Синее око [Глеб Александрович Горышин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (55) »
Глеб Горышин Синее око
Повесть и рассказы / Худож. А. А. Ушин – Л.: Лениздат, 1963. – 225 с. («Библиотека соврем. прозы») – Фото авт., автобиогр. на суперобл.Шанхай
Я нарушил сроки охоты. В сентябре убил глухаря. Он и песню свою не спел ни разу, скрипун-первогодок. Едва поднялся на крыло, большой, черноперый... Сложил и вытянул длинный хвостище, плавно прошел в вершинах и сел. У меня недостало спокойствия уложить глухаря в мешок. Я припас — на случай трофея — авоську, так и до дому доехал, с глухарем на виду, на ремне. Мне было двадцать лет. Я не мог спрятать большую птицу, убитую мной. В Ленинграде, на Московском вокзале, груболицый и твердый мужчина потребовал мой охотничий билет. Потом меня вызвали в общество, штрафа не взяли, только сказали презрительно: «Не охотник ты, кила». А всё началось со Степиных собак. Есть такой человек на Носке — Степа Кряквин. Помянул о Носке, не могу, оторвусь от рассказа. Сил нет не умилиться при самом этом звуке: Носок. Есть такое место, твердь земная, кряж, мыс отделяет Оять от Свири. Торчком вдался в ровную низкую воду. Свирский обрыв — изжелта-белый, замытый и жесткий песчаник. К Ояти — покатый берег, его обжили, избы стоят, березы посажены вдоль порядка, большие, лет по семьдесят каждой. Степе Кряквину как раз в ту пору было полста. Детей он поднял, уехали в Ленинград учиться. Степа жену поменял. Охоту совсем запустил. Псы отбились от лесу. Корму-то им всегда хватало в Степином доме. Тогда еще лосось ловился в Свирском устье, в Загубье, в Лисьей. Форель. Судака Степа не ел, разве для навару клал в котел, чтобы картошка варилась не в голой воде — в бульоне. Потом сливал бульон на землю, вареного судака кидал псам. Картошка становилась медовой на цвет от судачьего навару. Степа круто ее солил и прикусывал лук. Он был начальник рыболовецкой артели лесного облурса — Степан Игнатьевич Кряквин. Всю жизнь занимался рыбачеством; когда лосось приедался, налимья печенка шла в уху; корюшку коптил в собственной дымокурне. Был поэтому налит тугой забуревшей могучестью. Нюрка вначале стала мне как подружка, ровесница ведь. Степы она дичилась, а со мной любила чаи распивать, с пирогами. Весной мы с ней подружились, я еще тогда гуся сшиб на пролете. А в сентябре приехал, шел пешком со станции Оять... Дошел наконец. Сел на Степино крылечко, думаю, пусть Нюрка выйдет ко мне. Подружка... Она сунулась к окошку, еще не знала кто, а как узнала, дверью прихлопнула и, слышу, ворчит: «Шляются тут оборванцы». Брючата я надел на охоту самые что ни есть никуда не годные. Я было присмирел, оскорбился, но сказал себе: «Подожди, парень, ничего, подожди!..» И пересидел Нюркино хозяйское пренебреженье. Поел пирогов с лососинкой. В свое время. Степа вернулся из губы с рыбалки поздно, пошел в баньку. Нюрка пошла его проводить с фонарем. Так сказала: «Провожу». Однако не возвратилась. Я их не дожидался, заснул. Утром свистнул гончара Рекса, тот поглядел на меня медленно, сыто — здоровый, черно-рыжий кобель. Счел нужным пойти со мной на охоту. Все-таки у человека ружье. Дворняга Шанхай, тоже Степин пес, прыгал, повизгивал, очень хотелось ему вместе с нами. Всё пытался уши поставить стоймя, правое еще подымалось, с левым было совсем дело плохо. Пришлось привязать пса веревкой к забору, не брать же дворнягу в лес. Рекс потрусил рядом со мной, в лесу ткнулся носом в брусничник, порыскал, чихнул, потряс башкой и взглянул: вижу ли я его усердие. «Вперед, Рекс! — приказал я. — Искать!» Рекс полакал воды из-под кочки, задрал лапу на первую сосну леса и на вторую. Убежал подальше от меня, вроде как увлекся в доборе. Я уже было поверил, но вдруг чвякнуло что-то тут же, рядом совсем. Гляжу, посреди ольхового подроста крадется пес, а сам на меня смотрит. Переглянулись — он потупился, боком, боком, заспешил прочь с глаз. Скоро опять появился и уже не отбивался от моих ног. Было видно, не хочется псу шастать по лесу в одиночку. «Ищи! — рявкнул я. — Вперед!» Еще кое-что добавил. На вересковой прогалине я выстрелил по тетерке. Не очень я рассчитывал попасть: слетела она далеко. Подумал: «Выстрел подействует на пса. На гончих это действует. Азарт охотничий проснется». Пальнул. Пес вздрогнул. Опять пошел от меня боком. Всё припадал к земле, косился и хвост припрятал. Было видно: хочется припустить вовсю — и страшно. До самой опушки так маялся. Чуть скрылся от меня в ельнике, было слышно: галопом пес поскакал. Степа сказал вечером: — Так-то он ничего, ну, видишь сам, какая мне теперь охота? С ними ведь заниматься нужно... А так... Это всё напрасно. Ты с Жучкой попробуй. Она птицу хорошо лаяла. Я не понял, что мешает самому Степе ходить на охоту, но спрашивать не стал: ему пятьдесят, а мне двадцать. Значит, есть причина. Жучка не пошла со мной в лес. На меня она не смотрела вовсе, холеная, чистобрюхая лаечка. Потянулась, крылечко шерсткой помела. Глаза зеленые, и ушки сторожко стоят. Себе на- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (55) »
Последние комментарии
13 часов 56 минут назад
14 часов 14 минут назад
14 часов 23 минут назад
14 часов 24 минут назад
14 часов 27 минут назад
14 часов 45 минут назад