Рояль в избе [Радий Петрович Погодин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Радий Погодин Рояль в избе
Василий Егоров стоял на бугре над распаханным кладбищем немцев. Но видел он яблони. Казалось ему, что яблонями полна окрестность и на том берегу, и на этом. Природа вокруг: лес темный, лес светлый, между лесами яблони. Не знал Васька, да и не мог он знать, что войдет в этот пейзаж некрасивая женщина Настя, да и не вся она целиком, лица ее он не запомнит, а ее обвислые белые ноги в шелковых голубых носочках.Улыбаясь криво, Настя показала молодой учительнице и ребятам, а им и показывать не надо было, как лен дергать, как стелить, да и пошла домой. Она останавливалась по дороге и стояла подолгу, раскачиваясь. Боли у нее последнее время случались все чаще. Старая бабка Вера заставляла ее сидеть на кадушке с горячо напаренными травами, ноги совать в высокий подойник — в горячую травяную кашу. Настя пила отвар, от которого ее выгибала отрыжка. Смешивая травы для Насти, бабка Вера бранила свою беспечную козу Розку, болота, ходить куда у нее уже силы нет, бранила траву кровохлебку, траву царские очи, грыжную траву, отрыжную траву, любовный корень, бранила гнилобрюхих женщин и бормотала еще что-то совсем неразборчивое. От бабкиной брани, от ее сухих рук Насте становилось легче.
Придя в избу, Настя вытащила из печки запаренную с утра траву. Села над паром. Согнулась. Этой ночью Настя видела, как учительница гуляла с ленинградским парнем-студентом, слышала, как муж ее, Михаил, рвался к соседке Любке, но не задело ее ничто. Посидела она над распаханным немецким кладбищем, черным, как дыра в преисподнюю. Из черноты этой, как пар, поднимался какой-то свет, почти незримый… Во время войны жила в Насте надежда на новую красивую жизнь, но после победы жизнь обернулась скучной: грязь, холод, голод, тоска. Как плесень. По ногам пузырьками бежал озноб. Боль уходила в крестец. Настя ослабела. Заснула. В обезболенном травами сне видела она Любку. Любкой Настя всегда любовалась. Двое ребят, а грудь, как у девушки, — никакого бюстгальтера. И живот не висит. Вот Любка, похохатывая под ее окнами, ведет к себе в избу немца. «Что она, спятила? — думает Настя, пугаясь. — Хоть бы тихо вела, скрытно». Немец высок, красив, красиво пострижен. «Почему он так красиво пострижен?» У Насти комок в горле. — А Любка-то, Любка… Змея. Сучка. Вернутся наши! — Знала Настя: наши вернутся — к Любке пойдут. И ничего уж тут не поделаешь. Так Господь распорядился. В Спасителя Настя верила: все некрасивые в Бога верят, даже те, кто от тоски, от худосочия толчется в активистках и злее всех верещит за кумачовым столом. Любка, Любка! Как она шла. Как дышала… Настя покрутилась в избе, в печке чугуны переставила. Помыла запыленные ноги, надела шелковые голубые носочки и туфли коричневые, не такие, как у Любки, «вихляющие», — поскромнее. На плечи косынку накинула, не такую, как у Любки, «пожарную», — поскромнее. Посидела у окна, облокотясь о подоконник, шершавый и в трещинах. Подумала: «Починить бы подоконник-то, через него дом гниет». И тут же решила: «А черт с ним». Потянулась, с хрустом заломив руки, сказала громко: — Ах, пойду прогуляюсь. — Сказала, словно в избе был еще кто-то. Словно мать на нее глядела. На улице Настя ступала осторожно, чтобы туфли не замарать. Прогулялась туда и обратно. Подумала: «Не сходить ли в село к тетке? — Да и вспомнила: — Кажись, соли нет. Ну да, вся соль в коробочке кончилась… Зайду-ка я к Любке за солью». Уже в сенях ударил в Настю мужской запах. Она остановилась, перевела дыхание. Но, так и не отдышавшись, толкнула дверь. И когда сказала: «Здравствуйте вам», голос ее был неестествен, ноздри раздуты, по скулам белые пятна. Немец и Любка сидели у окна. Немец завязывал что-то в узел. На столе стояли консервы и сахар. Настя кинула взгляд на постель — не смятая. — Люба, я к тебе за солью. Соль кончилась. А как без соли? Хотела в село идти к тетке, прохожу мимо твоей избы, думаю — дай зайду. Может, есть. — Найдется. И соль. И сахар, «Ишь, шкура, как притворяется. И постель успела убрать». Настя приблизилась к столу, покусывая губы и все больше бледнея. — У тебя гости. Я в другой раз. «А фриц симпатичный. Волос волной. Щеки бритые. Одеколоном пахнет, как от артиста…» — Мне пора, — сказал немец. Любка поднялась. — Чего же так скоро? Не посидели. Погостите еще. Я самовар поставлю. — Спасибо, — сказал немец. И Настя отметила: «Ишь ты, даже «спасибо» знает. Видать, не злой. Видать, на войне-то не по своей воле». — А такой товар вам не нужен? — спросила Любка и, хохотнув, шлепнула Настю по заду. — Что надо товар, деликатный. По спецзаказу. Экстра. Настю охватило огнем. — Ну что ты, шальная, — прошептала она. — Не слушайте ее, господин немец. Немец оглядел Настю, как телку. Сказал спокойно, но все же с вежливой извиняющейся интонацией: — Это есть. Настя оперлась рукой о стол. Жар гудел по всему телу. — Я за солью, — пробормотала она. Почувствовала Любкину руку на своем плече. Услышала Любкин
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Последние комментарии
19 часов 53 минут назад
20 часов 11 минут назад
20 часов 20 минут назад
20 часов 21 минут назад
20 часов 24 минут назад
20 часов 42 минут назад