Прорехи и штопальщики. Сборник рассказов [Ярослава Осокина] (fb2) читать онлайн

            На самом деле

Женька магам не завидовал, хотя знал, что большинство пацанов и тем более девчонок просто спят и видят, как у них вдруг просыпается сила. Ну хоть какая-нибудь, хоть самая завалящая, стихийная.

Многие себе уже имена понавыдумывали, заковыристые и чудные, как у магов. Им казалось, это так здорово, лучше чем компьютерные игры, фильмы или комиксы, интереснее всего этого тухлого серого мира, в котором они обречены жить с рождения и до самой смерти. Магия для них была чудесным фейерверком, радугой и блескучим светом – совсем как в кино, где щелкнул пальцем и все самые пресные каждодневные дела решаются сами собой.

Женька тоже с ребятами после школы играл и в казаков-разбойников, и в салки, и в реши-волшебника, только он уже к десяти годам знал, что там к чему, и когда мальчишки, столкнувшись головами, на переменках или продленке возбужденно делились своими соображениями по поводу последней компьютерной игры, войны с зомби или делают ли волшебники домашку, Женька молчал, не лез. Нет, про зомби, конечно, говорил, и про компьютерные игры, вот про остальное нет.

Хотя мог бы. Например, про мальчишку, который с ним в одну группу ходил в детсаде и жил совсем рядом. Однажды его перестали водить в садик и поменяли имя. Мама сказала, что такое редко бывает, обычно дар просыпается позже. Но кроме этого, в мальчишке ничего чудесного или волшебного не было. Он даже не изменился ничуточки. Женька с ним по-прежнему встречался у дома, на игровой площадке, только привыкал долго к новому имени. Унро. Ну что за Унро такое.

Говорят, раньше забирали из семей навсегда, и воспитывали в специальных детдомах. Теперь вот разрешают жить с родителями.

А Унро и в школу ходил, как они, только в специальную, и домашку делал, и на тренировки бегал. Женьку мать тоже записала на борьбу, а Женька это терпеть не мог, отлынивал все время. Скажет маме, что живот болит, и она разрешает дома остаться, пропустить. Унро никто не спрашивал, тому приходилось железно ходить на все занятия, хочешь не хочешь.

А еще они, даже самые маленькие или наоборот, самые старенькие, тоже участвовали в подавлении приливной волны. Им полагалось – закон о защите населения переставал распространяться на них, едва они получали госрегистрацию в Институте парасвязей. Каждый маг должен был регистрироваться в этом институте.

Женьке он представлялся страшным многоэтажным домом, где отнимают имена и толпой ходят маги, серьезные и грустные.

Пока маленький был, Женька приливные волны воспринимал как сильный ветер и дождь: то, что портит прогулки, из-за чего приходится сидеть дома и скучать. Отец пытался объяснить, но сыпал такими терминами, что скулы сводило от тоски и зевоты. Только постарше, когда в школе начали проходить естествознание, Женька понемногу начал понимать, что к чему. Конечно, им упрощенно давали, без объяснения физических и паранормальных принципов, скорее как художественно оформленную сказку – так, как полагалось рассказывать в школе для обычных людей.

Их мир был стар и похож на износившееся, сквозившее дырами платье. Через прорехи порой просвечивали другие пространства, выплескиваясь наружу в неблагополучных регионах с особо тонкой гранью между измерениями. В более спокойных местах приливов не было, зато постоянно образовывались точечные порталы, пропускающие чудовищных гостей.

Залатать эти прорехи было невозможно. Хорошо, что были маги. Они были теми иглами и нитками, которые на время позволяли затянуть раны их мира и не позволить ему рассыпаться окончательно.

Там, где жил Женька, регион как раз был неблагополучный, и если бы не работа отца, то его семья уже давно бы отсюда уехала. Сколько себя Женька помнил, мама с отцом постоянно заводили разговор о переезде, когда-нибудь в следующем году, или через два… но дальше разговора дело никогда не шло.

В их городке приливные волны иногда случались по нескольку штук за сезон. Почти все были заранее предсказаны, и загодя закрывались все окна, двери, а граждане спускались в убежища под домами. Бывало, и неожиданные происходили. Один раз Женька с матерью возвращались из магазина, а им навстречу по асфальту из-за угла вдруг плеснулся узкий язык белесого тумана с радужной пленкой по краю. Женьке тогда семь лет было, он остановился и стал разглядывать: от языка этого так чудно жаром пыхнуло, и переливался он забавно… Хорошо, мать быстро опомнилась, в охапку его схватила и потащила домой. Успели едва-едва.

По их улице ползло то же марево, только огромной стеной выше домов… едва миновали, проскочили в калитку и ссыпались по лестнице в убежище. Мать потом, все эти несколько часов до боли прижимая к себе Женьку, расстраивалась, что окно на кухне забыла запереть, когда уходили. И отец тогда вечером прилетел взъерошенный: он далеко работал, в пригороде. До того места волна не доходила, но он все время волновался за них, не зная, успели они до убежища или нет, телефоны-то во время приливов не работали.

Так вот, во время этих волн мобилизовывали всех магов, кто хотя бы первую ступень подготовки прошел, и тех, что на пенсии был. Их в замыкающую цепь строили и они теснили приливную волну обратно, запирали ее. В ней, собственно, особой опасности не было, но под ее покровом сквозь многочисленные бреши прорывалось много жуткого.

Уже постарше Женька видел эту цепочку: взявшись за руки, словно против сильного ветра, мелкими шажками ребята-маги и бабка с соседней улицы шли упрямо вперед, тесня радужное марево. За их спинами никого не было, хотя полагалось: должны были дежурить боевые маги, хотя бы парочка, на случай прорыва опасного существа. Ведь тем, кто в цепи, размыкать руки было нельзя.

Еще он видел, как после подобных волн дежурная бригада подростков-магов шестой ступени разносила пострадавших коллег по домам. Унро приносили два раза: парень был на редкость неудачлив и все время напарывался на чудовищ.

Мать Унро, закусив кулак зубами, тихо плакала, стоя у калитки, ожидая сына, когда в конце улицы появлялась дежурная бригада. Иногда звонили заранее, с пункта первой помощи, иногда нет, и тогда нужно было стоять и ждать бригаду, если ребенок сам не возвращался.Техника бригаде полагалась самая простецкая: большущая тележка с плоским дном, на которое аккуратно укладывали пострадавших, уже перевязанных, впрягались по двое и шли. Во главе бригады по их кварталу был высокий подтянутый Брана, по которому все окрестные девчонки сохли. Он всегда здоровался, помнил всех родителей своего участка в лицо и по именам, и несмотря на обычную усталость после нескольких часов подавления приливной волны, молодцевато козырял и желал удачи на прощание.

Последний раз бригаду возглавляла взъерошенная тощая девчонка в зеленой бандане, костлявая, с темными кругами под глазами. Сорванным каркающим голосом она осведомилась у матери Унро, как ее зовут, и приказала своим "занести парня". В этот раз Унро был без сознания, крепко зацепило.

Мать Унро поблагодарила ребят, спросила, где Брана, бригадир.

– Нету больше Браны, – сквозь зубы ответила девчонка, и остальные понурились. – В этот раз так жахнуло, что едва кости собрали. Вон все, кто остался.

Она развернулась на каблуках и пошатываясь на ходу, отправилась дальше. Тележка поскрипела следом.

Нет, Женька не завидовал. Он просто видел, что это такое на самом деле.

Мертвые камни

Институт парасвязей (старое название –

Институт магических наук) города Гражин.

Теплый июльский вечер.

Давай не будем, говорит подруга. Ну ты посмотри на них, они выглядят как… как хулиганы. Обматерят и пошлют.

Ну и пусть, упрямится девушка и тащит ее вперед, к черной каменной чаше фонтана. Так нельзя, объясняет она подруге. Понимаешь? Даже если обругают, нельзя мимо проходить и молчать.

Полированный широкий край глянцево блестит, отражая солнце. В невысокой водяной струе – радуга.

Девушка смотрит на нее, и еще на уголок завернутого в восковую бумагу букета, который лежит рядом с грубым ботинком одного из трех молодых людей. Они пьют пиво, развалясь на краю каменной чаши. Жаркий летний вечер, последние дни сессии. В другое бы время девушки бы хихикали, обсуждая их стати: мощные бицепсы, мужественные лица, модные стрижки…

…но не сейчас.

Айниэль шагает четко, хотя подбородок дрожит. Подруга плетется сзади. Ей совсем не хочется лезть в неприятности, но сбежать уже совесть не позволит.

Девушки останавливаются перед молодыми людьми, каблучки звонко щелкают по брусчатке.

– Встаньте, пожалуйста, – звенит голос Айниэль. – Вы сидите прямо на Месте памяти.

Один из них спит, укрыв лицо раскрытой тетрадью, и даже не шевелится. Два других поднимают головы, недоуменно глядя на нее.

Белобрысый молчит, а черноволосый, нагло окинув ее сверху вниз темнеющим взглядом, переспрашивает:

– Где-где мы сидим?

Голос у него глубокий, с хрипотцой даже. Насмешливый. Айниэль глядит ему в переносицу и четко повторяет:

– Вы сидите на Месте памяти. Не могли бы вы сдвинуться?

Она знает примерно, что это за типчики: видела недавно одного из них, – белобрысого, того, что молчит сейчас – за «делом». Лупили с компанией за учебным корпусом какого-то бедолагу (впятером на одного!), пока девчонка с параллельного курса не вмешалась.

Айниэль стыдно, что она тогда всего лишь в окно смотрела. Наверно, поэтому она теперь стоит и твердо смотрит – нет, не в глаза, в глаза не надо! – на этого парня. Потому что Место памяти – это значит, кто-то умер недавно, и букет в восковой бумаге – чье-то напоминание. Как и руна, едва светящаяся в радуге фонтана. Пускай у них жизнь такая, что умереть проще, чем обычному человеку, но память все равно надо хранить.

Парень медленно встает, выпрямляясь, и оказывается, что они одного роста: Айниэль на тонких высоких каблучках и он, весь в черном, взъерошенный и небритый. От него ощутимо пахнет алкоголем и еще чем-то горьким, травяным.

Девушка вскидывает подбородок выше, отбрасывая за спину волну темных волос. Она не боится. Она все делает правильно.

– А кто тебе сказал, что ты можешь нам указывать? – спрашивает он.

Подруга двумя руками ухватывает ее за локоть, но Айниэль не сдвинуть.

– Я не указываю, а только прошу. Вы еще букет уронили…

Она показывает ему под ноги. Почти увядшие красные герберы.

– Поднимите, пожалуйста, – говорит она.

Он ботинком отбрасывает несчастные цветы в сторону и не отрывает взгляда от ее лица, ожидая реакции.

Айниэль сжимает кулаки, гнев обжигает изнутри, зажигая щеки алым. Сейчас она готова даже на драку, и ей все равно, что противник вдвое шире в плечах.

…но ее останавливают. Между ними ложится тень, и чей-то низкий голос тянет:

– О. Опять вы…

Подошедший с недовольством и даже брезгливостью изучает молодого человека. Подруга тихонько ахает в спину. У Айниэль с самого начала сердце билось как заполошное, от напряжения, но и оно пропускает удар. Староста технического факультета – парень, которого провожала жаждущими глазами добрая половина женского населения кампуса. Он выше Айниэль на целую голову, брюнет, пронзительные серые глаза и мужественный подбородок. Ничего удивительного, что за-ради его взгляда девчонки порой и дерутся. Айниэль отводит глаза: почему-то неприятно, будто его презрительная мина и к ней относится.

– Вы думаете, – бросает староста, – что если ваш товарищ погиб, то вы можете нажраться и безнаказанно задирать окружающих? Возьмите себя в руки, – будто сплевывает он, – ведите себя как мужчины. Простите, девушки, вы… э-э, вас не обидели?

Не сразу, но дошло: погибший – их товарищ. Они не просто так тут сидят.

Щеки Айниэль покрывают неровные пятна багряного румянца. Ей-то казалось, что она все делает правильно, защищает Место памяти…

А получается, что это она их всех обидела.

Парень в черном, толкнув ее в плечо, стремительно удаляется, не оглядываясь.

– Артур! – зло окликивает его староста. – Я еще не закончил, вернись немедленно!

Плечо горит. И вовсе не от боли.

***

У нее были удивительные глаза. Светло-карие, с зелено-золотыми искрами.

Как она смотрела, гневно и яростно, и золотые искры сияли, а губы, наверняка мягкие и нежные, произносили что-то обвиняющее…

Почему он начал огрызаться?

Вступилась за Гарду и его «место памяти», даже не зная, за кого и перед кем. Смелая…

Не то чтобы они дружили, но Гарда был хорошим парнем, и Артур пришел помянуть его со всеми. Злосчастный букет они нашли на бортике фонтана, и Нау, просканировав цветы, сказал, что они от «той стервы». Так флегматичный Нау неизменно именовал девушку Гарды. Ребята уже были порядочно навеселе, и букет лицемерной бабенки (Нау никогда попусту не говорил, значит, были причины) скинули на землю и сели помянуть товарища прямо там же.

Случайные люди не делали им замечаний (староста не в счет, ему положено) – обычно никто не связывался с их компанией, и потому заявление девицы было для него неожиданностью.

Она была одного с Артуром роста, но тонкая и хрупкая. Длинные темные волосы перехвачены плетеной лентой на лбу, одета во что-то яркое и развевающееся. Наверняка, студентка с целительского, с романтическими устремлениями, склонностью к общению с природой и защите угнетенных парабиологических существ.

Точно. Скукота.

И глаза лучше позабыть: одна морока.

***

Во всем был виноват ветер.

Айниэль не учла его при составлении метеопредсказания и провалилась на практической части экзамена – то есть не добрала нужных баллов. Поэтому она не попала в общую группу по летней практике.

– Это конец, – сообщила она подруге, рыдая у нее на плече.

Все разъедутся по городу, а она будет кормить комаров в палатке рядом с какой-нибудь замшелой каменной бабой в степи.

И ведь еще за день до экзамена было предупреждение. Перед Оранжереей столкнулась с одной девчонкой, и та схватила ее за рукав и начала что-то обморочно шептать. Айниэль сначала хотела возмутиться, но поняла, что девчонка – провидящая, и находится в трансе. Полезного она, правда, ничего не сказала – это тогда Айниэль так подумала, дура, ох дура… а девчонка очнулась, поморгала зелеными глазищами, извинилась и ушла.

Айниэль расслышала только две фразы: «Мертвые камни ждут тебя. Ветер принесет погибель».

Вот всегда так с этими провидящими: сами не понимают, что говорят, да и другим ничего не разобрать. Сказала бы четко: не забудь на экзамене про ветер – и все было бы хорошо… наверное…

Про мертвые камни тоже быстро выяснилось: на распределении.

Основной группе досталась пачка направлений в городские музеи. Только завидовать можно: там уже все вдоль и поперек исследовано, и вся эта практика – только формальность, появиться несколько раз, составить отчет и подписать у начальства. И все. Свободен на лето.

А вот Айниэль досталась «путевка» к тем самым мертвым камням. И честно говоря, сначала даже от души отлегло, когда она поняла, что предсказание касается всего лишь руин древнего города.

Очень уж зловеще звучали эти слова. Ну, а руины… все ж не каменная баба посреди степи.

Подруга, правда, обзавидовалась. Что ты понимаешь, возмущалась она, какие камни, зациклилась ты на камнях, что ли, это же море, море!.. мы тут в городе торчать будем, а ты бесплатно на море поедешь, и будешь там купаться, сколько захочешь, знаем мы эту практику.

Айниэль не стала спорить, будто их городская практика – это что-то серьезное. Сама она уже не могла воспринимать свое направление, как наказание. Море! Южное теплое море, – и вовсе не те холодные свинцовые воды, до которых от Гражина было два часа езды. Работать вот наверняка придется: выдали целую пачку заданий, дневники практики, только чтоб заполнить их несколько дней нужно.

***

Как всегда опоздала. С этим своим свойством всегда опаздывать она ничего поделать не могла, и даже если удавалось вовремя по будильнику встать, то потом обязательно что-нибудь случалось: то на подготовленной заранее одежде обнаруживалось пятно, то волосы вдруг никак не укладывались, то терялась сумка или документы важные… в общем, Айниэль практически никогда не приходила вовремя.

В этот раз ее задержали дома: отец на всякий случай повторял правила безопасности и ответственного поведения, чтобы она не забыла, мама зачем-то взялась перекладывать ее вещи в чемодане, бабуля погадала на кофейной гуще и теперь пыталась перебить отца, чтобы рассказать о погоде, которая будет во время поездки.

Айниэль торопливо перецеловала всех и убежала, оставив маму с одним из своих сарафанов в руках подавлять назревающую ссору тещи с горячо любимым зятем.

Автобус отправлялся от Эллинского дворца – административного корпуса Института. Остановка трамвая, на котором ехала Айниэль, была довольно далеко, так что ей пришлось бежать, волоча за собой тяжелый чемодан на колесиках, который так и норовил перевернуться.

Староста группы, стоявший у входа в автобус со списком в руках, едва увидев ее, развернулся и зашел внутрь.

Запыхавшейся девушке тут же показалось, что сейчас они уедут без нее, а ведь ей и чемодан еще в багажное отделение как-то надо уложить. Путаясь в длинной юбке, она прибавила шагу, с тоской представляя, какое зрелище открывается тем, кто уже в автобусе: красная, взмокшая и лохматая студентка, которая едва не падает, поспешая.

Почти у самого автобуса ее нагнали: видимо, тоже опоздавший. Она успела сложить ручку чемодана, как мимо ее лица просвистела, плюхаясь среди багажа, красная спортивная сумка, потом ее чемодан кинули туда же, а саму девушку бесцеремонно ухватили за талию и поволокли в автобус, она только успевала перебирать ногами.

– Давай, поторопись, – хмыкнул кто-то, обжигая шею дыханием, – а то этот му… чудак может и без нас автобус отправить.

Ее рывком поставили на ступеньки – сразу верхние – и потом подтолкнули дальше.

Красная как вареный рак – если бы от бега не перехватило дыхание, она бы давно уже наглецу высказала все, что она думает, – Айниэль прошла через весь автобус, неловко кивая знакомым. Парень позади нее громко здоровался, перебрасываясь шутками и пожимая руки. Знакомых у него было явно больше.

Места были только сзади, самые последние. Сразу два из них занимал парень, который спал, закрыв лицо книгой.

Айниэль, наконец, пришла в себя и порывисто развернулась, чтобы… чтобы ойкнуть.

Нет, она, конечно, хотела хорошенько пихнуть непрошенного помощника и поставить его на место, чтобы никогда больше не лез к ней… но столкнулась взглядом с темными насмешливыми глазами.

– Привет, – сказал Артур, широко улыбаясь. – Ты садиться-то будешь? Сейчас отправляемся, мы последние были.

– Д-да, – неловко сказала Айниэль, теряя весь запал.

Села к окну, сложив руки поверх сумочки. Артур мимоходом пнул спящего по голени и плюхнулся рядом с ней.

***

Он бы и вовсе не поехал на эту практику, но чертов доставала Сезар просто оборвал телефон с утра пораньше, напоминая, что ему надо прийти вовремя. И только у самого автобуса, углядев, что за девчонка пытается поднять свой чемодан в грузовой отсек, Артур приободрился.

Сел рядом с ней, отметив про себя, что удивительно удачно вышло, и с местами, и вообще.

– Прости, – сказал он. – Я тогда нагрубил тебе.

Она резко повернулась, заморгала.

– Нет, ты что! – воскликнула она. – Это я… нет, не так… я просто неправильно поняла и не должна была… это ты прости, короче говоря.

Она вздохнула, наморщив тонкие темные брови. Артур наклонился поближе, убрал прядь волос, выбившихся из ее прически, за ухо. Она вздрогнула, не ожидав этого.

– Все-таки больше зеленые, – удовлетворенно сказал Артур. – Еще тогда не мог понять, какого цвета у тебя глаза. Меня зовут Артур, а ты?..

Она несколько мгновений ошеломленно смотрела на него, никак, видимо, не в состоянии понять его логику – она о серьезном, о том, что ее мучило после того вечера, о смерти его товарища, а он…

– Вы – не могли бы – пересесть? – вздернув подбородок и чеканя слова, произнесла она.

Артур усмехнулся, но девушка не ответила на эту усмешку, оскорбленно отвернувшись к окну.

Автобус тронулся, Артур снова пнул по ноге заворчавшего Нау и заставил того освободить второе место. Но перед тем как уйти, он легонько сжал ее плечо и сказал, почти касаясь губами порозовевшего уха:

– А за тот раз я не в обиде. Ты ведь была права.

Она почти подпрыгнула на месте, зажимая ладонью свое ухо, но Артур уже пересел, лукаво улыбнувшись ей напоследок.

***

– Ну и чего ты над ней издеваешься? – вполголоса лениво спросил Нау.

Артур пожал плечами.

– Она так краснеет, заглядишься, – признался он. – Грех не подразнить.

Девушка в это время изо всех сил делала вид, что не замечает его: достала из большой полосатой сумки плеер, воткнула наушники и с ногами забралась на сиденье. Артур посмеивался про себя над ее деланно безучастным взглядом, которым она провожала проплывающие мимо окна улочки города, но уже чувствовал, что слегка перегнул палку.

В полдень автобус делал остановку, и Нау, подхватив друга под руку, подошел к девушке.

Церемонно поклонившись, он спокойно произнес:

– Я прошу прощения за своего друга. Он бывает весьма несдержан на язык, когда его обуревают горестные чувства.

И Айниэль, и Артур смотрели на него с одинаковым недоверчивым изумлением. Айниэль совершенно не ожидала подобной вежливости от него, да и Артур давно не слышал столько слов подряд от вечно молчаливого Нау.

Он был церемонен и по-старомодному вежлив, словно какой-нибудь вельможа на императорском балу. Тем большее впечатление все это производило, если принимать во внимание его внешность: выстриженные гребнем волосы, кольца в ухе, наполовину сбритые брови. Узкое умное лицо со светлыми глазами, черная одежда и многочисленные цепочки-браслеты на руках. Нау хорошо воспитывали, можно сказать, муштровали дома, так что он с большим, чем кто-либо удовольствием, нарушал все обычаи и традиции, принятые в «приличном обществе». Оставаясь при этом все тем же воспитанным и культурным до мозга костей интеллектуалом.

– Позвольте нам начать наше знакомство заново, – говорил он, и ему просто невозможно было отказать. – Меня зовут Нау, моего громкоголосого друга – Артур.\

Девушка сдалась:

– Айниэль.

***

На самом деле Айниэль уже много чего об Артуре знала. Ее подруга, Романа, поболтав «с кем надо», как заправский шпион, собрала кучу информации. Артур – один из пятерки лучших на своем курсе, у него есть вторая специализация, которую он – очень таинственно! – тщательно скрывает, и куча замечаний в личное дело за поведение. Этакий плохой мальчишка. Говорят, со старостой они постоянно соперничают, и в учебе, и в отношениях с девушками. Айниэль в подробности не вслушивалась: не думала, что доведется так быстро встретиться снова.

***

Практикантов поселили в два щитовых домика местной турбазы. Тонкие перегородки, жесткие кровати, по две-три в каждой комнатушке, зато удобные широкие веранды с гамаком, разномастными стульями и столами. Вокруг пышно росли вишни и сливы, с твердыми незрелыми плодами.

Студенты сокрушались, что еще зеленые, но тем не менее, страдальчески морщась, грызли.

Кормили грустно: каша с бутербродом на завтрак и весьма аскетический ужин. Обед предусмотрен не был, но на первом этаже одного из домиков была общая кухня. Готовили не все, но голодных было много.

***

Айниэль ходила в ярких длинных юбках, одна другой цветастее. Носила красные туфельки без каблуков или сандалии, волосы подвязывала плетеной лентой. Если она увлекается эльфами, думал Артур, судя по ее выбранному имени, то это какие-то неправильные эльфы.

Самоуверенная и бойкая на язык. И, кажется, никого не боится. Время совершенно не умеет рассчитывать, то опаздывает, то приходит на час раньше.

Пока у них был вооруженный нейтралитет, хотя Артур не упускал возможности поддразнить ее при случае. Но это скучно – на обычные шутки она не велась, на двусмысленные… нет, двусмысленных он пока избегал. Чувствовал, что упрямая девчонка сразу же достанет все свои орудия, пока стоящие в запасе, и от него, Артура, и места мокрого не останется. А это было бы жаль.

Нау больше не подначивал его. Он углубился в выполнение заданий по практике, и Артур знал, что пока друг полностью все не завершит, окружающий мир для него не существует.

Поэтому было скучно. И наверно поэтому же Артур вызвался, когда набирали добровольцев в помощь археологической партии.

То, что в этих добровольцах есть Айниэль, это… отношения к делу не имеет. Девиц вокруг – пруд пруди, на любой вкус. Это просто совпадение.

***

Почему это направление досталось таким как она, – тем, кто завалил некоторые экзамены и зачеты, – она поняла почти сразу. Да, было красиво. Солнечные сухие дни, море, веселая студенческая компания…

…но работы невпроворот. Если не было заданий по дневнику или от руководителя, то их посылали помогать археологам – по соседству трудилась и целая партия, и такие же студенты, только из обычного университета.

Ну, как помогать. Почву, песок выносить ведрами, по заданию перебирать черепки или счищать сантиметр за сантиметром землю в указанном месте. Вымерять детали и записывать данные. Порой Айниэль казалось, что некоторые задания выдумываются прямо на ходу, лишь бы их занять чем-то.

Так это было или нет, но результат был один: к вечеру большинство студентов еле передвигали ноги, так что о крупномасштабных загулах никто и не помышлял. Так, понемножку разве.

У нее был целый список общих заданий и несколько личных, которые составлял куратор. Айниэль пробовала несколько раз, но из этих последних ничего не удавалось сделать.

Камни молчали.

Она проводила кончиками пальцев по их шероховатым, выветренным и обожженным солнцем краям. Мертвые и немые. Серо-желтые, пористые плиты ракушечника, складывавшие стены древнего города, позабыли уже руки человека. Молчали, не отзываясь на прикосновение. Люди, что вытесали их, сложили в стены и скрепили раствором, люди, что жили столетиями в этом городе, сами истлели давным-давно. Память о них выветрилась, выгорела, истаяла. Камни снова были частью окружающей природы.

Древний город уже не был жилищем, и люди приходили только посмотреть на геометрические узоры фундаментов, оставшихся от него.

Айниэль вздыхала, проходя в лабиринте тесно стоявших друг к другу остатков стен. Останавливалась, обеими руками трогала выступы, прикладывала ухо. Тщетно. Даже обычного тока жизни не ощущалось: стены не сохранили и капельки воспоминаний.

Бродила, осторожно заходя в проемы дверей, окон… перелезать через стены было бы удобнее и быстрее, но ей почему-то не хотелось нарушать иллюзию того, что она ходит по улицам, представляя себе и дома, и гомон людей, и тень от деревьев, которые несомненно, росли тут некогда.

Скелет города лежал под высоким небом, равнодушный ко всему и давным-давно онемелый. И лишь в одном месте память вдруг толкнулась, укрыла зеленой кружевной тенью: Айниэль вошла в маленький домик, как в воду окунувшись в призрачную мглу воспоминания.

Тесный дворик, прохладная тень лозы, укрывающей от палящего солнца, полосатая занавесь на внутренней двери, и чей-то радушный голос, приветствующий ее, как старого знакомого, забежавшего между делом.

Миг – и все пропало, потускнело. Осторожно держа в уме это воспоминание, Айниэль обошла маленький дом из двух комнат. Наверно, это была лавка, с главным входом на широкую улицу и черным – в переулок, через который она зашла. Девушка походила еще, притрагиваясь к камням стен, но больше ничего увидеть не смогла.

***

В реставрационной тихо, почти безлюдно. Айниэль никто не мешает, и она приходит сюда, пристраивается где-нибудь в уголке, чтобы заполнить очередную таблицу в дневнике наблюдений, или переписать кривые набросанные впопыхах цифры измерений в отчет. Она всегда берет несколько бланков: не получается никак заполнить эти бумажки правильно с первого разу.

В узком дворике перед входом вдоль стены коробки с черепками и камнями, наполовину собранный пифос, высотой с саму Айниэль. Его пока не трогают: им занимается Маргарита Сливян, начальник археологической партии, а она очень ревниво относится к своим делам. В мастерской постоянно работают только двое: усатый молчаливый Петр и задумчивая, иногда раздражающе неторопливая Аня.

В реставрационной полутемно, пахнет глиной, немного клеем и сырой землей. Иногда Айниэль просят помочь, и она терпеливо держит на весу какой-нибудь непонятный обломок, к которому прилаживают недостающую часть. Иногда просят посмотреть – уже по делу, когда дежурный артефакт указывает на магический фон. Он у них старый, разряжается часто, но Айниэль не обижается, что ее отрывают. Ей нравятся и степенные, сосредоточенные археологи и все эти древние вещи, которые оживают в их руках и начинают говорить.

Она археологам тоже нравится, а ее природная способность – пусть и слабая – читать память вещей просто зачаровывает их. Жаль, что большинство тех находок, что они раскапывают, слишком стары, чтобы отвечать ей, но и так бывают иногда какие-то просветы.

Помощнице Маргариты, Ольге, Айниэль не нравится. Она вообще ее не любит. Ольге кажется несправедливым, что им, обычным, приходится и анализы проводить, и сопоставления, и думать черт знает сколько, чтобы догадаться о возрасте какого-нибудь куска бронзы и его назначении. А магу стоит его в руки взять, глаза таинственно закрыть – и нате вам! Еще и в лицах-подробностях, что и как с этим кусочком было.

Айниэль обижается. Хотя знает, что многие люди так думают, но все равно. Еще она видит, как поглядывает Ольга на Артура. Царапается что-то внутри. Ну и дурак, шепчет она своим записям, когда Артур добродушно смеется в ответ на какую-то шутку Ольги.

Оля маленькая, по плечо ему, со смуглым лицом печальной мадонны и гладкими русыми волосами. Айниэль кажется себе рядом с ней встрепанной грубой вороной и от этого неприязнь только крепнет.

Артур тоже приходит помогать, сначала как доброволец, потом уже по личному вызову начальника партии.

Маргарита дышит-не надышится на Артура. Тот починил ей компьютер, и теперь постоянно что-то подправляет у них в лагере. Археологи – не инженеры, и у них в партии никто в технике ничего не понимает. Ну, кроме Петра, наверно, но тот не любит отвлекаться от своих дел. Так что Артур со своими золотыми руками зачет по практике, можно сказать, уже автоматом получил.

И вот странно – Маргарита со своим одобрением сердце Айниэль не царапает – девушка знает, что у начальника партии тайный роман с Петром. Маргарита строго обращается к нему по имени-отчеству и никогда не говорит ничего лишнего. Тот и вовсе, молчит в основном. Только смотрит. Как он смотрит на нее, даже у Айниэль уши горят, и в воздухе, заглушая их равнодушные разговоры, потрескивают разряды, невидимо проскакивая между ними.

Про тайный роман Айниэль придумала. Но то, что между ними что-то есть, это и ежу понятно. У людей ауры не такие яркие, но даже и так видно, что цвета их меняются рядом друг с другом.

В реставрационную заглядывают студентки-археологи и зовут Артура купаться. Тот смеется в ответ, и Айниэль поджимает губы, нарочно, поворачиваясь к нему спиной. Ну и стрекозел, шепчет Айниэль, заполняя очередной листок дневника.

Хотя что в том плохого, она бы себе объяснить не может. Ну смеется, ну отвечает. Однако же.

Правда, Артур ходит купаться только с ребятами, объясняя, что на море от девушек лучше быть подальше – их визг опасен для барабанных перепонок. Это постоянное объяснение Айниэль слышит по нескольку раз на дню и уже злорадно улыбается, когда очередная девица начинает допытываться, почему он думает, что девушки будут визжать. Каждый раз Артур выдумывает что-то новое, неизменно гадкое и двусмысленное. Иногда просто обидное – мол, ветер визжит в пустоте между ушами.

И каждый вечер он дожидается ее у выхода, и они вместе идут до общежития. Говорит, что опасно ходить одной. Айниэль дежурно возражает, что здесь опасность только споткнуться и свалиться в канаву, которая вдоль обочины. Артур галантно предлагает руку. Иногда она соглашается – если уже совсем темно. Иногда нет.

Говорят о чем придется, о практике, книгах, учебе, сокурсниках, море, кино. Вообще обо всем, пока впереди не показывается освещенная желтым фонарем веранда, полная хохочущих студентов, стука кружек и гитарных переборов.

Наверно из-за этой дороги ей иногда кажется, что Артур – немножко ее. Глупая мысль, но искоренить ее трудно. Она злится не на себя, а на него – почему он так позволяет ей думать?

***

Больше всего Артур страдал от голода. Есть хотелось практически постоянно. Циничный Нау предложил ему "познакомиться поближе" с какой-нибудь студенточкой, из тех, кто любит готовить. Артур не без колебаний отверг эту идею, как не соответствующую его кодексу чести, но друг новых идей не предложил, да и беседу продолжать не стал, вернувшись к своим выкладкам. Жаль. Артур надеялся на его ясный ум.

Многие приехали со своей едой, и три пузатых холодильника на общей кухне неизменно притягивали взгляд Артура. Пироги, фрукты, сыр, вареная колбаса, хлеб, хрусткие огурцы и сочные помидоры…

Как раз накануне отъезда отчим пришел домой сильно поддатый, и Артур едва не подрался с ним. Посмотрев, как мужчина, придерживаясь стены, идет по коридору на кухню, Артур презрительно бросил, что он так и знал: клятвенное обещание больше не напиваться было просто "туфтой". Слово за слово, и вскоре оскорбленный до глубины души отчим – оскорбленный, потому что терпеть не мог, когда ему на ошибки указывали, – собирался как в старые времена отходить его ремнем. Тут пришла мать.

Досталось обоим: и отчиму, и Артуру. Первому за пьянство, второму за хамство. В запале мать позабыла обо всем, включая отъезд сына и то, что его необходимо было как-то собрать в дорогу. Отчим помнил, у него была завидная память, несмотря на пристрастие к алкоголю, но, все еще обиженный на пасынка, он промолчал.

Артур не знал: мать потом спохватилась, уже на работе, но поделать ничего не могла. Переживала весь день.

Правда, уходя на работу, отчим, который на самом деле был хорошим мужиком, по трезвости-то, в качестве извинения оставил деньги на тумбочке. Придавил их тяжелой синей вазой, и записку сверху оставил. «На жратву».

Артур деньги не взял – из гордости. Но, принимая извинения, отписался ниже: «Спсб, у меня есть».

Поэтому он остался без еды, с сумкой, беспорядочно набитой случайной одеждой, и с очень тощим кошельком. «Гордая зараза», – говорил Нау и подкармливал всю дорогу, а потом и у него домашнее закончилось. За работой над расчетами Нау спокойно перебивался от завтрака до ужина.

Артур так не мог. Мышиные порции просто раздражали аппетит, от зеленых слив болел желудок, так что вскоре Артур решился на нехорошее дело.

Эта ночь, однако, оказалась, весьма неудачной. Было полнолуние, и кухня была освещена мягким белым светом. Луна, как известно, не друг ночному вору.

Вздыхая, Артур приступил к осмотру первого холодильника, но, протянув руку к дверце, заметил шевеление в нише между холодильниками.

Кошка, что ли, забралась?

Он сунулся посмотреть, но из темноты на него сверкнули злые глаза и кто-то прошептал: «Иди отсюда, чего пялишься».

Артур хмыкнул:

– И чего ты там делаешь?

– Уходи, – сердито ответили ему из темноты. – Мешаешь.

– Даже так?

Молодой человек развеселился, почувствовав на смутной тени неумелое плетение, скрывающее ауру. Он нащупал ее плечо и потянул на себя. В принципе, ему и не нужно было читать ауру: эти сердитые глаза, возмущенный голос…

В это время на лестнице послышались шаги. Айниэль резво втянула его к себе, а, когда он попытался что-то сказать, крепко обхватила его челюсть рукой и строго зашипела.

– Чего ты тут сидишь? – снова спросил он, едва она опустила руку.

– Караулю, – серьезно отозвалась Айниэль. – Какая-то скотина у меня пирожки таскает по ночам.

Артур поперхнулся:

– Так этот большущий пакет с пирожками твой?

Айниэль сузила глаза, по-видимому, сразу зачислив его в список подозреваемых.

– Да нет, нет, что ты сразу так смотришь… я их краем глаза видел. Просто там так много их, откуда ты знаешь, что их стало меньше?

– Я их пересчитываю. Да и узелок на пакете завязан не так, как я завязываю.

– Пересчитываешь?.. Пирожки?..

– Что-то не так? – с вызовом спросила Айниэль.

– Да не, подумаешь… ничего странного. Ладно, ты карауль, а я дальше пошел, спать вообще-то хочется…

Она вцепилась ему в рукав и затащила обратно.

– Ты меня демаскируешь, – прошипела она. – Стой спокойно…там идет кто-то.

Артур послушно замер. Девушка, напряженно прикусив губу, всматривалась в темноту, позабыв разжать руки. Артур подумал и придвинулся ближе. В ответ на возмущенный взгляд лениво улыбнулся, объяснив:

– Это я так… чтобы меня не заметили.

Верилось с трудом, но положение было не то, чтобы спорить. Артура как-то сразу стало слишком много. Айниэль уперлась ладонью в его плечо, чтобы обозначить границу, но так было еще хуже. Под тонкой тканью футболки слишком живо чувствовалась горячее твердое тело. От него пахло немного глиной, из реставрационной, но больше горькой морской солью и полынью… наверно, сегодня купаться ходил.

Они стояли так близко, что девушка почти касалась носом его щеки, а дыхание Артура ощутимо колебало ее волосы. Айниэль отчаянно покраснела, и ей показалось, что он это чувствует – несмотря на темноту, – настолько жарко горит ее лицо.

В это время кто-то ходил по кухне, хлопал холодильником и звенел посудой: наливал что-то себе. Айниэль обмерла вдруг, подумав, как будут они выглядеть, если их застанут в такой недвусмысленной позе.

А пирожки все же кто-то крал. С этим надо было разобраться, а значит – потерпеть.

Она прерывисто вздохнула, сожалея обо всем сразу и не замечая, как вздрогнул от ее вздоха Артур: теплое дыхание девушки щекотнуло шею. Подождав, пока кухня не освободится, молодой человек решительно отстранил от себя Айниэль и, пробормотав, что он не железный и всему есть предел, удалился, даже не собираясь прощаться.

Айниэль, не подумав, бросилась за ним.

– Слушай, а ты не мог бы со мной покараулить? А?

– Нет, – откашлявшись сообщил он. – И ты сама иди лучше спать. Пирожки-то вкусные… ну, мне так кажется… но стольких забот не стоят. Вдруг тот злодей, что их крадет – очень и очень опасный тип.

– Что ты несешь? – оторопела Айниэль. – Понятно же, что кто-то из своих, какой опасный тип? Ты еще скажи, что меня убьют за выпечку.

– Тебя мать с отцом не учили, что ли? – раздражаясь, отозвался Артур. – Девушки должны быть поосторожнее, свои там или не свои. Дело-то не в убийствах… Ты ведь и сделать ничего не сможешь, если к тебе кто-нибудь полезет.

– Да прямо так и не смогу? – до глубины души возмутилась Айниэль. – Да я, чтоб ты знал…

Договорить она не успела: он резко рванул к ней, будто бы занося руку для удара, и остановился в сантиметре от ее лица, нос к носу:

– Ну и что ты?..

Да не собирался он ничего делать, припугнуть только хотел. Знал, что все эти девочки-магички слишком уж уверены в себе, а на деле точно так же бессильны, как простые, и вряд ли смогут какое-то сопротивление оказать. Тут если ты не первый ударил, то все, проиграл, никакого преимущества потом и быть не может.

Но Айниэль застыла, и в ответ лишь тихо, едва слышно ахнула, выдохнув теплый воздух ему в лицо, и он просто голову потерял, стремительно сокращая расстояние между ними и впиваясь в ее губы.

Мягкие, как он и думал. Но не сладкие, а горьковатые, как те травинки, что она постоянно жевала, раздумывая. Она ответила ему почти сразу, и последние остатки мыслей, если они там у него еще были, испарились. Сердце стучало так гулко, что он ничего не слышал, пальцы исследовали изгиб спины, цепь острых позвонков, густой каскад волос. Она положила маленькие ладошки на его спину, крепко обхватив его, и это прикосновение будто ожгло огнем.

Пришел в себя, когда она уже почти лежала спиной на столе, одной рукой вцепившись ему в плечо, а другой горстью захватив волосы.

Он прерывисто вздохнул, притянул ее ближе, приводя их обоих в вертикальное положение. Чертыхнулся.

Айниэль молчала, уткнувшись носом в его футболку и продолжая крепко обнимать.

– Эй, – тихо позвал он.

Нащупал и мягко приподнял ее подбородок. В смутном лунном свете темными казались ее слегка опухшие губы и покрасневшие щеки. Артур сипло вдохнул, невольно снова качнувшись к ней.

– Теперь ты скажешь, что ошибся и надо все забыть? – упавшим голосом спросила она.

– Чего? – поразился Артур. – Почему это? Я просто хотел сказать, что мы неудачное место выбрали для всего этого, ну и…

Айниэль задохнулась:

– Что?.. Да как ты…

Она не дала ему договорить, вспыхнув еще больше, оттолкнула и пошла прочь, видимо, совсем позабыв о засаде и пирожках.

– Подожди, – сказал Артур, бросился за ней следом, но в дверях натолкнулся на сокурсника.

Грэма, который был выше его на голову и гораздо шире по всем параметрам, сонно хлопая глазами, попытался уступить ему дорогу, но оба шагнули в одну и ту же сторону. «Повальсировав» немного на месте и потеряв терпение, Грэма схватил Артура за плечи и мягко переставил себе за спину, продолжив путь на кухню.

Только вот Айниэль уже нигде не было видно. В какой она комнате живет, Артур не знал.

– Ну женщины, – сердито пробурчал он. – Просто… бездна логики.

И отправился к себе, решив, что поймает ее утром.

***

Айниэль совершенно глупым образом сбежала. Потом уже у себя в комнате, она так и этак обдумывала случившееся…

…не обдумывала. Вспоминала, краснея, как он целовал ее. Тяжесть горячих рук на ее плечах, спине… Твердость его мышц под ее пальцами, короткие жесткие волосы, горький запах…

Сердце билось, заполошное, и дыхание перехватывало, едва-едва Айниэль удалось успокоиться.

Она корила себя, что сбежала. Надо было остаться и выяснить, что он имел в виду, что вообще хотел… Айниэль решила сразу, будто он просто ситуацией воспользовался, а потом испугался, что она теперь вешаться на него будет. Случилось один раз в ее жизни такое. Надо было, конечно, промолчать и гордо удалиться… нет, надо было расспросить его, прижать к стенке и все узнать,что он там имел в виду, когда поцеловал ее… или это и так понятно? Поразвлечься? Лето, практика, все такое… романтичное?

Кто этих мужиков поймет, с досадой подумала Айниэль, засыпая.

Утром она снова позорно сбежала. Больше из-за того, что поняла: если вдруг он снова будет ее целовать, то она сдастся. Не сможет не поверить ему, что бы он там ни сказал ей. А все может быть. С его-то репутацией и толпой девиц вокруг.

В реставрационной он поглядывал на нее сумрачно, и даже когда она поворачивалась к его столу спиной, все равно чувствовала его взгляд. Да работай ты уже, шипела она про себя. Хватит на меня смотреть.

Уши горели. И, кажется, щеки тоже.

***

Артур с любопытством изучал пунцовую щеку, которая виднелась из-за завеси шелковистых волос. Интересно, что у нее на уме? Он что-то сделал не так? Или сказал? Вроде бы ничего особенного не успел.

В принципе, не похоже, чтобы это у нее первый поцелуй был. В чем же загвоздка?

Артур, почесав затылок, решил, что женскую логику ему не постичь и потому переключился на дневник по практике. Там как раз и обеденное время подошло, народ разошелся кто куда, и девушка снова от него сбежала.

Долго и далеко она бегать не смогла, вечером он ее подкараулил как обычно, подхватив под локоть, когда Айниэль вышла из реставрационной. Девушка ахнула и вырвалась: он намеренно не стал ее удерживать. Чтобы не испугалась. Знал по опыту, что напуганные девицы обычно черти что начинают выдумывать и вытворять.

Оказалось, правда, что тут и пугать не надо было. За день она успела что-то решить и утвердиться в этом решении.

– Даже знать не хочу, что тебе в голову взбрело, – угрюмо глядя в землю, сказала она. – Но ко мне не приставай, ясно? Вот с этими девицами, что прыгают вокруг, обжимайся. Или с Олей.

Из реставрационной послышался переливистый смех той самой Оли, и Артур качнул головой в сторону дороги:

– Пойдем, что ли?

Айниэль покачала головой.

– Иди. Я… потом.

– Я тебя подожду.

– Тогда я пойду, а ты жди.

Артур вспылил:

– Что ты как маленькая?

– А что ты от меня хочешь? Чтобы я у тебя на шее повисла и радовалась, что ты внимание обратил?

Артур пожал плечами:

– Ну… в принципе, да. Насчет «на шее повисла», – тут же уточнил он, видя как рассвирипела девушка.

Не давая ей высказаться, он быстро сократил расстояние до нее и поцеловал. В этот раз не дал ей вырваться, а она, хоть и попыталась увернуться, вскоре позабыла об этом и сама крепко впилась ногтями в его плечи.

Следующие дня три превратились для Айниэль в непонятный круговорот. Артур по-прежнему смеялся над шутками Олечки, белозубо скалился в ответ на явный флирт студенток, хохотал над злостью Айниэль и умопомрачительно целовал ее, едва им стоило остаться одним. Но едва Айниэль начинала разговор о том, что для него это все значит, он или отмахивался, или уводил все на другую тему.

В конце концов они поругались. Точнее, ругалась Айниэль, а юноша недоуменно морщился и пожимал плечами.

***

То, что монета была чем-то опасным, Айниэль поняла не сразу. Она как раз стояла рядом с Аней, которая взахлеб рассказывала о найденном кладе: тайнике, спрятанном в кладке стены. Монеты россыпью: десяток одинаковых угловатых серебряных с пробитыми посредине дырками, три золотых; нефритовая статуэтка и золотой гребень.

Маргарита и Петр осторожно раскладывали клад на специальной ткани, чтобы сфотографировать и составить опись, вокруг стояло еще трое человек: помощница Ольга, и два археолога из партии, которых Айниэль не знала. Артура в реставрационной не было: еще не вернулся с обеда.

Артефакт на столе архелогов неуверенно мигнул, показывая слабое магическое эхо. Кристалл на старом бронзовом диске опять был мутно-белым, нужно было заряжать. Маргарита поводила им над разложенным кладом, но тот больше не подавал признаков жизни.

Айниэль подошла ближе и стараясь никому не мешать, попробовала «послушать» предметы, проводя над ними рукой. Она начала со статуэтки, решив, что та наиболее вероятное вместилище магии.

***

Так же как и неразорвавшиеся снаряды времен последних войн, опасны были неактивированные боевые амулеты. Поэтому по правилам археологам полагалось держать под рукой сканирующие артефакты, а еще лучше дежурных магов. Хотя и с ними случались казусы: вот, например, прошлым летом, рассказывали археологи, наткнулись на парочку артиллерийских снарядов, и студент-практикант, который тогда при партии был, со страху припечатал оба заклинанием «мертвый хран»… вот был скандал с военными саперами, которые по вызову приехали обезвреживать. Они так-сяк, а чары уже не снять, он их на неопределенное время поставил. И ничего со снарядами не сделать, и когда плетение истает, непонятно. Неприятностей, короче говоря, много было тогда, переругались все.

***

– Маргарита, – позвала Айниэль. – Маргарита, выведите, пожалуйста, всех из помещения.

Тонкие пальцы начальника партии замерли над монетами.

– Что ты почувствовала? – спокойно спросила она, подобравшись.

– «Кугал-Верный дозорный», – сказала Айниэль, сосредотачиваясь. – Уходите к дороге, там канава есть. Если по дороге Артура увидите или кого-то из наших – позовите. Отсчет уже запущен.

Последние слова девушка говорила низким, вибрирующим голосом, перепугавшим археологов едва ли не так же сильно, как название известного боевого амулета. Маргарита без лишних слов, практически пинками выгнала своих подчиненных наружу и, поколебавшись, спросила:

– Ты как, справишься?

– Уходи, человек, – медленно сказала девушка. Зрачки ее увеличились, заполняя всю радужку. – Уходи, ты снижаешь концентрацию. Нужна помощь других магов.

Пальцы ее беспрерывно шевелились, плетя в воздухе невидимую паутину. Маргарита опрометью бросилась вон, у выхода из дворика наткнувшись на своих подчиненных.

– К дороге, – скомандовала она. – Денис, беги за Артуром, Аня, дуй в лагерь, передай, пусть никто не выходит оттуда.

***

В те времена, когда маги еще участвовали в человеческих войнах, гильдии оружейников сотрудничали с магами, создавая весьма мощные и страшные артефакты. Пактом Буже, которым в восемнадцатом веке был признан вечный нейтралитет магов, был запрещен целый ряд таких артефактов. Полностью их запретили только в двадцатом, Женевской конвенцией. Но и поныне на местах старых битв нет-нет и находились подобные вещи.

«Кугал-Верный дозорный» был популярнейшим амулетом: вшитое в небольшую вещь плетение одновременно давало сигнал о нарушении границ и выжигало вокруг себя произвольный круг пространства. Мощность и радиус действия различались у разных артефактов. Случайно активировать его было легче легкого, поэтому такие амулеты создавались сразу на нужном месте и никуда не переносились.

Им просто повезло, что артефакту была как минимум пара сотен лет. И просыпаться он начал не сразу, как человеческие руки коснулись его, а только под воздействием сканирующего поля анализатора археологов.

Это была темная магия. Несбалансированная, дающая большую отдачу, увеличивающая нестабильность пространства. Айниэль знала, что его можно было остановить. У них были практические занятия по дезактивации разнообразных боевых заклятий и артефактов.

Жаль, что она одна. Надо хотя бы троих магов.

Айниэль замедляла время вокруг себя, вглядываясь в заклятье, раскрывающееся как огромная многолепестковая хризантема. Лжецветок был всего лишь верхушкой, под которой несколькими округлыми пластами громоздились три уровня других плетений – «эллинский огонь», «многажды усиленный», «линза потерь».

Время вовсе застыло, темной патокой сгустившись вокруг. Света почти не стало, кроме блеклого синеватого свечения медленно раскрывающейся хризантемы.

В бою, лет триста-четыреста назад, все это произошло бы одномоментно. Вспышка сигнального огня в небе и мгновенное беззвучное пламя, с утроенной скоростью и яростью пожравшее все окружающее.

Айниэль медленно подняла руки, зажимая лепестки пальцами. В неверном свете лжецветка предплечья и кисти казалались призрачными. Она собрала все лепестки обратно в бутон – пальцы гудели от электрического напряжения – и внятно выговорила затверженную формулу отрицания (хорошо, как хорошо, что препод по безопасности так гонял их по этим древним формулам, заставляя из раза в раз повторять их наизусть. Спасибо, спасибо тебе, вредный старикашка Лаванда). Лжецветок незамедлительно осыпался звездчатыми искрами, а девушка обеими ладонями припечатала тонкий блин следующего заклятия.

Снова формула отрицания. Пласт истаял, оставляя слабый гнилостный запах.

Айниэль почувствовала, как ноги вдруг ослабли от того, что вместе с заклятьем уходила ее сила, как разжижалось и снова ускорялось время.

Под ногами почва стала зыбкой, неверной. Воздух остыл. Ее дыхание неспешным белым облачком заклубилось у лица.

Теперь формулу надо сопроводить синхронным движением рук «голубка ныряет». Почти… почти… так ли она сложила пальцы? Все правильно, все правильно, умничка Айниэль, ничего не бойся, ты ведь сдавала это все Лаванде, и он… что он сказал?

Никогда не останавливайся, пока дезактивируешь слои.

Ребрами ладоней она ограничивает расползающийся третий пласт заклятья, вздрогнув от крика позади. Кто-то ругается. Зовет ее.

Не останавливайся.

Айниэль произносит последнюю формулу, и одновременно с тем, как последний слой тает, из центра его бьет тугой импульс, прямо в грудь, а под ногами неожиданно – ничего.

Тьма.

Не успев даже охнуть, она падает вниз, в бесконечно бездонно безмерно черную пропасть.

Нет воздуха, нет звука. Бьется в ушах кровь оглушающим гулом.

Это вот так ветер погубит меня? Вот так ждут мертвые камни? А я-то дура, думала, что все не страшно…

Чьи-то жесткие, горячие руки хватают ее за локти, выворачивая и вытягивая, так что она вскрикивает от боли. Горький запах моря и полыни.

Тьма отступает.

***

В принципе, уныло думал Артур, шагая от реставрационной в небольшую рощицу пыльных вишен, в которой он привык проводить обеденное время. В принципе, она ведь могла быть влюблена в кого-то. Он же не спросил. Может, у нее парень.

Не то, чтобы его это сильно волновало.

Нет, вранье. Задевало, и еще как. Хотелось бы знать, кто он и послать его подальше. Ноги еще переломать, на добрую-то дорожку.

Эх. От женщин этих морока одна, трата сил и нервов.

В вишнях он прятался, чтобы не сильно светить отсутствием обеда. Да и поздних вишен можно было насобирать немного и плеваться косточками. До ужина дотянет, а там к кому-нибудь можно напроситься.

Возвращаясь назад, он обнаружил всех археологов сидящими почему-то в канаве рядом с дорогой.

– Что-то наши интересное? – с притворной вежливостью спросил он, но всякая веселость слетела, едва они наперебой не объяснили ему, что произошло.

Уже не слыша, как они, оправдываясь, объясняли, что искали его, Артур стремглав летел к низенькому кирпичному зданию реставрационной.

Приближаясь, чувствовал и темную опасную ауру артефакта, и отзвуки действий Айниэль. За стеной – мертвенная гниль откатов, набирающих силу.

Ну, может кто другой испугался бы. Артур прыжками одолел последние метры по внутреннему дворику до входа в помещение. Воздух дрожал, и в нем трепетали очертания окружающего.

Артур укрылся парой щитов, сплетенных на ходу, в руке держа наготове небольшое плетение – «электрический скат».

А «Кугал-Верный дозорный» уже схлопнулся, напоследок выпустив импульс последнего, самого мощного отката.

На взгляд обычного человека, Айниэль просто стояла, оперевшись на стол руками и покачиваясь, но Артур чувствовал и черную пасть пропасти под ней и почти погасшую ауру девушки. Он швырнул накачанный силой до предела «скат» ей под ноги, наполняя ближайшие пределы оглушающим треском электрических разрядов, а сам за локти оттащил ее в сторону. Девушка была неимоверно тяжелой, словно статуя из чугуна. Пасть схлопнется на «скате», но жертву свою уже не получит.

Успел.

Вокруг все так же как было, и черепки, и коробки, и стол с разложенным на нем кладом. А ей казалось, что все вокруг гудело и переворачивалось от бушующей в ее мысленном видении бури.

Так же как было – только покрыто слоем черной копоти. Особенно потолок над тем местом, где она стояла.

– Твою ж мать, – сипло сказал Артур. – Ну ты даешь. Прямо нельзя тебя одну оставлять.

Они сидели на сбитом земляном полу реставрационной, и Артур, обеими руками крепко обхватив ее, баюкал, успокаивая и незаметно для нее подпитывая энергией. Айниэль чувствовала только тепло и спокойствие.

– Тогда, – так же сипло ответила она и запнулась, – тогда и не оставляй.

Он бездумно улыбался, уткнувшись лицом в ее встрепанные волосы.

– Смотри, глупая, поймаю на слове. Не оставлю тебя.

Эти мужчины, сердито подумала она. Я такие признания делаю, а он все смеется.

Но лопатками, всей спиной, она чувствовала как часто и сильно бьется его сердце. Так же часто, как и ее.

– Обещай мне, что больше такими вещами одна заниматься не будешь, – тихо сказал он.

– Но… я же не могла ждать… нужно было…

Айниэль обмирала, чувствуя как он губами касается ее уха.

– Просто пообещай.

– Хорошо, – согласилась Айниэль. Сразу со всем – и с ним, и с его мягкими касаниями, и с тем, что творилось в сердце.

Потом хрипло засмеялась:

– Ты видел? Ты видел, да? Я остановила «Кугал», совсем сама!

– Ну да, – кисло кивнул Артур. – Едва не померла. Неужели нельзя было его в стазис загнать и подождать помощи?

– Не-а. Уже поздно было, я пока осматривала другие вещи, он в фазу невозврата вошел.

– Ты готовить умеешь? – невпопад спросил Артур.

Айниэль осеклась.

– Что?..

– Не хотел бы связать свою жизнь с женщиной, которая готовить не умеет, – пояснил он, вставая и помогая ей.

Чувствовал приближение товарищей и не хотел, чтобы их застали врасплох. Шуточек потом наслушаться… но руки с ее талии не убирал, несмотря на возмущенное шипение – во-первых, потому что она еще покачивалась от слабости, а во-вторых, чтобы видели: это его женщина.

Ну, или будет его. Это он уже знал, хотя поспешность решения удивила его самого. Некоторые вещи он просто знал: солнце встает на востоке, мать лучше не злить попусту, а эта местами вздорная и порывистая девица в цветастых длинных юбках уже успела войти в его жизнь, и отпускать ее он не собирается.

Спустя три года, после несколько крупных ссор и множества мелких, решения жить вместе, окончания института и начала работы, Айниэль нарушит свое обещание.

А вот Артур сдержит.

Экскурсия в Институт магических искусств

Приглашаем Вас на экскурсию в один из старейших филиалов Института парасвязей (старое название – Институт магических искусств) города Гражина.

Обещаем увлекательное путешествие в мир магии, тайн и столетней истории. Уникальный архитектурный ансамбль, красивейший парк и магазин сувениров!

В будни цена билетов на тридцать процентов ниже. Пенсионерам, школьникам и студентам скидка при предъявлении документов.

Запись на экскурсии строго с рассвета до полудня.

Всем добрый день! Вторая группа, вторая группа, сюда! Подходите ближе, не стесняйтесь, я ваш экскурсовод. Вторая, вторая! Вы из третьей? Подойдите к статуе под липой, там собираются ваши.

Ну что, все здесь? Дайте-ка я вас пересчитаю, раз, два, три… шестнадцать… ага. Пересчитываться будем каждые полчаса… на всякий случай запомните двух своих соседей и периодически следите за их присутствием.

Мальчик! Мальчик, ты у нас чей? А, с мамой. Вот с мамой и стой. Милая дама, следите за ребёнком, а ещё лучше возьмите его за руку… О, ты уже не ребёнок? Десять лет? Ну, это ты будешь объяснять фонарникам, когда отобьёшься и заблудишься…

…кто это такие? Хм. Ну это вроде сторожей, вреда особого не причинят, привидения всё-таки, но напугать могут…

…вот и молодец. Держи маму крепче.

Девушка, а вы одна? Ну, тогда идите поближе ко мне, чтобы случайно не потеряться. Как вас зовут? Мария? Какое красивое имя! А меня – Кампа. Вы проездом у нас? О, поступать приехали… прекрасно! А…

Кхм.

Уважаемые экскурсанты! Не разбредайтесь, сейчас расскажу наши правила. Вы не бойтесь, если забудете что-то или не поймёте сразу, я всё равно буду повторять.

Во-первых, все идут строго за мной: те, кто свернут с пути или куда-нибудь зайдут «просто посмотреть, что в этой комнате», потеряются.

Во-вторых, если вы потерялись, то бегать-метаться не нужно, следует присесть где-нибудь в углу потемнее, затаиться и ждать, пока прибудет поисковая бригада.

В-третьих, без особого разрешения ничего руками не трогать. Медики у нас наготове, но рисковать лишний раз не стоит.

В-четвертых, вспышки на фотоаппаратах и телефонах нужно выключить, да и фотографировать не везде можно. Всем выдали защитные чехлы? Не снимайте их, иначе вся аппаратура может испортиться.

В-пятых… что там в-пятых, забываю всегда… ну, скажу, как вспомню.

А теперь, уважаемые посетители, приветствую вас на территории одного из старейших филиалов Института парасвязей.

Очень часто нас спрашивают: почему именно «институт»? Не университет, не академия… Так исторически сложилось, что эта, одна из немногих официально разрешенных в нашей стране магических организаций – и крупнейшая, надо сказать, – изначально была только образовательной. Но кое-где в названии филиалов Института сохранилось слово «академия», если они были образованы до середины прошлого века, то есть до объединения.

М?.. Да, в Люце, например, верно говорите.

В прошлом веке под эгидой Института были объединены несколько различных ведомств, которые по закону больше не могли быть частью государственной машины. Это, например, исследовательские центры, внутренняя полиция магов и патрульные службы. Сейчас все они являются составной частью многопрофильной организации, а ее название – всего лишь дань историческому прошлому.

Я всё слышу, мальчик. Не переживай, скучная часть закончилась.

Так, теперь прошу в ворота, подошла наша очередь входить. Не торопитесь, идите вслед за мной, не забывайте приглядывать за соседями.

В первую очередь мы осмотримся на кампусе, затем пройдем к административному корпусу, и далее.

Я уже сказал, что это один из старейших филиалов Института? По факту, он был создан практически одновременно с самим Институтом, в середине девятнадцатого века. А этот архитектурный ансамбль и вовсе был возведён в конце восемнадцатого.

Изначально здесь задумывалась императорская летняя резиденция, но ввиду некоторых геомагнитных особенностей местности, а также весьма кровопролитного убийства, произошедшего сразу после постройки Охотничьего павильона, император Валентин так ни разу и не посетил это место. Как вы, должно быть, помните, он был слабодушным и мнительным человеком.

Слава дурного места, подкреплённая кровью, сыграла свою роль. Долгие десятилетия резиденция пустовала, пока в начале девятнадцатого века императрица Станна не пожаловала её одному из своих фаворитов, небезызвестному князю Плоза-Гаркусскому. Князь к тому времени надоел переменчивой императрице, так что этим подарком она от него избавлялась.

Фредрик Плоза-Гаркусский, впрочем, тоже никогда не жил в этих стенах… Спустя месяц князь, заядлый бретёр, был смертельно ранен в одной из дуэлей.

Резиденция переходила по наследству от одного члена семьи к другому, но так и стояла заброшенная, пока в середине девятнадцатого века её владельцем не стал Альвиу-Сандурссон. Да-да, тот самый маг, совершивший немало чудес и служивший самому императору Александру.

Альвиу-Сандурссон выиграл поместье в карты, и сейчас на эту тему существует немало спекуляций. Будто бы он воздействовал на подвыпившего противника, или специально сам его опоил. И что вся эта игра была спланирована Великим магистром Императорского ордена магов.

Судить не нам, но итог таков: Альвиу-Сандурссон передал выигранное поместье в полное владение создающемуся Институту магических искусств. Таким образом, одним годом были открыты и основное представительство в столице, и первый филиал в Гражине.

Мальчик, хватит зевать. Что значит, «скучно»? Это история. Ты запоминал бы, потом где-нибудь в школе похвастаешь, сколько ты знаешь… а, ты и так много знаешь? Ну, да-да, конечно. Про игры какие-нибудь знаешь… «Ответный удар» или «Монстры Гнилого леса»? Что значит «прошлый век»? Сам ты прошлый век!.. да ты в курсе, что…

Кхм.

Простите.

От тех времён осталась общая планировка территории, несколько построек и вычурные для официального заведения названия. Вы наверняка их не раз слышали: журналисты любят поддеть наше руководство в этом вопросе.

Например, сейчас по левую руку от нас величественное здание Эллинского дворца. Тут располагается администрация и отделы, не относящиеся к учебной деятельности. Здание выстроено буквой П. Слева от нас – Готическое крыло, прямо – перестроенное недавно крыло Вздохов. Эллинский дворец – одна из самых старых построек, сохранившихся на данный момент. Он причудлив и эклектичен даже для тех времён, когда эклектика была в моде.

Мы пройдём по первому этажу, заглянем в оба крыла. Правила помните? Все идут за мной; потерявшись, сидят тихо; ничего не трогают и никаких вспышек. Хм… ну, и что-то ещё. Впрочем, в вестибюле Эллинского дворца фотографировать можно будет, не пожалеете.

Итак, все готовы? Отправляемся.

Должен вам сразу сказать, предупреждая вопросы: несмотря на свои названия, здания эти по первоначальному значению не использовались. В Птичьем павильоне не держали птиц, в Оранжерее и Розарии никогда ничего не растили – кроме как для опытов, а в Императорских банях никто не мылся.

Почему дворец – Эллинский? В этом мрачном здании от древних эллинов разве что общая стилистика фасада: колонны на фронтоне, фигуры, которые поддерживают портик и вот главный вестибюль.

Вы можете доставать фотоаппараты, если хотите. Я дам пятнадцать минут свободного времени на то, чтобы всё осмотреть. Будьте осторожны, не прикасайтесь к тем статуям у входа. Они зачарованы, и вы можете нарушить целостность нашего маршрута.

Что я имею в виду?

Сейчас поясню. Для того, чтобы не мешать сотрудникам и не пересекаться с другими группами, мы сейчас идем по специально выделенному для нас маршруту. Это длинный участок свёрнутого особым способом пространства. Поэтому правило номер один – никуда в сторону не уходить. Так как мы используем добавочную темпоральную компоненту, вы можете случайно переместиться на несколько часов вперёд или назад.

Так. Пугаться не стоит. Дорогая Мария! Да не обращайте внимания на эти технические глупости. Пока я рядом с вами, ничего плохого не может случиться. Давайте мы сейчас посмотрим на потолок – там прекрасная лепнина и роспись.

…И вот давайте я вас теперь сфотографирую… Вот. Вы просто красавица, Мария.

Кхм.

Сейчас я ещё немного расскажу об архитекторе, который проектировал этот дворец, а потом мы пройдём по крылу Вздохов. К сожалению, Готическое сегодня закрыто.

Вот здесь решётки видите, посреди коридора? Это от студентов. Раньше часто бывали студенческие мятежи, в девятнадцатом-начале двадцатого. Сейчас народ поспокойнее. А тогда полагалось на ночь закрывать переходы, и ещё на случай бунтов, они до сих пор зачарованы, эти решётки.

Мальчик! Я же сказал, что трогать ничего не надо. Нет, милая дама, успокойтесь, это не смертельно. Пятно само сойдёт через несколько дней. Ну, пусть варежки надевает. Нет же, говорю, это не страшно. Кстати, уважаемые посетители, обратите внимание.

Вот этот знак, который зачем-то потрогал наш юный друг, отмечает «Место памяти». Вы могли встречать такие в городе. Когда умирает маг, то его знакомые или друзья плетут особые чары в том месте, которое считают подходящим для поминовения.

Сочетание рун значит «помним». Прах после сожжения тела будет развеян по ветру, и знак пропадёт через несколько дней. Почему так быстро? Дольше считается держать его неблагополучным, можно привлечь тёмные сущности.

А, вы не об этом? Ну, таковы законы.

А синие пятна на коже оставляет только потому что зачарован на защиту от вандализма. Я ведь вас предупреждал, чтобы вы следили. Ах, милая дама, жалуйтесь куда угодно, но только учтите, Дисциплинарный комитет принципиально не рассматривает дела, связанные с Местами памяти, а суды всегда решают вопрос в пользу пострадавшей стороны. То есть тех, кто установил знак.

Не стоит так расстраиваться, всё преходяще в этом мире. Когда-нибудь и нас не станет. Что ж, пойдём дальше.

За Эллинским дворцом располагается Птичий павильон, и чуть дальше – Вдовий дом. По вашим улыбкам я вижу, что все знают, что собой представляет Птичий павильон, верно? Удивительное место. К сожалению, весьма интересное и уникальное с архитектурной точки зрения старое здание было разрушено в прошлом веке из-за неудачных экспериментов. Тогдашнее руководство Института не стало выделять деньги на полное восстановление прежнего облика, вот и… получилось, что получилось. Зато эту бетонную коробку очень легко латать, если что-то происходит.

Несмотря на внешний вид, Птичий павильон – одно из самых привлекательных мест работы для ученых и – одновременно одно из самых опасных.

В подвалах его содержатся монстр-объекты, которые удалось поймать и привезти сюда. Что вы, Мария, не стоит так пугаться! Там специально оборудованные помещения, постоянно дежурят боевые маги… и, конечно, сигнализация. Тут всё пространство вокруг закольцуется, если что, и дальше нескольких метров от здания монстр-объекты не уйдут.

Ну, конечно, те, кто попадут в это кольцо, окажутся в неловком положении, что поделать… Ладно, ты, мальчик, не бойся. До тебя не доберутся, я очень хорошо умею щиты ставить… Что? А, ты не боишься, а посмотреть хочешь? Нет, смотреть нельзя, опасно. Одному такому руку по локоть откусили, когда смотреть пошел.

И не пугаю я ребёнка, это я ещё не всё рассказываю, в тот раз ого-го что было… Ну, впрочем, ладно.

Ты, пацан, потом подойди, расскажу подробнее. Как тебя, кстати? Пётр? Солидно.

Обойдём Птичий павильон, и вы сможете увидеть всё, что осталось от старого здания. Вот этот небольшое кирпичное здание раньше было боковым флигелем. У него, кстати, тоже очень интересная судьба. Вы наверняка слышали, что здесь несколько лет назад случилось? Ну, ты-то конечно, не слышал, ты в то время новости не смотрел. Сейчас расскажу…

Что? Воздушные змеи? А, ну да. Это местная достопримечательность. Они здесь давно, как раз в память о тех событиях. Почему не падают? Ну, пацан, ты забыл, где ты находишься? Ты на территории Института парасвязей, тут чего только не бывает. Но конкретно эти змеи не падают, потому что на них установлены специальные чары. Немного пространственной свёртки и стихийная компонента – там, где они летают, всегда есть ветер.

Так вот, я отвлёкся. Сейчас мы пройдём по первому этажу флигеля, просьба ничего руками не трогать, двери не открывать. Здесь периодически чистят помещения, но всё равно это место парадоксально притягивает привидения. Раз в месяц точно забредают. И ещё не забывайте следить друг за другом, если кто потеряется здесь, это надолго. Флигель любит играть в прятки.

Нет, конечно, здание не живое. Ученые давно установили, что здания не могут иметь ни душу, ни чувства, ни разум.

Почему про прятки сказал? Ну, в прошлом месяце одна парочка решила всё-таки заглянуть в ту самую комнату в конце коридора…

Нашли, нашли. Через неделю.

Да нет, Мария, живыми, конечно. Хотя честно скажу, не знаю, как им это удалось.

Просьба не шуметь: на втором и третьем этажах работают люди. Сейчас по правую руку от вас будет архив, в котором собраны данные по паранормальным явлениям и существам, хроники происшествий и статистика. Это старейший архив в нашем регионе. Чувствуете, немного жутковато? Все читали, что тут происходило четыре года назад? Ну, вот, те самые места. Шуму было! Из столицы всё наше руководство вызывали на ковер, но потом спустили на тормозах, потому что вскоре должен был состояться Алый турнир, не хотели сорвать.

Ну что ж, идём дальше. Сейчас будет небольшая аллея, а за ней – удобное место для отдыха. На холме ротонда, постройка восемнадцатого века, видите? Любимое место нашего ректора, кстати. Очень изящная и ажурная. Она стоит на холме, так что мы посидим и посмотрим вокруг, а я расскажу вам о Вдовьем доме, хозяйственном сердце Института.

Помимо складов с магическими артефактами там располагается медицинский блок и отдел технического обслуживания.

Впрочем, помимо эклектичной архитектуры здания, которой вы отсюда можете полюбоваться, ничего интересного там нет.

Сейчас можете передохнуть, осмотреться и пофотографировать – тут разрешено.

Мы сделаем круг по дальнему концу кампуса, пройдём мимо учебных корпусов и общежитий, потом сделаем остановку в кафетерии и двинемся дальше, через Арсенальный павильон к Чайному домику, потом Старый парк, и у выхода наша экскурсия завершится.

Вот эти два зелёных здания видите? Да, в готическом стиле, с розетками. Так называемые Зелёные башни, общежития для сотрудников и студентов. Раньше они примыкали к Эллинскому дворцу, но в тридцатых годах прошлого века их перенесли сюда, к Императорским баням. Да, вон то невысокое, похожее на дворец. Нет, не дворец, тоже общежитие.

Мария, я смотрю, вы и в архитектуре разбираетесь? Да, вы правильно сказали, стиль барокко. Правда, это не оригинальное здание, предыдущее разнесли студенты в конце девятнадцатого, тоже забавная история, а это воспроизвели по чертежам. Ему повезло больше, чем Птичьему павильону.

За ним стоят Холодные палаты, это учебная библиотека. Туда мы не пойдём: в программу экскурсии не входит, да и вы, как я погляжу, устали.

Обойдём тренировочный стадион возле Арсенального павильона… мы в удачное время подошли, можете посмотреть, как тренируются студенты. Вон там поединки между боевыми магам… да, фехтуют.

Почему фехтуют? За многие столетия наработали огромное количество плетений, которыми можно усиливать и менять холодное оружие, а с огнестрельным всё иначе.Чары с порохом плохо уживаются. Да и монстр-объекты менее устойчивы к атакам холодным оружием.

Поэтому до сих пор у магов в ходу фехтование, мечи, шпаги и прочее. Да, мальчик, я в курсе, что есть даги, кукри, но согласись, большинству присутствующих это не очень интересно, да и не по-мужски это – давить своим интеллектом. Мы с тобой потом это обсудим.

Та-ак… Пора идти дальше, пока нас не задело: там на тренировку выходят стихийники. Мы, конечно, под защитой маршрута, но кто этих студентов знает… Быстро, быстро…

Я, кстати, вспомнил пятое правило – не стоять в полдень у правого портика Эллинского дворца.

Почему? Волосы позеленеют.

Одна весьма ревнивая магичка устроила там ловушку для соперницы, которая должна была в полдень встречаться с общим предметом воздыхания. Магичка была зла, и ловушка держится уже лет тридцать. Такая история.

А это жемчужина архитектурного ансамбля Института – Чайный домик. Но, право, не стоит обманываться его пасторальным видом: еще в прошлом веке одно только его упоминание вводило в трепет преступников. Это здание, похожее на кремовый торт, – место работы самых сильных боевых магов. Кого только вы тут не встретите: есть уникумы, которые слышат правду или могут отследить человека по одному вздоху. Говорят, в былые времена в подвалах Чайного домика находились пыточные, и ни один преступник не выходил отсюда безнаказанным.

Что вы, Мария, легенды, конечно.

Уходили, и не раз. Даже самого опытного мага можно провести. А насчет пыточной – не знаю. В подвалах я никогда не был, туда не пускают.

Теперь мы пройдём аллеями нашего парка – внимательно смотрите под ноги, это очень интересное зрелище. Тут постоянно развлекаются студенты, и потому можно увидеть забавные вещи, вроде танцующих теней, или вот как здесь, – обратите внимание! – тут будто бы листья падают. Это с осени осталось. И зимой тут очень интересно, кстати. Некоторые деревья будто бы в листве, да и танцующие фигуры на снегу лучше видны.

Тут не опасно, но всё же помним правила – идем вслед за мной, не отвлекаемся, не сворачиваем. Фотографировать, кстати, можно, но вряд ли что-то путное получится. Иногда бывает, на кадрах страшные рожи проявляются – тоже любимая студенческая шуточка.

Вот и закончился наш путь. За этим поворотом – выход с территории Института. Я рад был познакомиться, и надеюсь, что вам было интересно.

Что?.. Да, если у вас вопросы, я, конечно, отвечу…

Пётр, разумеется, помню. Про монстр-объекты. Расскажу-расскажу. Да вы не бойтесь, мамаша, ничего плохого, просто байки… Какой ребёнок, ему уже десять лет. Я в его возрасте первого монстр-объекта поймал в амулет-ловушку.

Приезжайте к нам в сентябре, накануне Листопадной недели. Слышали про огненных бабочек? В сентябре несколько ночей подряд в нашем парке появляются бабочки. Это прекраснейшее зрелище: сотни сияющих бабочек в ночи порхают с дерева на дерево. В хорошую погоду – а она, впрочем, в это время всегда хорошая, – здесь играют музыканты… ночь, блюз и огни – невыразимая красота…

Что? О. Жестокая вы женщина, Мария. Как можно не любить блюз и бояться бабочек?

Ладно, понял, понял. Ну, как только вам надоест этот ваш жених, знайте – моё сердце свободно и ждёт вас.

А вам, уважаемые посетители, желаю доброго пути! Будет время, возвращайтесь, у нас приготовлены различные экскурсионные программы по сезонам и праздникам. Второе посещение – всегда со скидкой…

Как мы узнаем, что вы уже тут были? Нет, билеты сохранять не нужно. Не забывайте, это Институт парасвязей. Эти ворота помнят всех, кто когда-либо через них проходил.

Проблема Джека

Начало сентября 20хх года,

флигель отдела архивных исследований

– Мне нужен засос, – мрачно сказал Джек.

– Что тебе нужно? – не расслышала Энца.

– Засос. На видном месте. Сделаешь?

Энца пальцем покрутила в ухе, проверяя, все ли в порядке. Потом посмотрела на напарника. Тот был угрюм и серьезен.

– Нет, конечно, – сказала она. – Что за дурацкая идея? Зачем тебе?

– Ну… Помнишь ту медсестричку, которая с Оркой работает? – начал Джек издалека. – Мы тут на днях… славно посидели.

– И чего? Хочешь, чтобы она поревновала?

– Нет. Я с ее мужем познакомился. Случайно.

Джек тоскливо отвернулся и посмотрел в окно. Они были одни в кабинете: Унро и Шиповник выехали на проверку по делу, и сегодня уже не должны были вернуться. За окном начинало смеркаться, и последние закатные лучи солнца окрашивали стены Птичьего павильона в легкомысленный розовый цвет.

– Думаешь ему доказать, что у тебя есть девушка и к его жене ты не имеешь отношения? – предположила Энца, вернувшись к своему занятию: она составляла опись незакрытых дел за прошлый месяц. – А как он поймет, что это не его жена засос сделала, а другая девушка?

Спрашивать, почему с этим вопросом он не идет к Елизавете, было глупо – Энца была хорошо знакома с ее ревнивостью. Джек только увеличит количество своих неприятностей.

– Что ты городишь? – рассердился Джек. – Я не хочу больше с ним встречаться, даже случайно. Ты бы видела, что это за бык. Целая гора проблем – оно мне надо? А медсестричка не отстает, я уж и так, и так ей…

Джек передернулся.

– Ну, попроси кого-нибудь, почему сразу я? – рассеянно пробормотала Энца, продолжая печатать.

– Угу. Кого, например? Чтобы еще лишних проблем не было: мало ли что себе навоображают, потом веником не отмашешься. А я чего-то устал, передышки хочу.

– Стареешь, наверно, – вежливо посочувствовала Энца. – А от меня, по-твоему, проблем не будет?

– Нет. От тебя не будет, – уверенно сказал Джек , и Энца подняла голову, посмотрев на него поверх монитора.

Напарник ответил ей простым бесхитростным взглядом. А потом ухмыльнулся:

– Ну? Поможешь?

Честно говоря, Энца не знала, что именно толкнуло ее согласиться. Надо было держаться до конца и заставить Джека самого разбираться в своих делах. Но она дала слабину, согласилась, а потом уж не могла дать задний ход.

– Вот тут, – сказал Джек и показал пальцем на основание шеи.

Он сел в кресло, чтобы ей было удобно, и откинул голову.

«Представь, что ты просто берешь у него энергию, – сказала она себе, но ладони все равно предательски вспотели. – Чего я нервничаю, даже смешно».

Энца быстро вытерла руки о джинсы и положила их на плечи Джеку, склоняясь к его шее.

– Ты как вампир, – совсем рядом раздался его голос, щекоча дыханием кожу.

Знакомый запах табака и цветов, слабый пряный аромат одеколона привычно окружили ее, но в этот раз все было… неправильно? Слишком близко, слишком близко, заныл вдруг внутренний голос, сердце предательски пропустило удар. Энца едва не отпрыгнула назад, послав напарника ко всем чертям, но усилием воли взяла себя в руки. Отбросила жесткую прядь светлых волос и оттянула немного воротник его футболки.

Щеки пылали, и хорошо, что Джек этого не видел – посмеялся бы обязательно. Она осторожно прикоснулась губами к сухой горячей коже и, вздохнув, прикусила.

Джек едва заметно вздрогнул, а Энца шагнула чуть ближе, становясь удобнее. Джек машинально придержал ее за талию, когда она шевельнулась, и привычный холод его руки пронизал током до позвоночника.

Энца прикусила сильнее, а потом втянула кожу между зубов, чтобы наверняка уж. Засос так засос.

Оттолкнула и отворачиваясь, неожиданно севшим голосом сердито сказала:

– Дурак ты, Джек, и идеи у тебя все дурацкие!

Джек промолчал, рукой прикрыв укушенное место. Друг на друга они не смотрели, и минут через десять Энца засобиралась домой.

– Подвезти? – сумрачно спросил напарник, не отрывая взгляда от экрана.

– Не надо, я пешком до общежития, – так же хмуро ответила она.

На следующее утро, не в силах уже выносить гнетущего напряжения, Энца изо всех сил пнула Джека по голени под столом, а тот взвыл и даже с каким-то облегчением выругался. Изумленный Унро, который присутствовал при этом, попытался встрять и как-то примирить их, но увлеченные перебранкой напарники его не слушали, а там и всякое напряжение сошло на нет.

Оба старательно делали вид, что ничего не было, хотя желаемый Джеком результат был достигнут: медсестричка обиделась, и угроза в виде ее мужа исчезла с горизонта Джека.

Драконы, тараканы и мысли о будущем

*******

Дорогие читатели! Этот рассказ сам по себе содержит спойлеры, то есть моменты, которые могут испортить вам впечатление от прочтения романа "Истории Джека" (события в рассказе разворачиваются по времени между последней главой третьей части "Историй Джека" и эпилогом).

Писала я его для собственного удовольствия и чтобы утолить (или хотя бы попытаться это сделать) любопытство тех читателей, которым было интересно, что случилось с героями романа.

В общем, я вас предупредила. Если вы все же не испугались, то добро пожаловать!

*******

Сначала было сложно.

Страшно.

«Могло быть хуже, – строго говорил Джек, когда видел, что глаза напарницы наполняются тоской. – Всегда помни, что могло быть хуже».

Но это потом, когда он смог говорить. Сначала и говорить не получалось.

Когда пришел в себя, еще долго не мог понять, что он и где он. Помнил черную лужу и то, как они провалились во тьму.

И еще ослепительную звезду, которая падала к ним.

Тогда Джек подумал, что их вытащили. Он ведь был в больничной палате. Мерно пищали аппараты. Приходили и уходили врачи и медсестры в белом и зеленом. Джек вяло, смутно соображал, не в силах ни двинуться, ни заговорить. Следил глазами за движением людей, осознавая себя несколько мучительных минут, и снова проваливался в глухой сон.

Не было больно, не было тяжело, только в легких клокотало, словно воздух был слишком густ и тяжел для них.

Потом Джек думал, что его сразу могло бы насторожить отсутствие всяких амулетов на здоровье, которые обычно вешали на изножья коек и рисовали на потолках, но тогда он это не замечал.

Труднее было ночью. Казалось, что в сознании он был дольше, чем днем, и приходил в себя легче. Но все, что он мог ощущать – это вязкая полутьма, узкий луч света из-под двери и непрерывное ворчание машин за плотно закрытыми жалюзи.

Так было, пока не стала приходить она.

Ночью, бесшумно скользя по полу, оставляя щель в двери, за которой виднелся слабо освещенный коридор.

Днем, после первого обхода врачей.

Она садилась на стул рядом с койкой, сжимала руку Джека маленькими горячими ладонями. Если была ночь, то спала.

Если день, то говорила. Или читала вслух.

Джек думал, что он бредит.

Потому что все это было абсурдно.

«Мы в другом мире, – говорила она. – Тут нет чудовищ».

«Мы прошли сквозь барьер. Наверно, тебе хуже, потому что в тебе больше магии нашего мира. А во мне ее почти нет, и я очень быстро пришла в себя. Ну… я так надеюсь».

«Джек, здесь нет магии. То есть она есть, но люди ей не управляют».

«Джек, они сначала думали, что я сумасшедшая, потому что я сказала, кто я и чем занимаюсь. Потом, когда поняла, что тут к чему, я соврала, что мне все приснилось. Если ты меня слышишь, не повторяй эту ошибку».

«Тут все, как у нас. Очень похоже. Есть и машины, и компьютеры. Телефоны круче. Тебе понравится, какие тут игры на телефоне, Джек. Мне медсестры показывали».

«И тут февраль уже, куда-то пропали несколько месяцев, и года немного по-другому считаются».

«Так непривычно читать – почти все слова знакомые, а буквы не романского письма, а такие, как в империи».

«И маги у них тут считаются обманщиками. Как-то тут все в природе странно, магия отдельно течет, сама по себе. Она не связана с людьми».

«Может быть, это лучше всего. Здесь мы будем самыми обычными».

Когда он смог по-настоящему сфокусировать на ней взгляд и заговорить, Джек спросил:

– Кто ты?

Потом подумал и сказал:

– И кто я? Я не чувствую ног.

Правда, долго выдержать серьезную мину не удалось, настолько потрясенной выглядела Энца. Джек придушенно расхохотался.

– Попроще, – прохрипел он, чувствуя что зря смеется, потому что в горле и легких что-то забулькало. – Попроще, все в порядке. И ноги я чувствую, и тебя знаю. Долго я тут лежу?

И снова захохотал, а потом закашлялся.

– Тебя на видео надо было снимать, – просипел он. – Ну и лицо.

Энца, на лице которой действительно стремительно менялись выражения, от изумления до облегчения ивозмущения, вскочила на ноги.

– Я сейчас… да я тебя!.. Да я думала, что ты уже не проснешься! А ты! Нашел время шутить!

Джек только отмахнулся – кашель пробирал до самых печенок, так что Энца снова испугалась.

– Я сейчас врача позову! – крикнула она и, не утруждаясь обходить койку, перемахнула через нее, чтобы нажать на кнопку у изголовья.

Спустя пару минут Энцу выставили из палаты, а за Джека взялась чуть ли не вся смена, но Джек отвечал на вопросы только о самочувствии, а в остальном успешно симулировал избирательную амнезию. Потом снова заснул. Правда, теперь ненадолго.

С того дня Джек пошел на поправку.

Чуть позже, после обеда, Энца вернулась. Теперь Джек соображал немного лучше, отметил про себя, что напарница выглядит нормально, не бледная, хоть и не особо веселая. Правая рука была на перевязи, и на плече под черной фуфайкой топорщилась повязка.

Одежда, кажется, была та же самая, что и в ту ночь кануна Дня мертвых. Только мятая, будто ее стирали и сушили на батарее. Зная Энцу, Джек подумал, что так и было.

– Хочу есть, – тоскливо сказал Джек. – И курить.

– Еда вот, – Энца торопливо указала на две тарелки на тумбочке, с бульоном и кашей. – А курить… Джек, наверно, нельзя уже. Раньше тебя сохраняла магия, и энергию можно было восполнить, а теперь… ну, а вдруг теперь она больше не будет восполняться? Что, если мы с тобой совсем скоро станем обычными людьми, такими же, как все здесь? И к тому же, ты знаешь… тут совсем другая медицина. Они много чего не могут.

Она криво улыбнулась.

– Хорошо, что с моей раной Саган тогда помог. Здесь никто бы не смог снять остаточный негатив от ведьминого удара. Она и так медленнее заживает… Джек! Не вставай, ты чего?.. нельзя же.

Джек не смог сначала ответить, снова заклокотало в груди. Пересиливая себя, он приподнялся с подушек. Ослабевшие руки подламывались, но Джек все-таки сел и ухватил Энцу за тощий локоть. Теперь он видел на рукаве фуфайки аккуратно зашитые дырки, как раз над повязкой.

– Ты сказала, там царапина, – сердито прохрипел он. – Сказала же, что царапина? Что там на самом деле?

Энца нахмурилась.

– Да ничего особенного, ведьма тогда воткнула мне пальцы в плечо. Три прямо сильно с обеих сторон, остальные немного, синяки только остались. Джек, не волнуйся. Мне повезло, правда. Саган обработал раны почти сразу, как вы ушли. Самое плохое убрал. Ну, а тут все остальное делают. Но у них правда все по-другому. Очень медленно заживает.

– Потому что тут не пользуются магией, – закончил за нее Джек и, отпустив ее, почти упал обратно на подушки. – Понял. Остальное – проверим.

Сбивчивая речь Энцы впечатлила его больше, чем он ожидал. Долгое время он жил с ощущением собственного всемогущества и (практически) неуязвимости. Слабость напарницы он не воспринимал как недостаток – потому что именно он мог восполнить его без усилий.

А что сейчас?.. Будет ли у него эта возможность?

«Досадно, что проверить, в норме я или нет, невозможно, – подумал Джек. – Потому что – а вдруг в норме?..»

***

Вскоре Джека перевели в обычную палату.

Еще острее встал вопрос документов и имен.

Энцу беспокоили сильнее всего как раз имена, а Джека – где раздобыть сигареты. Учитывая отсутствие денег и документов оба только ждали, когда их выкинут из больницы, а пока что отговаривались амнезией и тянули время.

Постоянно встречались в холле между двумя отделениями. Высокие окна, пышные зеленые фикусы в человеческий рост и продавленные диваны привлекали немало ходячих пациентов, но Джек с Энцей сидели тут чаще и дольше всех, занимая лучшее место у окна.

Энца устраивалась на спинке дивана, а Джек растягивался на сидении, закидывая ноги на подлокотник.

Они оба не помнили сам момент перехода, но видимо в какой-то момент они падали на самом деле, и Джеку досталось больше. Шутка его о том, что он не чувствует ног, была недалека от истины. Правый бок был сплошным кровоподтеком, как и правая нога. Ушиб легкого, – и только дело случая, что удар не пришелся на спину чуть ближе к позвоночнику. «Вы бы, голубчик, ходить уже не смогли бы», – сказал ему лечащий врач, и Джек фыркнул, выражая свое отношение к местной медицине.

– Они говорят, что у нас должны быть фамилии, и имена, а не клички, – нервно шептала Энца, обхватив руками колени. – Придумать, что ли? Это же примета плохая. Нет, придется придумать, да, Джек? Вот я понимаю, что придется, но ведь это к дурному.

– Хочешь сказать, что может случиться что похуже? – лениво спрашивал Джек. – Ты бы лучше задумывалась над тем, чем ты тут заниматься будешь. Монстр-объектов здесь не существует, рубить некого.

Он говорил негромко, но не особо боялся, что его кто-то услышит. «Если что, скажем, что компьютерную игру обсуждаем», – объяснил он нервничавшей поначалу Энце.

На вопрос о чудовищах и занятиях Энца не отвечала.

– Слушай, а ты ведь могла бы через окно спуститься на улицу, – в сотый раз предлагал Джек. – Вон к тому магазинчику напротив. Всего-то третий этаж.

– У нас денег нет, – мрачно отвечала Энца. – И курить вредно.

– Да здесь и негде, – печально сказал незнакомый голос.

Джек едва успел дернуть назад взвившуюся было в воздух Энцу.

Голос исходил из-за фикуса – там стоял долговязый нескладный парень с рукой на перевязи.

Живое, располагающее к себе лицо. Короткие русые волосы, спортивный костюм, с подвернутой штаниной, из-под которой виднелась повязка.

– Подслушивал? – недружелюбно спросил Джек.

– Не-е, – проблеял парень, испугавшись. – Я только самый конец разговора, ну, я нечаянно, правда. Самому просто покурить зашибись как хочется. Вот и остановился. Я нечаянно, – повторил он.

Он хотел было выйти из-за фикуса, но больная нога подвела, и, чтобы не упасть, парень схватился за растение.

Если бы не Энца, которая стрелой слетела с дивана и одной рукой подхватила незадачливого собеседника, тот растянулся бы во весь рост.

– А… эм… спасибо! Спасибо вам! – ошарашенно сказал тот. – А меня Сергей зовут. А вас?

Энца тут же помрачнела, выпустила его руку и вернулась на спинку дивана. Она так и не определилась, как следует себя называть, и поэтому Сергей сам не зная того задел больное место.

– А мы их не помним, – буркнул Джек. Метания и суеверия Энцы он не поддерживал, но проблему осознавал. – Травма головы.

– Ого, – с уважением отозвался Сергей.

Помялся немного, потом сказал невпопад, явно надеясь продолжить беседу:

– А у меня начальник ботинки забрал, чтобы я не ходил на улицу.

Напарники одновременно посмотрели на него, заинтересовавшись.

– Чтобы я за сигаретами не бегал и вообще, – признался Сергей и тут же потерял аудиторию в лице Энцы.

Джек напротив более воодушевился.

Слово за слово и нечаянные товарищи по несчастью составили план действий.

Сергей предоставлял деньги, Джек – планирование вылазки, Энца ее должна была осуществить, как самая неповрежденная из троих.

– Но я не хочу, – упрямилась Энца. – Вам обоим это вредно. Вы же тут лечитесь!

– Ты еще скажи, что тебе не любопытно, – фыркнул Джек. – Выйти наружу и посмотреть, что там? Какие тут деньги? Какие знаки на дорогах, какие автобусы и деревья?

– А вы из другой страны, да? – спросил Сергей. – Ну, вот я и подумал, что-то у вас акцент слышится.

– Вроде того, – неопределенно отозвался Джек.

И Энца сдалась. Не потому что Джека сложно было переспорить – уж что-то, а это она давно научилась делать.

Но Джек был прав – ей было любопытно. За любопытством легко было спрятать тоску, обманув себя, будто они просто уехали в другую страну. Энца старалась ни о чем не вспоминать и не думать о том, что и как стало с мамой и друзьями.

Ближайшее будущее ничем не могло порадовать.

Назад пути не было.

Чтобы не сидеть в каком-нибудь углу, задыхаясь от тупой боли, Энца выбрала любопытство и движение.

Может быть, пример Джека был для нее вдохновляющим. Да, со всеми своими ранами и болячками он сейчас был куда спокойнее и ленивее обычного, но тем не менее это был старый добрый Джек, не упускавший случай поязвить.

***

– А у нас раньше такая работа была, что не нужно было никаких… полисов? Почему «полисов»? Так города назывались в Эллинском государстве, – недоуменно говорила Энца. – Из больниц счет выставляли сразу в наш Институт, и все, не надо было морочиться. И принимать нас обязаны были в любой больнице.

– Удобно, – отвечал Сергей. – А чего уволились?

К нему приходила только мама по вечерам, поэтому весь день он скучал и как-то незаметно оказался их постоянным собеседником.

– Ну так… опасно там было, и все такое, – бормотала Энца.

Джек обнаружил, что на подвальном этаже больницы есть маленькая библиотека, и постоянно гонял туда Энцу. Сергей только морщился, глядя на потрепанные – и на его вкус жутко скучные книги – справочники по физике и химии, исторические исследования. Энца изучала больше историю, с интересом находя сходства и различия. Она вслух зачитывала куски из книги, чтобы поделиться находками с Джеком. Сергей, к которому постоянно обращались за разъяснениями, порой чувствовал, что голова его пухнет от того, насколько приходится напрягать память.

Они оба поначалу обрадовались, узнав, что Сергей работает в институте научным сотрудником, но все общеобразовательные моменты тот уже успел основательно подзабыть. Через какое-то время Сергей был вынужден признаться, что его устроили на работу по знакомству, но так как у него единственного из троих был смартфон с выходом в сеть, то в покое его не оставили.

Сергей вначале считал, что это у них последствия травмы головы – все эти странные оговорки и рассказы о непонятном устройстве их родины.

Потом стал подозревать шизофрению.

Потом уже и сам не знал, что думать. Одинаковый бред сразу у двух людей бредом уже не казался.

***

– Так, ну где тут наш болезный? – громогласно вопросил крупный мужчина, входя в холл. – В палате нет, а ведь сказано тебе было, сиди на ж… ровно, чтобы заживало быстрее.

– Здрасьте, Борис Павлыч, – тут же отозвался Сергей, засуетился и хотел спрыгнуть со спинки дивана, на котором он сидел вместе с Энцей.

Джек схватил его за шиворот, а Энца – за локоть, и очередного падения удалось избежать.

Мужчина, который машинально тоже рванул вперед, чтобы поймать Сергея, выругался и едва не сплюнул.

– Ну что ты за человек! – воскликнул он. – Что ж ты скачешь, как заяц? У нас работа горит, рук не хватает, а ты мало того, что в больнице по дурости торчишь, так еще и прыгаешь. Еще переломы хочешь заработать? А? А? Я тебя спрашиваю!

– Начальник, что ли? – спросил Джек, отпуская ворот фуфайки Сергея.

– Ну да, – шепотом ответил тот.

Борис мельком оглядел Энцу и Джека, сухо поздоровался и увел Сергея в другой угол холла.

– Я думаю, – сказала Энца, провожая их взглядом, – что надо каким-то образом поступить на учебу. Чтобы и общежитие было, и потом документ об образовании. Этот мир слишком похож на наш, здесь без бумажек не выжить.

Джек повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Вряд ли у нее на уме сейчас были такие прозаические вещи. По покрасневшим глазам можно было догадаться, что она думает.

Ведь к ним уже никто так не придет. Яков не скажет скрипучим голосом: «Ну, что, живы?» Анна не всплеснет руками, не будет ахать и причитать, пытаясь обнять сразу обоих. И что там с ней, проснулась ли, пришла ли в себя? Этого уже никогда не узнать.

– Да, – сказал Джек. – Ты права. Правда, между нами и каким-либо образованием стоит отсутствие документов, но думаю… думаю, что при определенном везении мы сможем решить этот вопрос.

Энца сумела сдержать слезы, и Джек легонько встряхнул ее за плечо.

– Ты же понимаешь, – первый раз тогда сказал он, – что все могло быть хуже?

Энца кивнула.

– Ты могла стать тараканом, а я… я, к примеру, мог стать драконом.

– Чего это драконом? И почему я – тараканом?

– Даже не представляю, что великий и могучий я мог стать кем-то мельче, – с достоинством отозвался Джек.

Потом отвлекся и сказал:

– Смотри, там начальство Серому, кажется, выговор делает.

Сергей, втянув голову в плечи, печально кивал, а Борис разве что ногами не топал, издалека напоминая увлеченного актера провинциального театра, которому поручили ответственную роль злодея. Минут через пять он выдохся, вручил Сергею пакет с апельсинами и ушел.

Апельсины Джек и Энца поделили между собой – Сергей на них уже смотреть не мог,

– Подумать только, – жмурясь от удовольствия, сказала Энца, – у них тут китайские яблоки запросто можно купить, целый год.

Она доела дольку, подумала и корочку тоже закинула в рот.

– Она ж горькая, – невольно поморщился Сергей. – И это не яблоки, а апельсины. А у вас что, их не продают?

– Не-а, только зимой, – отозвалась Энца. – Совсем недолго. И очень дорого.

Они с Джеком на разные лады повторяли «апельсин, ап-эльсин, апель-син», потом засмеялись, видимо, что-то поняв. Сергей только вздохнул. Потом, пока они были увлечены апельсинами, он написал длинное сообщение своему начальнику.

***

На следующий день он снова приехал, очень долго разговаривал с Сергеем, а потом подошел к Энце и Джеку, которые сидели на обычном месте в холле.

– Нам надо поговорить, – решительно сказал Борис. – Сергей утверждает, что вы из параллельного мира.

Некоторое время напарники ошарашенно смотрели на него, потом переглянулись.

– А я думала, он ду… эм… невнимательный, – вырвалось у Энцы.

– Борис, неужели вы в такое верите? – удивился Джек. – А вроде серьезный человек.

– Это правда или нет? – уже немного тише спросил Борис.

Джек пожал плечами.

– А это имеет значение?

– Да, – сказал Борис. – Огромное значение.

– Ух ты, – невольно сказала Энца, настолько серьезным стало лицо Бориса.

Джек скрестил руки на груди и тонко улыбнулся.

– Объясните, – сказал он. – Какое значение?

Борис явно заволновался, но постарался сдержаться.

– Научное, – ответил он. – В основном, научное. Я работаю… немного по другой специальности, но если Сергей прав, то я могу найти средства, техническую базу… я могу развернуть широкие исследования…

Вежливое недоверие в глазах Энцы и Джека его раздосадовало.

– Пусть это фантастично звучит, – упрямо сказал Борис, – но я верю в параллельные миры. Я мечтал об этом с детства. Да, я пошел в науку только за этим! Я годами пробирки перекладывал и писал чертову диссертацию, чтобы у меня было чертово научное звание и лаборатория!

Энца вздохнула, сочувствуя его нелегкому пути, а менее сердобольный Джек уточнил:

– Мечтали – о чем?

– О том, что… о том, что у меня будут доказательства. Что я смогу развернуть исследования. Что мы откроем двери в другое пространство!

– Ну, это вряд ли, – отозвался Джек, а Энца согласно кивнула:

– В наш мир попасть нельзя, – сказала она. – То есть, попасть можно, но на границах живые существа искажаются и перестают быть собой. Никто никогда не возвращался.

– То есть… это правда? – спросил Борис. – Это правда? Я хочу доказательств. Есть ли у вас… документы? Паспорта? Телефоны? Или у вас средневековье?

– Почему сразу средневековье? – оскорбился Джек. – У нас все так же, как тут… почти.

– У нас нет документов, – с сожалением сказала Энца. – Мы нечаянно сюда попали. У меня с собой вообще ничего не было.

Она с тоской вздохнула – но не потому, что вспомнила дом, а потому, что, кажется, их возможность как-то тут определиться, таяла.

Будь она настоящим магом, она бы показала что-то простое. Но сейчас, без подпитки – которую она боялась тянуть, чтобы не ослабить Джека, – ничего сделать нельзя было.

– В нашем мире есть магия, – осторожно сказал Джек, и Борис нахмурился.

Конечно, их научная картина мира такого не включала.

– В вашем тоже, – поспешила его успокоить Энца. – Только люди с ней не связаны. Я это немного чувствую.

– Немного? – спросил Борис. Его запал явно утихал.

Джек, бросив предупредительный взгляд на напарницу, быстро сказал:

– Мы тоже были магами, но здесь это сложнее.

– Магами? – снова переспросил Борис и еще сильнее нахмурился.

Джек с досадой нахмурился и сказал Энце:

– Разрежь что-нибудь.

– Что?

– Ну, вон стул, к примеру.

– Не буду, это больничный. Станут ругаться.

Джек нетерпеливо фыркнул и обратился к Борису:

– Дайте что-нибудь ненужное, но твердое… книгу, к примеру. Книга есть?

– Книга есть, – сбитый с толку отозвался Борис и вынул из-за пазухи потрепанную записную книжку в кожаной обложке.

Джек передал ее Энце.

– А вам она точно не нужна? – с сомнением спросила Энца. – Ну ладно, я только краешек отрежу, все равно…

«Энергии нет», – хотела сказать она, но тут же почувствовала, как привычное тепло от передачи щекочет кожу – Джек делился, не спрашивая.

– Не надо! – в панике сказала Энца. – А что, если?..

– Если мне потребуется поднять смерч? – перебил ее Джек. – Придется обойтись чем-нибудь помельче, вот беда. Не ворчи. Вперед, предъяви человеку доказательства.

Энца недовольно отвернулась. Потом посмотрела на синюю обложку записной книжки и сказала:

– Я осторожно, только уголок. Вот та-ак… Ай!.. ой-ей…

Она срезала уголок обложки, но небольшое воздушное лезвие, которое она создала на пальце, прошло сквозь книжку и срезало углы всего блока листов и задней обложки.

Сотня маленьких бумажных треугольничков спланировала на пол и упала рядом с двумя синими – от обложек.

– Я нечаянно, – тут же сказала Энца. – Извините.

Она отдала книжку онемевшему Борису и стала собирать бумажки.

– Что… это? – спросил Борис.

– Это доказательства, – сказал Джек. – Может быть, не то, что вам нужно, но именно сейчас, пока мы не восстановились, это все возможное.

Он немного наклонился ближе к Борису, который был чуть ниже его, и понизил голос:

– Мы готовы делиться знаниями. Но – в обмен на помощь.

– Какую? – завороженно осматривая абсолютно гладкий срез на книжке, спросил Борис.

– Небольшую, – уверил его Джек. – Нам нужны документы. Жилье и образование. И работа.

– Я могу работать инструктором, – подняла голову Энца. – Я уже думала об этом. Инструктором по йоге, гимнастике или боевым искусствам.

– Боевым искусствам, – пробормотал Борис.

Последние несколько минут он напоминал себе поломанную игрушку-хомяка, который повторяет чужие слова.

– Наверно, еще по фехтованию, но я не уверена, что это будет безопасно, – продолжила Энца.

Джек, который внимательно следил за сменами выражений на лице Бориса, мягко сказал:

– Думаю, это пока будет не нужно. Ну что, Борис? Вас устраивают условия?

Способность Джека всегда и во всем казаться уверенным и сейчас не подвела.

Энца прекрасно знала, что у них нет никаких других вариантов. И Борис, если бы дал себе время подумать, тоже понял бы это. Но Джек выглядел так, будто у него в кармане была уже куча приглашений и предложений сотрудничества. И Борису он готов сделать большое одолжение лишь по знакомству.

– Да, – кивнул Борис. – Да, без сомнения. Жилье я вам прямо сейчас устрою. Временное. С документами – я найду, через кого это можно сделать. Это будет сложно, потому что… ну, потому что это всегда сложно. Мне нужно будет знать ваши имена…

Лицо Энцы страдальчески искривилось, но Джек бодро заявил:

– У нас нет других имен, по законам нашей страны мы от них отказались.

Уверенность Бориса была явно поколеблена: «аферисты, аферисты…» было написано на его лице.

– Мы придумаем какие-нибудь, – мужественно пообещала Энца.

Когда Борис ушел, Энца все еще подбирала треугольники бумаги.

– Знаешь, Джек, – вдруг сказала она. – А ведь можно было бы и не резать… я вот сейчас подумала… Вряд ли тут есть такие же марки одежды, как у нас, правда?

Джек пожал плечами.

– Совпадения вероятны. Это, наоборот, оказалось бы плохим примером.

– А вот мои кроссовки, смотри, – Энца поднялась и предъявила свои некогда белые кроссовки. – Я их мыла-мыла, но так и не удалось вывести пятна. Это все после того боя на стадионе. Может быть, там удастся какой-то материал на анализы наскрести… уж что-то, а монстр-объектов у них точно тут нет.

Джек задумчиво посмотрел на ее ноги и вынужден был признать:

– Да, это может быть нашим козырем. Если вдруг засомневается.

Но, к облегчению Энцы, отдавать кроссовки не пришлось.

***

Выписывали всех троих в один день.

Энцу – по показаниям, Джек и Сергей написали отказ от госпитализации. Джека просили еще остаться, чтобы понаблюдать – один из врачей хотел его случай описать в диссертации. Джек отказался.

Борис забрал их на машине и отвез за город. Пока ехали, Энца разглядывала улицы, потом разочарованно заметила, что кроме вывесок, где привычные слова были написаны другими буквами, ничем город не отличался от всех остальных, какие она видела.

– А куда мы едем? – спросила она.

– На дачу, – охотно отозвался Борис.

– Ко мне на дачу, – перебил Сергей и заработал тяжелый взгляд от начальства, – Там теплый дом, не замерзнем. Пока там поживем. Я с вами немножко, а как ходить нормально смогу, вернусь в город.

Видимо, боясь, что иномирные гости разочаруются в жилье, он усердно расхваливал свою дачу, едва только машина остановилась у высоких металлических ворот.

– Ее мой дед строил!.. тут воздух самый чистый. А вон там – яблоневый сад. И вон терраса, выходит прямо в сад, здорово сидеть по вечерам. Есть мангал в сарайчике… правда, холодно. А вот туалет на улице, у дальнего конца участка.

***

Волосы пришлось отрезать. За то время, пока Джек лежал в реанимации без сознания, они свалялись в один большой колтун на затылке. Джек, который отращивал их больше от лени и нелюбви к парикмахерским, сильно не огорчился. «Режь», – сказал он Энце.

Энца сразу не решилась. Попробовала еще распутать, но без гребня, наговоров и умелых рук Шиповник это не удалось. К тому же Энца сразу вспомнила то утро, когда они вернулись в отдел, когда показалось, что все снова будет в порядке, и опечалилась.

– Как ты думаешь, Шиповник придет в себя? И сумеют ли спасти Унро? – спросила она. – Больше всего жаль, что нельзя никак связаться. Ну вот хоть бы на миг, просто узнать, все ли у них хорошо… и больше не надо ничего.

Джек пожал плечами. Он не видел смысла это обсуждать. Словами точно ничего не поправить. Но если Энце легче, когда она проговаривает это вслух, то пусть. Куда хуже, если замкнется и будет молчать.

Тогда Энца попросила у Сергея смартфон и полдня под насмешки Джека изучала местную моду и способы стрижки.

– А у меня ножницы тут не очень, – говорил Сергей. – Это ж острыми надо или хотя бы машинкой. Если хочешь, я попрошу, нам из города привезут.

Энца, которая повторяла пальцами в воздухе жесты парикмахера из видео, что смотрела, только дернула плечом. Джек начинал беспокоится.

– А ты мне череп не прорежешь? – спрашивал он. – Про уши я уж не говорю, бесы с ними, с ушами.

В конце концов Джека усадили на стул и обернули вокруг шеи старую простыню. Сергей тихонько наблюдал из угла комнаты.

Энца стригла пальцами. Остриженные волосы, которые обычно разлетаются во все стороны, у нее ложились ровно в одну кучку у ног.

Сергей, конечно, не мог видеть ни воздушных лезвий, ни того, как Энца собирает волосы, привычно управляясь с воздушными потоками, и потому поражен был до глубины души.

– А можно я вас на видео сниму? – шепотом спросил он, хотя Джек строго-настрого запретил ему отвлекать Энцу.

– Не разговаривай с ней! – тут же рявкнул Джек. – Она мне голову случайно отрежет. Вот ты сможешь ее приставить обратно? Нет? Тогда сиди и молчи. И делай что хочешь.

Сергей потихоньку все равно снял – и Борис был в восторге, хотя и отругал подчиненного за криворукость: видео было расплывчатым, скособоченным.

***

Сергей, как только позволила его нога, уехал в город и возвращался только на выходных, иногда один, иногда с Борисом. Последний забросил почти все свои рабочие дела и решал вопросы с документами для Джека и Энцы.

– Совсем законно сделать это не получится, – признался он. – Но я нашел людей, которые мне помогут в этом.

– Насколько дорого? – спросил практичный Джек.

– Достаточно, – отозвался Борис. – Не волнуйся, я все эти деньги компенсирую, выжму из вас двоих все по максимуму.

И он зловеще захохотал.

– Ладно, – отсмеявшись, Борис переключился на серьезный тон. – Это все уже дело решенное. Практически. Помимо этого мне нужно будет, чтобы вы сдали квалификационные тесты. Я собираюсь взять вас к себе студентами, а потом пойдете аспирантами. Липовые дипломы делать не буду, придется своими силами поступать и учиться. По срокам мы как раз укладываемся, еще есть пара месяцев до конца приема заявлений, и месяц до самих тестов. Как только будут готовы документы, сразу подаем заявления на тестирование и начинаем готовиться. Я вот тут вам книжечки привез, пособия для старшеклассников.

Напарники радостно расхватали привезенное и разошлись по комнате.

– Спасибо вам большое, – сказала Энца. – Правда. Не уверена, что от меня много пользы будет, так что не знаю, сколько там у вас выжать получится.

Борис только хмыкнул.

– Изучение параллельных пространств – моя мечта, я уже говорил, – отозвался он. – Поэтому я только рад всему этому. И…

Он помялся, но все же не выдержал, признался:

– Кажется, мне дают доступ к оборудованию в седьмом корпусе.

– О, – вежливо сказал Джек, листая справочник по литературе.

А Сергей, который заносил в комнату поднос с чайником и бутербродами, едва все не уронил.

– Что?! Правда, шеф? Правда? Вот это зашибись какая новость!

Борис сердито на него рыкнул и отобрал поднос, пока все не было залито кипятком.

– Правда, – сказал он, уже не сдерживая довольную улыбку, – я документацию уже всю собрал и запрос на ремонт, и на повышение квоты на электропитание… Ну вот вы двое ничего же не понимаете, да?

Джек и Энца синхронно пожали плечами.

– Этот корпус… в этом корпусе стоят несколько машин, которые можно использовать для… – Борис замялся, потом выдохнул и произнес: – Для связи с другим миром. Их не для этого создавали, но в рамках моей теории… с минимальной реконструкцией, конечно… мы их запустим. Переход невозможен… пока что. Даже если не говорить про ваш закрытый мир. Пока что у нас мало денег, потому что мало тех, кто готов спонсировать. И мне нужна команда.

– А будет какая-нибудь опасность? – с надеждой спросила Энца.

– Возможно.

– И мозгами чтобы пошевелить можно было? – спросил Джек.

– Это постоянно.

– Я в деле, – одновременно сказали они.

Борис растерянно моргнул.

Наверно, он рассчитывал на более долгие уговоры. Приготовил убедительные доводы и завлекательные предложения.

Он подумал немного и сказал, криво улыбнувшись:

– Наверно, если вы не захотели бы сами, я бы не смог вас уговорить, верно?

– Ну, почему, – ответила Энца. – Если бы доводы… то… не знаю даже.

– Нет, – уверенно сказал Джек. – Не смог бы. Нам как-то предлагали мировое господство. Но мужик был такой мерзкий, что мы не согласились.

– Технически… – начала было Энца, но Джек на нее шикнул, чтобы она не портила впечатление.

***

За неделю до начала тестирования Энца сорвалась. Даже Джек, который многое повидал, сначала растерялся.

Случилось это пятничным вечером, когда из города приехали Борис и Сергей, привезли припасов на неделю и запрошенные Энцей книги.

Пока Сергей готовил ужин, Борис пил пиво с Джеком, Энца читала, выписывая нужные моменты в тетрадь.

Казалось, все было как обычно.

Энца листала книгу все нервнее, потом взяла еще два справочника по истории, хмурясь, стала сверять записи.

Потом выпрямилась, сложив руки поверх книг.

– Я больше не могу, – тихо сказала она наконец. – Я все время путаю. Это невозможно. Я это все уже выучила когда-то, и сдала, Там, у нас. А новое не ложится, как будто кто-то взял и пошутил, придумал новые имена и события. Я весь день потратила на одну главу, и так и не запомнила ничего.

Джек напрягся, слыша незнакомые ноты в ее голосе, а Борис отмахнулся.

– Ничего, устаканится.

Энца аккуратно закрыла все книги, сложила их стопкой и вышла. «Я скоро», – невнятно пробормотала она.

И дверь прикрыла осторожно, бесшумно.

Джек рванул с места так, будто увидел что-то страшное. Борис даже пивом подавился.

– Эй, – сквозь кашель просипел он, – ты чего?

Но Джек уже не слышал, дверь за ним захлопнулась.

Энцу он нашел в саду. Она стояла возле старой скамьи под яблоней, шатром раскинувшей перепутанные ветви. Отвернувшись спиной к дому, Энца ревела как девчонка.

– Бесы его возьми, – сказал Джек, подходя к ней. – Ну, что случилось?

– Не получается, – выдавила из себя Энца, – ничего не получается. В моей голове ничего не укладывается. Я все путаю… что было на самом деле, то есть у нас, а что у них. Я все завалю… тут ничего не нужно из того, что я умею… кому я тут нужна? Что меня тут ждет?

Джек вздохнул и сел на скамейку. Поежился.

– Дерьмо, ну и холод.

Энца всхлипывала, растирая лицо рукавом черной кофты, Джек молчал, глядя сквозь ветви на серое небо.

– Забавно, что все тут настолько похожее, – сказал он, – даже всякие цветы, деревья, названия. А созвездия другие.

– Тупые созвездия, – сопя, отозвалась Энца.

– Это у тебя, видимо, подростковый кризис, – неодобрительно заметил Джек.

– Я не подросток, – ответила Энца. Она уже не плакала, только шмыгала покрасневшим носом.

Обхватив себя руками, она исподлобья поглядела на Джека. Тот пожал плечами в ответ.

– А чего ты ждала? Не мое это совсем, – пробурчал Джек. – Мне не нравится утешать и успокаивать.

Энца замерла и сжалась.

А потом сделала свои выводы, и Джек с интересом наблюдал за ее лицом, на котором как всегда друг за другом летели разнообразные эмоции.

– А я все время ною, – с ужасом сказала она, – и ведь я не подумала, что тебе тоже плохо. Тебе плохо, да?

– Но-но, – опасливо сказал Джек, – вот только давай без этого, ладно?

Но Энца его не слушала. В порыве раскаяния и сочувствия она подошла ближе и схватила упирающегося Джека за голову и обняла, прижав лицом к своей груди. Джек сначала поворчал, но почти сразу перестал отбиваться и обмяк.

– Ты прав, Джек, – пытаясь казаться уверенной, говорила Энца, – все могло быть хуже. Мы могли вообще умереть. А нам дали второй шанс. Пусть тут тяжело, пусть никого нет, но ведь… но ведь… Джек, я не знаю, что «ведь»…

– Придумай что-нибудь, – невнятно отозвался тот.

Энца подумала, покусывая губу. От неудобной позы начала затекать нога, которой она упиралась в край скамейки.

– Можно вообразить, что мы просто переехали в другую страну. Ведь если бы мы, к примеру, переехали, то тоже получилось бы, что мы одни и вокруг все чужое.

– Ну, вот видишь, – сказал он. – Ты и сама все прекрасно умеешь. А по поводу тестов прекрати нервничать. Ты же отличницей была. Зазубришь и это, велика беда.

***

В начале марта Борису дали предварительное разрешение на использование комплекса в седьмом корпусе.

Энце стало некогда грустить, а Джеку ворчать. В перерывах между подготовкой к тестированию они мыли и разгребали лаборатории, заброшенные на несколько лет. Формально те считались законсервированными, но по сути их просто оставили в беспорядке и разрухе. Сергей помогал им и Борису, который обивал все пороги, чтобы собрать спонсирование.

Тот мартовский день, когда они впервые открыли двери запертого блока седьмого корпуса, запомнился Энце больше всех остальных. Больше, чем напряженные дни тестирования, ожидания результатов. Больше дней, когда вывесили результаты тестов, и Энца от нервов никак не могла найти себя в списке – потому что еще не привыкла к новому имени.

Замок заржавел и поддавался с трудом. Борис чертыхался, дергая ключ. Он непременно хотел быть первым, именно тем, кто откроет замок, поэтому яростно огрызался в ответ на предложения помощи.

Толстые двустворчатые двери были сделаны из стали, потемневшей и покрытой невнятными надписями облупившейся краской. Над замком была наклеена бумажная лента с чернильной печатью и чьей-то подписью, под замком в тяжелых скобах лежал засов.

Пыхтя, Борис провернул-таки ключ, но засов застрял намертво. Джек посмотрел немного, как Борис дергает его, и ушел курить.

– А давайте я его разрежу, – сказала Энца спустя пару минут.

– Она может, – оживился Сергей, который скучал рядом. В отличие от Джека уходить на перекур он боялся.

– Вандалы, – проворчал Борис. – Дикие люди. Для решения проблем нужно голову использовать, а не… то, что вы используете. Тут достаточно полить маслом, и выскочит.

Некоторое время они молчали, потом Сергей заметил:

– Но масла-то у вас нет, Борис Павлыч.

Борис только расстроенно махнул рукой.

Энца шагнула вперед и легко разрезала засов, стараясь попасть точно в линию между створками.

Все еще ворча, Борис открыл двери и совсем не торжественно чихнул, подняв клубы пыли.

Энца шагнула внутрь сразу вслед за ним.

– Ух ты, – невольно сказала она. – Как в кино.

Двери вели в большой зал, высотой в два этажа. Поверху его опоясывала галерея. Вдоль стен стояли затянутые серой тканью ящики и столы с компьютерами. Устаревшие выпуклые мониторы были покрыты пылью. На полу, под обрывками бумаги и мусором, был сложный узор из полос и кругов. Несколько дверей в разных концах зала открывались в другие помещения, заваленные списанной техникой, кипами бумаг и картонными коробками, из которых высыпались дискеты, инструменты, провода и тряпки.

Пока остальные, переговариваясь, ходили по помещению, Энца стояла в середине зала и что-то изучала, поглядывая по сторонам.

– Борис, – негромко позвала она, когда закончила оглядываться.

– Хм? – отозвался тот, разглядывая системный блок одного из компьютеров. Боковая крышка была кем-то снята и под густым слоем пыли сложно было разобрать, что внутри.

– У меня, конечно, нет нужного оборудования, но по внешним признакам тут хорошее энергетическое место. Хотите, я вам тут начерчу круг, чтобы аккумулировать энергию?

– Какую энергию? – не понял Борис.

– Ну… магическую. Мне кажется, что у меня может получится, мы же до сих пор можем ею оперировать.

Борис выпрямился и озадаченно посмотрел на нее.

– А… куда я ее дену? То есть, как я смогу ее использовать?

Джек, который уже поднялся наверх, свесился и посмотрел на него, неожиданно для себя заинтересовавшись.

– Ты же собирался реконструировать эти машины? – спросил он. – Чем тебе не вариант? Электричество вы же используете? Энца расчертит все нужные символы и круги для сбора и передачи. А я тебе рассчитаю, по каким формулам ее использовать. С теорией-то у нас всегда было отлично.

– Мне надо подумать, – пробормотал Борис.

Он сел прямо на пол, скрестив ноги, и на самом деле начал думать.

Чтобы не отвлекать его, Энца ушла смотреть другие помещения блока.

Сергей лазил везде с энтузиазмом первооткрывателя, постоянно что-то роняя и спотыкаясь. Он нашел коробку с перфокартами и долго восторгался, разглядывая их на просвет.

Энца невольно заразилась его непосредственной радостью и под едкие шуточки Джека, который наблюдал за ними с галереи, они вытаскивали все новые и новые ящики с забытым добром в центр зала. Там они их потрошили и раскладывали на полу.

– О боже, – вдруг сказал Борис поднимая голову. – Ведь если все это сработает, я… мы… это исследование будет на самом деле уникальным. Такие вещи никто на земле сделать не сможет, кроме ме… нас, потому что ни у кого не будет таких технологий. Пробить пространства! Пройти в другой мир! Совместить несовмести… – тут он огляделся и осекся. – Какого черта вы творите? Что за помойку вы тут устроили?!

– Но Борис Павлыч, – испугался Сергей, – тут такие штуки интересные…

– С кем я работаю? – воскликнул Борис, и Энца еще не знала, что эту фразу ей предстоит теперь слушать каждый день. – Быстро начинайте уборку! Мы не будем спать, то есть вы не будете спать и есть, пока все тут не разгребете!

Сергей подорвался было исполнять приказ.

– Да щас, – сказал Джек. – Только если ты начнешь платить нам сверхурочные и кормить бесплатно. Довольные и сытые сотрудники, чтобы ты знал, работают гораздо лучше.

Слушая их перебранку, Энца вдруг улыбнулась. Сквозь окна на втором этаже проглянуло солнце, протянулось яркими лучами сквозь пыльный воздух, засияло в коротких светлых волосах Джека. Он недовольно щурился, но не отворачивал лицо.

Уже никогда не будет так, как раньше. Им не увидеться со старыми друзьями, не поговорить с ними, не поспорить, ни посмеяться. Здесь все чужое… но не враждебное.

Все заканчивается. Хорошее или плохое, для времени все равно. Оно идет, без спросу завершая и боль, и радость, солнечные дни и дождливые. Залечивает переломы и заставляет забыть старые привязанности. Когда-нибудь сама Энца тоже закончится, и это кажется сейчас страшным, но далеким.

Когда Энца была маленькой, ей нравилось размышлять о будущем, представлять себе то, кем она станет и чем будет заниматься. Да, ее воображение не дотянуло, не могла она тогда представить, что окажется здесь. Ей было интересно, какие у нее способности проснутся, какой будет окончательный уровень – а оказалось, никакого. Она прошла те этапы взросления, о которых думала в детстве, и впереди осталось много такого, что происходит со всеми, но еще не случилось с ней. Какая будет ее старость? Какой будет смерть?

Энца дважды глядела ей в лицо, и могла быть честной с собой – на самом краю все равно страшно, но осознание того, что она успела сделать все, что было в ее силах, уменьшало жуть.

Рано или поздно все закончится, даже то, что начинается сейчас – пока еще непонятные по объему и перспективам исследования, странные эти машины, над которыми Борис едва ли не плачет от умиления.

Наверно, тем ценнее все эти переживания и мелочи, которыми полна жизнь. Им с Джеком повезло, что они не погибли и получили чудесный шанс, как в сказке – стать кем угодно. За это пришлось заплатить, но… отказываться от возможности нельзя, только потому, что грустно и жалко утраченное.

– Я бы хотела жить в городе у моря, – вслух сказала она то, о чем мечтала.

Джек, который давно заметил ее напряженные размышления, одобрительно кивнул:

– Хорошая идея. Только, чур, не на севере, терпеть не могу холод.

– Эй! – возмутился Борис, и Джек снисходительно поглядел на него.

– Не боись, – сказал он, – мы тебя не бросим. Пока что.

Джек облокотился о перила и перевел взгляд на Энцу.

– У нас все впереди, – сказал он, словно догадавшись, о чем думала Энца. – И мы можем поехать куда угодно и стать кем угодно, только скажи. Даже если магия закончится, мы-то останемся.

Энца улыбнулась в ответ. Немного криво, потому что продолжала думать о своем.

– Тогда и ты скажи, чего ты хочешь, – отозвалась она. – Чтобы было честно.

Прежде чем Джек успел ответить, в разговор влез Сергей и мечтательно сказал:

– А я бы хотел поесть сейчас… А, шеф? Давайте я сгоняю в столовую за обедами на вынос?

Джек кинул в него свернутую в комок бумажку.

– Никакого у тебя уважения к важным разговорам, – сообщил он. – Мне двойную порцию.

– Я тоже буду, – торопливо сказала Энца, когда Сергей радостно рванул к дверям, дождавшись разрешения Бориса.

Дверь за собой Сергей как всегда не закрыл, и тишина зала немедленно наполнилась щебетанием птиц, далеким шумом машин и человеческих голосов.

Начиналась весна.

***

Оглавление

Мертвые камни

Экскурсия в Институт магических искусств

Проблема Джека

Драконы, тараканы и мысли о будущем