, машет мне рукой. Нам больше нечего делить и стесняться нашего знакомства. И, если уж на то пошло, какие-то обрывки чести у него в организме еще присутствуют – из выигранных им на тотализаторе денег, когда, с моей подсказки он на Валькином проигрыше заработал пять тысяч долларов, Артем без колебаний отдал мне две, позвонив и договорившись о встрече. Хотя, кто знает, где проходит граница между честью, совестью и банальным страхом…

Меня так и подмывает подъехать к Розину с Шиповенко и цинично поинтересоваться, не знают ли они, где Асторная. Но я этого не делаю. Полюбоваться на их злобные физиономии – недостаточная плата за тот скандал, который за подобную выходку может мне устроить Нинель. К тому же о Катьке я могу узнать совершенно легально без сомнительного удовольствия от общения с этой парочкой.

- Здравствуйте, Елена Германовна!

С ангельской улыбкой, весь преисполненный пиетета и уважения, подъезжаю к бортику, у которого стоит, наверное, самая легендарная и заслуженная тренер нашего спорта. Тетя Леночка. Елена Буянова. Она вошла в историю, как Лена Водорезина, самая юная, тогда еще советская, спортсменка, поехавшая на олимпийские игры. Дело было в 1976 году, в австрийскомИнсбруке и было ей тогда двенадцать лет. А еще она была первой нашей фигуристкой, которая на международных стартах завоевала медаль и поднялась на пьедестал. Да, это был всего лишь чемпионат Европы, и место было только третье. Но это был наш самый первый подобный результат. А еще она была пятикратной чемпионкой нашей страны… А еще… А еще я любил ее как вторую маму, потому что в самые наши с Нинель мрачные времена, когда мать тынялась без работы, без льда, перебиваясь эпизодическими заработками и балансируя на грани ухода из профессии, тетя Лена всегда с готовностью принимала и меня одного, и нас вдвоем у себя в ЦСКА, давая нам возможность тренироваться, а иногда даже банально подкармливая салатами, сырниками собственного изготовления и фруктовым кефиром. В последствии, когда появился «Зеркальный» и мы более-менее встали на ноги, наше общение стало не таким активным. Работа поглощала без остатка, не оставляя времени на все остальное. Но тетю Лену я всегда вспоминаю с нежностью и благодарностью. И неизменно, с огромным букетом роз, езжу к ней домой или на работу каждый год восьмого марта и двадцатого мая, в ее день рождения.

Она смотрит на меня с лукавым прищуром и улыбкой. А я просто запрыгиваю в калитку и, как есть, на лезвиях подхожу.

- Мальчик мой маленький, - весело щебечет Буянова, глядя на меня снизу вверх и протягивая руки.

Осторожно обнимаю маленькую, хрупкую фигурку.

- Никак не привыкну, что ты такой огромный, - говорит она, оглядывая меня всего.

- Ну, я же на коньках… А если так? – приседаю, чтобы казаться ниже.

- Все равно, - она треплет меня за щеку. – Ух, красавчик. Девочки ваши, небось, все за тобой бегают. Тнюшку вон, правда упустил ты. Ну ничего. Еще столько осталось…

Как всех волнуют наши отношения в «Зеркальном». Ну, прям, других тем нет… Мы, правда, не упускаем случая дать повод, это верно…

- Тёть Лен, - предпочитаю не ходить вокруг да около, - а Катя Асторная, она вообще как? Где?

Буянова не теряет задора.

- Катька-то ваша? – она поводит бровью. – А что, соскучился?

- Конечно, - киваю. – Такое дело, не виделись столько лет.

Она снова бросает на меня хитрый взгляд и, сжав руками мои плечи, разворачивает в сторону выхода из раздевалок.

- Ну смотри, раз такое дело, - усмехается она.

Смотрю. И вижу. И снова, как когда-то…

Стройные ножки. Точеная фигурка. Изящная головка на длинной, красивой шее. Светлые волосы закручены в два кокетливых хвостика. Серые глаза загораются огнем, а пухлые губки складываются в очаровательную улыбку. И она танцующей походкой идет ко мне…

- Катюшка, привет… - только и успеваю произнести я.

Она подходит, кладет свои руки мне на плечи, тянет меня к себе и, прижав, целует.

- Привет, привет, привет… - шепчет она, и меня как током пронзает воспоминание, такое далекое, и такое приятное.

- Ух ты… - говорю я, глядя ей в глаза. – Прям соскучилась-соскучилась.

Катька смотрит на меня улыбаясь и приоткрыв ротик.

- Соскучилась…

- Ну вот не знай я тебя до этого, Асторная, подумал бы, что влюбилась в меня с первого взгляда…

Она смеется одними глазами, поводя бровью.

- Екатеринбург, - кивая, говорит она. - Помнишь…

- Конечно. Ведь это наша с тобой традиция, разбежаться, не сказав ни слова, а потом встретиться, как будто искали друг друга всю жизнь.

Она улыбается, смотрит задумчиво, словно хочет что-то сказать. Но потом просто проводит ладонью по моей груди, смахивая пылинку.

- Найди меня… завтра после прокатов, - говорит она тихо. – Обещаю, до завтра… не исчезнуть.

Я поправляю ее забавные хвостики и, как бы невзначай, провожу пальцами по ее шее.

- Найду, - киваю.

Она снова прижимается ко мне, подставляя щечку для поцелуя.

- Ты все еще мой самый любимый… - еле слышно произносит она, прежде чем решительно от меня отойти, скинуть чехлы с лезвий и, ни на кого больше не глядя, выехать на лед.

Елена Германовна провожает ее напряженным взглядом. А потом хмуро смотрит на меня.

- Я очень долго ее вытаскивала из болота, Сереженька, - произносит она жестко, - чтобы ты сейчас мне все испортил…

Я дергаюсь, словно меня стеганули розгой.

- О чем вы, тетя Лена?.. Я же ни словом…

- Давай ты не будешь ее мне отвлекать от работы, - перебивает меня она. – Мне хватило истерик, когда она расставалась с Семеном. Дай девочке просто спокойно войти в сезон. А там…

Не показываю вида, что понятия не имел о том, что Катька рассталась с Авером… Это важно! Это чертовски интересно…

Изо всех сил держу постную мину.

- Скажите только слово, - пожимаю плечами, - и я больше к ней не подойду и не заговорю…

Она усмехается и гладит меня по спине.

- Я же не стерва, - улыбается она. – А вы ребятки взрослые… Понимаешь меня?

- Понимаю…

- Ну вот и договорились.

Она легонько подталкивает меня к калитке.

- Иди, давай, работай, - напутствует меня она. – Покажи им всем…

Показывать предстоит многим, и массу всего. Поэтому не трачу больше время, а еду катать разминку и дальше то, что моё трио мудрецов соблаговолит мне указать.

Зато я все-таки ее нашел… Это важно.

Понять бы теперь, на сколько…

 

- Злиться не будешь?

Аня хмурится и отстраняется.

- Что ты там уже снова натворил, - обреченно вздыхает она.

Я долго думал, говорить или нет, но в конце концов, решил, что так будет лучше и честнее.

- Я с Катькой встретился…

Анечка фыркает и толкает меня в грудь ладошкой.

- Господи, и всего-то?

- Ну… - мнусь я.

- Гну, - подбадривает меня она.

- Хочу завтра с ней… поболтать.

Анька строит ехидную мину.

- С ней поболтать, - уточняет она, - или в ней поболтать?

- А ну тебя…

Она заливается хохотом, откинувшись на подушку. Я обреченно закатываю глаза.

- Терпи, Ланской, - она запускает свою ладошку мне под волосы и довольно болезненно сжимает в районе шеи. – Не я от тебя по мужикам скакала, а ты от меня по девкам. Каждую тебе припоминать буду…

У меня на лбу выступает отвратительная испарина. Разговор переходит в неприятную плоскость. Еще и потому, что Анька права… Ну и, само собой, мне больно. Фея знает, как доставить боль…

- Я же уже извинился, - бормочу я. – Прости. Мне жаль. Что мне еще сделать?

Она убирает руку и вытягивается под одеялом.

- Попросить прощения и получить его – не всегда одно и тоже, - произносит она тихо. - Ты правда, до сих пор так и не понял, почему я не хочу жить с тобой вместе?

Я молчу. Все я давно понял…

- Сидеть и ждать тебя в одиночестве, не зная где ты и с кем… Думаешь ты обо мне или о ком-то еще… Постоянно ожидать от тебя очередного подвоха или сюрприза… Зачем мне это, Серенький?

- Но ведь сейчас ты со мной… - хватаюсь за соломинку я.

- Потому что я люблю тебя, глупый, - Аня поводит обнаженными плечиками и смотрит на меня колючим синим взглядом. – Люблю. Мне хорошо. Я наслаждаюсь… Почему нет?.. Но…

- Всегда есть но…

- Я не позволю тебе больше доставить мне боль, - сухо говорит она. – Никогда. Малейшее сомнение… Тень сомнения… Намек. На то, что снова повториться… - она качает головой, не договорив. – И я уйду навсегда. Раньше я боялась, что не смогу без тебя жить. Спасибо, ты очень доходчиво объяснил мне, что я ошибалась. Теперь этого страха нет. Дальше – все в твоих руках.

Я чувствую противный озноб, пробегающий вдоль моего позвоночника. Осознание простоты и очевидности того, что она говорит, реально пугает. Потому что она права. Она сможет жить без меня. А вот я без нее – уже нет…

Смотрю на Анечку. Очаровательную. Всю такую любимую и родную…

И милосердие все же стучится в ее сердце…

- Если меня чаще целовать, то я становлюсь менее злой, - хитро улыбается она, протягивая ко мне руки.

Тону в ней, как в облаке. Ищу небо в ее глазах…

Оставив на мне следы своих коготков и острых зубок, Анечка, отдышавшись, смотрит на меня из-под полуприкрытых век.

- Ну вот как на тебя злиться после этого… - с улыбкой качает головой она.

Я отбираю у нее одеяло, в которое она снова пытается завернуться и ласково глажу ее обнаженное тело.

- Хочу смотреть… - шепчу я. – Люблю на тебя смотреть… Покажи…

Она тихо смеется, изображает смущение, покусывая пальчик. Но, повинуясь моим рукам, слегка раздвигает ножки.

- Не налюбовался?.. Смотри… Нравится?

- Еще как нравится…

Провожу рукой по ее бедру и ласково трогаю ее, трепещущую, сочащуюся нашей общей влагой, сладкую щелочку…

- Сейчас малая прискачет, - томно мурлычит Аннушка, останавливая мою ладонь. – И захочет к нам…

- Обойдется…

- Не уверена… - Анечка загадочно улыбается. – А вдруг мне тоже будет интересно… На вас посмотреть…

- Да ну тебя…

Я сжимаю ладонь у нее между ножек, одновременно наклоняясь к ней и целуя шею и грудь.

- Тебе правда пора, - шепчет Аннушка, вздрагивая. – Валька может явиться вот-вот, застанет нас… О-ох… В таком-то виде…

Я чувствую, как волны желания снова накатывают на меня.

- Еще разочек…

- Ты точно решил сорвать мне сезон… - улыбается она, расслабляя тело и обнимая меня за плечи. – И за волосы затащить меня в совместную жизнь…

- Если нет другого способа, то да, - соглашаюсь я…

Анечка закрывает глаза и прикусывает нижнюю губку.

- Тогда обними меня сильней… - требует она…

Валька является, когда уже совсем стемнело. Утомившись, и на какой-то момент потеряв бдительность, Анечка заснула в моих объятьях, положив голову мне на плечо. И я, боясь пошевелиться, чтобы ее не разбудить, так и лежу, наслаждаясь покоем и вдыхая ее аромат.

Прошелестев входной дверью и прокравшись на цыпочках в комнату, Валька на мгновение застывает, вытаращившись на нас, но, встретив мой взгляд, понимающе улыбается и кивает. Стараясь не шуршать, она сбрасывает с себя куртку, свитер и джинсы, остается в футболке и в трусиках, забегает в ванную и едва слышно журчит там водой, Вернувшись, уже в пижаме, она с кошачьей грацией проскальзывает ко мне под одеяло.

- Я просто полежу с вами рядышком… - шепчет она в ответ на мой ошалевший взгляд, пристраиваясь под моей рукой и прижимаясь всем телом. - Только сегодня… И только один разочек… А ты не смей ничего делать… Только чуть-чуть погладь меня… Согрей…

И я всеми своими клеточками ощущаю, как она дрожит, толи от холода, толи от возбуждения…

Малая не отвяжется… Аня была права… Мы не прогнали ее сразу… И балеринка добилась своего, пристроившись к нам третьей.

 

В этом сезоне организаторы контрольных прокатов решили не рассусоливать и не растягивать процесс надолго. Два дня у нас на все. Для всех четырех наших дисциплин. В первый день, сегодня, мы катаем свои короткие программы, а завтра – произвольные. По времени тоже все достаточно плотненько. В полдень начинают танцоры, в полвторого – девочки, еще через два часа выступают парники и в шесть вечера наш выход. То есть времени до вечера у меня как бы много… Но это только так кажется.

С удовольствием бы поспал подольше. Но в семь утра срабатывают будильники на всех наших телефонах.

Просыпаюсь. Открываю глаза. И первой же мыслью понимаю, что попал…

Потому что проспал всю ночь в неудобной позе, и у меня затекла спина.

А еще, потому что справа ко мне прижимается, согревая своим телом, обнаженная и растрепанная Анечка. А слева… А слева нет никого. Бросаю взгляд на соседнюю кровать и вижу едва прикрытую одеялом круглую попу, обтянутую пижамными штанами с веселеньким рисунком, и две аккуратно заплетенные косички, змейками вьющиеся из утопающей в подушке кукольной головки.

Чувствую по ее дыханию, что Аня не спит. Осторожно поглаживаю ее по спине.

- Доброе утро…

Она поднимает голову и тянется ко мне с поцелуем.

- Привет…

Она сладкая. И пахнет весенними цветами…

- Мы попались, - шепчет она с улыбкой. – Как нашкодившие дети…

Ну… Да. И какой их этого можно сделать вывод?

- Значит можно больше не стесняться…

Я легонько тяну ее в свою сторону и, подхватив правой рукой за бедро, устраиваю верхом на себе.

- Ты что?.. – делает большие глаза Анечка. – А вдруг… Валька… Не спит…

- Наплевать… - прижимаю ее к себе.

Она замирает, закусив губку и вцепившись коготками в мое плечо.

- Осторожнее… - едва слышно лепечет она. – О-ох… Да… Вот так…

Как скажешь, фея…

Выползая из ванной, обессиленные, счастливые, мокрые после душа и почти одетые, застаем балеринку проснувшейся, слегка припухшей и сонно расплетающей свои ночные косички.

В ответ на мое «Доброе утро» она, не поднимая глаз, зевает и подставляет щечку.

- Как спалось, Валюш, - интересуюсь я, целуя ее и щекоча ей ушко и шейку.

Она морщится, потягиваясь, и отмахивается от меня рукой.

- Уй-и, отстань… - и добавляет, без тени смущения. - С тобой когда тискалась, то тепло было и хорошо. А потом ты заснул, и Анечка меня выгнала…

Поднимаю глаза, и встречаю ехидный Анин взгляд, а ты, мол, чего ожидал?

- Сегодня снова к тебе греться приду, - нахально ставит нас перед фактом малая, как бы даже не сомневаясь, что следующую ночь я снова буду спать в их номере.

- Валька, - хмурится на нее Аня, - не наглей.

- Или к тебе… - балеринка смотрит на нее чистым, незамутненным взглядом детской непосредственности. – Хочешь? Как в тот раз…

Все-таки актриса из Анечки не очень. Или это я ее уже так хорошо знаю?.. Как бы там ни было, когда эти две заразы синхронно упираются в меня своими невинными глазками, мне хватает едва заметной дрожи в уголках ее губ, чтобы понять цену этому спектаклю.

- Ведьмы… - произношу я ласково.

Анечка смеется, откинув голову, а Валька смотрит на меня своим сводящим с ума взглядом.

- Нет, - она поводит пальчиком из стороны в сторону. – Скажи то, что первое подумал…

- Допросишься, Валечка, - хихикает Аня. – Он же скажет…

- Хочу… - не сводит с меня глаз Валька, медленно опуская ладошку себе между ног. – Скажи…

Меня не приходится просить трижды.

- Сучки драные… Стервы бесстыжие…

Валька на мгновение закрывает глаза, замирает на вздохе и тут же с хохотом валится на свою кровать.

- Если бы парни только знали, - весело говорит она, - что завести меня можно не комплиментами и подарками, а просто вот такими вот словечками… - Она зыркает на меня из-под полуопущенных век. - Там еще есть, как минимум два слова… Но ты мне их не говори, потому что придется тебе меня ублажать прямо здесь и сейчас, а Анечка мне этого не простит…

Я не то чтобы удивлен… Скорее, мне просто интересно, как это я так проглядел, упустил тот момент, когда скромная и тихая Валечка стала такой раскованной и страстной.

- Не узнаю тебя, Валька, - говорю ей. – Где та невинная девочка, которую я знал столько лет?..

Они переглядываются с Аней, и Валя едва заметно кивает.

- А ведь мы с Танькой тебе еще в Корее говорили, что она, - Аня кивает на балеринку, - ой как не проста… А ты не верил… Убеждал нас, что она еще ребенок…

Валька удивленно вскидывает брови.

- Что, правда? Так и говорил?

- Было, Серенький? – вместо ответа спрашивает Аня.

Растерянно киваю головой. Валька улыбается и, вытянув руку, касается моего плеча и груди.

- Мне хотелось тебе нравиться именно такой, - произносит она. – Еще тогда, когда ты помог мне вернуться к Вахавне… Мне казалось… Что… Только не обижайся… Что Таньку ты бросишь сам, а Анечке ты надоешь. И милая, восторженная девочка будет как раз очень кстати, чтобы тебя утешить… Хотя, честно скажу… Тогда в Париже сдержаться и не переиграть мне было довольно сложно…

Я невольно вспоминаю то, что было в Париже… При чем, не только наш с Валей мимолетный флирт. Но и все остальное…

- Коварный план, - усмехаюсь я. – Но что-то пошло не так.

Валя пожимает плечами.

- Лав из… - произносит она. – Я год смотрела, как вы друг друга обожаете. Ругаетесь, разбегаетесь, отношения выясняете… И все равно… обожаете. В какой-то момент попробовала влезть, но вместо того, чтобы в меня влюбиться, ты начал шарахаться из стороны в сторону, чувство вины у тебя развилось… Еще и олимпиада эта проклятая… Ну я и решила, зачем тебя мучить… Попросила маму тебя на путь истинный наставить, чтобы самой из образа не выходить… Ты бы себя видел тогда, когда она ночью возле нашего дома тебя обрабатывала…

- А ты подглядывала, - качаю головой я.

- Конечно. И подслушивала. И весь вечер гадала, решишься ты или нет. Но… Молодец, джентльмен. Слово сдержал…

Смотрю на Анечку, которая молча, с улыбкой слушает наш разговор.

- Ты все это знала? – спрашиваю у нее.

- Да, - кивает она. – Когда… ты меня бросил… И когда ушла Танька… Мы с Валей остались друг у друга одни. И начали… разговаривать…

- И оказалось, что поговорить есть о чем, - вставляет Валя. – Верно?

- Да, - улыбается Аня. – И поговорить, и поплакать… и поцеловаться…

Валя смотрит на меня неожиданно злым и холодным взглядом.

- Я полгода ее в чувство приводила, - веско говорит она. - И возненавидела тебя сильнее, чем до этого любила… Я вообще не знаю, Анька, как ты его простила?..

Аня смотрит на меня и беспомощно разводит руками.

- Лав из…

- Ну вот, - Валька смягчается. – Я же говорю, обожаете… Ты, конечно, Ланской, обещал меня любить, ну да ладно, что было, то прошло… Зато… - ее взгляд снова зажигается огнем, - классно я тебя потроллила с этим вот «смотри на меня как тогда». Мне так нравилось…

Она с довольным видом потирает ладошки.

Анечка смотрит на нас с улыбкой, явно не в первый раз слыша эту историю.

- И ведь смотрел же, - Валька тычет в меня пальчиком. – И как смотрел… Я думала массажную лежанку взглядом пожжет. Уже готова была для него из трусиков выпрыгнуть и сверху сесть… Хорошо, что вовремя заметила, что нас фотографируют…

Я подпрыгиваю на месте как ужаленный.

- Что?.. Что ты сказала?

Валя непонимающе смотрит на меня.

- Ты чего дергаешься?

- Подожди, - говорю, - ты сказала, что увидела, как нас с тобой фотографировали? Там, в Париже? В массажном кабинете?

Краем глаза вижу, что Аня тоже поняла, о чем речь и вся аж подобралась.

- Ну… э-э-э… Я не рассказывала разве? – хмурится Валя.

Я стараюсь сохранять спокойствие.

- Валюш, а расскажи сейчас…

Она смотрит на меня, на Аню и пожимает плечиками.

- Да ничего особенного… Сижу, красуюсь перед тобой, пока ты на мои сиськи пялишься, думаю, как бы тебя так охмурить, чтобы качественно, и вдруг вижу, стоит в дверях, родимый, и телефоном своим в нас тычет. Улыбается… Ну я, значит быстренько закруглилась, шмот напялила… Выскакиваю за ним в коридор и в общем-то так не очень любезно ему говорю, нехорошо, мол, исподтишка. Ну он разызвенялся весь, говорит, сорян, понравилась… Фигню всякую… Ну а я ему и выдаю, что я ж, мол, несовершеннолетняя и за такие фоточки в его телефоне можно и неприятностей огрести. Он тут же телефон достал, и при мне все фотки удалил. Там и было всего-то две или три, вполне невинные… Он даже не возражал…

- Да кто же это? Кто он? – не сдерживаясь ору я.

Валька шарахается от меня, как от чумного.

- Господи, псих ненормальный… - она хмуро смотрит на меня.

А я с бросаю на Анечку взгляд победителя. Смотри, мол, сейчас будет тебе доказательство того, что я прав…

Валька морщится, как от чего-то противного, и машет рукой.

- Да Авербаум это был, Семен Мирославович… Хрен старый… Кто ж еще до такого додумался бы… А что?

Гордая и самодовольная ухмылка медленно сползает с моего лица, уступая место удивлению и растерянности. Потому что ожидал я услышать совершенно другое имя.

Переглядываемся с Анечкой. Синхронно качаем головами.

И я понимаю, что пристроенные раньше на свои места кусочки пазлов предательски осыпаются, переставая складываться в стройную картинку…

 

Перед началом выступлений девочек, Нинель подзывает меня к себе кивком головы. Извлекая из кармана пальто свой телефон, она молча демонстрирует мне короткий видеоролик, пришедший ей в «Телеграмм».

- Сегодня вечером, - спокойно говорит она, - я хочу услышать от тебя правдоподобное объяснение вот этого вот… Понял меня?

Киваю. Поднимаю на нее глаза. Но прочитать ее эмоции у меня не получается. Потому что тут не на что злиться. Но и нечему радоваться. Тут простое и безграничное недоумение.

А на видео – чистый и безупречный четверной аксель в моем исполнении.

На видео, присланном ей Семеном Авербаумом…

Не показалось мне тогда, получается…

Уходя с лужниковского льда в тот вечер, я заметил какое-то движение в дальнем углу, но принял его за игру теней и шутки воображения.

Значит, тени были не при чем. Вот же ж Авер… Снова ты… Папарацци доморощенный… И что теперь делать? Посвящать Нинель во всю историю, с самого начала, с таинственного знакомства Таньки с неким Джокером… Нет. Это значит уличить рыжую в страшном преступлении и обвалить ее в глазах Нинель. Ведь как никак они смогли договориться и восстановить отношения после тех проклятых олимпийских игр… И Танька даже откатала еще один сезон за нашу школу… Не могу… Я люблю Таньку. Я верю, что она сделала все это по недоумию, из ревности и в общем-то не желая мне беды… Получается, Нинель всего рассказывать нельзя, во всяком случае пока…

А вот о наших с Осборном упражнениях и про Ваську Калинина – можно. Тем более, это будет правдой, которую она, если захочет, сможет проверить и подтвердить у того же Брайана. Или у Васькиной мамаши… Хорошо. Значит, так и поступим.

А пока что можно посидеть на трибунах и посмотреть, как будут катать девчонки. На пары я уже не останусь, пойду разминаться и греться в зал. А на девчонок – посмотрим…

Ну, Авер… Вообще ты не вписывался в так удачно раскрытую мною комбинацию… Если ты, подонок, тоже в этом замешан, и называть тебя следует номером четвертым, то я не знаю… Хотя… Если не исключать банальную случайность… Ладно. Потом… Все потом.

Чтобы вы понимали, что из себя представляют контрольные прокаты фигуристов. Если коротко, то это смотрины потенциальных участников сборной страны. Репетиция чемпионата России. Нам еще предстоит побороться за места, чтобы в эту самую сборную попасть. Но специалистам уже сейчас должно быть видно, с каким багажом пришел к сезону спортсмен, что он сделал за последние четыре месяца и на что может рассчитывать федерация, отдавая предпочтение той или иной программе. Мы выступаем в режиме шоу. Ну или если угодно, показательных выступлений. Нам не ставят оценок. После проката могут взять интервью или просто похвалить… Все же свои рекомендации и замечания судьи, на этот раз, выскажут в закрытом режиме персонально тренерским штабам.

Контрольные смотреть интересно. Хотя бы потому, что это как правило премьерные выступления. Своих, понятное дело, видишь каждый день и уже на память знаешь все их движения и музыку. Зато представители других школ полны сюрпризов, особенно юниоры-малолетки, для которых это первый сезон во взрослом катании. Ну а такая экзотика, в моем понимании, как танцы и парное катание, так вообще представляются чистым и незамутненным удовольствием. Услада зрительскому взгляду.

Традиционно, в танцах наша школа не представлена. Нет прыжков – нет контента. Фраза, приписываемая представителям нашего тренерского штаба. Сомнительно, чтобы кто-то из тренеров на самом деле мог такое ляпнуть, тем более, что и Клей, и сама Нинель пришли в тренерство из танцев. Мураков… Ну может быть. Как бывший одиночник, если его заболтать и спровоцировать. Нужно будет спросить. Можно, правда, и на подзатыльник напроситься. Но может и ответить. Дядя Ваня у нас такой…

В перерыве между ритм-танцем и короткими программами девочек ко мне подсаживается Мишка. И тут же начинает водить козу огородами.

- Ну чё? – с загадочным видом пихает меня плечом он.

- Через плечо, - качаю головой я. – Сегодня я не играю.

Мишка сразу же расстраивается.

- Тю… А что такое?

- Во-первых, не на чем – говорю ему, - мои ничего нового не придумали, удивлять нечем. Во-вторых, я теперь нищий как церковная крыса. Это вы по шоу всяким чешете. А я в «Зеркальном» сижу, как узник замка Ив… Скоро побираться пойду.

- Ой, Ланс, ну что ты звиздишь… Все знают, что Авер тебя на «Ледниковый» выдернул. А это получше любого шоу…

- Завидуй молча, Мыхайло, - ухмыляюсь я. – Глядишь, через пару лет и сам сподобишься…

Мишка не обращает внимания на мою иронию.

- Короче, Валет, - перебивает меня он, - тема такая. Забиваемся по штуке в темную друг на друга. Кто кого перебивает по очкам, тот и выиграл. Как тебе?

Как мне… Раньше я бы с радостью согласился, понимая, что обыграть Мишку по очкам мне труда не составит. Но сейчас… Моя короткая программа не из самых сложных. А Мишка, по слухам, напрыгал себе квадов. И явно готов этим своим достижением козырнуть… С другой стороны… Вот так вот, за здорово живешь отказаться от ставки, от дозы адреналина… От такого любимого мною элемента соревнования… В конце концов, это всего лишь деньги…

- Серега, - уже с неподдельным удивлением пялится на меня Мишка, - что-то я тебя ну вот совсем не узнаю… Что там с тобой сделали в этой Америке?..

- Ладно, уговорил, - я протягиваю ему руку. – Но чур, не жульничать…

- В смысле?

- Какая программа заявлена, такую и катаем, ничего не добавляем и не усложняем.

Мишка внимательно на меня смотрит. Потом медленно кивает.

- Хорошо… - он пожимает мою ладонь. – Тогда у меня триксель и…

- Нет, - перебиваю его я. – Я не хочу знать, что там у тебя накручено. Мне это будет мешать. Свою программу тебе сказать могу…

Мишка качает головой.

- Не надо…

Значит будет сюрприз… Интересно, для кого он будет большим…

Объявляют о скором начале выступлений девочек, и я, вытянув шею, ищу своих среди столпившихся возле тренеров аккуратных гулек, цветастых платьиц и стройных ножек.

- Кстати, - снова наклоняется ко мне Мишка, - я видел Шахову с Семеновым в виайпи секторе, в окружении кучи журналистов…

- Ну и что? – хмуро и явно недостаточно равнодушно интересуюсь я.

Мишка усмехается.

- Не хочешь… Повидаться?

Не хочу… То есть может быть и хочу, но только с ней… С рыжей… Но не могу…

- Зачем? – смотрю ему прямо в глаза. – Чтобы Таня чувствовала себя неловко, а у Жени испортилось настроение?

- Ну прям так уж… - качает головой Щедрик. – Не драматизируй.

- А так и будет, Миш… Тогда, в Корее… Ее никто за язык не тянул. Но она в припадке была и наговорила ему такого… За то, что он всего лишь не встретил ее после проката… А я встретил… Короче…

Я досадливо машу рукой, не желая поминать прошлое.

Миша, усмехаясь, опускает голову.

- Веселые дела у вас в «Зеркальном» творятся… - произносит он. – Когда вы только все успеваете?..

- Привычка, Миш, - говорю ему серьезно. – У нас нет другой жизни. Приходится… Успевать.

И не желая больше говорить на эту тему, я полностью переключаю внимание на готовящихся к прокату девчонок.

Короткие программы наших барышень традиционно не блещут оригинальностью. Флип, каскад лутц-тулуп, аксель. В промежутках - последовательности вращений и дорожки. Даже порядок у всех примерно одинаковый. Те, кто посильнее, аксель пробуют тройной. Каскад тоже возможен с вариантами – два-два, три-два и три-три. Тройной флип делают практически все. Короче говоря, и в самом деле, удивлять нечем. Значит будем просто смотреть… И думать…

Авер… Авер… Черт тебя забери… Собака бешенная… Как же я тебя проглядел-то? Ну не лепишься ты никак в мой пазл… Ну хорошо. Даже если предположить, что Семен сфоткал нас с Валей и… И что «и»? Сразу же отослал свои художества Джокеру? Кстати, я даже не знаю, те ли это фото, что видела Валька в его телефоне. Но спрашивать у нее, наверное, не стоит. Зачем лишний раз напоминать… Ладно. Поймал, значит, нас, повезло, сфотографировал и радостный такой тут же перед Джокером отчитался… Может он и раньше меня снимал… Хотя, я точно знаю, что его не было ни в Екатеринбурге, ни тогда, когда мы с Аней… Секундочку…

Внезапно меня поражает мысль, на столько элементарная, что я невольно даже выпрямляюсь на своем месте… Ведь если так посмотреть… То тогда все объяснимо и банально просто. И это, как минимум, выводит Авера на вполне достойное его место во всей этой афере. Просто… Если на минуточку предположить, что Авер слал наши с Валькой снимки Джокеру просто, баловства ради, или из соображений мелкой мести. Допустить, что он не знал, что тот готовит в отношении меня пакость… Тогда логично задаться вопросом, а что если для Семена этот человек вовсе не был Джокером?

Печально, что ответить на этот вопрос может мне только сам Авербаум. Но вот кто это вопрос сможет ему задать?

Достаю свой второй телефон и, в который уже раз, набираю номер Джокера. Традиционное сообщение о том, что абонент вне зоны обслуживания. Абонент давно вне зоны. Отслеживая его активность в «Телеграмм» вижу уже въевшееся в глаза «Был в сети пять месяцев назад». То есть конец марта. Тогда я еще жил в Америке… А куда же тебя носило, что тебе пришлось воспользоваться своим номером для Евросоюза? Жаль, что телефон молчит. Если бы трубку сняли, я бы без всякого стеснения представился и сказал, что ваши, негодные и паскудные проделки нам известны и повторить вам не только не удастся, но еще и за старое получите от души… У меня бы был аргумент. В виде отвеченного звонка. Потому что, при желании, я могу хоть сейчас подойти к Джокеру сзади, похлопать по плечу, и сказать все это в глаза. Но, в этом случае, меня гарантированно поднимут на смех и посоветуют лечиться… Значит пока остается только ждать. Ответа на звонок. Или новой атаки…

От нашей школы катают четверо – Аня, Валя, Дина и Маша. Еще двоих выставил Шиповенко. Симпатичненькие, худенькие, вчерашние юниорки. Как звать – не знаю. От ЦСКА одна Катька, и от Федина одна Лиза. Итого, восемь. По четыре в каждую разминку. Само собой, максимум внимания на сильнейших. Олимпийские чемпионки, Анька с Валькой, вызывают живейший интерес, и организаторы развели их по разминкам, отдав первые номера. Не меньший ажиотаж вокруг Лизы, у которой это пятнадцатый по счету сезон, и всем интересно, что она в свои двадцать пять лет еще способна показать рядом с прыгучей, молодой и голодной до рекордов порослью. Катьку тоже ждут. Потому что любят. Красивая, всегда с задором, с хорошим настроением… С очень хорошим, качественно наработанным контентом. И неповторимым флером скандала и интриги, который тянется за нею вот уже который год… Я помню, что она просила, чтобы я отыскал ее после сегодняшних соревнований. Посмотрим… Это будет зависеть от многих факторов. И уж точно я в последнюю очередь побегу с ней встречаться, наплевав на все свои дела. Много чести. Я тоже умею набить себе цену. Вот возьму и с особым цинизмом пойду к ней с Анечкой… Или нет! С Танькой! Если они с Семеновым и правда здесь… Позвоню рыжей и вытащу на поболтать и как бы невзначай столкну их с Катькой. Эти две змеи ненавидят друг друга с детства. Вот будет потеха…

Шучу. Не будет. Не сегодня. Не время еще…

Вместе с Анечкой в первой разминке Катя и две девочки Шиповенко. Ну, посмотрим, посмотрим. Опыт против юного задора…

За Анютой наблюдаю внимательно. И с закрытыми глазами могу уже ее программу хоть комментировать, хоть сам ее откатать. Кстати, катал. На спор. И, что интересно, проиграл. При чистых прокатах, с точки зрения тренеров, ее вторая оценка была выше моей. Но это все происки врагов, естественно. Нинель никогда мне форы не даст, а Клею с дядей Ваней очевидно приятнее смотреть на стройные ножки и развевающуюся Анькину юбку, чем на мою кандидатуру.

Двойной аксель – чисто. Анька не напрягается. И хотя Нинель и Мураков разрешили, и даже настаивали, чтобы в ее короткой программе стоял триксель, сегодня Аня решила не рисковать. Я не критикую, нет… Но вот, жаль, что в нас с возрастом, как говорил герой фильма, пропадает дух авантюризма. Ну ты же ничем не рискуешь, ни оценками, ни местом призовым. Вообще. Ну что тебе стоит, покажи себя, пускай все ахнут… Но нет. Анечка - это про системный подход и скрупулёзный, вдумчивый анализ. А вот Танька бы точно сиганула. Свалилась бы, кривилась от боли и досады, но прыгнула бы…

Тройной флип, понятное дело, без проблем. Дурацкий прыжок. Сложный и коварный. Сколько сил и времени я на него убил… Вот тоже не шло. Ноги у меня кривые тогда были, что ли… То с внутреннего ребра соскользну, то правую ногу не достаточно вытяну для упора, то просто свалюсь, не докрутив и ткнувшись зубцом на приземлении. Аналогичные проблемы, кстати, у меня были и с риттбергом, который флипу близкий родственник по манере исполнения, хотя прыгается с правой ноги и с ребра, а не с зубца… Доходило даже до того, что среди моих ошибок, одно время, плотно сидел так называемый «лип» - непреднамеренный луц вместо флипа, когда я перед самым прыжком ненарочно переваливался с внутреннего левого ребра на внешнее. Обычно у спортсменов присутствует обратная ошибка, именуемая «флуц», когда вместо луца получается флип… У Катьки такое часто бывало… Да и у Анечки тоже, пока свой луц как следует не накатала… Вот… Ну а у меня, как всегда все наоборот было. Потом, естественно, мы все, каждый из нас, эти ошибки побороли и вышли на приемлемый коэффициент стабильности по всем прыжкам. Но, как говорится, осадочек остался. И внутренний страх перед «липом» у меня случается и по сей день.

Аня порхает. Выписывает твизлы, скобочки, крюки-выкрюки… Выдает нашу фирменную хулиганскую выходку – с поднятой в высоком махе ногой пролетает перед самыми судейскими местами, так близко, что кажется, вот-вот зацепит их лезвием по головам. Нинель это поощряет. «Пускай почувствуют, будет для них три-де-эффект», - говорит обычно она со злорадной ухмылкой…

Анечка крутит дорожку, скользит, летит. И глаз от нее не отвести, такая она замечательная… Ох и любил же ее Артур когда-то… Что ни программа была – то шедевр. Ни с кем из нас он так не возится, с таким вдохновением… У Аньки был номер в свое время, показательный. Мы его называли «Ангел». На вокальную партию Димаша Кудайбергена «Аве Мария». Ну, там она реально была ангелочком, с крылышками, вся беленькая такая. Еще и лампочек к костюму напришивали, которые от батарейки мигали, так она их во второй части включала и каталась почти в полной темноте… И катала же с таким вдохновенным лицом… Артур Маркович, в то время, похоже, и в правду видел ее чистеньким ангелочком таким, невинным… А Анька поначалу даже репетировать этот номер не хотела, и мне признавалась, что ее оторопь берет от мысли, что вот только что мы с ней такое в раздевалке творили, что вспомнить стыдно, а тут, пожалуйте, ангела изображать из себя… И мне всегда было интересно, не уж-то наш хореограф действительно испытывает к Аньке что-то более серьезное чем профессиональную симпатию, и неужели правда считает ее вот таким вот невинным ангелочком? И вы знаете, в этом своем предположении я уверился, когда после олимпиады отношение Клея к Ане как-то резко похолодало. Вплоть до того, что она, впервые в своей практике, даже начала в то межсезонье работать с другим хореографом… С Авером, кстати… Пускай это был всего лишь номер для шоу… Но именно тогда Анечка, в каком-то интервью, сказала, что наконец-то у нее появилась возможность показать на льду что-то, что является частью ее самой, что на самом деле отражает ее внутренний мир, и ее характер. Чтобы вы понимали… В номере она представала в образе веселой соблазнительницы. И ни взгляда, ни жеста от того томно-меланхоличного голубоглазого ангелочка, которого из нее вот уже столько лет лепил Клей… Они продолжали работать и дальше… Я видел в последние четыре месяца, как они создавали, в том числе и эту ее программу. Но определенно, Арур Марковичь к Анечке охладел. Глаз больше не горит. И обнимать за плечики, и ручку жать стал реже… Разлюбил Иванушка Аленушку… Понял, что не конкурент он Змею-Горынычу.

Во второй части программы Фея уверенно и чисто выполняет каскад лутц-тулуп три-три. Молодец. Научилась. Не боится больше этого лутца… И довольная доезжает до конца, завершая все вращениями и эффектным финалом.

Я говорил, что контрольные – это что-то вроде шоу, премьерные показы без оценок, но со зрителями. Так вот уже пару лет этот стиль шоу сохраняется во всем. В том числе, в обязательном блиц-интервью, которое берется у спортсмена сразу же после проката. То есть, ты, откатавшись, едешь не в свою калитку, а на специально оборудованную площадку, где тебя встречает твой тренер с чехлами и курткой и неизменный, фонтанирующий харизмой и шуточками, Максим Таранов с микрофоном. На самом деле это один в один формат Аверовского «Ледникового периода». Мало того, что спортсмен перед вами уже отмучился, выкатав и выпрыгав все свои силы, так вам нужно еще чувство глубокого удовлетворения получить, над ним поиздевавшись, чтобы вам с улыбочкой рассказали, как здорово, что все мы здесь… Ну… Раз надо, значит надо. Мы выполняем. Потому что привыкли…

- Олимпийская чемпионка, красавица и совершенство во всем, Анна Озерова! – юбилейным голосом провозглашает Масяня. – Привет!

- Здравствуйте…

Анечка едва успевает нацепить чехлы, напялить куртку и выслушать от тренера какую-то короткую фразу. На большом экране над центром льда я отлично вижу, как Нинель, улыбаясь, гладит ее по спине и что-то быстро говорит. А я с нежностью вспоминаю мою сводную сестру Фиону, благодаря общению с которой отлично читаю по губам…

«Твой на трибунах слева…» - вот что говорит Нинель Анечке.

И лицо моей волшебной феи озаряется улыбкой.

- Ну что, Аня, как тебе атмосфера? Как старт сезона? Довольна прокатом?

- Очень довольна, - кивает она. – Получилось все, как я хотела…

- Тренеры довольны?

- Ну… - она смотрит в сторону Нинель. - Думаю, что всегда найдется, что посоветовать, где подтянуть, исправить…

- Аксель, например… - вкрадчиво выдает инсайд Масяня.

- Да, и это тоже…

- Ну хорошо. – Макс ехидно лыбится. - Как думаешь, Ланской смотрит на тебя сейчас? Ты вообще как, для него сегодня танцевала?

Анечка смущается, укоризненно смотрит на Макса. А потом, раскрасневшись, просто показывает в камеру сложенное ладошками сердечко.

- Для кого же еще?.. – тихо произносит она.

И в этот же момент угодливая камера тут же находит меня на трибунах и выхватывает мою довольную физиономию, демонстрируя ее всем собравшимся. Стадион взрывается смехом и аплодисментами.

- Некоторым везет по-крупному, - провозглашает Масяня громко. – И это я не о себе. Воплощенное очарование, Аня Озерова, спасибо!

Анечка еще раз улыбается и, наклонив голову, уходит в сопровождении Нинель.

А у меня на сердце, совершенно неожиданно, так тепло и хорошо, что весь мир обнять хочется. Смотрите, завидуйте…

Сидящий рядом со мной Мишка Щедрик, старый мой приятель, а иногда, во многом, и соучастник, легонько толкает меня кулаком в плечо.

- Женись, Ланс, - произносит он негромко. – С таким отношением… Что тебе еще нужно?

- Не поверишь, Миш, - качаю головой я, - готов, хоть сегодня.

- Так за чем дело стало?

Я развожу руками и печально смотрю на него.

- Она мне не доверяет…

Мишка внимательно смотрит на меня, потом отворачивается и пожимает плечами.

- Дурак ты, Ланской, - произносит он. – Я тебе скажу… Просто чтобы ты знал… Все эти два сезона прошлых, когда мы где-то выступали, ездили куда-то… Озерова всегда была одна. Все время. Как свободная минутка – пристроится где-то в уголке, к стенке отвернется и в телефон втыкает. Я один раз к ней подсел, просто поболтать… А она, знаешь, сидит такая, твои фотки в инсте перебирает… И слезы по щекам размазывает… Да за такую любовь ты перед Анькой на коленях стоять должен…

Я смотрю в ту сторону, куда ушли Анечка с Нинель. И чувствую, как невыносимо, раскаленной сковородкой, жжет мою спину кресло, в котором я сижу. Застегиваю молнию на куртке до самого верха и поднимаюсь.

- Куда намылился? – интересуется Щедрик.

Усмехаюсь, абсолютно невесело.

- Пойду встану наколени, - говорю я. – Как ты посоветовал…

Спускаюсь с трибун, пересекаю галерею и, коридором, выхожу к раздевалкам. В большом холле прыгают и разминаются девчонки. Тут же кое-кто из тренеров, Мураков, в частности, что-то говорит Валентине, плавно жестикулируя, Федин, вместе с Нинель о чем-то весело общаются с Лизой Камышинской…

Анечку осаждают журналисты с камерами и телефонами. Подхожу к ним и вежливо, но настойчиво, отвожу в стороны руки с объективами и микрофонами.

- Сережка, что ты?.. – она запинается на полуслове, не ответив на очередной вопрос.

Просто обнимаю ее провожу ладонью по ее щеке, глажу по волосам…

- Я люблю тебя… - говорю так, что слышат все вокруг.

И, прижав, целую в приоткрытые влажные губы.

Где-то там взрываются аплодисментами трибуны, приветствуя очередной удачный элемент, выполненный одной из шиповенковских малолеток. И словно разбуженные этим звуком, оживают застывшие было вокруг нас девчонки, тренеры и все прочие. Кто-то захихикал, кто-то зааплодировал, кто-то подбадривающе заулюлюкал…

Анечка смотрит на меня удивленно распахнутыми глазами, со смущенной улыбкой.

- Вот так, при всех?.. – шепчет она.

- Только так, - киваю я.

Журналистская братия приходит в себя раньше остальных.

- Сергей…

- Анна…

- Вы можете подтвердить?..

- Скажите пожалуйста…

- Мы правильно понимаем…

- Что вы… Что ваши отношения…

Я киваю, не сводя с Анечки взгляда.

- Вы наделали уже столько фото… Что вам еще подтверждать?

Нинель возникает рядом с нами, величественной своей фигурой защитника и покровителя заставляя всех прочих расступиться.

- Нинель Вахтанговна, а как вы относитесь… - тут же набрасываются они на нее. - А прокомментируйте…

Она не обращает на них внимания.

Положив руки нам на плечи, Нинель проникновенно смотрит прямо на меня.

- Извините, что навязываюсь, - говорит она спокойно, - но, Ланской, ты, случайно, ни о чем не забыл?

Забудешь тут…

- Полчаса, - тихо произносит она. – Откатал программу – и свободны оба. Все просто. Да?

Нехотя отпускаю Анечку и поднимаю взгляд на мать.

- Я буду смотреть, - Аня касается моей ладони.

Нинель делает движение бровью.

- Иди, переодевайся, биджо…

Иду… Нехотя. Под любопытными, ироничными, а может и завистливыми взглядами. Но иду.

Катать программу…

 

========== Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…) Эпизод 6 ==========

 

- Показываю. Еще раз.

Я встряхиваю руками и стараюсь как можно подробнее изобразить движения, как в замедленной съемке.

- Заходим по прямой, с правой ноги, - комментирую я свои действия. – Троечку делаем вперед внутрь. На дугу выезжаем назад наружу. На наружном правом ребре едем, вот так… Левый зубец упираем и… Толкаемся двумя ногами… Но понятно, что сначала отрывается правая, потом левая… Приземление у нас на правую ногу, помним, да, на то же ребро. Не плоско… И не на зубец, а то улететь можно… А на ребро… Ну и выезд… Руки обязательно чтобы ровно были и левый носок дотянут, иначе снимут баллы… Вот как-то так…

Группа моих импровизированных спортсменов завороженно наблюдает за моими действиями. Для них это все китайская грамота, вряд ли вообще когда-нибудь выполнимая. Но они уже несколько дней подряд ноют, показать им как прыгать, вот я и демонстрирую им технику тулупа. И прекрасно понимаю, что в общем-то, им не столько хочется научиться, сколько просто интересно смотреть как я это делаю.

- Ну, а по-человечески это выглядит вот так, - завершаю я свою лекцию, разгоняюсь, заезжаю, толкаюсь прыгаю и выезжаю. – Тройной тулуп…

- Идеальный тройной тулуп, - подсказывает проезжающий мимо Сашка Эненберг. – Я так не умею…

- Врет он, - машу я рукой в его сторону, - умеет он все, даже лучше.

Сашка, усмехаясь, укатывается, а я поворачиваюсь к умильно разглядывающей меня компании.

Две милые близняшки, Таня и Оля Гольц, актрисы, снимающиеся в сериалах. Поскольку я почти не смотрю телевизор, здесь, в Лужниках, я увидел их впервые. Как, в общем-то и они меня. Обе худенькие, достаточно спортивные, и кое-как катавшиеся до шоу. Во всяком случае, льда с самого начала не боялись и дрессировке поддаются. Одна досталась Максиму Марьянову, другая – Эненбергу, что, в общем-то, позитивно. Хоть чему-то научатся.

Рядом с близнецами – вездесущая Лерка, моя в общем-то любимая подруга детства, хоть и злючка. Зыркает на меня хитрыми глазищами. Еще совсем маленькой Лерка на тренировке как-то здорово упала и сломала обе руки. И Елена Станиславовна тогда решила, что на этом спортивную карьеру дочери можно заканчивать. От греха подальше. Так что в принципе кататься Лера может довольно прилично, но по сути дела с точки зрения спорта, она ничего не умеет. Вообще.

Еще с нами крутится парень, такой себе, лет двадцать семь ему. Тоже актер. Известный. Кирилл Федоров. Этот, кстати, со всеми задатками. Из него могло бы что-то и получиться, если бы в детстве родители его вместо хоккея отдали к нам. Ну, что выросло, то выросло. Ездить умеет, скорость развивает, элементы пробует. Ну… Пока вот так. А на шоу ему реально повезло, потому что в партнерши ему досталась жена Лехи Жигудина, Таня. А у нее не забалуешь. Вытрясет из тебя всю душу, но работать заставит и результат из тебя выдавит. И это заметно, потому что как спрогрессировал Кир за эти три месяца, так похвастаться не может никто. Хотя…

Сашенька… Моя печаль, моя боль… Мое разорванное сердце и кровоточащая душа. Мое благословение… Мое проклятье…

И моя гордость!

Не смотря ни на что - ни на болезнь, ни на плохое самочувствие, ни на совершенно мрачные и неясные перспективы мы боремся. И побеждаем.

За три месяца Сашка из полнейшего и безнадежнейшего бревна на льду превратилась… Ну, не скажу, что в фигуристку, нет. Ей и до Лерки-то далеко еще… Но. Прямо - едет. Назад – едет. Беговые, перетяжки, елочки-фонарики – освоила. Вращения – что-то пытается. Стоя винт уже почти получается, либелу делаем. Через раз, правда, но делаем… Крюки с выкрюками, с моей помощью – делаем! Моухок получаться начал, правда пока медленно. Твизлы тоже… Короче говоря, девулька работает, не за страх, а за совесть. И динамика у нас очень даже положительная. Даже Максим Денков нас хвалит. Редко и сквозь зубы, но хвалит же!..

Зеленоглазое чудо стоит между Леркой и Кириллом. Ножки стройные, попа круглая, грудочки соблазнительно топорщатся под свитером… Буйная грива волос по плечам… Темно-каштановые… Перекрасилась. Теперь с Танькой почти никакого сходства, но так даже лучше, еще красивее стала…

Невольно задерживаю на ней взгляд, и Сашка тут же краснеет, как первокурсница.

- Ну что, - говорю выстроившейся передо мной команде, - кто-то хочет попробовать?

Сашка, естественно, тут же дергается вперед, но Лера мертвой хваткой вцепляется ей в руку, что-то яростно нашептывая.

- Можно я?.. Если не возражаешь…

Кирилл неуверенно поднимает ладонь.

- Давай, - киваю ему я. – Только сразу предупреждаю. Когда у тебя нихрена не получится - не расстраивайся. И падай на задницу – это безопасно, там ни костей, ни нервов.

- Спасибо тебе, добрая фея…

- На здоровье, - киваю ему на исходную позицию. – Вперед.

Вообще-то начинать учить прыжки нужно на «удочке»… Нет. Неправильно. Начинать учить прыжки нужно не позже четырехлетнего возраста, уже умея уверенно стоять на коньках под руководством опытного тренера и, да, на «удочке». Но если нет ни возраста, ни опыта, ни тренера, ни оборудования, но очень хочется, то можно и так.

Тем более, если вам не важен результат.

Первые три раза у Кирилла не получается даже правильно заехать. Один раз он поскальзывается, два других просто не делает того, что нужно. Наконец, с четвертой попытки у него получается подпрыгнуть и даже сделать четверть оборота. Но приземлившись на лед, двумя ногами, он тут же теряет равновесие и падает.

- Резче замах и толкайся сильнее, - комментирую я, объезжая вокруг него, пока он поднимается.

С ходу делаю так, как это должно было бы выглядеть. Получается тулуп в один оборот.

- Просто нужно чуть выше…

- Так страшно ж… - качает головой Кирилл.

- Ладно… Отдохни пока…

Оглядываю девичий отряд.

- А ну, Лера, иди ко мне…

Она отлипает от Сашки и подкатывается ближе. Лоб нахмурен, губы напряженно сжаты.

- Запомните, - обращаюсь я ко всем остальным, - падать – не страшно. Лед – близко. Ничего с вами не произойдет. Максимум – синяк или легкий ушиб.

Поворачиваюсь к Лерке.

- Заезжай оттуда, - показываю рукой, - и в мою сторону. Толкайся здесь, - я тыкаю правым зубцом в круглую хоккейную разметку прямо под моей ногой. – Я буду вот тут стоять, - отъезжаю на два шага, - поймаю тебя и удержу… Постараюсь… В крайнем случае, падай на меня.

- Э-э-э… - мнется Лерка. – Я вроде бы еще что-то помню…

- Ну вот и отлично, - подбадриваю ее я. – Значит все получится. Давай.

Лерка делает все аккуратно, как я только что сказал. Разгоняется, если так можно назвать ту черепашью скорость, с которой она подъезжает к точке прыжка, упирается левым зубцом и решительно прыгает вверх. Правда забывает раскрутиться и, как есть, по инерции, летит спиной вперед прямо на меня. Я все это вижу и готов. Ловлю ее на приземлении, подхватив за талию и аккуратно ставлю на лед.

- Ну, это самое… - тяну я.

- Еще, еще раз, - мотает головой она. – Я все знаю…

Все-таки жаль, что Елена Станиславовна тогда решила бросить ее тренировать. Кто знает, может Лерка была бы сейчас олимпийской чемпионкой…

Со второго раза у нее получается почти сносно, за исключением того, что она приземляется, все же, на две ноги и, потеряв равновесие, чуть не падает. Ловлю в последний момент, удерживая за плечи.

- Я смогу, смогу… - тут же мотает головой она. – Что-то даже вспоминается… Сейчас…

- Да пожалуйста…

Не с третьего, но с пятого раза у нее все же получилось некое кривое-косое подобие тулупа в один оборот. Даже с выездом на одной ноге. С недотянутым носком и руками неизвестно где, но это мелочи. От радости Лерка радостно скачет и чуть не грохается на лед.

- Тихо ты… - подхватываю ее за локоть в последний момент. – Убьешься за зря…

- Но ведь получилось! – сияет она.

- Молодец, молодец… - легонько толкаю ее к остальным. – Еще желающие имеются?

Близняшки хихикают и жмутся друг к дружке. Бояться. Это хорошо. Меньше возни. Кирилл задумчиво смотрит и уже открывает было рот…

- Я хочу…

Наши взгляды встречаются. И у меня сжимается сердце от восхищения, от тоски, от радости, что она просто есть… и от ужаса, что ее может не быть.

Боюсь, что голос выдаст меня, и просто киваю ей. Лера хмурится, но я делаю ей знак глазами – не нервничай, все под контролем.

Сглатываю ком в горле.

- Значит поступаем так, - немного сдавленно, но спокойно говорю я. – Я буду как-бы твоей «удочкой»…

- А это как? – улыбается она.

С трудом отрываюсь от ее взгляда.

- Делаешь все как Лера, - я показываю рукой на исходную позицию. – Заезжаешь сюда, здесь толкаешься, и здесь же я тебя ловлю, кручу и ставлю обратно. На правую ногу, не забудь… Ну, что-то типа поддержки получится, понятно?

- А-а… Ну да, хорошо. Я поняла.

- Тогда делаем. Аккуратно только… Меня не снеси…

Сашка хихикает и едет на старт.

Ну, что вам сказать. Такая тактика сработала. Фактически, ей достаточно было небыстро доехать до меня и правильно выставить левый зубец, после чего я просто подхватываю ее, делаю один оборот и ставлю обратно на лед в уже знакомую нам ласточку. С первого раза и без падений.

- Ой, здорово! – радуется Сашка. – Еще хочу…

- Еще раз, а потом ты, - поворачиваю я голову к нетерпеливо мнущемуся на одном месте Кириллу. – Окей?

- Конечно, конечно…

В общем, таким макаром сделать тулуп попробовали все. Как минимум, по два раза. Близняшки даже, войдя во вкус, попытались нахально поэксплуатировать меня и дальше, но тут уже я взбунтовался.

- Слушайте, хватит уже, - прошу пощады я. - Честно, я устал. Это ж считай каждый раз как средней тяжести штангу поднимаю…

Девчонки не обижаются, а, подперев меня с обоих боков, одновременно целуют в обе щеки.

- Спаси-ибо!

Распускаю свой «класс» и подзываю Кирилла.

- Если хватит смелости и сил, - говорю ему, - пробуй сам. Не факт, что быстро запрыгаешь. Но при регулярных тренировках может быть к концу шоу у тебя и получится. Я помогу, если что…

Кирилл чешет затылок.

- Только у меня есть шансы? – интересуется он.

- Лера тоже может, но не хочет, да и Масленникова-старшая мне шею свернет, если узнает, чем я с ее дочкой тут занимаюсь. Остальные – нули, без вариантов. Ты, как минимум, катаешься. Они – ползают.

- Спасибо, Сереж… - благодарит он.

- Не за что…

- Так, господа, пожалуйста, по парам своим разбивайтесь и будем начинать раскатываться. Давайте, давайте…

Макс Денков, по кличке «Портос» появляется из-за бортика и решительно выкатывается колобком на лед. У нас начинается очередной тренировочный вечер, на котором мы снова и снова будем отрабатывать надоевшую до зубной боли банальную элементарщину, чтобы достойно ее продемонстрировать на первой съемке ледникового шоу в этом году. Которая, кстати, уже не за горами. Не позже первой недели октября…

Вылавливаю Сашеньку из толпы и обнимаю за талию.

- Наконец-то привет, - говорю я, - а то с этим ажиотажем не успели даже поздороваться…

- Привет…

Она улыбается и на мгновение прижимается ко мне чуть сильнее, чем это необходимо в танце.

- Ты прекрасно выглядишь. Твои волосы…

- Нравится? – она кокетливо запрокидывает голову.

- Очень. Брюнеткой тебе лучше, чем рыжухой. Сразу такая… - я запинаюсь, подбирая слово.

- Контрастная, - смеясь подсказывает Сашка, - мне так девушка в салоне сказала. «Будете сразу выглядеть контрастнее»…

- Ну… Наверное… - соглашаюсь я.

Мы меняем направление и, вместе со всеми, катим беговыми вдоль бортика.

- Не закручивай так резко, занесет, - параллельно учу ее я.

- Не буду… Как твои прокаты?

- А, ничего интересного, - качаю головой я. – Проиграл приятелю тысячу долларов, поспорили, у кого программа круче…

Саша весело смеется и смотрит с недоверием.

- У тебя и не самая крутая программа?

- Представляешь, бывает и такое. Ну… Это все нормально, так и предполагалось. Тренеры решили меня в этом сезоне не очень напрягать из-за спины…

- Ой, а как твоя спина? - ее лицо меняется с веселого на озабоченное.

- Нормально. Не злоупотребляю четверными особо, вот и не беспокоит пока…

Завершаем очередной круг и расслабленно едем на небольшой отдых. Наши первые несколько программ уже поставлены и частично накатаны. И теперь мы большую часть времени занимаемся тем, что подсобираем разученные элементы в номера, доводя их до более-менее пристойного вида. В меру способностей каждой из «кукол»…

- Я видела вас с Анечкой в Ютюбе, - говорит Саша, улыбаясь, - вы такие красивые оба…

Невольно краснею и смотрю на нее с чувством неловкости. Все же… Да вы и сами все понимаете… Я же помню, с каким невероятным наслаждением целовал каждый сантиметр ее тела, вдыхал аромат ее волос, ощущал прикосновение ее рук…

А она снова читает мои мысли, как будто они раскрытой книжкой лежат перед ее глазами.

- Ну что ты, хороший мой, - говорит она, кладя мне руки на грудь. – Это же прекрасно. Вы чудесная пара… Анечка тебя так любит… Не стесняйся и не вздумай возражать…

- Но Сашенька, я…

Она прижимает свой пальчик к моим губам и смотрит на меня своим теплым, изумрудным взглядом.

- Помнишь, что я тебе сказала? - произносит она негромко. – Твоя Анечка – это лучшее, что случилось в твоей жизни. Цени ее и береги… Как я ценю тебя… Может быть ты сейчас этого не понимаешь. Но со временем, это придет. А сейчас – просто поверь… Я люблю тебя. Но этого достаточно. И тебе, и мне. И я не хочу большего…

Она медленно убирает руку, но я все же успеваю, слегка, коснуться губами ее ладони.

- Спасибо, - шепчу я. – За все, что было, спасибо тебе…

Саша мгновение смотрит на меня, склонив голову, а потом хитро щурится, усмехаясь.

- Спасибо не отделаешься, самурай, даже не надейся.

- Любое желание, гейся-гярю…

Она сменяет хитрый прищур на задумчивый.

- Любое-любое?

- Да, - киваю. – Ну… Кроме пятерных прыжков, я их просто не умею делать…

Сашка задорно смеется.

- Жаль… Ну ладно… Есть кое-что, что я от тебя хочу…

- Говори.

- Не так быстро… Для этого мне придется украсть тебя на всю ночь…

- Э-э-э…

- Ты отказываешься? – коварно усмехаясь, вкрадчиво спрашивает она.

- Я согласен. Только… Не сегодня… Я обещал…

- Сам назначишь, когда…

- После выходных, в понедельник, - тут же решаю я, - после тренировки… И на всю ночь…

Сашка тычет мне в грудь остреньким наманикюренным ноготком.

- Ты это сказал. Самурай-го хёриццу (слово самурая – закон (яп.))

В ее русалочьих глазах зеленый омут, в котором, эх-х, утонуть бы… Да не судьба…

- Сережа Ланской, Сашенька, давайте нашу программу покрутим немного…

Голос Авербаума выводит меня из секундного забытья. И я возвращаюсь в реальность. С тупой иглой в сердце…

Опустив голову, беру Сашенькину ладонь в свою, и мы послушно едем к Семену Мирославовичу. Работать…

 

Разборки с предъявами Нинель смогла мне устроить только уже по возвращении из Питера в Москву. Никак у нас с нею не получилось пересечься за два дня прокатов, чтобы поговорить спокойно и без лишних ушей. Я даже попытался притереться к ней на вокзале, когда мы садились на поезд домой, но она устало покачала головой.

- У меня все болит и сил нет. Если у тебя не что-то срочное, то давай уже дома…

- Кваксель это срочное? – на всякий случай уточняю я.

Она вяло отмахивается.

- Потом…

Ну, потом, так потом. В результате, всю дорогу в Москву, ночью, в девчоночьем купе режемся в карты с Маратом, Динкой и Машкой, мешая Вале с Аней спать. Со всех дел, проигравшийся в пух и прах, усталый и не выспавшийся, прямо с Ленинградского вокзала еду в «Зеркальный», чтобы не терять времени, и успеваю прикорнуть часок в раздевалке. Недовольная моим состоянием и качеством работы на тренировке, Нинель вечером прогоняет меня со льда раньше всех с кратким напутствием.

- Надоел ты мне. Иди Семену на нервы действуй своей корявой ездой, - и добавляет тише. - А вечером приезжайте с Аней… Хоть отдохнете по-человечески…

- Хорошо, мы приедем… - киваю я, хотя она уже в мою сторону и не смотрит…

С Авером заканчиваем где-то уже в двенадцатом часу. Выматывает он нас немилосердно, заставляя-таки довести все три наши с Сашкой поддержки до максимально доступного нам пристойного уровня. И не только нас. Справедливости ради нужно сказать, что требует он одинаково от всех. Поэтому изможденность у нас коллективная. И осознание того, что закончится это очень нескоро оптимизма не внушает…

Я дожидаюсь, пока все уйдут. Наступают холода, и Саша уже несколько недель не ездит на своем Харлее. Домой ее возит Лера. В том числе, как она сказала, чтобы не дать нам двоим натворить новых глупостей. Я делаю вид, что верю, и даже иногда изображаю раздражение. Хотя, мы все знаем, что Лерка просто боится, что у Сашки по дороге может случиться приступ, и спасать ее будет некому… Скорее бы они с Нинель уже уехали…

Переодевшись, ползу на паркинг. Издалека замечаю белую БМВ и стройную фигурку в белой куртке рядом. Анечка за мной приехала. Нормальные мужики своих женщин сами возят, а я, как жигало какой-то, на любимой катаюсь…

Они так и не знакомы. Сашка с Аней.

Тот единственный раз, летом, когда Аня приезжала сюда, в Лужники, и каталась вместе с нами, Саша пропустила, умудрившись простыть, и потом жалела, что упустила случай познакомиться. Подозреваю, что многого бы не случилось, или произошло по-другому, если бы тогда она не заболела… У них еще будет шанс. Я обещал Сашке свозить ее в «Зеркальный». Как-нибудь обязательно устрою ей экскурсию…

- Привет, - обнимаю Анечку и целую подставленные губки. – Сладкая…

- А ты такой теплый… - она прижимается ко мне изо всех сил. – Поехали скорей, я замерзла…

Пока тащимся в пятничной тянучке на Рублевку меня начинает клонить в сон. Ароматное тепло, сочащееся из дефлекторов и мерное покачивание автомобиля действуют не хуже снотворного.

- Не спи! – Анечка трясет меня за плечо, остановившись на светофоре.

Я встряхиваюсь и провожу ладонями по лицу.

- Прости, устал… Да и не спал же толком…

Она запускает руку мне в волосы.

- Расскажи, что было сегодня в Лужниках.

- Да ну, ничего интересного, - отмахиваюсь я. – Поддержки мучали… Хотя! Я там некоторых, особо желающих, учил тулуп прыгать.

- Правда что ли? - смеется Анечка, снова берясь за руль и трогая машину с места на зеленый свет. – И как успехи?

- Никак, естественно. Но они же хотят… Им же интересно. Смотрят, как я это делаю, и думают, что легко и просто все…

Я откидываю голову на подголовник, поворачиваюсь к ней и, протянув руку, глажу ее гладкую, затянутую капроном коленку. Не встречая сопротивления или возражения, двигаюсь выше, поддергивая короткую юбочку и обнажая ее бедро.

- Потерпи, скоро приедем… - мельком взглянув на меня, улыбается Анечка.

- Остановись где-нибудь… - прошу.

- Надо же, проснулся, - усмехается она. – Недалеко уже…

- Найди место поукромнее…

Она качает головкой, но все же съезжает на какую-то боковую, плохо освещенную улочку и останавливает машину у тротуара.

Продолжая гладить ее ножки, наклоняюсь к ней и другой рукой тяну вниз молнию куртки.

- Идем на заднее сидение, - прошу я шепотом.

- Серенький, до дома же всего ничего… - сжимает мою ладонь Анечка.

- Пожалуйста, - умоляюще смотрю на нее. – Хочу тебя прямо сейчас…

Задираю ее юбку совсем уж до самого пояса и, замерев, не могу отвести взгляда. Всего лишь, колготки, под ними трусики… Но ждать пока мы куда-то там доедем нет никаких сил. Опускаю ладонь и ласково сжимаю бугорок у нее между ножек…

- Ну ладно… Разве можно устоять, когда тебя так хотят? – мурлычет Анечка, целуя меня.

Мы перебираемся на задний диван… Она ловким движением распускает ремешок на моих джинсах. И не успевает даже до конца расстегнуть свою курточку, когда, стащив с нее колготки вместе с трусиками, я оказываюсь всем своим рвущимся желанием полностью, без остатка, в ней…

К Нинель приезжаем с получасовым опозданием, взмокшие, помятые, с дурацкими улыбками на лицах. Счастливые… Переглядываемся, перемигиваемся, хихикаем.

Нинель достаточно один раз посмотреть на нас, чтобы все понять.

- Бавшвеби (Дети(груз.))… - качает головой она. – Идите хоть умойтесь…

Глядим на себя в зеркало в ванной. И не можем удержаться от смеха. У Анечки расплылись стрелки и местами потекла тушь. У меня щеки и шея перемазаны губной помадой…

- Какой ужас, - в панике закрывает ладонями лицо Аня. – Вахавна видела нас такими… И все поняла…

- Она давно все поняла, - легкомысленно успокаиваю ее я. – И очень ждет внуков…

- Сережка! – она возмущенно распахивает свои чудесные глаза и колотит меня кулачком по груди. – У меня сезон… У меня форма… Гран При, чемпионаты… Я еще на олимпиаду хочу…

Ловлю ее за руки, разворачиваю к себе спиной, так, что в большом зеркале над умывальниками мы отражаемся вдвоем почти полностью.

- А как же дом у моря, - шепчу я ей в ушко, - кофе по утрам и песни под гитару?

Моя ладонь снова заскальзывает к ней под юбку и, как бы невзначай, оказывается в ее полуспущенных трусиках.

- Змей ненасытный, - на выдохе стонет Анечка, - дай дух перевести. У меня уже ни одной жилочки, ни одной складочки на теле не осталось, которую бы ты не…

Вяло сопротивляющуюся и норовящую меня то поцеловать, то ущипнуть, раздеваю ее полностью, сбрасываю свою одежду и затягиваю Анечку в душ.

И, конечно же, не даю ей перевести дух…

Чисто вымытые, отскоблившие тела друг друга от греховных последствий и благоухающие шампунями и лосьонами чинно сидим за столом и пьем чай. Анечку обрядили в Фишкину фланелевую пижаму с умильными слониками – выглядит лампово, тепло и по-домашнему. Себе я нашел свои старые драные шорты и футболку с каким-то страшным волосатым чертом и слабочитаемой непонятной надписью готическим шрифтом.

- На тебя похож, - вяло тычет в черта Анечка, окидывая меня утомленным взглядом, - когда тебе что-то поперек твоему хотению…

Возразить не успеваю. Вижу, как Нинель согласно кивает. Спорить с ними двоими нет ни желания, ни сил.

На часах полпервого ночи, и Анечка, разморенная теплом и утомленная, откровенно клюет носом.

- Иди уже спать, - говорит ей Нинель, проводя по ее плечу рукой, к которой Аня тут же прижимается и закрывает глаза. – А то сейчас со стула на пол свалишься…

Видимо, привыкшая всю жизнь подчиняться этому голосу, Анечка поднимается на ноги. Зевая во весь рот, она подходит ко мне сзади и, обняв, зарывается в мои волосы.

- Я тебя люблю, изверг ты мой лохматый… - шепчет она и целует меня в макушку.

Когда ее шаги затихают на втором этаже, и мы слышим щелчок закрывшейся двери моей спальни, Нинель достает свой телефон и кладет его передо мной.

- Итак, - поднимает брови она. – Слушаю твои версии. Хотя, время позднее… Чтобы не затягивать, предлагаю тебе сразу же говорить правду. Как тебе такая идея?

Я размышляю несколько секунд. И принимаю решение. В конце концов, она все равно узнает, рано или поздно… Но лучше я ей сам все расскажу, и попробую если не обелить, то хотя бы оправдать и выгородить Таньку… Зато, взамен я получу очень сильного, а главное, бескорыстного союзника.

Достаю из кармана и кладу свой телефон рядом с ее.

- Я покажу тебе одно фото, - говорю я. – Сделанное тем же автором. Но поверь мне, его история, как и оно само, на много интереснее этого дурацкого квакселя…

Как камень с души, я выкладываю, выговариваю и вывалваю Нинель все, что накипело у меня за прошедшее время. Начиная с тренировок четверных акселей с Васькой Калининым у Брайана, заканчивая нашими с Аней умозаключениями по поводу личности Джокера и такой неожиданной откровенности Валентины по поводу нашего с ней совместного фото, будь оно неладно…

Нинель выслушивает меня внимательно, не перебивая. Вижу, что для нее мой рассказ шоком не является. То есть о чем-то подобном она, возможно, догадывалась, просто не имела возможности самостоятельно разобраться в этом всем. Или не хотела…

- Твои коньки эти… сверленные, - подает голос она. Когда я замолкаю, - в последний раз ты их видел у Леши, правильно?

- Да.

- Хорошо бы…

- Они больше не представляют ценности, - пожимаю плечами я. – Доказать там ничего невозможно, что-то из них выдавить еще – тоже…

- Ты понял, зачем Жигудин приезжал тогда к тебе вместе с Александрой? – перебивает мои разглагольствования она.

На мгновение задумываюсь.

- Чтобы у него был свидетель…

Нинель медленно кивает.

- Черт! – стукаю кулаком по столу. – Я не сообразил… Нужно было коньки сфотографировать…

- Поверь мне, Леша это сделал, - говорит Нинель. – Перед тем, как их сжечь, утопить, выкинуть на помойку или сунуть в измельчитель. То, что их уже нет ты, я думаю, понимаешь…

- Он говорил, что их ему предлагали купить какие-то коллекционеры…

- Тоже вариант, - соглашается она. – В любом случае, после того, как ты дал ему понять, что знаешь того, кто это сделал, держать такую мину вблизи себя ему стало страшно и небезопасно. Но главное, что он удачно подстраховался перед всеми возможными обвинениями…

Я нервно повожу плечами.

- Жалко Сашку еще и сюда… в наши склоки вмешивать…

Нинель водит пальцем по экрану телефона и, повернув его ко мне, демонстрирует свой диалог в «Телеграмм»

- Саша на много умнее и хладнокровнее, чем пытается выглядеть и казаться, - говорит она.

Передо мной ее переписка с Сашкой. И дюжина фотографий с изображением моих коньков с изуродованным правым лезвием и вымазанным красной помадой язычком ботинка. А главное – прекрасный кадр, на котором Леха держит мой ботинок в руках и, с кислым лицом, внимательно рассматривает до половины выкрученный из подошвы гнутый винт. И когда только тихоня зеленоглазая все успела…

- Так ты все знала!

- В общих чертах – да. Но без подробностей. А Саша поняла, что ты собираешься влезть в опасную историю и забеспокоилась… А когда узнала, в каких мы с тобой… отношениях состоим… До сих пор для меня загадка, как она достала мой телефон…

- Так подожди, - хмурюсь я, - ты же мне и сказала дать ей твой номер, разве нет?

Нинель усмехается.

- Ты, как всегда, слышишь ровно то, что хочешь слышать, а не то, что тебе говорят на самом деле, – она отпивает глоток из чашки. – Тогда я попросила тебя предать ей привет, и чтобы она мне перезвонила. А первый раз мы говорили с ней по телефону еще вечером того дня, когда ездили к ней в Склиф…

Качаю головой.

- Почему я, общаясь с тобой, всегда чувствую себя как сулели цхвари (Глупая овца (груз.))?

Нинель хмыкает. И не говорит ничего, оставляя мне возможность самому додумать ответ на этот мой вопрос.

- Что с Шаховой делать будем? – меняет тему она. – Удавить бы тварь…

Меня прошибает озноб от ее спокойного, обыденного тона.

- Не тронь ее…

Нинель бросает на меня ироничный взгляд.

- Все-таки не успокоился… - качает головой она. – Заначки себе делаешь. Схроны. Как белка. Тут Танечка, там Катенька, где-то еще Валечка… Вдруг кто-то да пригодится, да?

Пропускаю ее ехидство мимо ушей.

- Просто не тронь ее… - повторяю глухо.

Она пожимает плечами.

- Ладно, не трону… Твоя забота. Ты и разбирайся… Со своими блядями…

- Вот не можешь ты без этого, да? – яростно смотрю на нее.

Она встречает мой взгляд спокойно. И, постучав пальцем по экрану телефона, вопросительно поднимает брови.

- Это все как-то по-другому называется, биджо?

Все. Тема закрыта. Она не станет вредить Таньке. Я отмолил грехи рыжей стервы. Кто бы теперь отмолил мои…

Мне не с кем поделиться… Кроме нее… И я, опустив голову, глубоко вздыхаю.

- Я очень по-скотски поступил с ней, деда, - говорю я. – Она такого не заслужила… И эта ее месть… Я принимаю ее, как наказание. Как адекватный ответ…

Нинель предостерегающе поднимает руку.

- Мне не интересны ваши отношения, - говорит она жестко. – Мне жаль тебя, потому что ты мой ребенок… И да, когда умышленно калечат моего спортсмена, я этого так не оставляю… Но если ты хо-чешь… - она произносит это слово по слогам, - если ты хочешь ее простить… Пускай живет с миром…

Моя исповедь, и мое покаяние не нужны никому. Кроме той, которая меня уже наказала и простила. Значит так тому и быть…

Я наливаю в свой стакан немного минеральной воды и с сомнением смотрю на нарезанные дольки яблока в вазочке. Наконец, подумав, просто пью воду.

- Я бы хотел попросить, - начинаю я осторожно, - чтобы ты узнала у Семена Мирославовича, кому он отсылал наши с Валькой фотографии.

Нинель вздыхает и смотрит в сторону.

- Ты вот прям уверен, что он мне возьмет и скажет, - произносит она.

Я понимаю, что в интересах дела хирургического вмешательства не избежать.

- Скажет… - тихо говорю я. – Покажи ему фото моих ботинок… Если не поможет – дай послушать ту запись… помнишь? С Тихоновой…

Нинель кивает, но как-то неуверенно.

Вытаскиваю последний козырь.

- Если и этого окажется недостаточно – напомни ему Санкт-Петербург…

Она резко поворачивается в мою сторону и в ее глазах на мгновение вспыхивает огонь ярости и негодования.

Мне приходится выдержать ее взгляд.

- Это – не твоего ума дело, - шипит она змеей.

- Моего… - спокойно смотрю ей в глаза. – Моего. Как ты говоришь, мне не интересны ваши отношения. Но выходка Авера если не спровоцировала, то как минимум здорово упростила негодяям задачу по укладыванию меня на лед и на больничную койку. Пускай назовет имя… И я все забуду.

- Вот сам его и спрашивай, - бросает мне Нинель, понимая, что делать этого я точно не стану.

- И что мне ему сказать? – усмехаюсь я. – Я знаю, что вы, по пьяной лавке, соблазнили мою маменьку, а перед этим строили козни против нее же и против меня. Но это все фигня. А вот девку несовершеннолетнюю в голом виде и со мной вы запечатлели, да еще и похвастались… Скажите кому, и я туда пойду разбираться, а с вами у нас останется мир и взаимопонимание… Так что ли?

- Ой, заткнись уже!..

Нинель машет на меня рукой и одаривает хмурым взглядом.

Послушно выполняю приказание. И просто жду, пока она смиряется с неизбежным.

- Ну хорошо, скажет тебе Семен имя… Которое ты и так знаешь…

- Догадываюсь, - уточняю я. – По общему стилю общения, по характеру и по нику этому пошленькому я могу предположить, кто это. Но уверенности у мня все равно нет. Если Авер подтвердит мои предположения, то это уже будет прямая ниточка. Дальше я уж раскручу…

- Заставишь сдать сообщника?

- Конечно. Хотя это, скорее, в воспитательных целях. С тем, кто сверлил мне ботинки все обстоит на много проще. Во-первых, я его видел.

- Мельком…

- Но видел, и у меня нет сомнений. А во –вторых…

Я открываю на своем телефоне Ютюб и в строке поиска набираю запрос. На экран тут же горстью вываливаются видео с парижского чемпионата, из которых я выбираю одно.

- Я когда у Сашеньки в больнице был, - объясняю, - у нее по телевизору крутились разные мои записи… Ей Лерка накачала, для душевного успокоения… Ну вот я тогда случайно эту сьемку и увидел. Там секунд десять всего. Но ясно все. Смотри.

Я нажимаю на большой белый треугольник посередине экрана и придвигаю телефон к ней.

Ледовый стадион. Бортик. У бортика крупным планом Нинель, Мураков, Артур, Масяня… Сзади, чуть левее, широкий арочный проход, ведущий под трибуны в расположенные внизу гимнастические залы и раздевалки. Мужская раздевалка находится ближе всех, синяя дверь с приклеенным на ней постером и информационной надписью… Камера ловит то одно, то другое знакомое лицо. Народ готовится к началу проката.

- Вот сейчас смотри… - говорю я Нинель.

Крупный план нашего тренерского штаба. Задний план – пустой проход. И медленно приоткрывающаяся дверь раздевалки.

Его лицо видно прекрасно. Не остается сомнений, кто это. И то, что у него в руках большой красный шуруповерт тоже. Он быстро озирается по сторонам и, подняв с пола спортивную сумку, сует в нее свой инструмент… А вот появляюсь я, из глубины перехода. Иду в сторону раздевалки. Замечаю его… Но он не обращает на меня внимания, скорее, просто не видит, и уходит в сторону трибун, доставая на ходу из кармана телефон… Я смотрю ему в след, а потом, поворачиваюсь и подхожу к тренерам… Это уже передний план. Нинель отвлекается от разговора с Артуром, смотрит на меня и, бросив короткую фразу, кивает. Я тоже что-то произношу… Нинель смотрит укоризненно, Масяня смеется и легко толкает меня в сторону раздевалки. Ухожу… Открываю синюю дверь и скрываюсь за ней…

Запись окончена. Нинель еще несколько секунд задумчиво смотрит куда-то в сторону.

- Я помню, - говорит она, - тот день. Разозлил ты меня тогда…

- Разозлил… - киваю я.

- Вы же, как дети, не понимаете, что со стороны по вам видно все… Буквально… Какой ты был измочаленный, и какая Шахова твоя сияющая… Два и два складывать не нужно… А потом я узнаю про эту вашу с Тарановым авантюру… Вот честно, выгнать его тогда хотела, чтобы ближе Курска или Белгорода ему тренировать никого больше не давали…

- Ну а как тебе… главный герой фильма?

Ее губы сжимаются в тонкую ниточку, а в глазах блестит недобрый огонек.

- Всегда считала его скользким типом… Талантливым… Но, - она качает головой. – Каков мерзавец… И главное, зачем? Ради кого?… Эх… Артем-Артем…

Ролик на телефоне повторяется снова и снова, демонстрируя нам Артема Розина и его паскудство.

- Мне бы тоже очень хотелось понять, ради кого, - говорю я. – Но узнать это мы можем только у Авера или у самого Артема. Но Артем не скажет ничего, хоть ты его пытай. Ведь он же понимает, что любое его признание автоматически доказывает то, что он – преступник.

Неожиданно, Нинель усмехается.

- А с… самим Джокером ты не хочешь пообщаться? Это ж тебе, как раз, легче легкого…

- Хочу, конечно, - киваю я. – Но на сегодняшний день у меня на эту роль имеется целых три кандидатуры. Разной степени вероятности, но тем не менее. Угадать я пока еще не рискую. А выходить на разговор нужно, согласись, имея стопроцентную уверенность.

Я беру ее ладонь в свою и подношу к губам. Нинель не сопротивляется. Смотрит на меня с усталой улыбкой.

- Поговори с Авером… - шепчу я, целуя ее пальцы. - Поговори с Авером… Поговори…

- Ну ладно!..

Она забирает у меня свою руку и снова глотает остывший чай. А я смотрю на нее с нежностью.

- Спасибо…

- Толкаешь меня черт знает на что, - ворчит она.

А на меня неожиданно накатывает игривая волна.

- А хочешь я тебя отблагодарю? - спрашиваю я, загадочно поводя бровями.

- В смысле? - не понимает она. – Денег мне дашь?

Ухмыляюсь и оценивающе оглядываю ее.

- Я даже готов отдать тебе свою благодарность авансом. Хочешь?

Она смотрит на меня, склонив голову. Потом вытягивает руку.

- Ну, попробуй…

Я касаюсь пальцем экрана своего телефона, открываю папку с фотографиями и нахожу ту, которую сделал сегодня. Увеличиваю, чтобы видны были лица, и вкладываю трубку в ее ладонь.

- Дарю, - говорю я. – Вдруг понадобится…

Нинель вглядывается в экран, потом откидывается на спинку стула и на вытянутой руке, с веселой улыбкой, рассматривает то, что я ей дал.

- А хорошо… - бормочет она. – И в самом деле… Ты быстро учишься, биджо. Жаль, ни чему-то хорошему. Но… Хорошо ведь, да?

Она аккуратно кладет мой телефон на стол, и мы вместе смотрим на экран.

И без тени стыда наблюдаем, как застыв в страстных объятьях, самозабвенно и беспечно целуются Авер и Лерка…

 

Вечером в воскресенье, после восхитительно проведенных вместе выходных, Анечка улетает на шоу в Сочи, а я снова остаюсь один. И традиционно уже начинаю свое утро понедельника с небольшой раскатки в «Зеркальном», пока еще есть минут сорок до начала основных разминок и классов по хореографии.

В моей душе долгожданный покой.

Нинель обещала. Значит сделает. Я очень на нее надеюсь. Потому что… Я уверен, что я прав. У меня нет сомнений, что личность поганца Джокера я угадал правильно… Но лишнее подтверждение не помешает. Иначе все мои усилия уйдут в пустую…

А пока… Через месяц начинаются серии Гран При. Почти семь недель соревнований в разных концах мира. И конечно же ожидается, что мы обеспечим на этих стартах достойное представительство. Увы, не такое, как когда-то…

Помните, я рассказывал?.. Шестеро первых в каждой из дисциплин по итогу последнего чемпионата мира имеют право принять участие в этапах Гран При, но каждый не более чем в двух из шести. Кроме этого, поскольку шоу коммерческое и продавать его нужно дорого, организаторы оставляют за собой право приглашать рейтинговых фигуристов, даже если они не вошли в шестерку сильнейших, для участия в одном или двух этапах…

Короче говоря, ситуация следующая. Аня Валя и Лиза, естественно, участвуют и жребий распределил их таким образом, что в финале, как ни крути, им снова соревноваться друг с другом. На “Скейт Америка” двадцать первого октября и на кубок Японии в ноябре попала Анечка, на“Скейт Канада” двадцать восьмого и кубок Франции – Валя, ну а Лизе достался Шеффилд и финский Эспоо. Ну а девки ж у нас ого-го! Так что никаких сомнений нет, что во вторую неделю декабря в Турине мы увидим всю троицу в финале Гран При. А возможно и на пьедестале…

С девочками интриги нет. Ну… Почти нет. История с Валькиным допингом, которая тянется еще с корейской олимпиады, периодически всплывает вместе с мутными потоками различной грязи, отравляя ей жизнь. Фактически, так и не доказав умышленное применение запрещенных препаратов, арбитраж вменил ей в вину использование триметазидина и помиловал лишь в виду ее юного возраста. Федерации вкатили штраф и поставили дело на неопределенную паузу, каждый раз формально имея право возобновить слушания и снова забанить Вальку от участия в соревнованиях. И так уже третий сезон бедная балеринка катается от старта к старту, до конца каждый раз не зная, выйдет она на него или нет. Такое впечатление, что вадовцы просто ждут, когда она, наконец-то, закончит спортивную карьеру и уйдет в профессионалы, чтобы спустить это дело на тормозах и вздохнуть с облегчением. Что, тем не менее, не мешает Вале продолжать уверенно побеждать практически на всех соревнованиях.

В парном катании тишь да гладь, состав у нас, как и раньше, неизменен – Саша и Даша Гарямовы из школы Московиной и Масянины Женя Тихонова и Володя Жарин, стабильно занимающие позицию где-то между вторым и четвертым местами.

А вот в мужской одиночке…

Два последних сезона явились для нас полнейшим провалом и скупой констатацией, что в отсутствие Германа, Ланского и Семенова, не важно по каким причинам, одному Щедрику со всем остальным миром тягаться сложновато, и результат у него хоть и хороший, четвертое место, но скромный, и в реалиях дня сегодняшнего не сулящий никаких серьезных перспектив. И начались интриги, звонки, осторожные заходы из-за угла, туманные намеки и уговоры. Я еще не успел толком в Москве обжиться, вернувшись из штатов, как мне начали то тут, то там рассказывать, как бы было неплохо, если бы я… К подобным разговорам я относился с легкомысленной иронией, посылая всех к моему тренерскому штабу и в общем то ни на что не рассчитывая. И вот надо ж было такому случиться, что организаторы кубка Японии в конце августа связались-таки с нашей федерацией и настоятельно попросили организовать им меня. Заклинаниями ли наших спортивных деятелей или в память о старой и взаимной нашей с японской федерацией фигурного катания любви, как бы там ни было, приглашение поступило. И уже к середине сентября я знал, что в ноябре поеду в Саппоро, где меня с распростертыми объятьями будут ждать Юдзи Сакоморо в качестве друга, а также Яшимо Моро и Васька Калинин в качестве соперников. Ну, а почему бы и нет, в самом деле? Взять хороший старт накануне отборочного чемпионата страны – что может быть лучше? Просто нужно больше тренироваться, чтобы выглядеть не стыдно…

А еще я знаю, что в октябре на “СкейтАмерика” в Штаты с Анечкой поедет Нинель. И повезет с собой Сашу…

Воспоминания о зеленоглазой моей, очаровательной и нежной Саше, Сашке, Сашеньке греет душу и щекочет нервы. Что еще придумала, хитрюга, с такой легкостью вытянувшая из меня обещание выполнить все, чего бы она ни попросила? Я до сих пор под впечатлением от ее хладнокровия и ловкости. Втихаря наделать фотографий, от которых уж точно не придет в восторг Леха Жигудин, да еще, не сказав мне ни слова, отослать их Нинель… Телефон матери я, положим, знаю, откуда она взяла. Словно заячьи уши, из этого отнюдь не волшебного цилиндра откровенно и вызывающе торчат Леркины косички… Но это ж надо наглости набраться… Нинель, правда, тоже хороша… Хоть бы постеснялась так откровенно показывать, на сколько Сашка ей симпатична… Хоть бы там в Америке у них все сложилось… У всех. У всех моих любимых…

Время к девяти часам, и я ухожу со льда, чтобы успеть на занятия по хореографии. В отсутствие Анечки, мы с Валентиной всегда держимся вдвоем, занимая друг другу место рядом с собой у станка, на диване в комнате отдыха или за столиком в столовой. Вот такая забавная усмешка судьбы. Из нашей пятерки, с которой в свое время началось триумфальное шествие нашей школы на мировые олимпы, полноценным спортсменом сейчас может считаться только Валентина, не пропустившая ни одного сезона и стабильно все и везде выигрывающая. Аня почти год лечила колено, которое еще в Корее донимало ее невыносимыми болями. А потом почти столько же восстанавливалась, набирая форму. Ну а обо мне и говорить нечего… Хотя… Я, как минимум здесь, вместе со всеми, со своими тренерами…

А вот Танька с Катей…

Это будет обман, если я скажу, что не вспоминаю, не думаю и не скучаю по рыжей. Скучаю. Безумно. До того, что несколько раз уже даже выбирал ее номер в телефонной книге и уже почти было касался пальцем зеленого шарика с изображением поднятой трубки. Но всякий раз останавливался… Мы сделали с нею выбор. Каждый свой… И я понимаю, что ей слышать мой голос также тяжело, как и мне ее. А возможно даже тяжелее. Ведь, как ни крути, это я ее бросил ради Ани. И что бы ни было после – именно в этот самый момент черная тень обиды пролегла между нами. Но я точно знаю, что если когда-нибудь на экране моего телефона возникнет ее смеющееся лицо, а из динамика польется: «Париж-Париж, сон наяву…», то я обязательно отвечу. Потому что буду знать, что она этого хочет…

Ну а Катерина… Что о ней скажешь? Попросить меня найти ее после контрольного проката, в очередной раз признаться на ушко в любви и… Без оглашения причины сняться с произвольной программы и сразу же после собственной короткой исчезнуть с горизонта, не удосужившись хотя бы написать два слова – в этом была вся Катя. И на нее можно обижаться сколько угодно. А можно и махнуть рукой. Потому что при следующей встрече она будет вести себя как ни в чем не бывало. И ты либо принимаешь это, либо идешь на все четыре стороны. На сколько я понимаю, Семен Мирославович такие правила игры не воспринял… Чтобы не терять время попусту, я откладываю общение с Катькой на потом.

Сегодня балеринка Валечка задумчивая и молчаливая. Рассеянно подставляет мне щечку для поцелуя и как-то неопределенно пожимает плечами на мое вполне конкретное «Как дела?»

- Да… так…

Смотрю на нее с удивлением и даже с некоторой тревогой.

- Валюш, все нормально?

Она хмурится и встряхивает головой, словно сбрасывая ненужные мысли.

- Не знаю, - говорит она, поднимая на меня глаза. – Наверное да…

- Так «наверное» или «да»? – не позволяю ей снова уйти в себя я.

Валька наконец улыбается и, знакомым жестом, обхватывает мою руку и прижимается щекой к плечу.

- Малого помнишь?.. – спрашивает она. – Ну, с которым познакомил нас в Питере…

- Э-э-э… - напрягаю память я. – Марат… Кажется… Как там его… Из ЦСКА…

- Кондрашов.

- Ну да… И что?

Валька глубоко вздыхает. И ничего не говорит. Вот значит как…

- Ну что же, - весело говорю я, - с новым Германом тебя. Опять доглазасталась…

Валька снова вздыхает.

- Ага…

Я продолжаю откровенно забавляться.

- И что же, - вкрадчиво интересуюсь, - звонит? Пишет? Сердечки рисует, да?

- А вот и нет, - качает головой Валька. – Он меня, представляешь, на футбол пригласил… Вчера…

- Серьезно? Вчера это… Спартак – Локомотив? Правда, что ли?

- Ну да, что я сочинять стану?..

Мы устраиваемся на мате в хореографическом зале и, пока не начался урок, Валентина делится со мной своими переживаниями.

- Сначала заманил как бы погулять, а потом, здрасте-приехали, мы с тобой на матч идем… Накануне ж, главное спрашивал, люблю ли футбол, интересуюсь ли…

- И ты сказала, что интересуешься?

- Ну… Да… Надо же было разговор как-то поддержать.

Я ощущаю где-то в глубине души легкий укол ревности. Едва заметный. Но он есть…

- Логично… Буду теперь тебя футболисткой называть… - пытаюсь за юмором скрыть свое смятение я. - Или болельщицей… Балеринка уже как-то не котируется…

- А ну тебя, - надувается Валька. – Вообще не буду ничего тебе рассказывать…

- Шучу. Я ж любя, - строю ей глазки. – Ты ж меня знаешь… Ну и?..

- Ну ладно. Пошли мы, значит, на стадион… Он меня с друзьями своими познакомил, представляешь? Одноклассниками. Они как меня узнали, так я думала матч сорвут, так орали… Только на руках не унесли… А этот, так сразу им важно и заявил, это, говорит, Валечка, моя девушка… Я аж обалдела от такой наглости…

- М-да, - усмехаюсь, - это тебе не Герман с его ути-пути, рассусоливаниями…

- Ты понимаешь, - кивает Валька. – И осмелел же такой, и обнимает, и руку не отпускает… А со мной же так и надо, за рога и в стойло…

Она качает головой, явно удивляясь самой себе.

- Ой? – с улыбкой интересуюсь я.

- Нет конечно, - фыркает она, строя мне рожицу. – Первым у меня будешь только ты… Но поцеловать себя дала… Один разочек… Ну ладно, два… И на прощание еще…

Притягиваю ее к себе за плечи и крепко обнимаю.

- Моя ты сердцеедка, - целую ее в макушку. - Мы тут об лед бьемся, не на жизнь, а насмерть, а девочка, понимаешь, созрела…

Валька смотрит на меня с хитрым прищуром.

- Марат, кстати, явно где-то практику проходил, - заявляет она. – Целоваться умеет… Хоть и младше меня на год, но… С ним не скучно, да и язык у него хорошо подвешен… Чем-то вы с ним похожи…

Я легонько щелкаю ее по носику.

- Только не вздумай ему об этом сказать, - наставительно говорю я. – Подобные сравнения до добра не доводят…

- Ничего-ничего, пускай поревнует, - коварно сверкает глазами Валька.

- Не в ревности дело… - качаю головой. – Одна моя… знакомая, очень хорошая и умная…

- И красивая? – тут же уточняет Валька.

- Божественно, - честно признаюсь я. – Так вот, она мне как-то сказала, что вот так вот сравнивать человека с кем-то, с кем ты был близок, или который тебе был небезразличен, это сильно обижает. Лучше так не делать…

Она внимательно меня рассматривает, улыбаясь и игриво поводя кончиком язычка по губам.

- Этой твоей… знакомой, - тихо произносит она, - и вовсе бы не стоило нервничать по поводу сравнения с Танькой. Она сама во сто крат красивее…

Я опускаю голову, не выдерживая ее пытливого взгляда.

- Ваш этот «Инстаграм» нужно приравнять к иноагентам и запретить нафиг, - ворчу я.

Валя не обращает внимания на мои слова.

- Ты, Сереж, - неожиданно серьезно говорит она, - просто следи за тем, чтобы ваши с ней… взгляды не поменялись местами. Пока она смотрит на тебя с обожанием и восхищением, а ты снисходительно позволяешь себя любить – в этом нет ничего плохого. На тебя многие так смотрят… Но если вдруг… Ты понимаешь? Если, не дай бог… Второй раз Анечку вытащить не получится, она либо руки на себя наложит, либо в дурку заедет. И только ты в этом виноват будешь… Ясно тебе?

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ее острым и совершенно неласковым взглядом, на дне которого отражаются недвусмысленно обещанные мне адские муки. И вместо того, чтобы отмахнуться, отшутиться или поставить на место зарвавшуюся малолетку, я просто киваю без тени улыбки.

- Второго раза не будет, - говорю ей. - Обещаю.

Валентина смотрит на меня внимательно, а потом снова ныряет мне под руку, пристраивая свою кукольную головку у меня на груди.

- Анечка, правда, как-то сказала, - заговорщицки шепчет она, - что если уж и готова в последний раз тебя с кем-то разделить, то только со мной…

- Валька, имей совесть!

Она нахально хихикает, и взгляд ее снова подернут блудливой поволокой, сводящей с ума всех, кому выпадает счастье оказаться под его лучами.

- Лови момент, Сережечка, - томно поводит плечиками она, - пока Кондрашов тебя не обскакал. Со мной можно. Я своя… А вот чужих мы тут не любим…

И, изящно изогнувшись, Валька сладко целует меня в губы.

И вот как всегда… На самом интересном месте в самый что ни наесть момент в зал, сопровождаемый галдящей толпой малолеток, заходит, весь из себя сияющий Леша Железняк, заставая меня, разумеется, в весьма недвусмысленном положении…

 

Короче говоря, под Элтона Джона и его «Йелоу брик роуд» мы с Артуром накрутили произвольную, выйдя, так или иначе, на компромисс и с Нинель, и с собственной совестью. Теперь мне со всем этим взлетать. И не свалится бы… Контрольные прокаты показали, что народ в этом сезоне решил расслабляться, и героический штурм множественных четверных прыжков отложен как минимум на год. Это правильно. Травмироваться сейчас – это гарантированно слететь с формы. А нагонять упущенное в олимпийский сезон ох как сложно. Уж я-то знаю…

Первые аккорды и я начинаю программу с крюков-выкрюков, вперемешку с беговыми. Мой первый элемент – сложный и малоприятный каскад тройной аксель – тройной риттбергер. Здесь, как никогда, все решает скорость. Иными словами, чем быстрее я уйду во второй прыжок после приземления акселя, тем качественней все получится. Остается самая малость – чисто все исполнить.

Триксель я выполняю по девчачьи, с руками вверх. При в общем-то несильном толчке, это дает мне лишние миллиметра-два высоты, помогающие мне докрутить прыжок без потери скорости, чтобы потом хватило на риттбергер. Я долго смотрел, как этот каскад выполняет Танька. А потом так и эдак крутил его у Брайана, в том числе с Васькой Калининым. В конце концов, я понял оптимальную для себя конструкцию данного элемента и, попробовав, убедился в правильности такого подхода. Ну и соответственно… Заход по дуге, разворот с переходом на левую ногу, упор, замах, толчок… Не закрываю глаза, ловя калейдоскоп огней… Приземление… И вместо привычного выезда сразу же замах левой ногой и руками… Отталкиваюсь правым лезвием и, сгруппировавшись и прижав руки к груди, кручусь в вихре поднятой ледяной пыли. Прилетаю на правую ногу и выгибаюсь в ласточку, расправив руки и вытянув левый носок. Выезд… Сделано. На самом деле, стандартная комбинация базовых элементов, которые по отдельности не вызывают у меня каких-то сомнений. Но, я уже говорил вам, каскады с акселем всегда коварны и непредсказуемы. Этот я делаю без срывов и ошибок процентов на семьдесят пять. Достаточно, чтобы оставлять его в программе. Но допиливать нужно. Без вариантов.

‘So goodbye Yellow brick road’…

На этот раз все самое приятное у меня в первой части программы, и я с наслаждением готовлюсь к серии квадов. Технику я вам уже много раз рассказывал, так что не сомневаюсь, что и благодаря в том числе и мне, отличить один прыжок от другого вы сможете. Может быть не с первой попытки и в замедленном повторе. Но поверьте, они все те же, что и два, и три года назад. Мой любимый и самый стабильный четверной сальхоф. Заход, замах, толчок, приземление, выезд. Легче легкого. У Лизы это аксель, у Таньки – тулуп, У Анечки… Флип, наверное, хотя у нее, как и у Вальки, все на таком уровне, что понятие «лучше» и «хуже» просто теряют смысл… Ну а у меня с детства, как выучился сальхоф, так и нет с ним проблем…

Небольшой отдых – перебежки, вращения…

‘Back to the howling old owl in the woods…’

Набираю скорость и захожу на четверной лутц. На мой взгляд – это самый эффектный прыжок. Из зубцовых так точно. Если его выполнять не только технически верно, но и артистично. Я обращал внимание, как его делают японцы. Перемещаясь на левую ногу, перед самым выпадом для упора, они чуть ли не ломая себе лодыжку буквально укладывают лезвие на внешнее ребро, оставляя ногу прямой. Такая техника хороша на низких скоростях, позволяя держать равновесие с разбалансированном положении относительно поверхности. Но если ты делаешь элемент на высокой скорости, в такой подстраховке нет необходимости. Ведь центробежная сила и так удерживает тебя от падения. Зато красивый наклон тела к плоскости льда не только добавляет второй оценки, но и позволяет немного докрутить на вираже, буквально перед самым прыжком. Именно такие ситуации, как правило, чреваты неявными ребрами и «флуцами», но ведь для того мы и тренируемся с утра до ночи, чтобы этого избегать. У четверного лутца нет подводных камней. Замах сильнее, толчок выше – и дальше только докрутить и выехать. Ну, вот как бы… Замахиваюсь, толкаюсь, группируюсь, кручусь, приземляюсь и… Выезжаю. Второй квад в программе – сделано. Жаль не на баллы сейчас катаюсь, хотя… Для меня прокат на тренировке под взглядом Нинель посложнее олимпийского старта будет. Там-то судьи смотрят и на то, как хорошо ты все сделал, и как качественно прокатал. А здесь – только на твои косяки и залеты…

Перед третьим квадом кручу дорожку и, соответственно, выдыхаю. Два сложных четверных подряд дают о себе знать. Но мы с Мураковым и с Нинель долго примерялись так и эдак, и в конце концов поняли, что данная последовательность наиболее оптимальна. Со свежими силами приземлить самое сложное, потом отдышаться и перейти к следующим элементам. Потому что три квада подряд, без паузы, забирают у меня слишком много сил, которые я потом не успеваю восстановить…

‘Maybe you’ll get a replacement’

Четверной тулуп приземляю на одном дыхании, с ходу, практически без подготовки. Прыжок фактически с двух ног. Считается самым элементарным и простым для освоения спортсменами. Ну и дешевле всего стоит, в сравнении с остальными… Поэтому классический тройной тулуп в сольном исполнении уже практически никто не делает, цепляя его вторым номером в каскады или отчаянно тренируя четверной. Я же лично видел, не на видео, а своими глазами, как был выполнен тулуп в пять оборотов. На «удочке». Мелким и тощим существом лет двенадцати. Один единственный раз. Но это было… И я понимаю, что мне так никогда не сделать. В такие моменты я чувствую себя пыльным раритетом…

Следующий мой элемент – тройной аксель. И тут я могу честно воспрять духом и гордо поднять голову. Потому что я его делаю. А еще, потому что никто в мире, кроме меня, еще не сподобился на аксель в четыре с половиной оборота. Ну да ладно. Это, конечно, повод для гордости, но не сегодня. Ведь сегодня у меня триксель. Сольный. Самый обычный. Тот самый, об который я чуть было не убился в свое время… И который так до конца и не покорился великой королеве квадов Танечке Шаховой.

‘I’m still standing – Yea-yea-yea…’

На этот раз все по классике. Взлетаю в прыжок и тут же группируюсь, прижимая руки к груди. Приземляюсь на зубец, соответственно, не докручиваю, поскальзываюсь и смачно шлепаюсь на задницу, продолжая вращаться. Еще в движении упираюсь рукой в лед и, оттолкнувшись, снова оказываюсь на ногах и еду дальше. Не бывает идеальных прокатов – спросите кого угодно. Главное не зацикливаться на допущенной ошибке, а думать о следующем элементе…

А дальше у меня… У-ух… Быстрее будет сделать, чем рассказать, поэтому… Разгон, внутреннее ребро ногу назад, упор и погнали. И, раз – тройной флип – приземление, и тут же все тоже самое в зеркальном отображении, р-раз – и тройной тулуп… вжик есть и сразу же ойлер на левую ногу, замах правой и-и-и, ух… Тройной сальхоф… И выезд… И перевести дыхание, потому что когда выполняешь каскад из трех прыжков дышать как-то некогда… Конечно, ставить такой каскад во вторую часть программы – это тяжело, ну а куда его еще? Лепить квады в конец – это Танькина фишка. Я после такого со льда чуть ли не на четвереньках уползал… Не в этот раз. Будет еще возможность…

‘So goodbye yellow brick road…’

Дорожка. Чоктао, твизлы, моухоки… Связочки-перебежечки… уже почти все. Остались два прыжковых элемента и секвенция вращений. Рано расслабляться и праздновать. Сколько история знает случаев, когда срывы и эффектные падения происходили на последних секундах программы… Даже на финальной позиции. Обидно до невозможности, а баллы тю-тю… Поэтому…

Аккуратно и спокойно вкатываюсь в нелюбимый мой тройной флип. Держу ребро, выбрасываю назад правую ногу и как по учебнику, без суеты приземляю прыжок, выворачиваясь на выезде в кораблик. Пересекаю арену по диагонали, разворачиваюсь и после серии троечек перекидываю левую ногу, приседаю и, замахнувшись, прыгаю последний мой на сегодня прыжок – неоднозначный и трудный для многих тройной риттбергер. Тоже, если вспомнить, сколько здоровья я положил на то, чтобы этот элемент у меня выходил стабильно… Вспомнить страшно… И ладно бы только я… Есть спортсмены достаточно высокого уровня, которые уже будучи при званиях и медалях все равно лажают именно на риттбергере, так и не доведя его до относительной стабильности. Немного, но есть…

‘Back to the howling old owl in the woods…’

Вращаюсь. Так, сяк, эдак. Либела, мельница, заклон, волчок, винт…

‘Beyond the yellow brick road… Ah, ah…’

И все… Финал…

Обязательно отрабатываю поклоны на все четыре стороны – особенно забавляет реверанс в строну глухой стены без трибун с единственно растянутым во всю стену баннером с логотипом «Зеркального». Но надо. Потому что на реальном старте там будут зрители. Которых тоже нужно уважить.

С чувством выполненного долга еду вдоль бортика к тренерским местам. Произвольные мы теперь катаем на тренировках в режиме реальных стартов, с шестиминутной разминкой и оглашением оценок в конце. Но у меня особый случай. Из-за моей работы у Авербаума меня теперь всегда выпускают катать первым, а после, облагодетельствовав высочайшими замечаниями, отпускают с богом. Но это вовсе не означает каких-то поблажек или привилегий.

- Дорогой мой, - Нинель раздраженно клацает на своем компьютере, - ты, вот, как считаешь, мы с тобой аксель должны заново начинать учить, или как вообще?

Я спокойно молчу, не собираясь вступать в дискуссии.

- Почему в каскаде ты делаешь, а отдельно у тебя не получается? – она поднимает на меня глаза. – Не первый раз, между прочим…

- Я не успеваю отдышаться после квадов, - пожимаю плечами я. – Я предупреждал…

- После каскада ты тем более будешь уставший, - качает головой она. – Этот разговор у нас с тобой уже был, повторяться не вижу смысла. Либо двигаем триксель в начало… Либо, если ты его не делаешь, заменяем на дупель… Все.

Она отворачивается, давая понять, что беседа окончена.

- Я могу ехать в Лужники? – на всякий случай уточняю я.

- Скатертью дорожка. Можешь не возвращаться… - равнодушно бросает Нинель.

Ну все, так все.

Не больно-то и хотелось…

 

Приезжаю в Лужники с приличным запасом по времени, и, когда начинают сходиться все остальные, успеваю уже и раскататься, и разогреться.

Приятно осознавать, что потраченные почти три месяца усилий на обстругивание и полировку угловатых буратин, все-таки не прошли впустую. Даже самые безнадежные, самые, как мне казалось, неповоротливые и неспособные не то что к ровной езде, но даже к ровному хождению – все хоть чему-то да научились. Не говоря уже о тех, кто и правда смог кое-что, и даже многое.

Задача, поставленная Авером, была проста в формулировке и сложна в исполнении. Минимум четыре программы каждая пара должна показать. Первые три выступления все катают просто за баллы, а начиная с четвертого две наименее результативные пары выносятся на суд зрительского голосования, где и решается, кто останется для дальнейшей работы, а кто уйдет. На самом деле, никто из нас не испытывает иллюзий, понимая, что «зрители» будут «голосовать» сообразно текущей потребности и конъюнктуры, иначе говоря, уходят наименее рейтинговые. И тут у нас возникает первая проблема…

- Александра, Сереж… Тут такое дело…

Авер мнется, словно собирается сообщить нам что-то ужасное.

- Какое дело?

Я за руку подтаскиваю Сашку к себе, разворачиваю лицом к Семену, обнимаю и устраиваю подбородок на ее макушке.

- Э-э-э… Короче, - машет рукой Семен, - я говорил с… Нинель Вахтанговной… Она двадцатого хочет Александру забрать с собой в Штаты… Не известно на сколько…

Я мысленно прикидываю сроки. Четыре недели. Как раз успеваем…

- Мы запишем четыре программы и с сожалением вылетим из проекта, - киваю я. – Какая невосполнимая потеря.

- Тебе бы, Ланской, только зубоскалить, - хмурится Авербаум и переводит взгляд на Сашку. – Солнце, ты потянешь четыре съемочных дня?

- Ну… - задумывается Саша, - если не в подряд…

- Через два дня на третий, мы обычно так делаем.

- Я справлюсь, - кивает она.

Семен ласково ей улыбается. Потом переводит взгляд на меня.

- Ну а с тобой придется что-то решать… - кривит губы он. – Если я уберу тебя из шоу в первой же номинации, спонсоры мне этого никогда не простят…

- Вот так я и знал, - картинно вздыхаю я.

О том, что с отъездом Сашки мне вряд ли светит отпетлять от «Ледникового» я догадывался и так. Интересно, что же для меня такого придумал хитрый Авер…

- Хочешь, - он тычет в меня пальцем, - поработать ведущим вместе с Лехой?

На мгновение даже теряю дар речи от такого предложения.

- Нет конечно, - яростно трясу головой. – Где я, а где разговорный жанр? И вообще ему девушка в пару нужна. Как мы смотреться будем вместе, как гей-тусовка что ли?..

Жизнерадостный смех Авера дает мне с облегчением понять, что, то ли его предложение было несерьезным, то ли я его своей реакцией убедил в совершеннейшей невозможности выполнения мною такой вот роли. Даже Сашка пару раз хихикнула, прикрыв ротик ладонью.

- Между прочим, - пожимает плечами Семен, - Леха уже вел первый «Ледниковый» с Шиповенко, и никто никого в нетрадиционных отношениях не обвинял…

- Там у них была другая интрига, - продолжаю отбиваться я. - Они же терпеть друг друга не могут, а тут рядом, в одном кадре…

- Ну, не хочешь – как хочешь, - просто соглашается Семен. - Я догадывался, что ты взбрыкнешь, и поэтому подготовился и уже пригласил Жигудину в соведущие … Угадай кого…

- Анжелину Джоли, - не думая ляпаю я.

Авер ухмыляется.

- Ну, почти… Твою подругу Шахову. И она согласилась…

Я невольно вздрагиваю…

Танька… Я буду видеть ее… Снова… Раз в три дня… А может и чаще.

Мое волнение, похоже, на столько заметно, что Сашка, почувствовав его, с улыбкой озирается на меня.

- Как здорово, - говорит она, - я так хотела познакомиться…

Не успеваю ответить. Потому что Семен Мирославович выдает, собственно, то, ради чего весь этот разговор был начат.

- У Максима Викторовича проблемы со здоровьем, - произносит он. - В общем, ему нужна замена. Поработаешь с Олей Гольц… Пока твоя партнерша… не вернется.

Демонстративно тяжело вздыхаю.

- Предложение по поводу соведущего еще в силе? - на всякий случай уточняю я.

Семен с улыбкой хлопает меня по плечу.

- Идите катайтесь, - кивает он нам. – Я хочу услышать от Елены Станиславовны, что вы готовы к поддержкам…

Сашка поводит плечами и разворачивается ко мне лицом.

- Выиграешь для меня этот проект, - с улыбкой спрашивает она.

- Я выиграю его только вместе с тобой…

Она тихо смеется, на мгновение прижавшись ко мне.

- Обещаешь? - произносит она чуть слышно.

Я обнимаю ее и, закрыв глаза, с трудом сдерживаю дрожь в голосе.

- Ты только вернись ко мне, - шепчу я. – Пожалуйста… Только вернись…

Мы так и стоим, обнявшись, посреди ледового стадиона. А вокруг нас рассекают в разные стороны, звеня лезвиями, наши коллеги, друзья и соперники…

 

========== Фарфоровый самурай (Минус четыре по Цельсию, продолжение…) Эпизод 7 ==========

 

Масленникова-старшая кривит губы, скептически качает головой, но все же выдает нам с Сашкой путевку в жизнь.

- Ладно, катайтесь, бог с вами… Только без геройства, я вас прошу…

Мы с Сашей одновременно киваем, как болванчики. И ухмыляемся. Замечание Елены Станиславовны очень даже по делу. Потому что, войдя во вкус, мы с Сашкой начали позволять себе совершенно уж рискованные эксперименты. Я привык к ее весу и телосложению, и уже без проблем забрасываю ее себе за спину, сажаю на плечо и даже пару раз попробовал выжать в верхнее положение. Она же демонстрирует самые невероятные грани безбашенности и отваги, ловко и уверенно взлетая в воздух, запрыгивая на любые подставляемые мною части тела и, что очень важно, помогая мне, как только можно.

- Слушай, - прошу я ее, - ты, когда сверху, руку можешь мне не в плечо упирать, а в затылок, или лучше вообще за голову мою держись. А то у меня хода совсем нет для равновесия…

- Хорошо, конечно, - спокойно кивает она.

И делает именно так, как я говорю.

Или.

- Когда я тебя там кручу не сгибай ногу, а то лезвием мне только что чуть нос не подровняла…

- Ой, извини…

- Не извиняйся, - перебиваю ее я, - просто делай…

- Я поняла…

И тут же.

- Не сжимай ты мне так бедро, - шипит она сквозь зубы. - Больно же…

- Я боюсь, чтобы ты не упала… - оправдываюсь я, ослабляя хватку.

- Я не упаду, просто держи нормально, и не выламывай вот здесь, - Сашка шлепает себя по ляжке. - Дай я ровно стану, вот так ногу подниму и тогда уже подхватывай. Не тяни и не дергай…

- Ладно, давай так…

При этом – никаких обид. Мы оба понимаем, что это рабочий процесс, и все сантименты можно отложить на потом. На перерыв, например…

- Аи-й, не трогай!.. - ощутимо получаю по рукам, едва попытавшись ее обнять. - Больно!..

Саша отстраняется, отодвигаясь от меня на край лавки.

- Прости пожалуйста… - с виноватым видом пристраиваюсь на корточках у ее ног. – Покажи, что там у тебя…

- Ничего интересного…

- Покажи, говорю…

Насильно стаскиваю с нее куртку и задираю до плеча рукав тонкого гольфа. Мне предстает внушительных размеров гематома на всем ее правом предплечье.

- Ох ты ж, господи…

Мы в тот день неудачно упали, я не успел ее подхватить, и Сашка от души приложилась о лед.

- И нога тоже, - жалобно произносит она, кивая на свое бедро.

Стягиваю с нее шорты с лосинами и, стараясь не обращать внимания на прозрачные кружева трусиков, с ужасом рассматриваю лиловый синяк на ляжке.

- Твоя работа, - шмыгает носом Сашка. – От большой любви, наверное…

В чем-то она права. Боясь ее уронить, на поддержках я хватаю ее с такой силой, что и у здорового человека могут появиться синяки. Что уже говорить про нее, беднягу, у которой обычный ушиб в прямом смысле может вылиться в обширнейшую гематому.

- Сейчас мы это все обработаем… - говорю я.

У меня в сумке всегда есть анестезирующий крем и салфетки. Не для меня. Для нее…

Пока я мажу и легкими движениями втираю пахнущий мятой гель ей в кожу, Сашка вздрагивает от боли, но вымученно улыбается и запускает ладонь мне в волосы.

- Заботливый мой… Ласковый мальчик… - произносит она едва слышно.

Я замираю, ощущая свою вполне предсказуемую реакцию на близкое присутствие и прикосновения очаровательной молодой женщины. И слегка, кончиком пальца, провожу по ее гладкой, нежной коже под тонкой тканью черных кружев. Саша на мгновение закусывает губу, закрыв глаза и затаив дыхание, но потом, выдохнув, останавливает мою руку, не позволяя мне ничего более.

- Не надо… - тихо просит она. – Не сегодня… Может быть в другой раз…

- Прости…

Я убираю ладонь, и домазав остатки геля, промокаю ее раны салфетками.

- Мне безумно хочется, - извиняющимся тоном бормочет Сашка, - но мне немного… неважно. С утра сегодня…

Я беру ее ладони в свои и целую кончики тонких пальцев.

- Попросить Леру, чтобы она прямо сейчас отвезла тебя домой?

- Да, наверное…

В тот раз Сашка исчезла с горизонта на целых пять дней, не отвечая ни на звонки, ни на сообщения. На мои вопросы Лерка лишь отмахивалась, коротко повторяя одно лишь: «Отвяжись, потом все узнаешь».

Но потом я укатил в Питер на контрольные прокаты.

Ну, а вернувшись и приехав на репетицию в Лужники, я снова застал Сашеньку там, веселую, восхитительно красивую и, как всегда готовую ко всем нашим экспериментам на льду…

Сегодня на ней белый, облегающий вязанный свитер и неизменные черные лосины. Идеальная экипировка для тренировок. А еще, она в этом всем очень милая и безумно привлекательная. Мужская половина участников нашего шоу смотрят на меня с завистью.

- Ох уж этот Валет, - хихикает Димка Соколов, нарезая вокруг нас с Сашкой круги беговыми. – И всегда самая красивая и самая эффектная барышня - рядом с ним… Никому так не везет…

Сашка краснеет от удовольствия и хитро смотрит на меня.

Димкину реплику слышит его партнерша по спорту Леночка Бодрова, и тут же включает ведьму.

- А этому, Соколов, нужно не завидовать, - сварливо заявляет она, - а так себя вести с девушкой, чтобы она рядом с тобой себя королевой чувствовала.

Димка, как герой картины Мунка, хватается руками за голову, делая страшные глаза.

- Ой, все… - обреченно произносит он. - Ленка вышла на тропу войны. Пошел я сдаваться в плен…

Соколов укатывается следом за фыркающей и надменно задравшей нос Ленкой. А я обнимаю Сашеньку и глажу ее по волосам.

- Ты и правда, выглядишь потрясающе, - говорю я. – Дух захватывает…

- Соскучилась, - улыбается она. – Для тебя старалась… Даже в первый раз за полгода за руль сегодня села, чтобы сюда приехать…

Мне не хочется ее отпускать, и я с наслаждением чувствую ее тепло, и вдыхаю ее запах.

- Ты меня сегодня катаешь?.. – интересуюсь.

- Я тебя краду… - заявляет она с коварным блеском в глазах…

Сопротивляться бесполезно. И совершенно не хочется.

Поэтому, после тренировки, мы, ни с кем не прощаясь, быстро удираем из здания.

Как и ее мотоцикл, Сашкин автомобиль выглядит мощно и шикарно. Низкий, со спортивными обводами кузова, черный, затонированный. И, как выясняется, двухместный.

- Вау! - невольно вырывается у меня. – Что это за монстр?

Сашка равнодушно пожимает плечами.

- Называется «Макларен», - говорит она, проводя ладонью по стойке двери. – Это спортивные «Мерседесы», кажется… Я сама толком не знаю. Мне больше байки заходят…

- Я заметил…

- Папа подарил, - она открывает водительскую дверь. – На двадцати пятилетие. Садись…

Вопреки ожиданиям, машину Сашка ведет спокойно, не дергает, не лупит по газам. Даже со светофора трогается плавно, хотя и пугает мощным выхлопом пешеходов и других водителей.

Смотрю по сторонам, и начинаю понимать, куда мы едем.

- Сегодня на Патриарших будет интересная история?.. - с улыбкой интересуюсь я.

Сашка бросает на меня преисполненный откровения взгляд.

- Затащу на бал к сатане, совращу и брошу, - громко шепчет она.

И тут же, не удержавшись, заливисто смеется…

Она оставляет машину прямо у подъезда, как мне показалось, даже не закрыв замок. И правда, зачем? Кому придет в голову воровать автомобиль, единственный в Москве, а возможно и во всей стране?

- Это мой дом, - говорит она, кивая на красивое розовое здание, возле которого мы стоим. – Приглашаю в гости…

В доме шесть этажей. Но лифт идет только до пятого. И на площадке лишь одна дверь… Которая мягко звякнув, жужжа, открывается, стоит Сашке приложить палец к тускло светящейся голубой панели.

- Заходи…

Приглушенный фоновый свет по углам, темный деревянный пол, светлые стены… В окнах огни ночного города… И мы посреди пустого, размером с пол-этажа пространства. Стоим просто обнявшись. Вдыхая друг друга. Понимая, что большего нам не дано, но и на меньшее не соглашаясь…

- Ты будешь меня вспоминать? – шепчет она.

Я зажмуриваюсь и стискиваю зубы.

- Не говори так…

- Это жизнь, мой хороший… Такая жизнь…

- Я хочу верить в то, что ты вернешься из Штатов здоровая…

- Чудес не бывает…

Сашка вздыхает и, выскальзывая из моих объятий, подходит к окну.

- Я летала в Израиль… - произносит она. – На прошлой неделе. В Ихилов… Знаешь, что это?

- Знаю…

Это была самая известная клиника по лечению рака. Я читал о ней… Когда узнал о Сашкином диагнозе.

- Мне сказали, что если сейчас оставить все как есть, - она судорожно сглатывает, - не вмешиваться… То у меня будет от девяти месяцев до года.

- Пошли они к черту, - взрываюсь я, подходя к ней и сжимая ее плечи. – Мама отвезет тебя к моему отчиму. Он запряжет всех онкологов Америки, и они вытащат тебя…

Она берет мои ладони в свои и, потянув, заставляет себя обнять.

- Прижмись ко мне сильней, - шепчет она. – Я хочу тебя чувствовать… Если не в себе. То хотя бы рядом…

Темнеющая за окном ночь подмигивает нам сиянием звезд. А я пьянею от близости этой невероятной девчонки, такой прекрасной, и такой недоступной.

Сашка наклоняет голову, подставляя шейку моим губам.

- Я все еще хочу получить мое желание… - говорит она, поглаживая меня по руке.

- Я весь к услугам вашим, - бархатно произношу я, на ходу переиначивая известный с детства текст. – И долго быть смогу к услугам вашим, когда со мной вы так добры…

Саша смеется, поворачиваясь и разглядывая меня.

Она смотрит с удивлением и каким-то невысказанным недоверием. Так, что у меня тут же выветриваются из головы все слова из заученной и засмотренной до дыр пьесы…

- Откуда все это, Сережка? – качает головой Саша. – То как ты выглядишь - смешно даже обсуждать. При этом – спортсмен, и какой… И в тоже время… Ты столько знаешь, и литература, и музыка… Японский язык… Кто ты, мечта моя? Из какой ты галактики?

Как ей объяснить, что на самом деле я самый обыкновенный? И что ей не нужно бояться…

Что спорт – это моя жизнь. Что я сколько себя помню – все время на коньках. Не было шанса не научиться… Книжки читать приходилось, потому что у меня отсутствовали другие развлечения, музыку выучил на тренировках… И японский, кстати, там же, когда в нашей школе, у матери, целый год тренировался мой японский приятель и соперник Юдзи Сакоморо…

Но вместо всех объяснений я просто целую ее и глажу ладонью по волосам.

- Я тоже хотел бы задать тебе все эти вопросы, - говорю я. – Но разве это сейчас так важно?

Она задумчиво смотрит на меня. Потом кивает, соглашаясь. И в ее глазах снова играет лукавый огонек.

- Я хочу, - загадочно начинает она, - чтобы ты нарисовал меня… Такой, как ты меня видишь. Или хотел бы видеть… Это мое желание…

На сколько просто и приятно, порой, выполнять то, чего хочет женщина…

Щелчком пальцев Сашка включает верхний свет, и пространство тут же перестает быть бесконечным, превращаясь в большую, но отнюдь не гигантскую гостиную в стиле «лофт» с выложенными светлым кирпичом стенами и деревянными балками под потолком. Диван посредине, невообразимых размеров телевизор в дальнем углу, заставленный разнообразными бутылками бар со стойкой и парой круглых высоких стульев, газовый камин…

- Прости, - удивленно озираюсь, - а где ты спишь? Не то, чтобы я намекал на что-то…

Сашка смеется, весело глядя на меня.

- На втором этаже, - кивает она в сторону убегающей вверх вдоль стены лестницы, которую я сразу и не заметил. – Там спальни, гардероб и всякие девчоночьи секретики…

- Ого, - восхищаюсь я. – Так тут у тебя еще и два этажа…

- Вообще-то три…

- Ну ничего себе…

- Но там ничего интересного, - пожимает плечами она. – Обычный спортзал, в настольный теннис можно поиграть… Я хочу там зимний сад сделать, крышу прозрачную… Но это так, мечты…

- Я тоже мечтаю о доме, - киваю я, - где бы на верхнем этаже, на солнечной стороне, была бы стеклянная стена или крыша… Устроить там студию…

- И что же тебя останавливает?

Вот как ей объяснить?.. Как сказать женщине, которая так к тебе относится, что мечтаешь о счастливой жизни не с ней?..

И я стыдливо молчу, делая вид, что рассматриваю детали обстановки. А Сашенька слишком умна и добра, чтобы заставлять меня произносить то, о чем мне придется потом жалеть.

- За баром кладовка, - говорит она. – Найдешь там все, что тебе… нужно… Я когда-то пробовала заниматься живописью… - добавляет она в ответ на мой удивленный взгляд.

- Да ты что? – изумляюсь я - Правда?

- Да. Когда со спортом завязала… Времени было много свободного, вот и пробовала все подряд… Но быстро бросила…

- Жалко…

- Ничуть, - качает головой она. – Я нетерпеливая. Не получилось сразу – тут же бросаю… Ладно, пошли вместе…

В небольшой комнатке, отделенной от бара деревянной дверью, на стеллажах аккуратно разложены различные нужные в хозяйстве предметы и инструменты. Сашка кивает мне на крайнюю полку.

- Там…

Обнаруживаю несколько листов белого художественного ватмана, коробку карандашей «Кох иНор», баночки с тушью и несколько упаковок с кисточками. И понимаю, что уже представляю себе, что я хочу изобразить…

- А акварель есть? Краски… Или гуашь?..

- Выше смотри, - показывает глазами Сашка.

На верхней полке нахожу до половины использованный набор акварельных красок. Но этого мне будет достаточно. Из пространства между стеллажами выволакиваю большую, широкую и гладкую дубовую доску.

- То, что надо…

Пока готовлю инструменты и краски, задаю с любопытством наблюдающей за мной Сашке резонный вопрос.

- Признавайся, откуда узнала, что я рисую?

Она хитро щурится, явно собираясь меня подразнить. Но, неожиданно передумывает.

- Лена Бодрова рассказала, - признается она.

И мне не остается ничего, кроме как покачать головой. Единственный раз, когда я смог получить от Ленки вместо насмешек и ехидных улыбочек искреннее восхищение, был один давний случай в Белогорске. Удивительно, что Лена его до сих пор помнит… Я развлекался тем, что рисовал шаржи на всех подряд, спортсменов, тренеров, судей… Карикатуры получались злые и очень веселили публику. Свое увлечение я не скрывал, и мой альбом листали все, кому не лень. Но как-то раз меня посетило лирическое настроение, и я, упустив бдительность, нарисовал Ленкин портрет. Изобразил я ее со всем доступным мне вдохновением, польстив везде, где только можно. Потом отвлекся и забыл… А теперь представьте мое удивление, когда однажды, на обеде, кажется, или уже после, Бодрова, вся из себя такая прекрасная и неприступная, подходит со своей свитой ко мне и, сверля меня глазами, требовательно протягивает руку к моему альбому… Это значит кто-то доложил ей, и она сама решила убедиться… Я краснел как рак под ее взглядом, но скрывать что-то было бы глупо. А Ленка, увидев себя в моем исполнении, сделала в первый и последний раз то, о чем мечтал почти каждый парень в нашей компании. А получил только я… И что уж там стесняться, это был мой первый настоящий поцелуй с девочкой. Мне понравилось… А рисунок Ленка забрала, и мне потом рассказывали, что она вставила его в рамку и таскала с собой на все свои старты, как талисман… И поди ж ты… Получается все она помнит до сих пор…

Я отвожу глаза и качаю головой.

- Лена… Со всеми подробностями рассказала? - интересуюсь я.

- О том, как вы целовались – да, - хихикает Сашка. – И о том, что чуть было не влюбилась в тебя тогда тоже. Испугалась, что подруги засмеют, если узнают, что ей нравится малолетка…

Неисповедимы пути… Кабы раньше-то знать…

Я заканчиваю крепить ватман на доске и осматриваю Сашку оценивающим взглядом.

- Что? – поводит бровью она.

- Раздевайся…

Она деланно вздыхает.

- Я так и знала…

- И включи камин… Мне нужен его свет…

Я долго усаживаю ее, обнаженную и разгоряченную, в ту позу, которая мне нужна. Сашка валяет дурака, все время норовя меня то ущипнуть, по погладить. В конце концов, ей удается стянуть с меня рубашку, и мы застываем в долгом поцелуе, лаская и гладя друг друга. Она прекрасна и на столько соблазнительна, что у меня идет кругом голова.

- Давай закончим с рисунком, - упрашиваю ее наконец я, - и потом – все что хочешь…

- Все-все? – ведьмовски улыбается она.

- Все, что ты скажешь…

- Ну хорошо…

Она, наконец, делает то, что я прошу и садится красиво на фоне огня, который загадочно играет бликами на ее коже. То, чего я и добивался…

У меня никогда не было проблем с рисованием. Это дар от природы. Я умею изобразить сходство. У меня получается. Не могу объяснить, как. Просто беру карандаш, смотрю на того, кто передо мной, и повторяю линии на бумаге. Вот и все. Всегда удивляло, почему другие так не могут…

Мне очень хочется нарисовать Сашеньку, показав во всей красе ее восхитительное тело. Но это первое, что приходит в голову, когда видишь перед собой красивую женщину. Просто и банально. Поэтому я заморачиваюсь…

Я усаживаю ее так, что в результате все тайные и вожделенные места скрыты, и весь акцент сосредоточен на лице… И на мерцающих огненных отсветах.

На белой поверхности, под моей рукой, магией света и тени проступают черты прекрасной и загадочной, случайно забредшей в этот мир зеленоглазой, темноволосой ведьмы, восхитившей художника своей невероятной красотой, и разбившей ему сердце своей обреченностью… Неверные отблески адского пламени смешиваются на ее коже с лунными бликами, а в глазах сияют тысячи звезд, мерцающих в ночном небе. У нее за спиной открытое окно, и силуэт спящего ночного города. И никому, даже ей самой не ведомо, как долго этот город еще будет служить ей домом. В ее глазах печаль, от неминуемого расставания, гнев на несправедливость этого мира и покорность своей судьбе.

У нее изумительное тело. Любая бы отдала полжизни за то, чтобы выглядеть так, и за то, чтобы на нее так смотрели другие. Длинные стройные ноги покоятся на полу, подставляя линию бедра под порожденный огнем свет. Плоский живот подчеркивает безупречную талию, а высокая, идеальной формы грудь как бы невзначай прикрыта вытянутой в сторону рукой. Алебастровые плечи плавными дугами перетекают в изящную шею, на которой гордо покоится красивая головка в ореоле буйных темных волос, разбросанных по плечам и спине. Ее лицо поражает красотой. Огромные глаза раскрыты в пронизывающем и остром взгляде, прямой нос остро смотрит вперед, а тонкие, влажные губы слегка приоткрыты, обнажая в слегка надменной улыбке ряд жемчужных зубов. Она совершенна… И нереальна, как любое совершенство.

Я накладываю последние штрихи, подчеркиваю линии тьмы черной тушью, а линии света огненной акварелью. Кроме черного и красного цветов, в моей палитре только изумрудное сияние ее глаз, свежее, как зеленый луг, и коварное, как болотная тина. Они прекрасны… И я боюсь смотреть в эти глаза, потому что однажды вот так один художник оживил свое творение, и оно довело его до погибели… Ведьма не должна ожить. Ее судьба быть заключенной в рамке под стеклом, и навсегда остаться с так и не сделанным выбором, между светом луны и пламенем ада…

За окном серебрится рассвет…

Мы сидим на полу, побросав диванные подушки прямо на теплые нагревшиеся от огня деревянные доски. Перед нами почти пустая бутылка белого вина и маленькая тарелка с нарезанными кубиками твердого сыра.

Мне жарко. Камин горит, наполняя гостиную неестественным для этого времени года теплом. И мое тело лоснится от проступающей влаги. Алкоголь играет со мной свои злые шутки, и я чувствую напряженное возбуждение во всем теле, и знаю, что щеки мои полыхают.

Сашенька рядом. Мягкая, ласковая, по-прежнему обнаженная, лишь в накинутой на плечи моей рубашке, манящая и прекрасная. Вино взбодрило беспутных бесов в ее зеленых глазах, и нам стоит усилий, мне и ей, сдерживать этот натиск. Хватит ли нас на долго? И хватит ли вообще?..

С выставленного в центр комнаты высокого барного стула, подсвеченная фоновым светом, сверкающая свежими линиями и штрихами, в лунном свете и отблесках огня смотрит на нас Сашкина альтер-эго. И как-то так получается, что взгляд ее, изумрудный, недобрый и пронзительный, кажется нам совершенно, пугающе живым.

Саша обнимает меня за шею, кладет голову мне на плечо и внимательно рассматривает свое демоническое отражение.

- Значит, вот как ты меня видишь, - произносит она негромко.

- Нет, - качаю головой. – Это то, что в тебе скрыто. Что не видит никто. И о чем никто не знает. Даже ты…

Она слизывает капельку пота, стекающую по моей груди.

- Как ты догадался?.. – спрашивает она.

- Я это знал…

- Откуда?

- Когда-то… Очень давно… Ты мне приснилась. И я просто ждал… Тебя…

Сашенька смотрит на меня, и по ее грустной улыбке я вижу, что она поняла все…

Она – ангел моей темной души, низвергнутый на грешную землю…

И она же – ангел души моей светлой, явившийся на землю благословенную…

Я закрываю глаза, и, не в силах больше сдерживаться, зарываюсь лицом в ее густые, темные волосы. Беззвучным рыданием слезы выкатываются из-под моих век.

- Только не уходи, - шепчу я. – Не покидай… Не бросай меня…

Она кладет свою ладонь мне на грудь, и сухой жар ее тепла проникает мне прямо в сердце.

- Я буду с тобой… - говорит она. – Пока это в моих силах… Пока не переменится ветер…

Луч солнца, первый, утренний, робко крадется в незашторенное окно, разгоняя полумрак.

И нам тепло и грустно в этом маленьком мире.

Ангел падший… Ангел сошедший…

Укрой нас своими крыльями…

 

Если вы не знали этого раньше – открою страшный секрет. Только не говорите никому. На самом деле, все, что вы видите по телевизору под названием «Шоу «Ледниковый период» - это одна большая профанация. Точнее, шоу – это все, что там есть настоящего. Все остальное – постановка и договорняк. Никакого соревнования не существует. Мы все катаем заученные программы по несколько раз, чтобы операторы могли снять наиболее удачные ракурсы. Естественно, все непредвиденные падения и ошибки перекатываются и в эфир не идут. Судьи, пять человек, из которых в фигурном катании понимают в лучшем случае двое или трое, тоже играют свои роли. Какие баллы и какой паре поставить они знают заранее, и от них требуется только с вдохновенным видом повосхищаться увиденным, обсыпать выступившую пару комплиментами и оправдать ту оценку, которую они озвучили. Право на импровизацию имеет разве что Шуба, Татьяна Вячеславовна Тихонова, патриарх, символ и тотемное животное нашего шоу, которой вообще позволяется говорить и делать все, что угодно. Ну и, само собой, никаких зрителей тоже нет. Попробуйте найти и купить билет на шоу. Ага, сейчас! Пять рядов кресел вдоль одной стенки в общей сложности человек на пятьдесят статистов – вот и все зрители. Аплодисменты, охи-вздохи и смешки – строго по команде режиссеров. Каждый участник имеет право пригласить на шоу не более двух друзей, знакомых или членов семьи. При чем, только по личному согласованию с Семеном Мирославовичем. И что-то мне подсказывает, что захоти я пригласить, скажем, Катьку, то послан буду так далеко, что за год не дойду.

Ну, и ведущие… Леха Жигудин и Танька…

С Лешей мы регулярно созваниваемся, да и на наших репетициях он часто бывает, приезжает размять кости, забрать домой свою жену Таню и чисто поржать с наших потуг…

- Серёг, ну что ты держишь ее как вазу? – глумливо комментирует он нашу с Сашкой очередную, между прочим, весьма неплохо выполненную поддержку. – Возьми ты Александру крепко, по-мужски, прижми как следует… Мне что тебя учить?

- Вот если ты такой умный, - огрызаюсь я, - выйди и покажи, как нужно.

- И вышел бы. С такой-то партнершей пообниматься, - он нахально пялится на обтянутые лосинами и узким свитером соблазнительные Сашкины округлости. – А, Сашуль, пообнималась бы, с дядей Лешей? Нафига тебе тот Ланской, ни рыба, ни мясо, интеллигент недобитый…

Сашка хитро щурится и, сморщив носик, качает головой.

- Не-а, - в тон ему говорит она. – Вы, дядь Леша, женаты. С вами пообнимаешься – костей потом не соберешь… У Татьяны Ивановны рука тяжелая…

Удар под дых. Но Леха держит его стоически, продолжая ехидно усмехаться. Конечно, попробовал бы он рыпнуться. Его супруга, Таня, тут же, с нами, на том же льду. Рассекает с Кириллом, дрессирует его в хвост и в гриву, но при этом зорко следит за своим благоверным, чтобы тот не выкинул чего.

Приняв поражение, Леха из последних сил пытается отыграться на непричастных.

- А что же ты, Серега, - елейно произносит он, - не приглашаешь сюда свою любимую, а? Познакомил бы тут со всеми, показал бы все…

Вот ведь гаденыш.. Ну ладно. Думаешь, я не найдусь, что тебе ответить? Тем более, что так удачно у входа на трибуны показывается знакомая, стремительно летящая, рыжеволосая фигурка…

- Зачем приглашать, - пожимаю плечами я, - если за меня это уже сделали?

Киваю ему на трибуны, лучезарно улыбаюсь, и пока Леха удивленно смотрит на приближающуюся к нему Таньку, утаскиваю Сашеньку докатывать нашу программу…

В первый же день своей работы в «Ледниковом», Танька умудряется влюбить в себя всю мужскую половину проекта, по меньшей мере, всех тех, кто до этого не знал ее лично. Авер официально представляет ее всем нам как Лехину соведущую и выпускает на лед знакомиться. Но рыжая, сделав пару кругов и вежливо полулыбавшись в ответ на восхищенные взгляды, решительно заруливает в нашу сторону.

У рыжей ни тормозов, ни комплексов, уж я-то знаю. Поэтому ожидать от нее можно чего угодно.

Заложив крутой вираж, Танька лихо подлетает к нам и резко тормозит, взрезая ребром лезвия лед.

- Привет…

Она протягивает ко мне руку, подставляет щечку для поцелуя, но при этом не сводит взгляда с Сашки.

Я не успеваю ни слова произнести, ни хоть что-то сделать.

- А вы еще красивее, чем на фотках, - нагло заявляет Танька, разглядывая ее с головы до ног.

Сашка смущенно краснеет, не зная, как реагировать. А Танька отъезжает от меня и, подкатившись к ней, берет ее за руки. Две пары зеленых глаз встречаются. Я вижу, как рыжая, едва шевеля губами, что-то говорит. И Саша, в ответ улыбается и слегка кивает. А ведь и правда, они очень похожи… Только одна выглядит более утонченной и совершенной версией другой…

- Не слушай ее, Сашенька! – подаю голос я. – Эта ведьма совратит кого-угодно.

Но, похоже, я опоздал, потому что девчонки весело смеются в ответ на мои слова. А Танька, бросая хитрый взгляд на меня, еще и целует Сашу в уголок губ. После чего, показав мне кончик язычка, радостно укатывается на противоположный конец катка, купаться во всеобщем обожании.

Проводив ее взглядом, Саша подъезжает ко мне и, положив руки мне на грудь, заглядывает в глаза.

- Сереж, расслабься…

Я легонько щиплю ее за бочок и поглаживаю по круглой попе.

- Могла бы мне и сказать, что тебе девочки нравятся, - ворчливо произношу я.

Сашка смеется, склонив голову набок и не отводя взгляда.

- Во-первых, ты не спрашивал… - она поводит плечами и поднимает бровь. – А во-вторых, это что?.. Мы ревнуем?

Она мягко берет меня за подбородок.

- Да неужели? Ух ты!..

Я не выдерживаю взгляда ее глаз, русалочьих, беспутных и манящих. Прижимаю ее к себе и вдыхаю запах ее волос.

- Чертовски ревную… - признаюсь я шепотом. – К мужикам так не ревную, хотя вижу, как они на тебя пялятся. А к этой рыжей стерве…

Саша снова усмехается и, отстранившись, укоризненно качает головой.

- Прекрати, слышишь… - говорит она, и в ее голосе я ощущаю интонацию, которой не могу не подчиниться. – А то поссоримся…

В тот момент я впервые слышу в ее словах, вижу в ее глазах, в ее движениях, чувствую в исходящей от нее энергии ту самую темную, метущуюся ведьмовскую сущность. Это лишь краткий миг. Но запоминаю я это чувство навсегда. И понимаю, что милой, застенчивой и ласковой Сашеньке достаточно просто захотеть, и я, потеряв разум, стану ползать у ее ног, умоляя позволить ее обожать и ею восхищаться… А не делает она этого только лишь потому, что темная ее эта сила глубоко запрятана внутри хрупкого тела, связанная по рукам и ногам добротой и… настоящей, искренней любовью. Ко мне… идиоту…

И в ответ на ее слова я молча, покорно, склоняю голову, подношу ее ладони к своим губам и с наслаждением целую тонкие, холодные пальцы…

Докатав в тот день репетицию, мы целуемся с Сашенькой на прощание, и я передаю ее Лерке с рук на руки. Таня рядом, лучезарно улыбается. Но Саша только в последний момент обращает на нее внимание.

- Приятно было познакомиться, - улыбается она ей.

- И мне…

Саша мельком бросает на меня хитрый взгляд, и посылает в нашу с Танькой сторону воздушный поцелуй.

Стоим рядышком, как две сироты, провожая девчонок взглядами.

Танька обнимает меня за талию и прижимается рыжей головкой к моему плечу.

- Я соскучилась, - говорит она.

- Я тоже…

Вымученно смотрим друг на друга.

«Люблю тебя…»

«Обожаю тебя…»

«Хочу тебя…»

«Возьми меня…»

Таня вздыхает, и первая опускает глаза.

- Поеду я домой, - произносит она глухо.

- Танюша…

Она качает головой.

- Нет, Серенький, - она жестом останавливает меня. – Просто молчи…

«Или возьми меня прямо сейчас на этом льду, потом еще раз в раздевалке, потом в машине!..»

«Но так мы изуродуем окончательно наши жизни… Разобьем сердце Анечке…»

«И Женьке…»

«Значит…»

- Просто… Молчи… - шепотом повторяет она, прерывая истерику наших душ.

И я молчу…

А она уходит.

Почему всегда так больно, когда она уходит?..

 

- Так, Сережа, Саша… Давайте еще раз с захода на третью поддержку… Не устали? Потяните?

Я киваю головой, но, спохватившись, поворачиваюсь к Сашке.

- Ты как?

Она немного бледная, дышит тяжело, но держится.

- Нормально, справлюсь, - невесело усмехается она. - Дух переведу только…

Смотрю на режиссера.

- Пять минут нам можно перерыв?

- Не надо, Сереж…

Сашенька берет меня за руку и, сделав глубокий вздох, как по волшебству меняет выражение лица с измученного на радостное. Смотрю на нее с тревогой.

- Давай без подвигов, Сашуль, - говорю я негромко. – Просто отдохнем…

- Если я сейчас распущусь, потом уже будет не собраться, – качает головой она. - Ты же сам знаешь…

Знаю. Это каждый спортсмен знает. А я все время забываю, что Сашка, хоть и в прошлом, но все же чемпионка Европы по своим этим прыжкам…

- Ну, смотри…

- Давай уже добьем этот номер, - бурчит она, беря меня под руку. – Надоело…

Мы не самая худшая пара. Нас пишут практически с третьего дубля – некоторым приходится перекатывать кусками и по пять раз. Но есть и такие, которые все делают сходу и, не сказать, чтобы хорошо, но в меру своих способностей. Роман Сергеевич с Лерой, например…

Ну и музыка у нас… Я все пытался Авера как-то настроить на что-нибудь веселое. Ну раз уж наша пара обречена вылететь из проекта первой, то хоть дайте повеселиться. Нет. Рафинированная лирика на все четыре программы, набившие оскомину романтические образы. Тематические, кстати. Первая программа – отечественная музыка прошлых лет. И я горд тем, что зубами выгрыз у Семена «Александру» Никитиных. Хоть и старая, она мне самому нравится, а тут еще и, собственно, Александра во плоти имеется. Короче, посопротивлявшись для виду, постановщики согласились. Ее-то мы и мучаем сейчас.

Ну а дальше будут мюзиклы – там мы Ромео и Джульетта, что повергает в гомерический хохот весь «Зеркальный», где с легкой руки Нинель нас с Анечкой только так и называют. А тут в роли Анечки, получается… Сашка, понятное дело, не в восторге, но виду не подает. Наоборот, предлагает на запись мою Джульетту пригласить, чтобы среди зрителей сидела… Посмотрим…

Третья программа имеет тему танцев, и нам досталась сальса. Наверное, самый простой для нас будет этап, потому что латину Сашка танцевать и так умеет, мелодии ей нравятся, так что программа получилась ничего так. Поддержки, правда, в сальсе смотрятся немного диковато, но это уже вопросы к тренерам. Мы – спортсмены. Нам сказали делать – мы делаем.

Хуже всего пока что с четвертым нашим номером, с которым мы должны проиграть и вылететь. Тут вообще целая история. С первых дней, что Авер, что все три Максима – Денков, Таранов и Марьянов - что прочая взрослая братия, глядя на меня, ехидно хихикают и высказываются в том плане, что программу на тему мелодий и ритмов зарубежной эстрады я «понятно под что буду делать», потому что «под что же еще?» Посмотрев в Ютьюбе, на что они все намекают, я приуныл слегка, потому что халтурное и однообразное диско восьмидесятых никогда меня не вдохновляло, а лепить номер исходя из одного лишь отдаленного внешнего сходства с певцом мне представлялось скучным и неинтересным.

- Ты что, Валет, - убеждали меня Денков с Авером, - вся страна тогда от них фанатела. Народ увидит – уписяется от умиления. Такое ж ретро…

- Вот сами вдвоем и катайте, - отмахиваюсь от них я. – Тем более ваша парочка больше по типажу подходит…

Высокий, темноволосый, лысеющий Авербаум и низенький блондинистый колобок Денков и правда выглядели как постаревшая и раздобревшая пародия на двух лохматых и ядреных парней, сверкающих белозубыми улыбками с экрана компьютера под утомительное уханье драм-машины.

- Вот же вредный… - качает головой Авер. – Тогда сам предложи музыку. Может еще и программу сам поставишь?

Решение созревает у меня мгновенно, так, словно я готовился к этому предложению заранее.

- Можно взять мое «Шоу маст гоу он»… - спокойно говорю я. – Там, правда, произвольная программа… Но по-моему у Артура Марковича была версия и для короткой. Могу спросить…

Семен с Максом переглядываются и синхронно пожимают плечами.

- Спроси…

Со всех дел, меня еще и Мураков не упустил случая потроллить, когда я пришел к своим тренерам просить музыку.

- А чем тебе «Модерн токинг» не нравится? – картинно вскинув брови интересуется он. – Ты и правда похож, а партнершу твою загримировать можно…

- Слушайте, - кривлюсь я, - да что там может нравится?

- Ну не знаю, - качает головой он. – Вот мы с… э-э-э… Нинель Вахтанговной в бытность нашу… очень резво под них зажигали. Артур, вот не застал уже, а мы… Помнишь, Нино?

Нинель делает вид, что не слышит наш разговор. Клей же ехидно ухмыляется, теребя бороду. А я смотрю на них с унылым выражением.

- Можно я промолчу?.. – говорю.

- Да уж, сделай одолжение.

Но короткую версию «Шоу» мне дали…

Третьей поддержкой у нас «стульчик». По классике – партнер держит партнершу на вытянутой вверх правой руке, а партнерша сидит у него на ладони попой. И все это красиво едет по дуге. И ладно бы эта поддержка была просто тяжелой физически – в конце концов за три месяца я немного подкачал руки и плечи, и тягать Сашку вверх-вниз уже не представляет для меня такой проблемы, как в самом начале. Но когда центр масс перемещается из привычной тебе области пояса на уровень плеч, и ты, внезапно, начинаешь ощущать себя туловищем жирафа с головой бегемота… Короче говоря, в нашем случае, для страховки я не убираю в сторону левую руку, которой помогаю Сашке залезть наверх, а держу ее вытянутой, предоставляя моей партнерше дополнительный упор, а для себя – возможность немного распределить вес, удерживая равновесие. Все-таки, уронить партнершу с двух метров – это совсем не то, что самому свалиться. Тут простым сотрясением можно и не отделаться…

Пригибаюсь, подхватываю Сашку за талию, подсаживаю к себе на плечо и ловлю ее левую ладонь в свою. Просовываю правую руку у нее между ног… Вдох-выдох… Напрягаю мышцы спины и плеч… Выталкиваю правую руку с восседающей на ней Сашкой вверх… Фиксирую позицию – левая нога чуть вперед, левая рука… Отчаянная Сашка вытягивает свою руку из моей и плавно отводит в сторону. Хулиганка… Делаю тоже самое… Скользим по длинной дуге…

«Александра, Александра, этот город наш с тобою…»

Хорошая песня…

На излете дуги подкручиваю Сашку лицом к себе и плавно спускаю вниз. Она молодец. Тут же вытягивает левую ножку и аккуратно, правым лезвием становится на лед, выезжая ласточкой. Облетаю троечкой вокруг нее и пристраиваюсь рядом. Дальше у нас совместное вращение, еще один простенький провоз и…

«Вот и стало обручальным нам Садовое кольцо…»

Финал…

Мгновение стоим, застыв в финальной позиции, глаза в глаза. Она в простеньком голубом платьице. Я в уродском коричневом костюме поверх белой майки и с картузом на голове. Изображаем, стало быть, героев фильма, в котором эта самая песня звучала. Выглядим полными дураками. Очень хочется расхохотаться. Но Авер как-то вычислил, что эта дешевая ностальгия по советскому прошлому хорошо заходит зрителям. Повышает охват и, соответственно, стоимость рекламного времени. Поэтому, отрабатываем одухотворенные лица и демонстрируем светлые чувства.

По команде ведущего зрители взрываются аплодисментами, а мы, раскланявшись, катимся к краю катка, где на диванчике в стиле обкуренного Дали нас ждут Авер, Елена Станиславовна и Танька…

Рыжая восхитительна… Как же ей, все-таки, идет быть очаровательной и женственной, в красивом платье, с прической… Если даже затянутая в нелепый костюм с туго накрученной на затылке гулькой, с минимумом макияжа она сводила с ума стадионы своей красотой, то можете себе представить, каков эффект от ее появления в полной боевой раскраске и прочем антураже… Невольно любуюсь ею, и она, заметив мой взгляд, не поверите, краснеет и отводит глаза. Танька, грубиянка и пошлячка… Танька, с которой мы друг друга уже не можем ничем удивить… Смущается, просто от того, что я смотрю на нее.

- А вот сейчас я ревновать начну, - хихикает мне на ухо Сашка, замечая нашу пантомиму.

И я не знаю, что сказать. Потому что, как ты не размещай на одной чаше весов уважение, симпатию, привязанность и даже восхищение, все равно это ничто по сравнению с помещенной с другой стороны любовью… Страстной. Физиологической… Пронесенной через годы радости, триумфов, падений и слез… И это ужасно, если нам с Танькой все это терпеть теперь…

- Александра Миссель и Сергей Ланской, - радостно заливается Леха, повинуясь команде режиссера. – Ждем оценок нашего строгого, но справедливого и компетентного жюри…

Рассаживаемся с Сашкой на диване в кисс-энд-край, слегка потеснив Авера и Масленникову-старшую. Танька, тоже в ожидании своей очереди, присаживается на подлокотник.

- Устала, девонька? – Елена Станиславовна ласково обнимает Сашку за плечи.

Та молча качает головой, выдерживая улыбку на лице. Конечно устала… Даже я устал…

- Молодцы, молодцы, - Авер старательно отыгрывает роль мудрого наставника. – И беговые хорошо были, и твизлы сделали… Вон там вот, - взмах рукой, - заминочка была небольшая… Но поддержки шикарные…

Разученный текст, призванный уверить зрителей в реальности всего происходящего. Не было «там» никакой «заминочки» и поддержки, за исключением третьей, тянут еле-еле на второй уровень сложности, да еще и выполнены так себе…

С умным видом киваю, повторяя жест Семена.

- Покачнулись, да, - произношу с покаянной миной, - моя вина… Слишком резко из поддержки выкатились…

Авер удовлетворенно кивает, с отеческой улыбкой трогая меня за плечо.

- Ну ничего…

Мельком смотрю на него, чтобы, на всякий случай, убедиться, что не один я здесь понимаю, какую чудовищную ахинею мы с ним несем. И вижу в его глазах чистую, незамутненную искренность… Великий актер погорелого театра, чума тебя забери…

- Оценки за технику, - провозглашает Леха, едва на экранах перед судейскими местами засветились крупные цифры. – Пять восемь, пять семь…

Шоу у нас ностальгическое, поэтому и оценивают нас по древней, архаичной системе, когда имело значение не то, как ты откатался с точки зрения элементов и качества, а то, как это все понравилось тому или иному судье. Хотя, в данном случае, нужно отдать должное, оценивают нас вполне себе по заслугам. В сравнении со многими, наше катание выглядит откровенно слабым.

- Оценки за артистизм!.. – вопит Леха. – Шесть ноль! Шесть ноль! Пять девять…

За нашу нежную музыку, за наши образы и вообще, я так думаю, за Сашку, нам от щедрот отсыпают два максимальных балла и остальное по мелочи. Спасибо и на этом.

Теперь, согласно сценарию, некоторые судьи должны оправдаться за то, что они поставили. Или просто поговорить, заполнив паузу. Я смотрел прошлые шоу в записи, и меня всегда раздражало, когда люди на судейских местах, ну вот вообще ничего не понимающие в нашем спорте, начинали умничать и, пытаясь подражать той же Тихоновой, с умными лицами рассказывали, как пара «вон там покачнулась» или «вот здесь не хватило». Нам, живущим с этими фразочками всю свою жизнь с детства и понимающим весь их глубинный смысл, слышать их от непрофессионалов и грустно, и смешно одновременно. И я, честно, не знаю какая бы была моя реакция, вздумай меня поучать какой-нибудь актер или певец…

К счастью, на этот раз обошлось.

- Хорошая пара, мне понравилось, - скрипит восседающий необъятной тушей слева от Тихоновой глава нашей федерации Валентин Николаевич Бисяев. Тихонова лично всегда приглашает его как минимум на один выпуск шоу – прогибается перед высоким начальством. – Работать, конечно, еще есть над чем. Но скольжение есть. Ребята едут. А это, я считаю, главное.

Я смотрю на него из своего угла, и Бисяев, словно почувствовав мой взгляд, поворачивает голову в мою сторону.

- Отдельно хотел бы похвалить партнершу… - гаденько ухмыляется он. – Александра, да? Моя оценка, высокая достаточно, прежде всего вам, за ваше трудолюбие и терпение. Потому что выдержать общение с Ланским – это нужно иметь характер… Что ты так смотришь, - это уже персонально мне, - я что неправду говорю?

- Молчи!.. – шипит сквозь зубы сидящий сбоку Авер, незаметно для других, весьма чувствительно, сжимая мое плечо.

- Вам виднее, Валентин Николаевич, - подобострастно встревает Жигудин, не давая мне даже шанса ляпнуть какую-нибудь гадость в ответ.

- Вот именно, - кивает Бисяев.

Он с чувством выполненного долга откидывается на спинку своего кресла.

- Максим Таранов, - тут же переключается Леха, - как твои впечатления?

Масяня в этом сезоне снова неизменный член жюри, выполняет роль некоего эксперта и одновременно, утешителя для тех, по ком остальные судьи, бывает, проходятся катком. Выбеленная челочка, серьга в ухе, эффектная небритость – «неформакс», как я его назвал сегодня в коридоре. И ему понравилось.

- Серый, ты меня прости, - усмехается Масяня в микрофон, - но о тебе я говорить не буду. Не интересно. Серебряный призер олимпиады, чемпион мира, чемпион Европы… Кому ты нужен?..

Зал, как по команде, подергивается смешками и хихиканьем.

- Серьезное заявление, - хмыкает Леша.

- Да, - Таранов кивает и взгляд его становится масляным. – Сашенька. Красавица. Умница. Я тобою восхищаюсь.

Взрыв аплодисментов.

Сашка расцветает улыбкой и благодарно кланяется в сторону жюри.

- Человек пришел на проект вообще коньков никогда не видел, - разливается соловьем Масяня. – И тут я не соглашусь с Валентином Николаевичем, Ланской, нужно все-таки, отдать ему должное, научил ее кататься. Все что вы сейчас видели – в том числе и его заслуга. Каждый раз, сколько я ни приходил на тренировки, каждый вечер Серега гонял Александру, заставлял допиливать каждый шажочек, каждый беговой, каждую троечку… Не так, что не вышло и ладно, завтра выйдет, или получилось один раз – хорошо, значит все умеем. Нет. Систематически, раз за разом, все элементы, все движения…

- Ну, у Ланского самого ведь школа какая, - подсказывает Леха.

- Совершенно верно, - согласно трясет головой Масяня. – Нинель Вахтанговна Тамкладишвили – великий тренер, и Сергей – достойнейший из ее учеников… Ну вот, собирался хвалить Сашу Миссель, а получились дифирамбы Ланскому…

- У тебя еще есть двадцать секунд, - милостиво разрешает Жигудин.

- Сашуля, солнышко, - Масяня снова смотрит на Сашку, - спасибо, что ты у нас есть. Ты – украшение проекта. Мы тебя все безумно любим. И надеемся и дальше следить за успехами вашей пары.

Сашка опять раскланивается, улыбающаяся и порозовевшая от удовольствия.

- Татьяна Вячеславовна… - Леша передает финальное слово Тихоновой.

Она возвышается над всеми глыбой необъятного тела и такого же необъятного авторитета. В синем платье, с синим боа на шее, с кокетливо уложенной прической и безупречным макияжем. Улыбается. Значит есть шанс на хорошие слова.

- Сережка, Ланской! - задорно начинает она. – Здравствуй, мой дорогой!

- Здравствуйте, - вежливо киваю я со своего места.

- Рада видеть тебя! Молодец, что вернулся, молодец, что снова с нами…

Леша, изловчившись, подгоняет сценарную заготовку.

- Сергей Ланской, между прочим, первый, за все время существования нашего шоу, участник и одновременно действующий спортсмен, член сборной России…

Эту фразу Нинель специально просила Авера внести в сценарий, чтобы она прозвучала именно тогда, когда в жюри будет сидеть Бисяев. Чтобы не осталось сомнений. Вообще-то я еще не выиграл ничего на чемпионате страны, и формально в сборную не вхожу, но на контрольных прокатах я выступал наравне со всеми, а значит заявка моя должна быть федерацией услышана и принята. И Бисяев, как опытный интриган, все понимает и, в ответ на Лешину фразу, сдержанно кивает головой.

- И какой спортсмен, - продолжает щебетать Шуба. – Таранов уже перечислял твои регалии повторяться не буду… Партнерша у тебя чудесная. Пластичная. Чувствуется, что девочка спортивная, из наших… Учи ее. И она себя еще покажет… Семочка, - это уже к Аверу, - номер прекрасный. Милота. Нежнятина. И скатано хорошо и акценты все расставлены – узнаю руку мастера…

Авер вежливо кланяется в ее сторону.

- Работайте, - резюмирует Тихонова. – Успехов вам желаю. Все!

Ну… Могло быть и хуже.

Тяну Сашку за руку, и под аплодисменты зрителей, мы становимся перед камерами, а рядом с нами возникает Танька с микрофоном.

- Ребята, - произносит она своим низким бархатным голосом, - я так рада вас видеть… Дайте обниму…

И она, обхватив нас руками, по очереди прижимается сначала к Сашке, а потом ко мне.

Покончив с нежностями, Таня снова, как учили, работает с микрофоном на камеру.

- Вы моя, несомненно, самая любимая пара, - заявляет она. – С Сережей мы, можно сказать, вместе выросли, на катке в «Зеркальном»… Саша, как тебе вообще наш мир фигурного катания, наше шоу?..

Сашка улыбается и бросает на меня откровенный взгляд.

- Сначала было страшно, - признается она. – Но Семен Мирославович пообещал, что мне понравится…

- И как, он сдержал слово?

- Еще бы… - Сашка хитро щурится. – Я влюбилась…

- В кого? – делает удивленные глаза Танька. – В Ланского? В Авербаума?

- В Ланского, - с готовностью кивает Саша. – И в Семена Мирославовича. И в Романа Сергеевича… И в тебя… И в этот лед… В этот волшебный спорт.

- Понятно, - усмехается Танька. – Будем надеяться, что твоя любовь взаимна… Сереж… Как тебе? Тяжело совмещать тренировки, подготовку к чемпионату России и участие в проекте?

- Ты знаешь, - пожимаю плечами я, - не так чтобы очень тяжело. Я привык заниматься на льду допоздна, все уже разъехались по домам, а я себе катаю… Ну, ты помнишь…

- Да… Помню…

Танька улыбается кончиками губ, и мы с ней понимаем, что воспоминания у нас с нею одинаковые, и совсем не те, что можно было бы озвучить на всю страну…

- Ну вот… Так что для меня почти ничего не поменялось… Хотя… Поддержки…

- О, да, - подхватывает Танька. – Я как одиночница тоже смотрела и диву давалась, как ты вообще их делаешь…

- Спасибо Елене Станиславовне, - раскланиваюсь я, - за науку… И Сашеньке за терпение и усидчивость.

Я прижимаю Сашку к себе, и чувствую ее ладошку у себя на талии. И едва ощутимый, кокетливый щипок. Сашке весело. И хочется хоть немного похулиганить.

- Спасибо вам, и успехов! – закругляется Танька. – Ждем вас на следующих этапах.

Она снова тискает нас, и на этот раз, примерившись и заслонившись от камер, аккуратненько чмокает меня в губы.

И это единственное, чего не было в нашем сценарии, который мы так старательно разыграли только что.

Но, следует признать, мне понравилось…

Укатываемся с Сашкой прочь со льда и, под аплодисменты, встречающие следующую пару, идем в раздевалку.

В коридоре пусто. Я придерживаю ее за руку, и она с готовностью поворачивается ко мне, обхватывает меня за шею и прижимает свои губы к моим.

- Как же она на тебя смотрит… - прерывисто шепчет Сашка между поцелуями. – Как же она тебя любит… Сильнее чем я, да?.. Как думаешь?.. А хочешь ты ее или меня, а?.. Или двоих сразу… Ну-ка, признавайся…

Я не отвечаю. Понимаю, что мои слова здесь не нужны. Она сама знает все ответы. И сама может управлять моими желаниями. Потому что ей для этого достаточно просто захотеть…

Она замирает, положив голову мне на грудь и позволяя мне обнимать ее плечи. И ее близость снова сводит меня с ума…

«Скажи, что любишь…»

«Люблю…»

«Еще…»

«Люблю, люблю… Люблю!..»

Она поднимает глаза, и наши взгляды встречаются в полумраке.

- Люблю… - шепчет она, проводя ладонью по моей щеке.

«Потому и отпускаю…»

 

Между делом, успеваю смотаться в Питер на «Кубок Санкт-Петербурга». Турнир этот ежегодно проводится питерским правительством, спортсменов он ни к чему не обязывает и ничего особенного не сулит. Интересен он, разве что, тем, что принять участие может кто угодно, от камээса до олимпийского чемпиона. В отличие от контрольных прокатов, где товар лицом показывают уже реальные кандидаты в сборную страны.

В виду интенсивности подготовки к Гран При, в этом году ни Валечку, ни Анечку посылать не стали.

Мне, в общем-то тоже особой надобности ехать не было. Но тренеры решили, что раз уж у меня образовался провал в соревнованиях, и до конца года мне, кроме чемпионата России, светит только Гран При Японии, с очень призрачной перспективой пробиться на финал в Турине, то можно послать меня и на «Питер». Ну, а чтобы не скучал, в качестве компании, мне выделяют моих старых знакомцев, Давида с «Голиафом» Артемом, хоть ты убейся не могу запомнить их фамилий, и двух красоток Машу с Диной, для услады глаз. Ну и Муракова, в роли надсмотрщика. Чтобы наш задорный коллектив не сбился по дороге с единственно верного пути.

В Питере, конечно же, встречаюсь с Мишкой. Во-первых, нам снова соперничать, потому что Профессор Федин, без всякой жалости, выталкивает его на любой маломальски значимый старт, чтобы тот не расслаблялся. Во-вторых, Мишка мой друг, пускай и не такой близкий как Леша Жигудин, но в чем-то даже его превосходящий. Как минимум в том, что мы ровесники, и общение наше, все-таки, более легкое и полностью лишенное условностей, порождаемых разницей в возрасте. Например, мне в жизни в голову не придет спрашивать Леху об его отношениях с его женой Таней. А Мишку – раз плюнуть.

- Ну, что, Щедруля, как семейная жизнь? – ехидно интересуюсь я, развалившись напротив него в лонже гостиницы и салютуя ему стаканом тоника.

- Регулярно, - скалится Мишка, ничуть не обижаясь на мой похабный тон. – Чего и вам желаю.

Грустно развожу руками.

- Чего нет – того нет.

- Что такое? – удивленно вскидывает брови он. – Тебя, наконец-то, бросили?

- Ага, - киваю.

- Так тебе и надо…

- Анюта во всю впахивается перед Гран При, - загибаю пальцы я, - балеринка тоже… Рыжая замужем, с нее теперь птичьего гриппа зимой не допросишься… Асторная, как всегда, не известно где… Печаль, короче.

- Ой, кто бы прибеднялся, - кривится Щедрик. – Видел я в инсте ваши фотки и видосики с «Ледникового»… Такую барышню ты себе отхватил… Дух захватывает.

- Понравилась? – вкрадчиво интересуюсь я.

- Еще бы… - он мечтательно закатывает глаза. – Я сначала даже подумал, что это Шахова ваша. Потом присмотрелся – понял, что не она. Но все равно. Глаз не отвести. Где ты, Валет, их цеплять умудряешься? Девка красоты неимоверной просто…

Я раздраженно пожимаю плечами.

- Ну что ты такое говоришь? – ворчливо интересуюсь я. - Кого это я цепляю? Кроме моих девчонок из «Зеркального» я и не встречался-то ни с кем никогда…

- Да ладно, - он расплывается в ухмылке. – А Бодрова? А эта, как ее, дочка тренерши, Лера, кажется… Масленникова, вот…

- С Бодровой мы только пару раз целовались, - отмахиваюсь я, - а Лерка вообще не считается, там не было ничего, и никогда не будет. Мне ж ее мамаша башку оторвет…

- Ха-ха-ха, - качает головой Мишка. – Считай, что я поверил…

- Да честное слово!

- Угу-угу.

- А ну тебя…

Обсуждать девочек и наши с ними отношения – это мы с Мишкой любим с детства. Правда, чаще всего получается обсуждать именно меня. Мишка он такой в этом отношении, скучный. Как выберет себе предмет для обожания, так и смотрит только на нее единственную. Так и женился, вот, прохвост… Не то, что я…

- Аня твоя как там вообще? – меняя тон с ехидного на серьезный интересуется он.

- Да… Никак. – машу рукой,понимая прекрасно, о чем он. – Вся в работе. На глупости всякие времени почти нет.

- А Нинель Вахтанговна, она эти ваши… шуры-муры… вообще, приветствует?

- Как тебе сказать… - усмехаюсь. - Не возражает, во всяком случае. Когда с Танькой, было дело, что-то там завязалось, так скандал устроила, запрещала. А на Аню пока в адеквате реагирует…

Мишка качает головой, не пряча завистливого взгляда.

- Хорошо вы там в своей Москве устроились… У нас тут Лизке сумку поднесешь или по спине погладишь – сразу косые взгляды и недовольный бубнежь о баловстве вместо тренировок…

- Зато вы с Женькой оба нашли своих половинок и счастливы, - подмасливаю я.

- Это да… - просто соглашается Мишка.

Я неожиданно вспоминаю недавние контрольные прокаты, и не могу не спросить.

- Как там Лиза? Пережила своего этого?..

Скандальный разрыв отношений Лизель с ее бойфрендом стал достоянием широкого круга, об этом даже в интернете писали, и мне было искренне жаль милую девчонку.

- Да, - кивает Мишка. – Тренируется во всю. Акселя тройные клепает. Квад тулуп выучила…

- Э-э-э?..

- Нет. Место свободно. Только вот ты губы не раскатывай. Не хватало…

Мне смешно от этой его искренней веры в мое всемогущество.

- Не буду, - честно обещаю я. – Я тебе даже секрет открою. Лизель мне сама лично призналась, что я – не в ее вкусе, и место мое в буфете.

Щедрик сокрушенно взмахивает руками.

- И тут, значит, успел. Как? Серега, расскажи, это просто интересно…

- Да ничего там интересного, - смеюсь я. – В баскетбол как-то поиграли. Я продулся… Ну и засмотрелся на нее. В определенных местах. Она заметила, ну и сказала, что смотри, мол, сколько влезет, но, если тронешь – дам по роже.

- И ты?..

Я шмыгаю носом, вспоминая тот летний день.

- Ну, тронул… Разочек.

- А она?

- Врезала от души. Не по роже, правда… Но рука потом еще долго болела.

- Хорошо-то как, - Мишка с глумливой миной скрещивает ладони на бритом затылке. – Нужно будет Лизу кофе угостить…

- Давай-давай…

Вот, примерно, в таком духе протекает обычно наше дружеское общение.

Но вы не подумайте. На профессиональные темы мы тоже с ним разговариваем.

- Ланс, - с серьезным видом хмурит лоб Мишка, - я тут спросить хотел…

- Спрашивай, - удивленно пожимаю плечами я, - чего церемонии разводишь?

Мишка смотрит мне в глаза чистым, искренним взглядом.

- Ты это… За этот месяц кататься-то хоть научился, или как всегда?

Вот ведь гаденыш…

- Эта херня тебе не поможет, - с ледяной улыбкой отвечаю на его подкол я. – Мне скоро жить будет не на что. Ты меня и так обобрал на контрольных, до нитки. Совесть поимей…

Мишка тут же прекращает попытки развести меня на спор.

- А жаль, - усмехается он. – Я бы с удовольствием снова… поимел бы твой кошелек.

В этом сезоне у него и в самом деле очень сильная короткая программа и неплохая произвольная. И если я не доберу формы и не доработаю квадов и трикселей, то у меня все шансы продуть ему и на серьезных стартах. Чемпионат страны - это еще ладно, тут главное отобраться в сборную. А вот Гран При… У меня в этом сезоне только один этап, Кубок Японии. И мне повезло, в кавычках, потому что воевать мне в Саппоро с Яшкой, Яшимо Моро и Васькой Калининым, он же Бейзил Калин. И побеждать нужно обоих, иначе мне просто не хватит баллов чтобы пройти в финал. Стало быть, до конца ноября, а по-хорошему, так и раньше, я должен быть во всеоружии… Мои тренеры, в этот раз, избрали тактику постепенного натиска, поэтому сейчас я не рискую, и с готовностью настроен уступить Мишке первое место как на «Питере», та и на «России».

- Есть предложение вернуться к этому разговору на чемпионате Европы, - миролюбиво предлагаю я. – Если меня вообще на него возьмут…

- Шутишь что ли? - машет рукой Мишка. – Кому туда кроме нас с тобой ехать?

- Кондрашов из ЦСКА, как вариант, - предполагаю я. – Ваш Андрей Буравлев… Да кто угодно, тот же Макарка Игнатьев может выпрыгнуть, как хрен из-за угла… Дима Гейдаров тоже…

- Ну да, ну да…

- Честно, - развожу руками, - жалко, что Женьки нет. Мы с ним даже, было дело, сдружились в Корее…

Мишка согласно кивает.

- Да жаль… Но ему сейчас баблос косить надо для семьи… Дети, заботы…

Мы с ним переглядываемся и синхронно обмениваемся ехидными улыбочками.

- Вот поэтому Ланской и не женится, - перефразируя известный фильм хмыкает Мишка.

Не поэтому. У Ланского для этого масса других причин, о которых посторонним знать не обязательно. Но это значит, что и озвучивать их нет никакой необходимости. Правильно? Правильно. Поэтому просто молча, неопределенно, качаю головой…

Несерьезность соревнований, на которые мы приехали, понуждает Муракова слегка отпустить вожжи, и дядя Ваня почти не гоняет меня на тренировках, тратя все свое время на мелких.

- Сереж, ну там пройдись еще раз по программе, без дорожек, только прыжки и вращения, и, наверное, иди заминайся.

- Хорошо, Иван Викторович…

- Давай… - он тут же отворачивается. - Маша, не раскачивайся перед прыжком! Замах только руками, не крути корпусом… Артем, ниже, ниже гнись. И ногу тяни… Рука правая не вниз, а в сторону… Вот так…

Я выполняю полученное указание и еще раз, тщательно, без ошибок, прокатываю свою произвольную, мысленно проигрывая в голове музыку. По сторонам, все же, поглядываю, чтобы не налететь на кого-то из тренирующихся вместе со мной. Хотя, замечаю, что в основном народ сам разъезжается в стороны, давая мне дорогу. Как в свое время это делали мы, оказываясь на одном льду со старшими…

Перед тем, как двинуться в раздевалку, подъезжаю к бортику, заранее изобразив на лице приветливую улыбку.

- Здрасте, теть Лен!

Буйнова оборачивается на мой голос и радостно расцветает.

- Сережульчик, мой хороший, зравствуй!..

Она протягивает руки и я, привстав на зубцы, перегибаюсь через бортик за порцией нежностей.

- Ну как ты там? Как Ниночка? Давно не созванивались… Ванечка, я вижу, с тобой приехал…

- Все меня бросили, - сокрушенно вздыхаю я. – Нинель Вахтанговна возится с Аней и Валей, Артур Маркович дрессирует молодежь… Одному дяде Ване я еще нужен.

Она смеется, мягко шлепая меня ладонью по груди.

- Ну, не паясничай. Знаешь же, что глупости говоришь…

Она приятная. Хорошая, добрая… Но водится за нею дурная слава, что ни одного спортсмена, перешедшего к ней из других школ, она не довела ни до каких значительных результатов. А вот завершают с ней свою спортивную карьеру многие… Такое, вот, невезение.

Мнусь, не знаю, как задать ей занимающий меня вопрос. Но тетя Лена знает меня как облупленного, и ей ничего не стоит догадаться.

- Катьку свою, небось, разыскиваешь? – усмехается она.

- Да… - облегченно вздыхаю я. - Хотелось бы повидаться…

Она смотрит на меня, иронично приподняв бровь и склонив голову на бок. Но потом, видимо, решает не дразнить меня.

- Я ей ОФП поставила сейчас, - произносит она, - чтобы размялась как следует перед тренировкой. Так что в зале твоя подруга…

- Спасибо…

- На здоровье.

Я делаю движение чтобы отъехать к калитке, но Буйнова останавливает меня, поймав за рукав куртки.

- Сережа, только давай без… спецэффектов, хорошо?

Я на мгновение встречаюсь с ней взглядом. И отвожу глаза.

- Девочка совсем недавно оправилась от травмы… - тихо говорит она. - И душевной и физической. Не мучай ее… Если она тебе и правда небезразлична.

Киваю. Прекрасно понимаю, что она имеет в виду. И ясно мне, что она и понятия не имеет о том, на сколько Катя мне, как она выразилась, небезразлична…

Переодевшись, иду в гимнастический зал. И, не дойдя, останавливаюсь в коридоре перед зеркалом.

Катька…

Она единственная из четверых никогда не упускает случая высказаться о том, как я выгляжу. Я равнодушен к комплиментам… Может быть, потому что избалован с детства, слыша их со всех сторон. Но она, в отличие от многих, говорит не чтобы мне польстить, и точно не для того, чтобы доставить мне удовольствие. Она, как бы, для себя отмечает, кто рядом с нею…

Стаскиваю с головы свою бандану, в которой всегда катаюсь, чтобы волосы не лезли в глаза.

Из зеркала на меня смотрит смугловатый, голубоглазый тип с копной длинных, вьющихся черных волос, свисающих ниже плеч.

Она говорила, что я ей нравлюсь… Вот таким…

Толкаю дверь и захожу внутрь. Большой светлый зал, с огромными окнами, залит светом, и я не сразу замечаю в углу у станка знакомую изящную фигурку, энергично тренирующую скрутки со жгутом. Стройные ножки, круглая, аккуратная попка, обтянутая черными лосинами, тонкая талия, красивые руки… Белокурая головка на длинной шее… Забранные в два смешных хвостика волосы… Как же она мне нравилась когда-то… Давно… В далекой прошлой жизни…

- Краснознаменному ЦСКА от «Зеркального» физкульт привет!

Мой голос эхом отскакивает от стен и окон. Катя сбивается с ритма, оборачивается и, на мгновение замерев, высвобождает руку из жгута.

Подхожу к ней, и останавливаюсь в шаге, словно наткнувшись на стену.

Она улыбается. Но взгляд ее грустный и какой-то затравленный.

- Серенький… - произносит она ласково. - Хороший мой…

- Здравствуй, Катюня…

Катя делает шаг, преодолевая остаток разделяющей нас дистанции, и вдруг, прижавшись ко мне, просто кладет голову мне на грудь.

- Обними меня… Пожалуйста… - шепчет она. – Хоть на секундочку…

Я удивлен – не то слово. Такая странная реакция… Все же обнимаю ее худенькие плечи, глажу ладонью по волосам, по спине… И конечно же вдыхаю ее свежий запах, ее настоящий аромат, знакомый с детства, в котором все родное и ни единой капли чужого…

- Держи меня, а то я снова сбегу, - говорит Катя, не поднимая глаз.

Мне становится не по себе.

- Котик, ты меня пугаешь… - я отрываю ее от себя, пытаясь заглянуть в глаза. – Что случилось?

Она медленно поднимает на меня свой взгляд. Улыбка тает на ее губах. И мне кажется, что она готова сказать мне что-то очень важное…

- Просто устала, - вздыхает Катя, виновато пожимая плечами. – Увидела тебя… Обрадовалась… Поняла, что не должна бы… На столько… Потом вспомнилось разное…

Она мягко выскальзывает из моих рук и, отступив, отворачивается. Я не пытаюсь ее остановить.

- Нам бы поговорить, Катюш… - спокойно говорю я.

Она вздрагивает. Ежится, словно от холода. И качает головой.

- О чем?.. – произносит она. – Зачем?..

Я готов ответить на оба ее вопроса. И мне очень хочется это сделать. Но для этого я должен видеть ее глаза. Так просто… Сделать два шага и протянуть руку…

Я не успеваю отреагировать, лишь в последний момент, краем уха услышав приближающиеся сзади шаги. А потом сильные руки хватают меня за плечи и, как куклу, с силой отшвыривают в сторону.

Он пролетает мимо меня, обнимает Катю, склонившись к ней и прижимая к себе, словно ребенка.

- Катенька, Катюшенька, родная моя… Что он сделал?..

Он оборачивается в мою сторону, и яростный взгляд его карих глаз вонзается в меня двумя острыми кинжалами.

- Валет, сгинь отсюда!.. – цедит он сквозь зубы.

- Артем… - Катя дергается в его руках, но он не позволяет ей вырваться.

Меня внезапно накрывает волна лютой ненависти.

- А то что? – злобно интересуюсь я. – Снова устроишь мне Париж?

Розин на миг застывает, словно от удара. Потом отпускает Катю и поворачивается ко мне.

- Ланской, ты совсем рехнулся? – в бешенстве сжимая кулаки рычит он. – Я сказал, пошел вон!..

- Артем, нет!

Катя повисает на нем сзади, не позволяя приблизиться ко мне.

- Ну, давай, - уже спокойно говорю я. – Доведи хоть что-то до конца… Хот Арти…

Он снова рвется было в мою сторону, но Катя крепко обхватывает его, словно дерево, не давая двинуться с места.

- Он ничего не знает, Артем, - громко произносит она. – Я ничего не успела… не смогла сказать… Не смогла…

Она поворачивает голову в мою сторону.

- Сережа, уйди пожалуйста.

- Ну уж нет… - взвиваюсь я.

- Пожалуйста!.. – истерично кричит она.

От этого ее крика вздрагиваем оба, и Розин, и я.

- Пожалуйста… - уже тише говорит она. – Если ты хоть когда-нибудь, хоть на одно мгновение любил меня… - она опускает голос до шепота. – Просто… уйди…

Катя больше не смотрит на меня. Обнимая Артема, она что-то шепчет ему, что слышит только он. И его ярость успокаивается. Бросив на меня еще один хмурый взгляд, он снова склоняется над ней.

И я перестаю существовать для них обоих.

Высказанную столь эмоционально Катину просьбу я, все же, выполняю. И убираюсь прочь из зала, оставляя их друг другу.

И эмоции у меня при этом самые противоречивые. Потому что… Да, для них меня может быть и нет. Но увы… Они для меня есть. При чем оба. И что с этим теперь делать я не знаю…

 

Как и предполагалось, питерские старты откатываю кое-как, с трудом выползая на второе место, не столько за счет своих невероятных талантов, сколько благодаря допущенным соперниками ошибкам. С Мишкой разрыв чудовищный и позорный – почти десять баллов. Следует откровенно признать, что в этом сезоне он выглядит значительно более убедительным чемпионом, чем я.

Вообще “Зеркальному” пока этой осенью не очень везет. Приехавшие со мной в Питер Давид с Артемом почти ничего не показали в своей возрастной группе, а Маша с Диной, словно сговорившись, обе завалили акселя, пропустив на призовые места Лизу, незнакомую мне девочку Шиповенко и… Катю.

Катя… Ох уж эта Катя…

После той отвратительной сцены в гимнастическом зале, которую устроил мне Хот Арти, мое желание общаться с Катериной испарилось начисто. Скажем так, на имевшийся у меня на тот момент минимум вопросов я одной только этой истерикой Артема и абсолютно неожиданным поведением Кати, получил столько ответов, что выяснять или уточнять что бы там ни было дальше у меня не было ни нужды, ни желания. Зачем? Разве и так не понятно?..

Когда, валяясь вечерами на диване в своей американской квартире и вспомная шаг за шагом, минуту за минутой, тот роковой день в Париже, я понял, что это именно Розин испоганил мне снаряжение и довел до падения и до травмы, тогда же мне стала очевидна и фигура его соучастника, а возможно и вдохновителя. Просто верить в это не хотелось. Кто угодно, только не…

Потом, когда я вынудил во всем сознаться Таньку, мне пришлось с досадой признать, что поверить в очевидное придется.

Джокер…

Кто же еще мог скрываться за этим псевдонимом? Да еще и сделать это на столько явно, практически оставив свой автограф на размалеванной клоунской физиономии…

И словно нарочно, в подтверждение моих подозрений, всплыла эта проклятая фотография Вальки со мной… Авер… Эротоман престарелый… Ловелас… Кому же еще ты мог отправить этот потрясающий в своей недвусмысленности снимок? С кем потом вместе можно над всем этим посмеяться… Ведь это так забавно… И лишний раз показывает, чего на самом деле стоит этот всеми любимый выскочка Ланской…

Кто так хорошо знал и ненавидел Таньку, что с такой легкостью и жестокостью сыграл на ее разбитом сердце?

С кем великий Авербаум готов был поделиться сальной картинкой, не опасаясь быть осмеянным или наказанным?

Кто, наконец, имел такое колоссальное влияние на Артема Розина, что тот, не задумываясь, пошел на преступление… И кто может одним лишь словом укротить и заставить его быть спокойным и нежным?.. Даже если за мгновение до этого тот готов был в ярости разбить мне лицо…

Ты была мне другом в детстве, я был влюблен в тебя… Но ты меня отвергла, и мы расстались, не сказав друг другу ни слова на прощание…

А потом, после всего, что произошло, ты ворвалась кометой в мою жизнь, снеся все на своем пути, заставила меня поверить, что я что-то для тебя значу… И снова исчезла, то ли добившись своего, то ли сменив приоритеты…

Харли Куин… Я узнал тебя даже под маской твоего дружка Джокера, которой ты так неряшливо прикрылась.

Катя-Катя… За что же ты так со всеми… За что ты так со мной… И с собой…

Но телефонный номер Джокера, по-прежнему загадочно молчит, храня в секрете злые тайны своего хозяина…

Уже вечером, стоя на платформе Московского вокзала, перед самым отъездом домой, решаю позвонить матери.

- Привет!

- Привет…

Она берет трубку почти сразу. Это значит, что она не занята. Но на всякий случай я должен проявить вежливость.

- Ты можешь говорить?

- Все в порядке, биджо, - спокойно произносит она. - Мы с твоей красавицей как раз собирались пить чай.

У меня по сердцу разливается тепло и умиротворение. Семья… Моя семья…

- Анечка у тебя? - с улыбкой уточняю я.

- У меня, конечно у меня… Возится на кухне. А я наконец-то в волю ленюсь перед телевизором…

Я киваю, сглатывая непрошенный комок в горле. Спохватываюсь, понимая, что она меня не видит. Но Нинель не нужно видеть…

- Других ведь в моем доме больше не будет, - тихо добавляет она. – Правда, биджо?

- Правда, деда…

- Это хорошо…

- Деда…

- Что малыш?

Я не решаюсь сказать ей всего. Мне жаль ее расстраивать. И портить ей вечер. Я жалею, что позвонил… Но ее невозможно обмануть.

- Я хотел попросить… - глубоко вздыхаю и зажмуриваюсь. – Не нужно звонить Семену Мирославовичу по поводу той фотографии… Помнишь?..

Мгновение она молчит, и я слышу лишь ее дыхание на фоне далекой музыки.

- Ты получил ответы на свои вопросы…

- Да…

- И я тоже…

Удивленно распахиваю глаза и вытаращиваюсь прямо перед собой.

- Ты хочешь сказать, что… Что знаешь…

Нинель тихо смеется в трубку.

- Приезжай домой, Сережка. Мы по тебе скучаем…

И после какой-то возни и сдавленных звуков, мне в ухо несется щебет уже совсем другого, такого любимого и милого голоска.

- Серенький… Я люблю тебя…

Прячу телефон в карман, подхватываю сумку и с дурацкой улыбкой счастливого человека захожу в свой вагон. Прохожу по коридору… У нас с дядей Ваней купе на двоих. Поэтому для троих сидящих и меня четвертого там точно тесновато…

- Заходи, Ланской. Гости у нас.

Мураков широким жестом, но без намека на улыбку, указывает на сидящих рядом на противоположной койке Катю Асторную и Артема Розина.

- И дверь закрой, пожалуйста, - тихо добавляет Катя…