Soulmates Never Die (СИ) [Мария Полуночная Koda Aleru] (fb2) читать онлайн

Since I was born I started to decay.

С момента рождения я начала разлагаться

Now nothing ever ever goes my way

И теперь уже ничто не идет по-моему

Placebo - Teenage angst

Просто так бывает.

Жизнь оказывается дрянью, семья превращается мановением чьей-то высшей воли в абсолютно и неизменно чужих (причем не факт, что только метафорически, потому что в твоих глазах некогда родные люди выглядят порождениями Хаоса и Тьмы), ты теряешь свое выгрызенное зубами место в мире, теряешь друзей…

А после теряешь себя.

Просто так бывает.

Вежливое «Простите, я не курю» превращается в «Пачку синих, пожалуйста», прохладные ночи на одного и осипший голос — и не скажешь, от сигарет или постоянной неизлечимой простуды.

Прикуриваешь.

Затягиваешься.

Выдыхаешь.

Задыхаешься от жжения в легких и взрываешься нескончаемым кашлем.

Никотин из успокоительного превращается в необходимость.

Просто так бывает.

Три часа на сон, десять минут на прием пищи, остальное — прости, мое тело, но так надо. Ощущаешь себя живым товаром, тушкой на продажу, конвертиком героина под прессом.

Просто так бывает.

Ты остаешься полностью одна.

Надолго, если не навсегда.

Или навсегда.

Ты должна научиться с этим жить.

Так бывает, понимаешь?

Смирись.

========== I Am ==========

On top of the world you get nothing done,

На вершине мира ты ничего не можешь сделать

Talk is cold and burns like the sun,

Разговоры холодны и обжигают, как солнце

Can’t you see these skies are breaking?

Ты не можешь увидеть, что небеса розбиваются?

Coz on top of the world is where I’m from.

Потому что с вершины мира - вот откуда я

Placebo - I Am

Иногда жизнь подкладывает подлую такую подножку, заставляя тебя лететь лицом вниз, разбивая в кровь локти и колени, оставляя уродливые кровоподтеки на щеках и длинные царапины на уязвимой душе. Ты залечишь ссадины, ты скроешь их тональным кремом или пудрой, но те, другие, будут всегда сочиться кровью и распухать, если их почешешь.

Жизнь могла бы быть гораздо меньшей сукой, но, увы, она никак не собирается исправляться.

***

— Отнесите кто-нибудь главному документы, их нужно было еще до обеда сдать!

— Кто-нибудь видел мой степлер?

— Курьер уже принес необходимые материалы для суда?

Обычная офисная суматоха, обычные трудовые будни, и кто бы знал, насколько это бесит, когда тебе двадцать шесть, ты хочешь пить, развлекаться и быть счастливым, а приходится корчить из себя хорошего мальчика.

— Намджун-шши, вы закончили отчет?

— Да, сонбэ, я уже отправил его по почте.

Конечно же, откуда всем этим канцелярским крысам знать, что можно жить без накрахмаленных воротничков, осточертевших костюмов и вечного напряжения по поводу зарплаты. Откуда им понимать, что они сами выжигают свои мозги и любые зародыши интеллекта ненужной никому бюрократией?

Интеллектуальные выродки двадцать первого века.

Да на это можно такой микстейп запилить, что половина тусовки обзавидуется, а другая — обидится.

«Ты будешь сегодня? Вроде как Хончоль обещался, да и Бобби предупреждал, что хочет с тобой кое-что перетереть.»

— Спрашиваешь еще, хён, — парень фырчит и настороженно смотрит сквозь прозрачную стену его кабинета на офис. — Меня эти белые воротнички уже так задолбали, что порция хорошего мата не помешает.

«Приходи давай, а то еще начнешь деградировать.»

— Около десяти буду.

«Ловлю на слове.»

Дорогой телефон небрежно летит на стол, Намджун с обреченным видом снова закапывается в бумажки.

До окончания рабочего дня еще четыре с половиной часа.

***

Сон Донхи с самого детства разочаровалась в жизни. Позже, в юные годы, она думала о том, что никакое это не разочарование было, жизнь просто учила стойко выносить мелкие тычки своей дрянной сущности.

Годы шли, на проблемы эта сволочь не скупилась, на неожиданности тоже. Донхи с гордостью могла бы назвать себя любимчиком судьбы, потому что иного объяснения всему творящемуся вокруг нее пиздецу она не находила.

— Донхи, бери бутылку виски и дуй к четвертому столику. Там не задерживайся, хозяин не любит, чтобы ему мешали.

— Донхи, две «Кровавые Мери» и один «Виски-кола».

— Донхи, еще бутылку вискаря к хозяину, потом нужно глинтвейн сварить, тебя пока Мин подменит.

Потрепанные жизнью конверсы, кажется, держатся на одном честном слове, и множества пробежек по длинным лестницам клуба они точно не выдержат, поэтому девушка лавирует между толпами танцующих, пытаясь не попасть кому-то под ноги. Ничего, через минут сорок начнутся рэп-баттлы, и люди переместятся ближе к небольшой сцене.

Еще три часа, и она будет свободна.

***

Намджун сонно потирает красноватые от недосыпа глаза, входя в здание офиса. Выходные удались на славу, теперь будет, чем жить до очередной пятницы, да и хорошее настроение от встречи со старыми, еще школьными друзьями, никуда не делось.

Парень недоуменно смотрит на тонкую фигурку в фирменном желтом комбинезоне, которая усердно натирает до блеска прозрачные стены. Не то, чтобы он был уверен, но откуда-то он помнит эти ловкие движения… Одна из обычных подружек на ночь? Вроде бы, нет, вряд ли хоть одна из тех легкомысленно порхающих в клубах девушек работала хоть день уборщицей. Никого из школы или университета не напоминает… Так откуда это ощущение легкой узнаваемости?

Комбинезон перемещается от стен к полкам, почти каждому работнику, который проходит мимо него и здоровается, вежливо кланяется и иногда перебрасывается несколькими фразами. Намджун с похмельной улыбкой наблюдает за этим, пока идет к лифту. От настолько милой картины с самого утра настроение немного поднимается, и готовность работать целый день в обществе снулых рыб повышается с нуля где-то до отметки «Ну ладно, переживу».

А комбинезон вежливо кланяется и ему, убегая в каморку для уборщиков мимо лифта. Нет, вот же чудушко желтое.

***

Донхи устало натирает стены, возя тряпкой по стеклу. Ночная смена заканчивается минут через десять, а ей еще полки протирать, да и не хотелось бы светиться перед работниками, хотя некоторые и так уже её помнят. Черт возьми, да как же она устала — двое суток на ногах, потому что в выходные платят всегда больше, еще и за ночные смены, и всё это время бегать, что-то делать, выполнять приказы и пытаться не рухнуть от усталости прямо на пол.

Вот только телефон трезвонит надоедливо, начальство обещает оплатить внеурочные часы за доставку, и Донхи с грустью понимает, что поход в кроватку откладывается еще часов на шесть.

***

Намджун ругает себя всеми правдами и неправдами, когда протирает глаза в надежде избавиться от сонливости; наверное, всё же не стоило брать сверхурочный проект, но вот только он должен быть настолько интересным и перспективным, что потраченное время точно не пропадет зря.

На старых дедушкиных напольных часах почти четыре, и совсем скоро они начнут бесить своим веселым грохотом. До официального подъема на работу осталось еще два с половиной часа, и вот их как раз не хочется провести за работой.

И когда грозный репер-юрист (прости, Господи) наконец укладывается в кроватку, немного иссохшийся за ночь голодания желудок издает жалобное «бррр». Вслед за ним вдруг проснувшееся сердце требует лошадиную дозу кофеина, отстукивая полный гангам-стайл. Желудок в ответ на это стеснительно просит разбавить кофе молочком.

Намджун устало вздыхает. Вроде бы молоко развозят где-то около пяти, так что он еще и поесть успеет нормально, и перечитать проект еще раз…

А кофейку нужно много. Очень-очень много. Прости, желудок.

***

Донхи устало паркует служебный мотоцикл при въезде на уютную узкую улочку с двумя цепочками клонированных домиков вдоль дороги. По привычке нагружает сразу по блоку в каждую руку, возле каждого дома просто вытягивая пакеты и подтыкивая их рядом с дверью. Недружелюбно отзываются в некоторых домах собаки, когда тяжелые ворота чуть-чуть приоткрываются, некоторые хозяева и сами не спят, некоторые только возвращаются домой. Донхи нравятся такие тихие улочки и уютные домики, наверное, в них комфортно жить и нет никаких проблем с соседями.

Донхи очень скучает за тем, что когда-то и она жила в подобном милом местечке.

С ней приветливо здоровается тётушка из белого домика, обвитого зеленью, которая всегда встает очень рано, и уставшая после почти суток на ногах Донхи всё же находит силы приподнять уголки губ в ответ. Они перебрасываются милыми стандартными фразами, и после девушка идет к двухэтажному серому особняку. Ворота, как всегда, открываются с мозговыносящим скрипом, и Сон просто подпирает их камнем, чтобы после лишний раз не слышать эту пытку.

— Мне кажется, или ты меня сталкеришь, комбинезончик?

На балконе в одних спортивках стоит очень задолбавшийся жизнью человек, Донхи готова на это поспорить, потому что выражение лица «какое ж это всё дерьмо» она в зеркале видела не раз.

Задолбавшийся кажется смутно знакомым, но откуда, девочка вспомнить не может. Поэтому рассматривает парня без капли смущения во взгляде, но особых успехов так и не добивается.

А еще уши почему-то режет это тягучее «комбинезончик».

— Да ну, серьезно? Ты много где носишь желтый комбинезон?

В голове стреляет крохотное воспоминание о понедельнике, выделяющейся белой шевелюре и почему-то умиленной улыбке.

— Серьезно? Я должна каждый белый воротничок помнить?

Девушка громко фыркает, толкает камень, заставляя ворота снова отвратительно заскрипеть, и уходит к мотоциклу с гордо поднятой головой.

В спину ей слышно нарочито обиженное злюка.

Донхи совершенно нелогично чувствует себя довольной.

***

Намджун уныло пялится в зомбоящик, по которому крутят одну дешевую белиберду, и наконец останавливается на политических новостях, с отвращением на лице слушает о плохом мальчике-президенте Северной Кореи, о Трампе и прочей херне, в которой не разбирается ни он, ни телеведущие. Просто после душа хочется полежать себе комфортненько в одном полотенчике на диване, выпить холодного пивка и послушать краем уха что-то хорошее. Новости в это как-то не вписываются, но поржать хотя бы можно.

Унылость и серость жизни доканывает перспективного юриста своей повседневностью и ублюдочностью, и это выливается на листочек просто офигеннейшим микстейпом, который Намджун с гордостью фотографирует и отсылает Юнги. Хён ожиданий не оправдывает, отвечая коротким «да пожри ты уже и поспи, доблоёб», и Джун ожидаемо обижается, но пиццу заказывает.

— И сыра, сыра побольше.

— Хорошо, пицца будет у вас через сорок минут, — девочка на том конце прыскает смехом, и Намджун невольно тоже улыбается, представив это свое «сыыыыыра».

Зомбоящик всё еще вызывает унылость, но искать что-то в интернете или среди дисков тупо лень. Сорок минут тянутся долго, и когда наконец долгожданный звонок в дверь спокойно бренчит, парень веселым рывком открывает дверь.

И застывает недоуменным сурикатом, видя слишком знакомое лицо.

— Нет, я понимаю, что мы уже как хорошие знакомые и всё такое, но, может, хотя бы трусы оденешь?

Донхи смотрит совершенно пофигистично на медленно вникающего, о чем это она, Намджуна, а полотенчико в это время угрожающе сползает вниз.

— Ой.

— Дошло? — с дружелюбной улыбкой протягивает пиццу и блокнот, жестом требуя расписаться. Намджун только фыркает, показушно выгибаясь.

— Нравлюсь?

И только после оценивающего взгляда, ощупывающего, кажется, каждый миллиметр тела, понимает, что лучше бы просто всё подписал и отправил курьера домой.

— Не хочу показаться грубой, но твои симпатичные кубики сейчас очень стеснительно прячутся под пивным животом. А в остальном неплохо, правда, руки что-то дряблые слегка. Офисная работа? Лень после нее в спортзал заявиться?

— Да ну тебя, Шерлок гребанный, — парень обиженно выпячивает нижнюю губу, на что девушка только кривит рот в ухмылке. — Заходи, желтый комбинезончик, кормить пиццей буду, не чужие люди ведь теперь, после моего-то стриптиза.

— Если думаешь, что я откажусь, то ты слишком хорошего обо мне мнения. А трусы одень всё же, Ватсон, а то у меня психика хрупкая, а полотенчико твое сейчас упадет, — сбрасывает в коридоре потрепанную ветровку и почти разлезшиеся конверсы, с удовольствием слыша недовольное «Да ну бля!» впереди.

========== Breathe underwater ==========

It’s hard to reconcile

Трудно смирится с тем,

What I’ve become

Кем я стала:

With a wounded child

С раненым ребенком,

Hiding deep inside

Прячущимся глубоко внутри меня

Placebo - Breath Underwater

— Пиво с холодильника вытащи, комбинезончик! А я сейчас!

Донхи криво ухмыляется, смотря на то, как белобрысое чудо пытается прикрыть полотенчиком стратегически важные места, и аккуратно развязывает шнурки на конверсах. Легким привычным движением ставит их ровно, не замечая, что хозяйская обувь разбросана хаотично, после неуверенно осматривается по сторонам, и, видя сквозь незапертую дверь умывальник, идет туда. Долго мылит руки, тщательно промывая каждую фалангу и костяшки, после споласкивает их и вытирает о полотенце короткими изящными движениями.

— Твои руки можно фотографировать и продавать снимки в кинковые журналы, комбинезончик, — Намджун, переодевшийся в старые джинсы и выцветшую футболку, опирается на дверной косяк и внимательно рассматривает застывшую на месте девушку, которая, впрочем, в себя приходит довольно быстро.

— Если бы всё было так просто, я бы комбинезончиком не пахала.

Парень смеется и вполне добродушно переводит тему, хотя на дне зрачков еще осталось что-то… взрослое. Изучающе твердое и настороженное.

— Ты пиво не вытащила?

— Неа, сначала хотела руки помыть, а то я сегодня много где побывать успела, — девушка улыбается мрачно, показательно брезгливо встряхивая кистями рук. Намджун на это лишь хмыкает и жестом зовет за собой.

— Пойдем, чудушко скелетное, откармливать тебя буду.

— Эй, а пиво? — она корчит рожицу насупленного ребенка, и Ким не удерживается от того, чтобы потрепать её по волосам.

То, как она вжимается макушкой ему в ладонь всего на мгновение, почему-то выбивает из колеи.

— А пиво только совершеннолетним, — скалится, открывая холодильник, в котором из съестного только пиво, а относительно съестного еще сосиски завалялись.

— Мне двадцать два, — ухмыляется, разводит руки в стороны и наклоняет голову на бок, будто спрашивая «Ну, что теперь?». Намджун не разочаровывает.

— Светлое или темное?

— Темное.

— Ты уж прости, — Донхи торжественно вручают мгновенно запотевшие банки, а сам Намджун на несколько минут ставит пиццу в духовку, — но я б тебе больше восемнадцати не дал.

— Не знаю, обидеться ли мне или посчитать это за комплимент, — девушка удобнее перехватывает свою ужасно важную ношу и идет туда, где видела огромную плазму, то есть, в удобную холостяцкую гостиную.

— Ты там выбери фильмец какой, что ли, а то меня новости и политика уже задолбали, — с кухни слышен звон тарелок, а Донхи только аккуратно опускает пиво на относительно свободную часть стола, прежде переставив оттуда какие-то листочки.

— Знаешь, есть очень удобный лайфхак, — она брезгливо поднимает с дивана носок и с невозмутимым видом отбрасывает себе за спину, — если вещи убирать, то в квартире чисто. А если их еще и стирать, то они приятно пахнут.

— Как на человека, работающего уборщицей, ты слишком брезглива, — Намджун грохает тарелку с пиццей прямо на какие-то бумаги, и Донхи почему-то уверена, что это важные бумаги, но… Это ведь не её проблемы, так ведь?

— Знаешь, уборщицы — это самые брезгливые люди, потому что им каждый день приходится встречаться с человеческим двуличием и грязноплотностью, — девушка заученным жестом открывает банку с пивом, с наслаждением отпивает глоток и облизывает пену с верхней губы. В дисках она копается недолго, выуживая Звездный Путь, и с наслаждением разваливается на диване. — Ты даже не представляешь, сколько ухоженных внешне людей, которые осуждают других за случайно упавшую бумажку, мусорят возле своих рабочих мест и даже на них, потому что уверены, что убирать и держать свой стол в чистоте — не их забота. Тебе не приходилось соскребать всё разнообразие человеческих жидкостей, убирать блевотину или детскую неожиданность, так что да, я могу с уверенностью сказать, что я брезглива.

— Вот знаешь, два последних пункта ты могла бы пропустить, — Намджун укоризненно качает головой, но всё же со вкусом вгрызается в пиццу.

— Я тебе вообще далеко не всё рассказала, — девушка пока к еде не притрагивается, просто потягивает пиво и включает телевизор. Намджун почему-то вдруг перестает жевать и поворачивается к ней.

— Все виды биологических жидкостей? То есть?..

— То есть твои сотрудники никак не брезгуют трахаться за рабочим столом. И не только за своим, — парень делает лицо, будто его сейчас стошнит. — Вот-вот, а мне это однажды еще и увидеть пришлось.

— Да ну, чтобы эти накрахмаленные воротнички? — Ким наконец расправляется с первым куском и тянется за вторым. И правда, его послушали, сыыыыыыра много.

— А ты разве не накрахмаленный воротничок?

Намджуну нечего на это возразить.

Девушка рядом с удовольствием вслушивается в знакомое каждому трекеру «Космос. Последний рубеж…», когда парень ей вдруг протягивает левую — чистую — руку и наконец представляется:

— Намджун.

Она кривит рот в подобии улыбки, когда пожимает ему ладонь.

— Донхи.

Парень готов сейчас поспорить, что она точно такой же сумасшедший фанат Стартрека, как и он.

Потому что почти каждую фразу героев комбинезончик шепчет прежде, чем это сделают они.

***

— Донхи, четвертый столик надо убрать!

— Донхи, шефу за восьмой надо виски и четыре бокала!

— Донхи, почему пиво еще не привезли?

Девушка устало мечется между столиками, на автомате исполняя приказания. В голове шумит от громкой музыки, перед глазами темнеют пятна от усталости, а ноги заплетаются почти при каждом движении.

Спокойно. Вдох, выдох. Еще немного. Еще всего сорок минут, и она сможет отдохнуть. После, правда, снова работать, но и этому радоваться надо.

Конверсы трещат уже по всем швам, и девушка аккуратно снимает их и прячет под стойкой, лавируя между посетителями босиком. Несколько раз ей наступают на ноги, хорошо, что хоть не шпильками, но боль немного отрезвляет и помогает держаться дальше.

Тридцать две минуты.

Двадцать четыре.

Пятнадцать.

Двенадцать.

— Донхи, иди отдохни!

До чего она дошла. Отдых — и тот по приказу.

Зиппо щелкает в руке, пряный дым заполняет легкие и слегка освежает сознание. Босиком, правда, холодно стоять на земле в середине октября, но ничего, бывало и хуже, а это ничего, бодрит, заставляет не думать о том, что в последний раз он ела нормально дома у того блондинчика пергидрольного, и отдыхала тоже тогда.

С тех пор прошло четыре дня. Черт. Ей нужно что-то поесть, может, получится выканючить что-то неудавшееся у повара.

— Хей, мелкая, — хриплый голос за спиной заставляет напрячься и застыть, нервно выдыхая дым. — Ты меня чего игнорируешь?

***

Намджун откровенно задолбался.

К концу недели ему уже хочется выть и лезть на стены. Он даже начинает новый проект на работе, хотя старый всё еще висит незавершенным, но шеф всё равно его хвалит и обещает прибавку к зарплате (не то, чтобы Намджун верил, но если это и правда, то всё хорошо). Юнги на рассказ об этом только смеется и зовет к себе.

«Сегодня Зико обещался, говорил, что соскучился по твоей наглой тощей заднице.»

— Как на гомофоба, у него слишком много гейских шуточек, хён, тебе так не кажется?

«Я передам ему это.»

— Ой, хён, да ладно, сам приду.

«Восьмой столик, ты его помнишь.»

— Тот, который Джин-хён сломал, когда пытался стриптиз станцевать? Помню. Увидимся, хён.

«Надеюсь на это.»

Намджуна почему-то слишком колбасит с того, как бурчит Юнги.

В клубе ожидаемо шумно, пахнет потом и сладким дымом, а от световых эффектов очень хочется закрыть глаза и ослепнуть. Ким находит столик почти на ощупь, сразу же попадая в крепкие дружеские обнимашки. Джину на сегодня уже хватит, Мино, судя по всему, еще даже выбрать выпивку не успел, Ёнгук медленно цедит пиво и опасливо пожимает плечами, иначе было бы слишком палевно, что ему на самом деле хочется домой, в уютную кроватку. Намджун устало ложится головой на сложенные на столе руки и с удивлением замечает босые ступни среди множества других ног. Ступни приближаются к их столику, их владелица сноровисто расставляет выпивку и бокалы, а Ким даже не успевает выдать «Какого черта», как девушка исчезает.

— Ты на нее не очень засматривайся, — Юнги снисходительно треплет донсэна по макушке, — эта крошка тебе не по зубам, да и времени на интрижки у нее нет, кроме клуба у нее вроде еще работа есть.

— Три, — Намджун горько вздыхает, чешет затылок и отвечает на невысказанный вопрос. — У нее есть еще три работы. Я с ней просто часто пересекаюсь.

— Охренеть, — Мино даже отрывается от облизывания взглядом девицы в короткой юбке. — А спит когда?

— Не знаю, — Юнги фырчит в бокал, — мне её жаль, конечно, но пока она свою работу делает хорошо, вмешиваться не буду. Она взрослый человек, может сама понять, какая ей нагрузка подходит.

Намджун пытается выследить в толпе выжженную краской шевелюру, но не получается.

— У нее перерыв где-то в три будет, можешь попытаться тогда поймать, — Юнги шепчет это тихо, чтобы остальные не очень отвлекались от своего бурного обсуждения очередной важной хрени.

— Она обычно у служебного входа курит, иногда там же и засыпает, пока обратно не позовут.

Младший смотрит на него настороженно:

— И чего это вдруг ты свое мнение поменял?

Юнги молчит, наверное, минуты три. Приканчивает виски, машет рукой к бару, требуя добавки, и наконец отвечает.

— Она тебя зацепила, я же вижу. Не так, как все те девочки на один раз, а по-другому. Ты впервые так заинтересовался девушкой… со времен Бонли.

— Умеешь настроение испортить, хён, — Намджун проверяет карманы, находит зажигалку и сигареты, и всё это не смотря на старших. — Пойду покурю, что ли.

Пока он идет к черному входу, ему успевают оттоптать ноги, дважды двинуть локтем в печень, а какой-то ловкий парень почти успевает стащить кошелёк. Намджун выбирается наружу злой, как черт…

Она стоит, прислонившись к стене, всё так же босиком и ссутулившись, медные пряди в тусклом освещении от проезжающих машин выглядят почти черными, а она просто курит в одной рубашке, даже без куртки, щелкая серебристым потертым зиппо.

— Хей, мелкая, — сейчас почему-то больше хочется её укутать в свой пиджак, чем завязать разговор. Намджун вообще не понимает, что на него нашло и почему так зацепило.

Но зацепило ведь.

— Ты меня чего игнорируешь?

Выдыхает дым, наконец поворачивается к нему, и он с облегчением видит в усталых глазах тень узнавания.

— А ты попробуй бегать между столиками с кучей бухла, пытаясь при этом его еще и не уронить, — ухмыляется криво, но зажигалку протягивает. — Я тебя не видела тупо.

— Восьмой столик, — он легко прикуривает, с наслаждением затягивается и весело улыбается. — Там еще парень есть…

— Который однажды там же решил стриптиз станцевать? Помню, моя смена была.

— Лучше бы я этого не видел, — он бесстыдно смеется, вспоминая лицо Сокджина утром, когда все прекрасные воспоминания к нему вернулись.

— Харе ржать, классно же было, ну, — у нее подрагивает нижняя губа, и Намджун с облегчением видит, что она почти готова рассмеяться. Вот только не всё вечно.

— Донхи, перерыв закончился!

— Иду! — она привычным движением отправляет окурок в жестяную банку, кивает парню и скрывается в темноте клуба.

Намджун готов поклясться, что это была не последняя встреча.

========== Battle for the Sun ==========

I will battle for the sun

Я буду бороться за солнце,

‘Cause I have stared down the barrel of a gun

Потому что мне пришлось заглянуть в дуло пистолета

No fun you are a cheap and nasty fake

Ничего веселого, ведь ты дешевая и гадкая подделка

And I am the bones you couldn’t break

А я - это кости, которые ты не можешь сломать

Placebo — Battle for the Sun

— Нуна?

Донхи замирает на месте, отчетливо понимая, что звали её.

— Вот же пиздец.

Тихо, спокойно смешаться с толпой, притворяясь, что этого отчаянного «Нуна, постой!» она не слышит. Она не знает, к кому это обращено, ей неизвестен этот голос и его владелец.

Больше по этой улице Донхи не ходит.

***

— Это я тебе так понравился или ты в меня уже влюблена?

— Это больше нет идиотов, которые берут ночные смены дополнительно, — она недовольно фырчит, протягивая ему пиццу и блокнот, в котором Намджуну ставит размашистую подпись.

— У тебя еще клиенты есть или я последний? — подмигивает, хорошо понимая, что выглядит как идиот, и Донхи реагирует на это вполне ожидаемо:

— А ты еще со школьного возраста не вышел, что боишься один быть дома ночью?

— Туше, — признает, легко пожимает плечами и сопровождает это маслянистой ухмылочкой, на которую в клубах всегда девчонки велись. Эта же просто закатывает глаза.

— У меня еще работа.

— Жаль, а то один я с этой восхитительно ароматной пиццей с беконом и двойным сыром не справлюсь, — юрист завлекающе приоткрывает крышку коробки и с наслаждением вдыхает аромат. — Моя ж ты прееееелесть… Стой, ты куда?

Донхи стоит уже почти у ворот, и Намджуну приходится орать на всю улицу. Курьер же просто машет рукой на прощание.

— У тебя ужин, у меня работа. Чао!

Намджун смотрит восхищенно на тонкую фигурку, которая взбирается на старенький служебный мотоцикл.

Пиццу он всё же съедает сам. Целую.

***

Тэхён удручающе вздыхает и обводит взглядом двух амбалов, которые весьма угрожающе нависают над ним.

— Я же сказал, что верну деньги к концу недели.

Даже мысли о том, что ему предстоит быть избитым, не настолько сильны, чтобы стать лейтмотивом этого бесконечного дня. Он видел нуну, бедную прекрасную нуну, и всю его голову занимает она, а не долги, которые он уже почти отдал.

— Напоминание тебе не повредит, — амбалы злобно гыгыкают, и Тэхён снова вздыхает.

Кажется, нуна совсем не питается правильно, ведь её и так хрупкая фигурка стала еще тоньше. И обувь на ней почти в тряпки, мерзнет ведь, скорее всего…

Первый удар приходится в скулу, второй — в солнечное сплетение. Парень сгибается пополам, пытаясь вдохнуть, амбалы над его головой довольно ржут и заносят кулаки снова. Да когда же им надоест?

— Отвалите-ка от него нахуй, твари, — Тэхён удивленно замирает, потому что этот голос ему столько раз снился, он ведь далеко не неделю и даже не месяц искал его обладателя. — Быстро.

— Этому сопляку и так хватит, сестренка, — эти дебилы ржут, как гиены, но убираются из переулка быстро.

— Эй, Тэ, держись, а? — она аккуратно нажимает ему где-то в подреберье, и дышать становится легче. — Ты в порядке, малыш, да? Скажи же, что ты в порядке, хороший мой.

— Нуна, — он обплетает её руками и устраивается носом в яремной впадине. — Я так долго искал тебя, нуна…

— Не надо было, — она каменеет под его руками, но парень наваливается на нее еще сильнее, когда девушка пытается встать. — Отпусти меня, идиот. Сейчас же.

— Если сначала называешь хорошим, не меняй это после на идиота. Хорошим мне нравится быть больше.

Донхи устало вздыхает и потирает лоб ладонью. Если она еще хоть немного здесь посидит, то опоздает на работу. Но Тэхёна отпускать иррационально не хочется, он такой теплый, такой домашне-милый и, самое главное, свой… Она за этим так соскучилась, черт возьми.

— Нам нельзя видеться, понимаешь? Нам не надо…

— Если твои родители ебанутые на всю голову, не надо думать, что я такой же, — он встает, немного шатается, но крепко-крепко обнимает девушку. — Мне плевать, с кем ты и какие этому причины, потому что мне важна ты, и мой долг перед тобой из ряда невосполнимых… Я поддержу тебя, нуна. Позволь мне только это.

Донхи ловит себя на том, что согласилась, только когда пытается застегнуть заедающую молнию на комбинезоне. Тэхён провел её почти под дверь здания, вбил в телефон свой номер и заставил пообещать, что позвонит ему в субботу, потому что тогда он уже долг отдаст и не сможет подвергнуть нуну опасности.

Молния наконец поддается, перчатки слегка велики, но это ничего, а Донхи всё никак не может выбросить из головы глаза мальчишки. Больные, уставшие, но так восхитительно светящиеся надеждой.

Она скучала по нему. И больше не хочет.

***

— Ну согласись, я всё же неотразимый.

— Мне опять нужно напомнить о твоем пивном пузике? — Донхи привычно отдает пиццу и блокнот Намджуну, стягивает всё те же конверсы с ног и снова аккуратно ставит их посреди остальной разбросанной обуви. Намджун, опять открывший дверь в одном полотенчике, весело хмыкает и командует:

— Запрешь дверь на оба замка, помоешь руки и дуй на кухню, жди меня. Хоть шампуньку смою.

— Иди давай, — ставит пиццу на стол в кухне, руки моет там же, пытаясь не задаваться вопросом, почему сегодня она решила остаться…

И почему он ей это так просто позволил.

Тщательно натирает мылом руки, по привычке обходит каждую фалангу и подушечку, придырчиво вымывает кожу у ногтей, и наконец выключает воду. Щелкает кнопку чайника, невозмутимо насыпает кофе из открытой банки в чистую чашку и удивляется человеческой лени: Намджун просто открыл посудомойку и вытаскивал из нее посуду по мере необходимости, банки и пакеты с кофе и чаем лежат прямо на столе, так что её даже не упрекнуть в том, что шарит по шкафам.

Она бы и не стала.

— Ты же только кофе и питаешься, верно? — он сушит волосы полотенцем, пока стоит в дверном проеме, но девушка на это только снисходительно фыркает.

— Ты в курсе, что если кофе держать закрытым, то аромат не выветривается и он вкуснее? Чая это тоже касается.

— Ану цыц, у меня просто творческий подход к делу.

— Скажи, что тебе просто лень, и всё, что ты успеваешь сделать утром, это сыпнуть кофе в чашку? — она ехидно ухмыляется, пригубив напиток. — Кстати, дрянь та еще.

— Вот теперь дети борзые пошли, — с восхищением тянет Ким, оттесняя девушку к столу. — Садись и жди.

— Чего? Второго пришествия? — недовольно морщит нос, но слушается. Намджуну немного не по себе: Донхи хоть и делает различные выражения на своей моське, но глаза у нее всё равно усталые и пустые.

— Да нет, супа и тушеных овощей, утром приготовил, сейчас разогрею только. Не всё же мне пиццей питаться.

Она молчит добрые три минуты, и юрист за это время успевает всё разогреть, сделать кособокие бутерброды и расставить тарелки. Донхи наконец подает голос.

— Давай я хоть уберу здесь… тогда.

Гордая малышка, вы посмотрите только. Не хочет принимать помощь, а то, что это именно она, едва ли не на лбу у Намджуна написано.

— Ты сейчас будешь хорошей девочкой и съешь суп и овощи. После мы пойдем в гостиную, врубим пилотную серию TOSа и будем любоваться на ужасную графику, но зато прекрасную игру актеров и интересные сюжеты. Прикончим эту замечательную пиццу и пирог вместе с пивом, врубим следующие серии и будем смотреть, пока не уснем. Как тебе такой план?

Донхи молчит и послушно берет ложку. Пытается есть медленно, видимо, хорошо знает, что может быть с человеком, если он долго голодал и после обожрался. Гордая маленькая девочка, которая с какого-то хрена должна тащиться сквозь жизнь одна. Намджун бы предложил помощь — реальную помощь, в валюте, но тогда она его тупо пошлет и вообще исчезнет.

Она засыпает на середине первой серии.

Но уходит еще до того, как Намджун просыпается.

На кухне кофе и аккуратные бутерброды, под крышкой мягкий омлет. Ким только хмыкает на ровно порезанные куски хлеба, и расправляется с завтраком буквально за минуту.

Разобраться в поведении Донхи теперь не просто прихоть, а уже необходимость.

***

«Ты свободен?»

«Целиком и полностью»

«В нашем месте, через час»

***

Тэхён сидит на лавочке и держит в руках два стакана кофе. В кармане пачка старых добрых винстонов, на коленях пакет с пирожками. Донхи от этой идеалистической картины только ехидно хмыкает.

— Почему все стараются меня закормить?

— Потому что ты тощая, как скелет, нуна.

У него синяк на скуле, но долг уплачен, и всё теперь в порядке, ведь нуна рядом. Нуна с аппетитом вгрызается в пирожок, с удовольствием запивает его кофе и благодарно принимает винстон. Тэхён помнит те времена, когда она воротила нос от уличной еды, кофе пила только в маленьких фарфоровых чашечках, а к курению относилась почти так же, как и к пирожкам — с отвращением.

— Зачем ты меня искал?

— Попытаться тебя уговорить принять мое предложение и пожить, как часть моей семьи? — он предполагает, потому что действительно не знает, зачем. Просто нужно было. Просто без нуны плохо. Просто она нужна, и ей нужна поддержка.

Если он скажет это, рискует получить симметричный синяк на другой скуле.

— Знаешь ведь, что бесполезно, — не спрашивает, а утверждает. Тэхён согласно кивает.

— Ага.

— Я вернусь, — Тэ потрясенно оборачивается к ней, но девушка смотрит не на него, а просто в землю. Мимо проходит пожилая пара, с неодобрением косится на дымящуюся сигарету между хрупкими пальцами. — Просто не сейчас. Мне нужно время.

— То есть ты вернешься в колледж, — парень недоверчиво стучит пальцами по губам. Раньше нуна ударила бы его за это по запястью, сейчас смотрит пустым взглядом.

— Ага.

— И в группу.

— Ага.

— Когда?

А вот теперь она напрягается. Смотрит пустым взглядом, кусает себя за нижнюю губу.

— Через год. Полтора — максимум.

— Ты будешь со мной видеться? — этот вопрос трудный для обоих, но нуна честно задумывается над ним.

— Возможно… раз в две недели?

— И какао.

— Не обещаю, но посмотрим.

— Хорошо.

Она выбрасывает окурок в мусорку и вытягивает из пачки вторую. Прикуривает, затягивается, бросает пачку в карман.

— Ты так и не выбросила…

— Заткнись.

Зиппо занимает свое место в крохотном кармашке прямо напротив сердца.

Тэхён надеется, что нуна заметит деньги, свернутые в трубочку вместо трех сигарет, не сейчас.

А то еще отлупит чего доброго.

Донхи наконец встает со скамейки, неловко держит руки в карманах. Раньше она бы без сомнений обняла его на прощание, окутывая почти неощутимым ароматом лаванды и ванили, ткнулась мягкими губами в щеку и весело рассмеялась, видя румянец на щеках Тэ.

Сейчас она переминается с ноги на ногу и выдает непонятное:

— Ну, бывай, что ли.

И уходит.

Вместо смеха — боль и пустота. Вместо объятий — неловкий взмах рукой. Вместо лаванды — почти въевшийся под кожу аромат сигарет.

Они не виделись всего семь месяцев.

Тэхён даже не представляет, что случится за следующие полтора года.

========== Post Blue ==========

Bite the hand that feeds

Ударь кормящую тебя руку

Tap the vein that bleeds

Вынь затычку из кровоточащей вены

Down on my bended knees

Поставь меня на колени

I’d break the back of love for you

Ради тебя я бы сломала хребет любви

Placebo - Post Blue

— Какого нафиг хрена?!

— Нуна, конкретизируй.

Донхи бесится и курит вторую подряд, нервно щелкая зиппо. Маленькая дрянь на имя Тэхён даже не пытается скрыть самодовольство в голосе и просто корчит из себя идиота. Не знает он, чего она злится, ага, как же.

— В твоих же интересах сейчас подойти ко мне, и, обещаю, я всего лишь сломаю тебе один палец, — она говорит зло и быстро, так, как прежняя Донхи не сказала бы никогда в жизни. Ким удивленно вздыхает в трубку:

— Но за что?

— За унижение.

Мальчишка замирает, скорее всего, и даже не дышит. Девушка по привычке шарит в пачке, но ничего не находит и зло её сжимает.

— У тебя есть час, чтобы забрать деньги. Не успеешь — не увидишь меня больше никогда.

Кажется, Тэхён никогда еще так быстро не бегал.

***

— Добрый вечер, вообще-то, — Намджун непонимающе смотрит на Сон, которая даже не дает ему расписаться о получении, просто пихает в руки пирог и сразу же пытается уйти. Ключевое слово — пытается, потому что юрист не для того её почти неделю заманивал к себе, чтобы вот так вот просто упустить. — Ты чего такая бешеная, комбинезончик?

— А тебе, блин, какое дело? — огрызается, дергает рукой, но Намджун не для того столько времени в тренажерку ходит, чтобы отощавшему чудушку это так просто удалось. — Да бля, отпусти меня!

— Только после того, как ты мне всё расскажешь, — он просто затаскивает её в дом, снимает с ног обувь и ведет в ванную. — У тебя на сегодня больше заказов нет, смен на других работах — тоже, так что ты поступаешь полностью в мое распоряжение, — Донхи начинает яростно возражать, но Намджун просто перебивает поток отборной брани невероятно подлым методом — он ловко запихивает девушку под душ и включает холодную воду.

— Да ты совсем ебанулся! — Сон и так простуженно кашляет, и парень резко меняет температуру воды.

— Да уже давно, — легко отвечает, стаскивая с почему-то слишком перепуганной, кажется, почти не дышащей девушки шапку. — Я тебе тут оставлю полотенце, принесу одежду, а после мы поговорим. Как минимум о том, что нельзя материть людей, даже если очень хочется.

— Да пошел ты, — она зло фыркает и ерошит короткие волосы, которые и так с куцого хвостика всё время вылезали. Намджун выходит из ванной, и Донхи наконец облегченно вздыхает.

Хоть бы этот дурень белобрысый не понял, что она его испугалась чуть не до обморока.

Настраивает комфортную себе температуру, стаскивает с себя вещи — вот же придурок, у нее же теперь даже белье мокрое, ну блин, и наконец довольно опирается на стену, давая горячей воде распарить озябшее тело.

Горячую воду у нее отключили три месяца назад. Роскошные волосы до поясницы пришлось тогда же обкорнать.

И девушка не успевает заметить внимательный взгляд.

***

Кто-то режет руки в надежде, что это заметят и помогут, кто-то режет ноги с мыслью избавиться от боли, чтобы никто о ней не знал.

А кто-то режет под ребрами. И делает он это с желанием умереть.

Раньше Намджун готов был поклястся, что у Донхи есть шрамы. Просто, блин, это логично — у девушки не жизнь, а ад, и то, что она держится молодцом, несмотря на все невзгоды, только заставляет уважать её еще больше.

Но.

Сейчас Намджун хочет вырезать кусок своей памяти.

Шрамов много. Маленькие, может, даже не от особо глубоких ран, но их столько, что становится страшно, они покрывают почти всю кожу на боках и как минимум три пары настоящих ребер, парень не уверен, он же реально хотел только поставить одежду на стиральную машинку и уйти.

Шум воды в ванной затихает, и Ким пытается взять себя в руки.

Лишними эмоциями он ничего хорошего не сделает, а вот эту конкретную ситуацию оставит подумать на потом.

Радует, что новых ран хотя бы нет.

***

Донхи недоуменно смотрит на женскую одежду, даже на белье, однозначно новое, и пытается понять — это он над ней смеется? Но выбора нет, поэтому она одевается во вполне удобную толстовку и мягкие спортивные штаны. Белье оказывается абсолютно её размера, но девушкапытается не заострять на этом внимания, хотя полностью спокойный и одобрительный взгляд Намджуна почему-то её цепляет.

— Я так и думал, что ты с моей мамочкой примерно одинаковые. Ну, разве что у нее кроме скелета и кожи еще есть мышцы, — Донхи опять что-то бурчит на это, но парень даже не обращает внимания и просто кладет перед ней тарелку с горячим, только приготовленным супом. — Кстати, бельишко подошло?

— Угу, а что, тоже мамино? — Донхи понимает, что надо бы от еды отказаться, но, блин, этот суп так классно пахнет морепродуктами, а еще на плите что-то вкусно шипит в сковородке, а она нормально ела вообще не пойми когда.

— Нет, я просто подозревал, что тебя успокаивать надо будет, — от солонки он уворачивается, но вот ложка попадает прямо в центр лба. Пытается смотреть осуждающе, но всё же срывается на смешок. — Не играйся едой. И вообще, почему ты не ешь? Не любишь морепродукты?

Лицо у него обеспокоенное, но Донхи решает соврать; ей действительно неловко, что он её уже в который раз подкармливает.

— Да, аллергия.

— Врешь, — Намджун перестает корчить из себя мамочку и безапелляционно заявляет: — Пиццу с морепродуктами ты ела и не кривилась, так что не придумывай глупости, ложку в руки и жрать!

Ладно, Донхи его сейчас немного ненавидит.

***

— Совершенно не удивляюсь его поступку, — юрист пожимает плечами так естественно небрежно, что Донхи ему даже завидует. О том, что он незаметно выудил из нее информацию, девушка понимает только тогда, когда уже заканчивает рассказ. Рожа у парня напротив больно уж довольная, и ей невообразимо хочется воткнуть ему вилку между пальцами. — Я бы тоже за дорогого мне человека переломал позвоночник своей гордости и так поступил. Просто подумай, комбинезончик, ты бы сделала так же на его месте, а?

— Не знаю, — врет. Потому что да. Одно безоговорочное да.

Намджун это прекрасно понимает.

— Кстати, я что-то не въехал, — он подцепляет себе на тарелку еще кусок яблочного пирога и невозмутимо спрашивает, — а родители твои что?

— То есть? — боги, девочка, поучись эмоции контролировать. Ким почти что чувствует, как она подобралась рядом с ним, будто готова убегать.

— Ну, они же должны как-то реагировать на то, что ты себя гробишь, — на самом деле, он уже почти предугадывает реальную причину, но девочка только пожимает плечами.

— История длинная.

— Я никуда не спешу, — уверенно заверяет её, хотя и видит, что Донхи уже теряет терпение.

— А я вот спать хочу, — смотрит упрямо, и совсем не ждет кивка в сторону гостиной и беззаботной фразы: «Спокойной ночи».

Страх перед Намджуном всё еще не прошел.

***

— Понятное дело, её нет, — Намджун горько вздыхает при виде собранного дивана, полностью убранной гостиной и стопки одежды на диване. — Простудится же, дура, ноябрь на дворе, а шмотки точно не высохли. Блин… Хорошо хоть в белье мокром не пошла.

В кухне царит та же идеальная чистота, что и в гостиной, а на столе кастрюля. Намджун довольно вдыхает аромат тушеного мяса, любуется на идеально ровные (он бы так никогда не порезал) бутерброды и чашку с кофе. Зато, когда мужчина поднимает взгляд, то разрешает себе довольно ухмыльнуться.

Донхи устало вздыхает, с силой скребя щеткой по стеклу. Конечно же, когда работники делали ремонт, то даже и не думали, что потом кому-то придется оттирать краску с кристально прозрачных поверхностей. Надоедливо квакает какао, и девушка раздраженно вытаскивает из кармашка желтого комбинезона потрепанный жизнью телефон. И говорила же Тэхёну, что не стоит её во время смены беспокоить…

«Хорошая малышка»

Донхи зло сжимает зубы и просто представляет, как сейчас Намджун довольно лыбится и гнусно хихикает. Вот же скотина.

Глупостью было оставлять ему свой номер. Думала, может, понадобится человеку что, ведь она и так перед ним в долгу, а он…

Чтоб у него все волосы повыпадали!

***

Намджун стоит у лифта и умиляется с гневно покрасневшего личика комбинезончика.

Шалость удалась.

========== Special needs ==========

Remember me when you’re the one who’s silver screen

Помни обо мне, видя лишь себя в зеркале

Remember me when you’re the one you always dreamed

Помни обо мне, став той, кем всегда мечтала быть

Remember me when everyone’s noses start to bleed

Помни обо мне, когда у всех идет кровь носом

Remember me, special needs

Помни обо мне, об особых потребностях

Placebo - Special Needs

«Пицца и Звёздные войны?»

«Забудь этот номер и свали нахуй»

«Ну нельзя материться на старших, малышка»

«Бесишь»

Намджун умиленно смотрит на сообщение и устало откидывается в кресле. До конца рабочего дня еще долгие три часа, и он слегонька подзадолбался — новые проекты, новые никому не нужные поправки в законах, из-за которых нужно делать кучу дополнительной бумажной работы. И да, именно поэтому он с таким удовольствием достает Донхи, которая на ногах уже восемнадцать часов, а ей еще смену в клубе отработать нужно. И пусть комбинезончик огрызается, на самом деле она благодарна, что юрист помогает ей оставаться в трезвом сознании, пусть и необычным способом в виде раздражения.

«В пятницу у тебя?»

«И не мечтай, извращенец»

Намджун издает тихий смешок, вспоминая несколько интересных сообщений, которые он по ошибке отправил Донхи, а не своей старой подружке. Ну, как по ошибке… Он знал, что девушку это взбесит, и рука случааайно соскользнула…

«Тогда у меня»

«Я занята»

«Клуб?»

Донхи не отвечает, но Намджун и так знает: Юнги хоть смотрел заинтересованно и немножко обеспокоенно, но график выдал без любых вопросов. За это его Намджун и любит — за молчаливое понимание и обещание поддержки одним взглядом. Хороший он хён.

А с Донхи они стабильно уже три месяца видятся раз в неделю по накатанной схеме: ужин-фильм-уборка, причем последняя настолько тихо, что парень даже не просыпается. Гордая малышка. Не хочет принимать помощь просто так, всегда пытается отплатить в меру своих возможностей…

Намджун вообще удивляется самому себе, но задумываться надо всей той мутью, что сидит у него в голове, не собирается. Со временем всё и так само станет понятным, поэтому сейчас он просто будет плыть по течению, постепенно приручая упрямую девушку к себе.

***

— Это еще что за…

Донхи зло и с грохотом опускает металлический поднос прямо на столешницу и вливается в толпу, пытаясь пробраться к хозяину вишневой шевелюры. Подкрадывается незаметно и тянет несчастного аккуратное ухо.

— Какого блин хрена?!

— Нуна?!

Тэхён ошеломленно моргает, офигевше всматриваясь в лицо девушки, и та этому искреннему удивлению даже верит. Почти.

— Так ты не следил за мной? — подозрительно хмурится и привстает на цыпочки — Тэхён даже улавливает запах ментоловой дряни, которая дымом осела на коротких волосах после перекура.

— Нет, я здесь с другом просто. Нуна, а отпусти ухо, а? — Ким делает щенячьи глазки, и Донхи фыркает, закатывая глаза, но ухо отпускает. Правда, тут же лепит подзатыльник. — Э, а это за что?

Обиженное удивление младшего просто бесценно, и Донхи невольно приподнимает уголки губ в легкой улыбке, на которую Тэ отвечает незамедлительно, сияя маленьким солнышком в тусклом освещении клуба.

— У тебя какие-то проблемы, комбинезончик? — ленивый голос за спиной заставляет Донхи нервно содрогнуться и отвести взгляд, Тэхён же, наоборот, подозрительно смотрит на новоприбывшего. — Я Намджун, кстати.

— Тэхён.

— Тот самый? — Намджун смешно округляет глаза и объясняет, не обращая внимания на вроде бы совершенно случайные тычки локтем под ребра. — Она из-за тебя то бесится, то переживает. Но последнюю неделю только бесится. Тебе тоже нравится, как она упрямо дуется?

Тэхён невольно кивает и улыбается — новый знакомый хоть немного и настораживает, но есть в нем что-то… такое, что вызывает доверие. Донхи возмущенно смотрит на парней, но её окликает официант. Девушка устало вздыхает и вдруг хватает друга за затылок, наклоняя к себе.

— Не возвращайся домой очень поздно, здесь не особо хороший район. Понял меня?

— Ага, — Тэхён снова светится солнышком: нуна за него переживает, нуна о нем заботится, мир прекрасен, пони, бабочки и зайчики. — А ты как домой попадешь?

— Её я проведу, у нас всё равно традиционный пятничный ужин намечается, — Намджун довольно лыбится на убийственный взгляд Донхи, но девушка не успевает ничего ответить и просто уходит за барную стойку. Вся веселость с Тэхёна тут же слетает.

— Что тебе от нее надо? — он знает, что слабее Намджуна, но пару синяков и выбитых зубов обеспечить сможет при необходимости. Юрист коварно ухмыляется и сообщает:

— Заботиться и защищать.

— Она не разрешит, — Тэхён отрицательно машет головой, на что старший снисходительно отвечает:

— А я и не спрошу, — Намджун мягко улыбается, стоит увидеть недоуменное выражение лица собеседника. — Ты просто делаешь это слишком заметно и бережно. А на нее нужно надавить.

Тэхён задумчиво смотрит на старшего, пытаясь спросить как можно деликатнее, но получается только:

— Ты её?..

— Не знаю, — юрист выискивает тонкую фигурку в безликой толпе и оглаживает взглядом. — Скорее всего. Не знаю, правда. Но хочу что-то сделать с тем, из-за чего она такая измученная. Хочу это исправить.

Тэхён понимающе кивает и наконец улыбается старшему. Доверчиво, искренне.

Может, вместе они смогут ей помочь.

***

(Позже Намджун узнает, что Донхи ушла домой через черный ход)

***

— Будешь болеть за меня? — Намджун наваливается на барную стойку и строит щенячьи глазки. Донхи с отвращением на лице спихивает его прочь и совершенно незаинтересованно спрашивает (Намджун на это безразличие почти обижается):

— Ты о чем?

— Юнги-хён решил запилить сегодня реп-баттл.

— То есть много мужиков в золотых цепях будут трястись на сцене и материться о том, какая сейчас хреновая система? — Донхи без любых просьб ставит перед Намджуном пиво. Его любимое, чтоб вы понимали. Парень по-доброму улыбается на этот сморщенный в неприязни носик и весело отвечает:

— Типа того. Но у нас парни многие темы затрагивают, ты послушай. Меня так особенно.

— Ладно-ладно, иди отсюда и не мешай мне работать, — Донхи ловко сбивает шейкером какой-то воняющий коктейль и указывает кивком в угол зала, — там твоя компашка уже собралась.

— Я заберу тебя сегодня, хорошо? Провожу, куда скажешь, — юрист улыбается мягко и смотрит с чем-то неуловимым на дне зрачков. Донхи смотрит подозрительно, но кивает с неохотой.

— Ты же всё равно не отцепишься. А теперь вали отсюда.

Юнги с сомнением смотрит на довольную лыбу друга, но ничего не говорит.

И пусть. Намджуну сейчас еще выступать.

***

Да, Донхи не особый поклонник реп-баттлов. Да, ей не нравится всё это нытье о том, что раньше трава была зеленее, солнце светило ярче, а девки особо не выделывались.

Неожиданно у мелкого и вечно взьерошенного хозяина клуба тексты со смыслом и интересные. Донхи внимательно вслушивается в сиплый голос Юнги и улыбается ему уголками губ, когда мужчина застывает на сцене, выдохшись.

Неожиданно Намджуна ей нравится слушать. Нравится то, как он тянет гласные будто лениво-насмешливо, нравится смысл и посыл, и вообще к концу барменша понимает, что у него не просто текст… У него целая история.

И это захватывает, заставляя посмотреть на обычно раздолбая по-другому.

Это позволяет увидеть, что он действительно взрослее и опытнее её.

Донхи не смотрит на сцену, хотя чувствует прожигающий её лопатки взгляд.

***

— У меня смена закончилась, — Донхи возникает будто из ниоткуда, и немного прибалдевшие парни смотрят на нее с подозрительным интересом, только Юнги задумчиво улыбается девушке, получая в ответ кивок. Намджун подозрительно щурится, и барменша насмешливо поднимает бровь. — Что, я зря пришла?

— Не-не-не-не-не, стоять! — юрист подрывается со своего места, топчет Хосоку и Ёнгуку ноги, пока пробирается к выходу из-за столика, и тащит за собой пальто, которое проезжается парням по лицам. Юнги тихо ржет, не скрываясь, а остальные парни всё еще нифига не понимают. — Покурим перед уходом?

— Ладно.

— И всё? — показательно возмущается Намджун, натягивая пальто. — А похвалить?!

— Не заслужил, — Донхи фыркает насмешливо и, резко поворачиваясь на месте, идет к выходу. Парень, смешно путаясь в рукавах, спешит за ней, и Юнги уже ржет в открытую.

— Не понял, — лениво тянет Зико, — это что вообще было?

— О, тут всё просто, — Мин глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться, но смешки всё равно проскакивают. — Это — всего лишь начало глубокого пиздеца в виде влюбленного Ким Намджуна.

Хосок драматично бьется головой о стол, а Сокджин протягивает руку к бутылке виски.

— Дай сюда, Юнги-я, — хён шмыгает носом и доверительно сообщает: — Я на трезвую голову это не переварю.

Остальные парни согласно кивают и подталкивают стаканы к Юнги.

***

— Если жизнь — это сука, то судьба — это блядь.

Она закуривает зло и быстро, защелкивает неизменную и выученную до каждой царапины зиппо, и эта зажигалка настолько же не подходит к её образу потрепанной жизнью сволочи, насколько самому Намджуну — офисные костюмы.

На дне её взгляда кроется что-то такое откровенно воняющее суицидом, и парень совершенно не сомневается в том, что на тощем теле наверняка кроется еще не один шрам, кроме ребер.

— Чего ты вообще эту тему завела?

Притянуть Донхи за галстук к себе проще простого, прикурить сигарету — тоже, потому что в этом нет ничего такого, никакой интимности в жесте или еще какой-то подобной хрени…

Интимности нет, только Намджуна к этому тощему телу влечет.

— Ты сам на сцене читал. Эта жизнь не рождалась сукой, она выросла ею под хохот умирающих сердец, — девушка ломано дергается и обнажает в кривой ухмылке зубы. — Эти двое постоянно ходят в тандеме, не знал?

— Я не могу до конца понять, что в твоей голове творится, а ты у меня такие вещи спрашиваешь, — Ким хрипло хохочет, небрежным жестом подкидывая в ладони зиппо. — Ты с такими вопросами к Юнги-хёну иди, у него текстов на эту тему столько, что на них бы как минимум десять бойз-бэндов могло существовать до старости.

— Я учту, — забирает зажигалку обратно, и серебристый аксессуар настолько дисгармонирует с потрепанной ветровкой, что в который раз в голову приходит вопрос о его происхождении. — Пойдем?

— Да, сейчас.

Если бы она доверяла ему чуть больше, всё было бы гораздо проще.

Если бы она вообще ему доверяла.

========== Protege moi ==========

Время, когда ничего не было сделано…

Il nous reste toute une vie pour pleurer

Оно нам оставило целую жизнь для того, чтобы плакать…

Et maintenant nous sommes tout seuls

— Я же не курю, — Донхи удивленно округливает глаза и боязливо протягивает пальцы. — Как тебе вообще в голову такое пришло?

— Просто попробуй, — ласковая подбадривающая улыбка и легкое касание к запястью, будто перышком, — если не понравится — просто храни на память.

— Ну… ладно, — Донхи аккуратно закатывает рукава белоснежной рубашки и неуверенно прикуривает сигарету. Серебряная зиппо молнией щелкает в её пальцах, и это кажется верным и успокаивающим. Донхи подбрасывает зажигалку и ловит её кончиками пальцев, смеясь.

— Тебе идет, — в непослушные тяжелые кудри зарываются длинные пальцы. Донхи неуверенно улыбается и подставляет длинные волосы под нехитрую ласку.

— А мне неожиданно нравится. Ты же не против, если я оставлю её у себя?

— Я только за…

Донхи просыпается в холодном поту, невольно ерошит рукой короткие волосы, и, чертыхаясь, собирает их в куцый хвостик. Несколько прядей всё равно выбиваются из общей кучи и падают на глаза, заставляя её смешно фыркнуть.

— Что за хрень… — девушка устало трет глаза пальцами, сворачиваясь клубочком на неожиданно широком диване. У нее не такой. У нее…

— Вот и я хотел бы знать, — Намджун бесшумно садится рядом с ней и накрывает её голову своей большой ладонью. — Ты… неспокойно спала.

Если бы он сказал, что плакала, комбинезончик бы точно больше в его доме не показалась.

— Отвали.

Но не отодвигается. Намджун грустно улыбается и невесомо целует прядь волос, распуская хвостик.

Донхи крепко засыпает, убаюканная его руками, и не знает, что парень сидел рядом всю ночь и слушал её дыхание.

***

— Донхи, восьмой столик, прими заказ!

— Донхи, там надо убрать со сцены!

— Донхи, проветри випку!

— Донхи, всё в порядке?

Девушка осоловело моргает в попытке переключиться с работы на совершенно неожиданный вопрос и с удивлением смотрит на владельца клуба, который аккуратно придерживает её за локоть.

— Эммм… да? — она опасливо прячет дрожащую руку за спину. Юнги весело фыркает и улыбается уголками губ:

— Это ты меня спрашиваешь? — Донхи неуверенно выдавливает из себя улыбку, но мужчина резко меняет настрой разговора. — Если тебе плохо, ты не молчи, ладно? Мне не трудно дать тебе выходной… Особенно если учитывать, что ты никогда их не брала.

Донхи незаметно глубоко вдыхает и уверенно отвечает:

— Всё в порядке, Юнги-шши. Я вполне способна справляться с работой.

— Хорошо, иди тогда, — Донхи ощутимо расслабляется, юркой змейкой выскальзывая из сильной, но бережной хватки, не видя, как Юнги устало потирает переносицу и бормочет: — Я же совсем не об этом говорил…

***

«Слушай, Джун-а, я пытался, но она либо действительно меня не понимает…»

— Всё в порядке, хён. Другого “либо” здесь нет, — Намджун устало откидывается на спинку стула и потирает переносицу измученным жестом. — Я загляну сегодня и заберу её, хорошо?

«Да без проблем. Только это будет трудно»

— А кто сказал, что мне это не нравится? — Намджун хмыкает насмешливо и отключается.

Комбинезончик сегодня будет ооочень мило шипеть на него и злиться.

Прелесть.

***

Она узнает эти плечи сразу.

Знает, что когда их владелец обернется, то знакомая наглая самоуверенная ухмылка выбьет у нее из-под ног почву.

Что сердце будет молчать в истошной мучительной агонии от откровенно презрительно-насмешливого взгляда.

Так же, как и тогда. Как долгие два года назад, в уже не сладкие двадцать, после которых вся её жизнь пошла под откос.

Донхи нервно сглатывает, пятится прочь от самого худшего кошмара в своей жизни, пока он не явил ей свое лицо, но тот оборачивается и…

Донхи замирает в приступе паники, а этот ублюдок неминуемо приближается к ней, как тогда, не оставляя возможности выбора и побега.

Тогда это был переулок за корпусом колледжа, который заканчивался тупиком, наивная второкурсница в легком платье и улыбчивый сонбэ, который содрал с нее это платье, не опуская уголки губ.

Теперь это стена в коридоре, и, как назло — как тогда — вокруг никого нет, а ноги парализованы от страха, от накативших ощущений прошлого, от животного желания умереть, только бы больше не переживать такого унижения.

— Соскучилась?

Eeny, meeny, miny, moe,

Донхи закрывает глаза и в жесточайшем страхе просто застывает, когда лицо больного ублюдка приближается к ней.

Catch a tiger by the tое

Она не ощущает, кажется, ничего, когда крепкий кулак врезается в её скулу.

Eeny, meeny, miny, moe

Черт возьми, сбилась.

Eeny, meeny, miny, moe

— Какого хуя ты молчишь, сука?! — он брызжет слюной, покрывая хрупкое тело ударами, раздирает тонкую футболку и…

— Какого хуя ты творишь, Рейн? — Юнги смотрит с ненавистью, пока он и еще двое охранников держат мужчину в захвате. Тот скабрезно ухмыляется и лениво тянет, смотря безумными глазами:

— Да ладно тебе, Шуга, это всего лишь гребаная официантка, мне её валить не впервой…

И захлебывается кашлем, когда владелец клуба заезжает ему кулаком в солнечное сплетение.

— Парни, отведите его пока в мой кабинет и вызовите полицию, — Юнги еще раз со вкусом бьет Рейна в челюсть и просто забывает о нем, стоит приблизиться к Донхи. Мелко дрожащей совсем еще девочке, которую не держат ноги и она сползает вниз, истошно шепча под нос глупую детскую считалочку. Юнги несколькими вздохами успокаивается и пытается прогнать тревогу с лица.

— Донхи-шши, — если бы его услышали парни, то офигели, потому что настолько ласковым голос у вечно строгого и колюче-прохладного Юнги еще никогда не был. Мужчина осторожно садится на корточки и аккуратно, безумно медленно протягивает руку. Донхи испуганно пытается вжаться в стену. — Донхи, всё уже в порядке. Тебя никто не тронет, честно, этого ни я не позволю, ни наши парни, а ты же знаешь, что мы за своих горой, правда? Донхи, давай я помогу тебе встать? Позволишь?

Девушка начинает моргать, и взгляд с остекленевшего начинает проясняться. Официантка тупо смотрит на протянутую ладонь, с изумлением вслушивается в нежный и приятный голос, такой знакомо шершавый и сиплый, и почему-то решается принять предложенную помощь.

Впервые за два года…

Юнги с облегчением вздыхает и помогает девушке встать, после просто дает ей возможность опереться на него и так заводит в свой кабинет, не прекращая ворковать, что всё хорошо, что никаких проблем, что сейчас её будут отпаивать вкусным чаем…

В чай владелец клуба подло наливает ром, и Донхи закашливается после первого же глотка. Юнги смотрит внимательно на девушку и пытается улыбнуться без напряжения.

— С возвращением.

Донхи несколько секунд неосмысленно смотрит на чашку в своих руках, после хмыкает и отпивает с нее.

Юнги всё равно видит, что она дрожит, поэтому вытягивает из шкафа плед и медленно протягивает его официантке.

Донхи отмечает тактичность и медленно кивает, принимая такую нужную сейчас вещь. Юнги указывает на дверь пальцем и предупреждает:

— Я сейчас уйду ненадолго, минуток максимум на двадцать, но ты не бойся, парни стоят у двери и дежурят. Если что, не бойся к ним обращаться, хорошо?

Донхи несколько секунд думает, но нерешительно кивает, делая еще глоток. Юнги ласково ерошит волосы на макушке девочки и уходит, оставляя ту в замешательстве.

Этот жест её немножко успокоил.

***

— Хён! — Намджун привычно лезет обниматься, сияет счастьем человека, который выбрался из рутины серых будней, и быстро вертит головой в поиске приметной короткостриженной макушки. — А где моя прелесть прячется?

— Намджуна, — хён хмурится и обеими руками сжимает плечи младшего. — Пообещай мне, что не сделаешь глупостей.

Намджун резко теряет всё веселье.

***

Донхи грустно смотрит в почти пустую чашку. Чай был хорошим, вкусным, но закончился быстро. Можно, конечно, попросить охранников проводить её до кухни, но парни слишком серьезно приняли приказ Юнги, и теперь каждые несколько минут дверь приоткрывалась на несколько сантиметров, ребята убеждались, что всё в порядке, и дверь закрывалась. Донхи это даже немного заставило улыбнуться.

Она пыталась отвлечься, как могла.

Сначала считала бутылки с алкоголем в личном баре своего начальства.

Потом только с ликером.

После — с вином.

Когда она переходит к «переписи населения» виски, дверь резко открывается, в нее влетает Намджун и, недолго думая, заключает Донхи в крепкие, до боли в ребрах, объятия.

— Я убью этого ублюдка, — он тяжело дышит, в голосе слышны рычащие нотки, и Донхи от этого почему-то успокаивается, разрешает юристу зарыться лицом в её волосы и даже терпит боль от сильной хватки.

— Лучше сделай мне еще чая.

— Ты серьезно? — он наконец отстраняется, но руки от её плеч не отнимает. — Всё, о чем ты думаешь сейчас — это чай?!

— А что мне, плакать? — Донхи нарочито насмешливо фыркает и протягивает мужчине чашку. — Серьезно, он очень вкусный и согревающий.

— Естественно, я же в него полбутылки рома влил, — владелец появляется, как и всегда, бесшумно, и сам забирает кружку. — Я приготовлю.

Донхи неуверенно кивает и, несколько секунд помявшись, решается.

— Спасибо.

Юнги кивает в ответ и отвлекается на чайник.

— Но я хотел бы знать, что он хотел сказать под «не впервой».

И тут же жалеет о своих словах.

Донхи бледнеет прямо на глазах и держится в сидячем положении только потому, что Намджун так и не опускает руки, всматриваясь в её лицо.

— Я не хочу этого вспоминать, хорошо? — она выдавливает это через силу и снова начинает дрожать. Отодвигается от Намджуна, насколько может, скидывает с себя его руки и плотно запахивает плед. Юрист смотрит на нее внимательно и больше не пытается приблизиться.

Кажется, теперь он начинает понимать причину шрамов на её ребрах.

— Послушай, — Юнги осторожно ставит чай на столик рядом с Донхи, и она благодарно смотрит ему в глаза, — я хочу посадить этого ублюдка за решетку, но мне нужны для этого весомые доказательства.

Донхи жмурится и выдавливает из себя через силу:

— Я принесу результаты осмотра у врача за тот случай, но не знаю, будут ли они иметь вес в суде — это было два года назад.

Донхи боится поднимать взгляд. Донхи знает, что думают в таких случаях обычно: сама виновата, нечего было в юбке ходить, вот мужик и не выдержал…

Вот только две мужские ладони накрывают её предплечье, в обоих взглядах — сочувствие и непонятная решимость, и Донхи не чувствует отвращения от них.

— Я переведу тебя в бармены, — Юнги улыбается ободряюще и толкает Намджуна локтем. — Возле стойки всегда стоит охрана, а я её набирал из наших общих с Намджунни друзей, поэтому бояться нечего. Хорошо?

Донхи несмело улыбается и кивает.

Кажется, в этом случае отвращение к себе чувствует только она сама.

***

Намджун выключает в гостиной свет, тихо поправляет на спящей девушке одеяло и несколько минут просто стоит, всматриваясь в расслабленное девичье лицо.

Теперь понятно, почему она не любит касания других людей. Почему всегда футболки с длинными рукавами и расстояние при разговоре. Почему настороженные взгляды и непроизвольная дрожь, стоит ему случайно зайти в ванную, пока она принимает душ или переодевается. Тем не менее… Юнги она сегодня разрешила только потрепать её по макушке. Самому Намджуну — обнять и даже осмотреть потом уродливые синяки, потому что от врачей девушка отказалась наотрез.

Намджун садится на пол рядом с диваном в готовности не спать всю ночь.

И оказывается прав, потому что всего через несколько часов Донхи просыпается от своего же крика и ищет помощи в его объятиях.

Намджун рад доверию, но понимает, что лучше бы у нее никогда не было именно этой причины искать защиты.

Когда под утро Донхи, засыпая, шепчет protégé moi, Намджун понимает, что все силы положит на то, чтобы ей никогда больше не приходилось просить его об этом.

========== Bright Lights ==========

Now I’m trying to break free,

Теперь я пытаюсь вырваться на свободу

In a state of empathy.

В состоянии эмпатии

Find the true and enemy,

Найти правду и врагов

Eradicate that prison

Вырвать с корнем эту тюрьму

Placebo - Bright Lights

Донхи нервно щелкает крышкой неизменного зиппо, опершись спиной о стену и запрокинув голову вверх. За городским смогом звездное небо, конечно же, не видно, но если присмотреться, изредка можно заметить редкие проблески. Рядом с девушкой противно скрипит дверь, и рядом, но на расстоянии протянутой руки так же прислоняется к стене Юнги.

— Устала?

Донхи неопределенно пожимает плечами и протягивает непочатую пачку сигарет шефу. Мин заученным движением отрывает пленку и фольгу, выстреливает сигарету и возвращает пачку владелице.

— Это ты сегодня типа вообще не курила?

— Это типа вторая, — Донхи фыркает насмешливо и ведет головой на бок, будто кошка. Шеф качает головой, затягиваясь:

— Совсем себя не бережешь.

— Сказал человек, докуривая эту гадость.

— Не ерничай мне тут.

Они тихо смеются, и Юнги, возвращаясь обратно в клуб, уже привычно треплет Сон по макушке.

— Намджун сегодня не смог прийти, завал на работе, так что не обижайся на него сильно, лады? Я знаю, что он тебе обещал выходные вместе.

Донхи от удивления роняет сигарету на покоцанный жизнью асфальт.

— С какого вообще хрена ты решил, что я на него обижаюсь?!

Но Юнги уже скрылся за спасительной дверью.

— Выходные вместе, херня какая…

Донхи прячет руки в карманы и, сгорбившись, бредет домой. Она и правда не обижена на Намджуна, честно. Она за него переживает.

Признаться себе в этом ой как нелегко.

***

— Комбинезончик! — Намджун сдавливает Донхи в своих медвежьих объятиях, и девушка протестующе хрипит, недовольно стуча кулаком по его груди. Весьма крепкой, стоит признать. Юрист наконец решается сжалиться и отпускает откашливающуюся еще добрые две минуты девушку. — Ты давно еще и курьером суши подрабатываешь?

— Открою тебе большую тайну, — Донхи бесцеремонно вытягивает из заказа Джуна бутылку колы и выпивает половину, — это тот же ресторанчик, что и пицца.

— Правда, что ли? — гроза всего отдела в их фирме Ким Намджун растерянно чешет затылок, после примятую подушкой щеку и наконец вспоминает заспанным мозгом, о чем он хотел спросить. — Я у тебя последний сегодня?

Донхи молча кивает, уже привычно разуваясь без приглашения, и Намджун невольно умиляется: процесс воспитания-приручения продвигается вполне так неплохо. Сон тем временем цепляет куртку на вешалку, и Джун успевает заметить, что она для зимы слишком холодная. Комбинезончик тем временем находит свои тапочки (вообще-то, они были мамы Намджуна, но та уже с полгода в эту квартиру ни ногой), отбирает у парня пакет с жратвой и направляется в сторону кухни.

— Кстати, красавчик, — слышен щелчок электрического чайника, — у тебя полотенчико упало.

Намджун чувствует себя до невозможного глупо.

***

— Послушай, мы знакомы уже хороших полгода, поэтому не сердись на меня сильно, ладно?

Они сидят в гостиной, вывалив ноги на журнальный столик под мерное гудение вытяжки — лень идти курить на кухню. На полу куча упаковок от еды, на экране телевизора вот совсем некстати поет Золушка, а Намджуну, по большому мнению Донхи, захотелось похерить весь вечер.

— Мне уже не хочется слушать дальше, — она нервно щелкает крышечкой зиппо и подозрительно смотрит на мгновенно подобравшегося парня. Будто готовится хватать и держать.

— Ты разрешишь тебе помочь? — Намджун смотрит серьезно, будто еще и пытается высмотреть все движения мимических мышц, и Донхи как можно пренебрежительнее фыркает.

— Ты и так помогаешь, — нехотя признает; щелканье крышки всё чаще, — хоть я столько раз просила не лезть в мои дела.

— То есть Да отъебись ты было вежливой просьбой? — парень насмешливо поднимает бровь, получая в ответ наглую ухмылку и кивок. — Стерва ты.

— Сам решил со мной связаться, так что не жалуйся, — она наконец прикуривает, и Намджуну дико хочется наклониться к ней, выбросить из этих чертовых тонких губ сигарету и накрыть их своими.

Его впервые в жизни преследует желание быть нежным.

— Я и не жалуюсь, — под лукавым взглядом осекается и исправляется. — Почти. Но вообще, дело не в этом…

— Не надо, блондинчик, — она мягко касается его запястья своим, и это впервые, когда её касание вот такое — легкое, ласково-успокоительное. — Мне не нужна помощь.

— И всё же, — он вытягивает из кармана халата конверт и подталкивает к ней, — я хочу тебе помочь.

Через несколько мгновений хлопает дверь.

На заказе пиццы Намджуну говорят, что у них не работает никто с именем Донхи.

***

— Тэхён!

Парень растерянно оборачивается, не дойдя каких-то двадцать метров до своего колледжа, и тут же попадает в крепкую хватку. Намджун смотрит обеспокоенно, задыхается в попытке что-то сказать, и младший спешно протягивает ему бутылку с водой.

— Донхи… Она… Она со мной уже два месяца не связывалась. Ни на доставке не могу найти, ни на работе своей, еще и Юнги-хён сучится, не выдает её график…

— Не надо было мою ошибку повторять, — Тэхён поддерживает старшего за локоть и дает время отдышаться. — Она так бесилась, ты бы видел, даже похуже, чем тогда со мной.

— Она ж мне даже извиниться не дала, — почти оскорбленно тянет юрист и надувает губы, как ребёнок.

— Она со мной почти добрых полтора года не связывалась, а ты говоришь о жалких двух месяцах, — Тэхён умело уворачивается от истинно хёнского подзатыльника и улыбается. — Я попытаюсь снова с ней поговорить о тебе, может, она наконец смилостивится.

— То есть, ты уже пытался за меня просить? — Намджун смотрит не то что удивленно — ошарашенно, но в ответ получает только солнечную улыбку.

— Конечно, ты же её друг. У нее не так много хороших друзей, чтобы долго обижаться на такое.

Сияющий младший уходит на лекцию, а Намджун с умиленной улыбкой смотрит парню вслед.

Вечером Тэхёну привозят самую большую пиццу, какую только смогли сделать.

***

Пицца и Звёздные войны?

Намджун недоуменно смотрит на незнакомый номер, смаргивает усталость — он снова начал еще один выгодный проект — и наконец тихо офигевает.

Помнится, на эту фразу я должен ответить что-то в стиле «А не пошел бы ты нахуй?»

Не будь вредной сучкой

Намджун смеется, обращая на себя внимание сотрудников, и наконец с облегчением выдыхает. Он не знает, что и как ей сказал Тэхён, но черт возьми, главное результат — и Донхи пишет ему первой. Наверное, раньше такого не случалось.

Если я закажу пиццу, её привезешь ты, или «у нас не работает никто с таким именем»?

После этого Намджуну приходится ждать ответ хороших полчаса. То ли Сон занята, то ли решается, стоит ли открывать карты…

Просто закажи

— Юхууу!

Намджун крутится в кресле под обеспокоенными взглядами коллег (помешался, что ли?) и рассыпает вокруг листы чернового варианта контракта.

Телефон пиликает снова, заставляя его замереть с так и вытянутыми руками вверх в слегонька дебильноватом положении. Намджун осторожно опускает их и с опаской жмет на мигающий значок сообщения.

И никогда больше не вспоминай об этом случае. Повторить тоже не пытайся.

Намджун горько ухмыляется, растерянно ерошит волосы, испортив идеальную укладку, и со вздохом опускает голову на стол.

Вредная девочка не хочет разрешить ей помочь. Закрыла себя в крепкой тюрьме из своих же решений, не дает другим почувствовать её боль и помочь, только упрямо карабкается вверх, к своей свободе…

Не понимая, увы, что препятствует ей больше всего она сама.

========== The Bitter End ==========

Every step we take that’s synchronized

Каждый наш шаг - нога в ногу

Every broken bone

И каждая сломанная кость

Reminds me of the second time

Напоминает мне о том, как во второй раз

That I followed you home

Я провожал тебя домой

- Ты знаешь французский?

- Угу, - роется в холодильнике, абсолютно не смущаясь наличия хозяина оного рядом, - вполне даже неплохо, а что?

- Да так, фигня подумалась.

Намджун вовсе не хочет признаваться, что из головы всё так же не выходит это проклятое Protégé moi. Потому что он ценит её доверие и ни в коем случае не может его предать – да хотя бы и вопросами о том, как, почему и откуда взялся тот ублюдок.

- А еще что-то скажи, а, - и улыбается своей любимой хитрожопой, но Донхи не успевает её увидеть – отвернулась, чтобы помешать суп. Намджун честно пытается забыть те единственные минуты её уязвимости, когда, несмотря ни на что, внутри тлело желание – укутать своим теплом, защитить одним только своим присутствием, зарыться пальцами в немножко отросший ёжик растрепанных волос, накрыть опухшие от слёз веки губами…

- Sommes nous les jouets du destin, - тихонько, будто только пытается вспомнить слова, принимается напевать себе под нос, - souviens toi des moments divins planants, eclates au matin et maintenant nous sommes tout seuls*… А дальше не припомню.

А больше и не надо, думает Намджун, которому мозг закоротило от одного только произношения и того, как тонкие губы изгибаются, произнося эти душевыносящие звуки (ну именно Намджунову душу они вынули в одно мгновение). Хорошо, что комбинезончик деловито копается в шкафу – голодный взгляд её бы не просто напугал до смерти с таким-то прошлым, он бы её убил.

Её убило бы это желание почувствовать под губами соленую кожу, проследить изгиб шеи, вычертить впадинку ключицы, за которую Джун готов душу продать – настолько редко ему удается её увидеть.

- У тебя хорошее произношение, даже странно – я вечно думал, что ты даже школу окончить не успела.

Закрывается. По ней это даже видно: замирает на мгновение, а после него – мышцы напряжены, в глазах – сталь и прохлада, но Намджун делает вид, что не замечает этого, и вскоре Донхи расслабляется.

Но делает дистанцию между ними немного ощутимее.

Чёрт.

***

- В пятницу придешь? – Сокджин, как всегда – хён, и это у него скрыть не получится даже сквозь все его свитерочки-улыбочки-кружевные манжетики. Как бы хён не корчил из себя милашку, внутри он просто ух, и Намджун всегда им восхищался даже больше, чем Юнги (а Юнги-хён – это ж… это ж эталон!).

Так что смотрит Джин ласково-пронзительно, улыбочка у него участливо-намекающая, а за руку хён хватает крепко, другой рукой держит за подбородок так, чтобы глаза видеть, и Намджун нервно сглатывает – Сокджин хочет не просто поговорить, нет. Он желает душу вынуть, рассмотреть всё под микроскопом, сложить и запихнуть обратно – и у него есть на это право.

Пугает то, что душу он вынимать собирается не Намджуну.

- Я беспокоюсь за тебя, Намджунни, - мягко-заботливо, но искренне, как и металл в последующих словах. – В тебя я верю полностью, но вот в ту девушку – не могу никак. Ты же до сих пор о ней ничего не смог узнать.

Намджун согласно хмыкает, потому что да, не смог, потому что никто из знакомых ищеек/прокуроров/полицейских (нужное подчеркнуть) не сумел ничего откопать. Но, тем не менее, руки старшего отодвигает от себя, подбородок, однако, не опуская – смотрит с тем же металлом, с той же яростной хваткой, которая принесла ему карьерный рост.

- Хён, мне уже не двадцать, если ты вдруг забыл. Я благодарен тебе за заботу, но в этот раз предпочту обойтись со всем своими силами. Кроме того, если ты узнаешь комбинезончик получше, то и сам полюбишь её: тебе всегда нравились ёршистые, забитые жизнью дети – такие, какими были я, Хосок-а и Юнги-хён, - улыбается с намеком, потому что бэкграунд у них сложный, трудный, и Сокджину пять лет назад пришлось хорошенько изгваздаться в дерьме, чтобы вытянуть троих донсэнов из полного абсолютного дна. Сейчас Намджун задумывается о том, что ему бы девушку хорошую найти – как никак, тридцатник хёну скоро, а он всё пытается их проблемы разруливать.

Тем не менее, Донхи так и не поняла, что любезно принявший её после встречи с Рейном врач был не обычным доктором. Да, Юнги тогда почти силой её отволок в больницу, но они с Джином ни словом, ни взглядом не выдали своего знакомства, общаясь в чисто деловом плане.

Намджун, конечно, понимает, что хён хочет ему рассказать, аккуратно подталкивая – шрамы он при осмотре точно заметил, выводы об их происхождении сделал и теперь беспокоится, но… Да, всегда это чёртово «но»: он хочет услышать о каждом сам. От Донхи. Хочет, чтобы она сидела рядышком, без любого страха обнажая кожу и рассказывая, что, как и зачем, а потом просто отпустила бы все переживания и разрыдалась на его плече.

Ага, размечтался.

- Хён, я приду в пятницу, - Сокджин мрачновато кивает, потому что он хороший друг и уважает чужие решения, - но если она согласится пойти со мной, то прошу тебя быть осторожным, ладно?

Он и правда хороший друг.

Онсоглашается.

***

- Ты предлагаешь мне продать доверие нуны за еду? – Тэхён скептично поднимает бровь, но в предложенный бургер вгрызается сразу же. Намджун только хмыкает насмешливо (как же, рядом с этим пацаном он вечно корчит из себя взрослого) и уточняет:

- Я прошу тебя рассказать мне то, что может мне помочь понять её. Серьезно, я не могу понять абсолютно ни-че-го, потому что если сначала думал: «Чёрт, а вдруг родители больные, или она осталась сиротой, поэтому нужны деньги и четыре работы». Но, Тэхён-а, - мужчина доверительно протягивает студенту папку, - они живы и в порядке, хотя это и единственное, что я сумел найти.

Тэхён молча смотрит на фотографию трёхлетней давности, где Донхи – такая, какой он всегда её знал – улыбается, обнимая немолодых уже родителей. Проводит кончиком указательного пальца по длинным локонам, причудливо накрученным, вспоминает, как она просила посоветовать ей одежду для семейной фотографии, как доверчиво льнула в объятия, разрешая закрепить сзади на шее тонкую хитросплетенную цепочку.

- Прости, хён, - он закрывает папку, сам заталкивает её в Намджунов рюкзак между других, а сам хмурится, мрачнеет всё больше и больше с каждой секундой, - но я не могу сказать тебе абсолютно ничего. Она расскажет сама, сейчас или позже, или если её что-то напугает или смутит, но я – я не могу сделать этого.

- Понимаю. Но бургеры ешь, не стесняйся, их еще штук шесть есть.

Тэхён смешно морщит нос, но разрешает растрепать его выкрашенные в вишнёвый волосы.

***

«Что-то напугает или смутит». Намджун никак не может выбросить эту фразу из головы, всё же есть в ней что-то зловещее, что-то настолько темное, что хочется сгрести девушку в охапку и не выпускать из рук и своего дома, хочется уложить её в кровать, сорвать никому не нужные тряпки, проследить кончиками пальцев изгиб этих чёртовых ключиц и…

Намджун бьет себя папкой по голове: безопасность Донхи превыше всего. Тем не менее, до встречи с Джин-хёном и остальными осталось два дня, а он всю эту неделю только и делал, что мыкался по городу по работе, сумев выделить время только на разговор с Тэхёном. С Донхи и вовсе не было возможности сконтачиться: на все сообщения она отвечала поздно ночью и не совсем понятно, так что Намджун решил отстать и дать бедняге выспаться. Хоть немножко.

- Принесите счёт, пожалуйста, - юрист ловит юркую и веселую официанточку, заранее готовя ей чаевые отдельно от суммы заказа – после знакомства с Донхи он начал понимать, насколько тяжело трудиться на такой работе, так что и чаевые он пытается оставлять побольше, ему ведь не трудно с большой заработной платой, а студентка точно найдет куда эти деньги пристроить. Тем временем смешливая девчонка вприпрыжку возвращается назад, протягивает еще теплый чек и, заметив что-то за его спиной, шокировано ахает:

- Ой, мама, нужно вызвать полицию! Бедную девочку сейчас убьют!

Намджун взволнованно оборачивается, встает со стула…

И несется через дорогу, не обращая внимания на автомобили и крики водителей, совсем ни на что.

Потому что Донхи молча стоит, будто каменный утёс, пока пожилой мужчина отвешивает ей сильные пощечины, удерживая свободной рукой. Донхи молчит, только голова мотыляется от приложенной силы, и тело при каждом ударе содрогается от боли.

Боже, да она даже не плачет.

Намджунов кулак врезается аккурат в висок не ожидавшего подобного мужчины, он одним движением закрывает девушку собой и хватает нападающего за ворот пиджака.

- Я не знаю, чего ты хотел от моей принцессы, но если увижу еще раз, еще хоть один разочек тебя ближе к ней, чем на десять метров – тебе конец, аджосси.

Где-то за углом воют сирены полиции, Донхи всё также молчит, уставившись отсутствующим взглядом в асфальт, и Намджуну приходится сжать пальцами её ладонь, чтобы привлечь внимание.

- Хочешь остаться, пока не приедет полиция?

Он и так знает ответ. Донхи медленно качает головой, неуверенно осматривается по сторонам, будто и забыла совсем, где была и что делала, спотыкается взглядом о всё так же сидящего на земле нападавшего, содрогается и тихо, на грани слышности, просит:

- Уведи меня отсюда.

Намджун бы лучше подождал ребят в синей форме, описал произошедшее, обсудил возможны сроки наказания для того урода и отвез Донхи в больницу, где оставил под чутким руководством Сокджина залечивать все травмы - как физические, так и психологические. Сам бы в это время связался с парочкой знакомых прокуроров, аргументировал свой хук с левой как самозащиту, а после…

Донхи начинает мелко дрожать, сама того не понимая, и Намджун растеряно осматривается вокруг, у него ведь точно был с собой огромный теплый шарф и пиджак – хоть и апрель, но перестраховаться не помешает. Мужчина бездумно притягивает официантку (уборщицу/разносчицу/что же там еще было… а, курьер) поближе к себе, упорно не замечая её попыток освободиться, и ищет взглядом переход.

- Господин посетитель, вы забыли.

Намджун рефлекторно снова задвигает шипящую Донхи за спину, но это оказывается всего лишь та девчушка-официантка. Она протягивает его вещи, улыбаясь, и поверх аккуратно сложенного пиджака лежат те самые купюры на чаевые, которые он ей оставил. Когда Намджун только успел рассчитаться, даже и не помнит, но пиджак он быстро накидывает на плечи Донхи, шарфом закутывает её окровавленные ладони, а официантке упорно запихивает в карман деньги.

- Спасибо, что помогла.

- Нет, - упорно мотает головой, указывая на скручивающих мужчину полицейских, - я лишь вызвала полицию. Это мне стоит благодарить, что не оставили без внимания подобное происшествие.

Намджун правда не знает, что ответить.

***

Донхи даже и не сопротивляется. Парню уже даже немного страшно: осознает ли она вообще теперь, где она и с кем? Стоит ли вызвать Джин-хёна или плюнуть на её короткие «нет» и самому отвезти в больницу?

- Я в порядке.

- Да ничерта ты… - парень на мгновение прекращает выпутывать её из своих же вещей, поднимает ошарашено взгляд и с облегчением выдыхает. – Ты в порядке.

- Угу, - улыбается, а у самой губы в крови и почему-то ладони, точнее, кончики пальцев израненные. Юрист догадывается, что сначала она просто пыталась сбежать, царапала подушечками пальцев стены, но…

Он молча садится на пол перед ней, и хорошо, что в гостиной нормальное освещение, потому что смыть кровь, вымачивая полотенце в подготовленном тазу с теплой водой и анестетиком, перемотать измученные ладони, а кончики пальцев заклеить маленькими смешными пластырями со зверьками – для племяшек покупал. После подняться вверх, на измордованное лицо, проглотить вопрос об МРТ и рентгене – Донхи ни за что не согласится на это, хотя возможность травмы есть. Нанести мазь на уголки губ…

Намджун всё же не выдерживает.

- Почему это с тобой случилось?

Донхи смотрит на него… Чёрт возьми, он впервые видит настолько откровенное удивление на её лице. Она моргает, застывает в одном положении, пока Намджун легко касается её щеки.

- Ты правда хочешь знать?

- Я хочу всё о тебе знать, - вымученное, выстраданное, потому что он тоже не железный, потому что хочется такого же доверия…

- Это всё такая фигня, знаешь, - она улыбается болезненно, в уголках губ застыла кровь, а из брови всё еще сочится. – Это, блин, настолько же и грустно, насколько смешно.

- И что ты будешь делать с этим? – Намджун залепляет последнюю царапину широкой лентой пластыря, прикладывает лёд к наливающейся темной краской острой скуле, и Донхи шипит. Шипит, но смотрит с уверенностью. Впрочем, как и отвечает, смотря будто бы прямо в душу.

- Жить. Пока получится.

Пока Намджун моет руки в ванной, она исчезает.

***

- Выглядишь так, будто кого-то убил, - Сокджин – сама любезность, и снова в розовеньком свитерочке. Намджун молча тащит к себе пиво, но всё же не сдерживается – огрызается.

- Почти, и что?

За столом мгновенно застывает тишина, но парень не реагирует на это, у него заботы вовсе не те.

- Ты не привел её сегодня, - Сокджин осторожно придвигается, с другой стороны от юриста падает Юнги – и белозубо скалится.

- Сегодня была на работе, ей уже лучше, просила влепить тебе подзатыльник, чтобы прекратил терроризировать всех подряд. Правда, я против насилия, так что сегодня ты просто пьешь штрафную.

Намджун в одно мгновение расслабляется, растекается по столешнице амебой и устало выдыхает.

***

Она приходит сама. Капает весенним дождем на площадку перед дверью, смотрит взглядом погрызенного жизнью щенка, и Намджун не знает, чего желает больше: обнять и просушить чудушку волосы, влепить хёнский подзатыльник и уложить спать, или же отвести на кухню, чтобы долго и методично драть в мозг.

Донхи ему выбрать не дает.

- Покормишь? Директор Юнги влепил мне оплеуху и сказал, что уволит, если не пойду к тебе, так что я даже дома не была.

Намджуну дыхание перехватывает: раньше она его не просила. То есть, была какая-то фигня вроде «передай пиццу» или «кинь мне полотенце», но в плане «я полагаюсь на тебя» - это её третья просьба. Первая была ужасающей – она подсознательно искала защиту, и высказать смогла только во сне этим своим гребаным французским с идеальным произношением, вторая – недавнее «уведи меня отсюда», которое лучше всего показало, что девочка ему доверяет.

- Пошли, там баклажаны еще есть и курица в соусе, или тебе какой-то суп приготовить?

Тянется за протянутым полотенцем, вот только Намджун быстрее, и она затихает в поистине медвежьих объятиях для её хрупкого тела – тонкого, изможденного, выдержанного только на кофе и сигаретном дыме. Затихает, молча прижимаясь влажной после дождя щекой к его рубашке, даже не дергается (почти), когда парень утыкается в её волосы носом, лишь дышит тихо и сипло своими вечно недолеченными легкими.

А Намджуну крышу сносит. Срывает бешеным ураганом от жара её тела (надо бы не забыть подмешать ей таблетки; как ребёнок, чесслово), от дыхания, оседающего на кадыке, от запаха, боги, как же она умопомрачительно пахнет – дождем, сигаретами своими ментоловыми и легко, на грани ощущений – что-то свое, непонятное. От этого у него, взрослого уже мужчины – нет, не коленки подкашиваются – но в голове туманится, так что приходится даже щеку прикусить, чтобы в себя прийти. А Донхи молчит, даже когда он уже откровенно касается её шеи губами, хотя, возможно, она даже и не видит в этом ничего… эдакого.

- А ты умеешь суп с тефтельками делать? Мама такой делала.

- Мама где-то оставила рецепт, но я ничего не обещаю, - Намджун отвечает искренне, но чёртова хрипотца предательски его в другом случае выдала бы – но это же Донхи. Тихо фыркающая ему в рубашку Донхи, которая даже не осознает горьких Намджуновых мук. – А ты пока покупайся и высуши волосы. Хорошенько просуши, я проверю!

Донхи скрывается за дверью, и только тогда юрист со вздохом абсолютного недоумения ерошит волосы.

Она впервые вспомнила при нем о родителях.

***

- Знаю, что ты хочешь этой темы избежать, - Донхи, только что еле осилившая третью тарелку супа, согласно кивает и уворачивается от подзатыльника, - но и я уже молчать не могу. Почему ты не отбивалась тогда? Почему молча терпела?

Уборщица молчит. Методично похрупывает тостами, вылавливает из кастрюли еще одну тефтельку, после молча роется в холодильнике, варит какао и даже украшает его столетие назад купленными маршмеллоу.

- Это был мой отец.

Намджун чувствует, что руки начинают дрожать. Донхи, тем не менее, абсолютно спокойна – оно и понятно, девочка-то почти две недели прокручивала эту беседу – монолог – в своей голове, но вот Джуну это воспринять не так и просто.

- Я живу отдельно от семьи из-за возникших разногласий, стараюсь с ними вообще не пересекаться, но вот тогда не успела скрыться от беседы. Это всё, что сейчас я могу тебе сообщить.

- Мне и того хватает, знаешь ли.

И это правда. Ему нужно эту ситуацию обмозговать, попытаться принять такое…

Поискать статьи в интернете, обзвонить нескольких знакомых психологов, чтобы посоветовали верный путь к мягкой разведке прочих обстоятельств, сдержать себя от других звонков, последствия которых уже будут откровенным вмешательством в чужую жизнь.

- У меня девушка была, я говорил? – Донхи удивленно поднимает брови, и на одной до сих пор заметна крохотная царапина. Намджун и сам не понимает, чего это вдруг решил пооткровенничать, но вдохновлённо вещает дальше – от его незапланированной исповеди градус напряжения на кухне очевидно понизился. – Мы с ней вместе были со школы, глупые еще зелёнки влюбленные, смешные до не могу – Юнги-хён вечно с нас ухахатывался, когда мы отмачивали что-то нестандартное, а вот Джин-хён… мы с ним позже познакомились, - он замолкает, гоняя какао в кружке круговыми движениями запястья, смотрит на нерастворившиеся черные крапинки и вспоминает то время день за днем. Ухмыляется горько, когда в голове автоматически нажимается stop – чтобы не видеть самого болезненного.

- Знаешь, что самое смешное? В каких-то дурацких двадцать лет просыпаться каждое утро с ощущением того, что ты попросту убил свою жизнь. Потратил время на эффект плацебо, чёрт возьми. Вот у тебя такое бывает? Понимать, что всё летит в тартары, что еще немного – и всё, конец, и ты держишься на плаву, держишься живым только потому, что когда-то пообещал.

Донхи молчит, хотя Намджун уверен – было. Было, понимает, знает, ведь и сама нахлебалась в жизни того, о чем не принято говорить в культурном обществе.

- Она была для меня всем, - Намджун легко, действительно легко и совсем безболезненно улыбается. – Хорошо, что только была. Пока не решила, что отношения со мной для нее не выглядят перспективными, потому что она повзрослела – а я тогда еще нет. Потому что она хочет семью и детей, сидеть дома и вышивать крестиком – а я не нагулялся тогда. Я и сейчас еще не нагулялся, я вообще не уверен, что когда-то мне будет достаточно! Просто мне нужен человек, который точно так же, как и я, будет принимать спонтанные решения поехать в горы в середине рабочей недели, который решится на безумные поступки, который, в конце-то концов, сможет понять мою любовь к реп-баттлам и будет без ума от моих друзей. Ей же понадобился примерный семьянин… И она его себе нашла. Порвало меня это, конечно, знатно, - парень наконец допивает свое какао, и Донхи молча пододвигает к нему свою кружку – так заслушалась девочка, глаза широко открыты и сияют любопытством и сочувствием одновременно, Намджун умилиться успевает, - но меня тогда Джинни-хён нашел. Взял за шкирку, вытащил из кучи дерьма, в которую я себя методично зарывал каждый день, надавал пиздюлей и заставил взяться за ум.

- Тогда это же лучший конец истории, ведь так? – Донхи сейчас так напоминает послушную ученицу старшей школы с этими её доверчиво открытыми глазками и ожиданием на лице, что Намджун не сдерживается и прыскает смехом.

- Конечно же, лучший, - он подмаргивает, допивая и её какао, - я же тебя встретил.

- Да ну тебя! – Донхи закатывает глаза и идет варить еще одну порцию «волшебного нектара», пока Намджун бессовестно ржет с её бубнежа под нос.

- Комбинезончик, а спой-ка мне на французском!

- Да пошел ты!..

Комментарий к The Bitter End

* Placebo - Protege moi

========== Every me, every you ==========

Sucker love is known to swing.

Гребанная любовь полна нерешимости

Prone to cling and waste these things.

Легко цепляется и растрачивается

Pucker up for heavens sake.

Соберись с силами, ради всего святого!

There’s never been so much at stake.

В этот раз ставки выше, чем когда-либо

- Хён, это Сон Донхи-шши. Она у Юнги-хёна подрабатывает, - Намджун светится дружелюбием, как лампочка, у Донхи её типичный заморенный вид «и что я тут забыла?», а Сокджин просто в бежевом кашемировом свитерочке и сияет голливудской.

Донхи он уже не нравится.

Ей вообще эта ситуация не нравится, но Намджун вчера тупо забрал её с работы, отволок домой, где по традиции накормил супчиком, приговаривая, что детишки должны хорошо кушать, а после уложил спать, поцеловав в лобик под ехидные комментарии…

И утром тянет её на встречу с «хён-хён, Джинни-хён просто пуся, ты его сразу полюбишь», но что-то этот хён-хён смотрит на нее, как на кусок дерьма на его пути. Донхи уже намеревается тактично (в её нынешнем понимании этого слова) объявить о вотпрямсрочных делах…

- Тут недалеко отличная лапшичная открылась, пошли, я проставляюсь!

Намджун сияет таким радостным солнышком, что она улыбается бяке-хёну-Сокджину одними уголками губ и покорно тащится за великовозрастным дитём.

Не замечая, впрочем, удивленного взгляда в спину.

***

- Донхи. Донхи, ты в порядке? – Юнги машет рукой перед её лицом, весело фыркая от отрешенного взгляда, уставленного на кончик полуистлевшей сигареты. – Ты уже фильтр скоро курить будешь.

- А? Что? – девушка недоуменно оглядывается по сторонам, пока не спотыкается взглядом о начальство. Начальство подпирает стенку и скаберзно ухмыляется. – Мне что, уже на смену?

- Нет, пока еще перерыв. Сходи что-то на кухне выканючь пожевать себе, потом завал будет.

- Угу, - Донхи отрешенно кивает, промаргивается и тушит сигарету, с которой сумела сделать только одну затяжку – дальше подвисла. – А это всегда так?

- Да, но ты привыкнешь.

Донхи издает тяжелый вздох и послушно скрывается за дверью, пока Юнги уже бессовестно ржет, докуривая вторую.

Всё дело в том, что стоило Сокджину признать её (как это происходит и какими критериями парень руководствуется, никто так и не узнал), и он обрушил на несчастного проблемного ребёнка столько любви и нежности, сколько способен был. Юнги в свое время так вообще от него прятался недели три, но хён поймал, накормил, дал отоспаться и промыл мозги. Качественно так, до сих пор дрожь берет, стоит такое вспомнить.

Тем не менее, когда Сокджин-хён позвонил ему час назад и довольным голосом сообщил, что Донхи ему вполне припала к душе (к вящей радости Намджуна) и он намерен взять её под свою опеку, Юнги бессовестно заржал, как беременная лошадь, в порыве смеха случайно растрощив какую-то статуэтку.

После владелец клуба выслушал долгую и подробную лекцию о том, как он теперь вынужден относиться к Донхи (ничего нового он, однако, не услышал, что повергло Сокджина в восторг – значит, он верно воспитал Юнги), что ему стоит подталкивать девочку к регулярным приемам пищи и вообще, Юнги, не будь жлобом, подними зарплату дитю. Юнги и так уже над этим думал, но дело в том, что он и так Донхи каждый месяц выплачивал премию как лучшему работнику, а на повышение именно заработной платы девушка начала отказываться сразу же после знакомства с Намджуном.

Дверь скрипнула, и из нее вывалилась мерно жующая бутерброд Донхи, протянула еще один шефу и жалобным (впервые на его памяти; чёрт, вот Намджун обзавидуется!) голоском протянула:

- А мне точно нужно называть его хён?

- А почему не оппа? – Донхи на этот вопрос только фыркает пренебрежительно, смотрит задумчиво на пачку сигарет, но пихает её назад в карман необъятной толстовки.

- Никогда в жизни так больше никого не назову. Так что, точно нужно?

- Да, а то жизни спокойной не даст. Что, уже успел лекцию о вреде курения прочесть?

Донхи снова прискорбно вздыхает, опуская голову, и Юнги снова бездушно ржет, скотина эдакая – у него уже давно не было случая так хорошо повеселиться.

***

- Мы сегодня вдвоем? – Донхи осторожно принимает протянутое мороженое, благодаря всего лишь кивком головы, и Намджун в ответ огорченно тянет, не замечая, впрочем, как девушку передергивает от его слов:

- Да, хён-хён сегодня никак не может прийти, и ему очень грустно, что он не сможет побольше с тобой поболтать.

- Мне вот совсем не грустно. Совсем-совсем.

- Что ты там бормочешь? Вечно ворчишь себе под нос, я же не слышу!

- Да забей ты!

Они грызутся еще долго, в какое-то время Намджун просто ловко изворачивается, берет девушку в «стандартный хёнский захват» и с чувством полного удовлетворения жизнью трёт её макушку под яркие цветастые нецензурные обороты. Когда юрист наконец выпускает её, Донхи готова рвать, метать и мстить, а еще она злобно фырчит и рычит, пока Намджун быстренько фотографирует её растрепанную выжженную краской шевелюру и - редкостное явление – покрасневшие щеки.

- Хён просил отправлять ему фотки, - ржет счастливо, пока Донхи прицеливается, чтобы по его наглой морде попасть жестяной банкой с пивом – они заодно решили и затариться к ужину. Намджун решает стрелять на поражение. – Я принесу нам еще мороженки.

Донхи застывает на мгновение, фыркает себе под нос что-то вроде «ну и козел же ты» к вящему неудовольствию проходящих мимо двадцатилетних мамашек, но бутылку прячет обратно в пакет. Кто бы знал, что величайшая слабость Сон Донхи – это обычное шоколадное мороженое? Намджун весело хихикает и перебрасывается парочкой шуток с продавщицей, которая охотно отвлекается от рабочей рутины, и к своему комбинезончику парень выходит, сияя счастьем и улыбкой, в каждой руке по вафельному рожку вкуснейшего мороженого…

Донхи стоит, застыв соляным столбом, и даже не мигает, смотря куда-то через дорогу. Намджун, не осознавая даже, как, в одно мгновение оказывается рядом с ней, и барменша отмирает, оборачивается к нему и с детским восторгом на лице забирает свое мороженое.

Но только вот Намджун не дурак.

Она счастливо грызёт это мороженое, шутливо (!) толкается локтями и ворчит-ворчит-ворчит, но в глазах – стынь. Абсолютная пустота, которую так неприятно видеть после её кривоватой улыбки одними уголками губ, но на той стороне от дороги Намджун не замечает абсолютно ничего странного.

Когда они сворачивают из этой улицы, Донхи всего на мгновение скользит взглядом по девушке в цветастом платьице – май ведь, тепло и сладко - которая весело хохочет над шуткой своего сопровождающего.

Намджун не успевает заметить выражение горькой ненависти к себе на лице Донхи.

***

- Почему ты теперь можешь выбираться ко мне только раз в две-три недели? – Намджун приносит прямо в гостиную тарелки с восхитительным рагу и свиными стейками, которые, вообще-то, он специально учился готовить у Сокджина – лучшего повара Кореи (плевать, что пока непризнанного всем её населением, но хёну щенячьего обожания парней и так всегда хватало). Донхи быстренько убирает со снова заваленного бумагами стола, по привычке сортирует их на стопки «важное», «срочное дело», «проэкт на вторник» и с выражением привычной прохладной саркастичности жмет кнопку. Сегодня они решили отойти от традиций и включить Звёздные Войны.

- У меня сейчас много работы, действительно много, еще и надо по делам мотаться, иногда время Тэхёну уделять, а то он мне уже звонил в слёзах: «Нуна, ты меня больше не любишь?», - пискляво кривляется, со своим привычным изяществом отмахиваясь от протянутой ей тарелки. – Спасибо, я не голодна, лучше себе на утро оставь.

- Заткнись и ешь, - Намджун силой пихает вилку и нож в руки девушки, строго её оглядывая, - ты похудела, пока мы не виделись, скорей всего, снова одним кофе и табачным дымом питалась. Так что не выпендривайся, у тебя рёбра сквозь толстовку просвечивают.

Девушка молча ёжится, в необъятном черном балахоне даже и правда кажется меньше и тоньше, чем обычно, и Намджун пытается успокоиться: она не виновата в том, что у него на почве желания заботиться крыша едет.

- Я не буду больше орать, просто поешь. Сокджин-хён шесть часов угробил на то, чтобы меня научить это вот всё готовить.

- Хорошо, - смотрит побитым щенком, снова куклится, как бабочка, и парню приходится силой притянуть её к себе, содрать этот проклятый балахонище (главное, не думать при этом, что майка под ним задралась и пальцы скользнули по голой коже, и пахнет она как, как же терпко и вкусно она пахнет) и… защекотать.

По истечению воспитательной пытки Донхи снова умилительно растрепана и со своей белой кожей и черной одеждой похожа на сороку после дождя, но теперь никакой неловкости или напряжения, только Чубакка что-то рычит на экране и стейки вкусно пахнут.

Идиллия.

***

- Назови синоним к слову любовь.

- Чего? – Донхи на мгновение отвлекается от Лавкрафта, которого выцепила на полке, и недоуменно взирает на вдохновлено сопящего Намджуна, который возит карандашом в блокноте, время от времени приговаривая «Вот пацаны обзавидуются!». Если сначала у барменши была хлипкая надежда, что он работает над каким-то важным делом и в их офисе ужасная конкуренция, но нет, после третьего сиплого под нос «Я крутой репер Намджун, и все вы сегодня будете подо мной, сучки!» она глубоко разочаровалась в этом человеке.

- Синоним к слову любовь, ну или слово такое, чтобы её охарактеризовало, - терпеливо повторяет Намджун, не зная, как тонко намекнуть, что ему так хорошо пишется только из-за её присутствия рядом, задумчивого взгляда внутрь книги, оголенных ключиц и очевидного отсутствия белья на небольшой груди. – Но только такой, чтобы за душу торкнуло сразу же.

Донхи долго не думает.

Донхи просто вспоминает.

- Богохульство.

- А? – Намджун ждал «боль», «страдания», «сантименты» или чего-то в таком роде, но не этого уж точно. Донхи снова съеживается в свой защитный клубочек на диване, её голова – на его коленях, и её теплое дыхание иногда касается голых Намджуновых ляжек – он дома ходит либо в шортах, либо в «полотенчике».

- Богохульство. Разве не торкает за душу?

- А… Ага, да, ты права. Это сильно.

Намджун улыбается, как придурковатый мальчишка, ерошит волосы Донхи и смешно дует её на макушку, заставляя заворчать и поёрзать на диване, избавляясь от легкого чувства дискомфорта. Тонкая майка сводит с ума, еще и задерлась на животе, обнажая один из сотен шрамов, его бы сейчас закрыть ладонью, провести губами по шероховатости кожи…

Намджун готов записать себя в сумасшедшие, потому что, ну блин…

Это так хреново.

Когда тебе выламывает мозги нежностью.

Когда хочешь целовать всё её угловато-костлявое тело, не пропуская ни единой родинки.

Когда просто жизненно необходимо доказать, что каждый “недостаток” вроде тощих ребер - это на самом деле безумно сексуально и идеально.

Когда главным приоритетом становится не работа, а выпирающие сквозь прозрачную футболку лопатки.

Когда клинит настолько, что вместо привычной уже порнухи снятся длинные ноги, выглядывающие из-под его рубашки, или взгляд украдкой из-под взлохмаченных волос.

Когда обычные объятия вполне ненарошно превращаются в нечто более интимное ввиду коротких поцелуев в изгиб шеи, которые девушка даже и не замечает.

Намджуна впервые в жизни прошибает желанием о ком-то заботиться.

Намджун не знает, как это объяснить Донхи.

Намджун уверен, что она – его богохульство.

========== Bosco ==========

Victims we are not of happenstance,

Мы становимся жертвами не случайно

But you’re a victim all the same

Но ты всё равно жертва

Stuck inside a circumstance,

Ты не можешь изменить обстоятельств

With your confusion and your blame

Со своей растерянностью и чувством вины

— Хёоооон, ну хёоооон, — Намджун огорченно вздыхает, уныло похлебывая свое соджу под насмешливым взглядом Юнги: Донхи пока не вышла на дежурство, и донсэна это вогнало в депреснячок средней тяжести, — а какой синоним ты смог бы придумать к слову «любовь»?

— Эк тебя торкнуло, а, — Мин Юнги, директор с большой буквы и просто отпетый засранец угорает с бедненького и страдающего Намджуна, и даже не старается помочь ему несчастному. Намджун вполне логично обижается и отворачивается от бяки-хёна с намерением дуться целый час. — Ну на самом деле, я бы использовал что-то вроде «опыт» или «испытание».

— Вот! Все люди подумают что-то такое, ну там чувства, неудача или счастье, или чего еще, но! — Намджун резко передумывает обижаться и даже забывает о своем депреснячке. — Но что ты можешь сказать о человеке, который использует вместо всего этого «богохульство»?

Юнги молчит, к вящему удивлению друга, который ждал смеха, въедливых комментариев или вообще трепания по макушке со снисходительным «да не парься по мелочам». Но Юнги молчит. Юнги наливает себе виски на два пальца, разбавляет льдом и цедит потихоньку, избегая смотреть младшему в глаза. Ким неуверенно и, возможно, даже смущенно тянет его за полу рубашки.

— Хён?

— Всё хорошо, мелкий, — Юнги привычным, но таким редким жестом притягивает лохматую головушку любимого донсэна к себе на плечо, пользуясь тем, что он стоит, а Джун — сидит, и обнимает, позволяет доверчиво зарыться носом в шею и обхватить в крепком медвежьем, но ласковом объятии. — Я, конечно, это подозревал, судя по её некоторым особенностям прошлого, что получилось узнать, но…

— Ты о чем, хён? — Намджун еще раз притирается щекой к шее Юнги и, не обращая внимания на множество посетителей, с покорной любящей улыбкой принимает короткий поцелуй в лоб (редкость, потому что Юнги хоть и дикий фанат тактильного контакта, но в жизни в этом не признается — слишком смущается).

— Просто…

Закончить он не успевает. Донхи, запыхавшаясь, занимает свое место за стойкой и кланяется с извинениями за опоздание. Снова в чёрной футболке и джинсах, снова босиком и с неряшливым пучком изможденных краской волос, сегодня — выбеленных до платины, от чего у Джуна дико перехватывает дыхание. Уставшая, невыспанная и с легким румянцем от пробежки, она приветливо кивает Намджуну и даже находит время на то, чтобы перегнуться через барную стойку и хлопнуть его по плечу, а после сварганить столь любимый им «Секс на пляже» (парни из тусовки никогда не должны об этом узнать; дело в том, что они итак уже знают, но молчат) и обновить виски в бокале своего начальства. Юнги смотрит на нее излишне внимательно, будто пытается что-то высмотреть где-то под её израненной кожей…

Наверное, высматривает. Потому что горько улыбается, крепко сжимает Намджуново плечо и шепчет ему на ухо под напряженным взглядом барменши.

— Ты поймешь когда-то. Вот только верь в нее.

Парень дико хочет припереть друга к стенке, но понимает, что старший не скажет и слова больше.

Донхи мешает коктейли, даже не отставляет бутылку виски в сторону, потому что Юнги очевидно решил напиться.

А еще она время от времени встревоженно зыркает на Намджуна.

***

— Еда! Хён!

— Ты сначала радуешься бургерам, а потом уже мне? — Намджун корчит из себя обижуську, но лохматит младшему волосы и зажимает его в традиционном хёнском захвате. Тэхён показушно куксится, но Намджун хорошо понимает: для пацана он сам сейчас как Сокджин и Юнги для него пять лет назад, так что мальчишка совсем не против опеки и толики заботы, вон как макушкой в ладонь вжимается.

— Я радуюсь тому, что хён принес еду, — Тэ улыбается своей славнозвестной Чеширской, на которую Донхи вечно ворчит, потому что не умеет сопротивляться подобному очарованию донсэна, и ловко перетягивает на себя бумажный пакет с бургерами и картошкой. — Нуна с тобой беседовала в последние недели?

— Угу, мы с ней виделись вчера в клубе, — Намджун благодарно принимает бургер, довольно вгрызаясь в него — времени поесть на работе не было.

— Тебе ничего странным не кажется? — малыш неуверенно зыркает из-под своей пижонской бордовой челки, немного неумело намекает, но Намджун и так в недоумении от Юнги-хёна и его поведения, Намджун не понимает.

— Ну, она теперь разрешает себе класть голову на мои колени, а еще я теперь могу потрепать её волосы и остаться после этого живым, — юрист с весельем в голосе толкает парня локтем, и Тэхён тоже тихо хихикает, чему-то своему улыбаясь.

— Да уж, она к тебе начинает так же привыкать, как к…

И бледнеет. В одно мгновение, даже замирает на месте и цепенеет, бургер почти что вываливается из пальцев, и только тогда парень отмирает, подхватывает бумажный пакет покрепче, выдавливает даже улыбку.

— Всё в порядке, — Намджун закрывает глаза и сжимает крепко кулаки, хотя мальчишку хочется одновременно обнять и потрясти, чтобы высказал всю правду, все подробности, чтобы наконец узнать как можно больше, да что там врать — каждую деталь длинной истории Донхи под названием «Как моя жизнь скатилась в тлен». — Всё в порядке, я не собираюсь выпытывать.

— Благородно, — хмыкает насмешливо Тэхён, но пальцы-то трясутся, — но глупо. За это она меня не убьет, ты и так, скорее всего, догадался: у нуны были отношения, да еще и сложные, серьезные.

— Имя ты мне, конечно же, не озвучишь, как и всё остальное.

— Верно мыслишь.

Тэхён скрывается в своем корпусе, потому что пары никто не отменял, и Намджун с интересом смотрит на здание факультета искусств, размышляя, почему никогда не задавался вопросом: а с чего вообще началась дружба Донхи и Тэхёна? Учились вместе со школы или, возможно, познакомились как раз в этом вот корпусе? Сразу же вспоминается трепетная аккуратность и чистоплотность комбинезончика, её привычка готовить в фартуке и тщательно вымывать каждую фалангу. А пальцы у нее длинные, тонкие, с аккуратно ухоженными ногтями, кожа светлая — интересно, мягкая ли после всех её скитаний, или же шершавая? Намджун бы с удовольствием распробовал её губами, скользил языком по внутренней части ладони, обвел языком крохотную родинку в основании запястья…

Он с усилием лупит себя по голове свернутым в рулончик проектом, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих, но это не волнует. Внутри чешется желание найти Донхи вот прям сейчас, накормить и уложить спать. Просто спать. Ничего лишнего, Намджун, слышишь?

Он решает себе в этом удовольствии не отказывать.

***

— Это ты так прикалываешься? — Донхи держит в руках лоточки с баклажанами и курицей в кисло-сладком соусе, роллы и две коробки пиццы. — Думаешь, это всё легко тащить?

— Я тащил ящик соджу, так что мы в расчете, но всё равно прости, не подумал, — Намджун примирительно поднимает ладони вверх, но тут же опускает их вниз, на предательски сползающее полотенчико, пока с его челки на пол шмякается пена от шампуньки. — Слушай, я тебе просто комплект ключей подарю, меня заколебало вылезать из ванны каждый раз.

— А ты не пробовал идти в душ после того, как я прихожу? Или заранее как-то, — Донхи пожимает плечами, привычно юрко проскальзывая мимо него на кухню.

— Я убирался, вообще-то, а то ты вечно ворчишь, — Намджун уже готов надуться, но барменша от его слов почему-то замирает соляным столбом. — Так что цени, а я пока голову домою!

Когда он заваливается в гостиную, там всё уже разложено по тарелкам, а еще приятным бонусом исходит парой суп. Ха, так она по своей инициативе его тащила! Донхи копается в его ноутбуке, но на самом деле просто шастает по сети в поиске фильма на вечер, и очень удивляется, когда Намджун захлопывает крышку прямо перед её носом.

— Давай сегодня без этого, а?

Девушка напрягается всем телом, и просто хей, милая, не стоит вот так подбираться, будто готовишься сбежать…

Всё равно будешь поймана и к концу вечера сама захочешь всё рассказать. Намджун уверен, что сегодня он сумеет узнать большую часть определенно тяжелой и покрытой шаром неприятностей истории.

— Сейчас поедим, а потом у нас будет целый вечер для того, чтобы напиться и расслабиться, а завтра у тебя выходной, с Юнги я договорился — нет, не спорь, — знает же, что её это взбесит. Донхи не подрывает ожидание, шипит, будто рассерженная кошка, и наклоняется к Намджуну вплотную, не подозревая даже, чего ему сейчас стоит не склонить голову набок и податься на каких-то два несчастных сантиметра вперед, к тонким сжатым в почти белую линию губам.

— Не смей решать за меня, понял? Я не давала тебе подобного права.

— Ладно, перефразирую, — Ким нарочито устало вздыхает, мол, задолбала уже, женщина, успокойся, — мне позвонил хён, сказал, чтобы завтра тебя на работе не видел, потому что его заколебали попытки выпихнуть тебя на денек из клуба. О тебе просто хотят позаботиться.

— Мне это нафиг не нужно.

— Это всем нужно, — Намджун всё же склоняет голову на бок, но губами касается всего лишь щеки — Донхи передергивает, увы, даже от этого, но зато её сердитое шипение прекращается. — Даже тебе, хотя ты вреднющая заразючка.

***

— И всё же, — в Намджуне, да и в Донхи уже плещется достаточно соджу, чтобы парень решился на отчаянный вопрос, — всё же, кто такой Хёнли?

Донхи — как оказывается, в нетрезвом состоянии весьма болтливая, немного смешливая (Намджун готов был её расцеловать, и еле сдержался, когда девушка вместо привычного сарказма засыпала его ласковыми ироничными шуточками). Вот только сейчас она замирает перепуганной до дрожи кошкой, нервно мружится и через силу выдавливает — выташнивает, чёрт возьми — всего одно лишь слово.

— Такая.

Вот. Же. Блядь.

Вот почему…

Чёрт.

Чёрт-чёрт-чёрт.

У него с самого начала не было даже и шанса.

Намджун нервно трёт пальцами переносицу, стаскивает давно уже не нужные очки для чтения и вслепую пристраивает их на краешке стола — а вдруг не упадут. В голове набатом бьется «Дурак-дурак-дурак-дурааааак…», а в груди сжимается и рычит отвратительное существо, которому не представится больше никогда возможность даже надеяться на то, что ему перепадёт ласка более серьёзная, чем дружеская.

Юнги знал, вдруг давит на плечи пониманием. Юнги всё понял давным-давно, вот только догадки свои держал при себе — то ли сомневался, то ли просто считал ненужным лезть в эту непонятной природы химию между ними.

А была ли эта химия вообще?

«Богохульство».

Тоскливый взгляд на ту сторону улицы почти месяц назад, где девушка в цветастом платьице целует высокого мужчину.

Зиппо.

Гребаное зиппо, которое вечно в кармашке напротив сердца, исцарапанное, с трижды смененным фитилем и кучей денег на бензин и сигареты, хотя на остальном девушка экономит в силу своих возможностей.

Блядское зиппо, к нежной одержимости которым Намджун даже привык.

Уродливое создание ворочается между рёбрами, прогрызая себе путь наружу, и Намджун утихомиривает его силой воли. Комбинезончик не виновата в его… Ни в чём не виновата, в общем-то. Он сам уже успел себе распланировать себе всю их дальнейшую жизнь вплоть до трёх детей, женитьбы на Карибах и совместной смерти от эвтаназии, не принимая в расчет то, что Донхи, вообще-то, может и не прикипеть к нему душей в конце концов, может быть откровенно против Намджун как парня, как мужчины, как сексуального партнера даже.

Так что только смирение и прежняя дружеская забота, чувак, и ничего больше, понял?

Намджун громко вздыхает, снова трёт переносицу и наконец поднимает взгляд на подругу…

…до смерти пугаясь.

— Господи, ты чего?! Дыши, эй, слышишь?!

Дебил. Гребаный дебил, чёрт возьми, он же знал её ранимость и страх любых откровений, почти ужас, и да, сейчас уже начинает проясняться вся ситуация в его глазах, вот только сейчас не до откровений.

Прикасаться Намджун к Донхи сейчас банально боится — она белая, как молоко, дышит с трудом и откровенно ждет удара, с немой готовностью почти что подставляет скулу под кулак, и Намджун в который раз за их знакомство жалеет, что сделать себе харакири кухонным ножом не получится — слишком тупой. Плевать на его несбывшиеся надежды, плевать на идеальный план — ему бы девочку привести в сознание, вывести из этого дерьмового транса полной отрешенности и смирения…

Намджун не касается, только к бледным губам приставляет стакан с холодной водой, помогает напиться и шепчет какую-то ересь, в общем-то, не особенно и отличающуюся от его мыслей, и наверное, Донхи это успокаивает — либо спокойный голос, размеренный его тон или же и потерянный смысл хаотичного набора слов, юрист не знает. Он только с облегчением роняет голову на стол с глухим стуком, стоит девушке наконец моргнуть и самой схватиться за чёртов стакан.

— Не пугай меня так больше, — парень глухо стонет в столешницу, стукается об нее трижды головой и снова поднимает голову. Сон только усмехается на это, что выглядит немного жутковато с этими её почти синими губами, но Намджуну становится легче. — В могилу меня своими заморочками сведешь.

— Прости, откуда мне было знать, что вместо хука с левой ты начнешь нести чёртову ересь о трех детях и собаке. И что там вообще было о Карибах?

— Да что в голову пришло, честное слово, сам не помню, — врать, не моргнув и не покраснев — Намджунгордится этим умением. Донхи же вполне очевидно храбрится, сидит ровно, будто палку проглотила, вот только бледнота её лицо еще не полностью покинула. — Ты же не дышала, глупая.

Пожимает плечами, смущенно хмурится и осторожно, со вполне очевидной опаской интересуется:

— То есть тебя это не… Не…

— Смущает? Пугает? Вызывает отвращение? — Донхи неловко кивает, снова сжимаясь в ожидании самого худшего, но Намджун опровергает все глупости, роящиеся сотнями в её измученной голове. — Нисколько. Ты о мне настолько плохого мнения?

— Это специфическая тема, — девушка упрямо не соглашается, «незаметно» тыря из ящика бутылку соджу всё еще дрожащими руками. Да уж, такое потрясение точно нужно запить.

— Да ну тебя, то, что я в рэперской тусовке, не значит, что мы все такие гомофобы. Вон Зико — тот с дредами и линзами, бешеный, как сосиска, помнишь? — вечно плюется шутеечками, но на самом деле с каждой зарплаты отсылает некую сумму в фонд поддержки подростков, пострадавших от гомофобии, и он не единственный. Да и вообще, — Намджун усмиряет ревнивую тварь в своей груди и заинтересованно наклоняется вперед, — я хочу всё-всё узнать, вплоть до мелких подробностей.

Он, конечно, лыбу корчит, но скорее поддразнивает — Донхи слишком скрытная и личное оберегает за такими слоями бронебойного стекла, что мама не горюй, поэтому неуверенного кивка и сцепленных до побеления пальцев Намджун уж точно не ждет. Вот только комбинезончик выжидает некоторое время, будто перебирает в памяти скомканные эпизоды воспоминаний, успевает залпом выхлебать полбутылки соджу и начинает именно тогда, когда парень уже готов сдаться.

— Мне понадобилось полторы секунды, чтобы влюбиться. На осознание того, что я влюблена, у меня пошло полтора года. Человеческий мозг слишком извращенный, чтобы я была счастлива от этого факта, но… Так получилось, и я ничего с этим не смогла бы сделать… Кроме как попытаться быть счастливой.

— И как тебе было… с девушкой? — Намджун спрашивает об этом с опаской, и вообще не ждет, что маленькая вредина расплывется в нежной улыбке. Тварь между ребрами, на удивление, молчит.

— Тепло. Уютно. Сами отношения были настолько… мягкими, что я и не думала даже ни о чем плохом. Это был идеальный симбиоз, понимаешь? Ты знал, что можешь опереться на человека, и она знала то же самое. Мы были… словно продолжениями друг друга. Я не могу это объяснить, честно говоря.

— Но с мужчинами так…

— Никогда не было, — отрицательно машет головой и упирается подбородком в сложенные лодочкой ладони. — Понимаешь, я хоть и за равенство и всё такое, но вы, мужчины, слишком грубые зачастую. От вас редко можно дождаться принятия, вам чуждо понимание тех мелочей, которые любая девушка может осознать без слов и просьб. Лично для меня какие-либо отношения с мужчинами — это вечная борьба. Либо за то, что я не атрибут, созданный для облегчения жизни парней, либо за то, чтобы получать хотя бы ту необходимую часть чувств, которые мне просто необходимы для ощущения себя любимой. Либо же за свою свободу, потому что вы любите лепить ярлык «моё» и считать, что ваша собственность не имеет права голоса вообще.

— Но ты же понимаешь, что не все мужчины такие, — Намджун осторожно касается её пальцев своими, переплетает и легко сжимает. И — о чудо — Донхи его не отталкивает. Хотя и значения этому жесту не придает, наверное, для нее и Тэхёна тесный контакт был просто составляющей дружеских отношений.

— Я на это очень надеюсь, но не сильно верю, — она слабо улыбается, но эта улыбка меркнет, как только девушка вспоминает, с чего вообще всё началось. — Ты хочешь дальше слушать? — друг смотрит на нее так выразительно, что девушка просто неловко хмыкает и пытается снова настроиться на нужную волну.

— Мне где-то восемнадцать было, когда мы наконец обе поняли, что это сумасшедшее притяжение, эту медленную химию больше не получится игнорировать, и вот тогда обычные дружеские отношения пересекли черту — не ухмыляйся, не настолько мы её перешагнули, пошляк ты чёртов, это было гораздо позже, — Намджун на этой фразе и скаберзной ухмылочке давится пивом, потому что такого он точно не ждал. — На годовщину наших отношений Хёнли подарила мне то чёртово зиппо, которое я вечно таскаю, если помнишь, — глупо было спрашивать, сколько раз он хотел эту гребанную зажигалку выбросить тайком. — Еще через год на меня напал Рэйн, и мы с Ли расстались. Всё.

— Что?! — праведного возмущения Джуна хватило бы на весь Китай. — А где грязные детали? Где описание неловкого первого секса? Ну хоть поцелуйчика на старых продавленных креслах кинотеатра, когда вы одни на последнем ряду смотрите бесполезную мелодраму?

— Ты что, дешевых романов для домохозяек начитался? — Донхи еле слышно прыскает смехом, потому что Намджун на этом не останавливается и начинает очень уж пошлые разговорчики, за которые удостаивается точечного попадания в голову свернутым в шарик бумажным пакетом. Вслед за ним в полет отправляется судочек от баклажанов, и блондинистая Намджунова шевелюра покрывается остатками соуса.

Намджун решает мстить, использовав свои юридические штучки (то есть коварно и с двойным дном), поэтому в Донхи он швыряет банку соевого соуса с душераздирающим воплем «ФА-А-А-АЙТ!».

В конце концов после безоговорочной победы Донхи (Намджун ворчит, что мухлевала же, мухлевала, зараза, да и вообще, он поддался) они вытирают пол и так испорченной футболкой Намджуна, заваливаются вместе в душ (то есть, эмм, Намджун пытается отмыть хотя бы руки, пока Донхи принимает душ, а после они вымывают друг другу головы, они не вместе моются, технически).

Донхи засыпает на уже своем диване, укутавшись в большущую Намджунову толстовку, и что-то ворчит во сне, пока парень коротко оглаживает её всё еще влажные волосы и разрешает себе огладить округлое плечо, выползшее из-под ткани.

Сегодня он услышал слишком много, но это ни капли не гнетет, наоборот, дает надежду.

Уродливое существо потягивается между ребёр и засыпает, превращаясь в более привычную нежность.

========== Because I want you ==========

Tear us in two

Нас разрывает пополам

Because I want you

Потому что я хочу тебя

— Ты издеваешься?

— Я, вообще-то, искренне и от всего сердца, — корчит обижуську Намджун, пока Донхи скептично осматривает огненно-рыжего котенка. Рыжий умильно зевает, показывая миру вокруг розовый шершавый язычок, и Намджуна распидорашивает на сотни маленьких усипусикающих Намджунчиков. Донхи смотрит на него, как на полного идиота.

— Оно же живое, — девушка даже пальцем тыкает в коробку, где лежит Утимойхорошенькийсладкиелапочки (Намджун не виноват, это котёнок слишком мусипусиыыыыыыы, у него опять отказал мозг), и кошачье снова шершаво мяукает, неумело так, что получается не мяу или хотя бы мау, а какое-то дохлое мнхы. Ну, это если судить по преисполненной нецензурной бранью речи Донхи.

— На кой-хрен мне этот пылесборник? — девушка тоскливо смотрит на потерявшего последние капли рассудка Намджуна, который как раз взял котейку на руки и сейчас разрешает тому топтаться по его груди, неумело мурлыча. Ким ожидаемо обижается.

— Это живой котёнок.

— Тогда блохосборник. Какая нафиг разница? — Донхи, кажись, и правда разницы не видит, поэтому Намджун в последний раз проходится ладонью по гладкой шерстке, аккуратно подхватывает котёнка и умащивает его в руках девушки.

— Прижми его к груди. Да не бойся ты, не съест, просто… Да не так, — парень чертыхается, обходит уборщицу по кругу и обнимает её со спины, заставляя прижать котика почти что к шее. — Ну как, теперь чувствуешь? — он мягко улыбается, заставляя замершую соляным столбом подругу откинуться спиной ему на грудь. — Он маленький и теплый, будет тебя греть ночами. А еще он научится мурлыкать, когда вырастет, и вот представь себе: приходишь домой задерганная, уставшая, а мурчалка тебе на руки лезет, или рядышком умащивается и умурлыкивает все твои переживания. Чувствуешь же его тепло, да?

Донхи нервно сглатывает, косит взглядом на сильные руки на её плечах и не знает, как признаться, что сейчас она чувствует жар мужского тела за спиной, вес его рук на своих плечах, горячее дыхание в затылок, жуткую неловкость и даже легкий страх, а не тепло рыжего и на самом деле весьма хорошенького котёнка в своих руках. Но на всякий случай кивает с надеждой, что теперь Намджун её отпустит.

— Вот прекрасно! — но нет, Намджун радуется и еще сильнее сжимает её, делясь впечатлениями. — Как назовешь?

— Синди, — Донхи наконец умудряется выскользнуть из Надмджунова захвата, да еще так ловко и увертливо, что он офигевше смотрит сначала на свои руки, а потом и на девушку. В голове на повторе крутится «гибкая-гибкая-гибкая», и парень смаргивает наваждение — не время фантазии включаться.

— В честь Синди Кроуфорд?

— Нет, в честь Синди Шерман, — Донхи отдает кошку в руки снова плывущему Намджуну, справедливо рассуждая, что раз его ладони будут заняты, то её он снова обнимать не полезет, и скрывается на кухне.

Будто бы Джун такой дурак, ага.

Парень чешет балдеющего котёнка за ухом, пока идет следом за Донхи на кухню, и прикидывает новые планы нечаянных объятий.

***

Намджун гуглит, кто такая вообще эта Синди Шерман, а то он, конечно, с умным видом покивал, мол, да-да, конечно, великая женщина.

Но вот на деле обычный юрист-работяга Ким Намджун впервые в жизни это имя слышит.

И, вообще-то, это слегка странно, решает парень, прошерстив странички в сети. Потому что он, вообще-то, человек образованный, немного в сфере искусства смыслит (мамочка, спасибо за образование), но это имя честно не встречалось. Комбинезончик же совершенно не раздумывала, называя котенка Синди — будто это информация из разряда обязательных.

А еще она всегда очень тщательно моет руки, каждую фалангу изглаживает, тщательно окутывает вниманием, почему-то вспоминается, и зря, вообще-то, потому что при воспоминании об вполне обычном процессе у Намджуна во рту пересыхает и внутри тело наливается жаром. Он не шутил, когда предлагал продавать фото кистей рук Донхи в кинковые журнальчики. Вот только забыл уточнить, что сам же бы скупил весь тираж.

Так, фу, нечего об этом думать. Помусолить в голове грязные мыслишки он всегда успеет…

Только вот дело в том, что с Донхи не хочется так — грязно. C ней вообще хочется быть белым и пушистым, окутать девочку нежностью и заботой, и чтобы в его постель она пришла сама, не сомневаясь в своем решении, не сомневаясь в Намджуне и в мире в целом. Чтобы не боялась расстегивать пуговки на одной из своих застиранных рубашек, обнажая шрамы, чтобы разрешила ему касаться и ласкать, и не только в сексуальном смысле — просто, чтобы сделать приятно и расслабить. В конце концов, даже массаж не всегда несет эротический подтекст.

Поэтому Намджун и мучается. С одной стороны, он себя знает: решил, значит, будет придерживаться выстраданных принципов. С другой стороны, девочка в его объятиях сегодня была невыносимо горячей, волосы вкусно пахли табаком, а еще из-под застиранной мешковатой кофты с такого ракурса заманчиво приоткрылась часть шеи и (прости, Донхи, не удержался, заглянул) груди. И нет, Намджун вовсе не покраснел, как пацан. Ему же уже не шестнадцать, понятно?! Да и не то, чтобы там особо была грудь… Но всё равно зрелище было восхитительным.

И они как раз подходят по размеру его ладони…

Намджун бьется головой о столешницу под недоуменными взглядами сотрудников, отлично понимая, что влип он конкретно. И вылипать из этого вот всего не хочет ни капельки.

Так, куда там его звал Сокджин?..

***

Сокджин, оказывается, полон радости и вдохновения, поэтому звонит на третью работу Донхи и отмазывает её на вечер. А потом просто укоряющее смотрит на Юнги, который с горьким вздохом игнорирует убийственно-негодующий взгляд комбинезончика, вычеркивая её имя из списка ночных дежурящих в клубе сегодня.

— Вы злоупотребляете своими полномочиями! — Донхи уже даже не раздражена, она откровенно сердится, так что отбирает маркер в Юнги и обводит свое имя снова, хотя в спину дышит Сокджин. — Отвалите вы уже! — распсиховывается окончательно под удивленными взглядами других сотрудников, и сбегает переодеваться в форму. Мин снисходительно улыбается парням.

— Если еще немного попытаешься на нее надавить своей заботой, хён, она сбежит с концами. Донхи — это не я, не Джуни и не Хосокки, так что прекращай. Мелкий не для того столько времени её обхаживал, чтобы ты ему сейчас всё похерил.

Сокджин выглядит обиженным и собственную неправоту признавать не хочет.

Вот только Донхи показательно отказывается обслуживать их столик, так что и Намджун не получает свой любимый «Секс на пляже», и Хосоку приносят не то пиво, а Мино и Ёнгук синхронно кривятся от разноцветной палитры шотов, которую приносит вторая барменша со сладенькой улыбочкой. Сокджину вообще ничего не приносят, и Юнги отказывается идти разбираться с этим.

Донхи, наверное, так бы и сумела тихонечко свалить домой после смены, если бы бдящий Намджун не схватил её в буквальном смысле за волосы (за что тут же получил размашистую затрещину) и не потребовал гулящую мать домой, к ребёнку.

Парни дружно обплевались пивом.

И только Юнги злорадно ухмылялся сцене избиения младенцев, потому что этого самого «ребёнка» он помогал покупать… Что дало Намджуну кучу компромата на старшего в виде почти сотни фоточек, которые вредный юрист скинул ему с припиской «понимаю, почему ты так фанатеешь по корги — у них такие мягонькие жопки».

И даже если Юнги и правда перетискал всех до единого зверушек в магазине, то ну и что?

***

— Привет, малышка! Иди ко мне, моя хорошая, мой комочек радости, моя утипутилапочкисладкие ыыыыыыыыы…

— Оставь её себе, — Донхи фыркает немного с обидой, и Намджун даже спотыкается на ровном месте, но продолжает делать сюсюкающий вид. Котенок умильно зевает и шершаво выдает свое «мнхя». — Ты же её уже даже своей называешь.

— Я и тебя своей малышкой называю, и что с того?

Если бы Намджун не видел, то не поверил бы.

Донхи заливается румянцем. Краснеет действительно трогательно — при её-то худобе вообще всё выглядит именно таким; сначала нежно-розовым покрываются скулы, после краска стекает на впалые щеки и перебегает на шею, а дальше…

Дальше — только воображение, потому что горловина привычно мешковатой кофты мешает. Сильно.

— Ты меня просто… так называешь, и не своей, и… В общем… К чёрту, забей, — Донхи нервно щелкает непонятно когда вытянутой зиппо и ловко уворачивается от попыток обнять — Намджун еще не научился преодолевать её чисто змеиную вертлявость и ползучесть. А еще вот так, со спины, с этими её острыми плечами и выпирающими лопатками девушка неутомимо напоминает ему что-то потустороннее, даже с уклоном в инфернальность. — Я вообще к чему: ты к этому пылесборнику, очевидно, успел прикипеть душой, она с твоих рук не слезает и на мои идти не хочет; так что разве не лучше будет просто взять и оставить это недоразумение тебе?

— Нет.

Донхи вздыхает. Да, этот стервец иногда и поупрямиться может…

— Ладно, — она решается и наконец выдвигает свой последний аргумент, один из самых весомых для нее, на самом деле. — У меня нет финансовой возможности содержать пылесборник.

— Ты же сама дала ей имя Синди, — ласково напоминает Намджун, пытливо заглядывая Донхи в глаза. — В честь той милой влиятельной художницы. И по поводу последнего не переживай: я отлично осознавал всё, когда покупал тебе кошку, так что оплачивать её содержание — корма, прививки, походы к ветеринару — буду сам. И не спорь, — добавляет, потому что Донхи уже гневно смотрит на него и рот приоткрыла, чтобы отругать. Намджун вздыхает. — Знаю, что ты безумно самостоятельна и всё такое, но в этом случае дело идет не о твоей жизни, а о жизни нового маленького существа в твоей жизни.

Донхи опирается спиной на холодильник, обнимает себя за плечи и косит взглядом на пригревшуюся в чужих руках Синди. Намджун подсознательно ждет вопроса, на самом деле, он его просто жаждет.

— Почему?

Намджун гладит кошку за мягким ушком (отчаянно пытается не думать, что Донхи тоже могла бы вот так шершаво мурлыкать, чисто для прикола, пока он её расчесывает… ах, мечты, мечты), прячет улыбку в мохнатый бок и наконец поднимает взгляд.

— Потому что она для тебя, — просто отвечает, смотря прямо в глаза комбинезончика. Донхи только сейчас слышит и понимает.

И пугается.

Потому что, оказывается, она не так уж и хорошо прятала свое одиночество.

Потому что он, гребаный внимательный Ким Намджун заметил, что ей вовсе не так пофиг, как обычно кажется.

Потому что он хочет, чтобы дома её кто-то ждал.

Вот только на этом Ким Намджун не заканчивает; он сгружает котенка на специальную подушку на стульчике, подходит как можно ближе к Донхи и выдыхает то, что уже столько месяцев томиться в грудной клетке, отчаянно пытаясь прогрызть себе путь наружу.

То, из-за чего Донхи может сейчас просто развернуться и уйти.

Вот только почему-то Джуну кажется, что это — идеальное время и место.

— Потому, что это сильнее меня. Ты мне нравишься, Донхи. Просто нравишься. Очень. Слишком. Такое не контролируется и не идентифицируется.

Девушка застывает соляным столбом, и в тот же миг Намджун отходит назад, привычно спокойно улыбаясь.

— Подумал, что нечестно молчать о таком. Ничего не изменится, малышка, но такие вещи должны быть сказаны.

Она молчит еще несколько минут, очевидно, всё обдумывая, и за это время Намджун понимает, как она чувствовала себя во время той исповеди, когда не смогла справиться с дыханием.

И только когда девушка немного неуверенно кивает в ответ, легкие наконец снова начинают работать.

========== Running Up That Hill ==========

And if I only could,

Если бы я только могла

I’d make a deal with God,

То заключила бы сделку с Богом

And I’d get him to swap our places,

И поменялась бы с Ним местами

Be running up that road,

Взбежала бы по этой дороге

Be running up that hill,

взбежала бы на этот холм

Be running up that building.

взбежала бы в это здание

If I only could, oh

Если бы я только могла…

Placebo - Running Up That Hill

У Донхи расцарапаны плечи.

Она в кои-то веки не в своей необъятной толстовке (то есть мешковатая кофта в наличии имеется, но она повязана вокруг талии — сентябрь же, холодно), но в какой-то старой выстиранной футболке, когда-то бывшей черной — сейчас её оттенок можно назвать разве что ужасающе зеленоватым. Вообще, Донхи в этой одежде напоминает сказочную кикимору, такую худенькую и заморенную некомфортными условиями болота, что даже цвет кожи тускнеет.

Собственно, нет ничего странного в том, что у нее плечи в мелких царапках — котенок игривый и все дела, но. Всегда есть это жирное-жирное но.

Следы свежие. То есть, им буквально минут пятнадцать, они еще даже распухнуть не успели, не то что покрыться корочкой из мелких точечек крови и застыть, превращаясь в напечатанное на нездорово белой коже полотно чужих эмоций. А еще ногти, которые всегда аккуратно подпилены (нет, Намджун не рассматривал, он ни за что в этом не признается), сейчас небрежно обкусаны и в бурых пятнышках.

Это же насколько сильно она вышла из себя, что сумела ими расцарапать кожу до крови?

Намджун на это показательно внимания не обращает. Просто Донхи пришла к нему в два ночи после смены, просто вручила пакет с бургерами (у нее еще одна подработка появилась? А не многовато ли?), просто устроилась на кухне и неохотно делится событиями последних недель — и то только потому, что парень из нее клещами слова вытягивает.

В общем, пиздец на ножках.

Конечно, первое, что приходит в голову — это она так реагирует на его признание, а оно, простите, было слишком уж прямым и совсем не в духе их отношений, построеных на вечных недомолвках, взглядах изподтишка и редких вечерах (ночах?) откровений. Но с другой стороны, если бы его «нравишься» настолько ранило Донхи, что она бы вдалась до самоповреждения, то девушка ни в коем случае не допустила бы возможности для Намджуна увидеть следы своей эмоциональной несдержанности.

Значит, дело не в нем.

Значит, есть что-то еще.

Намджун, вообще-то, не может сказать, что Донхи пребывает в состоянии депрессии. Наоборот, настолько желающего жить и карабкающегося за жизнь человека он еще не встречал — хотя и кажется, что упрямый комбинезончик всё делает чисто на автомате. Тем не менее, девочке абсолютно точно наплевать как минимум на две вещи: что о ней подумают люди и… она сама. Абсурд, но да. Она стоит, пока её избивает родной отец; она молчит, когда Рэйн пытается… что он там пытался, и лучше Намджуну вообще об этом не упоминать. Ей абсолютно восхитительно похрен, что случится с её телом — она вечно простужена (Намджун ей честно подсовывает таблетки в еду), питается одним дешевым ужасным кофе и сигаретным дымом, носит одежду не по погоде (хотя Джуну однажды удалось упаковать вредятину в свою толстовку, но от куртки девушка упрямо отказалась).

В общем и целом, самоповреждение выбивается из того «досье», которое Намджун успел собрать на Донхи в своей голове.

В общем и целом, сейчас у нее расцарапаны руки и она действительно не понимает, что юрист это заметил, проанализировал и теперь ужасно беспокоится.

Намджун уже почти решает поступить, как последняя скотина — то есть так, как обычно себя ведет, если хочет что-то разузнать о прошлом этой несносной девчонки… Но тут Донхи душераздирающе закашливается, со стороны вообще кажется, что у нее ребра дребезжат при каждой вспышке, по виску скатываются капли пота, пряди волос неряшливо мокнут ко лбу, и вообще такое впечатление, что она сейчас рассыплется.

— Прости, — еще и носом шмыгает, — поперхнулась.

— Воспалением легких? — Намджун скептично морщится, но теперь ему хотя бы не надо быть сволочью. — Знаю, ты сейчас ворчать начнешь, но переночуй хотя бы пару ночей у меня. И возьми на работах отгу…

— Нет.

— …лы. Да блин, комбинезончик, — Намджун бросает полотенце, которым вытирал мокрую посуду, и в одно мгновение нависает над девушкой, — ничего не случится за пару дней, никто тебя с работы не попрет.

— Ты не понимаешь, — упрямо хмурится даже сквозь слезящиеся глаза. Намджун на это только закатывает свои.

— Так объясни!

— Не повышай на меня голос! — она подается назад, как можно дальше, но там — столешница, а по бокам Намджуновы руки. Ёжится, прячет взгляд на мгновение, но тут же его поднимает в бессильном упрямстве — и тут парня попускает. Он устало выдыхает, опуская голову на плечо замершей в то же мгновение девушки, и обреченно спрашивает:

— Сколько еще это будет продолжаться? Твоя работа на износ, болезненная худоба, вечные простуды и бронхиты, обмороки от голода — не спорь, я обо всем знаю. Сколько еще в твоей жизни будет холодных ночей и жизни впроголодь в той квартирке с непомерной платой за аренду, холодного наплевательского отношения к самой себе? Сколько еще ты будешь корнать волосы ножом, чтобы не мешались, сколько еще будешь видеться со мной и Тэхёном раз на месяц в ущерб собственному сну? Сколько еще тебе терпеть эти чёртовы синяки под глазами и ободранные от работы пальцы? Сколько еще, черт возьми, у твоих близких должно болеть сердце, потому что они не знают, как тебе помочь? Стой, стой, — парень аккуратно перехватывает тонкие запястья, которыми Донхи тщетно пытается его оттолкнуть, — я не причиню тебе вреда. И не надеюсь ни на что, — хрупкое тело под ним содрогается, отлично понимая, о чем идет речь, — хотя мне и дико хочется, чтобы ты просто разрешила мне позаботиться о тебе. Чтобы училась там, где тебе хочется, чтобы не боялась ходить по улицам ночами, чтобы не высматривала в толпе лица из старой жизни…

— Не дави на меня, — только и звучит в ответ. Взгляд упрямо обращен в пол. Намджун кивает и поднимается, отпуская подругу из своеобразного плена рук.

— Ты права. Прости.

Когда он через десять минут выходит из ванной, в квартире царит пустота, только чашка из-под какао (с подмешанным туда антибиотиком) сиротливо стоит на посудомойке.

***

«Джунни, можешь сегодня с работы пораньше уйти?»

— Не то, чтобы… Завал конкретный, эти дебилы пропустили суперважный заказ, и теперь разгребать последствия этого надо до завтра. А в чем дело? — и всё это абсолютно не стесняясь чужих ушей, собственно, тех самых, которые и налажали.

«Донхи в обморок упала прямо за барной стойкой»

— Двадцать минут, — и обрывает звонок. На возмущенные возгласы сотрудников только огрызается. — С моей стороны промашка была? Нет. Я вам и так помог больше, чем собирался, сейчас у меня дела.

— Эти дела хоть хорошенькие? — пытается шутить кто-то из команды, но Намджун только злобно зыркает на него.

Узнать, что обмороки — его больше догадка на основании подозрений — действительно часто присутствуют в жизни Донхи, помогла её сотрудница — женщина средних лет, которая вместе с Донхи отвечала за ночную уборку первых этажей. Юнги ничего подобного сказать не мог, да и он не следил за персоналом больше необходимого минимума, но вот повар и несколько официанток это подтвердили. Умом Намджун понимал, что его забота о девушке начинает переходить во что-то попахивающее нездоровым отношением, но потом Юнги просто рассмеялся, ответив на сумбурный монолог одной фразой:

— Ты просто по уши в ней.

Особой неловкости, кстати, после признания в их с комбинезончиком отношениях не чувствовалось. То есть Донхи услышала, приняла во внимание, и продолжала относиться к нему, как прежде, и даже не попыталась выставить какие-либо ограничения или запреты. И их обоих это вполне устраивало.

— Ты быстро, — Юнги встретил у черного выхода, протянул сигарету и перекрыл рукой дверь. — Нет, ты сначала успокаиваешься, куришь, а потом только входишь. Не спорь, — предупреждающе повысил голос, наваливаясь на Намджуна всем телом, чтобы оттеснить от двери. — Ты сейчас кого угодно напугаешь своей рожей.

Неохотно, но Намджун его слушается. Дрожащими руками прикуривает раза с шестого, прячет дурацкую зажигалку с голубыми барашками в карман кожанки и наконец затягивается.

— Все светофоры собрал?

— Ага.

— И на какой скорости ты…

— Лучше не спрашивай, хён.

Юнги бормочет себе под нос что-то вроде «ну и глупые дети», но Намджун это слышит сквозь вату. С ним всегда так, стоит только Донхи оказаться в опасности, как мозги совершенно выключаются, оставляя голые инстинкты. Хён прав, ему лучше сначала отойти, а только потом показаться в клубе.

— Донхи в себя почти сразу пришла, но испугалась страшно — ну, то есть её кирпичфэйс немного отличался от привычного, поэтому я интерпретировал эту эмоцию как страх. Кроме того, Сокджин её еще раньше на перемене поймал, осмотрел и выдал таблетки. Пообещала принимать все по списку, кажется, она его побаивается немного…

— Здесь был кто-то?

— Прости? — Юнги непонимающе хмурится. — Тут уйма народу.

— Ты не понял, — Намджун стряхивает пепел, отмечая, что руки уже не так сильно дрожат. — Она может бояться в очень редких случаях, и обычно это конкретные личности или воспоминания… Так что, приходил к ней кто?

— Спрошу у охраны, — Юнги согласно кивнул и скрылся за дверью. Оттуда послышались приглушенные голоса, короткий разговор — и вот Донхи снова перед Намджуном. В той же футболке, что и вчера, царапины новые на предплечьях, и взгляд — слишком прохладный, слишком горький, как всегда, когда она что-то скрывает. Застывает в дверном проеме, бледная, нетвердо стоящая на ногах, но такая невероятная в своем упрямстве. Намджун молча двигается в сторону и протягивает ей пачку, которую ему оставил Юнги. Донхи отрицательно мотает головой.

— Сокджин-шши сказал, что пока ничего такого нельзя, хотя бы пока не выздоровею.

Намджун кивает. Неужели их молчанки всегда были такими неуютными? И как вообще извиниться за вчерашнее, когда он действительно слишком надавил? И вообще…

— Эй, — его дергают за полу рубашки. Намджун вопросительно смотрит в полумраке переулка на необыкновенно взъерошенную — еще больше, чем обычно — подругу, а она только стучит кончиком пальца ему по лбу. — Не надо. Морщины будут, а я не парюсь из-за твоих загонов.

И как ей удается парочкой неловких фраз растопить это дурацкое напряжение между ними?

Боги, он действительно по уши в ней.

— Дай мне свою толстовку, а? И я у тебя ночую, пока не поправлюсь — так Сокджин-хён сказал. Ну… либо у тебя, либо у него.

И с каждым мгновением всё больше и больше.

***

— Так кто это был?

Донхи сидит на диване, поджав ноги под себя, укутанная в теплый плед, и внимательно смотрит на то, как Спок ищет силикатную форму жизни (Намджун уверен, что она эту серию видела уже раз пятьсот), и покорно пьет горький порошок. Морщится, правда, и ворчит на юриста, но послушно выпивает всё. И — о чудо! — в этот раз она ничего не отрицает.

— Как ты узнал? Впрочем, неважно, — голые пятки высуваются из-под пледа, и Намджун громко сглатывает — она же больная, нельзя вообще сейчас думать о всяком неприличном, даже если он видит эти пяточки. Вот только последующая фраза выбивает его из колеи покруче, чем саму Донхи. — Отец ждал меня перед работой у клуба. Вчера и сегодня.

Вот же блять.

— Он тебя ударил?! — Намджун распутывает плед и бесцеремонно задирает футболку на Донхи, но на ребрах нет никаких следов. — Что-то говорил? В чем дело?

— Он ничего не сделал. Может, и хотел, но я позвала охранника, и тот меня провел сначала в клуб, а потом и к тебе подвез. Я в порядке, — Донхи упрямо смотрит на него расслабленно и спокойно, но это только и показывает, насколько ей на самом деле некомфортно от всей ситуации. — Ладно, возможно, всё это заставило меня немного понервничать, — неловко признается, немного подумав. - Черт, знаешь, ты прав, — она выпускает ноги из-под одеяла и садится ровно на диване, как всегда при больших откровениях, — мы знакомы уже год, и твое желание знать хоть что-то вполне логично…

— Постой, я просто…

— Нет. Ты… в общем, у тебя есть право знать, — она неуверенно чешет затылок, а после этого неожиданно громко стонет и складывается пополам, как старый телефон-раскладушка. — О Господи, я и не думала, что это будет так ужасающе неуютно!

— Мы можем перенести, — Намджун предлагает от чистого сердца, но на самом деле ему совсем этого не хочется. Донхи поднимает волосы, осматривает его из головы до ног и фыркает.

— Да у тебя выражение лица отрицает твои же слова.

— Ну прости, я же должен проявить благородство в такой момент, — он бессовестно ржет, пока крепкий кулак не врезается ему в правую почку. — Эй, а вот это было лишним!

— От тебя ждут так много, а ты способен лишь ползать, потому что бескрылый. Было такое ощущение? — Донхи, как всегда, начинает неожиданно. Намджун думает, взвешивая свой жизненный опыт, и согласно кивает. — А было такое, чтобы за ползанье тебя выбрасывали, как ненужную вещь?

Кажется, он начинает что-то понимать.

— Мне повезло немного меньше, — Донхи, не спрашивая, да и наплевав на врачебные предписания, тянется к неизменному зиппо и поджигает тонкую палочку легального успокоительного, одновременно указывая на нее. — Я и курить, собственно, начала из-за этого… Но уже позже.

— Меня воспитывали в правильной семье. Белый забор, собака, дочь-умница и прилежная ученица — мои родители видят жизнь сквозь призму изувеченных розовых очков, и любые отклонения от нее считают… даже не то, что запретными — противозаконными. В их понимании и желаниях я существовала лишь для их удобства: сначала хвалиться перед знакомыми школьной успешностью, потом отправить в хороший университет, выдать замуж за отцовского партнера и укрепить бизнес. Мои желания никогда не учитывались, собственно, их не существовало — и до некоторого времени меня это устраивало, я пребывала в счастливом амоке идеальной семьи. Первый раз мне указали на то, кто я и какое мое место в их мире, когда я втайне от них поступила совсем не на экономический. Родители не говорили со мной два месяца, но потом нашли в этом выгоду для себя — и меня простили, сделав жизнь похожей на предыдущую сказку. Но взамен я должна была заводить полезные связи в своей новой сфере, которые позволили бы отцу расширить бизнес — и не скрою, я это делала, так как считала ссору с ними лишь временным неудобством. Также различные благотворительные вечера для укрепления их положения в обществе легли на меня. А потом… — Донхи нервно содрогнулась и замолчала, докуривая сигарету до конца. Прижгла вторую, и лишь сжала губы, когда Намджун словил её свободную ладонь в свои пальцы. — Я встретила свою первую любовь. Наученная горьким опытом, встречалась ней втихаря, пряталась и прятала следы наших отношений… Счастливо прожила так почти полтора года… А потом напоролась на Рейна — и это стало ключевым моментом перелома в моей жизни.

Она замолкает. Вертит в пальцах третью, но сомневается, стоит ли поджигать, и чёрт возьми, Намджун просто не знает, что ему сделать. Донхи говорит безэмоционально и сухо — но боги, она трясется, как тростник на ветру, а глаза болезненно красные, и любую попытку прикоснуться еще или обнять встречает отказом.

— Не надо. Я должна… Нет, я хочу. Если расскажу, мне самой легче будет. Понимаешь?

Господи, нет, он не понимает.

— Когда я пришла тогда к ним за помощью, они… они сказали, что я сама виновата. Что в случившемся виновата лишь я, и… и… — она наконец начинает задыхаться, и слезы — будто плотину прорывает, будто все горести последних двух лет её жизни только сейчас выплеснулись нескончаемым потоком наружу, и скорее всего, так и есть. Донхи снова складывается, прячет лицо в коленях, но стоит Намджуну прикоснуться к плечу, как она стремительно сползает с дивана, направляясь к двери. — Я сейчас… Я вернусь, мне просто… просто надо… Господи…

Этого уже Намджун не выдерживает. Он и сам не знает, как, но в мгновение оказывается рядом, подгребает рыдающую девушку в объятия и вместе с ней сползает на пол, крепко прижимая её к себе, впервые настолько открытую, что будто обнаженный нерв. Успокаивающий шепот получается сам собой, но что он ей бормочет — сказать не сможет даже под угрозой расстрела, ибо в тот же миг сгорит со стыда.

— За что? Почему так? Я же просто… просто хотела, чтобы они меня любили такой, какая я есть, и…

— Тише, — Намджун затягивает её себе на колени, чтобы еще больше не простудилась, и покрывает короткими поцелуями всё, до чего только получается дотянуться. — Ты не должна… Не надо.

— Но я хочу, — упрямо сквозь рыдания и всхлипы, хотя с каждой минутой её трясет всё больше и больше. — Мне надо это уже наконец пере-… перешагнуть и з-забыть. Н-надо. Так что п-пусти. Пусти, я т-тебя видеть хочу!

Такому Намджун ни в жизни сопротивляться не сможет. Донхи отстраняется, лицо у нее покрасневшее и опухшее, губы всё равно трясутся, как бы не храбрилась, но она давит из себя истерический смешок и несколько раз делает глубокие дрожащие вдохи, лишь после этого начиная.

— Мало того, что меня выставили виноватой — и заставили в это поверить, родители заявили, что это влияние моей учебы сделало из меня… легкодоступную девушку. После этого они начали копать абсолютно обо всем в моей жизни, и со временем узнали о самом важном — о моих отношениях с Хёнли, — Донхи снова тянется к зиппо, и при виде своей неизменной зажигалки начинает хохотать, повисая на Намджуне руками. — Я до сих пор её подарок таскаю, видишь? — она нервно прикуривает, и это уже чуть ли не шестая за весь её рассказ, но Ким просто боится отбирать у нее пачку. — Они избили меня. Заперли в подвале после этого суток на три, без еды и воды, а после вспомнили и вытянули оттуда. И знаешь, что после? Даже если у меня и были крылья, после всего мне осталось лишь ползать.

— Они выбросили тебя из дома, — пораженно шепчет Намджун, и сам вытягивая сигарету из пачки. Донхи с ужасающей улыбкой, полной безумия, кивает.

— Именно. Изможденную, в крови, избитую — на улицу. Нет, сначала меня протащили в гараж, затолкали в машину, и чтобы никто не увидел — а после вывезли в другой конец города и просто выкинули на дорогу. Это лучше, чем я думала, честно говоря, думала — в лес и с концами, — она говорит об этом так спокойно, что Намджуну уже просто страшно — за нее. — Я там н-нашла, — вот только за маской спокойствия снова пробиваются всхлипы, и Донхи почти что панически закрывает рот ладонями, успокаиваясь. — Мне помог один неравнодушный мужчина, подвез до дома Хёнли… Вот только её не интересовало продолжать отношения со мной — бездомной, без гроша в кармане и удобных привилегий своего бывшего положения. Она мне даже не дала зайти в дом, — и снова ухмылка — теперь уже злая, полная разочарования и обиды. — Спустя полгода я узнала, что Хёнли уже начала встречаться с парнем из весьма обеспеченной семьи, с которым её познакомили родители, а я… Я пешком дохромала до Тэхёна, семья которого, несмотря на не лучшее финансовое положение, отогрела меня и подлечила. Где-то с полгода я прожила у них, тайком в это время искала работу и жилье, а после оставила письмо и ушла посреди ночи — я просто не могла больше их стеснять. И всё, — она тяжело дышит, снова успокаиваясь, хотя ресницы мелко подрагивают, — всё. Теперь ты знаешь.

Донхи смотрит на него с ожиданием, но Намджун… Он просто не знает, что сказать, что сделать, он в полнейшей растерянности. Девушка действует сама — приникает всем телом, вдыхает горький от дыма воздух и прячет лицо на широкой груди, и её открытость ранит обоих — Джун знает, что и сам не сумел сдержать слёзы.

— Я просто понять не могу, — Донхи шепчет лихорадочно, — неужели я и правда сама была во всем этом виновата? Потому что любила не так, потому что хотела любить себя? Неужели я…

— Это не так, — Намджун наконец отмирает, накрывает ладонями снова подрагивающие в рыданиях плечи и шепчет на ухо, — это всё не так. Не твоя вина, слышишь? Ты ничего не сделала неправильно. Ты столько времени была одна, но теперь так не будет, слышишь?

Донхи плачет вголос, захлебывается воздухом, и после нескольких минут таких бесполезных, но столь необходимых ей утешений просто замирает в руках Намджуна, пока он переносит её в свою кровать, укутывает теплом своего тела и целует в макушку.

После этого она наконец забывается беспокойным сном.

========== Pure Morning ==========

A friend in need’s a friend indeed

Друг познается в беде,

A friend who’ll tease is better

Друг, который поддразнит тебя - лучше.

Our thoughts compressed

Мы лаконично выражаем мысли,

Which makes us blessed

Что делает нас благословленными

And makes for stormy weather

И в то же время - причина ненастья

Донхи медленно моргает. Еще раз. И еще.

Видение Намджуна без футболки рядом никуда не пропадает. Собственно, как и ощущение жара чужого тела, тяжелой руки на её груди и теплого дыхания в макушку. Собственно, лишь осознание того, что её обплели всеми конечностями, и останавливает девушку от возмущенного вскрика.

Горячо. Но уютно. Собственно, спать рядом с друзьями Донхи уже не впервой, но это же…

Намджун.

Донхи всё еще не поняла, чем он так отличается от Тэхёна, что даже от мысли об их совместной ночевке ей так непонятно. Ну, если вспомнить, то с Тэ они не раз спали вместе, окутывали друг друга руками-ногами — и ничего. Никакой интимности.

…с Намджуном почему-то интимность во всем.

А еще он её переодел. В пижаму. Боги, он её переодевал, то есть всё видел и…

— Ты чего так рано подорвалась? — бормочет на ухо, сползает ладонью на живот и мягко придвигает к себе поближе. Донхи застывает напряженной струной, что от Намджуна — такого чуткого и доброго — никак не укрыть. — Ты в порядке, малышка? Или снова будешь плакать?

А вот сейчас Донхи его стукнуть хочется.

— Не собираюсь я сырость разводить, — огрызается в ответ, почти что спиной чувствуя улыбку. — Отпусти.

— Еще даже шести нет, моя… — и сбивается на полуслове. И хорошо. — Поспи еще чуть, а? — предлагает легко и ненавязчиво, настолько приятно, что Донхи — и вправду странно — тут же отрубается.

***

Ну конечно же, ей стыдно. Намджун даже в этом не сомневался.

Вот только за что?

За искренность? За слёзы? Или за то, что жалась ночью так близко, так горячо, что звала его во сне и млела, тихо млела в полудреме, пока Намджун сцеловывал соленую воду с её щек?

Вряд ли последнее. Вряд ли она это вообще помнит.

Хотя бы один плюс есть: больше никакого нездорового жара, простуда ушла, так что можно отписатьсяСокджин-хёну и попросить отвалить от его девочки. Что это вообще за ультиматумы были: либо она у Джинни-хёна ночует, либо у него, Намджуна? Какое вообще право кто-то имеет выставлять Донхи ультиматумы?

Сокджин отвечает на это сообщение ржущим смайликом и советует поберечь Донхи от стресса. Где он вчера был, их всемудрый хён, пока девочка душу выворачивала наизнанку?

Намджун осторожно освобождает Донхи от своих загребущих обнимашек (она за ним тянется, скорее всего, просто за его теплом, но всё равно от этого лыыыыыба), отписывается начальству, мол, заболел, кхе-кхе, даже говорить не могу, так что не приду на работу, сорян. Начальство в ответ посылает очень цензурным матом и советует лечиться поскорее.

А потом Намджун доползает на кухню, наклоняется к холодильнику…

И взвизгивает от неожиданности.

— Здравствуй, сын, — мама чинно восседает на стуле, пьет кофе и улыбается. Знающе так, с хитринкой, и парень мысленно стонет: она заглядывала в его комнату. Конечно же, увидела Донхи, сделала выводы и теперь довольна, как никогда. — Я сварила кофе и завтрак приготовила.

— Мама, — осторожно начинает, вообще не понимая, как подобрать слова, — это не то, что ты подумала.

— Да знаю я, — женщина неожиданно весело смеется, отмахиваясь рукой. — Это та девушка, у которой проблемы? И ты, понятное дело, ей помогаешь — потому что не сумел пройти мимо.

— Что-то типа того, но…

— А потом втюрился в нее, как первоклашка, — радостно заканчивает, громко ударяя ложечкой по кофейнику (у него есть кофейник?!). — Да ладно, милый, — её улыбка смягчается. — Ты просил меня помочь выбрать для нее одежду, рецепты супов и тефтелек, искал для нее постоянную хорошую работу — конечно, это делается и для друзей, но я видела, как ты на нее смотришь, дорогой. И мне нравится, что после той падлы ты вообще способен так на кого-то смотреть.

— Я ей признался, — смущенно бормочет, присаживаясь рядом с мамой. Та сразу же отставляет чашку и накрывает его ладони руками.

— Милый, если честно, я говорила об этой девушке с Юнги и Сокджином. Они ничего не рассказали особенного — у тебя хорошие друзья, в самом деле — но у нас всех сложилась одна и та же мысль. Ты на нее давишь.

Намджун возмущенно вскидывается.

— Но я не…

— Ты можешь этого не замечать, — в голосе матери появляются знакомые стальные нотки, — но лучше проанализируй свои действия хорошенько. Кажется, твоя подруга проснулась, — она кивнула в сторону коридора, и Намджун тоже услышал еле заметное стенание старого паркета и хлопок двери в ванную. — Сделаешь ей чай?

— Кофе, она без него не просыпается.

Когда Донхи пытается прошмыгнуть мимо кухни на улицу, он спокойно её окликает.

— А Синди где? У тебя дома?

Из коридора слышен откровенно горький вздох. Донхи всё же заходит в кухню, отчаянно пытаясь спрятать под волосами красные и опухшие глаза, и отвечает, скрестив руки на груди.

— Я её отвезла к Тэхёну, как только заболела. Ты же не думал, что я брошу этот блохосборник дома на всю… О. Здравствуйте, — и она церемонно кланяется, в замешательстве кося взглядом на Намджуна и, видимо, чувствуя себя очень неуютно.

— Донхи, это моя мама. Она может тебя стебать и навязывать рецепты, а еще попытаться откармливать, — парень весело скалится, подавая девушке её кофе, на что его мать лишь смеется, поднимаясь.

— Мне пора на работу, милый, так что сегодня обойдемся без этого. А ты, Донхи, — она легко хлопает недоумевающую и очень неловко держащую свою чашку кофе барменшу по плечу, чуть не заставив ту разлить напиток, — не давай ему спуску. Он — мальчик активный, временами даже чересчур, но хороший. Веселитесь, детки! — и упорхнула, будто ей не под пятьдесят, а каких-то двадцать.

С одной стороны, Донхи была рада, что утро началось именно так. Не с неловких вопросов о вчерашнем, или почему они спали вместе, или еще что; несмотря на вчерашние откровения, обсуждать их девушка всё еще не была готовой.

— Выспалась? — Намджун сел рядом с ней, получил в ответ неопределенный то ли кивок, то ли отрицательное махание головой, и рассмеялся. — Покушаешь? Я горячие бутербродики сделал.

И как-то так всё вошло в колею.

Вот только щеки всё равно горят.

***

Когда приходит зима, а Донхи всё таскается в своей истрепанной и ничерта не греющей кожанке, Намджун снова начинает чувствовать дребезжание тонких нитей терпенья. Подруга упорно посылает его по известному маршруту, стоит только заикнуться о покупке им теплого пальто для нее, временами этот маршрут она разноображает интересными вставками и красочными художественными оборотами — не раздражался бы он так из-за её упрямства, даже сумел бы оценить и записать парочку изящных пассажей. Однако Донхи сердится, огрызается, временами даже рявкает и упорно отказывается приходить в гости, ограничиваясь редкими звонками и минимально экспрессивными сообщениями.

— Как она так может? — Намджун громко жаловался на судьбу их суровой компашке, потягивая пиво. Парни внимали с откровенным интересом: если в своей личной жизни затишье или стабильность, про чужие душевные метания послушать ой как хочется. — Я к ней со всей душой, а она мне… «Ок». «Отвали». «Нет». «Отъебись». «Ты меня задрал».

— А сегодня что-то писала? — живо интересуется Зико, ожидая драмы, и Намджун не разочаровывает: поднимает покрасневшие от грусти глаза и жалуется.

— Да. Сегодня она даже первой написала, — парни оживленно перешептываются, строя догадки, но Джун печально заканчивает. — «Не смей мне сегодня писать. И звонить. Я занята».

Парни сочувственно мугыкают что-то, подбадривающе стукают кулаками по плечу, и лишь Юнги философски замечает:

— Ты бы, может, и правда от нее отвалил?

— Хён! — намджуновому возмущению нет предела, но старший лишь улыбается и бросает лениво:

— Да успокойся ты. Она сегодня поехала по делам клуба, так что правда девочка занята. А ты истерики разводишь вместо того, чтобы самому работать и её поддержать.

Намджун обиженно сопит. Вдвойне неприятно, потому что хён, как обычно, прав.

***

Когда они наконец снова встречаются, на улице конкретные морозы, а Донхи всё еще в кожанке. Намджуну аж пальцы чешутся огреть дуру суицидную подзатыльником, а после затащить к себе домой, но девушка кашляет привычно бронхитно и низким, посаженным от хронической болезни и сигарет голосом просто говорит:

— Пошли к тебе. Я пожрать сделаю.

С ней это всё не вяжется, ну блин, мелькает в Намджуновом мозгу мысль, и он не спешит её прогонять.

Зиппо — это да, уже понятно, и даже не бесит, потому что девочка, эта сладкая, взъерошенная, вечно настороженная и переполненная циничного сарказма (куда только в тощем тельце помещается?) носит чёртову зажигалку как символ предыдущей жизни и того, что всегда следует полагаться только на себя. Это Ким даже оценить сумел… Хотя больше всего хотелось вырвать пафосную хрень из рук, швырнуть об асфальт и растолочь ботинком, да.

Речь эта грубая и манеры отсутствующие будто специально, неестественно звучащие из упрямо поджатых губ маты — будто она лет до двадцати их вообще не произносила.

Резкие и рубленные движения, взгляды озлобленные из-под отросших волос.

Слишком неправильно всё. Вот то фото, где ситцевое платьице и кудряшки, элегантная поза и сладкая счастливая улыбка — оно её.

Обкорнанные волосы, руки в карманах, одежда не по размеру и погоде, хмурая мина и презрение к миру — не вяжется. Всё равно ведь куски былой Донхи проскальзывают иногда, портя удачную картину паскудноватой стервы.

Вот только дело в том, что по уши Намджун в ней. В той, которая язвительная сука с болезненным прошлым. Не в том, которая платьице с рюшами.

— Слушай, — осторожно начинает беседу, пока Донхи занята закипающим супом. — Может, если не пальто, то хоть кожанку?

— Что из фразы «Пшел нахрен» тебе было непонятно в предыдущий раз? — девушка в этот раз даже не оборачивается, чтобы смерить презрительным взглядом. Надоело, видать. — Режь овощи молча. И на одинаковые кубики!

— Это трудно! — возмущается Намджун. — Почему ты не режешь?

Хотя знает ответ. Донхи вообще ножи не любит… Интересно, с тех пор, как изрезала себе все ребра длинными царапинами?

— Потому что у тебя они лучше, у меня всё хаотично, — огрызается, и оба знают, что это вранье. Сон режет хлеб на бутерброды так ровно даже самым тупым ножом, как у Намджуна никогда самым острым не получится.

— Ну ладно, не хочешь кожанку, так давай пуховик? — в этот раз ему прилетает черпаком по макушке. Только что вытащенным из кастрюли, между прочим. — Эй, да я только утром голову помыл!

— Так не пори мне тут всякую херь, — она всё же закатывает глаза и упирает руки в боки. — Чего вообще прицепился?

— Боюсь, что ты не доживешь до двадцати пяти при таких своих привычках, — честно отвечает Намджун, на что Донхи недоуменно чешет затылок. — Да что там, что ты вообще эту зиму переживешь.

Она смотрит ему в глаза и убийственно откровенничает:

— Кто вообще сказал, что я собираюсь?

Намджуну просто отнимает речь, и он не находит, что ответить.

Вечер у них так и не складывается нормально.

***

— У меня к тебе серьезный разговор.

Когда Донхи слышит эти слова, она уже просто горько вздыхает и даже не закатывает глаза.

— Ты меня так замахал, — признается устало, почти что с умоляющими нотками, — ну отцепись от меня, пожалуйста.

Намджун от этого почти что светится. Чувства чувствами, но выводить малышечку из себя — это ж святое!

Они сейчас типа Рождество празднуют. Синди, притащенная в честь праздника, одета в пресимпатичнейший свитер с оленем, за который Намджун вывалил больше, чем за такой же на себя. Донхи ограничилась терпением медвежьих обнимашек Намджуна, разок хлопнула его по спине и вручила пакет с соджу. И то хорошо.

Вообще, идиллия: котенок играется ветвями ёлки, Донхи непривычно благодушно расслаблена и даже иногда растягивает уголки губ в мягкой улыбке, от которой бедное сердце Намджуна начинает биться чаще, по ощущением, в два или три раза. А еще она в растянутом сером свитере, всё сползающем на тонкие плечи и обнажающем ключицы. При виде такого зрелища парень и вовсе терял нить её тихого повествования о рабочих ночах в клубе Юнги, а потом, когда низ свитера задрался, обнажился кусочек нежного живота и острой выпирающей бедренной кости…

Ему пришлось вспомнить самые отвратительные вещи, которые он только видел за свою жизнь, чтобы успокоиться.

Но потом Донхи наклонилась, и стали понятны две вещи.

Она окончательно отказалась от лифчиков.

И если Намджун сейчас не отвлечется на что-то, то даже всплывающая в памяти вонь нестиранных носков Хосока ему не поможет.

Так что он решает доканывать подругу… нет, не уговариваниями купить ей пальто.

Собственно, после той фразы Донхи о «пережить зиму», которая немного разбила ему сердце, он больше этой темы не поднимал, но пытался просто как можно чаще затягивать к себе в гости и отогревать-откармливать. Что-то парень подозревал, что живет девушка далеко не в хорошо отапливаемом доме с приличным водоснабжением, но Донхи на все просьбы пригласить его к себе отказывала резко и четко.

Так что сейчас Намджун решил предпринять совершенно иную тактику.

— Слушай, Донхи, — осторожно начал, присаживаясь на корточки перед ней, утонувшей в подушках на полу и прислонившейся к дивану спиной, и смотря так, как разрешал себе очень редко. Боялся, что это испугает Донхи. — Я понимаю, что ты абсолютно самостоятельная и неуязвимая девушка…

— Женщина, — кажется, она даже огрызается чисто автоматически. Намджун лишь разрешает улыбке расползтись шире по лицу и продолжает:

— Независимая женщина. У тебя вон, даже кот есть…

— Этот блохосборник ты мне сам подарил, — кажется, Донхи просто боится дослушивать его до конца, вот и обрывает на каждом предложении. Вот только сейчас ей не сбежать. Не тогда, когда он почти что на коленях её… ну да, почти что и умоляет.

— Ты его любишь, — замечает со смешком. — Точнее, её.

— Наглое вранье, — нарочито громко возмущается, наклоняясь вперед — и замирает. Намджун громко сглатывает, усилием воли держа взгляд на уровне её глаз и не опуская его вниз, где из растянутого V-образного выреза отлично видно небольшую грудь. — Это мешающий мне блохосборник.

— Ты скормила ей всю мою телятину. Дважды.

— Мне хотелось тебя побесить, — как может, отвлекается, вот только взгляд не отводит. Намджун уже считает, что это прогресс, поэтому переходит к главному.

— Блин, ладно, малышка, ладно. Так вот, ты сильная и неуязвимая женщина, опасно независимая и всё такое, у тебя есть кот, но ты… Оставайся?

Донхи замирает, подобравшись, как кошка перед прыжком. Но нет, Намджун убийственно серьезен и честен в своем предложении… Вот только девушка его трактует совершенно не так.

— На ночь? Я совсем на идиотку похожа? — и фыркает зло, откидываясь назад на подушки к большому облегчению Намджуна. Не убегает и не пытается набить ему морду. Уже хорошо. Вот только взгляд его заметила — и совершенно правильно его поняла. — Нет.

— Да нет, милая, — отрицательно машет головой и руками, успокаивая и объясняя. От только от последующих слов Донхи совсем замирает соляным столбом. — Насовсем оставайся. Ты, конечно, трындец какая независимая и всё такое, но вот я охренеть насколько зависим от тебя.

Донхи кажется, что у нее мир перед глазами на мгновение померк, а в следующее — осветился ярко-ярко, вот только…

— Ни за что!

— Да блядь, ты насмерть у себя дома замерзнешь! — не выдержав, рявкает Намджун, причем голос он повышает именно от смущения — до него наконец-то дошло, как подруга трактовала его предложение. — У меня тут хоть тесно, но тепло. Да и из кабинета я могу вторую спальню сделать… Чёрт, если такая упорная-упертая, то можешь у меня просто комнату арендовать!

— Нет!

— Ну чего ж ты такая упрямая?! — стонет отчаянно, стекая на колени и неожиданно даже для себя самого удивительно спокойно говорит. — Не, а реально чего?

— Да я откуда знаю, — ошарашено отвечает на смену темы Донхи, а после неуверенно оглядывает этот стоящий на коленях памятник скорби и, горько вздыхая, хлопает рукой по подушкам рядом с собой. Даже решает пойти на компромисс. — Давай я оставлю у тебя Синди. И буду часто её навещать, а то ты ж её раскормишь до шарика на лапках.

Намджун послушно устраивается рядом и даже, наглея, опускает голову на грудь девушки. Удовлетворенно вздыхает, хотя в голове сам по себе выстраивается сценарий окончания вечера именно в том плане, в котором его подозревала Донхи, и для его исполнения надо так немного — приподнять голову и зубами стянуть это серое безобразие вниз, открывая…

Но он — хороший друг и адекватный мужчина, поэтому просто кивает и начинает тихо млеть, когда Донхи запускает пальцы в его шевелюру и принимается перебирать волосы.

— Я сделаю тебе ключи, — обещает, проваливаясь в приятную негу неожиданной ласки.

И не видит, как Донхи краснеет, стоит его ладоням скользнуть по её бокам, уютнее устраиваясь на изгибах фигуры.

Комментарий к Pure Morning

Полуночная напоминает, что она обитает вот здесь: https://vk.com/m_polunochnaya. Заходите, там рады каждому, а еще время от времени появляются спойлеры, стихи и другие интересности.

========== Meds ==========

I was confused by the powers that be

Я была сбита с толку тем, что было сильнее меня

Forgetting names and faces

Забывая имена и лица.

Passers by were looking at me

Прохожие смотрели на меня

As if they could erase it

Будто бы они могли что-то изменить

Baby, did you forget to take your meds?

Детка, ты что, забыла принять…

Даже когда кажется, что всё хорошо, всё обязательно должно скатиться к полному трындецу.

Намджун в этом не просто уверен, он готов защитить на эту тему научное исследование, в качестве практических данных используя с добрую сотню жизненных случаев.

Если скостить все эти пространные размышления до одного слова, получится всё очень просто и кратко.

Донхи.

Синди действительно переехала к нему, и теперь Намджун может просыпаться в обществе одной из своих трех любимых женщин (мамочка начала со смехом отказываться с тех пор, как Намджун начал похрапывать во сне, а третья… хорошо, хоть котенка привезла). Они удивительно прекрасно начинают существовать вместе, и временами он чувствует себя гордым отцом, а его телефон забит сотнями, буквально, может, даже тысячами фотографий Синди, так же, как и переписка с каждым из друзей. К их чести, они восторгаются каждой фоточкой (что превозносит его праудфазер линию еще выше), но всё дело в том, что так еще с начала их дружбы повелось.

Кстати, Юнги всё же задумывается о покупке вельш-корги. Донхи говорит, что всё из-за их жопки сердечком.

Кстати, Донхи.

Донхи.

Донхи.

Намджун готов повторять это имя до тех пор, пока не успокоиться.

Потому что он, блядь, блядь-блядь-блядь, не может успокоиться!

- Ты становишься жадным, - говорит Юнги, от скуки вытирая стакан. У него в кои-то веки всё, тьфу-тьфу-тьфу, спокойно, и с документацией, и с поставками, и с публикой, и даже техника не барахлит. Донхи, как обычно, босиком петляет между танцующих фигур, и это тоже издали похоже на танец, вызывает какие-то странные ассоциации, но Намджун быстро их отбрасывает: мало ли что привидится на нетрезвую голову? – Она тебе и так много доверила, а тебе теперь этого мало.

- Потому что, хён, - на удивление внятно и осознано отвечает Джун, смотря кристально трезвыми глазами на старшего, - она – будто паззл. И у меня не хватает, допустим, двадцать кусочков из ста. Количество совсем не критичное, но… Я не вижу, слон на этом пазле бьет ногой по мячу, или пинает щенка? Понимаешь меня?

- Понимаю, что ты пересматривал «Я слышу твой голос», - хмыкает в ответ всепонимающий хён, а после ласково, но строго говорит. – В общих чертах ты, конечно, прав. Но, Намджуна, ты не боишься, что эти двадцать кусочков пазла сделают больно? Что никому и не стоит собирать эти сто кусочков вместе?

- Хён… - пораженно выдыхает Намджун, но Юнги его снова обрывает.

- Я не за тебя боюсь. Ты переживешь и не сломаешься, потому что в тех двадцати кусочках сто процентов Донхи никого не пинает. Но она, вот она уже не раз на грани была, Намджуна. Может, она и не хочет складывать паззл? Может, ей и так хорошо?

- Я становлюсь жадным, - наконец, хорошенько подумав, выдыхает огорченно юрист и смотрит большими грустными глазами на удивительного и просто идеального хёна Юнги. – И мне надо что-то с этим делать, пока не натворил фигни, ведь так?

- Именно так, Намджунни, - с нежной улыбкой подтверждает хён, и Ким искренне обещает себе постараться.

И он реально пытается.

Видимо, недостаточно хорошо.

***

- Не дави на меня.

Девушка прижимается к стене спиной и смотрит – яростно, с готовностью бить и защищаться. Намджуну этот взгляд совсем не нравится: он не хочет, чтобы Донхи злилась на него, чтобы видела в нем угрозу, но почему-то поднимается давно подавляемое упрямство.

- Я и не давил, - а сам подходит поближе, опирается руками на стену по обе стороны от её головы и впивается взглядом в уставшие глаза.

- Чушь, - Донхи отрезает сразу же, и уже после этого у юриста появляются сомнения в верности своих действий. – Ты постоянно давишь. Расскажи то, объясни это, ночуй у меня, живи у меня…

- Постой, ты не так поняла…

- Всё я верно поняла, - обрывает его без любых сомнений, безжалостно продолжая. А глаза пылают гневом. – Ты давишь постоянно, Намджун. Влезаешь везде, куда только можно: не думал, что Тэхён мне сразу же начнет рассказывать о твоих визитах и расспросах? Даже сейчас, или тогда, когда я не хочу отвечать: ты вот так нависаешь сверху, не даешь мне избежать ответа, не даешь убежать, и мне приходится говорить и выкладывать всё, потому что страшно, потому что я не знаю, чего от тебя ожидать. Скажешь, это не давление? Да я всё время будто под прессом!

- Постой, но ты же знаешь, что я в тебя… - пробует Джун, в ответ получая арктически холодный взгляд.

- Об этом ты тоже не подумал, так ведь? Что это – тоже рычаг давления? Что мне неловко, неуютно вообще знать об этом, что теперь сомнений еще больше, что… Чёрт возьми, зачем я тебе вообще это объясняю? – она почти что отчаянно повышает голос, говоря всё это, изо всей силы отталкивает парня от себя и, подхватив сумку с пола, выходит из кухни.

До Намджуна наконец доходит, что если она уйдет – это конец. Они больше не увидятся, Донхи уволится из бара – основного места её дохода – и компании, уйдет из доставки и будет искать другие работы, потеряет на это кучу времени, отощает в конец, а её вечно недолеченный бронхит доведет её до могилы.

Но… Если она действительно чувствовала себя под давлением всё это время, то почему не ушла раньше?

Блин, а всё началось с того, что он просто спросил её, откуда она знает Тэхёна. Возможно, действительно с некоторой… твердостью.

Чёрт побери.

Намджун догоняет её уже на улице.

- Я облажался, - искренне признает, тяжело дыша и совершенно не представляя, как разрозненную кучу мыслей сформировать в единый комок. – Но честно попытаюсь исправиться.

- И ты думаешь, я поверю, - хмыкает саркастично девушка, но Ким на это лишь горячо кивает.

- Да. Да, ты поверишь. Потому что хоть я и давил на тебя всё это время, ты оставалась. И решила перечеркнуть всё лишь тогда, когда я перешел границу в своем желании знать. Потому что ты хотела рассказать кому-то это всё. Потому что ты до сих пор хочешь.

Донхи смотрит не то чтобы недоверчиво… Но вот прям чувствуется, что ей очень хочется наладить соединение по типу «мой кулак – твой нос, если ты еще хоть слово вякнешь, гребанный Намджун».

Он не хочет быть в её глазах грёбанным.

Он и правда круто облажался.

- Я не подумал. Дурак. Идиот, честно, идиот. Казалось, лучше быть с тобой полностью откровенным, чтобы ты понимала – я не обижу. Чёрт, да это звучит так глупо… И знаешь, что? Это вот всё безумие. То, как отчаянно и тупо я пытаюсь привлечь твое внимание. То, как тебе нравится мое общество, но ты лишь отфыркиваешься и отрицаешь это, хотя сама влюблена в мой дом. И да, чёрт, да, я принимаю всё твое безумие, и знаю, что ты понимаешь мое.

Он инстинктивно понижает голос, приближаясь почти вплотную.

- Так почему ты не хочешь принять свое сама?

Донхи тяжело дышит, сцепила кулаки аж до мелких царапок на огрубевшей от постоянной работы коже, и вот кажется, что сейчас она ему хорошенько врежет.

Не кажется.

Намджун ошарашено потирает покрасневшую щеку, понимая, что это не была легкая пощещчина – ему только что изо всей силы ввалили неплохим таким хуком правой. Хорошо хоть, пошатнулся, но на ногах стоять остался.

- Не дави на меня, - спокойно, и от этого еще более ужасающе говорит Донхи и, не смотря Намджуну в глаза, возвращается в дом. – Пошли, или ты простыть хочешь?

***

Февраль давит им обоим на мозги, неуклонно подбираясь к такому же слякотному и унылому марту. Намджуну кажется, что Донхи в его обществе вроде бы и комфортно, но вот почему-то всё время подсознательно чувствует себя на пороховой бочке с уже зажженным фитилем.

Донхи всё еще не отпирает своим ключом дверь, дожидаясь Намджуна, хотя он ей честно пообещал, что можно заходить в любое время и вообще, если что, то в любой момент он может организовать для нее отдельную комнату. Донхи кривилась, шипела обозленной кошкой, иногда царапалась даже (Намджун выявил, что он мазохист, потому что потом эти царапины любовно оглаживал и умиленно улыбался. Застукавший его за этим занятием Сокджин-хён скорчил сложное лицо, а потом долго о чем-то втолковывал ржущему Юнги-хёну, но это уже другая история), но всё равно держала глухую оборону.

Когда в телефоне мигает оповещением календарь о том, что сегодня Намджуна ждет рвотно огромное количество красных сердец на улице и длиннющие очереди в магазинах за сладким, его взгляд на мгновение затуманивается от представленный фантазий, где только он, Донхи и шоколад, но потом ему приходится прогнать сладкую дрему и встать. Работа не ждет, котенок не кормленный, но уже чем-то гремит в гостиной. Хоть бы не джойстиком…

Юнги зовет выпить, одиночка интровертный, не признающийся в своей жуткой романтичности – вот повезет какой-то девушке, если он всё же решится позвать её на свидание – но на самом деле все они такие, вечно недолюбленные, недохваленные и потому держащиеся друг за друга. Чихо пишет, что может организовать двойную свиданку, Сокджин советует сделать шаг вежливости и купить шоколад (Намджун этот вариант сразу же вычеркивает, потому что раз – фантазии, два – Донхи в него им швырнет и еще поглумится), Ёнгук зовет записывать вместе грустный микстейп о любви.

А потом от Юнги вдогонку еще одним сообщением – прямо по голове.

«Не проводи этот день один».

Намджун очень хочет вот прямо сейчас сорваться и поехать к хёну, минуя работу, потому что да, на всех накатывает, чтобы вот прям грустью и осознанием собственного одиночества…

Но на Юнги – с ним это очень редко случается.

И Намджун, конечно, может прогулять сегодня работу, но тогда весь его труд за последние полгода, то есть парочка громадных проэктов, канут в Лету – сегодня он как раз должен их предоставлять, и так выбивать деньги на их реализацию…

Сообщение к Донхи он отправляет, не думая, и поэтому очень удивляется, когда, выходя из машины, проверяет телефон, а там на удивление длинный для подруги ответ.

Я уже в клубе, шеф выглядит плохо, но не критично. Побуду с ним до вечера, не переживай, если что – тут же сообщу тебе.

Уже когда Намджун подходит к столу, запоздало осознает: девушка попросила его не переживать.

То есть.

Эмм…

Она попыталась о нем позаботиться?

***

- Да я в порядке, - Юнги отмахивается от упрямо смотрящей на него прищуренным взором Донхи, - реально, свали.

- Не могу, - шмыгает простужено девушка, и Мин сразу вспоминает, что на улице минус шесть, а эта дурында в старой потрепанной кожанке приплелась. Ну конечно, теперь он её не выгонит, заболеет снова серьезно, и опять придется несколько часов выслушивать от Сокджина. А Донхи продолжает напирать. – Шеф, вы хоть поешьте немного, на пустой желудок пить вообще не очень здорово и попахивает тягой к самоповреждению.

Юнги подвисает на пару минут, но после осторожно так (девушка сразу же напрягается) и очень вкрадчиво интересуется:

- Это ты мне говорить будешь?

Паршивка имеет наглость еще и нос задумчиво почесать, а потом плюхается на кресло напротив и хозяйски наливает себе выпивку. Мужчина смотрит на это лениво, отлично понимая, что если мелкая примчалась сюда рано утром, отпросившись с другой работы, значит, её послал Намджун. Из этого следует вывод: фиг она уйдет.

- Тогда хотя бы не пейте в одиночестве, шеф, - девушка улыбается, заправляя неловко длинные пряди за уши, и Юнги мимолетно улыбается. Такая на первый взгляд агрессивная со всем этим злобным взглядом, неаккуратно обстриженными ею же волосами, которые еще и додумалась выжечь до белого – он знает, сам когда-то так делал. Ей даже не нужна табличка «Не приближаться!», и так желающих мало. Все эти хмурые моськи, пафосное выдыхание дыма и заманчиво торчащие сквозь тонкие майки летом и кофты зимой лопатки, острые плечи – блядь, да она даже не осознает, насколько привлекательна в своем амплуа обозленной на жизнь стервы.

В самом начале, когда она пришла устраиваться на работу – еще с длинными каштановыми волосами до лопаток – Юнги её брать не хотел. Видно же, что в жизни ей не приходилось тяжело работать, целую ночь проводить на ногах или вообще убирать за кем-то, но чёрт, она так просила, говорила, что научится всему… и он тупо дал слабину.

Юнги соврет, если скажет, что не был ею увлечен. Спустя неделю глупых ошибок и неловкостей Донхи втянулась в ритм работы, нашла еще парочку подработок, и до него дошло: не взял бы работать, девушка бы просто напросто умерла от голода, да еще и на улице.

Еще через месяц она отрезала и покрасила волосы, спустя два – научилась огрызаться и начала создавать себе образ агрессивной суки. В клубе текучка кадров всегда была делом постоянным, и спустя некоторое время не осталось работников, которые помнили бы её хорошенькой брезгливой малышкой.

Только Юнги.

Теперь он рад, что это «увлечен» не превратилось в неловкое «влюблен», потому как конкурировать с Намджуном…

- Вы же понимаете, что не было бы никакой конкуренции? – в лоб спрашивает Донхи, куря прямо в помещении – его кабинете, между прочим! – и Юнги понимает, что всё это время выливал поток бессвязных мыслей прямо ей. Вот только Сон смотрит на него как-то… неуверенно, что ли? И объясняет. – Если бы я вдруг узнала, что нравлюсь вам, то на следующий день ноги моей бы здесь не было, понимаете? Я бы тупо боялась здесь работать.

- Какого чёрта! – праведному возмущению мужчины нет границ. – Я бы ни за что…

- Это я теперь знаю, - отмахивается Донхи, вытягивая вторую сигарету из только что распотрошенной пачки. – А раньше бы сбежала. Но всё равно, блин, что вообще во мне может нравится? Да чего вы ржете, шеф?! – обиженно дуется, и Юнги с некой гордостью думает, что перед Намджуном она всё же корчит из себя более взрослую и независимую, а на деле…

- Ты такой ребёнок, - говорит ласково, переклоняясь через стол и взъерошивая смешно сопящей Донхи волосы. – И теперь у тебя гнездо на голове.

- И чья это вина, интересно? – ворчит, но мягкой и с улыбкой. А после в одно мгновение с нее будто водой смывает всю серьезность, и она интересуется. – Часто с вами такое?

- Редко. Очень редко, - тянет сигареты из своей пачки, а подумав немного, и сделанные девушкой бутерброды тоже к себе тащит. – А с тобой бывает?

Донхи молчит, обдумывает, наверное. Юнги любит наблюдать за выражением её лица, когда девушка размышляет и делает для себя какие-то выводы.

- Раньше бывало, - наконец выдает, впервые притрагиваясь к налитой выпивке. – Сейчас у меня времени на такое нет.

Юнги кивает. Это он может понять.

***

- Мне шеф сегодня что-то втирал о паззлах. Типа, если кусочков не хватает, значит, ты не видишь целую картину.

Они входят в дом, чувствуя себя вымотанными: после приезда Намджуна они еще потусили втроем около двух часов, а после отвели хёна спать и с чистой совестью поехали к Джуну домой.

- Только не говори мне, что не видела «Я слышу твой голос». Это же культовая дорама!

Донхи смеется. Вот так, просто, искренне и тихо, будто стесняется громче, и от этого сразу же на душе теплее.

- Серьезно тебе говорю, это первая дорама, в которой девушка была старше парня на почти десять лет!

- И она из-за этого культовая? – искренне интересуется Сон, разваливаясь на диване и тут же затягивая Синди себе на колени.

- Не, там сюжет неплохой, об адвокатской практике, и еще линия самих главных героев хороша, - задумчиво тянет Намджун, всё еще стягивая с себя в прихожей ботинки, поэтому подушкой по голове от Донхи не ждет.

- Не отвлекай меня, - просит. – Так вот, о пазлах.

- Ты же сказала, что я давлю…

- Да не перебивай ты меня! – и теперь уже в лицо лупит подушкой. До этого сидевшая на её коленях Синди возмущенно подскакивает и убегает на пол, пронзительно шипя. – Тогда давил, сейчас я сама хочу рассказать. Разве не так взрослые люди поступают?

- Взрослые – возможно. Мы с тобой – вряд ли, у нас всё должно быть тупо и через лошадиную задницу.

- Почему именно лошадиную?

- Думаешь, я знаю? – так искренне удивляется Намджун, что Донхи не сдерживает еще один смешок.

- Так что ты хочешь? Тэ или шрамы?

Мозг Намджуна против его воли проводит тонкую соединительную линию между «хочешь» и «шрамы», и он трясет головой, будто намокший пес, самому из себя удивляясь. Неужели он действительно настолько озабоченный?

- Всё? – рискуя, просит фактически, на что Сон разрешает себе улыбку, правда, теперь кривую и очень горькую.

- А ты не мелочишься.

- Я хотел сказать, - быстро исправляется парень, не в силе выдерживать эту бездонную грусть в каждой черте девичьего лица, - всё, что ты готова мне дать.

- Выкрутился, - хмыкает, а сама нервно щелкает непонятно когда вытянутой зажигалкой. – Всё равно это почти что взаимосвязано… Или нет? Не знаю.

Намджун затихает, как и всегда, когда Донхи начинает делиться сокровенным. Картину немного смазывает то, что о чувствах она говорит редко, предпочитая излагать сухие факты… Но, возможно, это и к лучшему – ведь когда идет речь о чувствах, Намджун готов свое сердце выцарапать от боли.

- Порхать миром, будто мотылёк – примерно так я чувствовала свое предназначение до двадцати, пока меня не выбросили из дома. Размашисто трепетать крыльями, перелетая с цветка на цветок, пока тело покрывается пыльцой восхищения и любви, купаться в обожании поклонников… Готова поспорить, ты так никогда не хотел. Повзрослел раньше меня, извалялся в дерьме и сумел из него выползти. Намджун, чёрт побери, Намджун, ты даже не представляешь, как я тебе завидовала вначале.

Парень, забив на так и оставшиеся спутанными шнурки, садится на пол прямо перед ней, вытянув ноги вперед. И тут Донхи, к его большому удивлению, абсолютно расслабленная и ни капли не напряженная Донхи стекает на пол и принимается разбираться с глупой тряпкой сама. Намджун где-то в глубине сознания удивляется: он сам уже успел взмокнуть от нервного пота, спина прямая, как струна, а девушка так изящна и спокойна… Она же тем временем продолжает.

- Я упоминала, что пошла учиться не на экономический, как планировали родители. На самом деле они на это отреагировали совсем не мягко, и одной ссорой дело не закончилось: меня запирали в комнате, угрожали моей финансовой зависимостью, приказывали пойти и подать документы, куда скажут, а папа обо всём договорится, хотя срок подачи и истек. Пару раз пощечины отвешивали… Но я думала, что это всё ради меня, ради моего блага, поэтому умоляла, объясняла… И в какой-то момент меня услышали.

Донхи наконец распутывает узелок, но не поднимается обратно на диван, и взгляд не прячет, как вначале, наоборот – смотрит прямо в душу, вынимает её крючками, тянет за невидимые нити худыми пальцами…

Донхи подсаживается чуть поближе и начинает расстегивать куртку и снимать её с Намджуна, размеренно продолжая:

- Мне казалось, точнее, что услышали. На самом деле, просто увидели выгоду, потому что в один прекрасный день мне разрешили выходить из комнаты и жить своей жизнью, но с кучей условий. Идеальные оценки, куча дополнительных занятий, много волонтерства – хотя этим я и так занималась от души, участие в различного рода конкурсах, выставках, благотворительных акциях…

- И кем же ты была? – впервые осмеливается подать голос Намджун, когда Донхи уже добирается до свитера. Его он еще разрешает стянуть, но когда девушка начинает тянуть за майку, мягко её останавливает. Донхи промаргивается, недоумевающее смотрит на тонкую ткань в своих руках, и вот тут парень наконец понимает.

Никакой расслабленности не было с самого начала.

- Я училась на факультете искусств, - делится с легкой улыбкой, - хотела быть художницей.

- Так мы почти коллеги, - обессилено улыбается Намджун, неловко объясняя под заинтересованный и благодарный взгляд подруги. – Я очень хотел учиться на музыканта, и мама была не против, наоборот, она всегда меня поддерживала и ходила на мои выступы сначала… Потом перестала, потому что «слишком шумно и, сынок, ты так много материшься!», - скопировал он кокетливо возмущенный тон матери, и Донхи рассмеялась. Намджун с грустной улыбкой продолжил. – Мы с ней всегда вдвоем жили, я даже не знал отца, да и не хотел бы, он нас бросил еще до моего рождения. Возможно, если бы он существовал в нашей жизни тогда, когда мама заболела, а я вдруг понял, что стать музыкантом – это, конечно, хорошая мечта, но она может не сбыться. А вот юриспунденция – это дело стабильное и оплата соответствует количеству сделанной работы. Мама меня отговаривала, убеждала, что мы и так сможем, что я должен следовать за своей мечтой… Но я уже тогда твердо решил. А потом в универе встретил хёнов, и Юнги меня начал тягать в свою студию – ты знала, что у него собственная есть? – и учить всяким прикольным штукам.

- То есть, - медленно говорит, но улыбается неловко одними уголками губ, - он тебя так же пытался… ну, вытащить, как ты меня?

- Он, - кивает Намджун, подтягивая колени к груди и опираясь на них подбородком. Донхи усаживается напротив, подобрав под себя ноги, - и Сокджин-хён, и Хосоки-хён, и еще парочка потом присоединились… А потом Юнги-хён как-то сумел провернуть одну рисковую операцию, и сумел купить место под клуб почти за бесценок. Не поверишь, но я туда прихожу, как к себе домой – таким сразу родным чем-то накрывает. А у тебя как было?

Донхи смеется, отзеркаливает его позу и касается пальцами ног его ступни.

- Я была влюблена в краски с детства, даже ходила в художественную школу – но также и на фортепиано, и в кружок шитья, и еще другая чепуха. В колледже было хорошо, интересно, я была влюблена в свою учебу и просиживала там иногда целыми сутками… Но самое главное – я встретила там Тэхёна. Он на факультете хореографии учится, и в первый учебный день просто поймал меня в коридоре, спросил, умею ли я танцевать, и потянул за собой, хотя я даже не ответила, - она мечтательно улыбается, вспоминая те времена. – Мы познакомились уже поздно вечером, когда Тэ вызвался меня проводить домой, и это было так странно, но прекрасно, уютно, будто бы… будто я нашла свою родственную душу.

А я, хочет спросить Намджун, но одергивает себя. А я твоя родственная душа?

- Он затащил меня в их дэнс-группу, хотя я умела танцевать только вальс и еще парочку общепринятых классических танцев, там же мы разбирали так много разных стилей, от хип-хопа и до латины, веселились, участвовали в конкурсах, приносили домой награды – мои родители их всё время вешали на стену почета, к которой всегда водили гостей. Иногда мне кажется, - Донхи на мгновение жмурится, но после выдыхает, может быть, даже считает про себя до десяти, и продолжает, - что если бы Тэхён всё же чувствовал ко мне что-то, выходящее за рамки дружбы, я была бы с ним.

- Он тебе нравится? – на свой страх и риск спрашивает Намджун, хотя изнутри царапает ребра то черное и жесткое, которое отвечает за упадок самооценки и депрессию. Однако Донхи пожимает плечами и отвечает предельно откровенно:

- Конечно, он же мой друг. Но представить его, как любимого человека… Когда-то могла, теперь – нет. Я не знаю, была ли я влюблена, или просто хваталась за любого близкого мне человека, только бы заполнить пустоту внутри. А еще, знаешь, мне иногда кажется, что можно быть платонически влюбленным в своего друга, и это нормально, просто я его… люблю, и считаю это хорошим. Понимаешь? – отчаянно спрашивает, но Намджун, тщательно подумав, согласно кивает.

- Понимаю. Это как я дичайшее фанател по Юнги-хёну. Я, типа, вообще пару раз думал: блин, хён, я тебя люблю, но без романтики… Наверное, некоторое время я, типа, реально по нему сох.

Донхи фыркает, но после срывается в хриплый смех, а Джун ловит краем сознания мысль, что она за всю беседу даже не тянулась к сигаретам.

- На самом деле, думаю, ты уловил мою мысль. Так что о Тэ теперь ты почти всё знаешь. А, ну разве что, - она нервно ёрзает, но потом всё же говорит, - думаю, ты понимаешь, что в связи с потерей дома и финансирования мне пришлось забросить учебу. Кстати, именно Тэхёни и стоит благодарить за то, что я взяла долгосрочный академ-отпуск, а не просто спустила в унитаз годы своих стараний. Фактически, я сейчас работаю так много, что ты на меня ругаешься, - она толкает его пяткой в колено, и Намджун корчит обиженную моську, - именно потому, что коплю деньги. Сам понимаешь: полноценная работа у Юнги-хёна, утренняя развозка молока, доставка еды и работа уборщицей – всё это в сумме должно приносить неплохой доход, но я собираю деньги для того, чтобы потом иметь возможность учиться и подрабатывать совсем немного, чисто по вечерам и выходным. Кроме того, ты даже представить себе не можешь, сколько стоят более-менее приличные краски, кисти, полотна – а это всё осталось в доме родителей, так что мне придется затариваться с нуля… В общем, с этой частью, мне кажется, всё.

Она склоняет голову набок, напоминая Намджуну Синди, лежащую рядом, и мягко улыбается. В ней намного меньше того болезненного надлома,взрывающего своей горькостью, и юрист на мгновение думает: что, если он этому причина? Что, если Юнги был неправ, и Донхи необходимо этот пазл сложить именно для себя?

Поэтому он думает – чем не шутит рогатый? Если вскрывать нарыв, то не на десять процентов.

Он хочет свои двадцать кусочков паззла.

- А со шрамами? – говорит тихо, протягивает руку, но опускает её на полпути. – Я видел их, малышка, и Сокджин-хён говорил, что их много – а он же тебя осматривал, и я просто…

- Не знаешь, что думать и как реагировать? – помогает Донхи, и он благодарно кивает. Девушка болезненно кривится, признаваясь так искренне, что Намджун готов стать перед ней на колени вот прямо сейчас и умолять забыть о его просьбе, но она вдруг машет перед ним ладонями, успокаивая. – Нет, всё в порядке. То есть… Это не та часть моей жизни, которую я бы хотела выносить напоказ, потому что мне неловко. Ни в коем случае не стыдно, я вообще переосмыслила многое за последние годы и решила, что свое тело и ошибки – это не то, чего стоит стыдиться. Мне неловко – потому что, кажется, эти шрамы больше боли причиняют тебе, чем мне.

Намджун молча смотрит в пол. И как ему на это реагировать?

- В любом случае, как ты уже догадался, скорее всего, все их я нанесла себе сама, - так спокойно говорит Донхи, будто в этом нет ничего такого.

Будто не она кромсала свое тело лезвиями.

- Впервые это случилось после… после Рейна, - а вот и пошли эмоции, понимает Намджун, поднимая голову. Донхи говорит, скривившись, крепко сжав руки в кулаки и мелко подрагивая. – Мне казалось, что я… грязная, изувеченная, и если я изрежу себя, то это не сделает ничего плохого – только снимет с меня часть той отвратительной липкости.

- Не сняло? – тихо спрашивает Намджун, готовый в любой момент броситься к ней, но Донхи лишь кивает.

- Не сняло. Стало лишь хуже, более страшно и еще более больно, так что я отложила лезвия, спрятала их… И не вспоминала об этом до того момента, как не ушла от семьи Тэхёни и начала жить одна. Сначала у меня ничего не получалось: никто не хотел брать на работу девчонку без опыта работы и образования, меня смешивали с грязью или предлагали сразу раздвигать ноги, чёрт, ты не представляешь, сколько я разного услышала… Меня накрыло, уже когда я в клубе работала чуть больше месяца. Пришла с работы, упала на кровать, уставилась в потолок и подумала: а есть ли смысл? Пахать, как лошадь, изнурять себя, вкалывать ради призрачной мечты, ради, возможно, несуществующего будущего? Наверное, смысла нет. И я пошла в душ, включила воду… Испугалась лишь тогда, когда увидела кровь, так много крови на своем теле. Намджун, дорогой, ты представить себе не можешь испытанный мною ужас, - она так отчаянно пытается высмотреть что-то в его глазах, но когда не получается, успокаивается. – Я тогда, как могла, обработала это всё, замоталась бинтами от подмышек и до талии, наверное, и – как финальный штрих – отсекла свои длинные волосы. Кажется, с этой частью тоже всё, - она неуверенно улыбается, и Намджун осознает: она боялась отвращения.

- То есть, ты за два раза умудрилась столько… Чёрт, - он морщится, когда девушка кивает, - как же тебе было больно… И с тех пор ни разу?

- Неа, - соглашается, придвигаясь чуть ближе, и Намджун сразу же ловит её крепко сжатые пальцы своими. – Хотя хотелось не раз, это правда.

- И как же ты с этим борешься? – глупо спрашивает парень, и Донхи смотрит на него так, что ему тоже становится неловко. – О. Ты… приходила ко мне?

- Ой, заткнись, - ворчит Донхи, отталкивая его руку, в непонятном смятении смотря на нее, потом на так и сидящего в одной задершейся майке Намджуна, закатывает глаза и бросает. – Приготовлю нам что-то поесть.

- Там в холодильнике куча еды от мамы, можешь просто разогреть, - предлагает парень, со стоном поднимаясь с пола – ноги затекли. – Как ты можешь так изящно вставать? Мне будто кости выломали, - жалуется, на что ему из кухни прилетает хриплый смех.

- Дэнс-группа, помнишь? Слушай, я закурю тут?

- Да, конечно.

Он бы пошел за ней, но чувствует, что девушке необходимо дать немного личного пространства. Да и сгрести в обнимашки можно и попозже… Чёрт, уже три часа ночи?!

- Baby, - поёт тихо на кухне Донхи, видимо, снова вспомнив о своей странной любимой группе, которую Намджун так и не смог себя заставить нормально послушать. – Did you forget to take your meds?

Намджун втихаря, пока подруга не видит, гуглит текст песни, потому что не уверен, как ему воспринимать услышанное. Текст хотя бы немного радует, вот только…

Он отчаянно слышит вместо столь безобидного «таблетки» такое горькое и отчаянное «безумие».

***

- I was alone, falling free trying my best not to forget… - Донхи напевает, совершенно забывшись, но когда это осознает, то думает, что вот уж этого как раз не стоит смущаться перед Намджуном.

Текст песни проходит сквозь нее, и на строчке «What happened to us, what happened to me» её голос сбивается, и она застывает на кухне, ошарашенная внезапно свалившимся на голову откровением.

Текст песни проходит сквозь нее…

Донхи пролжает напевать дрожащим голосом I was alone staring over the ledge

trying my best not to forget, но теперь чувствует, что её еще и не держат совсем ноги, а подпевающее мычание заинтересовавшегося песней Намджуна еще больше выбивает её из колеи.

Внутри ворочается что-то немного похожее на давно сдохшую бабочку, которую недоуменно поднял некромант-недоучка навесне.

Сейчас зима, и Донхи пиздец как холодно.

И неожиданное осознание собственных чувств бросает в дрожь гораздо больше, чем описываемое песней безумие.

Baby, did you forget to take your meds?

========== Loud like love ==========

Love on an atom,

Любовь в каждом атоме,

Love on a cloud,

Любовь в тучках,

To see the birth of all that isn’t now

И способны увидеть рождение того, чего нет сейчас

Донхи начинает немного подвисать. Намджун на это дело не особо обращает внимания первые разы, потому что ну, а что, человек трудно живет, мало спит, вот и время от времени нужно процессору приостановиться и подумать, перезагрузиться там, трансляцию какую-то параллельную выключить, вкладки со спамом позакрывать…

Когда Донхи от обычного тихого «привет» и загребущих объятий со спины вздрагивает и роняет кружку, он начинает что-то подозревать. От комбинезончика вкусно пахнет горьковатым табачным дымом, ментол осел где-то в волосах прозрачным послевкусием, а старая кожанка приятно пахнет дождем — апрель выдался сырым и мерзким. Но помимо всего этого фоном еще остается эта ниоткуда появившаяся… робость, что ли? Если это слово вообще применимо к упрямой колючей малышке с деструктивными взглядами на жизнь. Возможно, не робость. Наверное, это можно описать по-другому, смущение там, неуверенность, но Намджун упорно старается не думать о подобном, потому что ну, наталкивает на мысли о небезразличии Донхи к его чувствам.

А она как раз подробно объяснила: о подобном ему даже мечтать нельзя.

Ну, как объяснила… Она просто никогда не поднимала эту тему, отмалчивалась, если вдруг захмелевшему от бутылочки соджу, мурлыканья Синди и присутствия самой Донхи не удавалось сдержать язык за зубами и он ляпал что-то сладкое и невозможно влюбленное, а еще она всё так же разрешала себя обнимать. Конечно, немного царапало то, что инициатором касаний всегда был и остается лишь сам Намджун, но лучше так, чем никак.

— Ты всё время витаешь в облаках, — насмешливо тянет, сжимая руки немножечко крепче, чтобы не спугнуть малышку, а лишь привести в чувство. Донхи шипит рассерженной кошкой, и Синди сбоку торопливо мурлыкает, призывая хозяйку успокоиться — чудная такая. — Серьезно, малышечка, что случилось?

— Совершенно абсолютно ничего, — выдыхает комбинезончик, выскальзывая юрким ужом (вертлявой гадюкой скорее, если учитывать её характер, но Намджун обожает даже те мгновения, когда она плюется ядом) из крепкой хватки и торопливо подхватывает котенка на руки. — Я просто… устала. Да, устала.

Она понимает, что сказала это зря, когда в дом Намджуна час спустя вваливается Тэхён, виснущий на Сокджине и с удовольсвтием трещащий о чем-то интересном новому любимому хёну, а сзади вяло шаркает ботинками по дорожке Юнги. Видок у него такой, будто его силой притащили.

— Что, — и вдруг расплывается в ухмылке, — ты тоже имела глупость сказать, что устала?

Донхи всей своей сущностью предчувствует какой-то трындец.

— Не бойся, — шеф ерошит ей волосы, а после выкапывает в кармане пуховика резинку для волос и невозмутимо стягивает на голове Донхи подобие хвостика. — Они просто будут нас кормить и рассказывать, что мы плохо о себе заботимся, — однако когда они слышат бодрый гогот Тэхёна с гостиной, то оба задумчиво косят взглядами на вешалку. Юнги огорченно выдыхает и принимается разуваться. — Они же расстроятся, если мы уйдем, — ворчит, но Донхи успевает заметить блеклый румянец на острых скулах.

***

Утром Донхи просыпается между Намджуном и Тэхёном на диване, и первый так ласково обнимает её, шепчет что-то успокаивающее, стоит только завозиться в попытке выскользнуть, а после и просто так легко, будто девушка ничего не весит вообще, затягивает на себя сверху и ловит в цепкий капкан объятий.

— Поспи еще немного, моя хорошая, — просит хриплым ото сна голосом, — тебе сегодня на вечернюю смену. Можешь еще отдохнуть, ты ведь заслужила это.

Донхи радуется тому, что её лицо сейчас спрятано на его груди (оказывается, твердой и широкой), потому что так Тэхёну не увидеть её заалевшие скулы и нервно пульсирующую вену на виске.

***

— Сокджин-хён такой классный, — почти что влюбленно выдает Тэхён, стоит им выйти из дома около полудня — потому что они всегда вместе гуляют по первым вторникам месяца, Донхи специально для этого освобождает этот день. Однако от одного упоминания гиперзаботливого старшего девушка содрогается, но, хвала небесам, её любимый мальчишка быстро перескакивает на другого человека. — А Юнги-хён вообще офигезный! Он такой крутой, скажи? В двадцать восемь у него полностью свой клуб, тусовка музыкантов и, нуна, ты знала, что он сам пишет музыку?

— Знала, — с улыбкой отвечает Донхи, искренне веселясь с такого энтузиазма слабого к искусству младшего. — Он иногда выступает в клубе, это реально зрелище интересное.

Тэхён радостно кивает, и они останавливаются рядом с небольшой уличной кофейней, чтобы взять с собой какао, и после сворачивают в парк. Донхи выглядит одновременно и смущенной чем-то, и расслабленной, поэтому Тэхён мудро решает не заострять на этом внимания, вместо продолжая нахваливать её шефа.

— Юнги-хён мне сказал, что в эту субботу будут выступать и он, и Намджун-хён, — делится с широкой улыбкой, — и я обязательно приду. Типа мы вчера вроде и некоторые записи выступлений посмотрели, но мне не терпится это вживую увидеть.

— Ничего в этом особенного нет, — Донхи надменно фыркает, на что Тэхёну приходится прятать улыбку — такая реакция значит, что нуна на самом деле восхищается парнями. Она ведь тоже бессильна перед искусством, пусть даже и в столь непривычной для нее форме. Обученная классике, изящно играющая на фортепиано сонаты Бетховена и этюды Шопена, ей с вероятностью в сто процентов было неловко и, наверное, даже ужасно в первые недели работать в клубе под выступы андерграудных реперов и малоизвестных рок-групп. Однако подруга продолжает, и Тэхён решает оставить выяснение этого вопроса на потом. — Сначала будет злобный мелкий гоблин скакать по сцене и матом рассказывать, как мы все прогнили и изжили себя, потом большой неуклюжий орк взберется на сцену, свернет микрофонную стойку и синтезатор, а после зачитает что-то в духе «эта жизнь не рождалась сукой, она выросла ею под хохот умирающих сердец».

Тэхён подхихикивает, но после вдруг вспоминает. Старшие действительно вчера показывали некоторые свои самые удачные, по их мнению, выступления, лишь сбоку сидели и ехидно комментировали просиходящее на экране Сокджин и Донхи.

— Это же такое старое выступление, — медленно тянет парень, вспоминая, что Намджун потом ему шепнул еще. — Хён говорил, вы тогда только познакомились… Это сколько времени назад было? Год? Полтора?

Донхи нервно кусает губы и резко отшатывается вбок, пропуская велосипедиста. Тэхён, однако, продолжает допытываться, хотя и знает, что это чревато последствиями.

— То есть ты эту строчку всё это время помнила, да? — продолжает дразнить, ожидая очередную поднимающую настроение перепалку, по которым он ужасно соскучился за последнее время, что нуне приходится так много работать, но Донхи реагирует совсем не так, как ожидалось.

У нее стыдливой краской заливаются щеки, нижнюю губу закусывает нервно, но не отвечает. Тэхён улыбается удивленно, поднимает брови и открывает рот, но всё же передумывает спрашивать. Так они и идут молча, пропуская время от времени других прохожих, а еще Донхи цепляется пальцами за низ куртки друга, и так и остается, пока они не выходят на любимую — знакомую еще со времен совместного студенчества — аллею, где нуна останавливается и решает поговорить.

— Тэ, — Донхи мнется пару мгновений, перекатываясь с пятки на носок, и друг косит на нее заинтересовано, но не торопит — её вспугнуть легче, чем дворовую кошку.

Постойте-ка.

Она и есть дворовая кошка.

— Тэ, слушай, вопрос из разряда странноватых, — наконец выпаливает одним слитным предложением, но Тэхён умничка, он уже давно научился разговаривать на нунином языке. Поэтому знает, что сейчас её надо немного подтолкнуть, но мягко и ненавязчиво, чтобы она не испугалась самой себя.

— Ты же знаешь, что я сам странный, нуна, — широко улыбается, шутливо толкает подругу в бок локтем, и она — о чудо! — не отшатывается, лишь кривит рот в усмешке, а на дне взгляда больше не плещется напряженность, наоборот, там искры веселья. — Так что не боись, я ни за что не буду с тебя смеяться или еще что.

— Конечно, не будешь, — ворчит нуна, поправляя на голове капюшон от большущей толстовки — стащила у Тэ еще давно, а он и не против, Донхи выглядит просто офигезно в таких вещах. — Потому что иначе я тебя изобью, — скалится, зарываясь пальцами в волосы тонсэна и с удовольствием ероша их. После, правда, отвлекается на пикнувший телефон, с матом выключает его, даже не просматривая сообщения Намджуна, и после скептично посматривая на счастливого младшего, будто раздумывает — говорить или промолчать? Облегчить душу или продолжать мурыжить всё внутри?

— Тэ-тэ, — зовет наконец-то, хватает его за рукав тонкой весенней куртки и оттягивает на тропу вглубь парка. А по пути неожиданно даже для себя выдает. — Кажется, у меня есть что-то к Намджуну.

Результат её слов немного озадачивает.

— Ну наконец-то! — Тэхён выбегает вперед, радушно обнимает нуну и мотлошит ею из стороны в сторону. — Наконец-то до тебя дошло, — уточняет, видя откровенное замешательство на лице подруги. Приходится объяснить глупой нуне, снисходительно улыбаясь. — Да ежу, блин, понятно, что ты в нем глубоко и надолго, нуна, но до тебя это так долго допирало, честное слово, я уже сам хотел тебе попытаться объяснить, но решил, что такие вещи тебе самой решать надо.

Донхи растерянно смотрит на него, и Тэхёну медленно, но верно, начинает казаться, что он рано порадовался, потому что нуна абсолютно озадачено уточняет:

— Но я же не сказала, что именно у меня к нему. Просто, что что-то есть.

Тэхён терпеливо вдыхает-выдыхает, не зная, как донести этой невозможной девушке одну простую вещь.

— Понимаешь, нуна, — осторожно начинает, утягивая её медленно еще глубже в парк. — Когда ты на него смотришь, то мне вот лично показалось, что это что-то — именно то, о чем я думаю.

— И как же я на него смотрю? — удивленно и открыто смущенно интересуется Донхи, и Тэ радутеся, что она не спешит прятать румянец под капюшон — всё же он до сих пор её сладкий мальчишка, которому нуна почти безоговорочно доверяет. Почти — потому что некоторые вещи держит при себе, считая, что может ими ранить. Но пока надо подобрать такое объяснение, чтобы нуна поняла и осознала.

— Так, будто хочешь нарисовать, — наконец произносит, и Донхи даже на минуту тормозит, застывает растерянным соляным столбом и про себя произносит только что сказанную фразу.

Ведь Тэ прав.

— Ой нет, — растеряно выдыхает, а под открытой улыбкой Тэхёна начинает стесняться еще больше, что выражает в болезненном тычке между ребер. — Не смей надо мной ржать!

— Я умиляюсь, вообще-то! — пытается возражать Тэ, но вместо извинений за это получает еще один тычок. — Да чёрт, нуна, просто скажи это уже!

Донхи отвешивает ему еще одну затрещину, отчаянно отказываясь это делать, матерится и немного прикрикивает на Тэхёна, отчаянно убеждающего её, что в этом ничего плохого нет, и вообще, это же всё у нее взаимно.

— Блядь, — мрачно резюмирует выдохшаяся Донхи, когда вконец отлупленный (исключительно нежно и ни капли не больно, но по-дружески воспитательно) Тэхён смотрит на нее умоляюще из-под челки и уже тянется приобнять, как девушка зарывается в волосы пальцами и отходит к дереву, чтобы опереться на него, с отчаянием произнося.

— Я влюблена в чёртового Ким Намджуна.

***

Намджун не должен узнать.

Это первая мысль, которая рождается в голове Донхи после неожиданного прозрения и долгих увещеваний Тэхёна, что с ней всё нормально, ничего плохого в подобных чувствах нет, любовь — это замечательно, а Намджун — прекрасный человек и ни в коем случае не обидит.

Мозгами она это понимает, но вот слишком хорошо помнит о том, как к ней относились мужчины раньше. И да, хоть она сейчас знает вполне хороших и достойных парней, но всё равно… Прошлое держит крепко и не собирается отпускать.

Допустим, Намджун действительно в нее до сих пор влюблен, хотя Донхи отчаялась уже понять, как так получилось и за что (или вопреки?..). Допустим, они будут вместе — хотя это совсем уже из разряда фантастики. То есть это предполагает собой большую ответственность, как и любые отношения, но вот если с дружескими Донхи научилась справляться, то о романтических она уже и забыть успела, каково это. Объятия? Они есть, и хоть в последнее время приходится сокращать их количество и длительность, чтобы Намджун вдруг не заметил сбившееся дыхание и учащенное сердцебиение. Поцелуи?..

Донхи краснеет и сбивает локтем бокал со стойки, хвала небесам, пустой, так что еще и успевает поймать где-то рядом с полом.

— Ты в порядке? — Юнги, как обычно, подходит бесшумно, да и выглядит действительно взволнованным. — Выглядишь не очень, может, я лучше Чимина позову на смену?

— Нет. Нет, всё в порядке, — Донхи непонятно машет головой, удивляя этим свое начальство еще больше, а после и вовсе выпроваживает из-за барной стойки, аргументируя это подготовкой перед сменой. Мин от удивления покорно уходит из зала вообще, оставляя девушку наедине со своими мыслями. Так о чем она там вообще думала, а?

Точно.

Поцелуи.

Намджун несколько раз аккуратно намекал на ту ночь, когда они впервые спали в одной постели, но Донхи каждый раз делала лицо наивным и честно врала, что не помнит, что было после её откровений.

Помнит, конечно же.

И да, пусть тогда Джун немного перешел дружескую черту со всеми этими поглаживаниями везде, где дотянется, с ласковыми успокаивающими касаниями губ, с нежными поцелуями в уголок рта — но Донхи не желала признавать то, что это происходило. Если бы она признала, да еще и вслух — то всё, это бы изменило саму суть их доверительных отношений.

Тэхён, выслушав сбивчивые размышления нуны на эту тему, выдал лишь одну фразу, хитро улыбаясь.

«Тебе же понравилось, да? И успокоило. Значит, это было хорошо.»

Засранец мелкий.

Объятия, поцелуи… Близость.

Вот к чему, а к ней Донхи не готова совершенно ни в эмоциональном, ни в физическом плане. То есть с первым они вроде как потихоньку разбираются, но ведь Намджун на самом деле и представить себе не может, насколько трудно каждый раз Донхи вытягивать из себя слова и лепить из них цельные предложения. Да она чувствует себя так, будто её дерут на части!

А вот физическая близость…

Короче говоря, Донхи совершенно не готова ни к сексу, ни к постоянной открытости своих мыслей. Ведь как не крути, в отношениях нужно разговаривать много, обсуждать, делиться сокровенным, потому что над ними надо работать. И в данный момент она совершенно не уверена в том, что её измученное сердце способно выдержать это.

Далее идет не менее важный пункт под названием «комплексы».

А если они начнут встречаться, и Джун поймет, что с Донхи трудно? Что она ему не подходит? Если он не захочет ждать, пока она решится на что-то? Если его задолбают её вечные побеги и нежелание делиться мыслями? Что, если он будет нуждаться в чем-то, а Донхи не заметит этого?

Как она вообще может быть хорошей девушкой, хорошей партнершей для кого-то?

— Хей, — на кресло напротив плюхается причина её терзаний и белозубо скалится в приветственной улыбке. — Я немножко заранее, ты не против?

— Мне-то что? — Донхи нарочито презрительно изгибает бровь, но Намджун ловко успевает схватить её за плечо и ласково сжать.

— Ну чего ты, — с улыбкой говорит, действительно не сумев правильно распознать выражение её лица, — не выспалась опять? Снова сутки на ногах?

Они же общаются почти всё время, вдруг приходит её в голову. Да, Донхи так и не заимела привычки отвечать на каждое сообщение Намджуна, но изредка они всё же обмениваются несколькими предложениями, пока девушка добирается с одного места работы на другое.

— Мне так не нравится, что ты себя не бережешь совсем, — тяжело выдыхает Намджун, опираясь подбородком на сложенные лодочкой ладони, и снова заводит бесячий разговор. — Если бы ты мне разрешила…

— То ты бы оплатил мне учебу, кисти, краски и купил маленький остров, я знаю, знаю, слышишь? — она нарочито недовольно закатывает глаза, пока друг тихо смеется, не скрывая нежности в своих глазах. Как вообще Донхи удавалось столько времени этого не замечать? — И ты знаешь мой ответ.

— Да, знаю, — всё еще с улыбкой говорит юрист, а девушка еле находит в себе силы отвести взгляд от его губ, отчаянно отгоняя от себя мысль попробовать их на вкус. — Сделаешь мне что-то?

— Сладкое или пьяное? — барменша наконец находит в себе силы улыбнуться, и парень от этого мгновенно веселеет.

— А ты давай оба сразу!

Они смеются, и пока Донхи мешает ему мартини с водкой, рассказывает о прошедшей неделе и Тэхёне, который очень загорелся его треками и теперь канючит что-то такое, чтобы можно было поставить под него танец.

— И представляешь, я согласился! — драматично шмыгает носом, пока Донхи с улыбкой кивает, мол, да, Тэ такой, ему не отказать. — Хотя я вообще не представляю даже, в каком направлении работать, так что поймаю сегодня твоего пацана и буду с ним обсужда…

В отчаянной тишине всё еще не открывшегося клуба Юнги вываливается из небольшой подсобки в зал, безуспешно пытаясь пригладить растрепанные волосы и одновременно поправить рубашку. Донхи во второй раз за вечер роняет стакан, но в этот раз в чувство её приводит звук разбившегося стекла.

— Хёоооон, — Намджун расплывается в ухмылке и желании подстебать ближнего своего, но видно, что ему любопытно до жути. Донхи его не винит, ей самой интересно… — Это что, засос?!

— Блядь, да тише ты! — Юнги нервно потирает затылок ладонью, безуспешно пытаясь спрятать характерные отметины под воротником. — И ты тоже! — смущенно рявкает на Донхи, уже готовую вставить парочку комментариев с дружеским оскалом. — И стекло убери, сейчас же снова будешь босиком целую ночь, поранишься!

И позорно сбегает в свой кабинет, ворча что-то об охамевших младших.

— А если мы сейчас в подсобку войдем, мы застанем второго участника процесса? — Намджун уже готов идти проверять, но Донхи со смехом его осаживает, внутри умиляясь такой заботе о хёне.

— Нет, из нее второй выход на кухню ведет. Но блин, я впервые его таким вижу!

— Спешу тебя удивить, — Намджун искренне и капельку смущенно улыбается, — но я тоже. Хотя есть у меня некие подозрения… Но хей, это не мое дело, да? Хён никогда не лез в мои дела, пока я сам его об этом не просил.

— Да, — девушка согласно кивает, подметая стекло, — понимаю, о чем ты.

У нее тоже, возможно, есть несколько догадок.

***

Тэхён шалым взглядом следит за Юнги, Намджуном и их другом Хосоком, которые решили сегодня выступать вместе, и искренне наслаждается происходящим, даже кончик языка высунул от восхищения. Донхи впервые не собирается стебать его за это — она, честно говоря, в таком же положении.

На момент выступления никто не заказывает напитки, всё взгляды прикованы к сцене, где парни в одинаковых толстовках с накинутыми на голову капюшонами зачитывают что-то из последних своих текстов, озлобленное на мир, жгучее, будто красный перец на открытую рану, и такое близкое почему-то. Сегодня не только о жизни, прогнившей системе и погубленных мечтах…

Они стягивают капюшоны с голов и резко, отрывисто, хрипло зачитывают финальные строчки…

О любви.

Внутри Донхи всё сжимается, когда на последних словах Намджун смотрит прямо ей в глаза, будто остальной мир его не интересует.

Донхи в один миг понимает, что не способна сопротивляться этому, зреющему внутри нее, распирающему легкие и пронизывающему диафрагму. Она несмело кивает парню, показывая два больших пальца, и в тот же миг Намджун отвечает ей яркой, солнечной улыбкой, от которой толпа зрителей заходится в криках, а Юнги с Хосоком перекидываются понимающими взглядами.

Намджун хороший ведь, осознает Донхи. Намджун подождет её, поймет, так что…

— Да и хрен с ним, — выдыхает так, что её слышит лишь Тэхён, наконец отвлекшийся от происходящего на сцене. Намджун стягивает с себя толстовку и в одной серой футболке ныряет в толпу, пробираясь к барной стойке, а Донхи с ухмылкой заканчивает предложение, — пусть болит гангрена любимая.

Тэхён заливисто смеется, изгибая шею и явственно перед кем-то красуясь, но Донхи подумает об этом потом, а после лукаво выдает:

— Только ты можешь так обозвать любовь, нуна!

И в общем-то, думает Донхи, когда Намджун останавливается напротив нее разгоряченный, счастливый и такой яркий, он прав.

— Ну, комбинезончик, как я справился? — он всё еще дрожит от переполняющей его энергии, и Донхи просто ничего не может с собой поделать.

— Ты был лучшим, — честно отвечает под возмущенный возглас Юнги, а после ухмыляется и тянется вперед, чтобы взъерошить волосы Намджуну. — Ты их просто порвал, детка.

У Намджуна широко открыты от удивления глаза, но в этот раз Донхи успевает заметить еще и проблеск восхищения, смешанного с эмоциональным возбуждением.

И она совершенно не против этого.

========== Devil in the Details ==========

Let me take you for a ride

Позволь мне взять тебя прокатиться

With the devil in the details

С дьяволом в деталях

We’ll kiss and tremble with the light

Мы будем целоваться и трепетать на свете

Everything is fine

Всё ведь прекрасно

With the devil in the details

С дьяволом в деталях

We’re gonna dance with him tonight

Мы же собираемся танцевать с ним целую ночь

— Ты мне что-то не нравишься, — откровенно говорит Юнги, когда Намджун смотрит на свою барменшу-комбинезончика-курьера, почти не мигая, в течение добрых двадцати минут. Они сидят за своим привычным столиком, вот только в этот раз только вдвоем. — Прям чувствую, что готовишь себя к какой-то тупой херне.

Намджун будто просыпается, промаргивается, а после и вовсе начинает тереть перенапряженные глаза. Косит на хёна непонятным взглядом, даже пытается прикрыть нервозность неловкой улыбкой.

— Да брось, хён, с чего ты такое взял вообще?

Хён смотрит на него типичным хёнским взглядом, с которым и «я тебя знаю, как облупленного» озвучивать не надо, а потом Юнги просто наклоняется вперед и тихо, на грани слышимости говорит, хотя клуб сегодня забитый и шумной, и Намджуну надо будет постараться еще уловить его слова.

— Ты приходишь почти каждую её смену, прячешься в угол, пользуясь тем, что Донхи больше не официантка, а бухло тебе приношу я, так что любовь всей твоей жизни не узнает о твоем присутствии. А потом начинаешь пялиться. И это, знаешь ли, друг мой, крипово немного.

На самом деле, Юнги вообще не ждет ответа на это, он уже готов, что Намджун отнекиваться будет, или скажет, что переживает за Донхи, или там опять выяснится, что к ней кто-то приставал…

Намджун смотрит серьезным и немного пугающим взглядом, полным терпения и какой-то отчаянной нежности, и это настолько сильно бьет по осознанию, что старший даже подвисает на несаколько минут.

— Так ты всё-таки решился, — Юнги мрачно резюмирует, смотря на напряженного и редко настолько серьезного Намджуна, хотя ему на самом деле немного не по себе от внезапного открытия. — Уверен, что стоит именно сейчас? Что не стоит еще немного подождать?

— Конечно, нет, — юрист вертит между пальцев зажигалку, стащенную у Донхи. И как только не заметила, что осталась без своей пижонской зиппо? Намджун замечает его взгляд и с кривой улыбкой объясняет. — А, это она мне сама отдала без любых вопросов, когда я попросил потаскать пару дней.

— Странно звучит, — Юнги изо всех сил старается говорить как можно более незаинтересованно, хотя изнутри его так и разрывают сотни вопросов и гложущее беспокойство. — Она же только от нее и прикуривает.

— А так она уже неделю не курила, — спокойно отвечает Намджун, но спустя очередной взгляд в сторону барной стойки всё же ломается и глухо стонет в сложенные ладони. — Блядь, хён, я знаю, знаю всё, слышишь? Что я опять за нее решил и потом за это буду расплачиваться, но — я уверен на девяносто восемь процентов, что совершаю ошибку.

— Тогда зачем? — Юнги и правда не понимает, не может осознать, ведь ты же терпел столько времени, парень, почему не потерпишь еще какие-то пару месяцев? Все ведь уже заметили, что Донхи некоторый период вела себя немного чудаковато, но потом вроде как поняла, что очень сильно палится, либо же просто снова взяла себя в руки… Но дело-то в том, что она приняла свои чувства и скоро будет готова их искренне признать не только перед Тэхёном (который на все вопросы просто смотрел пустым взглядом в стену, будучи готовым к пыткам, но нуну он всё равно не сдал, это просто Юнги очень умный).

Вот только младший уже успел вбить себе что-то в голову.

— Для нее, — просто отвечает Намджун, и когда брови хёна скептично сходятся чуть ли не на переносице, с грустью объясняет. — Ей надо встряхнуться.

— Ей, по-моему, и так встрясок в жизни хватало, — в лоб бьет Юнги, но уже понимает — нет смысла, всё, поезд здравого рассудка Джуни ушел, забыв прихватить с собой своего хозяина. — Блядь, ты можешь тупо всё похерить, ты понимаешь это?!

Хоть бери и прячь Донхи от этого помешательства, отправляй на нескончаемые смены на работе, только бы младший успокоился и прекратил это психоз. Переселяй к Сокджину… Не, этот не вариант, он еще Намджуну вручит ключи от своего дома и ящик презервативов с краткой инструкцией на каких-то шестдесят листов о том, как ему правильно вести себя с Донхи, и свалит в закат, подхихикивая.

Да и толку её прятать? Намджун уже потерял последние крохи рассудка, и да, пусть на улице сейчас теплый май, пусть они уже топчутся вокруг да около почти два года, но ничто в этом мире не способно остановить этого человека, который настолько готов к последствиям.

Юнги всё же пытается.

— Послушай, мелкий, если ты еще хоть немного подождешь…

— Нет, хён, — Намджун обрывает его с кривой ухмылкой, но стоит ему снова уловить взглядом тонкую фигурку в растянутой майке, тут же расслабляется и спокойно заканчивает, — надо именно сейчас. Время пришло, понимаешь? Да и вообще, хён, — и совершенно неожиданно лукаво улыбается, — как ты можешь мне советовать что-то об отношениях, если сам то и дело появляешься зацелованный и искусанный, но отказываешься нам хоть что-то рассказать о своей личной жизни?

Мин тщетно надеется, что в клубном неоне его смущение не так заметно. Вздыхает и начинает объяснять.

— Понимаешь, Джуни, — медленно говорит, нервно крутя на запястье серебряный браслет, подарок, который неделю назад застал его врасплох, — мое личное всегда было моим. Ты же другой, тебе надо делиться переживаниями, тебе нужны советы или даже иногда тупо просто поныть. Поэтому твое личное частично становится и моим, Сокджиновым, Хосоковым… Потому что мы чувствуем ответственность за тебя. И с недавних пор — за Донхи тоже.

Намджун кивает, болезненная ухмылка снова сползает на лицо, стоит Донхи устало повести плечами и горько вздохнуть, не обнаружив в кармане протертых джинс привычной тяжести зажигалки. Ну и пусть потерпит, и так вечно бронхит недолеченный, сигареты ей только во вред…

Парень чувствует себя отборным мудаком, который лезет в чужую жизнь и пытается перекроить её под себя.

— Она мой дьявол в деталях, хён, — наконец спокойно говорит Намджун, и на этом моменте Юнги сдается.

— Ты говоришь фразами из её любимых песен, — говорит он просто потому, что не может придумать ничего умного в ответ. Младший улыбается больно, с надрывом, и Мин с ужасом понимает: тот уже всё продумал, от начала и до конца.

Потому что пятьдесят на пятьдесят — останется или уйдет — в случае Донхи быстро перерастает в один на миллион, и это только в плоских мирах работает в девяносто девяти процентов случаев. В обычном же мире обычных людей — нет.

— Потому что я люблю эти песни, — заканчивает Намджун, и в его словах слышно совсем не то.

Потому что скоро мне больше некого будет любить.

***

Намджун не дурак ведь, хоть так многие думают. Донхи не просто в их числе, Донхи готова возглавить шествие с заглавным транспарантом и организовать Клуб Считающих Ким Намджуна Отпятым Дураком.

Он видит, что Донхи начала относиться к нему немного иначе. Чуть резче, слегка прохладнее, немного отталкивающе — хотя это и вовсе незаметно другим. Она теперь ведет себя с ним так, будто…

Собирается бросить.

— Дурак ты, хён, — говорит ему Тэ, грустно вздыхая, — лучше просто спроси её, и она честно тебе ответит.

— Дурак ты, Джуни, — Юнги в кои-то веки смотрит мягко и притягивает в объятия. — Она так же не может без тебя жить, как ты без нее.

— Дурак ты, Намджуна, — со смехом качает головой Сокджин, — тебе следует снова признаться, я уверен, её ответ в этот раз удивит тебя!

Конечно, удивит. Он уверен, что Донхи уже настолько осточертело это всё, она так сильно ведь устала от своей жизни, вечной работы, и ведь у нее всё шло по графику и плану, пока он не вмешался, требуя внимания и времени только для него. Очевидно же, что Донхи проанализировала это всё и теперь приняла единственно верное решение…

«Придешь сегодня вечером?»

Сообщение улетает в сеть, и парень нервно прикуривает от её зажигалки, чиркнув пару раз.

— Бензин, что ли, заканчивается… Эта зиппо такая муторная в уходе, как она с ней носится?

«Я где-то в час ночи освобожусь. Что-то срочное?»

— И это она на ногах с утра позавчера. Черт возьми…

Парень устало трет лоб ладонью, подавляя в себе желание опять попросить её просто поверить ему и разрешить позаботиться. Но нет же, опять будет ворчать, что ей не нужен сахарный папочка, что она сама способна обо всем позаботиться — и не соврет ведь, потому что выживала столько времени одна, для нее это уже привычно. Ей не понять, что Намджуну, да и другим тоже, чего таить, больно смотреть на это. Юнги еле впихнул ей прибавку к зарплате, и то Донхи на него наорала и чуть не уволилась; Сокджин подарил мягкий пушистый свитер и шарф, а комбинезончик еле выдавила из себя злое «спасибо». Лишь мягкую заботу Тэхёна и ужины от Намджуна она способна кое-как принимать спокойно, хотя всё время чувствует себя за них виноватой.

Она ни разу не винила кого-то еще.

А что будет после сегодняшнего?

«Просто соскучился, комбинезончик :) А еще собираюсь пересматривать «Team А» 83.»

В этот раз ответа приходится ждать несколько минут, видимо, опять куда-то бежит по работе.

«Так бы и сразу сказал! Буду в 11»

Намджун сверлит взглядом телефон и пытается понять. Может, он в своем самокопании и безответной любви настолько погряз, что совершенно не видит реальности? Ведь вот же — Донхи отвечает на его сообщения, её манера речи гораздо более милая и дружеская, чем еще год назад, если судить по этим обрывкам фраз; она откровенно делится прошлым, тем вымученным и тяжелым, о котором Намджун не может вспоминать без слёз.

Он влюблен в нее так сильно, что даже больно.

«Жду, малышка»

Намджун нервно хмыкает, понимая, что ответа на это не получить, и сомнения вперемешку с угрызениями совести начинают медленно грызть изнутри, умоляя отложить запланированное или даже совсем отменить.

Телефон квакает новым сообщением, и от неожиданности Намджун давится сигаретным дымом и роняет с подоконника забытую там утром чашку.

«Я тоже»

Нет.

Чёрт возьми, нет.

Донхи никогда, никогда не отправляла ему такие сообщения.

С таким смыслом.

Сомнения вместе со здравым смыслом всё еще умоляют подумать хорошенько, но теперь как раз Намджун уверен в своей затее.

Он обязан показать этой несчастной измученной жизнью девочке, что её могут любить.

***

Донхи корит себя за то, что не только не стерла, как обычно, сообщение, но и за то, что отправила его. Намджун ведь чуткий и внимательный, он сто процентов заметил это и проанализировал, так что вот, еще пара метров от забора и до его двери — и аккуратные вопросы посыпятся градом. Вот только Донхи в кои-то веки тоже хочет немного глуповато похвастаться, что ей всего полгода осталось — и тогда она сможет вернуться в колледж… А Намджун расцветет улыбкой и скажет, что она хорошая малышка и отлично постаралась, и будет сиять лампочкой целый день — ведь если колледж, значит, Донхи сможет и о романтике задуматься.

Вот только парень крепко сжимает её в объятиях еще в двери, взбудоражено делится какой-то совершенно непонятной информацией о микстейпах, хуках (он ударился в бокс?) и бриджах (и в моду? А, нет, это что-то из разряда музыки), после наглаживает Синди, отпускает её на кухню и нетерпеливо поворачивается к подруге. Донхи лишь куртку вешает на крючок, даже не успевает снять обувь, и он тут же хватает её за руку и тянет за собой туда, куда раньше она никогда не входила.

— Мне нужно тебе кое-что показать! — Намджун светится энтузиазмом, пока втаскивает девушку в дом прямо в тяжелых и не очень чистых ботинках, заталкивает вперед себя на второй этаж, в маленькую студию, забитую непонятной непосвященным аппаратурой. — Это великолепно, тебе точно понравится, я уверен.

— И ты ради этого лишил меня сна после двух рабочих смен подряд? — Донхи скептично искривляет губы в ухмылке, пока парень закрепляет на её голове тяжелые наушники и роется в компьютере.

Это всё так похоже на их обыкновенные посиделки, и так отличается одновременно.

Что-то не так с взглядами Кима, которые непривычно тяжелые и задумчивые, что-то витает в воздухе — неуловимое, но почему-то настолько осязаемое, что зажги свечу — и рванет, что-то неосознанно неловкое в движениях обоих и неуловимых касаниях друг к другу.

Раньше этого не было.

Раньше Донхи чувствовала себя защищенной в этом доме.

Теперь она не может побороть чувство неоправданного страха перед напряженным Намджуном.

Или же перед непонятным предвкушением?

Или… перед собой?

В голове одновременно с первыми словами в наушниках появляются давно знакомые строчки, которые её подсознание всегда врубает именно в такие моменты высшего напряжения. Строчки, которые именно благодаря Намджуну она не слышала уже много-много месяцев.

Eeny, meeny, miny, moe,

У Донхи на ушах большие наушники, она честно пытается вслушаться в ритм и прочувствовать текст, но в голове заклиненной пластинкой повторяется детская считалка. Девушка с опаской открывает глаза, собираясь признаться, что сейчас она просто ничего не может понять…

Намджун смотрит голодно.

Catch a tiger by the toe.

В ушах громкий бит и определенно сильный текст — Донхи уверена в этом, потому что Намджун не пишет другую музыку, у Намджуна вся музыка идеальна и неповторима…

Намджун сейчас выглядит так, будто нуждается в докторе.

If he hollers…

— Знаешь, — она осторожно спускает наушники на шею, подгребаетпоближе к себе сумку и неловко пытается закинуть её на плечо, — я, наверное, лучше пой…

Намджун выглядит так, будто бы готов перегрызть глотку каждому доктору.

…let him go.

Намджун целует голодно. Жадно. Безумно.

Чёрт.

Намджун целуется просто блядь охрененно.

Eeny

Не оторвешься, не сбежишь, не оттолкнешь — он будто огромная бетонная плита, которые раздавливают несчастных на стройке в лепешку. Или это у Донхи отказали мышцы, в кои-то веки наслаждаясь присутствием жаркого тела рядом и такими неожиданными, почти забытыми прикосновениями? Он целует совершенно бешено, и наушники эти дурацкие огромные мешаются на шее, впиваются местами в кожу, обещая красные следы.

Meeny

Он ласково путается пальцами правой руки в коротких волосах Донхи, на контрасте резко прикусывая её нижнюю губу, левой в это время за талию прижимает девушку к себе покрепче, будто её и так только что не размазало по нему, будто она и так не вплавилась в его тело своим.

Miny

В голове дурацкие картинки и сравнения, теплое на губах и во рту полностью дезориентирует, заставляет панически колотить ладонями по крепкому телу в желании отстраниться, сбежать, забыть обо всем, еще этот детский голос с ехидным предвкушением замирает перед последним, самым важным слогом…

У Донхи под веками плывут черные пятна, и она обессиленно обмякает в сильных руках.

Ребенок в её голове победно шепчет:

Мoe.

***

— Я облажался, — вместо приветствия выдает Намджун, и Юнги лишь сонно хмыкает, потирая очередной укус на шее. След чужой страсти кажется свежим, и до юриста запоздало доходит, что он испортил другу очень хорошее утро. — Ой. Прости, хён, я не…

— Всё нормально, — Юнги сторонится, чтобы пропустить младшего внутрь, но тот отрицательно качает головой, видя чужую неуверенность.

— Нет, я пойду лучше. Ты же не готов пока делиться подробностями о том, кто тебя теперь по ночам греет, — от старшего исходит задушенный непонятный звук, и против воли Намджун улыбается — хён выглядит смущенным и растерянным одновременно. — Хорошего утра, хён.

Юнги окликает его уже из окна, когда Намджун идет вниз по улице. — Так что случилось-то?

— Я её поцеловал, — просто говорит Джун, вспоминая дрожь худощавого тела в собственных руках, — и она мне ответила.

— Бля, — мрачно резюмирует Юнги, и несколько прохожих неодобрительно косятся в его сторону. — Тэхён говорил, она растеряна, так что… Ну, удачи, мелкий. Но я тебе больше со всем этим помогать не буду, — предупреждает без любого злого умысла, скорее, объясняет, что не хочет выбирать чью-то сторону и вообще лезть в чужие тараканы.

***

Вот только даже если найти её трудно, но возможно, то…

— Никогда, бля, слышишь, никогда больше не смей ко мне прикасаться, — она нервно курит четвертую, не решаясь отойти от окна, к которому прилипла с момента прихода Намджуна. Почему-то кажется, что если он приблизится хотя бы на шаг, то можно будет выпрыгнуть, и плевать, что третий этаж и высота немаленькая. — Не подходи, не надо. Иначе не жалуйся на разбитый нос.

Они не виделись две недели с того случая. Донхи просто сбежала со своего дивана, куда её бессознательную уложил парень, как только открыла глаза, а Намджун как-то забыл о том, что нужно запирать дверь не только на внутренний засов. Всё же Донхи в последние месяцы всегда утром дожидалась его, чтобы выпить кофе вместе, но глупо было ожидать, что она и в этот раз решит остаться и обсудить всё. Донхи — и обсудить. Трижды «ха».

Найти девушку после этого оказалось трудно: из компании она уволилась в тот же день, в баре появлялась только в те смены, когда Намджун точно был на работе, молоко доставляла вообще фиг знает когда, потому что Ким так и не смог её засечь, а доставка пиццы всё время отправляла к нему какую-то совершенно другую Донхи.

Намджуну понадобилось две недели, укоризненное Тэхёна «Хён, она собиралась тебе сказать, что подала документы на возвращение в колледж и собирается присоединиться к осеннему семестру» и кругленькая сумма, чтобы определить местонахождение жилья девушки, и всего двадцать секунд, чтобы ему открыли дверь — малышка Донхи так и не научилась смотреть в дверной глазок.

Намджуну понадобилось еще и поговорить с Сокджином от страха, что чувство вины за похеренные дружбу и доверие Донхи заставит его сделать несколько глупостей. Разговор не особо помог, потому что он натворил дел — ему теперь и расхлебывать, но…

Но если бы Донхи тогда успела сказать о колледже, он бы отменил тот глупый план. Подумаешь, начала отдаляться. Подумаешь, более прохладна. Но нет, он настолько загорелся решимостью и желанием узнать настоящие чувства своего комбинезончика, что не подумал, как после будет справляться со всеми последствиями. Сначала представлялось, что Донхи на него накричит, обзовёт болваном и придурком, пару раз больно вмажет или вообще безжалостно изобьет (конечно же, она бы этого не сделала, она и мухи не обидит), а после немного посердится и объяснит Намджуну… что-то.

Он не ждал обморока и вот этого — нервно подрагивающих пальцев, бегающего взгляда, лишь бы не встретиться с его, и тяжелого напряжения между ними.

Она курит, сидя на подоконнике, рядом полная пепельница, а в раковине полно немытых чашек. Судя по упаковкам на полу, питалась она всё это время далеко не овощами, а из нервных движений и затравленного взгляда можно сделать вывод, что его попросту боятся.

Намджун хотел далеко не этого.

— А ты бы так смогла?

Она удивленно застывает, тушит недокуренную пятую и дерганным движением жмет на кнопку чайника.

— Как именно?

Парень невесело улыбается, но Донхи этого не видит — закопалась в шкаф и совершенно не хочет вылезать из него еще добрых полчаса. Ну или пока друг-уже-не-друг не уйдет.

— Ты бы не хотела прикасаться к человеку, которого любишь? — она застывает с горячим чайником в руке. Намджун рад реакции, Намджун продолжает: — Все эти нежности с сонными поцелуями, спать в одной кровати и обниматься очень часто. Не хотела бы?

Донхи на это только фыркает обидно насмешливо и наконец заливает чай.

— Я не хотела бы любить, а все остальное меня не интересует.

Ким понимает, что нормального разговора у них сегодня не получится.

— Уходи отсюда, — просит Донхи, и Намджуну не остается ничего, как подчиниться.

***

Как только за ним закрывается на хлипкий засов дверь, Донхи нервно выдыхает, прислоняясь головой к прохладному дереву.

Была ли она испугана? Очевидно.

Хотелось ли ей сбежать? Безусловно.

Нужно ли было ей прогонять Намджуна? Естественно.

Иначе она бы подошла к нему и попросила поцеловать её снова. Но нельзя. Сейчас — еще нет, не время пока. И пусть парню плохо, она видит это, но… он и вправду её сначала испугал, да, конечно, ему не стоило целовать её без разрешения, и Юнги уже успел просветить, почему его глупый тонсэн сделал то, что сделал… Но сейчас дело только в ней.

Испугалась она своих же чувств.

Сбежала она от его ласкового взгляда и влюбленных слов.

Прогнать ей пришлось для того, чтобы не начать просить остаться.

Ей нужно еще полгода продержаться, и если Намджун будет готов тогда, если найдет в себе великодушие простить её — то она с удовольствием поцелует его сама и впустит в свое сердце. Но пока…

Донхи кажется, что с её груди наружу торчит что-то. Что-то откровенно попахивает нездоровой фигней и конкретной злокачественностью, от него мутит и перехватывает спазмами сердечную мышцу.

Любовь — это далеко не бабочки в животе.

Любовь — это просто откровенное отвращение к себе.

Донхи хотела бы остаться сейчас с Намджуном и откровенно объяснить ему, что он сделал не так и где облажалась она.

Но она слишком сильно ненавидит сейчас себя.

Комментарий к Devil in the Details

Полуночная напоминает, что она обитает вот здесь: https://vk.com/m_polunochnaya. Заходите, там рады каждому, а еще время от времени появляются спойлеры, стихи и другие интересности.

========== Whithout You I`m Nothing ==========

Take the plan, spin it sideways

Хочу действовать, но мчусь под откос

I…

я…

Fall

падаю

Without you I’m nothing

Без тебя я — ничто

Если в этом мире есть человек с большим чувством вины, чем у Намджуна, то как он вообще остается жив?

Сам юрист уже третий день подряд просыпается с мыслью «лучше бы я сдох».

Он вкалывает на работе, как ненормальный, только бы не сорваться к обветшалой холодной квартирке в старом полуразрушенном здании, где обиженная на мир девочка закрылась ото всех — в первую очередь от него — и страдает от очередных обманутых ожиданий. Он чувствует себя предателем, почти что убийцей доверия, ведь да, гордая и сильная Донхи за последние годы доверилась лишь ему и Юнги-хёну, а он просто…

Похерил всё.

«Take the plan, spin it sideways… I… fall. Without you I’m nothing»

Будто ему и так не хочется сдохнуть, он слушает эту песню на повторе, каждый гребанный раз упиваясь тем, что облажался, и да, пусть на него начинают обеспокоено поглядывать сотрудники, пусть Юнги взял за привычку таскаться к нему домой утром и вечером, проверяя, пусть остальные друзья начинают писать ему почти что по очереди и внезапно вытаскивать пообедать (хотя с некоторыми вообще полгода он нигде не выбирался), но…

«Without you I’m nothing»

Это же Донхи его подсадила на чёртовых депрессивных Placebo!

Всё заканчивается тем, что приходит Сокджин. Ловит Намджуна за капюшон толстовки, критическим взором окидывает больной взгляд, опухшие глаза и трехдневную щетину, горько вздыхает и тащит домой. К себе. Кормить, отмывать и ругать/подбадривать, зависит от ситуации, но, кажется, всё же второе, так что полтора часа спустя младший вываливается на кухню, благоухая ароматами пены для ванны и сияя кожей от лосьона, и на столе его ждет полноценный минимальный набор Ким Сокджина под названием «на скорую руку успел» (в переводе на человеческий это значит четыре полные кастрюли и две сковородки, а еще примерно полтора десятка закусок из холодильника). Намджун потеряно и немного испуганно сглатывает, а после начинает ныть:

— Хён, ты же понимаешь, что в меня это всё не влезет? Да этим можно накормить половину Китая, хён, честное слово!

— А ну цыц! — немного повышает голос хён, и Намджун покорно затыкается. Потому что если Ким Сокджин говорит «цыц» — это значит «цыц». С его «цыц» не спорят, так что бедный юрист лишь горько вздыхает и покорно присаживается за стол, набирая себе из каждой кастрюльки по ложке.

— Там еще огуречное кимчхи сзади тебя.

— Да, хён.

— И не забудь про маринованные бобы.

— Конечно, хён.

— Почему ты взял себе так мало мяса? Погоди, я тебе доложу.

— Хорошо, хён. Спасибо, хён, — так обреченно отзывается Намджун, что старшего начинает немножко грызть совесть. Немножечко совсем. Но это не мешает ему вывалить еще половину кастрюльки на тарелку тонсэна, покорно жующего его еду. — Слушай, хён, — спустя половину тарелки Джун чувствует себя беременным носорогом, но мужественно и методично продолжает кушать, — а почему ты ни разу не заставлял Донхи покушать у тебя? Я вообще думал, что это первое, что ты сделаешь после знакомства с ней.

— А, это, — Джин вдруг расплывается в хитрой ухмылке и начинает хихикать. — Она и так на меня волчицей смотрела, если бы я еще и покормить её вот так решил, точно бы укусила и убежала прочь. А я, между прочим, готов построить с ней доверительные дружеские отношения, — наставительно поднял палец, выглядя так важно и серьезно, что Намджун против воли улыбнулся, с удивлением понимая, что под беспечную болтовню хёна прикончил ту гору еды. Судя по улыбке хёна, именно на это он и рассчитывал.

После еды они перебираются в гостиную с вином и бокалами (Джин выпивает исключительно по вечерам пятницы), и эта уютная обстановка, тепло и алкоголь наконец помогают Намджуну расслабиться настолько, что он готов делиться наболевшим. На самом деле, ему даже непонятно, почему хён не пришел к нему раньше, но на минутку совесть подсказывает, что, возможно, Сокджин сам ждал, когда же младший позвонит в его дверь. И лишь когда понял, что Джун влез в себя, вооружившись лопаткой для самокопания и щипцами для вытаскивания всех прогрешений с глубины памяти на поверхность, то решил осуществить привычную процедуру приведения тонсэна в чувство.

— Спорим, Юнги-хён недавно здесь тоже был, — невпопад шутит, но Сокджин, к его удивлению, смеется и согласно кивает. — Серьезно? Благословения просил, или что?

— Просто хотел поговорить о сомнениях, — ответ с мягкой улыбкой, а после хён так несолидно хихикает. — Только не спрашивай, с кем он встречается. Умоляю, у меня пошло несколько недель, чтобы узнать, и я намерен держать язык за зубами.

— И не собирался, — так искренне удивляется Намджун, что старшего щемит в груди от гордости. — Это же дело хёна. Захочет — расскажет, так ведь? Здесь дело не в том, что он нам не доверяет, скорее, хён просто хочет, чтобы настолько личное оставалось как можно дольше лишь его.

— Тоже так думаю, — Сокджин всё еще не сводит с младшего гордого взгляда, и Намджуна это, если честно, немного смущает. Он ожидал трехчасовой тирады, презентации с названием «Три самых глупых решения мужчин или Ким Намджун, здесь ты был мудаком» или хотя бы звонкой затрещины — потому что хён, конечно, розовый свитерок и самые вкусные рисовые пирожки во вселенной, но еще — это восемь часов в неделю в качалке, хапкидо и должность главного врача, известного своей жесткостью к халатным подопечным.

— Ты не собираешься меня ругать? — получется почему-то так по-детски, но Сокджин как-то уютно улыбается на этот вопрос, что с души сразу же отлегает.

— А смысл? Ты же сам сразу понял, насколько облажался, — просто отвечает, и младший согласно кивает. После они отвлекаются немного на свои бокалы, Джин подливает им вина, и в тишине они смотрят сквозь окно на столь привычные огни города. — На самом деле, Джуни, я бы скорее хотел тебя подтолкнуть.

— К чему? Суициду? — бездумно ляпает, но тут же осекается, когда видит, как подозрительно сужаются почти чёрные глаза напротив. — Нет, хён, нет, это я так, просто очень глупо пошутил, я бы ни за что… Ну ладно, возможно, пару раз думал, но кто же не думал, хён, блять, да не смотри на меня так! — защищаясь, прячется за подушкой и смотрит большими глазами, пока Джин не бросает в него диванным валиком и рявкает.

— Не матерись в моем доме, ты, мелкий долбоеб!

Намджун еле слышно фыркает в подушку, но после, не сдержавшись, начинает искренне смеяться. Старший присоединяется к нему спустя несколько мгновений, и вскоре просторную квартиру заполняют звуки стеклоочистителя и рохканье беременного тюленя.

— На самом деле, Джун-а, — мягко тянет Сокджин, успокоившись, — тебе стоит хорошенько обдумать ваши последние беседы с Донхи. Я знаю тебя очень хорошо, Джун-а, так что могу с уверенностью заявить, что ты мог пропустить мимо ушей что-то очень важное. Как считаешь?

Намджун — парень простой; хён сказал — значит, он должен выполнить. Так что пока Сокджин тактично оставляет его наедине с воспоминаниями и вином, он тщательно пытается обработать каждую фразу — как его, так и Донхи.

Чёрт возьми, как же она его тогда боялась.

Хён возвращается спустя некоторое время, на кухне мерно жужжит посудомоечная машина, а в руках мужчины новая бутылка вина. Он терпеливо ждет, когда Намджун наконец прекратит обнимать подушку, втупившись взглядом в пол, и обратит на него внимание. Ждать приходится еще с добрый десяток минут, за которые Джин успевает отписаться всем друзьям, что всё с Намджуни хорошо, прекратите истерику, и лишь когда младший подтягивает к себе заново наполненный бокал, он интересуется.

— Так что, было что-то стоящее, или ты зря себя мучил?

Намджун тихо фыркает, не зло, скорее так, как всем недовольный кот, и мимолетно вспоминает о Синди, которая грела его все эти ночи и умурлыкивала беспокойство. За нее он не переживает, ведь раз хён забрал его сегодня, значит, Юнги пошел присмотреть за кошкой и одновременно с этим наделать полторы тысячи фотографий этой крохотной пушистой идеальности.

— Что значит, — медленно начинает, пытаясь дословно вспомнит еще тогда резанвшую уши фразу, — когда кто-то говорит «я не хотела бы любить»? Я опять обманываю себя сам, или эта фраза говорит, что человек влюблен?

Сокджин мягко сжимает его ладонь в своих и ласково спрашивает:

— А что тебе подсказывает сердце? Думаю, в этом случае оно даст ответ вернее, чем холодный разум.

— Я уже шел на поводу у своих чувств, и в итоге просто напросто всё погубил, — огрызается Намджун и вырывает ладонь из хватки, но тут же сникает. — Прости, чёрт, прости, хён, я не имел права к тебе так говорить…

— Всё в порядке, Джуни, — Джин снова прячет его ладони в своих и таинственно улыбается. — Думаю, что ты не погубил абсолютно всё.

— Объясни?

— Мне звонили позавчера, — старший неловко улыбается и пожимает плечами, — хотя я обещал об этом не говорить. Упс, — и он проказливо смеется. — Меня попросили присмотреть за тобой несколько недель.

— Зачем Юнги-хёну тебе такое говорить? — от искреннего недоумения Намджуна хён удивленно распахивает глаза, но после расплывается в улыбке. Конечно же, младший подумал именно о своем гиперзаботливом хёне.

— Вообще, — говорит осторожно, — думаю, Юнги попросили о том же. Понимаешь, ммм?

Намджун отчаянно тупит.

Он не понимает.

Не может просто осознать и принять.

— Так что, Джуни, — Сокджин настолько собой доволен, что даже ступор тонсэна считает милым и тыкает его в щеку, — ничего еще не закончено. Наоборот — только начинается!

***

Он приходит в клуб еще через неделю. Приветственно кивает охранникам, немного неуверенно — Тэхёну, который сидит рядом с барной стойкой и смотрит на него нечитаемым взглядом несколько секунд. После мальчишка хмуро отвечает коротким рывком головы и кивает в сторону курилки, тут же отворачиваясь, будто — да нет, так и есть! — смущен. Намджун только и может, что криво улыбнуться и, игнорируя чересчур уж взволнованный взгляд Юнги, пройти к неприметной чёрной двери в дальнем углу. Она стоит там, как обычно — нервные пальцы, щелкающие неизменной зиппо, изношенная толстовка выцветшего грязно-зеленого цвета и острый взгляд, которым она одаривает нарушившего её долгожданный перекур. И на этом всё. Намджун даже не смотрит — так глупо боится эту девочку — лишь прислоняется спиной к двери и закрывает глаза, решаясь.

— Поговори со мной, — просит, пока Донхи прикуривает вторую, даже не оборачивая голову в его сторону. Намджун тяжело выдыхает, сжимая кулаки так сильно, что даже его коротко обрезанные ногти впиваются в кожу, оставляя мелкие белые лунки отпечатков. — Пожалуйста, Донхи…

Она молчит. Не фыркает, не хмыкает, не ругается — молчит. Даже взгляд не поднимает, так и стоит, уставившись в противоположную стену, как стояла с самого его прихода. Намджун знает, что сейчас у нее закончится перемена, девушка стянет с ног раздолбанные кеды и снова пойдет колотить коктейли за барной стойкой. Еще он знает, что теперь ему даже смотреть в сторону комбинезончика запрещено, но всё равно осматривает, жадно впитывает каждую деталь: темные круги под глазами, небрежный куцый пучок на затылке, вот она прикуривает третью, нервно сжимая её дрожащими пальцами, а сигарета уютно пристраивается между подрагивающих губ…

Она тоже волнуется, понимает Намджун. Волнуется и боится, понимает с огорчением, и плюет на чистоту своего костюма, просто плюхается спиной о стену и решается.

— Донхи-я, — тянет, уставившись в пол, только бы не видеть, как нервно суетящиеся пальцы крутят между собой уже четвертую. — Донхи-я, пожалуйста, скажи мне хоть что-то. Что я — ублюдок, кретин, чёртов придурок, что ты ненавидишь меня и больше никогда в жизни не хочешь меня видеть. Что я противен тебе, и ты ни единой секунды больше не можешь проводить рядом со мной. Прошу, скажи мне, потому что я больше так не могу.

Намджун крепко зажмуривается, с горьким отчаянием думая, что еще никогда в жизни не обнажал душу настолько. Даже когда рассказывал о бывшей девушке, о семье, когда признавался в своих чувствах — это всё было не то. Не настолько сильно парень ощущал себя уязвимым и обреченным. Рядом слышен какой-то звонкий стук, и он с удивлением видит знакомую до последней царапинки зиппо, которая лежит у него под ногами, рассыпавшись на детали. Намджун, всё еще не понимая, поднимает взгляд и шокировано застывает.

Донхи смотрит на него, потеряно открыв рот, и в её руке догорает сигарета, а взгляд такой ломкий, растерянный… мягкий? Она судорожно сглатывает, а Намджун глупо выпаливает.

— У тебя уже фильтр догорает.

— …точно, — она наконец отмирает, с огромным удивлением смотрит на тлеющую сигарету в руке, а после торопливо её тушит и выбрасывает в мусорку. — Спасибо.

— Не за что, — легко отзывается, и это всё выглядит так, как было раньше. Намджун скашивает взгляд на Донхи, которая в его старом тонком свитере (он сползает ей на ключицы, и это — самое прекрасное зрелище в мире) неловко ведет плечами, будто спасаясь от холода, а после неожиданно и очень неуверенно выпаливает.

— Я не хочу, чтобы мы прекращали видеться.

Намджун глупо хлопает веками.

— Что? — как-то отупело переспрашивает, и Донхи сразу же огрызается.

— Да сказала же! — тянется в карман по пятую, но после видит зажигалку под ногами Намджуна и сквозь зубы материться. После уже более спокойно повторяет. — Я хочу видеть тебя и дальше.

— Я не понимаю, — беспомощно и потеряно тянет Намджун, опускаясь на корточки и принимаясь собирать детали старушки зиппо. Всё же он успел к ней привыкнуть, так что жаль будет, если какая-то маленькая фигня потеряется. Донхи рядом фыркает и вдруг опускается рядом с ним. Нерешительно смеривает озадаченного парня взглядом, глубоко вздыхает и протягивает ему руку.

— Я тоже не понимаю.

— Я вообще на повторе слушал Without you…

— I’m nothing, — кивает, криво улыбаясь. — Я тоже. Ту версию, что с Боуи, или сольную?

— Обе.

Намджун придирчиво осматривает заново собранную зажигалку, трет её рукавом пиджака, избавляя от пыли, и осторожно кладет её на ладонь неуверенно улыбающейся Донхи.

И как-то так они мирятся.

***

— Так что же, — Тэхён привычно лениво тянет гласные с легкой улыбкой, но взгляд у него жесткий, тяжелый, давящий, полный предубеждения, как кажется Намджуну, и он только и может, что с нервной улыбкой дернуть плечом в ответ на слишком трудный в его положении вопрос, — у вас снова всё хорошо?

— Трудно сказать, — он вообще чувствует себя… да будто сидит вместо пушечного ядра внутри артиллерийской пушки, так что подобные вопросы лишь заставляют внезапно проснувшуюся неуверенность в себе заостриться в несколько раз. — Надеюсь, что будет.

Младший фыркает, будто ёжик (у бабушки под старым сарайчиком возле дома жила целая семья, и Намджун в детстве обожал приносить им яблоки и чесать мягкие животы), и именно поэтому на него никак не получается сердиться. Слишком уж этот мальчишка любит свою нуну, потому и пытается защищать её всеми возможными способами, а еще внутри здравый смысл борется с юношеским максимализмом, так что Намджун получает от него поистине взрывную смесь упрямства, смешанного с заботой и настоянной на растерянности. Мозгами Тэ ни капли не хочет сделать хёну больно, но вот сердцем — а им этот безразсудный, но верный малыш и живет — оно постоянно говорит ему высказать что-то цепкое, продирающее и так встревоженного Намджуна до самого нутра.

— Будет, — к разговору присоединяется Юнги, коротко приобнимает Джуна, чуть сильнее сжимая пальцы на его спине — беспокоится и заботится, ох уж этот угрюмый хён, а после треплет волосы ластящегося к нему, будто щенок, Тэхёна. Намджун с улыбкой понимает, что младший вжимается макушкой в хёнову ладонь без любого смущения, которое присутствовало в первые недели его знакомства с их реперно-тусовочной компашкой. Но ссоры ссорами, а любопытный и восторженный Тэхён завоевал сердца старших всего за несколько встреч. Юнги тем временем улыбается чему-то своему, показывает Донхи два пальца, и та понятливо лезет под барную стойку — там припрятана именно его бутылка, с которой девочка сноровисто наливает в три стакана указанное количество. Юнги она добавляет один кубик льда, Намджуну доливает колы, а для любимого тонсэна импровизирует с коктейлем, чтобы тот был сладким и вкусным. — Она каждый раз так улыбается, когда ты приходишь. Что, кстати, в последнее время редко случается, — ничуть не обеспокоено, конечно же, ибо в словаре Мин Юнги нет подобного слова, замечает, а взглядом нет-нет, да косит на темные круги под глазами юриста. — Проблемы?

— На работе завал, — Намджун даже имеет наглость рассмеяться, потому что получается ни капли не успокаивающе, как он собирался сделать, а очень тревожно. Он с улыбкой принимает у Донхи свой бокал и шутливо кланяется. — Спасибо, о прекрасное видение.

— Паяц, — она лишь фыркает, забрасывает полотенце себе на плечо и внимательно осматривает клуб. Посетителей не очень, так что её напарница пока может справиться сама, поэтому она без любого стеснения тыкает Намджуна в щеку и грозно интересуется. — Куда они подевались?

Только что подошедший Сокджин не сдерживает смешок, Тэхён и Юнги тоже подозрительно дергают плечами — ржут, что ли? Похоже, Намджун единственный здесь не врубается в происходящее.

— Ты о чем вообще? — осторожно отодвигается и шарит пальцами по столику в поиске своего напитка, чтобы спрятаться за ним, но вкус почему-то приторно сладкий и отдает лишь после горчинкой. — Ты что, смешала малому виски и абсент с яблочным соком? Да он коньки отбросит!

— Тэ-тэ справится, — отрезает Донхи и снова тыкает пальцем в его лицо. — А вот твои щеки куда-то исчезли, и мне это не нравится.

— На себя посмотри, — но почему-то его ворчание ознаменовывается подзатыльником от Сокджина.

— Донхи права, — строго заявляет самый старый хён, а после с озабоченным лицом поворачивается к девушке. — Но если говорить о весе, то…

— Я за стойку!

Намджун улыбается, впервые искренне за этот — и предыдущие двенадцать — вечер. Юнги рядом шепчет «ну наконец-то», Тэхён впервые бросает на него мягкий взгляд, а Сокджин хихикает. И пусть Донхи всё еще не приходит к нему с ночевкой, но зато она навещает Синди в свободное время и даже иногда готовит вместе с Намджуном, потому что да, на его работе реальный завал, и он ничегошеньки не успевает в этой жизни.

***

— Слушай, вопрос из разряда странных.

Донхи хмыкает заинтересовано, пока выпускает в воздух дым. На улице конец мая, так что она обходится растянутыми майками с редкими потертостями, и с учетом нынешней моды она вполне вписывается в разноцветную молодежь. Волосы снова чуть ли не под корень, лишь пара прядей закрывают лоб и скулы, а еще Тэхён притащил ей карандаш для глаз, и девушка подводит их где-то раз в неделю, если настроение неплохое.

— Тебе их еще не хватило? — вроде и подтрунивает, но смотрит нервно, и Намджун тырит её зажигалку, чтобы успокаивающе ею пощелкать. Другие посетители парка смотрят на них с неодобрением, но они курят в отведенном для этого месте, так что оба внимания не обращают на взгляды.

— Ну, это мне просто только что в голову пришло, — смущенно признается, кивая в сторону уличного художника, перед которым сидело двое девушек с улыбками. — Когда я его увидел. Ты же когда… Нет, не так, — он глубоко вздыхает, а после выпаливает. — Твои рисовальные принадлежности были в доме родителей, или в колледже?

Донхи смотрит на него внимательно, вмиг забыв и о прикупленных шашлычках, и о рисовых пирожках, которые они захватили с собой в надежде найти тихий уголок потрындеть и немного спрятаться от вездесущей жары. Парень нервно сглатывает, готовясь извиняться и просить забыть о странном вопросе, но комбинезончик лишь медленно моргает и неожиданно адекватно отвечает.

— В их доме. В колледже был лишь мольберт и пара рисунков, Тэ их у себя хранит. А что?

— Ну, — Намджун при виде её застывшего взгляда вдруг обретает былую уверенность и твердо объясняет. — Я знаю, что ты хочешь вернуться в колледж. Знаю, что ты очень тяжело трудишься ради этого. Еще теперь узнал, что есть возможность вернуть хотя бы часть твоих рисовальных штучек, что может существенно поддержать твой бюджет в будущем. Так что да, — в глазах Донхи будто влажная завеса, и он мимолетно думает, что это последнее, чего можно было ожидать. — Да, я спросил об этом, потому что хочу пойти в тот дом и забрать твои вещи.

— Рисовальные штучки, — почему-то повторяет Донхи и отворачивается спиной к Намджуну. Цепляет пальцами позабытый пакет с остывшей едой и кивает в сторону парка, мол, чего столько стоим, пошли давай. — Штучки.

— Я же не знаю, чем вы там пользуетесь, — почти что обиженно выдает Намджун, и Донхи лишь смеется на это, но парень успевает заметить несколько крохотных капель, слетающих с её ресниц. Он не акцентирует на этом внимания, просто не может, потому что эта девочка плакала перед ним лишь тогда, когда было очень плохо, и то, что сейчас самая сильная малышка во вселенной не в силах сдержать слёзы — это… В общем, сейчас она не примет его попыток помочь, потому что её успокаивать сейчас не нужно. Не в этом дело. — Ну правда, знаю, что нужны кисти, краски и деревянная штуковина, бумага, наверное… Да и всё! Серьезно, последний раз я рисовал в младшей школе, и это был очень симпатичный динозаврик, мама его даже заламинировала и приклеила на холодильник. Я, правда, в старшей школе пытался нарисовать чуваков из Epic High на сцене, так мама почему-то решила, что это чёрти в аду…

Донхи смеется, а глаза у нее уже почти сухие, пока они подходят к опрятной и недавно скошенной лужайке; даже запах срезанной травы еще стоит. Она бросает на землю свою и Намджунову толстовки, чтобы было теплее сидеть, и протягивает ему пакет с едой, всё еще посмеиваясь.

— Ну серьезно! — в медовом взгляде почему-то чистый восторг и смех. — Рисовальные штучки!

Намджун горько вздыхает, понимая, что этим его будут дразнить до конца жизни.

***

— Здрасте, — Намджун ярко и широко улыбается в лицо незнакомой женщине с сильно накрашенным лицом, и лишь острые скулы и четкий лук купидона выдают в ней родственницу Донхи. Он просовывает носок тяжелого ботинка в дверной проем, потому что при виде девушки её быстро пытаются запереть. — Мы пришли за её вещами.

Лицо женщины перекашивается, стоит ей понять, что скандала в случае отказа избежать не получится — заинтересованные соседи уже глаз не сводят с разворачивающейся сцены. Донхи, к тому же, взгляда от нее не отводит: смотрит остро, тяжело, с отчетливой ненавистью, и это не может не обескураживать, чему Намджун только радуется — им на руку замешательство.

— Мы только заберем вещи, её по праву вещи, и уйдем, — уточняет для вышедшего на шум мужчины, хотя больше всего ему хочется сейчас обмотать пальцы ключами и врезать ублюдку. — Вы же не хотите скандала? Прессы? — невинно уточняет, потому что с единственного откровения своей малышки успел понять, что именно этого они боятся больше всего. — Вот и прекрасно.

— Ублюдок. Тварь! — рычит женщина (её муж одаривает их словами и похуже, но сквозь зубы — соседи всё слышат), но отходит в сторону, пропуская их внутрь. Донхи, хвала всем высшим силам, на это не реагирует, лишь смотрит презрительно и с ледяным лицом уточняет.

— Где мои вещи? Знаю, что вы их не выбросили, они дорогие.

— На чердаке, — выплевывает и, похоже, собирается плюнуть на девушку, но Намджун предупреждает.

— На телефоне Донхи включен диктофон, на моем набран номер полиции. Только попробуйте сделать малейший шаг в её сторону…

— Забудь о них. Если что, я просто заору, — Донхи твердым шагом направляется к лестнице, с наслаждением оставляя грязно-коричневые разводы недавнего дождя на белоснежном ковре. — Я быстро.

— Могу пойти с тобой, — искренне предлагает, но чувствует, что лучше бы остался здесь следить за… он даже не знает, как их называть. Но Донхи, уже скрывшаяся где-то наверху, еле слышно отвечает, что необходимости нет, так что Намджун просто держит в кармане левую руку, так и не стерев номер полиции, и вежливо предупреждает.

— Если вдруг вам очень хочется сказать что-то неприятное о Донхи, лучше воздержитесь. Я — практикующий юрист, так что могу вас избить, а после вывернуть всё так, что вы же и виноватыми окажетесь. На самом деле, — будто нехотя бросает, — я бы давно уже упек вас за решетку, но Донхи попросила не пачкаться в дерьме. А вы же знаете её — с этой девчонкой никому спорить нельзя, да?

— Сукин выблядок, — с ненавистью цедит мужчина, на что Намджун с уже явной угрозой (то, что он ненавидит насилие и все проблемы решает интеллектом, забывается в одно мгновение) сжимает правую руку в кулак.

— Не провоцируйте меня, — выдыхает, прикрыв глаза на миг, а после разрешает ужасающему оскалу занять место своего вежливого выражения лица. — Я тогда слишком легко дал тебе в нос, старик. Руки чешутся исправить.

За его спиной — топот; Донхи бегом спускается по лестнице с ящиком в руках, быстрым взглядом окидывает пару, оба скрестили руки на груди, но отошли еще на несколько метров, Намджун стоит разъяренный и со сжатыми кулаками, из кухни выглядывает горничная, и она, видимо, хорошо её узнала. Донхи стягивает с головы капюшон, открывая шокированному взгляду выбеленные короткие волосы, и скалится.

— Еще две коробки снесу, и можем идти, — информирует, и Намджун лишь кивает, мельком бросив взгляд на содержимое ящика.

— Только рисовальное? — кивок. — Одежду брать не будешь?

— Я к тому дерьму больше не прикоснусь, — спокойно отвечает, на мгновение мажет своими пальцами по его плечу, успокаиваясь и успокаивая. — Мне еще минута.

— Всё время мира, — рассеяно отвечает, следя за тем, как обозленные мужчина и женщина — ну язык не поворачивается назвать их родителями! — с презрительным фырканьем и добротными ругательствами уходят из комнаты в, кажется, гостиную, где усаживаются на диван и сверлят взглядом Намджуна. Его аж трясет, так сильно хочется схватить с тумбы пафосную дорогую статуэтку и разбить ею огромное зеркало при входе. Хорошо бы еще потрощить окна…

Но Донхи не понравится, если он сделает это без нее.

***

— Бери эти два ящика, я эти возьму, — девушка нагружает его так, что ничего почти не видно, но у нее такая же стопка. Папки, тюбики, баночки, непонятные тубусы — так много всего, и Донхи выглядит мрачно удовлетворенной, ботинком открывая им дверь на улицу. Там она оборачивается, смеривает взглядом дом, в котором прошло её детство и юность, где она впервые полюбила, где была пусть и неправильно, но счастливой некоторое время…

Донхи смотрит на него — и ничего не чувствует. Нет ностальгии, нет тоски — только чистое, незамутненное безразличие. Она прижимает ящики покрепче к груди, смотрит на Намджуна — надеждного друга, который так много сделал для нее, да, лажал, но все они лажают. Переводит взгляд на родителей, которые всё же вышли на порог, и неожиданно ярко улыбается.

— Я буду счастливой, — говорит громко, так, что все соседи и простые прохожие мигом оборачиваются в её сторону. — Я буду самой счастливой, а вы так и сгниете здесь в своих предрассудках.

И оборачивается, идя к дороге. Намджун останавливается чуть позади нее — у него откуда-то есть чутье на моменты, в которые её трогать нельзя, и это просто замечательно. Машины сменяют друг друга, синие, белые, серебристые, и лишь когда глаза перестают позорно жечь, Донхи поворачивается и просит.

— Такси вызовешь?

Намджун почему-то смущается и, вот видно же, хочет потереть затылок, но руки заняты. А после аккуратно так намекает.

— Нам, наверное, такси не нужно?

— И что это значит? — так искренне удивляется, хотя внутри замешательство вперемешку с безграничной нежностью к этому долговязому неумехе, но такому прекрасному человеку. Ведь даже в доме её родителей он не сделал ничего, чтобы она почувствовала себя защищаемой. Он обставил всё так, чтобы именно Донхи чувствовала себя повелительницей ситуации, а это сделать, на минуточку, трудно. Вот сейчас тихушничает он что-то, но девушка даже не успевает сообразить, как рядом останавливается обычный черный джип, которых в Сеуле тысячи, и с водительского сидения высовывается макушка Юнги.

— Ну? — шеф медленно моргает, переводя взгляд с виноватого Намджуна на ошеломленную Донхи. — Всё забрали, или мне надо пойти туда?

— Нет необходимости, — поспешно заявляет Джун и делает большие глаза. — Хён, правда, не надо.

— Да чего ты, — Юнги ворчит и носом простужено шмыгает. — Будто я такой уж страшный, — он прячется обратно в машину, и Намджун в тот же миг одними губами говорит «Вообще в такие моменты пиздец страшный», и Донхи тихо хихикает. — Ящики в багажник, Донхи на переднее, Намджун на заднее, и потише, там Сокджин и Тэхён так переживали, что уснули, сожрав на двоих тонну токкпокки.

Пока они послушно складывают вещи, то успевают обменяться понимающими взглядами и захихикать. А потом Намджун делает издевательские фотографии парней, пока Юнги дает ему подсказки, и Донхи опять так глупо жжутся глаза. Да что за ерунда, она никогда не была склонной к слезам!

— Эй, — окликает её тихонько шеф, пока Джун сзади тщательно рисует карандашом для глаз гитлерские усики Сокджину, и барменша выныривает из глубоких размышлений, в основном касающихся Намджуна, — теперь ты будешь в порядке?

Донхи оборачивается как раз тогда, когда просыпается Тэхён, сладко шепчет ей «люблю тебя, нуна», а после присоединяется к пририсовке Сокджину третьего глаза. Намджун нежно улыбается ей, отвлекшись на миг, а проснувшийся на резком повороте Сокджин видит себя в зеркало и пытается придушить хохочущих мальчишек одновременно. Юнги поглядывает на нее время от времени, ожидая ответ, и она наконец поворачивается к нему с широкой улыбкой.

— Да. Да, шеф, — она тихо смеется, когда Сокджин с победным воплем достает свой карандаш для глаз и принимается разрисовывать Тэхёна, куда попадет. Намджун просто смеется, держась за живот и даже икая, а еще успевает посылать ей нежные улыбки. Юнги смотрит на нее так понимающе, что даже неловко, но Донхи преодолевать смущение и заканчивает. — Я скоро буду в порядке.

========== I know ==========

I know, you love the song but not the singer

Я знаю, ты любишь песню, но не исполнителя.

I know, you want the sin without the sinner

Я знаю, что ты хочешь грешить, не становясь грешником

I know, the past will catch you up as you run faster

Я знаю: прошлое догонит тебя, если ты будешь бежать быстрее.

I know

I know

I know

Я знаю, знаю, знаю…

Август приходит так быстро, что никто даже не успевает этого заметить.

— Как это вообще всё будет? — Тэхён взбудоражено вертится вокруг Донхи, задумчиво протирающей бокал, пока заскучавший Юнги делает им всем пина-колладу (и только для Намджуна он там что-то тошнотворно сладенькое мутит, но не будем об этом). — Ты возвращаешься на учебу, и дальше что?

— Да-да, кстати, — Юнги заинтересовано поворачивается к ним, ни на миг не прекращая трясти шейкером, — мне тоже интересно. Ты работать остаёшься?

Донхи поднимает взгляд… и закашливается от неожиданности, стоит увидеть четыре напряженные мужские взгляды в её сторону (компания Намджуна в последнее время поразительно регулярно собирается полным составом, и все дружно делают вид, что их ни капли не интересует всё растущее напряжение между ними двумя, хотя, конечно же, Донхи врубиться вообще не может, о чем они говорят). Пока она откашливается — глупость-то какая, подавиться вдохом! — Сокджин успевает прочесть краткую лекцию парням, чтобы не пялились, «а то ребёнку некомфортно». Донхи молчит, что ей через полгода двадцать пять, хотя ей очень хочется огрызнуться в ответ, но она и так видит, что необычно веселый Юнги и так ржет втихаря там со своим шейкером, а после еще и сама барменша получает выговор — «потому что всегда нужно правильно дышать!».

Она уже открывает рот, когда Юнги вручает ей бокал и одними губами шепчет:

— Лучше не надо, а то снова начнет.

Донхи прячет за кашлем смешок и покорно отпивает коктейль.

Ей нравятся такие вот посиделки. Клуб уже закрыт для посетителей, поэтому остаются лишь свои и — изредка, правда — гости либо местные музыканты, которые выступали на сцене. Юнги в такие вот ночи обычно мягче и дружелюбнее, хотя всё равно это ни капли не уменьшает количество сарказма в его словах; Сокджин расстегивает две пуговички на рубашке— показатель наивысшей расслабленности; Тэхён светится солнышком, болтая с остальными старшими; и главное — Намджун умиротворенно-раслабленный, с мягкой улыбкой наблюдающий за происходящим вокруг. В такие вот передутра — почти что пять на часах — Юнги отганяет Донхи от барной стойки и сам мешает коктейли, будто бы чтобы не терять хватку, хотя девушка догадывается, что он просто в очередной раз хочет дать ей отдохнуть.

— И всё же, нуна, — неугомонный Тэхён отлипает от хёнов и укладывается головой на скрещенные на барной стойке ладони, — как всё будет? У меня ведь уже выпускной курс, а ты только… на второй вернешься? Так ведь получается?

— Не отстанешь, да? — фыркает в свой коктейль, хотя на деле опять лишь пригубила. Почему-то в доме Намджуна выпивать Донхи гораздо легче и комфортнее, а в больших компаниях девушка всё равно старается держать себя в руках и происходящее вокруг — под контролем. — Да, я на второй курс возвращаюсь, — со вздохом начинает объяснять, а пальцы сами находят уже до скрипа отполированный бокал и полотенце. Тэхён загорается солнышком, сияет улыбкой, а стоит Донхи еще и смешливо взъерошить ему волосы — и вовсе расплывается по бару счастливой амебкой. — Попытаюсь и в дэнс-группу вернуться, но, сам понимаешь, я два года вообще к танцам не возвращалась, так что не факт, что примут…

— Примут, — амебка фыркает и снова превращается в Тэхёна — дурковатого и милого тонсэна, гордо задирающего в данный момент нос чуть ли не до потолка. — Потому что лидер теперь в дэнс-группе — это я.

Остальные добро смеются с недоуменного выражения лица Донхи, но девушка в долю мгновения берет себя в руки и с привычной ухмылочкой бросает:

— Они там, похоже, совсем все из ума выжили!

— Эй! — Тэхён собирается надуться, но получает ласковый подзатыльник от Юнги и дружеский хлопок по плечу от Намджуна — и тут же расслабляется. Донхи же продолжает:

— Учеба начинается со следующего понедельника, так что уже в это воскресенье — то есть послезавтра — я буду официально уволена из всех моих подработок… кроме этой, надеюсь? — девушка вопросительно поднимает брови и, получив ласковую улыбку вместе с кивком от Юнги, ощутимо расслабляется: плечи опускаются, из пальцев уходит напряжение, в уголках губ помимо воли появляется мягкость. — В общем, буду учиться, вечерами здесь работать полсмены, по выходным — целую, мы с Юнги-шши предварительно так договаривались. Попытаюсь снова участвовать в конкурсах… Честно говоря, я когда пришла на факультет с документами, чтобы возобновиться на учебе, меня многие преподаватели просто на коридоре ловили и говорили, что рады снова видеть.

Странно даже.

— Ничего странного, — Тэхён довольно урчит, окидывая взглядом привычно коротко подстриженную нуну, которой — на удивление — эти её выбеленные волосы сумасшедшее идут, снова появившиеся серёжки-гвоздики в ушах, свободную черную футболку, которую он ей подсунул во время предыдущей встречи. Любоваться нуной ему удается не так уж и часто: в последние месяцы Донхи работала почти всё время, чтобы не тратить время зря, а в свободное время перечитывала старые конспекты и вспоминала уже подзабытое. Так что и выпирающие сквозь одежду рёбра, и болезненно темные синяки под глазами, и острые скулы — дотронься и порежешься — ничего его не пугает. На самом деле, Тэхён глупо надеется, что на учебе Донхи сможет отдыхать и питаться лучше, чем было в последние два года, но кто ж знает, что будет на самом деле. Однако парень замечает, что пауза немножко затянулась, и включает улыбку сладкого котика. — Тебя же все там обожают, нуна, ты же была лучшей студенткой своего курса.

— Это всё детали, — Донхи фырчит, будто рассерженная кошка, но пристальный взгляд с младшего не сводит. — Оценки еще ничего не решают.

— Тоже правда, — Тэхён соглашается, потому что в таких вещах их мнения сходятся, но всё равно гаденьким голоском подмечает. — И именно поэтому именно твои картины выигрывали так много наград… Но, нуна, — он в одно мгновение из ленивого кота превращается в серьезного юношу, — ты вообще рисовала за последнее время? То есть, я в тебе уверен, ты обязательно всё вспомнишь и догонишь, но вот практическая часть… С ней проблем не будет?

— Не знаю, — Донхи наконец оставляет в покое несчастный стакан, зато достает из кармана зажигалку и плюхается на свободное кресло рядом с младшим, который в тот же миг довольно оплетает её руками. — Я вроде и тренировалась, когда только могла, но сам понимаешь — ни на кисти, ни на краски времени не было вообще. Так что, считай, за последние два года у меня одни только черно-белые скетчи, да и те бессистемные, никакой тематики.

— Когда ты вообще успевала еще и рисовать? — Юнги переглядывается с Намджуном и Сокджином, которые также в уме высчитывают количество свободных часов девушки на неделю, и если раньше они были уверены, что она их тратит на сон, то сейчас… Юнги глубоко выдыхает и, натянув на себя кривую улыбку, толкает к девушке обычную кружку с мятным чаем. — Хотя, какая разница. Да пей, пей, я же вижу, что тебе алкоголя вообще не хочется.

Донхи извинительно улыбается и благодарно принимает чай.

***

Донхи откровенно не знает, что ей делать. То есть нет, хотя прежние отношения не сложились, но она всё же задумывалась иногда о том, что если все наладится, то она разрешит себе влюбиться в милую девушку или парня и попытаться построить жизнь вместе.

А потом случился Ким Намджун, и теперь она… В растерянности? Как так вообще могло случиться? То есть да, он заботливый и приятный молодой человек, воспитанный и умный, а ещё весьма хорош собой, сколько бы Донхи не шутила о пивном животике. И целуется неплохо, если уж совсем откровенничать.

Донхи в попытке отчаянно остановить мысли резко хлопает себя ладонью по лбу… И громко матерится, потому что забыла о зажатой там зажигалке.

— Ну ты и чудишь, — Намджун лишь хмыкает, а после отбирает у всё еще ругающей себя Донхи зиппо и насмешливо предлагает. — Поцеловать, чтобы не бо-бо?

— Да ну твои шуточки! — тут же рявкает девушка, всё еще потирая ссадину. — Чёрт, отдай зажигалку, она хотя бы прохладная.

Но Намджун не отдает гребаную зиппо.

— А кто сказал, что я шучу?

Намджун сам прикладывает её к ушибу, улыбается странно, и Донхи в который раз ненавидит странное чувство в животе, возникающее каждый раз при виде этой улыбки.

Проблема, вообще-то, всё еще между ними существует. Намджун влюблен в Донхи, и теперь он понимает, что смысла скрывать это нет, но всё же пытается — для её комфорта. Донхи… ну, что же, она уверена, что решение тогда приняла верное, но чёрт!

Она, чёрт возьми, тоже чувствует!

Ей тоже хочется тепла, любви, быть рядом и всё то, что она так отчаянно отрицала.

И Донхи просто откровенно рада, что уже почти исполнила данное себе же условие, потому что стоит наконец прекратить мучать себя и Намджуна. Они уже больше двух лет ходят по тонкой грани, уже раз успели её перешагнуть и, судя по взгляду друга, он был бы рад остаться на той стороне. И этим она, честно говоря, даже восхищается — безграничным терпением, взращенном на уважении к её чувствам.

Может ли сама Донхи заявить, что она также уважала его?

Что-то в этом она ни капли не уверена.

Еще и сегодня юрист ведет себя странно, потому что вроде бы вот он — просидел почти всё время от открытия до закрытия где-то неподалеку, но что-то слишком тихо, слишком… не так, как должен бы.

О чем Донхи ему и пытается придумать, как сказать. Спросить. Узнать? Она уже запуталась. Вроде бы никакой проблемы нет: она привыкла рубить с плеча, особенно с ним, но почему-то…

Почему-то теперь ей страшно делать так.

— Ты сегодня непривычно тихий, — кажется наиболее нейтральным вариантом, и взгляд Намджун из тяжело-задумчивого в мгновение меняется на ласково-теплый, так что Донхи просто уверена — она тут же покраснела. Хорошо, что в предрассветных сумерках на заднем дворе клуба её румянец вряд ли заметен.

— Просто многое нужно было обдумать, — мягко отвечает юрист, и его немного отросшие волосы ерошит утренний ветер. — Ничего особенного, но я, похоже, реально подзавис.

— Часов так на восемь, — фыркает привычно Донхи, а Намджун смущенно чешет шершавую от проступившей щетины щеку.

— Ну, бывает. Слушай, комбинезончик, вопрос на миллион.

— Валяй, — девушка выдирает из чужих загребущих лап зажигалку и прикуривает первую за сутки сигарету. — Слушай, странно, но чем ближе я к учебе, тем меньше курить хочется.

— Это же только в плюс тебе, — Намджун всё еще ведет себя странно — страннее обычного — и этим только вызывает всё больше вопросов в голове и так сомневающейся в себе Донхи. И именно поэтому она решает поступить так же, как делала последнее время — отложить проблему на будущее. — Слушай, вот то, что Тэхён говорил.

— А чего он только не говорил, — широко улыбается девушка, и Намджун смеется в ответ, согласно кивая.

— Согласен, мелкий — та еще болтушка. Так вот, малышка, — он будто не видит, что Донхи передергивает от этого обращения, — по поводу твоих рисунков он говорил, что тебе надо было практиковаться.

— Да, есть такое, — девушка накидывает на голову капюшон, скрывая уже не только румянец, но и бегающий взгляд — в основном она бездумно рисовала либо цветы, либо Намджуна, и никто, чёрт возьми, не может её в этом винить. — А что?

— Почему я никогда этого не видел? То есть, ты же могла рисовать лишь тогда, когда было свободное время, а получается так, что всё свободное время занимали лишь я и Тэхён, так что…

— Стоп! — Донхи останавливает его на полуслове и демонстративно машет рукой перед чужим лицом, изо всех сил туда не заглядывая. — Прекрати себя накручивать. Слышишь? Прекрати. Проводить время с тобой или Тэ, спать или рисовать — это всё был мой выбор. Не надо себе вот сейчас, когда это уже подходит к концу, искать себе повод для психоза.

— Могла бы и помягче, — ворчит в ответ Намджун, и Донхи расслабляется, мягкая улыбка опять поселяется в уголках её губ, и она хитро поглядывает в сторону друга.

— С тобой помягче нельзя.

***

В воскресенье Донхи упрямо идет на работу в клуб, хотя её от этого отговаривали все с просьбами подготовиться лучше к первому учебному дню, на что девушка вконец рассердилась, рявкнула в трубку начальству нечто нелицеприятное, а по приходу на роботу злобно осмотрела компанию парней, привычно занявшую любимый столик, и пошла за стойку. Хосок привычно протянул «Господи, какая девушка!», за что также обыденно получил два подзатыльника от соседей, а после Юнги принес выпивку — и вечер для всех стал прекрасным.

Для всех, видимо, кроме Намджуна, которого последнюю неделю очень сильно тревожило нечто важное.

— Вопрос! — Юнги нервно трет затылок — он уже привык, что ничем хорошим не заканчиваются такие моменты, как только Намджун преувеличено нервно поднимает бутылку с соджу. — Что можно отдать подруге в качестве пижамы из своих вещей? Чтобы это не выглядело каким-то знаком или там подтекстом. Не, вы ничего такого не подумайте, — он сразу же грустно оправдывается, — просто я недавно постирал её пижаму не на том режиме, и теперь в нее только Синди и поместится.

Парни многозначительно переглядываются, Юнги мгновенно успокаивается — мелкий ничего не натворил, просто хочет совета, никакой новой драмы, фух, аж от души отлегло — и задумывается. Начинает, однако, совершенно неожиданно Банг.

— Футболка, — уверенно заявляет Ёнгук, мечтательно улыбаясь. — Задирается на бедрах, подскакивает выше — это и мило, и сексуально. Можно белую, чтобы чуть просвечивала, можно черную — так больше секси, да пофиг, на самом деле, просто чтобы в твоем, правда?

Парни согласно гудят, улыбаясь то ли каждый своим воспоминаниям, то ли воображению, а Юнги вдруг фыркает, заметив ругающуюся с пьяным посетителем Донхи. Тот пытается распускать руки, но малышка скалится дико и без любых угрызений совести выливает на мужика его же коктейль.

— Джуни, — неожиданно говорит, и юрист тут же поднимает взгляд от бутылки на него, готовый внимать и просвещаться. — Ты помнишь ту длинную рубашку персикового цвета? Тебе ее Сокджин подарил, вечно еще ругаешься, что пришлось для этой рубашки специально подходящий костюм покупать.

— Ну да, — младший недоуменно моргает, никак не успевая найти смысл или ловушку в хёновских словах. — Она у меня вообще ни с какими брюками не сочиталась, а что?

— Так вот, — Юнги смешливо щурится, кивая и подзывая к себе привычным жестом барменшу, — представь себе её на твоей кровати в этой рубашке, — шкодливо ухмыляется, видя расширившиеся от удивления глаза Намджуна, и сладко продолжает, — незастегнутой. — Намджун громко сглатывает слюну, напрягаясь, а Юнги добивает его контрольным. — А под рубашкой этой персиковой ничего. Или… на одну пуговицу застегнута и с плеча сползает. Вариантов, впрочем, много, — и улыбается вдруг широко-широко, будто напроказничавший кот.

Намджун шумно сглатывает и обречённо стонет, представляя, еще и для полноты ощущений пару раз стукается лбом о столешницу. Подошедшая Донхи с подозрением на него косится, после одаривает вопросительным взглядом начальство.

— Решаем важное, — с десневой улыбкой делится Юнги, чуть ли не хлопая невинно ресничками, — любимой девушке после совместных ночей лучше отдавать рубашку или футболку? А то мнения разделились.

— Рубашку, — без сомнений говорит Донхи, даже ни секунды не раздумывая. Покрасневший до макушки Намджун поднимает заинтересованный, но с мутной поволокой лёгкого желания взгляд, и нет, конечно, Донхи не видит этого, задумчиво продолжая. — Персиковую свою помнишь? Ту длинную, на выпуск.

Юнги начинает тихо ржать. Намджун — милый добрый и пьяный от соджу и желания Намджун — вдруг с застенчивой надеждой интересуется:

— Хочешь ее одеть?

— Хочу ее стащить — фыркает Донхи, доливая Юнги виски, а перед остальными выставляет полные бутылки соджу. — Выглядит мягонькой и удобной, в такой спать или ходить — одно блаженство, на коже даже не чувствуется, будто и нет её вовсе.

Намджун очередной раз громко обреченно стонет и валится лбом на столешницу, уязвлено хныча.

Видение Донхи в этой чертовой рубашке не отпускает его даже во сне, и он уже не знает, чего ждать дальше.

***

Намджун точно не ждет звонка в дверь посреди ночи спустя неделю.

Донхи стоит под проливным дождем, выглядит хуже, чем мокрая курица с этими своими взъерошенными прядями, пропитавшимися влагой, и облепившей тело толстовкой. В её взгляде и то больше какой-то птичьей обреченности, чем здравого смысла, но Намджун не обращает внимания, просто впускает в дом и обнимает крепко, чувствуя, как собственные вещи пропитываются влагой.

Он в нее по уши, даже если Донхи — облезлая мокрая курица.

Мокрые вещи сменяются душем и большим банным полотенцем. Пижама всё еще подходит только для Синди (ну вот как он не заметил, что тыкнул не на ту программу?), так что Намджун, скрепя сердце, выделяет Донхи обычную оверсайз футболку приятного темно-синего цвета, а злополучную персиковую рубашку заталкивает вглуб шкафа, стоит ей лишь показаться из ряда выглаженной одежды, а после тщательно закрывает створки — котенок любит залезать внутрь и утеплять своей шерстью всё доступное, чтобы глупый человек не мерз. Перед дверью ванной замирает на секунду в сомнениях, но после вспоминает, что он — добропорядочный и честный молодой человек, так что лучше не врываться внутрь, а просто положить принесенную одежду на стул рядом с дверью.

Почему-то это всё кажется таким уютно-домашним, что на мгновение замирает сердце, а после снова заходится бешеным стуком, стоит мокрой руке высунуться из-за двери и пошарить вокруг в поиске одежды. Намджун отлично представляет себе её сейчас: мокрая, горячая — вечно моется в кипятке, лицо и шея покраснели, а волосы небрежно зачесаны назад пальцами. Капли воды стекают вниз по ложбинке и впитываются в мягкую ткань полотенца; почему-то вспоминается, как первые полгода знакомства Донхи дразнила его, называя «полотенчиком», и парень мягко улыбается, скрываясь на кухне. Вряд ли упрямая малышка успела поужинать на работе, так что надо откормить её, а после уже спрашивать о первой учебной неделе. Конечно же, они обменивались сообщениями… ну, то есть, Намджун бешено наяривал в надежде получить хоть толику внимания (на самом деле он переживал, что что-то пойдет не так), но Донхи упрямо держала оборону и привычно отписывала краткими односложными сообщениями.

Печалька, а?

Пока матушкино кальби разогревается в микроволновке, а чайник благодушно старается выплюнуть из себя всю воду, Намджун запоздало вспоминает, что автоматическое выключение не работает, так что приходится осторожно, вооружившись полотенцем и храбростью, снимать его с подставки и одновременно пытаться не заработать ожог. Донхи на эти манипуляции и пляски вокруг кухонной утвари с интересом взирает с двернего проема, скалится ехидно, зараза, и уже точно готовится ввернуть какую-то саркастическую фразочку, как тут чайник извергает из себя последний фонтан воды и наконец застывает.

Тишина на кухне стоит всего пару секунд, а после оба стабильно начинают хихикать.

— Намджун — покоритель чайников, — всё же фыркает Донхи и, обойдя лужу на полу, залезает с ногами на кресло, ненавязчиво интересуясь. — Меня будут кормить?

— До микроволновки дотянешься? Я пока уберу.

— Угу.

К большому удивлению Намджуна, Донхи сама принимается рассказывать об учебе, прикончив первую тарелку еды: всё хорошо, лекции скучные, но есть и интересные, на практике пока немного отстаю от других, но только потому, что нужно много тренироваться самостоятельно. Нет, никто не задирает, ребята в группе обо мне вообще не слышали, но относятся хорошо и с уважением; Тэхён на каждом перерыве меня находит, в дэнс-группу пока не совалась, потому что надо сначала влиться в учебу… И всё это — спокойным, мягким даже, что для нее редкость, размеренным голосом.

А потом контрольным в голову:

— Мать вчера приходила.

Намджун так и застывает с тряпкой в руках.

— Не знаю, откуда она узнала, что я поновилась на учебе, но итог один: выхожу я из последней пары, почти ночь на дворе, а меня ждут у входа, — Донхи вытягивает из кармана рюкзака свою неизменную зиппо и привычно принимается ею щелкать, кисло улыбаясь одним уголком рта. Намджуну кажется, что сейчас она готова что-то разорвать. — Прошлое догонит тебя, даже если ты будешь бежать быстрее, правда ведь?

— Что ей было нужно? — он вклинивается в монолог так тихо, как только может, но почему-то не покидает ощущение, что своими словами разбил какую-то совершенно непонятно откуда взявшуюся трещину. Донхи хмыкает, пальцы ловко постукивают зажигалкой по столу, и этот звук лучше всех других говорит, что что-то пошло совершенно не так.

— Ты же понимаешь, почему они сохранили все мои вещи? — Намджун неловко пожимает плечами. Конечно, парочка подозрений у него есть, но они же вообще не поднимали эту тему целых полгода, так что он разумно решает не озвучивать собственные мысли. Нет уж, если Донхи пришла выговориться, то ей необходимо предоставить для этого всё возможное пространство. Ответ его, тем не менее, ни капли не удивляет. — Они ждали, что я приползу к ним обратно, Намджуна. Верили, что буду умолять о прощении, лишь бы снова оказаться под теплым крылышком и в розовых очках. Даже не предположили, что я буду изо всех сил стараться выжить. Да, глупо, да, скатываясь в пучину самоненависти, скуривая по пачке в день, но стараться. Карабкаться наверх изо всех сил, коих у меня, несмотря на всю браваду, совсем не так много.

Намджуну почему-то кажется, что последнее предложение говорит ему о чем-то важном, но не успевает осмыслить, потому что барменша продолжает.

— В общем и целом, мать предложила — ну, то есть, приказала — вернуться домой, отбросить глупые мысли, пойти к психиатру, чтобы он излечил меня от гомосексуализма электрошоком, а после одеть розовую пачку, нарисовать пару картин с котятами и выйти замуж за папиного партнера по бизнесу, — на одном дыхании произносит, взглядом отслеживая малейшие изменения мимики отчаянно пытающегося выглядеть спокойным Намджуна. — Расслабся, я её послала, — хмыкает, и вот наконец парень понимает, что же казалось не так весь вечер.

Опять. Опять эта чертова показушная расслабленность и спокойствие, когда на самом деле внутри этой избитой жизнью девочки творится чёрте-что. И ведь не впервые, зараза, так почему же до него не дошло раньше?!

— А почему я должен переживать? — получается не так беззаботно, как рассчитывалось, но прохладное спокойствие во взгляде напротив сменяется недоумением, и Намджун уже с привычным задором продолжает: — Мы с хёнами тебя хорошо воспитывали, так что я вообще удивлен, что ты ей не врезала.

— Да иди ты! — Донхи брыкает в его сторону ногой, но не дотягивается, зато стул под ней подозрительно колышется, и она пару мгновений тратит на восстановление равновесия под добродушное ржание друга. Усаживается ровно, шмыгает носом, а после признается. — Возможно, я немного влепила ей пощечину. И наступила на ногу. Но это совсем чуть-чуть.

В этот раз Намджун громкий хохот даже не думает сдерживать.

***

После двухсотого «ну хёёёёён, хён-хён-хён, ну приходиииии посмотреть, как мы с нуной танцуем!» Намджун — нет, не блокирует номер Тэхёна — берет и действительно приходит. У него сокращенный рабочий день в пятницу, так что парень не запаривается поездкой домой и переодеванием, просто снимает пиджак и чуть попускает галстук, оставаясь в чёрной приталенной рубашке и костюмных брюках. Привычный рабочий образ довершают лишь очки в тонкой оправе и изящные часы на левой руке — подарок матери, так что их он вообще никогда не снимает, ну и начищенные до блеска туфли.

Однако в колледже искусств, где множество молодых девочек и парней, его прибытие и вежливая улыбка производят почти что фурор, одна малышка так засматривается, что чуть не врезается в коллону (он, конечно, потом похвастался этим перед Юнги, на что хён только привычно поржал). Стоит ему попросить двух девушек с заляпанными тушью пальцами, как те сразу же соглашаются проводить его в танцевальную студию, а по дороге туда просто расцветают улыбками, когда Намджун рассказывает, что его пригласили Тэхён и Донхи.

— Онни замечатльеная, — сияет солнышком одна из них, — она хоть и пропустила два года, хоть и иногда делает ошибки в своих картинах, но при этом каждая из них просто невообразимо берет за душу.

— Да и как онни она тоже очень хорошая, — вторая чуть поспокойнее, хотя у нее следы туши даже на щеке и волосах. — Всегда внимательная к нашему самочувствию и настроению.

— В это я охотно поверю, — светит ямочками на щеках Намджун, и обе малышки на это лишь зачарованно вздыхают. — Она умеет заботиться, хотя иногда делает это странным путем.

В танцевальной студии пахнет потом и освежителем воздуха, но еще там жарко так, что почти ад. Намджун входит тихо, девушки с художеского юркают за ним внутрь, и на них троих вообще никто не обращает внимания. Наверное, здесь так принято, решает юрист, чтобы левые люди приходили во время тренировки, и устраивается рядом с дверью, взглядом выискивая знакомую до каждого волоска выжженную краской макушку.

И цепенеет.

Перед зеркалом репетирует почти что целая группа, людей десять точно. Тэхён и Донхи впереди, и то, что она вытворяет своим телом — поистине незаконно. Как-то быстро Намджун перестает видеть вообще других людей: весь его взгляд, вся сущность сконцентрирована только на Донхи, сияющей под желтым светом ламп, выгибающейся в немыслимые позы — у нее что, совсем костей нет?! Куда вообще подевалась ершистая, колючая девушка с ломкими резкими экономными движениями? Как так случилось, что сейчас она использует каждую, буквально каждую мышцу своего тела, чтобы в конце получилось невообразимо прекрасное искусство?

— Платочек дать? — хмыкают сбоку художницы, и Намджун резко закрывает рот, понимая, что так и стоял и пялился, пока Донхи вытворяла что-то совершенно запредельное на его глазах. Слюней он, конечно, еще не успел напустить на рубашку, но был близок к этому. Танцоры в это время накогец заканчивают (и хвала небесам, он же не железный — смотреть и не выдавать никакой реакции), Тэхён всех хвалит и кратко проходится по ошибкам каждого; он в этот момент такой серьезный, что даже непривычно, но всё это быстро забывается, стоит Донхи привычно зачесать пальцами растерпавшиеся волочы назад и обвести взглядом помещение. И…

Она почему-то краснеет, когда обнаруживает Намджуна.

Намджун чувствует, что заливается румянцем в ответ.

— Вы чего стоите, как два дебила, и пялитесь друг на друга? — Тэхён привычно падает на хёна, приобнимает его за плечи и совсем не фильтрует речь. — Так хорошо, что ты пришел, хён! Подождешь нас еще немного, а потом угостишь ужином, правда? — и делает щенячьи глазки. Намджун хмыкает и добро ерошит мелкому волосы.

— Как хорошо ты всё заранее продумал. Я где-то могу упасть, мне надо еще доделать парочку рабочих вещей?

— Мою кожанку видишь? — Донхи подходит тихо, но взгляд у нее всё еще непонятный: не то смущенный, не то напряженный, не то вообще… Странный, в общем. — Вот рядом с ней и падай. Можешь вон там стащить себе подушку, чтобы было удобнее, у нас стульев нет.

— Вижу, — юрист мягко улыбается, и Донхи почему-то отводит взгляд. — Вы так классно двигаетесь, что я просто залип, честно. Вы молодцы, ребят!

— Кто бы сомневался, — фыркает девушка, на что Тэхён почему-то ласково улыбается и «переводит».

— Нуна хотела сказать: «Нам очень приятно, что ты так думаешь».

Пока они беззлобно переругиваются, группа опять строится перед зеркалом, и Намджун еще пару минут следит за ними, поглядывая поверх экрана ноутбука, но после решает поберечь свое бедное сердце и сконцентрироваться на работе…

Из рюкзака Донхи выглядывает черной обложкой скетчбук.

Конечно же, юрист замечательно знает, что некрасиво трогать чужие вещи без разрешения, особенно, если это вещи самой упрямой и колючей девочки на свете, но он не удерживается. Виня и костеря себя последними словами, Намджун поддевает краешек уголка обложки…

И застывает.

Первая, вторая, третья, десятая, двадцатая страница… они покрыты карандашными набросками: животные, цветы, пейзажи, предметы, силуэты людей, которых легко можно угадать: покрытые кольцами руки Юнги, улыбка Тэхёна, глаза и челка Сокджина…

И десятки набросков самого Намджуна.

Он краснеет, как мальчишка, и аккуратно прячет скетчбук внутрь рюкзака. Наверное, он просто хорошая модель, ну, руки у него красивые, или там уши прорисовывать девочка училась…

Намджун решительно отказывается думать о том, что только что увидел, но чувствует, будто между ними падает еще одна из тяжелых выстроенных стен.

========== Soulmates Never Die ==========

Dry your eyes

Вытри свои слёзы

Soulmate dry your eyes

Твоя родственная душа вытрет твои слёзы,

Cause soulmates never die

Потому что родственные души никогда не умирают

— Нуна ведь хотела поговорить с хёном, пока на улице еще солнышко и уют, правда? — Тэхён мягко улыбается, тычется лбом о чужое плечо, выпрашивая ласку, и Донхи приходится всё же почесать его за ушком. А за вопрос и вмешательство в её личную жизнь — влепить подзатыльник, ну а как иначе? Тэхён особо обиженным не выглядит, пока он был в долгах, его и посильнее лупили, так что расплывается в голливудской «тридцать два не предел» и снова ласкается, преданно заглядывая в чужие упрямые глаза. Донхи с каждой секундой мрачнеет всё сильнее, и по-умному ему бы стоило бежать, куда только ноги понесут, но Ким Тэхён искренне считает себя бессмертным, поэтому делает запрещенный прием: трется носом за чужим ушком и сладко-сладко чмокает в щеку. Донхи от этого, конечно же, не тает (вот совсем ни капельки!), но сдается и снова принимается почесывать чужую макушку. Остальные ребята из их танцевального кружка уже даже не удивляются, привыкли, что у этих двоих есть какой-то свой особенный мирок с тленовым бэкграундом, так что только умиляются, когда Тэхёну удается заполучить любимую нуну для обнимашек и разговоров по душам. Донхи же привычно сфыркивает отросшую челку с лица, иногда, забывшись, и сама трется носом о чужую щеку, но обычно остается самой собой — ершистой, колючей, невероятно саркастичной заразой.

— Так что, нуна? — Тэхён всё еще верит в собственное бессмертие, поэтому нагло и упрямо перелезает через нарисованную красным условную границу, и Донхи лишь вздыхает — горько, устало и так обреченно, что всё вокруг ей даже сочувствуют.

Через мгновение все уже сочувствуют Тэхёну, которого девушка взяла в «типичный нунский захват номер три», но не вмешиваются — сам заслужил. Так что пока художница привычно отчитывает тонсэна, тыкая его, будто щенка в лужу, в его же ошибки, остальные привычно разминаются или оттачивают движения. Донхи же по завершению воспитательного момента отпускает младшего, устало вздыхает и поворачивается к зеркалу. Ей всё еще не нравится то, как она выглядит — чересчур болезненно, если честно, но Тэхён прав: разобраться в происходящем и объяснить всё Намджуну необходимо, как минимум потому, что стоит уважать его чувства. Она уже составляет примерный план действий, продумывает свои слова наперед, рассчитывает несколько наиболее вероятных сценариев (почему-то отрицая саму возможность хэппи энда)…

Но, как обычно, всё идет коту под хвост.

***

— Ты меня хочешь что? — Намджун опасливо прикрывается руками, что выглядит невероятно смешно, учитывая, что звонок в дверь опять вытянул его из душа, так что на парне есть только хлопья пены и сползающее полотенчико. Донхи бы немного посмеялась с него, но до нее наконец доходит, как же это всё выглядит: прибежала посреди белого дня, почти что выбила дверь, пока лупила в нее изо всей силы, а когда ей наконец открыли, жарким горящим взглядом окинула не скрытую почти ничем фигуру друга и сладко выдохнула «идеально».

— Да не хочу я, а надо, — она наконец заливается краской и неуверенно чешет затылок. — Нам задали нарисовать что-то, где фигурирует мужчина, и сосредоточиться на анатомически верных пропорциях. Мне из головы вылетело, что это надо сдать до пятницы, так что ни с кем из моделей договориться не успела, а Тэхён слинял сразу же, как услышал «неподвижно сидеть пару часов». Ну помоги, а? Ну пожаааалуйста! — Донхи тщетно попыталась состроить глаза кота из Шрека, точнее, она-то думала, что успешно, но фыркающий смешок разуверил её в собственной неотразимости. — А я тебя свожу покушать говядинки, хорошо? — это был последний козырь, и если с Тэхёном он обычно работал, то вот Намджун… Кстати, а его Донхи пока не приходилось в чем-то уговаривать.

— Ну раз уж говядинка, то я соглашусь, — парень тихо смеется, потому что его комбинезончик опять подвисла, задумавшись о чем-то своем, и это выглядит невероятно мило. — Я хоть домыться могу?

— Да мне и так хорошо, — бездумно ляпает художница, но сразу же исправляется, увидев поднятые в вежливом недоумении брови. Ей лучше не знать, что где-то там, глубоко внутри Намджун сейчас переживает маленькую паническую атаку, вызванную этими словами и долгим оценивающим взглядом. — То есть, я могу и так, но боюсь, что ты замерзнешь.

Конец сентября. На улице всё еще держится гордых двадцать шесть градусов тепла, сама малышка примчалась в растянутой майке и широких шортах, внутри дома ни капли не прохладнее, чем на улице. Конечно, Намджун здесь замерзнет, ага.

— Тогда я в ванную, а ты пока располагайся, — юрист, пользуясь тем, что довольная согласием подруга тут же приступает к бурной деятельности внутри его холодильника (на учебе она вдруг вспомнила, что студенту нельзя быть гордым, когда дело касается еды, поэтому взяла за привычку подьедать запасы у Намджуна, в баре Юнги, дома у Тэхёна и даже выходить раз в неделю на ужины с Сокджином), ласково осмотрел её от макушки и до пят, оценил размеры притащенного с собой полотна и с ленивой улыбкой удалился в душ.

Оказалось, что после двух полноценных работ и двух подработок даже жесткий учебный график для Донхи оказался легким и почти ненапряжным. За почти три года впахиваний на почти изнуренном недоеданием, недосыпанием и хроническом бронхите организме она научилась обходиться максимум тремя часами сна в сутки, необходимым минимумом еды, четырьмя чашками кофе и пачкой сигарет. Сейчас же даже в самые жесткие периоды, когда все вокруг просто загибались от истощения, Донхи бодрым зомбячком радовалась тому, что она спит минимум четыре часа, кушает дважды в день, еще и любимым делом занимается. Учеба пошла ей в пользу: если раньше Намджун очень хотел предоставить подруге возможность пройти курс психотерапии, то сейчас, всё чаще видя её сияющее вдохновлением лицо, отодвигал эту мысль. Само собой, когда-то он предложит это Донхи, потому что как бы девочка не старалась, временами её все еще накрывает воспоминаниями, болью, обидой и разочарованием, но Намджун… Он даже не может осознать, насколько ему приятно, что в такие времена подруга не закрывается внутри себя, а идет к нему и пытается разобраться во всем.

Но… Намджун ухмыляется, зачесывая мокрые волосы назад пальцами, и подставляет лицо под поток воды.

Девочка смотрела на него сегодня не только как на модель.

И, чёрт его подери, если он этим не воспользуется.

***

Тэхён рассказывал, что когда Донхи входит в творческий раж, то спасайся, кто может. Намджун тогда похмыкал, согласился, потому что творческие люди реально страшные в порыве вдохновения, но целиком он не осознавал, что происходит с его подругой.

Донхи протаскала его по каждой комнате в доме, подбирала освещение, одевала, раздевала и переодевала бесчисленное количество раз, и всё это время она таскала за собой мольберт, сумку с художискими принадлежностями и два больших фонаря, которые, оказывается, нашла у Намджуна в кладовке. Короче говоря, они только минут сорок подбирали идеальное место, внешний вид и освещение, и под конец этого крестового похода по его, как оказалось, огромному дому, парень начал понимать, почему Тэхён так быстренько ускакал от своей нуны.

— Знаешь, что, — Донхи задумчиво постучала себя карандашом по губе, и Намджун с отчаянием заметил хищный блеск в её глазах. Неужели снова переход в другую комнату? Или ему опять надо иначе сесть? Донхи минут двадцать мучила его волосы, чтобы уложить их в художественном беспорядке, а потом еще и глаза заставила подвести, еще и пригрозила, чтобы не дай небо головой не шевельнул. Но услышав последующее предложение, почти что облегченно вздохнул. — А расстегни давай верхние три пуговицы на рубашке! Теперь немнооожко повернись ко мне, вот буквально на сантиметр, чтобы тень…

Она заливается краской почти в ту же секунду, потому что сейчас Намджун выглядит… невероятно. В той самой чертовой персиковой рубашке, которую Донхи так обожала, потому что она невероятно красиво оттеняет естественный цвет кожи Намджуна; в обычных белых брюках, которые замечательно подчеркивают сильные длинные ноги; откинувшийся на ладонях назад, со свешенными на глаза несколькими прядями недавно выкрашенных в серый волосы — он выглядел просто изумительно.

Совершенно.

И, черт возьми, ужасающе, неотразимо, крышесносно горячо.

Донхи нервно сглотнула, надеясь, что не успела выдать ни собственную нервозность, ни покалывающее пальцы возбуждение, и навела первые линии силуэта. Сначала дело шло туго — непослушные пальцы никак не хотели удержать карандаш, но после девушка наконец сумела втянуться в дело, и потом…

— Ты в курсе, — голос Намджуна почему-то звучит низко и хрипло, и от неожиданности Донхи жмет карандашом так сильно, что остро отточенный кончик ломается, а линия челюсти оказывается чересчур выделенной. Она вопросительно поднимает взгляд — и ловит совершенно безумный в ответ. — В курсе, что у тебя эта вена на шее пульсирует, будто сумасшедшая?

Карандаш с грохотом падает на пол. Донхи замирает перед мольбертом — напряженная, готовая сорваться с места и сбежать, почти что напуганная. Она запоздало понимает, что не стоило брать моделью мужчину, у которого к ней были чувства, и к которому она испытывает нечто сама. Но хорошая мысля приходит опосля, так что девушка изо всех сил пытается принять расслабленный вид и отшутиться, пожимая плечами.

— Думаю, я сейчас немного в восторге, потому что ты оказался просто великолепной моделью. Замри! — она вытягивает еще один остро заточенный карандаш и быстро прорисовывает взгляд и тени на лице, пытаясь схватить тот момент желания и чуткости, который, однако, еще долго не пропадает с лица друга.

— Тебе еще долго? — он интересуется будто ненавязчиво, но будто ждущая хрипотца из голоса никуда не девается. Донхи отходит на шаг назад, оценивает набросок, сравнивает его из сидящим на кровати парнем, подправляет пару черточек и кивает сама себе.

— Смотри, мне бы еще хоть час, чтобы навести красками важные детали, потом я сфотографирую, и дома уже доделаю до конца, чтобы не пришлось тебя долго держать. Пока что, в принципе, можешь немного размяться, если мышцы затекли, а я как раз разработаю краски.

— Хорошо, — он покладисто улыбается, но правила игры Донхи — делать вид, что ничего особого не происходит — не принимает. Пока потягивается, рубашка задирается вверх, демонстрируя плоский живот, и Донхи корит себя за то, что решила прорисовать четко только ключицы и грудные мышцы, решив, что для обычного домашнего задания ей совершенно не необходимо раздевать модель больше приличного. — Ты, кстати, красная, как помидорка, — и должно бы звучать подтруниванием, но получается слишком серьезно. Донхи непонятно ведет плечами, копаясь в своем рюкзаке с красками, и Намджун кивает в сторону полотна. — Я могу посмотреть?

— Конечно, — она взвешивает в руках два тюбика, а после и прикладывает оба к руке подошедшего Намджуна, пытаясь оценить оттенок его кожи. Однако парень вдруг обнимает её со спины, опирается подбородком на плечо Донхи и скрещивает руки на её груди.

— Выглядит как-то слишком эфемерно, тебе не кажется? — гудит в её ухо, будто и не замечая сковавшего подругу напряжения. — Ну, типа, я совсем не настолько… такой, как ты меня изобразила.

— Красота в глазах смотрящего, — Донхи снова примеряется тюбиками, а после вздыхает и жалуется, не видя, что Намджун после её слов замирает на месте. — Придется смешивать. Ты отдохнул? Можем продолжать?

— Еще секундочку, — он вдруг зарывается лицом в выжженные до белого волосы, вдыхает осевший на них аромат красок и оставляет невесомый поцелуй на одной из прядей. — Всё, теперь я могу возвращаться.

Донхи тщетно надеется, что под его ладонями не было слышно, как у нее громыхает внутри сердце.

***

— Вот теперь всё, — Донхи со вздохом облегчения отставляет в сторону кисть и начинает разминать пальцы. — Прости, что задержала так надолго, оказалось, что мне надо было наметить слишком уж много деталей, с фотографии потом бы не получилось так всё перерисовать.

— Ничего, я всё понимаю, — губы Намджуна трогает ласковая улыбка, а после и он со стоном падает на спину и раскладывается на кровати звёздочкой. — Я теперь ближайший год вообще сидеть на одном месте не смогу. Как вообще кто-то может так долго выдержать?

— Тэхён меня вытерпел дважды. За мясо, — уточняет Донхи, и юрист тихо смеется. За окном уже давно темно, они оба устали, но девушка упрямо собирает свои принадлежности, а после вдруг резко поднимает голову. — Постой, а как так получилось, что ты сегодня дома? У тебя же работа минимум до шести!

— Дошло наконец, — он смеется, а после поворачивает голову и привычно мягко улыбается. Сквозь щелку незапертой двери проскальзывает Синди, трется головой о ноги Донхи, а после запрыгивает на кровать, устраиваясь подмышкой у Намджуна. — Я сегодня почему-то утром решил работу на дом взять. Видишь, как хорошо получилось?

— То есть, я тебя еще и от работы отвлекла, — заканчивает совершенно убито и смущенно Донхи, но юрист лениво машет ей.

— Не парься. Я там со всем утром успел разобраться. Кстати, малышка, — он переворачивается на бок, подпирает голову ладонью, и свет от всё еще горящих фонарей лишь подчеркивает идеально острые ключицы. — Тэхёна ты также раздевала?

Донхи шумно выдыхает, продолжая собираться. Ей всё еще необходимо остаться в этом доме минимум на полчаса, пока краски не высохнут, но атмосфера снова накаляется, оглаживающие её взгляды всё тягучее, и теперь девушка лишь чертыхается сквозь зубы — из-за чертовой картины весь её план полетел в тартар.

— Однажды приходилось, — она нарочито весело хмыкает, слыша, как сзади скрипит кровать. — Он на меня так ругался, потому что это было зима, Тэ замерз, а я его не отпускала долго и…

Донхи срывается на полуслове, когда к её спине прижимается горячее тело, а чувствительный затылок опаляет чужое дыхание. Намджун медленно и бережнозабирает из её рук тюбики, отставляет их в сторону и лишь после этого разворачивает подругу к себе лицом. В полумраке он всё еще похож на древнее антическое божество, но все мысли резко смазываются, когда он прижимает Донхи своим телом к стене.

— Почему бы тебе не переночевать здесь?

Даже сквозь занавешенные челкой глаза можно увидеть жар и нежность, которые парень так сильно устал уже прятать. Донхи глубоко вдыхает, отлично понимая, что здесь — это не в доме, не в гостиной на диване, который за почти два с половиной года научилась считать своим.

Здесь — это в его спальне.

Донхи наконец выдыхает, крепко зажмуривается, прогоняет из головы дурацкую прилипчивую считалочку и сипло произносит:

— Может, в другой раз, — Намджун широко расширяет глаза, потому что он-то в ответ ждал подзатыльник или коленом в пах, а Донхи его еще и добивает. Открывает глаза, смотрит ими прямо внутрь души и спокойно интересуется. — Ты не хотел бы погулять со мной в пятницу вечером?

***

Трудно сказать, кто из них волнуется больше.

Намджун, который сомневается, будет ли это свиданием, но стесняется (боится) спросить?

Донхи, которая мучает себя тем, что надо было тогда просто Намджуна припереть к стенке и расцеловать, и так бы всё было понятно, нет, она решила придерживаться плана и по-человечески всё разьяснить? Ну вот, доразьяснялась до того, что Тэхён ей капает валерьянку, таскает вторую пачку сигарет и подсовывает шоколадки — заедать стресс. А у нее в голове капслоком мигает «ПАНИКА!», перед глазами темнеет, еще и от сладкого тошнить начинает.

В общем и целом, оба целую пятницу роняют всё из рук, проливают на себя чай, не могут сосредоточиться на учебе/работе, еще и получают втык от начальства/преподавателя. В конце концов Донхи звонит Юнги после пар, неловко отпрашивается со смены, выслушивает ворчание начальства, что надо о таком раньше предупреждать, а не за пару часов до… А Донхи возьми и ляпни:

— Я Намджуну признаваться иду.

Юнги молчит долго. Потом слышно шорох, чирканье зажигалки, еле уловимый выдох, а после смешливое фырканье.

— Чего тогда голос дрожит?

— Волнуюсь, — девушка от нервов совсем перестает соображать, так что честно выкладывает всё мужчине. — А если я не смогу всё обяснить? Если я его обижу? Если он уже давно ко мне ничего не чувствует, а тут я со своими…

— Донхи, — Юнги зовет легко и мягко, так, как обычно успокаивает кого-то из друзей, и девушка вдруг на ровном месте осознает, что он же о ней заботился, чёрт возьми, почти три года. По-своему, иногда грубовато, иногда вообще незаметно, но как мог, как умел. — Донхи, послушай старшого, хорошо? Я не могу ручаться за чувства Намджуни, ты же знаешь, правда? Поэтому прошу лишь об одном: не накручивай себя. Ничего хорошего не выйдет, если ты при встрече с ним словишь паническую атаку, правда? Поэтому лучше постарайся еще раз пройтись в голове по всем пунктам, которые ты решила заранее обсудить, если тебе будет удобнее, то запиши их где-то в закладках телефона, как шпаргалку. Хотя, — он вдруг — слышно же! — улыбается, — такие хорошие студентки, как ты, не пишут шпоры.

— А вот и неправда, — ворчит в ответ Донхи, на что Юнги только посмеивается. Вот и снова — пусть и подтруниваем, но он сумел её успокоить.

— У тебя всё получится, мелкая, — успокаивающе урчит ей в ухо, выдыхая табачный дым почти на другом конце города. — Я буду держать за тебя кулаки.

— Спасибо, — Донхи шмыгает носом, упрямо списывая всё на внезапную влажность и то, что она пришла на полчаса раньше к условленному месту, так что ей приходится сидеть на лавочке и ждать. А на улице сыро, между прочим, так что ничего она не расклеилась. — Слушай, шеф.

— Ммм? — тянет лениво свое любимое, и Донхи сразу же улыбается: слишком легко представить его рядом с собой, такого уютно-расслабленного и мягкого, будто сонного кота.

— Ты счастлив? — выпаливает давно уже грызшее её изнутри, вспоминая старый-старый разговор в день святого Валентина, когда он просто разваливался на куски. Сейчас же он долго молчит, возможно, обдумывая ответ, возможно, что-то вспоминая, и девушка ждет, затаив дыхание…

— Да.

После Юнги сбрасывает звонок, а Донхи лишь фыркает и улыбается одними уголками губ. Если в жизни самого упрямого и трудного её друга сумело всё наладиться, то сможет и в её? Ведь так? В любом случае, у нее есть еще целых двадцать пять минут, чтобы успокоиться, прийти в себя, вспомнить речь…

— Ты уже здесь!

Намджун стоит рядом с её лавочкой в рабочем костюме (ну, логично же, он только-только с работы), большими удивленными глазами смотрит на подругу и искренне недоумевает.

— Ты чего так рано? Еще же куча времени!

— Ну а сам? — Донхи привычно фыркает, пряча руки в карманы широких джинсов. Намджун смущенно и совершенно бесстыдно, засранец, признается.

— Боялся опоздать.

Они смотрят друг на друга пару мгновений, а после оба фыркают смехом. Донхи поднимается с лавочки, отряхивается по привычке и замечает, привычно криво улыбаясь.

— Мы с тобой — обычные два идиота.

— Согласен, — Намджун немного нервно сглатывает, подмечая, что упрямая девчонка под кожанку опять одела только майку с широкими разрезами по бокам, так что при любом её движении из-под летучей ткани показывается новый участок кожи и это, мягко говоря, его сразу же отвлекает. Хорошо, что и сама Донхи пока молчит, лишь нервно дергает головой, мол, пошли.

Стоп.

Нервно?

— Что-то произошло? — Намджун подозрительно осматривает подругу на наличие ссадин или синяков, но одежда закрывает её почти полностью. — Ты немного… напряжена, — подбирает слово аккуратно, но совершенно не ждет, что Донхи мрачно на него уставится, побуравит пару мгновений почти что злым взглядом, а после кинет:

— Ну и кто в этом виноват?

Намджун искренне офигевает от этой жизни.

— Я что-то не так сделал? — уточняет аккуратно, и вот теперь он примерно начинает осознавать и странную назначенную встречу, и повышенную нервозность подруги, и её дерганные движения. Он хмыкает, останавливаясь на дорожке, и мягко произносит, пытаясь разрешить всё и сразу. — Слушай, если тебе хочется разорвать со мной общение — то так и скажи, я всё по…

— Что?! — Донхи аж спотыкается. Резко поворачивается к нему, глаза почти что вылезли от удивления на лоб, пальцы нервно мнут ремешок сумки. — Ты о чем вообще?!

— Ну… — глубокодумно произносит Намджун, показывая пальцем сначала на себя, потом на Донхи и наконец на парк вокруг. — Вот.

— Вот-вот… Ты идиот! — вдруг срывается, почти что натурально хнычет, зарываясь пальцами в волосы, и произносит такое непонятное для Намджуна. — Так, всё уже идет не по плану. Так что, к черту его?

— Кого? — Намджун уже опасливо интересуется, а еще его так и подмывает спросить, ужинала ли сегодня девушка, потому что ему отчаянно хочется её накормить, успокоить, а после отправить спать. Донхи глубоко вздыхает, почему-то шмыгает носом и кивает головой в сторону центра парка.

— Пойдем. Не хочу объяснять всё на ходу.

— Если честно, ты меня пугаешь, — сознается спустя пару минут Намджун, наконец поравнявшись с подругой, и она задумчиво скользит пальцами вдоль его открытой ладони, но не сжимает её. Парень с недоуменным волнением пытается поймать её взгляд, но Донхи отчаянно смотрит в другую сторону, а после тихо выдыхает.

— Себя тоже. Пришли, падаем здесь.

Середина октября уже немного дует вечерней прохладой, да и на улице темнеет быстро, но внутри парка много фонарей и удобных лавочек. Они садятся на наиболее отдаленную, но всё равно хорошо освещенную, и Донхи сразу же опирается локтями о колени, подпирает ладонями голову и, смотря вперед на колышущиеся ветви деревьев, выглядит уже немного более успокоившейся и умиротворенной.

Намджун знает, что это — всего лишь бравада. Просто девушка сумела взять себя в руки — внешне, хотя внутри нее бурлит полный океан чувств.

— Помню, ты всегда задавал мне так много вопросов, — начинает медленно, и нервозность выдают только пальцы, выудившие неизменную зиппо из кармана. — О моем прошлом, о моих увлечениях, о моих привычках, — подбрасывает зажигалку вверх и ловит её, хмыкая, — могу ли я прийти, могу ли остаться, могу ли работать меньше… В последнее время ты вопросы задаешь редко, гораздо чаще — предлагаешь. Выслушать, поболтать, обнять, остаться, вместе опекать кошку, и прочее, прочее, прочее. Еще то, что меня всегда бесило — помощь. Ты всегда так сильно хотел мне помочь, но каждый раз, ну, если забыть о нескольких исключениях, уважал мой ответ и решение. И недавно я задумалась, — она снова щелкает крышкой зиппо, а после резко её закрывает и прячет в карман. — Была ли я настолько уважительной к тебе?

— Малышка…

Намджун пытается поймать её ладонь, и Донхи разрешает; сжимает крепко сама чужие пальцы, шире и крепче её, и под шокированным взглядом друга продолжает.

— Я даже не могу сосчитать, сколько раз твои руки меня успокаивали. Когда я открывала тебе по кускам свое прошлое, когда плакала ночами на диване во сне — мне было так стыдно за это, за свою слабость, за то, что я недостаточно сильно стараюсь ради своей мечты жить нормально — все эти разы ты выгонял из меня все негативные мысли и просто разрешал заснуть, укутывая своим теплом. И ты даже не можешь представить себе, насколько я за это всё — и многое другое — тебе благодарна.

— Тебе не обязательно это всё говорить, — шепчет Намджун, одним движением сползает со скамейки и приседает на корточки напротив Донхи. Она смаргивает слёзы, и те покорно капают на асфальт, пока парень берет и её вторую ладонь в свои, согревает озябшие кончики пальцев дыханием и мягко целует. — Я знаю всё это, честно, не дурак, поэтому не надо себя заставлять.

— Ты этого стоишь, — просто отвечает девушка и вдруг нежно улыбается, смотря ему прямо в глаза. Слёз больше нет, лишь действительно спокойствие и непонятная решимость. — Ты и большего стоишь.

— Я не понимаю, — честно признается Намджун, и он даже не собирается скрывать, что мозг ушел в долгосрочный отпуск, а сердце вдруг решило устроить барабанный марш, отчего он совершенно растеряно ничего не может осознать. — Честно, я не могу…

-Тише ты, — Донхи дарит еще одну несмелую улыбку, после наклоняется и утыкается своим лбом в лоб Намджуна. — Ты знаешь, что мои картины отдали на выставку?

— Угу. Мы с Юнги-хёном туда ходили, — и Намджун честно делал максимально незаинтересованный вид, когда старший многозначительно ухмылялся, указывая на картину с изображением его самого. — Ты даже меня туда отдала.

— Она получилась лучшей из всего, что я когда-либо рисовала, — признается Донхи, и Намджун, схватив её запястье чуть иначе, вдруг ощущает под пальцами быстрое, торопливое сердцебиение — такое же, как у него. — И мне предлагали за нее бешеные деньжищи.

— И что ты? — всё, он совершенно разучился что-либо понимать.

— Оставила себе, — Донхи пожала плечами и угрюмо заметила. — Показать на выставке такого тебя я еще могу, но отдать какому-то старому извращенцу — ни за что! Однако, — девушка глубоко вздыхает, стоит Намджуну приласкать большими пальцами тонкую кожу её запястий, — другие мои картины получилось весьма неплохо продать.

— Я рад за тебя, — искренне шепчет юрист и оставляет новый поцелуй на чужих пальцах. Если уж в этот вечер они оба сходят с ума, ибо как иначе объяснить поведение Донхи, то он будет осуществлять давно лелеемые фантазии.

— А еще я поновилась в университете, спустя пару лет закончу учебу.

— Ты такая молодчинка, — Намджун выдыхает это совершенно влюбленно, не скрывая нежности во взгляде, и ему даже кажется, что в чужом он видит то же самое. — Мало кто сумел бы дойти до цели с таким упорством и страстью, как у тебя.

— Не перегибай, — она кривит губы в знакомой легкой ухмылке, а после продолжает развивать мысль. — Я к чему вообще веду. Сейчас я — абсолютно независимая почти состоявшаяся в жизни женщина. Почти — потому что учеба еще не закончена. У меня уже есть несколько заказов на картины, некоторые искусствоведы обещали написать мне рецензии, так что теперь я могу полноценно обеспечивать себя сама. То есть, в данный момент у меня больше нет каких-либо препятствий, чтобы ни с кем не встречаться, понимаешь?

— То, что ты считала свою финансовую ситуацию причиной ни с кем не быть? Честно — с трудом, но я не могу тебя судить, — Намджун задумчиво моргает, пытаясь переварить сказанную мысль, а после рискует. — Так что ты будешь делать теперь? Искать себе пару? — он честно пытается звучать мягко и спокойно, и наверное, получается, потому что Донхи выглядит его ответом слишком взволнованной.

— На самом деле, я давно нашла. Но все эти вещи… Они стояли у меня перед глазами, и я так не хотела быть обузой, что отталкивала.

— Ты о чем это сейчас? — осторожно интересуется Намджун, с силой сжимая её руки, но Донхи не сопротивляется, наоборот — упрямо поджимает губы, а после смущенно и потому слишком раздраженно выпаливает:

— Нравишься ты мне, понимаешь? Со своими вечными загонами и надоедливой заботой — ой, только не спорь! Я обожаю то, что ты умеешь принимать критику и учишься на своих ошибках — и помогаешь с этим другим. Ты великолепен, Намджуна, потому что люди рядом с тобой становятся лучше. Я стала лучше. И пусть у тебя время от времени есть мягкий пивной животик и привычка разбрасывать носки — ерунда, я влюблена в это, знаешь? Ты слишком хорош, Намджун, ты настолько хорош, что я никогда, никогда в этой гребанной жизни не буду чувствовать себя достойной для тебя, но я честно обещаю стараться — ради нас обоих. Поэтому… не хотел ли бы ты сходить со мной на свидание?

— О небо, — выдыхает растеряно Намджун после длинной минуты молчания, пока Донхи уже успевает десять раз себя отругать и двадцать — мысленно уверить, что он уже давно её разлюбил, ему это вообще не нужно, и зачем, зачем она полезла к нему со своими чувствами глупыми?! — Тебе не стоит стараться быть достойной меня, ты и так идеальна, знаешь? А по поводу свидания…

Намджун сгребает её в объятия, ласково прячет в руках и крепко прижимается своей щекой к её.

— Я уже думал, — звучит приглушенное и такое счастливое прямо в ухо, — что ты никогда и не спросишь.

Донхи начинает наконец понимать, что такое настоящие бабочки в животе.

Намджун же уверен, что их столкнула сама Вселенная.

В конце концов, родственные души никогда не умирают. Наоборот, они находят друг друга, расцветают в объятиях и поцелуях.

И теперь они будут делать всё необходимое для того, чтобы цвести вечно.

========== Special. I do ==========

I want to be much more like you

Я хочу быть больше похожим на тебя.

Your effortlessly graceful scene

Твоя безмятежная грация,

That drips from every pore of you

Которую ты излучаешь каждой клеточкой своего тела,

Where logic cannot intervene

Не поддается логике.

I wanna take a bath with you

Я хочу принимать с тобою ванну,

And wash the chaos from my skin

Смывая с кожи хаос.

I wanna fall in love with you

Я хочу влюбиться в тебя.

So how do we begin?

Что нам теперь делать?

Встречаться с Намджуном — наверное, одно из лучших решений в жизни Донхи.

Понять, когда она вообще успела в него влюбиться, ей так и не удается, ну и ладно.

Главное то, что в его присутствии воющее внутри существо закрывает свою пасть и не может больше отравлять ей жизнь вечным чувством вины и болью. Донхи уже привыкла к этой твари, понимает, что взращенная на комплексах и шрамах та только питается её плохим настроением, но раз уж она так удобно затыкается, стоит Намджуну улыбнуться и сладко протянуть «малыыышка», то не грех и побольше времени с ним проводить.

Тэхён говорит, что она просто ищет оправдания почти каждодневным визитам, за что каждый раз получает оплеуху, но дразнить нуну не прекращает. Самоубийца, что с него взять.

В общем и целом, с Намджуном Донхи просто замечательно. Она до сих пор страшно стыдится того, насколько обнажила свои чувства во время признания, а еще того, что напугала этим всем милого доброго друга, который вообще решил, что она его бросить собирается. Ну вот как так получается: собираешься сделать как лучше, а получается… это вот?

— Я бы сказал, что с опытом научишься, но не, это вряд ли, — флегматично тянет Юнги, разгрызая кубик льда. Виски он успел выпить еще до того момента, как тот растаял, и решил не дать добру пропасть. — Я не научился до сих пор.

— Да вы и не пример для подражания в сфере социализации, шеф, — едко парирует Донхи, не обращает внимания на возмущенное «Эй!», еще и забирает у него только початую бутылку. — Еще у нас целая рабочая ночь впеерди, вам надо оставаться трезвым.

— Ты хуже моей мамы, — злобно бухтит начальство, но тает, увидев чью-то знакомую макушку у двери. Донхи хмыкает и отворачивается: чужая личная жизнь — совершенно не её дело.

После смены она привычно едет не в свою крохотную студию под чердаком, которую начала снимать буквально неделю назад вместо той старой разбитой квартирки, а в чужой дом, пахнущий кофе и уютом, со скрипящими старыми половицами и уютным диваном в гостиной на первом этаже. Впрочем, Донхи уже давно не ночует там, она потихоньку учиться доверять Намджуну настолько, чтобы спать к нему открытой спиной, поэтому в такие вот ранние утра, когда еще нет шести, она быстро принимает душ, а после юркает под нагретое чужим теплом одеяло. Юрист так и не просыпается, еще ни разу ему не удалось застать Донхи во время оккупации его кровати, но девушке это лишь на руку.

Она в этом уютном тепле чувствует себя полноценной.

По субботам Намджун просыпается обычно где-то около двенадцати, каждый раз удивляется тому, что Донхи успела прошмыгнуть в его дом незамеченной, а после оставляет на виске девушки короткий поцелуй и максимально тихо удаляется на кухню. Сама Донхи, естественно, просыпается вместе с ним — привычка спать чутко, но не подает вида. Её несказанно умиляют попытки Джуна передвигаться бесшумно, так что когда на кухне очередной раз падает крышка от кастрюли, она разрешает себе встать. На кухне её ждет прекрасная картина, которую девушка даже и не мечтает идеально изобразить красками, потому что в подгоревших тостах и горьком, как она любит, кофе мало кто сумеет найти столько же прелести, что и она. Намджун сидит напротив, ласковый и заботливый, и они так спокойно и размеренно учатся быть вместе не как друзья, а как пара, что все знакомые могут им только удивляться.

Донхи знает, что эти сволочи просто завидуют, хех.

***

Однако, как бы не было ей комфортно, но каждый раз, когда Намджун любуется ею и спрашивает, можно ли поцеловать, Донхи ловит маленький инфаркт.

Она могла бы догадаться, конечно же, что в плане близости её парень (как же это странно звучит) будет джентельменом, но думать и видеть — вещи совершенно разные, так что да, каждый поцелуй только с разрешения, ладони ниже талии не опускаются, объятия границу не переходят.

А Донхи-то уже хочется.

Как это объяснить — она даже не представляет. Наверное, в первую очередь потому, что Намджун слишком её бережет, он уже не однажды говорил, что будет ждать её.

Собственно, он и ждал.

— — Тринадцать лет. В Азкабане, — мычит себе под нос, перелистывая страницу, и ловит недоуменный взгляд Намджуна.

— Ты же Мураками читаешь, какой Азкабан?

— Да так, — фыркает смешливо, а потом уже нормально улыбается. — Фигня подумалась.

— А вот теперь мне любопытно, — Намджун скалится в ответ и нависает над девушкой, удобно умостившейся головой на его коленях. — Что там за тринадцать лет и Азкабан?

Донхи в кои-то веки вспоминает, как саркастично изгибать бровь, и ехидненьким тоном произносит:

— Да вот думаю, что мы знакомы три года, встречаемся два месяца, а ты меня вообще не хочешь.

Намджун смотрит на нее мгновение. Два. Три. А после расплывается в хищной ухмылке, разрешает взгляду за миг превратится в жаркий и обласкивающий, и лишь когда Донхи нервно сглатывает и пытается прикрыть глаза книгой, он упрямо её отбирает и просто смотрит. Она помнит этот взгляд, слишком хорошо помнит, как Намджун прижимал её к себе в своей студии, как его губы ласкали её так жарко и отчаянно, что последние капли ума сбегали прочь, а ноги превращались в желе. Конечно, они целовались за эти два месяца долго и со вкусом, но ни разу это не было столь всепоглощающе, пылко и чувственно, чтобы косточки куда-то исчезали из разомлевшего тела. Было нежно, чутко, бережно и так сладко, что не было никакого страха довериться, наоборот — желание упасть на кровать и разрешать делать всё-всё-всё.

— Показать тебе, — урчит низким голосом, и даже эта хрипотца пробирает до костей, особенно вместе с этим пылающим внутри глаз жаром, — правда это или нет?

Донхи нервно сглатывает.

Но в этот раз не от страха.

Совсем не от него.

— Думаю, я вел себя немножко не так, раз ты действительно не поняла, как я бы хотел… — начинает, но Донхи закрывает ему ладонью рот. Однако и это не очень спасает, потому что упрямый наглец лишь сладко целует её пальцы и безо всякого стыда ведет по ним языком.

— Я просто хотела пошутить, — быстро произносит, хотя понимает, что заалевшие щеки и пульсирующая венка на виске выдают её с головой. — Я знаю, что тебе… как ты ко мне относишься. Помню.

Намджун ухмыляется, это и чувствуется под пальцами, а еще знакомые морщинки появляются в уголках глаз. У Донхи сбивается дыхание, когда он своей рукой уверенно перехватывает её и, будто задумавшись на миг, дарит короткий поцелуй запястью. И ему бы на этом закончить, улыбнуться проказливо и ввернуть какую-то шутеечку, но…

По переплетению вен он скользит языком выше, обласкивает губами предплечье, задерживается короткими поцелуями по изгибе локтя, хотя для этого ему приходится неудобно наклониться. Дальше — по тонкой коже вверх, не оставляя ни единого сантиметра не заласканным, влажно мажет языком округлое плечо, покрывает поцелуями изгиб шеи, спускается на острые ключицы и на них же задерживается. Донхи прерывисто дышит, почти не шевелясь, и ей просто невозможно от того, насколько это чувственно, пылко, как сильно это показывает желание Намджуна — и его же великолепный самоконтроль. Ключицы покрываются сладкими и влажными касаниями то языка, то губ, и стоит им скользнуть на доверчиво подставленную шею, как с губ девушки впервые срывается тихий стон.

Она краснеет так, как никогда еще, особенно от того, что кожей чувствует улыбку довольного Намджуна.

— Тебе хорошо? — интересуется, и Донхи очень хочется стукнуть его коленом, но в бархатном голосе нет издевки, лишь искренняя забота и нежность. Она крепко зажмуривается, пытается спрятать лицо в чужих коленях, на что получает еще один смешок — и новый поцелуй. — Не надо от меня прятаться, я же совсем не страшный.

— А вот и страшный, — привычно ворчит, но звучит это почему-то по детски, так что парень уже, не скрываясь, смеется с нее.

— А на первый вопрос ответить? — продолжает подтрунивать, но Донхи в этот раз всё же пытается лягнуть его. — Эй, ты чего!

— Того, — фыркает, а после задыхается вдохом, когда чужие губы наконец накрывают её, целуя так влажно, жарко и просто идеально, что всё тело предательски слабеет. Теперь Донхи уже сама тянется вверх, приподнимается на локтях, а после и вовсе перелезает на чужие колени, обвивает пальцами чужие плечи и просто дуреет от обуревающих её чувств.

— Малышка, — стонет с лёгким отчаянием Намджун, целуя доверчиво подставленные ключицы. — Хорошая моя, сладкая, прекрасная малышка.

Донхи на это неожиданно краснеет, но парень не замечает, продолжая влюбленно выглаживать худое тело, наслаждаясь возможностью прикасаться к нему так — открыто, без любых уловок, не скрывая чувств…

— Моя прекрасная девочка, — шепчет, аккуратно подтягивая майку вверх. Донхи хмыкает в этот раз, но всё ещё ничего не говорит, разрешая Намджуну воплощать свои давние фантазии в жизнь, хотя она как-то упустила момент, когда её подхватили под бедра, перенесли в спальню и аккуратно уложили на кровать. — Такая сильная, такая пылкая, такая восхитительная. Как хорошо, что ты даже не осознаешь степень моего помешательства на тебе, — майка наконец поддается, и под ней привычно для Донхи нет белья, но Намджун к этому всё равно готов не был, поэтому ему приходится закрыть глаза и на ощупь прокладывать дорогу поцелуями вниз, обласкивая впалый живот.

— Малышечка, — шепчет Намджун, и Донхи от этого натурально хнычет, а после и вовсе пытается спрятать лицо в ладонях, стоит парню с весельем спросить. — Да неужели? Тебе столь сильно нравится, когда я называю тебя так?

— Заткнись! — моментально вспыхивает, пытается лягнуть в бок, но Намджун её ногу ловит, гладит бережно напряженное бедро и вдруг тихо-тихо, но чертовски заботливо говорит:

— Малышка.

Донхи дергается в попытке снова закрыть лицо, но он мотает головой и просит.

— Не надо. Пожалуйста. Пожалуйста, я так сильно хочу тебя видеть, я так давно хочу тебя видеть… Не надо закрываться от меня.

— Тогда заткнись, — ворчит смущенная и от этого очень чувствительная Донхи, но Намджун на это лишь весело улыбается и замечает.

— Как я могу молчать, хорошая моя? — Донхи упрямо сверлит взглядом потолок, но алые скулы отчаянно её выдают. — Я ждал два года, чтобы ты приняла меня, сладкая, после еще два месяца, чтобы ты разрешила себе хотя бы просто переночевать со мной в одной постели. Ты знаешь, сколько всего мне хотелось тебе говорить, но я не мог? Теперь мне просто жизненно необходимо это компенсировать.

— Прям уж жизненно, — так обижено говорит Донхи, что вся напускная коварность Намджуна вмиг исчезает и парень весело смеется.

— Да, — ласково-ласково, что снова хочется спрятаться, а после снова в его голосе эти низкие мурлыкающе-хрипящие ноты, — прям уж жизненно, малышечка.

На это Донхи совсем не находит, что ответить, а Намджун пользуется возможностью и коварно начинает стягивать с неё домашние джинсы, награждая каждый открывающийся участок кожи полцелуем. Девушка в этот момент решительно пытается вспомнить, как это вообще — думать, потому что, вообще-то, у нее тоже было очень много фантазий, включающих в себя её, Намджуна и кровать, но почему-то первое, что приходит в голову, это выпалить:

— Хочу поцеловать твои ямочки.

Намджун застывает, так и не дотянув джинсы вниз, и Донхи резко садится, с веселой ухмылкой ловит чужое лицо пальцами, царапает дернувшийся кадык ногтями и одним ловким движением отправляет свои штаны в полет на пол. Джун на нее смотрит почти что шокировано, и она упивается этим, мурлыча ему прямо на ухо:

— И это будет только началом.

Конец!