Браслет (СИ) [Нора Хельмер] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Все началось с браслета.

Воздушная Николь, которую раньше обыденно звали Вероникой, была на редкость увлекающейся особой и в последнее время начала гореть антиквариатом и винтажом.

Причем не просто копалась на блошиных рынках, а изучала с искусствоведом историю антикварных и винтажных украшений, все эти патины, усики, лапки, букписы, клейма, маркировки, абрисы камей — Веня слушал ее зачарованно, как слушал подругу с детства — Николь умела погружать в мир своих увлечений, очаровывать, вдохновлять, вести за собой — родись она в 1917, то скорее бы всего возглавила бы революцию, стала бы для Ленина Инессой Арманд.

Она же и преподнесла на день рождения старинный витой персидский браслет с потемневшей от времени яшмой, в которой были инкрустированы миниатюры изящных персидских шахов, скачущих на арабских жеребцах. Веня ахнул от восхищения, но робко заметил очевидное:

— Никочка, он же женский!

— Веник! — подруга вспылила мгновенно, — И вовсе не женский, а унисекс! В старину его эти же шахи и носили, они еще и серьги с перстнями носили и на женщин совершенно не походили! Умеешь же обгадить подарок, Веник! Дареному коню… — и вцепилась рукой в браслет, обдирая им запястье Вени. Он расстроенно заморгал, провожая глазами красивейшую вещь на свете, и примирительно протянул:

— Ты же лучше понимаешь в этом, Никочка, я совсем не разбираюсь в винтаже, прости, не хотел обидеть.

— Ну то-то же, Веник. Специально для тебя выбирала, ты на этих шахов похож фигурой. Давай руку сюда, ой, извини, поцарапала, дай, подую! — подула и надела опять, а Веня проморгал подступающие слезы — всегда был чувствителен, приподнял свое тонкое запястье к лучу солнечного света и в благоговении застыл, а Николь улыбнулась довольно и пообещала: — Он тебе счастье принесет, Веник. Вот увидишь, нормальные роли дадут!

Нормальную роль хотелось до зубовного скрежета — уже второй год после Щуки Веня подвизывался сразу в двух театриках, названия которых смущался называть — никто их, собственно, не знал, да и в них выступал только в ролях «Кушать подано», продолжая бултыхаться в проруби замерзшим г… в общем, недо-статисто-хористом.

Наверное, Николь была права, дело было во внешности, хотя, как говаривал его преподаватель риторики, у Вени была идеальная внешность для актера: правильные черты лица, большие глубокие серые глаза, которые могли хамелеоново меняться до голубого цвета или слегка зеленого, в зависимости от освещения или настроения, или же выглядеть льдистыми, если Веня злился — злился он, впрочем, редко.

Волосы у него были распространенного средне-русого цвета, хотя такого определения цвета волос не было, в народе такие волосы звались мышиными. В общем, бесспорно привлекательный и бесспорно незаметный — чистый холст, на котором можно нарисовать или Мефистофеля или, при желании, достоевскую Неточку Незванову.

Но в театриках режиссеры смотрели сквозь него, видимо, слишком уж был незаметным и выбирали на ведущие роли пропитых роковых красавцев или звонко-нежных ангелов. Веня и тут пролетал неопределенным г… типажом, вздыхая тяжело, а порой и тихо плача в подушку или в жилетку Николь, своей лучшей добрейшей подруге.

— Все будет, все случится, Веничка, — говорила она утешающе, гладя его волосы. — Ты покрасься, что ли, тогда заметнее станешь.

— Что ты, Никочка! — Веня утирал слезы и пугался. — Исчезнет чистый холст! — и после непродолжительной истерики утешался и продолжал надеяться на лучшее.

После ухода Николь Веня проследил задумчиво, как она садится в дорогущий мерседес, дверь которого ей открыл водитель и по совместительству телохранитель, — Никочка, энергично летя по жизни, умудрилась зацепить своим обаянием пластилинового олигарха — да, да, он на детском пластилине сколотил немалое состояние.

Помахал ей рукой, зная, что она не увидит — так, для себя, перевел рассеянный взгляд на браслет и улыбнулся — до чего же браслет был магически очаровывающим, затягивающим в омут своей наверняка непростой истории. Смотрелся на тонкой руке Вени родным, подчеркивал изящность и аристократичность запястья и кисти, длинных ровных пальцев с розовыми ногтями идеальной формы.

И… откровенно орал, что все остальное в Вене совершенно, вот абсолютно ему, благороднейшему предмету роскоши, не соответствует: Веня в страхе бросился к зеркалу в ванной, приложил запястье с браслетом к лицу и замер.

Браслет въедливым молчаливым укором сиял при искусственном свете, презрительно указывая на мышиный цвет немодно стриженых волос, дешевую рубашку, невыразительность и никчемность расстроенного лица хозяина — Веня смутился и опустил руку вниз, начиная водить ногой по полу.

Услышав телефонный звонок, добрел понуро до телефона и ответил сумрачно Николь, заверещавшей, что она забыла позвать его завтра на шопинг — шопилась всегда она, а Веня выступал благодарной аудиторией, всегда честно сообщавшей, идет или не идет.

— Да, пойду.

— Что случилось? — насторожилась Николь и Веня, помолчав, честно признался:

— Браслет слишком хорош для меня, Никочка. Я ведь совершенное ничто, а он… он обладает решительным характером, практически вожак среди браслетов…

— А ну брось это слюнтяйство! — визгливо приказала Николь. — Завтра все решим, Веник!

И решила. Выпытала за чашкой кофе, что Веню мучает, на все кафе заорав счастливо:

— Свершилось! Боже мой! Свершилось! — и потащила Веню в первую очередь к своему парикмахеру, который придал прическе волшебно сексапильную форму, а цвету — чудесное натуральное сияние. Веня мгновенно преобразился в сказочного принца и открыл потрясенно рот.

— Вот, Веник, — крякнула довольно Николь. — Теперь нужно антуража добавить. Кстати, ты был прав, браслет намекает и даже откровенно говорит, — прислушалась, — Что тебе нужно добавить легкой изюминки в одежду. А то ты для своей хрупкой фигуры носишь слишком мужественные вещи.

И под испуганный писк Вени переодела его в шелковую рубашку нежно лилового цвета, обтягивающие джинсы винного, мокасины на босу ногу тоже винного, обернула пышным газовым шарфом сочного сливочного цвета его шею и похвалила себя:

— Вот я молодец, а!

— Никочка, — нерешительно сказал Веня, задыхаясь от осознания своей красоты, — Я на гея похож теперь, нет?

— Подумаешь, — Николь пожала плечами. — Среди актеров геев и би много, кого ты удивишь. Зато какая харизма, какой характер прорезался, Веник!

Веня просиял, поцеловал ее крепко, едва не задушив в объятиях, и кивнул: в самом деле, подумаешь, примут за гея. Хоть за кого-то примут, а не пройдут равнодушно мимо, как обычно. А барышням он объяснит, что вовсе не гей, а натурал. Запахнулся длиннейшим шарфом, как у Айседоры Дункан, рассеянно напомнив себе, что около колес автомобиля с таким шарфом лучше не ходить, а то кончит как она. И поплыл… Поплыл ярким краснобоким селезнем около красивого лебедя Николь.

Шел, ощущая на себе взгляды людей, краснел от счастья — заметили! Заметили! Смотрят, боже ж ты мой, как бы не описаться от радости.

В театрике тоже заметили, режиссер изумленно прищурился и спросил:

— Вы новенький у меня? Нет?! Хм, какой профиль, какая фактура! Как я раньше не замечал? Будете играть Артюра Рембо в постановке «Лоло».

Артюр Рембо, любимый поэт — Веня чуть сознание не потерял от шока, но справился с собой, с достоинством кивнул, удаляясь в туалет, а там сжал кулаки, вонзая ногти в ладони — спит или нет? Не спит, больно! Ах, какой же счастливый браслет!

Летел домой, порхая бабочкой, сиял невидяще глазами, шептал стихи Рембо и таял — bon, судьба теперь к нему благосклонна! Чувствовал, как в робкой и бесхребтовой сущности рождается новая: сильная, харизматичная, яркая! Полыхал страстно очами, прямо как Рембо, демонически скалил зубы, соответствуя тотему браслета, вживался в роль по Станиславскому.

О, Рембо, Рембо, гений, содержанец богатых мужчин, агрессивный хулиган, абсентозависимый алкоголик, открытый и скандальный гей, лишенный манер и презирающий мещанство! Он бы возмутился, узнай он, что робкий мещанин Веня собирается воплотить его на сцене. О, нет! Веня должен стать им, натянуть на себя тонкую кожу французского пиита, бросавшегося на острые пики общества без брони открытым сердцем! Да!

Веня остановился в подворотне, преисполненный страсти, и закричал неистово преисподней, куда улетела душа Рембо:

— ДААААА!

Выгуливающий собаку сосед в ужасе дернулся и медленно осел на грязную майскую землю, хватаясь за сердце. Пришлось вызывать скорую, пристыженно пряча глаза — кричать все же стоит дома, в родных четырех стенах, а не доводить соседей до инфаркта.

Дома Веня осторожно растегнул на груди дорогую рубашку, вперил горящий взгляд посиневших от чувств глаз в свое бледное роковое отражение, распахнул рубашку на груди, делая вид, что разорвал ее и заорал:

— ДА! ДА! ДА!

Соседи тут же застучали по батареям — никакой личной жизни в этих хрущовках, давящих на творческую личность своими низкими потолками и отсутствием звукоизоляции. Пришлось тихо орать в подушку:

— Да! Да! Да! — но буря уже прошла, утихла, так что орать надоело. Заснул Веня с мечтательной улыбкой, а утром после кофе взъерошил шаловливо мокрые волосы и вдруг погас: какой из него Рембо, если он не гей и даже натурал с крохотным чувственным опытом? Так, подделка, ненастоящая патина, медяшка вместо золота, пустышка… Но Веня подавил привычное самокопание усилием появившейся воли, сузил ледяные в гневе глаза и сказал решительно:

— Тогда стану геем! Вот так! Причем найду себе богатого содержателя! Вот! — и показал себе язык.

Николь, авантюристка до мозга костей, потенциальная Мата Хари, прирожденная актриса, которой не пожелала стать, предпочтя сиять на сцене жизни, к вящему удивлению Вени, не оценила его решения:

— Веник, сдурел? Ты же не гей!

— Стану им, — решительно заявил Веня, топнув ногой упрямо.

— И бессеребреник, — Николь моргала через раз, потрясенная заявлением.

— Ну и что? Ради роли стану материалистом! — Веня затопал ногой нервно и интеллигентно стукнул по столу — новая харизма рвалась наружу.

— Веник, очнись! — Николь перегнулась через столик и постучала энергично по его лбу. — Быть содержанцем у богатого папика это тебе не хухры-мухры! Тебе ведь с ним спать придется! И не просто в пижамке ложиться в одну постель, желая доброй ночи, а трахаться! Попу подставлять, понял?

— Это вовсе необязательно, — по-менторски снисходительно сообщил Веня. — Я прочитал на гей-форумах, что многие геи избегают анального секса из-за болезненности, так что я буду твердо стоять на этой позиции. На мой взгляд, поцелуев и легкого петтинга будет достаточно.

— Петтинга? — Николь расхохоталась на всю кофейню и заорала, привлекая к покрасневшему Вене всеобщее внимание: — Да за деньги папик заставит тебя отсосать, зад подставить и еще попрыгать на одной ножке.

— Ника! — Веня зашипел. — Ты орешь так, что тебя в Подмосковье слышно! Прекрати, это неприлично! — и задумчиво добавил: — На ножке попрыгать могу, а все остальное — нет, спасибо, это негигиенично, неэстетично и нефизиологично.

— Какой же ты наивный у меня, Веник, — Николь вздохнула тяжело и покачала головой. — Я сама тебя с папиком познакомлю, много у меня богатых знакомых, а среди них полно и геев, и би. Прослежу, чтоб ты на психопата не попал, а то закует тебя в цепи.

— Как Прометея? — Веня оживился и заерзал. — К скале?

— Как пассива к койке, дурачок, — Николь почесала энергично нос — признак высшего волнения. — Боже, Веничка, ну зачем тебе это? Роль получил, ты талантлив, необязательно вживаться в нее так полно.

— Обязательно! — возмутился Веня. — Актеры ради роли худеют, полнеют, дурнеют, даже пробуют наркотики. Марлон Брандо, например, на вине «Ночь в Париже» играл, Аль Пачино…

— Хуячино, — отрезала Николь. — Тебе не дам! У тебя даже девушек-то было две с половиной.

— Почему две с половиной? — удивился Веня. — Три вообще-то, Никочка, зачем ты так? Они все были милые интеллигентные, практически тургеневские барышни.

— С половиной, потому что третья была без мозгов, Веник, полное ку-ку, к тому же, ты с ней даже до постели не дошёл, забыл?

— Петтинг, — с достоинством начал Веня, теряя самообладание.

— Петтинг — прелюдия к сексу, дорогой мой, а не его полноценная альтернатива! — перебила Николь и грозно подытожила: — Сама найду тебе, сказала, а то закуют тебя Прометеем в БДСМе!

========== Часть 2 ==========

На светский раут, первый в его жизни, его, конечно же, собирала Николь, с воодушевлением и ярким блеском в глазах возясь с ним как с любимой куклой: волосы были уложены блестящими волнами, брови оттримлены — Веня попытался робко что-то вякнуть, на что Никочка рявкнула, что раз он гей, то должен соответствовать, а до его брежневских бровей она давно мечтала добраться, сам он был упакован в во все оттенки голубого — Веня подозревал, что Николь откровенно над ним издевается, но, заглянув в ее свирепые глаза, оставил благоразумно свое мнение при себе, и покорно облачился в голубой наряд, радуясь, что хоть туфли обычного цвета.

— Голубые одежды небесных ангелов! — провозгласила торжественно Николь, прикалывая алую бутоньерку к нагрудному карману. — Не передумал, Веник?

— Не передумал, — Веня гордо вздернул подбородок. — Веди меня в пенаты порока, Николь! Я готов предаться греху.

— Эээх, — Николь протяжно вздохнула. — Сядь на диван, только так, чтобы не помять брюки. Я быстренько.

Никины «быстренько» обычно затягивались на добрый час, поэтому Веня осторожно снял себя туфли, брюки, пиджак и рубашку, повесил их на спинку стула и улегся поудобнее на диване, подтягивая к себе плед — Николь вечно мерзла и по дому всегда были разбросаны пледы, покрывала и пелеринки. Взял телефон в руки и с мечтательной улыбкой погрузился в поэзию Рембо, не заметив, как домой вернулся Саша, муж Ники. Тот поспешно взбежал на второй этаж, виновато оправдываясь:

— Никусь, я успеваю переодеться, прости, задержали инвесторы. А это что еще за хрень? — Саша увидел голую спину и ноги в одних носках Вени, который лежал блаженно на животе и болтал ногами, беззвучно шепча волнующие строки. Хрень тут же была пинком сбита с дивана, заорала испуганно на весь дом, перевернута на живот вторым пинком, но третий, самый мощный, завис в воздухе — Саша узнал Веню и пробормотал:

— Эээ… ошибочка вышла. Прости, Веня.

Вылетевшая в шелковой сорочке Николь с одним накрашенным глазом мгновенно оценила ситуацию и злобно уставилась на мужа, поднимая плачущего Веню с пола.

— Охренел, Медведев? — прошипела она, гладя Веню по голове. — Ты зачем Веника побил, ревнивый дебил? И что за оскорбление верной жены, а? Если бы я полюбила другого, то скрываться бы не стала, Медведев! Просто ушла бы от тебя, идиот!

На светский раут Веня поехал в легком гриме: заплаканные глаза были закапаны визином, опухшие веки обтерты лосьоном, а на нервные красные пятна лег тонкой вуалью кольдкрем.

— Это ничего, Веничка, — уговаривала его Николь. — Зато у тебя от плача губы чувственнее стали, а глаза прям горят влажным блеском!

— Д-да, Веня, — кивал Саша. — Слезы привнесли в твой образ недостающую деталь — страдание. Твой Рембо же страдал всю жизнь, верно? Вот я тебе помог, а то был бы ты слишком жизнерадостным.

— Страдал, — охотно согласился Веня, начиная улыбаться в зеркальце Никиной пудреницы, пока Николь грозила мужу кулаком. — Спасибо, Саша! Ты — настоящий друг.

В зале изломил брови страдальчески, яростно засверкал глазами, вобрал нижнюю губу в рот, чтобы больше походить на Рембо — у того были губы не такие пухлые, а нижняя так и вовсе тонкой линией шла, и начал высматривать себе содержателя — Николь, конечно, поможет, но он тоже должен искать, а не стоять столбом.

— Стой тут, Веник, я поговорю кое с кем. Саша, следи за ним, чтоб никто из хищников не сцапал, — Николь оставила мужа с Веней и помчалась ярким махаоном по залу, всплескивая руками и целуясь со знакомыми. Саша сразу приободрился, перевел дух и с удовольствием подхватил два бокала с шампанским с подноса официанта.

— Бери, Веня, бери. Кстати, я считаю, что Никуся права, тебе совершенно незачем становиться геем ради роли, — Саша отпил шампанское и поморщился: — Черт, суховато, сэкономил Волк на рауте.

— Что ты, Саша, — Веня упрямо покачал головой. — Это первая моя настоящая роль! Она определит мою дальнейшую планиду, путеводной звездой пройдет через мою театральную карьеру! Если я не докажу судьбе, что на все готов ради театра, то больше судьба не будет ко мне щедра и благосклонна. Лучше расскажи, как у тебя дела идут с Сого, бьет твой конструктор Лего?

— Прекрасно идут дела! — воодушевился Саша, заходя в любимую нишу. — Маркетинговые исследования показали, что интерес у целевой аудитории есть, соотношение цены-качества потребителя более чем устраивает, а фокус-группа визжала от восторга и била кубиками по столу. Спасибо за идею магнитного крепления, Веня! Я так тебе благодарен! — взглянул на появившихся в зале знакомых бизнесменов и встрепенулся.

— Не стоит, — Веня засмущался. — Я просто в детстве конструкторы обожал, поэтому и подсказал. Мне для тебя и Никочки ничего не жалко, Саша. Ты иди, иди, пообщайся со друзьями, не обращай на меня внимания, я тут Николь подожду.

И, оставшись один, с удовольствием потянул шампанское — может, оно и суховато, как сказал Саша, но на его несведущий вкус — идеально! Как и все остальное: прическа, костюм, удобные туфли, браслет на левой руке, загадочно поблескивающий при свете ламп — Николь гениальна, подобрала практически монофон для оттенения браслета и Вени, слившихся симбиотически в одно целое.

Саша подошел неторопливо к бизнесменам и оживленно заговорил. А в зал вошли еще несколько человек — какой-то высокий широкоплечий брюнет, больше похожий на спортсмена, чем на дельца, и его свита. Брюнет по-хозяйски лениво осмотрел зал скучающим пресыщенным взглядом, вздохнул тяжело, дошел до Вени и, блеснув глазами, пошел прямо на него.

— Добрый вечер, — промурлыкал он, горячими черными глазами одобрительно ощупывая Венины лицо и фигуру, пока его свита почтительно осталась ждать его позади них на расстоянии полутора метров. — Меня зовут Роберт Волков, а вас?

— Добрый вечер, — вежливо отозвался Веня. — А меня Вениамин Власов, очень приятно.

— Вы тут один? Не видел вас раньше, — Роберт подошел ближе и улыбнулся ласково.

— Нет, с подругой и ее мужем, — Веня показал на шепчущуюся с другом Николь. — Медведевы, знаете?

— А Медведь, — Роберт кивнул. — Знаю, как не знать. Часто сталкиваемся в свете, а свет нынче скучен и однообразен, одни и те же лица, одни и те же речи, шутки — тоска! Может, не будем терять зря время, Вениамин? Поедем отсюда ко мне?

— Это вы ко мне подкатываете? — Веня радостно заморгал: работает браслет, рассылает флер гомосексуального обаяния. — Спасибо, но никуда не поеду. Вы, — он придирчиво осмотрел слишком привлекательного Роберта. — Вы совсем не подходите под типаж, который я ищу. Я, видите ли, пришел сюда найти богатого содержателя.

Роберт тут же похолодел лицом и прищурил презрительно глаза.

— Надо же, я редко ошибаюсь в людях. Вы вроде не похожи на профурсетку. И на Машку бывает промашка. И? Чем же я не подхожу?

Веня хотел, было, обидеться, но вспомнил, что он — Рембо, а не мещанин Веня, пламенно распахнул свои очи, показал безукоризненно злой оскал зубов, цедя сквозь зубы:

— Больно вы красивы, Роберт. Я ищу классического содержателя: полноватого, невысокого, желательно с усами и лысого.

— Что? — Роберт недоуменно поднял брови. — Какой странный набор, однако! Почему именно такой?

— Потому что Верлен, — непонятно ответил Вениамин и сухо добавил: — Вы не подходите, Роберт, простите.

Николь, бросив рассеянно взгляд на них, побледнела, ахнула, схватила своего спутника за руку и помчалась стремглав к ним.

— Ни на секунду одного оставить нельзя! Саша где? — повернулась на жест Вени, показывающего ей на Сашу, и прошептала злобно: — Ну, Сашок, пожалеешь! — а Роберту яростно прошипела: — Привет, Роберт, к моему другу не лезь, не для тебя его роза цвела, ясно? Плыви, плыви, акула, тут других мальков полно. Веник, хочу познакомить тебя с моим другом Эдиком, — подтолкнула Эдика ближе к Вене и улыбнулась материнской доброй улыбкой, благословляющей новую пару.

Эдик оказался молод, жизнерадостен и симпатичен — Веня с огорчением констатировал, что тот тоже ну вот совсем не Верлен и даже не Демени — каштановая шевелюра была густа, карие глаза полны не демонической скорби, а энергии, так что вежливо поздоровался, представился, но на предложение побеседовать тет-а-тет покачал решительно головой. Эдик расстроенно покачался на пятках около него, рассматривая его с сожалением, и на не совсем мягкое предложение Николь отведать гастрономических радостей фуршета, неохотно поплелся прочь, не солоно хлебавши.

Роберт тоже отошел от них, но недалеко — к своей свите, и стоял напряженно, будто прислушивался.

— Что такое, Веник? — когда Николь злилась, она даже шепотом говорила так, будто орала. — Нашла тебе идеального гея! Согласен только на поцелуи и легкий петтинг! Согласен взять тебя на содержание! Что не так, а?

— Он не похож на Верлена, Никочка, — виновато ответил Веня. — Волосы на месте, слишком молод и привлекателен. Ладно бы был привлекателен, но в глазах нет поэзии, понимаешь? Раз мне нужно войти в роль Рембо, то нужно выбирать любовника и содержателя таких же, какие были у Рембо, а у него были или поэты или старые толстяки. Тот же Верлен был, кстати, лыс и не первой молодости — в общем, у Рембо существовал определенный типаж. Я ведь не ради плотской радости ищу, ты же знаешь, а самоотверженно погружаюсь в образ!

— Аааа! Веник, — Николь энергично потрясла его за плечи. — Ладно, стой, жди. Сейчас найду тебе толстого старичка с угасшей потенцией, — осмотрела внимательно зал и сделала охотничью стойку.

— И желательно женатого, — попросил Веня, — У Верлена была жена Матильда. — но от яростного взгляда Николь поспешно пробормотал: — Холостой тоже подойдет, Никочка.

Как только Николь умчалась к новому потенциальному содержателю, к Вене быстро подплыл Роберт Волков, осторожно пальцем зачем-то трогающий свою ушную раковину, в глазах которого поселилась вселенская скорбь, от чего казалось, что его глаза чуть косили. Веня взглянул на него с интересом, а тот промурлыкал:

— Какая же тут прозаическая обыденность, боже мой! Одной поэзией и спасаюсь, цитирую ее про себя и утешаюсь. Вы любите французскую поэзию, Вениамин? Вот, например, Поля Верлена, которого я обожаю и нахожу, что меня с ним роднит сходство душ? — и процитировал строки, делая напряженные паузы и будто прислушиваясь:

Надменный, как юноша, лирик

Вошел, не стучася, в мой дом

И просто заметил, что в мире

Я должен грустить лишь о нем.

С капризной ужимкой захлопнул

Открытую книгу мою,

Туфлей лакированной топнул,

Едва проронив: «Не люблю».

Как смел он так пахнуть духами!

Так дерзко перстнями играть!

Как смел он засыпать цветами

Мой письменный стол и кровать!

Я из дому вышел со злостью,

Но он увязался за мной.

Стучит изумительной тростью

По звонким камням мостовой.

И стал я с тех пор сумасшедшим.

Не смею вернуться в свой дом

И все говорю о пришедшем

Бесстыдным его языком.

Встрепенувшийся радостно при первых строках Веня помрачнел, дослушал до конца и сухо сообщил:

— Это вообще-то стихи Николая Гумилева, посвященные Кузмину, открытому гею Серебряного века, основавшему кружок «Гафиз». Не смешно, господин Волков.

Роберт с досадой прошептал, поворачиваясь быстро к своей свите, где один из его подчиненных задрожал от страха:

— Уволю, бля! — снова вернулся безумным, полным поэзии взглядом к Вене и жарко сказал: — Я проверял вас, Вениамин! Теперь вижу, что вы такой же увлеченный Верленом человек, как и я! — придвинувшись рывком к Вене, задекламировал, заграссировал на французском, которого Веня не знал, какие-то волшебные строки.

Веня зачарованно смотрел в горящие черные глаза, таял от мелодичности французского и ощущал, что все, нашел своего содержателя.

Когда Роберт закончил, оскалился яростно и шепнул прямо в губы: — Едем в ночь, Вениамин? — Веня покачнулся от дуновения судьбы и подал молча ему руку, периферийным зрением рассеянно заметив взвывшую Николь.

— Перехват, Саша! — крикнула она напрягшему Саше и полетела к ним. — Роберт, убери руки от моего друга! Саша, на диване будешь неделю спать!

Замотивированный донельзя Саша подбежал шустро, схватил Веню за рукав, закружил вокруг своей оси, как в румбе, и перекружил его Николь, а сам остановил рванувшегося к Вене Роберта.

— Не трогай Веню, прошу по-дружески, Роберт, — сказал он просительно. — Он даже не гей, а актер, который вживается в роль, натурал, понимаешь? Думает, что достаточно поцелуев и поглаживаний в гейских отношениях, а роль содержанца — когда ему кружку керамическую или книжку подарят. Невинный валенок он, Роб!

— И поцелую, и поглажу, — Роберт выглядывал из-за постоянно двигающегося и загораживающего своей спиной Саши на Веню. — Кружку с книжкой подарю, отвали, Саша. Он мне понравился! Не обижу, обещаю!

— Да я же тебя знаю, Роберт! — Саша взвыл: — Ну, прошу тебя! Никуся за своего Веника меня кастрирует! Они друзья с детства! Черт, и зачем я отошел, дурак!

Веня стоял незыблемой глыбой в своем решении, мотал головой, все еще слегка кружащейся после многоразового поворота Саши.

— У него в глазах поэзия, он цитирует Верлена в оригинале, так что подходит прекрасно, Никочка! — сказал он твердо.

— Он тебя поимеет, Веник! Не ограничится поцелуями! — Ника схватила его за лацканы пиджака и потрясла. — Слышишь меня?!

— Пострадаю ради роли, — скорбно сообщил Веня, но, сжав пугливо ягодицы, добавил: — Или уговорю его на петтинг. Николь, все! Я решил! — и, ловко поднырнув под ее руку, заскользил по полу к Роберту, тоже поднырнувшему под руку Саши и обхватившему Веню за талию.

Их быстро обступила свита Волкова и в темпе роковой самбы уволокла к выходу под горестный вой Николь.

========== Часть 3 ==========

В машине Волкова, когда Роберт закрылся от телохранителей защитным экраном и, томно полуоткрыв рот, подвинулся ближе к Вене, Веня поспешно выставил локоть и сказал:

— Нам следует обсудить все детали сотрудничества, полагаю? Я начну: во-первых, мне нужна полная свобода передвижений, я личность творческая и давления на себя не переношу, — Роберт согласно кивнул, глядя на его рот, и облизнулся жадно. — Во-вторых, вы берете меня только на частичное содержание, у меня есть квартира и я вполне ею доволен, переезжать не собираюсь, — Роберт довольно кивнул еще раз, пытаясь убрать выставленный локоть. — В-третьих, я отношусь к той когорте геев, которые предпочитают платонику плотскому, понимаете, о чем я? Максимум поцелуи и ласки без проникновения, — Роберт уклончиво поднял брови и воззрился загадочно в окно, Веня невольно перевел туда взгляд, опуская локоть, и проморгал момент, когда Роберт рванул его к себе и поцеловал глубоко, заваливая на широкое заднее сиденье. Веня изумленно и послушно приоткрыл рот, прислушиваясь к ощущениям: было волнующе и приятно, гейские отношения пока производили благоприятное впечатление, Роберт вылизывал страстно весь его рот и даже зубы: — «А, — подумал Веня, — Проверяет, в полном ли комплекте содержанец. Понятно».

Дал проверить, пока не начал задыхаться — Роберт целовался так, будто вознамерился его сожрать, даже дышать было сложно, тогда Веня вывернулся, снова уткнул локоть в живот Роберту и, кряхтя, поднялся.

— Вернемся к нашим баранам, Роберт. Вы согласны? — Веня невежливо вытер слюну Роберта со рта и подбородка, который Роберт тоже облизал, и заглянул, волнуясь тому в почерневшие глаза — ах, совершенно гальские роковые! Правильный все же был выбор! Поэзия в них так и бурлила сумасшествием!

— Вы теоретический гей или практический, Веня? — ответил вопросом Роберт, поглаживая его острый локоть нежно.

— Пра… теоретический, — честно признал Веня, покраснев. — Но у меня столько пыла, столько пыла, что отсутствие практики с лихвой восполню.

Роберт низко прорычал и засверкал глазами, зашептав лихорадочно: — Прекрасно, просто прекрасно, Веня. Перейдем на ты, а то выкать любовникам — глупейший моветон, согласен? Свободу передвижений предоставлю, я тоже предпочитаю свободу во всем, никакой мещанской моногамности, фи, это не бонтонно. Останешься жить на своей квартире, ко мне будешь только приезжать — не люблю, когда любовники вертятся у меня под ногами. Третий пункт — о, посмотри, это не буревестник летит? — Веня взглянул с любопытством в окно, но хитрый Роберт опять его подмял под себя и закрыл рот поцелуем, сминая дорогой костюм. Целовал до самого приезда к элитной высотке, провел в поцелуе покрасневшего вспотевшего Веню к лифту, прижал его к лифтовому зеркалу и выпустил только в квартире, где Веня вздохнул наконец полной грудью воздух и задышал быстро, пытаясь компенсировать гипоксию.

— Ч-четвертый пункт, — еле прошептал он. — Никакого урона моему здоровью, Роберт! Я чуть не задохнулся! Прости уж, но Рембо алкал жизнь, а не искал смерти, вот и я не хочу умирать!

— Причем тут Рембо? — невинно спросил Роберт, быстро его раздевая, Веня тут же прикрыл рот и ответил после паузы:

— Ни при чем, так, к примеру сказал. А что, мы уже переходим к ласкам? А поговорить?

— В процессе поговорим, — Роберт умело срывал с него детали гардероба и прикусывал нежно время от времени обнажающееся тело, с восхищением его оглядывая. Бросил Веню в одних носках на постель и сорвал с себя одежду, кидаясь на него страстным львом — Веня успел подумать, что Верлен вряд ли в его годы так бросался, поэтому резво перекатился на другую сторону постели и пяткой уперся Роберту в лоб.

— Меня откровенно смущает, что мы не договорились, Роберт, — пожурил он его, стягивающего с ноги носок. — Как-то нервно на душе.

— Рембо бы не нервничал, — укорил Роберт, — Он бы бросился в омут страсти с головой. Отчаянный был поэт. Это я так, к примеру.

Веня тут же спохватился, сорвал со второй ноги носок, забросил на люстру и готовно приоткрыл рот уточкой — он всегда так целовался — нет уж, никаких чопорных и неуместных обсуждений, Роберт прав, Артюр был порывист, страстен, но совершенно не делец, не зря умер в нищете. Роберт от рта уточкой умилился, вытащил из тумбочки смазку с презервативами и бросил их около напрягшегося Вени.

— Это зачем? — грозно спросил Веня, отменяя уточку. — Я же сказал…

— Венечка, — прошептал жарко Роберт, наклоняясь и целуя его шею. — Геи, дорогой мой, всегда ласкают друг друга в презервативах. После певца Фредди Меркьюри мы теперь на воду дуем, так СПИДа боимся, понимаешь, мой сладкий?

— Аа, — Веня расслабился и замлел под поцелуями и ласками. — Не знал, извини, на форумах такое не писали. Дай мне тоже один, я на пальцы натяну.

— Такое не пишут, мы же застенчивы и храним свои секреты свято, — Роберт абсолютно беззастенчиво вылизывал его соски, от чего Веня покрылся мурашками и слабо застонал, открывая дрожащими руками один презерватив и натягивая на два пальца правой руки презерватив — пока быть геем ему очень и очень нравилось. Натянув презерватив, посмотрел придирчиво на левую руку и натянул на два пальца левой тоже презерватив — какие все-таки геи молодцы, как следят за здоровьем! Пока натягивал, не заметил, что Роберт уже спустился к его паху и втянул в рот отвердевший член.

— Ааа, аааа, это не-не-не-ги-гиенично! — потрясенно протянул Веня, впервые в жизни получавший минет. — Яяя не буду так делать! Но ты продолжай, мне нравится! — и запрокинул голову назад, застонав протяжно. Роберт творил что-то декамероновски несусветное — Веня рвал пальцами простыню и дрожал мелко, пылая от возбуждения, от скользкого пальца в анусе вскинулся изумленно: — З-зачем?

— Это такая практика минета, Венечка, — оторвавшись от его члена, сообщил Роберт. — Тебе хорошо? Ну и отлично, расслабь попу, там чудесная точка есть, простатой называется, к ней и иду пальцами.

Практика минета была восхитительной, Веня ее очень оценил, разочаровавшись только, когда Роберт оттянул оргазм невежливым сжатием мошонки, но от пальца на чудесной точке Веня поплыл окончательно, раскинул ноги шире и начал насаживаться на пальцы, которых было уже больше двух точно, но вскоре их перестало хватать — Веня прорычал по-мефистофельски, засверкал глазами грозно:

— У тебя больше трех пальцев на руке, Роберт! Или другие не работают?!

— Все работает, Венечка, — Роберт шуршал фольгой, натягивая на член презерватив. — Сейчас, сейчас, — и вошел в завизжавшего Веню, не ожидавшего такого вероломства и обезумевшего от боли.

— Ааа! В живого человека членом тыкать! — Веня закрутил задницей, пытаясь с вертела сняться. — Прекрати сейчас же, мне больно!

— Это следующий этап гейского минета, Венечка, — прошипел Роберт, задыхаясь от наслаждения. — Ищу большим, самым большим пальцем простату, расслабь попу, скоро станет очень хорошо. Поверь мне, сладкий.

Пришлось поверить, выбора все равно не было. Веня кряхтел от боли, жмурился, смаргивая невольно выступившие слезы, и утешал себя, что Рембо бы его жертву точно оценил, как пить дать, проникся бы и зааплодировал стоя. Но Роберт не обманул, вскоре стало сладко и жарко — Веня покрылся пленкой пота и ответил на поцелуй страстно, поглаживая плечи Роберта пальцами в презервативах, остальные, чтоб не мешались, сжав в кулаки.

— Хорошо тебе? — спросил хрипло Роберт, двигаясь неторопливо и мерно, заглядывая трепетно в его подернувшиеся пленкой удовольствия глаза. — Мне вот очень хорошо, как ни с кем еще не было, Венечка.

— Ааагаа, — простонал Веня и приказал: — Быстрее делай минет!

Роберт ахнул от такого приказа, забросил его ноги к себе на плечи и начал мощно вбивать его в постель под всхлипы и крики Вени. Кончив с хрипом, Роберт спустился и закончил феерический минет, с удовольствием проглотив то, что, по мнению Вени, нужно было выплюнуть. Так что брезгливый Веня шлепнул того по губам, когда тот потянулся его поцеловать и приказал:

— Зу-у-у-бы почисти. Целовать не буду, — и раскинулся расслабленно на постели. А когда Роберт почистил зубы и вернулся, Веня поцеловал его сам и доверчиво признался: — Мне понравился гейский минет, Роберт. Но больше сегодня не хочу, попа болит.

— Тогда петтинг, сладкий мой, — Роберт притянул его к себе и блаженно промычал: — Как же мне повезло, Венечка! Ты такой отзывчивый, стонешь по-настоящему, а не притворяешься.

Полночи еще посвятили петтингу: Роберт соединял их члены вместе, клал руку Вени на них, обнимал его руку большой своей и доводил Веню до оргазмических судорог, жадно целуя, потом поднял слабо отпинывающегося Веню, отнес в душ, помыл, смазал попу и уложил спать, крепко обняв.

Наутро Веню разбудили поцелуем и чашкой кофе. Роберт сиял глазами, сидя около него на постели в халате.

— В первый раз ношу любовнику кофе, веришь, Венечка? Все, я передумал, ты будешь жить со мной.

— Спасибо, — Веня принял чашку, отпил напиток богов, но предложение с достоинством отклонил. — Нет, Роберт, мы же все обсудили, я хочу жить один.

— Рембо жил с Верленом, — задумчиво сказал Роберт, глядя в окно и поглаживая его ногу под одеялом. — Это я так, к слову. Так что?

Веня почесал голову, запоздало вспомнив, что Рембо и на самом деле жил с Верленами, и, вздохнув, сказал:

— Ладно, только мне за вещами съездить надо. И! Мне нужна отдельная комната! У меня огромная аура!

— Да, Венечка, будет тебе отдельная комната для твоей огромной ауры, хоть целый этаж займи, — Роберт улыбнулся нежно. — Вставай, позавтракаем и поедем тебя содержанцем делать: приоденем для начала.

После завтрака Веня проверил пропущенные звонки, позвонил волнующейся Николь и честно сказал:

— Все прошло хорошо, Никочка, не волнуйся. Что? Неет, только минет и петтинг. Сейчас поедем одежду мне покупать. Что? Зачем мне часы?

— Правильно говорит Николь, — напрягшийся и неэтично подслушивающий Роберт подскочил поближе. — Тебе нужны часы, мой сладкий, для антуража. Дашь поговорить с Николь? Она и моя подруга тоже, — чмокнул Веню в губы, забрал телефон и настороженно сказал, отходя от Вени подальше: — Николь, ну чего ты лезешь, а? Я же сказал Саше, что не обижу Веню, — зажмурился недовольно и отставил телефон подальше от уха — оттуда несся ультразвуком визг Николь. — Не обижу, сказал! — засопел обиженно и подбежал к Вене: — Поехали?

Многочисленной одежде Веня не обрадовался — к чему такое расточительство, собственно? У него и своей одежды полно, в супермаркет вовсе не нужно ходить в парадной, можно в старой идти. На часы, которые собирались убрать драгоценный персидский браслет с левой руки, Веня фыркнул и решительно помотал головой:

— Нет, Роберт. Ни к чему это. И одежды слишком много, будем считать, что содержание меня на три месяца вперед покрыто.

Роберт завис пораженно с кредиткой у кассы, положил руку на сердце и с чувством сказал:

— Я в прошлой жизни, наверное, сделал что-то очень хорошее, спасибо тебе, карма!

Но часы купил, только еще дороже, шепнул, надевая их на правую руку:

— Это бонтонно, Венечка, носить на правой руке. Французы постоянно так носят, видишь, ремешки снимаются, а к кольцу крепится цепочка, можешь носить на цепочке, как… как Рембо, например.

Веня загорелся глазами: ах, как верно! Теперь облик Рембо завершен! Повезли его теперь не в ту квартиру, где он провел ночь, а в особняк Волкова, где отвели, на самом деле, целый этаж для его репетиций. Веня поахал восхищенно, зашел в комнату, где, ему было, сказано, была глухая звукоизоляция, закрыл за собой дверь. Огляделся, чувствуя, что теперь готов заявить Рембо в его дантовском аду без оглядки на соседей, что вживется в его образ и достоин роли, и заорал во всю мочь легких:

— ДААААААААААААА! — выглянул с опаской за дверь, где ждал его Роберт, приплясывая на месте от нетерпения, и спросил: — Это не слишком громко было?

— Ничего не услышал, Венечка. Ну, подходит?

— Подходит, — Веня довольно кивнул, подхватываемый Робертом за талию. — А куда мы?

Роберт, целуя его в шею, зашептал вместо ответа бессмертные строки Верлена:

Во мне живет любви безвольный маниак:

Откуда б молния ни пронизала мрак,

Навстречу ль красоте, иль доблести, иль силам,

Взовьется и летит безумец с жадным пылом.

Еще мечты полет в ушах не отшумит,

Уж он любимого в объятьях истомит…

— Что? Опять? — привыкший чередовать в отношениях плотские утехи с духовными с перевесом последних, изумился Веня. — Может, лучше сходим в музей?

— Потом можно и в музей, — загораясь сумрачно лицом, шептал Роберт, стягивая с него на ходу одежду и подталкивая к спальне. — Венечка, ну давай же, ты ведь мой содержанец, забыл?

— Но не раб! — с холодным достоинством отвесил Веня, тоже, впрочем, возбуждаясь от поцелуя и жаркого шепота. — И без анального секса!

— С гейским минетом, сладкий мой, — сказал Роберт, поднимая на руки и ускоряясь. — Но сегодня — несколько раз! Я весь горю!

Горел Роберт страстно — Веня оценил, рыдая под ним и содрогаясь в оргазменных конвульсиях, но после третьего раза пяткой дал ему в лоб и прошипел:

— Хватит! Моя простата ноет уже! Хватит, я сказал! — а потом задумчиво спросил, трогая свой зад: — А чем анальный секс отличается от гейского минета? — с подозрением прищурился, Роберт тут же подскочил бодро с постели, надел халат и согласился поспешно:

— Хватит, ты прав, хватит! Пообедаем, сладкий мой, и поедем в музей. Какой хочешь?

По Третьяковке Веня мрачно хромал, шипя от боли, на сжавшегося содержателя смотрел зверем — интуиция подсказывала, что дело тут нечисто. В одном из залов отошел от Роберта подальше и открыл гейский форум, чтобы почитать об анальном сексе и сверить со своим опытом. Прочитал, закипел от злости, топнул ногой и болезненно простонал — обманул его похотливый содержатель! Вспомнил слова Эссара Эммануэля: «Если спорите с дураком, значит, дураков уже двое». Так что спорить не стал, прошипел злобно, что ему нужно в туалет. Одному! Одному, я сказал!!! Роберт испуганно отшатнулся и заморгал, а его телохранители воззрились на Роберта, будто очень удивились — ну еще бы, не каждый раз его, наверное, на лжи ловят.

А из туалета вышел быстро на улицу и поехал на метро домой, радуясь, чтоносил с собой ключи от квартиры. Все, хватит с него опыта содержанцем, Рембо на своем девятом кругу дантовского ада может подтвердить — чувственный опыт Вени обогатился, содержанцем полтора дня пробыл, все, галочку можно поставить.

Дома переоделся, сложил аккуратно чужие вещи в пакет, туда же сунул часы, выставил пакет за дверь, переоделся в домашний длиннополый халат с бухарскими кистями — в нем Веня чувствовал себя лордом Байроном.

Заварил чай с чабрецом, вытащил заначенные шоколадные конфеты с черносливом в честь прекрасной победы над воинственным духом Рембо, поцеловал благодарно браслет, присел осторожно на подушку — попа ныла отчаянно, напоминая о паршивом лжеце, и включил на ноутбуке рекомендованный Николь тайский сериал про каких-то Кинна и Порша.

Через полчаса дверь затрясло от бешеных ударов. Веня подплыл величественно к двери и в нос с французским прононсом гнусаво спросил:

— Кто?

— Это я, Венечка! — пропел боязливо Роберт. — Я твой адрес в паспортном столе пробил, открой, пожалуйста!

— Изыди, сатана! Я не общаюсь со лжецами! — холодно отказал Веня и продекламировал с выражением:

Ты что не скажешь, то солжешь,

Но не твоя вина:

Ты просто в грех не ставишь ложь,

Твоя душа ясна. *

— Венечка! Умоляю! — Роберт забил в дверь кулаками сильнее. — Я дверь выбью, предупреждаю! Ты мой содержанец, забыл?

— Оставь себе материальные блага, убогий, — фыркнул Веня презрительно: — В пакете у двери стоит одежда, судя по шороху, ты сейчас ее топчешь. Осторожнее, лгун, часы растопчешь. Я другого содержателя поищу, у кого совесть с этикой не хромают на обе ноги. А ты свободен, холоп.

— Что?! Ты с кем так разговариваешь? — Роберт запинал по-зверски дверь, что Вене совершенно не понравилось, поэтому ответил:

— С извращенным поверхностным толстокожим орангутаном! Хватит дверь ломать! Она денег стоит! Иди прочь, я тебя видеть не хочу!

— А я хочу тебя видеть, — проныл Роберт. — Я влюбился в тебя с первого… ми… секса, Венечка!

— Твои проблемы, — язвительно пропел Веня. — Уходи, я сказал, а не то полицию вызову! И забери свои троянские дары, мне отдохнуть надо.

— Венечка, — судя по звуку, Роберт прилип губами к замочной скважине. — Отдохни, мой сладкий, я виноват, признаю, обманул и перестарался сегодня, тебе, наверное, больно. Но я от тебя не отстану, Венечка! Я влюблен!

Веня хладнокровно вытащил карандаш из записной книжки, лежавшей испокон веков у ненужного уже теперь телефона, нагнулся и ткнул остро заточенным карандашом в замочную скважину, провозгласив яростно:

— Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет!

Роберт взвыл и, похоже, понял, что Веня крайне серьезен. Погиб от карандашного меча и пополз к выходу.

***

* Мария Петровых

========== Часть 4 ==========

Комментарий к Часть 4

Песня Хамелеон под Веню

https://youtu.be/Gcrs5VN9Lgk

Репетиции проходили прекрасно, Веня, взлохмаченный и разгоряченный после утренней продолжительной возни с Робертом — тот встречал его каждое утро и бросался то с поцелуями, то, ноя, обхватывал живыми кандалами ногу и тащился за ним по земле — воинственно и жарко показывал Артюра Рембо, декламировал его стихи, плясал — вот эта режиссерская задумка вводила его несколько в тупик, но режиссеру все ж виднее, хотя Рембо вроде не был знаменит своими танцевальными навыками, зато Веня танцевал замечательно, так что с удовольствием показывал свои таланты.

Режиссер смотрел на него как на явление Христа народу и зачарованно хлопал в ладоши, а Веня прятал слезы умиления и кланялся в пол. Летел после репетиций домой, прижимая трепетно к груди сверток с театральными пирожками, отпинывался рассеянно от Роберта, умоляющего его сменить гнев на милость, и, продолжая громко декламировать Рембо, варил к пирожкам куриный бульон, как бабушка его учила: из настоящей суповой курицы с палочкой сельдерея, тремя тонкими пластиками имбиря, щепоткой кардамона, целой луковицей в вымытой шелухе, целой морковкой, лавровым листом и укропом, получая, в результате, золотистый божественно пахнущий бульон. До Роберта доносился аппетитный аромат, он ныл в замочную скважину:

— Венечка, я тоже голоден!

— Жри своих рябчиков, буржуй! — злобно фыркал Веня, присаживаясь к столу с тарелкой бульона, к ним выкладывал на плоскую тарелку разогретые в духовке пирожки и с удовольствием ел, а потом шел в спальню, плотно прикрывая за собой дверь, надевал фланелевую пижаму и ложился на полуденный сон, чтобы к вечеру опять побежать в театр на репетицию. Из второго театрика решительно ушел — нет уж, полностью отдастся этой роли, ради которой самоотверженно отдал свой зад на поругание. Зад, впрочем, не жаловался — восстановился быстро, а от кратких прижиманий сильного тела Роберта сладко вздрагивал, видимо, мышечная память осталась, реагировала на нахала.

Роберт не сдавался, оставлял у порога подношения: отказался от ювелирных подарков, которые Веня злобно выбрасывал с балкона, метя в его машину, оставлял раритетные книги, выбросить которые у Вени рука не поднималась, он их бережно гладил, вдыхал аромат старинных страниц, с тоской складывал в стопку и аккуратно всучивал в руки бегущего к нему поутру Роберта, а тот перебрасывал их водителю и кричал исступленно на весь двор:

— Это нечестно! Ты ханжа, Венечка! Рембо не гнушался анального секса!

Бабки у подъезда смачно плевали в землю и бурно поддерживали Веню, гордо удаляющегося от брошенных ему в спину оскорблений, которые, впрочем, что-то в душе задевали своей прямотой. Ханжа он, конечно, на фоне Рембо, эх.

Николь впечатлилась, стоя как-то около него у окна в его квартире и глядя вниз на выкладывающего из роз сердце Роберта:

— Ну ты даешь, Веник. За полтора дня охмурил Волка, тот столько сердец в свете сожрал — не представляешь! И мужских, и женских, он вообще всеядная скотина. Так ему! — сжимала грозно свой кулак: — Нечего обманывать!

— Нечего, — соглашался Веня, но роскошные цветы жалел: — Дворник Семен разозлится.

Через две недели состоялась премьера, на которой Веня страдал, рычал, падал, сраженный выстрелом Верлена, танцевал и хромал, волоча ногу, которая к старости у Рембо была поражена раком. Получил рукоплескания благодарной аудитории, которой, к сожалению, было мало — всего треть театра, настолько театрик был непопулярен, поклонился, принял с достоинством пышный букет от Николь и от Роберта, чувствуя себя моэмовской Джулией Лэмберт, и упорхал за кулисы снимать грим и переодеваться.

Он уже закручивал третий виток шарфа вокруг шеи, как в дверь гримерки постучали.

— Entrez, — в нос произнес жеманно Веня, готовый принять фанатов своего таланта, посмотрел высокомерно на вошедших и задрожал: вошел Роберт вместе со знаменитым режиссером N-ского театра, самого популярного театра Москвы.

— Здравствуйте, Вениамин, — заинтересованно пропел режиссер, оглаживая его жарко глазами, он был все еще моложав и бодр для своих шестидесяти пяти, но от ревнивого прокашливания Роберта тут же сказал более профессиональным тоном: — Мне понравился ваш дебют, в вас очевидно есть талант. Не хотите ли вы перейти в мою труппу, мы тоже скоро ставим спектакль со знаменитой парой французских поэтов, но значительно лучшего качества, чем в вашем театре, — он брезгливо поморщился, но Веня не обиделся, подлетел к нему, трепеща, схватил обеими руками его руку и потряс энергично.

— Здравствуйте, Сан Саныч! Я так рад, так рад! — залепетал он, продолжая трясти руку того. — Готов перейти хоть завтра!

— Отлично, зайдете в администрацию, я им черканул, они вас оформят. Только вот что, Вениамин, в вас, на мой взгляд, недостаточно гомосексуального флера, — Сан Саныч заиграл масляно синими глазами, потянул за кончик Вениного шарфа, но от появившегося под Вениным шарфом кулака Роберта поскучнел, вздохнул и закончил: — Так вот, добавьте больше гомосексуальности в свое выступление — мой вам совет. До встречи, шарман.

Сан Саныч уже вышел, но Веня продолжал лепетать:

— Мерси, мерси, мерси, — и глядеть восторженно ему вслед, не чувствуя, как Роберт жарко дышит ему в шею и шепчет:

— Венечка, любимый, добавим гомосексуального флера? Ну сколько же можно? Веня?

— Аа? — Веня проморгался, взглянул внимательно на Роберта и протянул неуверенно: — Может быть… Раз Сан Саныч сказал… Я готов пострадать ради искусства, но ты меня больше обманывать не будешь, понял?

— Не буду, Венечка, не буду! — Роберт отчаянно закивал и зажурчал на французском Верленовские стихи, в которых почему-то часто звучали слова энтерпрайз, рандеву, контра, продюксьон*, но которые звучали возбуждающе.

Так что Веня переехал к Роберту и в ту же ночь стонал под ним страстно, впервые осознанно предаваясь анальному разврату, а Роберт рычал в его мотающееся под ним лицо:

— Люблю, Венечка!

В N-ском театре Веню актеры приняли в штыки, он знал, что так будет, поэтому глотал уныло слезы, вытирая их концом шарфа, вытряхивал из шкафчика осколки с голубиным пометом, зная, что завтра осколки с пометом снова там появятся, и терпел — страдания закаляли его актерскую душу, подпитывали талант, помогали показать Рембо именно таким, каким он был при жизни. Показывал его неистово, блестел заплаканными глазами и хромал без притворства — уж очень Роберт его любил, доказывая свою любовь жарко еженощно.

Премьера прошла успешно, Веню публика заметила и признала — он плакал на сцене, кланяясь и принимая букеты, и чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

После роли Рембо Веню утвердили на роль Андрея в чеховской пьесе «Три сестры», поэтому Веня старательно просаживал свой гонорар в казино и пил вино вечерами дома в компании Роберта, пытающегося его унять, а потом пьяно орал под Робертом, страстно его дерущим, прооравшись и кончив, выбегал голым в сад и кричал бешено, пугая спящую прислугу до икоты: «В ней есть… нечто принижающее её до мелкого, слепого, этакого шаршавого животного. Во всяком случае, она не человек!»**

— А ну хватит так вживаться в роль! — бешено визжала приезжающая к ним в субботние утра Николь, засовывая Веню под холодный душ. — Роб, раствори парацетамол и рассольчику неси! Будем пьянчужку восстанавливать! — восстановив и растерев дрожащего Веню, они в четыре руки укладывали его спать и устало брели в гостиную пить кофе.

— Ой, молодец, что терпишь творческую личность, его две с половиной тетехи не вынесли такой хамелеонистости, Роберт, — вздыхала Николь, по-бабьи подперев щеку кулаком.

— Ника, — улыбался счастливо Роберт. — Что ты, мой Венечка — невообразимое чудо! С ним не соскучишься, правда! И такой нежный, добрый, ласковый!

«Нежный и ласковый» орал из спальни сквозь сон, заставляя Николь вздрогнуть:

— Шаршавое животное!

А Роберт мчался в спальню и укрывал его одеялом, подтыкая края, поясняя Нике по возвращению в гостиную:

— Он, как раскроется, сразу в поверхностный сон выходит.

— А да, мерзляка, как и я, — соглашалась Николь, допивая кофе. — Не давай ему вина больше, Роберт. Пусть квас дует и представляет, что это водка.

Веня, проспавшись к вечерней репетиции, уперся рогом, так что сошлись на компромиссе — сидре. Помогло еще, что гример Юлиан мрачно сообщил испуганному Вене, что если он продолжит приходить с опухшей рожей, то никакой грим не скроет его огромных мешков под глазами. В общем, сидр прекрасно подошел: Веня пил его умеренно, представляя живо, что пьет рейнское, и отчаявшимися глазами Андрея смотрел на невидимую вульгарную жену Наталью. Роберт умиленно смотрел на него и ходил на цыпочках — Веня очень уж злился, если его выдергивали из творческого медитационного состояния, и ждал, когда Веня закончит. Тогда тащил живо его, уставшего, разморенного удачным творческим воплощением, в спальню и жадно ласкал, а потом укладывал себе на грудь и засыпал глубоким сном счастливого человека.

После чеховского Андрея Веня стал Жюльеном Сорелем из стендалевского «Красное и черное» на целый театральный сезон. Роберт поначалу только обрадовался трезвенному образу жизни, воцарившемуся в их доме, и нежеланию просаживать деньги в казино.

— Отличная роль! — размахивал оживленно руками Роберт, сидя за субботним кофе вместе с Николь и Веней. — На мой взгляд, идеальная для Венечки! Да, мой сладкий?

Сладкий смотрел вдаль меланхоличным взглядом Жюльена, страдальчески кривил красивые дуги бровей и кивал с достоинством французского дворянина, но Николь, обожающая классику не меньше Вени, встревоженно хмурилась и не разделяла Робертовской радости.

— Там госпожа де Реналь была вообще-то, — загадочно бросала она и косилась на Веню, у которого в глазах разгоралась роковая страсть.

— В «Трех сестрах» у Андрея была жена Наталья и что? — недоумевал тупой валенок Роберт, целуя Веню в щеку.

Николь лишь молча ухмылялась, отставляя пустую чашку.

Что она имела в виду, Роберт узнал на премьере — раскланивающийся на сцене Веня принимал букеты и на дам старше себя страстно пучил глаза — Роберт обмер, сглотнул с трудом нервный ревнивый комок и помчался к нему за кулисы, как только занавес упал, но всегда приветливо для него открытая дверь гримерки была заперта. А когда осатаневший от ревности Роберт выбил дверь, то с ужасом увидел, как Веня сидит, держа за руку хорошенькую поклонницу его таланта лет тридцати, обжигает ее пылким взглядом, уточняет:

— Так у вас трое детей, вы говорите? — и тянется к ней с поцелуем.

Поклонница была изгнана из гримерки с визгом, увлекшийся новой ролью и отчаянно сопротивляющийся Венечка завален сразу на кушетке, крича злобно:

— Отпустите меня, господин де Реналь! Что вы лезете с поцелуями, бесстыдник! Требую дуэли! Ааа! Руку уберите! Куда?! Даа, еще, еще!

Роберт, яростно рыча, брал его остервенело, целовал до укусов, а когда Веня кончил и обмяк, потянувшись к нему с ласками — Веня всегда любил ластиться, как котенок, Роберт сообщил хрипло:

— Охрану к тебе приставлю на этот сезон, Венечка!

И приставил. За Веней ходил стопроцентный натурал Алексей под два метра ростом — Роберт теперь глядел в оба, отчетливо осознавая сногсшибательное обаяние Венечки, и всех дам, внешне и по возрасту подходящих под образ госпожи де Реналь Алексей отшивал агрессивным рыком, переключая внимание на себя.

В общем, сезон пережили, хотя Николь ехидно хихикала, даже Саша прятал усмешку, поглядывая весело на надутого Роберта. Но следующий сезон поверг Роберта в большую тоску — Вене дали роль Аркадия, тупейного художника из лесковского «Тупейного художника». Венечка приобрел живой интерес к гриму, укладке волос — Роберт для него скупил весь ассортимент магазина париков, и, к сожалению, к хорошеньким балеринам. На балет ходили вместе, Роберт потной рукой сжимал руку Вени и скрипел зубами, видя, как тот трепещет ресницами, глядя на балерину Любочку Веснецкую в кордебалете. Алексей теперь топал тяжелыми берцами по закулисьям, сопровождая Веню, непременно желавшего преподнести букет чаровнице, а Роберт уныло пил коньяк в буфете и проклинал паршивую роль.

— Ну почему, почему так мало гомосексуальных ролей, Ника? — тоскливо спрашивал он по субботам. — Почему все классики писали, черт, про страстную гетеросексуальную любовь? У меня нервов не хватит! У меня тик весь этот сезон!

— Смирись, Роб, — отвечала Николь с сочувствием. — И зря ты так ревнуешь, когда Веник входит в образ, он совершенный платоник, понимаешь, о чем я? Ну, максимум поцелует ручку, щечку, на этом все.

Роберт не верил и глядел с тоской на идеальный профиль платоника, сидевшего у окна и старательно завивающего плойкой локоны парику. Даже поцелуй обожаемого платоника должен был принадлежать только ему, Роберту, и все, точка!

— Я поговорю с ним, — решительно завершила диалог Николь, вставая с места. — Не сразу, но все же подействует, Веник всегда ко мне прислушивался.

Веня прислушался, через еще один сезон, когда Роберт уже похудел и истосковался. Веня прибыл в тот день с репетиции утомленным, но довольным, подошел к ждущему его Роберту, обнял за шею и нежно сказал:

— Только ты мне нужен, Робик.

Робик расплылся в неверящей улыбке, отвердел мгновенно и потащил Веню доказывать его нужность наглядно — Веня доказывал послушно и жарко, скакал лихо на нем, гортанно крича — в следующем сезоне Вене обещали роль Хаджи-Мурата. Роберт уверился в любви и успокоился, а вот Веня через месяц впал в тоску — Сан Саныч все же не утвердил его на Хаджи-Мурата, как и отказывал в других глубоких мужественных ролях, утверждая, что на них хрупкий Веня не тянет, слишком много в нем гомосексуального флера.

— Я никогда не дорасту до Гамлета, Никочка, — плакал Веня горько ей в жилетку. — Эта роль — мечта всех актеров, а мне не дадут, не дадууууут! — и выл громко, изводя своей душевной мукой обоих Николь и Роберта. — Мне не хватает мужественности, мачизмы, жесткости!

— Я что-нибудь придумаю, Веник, — дрожала губами добрая Николь. — Придумаю, поверь!

И придумала. Прилетела к ним в будни, когда Роберт был еще в офисе, и подарила замершему в восторге Вене простой медный крестик самого Григория Распутина.

— Вот, Веник, теперь у тебя будет баланс инь и ян! — щебетала гордая собой Николь. — Распутин был ух, ходок, всех придворных фрейлин обработал! Жесткий, что пиздец! И мужественный, определенно мужественный, хоть и мужлан, зато хааааарииизма! Смотрел Василиском, куда там до него Николаю Второму, который василискова взгляда деда не унаследовал!

Веня поцеловал ее мокро, потому что уже плакал от счастья, надел на себя дрожащими руками медный крестик на простой веревочке и поднял взгляд, полный мужественности и харизмы. Весь вечер смотрел на Роберта страстно, истово — Роберт понял, проникся, отодвинул незаконченный ужин и пошел на Веню падишахом.

Веня сжимал его плечи до синяков, хрипел низким, не своим голосом, посиневшими от чувств глазами прожигал Роберта насквозь — Роберт вбивался в него жестко, размашисто и улетал, кончая, на небо. Утром расцеловал спящего Венечку и упорхал радостно на работу, а вечером, когда вернулся домой, обомлел: в гостиной у окна сидел Венечка в черном парике, расчесанном на прямой пробор, в окладистой неопрятной черной бороде, которую старательно осыпал хлебными крошками, в простой рубашке Прада, засученных до колена брюках Армани, а, увидев его, грозным баритоном прорычал:

— Ну чаво, вернулся содомит гнусный?! Ужо я тебя отучу содомитить! Чаво зенки выпучил, грязный козлина? Ишь чаво выдумал: под Верлена контрахты свои на хранцузском мне читать! Ложь — седьмой порок, в Библии прописанный! — схватил утащенную из театрального реквизита плеть и с жутким криком побежал на застывшего от шока Роберта.

Роберту удалось сбежать не скоро, он шмыгал распухшим носом, потирая свои побитые спину и зад, и орал в телефон Николь:

— Ты что же ему подарила, а? Что ты сделала, Ника?! Он чокнулся! Чокнулся, тебе говорю! А ну езжай к нам и спасай наши отношения!

Николь прилетела быстро — через час, вбежала, запыхавшись, в гостиную, умело бросилась под ноги разбушевавшемуся Вене, роняя его на пол, оседлала, сорвала с шеи крестик и заявила:

— Прости, Веник, меня обманули, это подделка, а не распутинский крест! — и на налившиеся слезами глаза Вени добавила: — Не переживай, Веник, вот тебе шейная булавка лорда Байрона, он был муууужественный! Обожал мужчин, ох, как обожал! И знаменитый поэт! Романтический образ последующих поколений! Что? Выглядит как новенькая? А то, я отдала антикварам ее восстановить и почистить. Нравится? Ну, целуй меня в щечку и утри слезы.

Сползла со счастливого Вени, любующегося булавкой, выдохнула с облегчением и шепнула Роберту на ухо:

— Бля, еле успела маркировку пилкой для ногтей содрать. С тебя полтинник, Роб, это булавка Тиффани. Выпьем винца, что ли? Что-то я пересралась сегодня. Никаких сериалов не надо с вами, — приняла дрожащей рукой бокал вина и залпом выпила.

Веня получил роль Гамлета, венец всех ролей, торжество любого актера, сиял в этой роли настолько убедительно со своим трагическим «Быть или не быть?», драматически ледяными глазами пронизывал очарованную им публику, что был принят волшебно и вызван на бис три раза.

Влетевший в гримерку с букетом Роберт принял свое хамелеонистое трепещущее от восторга и покорения театрального Эвереста чудо в объятия и услышал давно желанное:

— Я люблю тебя, Робик!

***

* компания, встреча, контракт, производство

** Слова Андрея о жене Наталье из «Трех сестер» Чехова. Если у кого-то будут вопросы к написанию слова «шАршавый», пожалуйста, пишите Чехову, русский классик, видимо, того, в отличие, от редакторов тут русского не знал. Чего уж, пожалейте его, ладно?