Идиллия в духе Ватто [Владимир Семенович Короткевич] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
Владимир Короткевич Идиллия в духе Ватто
Падали листья. Иногда под порывами ветра листья осыпались тысячами, и тогда даже в воздухе слышался их шелест. А потом ветер стихал, и листья начинали падать по одному. А земля шелестела звонко и настойчиво; вдруг кто-то невидимый начинал петлять под деревьями, вздымая ворохи красных, желтых, зеленых с лимонными прожилками листьев. В этот прозрачный октябрьский день Архангельское казалось покинутым, как дача с заколоченными окнами. Была тишина и запустение. Молодая пара вышла из автобуса, углубилась в парк. Мужчина шел рядом с девушкой очень прямой, смотрел на мир холодными, зеленоватыми глазами. Светлые брови насуплены, большой рот сжат. Во всем его облике — чуть приплюснутом носе, желтовато-смуглой коже, буйной копне каштановых волос было что-то напоминавшее льва. Но не того льва, обязанность которого рыскать по пустыне, а того, которого опутали сетью и вот-вот унесут в клетку. Потому что на этом лице было неповторимое выражение настороженности, ожидания и еще чего-то. Опытный сердцевед сказал бы, что это печать повседневной и закоренелой тоски. А она была птичка-веселунья, маленькая, умненькая. Кожа молочно-белая, волосы чересчур жесткие и тяжелые. Глаза — удивительные: огромные, черные, с голубоватым блеском. Эти двое держались слишком тепло для сестры и брата, слишком рассудительно для любовников, слишком предупредительно для мужа и жены. Они оказались на внутреннем дворе запертого музея, где мраморный Ахилл с манерно отчаянным лицом держал умирающего Патрокла. Они не заметили этой манерности и приняли ее серьезно. Как всем людям, чрезмерно переполненным собою, им казалось, что другие тоже чувствуют глубоко и сильно. Даже одинокая старуха, что дремлет в шезлонге на террасе, даже этот мраморный Ахилл. — Его изувечили. Он совсем не Патрокл, он крепостной, — сказала она. — Да, — согласился он, — этот парень хотел строить, а его заставили овсянку собакам варить. — Что ты, он музыкант, — запротестовала она, — видишь, какие пальцы. А насчет овсянки — правда. Они шли сплошным тоннелем из кустарника, который спускался вниз, к гроту. И вдруг она с прерывистым вздохом припала к нему. — Любимый, — сказала она, — мы одни. Как хорошо! Он целовал ее, сначала сдержанно, потом все сильнее, все более нежно. Прохожий с толстым портфелем в руках оторвал их от этого занятия. Прошел, покраснев затылком, покачал головой: — Ну и ну. Р-распустился народ. Она посмотрела ему вслед и тихо сказала спутнику: — У него портфель из мамонтовой шкуры. Спутник засмеялся. Оба пошли дальше и скоро вышли на балюстраду. Безучастно смотрели на них лица мраморных богов и героев. Влажно зеленел под ногами партер. Губы девушки внезапно вложились в манерную улыбку: — У меня нет интереса к таким прогулкам. И супирант мой что-то молчалив. Совсем, видно, не любит. Он, казалось, не слышал. И она поняла: что-то не позволяет ему шутить. — Расскажи хотя бы, как твои дела. Шесть… нет, даже девять лет мы не виделись, — сказала она. — Да. С пятьдесят первого. — И что ты делаешь? — Догоняю. Времени мало. Я и тогда сделал ошибку, что пошел в университет. Я же любил живопись больше всего. — Чем занимался эти годы? Он улыбнулся. — Жизнь изучал. Всякое было. Сначала в шахтах работал, потом… Да это тебя не должно интересовать. Лицо его передернулось, но девушка, казалось, не заметила этого. — Мне двадцать семь, а я почти ничего не сделал. Сейчас вот портрет матери закончил, а потом есть у меня задумка. Историческая. Иван Ветер, изменивший друзьям. Она внимательно посмотрела на него. — Это о восстании? — Да. Понимаешь, здорово должно получиться. Пестрицкий в парче и этот, посиневший, на снегу. Можжевельник такой, представляешь, дымчато-зеленый, небо тяжелое. — Да, — сказала она, — это было историческое свинство: пушки против безоружных… — и провела взглядом по голым мраморным фигурам и как-то поспешно сказала: — Бр-р, как им холодно. Вместе сбежали по ступенькам вниз, и тут, возле грота Екатерины, она снова прижалась к нему. — Поцелуй меня. — Не могу, — сказал он, — уж очень эта баба завистливо смотрит. Сглазит, пожалуй… — Не шути. — Да я и не шучу. Просто не безопасно мне быть с тобой. И тебе… тоже. Она опустила глаза. Лимонные, багровые, ржаво-красные листья кленов пестрой мозаикой лежали на земле. Девушка нагнулась и стала собирать их. Парень помогал. — Ты где остановилась? — У родственников. Станция по Ярославской дороге. — Знала, что я здесь? — Недавно узнала. — Удивилась? — Не очень. Парень протянул ей огромный, зеленый, в пунцовых точках лист. — Видишь, красивый какой… Ты развелась? — С кем? — С Борисом. — Чтобы развестись, надо сначала выйти замуж, — сказала она — Это правда. Снова начался звонкий шелест в воздухе. Она
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
Последние комментарии
17 часов 52 минут назад
18 часов 11 минут назад
18 часов 19 минут назад
18 часов 21 минут назад
18 часов 23 минут назад
18 часов 41 минут назад