Хорошее стало плохим (ЛП) [Джиана Дарлинг] (fb2) читать онлайн

АВТОР: Джиана Дарлинг КНИГА: Хорошее стало плохим СЕРИЯ: Падшие Люди #3

Просим НЕ использовать русифицированные обложки в таких социальных сетях как: Инстаграм, Тик-Ток, Фейсбук, Твиттер.

Перевод группы: t.me/dreambooks1

Плейлист

God’s Gonna Cut You Down — Johnny Cash

Every Rose Has Its Thorns — Poison

Short Change Hero — The Heavy

Born to be Wild — Steppenwolf

Give My Love to Rose — Johnny Cash

I Hate Myself for Loving You — Joan Jett & The Blackhearts

Snake Song — Isobel Campbell & Mark Lanegan

Not Afraid Anymore — Halsey

Dirty Deeds Done Dirt Cheap — AC/DC

Like Real People Do — Hozier

Gun in My Hand — Dorothy

No Good — Kaleo

Real Wild Child — Iggy Pop

Once Upon A Dream — Lana del Ray

Game of Survival — Ruelle

It Will Come Back — Hozier

If I Were a Boy — Beyonce

Hazey — Glass Animals

Make Up Sex — SoMo

Die for You — The Weeknd

Can’t Help Falling in Love — Elvis Presley

Hot Blooded — Foreigner

Die A Happy Man — Thomas Rhett

Любви всей моей жизни.

Ты человек, который научил меня тому, что в тихом омуте водятся черти, что Прекрасные Принцы могут быть плохими мальчиками и что любовь тем более прекрасна по сравнению с препятствиями, которые ты должен преодолеть внутри себя и вне друг друга, чтобы быть вместе.

«Нет ничего ни хорошего, ни плохого в этом мире. Есть только наше отношение к чему-либо.»

Уильям Шекспир, Гамлет, Акт 2, сцена 2.

Глава 1

Это был не первый раз, когда я видела мертвое тело, и я знала, что не последний. Только не живя той жизнью, которой живу я, будучи студенткой-медсестрой и дочерью президента незаконного мотоклуба.

Кровь не испугала меня.

Насилие не остановило меня.

Первое это обыкновенная биологи, а второе — теология мотоклуба.

Я видела достаточно трупов, чтобы заполнить комнату, достаточно тел, чтобы уместить их в свинарнике на ферме Энджелвуд, куда Падшие увозили свои трупы, и достаточно ранений, чтобы кровоточащая рана казалась такой же незначительной, как разлитое пиво.

Тем не менее, я никогда не видела такого мертвого тела.

Возможно, потому, что я видела своего парня, Крикета Марсдена, в разном виде — злым, маниакальным, счастливым, возбужденным и веселым, — но никогда не мертвым.

Лезвие было влажным в моей руке, скользя по крови, покрывающей мою ладонь, как причудливые красные атласные перчатки. Я уставилась на красивое лицо Крикета, парализованное ужасом и гневом, и смотрела так долго, что уронила нож на землю.

Честно говоря, я даже не знаю, почему он у меня. Но он был за моей спиной, когда я вслепую потянулась к одному из кухонных ящиков и ухватилась за первое, что попалось под руку.

Я ожидала — в худшем случае — деревянную ложку, чтобы воткнуть ему ее в глаз. В лучшем случае — нож для масла, чтобы больно, но не смертельно вонзить его в плечо.

Вместо этого судьба или что-то вроде того подкинула мне ужасный квадратный нож для резки мяса, и в нарастающей панике я не осознавала серьезность моего случайного оружия, пока оно не воткнулось в сгиб между длинной шеей Крикета и его татуированным плечо.

Кровь оказалась повсюду в мгновение ока, везде на мне, как будто я искупалась в проливном дожде. Я подавилась кровью, когда она попала мне между губами, но я не сделала ни шагу назад, потому что мой взгляд зацепился за карие глаза Крикета, которые были уничтожены его расширенными зрачками из-за огромного количества наркотиков в его организме. Они расширились в шоке от удара острого металла, когда он с грубой силой разрезал его кожу, и его рот открылся, когда нож необратимо вонзился в его ключицу.

Мы смотрели друг на друга, пока я убивал его, запутавшись, как всегда. Наш союз был разрушительным, чем-то, что я искала, чтобы ощутить привкус опасности и острых ощущений. Я была принцессой мотоклуба, так что была знакома с преступниками, но Крикет был недостаточно умен, чтобы называться даже так. Он был безрассудным, и всегда искал новые острые ощущения, потому что предыдущие ему уже надоедали. Я была единственным, что не вызывало в нем скуку.

Сначала я была польщена. Он был горячим парнем с предрасположенностью к зависимости, а я была наркотиком, который поджег его изнутри. Разными способами, но с одним и тем же головокружительным результатом, Крикет дал мне то, что я хотела. Я была девушкой, окруженной мужчинами, которые были слишком заняты, чтобы обращать на меня внимание, с матерью, которая предпочла бы выпивку или кокаин заботе обо мне.

Это было клише, но клише существуют не просто так.

Я просто хотела, чтобы меня любили, и Крикет сделал это.

Он сделал это так сильно, что оставил синяки; метафорически — сначала вокруг сердца, как следы от удавки, а потом и физически.

Наркотики взбудоражили его любовь, как бурю, эпическую и мощную, так, что это парализовало меня в трепете, даже если охватывало своей ярость.

Я давно говорила себе перестать позволять ему причинять мне боль.

Я не из тех девушек, которые терпят абьюзивного парня.

У меня было нечто большее, чем пышные волосы и голубые глаза цвета свежей джинсовой ткани. Я знала, что хорошо выгляжу, полна индивидуальности и могу быть чертовски умной, если постараюсь.

У меня были хорошие друзья и даже больше — лучшая семья, которую когда-либо могла знать любая девушка.

Возможности, чтобы вытащить меня из густой вонючей грязи в яме Крикета.

Я не использовала ни одну из них.

По крайней мере, до этого момента, до момента, пока не стало слишком поздно и единственной оставшейся возможностью не остался случайно попавшийся нож.

Кровь остывает на моей коже, высыхая абстрактными узорами, которые стягивают ее, как высохший пот после тренировки.

Тем не менее, я все еще здесь, стою на коленях над мертвым телом моего парня.

Я была почти полностью квалифицированной медсестрой, так что моя практика началась, пока я смотрела на кровавые разводы, похожие на каллиграфические рисунки, нарисованные красными чернилами в воздухе и на стенах моей маленькой кухни, а еще на моем девственно-белом тонком платье. Но в университете вас не учат, что нужно делать, если вы случайно перережете сонную артерию ножом для мяса, когда ваш высокомерный жестокий парень попытается изнасиловать вас прикладом своего пистолета.

Так что, когда он падал на линолеум с ножом, воткнутым глубоко в сгиб его плеча и шеи, я забыла обо всем, упала на пол рядом с ним и начала вытаскивать толстое металлическое лезвие.

Кровь хлынула на мои руки, теплая и скользкая, так что деревянная рукоятка скользнула сквозь пальцы и шлепнулась об пол.

Крикет протестующе забулькал, кровь скапливалась в уголках его рта.

Это напомнило мне, что вы никогда не должны вытаскивать посторонний предмет, пока у вас не будет способа остановить кровотечение и вы точно не узнаете, какой ущерб нанесен пострадавшей области.

Это напомнило мне, что в человеческом теле примерно пять с половиной литров крови.

Не нужен диплом медсестры, чтобы знать, что большая часть растеклась горячей и гладкой, как мокрый шелк, под моими коленями.

На полу моей квартиры умирал мужчина.

Не просто мужчина, а мой мужчина.

И он не просто умирал. Это был ни инфаркт и ни автомобильная аварии.

Это была только я.

Его убийца.

Мой мужчина умирал на полу у моих ног, потому что я убила его.

Я лихорадочно искала что-нибудь, чтобы спасти его, хотя я знала — я знала — он скоро умрет. Мой взгляд остановился на телефоне, который Крикет уронил на пол, когда прижимал меня к стойке. Я поскользнулась на залитом кровью полу, когда рванулась за ним, не обращая внимания на кровавые пятна, которые мои пальцы оставили на экране, пока я набирала номер.

Я действовала на автопилоте, но это не объясняло то, почему я позвонила ему.

Мой отец был лучшим человеком, которому можно позвонить. Президент МК Падших и безжалостный защитник тех, кого он любит, Зевс Гарро точно знал, что делать с мертвым телом, как убрать беспорядок и сделать вид, будто ничего и не было. Он сделает это, чтобы я могла вернуться к своей прежней жизни, принцесса Падших, но очищенная от скверны их грехов. Я могла бы проснуться завтра утром как ни в чем не бывало, взять свой супер-двойной кофе у Тима Хортона и отправиться на последний экзамен как обычная ученица, обычная девушка. Кровь по-прежнему покрывала бы мои руки, как призрачные перчатки, когда я выбирала варианты ответа в тестовом буклете, но никто больше не узнал бы, потому что мой отец испарился и с телом, и с моей травмой, как какой-нибудь преступный фокусник.

Я могла бы позвонить своему родному брату или любому другому брату из клуба, Нова очаровал бы меня, спасая от паники, пока Жрец, молчаливый и компетентный, как хищник, позаботился о теле. Кертонс создал бы впечатление, будто Крикета никогда и не было в моей квартире, удаляя записи с уличных камер, которые засняли моего уже мертвого парня по дороге ко мне домой. Они бы подумали позвать Крессиду, девушку моего брата и одну из моих лучших друзей, но не стали бы, потому что лучше меня знают, что мне нужна жена моего отца, хриплый, сильный тон Лулу Гарро говорил бы мне на ухо, что я такой же воин, как и она, что я сражаюсь в битве, и у меня нет другого выбора, кроме как победить.

Я могла бы позвонить им всем, но не стала.

Вместо этого я позвала призрака, человека, которого не видела и не слышала три года. Мужчину, в которого я была влюблена с тех пор, как была девчонкой, потому что он был всем хорошим, откровенным и правдивым. Даже ребенком я знала, что он был слишком хорош для меня. Мы жили в одном мире, но как герой и злодей. Наши пути пересекались, но только во времена катастроф, когда я находила свою мать посиневшей в предсмертном состоянии на полу нашей кухни, когда моего отца сажали в тюрьму за непредумышленное убийство или когда я вонзила карандаш в бедро Такера Гаттери, потому что он украл мой первый поцелуй в седьмом классе. Я была штормом бедствий, брошенным на произвол судьбы в пучину темных дел и слабо очерченных мятежных правил. Он был мудрым дубом с корнями, глубоко растущими в плодородной земле, широко раскинувшимися в небе ветвями, стоящими на страже сквозь века, пока мир существовал под его листьями. Я могла бы обвести вкруг пальца такого мужчину, вызвать ураганы своим духом, сотрясти землю своим гневом, но это не имело значения. Он оставался нетронутым, что бы я ни делала, что бы ни делал кто-либо другой.

Он был так просто и глубоко хорош. Думаю, поэтому он всегда нравился мне.

И, возможно, именно поэтому я позвонила ему.

Наказать себя, встретившись лицом к лицу с мужчиной, который не уничтожит мои грехи, а исправит их. Его обязанностью как полицейского было арестовать меня за то, что я сделала с Крикетом, и часть меня нуждалась в такого рода справедливости и в том, чтобы меня обозначали как преступника, что моя семья отказывалась делать. Быть впервые в жизни наказанной за все мои многочисленные проступки, большие и малые.

Я не ожидала, что он действительно ответит. Не после трех лет отсутствия связи, не по его старому номеру.

Но он ответил.

— Харли-Роуз?

Я в панике коротко выдохнула в телефонную трубку.

Наступила пауза, и я знала, что где бы он ни был, он двинется влево, прижимая ухо к плечу, чтобы создать защитный барьер, мы против всего мира. Только тогда его глубокий, ровный голос становится еще ниже, когда он говорит:

— Рози? Скажи мне, что происходит.

Всхлип расцвел в моем горле, лепестки забили мне дыхательные пути, а шипы впились глубоко в кожу, когда я задохнулась от влажной розы его имени для меня.

Рози.

Как будто я была каким-то милым, юным, невинным созданием с косичками в волосах вместо человеческой крови.

— Лайн, — выдохнула я сквозь остатки горла, — Я сделала кое-что плохое.

Это были слова, которые я всегда говорила, когда звонила ему, чтобы попросить вызволить меня из неприятностей.

Бесчисленные проступки в моей юности: употребление алкоголя несовершеннолетней, телесные повреждения (это удар карандашом и некоторые другие — оправданные — нападения), незаконное проникновение и некоторые мелкие кражи.

Это были те же слова, но другим тоном.

Обычно я была негодницей, дразнящей его своим бунтом, пытаясь вывести из себя того, кто был бесконечно спокоен.

Но не сейчас, и он знал это.

— Ты в своей квартире?

Я кивнула головой и поняла, что он меня не видит.

— Да.

— Двадцать минут, — пообещал он, — Держись, Рози.

Он повесил трубку, прежде чем я успела спросить его, откуда он знает, где моя квартира и что она у меня вообще есть.

Телефон выпал из моих онемевших пальцев, когда я снова посмотрела на Крикета.

Он был мертв.

Я уставилась в стеклянные карие глаза и впала в шок.

Мне показалось, что в мгновение ока он оказался передо мной, как какой-то праведный ангел, пришедший, чтобы приговорить меня к аду. Угасающие лучи солнце, просачивающиеся через окна, окружали его голову ореолом, но скрывали лицо пеленой тени. Мне не нужно видеть его, чтобы понять, что он красив. Я давным-давно запомнила его черты, широкую складку над мощными бровями, чистую нефритовую зелень его глаз и то, как они морщились в уголках в состоянии задумчивости или при редкой улыбке, которая раскрывала черты его лица так, что его пылающий дух выливался, как свет сквозь трещины во тьме. Он был достаточно красив, чтобы быть знаменитым, но одевался так, что это делало его сексуальным, как ветреного ковбоя или шерифа с Дикого Запада. Он даже пах так, тепло и утешительно, как загорелый мужчина и свежевспаханная земля

Даже погруженная в глубокую пелену шока, я узнала его.

Я бы узнала Лайнеля Дэннера где угодно и когда угодно, даже если бы я была слепой, глухой и немой.

— Господи Иисусе, — выругался он, когда я моргнула, глядя на него.

Он стоял передо мной на расстоянии двух больших шагов, его мозолистые пальцы деликатно пощипывали мой подбородок. Я смотрела на него снизу вверх, пока он осматривал меня неумолимым взглядом, отмечая засохшую кровь на моей коже и одежде, мертвое тело Крикета, лежащее на полу у наших ног.

Он казался больше обеспокоенным мной нежели трупом.

— Что, черт возьми, этот кусок дерьма сделал с тобой? — низкий рык вырвался из его груди.

Я моргнула и пожалела, что не могу откопать свой голос, потому что хотела посмеяться над ним в этот момент.

Мне хотелось подразнить его и спросить, почему он не считает, что это я, как всегда, сделала что-то глупое.

Мне хотелось плакать и спрашивать его, что еще Крикет не сделал со мной?

Но впервые в жизни я не могла сказать ни слова.

Я была таким же безвольным телом, как Крикет, лежащий на земле.

— Рози, — сказал он на выдохе.

Я наблюдала за ним, когда он присел передо мной, и его пальцы на моем подбородке скользнули в пятна крови, а затем почти болезненно сжались.

Боль приземлила меня, но именно яркая ясность его зеленых глаз вытащила меня, как рукой, из глубины моего несчастья.

— Хотя бы раз в своей чертовой жизни ты будешь слушать меня и подчиняться. Я вытащу тебя из этого проклятого болота, в котором ты сидишь, и посажу на стул. Потом я сделаю звонок. Пока мы ждем полицию, ты посмотришь мне в глаза и расскажешь, что здесь произошло. Ты слышишь меня, Харли-Роуз?

Я кивнула еще до того, как успела понять его слова.

Его взгляд ожесточился.

— Я хочу слышать голос.

— Почему я должна смотреть тебе в глаза? — спросила я на удивление уверенно.

Моя душа была слаба и падала в моей груди, и я спрашивала себя, убивают ли убийцы свою праведность вместе со своей жертвой.

— Потому что ты не отвлечешь меня этими прелестными голубыми глазами, я собираюсь уничтожать этот кусок дерьма снова и снова за то, что он сделал, если это заставило тебя воткнуть нож ему в шею.

Эмоции бушевали под руинами моей души и угрожали закипеть в горле.

Дэннер прочитал вопрос в моих глазах, и его суровое лицо превратилось из серьезного в гладкий мягкий шелк.

— Ты не хладнокровно убила его, Рози. Мне не нужно, чтобы ты говорила что-то, чтобы узнать правду.

— Ты не видел меня много лет, — прошептала я сквозь слезы, которые внезапно выступили в уголках моих глаз, — Откуда ты можешь это знать?

Другой рукой он обхватил меня сзади за шею и просунул ее во влажные от пота волосы, а затем сильно отдернул назад, ровно настолько, чтобы я зашипела от внезапности. Это действие было странно успокаивающим, и, не сознавая того, я поймала себя на том, что наклоняю голову, чтобы подставить шею под его касание. Понимая мой намек, его рука на моем подбородке скользнула вниз и обхватила горло, его пальцы мягко надавили на пульсирующие точки по обе стороны моей шеи.

— Ты думаешь, я не знаю, что под всей этой колючей дерзостью у тебя нежное, как распустившаяся роза, сердце, подумай еще раз, — сказал он тем же ровным, уверенным тоном.

Как будто он читал кому-то его права или декламировал код из полицейской академии. Как будто то, что он говорил, было неопровержимым, абсолютным фактом.

В каком-то смысле, если бы даже и была вероятность, что я не люблю офицера Лайнеля Дэннера, то она была стерт с лица земли только что этим моментом и этими словами. Его сердце пленило мое, даже несмотря на отсутствие у него интереса.

— Я все еще должен это сделать, — сказал он строго, но мягко, — Если ты думала, что я так это оставлю, потому что ты это ты, то ты ошибалась. Ты не позвонила отцу, ты позвонила мне, и я все улажу так же, как он бы сделал это ради тебя, но мой способ будет абсолютно другим и более законным, чем его, не так ли?

Когда я кивнула, тени проплыли по зелени его глаз, словно облака над головой. Его челюсть дернулась, когда он долго смотрел на меня, прежде чем встать и протянуть мне руку. Это была сильно загорелая рука, идущая от крепкого запястья с толстыми венами, которые бежали вверх по его покрытым жилами предплечьям. Сильная рука на конце сильного предплечья на теле самого сильного человека за пределами клуба, которого я когда-либо знала.

Пошатываясь от всего, в том числе от мощного возрождения моего детского обожания, я молча взяла его протянутую руку и позволила ему очистить меня от липкой крови. Мое сердце глухо, болезненно пульсировало, и моя кожа была нежной, как мякоть перезрелого персика, упавшего на землю. Тем не менее, я сидела на одном из своих немного шатких деревянных стульев и смотрела, как он вытащил свой телефон и сделал звонок в аварийную службу.

Я не слушала, когда он разговаривал с оператором. Вместо этого я наблюдала, как его плотный, красиво очерченный рот открывался во время произношения слов, как его розовый язык щелкал по квадратным белым зубам. Меня тревожит ситуация, когда меня так физически тянет к другому мужчине, в то время как труп моего бывшего едва не мерзнет на земле, но меня всегда безвозвратно тянуло к Дэннеру, и наблюдение за ним в его стихии «Хороший полицейский в действии» сосредотачивало меня.

Снова это ощущение, что стоило мне моргнуть, и тут же появились люди, хлынувшие через двери моей квартиры с аппаратурой и фотоаппаратами, в синей форме с говорящими рациями. Я подпрыгнула, когда трое из них попытались загнать меня в угол, пока Дэннер разговаривал с двумя людьми, осматривающими тело. Я не могла как следует расслышать их голоса. Звук был, но слова казались нечеткими, как у взрослых в мультфильмах Чарли Брауна.

Бах бах бах, бах-бах.

— Отойди, Стерлинг, — приказал Дэннер, внезапно затягивая меня наполовину за себя, чтобы он мог посмотреть в лицо следователю.

Огромный негр по имени Стерлинг закатил глаза. — Я просто делаю свою чертову работу, Дэннер. Ты определенно как-то связан с этим лично. Думаю, это я должен говорить тебе отступить, м?

Дэннер скрестил руки на груди и посмотрел на мужчину в ответ.

Стерлинг продержался все тридцать секунд, прежде чем неловко почесал затылок и пробормотал:

— Черт, Дэннер, я просто пытаюсь делать свою работу.

— И ты можешь ее делать, но ты сделаешь это в участке, а я буду в комнате для допросов с вами обоими. Я приехал сюда после того, как она позвонила мне. Очевидно, что даже если ему это не удалось, он пытался изнасиловать ее. Это дело будет открыто и закрыто в течение сорока восьми часов, и мы оба это знаем. Так что прекрати это позерство, делай свою работу, и я уверен, что повышение, на которое ты так надеялся, рано или поздно дойдет до тебя, а теперь начинай делать какую-то реальную работу.

Я моргнула, глядя на Дэннера. Он всегда был тихим, даже замкнутым до такой степени, что сливался с фоном. Именно это сделало его таким хорошим полицейским, все всегда недооценивали его и поэтому не замечали. Этот человек ушел, и на его место пришел лидер, холодный и безжалостный, который заставлял мой пульс биться быстрее.

Я наблюдала, как трое его коллег встали и опустили головы, как это делают беты в знак уважения к альфе волчьей стаи. Я почувствовала животный порыв наклонить голову и подставить ему шею.

— Ты уже три года тесно связан с КККП (Королевская Канадская Конная Полиция), Дэннер. Думаешь, полицейский Ван будет в восторге от твоего вмешательства в дело об убийстве? — сказал другой полицейский, невысокий и худощавый, с тонкими усиками.

— На самом деле, тебе лучше подмести за собой как следует и быстро, чтобы это не скомпрометировало мою игру с КККП. Вы же не хотите, чтобы вас обвинили в провале чертовски долгого годичного расследования, не так ли? И вы думаете, что я увяз на три года, и у меня нет связей, чтобы вмешаться, если мне придется? Я отвечаю за Харли-Роуз Гарро, Стерлинг, так что слушай меня внимательно и ясно, когда я говорю, что без меня она не справится с этим дерьмом.

Рыдание прорвалось сквозь мою грудь, открыв тугой замок из эмоций, переполняющих мою грудь, так что они выплеснулись наружу. Я содрогнулась от этого удара, когда мой шок вырвался, и чистый ужас и агония охватили меня.

— Боже мой, — выдавила я сквозь слезы, закрывая лицо руками, — Я этого не заслужила.

И я не имею в виду Крикета, попытку изнасилования и убийство. Наверное, я все это заслужила. Карма или какая-то похожая сволочь за то, что я была небрежна, неуважительна и просто ошибалась на протяжении многих лет.

Но нет, это было не то.

Ни в каком мире, ни в раю, ни в аду я не заслужила такого героя, как Лайнел Дэннер.

Словно услышав мои мысли, но, вероятно, реагируя на противный звук моих уродливых рыданий, он слегка повернулся, чтобы крепко прижать меня под мышкой, продолжая отдавать приказы. — А теперь попросите кого-нибудь сделать ее чертовы фотографии и провести осмотр, чтобы мы могли снять с нее эту чертову одежду и надеть что-нибудь чистое. Я сам отвезу ее в участок, и Стерлинг, если хочешь показать, какой ты крутой полицейский, останься здесь и разберись со всем этим бардаком.

Глава 2

Дэннер

Я разговаривал с травматологом, когда дверь в полицейский участок Норт-Ван ударилась о стену, и хриплый голос крикнул:

— Что ты, ублюдок, черт возьми, делаешь, разговаривая с моей девочкой без ее гребаного адвоката и присутствия ее проклятого отца?

Я закрыл глаза и подумал о том, чтобы сосчитать до десяти, но дать Президенту мотоклуба Падших десять секунд уязвимости было на десять секунд больше положенного. Гигант ростом шесть футов и пять дюймов, который в этот момент надвигался на меня, как разъяренный дикий кот из джунглей, был не из тех мужчин, с которыми вы захотели бы иметь дело.

Я знал это.

Это был урок, который я усвоил на собственном горьком опыте, когда позволил мотоклубу, с которым они враждуют, похитить его жену-подростка.

Как бы то ни было, я знал, что лучше не связываться с ним сейчас.

К сожалению, Зевс Гарро не знал, что заслужил мое невольное уважение, поэтому я был готов и не удивился, когда он ворвался прямо ко мне в кабинет, полный настороженных копов, поднял меня своей чертовски огромной рукой за горло и прихлопнул к стене в двух футах позади меня.

Гребаное дерьмо. Это больно.

Хотя я позволил ему это сделать. Единственный способ остановить такого человека, как Зевс Гарро, — это выстрелить ему в голову или лечь перед лицом его ярости и надеяться, что он помилует тебя. Поскольку последние пятнадцать лет я был в чертовски безобразной ситуации, когда мне было плевать на его младшую дочь, я решил не стрелять ублюдку в его толстый череп.

Пока что.

— Отойди, Гарро, — сказал я спокойно.

Его глаза сверкнули, как острие ножа, и он крепче сжал мою шею.

У меня не было никаких сомнений в том, что этот человек убивал людей этой самой рукой или что он убивал их за гораздо меньшее, чем вовлечение его дочери в дело об убийстве.

Страх разрастался в моем животе, а затем расцвел во что-то лучше, во что-то смелое и красивое, как мак, выросший над трупами. Я был из тех редких людей, которые питались страхом, наслаждались целью победить зверя и в конце концов заставить его подчиниться им.

Я лениво улыбнулся в лицо зверю передо мной и наклонился в его хватке. Безмолвный вызов, который заставил Зевса Гарро зарычать. — Я сказал, отойди, Гарро. Ты собираешься убить копа в комнате, полной копов? Ты не проживешь ни секунды после того, как у меня хрустнет позвоночник.

— Я сама тебя задушу, если ты не скажешь нам, где Харли-Роуз, — позвал меня из-за его плеча сладкий голос, слаще сахарной ваты и растопленного шоколада.

Я стиснул зубы, когда понял, что Лулу Гарро, бывшая Лафайет, последовала за своим мужем в участок.

Я был феминистом.

Но, черт возьми, я ненавидел, когда женщины вмешивались в мужские дела, потому что я никогда не знал, как сказать им «нет».

— Луиза, — я легко позвал ее, как будто ее чудовищный муж не душил меня сейчас, направляя навстречу медленной смерти, — Отзови его, и я отведу тебя к Харли-Роуз.

Золотая рука появилась на плече Зевса, и, как по волшебству, напряжение в его мышцах рассеялось за секунду до того, как он выпустил меня из своей болезненной хватки и отступил с низким рычанием.

Лулу шагнула вперед как раз в тот момент, когда он потянулся к ней. Это было мелочью, но эта маленькая симфония синхронизма поразила меня в самое сердце. Конечно, Луизе было семнадцать лет, когда они встретились, а Зевс был на девятнадцать лет старше ее, но это движение прямо сейчас, оно было причиной почему я ничуть не находил это отвратительным в конце концов. Во всяком случае, мой живот сжался от чего-то поразительно близкого к ревности. Не для нее, ни в коем случае для нее. Луиза была слишком великолепна, чтобы быть сделанной из плоти и крови, и все же она была одним из самых человечных людей, которых я когда-либо встречал. В другой жизни, где она была бы хорошей, а я, наконец, победил бы в своей постоянной борьбе за то, чтобы стать таким же, мы могли бы быть вместе.

Но глядя на нее сейчас, сильно раздутую от ребенка Гарро под ее девственно-белым платьем с говноедами на ногах, я был рад, что моя жизнь сложилась иначе. Она инстинктивно наклонилась к Гарро, и ее огромные голубые глаза вспыхнули, словно сверкающее молнией небо, когда она посмотрела на меня сверху вниз.

— Какого черта ты впутываешь в это мою сестру? — Кинг Кайл Гарро орал через весь участок, шагнув через двери, придержав их открытыми для худощавой женщины, вошедшей за ним.

По крайней мере, у Крессиды Айронс, его лучшей половинки, хватило изящества выглядеть слегка смущенной этим зрелищем.

— Мы не знаем, была ли это его вина, — прошептала она, дергая Кинга за руку, чтобы он не набросился на меня так же, как его отец, — Он спасал Харли из огромного количества ситуаций, чем кто-либо другой. Сначала выслушайте его.

Кинг перевел взгляд с меня на свою женщину, и его лицо расплылось в нежной улыбке, когда он посмотрел на нее сверху вниз.

Черт, этих мужиков Гарро держали за яйца.

Снова, в груди появилась боль, не имеющая никакого отношения к моему высокому давлению.

— Я не видел этого ублюдка три года, у Харли не было проблем с этими чертовыми свиньями(имеются в виду копы) три года, и вдруг он здесь, а у моей девочки снова проблемы? — Гарро замолчал. — Начинай объясняться.

— Она позвонила мне, — сказал я.

Я мог бы сказать больше, но я был немногословен и знал, что меня поймут. Харли-Роуз позвонила мне, мужчине, которого не видела много лет, чтобы помочь ей избавиться от самого страшного кошмара. Она позвонила мне. Ни отцу, ни брату, ни члену клуба, принцессой которого она родилась.

Она позвонила мне.

Я потер это больное место в груди, когда оно начало гореть и пульсировать.

— Она позвонила тебе? — зарычали оба Гарро.

Лулу и Кресс обменялись понимающими, но встревоженными взглядами.

Я пожал плечами и скрестил руки на груди, легким кивком головы сигнализируя четырем или пятерым полицейским, настороженно наблюдавшим за всем этим, что было бы круто, вернись они к своей работе.

— Да, позвонила. Крикет появился у нее дома под кайфом из коктейля запрещенных веществ, что, по-видимому, не было чем-то необычным, — я сделал паузу, зная Гарро достаточно, чтобы понять, что он выругается, как матрос, — На этот раз он был зол по нескольким причинам. Во-первых, он был под кайфом от мощной комбинации крэка, марихуаны и кокаина, и это дерьмо могло превратить малыша в Халка. Во-вторых, ему недавно отказали в повышении в мотоклубе Берсеркеров, над чем он работал последние два года. И в-третьих, Харли-Роуз предприняла последнюю попытку избавиться от него, на этот раз подтащив к двери его квартиры старую мусорную корзину, до краев наполненную вещами, которые он оставил в ее доме, и подожгла ее.

Несмотря ни на что, Гарро и его сын гордо ухмыльнулись.

Да, Харли-Роуз была проблемой, она родилась и черт выросла ею.

— Она только что написала заявление в полицию, — продолжил я, а затем увидел, как их улыбки сменяются тяжелыми хмурыми взглядами, — Он начал преследовать ее и угрожать. На прошлой неделе подал судебный запрет и заставил школьного друга засвидетельствовать этот факт.

— Какого черта? — спросил Кинг. — Почему она не пришла к нам с этим?

Кресс наклонилась к нему и тихо сказала. — Подумай об этом секунду, милый, и я думаю, ты найдешь ответ.

— Я не думаю ни о чем, черт возьми, — прорычал Зевс, — Какого хрена она пошла к этим свиньям из-за такого мелкого дерьма?

Я подумал о картине, которая нарисовалась передо мной, когда я вошел в маленькую квартиру Харли в центре города. Это была не просто кровь, покрывающая ее разорванную одежду и голую кожу. Насилие и террор просочились глубже чем это. Впадины под ее острыми скулами и глубокие темные тени под плоскими голубыми глазами — признаки недосыпания и недоедания. Она была слишком тощей и слишком плоской, даже ее медовые волосы потеряли свой блеск, а глаза, которые обычно сверкали дерзостью и удивлением, были мертвыми.

Что бы ни сделал этот теперь мертвый кусок дерьма с Харли-Роуз за последние три года, это сказывалось на ней достаточно долго. Я довольно хорошо знал Харли, чтобы понимать, что к тому времени, когда она осознает, что находится в абьюзивных отношениях с этим ублюдком, она будет слишком горда, чтобы просить о помощи. Она терпела, думая, что она сама ввязалась в эту чертовщину, а значит, именно она должна спасти себя.

Иногда это была хорошая философия.

Но полная катастрофа в данном случае.

Не потому, что потеря Крикета (в юношестве Тейлора Марсдена) была нелепой.

А из-за того, что под терновым венцом Харли-Роуз и пронизанным ядом языком она была нежна, как свежий цветок, и я ненавижу то, что теперь она будет нести тяжесть убийства.

Я должен был быть там.

Хотя корить себя было бессмысленно.

Во-первых, это было в прошлом.

Во-вторых, я не тратил время зря. Последние три года работы в КККП в их отделе тайных расследований организованной преступности были кульминацией моей карьеры, и не только потому, что я был вне контроля моего коррумпированного отца в Энтрансе (Британская Колумбия).

Но все это было чушью по сравнению с настоящей причиной, по которой меня там не было.

Мне пришлось уйти именно из-за того, из-за чего я теперь жалел, что не остался.

Ни один уважающий себя полицейский не должен влюбляться в Принцессу мотоклуба.

Ни один высоконравственный джентльмен не должен потакать своим самым извращенным желаниям, не говоря уже о девушке, которая намного моложе его.

Ни один мужчина не может влюбиться в женщину, которая станет его гибелью, но более того он уже принадлежит ей, не попытавшись избежать этой участи.

И я сделал именно это.

Только теперь мы оба платим за этот выбор.

— Дэннер, я дам тебе подсказку, — голос Лулу вытащил меня из моих мыслей, — Она не звонила, потому что подвергалась насилию, по крайней мере, моральному и словесному, в течение многих лет, и к тому времени, когда она это поняла, она не хотела позорить себя, рассказывая вам все.

Я поднял ладонь, когда они все начали переговариваться друг с другом, а затем подождал, пока они замолчат. — Когда ты последний раз видел ее?

— На прошлой гребаной неделе, — отрезал Гарро.

— Она навещает тебя или ты приезжаешь сюда? — я отрезал в ответ.

Я прочитал ответ в шевелении не бритой челюсти Гарро, в том, как Кинг взволнованно провел руками по своим длинным волосам, и обе женщины придвинулись всего на дюйм ближе к своим мужчинам в молчаливом акте утешения. Она навещала их в Энтрансе, в ее убежище, куда она могла сбежать от Крикета и от того пагубного, постыдного способа, которым он утверждал, что любит ее.

Ярость жгла внизу живота, как неконтролируемая горелка. Я знал, что если ее не выключить в ближайшее время, все мое тело загорится огнем, который я не смогу контролировать.

— Не в твоем стиле оставлять такие вещи без внимания, — сказал я тихо.

Пониженная громкость моего голоса не смягчила удар, на что я надеялся.

— Следи за собой. Ты ни хрена не знаешь о моей семье, — рявкнул Гарро, и по тому, как вибрировало его тело, я увидел, что он был в шаге от того, чтобы врезать мне по лицу.

Я прислонился спиной к стене и перекинул ногу на другую. — Как ты себе это представляешь, Гарро? За те три года, что ты уехал, твои дети чаще посещали меня, чем тебя, с твоими затянутыми оправданиями в пользу твоей жены. Я был первым, кто научил твоего сына стрелять из ружья. Я был тем, кто купил твоей дочери ее первый байк и убедился, что на нем был розовый череп с скрещенными костями, как она и хотела, а потом я научил ее ездить верхом. Итак, скажи мне еще раз, откуда, по-твоему, я знаю, черт возьми, все о твоих детях, Гарро?

Это была зверская речь, и одна из самых длинных, которую я когда-либо произносил, но непрекращающийся гнев, заставляющий мою кровь застывать в жилах, делал невозможным заботу о вздрагиваниях боли, которые ударили Гарро, как хлыст. Лулу выглядела так, словно была готова сама меня выпороть, но Кинг, казалось, был поражен сильнее всех. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами, которые выдавали тот факт, как свеж он был, новобранец Падших, а не посвященный брат по оружию. Только человек без крови на руках мог так смотреть на полицейского, как маленький мальчик, который боготворил копа по соседству.

Я смотрел, как он встрепенулся, и его челюсти тикали, словно бомба, которая вот-вот взорвется. Я лениво подумал, на кого он злится больше. На меня, за то, что я был прав, или на себя самого, за то, что он согласен с моей правдой.

— Если ты еще раз выкинешь подобное ему в лицо, мне все равно, завтра это случится или через двадцать лет, я лично отрежу тебе яйца, Дэннер.

Я отвел взгляд от Гарро и увидел Лулу, наклонившуюся вперед, оскалив маленькие зубы, байкера, сложенного как Барби, бросающего угрозы полицейскому. Этот образ должен был быть забавным, но не был. Не потому, что я мог видеть свирепость в ее глазах, читать сдерживаемую ярость в ее теле и боль на ее губах, от которой они смешно искривлялись в уголках. Я задел нерв не только ее мужчине, но и ей. В конце концов, он попал в тюрьму после того, как убил человека, который выстрелил в грудь маленькой девочке Лулу во время бандитской разборки, которая вспыхнула возле чертовой церкви.

Я засунул большие пальцы в карманы брюк и поднял бровь, глядя на нее. Я не мог дать ей понять, никому из них, как сильно я неохотно восхищался ими, их мужеством и убежденностью, тем, как они соединялись в одну чертовски прекрасную семью.

Я старался не проводить слишком много времени рядом с семьей Гарро, потому что каждый раз, когда я это делал, мой моральный компас выходил из строя перед лицом их магнетизма.

— Они еще не закончили с ней, — вежливо сказал я ей.

Она моргнула, потом спрятала когти и вздернула подбородок, как сопливая принцесса, которой ее вырастили. — Отлично. Мы просто подождем здесь, пока вы не закончите ее допрашивать.

Она потянула Гарро за руку, и, бросив последний злобный взгляд в мою сторону, он последовал за ней, уже вытаскивая свой телефон, чтобы сообщить братьям новости или приказать им взять оружие. К счастью, Крикет был уже мертв, потому что ущерб, который Гарро нанес бы ему, узнав о масштабах его преступлений… скажем так, смерть от ножа была чертовски менее болезненной.

Кинг задержался на секунду, глядя на меня тем задумчивым взглядом, которому он научился еще в детстве. — Что ты еще здесь делаешь? Иди и убедись, что эти ублюдки не трахаются с ней.

Я встретился с ним взглядом, когда тепло ослабило дюжину узлов, завязанных в моей груди. Даже после стольких лет и всей вражды мне было приятно знать, что этот ребенок все еще верит в меня, хотя бы немного.

Я коротко кивнул ему, затем повернулся, бросив подавляющий взгляд на нервного новобранца, дежурившего за стойкой регистрации, когда я вышел из переднего КПЗ (камера предварительного заключения), поднялся по лестнице и направился в заднюю часть, где находились комнаты для допросов.

Они не трахались с Харли, когда я ушел. Я поговорил с двумя следователями, объяснил им, что дело не в том, чтобы убить члена Падших, а в том, чтобы помочь давней жертве справиться с ее шоком и ужасом после того, как она отобрала чью-то жизнь.

Они достали меня, в частности потому, что я не дал им возможности не делать этого.

Но как только я увидел Тимоти Гусмана, я понял, что в мое отсутствие все пошло к чертям.

Он доказал мою правоту, сразу же заявив:

— Ты должен привести ее, сынок.

Жар пробежал от основания моего позвоночника вверх по шее, и мне пришлось физически сдерживать ярость, чтобы не задушить мужчину рядом со мной.

Я сделал три глубоких вдоха, прежде чем столкнулся с куском дерьма средних лет, которого должен был называть своим начальником.

— Во-первых, я не ваш сын, сержант Гусман. Не буду повторяться, — я сделал паузу, ожидая, что он подтвердит это кратким кивком, — Во-вторых, я уже сказал вам однажды, сказал, черт возьми, двадцать раз, нет.

— Ты не можешь просто сказать «нет», — сказал он сквозь зубы, хлопнув мясистой рукой по выступу перед односторонним зеркалом, направленным в комнату для допросов, в которой сейчас сидела Харли-Роуз, — Это официальное дело, а я твой босс, Дэннер. Это вам не будка для свиданий в гребаной кофейне.

Я уставился на мешок с дерьмом ростом пять футов три дюйма, который формально руководил отрядом специального назначения объединенных сил провинции. Он был разносчиком бумаг, придурком, который не понял бы полевой работы, даже если пуля попала бы ему в задницу.

— И я ни хрена не предлагал. Я говорил вам, что ни при каких гребаных условиях я не буду вовлекать жертву жестокого обращения и бандитизма в свое расследование.

— Ты не руководишь этим шоу, Дэннер. Твой папочка может быть старшим сержантом в хреновом Энтрансе, но здесь, в этом городе, я отдаю приказы. И я говорю, что Харли-Роуз, далеко не невинна, она рожденный член мотоклуба Падших и является идеальным конфиденциальным информатором, чтобы получить внутреннюю информацию от Берсеркеров.

Я стиснул зубы и попытался сосчитать до десяти.

Это не сработало.

— Нет, — заявил я, затем отвернулся от него и увидел, что Стерлинг и Фэрроу смотрят на меня с двойным выражением благоговения и раздражения.

Никто никогда не противостоял Гусману. Он был совершенно некомпетентен, но он был засранцем, и у него не было проблем с тем, чтобы сделать жизнь копа абсолютно невыносимой, если он чувствовал, что им нужно «напомнить, кто главный».

Только меня никто не обижал. Мой отец эффективно издевался надо мной в течение слишком многих лет, чтобы посчитать, и когда я снес мотоклуб Ночных Сталкеров, я получил достаточно известности, чтобы выбраться из Энтранса подальше от его коррупции. Теперь, когда я был свободен, я не мог выполнять приказы, в которые не верил.

Уже нет.

Никогда-нахрен-больше.

И точно не тогда, когда выполнение приказа означало, что мне придется использовать Харли-Роуз в качестве инсайдера самой опасной банды, которую когда-либо видела Британская Колумбия.

— Меня это устраивает, Дэннер, — Второй голос, более глубокий, чем любой другой, который я когда-либо слышал, прозвучал из-за моего плеча, и я обернулся, чтобы обнаружить сержанта Реннера, главу проекта Фенрир и моего непосредственного начальника, за моей спиной, — Но если она даст нам понять, что у нее все еще есть серьезные связи с этим мотоклубом, я хочу, чтобы ты не спускал с нее глаз, ты слышал?

Мгновенно мой звериный мозг собрал образ меня на Харли (в оригинале фраза «не спускал с нее глаз» звучит как «I want you on her», поэтому здесь как бы делается акцент на буквальном смысле НА ней), так, как я хотел быть на ней с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать и она превратилась из неуклюжего ребенка в чертовски великолепную женщину; ее бесконечные ноги почти дважды оборачивались вокруг моих бедер, ее золотисто-светлые волосы разложены по моей подушке, а ее длинная шея под моими зубами, когда я вгрызался в нее, трахал ее, клеймил ее как мою.

Только я не поддался соблазнам, когда у меня был шанс. На самом деле, я бы убежал от них настолько быстро, насколько смог бы, потому что мысли о ней были слишком сильны, но реальность с ней была невозможна.

Чувство вины текло по моим венам, как токсин, проникая в мой организм, прежде чем я смог объяснить эточувство. Тогда я был куриным дерьмом, чтобы связываться с ней, и она набросилась на самый худший из возможных вариантов.

Крикет.

Косвенно или нет, я был виноват в издевательствах над ней, в его смерти.

Я грубо провел рукой по лицу, пытаясь стереть с него усталость. Я стал копом, потому что родился таким человеком, который не может сидеть сложа руки, когда творится несправедливость. Я знал, что буду стоять и бороться до конца, даже если это означало, что каждый раз я буду избитым, когда в первый раз связался с хулиганом, шестилетним и более худым, чем большинство девочек в моем классе, а потом сразу же был избит по заднице этим хулиганом и тремя его друзьями.

Я знал, что меня ждут неудачи, что значок и кодекс чести не означают, что я смогу исправить каждое преступление. К чему я никак не мог подготовиться, так это к тому, что мой собственный отец заставит меня разыгрывать эти преступления или, по крайней мере, скрывать их. Эта система существовала не просто так, но так много невиновных людей было осуждено, а так много виновных ускользнуло в щели, их путь был смазан деньгами, скользкими ладонями и рукопожатиями.

А теперь это.

Теперь Харли-Роуз, женщина, которая излучала уверенность и чистую чертову радость, сидела в комнате для допросов, покрытая кровью своего жестокого парня, физически измотанная его руками и униженная его действиями.

И к черту все, если сейчас я не чувствовал себя хуже, чем во все те случаи с подставными преступлениями вместе взятыми.

— Я буду следить за ней, — пробормотал я мужчине, которым я действительно восхищался настолько, чтобы дать ответ, — Но она здесь жертва, сержант. Я не горю желанием использовать ее.

Большая рука сержанта хлопнула меня по плечу и сжала. — Не люблю видеть женщину, любую женщину, подвергшуюся сексуальному или иному насилию. Но здесь тебе придется столкнуться с реальностью, Дэннер. Девчонка не просто постелила себе постель, она родилась в ней.

Я стряхнул его руку, но коротко кивнул. Я в тысячный раз задавал себе вопрос, несут ли дети ответственность за проступки своих родителей по своей природе, вписано ли в нашу ДНК получение греховного долга, не запрограммированы ли мы кармически жить плохо и поступать плохо, потому что это у нас в крови. И не в первый раз я не мог дать однозначного ответа, хотя всю свою жизнь пытался доказать обратное.

Мой рассеянный взгляд сосредоточился на комнате передо мной, и я сразу же нахмурился, когда заметил, кто заменил Стерлинга и Фэрроу на допросе.

Глава 3

— Вы уже кого-нибудь убивали, мисс Гарро?

Мудак, допрашивавший меня, даже выглядел как мудак. Волосы, зачесанные назад, густо покрытые гелем для укладки, ровный загар, явно искусственный — либо тщательный солнечный загар во дворе, либо, что еще хуже, в салоне. В любом случае было очевидно, что он не новичок, потому что его ногти были лучше ухожены, чем мои крысиные потрескавшиеся черные кончики пальцев. Я не могла перестать смотреть на них, пока он водил руками по стопке бумаг, чтобы меня запугать. У него были тонкие пальцы с идеальными овальными ногтями, начищенными до блеска, и такими гладкими ладонями, что я готова поспорить, что он увлажняет их каждую ночь перед сном.

— Тебе не привыкать быть вне закона, не так ли? Дочь Зевса Гарро. Держу пари, ты родилась с привкусом бунта на языке. Давайте посмотрим, у нас есть несколько обвинений в мелкой краже, физическом нападении и уничтожении общественного имущества, — другой офицер, на этот раз самодовольная, мужественная брюнетка, тонко ухмыльнулась мне, перечисляя мои преступления.

Я пожала одним плечом. — Честно? Я должна была получить медаль за обезглавливание статуи мэра Бенджамина Лафайета. Он был настоящим куском дерьма, так что на самом деле я оказала обществу услугу.

Мудак неловко проглотил испуганный смешок, отчего он мне понравился больше, но женщина-полицейский посмеялась надо мной.

— Вопиющее неподчинение закону — это не шутки, мисс Гарро. И мне кажется интересным, что вы смогли сохранить чувство юмора после того, как заявили, что Тейлор «Крикет» Марсден напал на вас и пытался изнасиловать своим пистолетом.

Я сглотнула внезапный прилив желчи во рту. Я все еще чувствовала давление металла на внутренней стороне бедра, холод против горячей крови, которая сочилась из моей раны.

В любом случае это было бы больно, я скажу так, несмотря на то, что я выросла, живя такой жизнью, которая означала, что я родилась с толстой кожей, которая со временем становилась только более черствой. Больнее было тогда, когда женщины давали мне это дерьмо. Я выросла в клубе мужчин-байкеров, но именно их женщины воспитали меня и научили, что нет ничего более священного, чем узы между женщинами.

— Ты не из сестринства, не так ли? Судить женщину по тому, как она должна пройти через что-то подобное, — мягко сказала я, щелкнув языком.

— Трудно не осуждать дочь байкера с обвинением в преступлении, когда ей было тринадцать, и теперь она сидит и смеется над вандализмом после того, как убила человека. Насколько мы знаем, ты любишь грубость, и тот, кто вышел из-под контроля, был не он, а ты с этим ножом и возможностью подстрелить банду, конкурирующую с твоим отцом.

За дверью раздался громкий грохот, и мудак-полицейский даже неловко пошевелился от ее оскорбления, но я проигнорировала его и небрежно наклонилась вперед через металлический стол между мной и сучкой-полицейским, чтобы сказать:

— Никто никогда не учил тебя, что женщина не обязана вести себя как мужчина, чтобы быть сильной, не так ли? У нас, женщин, в мизинце больше силы, чем большинство мужчин надеются поиметь за всю свою жизнь. И часть этой силы поддерживает наших сестер, верит им, когда они исповедуются, и поддерживает их, когда они падают. Позор.

Я с удовлетворением наблюдала, как женщина-полицейский менялась, как пробник краски, от розового до ярко-красного.

Затем я продолжила.

— И просто добавлю, что вы и вполовину не так умны, как думаете, если считаете, что я буду встречаться с мужчиной четыре года, когда он бил меня и обращался как с дерьмом последние два года, просто чтобы подождать, пока он, наконец, не попытается изнасиловать меня, чтобы убить его ради улучшения «папиной банды»? Которая, еще раз поправлю тебя, сучка, гребаный клуб любителей мотоциклов.

Я откинулась на спинку стула, стараясь не позволять гримасе боли испортить мою самодовольную ухмылку. Лицо сучки-копа сморщилось так сильно, что выглядело как реклама лекарства от запоров.

— Ты закончила.

Я слегка вздрогнула, хотя смутно осознавала волнение за пределами комнаты. Так же быстро я снова расплылась в своей самодовольной ухмылке, потому что я знала этот голос и знала, что он означает — справедливость, мир, веру — и что он стоит за мной.

Дэннер обогнул стол, как изящество и скрытая сила, как огромная кошка, выслеживающая свою добычу и делающая это смело, потому что скрытность не шла ни в какое сравнение с другими инструментами в его арсенале.

— Отойди, Жаклин. Капитан наблюдает, а ты не хочешь выставлять себя еще большей задницей, чем ты уже это сделала, — сказал он, как только добрался до стервы-полицейского, наклоняясь над столом так, что его лицо нависло над ее лицом.

Из ее горла вырвался шипящий звук раздражения. — Тебе даже нельзя здесь находиться, Дэннер. Ты даже не должен быть на этом чертовом участке, на той должности, на которой ты есть. Тот факт, что ты здесь, чертовски о многом говорит, но не как не об этических принципах в ваших отношениях с мисс Гарро.

— Ты хочешь говорить об этике, когда сидишь и откровенно оскорбляешь жертву гребаного сексуального насилия после того, как ей пришлось забрать жизнь, чтобы спасти свою собственную? — взревел Дэннер, настолько полный ярости, что я забеспокоилась, что он собирается выпустить на каждого своего Халка.

Я потянулась, чтобы зацепить пальцем одну из петель его ремня, и потянула так, что его перекошенное от ярости лицо повернулось ко мне.

— Я в порядке, — сказала я ему низким голосом так, чтобы слышал только он.

Сколько я себя помню, Дэннер и я вместе делили собственное пространство, отдельная частота звука пузырилась вокруг нас, так что только мы понимали друг друга. Теперь она раздулась вокруг нас, близкая и интимная, стирая в прах нашу трехлетнюю разлуку.

— Ты не в порядке, — хрипло возразил он.

Его сильные руки лежали на столе передо мной плоские и жесткие, покрытые венами и мускулами, которые тянулись вверх по каждому толстому пальцу и вокруг каждого широкого запястья. Это были ловкие руки, мозолистые от стрельбы и игры на гитаре, сильные от спорта и все же нежные, как перышко, касающееся моей щеки.

Я положила одну свою руку поверх его на столе и посмотрела в его разъяренные глаза.

— Я буду в порядке. Просто забери меня отсюда. Ты же знаешь, что от копов у меня мурашки по коже.

Юмор просочился сквозь гнев на его лице, как разбитое оконное стекло.

— Я все еще полицейский, ты же понимаешь, Харли?

— О, я знаю, но с такой точки зрения это дьявол, с которым ты знаком, и дьявол, которого ты не знаешь, — сказала я, равнодушно пожав плечами, потому что знала, что это вызовет у него улыбку.

Это произошло, всего лишь легкое движение его губ, но мне этого было достаточно.

— Извините, что прерываю этот интимный момент, — едко сказала сучка-полицейский, — Но мы с ней еще не закончили, и ты не должен рисковать своей задницей, находясь здесь, Дэннер.

Дэннер практически зарычал на нее, и я подумала, были ли это последние три года, которые сделали его диким, или тот факт, что меня чуть не изнасиловали.

Это не имело значения. Лайонел Дэннер, которого я знала, теперь был лишь позолоченной рамкой вокруг того человека, которым он стал, и я почувствовала, что он был намного, намного темнее, чем тот, что был раньше.

— Вы закончили, если вам нужно продолжение, то завтра вы свяжетесь с мисс Гарро. Она все еще в крови этого абьюзера, Жаклин, прояви немного сочувствия.

Сучка-полицейский открыла рот, чтобы выплеснуть еще яда, но симпатичный полицейский рядом с ней сдерживающе положил руку ей на плечо и покачал головой.

— Дэннер прав. Пусть девочка умоется и отдохнет. Завтра мы можем позвонить ей домой.

Ее глаза вспыхнули, но потом она посмотрела через плечо на одностороннее зеркало, и я поняла, что она помнит, что Дэннер сказал про капитана, наблюдающего за ней.

— Пойдем, пока у меня не началась сыпь, — пробормотала я Дэннеру, сжимая его одеревеневшую руку в своей, и направилась к двери.

Я отчаянно пыталась быть беззаботной, прятаться за титановой оболочкой колкого юмора и фальшивой уверенности, но я родилась преступницей, и стены полицейского участка сжимались вокруг меня.

И я не могла позволить себе эту слабость, не тогда, когда моя семья, определенно, собралась в передней комнате полицейского участка, контролируя свою жестокую ненависть перед законом, чтобы увидеть меня как можно скорее. Мне нужно было закрыть чертовы дыры, запереть клетку, которая билась как дикое существо в моей груди. Я чувствовала, как оно вгрызается в мое сердце, царапает твердыми острыми зубами и вырывает большие, окровавленные куски, но я не вздрогнула, пообещала себе, что не буду дрожать.

По крайней мере, до тех пор, пока я не осталась одна, изолированная в доме моего отца, как в сейфе мотоклуба подобно Рапунцель в металлической башне, защищенном толстой цепью.

— Рози, — прервал Дэннер мои мысли перед тем, как я успела спуститься по лестнице.

Я зажмурила глаза от боли от этого ласкового имени и глубоко вздохнула, прежде чем сказать:

— Да?

Он осторожно потянул меня за руку, и я повернулась к нему лицом. Его лицо было душераздирающе красивым, суровые черты смягчились от боли и беспокойства, глаза такие зеленые, что они светились на фоне золотистого загара и густых карих ресниц. Я тяжело моргнула, а затем отвернулась, злясь на себя за то, что он так легко может овладеть мной. Крепкие пальцы сжали мой подбородок, слегка откинув голову назад, так что я была вынуждена посмотреть ему в лицо. Его взгляд пробежался по каждому уголку моего лица, подробно очерчивая каждый шрам, каждый угол, плоскость и изгиб моего лица. Мне было интересно, сопоставляет ли он реальность с памятью, выгляжу ли я иначе, чем три года назад. На моей левой скуле был шрам, прямо под глазом, где одно из колец Крикета проткнуло кожу, и еще один в правом нижнем углу моей нижней губы, где мой зуб поцарапал кожу, когда я упал на землю во время одного из его приступов ярости. Одна рука легла на мою левую щеку, его большой палец провел по небольшому шраму, в то время как большой палец другой провел по моему рту, растягивая его и надувая губы.

Слезы выступили у меня на глазах, хотя я пыталась успокоиться короткими неглубокими вдохами. — Остановись, — выдохнула я.

Он проигнорировал меня, его черты стали жесткими, как металл, и слились с жаром его ярости и холодом его боли. Он наклонился к моему лицу и тихо сказал в мой приоткрытый рот, надеясь накормить меня словами так, чтобы я могла легко их переварить.

— Я хочу извиниться, но как я могу, если нет слов, способных стереть то, что с тобой сделали? Знаешь, я человек действия, а не слов, Рози, и, черт возьми, если бы я мог, я бы вытащил этого ублюдка из мертвых и написал бы для тебя поэму на его теле своими кулаками и его кровью. И ты знаешь, что я вне религии, но, черт возьми, для тебя я бы каждый день искуплял свои грехи поркой, писал строки, пока мои пальцы не онемели и не сломались, самобичевал, пока меня не изуродовали, если бы это означало забрать у тебя эту боль, это воспоминание и особенно мое участие в этом.

Я вздрогнула под его руками, вдохнула так сильно, что у меня заболело в легких, а затем тихо и медленно выдохнула. Мне нужен был воздух, чтобы поддержать меня, чтобы держать мою форму еще на какое-то время, чтобы я не растворилась в луже слез прямо на полу.

— Ты такой чертов страдалец, — сказала я ему, стремясь к дерзости, но потерпела неудачу, — Это не твоя вина.

Его рука на мгновение сжалась на моем лице, но я не вздрогнула, потому что я точно знаю только одно в своей жизни — что с Дэннером я в безопасности.

— Я бросил тебя, — пробормотал он.

— Да, — согласилась я, а затем, поскольку я не из тех, кто сдерживается, добавила: — Было чертовски больно.

Его глаза вспыхнули.

— Я испытал то же самое.

— Это был твой выбор, поэтому я не испытываю к тебе симпатии. Тем не менее, не будь идиотом и не думай, что из-за твоего дезертирства я прожила с сумасшедшим дольше, чем должна была. Раньше ты не был так самодоволен.

— Рози… — начал он, но я обнаружила в животе зарождающийся огонек и зацепилась за него.

Я оттолкнула его и отступила на несколько шагов. — Перестань называть меня так, Дэннер. Я больше не твоя Рози. Моя жизнь не имеет к тебе никакого отношения. Я облажалась, я убила Крикета, я оказалась гребаным клише, позволившим ее мужчине избить ее, потому что у меня не в порядке с головой. Не ты. Не мой отец, как подразумевала эта сучка-полицейский. Я. Спасибо, что пришел за мной, спасибо, что вытащил меня из этой гребаной клетки. Если тебе нужно покаяться, вот, ты это сделал. Теперь мы можем закончить. Снова.

— К черту это, — прорычал Дэннер, сухожилия на его предплечьях сжались так, что я заметила, что это было восхитительно, даже несмотря на мой нарастающий бред, — Ты думаешь, что это конец, ты не так сильно повзрослела, как я думал, за последние три года.

— Да пошел ты, — крикнула я ему с оскаленными зубами, — Ты ни хрена не знаешь!

В ярости он только поднял бровь и скрестил на груди свои руки. — Это я только что вытащил тебя из этого дерьма, Харли-Роуз, ты думаешь, я ни хрена не знаю?

— Это дерьмо не определяет мою жизнь, — крикнула я ему, разъяренная этой мыслью.

Слишком разъяренная, чтобы заметить, как его губы дернулись от удовольствия, чтобы спросить себя, почему он раздражает меня после того, через что я только что прошла.

Слишком разъяренная, чтобы понять, что он давал мне силу единственным способом, которым я могла ее воспринимать — яростно — чтобы я могла войти в главную комнату и встретиться с моей семьей с силой, как я и хотела, но всего несколько секунд назад была неспособна сделать.

— Это не так, — согласился он, — Но я знал тебя в семь, одиннадцать и семнадцать лет. Я отвозил тебя и Кинга в школу, часами рубился с тобой в Мега Мьюзик каждое воскресенье в течение многих лет. Ты думаешь, что три года означают, что я тебя не знаю, Рози, но ты чертовски ошибаешься.

— Я не хочу видеть вас сно-мать-твою-ва, Офицер Дэннер, — усмехнулась я, мой гнев был подобен пылающему мечу в моей руке, готовому сразиться с любым противником.

Я нахмурилась, когда Дэннер сжал губы, чтобы, как мне показалось, не улыбнуться, и лениво скользнул взглядом по моему телу. Я была вся в крови и синяках, кончики моих пальцев были черными от полицейских чернил, но он смотрел на меня так, будто я была чем-то величественным, достойным благоговения.

— Я знал, что ты все еще меня восхищаешь, — пробормотал он, даже когда мы услышали шум внизу лестницы, а затем Кинг перешагивал по две ступеньки за раз, чтобы добраться до меня, в то время как мой отец кричал на полицейского, который пытался удержать его от подъема ко мне, — Знал, что ты никогда не перестанешь это делать.

Я моргнула, на мгновение забыв о своем гневе. Никогда, никогда Лайонел Дэннер не признавался мне в своем влечении, даже после поцелуя, изменившего все много лет назад.

— Харли, Господи, черт бы меня побрал, — прорычал Кинг мне в ухо за секунду до того, как он обнял меня, его длинные руки нежно прижали меня к груди.

Я закрыла глаза, вдохнула полной грудью его аромат будто запах чистого белья и забыла о Дэннере, о Крикете, о крови и о весе ножа в моих руках. Там был мой брат, и две секунды спустя, когда нас обоих сжали еще более сильные руки, я поняла, что и мой отец тоже.

— Моя малышка, — прохрипел он, и я поняла, что в его душе таится такая глубокая печаль, что мой большой плохой папа-байкер чуть не расплакался, — Я поймал тебя.

— Ага, мы тебя поймали, — пробормотал Кинг мне в волосы.

Страх, которого я не осознавала, нависший надо мной, начал рассеиваться, потому что на этой планете для меня не было ничего более безопасного, чем быть между двумя моими людьми Гарро. Мои глаза распахнулись, чтобы найти Дэннера, потому что я знала каким-то непонятным образом, что я чувствовала то же самое по отношению к нему, но он исчез.

Глава 4

Я пошла на похороны.

Это была глупая идея.

Да, полиция замяла настоящие подробности убийства Крикета, но у меня больше не было причин связываться с мотоклубом Берсеркеров, и если вы нашли выход из этого мира, если вы были кем-то другим, но не заведомо сумасшедшим, вы приняли бы это.

Я всегда была немного сумасшедшей.

Я хотела пойти на эти похороны.

Больше всего мне хотелось плюнуть Крикету в лицо, прежде чем они превратят его в пепел, но другая часть меня, рожденная в культуре мотоклуба, слишком уважала традиции клубной жизни, чтобы игнорировать свой долг «бывшей леди» Крикета и не присутствовать.

Важно также то, что моя безопасность чертовски сильно зависела от того, поверят ли братья Берсеркеры в легенду, придуманную полицией для убийства Крикета. Я не знала подробностей, но я достаточно осведомлена, чтобы понимать, что это может быть в лучшем случае придуманным, поэтому я должна была прикрыть свою спину.

Итак, я уговорила Лайлу отвезти меня в уединенный парк Кейт в Северном Ванкувере на похороны, одетая в мои лучшие байкерские обтягивающие черные джинсы скинни, заправленные в черные кожаные ботинки на толстом каблуке на черной V-образной шнуровке и обязательно мою черную кожаную куртку. Моя густая шевелюра волос волнами ниспадала на спину, а голубые глаза были подведены тенями. Неуместно для большинства похорон, но это было сборище байкеров, и мой долг как бывшей Крикета — быть сильной и красивой, чтобы показать его братьям, какую женщину он был способен удержать.

Очевидно, я не чувствовала перед ним никаких обязательств, но я все еще была дочерью своего отца, и хотя я принадлежала Крикету, я была первой Гарро. Я представляла мотоклуб Падших, и ни одна женщина, рожденная среди них, не была бы достаточно слабой, чтобы выглядеть мрачной, злой или неопрятной.

Я хранила это дерьмо в своем почерневшем сердце, и когда я с важным видом направилась по карамельному песку к черной массе байкеров, окружавших вытесанное вручную каноэ с окутанным трупом Крикета, я сделала это с улыбкой на кроваво-красных губах.

— Добрый день, парни, — практически промурлыкала я, подходя к передней линии скорбящих.

Мое сердце билось странно, слишком яростно и слишком медленно, жестокие удары гонга по ребрам каждые несколько секунд заставляли меня перехватывать дыхание. Я пыталась контролировать свой пульс, потому что, если кто-то и заметит что-то подобное, так это Рэт Марсден, вице-президент мотоклуба Берсеркеров и гораздо более старший и крутой двоюродный брат Крикета.

Я сразу же почувствовала на себе его взгляд, горячую, твердую его тяжесть, как одна из его больших, покрытых шрамами рук, прижавшихся к моей груди. Его сопровождали сержант по вооружению, Гриз Монтгомери, и председатель всего мотомклуба, Жнец Холт. Это были двое из самых страшных мужчин, которых я когда-либо видела, и определенно двое из самых ужасных мужчин, которых я когда-либо встречала, что говорило о кое-чем, учитывая мое воспитание. Несмотря на то внимание, которое они требовали, я смотрела только на человека в центре.

Рэт был из тех байкеров, которого приняли со стороны. Воспитанный двумя родителями-алкоголиками, мамой-стриптизершей и папой-вышибалой в ночном клубе, он родился в бедности и рано понял, что самый простой способ вырваться оттуда — направить свои огромные размеры — шесть футов шесть дюймов в возрасте шестнадцати лет — как инструмент для банд, правивших улицами. Он начинал как скромный силовик для Триады, китайского преступного синдиката, а затем быстро открыл для себя привлекательность Харлея, разыскивая Берсеркеров в возрасте восемнадцати лет, и теперь, двенадцать лет спустя, он стал вице-президентом. Это было немаловажно, учитывая его молодость, и это было напрямую связано с количеством крови, которое он пролил своими молотоподобными кулаками, и количеством крови, которую он спас от попадания в их собственные ряды благодаря его сверх-среднему-байкерскому IQ.

Если это до сих пор не устрашающе, то Рэт был хорош собой. Вы думаете, что в красоте нет ничего угрожающего, но вы просто не видели ее на самом деле. В красивой вещи так много силы, в ее способности управлять вашими мыслями и управлять вашими действиями. Это блестящая штука, а мы все просто вороны, беспомощные против его привлекательности.

Рэт был одной из самых блестящих вещей, которые я когда-либо видела, такой прекрасной, что она была ужасающей, но казалась прекрасной для того, кто ценил такие ужасающие вещи. Я никогда не видела человека крупнее, даже мой отец-голиаф не был таким высоким и высеченным из гранитных мускулов, но вся эта твердость смягчалась густыми блестящими золотисто-каштановыми волосами и большими глазами, такими ясными и бледно-голубыми, что они походили на безмятежную гладь озера. Его губы были пухлыми, толстая кривая губа сверху и снизу разрезали густую бороду и подчеркивали ее нелепую красоту.

На протяжении многих лет я изучала Рэта Марсдена, но не потому, что он был хорош собой.

Нет, я изучала вице-президента Берсеркеров и безжалостного убийцу, потому что он изучал меня.

У меня было ощущение, что, если бы его двоюродный брат не встретил меня первым, он бы уложил меня в свою постель в мгновение ока.

Затем он посмотрел на меня, его челюсти были сжаты, но в остальном его лицо оставалось бесстрастным. Где-то там была угроза, я могла прочесть ее сквозь выражение его лица.

Он не купился на историю смерти своего кузена.

Более того, он не верит, что я не приложила к этому руку.

Черт.

— Харли, детка, — сказал Жнец, его голос был таким же тлеющим, как столб дыма, вырывающийся из его заткнутого сигаретой рта. Он раскрыл передо мной свои короткие коренастые руки, — Подойди к Жнецу.

Я пошла без колебаний, хотя мысль о том, что ко мне прикоснутся, все еще вызывала сильный озноб по всему моему телу.

Жнец Холт не был тем, кому дозволено не повиноваться.

Он крепко обнял меня, уткнувшись носом в изгиб моей шеи, потому что он был одного роста со мной в моих высоких ботинках. Я постаралась не вздрогнуть, когда он глубоко вдохнул мой запах, и его мясистая рука опустилась вниз по моей спине, обхватив мою задницу, похлопывая ее, прежде чем он отпустил меня.

— Хорошо выглядишь, детка, — сказал он мне, его налитые кровью карие глаза мерцали.

Ему было где-то за пятьдесят, но у него было либидо подростка. Он никогда не был женат, но, насколько мне известно, у него было двенадцать детей, все от разных женщин, и это были только те, у кого хватило смелости заявить о себе, чтобы получить деньги на содержание ребенка. Я не понимала привлекательности этого, но тогда вам не нужно было находить Жнеца привлекательным, чтобы трахнуть его. Я провела всю свою жизнь, наблюдая за женщинами, вовлеченными в банду байкеров, очарованными волнением бунта, укрощением плохого мальчика, разоблачением греха.

Спать с преступником было все равно, что спать с диким животным. Только очень глупые или очень смелые выдержали риск того, что это животное повернется, вырвет вам глаза и прокусит ваше горло, прежде чем вы успеете моргнуть. Я знала женщин, которые сделали правильный выбор, смелых, таких как моя мачеха/лучшая подруга Лулу Гарро и девушка моего брата, Крессида Айронс. Они не приручили найденных ими мустангов, они просто научились хорошо ездить на них по пересеченной местности своей байкерской жизни и через дебри своей зачастую жестокой реальности.

Я также знала дураков. Тонны из них.

Я тоже была одной из них.

Крикет был животным, и его даже не стоило пытаться приручить или оседлать. Он был чем-то маленьким, изворотливым и диким, как енотом днем, который голоден и поэтому обезумел.

В миллионный раз за последние четыре года я задумалась, как он вообще мог меня обмануть?

И в миллионный раз мне пришел один и тот же ответ.

То была небольшая часть моей самооценки, которая была испорчена, прогнила так глубоко, что вся уверенность в себе была поразительно ненадежной. И эта гниль исходила непосредственно от моей сучки матери.

Всю жизнь меня любили мужчины, я доверяла им заботиться обо мне, даже более того, дорожить мной.

Это была женщина, которая научила меня ненавидеть себя, что мне нечего предложить и нечего получить от жизни, потому что я сама была никем. Не достойна даже материнской любви.

Таким образом я совершила ошибку. Я предпочла безоговорочно доверять мужскому полу и избегала того гнилого уголка своей души, где неуверенность в себе и ненависть тусовались, как школьные подростки. И, игнорируя их, я позволила им испортить всю мою душу своей анархией, пока я не стала именно такой, какой хотела видеть меня моя мать.

Ничем.

Крессида провела свое исследование, лихорадочно пытаясь найти ответы в своей драгоценной литературе, которые могли бы объяснить, где они, моя семья, ошиблись, воспитывая меня. Я могла бы сказать ей, что это не она и не они, и уж тем более не мой отец. Иногда все, что нужно, это одно тухлое яйцо, и все такое.

Тем не менее, она наткнулась на статистику на веб-сайте Канадского женского фонда и помощи детям.

Дети, подвергшиеся жестокому обращению, в два раза чаще становятся насильниками или жертвами жестокого обращения во взрослой жизни. Они также почти в девять раз чаще занимаются преступным поведением, что меня рассмешило. Кинг был потенциальным кандидатом в мотоклуб моего отца, а у меня были судимости с тринадцати лет.

Мне не стало легче от осознания того, что за моими жалкими действиями стоит наука, но это помогло моей семье, поэтому я молчала, пока они охотились за информацией, чтобы накормить зияющую пасть отчаяния в своем животе.

Монстр в глубине моего живота остался голодным.

— Извини Крикет, — прервал мое несвоевременное оцепенение Жнец, — Хороший ребенок.

Я чувствовала, как острые глаза Рэта вонзаются мне в грудь, как острие лезвия, поэтому я старалась не показывать на лице отвращение при этих словах. Крикет не был ребенком, он умер в двадцать четыре года, и ни в каком виде он не был в хорошей форме.

Вместо этого я позволяю слезам наполнить мои глаза до краев, но не более того. Не стоило переигрывать, и они ожидали, что я буду суровой вдвойне, как бывшая и, более того, как Гарро.

— Не могу в это поверить, — прошептала я, переводя взгляд с Жнеца на Гриза, на Рэта и обратно, чтобы все могли взглянуть в мои тонущие голубые глаза, — Скажи мне, что ты знаешь, кто сделал это с ним. Скажи мне, что ты их найдешь.

Гриз шагнул вперед, его покрытое шрамами лицо расплылось в злобной ухмылке. — О, мы их достанем. У меня есть точная информация, что это были эти чертовы Красные Драконы.

Я тихонько присвистнула и покачнулась на каблуках, искренне удивленная тем, что копы решили повесить вину на азиатский синдикат организованной преступности, базирующийся преимущественно в центре Ванкувера. Это был дерзкий ход, далеко не только перемещение пешки на доске, они поставили под угрозу своего ферзя из-за шанса уничтожить две банды по цене одной.

— Это означает войну? — я спросила.

Жнец погладил свою длинную бородку и искоса взглянул на Гриза. — Не уверен, что это были они. Думаю, это может быть конкурирующий мотоклуб.

Я нахмурилась. — Мотоклуб Анонимусов придерживается Лэнгли, я не знала, что у вас к ним претензии.

— А у нас их и нет.

Я моргнула, глядя на Жнеца, шестеренки моего разума крутились до щелчка.

— Думаешь, это были гребаные Падшие? — потребовала я, делая шаг вперед, чтобы оказаться перед уродливым лицом Жнеца.

Он пожал плечами. — Это было давно, но я уверен, ты помнишь, как твой дядя Крукс хладнокровно убил трех моих братьев.

Я вспомнила. Я была девочкой, поэтому никогда не могла быть настоящей участницей Падших, но я была их принцессой, и хотя я была защищена от злодеяний внешнего мира в детстве, я слишком хорошо знала хаос жизни мотоклуба. Мой двоюродный дедушка Крукс был, мягко говоря, психопатом. Он убивал без разбора только потому, что жаждал крови и насилия, как алкоголик жаждет выпивки.

Он даже убил членов своего гребаного подразделения.

Поэтому мой отец убил его и занял его железный трон.

Для некоторых это может превратить их отца в убийцу. Для меня это сделало его героем.

Я ничего этого не говорила Жнецу. Я была осторожна с ним. Он был слишком счастлив, что член семьи Гарро находится в окружении Берсеркеров, и часто давил или пытался манипулировать мной, чтобы получить инсайдерскую информацию.

Он был головорезом с верными последователями. Его было легко обмануть.

Это Рэт, тихо стоявший позади него, представлял собой вызов.

— Бизнес клуба — это их бизнес, что я об этом знаю? — предположила я, пожав плечами. — Ты знаешь это даже лучше, чем я.

— Да, — сказал он, пристально глядя на меня, — Просто интересно, не поднял ли твой папочка факел твоего старого дяди против нас. Как думаешь, это вероятно?

Копает.

Я хотела закатить глаза, но для такого байкера, как Жнец, это означало вопиющее неуважение, которое он исправит кулаками.

— Давайте думать об этом так: у Падших дела со своим товаром идут хорошо, а у вас хорошо идут дела с торговлей оружием, вы думаете, что они хотят начать войну из-за чего-то, на что им наплевать?

Жнец долго смотрел на меня своими глазами-бусинками, но я не вздрогнула.

— Сучка права, През, — тихо сказал Рэт.

— Да, может быть, — пробормотал он, но по тому, как его глаза переместились на Гриза, который слегка перекатывался на ступнях, я поняла, что они чешутся из-за чего-то, и у меня возникло сильное подозрение, что это что-то была кровь мужчин Падших.

— Давай сделаем это, — предложил Рэт, хлопая огромной рукой по плечу Жнеца, — Братья готовы отпраздновать смерть Крикета в клубе.

— Они подождут, пока я, блядь, не дам разрешения, — рявкнул Жнец, взъерошившись при малейшем подозрении, что кто-то другой, кроме него, берет на себя управление.

Он ненавидел Рэта за его ум так же сильно, как и был благодарен. Это был прекрасный баланс, который Рэт чудесным образом держал под контролем.

— Как скажешь, брат. Просто взгляни на погоду. Похоже, идет дождь, и если мы не сможем даже зажечь эту хренову штуку, это будет паршиво.

Мы все четверо посмотрели на июньское небо, свернувшееся по краям облаками цвета обугленной бумаги. Жнец хмыкнул, уступая Рэту, а затем затопал к ватерлинии.

— Давай сделаем это, — выкрикнул он, и все, кто болтал, тут же выстроились вокруг него огромным полукругом.

У большинства клубов есть свои собственные похоронные ритуалы, обычно что-то аутентичное для их происхождения или культуры. Падшие бросают монеты в гроб, как это делали в древнегреческие времена.

Берсеркеры были немного более инициативными, почти что язычниками.

Я смотрела, как десять самых сильных братьев закряхтели и подняли каноэ, тяжелое с трупом Крикета, в воздух на своих плечах. Как один, толпа вокруг меня начала напевать и топать сапогами по сырому песку. Я добавила свой голос к воющей волне звука, и даже если мой был окрашен болью и граничил с гневом, никто этого не заметил.

Носильщики каноэ шли по холодному Тихому океану, не дрожа, мужчины впереди заходили в ледяную воду, прежде чем отпустить каноэ хлюпающим толчком.

Толпа перестала напевать, когда братья вернулись на берег, и Рэт вручил Жнецу массивный современный арбалет. Президент повернулся к Гризу, который бросил обернутую тканью стрелу в кувшин с бензином, а затем поджег его своей зажигалкой. Звук, который он издал, был громким в мертвой тишине, как шипение готовящейся к нападению змеи.

Я смотрела, не дыша, как Жнец изменил свое положение и позволил стреле лететь высоко в небо. Менее чем через секунду она врезалась прямо в облитую бензином грудь Крикета и с ревом вспыхнула пламенем.

Я смотрела в Ад и безмолвно проклинала Крикета до самых дальних пределов Ада, обреченного на бесплодную, бесконечную работу, как Сизиф, снова и снова катящий свой валун в гору. Это было вполне уместно, учитывая то, чем я занималась последние четыре года, изо всех сил пытаясь сбросить с моего сердца тяжесть его преступлений против меня, против нашей любви.

— Он любил тебя, — сказал низкий голос, грубый, как будто выкуривал пачку сигарет в день, — Раньше говорил: «Я получил самую красивую девушку во всем мире».

Я не могла бороться с дрожью, которая дергала мой позвоночник. — Сожалею о твоей утрате, Рэт.

Его дыхание обжигало кожу моей шеи, и я чувствовала, как его тело изгибается надо мной, защищая меня от других и одновременно пугая меня своими размерами. Он был идиотом, если думал, что его огромная масса напугает меня. Очевидно, он не встречался с моим отцом.

— Никогда не понимал, почему он говорил о твоей внешности, — продолжил он, как будто я ничего не говорила, — Конечно, я не сомневаюсь, что ты будешь чертовски хорошо выглядеть, принимая мой член или член любого другого мужчины, но я также думал, что Крикет упустил из виду твою натуру.

Я тяжело сглотнула, но придала своему голосу характерный сарказм. — Ты точно знаешь, как сделать женщине комплимент.

— Дело в твоем мозгу в этой хорошенькой головке. Видишь ли, у меня есть вопросы, на которые нужны ответы с тех пор, как ты связалась с моим двоюродным братом. Например, какого хрена принцесса мотоклуба связывается с мужчиной из конкурирующего МК? Зачем ей оставаться верной ему, когда он забрал эту красавицу и осквернял ее синяками? С чего бы ей любить его, если он даже не понял ее саму, кроме красивого лица?

— Похоже, ты провел чертовски много времени, думая обо мне, Рэт, — пробормотала я, уткнув подбородок в левое плечо, чтобы он мог видеть изгиб моей щеки, румянец моих губ и то, как мои ресницы трепетали, как веера. Моя задница слегка прижалась к его паху, и я с торжеством обнаружила, что его член твердо прижат к его бедру, — Может быть, это вопросы, которые ты задаешь как мужчина, а не как кузен.

Он тяжело дышал мне в ухо, когда я опустилась на его эрекцию, а затем отошла. Его рука метнулась быстро, как вспышка, чтобы схватить меня за запястье и дернуть меня обратно в него. — Может быть. Но помни, Харли-Роуз, мужчина или двоюродный брат, но я все еще вице-президент этого клуба. Тебе лучше помнить, что ты играешь в игры с братом, который не боится насилия и убийства.

Гнев, дремлющий в моем животе с того момента, как Крикет напал на меня в моей квартире, избил и попытался изнасиловать, вспыхнул так же ярко, как и пламя, окружавшее его теперь уже обгоревший труп. Я вырвала руку из хватки Рэта, повернулась к нему лицом и сильно прижала колено к его паху, под его нежными, качающимися яйцами.

— Да, но и тебе лучше запомнить кое-что, большой дядя. Я принцесса мотоклуба Падших, а не какая-то сопливая диснеевская идиотка, у которой нет способов, чтобы спасти себя. Я воинственная королева, такая, что отрежет тебе яйца и подаст их к гребаному чаю, ты меня понимаешь? Так что в следующий раз, когда будешь угрожать мне, почему бы тебе не вспомнить об этом?

Я оттолкнулась от его груди и пошла дальше по пляжу. Я не могла снова дышать, пока не сделала двадцать шагов без Рэта, следующего за мной. Я не сомневалась, что Рэт положил на меня глаз, причем более неудобным образом.

— Харли-Роуз, — раздался хриплый голос, и я обернулась и увидела Лейкен Бард, мою единственную настоящую подругу среди сучек-берсеркеров.

Я вскинула на нее подбородок, но продолжала двигаться. — Мне пора.

Она нахмурилась и закричала, хотя это и привлекло внимание к нам обоим, — Ты идешь в клуб на поминки.

Это не было вопросом, но до этого момента я не была уверена, что поеду. Лейкен напоминала мне единственным доступным ей способом, что у меня нет выбора. Если бы я не была на поминках своего бывшего, это было бы замечено, и хотя технически я покончила с Берсекрерами, для них никто не побежден, если они сами не покончили с ним. Я должна была дать им возможность сделать это.

— Ага, тогда увидимся, — крикнула я, собираясь развернуться и покататься с одним из байкеров, который уже уезжал, когда я увидела высокого блондина, обнимающего Лейкен.

Еще до того, как я повернулась к ним лицом к лицу, я знала в глубине своей груди, кто будет держать ее, потому что мое тело внутренне знало, когда он был рядом со мной.

Я не должна был узнать его в этом беглом взгляде, не по кожаному крою, плотно облегающему его широкую грудь, не по рычащему волку, нашитому на спине под кожанкой МК Берсеркеров, не по ярко-красному, зеленому и черному сплетению татуировок, выглядывающему из-под него.

Человек, которого я знала, носил ботинки Тимберленд, а не мотоциклетные кеды, клетчатые рубашки, а не грязные футболки, и его чистые, блестящие золотистые волосы всегда были убраны со лба, а не в беспорядке, который сейчас падал ему на глаза.

Я сделала глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем обернуться к нему, и это поразило меня сильнее, чем вид горящего Крикета, когда я увидела офицера Лайонеля Дэннера, в страстном поцелуе с моей лучшей подругой, Лейкен Бард.

Глава 5

Клуб Берсеркеров не был похож на дом Падших Это был огромный четырехэтажный викторианский дом на большом участке земли в Вест-Ване. Клубу принадлежали оба участка по обе стороны от него: один был превращен в массивный гараж для их байков и оборудования, а другой они сдавали в аренду байкерам-бродягам и филиалам Берсеркеров, чтобы избавиться от любопытных соседей и жалоб на шум. Копы в основном жили на противоположной стороне улицы, постоянно искали повод, чтобы закрыть клуб, но после двадцати лет существования клуб остался практически невредимым.

Они были там тогда, наблюдая из-за машины без опознавательных знаков, которая, как мы все знали, была выдана полицейским. Всем было наплевать. Ночью, без сомнения, будет шумно, какими могут быть только поминки байкеров, но это не стоило нашего ареста. Кроме того, я получила достоверные сведения от Крикета, который не был из тех байкеров, которые скрывают что-то от своей женщины, что в клубе есть ряд высокопоставленных чиновников, получающих зарплату.

Итак, вечеринка была шумной, и всем было наплевать, что за дверью стояла полиция. Байкеры были битком набиты, отделения со всей провинции и даже из Саскачевана собрались в городе на похороны, хотя Крикет только недавно стал полноправным членом клуба. Тем не менее, его двоюродный брат был вице-президентом главного отделения, поэтому все хотели засвидетельствовать свое почтение. Крикет изо всех сил старался держать меня подальше от собраний МК Берсеркеров, что, вероятно, было его единственным искупительным качеством в конце концов, так что я не знала большинства людей, выражающих мне свои соболезнования, и мне было достаточно легко лгать, улыбаясь, когда я благодарила их.

— Честно говоря, дорогая, ты все равно была слишком хороша для Крикета, — сказала мне Шейла, небрежно отхлебывая из своей полупустой бутылки пряного рома.

— Шейла, — упрекнула ее Сара, бросив на меня быстрый извиняющийся взгляд, как будто она была ответственна за бесчувственное замечание своей подруги.

— Что? Это правда. Даже Крикет это знал.

— Не имеет большого значения, — сказала я им обоим с тонкой улыбкой, которая, как я надеялась, будет восприниматься как грустная, а не с отвращением, — Сейчас его нет.

— Именно это я и пытаюсь сказать, — выкрикнула Шейла.

Большинство скорбящих были по крайней мере так же пьяны, если не больше от более крепкой выпивки. Мне никогда не нравилось ходить на вечеринки Берсеркеров, потому что братья были известны обильным употреблением наркотиков. Мне всегда казалось ироничным, что Берсеркеры, торговавшие оружием, были хардкорными потребителями, в то время как Падшие, которыепродавали травку высшего класса, ограничивались чем-то попроще.

— Что ты пытаешься сказать? — сказала Сара, закатив глаза.

— Пришло время Харли двигаться дальше! Мы все знаем, что она достаточно горяча, чтобы сразиться с одним из больших мальчиков, — сказала Шейла с икотой, пронизанной хихиканьем.

— Большинство из них забрали, — сказала Джейд. Она была «бывшей леди» Гриза, хотя это прозвище было неправильным, так как эта цыпочка была на целых два десятка лет моложе его.

— Не Рэта, — пропела Шейла, — И я видела, как он смотрел на нее.

— Ты видела дерьмо, — прошипела Джейд, — Всегда думай, что что-то есть то, чем оно не является. Зачем ты вообще смотришь на Рэта, шлюшка? Он намного выше твоего ранга.

— Не будь стервой, Джейд, — мягко сказала я. Я выросла среди байкеров и знала, как ориентироваться в их джунглях лучше, чем кто-либо другой, — Девушка пытается сделать мне комплимент, что я ценю. Хотя, Шейла, детка, надо вспомнить, что это поминки моего бывшего. В данный момент я не готова говорить о том, чтобы двигаться дальше или подниматься вверх.

Три женщины имели честь выглядеть слегка виновными, хотя Джейд делала это так, словно проглотила дюжину лимонов.

— Я возьму еще пива, вам что-нибудь принести? — спросила я, отступая от них, чтобы видеть, как они качают головами.

Я развернулась на каблуках и легко нырнула сквозь груду тел, разбросанных по комнатам. Меня тошнило от шума и человеческих запахов, и какая-то часть меня определила, что я недавно была травмирована, поэтому испытываю тревогу в замкнутых пространствах, особенно в тех, которые заполнены мужчинами и теми мужчинами, которые очень мало уважают женскую автономию, и находиться здесь, вероятно, не было хорошей идеей.

Даже когда я подумала об этом, я пожала плечами. Я никогда не отличалась «хорошими идеями» и не видела причин начинать.

Конечно, это было глупое решение, и я поняла это примерно через тридцать секунд после того, как приняла решение остаться.

— Вот она, — сказал Твиз в ту же секунду, когда выскочил из маленькой гостевой спальни и затащил меня внутрь, — Мы искали тебя.

— Такое ощущение, что это чертово Рождество, — сказал Розовый Глаз, перекрывая звук его хлопков в ладоши, — Динь-донг и Крикет мертв, а мы можем забрать его девушку!

— Это не рождественская песня, Розовый Глаз, — заметил Мэт, как будто он умный, хотя на самом деле таковым точно не был.

Я боролась с большим телом Твиза, когда он толкнул меня к стене, затем сдалась и уставилась на него. — Что, черт возьми, вы, ребята, делаете?

Твиз наклонил свое волосатое лицо вниз, чтобы провести языком вверх по моей шее одной длинной слизистой дорожкой. — Теперь ты готова к захвату, детка.

— А мы тебя первыми схватили! — Розовый Глаз практически взвизгнул, так сильно накачанный коктейлем из наркотиков, что на один ужасающий момент мои мысли превратили его молодое прыщавое лицо в более красивое и мертвое лицо Крикета.

Я пыталась держать себя в руках, но нервная система моего тела была переполнена адреналином, отчего моя кожа потела, а мозг растекался в бесполезную лужу. Не помогло и то, что Мэт протянул руку между моим телом и телом Твиза, чтобы схватить меня за грудь.

— Ты сказал, что схватил меня первым, — я слегка задыхалась, — Но вас трое.

— Да, мы знаем, что ты можешь быть дерзкой маленькой стервой, — пробормотал Твиз мне в шею, — Поэтому мы решили, что нам лучше схватить тебя всей командой.

— Ты тоже собираешься трахнуть меня покомандному? — я спросила.

Твиз и Мэт замерли рядом со мной, а Розовый Глаз начал прыгать вверх и вниз, визжа «да, да, да!».

Но я знала Твиза и знала Мэта. Первый был бывшим профессиональным футболистом Бритиш Коламбия Лайонс, который порвал крестообразную связку, подсел на болеутоляющие и присоединился к клубу после того, как ему пришлось отплатить своим дилерам принудительной работой. Он думал, что он был всем этим, но его нутро, его отсутствие гигиены и его слишком много раз сотрясенный мозг не говорили о хорошем добром человеке.

У Мэта на плече была фишка размером с Техас. Он был смесью меньшинств, мексиканцев, коренных народов и филиппинцев, что делало его удивительно красивым. К сожалению, он также родился настоящим психом; многократный сексуальный преступник, отсидевший в тюрьме за непредумышленное убийство в течение последнего десятилетия, он только что вышел условно-досрочно и очень хотел вернуть себе место в клубе.

Они оба хотели меня, но не хотели делиться. Им нужна была тысячедолларовая фишка Гарро в их заднем кармане, чтобы они могли обналичить ее с помощью Жнеца, сломать меня и разрушить, пока все секреты Падших не будут раскрыты, и они смогут пожинать плоды.

Они думали, что Крикет был тупым или недостаточно суровым со мной, что они могут быть теми, кто меня уничтожит.

К счастью, они были слишком глупы, чтобы добиться успеха.

— Правда, мальчики, я удивлена, что вы об этом не подумали. Кто заявит на меня перед Президентом? — спросила я, понимая, что хватка Твиза ослабла на моих руках, которые он прижал к стене. Мне просто нужно было, чтобы он сделал маленький, крошечный шаг назад…

— Я поймал ее, — проворчал Твиз.

— Да какого черта ты сделал, — прорычал Мэт и изменил положение так, что теперь он нависал не надо мной, а над Твизом, — Это была моя, черт возьми, идея взять ее в первую очередь!

Твиз повернулся к нему лицом, и это было то легкое движение, которое дало мне достаточно места, чтобы поднять колено и безжалостно вонзить его в его яйца.

К счастью, Мэт воспользовался той же возможностью, чтобы атаковать его сокрушительным ударом в челюсть. Я отпрыгнула от стены как раз перед тем, как он швырнул шатающегося Твиза на место, которое я только что заняла. В суматохе с тумбочки упала лампа, и я надеялась, что Розовый Глаз был слишком занят стычкой, чтобы заметить, как я выскальзываю за дверь.

Надежда — такое глупое чувство.

Я вскрикнула, когда сильная рука схватила меня за волосы и дернула назад с такой силой, что слезы тут же выступили у меня на глазах и побежали по моим горячим щекам.

— Я ПОЙМАЛ ЕЕ! — Розовый Глаз завизжал, как ребенок демона, когда он крепко прижал меня к своей груди и обхватил своими тонкими, но сильными руками.

Я подняла ноги в воздух, пытаясь броситься вперед с достаточной силой, чтобы перебросить его через плечо. Я была высокой, выше шести футов на каблуках, и я проделывала этот маневр раньше, но Розовый Глаз был усилен смесью сверхсильных наркотиков, и он держал меня достаточно крепко, чтобы мы оба упали на землю. Мы тяжело приземлились, я на то самое ушибленное бедро, на которое упала, когда Крикет сбил меня с ног. Боль взорвалась в боку и срикошетила осколками агонии по всему моему телу.

— Блять! — я закричала, на мгновение ослепленная болью.

Розовый Глаз воспользовался возможностью оседлать меня, так крепко обхватив меня своими жилистыми конечностями, что я не могла дышать, не могла двигаться. Паника мгновенно перегрузила мой организм, когда я вернулась назад к своей атаке. Только ужасающий, леденящий кровь крик, эхом разнесшийся по комнате, немного вернул меня в чувство. По крайней мере, достаточно, чтобы понять, что это я издавала этот звук.

— Какого черта? — глубокий голос прогрохотал по комнате, вой моей сирены был предупреждением перед его взрывом.

Следуя своим словам, Рэт разнял Твиза и Мэта, потому что они были между Розовым Глазом, мной и дверью. Мэт полетел через всю комнату к прикроватной тумбочке напротив, розовая лампа раскололась под его тяжестью.

Твиз просто прижался к стене, что, казалось, разозлило Рэта, который остановился, прошел мимо него и повернулся к нему одним тяжелым, жестоким ударом, который повалил большого байкера на землю, как падающие блоки дженги.

У меня закружилась голова, а Розовый Глаз продолжал победоносно бормотать мне на ухо и топтаться на моей ноге. Я на долю секунды встретилась взглядом с Рэтом, когда он отвернулся от Твиза, чтобы посмотреть на меня, и в его глазах было что-то, чего я никак не ожидала увидеть.

Сочувствие и, более того, ободрение.

Это был визуальным эквивалентом фразы «вставай, трахни его, заставь его сожалеть о том, что он сбил тебя с ног».

Он спас бы меня, если бы мне это было нужно, но этот взгляд напомнил мне, что мне это не нужно.

Не сводя с него глаз, я уперлась подбородком в шею Розового Глпза, изогнула рот и яростно прикусила его ухо.

Его вой боли пронзил мои барабанные перепонки, но я держалась, даже когда он дергался, и когда он сильно дернулся от меня, я все еще держалась, даже когда кусок плоти оторвался от его мочки. Он перевернулся на спину подальше от меня, но я последовала за ним, нависая над ним, чтобы выплюнуть этот окровавленный кусок в его искривленное лицо.

— Не смей снова, блять, прикасаться ко мне, — хрипло прошептала я, — В следующий раз, когда ты это сделаешь, я уже оторву тебе не ухо.

Розовый Глаз уставился на меня, готовясь собрать воедино последнюю свою байкерскую злость, чтобы он не был полностью пристыжен.

Я избавила его от хлопот и ударила по горлу так сильно, что я почувствовала, как что-то хрустнуло.

— Что, черт возьми, здесь произошло? — спросил Жнец из дверного проема, а Гриз, Джейд и Шрек стояли за ним.

Я встала, хотя мои ноги дрожали, и уперла руки в бедра, готовая защищаться перед присяжными, которые всегда будут на стороне этого человека.

Только я не должна была.

— Пытался заклеймить ее, — сказал Рэт, подходя ко мне со скрещенными на груди огромными руками.

— И у тебя с этим какие-то гребаные проблемы? Она собственность Берсеркеров, ее бывший умер, так что она просто обязана завести себе еще одного из нас.

Я напрягла все мышцы, чтобы не дрожать. В МК моего отца дела обстояли иначе. Женщина не принадлежала никому, кроме как с ее согласия, и тогда она считалась неприкасаемой для других, старой девой, годной только для своего мужчины. Шлюхи-байкерши, которые околачивались вокруг здания клуба, были недостаточно хороши даже для того, чтобы считаться собственностью Падших.

— Какого черта? Ее мужчина только что, черт возьми, умер, у нее не было времени, я не знаю, даже оплакивать его?

Я закрыла глаза на звук его голоса. Я убедила себя, что видеть его вместе с Лейкен было всего лишь миражом, который мой изрешеченный травмой мозг наколдовал, чтобы трахаться со мной.

Но нет, Дэннер был сразу позади Жнеца, его рука обнимала Лейкен, его волосы в беспорядке закрывали блестящие глаза.

Меня убило то, что мне нравился его растрепанный байкерский вид.

Я отбросила эту мысль, потому что была только одна причина, по которой Дэннер мог дружить с МК.

И это для того, чтобы уничтожить его.

Мое кровяное давление подскочило, когда чистая радость разлилась по моим венам.

Жнец метнул взгляд на Дэннера, но он не был таким злым, как мог бы быть. — Думаешь, мы отдадим киску Гарро? Подумай еще раз, Лев.

Лев.

Я тяжело сглотнула и крепко сжала руки в кулаки.

Его клубное прозвище было моим прозвищем.

Лев для Лайонеля, очевидно же.

Но также и потому, что я никогда раньше не встречала человека с таким львиным сердцем. В детстве он был королем всех мужественных зверей в моих джунглях, поэтому было уместно дать ему такое прозвище.

Я одновременно ненавидела, что эти жалкие люди использовали его, и любила, что Дэннер додумался предложить его им.

— Оттуда, где я стою, это не кажется таким уж особенным, — протянул Дэннер, уткнувшись лицом в нелепо густые черные волосы Лейкен. Она хихикнула рядом с ним несмотря на то, что была моей подругой, и встала на цыпочки, чтобы предложить ему влажный поцелуй.

Сучка.

— Так и есть, — твердо сказал Жнец, — Теперь Рэт собирается рассказать нам, почему он не давал брату забрать ее себе.

Он имел в виду, почему Рэт помешал брату изнасиловать меня, чтобы потребовать меня, как будто мы были в какой-то феодальной клановой системе семнадцатого века.

— Он был… — начал возражать Твиз с того места, где он сидел, прислонившись к стене, с клубной шлюхой между его бедер, когда она работала над ним.

Рэт подавил его одним свирепым взглядом.

— Их было больше, чем один, — заявил Рэт, а затем с такой небольшой долей колебаний, что я была уверена, что никто больше этого не заметил, его длинная рука оторвалась от груди и снова обхватила мое бедро, — Теперь это не имеет большого значения, она моя.

— Что? — спросила я, в то время как Гриз захохотал.

Рука Рэта почти болезненно сжала мое бедро.

— С каких это пор тебе нужна старая дева? — спросил Жнец, его глаза сузились до щелочек. — Что ты говорил, свежая киска — лучшая киска?

— Как ты и сказал, ты думаешь, я откажусь от киски Гарро? — легко возразил он.

Жнец долго смотрел на нас обоих, но это был взгляд Дэннера, я чувствовала прожигающие дыры, проникающие так глубоко, что я боялась, что останутся шрамы. Рэт, должно быть, почувствовал сдержанность своего Президента, потому что, прежде чем я успела моргнуть, его пышные губы оказались на моих, а его борода восхитительно царапнула мою кожу.

Рэт целовал меня.

И это был хороший поцелуй.

Нет, удивительный.

Он не целовался, как гигант, чьи руки были такими мозолистыми, что царапали мою шею, где он держал ее точно так же, как его борода царапала мой подбородок.

Он целовался, как мужчина, у которого есть все время в мире, чтобы поклоняться женщине и заставлять ее тело петь.

Я почти могла бы насладиться этим, если бы действительно хотела, чтобы он поцеловал меня, или если бы я все еще не чувствовала боль от Крикета в костях.

Если бы я никогда не хотела копа под прикрытием, чей горящий взгляд сейчас был прикован к нам.

Рэт отстранился после долгого мгновения, его непроницаемые глаза были такими же пустыми, как всегда, когда он какое-то время смотрел на меня, прежде чем взглянуть на толпу.

— Ладно, ты хочешь ее, брат, лучшего мужчину для нее и придумать нельзя, — санкционировал Жнец, мотнув головой.

— Сохраним это в семье, а, Харли? — сказал Гриз, развратно шевеля бровями, прежде чем раствориться в смехе. — Эй, чувак, если ты устанешь от нее, ты пошли ее ко мне на ночь, окей?

— Ага, брат, — быстро сказал Рэт, прежде чем я успела оскалить зубы на подонка, — Хотя я и чувствую это в своем члене, я не устану от нее очень быстро.

— Хорошо, — громко сказал Жнец, его голос звучал властно, — Рад, что с этим дерьмом покончено. А теперь давай, черт возьми, веселиться, теперь есть что отпраздновать.

Раздался ответный рев, когда все вышли из комнаты, конфликт был забыт даже между враждующими братьями Мэтом и Твизом, которые смеялись над чем-то, выталкивая друг друга за дверь. В кадре остался только Дэннер, Лейкен исчезла, его руки свободно скрещены на груди.

— У тебя проблема, брат? — многозначительно спросил Рэт, притягивая меня ближе к себе.

Дэннер выждал слишком долго, чтобы проявить уважение, затем улыбнулся, — Нет, чувак, у нас все хорошо. Просто взглянул на приз, который ты выиграл.

— Ага? — спросил Гнев, в его голосе звенела ярость.

Я попыталась поймать взгляд Дэннера, чтобы попросить его отступить, но он был озабочен нахальным пожатием плеча. — Похожа на ее имя, красивая, как роза. Не обращал внимания на эти шипы, да? У меня такое чувство, что в конце концов они могут погубить тебя.

Глава 6

Было самое раннее утро, когда я наконец добралась домой с поминок, и пустота улиц в центре Ванкувера не помогла унять мое беспокойство. Это был безопасный город, и хотя моя квартира могла быть и получше, я жила в хорошей части города, вдали от пронизанной наркотиками и преступлениями ужасов Ист-Гастингс-стрит. Кроме того, я носила в сумочке пистолет, который мой отец подарил мне на Рождество, а также плоскую, тонкую биту с лезвием, которую он также мне подарил, засунутую в ботинок. Я была малышкой-байкершей, я могла постоять за себя.

Но страх все еще съедал меня, как надвигающаяся ночь. Это был первый раз, когда я вернулась в квартиру, в которой Крикет пытался меня изнасиловать. Я провела последнюю неделю, скрываясь со своей семьей в Энтренсе, спала в комнате своего детства, свернувшись калачиком с папой и братом на диване, ходила по магазинам с Кресс и Лу, ходила выпить с моей девочкой Лайлой и другими малышками-байкершами. Но пришло время взглянуть правде в глаза, и хотя мой отец хотел немедленно продать квартиру и поселить меня в отеле, я знала, что Берсеркеры заметят мое уклончивое поведение. Я была пауком, попавшим в паутину, которую он сам сотворил. Я сделала это, и теперь мне пришлось в этом лежать.

Моя рука была на ручке двери, когда я услышала тихий шорох шагов по ковру. В следующие две секунды я держала пистолет в руке, направленный прямо в грудь человека, посмевшего подкрасться ко мне.

— Хорошие рефлексы, — лаконично отметил Дэннер, продолжая наступать.

Я знала, что должна опустить пистолет, что Дэннер не представлял никакой угрозы, но я держала его неподвижно, когда он подошел к стволу, его маленькое смертоносное отверстие прижалось к его груди над сердцем.

Мы скрестили взгляды над пистолетом. Я чувствовала, как бьется его сильное сердце рядом с оружием, и на одно безумное мгновение я поняла, что он позволит мне застрелить его.

— Ты не должен удивлять женщину одну в темном коридоре, — сказала я ему наконец.

— И женщина не должна приходить одна и не подготовленной на похороны своего жестокого мертвого бойфренда, — выдавил он, наклоняясь ближе ко мне так, что пистолет еще глубже вонзился в его твердую грудь.

Я оскалила на него зубы. — Ты думаешь, им не показалось бы подозрительным, что я остаюсь в стороне, когда моего парня убили.

— Возможно, показалось бы, но, по крайней мере, ты была бы вне поля зрения, вне их гребаного ума, Харли-Роуз. Ты думаешь, этот клуб не в восторге от того, что ты в их рядах? На их стороне Гарро, и я думаю, что сегодня они доказали, что сделают все, чтобы удержать тебя там.

— Тогда хорошо, что я хочу там остаться, не так ли? — я бросилась на него в ответ, ткнув пистолетом ему в грудь с такой силой, что он поморщился.

— Какого хрена ты хочешь остаться с этими ублюдками?

— По той же причине, по которой ты работаешь с ними под прикрытием, — прошипела я, поднимаясь на цыпочки, чтобы быть прямо перед его лицом, — Чтобы уничтожить их.

Я получила удовлетворение от того, как он испуганно моргнул и в результате нахмурился. — Ты что, издеваешься надо мной?

— Нет.

— Позволь я перефразирую, — прорычал он, легко обезоруживая меня, ставя на предохранитель и бросая пистолет в мою сумочку, — Ты хочешь издеваться надо мной. Даже ты не настолько сумасшедшая, чтобы добровольно стать стукачом для копов.

Я перебросила волосы через плечо, посмотрела, как его глаза танцуют по их великолепной длине, и ухмыльнулась. — Никогда не недооценивай женщину, Дэннер.

— Как будто ты обычная женщина, — он пробормотал.

— Нет, именно поэтому я хочу это сделать. Они не такие, как Падшие, вы думаете, что у меня нет границы между добром и злом только потому, что я родилась с другим кодексом чести? Берсеркеры — нехорошие люди, и они определенно не совершают хороших поступков, одна из таких вещей — позволять, нет, подстрекать Крикета заставить меня подчиниться. Так что, да, я достаточно сумасшедшая, чтобы хотеть настучать на самый опасный и отвратительный МК в стране, и я также достаточно сумасшедшая, чтобы провернуть это.

Дэннер в отчаянии провел рукой по почти смертельному краю своей щетинистой челюсти. — Не могу поверить, что ты говоришь это дерьмо, когда я чуть не подрался со своим старшим офицером, чтобы уберечь тебя от этого дерьма.

Мое сердце запульсировало. Мы с Дэннером не были романтичными людьми. Мы не обменивались стихами, письмами и прочей ерундой.

Мы обменивались колкостями и закодированными насмешками, которые казались жестокими, но на самом деле были кусочками нашего сердца, предложенными на кровавом блюде, предложением уязвимости, значение которой никто другой не понял бы. Вступать в драку с кем-то обо мне было в основном эквивалентно вручению мне букета цветов и коробки шоколадных конфет.

Итак, мое сердце согрелось и расцвело, даже когда я отбросила шипы, чтобы скрыть его.

— Не нужно, чтобы ты говорил за меня, мне больше не шестнадцать, — напомнила я ему, а затем намеренно провела пальцами по обнаженному пространству моей груди, прямо между моими выпяченными сиськами.

Его глаза проследили за движением, хотя на его челюсти дернулся мускул. Мне нравилось разочаровывать его, доказывая, что его доброта неверна искушением. Я не видела Лайонеля Дэннера три года, но как будто и не прошло этого времени. Мы по-прежнему играли в те же игры, что и раньше, и каким-то образом они не устарели со временем.

— Ты нуждалась во мне, чтобы говорить за тебя, когда тебе было шестнадцать, потому что ты попадала в безвыходные ситуации, и единственным выходом из них для тебя было то, что я заступался за тебя. Сюрприз сюрприз, я не видел тебя три года, и это первый раз, когда ты нуждаешься во мне, чтобы замолвить за тебя словечко для твоей черт подери выгоды.

Я попыталась стиснуть зубы, сдерживая желание вздрогнуть, но боль, которой эти слова пронзили меня, была слишком велика. Он никогда, ни разу с тех пор, как я встретила его в шестилетнем возрасте, ни разу из сотен раз, когда я звала его быть моим защитником, не заставлял меня чувствовать себя слабой или эксплуататорской.

Он прочитал выражение в моих глазах, прежде чем я успела его скрыть, выругавшись себе под нос, когда он подошел ближе, так что его большая пряжка ремня была прижата к моему животу. — Рози, ты слишком легкомысленна.

— Слишком легкомысленна? — я закипала.

Его глаза были мягкими, даже когда его губы жестоко скривились. — Тебя слишком легко разозлить. Как это возможно, когда достаточно одной клеветы, чтобы зажечь тебя так, что у тебя в глазах столько мертвого?

Я болезненно сглотнула, когда его большая грубая рука прижалась к моей груди, а затем скользнула вверх, обхватывая, палец за пальцем, мое горло, навстречу моему пульсу. Он сжимал медленно, намеренно.

— Скажи мне, бунтарка, как я должен реагировать, когда моя прекрасная, ветхая роза хочет поставить себя в другую опасную ситуацию, когда она все еще носит на своей коже следы предыдущей?

— Я могу позаботиться о себе, — сказала я ему хрипло, раздражающе растроганная его словами, звуком его голоса, снова назвавшего меня «бунтаркой», когда я так долго не слышала этого.

Он наклонился ближе, его мятное дыхание коснулось моих приоткрытых губ. — Знай это. Также знай, что ты не одинока, никогда не будешь с такой семьей, какая у тебя есть. Не знаю, когда ты перестала считать меня одним из них, но я тоже позабочусь о тебе, Рози.

Я открыла рот, чтобы слепо протестовать ради протеста, когда его губы приблизились еще ближе, шелковистые мягкие края накрыли мои, когда он сказал. — Я привез Хиро. Я спущусь к машине, заберу его, а потом пройдусь по твоему дому. Я бы настоял на том, чтобы остаться на ночь, но я знаю, что у тебя есть свои гребаные проблемы с независимостью, поэтому я не буду обращать на это внимание, пока ты берешь собаку.

Боже, он привел Хиро.

Я не видела его три года, и боль от его утраты была почти такой же острой, как от утраты Дэннера.

Он прочитал восторг в моих глазах даже на расстоянии носа, и эти губы напротив моих улыбнулись, прежде чем его рука на моей шее крепко сжалась, а затем отпустила.

— Стой на месте, — приказал он, развернувшись на каблуке ботинка и направляясь обратно по коридору.

— Я не твоя собачка, Дэннер, — крикнула я ему вдогонку, опоздав на секунду, потому что он уже вышел из запасного выхода и спускался по лестнице.

Тем не менее, я слышала его смех сквозь стены.

— Черт, — пробормотала я, прислоняясь спиной к входной двери с тихим стуком.

Мой пульс трепетал, кровь светилась ярким светом в моих венах, когда он отскакивал от моего тела. Я ненавидела, что Дэннер сделал меня такой легкомысленной, такой слабой и хрупкой, что даже я должна была признать, что чувствовала себя красивой. Но как бы красиво это ни было, это было также и опасно, особенно в моем мире. Я не могла позволить себе быть чем-то меньшим, чем титаном, особенно если я хотела убедить Дэннера позволить мне помочь в его расследовании.

Если бы он действительно не хотел, чтобы я вмешивалась, я задалась вопросом, что бы я сделала. Более того, я спрашивала себя, почему я действительно хотела помочь. Снитч в моем мире был низшим из низших, комаром, которого можно было безжалостно раздавить пяткой, как только его обнаружат.

Я искала в себе тот гнилой стержень в сердце, который позволял мне терпеть оскорбления Крикета на случай, если я стану каким-то самобичевающим уродом, но его там не было. Слава Христу.

Вместо этого я нашла кусочек чего-то вроде дерева, застрявшего под моим ногтем. Мысль о том, что, если я не найду способ остаться в мире Дэннера, он снова меня бросит.

На этот раз навсегда.

Я прижала ладонь к своему ноющему, трепещущему сердцу.

Через секунду стук когтей по бетону и звон бирок привлекли мой взгляд к двери на лестницу за мгновение до того, как она распахнулась, и ворвалась вторая любовь моей детской жизни.

— Хиро, — прошептала я сквозь внезапно распухшее горло, упала на колени и раскрыла руки.

Золотистый ретривер промчался по коридору за считанные секунды, высунув розовый язык в собачьей улыбке, даже когда здоровался. Я поймала его на своей груди и крепко прижала к себе, пока он атаковал мое лицо и шею поцелуями. Боже, от него все так же пахло, сладко и свежо, как смятые осенние листья на пронизывающем ветру. Мои пальцы тут же потянулись к его пушистым, мягким, слегка загнутым ушам, чтобы хорошенько потереть их, и он застонал от удовольствия, уткнувшись мне в шею, облизывая ее.

Я закрыла глаза, зарылась ими в мех на его воротничке и позволила себе пролить одну слезу, которая по ощущениям была миллиономи. Боже, я любила эту собаку. Больше, чем большинство людей когда-либо могли любить человека, я чувствовала цепь, связывающую сердце Хиро с моим, когда я держала его.

— Ты скучал по нашей девчонке, не так ли, чемпион? — сказал Дэннер, побуждая меня взглянуть на то место, где он прислонился одной ногой в сапоге к стене рядом с моей дверью.

У него было жесткое лицо, подходящее для задумчивых и суровых выговоров, но именно его глаза и уникально выразительный рот сказали мне, как глубоко на него повлияла моя встреча с его собакой.

Я продолжала тереть блестящую, идеально золотую шерсть Хиро. — Не твоя девочка.

Он поднял одну темно-русую бровь и склонил подбородок к Хиро, который сидел и смотрел на меня счастливыми карими глазами. — Верно, ну, он почти что твой, чем мой. Я знал, что он будет рад тебя видеть, быть защитником для тебя.

Я почувствовала зуд в нижней губе, что означало, что она хотела задрожать, но я проигнорировала это. — У меня где-то в квартире есть пистолет, нож и, если мне не изменяет память, топор, думаю, я буду в порядке.

Он покачал головой и пробормотал. — Только ты могла шутить о чертовом орудии убийства через несколько дней после того, как использовал его, чтобы убить человека.

— Если ты не можешь смеяться, — сказала я, пожав плечами, хотя все еще чувствовала его ужасную тяжесть в руке.

— Я собираюсь проверить квартиру, оставайтесь здесь с Хиро, пока я не отдам все документы, — сказал он мне, наклоняясь, чтобы покопаться в моей сумке в поисках ключей.

— Да, сэр, — легкомысленно сказала я, хотя знала, что это не случайно, я знала, что увижу, как напрягутся мышцы его квадратной челюсти, и почувствую жар, исходящий от его тела.

Он проигнорировал меня, когда открыл дверь, щелкнул выключателем и исчез в глубине квартиры.

— Дружище, — сказала я Хиро, который в ответ поднял лапу и положил ее на мое согнутое бедро.

Я рассмеялась в его теплую, чистую шерсть и обняла его для одного из лучших объятий в моей жизни.

— Чисто, — сказал Дэннер с порога, и что-то шевельнулось в его нефритово-зеленых глазах, когда он смотрел на свою собаку и на меня, — Я уложу вас двоих, вы устали.

Я закатила глаза, когда он вернулся в квартиру, щелкнув языком, подзывая к себе Хиро. Я стряхнула собачью шерсть со своих черных штанов и последовала за ними.

Дэннер был на кухне, выгружая собачью миску, еду и толстое свернутое одеяло, которое я узнала, как кровать Хиро, потому что купила его для него пять лет назад.

— Чувствуй себя как дома, — сухо пробормотала я, проходя мимо него к холодильнику, схватила «Корону» и сняла крышку сбоку об мою потрескавшуюся столешницу.

Он уставился на меня, пока я делала долгий холодный глоток из бутылки. — Не предложишь мне?

— Не планировала.

Его губы дернулись, но он вернулся к тому, чтобы насыпать корм в миску, затем поставить ее на пол и сделал то же самое с миской воды.

— Я хочу, чтобы ты брала его с собой повсюду, Харли, — приказал он снова, как будто я была лакеем.

— У меня учеба, — напомнила я ему, — Я не закончу в ближайшие три недели, и я не могу таскать с собой собаку в свои лаборатории.

Он сунул руку в карман своих восхитительно мягких выцветших джинсов и вышел со сложенным листком бумаги. Он помахал им в воздухе, а затем швырнул на прилавок. — Я принес тебе записку.

— И что, я слепая по-твоему? — сердито спросила я.

— Посттравматическое стрессовое расстройство, — без промедления сказал он, закончив раскладывать вещи Хиро, и повернулся, чтобы прислониться худыми бедрами к прилавку напротив меня, — Он нужен тебе на случай, если у тебя случится паническая атака.

— Это чушь собачья, — закричала я, стукнув бутылкой пива о прилавок с такой силой, что пиво выплеснулось через край прямо мне на руку, — Я ни хрена не травмирована. Посмотри на меня, — бросила я ему распутную ухмылку, указывая на свой обтягивающий наряд байкерской малышки с декольте, — Разве я выгляжу травмированной для тебя?

— Это рана, которую ты носишь за глазами, Рози, — сказал он, скрестив руки на груди и вздернув подбородок, он смотрел на меня так, словно собирался переждать мой гнев, всадник на быке, хватающий своего скакуна и обнаруживающий, что ему забавно этого не хватало.

Гнев обжигал меня, горячий и пьянящий, как ржаной виски моего отца. — Вы не отвечаете за меня, офицер, — прошипела я на него, — Я знаю, что ты не заметил, но я теперь чертовски взрослая и могу делать все, что захочу.

Дэннер уставился на меня своим неумолимым мудацким взглядом, который ничего не выдавал, но заставлял меня чувствовать себя ростом около двух дюймов, ребячливой и свирепой.

— Не отвечаю за тебя, — медленно повторил он, его губы двигались по словам так, что они становились курсивными, плавными, округлыми и подчеркнутыми, — Никогда не отвечал, хотя не могу сказать, Рози, чтобы мысль об этом не приходила мне в голову. Взять все это дикое и привязать, сломать твердой, спокойной рукой… да, — протянул он, — Я думал об этом.

Я моргнула. За все годы знакомства с Лайонелем Дэннером я многое узнала о нем. Он был джентльменом старой закалки, из тех, что держал двери открытыми для женщин, говорил «пожалуйста» и «спасибо» не задумываясь. Его сдержанность, преданность правосудию и плавный, низкий канадский протяжный голос придавали ему ковбойский шерифский дух, как у Джона Уэйна или Пола Ньюмана, людей, которые обладали моралью и верностью в таком изобилии, что вы чувствовали себя ослом, просто стоя рядом с ними.

Он не был кокетливым. О, женщины бросались на него в «Макклеллане», где он, как известно, опрокидывал пиво со своей напарницей Райли Гибсон и другими приятелями-полицейскими, или в бакалейной лавке Мака, или в любом другом месте, где они могли до него добраться. Кое-кто даже отважился отправиться на купленный им участок земли на окраине Энтранса, где он держал несколько лошадей и вислобрюхую свинью, которую я назвала Ирвин. Нередко они собирались воскресным утром в загоне, чтобы посмотреть, как он работает с одной из своих диких лошадей.

Но он был осторожен. Я знала, что он встречался или, по крайней мере, трахался со многими женщинами, но они не говорили об этом, хотя желание похвастаться, должно быть, убивало их, и я знала, что это потому, что Дэннер требовал этого. Будучи влюбленной девушкой, его скрытность давала возможность расцвести моим фантазиям, хотя он всегда обращался со мной, по крайней мере, до самого конца, как с младшей сестрой или другом.

Это был второй раз, когда он делал мне на сексуальные намеки, и, честно говоря, мое бедное измученное любовью тело едва могло с этим справиться.

Я снова моргнула, и вдруг он оказался передо мной. В его чертах не было ничего, неглубокие впадины и крутые скалы из каменных костей и золотой кожи, но его глаза были такими живыми, что горели.

— Не отвечаю за тебя, но, как я уже сказал, я буду присматривать за тобой, даже если тебе это не нравится. Итак, ты берешь с собой Хиро, куда бы ты блять, ни пошла, потому что ты любишь его, скучаешь по нему и тебе нужна эта привязанность прямо сейчас, а также потому, что он дрессированный полицейский пес на пенсии, и он убьет человека, прежде чем позволит тебе пораниться. Ты меня поняла, Харли-Роуз?

— Ты не можешь просто вернуться в мою жизнь и грубо обращаться с ней, Дэннер, — сказала я, но это дерьмо не было таким, каким должно было быть. Тепло его тела так близко ко мне заставило его сморщиться по краям.

Он сверкнул одной из своих редких улыбок на миллион долларов, и это поразило меня прямо в живот. — Хиро принимает две миски еды с небольшим количеством теплой воды два раза в день, а также нуждается в прогулках два раза в день, по часу каждая, если ты можешь справиться с этим.

Я хмуро посмотрела на него, и юмор превратил его лицо в интересные плоскости, за которыми я хотела проследить пальцами.

— И брось это дело с МК Берсеркеров. Держись подальше от Рэта и парней, и если ты увидишь меня, ты будешь вести себя так, будто едва знаешь, если только это не внутри этих стен.

— Да что угодно.

Дэннер прикусил уголок своей ухмылки, а затем отодвинулся и присел на корточки перед Хиро, который довольно сидел рядом с нами и вилял хвостом.

— Позаботься о нашей Рози, хорошо, мальчик? — сказал он, обхватив морду щенка и заглянув ему в глаза, как мальчишке.

Хиро тихонько заверещал и подбежал ко мне, как только Дэннер встал, чтобы уйти. Мне хотелось выкрикнуть оскорбление, что-нибудь, чтобы держать его в напряжении и обеспечить мне желанные последние слова. Вместо этого моя голова была полна романтических иллюзий, с аляповатым образом Дэннера, ломающего меня твердой, спокойной рукой…

— Лайн, — позвала я прежде, чем смогла себя остановить.

Он остановился, держа руку на ручке двери, и я рассеянно заметила, что на моей двери больше замков, чем было до аварии. Я сглотнула, когда он слегка повернулся ко мне лицом, и я смогла ощутить его длинную, мускулистую длину. Меня убивало то, что я не могла смотреть на него, не желая положить руки на его тело, сквозь его густые, блестящие льняные волосы и вниз по линии мускулов на его спине к его высокой, упругой заднице. Еще больше меня убивало то, что я не имела на это права.

— Спасибо, что одолжил мне Хиро, — сказала я, а затем невидимыми чернилами написала в пространстве между нами и добавила, — Спасибо, что всегда заботишься обо мне.

— Это моя работа, Рози, — мягко сказал он, и это было так, но он имел в виду, что заботиться обо мне было его обязанностью так же, как быть полицейским.

Хотя я никогда не произносила этих слов вслух, он знал.

Я была его с того дня, как он купил мне мою первую розу.

Глава 7

2008 г.

Харли-Роуз 6 лет. Дэннеру 16 лет.

Помню, день начался с пощечины.

Мне было шесть лет, такой юная, но уже достаточно взрослая, чтобы лучше понимать, чем будить маму, когда она спала с похмелья. Однако было уже поздно, середина утра, а было воскресенье, а это означало, что пора было идти в Мега Мьюзик на Мейн-Стрит, чтобы купить новую пластинку. Это была традиция. Конечно, это начал папа, а не мама, но если его не было рядом, то он взял с нее обещание взять меня вместо него. Мама и Кинг не особо интересовались музыкой. Мама была слишком занята выпивкой и вечеринками, а Кинг был занят своими книгами, так что после музыкального магазина, хотя у нас и не было ни копейки денег, нашей следующей остановкой был книжный магазин.

Но папа и я? Мы любили музыку. Не ту дурацкую, жестяную новую музыку, которую крутили по радио и которая, по словам папы, звучала как «кучка сопливых кричащих придурков» или «чистокровных придурков», а старую музыку, вроде «Black Sabbath» и «Guns n Roses». Папа больше всего любил AC/DC, и я тоже. Я была папиной дочерью с тех пор, как научилась мыслить, и поэтому, хотя я была расстроена, что отца не было рядом, чтобы взять меня с собой, я все равно была рада пойти в Мега Мьюзик и выбрать рок-пластинку, чтобы показать ему, когда он, наконец, вернется с работы из МК Падших.

Итак, я решила бросить вызов зверю и разбудить маму.

Это было первое бедствие дня, но не последнее.

Я почувствовала запах водки, как только толкнула дверь в ее комнату. На земле валялась опрокинутая бутылка, которую она уронила, вероятно, во сне, и она залила пол вдоль края кровати. Пахло отвратительно и химически, как жидкость для снятия лака, и я затаила дыхание, на цыпочках пробираясь сквозь жижу.

— Мам, — прошептала я и положила руку ей на щеку, любуясь черным лаком для ногтей, который я украла у одной из шлюх-байкеров в клубе, — Мама, пора идти.

— Харли? — прошипел голос моего брата из дверного проема, — Какого хрена ты делаешь в маминой комнате? Она убьет тебя, если ты ее разбудишь.

Я нахмурилась. — Сегодня воскресенье. Нам нужно идти в Мега Мьюзик, меня будет ждать Старый Сэм.

Старого Сэма звали так, потому что он был действительно стар и, казалось, был таким уже по меньшей мере полвека. Он владел Мега Мьюзик, которая вовсе не была мега музыкой, но на самом деле была очень маленьким музыкальным магазином, который отказывался продавать что-либо еще, например, iPod или MP3-плееры, потому что он был таким хардкорщиком. Я любила его. Я любила его почти так же сильно, как своего отца, и это о чем-то говорило. Я не хотела заставлять Старого Сэма ждать, потому что знала, что он приготовит для меня кусок жевательной резинки Хубба Бубба и пластинку, выбранную для прослушивания.

— Если ты разбудишь ее, клянусь, Харли, мама ни за что нас не отведет туда, — шепотом сказал мне Кинг.

Ему было всего восемь лет, но он думал, что знает все. Честно говоря, я думала, что он мог, потому что он всегда читал эти толстые книги и цитировал мертвых людей. Меня не волновали мертвые люди, меня волновали только живые, такие как папа, Кинг, Старый Сэм и братья Падшие, но цитирование их, несомненно, делало Кинга умным.

— Она возьмет нас, потому что, если не возьмет, папа очень рассердится, — напомнила я ему кое-что, что он знал.

Единственная проблема заключалась в том, что папа мог разозлиться больше, чем медведь, выходящий из спячки, а мама была как гремучая змея, всего в одном рывке от того, чтобы броситься на тебя с ядовитой пастью.

Я несколько раз слегка ударила ее рукой по лицу, а когда это не сработало, я сильно толкнула ее в плечо.

Она проснулась в то же время, когда бросилась на меня. В одну секунду она была мертва для мира, а в следующую она надвигалась на меня, как та гремучая змея, яд шипел на ее языке и сквозь зубы, чтобы отравить меня. Ее рука оказалась на моей щеке так быстро, что казалось, будто она даже не соприкоснулась, только боль, которая взорвалась после этого мгновенного прикосновения, заставила меня отшатнуться от кровати.

Моя рука полетела к жгучей боли на щеке, но я не позволила слезам выпасть из моих глаз, потому что мама ненавидела, когда я плакала, особенно когда она была с похмелья.

Кроме того, это был не первый раз, когда мама поднимала на меня руку, и, вероятно, не последний.

Кинг выругался со своего места в дверях, но не шевельнулся. Сделав шаг, мама только разозлилась.

— Блять! Что ты делаешь, пытаясь разбудить меня? Ты настолько эгоистична, что не можешь позволить своей маме поспать хотя бы раз в это время? Ты до сих пор такая маленькая девочка, что тебе все еще нужно, чтобы я вытирала тебе задницу или что-то в этом роде?

Я прикусила уголок нижней губы, — Нет, мама. Но уже почти полдень, а сегодня воскресенье, так что это день Мега Мьюзик.

Мама была хорошенькой. Я знала, что она была хорошенькой, даже будучи маленькой девочкой, потому что папа говорил, что она ловила комплименты от всех и всегда возвращалась с жирным уловом, так что я слышала, что так говорило больше людей, чем я могла сосчитать. Только тогда ее красивое лицо было кислым от раздражения, и она часто смотрела на меня, так что я больше не думала, что она самая красивая.

Я не была похожа на нее, и я думаю, что это беспокоило ее, потому что, хотя мои волосы были золотыми, они были темными, скорее карамельного цвета, чем настоящий блонд, как у нее и Кинга. В остальном я выглядела как женская версия Зевса Гарро. Я также вела себя как женская версия папы, и это, по какой-то причине, часто выводило ее из себя.

Как сейчас.

Она закатила глаза так сильно, что я подумала, что это больно, и оттолкнула мою руку от своего плеча, чтобы она могла откатиться от меня в постели. — Мега Мьюзик — это дерьмо, Харли, и я устала. Иди посмотри телевизор или что-нибудь в этом роде, и если у твоего гребаного отца хватит приличия помнить, что он должен брать тебя с собой по воскресеньям, он тебя заберет.

— Мам, — я попыталась еще раз, — Пожалуйста.

— Закрой за собой дверь и включи телевизор на минимум, хорошо? — проворчала она уже в полусне.

Я посмотрела ей в затылок. Ее волосы были накручены и спутаны, как старое крысиное гнездо. Я уставилась на нее, радуясь пятну уродства на ней. Я смотрела на нее и ненавидела так сильно, что мое маленькое тело тряслось от этого.

— Я тебя ненавижу, — прошептала я, но мама уже снова спала.

— Ненависть еще никому не приносилапользы, Харли, — пробормотал Кинг, взяв меня за руку и вытащив из вонючей комнаты, мягко закрыв за нами дверь. Когда он повернулся ко мне, его лицо было серьезным, как у взрослого, — Ты должна быть умнее ненависти, хорошо? Тебе не нравится мама? Не могу тебя винить, но не позволяй этому управлять собой.

— Почему бы и нет? — я надулась.

Кинг ухмыльнулся и потянул меня за конец моего спутанного хвоста. — Потому что я не хочу брать с собой сварливую девчонку в Мега Мьюзик.

— Мы все равно пойдем? — я чуть не закричала.

— Если ты будешь тише, мы пойдем, — приказал Кинг резким шепотом, — А теперь надевай туфли и пошли.

Я начала разворачиваться на каблуках и бежать к своим армейским мини-байкерским ботинкам, но остановилась на полпути, потеряла равновесие, выпрямилась, а затем снова повернулась лицом к брату.

— Ты меня любишь, не так ли? — спросила я его уверенно.

Он ухмыльнулся той улыбкой, которую девушки уже любили. Кингу было всего восемь лет, но, черт возьми, он был кокетливым. — Да, Харли, я чертовски люблю тебя.

— Насколько? — я потребовала, потому что знала, что могу.

Может, у меня и была дерьмовая мать, но мои мужчины любили меня, мой брат, может быть, больше всех.

Он толкнул меня в плечо и закатил глаза, но его голос был таким теплым, когда он пролился на меня, словно мягкий тропический дождь. — Достаточно, чтобы отвести тебя в Мега Мьюзик вместо того, чтобы встречаться с Шелли Ньюборн в закусочной Стеллы, чтобы выпить молочный коктейль и поцеловаться.

— У нее все равно есть брекеты, — сказала я ему то, что он уже знал, пока тащила его по коридору к входной двери, — Я спасаю тебя от окровавленных десен. Ты достоин лучшего.

— Такие девчачьи слова, — возразил Кинг, выскочив из дома за мной и захлопнув дверь, как крошечное «иди нахуй» нашей маме, — Конечно, у нее есть брекеты, но ты видела ее сиськи? Первая девочка в классе, получившая их, и, Харли, ты не парень, так что ты не понимаешь, чего стоит кровавый рот, когда ты один на один с этими красотками.

— Кобель.

— Соплячка.

Мы так широко ухмыльнулись друг другу, что выглядели глупо, а затем, прежде чем я успела дернуть его в ответ, Кинг задрал свои свободные джинсы и рванул вперед.

— Последний в Мега Мьюзик должен купить победителю пластинку с поп-музыкой, — крикнул он.

Я не злилась на его фору или даже на то, что он выиграл, потому что у меня не было денег, чтобы купить ему пластинку, но также и потому, что Старый Сэм давал мне немного Хубба Буббы, так что Кинг был тем, кто в конце концов проиграет.

Он уже был внутри, когда я толкнула обклеенную плакатами дверь в Мега Мьюзик, но я не стала искать его среди стопок и книжных шкафов, заполненных пластинками. Вместо этого я пошла прямо к Старому Сэму.

— Вот она, о да, вот она, любовь всей моей жизни, — пропел мне Старый Сэм, слегка покачиваясь при этом.

Я посмеялась над ним и чуть больше влюбилась в него. У меня не было дедушки, потому что родители моего отца умерли, а моя мама хотела, чтобы умерла она сама, так что мне казалось, что Старый Сэм был моим дедушкой. Он тоже подходил на эту роль. Несмотря на то, что он не был байкером, он прожил тяжелую жизнь рок-концертов и вечеринок в качестве роуди, прежде чем обосноваться в Энтрансе в Мега Мьюзик, и мне нравились истории, написанные возрастом и опытом на его морщинистом лице. Он носил забавную прическу в стиле ретро, я была слишком юна, чтобы понять, что он напоминает Элвиса и Джеймса Дина.

Когда я подошла к нему, я обвила своими маленькими ручками его ноги и сжала. Он засмеялся как-то джазово и похлопал меня по макушке.

— Вот она, — повторил он тише, а затем мягко оттолкнул меня, чтобы он мог наклониться и посмотреть мне в глаза, — Ты хорошо вела себя на этой неделе, девочка?

Он спрашивал меня об этом каждую неделю, и каждую неделю я улыбалась ему и хлопала ресницами. — Не на этой неделе, Старый Сэм.

Мне было всего шесть лет, но я знала мужчин, меня воспитывали самые мужественные из них, и я уже умела обводить их вокруг пальца.

Старый Сэм рассмеялся и вздрогнул, когда его колени заскрипели, когда он выпрямился. — Ты заставляешь старика чувствовать себя молодым, каждую неделю сияя такой красотой в моем магазине.

— Это мой любимый день, воскресенье, — сказала я ему.

— Правильно, девочка, мой тоже. А где твой отец, а?

Я пожала плечами, хотя было странно, что папа пропустил с нами воскресенье, по крайней мере, не позвонив и не объяснив нам, почему.

Он поджал губы и бросил взгляд на свой мобильный телефон, лежащий на стопке пластинок, но когда он снова посмотрел на меня, он улыбался. — Хорошо, тогда вытяни лапу, принцесса.

Я смотрела, как он засунул руки в карманы, затем протянул их мне, сжав кулаки, прежде чем хлопнуть моей маленькой ладонью по одной из своих больших. — Оставил!

Он запрокинул руку и раскрыл ладонь, обнаружив пачку клубнично-арбузной жевательной резинки Хубба Бубба.

— Да! — я взвизгнула кулаком. — Моя любимая!

Старый Сэм подмигнул мне. — Разве я этого не знаю? Сегодня я принес тебе Джонни Кэша. Почему бы тебе не пойти посмотреть, пока я кое с чем разберусь?

Я сморщила нос, когда засунула в рот толстый кусок жевательной резинки и начала жевать. — Это кантри-музыка! Я ненавижу это дерьмо.

— Девчонка, ты ни хрена не знаешь об этом дерьме. Не говори то, что сказал тебе твой папа, не слушая себя. У тебя есть собственные мысли в этой хорошенькой головке?

Я сжала руки в кулаки и ударила ими по бедрам. — И не забывай об этом!

— Это то, как я думаю. Так что иди к черту на свое место и послушай то, что я тебе вытащил, думаю, тебе может понравиться это кантри.

Я поджала губу. Кантри-музыка отстой, мой отец сказал мне, что вся музыка, кроме рока, предназначена для музыкально необразованных. Но я доверяла Старому Сэму. Он вытягивал для меня пластинки каждое воскресенье и никогда не разочаровывал. Так что, хотя я могла устроить мини-истерику и было бы забавно поспорить об этом со Старым Сэмом, я последовала его совету и пробралась через неорганизованные стопки в свой маленький уголок с проигрывателем.

На потертом рукаве был мужчина в черном и надпись «В тюрьме Фолсом».

С благоговением я сняла пластинку с обложки и поставила ее на проигрыватель. Я затаила дыхание, когда первые несколько мелодий его исполнения «Blue Suede Shoes» с грохотом пронеслись по комнате вместе со мной.

Я не была музыкантом. В прошлом году я пробовала играть на гитаре, пианино и петь (даже не напоминайте мне об этой неудаче), так что я не могла создать красоту с помощью звука, но с тех пор, как я была ребенком, я любила это. Я была женщиной с глубоким колодцем эмоций, воспитанной стервой матерью и братством мужчин, которые в основном не отличали свою эмоциональную задницу от локтя. Итак, у меня было много чувств и не так много способов выразить их.

Музыка была для меня этим голосом, и даже в шестилетнем возрасте, сидя со скрещенными ногами на полу в Мега Мьюзик, я знала, что она станет важным саундтреком к моей жизни.

Играла песня Джонни Кэша «Give My Love To Rose», когда я заметила его.

Во-первых, это был просто дополнительный гнусавый звук нот, гул аккордов, добавленный к царапанью и гладкости записанной музыки, которые кололи уши и заставляли меня обернуться, чтобы оглянуться через левое плечо.

И там был он.

Сидя на перевернутом ящике, один Тимберленд уперся в него ногой, а другой прижался к груде нот на полу, так что его толстые бедра были разведены в стороны и торчали из-под потертой джинсовой ткани. Его приглушенно-золотистые волосы падали на лицо, как будто он склонился над синей гитарой, скрывая все, кроме тонкого разреза сильного носа и края пышного рта, который беззвучно двигался в такт лирике песни. То, как он баюкал эту гитару, забавным образом поразило мой шестилетний живот. У него были большие руки, которые казались слишком сильными для его длинных, неуклюжих конечностей, но они нежно держали инструмент, вытягивая звук из горла своими твердыми пальцами, дразня его легким прикосновением.

Он держал эту гитару так, словно это была любовь всей его жизни, так что неудивительно, что музыка, которую он делал на ней, вызывала у меня слезы.

И он, и музыка были самыми прекрасными вещами, которые я когда-либо видела за свою короткую жизнь.

Я, должно быть, тихо вздохнула, потому что внезапно он посмотрел на меня.

У него были зеленые глаза.

Боже, они были самым зеленым живым существом, которое я когда-либо видела. Зеленее, чем только что политая трава, чем свет, просачивающийся сквозь заросли елей на участок тихоокеанского северо-западного мха, и зелень перезревшего лайма. Глядя в этот цвет, окруженный густой бахромой коротких колючих каштановых ресниц под густыми косыми бровями, я затаила дыхание.

Он не пропустил ни секунды в песне, когда встретился со мной взглядом и добавил свой ровный низкий голос к хриплому рычанию Джонни.

Песня была не о влюбленности, а о мужчине, оставившем женщину по имени Роуз и сына, когда он попал в тюрьму. Это не должно было быть глубокомысленным, я была шестилетним ребенком и не могла понять контекста этой песни, но это вызвало у меня дрожь предчувствия по спине, от которой у меня заболели зубы.

Когда последние аккорды стихли, и на записи снова появился голос Джонни, говорящий с заключенными, певец-подросток, наконец, склонил голову в жесте, который сделал бы любой из падших, и сказал. — Тебе нравится Кэш?

Я хотела сказать «да», потому что была влюблена в его красоту. Он был всего лишь мальчиком, и он был так хорош собой, что это казалось смутно женственным, но в его характере его лица была мрачность, тяжесть и строгость, что напомнило мне мужчину.

Но я этого не сделала, потому что я была юна, но я все еще была Гарро.

— Он не дерьмовый, я думаю, но он кантри.

Брови мальчика взлетели вверх, он наморщил лоб так, как мне нравилось. — Ты ненавидишь музыку кантри? Ты из Канады, верно?

Я фыркнула на него, полностью забыв о своей влюбленности перед лицом его вызова. — Э-э, я, наверное, больше канадка, чем ты. Моя семья здесь с незапамятных времен. И к твоему сведению, не всем канадцам нравится кантри.

— Ты живешь в сельской местности, в маленьком городке, как и мы, тебе нравится кантри.

Я фыркнула. — Не знаю, с кем ты тусуешься, но кантри для неудачников.

Он слегка улыбнулся, и это дало мне понять, что он улыбался не слишком часто. — Значит, тебе не нравится Кэш.

Я закусил губу, потому что мне нравился Джонни Кэш. Его голос, такой глубокий и рычащий, напомнил мне голос моего отца, а его кантри-музыка не звучала в стиле кантри.

— По сути, это рок, — сказала я ему, пытаясь оправдаться.

Он прикусил уголок рта. — Правда. Тем не менее, он был крутым парнем, его несколько раз арестовывали за довольно мелкие правонарушения, но он всегда играл в тюрьмах, потому что понимал их проблемы.

Несколько братьев Падших побывали в тюрьме, так что я годами посещала тюрьмы. Мне нравилось это в Джонни, но еще больше мне нравилось, что этому странному мальчику тоже нравилось в нем это.

— Вот, — сказал он, аккуратно укладывая гитару обратно в открытый футляр, а затем укладывая ее во весь рост, — Попробуем в Сан-Квинтене.

Я замерла, когда он подошел ко мне, чтобы засунуть новую пластинку под проигрыватель, только мои легкие трудились изо всех сил, чтобы успокоить мое внезапное прерывистое дыхание. От него приятно пахло свежей вспаханной землей и сеном с легким мускусом человека. Если бы я могла подобраться достаточно близко, лечь и закрыть глаза, он бы пах точно так же, как лежать на нагретой солнцем траве под большим летним небом.

Он присел рядом со мной, чтобы переключить пластинки, и повернулся ко мне, когда закончил, достаточно близко, чтобы я могла видеть начало тонкой щетины на его челюсти. Когда улыбающиеся морщинки возле его глаз разгладились от гнева, я поняла, что он был достаточно близко, чтобы увидеть слабый красный отпечаток руки на моей щеке.

— Кто, черт возьми, сделал это с тобой? — спросил он.

Его голос был подобен взмаху хлыста в воздухе, но его рука была мягкой, как поцелуй бабочки на моем подбородке, когда он наклонил мое лицо, чтобы лучше видеть синяк.

— Какая тебе разница? — спросила я несмотря на то, что моя губа скривилась, а глаза были полны слез.

Какое дело этому незнакомцу, что меня ударили? Я не привыкла к такой чуткой щедрости со стороны людей вне клуба и их семей. Обычно посторонние насмехались над нами или носились вокруг нас, как жуки.

— Какая мне разница? — повторил он, как будто не мог поверить, что я это спросила, — Кто-то бьет милого ребенка, ты думаешь, меня это не волнует? Думаешь, кто-нибудь оставит это без внимания?

— Да, я тебя не знаю. Почему ты суешь свой нос в грязные дела, которые даже не твоя проблема?

Его лицо напряглось от ярости, затем от сочувствия. — Потому что я не из тех парней, которые могут пройти мимо трагедии, ничего не делая с этим, понятно? И я очень надеюсь, что ты тоже не такая девушка.

Я задумалась на секунду. — На прошлой неделе я избила того глупого парня на детской площадке за то, что он назвал мою лучшую подругу Лайлу уродиной. Она не уродлива, мой папа говорит, что она станет настоящей красавицей, когда вырастет.

Он снова прикусил край рта, словно пытаясь сдержать улыбку. — Да, я не могу сказать, что насилие — это ответ, но я рад, что ты не позволяешь такому пройти мимо тебя. Мы, как порядочные люди, обязаны заботиться друг о друге, иначе нам всем конец. Итак, я собираюсь спросить тебя еще раз, кто сделал это с тобой?

Я с тревогой жевала свою жвачку, а потом решила ответить ему, надув большой пузырь из Хубба Бубба. Он уставился на розовый шар, когда тот остановился в дюйме от его лица, и покачал головой, когда я лопнула его с громким шлепком.

— Ты не скажешь мне. Мой отец важный человек, я могу уговорить его помочь тебе.

— Мой отец тоже, — гордо сказала я ему, потому что Зевс Гарро был самым молодым кандидатом, за которого когда-либо голосовал клуб.

Он прищурился на меня, его глаза были зеленее светофора, побуждая меня идти, идти, идти и рассказывать ему все свои секреты. — Как тебя зовут?

— А тебя? — я мгновенно выстрелила в ответ.

Еще одна напыщенная ухмылка. — Лайонел.

Я сморщила нос. — Это дурацкое имя.

— Да? Твое лучше?

Я усмехнулась ему в лицо, мне понравилось, что я была достаточно близко, чтобы увидеть более глубокое кольцо зелени вокруг его внешних радужных оболочек. — Да. Харли-Роуз, потому что я байкерша.

Что-то мелькнуло в этих глазах, что заставило меня отстраниться от него.

— Теперь, когда ты знаешь мое имя, не хочешь сказать, кто тебя ударил? — спросил он низким металлическим голосом, в котором я узнала отца и его братьев, когда они больше не дурачились.

— Какого черта ты делаешь с моей сестрой? — голос Кинга раздался позади меня, и через мгновение я оказалась в его объятиях.

Мальчик встал, настолько выше моего младшего брата, что ему пришлось согнуть шею, чтобы посмотреть на нас сверху вниз. — Убедился, что с ней все в порядке. Она ребенок, не должна оставаться одна в магазине даже в таком маленьком городке, как наш. У нас тут живут преступники.

— Ни хрена, — злобно рассмеялся Кинг, — Думаю, мы сможем справиться с ними больше, чем ты.

Я знала, что он судит по красивому наряду подростка, его рубашке на пуговицах под распахнутым блейзером и таким модным штанам, что у них даже есть складка спереди.

— Ты судишь о книге по обложке? — возразил Лайонел, его стрела попала точно в цель, как будто он понимает бунтарей.

Мы не были близки к осуждению, никогда.

Я могла слышать скрежет зубов Кинга надо мной. — Когда больше нечего делать, что должен делать мужчина, кроме как предполагать и действовать, чтобы защитить?

— Мужчина? — Лайонел рассмеялся. — Ты-то, восьми лет?

Кинг выпятил грудь, еще сильнее сжимая меня в тесном кругу своих рук. — Теперь ты судишь по моему возрасту? Мне восемь, но я научился защищать себя и свою семью с тех пор, как научился ходить.

Лайонел поднял руки в жесте капитуляции. — Я не сомневаюсь, что ты сможешь. Просто проверяю маленькую девочку, у которой на щеке остался отпечаток руки.

Руки Кинга дернулись вокруг меня. Он ненавидел это, но он мало что мог сделать. Она была нашей мамой.

— Иногда ты должен играть в долгую игру, — загадочно сказал Кинг, — Не то, чтобы это твое дело.

— Может быть, — пожал плечами мой друг-подросток, — Ты позволил этому случиться. У меня есть средства, чтобы помочь вам двоим выбраться из байкерского логова и доставить вас в более безопасное место.

— Нет ничего безопаснее, чем быть с папой, — сказала я.

— Харли, Кинг, идите сюда, — внезапно закричал Старый Сэм с входа в магазин.

Через несколько секунд на главной улице раздались выстрелы. Я уже слышала безобидный звук поп-музыки и сразу поняла, что это такое и что оно означает.

Смерть.

Прежде чем они успели меня остановить, я вырвалась из объятий Кинга, обогнула протянутые руки Лайонеля и направилась к стеклянной парадной двери, покрытой плакатом. Я прижалась лицом к щели между афишами и выглянула наружу.

Ничего.

Но у меня было это чувство, это ощущение в глубине моего живота, как будто врата Тартара открылись, и эти ужасные монстры вырвались наружу, сея разрушение в моем теле и насмехаясь над моей душой.

Что-то пошло не так. Настолько неправильно, что я знала, что все, что происходит за дверьми Мега Мьюзик, было достаточно, чтобы изменить мою жизнь.

Оглядываясь назад и зная, какой женщиной я стала, не так уж удивительно, что я бросила вызов здравому смыслу и безопасности, рывком распахнула дверь, защищающую меня от выстрелов, и выбежала на улицу. Я смутно представляю, как Старый Сэм кричит мне вдогонку, а затем Кинг дерется с ним, поскольку его удерживают от следования за мной, но я была слишком сосредоточена на поиске источника этого звука, на том, чтобы убедиться, что это не то, что подсказывало мне мое чутье.

Мейн-стрит представляла собой длинный участок причудливых магазинов, закусочных, здания суда, ратуши, полицейского участка, большого парка и церкви Первого Света.

Церковь находилась через дорогу от Мега Мьюзик и ближе к океану, но я сразу увидела, что хаос исходит оттуда.

Повсюду были люди в кожаных костюмах, мой отец и его братья.

Мое сердце сжалось.

Я начала бежать по асфальту.

Я пробежала всего полквартала, достаточно близко к месту действия, чтобы заметить моего отца, стоящего ближе всего ко мне на краю парковки, когда сзади меня схватили чьи-то руки и толкнули на землю. Тротуар царапал мои ладони, когда я спускалась вниз, но вес человека, удерживающего меня на улице, не отпускал меня. Я повернула голову, чтобы посмотреть на своего похитителя, и увидела за своим плечом лицо Лайонеля, строгое и сильное.

— Отпусти меня, — потребовала я.

— Это не случится.

— Отпусти меня! — Я закричала, когда воздух пронзил еще один выстрел, на этот раз громче остальных.

Моя голова дернулась в сторону происходящего, и я с поразительной ясностью увидела, как мой отец, обняв кого-то поменьше, отшатнулся от удара и упал на землю.

Я закричала.

Я не была достаточно взрослой, чтобы видеть более ужасные кошмары, но если бы я была вынуждена думать об этом раньше, то увидела бы, как мой отец падает. Он был моим кумиром, моим самым любимым человеком на земле, человеком, который научил меня тому, что такое любовь.

Не понимая этого, не нуждаясь в этом, я почувствовала, как весь мой мир рухнул, когда я смотрела, как он падает.

Я кричала так долго и громко, без дыхания, больше минуты, что, в конце концов, руки Лайонеля обвили меня, притянув к своему телу, чтобы он мог унести меня, и я потеряла сознание.

А позже, когда я проснулась на диване у себя дома, Кинг спорил с моей мамой на кухне о том, что папа в больнице и его арестуют за непредумышленное убийство, и я знала, что был прав, что вся моя жизнь изменилась в течение воскресного утра, рядом со мной на столе стояла роза.

Я никогда раньше не держала в руках розы — моя семья была не совсем любителями цветов — поэтому я удивилась глубине красных лепестков, туго закрученных, но только раскрывающихся в центре, вихрю, столь же сложному, сколь и прекрасному.

К столу под розой была приклеена записка.

«Сожалею о твоей утрате, Рози.

Если я тебе нужен, ты позвонишь.

— Лайонел»

Затем внизу был нацарапан его номер телефона.

— Чуть не выкинул это дерьмо, — сказал Кинг, войдя в гостиную, запустив обе руки в свои длинные волосы, — Не следует приближаться к Дэннеру.

Мои руки автоматически сжали розу и записку, шип уколол мой большой палец, так что кровь размазалась по номеру телефона.

Кинг был достаточно умен, чтобы уловить это, и он вздохнул, плюхнулся рядом со мной и притянул меня к себе на руки. Впервые с тех пор, как я услышала эти выстрелы, я почувствовала, что снова могу дышать, ощущая запах его свежего белья, чувствуя, как руки моего брата обнимают меня намного сильнее, чем мои.

— Это убивает меня, но парень был прав. Я мало что могу сделать, чтобы защитить тебя, а теперь и папу, — он откашлялся, когда слова прервались, — теперь, когда он едет в тюрьму, мы должны постоять за себя. Я хочу, чтобы ты сохранила его номер, Харли, и я хочу, чтобы ты использовала его, если тебе что-то нужно, даже если это означает идти против мамы и того, за что выступает клуб.

— Но, — прошептала я сквозь слезы в горле, — Клуб на первом месте.

— Нет, — сказал Кинг таким мудрым голосом, что я удивилась, как слова не прижали его язык, — Мы просто дети. Думаю, сейчас нам нужно поставить себя на первое место.

Я осторожно разжала пальцы от скомканной записки и дотронулась окровавленными пальцами до мелкого почерка. Мой разум сразу запоминал цифры, и в подростковом возрасте я звонила по этому номеру десятки раз, когда мне нужно было, чтобы Лайонел Дэннер защитил меня, как в тот день, от бойни в церкви Первого Света, но с того дня я хранила эту окровавленную записку в бумажнике, аккуратно сложенную, как напоминание о том, когда он впервые спас меня.

Глава 8

Когда я проснулась, я почувствовала запах бекона, и я знала, что это значит.

Мой папа был здесь.

Я чертовски надеялась, что Лулу тоже там, потому что она всегда оказывала на него успокаивающее действие, и я знала, что он чертовски зол на меня. Он был спокоен со мной, пока я восстанавливалась после инцидента в его доме в Энтрансе, катал меня на байке, как я любила делать это с тех пор, как была девочкой, ласково прикасался ко мне всякий раз, когда мы проходили мимо друг друга, и в основном, давая мне возможность восстановиться, не вдаваясь в мое дерьмо из-за моего неправильного выбора.

Ясно, что это время прошло.

Хиро был прижат ко мне во весь рост, его милые лапы на моем бедре были обращены к двери, когда я открыла глаза, но он повернулся, чтобы посмотреть на меня, когда я подняла голову.

— Привет, приятель, — я потерла ему уши и улыбнулась, когда он лизнул мою руку, — Я удивлена, что ты не взбесился, когда мой отец вломился в мою квартиру.

— Да, — сказал Зевс Гарро из дверного проема в моей спальни, его большое тело занимало всю ее ширину и высоту, — Хорошо, что Лу была здесь, и собака знала ее, иначе я был бы серьезно покусан.

— Не могу поверить, что я проспала это, — пробормотала я, глядя на Хиро, когда он счастливо лизал мою руку, совершенно непринужденный рядом с моим отцом.

Мне говорили, что у собак хорошие инстинкты, а Хиро был лучшим из них, так что неудивительно, что он знал, что мой отец не представляет угрозы для меня, а только для тех, кто будет трахаться со мной.

— Ты изнеможенна, Харли, твоему телу нужно время, чтобы восстановиться, но вместо того, чтобы сделать это, ты вылетела как летучая мышь из Ада, чтобы вернуться в Ванкувер и присутствовать на похоронах этого гребаного куска дерьма. Хочешь объяснить мне это?

— Не совсем.

— Да, малышка, это не просьба.

Я сдула прядь белокурых волос и раздраженно фыркнула. — Как насчет того, чтобы дать мне время подготовиться ко дню, и тогда я могла бы больше хотеть поболтать?

— Как насчет того, чтобы почистить зубы и встретиться со мной на кухне меньше, чем через две минуты, и я не буду сам вытаскивать твою задницу из постели и заставлять отвечать на мои вопросы? — небрежно предложил он.

— Ты такой хулиган, — пробормотала я, откинув одеяло и соскользнув на холодный пол, а затем потопала в ванную.

Он поймал меня нежной рукой, когда я попыталась пройти мимо него, — Нет, милая, я не хулиган, и я не позволю тебе снова говорить что-то подобное, шутка это или нет. Кто я, как не твой отец, чей худший гребаный кошмар сбылся, когда он узнал, что кто-то прикасался к его принцессе, зенице его гребаного ока, в течение многих лет, а он этого и не подозревал.

— Папочка, — прошептала я, внезапно снова став маленькой девочкой. Я слилась с его телом и вцепилась в его любимую футболку AC/DC, а он обхватил меня деревянными руками и сжал.

— Я не злюсь на тебя, Харли-Роуз, я злюсь на себя за то, что стал эгоцентричным ублюдком.

— Никогда, — поклялась я, — Ты никогда не был таким парнем, папа. У тебя было много дел за последние четыре года, и, честное слово, я перепробовала все, что могла, чтобы убедиться, что ты не знаешь.

Он издал низкий грудной звук, как раненый медведь. — Ты не доверяешь мне?

— Я больше не доверяю себе, — честно сказала я ему, — Я не знала, как это началось, и я не знала, почему это не прекращалось. Я, — я глубоко вдохнула, восстанавливая дыхание, — Я пыталась это остановить, папа.

— Черт, — сказал он мне в макушку, — Я бы убил его снова, если бы мог. Я бы сделал это самой медленной смертью в истории человечества, сдирая кожу слой за слоем, вырезая ее дюйм за гребаным дюймом, пока он не станет пищей для свиней. Я хотел бы, чтобы Святой возвращал его из мертвых снова и снова, как только это возможно, просто чтобы я мог делать это снова и снова.

Я оперлась о его твердую грудь и успокаивающе похлопала по спине. — Да, папочка, я знаю.

— Ненавижу, что тебе пришлось отнять жизнь, хотя я рад, черт возьми, что карма настигла его в конце концов.

— Да, — согласилась я, потому что именно поэтичность прекращения моей собственной виктимизации делала тот факт, что я убийца, немного более приемлемым.

— Это не уйдет, малышка, — пробормотал он.

— Что?

— Кровь на твоих руках. Но обещаю тебе, когда это случилось по справедливым гребаным причинам, это дерьмо не ощущается как пятно, оно ощущается как гребаный знак отличия.

— Верю тебе, — сказала я, и это было правдой, я всегда так делала.

— Это моя девочка. И я хочу, чтобы ты вернулась домой, Харли-Роуз, как только закончатся экзамены, ты вернешься в Энтранс, в целости и сохранности.

— Хорошо, — сказала я, потому что я могла восстать против него и клуба, но, в конце концов, не было никого, кому я доверяла бы так сильно, как ему.

— Хорошо. Теперь, когда еда остыла, ты не напрягай свою задницу и не спускайся есть с твоей семьей.

— Буду прямо сейчас, — сказала я, когда он сжал меня и отпустил.

Я улыбнулась, когда он наклонился, чтобы погладить Хиро по голове. — Лу давно хотела собаку. Не подкидывай ей никаких идей, ладно? Думаю, с гребаными близнецами у нас будет достаточно хлопот.

Я рассмеялась и закатила глаза. — Как будто ты не отдал бы Лулу целый мир, если бы она попросила об этом.

Папа ухмыльнулся, затем протрезвел, взмахнул рукой, чтобы обхватить меня за шею и притянуть к себе, его лоб опустился вниз, чтобы встретиться с моим. — Ты найдешь мужчину, который чувствует то же самое по отношению к тебе, который будет относиться к тебе как к принцессе, которой ты и являешься.

Я тяжело сглотнула, чувствуя, как Хиро прижимается к моему боку, чувствуя, как призрачная рука Дэннера надежно обвивает мое горло, тиски владения, которые я хотела бы выжечь на коже.

— Да, может быть, — я согласилась с ним, хотя и не была уверена, что согласна на самом деле, потому что единственный мужчина, которому я доверила бы себя, не был моим.

Позже, когда я приняла душ и оделась в свою огромную футболку, я пробралась в главную гостиную своей квартиры с Хиро рядом со мной, чтобы увидеть всю мою семью, заключенную в маленькое пространство.

Мой брат сидел на одном из тонких стульев за обеденным столом, его девушка, Крессида, сидела у него на коленях и смотрела на него, ее руки были в вихре его кудрявых светлых волос, а его руки — на ее заднице. Они над чем-то громко смеялись, что они часто делали вместе, но они оба повернулись, чтобы посмотреть на меня, как только я дошла до них.

Нову, члена моей семьи не по крови, а по праву, швырнули на мой диван, зажав ему глаза рукой, раскинув ноги, одну на спинку дивана, другую на журнальный столик, в грязных ботинках. Даже с похмелья, каким я его знала, он выглядел прекрасно, бездельничая, как какой-то греческий бог, упавший с Олимпа. Он выглянул из-под его руки, когда моя лучшая подруга Лайла, сидевшая рядом с ним на земле и красившая ногти на кофейном столике рядом с его сапогом, ударила его в бок при виде меня.

Если бы я свернула за угол, я знала, что увижу, как папа на кухне доедает бекон, добавляя его к тому, что его жена приготовила на завтрак, возможно, к лимонным оладьям с рикоттой, зная мою мачеху, но прежде чем я успела сделать это, женщина, о которой идет речь, была передо мной, сияя такой яркой улыбкой, что я заморгала.

— Харли-Роуз, — тихо прохрипела она своим хриплым голосом, и от одного звука моего имени в ее губах мне снова захотелось плакать.

Чувак, я превращалась в гребаного слабака.

Прежде чем я успела моргнуть, она оказалась рядом со мной, ее карамельный аромат ударил мне в нос, а мягкие волосы коснулись моей щеки. Я прижала ее к себе, наслаждаясь теплом ее тела и души против моих ноющих ровесников.

— Ты снова так исчезаешь, клянусь Богом, Харли, я не смогу удержать твоего отца от буйства, которое он собирается устроить, ты меня понимаешь? — прошептала она мне на ухо.

Я улыбнулась ей в плечо, прежде чем отпустить ее, чтобы закатить глаза. — Как будто ты можешь управлять монстром, которым он становится, когда выходит на тропу войны.

Лу одарила меня тонкой женственной улыбкой, когда ее рука потянулась к ее огромному животу, набухшему от моих сводных брата или сестры. — О, у меня есть свои способы, детка.

— Хорошо. Сколько раз мы должны говорить об этом, а? Никаких больше сексуальных намеков или информации о твоей сексуальной жизни с моим отцом, — приказала я ей.

Конечно же, она рассмеялась своим прекрасным смехом и подмигнула мне, когда мы завернули за угол на кухню. Мне было почти невозможно поверить, что четыре года назад я повалила ее на землю и избила, потому что я узнала, что та самая девушка, которая застрелила моего отца, когда мне было шесть лет, была той же самой девушкой, которая трахала его тогда. Я ненавидела ее за это и за то, что она отнимала у него огромное количество времени и внимания, потому что я была молода и чертовски эгоистична. Только после того, как ее семья отреклась от нее, и я поняла, какие ужасы обрушились на ее жизнь, я пришла в себя.

Теперь я не могла представить свою жизнь без нее, и уж точно не хотела представить своего отца таким.

Я села за барную стойку, когда она скользнула под руку, которую мой отец придержал для нее, пока он раскладывал идеально хрустящие ломтики бекона на тарелки.

— Готово, — крикнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать Лулу в приподнятый рот.

Боже, мужчины в моей семье были такими милыми со своими женщинами, что доставляли девушке чертову зубную боль.

— Как моя красотка? — спросила Нова, скользя рядом со мной, чтобы схватить тарелку с едой, которую папа пытался подтолкнуть ко мне.

Он перехватил ее, поднес к груди и откусил кусок тоста с маслом, ожидая моего ответа на вопрос.

— Это было мое, — сообщила я ему.

— Не вижу на нем твоего имени, и мой рот побывал на нем. Ты все еще его хочешь?

— Я не хочу, — протянула Лайла, поднявшись, чтобы поцеловать меня в щеку, а затем принять тарелку от Лу, — Черт его знает, где побывал этот рот.

Мы все рассмеялись, когда она притворно вздрогнула, но Нова только пожал плечами и откусил еще один огромный кусок тоста. — Кто я такой, чтобы отказывать дамам в том, чего они хотят?

— Ты отвратителен, — с усмешкой сказала Лайла, твердой рукой толкнув Нову в плечо.

Огромный бриллиант сверкнул на свету, когда она это сделала, и я ахнула. — Черт возьми, Лайла, детка, пожалуйста, не говори мне, что этот камень — это обручальное кольцо.

Моя лучшая подруга улыбнулась мне и замахала рукой в воздухе, крича. — Тебе лучше поверить в это, детка! Джейк сделал мне предложение.

Я спрыгнула с табурета и бросилась в ее объятия. — Ты шутишь надо мной!

— Ни за что, сучка. Этот бриллиант весом в пять карат — не шутка.

Мы рассмеялись друг другу в лицо, обнявшись, и на мгновение мир снова пришел в норму.

— Знает его всего чертову неделю, — пробормотал Нова, — Но что уж тут.

— Да, что уж тут, Нова, — сказала Кресс, легонько толкая его бедром, — Когда ты знаешь, ты знаешь.

Нова посмотрел на Кинга в поисках помощи, но он только пожал одним плечом и ухмыльнулся, — Извини, чувак, моя женщина говорит правду.

— Да, — сказала Лайла только мне, ее огромные карие глаза светились радостью, — Я никогда не думала, что найду кого-то, кто полюбит меня в ответ, но я нашла, и он — все для меня.

Я слегка встряхнула ее, чтобы удостовериться, что я попала туда же, где и она. Моя девочка была влюблена в своего лучшего друга, Нову с тех пор, как она была чертовой девчонкой, но этот милый сукин сын был слишком занят тем, чтобы выглядеть хорошеньким и встречаться с любой женщиной, которая бросалась к нему на шею, чтобы заметить ее безответную любовь.

Итак, наконец, она двигается дальше.

Я была счастлив за нее, счастливее, чем могла выразить своим скудным запасом эмоциональных слов, поэтому я просто легонько встряхнула ее.

Она была моей девочкой, поэтому она поняла меня и широко улыбнулась.

— Хорошо, ешьте, пока я говорю, — приказал папа, проводя нас в гостиную, где мы все заняли свободные места, чтобы поесть и послушать.

На его лице было выражение, которое я хорошо знала, встревоженный изгиб его сильного лба и блеск в его серебристых глазах, которые говорили о беспокойстве и ярости. Он подождал, пока Лу ляжет на него наполовину на кушетку, чтобы начать, но еще до того, как он заговорил, я поняла, что это что-то плохое.

— Это клубный бизнес, не нужно говорить вам, женщинам, что обычно это дерьмо не распространяется на вас, но по причинам, которые вы, блять, скоро поймете, я должен вас в этом замещать. Сейчас нам угрожают с двух сторон, и мне нужно, чтобы вы были бдительны.

— Хавьер? — немедленно спросила Кресс, достаточно умная, чтобы понять, что только потому, что наш бывший враг бездействовал, послушно играя мэра Энтранса в течение последних трех лет, это не значит, что он перестал быть нашим врагом.

— Полицейские обнюхивают больше, чем обычно, ничего страшного, но они пристают к женам и подружкам братьев, появляются на наших законных предприятиях, пытаясь досадить сотрудникам, не имеющим никакого отношения к клубному дерьму. Мы сохраняем бдительность, но вам нужно быть осторожными, хорошо?

Парни наклонили подбородок, но мы, женщины, посмотрели друг на друга, потому что по наэлектризованному ощущению в воздухе мы знали, что приближается буря.

— Что-то еще? — спросила Кресс, наклоняясь вперед на подлокотнике кресла, на котором она сидела, чтобы помассировать спину моего брата.

На этот раз, как ни странно, заговорила Лайла, ее великолепные татуировки ярко светились в утреннем свете, пробивающемся сквозь окна. — Ирина Вентура открыла порнографическую компанию возле входа.

Я нахмурилась. — Хорошо, а почему нам есть дело до этого дерьма?

— Она использует торговцев наркотиками Хавьера, чтобы подсаживать местных девушек на метамфетамин, кокаин или героин, а затем заставляет их выступать. Вы помните Талию Дженкинс? Она ходила в EBA, но встречалась с Аароном, помнишь?

Кинг рассмеялся. — Я помню ее.

Крессида фыркнула, что заставило Кинга громко расхохотаться и откинуться на нее, чтобы он мог наклонить голову, чтобы улыбнуться ей.

— У нее никогда не было ничего на тебя, Кресс, детка, — сказал он.

— Талия подсела, теперь она работает на Ирину, — продолжила Лайла.

— Как это становится нашей проблемой? — спросила я несколько бессердечно, но это было правдой. Мы не были полицией, мы не были мстителями, так какое это имело значение?

— У них есть Хани, — сказал Кинг, не сводя с меня глаз, хотя рассеянно нежно кусал пальцы Кресс.

Хани.

Черт, у них есть Хани.

Я закрыла глаза на секунду и позволила этому потрясти меня. Хани была нашей сводной сестрой по матери. Больше всего времени, которое я когда-либо проводила с ней, были девять месяцев, когда мама была беременна ею, пока Зевс был в тюрьме, а ее мошенническая задница не дождалась даже нескольких месяцев после того, как он был заключен в тюрьму, чтобы сожительствовать с другим парнем. С тех пор я видела ее в общей сложности три раза, и было ясно, что Фарра воспитала ее как миниатюрную версию самой себя, и обе сучки ненавидели Падших и Гарро.

Но все же Хани было всего шестнадцать лет.

— Она снимается в порно? — спросила я, не открывая глаз, ненавидя эти образы.

— Пока нет, Фарра позвонила отцу и потребовала, чтобы он разобрался с этим, — ответил Кинг, резкость в его голосе подобно зазубренному ножу.

— Она даже не его ребенок, — впервые заговорил Нова.

— Тем не менее, семья — это семья, а она — гребаный ребенок. Этого не может быть в нашем городе и на стороне, я был бы не прочь получить этих мудаков Вентуры, — сказал папа, и не в первый раз мне напомнили, что герои бывают самых разных форм и размеров, и только потому, что Зевс Гарро был МК вне закона. Президент с послужным списком не означал, что он был во всех смыслах хорошим.

— Согласен, — одновременно сказали мы с Кингом и ухмыльнулись друг другу.

— Что третье? — тихо спросила Кресс.

Папа посмотрел на Кресс, потом на меня, и его лицо стало пустым. — Берсеркеры обратились по поводу сотрудничества. Я сразу отверг эту идею. Они не очень хорошо это восприняли.

— Как, черт возьми, они думали, что что-то настолько глупое произойдет с их клубом? — спросил Кинг, наклоняясь вперед, чтобы сесть, упираясь предплечьями в колени.

— Ты не знал об этом? — спросила я, удивленная тем, что Кинг не в курсе, особенно теперь, когда он начал разведку.

Он, наконец, сделал решительный шаг, но Кинг был частью клуба с тех пор, как вышел из гнилого чрева нашей матери.

— Ты ни хрена мне не говорил с тех пор, как вступил в клуб, — пробормотал он, но глаза его побледнели от ярости.

— Потому что ты еще не полноправный участник, и важно, чтобы ты, черт возьми, чувствовал это, как и любой другой новобранец, — сказал папа, его тон был одновременно раздраженным и скучающим, как будто они разговаривали об одном и том же миллион раз.

Волосы у меня на затылке встали дыбом, потому что папа и Кинг всегда были грубыми ворами.

— Довольно смелая игра, — осторожно сказала я, — Ты же не думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?

Папа поднес сцепленные руки к губам и секунду изучал меня. — Думаю, я не хочу, чтобы ты была рядом с ними даже больше, чем до этого, это, черт возьми, точно. Жнец и я вернулись к тому времени, когда он основал свой клуб. Хотелось бы думать, что это был жест, в тот день, когда он хотел, чтобы в Падших и Крукс его отвергли. Все может быть так просто.

— Откуда ты знаешь, что тогда они не восприняли это хорошо?

Его челюсти сжались, а затем сильно тикали, но он ничего не сказал.

Лулу так и сделала, положив обе руки на округлившийся живот. — Мы не знаем, кто именно, но кто-то угрожал мне и детям от имени этого клуба.

Кислород в комнате с треском испарился, и последовала гробовая тишина, не прерываемая даже дыханием.

— Ты черт возьми шутишь! — крикнул Кинг, вставая на ноги, — Ты черт возьми шутишь надо мной.

— Это пиздец, — тихо сказала Крессида, прикрывая рот рукой.

Это была реакция, которая напомнила мне, как далеко она ушла от взволнованной, чопорной школьной учительницы за последние пять лет, но как далеко она все еще была от того, чтобы быть настоящей старой леди или байкершей.

Потому что я?

Родилась и выросла байкерской сучкой, явилась из байкерской спермы и в сучьей утробе?

Моя реакция не была внешней, она расцвела в моем сердце, как кровавая роза, обвитая ядовитыми шипами. Моя семья была под угрозой, и ничто в мире не имело значения, кроме них, даже я.

Итак, я знала, что собираюсь делать.

Мое смутное желание победить Берсеркеров только что превратилось во что-то длинное, сильное и смертоносное, в пылающий меч в моей руке.

Я собиралась покончить с ними.

Даже если они на самом деле никогда не касались головы Лулу и младенцев, они заслуживали смерти только за одну мысль об этом.

Тюрьма была для них слишком хороша, но это была достойная замена убийству, если каждый член этого МК пойдет ко дну вместе с гребаным кораблем.

— Все заткнитесь, — твердо приказал папа, перекрывая ругань Кинга, спор Новы и Лайлы и тихое обращение Кресс к Лу, — Само собой разумеется, я не позволю этой чертовой твари коснуться и гребаного волоса на голове Лу или приблизиться к ней даже на гребаный акр. Это понятно? — он подождал, пока мы согласимся, прежде чем продолжить. — Хорошо, тогда выкиньте это из головы.

— Легче сказать, чем сделать, — тихо сказала Кресс со слезами на глазах, пока я смотрела на Лу.

— Люблю тебя, Лулу, — сказала я ей, но имела в виду, что люблю ее достаточно, чтобы снова вступить в МК Берсеркеров и уничтожить их ради нее.

Глава 9

Я вышла из корпуса медсестер после последнего урока днем и увидела стайку студентов, окруживших что-то на стоянке. Это иногда случалось в УБК (Университет Британской Колумбии), Ванкувер был заполнен богатыми семьями, и иностранныестуденты должны были быть очень богатыми или очень удачливыми, чтобы получить место в школе, так что не было ничего необычного в том, чтобы видеть Феррари или Астон Мартин на стоянках кампуса.

Лично мне было плевать. У моего отца был лучший гараж нестандартных автомобилей и мотоциклов на западном побережье, я видела их все.

Я быстро двигалась прочь, уже думая о том, чтобы вернуться домой к Хиро и взять его на прогулку, нарушив приказ Дэннера отвезти его в класс, потому что это было просто смешно. МК никогда бы не причинил мне вреда на территории кампуса.

— Харли-Роуз, — позвал самый низкий голос, который я знала, сквозь громкие крики студенческой болтовни.

Я замерла.

Затем медленно, уже переоценивая свое утверждение, что Берсеркеры не причинят мне вреда в кампусе, я повернулась лицом к группе студентов на стоянке.

Рэт сидел на своем огромном Харлее Дэвидсоне с мягким тонким хвостом с красными и хромированными вставками, но я знала, что внимание привлек не байк, а здоровенный, крутой байкер, который сопровождал его. Его густые волосы были закручены и развевались на ветру, хмурый взгляд приковывал к его великолепному лицу, а его большое тело делало то, что так любили худощавые женщины, когда вся длина и мускулистая ширина их тела были выставлены напоказ.

Я понимала толпу.

Если бы мне даже не нравились мужчины, я бы все равно захотела подойти поближе, чтобы получше разглядеть эту красоту.

Но я этого не сделала.

— Мне нужно домой, Рэт, — крикнула я, щелкнув пальцами, — Увидимся позже.

— Почему ты думаешь, я здесь? Давай, — сказал он.

Блять.

Я не хотела. Я хотела пойти домой, почистить пистолет, взять Хиро на пробежку и подготовиться к выпускным экзаменам, которые должны были состояться через две недели. Но формально Рэт теперь был моим возлюбленным, и у нас не было времени, чтобы разобраться в деталях.

Как и то, что я не собиралась с ним спать.

Я перекинула свой рюкзак через другое плечо и поплелась к нему.

— Выглядишь мило, Харли, — похвалил он меня, когда я остановилась, положив руку на бедро перед ним.

Я была хорошо осведомлена о затянувшейся толпе, когда я перебросила волосы через плечо и лопнула громкий пузырь с моей ароматизированной Хубба Буббы. — Одета в старую футболку и джинсовые шорты, Рэт, ничто, о чем можно писать домой твоей мамочке.

Учитывая, что это была одна из моих любимых футболок, которую я украла у папы с красной эмблемой AC/DC спереди, которую я завязала внизу, чтобы обнажить кусочек моего загорелого живота и верхние части колготок в сеточку, которые я носила под моими короткими джинсами. Я была байкершей с тех пор, как научилась говорить, даже мне нужно было признать, что я смотрю на себя свысока.

Он скрестил руки на груди, привлекая внимание к прекрасно детализированным татуировкам адского пламени, полыхающего на его предплечьях и демонах, сжигающих пламя на его огромных бицепсах. — Ты думаешь, женщина должна носить что-то особенное, чтобы заставить мужчину задыхаться? Не-а. Отношение — это девяносто процентов привлекательности.

— А остальные десять процентов?

Он сделал паузу, когда медленная улыбка поделила его бороду надвое. — Не узнаешь об этом до тех пор, пока она не встанет на колени с твоим членом во рту, и ты не поймешь, как хорошо она тебе отсасывает.

Я фыркнула, закончив с нашей игрой, и перебралась через байк позади него. — Я бы не стала ставить на то, что ты узнаешь хотя бы десятичную часть мощности моего всасывания, чувак.

Смех Рэта был не столько шумным, сколько вибрирующим движением через его длинное, широкое туловище. Он устроился над байком, подождал, пока я надену на голову шлем, а затем нажал на педаль газа только для того, чтобы увидеть, как студенты задыхаются и пячутся назад.

— Хвастаешься, — пробормотала я себе под нос, но, если его смех был каким-то признаком, то он меня услышал.

Мы тронулись в путь, и я так возненавидела то, что мне так нравилось сидеть на мотоцикле, что я наслаждалась поездкой по извилистым дорогам УБК, взглядами на многомиллионные дома через открытые ворота и огромными участками беспрепятственного вида на океан, летнее солнце в полдень расцветает над серебряной водой. Ветер трепал мои волосы, запах горячего асфальта и кожаного байкера ударял мне в нос, и вскоре я поддалась порыву вскинуть руки и закричать неразборчиво на дуновение ветра.

Мне было почти грустно, когда мы добрались до Бернадетт, местного водопоя Берсеркеров, вот только они делали лучшие чертовы куриные крылышки на планете, так что, по крайней мере, это стоило того.

Я спрыгнула с байка, прижала шлем к груди Рэта и сказала. — Встретимся внутри.

Бар был совсем не похож на бар Юджина, бар моего дяди, а также любимый бар клуба моего отца вне Энтранса. Этот был более грязный, официанты старые и изможденные, моющие средства из стриптиз-клубов и более популярных баров в центре города, напитки ограничивались пивом и несколькими спиртными напитками с нижней полки.

Я проскользнула в кабинку и заказал Blue Buck и горячие крылышки.

Рэт присоединился ко мне в то же самое время, когда пенистая пинта была поставлена передо мной, и заказал то же самое.

— Нам нужно поговорить.

— Да, нужно. Мы должны поговорить о том, что я не твоя девушка, — сказала я ему.

Рэт неумолимо смотрел на меня своими безмятежными красивыми серо-голубыми глазами. — Для целей в клубе, ты она.

Я оживилась. — Не слишком ли загадочно?

Он уставился на меня, его большие руки снова и снова перебирали подставки в пальцах. Я не знала, сделал ли он это нарочно, но это было хорошим напоминанием о том, что он не из тех, с кем можно шутить.

— Не хочу, чтобы ты была такой. Красива, как гребаный персик, но, как я уже сказал, для меня это не имеет большого значения. То, что происходит, это мое личное гребаное дело, и тебе не о чем беспокоиться, кроме той части, где ты продолжаешь притворяться моей девушкой.

— Думаю, мне действительно стоит об этом побеспокоиться, — медленно сказала я, осматривая байкерское убежище в поисках любого брата Берсеркера, который мог подслушивать, — Если это связано с моей ложью в клубе.

Он фыркнул. — Давай начистоту, у меня много своего собственное дерьмо, но я все еще вице-президент этого гребаного клуба, и единственная причина, по которой я не копаюсь в вашем грязном белье — оно такого ранга, что я чую его гребаный запах за милю, поэтому ты мне нужен. Жнец может купиться на этот широко раскрытый голубой взгляд, но я вижу твое второе лицо, Харли, и я знаю, что тебе есть что скрывать, как и мне.

Я поджала губы, но оказалась между молотом и наковальней. Он, конечно, спас меня от этих засранцев-байкеров, но при этом он уже неразрывно связал нас вместе. Если бы я хотела победить МК, мне пришлось бы согласиться с его планом. И в каком-то смысле мне было выгодно иметь защиту вице-президента, особенно без необходимости брать его член.

— Итак, к чему этот концерт? Мы притворяемся вместе перед братьями? Я тебя прикрываю, они спрашивают, где ты был?

— Звучит почти правильно, — согласился он, когда ему принесли пиво, и горячие крылышки рухнули на стол между нами. Он смотрел, как я накидываюсь на курицу, и его глаза светились юмором, — Я не доверяю тебе, Харли, но я должен. Облажаешься со мной, и я выпотрошу тебя тем же ножом, которым, как они утверждают, убили моего кузена. Ты понимаешь меня?

Я говорила с набитым цыпленком ртом, отрывая кусок мяса от кости. — Если ты выпотрошишь меня, тебе придется заплатить Падшим. Я бы сказала, это плюс-минус год или два, если ты коснешься волоса на моей гребаной голове, они проведут десятилетие, держа тебя на грани смерти, ежедневно пытая тебя за то, что ты причинил боль их принцессе.

— Несомненно, — он легко согласился, засовывая целое крыло в рот, а затем обсасывая чистые кости между зубами.

— Итак, это то же самое. Мне нужно прикрытие, это ты.

Он моргал, глядя на меня, затем его глаза метнулись к двери, которая открылась на звук хихиканья женщины. Его улыбка растянулась на его лице, как будто ее дергали за нитку, когда он перевел взгляд с новичков на меня.

— Сделано.

Через две секунды я поняла, почему он улыбался, и мне не понравилось, что он знал достаточно, чтобы довольствовать моим предстоящим дискомфортом.

— Харли, детка! — воскликнула Лейкен, бросившись в кабинку рядом со мной, крепко обхватив руками мою шею.

Я закрыла глаза и стиснула зубы от воспоминаний, ощущение их ран на мне было так похоже на ощущение Крикета, сомкнувшегося на мне сверху, его пистолет скользил и охлаждал мое бедро по кромке моих трусиков и под…

— Рад тебя видеть, брат, — голос Дэннера прервал мое смятение, и я увидела, как он наклонился вперед, чтобы обнять Рэта в мужественном рукопожатии.

— Не могу поверить, что ты не рассказала мне о Рэте, — громко прошептала Лейкен, все еще обнимая меня, но уже более свободно, — Ты трахалась с ним, пока была с Крикетом?

— Лейкен, — рявкнул на нее Дэннер, прежде чем я успела ответить, — Господи, женщина, ты когда-нибудь собиралась подумать, прежде чем говорить?

Было странно слышать, как Дэннер говорит в байкерских сокращениях, и это было слишком настолько, что вызывало покалывание возбуждения, простреливающее мне между ног.

Боже, он выглядел как ходячий секс в этой кожаной куртке.

Я снова сосредоточилась на Лейкен, которая выглядела должным образом наказанной, и похлопала ее по руке, прежде чем стянуть ее с себя. — Не упоминай об этом снова, детка. Но, если хочешь поговорить о сюрпризах, когда ты переспала с этим парнем? Как его зовут?

Рэт плохо скрывал свой хохот за кашлем, и я бросила на него настороженный взгляд, потому что, похоже, он слишком много знал о моей истории с Дэннером.

Лейкен взяла одно из моих крыльев и сказала. — Харли-Роуз, это мой мужчина, Лев.

— Лев, — подумала я, — Как ты раздобыла его?

— Когда он начал разведку, он был чернильным девственником, так что мальчишки отвели его в магазин Джилли и заставили его сделать наколку. Он не принимал ни таблеток, ни уколов, чтобы притупить боль, и выбрал огромного рычащего льва над его сердцем, заключенным в заросли этих роз и шипов, — мечтательно вздохнула Лейкен, пересказывая историю, совершенно не подозревая о моей неестественной неподвижности рядом с ней, — Это в сочетании с тем фактом, что он пришел с улицы с железными шарами, чтобы сразу стать Жнецом и чтобы его взяли в качестве прихвостня около двух лет назад, не имея никакого отношения к клубу вообще, ну, ребята решили, что у него хватило смелости, понимаешь?

Я не понимаю. Его мужество и убежденность были половиной причины, по которой я начала называть его Львом в детстве. Я не знала никого настолько глупо храброго, настолько убежденного в своей миссии делать добро и исправлять ошибки.

Я поняла символику татуировки больше, чем кто-либо другой.

Дэннер смотрел на меня, его глаза, словно острие горячего ножа, впивались в мою кожу, но я не хотела смотреть в его сторону. Если бы я это сделала, все мои выстроенные стены рухнули бы, и все, что осталось бы, это я в моей самой низменной форме, слабая и нежная, и его.

— Вы когда-нибудь слышали о Трусливом Льве? — спросил Рэт.

Я расхохоталась, потрясенная тем, что большой плохой байкер знал Волшебника страны Оз, и была в восторге от того, что он использовал его, чтобы оскорбить Дэннера.

Даже глаза Дэннера заблестели в щелочках. — Заткнись, чувак. Ты просто чертовски обижен, что я надрал тебе задницу в бильярде на прошлой неделе и взял с тебя пятьдесят баксов.

Рэт стукнул ладонью по столу. — Я заводил тебя в заблуждение. Чувствуешь матч-реванш?

— Давай.

— Парная игра, — радостно воскликнула Лейкен, вставая и хватая нас с Дэннером за руки, чтобы она могла потащить нас к одному из трех бильярдных столов.

Все они были заняты, но один взгляд на массивность Рэта и рост Дэннера, одетых в байкерские куртки, заставил людей, которые были ближе всего к нам, разбежаться.

Я спрятала улыбку за бутылкой пива. Запугивание никогда не устареет.

— Как моя собака? — спросил Дэннер, обхватив меня рукой, чтобы схватить кий со стены, его твердый торс прижался к моей спине. — Хорошо заботится о нашей девочке?

— Как Лейкен? — тихо спросила я, — Заботиться о твоем члене?

Дэннер мгновение смотрел на меня, когда я обернулась, а затем рассмеялся. Мне нравился этот звук, низкий и гладкий, как жидкий мед, то, как его голова слегка опустилась, как будто он был смущен, удивлен собственным весельем, и морщины, которые прорезались на его лице, рядом с этими зелеными глазами, вокруг твердого рта и особенно вкусно врезались в его левую щеку, как ямочка. Я могла бы часами наблюдать, как он смеется, но тот факт, что он делал это так скупо, также делал это драгоценным, и я жаждала этого.

— Играем в игру жизни здесь, — сказал он мне, когда он притих, — Моя единственная цель — сделать Ванкувер более безопасным местом.

— Так почему бы не использовать для этого Лейкен? — рискнула я, стараясь говорить тише и не шевелить губами, чтобы Лейкен и Рэт не подслушали с другого конца стола, где они заказывали еще выпивку.

— Она племянница Жнеца, и она не самая умная, — пожал он плечами.

— Никогда бы не подумала, что ты такой безжалостный, — пробормотала я, собирая шары на грязном зеленом столе.

— Полиция считает, что Берсеркеры несут ответственность за одну треть всего оружия, незаконно захваченного в этом городе, и у нас самый высокий уровень преступности с применением оружия на душу населения в стране. Я был под прикрытием в этой операции три гребаных года, Харли, и на данный момент я сделаю все, чтобы их поймать.

Я подумала о Муте, брате Падших, который получил пулю в шею, пытаясь спасти Лулу, ее младшую сестру Беа и меня из горящего здания. Я подумала, не снабдили ли его Берсеркеры пистолетом, из которого пуля попала ему в шею, и моя решимость укрепилась.

— Присоединяюсь к тебе, Дэннер, — сказала я ему, — Не разбирайся со свиньями, это сделаю я.

— Ты хочешь работать в полиции, когда даже не можешь относиться к ним с уважением? — спросил он, фыркнув.

— Да, знаю. Они угрожали моей семье, продавали оружие всем, у кого были деньги, и подстрекали Крикета разломать меня пополам кулаками, чтобы я выдала секреты Падших. Думаю, у меня есть более веская причина, чем у большинства, чтобы вмешаться в это дело.

Рука Дэннера легла на мое бедро, невидимая для всех, зажатая между нашими телами, когда он стоял немного позади и сбоку от меня, но я почувствовал незаконное прикосновение, как удары током к моему сердцу.

— Не хочу, чтобы ты ввязывалась в это дерьмо, Рози, — сказал он мягко, слишком близко ко мне, его голос звучал у меня в ухе, а дыхание касалось моей шеи.

Я сильно вздрогнула, и в ответ его рука согнулась на моей пояснице.

— Слишком поздно, — сказала я, — Кроме того, ты так обеспокоен, что будешь прикрывать мою спину.

— Ага, бунтарка, — сказал он, и его рука опустилась ниже, прижавшись горячо и собственнически, как бродячий знак собственности на мою верхнюю часть задницы, — Я буду прикрывать твою спину.

Он отодвинулся, и мне не нужно было оглядываться, чтобы понять, что он стоит, скрестив руки на груди, не сводя глаз с моей задницы, пока я наклоняюсь над бильярдным столом, чтобы разбить шары.

Было поздно. В доме Бернадетт было не так много окон, поэтому трудно сказать точно, но солнце определенно село. Я выпила по крайней мере пять бутылок пива и несколько глотков, провинциальный фирменный напиток, представляющий собой пьянящую смесь водки, кофе, Бейлиса и Калуа, но в течение достаточно долгого периода времени, когда я не была настолько пьяна, насколько могла, я была просто навеселе.

Это была плохая идея, потому что алкоголь почти не действовал на меня, за исключением того, что я чертовски возбуждалась.

А Дэннер был слишком близко всю ночь, почти не флиртовал с Лейкен, вместо этого обмениваясь со мной взглядами, от которых у меня по всему телу мурашки и боль между ног, которые никакие извивания не могли ослабить.

Я должна была быть более осторожной, но я была не такой девушкой.

Некоторые люди сталкивались с крайностью, когда этого требовал случай. Я просто жила так, на краю разума, на краю искушения, соблазняя других присоединиться ко мне.

И прямо тогда я пыталась соблазнить Дэннера.

Он склонился над столом, готовясь к сложному удару, чтобы загнать зеленый полосатый шар в угловую лузу, не задев сплошной желтый мяч перед ним.

— Не облажайся, — поддразнила я его, ставя бедро на край стола рядом с ним и слегка наклоняясь к его спине, чтобы он чувствовал меня в своем пространстве.

Лейкен была в туалете, но я не могла сказать, что не стал бы делать то же самое, даже если бы она была прямо перед нами.

Белая рубашка Дэннера задралась вместе с его разрезом, открывая моему голодному взору вытянутую поясницу. Я провела кончиками пальцев одной руки с мягким шепотом по ее ширине и наблюдала, как Дэннер провалил свой удар.

Его лицо было жестким, с мраморным выражением сексуального недовольства. Я никогда не видела, чтобы человек так хорошо выражал свое недовольство, как знак власти, корону царственности. Мне хотелось встать на колени, поцеловать его пальцы и просить у него прощения, пока он мне его не даст.

— Ты заплатишь за эту игру, Рози, — тихо сказал он, и я почувствовала его прикосновение к себе, хотя он был в нескольких дюймах от меня, — Если ты сделаешь это снова, я не буду нести ответственности за то, что произойдет дальше.

У двери раздался громкий шум, который ненадолго привлек мое внимание к Жнецу, Гризу и толпе других братьев и их женщин, входящих в бар. Рэт тут же пошел их приветствовать, и мы тоже должны были, но не пошли.

Игра, в которую мы с Дэннером играли, только что превратилась из опасной в смертельную.

Мое сердце билось так сильно, что я могла чувствовать его резко и очевидно, татуируя мое желание в каждой точке пульса. Мои соски напряглись под рубашкой, я слишком быстро дышала между приоткрытыми губами, когда я обернулась и увидела, что Дэннер все еще смотрит на меня. Я была освещена похотью, как гребаный маяк, и мне было все равно.

Я просто хотела, чтобы Дэннер окутывал меня своей тьмой, пока я не взорвусь искрами.

— Кто сказал, что я потребую с тебя ответственность? — пробормотала я, касаясь его, так что мои твердые, как алмаз, соски царапали его руку.

— Черт, ты проблема. С того дня, как я тебя увидел, — сказал он, но его глаза следили за вновь прибывшими, когда они запугивали другую компанию, заставляя их отказаться от своих кабин, — Ты можешь соблазнить святого на грех,

Я закусила губу, не зная, хочу ли признаться, как сильно я старалась все эти годы, чтобы сделать именно это. — Не стала бы ставить на это. Я еще не добилась успеха.

— Я не святой.

О, он ошибался.

Стоя в выцветших, старых джинсах, мягкая ткань облегала его толстые бедра, его высокую, тугую задницу, его белая футболка идеально смотрелась на его загаре, и она также идеально сидела, обнимая каждый восхитительный контур его груди, так что это было почти неприлично. Он был североамериканским идолом, жизнерадостным и сильным, праведным и справедливым, мужественным, но принципиальным. Если все это не было святым, я не знала, что это тогда было.

— Так кажется с этой стороны стола, — усмехнулась я, копаясь в нем, потому что ненавидела его за то, что он такой красивый и поэтому не мой.

Он тяжело вздохнул и провел рукой по растрепанным волосам. — Хотеть тебя никогда не было проблемой.

Я фыркнула. — Да неужели?

— Господи Иисусе, Рози, сейчас не время и не место.

Эмоции бурлили в моем животе, тоска и похоть, разочарование и несправедливость, но, как обычно, я не могла найти слов, чтобы разложить такие огромные чувства по аккуратным маленьким коробочкам. Поэтому я разозлилась.

— Для этого, блять, никогда не бывает подходящего времени и места, — прошипела я на него, — Ты говорил об этом дерьме годами. Ты мужчина, ты хочешь женщину, возьми ее, если она также хочет тебя.

Дэннер стиснул зубы, его глаза метнулись к группе, к которой присоединилась Лейкен. Нам нужно было присоединиться к ним в ближайшее время, иначе они заметят пренебрежительное отношение и оскорбятся, в середине игры в бильярд или нет.

Итак, когда он начал преследовать меня, я предположила, что он направляется туда. Вместо этого он пронесся мимо меня, его рука схватила меня за запястье и потащила за собой.

— Лайн, — резко прошептала я в знак протеста.

Но я последовала за ним. Я последовала за ним, потому что у меня была вся моя жизнь, и я знала, что так будет всегда.

Он потащил нас по коридору в туалеты, потом за угол, в кабинет Бернадетт в задней части.

— Дэннер, что за… — начала было я, но потом прижалась к обшитой панелями стене, а его длинное, твердое тело прижалось ко мне.

— Тебе нужны доказательства того, что ты сводишь меня с ума, — прохрипел он, прижавшись лбом к моему, одной рукой держась за мой затылок, чтобы он не касался стены, а другой крепко сжимая мою задницу, — Тебе нужно, чтобы я сделал что-нибудь глупое, например, поцеловал твой сладкий рот в конце этого дерьмового бара, в то время как люди, которые были бы счастливы убить нас, находятся в нескольких шагах от меня, просто чтобы доказать тебе, что я сделаю все, чтобы быть рядом с тобой, на тебе и черт побери в тебе?

— Да, — произнесла я это слово как проклятие, — Да.

Рука на моей голове вцепилась в мои волосы и отдернула назад, так что мое лицо было наклонено, а губы приоткрылись от вздоха.

— Все, что угодно, для тебя, Рози, — сказал он с диким благословением. А потом он опустил голову.

Я не помню его губ на моих больше трех лет, и даже тогда это длилось всего несколько минут. Тем не менее, я прокручивала этот момент снова и снова в своей голове, как катушку, пока пленка не исказилась и не засветилась от использования и времени.

Ничто не могло подготовить меня к ощущению его губ на моих в этот момент.

Он прикоснулся к моему рту своим, погладил мой язык и прикусил мою губу так сильно, что она заболела, прежде чем успокоить ее долгим медленным посасыванием. Мне нравился его вкус, горячий, как горящий виски, который хотелось проглотить. Я была зависима от того, как он ощущался прижатым ко мне, как железная твердая длина его тела прижималась к ноющей вершине моих бедер, его рука в моих волосах одновременно причиняла мне боль и спасала меня от нее.

Это был самый прекрасный момент в моей жизни, а мне повезло иметь много действительно красивых моментов.

Раздался треск и хлопок, когда одна из дверей туалета распахнулась и врезалась в стену за углом. Дэннер оторвал свой рот от моего, но не отстранился. Вместо этого он инстинктивно свернулся надо мной, рука у моей головы прижала меня к его подбородку, его спина образовала широкий щит между мной и любой угрозой, с которой, по его мнению, мы столкнулись.

И почему-то это было даже красивее, чем поцелуй.

— Просто дверца туалета, — тихо сказала я ему.

Я почувствовала его вздох, но он еще долго обвивался вокруг меня, прежде чем отошел.

Мы смотрели друг на друга.

Его зеленые глаза расширились от похоти, пульс в его сильном горле подскочил так высоко, что я могла видеть его с того места, где стояла, даже в тусклом свете. Мои глаза опустились ниже и остановились на виде его члена, такого толстого и длинного, прижатого к его бедру, застрявшему в этих мягких джинсах.

Мне потребовалось все, чтобы не упасть на колени прямо здесь и не поцеловать его сквозь ткань.

— Харли-Роуз, — резко сказал он.

Я закрыла глаза вместо того, чтобы смотреть на него. Я знала, что момент его безумия закончился. Он вернулся в свой разум, разум, который любит порядок и дисциплину и ненавидит хаос и мятеж. Правильный ум, который ненавидел все, за что я выступала.

Было ли неправильно, что однажды я пожалела, что он навсегда потерял рассудок и упал прямо в мои объятия?

— Рози, — снова сказал он, его голос стал мягче, но это слово стало более болезненным.

— Верно, — сказала я, открыв глаза и увидев, как он тянется ко мне, его красивое лицо искажено нерешительностью, — Думаешь, я выиграла эту игру, а, офицер?

— Не будь сурова со мной, — он сузил глаза и сделал еще один шаг ближе, но я отодвинулась от него вдоль стены и начала пятиться, — Ты всегда показываешь шипы, как только я приближаюсь к твоему сердцу.

Боже, он был прекрасен. Я желала его так, как я только могла когда-либо что-то желать, родиться другой девушкой для него.

Но я не была хорошей девочкой для этого хорошего парня и никогда не буду.

Если бы Лайонел Дэннер хотел меня, он должен был прийти ко мне, на темную сторону, где правят преступники, где грех — путь, а любовь — слепа.

Он должен быть плохим парнем для моей плохой девочки.

И я знала, что он такой парень, что этого никогда не случится.

Поэтому, не говоря больше ни слова, я развернулась и побежала.

Глава 10

За всю свою жизнь я ни разу добровольно не приходила в полицейский участок, но я догадывалась, что все бывает в первый раз. Это было после занятий, на следующий день после моего странного двойного свидания с Дэннером, Лейкен и Рэтом, и я решила взять дело в свои руки главным образом потому, что после того, как оставила Дэннера, я присоединилась к толпе Берсеркеров и узнала кое-что ценное.

Я знала, что Дэннер не стал бы привлекать меня к расследованию, если бы от этого зависела его жизнь, но я полагаю, что его коллеги будут только счастливы рискнуть жизнью байкерской сучки с обвинением в преступлении, если это будет означать уничтожение крупнейший источник незаконной контрабанды огнестрельного оружия в провинции.

Я оказалась права в ту минуту, когда я сказала на регистрации свое имя и причину, по которой я здесь. Через несколько минут меня разместили в комнате с крупным чернокожим мужчиной по имени сержант Реннер и очень красивой женщиной-офицером по имени Кейси.

— Значит, мы просто должны поверить, что ты делаешь это по доброте душевной? — спросил Реннер, скрестив руки на груди и нахмурив лицо.

Очевидно, он играл в Плохого Копа.

Я пожала плечами. — Слова «хорошо» и «мое сердце» не имеют много общего, но я могу согласиться с этим, если вы хотите быть поэтичным. Я здесь, потому что хочу победить Берсеркеров. Какая разница, почему?

— Это так, — объяснила Кейси с милой улыбкой, которая мгновенно заставила меня невзлюбить ее, — Нам нужно знать, что у вас есть надлежащая мотивация.

— Член их клуба избил меня и пытался изнасиловать, они ежегодно привозят в провинцию незаконное огнестрельное оружие на тысячи долларов, что способствует тому, что в Ванкувере самый высокий уровень преступности с применением огнестрельного оружия на душу населения в стране, — я вытащила из кармана кусочек жевательной резинки Хубба Бубба и сунула его в рот, — Этого достаточно для вас?

— Это никак не связано с тем, что ваш отец является президентом мотоклуба в Энтрансе? Насколько нам известно, у них нет разногласий, но как мы можем поверить, что вы делаете это не для того, чтобы улучшить клуб вашего отца? — спросил Реннер.

Я не думала об этом. Конечно, они были в чем-то правы. Я действительно хотела уничтожить МК Берсеркеров из-за моей семьи, потому что я хотела защитить их. Не то чтобы я собиралась им об этом говорить.

— Я думаю, вы не можете знать наверняка, но, как вы сказали, между этими двумя МК нет истории разногласий, — двое офицеров обменялись взглядами, и я почувствовала, как тяжесть уходит из-под меня, — Что насчет этого? Я обещаю ограничить контакты с моей семьей, пока не закончится расследование.

Они выглядели такими же шокированными, как и я, когда пошла на эту уступку.

Я разговаривала со своей семьей каждый день, особенно после аварии. Кресс и Кинг закончили УБК за год до этого, но мы привыкли видеться каждую неделю, поэтому они часто звонили, просто чтобы поболтать. Лулу и я вместе прошли через Ад, поэтому я не думала, что это странно, что мы переписывались каждый день, иногда просто с мемами или советами песен, любым предлогом для установления контакта. Мой папа писал мне два раза в день, каждый день с тех пор, как я переехала в Ванкувер, чтобы учиться в университете. Один раз утром перед отъездом в школу он сказал. — Надери сегодня академические задницы, принцесса, — а в другой раз — перед сном каждую ночь, — Спи сладко, маленькая задира.

Я любила их. Они были важной частью каждого моего дня, хотя я жила в часе езды от них.

Но да, я бы отказалась от этого, если бы это означало их безопасность.

Они бы не поняли, но, может быть, я могла бы использовать этот инцидент как причину, по которой мне нужно пространство…

— Мисс Гарро? — спросила Кейси. — Ты это серьезно?

— Да, — сказала я и почувствовала, что одно это слово похоже на подпись кровью на контракте с дьяволом.

В конце концов, кто может лучше представлять дьявола для байкерши, чем копы?

После этого это был в основном ветерок, который меня немного беспокоил. Сколько конфиденциальных осведомителей было у копов? Когда все это закончится, мне придется упомянуть папе, как смехотворно легко было убедить их взять меня на работу.

Они объяснили всю подноготную операции, что я должна была искать улики, уличающие клуб в контрабанде и торговле оружием. Я сообщала моему «куратору» об удивительно красивой Кейси по СМС-сообщению по только что подаренному одноразовому телефону только тогда, когда мне нужно было рассказать что-то важное, и что с этого момента меня будут называть только по моему номеру.

Я попросила номер 69, но у копов никогда не было чувства юмора.

Кейси проводила меня из комнаты, подтверждая, что местом нашей встречи будет кафе Ami УБК, тогда я почувствовала, что настроение поднялось в комнате.

Ощутимый гнев пронесся по станции, как ядерный взрыв, привлекая всеобщее внимание к передней части станции, где стоял Дэннер, уставившись на Кейси и меня.

Ох, парень.

Острые ощущения восхитительного страха и предвкушения пробежали по моей спине. Нет ничего лучше, чем разъяренный горячий парень, чтобы у девушки подкосились колени.

Только… Я нахмурилась, когда женщина рядом со мной засмеялась и плавно спустилась по лестнице, чтобы остановиться перед ним.

Она рассмеялась, затем поднялась на цыпочки и поцеловала его в небритую щеку. — Вам не следует быть здесь, мистер.

Я моргнула.

Дэннер отвел от меня взгляд, чтобы посмотреть в лицо симпатичной полицейской, и приподнял бровь. — Реннер написал мне. Сказал, что у нас есть новый актив, о котором он должен поговорить со мной. Пожалуйста, только не говори мне, что это девчонка Гарро.

Девчонка Гарро.

Не Рози.

Не Харли-Роуз.

Мне не следовало злиться, когда я назвала его Дэннером именно по той причине, по которой он только что назвал меня по моей фамилии. Чтобы напомнить нам обоим, что это была современная ситуация Капулетти против Монтекки, и в конце дня, независимо от того, что мы избежали этого, мы стояли друг от друга через огромную пропасть.

— Извини, что разочаровала, — сказала Кейси с легким смешком, — Но я думаю, ты будешь счастлив, когда поймешь, насколько она привержена этому делу.

— Я бы не стал на это ставить, — пробормотал он, прежде чем похлопать ее по плечу и подняться по лестнице ко мне.

— У тебя столько неприятностей, — прошептал он мне, проходя мимо, — И я думаю, что ты, наконец, достаточно повзрослела, чтобы почувствовать настоящую боль моего неудовольствия.

Я отшатнулась от явного жара его слов, затем стиснула зубы, чтобы сосредоточиться на том, что было важно. — Еще одна девушка, Дэннер?

Он посмотрел на меня через плечо, его взгляд тлел. — Я расстанусь с ней сегодня вечером, если ты пообещаешь быть в моей постели, готовой быть наказанной до десяти.

Мои губы приоткрылись, высвобождая эмоции, которые мне хотелось бы скрывать. В основном, чистое желание и жадность.

Он одарил меня злобной кривоватой улыбкой, от которой его зеленые глаза вспыхнули, и протянул. — Да, Рози, увидимся сегодня вечером.

Я смотрела ему вслед, пока он удалялся, наблюдая, как его длинные, сильные ноги вгрызаются в пол, как ширина его плеч натягивает его серую футболку, а его худые бедра заставляют его джинсы сидеть достаточно свободно, чтобы дразняще скользить по его чертовски фантастическому телу сзади.

Когда я вырвалась из этого, я огляделась, чтобы убедиться, что никто не поймал меня на том, что я пялилась, а затем вытирала уголки рта, чтобы не пустить слюни. Выйдя с вокзала и проехав три квартала до того места, где я припарковала свою машину, я попыталась убедить себя, что не буду в его доме этой ночью.

Я всегда была искусным лжецом, но даже я не была достаточно талантлива, чтобы сделать это правдой.

Я задержалась в библиотеке, в основном потому, что в моей квартире чувствовалась тягучая эссенция духа Крикета, но и потому, что я была прилежной ученицей. В старших классах мне посчастливилось обходиться одним умом и чистой удачей. Это было только после того, как я стала свидетелем того, как рак поразил Лулу, и, таким образом, мою семью, в чем я нашла причину попробовать. Я хотела быть медсестрой. Не врачом, хотя ничего плохого в этой профессии не было. Я хотела быть невоспетым героем для больных и госпитализированных, человеком, который установил с ними отношения, дал им мораль и лекарство, необходимые им, чтобы пережить испытания, которые жизнь бросила на их пути. Моя семья сначала была в шоке, когда я заявили о моем намерении, все, кроме Лулу. Она улыбнулась мне своей улыбкой кинозвезды и заявила, что это потрясающая идея.

Ночь была холодной для июня и чернильно-черной. Я плотнее запахнула свою кожаную куртку, жалея, что не взяла с собой Хиро, пока шла к парковке. Когда я открыла дверцу машины, в нежную кожу на затылке, словно иглы, вонзилась тревога, но в поле зрения не было ни души, и я сказала себе, что у меня паранойя.

Я должна была прислушаться к своей интуиции. Я была женщиной, и это был один из самых смертоносных инструментов в моем арсенале.

Но я этого не сделала.

Я скользнула на переднее сиденье, швырнула свой рюкзак на сиденье рядом с собой и завела машину. Я начала трясти головой под «Highway to Hell», когда она звучал из динамиков, а затем посмотрела в зеркало заднего вида, когда увидела его.

Огромная фигура, полностью одетая в черное, сидит прямо позади меня.

Я закричала, леденящий кровь звук, который болезненно разорвал мое горло и прорезал звук AC/DC.

Секунду спустя звук был прерван большой рукой, болезненно схватившей меня за горло, а другой высвободившей зловещее острое лезвие, которое было прижато к моему горлу.

— Не кричи, сучка. Делай, как тебе говорят, и ты сможешь хорошо и безопасно провести ночь в своей постели, хорошо? — голос был явно мужской, приглушенный, но глубоко под капюшоном.

Кроме этого, я понятия не имела, кто этот человек.

— Что ты хочешь? — тихо спросила я, гордясь тем, что мой голос не дрожит, хотя руки дрожат.

Моя сумочка была всего в нескольких дюймах от меня. Если бы его нож не был у моего горла, я могла бы схватить его, но из-за его положения позади меня было почти невозможно стрелять вслепую в цель.

— Поезжай, принцесса, — прорычал он, — Сделаешь какой-нибудь неверный поворот или каким-либо образом покажешь, что ты взволнована, я перережу тебе горло, договорились?

— Ага, — прошептала я.

— Поезжай вдоль моря, я скажу тебе, когда повернуть.

Несмотря на то, что я старалась оставаться неподвижной, пока двигалась в потоке машин, лезвие прорезало меня, как масло, только неглубокие порезы, но шея обильно кровоточила, и к тому времени, когда я свернула к выезду из Энтранса, на который он указал, вся верхняя часть моего синего авто была в крови.

Уже через несколько поворотов я поняла, куда он меня ведет.

Дом моего отца.

Это была пятница. Все были в доме по виду машин, припаркованных снаружи, по движению тел в освещенных золотым светом комнатах. Лулу нравилось, чтобы все были рядом, особенно после того, как она забеременела. Она называла это гнездованием, папа называл это раздражением, но все знали, что он любит своих братьев, свою семью, и еще больше он любил, когда они были в его доме.

— Ты их видишь? — почти разговорчиво спросил злодей в маске.

— Ага, — выдохнула я, и страх, словно живое существо, полз на восьми ногах по моей шее по моему лицу, вонзая клыки под кожу, чтобы отравить кровь.

— И ты хочешь, чтобы они остались в живых, — подметил он.

Я не ответила, было очевидно, что он знал, что моя семья была моим слабым местом.

Дверь в дом открылась, как будто я мысленно этого пожелала, и вышел мой отец. С его огромным телом, подсвеченным сзади, он выглядел большим, как Халк, способным победить злодеев, как и любой супергерой. Всхлип вырвался из моего горла, и я чуть не напоролась на лезвие, пытаясь проглотить его.

Я могла сказать, что он курил. Он пытался бросить до того, как родятся дети, но отказаться от этого было трудно, а Лу не была ворчливой, так что он делал это медленно. Я не удивилась, когда через минуту появился такой же высокий брат, более худощавый, но обросший мускулами из-за того, что он так много времени проводил с братьями в спортзале на территории комплекса.

Папа обвил его рукой и притянул к себе, небрежно, ласково, так, что он делал так, что становилось тепло до самых костей.

— Я убью их. Каждого из них, медленно и мучительно, потому что, принцесса, я получаю удовольствие от этого дерьма. Я начну с Луизы Гарро, прижму ее и трахну, а потом выпотрошу, чтобы она избавилась от этих дьявольских отродий и поймет это, прежде чем потеряет и себя.

— Боже, остановись, — прохрипела я, глаза горели, такие сухие, но я не могла моргнуть, я должна была наблюдать за папой с братом, должна была ежесекундно напоминать себе, что они живы и стоят там.

— Неважно, если это займет у меня десять лет, ты трахаешься с МК Берсеркеров, я убью их всех до последнего и оставлю тебя напоследок, ты поняла, что я говорю? — спросил он, покачивая лезвием у моего горла, когда я не сразу кивнула головой. — Думаю, ты достаточно умна, чтобы понять меня. Должен сказать, было бы очень жаль, если бы ты придерживалась той истины, что эта сучка Гарро стоит того, даже будучи такой чертовски толстой.

Ярость взорвалась внутри моего тела. Я представила, как набрасываюсь на этого больного ублюдка позади меня, выворачиваю нож из его руки и показываю, как я могу его использовать, проткнув ему чертовы глаза. Он не заслуживал того, чтобы смотреть на мою прекрасную семью. Он не заслуживал того, чтобы занимать тот же чертов мир, что и они.

— Я убью тебя, — сказала я ему, возможно, неразумно.

Но я была диким существом, загнанным в угол и отчаянным. Вы загоняете животное в маленькое пространство, когда только в их природе давать отпор, пусть и безрезультатно.

Мужчина рассмеялся, и хотя он был очень приглушенным, я почти узнала этот звук. — Нет, принцесса, не убьешь. Ты этого не понимаешь, потому что не видишь всей картины, но в этой игре я выиграю.

Я стиснула зубы и с трудом удержалась от того, чтобы слепо повернуться и броситься на него, используя только свои ногти в качестве когтей.

— Я выйду отсюда, — сказал он снова в своей разговорной манере чертова психопата, — Но ты помни об этом, помни, что мне нравится сидеть здесь по ночам и смотреть, как твой папочка и его хорошенькая жена идут к твоему брату и смотрят, как он трахает свою женщину в их доме. Ты помни, что я с ними сделаю, если ты трахнешься с Берсеркерами. И знай, я смотрю на ними, а кто-то другой всегда наблюдает за тобой.

Через секунду нож упал от моего горла, и из открытой двери ворвался холодный морской воздух. Через мгновение она захлопнулась, и он исчез, словно растворившись в воздухе.

Не теряя ни секунды, я оторвалась от бордюра и потащила задницу обратно в Ванкувер. Я хотела войти в свой дом, обнять папу, поцеловать Лу в живот, почувствовать руку Крессиды на своих волосах и смех Кинга в воздухе. Но я этого не сделала, потому что каким-то образом стала непреднамеренной угрозой для своей семьи.

Я отчаянно не хотела оставаться одна в своей квартире, но мне нужно было позвать Хиро и бросить машину на тот случай, если кто-нибудь будет преследовать меня. Пес ждал у двери и зарычал, увидев, в каком я состоянии. После того, как я заперла за собой дверь, я позволила себе упасть на землю и уткнуться лицом в его шерсть. Я вцепилась в его шелковистые локоны и долго плакала ему в шею. Он позволил мне, время от времени скуля от сочувствия, облизывая мое лицо, когда я, наконец, отстранилась, чтобы успокоить себя.

— Я больше никогда не выйду из дома без тебя, — трезво сказала я ему, обхватив его милое лицо ладонями и заглянув в его шоколадно-карие глаза, — Возможно, Дэннеру придется завести новую собаку.

Хиро тихонько взвизгнул в знак согласия и завилял хвостом.

Я влажно рассмеялась, а затем сделала несколько глубоких вдохов, чтобы сосредоточиться. Меня только что держали в машине, угрожая ножом, мне пришлось убить человека в собственной квартире, я не могла вернуться домой, потому что моя семья была в опасности, и я была частью этого.

У меня осталось не так много безопасных мест.

Но у меня была одна крепость, одно неприступное безопасное убежище, которым я не пользовалась годами, и если когда-то и было время сдаться, то именно сейчас. Я собрала вещи Хиро и свою сумку, затем вызвала такси, чтобы отвезти нас к Дэннеру.

Он жил в маленьком доме в Китсилано, в чистом зажиточном районе, который не очень подходил его образу задиристого байкера. Глядя на маленький дом, обшитый камнем, я скучала по дому в стиле ранчо, который у него был на участке в акрах дома в Энтрансе.

Мне пришлось сделать несколько успокаивающих вдохов, прежде чем я смогла выйти из такси в темную ночь и пройти к его двери, но Хиро держался рядом, прикасаясь к моему бедру с каждым шагом, и я успокаивалась от того, что он будет защищать меня до его последнего вздоха.

Я добралась до двери без происшествий, что, учитывая мою жизнь в последнее время, казалось маленьким чудом.

Когда Дэннер открыл дверь, он улыбался, и мне это понравилось. Он не был человеком,который часто улыбался, но часто улыбался рядом со мной. Мне нравилось, что я давала ему легкость в борьбе с его мрачным духом, что он взвешивал мои дикие порывы ровно настолько, чтобы дать мне повод подумать, прежде чем действовать. Мы были такими противоположностями, но такой красивой парой.

Я ненавидела, когда улыбка сползала с его лица и падала на пол между нами. Прежде чем я успела совраться и сказать ему, что со мной все в порядке, он нежно обнял меня, и он легко перенес меня и мою большую сумку через порог в дом. Я слышала, как Хиро следует за нами, когда Дэннер запер за нами дверь, включил сигнализацию и пошел со мной в маленькую гостиную рядом с кухней. Он усадил нас, а я оседлала его колени, моя сумка была брошена рядом с нами. Хиро вскочил на диван рядом с ним и издал довольный стон.

Я затаила дыхание, когда Дэннер мягко разжал мои руки, обвившие его шею, а затем большим пальцем наклонил мой подбородок вниз, чтобы он мог смотреть мне в глаза.

У него была манера смотреть на меня, которая обжигала меня до самой души. Как будто он мог прочитать каждую мысль, которая у меня когда-либо была, каждое чувство, которое я никогда не могла правильно выразить в голубизне моих радужных оболочек, как будто он счастливо утонул в черноте моих глаз. Он смотрел на меня так, словно его мир начинался и заканчивался в моем взгляде.

Я тяжело сглотнула, когда этот взгляд коснулся колодца эмоций в моем сердце, и слезы брызнули из меня. — Лайн.

— Рози, — выдохнул он, скользя большим пальцем у моего подбородка вверх по углу моей челюсти по ушной раковине, а затем по волосам на моем виске остальными пальцами, — Моя Рози, что случилось?

Моему телу нужно было поплакать. Я чувствовала лавовый жгучий огонь под глазами, его давление в носу, сдавливающее горло и сжимающее внутренности.

Но я была Харли-Роуз Гарро и давным-давно заключила с собой договор, в тот день, когда я в последний раз сказала, что моя мама на грани смерти, что я не из тех женщин, которые плачут.

Я была сильной.

Я была утыкана шипами розы, дымящейся пушечной бронзой и прохладным жаром травы, засасывающей тебя в горло.

Я стала своей женщиной раньше, чем кто-либо другой, и я могла постоять за себя против любого другого. Дрянные девчонки в старшей школе, Крикет, МК Ночных Сталкеров, Жнец и Рэт, даже моя собственная мать.

Боже, но я одновременно любила и ненавидела то, что не смогла выстоять против Дэннера. Что мое тело и душа могли превзойти мой разум и поддаться слезам, потому что большая часть меня знала, что от Дэннера не спрятаться. Не тогда, когда он держал мое тернистое сердце в своих руках. Не тогда, когда он вырезал его на груди.

Всхлип застрял у меня в горле, и я подавилась, пытаясь сдержать его.

Затем рука Дэннера успокаивающе скользнула по моей спине, его глаза молча задавали вопрос, чтобы я могла ответить подходящим образом, она опустилась к краю футболки и медленно, осторожно потянула ее вверх через мою голову. Он швырнул ее на пол, глядя на мое израненное горло, а не на грудь в прозрачном, черном и кожаном лифчике.

— Что случилось с моей девочкой? — снова спросил он, его большой палец мягко провел по порезам, а затем надавил на мою пульсирующую точку, как будто убеждаясь, что я жива и в безопасности. — Скажи мне, чтобы я мог их убить.

Он убьет их. Я видела, как это было написано на его лице, его черты были искажены языческой дикостью, и мне пришло в голову, что Дэннер не в первый раз предлагал мне сделать что-то плохое.

На самом деле, это был даже не сотый.

Он очень долго пытался испортить меня.

Это не должно было быть романтично, его продажность и моя вина, но это было так.

В этом осознании было достаточно силы, чтобы отказаться от контроля и позволить себе быть уязвимой рядом с ним, так что я сказала ему.

О холодном лезвии, вонзающемся в кожу на моем горле. Как сильно рука сжала левую часть моей шеи, так сильно лопнули капилляры, и я уже была в синяках, багровые отпечатки крови от пальцев. О том, как химическая реакция моего тела инициировалась в ответ на калечащий страх, как моему дыханию не хватало кислорода, поэтому мне приходилось дышать тяжело и быстро, но осторожно, чтобы не вдавить трахею в лезвие. Мои мышцы наполнились таким количеством адреналина, что они обожгли меня кислотой, а сердце забилось, отказав и начав снова и снова, каждый раз больнее предыдущего.

Как я продолжала думать о том, чтобы умереть в этой машине после всего, через что я уже прошла, не попрощавшись с семьей и друзьями, так и не побывав с ними по-настоящему.

В этот последний момент он быстро встал, осторожно обхватив меня руками, прежде чем пройти по коридору в затемненную спальню и затем в ванную. Он открыл стеклянную дверь душа, включил воду и посадил меня край раковины.

Осторожно, благоговейно он снял с меня одежду. Мои джинсы были содраны, кончики его шероховатых пальцев скользили по ткани так, что это было щекотно, а затем обжигало, лифчик расстегнулся легким движением его пальцев, и, наконец, мои трусики порвались с таким треском, что это было безболезненно.

Я уставилась на него, когда он отшвырнул кружевную ткань в сторону и снова поднял меня.

— Знаешь, — сказала я ему в плечо, — Я могу ходить.

— Тише, — сказал он, помещая меня под струю горячей воды и закрывая за нами дверь.

Я завороженно наблюдала, как вода пропитывала его черную футболку и джинсы, прилипая к его телу так, что это было как-то горячее, чем его полная нагота.

— Почему ты одет? — спросила я, когда он потянулся за шампунем, намылил немного между ладонями, а затем начал массировать пену в мои волосы.

— Не хочу, чтобы ты чувствовала себя некомфортно, — рассеянно пробормотал он, явно сосредоточившись на том, чтобы сделать мне самый расслабляющий массаж головы в истории человечества.

Эти слова одним быстрым движением прорезали заросли лиан и шипов вокруг моего сердца, оставив меня нежной и беззащитной. Я стояла голая под брызгами, красивый, хороший мужчина, моет меня, потому что я нуждалась в платонической любви и заботе, не раздеваясь, потому что я недавно несколько раз подвергалась сексуальным и физическим нападениям, и он был чувствителен к этому.

Я чувствовала себя польщенной, благословленной даже тем, что такой хороший человек заботится обо мне, как будто я этого заслуживаю.

— Это невозможно, — прошептала я, потому что когда я попыталась заговорить, то обнаружила, что это все, на что я способна.

У меня пересохло в горле, в носу болело, и я плакала.

Дэннер услышал, как я икаю, но с достоинством всхлипнул под струей душа, пока не закончил с моими волосами. Он развернул меня, мягко толкнул глубже под воду и начал растирать губкой и гелем для тела, который пах как он. Я смотрела сквозь струю воды, как он сочувственно промокал порезы на моей шее и убирал запекшуюся кровь, отслаивающуюся от моей груди, затем я закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать, как он водил губкой по твердым кругам над моей грудью, медленно вращая ее от внешних краев к затвердевшим вершинам. Я задохнулась, когда его рука скользнула вниз по моему животу, и он присел передо мной, подняв одну мою ногу к своему плечу, чтобы иметь неограниченный доступ ко мне. Я чувствовала кончики его пальцев на краю мыльной ткани, двигающимся вверх по моим икрам, под нежной кожей колена к внутренней стороне бедра. Я задыхалась от пара, когда он осторожно по внешней стороне моей обнаженной киски, по моему внезапно занывшему клитору и вниз по другой стороне.

— Лайн, — тихо взмолилась я.

Он поставил одну ногу и поднял другую, придвинувшись ближе к моему телу, так что его нос оказался на нежном стыке моего бедра и паха, а затем начал с этой ноги.

Моя голова с глухим стуком ударилась о заднюю панель позади меня, когда он снова пробрался к моему клитору. — Лайн, пожалуйста.

Он продолжал свое медленное, методичное мытье, его лицо было слишком близко ко мне, и я должна была чувствовать себя неуверенно или неловко. Вместо этого моя кровь казалась расплавленной, обжигающей мои вены и бурлящей в бушующем горне моего сердца.

Губка сильно прижалась к моему клитору, и я зашипела.

Готово, я вплела пальцы в его короткие волосы и жестоко дернула, пока он не посмотрел на меня. Дикое желание вспыхнуло во мне, когда я увидела его расширенные зрачки и румянец на скуле. Слава Богу, он все также хотел меня, даже сломленную и опустошенную.

— Ты мне нужен, — сказала я ему, чувствуя себя обнаженным нервом под скальпелем. Я смогла сделать решительный шаг только потому, что знала, что Дэннер достаточно опытен, достаточно осторожен, чтобы обращаться со мной так, как мне нужно, — Пожалуйста, Лайн, ты заставляешь меня чувствовать себя в безопасности и любимой. Ты мне нужен прямо сейчас. Ты мне давно нужен.

Его глаза почернели перед моими глазами, когда он переварил мои слова, и они подарили ему кайф. Он повернул голову к внутренней стороне моего бедра, зарычал в кожу, а затем сильно укусил меня.

Я задохнулась от боли, затем застонала всем телом, когда он наклонил голову в другую сторону и взял мою киску в рот. Мои пальцы судорожно сжались в его волосах, пока он ел меня, безжалостно, непрестанно, пока оргазм не обрушился на меня так сильно, что я почувствовала, что рассыпаюсь на молекулы и парю в воздухе.

Я слышала влажные звуки, когда он слизывал мои соки, чувствовала, как его стон триумфа вибрирует в моем клиторе, когда он добавил пальцы к моей сжимающейся киске и согнул их вперед.

— Черт, — закричала я, дергая грудь вперед от интенсивности удовольствия, от шокирующего ощущения второго оргазма, так скоро нависшего над первым, — Черт.

— Да, Рози, — хрипло сказал он, откидываясь назад, чтобы посмотреть, как его два пальца входят и выходят из меня, как трясутся мои бедра, — Будь хорошей девочкой и кончи мне на пальцы. Я хочу, чтобы ты стекала по моему запястью.

— Черт! — я закричала, когда его слова прорвали плотину, сдерживающую второй оргазм, и меня унесло потоком.

— Да, — похвалил он, долго и медленно, все еще двигая пальцами внутрь и наружу моей хваткой киски, но уже медленнее, наблюдая, как они блестят вместе со мной каждый раз, когда он вытаскивал их, — Знал, что у тебя будет великолепная киска.

Я вздрогнула от похвалы и провела пальцами по его мокрым волосам в молчаливой благодарности.

— Я думаю, мы можем сделать это еще один раз, — сказал он, глядя на меня со злым умыслом.

— Я и так едва могу стоять, — честно сказала я ему, прислонившись большей частью тела к задней стене.

Он ухмыльнулся, искривленная улыбка, которую я чувствовала в своем все еще бьющемся сердце. Мои руки метнулись к его голове, когда он поднял меня, подошел на коленях ближе к стене, так что он был прямо под душем, а я была прижата к плитке за ним и закинула ноги ему на плечи, так что меня удерживала только сила его рук на моей заднице.

— Никаких оправданий, — пробормотал он, — Кончи снова, Рози. Будь хорошей девочкой.

Я вздрогнула при мысли о том, чтобы быть хорошей для него. Боже, я никогда в жизни не хотела быть хорошей для кого-то еще, по какой-либо другой причине, кроме него, но черт меня подери, если я не хочу доказать ему, насколько хорошей девочкой я могу быть.

На этот раз это заняло больше времени, его язык касался моего клитора плоскими, широкими движениями, его пальцы сплелись внутри меня, чтобы потереть стенки моего набухшего клитора так, что моя кожа натянулась, а пульс стал слишком быстрым. Он работал со мной изнутри, вырывая из меня третий оргазм жестоко, почти болезненно, крайняя боль только делала удовольствие еще более феноменальным. Я чувствовала себя полностью использованной, полностью разбитой и странно чистой, как будто он разобрал меня на части только для того, чтобы позже снова правильно собрать.

И он сделал это.

Он исцелил мою разбитую, перепуганную душу, еще раз вымыв меня, на этот раз быстрее, прежде чем вытащить меня из душа и аккуратно вытереть большим пушистым полотенцем. Он сделал это, отнеся меня в свою спальню, посадив на свой комод, чтобы он мог найти большую старую футболку полицейского отделения Энтранса, чтобы одеть меня, зная, что мне будет неудобно ложиться спать голой. Затем снова, когда он отнес меня в постель, укрыл меня, а потом приказал нетерпеливому Хиро лечь на кровать, пока он проверяет дом и запирает его.

Но когда он вернулся в черных трусах-боксерах, мне захотелось отодрать их зубами в какой-то момент, когда у меня была энергия, и я возилась с аудиосистемой рядом с кроватью, пока не зазвучала успокаивающая мелодия Хозиера «Like Real People Do» и заполнила комнату, в которой как я знала, если кто-то и мог меня починить, если кто-то мог полюбить дикий, сломленный дух, которым была я, жил Лайонел Дэннер.

Он скользнул в кровать и сразу же притянул меня к себе, чтобы он мог свернуться вокруг меня. Внезапно я оказалась в безопасности. Мой щит, мой Лев за моей спиной и мой пес, мой Герой впереди меня. После ночи ужасов, после месяца кошмаров, я заснула, как только закрыла глаза, уверенная в том, что ничто не может причинить мне вреда.

Глава 11

Дэннер

2010.

Харли-Роуз 10 лет. Дэннеру 19 лет.

Я сразу ее заметил. Она была высокой для своего возраста, я с удивлением подметил, что она так сильно выросла за девять месяцев пока я был в тренировочном лагере, но в остальном она не изменилась. Те же светлые волосы, столько оттенков золотого, желтого и медово-коричневого, что они мерцали даже в искусственном свете Эвергрин Газ. На ней были черные байкерские сапоги, слишком тяжелые для ее долговязых конечностей, а также ее обычная униформа из рваных джинсов и концертная футболка, на этот раз Pink Floyd. Она выглядела мило, несмотря на то, что не хотела этого, несмотря на пренебрежение, которое читалось в ее спутанных волосах, грязных джинсах и худых щеках.

Меня убивало это, когда я видел ее, даже после всех разговоров с ее матерью, Фаррой, но меня это не удивляло. Эта стерва была наркоманкой высшего ранга, так что даже двое взрослых детей и младенец не помешали колоть себя иголками и дуть высоко в небо кокаином.

Я собирался подойти к Харли-Роуз и поддразнить ее за то, что она не провела воскресенье в Мега Мьюзик, именно туда я бы отправился искать ее в первую очередь, потому что именно там мне обычно хочется поболтать, когда я возвращаюсь домой с тренировки. Но было что-то в ее движениях, слишком небрежное, слишком медленное, что заставило меня остановиться и понаблюдать за ней с моего места у входа на заправку. Я знал еще до того, как она взяла горсть шоколадных батончиков и засунула их за пояс своих джинсов, что она собиралась воровать в магазине.

Всю свою жизнь я был наблюдательным, замечал, как люди делают вещи в те полсекунды между тик и ток часов, в мутных полумраках сумерек и мертвых часах рассвета, которые, как они думали, им сойдут с рук. Плохие вещи, противозаконные вещи, которые я замечал и не испытывал угрызений совести, когда докладывал об этом в полицию.

Во-первых, я был сыном старшего сержанта.

Во-вторых, я был именно таким человеком.

Но впервые в жизни, увидев, как кто-то действует незаконно, я отвернулся.

Я не хотел сдавать Харли-Роуз за незначительную кражу шоколадных батончиков, не тогда, когда я знал, что она, вероятно, просто голодна, потому что Фарра снова забыла покормить своих детей.

Технически я не служил в полиции Энтранса до тех пор, пока не буду приведен к присяге на следующей неделе, но моим гражданским долгом по-прежнему было сделать что-то, чтобы стать свидетелем преступления.

Пока я колебался, мои нравы и эмоции боролись друг с другом, решение было отнято из моих рук.

Кассир тоже ее заметила.

Кто бы не заметил симпатичного ребенка со всеми этими блестящими волосами, слоняющегося по их магазину?

— Привет, малышка, — позвал ее подросток кассир.

Мгновение и Харли-Роуз побежала.

Она была быстрой и проворной, поэтому, даже когда подросток бросился за ней, она не выглядела обеспокоенной или испуганной.

Только решительной.

Она подошла прямо к двери, прямо рядом со мной, когда я стоял рядом с ней.

Настало мое время действовать, рвануть вперед и заманить ее в ловушку, пока я мог.

Но ее глаза встретились с моими, когда она рванулась к стеклянной двери, и они почти комично раскрылись, аквамаринового цвета, настолько непрозрачного, что казались драгоценными камнями. Тем не менее, она не промахнулась. Она побежала, глядя на меня, и я смотрел, как она подняла одну бровь в молчаливом вопросе.

Ты собираешься поймать меня?

Мне хотелось смеяться над ее уверенностью. Десятилетняя девочка спрашивает новобранца-полицейского, собирается ли он помешать ей совершить преступление, пусть даже незначительное?

Потом мне захотелось посмеяться над собой. Роза спрашивает своего Льва, собирается ли он допустить, чтобы она попала в беду, какими бы незначительными ни были последствия?

Я знал, не обращаясь к сознанию, какая сторона победит.

Мимо меня пронеслась Харли-Роуз, даже когда кассир крикнул мне, чтобы я остановил ее. Я сделал неуклюжую попытку и схватил ее, что, как я надеялся, удовлетворит ее. Если судить по ее легкому хихиканью, этого было достаточно, чтобы удовлетворить Харли-Роуз.

Она исчезла в следующую секунду.

Я послушно последовал за кассиром из магазина, выискивая среди бензоколонок, вокруг здания и на опушке деревьев позади мелькание разноцветных светлых волос, но я знал, что мы не найдем ее.

Я отговорил парня от подачи официального обращения, потому что все в полиции знали, как выглядят дети Гарро, и они бы опознали ее в мгновение ока. Затем я дал ему десять баксов, более чем достаточно, чтобы покрыть стоимость пяти украденных шоколадных батончиков.

Харли-Роуз, возможно, и проделала дыру в моих моральных устоях, но я не собирался позволять ей раскрывать их настежь.

Я сел в машину и поехал ее искать.

Она была на первом же месте, где я остановился. Мега Мьюзик.

Я услышал песню еще до того, как открыл стеклянную дверь.

«Dirty Deeds Done Dirt Chesp» AC/DC.

И снова мне пришлось бороться со своим весельем. Никто не говорил с помощью музыки так красноречиво, как Харли-Роуз, а ведь она была всего лишь ребенком.

— Так и думал, что ты будешь здесь, — сказал Старый Сэм, когда я вошел, и вздернул подбородок в его сторону.

Я помедлил, затем сменил шаг в сторону задней части магазина, где Харли должна была подойти к прилавку, где на высокой стойке сидел Старый Сэм.

— Что происходит с Гарро?

Старик уставился на меня, из-за складок кожи вокруг его глаз было невозможно сказать, смотрит ли он вообще прямо на меня.

— Кто спрашивает?

— Я думаю, это должно быть очевидно, — медленно сказал я, задаваясь вопросом, не потерял ли он суть разговора, — Я.

— Ты это ты или ты это Дэннер? — загадочно спросил он.

К сожалению, я понял его, и я почувствовал, как ярость разрывает мою спину, как пламя, зажженное бензином. — Я должен снова доказать себя тебе, Старый Сэм? ты знаешь меня с тех пор, как я был моложе Харли-Роуз. Ты заставляешь меня ответить на этот вопрос, я предполагаю, у нас другие отношения, чем я думал.

Старый Сэм усмехнулся, потом захрипел и закашлялся. — Неудивительно, что вы с принцессой так чертовски хорошо ладите. У вас обоих такой характер, — сказал он, щелкнув пальцами, — И оба верные.

— И? — спросил я, не впечатленный его оценкой.

Это был не первый раз, когда кто-то заставлял меня утверждать, что я независим от моей семьи, особенно от моего отца, но только недавно я догадался, почему это происходит.

Старый Сэм протрезвел с драматическим вздохом. — Думал, что на какое-то время у них все стало лучше, когда Фарра жила с Джейкобом Ивом, но потом ребенок родился с каким-то пороком сердца, потому что она пила, пока была беременна, и Джейкоб сошел с ума. Он бросил ее около трех месяцев назад и забрал ребенка. Чертов мудак не подумал взять с собой Кинга и Харли-Роуз, хотя Господь свидетель, им тоже нужно было уйти. С тех пор Харли проводит больше времени здесь, чем дома, и я слышал, что Кинг остается в школе до семи часов каждый вечер, просто чтобы держаться подальше.

Я провел рукой по лицу. — Она все еще их бьет?

Он поколебался.

— Черт, скажи мне, — рявкнул я, — Думаешь, я буду осуждать тебя за то, что ты ничего не сделал, когда годами удивлялся, как ты стоял и смотрел на все происходящее? Да, для этого уже слишком поздно, старик. Просто скажи мне.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, мальчик, — сказал он, но не выглядел сердитым, только усталым, — Я звонил в социальные службы насчет Фарры, знаешь, что произойдет тогда? Они заберут этих детей из Энтранса и лишат возможности снова быть с отцом. Поэтому, они просто убегают, как обычно, и приходят ко мне домой, и мы с Милли заботимся о них, как можем.

— Хорошо, — сказал я, — Хорошо, Старый Сэм, я понял тебя. Но что-то должно измениться.

— Зевс может быть досрочно освобожден менее чем через год.

Я кивнул, затем наклонил голову, когда музыка сменилась и заиграла «Hot Blooded» группы Foreigner.

Я постучал костяшками пальцев по прилавку в знак благодарности Старому Сэму, а затем пробрался через беспорядочные полки в дальний угол. Харли-Роуз сидела, скрестив ноги, на стопке пустых конвертов от пластинок и ела шоколадный батончик «Сникерс» с уморительно вызывающим видом.

Я был осторожен, чтобы не ухмыльнуться, когда присел перед ней на корточки. Она непокорно посмотрела на меня и откусила еще один огромный кусок шоколадной конфеты.

— Ты знаешь разницу между добром и злом, Харли-Роуз?

Она склонила голову набок и покосилась на меня, но ничего не ответила, потому что была достаточно умна, чтобы понимать, что у нее ни хрена нет аргументов.

— У человека есть сознание. Видишь ли, хорошие люди не воздерживаются от плохих поступков. Все совершают ошибки, поддаются искушению, лгут или даже воруют, но только хорошие знают, когда совершен плохой поступок, и что в его совершении было что-то неправильное. Так что, может быть, в следующий раз, когда они окажутся на распутье между тем, чтобы сделать то, что хотят, несмотря на последствия — а Рози, последствия есть всегда — и делать то, что они считают правильным, они сделают правильный выбор. По крайней мере, в большинстве случаев.

— Я слишком юна, чтобы устроиться на работу, — сказала она, — И мама никогда не покупает продукты, если только она не устраивает вечеринку, как сегодня вечером, тогда все ее друзья едят еду, потому что нас не пускают в дом, когда они тусуются. Много раз Бэт и Трикси приглашали меня и Кинга на ужин или давали нам немного денег на еду, но у Трикси только что родились близнецы, так что они слишком заняты, — она сделала паузу, затем посмотрела на меня своими сумасшедшими ярко-голубыми глазами и сказала, — Тебя здесь не было, так что я должна была делать?

Я потер вспышку боли, вспыхнувшую в левой части моей груди, и попытался придумать, как ответить на этот вопрос. Мне было всего девятнадцать, у меня не было большого запаса мудрости, а то, что у меня было, я полагаю, не очень применимо к десятилетней девочке с хаосом в крови.

— Сначала звони мне. Ты знаешь мой номер, если я тебе понадоблюсь, я приеду из Ванкувера и принесу тебе то, что тебе нужно, хорошо? — когда она кивнула, одна из дюжины нот, туго стянутых вокруг моего сердца, ослабла. — Ты также можешь позвонить Бэт, ладно? У тебя или у Кинга есть мобильный телефон?

— Нет, папа дал маме деньги, чтобы купить нам его, но я думаю, мы оба понимаем, куда она потратила эти деньги, — сказала она небрежно, как будто тот факт, что ее мать предпочла нюхать эти деньги в виде кокаина вместо того, чтобы обеспечивать ее детей было нормальным поведением.

Я догадался, что это была Харли-Роуз.

Моя грудь снова сжалась.

— Хорошо, завтра я отведу вас с Кингом в магазин, и мы купим вам один.

— Кинг считает, что нам больше не следует проводить с тобой время, — сказала она мне.

Не то чтобы я тусовался с детьми Гарро, но с тех пор, как их отец был застрелен на глазах у Харли много лет назад, я чувствовал определенную ответственность перед ними. С Кингом было легко. Иногда он проходил мимо дома моих родителей по дороге домой из школы и замечал меня в гараже, возившегося со старым Мустангом 1968 года моего отца. Даже в восемь лет, а теперь и в двенадцать, парень разбирался в машинах больше, чем я, поэтому закатывал рукава и помогал. С Харли было немного сложнее, в основном потому, что она была сложным ребенком. Каждое воскресенье я проводил с ней несколько часов в Мега Мьюзик, но если Фарра была стервой, Роуз часто убегал из дома.

Прямо ко мне домой.

Поначалу я не знал, что делать, когда однажды поздно вечером в четверг я открыл дверь и увидел, как она мокнет под дождем с красным от слез лицом. К счастью, у меня была мама.

Мой отец был кем угодно, в основном плохим, но моя мама была ангелом.

Так что, не раздумывая, она взяла Харли-Роуз в наш дом, накормила, выкупала и уложила спать в гостевой комнате рядом с хозяйской.

У нас была история, у детей Гарро и у меня, но я все еще был удивлен тем, насколько больно было слышать, как она произносила эти слова.

— Потому что теперь ты полицейский, наверное, это плохо для твоей репутации, если тебя увидят среди байкеров, — объяснила она.

Я моргнул, глядя на ее серьезное выражение лица, а потом рассмеялся. — Вы с Кингом не байкеры.

— Нет, но он байкер-новобранец, а я байкерша… — она пожала плечами, — А Кинг только что прочитал это пьесу белого старика о двух семьях, которые ненавидят друг друга. Ребенок из каждой семьи влюбился в другого, и все они в конечном итоге умерли, потому что не должны были быть вместе.

Я подавил край своей улыбки, потому что знал, что ей не нравится, когда это выглядит так, будто я смеюсь над ней. — Это пьеса Шекспира «Ромео и Джульетта». Это невероятно глупо.

— Нет, — сказала она мне, закатив глаза, — Но все же, ты Лайонел Дэннер из Дэннеров, а я Харли-Роуз из Падших. Твои люди копы, а мои байкеры. Быть друзьями не имеет особого смысла.

Боже, но она была права.

Как доказательство моего морального промаха сегодня, когда я позволил ей избежать наказания за кражу в магазине.

Но я не мог оставить ее и Кинга на произвол Фарры, во мне просто не было воли на это. Они мне слишком нравились.

— Иногда противоположности притягиваются, — сказал я ей, подмигнув, когда встал и потянул ее за собой, — А теперь давай. У меня сегодня свидание, и я хочу поговорить с твоей мамой, когда отвезу тебя домой.

— Свидание? — спросила она меня, и в ее тоне было что-то такое, что заставило меня снова повернуться к ней лицом. Она смотрела на землю, тщательно следя за тем, чтобы ее ноги не раздавили пластинки на полу, — Кто захочет с тобой встречаться?

— Ты слишком молода, чтобы понять, но поверь мне, когда ты станешь старше, ты поймешь, что трудно найти хорошенького, красивого парня, который был бы достаточно высоким, чтобы можно было носить рядом с ним каблуки, — усмехнулся я, потому что это было именно то, что моя девушка той ночью сказала мне, когда я пригласил ее на свидание на прошлой неделе.

Харли-Роуз молчала позади меня.

После того, как мы забрали Кинга из школы, я отвел их в закусочную Стеллы, чтобы быстро перекусить, а затем отвез домой, чтобы поговорить с Фаррой. Если бы это не сработало, как раньше, я попросил бы отца отвезти ее в участок и поговорить с ней там.

Я думал об этом в машине, оба ребенка были напряжены, будто они всю ночь не знали, что я отвезу их обратно к матери. Харли-Роуз возилась с моим айподом, пока не заиграла песня «Sweet Child O' Mine» группы Guns N' Roses, слова которой заполнили салон моей машины так, как не мог ее голос.

Песня изображала Харли-Роуз с небесно-голубыми глазами, спрятанными в углу, в то время как ее глупая мать вскочила, задавая вопрос, где еще в мире для нее безопасно, если не в ее доме?

Я едва мог дышать из-за тяжести в груди, когда вырулил на их улицу и заметил гору машин вокруг их маленького дома. Как только я выключил зажигание, я услышал музыку.

— Оставайтесь здесь, — сказал я детям, отстегивая ремень безопасности и открывая дверь.

Я чувствовал пьянящий аромат марихуаны в воздухе.

Блять.

— Вы меня услышали? — спросил я у Харли-Роуз и Кинга, когда они оба посмотрели на дом, а потом снова на меня.

— Конечно, Дэнни, — твердо кивнул Кинг, перелезая через среднюю консоль и садясь на освободившееся водительское место рядом с Харли-Роуз, чтобы взять ее руку в свою.

Ребенку было двенадцать из двадцати.

Я кивнул им, затем обогнул машину и пошел по дороге из гравия к дому. Я слышал, как люди веселятся сзади из-за шума, доносящегося из дома, и был удивлен, что соседи не вызвали полицию.

Дверь была открыта, поэтому я толкнул ее.

Повсюду были люди в разной степени голыми. Две женщины корчились на полу полностью обнаженные, обмениваясь косяками травки и выпуская дым друг другу в рот. Мужчины выстраивались в очередь, чтобы снюхать дорожку кокаина с задницы какой-то очень молодой девушки, а пара трахалась на глазах у всех на диване.

Боже мой, неужели это то, чему регулярно подвергались Кинг и Харли-Роуз?

Я двигался по комнатам с желчью на языке, мои кулаки были сжаты так сильно, что короткие ногти врезались полумесяцами в мои ладони. Я хотел разорвать Фарру пополам и превратить ее в пыль, чтобы Дьявол мог унюхать ее в аду.

Ее нигде не было.

Я снова обыскал дом, беспокоясь о детях в машине, когда вокруг были только наркоманы, уголовники и тусовщики.

Но ее нигде не было

Вместо этого, когда я вошел на кухню во второй раз, я обнаружил, что Харли-Роуз стоит посреди веселья, ее глаза устремлены на холл, как будто она ждала меня.

— Рози, какого черта? Я сказал тебе оставаться в машине, — прорычал я, протискиваясь между другой парой, чтобы добраться до нее.

— Я нашла ее, — сказала она мертвым голосом, словно тон выровнявшегося сердцебиения.

Она взяла меня за руку и повела через толпу обратно по коридору в главную спальню, которую я уже проверил, затем за тканевую перегородку, которую я считал декоративной, в гардеробную.

Кинг тоже был там, присел рядом со своей матерью, положив ее голову себе на колени, но мой взгляд остановился на Фарре.

Она была совершенно неподвижна, ее губы посинели по краям, на подбородке и щеках образовалась корка от засохшей рвоты.

Она не дышала.

Я быстро сбросил куртку и опустился на колени рядом с ее телом.

— Кинг, дружище, ты должен вытащить мой телефон из моего пальто и позвонить в 911, хорошо? — я мягко приказал ему, нащупав нитевидный пульс Фарры, и молча поблагодарил Бога.

Он не ответил, но я слышал, как в телефоне набирали номер, а затем. — Здравствуйте, мое имя Кинг. У моей мамы случилась передозировка, нужно, чтобы вы прислали скорую.

Я поморщился, когда использовал свой рукав, чтобы очистить ее рот от рвоты, затем запрокинул ее подбородок, зажал ей нос и начал делать искусственное дыхание.

В какой-то момент я почувствовал, как Харли-Роуз встала на колени рядом со мной и положила успокаивающую руку мне на спину, как будто это мне нужно было успокоиться.

Когда скорая помощь приехала намного быстрее, чем я надеялся, потому что соседи уже вызвали полицию, я отступил от Фарры, находящейся в коме, взял под мышку нехарактерно подавленного Кинга и Харли и наблюдал, как парамедики начинают с ней работать.

— Куда мы сейчас идем? — тихо спросила меня Харли-Роуз, ее слова напоминали песню, которую она с жутким предчувствием выбрала в моей машине.

Я посмотрел ей в лицо, благоговея перед ее красотой, учитывая, откуда она родом, что она пережила в этом доме ужасов, и я знал, что, как бы странно это ни казалось, я сделаю все, чтобы защитить и оградить ее от дальнейшего вреда, каким бы безнравственным он ни был.

Я сжал ее плечи, когда по ее щекам потекли слезы, и сказал еще до того, как полностью осознал эту мысль. — Вы обе едете со мной домой.

Глава 12

Когда я проснулась, Дэннера уже не было, но его айпод лежал на подушке рядом со мной, а на экране была прикреплена записка:

«Составил для тебя утренний плейлист, послушай его пока будешь пить кофе, которое я приготовил тебе на кухне. Когда Хиро и я вернемся домой, мы приготовим тебе наше фирменное блюдо.

P.S.: Сигнализация включена, ты в безопасности, иначе я бы оставил собаку с тобой.»

Я улыбнулась в подушку, проводя пальцем по его маленькому, написанному заглавными буквами почерку, вспоминая записку, которую он оставил мне после того, как моего отца посадили в тюрьму, вспоминая множество плейлистов, которые мы составили друг для друга за эти годы. Я разблокировала айпод и открыла утренний плейлист, включив там первую песню.

«Born to be Wild» пронеслась по комнате.

Я откинула голову назад и рассмеялась, радуясь тому, что он заставил меня сделать это даже после ужасного опыта прошлой ночи. Воодушевленная своим саундтреком, я выскользнула из постели и, танцуя, направилась в ванную, покачивая головой, когда взяла его зубную щетку и умылась.

К тому времени, как я добралась до кухни, «La Grange» ZZ Top уже качала стереосистему. Я подошла к кофе, поцеловала машину Nespresso и поставила кружку, которую Дэннер оставил для меня, под кран.

Она гласила: Чувствуй себя в безопасности ночью, спи с полицейским.

Я рассмеялась, зная, что он, вероятно, получил ее в подарок на Рождество и никогда не пользовался ей, пока не вытащил ее для меня этим утром.

Я пила третью чашку вкусного, оживляющего кофе, читала газету Globe & Mail и сидела на островке, когда дверь открылась, сработала сигнализация и появились мои мальчики.

Хиро подошел прямо ко мне, подпрыгнув, чтобы упереться лапами мне в бедро, но мой взгляд был прикован к Дэннеру.

На его голове была бейсбольная кепка «Кэнакс», скрывавшая сильные, скользкие от пота черты его лица, и до этого момента я никогда не знала, насколько сексуальной может быть кепка. Мой взгляд скользнул, как одна из струек пота, между его обнаженными грудными мышцами, четко очерченными и слегка покрытыми каштановыми волосами, к аккуратными кубиками мускулов, спускающихся вниз по его животу, как лестница, ведущих к более волосатому участку кожи над его пахом, обрамленному мускулистыми гребнями, образующими безумно сексуальную букву V. На нем были серые спортивные штаны, свисающие на его узких бедрах почти до неприличия, его боксеры выглядывали чуть выше, а на ногах были черные кроссовки Nike без носков.

У меня случился почти мгновенный оргазм при виде его.

Не подозревая о моем похотливом параличе, Дэннер ввел код, чтобы отключить сигнализацию, бросил свою футболку на кофейный столик и направился в мою сторону с легкой сексуальной улыбкой. Он не останавливался, пока буквально не ударил меня в бок, сместив Хиро, его руки скользнули по обеим сторонам моего лица, чтобы он мог провести большими пальцами по моим щекам и заглянуть мне в глаза. Что бы он там не пытался прочитать, мне это нравилось, потому что его улыбка стала шире за секунду до того, как он накрыл ею мой рот и поцеловал.

Я растаяла, как только его губы коснулись моих, его губы были прохладными и влажными, его язык стал шелковистым, когда он наклонил мою голову, чтобы углубить поцелуй, и еще сильнее прижал свою потную грудь к моему телу. Он проглотил мой стон, когда я издала его, затем одобрительно промычал, прежде чем оторваться от меня.

— Как поживает моя колючая Роза этим утром? — спросил он, его глаза были такими яркими и беззаботными, какими я не видела их с тех пор, как он был подростком, а я была просто девчонкой.

Я положила руку на запястье руки, которую он держал на моем лице, чтобы сориентироваться, ошеломленная нашим поцелуем. — Хах?

Он усмехнулся, и это чувство пронеслось по моим соскам, как ласка. — Ты выглядишь отлично. Например, как образ тебя в моих вещах.

— Собственник, — заметила я, слегка удивившись.

Дэннер не казался мне типом пещерного человека, одним из тех мужчин, которым нравилось претендовать на своих женщин всеми способами, как мой отец делал с Лу.

Он отошел, обогнул прилавок и вытащил две тарелки, а затем пару ложек, готовясь к завтраку. — Ты оставила татуировку над моим сердцем, бунтарка. Не знаю, может ли что-то быть более собственническим.

Я поняла, что в тумане накануне вечером я не могла рассмотреть его обнаженное тело, не говоря уже о татуировке, которая покрывала всю левую часть его груди до плеча. Мои глаза проследили за замысловатой конструкцией, когда он откинулся на стойку и опустил руки, давая мне беспрепятственный доступ к ней.

Как и описывала Лейкен, это был лев, искусно изображающий рев, свирепый, гордый и прекрасный, точно такой же, как моя человеческая версия. Животное вырывалось из зарослей уродливого вида ежевики и огромных, великолепных красных роз, некоторые из которых свернулись, а некоторые полностью распустились. Это была самая красивая татуировка, которую я когда-либо видела, а у всех братьев Падших, включая моего отца и брата, были отличные татуировки.

— Да, — сказала я, пытаясь скрыть то чувство, которое вызвала у меня эта татуировка, как будто Дэннер связал свое сердце с моим чернилами и мыслью, — Думаю, что не может.

Он потянулся к открытому шкафу и, ухмыльнувшись, показал мне коробку тостов с корицей. — Мое фирменное блюдо.

Я рассмеялась, мысленно вернувшись в раннее утро перед школой, в те десять месяцев, которые я провела, живя с Дэннерами в начальной школе. По утрам, когда его мама, Сьюзен, была занята благотворительностью или походами по магазинам, Дэннер отвечал за приготовление нам с Кингом завтрака. Хруст тостов с корицей был примерным пределом его кулинарного мастерства, так что было хорошо, что мы оба, черт возьми, обожаем эту штуку.

— Мое любимое, — сказала я, когда он пододвинул ко мне миску с молоком через столешницу, а затем прислонился к ней, чтобы съесть свою порцию.

— Нам следует кое о чем поговорить, — сказал он, снимая кепку, бросая ее на островок и проводя рукой по длинным волосам на макушке.

Я попыталась сосредоточиться на том, что он говорит, но дала себе волю, потому что любая женщина пускала бы слюни на такого нелепо горячего мужчину, как офицер Дэннер.

— Поговорить? — невнятно повторила я с полным ртом тостов с корицей.

Он ухмыльнулся. — Если бы я знал, что снять рубашку — это все, что нужно, чтобы сделать тебя послушной, я бы сделал это давным-давно, черт возьми, намного раньше.

Я посмотрела на него и надменно поднесла к губам кружку с жидким раем. — Я просто еще не выпила достаточно кофе сегодня утром.

Его взгляд скользнул по пустым капсулам от кофе, разбросанным по столешнице, а затем снова по мне, приподняв одну бровь.

— Не осуждай меня, — предупредила я его, от чего его губы дернулись, — Давай сосредоточимся. О чем нам нужно было поговорить?

Он моментально протрезвел, отбросил тарелку с хлопьями и скрестил руки на груди, так что каждая мышца его бицепса вздулась и заблестела в утреннем свете.

Я заговорила в свою кружку прежде, чем он успел начать. — Если ты хочешь, чтобы я обратила на тебя внимание, тогда предлагаю надеть рубашку.

Я улыбнулась, делая глоток кофе, когда он расхохотался и подошел, чтобы схватить свою выброшенную футболку.

— Лучше? — спросил он, когда обтягивающая спортивная рубашка зеленоватого оттенка, который точно подходил к его глазам, приклеилась к каждому дюйму его красивого тела.

— Нет, — честно ответила я, но рукой отмахнулась от тревоги, — Продолжай в любом случае.

— То, что произошло прошлой ночью, больше не повторится, — пообещал он, — Я позвонил сержанту Реннеру сегодня утром, и мы собираемся приставить к твоей квартире штатского офицера, пока ты будешь дома. У нас есть бюджет, и благодаря тому дерьму, которое ты вчера утром выдала, ты стоишь того, чтобы КККП осталась в живых, поэтому они выделяют средства на это. Ты также будешь беспрекословно подчиняться мне, когда я скажу тебе брать Хиро с собой куда угодно, блять, куда бы ты ни пошла, если только ты не со мной. Он обученный полицейский и сторожевой пес, Харли-Роуз, и он любит тебя. Не так много ситуаций, в которых он не сможет тебе помочь.

Я закусила губу, ненавидя то, что мне приходится с ним соглашаться.

Он продолжил, несмотря на мое несогласие. — Я действительно чертовски недоволен тем трюком, который ты провернула, предлагая свои услуги, но теперь, когда ты это сделала, появились некоторые правила.

— Они прошлись по ним, когда я была там, — перебила я, только чтобы получить ледяной взгляд Дэннера.

— Да, они прошлись по своим правила, но ты увидишь, Рози, у меня свои правила. Самое главное из них то, что ты ни при каких обстоятельствах не будешь действовать опрометчиво без меня, поняла? Я знаю, что ты решительно настроена покончить с этим клубом по целому ряду причин, я не буду спорить, что они неверны, но ты ни хрена не смыслишь в полицейской работе, и та же самая страсть, которая привела тебя сюда, может закончиться разрушением этого расследования,

— Я не тупица, Дэннер, — отрезала я.

— Никто не говорил, что ты она. Что я действительно говорю, так это то, что у тебя есть склонность действовать опрометчиво, когда ты вонзаешь зубы во что-то крупное. Не делай этого.

Я посмотрела на него. Он бесстрастно посмотрел в ответ.

— Вот все мое доброе утро, — пробормотала я, глядя в пустую кофейную чашку, — Мне нужно еще кофе.

— У тебя появится язва, если ты будешь пить эту дрянь, — сказал он мне, подойдя к другой стороне прилавка, упершись в него предплечьем и наклонившись, чтобы погладить меня по затылку, — И у тебя все еще доброе утро, Рози. Мы просто еще не добрались до приятной части.

— Ах да, конечно.

Он прикусил уголок своей ухмылки. — Ты хочешь добраться до нее, тогда скажи, что согласна с моими условиями, хорошо? Мне нужно знать, что ты в безопасности, или я наделаю глупостей, которые мне не нужны, чтобы убедиться в этом.

— Какие например? — спросила я, оживляясь от любопытства.

Это не несло в себе ничего хорошего для того, что я любила, когда он становился глупым для меня, тем более, когда он делал что-то плохое дляменя.

— Как никогда не оставлять тебя.

— Ой.

— Да, теперь будь добра ко мне и скажи, что поняла меня.

Я хотела. Боже, я хотела.

Но этот мудак оставил меня на три года, даже не попрощавшись. Как, черт возьми, я должна была доверять ему?

— Ты оставил меня однажды, Дэннер. Ни причины, ни гребаного объяснения. Думаешь, я стану доверять парню, который мог такое сделать?

— Довериться парню, который тебя побил, — отрезал он в ответ, с жестокостью от внезапного гнева, — Ты же знаешь, я бы никогда этого не сделал. Ты, блять, знаешь, что если я ушел, не попрощавшись, то для этого была уважительная причина.

— На этой чертовой планете не существует причин бросать свою семью, — парировала я, вставая в ярости, чтобы рычать на него через столешницу.

— Как, черт возьми, ты называешь то, что хочешь сделать сейчас? Изолировать себя от Падших?

— Я делаю это ради них, — завопила я, швыряя кружку с кофе через всю комнату, потому что в моем гневе не было красноречия, и мне нужно было, чтобы он понял, — Я бы сделала все, чтобы обезопасить их.

— Думаешь, я не чувствую к тебе того же, черт возьми? — бросил он вызов, не обращая внимания ни на грохот от кружки, ни на ее осколки вокруг него, — Я бы разбил себе сердце миллион раз, если бы это означало, что ты будешь жить.

Он подбежал к тому месту, где я стояла, тяжело дыша, и крепко обхватил рукой мое горло, прижав большой палец к моему пульсу. Это был такой доминирующий жест, который мгновенно заставил меня подкоситься в коленях и ослабить решимость.

Я была задиристой байкершей, но я хотела подчиниться ему таким, каким он был сейчас, превращенный гневом и потребностью в альфу, настолько доминирующего, что он требовал от меня послушания.

Только для него я когда-либо чувствовала это желание, и только для него я когда-либо поддавалась этому.

— Я спасал тебя с шести лет, Рози, — сказал он, сверкая глазами, — Я делал это снова и снова, даже когда это означало пойти против того, за что я выступал, потому что, в конце концов, я стоял за тебя, за твои безопасность и счастье после всего того дерьма, с которым ты столкнулась. Если я ушел от тебя, ты думаешь, это было по какой-то другой причине, кроме этой?

— Откуда мне знать, если ты так и не объяснил мне этого, — возразила я, прислоняясь к его руке на своем горле, так что она сжалась, как ошейник у бешеной собаки, — Откуда мне вообще знать, что ты чувствуешь, если ты, блять, ни разу мне об этом не говорил?

— Возможно, ты не обращала внимания, но я говорил тебе об этом каждый раз, когда играл для тебя музыку, каждый раз, когда я тусовался с тобой в Мега Мьюзик, и каждый раз, когда я оставался дома юным парнем, чтобы присматривать за вами с Кингом. Я говорил тебе об этом, когда купил мотоцикл с чертовыми розовыми черепами, который ты хотела, и когда взял тебя, чтобы выбрать Хиро и дать ему имя. Этого для тебя недостаточно, я сказал тебе, когда ответил на твой звонок, сохранил старый номер по той единственной причине, что хотел иметь его на случай, если ты позвонишь, и бросил, черт возьми, все, чтобы рискнуть своей должностью полицейского под прикрытием и броситься к тебе.

Он наклонился ближе, его губы коснулись моих. — Если тебе нужно больше, то я скажу тебе сейчас. Ты сказала, что не бросаешь семью, и это может быть правдой, но ты делаешь это сейчас, потому что в этом нуждается твоя семья, а я тогда сделал это с тобой, потому что ты нуждалась в этом, даже если ты этого не знала. Было неправильно, что наша дружба превращалась во что-то физическое, не тогда, когда ты была подростком, не тогда, когда я такой, какой я есть.

— И я не имела права голоса в этом?

— Нет, Рози, ты не имела. Потому что, нравится тебе это или нет, я был взрослым, а ты ребенком. Мы не по дну сторону закона и более того, наши отцы убили бы друг друга, если бы могли. Все романтическое было и остается невозможным.

— Поэтому ты ушел, — прошептала я, обиженная и такая злая, снова потерянная, как в восемнадцать лет, когда он ушел.

— Я так и сделал, но теперь я знаю, что это сделало с тобой, обратив тебя к Крикету, но я сделал бы то же самое снова. Может быть, я мог бы найти в себе силы держаться подальше от тебя и по-прежнему защищать от всего уродливого в мире. Но я этого не сделал, и смерть Крикета на мне так же, как и на тебе.

— Да, — сказала я ему, потому что я была честна, и это было правдой, — Это так.

Я была с Крикетом, чтобы заполнить хотя бы часть пустоты, оставленной Дэннером, и через год, когда он все еще не вернулся, я решила, что хоть какая-то любовь лучше, чем вообще ничего.

— Больше я тебя не брошу, — сказал он мне строго, голосом низким, гладким и темным, как дым, клубящийся вокруг моего тела, — Клянусь прямо сейчас.

— Не знаю, верю ли я тебе, — возразила я.

— Плевать, я докажу, как доказывал раньше. Я покажу тебе.

— Ты меня понимаешь? — спросил он.

— Я тебя понимаю, — выдохнула я, потом вспомнила себя, проглотила инстинктивную готовность и закатила глаза, — Если ты будешь на одной волне со мной, у нас не должно быть никаких проблем в любом случае.

Сухожилия на его шее напрягались так, что я старалась не находить это восхитительным. Я хотела сосредоточиться на своем гневе, потребовать знать, почему он меня бросил. Но теперь, когда на моем теле были эти широкие ладони с грубыми кончиками, мне хотелось большего.

Я хотела насытиться его телом до тех пор, пока меня не будет тошнить, чтобы, наконец, вытащить Лайонеля Дэннера из его гребаной системы.

— Ты собираешься держать свои руки подальше от меня, пока защищаешь? — спросила я, облизывая губы при мысли о том, что это великолепное тело окажется снова на мне.

Он проигнорировал последнюю часть моего заявления и переместил хватку так, что его рука легла на мою шею сбоку. — Это подводит нас к приятной части. Мы начали кое-что прошлой ночью. На самом деле, мы начали это кое-что около трех с половиной лет назад, когда ты была еще слишком молода, но прошлой ночью мы подхватили эту нить, и я не собираюсь снова ее отпускать, если могу помочь. Мы должны идти медленно, будь осторожна, потому что от этого зависят наши жизни, Рози. Первый признак неприятностей, если я должен оставить тебя, чтобы обезопасить, я это сделаю. Ты это понимаешь?

Тепло его заявления застыло в моих венах. — Нет. Ты только что сказал, что хочешь быть со мной. Я хотела тебя чертовски много лет. Ты не можешь сказать это дерьмо в одну секунду, а в следующую отнять у меня это. Ты либо со мной, либо нет.

Его челюсти сжались, а рука сильно сжала мои волосы. — Я рядом до тех пор, пока быть с тобой не угрожает твоей безопасности, Харли-Роуз. Ты можешь, черт возьми, понять это.

Я вскинула руки, вырывая голову из его хватки. — Я не могу поверить, что ты разрушил тот момент, когда впервые признаешься, что хочешь меня, будучи чертовским трусом.

— Трусом? — сказал Дэннер, его голос стал на октавы ниже, холоднее и тяжелее, как тяжесть стальных кандалов на мне, — Желание обезопасить тебя — это трусость?

Больно от того, что он только подумал о том, чтобы уйти от меня после всего, через что мы прошли, после того как я дала понять на деле, если не на словах, как сильно я нуждаюсь в нем, прожигая мои внутренности, как лава, разрушающая Помпеи.

Я впилась ему в лицо и прошипела. — Ага, Дэннер. Ты заботишься о ком-то, кого не отпускаешь перед лицом угрозы, крепко держишь его, оберегаешь и согреваешь во время шторма и надеешься, черт возьми, на Бога или на кого-то еще, что вы оба выберетесь из этого живыми.

Дэннер стоял там, неумолимый, как каменная статуя, с закрытыми глазами, когда я закончила свою тираду и тяжело вздохнула в тишине.

— Ты подчинишься мне, Рози, — повторил он, на этот раз мрачным тоном, от которого у меня по спине побежали мурашки, — Ты подчинишься мне на этом поле, и мы сделаем это, ты подчинишься мне в постели, на диване, на задних сиденьях моего Мустанга, где я решу тебя трахнуть. Если хочешь этого, таковы мои правила.

— Ты хочешь, чтобы я подчинилась, — сказала я, зная это так же, как знала это, когда он перекинул меня через колено, когда мне было семнадцать.

— Блять, да, — прорычал он, его пальцы вцепились в мои волосы сзади и дернули так, что я была вынуждена отступить назад, глядя в его безжалостно красивое лицо, — Это игра, в которую мы будем играть, проказница. Ты можешь дразнить меня, драться со мной и не соглашаться со мной в течение всего дня. Это ты, и черт возьми знай, что мне это нравится. Но теперь, когда мои руки касаются твоего тела, я твой доминант, и если ты хочешь мой член, тебе, черт возьми, придется заслужить его, став моей хорошей девочкой, а не бунтаркой.

Каждое из его грязных слов копошилось в моем животе, как топка, но маленькая часть меня все еще говорила мне, что сдаваться было неправильно, слабо, как женщины-берсеркеры-байкерши, которые позволяют своим мужчинам использовать себя.

— Зачем мне это? — прошептала я, сжимая его руку на своей шее. — Это не кажется мне естественным. Я не такая женщина.

— Когда ты встретила меня, ты подумала, что я такой парень, который хочет отшлепать непослушных девочек-подростков и трахнуть их так сильно, что они будут кричать? — прямо спросил он. — Нет. Мне потребовалось много времени, чтобы научиться этому, и я научу этому тебя. Это только сила в подчинении, только забота в доминировании. Мы делаем то, что делаем, потому что нам это нравится, и мы оставляем это в основном в пределах спальни. Ты все еще можешь быть крутой бунтаркой Роуз, а я все еще могу быть хорошим парнем Дэннером.

Его свободная рука обхватила меня между ног, поверх постыдно мокрых трусиков. — Но мы оба знаем правду. Пусть это и твое тело, Харли-Роуз, но оно принадлежит мне.

Потом он поцеловал меня.

Я смягчилась в его руках, как таящее масло, пока только его руки на моей шее и над моей киской не удерживали меня в вертикальном положении.

У него был приятный вкус кофе, корицы и мужчины.

Я прижалась к нему и открыла рот шире, чтобы он мог поцеловать меня глубже.

— Я собираюсь взять тебя, Рози, — сказал он мне, касаясь моей шеи, его язык облизывал мою пульсирующую жилку, — Я приручу тебя, сделаю тебя достаточно дикой, чтобы сопротивляться каждому прикосновению, сопротивляться каждому толчку моего большого члена в твою тугую, влажную киску.

Я застонала, мои ногти царапали его прикрытую футболкой спину. — Да, трахни меня.

Его пальцы потерлись о влажную ткань моих трусиков, а затем проникли под них, скользнув между моими шелковистыми складками. — Вот так, Рози. Такая мокрая только для меня.

Его большой палец нашел мой набухший клитор, вырвав из меня вздох.

— Я хочу поиграть, — выдохнула я, — Я хочу, чтобы ты поиграл со мной.

Он ухмыльнулся. — Моя непослушная девочка провела какое-то исследование после того, как я играл с ней много лет назад?

— Да, — прошипела я, когда он погрузил два пальца в мое разгореченное нутро.

— Ты когда-нибудь играла раньше? — острая ревность, словно острие ножа, пронзила мои скованные запреты.

Я любила его ревнивость, я любила то, как он сходил с ума от желания, так как инстинктивно знала, что только я могу заставить его быть таким.

— Нет, но я думала об этом каждую ночь, когда лежала в постели, касаясь своей киски, думая о тебе внутри меня, о твоих пальцах, о твоем члене, о твоем языке.

— Ты хочешь, чтобы я заставил тебя сломаться ради меня, — сказал он, его голос опустился до той низкой октавы, которую я вспомнила, до той самой, которая привязывала меня грубыми веревками к его желанию, — Ты хочешь, чтобы я заработал твою покорность.

Мои ноги подкашивались, и в следующее мгновение я уже была на столешнице, мои ноги широко раздвинуты в его ладонях, чтобы он мог смотреть на мою киску. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза горели факелами.

— Я буду играть с тобой, я даже сломаю тебя с удовольствием, пока ты не будешь кричать мое имя, но когда ты сделаешь это, Рози, ты назовешь меня по имени.

— Да, Дэннер, — выдохнула я, отчаянно нуждаясь в его прикосновении к моей охложденной обнаженной киске.

Он набросился на меня одной рукой и сильно шлепнул меня по киске.

Я вскрикнула и попыталась сомкнуть ноги, но он держал их раздвинутыми своей сильной хваткой, наклонился и дунул холодным воздухом на мой горячий клитор, прежде чем всосать его в рот для полного, влажного поцелуя. Когда он выпрямился, его губы были влажными из-за меня, а его глаза казались ледяными на фоне моей разгоряченной кожи.

— Ты скажешь мое имя, — повторил он.

Я проглотила свое мгновенное сопротивление. Это был защитный механизм, который я хорошо оттачивала годами, выбрасывая дерзкие щиты, чтобы скрыть свою уязвимость.

Я не хотела больше скрывать их от него.

Поэтому я наклонила подбородок и посмотрела ему прямо в его сверкающие красивые зеленые глаза, когда сказала. — Да, Лайн.

Он рвано застонал, потянулся вперед и покрутил вершины каждой груди рукой, прежде чем подарить им обоим посасывающий поцелуй, который направил тепло прямо к моему клитору.

— Я мог бы держать тебя здесь весь день. Моя хорошая маленькая распутница. Я бы съел тебя на завтрак, мучил бы тебя на обед, а потом, когда ты бы изголодалась, я бы трахал тебя весь ужин и подарил бы тебе свою сперму на десерт, — сказал он мне почти непринужденно, пока его рука играла с моей киской, его большой палец скользит по моему набухшему клитору горячими, плотными кругами, два его пальца сгибаются и двигаются внутри.

Мне нравилось, как он играл со мной, как будто я была вещью, которая существовала только для его удовольствия. Это должно было показаться неправильным, может быть, даже унизительным, но это было не так, потому что Дэннер играл на мне так же, как он играл на своей гитаре, мастерски, отстраненно только потому, что ему нужно было сосредоточиться, чтобы правильно играть на каждой струне.

— Ты принимаешь противозачаточные?

Я кивнула, отчаянно нуждаясь в ощущении его обнаженного тела внутри меня. — Да, и, как бы хреново не было это говорить, но я сдала анализы после Крикета, так что я чиста, — сказала я ему.

Его улыбка заставила боль воспоминаний исчезнуть, как призрак. — Я никогда не трахаюсь без презерватива, уже несколько недель ни к кому не прикасаюсь. Ты мне доверяешь?

Мне не нужно было долго думать. — Да, всегда.

Я застонала, когда он отодвинулся, но он только улыбнулся жестокой улыбочкой, которая коснулась меня, как его рот, моей киски и отошел. Я наблюдала с полуприкрытыми глазами, как он выдвигал ящик, наполненный пластиковыми пакетами, резинками, прищепками и другими универсальными штуками.

— Что ты делаешь? — спросила я.

Он подавил меня одним недовольным взглядом.

Я закусила губу, когда он вернулся ко мне, держа руки за спиной, пока он не присел на корточки и не обнажил стяжку в одной руке. Он видел, как расширились мои глаза, как вздымалась моя грудь, пока он медленно привязывал мою левую лодыжку к ящику одного шкафа, а затем правую к другому. Я могла видеть намерение в его глазах, блеск лукавства и удовлетворения от того, что я была открыта для него.

Он смотрел, как его пальцы скользят по моей лодыжке, покалывая кожу голени, лениво кружат вокруг моей коленной чашечки и вверх по тонкой коже на внутренней стороне бедра. Когда он достиг голых губ моей киски, его пальцы скользнули по ним до маленького прямоугольника волос над моим клитором, а затем он резко потянул его между костяшками пальцев. Мои бедра дернулись вперед, голова откинулась назад, и я задыхалась от извращенного удовольствия, которое можно было получить от этой боли.

— Это игра доминирования и подчинения, Рози, — сказал он мне, слегка пощипывая меня за подбородок одной рукой, а другой рукой прикрывая мою киску. Это был собственнический жест, удерживающий меня там, его пальцы были нежными, но твердыми, как будто это была его киска, с которой он делал то, что хотел. Я попыталась вращаться вокруг него, получить хоть какое-то давление на мой ноющий клитор, но он остановил меня, погрузив два пальца в меня и, прижав их изнутри движением, которое заставило меня растаять в его руках.

— И это игра, в которую мы играем друг с другом очень долгое время. Только сейчас это сексуально, и мне нужно, чтобы ты поняла разницу. Дело не в боли, — сказал он мне, пощипывая мои соски и заставляя меня шипеть, — Дело не в том, что ты слепо подчиняешься каждой моей команде, потому что чувствуешь, что должна. Это о том, что ты доверяешь мне, зная, что я возбуждаю тебя и оскорбляю тебя своим телом, своими словами и своими игрушками не для того, чтобы причинить тебе боль, а для того, чтобы владеть тобой, чтобы я мог выкинуть все из твоей головы — все плохое, все беспокойство и страх — и принести тебе покой.

Слезы подступили к глазам и защипали нос. Было неловко чувствовать себя такой эмоциональной, когда его рука была во мне, когда мы говорили о такой простой вещи, как секс.

Но это не казалось легким. Мне казалось, что он предлагает мне сны, которые я никогда не могла озвучить, предлагает отвезти меня в место, которое я никогда не смогу даже представить в своей голове.

Мне казалось, что он собирался привести меня туда, где я смогу научиться любить себя.

— Ты понимаешь, что я говорю? — спросил он, и я снова посмотрела на его лицо, чтобы найти его жестким от решимости, его губы были мягкими от желания, а его глаза, более зеленые, чем только что политая трава, были полны любви.

— Да, Лайн, — сказала я.

Его брови нахмурились над его взглядом, превращая его лицо с великолепной интенсивностью за секунду до того, как он прижал руку к моему затылку, потянул меня назад и впился своим требовательным ртом в мой.

Мгновенно мой разум стал пустым.

Для меня не было ничего, кроме моих губ на его губах, теплого, влажного скольжения его языка в моем рту и того, как его щетина скользила по моей щеке, его худых бедер между моими непристойно раздвинутыми ногами, его руки работали между, внутрь и наружу моей киски, извивались, поворачивались, пока каждый мой дюйм не запел от удовольствия.

— Такая мокрая для меня, — простонал он мне в ухо, а затем провел языком вдоль раковины. Я вздрогнула, когда он укусил мочку уха и царапнул ее зубами, — Такая готовая позволить мне поиграть с твоим великолепным телом.

— Боже, — простонала я, когда он впился зубами в мою шею, прокладывая себе путь мягкими покусываниями и твердыми укусами к стыку моей шеи и плеча, где он кусал так сильно и сосал так долго, что это была чистая восхитительная агония. Я знала, что он метит меня, что я буду носить его любовь и принадлежность в синяках еще несколько дней после этого. Это был опасный знак обладания, который я буду носить с гордостью, который мне чертовски нравился, потому что он сделал это из-за безумия, а не по логике, как обычно.

Таким образом, он говорил, что он мой в той же мере, в какой я его.

Его губы скользнули вниз к моей груди, где он целовал мой левый сосок все меньшими и меньшими кругами. Я запуталась руками в его волосах и прижала его рот к себе.

Я вскрикнула, когда он схватил меня за руку своей крепкой хваткой, в его глазах был собственнический упрек, когда он сказал. — Нет. Ты делаешь либо как я говорю, либо не делаешь никак. Руки за спину, или я свяжу их сам.

На одну короткую головокружительную секунду я подумала о том, чтобы не подчиниться ему, а затем сделала, как он сказал. Вспышка восхищения в его глазах, когда он увидел мою приподнятую грудь, мое добровольное движение, было лучше любого акта преднамеренного неповиновения.

— Я не собираюсь останавливаться. Я не собираюсь проявлять к тебе милосердие. Ты можешь умолять, но меня это не тронет. Я не буду медлить или давать тебе передохнуть, чтобы ты могла отдышаться. Как только я положу руки на твое тело, ты становишься моей игрушкой. И я предупреждаю тебе прямо сейчас, Харли-Роуз, я планирую играть с тобой весь день, пока твои струны не перетрутся и твой тон не станет чертовски резким, исходящим из этого грязного рта. Твоя хорошенькая розовая киска распухнет и закричит, когда я, наконец, вытащу пальцы и вытащу член, и даже тогда, я предупреждаю тебя, я заставлю тебя спать всю ночь с одной из моих игрушек в твоей ноющей киске, так что ты будешь чувствовать меня даже во сне.

Боже, это звучит как сон.

— Трахни меня, — умоляла я его.

Он не ответил, но в этом не было необходимости. Вместо этого он спустил свои серые штаны вниз по бедрам, обнажая свой длинный изогнутый член.

— Ты хочешь его? — насмехался он, сжимая его в кулаке.

— Да, дай мне его.

— Думаешь, ты справишься? — насмехался он, его глаза были темными, дикими.

— Испытай меня, — бросила я вызов.

Затем его член оказался внутри моей киски одним грубым, восхитительным толчком.

— Черт! — я закричала, когда он вышел, а затем врезался обратно, задав жестокий темп, от которого мои груди тряслись, а глаза закатывались на затылок. — Черт.

Одна рука обхватила мою нижнюю часть спины, чтобы приблизить меня, в то время как другая протянулась вверх по моей груди к моему горлу, где она сжалась.

— Принимай меня, — прорычал Дэннер, вбиваясь в меня, сжимая рукой мою шею в такт жестоким ударам своего члена, — И кончи для меня.

Через тридцать секунд я это сделала.

Я взорвалась, куски меня разлетелись во все стороны, взрыв исходил из моей мокрой киски и проходил через все мое тело.

— Да, — простонал Даэнер мне в шею, когда он, наконец, отпустил мое горло и поцеловал его, — А теперь прими мою сперму.

— Да, Лайн, дай ее мне, — я задыхалась, когда почувствовала первый толчок его члена и полученное в результате тепло внутри меня.

Когда мы закончили, он вздохнул, нежно прижимая меня к себе так же, как я видела, он делал это со своей гитарой, нежно, почтительно.

— Как это было, Рози? Ты была для меня такой великолепной хорошей девочкой.

Я вздрогнула от похвалы, от ощущения его члена все еще внутри себя, его твердого потного тела напротив моего.

Это было то, чего я так давно хотела, но реальность была намного прекраснее, чем фантазия. Я чувствовала его землистый запах, ощущала его соленость во рту и чувствовала его тепло между ног. Я чувствовала, насколько он мой.

— Мне понравилось, — выдохнула я тогда, потому что это было так чертовски приятно сказать, я добавила, — Люблю тебя.

Дэннер откинулся назад, чтобы улыбнуться мне в лицо, в то же время раздался громкий стук во входную дверь.

Мы замерли на один долгий миг, словно насекомые, застрявшие в янтаре.

Затем снова раздался стук, на этот раз громче, и он сопровождался голосом Гриза. — Эй, ублюдок, проснись и открой гребаную дверь, здесь жарко, как сиськи стриптизерши.

Мы одновременно вскочили. Дэннер потянулся за ножом, лежащим на прилавке, и быстро перерезал мне стяжки, прежде чем мы разбежались по сторонам, чтобы одеться.

— Шкаф для белья, — прошептал он мне, прежде чем окликнуть, — Да, да, держи себя в трусиках, я иду.

— У тебя есть шкаф для белья? — спросила я, прежде чем смогла помочь себе.

Но реально, у моего горячего копа, сексуального байкера под прикрытием, был чертов шкаф для белья? Черт, я даже не знала, что представляло собой белье.

— Просто иди черт туда, — приказал он мягко, но жестко, затем хлестнул меня по руке, когда я отодвинулась, чтобы крепко поцеловать меня в губы, — Молчи и оставайся там, пока я тебя не вытащу.

Я кивнула и бросилась к шкафу на полпути между спальней и гостиной, благодарная за то, что когда я открыла его, рядом с полками было узкое пространство, в которое я могла с относительной легкостью втиснуть свою стройную фигуру.

Через две секунды после того, как я закрыла дверь шкафа, открылась входная, и в зале раздался тяжелый топот мотоциклетных ботинок.

— Хорошо, ты проснулся, — проворчал Гриз.

— Да, брат, хоть ты и стучал, но я бы еще поспал.

— Сегодня у меня дерьмовые дела, нужны все руки на палубе, — пауза, затем недоверчивое, — Ешь детские хлопья?

— Я сладкоежка и люблю остренькое, — признался Дэннер так, что я улыбнулась даже сквозь страх.

— Ну, не возражаешь, если я угощусь, пока ты будешь одеваться? То, что ты какой-то симпатичный мальчик, не означает, что ты можешь просто ходить голым.

— Да, да, Сержант, — сказал Дэннер, — Что за концерт?

— Мы следуем за доставкой травки Падших.

Я почувствовала, как воздух сжимается в моих легких.

— Ты издеваешься надо мной? — спросил Дэннер с легким любопытством, но все же готовый на это.

С ума сойти, как хорошо он играет эту роль.

— Нет, есть сведения, что сегодня вечером несколько парней перегоняют какое-то дерьмо для крупной вечеринки, которую устраивают Красные Драконы. Мы возьмем их. Если эти азиатские ублюдки действительно приложили руку к убийству Крикета, было бы хорошо, если бы Падшие смотрели на них как на сомнительных ублюдков, чтобы отвлечь их от того факта, что мы собираемся ударить их в ближайшее время, когда представится такая возможность.

— А это просто бонус, что в процессе мы получим марихуану класса А.

— Еще бы. И ты знаешь Преза, что угодно, чтобы подколоть большого плохого Зевса Гарро, помнишь?

— Конечно. Дай мне секунду, я оденусь.

Я слышала, как Дэннер прошел мимо, когда он направился в заднюю часть спальни, а затем внимательно прислушался к звукам Гриза, шуршащего в нескольких ящиках, вынюхивающего, потому что в его характере было быть недоверчивым, и потому что он наслаждался любой возможностью найти брата, чтобы он мог отомстить.

Однажды он использовал заминированный автомобиль, чтобы убить брата, которого они подозревали в доносе, и всю его семью, включая их ребенка и собаку.

Я попыталась отрегулировать свое дыхание, когда меня охватила паника, а затем попыталась полностью перестать дышать, когда стук ботинок Гриза приблизился, и внезапно он оказался у дверей шкафа.

Я зажмурила глаза и замерла, но мое сердце бешено колотилось.

— Я готов, — крикнул Дэннер во все горло в коридоре, и ноги, затеняющие щель под дверью, отодвинулись от меня.

Я выпустила медленный, тихий выдох и почувствовала благодарность за то, что не обоссала свои трусики.

— Пошли, — сказал Дэннер, проходя мимо, и хлопнул Гриза по спине.

Я подождала минут пятнадцать после того, как они ушли, пока не выбралась из шкафа и не юркнул обратно в спальню Дэннера. На умывальнике в ванной комнате стоял одноразовый телефон, а на зеркале была написана конденсатом записка, раковина была закрыта пробкой и наполнена горячей водой.

Не говори отцу.

Глава 13

Я вырядилась в байкерском стиле: длинные волосы, черная подводка для глаз, узкие джинсы с огромными порезами, стратегически расположенные прямо там, где мои ягодицы соприкасаются с бедром, обнажая белые сетчатые колготки, которые я носила под ними, и мои обычные черные армейские ботинки, прежде чем отправиться к Берсеркерам.

Я не собиралась сходить с ума, как предупреждал Дэннер. Я просто проводила небольшую разведку.

Если Дэннер думал, что я буду сидеть сложа руки, пока клуб нападает на мою семью, он не очень хорошо меня знал.

Я припарковала свой черный Мерседес G65 на усыпанной гравием дорожке возле здания клуба и на секунду позволила знакомым звукам AC/DC «TNT» окатить меня. Это была любимая группа моего отца, одна из наших любимых песен этой группы, и, сидя в машине, которую он собрал и настроил для меня, я чувствовала себя к нему ближе, чем когда-либо за последние недели.

Я была дочерью своего отца.

Я родилась такой, а затем выковалась в соответствии с его образом огнем испытаний, которым я подвергалась в годы своего взросления. Это было хорошее сходство, которым я втайне гордилась больше, чем Кинг, но впервые в жизни, даже после всего, что он для нас сделал, я поняла, какую невероятную ответственность должен был чувствовать папа, зная, что у него есть сила, чтобы мы были в безопасности и были счастливы.

Теперь я отдала ту же силу, и я хотела быть достаточно сильной, достойной Зевса, чтобы нести эту тяжесть до победного конца.

Было тихо, когда я вошла в старый дом, не удивившись, учитывая, что было одиннадцать часов воскресенья, а по меркам байкеров это было чертовски рано. Я направилась прямо в кабинет Жнеца в задней части дома, надеясь, что смогу обмануть его под предлогом необходимости руководства после смерти Крикета. Жнец был из тех людей, которым нравилось слушать собственный голос и делиться мудростью, как какой-нибудь лжепророк, так что я знала, что он потерпит неудачу.

Из-за приоткрытой двери доносилось хихиканье, скрипучие женские звуки, которые напомнили мне о давно забытом мамином дурацком смехе.

Тем не менее, я постучала в дверь, потому что у Жнеца не возникло бы проблем с отправкой одной из его многочисленных женщин, если бы это означало побыть наедине со мной. Я никогда не была уверена, почему, но этот человек не только жаждал меня, я думаю, он действительно любил меня (настолько, насколько могло его черное сердце), почти как дочь.

— Да? — крикнул он со смехом в своем хриплом голосе.

— Это я! — закричала я. — У тебя есть секунда?

Наступила демонстративная тишина, а затем еще одно хриплое хихиканье.

— Конечно, детка, дай мне секунду, и я приму тебя.

Я прислонилась к стене напротив двери и развернул квадратную пластинку Хубба Бубба, прежде чем засунуть ее в рот. Не было большой вероятности, что Жнец будет болтать о своих планах обокрасть тайный склад Падших, но я подумала, что смогу хотя бы узнать, в какое время они планировали встретиться, а затем, возможно, выследить их от клуба…

Дверь открылась, коренастая форма Жнеца заняла всю ширину проема, но не большую часть длины.

— Заходи, девочка, — сказал он с улыбкой.

С улыбкой. Жнец Холт был не из тех людей, которые легко улыбаются, и вид того, как его рябое, выпуклое лицо вытягивается в некое подобие радости, вызвал эхо беспокойства в глубине моего живота.

Я последовала за ним в комнату, изучая его лицо в поисках подсказки, что изменилось в его жизни, что превратило его из безжалостного скряги в счастливого ублюдка, когда запах поразил меня. Приторная сладость дешевых, приторных духов оттеняется резким обугленным дымом сигарет.

Потом смех раздался снова, как наждачная бумага в воздухе, грубая против моих ушей.

Я знала, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть на стол Жнеца, кто будет стоять рядом с ним.

Моя мама.

Я видела Фарру не более двух раз за десять лет, с тех пор как Дэннеры взяли меня к себе, а потом папа вышел из тюрьмы и снова сделал нас своим домом. Один раз это было, когда мне было шестнадцать, и она подошла ко мне в школе, прося денег, следующий и последний был, когда я столкнулась с ней на улице во время поездки в Ванкувер на мой восемнадцатый день рождения. Она смотрела сквозь меня.

Прошедшие годы не могли не сказаться на ее некогда значительной красоте. Жесткие складки окружали ее похудевший рот, складки на щеках и вокруг глаз, которые слегка обвисли, ее кожа была слишком дряблой и слегка восковой из-за жестокого обращения, которому она подвергала свое тело на протяжении десятилетий. Ее волосы были окрашены в обычный оттенок светло-русого цвета, ее груди все еще были большими и фальшивыми, но обвисшими на ее дряблой коже, на груди были отмечены родимые пятна и родинки. На ней были узкие джинсы, байкерские сапоги и укороченный топ с низким вырезом на шее, что свидетельствовало о том, что она, возможно, выглядела на пятнадцать лет старше своих сорока, но ее тело все еще было достаточно хорошим, чтобы выглядеть дрянным, по крайней мере относительно хорошим.

Но меня поразили ее глаза. Они были такого же яркого тропического синего цвета, как и мои, такие же широкие, круглые, с завитыми ресницами. Только ее глаза были наполнены злобой и горечью, которые потускнели по краям, как состаренная медь.

— Харли, детка, мамочка дома, — драматично воскликнула она, широко раскинув руки, приглашая меня в свои объятия.

Я осталась стоять на месте. — Мама, что ты здесь делаешь?

Жнец усмехнулся с мужественным удовлетворением и подошел, обхватив мясистой рукой ее бедро, как гордый партнер. — Фарра теперь моя новая девушка.

— Что, черт возьми, случилось с Джейд? — я спросила.

Эта старая сучка не была самой теплой женщиной в мире, но она была Мадонной по сравнению с Фаррой. Она также многое пережила на стороне Жнеца, десятки романов и, по крайней мере, дюжину внебрачных детей, кроме того, я не могла представить, чтобы она отказалась от своего положения без боя.

Фарра махнула рукой, ее ослепительные браслеты звякнули. — О, эта старая сучка должна была уйти. Не беспокойся о ней.

Я не унаследовала любовь к байкершам от матери. Она ненавидела всех, у кого была вагина, особенно если эта вагина была красивее ее или имела что-то, чего не было у нее.

Боже, глядя на нее, я вспомнила, что половина моей ДНК была сформирована из чистого зла, и я сделала себе поблажку за свое довольно частое плохое поведение. Это было естественно, учитывая мое происхождение.

— Почему ты не здороваешься со своей мамой, девочка? — спросил Жнец, и его лицо снова нахмурилось, и я снова расслабилась.

Я сделала, как мне сказали, двигаясь вперед, чтобы оказаться в ее сильно надушенных руках. — Привет, мама.

— Вот так лучше, — прошептала она мне на ухо, прежде чем причмокнуть губами в громком поцелуе в ухо, от которого я почти оглохла на левую сторону, — Я знала, что ты будешь рада меня видеть. Женщины Мейкомб снова вместе.

Я не была Мейкомб. Я никогда не была ею.

Я была Гарро до мозга костей.

Но я бы сыграла в эту игру, если бы она захотела.

Я присела на край стула, устраиваясь поудобнее. — Итак, как вы познакомились?

— Я встретил ее раньше, чем твой гребаный отец, детка, — сказал мне Жнец. Было очевидно, что он ненавидит это, то, что он считал минуты разницы между Зевсом, встретившим ее, и тем, что он сделал то же самое, что он обвинял шестнадцать минут разницы как причину, по которой они не были вместе все эти годы.

Интересно.

У Жнеца была пожизненная эрекция на мою маму.

Отвратительно.

Но полезно.

По тому, как улыбка Фарры скользнула по ее накрашенным красным губам, как змея в траве, я поняла, что она знала, что это тоже полезно.

— Несколько недель назад столкнулся с ней на байк-шоу. Она устроила мне взбучку, но, черт возьми, в конце концов я заполучил ее, — закончил он раскатистым смехом, ущипнув ее за задницу, а она игриво шлепнула его.

Заткните мне рот гребаным пистолетом.

— Как мило, — вместо этого мягко сказала я.

— Хорошо наконец, быть с мужчиной, который должен был быть у меня все это время, — прихорашивалась Фарра, кладя руку на распухшую грудь Жнеца, — Теперь мы снова можем быть семьей.

— И Кинг?

Она поморщилась. — Он выбрал твоего отца, но опять же, у него никогда не было твоих мозгов, не так ли?

Она была права, у него их не было, он был намного умнее меня.

— А как же Хани? — я спросила.

Фарра снова махнула рукой. — Это маленькое дерьмо иногда убегает, неблагодарная девчонка, но она вернется. Она всегда так делает.

Эта «неблагодарная девочка» должна была учиться в старшей школе, а не подсаживаться на наркотики и заниматься сексом на камеру. Ярость струилась по моей крови так жарко, что я чувствовала, будто пылаю ею.

— Я рассказал твоей маме, как бы она гордилась, узнав, что ты прожила с нами целых три года, сначала с Крикетом, а теперь с моим братом Рэтом.

Он гордился мной из-за этого, его грудь выпятилась, а щеки покраснели от силы собственного комплимента. В другой жизни, менее серьезной, без папы, Дэннера и Кинга, я задавалась вопросом, была бы я достаточно слабой, чтобы попасть под его чары.

Гордость не была равной альтернативой любви.

— Он думает, что ты достаточно верна, чтобы знать о наших планах относительно клуба твоего папы, — пропела Фарра, ее пальцы прошлись по груди Жнеца и вниз, — Но я не уверена.

Я пожала плечами, как будто мне было все равно, когда на самом деле желчь кусала заднюю часть моего языка. — Мне не нужно ничего тебе доказывать, Фарра. На данный момент Жнец мне больше родитель, чем ты.

Я видела, как набрала два очка, одно из-за жестокого искривления губ Фарры, а другое из-за шокированного взгляда удовольствия, показанного Президентом.

Да, в эту игру можно играть вдвоем, сучка.

— Сегодня вечером мы отправляемся за грузом Падших, — отрезала она, потеряв терпение, — Что ты можешь сказать об этом?

Я снова пожала плечами и посмотрела на облупившийся черный лак на своих пальцах. — Это клубный бизнес. Ты здесь новенькая, но такие вещи остаются между братьями. Это не мои дела, чтобы беспокоиться об этом.

Жнец усмехнулся, а когда Фарра бросила на него взгляд, он пожал плечами. — Говорил тебе, что она так скажет, сладкие губки. Дай девчонки отдохнуть. Почему бы тебе не принести нам немного пива, чтобы мы могли отпраздновать это воссоединение, черт возьми, как следует.

Фарра поджала губы, прежде чем все ее выражение превратилось в идеальную любящую женщину. — Конечно, дорогой Жнец.

Как только она вышла за дверь, я подняла бровь и сказала. — Серьезно?

Жнец расхохотался, обогнув стол и усаживаясь в свое большое кожаное кресло. — Сосет лучше, чем пылесос, и глотает тоже.

Дрожь всего тела от сильного отвращения сотрясла меня, и я немного подавилась. — Убейте меня за этот вопрос.

Он снова засмеялся, затем протрезвел. — Ты знаешь, что не испортишь нам все сегодня вечером, Харли? Ты теперь принцесса Берсеркеров, а не часть Падших, и я не позволю, чтобы ты выдал их засаду у выхода 78.

Я долго смотрела на него, наблюдая, как он поглаживает свои усы и закидывает свои грязные ботинки на столешницу. Не было абсолютно никакой возможности, как бы я ему ни нравилась, чтобы он сообщил мне точное место их ограбления, если только он не проверяет меня.

Это означало, что я не могла спасти клуб своего сердца от клуба моего настоящего. Это означало, что если папа или Кинг когда-нибудь узнают, они никогда не простят мне того, что я подвергла жизни братьев опасности, хотя я могла их спасти.

Мои благие намерения быстро тонули в водовороте, захлебываясь невозможными вопросами, задыхаясь от моральной двусмысленности, которую так же трудно переварить, как океанские волны.

Чистого выхода из ситуации не было. Что бы ни случилось в конце, моя семья не будет доверять мне, и моя жизнь все еще может быть в большой опасности.

Я глубоко вздохнула, наполнила глаза до краев искренностью и сказала Жнецу правду. — Я не подведу вас.

Глава 14

Дэннер

Ирония в том, что я стал участвовать в байкерской жизни только потому, что моей миссией было ее разрушить. Не было даже причины моей ненависти к байкерским бандам, просто что-то прописано в коде моей ДНК, переданном мне моим отцом и ему его отцом вплоть до основания материнского ордена Падших в 1960 году. Должна была быть какая-то извилистая связь между одним из моих предков и Гарро, какой-то незаконный роман, который пошел наперекосяк, металлические и хромированные Ромео и Джульетта, убитые градом вражеских выстрелов, эквивалент Меркуцио, сраженного клинком и человеком в байкерской кожанке. Это был романтический способ думать о том, во что я вырос, веря, что это моя судьба, но я еще не видел пролитой крови тем, чем она была на самом деле, просто кровью, просто смертью, размазанной по тротуару, с волочащимися кишками, мозгами, испачканными чернильными пятнами. В смерти не было ничего романтического, как и ничего прекрасного в моей автоматической ненависти ко всем людям.

Но я понял это позже.

Пока Харли-Роуз не появилась в музыкальном магазине в детской рубашке AC/DC и слушала Джонни Кэша, как будто он говорил с ней напрямую через проигрыватель. Только когда я увидел ее бедственное положение, увидел, насколько не романтичной была их ситуация с матерью-наркоманкой, и насколько замечательными были она и ее брат как люди, я начал пересматривать то, как была запрограммирована моя система.

То, что я начал взламывать свою систему, повлияло на мой разум и начало переходить от моего традиционного представления о хорошем к плохому.

В этом заключалась ирония, потому что чем более «испорченным» я был в презренных глазах моего отца, тем сильнее я чувствовал себя таковым, покрытым титановой убежденностью и нахальным с уверенностью в своих собственных серых оттенках принципов.

Кто бы мог подумать, что полицейский, играющий в байкера, чтобы остановить МК, соблазнится тем самым образом жизни, который он должен был осуждать?

Я любил свободу океанского ветра на своей груди, когда я парил над дорогой, оседлав металлического зверя, который был похож на одну из моих лошадей-мустангов, чувствуя его дикость в вибрации под моей задницей, в весе его силы под моими ногами, руки в перчатках.

Езда на байке всегда делала меня твердым, как сталь, потому что это напомнило мне о том, что будет чувствовать Харли-Роуз, когда я наконец трахну ее. Вся эта мощь и необузданная красота требовали умелых рук и твердой хватки, чтобы держать их под контролем. Я был доминантом, так что обе эти вещи были именно тем вызовом, который мне нравился.

Я снова сосредоточился на дороге, когда Рэт сбросил скорость, чтобы скользнуть в строй рядом со мной, где я ехал в нашей колонне из шести человек вверх по шоссе 99. Я посмотрел на него, и в то же время у меня зазвонил телефон в моей кожанке.

— Да? — я ответил через Bluetooth, установленный в моем шлеме.

— Ты держишься со мной и держишь свой рот на замке, чтобы не повторить и гребаного слова о том, что произойдет сегодня вечером. Ты меня понял? — низкий рокот Рэта прозвучал из динамика.

Интересно.

Я пытался оценить, можно ли превратить Рэта Марсдена в конфиденциального осведомителя в течение двух из трех лет, пока я работал под прикрытием в МК.

Он никогда не давал мне никаких намеков на то, что его можно отделить от Жнеца и Гриза. Никогда.

До нынешнего момента.

Я задавался вопросом, насколько это связано с его новыми отношениями с Харли-Роуз, и ярость вспыхнула у меня внутри, как лишняя рюмка виски. Это было чертовски лицемерно, учитывая, что формально явстречался с двумя женщинами, одной в качестве полицейского, а другой в качестве байкерши.

Я хотел только Харли-Роуз всеми своими многогранными частями. Как мужчина стихийно, сильно мог хотеть женщину, лелеять ее, охранять ее и посадить в нее своих детей.

Однако она не упомянула при мне Лейкен или Диану Кейси, и у меня возникло ощущение, что они не имеют для нее значения. Она была настолько уверена в себе, в том влиянии, которое произвела на меня, и не ошиблась.

Я одержим доминированием над каждым дюймом ее жизни. Я хотел согнуть ее руками, разорвать ее на красивые кусочки своим членом, а затем снова склеить ее ртом. Прорубить чащу опасных шипов, окружающих ее великолепное, единственное в своем роде сердце, чтобы я мог держать нежный, хрупкий бутон в руке и смотреть, как он растет. Доминируя над ее разумом, телом и душой, пока каждая молекула ее личности не будет опечатана моим именем.

Я не был уверен, когда это произошло, когда я превратился из семейного защитника в более опасную роль запретного любовника, но это могла быть ночь, когда она шпионила за тем, как я дрочу, когда ей было шестнадцать. В моем зверином мозгу как будто что-то щелкнуло, и она вдруг стала женщиной, пышной и страстной, с сексуальным намерением, направленным на меня.

Я оттачивал свой моральный кодекс против коррумпированного влияния моего отца, движимого жадностью, и против головорезов, которых я уничтожил за мелкие преступления, которые привели к презренным последствиям, но он все еще был недостаточно силен, чтобы противостоять соблазну подростка Харли-Роуз со всеми этими растрепанными волосами.

Я подумал об этих волосах, когда они сохли на моей подушке, о том, как они ощущались между моими пальцами, когда я расчесывал их, пока она спала, и я чертовски надеялся, что она найдет в себе силы простить меня за то, что я совершил набег на груз ее клуба сегодня вечером.

Гриз поднял кулак перед нашим конвоем и оторвался от выхода 78, чтобы ждать за редкими кустами, пока Падшие не проедут мимо. Это было хорошее место, чтобы устроить им засаду, наши мотоциклы были спрятаны, этот участок шоссе 99 был заполнен крутыми изгибами, что означало, что у конкурирующей банды не будет времени среагировать и отъехать, когда мы на них набросимся.

Тем не менее интуиция моего копа чесалась у меня в затылке, настойчиво и раздражающе. Я осмотрел окрестности, слез с байка и тихонько въехал в заросли на обочине вместе с остальными. Это была переменно-облачная ночь, светло-зернистая и темно-серая над отвесными скалами позади нас и простор тускло блестящего металлического океана по другую сторону тротуара. Идеальный свет, чтобы скрыть темные и опасные вещи.

— Я прикончу этих ублюдков, — сказал Мэт слева от меня, его нога подергивалась от беспокойства, его глаза были скользкими, как разлитое масло в лунном свете, полными безумия, — Попробую их кровь.

У меня имелось достаточно на Мэта, чтобы посадить его в тюрьму на всю жизнь. Он был больным ублюдком, не особо заботившимся о тонкостях, и прошлой осенью я видел, как он забил человека до смерти в задней части бара. Никто в клубе не сообщил об инциденте и не обратил внимания на байкера, когда наконец появилась полиция. Берсеркеры были известной угрозой Ванкувера, никто не высказывался против них, если только они не хотели умереть.

Конечно, я был свидетелем избиения, как Мэт разозлился на человека, потому что он случайно наткнулся на него и пролил немного своего пива, как Мэт затем использовал тяжелую кружку, чтобы ударить человека по голове, пока тот не упал на пол, а затем продолжал бить его ногами, пока его селезенка не разорвалась, и он не умер от внутреннего кровотечения. Я рассказал своему старшему офицеру, хотя у меня также было записывающее устройство на поясе, и он сказал об этом своему начальнику в КККП.

Мы ничего не сделали.

Это была самая трудная часть работы полиции, мысль о том, что одна часть не может быть достойной заменой целого. Если мы начнем отстреливать отдельных байкеров за их проступки, это натолкнет МК на большее присутствие полиции в их жизни и сделает почти невозможным подобраться достаточно близко, чтобы уничтожить весь клуб. Целью был весь зверь, а не просто отрубание одной из его многочисленных голов.

Поэтому мы ждали.

Я был первым офицером в истории Британской Колумбии, который стал полностью исправным членом МК вне закона, несмотря на многочисленные попытки на протяжении многих лет, и КККП не собирался упускать эту возможность.

Три года, десятки прегрешений в моей душе ради высшего блага и бесчисленное количество одиноких ночей, возвращений домой, где была моя собака, и больше ничего. Это была жизнь без настоящих друзей, с редкими рискованными ночами, проведенными в отеле с Дианой, и телефонными разговорами с отцом, которого я ненавидел, и матерью, которая все больше и больше отсутствовала из-за слабоумия.

Все для общего блага.

Эту фразу я повторял себе каждый день, иногда по несколько раз в день.

Я поступал правильно.

Но я устал до чертиков, и когда Харли-Роуз внезапно появилась в моей жизни, как комета, пронесшаяся по моей темной вселенной, подкрадывающееся сомнение в том, что я живу не той жизнью, которой хотел бы жить, вернулось.

Я хотел быть свободным.

Громоподобный грохот мотоциклов прокатился по теплому ночному воздуху.

— Охраняйте груз, — напомнил нам Гриз, — Мэт, Ропер, вы спускайтесь ниже, а я и Хендрикс пойдем за вами. Рэт и Лев заметут следы и позаботятся, чтобы они не пошли за ними.

Это означает, что мы с Рэтом должны убить братьев Падших и избавиться от их тел.

Это был первый раз, когда сержант счел нужным поставить меня на дежурство по уборке. Не поверите, но это было продвижение по службе. В нем говорилось, что он достаточно доверял мне, чтобы делать грязные дела, делать их хорошо и делать это тихо.

Я бы сделал это, возненавидел и сообщил об этом своему начальнику.

Их все равно не хватило бы. Для этого нужно было что-то покрупнее, счета или сфабрикованные книги, а в идеале — захватить груз оружия.

Мотоциклы приближались. Я почувствовал, как адреналин вытекает из мужских тел в воздух, и мое сердце забилось быстрее.

— За мной, — пробормотал Рэт справа от меня, а затем из-за угла вырулили байки, и Гриз крикнул, — Погнали.

Мы пошли.

Я был аудиалом, музыку я понимал лучше, чем произносимые слова, поэтому борьба произошла для меня с серией какофонических событий.

Падшие бросили свои мотоциклы, эвфемистическое байкерское выражение, которое означало, что их занесло до болезненной остановки, прижавшись к асфальту. Слышалось искрящееся шипение металла о бетон, грубый крик мужчин, когда их открытая кожа терлась об асфальт, как сыр, а затем предостерегающие крики, когда они поняли, что мы на них напали.

Мы с Рэтом подошли к самому дальнему от нас мужчине, подкрадываясь к нему с обеих сторон, так что, когда он спрыгнул с байка, мы уже были на нем.

Это был Кинг.

Мы смотрели друг на друга долгую секунду, которая, казалось, растянулась на целую вечность.

Он вырос за те три с половиной года, что я был вдали от Энтранса, дополнил свое высокое тело, так что оно стало толстым, но поджарым, полным силы под его кожанкой. Мой взгляд остановился на нашивке на его левой груди. — Проспект.

Я хотел закрыть глаза и почтить минутой молчания хорошего, умного ребенка, которого я знал и помогал растить. Кинг не должен был вступать в клуб, он должен был присоединиться к организации «Врачи без границ», возглавить коалицию в Организации Объединенных Наций или основать хедж-фонд с оборотом в миллиард долларов. В детстве я больше, чем Харли-Роуз, оказал влияние на Кинга, взращивая в нем добро и мораль, пока он не стал больше белым рыцарем, чем черным мародером, больше мной, чем Зевсом.

Очевидно, это было уже не так.

Именно Рэт разрушил это молчание, ударив мясистым кулаком в челюсть Кинга. Малыш пошатнулся, поймал себя на задней ноге и вспомнил, что попал в засаду. Он бросился на Рэта.

Мне нужно было присоединиться к драке, носить кровь Падших на костяшках пальцев, чтобы Гриз и Жнец увидели это позже, как это безвозвратно показало бы меня как одного из них.

Но, черт возьми, это был Кинг.

Это был ребенок, которого я почти каждое утро кормил тостами в течение почти года, который помог мне превратить мой Мустанг в блестящую красавицу, которой я гордился, который сидел со мной за столом на маминой кухне, часами делая домашнюю работу по вечерам в будние дни, даже после того, как он вернулся к Зевсу.

Во многих отношениях, кроме крови, он был моим братом.

Я огляделся в поисках кого-нибудь еще, чтобы зацепиться, когда увидел вспышку светлых волос в лунном свете, ненадолго выглядывающем из-за облаков.

Худощавое, одетое в черное тело двигалось сквозь бедствие к последнему байкеру, полулежавшему наполовину в зарослях на обочине шоссе, притаившемуся рядом с ним и возившемуся в седельных сумках, наполненных травкой высшего сорта.

Харли-черт-подери-Роуз.

— Блять, — выругался я, уклоняясь от продолжающихся кулачных боев. Берсеркеры играли с четырьмя Падшими байкерами, я знал, что если им будет серьезно угрожать опасность потерять преимущество, то в дело пойдут ножи и пистолеты.

Я опустился на колени рядом с ней и прошипел. — Убирайся нахер отсюда прямо сейчас.

Она скалила на меня зубы, ловко расстегивая пакеты и засовывая то один, то другой под мышки. — Есть три байка с вещами. Они, вероятно, даже не видели этого. Они будут думать, что получили товар, но я экономлю своему клубу тысячи гребаных долларов, делая это.

— Кроме того, ты рискуешь своей жизнью, — прорычал я, оглядываясь через плечо и увидев, как Рэт наносит карающий удар в висок Кинга, который вырубил его еще до того, как он упал на землю.

Другие участники так же заканчивали свои бои, и я мог видеть, как Хендрикс быстро схватил другие сумки в нескольких ярдах от меня.

— Ты думаешь, я могла бы сидеть сложа руки, пока знала, что на мою семью нападут, а потом тебя прикончат, — кипела она, когда, наконец, закончила свою задачу и начала пробираться на животе глубже в кусты.

— Пригнись, ублюдок, — закричал Гриз, и в горах прогремел выстрел.

Блять.

Я отвернулся от Харли-Роуз и вернулся к Рэту. Он повернулся ко мне с поднятой бровью, но в остальном ничего не сказал. Мы вместе подошли к Гризу, который стоял над огромным блондином, похожим на настоящего викинга. Кровь хлынула по его животу, скапливаясь под ним.

Мне нужно было, чтобы Берсеркеры убрались оттуда, чтобы я мог вызвать чертову скорую.

— Берите это дерьмо и поехали, — приказал Гриз, нанеся удар ногой по ране упавшего байкера, а затем развернулся на каблуках, чтобы поторопиться обратно к своему байку.

Вдалеке завыли полицейские сирены, к счастью, прибывшие из Энтранса, а не из Ванкувера, чтобы Берсеркеры могли незаметно спустись с горы.

— Уберите это! — крикнул Гриз, перекрывая рев своего работающего двигателя, когда он и остальные взлетели.

Мы с Рэт остались, скрестив руки, плечом к плечу, как часовые.

Как только группа исчезла за углом, мы двинулись.

Я присел к парню с пулевым ранением и ударил его по лицу, чтобы привести в чувство. — Эй, эй, нужно, чтобы ты придержал эту рану.

— Черт, — сказал он сдавленным от боли шепотом, — Да пошел ты, гребаный Берсеркер.

— Заткнись и надави сюда, — сказал я, используя его собственную руку, чтобы подавить кровоток, — Полицейские придут, и они отвезут тебя в больницу.

Он моргнул, вздохнул и плюнул мне в лицо. — Иди к черту.

Я вытер густую слюну со щеки и предоставил ему возможность проверить Кинга.

Рэт помогал ему подняться, когда я подбежал.

— Спасибо, чувак, — проворчал Кинг, тряхнув головой, чтобы избавиться от помутнения, — Тебе обязательно было так чертовски сильно меня бить?

Голиаф пожал плечами. — Пришлось выглядеть соответствующе.

— Да, ну, не думаю, что кто-то станет мудрее от того, как ты меня засек. Господи, голова будет болеть неделю после этого. Кресс не обрадуется моему фингалу.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил я, ситуация была настолько за пределами моего понимания, что я не мог понять ее.

Кинг ухмыльнулся и похлопал меня по спине. — Рад тебя видеть, чувак. Должен сказать, кожанка лучше, чем тот канадский ковбойский вид, который ты обычно носишь.

— Какого хрена? — повторил я.

Кинг запрокинул голову и засмеялся, как будто мы были у меня дома в подъезде и снимали дерьмо в моем гараже, а не на обочине шоссе, заваленной байками и телами. — Да, держу пари, ты сейчас думаешь, какого хрена вообще происходит, но у нас нет времени, чтобы объяснять тебе. Я должен посмотреть, выживет ли Аксмен, а вы двое должны убраться отсюда к черту.

Рэт хмыкнул, соглашаясь, и ушел, чтобы забрать свой байк.

Кинг попытался отойти, но остановился плечом к плечу со мной, прежде чем пройти мимо меня и посмотреть. Его глаза были бледны даже в темноте и устремились прямо в центр смятения и хаоса в моей душе.

— Рад тебя видеть, Дэнни, — тихо пробормотал он, — Будь в безопасности.

— Лев, пошевеливайся, — позвал Рэт, когда Кинг ушел, а сирены, казалось, были прямо за углом.

Я двинулся с места, голова у меня бессмысленно кружилась, когда я вытащил свой байк из кустов и последовал за Рэтом в темноту обратно в Ванкувер.

Только Рэт не повел нас обратно в здание клуба, когда въехал в черту города. Сначала он въехал в грязные недра Ист-Хейстингс-стрит и свернул на грязный ряд социальных домов. Я подъехал к нему, когда он остановился перед облупившимся, выкрашенным в белый цвет домом, и снял шлем.

Я не набрасывался на него с вопросами или яростью. Будучи копом, я на собственном горьком опыте усвоил, что молчание — лучший способ добиться признания, поэтому я ждал.

Рэт был без шлема, взгляд его был устремлен в сторону дома, лицо такое же мягкое, как я видел раньше у Кинга с Кресс и Зевса с Лу.

Он был влюблен в женщину, которая жила в этом доме.

— Ее зовут Кайли, — начал он более хриплым, чем обычно, глубоким голосом, — Познакомился с ней, когда ей было пятнадцать, и ее мама пыталась убедить Жнеца платить алименты. Он избил ее мать, швырнул ее прямо на землю на подъездной дорожке к клубу, а затем ушел. Я не знал, что ей, черт возьми, пятнадцать, но ее вид в этом лиловом платье с ее волосами, состоящими из множества маленьких кудрей, ударил меня по заднице так же уверенно, как и ее мать. Я помог ей подняться и отвез их обоих домой. Остался, пока Кайли приготовила мне гребаный чай, как будто я хотел его выпить, но я выпил.

Он посмотрел на свои покрытые шрамами руки. — Он либо не заботится о матери своего ребенка, либо бьет и промахивается, если заботится о детях. Пару месяцев назад, не знаю как, он заметил Кайли и начал подталкивать ее околачиваться в клубе. Мэт добрался до нее.

Я зашипел, представляя, какой вред Мэт мог бы нанести молодой девушке.

— Она уже взрослая женщина, двадцать два года, но хрупкая. Мэт отправил ее в больницу. Он разрезал ей рот перочинным ножом, чтобы засунуть туда свой член.

У меня внутри все перевернулось от богохульства калечить такую женщину. — Блять.

— Да, я взял все, что у меня было, чтобы войти в здание клуба в ярости, убивая каждого чертового брата, которого я мог. Он был там той ночью, понимаешь? Они видели, как Мэт увел ее в свою комнату, слышал, как она кричала и кричала. И ни хрена с этим не делал, потому что эта банда не выступает за братство и свободу, она выступает за превосходство мужчин, насилует и избивает женщин, чтобы заставить их подчиниться, убивает тех, кто выступает против нас, даже если это гребаное пролитое пиво.

Он остановился, его дыхание участилось. Свет включился, затем погас в тихом доме, затем снова погас.

Сигнал.

— Он убил бы меня, если бы узнал, что она моя, — сказал Рэт, указывая рукой на дом, хотя я не видел, чтобы кто-то выглядывал наружу, — Убьет меня и позволит его парням убить ее, потому что его чувство верности подорвано, и он любит, чтобы мы доказывали, что мы пойдем в ад ради него.

— Какое это имеет отношение к Кингу, брат? — тихо спросил я, используя нежность, которую каждый брат в клубе использовал по отношению друг к другу, но используя ее таким образом, чтобы показать, что я был с ним, что я прикрываю его спину и переживаю его трагедию.

— Кайли училась с ним в университете, они подружились. Когда это дерьмо уменьшилось, я пошел к Кингу, чтобы купить опеку для нее, но он не захотел денег, он просто хотел того же для своей сестры. Я провалился с этом работе, но Крикет был моим двоюродным братом, и это было сложно, но я исправляю это сейчас, предоставляя ей защиту в качестве моей девушки.

Я даже не пытался сдержать волну облегчения, захлестнувшую мою грудь, когда я услышал, что отношения Рэта и Рози были уловкой. Чувство вины быстро последовало за мной, как красный прилив, смывающий чистоту, когда я подумал о своих обязательствах перед Дианой и Лейкен. Я мог бы избавиться от Дианы, мы встречались много лет, но у нас не было и искры от того, что было у меня с Рози. На самом деле это был херовый ход, но я решил позвонить ей той же ночью и покончить с этим по телефону. Она заслуживала лучшего, но и Харли-Роуз тоже.

Единственной проблемой было прекращение моих отношений с Лейкен, когда она имела решающее значение для расследования. Я был чертовски уверен, что Жнец доверял мне только потому, что доверял его любимый ребенок, и избавление от этой безопасности, особенно теперь, когда Харли-Роуз была вовлечена в МК, было опасным шагом, на который я не мог рисковать.

— Он знает, что его сестра связана с копами? — спросил я, потому что, хотя он и любил свою сестру, я не мог представить, чтобы новому перспективному Кингу Гарро понравилась эта идея.

Рот Рэта сузился. — Нет, и на самом деле не знает этого до сих пор. Просто подумал, что у вас двоих есть история.

— Да, — сказал я, рискнув с ним так же, как он рискнул со мной, — Она есть.

— Хорошо, я полагаю, ты не хочешь, чтобы я говорил Кингу, что все в порядке, это ее дело, и это может помешать моей работе. Кинг выполнил свою часть сделки. Кайли оставалась в Энтрансе до этой недели, потому что моя девочка любит свою маму, и у нее день рождения. Она вернется после этого. Я не могу так рисковать.

— Она собирается остаться там с Кингом навсегда? — я спросил, потому что знал, что ответ будет отрицательным.

Его лицо напряглось, и он повернулся ко мне. — Они называют меня Гневом, потому что я большой парень, достаточно сильный, чтобы раздавить кости пальцами, а когда меня разбудят, я мстительный зверь, но они должны были называть меня гончим псом, потому что я достаточно умен, чтобы увидеть дерьмо и узнать дерьмо, которое не видят другие, — он сделал паузу, — Например, тот факт, что Харли-Роуз или ее папочка, возможно, убили моего ублюдочного двоюродного кузена за то, что он избил ее слишком много раз. Или что Жнец хранит под железным замком своего инсайдера в Администрации Порта, но у него в постели новая сучка, с которой он разговаривает, так что новые возможности созрели для того, чтобы помочь тебе победить этих сукиных сыновей. Например, тот факт, что ты гребаный полицейский, и я знал это только потому, что, черт возьми, могу унюхать это на тебе.

Я провел рукой по лицу, пошатываясь от внезапного поворота событий, пытаясь понять, как я могу использовать это в свою пользу, и чувствуя благодарность за то, что решил не надевать прослушку этой ночью, иначе копы приехали бы, чтобы подключить Рэта к делу.

— Почему ты не пошел к копам? Почему ты не выдал меня?

— Во-первых, ты мне понравился, — пожал он плечами, — Даже до того, как с Кайли случилось это дерьмо, я думал о том, чтобы уйти, сбежать в другой клуб, который отстаивал то, чего я хотел, семью и свободу жить без правил. Падшие, казалось, подошли, я заключил сделку с Кингом, что, когда придет время, меня там примут, если я буду работать с ними, чтобы уничтожить клуб.

— Ты работаешь с Падшими, — повторил я.

— Они знают, что у них есть человек из вне, не знают, кто это, только то, что я снабжаю их достоверной информацией. Не хотел, чтобы это дерьмо распространялось, поэтому знал только Кинг.

Я поднял брови и тихонько присвистнул. — Даже Зевс Гарро?

Улыбка Рэта белела сквозь его бороду. — Еще нет.

— Черт, и зачем ты мне это рассказываешь?

Рэт оглянулся на дом. — У нас обоих есть девушки в этой битве, я думаю, мы нужны друг другу, — он посмотрел на меня, и впервые за три года, что я его знаю, я увидел, как в его глазах сияет его душа, широкая и глубокая, как колодец, казавшаяся черной, но наполненной чем-то чертовски более светлым, чем кто-либо мог присудить ему, — Ты со мной?

Я не должен был.

Моя работа заключалась в том, чтобы доставить его в отделение, устроить его как конфиденциального осведомителя, пообещать обеспечить защиту, которая, как я знал, не будет дана его девушке, и позволить начальству делать более серьезные звонки.

Я был просто ворчуном.

Но я посмотрел в глаза Рэту Марсдену и увидел душу, которую я мог бы уважать намного больше, черт возьми, чем я уважал раздатчиков бумаг, на которых я работал, отца, который научил меня, что полиция была элементарно, вечно права, и я сделал еще одно из ряд вон решение в моей жизни, которое не было хорошим с моральной точки зрения, которое подтолкнуло меня к другому виду братства, чем то, что было с людьми в синем.

Я взял протянутую руку Рэта в свою и хлопнул его по спине.

Глава 15

Я оставила травку у входной двери дома Кинга и Кресс, прежде чем потащилась обратно в Энтранс, превысив скорость на пятьдесят километров, так что я опередила братьев на пути обратно в клуб. Я сказала Фарре и Жнецу, что собираюсь вздремнуть у Рэта в комнате, пока буду ждать, когда он вернется с задания, но я вылезла через окно, прыгнула на крышу гаража, а после на мягкую траву за ним. Моя машина все еще была припаркована на видном месте во дворе, так что хорошо, что я научилась угонять машины, когда мне было двенадцать, а Кингу было лень учить меня. Новые автомобили были проблемой из-за систем сигнализации и автоматических кнопок запуска, но я нашла красивую старую модель Астон Мартин DB5, просто стоящую на подъездной дорожке в нескольких кварталах, что сделало свое дело.

Я припарковала его на том же месте, где нашла, а затем не смогла устоять перед тем, чтобы не использовать розовую помаду, которую я нашла на пассажирском сиденье, чтобы приложить поцелуй к боковому окну и написать небольшое «ХОХО, спасибо за поездку» под ним.

Я только что влезла обратно через окно и переоделась в одну из футболок Рэта, потому что моя была вся в грязи, и это в любом случае лучше подтвердит мою историю, когда я услышала грохот мотоциклов, катящихся по подъездной дорожке.

Тем не менее, я осталась наверху.

Только когда снаружи раздалось второе, более тихое рычание, я поняла, что Дэннер и Рэт вернулись, и осознала опасность проникновения Дэннера внутрь.

Фарра все еще был там, и она знала его. Конечно, она была под кайфом, но Дэннер был не из тех мужчин, которых женщина могла забыть.

Я спрыгнула с кровати и помчалась вниз по лестнице. К счастью, Рэт и Дэннер как раз поднимались по ступенькам, когда я вылетела через дверь и напоролась на Рэта.

Инстинктивно он поймал меня, и мои ноги обвились вокруг его талии, хотя он был слишком велик, чтобы я могла полностью обхватить их, а у меня были длинные ноги.

Я опустила лицо к его плечу, чтобы любой из зрителей подумал, что я нежно обнимаю своего мужчину. Предупреждать его в присутствии Рэта было глупо, но я решила, что знаю достаточно о его секретах, чтобы шантажировать его.

— Фарра внутри, — прошептала я Дэннеру, который тут же устремил на меня яростный взгляд.

Я догадалась, что меня не простили за участие в засаде.

— Ты не можешь войти. Фарра внутри, — повторила я.

Ярость потускнела, а затем снова вспыхнула, напомнив мне, что он ненавидит мою мать даже больше, чем я.

— Мне нужно, чтобы ты отвел мою женщину домой, — громко сказал Рэт Дэннеру, — Завтра у нее занятия, и я скоро буду на допросе. Ты понял?

— Да, брат, — легко согласился Дэннер, а затем посмотрел через мое плечо, — Тебя это устраивает, През?

— Конечно, мама девчонки хотела бы провести с ней больше времени. Почему бы тебе не оставить ее здесь, пока мы не закончим наши дела? Это не займет много времени.

Он будто задал вопрос, но мы знали, что у нас не было выбора.

Мое сердце колотилось в груди, перегруженное волнением, которое я испытала за этот день.

— Она устала, През, — снова попытался Дэннер.

Это был неверный шаг.

Гнев Жнеца пронзил воздух. — Плевать мне хотелось, не так ли, мальчик? А теперь тащите сюда свои задницы, а Харли-Роуз пойдет к своей матери.

Мы послушно поплелись внутрь, Рэт отпустил меня, чтобы они могли последовать за Жнецом в «часовню» — комнату в каждом байкерском клубе, предназначенную только для доверенных членов клуба, где они проводили свои собрания.

Я поднялась по лестнице, чтобы найти Фарру.

Она была в спальне Жнеца, главной спальне в задней части дома, которая была покрыта плакатами с байкерскими девушками и усеяна грязной одеждой.

Моя мать сидела посреди кровати в черных сетчатых колготках и нижнем белье.

— Господи, ты серьезно просто так здесь сидишь? — спросила я, прикрывая глаза от увиденного.

Она засмеялась. — Совет, Харли, вот как нужно удерживать мужчину.

— Мне не нужна твоя помощь с этим. Можешь, пожалуйста, прикрыться?

Она вздохнула, но я услышала шорох, когда она встала с кровати. — Да, я слышала, что ты четыре года удерживала мужчину. Впечатляет, но я подумала, а если бы ты не позволила ему избить себя? Ты так и не научилась ничему, чему я пыталась тебя научить.

Когда я была маленькой, а моя мать была агрессивной или пьяной и жестокой, я придумала игру, чтобы отвлечься. Я попыталась придумать положительное воспоминание и сопоставить его с песней.

Я подумала о том утре, когда проснулась в постели Дэннера, о его пальцах, привязывающих меня к шкафу, о его губах на моей киске, о его члене внутри меня после стольких лет желания.

Я остановилась на песне одного из любимых исполнителей Крессиды, Can’t Help Falling in Love Элвиса.

Песня начала тихо играть в моей голове, пока Фарра, наконец, накинула на себя черный шелковый халат и продолжила свою тираду.

— Тебе не следовало покидать меня, красавица, я бы научила тебя быть женщиной. Вместо этого ты стала таким грубым, байкерским отродьем, — она махнула рукой, браслеты зазвенели, и я подумала о том, как мне хотелось сорвать эти дешевые браслеты и задушить ее ими.

— О, я усвоила уроки, которые ты преподала мне, Фарра, — сказала я сквозь стиснутые зубы, — Я усвоила один о том, как не принимать наркотики, которому ты научила меня, когда к тому времени, как мне исполнилось десять, у тебя уже было три передозировки. Я усвоила один о том, чтобы быть осторожной и не прогнать хорошего человека, лучшего человека, изменяя во всех смыслах этого слова. И самое главное, я усвоила, что только потому, что ты думаешь, что ты хороший человек, это не значит, что ты таковым являешься, потому что ты никогда не делала ничего хорошего или честного, и тот факт, что ты даже не пытаешься понять этого, делает все намного хуже

Фарра долго смотрела на меня, ее жестокое лицо было бесстрастным, прежде чем она вздохнула. — Ты всегда была драматичной.

— Я не драматизирую, я права, — прошипела я.

Я не хотела быть там после той ночи, когда увидела, как Кинг упал от удара Рэта, увидела, как Аксмена подстрелил человек, которого я презирала, а я просто лежала в грязи и ничего не делала. Я хотела вернуться домой.

Не моя квартира, Крикет украл понятие дома оттуда.

Нет, я хотела сесть на байк Лайна и поехать с ним в его маленький домик, открыть дверь, чтобы поприветствовать счастливого Хиро, принять наказание, которое Дэннер, вероятно, в тот момент придумывал для меня, а затем в изнеможении упасть в постель с ним.

Вместо этого Элвис продолжал напевать в моей голове, а моя мать продолжала болтать.

— Ты не понимаешь этого, потому что ты была слишком молода, но твой папа был зверем. Он командовал мной, как будто я была его чертовой рабыней, а потом забрал у меня детей!

— Он забрал нас, потому что ты была конченной, насильственной наркоманкой, — сказала я ей категорично, — И я не вижу, чтобы ты жаловалась на Джейкоба. Он и у тебя забрал Хани.

— Ага, но карма достала ублюдка. Он умер в гребаной автокатастрофе, когда Хани было пять, и я ее вернула.

— И посмотри на нее сейчас! Она, бросившая школу, наркозависимая порнозвезда.

— Это всего лишь фаза, — сказала Фарра, снова устраиваясь на кровати, как будто она была гребаной королевой Сакской, — Ты явно сейчас тоже проходишь через это. Не волнуйся, оставайся со своей мамой, и я проведу тебя на другую сторону.

— И Зевс, и Джейкоб оставили тебя из-за твоей наркозависимости, кто сказал, что Жнец будет другим?

Боже, я надеялась, что он не был. Я надеялась, что он удержит ее и поймает в свою грязную паутину, так что, когда он упадет, она упадет вмести с ним.

— О, дитя, мы со старым Жнецом ушли далеко в прошлое, — сказала она с детским хихиканьем, — Он был влюблен в меня с тех пор, как я была с твоим папой. Он сделает для меня что угодно… — она бросила на меня косой взгляд, — Даже убьет ради меня.

Трепет пронзил меня. — Кого бы ты хотела убить? Ты задолжала дилеру или что-то в этом роде?

— Иди, сядь со своей мамой, — мягко приказала она мне, похлопывая по кровати рядом с собой, — А я скажу тебе.

Приблизиться к ней было все равно что охотно прижаться к гремучей змее, но в моем животе зарождался страх, и моя интуиция не позволяла мне раскопать его, не определив источник.

Я заползла на кровать и стиснула зубы, когда она похлопала себя по коленям, чтобы я положил туда голову.

Я сделала это.

Ее отвратительная надушенная рука в браслете начала гладить мои волосы. — Очень жаль, что ты не получила от меня таких же светлых волос, как твой брат.

Все мое тело сжалось в попытке выстоять против нее, но тем не менее это сильно истощало меня.

— Сосредоточься, мама, кого ты хочешь убить?

Несколько долгих минут она тихонько мычала, но я больше не толкала ее, потому что унаследовала от нее свою дикость и знала, что бывает, когда слишком сильно загоняешь дикое животное в угол.

— Ты знала, что твой папочка завел новую жену? — ласково спросила она.

Я напряглась, даже кровь в жилах затвердела.

— Что?

— Твой папочка нашел себе милую, молодую новую жену. Жнец сказал, что ты с ним не близка. Ты знала о ней?

Каждый инстинкт моего тела кричал, чтобы я солгала и сделать это лучше, чем когда-либо раньше. — Нет, мама. Я не видела его с тех пор, как уехала из Энтранса, чтобы начать новую жизнь.

— Моя девочка, — пробормотала она голосом, как сахар, и нежно провела рукой по моим волосам, — Дочь своей матери.

Нет.

Я была дочерью своего отца.

Только отродье Зевса могло подумать о том, чтобы солгать в лицо своей матери, быть достаточно умным, чтобы увидеть яд в ее сахаре и потенциальную энергию, свернутую в этой нежной руке.

— Однако ты не была с папой уже много лет, — осторожно отважилась я.

— Ты знала, что он попал в тюрьму из-за этой маленькой сучки? Твой папа болен, он любит ее с детства.

Неверный ответ — ревел мой разум. Папа спас Лулу от смерти в тот день на стоянке. Он решил спасти жизнь маленькой девочки и отправиться в тюрьму, чтобы отомстить, вместо того чтобы вести себя как трус. Только позже, когда были написаны десятки писем, преодолены десятки препятствий и прошло десять лет, они нашли друг друга возлюбленными.

В этом не было абсолютно ничего болезненного.

— Что ты собираешься заставить Жнеца сделать с этим? — спросила я тихо, как будто мне было жаль маму, как будто мне было наплевать на папину «сучку».

— Мы заключили сделку, он и я. Я буду его и передам ему информацию о брате Джейкоба на верфи, чтобы он мог больше вести дела через порт Ванкувера, и он будет держать меня в комфорте, — она сделала паузу, потому что я научилась у нее драматизировать, — И он прикажет одному из своих братьев убить эту шлюху и ее детей. Может быть, тогда Зевс поймет, каково это, когда у тебя отнимают детей.

Глава 16

2011.

Харли-Роуз одиннадцать. Дэннеру двадцать.

Я ела тосты с корицей перед школой во вторник, в одиночестве на большой кухне в фермерском стиле дома у Дэннеров, когда заиграла музыка. Это было «Real Wild Child» Игги Поп, песня, которую я только недавно обнаружила во время изучения пластинок со Старым Сэмом и Дэннером в Мега Мьюзик несколько недель назад. Это была отличная песня, но я не знаю, почему Дэннер играл ее в утро вторника.

Я вернулась к своим хлопьям, допивая пряное, сладкое молоко со дна миски, думая, что Кингу лучше поднять свою задницу с постели, иначе мы опоздаем в школу.

Музыка стала ближе, и в ней я услышала знакомый звук синей гитары и мой самый любимый в мире хриплый протяжный голос.

Мгновение спустя Дэннер спустился по лестнице на кухню, его синяя гитара висела на груди, на губах была улыбка, когда он пел. Позади него стояла Сьюзен Дэннер, держащая большой торт, покрытый розовыми матовыми розами, верхушка которого была усыпана блестками, а ее милое личико светилось от счастья. Они прошли в комнату и встали по обе стороны от двери, чтобы, когда Кинг спустился по лестнице, он мог эффектно прыгнуть на кухню и проскользить по линолеуму на коленях, пока не окажется рядом с моим стулом, его пальцы играли на воздушной гитаре, его спина согнулась, как у какой-то рок-звезды.

Я сидела там, моя ложка застыла в воздухе, молоко капало на стол, мой рот был открыт и отвис от шока.

Песня закончилась, и они в унисон воскликнули, запевая. — С одиннадцатым днем рождения, Харли-Роуз!

Я моргнула, и ложка с грохотом упала из моей руки в миску.

Кинг поднялся с земли, нахмурился и подошел ко мне, а Сьюзан подошла, чтобы поставить торт передо мной.

— Задуй свечи, милая, — подбодрила она меня своей широкой искренней улыбкой.

Я посмотрела на Кинга, с трудом сглотнув ком в горле, пытаясь затолкать его обратно в темную ямку моего живота, где он бездействовал с тех пор, как мой отец попал в тюрьму, чтобы я могла говорить, но я не могла, кажется, даже двигаться.

Кинг успокаивающе положил руку мне на плечо. Ему было тринадцать, он был высоким и таким неуклюжим, что только его крайняя красота делала его совсем не глупым. Ему пришлось наклониться, чтобы приблизиться к моему уху, но когда он это сделал, он прошептал. — Все в порядке, Харли, я сказал им, что у тебя день рождения, и они хотели его отпраздновать. Это еще не конец. Ты прогуляешь школу, и Дэннер проведет с тобой день. Тогда сегодня вечером мы пойдем к чертовому Доновану за бифштексом!

— Кинг, — мягко упрекнула Сьюзен, пытаясь отучить его от почти пожизненной привычки ругаться, хотя мы все знали, что это безнадежно.

Мой брат беззастенчиво усмехнулся ей. — Если знаменитые стейки Донована не стоят того, чтобы выругаться, то я не знаю, что тогда стоит.

Дэннер смеялся вместе с матерью, но его глаза были на мне нежными и оценивающими. Он присел на корточки передо мной, оперев локти о бедра, его лицо было немного ниже, чем мое, но достаточно близко, чтобы сосчитать короткие колючие ресницы вокруг его глаз.

Его глаза были моей любимой частью его лица, хотя я краснела, когда думала об этом.

— Сегодня твой день рождения, бунтарка Роуз, — сказал он своим медовым, мягким, как патока, голосом, — Мы должны отпраздновать.

Я прикусила губу. — Просто, ну, мы больше не празднуем.

Гнев вспыхнул на его лице, как удар молнии, прежде чем он успел сжать челюсти и притвориться, что его это не тронуло. Меня согрело то, что я увидела это на его лице, знала, что он достаточно заботится обо мне и Кинге, чтобы злиться на нас.

— Ну, в доме Дэннеров мы празднуем. Гарольд уже на работе, так что он может уйти пораньше и отвести нас в стейк-хаус. Мама идет на работу, Кинг идет в школу, а ты, Рози, можешь провести день, делая со мной все, что захочешь, до обеда. Как тебе такое?

Это звучало как лучший подарок, который кто-либо когда-либо делал мне, и когда мне было пять, папа подарил мне мою первую пару настоящих байкерских сапог, которые были бомбой, так что это о чем-то говорило.

— Правда? — спросила я, глядя на Дэннера, пытаясь убедиться, что он не шутит, хотя он никогда не шутил, — Все, что я хочу?

— Ты поняла, — сказал он с ухмылкой, — Теперь, сначала ты должна загадать желание, задуть свечи, и мы все будем есть торт на завтрак.

Я посмотрела через плечо на Кинга и схватила его за руку, хотя знала, что от этого выгляжу как ребенок. — Ты задуешь их вместе со мной? Я не хочу загадывать желание без тебя.

Лицо Кинга, всегда такое открытое и выразительное, расплылось в моей любимой из его улыбок, кривобокой и глуповатой от снисходительной любви. — Конечно, Харли, давай сделаем это.

Сьюзен обошла стол, чтобы сфотографировать нас, пока мы наклонялись близко друг к другу, чтобы дуть. Я глубоко вздохнула, подумала о своем желании, затем запаниковала и слепо протянула свободную руку, чтобы нащупать руку Дэннера. Он поймал мои пальцы и крепко сжал их.

Через секунду мы с Кингом загадали желание.

Старый Сэм и его жена Милли ждали нас, когда мы появились после торта в Мега Мьюзик. Как только мы открыли дверь, Старый Сэм начал играть «С днем рождения» песню на своем старом блестящем саксофоне, и его жена начала петь. Милли была бэк-вокалисткой у таких звезд, как Арета Франклин и Уитни Хьюстон, поэтому я сказала себе, что вполне естественно, что красота ее голоса, исполняющего эту песню для меня, заставила мой нос зачесаться от слез.

Мы провели там четыре часа.

Старый Сэм закрыл магазин и ставил пластинку за пластинкой, чтобы мы могли потанцевать в небольшой секции в задней части магазина у проигрывателя, которым я всегда пользовалась. Милли и Старый Сэм любили танцевать свинг, и они научили Дэннера и меня некоторым из своих самых крутых движений. Я вспомнила, как качнулась на предплечьях Дэннера, мои волосы были золотыми, когда я сделала полный круг, а затем приземлилась, когда он обнял меня. Когда у нас перехватило дыхание, чтобы продолжать, Старый Сэм поставил несколько медленных пластинок, несколько песен Боба Дилана и Леонарда Коэна, песни, от которых можно было запрокинуть голову, закрыть глаза и по-настоящему слушать. Незадолго до обеда мы их покинули, но не без стопки подаренных пластинок под мышкой.

— Веселишься? — спросил Дэннер с яркой улыбкой, придерживая дверь своей зимней тачки, огромного нового белого грузовика Додж Рам 1500, в который мне пришлось залезать, чтобы сесть в него.

— Ах, да, — сказала я, счастливо закатив глаза, — Это самый лучший день.

Я сказала это, не подумав, но когда Дэннер обогнул машину, чтобы сесть за руль, предательство моих слов поразило меня, как пуля в сердце.

Это был не лучший день. Этого не может быть. Не с отцом в тюрьме, не тогда, когда я не могу его увидеть.

Он написал мне письмо. Я знала, что оно будет у Дэннеров, когда я вернусь домой, толстый конверт, наполненный тонкой бумагой, утяжеленной тяжелыми, драгоценными словами. Он много писал Кингу и мне. По крайней мере, несколько раз в неделю, и они никогда не устареют, хотя я знала, что в тюрьме особо нечего делать. Его письма всегда были наполнены вопросами о нашей жизни, рассказами о семье, которые он рассказывал до того, как его посадили, о диких вещах, которые мы будем делать, когда он выйдет.

Они не помогли его отсутствию, той фантомной боли, которую я чувствовала в своем сердце, как будто в нем не хватало жизненно важного кусочка, но они заставили меня улыбнуться.

Я не улыбалась тогда, глядя в окно, как Дэннер сел в машину, завел ее так, что «Snake Song» взорвалась, как дым, сквозь пространство между нами, и Мейн-Стрит начала скользить за моим окном. Я коснулась пальцами прохладного стекла и задалась вопросом, когда же мой папа снова увидит что-то новое.

— Что случилось, Рози? — спросил Дэннер, поправляя над головой темно-синюю шапку полицейского отделения Энтранса.

Шел снег, легкий снегопад, но это было почти Рождество, и улицы были покрыты им, как и Дэннер, снежинки таяли на кончиках его длинных ресниц, на его широких плечах под его тяжелым пальто. Мне хотелось поймать одну из ледяных хлопьев на его щеке и поднести ко рту.

Мне было одиннадцать, но такие мелкие мысли начали заполнять мои мысли, делая топографию моего разума грубой и опасной, пронизанной наземными минами желания, которое я не до конца понимала.

Я натянула свою собственную шапку, меньшую, с черепом и скрещенными костями, на свои замерзшие уши и снова посмотрела в окно.

— Ничего такого.

Он фыркнул. — Рози, мне неприятно говорить тебе это, но у тебя есть личность, которая отравляет или очищает атмосферу в зависимости от твоего настроения. Прямо сейчас воздух здесь на вкус как мышьяк, так что я думаю, что что-то не так с твоей стороны машины.

Я вздохнула, откинув голову на заднее сиденье, как будто он меня раздражал, хотя на самом деле мне понравилось, что он это заметил.

— Хорошо, я скучаю по папе, понятно? Я знаю, что мне одиннадцать и я слишком взрослая, чтобы сопливить на что-то подобное, но это правда, так что неважно, хорошо?

— Хорошо, — мгновенно согласился он.

— Да, как будто тебе не нужно придавать этому большое значение или что-то в этом роде, — сказала я ему.

— Верно.

— Я серьезно, Дэннер, — сказала я, потому что называла его Лайном только тогда, когда чувствовала себя нехарактерно уязвимой.

— Я услышал тебя, Харли-Роуз.

— Хорошо, — сказала я, глядя в переднее окно, когда мы свернули с шоссе, и перед нами открылся океан, серовато-серый в зимнем свете.

— Хорошо, — повторил он.

Я искоса взглянула на него, чтобы увидеть, шутит ли он, но его губы были обычно твердыми, полными и плоскими.

После этого мы замолчали, наш плейлист Лайн & Рози был единственным звуком в грузовике, пока мы ехали. Я оперлась локтем о подоконник и подумала о дняхрождениях с отцом, прежде чем он попал в тюрьму. Когда мне было четыре года, он отвез нас с Кингом в Уистлер и научил меня кататься на лыжах по кроличьему склону. Когда мне было пять лет, когда он подарил мне мою первую пару армейских ботинок, он пригласил весь клуб на вечеринку в мою честь с транспарантом, на котором было написано «С днем рождения, принцесса» и все такое.

Я смутно слышала, как Дэннер звонил на фоне моих воспоминаний, но я не хотела ни слушать, ни говорить с ним. Мне казалось неправильным быть с ним и наслаждаться этим, когда я не могла разделить день с папой.

— Рози, — через некоторое время позвал меня Дэннер, и я пришла в себя, чтобы посмотреть на него, — У меня есть два сюрприза для тебя на сегодня, и я не буду лгать, я немного злюсь на себя за то, что не подумал об этом в первую очередь, но что есть, то есть. Сейчас мы здесь, а потом мы поедем за твоим подарком, хорошо?

Я нахмурилась. — Мне не нужно еще больше веселья!

Одна из его густых светло-каштановых бровей приподнялась. — Прости?

Я фыркнула от разочарования. — Мне неприятно, что я веселюсь в свой день рождения без папы. Боже, я же говорила тебе не придавать этому большого значения, а теперь мы снова об этом говорим.

Дэннер прикусил край губы, пытаясь скрыть улыбку. — Ну, я думаю, тебе больше не о чем беспокоиться.

Когда я просто продолжала смотреть на него, он высунул подбородок из переднего окна, и я последовала его жесту, чтобы увидеть маячащую впереди исправительную колонию Форд-Маунтин.

Что-то, что месяцами росло в моей груди, что было посажено туда несколько лет назад мальчиком-подростком, когда он спас меня от лицезрения того, как мой отец пал под обстрелом, что поливали и ухаживали, и с тех пор хорошие поступки друг за другом прорывались сквозь истощенную почву моей души так, что оно расцвело. Я чувствовала, как оно раскрывается, красное, спелое, полное пышных лепестков, изогнутых женственными изгибами.

Это был именно тот момент, когда я влюбилась в Лайонеля Дэннера.

Мои глаза сияли от сдерживаемых слез, когда я глубоко дышала, чтобы взять себя в руки. Дэннер дал мне минутку, припарковал машину и подошел ко мне, чтобы открыть дверь, как джентльмен, которым он был даже для одиннадцатилетки.

Я выпрыгнула из машины на хрустящий снег и, следуя своим новым нежным инстинктам, взяла его руку в свою руку в перчатке.

— Спасибо, Лайн, — сказала я, глядя на его большие руки, теплые даже на холодном воздухе, с прожилками вен и длинными толстыми пальцами.

Его рука сжала мою, а затем скрутила так, что наши руки переплелись. — Давай, я позвонил заранее, и он ждет.

Дэннер

Харли-Роуз сидела в большой открытой комнате за круглым столом, разговаривая со своим отцом и улыбаясь так широко, что я подумал, что ее лицо расколется пополам. Она не прикасалась к нему, это было запрещено, но она постоянно забывала, кладя руку ему на плечо, а затем сердито смотрела на сотрудников исправительного учреждения, которые велели ей убрать руку.

Я был за пределами комнаты в зоне досмотра, потому что допускался только один посетитель за раз. Расстояние было удобным, оно позволило мне увидеть, насколько лучше выглядела Харли-Роуз после трех месяцев, проведенных со мной и моими родителями, по сравнению с тем временем, проведенным с матерью. Ее волосы были чистыми, сияющими розой, желтое и коричневое золото струилось по ее спине, ее одежда была новой и нетронутой. Она набрала необходимый вес, хотя от природы была высокой и худой, а ее кожа потеряла свою бледность.

В моей груди зародилось тепло, похожее на нечто большее, чем гордость за хороший поступок. Я вложился в детей Гарро. Можно даже сказать, я их любил.

Мой мобильный зазвонил в кармане, и я знал, кто это, еще до того, как ответил на звонок.

— Отец.

— Лайонел, какого хрена ты встречаешься в исправительном учреждении с этим уголовником? — спросил он, — Ты настаивал на том, чтобы забрать этих детей, и я тебя понял, такая жизнь не предназначена для самых худших из худших, не говоря уже о детях, но ты должен держать их подальше от их родителей! Какое бы положительное влияние мы ни оказали на них, иначе не будет.

Я провел рукой по лицу и прислонился плечом к стеклу, наблюдая, как Харли-Роуз запрокидывает голову назад в тандеме с отцом и смеется своим дерзким-дерзким смехом.

— Я не буду держать ее подальше от папы, отец.

— Ты знаешь, на что похожи эти головорезы, Лайонел. Ты ходил в академию, ты работал с сержантом Реннером, и я знаю, что ты видел, какими жестокими могут быть эти байкерские банды.

Я знал.

Клуб в Ванкувере, где я проходил полицейскую подготовку, назывался МК Берсеркеры, был одним из самых презренных синдикатов организованной преступности, в которых я когда-либо имел несчастье учиться.

— Зевс Гарро схватил пулю, чтобы спасти Луизу Лафайет, — подметил я, — Не кажется, что у этого человека нет сердца или очевидной слабости к детям.

— Ты становишься мягче? — тихо сказал Гарольд Дэннер.

Когда он замолчал, нужно было быть осторожным.

— Нет, — твердо заявил я.

— Уничтожение Падших было нашей семейной миссией с тех пор, как твой дедушка был у власти, и если я не выполню эту миссию, это будет твоя обязанность, — напомнил он то, что я слышал постоянно в детстве.

Мой дедушка совершил несколько набегов, посадил нескольких братьев еще в 60-х годах за хранение наркотиков с целью распространения и несколько обвинений в нанесении телесных повреждений.

Мой отец ничего не сделал, если только вы не считаете, что убийство Зевсом Гарро человека за то, что он застрелил ребенка, хорошей полицейской работой, а не просто очевидным арестом, поскольку он сделал это на стоянке около церкви Первого Света.

К тому моменту я служил в отряде отца уже шесть месяцев, и некоторые вещи становились до боли очевидными.

Гарольд был коррумпирован.

И не безосновательно.

Он был прогнившим до глубины души, гнилым до мозга костей и движимым жадностью с каждым ударом своего эгоистичного сердца.

Я все еще был новичком, и хотя я был его сыном, он все еще прощупывал меня, так что до сих пор я мог держаться подальше от его «отряда головорезов», группы офицеров, которым он достаточно доверял, чтобы поручать всю грязную работу.

Я не знал специфики этой грязной работы и не очень-то хотел знать, но у меня было ощущение, что я неизбежно приду к распутью, где мне придется решить, каким мужчиной я хочу быть. Как мой отец или как я сам.

— Послушай, мне нужно идти, время Харли-Роуз с ее отцом истекло, и я должен отвести ее за подарком, — сказал я, глядя на маленькую девочку, которая только что бросилась в объятия своего отца.

Охранник двинулся вперед, чтобы разнять их, но замер, увидев свирепый хмурый взгляд Гарро. Через мгновение она отошла, повернулась лицом к охраннику и показала ему средний палец.

— Господи, — пробормотал я себе под нос, когда она отскочила, помахав своему отцу через плечо классным способом, которому, как я знал, она должна была научиться у своих собратьев-байкеров, так что это был всего лишь щелчок пальцами.

Я повесил трубку, не слушая, что говорит отец, и ухмыльнулся ей, когда охранник пропустил ее со мной в зону ожидания.

— Итак? — спросил я.

Ее улыбка стала шире, губы ярко-розовые и полные над прямыми белыми зубами. — Лучший. День рождения. Когда-либо!

— Ты заслужила это, так что я рад, — сказал я ей, и когда ее улыбка погасла, ее рот сжался, а глаза расширились от усилия не моргнуть и позволить слезам выйти наружу.

Боже, эта гребаная сучка Фарра так хорошо ее измучила, что было удивительно, как Харли-Роуз верила, что она вообще заслуживает добра.

— Папа хочет поговорить с тобой, — сказала она мне, глубоко вдохнув через нос.

— Что?

Она закатила глаза. — Он не такой страшный, знаешь ли. Конечно, он в два раза больше тебя, но, честно говоря, он вдвое больше любого человека, так что тебе не о чем беспокоиться.

— Я не беспокоюсь о своем росте, Рози, — сказал я после ошеломленного смеха, — Просто интересно, почему он хочет поговорить со мной.

— Он так сказал, — она откашлялась, имитируя голос Гарро, — Мужчина заботится о моей принцессе, лучше смотреть ему в глаза, пока я угрожаю ему, если что-нибудь случится с моей девочкой. Хочу убедиться, что это закрепится в его голове.

Я снова усмехнулся, несмотря ни на что. — Думаю, мне тогда лучше пойти поговорить с ним. Ты будешь ждать здесь и не сдвинешься с места?

Она закатила глаза. — Мне нужно двигаться, чтобы дышать, и, например, подойти к той скамейке вон там. Это допустимо?

— Малявка, — ласково сказал я ей, взъерошив ей волосы, и направился к двери, ожидая, пока охранник позволит мне войти.

Прогулка к Зевсу Гарро, который сидел, раздвинув свои могучие бедра, огромные руки, лежавшие на столе, и вздернутый подбородок, как будто он все еще возглавлял байкерский клуб из тюрьмы, была одной из самых долгих прогулок в моей жизни.

Подойдя к столу, я указал на стул перед ним и спросил. — Можно?

— Чистокровный, новичок-полицейский с непритязательными манерами, — пробормотал он вместо ответа, — Заботится о моих детях.

Я все равно сел. — Да, Гарро, мы с родителями присматриваем за твоими детьми, потому что штат предоставил нам временную опеку, пока ты в тюрьме. Не то чтобы мое решение имело какое-то отношение к тебе, но ты должен быть благодарен, что я не позволил органам заполучить их, иначе они были бы разделены и размещены где-то между этим местом и Ньюфаундлендом.

— Вот почему ты это делаешь, чтобы я поблагодарил тебя? Значит, я буду считать, что я должен тебе? — спросил он низким рычанием.

— Я делаю это, потому что я был там в тот день, когда тебя застрелили, пока ты спасал Луизу Лафайет, и, несмотря на то, как меня учили думать, я не думаю, что ты совсем плохой. Более того, я встретил Харли-Роуз в тот день, видел, как она потеряла сознание от силы своего крика, когда она смотрела, как ты падаешь, и люди связываются с чем-то подобным. Мы связываемся. Я поддерживал с ней редкую связь на протяжении многих лет, а три месяца назад увидел, как она крадет шоколадные батончики, чтобы поесть. Я накормил детей ужином и отвез их домой, чтобы еще раз поболтать с твоей сучкой бывшей жены, и Кинг и Харли-Роуз нашли ее умирающей на полу. Что делать мужчине, когда он сталкивается с такой ситуацией, кроме как не забрать их?

Гарро долгую минуту смотрел на меня глазами того же цвета и острыми, как лезвие. У него были татуировки, которые бежали от его запястий вверх под закатанные рукава его оранжевого комбинезона и огромный рваный шрам на стыке его горла и плеча, как будто кто-то ударил его топором.

Вероятно, кто-то и ударил.

Я не знаю, как мы вдвоем должны были сидеть здесь и делиться мыслями. У нас не было ничего общего, ни общей истории, ни сходства в прошлом, ни планов на будущее.

Тем не менее, было что-то в том, как он вел себя со своей дочерью, так явно вне себя от радости, увидев ее, так беззаботно влюбленный, больше похожий на типичного папу из пригорода, чем на байкера-преступника. Что-то было и в том, как он сидел, расслабленный, но согнутый, небрежный, но хитрый, что заставило меня выразить ему свое уважение, даже после того, как многие годы мне говорили, что байкеры и Зевс Гарро — это грязь.

— Хороший мужчина, может быть, вызвал бы полицию, проследил за тем, чтобы детей поместили в хороший дом, или подтолкнул дальнего родственника приютить их. Хороший мужчина делал бы свою добрую работу самаритянина в течение дня, месяца или гребаного года. Плохой мужчина даже не замечает, как Харли-Роуз выбегает из здания на звуки выстрелов и не гонится за ней, чтобы потом не сидеть вот так со мной сейчас.

Он сделал паузу, его глаза сверлили меня, пока он, казалось, не нашел золото, которое искал. — Нет, у меня такое чувство, что, несмотря на то, что ты сукин сын, сын Гарольда Дэннера, ты совершенно не такой, как все подобные мужчины. У тебя есть сердце и мораль, каких я никогда не видел, делая то, что ты делаешь с моими детьми. Хочешь ты моей благодарности или нет, но ты ее получил.

— Мне она не нужна, — согласился я, — Но я счастлив принять ее.

— Все изменится, когда я выйду, — сказал он сквозь грохот цепей, сплетая кончики пальцев.

Я пожал плечами. — Конечно, они будут жить с тобой, но я не понимаю, почему я не могу быть в их жизни.

— Это новобранец говорит в тебе. Где-то глубоко ты знаешь, что это не их жизнь и не твоя. Ты не ходишь в тюрьмы, чтобы навещать заключенных, ты ставишь их там на первое место. Если они захотят увидеть тебя потом, эй, я не останавливаю их, потому что, черт возьми, этим детям нужно немного добра и немного любви в их жизни. Я планирую дать это им. Я также планирую воспитать их, как Гарро, как байкеров, а у твоих людей с этим большие проблемы.

Он подвинулся вперед, чтобы посмотреть на меня, его бледно-серебристые глаза напряглись. — Прямо сейчас ты из тех парней, которые спасают детей с другой стороны пути только потому, что они нуждаются в этом, хотя это не твое дело. Это не значит, что через несколько лет, выполняя больше работы для отца, ты не станешь другим. Не хочу, чтобы вокруг моих детей был такой фанатик, понимаешь?

— Понимаю, — процедил я сквозь зубы, ненавидя то, что он подумал, что это даже возможно, и ненавидя еще больше то, что это было вероятно.

— У Гарольда была большая, чертовски толстая красная мишень на моей спине в течение многих лет, на клубе еще дольше. Есть шанс, что ты останешься с ними друзьями после того, как поставишь их в неудобное положение, может быть, даже в криминальное. Ты хотел бы этого?

— Черт, нет, — выругался я, — Как ты думаешь, почему я вообще забрал их у Фарры?

Гарро поднял руки в жесте капитуляции. — Я говорю это не как твой будущий враг, Дэннер. Я говорю это как человек, который любит своих детей больше жизни, и я все еще подвергаю их опасности, давая им дерьмовую мать. Ты понимаешь, к чему я веду?

К черту меня, но я понимал.

Мой моральный компас не мог найти истинный север вокруг Гарро, сначала Харли-Роуз и Кинг, а теперь даже с Зевсом. Парень был умен, явно любил своих детей и был из тех, кто спасает жизнь неизвестного ребенка, рискуя своей собственной.

Странным, неудобным образом я заметил некую параллель между нами двумя.

Я проигнорировал это.

— Послушай, у Рози день рождения, и мы должны забрать ее подарок, прежде чем забрать Кинга из школы и вернуться на ужин, так что мы закончили? — спросил я, уже вставая, чтобы уйти.

Гарро откинул голову назад, чтобы поддерживать зрительный контакт со мной, и кивнул. — Рози? Не могу поверить, что моя байкерская принцесса позволяет тебе так ее называть.

— Говорю тебе, вещи, через которые мы прошли, создают с нами связь, которая никогда не увянет.

— Да, — сказал Гарро, почесывая бороду и отводя взгляд вдаль от мысли, которую я мог увидеть, — Да, конечно, черт возьми.

Я постучал костяшками пальцев по столу и повернулся на каблуках, оставив позади себя неуверенность, которую Зевс посеял в моей голове.

— О Боже мой, о гребаный Боже, — повторила Харли-Роуз, упав на колени, как только заводчик открыл ворота на задний двор, где щенки играли на снегу, — О мой Бог.

Я должен был сказать ей следить за своим языком, но я этого не сделал. Это был ее момент, и я не хотел его портить.

— Лайн, — позвала она, когда щенки заметили, что она там, и начали подбегать к ней, — Иди сюда, быстрее!

— Думаю, ты можешь выбрать одного, — сказал я ей, прислонившись к дереву за пределами вольера.

— Я хочу сделать это вместе, — сказала она тоном, не вызывающим возражений, — А теперь иди сюда.

Заводчик улыбнулся мне, когда я покачал головой и прошел через ворота в загон.

— На колени, — снова приказала она, похлопывая рядом с собой по снегу, когда первый щенок подбежал к ней и прыгнул ей на руки.

С огромным вздохом я упал на колени в холодный мокрый снег.

Это того стоило, когда две секунды спустя блестящий золотой щенок поднял свою маленькую лапу в воздух и ударил меня.

— Чего ты хочешь, дружище? — спросил я, наклоняясь вперед, чтобы заглянуть в его огромные карие глаза.

Он подскочил с легким лаем и коротко и быстро лизнул меня в щеку.

Харли-Роуз рассмеялась рядом со мной, когда щенок сделал это снова.

— Хорошо, малыш, — я поднял его смехотворно мягкое тело и держал перед своим лицом, так что мы смотрели друг другу в глаза, — На что ты смотришь?

Рози снова захихикала рядом со мной, оставив четырех щенков, резвящихся вокруг нее, и придвинулась поближе ко мне и к тому, что у меня в руках.

— Ты ему нравишься, — заметила она, когда он попытался лизнуть меня в лицо, его язык двигался со скоростью мили в минуту, хотя он был слишком далеко, чтобы вступить в контакт.

— Да, наверное.

— Я думаю, мы должны взять его, — сказала она вдруг, вскочив на ноги, чтобы обратиться к заводчику, — Можем ли мы взять этого?

— Он будет полицейским псом, Рози, тебе не кажется, что он скорее любовник, чем боец? — спросил я, когда собака зарычала, а затем попыталась броситься вперед в моих руках, чтобы добраться до меня.

— Он уже любит тебя, представь, что он сделает для тебя, если ты будешь в опасности, — легко сказала она, как будто сердце не разрывалось от того, что одиннадцатилетний ребенок знал достаточно, чтобы сказать это.

Я кивнул заводчику. — Мы возьмем его.

Это было после обеда в стейк-хаусе Донована, ужина, от которого мой отец отказался из-за моего более раннего решения взять Харли-Роуз, чтобы увидеть Гарро, после того, как мы съели еще торта дома, и Кинг подарил своей сестре свой iPod, который я помог ему выбрать, но он купил его на скопленные деньги, о которых я предпочел не спрашивать.

Я укладывал Рози в постель, хотя она и говорила, что слишком взрослая для этого. Однако это был ее день рождения, поэтому после того, как моя мать закончила тихо говорить с ней обо всем, о чем говорили женщины, я взял нового щенка и пошел пожелать спокойной ночи.

— Он может спать со мной? — сразу спросила она.

Я посмеялся. — Пока, но я думаю, что в его тренировках важно, чтобы он спал со мной. У нас есть два месяца, пока он не станет достаточно взрослым для десятинедельной программы, так что у нас есть время.

— Черт, да! — закричала она, слегка ударив кулаком.

Боже, она была милым ребенком.

Я сел на край кровати и отпустил щенка. Он мгновенно подбежал к кровати, споткнулся об одну из ее ног и уперся головой ей в живот.

Харли-Роуз весело рассмеялась, счастливее, чем я когда-либо видел.

Слова не могли описать, какое тепло это заставило меня почувствовать. Кинг и раньше выглядел точно так же за ужином, его тарелка была практически вылизана дочиста, его смех часто дополнял атмосферу, когда он очаровывал мою мать и меня своим не по годам зрелым чувством юмора.

Я сделал это для них.

Это было, безусловно, лучшее, что я когда-либо делал за свои двадцать лет.

— Итак, как ты собираешься назвать его? — спросил я, когда она подняла щенка и положила его себе на грудь, чтобы приласкать.

— Я могу дать ему имя? — спросила она, сбитая с толку ответственностью.

— Ага, думаю, ты не понимаешь, что технически он может быть моей полицейской собакой, но я взял его, потому что подумал, что тебе также может пригодиться друг.

Она моргнула, глядя на меня, свет лампы сделал ее глаза темно-бирюзовыми. — Я думаю, ты лучший мужчина, которого я когда-либо знала.

Настала моя очередь моргнуть. — Что?

Она пожала плечами, внезапно смущенная своим признанием. — Это правда. Это не комплимент или что-то в этом роде. Это простая правда.

Я не знал, что сказать на это, чтобы ей было не так неловко за то, что она это сказала, или мне было не так неловко, когда я это услышал.

— Хиро, — внезапно сказала она, поднимая золотистого ретривера, чтобы повернуть его лицом ко мне, — Его имя должно быть Хиро.

— Да?

— Да, потому что он будет полицейской собакой, и он будет твоим, так что это имя подходит ему вдвойне.

Боже, она убивает меня.

— Тогда втройне. Он будет частично твоим, и если кто и заслуживает героя, так это ты, — честно сказал я ей, не в силах удержать слова во рту.

— У меня уже есть один, — сказала она, быстро взглянув на Хиро, — Но с той жизнью, которой я живу? Мне определенно не помешали бы двое.

Глава 17

Я оставила Фарру, как только смогла, но братья все еще были в церкви, поэтому я поехала домой к Дэннеру без него и позволила себе использовать код от двери, а другой от сигнализации, которую он написал мне на одноразовый телефон.

Хиро ждал у двери, когда я вошла, его розовый язык вывалился изо рта, он одарил меня широкой собачьей улыбкой, а затем встал на задние лапы, чтобы лизнуть меня. Я ненадолго отпустила его, слишком взволнованная, чтобы вывести его на прогулку, а затем, одетая в одну из его футболок КККП, устроилась в постели Дэннера с Хиро и моим ноутбуком, чтобы поискать что-то о брате Джейкоба.

Я очень мало помнила о Джейкобе за те два года, что он жил в доме моего отца с моей матерью. Он был хорошим человеком, обманутым уловками Фарры, пока она не забеременела, и было слишком поздно возвращаться назад. Я вспомнила, как он готовил нам блины по утрам, когда мама лежала в постели без сознания или с похмелья, как однажды он позволил Кингу сесть к себе на колени в своем огромном рабочем грузовике, чтобы тот мог дернуть клаксон. Фарра была небрежной, а не жестокой, когда была рядом, но, к сожалению, это случалось нечасто, потому что Джейкоб был дальнобойщиком, так что с ним наша жизнь не сильно отличалась. Даже когда Фарра забеременела, все не сильно изменилось, потому что она только сократила количество дозировок и по-прежнему сильно опустошала бутылку каждые выходные на своих вечеринках.

Это было действительно чудо, что Хани родилась только с больным сердцем, а не с поврежденным или мертвым мозгом.

Даже в шесть лет я говорила маме, что Хани — глупое имя для ребенка, но она настаивала, что оно милое. У нее не было возможности дать имя мне или Кингу, потому что Зевс выбрал наши имена, как только узнал наш пол, и я думаю, она верила, что, дав «Хани» такое веселое имя, она поможет ей стать веселой девочкой.

Рожденная дочерью этой женщины, Хани никак не могла стать такой, и было очевидно, учитывая ее нынешнее затруднительное положение, что она этого не сделала. Я почувствовала короткую вспышку вины, сжавшую мое сердце, что я не пыталась найти ее после того, как Джейкоб забрал ее, но до сих пор я всегда думала, что она осталась с ним, и ей было лучше без нас.

Я искала Джейкоба Ива в Интернете, нашла его некролог, а затем нашла упоминание о его брате Гранте. Я ввела его полное имя, нашла его учетную запись Linked-In и обнаружила, что он работает транспортным агентом в порту Ванкувера.

Динь, динь, динь!

Я успешно нашла новейшую связь Жнеца с контрабандой наркотиков.

— Черт, да! — я закричала, поднимая руки вверх, смеясь, потому что это было странно подходяще, что «God's Gonna Cut You Down» Джонни Кэша начала играть через стереосистему.

Хиро издал тихий воодушевляющий возглас, а затем тяжело задышал мне в лицо, когда я схватила его за мягкие уши и наклонилась, чтобы сказать. — Мы собираемся зарезать их нахрен, Хиро. Ты со мной?

Он заскулил в ответ, что заставило меня снова рассмеяться.

— Почему, черт возьми, не включена сигнализация?

Я задохнулась, развернувшись к Дэннеру, Хиро сел у меня на коленях и зарычал на своего хозяина за то, что он напугал меня. — Господи, Дэннер, три часа гребаного утра, и у нас был чертовски напряженный день. Ты не мог бы предупредить девушку, что ты там, немного нежнее?

— Хороший мальчик, Хиро, — сказал он своей собаке, полностью игнорируя меня, — А теперь ложись.

Золотистый ретривер спрыгнул с кровати и подбежал к своей плюшевой подушке в углу, а затем лег со счастливым стоном.

Музыка сменилась, и внезапно заиграла группа Glass Animals, их дымная, наполненная битами музыка заполнила комнату.

Я оглянулась на Дэннера и обнаружила, что он внезапно навис над изголовьем кровати, его лоб нахмурился, его руки побелели в костяшках, когда он наклонился к моему лицу, чтобы сказать. — Ты выкупила мое неудовольствие сегодня, Рози. Ты готов заплатить за эти последствия?

Мое дыхание покинуло мое тело в один свист, мои соски превратились в болезненные пики достаточно сильно, чтобы разрезать бриллианты, и моя киска сжалась.

Это был грязный Дом (сокращение от «Доминант», далее будет использоваться в книге в виде сокращения) Дэннер, и он хотел наказать меня за мое безрассудство.

— Ты собираешься меня отшлепать? — спросила я, пытаясь сдержать волнение в своем голосе.

Улыбка Дэннера превратилась в длинный, медленный изгиб губ. — Нет.

— Почему нет?

— Тебе это слишком нравится, — протянул он, сдергивая футболку, обнажая аппетитную длину своего мускулистого торса, — Это не наказание, и после трюка, который ты провернула, тебе нужно напомнить, кто здесь главный.

Я вздернула подбородок и уставилась на него, слизывая слюну с уголка рта. — Ты не контролируешь меня, никто не контролирует.

Он полностью замер, но его неподвижность не была пустой. Он был полон необузданной энергии, обещания взрывного действия.

Я никогда не считала неподвижность сексуальной, но, черт возьми, Лайонел Дэннер, полуобнаженный и позирующий, как хищник, готовый схватить меня, был самой сексуальной вещью, которую я когда-либо видела.

— Ты ошибаешься, — пробормотал он обманчиво мягко.

— Что ты собираешься сделать со мной? — я извивалась, но не могла сдержаться. Как будто я съела целый пакет пушистых персиков, и моя кожа зудела изнутри.

Он тут же нахмурился, брови скривились над глазами, блестевшими, как мокрый нефрит. — Кто здесь главный, Харли Роуз?

— Ты, — тут же выдохнула я.

Он уперся рукой в кровать у моего бедра и наклонился к моему лицу, пока его глаза не стали единственным, что я могла видеть. — Ты, кажется, сбита с толку этим. Тебе нужно напоминание?

Я задрожала, да на моих губах, потому что я хотела, чтобы он испытал меня, и нет в моем горле, готовом сорваться на крик, потому что я не хотела разочаровывать его.

— Если хочешь напомнить мне, — наконец прошептала я.

Его великолепные глаза сверкнули, и хороший парень Лайн исчез.

— Встань на колени, открой рот и приготовься к тому, что я накормлю тебя своим членом, — приказал Дом Дэннер.

Я встала на колени раньше, чем мой рациональный мозг смог включиться. По правде говоря, я этого не хотела. Я устала думать, планировать и замышлять, чтобы спасти свою семью, уничтожить их врагов и спасти себя в процессе. Я не хотела больше думать, волноваться или даже жаловаться.

Я просто хотела чувствовать.

Дэннер расстегнул свои джинсы ровно настолько, чтобы вытащить свой член, такой толстый, что это казалось невозможным, покрытый дразнящими венами, которые я хотела проследить языком.

— Хочешь попробовать? — он практически промурлыкал, соблазняя меня этим звуком.

— Да, — да, да, да, подумала я в маниакальном цикле.

Мой рот уже был открыт, мой язык покоился на нижней губе, а глаза смотрели сквозь ресницы на мужчину надо мной. Сила моего подчинения запульсировала между нами и зажгла вспышку в его глазах, что-то располагая между нами.

Он сжал свой большой член в кулаке и сильно оттянул его так, что на его кончике заблестела жемчужина спермы. Одна из его рук нащупала мой затылок, вцепившись в волосы, чтобы удерживать меня неподвижно, чтобы он мог обвести собой мои губы.

Моя киска сжалась, и я задалась вопросом, возможно ли кончить без прямой стимуляции.

— Прикасайся к своей киске, пока я использую твой рот.

Боже, да.

Моя рука скользнула вниз по животу и загнулась сквозь влажные складки, чтобы найти клитор. Я играла, но делал это рассеянно, все мое внимание было сосредоточено на моем мужчине передо мной.

Я задыхалась, мой рот был открыт для Дэннера, чтобы он погрузил свой член, и он сделал это, прямо в заднюю часть моего рта, а затем с кратким колебанием, достаточным для того, чтобы я подготовилась, двинулся в горло.

— Вот так, — подбодрил он меня гортанным голосом, — Возьми весь мой толстый член себе в глотку.

Он отстранился, позволив мне обвести его пухлую головку языком и слизать восхитительную соленую сперму, прежде чем его рука сжала мои волосы, и он снова потянул меня вниз, на этот раз не останавливаясь, пока мои губы не коснулись его слегка покрытого волосами паха.

Мне нравилась эта боль, борьба за то, чтобы усмирить его и крепко удержать. Мои глаза слезились, слезы текли по моим щекам, и мне это тоже нравилось, потому что он видел, как я борюсь, и знал, что я хорошая девочка.

Он вышел снова, мой язык кружил, как будто я облизывала рожок мороженого, только его член был намного вкуснее.

Вошел. На этот раз плавнее, трахая мой рот в устойчивом ритме, моя рука на его бедрах не отталкивает его, а вцепляется, отчаянно нуждаясь в том, чтобы он двигался жестче, использовал меня жестче.

Следующий толчок, одна из его рук крепко прижалась к моему горлу, так что он мог почувствовать там выпуклость своего члена, и мы одновременно застонали от этого ощущения.

— Посмотри на меня.

Он вытянулся достаточно, чтобы я могла пососать его кончик, наклонив голову и заглянув в его суровое, красивое лицо. Он выглядел как Бог, стоящий надо мной, требующий моего поклонения, совершенно не впечатленный моим земным поклоном.

Его большой палец смахнул одну из моих слез и направился ко рту, чтобы слизнуть ее. Я задрожала.

— Старайся усерднее, и я позволю тебе кончить сегодня вечером.

Трепет вызова пронзил меня, как удар молнии. Мое тело гудело и горело электричеством, силой, которую он дал мне, чтобы воздействовать на него так, как я хотела. Я поднесла руку к его стальному стволу и изогнулась, потянувшись к своему сосущему рту, мой язык прижался к чувствительной нижней части его головки, моя другая рука легла на его яйца, мягко потянув вниз.

Он зашипел, и этот звук был ораторским золотом.

Я трахала его член своим ртом, опустошая его сдержанность, пока его руки не оказались в моих волосах, сжавшись и притягивая меня вперед и назад к его толкающимся бедрам. Мой рот издавал непристойные влажные звуки, когда я чавкала и пускала слюни на его толстую, покрытую венами длину.

— Открой свой рот и держи его широко открытым для меня, — внезапно приказал он, сжимая в кулаке свой темный, сердитый красный член, — Руки за спину.

Я шевельнула руками и открыла рот прежде, чем смогла осмысленно обосновать его просьбу.

— Я собираюсь использовать тебя, чтобы кончить, но ты хорошо потрудилась, так что у тебя есть выбор. Хочешь, чтобы я кончил тебе в рот или на твои великолепные лицо и грудь? — спросил он, медленно ведя сжатым кулаком по пульсирующему телу, скручивая хватку над головой так, что его ноги слегка задрожали.

Мои внутренние поверхности бедер по колено промокли от влаги, пульс в моем клиторе стучал даже быстрее, чем мое переутомленное сердце. Я хотела, чтобы его член вернулся в мой рот. Я была в бреду от этой потери, в бешенстве от желания попробовать его снова, но меня разрывал его вопрос.

Я хотела, чтобы его сперма была на моем языке, чтобы знать, что я доставила ему удовольствие самым очевидным образом, имея доказательства этого между моими губами.

Но я хотела, чтобы он был на мне, обжигающим, горячим и мокрым на моей коже, потому что я была диким существом, и животное во мне хотело носить его запах, раскрываемое в его собственничестве.

Поэтому я сказала единственное, что могла. — Я хочу, чтобы ты кончил, куда захочешь.

Глаза Дэннера расширились, пока не превратились в черные лужи, обнажающие тьму, которую он пытался скрыть внутри себя.

Теперь он не прятался.

Сейчас, он был создан из беззакония и создан для искушения, грешник, готовый развратить свое высшее желание.

Мне.

Он толкнул меня вниз, так что я села на свою задницу, и его рука все еще сжимала основание его члена, он оседлал меня, запустил руку мне в волосы и толкнулся.

Снова и снова в мой открытый голодный рот.

Мое тело гудело от силы каждый раз, когда он стонал, каждый раз, когда он опускал свой член в мой рот, и я знала, что доставляю ему удовольствие.

— Хорошая чертова девочка, — простонал он, его толчки были хаотичными, его дыхание участилось в груди, — Теперь стой спокойно и прими мою сперму.

Я не закрывала глаза, когда он слегка вышел, сильно дернул своим членом и начал кончать мне в рот. Его лицо было измученным, розовый рот открыт, глаза закрыты, его потные волосы свисали на лицо золотом, таким красивым, что я не могла дышать. Его напряженный пресс сжимался и разжимался, капля пота катилась по его кубикам пресса вниз по основанию его напряженного члена, пока он работал им, перекачивая свое семя по моим губам и щекам, выплескиваясь на мой вытянувшийся язык.

Его вкус был амброзией, подарком от богоподобного мужчины, которого я любила всю жизнь.

Я закрыла глаза, слизнула остатки с губ и замычала. Когда я посмотрела на Дэннера, его лицо было мягким от удовлетворения, но когда он заговорил, его голос по-прежнему был механическим и целеустремленным. — Готова к большему, Рози?

Все мое тело содрогнулось, и я улыбнулась ему. — С тобой? Всегда.

Я завизжала, когда он скатился с кровати, схватил меня за лодыжку, чтобы притянуть ближе, а затем перекинул через свое плечо, как будто я была маленькой и не на четыре дюйма ниже его шести футов двух дюймов.

— Лайн! — я закричала сквозь смех, когда он шлепнул меня по заднице и повел нас в ванную. Он закинул меня в душевую, а потом включил холодную воду.

— Да пошел ты! — я завизжала, пока он смеялся, благополучно выйдя из-под брызг.

Он ухмыльнулся мне, и это поразило меня сильнее, чем холодные брызги, что я никогда не видела его таким счастливым. — Ты выглядела так, словно тебе нужно было остыть.

Мне потребовалось увидеть это, написанное на его лице смело и ярко, как граффити, чтобы я поняла, что это было правильным и для меня. Я впервые в жизни ощутила легкость своего сердца, теплого и уютного в груди, как будто оно было обернуто войлоком.

— А ты выглядишь грязным, Дэннер, — сказала я с лучезарной улыбкой, от которой он моргнул. Я дернулась вперед, чтобы схватить его вялый член и заставить его идти вперед под брызги, — Почему ты не даешь мне вымыть тебя?

Позже, после того, как мы приняли душ, после того, как Дэннер заставил меня оседлать его лице до трех оргазмов, его пальцы в моей киске и моей заднице, так что я была трахнута каждый раз, когда двигала бедрами, после того, как Хиро вскочил на кровать, так что он был прижат ко мне с одной стороны и Лайн с другой, Дэннер взял меня на руки и разложил перед собой.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что поняла, — пробормотал он, его голос был нежным, но твердым, и я знала, что его слова причинят мне боль, — Я понимаю, что ты дикарка и черт подери, но мне это в тебе нравится. У меня нет желания приручить тебя где-либо, кроме как в спальне, и даже там я готов бороться за это. Но мне нужно, чтобы ты поняла, что каждый раз, когда ты подвергаешь себя опасности, я либо присоединюсь к тебе, либо не смогу добраться до тебя, несмотря на все мои усилия. Если с тобой что-то случится из-за того, что меня не было рядом, чтобы защитить тебя, ты обрекаешь меня на инвалидность. Я не имею в виду физически, Рози, я имею в виду, что если ты умрешь, я продолжу дышать, но я не буду продолжать жить, потому что самая прекрасная часть моей жизни перестала бы существовать.

Он нежно сжал меня, когда я зарылась в изгиб его шеи, пытаясь спрятаться от красоты и боли его слов. Но он не позволил мне. Он был повсюду, его тело обвивало меня, часть его львиного сердца переплеталась с моей. Я не могла избежать ужасающего факта, что то, что он сказал, было очень, очень правдивым.

— Если я сделаю это для тебя, — продолжил он, проводя рукой по моим волосам, его голос был убийственно небрежным, как будто то, что он сказал, было само собой разумеющимся, — Ты также должна знать, я счастлив умереть за тебя. Если это то, что тебе нужно где-то глубоко внутри, знать, что по крайней мере кто-то в твоей жизни любит тебя больше, чем кто-либо другой, что он пожертвовал бы собой, даже не моргнув, если бы был хотя бы на один процент больший шанс, что ты выживешь, то я могу пообещать это тебе. Продолжай жить безрассудно, продолжай бросать себя в ситуации, не зная и не заботясь о том, выживешь ли ты. Но, как я уже сказал, ты должна знать, что меня это очень волнует. Я достаточно забочусь о тебе, чтобы умереть за это.

Я снова заплакала, кажется, в десятый раз за последние несколько недель после многих лет сухих глаз.

Не то чтобы меня не любили, потому что меня любили. Моя семья любила меня так прекрасно, что иногда я испытывала к ним привязанность, мое сердце было слишком обременено тяжестью моего уважения к ним, что оно не билось правильно.

Дело в том, что я знала, какой великолепной может быть любовь, потому что я чувствовала ее и видела ее романтическое сияние между Кингом и Кресс, папой и Лулу, даже старым Баком и Майей, но у меня никогда не было этого для себя. И меня убивало признаться в этом даже самой себе, но под всем этим тернистым нахальством и стальной уверенностью я приютила нежное, жадное сердце романтика.

И годами это сердце жаждало любви не кого-нибудь, а его, человека, который крепко держал меня в своих сильных руках. Всю мою жизнь это казалось невозможным, пока он не ворвался обратно в мою жизнь, вечно герой, спасая меня от самой себя из-за Крикета точно так же, как он спасал меня от самой себя всю мою жизнь.

Реальность того, чтобы быть его, ударила меня между глаз. Я чувствовала тепло в своей груди, когда золотая любовь Лайна скользила по трещинам напряжения и тоски в моем разбитом сердце и исцеляла его, делая его намного прекраснее, чем любое другое сердце, потому что я была единственной в мире с такой яркой, доброй и сильной любовью, как его.

— Ты со мной, Рози? — сказал он после долгих минут, позволив мне переварить это.

Я кивнула, затем наклонила голову, чтобы поцеловать его мощное горло, мои губы прижались к его пульсу.

Он снова нежно сжал меня и подтвердил. — Ты будешь осторожна ради меня?

Я снова кивнула, скользя ногами между его, чтобы прижаться еще ближе. — Я имею в виду, что прежде, чем перейти улицу, я посмотрю в обе стороны и больше не попаду в засаду, но не могу обещать, что не попаду в какие-нибудь неприятности. Я, э-э, почти уверена, что это просто в моей природе.

Он рассмеялся мне в руку. — Ага, бунтарка. Моя хорошая девочка в постели и моя плохая девочка на улице, не могу сказать, что мне это не нравится.

— Хорошо, — прошептала я, потому что, как бы я ни стремилась быть такой же хорошей, как он, всю свою жизнь, я знала, что я слишком байкерша, слишком Гарро и слишком я, чтобы когда-либо уклоняться от опасности, если это означает, что что-то важное было на кону.

— Хорошо. Утром у нас много дел, так что спи, Рози. Я с тобой.

Да, он был со мной, потому что он был моим.

И ни за что, черт возьми, я никогда не отпущу его.

Но даже когда эта мысль пронеслась у меня в голове, мое сердце напомнило мне о другой боли, той, что болела, как потеря конечности.

Я была счастлива с Дэннером так, как никогда не думала, что смогу быть счастливой, но я не была целостной.

Как я могла быть, если я не видела свою семью?

Каждый раз, когда они писали сообщения, а я их игнорировала, каждый раз, когда они звонили, а я отправляла их прямо на голосовую почту, а через несколько минут отчаянно проверяла их на наличие звуков их любимых голосов, я чувствовала, что становлюсь все более опустошенной.

Осторожно, я выскользнула из рук спящего Дэннера ровно настолько, чтобы схватить свой телефон, лежавший на прикроватной тумбочке.

У меня было двадцать пять пропущенных звонков и более тридцати текстовых сообщений без ответа.

Крессида: Хорошо, напомни мне, почему я снова полюбила текилу? Я пошла с братьями, чтобы отпраздновать день рождения Бэта, и вот уже наступило следующее утро, и я не могу рассказать тебе ничего о том, что произошло прошлой ночью. Мы скучаем по тебе, в конце концов.

Лулу: Твой папа сводит меня с ума, Харли. Серьезно, ты перезвонишь ему, чтобы он перестал наматывать круги по нашей гостиной? Я не хочу, чтобы дети провалились через дыру в полу, когда родятся.

P.S. Я тоже по тебе скучаю.

P.P.S. Я говорила тебе, что мы хотим дать девочке второе имя Роуз в честь ее старшей сестры?

Кинг: Был сегодня в Мега Мьюзик. Пострелял со Старым Сэмом. Он сказал, что давно тебя не видел, и стареет, Харли, так что я бы сейчас все исправил. Приходи и проведи воскресенье со мной, как в старые добрые времена. Мы пойдем в Мега Мьюзик и заглянем в старый дом Дэннера, чтобы навестить Сьюзан. Ты знаешь, что она бросила старика Гарольда, да? Не беси меня, малявка, или я затащу тебя на гору сам.

Лайла: Скучаю по тебе, сучка. Знаю, что у тебя, вероятно, есть веская причина держаться подальше, какой бы она ни была. Но мы все чертовски скучаем по тебе. Как я могу планировать свадьбу без моей байкерской сучки?

Папа: Я оставил тексты, голосовые сообщения и гребаные электронные письма, Харли-Роуз. Не заставляй меня посылать гребаного почтового голубя, потому что я, блять, это сделаю. Я не получал от тебя вестей за ближайшие двадцать четыре гребаных часа, я приеду, заберу тебя и больше никогда не позволю тебе уйти из дома.

Мои глаза жгли, когда я закончила читать несколько из множества сообщений, и мое сердце казалось смертельно хрупким, созданным из пепла, едва скрепляемым привязанностью и постоянным вниманием Дэннера.

Я знала, что без него я сломаюсь.

Моя рука нашла тело Дэннера в темноте, покоившееся на теплой, пульсирующей коже над его татуировкой, прямо над его сердцем.

Я утешилась этим, а затем отправила единственное, что могла, одним общим сообщением.

Харли-Роуз: Мне нужно больше времени. Я тоже скучаю по вам хохо.

Глава 18

2017.

Харли-Роуз 17 лет. Дэннеру 26 лет.

Глупый парень неполучил гребаную картину и свалил нахер.

— Нет, я в порядке, чувак, — сказала я Рику в четвертый раз, — Просто придерживаюсь легких вещей, понимаешь?

Я ни при каких обстоятельствах не принимала тяжелые наркотики, особенно метамфетамин, который Рик, казалось, двигал божественной силой, чтобы навязать мне. Он был симпатичным парнем, мальцом моего возраста, подростком, студентом модной Академии Энтранс-Бэй, где учился мой брат. Слишком опрятный для байкерши во мне, слишком хардкорный для маленькой девочки во мне, которая помнила точный оттенок синего, когда губы ее матери поворачивались каждый из трех раз, когда она принимала передозировку.

— О, да брось, — заскулил он, придвинувшись ближе, так что я была прижата к стене на кухне, — Немного тебе не повредит.

— Нет, — согласилась я с суровым взглядом, — Но я сделаю тебе больно, если ты не отвалишь.

Он застонал, его коричневые радужки сузились вокруг расширенных зрачков. — Черт, мне нравится твой пыл. Дай мне опробовать дикую сторону.

— У меня есть парень, придурок, — предупредила я его, в миллионный раз желая, чтобы Крикет соизволил присоединиться ко мне на этой дурацкой школьной вечеринке или чтобы я была достаточно умна, чтобы пойти с ним на его байкерскую вечеринку. Но это было начало моего последнего года в старшей школе, я хотела хотя бы попытаться насладиться им, пока могу.

— Его здесь нет, разве не так? — спросил он с небрежной ухмылкой, прежде чем наклониться ближе.

Я повернула голову так, что его влажные губы коснулись моей щеки, и прорычала. — Я предупредила тебя один раз, предупрежу второй, и ни-гребаного-раза больше. От. Вали.

— Я должен проверить, есть ли что-нибудь сладкое в твоем поведении, — пробормотал он себе под нос, а затем одной рукой прижал меня к стене, а другую засунул мне прямо в штаны.

Я была пьяна. Опьяненная полдюжиной рюмок текилы, парочкой пива и какой-то детской дерьмовой травкой. Но даже пьяная, как скунс, и вонючая, как пьяница, я все равно была дочерью Зевса Гарро и знала, как уложить человека.

Мое колено резко дернулось, прямо по его незащищенным яйцам, и когда он согнулся пополам, выдохнув от боли, я вонзила ладонь ему в нос. Кость захрустела, как гравий под подошвой ботинка, но этого было недостаточно, чтобы мой алкоголь усилил чувство справедливости, поэтому я разжала пальцы, зажала его сломанный нос и резко повернулась так, что кровь хлынула из его ноздрей и теплом покрыла мою руку.

— Блять! — пробормотал он сквозь кровь во рту, — Да пошла ты!

Я держала его за нос, поддерживая его согнутое туловище рукой на его плече, и наклонилась, чтобы прошептать ему на ухо. — В следующий раз, когда ты попытаешься напасть на девушку после того, как она скажет «нет», может быть, ты подумаешь дважды.

Сильная рука сжала мое плечо, и я оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из его приятелей толкнул меня рукой в грудь.

— Отвяжись от него, ты, психопатка! — крикнул он мне в лицо, прежде чем снова толкнуть меня обратно к стене.

— Он был тем, кто не хотел от меня отвязываться, — огрызнулась я на него, — А если ты тронешь меня еще раз, я подарю тебе такой же сломанный нос.

Парень, который был выше меня, но ненамного, потому что я была достаточно высокой, фыркнул и хрустнул костяшками пальцев. — Да, верно. Не заставляй меня бить девушку.

— Ты уже это сделал, — заметила Лайла, появляясь рядом со мной, потому что моя девочка всегда была у меня за спиной.

— Это не твое дело, сучка, — плюнул он на нее.

К черту это.

Я прыгнула на него, сцепив ноги вокруг его талии, и рвала на нем волосы.

Никто не имеет права меня запугивать, поднимать на меня руку, а тем более оскорблять Лайлу.

Я могла слышать ее пьяный боевой клич позади себя, а затем глухой удар, когда кто-то упал на землю.

Начался хаос, вечеринка превратилась в полномасштабную драку. В этом не было ничего удивительного, учитывая, что мы были подростками, подсаженными на наркотики, выпивку и гормоны, но я все еще была в восторге от анархии друзей, которые бросались друг на друга в заразительной кровожадности.

Я заметила, что кокаин был повсюду, кокаин, как правило, действует на людей.

Это продолжалось недолго, минут десять, прежде чем в передних окнах вспыхнули красные и синие огни, и копы появились.

Я была арестована за нападение, Рик кричал, что собирается выдвинуть обвинения, когда новобранец надел на меня наручники и сопроводил в заднюю часть своей полицейской машины. Это был не первый раз, когда я носила наручники или сидела в этой клетке на заднем сиденье, и драка стоила того, чтобы доказать свою правоту, так что мне было все равно, проведу ли я ночь в тюрьме.

У меня был телефонный звонок, я сделал его, и мой отец вытащил меня на следующее утро после того, как заставил меня заплатить раскаянием, оставив на ночь в неудобной камере предварительного заключения. Это была его идея родительской справедливости, и я должна была признать, что я ее поняла.

Только у меня не было возможности позвонить по телефону, потому что почти сразу же, как меня заперли в камере с кем-то вроде взвинченной проститутки и мелкого торговца наркотиками, Дэннер появился между решеткой.

Я не видела его три месяца. Мы оба знали почему, но он не объяснил мне этого. Казалось, я не могла удержаться от откровенного флирта с ним, подстрекала его сексуальными намеками и надевала все более короткие шорты и более глубокие топы, чтобы привлечь его внимание. Думаю, мы оба знали, что иногда я попадаю в беду только потому, что он появляется и проводит со мной время.

Было легко обвинить нашу дистанцию в том, что он ввязался в дела Падших, когда девушка моего брата, Крессида, была похищена под его наблюдением, и его лажа привела к усилению ненависти Зевса к нему и укрепила растущее пренебрежение Кинга. Но мы оба знали правду. Мы найдем способ провести время вместе, даже если это будет означать гнев нашей семьи, даже если это время будет потрачено платонически, потому что я была слишком молода для него, а он был слишком хорош для меня.

Тогда он выглядел хорошо, одетый в темно-синий костюм, который идеально подходил к его длинному худощавому телу, а его нефритово-зеленые глаза блестели, как драгоценные камни. Его руки были скрещены, лицо изогнулось в красноречивых линиях осуждения, которые послали странное эротическое покалывание вниз по линии моего позвоночника прямо к моей киске.

Черт, я никогда не видела мужчину, настолько сексуального в гневе.

Он не сказал ни слова, когда офицер в форме отпер решетку и открыл ее для меня, и даже не взглянул на меня, пока я несла свои личные вещи и шла с ним до его Мустанга.

Только в машине, когда я протянула руку, чтобы повозиться с его айподом и включить «Short Change Hero», он посмотрел на меня краем глаза, когда выезжал с парковки.

— Ты оказалась там в седьмой раз за последние пять лет.

Я пожала плечами, потому что это было правдой, и я не хотела давать ему больше масла, чтобы добавить к тому огню, который он разжигал, чтобы лежать у моих ног.

— Офицеры называют тебя дикаркой, ты в курсе?

Я снова пожала плечами и поднесла ноги к приборной панели, лизнула большой палец, чтобы стереть грязь с расшитых розами армейских ботинок. — Они не ошибаются.

— Ты гордишься этим? Ты счастлива узнать, что эти офицеры и их семьи, их друзья, жители этого города, который ты называешь домом, знают тебя по имени и репутации как принцессу Падших, как дикарку, которой предсказывали оказаться в колонии для несовершеннолетних рано или поздно?

Я смотрела на его руки, сжимавшие руль, на россыпь золотых волос и восхитительную паутину вен, спускающихся к его сильным запястьям. Мне хотелось поцеловать каждый мозолистый кончик пальца и провести языком по этим венам в физической мольбе о прощении.

Вместо этого я сжала руки в кулаки и позволила гневу пересилить боль.

— Ты снова разочаровался во мне, Дэннер?

Мускул на его челюсти дернулся. — Я буду разочарован в тебе до того дня, пока ты не вытащишь голову из задницы и не поймешь, что в том, чтобы быть хорошей и доброй, столько же силы, сколько в том, чтобы быть злой и свирепой. Это не шипы для розы.

— Но это то, что их защищает, — возразила я.

— Контраст, двойственность твердого и мягкого, опасного и прекрасного делают его желанным, Рози. Не знаю, когда ты лишилась мягкости, но девушка, которую я только что забрал из тюрьмы, чувствовала себя там комфортно, и ей нравилось то, что о ней говорили… эта девушка потеряла чувство собственного достоинства.

После этого мы замолчали, слушая текст песни, который стал еще более пронзительным благодаря лекции Дэннера.

Я хотела плюнуть ему в лицо, сплотить свои силы, чтобы начать контратаку, которая оставит его опустошенным. Я хотела увидеть, как он сгорит от стыда так же, как я. И я могла бы, я могла бы вырыть могилу тайн, которые у меня были о нем, тот факт, что его отец был коррумпированным мудаком, который медленно принуждал Дэннера к своему гравитационному притяжению, что он был слишком трусливым дерьмом, чтобы даже думать о том, что он хотел, не говоря уже о том, чтобы идти за этим, что он любил меня больше, чем белый рыцарь свою девицу в башне, и больше Клайда с его Бонни.

Но я этого не сделала.

Потому что, как бы его слова ни ранили меня, мне было бы еще больнее видеть, как он терзается обвинениями. Был также тот факт, что я знала, что наступит день, когда ему придется выбирать: оставить меня ради аскетической жизни в праведности или стать плохим, чтобы присоединиться ко мне в греховном веселье. Я не хотела подталкивать его к этому решению ни сейчас, ни когда-либо, потому что, как бы я ни хотела, чтобы он выбрал меня, я знала, что он никогда этого не сделает.

Мы подъехали к деревянным воротам его дома, обширного участка земли, много лет принадлежавшего семье Дэннеров и подаренного ему отцом, потому что он ненавидел грязь и удаленность от города. Это был невысокий дом в стиле ранчо, который почти напоминал амбар, две двери гаража и входная дверь были похожи на двери того же амбара, деревянная обшивка была выкрашена в маслянисто-желтый цвет, а глубокое крыльцо по периметру белого цвета с завитыми деталями. В сотне ярдов за домом слева был красный амбар, где Дэннер держал своих двух лошадей, Вождя и Красавицу, и пустой бассейн, который он так и не удосужился восстановить.

Ему это не так уж и нравилось.

Это был семейный дом, и, несмотря на доблестные усилия женского сообщества Энтранса, Дэннер все еще оставался холостяком и ему было всего двадцать шесть лет, он только что закончил обучение в КККП и был готов сделать себе имя в своем родном городе.

Это был дом ковбоя-шерифа, так что он мне нравился.

Я даже помогла ему выбрать несколько предметов мебели, когда он въехал сразу после Кинга, и я вернулась домой с отцом, когда ему было двадцать, и с тех пор я была там много раз, особенно после того, как плохо себя вела или попадала в беду, и он бросался спасать меня.

Он отвел меня в спальню для гостей и закрыл дверь прежде, чем я успела на него зарычать или поблагодарить. И то, и другое было плохой идеей по разным причинам, но его гнев заставил меня чувствовать себя опустошенной и неправильной, как будто малейший ветерок заставил бы меня сдаться.

Я громко вздохнула, потирая тупую боль надвигающегося похмелья между висками, и решила, что душ, вероятно, поможет. Я стряхнула одежду, оставив ее разбросанной по всей комнате, как будто это был мой дом, потому что, проведя тут так много времени и чувствуя к Дэннеру то, что чувствовала я, так оно и было. Я прошлепала голышом в соседнюю ванную и сказала музыкальной системе включить «I Hate Myself For Loving You» так громко, что стены сотрясались вокруг меня, когда я зашла в душ под брызги.

Я намылила свое тело, думая о том, какими сильными были руки Дэннера, какими твердыми они будут ощущаться, сжимая мою маленькую грудь с розовыми сосками, пальцы, натертые мозолями от игры на гитаре. Мои соски набухли, когда я провела мокрой рукой вниз по животу по мягкой спутанности волос, которую я держала на своей киске, а затем еще ниже, к скоплению влаги в моем центре. Я провела пальцами по своим шелковистым складкам, представляя Дэннера на коленях, его нос у моего клитора, когда он языком трахал мою киску, его пальцы были достаточно тверды, чтобы оставить синяки на моей заднице.

Я была слишком наивна, чтобы понять, почему я хотела испытать эту боль, почему мне казалось правильным, что даже стоя передо мной на коленях, Дэннер контролировал ситуацию, диктуя мне удовольствие, как безжалостный, бессердечный судья.

Я просто знала, что хочу доставить ему удовольствие. Я знала, что ношу его неудовольствие, как власяницу под одеждой, зудя и царапая, пока я медленно не сошла с ума настолько, чтобы просить у него прощения, как бы он ни счел нужным дать его.

Втайне, иногда, когда я не спала утром после того, как сделала что-то особенно плохое с похмелья и мрачных сожалений, я задавалась вопросом, не действовала ли я так, потому что какая-то больная, извращенная часть меня на самом деле жаждала его осуждения.

Он не был ласковым, открытым парнем, но когда он хмуро посмотрел на меня, все лицо его преобразилось от страсти, и когда он отругал меня резкими словами таким грубым тоном, я почувствовала для себя тяжесть его напора, как вес меховой мантии вокруг моих плеч. Это был языческий способ почувствовать себя признанной, но это имело смысл, учитывая жесткую жестокость, с которой мое подростковое сердце жаждало его.

Я не довела себя до оргазма в душе. Было заманчиво испытать оргазм, когда он был так близко, всего в нескольких тонких стенах, так же как странно угнетало кончать в его доме, думая о нем, без его настоящих рук на мне.

Я выключила музыку, вытираясь полотенцем, затем схватила футболку полицейского отделения Энтранса, которую Дэннер оставил мне на комоде и надела ее на мою мокрую голову.

Звук привлек мое внимание, что-то слабое, похожее на завывание зимней бури, пронизывающей дом, или стон дерева, трущихся о крышу на ветру.

Я подошла ближе к оконной стене и снова услышала.

На этот раз сильнее.

Еще один стон, еще один стон и теперь вой.

Я медленно двигалась вдоль стены, идущей перпендикулярно моей кровати, и шум становился все более и более отчетливым, пока я не наткнулась на стену, к которой было прижато изголовье кровати.

К той же, которую делила и комнату Дэннера.

Моя рука подлетела ко рту, когда я поняла, что слышу.

Я слышала его сквозь стену.

Недостаточно, почти недостаточно, чтобы разобрать особенности того, что он делал, но я выросла с братом, отцом и целой толпой фальшивых дядюшек, так что я слышала это раньше.

Лайн дрочил.

Я подбежала к стакану, который Дэннер держал на раковине для моей зубной щетки, высыпала содержимое в раковину, а затем забралась на кровать, прижав стакан к стене, прижав ухо к стеклу.

Лучше.

Я могла слышать это сейчас, слабый шлепок, шлепок, шлепок его руки, скользящей по твердому члену, резкий порыв его дыхания на выдохе, а затем еще более тихий звук порно, которое он смотрел.

— Раздвинь их, — послышался мужской голос, — Раздвинь их пошире и покажи мне эту розовую киску.

Я вздрогнула от приказа в этом голосе, от того, как он посылал пульс из моего мозга вниз по позвоночнику и прямо между ног, где он пульсировал, влажный и теплый.

Раздался резкий звук соприкосновения плоти с плотью, а затем. — Тебе нравится, когда я шлепаю тебя по киске?

Женщина застонала, протяжно и низко. Я мягко повторила ее слова, срывая нижнее белье и проводя пальцем по расплавленным складкам внутри меня.

— Считай, — приказал мужчина, — Ты примешь пять шлепков и скажешь мне «спасибо» за них. Если ты доставишь мне удовольствие, я позволю тебе пососать мой член. Тебе бы это понравилось?

— Да, сэр, пожалуйста, сэр. Я тебе так хорошо отсосу.

Тогда Дэннер застонал и пробормотал. — Да, черт возьми, открой рот и отсоси мне.

Мои бедра задрожали, когда я погрузила два пальца в свою киску и сжала их глубже. Я не могла поверить, что я слушаю Дэннера, что этот джентльмен-полицейский может кончить над чем-то настолько чертовски грязном.

Мне чертовски это нравилось.

Я слушала вместе с ним, как мужчина играет со своей женщиной, как он командует ей холодным, властным тоном, не вызывая никаких возражений, и как женщина выходит из себя, крича, когда он ест ее, и умоляя дать ему член на ее языке и его сперму в ее рту.

Я тоже умоляла, про себя, умоляла о том же самом от Дэннера.

Когда кульминация произошла на экране, это вызвало мою собственную. Я сильно кончила на руку, пачкая ладонь и внутреннюю часть бедер.

Я простонала. — Спасибо, Дэннер, — Когда кончила как раз в тот момент, когда женщина на видео поблагодарила своего Дома.

Как сказал мужчина. — Прими мою гребаную сперму.

И Дэннер тоже, только он сказал. — Да, черт возьми, прими мою гребаную сперму, Харли-Роуз.

Я громко ахнула, и стакан, который я держала у стены, выскользнул из моих пальцев, с заметным грохотом падая на пол.

— Черт, — сказала я прежде, чем смогла сдержаться, зажав руками рот, пальцы, одного из которых были липкими от моих соков.

— Какого хрена? — Дэннер зарычал из другой комнаты, а затем, прежде чем я успела снова натянуть трусики поверх моего набухшего клитора или притвориться, что занималась чем-то кроме шпионажа за ним, дверь в спальню распахнулась, и он был там, с низким рыком в горле, его глаза тропического зеленого цвета с горячим гневом.

Я видела, как его ноздри раздувались, когда он вдыхал сексуальный сладкий воздух в комнате, как его гнев становился темнее и превращался во что-то другое, что-то, в чем я не была уверена, что должна бояться.

— Ты, черт возьми, шпионишь за мной? — спросил он.

Я тяжело сглотнула и опустила руки, мои собственные соки слегка размазалась по моим губам. Бессознательно я слизнула их и увидела, как Дэннер крепко сжал челюсти.

— Ага, — протянул он, подходя ко мне, и я не была уверена, собирается ли он задушить меня или поцеловать, — Черт возьми, да, ты шпионила.

— Я, — попыталась объяснить я, лихорадочно копаясь в своих резервах дерзости и остроумия в поисках чего-нибудь, что могла бы бросить в него и остановить его медленное рыскание по комнате, — Тебе не следовало быть таким очевидным.

Это казалось невозможным, но выражение его лица горело от ярости, а затем почернело во что-то совершенно злое. Он дотянулся до меня, его рука дернула меня за лодыжку, так что я растянулась на спине на кровати. Прежде чем я успела прийти в себя, он сел на кровать и дернул меня животом к себе на колени.

— Ты хотела, чтобы я поймал тебя, не так ли? — спросил он голосом, подобным огню и сере, когда он держал мою извивающуюся фигуру на своих коленях железным предплечьем, перекинутым через мою спину, — Ты хотела, чтобы я увидел, какой грязной девчонкой ты стала.

— О Боже, — простонала я, мои бедра были настолько мокрыми, что они скользили вместе с отчетливым хлюпаньем.

Я не знала, что происходит, и в то же время знала.

Мне было семнадцать, и хотя я была девственницей по причинам, которых ни Крикет, ни я не понимали, я занималась оральным сексом и все такое. Я думала, что знаю о сексе достаточно, чтобы спокойно относиться ко всему, что происходит.

Но я не знала.

Даже не близко.

— Хорошо, ты хочешь, чтобы я относился к тебе как к ответственной женщине, а не как к маленькой девочке? — спросил он, когда одна рука, та, что держала меня, провела по одной ноге к моей заднице, волоча ею мою футболку, так что моя голая кожа была открыта для его взгляда.

Жар пронзил меня, достаточно сексуальный, чтобы испепелить мои запреты, и достаточно постыдный, чтобы найти гнев в водовороте огня в моем животе.

— Да пошел ты, Дэннер. У тебя бы не хватило духу ударить меня, ты, киска!

— Ах, — закряхтел он, его голос был холодным и механическим, как будто из машины, хотя его рука была горячей на моей ягодице, когда она сжимала и успокаивал, — Кажется, ты не понимаешь, сколько силы в киске. Если бы ты знала, ты бы никогда не использовала это как оскорбление. Если бы ты знала, как чертовски меня бесит хотеть тебя, когда я не могу иметь тебя, потому что ты слишком молода, слишком неправильна и слишком дика для меня, чтобы укротить. Но, Рози, если бы ты знала, как я хочу приручить тебя, погладить твою киску пальцами, языком и членом, смотреть, как ты сначала умоляешь, а потом раскрываешься для моих прикосновений, для моего позволения кончить. Если бы ты имела хоть какое-то гребаное представление об этом, ты бы не называла меня киской, когда думаешь, что я слабак.

Я тяжело дышала, смущенная, возбужденная и такая злая, что чувствовала себя горящей, рискуя превратиться в дым и улететь в ту же секунду, когда его руки перестанут разжигать мое пламя.

— Ты собираешься меня ударить? — спросила я, мой тон выдавал, как сильно я этого хотела.

— Ударить? Нет. Если ты хочешь искупить вину за свое безрассудное, глупое поведение сегодня вечером, если ты хочешь, чтобы я заставил тебя чувствовать себя хорошо, заставив тебя чувствовать себя плохо, тогда я тебя отшлепаю.

По моему позвоночнику пробежала дрожь. — Хорошо.

— Хорошо?

— Эм, — я прикусила губу, но знала, что сказать, — Хорошо, Лайн.

— Это может быть слишком, ты просто скажешь мне остановиться, если что, Рози, — его голос не смягчился, и я была благодарна за это, потому что это могло испортить момент, но я могла прочитать его краткое смягчение в том, как он погладил ладонью мою ягодицу, и в использовании его прозвища для меня.

Я кивнула, и через мгновение мою задницу пронзила боль. Через секунду еще раз, в другую ягодицу. Он втер ожог от удара глубже в мою кожу, вынимая веревку, но продлевая жар, который струился по изгибу моей задницы, чтобы устроиться между моих бедер.

— Тебе это нравится, Рози? — спросил он гортанным голосом.

— Это все, что у тебя есть для меня? — я инстинктивно насмехалась, пытаясь спросить о чем-то, названия чего даже не знала.

Его низкое рычание вибрировало на моем тело, и я остро ощутила толстый длинный член, прижатый к моему животу.

Шлепок.

Звук разлетелся по воздуху, добавляя драматизма удару, который я чувствовала, как пальцы, вонзающиеся в мое сжимающееся ядро.

Шлепок.

— Сильнее, Лайн.

Шлепок. Шлепок.

— Дай мне еще, — умоляла я, мой голос сорвался, когда мой разум раскололся на обугленные куски, растворился в золе.

— Ты примешь то, что я тебе дам, — сказал он мне, обе руки теперь на моей заднице, сильнее вдавливая жар в мышцы своими сильными большими и грубыми пальцами, — Тебе это нравится, не так ли? Тебе нравится быть моей хорошей девочкой.

Боже, мне нравилось. Впервые за многие годы мой дух освободился от клетки неуверенности в себе и упреков, освободился от социальных ограничений и нравов. Я думала, что быть вне закона это настолько свободно, насколько это возможно, но я ошибалась.

Это была истинная свобода — отдать себя в руки человека, который позволит мне разгуляться, но оберегает меня, пока я это делаю.

Я извивалась у него на коленях, пока его большие пальцы больно вонзались глубже в мой воспаленный зад, а затем я ахнула, когда он наклонился, чтобы взять пухлую часть в рот, между зубами. Укус был крепким, резким, перекрывавшим тупой пульс боли в моей заднице.

Я собиралась кончить.

Я знала это, даже когда это шокировало меня. Он даже не прикасался ко мне, по крайней мере, сексуально. И все же я была на пороге приливного оргазма, настолько сильного, что я знала, что потеряю сознание, когда он, наконец, разорвется и вынесет меня на берег.

— Лайн, — простонала я, повернувшись головой к его голени, чтобы резко укусить ее, молча требуя большего.

— Тише, я дам тебе еще. Подожди, — приказал он.

Сама октава его голоса, тяжесть воздуха, давит на меня, приковывает меня к его воле, приближают оргазмическое цунами.

— Пожалуйста, — я сломалась и умоляла, — Пожалуйста, дай это мне.

— Вот она, — похвалил он, когда одна рука скользнула по моей заднице в мокрую складку между бедрами, — Это моя хорошая Рози.

Затем он вонзил два пальца в мою киску и жестоко шлепнул меня по нижней части ягодицы.

Я закричала, утопая в ощущении, когда оно закручивало меня в бездыханном круговороте холодной боли и горячего удовольствия, когда я снова и снова разбивалась, как прилив, об его сгибающиеся пальцы.

Когда я вынырнула из глубины, Дэннер склонился над моей горящей задницей, чтобы нежно поцеловать каждую ягодицу. Я сонно улыбнулась ему в икру, затем позволила ему скрутить меня в объятия и затащить в постель под одеяло.

Я поймала его запястье, когда оно откинуло с лица тяжелую тяжесть моих волос, и поцеловала там его пульс.

— Простишь меня? — спросила я, по большей части с закрытыми глазами, потому что сон был собакой, кусающей меня за пятки.

Я чувствовала его колебания, затем его рука повернулась к моей, так что он провел большим пальцем по моим губам. — Я всегда буду прощать тебя, Рози. Ты сама должна научиться прощать.

Я нахмурилась, вырываясь из дремоты, чтобы возразить ему, но когда я открыла глаза, он уже был в другом конце комнаты, закрывая за собой дверь.

После этого я его не видела, разве что мимоходом еще шесть месяцев, и это был последний раз, когда я видела его за три с половиной года.

Глава 19

Было время экзаменов. Эти три недели пролетели для меня в таком тумане перемен, что я точно не была уверена, но я сидела в экзаменационном зале с сотнями других студентов, сдавая последний тест, который нужно сдать, прежде чем я выпущусь и стану полностью квалифицированной медсестрой.

Когда я закончила экзамен, я заскочила к Тиму Хортону за столь необходимым четвертым кофе за день и достала телефон, уставившись на папино имя в моем списке контактов. Я хотела позвонить ему, сказать, что я только что официально закончила университет. Он бы кричал «блять, да» так громко, что телефон трещал, а потом говорил любому брату, с которым он был, и Лу, что его принцесса собирается стать медсестрой. Они передавали телефон, поздравления исходили от Бэт и Новы, Аксмена и Лаб-Раба, Промаха и Кертанса и многих других, всех моих дядей, лучших друзей и братьев, затем Лу, ее голос был бы хриплым от слез и сладким от гордости, когда она сказала мне, как сильно она любит меня.

Я выключила экран и сунула мобильник в карман.

Я не отвечала ни на какие звонки в течение нескольких недель, только формальные текстовые сообщения, которые заверяли их, что у меня все хорошо, но мне нужно время и пространство, чтобы привести свою голову в порядок.

Они не оставят меня в покое навсегда, но они достаточно доверяли мне, чтобы дать мне это, даже несмотря на то, что охранять и лелеять меня противоречило их инстинктам.

Я взяла у баристы кофе Дабл-Дабл и сделала необходимый глоток дымящегося кофе, чтобы успокоиться, прежде чем отправиться на стоянку.

Дэннер был там, прислонившись к своему черно-золотому Харлей Дэвидсону Sportster Iron 883. Он был со своей стрижкой Берсеркера, его рыжевато-коричневые волосы в беспорядке обрамляли красивое лицо, его ноги в ботинках были скрещены в лодыжках, когда он сидел боком поперек сиденья.

Вокруг него не было толпы, как было с Рэтом, потому что, хотя Дэннер был менее устрашающим физически, что-то в его ауре говорило людям держаться подальше или быть проклятыми.

Его неприступность в образе байкера сделала мои соски твердыми, как камни.

Я выпила свой кофе менее чем за тридцать секунд, он обжег мне горло, а затем выбросила пустую чашку в мусор. Затем я неторопливо подошла к нему и наклонилась прямо вперед, прижавшись к нему своим телом, образуя глубокий изгиб, в котором мои маленькие джинсовые шорты задрались на ягодицах. Глаза Дэннера вспыхнули, когда его рука двинулась к моей спине, вниз и вверх, чтобы он мог схватить мою слегка обнаженную задницу в собственническом жесте.

— Привет, байкер, — сказала я, прежде чем оставить поцелуй на его грубой щетине на щеке, затем на квадратном подбородке и еще один на его сомкнутой улыбке, — Как дела?

— Собрание Клуба у Бернадетт, Жнец послал меня схватить тебя. Мы проведем с ними некоторое время, посмотрим, если мы не сможем понять, что они собираются делать с этой украденной травой Падших, тогда я возьму свою Розу на праздничный ужин.

— Да? — спросила я и физически ощутила, как мои глаза сверкают, глядя на него.

Он наклонился и прижался к моим губам крепким, пронзительным поцелуем. — Ага, бунтарка.

— Ты супер, я когда-нибудь говорила тебе это? — спросила я, упираясь локтями ему в грудь, чтобы взять подбородок руками и посмотреть на него снизу вверх.

Он прикусил край своей ухмылки так, как мне нравилось. — Не думаю, что ты когда-либо говорила именно эти слова, но я согласен.

Я твердо кивнула. — Я не цветочная девочка, так что я бы забрала все, что ты можешь получить.

На этот раз низкий, короткий смешок прогрохотал через него ко мне. — О, я думаю, что ты очень цветочная. Когда я привяжу тебя к кровати наручниками, ты расцветешь для меня, мокрой и открытой, такой розовой, что станешь плюшевой, и я никогда не видел такого красивого цветка.

Я вздрогнула в его объятиях, реакция, которую я начала приравнивать к покорности во мне, той странной двойственности, о которой Дэннер рассказывал мне годами. Что я могу быть одновременно твердой и мягкой. А я была для него мягкой, нежной, податливой и так стремилась угодить.

— Ты приготовил мне подарок на выпускной? — спросила я, прижавшись губами к его губам, чтобы он мог почувствовать намерение, стоящее за моими словами.

— О да, — прорычал он, прикусив зубами мою нижнюю губу, — Дома есть новая стальная анальная пробка с твоим гребаным именем. Собираюсь использовать ее, чтобы открыть твою сладкую задницу, пока я вставляю свой член в твою киску, затем я собираюсь доставить удовольствие нам обоим, погрузив мой толстый член в твою задницу, четыре пальца в твою киску, мой язык в твой рот, так что ты примешь всего меня, везде, где только можно. Только тогда, когда ты заберешь все, что я могу тебе дать, как хорошая девочка, я буду трахать тебя до тех пор, пока единственное, что ты будешь помнить, это как выкрикивать мое имя.

Его пальцы поднялись к кромке моих шорт, его большой палец опустился вниз, чтобы подразнить резинку моих стрингов и слегка приподнять ее, ровно настолько, чтобы полоска моих трусиков вдавилась в свежую влагу на моей киске.

— Тебе нравится, как это звучит, Рози? — прохрипел он в мой задыхающийся рот.

— Звучит неплохо, — попыталась сказать я небрежно, но почувствовала горячий румянец на щеках, опущенные веки и учащенное дыхание из внезапно напрягшейся груди.

Он рассмеялся в мой открытый рот, затем крепко поцеловал его, прежде чем мягко оттолкнуть меня. — Не волнуйся, я заставлю тебя говорить полегче, и ты будешь умолять «да, Лайн» к концу ночи.

Я ждала, чтобы содрогнуться, когда он повернулся, чтобы схватить мой шлем, и к тому времени, когда он передал его мне, я была немного сдержана. Он смотрел, как я перекидываю волосы через плечо, пристегиваю шлем к голове и забираюсь на Харлей позади него. Я поцеловала, а затем укусила его плечо и пообещала. — Я с нетерпением жду, когда ты попытаешься.

Бар был заполнен Берсеркерами и их друзьями. Это было время празднования, мини-вечеринка, чтобы поздравить братьев с хорошо выполненной работой по краже тысяча-долларовой травки от их соперника МК. Там были все члены ордена, их девушки и девочки на одну ночь, их дети, если они у них были, и доверенные друзья.

Так что, по сути, я провела последние три часа в разлуке с Дэннером и ненавидела это.

Я наблюдала за ним из-за бильярдного стола, где я играла в игру со Жнецом, Гризом и Рэтом, как он свободно держал Лейкен на коленях, кивая, когда она использовала свои руки, чтобы проиллюстрировать какую-то историю, ее огромные груди были практически у его лица.

Было легко забыть, когда мы были только вдвоем, что Дэннер был не только моим.

У него было две подружки, байкерша и прямолинейный полицейский.

Обе прекрасны, обе идеальны в той или иной мере для его жизни.

Было бы легко ревновать, но я не ревновала.

В основном потому, что, когда я встала с постели ранее в тот день, сказав ему, что собираюсь позаниматься в библиотеке перед экзаменом, я пошла в полицию Северного Вана и встретилась со своим куратором, единственной и неповторимой Дианой Кейси. Я проинформировала ее об ограблении, хотя было ясно по ее реакции, что Дэннер уже рассказал ей большую часть истории, и я была раздражена, узнав, что она не только красива, но и добра. Она искренне спрашивала о моем здоровье после нападения Крикета, снятся ли мне кошмары и встречалась ли я с психологом-травматологом. Я не была и не буду, но только потому, что у меня были Дэннер и Хиро, чтобы держать демонов в страхе.

Я не сказала ей этого.

Но когда мы выходили из ее офиса, она проговорилась, что она надеется, что офицер Дэннер присматривает за мной в полевых условиях. Я согласилась, а затем еще немного подтолкнула ее, спросив, тесно ли они вместе работали над этим делом.

Ее губы сжались, глаза потеряли блеск, и она слегка пожала плечами, пытаясь скрыть, насколько ей больно.

По ее словам, он был ее парнем более двух лет, но расстался с ней больше недели назад.

Она выглядела испуганной, потому что проговорилась. Я была преступницей из преступной семьи и ее конфиденциальным осведомителем. Обмена личной информацией быть не должно. Но правила предназначены для того, чтобы их нарушать, и Дэннер сказал мне, что обычно они существуют между куратором и информационным агентом, потому что такие отношения не могут формироваться без доверия.

Диана Кейси думала, что может доверять мне, и я ненавидела это за то, что она заставляла меня чувствовала себя виноватой и хорошей одновременно.

Я ничего не сказала Дэннеру об этом, потому что он ничего не сказал мне. Было очевидно, что она не настолько важна, чтобы упоминать об этом, он даже не говорил о ней ни разу за то время, что мы провели вместе, но Лейкен — совсем другое дело.

— Перестань пялиться, как ведьма, готовящая проклятие, и начинай играть, — пробормотал мне Рэт, подходя к войлоку, чтобы выстрелить рядом со мной, — Ты чертовски очевидна.

Я закатила глаза, но меня это не слишком обеспокоило. Гриз и Жнец играли с нами, но они были отвлечены, разговаривая между собой, Жнец каждые несколько минут проверял свой телефон.

— Что-то происходит, — пробормотала я после того, как Рэт сделал свой выстрел и прицелился в другую мишень.

— Да, они нашли новый способ контрабанды оружия из Штатов. Мы должны получить пробную партию сегодня вечером, — прошептал он мне на ухо, схватив меня, словно желая поцеловать в волосы.

Он хорошо пах, классически и мужественно, как дезодорант Old Spice.

Я напевала, мой разум гудел. Если той ночью в порт Ванкувера прибыл груз, и я знала человека, который должен был его доставить, какая еще информация мне нужна, прежде чем я смогу что-то предпринять?

Транспортная компания и номер ящика.

Я подошла ближе к той стороне стола, где сидели Гриз и Жнец, делая вид, что изучаю стол, хотя на самом деле я просто хотела подслушать. Рэт пошел со мной, останавливая меня рукой за талию, когда он думал, что я была достаточно близко.

— Кого мы посылаем? — говорил Гриз в свое пиво, его жестокое лицо становилось еще более уродливым от волнения.

Он хотел уйти, он хотел найти неприятности и разобраться с ними своим ружьем.

Я знала, что Жнец был достаточно умен, чтобы не отпускать его именно по этой причине.

— Это мелочь, думать, что мы можем послать Мэта и Ропера. Они даже не будут встречаться с моим парнем, просто напиши им номер, они подойдут прямо к контейнеру и заберут оружие.

— Черные Рыцари снова собираются нас трахнуть по номеру?

Черные Рыцари — американский МК, связанный с ирландской ИРА (Ирландская Республиканская Армия).

Яркий смех Лейкен разнесся по шумному бару, как шелест чертовых колокольчиков, отвлекая меня от того, что мужчины сказали дальше.

— Харли-Роуз, — крикнула она через всю комнату, и когда я оглянулась, она махала мне с чертовых колен Дэннера, — Тащи свою задницу сюда.

— Иди, — сказал Рэт, когда я заколебалась и поняла, что он может чувствовать ярость в моем напряженном теле против своего.

Я закатила глаза, но пошла.

— Давно не виделись, девочка, — сказала Лейкен, подзывая меня наклониться в ее объятия.

Я чувствовала ее сладкий запах, смешанный с мужественным, ковбойским запахом Дэннера, и мне хотелось ее задушить.

— Ага.

— Ты избегаешь меня или что? — спросила она, сузив глаза.

Лейкен не была самой умной девочкой в мире, но она была любимым ребенком Жнеца, и она рано научилась с подозрением относиться к людям, которые могут использовать ее, чтобы сблизиться с ее отцом. Вот почему мы всегда ладили, я понимала это чувство.

— Нет, только что сдала последний экзамен сегодня, я просто была слишком занята в школе, — легко солгала я.

Ее губы расплылись в широкой великолепной улыбке, — Черт, это круто, Харли! Давайте сделаем несколько снимков, чтобы отпраздновать. Ли-Ли, детка, закажешь немного, пока я схожу поправить помаду? Я думаю, ты сразу сцелуешь ее.

Он бы да. На его губах было больше красного, чем на ее.

Мое сердце загорелось.

— Конечно, — согласился он, осторожно не глядя на меня, пока она не вскочила и не ушла прочь.

— Ли-Ли? — спросила я, подняв брови, с горьким привкусом ревности на языке.

Не было причин ревновать, сказала я себе. Мы говорили о Лейкен, и именно я настаивала на том, что меня устраивает его продолжающиеся фальшивые свидания. Она была источником информации о Жнеце, информации, которую Дэннер использовал с пользой на протяжении многих лет, закладывая основу для его ареста, и он нуждался в безопасности, будучи ее парнем для своего прикрытия. Жнец был подозрительным, сумасшедшим ублюдком, и он уже заметил, насколько осведомленным обо мне был Лайн.

Так что, по логике, я должна была относиться к этому небрежно.

Но моя душа горела.

— Харли-Роуз, — пробормотал он, его обутая в ботинок нога нашла мою под столом, — Только целовал ее. Больше ничего не делал с тех пор, как нашел тебя всю в крови в твоей квартире.

— Как тебе это удалось? — возмутилась я.

У байкеров была репутация кобелей, и она была заслужена по праву.

Это заставило бы Лейкен насторожиться, если бы ее великолепный мужчина не захотел трахнуть ее великолепное тело.

Дэннер пожал плечами. — Сказал ей, что у меня хламидиоз.

Я расхохоталась. — Но это же не так. Как она в это поверила? Она позволяла тебе спать на ней?

— Она считает, что байкера не удержать. Этому ее научил отец.

Верно.

Я знала это.

Это был спор, который у меня был с ней однажды из-за стопок текилы, когда я призналась ей, что Крикет иногда бьет меня. Она угрюмо размышляла, хуже это или лучше неверности.

Очевидно, она никогда не подвергалась полной силе мужской руки.

— Все равно мне это не нравится, — признала я, потому что он был магнитом, вынимая мои признания на поверхность, чтобы они гудели на моей коже, отчаянно пытаясь достучаться до него.

— И мне нет. Думаешь, я хочу, чтобы ее губы были на моих, когда я думаю только о твоих? — серьезно спросил он.

Я поджала рот. — Я напомню тебе какие они милые сегодня вечером, когда мы вернемся домой.

— О да, — простонал он, — Я не сомневаюсь, что ты это сделаешь. А теперь ты обещаешь вести себя хорошо все оставшееся время, пока мы будем здесь? Никаких сердитых взглядов, пялящихся глаз и драк.

Я провела пальцем по голове, словно невидимый ореол. Ангел явился на службу.

— Негодяйка, — ласково сказал он.

Я подмигнула ему, а затем встала, увидев Лейкен, возвращающуюся из ванной. — Скажи ей, что я пошла покурить.

Я не стала ждать его ответа.

Ночь была еще теплой, июльское солнце отражалось на тротуарах, исходя от кирпичных стен бара, когда я прислонилась к главному входу и закурила сигарету Лаки Страйк.

Я не курила очень часто, потому что была медсестрой и прекрасно знала, что это дерьмо делает с легкими. Но это была привычка, которую я переняла от отца, а затем укрепила за годы подросткового бунта, поэтому время от времени, когда мне нужно было проветрить голову, я позволяла себе это.

— Есть зажигалка?

Я скосила глаза в сторону, где стоял долговязый байкер, улыбающийся мне. На нем был безрукавный кожаный жилет. Кочевой байкер просто заглянул в бар для байкеров, чтобы хорошо провести время.

Не говоря ни слова, я бросила ему свою зажигалку Бик.

Он поймал ее, его улыбка стала шире, прежде чем он закурил сигарету и присоединился ко мне, прислонившись к стене.

Мы молча курили, наблюдая, как в воздухе вьются серые клубы воздуха.

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты чертовски горяча? — наконец спросил он меня.

Я чувствовала его глаза, словно горячие руки, схватившиеся за мою одежду.

— Ага. Мой парень.

— Хорошо, что эти Берсеркеры не завистливая толпа, — рассмеялся он.

Затем он подошел ближе, его рука потянулась к моей заднице, чтобы либо ущипнуть, либо шлепнуть.

И я устала от этого.

Так устала от мужчин, которые думают, что могут прикоснуться к женщине, потому что она хорошенькая, любит хорошо одеваться, чтобы соответствовать своему стилю, и не боится показывать немного кожи.

Так устала от того, что они относятся к моему сестринству как к одноразовым тряпкам для спермы, как к боксерским грушам, как ко всему, кроме гребаного золота.

Так устала от всего, что они сделали со мной.

В одну секунду его рука потянулась, в следующую она оказалась в моих двух, его рука так болезненно вывернута за спину, так близко к тому, чтобы сломаться, он рухнул на колени на землю с потрясенным криком боли.

— Если ты прикасаешься к женщине без ее разрешения, то будь готов к чертовым последствиям, — крикнул я ему, упершись сапогом ему в спину и сильнее потянув за руку.

Кости заскрипели, его плечо лопнуло, и он всхлипнул. — Чертова сука, отпусти меня.

— Я сука? —спросила я его, мое возмущение воспламенилось моей историей, его лицо превратилось в старшеклассника Рика, который пытался заставить меня принять наркотики, в Крикета, который пытался меня изнасиловать, и в братьев Берсеркеров, которые пытались заявить на меня права против моей воли.

Я толкнула его на землю руками и ногой, потом быстро перешагнула через него ботинком к его нежному паху, сильно надавив, и замаравшийся в руке револьвер из моего кошелька нацелился прямо ему в лицо.

— Ты сука, — сказала я ему, — Только трусы не спрашивают разрешения у женщины, прежде чем прикоснуться к ней.

— Рози? — я услышала из-за двери и подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дэннер закрыл ее за собой.

— Эй, — крикнула я с сигаретой, все еще зажатой между губами, но уже потухшей, — Как дела?

— Я думал, что сказал тебе вести себя хорошо? — спросил он, настороженно глядя на меня, пока я сильнее прижимала пятку своего сапога к паху человека, лежащего и стонущего у моих ног.

Я пожала плечами. — Мне было скучно. Может быть, я была немного раздражительной.

— Я ни хрена не сделал, — простонал кусок дерьма сквозь стиснутые зубы, корчась на асфальте под моей ногой.

— Рози? — спросил меня Дэннер, скрестив руки на своей офигенной черной кожаной куртке. Он покачал головой, запустив руку в свои густые волосы и пригвоздив меня своим суровым взглядом. — Хочешь сказать мне, почему ты пригвоздил этого человека к земле своими яйцами?

— Потому что она чертовски сумасшедшая сучка! — закричал кочевой байкер.

Я ударила пяткой по его чувствительным яйцам и наклонилась вперед, хлопая ресницами по моему офицеру. — Потому что он схватил меня за задницу, а никто не хватал меня за задницу, кроме тебя.

Дэннер зубами отрезал ухмылку. — Сладкое чувство, бунтарка. Цени это. Но почему бы тебе не отпустить этого человека прямо сейчас. Я думаю, пора идти домой. Возвращайся, попрощайся с Рэтом и встретимся у меня через двадцать минут.

Я задумчиво посмотрела на байкера, затем вырвала сигарету изо рта и наклонилась, чтобы прижать все еще горящий кончик к его пульсирующей шее. Его кожа слегка зашипела, и он вскрикнул.

Я стряхнула потухшую сигарету с тротуара и убрала ногу с его яиц, чтобы с широкой улыбкой подойти к Дэннеру. — Классно, пришло время для моего подарка?

Он делал мне больно.

Умышленно, расчетливо, мучительно.

Мое тело горело от восхитительных ощущений, горело так жарко, что я билась, стонала и умоляла о свободе.

Но я не была свободна.

Я была прикована к четырем углам журнального столика неумолимыми кожаными наручниками и привязана к воле Дэннера своим собственным подчинением.

Я осталась в кандалах, потому что Дэннер хотел этого, и я позволила это.

Нет, я не позволяла, мне это было нужно.

Точно так же, как я нуждалась в остром укусе крепких зубчатых зажимов на моих сосках, прикрепленных тонкой цепочкой к зловещему на вид зажиму, который Дэннер держал открытым в своих сильных пальцах прямо над моим набухшим клитором. У меня был его толстый член в моей киске, он растягивал меня и непрерывно гладил короткими толчками прямо над моей точкой G, а восхитительно тяжелая стальная пробка погрузилась глубоко в мою жадную задницу.

Он медленно продвигался вперед, его собственные зубы были сосредоточены, когда он раздвигал мою киску, сжимал мой клитор, пока он не качался с каждым ударом моего пульса, а затем он зажал его этим безобидным, порочным маленьким зажимом.

Я закричала, дергаясь так сильно, что ему пришлось удерживать меня и усердно работать, чтобы ввести свой член в мою сжимающуюся киску.

Я не была телом, я была электричеством, жужжащим против него, бьющимся, как ток.

— Да, — прохрипел мой грязный Дэннер, когда он потянулся, чтобы прокрутить пробку в моей заднице так, что я снова закричала, — Возьми все, Рози. Раскройся для меня, позволь мне почувствовать тебе на моем члене.

Оргазм пронзил меня, разрушая инфраструктуру моего тела, как циклон, скручивая мои мысли, пока они не растворились в ничто, разрывая ощущения на каждом дюйме моего тела, пока я не превратилась в обломки человеческого тела.

Я все еще кончала, когда он повернулся и вытащил пробку из моей задницы. Когда он схватил меня за ягодицы одной рукой, чтобы перевернуть меня на свои бедра, подставив его взгляду теплое кокосовое масло, размазанное по моей закрытой дырочке. Мини-оргазм взорвался в тумане первого, когда он провел пальцами там, двумя, затем тремя, двигаясь и извиваясь против горячих стенок моей задницы, пока я не начала корчиться, моя киска плакала на его коленях.

— Ты готова принять мой член, как моя хорошая чертова шлюшка? — спросил он меня, его голос был как лишний палец в моей заднице, наполняя меня его собственностью.

— Да, — выдохнула я, — Черт возьми, да.

— Хорошая девочка, — похвалил он, оставив меня пустой, ни в чем не цепляющейся, так жаждущей этого, что я стонала, стонала и стонала, пока не почувствовала обжигающее давление его смазанного члена у моего входа.

Одна из его рук нашла мое горло и крепко сжала, перекрывая мне лишь часть воздуха, усиливая каждый дюйм ощущений.

А затем он толкнул меня, не останавливаясь, пока его яйца не оказались прижатыми к моим ягодицам, его шершавые волосы в паху прижались к моей мокрой киске, слегка терлись о мой клитор, так что я знала, что он заставит меня кончить снова.

— О Боже, о Боже, о Боже, — бессвязно скандировала я, пока мое тело овладевало моим мозгом, превращая его в нечто низкое, языческое и такое чертовски жадное, что я не могла вздохнуть, не желая от него большего.

— Это тело принадлежит не Богу, — выдавил Дэннер, его лицо превратилось в великолепную маску абсолютного, почти болезненного желания, — Назови мое имя, пока я трахаю твою задницу.

— Лайн, — выдохнула я, и это слово было таким сладким в моем пересохшем рту, — Лайн.

— Ты хочешь большего, не так ли, моя жадная маленькая шлюшка? — он спросил.

Мне нравилось, как он называл меня своей шлюхой, своей распутницей. Как будто я была олицетворением всех его самых грязных фантазий, как будто только я могла дать ему его высшее плотское наслаждение.

Как будто знал, что я сделаю все, чтобы доставить ему удовольствие.

— Да, — сказала я ему, когда его толстый член пульсировал в моей заднице, а моя пустая киска изнывала, — Еще, пожалуйста, Лайн.

— Да, — протянул он горячо и низко, поднося руку не к моему горлу, а к моей мокрой киске.

Его пальцы играли со мной, размазывая соки от передней части моей киски к задней, как раз перед тем, как его горячий член наполнил меня. Это было чертовски жарко.

Я вздрогнула, когда оргазм начал подниматься по позвонкам на моей спине.

— Хочу, чтобы ты брала меня повсюду, чувствовала меня в каждом дюйме своего тела, в каждой грани твоей чертовски прекрасной души, — прорычал он, прежде чем сунуть пальцы в мою киску и наклониться, чтобы сомкнуть свой грабящий рот с моим, его рука все еще оказывала горячее давление на мое горло.

Я была переполнена болью, но мне хотелось большего.

Дэннер был мой Дом, был моим дилером, и он знал, что имеет власть над моим вечным пристрастием.

И это была не боль, и даже не удовольствие.

Это было скользкое, болезненное скольжение его толстого члена по моей сжимающейся заднице. Его голодный рот поглощал мои крики, пока я стонала и билась о него. Пальцы с шероховатыми кончиками скручивали, тянули, выщипывали мои соски, пока они не стали пульсировать красным, как фары в его полицейской машине. Как он привел меня на грань безумия, держал меня там, балансируя между болью и удовольствием, страхом и завершением, кем я притворялась и кем я была на самом деле. И когда он, наконец, швырнул меня в бездну и после того, как я закончила вращаться, свободно падая без мыслей и индивидуальности, такой живой, что я была просто пятном света, звуковым укусом экстатического шума, он снова поймал меня. Он обхватил меня своими большими руками, своими грубыми ладонями, прижал мое лицо к своей шее, чтобы я могла чувствовать его сильный пульс на моей щеке.

Он держал меня.

Не принцессу МК известного мотоклуба.

Не немного дрянной, но крутой студентки университета с судимостью для несовершеннолетних.

Не убийцу.

Даже Харли-Роуз, какой ее знали все остальные.

Просто Рози, лишенную своих шипов и даже лепестков, просто семя меня самой.

И он держал ее драгоценно, защищая, и терпеливо, как будто он будет делать это вечно и никогда не исчезнет и не подведет.

Он знал, и я только сейчас смогла признать, что это было то, чего я жаждала и что дал мне мой Дом Дэннер.

— Ты всегда был Доминантом? — спросила я после того, как он освободил меня от наручников, взял меня на руки и уложил в свою постель.

Он оседлал мое распростертое, тяжелое тело, его руки были покрыты массажным маслом с ароматом ванили, сильные пальцы скользили по моей спине, пока он работал со мной.

Мне не нужен был массаж. Я уже была бескостной, стресс выжал все из моего тела, как грязную воду из губки, но я знала, что ему нужно позаботиться обо мне после того, как он так грубо со мной обращался.

— Мне было четырнадцать, когда я впервые по-настоящему влюбился в девушку по имени Бриттани Гудман. Больше всего мне нравилась ее шея, ее изящная бледно-белая шея, обнажаемая короткими волосами. Я представил, как она украшена синяками от моих рук и губ, как мои зубы впиваются в нее и держат ее, пока я ее трахаю. Как красиво это будет выглядеть, помеченное как мое, — я чувствовала, как он пожимает плечами, когда они разглаживают мои трицепсы, — Сначала меня это чертовски напугало, но к тому времени, когда я начал трахать ее, я провел достаточно исследований, чтобы понять, что мои побуждения были извращенными.

— Ты трахнул ее, как хотел? — спросила я, глубоко интересуясь его сексуальной историей, потому что он всегда хранил ее в таком чертовом секрете.

— Нет. Я немного укусил ее соски и поставил ей засос, который даже не начал подавлять во мне потребность побеждать и доминировать, но говорят, что твой первый раз никогда не бывает слишком замечательным.

Я рассмеялась над его сухим комментарием и повернула голову, чтобы он мог видеть мою улыбку. — Итак, сколько у тебя было подопытных?

— Восемь.

— Включая Лейкен и Диану Кейси? — спросила я, поддавшись ревнивому порыву.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня в центр позвоночника, затем убрал мои волосы с шеи, чтобы поцеловать сзади. — Диана никогда не делала этого раньше. Она пыталась, но ей это не нравилось, и это было видно. У Лейкен покорный характер, и она байкерша, она была готова пойти туда со мной, так что да.

Он почувствовал, как мое тело напряглось под ним.

— Тише, моя колючая Роза, не обижайся на меня после того, что у нас только что было, — он наклонился еще ниже, чтобы провести носом от моего уха по сгибу моей челюсти, а затем одним пальцем приподнял мой подбородок, чтобы нежно поцеловать меня, — Ты совершенна для меня. Единственная женщина, которая когда-либо могла дать мне то, что мне действительно нужно. Кто мог позволить мне быть джентльменом-полицейским и грязным Домом, которым я должен быть, чтобы быть собой.

— Да? — прошептала я ему в губы.

— Да. И я единственный, кто может дать тебе то, что нужно. Пусть ты будешь моей дикой розой, покрытой шипами и красной, как кровь, но также и нежным цветком, нежным под моим прикосновением и легко срываемым моими пальцами. Я единственный, кому ты даешь такое нежное предложение.

— Ага, — согласилась я, настолько счастливая, что он понял, и мне не пришлось искать слова, чтобы объяснить ему.

Он улыбнулся мне в губы, затем откинулся назад, чтобы схватить полотенце рядом с собой и вытереть мою спину. Затем он закатал меня в одеяло, встал, чтобы выключить свет, и присоединился ко мне в постели. Хиро последовал его примеру, чтобы присоединиться к нам, и свернулся калачиком под нашими спутанными ногами.

Я улыбнулась, когда заснула, забыв, что хотя я и в безопасности в постели Дэннера, за входной дверью ждало куда больше одного монстра, чтобы поглотить нашу любовь.

Глава 20

Когда я открыла дверь в свою квартиру, чтобы на следующий вечер взять еще одежду, после того как провела день, болтаясь с Рэтом в клубе, пока Дэннер шел на работу в участок, я почувствовала жар взрывного гнева, застрявшего, как спящий вулкан, в моем доме.

Зевс был там.

Сидя на том же стуле, который он занимал за нашим семейным завтраком два месяца назад, только на этот раз он сидел в полумраке, склонив голову, свободно сцепив руки между расставленными коленями, и прислонился к бедрам.

— Ты не была дома несколько месяцев, не отвечала на звонки, а когда на прошлой неделе Кресс пришла за хренью для ее магазина, три часа ждала на улице, пока ты вернешься домой после уроков, но ты не пришла. Поэтому я сел на свой байк, приехал и стал ждать. Суббота, так что я подумал, что ты будешь дома в какой-то момент. Я приехал сюда сегодня в девять утра, и, когда ты не появилась, я решил проехать мимо базы Берсеркеров, просто чтобы проверить на всякий случай.

Наконец он посмотрел на меня, и его глаза были чистыми серыми грифельными досками. — Видел тебя на заднем сиденье мотоцикла их брата Рэта, разговаривала со Жнецом, когда он стоял в дверях с твоей гребаной матерью, Харли-Роуз. Одна замечательная большая байкерская семья.

Всхлип пытался вырваться из моего горла, как какой-то маленький отвратительный жук, ползущий и ползущий к свету.

Только не было света, не в этой квартире, не в этой обстановке.

Был только черный туннель.

— Поэтому я подумал, что у моей девочки какие-то проблемы, такие, которые, кажется, только она способна найти, потому что она дочь своего отца, любит быть дикой и свободной, летать по жизни, как будто у нее нет гребаных забот. Думаю, мне нужно было спуститься на землю, даже когда моя женщина на девятом месяце беременности умирала с близнецами, просто чтобы убедиться, что моя принцесса не нуждается в спасении.

Боже, его разговорный тон резко контрастировал с мертвым взглядом его прекрасных глаз. Он никогда еще не злился на меня так. Мы были бойцами, Гарро, особенно мой отец и я. Мы горели ярко-ярко, как виски в огне, а затем успокаивались, становились достаточно мягкими, чтобы поговорить о проблеме и избавиться от боли.

Это было что-то другое.

Это был не мой любящий, безумно хладнокровный отец, читающий нотации своей своенравной любимой дочери.

Это был Зевс Гарро, байкер-преступник, бывший заключенный и праведный убийца, сидящий на своем повстанческом троне и обвиняющий одного из своих солдат в предательстве.

Неверность.

Это слово прожгло дыру в моих мыслях и упало, как раскаленный уголь, в живот, разъедая там внутреннюю оболочку, пока мой желудок не сжался.

— Папочка, — попыталась объяснить я, мой голос был скорее гелием, чем звуком, высоким и ярким от испуга, — Позволь мне объяснить.

Он уставился на свои руки в кольцах, на мое имя, выведенное на внутренней стороне его сильного запястья. Другой рукой он прикрыл ее, как будто ему было больно свидетельствовать о своей любви ко мне.

— Позвонил домой, пытался уговорить Лу помочь мне понять, куда могла поддеваться моя маленькая девочка. Как она могла сторониться своей семьи из-за матери, не заслуживающей этого имени, человека, принявшего кровь падших, Президента, который хочет, чтобы твоя семья умерла. Я был в шоке, когда Аксмен взял у нее трубку и сказал, что видел тебя в засаде несколько недель назад, когда ты воровала у своей чертовой семьи.

Нет, Боже, нет.

Моя кожа чувствовала, будто она расходится по швам, как будто моя набивка выпадала, инстинкт подталкивал меня заткнуть дыры, зашить себя, признавшись отцу во всем, что я делала для него, а не против него.

Но я не могла.

Меня всю жизнь любили величайшие мужчины, которых я когда-либо знала.

Брат, который избивал моих хулиганов на детской площадке и противостоял нашей матери, даже когда это означало остаться без еды.

Отец, который обращался со мной как с принцессой, возводя меня так высоко на пьедестал, что я была защищена от вреда, открыта для восхищения и удалена от трагедий реальности.

И целый батальон братьев, дядюшек и друзей из Падших, которые облачили меня в такую прекрасную любовь, что она была похожа на шелк, сотканный пальцами, настолько шероховатый от черствости и заляпанный жиром, что контраст только усиливался.

Я не знаю, как я ошиблась, как я выбрала такую темную любовь, что она поглотила меня своими чернильными складками прежде, чем я успела подумать о том, чтобы вырваться на свободу. Но я выбрала его, а не их, еще до того, как узнала, что решение должно быть принято между ними двумя.

И хотя этот возлюбленный ушел, я все еще была глубоко погружена в эту темную трясину, борясь за свободу, чтобы воссоединиться со своей семьей на свету.

Они говорили, что я красивая, но все, что я когда-либо причиняла, это боль.

Это не было преднамеренным, но действительно ли это имело значение на общем фоне вещей?

Те же самые мужчины, которые так сильно любили меня всю мою жизнь, теперь будут ненавидеть, пошатываясь перед реальностью, с которой я заставила их столкнуться.

Что я больше не член семьи Падших.

Что я отвернулась от всего, что когда-либо знала, чтобы завязать отношения с тем самым МК, который хотел, чтобы мой отец был убит, моя беременная мачеха изнасилована, а мой клуб сожжен.

В их глазах я трахалась с мужчиной по имени Рэт, который использовал свою печально известную ярость, чтобы бить по лицам братьев Падших, застигнутых врасплох на темных дорогах и в переполненных барах. Я больше не была принцессой Падших, а была девушкой Берсеркеров.

Что еще хуже, если бы они знали правду, они были бы в ужасе, узнав, что я еще и коп, работающий под прикрытием на людей в синем, моя культура основана на ненависти.

Я участвовала в войне, но не на той стороне поля боя. И я знала с уверенностью, что чувствовала в глубине души, в мозге моих костей и тиканье моего сердца, что меня никогда не примут домой.

Слова застряли у меня в горле, твердые и острые, как камни, но я оставалась спокойна. Я оставалась решительна.

— Всегда гордился своей маленькой задирой. Бог свидетель, ты не причинила в своей жизни никаких неприятностей, чтобы заслужить этот ярлык, но я был гордым отцом, потому что ты была чертовски умна и вдвое благороднее в глубине души.

Моя губа изогнулась, шатаясь. Это был не подарок, который он собирался сделать мне, не после того, что я сделала, что, как он думал, я выбрала.

Это было осуждение.

Отлучение от единственной религии, которую я когда-либо исповедовала.

Зевс Гарро, президент МК Падших, стоял передо мной, выше, шире и свирепее, чем любой другой мужчина, которого я когда-либо знала. Я наблюдала, как этот человек превращался, как Джекел, в Хайда, из моего отца в моего Президента. Влажные серые глаза застыли, а его искаженное, с разбитым сердцем лицо сгладилось и затвердело, как задраенные люки. Он встал во весь свой высокий, сильный, ослепительный рост и сделал несколько тяжелых шагов ко мне в открытую дверь. За эти несколько секунд он вырезал меня из своего сердца и навсегда закрылся для меня.

Я подавилась чудовищным рыданием, но заставила себя посмотреть ему в глаза, когда он вершил мою судьбу.

— Ты только что доказала мне, всем, кто когда-либо думал, что в основе всего этого зла лежит добро, что они были чертовски неправы. Ты отвернулась от своих друзей, от своей гребаной семьи, и ты должна знать, Харли-Роуз, теперь мы отвернулись от тебя. Дом, который мы держали открытым для тебя даже в твой самый темный, худший гребаный час. Он закрыт. Если бы ты издевалась только над мной, может быть, я мог бы оставить это без внимания, потому что, черт возьми, ты мой ребенок, но ты подвергла Лу и своих гребаных нерожденных братьев или сестер и своего чертового брата опасности. Думаешь, я могу оставить это без внимания?

Он сделал шаг от меня, совсем маленький, но это было похоже на миллион миль, и он уже отворачивался от меня, когда нанес последний удар. — Все закончено. Как Падшая и как чертова Гарро.

Эти слова поразили меня сильнее, чем Крикет когда-либо, так сильно, что мои кости, казалось, раскололись под кожей, мои органы были в синяках от силы, мое тело заметно качнулось назад, так что мне пришлось удержаться на задней ноге.

Импульсивно я потянулась к отцу, когда он прошел мимо, затем вздрогнула, когда он уклонился от моего прикосновения и прошел через дверь, ни разу не обернувшись.

Я рухнула на колени, зажав рот кулаком, чтобы попытаться остановить ужасную силу моих рыданий, когда мое тело содрогалось от боли. Отказавшись от сдерживания, я еще больше опустилась на пол, так что моя мокрая щека прилипла к прохладному полу, к тому полу, который видел кровь Крикета, к тому полу, на котором меня чуть не изнасиловали, к тому полу, на который я легла, вновь сраженная трагедией, теперь осиротевшая и безымянная.

Не знаю, сколько я так пролежала, но этого хватило, чтобы мои слезы высохли, моя истекающая кровью душа сморщилась, как высыхающая шелуха, и я оцепенела ко всему, кроме прикосновения пола к моей щеке.

Он пришел за мной.

Я должна был догадаться, что он это сделает, но думать было слишком больно, поэтому я не позволяла себе этого делать.

Я услышала звон жетона Хиро, и этот простой звук снова вызвал у меня слезы на глазах, потому что он напомнил мне, что, по крайней мере, у меня осталась хоть какая-то семья.

Мой мужчина и его собака.

Хиро появился перед моим лицом, резко заскулил, ударил меня по лицу своим мокрым носом, а затем нежно лизнул мое лицо, покрытое солью. Я хотела обнять его, обернуть свое ноющее тело вокруг его теплого и мягкого и уткнуться лицом в его пахнущий свежим воздухом мех, но я была слишком слаба и истощена, чтобы сдвинуться хоть на дюйм.

— Рози.

В этом одном слове было так много боли, каждый слог напоминал зияющую рану. Его сочувствие успокоило меня. Это напомнило мне, что если кто и мог понять мою боль, так это Лайн.

Он присел рядом с Хиро, и только его изношенные Тимберленды были видны моим глазам с того места, где я лежала. Его рука нашла влажные волосы на моем лице и заправила их мне за ухо, а его пальцы провели по лицу.

Я не двигалась.

— Никто не мог сделать это с тобой, кроме твоего отца, — мягко заметил он, и когда я слабо промычала в знак согласия, он подчеркнул свое неудовольствие рычанием, — Чертов ублюдок.

— Нет, — прошептала я сквозь распухшее горло, — Я обидела его.

Дэннер сердито вздохнул, затем переместился и рухнул животом на землю рядом со мной, сместив Хиро так, что он оказался лицом к лицу со мной. Его глаза были глубокими зелеными озерами, безопасными и неподвижными, как вода в озере. Его рука снова нашла мои волосы и осторожно распутала пряди.

— Ты делаешь это для него, для своей семьи. Он этого не знает, так что, может быть, однажды я смогу простить его за то, что он так тебя выпотрошил. Но ты должна это помнить. Ты здесь не жертва, Рози, ты не позволишь жизни застигнуть тебя в этой чертовой буре. Ты — буря, это твоя установка, это твой выбор, и ты сильная, поэтому ты будешь яростно и искренне бороться, пока не доведешь дело до конца. Ты не жертва, бунтарка Роуз, но ты мученица. Поэтому я буду лежать здесь с тобой, пока ты будешь переживать этот удар, потом мы встанем, и я отвезу тебя домой. Завтра мы проснемся вместе и встретим этот день таким же образом, бок о бок, каждый день с этого момента, пока мы не раскроем это дело, и тогда я снова буду за твоей спиной, когда ты поднимешься на гору и позволишь твоей семье принять тебя обратно.

Его рука сжала мою шею сзади. — Ты со мной?

Мое иссохшее сердце шевельнулось в груди, кровь медленно и болезненно хлестала по больным ранам. Но я чувствовала, как оно движется, чувствовала, как оно снова бьется в моей груди. Это было не так сильно, как должно было быть, но опять же, я только что потеряла большую часть смысла жизни.

Теперь у меня остались только Лайн и Хиро.

Я потянулась через пол, чтобы крепко схватить руку Дэннера своей и поднести ее ко рту, чтобы укусить его за палец и поцеловать ладонь.

— Да, Лайн, я с тобой, — сказала я ему.

И я стала такой же, какой была с тех пор, как влюбилась в него на свой одиннадцатый день рождения, и такой же, какой буду на девяностолетие.

Казалось, жизнь не позволит мне быть одновременно любимой красиво и платонически и жестоко и романтично, и я не могла сказать, что сознательно сделала бы такой же выбор, если бы мне дали ограниченное время, чтобы сделать это, но когда я лежала там на земле, Лайн на животе рядом со мной, Хиро позади меня, я знала, что пожертвую всем, что у меня осталось, лишь бы они остались со мной навсегда.

Глава 21

На следующую ночь я закончила ждать.

Моя семья ненавидела меня, с этим было покончено.

Но я не закончила.

Мне нужно было получить товар от гребаных Берсеркеров, и мне нужно было сделать это сейчас.

Поэтому я уже была в своей машине, одетая с головы до пят в тесную черную одежду, включая пару кожаных перчаток с колпаком на голове, чтобы скрыть мои волосы, чтобы я не оставила ДНК, когда позвоню Дэннеру.

— Рози, я думал, ты уже дома, — ответил он.

Мне понравилось, что он назвал свой дом нашим домом. Мы не говорили об этом, но я не провела без него ни ночи с тех пор, как человек в капюшоне держал меня в машине, угрожая ножом.

— Да, об этом, — объяснила я, с тревогой пережевывая пачку Хубба Бубба, — Я не скоро вернусь домой.

Последовала долгая пауза, затем злобное ругательство. — Что, черт возьми, ты сейчас задумала?

— Я сижу в своей машине в квартале от порта Ванкувера, — сказала я ему, — Я появлюсь в офисе Гранта Ива, притворяясь, что ищу Джейкоба и Хани, и попрошу его сказать мне, какую компанию и грузовые контейнеры используют Берсеркеры для перевозки своего незаконного оружия.

Еще одна долгая пауза.

— Помнишь наш разговор о твоем безрассудстве? — тихо спросил он.

Я тяжело сглотнула. — Да, Лайн, я знаю. Вот почему я звоню тебе.

— Ты не подумала сообщить мне, скажем, вчера вечером, когда мы вернулись домой, или сегодня утром за гребаным хрустящим тостом с корицей?

Я жевала жвачку, надувала пузырь и старалась не дать его гневу коснуться покорного места во мне, которое хотело остановиться, упасть и покатиться по его командам.

— Нет, потому что тогда бы ты остановил меня, и я знаю, что смогу заставить Гранта рассказать о его брате, может быть, даже сдать клуб и стать агентом полиции.

— Хорошая мысль, Харли-Роуз. Только, есть ли сейчас с тобой полиция? — выдавил он, уже зная ответ.

— Э-э, нет.

— Нет… так как же полиция собирается превратиться в агента, если они не участвуют в этой повстанческой операции, которую ты затеяла?

— Ну, здесь твой выход. Я подумала, что ты мог бы принести свои наручники.

Дэннер резко рассмеялся, и я знала, что он расстроенно потирает лицо рукой. — Слушай меня внимательно, Рози. Это то, что мы собираемся сделать. Я позвоню. Через пятнадцать минут подъедет грузовик с двумя парнями, которым я доверяю наблюдение. Они снабдят тебя прослушкой, а потом ты поболтаешь с Грантом. Если что-то пойдет не так, ты должна смыться оттуда, и я имею в виду, что даже если он посмотрит на тебя чертовски смешно, ты должна закончить это все. Ты со мной?

— С тобой, — согласилась я, стараясь не показывать свое головокружение.

Он собирался позволить мне сделать это.

— Знаю, Харли-Роуз, что тебе надоело ждать и наблюдать, но мы все еще должны сделать это так, чтобы мы могли уничтожить их навсегда. Я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности после того, как выяснится, что ты была в этом замешана, ты меня понимаешь?

— Понимаю, — согласилась я.

— Убейте меня, но ты гребаная проблема, — пробормотал он.

— Тебе это нравится, — дерзко сказала я, потому что ругань над патриархатом была моим хлебом насущным.

Он хмыкнул, соглашаясь. — Я повешу трубку и разберусь с этим дерьмом. Ты ждешь там, пока я тебе не перезвоню, и Рози, если ты хоть на гребаный дюйм отойдешь от машины, я накажу тебя так сильно, что ты не будешь сидеть спокойно целый гребаный месяц. Ты со мной?

— С тобой, — прошептала я сквозь внезапную потерю дыхания.

Он повесил трубку.

Я попыталась взять под контроль свое дыхание и включила «Gun in My Hand» Дороти, чтобы включиться в игру.

Через пятнадцать минут через дорогу от меня остановился черный фургон.

Через две минуты после этого Мустанг Дэннера с визгом остановился, и он вылез из машины, одетый с ног до головы в черное, что делало его похожим на гребаного байкерского бога.

Он постучал в окно со стороны пассажира, затем схватил меня за руку, как только я открыла дверь, чтобы потащить меня обратно по улице к фургону.

— Ты делаешь все, что я говорю, — сказал он мне, пока мы шли, — У тебя будет жучок в ухе, чтобы ты могла меня слышать, и микрофон в камере, которую они собираются прикрепить к твоей куртке. Если я скажу двигаться, ты двигаешься. Если я скажу, убирайся отсюда, ты убираешься оттуда до того, как сделаешь следующий вздох.

— Да, да, офицер, — сказала я, возбужденная его серьезной копией.

Я хотела, чтобы он использовал наручники, свисающие сзади его черных джинсов, на моих запястьях, толкнул меня к машине для полного обыска, а затем трахнул меня.

Когда мы подошли к задней части фургона, он повернулся ко мне и постучал в дверь. — Я хочу услышать, что ты со мной согласна, серьезно, Рози.

— Да, офицер, — сладко сказала я, прижав руку к сердцу, — Я торжественно клянусь подчиняться вашим приказам.

Он нахмурился, но прежде, чем успел снова сделать мне выговор, двери открылись, и меня затащили в кузов фургона, который я видела только в полицейских фильмах. Повсюду было оборудование, три компьютера, колонки и два телевизора, к полу привинчена стойка с оружием и полицейской броней.

— Круто, — прошептала я, касаясь жилета с надписью «КККП», — Можно мне надеть пуленепробиваемый жилет?

— Нет, — сказал огромный чернокожий мужчина, которого я узнала, как Стерлинга, одного из полицейских с места смерти Крикета, — Но ты можешь подойти сюда, чтобы Джонсон мог тебя подготовить, а я мог проинформировать.

— Да, да, офицер, — повторила я, щелкнув пальцами в притворном приветствии.

Стерлинг перевел взгляд на Дэннера, который лишь устало вздохнул.

Они прикрепили камеру к колье, которое я носила, с надписью «Рози» золотом, прикрепив ее к подвеске в виде черепа и скрещенных костей, которая висела рядом с ней. Они объяснили мне правила и нормы проведения «укуса» и то, что именно я должна получить от Гранта.

Если мне удастся получить от него признание, Дэннер, который будет ждать снаружи офиса, наденет на него наручники и приведет в участок, чтобы предложить ему неприкосновенность в обмен на то, что он станет конфиденциальным осведомителем.

Когда со мной закончили, меня охватило нетерпение, я была так уверена в своих силах, что чувствовала себя непобедимой.

Раньше я никогда не была на стороне закона, но, видимо, он мог предложить такой же захватывающий кайф, который можно было бы получить при вопиющем игнорировании.

Я практически выскочила из фургона и пересекла улицу, вытащив пистолет, который я спрятала за штанами сзади, Дэннер плелся за мной. Он схватил меня за руку, когда мы подошли к сетчатому забору, отделяющему порт от улицы, и повернул меня лицом к себе.

— Нам нужно еще раз обсудить план?

— Объявись. Надень серьезную задницу. Убирайся к черту отсюда, — сказала я, проверяя предохранитель своего пистолета и регулируя холодный, знакомый, тяжелый вес между руками.

— Ты серьезно к этому относишься? — спросил Дэннер тем голосом, который пронзил меня до глубины души. Это был его серьезный властный голос. Тот, который он использовал, чтобы склонить меня к своему колену и разорвать преступников на куски на полу комнаты для допросов.

Тем не менее, ему не следует знать, как это повлияло на меня, особенно когда мы собирались поставить на кон свои жизни, а он сомневался в моей крутизне.

Так что я поступила так, как поступила бы в такой ситуации любая уважающая себя женщина.

Я ответила ему дерзостью.

— Серьезно, как пуля в голову, — сказала я, перекрещивая сердце.

— Рози… — прорычал он, весь из себя горячий полицейский и сдержанный грязный Дом.

— Не делай этого, — предупредила я его.

— Что?

— Не говори мне, что я не могу этого сделать, потому что я все равно это сделаю, и сделаю это хорошо. Не хочу, чтобы тебе пришлось проглотить свои слова, когда я закончу, потому что я доказала, что ты не прав, — я скользнула двумя ногами, чтобы прижаться к нему на темной, пустой улице, прижалась губами к его щетинистой щеке, а одной рукой, державшей пистолет, к внутренней стороне его бедра, чтобы я могла прижать пальцы к выпуклости его джинс. Да, мой мальчик получал удовольствие от опасности так же, как и я.

— Я не идиотка, Дэннер, — напомнила я ему, грубо сжимая его твердеющий член, Я читаю правила, прежде чем их нарушать.

Он зарычал, но я вырвалась прежде, чем он смог поцеловать меня так, как его глаза сказали мне, что он хотел. Мы бы никогда ничего не сделали, если бы это произошло.

— Теперь подтолкни меня, чтобы перелезть через этот забор, — приказала я, нагло проигнорировав массивную табличку, прикрепленную к металлу, которая гласила: «СОБСТВЕННОСТЬ ВЛАСТИ ВАНКУВЕРСКОЙ ГАВАНИ: НЕ ВХОДИТЬ!»

Я засунула пистолет за пояс, а Дэннер грубо вздохнул и протянул руку к моему ботинку, чтобы он мог запустить меня через забор. Я вскарабкалась и перевернулась на другую сторону, ловко пробравшись через десятифутовый забор. Дэннер шел за мной, карабкаясь по высоте так, как будто он годами лазал по заборам каждый день своей жизни.

— Ты сделал это легко, — сказала я ему, впечатленно приподняв бровь.

— Долгое время был полицейским. Три года под прикрытием. Какое твое оправдание? — спросил он, отражая мое выражение лица.

Я ухмыльнулась. — Долгое время была бунтаркой.

Он фыркнул. — Убейте меня, давай покончим с этим, чтобы я мог отвезти тебя домой и перекинуть через свое чертово колено.

Я вздрогнула, но побежала за ним, пока он бежал в кучу разноцветных грузовых контейнеров, сваленных на огромной стоянке.

Офис Гранта Ива представлял собой трейлер на вершине лестницы рядом с краном, который использовался для перемещения контейнеров с грузовых судов на землю. В его кабинете все еще горел свет.

— Удачи. Будь в безопасности, — прошептал Дэннер, когда мы достигли вершины платформы, и я направилась к двери.

Он грубо поцеловал меня, показывая свою тревогу единственным доступным ему способом.

Я успокаивающе положила руку на его щеку, быстро поцеловала и пошла к двери.

Когда Грант Ив ответил, я была потрясена.

Он выглядел точно так же, как Джейкоб, его рыжие волосы были такими яркими, что сияли, как оранжевое внешнее кольцо пламени в свете, льющемся из его кабинета.

— Я могу вам помочь? — хрипло спросил он, подозрительно глядя мимо меня.

— Да, гм, простите, что беспокою вас на работе, но это был единственный адрес, который я смогла найти. Я Харли-Роуз Мейкомб, дочь Фарры Мейкомб.

Брови Гранта взлетели ко лбу. — Ни хрена себя.

Был шанс, что он все еще дружил с моей матерью, в конце концов, она практически похвасталась мне, что она связалась с Жнецом в администрации порта.

Но я была готова поставить свою жизнь на то, что это не так.

Фарра не умела дружить.

— Да, к сожалению для меня, — сказала я с тонкой улыбкой и пожала плечами, — На самом деле я здесь, чтобы поговорить с вами о Джейкобе и Хани, я надеюсь найти их. Я бы очень хотела познакомиться со своей сестрой и поблагодарить Джейкоба за маленькое утешение, которое он дал мне и моему брату, когда он был в нашей жизни.

Его лицо преобразилось, подозрение уступило место сочувствию. — Да, твоя мама была настоящей гребаной проблемой. Жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим в детстве.

Я пожала плечами. — Дерьмо случается со всеми.

— Да, — сказал он вдруг тяжелым голосом, — Почему бы тебе не войти внутрь, дорогая?

Я благодарно улыбнулась ему, скрывая внутреннее торжество, и проскользнула мимо него в кабинет. Он сел за свой Г-образный стол и жестом пригласил меня сделать то же самое на стуле напротив него.

— Послушай, мне очень жаль, что я должен тебе это говорить, но Джейкоб погиб в автокатастрофе много лет назад. Я пытался получить опеку над Хани, милая малышка, но штат не давал мне ни хрена с ее матерью живой и здоровой, так что я проиграл. Должно быть, уже два года, как я не видел девочку, хотя она и раньше сбегала ко мне.

Боже, мое сердце сжалось от сочувствия к моей сводной сестре.

Я прожила с Фаррой всего девять лет. Я не могла представить, что шестнадцать из них сделают с девушкой.

— Черт, — пробормотала я, лихорадочно пытаясь придумать, под каким углом склонить его на синюю сторону, — Мне очень нужно ее найти.

— Да? Что произошло? — спросил он, наклоняясь вперед, и его обветренное лицо еще больше сморщилось от беспокойства.

Возможно, он был коррумпированным человеком, но он был любящим дядей.

Идеально.

Мой голос дрожал, когда я сказала. — У меня есть подруга, которая встречается с братом из МК Берсеркеров. Она сказала мне, что они разыскивают Хани, что она должна им что-то вроде пяти тысяч долларов за наркотики.

— Черт, — яростно выругался он, потрясение печатными буквами отразилось на его лице, — Знал, что она употребляет, но не знал, что она делает это из карманов Берсеркеров.

Я кивнула, осторожно выдавливая из глаз слезу, которая не была полностью фальшивой. Я, конечно, лгала об участии Хани в МК, но ее реального затруднительного положения с порнографической компанией Ирины Вентуры тоже было достаточно, чтобы пролить слезы.

— Не уверена, что ты много знаешь об этом клубе, но они чертовски безжалостны. Если она не заплатит и вскоре ее найдут, то они убьют ее.

— Черт возьми, — сказал он, дергая свои оранжевые усы так сильно, что это должно было причинить боль, — Черт. Я не знал.

— Ты знаешь этот клуб? — осторожно спросила я.

Он долго смотрел на меня, навязчиво теребя усы. — Да, знаю. У меня с ними деловая сделка, может быть, я смогу поговорить с Президентом и что-нибудь придумать.

— У тебя есть аргумент?

— Черт, — снова сказал он, закрыв лицо руками, — Черт.

— Я приму это как «нет»? — печально сказала я.

— Нет, — согласился он сквозь стиснутые зубы, его глаза наполнились смятением, когда он посмотрел на меня, — Скажем так, я не хотел этой сделки, которую я с ними заключил, но они могут быть чертовски убедительными.

Я наклонила голову и вопросительно нахмурилась, как будто не понимала, насколько убедительным может быть МК вне закона.

Он шумно вздохнул и признался. — Однажды они забрали меня с улицы по дороге домой, избили так сильно, что я кашлял кровью и попал в больницу. Сказал, что это будет не в последний раз, если я не буду с ними сотрудничать.

— Что им от тебя нужно? — спросила я, тщательно копая, как археолог, ищущий признания, а не руины, — Бедняга.

— Контрабанда оружия, — признался он, — У них есть несколько операций, но я понимаю, что они хотят расширяться, и я был их способом сделать это.

Динь, динь, динь.

Я ухмыльнулась. — Спасибо за это, Грант.

Он нахмурился, глядя на меня, его лицо было омрачено замешательством на одно великолепное мгновение, прежде чем оно рассеялось, как облака, обнажив всю силу его реализованной ярости.

Я указала на камеру на моем ожерелье и усмехнулась. — Скажи сыр!

— Ты, чертова сука! — он зарычал, бросаясь через стол на меня.

Я сильно ударила его кулаком в пищевод как раз в тот момент, когда Дэннер ворвался в дверь с поднятым пистолетом, крича. — КККП, руки вверх.

Грант снова попытался броситься на меня, все еще задыхаясь от моего удара.

— Осторожно, — предупредил Дэннер, подходя ближе, пока не оказался рядом со мной, не колеблясь, наводя пистолет на цель, — Она ударит тебя по лицу, если ты подойдешь слишком близко.

— Вот это было весело, — сказала я, улыбаясь ему, пока он двигался вокруг стола и начал читать Гранту Иву его права.

Только я заговорила слишком рано.

Мы не подумали основательно. Если бы МК Берсеркеров были заинтересованы в том, чтобы удержать этого парня на своей стороне, они бы, конечно, прислали защиту.

— Там все в порядке, Ив? — голос позвал нас.

Это был Раннер, один из перспективных, молодых парней, который заслужил свое имя, потому что он был чертовски непостоянным. Жнец завербовал его только потому, что отчаянно нуждался в численности.

Это было не идеально, пробираться мимо Берсеркера, чтобы добраться до безопасного места, но было хорошо, что если что-то должно было случиться с Раннером, МК не стал бы сомневаться в этом. Он всегда исчезал на какое-то время.

Дэннер уставился на меня, пока я обдумывала это, его лицо переменилось в строгое, дисциплинарное выражение.

— Харли-Роуз, — начал он предупреждать.

Но я была в отключке.

Я нырнула в дверь и вышла на лестничную площадку, увидев, что Раннер смотрит вверх с левой стороны лестницы.

Я подняла пистолет и выстрелила. Не на него, мне не нужна была кровь на руках, но близко.

— Блять! — закричал он, тут же подбегая к ближайшему контейнеру.

— Прикрой меня и отведи его в фургон, — сказала я Дэннеру с широко открытыми глазами, когда он появился позади меня, а Грант в наручниках позади него, — Я встречу тебя там.

— Он, блять, тебя видит, — прошипел Дэннер, когда я засунула пистолет за пояс и начала спускаться по лестнице, — Он увидит тебя и расскажет Жнецу.

— Нет, если я доберусь до него первой, — сказала я, исчезая за краем и спускаясь вниз.

Раздался выстрел, ударивший так близко к моей руке на лестнице, что я почувствовала движение руки.

Еще один выстрел, на этот раз от Дэннера, а затем звук его речи в микрофон. — Стерлинг, нужно возвращаться в офис. Произошливыстрелы.

Я спрыгнула на землю и побежала за контейнер напротив Раннера.

И, как я и предполагала, он побежал за мной.

Я слышала, как его тяжелые ботинки ударяются о землю позади меня, но я не испугалась. Мне казалось, что я лечу, когда мои длинные конечности несут меня между возвышающимися штабелями контейнеров, когда я веду его в веселую погоню, я надеялась, что смогу вернуться к фургону.

К сожалению, я просчиталась.

Раннер обеспечивал защиту Гранта Ива достаточно долго, чтобы выяснить конфигурацию контейнеров.

Внезапно я перестала слышать его шаги позади себя.

Я перестала бежать, мое дыхание с хрипом вырвалось из легких, обжигая язык, когда он белел в воздухе.

Ничего.

Никаких звуков, кроме бьющегося сердца и прерывистого дыхания.

— Стой, полиция! — крикнул голос откуда-то из лабиринта.

Потом опять ничего.

Выстрел!

Я подпрыгнула от звука выстрела так близко и обернулась, чтобы увидеть, как Раннер падает на землю в конце переулка между контейнерами, в пятнадцати ярдах позади меня. Затем Дэннер, подкравшись к его распростертому телу, резким, но неразборчивым голосом зачитал ему его права и надел на него наручники.

Я подбежала, увидев, как пуля слегка испачкала плечо Раннера кровью, когда Дэннер поднял его на ноги.

— Ты его поймал, — отметила я, адреналин сделал меня немой, затопил мой мозг слишком большим количеством эндорфинов.

Дэннер сердито посмотрел на меня, затем повернулся к Стерлингу, который шел позади него с Ивом. Он толкнул Раннера к Стерлингу и спросил: — Ты их поймал?

Другой коп перевел взгляд с него на меня, увидел ярость в воздухе и коротко кивнул. — Да, поймал их. Встретимся на вокзале. Я скажу Реннеру, что ты обследовал местность, чтобы убедиться, что она чистая.

Дэннер коротко кивнул ему, затем скрестил руки на груди и стал смотреть, как огромный черный мужчина тащит двоих мужчин к фургону.

Только когда он был вне поля зрения и слышимости, я попыталась. — Дэннер, послушай…

— Не слушаю, — прорычал он, бросившись на меня так яростно, что я завизжала.

Он сильно прижал меня к стенке контейнера, держа руку на затылке, чтобы не ударить, даже в своей ярости. Я задохнулась, когда его другая рука поднялась от моего бедра по животу к моей шее, где он осторожно — глаза так ярко контрастировали с движением, что у меня перехватило дыхание — выдернул камеру из моего ожерелья и бросил ее на землю. Я услышала хруст под его сапогом, когда он сломал ее.

Тем не менее, он не говорил. Он смотрел на меня долгие минуты, прежде чем его рация запищала, и другой полицейский в фургоне, Хенсон, подтвердил, что Ив и Раннер задержаны.

Тем не менее, он ждал, глядя на меня с такой осязаемой яростью, что я чувствовала, как она скользит по моему горлу и обжигает мои внутренности. Я хотела объясниться, но знала, что не найдется слов, чтобы объяснить Дэннеру, почему я сошла с ума.

Затем снова зазвучала его рация.

— Во дворе все чисто, — подтвердил Стерлинг, — У тебя пятнадцать минут, после этого ты нужен в участке.

— Принял, — прорычал Дэннер в рацию.

Затем его рука крепко сжала мои волосы, дергая их назад так яростно, что у меня на глаза навернулись слезы, и его рот врезался в мой.

И сразу же я загорелась. Стресс и адреналин — идеальное воспламенение, его ярость — бензин, а его похоть — под стать.

Я вся в дыму, как только его рука нашла мою грудь и сжала.

Я дрожала, следы пороха были на моей руке, которую Дэннер обернул вокруг своего толстого члена.

— Подрочи мне, — приказал он сквозь зубы.

Я возилась с его ремнем и молнией, затем вздохнула, когда его горячая длина коснулась моей руки. Я взвесила его член в своей руке, затем медленно, решительно начала поглаживать его.

— Вот так, — прохрипел он, сжимая мое платье-футболку в своих больших, широких руках и разрывая его с рычанием. Мои соски без лифчика мгновенно заблестели в прохладном воздухе, став идеальной мишенью для его жестоких щиплющих пальцев. Его лицо скривилось от недовольства, когда он уставился на мои покрасневшие сиськи. Я должна была знать, что моего молчания ему недостаточно, что он хотел попробовать мои стоны, словно амброзию Доминанта на своем языке.

Тем не менее, я была удивлена, когда он набросился и с идеальной точностью ударил по обоим моим тугим соскам, посылая электрический ток болезненного удовольствия прямо в мою мокрую киску. Я откинула голову назад на металлический контейнер и издала хриплый крик.

— Это моя шлюшка, — похвалил он, проделав огромную дыру в моих леггинсах.

Он наклонился, чтобы взять обе мои ноги в свои руки, а затем поднял меня высоко в воздух так, что они приземлились не на его бедра, а на его плечи, только моя спина на металлическом контейнере удерживала меня в вертикальном положении, моя киска была полностью открыта для его использования.

— Думаешь, ты заслуживаешь этот член? — спросил он, пока головка упомянутого члена замерла у моего входа, проводя взад и вперед по моему клитору, поджигая его трением.

Когда я не ответила, он вонзил свой толстый член прямо в глубину моей цепкой киски, влажные звуки нашего секса потонули в моем крике.

— Смотри на меня.

Это заняло долгую минуту, но я, наконец, смогла открыть глаза, чтобы посмотреть на его лицо, переполненное силой, настолько резкой, что это было невыносимо красиво. Мне хотелось обхватить его лицо, прикоснуться языком к его твердому рту, чтобы смягчить его поцелуем, и нежно прижать его к себе, как будто я доверяла ему оставаться там с моей хваткой или без нее.

Но я не посмела.

В эту игру играли не так.

Он трахал меня так, как будто ненавидел, и это была лучшая ложь, которую он когда-либо говорил.

Я восприняла это так, будто мне все равно, и это была ложь, в которую я даже сама не поверила.

Он укусил меня за шею и погрузился глубоко в мою киску, когда я кончила вокруг него, а потом он тоже, его член стучал пульсировал меня, когда он кончал.

Он осторожно спустил мои ноги со своих плеч, сбросил куртку и рубашку, прежде чем передать последнюю мне, чтобы я могла натянуть ее поверх голого тела и испорченных леггинсов. Затем он взял мое лицо в свои руки и пристально посмотрел мне в глаза, как бы убеждая себя, что я здесь.

— Соври мне, — сказала я ему, чтобы напомнить ему о двойственности нашей игры.

— Я ненавижу тебя, — ответил он так, словно ждал, что я попрошу, — Я ненавижу тебя всем телом и всей душой.

Я поцеловала его, мои извинения за безрассудство звучали красноречивее, чем когда-либо в моих словах.

И он принял это, поедая мой рот, пока я не очистилась и не получила отпущения грехов. Прощал меня, как всегда, и я знала, что он всегда будет.

Глава 22

2017.

Харли Роуз 17 лет. Дэннеру 26 лет.

Вечеринка была дикой.

Впервые я наслаждалась школьной вечеринкой.

EBA и Entrance Public объединили свои усилия, чтобы устроить масштабную весеннюю акцию на одном из полей на окраине города.

Всего в нескольких минутах от дома Дэннера.

Я старалась не думать об этом, попивая теплое пиво и болтая с Лайлой.

— Серьезно, для него я словно абсолютно не привлекательна, — пожаловалась она в миллионный раз, — Я имею в виду, я выгляжу для тебя не привлекательной?

Я проверяла ее, хотя знала, что она выглядит лучше, чем кто-либо другой. Длинные каштановые темные волосы ниспадали прямыми блестящими локонами до пупка, много обнаженной золотистой кожи на мускулистых бедрах, подтянутый живот и круглая, полная грудь, в данный момент задранная в рваной футболке без рукавов с надписью «безрассудная».

Она определенно не была не привлекательной.

Любой из парней у костра был бы счастлив отговорить ее от этой нелепой идеи.

Но она не хотела никого из этих старшеклассников.

Как и я, она любила мужчин постарше.

В частности, Нова Бут, один из братьев в МК Падших моего отца. Он был мне как старший брат, но для Лайлы он всегда был чем-то большим.

Черт, он был причиной того, что она стала фактически частью клуба. Он был причиной того, что я встретила ее в начальной школе, и он был причиной того, что клуб держал ее рядом, несмотря на то, что она не была его девушкой.

Она была как его младшая сестра.

На двенадцать лет младше его.

Не то чтобы возраст обычно мешал Нове постучать по горячему куску задницы, но Лайла была другой. Они выросли соседями и вместе пережили много дерьма. Совершенно не было никакой возможности, чтобы он пошел на это.

Я знала это, и Лайла тоже.

Ей это просто не нравилось.

— Ты могла бы быть чертовой Мэрилин Монро, и он бы не тронул тебя, детка, — сказала я ей, — Мы обе знаем это.

— Как бы то ни было, — промямлила она в свое пиво, а затем снова посветлела, — Я решила сделать татуировку.

Я простонала. — Господи, Лайла, ты так отчаянно хочешь, чтобы на тебе были руки Новы?

— Не будь сучкой, — проворчала она, — Я не стерва с тобой из-за того, что ты неравнодушна к гребаному копу.

— Ты знаешь, что он больше, чем просто коп, — парировала я.

— И ты знаешь, что мое желание набить татуировку — это больше, чем ты думаешь, — возразила она.

Мы смотрели друг на друга в течение минуты, прежде чем я мягко ударила ее бедром в своей версии извинения.

— Что ты хочешь и где? — спросила я, размахивая белым флагом.

Она мечтательно улыбнулась. — Цветы.

Я фыркнула. Нова называл ее своей «цветочной девочкой», потому что она всегда одевалась как распутная хиппи. Вела себя как хиппи, за исключением распутницы, потому что она хранила свою девственную визитную карточку только для Новы.

Она останется девственницей на всю жизнь.

— Я пойду возьму еще пива, хочешь?

— Нет, я в порядке, я пойду постреляю с Тейлором и Келли.

Я уткнулась в нее подбородком и пробралась сквозь толпу к бочонкам, стоявшим на дальнем конце костра, чтобы охладить их.

Пара парней обслуживала бочонки, но я налила себе пива, прежде чем повернуться и пойти обратно к Лайле.

Только Рик был на моем пути.

Я посмотрела в его ухмыляющееся лицо и нахмурилась. — Уйди с дороги, или я изобью тебя, как на прошлой вечеринке.

— Сучка, — выплюнул он как раз в тот момент, когда кто-то врезался мне в плечо и заставил меня споткнуться.

Рик потянулся вперед, чтобы поддержать меня и мой напиток.

— Спасибо, — пробормотала я, прежде чем быстро нырнуть вокруг него.

Я чувствовала его глаза, словно дротики, направленные в мой затылок как в цель, пока я спешила прочь, но я выбросила его из головы, решив продолжать наслаждаться собой.

Только двадцать минут спустя, когда моя голова начала ощущаться как валун на плечах, а внутри все так же мертво и тяжело, я снова увидела его, притаившегося на краю группы, в которой я была. Его глаза были черными в слабом свете, его ухмылка превратилась в темный локон на лице, когда он направился ко мне.

— Вот, милая, почему бы тебе не позволить мне помочь тебе сесть, — сказал он, когда остановился передо мной, его руки мягко, но твердо оттащили меня от группы моих друзей.

Сквозь грязь в моем мозгу зазвенели тревожные звоночки.

— Давай, почему бы нам с тобой не пойти сюда, и я могу показать тебе, как быть немного милее с мужчиной, а? — спросил он низким влажным шепотом и прижался к моему уху.

Затем его голова опустилась ниже, и он поцеловал меня, его дыхание было кислым во рту, мышьяк на моем языке. Я попыталась вырваться и слегка споткнулась.

— Лайла, — прошептала я, потому что мои губы онемели.

Она остановилась посреди смеха, разговаривая с одним из парней из EBA в нескольких футах от нее, и, нахмурившись, повернулась ко мне. — Ты в порядке, Харли? Ты не выглядишь хорошо. И какого хрена ты разговариваешь с этим ублюдком?

— С ней все в порядке, я думаю, она просто слишком много выпила, — сказал ей Рик с легкой, ненавистной улыбкой.

Только Лайла не улыбнулась.

Она знала, что я байкерша.

Я могла выдержать ликер.

Она подошла ближе, когда я попыталась поднять руку, чтобы поддержать мою ноющую голову.

— Позови Лайна, — слабо сказала я, но затем моя голова, казалось, упала с плеч, и я поддалась тяжести и черноте.

Дэннер

Я был на свидании с симпатичной девушкой, которая содержала местную библиотеку, когда мне позвонила Рози. Грубо было отвечать, но я все равно это сделал, потому что это была Рози. Только, это была не она. Это была ее лучшая подруга Лайла, ее голос был безумным, когда она рассказала мне, что произошло, что Харли-Роуз потеряла сознание на руках парня, за нападение на которого она был арестована шесть месяцев назад.

Я не видел ее с той ночи с тех пор, как опрокинул ее через колено и опустился в эту сладкую попку, провел пальцами по ее мокрой-мокрой киске и заставил ее кончить на мою руку.

Но моя вина или нравственность никак не могли удержать меня от моей девочки, когда она была в беде.

Этот чертов ублюдок пытался накачать ее.

Я резко попрощался со своей девушкой, зная, что я ей достаточно нравлюсь, чтобы перенести встречу, и в то же время зная, что я этого не сделаю, а затем я поехал на поле с включенными полицейскими мигалками, мчась по городу с превышением скорости.

Когда я приехал, Лайла сделала то, что ей сказали, и полицейские были там. Я подошел к парамедикам, склонившись над совершенно не в себе Харли-Роуз, и меня допросили.

С ней все будет в порядке, ей просто нужно выспаться, и слава богу, на нее не напали.

Я повернулся к своему партнеру Гибсону, который был на связи в ту ночь, и потребовал рассказать, что происходит с ублюдком, который накачал ее наркотиками.

Он помедлил, прежде чем объяснить, что ничто не связывало Рика Эванса с наркотиками, и что она не подвергалась насилию, так что ничего нельзя было сделать.

Ничего нельзя было сделать.

Не говоря больше ни слова, я забрал Рози у парамедиков, проглотив свою ярость, когда она свернулась калачиком в моих руках и понес ее к моей машине.

Я сказал дежурным офицерам, что доставлю ее домой в целости и сохранности и доложу Гарро о том, что произошло.

И я бы сделал это, но не в эту ночь.

Она осталась со мной, чтобы я мог наблюдать за ней всю ночь и убедиться, что с ней все будет в порядке.

Я отнес ее в спальню, которую я привык считать ее, ту самую, в которой она хранила зубную щетку, ту самую, в которой я отшлепал ее несколько месяцев назад.

Я нежно снял с нее узкие джинсы, чтобы ей было удобнее, и уложил ее в постель, откинув ее тяжелые волосы с лица и поддавшись импульсу поцеловать ее мягкую щеку. Хиро запрыгнул на кровать, облизывая ее лицо с низким стоном, прежде чем прислониться к ней.

Она повернула голову ко мне, ее глаза отяжелели, но прояснились прежде, чем я успел отойти.

— Он поцеловал меня, — прошептала она, скривив рот от отвращения, — Он прижался ко мне губами.

— Тише, я с тобой, — сказал я ей, снова поглаживая ее волосы.

— Лайн, — сказала она голосом мягким и шелковистым, как лепестки роз, — Заставь это исчезнуть.

— Что, Рози?

— Его поцелуй. Я не могу спать с ним на губах, — сказала она мне, ее глаза были голубыми, как расплавленные драгоценные камни.

Я не должен.

Я был осторожен, чтобы снова отдалиться от нее после инцидента с шлепками, и я не хотел смущать ее. Но глядя в ее глаза, видя сияющую в них хрупкость ее души, я знал, что не могу отказать ей.

— Хорошо, бунтарка, — тихо сказал я, — Закрой глаза.

Она немедленно подчинилась.

Я осторожно наклонился, чтобы коснуться шепотом легких поцелуев каждого из ее трепещущих век, затем, когда она открыла глаза, ее рот приоткрылся, чтобы возразить, но я прижался своими открытыми губами к ее губам.

Она вздохнула мне в рот и растворилась в постели.

Это был короткий поцелуй, такой сладкий, какой я только мог подарить.

И это временно сотрясло мой простой мир вокруг своей оси.

В течение той минуты, когда ее плюшевые губы касались моих, ее шелковистый язык был у меня во рту, а запах ее цветочной кожи и волос, отпечатавшихся в моем носу, для меня не было другого будущего, кроме нее.

Принцесса МК из той же байкерской банды, которую моя семья решила уничтожить.

Девушка на десять лет моложе меня, которая притворялась закаленной, но была такой же свежей и красивой, нетронутой, как утренняя роса. Я хотел запятнать эту невинность своими грубыми руками и испортить ее своим членом, в то же время я хотел сохранить ее, бороться, чтобы защитить ее.

Это был невероятный контраст, но в те секунды, когда мы целовались, это казалось дико возможным.

Естественным, даже предопределенным.

Я резко отстранился, мое сердце сильно стучало, а мой член пульсировал.

Ее глаза оставались закрытыми, но она улыбнулась и пробормотала: — Люблю тебя, Лайн.

А потом она отключилась. Я видел это по тому, как ее голова опустилась, а дыхание стало глубже.

Моя бунтарка Рози выглядела такой умиротворенной во сне, и так не ладила со своими часами бодрствования, когда ее, казалось, спровоцировали покорить мир. В этом была красота Харли-Роуз, она была ходячим противоречием, мятежницей и святой, хорошей девочкой и грешницей.

Я сидел в кресле возле ее кровати и часами наблюдал за ней.

Я думал, что сидеть на страже и видеть собственными глазами, что с ней все будет в порядке, будет достаточно, чтобы подавить ядерную ярость, взорвавшуюся во мне на повторе, но этого не произошло.

Оно только усиливалось.

Не было бы правосудия для Харли-Роуз, потому что иногда, слишком часто, полиция ничего не могла сделать.

Я в миллионный раз столкнулся с собственным бессилием перед лицом несправедливости, и это чувство прожгло мой рациональный мозг до тех пор, пока во мне не остался только чистый звериный инстинкт.

Я оставил ее.

Сработала сигнализация, моя собака у ее ног.

Но я оставил ее.

Я включил «It Will Come Back» Хозиера, потому что певица напомнила мне Рози, и я поехал в Эвергрин Газ, где подростки из Entrance Public любят зависать после вечеринок.

Тупой ублюдок был там, смеялся со своими приятелями, как будто он только что не пытался изнасиловать невинную девушку.

Я припарковал машину на затемненной стоянке через улицу и стал ждать.

Мне не пришлось делать это долго, было уже поздно, и они все еще были детьми, хотя и притворялись, что это не так.

Рик Эванс попрощался со своими друзьями и пошел на заправку, чтобы купить перекусить, прежде чем отправиться домой.

Судьба улыбалась мне.

Я ждал в тени у его машины, когда он, наконец, осмелился подойти к ней, и я прижал его к металлу, вывернув руку за спину и закрыв рот одной рукой, прежде чем он успел даже крикнуть.

Его открытая пачка Скиттлс упала на землю и вылетела, как разбитая радуга.

Я наклонился к нему, мой голос жестко звучал в его ухе. — В следующий раз, когда ты подумаешь связываться с какой-нибудь женщиной, не говоря уже о Харли-Роуз Гарро, ты, блять, подумаешь несколько раз.

— Отвали, чувак, — сказал он, когда я слегка отпустила его рот, — Эта сучка заслуживает всего, что она получает.

— Неправильно, — прорычал я, — Эта сучка заслуживает всего хорошего, что она может получить, а не того дерьма, которое ты пытался дать ей сегодня вечером. Ты этого не понимаешь, мальчик, а я буду счастлив тебя научить.

— Да пошел ты, — попытался крикнуть он у меня за рукой.

Итак, я преподал ему урок.

Один я написала на его теле синими-синими чернилами, мазками, словно каллиграфией, обвел его туловище и лицо, росчерк моей подписи в его одинаковых черных глазах.

Он раскаивался, когда я оставил его там, плачущим на земле, как жалкий мальчишка, каким он и был.

Зверь во мне, тот дикарь, которого я годами пытался обуздать банальностями и заменителями, бушевал во мне славно, бил себя в грудь, как языческий воин, претендующий на победу, как альфа, успешно защитивший свою пару.

Чувство вины придет позже, я знаю это. Так было всегда, когда я отдавался тьме в глубинах своей личности. Но пока я упивался бесчестьем, справедливостью мести.

Мой телефон зазвонил, как только я выехал на подъездную дорожку, и я знал, кто это будет, как всегда знал, когда он звонил, еще до того, как отвечал.

— Отец.

— Лайонел.

Наступила тяжелая пауза, которая многое передала. Мое отсутствие сожаления о моем моральном падении, мое упрямство против его порицания и, как ни странно, его готовность уступить этому.

— Слушай, сынок, я готов скрыть это для тебя, — сказал он голосом дьявола, прося меня расписаться в моей душе кровавыми чернилами, — Сделать это достаточно просто, парень Рик Эванс напуган до безмозглости и едва признался Перси, что это ты даже избил его. Но дети со временем становятся смелее, как ты, я уверен, знаешь, — он сделал паузу, чтобы его тонко завуалированная точка зрения дошла до моего сознания, — Так что лучше нам замести это под ковер сейчас, пока мы еще можем.

Мое молчание было моим ответом.

— Просто нужно знать, что я могу считать тебя своей правой рукой. В городе творится что-то неладное, и мне бы пригодился хороший человек, правильный человек и мой сын в качестве игрока.

— Нет.

Я мог бы жить со своим преступлением. Я бы потерял свой значок, если бы до этого дошло, что было бы чертовски отстойно, но я был готов принять удар. Я совершил плохой поступок по правильным причинам, и я был в порядке, заплатив за это цену.

— Не позволю, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое, сынок. С этим уже покончено, просто хотел тебя оповестить. Присоединяйтесь ко мне за ужином в доме мэра Лафайета в эти выходные. Я познакомлю вас с моим хорошим другом, Хавьером Вентурой. И, Лайонел, в следующий раз, когда я позвоню, будь готов служить своим братьям в синем.

Я смотрел в тишину после того, как он повесил трубку, злясь на себя за то, что не понимал глубины разврата, которому поддался мой отец. Он ждал этого, какой-нибудь оплошности, чтобы шантажом заставить меня работать на его нечестных копов.

И я сыграл ему на руку.

Я сидел в машине, глядя на старый дом моих дедушки и бабушки, теперь мой, представляя, как я часто делал, семью, которую я собирался поселить внутри, жену, детей и собаку, которая украсит пустой фермерский дом, пока он не зазвенит смехом и шумом.

Я всегда представлял себе жизнь с белым частоколом, но я понял, сидя там, голос моего отца в моем ухе, кровь Рика Эванса на моих ноющих суставах, что женщина, которую я жаждал, была другой женщиной.

Она была из тех женщин, которые готовы перелезть через белый пикет, чтобы нарисовать граффити на доме. Из тех женщин, которые готовы ударить хулигана в горло и при этом тряхнуть волосами, великолепная и дикая.

Такая женщина семнадцати лет спит в моей постели.

Как бы плохо она себя ни изображала, как бы хорошо я ни вел себя, правда в том, что из нас двоих она была слишком хороша, чтобы довольствоваться мной.

Мне нужно было уехать из города, подальше от нее. Она была слишком юна и невинна для моего извращения и тайной тьмы, для той запутанной паутины, в которую мой отец только что с силой бросил меня.

Я сел в машину и принял два решения, которые изменили ход моей жизни.

Во-первых, я собирался убрать своего отца или, по крайней мере, часть организации, в которой он работал.

Во-вторых, я собирался держаться подальше от Харли-Роуз Гарро.

Глава 23

Дэннер

Старая школьная рок-музыка звучала в доме, как биение сердца, слишком громко для буднего вечера в тихом жилом районе, но никто не стал вызывать полицию.

Берсеркеры веселились.

Это была их ежегодная летняя вечеринка, так что, хотя ночь была еще ранней, пустые бутылки из-под выпивки увеличивались, а в воздухе витал едкий привкус кокаина, белые облака которого плыли по коридорам, как меловая пыль.

Скоро начнется кульминация вечера.

Бой.

Традиция Берсеркеров заключалась в том, чтобы бросать каждого брата на пресловутый ринг, чтобы посмотреть, кто в конце концов выйдет победителем.

Было тридцать девять братьев, и все они должны были сражаться, кроме Жнеца, который продолжал битву, как император Рима в своем Колизее. Я помог братьям установить сцену, небольшой круг земли на заднем дворе, отмеченный кольями и прочной белой веревкой и освещенный огромными промышленными фонарями, которые ослепляли бы участников соревнований. Ночью у нас был летний ливень, поэтому трава была скользкой, а земля под ней мягкой и влажной.

Когда придет время, это станет адским зрелищем, и я знал, что, если бы Жнец мог снять это дерьмо и продать его как развлечение, он бы это сделал.

Может быть, он делал.

Но самая хреновая часть драки заключалась не в том, что она противопоставляла мужчин, которые должны были быть братьями друг против друга.

Нет.

Дело в том, что каждый мужчина должен был внести залог, и этот залог принимался только в виде женщины. Если вы проиграли, победитель мог потребовать секс от вашей женщины. Если вы выиграли весь бой, вы могли выбрать столько девушек, сколько пожелаете, только на одну ночь.

Это было отвратительно. Варварство высшей степени. Но МК был известен этим через Северную Америку. Мужчины искали в клубе только шанс принять участие, а братья из других клубов обратились к Жнецу с просьбой о приглашении, как и большинство политиков, проводивших кампанию на пост президента.

Это была байкерская Олимпиада.

Только золотая медаль была киской в любом виде, в котором ты этого хотел.

Большинство братьев собирали трейлерных шлюх или проституток в качестве залога, но Жнецу больше всего нравилось, если у вас была девушка, которую вы использовали постоянно. Он думал, что это породило единство во всем клубе, извращенное представление философии «что мое, то твое».

Это был мой первый раз, когда я участвовал в битве, потому что только доверенные члены были удостоены этой чести, а я получил этот ранг всего девять месяцев назад.

Но я видел два таких боя до самого их кровавого конца.

Братья умерли, и столько женщин было предложено в качестве награды, что мне стало физически плохо при одной мысли об этом.

— Я не выставлю тебя, — сказал я Лейкен в двенадцатый раз, прижавшись губами к ее шелковистым черным волосам, чтобы сделать это.

Я не проводил с ней много времени за последние шесть недель, с чем она официально перестала мириться. Тем утром она заглянула ко мне домой, к счастью, пока Харли-Роуз гуляла с Рэтом, и потребовала провести день со мной.

Я едва избегал секса с ней, часами таская ее по Ванкуверу, водя ее за мороженым, гуляя вдоль волнореза и целуясь с ней в Стэнли-парке. Я никогда не водил ее на такое свидание, и она была чертовски взволнована.

Очевидно, я не сказал ей, что накануне я пригласил Харли-Роуз на такое же свидание, что моей девушке-бунтарке понравился вкус виски Эрнеста с лесным орехом, и что, когда мы сидели у океана, она держала одну руку в моей, а ее другая запутались в шелковистом меху Хиро, ее лицо было довольным, потому что она была с двумя своими мужчинами, хотя другой ее отлучил.

Было безрассудно пригласить ее на такое свидание, но после всего, через что она прошла, я хотел ее побаловать.

Мои глаза искали ее на заднем дворе, воздух был наполнен дымом от травки и пламенем огромного костра на другой стороне лужайки.

Она была под огромной рукой Рэта, прижатая к его боку, словно была создана для него, достаточно высокая, чтобы ему не нужно было сгибаться пополам, чтобы коснуться ее губ своими, как он делал тогда.

Мое сердце горело от ярости, хотя я знал, что это всего лишь уловка, хотя сейчас у меня под мышкой была женщина.

Лейкен прижалась ко мне, схватила меня за лицо одной рукой и посмотрела на меня снизу вверх. — Ты думаешь, я не вижу, как ты всегда смотришь на мою девочку Харли, подумай еще раз, Лайн. Я не умна, но и не тупая. Я твоя девушка, и благодаря мне ты вообще получил свою долю, так как насчет небольшой благодарности?

Я зарычал на нее, наполовину байкершу, наполовину потому, что ненавидел то, что нуждался в ней. Жнец все еще не слишком доверял мне, и какое бы доверие я ни заслужила, Лейкен была права, оно пришло через нее.

— Какого хрена ты думаешь, я не хочу, чтобы тебя трахал какой-то другой парень или трахали несколько парней сегодня вечером? Я не хочу этого для моей девочки.

Я не хотел, но я имел в виду девушку в другой половине двора, ту, которую Рэт отдавал в качестве залога, потому что она принадлежала ему, а Жнец заказал ее.

Ожог в моем сердце распространился по моей груди и вниз в мой живот, где он начал полыхать.

Я ни за что не мог стоять в стороне и позволять Харли-Роуз трахаться с одним из этих психопатов.

Раньше она избегала этого только потому, что Крикет каким-то образом удерживал ее от этого.

Его единственное искупительное качество.

Теперь я должен был рассчитывать на то, что Рэт выиграет Битву, чтобы защитить Харли-Роуз.

— Это мой долг, — сказала мне Лейкен, возвращая мое внимание к ней, — Это честь для меня как твоей девушки.

— Это дерьмо просто пиздец, Лейкен, — сказал я ей.

— Это традиция, — буркнула она.

Я задавался вопросом, сколько прискорбных вещей было сделано ради традиции. Китайцы использовали ее в качестве оправдания бинтования ног, ужасного акта связывания женских ног, чтобы остановить их рост, ацтеки использовали ее в качестве мотива для принесения людей в жертву своим устаревшим богам. Моя собственная семья превратила истребление байкерских банд в своего рода наследие, хотя Падшие приносили больше пользы, чем вреда в сообществе, и многие байкерские культуры вне закона использовали это как причину без разбора делиться своими женщинами независимо от получения их разрешения.

Традиция, как я узнал, была ложным Богом, которому я отказывался поклоняться.

— К черту, — повторил я.

— Неважно, я сделаю это. Ты так заботишься обо мне, не проиграй, — сказала Лейкен с широкой улыбкой.

Я хмыкнул в подтверждение и вернулся к нашему разговору с Мэтом, Ропером и Твизом.

Через несколько секунд к нам присоединился Жнец со своей новой женщиной под мышкой.

Фарра.

Блять.

Харли-Роуз всю ночь вмешивалась в дела своей матери, пытаясь скрыть ее от меня, чтобы она меня не узнала, но я знал, что это неизбежно, особенно в случае с боем.

Моя единственная надежда заключалась в том, что эта сучка меня не узнает.

Я был старше на один год, и я носил это на своем лице, более грубом, чем десять лет назад, морщинистом и загорелом от того, что провел слишком много времени на улице. Одетый в короткую стрижку, с волосами, падающими мне на лицо, и другим видом поведения в воздухе, я надеялся, черт возьми, что этого достаточно. Надо было учесть, что в те времена, когда я видел ее в свое время, она кайфовала от своей гребаной башки.

Но Харли-Роуз предупредила меня.

Фарра была наркоманкой, но она была слишком хитрой, чтобы ее можно было принять за таковую.

Поэтому, когда она подошла под руку к Жнецу, я знал, что мне придется использовать все средства в моем арсенале, чтобы заставить ее поверить, что я кто-то другой.

— Братья, — сказал Жнец, наклонив подбородок, а затем с улыбкой обратился к Лейкен, — Девочка. Ты готова к бою?

— Черт возьми, с рождения готов, През, — сказал Твиз, легко подпрыгивая из стороны в сторону на носочках, как боксер, и для верности нанес несколько ударов по воздуху.

Жнец вздернул подбородок, а затем посмотрел на меня. — Ты готов к своему первому разу, брат? Во всем этом проклятом мире нет ничего подобного.

— Готов к победе, През.

Он откинул голову назад и рассмеялся. — Рэт выигрывал последние два года подряд, если ты его победишь, я позволю тебе трахать любую девушку неделю, а не одну жалкую ночь. Ты, черт возьми, заслужил это.

— Папа, — сказала Лейкен, любяще закатив глаза, как будто ее отец был просто глупым и снисходительным, а не аморальным и психопатом.

— Стыдно, что такое хорошенькое личико испортят, — вставила Фарра, ее глаза были тонкими, с красными щелочками. Было ясно, что она была под кайфом.

Я пожал плечами. — Мало кто заботится о моем лице, красивом или нет. Это моя женщина, которую я хочу держать рядом с собой, и именно поэтому я выиграю.

Фарра долго смотрела на меня, а потом повернулась, чтобы хлопнуть ресницами своему старику. — Почему бы тебе не пустить этого красивого Льва первым, Жнец? Он хочет доказать своей женщине, почему бы не заставить его пройти все тридцать девять раундов, чтобы доказать это.

В ее глазах не было искорки узнавания, но то, как она бросила это мне, убедило меня, что она знает, кто я такой.

Потом я вспомнил, что она была презренной сучкой, которая любила играть в опасные игры ради спорта.

Она, наверное, просто хотела увидеть меня избитым и окровавленным, наверное, от этого зависла, как адский демон, которым она и была.

Жнец целовал ее долго, влажно и небрежно, прежде чем отстраниться и объявить. — Готово. Через двадцать минут ты первый, без рубашки и на ринге.

— Это будет жарко, — выдохнула Лейкен мне в ухо, когда Мэт и Твиз шлепнули меня по спине на удачу.

Предстояло много всего, но я очень сомневался, что будет жарко.

Мои глаза снова искали во дворе Харли-Роуз, и я нахмурился, когда увидел, как Рэт ведет ее в дом за руку, его обычно стоическое лицо расколола широкая улыбка.

Харли-Роуз тоже улыбалась.

Эта ярость вернулась, первобытная и слишком сильная, чтобы ее остановить.

— Лучше воспользуйся туалетом перед боем, — пробормотал я, высвобождаясь от Лейкен и направляясь внутрь вслед за фальшивыми любовниками.

Фальшивыми.

Я говорил это себе.

Но зверь во мне, которого я за эти годы приручил в Доме, кипел от мысли, что к ней прикасается мужчина.

Будь он проклят, что он был с ней вот так, чтобы защитить ее.

Я был ее защитником.

Я был им с тех пор, как ей исполнилось шесть, и буду им, пока она не сдохнет еще через сотню или около того лет, если мне будет что сказать по этому поводу.

Мои ноги понесли меня вверх по лестнице в комнату Рэта прежде, чем у меня появилась хоть какая-то надежда на здравый смысл.

Я остановился за дверью, изо всех сил пытаясь приручить дикую тварь в моей груди и заставить ее бежать.

Смех.

Знойный, насыщенный смех, в котором я везде узнаю Харли-Роуз.

Бормотание.

Глубокое, мужское.

Не ее.

Рэт.

Я чувствовал разрыв между личностями, момент, когда мой доктор Джекилл, мой хороший полицейский, уступил место язычнику, которым был Хайд.

Моя нога врезалась в дверь с такой силой, что бок раскололся, а затем я ворвался внутрь, тело было настолько напряженным от сдерживаемой ярости, что я чудом мог пошевелиться.

— Какого хрена, Дэннер! — Харли-Роуз закричала на меня с того места, где она сидела, скрестив ноги, на полу рядом с кроватью, — Дверь была чертовски открыта.

Я проследил глазами каждый дюйм ее тела, проверил запах в воздухе на наличие секса, как какая-то гребаная собака, а затем подошел к ней, не удовлетворенный тем, что она была одета и нетронута, и моей, пока я не обнял ее, и мой рот не оказался на ней.

Я ел ее протестующее рычание, пока оно не превратилось в стон, и она, как всегда, таяла в моих руках.

Да. Моих.

— Брат, ты когда-нибудь слышал о чертовом стуке? — спросил Рэт позади меня.

Я развернулся, сильно пихнув его в плечо. — Какого хрена вы вообще здесь делали, хихикали и стонали?

Рэт какое-то время безжалостно смотрел на меня, а затем разразился ржавым смехом. — Трахните меня, это невероятно. О, черт.

Харли-Роуз тихонько рассмеялась позади меня. — Не жалуюсь, но это была потрясающая альфа-ярость.

— Я задал тебе вопрос, — сказал я Рэту, сжав кулаки, чтобы сдержать желание ударить его.

Он был большим, слишком большим, и я знал, что мне понадобится моя энергия для Битвы.

— Чувак, я ржу. Мне нечего сказать, большую часть можно передать ворчанием, — объяснил Рэт со слезами радости на глазах, — А твоя женщина смеется, насколько я могу судить, это черта Гарро.

Харли-Роуз подошла ко мне и обняла меня за талию. — Ты же знаешь, что мы с Рэтом просто друзья. Это… здорово, что есть с кем поговорить о моем брате, — ее глаза были широко раскрыты и сияли печалью, когда она посмотрела на меня, — Я скучаю по нему.

Моя рука скользнула вокруг нее и прижала к себе. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул ее цветочный аромат, такой идеальный для моей Рози и такой несовместимый с мировой Харли-Роуз.

— Я немного на взводе, — наконец пробормотал я, глядя на нее, а затем на Рэта с молчаливым извинением, — Готовлюсь к бою.

Рэт фыркнул. — Немного завидую, наверное, но смотря что ты скажешь себе, брат.

Я посмотрел на него. — Если бы ты перестал целоваться с ней, это могло бы помочь.

Рэт ухмыльнулся, не раскаявшись. — Поцелуй ее еще раз, и ты будешь сражаться с огромной яростью сегодня вечером. Черт, ты мог бы победить меня с той яростью, которая была на твоем лице, когда ты впервые вломился сюда.

— Я был близок к успеху, — признался я, не стыдясь своей ревности, потому что я не стыдился того, как я любил ее, — Не хотел подводить тебя к драке. Рассчитываю на то, что ты убережешь Харли-Роуз от чьих-либо рук.

Веселье Рэта исчезло с его лица и камнем упало на пол. — Блять, рассчитывай на это, брат.

Я протянул ему руку, и мы похлопали друг друга по спине.

— Теперь отойди на секунду, но следи за дверью, — сказал я ему, отстраняясь и поворачиваясь к Харли-Роуз.

— Ты понял, — пробормотал он с ухмылкой, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

— Дэннер, что ты делаешь? — прошипела она, когда я подвел ее к краю кровати, а затем толкнул на нее.

Я проигнорировал ее, перевернул и дернул бедрами вверх, так что ее задница выгнулась, как спелый гребаный персик.

Трахать ее в доме Берсеркеров было опасно. Крайне неуместно рисковать нами обоими, уступая своим базовым потребностям.

Но ничто не могло помешать мне в этот момент потребовать то, что было моим.

— Дэннер, — отрезала она.

— Думаю, тебе нужно напомнить, кому ты принадлежишь, Рози, — отрезал я, зная по тому, как она вздрогнула, что она знает тон моего голоса, — Напоминание о том, кто владеет твоей мокрой киской и твоей дикой душой. В чьей постели ты спала и чьему члену ты поклонялась.

Я потянулся, расстегнул ее джинсы, а затем сдернул их с ее бедер, чтобы они не закрывали их. Она ахнула, когда я схватил ее стринги и дернул так, что ткань разорвалась пополам, а затем еще раз, когда я упал на колени и раздвинул ее ягодицы большими пальцами, чтобы я мог видеть ее влажный, розовый центр. Так чертовски красиво, что у меня слюнки потекли.

— Молчи, пока я тебя ем, — приказал я, прежде чем провести языком от ее клитора до задницы, ее сладкий вкус взорвался на моем языке, медовый и пьянящий, как мед, — Ты издашь один звук, и позже я перекину тебя через колено и отшлепаю эту прекрасную задницу.

Она тихо застонала, ее тело расслабилось в ее положении, когда она уступила поражение моему господству. Блять, я жил ради того момента победы, ради секунды, когда она стала податливой, как теплый воск в моих лепящих руках.

Я резко шлепнул ее по заднице. — Что ты мне скажешь?

— Да, Лайн, — простонала она, покачиваясь на цыпочках, когда я шлепнул ее по другой ягодице.

Затем я опустил голову и пировал.

Я укусил внутреннюю часть ее бедер, пока они не стали красными и задрожали, сосал ее сладкие губы и лизал ее напряженный, ноющий клитор, пока ее ноги не задрожали вокруг меня. Мой член болел, его кончик был настолько влажным от предэякулята, что я чувствовал, как он намокает в моих боксерах, но я не прикасался к нему, потому что прикосновение моего рта к ней было достаточным откровением.

Она была наполовину раем, наполовину адом, каждая встречалась на вершине ее бедер. И когда я поклонялся там, это была и молитва, и грех.

Я добавил три пальца к ее киске, хотя знал, что это будет слишком, желая увидеть, как она изо всех сил будет выполнять мои приказы.

Из ее горла вырвался всхлип, когда она отпрянула от моих двигающихся пальцев, от большого пальца, которым я обвел ее задницу.

— Каждый дюйм в тебе принадлежит мне, и я могу делать с ним все, что захочу, — сказал я ей, прежде чем наклониться, чтобы укусить ее великолепную задницу, — Твоя задница, твоя киска и твой красивый рот.

— Да, Лайн, — согласилась она на коротком выдохе, — Используй меня. Трахай меня где хочешь, только, пожалуйста, дай мне свой член.

— Нет, — сказал я, злобно улыбаясь ей в бедро, и снова шлепнул ее по щеке.

— Пожалуйста, — повторила она.

Еще один удар.

— Боже, — выдохнула она, ее ноги тряслись, ее влага стекала вниз по ногам, чтобы я мог лизать ее, как тающие сливки, — Пожалуйста, ты, гребаный ублюдок, трахни меня.

Вот она, дерзость, проистекающая из подчинения, отчаяние, которое сделало ее неукротимой, дикой, даже когда она поддалась моей воле.

Я встал, спустил свои спортивные шорты и врезался в ее мокрую киску.

Она тут же застонала. — Мне нужно кончить.

— Нет.

Я наклонился над ее телом, беря в руки ее усыпанные бисером соски, чтобы дергать, крутить и играть. Мой рот на ее шее, я кусал и сосал, отчаянно пытаясь отметить ее, и делал это, пока она не закричала, потому что я знал, что она может обвинить в этом Рэта. Я поцеловал след от укуса на ее шее и сильнее вошел в ее тугую киску.

— Кончаю, — повторила она.

— Нет, пока я тебе не скажу.

— Блять, — грубо простонала она.

Я приподнялся и толкнул ее вниз, так что ее позвоночник прогнулся, а задница поднялась выше.

— Прими мой член, как моя хорошая шлюшка, и я позволю тебе кончить, — хмыкнул я, когда капли пота выступили у меня на лбу, и я упал на ее розовую попку.

Я шлепнул ее еще раз для верности, наслаждаясь ощущением отскока. Обе мои руки схватили ее задницу, открывая ее, чтобы я мог плюнуть туда, где наши тела соединяются, и вонзиться в нее еще сильнее, наслаждаясь видом моего румяного члена, погружающегося в ее горячие розовые складки.

— Лайн! — завопила она в подушку, ее ноги дико тряслись, — Пожалуйста, Боже, Лайн, я твоя, твоя, твоя.

— Хорошая девочка, — похвалил я, чувствуя ееслова у себя в яйцах, — Кончи для меня.

Она сломалась.

Разбиваясь между моими руками и над моим бьющимся членом, как волны, разбивающиеся о скалистый берег. Ее влагалище тянуло меня, сосущая волна, которая заставила мой член набухнуть и, наконец, извергнуться внутри нее.

— Боже, я чувствую тебя, — выдохнула она с трепетом, когда моя сперма заполнила ее.

Я провел пальцем по нашему соединению, чувствуя, как ее набухшие складки сжимаются вокруг меня, и со стоном снова дернул бедрами вперед.

— Соси, — приказал я, поднося мокрые пальцы к ее рту, чтобы она могла попробовать наши соки, — Высоси нашу сперму с моих пальцев и знай, что ты моя, Харли-Роуз.

Ее пышный рот обхватил мои пальцы и начал сосать, прежде чем они сформировали слова на моей коже. — Твоя, — согласилась она, как будто мне даже не нужно было спрашивать.

Как будто она всегда была.

Моя.

Болезненный стук кулака, вонзившегося в плоть, был громким даже среди рева мужских голосов, выкрикивающих свои советы и похвалы на ринге. Я отшатнулся от удара, приняв этот удар в угол подбородка, боль, как ударная волна, прошла через мою челюсть и в мой мозг.

Я стряхнул его и вытер грязь с глаз, как мог, своими окровавленными, покрытыми коркой грязи руками, чтобы быть готовым к следующему нападению.

Это было через несколько часов.

Три-четыре, по крайней мере.

Я вбил в землю двадцать одного брата и был на своем двадцать втором, но я не был уверен, что это закончится победой других.

Мое тело превратилось в один живой синяк, каждая конечность была такой тяжелой от усталости, что было удивительно, как я еще не упал на землю в поражении.

Я уже установил рекорд боя, побив шестнадцать раундов Рэта без единого поражения.

Я хотел закончить. Я хотел лечь под яростные удары Мэта и позволить ему одержать победу.

Но я не мог поступить так с Лейкен, даже если она думала, что спать с другим мужчиной для меня было какой-то извращенной версией романтики.

Я не любил ее, никогда даже не приближался к ней, но она мне нравилась. Она была милой и дерзкой, женщиной, которая любила свою семью и любила посмеяться. Она не заслуживала того, чтобы ее разносили по кругу, как пиво из чемпионского кубка.

Так что, когда Мэт нырнул влево, чтобы обмануть меня, я собрал остатки своей энергии, укрепил ее своим стальным чувством справедливости и взмахнул кулаком в жестоком апперкоте, который попал Мэту в подбородок как раз в тот момент, когда его инерция выдвинулась вперед.

Его глаза расширились до того, как началась боль, а затем они закатились к затылку, когда он покачнулся, а затем кучей рухнул в взбитую грязь у моих ног.

Толпа, черт возьми, заревела.

Двадцать два человека убиты, семнадцать осталось.

Пот катился по моей обнаженной вздымающейся груди, унося с собой кровь и грязь, пачкая пояс моих серых тренировочных шорт так, что почти вся ткань была тяжелой и пропитанной. Я хотел стряхнуть их, лечь в прохладную грязь и умереть так, как, казалось, хотело мое тело.

Но я сосредоточил свой ум, воспевая, еще раз, еще раз.

Затем Гриз перешагнул через веревку и вышел на ринг, мужчина средних лет, но с плотными мышцами, которые он накопил за всю жизнь, работая в тренажерном зале. Его улыбка была злой, острой, как лезвие, кулаки сжались в мясистые молоты.

— Вот оно, брат, — поддразнил он меня, — Твое время вышло.

Жнец сигнализировал о начале боя криком. — Кровь вверх, тело вниз. Первый, кто упадет на землю, проиграет.

Прежде чем он закончил говорить, Гриз прыгнул вперед, ударив кулаком по моему виску.

Я хотел двигаться, я слышал голос Харли-Роуз, умоляющий меня быть осторожным в какофоническом беспорядке криков толпы, но я не мог найти скорость, чтобы избежать этого смертельного удара, хотя я и пытался.

Это было связано со звуком, который я скорее почувствовал, чем услышал, костяшки пальцев с хрустом коснулись мягкого места над моим ухом, кулак столкнулся с костью с глухим грохотом, который взорвался в моем мозгу и отбросил его на другую сторону моего черепа.

Я изо всех сил пытался найти дорогу сквозь дезориентирующую тьму, оставаться в сознании, чтобы обезопасить Лейкен, сделать так, чтобы Рэт выиграл бой, чтобы Харли-Роуз никогда не тронули.

Но я не мог.

А через секунду я упал на колени в вонючую грязь и потерял сознание.

Глава 24

Я хотела пойти к нему, но я не могла.

Вместо этого мне пришлось наблюдать, как Хендрикс и Поуп тащили его с ринга в дом, а Лейкен в отчаянии порхала вокруг них. Я хотела отбросить ее гудящее тело мухобойкой и занять свое законное место рядом с Лайном.

Вместо этого я стояла рядом с моей матерью, поскольку она часто сильно целовалась со Жнецом и продолжала наблюдать за грязной кровавой баней, которая была традицией Берсеркеров. Только когда Рэт наклонился, чтобы прошептать мне на ухо, я перестала думать о Дэннере и начала беспокоиться о себе.

— Я выиграю это дело, не беспокойся, Харлс — тихо сказал он, странно успокаивающе сжимая мою руку.

Он начал называть меня так недавно, когда мы поняли, что на самом деле нравимся друг другу достаточно, чтобы превратить наши фальшивые отношения в настоящую дружбу.

— Было бы хорошо, — сказала я ему.

Его улыбка была белым лучом надежды в темной бороде. — Понял.

Я отступила назад, чтобы он мог стянуть свою черную футболку за шею и обнажить огромный, мускулистый и татуированный торс. Женщины вокруг меня вздохнули, увидев это, но я только закатила глаза.

— Покажи им, — пробормотала я.

Рэт удивил меня, подмигнув.

Затем он перекинул ногу через веревку и вышел на ринг, чтобы сразиться с Гризом, который все еще стоял после еще пятнадцати раундов.

Это будет последний бой.

Победитель получает все.

В том числе и меня.

Жнец не произносил начальных слов боя, как обычно, в ту секунду, когда бойцы вошли в круг. Вместо этого он тихо прошептал, чтобы Гриз подошел к нам, где мы стояли в VIP-секции толпы.

Он говорил со своим сержантом по оружию слишком тихо, чтобы я могла расслышать, даже стоя так близко к нему, но я видела, как он подсунул Гризу что-то металлическое, сверкающее в ярком свете стадиона.

Я моргнула, и Гриз вернулся на свою сторону ринга, Жнец произнес слова, и бой начался.

Рэт начал яростно, его кулаки были настолько мощными, что один удар, казалось, потряс старшего бойца до самого основания. Это было потрясающее зрелище, как Давид против Голиафа, только на этот раз, я чертовски надеялась, что мой Голиаф победит.

Я слышала, как некоторые женщины похотливо кричали на него, швыряя трусики в грязь у его ног.

Их было не так много, как уже было усеяно землей после боев Дэннера.

Рэт, возможно, был мощным, но Дэннер был смертоносен, как острый край клинка.

Я все еще чувствовала влагу в своих трусиках от наблюдения за ним, его порезанные мышцы, подчеркнутые напряжением боев, блестящие в белом свете, как мраморный воин, но покрытые кровью и грязью, как какой-то дикий воин.

Я никогда не видела ничего более горячего, чем он, петляющий вокруг ударов и ныряющий в тела с порочным набором ударов, идеально приземляющихся по почкам, скулам и узкому выступу челюсти.

Я с нетерпением ждала возможности трахнуть его, когда он вернется домой, поклоняться ему, как солдату, вернувшемуся с войны, только сейчас он был в коме где-то с этой шлюхой Лейкен, а я смотрела, как другой мужчина защищает меня.

Мужчина, который как я поняла, вернувшись к драке, внезапно проигрывал.

— Черт, — взревел Рэт, когда Гриз злонамеренно нанес удар прямо в левую часть его живота, кожа под ним вскрылась, как будто его проткнули раскаленным лезвием.

Кровь пролилась по его боку и попала в хлюпающую грязь у их ног.

В ответ Рэт бросился на Гриза, схватил его одной рукой и нанес два быстрых удара по голове.

Но Гриз был достаточно близко, чтобы наносить короткие, острые удары в живот Рэта, которые снова и снова превращались в зияющие раны.

Что, черт возьми, происходит?

Рэт отпустил его с болезненным ворчанием, его рука порезалась особенно ужасно.

Что-то поймало и подмигнуло мне в свете фонарей, что-то прикрепилось к руке Гриза.

Ужасно выглядящие медные кастеты, загнутые на концах в короткие лезвия.

Я ахнула и сразу же посмотрела на Жнеца, который во время боя смотрел не на ринг, а на меня, мою мать, спрятанную под мышкой, и широкую ухмылку на лице.

— Оружие в бою запрещено, — обвинила его я.

Глаза Жнеца мерцали влажным удовлетворением. — Думаю, ты забыл, что это мой клуб, и я здесь устанавливаю правила. Я хочу оружие, я отдам оружие в руки моих гребаных солдат, и никто ничего не скажет об этом.

— Я говорю дерьмо об этом, — выплюнула я.

— Да, это ты, — добавила мама с лукавой улыбкой, — Как ты думаешь, почему это происходит, душенька?

Я уставилась на них.

— Теперь ты хочешь быть Берсеркером, девочка, ты должна быть крещена в стиле Берсеркеров, помазана спермой моих братьев, — заявил Жнец.

Дрожь пронзила мой позвоночник и вывернула его назад. — Нет.

— Верность — это все, принцесса, — сказал он мне, когда Рэт издал еще один низкий рык боли на ринге, — Братья доказывают это кровью на этом ринге, а женщины доказывают это тем, что заботятся о них, когда они закончат,

— Это такой пиздец, — прокричал я сквозь рев праздничных криков, когда Рэт пошатнулся и чуть не упал на колени, — Мам, ты не можешь серьезно быть согласна с этим?

— Согласна? — спросила она, и ее лицо было так похоже на мое, что его лицо скривилось от шока. — Харли, детка, это была моя идея.

Толпа снова закричала, привлекая мой взгляд к грязи, где Рэт упал на колени, покачиваясь, но все еще как-то вертикально. Его глаза, уже опухшие, красные от крови из пореза на лбу, нашли мои глаза, и они были полны агонии. Не только для него, но и для меня.

— Все кончено, ублюдок, — крикнул Гриз, а затем нанес последний жестокий удар по левой щеке Рэта.

И Голиаф рухнул.

— Нет, — закричала я так долго и громко, что меня отбросило назад к тому дню, когда мой отец был ранен в грудь, только на этот раз у меня не было Дэннера, который мог бы защитить меня от правды.

Гриз выиграл бой. И я была его призом, если он хотел меня.

Тут же я развернулась на каблуках и выбежала из круга.

Я преодолела десять футов, прежде чем Гриз поймал меня, его руки были скользкими от грязи и крови, но он не поддавался моему туловищу, когда он тащил меня вверх по лестнице в дом с криком. — Я получил свой приз!

Я все еще кричала, брыкалась, стонала и царапала глубокие раны на его руках, когда он отнес меня в гостиную и бросил на диван.

Твиз появился надо мной и сжал мои запястья, а Розовый Глаз у подножия дивана держал мои ботинки. Гриз усмехнулся, когда оседлал меня, а затем наклонился еще дальше, чтобы прошептать мне на ухо.

— Вот как выкуривают крысу.

Я колебалась одну короткую секунду.

Какого хрена?

И тут началось столпотворение.

Внезапно появился Дэннер, все еще грязный после боя, его лицо превратилось в черную маску ярости, когда он издал рев, такой мощный, что стены сотряслись, и он бросился вперед, чтобы атаковать Гриза.

На этот раз он быстро одержал верх, повалив старика на землю, чтобы тот мог наносить удар за ударом по его маниакально смеющемуся лицу.

Затем появился Рэт, оторвав от меня Твиза и Розового Глаза, хотя он истекал кровью по всему полу из своих ран.

— Она моя, — проворчал он им, затем хлопнул себя по груди, — Она, черт возьми, моя.

Я воспользовалась возможностью, чтобы вскочить и ударить Розового Глаза во внутреннюю часть бедра, чуть выше колена, из-за чего он завыл и упал на пол.

Я только что порвала его переднюю крестообразную связку.

— ХВАТИТ, — проревел Жнец из глубины зала, направив на всех нас пистолет.

Все остановились, кроме Дэннера, который нанес еще один удар по мясистому лицу Гриза.

— Вы закончили здесь, — сказал Жнец голосом, похожим на удар молотка, — Сдавайся и убирайся к черту из этого клуба.

Дэннер посмотрел на него поверх булькающего тела Гриза. — Это дерьмо, През. Это не значит, что я не могу внести свой вклад в клуб.

— Это именно то, что это, блять, значит, ты, ебаная киска, — выплюнул Жнец, — Ты отвергаешь своих братьев из-за женщины? Той, которая даже не твоя? Мне чертовски противно. Братья превыше всего, это чертов девиз, и ты снова доказал, что не можешь его принять. Так что убирайся к черту, пока я не заставил Хендрикса вытащить тебя отсюда.

Я сделала шаг вперед, чтобы сказать что-то, чтобы исправить ситуацию, пока последние три года работы Дэннера не пошли насмарку, но Рэт осторожной рукой остановил меня и едва заметно покачал головой.

Дэннер медленно поднялся, его глаза встретились с глазами Жнеца, даже когда он выплюнул комок слюны на тело Гриза, а затем замер, когда сказал. — Я пришел сюда за гребаным братством и свободой. Не для того, чтобы мне навязали новые ебанутые правила.

Жнец усмехнулся над ним. — Вон.

Он не смотрел на меня, но я знала, что он хочет этого, пока он выходил из парадных дверей в ночь.

Жнец направил свой пистолет на Рэта, прищурившись одним глазом. — Еще раз сделаешь что-нибудь подобное, брат Рэт, я не только отлучу твою задницу, я всажу в нее гребаную пулю, слышишь?

Рэт хмыкнул.

— А ты, — сказал он мне, направляя пистолет между мной и коридором позади него, — У меня есть еще один способ доказать, что ты верна, ты слишком ханжа, чтобы трахаться. Иди ко мне в кабинет.

Он повернулся на каблуках, не дожидаясь, пока я пойду за ним.

Я не хотела, я хотела пойти к Дэннеру и убедиться, что с ним все в порядке, спросить его, что, черт возьми, мы собираемся делать дальше, потому что в этот момент я ничего не могла сделать, чтобы убрать этих ублюдков.

— Иди, — тихо приказал мне Рэт, — Ты хочешь пулю в голову? Блять, иди.

Так я и сделала.

Но сначала я пнула Гриза в его распростертое брюхо и плюнула ему в лицо.

Жнец ждал в своем кабинете с открытой дверью, поглаживая пистолет, лежавший на столе.

— Закрой дверь, девочка.

Я так и сделала, затем перешла в комнату и села на один из стульев по другую сторону стола от него. Гнев так быстро струился по моим венам, что я боялась, что не смогу остановить его поток изо рта, если он попросит меня заговорить.

— У нас тут крыса, — начал он, явно надеясь на мою реакцию.

Я была слишком уставшей, слишком злой, чтобы дать ему что-нибудь, кроме дерзости. — Ни хрена.

Его брови подскочили. — Ты знаешь это?

Я пожала плечами. — Гриз только что усмехнулся мне в лицо, прежде чем он попытался попасть туда со мной.

— Это Лев.

Я снова пожала плечами. — Не близка с ним, недостаточно знаю, чтобы высказать тебе свое мнение.

— Ага, — сказал он, кивая, щелкая и выключая предохранитель своего пистолета со слышимым щелчком, щелчком, щелчком, — Дело в том, что твоя мама сказала мне, что узнала его некоторое время назад, но не могла объяснить, как. Только когда она встретила его перед дракой, она поняла, что знала его как гребаную свинью еще в Энтрансе. Так что, я думаю, Харли-Роуз Гарро, ты ведь тоже не могла забыть об этом, не так ли?

Мое сердце колотилось, ладони были такими скользкими, что соскользнули с подлокотников кресла на колени. — Как я уже сказала, не близка с ним, не могу сказать, что уделяла ему много внимания.

— Черт возьми, — проревел он, вставая так резко, что его стул отлетел назад, а затем он склонился над столом, направив свой Глок мне в лоб, — Ты знала. Какого хрена ты знаешь и не говоришь мне, а? Если не считать, что ты здесь из-за своего гребаного отца.

— Нет, — поспешила я сказать, — Мне показалось, что я узнала его, но я не помнила откуда. Должно быть, я была ребенком, когда он был там полицейским, а я была ребенком байкера, что я знал о копах?

Он колебался, тяжело дыша, его темные глаза были зловещими. — Трудно поверить, девочка, особенно когда ты не позволяешь себе быть тронутой Гризом. Как я могу доверять тебе?

— Можешь, — сказала я с легкой улыбкой, как будто то, что меня держат под дулом пистолета, не имеет большого значения, потому что я не виновата, — Что ты хочешь, чтобы я сделала, чтобы доказать это?

Его ухмылка была острой, как острие лезвия. — Хочу прояснить ситуацию, прежде чем ты скажешь «нет». Есть мужчина, который следит за твоей семьей, особенно за этим сладким куском Гарро, беременной от его спермы. Если ты не докажешь мне, что ты отказалась от Падших, делая то, что я сейчас попрошу тебя сделать, мой человек выпотрошит ее, вытащит из нее этих детей, пока она еще жива, а затем посадит пулю во все три головы. Ты поняла меня?

Я никогда в жизни не была так напугана.

К черту пистолет, направленный мне в лоб.

Я бы предпочла, чтобы он пустил пулю мне в голову, чем даже думать о том, чтобы сделать что-то настолько гротескное с кем-то настольно прекрасным.

— Я сделаю это, Жнец, — сказала я удивительно ровным голосом, — Я сделаю это, только скажи мне, что это за хрень.

Жнец изучал меня, проверяя искренность, затем, найдя в моих отчаянных глазах то, что ему было нужно, он снова щелкнул предохранителем своего пистолета и с безмятежной улыбкой уселся в кресло.

— Ты убьешь для меня Лайна, принцесса. И ты собираешься сделать это сегодня вечером.

Глава 25

В доме было на удивление спокойно, когда я вошла через дверь, «Die For You» Викенда играл через динамики, пока Дэннер резал овощи за прилавком, а Хиро свернулся калачиком у его ног, пока не услышал меня и не подбежал ко мне.

Я опустилась на колени, чтобы почесать ему ухо, но не сводила глаз со своего мужчины. Он ничего не сказал, и даже глаза его были непроницаемы, когда я поцеловала собаку в голову и направилась к нему.

Он принял душ, чистый от грязи и запекшейся крови, и от него так хорошо пахло, что я чуть не расплакалась.

Боже, мне будет не хватать его запаха.

— Ты в порядке? — спросила я, гордясь тем, что мой голос не дрожит.

— Лучший вопрос, а ты? — сказал он, бросаясь вперед, чтобы схватить меня за руку, когда я не решалась подойти к нему, чтобы он мог притянуть меня в свои объятия.

— Да, — пробормотала я ему в грудь, — Спасибо, что спас меня. Снова.

— В любое время, Рози, — сказал он, и в этом было скрыто много смысла.

Я откинулась назад в его объятиях, чтобы изучить сильные углы его лица, обнаружив углубляющийся синяк на его челюсти и опухший порез над бровью, который он уже затянул медицинской лентой.

— Я бы тебя подлатала, я теперь медсестра, помнишь?

Это было глупое поддразнивание, но он улыбнулся мне. — Не хотел, чтобы ты волновалась об этом, когда вернешься. Душ и уход также дали мне время, чтобы взять себя в руки. Тебя не было какое-то время, что случилось после того, как я ушел?

Я закусила губу, затем заставила себя остановиться, прежде чем что-то выдать. — Рэт попал в беду, Жнец упрекнул меня за то, что я не командный игрок ака командная шлюха. Ничего слишком серьезного.

— Хорошо, — сказал он, прежде чем крепко поцеловать меня, развернуть меня и шлепнуть по заднице, — Садись, я приготовлю тебе свой единственный фирменный ужин.

— Ты имеешь в виду, что можешь делать больше, чем хлопья? — я сказала это с искусственным вздохом, чтобы он улыбнулся.

И он улыбнулся.

Я хотела собрать все его улыбки и положить их в банку, чтобы потом достать и посмотреть, когда все это закончится, и больше я его никогда не увижу.

— Да, малявка, так получилось, что я делаю лучшие макароны с сыром и колбасой по эту сторону границы, — сказал он мне с гордостью.

— Ты в хорошем настроении, чего я совершенно не ожидала, учитывая, что тебя только что отлучили от клуба, который ты пытался уничтожить в течение трех лет.

Он продолжил рубить, огромный мясницкий нож блестел в верхнем свете. — Да, это потому, что за моим столом сидит крутая женщина, которая будет держать меня в напряжении всю ночь, пока я не решу нагнуть ее и превратить в свою хорошую девочку, пока она берет мой член. Я готовлю офигенный ужин, а моя собака у моих ног. Все отлично.

— Еще раз отмечу, что три года работы твоей жизни просто пошли насмарку… Мне нужно проверить тебя на сотрясение мозга?

Он ухмыльнулся, игриво, как только я могла заставить его сделать это.

Я тоже сохраню это в своей банке.

— Хотел, чтобы они исчезли, все еще хочу, чтобы они исчезли. Меня не волнует, что они байкеры, меня волнует, что они ужасные люди, творящие ужасные вещи с гражданскими, которые на это не купились. Я надеюсь, что КККП найдет способ сделать это, и я думаю, что за три года службы я подобрался к ним чертовски ближе, чем раньше. Уже позвонил и договорился о встрече с сержантом завтра. Меня, вероятно, переназначат. Отстой, я не мог закончить эту работу, но это означало позволить кому-то изнасиловать тебя, так что должен признать, Рози, большая часть меня чертовски взволнована тем, что мы ушли оттуда.

— Мы? — мягко спросила я.

Он застыл, та тишина, на которую он мог повлиять, была арктической, комната слилась с ним. — Ты не со мной?

— Я с тобой, мне просто нужно довести это до конца, — прошептала я, мое сердце замерло, как больное в груди.

— Даже если бы я мог вернуться к Жнецу, это чертовски рискованно, — сказал он, скрестив руки и расставив ноги, готовый вступить со мной в битву за это.

— Я знаю, что могу это сделать.

Он не заметил, что я не использовала универсальное «мы». Он обошел стойку, чтобы посмотреть мне в глаза. Я попыталась запомнить, как он смотрел на меня вот так, великолепный и праведный, как ангел Гавриил, спустившийся с небес, чтобы убить всех моих демонов.

— Это не «Ромео и Джульетта», Рози. Думаешь, только один человек умрет, если нас узнают? Нет. Мы оба знаем, если ты хотя бы на секунду подумаешь логически, что мы продолжаем это делать, и нас узнают, не только ты и я в опасности. Это твои друзья и семья, твой папа, Лулу и ее чертовы не рожденные дети, твой брат и его девушка, один из твоих лучших друзей, Лайла, Нова и Бэт, а также Майя и Бак. Ты хочешь, чтобы все эти жизни сгорели в огне, потому что мы были слишком эгоистичны, чтобы отпустить то, что между нами?

Он осторожно потряс меня за плечи, его глаза были такими зелеными, что прожигали меня насквозь, как кислота.

Что-то во мне надломилось от остроты его слов, и гнев захлестнул меня. Я хотела сбежать на луну, проклясть Богов и принести в жертву кого угодно, кроме него. Вместо этого я сильно оттолкнула его двумя руками и зарычала на него, даже чувствуя, как мое сердце бьется и пульсирует из-за него, удары ногой отдавались в такт каждому слову, которое я кричала.

— Любить тебя никогда не было моим решением. В этом не было ничего сознательного, так как я могу относиться к этому логично сейчас? Я знаю, что это не имеет смысла, мы двое, хороший парень и плохая девочка, с твоей семьей и моей семьей. Я знаю, что сведу тебя с ума, и я заставлю тебя злиться. Думаешь, я всего этого не знаю? Нет, я знаю. Так что перестань просить меня логически думать об этом дерьме. В нашей любви нет никакой логики, только чувство, которое у меня так глубоко в сердце, что если я вырву его, я просто знаю, что перестану жить.

— Ты говоришь мне, что любишь меня? — спросил он так тихо, что я почти не слышала слов, но чувствовала их. Каждый брал ноту глубоко внутри меня, играя на инструменте, на котором умел играть только он.

Я моргнула, пожевала губы и проклинала себя за то, что позволила моей горячей голове завести меня в такое долбанное, уязвимое положение, особенно перед лицом того, что мне пришлось сделать.

Но потом мне пришло в голову, что Жнец, Мэт и Твиз ждали снаружи с пистолетами на поясе и ужасными ножами в ботинках. Не было выхода из того, что я должна была сделать, чтобы гарантировать безопасность моей семьи.

Это был Дэннер или они. И их было так много, бесчисленное количество имен, которые он только что перечислил, как список покупок.

Один или десяток.

Любовь всей моей жизни или люди, которые дали мне жизнь и вырастили меня.

Я знала, каким будет ответ.

Итак, я глубоко вздохнула и решила быть эгоисткой, какой могла быть только я.

Я решила насладиться единственным моментом, который у меня когда-либо был с ним, когда я могла свободно любить его.

— Да, и что? — я сказала это, дерзко, потому что ему это нравилось, и я знала это. — Не то, чтобы ты меня тоже не любил.

— Да, это правда, — тотчас же согласился он с тем долгим, медовым акцентом, который он использовал, когда я говорила что-то, что его задевало, — Я люблю тебя и знаю, как большинство людей знают, что солнце встает на востоке и садится на западе, что байкеры знают звук труб Харлея, а копы знают разницу между чертовски правильным и чертовски неправильным, что мы с тобой созданы друг для друга.

— Черт, — выдохнула я сквозь поток слез, нахлынувших на мои глаза, — Ты снова заставляешь меня плакать. Господи Иисусе, что со мной не так в последнее время?

Дэннер слегка прикусил улыбку, но затем сдался и поразил меня красотой своей широкой улыбки, складок на его щеках и прижавшихся к его блестящим глазам. Мне даже нравились его крепкие квадратные зубы, такие белые на фоне его кожи.

— Черт, — повторила я снова, чувствуя себя подавленной почти до истерики, — Я чувствую, что могу упасть в обморок или что-то подобное.

Его голова откинулась назад, когда он рассмеялся, обнажая длинную линию горла. До этого момента я никогда не думала, что мужской кадык может быть таким чертовски сексуальным. Прежде чем я смогла вырваться из ступора, он оказался на мне, подняв меня в воздух, так что я инстинктивно обвилась вокруг него.

— Ты любишь меня, Рози? — спросил он, глядя на меня с беззаботной радостью, с мальчишески открытым лицом.

Я хотела разорвать его на куски, превратив зубы и пальцы в когти. Я хотела слишком крепко держать его львиное сердце в своих руках и чувствовать, как оно бьется и пульсирует для меня, против меня. Я хотела разобрать его на куски, кровавые куски, чтобы удовлетворить свою жгучую страсть, мою сокрушительную ярость из-за изменений, которые он произвел в моей жизни и во мне.

Но потом… Мне захотелось сесть, скрестив ноги, посреди этого беспорядка, разгладить когтями, провести пальцами по неровным краям его тела и снова собрать его вместе. Я хотела проследить очертания каждой из его конечностей, связать воедино его мышцы и вставить его кости в суставы. Я хотела вшить себя в каждый атом его ДНК и жить там вечно, неразрывно связанная с ним, так что, если какая-то сила попытается оторвать меня, как я знала, им придется убить его, чтобы разлучить нас.

Это был ужасный способ любить кого-то, но именно так я относилась к Лайонелю Дэннеру, и я знала, что это никогда не изменится.

— Ага, Лайн, — сказала я, положив руку на его крепкое лицо, — Я чертовски люблю тебя, ясно?

Я задохнулась, когда он скользнул вниз по своему телу, каждая твердая плоскость скользила по моим легким изгибам, как грубая ласка, и он воспользовался моими приоткрытыми губами, сомкнув их своими.

Он поцеловал меня так, будто владел мной, одной рукой он коснулся кожи над моим сердцем и прижал ее, тепло и тяжело, а другой нырнул в мои волосы, чтобы обнять меня так, как ему хотелось. Я почти болезненно чувствовала его претензии, когда он татуировал себя на каждом дюйме моей кожи, синхронизируя себя с каждым ударом моего возрожденного сердца.

— Чертовски люблю тебя, — прохрипел он в мои влажные губы, прежде чем толкнуть меня обратно к стойке, — Жестоко, дико, чертовски бесконечно.

Я чувствовала свое разбитое сердце в груди, отравленное кровь, бьющейся в каждой камере, пока не хлынула по моим венам, залитая светом, так что моя плазма была похожа на шампанское. Головокружение распухло у меня в животе, и я выпустила его с прозрачным хихиканьем, которое мне совсем не подходило.

Он был хорошим человеком.

Из тех, кто помогает старушкам переходить улицу, спасает котят с высоких ветвей деревьев и открывает дверцы машин на свиданиях.

Но он был и плохим человеком.

Из тех, что любил оставлять на моей коже румяные синяки и полосать мою задницу, как чертову карамельную трость, резким ударом своего ремня.

Он стал плохим, и все из-за меня.

Правда не должна была стереть меня с лица земли, как лесной пожар, пока я не превратилась в пепел в его руке, но это произошло.

Он не был таким уж хорошим, и я не была плохой.

Не по отдельности и уж точно не вместе.

Вместе мы были многими вещами, и ни одна из них не имела никакого смысла, но все они работали.

Я сосредоточилась на его губах на своих, на ощущении его тепла вокруг меня, на том, как его руки обнимали мое лицо, как будто я была драгоценной. И я поняла, что гнилое семя в центре моей души исчезло, этот имплантат от Фарры, который всегда говорил мне, что я не достойна, искоренен его любовью.

Дэннер был лучшим человеком, которого я знала, и он любил меня.

Действительно любил меня.

Слезы скапливались в глубине моих глаз и скатывались по моим щекам.

Я прижала его к себе, целуя со всей своей свирепой страстью к нему, и осторожно провела одной рукой через стойку к разделочной доске. Мои пальцы сжались вокруг прохладной рукояти, вес ножа был так похож на тесак, но ситуация так отличалась от той, что была с Крикетом, что на мгновение я заколебалась.

Я отстранилась от него, чтобы он мог видеть мои глаза, полные слез и обломков разбитого сердца, и прошептала. — Мне так жаль.

Затем я вонзила тяжелое лезвие в его мягкую плоть.

Его дыхание застыло в горле, его губы оторвались от моих в ошеломленном замешательстве.

Я соскользнула со стойки и мягко оттолкнула его, чтобы отступить назад.

Он покачнулся, его рука потянулась к оружию, торчащему из верхней левой части его груди.

— Рози, — прошептал он, и в этом слове было столько недоумения, что мое сердце сжалось под его тяжестью, и я зарыдала, — Зачем ты это делаешь?

Я этого не делала. Я уже сделала это.

Но я сказала. — Я никогда не волновалась о тебе, Дэннер, — потому что я не хотела, чтобы он встал и последовал за мной, если бы мог, если бы он был настолько глуп, чтобы сделать это после того, как я насадила его на нож, как свинью.

Я видела, как он попытался сделать шаг вперед и упал на бок, ударившись о землю противоположным плечом и с мучительным стоном перекатившись на спину.

Хиро рявкнул на меня, рыча и тявкая рядом со своим хозяином, не зная, являюсь ли я угрозой или тоже подвергаюсь нападению.

Я не знаю, чего я ожидала, кроме того, что я всегда думала о Лайне как о бессмертном, древнем божестве, сделанном из плоти и костей, но одушевленном чем-то более сильным, более верным духом, чем когда-либо обладали простые смертные. Думаю, именно поэтому я была так ошеломлена, когда красная кровь потекла из раны, выбитой на его мускулистой груди, и хлынула шелковистыми потоками на его грудь.

Я моргнула при виде Дэннера, пойманного, как муха, в паутину собственной липкой крови. Затем я снова моргнула, увидев толстую рукоятку ножа, торчащую из его плоти.

Нож, который я воткнула туда сама.

Я хотела пойти к нему, доказать ему, что мы еще не современный пересказ «Ромео и Джульетты», что я не позволю ему умереть и что я не решусь убить себя, если он это сделает.

Но это было бы ложью.

Поэтому вместо этого я вытащила свой телефон из заднего кармана, сделал снимок, как Дэннер лежал в шоке, истекая кровью на полу, а затем вышла из дома и села на байк Жнеца сзади.

— Хорошая девочка, — похвалил он, когда я показала ему фотографию.

Но слова были кинжалами в моих ушах.

Потому что я знала, что что бы ни случилось, я больше никогда не буду хорошей девочкой.

Глава 26

Дэннер

Я знал еще до того, как открыл глаза, что произошло, но я не знал, был ли я жив или мертв. Часть меня надеялась, что я мертв. Если бы я мог по уши влюбиться в женщину, способную буквально вонзить нож мне в сердце, смерть была бы самым большим умиротворением, на которое я мог надеяться. В противном случае я проведу остаток своей жизни, как сумасшедший археолог, просматривая каждый квадратный дюйм моего прошлого с Харли-Роуз, чтобы увидеть, где я ошибся.

Я не хотел верить, что она сделает что-то подобное со мной, конечно, я не верил, но у нее не было разумного оправдания, чтобы ударить меня чертовым ножом для резки мяса, не так ли?

— Ты открываешь свои глаза, мы можем быстро поболтать, и я могу вызвать врача, чтобы он проверил тебя.

Блять.

Это было официально.

Я не был мертв.

Не могло быть правдой, что я жив, потому что я прожил хорошую жизнь, я не заслуживал попасть в ад, и это было единственное место, достаточно жестокое, чтобы связать меня вечным проклятием с человеком, который был врагом моей карьеры.

Зевс Гарро.

Я раздвинул свои рассыпчатые веки, и, конечно же, он сидел в смешном маленьком оранжевом кресле рядом с моей больничной койкой. Он выглядел грубым, с несвежими мешками под глазами, его обычно развеваемый ветром спутанный каштановый с золотом волос больше, чем его обычный беспорядок.

— Выглядишь дерьмово, — прохрипел я.

Он запрокинул голову и рассмеялся так же, как и Харли-Роуз.

Боль осветила мое тело световой доской, сконцентрировавшись в сердце и пульсирующей ране под левой ключицей.

— Всегда говорил, что у копов нет чувства юмора, но ты годами доказывал, что я ошибаюсь, — он покачал головой, откинул назад выбившуюся прядь волос и наклонился вперед, опираясь на предплечья, — Она оставила тебе записку.

— Что?

— Харли, они с Кингом делали это, когда были детьми. Оставляли друг другу записки в странных местах, в обуви, книгах и тому подобном. Вчера вечером Кинг вернулся домой, нашел в замочной скважине входной двери записку, которая привела его к записке, которую она оставила в своей квартире, спрятанной в потолочном вентиляторе.

Он мотнул головой на поднос, прикрепленный к моей кровати, и повернулся вправо от меня.

«Мне жаль, что я ударила тебя ножом. Мне жаль, что я сказала, что ты никогда не волновал меня. Верно обратное. Я посылаю все к черту, я обжора, я шлюха, зависимая от секса, когда дело касается тебя. Но я разобью свое собственное сердце миллион раз, если это значит оставить тебя в живых. Поэтому я ранила нас обоих, чтобы спасти тебя. Я просто надеюсь, что ты сможешь простить меня.

ХХ.

Твоя Рози.»

Я оторвался от записки незрячими глазами и увидел, что Рози стоит над моим телом, по ее лицу текут слезы, а в глазах читается болезненная решимость. Я вспомнил странную вибрацию, которую она испускала, когда вошла в дверь, как она целовала меня отчаянно, агрессивно, как будто никогда не насытится.

— Девочка знала, что делала, — прервал Гарро, ткнув подбородком в мое забинтованное плечо и верхнюю часть левой груди, — Проткнула тебя близко к сердцу, чтобы они знали, что она не шутит, но ничего важного. Ты будешь лечиться, тебе понадобится терапия для плеча, но тебя прооперировали час назад и сказали, что ты будешь в порядке.

— Кто меня нашел?

— Она отправила Крессиде сообщение с какого-то левого номера, сказав, что может встретиться по твоему адресу, если она хочет поболтать. Кресс мягкая на ощупь, поэтому, хотя мы и избегали ее, Кресс пошла. Приехала, когда мотоциклы уже отъезжали, позвонила Кингу из машины и вызвала скорую изнутри, когда увидела, что ты истекаешь кровью.

Иисус Христос.

— Теперь, когда с этим все покончено, почему бы тебе не рассказать мне, какого хрена ты и моя дочь занимались последние два месяца? — прорычал он, опираясь на мощные руки, чтобы приблизиться к моему лицу. — Может быть, я и приземленый сейчас, но я такой парень, который не будет против добавить к твоим страданиям.

— Господи, Гарро, меня только что зарезала любовь всей моей гребаной жизни, почему бы тебе не дать парню минутку? — я огрызнулся на него, затем вздрогнул, когда потянул себя за плечо.

Он уставился на меня с неподвижностью хищника, готового нанести удар. — Любовь всей твоей гребаной жизни?

Черт, по крайней мере, я уже был в больнице, чтобы они могли вернуть меня к жизни после того, как Гарро попытается меня убить.

Я тяжело вздохнул. — Ага, Гарро, ты думаешь, я такой мужчина, что не могу любить женщину, которой она является? Потому что я знаю, что она твоя дочь, но я заботился о ней как о девочке, присматривал за ней, когда она была подростком, а теперь люблю ее как женщину. Она в каком-то смысле моя, честно говоря, мне плевать, одобряешь ты это или нет. Она останется моей.

— Ты говоришь это, лежа на больничной койке с ножевым ранением, которое она тебе нанесла, — заметил он, но в его голосе была ухмылка, и я увидел, как он провел большим пальцем по своему толстому обручальному кольцу, зная, что он меня поймал.

— У нее был невозможный выбор, и она сделала его единственным способом, который мог сделать кто-то такой храбрый и преданный, как Харли-Роуз. Она причинила мне боль, чтобы спасти меня и свою семью. Она снова и снова разбивала собственное сердце, чтобы убедиться в этом.

— Думаю, тебе лучше рассказать мне сейчас, Дэннер, — прорычал он, — И скажи мне, через какое дерьмо она заставила себя пройти ради меня и моих людей, и, черт возьми, почему она это сделала? — я запрокинул голову к потолку и впервые в жизни рассказал все Зевсу Гарро.

В течение следующих нескольких дней я выздоравливал болезненно, хотя и не в больнице.

У меня было много посетителей.

Моя мать была там часто, так расстроенная из-за раны, что у меня не хватило духу сказать ей, что это сделала Харли-Роуз.

Моя мать любила Харли-Роуз. Она любила Кинга.

Она никогда до конца не понимала динамику между Дэннерами и Гарро, хотя была одной из нас, и за годы разделения между нашими двумя фракциями она жаловалась, что скучает по детям.

Она хотела большую семью, детей и животных, бегающих по округе, как это было на ранчо ее родителей за пределами Энтранса, то самое, которое она подарила мне на выпускной.

Отец не хотел.

Он хотел одного идеального сына и получил его.

Ну, в любом случае, у него был член, и он был идеальным сыном до того дня, когда я ошеломил его, уничтожив МК Ночных Охотников, тот самый клуб, который финансово поддерживал его сомнительный бизнес-партнер Хавьер Вентура.

Я не разговаривал с ним три с половиной года.

Он не был одним из моих гостей, и моя мать, в процессе развода с ним, потому что он прогнал ее любимого сына и сам никогда не давал ей много любви, мы не говорили о нем.

Однако Гарро были там каждый день.

Все началось с Гарро, сидевшего на страже у моей кровати, как будто он был обеспокоен тем, что Берсеркеры не купятся на полицию, а Харли-Роуз распространила версию моей смерти.

Сначала мы мало разговаривали. Я лежал там, он сидел рядом, два очень разных Альфы с очень разными типами жизней.

Только, может быть, не такими уж и разными все-таки.

Мы говорили о Фарре, и Гарро позволил мне прочитать позорный гнев в его тоне, когда он говорил о том, как она превратилась в Лилит после падения, как это началось за год до того, как он попал в тюрьму, но с дерьмом, происходящим в клубе, он не удосужился развестись с ней, а потом было слишком поздно.

Бракоразводный процесс в тюрьме занял время.

Он не поблагодарил меня за заботу о его детях, но я рассказал ему несколько историй о времени, которое мы провели вместе, потому что он, казалось, нуждался в этом, давил на напряженные мышцы. Я рассказал ему о том, как научил Кинга стрелять из своего первого ружья, как он упал лицом вниз от отдачи дробовика, как Харли-Роуз однажды убедила Старого Сэма позволить ей устроить концерт для ее друзей, а потом только для братьев из Падших.

Он смеялся.

Это было странно, рассмешить Преза незаконного МК.

Но это было, как ни странно, глубоко приятно.

В конце второй недели появились Лулу, Кресс и Кинг.

Лулу вперевалку подошла к моей кровати, ее огромный беременный живот частично обнажал укороченный топ с надписью «Мама-байкер», и поцеловала меня в висок.

— Приятно зайти к тебе сюда для разнообразия, — пошутила Крессида, сев на край моей кровати и положив книгу мне на бедро, — Полночь в саду добра и зла. Речь идет о моральной двусмысленности и вере.

Я моргнул. — Верно.

— Тебе не обязательно это читать, — радостно сказала она, наклоняясь к кровати со счастливыми глазами, — Знаешь, я открываю свой собственный книжный магазин?

— А, вот и она, Дэнни, — рассмеялся Кинг, потянув за прядь волос свою женщину, когда он проходил мимо нее, чтобы прислониться к окну, — Как только она начинает читать книги, ее трудно остановить.

— Это правда, — сказала она, пожав плечами.

Я с недоумением посмотрел на Лулу, когда она устроилась на коленях Гарро, но она лишь хрипло рассмеялась и сказала. — Ты позаботился о Харли-Роуз, а мы нет, Дэннер. Добро пожаловать в семью.

Глава 27

Я никогда не была одинока в своей жизни.

Не так.

Не сама по себе и ненавидя это, но зная, что звонить некому.

Моя семья думала, что я их предала.

Мой любовник попал в больницу из-за меня.

Даже моя фальшивая семья не пришла, когда ее позвали. Они не были таким МК, и разве не по этой причине я это сделала?

Я пыталась заполнить зияющую вокруг меня пустоту этой и другими причинами. Я делала это с определенной целью. МК Берсеркеров были угрозой, которую нужно было устранить. Мой отец с юных лет учил меня, что зло нельзя прощать или игнорировать. Его нужно было уничтожить, вырвать с корнем и сжечь. Я никогда не сталкивалась со злом так прямо, как сейчас, впутавшись с Берсеркерами, но теперь, когда я была втянута в это, у меня был долг покончить с ними, и мой отец научил меня этому. Так что, даже если он не сможет понять, даже не полюбит меня после того, как я это сделаю, я останусь до их горького, почерневшего конца. Поскольку это было просто, я бы сделала что угодно для своей семьи. Даже если это означало войну против них.

Прошло две недели после того, как я ударила Дэннера ножом в грудь, но этот момент все еще преследовал меня в любое время дня. Я позвонила в больницу медсестре, которой доверяла, Бетси, чтобы убедиться, что с нимвсе в порядке, и она заверила меня, что после реабилитации он будет в порядке через несколько месяцев.

Спасибо блять.

У меня была довольно хорошая идея, что удар высоко в левую грудь нанесет наименьший ущерб, но если бы моя рука соскользнула или я вообще просчиталась, если бы Крессида не была мягкотелкой, и если бы она не добралась до дома, Дэннер был бы мертв.

И я была бы его убийцей.

Моим единственным утешением был тот факт, что сержант Реннер и мой куратор Диана Кейси были в восторге от прогресса, которого я помогла им добиться в деле. Грант Ив организовывал крупную партию оружия из Калифорнии, которая должна была прибыть той же ночью, и они были готовы устроить арест. Может быть недостаточно, чтобы уничтожить их всех, но этого должно быть достаточно, чтобы разрушить организацию.

Спасибо блять.

Я устала до мозга костей, мой дух превратился в мертвую вещь, которую я таскала за собой, как убитого на дороге. Мне нужно было сделать это, чтобы понять, что делать со своей жизнью, жизнью, в которой Дэннер больше не будет участвовать.

Я думала, что моя семья может простить меня. В моей груди была надежда, похожая на горящий уголь, которая убедила меня в этом и подпитывала меня каждый пропитанный болью день без них.

Но как Дэннер мог когда-либо простить меня за то, что я сделала?

Я припарковалась перед зданием клуба Берсеркеров с Хиро на пассажирском сиденье.

Он появился в моей квартире через два дня после, сидел на моем пороге с поводком во рту, рядом с ним была сумка с собачьими вещами.

Я не спрашивала, как он туда попал.

Он был единственным существом, которое мне осталось любить.

Итак, я упала на колени у двери и зарылась лицом в его мех, рыдая, рыдая и рыдая, пока в моем теле не осталось влаги, которую я могла бы отдать.

С тех пор я брала его с собой повсюду.

Я была в клубе в поисках Рэта.

За последние две недели мы провели вместе так много времени, что он даже достаточно доверял мне, чтобы встретиться с Кайли.

Это чертовски потрясло меня, но они были очаровательны вместе. Это была невысокая фигуристая чернокожая женщина примерно моего возраста с великолепной массой каштановых кудрей с медовыми кончиками и милой улыбкой. Рэт был Рэтом, огромным и внушительным. Но каким-то образом, как и Дэннер и я, несмотря ни на что, они сработали.

Она рассмешила его.

Он заставил ее чувствовать себя в безопасности.

Общаться с ними было все равно, что бить нежный синяк, но мне это нравилось.

Если я не могла быть счастлив, то, по крайней мере, могла видеть, как счастливы другие.

Рэта не было уже три дня.

Для другого байкера это могло быть нормальным, но Рэту нравилось держать руку на пульсе событий, потому что он был вице-президентом и потому что ему это было нужно, чтобы убедиться, что Кайли в безопасности.

Поэтому я была обеспокоена.

Я открыла дверь, выскочила из машины и подождала, пока Хиро последует за мной.

Никто не прокомментировал внезапное появление у меня собаки, и я поняла, что Дэннер никогда раньше не водил его с собой, поэтому они решили, что он мой.

Он держался рядом, пока мы шли по лестнице, а затем вошли в устрашающе тихий дом.

— Эй, — позвала я, — Кто-нибудь здесь?

Никто не ответил, поэтому я бросила Хиро в комнате Рэта на случай, если что-то случится, прежде чем отправиться на разведку.

Я свернула за угол на кухню и увидел Твиза, Хендрикса, Розового Глаза, Ропера и Поупа, которые тихо сидели и пили виски из открытых бутылок.

— Что, черт возьми, происходит? — я спросила, и я знала, что они скажут мне.

Поскольку я «убила» Лайна, клуб доверял мне все.

— Был не прав, — признал Хендрикс с потрясенным видом, — Не Дэннер был кротом.

Мое сердце сжалось. — Что? Кто, черт возьми, это был тогда?

Входная дверь распахнулась со взрывным грохотом, который предвещал грубый, мучительный рев. — Где она, черт возьми, вы, чертовы ублюдки!?

Рэт.

Мое сердце упало на запятнанный пивом ковер.

Мальчики посмотрели друг на друга из-за стола, но поднялись только Твиз и Поуп.

— Скажите мне, где, черт возьми, моя девушка! — Рэт снова заревел, и мы могли слышать, как он швыряет дерьмо в гостиной, прежде чем его тяжелые ботинки двинулись по коридору.

Поуп вытащил пистолет и направился к двери к тому времени, когда Рэт наполнил ее своим телом и яростью.

Он был совершенно ужасающим, его лицо было жестоким от гнева, его кулаки были сжаты в твердые камни, которые ломали кости так же легко, как металлический скребок.

Поуп вздрогнул, затем поднял пистолет. — Стой там, Рэт. Мы знаем, что ты чертов стукач.

Взгляд Рэта сгустился еще больше, пока его глаза не превратились в тонкие сверкающие щелочки. Он медленно направился к Поупу, который сделал шаг назад, но остался на месте.

— Остановись, черт возьми, прямо здесь, — крикнул он, когда Рэт подошел ближе.

Рэт проигнорировал меня и направился прямо в ствол пистолета, дуло у правого плеча. Его рука поднялась, чтобы схватить Поупа за горло как раз в тот момент, когда пистолет выстрелил.

Он громко зашипел, слегка дернулся, когда пуля пронзила его плечо, но в остальном его было не остановить. Он поднял Поупа в воздух одной рукой и прорычал ему в лицо. — Где, черт возьми, моя девушка? Скажи мне в следующие три секунды, или я сверну тебе шею.

Поуп бросил пистолет, чтобы сжать руку Рэта, стиснувшую его горло, но ничего не сказал.

Спустя три секунды его шея громко хрустнула, звук был такой, будто нога наступила на сломанный пластик.

Поуп упал на землю замертво, а Рэт повернулся лицом к остальным в комнате.

— ГДЕ ОНА, БЛЯТЬ!? — он так громко ревел, что летела слюна и висящий фонарь загремел.

— Мертва.

Одно слово пронзило яростный воздух в комнате, как лопнувший воздушный шар.

Жнец стоял в дверях с безмятежной улыбкой на лице.

— Убил того мальчика, которого ты защищал, убил ее мать, а затем вытащил ее из этого дома за чертовы волосы, — сообщил он нам, — Даже не стал ждать, чтобы отнести ее в контейнер. Просто застрелил ее на обочине дороги и столкнул в океан.

Я закрыла рот рукой, чтобы не разрыдаться, когда лицо Рэта стало серым и пепельным.

— Вот что бывает со стукачами в этом гребаном клубе, в моей гребаной семье, — усмехнулся Жнец, — Мы убиваем их, как животных.

Воздух внезапно стал электрическим, и тогда это случилось.

Рэт пришел в бешенство.

Его рев наполнил комнату, громче даже выстрела Хендрикса в живот, когда он рванулся к столу. Он толкнул пустой стул и обрушил его на голову Ропера прежде, чем тот успел пошевелиться, схватил со стола нож для масла и вонзил его в глаз Твиза, когда тот толкнул его вперед, чтобы сбить его, а затем так сильно ударил Розовый Глаз по горлу, что что-то звучно сломалось.

Произошел еще один выстрел, на этот раз из пистолета в руке Жнеца, с того места, где он стоял в дверях, его улыбка была видна сквозь пороховой дым.

Пуля попала Рэту в живот, но не остановила его.

Он оттолкнул задыхающееся тело Розового Глаза в сторону и направился к Жнецу.

Еще один выстрел, на этот раз попал ему в руку.

Он продолжал идти вперед, пока не схватил Жнеца за горло и не поднял его в воздух.

— Где моя гребаная девушка, — закричал он в смущенной ярости.

— Мертва, — улыбнулся Жнец, хотя Рэт душил его, — Как и ты.

Затем раздался еще один выстрел, на этот раз от Гриза, который прокрался в комнату через другой дверной проем. Пуля глубоко вошла в его правое плечо, то самое, которое удерживало Жнеца.

Рэт рухнул на землю.

Я всхлипнула и попыталась подойти к нему, но вдруг меня удержал Гриз. Я боролась с его рукой, когда другие братья вошли внутрь, схватили Рэта за ноги и начали тащить его большое истекающее кровью тело из комнаты.

— Фото Кайли, — крикнул он, его голос был наполнен болью.

— Заткнись, — сказал Жнец, прежде чем ударить его ногой по голове так сильно, что он потерял сознание.

Но было слишком поздно.

Рэт передал мне свое сообщение, и оно было получено.

Я помчалась вверх по лестнице после того, как Гриз отпустил меня, после того как братья вытащили Рэта с заднего сиденья и погрузили его в грузовик, я услышала, как он завелся и помчался оттуда.

Гриз отпустил меня, вероятно, думая, что я просто расчувствовалась.

Это правда.

Но я также была на задании.

Мои пальцы дрожали, когда я подняла фотографию Кайли в рамке, хранившуюся в шкафу Рэта, и открыла задний клапан.

Картинка полетела на землю.

Но то же самое произошло и с тонкими страницами бухгалтерских бумаг.

Я прижала их к груди на минуту, Хиро скулил и толкал меня в спину, сбитый с толку шумом и быстро катящимися слезами. Я зарылась рукой в мех на его спине и прошептала ему на ухо. — Мы получили их.

Глава 28

Это случилось через два дня.

Слишком поздно.

Рэт исчез, предположительно мертв.

Дэннера считали мертвым, но он ушел от меня навсегда.

И я претерпела столько испытаний, чтобы добраться до этого момента, что это почти не стоило того.

Но это произошло, потому что это означало, что угроза, которую они представляли для моей семьи, исчезла.

Берсеркеры пали.

Я наблюдала с переднего сиденья массивного внедорожника GMC, как десятки офицеров КККП и местной полиции наводнили порт Ванкувера. Красные, синие и белые огни вспыхнули над ночной сценой, подчеркнув, что последних братьев, которые были там, чтобы разгрузить корабль, затащили в полицейские машины и увезли для обработки, а затем, надеюсь, приговорили к пожизненному заключению за торговлю оружием и контрабанду и целый ряд других правонарушений.

Это было слишком сюрреалистично.

Я отстегнула ремень безопасности и вышла из машины, хотя мне сказали этого не делать.

У меня не было причин больше никого слушать, поэтому я и не стала.

Вместо этого я прошла под желтой полицейской лентой, обняв взятую напрокат куртку КККП на плечах, и наблюдала вблизи, как офицеры фиксировали и классифицировали оружие в массивном открытом грузовом контейнере, как Мэт ругался на двух офицеров, которые толкнули его грубо к машине, прежде чем толкнуть его внутрь.

Я посмотрела вниз на полицейские огни, вспыхивающие на моей коже, почувствовала запах морской воды на моей спине и закрыла глаза, чтобы услышать полицейскую болтовню по радио, не слишком отдаленный призыв репортеров, появляющихся, чтобы получить сенсацию.

Они пали.

Я сделала это.

Каким-то образом, вопреки всему, я помогла защитить не только свою семью, но и город Ванкувер и всю провинцию.

МК Берсеркеров несет ответственность за треть нелегального оружия в городе, за более чем двенадцать подтвержденных убийств и десятки нераскрытых только за последний год.

Они были злом, которое я закопала в грязь, чтобы выкопать с корнем и выполоть.

Я закрыла глаза, подняла лицо и попыталась не заплакать.

— Харли-Роуз Гарро.

Я открыла глаза и слегка улыбнулся сержанту Реннеру.

Он протянул ко мне руку, а на его лице улыбка была шире моей.

Я тупо посмотрела на его руку, потом снова на него.

Ухмылка стала шире. — Хотел бы поблагодарить вас, мисс Гарро, за неоценимую помощь в деле. Это самая крупная конфискация незаконного оружия, которую мы когда-либо имели, не говоря уже о том, что у нас так крепко связаны МК Берсеркеры, что они будут исчезать в течение многих лет.

— Это был Дэннер, — честно сказала я ему, и его имя застряло у меня в горле, — Он действительно все сделал.

— И за это его наградят. По очевидным причинам, которые, я уверен, вы понимаете, для вас того же не сделают. Так что, если позволите, я хотел бы пожать вам руку.

Полицейский хотел пожать мне руку.

Я проглотила эту странность, не зная, горжусь я этим или ужасаюсь, и взяла его сухую ладонь в свою.

— Спасибо, — серьезно повторил он, его темные глаза пригвоздили меня к намерениям его слов, так что я не могла спрятаться от них.

— Не парьтесь, — пробормотала я.

И посреди места преступления, где я не была преступником, я рассмешила копа.

Я была дома, готовясь ко сну, но прижалась к телевизору, а Хиро смотрел Игру Престолов, потому что это напомнило мне о Лулу, когда в мою дверь постучали.

Хиро и я оживились, глядя друг на друга.

— Ты откроешь или я?

Он тихонько завыл, и я рассмеялась, легонько почесав ему ухо, прежде чем встать и подойти к глазку.

Фарра стояла у моей двери, по ее лицу текли слезы, почерневшие от туши.

Я пожевала губу.

Она была отвратительным человеком, чьи худшие проступки включали заговор с целью увидеть, как меня изнасилует байкер.

Она также была моей матерью.

И она сделала несколько ужасных вещей, но я знала, что в ней есть что-то хорошее, потому что когда-то мой отец любил ее, и в неурочные дни в неурочное время в моем детстве она могла быть доброй.

На всякий случай я вытащила из кармана телефон и отправил сообщение Реннеру.

Затем я открыла дверь.

— Что ты здесь делаешь, Фарра?

Она громко фыркнула. — Ты действительно собираешься быть такой грубой со своей матерью, когда я явно расстроена?

Я тяжело вздохнула. — Я буду говорить с тобой только в том случае, если ты сможешь объяснить, почему ты не против позволить Гризу изнасиловать меня.

Пришло ее время вздохнуть, как будто я снова была глупым ребенком, и она никогда не сможет заставить меня понять. Она взяла мое лицо в свои руки, хотя я и вздрогнула, и ее влажные голубые глаза, такие же, как у меня, скользнули по моему лицу.

— Ты была такой красавицей, — прошептала она, внезапно помрачнев, — Я так любила тебя. Ты была такой драгоценной малышкой, и я понятия не имела, что с тобой делать, но я старалась изо всех сил.

— Я никогда не чувствовала даже дуновения этой любви, — прямо сказала я ей.

Она ощетинилась. — Моя мама умерла, когда мне было четыре года. Будь благодарна, что у тебя просто есть мать.

— Будь благодарна за то, что я вообще сейчас с тобой разговариваю, — рявкнула я.

— Давай начнем снова, — тихо умоляла она, хватая меня за руки, чтобы мягко размахивать ими между нами, — Я просто хочу быть в твоей жизни. У хочу это прямо сейчас. Я могу стать лучше, и я не хочу быть одна.

— Ты сделала это с собой, — сказала я ей, отдергивая руки, — Ты не можешь просто так выбирать, когда хочешь завести семью, мама. У тебя была одна все это время, и ты ничего не сделала для нее. Не жди, что я захочу быть рядом с тобой сейчас, — сказала я, начиная закрывать дверь, когда зазвонил мой телефон.

— По крайней мере, впусти меня, чтобы я могла вызвать такси, — мило попросила она с крокодильими слезами на глазах.

Реннер звонит.

Я взяла свой телефон и поднесла к уху, спрятав устройство между ним и плечом, чтобы я могла затащить ее в комнату, отвечая на звонок.

— Привет.

— Мисс Гарро, я должен сообщить вам, что Жнеца Холта не забрала отдельная команда КККП, которая сегодня вечером обыскивала лагерь Берсеркеров. Ни там, ни в других клубах его не было видно. У нас есть основания полагать, что у него есть крот в отделении. Я сейчас же пришлю к вам патрульную машину. Офицер подойдет к вашей двери, а другой останется снаружи для вашей защиты, пока мы разберемся с этим.

Я молча слушал, стараясь, чтобы мое лицо оставалось непроницаемым, потому что моя мать притворялась, что не смотрит на меня, поправляя макияж в зеркале перед входом.

Небрежно я потянулась к своей сумочке на столике у двери, другой рукой потянулась к замку, чтобы открыть его.

Через секунду раздался выстрел, и пуля пробила дверную ручку.

Я отпрыгнула назад, моя рука полыхала от боли, истекая кровью по всей земле от пули, царапающей большой палец, когда дверь распахнулась и появился Жнец.

— Привет, малыш, — позвала Фарра, как будто он постучал в дверь и пришел выпить чаю, — Дверь была открыта. Думаю, этим выстрелом ты поймал Харли.

Хиро протяжно и свирепо зарычал позади меня.

Жнец бросился ко мне, приставив дуло к виску. — Шевели задницей, пока сюда не явились копы.

Фарра быстро проверила свои волосы в зеркале, а затем проскользнула мимо нас к двери. — Осторожнее с Харли, малыш.

Он хмыкнул, но я знала, что он не собирался быть со мной осторожным.

В его глазах было только убийство.

Он знал.

Он знал, что я крыса. Вероятно, он даже сомневался, что Рэт или Лайн были крысами теперь, когда он знал, что это была я.

И он собирался убить меня за это.

Моя глупая, жалкая мать думала, что мы снова станем семьей.

Может быть, мы были бы, если бы он убил и ее тоже.

— Ага, сучка, — усмехнулся он мне в ухо, чувствуя, как от страха мое тело застыло, как труп, — Ты умрешь сегодня вечером.

С дивана раздалось еще одно рычание, а затем по воздуху пролетело золотое пятно, когда Хиро ринулся в бой.

Он ударил Жнеца в пах, острые зубы вонзились ему в бедро так, что тот заревел и попытался стряхнуть его.

Я вырвалась из его хватки и большими пальцами вцепилась ему в глаза.

Он безумно размахивал пистолетом перед своим лицом, пытаясь сбросить Хиро и уклониться от моих острых пальцев. Один из моих ногтей вонзился в его слезный проток, и я толкнула его, чувствуя влажный хлюп, когда прорезала уголок его глаза.

— Блять! — завопил он, набрасываясь так яростно, что тыльная сторона его руки попала мне в лицо, и я отлетела в сторону.

Я упала на землю с резким криком, ударившись головой о дерево.

Когда я оглянулась, Хиро с грубым рычанием и резким рывком оторвал пасть от окровавленного бедра Жнеца.

Жнец взвыл от боли и безумно, невидяще выстрелил из ружья.

Я закрыла глаза, когда боль пронзила меня, яркая, как будто меня пронзили тесаком.

Послышался короткий вой, а затем глухой удар, когда тело упало на землю.

— Нет, — всхлипнула я, отползая назад с закрытыми глазами, отказываясь открыть их, чтобы осознать, что произошло, — Нет, нет, нет.

Чья-то рука схватила меня за лодыжку и грубо потащила к двери. Мои пальцы так сильно царапали деревянный пол, что под ногтями посыпались щепки.

— Нет, — громко закричала я, — Нет.

Я чувствовала кровь, когда он вытащил меня мимо двери на ковер в коридоре.

— Что происходит… — спросил один из моих несчастных соседей.

Жнец выстрелил в него.

Еще один выстрел.

Но я была слишком занята первым.

Я открыла глаза, когда Жнец бросил меня в дверь.

Я лежала в футе от него, его милые карие глаза были пусты, язык вывалился изо рта, но не в его обычной счастливой манере.

Жнец выстрелил ему в затылок.

Но, глядя на меня таким, каким он был, если бы его глаза не были открыты, он выглядел бы почти спящим.

— Хиро, — простонала я сквозь бесконечные рыдания, лившиеся изо рта, — Хиро, нет.

Я вцепилась в его мех, перебирая пальцами еще теплые, до боли знакомые пряди, и пыталась запомнить все о нем.

— Нет! — я закричала во все горло, когда Жнец толкнул соседа, а затем наклонился, чтобы поднять меня, приставив пистолет к центру моего позвоночника прямо под моей шеей.

Если бы он выстрелил в меня там, я бы умерла от паралича.

На одну ужасную минуту я не думала, что это будет так плохо.

Последний кусочек моего сердца только что умер на полу моей проклятой квартиры.

Был ли повод сражаться?

Жнец вонзил пистолет мне в спину, а затем захлопнул дверь так, что она выбила тело Хиро, небрежно скользя по залитому кровью полу.

Ярость вспыхнула в моей крови, и борьба захлестнула мое тело.

Жнец хотел меня убить.

Но если мне суждено умереть сегодня ночью, я сделаю это, пытаясь убить его.

Глава 29

Дэннер

Я уже был в пути, когда мне позвонил Реннер.

Жнец избежал ареста и добрался до нее.

Используя ее чертову мать, чтобы сделать это.

Реннер слышал весь разговор по мобильному телефону Харли-Роуз после того, как он выпал у нее из рук, когда он ворвался внутрь.

Прошло две недели с тех пор, как я видел свою бунтарку Роуз. Две недели болезненного выздоровления, слишком много сумасшедших разговоров с сумасшедшей, абсурдно очаровательной семьей Гарро и две недели жизни с осознанием того, что моя Рози страдает за то, что она сделала.

Но мы с Гарро говорили об этом точно так же, как я обсуждал это с Реннером и мы решили. Безопасность Харли-Роуз зависела от того факта, что МК Берсеркеров думали, что я мертв, и разорвала все связи со своим отцом. Мы не могли просто ворваться, как альфа-самцы, готовые спасти положение.

Итак, мы ждали, пока Харли-Роуз за два месяца сделает то, что я пытался сделать три года. Мы подождали, пока она вытащит дубинку, и Реннер разрешил нам все.

Только теперь это была Харли-Роуз, которая не была в ясности.

Я завел двигатель, включил фары и позвонил мужчине, который ехал позади меня на своем байке.

— Гарро, она у Жнеца, — прорычал я в трубку, — Держись рядом со мной, я нарушаю ограничения.

— Куда, черт возьми, ее занесло? — прорычал Гарро.

Я барабанил пальцами по рулю, перебирая ворох информации, которую накопил о Берсеркерах и их Президенте за последние три года.

— У него есть женщины. Последняя владела складом, ее зовут Джейд Йеллер. Я позвоню в свое подразделение и попрошу их найти что-нибудь полезное.

— К черту это, звони Кертонсу. Он найдет любое дерьмо для твоих копов и то, что ты мне рассказал о том, что произошло, из того, что я знаю об этом гребаном ублюдке, у нас нет времени здесь возиться.

Затем он повесил трубку.

Я посмотрел в зеркало заднего вида, что он близко, и сильнее надавил ногой на газ.

Если бы она была у Жнеца, он бы ее убил.

В моем уме не было никаких сомнений.

Он «убил» меня, а совсем недавно, по словам моих друзей из полиции, он убил Рэта.

Еще один байкер с душой, с которым я бы хотел выпить пива.

Он убьет ее, но вопрос, который преследовал меня, заключался в том, изнасилует ли он ее.

Он был почти культистом из-за своей одержимости делить женщин, и я почувствовал его ярость, когда Харли-Роуз отказалась позволить себе быть униженной несколькими мужчинами Берсеркерами.

Не было никаких сомнений, что сейчас он будет достаточно разъярен, чтобы сделать это сам.

До центра города должно быть еще полчаса, но сияние голубых огней Ванкувера поглотило нас через четырнадцать минут после того, как я повесил трубку.

— Это хранилище, — сказал Гарро, когда я ответил на его звонок, — Третье авеню.

Я завел двигатель.

Через несколько минут мы были там.

Я схватил свое ружье, хотя и знал, что с моей рукой я буду паршивым стрелком, и вышел навстречу Гарро. Мы проверили периметр здания, ни света, ни шума, и определились с планом игры.

Склад был чертовски пуст.

Кертонс дал нам другое место в нескольких кварталах.

Ничего.

Десять минут спустя.

Нет Жнеца, нет Фарры. Нет Харли-Роуз.

Мы спорили о том, что делать дальше — я хотел вызвать полицию, а он хотел дождаться, пока Падшие спустятся с горы, когда снова зазвонил телефон Гарро.

— Эй, — сказал он и замер.

Мой кишечник сжался. Если новость о том, что они нашли Харли-Роуз в каком-либо ином состоянии, кроме совершенно, черт возьми, здорового, то я сорвусь.

Гарро положил телефон на ладонь, чтобы включить громкую связь. — Говори, пока можешь, ублюдок. Скоро я тебя найду, ты чертов покойник.

— Ты в обмен за девчонку, — раздался в телефоне голос Жнеца, вызывая во мне такую сильную ярость, что мне казалось, что я коснулся провода под напряжением, — Сделка такова.

Гарро посмотрел на меня, его глаза потемнели в тусклом свете уличных фонарей. — Будет сделано.

Жнец рассмеялся. — Всегда как гребаная киска.

— У тебя есть дочери?

— У меня дочерей и сыновей, черт возьми, полно. Ни за кого из них, черт возьми, жизни не отдал бы.

— Разница между тобой и мной, — тихо сказал Гарро, тихо потому, что пытался сдержать отвращение в своем тоне.

— Разница между тобой и мной в том, что у меня твой гребаный ребенок. Приедешь через десять минут, она жива, после этого ничего не обещаю.

— Где ты, черт возьми? — прорычал он.

Жнец снова рассмеялся. — Место ее гребаного преступления.

Зевс повесил трубку, из горла вырвался животный звук разочарования, но я уже возвращался к мустангу.

— Считаю, ты знаешь, что имел в виду этот загадочный мудак, — крикнул он, направляясь к своему байку.

— Да, — сказал я, — Порт Ванкувера.

Харли-Роуз

Меня связали и заткнули рот.

Фарра была недовольна этим, но затем изменила свою точку зрения, когда Жнец согласился использовать два своих красивых шелковых шарфа, чтобы связать мне руки и ноги, один из которых был надет на носок, засунутый мне в рот. Она усадила меня за стол, болтала со мной, пока красила ногти в розовый цвет, который она называла «Разбитые сердца».

Рэт лежал в углу комнаты, и я не знала, дышит ли он. Только то, что выглядело так, будто он был там какое-то время, а ковер вокруг него был запачкан кровью.

— Жнец убьет твоего папу, — продолжала она, прервав свои обязанности по маникюру, чтобы вынюхать еще одну дорожку кокаина со стола рядом с набором для ногтей, — И я знаю, ты будешь права, но ты поймешь, что он это заслужил. Он бросил тебя, чтобы попасть в тюрьму из-за своей маленькой шлюшки, а теперь снова бросил тебя. Жнец сделает то, что ему нужно, а потом мы отправимся в новое место.

Она сделала паузу, увидела, как изо рта у меня капает слюна, потому что кляп слишком сильно растягивал мои губы, и наклонилась вперед, чтобы промокнуть ее концами шарфа.

Когда она откинулась на спинку кресла, она широко, счастливо, высоко улыбнулась мне со своего чертового лица. — Я думаю о Колумбии. Ты знаешь, что это мировая столица кокаина?

Она рассмеялась тем хихиканьем, хриплым смехом, который я ненавидела с тех пор, как себя помню, а затем хриплым криком.

Мое сердце поднимало пыль в груди, пробуждая старые надежды.

Реннер разговаривал по телефону, пока меня забирали.

Может там была полиция.

Вместо этого раздался скрипучий стон, когда кто-то присоединился к Жнецу на металлической платформе снаружи, а затем дверь открылась, и он шагнул внутрь с дикой ухмылкой.

Это не полиция.

Но я все еще ахнула, чуть не подавившись кляпом, когда увидела, как папа слегка наклонился, чтобы шагнуть в дверь, из-за его огромного присутствия трейлер казался невыносимо маленьким.

— Привет, малышка, — тихо пробормотал он, его языческое лицо скривилось в легкой улыбке.

Боже, папа.

Я так мгновенно превратилась в маленькую девочку, что даже не пыталась сдержать слез.

Прошли недели с тех пор, как я видела, как его красивое лицо улыбалось мне. И теперь это происходило в трейлере на грузовой площадке в присутствии ебаных психов.

Если бы я не была так утомлена, так сыта по горло от страха и горя, я могла бы рассмеяться, потому что наше воссоединение было таким Гарро.

Но я этого не сделала.

Жнец поднял пистолет, его рука высоко над головой, чтобы как следует прицелиться в висок папы.

— Ты кусок дерьма. Думал, что всегда заслуживал всего хорошего, никогда не думал, что кто-то другой лучше тебя. Но теперь смотри, я получила твою девчонку, — засмеялась Фарра, когда она вскочила после того, как написала еще одну фразу, потирая пальцами десны, чтобы стряхнуть остатки пудры, — И ты, гребаный крысиный ребенок.

Папины сжатые кулаки медленно разжимались, а затем сжимались, чтобы сдержать ярость, исходящую от него, как радиоактивные волны.

— Ты ни хрена не заслуживаешь, — заорал на него Жнец, — Встань на свои чертовы колени.

Я закричала сквозь кляп, когда мой отец посмотрел мне в глаза и медленно опустился на колени.

Нет, папа, нет, нет.

Жнец прижал пистолет к виску и улыбнулся мне. — Это для тебя, Фарра, детка. Для нас с тобой.

— Он убьет ее, — пророкотал папа, — Фарра, он убьет Харли за то, что она на него наплевала.

— Нет, — громко рассмеялась Фарра, — Мы собираемся переехать в Колумбию.

Ее глаза искали глаза Жнеца, и ее улыбка медленно сползла с ее лица. — Жнец, малыш?

— Мы поговорим об этом, — поколебавшись, Жнец сильнее прижал пистолет к виску папы, — После того, как я его убью.

Впервые в жизни я была счастлива, что моя мать была такой идиоткой. Шарфы на моих запястьях были достаточно шелковистыми, чтобы из них можно было вырваться, и последние сорок минут я выкручивала запястья.

Я вырвалась на свободу как раз в тот момент, когда выстрелил пистолет, и папа упал на бок.

Я закричала из-за кляпа, сорвала шарф, разорвала тот, что был у меня на лодыжках, и стянула кляп, когда заметила, как папа перекатился и присел на корточки у стены с пистолетом в руках, нацеленным на Жнеца, который смотрел так, будто увидел призрака у внезапно открывшейся двери.

Папа выстрелил ему в голову.

Я видела, как голова Жнеца откинулась назад на его шее, а затем все его тело рухнуло вперед. Сделано.

Я двинулась вперед только для того, чтобы почувствовать прохладные руки, схватившие меня сзади, и давление чего-то маленького и острого на яремную вену.

Фарра держала маникюрные ножницы у моей шеи.

— Бросай, — рявкнул на нее папа, подняв пистолет и не колеблясь нацелив его на нее.

Она повернулась к нему лицом и усмехнулась. — Нет, ты ни хрена со мной не сделаешь, пока я держу твоего драгоценного ребенка. Ты нас отпустишь.

Папа уставился на меня, его глаза наполнились тем, что я видела тысячи раз и ни разу не ослушалась, даже в дни моего самого глубокого бунта. Доверие.

Медленно он опустил пистолет.

Фарра рассмеялась и станцевала, проткнув мою кожу ножницами. Капли крови скатывались по моим волосам, когда она наклонилась вперед, чтобы прошептать. — Давай, детка, давай взорвем это место. Мы с тобой поедем в Колумбию. Все, что мне нужно, это моя девочка.

Я позволила ей проводить меня к приоткрытой двери, наклонилась вперед, чтобы открыть ее для нас, и сразу же повиновалась папе, когда он рявкнул. — Пригнись.

Я упала на землю, когда дверь с грохотом распахнулась.

Выстрел!

Так громко, прямо надо мной.

— Хах? — моя мать ахнула, а затем прокрехтела позади меня.

Я перекатилась на спину и увидела, как она схватилась за горло с дырой прямо в центре, когда упала на землю.

— Рози.

Мои глаза автоматически закрылись от обжигающих слез.

— Нет, — прошептала я, опасаясь, что у меня стрессовые галлюцинации или я вдохнула слишком много токсинов от лака для ногтей.

Но нет.

Руки с шероховатыми кончиками мягко потянулись под мои подмышки, чтобы поднять меня, а затем легли мне на плечи, чтобы развернуть меня.

И он был там.

Зеленоглазый подросток играет на гитаре в музыкальном магазине.

Полицейский-новичок позволил мне сбежать с магазинной кражи.

Байкер под прикрытием, который отказался от прикрытия, чтобы спасти меня.

Мой свирепый, верный, красивый Лев стоит передо мной, держит меня, смотрит на меня так, словно я потерянное сокровище Атлантиды, и ему больше никогда ничего не понадобится.

— Лайн, — прошептала я со всей надеждой, — Я сделала что-то плохое.

— Нечего прощать, нечего забывать. Я люблю тебя, бунтарка Роуз. Ты причинила мне боль, чтобы спасти меня. Ты разбивала себе сердце миллион гребаных раз, чтобы сохранить мне жизнь, и я так чертовски люблю тебя за это, — он взял мое лицо в свои руки и сказал мне в губы, — Моя девочка с львиным сердцем.

А потом он поцеловал меня.

Глава 30

Простыня медленно скользнула по согретой сном коже моей спины, поднося мою задницу к прохладному воздуху. Пальцы последовали за мной, огибая изгибы моих мышц и впадину в позвоночнике, две впадины у основания торса, словно скульптор, лепящий из драгоценной глины. Другая рука отодвинула густую завесу волос, закрывающую мое лицо, к моей голове на подушке, и теплые губы дразнили мое ухо.

— Доброе утро, моя колючая Роза, — прошептал Дэннер, закладывая слова как секрет.

Мое сердце наполнилось такой теплой благодарностью, что все мое тело залилось краской.

Лайн вернулся.

Вернулся в мою жизнь, в мою постель, в мои объятия.

Мой защитник, мой лучший друг и мой возлюбленный.

Наконец-то я получила от него все, в чем когда-либо нуждалась.

Я все еще чувствовала эхо Хиро в своем сердце, потерю его головы рядом со мной в нашей постели, но я знала, что это то, ради чего он умер. Чтобы сохранить жизнь не только мне, но и этому сну, его семье снова вместе в постели.

Моя мать умерла от непоколебимой руки Дэннера. Он, казалось, не чувствовал раскаяния, и я тоже. Но мы не вызывали полицию, пока папа не увез тело Фарры, чтобы его не очень-то мирно упокоили со свиньями на ферме Энджелвуд. Я не хотела, чтобы Дэннер попал в беду из-за моего спасения.

А папа не хотел быть там, когда появились люди в синем.

У меня болел большой палец от раны от пули, и я знала, что шрам Дэннера на груди все еще был ярко-розовым, свежим, но заживающим.

У нас были шрамы.

У нас были сражения.

Но это, наконец, было сделано, и я должна была поверить, что ужасы, через которые мы прошли, только сделали нас сильнее, как по отдельности, так и в вместе.

Я начала переворачиваться, чтобы видеть его лицо, но рука на моей спине сжалась и прижала меня к матрасу.

— Почувствовал желание сосать твою сладкую киску сзади, пока ты не растаешь на моем языке, — сказал он, затем втянул мою мочку уха в рот, отпустив ее резким прикусом зубов, — Будь хорошей девочкой и оставайся на месте ради своего Дома.

Боже, я скучала по этому.

Почти месяц без этого сильного голоса в моем ухе, этих твердых слов, вызывающих сабмиссива из глубины моей души. Я была мокрой от его первого слова.

— Да, Лайн, — я больше дышала, чем говорила, когда он переместился надо мной, одна из его сильных рук была видна и восхитительно сжата, когда он медленно опустил свой вес, а затем скользнул вниз по моему телу, чтобы лечь между моими разведенными ногами.

Он резко шлепнул меня по заднице и приказал. — Руки и колени. Наклони эти бедра и покажи мне эту великолепную киску.

Я скользнула коленями под себя и практически замурлыкала, глубоко выгнув спину, моя задница была высоко поднята, мои ноги раздвинуты, чтобы он поклонялся алтарю моей киски.

Он склонил голову и помолился.

Я застонала, когда его горячий рот встретился с моей киской, когда он облизал мой клитор и ощупал мою киску, пока я не впилась обратно в его губы.

— Пожалуйста, — умоляла я так близко к тому, чтобы кончить, что царапала и сжимала простыни отчаянными кулаками, — Позволь мне кончить.

Он отстранился, не обращая внимания на мой стон, и сел на край кровати. Я посмотрела на него, когда он похлопал себя по бедру и приказал. — Ложись, но не трогай меня.

— Ты ублюдок, — прошипела я, моя киска пульсировала так сильно, что я знала, что достаточно одного прикосновения к моему клитору, чтобы довести меня до края.

— Сделаешь одно неверное движение, и я надену на тебя наручники, Рози, — лениво протянул Дэннер.

— Да пошел ты, — выдавила я сквозь стиснутые зубы.

Его смешок был мягкой темной веревкой, которую он обвязал вокруг моей шеи. — Ты будешь делать, как я скажу, или я не буду трахать тебя.

Мои бедра дрожали, когда я оседлала его, ненадежно балансируя прямо над его толстым стволом, но осторожно, чтобы не коснуться горячей головки своим скользким центром.

Это была игра.

Не шевелись.

Ни на один дюйм.

Даже когда его грубые пальцы скрутили мои соски и потянули их, как ириски.

Даже когда одна рука громко, болезненно щелкнула по моей заднице, и мне пришлось сжать свои ноющие ноги, чтобы не упасть с места и не упасть на его идеально вырезанное туловище.

Даже когда моя влага скользнула между моих бедер и начала капать вниз по его члену в непристойном проявлении желания, которое заставило меня хныкать, стонать и чертовски болеть, когда я чувствовала, как широкий член разделил мои набухшие складки на две части и проник прямо до конца в мою киску.

Он резко шлепнул меня еще раз, но продолжал держать руку на горячей плоти, сильно массируя, так что боль углубилась и распространилась прямо в мою киску.

— Не. Двигайся. — приказал он мне снова, и, хотя его лицо было невозмутимым, я могла видеть горячую бурю, бушующую за его зелеными, как джунгли, глазами.

Его большой палец скользнул по моей щеке в мокрую от пота складку моей киски, и когда он наклонился вперед, чтобы взять один из моих сосков между зубами, он напомнил мне. — Ни одного гребаного дюйма.

А потом он вонзил свой большой палец в мою киску, а два пальца в мой пульсирующий центр, и я взорвалась вокруг него, кончив на его дразнящий член, словно я была тропическим ливнем, вырвавшимся из облаков.

Через все это я почти не двигалась. Я так напрягла мышцы, что они горели, а пот катился волнами по моему телу. Единственная уступка, которую я позволила себе, это закрыть глаза. Было невозможно выдержать прикосновение пальцев Дэннера к моему телу и смотреть в его сияющие зеленые глаза. Было слишком легко прочитать одержимость там, понять, что это значит гораздо больше, чем секс и извращения.

Мое хрупкое сердце, заново рожденное из пепла предыдущего, болезненно сжалось при виде этого.

Итак, я закрыла глаза и держала их закрытыми, пока буря не утихла, и я не превратилась в слабую, напряженную массу, оседлавшую его.

— Посмотри на меня.

Я слегка вздрогнула от тяжести его приказа, когда слова скрежетали по моей сверхчувствительной коже. Он смотрел на меня из-под опущенных бровей, его взгляд был таким напряженным, что я чуть не вздрогнула.

— Потрясающе, — но он не выглядел удовлетворенным.

— Я не двигалась, — защищалась я.

Одна золотая бровь поднялась. — Ты уверена?

— У меня есть дрожащие бедра, чтобы доказать это! Я вся была как чертова статуя, — сказала я, гнев и стыд бурлили во мне.

Я хотела доставить ему удовольствие, и меня злило, что я этого не сделала, и еще больше злило то, что я так заботилась о нем.

Сильная, независимая женщина, я пытался напомнить себе.

— Ты закрыла глаза. Я мог бы простить тебя за то, что ты сбилась с позиции, но ты закрыла глаза… ах, Харли-Роуз, ты забрала то, без чего я не могу обойтись.

Он смотрел, как мой рот дрожаще надулся. Его большой палец провел по полной нижней губе, и его глаза вспыхнули, когда я согнула язык, втягивая его в рот. Мне так хотелось угодить ему, исправить свою ошибку, что слезы навернулись на глаза. Я хотела умолять его простить меня, позволить мне все исправить.

— Шшш, — шикнул он на меня, потому что он был моим Домом, он знал, насколько шатким было мое эмоциональное состояние после сцены после того, как я его подвела, — Ты можешь загладить вину передо мной.

— Да? — я прижалась к его железной груди, прижала руку к свежезажившей колотой ране и лизнула изгиб его левого уха, — Скажи мне как.

— Скачи на мне жестко, как дикарка, и заставь меня кончить.

Мгновенно я потянулась к его неприлично длинному члену, поместила его у своего входа и опустилась вниз, погружая его в себя до предела.

Он запрокинул голову и издал долгий низкий стон, а затем шлепнул меня по заднице. — Покажи мне, как сильно ты любишь мой член.

Так я и сделала.

Я использовала свои зубы и губы на его рту и горле, мои руки были сцеплены для рычага на его здоровом плече, чтобы я могла брыкаться, вращаться и кататься на его напряженном члене, пока его бедра не затряслись, его пальцы не сжались вокруг моих бедер, подталкивая меня вперед.

— Быстрее, — потребовал он, хлопая меня по заднице серией быстрых, жалящих ударов, которые подстегнули меня и сломали.

Я кончила на его члене, мое влагалище сжалось так сильно, что вызвало его собственный оргазм, когда он застонал в мой рот, целуя меня, пока нам обоим не потребовалось дышать.

— Вот это моя хорошая девочка, — пробормотал он в мою влажную грудь, успокаивая рукой мою красную задницу.

Я промурлыкала свое согласие, ленивая от удовлетворения, полностью довольная тем, что я в безопасности с моим мужчиной, мой папа спит в другой комнате, и я увижу свою семью позже сегодня. Я чувствовала, что это того стоило, все, через что мне пришлось пройти, чтобы добраться до этого момента, и чувство было таким прекрасным, что оно расцвело, как приз, выросший в моей груди.

— Я увольняюсь из полиции, — сказал Дэннер в тишине.

Я вздрогнула от шока, а затем откинулась назад, чтобы посмотреть ему в лицо. — Извини?

Его глаза были серьезными, но он слегка поддразнил ухмылку. — Недавно я понял, что я не так хорош, как я думал, и я в порядке с этим. Кроме того, я хочу вернуться с тобой в Энтранс, и ни за что, черт возьми, я не буду служить в полиции моего отца.

— Что ты собираешься делать? — спросила я, не в силах представить себе реальность, в которой Дэннер не был бы копом.

Он усмехнулся и заправил мои волосы за ухо. — Открою частную детективную фирму.

Кроме этого. Это его вполне устраивало.

— Боже мой, ты будешь убийственным детективом, — сказала я ему, — Ты будешь трахать меня над своим столом?

Он засмеялся. — Не будем забегать вперед, Рози. Во-первых, мне нужен кабинет и письменный стол.

— Верно.

Мы улыбались друг другу.

— Я никогда не думала, что мы получим это, — прошептала я, почти слишком боясь произнести это слово вслух.

— Что, бунтарка?

Я посмотрела в его зеленые глаза и позволила себе быть уязвимой, как он меня учил. — Что мы когда-нибудь будем счастливы.

Его рука дернулась на моих бедрах, а лицо смягчилось. — Рози.

Я пожала плечами, как будто это не имело большого значения, но мы оба знали, что я лгу.

— Мы будем счастливы, обещаю, — поклялся он, — Ты мне веришь?

Я закрыла глаза и прижалась губами к его губам, моя рука к его сердцу, так что мои пальцы легли на шрам, который я оставила ему, чтобы приблизить нас к этому моменту.

— Да, Лайн, я тебе верю, — прошептала я ему в губы.

И я буду верить.

Мы ели хлопья на кухне, когда в комнату ворвался папа с огромными глазами, спутавшимися волосами вокруг улыбающегося лица.

— Мои малыши на подходе, чертвозьми! — торжествующе проревел он. — Черт возьми, да!

Дэннер и я смеялись над ним, его радость заразительна.

— Поздравляю, Гарро, — обратился мой мужчина к моему отцу.

Лицо папы слегка потеплело, когда он посмотрел на меня, стоящую между ног моего мужчины у барной стойки, где мы ели.

— Зови меня Зевс, — сказал он.

Мое сердце согрелось красотой этого подарка, и я почувствовала, как Дэннер напрягся, а затем смягчился рядом с ним, осознав это.

— Теперь готовьте свои задницы, нам нужно добраться до чертовой больницы, — крикнул он, прежде чем снова исчезнуть в коридоре.

Дэннер одарил меня ошеломленным взглядом. — Думаю, нам лучше одеться.

Я рассмеялась, чувствуя себя более беззаботной, чем когда-либо прежде.

Папа поехал на байке в больницу, а мы последовали за ним на Мустанге Дэннера. Мы не разговаривали, пока он ехал. Вместо этого я составила плейлист из песен для нашей истории любви и играла его для него до выхода на сцену. Когда мы припарковались, Дэннер повернулся ко мне, взял мою голову руками и поцеловал меня, долго, медленно и страстно.

— Не изменил бы ни гребаного момента с тобой, это привело нас сюда, — сказал он мне, потирая большими пальцами мои щеки.

— Даже ту часть, где я зарезала тебя ножом? — спросила я, даже не пытаясь сдержать улыбку.

— Ничего, — сказал он так свирепо, что мое чувство юмора испарилось, — Ни одной гребаной секунды.

На этот раз я поцеловала его, быстро, крепко и сладко.

Стук в окно заставил нас оторваться друг от друга, но я нахмурилась, увидев, как папа наклонился, чтобы хмуро взглянуть на нас.

— Целуйтесь в свое гребаное время, мои дети уже здесь, — приказал он, прежде чем повернуться и пройти через парадные двери больницы.

Мы последовали за ним и поднялись на лифте в родильное отделение. Я никогда не видела папу таким взволнованным, с электрическими глазами и беспокойным телом, перекатывающимся и двигающимся, как боец, выходящий на ринг.

— Ты в порядке, папа? — спросила я, протягивая руку, чтобы взять его массивную, покрытую шрамами ладонь.

Он сжал ее и признался. — Никогда в жизни я так чертовски не нервничал.

— Ты шутишь, — усмехнулся Дэннер.

Папа пронзил его взглядом, но мой мужчина даже не моргнул.

Боже, он был сексуален.

— Моя девочка вот-вот родит двоих малышей. Я заставил Кертонса провести исследование, и это дерьмо очень быстро становится опасным для матери.

— Пап, с Лулу ничего не случится, — мягко сказала я ему.

Но я знала, что это был кошмар, который он пережил раньше, и его резкая энергия не рассеется, пока он не увидит ее воочию.

Двери лифта открылись, и мы все вышли, мои мужчины соединились со мной посередине. Мое сердце дрогнуло, а затем расположилось в моей груди более комфортно, чем когда-либо прежде.

— Идем дальше, — пробормотал папа, уже отпуская мою руку, чтобы его длинные мощные бедра могли нести его по коридору быстрее, чем глаза.

— Гарро нервничает, никогда не думал, что доживу до этого дня, — пробормотал Дэннер.

— Ты и мой отец в одной комнате, не ссоритесь, не могу сказать, что я когда-либо думала, что доживу до этого дня, — заметила я.

Он засмеялся и продолжал смеяться, пока мы завернули за угол и увидели всю команду Падших, растянувшуюся в зале ожидания.

Я замерла.

Десятки глаз устремились ко мне, вес их коллективного взгляда, как опускающийся песок, засасывает меня вниз.

Я не знала, что делать.

Я хотела извиниться, но я была дерьмова в извинениях.

Я хотела обнять их, но не знала, позволят ли они мне.

Так что я стояла как идиотка и таращилась.

Кинг двинулся первым.

Он соскочил со своего места и пошел ко мне, его походка ускорилась, удлинилась, пока не превратилась в бег, а затем он вырвал меня из хватки Дэннера и подхватил на руки.

Запах его, свежего воздуха и теплого белья ударил мне в нос, и тут же потекли слезы. Я зарылась лицом в его пышные золотистые волосы и держала себя в руках, когда мое сердце взорвалось в груди, приливный поток ликующего облегчения пронесся по моему опустошенному телу, как дождь по пустыне.

— Харли, — прохрипел он, мягко покачивая меня взад-вперед на руках, мои ноги болтались и раскачивались, как маятник, — Черт возьми, добро пожаловать домой.

Я разразилась громкими, неудержимыми рыданиями, которые сотрясали все мое тело.

Успокаивающая рука пробежала по моим волосам, и рядом с моим ухом прозвучал сладкий голос. — Моя милая Харли-Роуз.

Я закричала громче, моя рука слепо потянулась, чтобы схватить Кресс и заключить ее в наши объятия. Она обняла нас и держала так же крепко, как и мы ее.

— Детка, — сказала Лайла, прижимаясь ко мне с другой стороны и обнимая меня за талию, — Чертовски скучала по тебе.

— Могу ли я принять участие в этой акции? — раздался рядом с нами голос Новы, — Ты знаешь, я люблю хорошие групповые объятия.

— Боже, не будь грубым, — ворчала Лайла, и я почувствовала ее толчок, когда он присоединился к нам, прижимаясь к ней своим весом и обнимая меня длинными руками.

— Ах, черт, если и была одна причина, по которой я стал гребаным байкером, так это чтобы избежать этого дерьма, — проворчал Бак откуда-то поблизости, но тут я почувствовала запах его сигарет в воздухе и почувствовала, как крепкие руки сдавливают нас всех вместе слева, — Но, черт возьми, не каждый день мы получаем нашу принцессу обратно.

Я продолжала плакать, теперь уже тише, когда весь мотоклуб, вся моя семья столпились вокруг меня и приняли меня обратно в свои ряды.

Когда мы разошлись, я удержала брата, Лайлу и Кресс и повернула нас всех, чтобы посмотреть на Дэннера, который прислонился к стене, скрестив ноги в ботинках Тимберленд и расстегнув темную джинсовую рубашку ровно настолько, чтобы можно было увидеть сексуальную впадину у основания груди, его горло и взлохмаченные волосы на груди, солнцезащитные очки-авиаторы, спрятанные в волосах.

Он вернулся к своему ковбойскому образу, по-прежнему крут, но теперь с татуировкой, выглядывающей из-под рубашки, шрамом через бровь и сердцем байкерши в руках.

Мне понравился взгляд на него.

— Дэнни, — Кинг ухмыльнулся и сделал шаг вперед, чтобы крепко пожать его руку, закончившуюся шлепком по спине, — Черт возьми, хорошо, что ты вернулся.

Дэннер поднял бровь. — Да, я помню, ты не очень любил меня, когда Кресс и Лу разобрались с твоим дерьмом.

Кинг ухмыльнулся ему, не раскаявшись. — Много воды утекло, вы тогда были в конфликте. Теперь ты на правильной стороне.

— Ты сказала ему, что я увольняюсь из полиции? — он спросил меня.

Я покачала головой там, где она лежала на плече Кресс.

— Да, черт возьми, ты это сделал, — воскликнул Кинг, снова хлопая его по плечу, — Но я не говорил о правильной или неправильной стороне закона. Я говорил о том, чтобы снова быть на нашей стороне, моей и Харли. Мы скучали по тебе.

Боже, я любила своего брата.

Лицо Дэннера смягчилось, когда он вздернул подбородок, глядя на Кинга. — Да, Кинг, я тоже по тебе скучал.

— Я думаю, тебе стоит остаться, — добавил Кинг, нахально подмигнув.

— Стоит остаться, — подтвердил Дэннер.

Я оторвалась от своих девочек и подошла к своему мужчине, проскользнув под его руку, как я много раз видела, как Лу делала с моим отцом.

Он согрел мое недавно оттаявшее сердце, как огонь костра.

— Блять, да! — папа закричал из глубины другого коридора, одетый в синий халат, который выглядел почти комично на его большом байкерском теле, — У нас двое здоровых детей и здоровая Лу. Уокер и Энджел Гарро.

Майя вскочила на стуле, покрутила кулаком в воздухе и начала аплодировать.

Мы присоединились к ней, так что все родильное отделение звенело от праздника.

— Зевс Гарро, — прорезал радостный шум голос.

Мы посмотрели на двух офицеров, идущих к нему по коридору.

Дэннер выступил вперед. — Робсон, Хэтли, что происходит?

Они заколебались, переводя взгляды с папы на Дэннера.

Низкорослый полицейский прочистил горло. — Рад тебя видеть, Дэннер, но это официальное дело.

— Какого черта? — спросил Кинг, уже продвигаясь вперед.

Они добрались до папы раньше него.

— Зевс Гарро, вы арестованы за убийство офицера Гибсона. Вы имеете право хранить молчание. Штат предоставит вам адвоката…

Эпилог

Год спустя.

Я проснулась от сладких снов, улыбка на моем лице и моя рука уже потянулась через кровать к Дэннеру.

Его там не было.

Это не было чем-то необычным. Несмотря на то, что мой мужчина в основном проводил свои собственные часы, работая частным детективом, он все еще рано вставал и часто уходил с утренней пробежки, чтобы быть дома вовремя, чтобы принять душ со мной, прежде чем я отправлюсь в больницу. Итак, я держала глаза закрытыми и позволяла себе немного дольше дрейфовать, чувствуя, как мое тело расслабилось и слегка ныло от работы с Дэннером прошлой ночью. Я все еще чувствовала боль на своей заднице и давление зажимов для сосков, словно фантом держал мою грудь. Я люблю это. Боли и отметины, которые он причинял мне, заставляли меня чувствовать себя любимой и желанной, даже когда мы были в разлуке. После года безудержного счастья вместе, со временем, чтобы исследовать, он только открывал все больше и больше способов распутать меня, как катушку упавшей нити.

Я улыбнулась в подушку и откинула волосы с лица, хотя и держала глаза закрытыми, когда услышала характерные признаки открывающейся и закрывающейся входной двери и срабатывания сигнализации.

— Лайн, — позвала я тихо, сонно, когда почувствовала его присутствие в комнате.

Он прошлепал по деревянному полу в мою сторону, и я могла сказать, что он присел рядом со мной, чтобы провести большим пальцем по моим приоткрытым губам, прежде чем поцеловать их.

— Доброе утро, моя Роза, — пробормотал он мне, прежде чем немного отодвинуться.

Я хмыкнула и уткнулась лицом в подушку. — Вернись в постель и проведи ленивое воскресное утро, будучи энергичным со мной.

В ответ он грубо лизнул меня в щеку, что заставило меня хихикнуть и нахмуриться. — Фу, с каких это пор мы облизываем друг другу лица?

Еще один шлепок, затем еще один, язык, который, как я поняла, был слишком резким, слишком маленьким, чтобы принадлежать Дэннеру.

За секунду до того, как я открыла глаза, раздался крошечный звериный вой, и мое сердце сжалось, когда я поняла, что он сделал.

Мои веки резко распахнулись, и я увидела крошечного щенка немецкой овчарки примерно в дюйме от моего лица, который в данный момент грыз заблудившуюся прядь моих волос.

— Черт возьми, — выдохнула я, когда слезы мгновенно выступили у меня на глазах, и я рывком приняла сидячее положение, чтобы положить крошечный пучок черно-золотого меха себе на колени, прижимая к своим скрещенным ногам. Он был таким маленьким, пушистым, с мягкими, как у младенца, волосками и огромными, стоячими, но слегка кривыми ушами с золотыми кисточками наверху. Я приподняла его извивающееся щенячье тельце, чтобы посмотреть в его милые, умные карие глаза, и почувствовала, как мое сердце перевернулось в груди, пополнив свою коллекцию весом моей новой любви.

Я перевела сияющие глаза на своего мужчину, когда прижала щенка к груди и прижала к себе, как ребенка. — Ты купил мне щенка?

— Я купил тебе щенка, — согласился он, все еще приседая у кровати и выглядя невероятно горячо в обтягивающей белой футболке с заправленными за воротник авиаторами.

— Я не думаю, что смогу справиться с ним после, — я проглотила подступивший к горлу ком печали, — После Хиро.

— Я знаю, бунтарка, — мягко сказал он, протягивая руку вниз по извивающемуся щенку, а затем вниз по моей ноге, чтобы сжать мою ступню, — Вот почему я принял решение завести еще одного для нас, когда я знал, что это будет хорошая боль, а не плохая. Мы любим собак, было бы неправильно не завести еще одного.

— Ты прав, — сказала я, коснувшись его жесткой щетины на щеке.

Он пожал плечами. — Честно говоря, я удивлен, что моя умная девочка еще не привыкла к этому.

Я ударила его по плечу, но не могла перестать улыбаться, глядя на прекрасное существо у себя на коленях.

— Привет, красавчик, — проворковала я, — Это он, верно?

Дэннер усмехнулся. — Да.

— Хорошо, ты же знаешь, что я люблю своих мужчин.

— Ага, — сказал он так, что я обратила на него взгляд, зеленые глаза светились любовью так ярко, что сияли неоновым светом, — Я знаю, что моя девочка любит своих мужчин.

— Как нам его назвать? — спросила я, потирая руками его сумасшедшие мягкие уши.

— Почему бы тебе не проверить ошейник? — он предложил.

Я снова приподняла собаку, на этот раз повыше, чтобы посмотреть на ошейник под его шерстью. Что-то сияющее привлекло мое внимание, и я нахмурилась, раздвигая черную шерсть, чтобы рассмотреть это.

На маленькой золотой табличке было написано «Святой», идеальное имя, но не это заставило меня ахнуть, новые слезы покатились по моим щекам, присоединившись к высохшим.

Это был вид огромного золотого кольца в форме идеальной розы, свисающего с собачьего жетона.

Когда я снова посмотрела на Дэннера, он переместился на одно колено, его предплечья были на кровати, чтобы он мог наклониться и снять кольцо с ошейника. Он приказал Алексу сыграть «Like Real People Do» Хозиера, а затем сказал. — Люблю тебя, Харли-Роуз, люблю тебя так, как я знаю, я никогда не перестану это делать, как я так или иначе не переставал это делать с тех пор, как встретил тебя. Некоторым мужчинам нужны женщины, которые полны сахара и сладости, надежные и степенные, но я всегда предпочитал женщин, в которых есть розы и шипы, сила и дерзость, которые так дики в глубине души, что я никогда не знаю, что мне достанется. Ты заставляешь меня чувствовать себя живым, Харли-Роуз, наполненным любовью и такой сильной целью, что она затмевает любую другую причину, по которой я могу любить жизнь.

— Да, — прокричала я сквозь безобразные слезы, охватившие мое тело, сжимая щенка в одной руке, чтобы другой броситься на своего мужчину, — Да, черт возьми, да, конечно.

— Я еще даже не задала вопрос, бунтарка Роуз, — игриво вцепился Дэннер в мои волосы.

Я отстранилась от него только для того, чтобы поправиться и произнести слова ему в губы. — Ты спросишь меня сегодня, завтра, вчера, в любой день с тех пор, как я встретила тебя, когда мне было шесть лет и я даже не знала, что такое любовь, я бы сказала тебе да, Лайонел Дэннер.

— Да, — сказал он ласково, долго и медленно, как делал, когда я говорила ему что-то стоящее.

Потом он поцеловал меня.

Он поцеловал меня в манере, которая говорила о заботе и безопасности, сексуальности и чувственности, любви и любви. Он целовал меня так, словно играл для меня музыку, более красноречиво, чем можно было выразить словами.

— Да, — повторила я его тоном, когда он отстранился, чтобы надеть чертовски классную золотую розу на мой безымянный палец, и я официально обручилась с любовью всей моей жизни. — Да.

Восемь лет спустя

Бах Бах бах.

На четырех акрах земли за нашим домом раздались выстрелы, листья зашуршали на деревьях, когда птицы улетели, а несколько лошадей, которых мы держали, издали высокое протестующее ржание. Святой только смотрел на меня, лежа у меня под ногами, а я сидел на заднем крыльце, прижавшись задницей к качалке, которую Крессида купила на нашу последнюю годовщину свадьбы. Мою собаку не смущали звуки выстрелов, он знал, что его люди дома в целости и сохранности, что единственное, чего можно было опасаться — это вполне реальная возможность того, что моя жена превратит наших детей в чокнутых с оружием.

Я погладил свою собаку по голове, сделал глоток холодного ванкуверского лагера и посмотрел на свою семью, собравшуюся в дальнем левом углу крыльца. Харли-Роуз согнулась почти вдвое, чтобы поговорить с шестилетним Кэшом о безопасности оружия, наша маленькая девочка, слишком маленькая, чтобы сама обращаться с оружием, стояла с ним, надутая с заплаканным лицом, все еще держась за свою истерику, на которую способна только дочь Харли-Роуз.

— Ты просишь об этом, показываешь им, как обращаться с оружием, — сказал Лисандр, выходя из дома с двумя недавно открытыми бутылками пива между пальцами, — Не уверен, что я знаю, что любой другой ребенок спит с пластиковым пистолетом, как будто это мягкая игрушка, как это делает Тэс.

— Ага, — согласился я, бесконечно забавляясь тем фактом, что Тэсмин настояла на том, чтобы спать с ярко-розовым водяным пистолетом, который мы купили ей на ее четвертый день рождения, — Она немного помешана на тренировках.

— Не уверен, что я тебе завидую, чувак, — сказал он, прислонившись к перилам, скрестив одну ногу над другой и сложив толстые руки на груди.

К тому моменту он вышел из тюрьмы уже более десяти лет, но его вид никогда не покидал его. В глубине его глаз по-прежнему отражался ужас, опасная угроза в каждом его свернутом движении и прищуренном взгляде, как будто он не умел быть пугающим, как будто он даже не доверял миру в достаточной мере, чтобы даже попытаться.

Я ненавидел это за него. За последние несколько лет у нас сложилось маловероятное партнерство, и теперь, когда он переживал личную бурю дерьма, я был полон решимости подставить ему спину.

— Ты дашь себе шанс влюбиться в женщину, от которой у тебя перехватит дыхание и которая вернет его тебе на следующем такте, ты поймешь достаточно, чтобы завидовать, — сказал я ему.

Он засмеялся. — Ковбой-мудрец сидит на своих гребаных качелях на крыльце, пьет пиво со своим верным спутником у его ног, его женщина счастливо играет с детьми, которых она ему подарила… Да, чувак, может быть, я доберусь туда однажды.

Он не поверил, я слышал это в его голосе, но пропустил мимо ушей.

Это настигло всех нас: Зевс, Кинг, Бэт, черт, даже Нова был по эту сторону его долгой и счастливой жизни, и если это не доказало, что любой мужчина может сильно влюбиться, тогда ничего не могло.

— Папочка, — закричала Тэс, подбежав ко мне на своих маленьких ножках, с развевающимися прядями светлых волос, — Папочка!

Я не ответил. У моей девочки была манера кричать на меня, даже когда я был рядом с ней. Сначала меня это беспокоило, может быть, она боялась, что я брошу ее или что-то в этом роде.

Харли-Роуз решила, что это нечто совсем другое, что моя маленькая девочка гордится своим папой и хочет прокричать об этом всему миру. Ей было знакомо это чувство, сказала она, глядя мне в глаза огромными аквамариновыми голубыми глазами, потому что она испытывала такую же гордость с тех пор, как я сделал ее своей.

— Когда придут остальные? — спросил Лисандр, когда Тэс вбежала по деревянным ступеням и бросилась мне в объятия.

Я запечатлел поцелуй в ее ароматных цветочных волосах. — В любое время.

— Было время, когда ты говорил мне, что мы оба будем на вечеринке по случаю дня рождения с гребаными Падшими, я бы не сказал тебе, что ты сошел с ума.

— Ага, — согласился я, когда Тэс пошевелилась в моих руках, хихикая, когда я пощекотал мягкий изгиб ее маленького животика.

Раздались отрывки высокого девичьего смеха, и я подумал, что это, без сомнения, второй по красоте звук в мире.

Во-первых, она услышала, как ее мать произнесла ее мягкое и милое «Лайн».

Словно я сам их наколдовал, в воздухе раздался рев труб Харлея, полоса пыли на горизонте — предвестник клуба, приближающегося к грунтовой дороге.

— Папа, дедушка едет! — Тэс завизжала у меня на коленях, прыгнула со скамейки, а затем закричала в лицо Святому, — Щенок, дедушка уже почти здесь!

Излишне говорить, что мои дети любили своего дедушку.

— Круто, — позвал Кэш, словно становился крутым парнем, которым он и был, вздернув подбородок в знак признания психопатки сестры.

Тэс подбежала к ним, размахивая руками, и врезалась в бок брата с такой силой, что чуть не упала. Кэш поймал ее под мышкой и крепко держал.

До меня донесся смех Харли-Роуз, и я увидел ее длинные ноги, обтянутые крохотными джинсовыми шортиками, когда она прогуливалась по двору, одной рукой обнимая нашего сына, а другой держа пустое открытое ружье.

Господи, даже будучи мамой, она была чертовски горячей и чертовски крутой.

Она отделилась от детей у основания крыльца, чтобы забраться наверх, пока они бежали дальше по подъездной дорожке, стремясь встретить байкеров, катающихся по грязи.

Моя женщина поднялась по ступенькам, байкерша в армейских ботинках дома на ферме.

Я никогда не видел ничего столь красивого.

Она передала пистолет Лисандру, подмигнув. — Разберись с этим для меня, хорошо?

Он фыркнул, но в его глазах была улыбка, когда он увидел, как ее бедра качнулись ко мне, как она наклонилась, чтобы поцеловать меня.

— Готов к твоему дню рождения, Лев? — она спросила.

Я запрокинул голову на качели, чтобы лениво улыбнуться ей. — Больше возбужден тем, что будет потом, когда гости разойдутся, а дети уснут, когда я смогу трахнуть тебя, связанную веревкой, с красной от кожи задницей.

— Ммм, — промычала она под звук подъезжающих мотоциклов, — Должна ли я сказать семье, чтобы они развернулись и вернулись туда, откуда они приехали?

— Нет, думаю, твой отец будет плакать, — пошутил я.

Я коснулся большим пальцем уголка ее широкой улыбки и проглотил ее смех поцелуем.

— Убери свои губы от моей девочки, — кричал мужчина, огибавший крыльцо с Тэс в одной руке и его малышкой Энджел в другой.

Они обе были мини-версиями своих матерей.

Я безжалостно и часто дразнил Зевса по поводу мужчин, которых ему придется отбивать от своей дочери. Ей было всего восемь лет, но красота ее была уже так ярка, она словно сияла.

— Не остановлюсь, старик, — сказал я, вставая так, чтобы мы с Харли-Роуз могли встретиться с ним наверху крыльца.

Он отпустил своих малышей, чтобы обнять свою взрослую девочку. Она уткнулась лицом ему в грудь и крепко сжала его.

Она никогда не принимала своих близких как должное, ни на одну минуту с тех пор, как много лет назад поставила на кон собственную жизнь.

Иногда я просыпался и ловил ее взгляд на себе, руку на татуировке, которую я сделал для нее, кончики пальцев на шраме, который она мне оставила, ее лицо было полно печали. Я бы сцеловал его с ее лица, соблазнил бы улыбку или пощекотал бы хмурый взгляд, но всегда была часть ее души, которую всегда преследовал день и решение, которое она должна была принять.

Я только недавно научился с этим жить.

Это Крессида сказала мне. — У нее есть ты, чтобы сдерживать это чувство, тебе не нужно беспокоиться о тех моментах, когда оно трогает ее, Дэннер. Это пройдет. И это хорошее напоминание о том, что счастье, которое у нее есть сейчас, она заслужила.

Это было правдой, но мне нужно было, чтобы мудрая женщина, которую я когда-то осудил за то, что она трахнула своего ученика-подростка, разъяснила мне это.

Зевс отпустил мою жену и хлопнул меня по плечу большой ладонью, слегка встряхнув ее. — С днем рождения, Лайн.

Я ухмыльнулся. — Ты сделаешь мне торт?

— Отвали.

Мы отошли в сторону, чтобы поприветствовать остальных, поднимающихся по лестнице: Лу с сыном Уокером, которого все стали называть Монстром, Кинг и Кресс со своими детьми, Бэт с семьей, Нова с женой, Бак и Майя, Старый Сэм, Смоук и Райли, Кертонс, Бонер и Аксмен, Сай с Тэем. Они поднимались по ступеням в своих кожаных и черных одеждах, их улыбки были полны чистой радости от того, что я тусовался, отмечая мой день рождения.

Бывший полицейский, который годами пытался их уничтожить.

Я схватил жену за руку и притянул ее к себе, чтобы влажно поцеловать ее в губы. — Люблю тебя, бунтарка Роуз. Люблю семью, которую ты мне подарила.

Она растаяла на моем боку, ее аквамариновые глаза, которые я так любил, полны любви, моя роза в полном расцвете. — Люблю, что ты любил меня достаточно, чтобы спасти их, чтобы я могла отдать их тебе.

Оглавление

АВТОР: Джиана Дарлинг КНИГА: Хорошее стало плохим СЕРИЯ: Падшие Люди #3

Плейлист

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог