Золотая Орда. Проблемы генезиса Российского государства [Эдуард Сальманович Кульпин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Эдуард Сальманович Кульпин Золотая Орда Проблемы генезиса Российского государства
От автора
Настояния монография подготовлена к 180-летию Института востоковедения РАН и посвящена двум российском востоковедам, оказавших влияние на формирование представлений автора о тюркском мире — Газизу Губайдуллину и Николаю Иванову. Первая глава книги — констатирующая. Во второй — содержится постановка проблем будущих социоестественных исследований феномена Золотой Орды, в третьей приводится конкретный социоестественный анализ данной проблемы — установление собственности на землю в Московии — основного вида собственности в средневековье. Здесь рассматривается как в этом частном, но чрезвычайно важном вопросе наследие Золотой Орды сказалось на процессе формирования российского государства и общества. В Приложении помещены два материала, являющиеся непосредственным дополнением к монографии — раздел из книги «История татар» Газиза Губайдуллина и статья Бырня Π. П., Рябого Τ. Φ. о результатах археологических раскопок провинциального золотоордынского города (в сокращении).***
Данная работа является продолжением исследований, осуществленных научным коллективом естественников — почвоведов, лесоводов, психологов и гуманитариев — историков, философов, политологов, экономистов по проекту «Генезис кризисов природы и общества в России» (грант РФФИ № 93-06-10250). Главным итогом работ по проекту было открытие — установлении факта двух социально-экологических кризисов в истории Восточной Европы в ее степях (XIV–XV вв.) и лесах (XV–XVII вв.). Цель настоящей работы — постановка проблем будущих социоестественных исследований. Ни на что большее, чем определение круга основных вопросов, автор не претендует. С самого начала работе по Программе оказывает посильную поддержку Академия городской среды, в последние годы при отсутствии грантов поддержка этой неправительственной некоммерческой организации весьма существенна. Пользуясь случаем, хочу выразить искреннюю благодарность сотрудникам Академии, ее Президенту Вячеславу Глазычеву.Предисловие
Книга Кульпина Э. С. Золотая Орда (Проблемы генезиса российского государства) актуальна нынешней жизни и для будущего развития, для нормальных отношений этносов и конфессий в нашей стране. Научно обоснованно она говорит о незаслуженно за-бытом историческом прошлом, которое может и должно быть предметом гордости не только татарского, но и русского народа, всех народов России. Золотая орда в эпоху своего расцвета была самым большим и хорошо организованным государством на всем протяжении Евразии от Атлантики до Алтая, в ней жили предки тех народов, которые до сих пор живут в России. Народы Золотой Орды, включая русский народ жили вовсе не так плохо, как думает большая часть жителей нашей страны. Порядки этой империи бы-ли более справедливыми, чем в других государствах того времени. В эпоху Золотой Орды была создана уникальная городская степная цивилизация, превосходящая западноевропейскую того времени. Эта цивилизация была создана при ведущей роли татарского этноса, но в ее создании приняли участие все народы, жившие на просторах Восточной Европы, Западной Сибири, Казахстана и Северного Приаралья. Такой цивилизацией по праву может гордиться любой народ, однако память о прошлом оказалась стертой, и своя великая цивилизация забыта, современному россиянину менее известна, чем чужие погибшие — инков, майя, ацтеков и другие. Причины «забывчивости» известны, и они не могут быть названы ни конструктивными, ни моральными. Основная причина — в исторической несправедливости: в насаждении комплекса вины одних народов перед другими. Комплекс вины татарского народа перед русским, веками насаждавшийся в умах народов России, не имеет под собой реального основания. Более того, если и может быть комплекс вины, то у русского народа перед татарским. Но проповедь любого комплекса вины не конструктивна, во всяком случае она никогда не была присуща исламу и мусульманам России. Надеюсь, что эта книга, восстанавливающая историческую справедливость, будет способствовать осознанию исторической гордости татарского народа, традиционно исповедующего ислам, не унижая представителей других народов и последователей иных конфессий. Ряшит БаязитовЗабытая цивилизация
Чингисхан. Бронзовый барельеф. Ценхер-Мандал
1 Нашествие
Ужас Европы
В XIII веке татаро-монгольское нашествие наполнило Европу ужасом, дотоле не слыханным: «летописи, не содержат ничего сколько-нибудь сходного и подходящего». В Европе еще не забыли гуннов и гибель великой Римской империи. О ней красноречиво говорил полуразрушенный Рим и множество архитектурных следов его величия: акведуки, дороги, амфитеатры. Хотя все это было в далеком прошлом, к которому новые жители Европы уже не имели прямого отношения, это прошлое напоминало им о себе, оно говорило о том, что на этом пространстве жили некогда иначе, более культурно, цивилизованно. Прошлое подталкивало к иной жизни, и постепенно после нескольких веков варварства Европа начала возрождаться. Прошла новая внутренняя колонизация, названная Марком Блоком Великой распашкой, а вслед за ней развитие культуры. Ее зримыми свидетельствами стали возрождающиеся на римских развалинах города, торговля, еще полуварварские, но уже величественные храмы романского стиля, появилась готика, витражи. Самое главное после веков сплошной неграмотности, значительная часть населения вновь обрела способность читать и писать уже не на непонятной простым людям латыни, но на родных языках, а латынь стала культурным скрепом единства Европы. Еще далеко было до Возрождения, но уже обозначился выход из веков сплошного насилия, крови, ужаса и мрака бескультурья. И вдруг угроза нового нашествия варваров-кочевников, на которых автоматически накладывался стереотип старых. Однако ничто не повторяется. А если повторяется, то иначе. Новое нашествие было отличным от старого в своих основополагающих, принципиальных чертах, в частности, но немаловажной, хотя бы потому, что оно на этот раз не дошло до Западной Европы, которая со страхом ждала его, и это ожидание питалось воспоминаниями о прошлом. Возможно, оттого до сих пор монгольское нашествие сравнивается с разрушением варварами Рима и отсюда неизменен рефрен: Русь приняла удар на себя и тем самым спасла Европу от новых долгих веков варварства, а сама надолго отстала в развитии от Европы. Мы не знаем сегодня, насколько были ослаблены завоеватели после покорения Волжской Булгарии, Руси. Известно, что после Руси они имели достаточно сил, чтобы осуществить сокрушительный разгром европейских рыцарей при Лидице. Однако до сих пор неясно, почему Батый, находясь в нескольких днях перехода от Рима повернул армию назад, насколько выборы нового великого хана, которые должны были состояться в степях Монголии, оказались для него важнее Вечного города, или же они были для уставшей армии благовидным предлогом прекращения войны. Факт: Западная Европа избежала нашествия, и новый удар кочевников пришелся на Восточную Европу. Отсюда возникла одна из старых проблем, требующая разрешения: были ли последствия нашествия на Русь аналогичными разрушению варварами Римского мира (Pax Romana). Названная проблема может быть условно разделена на две части. Одна часть связана с выяснением какими были завоеватели, другая какими были завоеванные. В частности, для истории нашей страны важно знать: опережала ли в своем развитии Русь Западную Европу, была равной с ней или отставала. Попробуем обозначить круг взаимосвязанных явлений, приняв параметры рассмотрения хозяйство, культуру и идеологию. Куда пришли завоеватели: какими были Русь и Западная Европа? Непосредственно перед монгольским нашествием в XIII вв. и в Западной, и Восточной Европе варварские (в сравнении с Римом) народы прошли этап ускоренного развития от почти дикости к почти культуре. В этом едином генеральном процессе главное отличие Запада от Востока, пожалуй, было в том, что новые народы Западной Европы не столько непосредственно воспринимали культуру Рима (к ней они начали приобщаться еще эпоху расцвета империи), сколько в прямом и переносном смысле на руинах Рима развивали свою. Русь же с принятием христианства получила возможность непосредственно перенимать (принимать) наследие от еще сохранившейся части Римской империи Византии. В развитии недавних варваров уровень достижений определялся, в конечном счете, не элитарной, но массовой культурой общества, хотя, как правило, в расчет принимается первая, а не вторая. Элитарная культура (и это следует, наверно, четко отметить) на Западе и Востоке Европы не слишком различалась. Она выражалась в искусстве для избранных, в архитектуре для утверждения величия власти и немногих избранных, в фортификационных и грандиозных культовых сооружениях, религиозном ритуале. Лучшие образцы искусства и архитектуры той эпохи, как Запада, так и Востока Европы, будут вызывать восхищение, пока жив человек. Но вот в отношении развития хозяйства и массовой культуры о равенстве Руси и Западной Европы того времени говорить, к сожалению, не приходится. Основные черты развития Западной и Восточной Европы в названный период рассмотрены мною в монографиях «Решающий опыт» и «Путь России», что позволяет сейчас привести лишь итоговые положения. Главный общий хозяйственный процесс того времени на континенте антропогенизация природного ландшафта, конкретно выразившаяся в явлении, названном Марком Блоком Великой распашкой. Характер, темп и результаты процесса были связаны с трансформацией представлений людей о мире и о себе, с общим развитием духовной и материальной культуры. При сравнении процессов распашки в Западной и Восточной Европе XIII вв. мы видим, что за один и тот же срок в Западной Европе были практически полностью завершены антропогенизация вмещающего ландшафта и переход к пашенному земледелию. В Восточной не были завершены ни антропогенизация ландшафта, ни переход к пашенному земледелию как ведущей технологии основного производственного процесса. Славяне осуществили хозяйственное освоение территории, которая еще использовалась ими двояко, как правило, (исходя из площади территории) для охоты и собирательства, как исключение для хозяйства, приспособленного к природным процессам (и в этом схожего с кочевым скотоводством) подсечно-огневого земледелия в лесах, а также для производящего пашенного хозяйства в свободных от леса пространствах опольях. Вовсе не собираясь идеализировать западноевропейское общество (чтобы избежать такого соблазна достаточно знать работы А. Я. Гуревича), можно тем не менее выделить то главное, что произошло в Западной Европе в XIII вв. и не произошло вовсе или далеко не в тех масштабах в Восточной (в нижеследующем сравнительном анализе данные по Западной Европе взяты по Марку Блоку и Жаку Ле Гоффу, другие источники оговорены в тексте). В это время в Западной Европе отмечался небывалый с момента падения Римской империи взлет народной культуры и возрастание сложности самоорганизации социума. «Первый витраж, первый готический свод, первая героическая поэма» (М. Блок) не были переняты у развитой Византии, но созданы или воссозданы самостоятельно. В области мировоззрения в Западной Европе произошла консолидация общества на базе христианства. Подобная идеологизация стала возможной потому, что христианство в Западной Европе в романских странах было, а в германских уже стало религией широких народных масс, а не насаждалась господствующими слоями сверху (исключения, например, в Скандинавии лишь подтверждают высказанное положение). В силу народности религии ее организации ордена возникали большей частью стихийно и, что чрезвычайно важно, были ориентированы на решение практических задач. Эта ориентация стала предпосылкой формирования тех умонастроений, которые в конечном счете привели к господству представлений людей о мире и о себе, ставших основой современного западноевропейского общества (анализ процесса дан в моей монографии «Путь России»). В Восточной Европе произошла насильственная христианизация сверху, но народной религией христианству предстояло стать веками спустя, когда монастыри вышли из стен городов, из-под прямой опеки и покровительства власти и «пошли в народ». Христианству на Руси предстояла еще долгая борьба с язычеством за души людей, причем народные массовые монашеские ордена, ориентированные на решение практических задач, на Руси так и не возникли. На Западе появились не в единичных случаях, как к примеру Новгород, но как массовое явление первые независимые города со свободным, все более ориентированным на промышленное производство населением. Появились и стали быстро численно расти ремесленники и купцы. В Восточной — города оставались преимущественно центрами политической власти. В Западной Европе произошла консолидация феодальной власти, способствующая упорядочению социально-политических и социальноэкономических отношений, в Восточной деконсолидация. В Западной Европе имел место переход от полной безграмотности к довольно высокому уровню грамотности (грамотными стали даже бродячие клирики), в Восточной не было такого рывка в городах, а поток крестьянской колонизации в леса не способствовал развитию культуры в целом и грамотности, в частности. Уже в XII в. в Западной Европе появились пять первых университетов и около трех десятков культурных центров-школ. В Восточной не было создано ни одного университета, ни одной школы западного типа. К XIII веку в Западная Европа покрылась густой сетью дорог. Стали функционировать не только старые римские тракты (хотя их качество много уступало имперским, свои функции средства связи они выполняли), но появились новые за счет варварской (при Риме) периферии. Прерывающие дороги реки были перекрыты мостами. В порядке исключения мосты были переброшены и через крупные реки. На Руси не дороги, но реки выполняли роль основных транспортных коммуникаций. В то время мосты не только на крупных, но даже на средних реках практически не строились. Дороги на Руси были плохие, и было их донельзя мало. В Западной Европе подъем агротехники и быстрое развитие промышленного производства, образование многочисленного и необходимого для общества класса ремесленников и класса купцов, восстановление развитой инфраструктуры дорог, мостов, способствовали установлению нового мировоззрения, новой системы ценностей. Более того, как нам удалось показать, протестантская этика капитализма, возникла в Европе не в эпоху развития капитализма, а много ранее: именно в это время. В ходе формирования нового мировоззрения в Западной Европе происходило утверждение принципа эквивалентного обмена и его главного выражения денежного обмена результатами продуктов труда людей, рост значимости права и правовых отношений, рост самосознания общества, резкое расширение представлений о мире и о себе, рост значимости личности, стремление к свободе личности и приобретение свободы довольно значительными слоями общества. Ничего подобного в Восточной Европе в это время не наблюдалось. Главные причины перемен в жизни Западной Европы две. Первая. Рост населения и достижение той густоты, которая необходима для решения задач экспериментирования массой участников и быстрого обмена информацией. Той густоты, которая не позволяет искать решения проблем вне общества или отодвигать решение в будущее, когда действует императив «здесь и теперь». Вторая. Идеологизация массового сознания, выражением чего стали массовые мистические движения и многочисленные религиозные ордена с их плюрализмом предложений представлений о мире и о себе в рамках основных христианских ценностей. В Восточной Европе основные жизненные цели человека уравновешенность, безопасность, приспособление и целостность могли достигаться иначе: не «здесь» и не «теперь». Не нравятся порядки в обществе не обязательно преобразовывать их, экспериментировать, искать и утверждать иные принципы взаимоотношений людей, новые технологии, как в Западной Европе. В Восточной была альтернатива такому решению уход в леса, где в отличие от Западной Европы была возможность жить в лесах независимо от общества, изолированной, самодостаточной жизнью. Согласно одному из фундаментальных положений Николая Вавилова, которое было высказано относительно злаковых культур, но оказалось действенным для значительно более широкого круга проблем, рывок в развитии обеспечивается тремя условиями: богатством видов дикой природы (более широко наличием природных ресурсов), уровнем культуры массы населения, достигнутым в предыдущий период, и густотой населения, необходимой для экспериментирования и быстрого обмена культурными достижениями (более широко развитая инфраструктура). Все три условия были налицо в Западной, но не Восточной Европе. В домонгольской Восточной Европе ни культура массы населения, ни тем более густота населения не достигли того уровня, за которым следует рывок развития. Более того, история Восточной Европы X–XIII веков дает урок того, как избыточность природных ресурсов может стимулировать стремление к поиску лучшей жизни не за счет роста, а снижением уровня самоорганизации общества. Богатство природы не всегда способствует развитию и может в определенных условиях препятствовать прогрессу. Возможно, главное отличие направленности, темпов и хода процесса антропогенизации природы на Западе и Востоке Европы в разнице плотности населения и темпов его воспроизводства. В результате прежде всего этой разницы только по физическому времени жители обеих частей континента были современниками, по типу хозяйствования это были разные люди, перед которыми стояли разные задачи взаимодействия с природой, а следовательно, и решения этих задач были несхожими, что не могло не найти своего отражения на всех сторонах общественной жизни. В целом, мы обязаны констатировать: отставание Восточной Европы от Западной четко обозначилось еще до монгольского нашествия. Следовательно, вопреки общепринятому мнению, нашествие не могло стать причиной возникновения того, что уже имело место, но могло усилить разрыв между Западной и Восточной Европой. Усиление явления могло произойти от трех причин: 1) от самой тяжести нашествия, 2) от прерывания отношений Руси с более развитой Западной Европой, 3) от снижения культуры массы населения под влиянием более низкого культурного уровня завоевателей. Вторую причину я не готов рассматривать. И вовсе не потому, что она требует специального изучения. Общепринятая в настоящее время точка зрения сводится к тому, что Запад требовал от Руси порабощения физического и духовного. Александр Невский защитил Русь и, следовательно, русскую культуру от крестоносцев Западной Европы. Глядя на жизненный путь (и сегодняшние его итоги) славянских этносов, принявших католичество и западную культуру чехов, словаков, поляков, словенцев, хорватов, трудно объективно «взвесить», что они потеряли, а что приобрели, трудно найти критерии, позволяющие избежать субъективизма, да и надо ли искать, в принципе? А вот об издержках самого нашествия и том, что представлял собой во второй половине XIII–XIV веке господствующий этнос завоевателей, создавший государство Золотая Орда, можно говорить с достаточной долей объективности.Прекращение неистовства
Факт, что вторжение монголов на Русь было кровавым, как и любое вторжение. Однако было ли оно сравнимо с нашествием варваров на Рим? Прежде всего мы видим временные отличия. Западная Европа переживала нашествие, растянувшееся на века. Об этом точно и образно пишут многие историки. В их описаниях падение великой империи сопровождается деградацией нравов и порядков, угасанием развитых римских городов, разрушением торговли. Обратимся к Жаку Ле Гоффу. Он отмечает ужасы войны и насилия, творимые народом, голод, заразные болезни, каннибальство и подводит итог: «Эта эпоха, несомненно, была смутным временем. Смута порождалась прежде всего столкновениями завоевателей… Такова была страшная прелюдия в истории средневекового Запада. Ее тональность сохранилась на протяжении всех последующих десяти веков. Война, голод, эпидемии и звери — вот зловещие протагонисты этой истории. Конечно, они не с варварами впервые появились, античный мир знал их и раньше, и они действовали еще до того, как варвары дали им простор. Но варвары придали неслыханную силу их неистовству» (Ле Гофф, с. 20, 21–22). Русь избежала связанных с нашествием непрерывных войн, голода, эпидемий. Прежде всего, от начала нашествия в течение более века, хотя и были столкновений внутри самих завоевателей, они не имели разрушительных последствий для развития народов Восточной Европы, как это было в Западной. Далее, монгольское нашествие практически было одномоментным в сравнении с десятью веками неистовства Западной Европы после падения Рима. В считанные годы насилием (как было принято в те жестокие времена) завоеватели установили власть на огромной территории (По Рубруку расстояние от Сарая до Каракорума преодолевалось в те времена за четыре месяца). В результате нашествия на Руси не было массовых явлений потери людьми человеческого лица, безумств, неистовств, насилий, каннибальств, голодовок. Конечно, это была заслуга не столько победителей, сколько побежденных, причем, если принять во внимание аргументы Василия Ключевского, о которых речь пойдет ниже, не элиты не князей, а простого народа. Не вдаваясь в подробное рассуждение, просто констатирую факт: в результате монгольского нашествия не было сколько-нибудь заметной деградации нравов против домонгольского времени, не было массового безумия. Более того, согласно Ключевскому нашествие способствовало установлению не только относительного порядка и спокойствия, но и нравственному очищению. Немногие отдельные замечания, посвященные социальному и психологическому состоянию Руси накануне монгольского нашествия в знаменитых лекциях по истории России Ключевского в общей сложности, составляют чуть более одной страницы. Такая ситуация делает чрезвычайно весомым каждое слово великого и, пожалуй, самого объективного русского историка и позволяет воспроизвести его положения практически полностью. «… Приниженное юридическое и экономическое положение рабочих классов и было одним из условий, колебавших общественный строй и порядок Киевской Руси. Порядок этот не имел опоры в низших классах населения, которым он давал себя чувствовать только своими невыгодными последствиями. Князья своими владельческими отношениями сообщали усиленное действие этому неблагоприятному условию. Очередной порядок княжеского владения сопровождался крайне бедственными следствиями для народного хозяйства. В постоянных своих усобицах князья мало думали о земельных приобретениях, о территориальном расширении своих областей, в которых они являлись временными владельцами; но, тяготясь малонаселенностью своих частных имений, они старались заселить их искусственно. Лучшим средством для этого был полон. Поэтому их общей военной привычкой было, вторгнувшись во враждебную страну, разорить ее и набрать как можно больше пленных, пленники по тогдашнему русскому праву обращались в рабство и селились на частных землях князя и его дружины, с которой князь делился своей добычей… Гораздо хуже было то, что подобные приемы войны князья во время усобиц применяли и к своим. Первым делом их было, вступив в княжество соперника-родича, пожечь его села и забрать или истребить его «жизнь», т. е. его хозяйственные запасы, хлеб, скот, челядь. Владимир Мономах был самый добрый и умный из Ярославичей XIXII вв., но и он не чужд был этого хищничества» (Ключевский, т.2, с. 41–42). Нельзя не заметить, что Ключевский подчеркивает не только зло, но и благо монгольского нашествия, что в силу существующих мифов звучит странно, но тем не менее является фактом. «Прежде всего татары стали в отношение порабощенной ими Руси, устранявшее или облегчавшее многие затруднения, какие создавали себе и своей стране северно-русские князья. Ордынские ханы не навязывали Руси каких-либо своих порядков, довольствуясь данью, даже плохо вникали в порядок там действовавший. Да и трудно было вникнуть в него, потому, что в отношениях между тамошними князьями нельзя было усмотреть никакого порядка. С этой стороны верхневолжские Всеволодовичи стояли гораздо ниже своих предков, днепровских Ярославичей. У тех мелькали в головах хоть шаткие идеи старшинства и земского долга; эти идеи иногда направляли их отношения и сообщали им хотя бы тень права. Всеволодовичи XIII в. в большинстве плохо помнили старое родовое и земское предание и еще меньше чтили его, были свободны от чувства родства и общественного долга. Юрий московский в Орде возмутил даже татар своим родственным бесчувствием при виде изуродованного трупа Михаила Тверского, валяющегося нагим у палатки. В опустошенном общественном сознании оставалось место только инстинктам самосохранения и захвата. Только образ Александра Невского несколько прикрывал ужас одичания и братского озлобления в среде русских правителей, родных или двоюродных братьев, дядей и племянников. Если бы они были предоставлены вполне самим себе, они разнесли бы свою Русь на бессвязные, вечно враждующие между собой удельные лоскутья. Но княжества тогдашней Северной Руси были не самостоятельными владения, а даннические «улусы» татар; их князья звались холопами «вольного царя», как величали у нас ордынского хана. Власть этого хана давала хотя призрак единства мельчавшим и взаимно отчуждавшимся вотчинным углам русских князей. Правда, и в волжском Сарае напрасно было искать права. Великокняжеский владимирский стол был там предметом торга и переторжки; покупной ханский ярлык покрывал всякую неправду. Но обижаемый не всегда тотчас хватался за оружие, а ехал искать защиты у хана, и не всегда безуспешно. Гроза ханского гнева сдерживала забияк; милостью, т. е. произволом, хана не раз предупреждалась или останавливалась опустошительная усобица. Власть хана была грубым татарским ножом, разрезавшим узлы, в какие умели потомки Всеволода III запутывать дела своей земли. Русские летописцы не напрасно называли поганых батогом божиим, вразумлявшим грешников, чтобы привести их на путь покаяния.» (Ключевский, т. 2, с. 41–42). Что же следует из объективного анализа великого русского историка? Что если обратиться к средневековой истории любых других стран, например, Франции законодательницы «мод» средневековья, то и там мы увидим те же самые явления: торги и переторжки за право владения той или иной землей, всякую неправду королевского решения, беспрерывную борьбу за власть на всех ее уровнях, борьбу, где все средства «хороши» вплоть до лишения жизни: от «нечестного» (тайного убийства, вероломства, обмана сюзерена и тому подобных «норм» средневековой жизни) до «честного» (поединки, сражения, войны), что король и там старался быть верховным судьей в распрях, а если была возможность, то и играть роль батога божия. К истории какой бы из стран мы ни обратились, мы видим несколько неизменных «Что». Что благо, которое несет любая власть, сводится к установлению относительного порядка. Что ради порядка личность и общество готово терпеть насилие государства над собой. Что любая власть является идеальной только в умозрительных конструкциях. Что древние римляне не зря говорили: «пусть плохой закон, но закон». Если свести вместе то, что говорилось выше о Западной и Восточной Европе, выводы Ле Гоффа и Ключевского, то следует констатировать, что раннесредневековое неистовство, которое в Западной Европе в канун монгольского нашествия закончилось, на Руси продолжалось. Когда и как оно было бы прекращено на Руси, до какой степени должен был дойти ужас одичания и братского озлобления в среде русских правителей, свобода их от чувства родства и общественного долга, как долго было бы нормой их поведения родственное бесчувствие, изумлявшее завоевателей, когда, наконец, в опустошенном общественном сознании нашлось бы место не только инстинктам самосохранения и захвата, но и другим чувствам, когда прекратилось бы одичание? И последнее, если бы русские князья были предоставлены самим себе, разнесли бы они свою Русь, как был убежден Василий Ключевский на бессвязные, вечно враждующие между собой удельные лоскутья или же одумались бы, остановили процесс деградации нравов? Ясно, что насилие князей над народом не могло быть бесконечным. Что рано или поздно введенные князьями аморальные нормы жизни закончили бы свое существование. Западной Европе на нормализацию общественных отношений потребовалось десять веков. Сколько Восточной? Мы не знаем, поскольку данная вероятность исторического развития не была реализована. Знаем только, что в Западной Европе нормализация общественных отношений была достигнута в результате внутренних процессов, а в Восточной в результате установления татарской власти. Археологические раскопки подтверждают, что разрушенные монголами Волжская Булгария, «став провинцией Золотой Орды… очень скоро восстановила свой экономический потенциал, снова став житницей и «ремесленным цехом» обширного региона» (Казаков, с. 66), что уже к концу XIII века русские города возрождаются и в них находят следы интенсивной торговли со странами Востока (см., например. Новые исследования, с. 46–48). Относительно быстрое возрождение русских городов было связано, в частности, с тем, что от нашествия пострадали далеко не все из них. Арсений Насонов, исследовавший на данный предмет русские летописи, констатирует, что последние упоминают лишь 14 городов, взятые приступом и разграбленные, в том числе крупные Рязань, Владимир, остальные не были большими. (Отметим, кстати, что Киев обезлюдел еще до монгольского нашествия в результате кровавых княжеских междоусобиц. Не случайно политическая, экономическая и культурная жизнь Руси сосредоточилась на Северо-Востоке). «Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие были сданы без боя и вследствие этого, согласно правилам монгольской войны, пощажены татарами: летопись, по крайней мере, ничего не говорит об их разгроме». «Воскресенская летопись говорит только о сопротивлении и разгроме Торжка и о сопротивлении Козельска, вслед за взятием которого последовало избиение его жителей». «Итак, именно Владимир, — утверждает Насонов, — был страшно обескровлен. Ни Ростов, ни Углич, ни Ярославль, ни Тверь, ни Кострома, ни Переяславль не подверглись, кажется, такому опустошению и разорению» (Насонов, с. 99–100, 218). Что принесли с собой завоеватели, кроме всегдашней на первом этапе волны насилия?«Термоядерный» взрыв
В отличие от нашествия гуннов, новые пришедшие в Европу кочевники не рассыпались со смертью своего полководца, но создали государство, не укладывающееся в тогдашние представления европейцев о мире: как уже упоминал, от Сарая до Каракорума, согласно Рубруку, было четыре месяца пути (Насонов, с. 215). Возникла мировая империя. Политико-административно была объединена монголами большая часть тогдашнего цивилизованного и полуцивилизованного мира Евразии, в границах много превосходящих античный Римский мир. Это объединение означало не просто одномоментное резкое (в сотни раз!) увеличение обмена информацией, знаниями, генетическим фондом, накопленными дальневосточной, ближневосточной и европейской цивилизациями, но почти на столетие стабилизацию интенсивного, не исключено, предельно возможного при тогдашних средствах сообщения обмена. Данный феномен требует специального анализа, поскольку при первом взгляде он производит впечатление «термоядерного» информационного взрыва. Люди Европы получили возможность безопасно путешествовать по огромным пространствам Евразии и использовали эту возможность в политических и коммерческих целях. Они увидели столько нового, сколько столетиями не видели их многочисленные предки в совокупности. Разумеется, не все были вовлечены в этот массированный информационный обмен. Наибольшие дивиденды имели те социальные группы, слои, этносы, которые были подготовлены к принятию нового предыдущим развитием. Не готовые к восприятию новых технологий, ценностей, представлений о мире и о себе остались в стороне на обочине прежде всего духовного, а затем уже материального богатства жизни, или даже за обочиной. Проблема готовности разных этносов к использованию возможностей открывшегося мощного потока новой информации по сути дела еще даже не поставлена, участие в обмене исследовано фрагментарно. Информационный обмен, которому социо-естественная история придает чрезвычайно большое значение, в Золотой Орде имел существенные отличия в сравнении с таковым в Западной Европе. В последней не было хороших дорог, которые согласно Марку Блоку «имеют свойство с выгодой для себя образовывать пустоту вокруг». И в Золотой Орде не было хороших дорог в лесной и лесостепной части, но в степной они были. И вовсе не потому, что их такими построили. Здесь сама природа создала удобства для передвижения как летом, так и зимой благодаря ровным пространствам и сухости весной, летом и осенью, малому снежному покрову зимой. Таким образом, в Золотой Орде были основные транспортные магистрали и второстепенные. Первые в большей или меньшей степени образовывали ту пустоту вокруг себя, о которой писал Марк Блок. Главных транспортных артерий было по сути дела две: одна сухопутная широтная Великий шелковый путь, другая мери дианальная речная Волга. Вдоль этих двух дорог, прежде всего по Волге, и располагались города и поселки. И больше всего, что естественно, их было вблизи пересечения магистралей. Последние проходили по землям, где жили разные народы, говорящие на разных языках, но для обслуживания магистралей нужен был какой-то один язык. Кроме верхнего течения Волги, где господствовал русский, повсеместно таковым стал тюркский татарский. И здесь мы видим сходство и разницу с Западной Европой. «С одной стороны, огромное большинство неграмотных, замурованных каждый в своем региональном диалекте и владевших в качестве литературного багажа несколькими мирскими поэмами, которые передавались почти исключительно с голоса, и духовными песнопениями, которые сочинялись благочестивыми клириками на народном языке ради пользы простого люда и иногда переписывались на пергаменте, писал о Западной Европе Марк Блок. На другом берегу горсточка просвещенных людей, которые, беспрестанно переходя с повседневного местного говора на ученый универсальный язык, были, собственно, двуязычными. Для них и писали сочинения по теологии и истории, сплошь по-латыни, они понимали литургию, понимали и деловые документы. Латинский был не только языком носителем образования, он был единственным языком, которому обучали. Короче, умение читать означало умение читать по-латыни» (Блок 1986, с. 140). И в Золотой Орде также было огромное большинство неграмотных, замурованных каждый в своем региональном диалекте и владевших в качестве литературного багажа несколькими мирскими поэмами, которые также передавались почти исключительно с голоса, и духовными песнопениями. Но это было прежде всего в тех регионах, которые были на периферии империи: на Руси, в Хорезме, частично на Северном Кавказе. На великих магистралях и в Сибири господствовал тюркский язык. Это был универсальный, но не ученый язык. Люди, говорившие на нем, за немногими исключениями, не были носителями образования, книжной культуры. Этот язык использовался для живого обмена. На нем не писались сочинения по теологии и истории, изредка записывались народные сказания, поэмы. Татарский язык не был языком, которому специально обучали в школах. После принятия ислама, мусульмане обучались в медресе арабскому. Горстка чиновников вела делопроизводство на тюркском, но для всепроникновения письменного языка этого было явно недостаточно. На главных магистралях можно было встретить помимо кочевников-тюрок, купцов, чиновников и военнослужащих. По своему этническому происхождению чиновники, купцы и воины происходили из всех народов империи. Среди купцов можно было встретить представителей чуть ли не всех стран тогдашней цивилизованной Евразии. Все они входили в контакт с оседлым населением городов и в значительной степени его же и составляли. Войны во все времена интенсифицировали межэтнический культурный обмен. Золотая Орда вела длительные войны в Закавказье и Иране, в Восточной Европе от Балкан до Польши. А поскольку представители всех народов империи обязаны были служить в регулярных войсках, постольку простые люди даже в дальних уголках государства имели представление о жизни далеких южных и близких западных соседей. Информационный обмен в эпоху Золотой Орды был интенсивным. Но насколько? Не исключено, что представления о мире даже на окраинах Золотой Орды, какой, к примеру, была Русь в то время, было много более полными и точными, чем века спустя. О связях той эпохи говорят данные археологии. Например, в Твери «строительные горизонты начала и середины XIV в. выделяются обилием импорта, поступление которого связано с Золотой Ордой (сиро-египетское стекло, поливная полихромная керамика из Средней Азии и Золотой Орды, люстровая керамика из Ирана). Найдена серия ножей, лезвия которых инкрустированы насечкой медной проволоки, имитирующей арабскую вязь. Находки конца XIV века (т. е. после фактического крушения империи, о чем речь пойдет в следующей главе — Э.К.) в целом носят более рядовой характер» (Новые исследования, с. 46–47). Не случайно тверской купец осуществил свое знаменитое «хождение за три моря» не до и не после, а во время татаро-монгольского ига. Конечно, Афанасий Никитин был не рядовым представителем своего сословия, но факт: русский купец мог рискнуть предпринять столь далекое путешествие именно во время интенсивного информационного обмена, когда даже на северных далеких окраинах великой империи было известно, что мир огромен, что в нем живут люди отнюдь не «с песьими головами», но обычные и цивилизованные, с которыми можно иметь цивилизованные отношения. Гунны не создали и не могли создать развитую инфраструктуру, охватывающую целый континент. Монголы, точнее тюрки создали. Даже после административного распада империи Чингисхана, ее отдельные части не утратили связей между собой, и до падения Юаньской династии в Китае четко функционировала грандиозная по протяженности транспортная магистраль Запад-Восток Великий Шелковый Путь. Большая часть этой магистрали проходила по территории западной части бывшей монгольской державы Чингисхана Золотой Орде. «Золотоордынские города были крупнейшими центрами международной торговли. Они были узлами торговых путей, входивших в систему северных маршрутов Великого шелкового пути, связывающего Восток с Западом. Именно в золотоордынскую эпоху движение людей и товаров по этим маршрутам достигло своего зенита. Торговля велась и с Китаем, и с Ираном, и Средней Азией через Хорезм, и с Кавказом, и с Индией, и Средиземноморьем, и с Русью». И «в том диалоге, который уже давно вели между собой Запад и Восток, пишет Герман Федоров-Давыдов, золотоордынским городам суждено было сказать громкое и веское слово» (Федоров-Давыдов 1997, с. 97, 98). Факт остается фактом: Золотая Орда была мостом между Западом и Востоком, географическим центром информационного, генетического и многих других видов обмена.Руины караван-сарая XV в. близ Белогорска в Крыму
2 Сила «звонкой» монеты
В начале XIV в. в эпоху расцвета Золотой Орды ни в Западной, ни в Восточной Европе не было государства равного ей по территории, числу жителей и организованности (Описание функционирования этого государство, с энциклопедичной лаконичностью и информационной емкостью дано Газизом Губайдуллиным. Оно приводится в Приложении данной книги. Хотя историк писал в начале нашего века, когда еще многое не было известным, в своих основных чертах его анализ соответствует современным знаниям, а отдельные несоответствия будут рассмотрены ниже). Западная Европа только подходила к тому, что стало фактом в Восточной Золотой Орде. А именно, «… новая Европа созидалась вокруг не городов, а государств… Возможно, все это нелегко было уловить в конце XIII в. Но время островков, небольших поселений и малых социальных ячеек готово было пройти, как и время феодализма. Наступал другой тип организации пространства: территориальное государство» (Ле Гофф, с. 102). Как это нередко бывало в истории, такое государство было создано недавними варварами, и не в Западной, а Восточной Европе. Золотая Орда простиралась от Алтая на Востоке до Карпат на Западе, от Белого моря на Севере до Черного моря, Кавказа и дельты Аму-Дарьи (Хорезм) на юге. Самих завоевателей, создавших огромное государство, было относительно немного. Русские летописи определяли численность войска Батыя в 400 и даже 600 тыс. человек. Ныне даже в школьных учебниках приводятся иные данные от 3040 до 120 140 тыс. Однако биологи, в частности, соратники Н. В. Тимофеева-Ресовского А. Н. Тюрюканов и Н. А. Костенчук подсчитали, исходя из возможности прокорма боевых и обозных лошадей, что армия Бату насчитывала около 100 тыс. воинов. Однако они не учли, что завоеватели шли с семьями. Если учесть это обстоятельство, требовавшего фуража не только для армейских, но и для «гражданских» лошадей, наконец, для домашнего скота, то тот же «кормовой» предел снижает численность армии до не более 60 тыс. А общее число пришедших в Европу новых жителей ее можно оценить в пределах 300 тыс. человек. Их, по всей вероятности, быстро увеличивающиеся в числе потомки, остановились в южнорусских степях части Великой Степи Евразии, протянувшейся на 9 тысяч километров от Среднедунайской низменности до плоскогорий Центральной Азии. В этом огромном государствепришельцы-завоеватели были в явном меньшинстве (согласно оценкам, население только Руси перед монгольским нашествием насчитывало 78 миллионов человек). Следовательно, завоеватели были лишь организующей и направляющей силой развития, а само развитие осуществляли все народы великой империи.Быстротечность времени
Началом Золотой Орды как независимого государства можно считать время, когда собранные на ее территории налоги перестали отсылаться в Каракорум, когда народы, сжатые обручем государства, перестали активно бороться против центральной власти и полностью подчинились ей, когда прекратилась борьба за эту власть внутри господствующей элиты. Это событие произошло в начале XIV в. (см. Федоров-Давыдов 1973, с. 80), а концом государства смуту, или как называли ее на Руси «великую замятию» 1360-80 гг., когда в ходе яростной борьбы за власть за 20 лет сменилось более 25 правителей (Сафаргалиев дает их перечень). «Они сменяли друг друга с такой калейдоскопической быстротой, что летописцы не успевали даже вносить их имена в свои летописные записи» (Сафаргалиев, с. 376). Расцвет Золотой Орды пришелся по времени на кризис в Западной Европе. Как пишет Ле Гофф, «христианский мир на рубеже XIII–XIV вв. не просто остановился, но съежился. В 1284 г. обрушились своды собора в Бове, вознесенные на 48 метров. Готические мечты никогда уже выше не взбирались. Постройка соборов остановилась: в Нарбонне в 1286 г., в Кельне в 1322 г., Сиена же достигла предела своих возможностей в 1366 г. Началась девальвация монеты, ее порча. Итальянские банки, особенно флорентийские, стали жертвой катастрофических банкротств симптомы кризиса проявились в наиболее хрупких секторах экономики: в текстильном производстве… строительстве, в денежной экономике». Во всей полноте кризис разразился в XIV в., когда поразил жизненно важную сельскую экономику (Ле Гофф, с. 103, 104). Взлет и падение Золотой Орды с точки зрения социоестественной истории, единицей измерения которой является век, произошло почти одномоментно, как прочерк метеорита на ночном небе. Взлет пришелся практически на время правления одного властителя Узбек-хана (1312–1342). В связи с этим возникает вопрос: что из себя представляло это яркое для XIV в. явление и почему произошло падение довольно хорошо организованного государства, падение, которое не позволило в то время осуществиться консолидации этносов одного вмещающего ландшафта (впоследствии российского) в суперэтнос? Остановимся на некоторых важных моментах, характеризующих феномен Золотой Орды. Косвенным, но весомым показателем силы и организованности государства, индикатором, которому придавал большое значение Макс Вебер, является его денежно-финансовая система. Вот что о ней пишет Герман Федоров Давыдов (Федоров-Давыдов 1973, с. 80–81). В 1310/1311 гг. хан Тохта провел денежную реформу, результатом которой стал единый и устойчивый по весу и курсу сарайский дирхем. Сарайский дирхем стал господствующей монетой не только в Золотой Орде, но и в сопредельных странах. Унификационная денежная реформа могла быть проведена только при концентрации больших запасов серебра в руках ханского монетного двора. Концентрация серебра в Сарае стала возможной после того, как изменилась система откупов налогов и прекратился отвоз в Монголию большей части дани с покоренных земель в конце XIII в. Взяв в свои руки монетно-финансовую систему, правительство Золотой Орды в первой половине XIV в. заботилось о соответствии в монетах соотношения (рацио) серебра, меди и золота рыночным ценам на эти металлы. Это соответствие при широкой доступности дирхемов было необходимым условием для предельно простого осуществления безналичных расчетов на гигантских по протяженности торговых маршрутах от Европы до Китая и Индии. Стабильность финансовой системы во все времена была мерилом мощи государства. Для Европы того времени «…чеканка монеты была признаком власти. Короче, деньги стали символом политической и социальной мощи в большей мере, нежели экономического могущества» (Ле Гофф, с. 234). Роль золотоордынского дирхема в евразийском пространстве в первой половине XIV в. была в сущности подобна той, какую сегодня в мире играет доллар США, и, как и сегодня, за спиной такой денежной единицы должно было стоять мощное, хорошо организованное государство. Это государство в идеале должно было быть единым и унифицированным. Однако единство даже в эпоху наивысшего расцвета Золотой Орды в эпоху ханов Узбека и Джанибека, как утверждает Федоров-Давыдов, было относительным и «держалось на торговле, развитии ремесла и городов, бывших главной скрепляющей силой феодального государства. С городами были связаны и ханское правительство, и весь аппарат власти хана» (Федоров-Давыдов 1973, с. 162). В Золотой Орде, пишет ученый, «сохраняется определенный характерный симбиоз оседлости и кочевой стихии. В улусе Джучи этот симбиоз был в значительной мере механическим соединением степного мира и городского (выделено мною — Э.К.), державшимся главным образом на единстве центральной власти ханов, исходившей из степного компонента» (Федоров-Давыдов 1991, с. 100). Добавим к этому: за исключением двух Сараев и Солхата, остальные около ста степных золотоордынских городов были относительно небольшими торговыми центрами с ремеслом, призванным обслуживать в основном лишь ближайшую периферию. «Золотоордынские города, подчеркивает Магомет Сафаргалиев, в своем развитии были обязаны не столько ремеслу, сколько караванной торговле, получившей большое развитие в XIII и первой половине XIV в. Правящая феодальная аристократия, получавшая большие барыши от караванной торговли, поощряла ее» (Сафаргалиев, с. 357).Порядок ради торговли
Как утверждает Герман Федоров-Давыдов, «золотоордынская эпоха привела к оживлению трансконтинентальные связи, проходившие через степи Евразии. В XIII в. впервые были осуществлены торговые и дипломатические путешествия через весь пояс евразийских степей. Нижневолжские города Золотой Орды имели обширные связи с Китаем. Под влиянием китайских мастеров в этих городах рыло налажено производство чугунных изделий. Встречаются в изобилии фрагменты китайского фарфора, а также китайские монеты и шелковые ткани. Оживленной была торговля со Средней Азией (и через нее с Индией — Э.К.). Тесные торговые и иные связи имели место между Золотой Ордой и Русью. Торговые, культурные и иные связи между Золотой Ордой и Ираном, а также Закавказьем, привели к мощному воздействию иранской и азербайджанской культур на культуру золотоордынских городов Нижнего Поволжья. В Золотой Орде распространяется широко персидский язык» (Федоров-Давыдов 1992, с. 70). Замечу, что по традиции российской историографии Федоров Давыдов разделяет Орду и Русь, а если брать шире кочевников и земледельцев, которые находились в рамках одного государства, где имели место в целом единые или весьма близкие основные представления людей о мире и о себе и действовали в целом одни законы, хотя права и обязанности отдельных социальных слоев и групп населения, естественно, различались. Опираясь на положения Федорова-Давыдова, можно сказать определенно, на чем не держалось ханское правительство. Прежде всего: на отсутствии тесных хозяйственных и культурных связей горожан и кочевников, кочевников и земледельцев. Теперь перейдем к положениям серьезного, но ныне незаслуженно забытого тюрколога Газиза Губайдулина (Г. Газиза). В относительно кратком, но емком его описании Золотой Орды в «Истории татар», где обозначены основные параметры жизни государства и общества хозяйство, торговля, коммуникации и почта, денежная система, государственное устройство, его управление, законы и доходы, религии, жизнь хана, знати и простых людей, лейтмотивом проходит не сформулированная конкретно, но четко выраженная мысль: порядок ради торговли (Газиз, с. 55–77). Это положение, как мы видели выше, полностью разделяется Германом Федоровым-Давыдовым и Магометом Сафаргалиевым. Некоторые косвенные свидетельства говорят о том, что не исключено, что порядок был не на словах, как в большинстве государств того времени, но на деле, жестким и в некоторых своих чертах вполне цивилизованным. Например, представителям власти запрещалось брать заложников, арестовывать вместо преступника родственников или соплеменников (Григорьевы, с. 96). Если запрещение не было указотворчеством бессильных властей, то установка свидетельствует о ориентации не на групповую, но личную ответственность каждого совершившего проступок. Обычно обращение к групповой ответственности свидетельствует о бессилии власти, приоритет личной о силе и полном контроле органов государства в социальной жизни. Известно, что ханская власть до 1360 г. была сильной. Не исключено, что она была настолько сильной, что (с точки зрения современного человека) могла действовать цивилизованными методами. Был ли свободен человек в Золотой Орде? Понятия законности и свободы современного и средневекового человека не совпадают. С современной точки зрения подданный хана был бесправен, поскольку его права не были защищены четкими, юридически оформленными законами, обязательными для всеобщего исполнения, когда «закон превыше короля». С позиций тогдашнего европейца максимально свободен. Ибо, по его понятиям, «свободный человек это тот, у кого есть могущественный покровитель» (Ле Гофф, с. 262). В Золотой Орде покровитель был самый могущественный из всех возможных огромное мощное государство. Согласно Газизу Губайдуллину, а также другим исследователям, созданный в Золотой Орде порядок максимально благоприятствует торговле. Торговые пути безопасны, хорошо организованы, дешевы, таможенные пошлины низкие. Значительная часть исследователей отмечают благоприятную роль низких таможенных сборов на развитие торговли в Золотой Орде. Последние не превышали 5 % от стоимости товаров. В Северном Причерноморье до 3 % на ввоз и вывоз товаров. «Лишь при Бардибеке (1357/1359), в канун кризиса власти 6080-х гг. XIV в., торговые пошлины здесь выросли до 5 %. К мероприятиям, стимулировавшим новый рынок, остается добавить курс властей на участие в финансировании купцов уртаков в первой половине XIV в., отмечает Марк Крамаровский. Все это привело к резкой активизации торговли на маршрутах степного пути» (Крамаровский, с. 39). Социальная значимость инфраструктуры и роль купцов в Золотой Орде была много выше, чем в тогдашней Западной Европе. В последней «по правде говоря, купцы являлись маргиналами. Основным предметом их сделок служили дорогие, но малообъемные товары: пряности, роскошные ткани, шелка. Это особенно верно по отношению к первопроходцам торговли итальянцам. Их главная сноровка заключалась, по-видимому, всего-навсего в том, что, зная стабильные цены на Востоке, они могли заранее рассчитать свою прибыль» (Ле Гофф, с. 236). Газиз Губайдуллин пишет: «Насколько этот путь (из Европы на Дальний Восток — Э.К.) был важен для итальянских торговых республик говорит тот факт, что для торговцев начали готовить специальные пособия об этом пути. В одном из них о кипчакских землях говорилось: «Прежде всего в городе Тана (который расположен там, где находится современный Азов — Γ.Γ.) необходимо взять одного переводчика, знающего кипчакский язык и еще для охраны двух работников. С собой нужно брать также муку и соленую рыбу, так как в пути следования можно встретить много мяса, но нет того, о чем сказано выше. Вооруженных охранников брать не следует, так как татарские ханы всю дорогу от Тана до Китая хорошо охраняют». Как говориться далее, дорожные расходы невелики. Они составляют небольшую часть от стоимости тех товаров, которые предназначены для продажи. «Товары можно вести в повозках, которые могут брать до 3040 пудов. В эти повозки обычно запрягают трех верблюдов.» Кроме того, имеется несколько карт, составленных итальянцами, путешествовавшими в Китай» (Газиз, с. 62–63). Порядки великой империи, которые для современного читателя кажутся обычными, совершенно иначе выглядели для европейцев средневековья. Вот что пишет о Европе того времени Жак Ле Гофф: «У путешественников не было недостатка ни в испытаниях, ни препятствиях. Конечно, речной путь использовался повсюду, где это было возможно. Но оставалось много земель, которые нужно было пересечь. Однако почти исчезла разрушенная вторжениями и неподдерживаемая великолепная сеть римских дорог; впрочем, она была мало приспособлена к нуждам средневекового общества путники охотно делали круг, чтобы обойти замок рыцаря разбойника, чтобы посетить святилище римская дорога, прямая вымощенная, предназначенная для солдат и чиновников, не представляла большого интереса. Средневековый люд шел по тропам, дорожкам, по запутанным путям, которые блуждали между несколькими фиксированными пунктами; ярмарочными городами, местами паломничества, мостами, бродами или перевалами. Сколько препятствий нужно было преодолеть: лес с его опасностями и страхами бандиты, будь то рыцари или виланы, засевшие в засаде на краю леса или на вершине утеса; бесчисленные пошлины, взимаемые в купцов, а иногда и просто с путешественников у мостов, на перевалах, на реках; скверное состояние дорог, где повозки тем легче увязали в грязи, чем более управление быками требовало профессионального навыка» (Ле Гофф, с. 128–129). Для полноты картины жизни Западной Европы обратимся к А. Я. Гуревичу и Д. Е. Харитоновичу: «Кодекс рыцарской чести не был литературным вымыслом, однако для рыцарей не менее характерна была и грубость нравов. На неблагородных и простолюдинов они взирали свысока, используя любой предлог, чтобы притеснить, ограбить или оскорбить их. О власти рыцарей часто говорят, как о «кулачном праве»; то было не право, а произвол насилия. Если подчиненных им крестьян они щадили, поскольку те их кормили, то чужих крестьян, как и горожан, нещадно грабили, а то и убивали. В других странах, как в Европе, так и за ее пределами, они творили всяческие бесчинства. В подземных тюрьмах собственных замков они годами держали пленников, требуя за них выкуп. Встреча с рыцарем в поле или на большой дороге не сулила ничего хорошего. Психика рыцарей, как и многих других людей той эпохи, была неуравновешена: от неуемного веселья они легко переходили к тоске и заливались слезами, либо внезапно впадали в столь же неудержимую ярость» (Гуревич, Харитонович, с. 96). Итак, мы видим, что, конечно, подданный Золотой Орды не был свободным в современном понимании, но его жизнь и повседневная деятельность были несравнимо более защищены, чем у жителя Западной Европы. Может быть (в критериях XX века), скорее плохо, чем хорошо, но государство поддерживало порядок и противостояло притеснениям, ограблениям и оскорблениям, своеволию крупных и мелких феодалов, бандитов.Таможенные сборы — основа доходов?
Вторая важная для функционирования государства мысль Газиза Губайдуллина связана с первой, но выражена походя: «После окончания крупных войн и значительного сокращения доходов от военных трофеев, золотоордынское государство полностью отрегулировало вопросы бюджета, его расходную и приходную часть. Налоги были трех видов и налагались, во-первых, на тюркское население самих татар, во-вторых, на подчиненные им народы, в-третьих, на товары купцов пошлина» и далее: «Основная статья доходов в Золотой Орде формировалась за счет таможенных сборов» (выделено мною — Э.К.). Нет сомнений, что Губайдуллин не имел возможности реконструировать все статьи доходов и расходов. Для исследователей средневековых государств это практически недостижимая задача, однако характер видов налогов, приводимый им, говорит сам за себя: звонкую монету или товар, могущий быстро обратиться в звонкую монету, скорее всего могла дать именно внешняя торговля. Падение Золотой Орды Газиз Губайдуллин в конечном счете связывает с падением торговли, конкретно, с изменением маршрута великого торгового пути Запад-Восток, уходом его за пределы Золотой Орды и даже с переходом с сухопутных на морские дороги. «Как следствие этого на некогда живой торговой артерии на Волге жизнь совершенно замерла… казна стала пустеть. Сильно пошатнувшаяся экономика страны уже не позволяла содержать войско, необходимое для поддержания внешней и внутренней стабильности. В стране начались беспорядки и даже восстания. Экономическое ослабление повлекло сильное ухудшение качества управления государством», которое сопровождалось падением морали в высших слоях общества (Газиз, с. 69, 74–76). Экономическое ослабление и связанное с ним падение морали безусловно имели место, но были ли они следствием переноса торговых путей или, напротив, политический и экономический кризис были причиной потерей привлекательности для купцов межконтинентальной трассы через Золотую Орду? Ведь, кажется бесспорным, что если бы в стране поддерживался мир и порядок, то и торговые пути содержались бы в порядке, и купцам Европы и Азии, как и прежде, было бы выгодно пользоваться ими, а не другими новыми, тем более, что каравелла великое транспортное изобретение Европы, открывшая возможность морских путей в Азию и межконтинентальных связей стала широко использоваться много позднее, не в XIV, а XVI в. Иными словами, Европа еще не имела транспортного средства для развития альтернативной торговли. Причины резкого ослабления торговых связей Запада и Востока в это время были связаны с другим явлением: падением в 1368 г. Юаньской (монгольской) династии в Китае. Постепенным разрушением некогда единой монгольской империи и традиционной экономической и культурной самодостаточности китайской цивилизации, отсутствия стремления у китайцев к установлению связей с Европой. С точки зрения социоестественной истории — истории взаимоотношений человека и природы, ее двух главных действующих лиц Человека хозяйствующего и его Вмещающего ландшафта необходимо исследовать внутренние процессы: экономическое и демографическое развитие отдельных частей империи, темпы и направленность хозяйственной, этнической и культурной интеграции. Из всего перечня процессов в исторической литературе более всего исследованы последние.3 Мираж степных городов
О быте, духовных представлениях господствующих и производящих слоев, этносов, создавших и организующих, управляющих жизнью уникального по размерам и сложности государства Золотая Орда наши представления крайне ограничены. И все-таки, хотя наши знания о Золотой Орде не слишком велики, и во многом мы имеем дело с феноменом погибшей и забытой цивилизации, мы можем провести сравнение по самым общим показателям. Только в сравнении можно понять, насколько масштабы, организованность, быт жителей новой империи в момент ее расцвета превосходили таковые в Западной Европе. Благодаря историкам прежде всего школы «Анналов», мы сегодня лучше, чем прежде представляем себе облик и внутренний мир средневековых европейцев, привыкших к локальным пространствам маленьких государств. Благодаря усилиям историков нашего века мы можем почти осязаемо представлять себе западноевропейских феодалов, живущих в бедных и холодных замках, и горожан, зажатых крепостными стенами, окружающие их бедные, неблагоустроенные, нередко «благоухающие» нечистотами маленькие городки, путешественников, привычных к бесправию на дорогах, обусловленному разбоем мелких и крупных феодалов, а также многочисленных «робингудов», крестьян, поля которых топорщатся редкими всходами зерновых, странствующих монахов и рыцарей. А представить также жизнь необычного феномена не столько кочевой, сколько городской Великой Степи трудно.Веротерпимость
В мировоззренческой, идеологической сфере главное, чем отличалась Золотая Орда от Европы — это веротерпимость. Для современного человека веротерпимость нормальное состояние общества, для средневекового явление чрезвычайное. Ле Гофф писал о Западной Европе: «В том мире насилия первым насилием было обращение в другую веру» (Ле Гофф, с. 140). Как известно, религиозная терпимость Золотой Орды идет от установок Чингисхана. Джувейни писал о них так (цитируется по первому переводу на русский, осуществленному Вадимом Трепавловым). «(Чингисхан) не придерживался какой-либо религии и не являлся убежденным приверженцем какого-либо вероисповедания, не выделял ни одну веру среди других и не оказывал предпочтения какой-то одной. Наоборот, он воздавал почести и превозносил богословов и подвижников всех учений, считая их посредниками (в общении) со всемогущим Богом, и относился с равным уважением к мусульманам, христианам и идолопоклонникам. Каждый из его отпрысков и потомков выбрал (для себя) вероисповедание в соответствии со своим желанием: одни последовали исламу, другие обратились к учениям христиан или идолопоклонников, третьи же сохранили верность древним верованиям предков… Несмотря на разнообразие верований, они далеки от фанатизма, по этому поводу существует яса Чингисхана, которая уравнивает все религии и не проводит различий между ними» (Джувейни, с. 46). О веротерпимости в Золотой Орде писали многие исследователи. Не только, как Джувейни, видевшие все, что связано с монголами в розовом свете, что дает повод оценивать историками того же Джувейни как монгольского подхалима. Но есть и другие источники, по отношению к которым подобное обвинение невозможно. Так, наиболее весомыми свидетельствами являются те, которые исходят от историков православной церкви позднего периода. В данном случае мне кажется уместным процитировать положения статьи Евгения Голубинского «Порабощение Руси монголами и отношение ханов монгольских к русской церкви или к вере русских и к их духовенству», впервые опубликованной в «Богословском вестнике» за 1893 год № 7 (цитируется по перепечатке в журнале «Родина»). «Поработив своему игу русскую землю и став ее верховными господами в отношении государственном, татары вместе с тем не стали ее верховными господами в отношении церковном. Они могли принуждать русских к принятию их веры, и именно принуждать или весь народ, или по крайней мере князей с высшим сословием боярским. Не принуждая никого к перемене веры, они могли ограничить гражданские права нашего духовенства или совсем отнять их у него… По окончании самого порабощения, в продолжении которого, как времени войны, церковь не составляла исключения и подверглась совершенно таким же ужасным бедствиям, как и государство, татары стали к вере и к духовенству русских в отношении самой полной терпимости и самого полного благоприятствования. Ни целый народ, ни кого бы то ни было в отдельности они вовсе не принуждали к перемене веры: за духовенством нашим они вполне признали его существовавшие гражданские права… Этой Яса, предписания которой долженствовали быть безусловно обязательными для его преемников под страхом лишения престола и пожизненного заключения (что и действительно бывало) и на которую монголы действительно смотрели как на своего рода евангелие или коран, сделано нарочитое узаконение о том, что все веры, без различия их самих и содержащих их народов, должны быть терпимы и что служители всех вер, равно как врачи и нищие, ученые и подвижники, молитвосозыватели и гробохранители, должны быть освобождены от всяких податей и налогов. Преемники Чингисхана, побуждаемые политикой, не только оказывали полную терпимость всем верам, но старались вести себя так, чтобы последователи каждой веры считали их более наклонными именно к своему исповеданию… Что ханы золотоордынские во все время своего господства над Россией, по тем или иным побуждениям, оказывали совершенно полную терпимость к вере русских, не делая ни малейшего на нее посягательства и ни малейшего ей стеснения, что они вполне признавали права нашей церкви, нисколько не ограничивая и не умаляя существовавших гражданских преимуществ нашего духовенства, а, напротив, принимая их под свою решительную охрану, об этом, во-первых, отрицательно свидетельствует совершенное молчание наших летописей и других современных памятников о каких-либо действиях посягательства на неприкосновенность веры со стороны ханов; во-вторых, об этом положительным образом свидетельствуют ханские ярлыки или ханские жалованные грамоты нашим митрополитам, посредством которых ханы ограждают неприкосновенность веры и целость прав духовенства от каких-либо посягательств. Известно несколько частных случаев поведения ханов, которые как будто представляют собою возражение против сейчас сказанного, но случаи на самом деле вовсе не представляют собою таких возражений, а требуют только объяснения, что мы и сделаем ниже (далее Голубинский подробно разбирает эти немногие случаи — Э.К.). Хан Менгу-Темир, давший первый охранный ярлык нашим митрополитам, угрожает в нем своим чиновникам: «а кто веру их похулит или ругается, тот ничем не извинится и умрет злою смертию» (Голубинский, с. 77–80, 84). В тогдашней Западной Европе мы видим совершенно иные отношения. Хотя в том мире имели место религиозные диспуты между представителями разных концессий, они допускались лишь для клириков. Король Святой Людовик наставлял подданных: «что касается мирян, то когда они слышат нападки на христианский закон, они не должны защищать его иначе, чем всадив поглубже меч в брюхо обидчику» (Ле Гофф, с. 295). Обидчиков искали не только за тридевять земель в крестовых походах, такие походы устраивались и дома. В ходе их предавались огню или топились тысячи людей, некоторых обезглавливали (См. Религиозные войны. Ересь Дольчино. Хрестоматия, с. 517–522). Становление и расцвет Золотой Орды пришелся на становление и расцвет инквизиции в Западной Европе. Начиная с XIII в. государственный интерес, опиравшийся на возрождение римского права, открывает охоту на ведьм. Неудивительно, что ею занялись наиболее «этатистские» суверены, видевшие в колдунах, как и во всех еретиках, государственных преступников, виновных в нарушении христианского порядка». В 1270 г. появилось пособие для инквизиторов «Сумма инквизиционной службы». Отныне, каков бы ни был диагноз церкви, колдуны и колдуньи приговаривались к костру. (Ле Гофф, с. 296, 297). Подобного «государственного» интереса не было в Золотой Орде, в целом, и на Руси, в частности. Факт: борьба с еретиками на Руси началась сразу после так называемого окончательного освобождения от татаромонгольского ига. Время костров инквизиции — это не только казни, но специфическая психологическая атмосфера, почувствовать которую можно, например, по Руководству брата Давида. В разделе «Как уличается приспешник еретически» Руководства содержится инструкция по распознаванию инакомыслящих: «те, кто навещают в тюрьме еретиков, снабжают их пищей, берутся под подозрение, те, кто «плачутся о задержании или смерти» еретиков, те, кто говорят («распускают слухи») о невиновности еретиков, те, кто «со скорбным лицом» смотрят «на преследователей еретиков и на успешных их обличителей, так что при желании можно подметить это по глазам, по носу и по выражению лица…» «Сии признаки дают значительное право заподозрить их в ереси, хотя еще не вполне достаточны для осуждения…» В разделе «О том, как добиться сознания в ереси» читаем: «…страх смерти и жажда жизни смягчают сердца, ничем иным не смягчаемые… Того, кто не слишком еще погряз в ереси, можно иногда вернуть угрозой смерти, и дается ему надежда сохранить жизнь, если он пожелает чистосердечно признаться в заблуждениях еретического учения и выдать других… Если же он откажется это сделать, он опять отправляется в тюрьму, и ему внушается страх, что против него есть свидетели, и что если он будет уличен свидетелями, то без всякого милосердия его предадут смерти; кормят его впроголодь, так, чтобы страх его совсем ослабил, и не допускают к нему никого из его товарищей, чтобы тот не укрепил его и не научил хитро отвечать и никого не выдавать; и вообще никого к нему не пускать, только изредка двух надежных и испытанных людей, которые осторожно, как бы сочувствуя, станут увещевать его избавиться от смерти и чистосердечно признаться, в чем и как погрешил, и пообещают ему, что сделав это, он может избегнуть сожжения… Говорить же им вкрадчиво… (средневековье и его памятники // сб. переводов. Под ред. Д. Н.Егорова. м. 1913. с. 256–259. Цит. по: Средневековая Европа…, с. 253–256). Свободомыслие и отсутствие морально-психологического террора в Золотой Орде может оценить лишь современный человек, но никак не средневековый. Западноевропейский христианин XIII–XIV вв. вряд ли мог восхищаться порядками в Золотой Орде, поскольку «очень долго тоталитарная по духу система христианского Средневековья отождествляла добро с единством, а зло с многообразием» (Ле Гофф, с. 247). В русских памятниках послеордынского периода мы видим не слишком доброжелательные эпитеты к веротерпимым властителям Орды, в чем читатель может убедиться из приводимых в следующей главе отрывков документов, посвященных Куликовской битве. После освобождения от татаро-монгольского ига и практически вплоть до просвещенного XIX века веротерпимость на Руси, как и в Западной Европе, оценивалась как явление негативное. В целом можно констатировать, что (говоря современным языком) во время татаро-монгольского ига верховные правители государства создали для русской православной церкви режим наибольшего благоприятствования. Это благоприятствование охватывало сферы экономики, политики и идеологии. Москва и Петербург не унаследовали веротерпимость Сарая. По отношению к иноверцам в последующие века русская церковь проводила другую политику: насильственной христианизации, уничтожения мечетей, запрета их строительства, надругательства над воззрениями и чувствами людей (см. Газиз, с. 113, 128, 141–142, 151–158). И это аукается нам до сих пор. Церковь вполне использовала предоставленные ей возможности: как никогда прежде стали возникать новые монастыри. Половина всех русских монастырей возникла в эпоху ига (динамику см. у Ключевского с. 231–233, 237, 246). Впервые именно в это время церковь пошла в народ (до того почти все монастыри были городские), она смогла преодолеть отчуждение простых людей от христианства. Верховная власть Орды тем самым способствовала формированию на Руси единого мировоззрения и, следовательно, этноса русского этноса. Сама же власть и системообразущий татарский этнос смотрели не на север, не на запад, а на юг и восток.Обаяние Востока
Факт, что правящая элита Золотой Орды смотрела не на север, а на юг арабские страны, откуда шел свет культуры и роскошь обыденной жизни привилегированных слоев общества. Даже полтора века спустя, в течение которых Европа интенсивно развивалась, по сравнению с Востоком она «выглядела более бедной и отсталой частью света. Особенно низким был уровень материального производства. В 1500 г. в странах Запада (католические страны Европы) было 68 млн. жителей, или 16 % всего населения земли. На них приходилось около 18 % мирового промышленного производства; в расчете на душу населения это было несколько меньше, чем на Востоке. Недоедание и бедность были уделом большей части жителей… Лишь страны Южной Европы, и прежде всего Италия и Испания, находились на уровне, близком к богатым странам Востока… По утверждению современников, крестьяне балканских провинций Османской империи в XVI в. жили значительно, в XVII в. несколько лучше, чем крестьяне сопредельных стран Запада (Иванов, с. 6)». В то время Европа знакомилась со своим античным прошлым через переводы с арабского. Восстановление античной культуры в Европе началось с Италии, и потому, не случайно, что помимо мусульманского Востока Золотая Орда обращала свой взор на богатые торговые республики Венецию и Геную. Распространить свое культурное влияние на власть имущих в Золотой Орде пытались и мусульманский мир, и Западная Европа, и Русь. В то время самыми сильными проводниками влияния были религия и торговля. В середине XIII в. «принятие Берке-ханом ислама вызвано было, по-видимому, политическими соображениями, — пишут Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский. — С одной стороны, связь Золотой Орды с Булгаром, с ремесленно-торговыми и культурными городами Средней Азии, откуда в оба Сарая Сарай Бату и Сарай Берке приезжали ремесленники, купцы, художники, ученые и разнообразные представители тогдашней феодально-мусульманской интеллигенции, с другой настойчивые предложения мамлюкского Египта, дружба с которым была так выгодна Золотой Орде, принять ислам, несомненно, ставили золотоордынских ханов в положение покровительства политике исламизации страны. Однако сколько Берке хан ни старался углубить исламизацию, последняя при нем захватила только верхние слои господствующего класса, да и то только те, которые были близки к ханскому двору» (Греков, Якубовский, с. 80). Лишь Узбек-хан в первой половине XIV в. сделал ислам государственной религией. Но и при нем, как утверждают те же авторы, мусульманами были в основном представители знати (Там же, с. 91). Влияние Западной Европы после безуспешных попыток миссионеров распространить католичество осуществлялось через торговлю и колонизацию Крыма. Вот как об этом пишет Марк Крамаровский. «Интегрирование Черного моря в международную торговлю городских республик Италии в 1261 г. и стабилизация континентальных караванных путей в масштабах «Pax Mongolica» ввели Северное Причерноморье в систему качественно новых экономических и культурных отношений Востока и Запада. В реальной исторической жизни это означало, что тюркская степь, еще не успевшая освоить мощную волну инноваций, пришедших с монгольским вторжением, вынуждена была принять из Заморья, со стороны мусульманского Малоазийско-Ближневосточного и латинского Средиземноморского культурных миров, новый поток людей, товаров, монетных номиналов и идей, всего, что сопутствует созданию нового рынка. Его основное отличие от старого домонгольского внестихийная природа: новый рынок провоцировался (выделено Крамаровским — Э.К.) новым централизованным феодальным государством… реальная власть в Крыму принадлежала Солхату, опиравшемуся не столько на воинскую мощь, сколько на силу монетного чекана. Рост торговли активизировал перераспределение «излишков», что, в свою очередь, способствовало становлению рынка: в семнадцати городах Дешт-и-Кыпчак, стремительно выросших в центры провинций, чеканится монета общегосударственного образца. В широтном измерении ареал джучидской монеты простерся от Пруто-Днестровского междуречья до берегов Орхона. Новая линия в материальной и духовной культуре, позволяющая рассматривать узкую прибрежную полосу Евразийского пояса степей и крымских предгорий в качестве особого экономического и культурно-исторического района, сложилась на базе торгово-ремесленных центров Юго-Восточного Крыма и Приазовья в период 2-ой половины XIII — начала XIV вв. По-существу речь идет о формировании одной из важнейших зон культурогенеза Золотой Орды, обладавшей собственной спецификой и динамикой развития на протяжении нескольких столетий. Здесь на почве смешанного этноса, где вместе с традиционными для Крыма и Приазовья населением жили малоазийские тюрки, иранцы, выходцы с Балкан, русские, армяне, грузины, евреи, византийские греки, генуэзцы, лигурийцы, венецианцы и выходцы из других областей Италии, каталонцы и пр., зарождается новая материальная и художественная культура поистине космополитического характера… Новая линия в материальной культуре характеризуется тесным переплетением джучидской тюркско-монгольской (городской и степной), греческой (византийской), сложными по составу армянской, крымско-малоазийской и латинской традициями ремесла» (Крамаровский, с. 38–40). Из примеров, приводимых этим ученым, видно, что, с одной стороны, латинское влияние на Орду несомненно, с другой — неустойчиво: постоянно живущими в Крыму итальянцами были относительно немногочисленные ремесленники. К тому же нельзя преувеличивать итальянское культурное влияние конца XIII начала XIV века. Оно стало мощным лишь со времени Возрождения. Последнее только началось в Италии с 30-х гг. XIV в. и могло оказать влияние на Орду лишь во второй половине XIV первой XV вв. Однако в это время взлет Золотой Орды прошел и начался ее упадок. Несовпадение по времени! Особые политические и культурные отношения сложились у Золотой Ордой и мамлюкским Египтом. Египетские султаны — выходцы из Золотой Орды и их ордынское (кипчакское) окружение поддерживали тесные связи с отчизной. Султаны возводили на родине мечети. Как ни странно, труднее всего оценить православное влияние на кочевое население Золотой Орды и жителей главных городов. Исторические свидетельства ограничиваются констатацией удачных попыток приобщения отдельных представителей властной элиты к православию. В тени остаются православные люди и вообще славяне степных городов (см. Сочнев, Борисов, Покровский, Насонов и др.). Известно, что торговые связи русского Леса и тюркской Степи были не слишком сильными. Хлеб в главные города и степь шел из Булгарии, с булгарским хлебом не могли конкурировать зерновые ни Рязани, ни Северного Кавказа (см. Греков, Лкубовский, с. 101–102). Несравнимо более сильные связи были между тюрками-кочевниками и тюрками-земледельцами булгарами (Халиков, с. 73). Безусловно, что хозяйственная интеграция внутренних частей Золотой Орды, включая Русь, была слабой. Кажется, для средневековья была создана превосходная инфраструктура, однако беда в том, что она была ориентирована не на внутреннюю, а на внешнюю торговлю. Государство создало условия для безопасной и хорошо организованной международной торговли, которая могла дать предметы роскоши, в меньшей степени предметы первой необходимости, но не продовольствие. Движение товаров, например, согдийских купцов включало шелк, коноплю, серебро, золото, нашатырь, лекарственные травы, латунь, стекла изумрудного и красного цвета, некоторые виды тканей и т. д. (Аскаров идр. 1991, с. 7). Естественное разделение труда между группами А и Б не вылилось Золотой Орде в интенсивный обмен продуктами труда земледельца и скотовода хлебом и скотом, плодами суши и моря. Вспомним: «С собой нужно брать также муку и соленую рыбу, так как в пути следования можно встретить много мяса, но нет того, о чем сказано выше». Причем «у тех из них, которые живут в степи, там мясо не продается и не покупается», писал Ал-Омари (цит. по Сафаргалиев, С.359). Натуральность хозяйства и отсутствие обмена результатами труда через всеобщий эквивалент деньги имеет и свою положительную сторону: государство может жить само по себе, а народ сам по себе, вне всевидящего государева ока. В государстве, где был порядок и где, не исключено, основные доходы слагались не из налогов, а из обслуживания главной в то время международной транспортной артерии — Великого Шелкового Пути, население, не обремененное большими налогами, защищенное созданным государством порядком, находящееся в исключительно благоприятных для средневековья условиях, имеет возможность увеличивать благосостояние и численно расти настолько, насколько позволяют природные ресурсы и технологические возможности их эксплуатации. Относительно Руси это подтверждается тем фактом, что здесь именно в это время интенсифицировался процесс Великой русской распашки, который в принципе невозможен без значительного роста населения. Отличие этой распашки от западноевропейской было в том, что на Руси были не большие селения, в которые люди сбивались целях безопасности, но одно-двух-трехдворки, свидетельствующие о возможности жить вполне безопасно небольшими семьями (подробнее см. Кульпин 1994,1995).Явление цивилизации
В развитии Земной цивилизации ключевую роль всегда играли города. Уровень их развития с древности всегда был критерием культуры и цивилизованности. В наши дни и в нашей стране роль и значение городов, пожалуй, лучше всего рассмотрены Эди Сайко (Сайко 1996). О том, как выглядели главные города татаро-монгольского государства, мы знаем не так уж много. Сами города не сохранились. Они разрушены. Отдельные свидетельства богатой и яркой жизни, например, изразцы, покрывавшие кирпичную кладку, до сих пор находят археологи. Камни архитектурных ансамблей, храмов, общественных зданий, частных особняков столиц империи пошли как строительный материал при строительстве русских поволжских городов, прежде всего Астрахани. Не осталось картин, запечатлевших облик столиц могущественного государства. В то время и в Европе искусство живописи не достигло того уровня, когда по картинам можно было бы воссоздавать городские ансамбли, как они были воссозданы в послевоенной разрушенной дотла Варшаве по картинам Каналетто. Лишь приблизительно так называемый «средний» интеллигент может представить себе архитектурный облик степных городов Золотой Орды. Например, по памятникам эпохи, что сохранились на провинциальных окраинах империи, по Самарканду Тимура. (С учетом, конечно, того факта, что размеры, именно размеры сооружений Тимура, согласно его замыслу, должны были превзойти все виденное им). То относительно немногое, что нам известно о городах Золотой Орды, попробуем сравнить с общепринятым эталоном историков Западной Европой. «Размеры большинства западноевропейских средневековых городов были невеликими. Даже крупнейшие города Средневековья кажутся нам совсем небольшими. Такие города, как Флоренция, Милан, Венеция, Генуя, Париж, имевшие в конце XIII — начале XIV вв. более 50 тыс. жителей, считались гигантами» (Ястребицкая 2, с. 212). Население главных городов Золотой Орды обоих Сараев и Солхата оценивают в пределах 75-150 тысяч жителей каждый. А общую численность населения городов Золотой Орды можно оценить в пределах 0,5–1 миллиона человек, не считая жителей 39 известных по средневековым картам итальянских колоний, расположенных на территории Золотой Орды и принадлежащих Генуе и Венеции. О этих факториях, из которых ныне наиболее известны Каффа (Феодосия) и Солдайя (Судак), часто говорят, как о независимых городах от власти империи. Однако даже главные из них, такие как Каффа, согласно авторитетному мнению Марка Крамаровского вовсе не были самостоятельными. «На протяжении всей золотоордынской истории Солхат-Крым доминировал на полуострове в постоянном соперничестве с Каффой. И хотя это был спор двух примерноравных по возрасту административных «столиц» — джучидской и «колониального владения Газзарии» — реальная власть в Крыму, несмотря даже на поражение золотоордынцев в локальной войне с генуэзцами в 1385-86 гг., принадлежала Солхату нас не удивляет, что в пересказе Ибн Батутты эмир Азова (Азака — Таны — Э.К.) выступает как лицо, подчиненное Толук-Тимуру, Гемнику, представлявшему в Крыму интересы золотоордынских ханов от Тохты до Узбека» (Крамаровский 1997, с. 102). Как правило, главные города Золотой Орды имели широкие улицы. В Европе такие были редкостью. «В средневековом городе дома теснились вдоль узких и кривых улочек, которые от нависающих вразнобой эркеров казались еще уже. Ширина улицы, как правило, не превышала семи-восьми метров. Так, например, выглядела важная магистраль, которая вела к собору Парижской Богоматери» (Ястребицкая 2, с. 105). В западноевропейском «городе было не только тесно. Хозяйки выливали помои прямо на улицы, так что по городу было нелегко пройти и проехать. В уличной грязи возились свиньи и домашняя птица, здесь же играли дети, город представлял собой рассадник болезней. Грязь, скученность, примитивность медицины…» (Гуревич, с. 135). Главные города Золотой Орды имели водопровод (в керамических трубах) и канализацию (в деревянных). Их жители брали питьевую воду в фонтанах. Роль водостоков выполняли арыки. В Сарае обнаружен общественный туалет, разделенный на женскую и мужскую половины (Егоров, с. 76). Для человека конца XX в. общественный туалет, т. е. для всех слоев общества, явление столь привычное, что и говорить о нем вроде бы незачем. Однако не мешает вспомнить, в зените французского абсолютизма придворные короля-солнца справляли свою нужду из окон дворцов, впрочем как и «птенцы гнезда Петрова» в своих новых дворцах на брегах Невы, построенных через полтысячелетия после Золотой Орды. «Нам удалось выявить систему подземных дренажей в виде долбленых стволов дерева, образующих длинные системы деревянных труб в канавах. Открыты многочисленные арыки вдоль улиц. На Царевском городище арыки и рвы соединялись сетью каналов с большими искусственными озерами, сооруженными на северной окраине города. Там холмы и отроги речной надпойменной террасы Волги-Ахтубы были соединены дамбами из шлаков и обломков кирпичей, и вода, стекавшая в сезон таяния снегов в низменный район, где был расположен город, задерживалась в этих искусственных водоемах. Таким образом достигалось предохранение городской территории от заболачиваемости, и одновременно создавались запасы воды. Кроме того, арыки наполнялись водой из колодцев, включенных в их систему» (Федоров-Давыдов 1997, с. 94–95). В Европе водосточные канавы появились только в XIV–XV вв. и то лишь в крупных городах. «Одной из трудноразрешимых проблем ввиду незначительных размеров городских участков было уберечь источники питьевой воды от загрязнений фекалиями. В Вене XIII в. питьевые фонтаны на дворах домов находились на расстоянии не более метра от отхожего места. Опасность загрязнений была в полной мере осознана лишь в XV в. Чума, холера, желудочно-кишечные заболевания на всем протяжении Средневековья были типично городскими заболеваниями» (Ястребицкая 2, с. 110, 109). Чума не обошла стороной Золотую Орду. И не потому, что в ее городах трудно было выполнять традиционные правила кочевников: расстояние от питьевой воды, кухни до отхожего места должно быть не менее 50 метров. Тем не менее, в степных городах империи не было тесноты и ее естественных следствий, как в Западной Европе. Как пишет Вадим Егоров, «на высоком уровне для средневековья находилось и городское хозяйство. Диктовалось это в первую очередь тем, что населенные пункты располагались в жарком климатическом поясе, где нередко вспыхивали эпидемии холеры, чумы, оспы. Именно поэтому в золотоордынских городах действовал водопровод, системы городских бассейнов и фонтанов для снабжения населения водой. Были проложены канализационные стоки из деревянных труб, отводящих нечистоты из всех районов города» (Егоров, с. 76). Но все-таки эпидемии имели место, следовательно, анализ причин нужно искать там, где еще не искали историки: в специфике биоценоза степи. К сожалению, у биологов имеется ряд нерешенных вопросов, касающихся «особенностей трансмиссионного способа передачи и сохранения возбудителя чумы и многих других опасных заболеваний» (Крылова, с. 106–109, см. также Эйгелис). Известно, что жители степных городов были двух типов постоянные, как в Западной Европе, и временные, живущие, в основном, зимой. Непременной чертой городов были не только стационарные дома, но и юрты. Кочевники и полукочевники жили в степи. В степи распространителями чумы являются мелкие позвоночные грызуны полуденные песчанки. Их роль в биоценозе степной жизни, их взаимодействие с людьми, взаимосвязь динамики популяций песчанок с хозяйственными и политическими процессами является еще тем аспектом, которым историки до сих пор не интересовались, и здесь, думаю, нас еще ждут неожиданные открытия. Ле Гофф писал о средневековой Европе, что это был «мир на грани вечного голода, недоедания и употребляющий скверную пищу» (Ле Гофф, с. 223). Вплоть до XV в. в Западной Европе не было практики импорта хлеба из отдельных стран и местностей. Там часто бывали локальные неурожаи, не покрываемые урожаями из соседних местностей, поскольку технически перевоз хлеба по внутренним путям был почти невозможен и «рассказы об ужасах голода в качестве постоянного рефрена» лишь с XV в. стали сходить со страниц хроник (Сказкин, с. 175, 176). В Золотой Орде люди жили по-разному, но не на грани вечного голода. Золотоордынские города отличались не только от европейских, но и от восточных городов. «В отличие от среднеазиатского города того времени, золотоордынские города Поволжья имели усадебную планировку… Сейчас может быть построен ряд, представляющий переход от бедных к средним и богатым усадьбам. Размеры городских усадеб значительны и превосходят усадьбы русских средневековых городов. Площадь городских усадеб, раскопанных на Царевском городище, достигает 5200 и 7500 квадратных метров, а нераскопанные, но прослеживаемые по микрорельефу, и того больше. Видимо это объясняется отсутствием в течение долгого времени фортификации… (Федоров-Давыдов 1997, с. 94). Мы знаем, что главные города Золотой Орды не имели стен. «Рассказывают, что одним из самых сильных впечатлений участников четвертого крестового похода был греческий город Андровида, не имевший укреплений: на своей родине такого городского поселения крестоносцам не приходилось встречать». В Европе «крепостные стены предмет неустанных забот горожан, на поддержание их в порядке и укрепление прежде всего взымался городской налог. Они были жизненно необходимы городу, и без их защиты нормальное развитие городского хозяйства ремесел и торговли было просто-напросто невозможно в ту эпоху: городу постоянно угрожала опасность то со стороны воинственных норманнов и венгров (в X–XI вв.), то соседа-феодала, а то просто шаек грабителей. Город был замкнут и насторожен. Дозорные на его стенах днем и ночью напряженно вглядывались вдаль и при малейшем подозрении на опасность ударами колокола на сторожевой башне рыночной площади оповещали, горожан… Стены не только защита, но и символ независимости города. Право на их возведение добывалось в долгой и жестокой борьбе с феодалом, сеньором города, на землях которого город сложился. Это право даровалось королями вместе с привилегией горожан вершить свой суд, собирать в свою пользу таможенные и рыночные пошлины. И одним из тяжелейших наказаний, которым только могли быть подвергнуты непокорные горожане, являлось разрушение стен их города» (Ястребицкая 2, с. 100, 101). У городов Золотой Орды не было стен, а значит, и городских западных свобод, и привилегий. Государство взяло на себя обязанность защищать жизнь горожан, вершить суд, организовывать общественную культурную и экономическую жизнь. Иными словами, в Золотой Орде были не просто другие города, но жители в них были другими, с иными представлениями о жизни. Изучение этих представлений — интереснейший объект исследований. Не только в наши дни, но и в прошлом жизнь общества определялась не столько столицами, сколько «глубинкой», и не столько деревней, сколько провинциальным городом — средоточием экономической и культурной жизни округи. Еще недавно мы думали, что в степном поясе Золотой Орды было не более двух десятков городов. На школьных исторических картах, по которым учатся будущие поколения, по-прежнему в степи сиротливо стоит один Сарай. Сегодня, благодаря археологам, известно (к сожалению, только узким специалистам), что всего ордынских городов было более ста (Егоров, с. 72), в том числе значительная их часть была в степях и по границам Великой степи. Следовательно, количество городов в степях Золотой Орды было однопорядковым с таковым в Западной Европе. Ныне (с известной долей осторожности, поскольку не знаем, что будет открыто, точнее отрыто завтра) можно попытаться представить себе провинциальный город Золотой Орды по раскопкам, видимо, типового города в Молдавии близ Старого Орхея, носящего название Шехр ал-Джедид (ал-Джадид). (Краткое содержание отчета археологов, без генерального плана города и планов зда-ний, приводится в Приложении). Большая часть из городов Золотой Орды были новыми. И в отличие от старых, как правило, давно существующих в районах земледельческой оседлой цивилизации — Хорезма, Крыма, Волжской Булгарии и Руси, возникли не стихийно, а по государственному указанию приказу хана, преимущественно в первой половине XIV века. Эти города имели восточный облик, но не имели обычной для восточного города цитадели — арка, городской стены и торгово-промышленного предместья — рабата, хотя отдельные районы располагались на окраине города. Так, в недавно раскопанном Шехр ал-Джедиде (Новые исследования, с. 107–110) на окраине города был район гончаров. Строились степные города быстро, в отличие от старых селищ практически одновременно (во второй половине XIII — первой половине XIV века), и если не по единому «типовому проекту», то по единым принципам и нормам. Основными строительными материалами фундаментальных сооружений были камень и кирпич. Кирпичи, как и связующие материалы — известь, изготовлялись на месте, а дерево для обжига кирпича и извести могло быть поставлено в безлесную степь нередко только издалека, да и камень тоже не всегда был рядом. Функции старых городов помимо того, что они являлись местами пребывания властных органов, заключались в обслуживании прежде всего земледельческой периферии и местной торговли, новые города располагались в степи и обслуживали скотоводческую периферию, частично ближайшую земледельческую округу, но кроме того, а иногда и прежде всего — магистральные торговые пути, в том числе главный — Великий Шелковый Путь. Этим определялось наличие в каждом городе от одного до нескольких караван сараев. Последние играли роль не только гостиниц, трактиров, но и бирж. Облик любого города определяется центральной площадью. Поскольку новые города создавались буквально на пустом месте и без ограничивающих пространство стен, то центральные площади их были большими, как правило, много большими, чем в старых городах и имели прямоугольную или квадратную форму. В Шехр ал-Джедид городская площадь занимала территорию 2 тыс. кв. м. На центральной площади находились монументальные сооружения, в обязательном порядке — культовые, соборные. Как правило, это были большие мечети с шести- (редко восьми-) угольными высокими минаретами, видимыми со всех районов города. Малые мечети и церкви находились в районах сосредоточения жителей, исповедующих ту или иную религию. При храмах, как правило, были помещения духовных школ. Характерной деталью соборных мечетей был мощный портал, с традиционной для таких сооружений высокой арочной стрельчатой нишей, и малый портал, открывавший вход во внутренний прямоугольный двор, где часто и находились помещения медресе. На центральной площади напротив мечети располагался каравансарай (главный каравансарай, если в городе их было несколько). Здесь же находились торговые ряды и мастерские. В Шехр ал-Джедиде на центральной площади была ювелирная мастерская и 11 тандыров (печей) для выпечки лепешек, гончарные мастерские. Помимо храмов в городах на видных местах строились мазары — мавзолеи духовных лиц и знати. Во всех населенных пунктах Золотой Орды были бани, которые в это время в Западной Европе были редкостью даже в крупных городах. Знаменитые римские термы не остались даже в воспоминаниях. В провинциальном же Шехр ал-Джедиде имелись три бани — крупные прямоугольные каменные здания с мужскими и женскими отделениями и индивидуальными номерами для каждого моющегося. Бани выполняли функции современных клубов. Люди там встречались, общались и даже вели деловые переговоры. Размеры и планировка трех бань Шехр ал-Джедида показывают, что жители города четко делились на три страты: низшая, средняя и высшая. Чем выше страта — тем больше размер здания, а в нем — меньше помывочных отделений и больше помещений, выполняющих функции мест встреч, отдыха, деловых переговоров. Аналогичными были бани в Поволжье. Герман Федоров-Давыдов так описывает планировку одной из раскопанных общественных бань: «Вход в нее вел с площади перед мечетью. Сначала входили в холодный предбанник с полом, узорно выложенным кирпичами, с фонтаном в центре, с окнами, имевшими алебастровые решетки и застекленными, было еще две теплых раздевальни. Горячие помещения обогревались подпольным отоплением — традиция, идущая еще от римских бань. Они образуют типичную для восточных общественных бань крестовидную планировку. Имелся отводящий воду канал с отстойником. Баня предназначалась для зажиточной части населения города» (Федоров-Давыдов 997, с. 94). Крупные степные города были не только административными центрами, они были крупными центрами промышленного производства военного и гражданского назначения металлургического, керамического, стекольного, ювелирного и др. Целые районы были специализированы на том или ином производстве и были населены соответствующими по профессиям ремесленниками (Егоров, с. 75). Столицы империи были городами социальных контрастов. Провинциальные города были менее контрастны. Монументальными здесь были, как правило, только общественные здания. В Шехр ал-Джедиде все дома были небольшими. В стольных градах, с одной стороны, выделялись дворцы ханов (отдельные залы которых имели площадь до 200 кв. м.) и знати, оборудованные всеми мыслимыми в то время удобствами, с другой — масса однокомнатных (однокамерных) зданий (наследие юрты, где нет внутренних стен) — жилища «среднего класса». Это, как правило, небольшие (не более 6x6 м) дома из дерева, глины, кирпича, реже камня, иногда на каменном фундаменте. «А если бы мы могли зайти в золотоордынский дом — самый обыкновенный, рядовой — то наверняка бы увидели в нем теплую лежанку, под которой проходят горизонтальные дымоходы от печи, это приспособление происходит от китайского отопительного приспособления — кана. На Царевском городище (развалины Нового Сарая) раскопан был дом, стены которого были сооружены из деревянных щитов. В центре была теплая комната с каном, а кругом холодный неотапливаемый коридор. Этот дом также имеет аналоги в китайском домостроительстве» (Федоров-Давыдов 997, с. 98). Кан — великое изобретение в истории человечества. Он создавал эффект соединения современного центрального отопления с традиционной русской печью с полатями. И здесь нельзя не вспомнить, что в Западной Европе того времени печей не было, и даже знать в своих замках зимой мерзла у каминов. Интерьер золотоордынских домов, пишет Вадим Егоров, «на редкость однотипен и прост: вдоль трех стен постройки в виде буквы «П» располагалась теплая лежанка (кан) с топкой на одном конце и вертикальным дымоходом на другом. Внутри печки лежанки проходили два дымоходных канала, которые и обогревали ее. По сути это сооружение было единственной мебелью золотоордынского жилья: днем здесь расстилали скатерть и ели, а ночью спали на войлочных кошмах (Егоров, с. 75). Кроме домов «среднего класса», во всех степных городах немало было маленьких полуземлянок и землянок мастеровых, прямоугольной формы, снабженные тамбурами входа деталь необходимая в суровом климате степей. Отапливались они печами, очагами, тандырами или канами системой из отопительного сооружения (тандыра) с горизонтальными дымоходными каналами и дымоходной трубой (Новые исследования. Там же). И конечно, непременной и отличительной деталью всех степных городов было значительное количество юрт степняков, наезжающих в город летом и постоянно живущих лишь зимой.***
В подавляющем большинстве исторических книг, если и говорится о красоте и богатстве городов Золотой Орды, то почти неизменно с рефреном, что они были созданы рабским трудом ремесленников покоренных народов, насильственно сорванных с родных мест и согнанных в низовья Волги. Это правда. Но не вся. Во-первых, это действительно имело место сразу после нашествия. Но дальше массовых притоков мастеровых не было. Во-вторых, в Золотой Орде «редко рабы переживали в одной линии несколько поколений, и — по большей части — если отец был рабом, то сын садился на землю, наделялся средствами производства и становился сабанчи (свободным пахарем) или уртакчи (испольщиком). Огромное количество рабов из военнопленных были ремесленники, вывезенные при завоеваниях из одного места в другое. Оседая на новой территории, в новом городе как военнопленные-рабы, они постепенно делались свободными лицами» (Греков, Якубовский, с. 116–117). Если массовый приток мастеровых был практически одноразовым и имел место в первой половине XIII, в эпоху Бату и Берке, а высший взлет градостроительства и архитектуры пришелся на первую половину следующего XIV века — времена Узбека и Джанибека, следовательно, создание городов осуществлялось самими жителями этих городов. Солхат (ныне Старый Крым) был третьим городом империи по численности населения, богатству и значимости. Медресе Узбек хана было одним из красивейших зданий города. Сейчас от него остались лишь развалины, но два века тому назад, когда оно только начало разрушаться, было зарисовано. Перепечатка осуществлена с линогравюры из альбома Иванова (Источник: Кулаковский, вклейка).На иллюстрации запечатлен также один из городских фонтанов Солхата.
Проблема питьевой воды для города, лежащего в степи на границе с горами, при отсутствии не толька рек, но и ручьев была решена весьма изобретательно. Вода конденсировалась в бассейнах (видимо естественных) на известковом щебне ближайшего от города горного хребта Агармыш и по керамическим трубам поступала в городские фонтаны. Константин Паустовский, будучи в Старом Крыму, заинтересовался оригинальной и сложной средневековой системой конденсирования и транспортировки воды и поведал о ней современному читателю
Кто были эти от полумиллиона до миллиона горожан, о высоком культурном уровне которых, по крайней мере, уровне их бытовой культуры свидетельствуют приведенные выше данные? Какая из страт организовывала жизнь, что представлял из себя «средний» житель столичных и провинциальных городов по уровню культуры, конфессиональной принадлежности, этническому происхождению? На все эти вопросы у нас нет достаточно полных ответов, во всяком случае, хоть немного сравнимых с таковыми в отношении западноевропейских городов. Можно высказать лишь некоторые осторожные общие предположения, но прежде обратимся к самому авторитетному из ныне живущих ученых, исследующих феномен Золотой Орды — Герману Федорову-Давыдову. «Искусственное сосуществование кочевых орд и городов с их мощным ремеслом и торговлей держалось только одной объединяющей силой общей ханской власти. В степи пышно распускается совершенно чуждая кочевникам яркая городская культура, культура поливных чаш и мозаичных панно на мечетях, мусульманской духовной учености, толкователей Корана и математиков алгебраистов, изысканно тонкого орнамента и каллиграфии. Эта культура не опиралась на традиции оседлости в Нижнем Поволжье, где до этого были кочевые степи. В отличие от Болгара и Хорезма. Золотоордынские города Нижнего Поволжья возникли на «пустом месте». Нигде не обнаружено подстилающего предмонгольского слоя» (Федоров-Давыдов 1997, с. 89). В данном случае мне трудно согласиться с мнением глубокоуважаемого мной ученого о «совершенной чуждости» кочевникам городской культуры. Согласию препятствуют фундаментальные положения общей теории систем и социоестественной истории — истории взаимоотношений человека и природы. Государство, существующее достаточно длительное время, измеряемое жизнями нескольких поколений людей, является сложной открытой системой, элементы которой не могут не быть связанными друг с другом органическими связями. Специфика же Золотой Орды, обусловленная ее вмещающим ландшафтом, заключалась в том, что поддержание взаимосвязей ее отдельных частей могло обеспечиваться подвижными социальными слоями населения и среди них прежде всего — кочевниками. Конечно, не все кочевники выполняли роль атомов связующих звеньев инфраструктуры государственной политической, экономической и социальной системы, но поскольку процесс постепенного оседания тюрков на землю к моменту создания Золотой Орды уже насчитывал несколько столетий говорить об абсолютной чуждости для степняков городской культуры вряд ли возможно.
Мавзолей дочери Тохтамыша. Снимок 1880 г. Снимок предоставлен для издания тюркологом Д. Д. Васильевым.
Культура степных городов Золотой Орды действительно не опиралась на локально-местные городские традиции. Не было до этого государства и вплоть до второй половины XIX в. городов в степях. Однако причины явления в данном случае нельзя искать в прецедентах традиционной истории, изучающей только жизнь социума, а необходимо также и в иной сфере — во взаимоотношениях человека и природы, о чем речь пойдет в следующей главе. Конкретно, в специфике природных условий степи. Тот факт, что города возникли там, где до того и много после не возникали, сам по себе свидетельствует о мощи и организованности государства, его способностности сплачивать общество и готовности общества идти навстречу государству. Но даже, если бы не было специфики, обусловленной природной средой, только на основании отсутствия подстилающего предмонгольского слоя делать однозначный вывод об искусственном сосуществовании, о симбиозе кочевников и жителей городов, можно было бы, если бы не было прецедентов постепенного оседания кочевников на землю, при тесных родственных связях между кочевниками и земледельцами, кочевниками и горожанами. В Восточной Европе с VI в. Кочевники-тюрки, сначала болгары, затем хазары стали оседать на землю, создавать свои города. Эти процессы столь известны, что не требуют подтверждения. Даже, когда большинство, как у волжских болгар, становилось земледельцами и горожанами, «тяга» к кочевьям, как отмечал Газиз Губайдуллин, у них не пропадала. «В селах и городах большинство булгар жило лишь зимой. Летом там оставались только купцы и мастеровые. Большинство же выезжало на лето в степи, где булгары пасли своих лошадей, коров, овец. Там же сеяли хлеб» (Газиз, с. 36). Но при всем этом не было искусственного симбиоза, сосуществования кочевников и горожан: народ оставался единым. О симбиозе скорее можно говорить, когда речь идет об этносах, изъясняющихся на разных языках и, что для средневековья важно, исповедующих разные конфессии, адепты которых настроены резко антагонистично. Но даже и в этом случае известны многочисленные прецеденты связей кочевников с городом. Достаточно вспомнить взаимоотношения половцев и славян. Обратимся к Василию Ключевскому. «В XI в. Поросье (край по реке Роси, западному притоку Днепра ниже Киева) с Ярославова времени является хорошо заселенной страной. Здесь жило смешанное население: рядом с пленниками ляхами, которых сажал здесь Ярослав, селились русские выходцы и мирные кочевники, торки, берендеи, даже печенеги, спасшиеся от половцев и примкнувшие к Руси для борьбы с ними. Эти мирные инородцы вели полукочевой образ жизни: летом они бродили по соседним степям со своими стадами и вежами (шатрами или кибитками), а зимой или во время опасности укрывались в свои укрепленные становища и города по Роси, составлявшие сторожевые военные поселения по степной границе. Русские в отличие от диких половцев звали их «своими погаными». Термин «поганые» в то время не носил нынешнего негативного оттенка, а значил лишь одно иноверцы язычники. И далее Ключевский приводит такие слова князя Святослава: «взял я город Чернигов с семью другими городами, да и то пустыми: живут в них псари да половцы» (Ключевский, т.1, с. 283, 285). По-видимому, прав Андреас Каппелер, когда пишет о взаимоотношениях славян и тюрок: «Само собой разумеется, этот действительный симбиоз Руси и татар далеко неполно и неадекватно отражается в современных, исключительно церковных источниках, в которых прокламируется фундаментальный антагонизм между «правоверными» русскими и «неверными» татарами» (Каппелер, с. 27). Специфика Золотой Орды, где был религиозный плюрализм, где межконфессиональная рознь преследовалась государственно, где удивительно быстро в городах преобладающей религией населения стал ислам, где языком общения горожан был тот же тюркский — татарский, объективно способствовала в пользу органичности соединения кочевников-тюрков и тюркоязычных горожан. Даже в традиционно полиэтничном и поликонфессиональном Крыму «в это время, очевидно, преобладающим языком в молодом административном центре был тюркский. Тюркский язык безусловно доминировал на его базарах, что отразилось в надписях на монетах местного чекана, где выделяется четыре варианта пулов с фразой «сорок восемь — один ярмак», и «центральную роль в формировании облика нового золотоордынского города сыграла исламизированная часть тюркоязычной общины» (Крамаровский 1997, с. 103, 105). Так кто же были жители городов Золотой Орды?
Надгробная нлиша на могиле дочери Тохтамьшш. Снимок 1880 г. Для издания снимок предоставлен тюркологом Д. Д. Васильевым.
Знать — потомки самих завоевателей — крайне немногочисленных монголов и ведомых ими тюрков, общая численность которых в середине XIII веке, как говорилось выше, вероятно, составляла 300 тыс. человек. Безусловно, демографический рост у этой страты был самым значительным. Однако, сколько было потомков завоевателей, каков был их удельный вес в империи и степных городах, мы не знаем. Существенная часть (какая, сегодня определить трудно) незнатных тюрков, по всей вероятности, осталась кочевниками или полукочевниками, но другая часть постепенно становилась постоянными жителями городов, как это уже было в прошлом у болгар, хазар, «черных клобуков», торков и других тюрков. Социальная страта, из состава которой формировались чиновники государственного аппарата — организующей силы империи, была, вероятно, чрезвычайно пестрой. Известно, что советниками монгольских завоевателей были китайцы, имевшие огромный тысячелетний опыт управления государством и социальными процессами. Однако в составе названной страты преобладали тюрки и персоязычные жители, покоренной монголами Средней Азии. К сарайскому двору приглашались ученые из арабских стран. Наконец, знать покоренных народов стремилась породниться со знатью завоевателей и войти в социальный слой, принимающий главные государственные решения, определяющий социальное, хозяйственное и культурное развитие общества. Ясно, что в стране, являющейся мостом между Востоком и Западом, где торговля приносила основные доходы государства, разноплеменные купцы (по принципу «кто платит, тот и заказывает музыку») также играли важную роль. В соответствии с законами социальных миграций, столицы государства притягивали к себе наиболее активных жителей окраин, и, возможно, ту же роль выполняли другие степные города, поскольку именно в них жил господствующий слой империи. К тому же, известно, что Среднее и Нижнее Поволжье в то время на довольно большом протяжении представляло собой несколько сплошных мегалополисов. Объективно это разноплеменное городское население, со временем сплавлявшееся в единое целое, способствовало созданию единства всех народов государства, сложению из разных этносов — единого суперэтноса. Можно предположить, что чем дальше от столиц империи, тем более этнически однородным становилось население. Но почти повсеместно, даже в среднем течении Волги, мы видим этнически смешанное население. Например, о территории нынешней Самарской области историк и археолог Валентина Зудина пишет следующее: «Памятники золотоордынского времени можно разделить на 3-и группы. К 1-й группе относятся памятники Правобережья Волги, расположенные в основном в пределах большой Самарской Луки. Эти памятники представлены городищами, крупными поселениями, могильниками и кладами. Известны три крупных городища… Они связаны с переправой через Волгу и заселялись смешанным населением… Наиболее интересную группу представляют памятники, расположенные по Усе. Здесь обнаружен ряд поселков, могильников, кладов русского, мордовского, болгарского населения… Большинство из них основано в золотордынское время и, вероятно, в рамках государственной политики монголо-татарских ханов. Жители этих пунктов обслуживали Волжский торговый путь… Левобережье Волги до нашествия Батыя являлось северной границей половецких кочевий. В золотоордынское время здесь также продолжали кочевать племена половцев, ассимилировавшие тонкий слой монгольского населения… Археологически эта группа населения прослеживается по курганным захоронениям кочевников с разнообразным инвентарем в южных районах Самарской области… Третья группа памятников, представленная в основном селищами, расположена в восточных и северо-восточных районах области. На территории Похвистневского района известны болгарские поселения золотоордынского времени, но в отличие от право бережных районов — без чужеродных этнических включений. Археологами исследован крупный ремесленный центр на реке Кинель…» (Зудина, с. 11–12). В этом процессе межэтнического синтеза для истории нашей страны большое значение имеет определение славянского, русского вклада в процесс степного этногенеза. В канун нашествия в Восточной Европе славяне были самым многочисленным этносом. По оценкам их было 78 миллионов. В степях, Поволжье и на Северном Кавказе проживало существенно меньше людей. Исследования последних лет показали, что население Руси за время татаро-монгольского ига удвоилось (см. «Путь России»). Как сказался этот демографический взрыв на этническом составе степных городов центре империи? Как определить этническое происхождение жителей степных городов, для которых всеобщим языком общения был тюркский (татарский)? Марина Полубояринова, специально занимающаяся русскими в Золотой Орде, убеждена, что русские в городах Орды были исключительно рабами, еле влачащими существование (Полубояринова 1, 2). При этом она пишет: «И если круг письменных источников практически уже не пополняется, то новые археологические материалы появляются с каждым полевым сезоном» (Полубояринова 3, с. 53). И здесь важна идентификация археологических материалов с этническим происхождением. У данного автора, как и у ряда других, этничность определяется по предметам, связанным с православием — крестикам, иконам, деталям церковного убранства, с керамикой, частично, с ювелирными украшениями. Но конфессиональная и этническая принадлежность, как правило, совпадают для первого поколения любых мигрантов, но для следующих — совпадение необязательно. Из того, что в новых городах эпохи расцвета Золотой Орды всегда есть мечети, но редко — церкви, еще нельзя делать вывод об исключительно тюркском этническом составе горожан. Вспомним, что при постепенном завоевании турками византийской Малой Азии, часть ее греческого населения (причем большая) из христианства переходило в ислам… и превращалась в турок, что давало неофитам освобождение от крепостного права и от долгов. В степях империи аналогичный переход упрощал (в отличие от греков) и язык общения горожан между собой — татарский. Далее. Русские люди могли пользоваться в Орде прежде всего золотоордынской керамикой. Католический епископ в Сугдее (Судаке), судя по данным музея «Генуэзская крепость», пользовался, к примеру, золотоордынской керамикой. Что касается ювелирных украшений, то они и в те времена были во многом интернациональными. Иными словами, мне кажется, что в данном случае много больше может дать метод комплексного антропологического анализа, успешно применяемый в лаборатории Татьяны Алексеевой в Институте археологии РАН (см. Алексеева 1,2, Бужилова 1,2). Не исключено, что именно этот метод позволит реально прояснить этническое многообразие жителей степных городов Золотой Орды.
***
Золотая Орда была государством с высокой культурой. «Золотоордынская культура сложилась в тех городах Золотой Орды, которые были расположены в степи. Это были центральные, собственно золотоордынские города. Их культура являлась сплавом традиций мастеров-ремесленников различных стран, покоренных монголами. Здесь уживались черты китайского искусства и ремесла, среднеазиатского декоративного искусства, черты домостроительства, взятые из центральной Азии, Китая и Средней Азии. На этой культуре сказалось мощное влияние иранской и закавказской культур, а также традиции ремесла Крыма, Волжской Болгарии» (Федоров-Давыдов 1997, с. 97). Среди всего перечисленного мне хотелось бы прежде всего обратить внимание на заимствование китайских традиций. Отблеск великой китайской цивилизации, несла на себе вся империя Чингисхана, а после ее распада и Золотая Орда. Для историков, исследующих асинхронные процессы развития различных цивилизаций нет сомнений в том, что в XIII–XIV в. самой высокой земной цивилизацией была китайская. В отличие от Западной Европы, несмотря на периодические (циклические) кризисы (механизм их см. Кульпин 1990, с. 106–116), эта цивилизация не знала культурных провалов. С глубокой древности она только наращивала культурный потенциал. Западная Европа в XIII–XIV вв. находилась лишь на подступах к эпохе Возрождения, поэтому в то время источником высокой культуры был Восток, а нем прежде всего Китай. О тесных связях Золотой Орды с Китаем красноречиво говорят данные археологии. «В погребениях, раскопанных на Селитренном и Бодянском городищах, были найдены шелковые ткани китайского происхождения. На золотоордынских городищах находят китайские зеркала и местные подражания им. Много китайского фарфора найдено при раскопках этих городищ… Находят даже фарфоровые ящички-подставки для головы, которые китайцы использовали при спанье. Этот фарфор породил в самих золотоордынских городах подражания. На Селитренном городище раскопаны горны, в которых обжигали чаши с такого же салатного цвета поливой, но не фарфоровые, а из особой белой массы — песка и глины на клею, так называемом «кашине». Там же обжигались и кашинные чаши с белой поливой и росписью синим кобальтом. Они подражают китайскому фарфору не только расцветкой — синий рисунок на белом фоне, но и сюжетами и мотивами росписи — цветы лотоса, хризантемы, букеты в вазах, изображения драконов. Найден обломок чаши с нарисованным мостиком — типичный китайский горбатый мостик. Есть характерные для китайских орнаментов облака, изображались птицы на китайский манер, драконы… Под влиянием китайских мастеров в золотоордынских городах возникло литье чугуна» (Федоров-Давыдов 1977, с. 97–98). Самый авторитетный исследователь Золотой Орды Герман Федоров-Давыдов констатирует, что «ряд авторов склонны видеть в золотоордынской культуре именно синтез (культуры Востока — Э.К.). Вероятно, они правы. С некоторым оговорками можно принять этот тезис. Но его следует наполнить живым содержанием». Пока это «наполнение» идет медленно. «В некоторых областях этот сплав достиг уровня синтеза новой культуры — прежде всего, в художественной керамике, а в других областях мы чувствуем в значительной степени механическое соединение разнородных традиций» (Федоров-Давыдов 1977, с. 97). Обожженные глиняные черепки, как известно, самые большие долгожители. Остальные свидетели прошлого — недолговечны. Не потому ли «в других областях» видится «механическое соединение разнородных традиций»? Синтез культуры проявиться и в одной области, но это скорее исключение, чем правило.***
Глядя на Золотую Орду, нельзя не поражаться наивной уверенности ее господствующих слоев и простых жителей степных городов в том, что их благополучие будет вечным. Что всегда будет действовать Великий шелковый путь, наполняющий казну звонкой монетой, что армия всегда будет столь сильной, а противники столь слабыми, что городские стены не нужны, наконец, что население молодой цивилизации, которое всегда растет, не будет иметь ограничений в своем росте. Для укрепления устойчивости государства прежде всего нужна была ориентация руководства на быстрый процесс межэтнического экономического и культурного взаимодействия. В средневековье эти процессы всегда замедленны, а в огромном пространстве Золотой Орды, как впоследствии в России и СССР, ускорение внутренней консолидации требовало активных, целенаправленных действий центрального правительства. Прежде всего необходимо было установить тесные связи между представителями системообразующего этноса — татар и самого многочисленного этноса государства — русских, жителей административного, экономического и торгового центра империи в южных степях и жителей северных лесов. Тесных связей ордынской знати с русскими князьями, о чем убедительно писал Арсений Насонов, в данном случае было недостаточно, хотя наличие таких связей могло создавать у золотордынского правительства иллюзию культурного и экономического единства государства.Гибель империи
Еще в конце XVIII века величественные руины времен Золотой Орды мог видеть путник едущий по монотонно пустынным южно-русским степям.
4 Земля и люди
Бремя империи
Империя Чингисхана была столь велика, что кажется странным, что при столь неразвитой тогдашней инфраструктуре, при отсутствии экономических связей между ее частями она могла сохраниться как единое государство более полувека. Даже возникшие после ее распада новые государства были огромными. В Золотой Орде политической властью были объединены не просто многочисленные и разные народы и земли, но народы, живущие вдали друг от друга, независимой экономической и культурной жизнью. Это были мусульмане-хорезмийцы, говорящие на фарси, живущие в низовьях Аму-Дарьи, испокон веков освоившие этот оазис в окружении пустынь и полупустынь. Народы Северного Кавказа и Крыма, говорящие на разных языках, пока еще в XIII–XIV вв. в своем большинстве христиане, но уже начавшие омусульманиваться. Севернее земледельцев Хорезма, Кавказа и Крыма в широкой полосе степей кочевали разные, но в своей основе тюркоязычные скотоводы язычники, мусульмане, христиане и иудаисты. Далее на север за степью в лесостепи и лесах жили славяне, финно-угры, тюрки (булгары, чуваши, башкиры), балты. Они также не были конфессионально объединены, делясь на христиан, мусульман и язычников. Все народы Золотой Орды в условиях господства натурального хозяйства были экономически самодостаточны, что для средневековья естественно. У них не было, столь характерной для современного мира, внутренней сильной потребности в обмене знаниями, продуктами производства, технологиями и культурными достижениями. Завоеватели объединили политически в одном государстве многие этносы, но сила и жизнеспособность империи объективно зависела от того, насколько эти самодостаточные регионы объединятся экономически, культурно, идеологически, насколько народы, их населяющие станут двуязычными, говорящими как на своем родном языке, так и на общем для всех подданных империи. Миссию ведущего системообразующего этноса должны были выполнить либо сами завоеватели, либо уступить ее другому, другим этносам. Завоеватели были кочевниками, имели свою специфическую культуру, созданную для специфического хозяйствования в суровых природных условиях — кочевого скотоводства, их образ жизни, культура и духовные представления во многом определялись спецификой хозяйства и имели ограничения, обусловленные типом хозяйствования. Во все времена кочевники были маргиналами цивилизационного развития, которое традиционно связывается с развитым земледелием, ремеслом, городской культурой. В силу своей высокой территориальной мобильности, обусловленной производственной необходимостью, кочевники могли стать связующим информационным звеном в управлении империей и выполнять роль аппарата насилия в силу традиций степи, где каждый мужчина — воин. Но государство непрочно, если опирается на одно насилие. Устойчивое государство объективно требует не только развитой инфраструктуры, обмена, но и развитого производства. Чтобы быть устойчивым, государство должно быть необходимым, полезным обществу. Следовательно, завоеватели должны были создать систему управления и производства, которая бы удовлетворяла основные потребности общества в существовании, или опереться на уже созданное другими, как это было, когда кочевники завоевывали страны с оседлым населением и высокой традиционной культурой. Обычная судьба завоевателей-кочевников — либо ассимиляция местным населением, либо изгнание из страны, либо отход в завоеванной стране на второстепенные социально-экономические роли, занятие какой-либо второстепенной социальной экологической ниши. Но в Золотой Орде ситуация была нетипичной. В империи не было компактного и этнически однородного населения.Управление огромным государством при неразвитости тогдашних путей сообщения могло осуществляться только из центральной части империи. Но там не на что было опереться управленческим структурам, не было местного оседлого населения, не было городов и ремесленного производства. Была степь с суровыми природными условиями, малопригодная в условиях средневековья, для земледелия и развития городов. Не случайно до образования великой монгольской империи в евразийской степи, за редкими исключениями, не было городов, развитого производства и земледелия. Бремя империи требовало от завоевателей-кочевников, если не полностью, то в значительной степени превратиться в оседлое население — земледельцев и горожан-ремесленников, либо организовать земледелие и ремесленное производство из других народов, либо выбрать компромиссный вариант, и тогда в степи возник бы новый этнос, в создание которого вложили бы свою лепту все народы империи. Ясно, что первый вариант (массово сесть на землю) не имеет отношения к реальной истории Золотой Орды. Лишние кочевники, только лишние, те, которые уже не могли кормиться от скотоводства, традиционно переходили к земледелию, но психологически этот переход для кочевников всегда был тяжел. «Как показывает исторический опыт, оседание происходило у беднейшей части кочевников, которая уже не могла прокормиться самостоятельно, ведя кочевой образ жизни. Попытки же насильственным путем заставить кочевников сесть на землю вызывали резко негативную реакцию, вплоть до вооруженных восстаний» (Федоров, с. 100). Свидетельств о массовых насильственных обращениях кочевников в земледельцев в истории Золотой Орды мы не знаем. Такие акции известны, например, для Крымского ханства, но более позднего времени. По-видимому, в случае Золотой Орды речь может идти о втором или, скорее, о третьем варианте — создании нового этноса в степи, но вопрос этот требует специального изучения. Хотя известны слова Бату-хана о том, что мир можно завоевать сидя в седле, но нельзя управлять им с седла, неизвестно, насколько завоеватели-монголы, составившие верхушку правящего социального слоя, осознавали данную задачу. Скорее всего они решали текущие проблемы и в итоге действовали в направлении разрешения главной задачи. Не случайно столица империи была равномерно удалена от основных районов плотного заселения как на севере, так и на юге, и этот выбор диктовался задачами управления. Сарай Ал-Джадид (Новый Сарай) был расположен почти точно в середине империи, если смотреть с севера на юг: на 48° параллели северной широты, и лишь немного сдвинут от середины к западу по долготе 46° восточной долготы (географический центр Золотой Орды 50° северной широты и 51° восточной долготы). Сдвиг на запад был обусловлен не только великой меридианальной магистралью Восточной Европы Волгой, но и массой населения, которая тяготела к западу и северу государства. Не случайно, столица государства первоначально создавалась трудом представителей покоренных народов — специально отобранных высоких (каждый в своей области) профессионалов, насильственно вывезенных на постоянное местожительство в степь. Не случайно, в степи вдоль рек стало развиваться не только богарное, но и орошаемое земледелие и садоводство. Урбанизация степи началась с одного города — столицы государства. Воздвигнуть на голом месте большой город невозможно без создания строительной индустрии, строительных материалов, в том числе и тех, которых не было в окружающей город степи. Деревья в степи встречаются редко и локально — в понижениях рельефа, чаще всего в долинах рек или руслах временных паводковых водотоков. Для строительства городов в нижнем и среднем течении Волги дерево сплавлялось с севера. Оно было необходимо тогда не только как непосредственно строительный материал, но для обжига кирпича, для отопления домов, для любого производства — от керамического до оружейного. «Город был не просто столицей государства, — пишет Вадим Егоров, — а крупнейшим центром ремесленного производства. Целые кварталы занимали ремесленники, специализировавшиеся на какой-то определенной отрасли (металлургической, керамической, ювелирной, стекольной, косторезной и т. д.)» (Егоров, с. 75). Для пропитания городского населения необходимы были зерновые, которые стали частью выращиваться вдоль Волги, частью доставлялись издалека. Само существование столицы, а затем растущих около нее поселков, городков требовало хозяйственных связей с провинциями. Эти связи были тем более необходимы, что центр империи географически находился в климатической зоне, не слишком благоприятной не только для градостроительства, но и жизни людей. Историки знают, что городская цивилизация Золотой Орды возникла в зоне степей, там, где до того «гардарика» не возникала, биологи знают, почему не возникала. Их твердые знания основываются на хорошей изученности природной жизни степи. Только такие специальные, экспертные знания позволяют оценить масштаб, силу и значимость человеческих усилий, а последнее дает возможность историку классифицировать Золотую Орду не как варварское, а высоко-цивилизованное государство. Приводимое ниже описание степи может показаться читателю чрезмерно подробным, но не является излишним: жизнь степи приводится далеко не во всем ее разнообразии, а затрагиваются только те аспекты, которые необходимы для социально-экологического анализа. Общее описание, собранное в одном месте, позволяет в дальнейшем анализе не обращаться неоднократно к одним и тем же аргументам.Жизнь степи
Сейчас антропогенный ландшафт изменил облик природы и во многом микроклиматы. Той европейской степи, располагавшейся в полосе между 52 и 48° северной широты, о которой будет говориться ниже, уже нет, но в отличие от Золотой Орды, ценоз степи был детально изучен биологами, и в общих чертах представить его особенности не представляет труда. В степи в древности и средневековье не случайно жили только кочевники, но не земледельцы. Не случайно, в средневековье Великая степь до Золотой орды не была страной городов. Климат степей Евразии суров и плохо приспособлен не только для земледелия, но и для жизни людей. Степь отличается сезонной и суточной контрастностью температур с сильным перегревом земли летом и резким остыванием зимой, большим суточным перепадом дневных и ночных температур. «Степной климат отличается от климата других ландшафтных зон прежде всего поразительным непостоянством, — пишет Вячеслав Мордкович, — Жизнь между засухой и потопом, жарой и холодом обычное состояние экосистем степного типа. Климатические контрасты проявляются также чередованием морозных дней и оттепелей зимой, внезапным похолоданием летом или таким же неожиданным потеплением (до 30 °C) рано весной в апреле, когда еще не полностью растаял снег». Летом «холодный душ» сменяется изнуряющей жарой и засушьем. «Даже в середине лета бывают похолодания как в тундре. Среднесуточная температура воздуха в июле может вдруг опуститься с 30 до 7 °C. Требуется всего 23 часа, чтобы температура поверхности степной почвы подскочила с 16 до 42 °C. Суточная амплитуда температур воздуха в степи даже в середине лета достигает 31 °C» (Судьба степей, с. 129, 140, 142). Практически вся выпадающая атмосферная влага (80 %) в степи приходится на летние месяцы, причем крайне неравномерно: в июне-июле от Молдавии до Дона засуха. С третьей декады сентября все евразийские степи погружаются в зимнюю спячку либо из-за нехватки тепла, либо воды, либо того и другого. Иногда вся влага может выпасть одним большим летним ливнем и быстро испариться из-за жары, а во все остальное время — сушь, из-за которой в степи не растут деревья, мало сочного разнотравья и у людей пересыхает язык во рту. Растения могут использовать не более одной пятой выпадающей в степи влаги. Через каждые 34 года в степи повторяются сильные засухи. Не случайно земледелие кочевников сводилось к весеннему посеву и уходу от поля с возвращением к нему лишь осенью, сбору скудного урожая, если он был. Степной климат нашего материка определяется областью высокого давления, которая тянется узким языком на запад от Сибирского антициклона, проходя по условной линии, соединяющей города Кызыл — Уральск — Саратов — Харьков — Кишинев — Секешфехервар. Эта условная линия названа Большой климатической осью Евразии. Ось служит ветроразделом на материке. Зимой к северу от нее, там, где располагается зона лесостепи и леса, где в средневековье жили земледельцы, дуют теплые ветры с запада и юго-запада, несущие осадки. К югу, там, где находятся степи, полупустыни и пустыни, где преобладают сухие и холодные северо-восточные и восточные ветры, в средневековье жили только кочевники. «Узкий язык от области высокого атмосферного давления и степи, тесно связанные с этим своеобразным климатическим явлением, вонзаются в Европу как холодный клинок. В страны мягкого климата, сочных, ярких ландшафтов и комфортного людского быта степи пропускают морозы, засухи, виды растений и животных, способных выносить суровые внешние условия, а в VII–XII вв. армии кочевников», — пишет Вячеслав Мордкович. Направление ветров продиктовано движением воздушных потоков в антициклонах по часовой стрелке, из центра, где атмосферное давление высокое, к окраине, где оно ниже. В январе сильный перепад давления между Атлантикой и Сибирью создает мощную воздушную тягу от центра Азии к Атлантическому океану. Этот морозный «сквозняк» выбирает свой путь между возвышенностями, горами по ровным низким пространствам. Территории к северу от Большой климатической оси Евразии получают зимой больше осадков, чем к югу от нее. Глубокий снежный покров предохраняет почву от чрезмерного промерзания. Весной здесь не просто много воды, но особенность паводка в том, что вода не сбегает сразу в реки, а постепенно просачивается в почву, увлажняя ее. К югу же от Большой климатической оси Евразии вода весной быстро испаряется, не успев просочиться в мерзлую почву. Степи получают воды не меньше, чем лесные экосистемы весной при таянии снега, а летом от ливневых дождей. Однако период обильного увлажнения в степях быстро сменяется засухой (Судьба степей, с. 27–28, 30, 33, 35). Можно сказать, что жизнь в степи зависит от воды. Как четко заявил Игорь Иванов в специальном докладе на семинаре «Человек и природа — проблемы социоестественной истории», богатство видов и интенсивность жизни степи во всей ее истории — от плейстоцена до голоцена — определялась не столько похолоданиями и потеплениями и толщиной гумусного слоя, сколько уровнем увлажненности (см. также Иванов 1997-1). Не случайно степные города Золотой Орды выросли на реках. Биоценоз степи устроен таким образом, чтобы максимально сохранить влагу и фитомассу в засушливые периоды. О структуре почв, жизнедеятельности растений и животных в этом направлении Станислав Мордкович и Сергей Баландин пишут следующее. Мордкович: «Типичный профиль зрелого чернозема выглядит следующим образом. С поверхности лежит трех, четырехсантиметровый слой степного войлока. Его основу образуют отмершие, но еще не успевшие разложиться, надземные части степных растений. Под степным войлоком располагается дернина — горизонт толщиной 3–7 см, густо пронизанный живыми и мертвыми корнями… Она очень плотная и упругая, как батут. Даже очень сильному землекопу трудно пробить ее лопатой. При распашке дерновой горизонт полностью уничтожается… Ниже дерновины следует собственно гумусовый горизонт черного цвета мощностью от 35 до 130 см.» Баландин: «Умеренное вмешательство человека, будь то выпас скота или выкашивание с целью заготовки сена, приводит к процветанию растительных сообществ». Степной войлок снижает испарение и улучшает водный режим верхних горизонтов почвы. «Степной войлок (litter) угнетает развитие дерновидных злаков, и в то же время способствует поселению и росту злаков корневищных. В условиях ослабленной конкуренции со стороны дерновидных злаков появляется возможность для развития кустарников и даже некоторых древесных пород. Кроме того, степной войлок задерживает семена плодоносящих растений, которые буквально «зависают» в его толще и, не достигнув почвы, погибают… В естественных условиях накоплению мощного слоя подстилки препятствует съедание части растений многочисленными животными фитофагами и случайные степные пожары, вызываемые ударами молний… Подстилка все время нарушается, разбиваемая копытами. При этом у семян многих растений появляется возможность проникнуть в почву; некоторые из них просто втаптываются в землю, что существенно облегчает их прорастание. До заселения человеком евразииских степей в них паслись стада сайгаков и диких лошадей тарпанов… Кроме того, свою лепту вносили грызуны, а также некоторые насекомые». Мордкович: «Непрерывные кочевки — необходимое условие выживания крупного животного в ландшафте степного типа… Прерии и степи не могут быть полностью съедены копытными, благодаря их непрерывным перемещениям. На ходу травоядные не успевают съесть всю траву сразу, а скусывают лишь верхушки растений… Кочевки происходят не хаотично, а в соответствии с основными векторами экологических условий в степной ландшафтной зоне, т. е. с севера на юг и обратно, или же в направлении с запада на восток. Зимой обильные снегопады на севере степной зоны делают недоступной сухую траву (ветошь), которой питаются в это время года копытные. Поэтому они вынуждены перемещаться к югу, где сухая трава, стоящая на корню, доступнее. Летом засуха вынуждает травоядных, а вслед за ними хищников, откочевывать в северные или западные регионы степной зоны… Стадный образ жизни облегчает добычу корма, особенно в зимнее время, когда стадо идет колонной, впереди находятся самые сильные самцы, которые своими крепкими копытами разбивают снежный наст. Из этих копанок молодые члены стада легко достают травяную ветошь… Если бы копытные при огромной плотности их населения были равномерно распределены по всему пространству степи или прерии, они съели бы всю надземную массу растений за несколько дней, не давая ей возможности отрастать» (Судьба степей, с. 43, 75–76, 87–88, 90). Но копытные не распределялись равномерно по всему пространству степи, этому в естественных условиях мешали хищники. Они вынуждали стада непрерывно двигаться, они заставляли располагаться сильным самцам по периферии стада, чтобы защищать молодняк, самок и слабых особей. Они регулировали численность млекопитающих, осуществляя естественный отбор. До человека степь находилась в состоянии устойчивого гомеостазиса. Как образно пишет Сергей Баландин, «Степь, как хороший туркменский ковер, нуждается, чтобы ее потоптали» (Судьба степей, с. 76). Чем больше копытные топчут степь, тем больше на ней травы. Но топтать степь можно не беспредельно, хотя рекреационные возможности степного биома поразительно велики: «поверхность степи, утрамбованная скотом до состояния, напоминающего асфальтовое покрытие, уже через три года после снятия пастбищной нагрузки восстанавливает исходную форму…» (Судьба степей, с. 134). Появление человека сделало степной гомеостазис менее устойчивым по ряду причин. Степные города создавались на пустом месте. Люди, их заселившие, не знали, как вести себя в степи, не знали, что навыки, выработанные предками в других природных условиях, могут оказать на новом месте плохую услугу. Зачастую не знали новую степь и кочевники. Она казалась им несравнимо более богатой их прежних родных мест, но они не знали границ ее возможностей, за которыми следует экологический кризис или локальная экологическая катастрофа. Границы эти определены прежде всего общей универсальной закономерностью: физическая масса домашнего скота при полностью антропогенном ландшафте или суммарная масса домашних и диких животных при не полностью антропогенном не может превышать массу диких копытных, которые здесь были до человека. Кроме того, для сохранения экологического равновесия биоценоза степи большое значение имеет соотношение отдельных видов животных в общем их количестве. Время от времени, как это было в Рын-песках в XIX в. или сегодняшней Монголии, скотоводы попадают в экологический «капкан» превышения удельного веса овец и коз в общем поголовье. Человек защитил от хищников самых слабых копытных — овец. А овцы оказывают самое сильное давление на землю, как в прямом, так и в переносном смысле слова. Овца, в отличие от крупных копытных, двигается медленно и топчет землю основательно. В овечьих загонах, в отличие от коровьих, не увидишь и травинки. Давление маленьких овечьих копытец на единицу площади в четыре раза превышает давление гусениц среднего танка (Судьба степей, с. 164). Если крупные копытные лишь обкусывают траву, то овца, по народному бурятскому выражению, — «стрижет». В современной Бурятии сокращение поголовья овец сразу отозвалось снижением темпов деградации почв (Панарин, с. 100). Как свидетельствует исследование экологической катастрофы в Волго-Уральском междуречье в XIX–XX вв., осуществленное Игорем Ивановым, там кризисные явления были спровоцированы резким увеличением поголовья скота (с 200 тыс. до 5 млн. голов), в котором 77 % составляли овцы (Иванов 1995, с. 181). В Прикаспии степь сохраняется при плотности менее 0,7 овцы на гектар, при более одной пустыня (Мирошниченко, с. 40). Для Калмыкии принято такое соотношение: при населении 300 тыс. человек, 1 млн. овец (69 %), 200 тысяч лошадей (13,8 %), 200 тысяч коров (13,8 %), 50 тысяч верблюдов (3,4 %) (Виноградов и др., с. 103). Экологическая катастрофа в Прикаспии ясно показывает, что традиционное скотоводство не гарантировано от кризисов, хотя чаще всего до кризиса дело не доходит. Другое дело, если степь обрастает городами, притягивающими кочевников со своими стадами. Здесь возможно то же явление, что и на водопоях, вблизи которых уже ничего не растет. Иными словами, даже средневековая урбанизация чревата нарушением по крайней мере локального экологического равновесия в степях. Однако само существование Золотой Орды — с учетом ее границ, особенностей климатических поясов, неразвитости средневековой инфраструктуры объективно требовало локального сосредоточения в степях — географическом центре государства, не только административного и экономического управления, но скота и промышленности, что ложилось дополнительным бременем на биоценоз степи.Динамика демографического роста
Возможность выявления предельной численности населения для определенного вмещающего ландшафта при той или иной технологии хозяйствования для историка, который не имеет иных путей получения точных количественных данных, уникальна. В данном случае, когда, по всей вероятности, в течение одного века демографического потолка достигли сначала Степь, а затем Лес (Кульпин 1995, с. 73–131), одно их количественное соотношение позволит понять и иначе оценить многие известные исторические процессы, явления и события. Получение количественных данных, возможно, дело ближайшего будущего. Сейчас можно сделать лишь предварительные подходы к анализу. Какова же была динамика роста населения в степи? Монголы и ведомые ими тюрки Азии, — писал Магомет Сафаргалиев, — «будучи кочевниками, не менее чем другие народы, занимавшиеся земледелием, нуждались в землях, пастбищах и местах охоты. Главная причина монгольского завоевания и заключалась в стремлении приобрести большие необитаемые пространства земли как непременное условие кочевого способа производства монгола скотовода. Отвоевав все пространства земель от Иртыша до низовьев Дуная, удобных для кочевья, потомки Чингисхана стали собственниками этих земель…» (Сафаргалиев, с. 93). Известно, что монголы разбили кипчаков и гнали их до Венгерской пушты, что с приходом монголов исчезли в степи половецкие бабы и курганы. Разумеется, это не значит, как подчеркивают практически единодушно все исследователи Золотой Орды, что все половцы были уничтожены. Во всяком случае, женщин завоеватели не убивали: молодых обращали в жен и наложниц, пожилых делали служанками. Сколько осталось половцев в южнорусских степях, мы не знаем. Сколько всего вместе с завоевателями было в XIII веке жителей степи также неизвестно. Так или иначе степь в середине XIII в. позволяла кочевникам осуществлять расширенное демографическое воспроизводство. Известно, что в стагнационном режиме кочевая семья имела 45 человек, а при возможностях роста до 12 (Тортика, с. 55). До проведения специального исследования можно лишь грубо оценить возможный рост и нижнии предел численности степного населения Золотой Орды, исходя из прецедентов. Один из таких прецедентов исследовали совместно биолог Игорь Иванов и историк Игорь Васильев. В 1801–1803 гг. небольшая казахская (Букеевская) орда из 50 тысяч человек с 200 тыс. голов скота по разрешению царского правительства поселилась на пустующих землях Рынпесков в междуречье Волги и Урала. Через 20 лет у них было уже 5 млн. голов скота (т. е. рост в 25 раз), что оказалось чрезмерным для вмещающего ландшафта и вызвало экологический кризис в междуречье Волги и Урала, продолжающийся вплоть до наших дней. Несмотря на кризис и его следствие падение поголовья скота до 1,5–2,6 млн., население, стартовав со стагнационного демографического состояния, за 40 лет утроилось, составив 150 тысяч человек (Иванов 1995, с. 181, 184). Если принять численность завоевателей, пришедших в восточную Европу, в 300 тысяч человек (в соответствии с аргументацией в предыдущей главе) и темпы демографического роста как в Букеевской орде, то со времени окончания завоевания Восточной Европы в 1242 г. и до первой эпидемии чумы в 1346 г. только число потомков пришельцев возросло до не менее 3 млн. человек. Ограничений для расширенного воспроизводства, как хозяйственного, так и демографического (подобно тем, что получили букеевцы через 20 лет жизни в Рын-песках) завоеватели не имели, не находились в стагнационном демографическом режиме, мужчины — главы семей могли иметь не по одной жене. Расширенное хозяйственное воспроизводство основывалось не только на опустевшей после половцев степи, но и в больших, если не уникально огромных, возможностях расширения пастбищ. Известно, что половцы в своих сезонных кочевьях не переходили границ Большой климатической оси Евразии (см. Смирнова, Киселева, с. 27). Как уже упоминалось направление сезонных перекочевок в евразийской степи было либо с юга на север, либо с востока на запад. Половцы кочевали, в основном, с востока на запад: от Дона к Киеву. Чем было вызвана такая направленность кочевий — предмет специального исследования, поскольку они выбирали с хозяйственной точки зрения не лучший вариант. К северу от Оси более мощные черноземы, более устойчивый и влажный климат, больше объем фитомассы. Как пишет Аркадий Тишков, в степях в «течение сезона меняется кормовая ценность, доступность и количество кормовых трав. Если привес скота, получаемый на пастбище в мае принять за 100 %, то в июне он составит 88 %, в июле 78 %, августе 65 %, сентябре 58 %, а в октябре только 35 %» (Судьба степей, с. 191). Однако, если скот пасти севернее Оси, в европейской лесостепи, где до осени сохраняется кормовая ценность, доступность и количество кормовых трав, то потерь привеса половцы бы не имели. «В луговых степях нет перерыва в вегетации растений и жизнедеятельности животных, вызванного засухой, поэтому экосистема функционирует дольше, чем в более сухих степях. За счет этого общая масса растительности достигает 3,2–4,2 т/га, а животных 0,4 т/га, что в 5 раз больше, чем в других типах степей» (Судьба степей, с. 144). Проблему, которую ставят половецкие кочевья, можно сформулировать так: насколько широка была в то время лесостепная полоса и были ли доступны для степного скота лесные поляны? Известно, что по сравнению с современными доисторические природные сообщества на месте нынешних степей и лесостепи были более мозаичны. Мозаичность формировали и поддерживали гигантские травоядные — хоботные, копытные и др. Они препятствовали образованию сплошных массивов древесной растительности, формируя в лесах поляны, на месте лесов — лесостепи, парковые ландшафты (Масл. в, с. 57). Если травоядные не топчут землю, не съедают древесный молодняк (подрост), то на свободные от леса пространства (будь то поляны в лесу или лесостепь неважно) начинает наступать лес. Специальные многолетние наблюдения, проводившиеся в Северной Америке, выявили нижеследующую динамику наступления леса на степь на участках без домашнего скота: «Подземные побеги кустарника, располагающиеся на глубине 10–30 см, распространяются на территорию, занятую сообществом злаков на 79 метров. Довольно скоро они поднимаются над землей, затеняют почву и замедляют рост трав… В результате через пять лет лес сомкнутым фронтом вторгается в прерию на несколько метров» (Судьба степей, с. 124). После гибели гигантских травоядных, более мелкие — зубры, туры, тарпаны уже не могли поддерживать столь высокий уровень мозаичности биоты (Маслов, с. 57). Известно, что к моменту монгольского нашествия в лесах Восточной Европы почти не осталось зубров и туров, тарпаны злобные, неприручаемые дикие лошади — также истреблялись. Иными словами, не исключено, что даже низкий уровень мозаичности — поляны в лесу и лесостепь некому было поддерживать, и потому малочисленные половцы кочевали не с юга на север, а с востока на запад, вступая в естественную конкуренцию за землю у Киева со славянами, осваивавшими под земледелие места летних половецких кочевий — южную степь. А тем временем в хозяйственном резерве скотоводов оставалась зона лесостепей, которую «потоптав, как хороший туркменский ковер», можно было превратить в степь, т. е. зону сплошного пастбища, а леса таким же способом можно превратить в лесостепь — территорию частичного пастбища. В этих условиях поголовье скота кочевников могло долго не иметь ограничений в росте, расти такими же темпами, как и в Букеевской орде, а на человека могло приходиться столько же скота, сколько и у букеевцев в период бурного роста, что на 3 млн. скотоводов составило бы гигантское количество — 200 млн. голов.5 Слагаемые гибели
Факторы стабильности
Золотая Орда могла процветать при трех универсальных факторах социально-экологической стабильности: 1) неизменных порядках, приемлемых для общества и не провоцирующих нарушение экологического равновесия. Порядки для людей в империи, надо полагать, не были плохими, поскольку, как пишут Аскаров А. А., Буряков Ю. Ф., Гуляев В. И., Сайко Э. В., здесь «чувствовали себя под «общественной защитой» и иноверцы» (Аскаров и др., 1991, с. 11), но были ли они таковыми для природы? 2) неизменном вмещающем ландшафте (он оставался практически постоянным); и 3) неизменной численности населения. Два из этих факторов могли не быть неизменными первый и последний. Первому, связанному с политикой, традиционно уделялось много внимания. Порядки не могли оставаться постоянными хотя бы потому, что любое государство открытая система, а Золотая Орда была открыта миру в большей степени, чем другие современные ей государства. Мир менялся, следовательно, не могли оставаться совершенно неизменными порядки в Золотой Орде. Попробуем также показать, что напряженность за счет превышения возможностей вмещающего ландшафта вследствие демографического роста в пределах границ Золотой Орды могла возникнуть в XIV в. только в зоне степей, в Дашт-и-Кипчаке. При экстенсивном скотоводстве человек замещает крупных хищников на вершине биологической трофической пирамиды и вследствие этого вынужден подчиняться законам природного гомеостазиса, который влияет на установление пропорций между массой растительной пищи, числом травоядных и плотоядных. Хотя, конечно, это подчинение не столь жесткое, как полагают А. А. Тортика, В. К. Михеев, Р. И. Кортиев, которые пишут: «кочевников может быть столько, сколько может прокормиться от существующего стада, а размеры стада ограничены продуктивностью и размерами пастбищ. Увеличение выше нормы какого-либо вида, потребляющего другой вид в экосистеме, ведет к гибели от голода потребителя раньше, чем будет окончательно уничтожен вид потребляемый, после этого равновесие восстанавливается… скот гибнет, а за ним гибнет, распадается или порабощается кочевое общество назревает политикоэкономический кризис, который может проявиться во внешней экспансии, в отходе части населения», либо в переходе к оседлости и земледелию (Тортика, с. 52, 57). Поскольку количество растительной биомассы во вмещающем ландшафте постоянно (если абстрагироваться от изменений климата), то и число скотоводов, живущих не впроголодь, может быть рассчитано по формулам биологического гомеостазиса. Это число в реальной жизни является лишь ориентировочным, поскольку человек живет «не хлебом единым» и расчет оказывается значительно более сложным. Методика его уже разработана и использована для аридных и семиаридных территорий на примере ВолгоУральского междуречья (Иванов 1995, Иванов 1997-2). Эта методика основана на фиксации изменений как в природе, так и в обществе, исследование по ней проводилось совместно биологами и археологами. Для Золотой Орды методика нуждается в коррекции.Индикаторы кризиса
Как уже подчеркивалось, в хозяйственном отношении все регионы империи были вполне самодостаточны и в основном замкнуты рамками натурального хозяйства. Слабые хозяйственная специализация и обмен возникли по сути дела лишь с образованием единого государства и были обусловлены прежде всего нуждами государства. Локальные экологические кризисы в принципе могли возникнуть повсюду, но по разным причинам и не одновременно. В низовьях Аму-Дарьи в окружении пустынь и полупустынь в оазисе на аллювиальных почвах уже не одно тысячелетие практиковалось орошаемое земледелие. Старопахотные земли эксплуатировались традиционно и чрезвычайно эффективно. Переход на новую более эффективную основную технологию хозяйствования (кроме современной промышленной) здесь на грозил. Накопленный многовековой опыт позволял поддерживать экологическое равновесие, которое могло быть нарушено со стороны человека только резким демографическим взрывом и превышением порога антропогенного давления на землю. Однако сложившаяся система социальных отношений делала такую перспективу нереальной. В то же время разрушение ирригационной системы, что имело место, например, во время монгольского нашествия, могло сразу привести оазис в состояние социальноэкологического кризиса. Но эта возможность могла быть реализована только в случае резкого ослабления империи. Иными словами, сначала что-то другое должно было ослабить или разрушить Золотую Орду. На Северном Кавказе и в Крыму на южном берегу, в горах и предгорьях многие народы, живущие в этих благодатных краях, имели свой хлеб насущный в основном за счет богарного (неорошаемого) земледелия. Здесь также имелся многовековой опыт хозяйствования, позволяющий поддерживать экологическое равновесие, а характерный повсеместно для средневековья низкий уровень прироста населения отдалял возможность нарушения такого равновесия в далекое будущее. Далее к северу простиралась Великая степь, и Человек хозяйствующий здесь был представлен, с одной стороны, традиционным скотоводом-тюрком, с другой — не традиционным, в основном тюркоязычным, оседлым земледельцем и горожанином (тем же тюрком, но также представителем или потомком всех народов, населяющих империю). Кочевники-скотоводы также имели опыт поддержания экологического равновесия, однако, как показывает история, могли нарушать его и доводить природу до кризиса. Еще дальше на севере жили славяне, булгары, финно-угры, мордва, марийцы, чуваши. Все они занимались подсечно-огневым и пашенным земледелием, а также охотой и собирательством. Булгары, кроме того, еще не до конца расстались с кочевым скотоводством (Газиз, с. 37). Иными словами, в хозяйственном отношении данные народы находились в движении, в переходе от охоты и собирательства к подсечному, от подсечного к пахотному земледелию. Исчерпание возможностей одного вида технологии и переход к другому, как показывает история, нередко сопровождается кризисными явлениями в обществе, нарушением экологического равновесия. Высокопроизводительное подсечно-огневое земледелие имеет свой «потолок», которого общество достигает при прогрессивном росте населения. Однако данный «потолок» не всегда в истории являлся жестким ограничителем для роста населения. При исчерпании возможностей подсеки, по крайне мере теоретически, общество может и плавно переходить к пашенному земледелию с сохранением прежних темпов роста населения. Этот благополучный вариант развития, по-видимому, имел место в междуречье Волги и Камы (Булгарии, Казанском ханстве, Казанской губернии), но не в Северо-Восточной Руси. Русь, исчерпав возможности подсечного земледелия, пришла к социально-экологическому кризису — кризису природы и общества, но позже. Его начало относится к концу XV века, т. е. по времени выходит за формальные пределы существования Золотой Орды. Экологическая компонента данного кризиса рассмотрена в монографии «Путь России», социально политической — коснусь в следующей главе. Таким образом, в XIV в. из всех регионов Золотой Орды чреватой кризисом предстает тюркоязычная урбанизированная степь — сердце государства. В монографии «Путь России» была выдвинута гипотеза социально-экологического кризиса в степях Евразии во второй половине XIV–XV вв., опирающаяся на нижеследующие, четко фиксируемые и не подвергаемые сомнению процессы в жизни природы и общества: — продвижение кочевий на север; — отступление на север границы лесов; — миграция жителей южной степи как на север на, так сказать, постоянное местожительство, так и на юг, в том числе далекий Египет; — зимовки скота в зонах рискованного скотоводства; — внутриполитическая борьба, закончившаяся развалом государства, наиболее острая во время смуты (1360–1380 гг.) — «Великой замятии», как она названа в русских летописях. До сих пор каждый из названных процессов рассматривался отдельно и был предметом изучения разных научных дисциплин. Взятые по отдельности каждый из названных процессов не может рассматриваться как явное свидетельство кризиса. Поэтому факт социально-экологического кризиса в степях Восточной Европы в исторической науке не был зафиксирован, никем не был замечен, никем не исследовался. Открытие его стало возможным лишь после того, как в соответствии с методологией социоестественной истории они были собраны вместе и рассмотрены во взаимосвязи друг с другом. Тогда факт социально-экологического кризиса появился сам собой, как появляется ядро ореха, когда разбивается скорлупа. Не повторяя всю аргументацию, на основании которой были зафиксированы названные выше процессы, изложу основные положения. Данные, приводимые самым авторитетным отечественным историком природы России С. В. Кириковым позволяют констатировать, что численность кочевников на территории южнорусских степей до прихода монголов была невелика и никаких признаков экологического кризиса не было. Аргументы в пользу высказанного мнения таковы. Основные места кочевий были расположены в степной зоне южнее границы Большой климатической оси Евразии. Выпас скота был, очевидно, умеренным, поскольку пастбища не превращались в скотосбой. Степные палы, хотя от молний, бывали и в этой местности, но сведений об этом ни в летописях, ни в других письменных источниках ХIII вв. не найдено, в отличие от лесной зоны, следовательно, они не затрагивали людей, что возможно при редком населении (Кириков, с. 9, 11,13,16, 17–18, 23). В XIV–XV вв. положение изменилось. Как историки, так и биологи констатируют: историки неустанное продвижение кочевий на север, биологи — отступление границы лесов в том направлении. При этом «летописные свидетельства подтверждают представления, полученные от анализа археологических данных, — пишет Ольга Смирнова. — Так, в современной лесостепи (Саушкин 1947, Максимов 1962, Кириков 1979) соотношение участков лесов и луговых степей не является следствием разных почвогрунтовых условий, а представляют собой результат разного соотношения оседлого населения и кочевников в прошедшие эпохи. Видна четкая зависимость продвижения кочевников и степной растительности на север. Летописи хранят названия «Половецкие кочевья» для местностей в окрестностях г. Белополье и Харьков, по реке Проня. Северная граница татарских летних кочевий XIV в. проходила по линии: верховья Северского Донца, Тихой Сосны, Низовья Медведицы. Сотни тысяч овец и коз уничтожали лесную растительность, леса заменялись лугами, луговая растительность ксерофитизировалась, типчак продвигался все дальше на север в область широколиственных лесов» (Смирнова, Киселева, с. 27). В 70-х гг. XV в. золотоордынцы кочевали почти ежегодно близ южной границы Московского государства (Кириков, с. 22, 24). Что показательно в этих свидетельствах? Сам по себе выпас скота в лесах — явление типичное для средневековья. Интересен не сам этот факт, а его следствия. То, что в соответствии с глобальными изменениями климата, тогдашние климатические условия (температура и влажность) благоприятствовали наступлению леса на степь со скоростью, примерно, 10 метров в год. Вместо этого движение в противоположном направлении со скоростью сотни метров и даже километры в год. Иными словами, скота было так много, что он буквально съедал лес, поскольку животные в лесу едят не только траву, но и подлесок, останавливая лесное воспроизводство. Ясно, что скота у степняков стало больше, чем век назад, но следует ли из этого, что самих степняков стало настолько же больше? Для средневековья — следует. В условиях натурального хозяйства степняки скота держали столько, сколько было нужно для жизни, а прибавочный продукт не просто позволял, но автоматически подразумевал расширенное демографическое воспроизводство. В Золотой Орде население степи не голодало, как в Западной Европе, и потому неизбежен был процесс расширенного демографического воспроизводства. В том, что население росло, нет сомнений. Однако, превысило ли оно критический порог, за которым природные ресурсы уже не позволяют обеспечивать традиционный уровень жизни? Известны переходы степных батыров на службу русским и литовским князьям. Но взятое само по себе данное явление ни о превышение предельного «порога» численности населения в степи, ни о политической, в том числе военной борьбе за природные ресурсы, ни о хозяйственном расстройстве еще не говорит. Подобные миграции типичны для средневековья. «Норманнские сеньоры, переправившиеся в Англию; немецкие рыцари, водворившиеся на Востоке; феодалы Иль-де-Франса, завоевавшие феод в Лангедоке под предлогом крестового похода против альбигойцев или в Испании в ходе Реконкисты; крестоносцы всех мастей, которые выкраивали себе поместье в Морее и Святой земле, — все они легко покидали родину, потому что вряд ли она у них была» (Ле Гофф, с. 127). Не переходы степных рыцарей на службу от одних сюзеренов к другим, а условия в каких эти переходы осуществлялись и массовость переходов (на порядок выше, чем в Западной Европе) заставляют предполагать неустроенность жизни в степи. Ордынские царевичи переходили на службу русским и в качестве награды за победу над русскими, что в других условиях выглядело бы по меньшей мере странным. Так после победы над русскими князьями по условиям договора было создано Касимовское ханство, батыры которого были обязаны служить побежденным русским князьям. Естественно, за вознаграждение за службу. Такая ситуация могла возникнуть только, когда родная земля не могла кормить излишнее население, а воины-профессионалы не хотели становиться земледельцами. Для них это означало потерю социального статуса и материального уровня (как известно ратный труд в средневековье был и самым престижным, и самым высокооплачиваемым), а кроме того — необходимость расстаться с городом. К удобствам городской жизни, они уже успели привыкнуть, в городах (прежде всего в зимнее время) жило уже несколько поколений знати и их челяди. Степняки уходили на север не только в Русь, но и в Литву, причем, если данных о том, сколько степных батыров ушло служить русским князьям неизвестно (как-никак, а такие миграции осуществлялись в пределах одного государства и нередко являлись «маятниковыми», т. е. возвратными), то для Литвы (уход за границу: если не навсегда, то надолго) такие данные имеются. Согласно анонимному автору «Истории польских татар» — «Рисалия татары лях», составленной в 1558 году, к концу правления Витовта (к 1430 г.) в Литве было до 40 тыс. воинов-татар, не считая членов их семейств, а к 1558 году в Польше и Литве было уже до 200 тыс. татар (Сафаргалиев, с. 486). Для того, что представить себе масштабы этой миграции населения, достаточно сказать, что по расчетам Магомета Сафаргалиева в Ногайской Орде в это время было всего 300 350 тыс. населения и эта орда «от других татарских государств отличалась не столько размерами территории, сколько многочисленностью людей» (Сафаргалиев, с. 482). Относительно XV в. мы можем с большой степенью вероятности утверждать, что демографический потолок населения степи был к этому времени превзойден. Об этом свидетельствуют не только массовые переходы степных батыров на службу русским князьям, но, что более существенно — зимовки кочевников в зоне рискованного скотоводства. Известно, что в XV–XVI вв. борьба за ресурсы в степи шла жесткая. При междоусобной борьбе между разными ордами степь выжигали в тех местах, где предполагала зимовать враждебная группировка, или там, где ожидалось нападение (Кириков, с. 23). Так, в 1501 г. крымский хан Менгли-Гирей, узнав, что хан Золотой Орды Ахмет намерен зимовать в низовьях Сейма и в окрестностях Белгорода велел пожары пускать, чтобы им негде зимовать(Памятники…, с. 377). Отметим, что Ахмет решился зимовать там, где половцы никогда не зимовали, севернее даже их летних пастбищ. Причина почему скотоводы предпочитают зимовать на юге, вызвана зимней бескормицей из-за невозможности использовать скоту в пищу ветошь, а также степной войлок. Летом скот нагуливает жир, а зимой в буквальном смыслевыживает. Гарантированно там, где нет снега, точнее наста, который не могут разбивать копытами лошади, чтобы достать из под снега богатые питательными веществами ветошь, войлок, о которых говорилось выше. Следом за лошадьми, разбивающими копытами снег, наст, идут коровы, овцы и козы. Лошади для кочевника не только свидетельство принадлежности к касте воинов, не только показатель богатства — это гарантия сохранения всего скота в тяжелых условиях. Чем больше в стаде лошадей — тем больше надежда, что в трудных условиях скот не погибнет. (Тортика, с. 53) Граница леса и степи в Восточной Европе зона зимнего риска для кочевого скотоводства, поскольку даже в лесостепи в начале весны обычно бывал прочный наст и конница не могла передвигаться по насту (Кириков, 24). Зимние пастбища в Восточной Европе находятся на ее крайнем юге: Причерноморье, на Северном Кавказе. Там и зимовали половцы. Только переполненность степи могла заставить кочевника зимовать в рискованной климатической зоне. Бывали случаи попыток зимовок и севернее Белгорода. В середине XV в. обширные степи были близ Рязани. В 1444 г. в «поле» близ нее расположился на зимовку после опустошения рязанских сел золотоордынский царевич Мустафа. Осенью 1444 г. степь к югу от Рязани была выжжена на таком обширном пространстве, что царевичу, возможно, некуда было идти, а зима была настолько суровой, что Мустафа перебрался на зимовку в Рязань в дома горожан (Никоновская летопись, ПСРЛ) (Кириков, с. 23).Прецедены
Квалифицируя процессы, явления и события, мы должны обратиться к известным прецедентам. А таковые (из хорошо изученных) относятся к нашему времени. И здесь единственное, что позволяет хоть в некоторых отношениях приблизиться к пониманию средневекового явления это географическая привязка к месту территории Золотой Орды. Вот, что пишет о современном социально-экологическом кризисе в Приаралье (в средневековье — Хорезм, входивший в состав Золотой Орды) Владимир Залетаев. «Катастрофические изменения среды жизни вызвали быстрые трансформационные процессы в каракалпакском этносе: 1) активизацию миграционных процессов как внутри ареала компактного проживания, так и эмиграцию за его пределы с последующим частичным возвращением эмигрантов; 2) изменения процесса репродукции (уменьшение рождаемости и увеличение смертности) и изменения качества потомства (возросло количество экогенных заболеваний); 3) изменение структуры населения по возрастным показателям и социальному статусу (уменьшилась численность детского населения и старших возрастных групп, определился отток сельского населения в города); 4) произошло изменение типов хозяйственной деятельности и занятости в них населения (моряки, рыбаки, работники рыбоконсервной промышленности и охотники-промысловики были вынуждены переквалифицироваться и переселиться); 5) выявилась смена приоритетов производственной активности населения, возникла тенденция возрастания участия населения в природоохранной и мелиоративной деятельности; 6) изменилась социальная структура этноса; 7) определились тенденции изменений социальной психологии, способствующие консолидации разноплеменных групп населения в экстремальных условиях жизни; 8) резко ослабли культурные традиции: переживает упадок прикладное искусство (ковроделие, ювелирное искусство, национальная вышивка), почти не используется населением традиционный национальный костюм, забываются народные обычаи и произведения устного фольклора» (Залетаев 1996). Залетаев — ученый-энциклопедист, отличающийся необычайно широкой сферой интересов. Он биолог-полевик, но также автор книг и статей по культуре народов Центральной Азии. Отмеченные этим исследователем закономерности Приаральского социально-экологического кризиса, видимо, имеют универсальный характер. Аналогичные процессы и явления (естественно, с разной интенсивностью) мы можем наблюдать при экологических кризисах в других регионах Азии и Африки. О жизни Золотой Орды мы знаем много меньше, чем о современном Приаралье, но то что знаем — совпадает, и это совпадение подсказывает нам направление исследований (прежде всего, акцентирование внимания при археологических раскопках поселений и могильников).Руины мечети эпохи Золотой Орды близ Симферополя
6 Тени минувшего
Дискуссионные компоненты
Осуществить эмпирическое обобщение — выдвинуть по косвенным данным гипотезу социально-экологического кризиса в степях Золотой Орды оказалось много проще, чем выявить «механизм» самого кризиса. Здесь возникло много вопросов, разрешение которых способно пролить свет на многие явления и события, увидеть их в большей многогранности и с неожиданно открывающимися сторонами. В данном случае, хотя кризисные социальные и политические явления хорошо просматриваются, они имеют некоторую неувязку во времени. Так, продвижение кочевий на север и отступление на север границы лесов происходят со второй половины XIII по XV век, зимовки скота в зонах рискованного скотоводства и миграция жителей южной степи на север на, так сказать, постоянное местожительство, приходятся на XV век, т. е. после разгрома Золотой Орды Тимуром в конце XIV в., а междоусобная политическая борьба («Великая замятия» 1360–1380 гг.) имела место в XIV веке, правда, в менее острой форме продолжалась она и в XV в. вплоть до окончательного распада империи. Конечно, напрашивается объяснение: замятия не решила проблем, демографические волны обусловили дальнейший рост населения, и началась миграция, принявшая после разгрома Золотой Орды Тимуром массовый и необратимый характер. Многогранность, комплексность кризиса, состоящего из политической, экономической, хозяйственной и экологической составляющих, как ничто другое не только ослабило государство перед лицом внешнего врага, но и создало условия для внутренних центробежных процессов — распада империи. Но такое объяснение умозрительно до тех пор, пока не доказана комплексность кризиса уже в первой половине XIV века, не определено начало кризиса и его спусковой механизм. Напомню определение понятия, данное лауреатом нобелевской премии физиком Джорджем Томсоном: «Существует обширная категория явлений, которую мы называем действиями спускового механизма, когда незначительная причина вызывает громадный эффект» (Томсон, с. 40). Итак, желательно найти ответ на вопрос: была ли Великая замятия, если не полностью, то в какой мере спровоцирована экологическим кризисом? Короче говоря, если социальная компонента требуют уточнения (демографический рост и его динамику еще необходимо детально исследовать), то экологическая — дискуссионна. В том, что природа испытала мощное антропогенное воздействие нет сомнений: лесостепь и лес домашние копытные потоптали, возможно, более основательно, чем «топчут хороший туркменский ковер». Но напомним, что социально-экологическии кризис — это кризис одновременно природы и общества (Кульпин 1997, с. 67–90). Был ли кризис природы, т. е. переход ее на более низкий уровень самоорганизации, или порог природных рекреационных возможностей не был превзойден? Здесь необходимо учитывать также, что «человек, воздействуя на экосистемы и отторгая часть вещества и энергии в производственный цикл, нарушает биотические круговороты, что неминуемо сказывается на состоянии окружающей среды. Как правило, она становится неблагоприятной для жизни человека. Однако вторичные биоценозы, возникающие на месте коренных в результате антропогенного воздействия, не всегда являются ущербными с точки зрения поддержания функций биотического круговорота» (Петров, с. 15). Так, превращение леса в лесостепь может не быть ущербным с точки зрения поддержания биотического круговорота. Конечно, свидетельства экологического неблагополучия известны уже с того момента, когда начались раскопки Сараев. Тогда археологи увидели следы антидефляционных сооружений: «специалисты Золотой Орды… вели упорную борьбу с дефляцией песков вблизи городов, — писал Газиз Губайдуллин, — Движение барханных песков они останавливали рвами и закладывали на дно этих рвов бревна или воздвигали над рвами стены из саманного кирпича. Сарай был выстроен в районе дефляционных песков, что вынудило перенести столицу в другое место, туда, где почва была глинистой и не подвергалась движению» (Газиз, с. 59). Противодефляционные сооружения, по мнению Игоря Иванова, недвусмысленно свидетельствуют о экологическом кризисе, если не о глобальном, то локальном: вблизи тех городов, где возводились рвы и стены против песков. Там степь превратилась в пустыню и, судя по всему, на довольно большом пространстве. Однако есть основания полагать, что пески, от которых защищался Сарай и другие города, не стали повсеместным явлением. Во-первых, оба Сарая находились на левом берегу Волги, а Заволжье, особенно в нижнем течении, более засушливо и, следовательно, более уязвимо перед антропогенным давлением. Во-вторых, исследование, проведенное почвоведом И. В. Ивановым и археологом И. Б. Васильевым в районе Рын-песков в относительной близости от Сарая-Бату, зафиксировало на XIV–XV вв. земледелие, в том числе садоводство, равновесное состояние пастбищных экосистем и лишь начальные признаки пастбищной дигрессии (Иванов 1995, с. 195). При исследовании эволюции социоестественных процессов Золотой Орды особое значение имеет определение начального рубежа кризисного периода. Возможно, многое стало бы понятным при анализе взаимосвязи процессов природы и общества в первой половине XIV в., особенно условий, при которых состоялась эпидемия чумы. Современные исследования в Азербайджане выявили следующую закономерность. В условиях, когда растительность не образует сплошного покрова (что для Южнорусской степи возможно при экологическом кризисе), распространители чумы — упомянутые выше песчанки, становятся полусинатропным видом (Крылова, с. 153). Разумеется, данная закономерность — лишь намек на взаимосвязь процессов в степи XIV в. Другим «намеком» является современный социально-экологический кризис в Калмыкии, квалифицируемый ЮНЕП как экологическое бедствие. Калмыкия расположена на Правобережье Волги, в степях, вплотную примыкающих к местам сплошного заселения во времена Золотой Орды, где имели место богарное и орошаемое земледелие. Среди всех процессов, вызвавших современный кризис в Калмыкии, по значимости негативного воздействия на среду выделяются следующие: 1) перевыпас пастбищ из-за превышения поголовья скота и нерациональной системы выпаса; 2) экстенсивное богарное земледелие (неоправданная распашка легких пустынных почв); 3) необоснованное орошаемое земледелие, вызвавшее вторичное засоление почв и грунтовых вод. С названными процессами связано истощение и загрязнение источников местного водоснабжения, что также явилось «важным условием опустынивания засушливых территорий. В связи с деградацией растительности лиманов и западин, уплотнения и засоления почв уменьшилась фильтрация поверхностных вод и увеличилась их испаряемость, что привело к сокращению накопления в линзах питьевых грунтовых вод. В результате многие из 600 ранее существовавших линз грунтовых вод, которые питали кочевые стада, теперь иссякли» (Виноградов и др., с. 104–105). Обращаясь к нынешнему бедствию следует отметить, что не рост населения был основной причиной кризиса (население Калмыкии составило в 1990 г. 330 тыс. чел. — ту численность, которой достигали калмыки до 1917 г. без нарушения экологического равновесия). Новым фактором явилось техногенное опустынивание, но оно не было главной причиной. Не было чрезмерного роста поголовья скота. Основная причина — «депортация калмыков в 1944 г. и заселение территории в начале 1950-х гг. переселенцами, которые не были знакомы с приемами рационального использования калмыцкой территории» (Виноградов и др., с. 106). Перевыпас скота, неоправданная распашка легких почв и необоснованное орошаемое земледелие явления, отнюдь не исключенные и для Золотой Орды. В принципе, любая распашка безвозвратно уничтожает дернину — защитную броню фитоценоза степи и открывает возможность для водной и ветровой эрозии. Из недавних процессов: именно так к нашим дням был уничтожен русский чернозем. Если учесть, что потомки насильственно переселенных мастеровых становились земледельцами, то они нередко из поколения в поколение применяли технологии своих предков даже при явной нерациональности и очевидных негативных следствиях. Если не большинство, то существенная часть мастеровых, строивших первый Сарай, были жителями русских городов и знали, как землепашествовать в условиях высокой увлажненности почв. Но не знали того, что «одинаковое разрыхление поверхности почвы в зоне повышенного атмосферного увлажнения приводит к накоплению и переизбытку почвенной влаги, в зоне дефицита атмосферного увлажнения — напротив, к иссушению почвы и, соответственно, вызывает развитие совершенно различных биогенотических цепей» (Залетаев, с. 83). Если допустить то, что вполне вероятно, что не раз отмечалось в истории всех стран и народов, допустить то, что русские в степных городах применяли свои традиционные методы земледелия, а хорезмийцы — свои, то их не скорректированные на местные условия, действия (одних в богарном, других в орошаемом земледелии) однозначно должны были привести к нарушению экологического равновесия. Разумеется, новые жители степной полосы учились на собственных ошибках и прислушивались к рекомендациям немногих старожилов-степняков, но данное предположение не панацея от экологического кризиса (См. Клинген). Было бы неверным также думать, что скотоводы, ведущие хозяйство традиционными методами, гарантированы от нарушения экологического равновесия. Букеевкая орда, о которой уже шла речь, прибыв в незаселенные в течение нескольких веков цветущие степи Рын-песков, за двадцать лет привели природу в катастрофическое состояние, из которого она не может выйти по сей день (Иванов 1995). После полутора веков, за которые люди привыкли, что Рын-пески пустыня, сегодня биологам приходится доказывать, что исходно этот край вовсе не пустыня, а степь (Мирошниченко). Таким образом, нет явных противопоказаний со стороны естественных наук относительно того, что экологический кризис (ряд локальных кризисов) в Золотой Орде мог начаться уже в первой половине XIV в. (Заменим, кстати, что «принципы науки часто являются «принципами невозможности». Они говорят, что некоторых вещей сделать нельзя, хотя и не утверждают, что можно сделать все остальное», см. Томсон, с. 32). В то же время пока не выявлены четкие свидетельства начала кризиса. Иными словами, проблема ждет решения, которое может быть достигнуто только совместными усилиями естественников и гуманитариев.Крушение
Мы не можем знать действительной динамики демографического роста в соответствии с современными методиками. Но то, что этот рост имел место, можем утверждать уверенно. О нем свидетельствует ряд фактов. Кочевники степи замещают в трофической цепи хищников, и как уже говорилось, вынуждены подчиняться биологическим законам: избыток хищников в трофической цепи ведет к экологическому кризису, в котором лишние хищники должны погибнуть: «скот гибнет, а за ним гибнет, распадается или порабощается кочевое общество…». Разумеется, когда речь идет о людях, то разрешение кризиса возможно не только путем голодной смерти «царей зверей». Люди, как правило используют много возможностей для разрешения кризиса (а часто пробуют все). Сюда входит и расширение экологической ниши (например, зимовки в зонах рискованного скотоводства), массовые миграции населения (переход воинов на службу к властителям, способным оплачивать ратный труд), массовые экспансии — завоевание новых земель, на которых можно осуществлять традиционное хозяйственное производство, но когда возможности, перечисленные выше исчерпаны, наступает черед жесткой внутривидовой борьбы за выживание. Она может возникнуть и до использования иных возможностей решения проблемы, когда бесперспективность иных возможностей очевидна для всех. Так или иначе назревает политико-экономический кризис, выражаемый в форме военного противостояния всех против всех, а когда и оно не решает проблемы, имеет место последнее: изменение характера и типа хозяйствования (как правило переход к более продуктивному производству, например, от скотоводства к земледелию). Массовая экспансия для степняков Золотой Орды была исключена: лучших земель по биомассе, больших пространств, лучших климатических условий, чем Южнорусские степи, в Евразии нет. В Причерноморье самые высокие: температура января (-6 °C, против -35° в Восточном Казахстане), среднегодовая температура (7 °C, против — 1°), сумма температур выше 10 °C (3400, против 2350), длительность безморозного периода (260 дней против — 193), сумма осадков за год (330 мм против — 235). «В степях Средней и Восточной Европы влага быстро оттаявшей почвы уже ранней весной всасывается корнями растений. Во внутриконтинентальных степях растения могут освоить зимний дар лишь с большим опозданием со значительно меньшей эффективностью» (Судьба степей, с. 32, 35). Уходить скотоводам Восточной Европы было некуда: на Западе природные условия несколько лучшие, но это — лишь маленький островок степи — Мадьярская пушта, на Востоке — либо сухие степи, либо зона сплошного рискованного скотоводства. Перед переходом к земледелию остается единственное: борьба всех против всех в степи. Спасением часто служат эпидемии, уносящие «лишних» людей. Почему-то, как правило, эпидемии возникают именно тогда, когда есть в них социально-демографическая «нужда». Почему и как поразила чума империю — проблема, в которой также много неизвестных. И исследовать их без биологов, без комплексного анализа не представляется возможным. Дело в том, что распространителем чумы в степи, как уже говорилось, является полуденная песчанка из отряда грызунов. Грызуны потребляют зеленой растительности больше, чем крупные млекопитающие. Они являются естественными конкурентами за пищу, но неравными. А именно: грызуны всегда свое возьмут, а копытным — что останется. После распашки степей грызуны не исчезли, а стали вредителями сельского хозяйства. Время от времени происходят вспышки их численности. Во время вспышек они и распространяют заразу. Грызуны не могут сами «освоить» новые территории — затоптать лесостепь до степи, съесть лес, но после освоения способны потеснить копытных первопроходцев. При засухах, дефиците фитомассы, «взять свое» и тем самым отобрать пищу у скота, опосредовано — и у людей. Наконец, уменьшить людское население путем распространения эпидемических заболеваний. Выяснение, как вели себя грызуны во время великого наступления домашних копытных на лесостепь и лес, возможно, позволит прояснить важные моменты социально-экологического кризиса в степях Золотой Орды. Не исключено, что кризисные демографические явления начались уже в период правления Узбек-хана, но были временно приостановлены чумой (Чума дважды приходила в Золотую Орду в 1346 и 1428/1429 гг.). «От чумы, прокатившейся по всей Европе, особенно сильно пострадало население Дешт-и-Кипчака, Крыма и Поволжья. Под 1346 годом в русских летописях говорится: бысть от бога на люди под восточной страною, на город Орначь и на Хозторокань и на Сарай и на Бездеж и на прочие грады в странах их, бысть мор силен на Бесермены и на Татарове и на Ормены и на Обезы и на Жиды и на фрязы и на черкасы и на всех томо живущих, яко не бе кому их погребати (ПСРЛ, т. IV, с. 5., т. V, с. 225, т. VIII, с. 210, т. X, с. 217). Из-за чумы «в землях Узбековых… обезлюдели деревни и города» (Тизенгаузен, с. 530, Брун Ф., Черноморье т. 1. с. 285). Только в одном Крыму тогда погибло от чумы свыше 85 000 человек. От последствий чумы Золотая Орда долго не могла оправиться. Только в последние годы правления Джанибека (убит в 1357 г. — Э.К.) она была в состоянии возобновить войну с Хулагуидами на Кавказе, закончившуюся временным присоединением Азербайджана к Золотой Орде» (Сафаргалиев, с. 372). Безусловно, чума должна была снизить численность населения и перенаселенность степи, если таковая уже имела место. Но по темпам демографического воспроизводства «дочумная» численность населения могла восстановиться уже в 1360-х гг. И в такой ситуации начавшаяся с 1360-х гг. двадцатилетняя «великая замятия», смутное время борьбы всех против всех, была не только борьбой за власть, но борьбой за пастбища, контроль над распределением которых государство утратило еще при Узбек-хане, борьбой за ресурсы, за маршруты кочевок, а самое главное борьбой за зимние пастбища — гарантии выживания. Разумеется, одно из условий смуты ослабление центральной власти. Если принять во внимание, что важнейшим источником дохода государства был сбор таможенных пошлин, то нельзя пройти мимо условий международной торговли. Европа вела торговлю с Китаем и Индией. Китай, далеко опередившей Европу в экономическом и культурном развитии, в европейских товарах не был заинтересован. Не только в XIV, но и много позднее в XVIII, XIX веках китайцы не покупали европейские товары. Запад покупал китайские за серебро. В другом «товаре» Китай не нуждался. Не случайно велись «опиумные войны» за право продажи китайскому населению опиума — единственного товара, который в XIX в. находил сбыт в Китае, но против которого выступало китайское правительство. Юаньская (монгольская) династия в Китае поддерживала западных (в том числе из Золотой Орды и Средней Азии) купцов. Однако в 1351 г. в Китае поднялось восстание против монгольской династии, охватившее весь Китай. Освободительная война китайского народа продолжалась 20 лет. Китайцы изгнали монголов, а с ними и европейские купцы перестали быть персоной грата.***
Двадцатилетняя ордынская смута 1360–1380 гг. происходила в основном в центральной части империи. Благодаря археологии мы знаем насколько пагубно она сказалась на жизни степных городов. Раскопки ряда богатых, многокомнатных домов, иногда дворцового типа дают яркую картину «нестабильности общества, тревожности жизни, распада больших семейных общин» в этот период времени. В богатых домах жил вельможный патрициат, который до смуты активно покровительствовал развитию культуры, а во время ее занимался энергичным самоуничтожением (по выражению Германа Федорова-Давыдова). В качестве примера нестабильности, тревожности жизни и упадка городской культуры археолог дает описание жизни двух богатых домов в 1350–1390 гг. Один из этих домов с середины XIV в. стал непрерывно перестраиваться. «Некоторые комнаты делились пополам, причем по нескольку раз в разных направлениях, другие отгораживались от центрального зала, сохраняя связь только с наружным двором, третьи, наоборот, — отгораживались от двора и в них можно было войти только из центрального зала. То закладываются старые проходы, то прорубают новые. Стремятся увеличить жилую площадь: большая семейная община дробится, парадные залы перестраивают в жилые, блоки комнат и отдельные помещения отгораживают наглухо друг от друга — части общины живут не в ладах друг с другом. Уже в 1370-х гг. наступает полный упадок этого дома. Забрасывают центральный зал. Бассейн в нем заполняется мусором. Семья распалась и, может быть, погибла. Новые люди ютятся в развалинах пышного когда-то дома-дворца…» «Сходная картина наблюдалась при раскопках другого еще более богатого дома… Дом построен, видимо, в 1330-х гг. Вскоре он подвергся перестройке… В 1370-1390-м гг., это уже не дворец. Кирпичи полов и многих комнат и коридоров приходят в ветхость, их не берегут, они разрушены, многие комнаты перестроены, разделены на более мелкие помещения. В некоторых коридорах на поверхности кирпичных полов отлагается слой грунта и полы становятся земляными. Стенки бассейна срубают и ванную комнату превращают в обычное помещение. Это период, когда дом служил местом жизни различным простым людям, вероятно ремесленникам керамистам… Декор центрального зала был содран и собран в нескольких больших кучах, частично растащен по помещениям, Он представлял ценность, так как на нем имелась золотая фольга» (Федоров-Давыдов 1997, с. 91–93). Известно, что окончательный разгром степной цивилизации нанес Тимур в 1395–1396 гг. «Маршрут войск Тимура исчертил территорию государства во всех направлениях, нацеливаясь на разрушение и грабеж городов. Это была богатая и легкая добыча, так как города Золотой Орды не имели никаких фортификационных сооружений и практически были беззащитны… После этого подавляющее большинство городов так и осталось лежать в развалинах посреди степей: ни средств для их восстановления, ни ремесленников уже не было. Можно сказать, что вся золотоордынская градостроительная культура была уничтожена в течение одного года» (Егоров, с. 74). Не только градостроительная культура, но культура в самом широком плане понесла невосполнимый урон. Как справедливо пишет Равиль Фахрутдинов, «главной силой, консолидирующий весь тюрко-татарский мир, стал мощный татаро-кипчакский этнос» (Фахрутдинов, с. 46). Именно этому, ослабленному социально-экологическим кризисом, системообразующему этносу и был нанесен практически смертельный удар Тимуром. Тимур нанес удар в политическое, экономическое и культурное сердце Золотой Орды. До Тимура еще не были разрушены города, культура, промышленность и инфраструктура. Степная городская цивилизация как система еще сохраняла способность к самовосстановлению, но после этого момента начинают развиваться необратимые процессы, которые обычно либо уничтожают, либо принципиально изменяют систему. Система перерождается, переходит в новое состояние, уровень самоорганизации ее резко снижается. Если до «великой замятии» Арабшах писал: «Сарай сделался средоточием науки и рудником благодетелей, и в короткое время в нем набралась такая добрая и здоровая доля ученых и знаменитостей, словесников и искусников, да всяких людей заслуженных, какой подобная не набиралась ни во многолюдных частях Египта, ни в деревнях его» (цит. по: Поволжье, с. 197), то после смуты подобным образом характеризовать золотоордынский город стало уже невозможным. Бесспорным центром исламской науки и культуры становится Ближний Восток. И вот что интересно: «Заметное ухудшение общественно-политического состояния Золотой Орды в конце XIV — начале XV веков привело к большому оттоку интеллектуального потенциала из этого государства в страну мамлюков. Переселение ученых и образованных людей явилось основой для появления новых культурных очагов в Египте и сыграло определенную роль в обновлении его научной жизни» (Исламов, с. 187). Степное городское общество еще недавно жизнеспособное, процветающее, развивающееся, цементирующее в политическом, хозяйственном и культурном отношении народы империи исчезло с лица земли. А с ним практически за сто лет до «официального» освобождения Руси от татаро-монгольского ига Золотая Орда как империя, как уникальная степная городская цивилизация перестала существовать.Призрак Куликова поля
Любая система стремится к самосохранению, к недопущению катастрофы. Нет сомнений, что и империя стремилась сохранить себя. Однако найти свидетельства этих попыток чрезвычайно трудно, и опорных точек здесь до смешного мало. Много неясного в прошлой жизни природы и еще больше — во взаимоотношениях с ней человека, тем не менее специальные знания о климате, растительности, почвам опираются на ряд законов и закономерностей, проверенных достаточным количеством экспериментальных наблюдений, что позволяет делать выводы, не подлежащие сомнению. Климатолог не может сказать, какая именно погода была в том или ином месте, в тот или иной час, день, но не год. Он твердо знает, какой она в принципе не могла быть и может предположить вероятность того, какой была. Биолог не знает размеры экологического кризиса в степях Золотой Орды, но знает, как надо потоптать землю, чтобы на месте степи стала пустыня и потребовалась защита городов от песчаных заносов рвами и стенами. Знает, исходя из четких закономерностей жизни степного биома в принципе, т. е., условно говоря — качественно, и может оценить количественно по хорошо изученным прецедентам. Творческий коллектив климатологов, биологов, геологов, экологов не сможет «с ходу» определить размер кризисных явлений в каждом отдельно взятом месте, но способен, если не везде, то во многих местах (в зависимости от средств, полученных на исследования, т. е. от желания людей, принимающих решения, знать, когда и где они «могут наступить на грабли») может получить ответ на вопрос. В истории Золотой Орды, к примеру, мы пока не знаем динамики истребления деревьев на огромной территории Восточной Европы (с севера на юг почти от Тулы до Харькова — четверти всей протяженности от Белого до Черного морей), но знаем, что они были истреблены и что иного, кроме стравливания леса скотом, предположения сделать не можем. Знания, выборочные примеры которых только что были приведены, не случайно называются специальными, экспертными, они — достояние специалистов и не всегда доступны пониманию неспециалистов. Но есть сфера, якобы не требующая специальных знаний, интерес к которой на всем протяжении земной цивилизаций, неизменно велик. Это — история людей, сфера, в которой наши знания редко базируются на твердых основаниях естественных наук, а основаны по большей части или исключительно на нарративных источниках письменных документах той или иной эпохи. Когда таких источников мало, у нас нет уверенности, что сведения, приводимые в них, отражают полноту жизни, а не отдельные моменты, способные исказить общую картину. Не случайно возникла поговорка: нет худшего вида лжи, чем полуправда. Даже в том случае, когда письменных свидетельств много, наша убежденность в том, что имеем реальную картину жизни прошлого, может быть делом веры, а не истины. По этому поводу основатель общей теории систем Лео фон Берталанфи приводил такой пример. Голландский историк П. Гейл, полемизирующий с Арнольдом Тойнби, «написал блестящую книгу о Наполеоне, в которой сделал вывод, что внутри академической истории существует дюжина или около того различных интерпретаций (мы можем спокойно сказать моделей) личности и карьеры Наполеона и что все они основаны на «фактах» (наполеоновский период лучше всех представлен в документах) и все решительно противоречат друг другу. Грубо говоря, эти интерпретации варьируют, от представлении о Наполеоне как о кровавом тиране и эгоистическом враге человеческой свободы, до Наполеона как мудрого проектировщика объединенной Европы; и если кто-либо изучает Наполеона (этим немного занимался и автор настоящей статьи), он с легкостью может сконструировать несколько оригинальных аргументов, опровергающих ложные концепции, имеющие место даже в широко принятых, стандартных изложениях истории» (Берталанфи, с. 67–68). Конечно, желательно знать, как реагировали люди на гибель империи, как переживали ее, что чувствовали, но даже нарративных документов здесь чрезвычайно мало. Лишь одно событие той эпохи, хотя и с одной стороны — со стороны русской окраины Золотой Орды, кажется обстоятельно документированным — Куликовская битва. Средний массовый представитель современного российского общества полагает, что имеет представление о том, где и как происходило сражение, что чувствовали русские воины, идя на битву, что говорили идейные вдохновители — представители церкви, что стратеги, командующий, рядовые военачальники, простые воины. Знания черпаются из школьного и институтского курса истории, многотиражных исторических популярных изданий, художественных произведений — литературных, изобразительных, музыкальных. Специалисты сомневаются в правильности многих аспектов этих представлений. О чем говорят специалисты (преимущественно в своем кругу)? Например, о том, что место грандиозного сражения (в отличие от многих других) до сих не обнаружено. Куликово поле, где стоит памятник в честь битвы, и многие десятки километров вокруг него археологи основательно прокопали, но не нашли следов оружия, костей людей и лошадей. А ведь, согласно сказаниям, только похороны павших длились 8 дней. Отсутствие следов Куликовской битвы на Куликовом поле привело к поискам сражения в другом месте. Известна топографически довольно хорошо аргументированная гипотеза Глеба Носовского и Анатолия Фоменко о том, что битва имела место в Москве на Кулишках (Носовский, с. 131–154). Где бы ни произошло событие (если оно действительно имело место) — неважно. Важно то, что оно пришлось на самый конец смуты в Золотой Орде — максимального ослабления центральной власти, что подразумевает расширение возможностей центробежных сепаратистских движений. При первом рассмотрении (об этом достаточно убедительно пишет Арсений Насонов, с. 166–178) можно предположить, что Москва, набравшая к этому времени большую силу, еще не помышляла о независимости, но стремилась усилить экономическую мощь, закрепить за собой Великое княжение, захватить земли своих более слабых соседей, и для достижения этих целей проводила соответствующую политику, включая в нее и военные действия. Центр противодействовал политике Москвы. Теперь попробуем взглянуть на события из центра пока еще единого государства, опираясь на представлении о начавшемся социально-экологическом кризисе в Степи. Нижеследующее логическое построение является в соответствии с основными положения социоестественной истории, вытекающими из общей теории систем, моделью действительности, а не самой действительностью. Оценка модели «должна быть прагматичной и производиться с точки зрения ее объяснительных и предсказательных достоинств…, априорные суждения… не должны приниматься в расчет» (Берталанфи, с. 69). Что могло быть в степях в центре государства накануне Куликовского сражения, в самом конце «Великой замятии»? Еще раз подытожим то, о чем говорилось выше. С большой вероятностью мы можем говорить о сокращении доходов государства. Таможенные поступления снизились из-за слабого функционирования Великого шелкового пути, снижения уровня порядка в целом из-за смуты и развития бандитизма и грабежей, в частности (см. у Насонова, с. 166–167). Налоги поступали нерегулярно, а расходовались в возросших размерах не на поддержание управления, инфраструктуры и хозяйства, а на военные и политические цели. Затухание международной торговли, криминализация общества не могли не сказаться на хозяйственной и духовной жизни степных городов и кочевников. В то же время образованные люди и ученые еще не эмигрировали в более благополучные страны Востока, прежде всего в Египет, с которым степную «гардарику» связывали особые отношения, еще окраины — земледельческие регионы Золотой Орды, чреватые грядущим экологическим кризисом, не вошли в него. Среди этих окраин самой большой как по территории, так и по численности населения была Русь. На Руси шли сложные процессы, но до социально-экологического кризиса было еще далеко: в XIV–XV вв. здесь быстро росло население; шел процесс консолидации политической власти, мировоззрения на базе христианства; хозяйство Руси, базирующее на двух технологиях подсечно-огневого и пашенного земледелия, находилось в стадии роста (анализ состояния см. Кульпин 1995, с. 99–120). Контраст упадка Степи и устойчивости и богатства («простым продуктом») Руси был наиболее зримым при взгляде на нее из Степи. Далее наши предположения носят вероятностный характер. Тридцатилетие 1351–1380 гг. отмечено климатологами как наиболее теплое во втором тысячелетии н. э. (Слепцов, с. 74), что для степи значит наиболее жаркое. Засухи, повторяющиеся в степи через 34 года, стали злее. Обычно в таких условиях поголовье скота снижается. Если засушливые года совпадают со вспышками роста популяций грызунов, то поголовье скота — резко снижается. В снижении уровня и качества жизни в совокупных неблагоприятных обстоятельствах в сферах политики, экономики, природопользования, видимо, трудно сомневаться. Проблема в глубине и остроте процессов. Подошли ли обедневшие кочевники к той черте, когда необходимость перехода к земледелию становится условием выживания? Исключить подобную жестокую необходимость мы не можем. Однако четкий ответ может быть получен только в результате комплексного социо-естественного исследования. Пока же попробуем в общих чертах описать экстремальную ситуацию. Все беды сошлись разом: торговля остановилась, развитие городов замерло, государство не контролирует ситуацию — идет непрерывная борьба группировок за власть, на дорогах бандитизм, в степи — сушь, скот — гибнет, от десятилетия к десятилетию его поголовье падает (причем, как свидетельствует прецедент Букеевской орды, за десять лет падение могло быть вдвое, втрое против начальной численности (Иванов 1995, с. 182), жизненный уровень массы населения резко снизился. Люди думают, что делать, как жить. Хотя бы немногим ясно, что дальше так жить, как жили до сих пор, невозможно. Известно, что система в период бифуркации — времени и процессе выбора дальнейшего пути развития, пробует разные варианты одновременно. Все эти резоны заставили еще раз просмотреть исторические данные на предмет поиска иных, в том числе неординарных решений, мысли о которых, безусловно, были, но — не были зафиксированы. При этом главное внимание было направлено именно на свидетельства принципиального поворота мыслей людей, культурной переориентации с Востока (с мамлюкского Египта, Сирии) на Север. В том, что зафиксировано исторической наукой, внимание привлекает лишь непонятное, нетрадиционное желание темника Мамая стать московским князем. «В этот решающий момент Мамай надеялся не только наказать своего «улусника» и заставить признать власть татар, он мечтал сам сесть на Московский трон», — пишет Сафаргалиев (с. 396). В «Сказании о Мамаевом побоище», написанном, вероятнее всего, в первой четверти XV века, о целях похода темника Мамая на Русь говорится следующее:«Он же безбожный Мамай начать хвалиться и поревновать второму Иуюлину отступнику, царю Батыю, и начал спрашивать старых татар как царь Батый пленил Русскую землю. И начата ему сказывать старые татарове, как пленил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, словенскую землю, и великого князя Юрья Дмитриевича убил, и многих православных князей избил и святые церкви осквернил, и многие монастыри и села пожже, и в Владимир вселенскую церковь златоверхую разграбил. Слышав же безбожный Мамай от своих старых татар и нача подвижен быти и диаволом палим непрестанно, ратуа на христианство. И б в себе нача глаголити к своим еулпатом и ясаулом, и князем, и воеводам, и всем татарам, яко: «Аз не хощу так сотвори ти, яко же Батый, не егда дойду Руси и убию князя их, и которые грады красные довлеют нам, и ту сядем и Русью владеем, тихо и безмятежно пожывем». А не въедый того окаянный, яко господня рука высока есть. И по малех днех перевезеся великую реку Волгу с всеми силами. И ины же многы орды к своему великому воинству совокупи и глагла им: «Пойдем на Русскую землю и обогатеем русским златом!» Поиде же безбожный на Русь, акы лев ревый пыхаа, акы неутолимая ехидна гневом дыша. И доиде до усть реки Вороножа и распусти всю силу свою и заповеда всем татаром своим яко: «Да не пашете ни един вас хлеба, будити готовы на русскыа хлебы!»В последних словах Мамая можно видеть альтернативу для воинов-кочевников: вместо неизбежности становиться земледельцами (самим пахать землю), предлагается иная перспектива — сохранение статуса дружинников-воинов (на русских хлебах). Многие историки полагают, что намерения Мамая завладеть великокняжеским престолом, не осуществляя кровавого нашествия, не вступая в конфронтационные отношения с населением («Я не хочу так поступить, как Батый»), далее, обеспечить для господствующего слоя — сподвижников темника — стабильное, устойчивое существование, а следовательно, и удовлетворительные условия жизни населения («тихо и спокойно заживем»), приписаны темнику летописцем и не соответствуют действительности. Квалифицировать подобное мнение как безосновательное, нельзя хотя бы потому, что нарративные документы и вообще все, исходящее от людей, субъективно, определено воззрениями и интересами авторов, а вовсе не желанием действительного отображения событий. Данное же мнение о невозможности осуществление желаний Мамая стать русским князем опирается на представление о ходе исторического процесса в целом. Итак, слова документа — факт из ряда тех, которые нуждаются в комментариях. Надежность факта может быть определена дополнительной аргументацией. К сожалению, она пока может быть лишь частичной, фрагментарной. Итак, во-первых, была ли в принципе возможность мирной жизни в одном государстве кочевников и земледельцев? Известно расхожее представление о кочевниках как о профессионалах грабителях оседлого населения. Есть ли исторические прецеденты объединения интересов тех и других в одном государстве? Во-первых, склонность к грабежу как историческая черта характера кочевника и способ его существования, мягко говоря, сильно преувеличены. Грабеж имеет место далеко не всегда, а тогда, когда защита оседлого населения слаба, а вот обмен продуктами труда скотоводов и земледельцев существовал всегда (см., Кульпин 1990). Во-вторых, в истории имеются примеры и объединения интересов земледельцев и кочевников в одном государстве. Например, кочевая болгарская орда хана Аспаруха отвоевала у Византии часть Балкан. В этнически смешанном государстве тюрки сначала заняли естественную для кочевников-воинов социальную нишу, став военным сословием, затем слились с основным земледельческим славянским населением. Второй пример — Цинская империя. Маньчжуры завоевали Китай, в течение веков сохранялись как этнос на своей земле, одновременно в Китае они были его военным сословием: из них и их союзников монголов формировались так называемые знаменные войска. Когда Китай вошел во второй социально экологический кризис, Цинский домен —Маньчжурия, был использован как резерв пахотных земель. Разумеется, занять социальную нишу военного сословия целый этнос может лишь при определенном соотношении со всем населением государства. Принципиальная возможность подобного исторического прецедента возможна, если избыточное степное население несравнимо меньше оседлого. К примеру, в десять, двадцать раз. Тогда возможность замены значительной части русского военного сословия степняками могла состояться. Эта возможность требует проверки, которая может стать одним из направлений будущего исследования. Если идея стать московским князем не приписана темнику русским летописцем и действительно принадлежит Мамаю, то она косвенно свидетельствует о том, что перенаселенность степи была фактом осознанным и требовавшим радикального решения. Как рыцарь в Западной Европе, каждый кочевник-мужчина готовил себя к профессии воина, но не хлебопашца — пахаря-сабанчи. В шесть лет он должен был уметь скакать на коне и стрелять из лука. Но воина кто-то должен был содержать… Итак, во-первых, Мамай посягнул на власть, деньги и способ обретения того и другого на Руси. Никогда еще в прошлом, даже при нашествии Батыя, подобной угрозы не было перед власть имущими на Руси. Так ли поняли его намерение на Руси? Однозначного ответа письменные источники не дают. Правда, готовясь к битве, Дмитрий Донской просит помощи у предков перед их могилами, говоря о «великом» — не ординарном нашествии, т. е., возможно, отличном от обычной карательной акции центральной власти против сепаратизма мест:(Памятники литературы, с. 132).
«приступи к гробом православных князей прародителей своих, и так слезно рекуще: «Истинини хранители, русскыа князи. Православныа веры христианскыа поборници, родитилие наши! Аще имате дрезновение у Христа, то ныне помолитеся о нашем унынии, яко велико востание ныне приключися нам, чадом вашим, и ныне подвизайтеся с нами».По окончании битвы великий князь, собрав всех воинов, обращается не ко всему народу, не ко всем воинам, а только к профессиональному военному сословию («Братья мои, князья русские, и бояре поместные, и служилые люди всей земли»):
«И отъехав на иное место, и повел трубити в сборные трубы, съзывати людии. Собраным же людям всем, князь великий ста посреди их, плача и радуася: о убиеных плачется, а о здравых радуется. Глаголаше же: «Братиа моа, князи русскыа и боаре местный, и служылыа люди всеа земля! Вам подобает так служыти, а мне по достоанию похвалити вас. Егда же упасеть мя господь и буду на своем столе, на великом княжннии, в град Москвь, тогда имам по достоанию дарова ти вас»Однако, обращение к предкам может быть только выражением уважения к ним, а обращение только к военному сословию — прямым соратникам военачальника может быть свидетельствовать того, что остальные в глазах князя просто не заслуживали внимания. Во-вторых, могла ли, в принципе, у Мамая возникнуть идея стать русским князем? Не исключено, что могла. Мамай, не был ханом, он был темником, и у него не было прав стать ханом, поскольку он не принадлежал к роду Чингизидов. Он не был монголом, не был даже тюрком, а был хиновином — выходцем из Северного Китая. Согласно традиционным степным обычаям он не мог претендовать на власть в Золотой Орде, он должен быть иначе, чем Чингизиды утвердить свою власть. Одна из возможностей — стать не столько ханом, сколько Великим князем тюрков и славян, переустроить порядки в государстве, опереться не только на старые, но новые политические силы, повысить значимость тех этносов государства, сила которых явственно возрастала. В-третьих, а были ли военные возможности у Мамая для переустройства государства? Этого мы доподлинно не знаем, но, вероятно, они были невелики. Арсений Насонов констатирует, что Мамай не сумел установить свою власть на Правобережье Волги (Левобережьем владел Тохтамыш). Из Астрахани Мамай был изгнан Хаджи-Черкесом, из Великого Булгара Дмитрием Донским, Сарай же был ареной непрерывной борьбы (Насонов, с. 174–175, 254–255). Насонов писал: «Согласно некоторым признакам, Мамай действительно не чувствовал себя сильным… Вернуть московского князя к прежним отношениям Мамай сделал только в 1378 г. Но собравшись с силами, чтобы организовать поход на Дмитрия Ивановича и «на всю Русскую землю», Мамай не имел достаточных военных средств, чтобы привести московского князя к покорности. Нечего и говорить, что представление о том, что в годы, предшествовавшие Куликовской битве, Мамай выводил Орду из смуты (мы видели это выше), совершенно ложно. Битва при Воже окончилась, как известно, полным позором для Мамая (1378 г.)… В XIII веке татары, как мы говорили, удивляли европейские страны замечательной постановкой военно-политической разведки. Источники, рассказывавшие о событиях предшествующих Куликовской битве, не оставляют сомнения в том, что в этом отношении в борьбе с Мамаем преимущество было на стороне русских: о Мамае получались все время сведения, но Мамай, по данным, доставленным в армию 5 сентября, о движении русских не знал» (Насонов, с. 175, 176, 177). Наконец, огромное численное превосходство татар над русскими в Куликовской битве, возможно, также является не более чем историческим мифом. В основном письменном документе Куликовского цикла — «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что русских было в четыре раз больше, чем татар, и что у Мамая просто уже не было пути назад.(Памятники литературы, с. 150, 151, 184).
«Вестницы же ускоряют, яко уже близъко погании приближаются. Въ шестый же час дни прибеже Семен Мелик с дружыною своею, а по них гонишяся мнози от татар. Толико безстудно гнашаси нълии и плены русскыа узрыиа и возврати шися скоро к царю и поведаша ему, яко князи русскые оплечи гиася при Дону. Божиим бо промыслом узреша множество велико людей уряжено, и поведаша царю, яко «князей русских воинство четверицею болши нашего собраниа». Он же нечестивый царь, разжен диаволом на свою пагубу, крикнув напрасно, испусти глас: «Тако силы моа, аще не одолею русских князей, те как имам возвратитися восвоаси? Сраму своего не могу трепети». И повел поганым своим половцем вооружатися»Не исключено, что Мамай шел вабанк и Куликовская битва была для него жестом отчаяния («Таковы силы мои, и если не одолею русских князей, то как возвращусь восвояси? Позора своего не перенесу»). Однако, и это главное, мы не знаем, был ли это личный жест отчаяния обанкротившегося политика или же он воплощал в себе чаяния, если не всего, то части городского степного татарского общества? Утверждать что-либо на основании свидетельств одного письменного источника в социоестественной истории нельзя. Но и исключить возможность предполагаемого хода событий невозможно. Можно лишь говорить о степени вероятности. Предположим, что версия не противоречит общему состоянию умонастроений татарской степи. Что из этого следует? Что властитель степи полагал, что единственная реальная возможность выхода из степного социально-экологического кризиса, единственная реальная попытка изменить путь развития суперэтноса — это перенос центра кристаллизации суперэтноса с низовьев Волги на Русь. Эта модель исторического события не может претендовать на роль научной гипотезы, скорее, поскольку у Мамая уже не было пути назад, является сюжетом для художественного произведения трагедии шекспировского звучания, но (и это главное) данная гипотеза не противоречит известному нам объективному ходу исторических событий, является одним из возможных его вариантов. В едином вмещающем ландшафте объединение народов в суперэтнос, т. е. группу этносов с общей исторической судьбой, должно было произойти с неизбежностью. Однако после гибели степной городской цивилизации и соответствующими невосполнимыми потерями культуры, системообразующим этносом мог стать уже не тюркский (татарский), а какой-либо другой этнос. Им стал русский.(Памятники литературы, с. 164).
Последние комментарии
22 часов 24 минут назад
1 день 28 минут назад
1 день 21 часов назад
1 день 21 часов назад
2 дней 3 часов назад
2 дней 7 часов назад