Свитки Серафима [Иванна Осипова] (fb2) читать онлайн

Иванна Осипова Свитки Серафима

Глава 1

Нечёткие контуры деревьев, мелькавшие в холодных осенних сумерках, сменились на частные домики. Они расплывались за окнами поезда: малопонятные, нечёткие постройки, постепенно обрастающие более весомыми признаками городской черты. До прибытия оставалось минут двадцать, но картина, открывающаяся из окна купе, была такой монотонной, что веки сами собой наливались свинцом. Музыка в наушниках уплывала мимо сознания, отзывалась отдельными тактами, сохраняя лишь ритмический рисунок.

Алексею показалось, что он закрыл глаза всего на минуту, а чья-то настойчивая рука уже заставила исчезнуть надвигающийся сон, безжалостно трясла за узкое плечо железными пальцами. Он вскинул голову, встретившись с внимательным и по-мальчишески озорным взглядом карих глаз. Добродушное лицо никак не вязалось с грубоватыми словами.

— Вставай! Приехали. Твои вещи за тебя никто таскать не будет.

Сосед по купе улыбнулся, небрежным движением закинул огромную спортивную сумку на плечо и направился к выходу. Алексей протёр глаза и с сожалением осмотрел багаж: немалых объёмов сумка, да ещё чемодан. Зачем дед перед отъездом сунул в руки выцветший, когда-то чёрный чемодан, было непонятно. Алексей и не знал, что лежит внутри.

К грузу прилагалась инструкция, которую он выучил наизусть. Мысленно Алексей повторил:

«Пойти от вокзала по центральной улице, свернуть возле библиотеки направо в проулок и войти в зелёную дверь».

Там жила дальняя родственница деда, которой и надо было передать чемодан.

— Выходим, выходим.

Краснолицый, заспанный проводник безлико прокричал в купе истёртую от частого использования фразу и скрылся в конце вагона.

Подхватив ценный груз, Алексей поплёлся к выходу. Чемодан нещадно бил по ногам.

— Давай помогу, что ли.

Смешливый парень протянул руку, чтобы подхватить чемодан и втащить его на перрон. Вместе они отлично справились, и Алексей спрыгнул с последней ступеньки на землю.

— Знаешь, я слышал, в этом городе нет проблем с кирпичами. Кирпичный завод. Тебе что-нибудь говорит этот набор букв?

Кареглазый, выдохнув, поставил чемодан в вертикальное положение. Оценив шутку, хозяин груза ухмыльнулся, молча покрутив головой. Некоторое время он впитывал пустоту перрона, утреннюю тишину и эхо от обрывистых фраз. Диспетчер невнятно сообщил о скором прибытии следующего поезда.

— И далеко тебе тащить это добро?

Прищурившись, сосед по купе оглядел худощавую фигуру напротив, словно примеривал к ней чемодан — тяжёлый груз, ну никак, не вписывался. Алексею стало даже неудобно от этого взгляда. Он зябко поёжился, но тут же пренебрежительно повёл плечами.

— Мне нужен дом за библиотекой, — вспомнив инструкцию деда, сообщил он.

— Библиотека? — Казалось, парень удивился, его карие глаза широко раскрылись, сделавшись ещё больше. — Нам по дороге.

Они вдвоём взялись за ручку чемодана и двинулись в сторону грязно-красного здания в конце широкой улицы, мощённой щербатым камнем. Дорога была разбитой, в ямах искрилась вода после недавнего дождя. Алексей с интересом поглядывал то на неожиданного помощника, то по сторонам.

Небольшой индустриальный городок, выросший когда-то вокруг кирпичного завода, отличался провинциальной размеренностью и чинной медлительностью. Злые языки утверждали, что он попросту медленно умирал, не поспевая за бегом времени. Дома несли отпечаток печального распада и просительно взирали на центральную улицу, но именно такое положение вещей вызывало в Алексее искренний интерес. Несмотря ни на что городок зачаровывал сердце молодого историка.

— Право или лево?

— Что? — Алексей не сразу понял, о чём его спрашивают.

Всё внимание приезжего было обращено на здание библиотеки. Странная архитектура навевала мысли либо о безумии проектировщика, либо о богатой событиями судьбе постройки. Второе казалось более вероятным.

С первого взгляда строение имело некий внутренний центр, который годами обрастал новыми стенами, надстройками, боковыми коридорами и массой полезных и бесполезных помещений. Каков был изначальный замысел первого строителя, теперь понять было невозможно.

— Правый или левый проулок? — Озорная искра в глазах парня разгорелась ярче, казалось, неожиданного спутника забавляет позднее блуждание по пустым переулкам.

— Правый.

Улица резко сузилась. Вдвоём им было не разойтись. Задевая плечами облупившиеся стены, Алексей и кареглазый добрались до ядрёно зелёной двери дома.

— Спасибо за помощь, — Алексей пожал твёрдую руку нечаянного знакомого и улыбнулся.

— Да ладно, — весело отмахнулся тот и быстрым шагом направился в сторону центральной улицы.

Когда парень скрылся из виду, путешественник досадливо поморщился, коря себя: он даже не спросил имени парня. Извечная рассеянность порядком досаждала самому Алексею. Но поделать уже ничего нельзя и, отбросив сомнения, он постучал в дверь.

"Ну вот, — пронеслось мгновенно в мыслях, — так и знал, что ничего хорошего не выйдет".

Алексей снова поморщился. Эта непонятная для него миссия находилась под угрозой срыва: дверь не просто не открывали, за ней не было слышно ни малейших признаков движения.

Сумеречный проулок внушал опасения. Среди сплетения теней чернели фонарные столбы, но Алексей быстро понял, что они давно не работают. Весь облик ночного городка, который поначалу привлёк приезжего, внезапно стал чужеродным и опасным. Мрак усиливал желание скорее развернуться и пойти искать гостиницу или любое пристанище, где можно сбросить груз и отдохнуть. Надежда Алексея, что его хотя бы покормят с дороги, таяла с каждой секундой, которую отмеряла тишина и внутри дома, и за его стенами. Только ветер уныло завывал со стороны большой площади, откуда Алексей попал к порогу зелёной двери.

— Мог бы предупредить, что приеду! — зло выдохнул он и, с досадой махнув рукой на проулок, зелёную дверь, здание библиотеки и на весь городишко разом, потащился вместе с чемоданом обратно.

— Как же темно! Чёрт!

Самым неожиданным образом он споткнулся и нелепо упал на чемодан, сливаясь в темноте с единственным сухим куском асфальта под ногами. Мимо проехала машина, обдав распластанного человека бензиновым облаком. Чертыхнувшись в сотый раз, он зло пнул свою поклажу, потёр ушибленный бок и сел на несчастный чемоданный груз сверху. Темнота угнетала, а город негостеприимно глазел на чужака чёрными окнами спящих домов.

И всё же…

На библиотеке тускло горел фонарь при входе, и, подперев голову ладонями, Алексей обречённо стал смотреть на него, погружаясь в невесёлые мысли и предположения. Пока он размышлял, куда податься, машина развернулась и остановилась возле входа в здание.

Скрытый темнотой, Алексей наблюдал, как из иномарки появилась фигура в чёрном и направилась не к центральному входу, а скрылась в левом проулке. Прошло чуть времени, и человек неожиданно показался справа, обойдя библиотеку вокруг. Затем остановился, задрал голову и простоял так с минуту, словно пытался рассмотреть что-то на куполообразной крыше. Достав бумаги, незнакомец сгорбился под размытым пятном света от фонаря, долго изучал мятые листы. Нервно сложив записи, он запихнул их в карман и, к удивлению Алексея, присел на корточки. Человек прошёл так пару шагов вдоль стены, поднялся, припал к библиотеке, как к родной, вновь присел. Минут пять продолжалось это странное действо. Потом незнакомец сел в машину и уехал.

«Так», — Алексей ущипнул себя, чтобы убедиться, что не попал в абсурдный и непонятный сон. — «И в этом городе мне надо собирать материал? Спасибо!».

Он мысленно обругал деда, который посоветовал поработать над дипломным проектом в родном городе; потом вспомнил заведующего кафедрой: тот эту идею одобрил и, наконец, декана, что подписал направление. Выплеснув негодование, перегорев, он уловил в себе заинтересованность странными событиями.

«Историк я или где?!», — более спокойно продолжил Алексей, убеждая себя, что не напрасно проделал долгий путь.

Так он обрёл желаемое равновесие и толику привычного сарказма. Город проверял его на прочность и ожидал решительных ответных действий от незваного гостя.

Глава 2

Становилось прохладно. Алексей поднялся и, волоча за собой дедов подарок, наугад пошёл обратно к вокзалу.

«Дурацкая история выходит», — думал он. — «Нелепая…»

В сладких мечтах он уже видел, как передаёт посылку родственнице, а осчастливленная старушка в благодарность кормит его пирожками и предлагает заночевать, чтобы не искать посреди ночи гостиницу. Но мечты так и остались мечтами, что было весьма обидно. Особенно посреди тёмного, незнакомого города, пусть в нём и жило несколько поколений ваших предков.

Окончательно отравленный жалостью к себе, Алексей мрачно ухмыльнулся огням вокзала. Где-то справа неоновыми линиями мерцала покосившаяся вывеска со странной надписью:

«НИЦА ЛЕ ОДОР»

Загадочная реклама с намёком на нечто французское подмигнула путешественнику, и он вошёл внутрь.

В малогабаритном холле стало ясно, что ничего французского здесь нет, а всё, совсем наоборот, очень даже отечественное и знакомое. За потёртой конторкой сидела женщина неопределённого возраста. За спиной солидной дамы можно было прочесть полное название учреждения и рассмотреть криво прикреплённый календарь с изображением местной библиотеки.

На стойке тихо хрипело радио последним хитом Пугачёвой про зрелую любовь к «настоящему полковнику». Администраторша самозабвенно улыбалась в ответ песне, мечтательно подперев голову руками. На Алексея она обратила внимание с неохотой и скорее досадой.

На потёртом низеньком пуфике у стены восседал рыжеватый мужичок с выдающимися, просто поражающими воображение усами. Не отводя взгляда от мелких строчек газетной статьи, он время от времени шмыгал носом, и усищи в ответ шевелились так, словно являлись отдельным живым организмом на сморщенном лице. На посетителя он и не посмотрел, как будто в его мире не существовало ни вокзала, ни других людей.

Гостиница «Железнодорожник» имела всё тот же просительно-унылый вид, что и любое здание в городке. Очнувшись от созерцания невероятного усача, оглядевшись Алексей с надеждой поинтересовался у женщины, может ли он снять номер. Сейчас Лёха был готов отдать любые деньги за возможность поспать и прикидывал в уме вероятные траты.

Дама, с сомнением и неприязнью поглядывая на чемодан визитёра, сообщила, что все номера заняты. И несколько раз повторила для верности:

— Нет мест! Нет! — нелепо взвизгнув, она подпрыгнула на стуле от возмущения, точно от неё потребовали отдать самое дорогое.

— Да, ладно тебе, Маринка, — буркнул усатый. — Всегда можно угол найти. Не к тебе ж домой парень просится.

— Ещё не хватало! — резко повысив голос, она грозно вытянулась в сторону собеседника. — Сам бы и сидел тут, чужих обхаживал, а у меня и поважнее дела найдутся, — внезапно Маринка жалобно вздохнула.

— Знаю я ваши дела, — усач перевернул газетный лист. — Баловство одно.

— Молчи, Борисыч! — она свирепо раскрыла журнал с записями. — Раз уж не понимаешь ничего. Был бы человек, как все, а то всё особняком, отвернулся от города.

Задохнувшись, она покосилась на Алексея, будто сболтнула лишнего, да тут же пожалела.

— Так и город ко мне без добра, — хмыкнул усатый. — Дело твоё, но как бы не пожалеть…

Продолжать он не стал. Администраторша резво шикнула на него, кивнув в сторону гостя, при котором неуместны были откровенные разговоры. Похоже, подобные беседы не впервые случались между возрастной Маринкой и Борисычем. Рано или поздно прорывало обоих на откровенные пикировки. Непонятные для посторонних, они оставались важными для них двоих. Алексей, борясь с зевотой и усталостью, и не пытался проникнуть в эту тайну.

— Библиотекарь решит, кто пожалеет, — зло пробормотала она себе под нос, ударила ладонью по конторке. — Паспорт давай! На одну ночь подселю. Место забронировано на завтра.

Решив не обращать внимания на недовольство женщины, Алексей спокойно выложил паспорт. Ввязываться в пустые склоки он никогда не любил.

— О, привет! Ты всё путешествуешь? Ты и чемодан!

Кареглазый, недавно помогавший на вокзале, спустился в тесный холл. Он насмешливо поглядывал на случайного знакомого, на груз, лежащий у ног Алексея.

— Дома никого не оказалось, — Алексей удивился неожиданной встрече, но и обрадовался. — Пришлось вернуться.

— У меня в номере есть свободная кровать.

— Подселяем до утра, — тем же грубоватым и унылым тоном сообщила злая Маринка. — Номер десять, через пять минут принесут бельё.

— Друг приедет, — кареглазый извиняясь взмахнул рукой. — Но можем что-нибудь придумать. Правда, красавица? — с самой соблазнительной улыбкой он бодро подмигнул оторопевшей администраторше, наклонился через конторку так, что их взгляды на мгновенье пересеклись очень близко.

— Э-э, — Маринка дёрнулась и словно забыла, что писала в толстую книгу-журнал, зарделась ярким румянцем.

Несколько мгновений пухлый, ярко накрашенный рот женщины открывался и закрывался.

— А как же! — наконец быстро затараторила она. — Обязательно, всенепременно, — взгляд тёмных глаз суетливо заметался по стенам комнатки. — Желание клиента очень ценно для нас! — неожиданно выпалила она.

— Проследите, чтобы вещи занесли в номер, — обыденным тоном попросил кареглазый и потянул опешившего знакомого к выходу. — А мы пока в кафе перекусим.

— Ваши документы, — улыбка у Маринки вышла такой, словно она сама в неё не верила, ноги сами согнулись для импровизированного реверанса.

За спиной Алексей услышал искренний хохот усача. Дверь в гостиницу с французским названием и растерянной Маринкой захлопнулась. Ночная прохлада обожгла лицо. Оказавшись на улице, они стремительно пронеслись вдоль железной дороги и влетели в привокзальный ресторан. Раздавленный напористостью нового знакомого, Алексей упал на скамью у окна.

Нечаянный знакомец двинулся дальше по залу и исчез из поля зрения. Алексей заинтересованно покрутил головой и нашёл энергичного попутчика — тот активно общался с рослым коротко стриженным мужчиной в строгом чёрном костюме.

Алексей не мог слышать чужого разговора. Стояли они далеко, говорили негромкими отрывистыми фразами. Немного напряжённо и резко. Пустые столики сиротливо ожидали случайных клиентов. Те были готовы вот-вот вывалиться из пастей поездов, спешащих совсем в другие края.

Сочтя правильным отвернуться и скрыть назойливое любопытство, Алексей заскучал. На улице окончательно стемнело, городское освещение тусклыми пятнами делало темноту более резкой, поэтому за окном оказалось сложно найти подходящую картину для созерцания.

Историк стал медленно скользить взглядом по немногочисленной публике привокзального общепита. За столиком слева, в окружении невероятного количества сумок, котомок и пакетов, сидела пожилая пара, женская половина постоянно охала и ахала, сетуя на опоздание поезда. Чуть правее от них бесцельно болтал ложкой в чашке чая командировочный мужчина средних лет. За соседним столиком у окна…

У Алексея округлились глаза. Он молниеносно вскочил на ноги и, повинуясь импульсу, бросился к брюнетке, сидящей за столиком.

— Оксана?!

Девушка медленно подняла взгляд от записей в маленькой книжечке, снабжённой таким же миниатюрным карандашиком, которым она немедленно сделала закладку между листочками.

— Алёша?! Как ты… здесь оказался?

Минутная растерянность на её симпатичном, угловатом лице сменилась доброжелательной, но смущённой улыбкой. Казалось, историк поймал её за чем-то не слишком приятным или достойном.

Уловив настроение, Алексей и сам досадливо одёрнул себя. Пришло же в голову вот так бросаться на неожиданно знакомый образ посреди пустого ресторана в чужом городе. Отступать было бы неприлично и странно, и он сдержанно ответил:

— Дипломный проект по малым городам России. Собираю материал. А что искусствовед делает в этом захолустье?

— Меня пригласили для оценки… древности, — подбирая слова, она нахмурила тонкие бровки, покосилась в сторону мужчины в костюме, продолжавшего обсуждать дела с попутчиком. — Необходимо подтверждение подлинности и года создания, кажется, — неуверенность, вплетённая в каждую фразу Ксаны, проявилась ярче.

— Весь городок — древность несусветная.

Рассмеявшись, она помолчала, прикрыв глаза, отключилась на мгновение от всего мира. Для Алексея это выглядело так, если бы подруга быстро нырнула в глубокую воду, скрылась от него за гулкой тишиной под толщей воды. Стена — непроницаемая и вполне осмысленная. Он пытался понять, когда Оксана успела потерять свойственную ей живость и спонтанность. Радость от внезапной встречи улетучилась. Как настороженная кошка, Ксана выглядывала из укрытия, оценивая и оставаясь себе на уме.

— Как дед? — вскинув голову, Оксана задумчиво сузила глаза, словно всё время думала о чём-то ещё.

— Скрипит помаленьку. Очень хотел, чтобы я побывал на родине.

Алексей с усилием одёрнул себя, чтобы не пуститься в пространный рассказ о чемодане и дедовской чудаковатости. Вряд ли подруга ожидала подробного ответа на вежливый вопрос. Дистанция так дистанция. Он был не из тех, кто навязывается.

Она медленно кивнула, отвлеклась на записную книжку, сморщила носик, точно не сразу сообразила, что хочет найти в записях. Пауза затянулась, сделавших тяжёлой, разъедающей тонкую ниточку, которая появилась между ними в первые секунды встречи.

Глава 3

Стёпке было семь, когда он понял, что не похож на других. Это случилось неожиданно, навсегда изменив его жизнь. Однажды летом он убежал в поле за ворота городища и заблудился: не сразу понял, что больше не видит приметной башенки церкви, не слышит стук молота страшного хромого кузнеца Угрюма.

Шумели высоченные сосны в лесу на краю поля. Ветер гнал волны по траве.

Дёргая русой головой во все стороны, Стёпка старался разглядеть городище, тянул тощую шею, но был так мал ростом, что дальше трав и цветов не ничего видел.

Сообразив, что с дерева сможет осмотреться, он полез на ближайшую сосну. Ободрал ладошки, и только. Это оказалось ему не по силам. Тогда Стёпка пошёл наугад через поле. Проплутав в высокой траве, вышел опять к лесу и сел прямо на землю. Трусливая слабость завладела мальчишеским сердцем.

Размазывая кулаком бессильные слёзы, он злился на себя.

— Ну почему я такой слабый и глупый?! Любой из городища смог бы найти дорогу домой, даже Федька-дурачок. Один я потерялся.

От жалости к себе он заревел громче.

— Ты не веришь в силы, способные вывести тебя на верный путь?

Голос раздался сверху, и так неожиданно, что Стёпка тут же перестал плакать. Подняв острое личико с огромными серыми глазами, мальчик рассматривал странника: тёмная одежда и плащ в пыли — видно, что путь был неблизкий.

Мальчик испуганно всматривался в полумрак тени капюшона, покрывающего голову незнакомца.

— Ты боишься меня?

Голос обволакивал теплом и лаской, как руки матери, которой Стёпка не помнил, но всегда думал о ней с острой горечью и нежностью. Было приятно просто ощущать себя окутанным звуками голоса странника: словно плывёшь по течению реки жарким летом или, что Стёпка любил более всего, стоишь на колокольне и, раскинув руки, ловишь ветер, думая о полёте в небе, растворяешься в его сини.

— Немного боюсь, — сознался мальчик и почувствовал, как наливаются от стыда жаром щёки. — А ты кто, дядя?

— Я твой друг. Буду помогать. Только ты не должен никому рассказывать обо мне.

Странник поднял Стёпку и поставил на поваленное дерево, откинул капюшон, открывая лицо. Изумлённо мальчик окунулся в синь ясных глаз чужака: взгляд добрый, но очень пристальный, глубокий, и одновременно немного отстранённый. Как же много пришлось ему увидеть!

Так и запомнил мальчик с первой встречи лишь глаза и голос.

— Не расскажешь? — строго спросил странник.

— Нет. А кто ты, дядя? — повторил Стёпка наивный вопрос.

Незнакомец внимательно смотрел ему в глаза.

— Я тот, кто делает работу для… — человек помолчал, подбирая слова. — Для господа. Пусть так.

— Ты ангел? — Восхищённая радость озарила лицо мальчика.

Странник рассмеялся. Безбородое молодое лицо осветилось искренней улыбкой.

— Нет, дитя, я тот, кем назвался. Никогда ничего не бойся. Я буду говорить с тобой.

— Зачем?

— Так нужно. Когда подрастёшь, то всё поймёшь, и путь, уготованный тебе, исполнится. А пока иди. — Он поставил Стёпку на землю и легонько подтолкнул вперёд. — Верь, и судьба не оставит тебя. Будь добрым к людям и слушай своё сердце.

Не оглядываясь, Стёпка пошёл через поле. Он шагал уверенно, не сворачивая с дороги, по которой был направлен странником. Стоило подняться на холм, как из-за высокой травы показался купол церкви, тяжёлые удары кузнечного молота сотрясали тишину.

Стёпке казалось, что в целом мире не существует ничего желаннее этих гулких ударов по наковальне. Он побежал на звук, словно стараясь обогнать ветер, который совсем недавно казался ему чужим и холодным. Теперь же воздух наполнился ароматами свежеиспечённого к ужину хлеба, смешанный со сладким запахом луговых цветов, привычным для родного городища.

Впереди показались открытые настежь большие, толщиной с кулак самого здоровенного мужика, деревянные ворота. Увесистые, искусно выкованные петли, всегда заботливо смазывались дозорными, охранявшими поселение. Улыбаясь родным стенам, Стёпка побежал изо всех сил. Радость от счастливого возвращения искрилась в маленьком теле. Смех так и рвался из груди.

Ни на минуту он не задумался о словах лесного странника. Стёпка забыл, как плакал над своей слабостью и глупостью. Сейчас его охватил восторг — он всё-таки смог найти дорогу домой, хотя и находка эта была даром незнакомца с ясным взглядом. И только ложась спать, в мыслях Стёпки созрело сожаление, что он не поблагодарил странника за указанный путь к городищу.

Шло время…

С каждым днём всё реже Стёпка вспоминал о страннике, но продолжал ощущать на себе его пронзительный взгляд: и не было возможности скрыться от него ни днём, ни ночью. Многое случалось в мальчишеской жизни, но лишь хотел он солгать или поступить по злобе, как тут же жгуче начинали гореть щёки, и глаза незнакомца смотрели в душу.

Стёпка прожил в городище ещё год. Из всей семьи у него был только дядька — брат умершей матери, да жена дядьки с малыми детьми. Отец Степана, когда-то ушёл воевать с кочевниками, да так и сгинул. Никто и не ждал воина домой. Малое наследство родичи разворошили, растащили по своим углам. Остался мальчишка сиротой без собственного двора с землёй.

Так в жизни Стёпки настало новое лето. После восьмого дня рождения задумал дядька отдать мальчика в учение. Ещё издали Стёпка увидел высокую чёрную фигуру кузнеца Угрюма, что хромая шёл к их дому. Испуганно мальчик думал, что же надо Угрюму от дядьки. Все в городище боялись и уважали кузнеца, но общаться с ним никто не хотел из-за сурового нрава. Кузнец вошёл в дом, а Стёпка проскользнул за ним и притаился точно мышка, чтобы услышать разговор. Словно дорогого гостя Угрюма усадили на лучшее место и угостили, как сами не каждый день ели.

— Мальчонка он смышлёный, — заговорил дядька. — Сразу всё смекает. Коль в узде держать, то станет хорошим работником.

— А силы в нём много ль? — голос Угрюма был хриплым и грозным.

— Сгодится, — кивнул дядька. — Батя его подковы гнул. Не гляди, что мелкий. Израстётся.

— Ну, покажи своего волчонка.

Дядька бросил короткий взгляд на жену, та быстро метнулась во двор и в сенях наткнулась на Стёпку.

— Ах, вот ты, кутёнок!

Она больно ухватила мальчишку за ухо и потащила в избу. Сдерживая слёзы, Стёпка потирал красное ухо. Коленки дрожали. Угрюм медленно встал из-за стола и подошёл. Чёрная громада закрыла свет.

— Хилый какой-то. Его ж и от пола не видно!

— Ай!

Стёпка не сдержался и вскрикнул, когда кузнец ухватил его за плечи. Больно и страшно, словно сейчас же швырнёт оземь или о стену. Ни с кем Угрюм не был добрым. Показалось, что кости треснут, и кузнец раздавит маленькое тело.

— Что пищишь как девка?! — Тёмное, обросшее жёсткой бородой, лицо Угрюма оказалось совсем рядом. — Не хочешь в кузню?

Внутри у Стёпки похолодело. Он часто видел, как мечутся по кузне чёрные, будто чертенята, подмастерья Угрюма, и ни за что на свете не хотел бы попасть туда. Среди жара и испарений возвышался мрачный гигант, гоняя учеников. Не об этом ли аде говорил батюшка в церкви?

— Не хочу, дяденька, — мальчонка шмыгнул носом.

Громовой хохот разбил тишину.

— Не хочет, посмотрите на него, — засмеялся кузнец.

Стёпке пожелалось провалиться сквозь старые доски, что поскрипывали под ногами.

— Через два дня приведёшь волчонка в кузню, — коротко бросил Угрюм и ушёл, с треском захлопнув дверь в избу.

— Не отдавайте меня. Я не хочу в кузню, — тихо попросил мальчик, глядя в глаза дяде.

Недобрым у того стало лицо, брови сурово сошлись, большая ладонь ударила по столу, напугав малых. Три пары круглых глаз посматривали с полатей на бушевавшую грозу, на глупого Стёпку, что осмелился перечить хозяину дома.

— Будешь меня позорить — знать тебя не знаю. Делай, что велят. Мал ещё решать хочу, не хочу. Отправишься к кузнецу, он тебя научит жизни. Не то с псами жить будешь. Не место тебе в избе, волчонку неблагодарному.

— А хлеб наш есть хочешь? Да?! — зло гремела посудой дядькина жена. — Детям моим крохи достаются. Всё из-за тебя! Никакой пользы в доме!

«Не заплачу, не заплачу, не заплачу…», — стиснув зубы, повторял про себя Стёпка.

В груди всё горело от обиды. Разве не забрал себе родич отцовский надел земли в уплату содержания сироты? Так почему постоянно попрекает куском хлеба?!

Горечь разъедала маленькой сердечко, но одновременно, оно одевалось холодной сталью: необычайная сила и решимость наполняли тело. Стёпка желал, чтобы всё изменилось. Чтобы никогда не было кузницы и Угрюма…

Вырвавшись из тёмной избы, Стёпка побежал из городища прочь. Сейчас он не боялся заблудиться, а даже желал этого: потеряться, спрятаться от грянувшей беды. Высокая трава на поле опутывала ноги, и мальчик спотыкался, падал, вновь поднимался и бежал. Он так любил этот свободный воздух и свет солнца, что жаркая мрачная кузница виделась адом, который неминуемо погубит его. Всем телом и душой Стёпка ощущал опасность. Если он попадёт в кузню, то жизнь закончится. Больше ничего не будет.

— Помоги мне, помоги.

Стёпка жадно впитывал воспоминания о страннике, искал поддержки, защиты. Почти на краю поля, ослеплённый ярким светом, мальчик упал лицом в траву и затих. Силы покидали его.

Ветер потрепал русые волосы на макушке, и тёплая, лёгкая рука коснулась спины.

— Сила Господа с тобой, мальчик.

Этот голос…

Стёпка задрожал от радости. Он узнал плавное течение речи и покой, что дарил странник. Рыдая, он уткнулся в чёрную ткань одеяния незнакомца.

— Отдать кузнецу… — отрывисто повторял мальчишка. — Хотят отдать. Я там умру.

— Ты не веришь, что будешь спасён?

Странник приподнял Стёпке лицо, заставляя смотреть в лазурь глаз, ощущая покой.

— Верю! — ответил мальчик.

— Верь и будешь спасён. Ты нужен этому миру. Время не допустит, чтобы ты покинул мир раньше, чем это станет неизбежным.

— А когда это станет неиз… неизбежным, — Стёпке трудно далось странное, взрослое слово. — И что это значит?

— Неизбежное обязательно случится. Неизбежное должно произойти. Всё рождается и растёт, всё умирает. Это неизбежность. С тобой это случится нескоро, — странник улыбнулся. — А пока спи, спи… Позволь времени забрать своё.

Тайный друг размеренно гладил голову мальчика, и тот почувствовал, как слипаются глаза, как тяжелеет тело. Стёпка проваливался в сладкую дремоту. Он был абсолютно счастлив.

Проснулся Стёпка к вечеру, когда в лесу стемнело, только небо над городищем отчего-то было багрово-красным. Испугавшись, что ему влетит за позднее возвращение, мальчонка кинулся домой. О страхе перед мрачным кузнецом он и не думал. Вера в чудо согревала сердце.

Очень скоро мальчик смог убедиться, что небо красно не от закатного солнца. От ворот ничего не осталось, только два обугленных столба тихонько курились, а измазанные сажей петли сиротливо поскрипывали на ветру, который бил в кривой, расщеплённый обломок.

Дрожа, Стёпка остановился. Никак не решался идти дальше. Он уже понял, что остался один. Воины дружины, охранявшие городище, погибли с оружием в руках. Чёрные стрелы кочевников убивали точно и быстро. Как это случалось всегда, не было оставлено ни одного дома, ни одной постройки — всё полыхало огнём, терялось в дыму.

Кузница, ненавистная Стёпке ещё днём — адское место, которого он так боялся, даже она прогорела до крыши и обвалилась. Размазывая ладошкой осевшую на лицо сажу, мальчишка крутился на месте. Он не знал, что делать, но ужас погнал его к родному дому.

Зажмурившись, Стёпка обошёл лежавшего на крыльце дядьку с рассечённой головой, в приоткрытую дверь увидел босую ножку мальца. Он и не узнал, кто из детей распластан на полу. С резким, взрывным треском проломилась крыша.

Закрыв глаза, Стёпка попятился, споткнулся о тело дяди, упал навзничь. В ушах зашумело, голос странника звучал колокольным звоном:

«Верь и будешь спасён. Будешь спасён… Спасён…».

Болезненная мысль пронзила Стёпку. Если бы он не убежал в поле, то лежал теперь здесь, и это называлось бы «неизбежность», но такого быть не должно.

Или он мог согласиться пойти в подмастерья к Угрюму: тогда бы ничего не случилось. Стёпка чувствовал это. Знал, поверил вдруг, что его желание заставило орду кочевников повернуть к их городищу, убить всех, сжечь кузницу.

В груди сделалось больно. Холодная сталь внутри обрела силу. Слёз больше не было. Медленно продвигаясь, не смотря по сторонам, он разыскал припрятанные запасы еды в сараюшке возле избы и навсегда покинул городище.

Глава 4

Столики задрожали, тихое дребезжание стёкол прошлось по нервам. Опоздавший поезд прибыл на вокзал. Пожилая пара со всеми коробками и мешками вывалилась на перрон, спеша на посадку.

Кашлянув, Алексей осмелился задать вопрос, только бы не молчать натужно и неестественно:

— Так, на кого работаешь? Или это страшная тайна? — Он спрашивал машинально, не вдаваясь в суть, а сам думал о том, как похорошела Ксана.

Они не виделись года два или больше. Весёлая и лёгкая в ранней юности Оксана обрела настоящее женское очарование. А ведь могло что-то сложиться у них. Вполне могло…

Алексей остро ощутил это несбывшееся будущее, но так и не вспомнил, почему жизнь развела их. Вроде бы Ксана обиделась на что-то. Он мрачно фыркнул в ответ на претензии, показавшиеся глупостью. Сейчас они с удивлением смотрели друг на друга, силясь понять, что связывало их в прошлом.

Знакомым движением пожав плечами, заправив тёмные прядки за уши с маленькими сверкающими камешками серёжек, Оксана ответила:

— Имён не назову, — она вздохнула, отложив записную книжку, освободившиеся руки схватили салфетку и начали беспокойно сминать бумажный квадратик. — Знала бы, не сказала. Сам догадываешься. Меня наняла одна фирма… Я не могу об этом говорить, извини.

Взгляд Оксаны опять метнулся к высокой и широкоплечей фигуре в строгом костюме. Кареглазый знакомец Алексея рядом с основательным мужчиной казался подвижным и непоседливым мальчишкой. Разговор этих двоих резко оборвался и каждый удалился в свою часть ресторана.

— А, ну ладно!

Алексей так устал, что действительно уже ничем не интересовался. Да, и выпытывать не хотел.

— Поговорим позже. — Ксана быстро протянула ладонь, желая коснуться его руки, но остановилась на полпути. — Где тебя можно найти?

— Пока здесь, в гостинице. — Память подкинула Алексею несколько приятных образов из прошлого, отчего внутри вспыхнуло жаром, напряглось в предвкушении. Это он с усилием отбросил, как ненужное. — В городке есть родственница, но…

Он недоговорил.

— Какие-то проблемы? — хриплым басом поинтересовался представитель неведомой фирмы, скалой выросший возле столика.

Набычившись, он недобро смерил Алексея взглядом.

— Старый знакомый. Проездом, — поспешила бросить Ксана, спасительные слова.

Поднявшись, Алексей решительно ответил тем же взглядом на скрытый вызов, брошенный суровым незнакомцем. Уступая ему в размерах, ни в чём другом он проигрывать не собирался. После секундного незримого поединка здоровяк мотнул головой в сторону выхода.

— Пошли. Нас ждут.

Он увёл Оксану из ресторана, а она, прощаясь, только успела помахать приятелю рукой.

Кареглазый сидел за столиком, с аппетитом поедал винегрет с котлетами. Три аккуратных биточка ровным полукругом лежали на тарелке. Он даже подправил один, прежде чем отломить кусочек вилкой. Лицо у нового знакомца отражало полную удовлетворённость жизнью.

— Давай поешь, — разламывая горячую ароматную котлету, кареглазый кивнул на пустое место за столом.

Там уже стояла тарелка с салатом и что-то из мяса. Алексею было всё равно, чем ужинать, но попутчик самым неожиданным образом угадал его вкусы. Историк порадовался бы, однако глаза закрывались сами собой. Встреча с Оксаной на время взбодрила, а теперь волна эмоций откатилась, забирая последние силы. Бурлящая энергия соседа по столику, добровольно взявшегося опекать молодого путешественника, оставалась неизменной.

— Саня! — Порывисто встрепенувшись, он решительно протянул руку через столик, сообразив, наконец, представиться.

— Алексей.

— Будем знакомы, — он засмеялся, и в глубине его светло-карих глаз ярко вспыхнула озорная искра, будто затеянная шутка удалась.

Отужинав, они вернулись в гостиницу. Администраторша скучала за конторкой, а усатый Борисыч пропал со своего места, оставив на пуфике измятую газету.

Все вечерние процедуры по подготовке ко сну Алексей совершал автоматически, толком не рассмотрев номера. Впрочем, все гостиничные номера обычно похожи друг на друга. В постель он рухнул, прежде убедившись, что посылка деда стоит рядом в целости и сохранности. Засыпая, Алексей слышал, как мягко ходит по номеру новый знакомый, а затем и он затих.

Утром Алексей с удовольствием потянулся, приятно напрягая мышцы, прищурил один глаз, рассматривая полоски солнечного света, рассекающую комнату. Плохо сдвинутые шторы открывали для взора кусок кирпичной стены за окном и непривычно ясный для ранней осени день. Мысли текли медленно и лениво. События ночи продолжали храниться в памяти спутанным клубком, который следовало упорядочить и осмыслить.

— Проснулся? Почти двенадцать, — сосед будто бы угадал незаданный вопрос о времени.

Он бойко перемещался по номеру с мобильным телефоном (дорогая игрушка удивила Алексея), рылся в своей необъятной сумке, пыхтя от усердия. Получив ответ на звонок, с лёгкой беззаботностью бросил в трубку короткое приветствие.

Алексею не хотелось вставать, но подслушивать чужой разговор было неловко. Поднявшись и прихватив бритву, он босиком прошлёпал в ванную. Живой и яркий голос Сашки просочился и сюда.

— Я на месте, — сообщил тот в телефон. — Как и говорили. Да. По плану. Вполне успеем перехватить и то и другое.

Стены номера не позволили проявить деликатность: Алексей продолжал слышать обрывки фраз, чуть приглушённые шумом воды. Пытаясь сконцентрироваться на привычных действиях, он слегка облокотился о стойку со встроенной раковиной, исподлобья посмотрел на отражение в зеркале, почти не осознавая, продолжая думать о другом.

— Надо бы пошуршать в городке, чтобы никаких следов, — после паузы, выслушав ответы, произнёс Саня. — Какая там была фактология? Команда пробовала на разных отрезках, — он попытался перейти на шёпот, что при таком звонком голосе удавалось плохо. — Груз на месте. Угу. Тогда жду.

Рука Алексея замерла с бритвой. Слово «груз» излишне хорошо ложился на имеющуюся «фактологию», как выразился добровольный помощник. Муторное, гнилое предчувствие заворочалось в груди, пустив дорожку холода по спине. Следом принесло лихорадочное:

«В одном купе… Совпадение? Откуда такая готовность помочь? Следил с первой минуты в поезде?»

— И долго ты будешь полоскаться в умывальнике? — Сашка стоял в дверном проёме и едва сдерживал смех. — Видел бы ты себя сейчас!

Вздрогнув, Алексей проигнорировал бесшумное вторжение, смолчал, затаив сомнения. Впредь будет внимательнее. А сосед по номеру улыбался счастливо и беззаботно, но смотрел в зеркало из-за спины знакомого вдумчиво, цепко. Даже через отражение сумев поймать взгляд Алексея.

— Решённое дело — половина дела! — он сделал шаг назад, углубился в комнату, засовывая телефон в задний карман джинсов. — Как же не просто с этими продажниками! Пока договоришься, весь товар потеряешь. Ничего, скоро напарник приедет, разберёмся. А ты кем работаешь?

Сашка говорил быстро, легко выстреливая словами, точно и не было только что напряжённой паузы. У Алексея отлегло от сердца. Вот при чём тут груз! Обычное торговое дело. Разговор по телефону уложился в предложенную канву и перестал смущать.

— Историк, — коротко ответил Алексей, освобождая ванную. — Ассистент на кафедре и пишу кандидатскую.

— Учёный, — с видимым уважением протянул новый знакомый. — А чего в захолустье это занесло?

— Как раз из-за кандидатской. Малые города России. Их история, — Алексей не стал вдаваться в подробности.

— Уж без историй тут никуда, — Сашка огляделся, видимо, прикидывая, что взять с собой. — Будешь сегодня снова пытаться навязаться родственничкам? — прищурившись, он по-доброму усмехнулся.

Стоило немного поговорить, как все подозрения Алексея развеялись. Перед ним стоял парень, прибывший в городок по своим делам, активный и, может быть, излишне напористый, но ничего странного в этом не было. Окончательно оценив собеседника, Алексей выкинул из головы подслушанный разговор по телефону. В конце концов, у него и другие заботы есть.

— Не решил, — продолжив сборы, бросил молодой историк.

Он лавировал возле кровати, постоянно натыкаясь на дедов чемодан.

— Так и будешь таскаться по городу со своим грузом? — Сашка был настойчив, да и поклажа не позволяла забыть о себе, мозоля глаза.

— Мне пора заняться делом, но прежде, выполнить обещание, которое я дал деду. Передам чемодан и буду свободен.

Алексей ответил спокойно, но пресловутое слово «груз» снова всколыхнуло тревогой, потянув на зыбкую почву опасений. Тотчас он попытался вести себя естественно, избегая внимательного взгляда Сашки, а сам следил за выражением его лица, когда разговор касался чемодана.

Вероятно, и новый знакомый отлично владел собой, потому что, кроме благодушного спокойствия, лицо не выражало других эмоций. Его интерес оставался ничего незначащей, сиюминутной мелочью в череде дел.

— Спасибо за приют, — совсем успокоившись, с улыбкой начал прощаться Алексей.

— Если тебя опять не пустят, можешь вернуться. Мы с приятелем придумаем, как тебя разместить. В номер можно поставить третью кровать.

— О, вряд ли дама за стойкой пойдёт на такие сложности.

— Она покладистая, — засмеялся Сашка. — Просто нужно знать, с какой стороны подходить.

Всё у него выходило легко и словно в шутку. Сашка хотел сказать ещё что-то, но его мобильный телефон проиграл весёлую мелодию, заставив отвлечься.

— Да? Отлично. Я приеду на вокзал.

— Я ушёл! — из коридорчика крикнул Алексей, спеша убежать из-под бдительного ока странного соседа по номеру.

Сашка высунулся в коридор и махнул на прощание рукой с таким отвлечённым и незаинтересованным видом, что окончательно успокоил Алексея. Волоча за собой поклажу, он спустился в холл, оплатил номер и окунулся в созерцание городка при дневном свете. Осень не успела зажелтить листву, но подсушила, сделала более тусклой кроны деревьев. Сам городок оставался таким же молчаливо-умоляющим, но настороженным по отношению к гостю.

Идя по центральной улице в сторону библиотеки, Алексей впервые задумался.

Что же дед положил в чемодан?

Почему решил одарить дальнюю родственницу неизвестными ценностями? Поначалу эти вопросы его совсем не заботили. После всех мытарств с грузом, после многократного таскания чемодана по этому уездному городку, Алексею захотелось узнать, что же такое важное дед мог положить внутрь. Стоит ли оно приложенных усилий?

Теперь, вспоминая инструкцию деда, он сопоставил кое-какие странности. Например, ключ от поклажи старик оставил у себя, сказав, что у его, кажется, троюродной сестры есть такой же.

К чему была подобная осторожность?

Дед промолчал, переведя разговор на другое, после вопроса о посылке. Старик обещал позвонить, предупредить о приезде гостя с грузом.

Выполнил ли задуманное?

Размышляя, Алексей, уже в который раз, обошёл библиотеку. Он не сразу сообразил, что сделал лишний круг. В узком проулке историк остановился возле зелёной двери, задумался о странной архитектуре старых зданий в городке. Впрочем, ничего новее здесь и не встречалось. Самое подходящее место для его изысканий: обустроится и полностью погрузится в работу.

Мысленно пожелав себе удачи, он постучал.

Глава 5

Алексей прислушался к происходящему за дверью.

— Иду! — бодро прозвучал голос с той стороны.

Невысокая старушка в цветастой кофточке распахнула дверь.

— Здравствуйте, — Широко улыбнулся Алексей. — Я от Михаила Васильевича. Я его внук, — тут он подумал, что в какой-то степени он внук и для хозяйки дома.

— От Миши? Внук! Лёшенька, проходи-проходи! — Светлые глаза женщины заблестели, морщинки на щеках разгладились, а лицо зарумянилось.

— Не помешаю, Варвара Николаевна? Тут такое дело…

Она махнула рукой, не давая договорить.

— Давай просто — баба Варя. Очень хорошо, что приехал. Я гостей люблю, да кому ко мне ходить?! Век прожила, ничего не нажила. Миша предупредил, позвонил, порадовал.

Старушка радостно заулыбалась и засеменила в глубину квартиры. Прикрыв за собой дверь, Алексей с облегчением проследовал за ней — пока всё складывалось наилучшим образом.

С удовольствием вдыхая ароматы свежей выпечки и тёплого, уютного дома, историк огляделся: приятный полумрак комнат, выцветшие фотографии на стене, лёгкая потёртость обстановки. Сердце с непонятной нежностью впитывало милую обветшалость дома. С интересом Алексей рассматривал лица родственников,знакомых и неизвестных ему — полустёртые следы истории. Юный дед Миша с сестрой по дальней ветке родства строго смотрели с посеревшей фотографии. Они вместе провели детство в городке. В Алексее проснулся исследователь, захотелось узнать, что связывало этих людей, какова была их жизнь.

— Садись, чаем тебя напою. С пирожками. — Ловко суетилась бабуля.

Алексей невольно заулыбался, глядя на порхающие сухонькие руки, расставляющие посуду. Над чашками вился пар. Румяные пирожки пылали жаром и капустным духом. Кажется, именно этого и не хватало в жизни последние два-три дня в дороге и на новом месте.

— Как там Михаил? — Старушка и сама разрумянилась не хуже пирожков.

Попивая чай, Алексей рассказал о деде, событиях, которые произошли за те годы, что баба Варя не видела брата. Она кивала, где-то поддакивала тому, о чём и сам Михаил говорил во время редких бесед по телефону. Постепенно разговор дошёл до момента приезда и вечера, когда Алексей впервые постучал в зелёную дверь в доме возле библиотеки.

— А я на работе была, — закивала баба Варя. — Уборщицей в библиотеке работаю.

— Тяжёлая у вас работа, — вгрызаясь в пирожок, пробубнил Алексей. — Что ж, и посреди ночи приходится убираться? — Сказал без задней мысли, первое, что в голову пришло.

Уют и еда расслабили его, сделали мысли тяжёлыми и неповоротливыми. Бабуля начала переставлять да перекладывать, что и так хорошо стояло на столе, засуетилась.

— Праздник у них был, у иродов, — беззлобно ответила она. — Как засядут, так и жди их потом. Да, я не обижаюсь. Сплю мало. Живу рядом. Мне нетрудно. И где же ты, бедный, ночевал? — Она сочувственно покачала седой головой.

— В гостинице. Еле отыскал. Темнота у вас ночью жуткая, — вспомнив о событии возле библиотеки, Алексей признался. — И странные вещи происходят.

Старушка удивлённо хлопала глазами, будто не верила, что в родном городе может происходить хоть что-то необычное.

Гость же упомянул о человеке, изучавшем здание библиотеки не ради пустой болтовни. Алексей рассчитывал, что родственница знает немало интересного о городке, и намеревался постепенно по крупицам собрать нужные ему сведения.

Он рассказал о поведении незнакомца, что бродил ночью вокруг библиотеки. Немного сгустил краски, не без умысла, представляя бабе Варе историю, провоцируя на откровенность и эмоции. За небольшой срок, проведённый в городе, Алексей накопил целый список неразрешимых пока вопросов.

— Да, кто ж это может быть?! — Она задумалась, отставила хрупкую фарфоровую чашечку в сторону. — У нас городок тихий, все на виду. Никто бы не смог скрыть ничего от других.

— Никаких тайн? Кажется, администратор «Железнодорожной» недолюбливает… — Перебрав в памяти факты, Алексей быстро вспомнил имя. — Борисыча.

Он пожалел, что влез с внезапной мыслью, сбивая бабу Варю, уводя от первого вопроса. Румяное круглое лицо её сморщилось, сухие губы расплылись в улыбке, после недолгого изумлённого испуга.

— Быстр ты, Алёшенька. Так выйдет, что лучше меня обо всех делах в городке вызнаешь.

— Не претендую! — примирительно подняв руки, рассмеялся он, но продолжал ждать разъяснений. — Так что там с библиотекой?

— Не любят у нас Борисыча. — Старушка медленно разгладила скатерть. — Милиционер он бывший. На пенсии теперь. Многие на него яд копят да молчат.

Алексей никогда не отказывался узнать немного больше о людях или месте, где оказался по воле судьбы. Вот и теперь слушал с искренним вниманием, не забывая про пирожки. Оставшись без завтрака, он навёрстывал упущенное. В какой-то момент ему сделалось совестно. Баба Варя с готовностью пододвинула миску, обёрнутую полотенцем, ближе:

— Кушай, не стесняйся, Алёша. Мне в радость угощать.

— Вкусные! А библиотеку вашу я обязательно проведаю. Мне туда надо.

— Сходи, — согласилась старушка. — Ничего интереснее в городке не найдёшь.

Задумавшись, баба Варя долго смотрела в окно.

— Витька Смуров ночью шлялся. Больше некому. Самый неугомонный с дружками своими. Раньше они у Витьки дома собирались, песни завывали, где ни слова не понять. Борисыч гонял их, так соседи ругались. Теперь уж не знаю, чем занимается — взрослый мужик, но библиотекой сильно интересуется. Частенько вижу, как рядом трётся. Мне Светка из библиотеки рассказывала, что все книги по этой, как её… — она пожевала губами, подбирая верное слово. — По экзотерике прочитал.

— Эзотерике, — сдерживая улыбку поправил Алексей. — В библиотеке и такое есть?

— Городок небольшой, но библиотека завидная, — с горделивым достоинством ответила баба Варя. — С царских времён книги есть. Прадед наш, Дмитрий Иванович, книги собирал дома, когда тут церковь была. Потом его коллекция стала частью библиотеки.

— Церковь на месте библиотеки? — уточнил Алексей.

— Здание перестраивали много раз.

— А что Смурову нужно от библиотеки? Если он всё уже прочитал.

Алексея не отпускали образы ночной улицы и человека, рассматривающего стены, точно на них было нанесено нечто важное. Самая малая тайна побуждала его докопаться до истины. Не будь Алексей так занят сборами и делами на кафедре, то и деда бы сумел дожать, заставив признаться, что лежит в пресловутом чемодане.

Мысленно он сделал зарубку — отдать бабе Варе посылку. А пока не хотел отвлекать родственницу от истории со Смуровым. Алексея она заинтересовала. Интуитивно он чувствовал редкий материал. Неспроста выбрал когда-то профессию историка. На кафедре о нём часто говорили, как о молодом учёном с феноменальным чутьём.

— Кто предполагал, что клад они ищут. Витька и приятели. Мол, промышленник Смуров, предок Витьки, спрятал где-то в городе. Часть личной библиотеки Смуровых соединили с нашей, когда открывали здание под читальню. Только откуда тут клад? Что-то другое там.

— То есть, старый фонд библиотеки — две коллекции жителей городка?

— Так и есть, Алёша. Так и есть. Наша и смуровская.

Как же Алексей любил подобные истории. Семейные коллекции часто становились общественным достоянием, как музейные экспонаты или основой для будущих городских библиотек. Нередко такие, собранные по крупицам, фонды хранили редкие экземпляры книг, рукописей или дневников. Всё это было интересно молодому историку.

Глава 6

Алексей вернулся к мелкому камешку, который долгое время мешал ему на пути. Чемодан всё ещё стоял в прихожей.

— Почти забыл, — спохватился Алексей. — Дед просил передать.

Он втащил чемодан в комнату. Баба Варя озадаченно смотрела на груз, явно не понимая, что это за блажь взбрела брату в голову. Оценив масштабы трагедии, старушка всплеснула руками.

— Да что же это! Мишка с ума сошёл. Ребёнку такую тяжесть таскать по всему городу. Поставь пока к стеночке, я потом посмотрю.

— Не так уж и тяжело, — пробурчал Алексей, недобро вспоминая избитые до синяков ноги, и пожаловался. — Ключа нет. Дед говорил, у вас дубликат.

— Был ключик, был. Найти только надо. Это ж наш фамильный чемодан, — старушка мечтательно прищурилась, вспоминая прошлое. — Как куда ехали, обязательно его брали. Он хоть и старенький, но весьма крепкий.

— Я заметил, — саркастично заметил Алексей. — Разрешите глянуть, что в чемодане? Дед Миша не сказал.

— Развёл таинственности, Мишка. Любит он это дело. Вместе откроем.

— Договорились. Надо мне в вашу библиотеку заглянуть.

Он был доволен, что, наконец, избавился от ненавистного багажа, и всё так удачно сложилось. Алексей вспомнил и о своих делах.

— Загляни, там есть что посмотреть. А жить у меня будешь. Постелю тебе на диванчике. Вам, молодым, везде сон.

— Не хотел бы только стеснить.

На самом деле Алексея обрадовало предложение бабы Вари: до фондов рукой подать, место ему нравилось, а он, в свою очередь, поможет по хозяйству и деньгами, чтобы не становиться нахлебником.

— Что ты! Мне веселее будет. Не чужие!

Порывшись в большой коробке в коридоре, старушка всучила ему запасные ключи. На улице Алексей полной грудью вдохнул осенний воздух, принёсший запах листвы и сырой земли. Он вышел в переулок, при свете показавшийся просто очаровательной старой улочкой. Она имела свою историю, которая из-за рассказов бабы Вари стала для Алексея любопытной достопримечательностью. Похоже, что чемодан каким-то неведомым образом влиял на восприятие. Стоило избавиться от тягостного груза, и мир обрёл более радужные краски.

Алексей завернул за угол и медленно пошёл к главному входу библиотеки. Массивные, высокие ступени казались излишне грандиозными для маленького уездного городка. Здание словно выпячивало себя, наполняясь важностью на фоне неказистых построек рядом.

Историк потянул на себя массивную ручку. Дверь превосходила своей высотой его рост раза в два и была сплошь покрыта резьбой. Непонятные знаки или просто замысловатый орнамент, походили то ли на древнюю клинопись, то ли на сумасшедшую идею местного плотника.

Дверь не поддалась. Алексей решил, что не рассчитал с силой и потянул решительнее, но результат остался прежним. Историк посмотрел на часы, сверился с табличкой, где был указан график работы. Нет, всё верно — самое рабочее время.

Засунув руки в карманы, Алексей задумчиво поднял глаза, осматривая вход. Высокая дверь в самом верху была обшита по краю листами металла. Мелкие, чуть различимые знаки были выбиты и там.

— Забавы мастеров, — пробормотал молодой историк и отступил, чтобы разглядеть изыски резьбы и узоров вокруг входа. — Или всё-таки… смысл.

Нередко ему случалось рассуждать вслух о непонятных, сложных вопросах. Дверь в библиотеку стала для историка настоящей загадкой. Перебирая прочитанное или слышанное ранее, он никак не мог найти примеры подобных символов. Он даже подумал, что орнамент плод нового времени, но дверь явно относилась к прошлому веку.

Сколько бы он ни сосредотачивался, думая о выбитых на двери знаках, но так и не находил ответа. Долго это не продлилось. Внимание Алексея отвлёк тихий скрип. Повернув голову на резкий звук, он увидел, как приоткрылась небольшая дверка, спрятанная за одной из колонн. Оттуда выскользнул мальчишка с книгами подмышкой и зашагал в противоположную от вокзала сторону.

Секрет оказался прост. Центральный вход почему-то закрыли, что случается в любых учреждениях. Алексей воспользовался подсказкой, не упустив шанса проникнуть внутрь здания.

Основной холл оказался недоступен, что немного расстроило: уж больно хотелось разглядеть огромную дверь с противоположной стороны. Посетителям предлагалось пройти мимо щитов, которыми отгородили столь заинтересовавшее историка пространство. Самодельный коридорчик был коротким, глухим и тихим. Другими посетителями и не пахло.

Коридор упирался в очередную дверь из тонкой и самой дешёвой фанеры. Алексей, привыкший в университете к замысловатым переходам и окружным лестницам, ничуть не удивился. Чтобы попасть на кафедру, посетителям часто приходилось вначале подняться по одной из чёрных лестниц, миновать целый этаж, затем снова спуститься на первый и только после воспользоваться обычным подъёмом.

Наконец, Алексей ступил на тщательно оттёртый паркет широкого холла. Старая планировка здания отличалась оригинальностью. Внутри, как и при взгляде с улицы, библиотека больше походила на замысловатую матрёшку, где на трудно различимую основу-стержень нанизывались всё новые и новые несущие стены и пристройки. Эта сложность незримо проступала сквозь скошенные углы и внезапные выступы. Похоже, что у здания была непростая история. Это заинтересовало Алексея ещё больше.

Запрокинув голову, молодой историк увидел дугу храмового купола. Грубая серая мазня покрывала своды, намекая на скрытую за ней роспись. Чуть ниже, через верхние оконца со старыми витражами пробивался яркий солнечный свет, оставляя на стенах и портретах писателей разноцветные пятна.

Вид у холла был чрезмерно торжественный, массивный, но провинциальный и увядающий. Как и своды, более тщательно закрашенные, стены местами облупились и потрескались. Алексей прислушался, сдерживая дыхание. Тишина здесь была тяжёлой и настороженной.

Отмерев, он собирался подняться по лестнице, застеленной паласом с полинялым ворсом, но дверка рядом открылась и выпустила на волю Оксану. Лицо её показалось Алексею усталым, под глазами залегли тени. За ней следовал всё тот же суровый бугай, которого историк встретил в ресторане. Последним, тенью выскользнул худощавый, потрёпанный мужичонка.

Следуя скорее интуиции, чем разумным размышлениям, Алексей отвернулся, делая вид, что рассматривает портреты писателей. А затем, быстро поднялся по центральной лестнице, сделал разворот на левую галерею, чтобы оказаться над людьми.

Оксана и широкоплечий сопровождающий спешили к выходу.

— Надеюсь, вы понимаете разницу между версиями! Что вы показали?! — сердито бросил он маленькому, словно мальчишка мужичку. — Совсем другое изображение.

Для немногословного и грубоватого охранника спутник Ксаны произнёс слишком сложную фразу, что удивило Алексея: совсем другим он показался ему в ресторане.

Щуплый семенил за парой посетителей, не поспевая, задыхался, выбрасывая перед собой короткие фразы.

— Откуда мне было знать, что это подделка! Сакральный Дар сложно спутать с чем-то иным.

Спутник Оксаны замедлил шаг. Она же, будто желая быстрее оказаться на улице, замерла возле самодельной тонкой двери в коридорчик. Вот-вот выпорхнет на волю.

— Невозможно перепутать. Невозможно! — со злым сарказмом ухмыльнулся «охранник», стоявший лицом к центральной лестнице и потому хорошо видный Алексею. — Вы не специалист! Не стоило меня обманывать. Даже я знаю, что сейчас существует не менее трёх копий. Оригинал должен находиться в городе. Выясните, где подлинник. Тогда будем говорить.

Резко развернувшись, он грубо схватил Ксану за руку и толкнул за дверь. Они покинули здание. Алексей подождал пару мгновений. Как обычный посетитель библиотеки он спустился в холл. Потрёпанный мужичок собирался пробежать мимо него.

— Скажите, а где у вас читальный зал? — успел задать вопрос Алексей.

— Наверх и направо.

Мужчина даже не остановился. Тяжёлая дверь в левой галерее захлопнулась.

Глава 7

Голодный и оборванный Стёпка медленно брёл по дороге. Солнце стояло в зените и припекало русую макушку. За месяц скитаний он почти забыл, что было в городище. Нужда и бесприютность заменили все воспоминания о страннике, пепелище и остром страхе перед самим собой.

— Поберегись! С дороги!

Бодрый голос и нервное фырканье лошади заставили мальчишку отшатнуться к обочине. Утерев потное, чумазое лицо, Стёпка безучастно проследил за повозкой. Немного проехав вперёд, возница придержал пегую худую лошадку и обернулся.

— Эй, мальчонка! — Дядька в повозке был бородат и круглолиц. — Далеко собрался?

Стёпка подошёл ближе. За время в дороге он научился различать, чего следует ждать от случайных знакомых. Возница смотрел добродушно и открыто. Ему можно было доверять. Положившись на удачу, Стёпка пискнул:

— Дяденька, возьмите меня с собой.

— Какой шустрый. А знаешь ли, куда еду?

— Всё равно, дяденька, — Стёпка сглотнул нежданные слёзы.

— Сирота, что ли?

Стёпка пуще зашмыгал носом, но о судьбе своей говорил безучастно, точно о чужой исковерканной жизни.

— Городище кочевники сожгли. Дядьку с родными убили.

Бородач пристально поглядел на мальчика и кивнул.

— Лезь в телегу.

Повозка покатила по ухабам. Возница порылся в мешке рядом с собой и сунул Стёпке горбушку чёрного хлеба. Горбушка была засохшая, пахла мокрым сукном и плесенью, но Стёпка впился зубами и не отпустил, пока всё не съел.

— Спасибо, дяденька.

— Как тебя звать-то?

— Стёпкой кличут.

— А меня Лука. В монастырь еду. А коль всё равно некуда идти, значит, и тебе туда дорога. По многим городищам прошло дикое войско. Все убогие да бесприютные в монастырь бредут, спасения ищут. Да только одного не знают, что спасение не за монастырскими стенами.

— А где? — Засыпающий от монотонного колыхания телеги, Стёпка оживился, разлепил тяжёлые веки.

— Где? — Голос Луки заискрился смехом. — Да, внутри других стен. Внутри каждого.

— И внутри меня?

— И внутри тебя. Тпру… Приехали, малой.

Лошадка переминалась с ноги на ногу и тыкалась мордой в высоченные ворота толщиной, верно, не меньше локтя — такими они показались настороженному мальчишке. Дядька Лука постучал тяжёлым кольцом о деревяшку. Спустя короткий срок он, ведя лошадь под уздцы, завёз телегу на монастырский двор.

— Тут погодь, — велел дядька Стёпке.

Мальчонка окончательно проснулся. Запрокинув голову, он смотрел на слепящие маковки и кресты. Они сияли в синем небе. Впервые за время скитаний Стёпка начал что-то чувствовать.

Робкие ростки покоя и надежды затронули душу, пробивая броню, в которую он заковал себя. Очень хотелось плакать. Маленькая слезинки спряталась в уголках глаз, но он так и не заплакал. Стальной стержень, что пронзил силой в день гибели городища, не отпустил. Казалось, он сделался крепче и ярче высветил готовность Стёпки.

К чему?

Стёпка и сам не знал.

Лука вернулся во двор с высоким, тёмным монахом, который вблизи оказался молодым мужчиной с острым взглядом. Чернота одежды старила его, набавляя с десяток лет. Стёпка испугался и сжал ладошками борт телеги, в которой сидел, так что побелели костяшки пальцев.

— Ступай за мной, — сухо и строго сказал монах.

Стёпка покорно проследовал за ним. Несколько раз он всё же обернулся на дядьку Луку, но тот уже занялся своими делами, будто позабыв о сироте.

С этого дня всё изменилось. Мальчишка стал жить при монастыре, помогая то в кухне, то на подворье вместе с несколькими ровесниками, что, как и он, приблудились неизвестно откуда.

Привыкая к новому месту — спокойному и довольно сытому — Стёпка постоянно чувствовал тайную тревогу в сердце. Нечто смутное наваливалось тяжестью, да так, что и вздохнуть было нельзя, и хотелось бежать куда-то, а куда Стёпка и сам не знал. Душа стремилась ввысь, но билась птичкой о клетку, в кровь разбиваясь и забываясь в своей боли.

Иногда, когда от работы выдавалась свободная минутка, Стёпка приходил к дядьке Луке, помогал растирать краски, готовить доски для работы. Лука был богомазом. Восхищённо наблюдал мальчик, как из-под руки бородача появляются чистые, светлые лики апостолов, ангелов и Богородицы. Только в эти минуты было ему хорошо.

Так часами сидел Стёпка рядом, а когда богомаз заканчивал работу, то принимался учить мальчика грамоте или иконописи. Очень любил мальчонка время, когда можно было выводить палочки азбуки, складывать из них слова или наносить краску на доски. В такие мгновения Стёпка ощущал близость к синему небу, словно яркими красками играл мир вокруг, и было тепло и покойно как в руках странника, о котором он почти позабыл.

Когда Стёпке исполнилось двенадцать, он смог овладеть началами мастерства богомаза, так что дядька Лука был очень доволен учеником. В монастыре, заметив склонности мальчика, стали меньше его загружать остальной работой и давали время для уроков у Луки и духовных бесед с монахом Иоаном.

Высокий человек в чёрных одеждах напугал мальчика в первую встречу во дворе монастыря. Позже они много раз говорили: живой и восприимчивый ум мальчика не мог не радовать Иоана, но природная суровость и сдержанность не позволяли проявлять чувства, потому между ними оставалась некая боязнь.

Стёпка никому не рассказывал о страннике и ужасном железном стержне внутри своего сердца. Не признавался, что смог заставить повернуть армию кочевников на городище, но всё чаще память не давала ему забыться.

Словно в лихорадке он видел глаза странника, внимательно смотрящие в саму суть юного сердца. Мучился ночной бессонницей, когда тихий голос, словно река, тёк в сознании. Слов Стёпка не запоминал, только ощущение, что незнакомец просит его о чём-то или предупреждает.

Настал момент, когда ни минуты не Стёпка мог провести без мысли о страннике. Мучительны стали образы памяти. Руки сами выводили на пергаменте во время урока грамоты слова «странник», «верь и спасёшься». Он старательно зачёркивал подобные вольности, чтобы ни одна живая душа, даже дядька Лука, не смогла прочесть те слова, которыми кричало его сердце.

Стёпка не сдержался, когда словно живой стоял перед ним образ того, кто говорил с мальчиком на краю леса. Готовая доска для иконы, растёртые краски оказались под рукой мальчика, и мазки будто сами ложились на поверхность. Тщательно выписывал Стёпка лицо незнакомца, представшего ангелом перед ребёнком, старался показать ясный, тёплый свет от лика и протянутых рук, что хранили сияющее маленькое солнце-дар.

Образы, каких и не было в настоящем прошлом, обретали силу на простой деревяшке. Ничего Стёпка не видел вокруг себя и очнулся, лишь закончив работу. Он поднял ошалелые глаза от доски и встретился со строгим в эту минуту взглядом дядьки Луки. Целую вечность, как показалось Стёпке, тот изучал небольшую картину — первую самостоятельную работу ученика.

— Ты вот что, — Лука неловко кашлянул. — Никому не показывай, что намалевал.

— Почему?

— Не всем дано понимание. Страдать будешь, коль душой слепой поглядит.

— Но почему, дядя Лука? Разве не хороша работа? Неугодна господу?

Стёпка чувствовал, как гулко ухает сердце, отдаваясь и в горле, и в висках сразу. Непонятный страх перед неизвестным сузил сознание до невидимой точки.

— Господь даст, не узнаешь никогда, почему, — дядька Лука помолчал и присел рядом. — Слишком хороша работа, но великая сила вгоняет человеков в страх. Где ты лик-то сей видел?

Стёпка насупился.

— Ну, распустил губищи-то, — богомаз толкнул мальчика в бок. — Хороша работа, похвалить тебя могу. Дар у тебя, отрок. Не всякий дар в добро человеку бывает, но всегда в добро людям. Смекаешь?

— Смекаю, — вздохнул Стёпка, вспомнив о том, как горело городище и холодел в сердце железный стержень. — Только и людям добра от меня не будет.

— Это ты зря. Дар для людей даётся. Дарованному может быть проклятием, но коль от Бога дар, то людям во спасение будет.

— Я людей погубил. — Стёпка низко опустил голову и рассказал правду дядьке Луке.

Тот слушал внимательно, не перебивая. Затем, подняв лицо мальчика за подбородок, посмотрел в глаза.

— Запомни, только господь может делать то, в чём ты винишь себя. Никому из людей не под силу это. Странник спас жизнь одного, потому как ждёт тебя путь не из лёгких, но во славу дара.

— Я желал, чтобы всё изменилось, и не было кузницы, — всхлипнул Стёпка. — И это произошло.

— Это случилось не по твоему желанию, но по воле бога. А желание сердцем — это его голос. Он указывал, чего надо опасаться. Не по его воле было учение у кузнеца.

— Мне страшно желать.

— Забудь страх. Слушай сердце.

Лука взял икону, медленно провёл пальцем по лику странника, по подсохшей краске. Лицо его сделалось печальным.

— А он всё такой же, — тихо сказал Лука. — Ничего не бойся, Стёпка. Он защитит тебя. Когда я поверил в это, было уже поздно.

Недоверчиво Стёпка смотрел на мужчину.

— Вы знаете странника?

— Никто не может сказать, что знает его. И мало кому можно о нём говорить. Бог помог, что тебе встретился я. Ребёнком я увидел его. Многое произошло, много путей пройдено. Потерял я слова странника среди мира, испугался людской молвы. Что ж теперь жаловаться? Сам отказался — слабый человек, не вынес тяжести дара. Запомни, отрок. Иногда человек не знает, что отказывается от главного в жизни.

Не так прост оказался дядька Лука, как думал мальчик.

— А как понять, что оно и есть главное?

— Только сердцем. Вера спасёт тебя. Не повторяй моей ошибки. Следуй за даром. Ладно, — Лука тяжело поднялся. — А твою работу мы никому не покажем.

Вместе они припрятали икону в потайной нише, что была в келье Луки. Но Стёпка хорошо запомнил это место, потому что уже теперь испытывал непреодолимое желание бесконечно смотреть на лик странника, который словно питал его душу светом.

Спустя два месяца появился в монастыре запылённый обоз дружины с рассказами о войне и ранеными. Орды кочевников продолжали набеги на городища по всей восточной границе, лавиной сметая на своём пути небольшие поселения и посады.

Среди дружины оказался и странный человек. Стёпка сразу заприметил маленького, юркого, очень похожего на кочевника мужчину. Варга, как звали его в дружине, по слухам, был толмачом у одного из князей, а после заслан к кочевникам и даже занимал там высокую должность при хане. Теперь Варга вновь вернулся в княжеское распоряжение, был ранен и с обозом прибыл в монастырь.

Как оказалось, Лука неплохо знал толмача, посему того расположили в келье богомаза. Все прочие места были заняты ранеными. Стёпка часами слушал рассказы о походах, обычаях кочевников и сражениях.

Впрочем, очень быстро ему эти истории надоели, и он с новой силой желал поговорить со странником, хотя бы на минуту увидеть его глаза, что давали силы. Опять непонятная стихия овладела душой мальчика, и сила эта вновь водила его рукой, выписывающей на земле или пергаменте слова «странник», либо линии лика.

А более всего хотелось Стёпке увидеть свою икону, но пока Варга был в келье это было невозможно. Целыми днями мальчик либо сидел у Луки, выжидая удобный момент, либо слонялся по монастырю. Безумное нетерпение сводило с ума. Ни о чём более не в силах думать, он жаждал минуты, когда достанет икону из тайника.

Среди лихорадки дней, половину из которых он и не запомнил, мальчонка смог дождаться, когда Варга поднялся после ранения и вместе с Лукой вышел на монастырский двор. Словно ночной вор Стёпка прокрался в келью и трясущимися от волнения руками достал икону. Жадными глазами он впился в изображение, ощущая, как покоем и счастьем наполняется сердце. Ничего не видел и не слышал вокруг.

— Сагаан-хан, — хриплый голос Варги, прозвучал над самым ухом. — Откуда у тебя лик того, кто зовётся кочевниками «Светлый господин»?

— Это моё!

Стёпка прижал икону к груди и, втянув голову в плечи, искал поддержки в глазах дядьки Луки, что вернулся вместе с Варгой в келью. Взгляд богомаза был печален и тревожен. Лука чуть заметно покачал головой. Варга засмеялся, оскалив мелкие острые, будто у волка, зубы.

— Я не собираюсь забирать у тебя мазню. За меня это сделают твои затворники. Стоит им увидеть бесовский образ.

Он с силой разжал детские пальчики, уцепившиеся за доску. Долго рассматривал, опустившись на лежанку. Раны продолжали тяготить жилистое и смуглое тело воина.

— Даровитая работа. Кто мастер?

— Я! — Упрямо поджал губы Стёпка.

— Не лги, волчонок. Ты не мог написать эту икону.

— Его работа, — мрачно подтвердил Лука.

Варга смерил мальчика странным взглядом: не поймёшь, чего было в нём больше — жалости или насмешки.

— Тогда не завидую твоей судьбе, волчонок. Великие испытания ждут того, с кем говорит Сагаан-хан, кого он одаривает. Когда он появляется в палатке военачальника, как говорят кочевники, то жди битвы. Я сам видел его года четыре назад на стоянке возле Большой реки.

Варга прикрыл глаза, касаясь мыслями прошлого.

— Сагаан-хан свободно ходит среди нас. Он появился внезапно, как яркая молния, бьющая в землю, и никто не посмел остановить странника. Самые храбрые воины каменели от его взгляда. Он прошёл прямо под полог к Тугулу. Мне пришлось быть там. Сагаан-хан велел поворачивать к северу от реки. Городище на равнине возле леса.

Стёпка вздрогнул. Очередная догадка заставила его затрепетать сердцем.

— На воротах городища висел кованый знак — колокол и сокол, — голос мальчика сорвался в шёпот.

— Висел, — удивлённо Варга открыл глаза, положил икону на рассохшийся стол.

У мальчишки тряслись руки. Мысли сплелись в тугой змеиный клубок, что шипел голосом странника, рассказывая о неизбежном. Страх холодил спину и ослабшие ноги. Незнакомец говорил не только с ним. Он устроил всё так, чтобы городища не стало. Невозможно осознать всю глубину и смысл того, что сломало привычную жизнь и убило родичей.

Скрипнув, дверь кельи отворилась. Чёрный и строгий Иоанн появился точно грозовая туча. Короткого взгляда на икону было для него достаточно, чтобы туча разразилась грозой.

— Кто? — Вопрос Иоанна прозвучал как свист плети.

— Моё, — задохнувшись, Лука заслонил Стёпку.

— Перед Богом лжёшь. В его доме. — Голос монаха сделался похожим на глухие удары.

Варга повалился на топчан и с любопытством наблюдал за происходящим, улыбка растянула тонкие губы. Воина забавлял гнев монаха.

— Я творил, — снова солгал Лука.

— Мазню в костёр. Мальчишка будет наказан за богохульство. Уроки богомаза не пошли впрок. — Иоанн и сам догадался обо всём. — Или это ты, Лука, научил его писать святые лики с посланцев сатаны?

— Никто не учил. — Стёпка решительно вышел вперёд. — Я сам.

— Сам и ответишь. А богопротивную мерзость в огонь!

Иоанн больно ухватил мальчика за руку и повёл прочь из кельи. Быстро, под глухое уханье сердца, промелькнула галерея. Пролёты лестницы вниз слились в единое, и Стёпка влетел в сырую коморку.

— Посидишь до утра. Завтра отец Фёдор решит, что с тобой делать, — неожиданно Иоанн вздохнул. — Огорчил ты меня, отрок. Эх…

Он махнул рукой и, заперев мальчонку, ушёл. Было холодно. Стёпка покрутил русой головой и увидел, как в небольшой проём косятся лучи заходящего солнца. По двору провели лошадей в конюшню.

Мальчик забился в тёмный угол, что показался суше других. Все мысли покинули его, все чувства потерялись. Осталась только горькая обида на странника и весь мир. Никому Стёпка был не нужен. Лишь Лука пытался защитить его, но не смог. Странник оставил и забыл о мальчике. Он не чувствовал присутствия незнакомца, его тепла и защиты. Стёпка возненавидел странника, заставившего поверить в ложь. Это из-за него он стал таким одиноким и сидел в погребе.

Стёпка немного поплакал. Было жалко и себя, и икону жалко. На стене красным заревом отражалось пламя костра, что с приходом темноты разожгли во дворе. Мальчишка сходил с ума, стоило представить, что горит лик странника, но тут же он повторял в тишине короткие, злые фразы.

— И пусть! Ты меня обманул! Ты виноват, что все умерли. Городище разорили из-за тебя.

Сердце Стёпки разрывалось между непонятной привязанностью к страннику и болью. Злые слова сменялись мольбою.

— Почему ты обманул меня? Помоги! Здесь холодно и темно. Лучше бы я работал у кузнеца Угрюма. Ты сделал так, что городища больше нет, а теперь оставил.

Тяжёлая пустота заполнила душу Стёпки. Никто его не слышал. Погребённый под чувствами обиды и боли, он заснул тревожным сном, пока кто-то не стал трясти его за плечи.

— Вставай, тебе надо бежать.

Он с трудом разлепил дрожащие веки. Дядька Лука совал в руки тёплую одежду и узелок с едой.

— Беги, сынок. Ничего хорошего у тебя тут уже не получится. Отец Фёдор суров с отступниками, даже такими юными. Погубят они тебя. Дар твой.

— А вы?

Стёпка понимал, чем грозит Луке такой поступок.

— Я справлюсь. Битый уже. Может это как раз то, что я должен сделать в жизни. Когда-то я отступил. Теперь искуплю грех. Наверное, и это было задумано странником, коль он свёл нас на пути.

— Не говори о нём, — насупился мальчонка, обидой полоснуло в груди. — Он оставил и предал меня. Заставил думать, что я виновен в смерти родных, а сам всё подстроил.

Богомаз обнял его, потрепал по светлой голове.

— Верь ему. Не нам знать, что ждёт впереди, и от какой опасности спасаемся через боль.

— Я рад, что его лик сгорел, — сквозь злые слёзы упрямился Стёпка.

Дядька Лука усмехнулся в бороду.

— Неправда твоя. Икона сокрыта в надёжном месте. А сгорела пустая доска. Но ни Иоанну, ни отцу Фёдору незачем об этом знать.

Стёпка и не думал, какой огромный камень давил на плечи и сердце. После слов иконописца сделалось легко и спокойно. Лик был спасён. Продолжая злиться на странника, мальчик всё равно тихо радовался.

Попрощавшись с дядькой Лукой, испытывая тоску от расставания, которое обещало стать вечным, он пробежал по лестнице, затем через двор и проскользнул в маленькую дверь в воротах монастыря.

Глава 8

Следуя подсказке, Алексей разыскал нужную дверь и переступил порог читального зала. Подслушанный разговор не отпускал историка, продолжая укладываться в сознании и так и этак.

Маленький человек в помятой одежде явно был работником библиотеки. Намерения Оксаны и её нанимателя не вызывали сомнений. Однако, редкость, которую они называли «Сакральным Даром», не так просто оказалось отыскать в маленьком городишке.

«Что-то у них здесь происходит. И это «что-то» весьма интересно», — подумалось Алексею.

Чутьё исследователя заставляло его вновь и вновь мысленно копаться в загадке. Провинциальный город был не так прост, как могло показаться чужаку. Алексей сомневался, хватит ли времени на подбор ключика к такой замысловатой головоломке. Главным оставалось дело, ради которого он и приехал в город, где жили многие поколения его семьи. Именно поэтому он начал с библиотеки. Впрочем, одно другому не мешало. Тайна, так или иначе, вела именно сюда.

Приятный полумрак внутри большой вытянутой залы, куда сразу же попал Алексей, оттенял давно требующие ремонта стены. Свет от настольных ламп был уютен, словно маленькие солнышки согревали место каждого читателя.

Мягко ступая по тёмно-синей дорожке, Алексей подошёл к стойке. Женщина с тщательно уложенными светлыми волосами сосредоточенно перебирала карточки, делая пометки остро отточенным карандашом.

Уловив движение, она бросила тревожный взгляд на посетителя. Кроме них в зале никого не было. Незнакомое лицо сильно смутило женщину. Нервная рука пригладила невидимую прядку за ухом, а губы непослушно растянулись, изображая улыбку.

— Я вас слушаю.

Алексей коротко изложил свою ситуацию, показал направление от кафедры и поинтересовался, на каких условиях сможет пользоваться библиотекой.

— Только читальный зал, — сразу строго предупредила библиотекарь.

— Согласен, — с самой милой улыбкой быстро ответил Алексей.

Такой вариант был удобен, если ты решил разузнать больше о самой библиотеке. Случайные разговоры, посетители, события — всё на виду. Алексей легко пошёл на подобную договорённость.

— Где вас можно найти? Сейчас проживаете? — женщина неторопливо заполняла бумаги, не поднимая глаз от работы.

— Рядом с библиотекой. Простите, я названия улицы не запомнил, — вышло неловко. — У бабы Вари остановился. Она у вас работает.

Пальцы, сжимавшие ручку, замерли на миг, но головы библиотекарь не подняла.

— Не знала, что баба Варя постояльцев принимает, — сухость тона слегка уколола Алексея.

— Я не обычный постоялец, — как можно спокойнее и легкомысленней пояснил историк. — Внук.

Усталые, удивлённые глаза женщины широко распахнулись. Она всё-таки посмотрела на гостя городка с интересом, но и плохо скрываемым сомнением, оказавшись старше, чем он считал ранее.

— Троюродный, кажется, — небрежно опершись о конторку, Алексей доверительно склонился к библиотекарю.

Он невольно вспомнил весельчака Сашку, проделавшего похожий манёвр с администратором гостиницы, вредной Маринкой.

Библиотекарь раскрыла паспорт и уточнила:

— Лукашов… Какие книги вас интересуют?

Она, наконец, закончив с регистрацией.

Алексей задумался, решаясь на опасный ход. Он привлечёт к себе внимание, но иначе, как расшевелить скрытый механизм, заложенный в сердце тайны.

— Я знаю, что часть фондов перешла из личной коллекции моего предка, доктора Лукашова.

— Ну да… — она растерянно повела плечами, не понимая, куда клонит историк. — Мы не выдаём старые книги. Они находятся в музейной экспозиции. Некоторые из них.

— Музей? Замечательно! Где его найти?

— Здесь, с другой стороны галереи.

— Обязательно посмотрю! — радостно воскликнул Алексей, наблюдая, как дама меняется в лице. — Наверняка у вас есть и каталог книг из коллекции?

— Об этом вам лучше поговорить с директором. — Холод вернулся в голос женщины.

Она стояла, отступив от стойки, стиснув ладони перед собой, точно пыталась защититься от вопросов.

— Хорошо. — Он показал, что согласен полностью с предлагаемыми условиями. — А пока я бы посмотрел подборку по истории города и… — Алексей старался оставаться небрежным в разговоре. — И, пожалуй, Сакральный дар. Есть что-то об этом раритете? Он ведь связан с историей этого места?

Может быть, ему показалось, но в глазах библиотекаря он заметил нечто похожее на испуг.

— Попробую найти для вас книги, — она медленно кивнула.

Алексей слышал, как стучат каблучки, удаляясь вглубь лабиринта стеллажей.

«Интересно, как быстро она доложит о человеке, который спрашивает о Сакральном даре? Знать бы, что это такое! И как они все связаны с библиотекой?» — размышлял он, дожидаясь у стойки.

Секреты маленького общества провинциального города с каждой минутой начинали занимать Алексея больше, чем собственная научная работа. Получив на руки кипу книг, историк удобно расположился за одним из столов. Не слишком близко к стойке, но так, чтобы слышать разговор, если появится новый посетитель.

Имея привычку сразу же делать пометки, он достал рабочий блокнот, где немедленно сделал несколько записей.

«Сакральный дар»

«Коллекции Смурова и Лукашова. Музей»

«Дверь в библиотеку»

Потерзав кончик карандаша во рту, добавил:

«Ксана?»

Возможно, позже сюда добавятся новые загадки, но пока ничего в голову не приходило. Алексей приступил к изучению книг, начав с истории этих мест, составленной неизвестной группой авторов. Указывалась только фамилия редактора с пометкой «из дневниковых записей горожан». Выпущена книга была в уездном городе частным образом.

Перелистывая страницы, Алексей знакомился с историей городка. Возникший на месте древнего поселения, город стал заметным, когда начал отстраиваться вокруг кирпичного завода промышленника Смурова. Словно именно с началом этого производства и началась вся жизнь. До того времени факты терялись в тумане неясных фраз автора книги и смущали недосказанностью.

Стиль изложения путал всё больше и больше. Даты или указания на исторические параллели встречались редко — уцепиться не за что, как будто долго бредёшь по зыбкой почве, готовой под тобой провалиться и утянуть за собой.

Не любил историк такого, не выносил отсутствия ясной структуры. С отяжелевшей головой Алексей отложил книгу. Он чувствовал, что в ней есть что-то важное, ускользавшее от понимания, поэтому закрыл с сожалением и досадой.

Стопка книг, выданная женщиной-библиотекарем, была не слишком внушительной. Оно и не удивительно: маленький городок, где вряд ли за всю историю его существования могли произойти события, способные уместиться в многотомных хрониках.

Пара-тройка книг относились к советскому периоду и сухими цифрами рассказывали о производстве. Даже военная история города не была сколько-нибудь значимой. А все события последних десяти — пятнадцати лет библиотекарь посоветовала изучить по газетным подшивкам. Ознакомление с прессой Алексей решил отложить на другой день, внеся запись в блокнот, чтобы не забыть.

На фоне прочих изданий выделялась одна увесистая книга в тканом переплёте. Время оставило отпечаток на пожелтевших тонких страницах, которые, казалось, грозили вот-вот рассыпаться, но несколько прикосновений доказали, что бумага осталась прочной и опасаться за сохранность книги не стоит.

Алексей испытал особое чувство, которое означало для него непреодолимое увлечение начинавшимся исследованием. Он ожидал настоящего чуда. Удивило его и то, что библиотекарь так легко вынесла книгу, место которой было в экспозиции музея или в закрытых фондах.

Изданная до революции, это была хроника событий и фактов о монастыре, построенном неподалёку от первого поселения в этих краях. Затем образовался город, включив в себя и земли монастыря и разросшегося городища. Позднее с появлением кирпичного завода, город повысил статус. Алексей тут же предположил, что вряд ли монастырь сохранился, но снова вписал необходимые слова в блокнот.

Вскоре, стало понятно, что книга вобрала в себя древние летописи, заметки и хроники событий. Монахи вели записи примерно с семнадцатого века, упоминая и о более древних отголосках истории. Невольно Алексей улыбнулся, встретив фамилию предка. Николай Михайлович Лукашов в 1899 году издал эти летописи в виде книги, как подарок родному городу.

Среди прочих сведений особо увлекла Алексея история о безумном монахе Никодиме, что в середине восемнадцатого века искал клад в Светлом ските. Безумствуя, монах без сна и отдыха исследовал давно опустевший скит, пока не сгинул в его стенах.

Говорили, что непростое это было место. Довольно туманно и в самых загадочных выражениях, на которые был способен летописец, описывался предмет поисков Никодима. Автор, то называл его «кладом», то «благословенным сокровищем», и даже «источником мудрости».

Странная и трагическая история Никодима, живо изложенная неизвестным монахом, на время заставила Алексея забыть обо всём, поэтому только через час он, словно очнувшись, поднял глаза от страниц книги.

Он и не заметил, что в читальном зале появилось новое лицо. Женщина-библиотекарь разговаривала с молодым человеком в строгой чёрной одежде. Рост, телосложение незнакомца напомнили Алексею о первой ночи в городке, когда одинокий и неприкаянный историк сидел на чемодане посреди улицы. Не этот ли посетитель так внимательно разглядывал здание?

Разговор оставался тихим и, казалось, очень осторожным. Оттого Алексей, увлёкшись книгой, не сразу осознал, что его одиночество нарушено. Таким же настороженным показался ему и поворот головы собеседника библиотекаря. Неприятное внимание к собственной персоне кольнуло молодого историка.

Избегая взглядов незнакомца, Алексей вернулся к книгам. Его более всего заинтересовало издание летописи города, но, кроме этого, неясным оставался вопрос с «Сакральным даром». Словосочетание, услышанное от строгого мужчины, на которого работала Оксана, засело в сознании.

Тщательно просмотрев несколько страниц летописи, он понял, что, изучая и вчитываясь, можно просидеть неделю. Тогда Алексей обратился в конец книги, где составитель позаботился о будущих читателях и приложил краткие комментарии. Своеобразный словарь был выстроен, как полагалось, в алфавитном порядке. Алексей с силой сжал карандаш,готовясь записывать.

Глава 9

Сосредоточившись на книге, Алексей всё же отметил, что тон разговора библиотекаря с посетителем сделался более наряжённым. Лёгкое беспокойство подтолкнуло его скорее пробежаться взглядом по тексту. Он и не надеялся, но «Сакральный дар» действительно существовал. Петляя среди старого стиля, Алексей выцепил заветные слова.

«Сакральный дар — неканонический образ мастерской руки Луки Богомаза, существование иконы не доказано».

«Ещё больше всё запутали», — устало подумал он, отразив в записях новые вопросы.

Один ответ Алексей всё же получил. Оксана была приглашена неизвестной фирмой, чтобы доказать подлинность иконы, которая могла существовать только в воображении летописцев.

«Сакральный дар» превратился в артефакт из городских легенд. Не этот ли клад искал безумный монах?

Вспомнились и слова бабы Вари о потомке промышленника Смурова, который интересовался библиотекой.

Голоса у стойки зазвучали громче:

— И что мне делать?! — с нервной дрожью взвилась библиотекарь.

Ответа Алексей не разобрал, поторопился вернуться к книге, словно ожидал, что вскоре его лишат такой возможности.

В блокноте появились новые записи:

«Светлый скит»

«Лука Богомаз»

Комментарии он нашёл, но они ничего не прояснили.

«Светлый скит — иначе обитель Серафима — место духовного служения монаха, житие коего не имеет свидетельств, предположительно в N-ском уезде, точное место неизвестно, сведения утеряны».

Имя монаха в издании дополнительно выделили, хотя буквы почти стёрлись, потускнели. Это подсказало Алексею, что следует и его поискать в комментариях к полезному сборнику. Нетерпеливо постукивая пальцами по столешнице, он прочитал:

«Серафим, монах — житие не подлинно утверждено, упомянут в летописях монастыря N-ского уезда, отшельником жил в Светлом ските до зарождения поселения…………………….»

Алексей удивлённо провёл пальцем по внезапно обрывающейся строчке, словно некто намеренно затёр текст. Кожей ощутил небольшую шероховатость, нехарактерную для страниц книги. Неявно виделась тонкая полоса то ли от срезанных, то ли от смазанных букв.

Ситуация становилась всё любопытнее. Целый кусок тексты был вымаран из книги. Решительно потерев лицо, чтобы взбодриться, он пожалел, что под рукой нет лупы. Алексей несколько раз наклонил книгу под светом лампы, рассматривая уничтоженные, но чуть видные контуры букв.

Быстрые каблучки поцокали к столу, где сидел молодой историк.

— Простите, я по ошибке дала вам не ту книгу. — Лицо библиотекаря выражало тревогу. — Я не должна была… Раритет из фондов. Случайно попала под руку.

Она принялась сбивчиво объясняться, вцепившись в переплёт книги, а Алексей наблюдал за тем, как лицо женщины наливается краской, одновременно видя и посетителя у стойки.

Молодой, с жёстким, колючим взглядом незнакомец вслушивался в каждое слово, произносимое женщиной. Алексею даже стало жаль её, но вопросов было слишком много, чтобы смолчать и смиренно вернуть книгу.

— Как это редкая книга из фондов «случайно» оказалась под рукой? Наверное, кто-то уже брал её? Так, почему же нельзя мне?

Библиотекарь умолкла, а второй посетитель в несколько широких шагов оказался рядом.

— Слышь, книгу верни, — коротко бросил он, ничуть не заботясь о вежливости.

И тон, и взгляд незнакомого хама резанули Алексея по нервам, но затевать ссору он не собирался. Не видел смысла. Возможная потасовка его не пугала. Несмотря на явно не богатырское сложение, он был довольно жилист и когда-то посещал секцию самбо.

Только куда бы привёл их этот конфликт? Ответов на самые важные загадки Алексей всё равно бы не получил.

— Витя! — умоляюще вскрикнула женщина. — Я тебя прошу…

— Я зайду в другой день. Мне у вас понравилось.

Алексей спокойно поднялся, выпуская из рук ценную добычу, аккуратной стопкой сложил остальные книги, оставив их на столе, забрал свои записи. Каблучки дробно простучали к стойке. Библиотекарь прижимала к груди сборник, будто готова была бороться за него со всеми врагами сразу.

— Хорошего дня, — кивнув незнакомцу, молодой историк покинул читальный зал.

«Значит, Витька Смуров. Местный оболтус, погрузившийся в поиски мифического клада», — резюмировал Алексей, шагая по галерее.

В голове выстраивалась более или менее чёткая схема. «Сакральный дар» ищет наниматель Оксаны. Смуров занят поисками наследия предка-промышленника, а может быть и того же неканонического образа, существование которого не подтверждено. В памяти всплыл и безумец Никодим, пропавший в Светлом скиту. Он то, бедняга, что искал?

Так или иначе, всех интересовала библиотека.

Алексей усмехнулся:

«Всех, кроме Никодима, понятное дело. Этого уже ничто не волнует. Ну, и мерзкий тип этот Витька Смуров! Чувствует себя хозяином в городке».

И действительно, за небольшой отрезок времени, Алексею удалось уловить и страх женщины перед Смуровым, и наглую уверенность Витьки в собственной неуязвимости и безнаказанности.

Стало интересно мнение Борисыча. Уж кто-кто, а бывший мент должен знать немало грешков за подобным субъектом. Невольно историк всё глубже проникал в хитросплетение связей и событий городка. Алексей начал сомневаться, получится ли заняться реальной работой, ради которой он и приехал.

У лестницы на первый этаж он притормозил. Странный потрёпанный мужичок, обещавший нанимателю Оксаны раритет, в своё время скрылся за ближайшей дверью. Алексей намеревался посмотреть список книг, доставшихся от его предка библиотеке. Так, почему бы не сделать это прямо теперь?

Табличка на двери сообщала, что Алексей не ошибся. Заведующий — Воробышев Геннадий Иванович — находился именно здесь.

Культурно постучав, дожидаться ответа Алексей не стал, резко рванув дверь на себя. Он уже был готов к противостоянию.

— Кто?! — недовольно пискнул Воробышев, подскочив в кресле: сухонькое, с мелкими чертами лицо сморщилось.

Обстоятельно разъяснив ситуацию, Алексей без приглашения сел. С заведующим требовалось проявлять напористость и твёрдость. Воробышев и со стороны показался ему изворотливым типом. Вот и сейчас, вначале вжавшись в кресло, он кашлянул, переложил пачку бумаг с одного края стола на другой, а затем внезапно выпрямился, будто стараясь стать больше в размерах.

— Вы из проверяющих органов? — повышая голос, переспросил заведующий. — Нет? Тогда я не обязан вам ничего показывать! Будь вы хоть самим доктором Лукашовым.

Взгляд маленьких глазок упирался Алексею в лицо, ощущался физически, со злобой сверля воображаемую дыру. Реакция Воробышева выглядела чрезмерно нервной. Алексей догадывался, что тот был на взводе после неприятной беседы с суровым спутником Ксаны.

— Странные традиции у вас работать с посетителями, — историк откинулся назад, всем видом показывая, что не уйдёт.

— Нормальные, — Воробышев притих, разом потеряв задор. — Если каждый станет рыться в фондах, от них ничего не останется.

«Не такой уж ты и храбрый воробей», — подумал Алексей, хотя определённая логика в словах заведующего была.

— Вы правы. — Он решил зайти с другой стороны. — Я не контролировать вас пришёл. Мне это нужно для своей работы. Да, и на фонды я не претендую. Пока что. Почему бы нам не посотрудничать?

— Давайте! — Костлявая маленькая рука потянулась к Алексею.

Воробышеву удалось удивить историка, но после следующей фразы пришло понимание, что ничего с описью не получится.

— Запрос университета давайте, — ядовито прошипел Воробышев.

— Я показывал направление.

— Официальный запрос университета к нам. Для допуска к описи фондов и так и быть к самим фондам, — помятый и нервный заведующий почуял силу, заулыбался почти приветливо…

Это был провал.

В дурном настроении Алексей топтался перед боковой дверью в библиотеку.

— Спокойно, — сказал он, втянул осенний, отдающий прохладой воздух, вытолкнул из себя гадостное ощущение после беседы с Воробышевым. — Первая неудача не финал истории. Двигаемся дальше.

Быстро перебирая ногами, он поднялся к центральному входу. Перелистнул листы блокнота и сосредоточенно, вдумчиво зарисовал каждую закорючку выбитую или вырезанную на массивной двери.

Работа ослабила натянутые струны нервов, отвлекла. Алексей понимал, что в чём-то заведующий прав, но только не в тоне ведения беседы. Да и чем опасен историк, желающий покопаться в описи старой коллекции? Если только сама коллекция не разбежалась по рукам частников или утекла за границу.

Воробышев явно опасался чужих глаз. Незнакомец, прибывший в городок, мог оказаться совсем не научным работником, а сотрудником особых структур, пытающихся вскрыть махинации с раритетами.

— Ясненько, — вновь, вслух хмыкнул Алексей, заканчивая чертить кривули в блокноте. — Дело у вас и правда нечисто, неуважаемый замзав, кто вы там.

Глава 10

С чувством выполненного долга Алексей спрятал блокнот. Символы разгадать с первого взгляда не удалось. Совсем не тот профиль был у историка, чтобы сразу узнать что-то в прерывистых линиях, примыкающих закруглениях и чёрточках.

Был у него знакомый лингвист, занимавшийся древними языками. Где-то в городе должен быть факс, чтобы передать приятелю образцы. Ладно, об этом он подумает в другой обстановке. Прикинув план действий, Алексей бросил последний взгляд на дверь.

— Жизнь преходяща, вечно только время.

Тихий голос позади заставил вздрогнуть. Алексей развернулся, ожидая чего угодно или, вернее, кого угодно.

— Сейчас — это баланс между тем, что было и тем, что может случиться. Там мы встречаем странника. Он смотрит и видит. Он истина по ту сторону дверей и по эту. Время стоит по обе стороны от добра и зла. Всегда среди нас, приносящий горькие дары незримой власти. Он небо и земля, вода и огонь. Он всё и ничто.

Моргнув, Алексей вздрогнул, точно приходя в себя от навалившегося сна, затуманившего взгляд. Бывший милиционер, прозываемый в городе запросто Борисычем, оправил куртку военного кроя, пригладил шикарные усы.

Не верилось, что он произносил настолько странные слова. Они никак не вязались с суровой мужественностью вполне реального и приземлённого человека. Алексею подумалось, что такому можно довериться в минуту опасности, не оставит в беде, не предаст. К интуиции историк привык прислушиваться.

Не зная, что сказать, он спустился к Борисычу.

— Любой в городе знает, что за надписи сделаны на смуровских дверях, — мужчина оценивающе и внимательно смотрел на Алексея. — Мало кто скажет об этом чужаку. Но ты ведь не простой приезжий, а почти свой.

— Откуда?..

— Варвару встретил.

Борисыч говорил кратко и основательно. Обернувшись к дверям, Алексей задал, мучивший его вопрос:

— Что это за язык? — Прочие загадки историк пока отсёк.

— Язык? — Борисыч почему-то засмеялся. — А вот головоломка тебе, парень. Сам разгадаешь — молодец. Может и дальше пойти сможешь.

Настаивать на ответе Алексей не стал, но бывший милиционер интересовал его. Особенно ценны были истории, которых наверняка немало хранилось в памяти Борисыча. Он точно знал все городские секреты.

— Поговорим? — предложил Алексей.

— Не здесь, — легко согласился мужчина. — Город маленький. Все видят друг друга.

Точно подтверждая его слова, запасной вход в библиотеку выпустил посетителя читального зала, с которым у историка чуть не случилась стычка.

— Здравствуй, Виктор, — с силой процедил Борисыч, хмуря кустистые брови.

— Здрасьте, — пробурчал в ответ Смуров и недовольно покосился на собеседника земляка.

Кажется, он хотел сказать что-то, жёсткие складки пролегли возле рта, но удержался, отложил на время. Затем Виктор спрятал руки в карманы и быстро зашагал в сторону железки.

Наблюдая, как постепенно теряется среди осенней улицы его чёрная, сгорбленная фигура, Алексей подумал, что не очень хорошо было снова встретить Витьку при подобных обстоятельствах. Теперь Смуров знает, что приезжий говорил с человеком, обладающим информацией и о нём, и об остальных жителях городка. Как уже догадывался Алексей, многим было что скрывать.

— Неприятный тип, — сказал он, ожидая реакции от Борисыча.

— Витька-то? Дурью голова забита, — резко охарактеризовал Смурова мужчина. — Но неглуп, хотя и тормозов никаких. Охотников таких использовать с подходящей идеей всегда найдётся.

— Вы хорошо знаете город и людей?

— Достаточно, — усмешка, прячась за густыми усами, всё равно вышла горькой. — Пошли-ка, парень, ко мне. Там точно никто не выскочит.

Они дошли до края площадки перед библиотекой, когда встретили человека с приятным улыбчивым лицом. Пожилой горожанин неторопливо следовал по центральной улице, тщательно лавируя между чуть подсохшими лужами и островками грязи. Аккуратно уложенные седые волосы, ладный тёмный костюм и вычищенная обувь делали его образ нереальным, каким-то нездешним, как будто мужчина вышел прямиком из зарубежного фильма шестидесятых.

Образ чужестранца дополнял огромных размеров кот, которого он держал на руках, вероятно, чтобы тот не запачкал лапы. К ошейнику кота крепился поводок, доказывая, что этот представитель гордого племени никогда не гуляет сам по себе.

Странный, нехарактерный для провинциального города типаж, поразил Алексея. Остановившись, незнакомец вежливо склонил голову.

— Доброго дня, Павел Борисович, доброго дня, — приятным баритоном пропел он.

— И вам не хворать, Казимир Вилорович, — с особым, понятным одному ему, сарказмом ответил Борисыч.

Как ни были вежливы эти двое друг с другом, но молодой историк учуял раскалённую добела пропасть между ними.

— На службу идём, — указав на кота, непрошено пояснил господин Казимир (именно так Алексею хотелось называть этого человека).

Пожилой мужчина размеренно гладил питомца, не позволяя вырваться, а коту не терпелось ступить на землю, иногда он изворачивался, упирался лапами, требуя полной свободы.

— А кто это с вами? — с милейшей улыбкой поинтересовался господин Казимир, приязненно глядя на гостя города. — Мы не знакомы, молодой человек. Разрешите представиться — Казимир Смуров-Залеский. Ранее журналист, ныне книжный червь, — смеясь добавил он.

— Алексей Лукашов.

Рука у мужчины оказалась на удивление крепкой, а рукопожатие решительным. Поразило историка и замысловатое описание себя со стороны бывшего журналиста. Что-то вокруг становилось слишком много «бывших». К тому же новый знакомый относился к семье промышленника Смурова, что внушало некоторые подозрения.

Борисыч взирал со стороны, будто равнодушно, но пощипывал свои невероятные усы, словно пытался постепенно вырвать их по волоску.

— Лукашов! — Жизнерадостный возглас Казимира Вилоровича вспугнул голубей поблизости.

Кот грозно мявкнул басом, повторив попытку вырваться из рук хозяина, который никак не желал следовать на непонятную «службу».

— Из своих стало быть! Знаете ли, молодой человек, что наши с вами предки были основателями вот этой самой библиотеки?!

— Слышал, что-то такое, — не стал отпираться Алексей, размышляя об обилии непредсказуемых встреч, посыпавшихся на его голову.

Было отчего растеряться. Коллекция необычных образов пополнилась: вредная администраторша Маринка, строгий Борисыч, хамоватый Витька Смуров и аферист Воробышев, испуганная библиотекарь, а теперь и Казимир с котом.

А ведь существовали ещё и Сашка с фирмачом, что упорно искал Сакральный дар. Целый хоровод лиц вокруг одного Алексея. Каждый говорил что-то, спрашивал и требовал внимания. И ни минуты спокойно обдумать происходящее. Точно из волшебной шкатулки незнакомцы появлялись перед молодым историком.

Казимир внял молчаливой и яростной мольбе кота. Каждый пошёл своей дорогой. Распрощавшись с необычным горожанином, Борисыч некоторое время шёл молча. Заговорил он только ступив в полутень подъезда трёхэтажки, измазанной жёлтой краской.

— На второй, — Борисыч мотнул головой в сторону лестницы.

Квартира бывшего милиционера поразила Алексея аскетичной простотой. Одиночка Борисыч и не пытался обустроить быт, создать хотя бы видимость уюта. Повесив куртку на единственный крючок в прихожей, он сразу же направился в кухню, загремел чайником, чертыхнулся в ответ на свирепое фырканье в кране.

— Каждый день у них… Просрали всё, — бубнил хозяин дома.

Алексей тихонько пробрался бочком, устроился на табурете возле окна. Чувствовал он себя странно, будто смотрел долгий и бессвязный сон.

Что он делает в доме совершенно чужого человека? О чём им говорить?

Озноб прошёл по телу, заставив вцепиться в плечи, стиснуть зубы, с шумом втягивая воздух.

— Продрог? Легко одет, — наливая воду в чайник из пластиковой бутыли, сказал Борисыч. — Осень у нас обманчивая.

Дома он заметно расслабился, лицо разгладилось. Один раз бросил тревожный взгляд в окно, нахмурился, но скоро словно забыл обо всём или наплевал на сотни раз пережёванные мысли.

— Может выпить тебе надо, но звиняй, водки не держу.

— И горячий чай сойдёт, — улыбнулся Алексей. — Можно спросить?

— Давай свои вопросы. Вижу, много их у тебя. Да, про загадку не забудь. Записал ведь знаки?

— При мне, — историк похлопал ладонью по карману, где скрывался блокнот.

— Хотя, какая это тайна, — мужчина поставил чашки, тяжело опустился на табурет с другого конца квадратного стола. — На глазах у всех. Каждый школьник в городе знает о надписи. Дверь в начале века по заказу промышленника Смурова ставили. Лично эскизы рисовал, говорят. Увлекался, как тогда говорили, мистицизмом.

— И много в городе Смуровых? — Алексей вспомнил человека с котом.

Усач расхохотался.

— Ты про Казимира? Дядька он Витьке. Одна семейка, будь неладны.

— Не дружите вы с ними, — прищурившись Алексей думал, всё перебирал в памяти, о чём же хотел выспросить бывшего мента. — Что за семейный клад Витька ищет? Сакральный дар?

Борисыч смолчал, резко кинулся к закипевшему чайнику. В тишине разлил кипяток по кружкам. Он чётко обозначил незримую границу, за которую не следовало заходить в разговоре. Гость понял это сразу же, осадил себя и попытался вывернуть беседу в иное русло.

— И на какую службу с котом ходят? — будто удивляясь, проговорил он.

— В библиотеку, — спокойно ответил Борисыч. — Кот по мышиной части, а Казимир при фонде и музее пыль глотает. Копается в архивах, что та же мышь или, вернее, крыса.

— Мне туда нужно, — внезапно разоткровенничался Алексей.

— Нужно ли? — с тоской поглядев в окно, где под ветром билась листва, вздохнул хозяин.

— Почему нет?

Историк замер с кружкой в руках: внимательно, досконально изучил складки морщин, вновь изменившие лицо Борисыча, задумчивое, но всё такое же острое, выражение глаз.

— Лучше уходи, парень, — тот метнул взгляд в окно, затем на Алексея.

Мрачный, недовольный, тревожный взгляд, но сам Борисыч точно внутренне собрался, даже плечи расправились.

— Иди! — слова звучали приказом.

— Спасибо за чай.

Как в пространстве туманного сна, Алексей неторопливо вышел на лестницу. Замер, ухватившись за перила, сжимая их с силой, как будто пытался выдрать из бетона. Нехорошо как-то сделалось, тягостно, тоскливо кольнуло в сердце, тут же отпустило. Пришлось зажмуриться, потрясти головой, чтобы вернуть осознанность.

— Что за чертовщина творится здесь? — прошептал, не ожидая ответа. — Зря чаёк пил. Ой, зря.

Глава 11

Стёпка упорно бежал по еле различимой в темноте дороге. Не страх гнал его. Страха не было, но неясная, смутно ощутимая сила, толкала в спину, заставляла перебирать уставшими ногами. В чёрном ночном лесу он упал лицом в мох и заплакал. Боль вытекала из него слезами, которые благодарно принимала земля. Он не заметил, как уснул.

Утром прошёл дождь. Промокший и разбитый Стёпка очнулся ото сна, как от забытья. Заставив себя подняться, он пошагал дальше.

Чувство сожаления по утраченному покою и дружбе с Лукой терзало Стёпку. Он знал, что больше никогда не сможет вернуться. Опять приходилось бежать, искать убежища в новых местах.

Стёпка ощутил глубокую усталость. Мысль о страннике билась в сознании, но была холодной, почти жестокой. Чувствуя себя словно старые лапти, что поносили и выбросили за ненадобностью, он не желал больше ничего знать о страннике.

Стёпка не помнил, сколько дней шёл. Сутки слились в один непрекращающийся поток бесчувственного передвижения, неясных образов леса и сменой дня и ночи, где не было ни смысла, ни понимания. Только упёршись в развилку двух дорог, Стёпка будто очнулся и посмотрел вокруг.

Лес оборвался духмяным полем, которое подрезал с другого края сосновый лес. Широкой сухой полосой дорога уходила в сторону, огибала линию сосен и окончательно растворялась далеко-далеко впереди. Другая тропа была пряма и терялась в травах, а затем уходила круто вниз за сосны, в густую зелень бора.

Уже темнело. Стёпка растерялся. Он не мог выбрать, куда следует идти. Широкий и сухой путь манил к себе, но сердце рвалось на прямую тропу. Пока не показались звёзды, он бродил между двумя путями. Прямой был страшен своей неизвестностью и трудностями, второй же смущал сердце тем, что уходил далеко в сторону. Не привёл бы он его обратно, туда, где Стёпка уже был, куда не нужно было возвращаться. Мальчик очень чётко понимал это.

Ясный, как маленькое солнце, огонёк вспыхнул возле бора. Мальчишка встрепенулся и побежал. Жёлтое, тёплое пятно расширилось и превратилось в пламя костра. Тёмная фигура подле неторопливо бросала еловые лапы прожорливому жару. Сноп искорок поднимался в воздух, кружил и гас.

— Погрейся, — голос странника потёк над огнём.

Стёпка отшатнулся. Обида ударила в сердце, ужалила змеиным ядом.

— Кто верует и следует своему пути, тот спасён. Ты помнишь?

Свежий ельник ярко вспыхнул.

— Да.

Стёпке очень хотелось тепла от этого костра. Но ещё больше он желал быть принятым странником, увидеть приязнь во взгляде. Он тихо сел рядом. Размеренными, точными движениями человек дал ему ломоть хлеба и кувшин с молоком: белым как луна, что появилась на небе.

Стёпка не смел поднять глаз на странника, щёки горели огнём. Он медленно откусывал от куска хлеба, вкуснее которого никогда не ел, неторопливо пил молоко, оттягивая разговор. Человек у костра молчал.

— Путей много, — заговорил странник, как только мальчик закончил есть. — Но не многие ведут к правде сердца. Не все из них истинно принадлежат нам.

— Куда мне идти?

Стёпка просительно вглядывался в тень под капюшоном. Странник открылся, показал лицо. В свете луны оно было удивительно светлым и мягким. Могло оно стать и иным — грозным и яростным, когда темнели глаза и глубже пролегали шрамы. Стёпка знал это. Мальчик и не думал, что странник так молод. Глаза читали в душе. В них ярко билась сила.

— Выбор за тобой, — ответил странник. — Перед тобой, как перед любым другим, хочешь ты или нет, лежат пути. И ты должен выбирать. Всегда.

Стёпка задумался.

— А ты будешь со мной?

— Каждую минуту.

— Мне трудно выбрать. Помоги мне.

— Твой выбор. Я могу рассказать о тех путях, что ты видишь. Тот, что прям — очень тяжёл и опасен. Много боли на этом пути, много работы и отречения. И никто не обещает награды, но душа нет, да и возрадуется исполнению правды сердца.

— А другой?

— Второй путь иной. Он крив, хоть иногда может казаться прямым. Он радует нас и печалит, как сама жизнь, исполняет желания и дарит новые. Только он всегда плутает вокруг самого важного, растрачивая и забирая дары. За сиюминутными радостями этого пути человек теряет свою главную правду. Понимаешь ли ты меня?

Вопрос прозвучал строго, и Стёпка поспешил кивнуть в ответ. Понимал ли он на самом деле? Многие слова странника оставались в памяти неосознанными, нераскрытыми, будто тугие бутоны юных цветов или весенние почки. Для них не пришло время. Некоторые слова пугали. Казалось, что он подведёт странника, не справится, предаст доверие.

Растревоженный Стёпка смотрел, как жилистая рука с сильными пальцами потянулась к огню, подкормить его еловой ветвью, точно дикого зверя. Запястье блеснуло чернёной сталью, переливаясь маленькими огоньками.

— Ты воин? — удивлённые глаза мальчика распахнулись шире.

Верно ли или привиделось в темноте.

— Я — всё, что хочешь, — странник опустил руку, скрывая тканью рукава стальные короткие наручи, ни одной черты не дрогнуло в лице. — Неважно, кто я. Главное, кто ты и какой путь выбираешь. Делай выбор для себя, не для других.

После увиденного Стёпке никак не удавалось вернуться мыслями к словам странника. Раньше он думал о нём, как о монахе, бредущем от монастыря к монастырю в неведомом служении. Но не после ли битв остались шрамы на молодом лице? Наручи с яркими бликами перевернули мальчишескую душу. Слова Варги о Сагаан-хане, повелевшем отрядам орды погубить городище, вспыхнули в памяти болью.

— Ты убил всех, — прошептал Стёпка, чуть отодвигаясь от незнакомца.

На миг тот прикрыл глаза, словно и ему сделалось больно. После смотрел всё так же спокойно и понимающе.

— Это и есть неизбежное. Они пришли немного раньше положенного срока, исправив твой путь. Так бывает. Мы видим зло, что ведёт к добру. Мы видим добро, созидающее зло.

— Зачем?! Я не желал их смерти! — худенькие плечи Стёпки содрогались.

Он весь согнулся, сжался, уткнувшись лицом в колени. Тёплая ладонь легла на затылок, забирая ужас и муку.

— Незавидная судьба в кузне Угрюма…

Неожиданно Стёпка увидел себя маленького среди чада и жара. Тяжёлые, точно молоты руки Угрюма трясли за плечи. Потное, чёрное лицо искажала ярость. Не слыша голос, он всё равно понимал, что провинился. Чумазые подмастерья прятались по углам. Одним движением огромной ладони кузнец смёл лёгкое детское тело. Почти безучастно Стёпка смотрел на самого себя, лежащего у наковальни с пробитой головой. Следом, как ветром разметало кузню, смяло в лохмотья дерево и живые тела. Полыхала пожарищами округа. Конница воинов с востока рубила родных и соседей Стёпки. Только он этого уже не увидел…

Так вот, от чего спас его странник!

— Всё уйдёт, — сказал старый друг. — Останется главное.

— А что главное? — отерев глаза от слёз, Стёпка прижался к его плечу, усталость брала своё.

— Не предавать себя. Человек быстро забывает свой путь, поддаваясь покою, соблазнам мира или собственной трусости. Выбирай…

Стёпка слушал речь странника, ощущая, как внутри рождается сила, что звала в дорогу, железом крепила душу. Не все слова он понимал сейчас, но каждое врезалось в память сердца. Слова текли как река, тёплой благодатью окутывали тело. Веки отяжелели.

— Запомни сказанное, — тихий шёпот странника стал похож на шелест травы на ветру. — Придёт время и твоё слово оживит мёртвые души. Запомни, сила твоя в сердце и словах, ибо будут принадлежать они не только тебе, но времени и всем ищущим спасения, всем несущим тяжесть собственного дара.

Уплывая по реке звуков голоса, Стёпка улыбался во сне. Ему снилось, что за спиной его растут два белых крыла и теперь он может прыгнуть с самой высокой колокольни и не разбиться. Он парил. Он был счастлив и свободен.

Поднявшись утром, Стёпка уже знал, куда ему следует идти. Костёр погас и подёрнулся пеплом. Странник ушёл, но в сердце мальчика остался маленький огонёк, согревающий и питающий стальной стержень, который держал Стёпку.

Прямая тропа к бору путала ноги травой, но мальчик уверенно шёл вперёд. Теперь даже темнота ельника не пугала. Резко падая в низину, тропа пружинила под ногами мхом. Острые, сырые запахи болотных трав ударили в нос, и Стёпка понял, что не так просто будет пройти через лес. Унимая дрожь в коленках, он прыгал с кочки на кочку, стараясь сохранять прямой путь. Тяжело и страшно было, но ни вернуться, ни остаться здесь Стёпка не мог, да и не хотел.

Он уходил всё дальше, в глубину, и словно ни конца, ни края не было этому болоту. Стёпка стал сомневаться, что выбрал верную дорогу. Он испугался, что потерял свой прямой путь и навечно оставлен блуждать среди бескрайней топи. И когда от слёз и страха он не мог двигаться дальше, сел устало на кочку, то увидел впереди, совсем близко тёмные брёвна гати. Кто-то оставил для него прямой путь или очень давно люди проложили дорогу через болото.

Остаток пути сделался более лёгким. К закату Стёпка поднимался по тропе на горку, поросшую густой травой. Лес стал светлее и ярче от желтовато-оранжевых лучей закатного солнца, а вскоре и вовсе поредел и иссяк.

Стёпка увидел большое городище. За высокими, плотно сбитыми, брёвнами прятались дома, а дальше поднимались светлые стены каменных палат. Он слушал звуки обычной жизни, вдыхал запахи зажаренного на угольях мяса, свежего хлеба, и пытался удержать рвущееся из груди сердце.

Что его ждёт здесь?

Поселение было намного больше родного городища. Ворота вот-вот должны были закрыть, и Стёпка поспешил за ограду. По торговой площади бегали мальчишки. Торговцы убирали товар и закрывались в укромных уголках, чтобы подсчитать барыш за день. Проскользнув мимо дружинников у ворот, Стёпка окунулся в жизнь городища, совершенно чужого ему.

Он уже и забыл, что жил в похожем месте, не мог и припомнить, как бегал с мальчишками по двору. Он почти забыл запах домашнего хлеба. Долгое время монастырь заменил ему всё, и непривычно вновь оказаться вне строгих стен с иным укладом. Здесь были свои правила жизни, и Стёпка пытался их вспомнить. Очень хотелось есть, хотелось заснуть в тёплой постели.

Задумавшись, он брёл по площади. Люди суетливо проходили мимо, и никому не было дела до бродяжки. Рослый бородач оказался на пути мальчика, и Стёпка остановился. Под ногами валялся кошель.

— Дяденька, это вы потеряли?

Мальчик задрал голову, чтобы разглядеть мужчину. Погладив усы, тот смерил его взглядом, рассматривая, будто блоху у земли, и не понимая, что это блоха от него хочет. Стёпка поднял кошель и протянул бородачу.

— Ваше, дяденька?

Хватившись пояса, тот пробасил грозно.

— Ах ты, крысёныш, откуда у тебя мой кошель?!

— На земле нашёл, — испугался Стёпка, уж больно грозный вид был у здоровяка.

Мужчина выхватил мешочек из рук мальчика, пересчитал монетки, довольно хмыкнул. Рослый бородач более благосклонно поглядел на мальчишку и, дав увесистый подзатыльник, беззлобно бросил.

— Живи, бродяжка.

Широкая спина бородача почти скрылась в конце торговых рядов, когда Стёпку что-то ударило изнутри, волной прошло по телу и заставило броситься следом.

— Дяденька! Дяденька!

— Чего тебе?!

Бородач обернулся и сделал строгое лицо, но в его глазах мальчик увидел искры смеха. Ему очень хотелось, чтобы этот человек взял его с собой.

— Дяденька, возьмите меня домой, — сдерживая слёзы, попросил Стёпка.

— Ух ты, какой шустрый! — мужчина удивлённо поглаживал бороду. — А зачем ты мне сдался?

— Я всё умею, — заулыбался Стёпка. — Я в монастыре жил и по хозяйству помогал, и в огороде.

— А коль нет у меня огорода? — бородач захохотал.

— Я читать-писать обучен. Немного… — не унимался Стёпка. — Возьмите, дяденька, не пожалеете.

— Цифры складывать умеешь?

Он наклонился к мальчишке, прищурил серый глаз с искрой.

— Могу, — кивнул Стёпка.

— Ну, пошли, коль так. Как звать-то тебя?

— Степаном.

— А меня будешь звать дядя Василий…

Торговец жил в большом, просторном доме, каких Стёпка прежде не видал. Его лавка с тканями стояла на рыночной площади и приносила хороший постоянный доход. Дядька Василий держал в доме кухарку, дворового парня Егора и рыжего помощника в лавке Тимоху. Приживалка тётка Агафья присматривала за малой дочкой Василия.

Дома хозяин, немедленно собрав всех, строго наказал не обижать мальчишку, что будет с ними жить. Стёпка, скрывая страх, смотрел на домочадцев торговца. Белобрысая девчонка Василиса косилась голубым глазом, теребила косу тонкими пальчиками. Затем смешливо фыркнула и, показав чужаку язык, убежала.

Переданный на руки Агафье, приёмыш получил порцию стенаний по поводу своего неприличного вида, был отмыт, переодет и подстрижен. Рассматривая себя в отражении медного таза, Стёпка не узнавал собственного лица. Только серьёзные глаза, смотрящие из-под аккуратной русой чёлки, были его, прежние.

Тут же его отправили на кухню, где накормили густыми щами и рыбным пирогом. Сытый, пронизанный довольством и истомой, он не верил, что происходящее с ним не сон. Девчонка Василиса пряталась по углам, а когда Стёпка ловил взгляд круглых глаз, стыдливо закрывалась рукавом и убегала.

После всех невзгод Стёпка почувствовал себя счастливым. Он не знал, что будет с ним завтра, но сейчас, в минуту сытости и покоя, хотел, чтобы так было всегда. Дорога стала далёкой неправдой. Словно не с ним происходило страшное и болезненное, а с другим мальчиком, возможно, с его медным отражением.

Совсем к ночи дядька Василий посадил Стёпку за стол и заставил читать, а затем складывать цифири. Старательно мальчонка шевелил губами, вспоминая уроки Луки Богомаза.

— Гляди-ка, не обманул. — Торговец был доволен. — В деле так же шустр, как и в словах.

Василиса проскользнула в комнату, забралась на лавку, болтала ногам, таращась на мальчишку. Бородатый хозяин заулыбался, усадил дочку на колени.

— Смотри, Василинка, какого молодца я нашёл! Если будет в лавке хорошо работать, далеко пойдёт.

Голубоглазая Василинка, отворачивалась, дичилась и прятала лицо на отцовской груди. Стёпка улыбался. Смешная была девчонка эта Василиса.

Глава 12

Алексей ожидал, что его будет качать, закружит до тошноты, из-за чего и шагу не ступит. Подозревал хозяина в обмане. Иначе, как объяснить странное состояние, навалившееся неожиданно, почти подкосившее на мгновение? Опоил или отравил? Или это только нехорошее предчувствие надвигающейся беды?

Накатившая волна паники внезапно отступила. По лестнице он спустился твёрдой походкой, с ясной головой. Почему Борисыч прогнал гостя? Буквально выставил за дверь. Разве что не послал по матери после того, как сам позвал в дом. И ничего не рассказал толком. Сомнений, что бывший милиционер знает многое, не было.

Продышавшись, Алексей понял, что морок на время лишивший сил прошёл. Скорее, игра воображения или следствие нервного напряжения, а не злой умысел Борисыча. Один разговор с Воробышевым прилично потрепал.

Машинально переставляя ноги, он оказался в конце улицы и присел на скамью. Алексей был придавлен запутанными событиями и беспорядком в мыслях. Перелистал блокнот, перечитывая записи, которые сделал в библиотеке.

Возможно, Смуровы считают икону личной собственностью, если она была частью коллекции их предка. Заниматься поисками Сакрального дара Алексей, конечно же, не собирался, но взглянуть на образ, внезапно понадобившийся всем, был не прочь.

С дверью в библиотеку сделалось понятнее, если Борисыч не обманул. Замысловатая надпись для входной двери, нечего сказать. Вечером нужно поговорить с бабой Варей и поразмыслить над символами. Бывший милиционер утверждал, что Алексей сам способен разгадать шифровку и, может быть, пойти дальше…

Куда дальше?

Подмёрзнув на осеннем изменчивом ветру, молодой историк решил пройтись по городу. Алексей всегда поступал подобным образом. Неторопливо осматривая дома, он с недовольством признал, что ничего особенного или уникального это место предложить не могло. Провинциальный город мало отличался от миллиона других подобных мест.

Редкие прохожие были так же медлительны, как и само течение времени среди дряхлеющих стен. Серыми тенями они скользили по разбитой мостовой, теряясь на фоне распадающегося пространства. Пожалуй, библиотека оставалась единственным интересным и действительно необычным явлением.

Озираясь, на одной из улочек Алексей взглядом выцепил знакомый образ. Сашка, недавний попутчик, стоял возле узкого прохода в проулок вместе с незнакомым молодым мужчиной. Невольно Алексею захотелось развернуться и выбрать другую дорогу. От прежнего знакомства осталось чувство недосказанности и сомнений. Так и не разгадал он улыбчивого и вроде бы открытого парня.

Сашка говорил, активно размахивая руками, а собеседник будто и не слушал, стоял, склонив светло-русую голову. Друг или коллега, для которого и было забронировано второе место в номере, — так решил Алексей. Чуть отогнув рукав, парень рассматривал вещь, закреплённую на кисти. Со стороны казалось, что он пытается узнать время, а часы не вовремя сломались.

Любопытство взяло верх, и Алексей, отступив ближе к углу другого дома, продолжил наблюдение. Вероятно, дело не ладилось, потому что приятель Сашки резко и досадливо дёрнул рукав выше.

— Не часы, — пробормотал Алексей.

Расстояние не позволило точно определить, что это за вещь. Широкий, тёмный браслет заинтересовал и Сашку. Наклонившись, он возился с ним несколько мгновений, добившись короткого писклявого звука. Его товарищ немедленно огляделся и плавным движением скрылся в проулке. Второй последовал туда же.

— Как же это всё… — договаривать Алексей не стал, но его копилка странностей трещала по швам. — Булгаковщина какая-то!

Исследование города завершилось внезапным, но довольно приятным образом. Он собирался поворачивать в сторону дома бабы Вари. Мысленно поругивал разбитую дорогу, желая сделать завершающий круг по городку.

Алексей знал, что продолжает бродить лишь по малой его части, самой старой. По другую сторону от железной дороги располагался район с относительно новыми многоэтажками, но и не видя их, Алексей догадывался о настроении распада и там. Дряхлость словно пронизывала сам воздух.

Алексей не мог избавиться от непонятной тоски, заронённой Борисычем. Тот будто нёс её в себе, заразив и случайного знакомого. Пыльные витрины магазинов, такие же непривлекательные вывески усугубляли настроение. Одна из них гласила «Кафе-бар “Часики”». Выполненная в стиле начала века, вывеска, как никогда лучше, напоминала о возрасте городка.

Подивившись странному названию, Алексей увидел Ксану, которая топталась у распахнутой настежь двери. Сосредоточенно роясь в сумочке, она не сразу заметила старого друга, а когда подняла глаза, вздрогнула с усталой тревогой.

— Наши случайные встречи становятся закономерностью, — губы её силились сложиться в улыбку, но выходило плохо.

— Не так уж их было много, — Алексей же искренне был рад видеть Оксану, мигом позабыл о дурном.

Он не стал упоминать библиотеку. Незачем было Оксане знать, что Алексей видел их с заказчиком. Недолгие годы разлуки отдалили сильнее, чем он думал, но сейчас всколыхнулось, потянув к бывшей возлюбленной.

Он и не помнил подробностей отношений. Так, осколки и отдельные моменты. И трудно сказать, правдива ли память, подкидывающая образы из прошлого, но приятно загорелось в сердце волнением. Снова отметив, как Ксана похорошела, он с улыбкой кивнул на вход в кафе-бар.

— Приглашаю. Ты же туда собиралась?

— Я забыла кошелёк в номере…

— Думаешь, я не способен напоить девушку чашечкой кофе?

— Честно сказать, я бы перекусила что-нибудь лёгкое, — она смутилась. — С утра носимся по городу. Меня отпустили на полчаса.

— Что же твой работодатель не кормит ценного сотрудника? — Алексей не мог прекратить улыбаться, глядя на спутницу.

Искусственное освещение в кафе-баре удивительным образом выбивалось из общего стиля заведения. Вначале, Алексею показалось, что они попали в трактир начала века. Деревянный пол, неплохо натёртый, но в несмываемых пятнах от пролитого алкоголя, скрипел под ногами. Длинная стойка, отполированная сотнями локтей и рук, блистала. Рассыхающиеся круглые столики на витых снопах ножек и подобные им стулья по двое — трое стояли ближе к окнам.

Высокие напольные часы с тяжёлыми гирями за витражным стеклом и резным корпусом стояли у дальней стены. Судя по замершим стрелкам, они давно не шли. Алексей не верил глазам, что где-то могло сохраниться подобное, продолжая полностью исполнять предназначение.

Людей было немного. Двое одиночек расположились за стойкой. Один столик занимала занятная троица: солидный мужчина в добротном костюме, похожий на чиновника, милиционер явно высокого ранга и печальный пожилой товарищ с трагичным выражением лица. Все трое одновременно повернулись в сторону Оксаны и Алексея.

Усаживая подругу за столик, он не мог не заметить, как горожане принялись тихо переговариваться, недовольно переглядываясь и пожимая плечами. Никто из них и не мог знать молодого историка, присутствие чужака, похоже, не сильно нравилось. Официантов здесь не было, поэтому Алексей сам принёс две чашки кофе, сомнительного вида пышки и скромный салат для Ксаны. Глядя на еду, он испытал ностальгию по пирожкам бабы Вари.

— Сильно донимает? — Алексей прервал молчание, заставив себя оторваться от созерцания миловидного личика подруги.

Настойчивые образы прошлых совместных радостей всё больше захватывали его. Недолго вернуться к прежним чувствам. Он не понимал, желает ли снова окунуться в ту болезненную, но искрящуюся жизнь не просто «рядом», но и «вместе».

Нужно ли это ему? И что думает Оксана?

Она почему-то старалась не смотреть в глаза. Сидела, опустив голову, ковыряла вилкой вялые листики зелени и ничего не говорила. Кофе остывал. Словно и неважно было, что кто-то находится рядом. Вопрос Алексея подтолкнул оторваться от тарелки.

— Кто?! — глаза Ксаны испуганно расширились.

— Работодатель? Фирмач этот? — кофе невероятно горчил, и Алексей отставил чашку.

— А-а, обычное дело, — она, наконец, взялась за кофе, поморщилась.

— И что? Впрочем, — спохватился он, — Ничего не говори. Не хочу выпытывать коммерческие тайны. Меня достопримечательности больше интересуют. История места.

— Всегда историк, — она повела плечами, напомнив о старых спорах, задумалась. — Неподалёку от городка есть развалины Троицкой церкви. В твоём вкусе.

— Я читал о монастыре и церкви N-ского уезда. Оно?

— Моя версия, что именно о Троицкой речь.

— Фирму твою она интересует?

И что его постоянно выносило в разговоре на дурацкую фирму! Алексей пожалел о сказанном, увидев, как плечи подруги опустились, улыбка погасла.

— Что мы всё о работе?! — Она встрепенулась. — Лучше о себе расскажи. Что на кафедре? Как дед?

— Куда денется эта кафедра, — рассмеялся он. — Вот, приехал за материалами, но пока очень всё смутно.

— А дед? — напомнила Ксана. — Он у тебя такой…настоящий, — она всё-таки подняла взгляд,улыбнулась краешками губ.

Но Алексея это не обмануло. Глаза Оксаны по-прежнему оставались серьёзными. Что-то тяготило её.

— Нормально дед, — он кивнул, следом за чашкой кофе отставил и тарелку с пышками. — Лучше не пробуй. Они отвратительны и сделаны в прошлом веке. Дед… Немного сердце стало барахлить. Оно и понятно, возраст и расстройство, — лавируя между темами, продолжил историк. — Лекарства пьёт, но держится, вида не показывает. Ты его знаешь!

— Да, он у тебя сильный, — охотно согласилась Оксана, посмотрела в окно, где за пыльными разводами и города не увидишь. — Что-нибудь произошло? Ты сказал, что дед расстроился.

Тонкая рука, протянутая через столик, мягко легла на руку Алексея. Тёплая, нежная, она напомнила о прошлом ярче и настойчивей, чем всё прочее. Он внутренне вздрогнул, но оставил как есть. Их взгляды встретились. Медленно текли секунды.

— Квартиру деда несколько раз пытались ограбить, — пробормотал Алексей. — С первого взгляда ничего не взяли, но все вещи перерыли. Наверное, поэтому…

Сильный, внезапный бой часов ударил по ушам, почти выбил на мгновенье дух из лёгких. Все, кто был в кафе, застыли на местах, уставились на высокий резной корпус, где безвольно замерли стрелки. Воздух будто сгустился до осязаемости, колебался вместе с образами старой забегаловки. И непонятно, с чего вдруг мёртвые часы позволили себе такой странный, предсмертный хрип умирающего времени.

Вокруг снова задвигалось, зажило настоящее. С хрустом лопнул стакан в руках работника. Бармен за стойкой осторожно собрал осколки и стоял нахохлившись, вжав голову в плечи, не сводя испуганных глаз с компании посетителей. Он как будто ожидал от них чего-то.

Человек в форме выдохнул и поднялся из-за соседнего столика, подошёл к часам, хмуро разглядывая циферблат, но руками не касался. Алексею даже показалось, что милицейскому чину очень хочется потрогать, открыть дверку в средней части, потянуть за цепочки подвесов, но он сдержался. Вместо решительных действий мужчина потирал широкой ладонью крутую шею. А ещё… здесь историк не ручался за правдивость того, что видел, но чудилось — стрелки часов сменили положение.

— Ты недоговорил, — досадливо промокнув салфеткой стол, сказала Оксана.

Когда ударили часы, она опрокинула чашку с остатками кофе. У неё и сейчас дрожали пальцы. Алексей поймал изящную руку, осторожно сжал удерживая.

— Испугалась?

— Вовсе нет! — Высвободившись, Ксана отбросила испорченные салфетки. — Мне пора. Спасибо. Я верну долг при случае. Где ты остановился?

— У родственницы… Подожди! Какой долг? Глупости!

Получилось, что говорил Алексей уже в спину убегающей подруге. Исчезла она так же быстро, как и в прошлую встречу. Он записал в блокнот:

«Троицкая церковь/монастырь»

Подумав, добавил:

«Кафе-бар “Часики”»

Перебрал весь перечень. Вопросов оставалось много. С шифровкой на двери библиотеки он разберётся сегодня вечером, сидя за столом в уютной, пахнущей пирогами комнате у бабы Вари.

Под тяжёлыми взглядами местных Алексей вышел на улицу. Но и там он продолжал чувствовать, с каким подозрением смотрит на него эта троица за соседним столиком. Да, и взгляд бармена сверлил спину. Наверняка и в окно наблюдают. Неприятно и мерзко. Или надумал себе сложностей там, где их нет и не было?

— Не слишком гостеприимно, — пробормотал он вслух, чтобы успокоиться.

Разговор с Оксаной оставил осадок из смутной тоски, сомнений и тревоги, ничуть не отличающийся от того, что заронил в Алексее бывший мент Борисыч. Обоим удалось растравить в историке меланхолию, свойственную провинциальному городу, пустынным окраинам и умирающей природе.

Алексей помнил Ксану весёлой, импульсивной девушкой. Каждая её легковесная мысль тут же слетала с языка. От прежней подруги не осталось и тени, как будто что-то постоянно давило на неё. Таинственный бизнес и суровый спутник настолько стеснили Оксану в действиях, что она позабыла о прежней свободе. Только это приходило в голову молодому историку, вместе с желанием защитить, забрать из рук мучителя. И снова он отогнал назойливые мысли, сочтя их преувеличением.

— Пара дней в дрянном городке, и вот, ты уже рефлексирующий невротик с воспалённым воображением.

Продолжая беседовать с самим собой, Алексей решил больше не искушать судьбу, а вернуться в квартиру бабы Вари. Особо не глядя по сторонам, он быстро добрался до зелёной двери и открыл своим ключом, выданным хозяйкой в личное пользование.

Чемодан так и стоял в уголке под вешалкой. Родственница и не заглянула в него, чему Алексей весьма подивился. Неужели не любопытно, что там прислал дед? Зря, что ли, столько сил потратил, пока вёз? Его самого иногда настигал жгучий интерес, но вещь была чужая, и на поводу у эмоций он не шёл.

В недрах квартиры гремело посудой, соблазняло ароматами.

— Как раз вовремя!

Баба Варя улыбнулась, вошедшему на маленькую кухоньку, Алексею. Показалось, с облегчением и радостью. С крышкой от кастрюли в одной руке, поварёшкой в другой она являла собой символ уюта и домашнего очага. Всё тягостные мысли на время унесло прочь.

— Борщ готов. Садись, Алёшенька, за стол. Весь день пропадал.

— Я в кафе перекусил, — ему сделалось неудобно, он привык сам заботиться о себе. — Вы меня балуете.

— В «Часиках» что ли? Отрава одна! Не ходи в кафе. И никаких «вы»! Баба Варя и всё, — она ловко расставляла тарелки, раскладывала свежий хлеб.

И Алексей сдался, но для приличия продолжал делать вид, что сопротивляется.

— Незаслуженно хорошо вы обо мне заботитесь. Напишите потом список продуктов, я закуплю.

— Я на тебе проверяю, не исчезли ли со временем мои кулинарные способности, — Варвара ласково потрепала Алексея по волосам и занесла руку с черпаком над фаянсовой тарелкой. — Руки вымыл?

— Воспитательные способности тоже проверяете? — ёрничал он, лукаво прищурив один глаз.

— Я могу и боевые навыки обновить, если придётся. Ну-ка, марш в ванную! — Баба Варя нахмурила брови, пытаясь придать лицу грозное выражение, но долго не выдержала и звонко рассмеялась. — По дороге как раз захватишь в прихожей конверт. Тебе просил передать молодой человек.

Сердце Алексея нервно и тревожно бухнулось о рёбра. Кому могло прийти в голову писать письма или записки чужаку, не так давно сошедшему с поезда.

— Мне?

— Да, сказал, что это важно.

— Не местный? Представился?

— Нет. Наших я всех знаю. Приходил, где-то час назад. Весёлый такой парнишка. Выспрашивал, где ты. Я про библиотеку сказала, но он решил письмо сразу отдать. Оставил конверт и умчался. Шустрый, точно ветер.

— Весёлый и шустрый, — Алексей присел за стол, понимая, что образ начинает вырисовываться. — Невысокий, подтянутый…

— Глаза красивые, — соглашаясь, мечтательно добавила баба Варя.

— Карие?

— Так это твой знакомый?

— Попутчик, — упавшим голосом пробубнил Алексей, теряя радостный настрой.

Он покрутил белый прямоугольник в руках, отложил, возвращаясь взглядом. Хотелось немедленно вскрыть письмо, но непонятная неуверенность останавливала.

Зачем Сашке было писать ему? Два посторонних человека. Случайные знакомые.

Рассеянно ковыряясь в тарелке, он размышлял, перескочив на очередную мысль, цепко ухватился за неё.

— Интересная у вас библиотека. Видно, что здание старое. Найти бы кто проектировал и когда.

— Да, что там интересного, — сложив сухие руки на коленях, старушка присела отдохнуть. — Я маленькая была: здание стояло. При бабушке моей стояло. Говорят, и при её бабушке на месте было. Перестраивали его, ремонтировали, добавляли что-то. Вот такое и вышло, а концов не найдёшь.

— Я бы поискал, — Алексей коснулся конверта на столе, чувствуя, как любопытство буквально жжёт пальцы.

— Не надо, Алёшенька, — рассеянно сказала Варвара. — Как бы ни вышло чего.

— Конкретизируйте, баба Варя, — хмурясь, он внимательно изучал румяное, морщинистое лицо родственницы.

Именно благодаря маленьким складочкам на стареющей коже ей удавалось скрывать эмоции от собеседника.

— Отец Мишкин, деда твоего, стало быть, отец, до чего непоседливый был человек. Везде нос сунет. Историей интересовался. Троицкий монастырь вдоль и поперёк изучил. С монахами больше общался, чем с роднёй.

— Где такой? — мысленно историк возликовал, спрашивать не придётся, сама баба Варя расскажет.

— За городом. Теперь одни развалины там. Не поделили они что-то с Казимиром… — Она замолчала, подумала, словно сама испугалась неизвестно чего. — Там же, в монастыре, схлестнулись первый раз. Из Смуровых он.

Алексей вытянул шею впитывая каждое слово. Мысленно отметил знакомое имя.

— И?

— Убили прадеда, — она с силой сжала губы. — Жена увезла детей в большой город, чтобы только подальше от местных. С той поры мы с Мишей и не виделись.

— Погоди, я видел Казимира возле библиотеки, ему тогда не больше лет было, чем деду Мише, мальчишка. И откуда столько подробностей?

— Смуровы все Казимиры, — вздохнув, старушка подскочила, засуетилась, переставляя кастрюльки. — Один Казимир, другой Казимир. Бог их там разберёт. Насчёт подробностей… Городок маленький. Ничего не скроешь.

— Казимиры или Викторы, — улыбнулся он странному заявлению родственницы.

— Шалопай, — веско заметила баба Варя. — Всё дела тайные. Мать его жалко. Тихая, хорошая женщина. У нас в библиотеке работает. Но ты лучше не лезь к ним.

— Из-за прадеда?

— Лукашовы и Смуровы всегда друг другу поперёк встают.

Она так посмотрела на Алексея, что историк тут же сменил тему.

— Чемодан так и не открыла, баба Варя, — он кивнул в сторону прихожей.

— Ключ не нашла. Более полувека не нужен был. Может и потерялся совсем.

— Вдруг там важное?! — Алексей пытался разжечь любопытство в Варваре, но та не поддавалась.

— Семейное старьё, — она лишь махнула рукой. — Позже разберёмся.

— Как же без ключа?

— Сломаешь замок, да и ладно, — похоже, что старушке совсем было не жаль фамильного чемодана.

Такой вариант Алексея устраивал. Возможно, он бы сразу занялся тайной посылки от деда, но записка от Сашки мозолила глаза. Увиливать от чтения письма поводов больше не нашлось.

Цапнув белый прямоугольник со стола, он увидел, что конверт не заклеен и лишь создаёт иллюзию секретного послания. Сердце сжало от смутной тревоги. Спроси сейчас кто-нибудь Алексея, что не так, не ответил бы. Он привык доверять интуиции и настроился на самые неприятные новости.

В глаза бросились ровные строчки с аккуратно выписанными буковками. Так не похоже на импульсивного и быстрого Сашку. У того бы буквы «плясали», стремясь улететь с белого листа.

Случайный попутчик писал:

«Послезавтра. В шесть возле гостиницы. Будет интересно».

Даже в этих коротких фразах читалась добрая насмешка, так свойственная необычному знакомому.

Теперь Алексей стоял перед выбором. Когда-то сомнительный и двусмысленный разговор в гостинице, подслушанный совершенно случайно. Теперь заманчивое, но непонятное предложение новой встречи, цель которой была скрыта от историка.

Страшно ли ему было? Наверное, да.

Алексей с трудом переносил неопределённость неизвестности и сомнений. Куда проще было решительно бросаться в события. Возможно, опасные, но просчитанные и явные.

Коротко и загадочно звучали слова в письме. Конечно же, Алексей и понятия не имел, с чем связано внезапное приглашение. Прощаясь с Сашкой, они ни о чём не договаривались, разошлись, как два автомобиля на узкой дороге. Он вспомнил странное поведение знакомого и его приятеля в городе. На коммерсантов они были похожи меньше всего. В любом случае подумать время есть.

Вложив записку в блокнот, Алексей занялся расшифровкой надписи на дверях библиотеки. Он надеялся, что зарисовал линии и крючки тщательно и верно.

Борисыч уверенно говорил, что историк сам способен восстановить текст. Решив проверить правдивость слов бывшего милиционера, он невзначай бросил в пространство вопрос:

— Баба Варя, а вы знаете, что на дверях библиотеки написано?

— Объявление какое? — энергично протирая плиту, отозвалась старушка. — У меня завтра утром смена. Тогда и увижу.

Бесхитростный ответ на время смутил Алексея, сбив с мысли. Но никому из горожан он не верил. Даже такой милой женщине, как Варвара, которая старательно обходила острые темы, гасила в себе лишнее любопытство, никуда не вмешивалась. Алексей начинал понимать, почему родственница так поступает. Она так хотела спокойной и безопасной жизни, помня о трагедии, уже случившейся в семье.

— Надпись на двери, — конкретизировал он, удерживая внимание на сгорбленной спине, обтянутой цветастой кофточкой.

Баба Варя вздрогнула, развернулась к гостю.

— Алёша, я же просила…

— Не влезать? Не совать нос в чужое дело, как это делал прадед? — Его слова звучали немного жёстко.

— Ты хоть и Лукашов, но чужой для городка, — тихо, боязливо ответила Варвара. — Он сожрёт тебя. Уезжать тебе надо.

— Почему? — Алексей пытался поймать бегающий взгляд родственницы, что сидела, съёжившись, на табурете. — Какая опасность? Кто угрожает?

— Не просто у нас город, Алёша. Всегда таким был. Не стоит об этом говорить. Нас не касается — живём да радуемся.

— Вы с Борисычем в одном стиле, — язвительно хмыкнул историк. — Обо всём и ни о чём. Уходи. Уезжай. Ни слова в простоте.

— Ты с Борисычем говорил? — Блёклые, старческие глаза округлились.

— Чай пили.

— Ох…

Больше она ничего не пожелала сказать. Лицо стало строгим и смиренным, будто Варвара согласилась с неизбежным. На Алексея она смотрела, как на покойника, по недоразумению всё ещё не погребённому.

Упрямое нежелание подчиняться неизвестности загорелось в нём.

«Нет уж! Вначале я узнаю, что здесь происходит!» — зло подумал Алексей.

Да, и судьба прадеда вызывала интерес. За что он погиб? Какие секреты раскрыл? Почему Лукашовы и Смуровы поссорились? Какое отношение к этому имел монастырь, Сакральный дар и дверь в библиотеку?

Это было лучшим толчком к решительным действиям, и он занёс карандаш над закорючками в блокноте. Замысловатые линии на первый взгляд ни на что не походили: точно не относились к германской или романской группе языков; вряд ли что-то похожее встречалось среди тюркской группы или совсем уж экзотики из древних письменностей Азии.

Не будучи специалистом, Алексей обладал хорошей зрительной памятью — линии ни о чём ему не напоминали, если только не являлись графической стилизацией под письменность.

Вглядываясь до тумана перед глазами в закорючки, он то и дело уплывал мыслями к другим вопросам. А потом и вовсе задумался о записке от малознакомого ему Сашки. Предложение встретиться возле гостиницы выглядело логичным. Именно там попутчик снимал номер.

Как наяву Алексей увидел образ мерцающей щербатыми остатками букв вывески, посмеялся французскому стилю фрагментов надписи. Неоновые линии в его воображении загорались и гасли, искрили яркими цветами, превращая вполне понятное слово в набор бессмысленных начертаний.

Его взорвало изнутри осознанием. Будь Алексей персонажем мультфильма, над головой вспыхнула бы яркая лампочка.

— Опа! — воскликнул историк себе под нос, переворачивая лист блокнота, чтобы переписать каждую черту снова.

Когда с делом было покончено, он медленно дорисовал дополнительные линии разной длины, загогулины и хвостики. Неужели настолько просто. Достаточно не до конца прописать буквы, чтобы получить хаос из нагромождения черт. Непонятные строчки выстроились в знакомые и понятные слова.

«Жизнь преходяща, вечно только время. Сейчас — это баланс между тем, что было и тем, что может случиться. Там мы встречаем странника. Он смотрит и видит. Он истина по ту сторону дверей и по эту. Время стоит по обе стороны от добра и зла. Всегда среди нас, приносящий горькие дары незримой власти над временем. Он небо и земля, вода и огонь. Он всё и ничто».

«Не обманул Борисыч. Не точно пересказал в одной фразе, но честно. Нарочно ли он скрыл верное значение? Если разгадаю, то пойду дальше… Горькие дары незримой власти над временем…» — удовлетворённо подумал Алексей.

Занятная надпись, но промышленник Смуров, вроде бы интересовался мистицизмом. Это объясняло тягу к таинственным вывертам с дверью. Что же для него скрывалось за витиеватыми словами? Чего желал предок Казимира и Витьки Смурова?

Как историк, Алексей точно знал, что обычно движет людьми — жажда власти — сердцевина всего. Будь то власть над людьми или золотом, материальным или эфемерным. Человек не менялся тысячелетиями.

Дверь с подобными письменами могла служить ритуальным входом в общество для избранных. Как масоны не чурались символизма, так и промышленник Смуров придумал для себя набор правил и знаков. Так размышлял Алексей. Логично и не ново.

Потягиваясь, он разложил диван, выделенный для гостя Варварой. Завтра снова наведается в библиотеку. Алексей так и не ознакомился с музеем и подшивкой городской газеты. Было о чём поговорить с Казимиром. Он и не заметил, как основная цель приезда потерялась за секретами провинциального города.

Спал Алексей тяжело, точно чувствуя тёмную громаду, нависшую рядом. Грудь давило и жгло. Мутные образы плыли сквозь пелену, показываясь на короткий срок и исчезая.

— Парень, вставай! — Последним из тумана сна нарисовался Борисыч.

Близко жалобно прошелестело голосом бабы Вари, но смазано, без смысла.

— Разберёмся! — Строгий голос бывшего милиционера превратился в совсем другой, молодой, но не менее жёсткий.

Алексей подскочил, потирая лицо, чтобы прогнать остатки дрёмы. Озираясь, оценил обстановку.

— Давай! Натягивай штаны. Паспорт где? — Тряс за плечо незнакомец в ментовской форме.

В коридоре топтался второй, немного старше, без кителя, но в портупее с расстёгнутой кобурой, рука лежала на поясе, готовясь к действию, если придётся. Почему-то взгляд Алексея сразу зацепился за эту деталь. Варвара, с трясущимся лицом, стояла в сторонке, стиснув хрупкие, старческие руки.

— Что же это, Алёшенька?! — изредка вопрошала она. — Как же случилось?! — потом, обращаясь к молодому. — Вы уж разберитесь там. Слышишь, Генка. Племянник мой внучатый… Он же свой. Лукашов…

Ничего не понимая, Алексей оделся. История приобретала странный и неприятный оборот. Разом его будто столкнули в чёрный омут, где барахтайся ни барахтайся, а не выплывешь.

Человек без формы с любопытством заглядывал в блокнот приезжего. Алексея кольнуло в сердце неприятной мерзостью.

— Вы не представились, — процедил он сквозь зубы.

— Участковый Геннадий Резкий, — озабоченно просматривая комнату, сообщил молодой.

— Оперуполномоченный Семёнов, — второй присел, заглядывая под стол, провёл снизу столешницы рукой, исследовал горшки с цветами на подоконнике, раскрыл сумку, притулившуюся рядом со стулом.

— Вы не пригласили понятых, — втянув воздух, Алексей выплюнул слова, будто отодвинул эту руку, ворошившую его вещи.

Необходимость напоминать законникам общеизвестные правила вызвала раздражение.

— А мы тебя не задерживаем. — Опер хмуро отступил.

— Ага, приглашаем на беседу. — Улыбка у Генки была мальчишеская, озорная.

Казалось, его забавляла ситуация или он считал происходящее интересной игрой.

— Значит, я могу отказаться? — Алексей лихорадочно перебирал в голове возможные причины подобного «приглашения».

Никто так и не объяснил, что случилось.

— Не думаю. — Прихватив блокнот историка, оперативник направился в коридор.

Участковый забрал паспорт Алексея и дождался, когда тот пройдёт к выходу.

— Куда вы его? — Варвара засеменила следом.

— Ко мне вначале, — ответил Генка. — Дальше посмотрим. Вчера, после шести и ночью, родственник, где был?

Она шумно охнула, взмахнула руками, точно лишь теперь сообразив, что они не шутят.

— Он же ничего не сделал… Здесь был. Дома.

— Разберёмся, — поморщившись, привычно повторил Генка.

— Я сейчас, — Варвара засуетилась. — Я быстро. Поговорю с… с кем надо.

— Занимайся своим делом, баба Варя. — Участковый остановил её, удержал за плечи. — Поняла?

Так она и села на стул, глядя вслед мужчинам. На улице, ближе к площади, их ждала машина с надписью «МИЛИЦИЯ». Алексея довольно мягко подтолкнули, веля залезать внутрь. Прежде чем оказаться в полутёмном салоне, он ухватил взглядом аккуратную, прилизанную со всех сторон, фигуру Казимира. Кот на руках горожанина лениво щурился, отворачивал морду, показывая крайнее презрение ко всему миру. Бывший журналист покачал седой головой и не спеша продолжил путь в библиотеку.

Глава 13

Стёпка решил, что нашёл пристанище в странствиях. Жизнь стала казаться светлой, как небо весной. Тёплый, уютный покой наполнил пространство души, где когда-то был стальной стержень. Не терзало, не звало в дорогу.

Покой окутал сердце, сделал его мягким и тягучим точно патока. Стёпка радостно впитывал эту сладость; славил Господа в своём сердце за каждый день в доме купца, за уроки в лавке, за ясные глаза Василинки.

Он не знал, что может быть таким счастливым. Весело и светло было Стёпке. Он редко вспоминал о страннике. Прошлое сделалось далёким и чужим. Горящее в сердце слово перестало тревожить, подёрнулось пеплом. Жил он настоящим делом, каждую минуту отдавая долг дядьке Василию за доброту и приют.

Но иногда по ночам после дня, полного забот в лавке, Стёпка просыпался и тянущая, мучительная жажда неведомого накатывала на него. Хотелось бежать, бежать как можно дальше из города, вырваться из острожных стен, невидимых, но давящих.

Он не мог понять причины этой муки, что рвала душу. Дойдя в безумии до края, Степан впадал в бессвязный, тусклый сон без сновидений. Утром от ужасов ночи не оставалось и следа. Степан снова становился счастливым.

День был наполнен мелочами: помочь в лавке, проследить за прибытием нового товара, оценить ткани, поговорить с покупателями; церковные службы по воскресеньям, а потом отдых и прогулки с дядькой Василием; смех Василинки, цветы в косах.

Новыми желаниями и страхами охватило душу. Хмурый взгляд дочки купца стал страшнее тёмной ночи, и не представлялся день без неё.

— Какой же ты хороший, Стёпушка! — Искрились ясные глаза расцветающей Василисы.

— Ты счастье моё, Василинушка, — отвечал он.

Руки сами находили друг друга. Нежно сжимая ладони, Степан смущался и радовался. Самой лучшей стала для него Василинка, самой желанной. В хороводе ли среди первых красавиц поселения, в церкви ли перед лицом Господа — он видел только Василинку.

Так шли годы. Исполнилось Стёпке восемнадцать лет. Мало кто величал высокого русоволосого парня Стёпкой, всё чаще Степаном. В городе уважали купца, а его молодого помощника с приязнью принимали в других домах, видя в нём преемника торгового дела. У Василия не было сыновей или иных родичей мужчин, кому можно отдать богатое наследство.

Степан слыл сметливым и удачливым в делах. Многие почести получал от других людей. Его удивляли льстивые слова, а затем сделали сердце безразличным к тому, что говорили люди. Он исполнял свой долг, не думая о похвале.

Когда-то бродивший в горести, Степан теперь был счастлив. Одинокий обрёл семью. Степан не заметил, как земная любовь закрыла душу для мира, оставив прореху только для одного живого существа. Милая сердцу Василинка стала его невестой. В намеченные сроки они собирались сыграть свадьбу.

Сидя вечерами вместе с детьми, купец Василий улыбался в густую бороду, глядел на молодых. Очень уж нравился ему приёмный сын: в деле скор, умом сметлив и нравом хорош. Не найти лучшего мужа для любимой дочери. А Василинка только и говорила, что о свадьбе, румянилась от смущения и довольства.

Степан же сидел серьёзный и будто печалился. Не первый раз купец видел его таким.

— Чего голову повесил? — Василий показал себя суровым хозяином. — Аль не люба тебе моя красавица?

Огнём прожгло Степана.

— Дороже всего мне Василинка, батюшка. Кажется мне, всё отдал я ради этого счастья, — странно ответил он.

Потом Степан долго без сна лежал в темноте. Не угасал огонь в груди. Непонятная жажда сделалась острой и жестокой. Пробивался через мягкое и расслабленное хорошей жизнью стальной стержень, забирая покой. Вспомнил Степан глаза странника и голос, который требовал отдать миру живое слово.

Несколько ночей и дней боролся юноша с желанием следовать голосу, а затем, забросив лавку, написал свиток слов, что взялись неизвестно откуда, но имели смысл.

«Есть пути кривые, что радуют нас и печалят, дают и отнимают. И никогда не ведут они к главному, к исполнению дара. Растрачивают нас в суете дней, обманывают сытостью и теплом. Так не узнаем мы главной правды… Живое слово поворачивает назад то, что не считается неизбежным, да и с ним борется за первенство, поднимает мёртвые души из тлена, помогая исполнить дар…»

Отбросив свиток, Степан схватился за голову. Испугался и сжёг написанное в пламени свечи. Из самых дальних уголков памяти сияющими искрами высвободились слова странника, что заронил непонятные истины в голову маленького мальчика. Пришло время и зерно дало всходы.

— Выбор за тобой… — повторял текучий, освежающий душу, голос.

Словно всю муть вымыло из сознания Степана, оставив главное. Не удалось ему вернуть покой и счастье, когда догорели до чёрного пепла закорючки слов. Он почувствовал, что и душа его прогорела, но немедленно была оживлена для новых страданий.

Измучился Степан. День шёл за днём. Однообразные и тоскливые текли минуты. Сердце его уже не знало границ и летело, куда и само не ведало, рвалось на волю дикой птицей. Дом купца сделался клеткой. И самое страшное — пленом стали руки Василинки. Тяжким грузом тянула она его под землю, где невозможно дышать или двинуться.

Все заметили перемены в молодом торговце. Не читала более дочка Василия себя в глазах жениха, только замечала отрешённость и необычайную ясность взгляда. Не понимала, в какую неведомую даль смотрит Степан.

Целыми днями он бродил по городищу и по полям за воротами. Слова рождались в нём и умирали, не найдя пристанища в этом мире. Он хотел, но не мог писать. Слова как будто стекали по рукам и застревали на кончике пера. Слова бились изнутри о грудь и не находили выхода. Страдал Степан: познав воодушевление и восторг нового слова в свитке, он не мог теперь жить без этого.

Однажды застала невеста Степана над свитком, где пока не родилось ни одного слова.

— Что с тобой случилось, Стёпушка? — заглядывая в глаза жениху, спросила Василиса. — Отчего не смотришь на меня? Другую приметил себе в невесты? Какая змея из моих подружек украла твоё сердце?

Погладил он её по мягким волосам, поцелуем, успокаивая, коснулся лба.

— Никому я не жених, кроме тебя, но зовут меня в дорогу.

— Кто?! Зачем в дорогу?! — нахмурила Василинка тонкие брови, губы надула. — А свадьба?

— Господь зовёт свершить дело, — спокойно ответил Степан, пропуская через себя каждое слово, позволяя вырваться на волю тому, что родилось в сердце. — Простым паломником пройти по миру.