Цикл «Идеальный мир»: Реквием по мечте (СИ) [rrrEdelweiss] (fb2) читать онлайн

====== Пролог. Кто же?.. ======

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Драка оказалась недолгой. Было очевидно: нападения ждали.

Они надеялись, что смогут обмануть того, кто много лет вел их в бой?

Стоит признать: оставшись без стратега, Винни и Модо существенно потеряли в эффективности. Осиротевшей боевой двойке не хватало третьего, того, кто всегда оказывался ровно там, где был нужен, того, кто координировал и отдавал приказы. И Огонек при всех умениях не мог занять место Троттла — он много лет был одиночкой в сражениях.

Байкеры надеялись, что он не поймет, что задумали его бойцы?

Как самонадеянно идти против собственного лидера! Пусть тот не прав, пусть не готов слушать, но остается тем, кто за много лет, проведенных бок о бок, научился считывать каждый их порыв!

Они надеялись победить?!

Иллюзия рухнула в тот миг, когда выставленная на нужных позициях охрана, дав старым друзьям пару минут на общение, чтобы убедиться в преступных намерениях незваных гостей, скрутила воинов по рукам и ногам после короткой схватки. И, помня об их былом мастерстве, единственное, что им позволили, — дышать, и то не полной грудью, чтобы не возникло соблазна попытаться оказать сопротивление.

И вот герои плутаркийской войны стояли на коленях перед тем, кого считали братом, но кто предал все, о чем они мечтали.

В душе Винни он убил надежду.

В глазах Модо — предал дружбу.

В понимании Огонька — втоптал в марсианский песок веру и честь.

И мир каждого разрушил.

Взор лидера горел багряным праведным гневом за стеклами очков: с его точки зрения это они — изменники! Пальцы, в которых последние годы почти не оставили шерстинок иного, кроме белого, цвета, перехватили у охранника бластер, и воин привычным жестом не глядя проверил заряд. Хватит на каждого: его реакция не стала хуже! Оружие поднялось и забегало с одного на другого: бывший друг выбирал цель.

Кто же из них больше всех заслужил смерти за предательство?..

====== Винсент. Выжженный пламенем любви ======

Комментарий к Винсент. Выжженный пламенем любви В тексте использованы слова песни группы Queen “Who Wants To Live Forever?”

Спустя 15 лет после подписания мира с Плутарком.

Луч утреннего солнца пощекотал кончик острого носика, и Чарли, будто почувствовав тепло, забавно сморщилась. Время брало свое, и вокруг ее глаз стали появляться тонкие морщинки, кожа уже не была такой гладкой, как тогда, на Земле, когда молодой марсианин так неуклюже ворвался в старый гараж, чтоб спасти от приставаний Чумазоида. Во все еще длинных каштановых волосах, которые он так любил пропускать между пальцами, появились серебряные нити. Винни на это шутил, что годы не властны над его девочкой, просто та становится одной с ним масти. Какой бы по счету день рождения Чарли не отметила, в глазах мужа она всегда оставалась его экзотической хрупкой возлюбленной. А сколько еще может он дарить ей счастья, ведь и по меркам Земли, и по меркам Марса их жизнь только миновала свой экватор! Двадцать лет бок о бок, почти половину своего пути были они верными спутниками друг другу. Но сейчас Винни знал: они стоят на перекрестке, выбрать направление на котором ни одному из них не позволено.

Сегодня он должен наконец сказать ей, что пришла повестка на слушание из Комитета по делам некоренного населения. Уже две недели Винсент хранил эту проклятую бумажку в дальнем ящике стола и никак не мог набраться смелости, чтобы рассказать жене о том, что ее ждет. Их ждет. Ему казалось, что если запереть документ, сделать вид, что его нет, никому о нем не рассказывать — он просто исчезнет, как будто никогда и не было. Но, бессонными ночами проверяя каждую написанную в нем букву, он снова и снова находил официальный бланк с голографическими защитными марками там, где оставил накануне, с девичьим именем его супруги, вписанным в специальную графу чьим-то аккуратным почерком. Тот, кто заполнял документ, даже не указал ее принадлежность к роду марсианина — и это плохой знак. Очевидно, что там, куда вызывают Чарли, уже все решено. И он, ее муж, даже не сможет быть рядом: вместе с извещением в конверте был только один пропуск, а без него ни одного постороннего в сверхсекретное здание Комитета не допустят.

Он звонил Стокеру. Пока никто из домашних не слышал, оставил сообщение со спокойным изложением ситуации, надеясь, что это ошибка. Через пару дней снова перезвонил, не дождавшись ответа. И потом снова и снова. В последние разы он уже просто орал, требуя, чтобы, во имя пройденных вместе битв, Лидер их государства ответил. Но канал старого друга молчал, не подавая признаков жизни, как и многие годы до этого…

Чарли зашевелилась и открыла глаза. Сонная, с по-прежнему невероятными зелеными глазами, она потянулась к альбиносу, теплая и нежная со сна. Винни, глотая комок в горле, обнял свою женщину и накрыл ее губы страстным, горячим поцелуем.

«Я так боюсь потерять тебя!» — было в каждом касании его языка.

«Побудь еще в моей жизни!» — в каждом легком укусе.

«Я не смогу один!» — в каждом выдохе, разделенном на двоих.

Каждую секунду этого утра Винни хотел запомнить, понимая, что не так много времени у него осталось, чтоб прижимать к себе живое, настоящее тело спутницы жизни. Разорвав поцелуй, Чарли улыбнулась:

— Доброе утро! Ты сегодня такой… горячий…

— Я просто очень люблю тебя, милая, — муж поцеловал запястье, гладкая кожа которого даже спустя столько лет вызывала изумление и восторг, и уткнулся в него носом, вдыхая аромат.

— Ох, сколько времени! Ты не разбудил меня! Мы проспали, Винни!

— Тшшш, Чарли, все хорошо. Объявление о выходном я повесил, девочек в школу отвез. Хочу провести этот день с тобой. — Он привлек ее к себе, снова целуя.

— День-свидание? — женщина погладила его по щеке. Периодически на альбиноса находили вот такие «приступы романтичности», как называла их Чарли: стоит отдать ему должное, делать приятные сюрпризы он любил и никогда на них не скупился.

— Угу, — губы мужчины прижались к хрупкой шее, проворные руки скользнули на талию, потянув вверх тонкий топ, в котором она спала. — Я хочу запомнить каждую минуту этого дня.

«Пока мне есть, что запоминать».

Будто специально, сегодня Чарли надела синюю рубашку и джинсы, словно возвращаясь в дни бурной молодости, прошедшей в реве моторов, грохоте тяжелого рока из динамиков и сражениях с Лимбургером в полуразрушенном Чикаго. Красный спортбайк нес их, как и двадцать лет назад, почти летя над ровным асфальтом и выходя за допустимые пределы скорости. Придет штраф — плевать! Сегодня Винни хотелось вспомнить, каково чувствовать себя свободным, каково ощущать спиной тело любимой женщины, прижавшееся так крепко, что вы кажетесь единым целым. Хотелось просто наслаждаться этим днем, который они начали с мучительно долгого и медленного акта любви.

Мотоцикл затормозил у кафе, и байкер скинул подножку.

— Давай позавтракаем? — Он обернулся к подруге. Та не предприняла попытки снять шлем и не потянулась поднять визор.

— Винни, знаешь… возьми мне, пожалуйста, кофе и пару булочек с собой, и поедем на природу?

Вот как?! Она не говорила, но он чувствовал, что враждебность к немышам на Марсе становится все явственнее. Ощущал, как неумолимо надвигаются перемены. И вот пришло время, когда на улице его города мать его детей, не имеющая больших ушей и шерсти, не захотела показать лица, отказалась заходить в любимое ими заведение и теперь нервно поддергивала рукава рубашки, прикрывая безволосые кисти. Как будто они вновь на Земле, но поменялись ролями! Белый хвост нервно застучал по мотоботинку, выдавая раздражение хозяина.

— Чарли, ты моя жена, мать марсиан. Если тебя кто-то обидит, я объясню хаму, как к тебе следует относиться! — взбешенный, он сделал решительную попытку стащить ее с байка.

— Винни, не нужно, пожалуйста! — Красный взгляд встретился с зеленым, прятавшимся за стеклом забрала: глазами она просила сделать так, как ей комфортнее. — Девочки любят это место, хочу, чтобы они спокойно могли и дальше ходить сюда с подружками. А я с удовольствием проведу с тобой день за городом.

— Хорошо, — альбинос отступил, сдаваясь. Он не раз слышал, как за его спиной перешептывались соседи. Замечал, как те, кто раньше радушно здоровались с их семьей, теперь отворачивались и проходили мимо, будто не видя Чарли. Все чаще на дверях кафе и магазинов можно было встретить значок «ТДМ» — «Только для марсиан», что означало легитимный отказ от обслуживания экспатов. Работать для туристов не требовалось: они на Марс уже несколько лет не летали. И в этом мире для землянки становилось все менее комфортно. Как он жалел, что, когда все это только началось, не принял решение увезти семью на другую планету! Не важно куда — главное, из-под той тирании, которая под предлогом общего блага все сильнее притесняла их семью! Но они с Чарли решили, что девочкам лучше остаться здесь, с друзьями. Теперь же время упущено, и без спецпропуска покинуть Марс нельзя, а уж за попытку эмиграции их ждет долгое судебное разбирательство по обвинению в государственной измене. Если точнее, то наверняка в подстрекательстве к ней обвинят его жену, из Винни сделают наивную жертву коварной инопланетянки, и он отделается лишь многими часами общественных работ, в то время как Чарли ждет стремительная депортация. Такие штуки правительство проворачивало не раз и не два.

Мужчина, стараясь справиться с бешенством и отвращением, которые вызвал у него этот короткий диалог, заказал еду на вынос. Ужасно хотелось долбануть кулаком по стеклу нарядно оформленной витрины так, чтобы разнести ее на мелкие кусочки, засыпать острыми осколками красивые пирожные и свежие булочки. Однако он заставил себя сдержаться и немного подождать, лишь сжимая и разжимая кулаки, да злобно сверкая глазами на не понимающего причину его раздражения суетливого хозяина. Когда он вернулся к мотоциклу, обнаружил, что его пассажирка так и не сняла шлема, несмотря на припекающее солнце. Неужели не рассказала про какой-то эпизод, о котором ему следует знать, ведь совсем недавно она смело ходила по улицам марсианской столицы, не боясь косых взглядов?

Байкер убрал в небольшой багажный кофр еду и чашки-термосы с кофе, и резче, чем мог бы, крутанул ручку газа, стремясь увезти Чарли из города, полного безумия и предрассудков. Они мчались, выжимая из модернизированного двигателя все, на что тот был способен, склоняясь к асфальту в поворотах на самой грани падения, но каждый раз, слаженно компенсируя общим весом центробежную силу, благополучно их преодолевали в самый последний момент. Что-то подсказывало: больше у них не будет совместных поездок на грани полета. Марсианин чувствовал, что жена снова, как много лет назад, не надела белья, прекрасно зная, как будоражит ее темпераментного мужчину мягкая грудь, прижатая к его спине. Ощущал, как руки Чарли будто невзначай задевают его бедра на безопасных прямых. Он, как годы назад, мчался на пределе возможностей себя и своего байка, наслаждаясь двумя самыми любимыми своими стихиями — скоростью и страстью. Он старался не думать о том, что останется от души, когда его удивительной землянке придется покинуть Марс.

Винни до конца не понимал, насколько врос в нее всем своим существом, насколько стал зависим, пока не пришлось расстаться на время восстания псов и крыс. Он убеждал себя, что там, на Земле, им с девочками будет безопасно, что Чарли ничто не грозит, но каждую секунду в одиночестве его буквально рвало на куски. Без нее он горел, метался по дому, в каждом предмете видел ее. Видел диван — и вспоминал ночи, которые они провели на нем, когда только построили дом с примыкающим к нему гаражом. «Последний шанс.V2» — придуманное ею название вызывало теплую улыбку у всех, кто бывал в ее земной мастерской. И когда его взгляд падал на вывеску, перед глазами вставала Чарли, измазанная в краске и с кисточкой в руке, — она лично подкрашивала ее каждый сезон. Он касался дверных ручек — и вспоминал, как они спорили до хрипоты, выбирая их. Присаживался к столу в кухне — и словно электричество заползало под кожу от образов того, как они, еще не обремененные детьми, занимались на нем любовью. Их кровать хранила ее аромат. Он не мог объяснить как, но, даже постиранное и убранное в шкаф, постельное белье пахло Чарли… Только действия и скорость вырывали Винни из этой безумной тоски, да вечера, которые он коротал с друзьями. Как будто в пустоту, оставшуюся после отъезда жены, проникало тепло, и он мог хоть несколько часов провести спокойно, не кидаясь из угла в угол в попытках справиться с терзающим его чувством одиночества.

У него еще есть немного времени до того дня, как это одиночество вновь начнет пожирать его душу…

Красный спортбайк свернул с асфальтовой дорожки и, попетляв среди валунов и невысоких деревьев, затормозил у крохотного озерца. Не Мичиган, конечно, но водная гладь напоминала о времени их счастья на Земле. Они припарковались и расположились на пикник.

— Расскажешь, почему ты не хочешь больше снимать шлем в городе? — альбинос отпил из своей чашки и внимательно посмотрел на жену.

— Это… не очень приятные воспоминания. Ничего особенного, просто… — Чарли сделала глоток, подбирая слова. — Марс меняется, Винни, и я все острее чувствую, как на меня смотрят. Раньше мы ловили на себе озадаченные взгляды, только если слишком открыто проявляли наши чувства. Скорее, твои соотечественники удивлялись твоей… чудаковатости?.. — они оба улыбнулись. — Сейчас я ощущаю в их взглядах враждебность. Недавно мы с девочками ходили за покупками, так к нам трижды подошли полицейские и поинтересовались, кем им приходится эта инопланетянка и что от них хочет. Долго проверяли документы, не веря, что я и правда их мать.

— Ты не рассказывала, — мужчина поморщился, а потом, не сдержавшись, забористо выругался, разозленный таким поведением стражей порядка.

— Я попросила Хоуп с Никой не говорить тебе. Они расстроились, и ты тоже, я знала, не обрадуешься.

— Чарли, милая, ты — моя жена, я должен знать, если тебя обижают! — Он взял ее за руку и нежно поцеловал тонкие, но сильные пальцы. — Как я могу защитить, если даже не знаю об этом?!

Чарли опустила глаза.

— Винни… но как ты защитишь меня от всего Марса? — ее голос был тих и полон горечи. — Я же вижу, как меняется планета. Я же понимаю, что мне на ней не осталось места…

— Чарли, о чем…?

— Почему не отдал мне повестку на разбирательство в Комитет? — она, перебив его, прямо посмотрела в глаза своему мужчине. Альбинос похолодел.

— Откуда ты знаешь?!

— Они присылают еще и сообщение на телефон, любимый, — Чарли погладила его по щеке, как будто утешая. Сердце марсианина сжалось: все это время она тоже понимала, что их время ведет обратный отсчет. Винсент изо всех сил прижал к себе жену, почувствовав столь же сильные ответные объятия. На ее вопрос, почему промолчал, не требовалось отвечать — она и так все понимала. Вот он — момент истины, когда они оба наконец признали страшную реальность: мать его детей ждет депортация. Душа орала, как тогда, когда Чарли не было рядом, хотелось зажмуриться, а потом открыть глаза и понять, что это просто ужасный сон. Но они оба, как выяснилось, так уже многократно делали, и каждый раз сон оказывался реальностью.

— Быть может, это просто вызов на беседу? — он не мог не озвучить свою безумную надежду. — Ты не просто приехала на Марс, ты — жена марсианина и мать марсиан. Они не могут не учитывать это!

— Мне хочется надеяться на это, Винни, но не знаю. Я думала о том, что мне следует взять наше свидетельство о браке и документы о рождении детей, но не уверена, поможет ли это.

Винни, нахмурив брови, кивнул:

— И бумаги, которые остались от эксперимента по соединению генов и последующего ЭКО. Я собрал кое-что и еще жду выписку из твоей истории беременности и родов, она должна быть готова завтра. Это поможет доказать, что Хоуп и Ника — твои дочери.

— Спасибо!

— Детка, я все сделаю, чтобы ты могла остаться… а если не получится — все, чтобы и мне позволили уехать. В конце концов, Стокер не может отмалчиваться вечно! Если по его указу тебя вышлют с Марса, я добьюсь встречи с ним и уговорю дать нам с девочками возможность улететь к тебе. Ведь есть мыши, которые смогли покинуть планету до того, как правительство стало контролировать передвижение! Я буду не единственным марсианином, который не захотел расстаться с супругом из другой расы. — Он поцеловал ее, подкрепляя обещание этой лаской.

— Тогда в случае депортации я отправлюсь на Землю и постараюсь привести в порядок «Последний шанс». Сделаю так, чтобы к вашему приезду все было готово, — Чарли всхлипнула. Комок, который она все утро чувствовала в горле, наконец схлопнул дыхание, и единственным способом дать телу кислород был судорожный вздох-хрип и выпущенные на волю слезы. Винни прижал ее крепче, погладил по волосам, горячо зашептал на ухо нежные слова, укачивая в объятиях. А его жена единственный раз за многие годы так безутешно рыдала у него на груди и никак не могла остановиться. Впервые с того дня, как они встретились, Чарли поняла: снести преграду, так заботливо выстроенную между ними, даже ее спустившемуся со звезд мужу не под силу.

There’s no time for usThere’s no place for usWhat is this thing that builds our dreams yet slips awayFrom us?Who wants to live foreverWho wants to live forever…?

Струи воды били по телу, хлестали, обжигали. Горячий пар не давал дышать, влажными клубами проталкиваясь в легкие. Кожа покраснела и ныла, организм вопил о том, что нужно понизить температуру, но всего этого Чарли не замечала. Сжавшись в комок у стенки, подобрав к себе ноги и кусая колени, чтобы подавить вой, рвущийся из груди, она пыталась осознать произошедшее.

Ей дали неделю, чтобы покинуть Марс.

Им дали неделю.

Ей и Винни.

Ей и ее девочкам.

Только лишь еще семь дней она сможет быть им женой и матерью!

Она резко откинула назад голову, со всей силы ударилась затылком о мокрую стену, но даже не заметила боли.

Очень строгий серый мышь смотрит на экран монитора своего компьютера, а не на нее.

— Мисс Девидсон, верно?

— Вообще-то, миссис. Я пятнадцать лет замужем за марсианином. Вот свидетельство о браке.

Чиновник кидает короткий взгляд на развернутый к нему лист, подписанный Стокером.

— Простите, мисс, но этот документ не установленного образца. В Марсианской республике такая… бумажка… не считается законной.

— Но мне ее выдал сам Стокер! Он лично поженил нас, еще до окончания войны с Плутарком! Вы были слишком молоды, чтобы помнить это, но в тот период других вариантов не было! Поэтому форма такая!

— Я прошу вас, мисс Девидсон, сохранять спокойствие. Возможно, Лидер и подписал это, но полномочий заключать браки никогда не имел. Сожалею, но ваш… документ… не имеет юридической силы.

Ее свидетельство о браке не имеет юридической силы. Просто бумажка. Она никто Винни. Все эти годы она прожила с ним как экзотическая сожительница, любовница, но не законная жена. Очень хотелось помыться, но сил на то, чтобы дотянуться до мыла, просто не было.

— Я почти пять лет помогала бороться с Плутарком!

— Да, я вижу, что вы были приглашены в качестве технического консультанта, а после окончания войны, согласно имеющимся свидетельским показаниям, работали в мастерской по сборке эксклюзивной мототехники. Есть ли у вас разрешение на работу?

— Что?!

— Разрешение на работу, мисс Девидсон. Документ, который дает право работать на территории Марсианской республики негражданам.

— Я… все эти годы всеми бумагами занимался мой муж, Винсент.

— Ваш сожитель…

— ЧТО?!

— …или, быть может, работодатель, сейчас разберемся!.. Вот, я вижу, что за гараж перечислялись налоги, но нигде не указано, что вы являетесь совладельцем или имеете в нем долю собственности. Вы же работали все это время в гараже «Последний шанс.V2»?..

— Да.

— У вас был заключен договор найма с его хозяином?

— О чем вы?! Я вам говорю: все эти годы мы работали как супруги! Винни зарегистрировал гараж на себя просто потому, что ему, как коренному марсианину, было проще оформить бумаги в послевоенный период! Закон о праве собственности для некоренного населения как раз тогда обсуждался и переписывался, и мы решили, что быстрее указать его единоличным владельцем! О каком договоре может быть речь, если я работала с мужем?!

— Мне искренне жаль, что вы так считали, мисс Девидсон. Однако, исходя из предоставленных вами бумаг, я вижу, что после окончания Плутаркийской войны вы сожительствовали с моим соотечественником и трудились на его предприятии по собственной воле, но без оформления каких-либо документов. Я не имею права строить догадки, почему он не переоформил свидетельство о браке, если действительно считал ваш союз таковым, а также по какой причине не заключил с вами трудовой договор, чтобы вы могли получить разрешение на работу, но на данный момент я вижу только визу, оформленную с нарушениями, около пятнадцати лет назад. Кстати, этот тип виз прекращает свое действие со следующей недели, поэтому вам придется покинуть планету, если вы не можете предоставить доказательства права нахождения на Марсе.

— Мы можем переоформить свидетельство о браке? Получить документ нового образца?

— Боюсь, что нет, мисс Дэвидсон. Для государства вы НЕ БЫЛИ замужем. А заключить брак согласно поправкам к Конституции Марсианской республики, которые вступили в силу шесть месяцев назад, может только марсианин и марсианка.

— А как же сотни пар, которые заключили брак после окончания Плутаркийской войны?

— Мы признаем их браки в качестве исключения. Но поскольку у вас он заключен не был, вы под это исключение попасть не можете.

Двадцать лет она отдала этой планете. Сражалась за нее, рисковала жизнью, была готова пожертвовать самым дорогим, лишь бы Марс, ставший ей родиной, был свободен. И вот сейчас она ничто, ее просто нет для государственной машины. Кроме неверно оформленной визы, которая вот-вот истечет, она никак не связана с планетой, на которой родились ее дети.

— Но у нас с Винсентом две дочери!

— Это… очень нестандартная ситуация, мисс Девидсон. Признаюсь, получив ваше дело, я сначала был очень удивлен, как это возможно! Есть ли у вас оригиналы документов, которые подтверждают факт рождения вами… ммм… Хоуп и Ники?

— Да, вот, посмотрите! Вот выписка из истории родов. Тут мое имя, имя Винсента, дата родов. Вот тут сказано, что рождены две девочки путем Кесарева сечения. Вот выписка из карты по ведению беременности. Как видите, это мои дети.

— Подождите, мисс. Тот факт, что вы их выносили, еще не делает вас их матерью.

— ЧТО?!

— Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, давайте во всем разберемся согласно имеющимся бумагам. Мне крайне неудобно задавать этот вопрос, но разве марсиане и люди… ммм… как неловко… физиологически совместимы? — молодой офицер явственно краснеет.

— Нет. — Чарли опускает глаза, чувствуя, как у нее начинает болеть голова от этого разговора. В кабинете невыносимо душно.

— Я, возможно, не сведущ в процессе размножения у людей, но для того, чтобы появилась маленькая мышь, мужское и женское семя должны соединиться… Надеюсь, вы меня понимаете…

— Понимаю. Вы правы, естественным путем зачать детей было невозможно, поэтому мы обратились к ученому-генетику. Вот документы о ходе эксперимента.

— Ах, так зачатие было экспериментальным? Носило статус эксперимента?

— Да, верно.

— Это многое меняет, мисс! Случай неординарный, позвольте, я загляну кое в какие законы! Дайте мне несколько минут.

Марсианин щелкает клавишами компьютера. Чарли впервые за все время, что находится здесь, чувствует, как поднимается в душе надежда. Быть может, этот закон наделит ее и ее дочерей особым статусом? Позволит остаться на Марсе или хотя бы признает ее их матерью и даст возможность навещать друг друга?..

Что-то обнаружив в базе данных, чиновник медленно пролистывает папку с документами по эксперименту, внимательно изучает записи.

— Вот, я нашел!.. Мне очень жаль, мисс Девидсон, но статус эксперимента в Марсианской республике обозначает, что его участники отказываются от всех прав на последствия эксперимента и удостоверяют, что они всего лишь генетический материал для его проведения. Добровольцы… Вот, смотрите, это ваша подпись?

Строчки расплываются перед глазами, голова идет кругом, кровь стучит в висках, и Чарли хватается за стол, чтобы не упасть. Чувствует в горле ком и с трудом сдерживает рвотный позыв.

Для марсианского государства она — всего лишь генетический материал!

— Ох, мисс, вам плохо? Вот, возьмите воды. Может, позвать врача? — перепуганный молодой марсианин вылетает из-за стола, и, приводя ее в чувство, вкладывает в дрожащие руки стакан. Женщина, в миг прибавившая десяток лет, залпом осушает его, стуча зубами о толстые стенки. На этом разговор, судя по всему, можно закончить.

— Не нужно. Я готова продолжить, — голос Чарли глух и лишен жизни.

— Что ж, — он занимает свое место. — Как видите, согласно этому документу вы предоставили генетический материал для проекта по объединению генов марсиан и землян. В то время у нас была острая ситуация с демографией, поэтому неудивительно, что этот эксперимент позволили провести. Однако тут сразу оговаривалось, что те, кто в нем участвуют, прав на результаты, то есть, простите, детей, не имеют. Сожалею!

— Но… я их выносила! Не просто дала генетический материал.

— Это тоже, согласно документам, входит в эксперимент, и вы подписали согласие на использование вашего тела как… ммм… хранилища, в которое поместят и в котором вырастят младенцев.

— Винсент тоже не имеет прав на девочек?

— Почему же? Он — отец, сразу после их рождения он написал заявление на признание их частью его рода. Согласно правилам, ему сделали тест на отцовство, и в день их появления на свет признали родителем. Если бы он был женат, этого было бы достаточно, чтобы его супруга была признана матерью как входящая в род мужа. Собственно, я вижу в архивном документе, что вы вписаны в Свидетельство о рождении, однако поскольку ваш брак не подтвержден, я должен направить запрос на устранение этой ошибки в документе.

Чарли выла, как раненая волчица. Ее муж ей не муж, а сожитель. Планета, которой она отдала столько лет, отвергла ее, просто аннулировав визу. Ее дочери, которых она выносила, родила и вырастила, — не ее, она всего лишь генетический материал, наделивший их цветом глаз и волос!

Ей дали неделю на то, чтобы приготовиться к депортации.

There’s no chance for us It’ all decided for usThis world has only one sweet moment set aside for usWho wants to live forever?Who wants to live forever?Who dares to love foreverWhen love must die?

Дни летели, пронизанные болью предстоящего расставания.

Они не плакали, слишком мало было времени для того, чтобы тратить его на слезы. Чарли, выплеснув эмоции в душе, приняла для себя решение, что ни одной оставшейся им секунды не потратит зря. Винни, в чьих глазах плескались ужас и отчаяние, не отходил от нее ни на минуту. Казалось, что он хотел запомнить каждый их миг, каждый ее жест. Девочки тоже не плакали, слишком потрясенные, чтобы поверить, что всего через несколько дней останутся без матери.

Они забрали их из школы, чтобы провести все оставшееся время вместе. Закрыли гараж, чтобы не отвлекаться на кого-то за пределами семьи. Даже сказать о своем горе друзьям не нашли сил. Они вместе готовили, делали поделки, которые все откладывали на потом, играли в настольные игры. Разговаривали, делясь самым сокровенным, читали вслух книги перед тем, как погрузиться в сон. Не готовые потерять хоть мгновение рядом, спали все вчетвером, обнявшись и переплетясь теплым клубком. И каждую ночь, убедившись, что измученные этой болезненной нежностью девочки крепко уснули, Винни и Чарли уединялись, чтобы выразить свою любовь физически. Она горела в его руках, задыхаясь в слезах и молясь, чтобы мгновения их близости не кончались. Он, отложив боль на время после ее отъезда, был одновременно страстен и нежен с той единственной, с которой он разделил душу и без которой он больше никогда не будет целым. Они почти не спали, отдавая ночи любви, ведь очень скоро у каждого из них будет более чем достаточно времени на то, чтобы выспаться. В одиночестве.

Наконец, последний из отведенных им дней подошел к концу.

В тот вечер они мучительно долго разговаривали все вчетвером. За ужином, отходя ко сну, уже в кровати. Рассвет коснулся горизонта, когда девочки провалились в глубокий, но полный тревоги сон.

Без слов взявшись за руки, двое, для которых статус супругов не требовал доказательств посредством бумажек и букв, поднялись, чтобы еще раз почувствовать себя единым целым. Запомнить пальцами каждый изгиб. Оставить метку на теле. Приласкать поцелуем жаждущую этих горячих касаний плоть. Сохранить в памяти, как они дышат, как стонут на пике удовольствия. Любить, не зная границ, не произнося ни слова, потому что их чувства очевидны.

Новый день уже начался, когда Винни и Чарли, уставшие, вернулись в спальню, чтобы в последний раз разделить общий на всю семью сон. Девочки спали, обнявшись, и родители легли с двух сторон от них, заключив в свои объятия и переплетя руки. Хвост альбиноса обвился вокруг тонкой щиколотки жены, стремясь получить максимум возможного контакта.

— Я люблю тебя, — он посмотрел ей в глаза и опустил веки, зная, что, проснувшись через пару часов, еще сможет насладиться их общим утром. Перед тем, когда ее…

— Я люблю тебя, — она рассматривала каждую шерстинку на его лице, его черный влажный нос, его ресницы. Чарли ждала, когда его дыхание выровняется, и он погрузится в глубокий сон.

Она знала, что они больше не увидятся. Приподнявшись на локте, посмотрела на детей, так непохожих на нее, но являющихся ее плотью и кровью.

«Какими вы станете? — спросила одними глазами мать, едва уловимо перебирая волосы дочерей кончиками пальцев. — Встретимся ли мы снова?»

Чарли бесшумно поднялась и, захватив припасенные заранее вещи, затворила за собой дверь спальни, оставляя свое сердце и душу в широкой супружеской кровати. Сердце, поделенное натрое.

Она знала: они не выдержат прощания, поэтому прибавила себе часов до отъезда. Семья думала, что у них будет время позавтракать, но транспорт за ней должен был прийти рано утром. Она попросила подождать ее в паре кварталов от дома, чтобы не потревожить сон родных звуками. Пускай, когда они проснутся, ее уже просто не будет.

Чарли тихо вышла на улицу, заперла дверь и положила ключ под коврик, куда они с Винни всегда прятали запасной. Прижалась лбом к двери, прощаясь с домом, который так много лет был ее. Погладила ручку, которую муж врезал собственными руками.

А потом быстро пошла к месту встречи, не видя дороги, двигаясь как робот по заданной программе. Она не придала значения тому, что вместо казенной машины упала на сидение длинного бронированного лимузина. Не обратила внимания, что водитель, здоровенный, с ног до головы покрытый угольно-черной шерстью молодой парень, не спросил ее имени. Не заметила, что он бросал на нее задумчивые взгляды весь путь до пункта депортации, да время от времени потирал локоть.

В голове было пусто. Только орала в ужасе душа, и стучала в висках кровь.

Ее сердце осталось в их доме, по планете же перемещалась пустая оболочка, что когда-то была земной женщиной, полюбившей марсианина.

But touch my tears with your lipsTouch my world with your fingertipsAnd we can have foreverAnd we can love foreverForever is our todayWho wants to live forever?Who wants to live forever?Forever is our today

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Винсент с ненавистью смотрел в горевшие гневом глаза Стокера, вскинувшего бластер. Друг, лидер, наставник — как он мог так поступить с его семьей?! Лишить той, которой Винни дышал, забрать мать у его дочерей?! Ведь он лично соединил их руки и судьбы на базе Борцов за свободу после победы в решающей битве! Он с одобрением тепло улыбался, услышав, как назвали они девочек: символ победы Марса, символ надежды на лучший мир! Он хотел, чтобы мыши забыли о войне, — и они первые открыли свое дело, стремясь внести личный вклад в возрождение экономики!

Винни молил его позволить Чарли остаться. Напоминал о временах их братства и полного доверия друг другу. Просил отпустить на Землю, если нахождение его жены на красной планете невозможно.

Но старый друг решил хранить молчание. Сообщения уходили и оставались без ответа.

Он позволил бумаге с голографическими знаками забрать Чарли в неприступное здание, полное бездушных чиновников, для которых жизнь — это всего лишь документ.

Он позволил ей пройти через разговор, который — Винни видел! — выжег ее веру в лучшее, сломал и растоптал.

Он позволил ей покинуть планету, сбежать от собственной семьи, не в силах даже попрощаться!

Он позволил альбиносу гореть, рваться на части, метаться по Марсу, как раненому зверю, только в движении не чувствовавшему, как плавится душа. Только дочери удержали альбиноса от того, чтобы тот не пошел на прорыв пограничных постов или резиденции Лидера, ведь о них нужно было заботиться и оберегать. Только из-за них он три года усмирял пожар в груди, оставив на месте души тлеющие угли ненависти к системе, разрушившей его семью. Но что станет с девочками теперь, когда их отец совершил измену?..

Винни долго выбирал день, когда сможет за все поквитаться, проявляя несвойственное ему терпение и осторожность, — и вот миг возмездия пришел! Боль, бушевавшая в груди альбиноса, смогла вырваться наконец на свободу! Но только их ждали. Не просто остановили нападение, а именно ждали, позволив выкрикнуть угрозы, приставить к голове Лидера оружие, озвучить приговор, чтобы уже не требовалось никаких доказательств преступных намерений.

Они пришли, чтобы изменить Марс, но проиграли.

Трое героев были больше не в силах сражаться за мир.

…Who waits forever anyway?

====== Модо. Близким во благо ======

Спустя 15 лет после подписания мира с Плутарком.

Теплый ветерок играл короткими, стриженными почти вровень с шерстью волосами и приятно обдувал горящие почему-то с самого утра антенны широкоплечего мужчины. Похожий из-за повязки, закрывающей левый глаз, на пирата марсианин, сидящий на ступенях крыльца своего дома, раздраженно почесал их и недовольно фыркнул: ну чего они гудят в такой чудесный день?! И из-за этого противного ощущения он никак не мог сосредоточиться на работе сверхточными инструментами. А ему нужно проверить…

Но он не успел додумать мысль: за спиной хлопнула дверь, и мышь услышал три торопливых шажка в его сторону.

— Модо… — Великан, проверявший настройки электроники в металлической руке, поднял взгляд на подошедшую жену, и его сердце ухнуло: на всегда спокойной и готовой ко всему супруге не было лица. Терри сжимала в дрожащих пальцах телефон и комкала вкусно пахнущий домашними булочками передник. — Чарли… депортировали с Марса…

Он почувствовал тошноту, а в груди закололо.

К его родным пришла беда.

Превыше всего Модо ценил близких.

Повидавший всякого, он немногих готов был впустить в сердце, но все, кому удавалось там поселиться, становились одинаково ему дороги. Именно поэтому с самого рождения он не думал об Огоньке как о сыне сестры — тот был для него просто «одним из его мышат». Что Праймер, что племянник, что братья и сестры, что пушистая серая матушка — все они были одинаково дороги. И когда жизнь свела с Винни и Троттлом, то и их, включив в ближний круг, он стал считать близкими. Вот почему Дана с неизменной теплотой принимала его названых братьев, а потом и их семьи — она всецело уважала позицию сына. Грозный серый воин был тем стержнем, который делал из нескольких мышиных родов по сути одну семью.

Дружба и братство для него были понятиями идентичными. За любого из тех, кого Модо считал «своим», он готов был отдать жизнь. И верил любому из них без оговорок.

Поэтому мышь крайне тяжело воспринимал те изменения, которые видел на Марсе.

С одной стороны, планета потихоньку становилась такой, какой он помнил ее в детстве: зелень, вода, огромные города и уютные фермы. Модо видел, как по воле его бывшего командира и близкого друга возвращаются образование, безопасность, возможность работать и комфортно жить. Оглядываясь вокруг, видел мирную землю — то, о чем он мечтал для себя и близких.

Опытный боец нашел применение своим знаниям и умениям в школе, став преподавателем по начальной военной подготовке и ОФП. Согласно программе, он должен был не только показывать детям основы ведения рукопашного боя и стратегии, но и подбирать идеальные боевые мини-группы, которые в будущем могли бы стать столь же успешны, как и его собственная тройка. Ему нравилось работать с детворой всех возрастов: его комплекция, металлическая рука и слухи о боевом опыте заставляли ребятишек слушать на уроках, открыв рты, а самому великану доставляло огромное удовольствие придумывать для них новые и новые задания и спортивные игры.

Сыновья, закончив вместе с Харлеем школу, поступили в Военную академию, где по его рекомендации их тренировали как боевую группу. Мальчишки делали успехи, тройняшки понимали друг друга почти без слов, а Харлей проводил с ними столько времени с детства, что даже родители уже не воспринимали ребят раздельно. Взрослые часто шутили, что и на свидания они будут ходить, видимо, вместе. Их обучение осталось позади — и буквально пару месяцев назад эти четверо, получив лейтенантские значки, отправились служить на один из орбитальных крейсеров.

Его любимый племянник также строил успешную военную карьеру, войдя недавно в штаб Стокера и снова вернув себе генеральское звание. Огонек подчинялся непосредственно Министру обороны и руководил всем мотодесантом Марсианских вооруженных сил. Ходили слухи, что именно его Стокер видит в качестве преемника действующего министра через несколько лет.

Лишь раз души Модо коснулись сомнения — в день, когда младший родственник объявил, что женится. Великан отчаянно любил и его, и его избранницу, и известие это было с одной стороны долгожданным, а с другой — пугало до ужаса, поэтому как-то вечером, зная, что Наги готовится дома к экзаменам, он заехал в гости к племяннику. Огонек, сверкая совершенно счастливым взглядом, пригласил войти. Модо, устроившись на диване, внезапно заметил что-то изумрудное между диванными подушками и, не успев сообразить, что делает, вытянул из-под них нечто из кружева и шелка.

— Знали бы твои солдаты, какое белье носит их генерал! — хохотнул великан, протягивая родственнику висящую на самом кончике металлического пальца симпатичную тряпочку. Младшенький матернулся, рассмеялся и, схватив находку, затолкал ее в карман спортивных штанов.

— Извини, дядя Модо! Не ждал гостей, не прибрался! — Огонек смущенно улыбнулся.

— Ты знаешь, племянник, именно об этом я и приехал поговорить, — мужчины моментально стали серьезнее. Спина хозяина квартиры выпрямилась, руки сами собой потянулись к сигаретам.

— О чем?

— О Нагинате и ваших отношениях, — старший посмотрел в лицо родственника. Тот твердо встретил этот взгляд:

— Говори.

— Я не буду ходить вокруг да около, Римфайер. Поверь, я рад тому, что ты встретил ту, которую хочешь сделать спутницей жизни, но я не уверен в том, что ты выбрал подходящую для тебя женщину… Дай, договорю! — Модо вскинул руку, заметив, что Огонек открыл рот, чтобы начать возражать. Тот кивнул, привычно прикусил фильтр сигареты, чуть сминая его, и прикурил, а потом нервно затянулся. — Ты этого, скорее всего не знаешь, но Наги очень переживала, когда пару лет назад тебя после драки в клубе отправили в тюрьму. О том, что с ней было, мне рассказал Троттл. Он не придал этому значения, а Карабина, судя по всему, про это не знает. Но твоя невеста очень плохо перенесла разлуку. Я наблюдал за вами и вижу, как сильны ее чувства к тебе, как она привязана. И именно в этом я вижу опасность… для нее.

— Чем же плоха такая любовь, дядя? — Огонек нервно заходил по комнате, не выпуская сигарету изо рта.

— Тем, что в случае, если с тобой что-то случится, я не уверен, что она справится с ситуацией.

— Сейчас на Марсе спокойно, как никогда!

— Не спорю. Но не мне рассказывать тебе, как изменчива бывает жизнь. И о том, кто будет первым в бою, если случится беда.

Они помолчали. Младший взял новую сигарету и, нахмурившись, глубоко затянулся. Его хвост нервно стучал по щиколотке. Наконец, он нарушил молчание:

— Теперь, получив новое назначение и повышение, я могу влиять на ситуацию на Марсе. И в моих силах сделать так, чтобы моя жена не тревожилась из-за нашей разлуки.

Модо грустно улыбнулся:

— Ты говоришь так сейчас. А если родному миру будет грозить беда, первым же и рванешь в бой. Не возражай!.. Я сам такой. Ты — герой, мой мальчик. И всегда им останешься. Я хочу, чтобы ты подумал, сможет лиНагината справиться с жизнью рядом с таким, как ты.

Огонек помолчал, отвернувшись к окну и глядя на то, как прячется за горизонтом Дневная звезда. Его кулаки сжимались и разжимались, оставляя на ладонях глубокие лунки от ногтей и выдавая его крайнее напряжение и нервозность, но он этого, кажется, даже не замечал.

— Ты… налагаешь вето на мой брак, дядя Модо? — не оборачиваясь, спросил младший из мужчин. Было видно, как под футболкой проступили бугры скрутившихся в жесткие канаты мышц.

— Нет, — младший шумно выдохнул и нервно затянулся, расслабляясь. Модо дал ему несколько секунд, чтобы осознать ответ. — Я не воспользуюсь правом вето. Я помню, как ты сам не воспользовался им однажды и дал мне возможность стать счастливым. Я вижу, как вы любите друг друга и не хочу лишать тебя шанса создать семью. Однако я прошу тебя, Римфайер: подумай хорошенько о моих словах! Быть может, безопаснее для Наги сейчас разорвать ваши отношения, но спасти ее в будущем. Я верю, что ты примешь верное решение.

— Я обещал Троттлу, что сделаю ее счастливой. И я сделаю! — младший обернулся к дяде, и тот различил в его глазах искорки страха, граничащего с безумием, от мысли, что он может потерять ту, которая дорога сердцу. И на самом дне кроваво-красного взора отчетливо увидел решение не отпускать ее никогда.

— Я верю в тебя, — старший поднялся и положил руку на плечо родственника, пытаясь того успокоить. — Собственно, это все, что я хотел сказать. Если ты уверен в своем решении, я желаю тебе счастья и благословляю твой брак.

— Спасибо… дядя Модо…

Вскоре безымянный палец племянника украсила татуировка. Снова-генерал-Огонек заявил, что настоящее кольцо ему натирает руку при управлении байком, а так как он собирается быть с Нагинатой до конца своих дней, то иметь возможность снимать его ему не нужна. Невеста сама нарисовала эскиз металлического ободка, как будто прикрученного к пальцу мужчины болтами, да и, закончив курсы тату-мастеров, нанесла рисунок в день свадьбы. Великан помнил, как белое подвенечное платье покрывалось брызгами цветного пигмента, как гости несколько растерялись от такой альтернативы обмену клятвами, но решили, что в этой идее есть своя романтика. Правда Карабина скрежетала зубами и бросала убийственные взгляды на зятя и его родственников, потому что придуманный ею идеальный сценарий свадьбы ее единственной дочери кто-то пустил псу под хвост и, она была уверена, что знала виновного!.. Модо не присматривался, но ему казалось, что аналогичный рисунок с прикрученным болтами кольцом спустя короткое время украсил основание хвоста супруги племянника.

Сам великан был совершенно доволен жизнью. Любимая работа, родные люди, жена, которую он обожал, с которой они бок о бок прошли столько невзгод и радостей, которая была ему другом и единомышленницей. Глядя на практически выросших дочек, они даже стали все чаще в полушутливых разговорах задумываться о еще паре младенцев.

Вроде бы светлое будущее ждало Марс и его жителей, но…

Как ни хотелось Модо видеть только свет, но то тут, то там на идеальной оболочке проскальзывали пятна грязи.

Он не мог не замечать, что усиление полиции и военных под предлогом обеспечения безопасности и благополучия населения превращает Марс в клетку. Безопасную, ухоженную, наполненную патриотическими лозунгами, но все же регламентирующую их жизнь все сильнее. Гражданских лишили всего, что пригодно для нападения. К каждому приходили чиновники и описывали все, что имелось в доме. С его рукой возникли проблемы: во-первых, у молодого сержанта никак не получалось определить тип его оружия, а во-вторых, он не мог сообразить, каким образом его изъять. Глядя на его мучения, воин искренне забавлялся, пока тот совершенно серьезно не предложил великану сдать все приспособление целиком до решения вышестоящим руководством. На этом весело быть перестало, слово за слово завязалась легкая потасовка, и прибывшие на подмогу сержанту полицейские просто увезли и руку, и ее хозяина в камеру. Конфликт быстро уладил приехавший в участок Огонек, дал нагоняй сержанту, припугнул Министром обороны и Стокером начальника участка и ткнул пальцем в закон, по которому преподаватель военной подготовки может иметь личное оружие, после чего дядю генерала с извинениями выпустили. Сама ситуация не была значительной, но отлично показала Модо, что гибкость мышления в почете у нынешних стражей порядка и чиновников не была. Все действовали по инструкции и боялись отступить за нее даже на шаг.

Модо морщился, когда ему пришло предписание на ограничение максимальной мощности мотора. Он понимал, что в нынешних условиях стабильного общества возможности их боевых мотоциклов, скорее всего, действительно не потребуются и ограничение разумно, чтобы молодежь не рисковала собой, но ему, бывалому байкеру, такие нововведения были не по нутру.

Ограничений стало множество. Незначительные, вроде бы сделанные во имя всеобщего блага, сами по себе не сильно ущемляющие, но спустя пару лет, оглядевшись вокруг, мышь не узнал собственный мир. Троттл все чаще ворчал по поводу вводимых мер и действующей власти. Карабина хмурилась и кивала, соглашаясь с мужем. К удивлению Модо, рыжего активно поддерживал Огонек, высказывающий недовольство политикой Министра обороны и коротко рассказывающий о том, что на месте выжженных гор втайне построили огромный лагерь, куда по личному распоряжению Скаббарда высылают недовольных. Самый молодой из них как-то даже поделился мыслью строить взаимодействие со Стокером так, чтобы попытаться как можно скорее занять этот пост. Не из-за честолюбия, а просто потому, что с той позиции молодой генерал смог бы принимать более разумные, на его взгляд, политические решения. С недавних пор им вторил Винни: его все сильнее беспокоила политика правительства в отношении немышей. Здесь, в компании родных, этого было не видно, но все чаще они рассказывали друг другу, как депортировали того или иного знакомого им инопланетянина.

При этом никто из них не винил лично Стокера. Все соглашались с Карабиной, которая считала, что их Лидер взвалил на себя непосильный груз и ему просто нужно сменить команду, с которой он работает. Стокер был их другом, их братом. Они не раз обсуждали его роль в этих изменениях и всегда сходились на мысли, что за спиной старика стоит кто-то, кто действует от его имени. То, что происходило сейчас, полностью шло вразрез с убеждениями их старого друга.

А потом, как гром среди ясного неба, они все одновременно получили сообщение от Винни: «Сегодня депортировали Чарли».

Как?! Когда?! Кто?! Почему?!

Они все приехали в дом альбиноса так быстро, как только смогли: растерянные, не готовые поверить в то, что это возможно. Винни нашелся на диване в гостиной, смотрящий в одну точку, бледный, с покрасневшими белками глаз. В паре слов рассказав, что произошло, он снова ушел в себя, уставившись в стену. Быстро посовещавшись, мужчины попросили Терри забрать Хоуп и Нику пожить к Модо, пока их отец не придет в себя. Неделю они не покидали дом друга, поднимая все свои связи, чтобы понять, что же случилось и что можно предпринять. В итоге упорных поисков и не совсем законного проникновения в государственные базы данных Огоньку удалось достать запись разговора Чарли и молодого офицера. На фразе о том, что их свидетельство о браке — это только бумажка, равнодушный к алкоголю альбинос нашел припрятанный для использования в выпечке коньяк. На эпизоде с правом на работу — начал пить жадными глотками прямо из бутылки. К тому моменту, когда их подругу назвали генетическим материалом, он был совершенно пьян. Досмотрев до момента, когда его жена, бледная и шатающаяся, покинула кабинет, комкая в руках направление на депортацию, он заревел и принялся громить дом. С трудом скрутив его силами всех присутствующих мужчин и уложив спать, Троттл, Модо, Огонек и Карабина собрались в гостиной. Никто не начинал разговора, хотя в душе у каждого пылало пламя. Наконец, Троттл прервал молчание, смачно выругавшись и, открыв окно, закурил, не стесняясь супруги. Карабина молча подошла к нему, присела на подоконник и, выбив из пачки вторую сигарету, прикурила тоже. Муж посмотрел на нее, приподняв брови и собираясь что-то сказать, но она просто покачала головой, призвав его к молчанию и кивнув на открытое окно: все обсуждения они должны вести с соблюдением осторожности. Докурив, они проверили, надежно ли заперты все окна и двери, Огонек просмотрел комнату на наличие камер слежения. Они сомневались, что за Винни будут следить дома, но опыт подсказывал быть предельно осторожными.

— Итак, чисто? — Троттл обвел всех пристальным взглядом, которого они не видели у него со времен последней войны.

— Да, бро. «Жучков» нет, — они расселись вокруг небольшого стола.

— Друзья, у меня два пункта, по которым я бы хотел высказаться, — начал негласный лидер тройки байкеров. — Во-первых, нужно понять, можно ли что-то сделать, чтобы вернуть Чарли. Винсент без нее с ума сойдет и, я боюсь, непоправимых дел наделает. По документам там жопа полная, но я поговорю с юристом, вдруг есть лазейки. Что еще можно предпринять?

— Поговорить со Стокером, — Карабина посмотрела в глаза мужу. — Не лучшая идея с учетом нашей последней с ним встречи, но ради Чарли…

— Я поговорю, — перебил ее Огонек. — Попробую уговорить его отменить этот приказ, узнать его позицию. Мне кажется, он просто не знал, он же сам не подписывает приказы на депортацию!

— Я в этом не уверена… — Карабина в ужасе закрыла руками лицо, внезапно в деталях вспомнив их последнюю встречу.

— Почему? — Мужчины пораженно смотрели на нее.

— Помнишь мой визит к нему? Когда он отказался снова взять меня на работу? — Она вопросительно посмотрела на мужа.

— Да, ты еще очень расстроенная вернулась.

— Так вот, Стокер готов был дать мне место его правой руки по делам депортации немышей с Марса, но предложил подписать приказ о депортации Чарли. Я отказалась, естественно, подумала, что это просто такая проверка — на что я готова ради возвращения в команду. Но… сейчас я сомневаюсь… Возможно, уже тогда он задумывал все, что происходит!

Огонек возмущенно дернулся и открыл рот, чтобы начать спорить, но его опередили:

— Карабина, да брось! Сток не такой! Он наш боевой товарищ, он Борец за свободу и верный друг! Тебе ли не знать! Сколько раз он спасал тебе жизнь! Сколько раз он спасал жизнь каждому из нас! — горячо заспорил Модо. В то, что рассказала Карабина, верить не хотелось никому.

— Винни о том, что ты сказала, лучше не знать, — задумчиво произнес Огонек, нервно крутя в пальцах сигаретную пачку. — Он может сгоряча сделать что-то, не подумав.

— Согласен! — кивнул Троттл. — Стоит ли пробовать поговорить со Стокером с учетом того, что рассказала Карабина?

— Думаю, стоит. Я буду осторожен. Сделаю!

— Хорошо! Вопрос номер два. Друзья, не ожидал, что скажу это, но мне категорически не нравится происходящее на Марсе. Мне не нравятся действия правительства. Все эти ограничения под маской общего блага все сильнее напоминают тоталитаризм. Я изучал лозунги идеологов, которые работают на власть: они очень грамотно внушают нам, что и запреты на полеты в космос, и депортации, и ограничения — во имя общего блага. Я точно знаю, что несколько мышей, которые были недовольны ситуацией, просто исчезли. Очень тихо, аккуратно — их просто больше не видели! — а семьи боятся говорить о пропавших, как будто их никогда и не было. И у меня ощущение дежа-вю: нам внушают, что все в порядке, а на самом деле кто-то за нас решает, каким должен быть наш мир. Тридцать лет назад так продавали нашу планету Плутарку. Сейчас кто-то меняет ее под свои цели. Я хочу понять, что происходит и…

— …вернуть Марсу настоящую свободу? — сверкнул на него глазами Огонек.

— Да, — очень тихо сказал Троттл. — Вернуть Марсу истинную свободу.

— Бро… — Огонек очень внимательно посмотрел в лицо тестю. — Ты понимаешь, то, о чем мы сейчас говорим — откровенная государственная измена?

Троттл прямо встретил его взгляд:

— Да, бро. Мы все это понимаем.

Модо переводил взгляд с племянника на друга. Решительные, серьезные, прошедшие кровавые бои воины, они, казалось, о чем-то говорили без слов, как будто не впервые обсуждали вопрос доверия к власти.

Модо почувствовал холод, спустившийся по позвоночнику.

Он помнил, как на Марсе начиналась прошлая война.

Он безошибочно угадывал признаки начала новой.

Спустя 15 лет 2 месяца после победы над Плутарком.

Винни в очередной раз с рычанием бросился на стену. Что есть сил ударил по ней кулаками, а потом принялся ломать мебель. И все, что мог сделать Модо, — это не дать этому психу вырваться из дома и помчаться к Лидеру. Хорошо еще, что благоразумный Троттл отрубил связь перед тем, как Огонек сообщил, что Стокер отказал в пересмотре дела Чарли и не дал разрешения на отлет альбиноса с семьей. И для Винсента остался только один вариант — прорываться силой.

Но вот только куда?

Если Винни попытается выйти в космос, его или арестуют или, если это не получится, уничтожат. Если он попробует добраться до Лидера, его опять-таки ждет арест. Стокер четко дал понять Огоньку: хоть они и прошли войну, хоть ему и жаль, но исключений он делать не может, потому что подобное решение создаст юридический прецедент, к которому смогут апеллировать враги Марса. Ради всеобщего блага он вынужден оставить все как есть, но если ситуация станет благоприятной, семья Винни первой получит возможность увидеться.

Альбинос снова кинулся на стену и со стоном осел.

Прошло около месяца с момента депортации Чарли, и ему сносило крышу все сильнее. Он нарушал общественный порядок, дрался с полицией. Друзья боялись оставлять его одного, не зная, из какого участка поступит следующий звонок посреди ночи. Троттл предлагал вернуть девочек, все еще живущих у Модо и Терри, под его опеку в надежде, что ответственность позволит ему усмирить чувства, но Терри боялась передавать детей отцу в его нынешнем состоянии. Поэтому друзья приезжали к нему, старались поддержать и совершенно не представляли, как быть.

Винни сидел, прислонившись к стене и глядя куда-то перед собой полубезумным немигающим взором, и только его хвост, усеянный порезами и ссадинами, то и дело с силой ударявший по полу, да тяжело вздымающаяся грудь говорили о том, что он жив.

Сигнал вызова внезапно прорезал тишину замершего в ожидании нового удара дома. Хозяин вздрогнул, как будто проснувшись, поднял уши и заозирался по сторонам, пытаясь найти источник сигнала: это не их домашний коммуникационный пульт, это что-то еще.

— Что за фигня? — прислушиваясь, спросил Модо.

— Знакомый звук, — Троттл, ориентируясь на слух, двинулся к источнику и, проверив пару комнат, нашел его в кладовке. — Это один из наших старых передатчиков! Винни! Сигнал с Земли!

Альбинос молниеносно оказался рядом, оттолкнул друга, трясущимися руками схватил рацию, поставил ее на пол и, усевшись, снял блок вызывного устройства и нажал кнопку приема.

— … Чарли вызывает Винни! Винни, ответь! — голос был слышен нечетко, но сомнений в том, кто находился на той стороне линии связи, не было.

— Чарли, детка! Это Винни! — он закрыл глаза, чувствуя, как безумно стучит сердце, будто желая выскочить из груди.

— Слава Богу! Я начала беспокоиться, что ошиблась при сборке или в частоте!

— Ты отремонтировала рацию перед отъездом? — альбинос, не замечая этого, принялся кусать ногти на руках.

— Да! Хотела попробовать хотя бы остаться на связи.

— Ты умница, милая! Добралась до Чикаго? Как ты? — дрожащие пальцы в корках запекшейся крови с трудом удерживали устройство связи у растрескавшихся сухих губ.

— Да, меня доставили домой. У меня все хорошо, но понадобилось время, чтобы восстановить рацию, которая стояла в вашем логове в табло. Но я наконец могу говорить с вами! Как ты?

— Скучаю, милая. У меня сейчас ребята. — Винни бросил на друзей взгляд, моля не говорить жене о том, что с ним было во время ее отсутствия.

— Чарли, привет! Мы с Модо тоже очень рады тебя слышать. — Троттл вклинился, обозначая их присутствие.

— И я рада вас слышать. Боялась, как бы Винни чего не выкинул, пока меня нет. — Марсиане переглянулись и посмотрели на растрепанного, покрытого синяками и царапинами альбиноса, чья шерсть из белой стала серо-бурой от грязи и крови.

— Ээээ… нет, Чарли, мы за ним следим, он ничего не делает плохого. — Модо пнул друга носком сапога в сапог, привлекая внимание, и состроил непередаваемую грозную рожу. Грязно-белый мышь опустил уши.

— Это очень хорошо. Для девочек мое исчезновение и так стало стрессом, я очень надеялась, что их отец останется для них опорой в эти непростые времена. — С другой стороны альбиноса также пнул Троттл и взглядом обозначил, что он думает о поведении друга в последнее время. — Как они, Винни?

— Все хорошо, Чарли, детка! — чуть радостнее, чем следовало бы, снова включился в разговор Троттл. — Они сейчас у Терри, остались с ночевкой.

— Да, они по тебе очень скучают, мы часто приглашаем их к себе, чтобы отвлечь, — выдал порцию полуправды Модо, гневно сверкая глазом. Врать, тем более близким, он ненавидел! Винни, внезапно осознавшему, что не один он потерял родного человека после депортации, захотелось провалиться сквозь землю.

— Хорошо! Боюсь, на этом я должна отключиться. Я закодировала канал, но его лучше использовать для коротких переговоров, чтобы не засекли. Я свяжусь снова через пару дней. Может, смогу и с девочками поговорить. Я очень люблю вас, ребята!

— И мы, Чарли! Любим и скучаем!

— Я люблю тебя, милая! До связи! — Винни отключил рацию и, упершись локтями в колени, закрыл лицо руками. Все трое молчали, не зная, что сказать. Чарли, умница, оставила им возможность пусть нелегальной, но коммуникации!

Наконец, Винни с силой растер лицо и очень серьезно посмотрел на друзей.

— Простите, братья, после депортации Чарли я раскис. Спрятал голову в заднице и наделал глупостей. Совсем забыл о том, каково девочкам. Я прошу: до завтра пусть побудут у Модо, я приведу дом в порядок и заберу их.

— Конечно, — ему на плечи легли ладони друзей. — Мы сделаем все, чтобы помочь.

— Мы семья, Винни, — великан тепло улыбнулся ему. — Вместе мы со всем справимся!

Винни действительно забрал Хоуп и Нику на следующий день. Тот, кто знал его хуже, чем друзья-байкеры, решил бы, что вот она — образцовая семья: заботливый, внимательный отец двух дочек-близняшек. Девочки, всегда аккуратно одетые, причесанные, с полезными и вкусными завтраками, идеально выполненными уроками и предельно пунктуальные. Но Модо видел, как в каждом поступке альбиноса читается вина перед дочерьми. Вина за то, что позволил разлучить их с матерью, вина за то, что не защитил любимую женщину, вина за то, что не увез вовремя с планеты, вина за то, что не был рядом в сложный момент. Великан благодарил звезды, что девочкам хватило поддержки друг друга и друзей, чтобы не затаить обиду на Винсента, понять, как тот страдал, и с готовностью вернуться к нему. В один миг беззаботные и избалованные малышки выросли: если раньше родители выполняли все их капризы, то, вернувшись домой, они поделили между собой обязанности по дому и принялись в меру сил заботиться об отце, отвечая лаской на его самобичевание.

Время от времени они связывались с Землей и переговаривались. Каждый разговор был теплый, оживленный и полный надежд на светлое будущее и воссоединение, но после каждый уходил в свой угол дома, чтобы остальные не видели, как тяжело дается разлука. Винни смотрел в стену. Хоуп шла на крыльцо, прося у Фобоса шанс снова увидеть мать. Ника включала синтезатор и играла самые сложные партии, которые знала.

Ни один из них не позволял слезам пролиться из глаз.

Спустя 15 лет 8 месяцев после победы над Плутарком.

Встречи в доме Модо остались неизменными, вот только разговоры все чаще крутились вокруг политики. Плотно закрыв дверь и окна кухни, убедившись, что подростки заняты своими делами, взрослые обсуждали последние новости.

— Он совсем из ума выжил! — Винни стукнул кулаком по столу, едва не снеся пару стаканов.

— Признаю, решение на пять лет отправить Марс в полную изоляцию от Галактики, оставив только представителя в Совете, — крайне спорное, — кивнул Троттл.

— Этот вопрос вынесут на общий референдум. Стокер везде заявляет, что не будет брать ответственность за такой шаг на себя, — Огонек, задумчиво грызя зубочистку, рассеянно гладил руку Нагинаты.

— Какова вероятность, что нам объявят реальные итоги? — задала волнующий всех вопрос его жена: генерал Римфайер, как самый близкий к штабу Лидера, был информирован наилучшим образом.

— Ты о том, что их могут подделать? — Он задумался. — Команду по проведению референдума, как бы странно это ни было, решением Стокера возглавляет министр обороны. Только не спрашивайте, почему Скабб — понятия не имею!.. Не помню, упоминал ли я, но там, где проекты курирует он, я постоянно замечаю что-то подозрительное и не всегда законное. Поэтому я уверен, что он подготовится и на случай, если голосов не хватит. Но у меня ощущение, что пропаганда работает достаточно хорошо, чтобы население проголосовало за изоляцию. Мыши просто своими руками запрут себя, — он вздохнул.

— Я согласна с Огоньком, — подала голос Карабина, до этого больше молчавшая. — И это так не вяжется со Стокером! Я уверена, что все эти решения принимает его команда, не он сам. А Стока используют просто как символ!

— Да, я согласен! Не может наш друг и брат творить такое! — Мысль о том, что набирающий силу диктат идет от близкого, была для Модо невыносима! — Что ты скажешь на это, Огонек?

— Ммм… мне сейчас сложно судить. Становится очевидно, что Сток сдает. Про это не говорили в СМИ, но за последний год он перенес два сердечных приступа, один раз Линк едва его откачал. Стокер избегает обсуждать со мной деятельность Скаббарда и уводит разговор в сторону каждый раз, как я пытаюсь что-то спросить. При этом я заметил, что к тем вопросам, которыми руководит Скаббард, меня стараются не подпускать. На общих совещаниях министр обороны весьма агрессивно навязывает свою позицию всем окружающим, в том числе и Лидеру. У меня ощущение, что итоговые решения все чаще принимает именно он, а не Сток.

— Но что же делать? Можем мы как-то повлиять на происходящее? — Нагината вопросительно посмотрела на более взрослых и опытных.

— Официально — только проголосовать против на референдуме, а вот если говорить о незаконных способах… — медленно проговорила ее мать и остановилась в нерешительности.

— Продолжай! — горячо потребовал альбинос, в чьем сердце поселилась лютая ненависть к существующему режиму. Остальные закивали. Карабина показала глазами, чтобы проверили, плотно ли закрыты двери и окна. Огонек встал, пощелкал замками и отстучал на командирском браслете код активации портативной военной глушилки, вмонтированной в «Дрэгстер» еще Тэссен по его просьбе как раз на случай необходимости переговорить без риска быть подслушанным. Весь дом накрыл купол, не выпускающий наружу ни один звук. Огонек опустился на свое место и перетащил жену на колено, устроив голову на ее плече. Наги зарылась пальцами в его коротко стриженные волосы между антенн, а потом тихонько почесала за ушами, и Огонек благодарно прикрыл глаза. Она видела: молодой генерал, всем сердцем преданный родине и Стокеру лично, с трудом справляется с нервозностью, понимая, что встает на путь измены. Пару минут спустя присутствие жены и ее осторожные ласки успокоили мужчину: его хвост перестал рвано метаться и бить о ножки стульев.

Модо, глядя на пару, не мог не умилиться и даже забыл на мгновение о неприятной теме, которую они собирались обсудить. Карабина, улыбаясь уголками губ, тоже следила за действиями дочери, но потом посерьезнела, нахмурила брови и начала:

— Когда мы пытались через юристов оспорить дело Чарли, я подняла все свои связи в правительстве, попробовала зайти через тех, кто сейчас в отставке, вышла на связь с родственниками других депортированных. Про это, конечно, не говорят в СМИ, но в приватных беседах многие высказывают недовольство политикой. Конечно, не те, кто пользуются исключительно благами нашего мира и не видят того, что Марс превращается в клетку, а те, кто страдают от режима. Я узнала, что несколько десятков мышей только за последние полгода исчезли без следа. Марсиане боятся говорить что-то против власти, но они возмущены и, я чувствую, готовы действовать! Мы могли бы организовать недовольных. Одна мышь ничего не сделает против системы, но… Борцы за свободу доказали, что, сплотившись, можно изменить мир!

— Всех недовольных просто отправят в лагеря, которые построили на месте уничтоженных гор, — с горечью проговорил Огонек, и его хвост снова заметался. Наги сплела свои пальцы с его, успокаивая. — Власти говорят, что возмутители спокойствия направляются на общественные работы, разбирают завалы Элизия и добывают полезные ископаемые из обломков породы. Но я говорил с офицерами, которые там бывали: это просто тюрьма, куда ссылают политических заключенных и неугодных. И угадайте, кто курирует этот проект?..

— Скаббард? — Модо вопросительно изогнул бровь. Они сражались с этим парнем в плутаркийскую войну бок о бок, и великан не замечал за ним желания заниматься подобными скользкими делами. Мужик всегда был прямолинеен и всем сердцем радел за безопасность и справедливость. Что произошло, что он так изменился?!

— Он самый! Пидо… ммм… крыса ебуч… тьфу, бля!.. простите, дамы!.. нехорошая мышь! — Огонек наконец смог сформулировать свое отношение к министру обороны, а Наги фыркнула ему в шею.

— Если выступит горстка протестующих, то так и будет, — кивнула Карабина. — Их задавят войсками и вырежут все упоминания об инциденте. Не мне тебе рассказывать, как работают подразделения зачистки и PR-команда, — она ухмыльнулась. — Создать открытую политическую партию — я уверена, ее уничтожат под каким-то предлогом или скомпрометируют лидеров. Да еще и министры сыграют на ситуации в свою пользу! Значит, остается только один вариант: партизанская война.

— Что? Детка, и как ты себе это представляешь? — Троттл скептически приподнял бровь и даже повысил голос от изумления.

— Я представляю это, детка, как операцию, которую мы должны разбить на этапы, — жена отзеркалила выражение его лица и ухмыльнулась. — Хочешь съесть песчаного дракона — подели его на куски!

— Оууу, да ты все уже продумала! — рыжий тепло посмотрел на жену. При всех его умениях стратега до Карабины ему было далеко, да и ее опыт в политике был огромен. Троттл бы не признался и под пытками, но именно такая Карабина — решительная, с железными нотками в голосе, идущая точно к цели — нравилась ему особенно сильно. Именно в такую женщину он влюбился больше четверти века назад.

— Конечно, — она одарила его короткой снисходительной ухмылкой. Модо не мог не улыбнуться, уловив, как подруга перешла на тот особый резкий тон, которым всегда вела совещания командования во время войны с Плутарком. Она будто отбросила прожитые годы, проведенные дома в заботах о семье, и вновь стала их боевым командиром. — Этап первый: нам нужно собрать информацию и систематизировать ее. Нестыковки в данных. Исчезновения. Внезапные всплески активности в блогах и местных СМИ. Огонек! Я рассчитываю на тебя в плане получения данных в военных кругах. Я буду продолжать поддерживать связь с недовольными. Но нужен кто-то, кто хорошо разбирается в соцсетях…

— Мам, я могу, — вызвалась Нагината. Огонек дернулся, чтобы возразить, но поджал губы и промолчал, перехватив взгляд тещи. — Плюс я могу присмотреться к посетителям репродуктивного центра, где принимаю. Мыши тянутся ко мне на консультации со всех регионов Марса и часто бывают весьма откровенны.

— Хорошо, — бывший генерал кивнула. — Этап второй: нам нужна аналитика собранной информации. Троттл?.. — рыжий кивнул. — Хорошо! Этап третий: мы должны организовать подпольную радиостанцию, которая рассказывала бы о реальных делах на планете…

— Детка, информационная война?! Да нас размажут в официальных СМИ!.. — перебил ее муж, пораженно глядя на азартно жестикулирующую женщину. — Перехватят за первые пять минут эфира!

Карабина резко повернулась к нему:

— Значит мы должны сделать так, чтоб не размазали и не перехватили! У тебя есть идеи получше?!

Троттл, подумав, покачал головой. Его жена продолжила:

— Любого из нас легко вычислят по голосу, придется менять. Нужно оборудование… и вот тут я, признаюсь, захожу в тупик…

— У нас в гараже много всего скопилось за годы работы. Да и технику я знаю не хуже, чем управляю байком. Думаю, смогу собрать приличный радиопередатчик, — Винни лениво качнулся на стуле, устраивая ноги на столе.

— Пижон!.. — хохотнула Карабина, тепло улыбаясь довольному, будто с его мотоцикла сняли ограничитель скорости, альбиносу. — Отлично! Думаю, все вместе мы сможем закодировать сигнал так, чтобы его нельзя было отследить. Нужно место…

— Есть одно в горах. Недалеко отсюда, но достаточно надежное, — подал голос Модо. — Я организую базу.

— Супер, Модо!.. До референдума восемь месяцев, у нас мало времени! Предлагаю приступать, господа! — Она резко хлопнула рукой по столу и обвела всех присутствующих очень внимательным взглядом.

Видят звезды, Модо не хотел участвовать в этом! Он хотел жить спокойной, размеренной жизнью школьного учителя! Но его близкие идут в пламя новой войны, и он просто не может оставаться в стороне. Он должен сделать все, чтобы сохранить их от беды и одержать победу!

Спустя 15 лет 10 месяцев после победы над Плутарком.

Они назвали радиостанцию «Свобода».

Удивительно, но им достаточно легко и быстро удалось выйти в эфир. Как доработать оборудование, подсказала Чарли. Модо за пару недель организовал неплохое убежище в горах недалеко от того места, куда любили когда-то сбегать Наги с Огоньком, с безопасными подъездами и возможностью передавать мощный сигнал с одной из вершин. Первую тему для передачи чуть ли не хором предложили Троттл и Огонек: в эфире обсуждали направление ракетных ударов, которые в последней войне нанесли по мышам крысы и псы. Измененный голос Карабины анализировал тип ракет, возможную дальность и расположение вражеских баз относительно сторон зданий, пострадавших максимально. Она не делала выводы, она просто рассуждала о фактах. Все, кто хотел, сделали их сами.

Эфир имел эффект разорвавшейся бомбы. Благодаря анонсам, которые запустила Карабина через недовольных, с которым общалась, его послушали несколько тысяч марсиан. Кто-то смог его записать и анонимно выложить запись в сеть, после чего ее послушали десятки тысяч. В социальных сетях поднялась волна обсуждений.

Огонек не ночевал дома трое суток. Приехав на короткую ночевку, он рассказал, что все силы правительства подняты на поимку тех, кто организовал этот эфир. Он наскоро поужинал, упал в кровать, даже не намекнув жене на близость после разлуки, и моментально вырубился, а всего через несколько часов его снова поднял звонок Стокера, и он, поспешно собравшись, снова пропал на несколько дней. Официальные новости не сказали про этот эфир ни слова, делая вид, что выступления неизвестного эксперта не было.

Несмотря на это, спустя две недели они снова вышли в эфир. Огонек, имея доступ к информации о поиске диверсантов, делал все, чтобы следствие зашло в тупик. К счастью, подозрения падали больше на инопланетных агентов или выживших представителей марсианских меньшинств, и он всячески поддерживал эти теории при обсуждениях. Однако на этот раз было ясно, что длительное время вести рассказ опасно, поэтому Карабина кратко осветила проблему депортированных экспатов, честно отдавших красной планете ни один десяток лет. Она призвала выкладывать в Интернет истории об известных случаях несправедливого выдворения членов семей марсиан. Для этих рассказов один гениальный программист, чью жену и детей депортировали год назад, создал специальный сайт, который гарантировал анонимность тому, кто публикует историю. Он обещал, что сайт продержится четверо суток, прежде чем его снесут специалисты правительства. И неизвестный диктор радио «Свобода» направил марсиан на одноименную страничку в Сети и озвучил срок ее жизни, а дальше члены разлученных семей все сделали сами. За первые сутки историй набралось несколько тысяч. Исчезновения, депортации, ночные угрозы — все это лилось на открытый ресурс. Спустя двое суток идеологи и PR-служба правительства попыталась отвлечь внимание крупной катастрофой, рассказывая по всем каналам, что космические силы Венеры и Меркурия попытались прорваться на Марс, уничтожив несколько крейсеров военно-космических сил мышей. Население заволновалось, напуганное угрозой нового вторжения, и количество посещений «Свободы» упало, но все равно миллионы успели увидеть, сколько горя принесла депортация.

Карабина вышла в эфир на четвертые сутки после сообщения об атаке и подробно проанализировала то, что рассказывали в новостях. Обратила внимание на нестыковки в записях, которые демонстрировали в новостных блоках, и объяснила, что корабли такого типа на планетах, названных агрессорами, не применяют. Кроме того, она спросила, а знает ли кто-то лично военных, погибших на этих кораблях? Мятежный генерал знала от Огонька, что все это — наспех организованный PR-ход, и просто оглянувшись вокруг, мыши поймут, что ущерба от этого якобы нападения нет.

Власти впервые ответили радио «Свобода». Причастных к эфиру назвали лжецами и изменниками, попытались доказать, что диктор, выдающий себя за эксперта, совершенно не компетентен. На всех каналах подставные специалисты читали заранее написанные диалоги, в которых возмущались «хулиганскими выходками» неизвестных лиц. Однако эфиры бунтовщиков возымели эффект — популярность Лидера и идеи изоляции резко упала. То тут, то там стали вспыхивать митинги с требованием вернуть на Марс высланных родственников.

Команда Скаббарда ответила запретом на несанкционированные собрания, введением войск в крупные города и усилением нарядов полиции. Огонек почти перестал появляться дома, его мотоподразделения патрулировали населенные пункты.

Спустя пару недель в школы из Министерства образования спустили предписание о необходимости сообщать специально назначенным чиновникам обо всех обсуждениях радио «Свобода» учащимися. Модо, хмурясь, понимал, что специально созданный для их поимки штаб надеется, что авторы скандальных эфиров могут как-то проговориться в семьях, а дети проговорятся друзьям. После этого их собрания стали проводиться еще более осторожно, так, чтобы дочери Модо и Винни не нашли во встречах родителей ничего подозрительного. Нике и Хоуп отдельно объяснили, что о связи с Чарли тоже стоит молчать.

На одном из совещаний Огонек посоветовал мужчинам сопровождать Карабину во время ближайшей передачи и подготовить алиби на случай, если их задержат, а также договориться о кодовом сообщении, которое он отправит, если их засекут во время эфира. По его словам, военные были очень близки к тому, чтобы вычислить координаты точки вещания и выслать туда группу захвата. Передача всегда планировалась на время, когда Огонек лично координировал свои подразделения, чтобы иметь доступ к оперативной информации.

Очередной выпуск решено было посвятить главному вопросу: необходимости изоляции. Максимально кратко, но информативно, Карабина рассказывала, действительно ли Марс имеет ресурсы для полноценного развития в «закрытом» режиме, чего будет лишено население, какие потери понесут экономика и культура. А главное, как смогут управлять теми, кто полностью отрезан от внешнего мира. Ее речь была горячая и эмоциональная. Количество подключений в первые три минуты эфира перевалило за миллион и стремительно росло. Женщина торопилась, понимая, что сегодня у нее минимум времени до того момента, когда их вычислят, и от Огонька придет кодовое сообщение. И пока ее не отключили, она хотела донести максимально много правды до тех, кто хотел ее услышать. Счетчик слушателей подбирался к двум миллионам, когда…

«Я бы с удовольствием заехал вечером к тебе на сырный пирог!»

Вот оно! Засекли место вещания!

Карабина заговорила быстрее, не следуя заготовленному заранее тексту, стремясь в оставшуюся минуту сказать как можно больше и, дав себе еще пятнадцать секунд сверху, быстро попрощалась. Не обесточивая оборудования, она активировала заранее приготовленный детонатор, запуская собранное из подручных средств, которые можно было купить в любом хозяйственном магазине, взрывное устройство, и выбежала из пещеры, служившей ей укрытием. Троттл, Винни и Модо уже ждали ее, внимательно глядя вдаль и едва сдерживая мощь моторов, с которых нелегально сняли ограничители скорости. Мышка прыгнула за спину мужу, и они сорвались с места! Спустя пять секунд за спинами раздался оглушительный взрыв: их расчет времени и количества взрывчатки был идеальным. Когда военные прибудут, найдут только расплавленный камень с элементами пластика и металла.

Они неслись на полной скорости к дороге. Если их заметят и остановят рядом с местом взрыва, не избежать следствия. Особенно, если осмотрят мотоциклы и обнаружат нелегальное вмешательство в конструкцию. Их задачей было как можно быстрее оказаться на шоссе и слиться с потоком. Жаль, что ради возможности выступить перед максимально большим количеством слушателей им пришлось рискнуть и перенести эфир на глубокий вечер: затеряться в вечерней пробке было бы гораздо проще.

Им почти удалось, шоссе уже было видно, когда на горизонте показалась пыль, поднимаемая колесами машин одного из мотовзводов! На открытом пространстве спрятаться было негде, и рокеры выжали полный газ, стремясь уйти с линии обзора. Мотовзвод пошел наперерез, считав их намерение попасть на шоссе.

Модо просчитал свою скорость и скорость военных и понял, что они успеют. На самой границе расстояния, когда регистраторы на байках военных смогут записать видео, но все же смогут! Главное, чтобы никого не занесло и чтобы верные «коньки» выдержали! До них почти дотянулись радары, принудительно пытаясь считать номера ИИ, великан похолодел, когда услышал характерное шуршание радио… Но судя по тому, что хрип, начинаясь, обрывался буквально через мгновение после захвата, последнее изобретение Винни и Чарли работало: «аркан» сбрасывался с ИИ, передавая на записывающие устройства военных только нечитаемые закорючки! Счетчики на байках беглецов отсчитывали секунды в обратном порядке. Еще одна рискованная часть сегодняшнего плана отхода: сработает ли глушитель для видеокамер, установленных вдоль шоссе? Если нет, то их затея с блокировкой считывания номеров ИИ пойдет псу под хвост: их мигом вычислят, запросив видео с камер в нужном районе. Возможно, военные потому и не стремятся разодрать себе шины в попытке догнать их, наверняка рассчитывают на записи, а там уже объявить перехват и заблокировать транспорт нарушителей — дело техники…

На экране высветился «0» и каждый из них вознес молитву той силе, в которую верил. В течение пары минут, разделившись в тоннеле крупной автомобильной развязки, они выскочат в трех разных точках и, делая вид, что просто катаются, отправятся по домам. Если на выходе их не будут ждать военные, значит, все получилось!

Растянувшись по дороге, байкеры разъехались по тоннелям. Модо мысленно попросил дух своей покойной матушки сохранить друзей от беды и, внимательно следя за малейшими признаками засады, вырвался под открытое небо, отключая видеоглушитель. На шоссе перед ним было пусто, только редкие машины и мотоциклы направлялись по своим делам на приличествующей благовоспитанным мышам скорости. Серый еще в тоннеле сбросил газ, слившись с потоком, и сейчас никак не выделялся среди остальных. Погони не было, теперь его задача была спокойно доехать домой, загнать «Чопер» в гараж и очень осторожно вернуть на место ограничитель скорости, как будто его не трогали.

Благополучно добравшись, он спешился и, заглушив мотор, обложил его и ходовые части байка припасенными в морозильнике, стоящем в углу, холодными тряпками. Если вдруг его застанут в гараже, разгоряченный максимальными оборотами мотоцикл выдаст, что он только что вернулся. Ледяные полотенца зашипели, забирая температуру, а Модо очень аккуратно, стараясь не обжечься, снял кожух с блока управления и ювелирно вернул ограничитель скорости на место. Он едва успел наживить последний болт, как у подъездной дорожки послышался рев мощных моторов.

«Военный мотополк!» — по звуку прикинул серый. Скорее всего, прочесывают местность в поисках сбежавших байкеров и заметили свет в гараже!

Великан одним движением сдернул заметно нагревшиеся полотенца с мотоцикла, запихнул их обратно в морозилку и схватил банку с полиролью для металла и чистую тряпку. В это мгновение дверь гаража сотряс мощный стук:

— Охрана правопорядка! Откройте!

Еще раз оглядев обстановку и убедившись, что из морозилки не торчит кусок грязной от дорожной пыли тряпки, Модо отпер дверь, делая вид, что его оторвали от наведения лоска налюбимый байк. Он дружелюбно улыбнулся хмурому лейтенанту:

— Здравствуйте, офицер! Что случилось?

— Добрый вечер, сэр! Лейтенант пятнадцатого мотовзвода пятого мотополка Керамбит! Позвольте осмотреть ваш транспорт? — палевый мышь попытался протиснуться в гараж мимо широкоплечего мужчины. Модо перегородил ему путь бионической рукой и снова очень дружелюбно улыбнулся. Каждая лишняя минута — еще немного остывший байк!

— Простите, лейтенант Керамбит, но позвольте сначала узнать, с какой целью? — военный задержал взгляд на руке серого, а потом медленно перевел взгляд на его лицо, скользнул им по закрытому повязкой глазу, по сколотому резцу… Ну давай, парень, соображай, чей я дядя!

— Ээээ… мы преследуем нарушителей, сэр! — уже тише, переминаясь с ноги на ногу, пробормотал парень. К нему подтянулись еще двое в форме мотополка, пытаясь понять, стоит ли применять силу или пока диалог не выходит за рамки нормального общения с гражданским.

— И вы думаете, лейтенант пятнадцатого мотовзвода пятого мотополка, — все так же очень добро улыбаясь, медленно проговорил дядя главнокомандующего Марсианскими мотоподразделениями, — что найдете их здесь, в моем гараже?

Палевый мышь, который, если присмотреться, был не старше его сыновей, явно стушевался и мечтал оказаться отсюда как можно дальше.

— Сэр, мы заметили свет. Мы не считаем, что в вашем гараже может быть нарушитель, но мы обязаны в этом убедиться! — он с облегчением вспомнил протокольную фразу и отчеканил ее.

— Что ж, лейтенант Керамбит, — Модо выделил голосом имя парнишки, показывая, что запомнит его. Он терпеть не мог давить на родственные связи, но сейчас от этого зависело слишком многое, а, значит, своим желаниям на горло следовало наступать как можно решительнее. — Проверяйте!

Великан, освобождая проход, расправил плечи, чем еще больше, он знал, напомнил палевому пареньку его главнокомандующего. Юноша подошел к байку и, хмурясь, приложил ладонь к кожуху двигателя, потом скользнул пальцами по покрышкам и тормозам, пытаясь определить температуру. Двое ребят примерно такого же возраста топтались у порога гаража, смущенные тем, кого они вынуждены допрашивать. Ага, тоже сообразили!

— Вы сегодня выезжали куда-то? — парень внимательно уставился на Модо.

— Да, вечером ездил в кафе за пирогом для семьи. — Как предусмотрительно Терри перед самым выездом заказала пирог и отправила его забрать заказ! Ай да женщина!

— В котором часу это было? — парень потянулся к блокноту и внимательно посмотрел в глаза мужчине. Серый заставил себя все так же доброжелательно улыбаться и не напрягать плечи.

— Ммм… позвольте вспомнить… Часа четыре назад примерно. — Ручка в палевых пальцах заплясала, фиксируя. Парень еще раз коснулся кожуха двигателя и тормозов и нахмурился:

— Точно это было четыре часа назад?

— Примерно так, лейтенант, я не очень следил за временем. Жена попросила, я и поехал.

— В какой пекарне был размещен заказ?

— О, у Шипфута, это местный пекарь! Не доводилось к нему заезжать? — Модо продолжал изображать добродушного и искреннего гражданина, вываливая на парня информации больше, чем тот спрашивал. Эдакий расслабленный любитель поболтать. — Мой племянник очень любит его выпечку.

Мальчишки у входа переглянулись, но лейтенант, не позволив себя запугать, продолжил:

— Какой пирог вы заказывали?

— Заказывала супруга, я, если честно, не вникал. Судя по тому, что он для дочек, скорее всего, сладкий, — а вот с чем пирог, он правда не поинтересовался и сейчас едва выкрутился, спасибо, мозги, вы нашли нейтральный ответ!

— Может ли ваша супруга подтвердить ваши слова?

А парень смелый, упоминание генерала Римфайера его не настолько испугало, чтоб он отстал и смылся наконец! Пожалуй, он нравится Модо, надо замолвить за него словечко перед племянником. Вообще, вопросы по делу задает.

— Конечно! Можем даже пирог показать, если остался, — серый в сотый раз за вечер поблагодарил Терри за житейскую смекалку и предусмотрительность! Ему бы придумать такое алиби в жизни не удалось! И, он мог поспорить, что Карабине — тоже.

Они вышли из гаража, и Модо аккуратно запер дверь. Еще не хватало, чтобы кто-то в его отсутствие там пошарился.

— Я только прошу, офицеры, потише: у меня дочки школьницы, скорее всего уже спят. Давайте зайдем с задней двери, она как раз рядом с кухней. Терри скорее всего там. — Они обогнули дом и зашли. Следует отдать молодым военным должное: они старались двигаться тихо, как мышки, чтоб не потревожить родственников высокого руководства.

— Терри, ты тут? — позвал он, заглянув в кухню.

— Модо, да…

— А я с офицерами! — быстро перебил ее великан, не дав сказать что-то, что выйдет за рамки алиби. — Они ищут в нашем гараже нарушителей и интересуются пирогом, который я сегодня забрал в пекарне.

Терри чуть побледнела, но, собравшись с духом, встретила улыбкой вошедших военных.

— Добрый вечер, офицеры! Чем могу вам помочь?

— Добрый вечер, мэм! — лейтенант Керамбит пробежал взглядом по кухне, заметил чайник и блюдо на столе. Молодец, жена! Даже вещдок на видное место догадалась поставить! — Я бы хотел уточнить, где вы заказывали пирог?

— У Шипфута, это пекарня недалеко отсюда, — парень сверился с записями и, кажется, выдохнул: ему явно было не в радость записать в подозреваемые дядю своего генерала.

— В котором часу ваш муж выезжал за ним?

— Около шести вечера… часа четыре назад. — Терри по-матерински улыбнулась мальчишке. — Я не успела выбросить коробку и чек, там время покупки, если вам нужно точнее.

— Нет, благодарю Вас, мэм, ваших слов достаточно, — парень перевел взгляд на Модо. — Простите, сэр, что побеспокоили, у нас больше нет к вам вопросов. Спокойной ночи, мэм!

Модо проводил военных до их мотоциклов, думая про себя, какая же мерзкая ситуация. Ведь хорошие парни, честно выполняют свою работу, а он вынужден водить их за нос, да еще и Терри врать заставлять! Проследив, что мотовзвод уехал, он вернулся в кухню. Терри, его любимая, заботливая мышка, с тревогой смотрела на мужа.

— Хорошо все. Не волнуйся. — Серый обнял спутницу жизни, успокаивающе целуя в макушку. — И спасибо, что придумала с пирогом, — прошептал он ей на ухо.

— Они поверили? — также шепотом спросила она. Великан почувствовал, как жена начала дрожать в его объятиях. Видимо, сказался пережитый испуг.

— Поверили. Не бойся. Благодаря твоей находчивости и смелости, все хорошо.

— Модо, мне страшно! А если в следующий раз не выйдет? — она спрятала лицо на широкой груди своего защитника.

— Все обязательно получится, Терри. Ведь всегда получалось, — ответил великан, очень надеясь на то, что его слова окажутся правдой.

====== Модо. Нельзя иначе. ======

Комментарий к Модо. Нельзя иначе. В идеале читать под основной саунд-трэк из фильма «Реквием по мечте», под который в основном писалась эта работа.

Прежде чем заглянуть в главу, пожалуйста, посмотрите метки.

Спустя 16 лет 3 месяца лет после победы над Плутарком.

— Смир-р-р-р-но! На-а-а-а кара-ул! — рявкнул Скаббард и отдал честь. Сигналист-барабанщик отстучал ритм, и оркестр затянул похоронный марш. Целый полк элитных бойцов был назначен министром обороны для отдания воинских почестей на церемонии прощания. Стокер, осунувшийся, бледный, с синяками под глазами, произнес речь над телами боевых товарищей и укрыл их государственными флагами в знак почтения к ветеранам Плутаркийской войны.

Модо, как и все присутствовавшие офицеры, по сигналу Скаббарда отдал честь погребальному костру и часто заморгал, сдерживая слезы. В горло врезался тугой ворот парадного мундира, не давая дышать.

«Они бы предпочли рок!» — мелькнула идиотская мысль.

От мысли о том, что там, на этом идеально сложенном для пафосной церемонии кострище, — самые близкие, дышать стало совсем нечем, но он продолжил держать идеальную выправку, провожая в последний путь Троттла, Карабину и младшего из их сыновей.

Сквозь застилающую глаза пелену слез, которые ему так и не удалось сдержать, он заметил, как метнулась к родителям Нагината, но была поймана в сильные объятия мужа, который теперь качал ее, гладил по голове, словно ребенка, и что-то шептал на ухо. Огонек попросил отстранить его от официальной части мероприятия, чтоб поддержать Наги, которая сейчас рыдала у него на груди. Кажется, за три дня, прошедших со дня убийства, они ни разу не видели девушку с сухими глазами.

Молодой рыжий мужчина, стоявший навытяжку справа от Модо — там, где почти три десятка лет становился его отец, — дернулся было к сестре. Увидев, что ее есть кому поддержать, Харлей закусил губу и сглотнул, но остался в строю среди элитных офицеров, не теряя выправки, хотя кончики его плотно сомкнутых идеально прямых пальцев дрожали, когда он отдавал честь погребальному костру собственных родителей. Он провожал их в последний путь так, как велела ему традиция сына касты воинов.

«Не уберег!» — эта мысль в сотый раз резанула Модо, словно ножом.

По официальной версии в дом Троттла и Карабины проникли грабители и, не ожидая застать хозяев, запаниковали и убили. Точным, снайперским выстрелом в голову. Тех, кого не смогла достать пуля плутаркийских асов в течение многолетней войны. Семье говорили, что кого-то даже арестовали, но никто из близких не следил за расследованием. И так было понятно: друзей просто заставили замолчать. Видимо, слишком сильно стали мешать эфиры радио «Свобода», и его лишили голоса.

Модо с ненавистью посмотрел на Скаббарда. Не он ли, предатель, отдал этот приказ?! Информация, которую удалось за последние несколько месяцев найти Огоньку, сходилась к тому, что министр лично руководил операцией по поимке организаторов эфиров и мог опознать каким-то образом Карабину. С учетом прочих скользких дел, в которых он был замечен, Модо вполне готов был представить, как тот, вместо того чтобы искать доказательства и арестовать подозреваемых, посылает убийц. Вариант с арестом кого-то из них друзья просчитывали и надеялись в этом случае на шумиху в прессе и социальных сетях, которая также сыграла бы на руку общему делу. Но никто и подумать не мог, что замолчать голос «Свободы» заставят вот так, еще и не пожалев ребенка! В груди воина поднялся гнев: если бы не политика правительства, неужели они, Борцы за свободу, положившие полжизни на благо Марса, стали бы поднимать мышей на мятеж?! Все, чего они хотели — это мир и спокойствие на родной планете.

По сигналу Скаббарда государственный флаг приспустили. Модо сглотнул и приготовился увидеть, как тела его друзей, его родных поглотит огонь.

Стокер запалил факел и вложил его в руки Нагинаты как старшей из рода Троттла. Руки девушки дрожали, и муж накрыл ее кисти своими, поддерживая в эту страшную минуту. В полной тишине они двинулись к костру. Слева ухо уловило задушенный хрип — Винни, как и он сам, из последних сил держал выправку, провожая в последний путь брата и его семью.

Модо не видел, как факел коснулся пропитанного маслом настила, как тот запылал, как огонь заревел и поглотил тела, — взгляд снова замутился от слез, и влажная дорожка поползла вниз по серой щеке. Его накрыло осознанием, что это все, это конец! Друга, брата, которого он знал полжизни, больше нет! И даже в смерти Троттл остался верен той, с которой делил одну на двоих дорогу… И до воя было жаль их младшего — последнего из «их» ребятишек.

По команде Скаббарда почетный караул дал залп, который через мгновение перерос в артиллерийский салют. Он заглушил рев пламени, сжирающего тела, и рыдания Нагинаты. Военный оркестр снова заиграл похоронный марш, торжественный и протяжный. Земля завибрировала, воздух сгустился, и из-за горизонта вынырнул ровный строй боевых марсианских истребителей. Гремя двигателями на самой низкой из возможных для полета высот, корабли держали курс четко на место погребения, следуя идеальной связкой из трех. За левым тянулся шлейф белого дыма, за правым — серого. За истребителем, что шел посередине, тянулся огненно-рыжий хвост. Достигнув координат погребального костра, средний истребитель резко ушел вверх, практически по прямой устремившись в небеса, а белый и серый, не меняя курса, полетели дальше.

Душа Модо взвыла.

На могиле друзей он поклялся, что найдет виновного в их смерти и отомстит!

— Что ж, сынок, жаль, что ты не можешь остаться. Доброго пути! — Модо по-отечески обнял Харлея. Парень, прижавшись к тому, кого считал дядькой, всхлипнул и кивнул ему в плечо, но всего лишь мгновение спустя отстранился. Он весь день держался, выстояв в почетном карауле на похоронах собственных родителей, только покрасневшими белками глаз и бледным лицом выдавая свои чувства. Великану очень хотелось дать ему возможность выговориться, выплеснуть боль, но молодой мужчина предпочел скрыть свои чувства даже от него. Хотя Модо подозревал, что именно к самым близким — своей команде — и рвется сын друга. Он надеялся, что трое его старших детей помогут своему рыжему лидеру справиться с утратой. За годы, проведенные вместе, мальчишки их семей стали так же близки, как и их боевая тройка когда-то.

— Спасибо, дядя Модо! — Статный лейтенант в парадной форме марсианских военно-космических сил уверенно и внимательно посмотрел на великана — совсем так же, как смотрел его отец. Тот же рост, тот же взгляд цвета марсианского песка, — он был совсем не похож на Карабину. Ему бы очки — и запросто можно было перепутать с Троттлом!

Не говоря больше ни слова, Харлей подошел к черному мотоциклу, с которым делил имя.

— Ну что ж, дружок, здравствуй…

Устроившись в седле, молодой мужчина кончиками пальцев провел по бензобаку, погладил руль, ладони опустились на ручки, идеально в них легшие. Харлей вставил в зажигание электронный ключ, только что перепрограммированный под его личные коды. Двигатель взревел, ИИ запищал, выдал долгую трель, считывая с чипа данные и будто пытаясь их перепроверить, засвистел, замигали тревожно лампочки на приборной панели… и мотоцикл покорно принял нового седока. Сердце Модо сжалось, в глазах защипало: вот и все! Верный байк навсегда попрощался с прежним хозяином.

Харлей тряхнул головой, откидывая с глаз челку тем же движением, каким делал это Троттл, осторожно обхватил шлем отца ладонями и надел его на голову. Спустя несколько секунд выкрутил газ и сорвался с места.

Серый проводил его взглядом. Очень хотелось хоть на минутку представить, что это старый друг спешит домой к Карабине и Стокеру, но обман великан ненавидел. Их лидера больше нет, как и его семьи. И теперь это — страшная реальность, с которой предстояло как-то ужиться.

Он постоял, подождав, пока высохнут слезы, и вернулся в свой дом, где собрались почти все, кто у него остался.

На кухне сидел Винни, обхватив руками голову и пустым взглядом глядя на стол. Перед ним стояла чашка чая, которую Терри поставила, когда ее муж только пошел провожать Харлея. Поза альбиноса не изменилась, чай был не тронут, только пар перестал клубиться над напитком.

— Винни, не знаешь, где Терри? — тихо, чтоб не напугать друга, ушедшего в свои мысли, спросил Модо. Белый все равно вздрогнул и едва не опрокинул посуду.

— А? Что?.. Терри повела укладывать девочек и сказала, что после сама ляжет.

— Хорошо. Нам всем тяжело дался этот день. — Он опустился на соседний стул.

— Проводил Харлея?

— Да. Байк Троттла принял его.

— Не сомневался, что так будет. ИИ парня знает, передача внутри рода соблюдена — у мотоцикла не было причин самоуничтожаться! Да и… их с пары метров вообще не грех перепутать. — Винни улыбнулся впервые за день, но как-то вымученно.

— Да. Я смотрел на него, когда Харлей уезжал, и твердил себе, что это его сын, а не Троттл. — Модо тяжело вздохнул.

— Я не могу поверить во все это! Кажется, что последние полгода — просто какой-то ужасный сон! Когда же я проснусь уже?! — альбинос растер лицо ладонями и снова уставился на стол.

— Мне тоже хотелось бы проснуться и понять, что это просто кошмар, — хриплый голос от двери заставил мужчин резко обернуться. Огонек вошел в кухню и закрыл за собой дверь.

— Дядя Модо, можно тут покурю? — он кивнул на окно. Получив утвердительный кивок, младший открыл створку, поджог сигарету, привычным жестом прикусив фильтр, и жадно затянулся. Потом посмотрел на тлеющую палочку в своих пальцах и сглотнул комок в горле.

— Мы с Троттлом эту пачку вместе начинали несколько дней назад, — ни к кому не обращаясь, проговорил он. Повисло молчание, прерывающееся лишь звуком вдыхаемого и выдыхаемого дыма да шуршанием извлекаемых сигарет. Вторая, третья…

— Как Нагината? — спросил Винни.

— Уснула. Вколол ей успокоительное. Она почти не спала с того момента, как я сказал про родителей.

— Ты сам сказал?

— Да, сообщение о стрельбе в доме Троттла пришло в мотополк, и кто-то сообразительный додумался сразу известить меня. Я приехал на место и успел все сам увидеть до того, как следы пришли заметать «эксперты». Отключил связь на случай, если кто-то решит позвонить вам или ей. Когда понял, что к чему, рванул домой.

— Расскажи, что видел? Все эти дни не до подробностей было, — попросил Модо. Огонек вытащил пятую сигарету подряд, снова прикуривая.

— Убийство там было, дядя Модо, — он выпустил дым, сделал несколько глубоких затяжек и, добив сигарету, плотно закрыл окно. Мышь порылся в кухонном столе, вытащил початую бутылку и три стакана, разлил алкоголь. — Я приехал одним из первых, на месте было несколько полицейских. Их явно еще не предупредили, что конкретно меня в дом пускать не стоит, и я, пользуясь званием, успел осмотреть реальную картину. В отчетах пишут, что это грабители. Когда я пришел, не заметил, чтоб что-то ценное пропало, хотя они ничего не прятали никогда. Запомнил строчку в отчете: украдены драгоценности и компьютерная техника. Но я точно видел шкатулку Карабины в спальне, а ноут Троттла лежал около него на тумбочке. Их убили в постели, у Троттла и… (воин сглотнул) Стокера — по одному точному выстрелу в голову. Карабину сначала ранили в спину, а потом подло добили в затылок. Вы много знаете грабителей, которые смогли бы успеть выстрелить в профессиональных военных с уровнем их реакции так, чтоб они даже не вскочили?! Троттл… едва успел обернуться, — Огонек сделал большой глоток из своего стакана. — Карабина, судя по всему, приподнялась и попыталась прикрыть собой Стокера, — Огонек потер лоб, пытаясь справиться с эмоциями от жутких воспоминаний. — Замок в их комнату открыли профессиональной цифровой отмычкой: если бы его грубо взломали, он бы перестал реагировать на мою ладонь, но, когда я был там, двери слушались команд. Значит, нападавший использовал высококлассное оборудование. Причем это совсем новая модель, у нас в группах захвата такое используют, мне буквально недавно принесли посмотреть образец.

— Моя серая пушистая мамочка, зачем ребенка?.. — Модо озвучил вопрос, грызший ему душу особенно сильно. Он мог заставить себя понять, как можно убить того, кто нарушает твои планы, кто делает что-то против интересов… Но девятилетнего пацана?! Ему очень хотелось найти того, кто это сделал, и вспомнить весь арсенал методов ведения допросов, который использовался во время Плутаркийской войны.

— Заметали следы, наверное. Время было позднее, возможно, убийца ожидал, что все спят, не рассчитывал, что они будут перед сном читать книжку все вместе. Не стал оставлять свидетеля, даже такого маленького. Ублюдок, блядь! — тихо, но с ненавистью, проговорил Огонек, снова разливая крепкий алкоголь по стаканам. — Никаких следов проникновения, когда я приехал, не было. Я успел посмотреть входной замок: очень чисто вскрыто, бесшумно и профессионально. Плюс тот, кто это сделал, точно знал расположение помещений. Я успел подключиться к компьютерной системе дома, отмычкой взломаны только две двери: входная и спальня. Нападавший легко определил, куда ему нужно. От момента вскрытия входной двери до момента, когда открылась спальня меньше пяти минут. Сейчас данные, конечно, совсем иные, я проверял! В документах все эти ляпы устранили, типа, убийцы шарились по дому. Хотя я, если честно, не очень понимаю, зачем в официальных отчетах разрабатывается версия с грабителями — это же еще большая поебень, чем недавнее нападение ВВС Венеры! Следователь даже арестовал парочку каких-то парней и теперь шьет им дело…

— Кстати… откуда на Марсе грабители? — внезапно сообразил Модо. — Я не слышал о нападениях и кражах года два! В нынешней ситуации много всякой дряни, депортации эти чертовы, отсутствие свободы слова, но вот безопасность на планете и правда на очень высоком уровне. Впервые в истории, мне кажется, девушка может пройтись ночью в самом откровенном наряде и единственные, кто к ней, может быть, пристанут — это полицейские, и то, чтобы проводить домой.

— Тоже об этом думал. В последние дни было не до этого, но мне показалось, что я видел про это в новостях. Правительство как-то решило раскрутить ситуацию с убийством себе на пользу, чтоб запугать население и немного откатить эффект последнего эфира.

— Братья, а вы не думали, — задумчиво протянул Винни, крутя в пальцах стакан. — Что такое откровенное фуфло — это предупреждение нам с вами? — остальные уставились на альбиноса, пораженные его словами. — Тот, кто за всем этим стоит (а я ведь никого не удивлю, если прямо скажу, что подозреваю Скаббарда?), рассчитывал на то, что Огонек осмотрит место убийства и поймет, как было дело на самом деле? Оттого и сообщение о стрельбе так удачно передали. Этот гад так в себе уверен, что не потрудился даже нормально сфабриковать улики! Что-то сделали для прессы для отвода глаз — и только. Все будет куплено: суд, свидетели, обвиняемые… Этот уебок устранил угрозу, а нам дал понять, что может и повторить.

Все трое сделали по глотку, слишком шокированные этой идеей, чтобы что-то сказать. Молчание прервал Модо:

— Значит, мы должны это доказать. И тут вопрос не только справедливости, но и безопасности наших близких!

Спустя 16 лет 8 месяцев после победы над Плутарком.

Молоденькая репортерша в пиджаке модного покроя «под военный китель» весело щебетала, с энтузиазмом рассказывая, какое для нее счастье наблюдать пуск последних кораблей, что накроют Марс щитом, который погрузит планету в пятилетнюю изоляцию от внешнего мира. Вооруженные мощнейшим оружием крейсеры заблокируют все пути входа в атмосферу для любого судна, отгородив мышей от опасности извне и прервав все связи с внешним миром. Даже представитель Марса в галактическом совете уполномочен связываться с Лидером только через текстовые сообщения и не пробовать вернуться домой, пока не получит на то дозволения. За хорошую службу на благо отечества его наградят воссоединением с семьей.

Гибель Троттла, Карабины и юного Стокера оказалась напрасной. Референдум состоялся, и на нем подавляющим большинством голосов было принято решение о пятилетней изоляции. Через четыре года должен состояться повторный референдум, на котором поднимется вопрос о ее продлении. И вот сегодня последние корабли, образующие внешний щит, поднялись в воздух. Производство топлива для летательных аппаратов остановили, припася только норму, необходимую для снабжения щита и военной авиации. В ближайшие пять лет ни одно гражданское судно не поднимется выше стратосферы, а военное — не продвинется дальше щита: сразу же после утверждения итогов референдума вышел указ, согласно которому все нарушители будут сбиты после первого же предупреждения.

Команда Стокера даже убийство Троттла и его семьи смогла обернуть себе на пользу: громкое расследование доказало, что схваченные грабители невиновны, и за убийством героев Плутаркийской войны стоит их давний противник — опасный межгалактический преступник Чумазоид. Винни истерично ржал минут двадцать, услышав такую версию. Следователи же, если верить новостям, узнали, что убийца пробрался через трофейный портал, переместившись с Земли. В последний момент во время попытки тем же путем покинуть планету он был схвачен. Обвиняемому, связанному по рукам и ногам, больше молчавшему и только растерянно смотревшему на судей, вынесли смертный приговор и жестоко казнили под вой обезумевшей от страха внешней угрозы толпы. Портал под прицелом камер взорвали, чтобы никакой враг больше не смог проникнуть на Марс. В этот день Винни безобразно напился, отправив девочек на ночь к Модо: он почти договорился с хорошим знакомым, что тот позволит ему и дочкам покинуть планету этим путем. Знакомый, кстати, бесследно исчез.

Когда не стало Карабины, радио «Свобода» умерло вместе с ней. Она считала слишком опасным делиться своими контактами, боясь, что если о недовольных будет знать много народу, это поставит под угрозу их безопасность. Поэтому с ее уходом Модо, Огонек и Винни остались в изоляции. Несколько раз появлялись сайты, которые пытались обличать власть, кто-то даже строил версии исчезновения «Свободы», но очень скоро PR-команда правительства заставила мышей переключить внимание на другие вопросы. Соцсети со временем подчистили, те, кто особенно рьяно пытались разобраться в происходящем, исчезли. Зато заводы, которые построили на месте уничтоженных гор, работали все эффективнее. Иногда оттуда возвращались мыши: сломленные, молчаливые, с потухшим взором. Там, в трудовых дисциплинарных коммунах, им очень убедительно объясняли, что единственно верный для Марса путь — тот, который указал Лидер.

В это раннее утро Винни, Модо и Огонек должны были встретиться на одном из горных пиков, недалеко от того места, откуда они не так давно вели передачи радио «Свобода». Хмурый альбинос сидел, облокотившись о стекло мотоцикла, и разглядывал долину Маринер, что простиралась внизу. Солнце недавно начало вставать, и он зевал, прихлебывая кофе из термоса. Модо искал взглядом силуэт приближающегося «Дрэгстера» на горизонте, периодически поглядывая на экран на панели мотоцикла, который крутил запись эфира с репортажем об отлете последних тяжелых крейсеров для щита.

— Как мы докатились до этого, бро? — задумчиво пробормотал Винни. — Ведь всего пятнадцать лет назад все, чего нам хотелось, — выкинуть с планеты плутаркийцев. Мы были свободны, вольны лететь в любую точку вселенной, быть с тем, кого любим…

— Я и сам часто думаю, как же так вышло.

— И что надумал?

— Ммм… я снова и снова прихожу к мысли, что, может быть, не стоило уходить на гражданку. Стокер же предлагал остаться. Но все мы жаждали мирной жизни. Карабина вот дольше всех продержалась. Но и она захотела быть с семьей.

— Она пыталась же вернуться!

— Мне кажется, Стокер на нее был слишком обижен. Да что там! Мне кажется, он на всех на нас был обижен, потому и не подпускал потом в кризисы! Хотел показать, что справится и сам.

— И вот к чему это привело, — вздохнул Винни и отпил кофе. — Ты знал, что все частоты после истории с нашим радио глушат?

— Что? Нет, не знал!

— Ага. Они решили не ловить возможных возмутителей спокойствия, а просто заблокировать радиосвязь. Все волны теперь выделяются строго по разрешению, и вещать можно только на те темы, которые ты заранее сообщаешь. Станции под контролем министерства культуры, остальные — для военных. Как только появляется кто-то несанкционированный на линии, его вычисляют за пять минут, и к месту фиксации источника сигнала приезжает группа захвата.

— Ты это знаешь, потому что…

— Да, потому что в последний раз, когда я связывался с Чарли, мою дверь выломали, девочек перепугали. Благо, Хоуп сообразила устроить концерт с визгом. У командира спецназа оказались дочки — ровесницы моих, и он решил поговорить с девочками, а не валить их лицом в пол. Я успел за пару минут раскрутить рацию, сломать палевные элементы и распихать куски по углам. У меня, как у механика, дома такое барахло вполне объяснимо. Кое-как отбрехался.

— Но связи с Чарли больше нет…

— Больше нет. Даже ее голос слышать мы больше не можем, — альбинос вздохнул. — Ненавижу этот мир! — Винни в сердцах швырнул полупустой термос о скалу. Тот с металлическим звоном отскочил, запрыгал по камням и скрылся где-то ниже по склону.

— А, твою мать! Мне же его Чарли подарила! — белый мышь, сорвавшись из седла, полез по едва различимой, уходящей резко вниз, тропе. Модо сдержался и не стал занудствовать, прося не употреблять при нем унижающее матерей ругательство. Некоторое время снизу доносились только звуки хрустящих под сапогами камней и неразборчивая брань сквозь зубы, а потом из-за валуна показался перепачканный землей, но довольно прижимающий к себе термочашку, Винсент.

— Ты не знаешь, чего нас Огонек вытащил в такую рань? И не едет никак, — проворчал он, убирая термос в багажник, а потом смачно потянулся.

— Нет, но знаю, что он на дежурстве и просто так в четыре утра сообщения не пишет. Возможно, раскопал что-то важное… Вон он, кстати, едет! — Модо указал на горизонт.

И действительно: на фоне огромного солнца показался крупный, ревущий мотором, не знающим ограничителя скорости, «Дрэгстер». Командир мотопехоты, петляя, добрался до условленного места и заглушил двигатель. Огонек, не снимая шлем, просканировал местность во всех режимах видения и температур, убеждаясь, что кроме пары ящериц никто не находится поблизости, и только после этого обнажил голову. Дав знак молчать, активировал глушилку, растягивая щит, за который не будет выходить ни один звук, на себя и друзей:

— Вот теперь можем говорить.

— Ничего себе! Что за секретность? — у Винни даже глаза округлились. — Нашел что-то серьезное?

— Да. Бро, я нашел того, кто отдал приказ об убийстве Троттла и Карабины.

Модо смотрел на Огонька и хмурил брови: его прошедший не одну войну племянник, опытный воин с трудом сдерживал эмоции. Он был бледен, с покрасневшими белками глаз и морщинами, которые образовывали глубокие складки у губ. Казалось, что найденная информация забрала что-то очень значимое и сокровенное из его души — то, что было частью ее несгибаемого стержня.

— Что? Кто же это? Нашел сам приказ? — когда до них дошел смысл сказанного, старшие начали засыпать его вопросами. Огонек кивнул и тяжело вздохнул, с силой растерев лицо. Байкеры притихли, в груди у каждого шевельнулся холодный и склизкий комок. Оба знали — им не понравится то, что они сейчас услышат.

— Недавно я получил информацию, с помощью которой нашел убийцу Карабины и Троттла. — Огонек вскинул руку, прося дать ему договорить, когда друзья дернулись в явном желании броситься рвать виновного. — Я… нашел его и… поговорил…

Модо нахмурил брови и все же перебил племянника:

— Поговорил?

— Дядь… давай сойдемся на том, что поговорил? У меня есть нужная информация, остальное ты знать не хочешь. А эта тварь больше никому ничего не сделает.

Модо не смог не поморщиться, но спорить не стал: то, на что был периодически способен его родственник, по молчаливой договоренности не обсуждали.

— Благодаря этой беседе я получил нужные коды и смог поднять документы по расследованию дела радио «Свобода», а также нашел скрытую папку с шифровками, которые не упоминались в общедоступных докладах. Там был очень подробный анализ последней записи Карабины, помните, когда она отступила от текста, чтобы успеть сказать как можно больше? Тогда ее и вычислили. По характерным фразам и интонациям. Даже изменение модуляции, высоты и наложение помех не помогло.

— Но кто мог настолько хорошо знать ее, чтобы догадаться? — воскликнул Винни.

— Стокер.

Повисла пауза. Старшие ошарашенно смотрели на него, пытаясь осознать услышанное. Стокер?! Их друг и боевой товарищ? Тот, кто бок о бок прошел с ними войну, тот, кто ценил Карабину больше остальных? Иногда Троттл даже ревновал супругу к командиру, когда та, расслабившись в кругу друзей, обнимала их наставника за плечи или клала голову ему на плечо. Они с ней спали рядом, делили остатки армейского рациона… Она сына в его честь назвала! Как мог Стокер сдать Карабину, даже если узнал?!

— И он выдал ее Скаббарду?

— Нет. Стокер сначала распорядился установить за ними слежку, а потом, когда понял, что они с Троттлом являются сердцем зарождающего сопротивления, лично подписал приказ об их ликвидации.

— Что?! Огонек, ты в своем уме? — Модо, отказываясь верить услышанному, схватил его за плечи, заглядывая в глаза. Он думал, что после смерти друзей хуже быть не может. Как он ошибся!

— Дядя Модо, я своими глазами видел приказы. И подпись. Я не рискнул фотографировать, сам поверить не мог! Но это правда: Стокер лично распорядился убить Карабину и Троттла, — Огонек смотрел на старшего больным, потерянным взглядом — тем самым, который Модо в последний раз видел у племянника лет в восемь. Создавалось ощущение, что сами основы его мира рухнули после того, что он узнал.

— А младшего Стокера? — впервые за долгое время голос подал Винни. Он сидел на байке, пустыми глазами глядя за горизонт.

— Не знаю. Про него в приказе ни слова, а отчет этого уебка я не стал искать.

Модо отпустил Огонька и зажмурил глаза. Он думал, что знает своих близких. Он доверял им, не задумываясь подставлял спину. Он мог поверить в ошибки, в просчеты, в глупости. Но в предательство?! В хладнокровное убийство того, кто тебе дорог? Сердце великана рвалось на части. И ведь если задуматься, все было очевидно: кто, как не Лидер знал их, кто обладал ресурсами, у кого была мотивация? Но никто из них ни на секунду не предположил, что тот, кого они столько лет считали другом, может желать им зла!

Огонек закурил, прочистил горло и сказал:

— Есть еще кое-что, что я нашел. Когда стало понятно, что нужно искать скрытые папки, я обнаружил другие приказы. Уверен, их гораздо больше, но суть того, что мне удалось узнать, — за всем происходящим на Марсе тоже стоит Стокер.

Модо осел прямо на землю и привалился спиной к мотоциклу, схватившись за голову. Столько времени они думали на Скаббарда, а оказывается, что тот всего лишь исполнял волю истинного злого гения.

— Зачем? — только и смог прошептать серый.

— Если я правильно понял, дядя Модо, все это он делает ради общего блага. Он искренне считает, что меняя Марс так, как он изменил его, создает идеальный для всех мышей мир. Безопасный. Честный. С равными возможностями…

— И с полным отсутствием свободы и умения пользоваться мозгами, — хмуро подал голос Винни.

Они молчали. Каждый на свой лад обдумывал внезапно свалившееся откровение. В глазах Винни светилась решительность и ненависть. В душе Модо боролись верность другу и понимание, что с фактами не поспоришь. Вот почему Стокер не вмешался, когда депортировали Чарли, вот почему не выходил с ними на связь! Он давно отказался от своих боевых товарищей, затаив на них обиду. Ведь мог бы вместо этого прийти к любому и просто сказать, что нужна помощь. Неужели хоть кто-то отказался бы? Но он просто отпустил каждого, с укором глядя в след. И вот к чему это привело: вместо друга и брата Марсом правит безумный диктатор, сформировавший в голове ему одному понятное определение всеобщего блага и требующий, чтобы все покорно следовали указанным путем.

Модо зажмурился, принимая решение. Единственное возможное. Без вариантов выбора.

— Раз так, друзья, — он проверил исправность бластера в бионической руке; его единственный глаз загорелся ненавистью. — Нам остается одно: убить его!

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Ему заломили руки и заставили упасть на колени. Выворачивая суставы почти до треска, Модо пробовал вырваться, но охрана Лидера прекрасно выполняла свою работу, лишая возможности освободиться. Винни получил удар сзади, споткнулся, и в следующее мгновение его тоже обездвижили, а потом, применив болевой, швырнули на колени.

Племянник перехватил обратным хватом армейский нож и вскинул руку в защитную позицию. Взгляд Огонька забегал со Стокера, державшегося на безопасном расстоянии от драки, на своих плененных союзников, и загорелся алым пламенем гнева. Мужчина не даст так легко победить себя, он опытный и тренированный воин в лучшей из своих форм!

«Отбивайся и беги!» — мысленно молил его дядя. — «Забирай Нагинату и прячься! Попытайтесь выжить! Он... позволит вам исчезнуть!»

Модо слышал тяжелое дыхание альбиноса рядом с собой. Короткий бой измотал их, следовало признать: возраст брал свое. Они по-прежнему могли дать фору многим, но против элитных солдат, входящих в охрану Лидера, выстоять были уже не в состоянии. Огонек же был моложе и не прекращал постоянных тренировок. Трое охранников в черном обходили его, пытаясь взять в клещи, но не решаясь нападать после того, как воин только что расправился с их непобедимым, как они считали, командиром. Мощное тело, ярость в бою и боевые навыки генерала марсианских мотоподразделений были широко известны, и вот теперь он убил лучшего из них.

Один из защитников Стокера все же атаковал, молниеносным движением выхватив из сапога короткий нож и метя в горло. Блок, сильный удар в пах, мощный хук в солнечное сплетение — и нападающий отлетел к противоположной стене, хрипло дыша и поскуливая. Остальные медлили.

«Вали их, оглушай и беги!» — молил Модо, хотя и понимал, что племянник не бросит своих — понятия о воинской чести и братстве не позволят. Понимал это и Стокер. Он прекрасно знал каждого из них, знал, как они думают, как они действуют. Спустя секунду после того, как его солдат атаковал, просчитал, как ответит мышь с пламенным росчерком, — он сам когда-то натаскал его на эту комбинацию. Терять бойцов без причины — признак плохого командира, и Стокер решил, что пора заканчивать сражение. Старик сделал несколько шагов, резкий разворот, свой особый захват. Тело реагировало медленнее, чем когда-то, но повиновалось и все еще четко выполняло команды. Хвост из плутаркийской стали охватил шею одноглазого марсианина, тихо зажужжали приводы, укорачивая сегменты и перекрывая кислород. Не сильно: лишь чтобы заставить захрипеть, но не убить.

Пока еще не убить.

Видит Фобос, Модо пытался не издать ни звука, чтобы не привлечь внимание Огонька! Хвост лидера чуть сильнее сжался, и великан все же шумно застонал. Винни задергался в руках державших его солдат.

— Убери от него эту хуету! — взвыл белый и заорал, когда его руки резко вздернули вверх, выкручивая суставы. Охране не нравилось, когда к Лидеру обращаются без должного уважения.

Огонек метнул быстрый взгляд, оценивая обстановку, и встретился взглядом со Стокером. Короткого мига было достаточно для этого безмолвного разговора: Лидер обещал дяде смерть, младший не успеет! Даже его реакция не столь быстра, как молниеносное движение изобретения доктора Карбункула: хвостом Стокер, если захочет, просто оторвет серому голову! Винни, кажется, вывихнули руки, и сейчас по его горлу скользил бритвенно острый клинок, намекая, что и у него шансов выбраться нет. Против Огонька двое бойцов, хороших, умелых, но помещение маленькое, им сложно нападать одновременно, а оставшиеся не станут стрелять, опасаясь рикошета. Прорваться к двери можно, а там всего сотня метров до люка вентиляции. Он отлично знал резиденцию Лидера и был уверен, что сможет спрятаться.

Взгляды Модо и Винни орали «Спасайся!». Взгляд Стокера пылал от ярости, но в тоже время присоединялся к мольбе дядек.

Сколько может пробыть в сознании мышь без кислорода? Модо напрягал мышцы могучей шеи, пытаясь разжать стальную петлю, но прекрасно понимал, что это бесполезно. Перед глазами поплыло, и в этот миг он перехватил еще один взгляд Огонька.

«Нет!» — хотелось заорать ему, но вместо крика вырвалось тихое сипение. Сквозь пелену перед глазами он видел, как Огонек откинул нож и поднял руки вверх, показывая, что сдается. Как сбили его с ног подсечкой под колени и защелкнули на запястьях наручники.

Удавка с шеи исчезла, и Модо, захрипев, начал хватать воздух судорожными глотками. Ему не дали упасть, вздернув за руки, и он приложил усилие, пытаясь не потерять сознание. Расфокусированное зрение выхватило, как Стокер, его друг, его брат, убийца его близких, подошел к племяннику и наотмашь ударил того по лицу. Кровь прилила к голове серого и запульсировала в висках и антеннах. Он не услышал звука пощечины, но точно знал, что тот разнесся по всей комнате. Из разбитой губы младшего змеилась красная струйка, Стокер что-то эмоционально заговорил, жестикулируя. Слух все еще не восстановился после удушения, великан слышал только обрывки слов. Но вот Огонек рванулся вперед, что-то крича Лидеру, и снова получил звонкую пощечину. Перстень с символом байкерского братства оставил еще один кровавый след на его лице. Стокер обернулся к одному из охранников и протянул руку, седые от возраста пальцы перехватили бластер, и бывалый воин проверил заряд: хватит на каждого, его реакция за эти годы не стала хуже.

В этот миг Модо отчетливо понял, кто из них станет первым.

Он хрипло закричал, надрывая поврежденное горло, и рванулся изо всех сил, наплевав на трещащие связки, не в силах смотреть на то, какего любимый племянник лишится жизни.

Комментарий к Модо. Нельзя иначе. А вы видели?! Вы видели! Замечательная Yukanik написала сайд-стори к этой главе о том, что чувствовал Харлей (которого я совершенно незаслуженно обошла вниманием!) Всем рекомендую категорически! Автор в моем лице полностью одобрил и согласен на все сто с такой трактовкой!)

https://ficbook.net/readfic/11495593

И к работе даже арт есть: https://vk.com/wall-195887723_962

====== Огонек. Дитя войны ======

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

— Ты отнял у меня честь воина! — Огонек дернулся в захвате одного из охранников и почти смог вырваться, но удар по ногам и пощечина Лидера снова уронили его на колени. Глаза Стокера загорелись огнем, обещая расплату за брошенные в ярости слова. Старик не глядя протянул руку, и в нее послушно лег бластер. Старый воин, не бросив на него даже взгляда, проверил заряд: смотреть не нужно — тело прекрасно помнит, как обращаться с оружием. Огонек, следя за его действиями, слизнул кровь с разбитой тяжелым перстнем из плутаркийской стали губы. То, что сейчас произойдет — очевидно, и он готов был принять свою участь, но только глядя Стокеру прямо в лицо.

— Я верил тебе! А ты совсем, как она! — выплюнул Лидер и вскинул руку.

«Прости, родная моя, я обманул те…»

За 17 лет до победы над Плутарком.

Огонек был ребенком, когда на Марс пришла война, но его память хранила множество ярких воспоминаний о мирных днях.

Он помнил, как его златовласая сестра играла с ним в какую-то настольную игру. И как мама учила ее печь блинчики. Как Праймер крутилась перед зеркалом, примеряя новое платье: завтра она в первый раз должна была идти в нем в школу. Стоило лишь закрыть глаза — и в памяти всплывали цветы, которые мать выращивала в их доме: розовые, желтые, красные. Они наполняли комнаты ароматом, привлекая пушистых пчел и бабочек. Мама обожала растения, знала все особенности ухода за ними, и могла подолгу рассказывать детям об их полезных свойствах.

Его детство было счастливым, наполненным запахами домашней выпечки и душистых розовоцветов, бабушкиными сказками и звонким смехом, но потом пришли плутаркийцы и все это отняли.

Сначала родители стали дарить им с Праймер меньше игрушек, и сестра перестала с радостными воплями выскакивать из комнаты, показывая, как кружится ее новая воздушная юбка. Затем мама со вздохом выбросила все цветы, которые так любила, а на их месте посадила овощи, ставшие редкостью в магазине, да и значительно подросшие в цене. Ей хотелось, чтобы дети могли нормально питаться, и небольшой огород расцвел под ее заботливыми руками. Потом папа потерял работу: его компанию выкупил бизнесмен с другой планеты и уволил всех в один день. Отец Огонька не принадлежал касте воинов — горячую кровь защитников Марса будущий генерал унаследовал от матери. Родитель его был механиком, конструировавшим узлы для марсианских мотоциклов — собственно, «Чоппер» дяди Модо стал его последним детищем, собранным в подарок на совершеннолетие младшему брату любимой жены, одержимому скоростью.

Огонек помнил вечер, когда отец вернулся домой и, пряча глаза, объявил об увольнении. Он думал, расстроенная этой новостью жена весь вечер проплачет, а она лишь выпрямила спину, обняла растерянного мужчину и пообещала, что все будет хорошо. Отец, которому мать ежедневно не давала хандрить и подбадривала, несколько недель пытался куда-то устроиться, но плутаркийцы контролировали все рабочие места в этой местности, и папа, как и все в их городке, снова и снова получал отказ. Жители начали обсуждать вариант переезда, но из других районов приходили похожие вести: марсианские предприятия переходили под контроль пришельцев, и работников выбрасывали на улицу новые хозяева. Растерянность, непонимание как жить, как кормить детей, достигли своего апогея — но тут всем им пришли приглашения на встречу от бизнесмена, купившего завод, поселившие в сердцах мышей надежду на лучшее. По-видимому, плутаркийцам не удавалось самостоятельно справиться со сложной техникой, и квалифицированных работников попросят вернуться во имя общего блага!

Как же они ошибались!

Шокированные марсиане на месте высокотехнологичных производственных линий увидели развороченные цеха, выдранные с корнем уникальные механизмы, разрушенные внутренние помещения. Опытным механикам, бухгалтерам, юристам, инженерам предложили разбирать камень и копать котлован, готовить плодородную почву к отправке на Плутарк за мизерное вознаграждение. Одни, включая отца Огонька, согласились, и, как выяснилось, смогли хоть немного отсрочить беду в семье. Другие, возмущенно ругаясь, ушли, чтобы спустя месяц вернуться выпрашивать контракт с еще более рабскими условиями. Не зря рыбоголовые славились умением вести бизнес: они получили дешевую рабочую силу для выполнения своих задач.

Кто-то уезжал, все же решив попытать счастье в другом месте. Родители Огонька остались. Отец уходил рано утром и возвращался поздно вечером, чтоб семья могла хоть как-то свести концы с концами. Дядя Модо заезжал время от времени и, глядя на них, хмурился все больше. Несмотря на тяжелые времена, он всегда привозил им с Праймер гостинцы: сладкую булку, деревянную, вырезанную своими руками, машинку, нарядную ленточку сестре. А когда наставал вечер, взрослые, вздыхая, обсуждали, что так, как здесь, теперь везде на Марсе. Пришельцы выкупили все: заводы, здания, леса, озера — и стремительно переправляли ресурсы на Плутарк. Даже океан, к которому отец всего несколько лет назад возил семью в отпуск, исчез: его заморозили и вывезли, чтобы в нем могли плавать хищные рыбоподобные инопланетяне.

Вскоре деревья почти исчезли. Вслед за ними пропали звери. На глазах планета, чьи богатства нещадно разграбили, становилась голой пустыней. Но мыши почти не замечали этого, занятые ежедневной тяжелой работой и борьбой за выживание.

Тогда стали приходить первые сообщения о восстаниях рабочих, которые хватали лопаты, кирки и нападали на плутаркийцев, а потом вскрывали и грабили продовольственные склады. Об этом рассказывали не по телевизору — все телевизионные башни пришельцы давно купили и отправили в виде металлолома на родную планету — а через дядю Модо и других знакомых, путешествующих по Марсу. Рыбоголовые, опасаясь мятежей, усилили охрану своих территорий крысами и ужесточили условия контрактов.

В памяти Огонька навсегда останется роковой день, когда отец, проснувшись утром, закашлялся и не смог подняться с кровати. Мама, побледнев, пересчитала имеющиеся у них деньги, вздохнула и пошла в аптеку, но вернулась ни с чем: фармакологическая отрасль к тому времени была почти уничтожена, и даже самые простые лекарства на планете стали дефицитом. Отец кашлял все сильнее, мама тихо плакала, когда думала, что никто не видит, и заваривала травки, которые предусмотрительно посадила в отдельном горшке недавно — как чувствовала, что могут пригодиться.

А вечером, когда Огонек с Праймер резали овощи на ужин, входная дверь едва не слетела с петель — так громко в нее стучали. Сестра вжала голову в плечи и спряталась за мать. Отец пошел открывать, держась за стену и едва не падая.

— Ты! — вместо приветствия ему в лицо уткнулся коготь на крысином пальце. — Какого сраного пса тебя не было на работе?!

Отец закашлялся кровью, и за него ответила мама, выступив вперед и гордо расправив плечи:

— Мой муж болен, но мы не смогли купить лекарств. Я боюсь, завтра он не сможет выйти на работу.

— Вот как? — крыс оглядел статную женщину с ног до головы и плотоядно ухмыльнулся. — А знаешь ли ты, красотка, что по контракту, пропустив день, твой муженек должен заплатить штраф?

— Нет, я не знала. — Мама не опустила глаз, все также прямо глядя в лицо незваного и нежеланного гостя.

— Так вот… — крыс облизнулся и обернулся к отцу, все еще кашляющему при попытке сказать хоть слово. — Давай заключим сделку! Ты отлеживайся… Да хоть неделю болей, я прикрою! Найду, на кого раскидать твою норму… Но вот пропуск придется отмечать каждый день, иначе отсутствие заметят. Вот пусть твоя женушка и приходит с ним по утрам, — он перевел взгляд на мать и похабно оскалился. — Ммм, придешь, красавица? Только трусы не надевай, они тебе не понадобятся…

Папа, собрав силы, зарычал и бросился на того, кто посмел предложить такое матери его детей. Крыс лениво развернулся и ударил его в живот, а когда отец согнулся, хватая воздух, нанес точный удар локтем в голову. Отец рухнул, мама закричала и кинулась к нему, Праймер спряталась за креслом, уткнувшись в колени и плача. Огонек переводил взгляд с одного взрослого на другого, и до его сознания никак не доходило, что же происходит — лишь детские, но уже крепкие пальцы инстинктивно сжались сильнее на ручке шеф-ножа, который он так и не выпустил из рук. В чувство его привел дикий, отчаянный вой матери:

— Он не дышит! Ублюдок, ты убил его!

В этот момент мальчишка как-будто загорелся изнутри. Он перехватил нож так, как учил дядя Модо в последний визит: лезвие плотно прижато к предплечью и совсем незаметно, пальцы четко фиксируют рукоять. Подойдя к противнику, нужно в один миг сменить хват и ударить с разворотом — стремительно и вложив силу всего тела. Мозг еще вспоминал последовательность действий, а Огонек уже сделал три коротких шага как-будто к родителям, но потом точно и чисто выполнил прием — и вот крыс, скуля, схватился за бок, а ему в лицо уставились полыхающие ненавистью и болью глаза восьмилетнего мальчишки. Мама пронзительно закричала. Чужак, тяжело дыша, покачнулся, зажал ладонью рану и в следующее мгновение вывалился за дверь, проклиная мышей и подвывая. За ним тянулась дорожка из густых бурых капель.

Что было дальше, Огонек помнил плохо. Кажется, мама звонила дяде Модо, а потом, глотая слезы, судорожно собирала вещи. И все это время мальчик сидел подле бездыханного отца, сжавшись в комок, но не выпуская из руки холодеющих пальцев. Потом дядя вез их куда-то, а мышонок то проваливался в сон, то резко просыпался, снова и снова видя полный ненависти взгляд и чувствуя, как по его руке течет теплое. И каждый раз на грани сна и яви глаза раненного им (или убитого? Он не знал!) крыса как будто менялись, становились глубокими, как сама вечность, и Огоньку казалось, что сам Великий Марс, о котором рассказывали мать и бабушка, смотрит на него, будто оценивая. Мама кутала его в захваченный из дома плед и обнимала, но время от времени украдкой вытирала о буро-рыжую, как у отца, макушку, горячие слезы.

Наконец, они приехали в лагерь, спрятанный посреди гор в одном из проходов Большого Каньона. Дядя куда-то сходил, с кем-то поговорил, и им позволили остаться, выделив закуток для ночлега. На следующие несколько лет он стал их домом.

За 12 лет до победы над Плутарком.

Там, в лагере, Огонек решил, что должен заботиться о сестре и матери, сделать все, чтобы не дать их больше в обиду. Отец пусть и не принадлежал военной касте, но постоянно общался с родственниками жены и принял многие их взгляды. А потому постоянно твердил, что он, Римфайер, — мужчина, а значит, оберегать женщин — его долг. И мальчишка отчаянно защищал Праймер от юнцов, живших рядом — пары подростков, которые наслушались разговоров старших, насмотрелись на творившийся вокруг беспредел и попытались приставать к сестре. Благодаря не по возрасту высокому росту и урокам, которые давал в прошлом дядя, Огоньку оказалось не сложно объяснить окружающим, как не нужно обращаться с женщинами его семьи. Несколько раз разъяренный мальчишка, взбешенный тем, что тощий сын старосты лагеря, подражая отцу, пытался зажимать в углу Праймер и запускать руки той под юбку, налетал на него, яростно колотя. И противник, даже превосходя Огонька ростом и возрастом, мог лишь закрывать голову руками да молиться, чтоб кто-то из взрослых скорее пришел на шум и оттащил от него этого мелкого психа, пока тот не сломал что-то скулящему от боли и плюющемуся кровью обидчику. Спасало от наказания только то, что начальник лагеря, прознавая о происшествии, каждый раз сам отвешивал отпрыску подзатыльников, чтоб не повадно было «скулить, пока тебя такой сопляк лупит». Закон силы был единственным, что уважали староста и его подручные…

Огоньку случалось защищать от мужчин и мать. Пользуясь ее одиночеством, они поначалу пытались навязать привлекательной женщине вариант, как упростить жизнь в тяжелых условиях. Но однажды, застав в их закутке одного из особенно рьяных «благодетелей», Огонек в ярости сломал тому пару ребер, вооружившись куском металлической трубы. Эта история, а также слухи о том, почему им приходится скрываться, быстро облетели общину, и потенциальные ухажеры, оценив бешенство в глазах мышонка и травмы, которые он наносил обидчикам, охладили свой пыл. Скорее всего, мальчишку бы тихонько убили за эти выходки, но побоялись серого здоровяка, что привез их, и поэтому решили просто не связываться.

Всего за пару лет Огонек научился выживать всеми возможными способами. Запасы делили на всех поровну, но еды постоянно не хватало, и каждый пытался добыть что-то еще сверху пайка. Он быстро освоил, как найти плутаркийский склад с продовольствием и взломать замок, как стянуть у зазевавшегося вражеского солдата оружие. Он научился виртуозно прятаться. Все это легко и быстро дается, если есть природный талант и обстоятельства заставляют спешно осваивать науку спасения жизни.

Он был подростком, когда впервые убил плутаркийского охранника за продукты, которые были нужны семье. И даже годы спустя, вспоминая тот день, четко знал, что не поступил бы иначе. Дядя печально качал головой, слушая жалобы на выходки племянника, но сделать ничего не мог. Он понимал: в условиях войны, которая с каждым днем все сильнее и сильнее разгоралась на Марсе, главное, что он должен делать — воевать за родную планету. А значит он не может отсиживаться в лагере, воспитывая резвого мальца — ему нужно сражаться в рядах повстанцев, взявших себе имя «Борцы за свободу». Мышь понимал: пусть и не хотел бы он таких умений племяннику в столь нежном возрасте, но тот делал ровно то, что должен делать мужчина, заботясь о женщинах своего рода. Поэтому, приезжая в общину, Модо старался показать мальчишке хотя бы один новый прием, вложить в голову хотя бы одно новое знание о выживании. А также попасться на глаза как можно большему количеству живущих здесь, чтобы дать понять: тому, кто обидит эту семью, есть перед кем ответить!

Огоньку исполнилось тринадцать, когда война снова полностью перевернула его жизнь, безжалостно ворвавшись в нее и определив всю дальнейшую судьбу. В день своего рождения он рыскал по одному из каньонов, выслеживая горную ящерицу для праздничного ужина — хотелось порадовать маму свежим мясом в благодарность за то, что подарила жизнь. Зорко оглядывая скалы, он старался не пропустить малейшее движение, готовый выстрелить туда, где его заметит, и думал. Думал о том, что новый глава лагеря зачастил к ним в гости. Он пришел на смену подонку, что несколько лет беспредельничал в общине, пока о его преступлениях не прознали «Борцы за свободу» и не повесили вместе с парочкой отморозков. Новый старший над гражданскими был военным в звании майора, но ранение в одном из боев не позволило ему больше сражаться, поэтому командование отправило его к ним навести порядок. В последние полгода широкоплечий мышь, хромающий на правую ногу, но держащий выправку, захаживал по вечерам, приносил детям скромные, но очень ценные в это страшное время гостинцы, а потом усаживался напротив матери и, взяв из рук тепло улыбающейся мышки чашку чая, расспрашивал о делах. А уходя, всегда долго смотрел в глаза и учтиво целовал кончики пальцев… Огоньку, пожалуй, нравился этот мужик — в его намерениях он не видел ничего, от чего хотелось схватиться за припрятанный в укромном углу кусок тяжелой трубы. Он даже думал, что мог бы оставить под его защитой своих женщин, когда уедет с дядей сражаться с рыбомордыми обмудками…

Внезапно почва под ногами заходила ходуном, а сверху посыпались камни. Мальчишка несколькими ловкими прыжками забрался на уступ повыше, припал к земле и, как учил дядя, закрыл голову руками. Падающие осколки больно били по пальцам, спине и ногам, сдирая кожу, сыпался песок, в нос забивалась пыль, мешавшая дышать, гул вокруг стоял такой, что звенело в ушах, но Огонек не двигался, молясь, чтоб обвал не усилился. Ему повезло: ревело где-то дальше, а он отделался лишь ссадинами и синяками. Когда камнепад и тряска закончились, подросток осторожно поднялся, отряхнулся и двинулся в сторону лагеря, сообразив, что грохотало именно с той стороны. У них, конечно, есть укрепления против землетрясений, но вдруг маме нужна помощь?! Видимо, придется его именинного ящера отложить на завтра!

Внезапно что-то кольнуло в груди, сжало ее обручем, и он сам не заметил, как перешел на бег. Ему казалось, будто кто-то снова, как несколько лет назад, неотрывно следит за ним, оценивает. Ловкий и быстрый, юноша прыгал с камня на камень, цеплялся кончиками пальцев, хвостом, подтягивался. Какое-то тревожное чувство гнало его к семье. Он задыхался, удивляясь, почему отказало ему сейчас так хорошо тренированное дыхание. Еще пара поворотов — и вот уже должен показаться вход в их пещеру… но его нет… нет темного грота, возле которого всегда стоял дозорный, нет даже куска горы, что служила им домом — вокруг лишь обломки камней да пыль, которая еще не осела после обрушения. Горло внезапно сдавило, словно на шее резко затянули удавку.

Как?! Как мог случиться обвал, они же постоянно проверяли стены и укрепления потолка?! Неужели что-то взорвалось в лагере? Может ли быть, что завалило только у входа, а внутри, там где его семья, все цело?!

Мальчишка бросился к камням, голыми руками пытаясь разгрести проход. Резал пальцы острыми обломками, то тут, то там пытаясь сдвинуть валуны в половину его самого, и звал, звал, звал… Сестру, маму, главу лагеря, повара, что по утрам раздавал безвкусную кашу, старика-учителя, что преподавал детям грамоту и делился своими огромными знаниями.

Огонек выкрикивал их имена, пока не сорвал голос.

Внезапно его рука наткнулась на металл. Он напрягся, навалился спиной, ободрал плечи, но отвалил камень, и склонился над куском стали, искореженным и почерневшим. Кончиками пальцев коснулся его, счищая копоть, и под грязью явственно проступила ненавистная эмблема плутаркийских ВВС.

Все мгновенно встало на свои места! Не было обвала: их лагерь обнаружили захватчики, и похоронили всех, кто в нем был, под камнями. Похоронили маму. Похоронили сестру. Похоронили учителя и широкоплечего майора. Всех, кого знал подросток, не стало из-за того, что эти трусливые ублюдки нанесли авиаудар по тем, кто даже не мог сопротивляться! Они снова разрушили его жизнь, будто того, что из-за них умер отец, а мать и сестра ютились в сырых пещерах, было недостаточно!

Огонек всхлипнул, но сжал зубы, твердя сам себе, что не даст волю слезам. Его душил комок, застрявший в горле, и чтоб хоть как-то выплюнуть его, он хрипло втянул воздух и завыл, задрав голову к небу.

Почему?

Почему и их отняли у него?!

После потери отца он делал все, чтобы сохранить своих женщин. Но не смог! Не справился! Почему смерть забрала их, но оставила жизнь ему? Зачем? Чтобы показать, что он — бесполезный мальчишка, не способный ни на что, кроме охоты на ящериц?! Или… он столь жалок, что не стоит даже ее внимания?!

Боль рвала грудь, не давала дышать. Ему отчаянно хотелось упасть прямо тут, мертвому. А еще отчаянно хотелось мести.

Он опустил веки и представил перед собой плутаркийца. Представил, как загоняет пальцы ему в жабры, как сжимает их и резко рвет. Как вцепляется зубами в ненавистное горло того, кто нажимал на гашетки орудий, кто правил кораблем, расстреливающим беззащитных. Он ощутил, как кровь течет по его рукам, как скользят в них и пульсируют еще теплые органы врагов, которые он только что выдрал с глухим чпоканьем.

И внезапно ему стало немного легче дышать.

Он вырастет и обязательно сделает все это! Какой прок от его смерти? Она не вернет мать и сестру, зато живой он сможет лишить жизни тех, кто забрал их. Будет делать все то, что только что увидел в своих мечтах. Если от одной мысли о расправе на душе стало легче, значит, когда он осуществит задуманное, ему станет совсем хорошо.

«Мама! Праймер! Клянусь вашей памятью! Я отомщу!»

Тот, кто наблюдал за мальчишкой, улыбнулся, довольный тем, что прочел в кровоточащем сердце. Еще один воин ступил на путь службы ему. Еще один из его сыновей будет славить Великого Марса, проливая кровь. Этот мальчик достоин дара, который дается лишь лучшим: он получит пламя ярости и ненависти в обмен на детство, которое забрала кровавая и беспощадная Война — одна из любимых жен беспощадного бога.

Отец касты воинов сощурил красные глаза и посмотрел на то, что последние годы было домом юного марсианина. Нашел взглядом женщину и совсем еще юную девушку. Младшая из них была наполовину завалена камнями и плакала от боли в израненном теле, моля смерть скорее избавить от мучений. А старшая, уже поняв, что выхода нет, держала ее голову на коленях и гладила по слипшимся от крови золотым волосам, проклиная мир, в котором эта ласка — то единственное обезболивающее, что может дать мать умирающей дочери. Женщина тяжело дышала и время от времени утирала пот со лба: кислород в крошечном пространстве заканчивался. Но вот младшая мышка сделала короткий вздох, и последняя влажная дорожка скатилась по ее грязной щеке. Мать наконец позволила себе зарыдать, упрекая судьбу за жестокость, и в то же время молясь, чтобы сын избежал их ужасной участи. Марсианка из последних сил отчаянно просила для второго из своих детей возможности выжить.

Великий Марс милосерден: он исполнит волю матери воина. Бог кивнул своей верной спутнице — Смерти — и та раскрыла обреченным объятия, порождая из их душ демонов-хранителей.

И в тот миг, когда в груди мальчишки разгорелась жажда мести, а едва живая мышка баюкала на коленях его мертвую сестру, по велению Отца касты воинов их желание исполнилось. Душа юной девушки, чья весна только-только началась, обернулась красным пламенем, яростным и всепожирающим. Та, что подарила ей жизнь, вскрикнула и упала бездыханная, а на ее месте, обвившись вокруг красного, зачернел мрак, непроглядный и безжалостный, словно ненависть. Свившись клубком, новорожденные демоны устремились к тому, кто звал их — к серому мальчишке, что так и стоял, закрыв глаза, тяжело дыша и чувствуя на руках кровь врагов. Черно-красный клубок ударился о грудь, едва не сбив с ног и на минуту отняв дыхание, и слился с пожаром, что бушевал в совсем еще юном марсианине.

Демоны, обернувшись вокруг сердца, заключили его в надежную броню, уютно улеглись и задремали, готовые пробудиться по первому зову. Они сохранят сына Марса. Они дадут ему силу. Он с такой радостью принял их, пообещав вдоволь поить кровью и выпускать резвиться на волю!..

Огонек распахнул глаза.

В них горело Пламя.

Там, на развалинах лагеря, и нашел его Модо. Борцы за свободу перехватили сигнал с плутаркийского крейсера и смогли расшифровать спустя несколько часов после удара. Великан, побледнев как полотно и бросив через плечо, что там его семья, мчался почти сутки, молясь всем известным ему богам. Он небрежно кинул на бок байк и попытался пробраться туда, где раньше был проход, крича и срывая голос. Двое прибывших с ним — рыжий парень с челкой, которая постоянно лезла в глаза, и невысокий белоснежный марсианин — не сказав ни слова присоединились к расчистке завала. Модо едва не упал, когда на его зов спустя несколько минут вышел племянник — покрытый кровью и пылью, со стеклянными глазами, будто повзрослевший лет на десять за те пару месяцев, что они не виделись. Словно призрак, мальчишка скользил по камням, которые стали кладбищем для его близких. Взгляд Огонька казался пустым, но дядька все же разглядел на самом их дне то, чего там не было раньше — боль и всепоглощающую ненависть. Мужчина сгреб его в медвежьи объятия, на которые тот не ответил, и прижал к груди что есть сил.

— Живой… хоть ты — живой… — бормотал взрослый хрипло и шмыгал носом.

Когда первые эмоции от встречи схлынули, обвал просканировали, и рыжий парень возрастом чуть младше дяди с сочувствием посмотрел на них и покачал головой. Модо закрыл лицо руками и надавил кончиками пальцев на глаза — орать хотелось невыносимо, но нужно было держаться ради племянника. Великан постоял так минуту, давая себе лишь это короткое время для того, чтобы справитсья с горем, а потом резко развернулся и махнул своей группе, что можно уезжать. Он усадил Огонька позади себя на мотоцикл, «Чоппер» тронулся следом за черным «Харлеем» и красным спортбайком. Мальчишка не задумывался, куда и зачем его везут. Он снова и снова прокручивал в голове одну мысль: «Мамы и Праймер больше нет. Но я отомщу!»

В лагерь Борцов за свободу они приехали поздно ночью. Огонек, вымотанный физической и душевной болью, практически задремал, убаюканный плавным ходом «Чоппера», и обязательно бы свалился, если бы Модо не подстраховал, обхватив хвостом вокруг тела. Дядя стащил его с байка и, не говоря ни слова, отвел в закуток, служивший им с друзьями местом для ночлега.

— Подожди меня, хорошо? Я сейчас вернусь, спальник тебе раздобуду… Винни, присмотришь? — он кивнул белому пареньку и ушел куда-то. Альбинос, который был на голову ниже дяди, но лишь немногим уступал тому в ширине плеч, весь путь от развалин лагеря закладывал лихие виражи и бросался под колеса синего «Чоппера». От постоянно мелькавшего то слева, то справа красного спортбайка у Огонька разболелись глаза, и он уткнулся лицом дяде в спину, пахнущую бензином и немытой шерстью, но все равно каждый раз вздрагивал, когда бешеный рокер проносился мимо. В другое время юноша бы оценил и мотоцикл, и виртуозное вождение того, кто им управлял, но сейчас суетливость и создаваемый вокруг шум вызывали только раздражение.

Альбинос кивнул и опустился на один из спальников, разложенных прямо на полу.

— Ты присядь, парень, Модо, может, придется побегать. Вот этот — твоего дяди, — он указал на аккуратно расправленный спальный мешок рядом со своим. — Склад скорее всего уже закрыт, а ключ у Тэсс, нашего механика. Поди ее еще найди в такое время! — Винни как-то многозначительно, но беззлобно ухмыльнулся. Огонек, не глядя на него и слушая вполуха, плюхнулся на зад и бездумно начал рисовать узоры на пыльном полу. Его пальцы со слипшейся от крови шерстью оставляли красноватые следы. Он дышал короткими глотками, и каждый вдох болезненно стискивал горло.

— Оу, ну и ссадины на руках! Давай-ка я обработаю! — Альбинос засуетился, порылся в изголовье своего спальника, вытянув оттуда фляжку и аптечку. — Давай, давай сюда руки! И футболку снимай, вся спина разодрана!

Подросток послушно протянул взрослому израненные острыми камнями кисти, безучастно глядя на то, как белый сначала аккуратно отмыл грязь, а потом обработал раны и наложил бинты. По команде стянул рваную тряпку, прикрывающую торс, и позволил продезинфицировать спину. Ему было абсолютно все равно, что с ним происходило, он даже не чувствовал, как жжется антисептик.

Когда они закончили, Винни снова порылся около своего спальника и протянул ему футболку — старенькую, но чистую.

— Ммм… Огонек, да? Мне… я сочувствую тебе. Держись, парень, хорошо? — красные глаза альбиноса смотрели внимательно, как будто и вправду ему было дело до чувств одинокого подростка. Огонек, не говоря ни слова, на автомате кивнул, натянул майку и уставился на носки своих потрепанных ботинок. Повисло тягостное молчание, которое прервал пришедший через несколько минут Модо:

— А вот и спальник! — он бросил рядом со своим еще один такой же. — О, Винни обработал раны? Спасибо, бро! А теперь давай-ка спать, завтра будем разговаривать и решать, как жить дальше.

Не говоря ни слова, Огонек забрался в свой мешок и отвернулся. Ему бы заплакать, но слезы не шли. Глаза слипались и болели, но заснуть никак не получалось. Хотелось расслабиться, но мышцы собрались в тугие, ноющие от напряжения комки, хотелось делать глубокие вдохи, но грудь как будто стянули стальными обручами. Где-то внутри плескалась ярость и только она грела его, будто только одна с ним и осталась.

Внезапно на голову, точно между антенн, легла большая, мозолистая ладонь дяди. Огонек закрыл глаза и вспомнил, что у отца были вот такие же руки: надежные, уверенные, теплые. Пальцы взрослого зарылись в буро-рыжую челку, почесывая и успокаивая. Лучше не стало и боль не ушла, но через пару минут обруч на груди как будто ослабили. Он уже проходил это: когда умер папа, он также не мог поверить, не мог принять, а потом его накрыло пониманием, что это случилось, и ничего не вернуть. Так и теперь: сильные пальцы в его волосах — они есть, а мамы и Праймер больше нет. Плечи вздрогнули, он почти беззвучно заскулил, болезненными толчками проталкивая в легкие воздух сквозь сжавшееся горло, но слезы так и не пролились из глаз.

Его семьи больше нет. Но он понял, что все еще дышит.

Командир Борцов за свободу детей в своих рядах не приемлел, но Огоньку можно сказать повезло: именно в тот момент, когда он оказался в лагере, единственный вход в каньон, который вел к базе, заблокировали псы. Вот почему вывезти его к бабушке, как планировали, оказалось невозможно. Огоньку это было на руку: он не собирался возвращаться к мирным жителям и стремился всеми способами остаться с теми, кто воюет за Марс.

Наутро после прибытия ему удалось вызнать у дяди, что, судя по перехваченной передаче с плутаркийского крейсера, какая-то сволочь сдала лагерь за мешок продуктов и исправный транспорт. Мальчишка поклялся себе, что найдет виновного в гибели семьи, и в юном сердце окончательно поселилась лютая ненависть к рыбоголовым захватчикам и всем, кто им помогает. Оказалось, что стратегия подкупа и предательства стала обычной для плутаркийцев: они изводили мышей голодом и лишениями, а потом, когда удавалось захватить кого-то из гражданских, мучили, но предлагали еду и жизнь в обмен на информацию об убежищах. Год назад семья Винни также погибла из-за предателя, продавшего лагерь, где жили родители и трое маленьких братьев альбиноса.

Жизнь Борцов за свободу, несмотря на осаду, шла своим чередом, лишь усиленные посты дозорных отправляли, чтобы постоянно следить за позициями псов. Вернувшись с дежурства, группа отдыхала, а после тренировалась, обязательно каждый раз одной и той же боевой связкой. Дядя Модо был в той самой тройке байкеров, с которыми он забирал племянника из развалин лагеря, и в составе которой долгими часами отрабатывал приемы и выполнял упражнения на доверие и чувство друг друга. Формирование сплоченных боевых мини-групп и создание из них высокоэффективных ударных сил было особой стратегией командующего Борцами за свободу — бурого, косматого и вечно хмурого дядьки по имени Стокер. Иногда он появлялся на тренировках, опирался плечом о стену и, прищурившись, внимательно смотрел на то, как работает каждая из связок воинов. Время от времени что-то показывал, очень редко — делал перестановки, но чаще всего парой фраз подсказывал лидеру боевой единицы, как эффективнее работать с бойцами и на что сделать упор.

Огонек старался смотреть, что делают другие, и тоже учиться. Он просил, чтоб и его допустили к тренировкам, обещал стараться и не подвести, но Стокер, как всегда хмуро на него глянув, бросал короткое и бескомпромиссное «Нет!», резко разворачивался и уходил, показывая, что разговор окончен. Но смотреть и повторять он Огоньку запретить не мог! Поэтому мальчишка копировал развороты, тренировал движения рук и ног, часами пробовал перекидывать нож из одной позиции в другую, изрезав себе все пальцы. Иногда дядя, когда не сильно уставал, правил основы его стоек и даже устраивал спарринги. Правда, даже пошатнуть здоровенного серого мыша у Огонька не получалось, не то, что повалить на землю!

Смерть сестры и матери сделала его молчаливым и ожесточила сердце. Модо пытался разговорить племянника, дать как-то сбросить тот груз, что поселился в груди, но мальчишка не хотел избавляться от боли. Наоборот, он копил ее, как и злость на тех, кто погубил его близких. Он ненавидел жадность крыс, из-за которых погиб отец. Он ненавидел плутаркийцев, которые разграбили планету и убили близких. Дядя категорически запрещал, но, если он видел, как в штаб доставляли пленного, очень тихо старался пробраться следом за теми, кто вел допрос, и во все глаза смотрел, как получают информацию солдаты. Часто захваченные, скуля, сами выкладывали все, что знали, стоило только начать нагревать лезвия ножей на горелках. Мышонок даже нашел себе развлечение: когда приводили пленного, старался понять, как долго тот продержится, прежде чем начать говорить, а потом проверял, верна ли оказалась догадка. Но иногда пленники молчали, стиснув зубы и злобно глядя из-под бровей. Тогда в этой части пещеры повисал запах паленой шерсти и мяса, лилась кровь да раздавались резкие звуки ударов. Раздирающие уши вопли врагов ласкали Огоньку слух, будто самая прекрасная музыка. Облизывая губы и тяжело дыша, будто это его рука наносит увечья, мальчишка впитывал всем своим существом картины пыток, убеждая себя, что каждый из тех, кто попал на допрос, этого заслужил. За отца! За мать! За сестру!

Конечно, если его замечали, то гнали взашей, а потом Модо, сверкая красными от гнева глазами, отчитывал племянника и объяснял, что это зрелище не для детей. Огонек хмыкал про себя и думал, много ли детей в восемь лет пытались убить того, кто только что лишил жизни отца, много ли детей резали вражеских солдат ради того, чтоб накормить близких? Да и просто несправедлив был дядька: мальчишка не раз видел, как великан сам допрашивал пленных далеко не гуманными методами! А теперь свистит ему в уши о морали!..

Бесцельно слоняясь по базе, подросток нередко ловил на себе задумчивые взгляды Стокера. В груди Огонька каждый раз вспыхивала надежда, что тот сочтет его достойным, увидит, какой он взрослый, но тот лишь оценивал, казалось, с кем-то сравнивал, но не говорил ни слова. Было видно, что командир всеми силами стремился убрать его из лагеря, но шло время, а возможности прорвать оцепление не предоставлялось.

В один из дней, мало чем отличающийся от предыдущих, Огонек тренировал подсмотренную недавно связку приемов, за неимением настоящего противника нанося удары по воображаемому. У того были хмурый взгляд и длинные рыжевато-бурые патлы, и ударами плотно сжатых кулаков юноша отчаянно стремился убедить его оставить себя с Борцами за свободу и включить в одну из боевых групп. Мальчишка представлял, как валит командира на пол, как тот сплевывает кровь, а потом с уважением смотрит на победителя и предлагает присоединиться к повстанцам. Огонек уже видел себя в эпицентре битвы рвущим врагов голыми руками, как боковым зрением заметил, что дозорные потащили кого-то в один из темных коридоров. «Пытать будут!» — понял мальчишка, рассматривая окровавленного серого крыса, приволакивающего ногу, с глубокими рваными ранами на плечах, но злобно скалящего зубы, и сердце Огонька забилось в предвкушении. — «Этого долго колоть придется, и то не факт, что заговорит!» — сделал он про себя ставку и, оглядевшись, прошмыгнул в глубину базы, где змеились ходы, заканчивающиеся небольшими пещерами. Там Борцы за свободу устроили что-то вроде места для пленных, вварив решетки прямо в камень. Там же было оборудование для допросов, к которому отчаянно тянуло мальчишку, слишком рано узнавшего вкус крови.

Оказалось, разговаривать с крысом не собирались — ничего ценного он сказать не мог. Зато именно на него указала сестра одного из солдат, обвинив в изнасиловании. Пленного привязали к решетке и оставили наедине с братом пострадавшей.

Огонек во все глаза смотрел и учился, как вершить возмездие. Следил за кровавыми дорожками, бегущими по серому меху. Впитывая крики, запоминал, как повернуть нож, чтобы причинить максимальную боль, но не дать жертве потерять сознание. Он вспоминал крыса, что покусился на мать и убил отца, попытавшегося ее защитить. Он вспоминал, как, глотая слюни и пытаясь унять тошноту, не раз смотрел на пиры этих предателей, когда его семья уже несколько дней голодала. Он воскрешал в памяти хриплые крики девушки из их общины, которую поймали вот такие же серые твари и пустили по кругу, а он, мальчишка, мог только кусать пальцы и отбивать сигнал «SOS» через передатчик, молясь, чтобы вызванный им патруль скорее прибыл…

И Огоньку отчаянно хотелось, чтобы это его пальцы проворачивали раскаленный нож в глубокой ране и сдирали шкуру с мышц, чтобы это он смотрел в глаза пленного и упивался отражающейся в них болью, чувствуя чужую кровь на руках…

Внезапно на плечо опустилась широкая, крепкая ладонь. Огонек, едва сдержав вопль, резко развернулся и попытался нанести удар ножом, который перебирал в пальцах все это время, повторяя движения солдата. Но кисть перехватили, резко вывернули, а потом Стокер очень аккуратно впечатал его лицом в холодную каменную стену. Звук их возни заглушили хриплые крики полуживого крыса.

— Ну и зачем тебе на это смотреть? — прошептал командир ему в самое ухо. Огонек тяжело дышал, взвинченный взрывной смесью кровавого зрелища с адреналином. Выдернув у него из ладони нож, мужчина спрятал тот за пояс, а второй рукой, взяв Огонька за ремень штанов сзади, толкнул в сторону выхода. Идти так было не только неудобно, но и ужасно унизительно, поэтому подросток кипел, брыкался и отчаянно пытался сбросить захват.

— Ну-ну, парень! Не вырвешься, — Стокер совершенно беззлобно надавил на его руку, чуть сместив палец. Подросток чуть не закричал, ощутив, что такое, когда на тебе применяют болевой. — Давай так: я тебя отпущу, а ты пойдешь сам, куда скажу, хорошо?

Огонек, все-таки строптиво дернувшись, раздраженно хлестнул хвостом, хмуро кивнул и почувствовал, как разжимаются сильные пальцы. Когда они дошли до неприметного ответвления в лабиринте, командир дал знак двигаться не к базе, а свернуть в него. Через пару минут они оказались около пустой камеры. Мальчишка нахмурился и напрягся: Стокер что, хочет посадить его на гауптвахту?!

Но мужчина, пинком распахнув решетчатую дверь, вошел и вальяжно развалился на грубо сколоченных нарах, прикрученных к стене, а потом кивнул на противоположные. Огонек, внимательно следя за каждым его движением, осторожно опустился напротив.

— Не смотри, что камера. Зато тут можно спокойно говорить с глазу на глаз! Я иногда тут сплю, когда совсем замучают. А некоторые используют это место, чтоб побыть наедине с девушкой, — внезапно бурый мышь озорно подмигнул, но тут же стал серьезным. — Так зачем ты смотришь на это? Не в первый же раз…

— Я… я ведь ничего плохого не делаю, — неуверенно протянул Огонек. Он знал, что за подсматривание процесса пыток его не похвалят, хотя совершенно не мог понять, почему взрослым это не нравится.

— Не делаешь, — Стокер пожал плечами. — Но стараешься посмотреть на каждый допрос. Зачем?

— Я учусь… — тихо произнес подросток, опустив глаза. Он не мог видеть, как вздрогнул старший и резко поднял на него взгляд:

— Зачем тебе этому учиться?

— Нуууу, просто…

— Просто, парень, в твоем возрасте — это за тем, как кто-то трахается, подсматривать! А не за тем, как живых существ на куски рвут.

— Я не только за этим смотрю, но и за тем, как бойцы сражаются! — Огонек вскинул возмущенный взгляд на командира. — За тем, как вы планы боев и прорывов строите! За тем, как механики ремонтируют мотоциклы и оружие! Я хочу быть полезным, хочу научиться воевать!

Огонек был слишком возбужден своей речью, чтобы заметить, что Стокер побледнел, глянув в загоревшиеся ненавистью глаза юноши.

— Ты ребенок. Тебе не этому нужно учиться, а в школе математике.

— Стокер, ты же сам знаешь, нет больше школ! Я пять лет был в общине гражданских, нам повезло: с нами жил старый профессор, он многому научил нас, детей. Говорил, что рассказывает сильно больше, чем знали бы наши сверстники. В лагере все равно делать было нечего: или добывай еду, чтоб не сдохнуть, или слушай профессора, а это было интересно и часто пригождалось. Он как-то рассказал, как сделать из подручных средств взрывчатку, так я потом так приладился ящериц глушить, что у нас с мамой и Праймер какое-то время вообще не было проблем с едой! А потом эти суки чешуйчатые научились по запаху определять ловушки, и перестали попадаться!.. Вот это — нужная наука!.. Школ больше нет, зато кругом враги, которые в любой момент с радостью вышибут мозги, стоит только зазеваться! Так какие еще мне нужны уроки, кроме твоих?!

— Дитя войны, — грустно глядя на Огонька, вздохнул Стокер, обращаясь будто сам к себе, а не к сидящему напротив. — Слишком многое видел, через слишком страшное прошел. Скольких убил? — резко спросил он и уставился мальчишке в лицо, требуя взглядом правду и ничего кроме нее. Огонек, будто защищаясь, подтянул к себе колени и обнял их руками и хвостом. Его глаза зло уставились на любопытного взрослого.

— Троих. И может быть еще одну крысу, которая отца убила, — сердито выплюнул подросток, и весь напрягся, ожидая реакции. Шерсть на его загривке вздыбилась. Огонек впервые произнес эту цифру вслух и почувствовал, как подкатывается к горлу тошнота. Внушать себе, что так было единственно правильно, было гораздо проще, чем обсуждать это хоть с кем-то.

— Модо знает?

Подросток покачал головой и опустил глаза.

— В лагере бывали сбои впоставке продуктов. Приходилось добывать, чтобы выжили близкие.

Стокер шумно выдохнул и зажмурился на пару секунд. Было страшно осознавать, что вот таких вот детей, искалеченных войной, на Марсе все больше и больше.

— Ты меня осуждаешь? — внезапно парень с вызовом посмотрел ему прямо в глаза. — За то, что хочу мстить, за то, что убивал врагов, за то, что хочу стать воином?

Старший несколько секунд помолчал, а потом ответил:

— Нет… не осуждаю. Просто сожалею, что тебе приходится жить вот так, а не в футбол с мальчишками гонять, — Стокер замолчал, как будто собираясь с мыслями, и сел на лавку, закинув на нее одну ногу. — У меня… была семья: жена и сын чуть старше тебя. Три года назад, когда Борцы за Свободу только появились, мне пришлось оставить их в одном из лагерей, я считал, что это безопаснее, чем здесь, со мной. Но на них напали крысы. Жену замучили у сына на глазах. Его не успели покалечить, только избили — мы подоспели и отбили лагерь. Он также, как и ты, хотел мести, упросил включить его в одну из групп и тренировать. Я видел, что им движет ненависть, но остановить не хватило духу. Он говорил, что после произошедшего имеет право мстить. Он кидался на врагов как безумный, он был безжалостен. Год назад его подстрелили из гранатомета. Так я потерял и сына тоже… не решился вмешаться, остановить этот танец со смертью — и теперь его нет! А ты есть. Живой! Пока живой. Но я вижу в тебе ту же жажду крови. Я бы не хотел, парень, чтобы Модо хоронил тебя так же, как я хоронил сына, — голос Стокера сорвался, и он глотнул из фляжки, что висела на поясе, а потом передал ее Огоньку, который сидел, низко опустив голову.

— Я… ничего не могу с этим сделать. Я… думаю о крысах, о плутаркийцах, о псах, и мне хочется, чтобы все они… умерли. Я хочу, чтоб их кровь текла по моим рукам, — последнюю фразу мальчишка прошептал едва слышно и глотнул из фляжки. Рот и горло обожгло огнем, но он проглотил свою первую в жизни порцию алкоголя, почти не поморщившись. В груди запылало.

Стокер немного помолчал, подбирая слова, и медленно заговорил:

— Но ведь и среди них не все — подонки и предатели. Крысы и псы — еще два коренных марсианских вида, тесно сплетенных с нашим. Для Марса мы все составляем единое целое, симбиоз. У каждого свое место на планете. Мы видим лишь небольшую горстку ублюдков, но основная масса населения, так же как и мыши, страдает и прячется, они тоже вынуждены покинуть свои города. Их земли также, как и наши, проданы и разграблены, а правители сбежали с плутаркийскими деньгами, бросив население на смерть. Инопланетян мы, конечно, должны выкинуть, но мстить целому народу из-за нескольких уебков… тебе не кажется, что сын касты воинов не будет думать так? Это мысли мясника и убийцы, — красные глаза внимательно следили за подростком: взрослый надеялся, что хоть этого паренька удастся уберечь от беды.

— Но… как справиться с желанием их убивать? Как перестать ненавидеть? — Огонек снова глотнул из фляжки уже осторожнее, и вернул хозяину.

— А просто поговорить с дядей не думал? Может, стоит поделиться, и тебе бы стало проще? Боль всегда становится не такой сильной, если разделить ее с кем-то. Да и мнение со стороны часто помогает охладить голову.

Огонек отчаянно замотал головой:

— Нет, пожалуйста! Дядя Модо расстроится, а ему и так горя хватает! Не только я потерял семью — и он тоже! Еще узнать, что племянник его вот… такой… Они с бабушкой — все, кто у меня остались!

— Тогда… если хочешь… ты всегда можешь поговорить со мной. А я постараюсь научить, как увидеть вокруг себя не только горе и боль, но и причину жить. Хочешь? — Стокер, пряча надежду на дне глаз, смотрел на Огонька. Этот мальчик, так похожий на его собственного ребенка, внезапно стал надеждой на второй шанс, возможностью уберечь, не дать сорваться в пропасть обезумевшему от неподъемного груза мышонку. Он не заметил, как затаил дыхание, ожидая ответа.

— Хочу. Научи меня, — подумав, мальчишка решительно кивнул, и шмыгнул носом. — Я не хочу больше видеть сны о том, как умирают те, кого я знал.

За 8 лет до победы над Плутарком.

— Ох! Не думала я, что совсем юный паренек может быть таким горячим! — тяжело дыша, мышка с дерзким ежиком коротко остриженных волос откинулась на спину. Огонек, прижав ее к боку, положил ладонь на покрытый почти белым мехом живот и погладил. Тело его приятно ныло, а между ног еще пульсировало от пережитого только что оргазма.

— Я еще не закончил с тобой, Тэсс! — Он коснулся ее торчащих вверх аккуратных сосков, вызвав дрожь в разгоряченном теле симпатичного механика, на чью смену так удачно сегодня попал наряд по починке его мотоцикла. Уболтать девушку выпить с ним кофе у него в комнате оказалось делом несложным.

— Верно говорят на базе: ты ненасытный маньяк! — она рассмеялась, проведя рукой по бедру молодого отчаянного героя, который недавно смог вытащить самого Стокера из плутаркийского плена. Ее пальчики почти касались по-прежнему твердого члена, дразня и заставляя юношу заерзать.

— Ооо, слава великолепного любовника идет впереди меня? — он расхохотался и с легкостью вздернул подругу на свои бедра. — Просто я люблю жизнь и наслаждаюсь ею, Тэссен!.. А еще мне кое-кто очень рекомендовал любить! — он толкнулся в нее, произнося последнее слово. Лишь такую — плотскую — любовь умел испытывать этот молодой мужчина к женщинам. — Сильно-сильно любить прекрасных девушек!

— Нет, нет, я… еще… ох!.. от прошлого раза не отошла! — последнее слово она простонала, почувствовав, как любовник, не спрашивая разрешения, снова уверенно проникает в нее, потянув вниз за бедра.

«Просто так — лучший способ напомнить себе, что в жизни есть что-то кроме смерти и боли!».

И молодой мужчина, невероятно рано получивший свои лейтенантские значки, с восторгом задвигался в податливом и влажном теле очередной подруги, вот так, предаваясь самому простому из доступных ему удовольствий, усмиряя своих демонов, что требовали теплой крови врагов на руках.

— Ну что, еще одной девчонке заморочил голову? — вместо приветствия спросил Стокер, когда Огонек вошел в кабинет главнокомандующего.

— И тебе привет, бать! — пользуясь тем, что они одни, юноша, кое-как обозначив салют старшему по званию, развалился в кресле. Поставив на подлокотник стянутую с края командирского стола пепельницу, он достал потертый портсигар, вытянул оттуда самокрутку, прикусил ее кончик и закурил.

— Борзый ты стал! — Стокер рассмеялся и потрепал своего любимого ученика по длинной, не по уставу, челке. Впрочем, он и сам всегда пренебрегал стрижкой, заставляя Карабину морщиться всякий раз, как она на него смотрела. Рыже-бурому марсианину казалось, что в один прекрасный день боевая подруга просто возьмется за ножницы и лично приведет их с Огоньком в подобающий ее привычному к армейской дисциплине взгляду вид. — Как дядя с планеты исчез, совсем на тебя управы нет!

— Да ладно тебе, сам же учил меня видеть в жизни хорошее. Я и вижу: красивых девчонок! — Огонек затянулся и улыбнулся старшему другу во все тридцать два.

— Еще раз попадешься на камеры, герой-любовник, отправлю бабушке интересное кино! — Стокер развернул экран своего компьютера к Огоньку и включил запись. Упс! То, что у секретаря Карабины в кабинете ведет наблюдение служба безопасности, он как-то упустил из виду, трахая хорошенькую мышку прямо на столе в обеденный перерыв!

— Твою ж пушистую маму!

— Радуйся, что Скаббард меня уважает и, зная о моем к тебе отношении, показал запись мне, а не Карабине!

— Она бы орала так, что базу обнаружили бы плутаркийцы, — Огонек весело сверкнул глазами на старшего. Совесть не мучила совершенно: командир пожурит по-родительски, да скорее всего поржет над таким залетом вместе с ним. Но не увидеть камеру — это косяк, конечно! Ладно сейчас, все потери — это продемонстрировать оператору голый накачанный зад, а вот не заметь он слежку на задании — быть беде!

— Лейтенант Римфайер, это серьезно! — Стокер попытался включить строгого старшего офицера.

— Да понял я, бать, понял! Накосячил! Не засек камеру. Не ругайся! Буду осторожнее, — он примирительно поднял руки.

— Ладно, будь любезен! А то Карабина и вправду будет верещать на ультразвуке, — Стокер ухмыльнулся и присел на край стола.

— Надо б Троттлу почаще наведываться на Марс. Или ее, что ли, отправь в командировку…

— Эй, больше уважения к даме и старшему офицеру! — не то, чтоб Стокер сам про это не думал, но дать в обиду подругу был не готов!

— Да ладно, я из лучших чувств! — Молодой мужчина рассмеялся. — Кстати, Сток! А не летала ли она недавно на Землю за розовоцветом для белки?

— Да, было дело.

— А как давно это было, не вспомнишь?

— Ммм… месяца два назад, а что?

— А то, что вызови-ка ты, друг, Троттла на Марс. Я к ней заходил сегодня. Она ест какой-то вонючий сыр, политый вареньем и посыпанный некой зеленой склизкой дрянью, — Огонек во все глаза следил, как менялось лицо Стокера, пока до него доходил смысл сказанного, а потом командир грязно выругался.

— Эй, больше уважения к даме и старшему офицеру! — младший откровенно расхохотался, наслаждаясь растерянностью того, кого считал вторым отцом. Стокер, нервно дергая хвостом из плутаркийской стали и матерясь себе под нос, забегал кругами по кабинету. Огонек вытащил вторую самодельную сигарету и, расслабленно откинувшись в кресле, медленно затянулся. Ну все, батя будет беситься еще минут десять минимум, пока не успокоится, а потом пошлет его за будущим папашей…

Командир, нарезав кругов пятнадцать и пару раз приложившись в отчаянии лбом о стенку, наконец плюхнулся в кресло напротив, потер переносицу и ворчливо выдал:

— Ну как она могла?!

— Тебе рассказать про пестики и тычинки? Напомнить, зачем член в штанах у мужика шевелится? А то ты, поди, забыл об этом за своими тактическими картами! — О, за эти минуты стоило получить от Карабины нагоняй за ту попытку секса с ее секретарем, которую генерал сорвала. А как он мечтал увидеть лицо Троттла! Он, Огонек, не злой, просто взрослые, получившие известие о неожиданном прибавлении, очень забавные!

— Не паясничай! — рыкнул Стокер. — Продолжишь в том же духе, как сейчас — глядишь, и тебе придется жениться!

— Да ладно, Сток, ну не переживай ты! — командира стало даже жалко. А ведь действительно, сейчас на Карабине добрая половина планирования, связи с разведкой и обеспечение. Как они без нее будут? Вот безответственная женщина! — Вызовем на подмогу бабушку, ну или сдадим Троттлу плод их любви, не успел вовремя вытащить — пусть отвечает!

— Дети — это гораздо сложнее, чем ты думаешь!.. — рыкнул Стокер и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику. — Ладно, что есть, то есть… Надо привезти Троттла и компанию на Марс, хватит им на Земле сидеть, они нужны дома. Твоего дядю, кстати, я тоже очень хочу тут видеть, а то ты совсем совесть потерял, — он строго посмотрел на легкомысленно развалившегося в кресле молодого товарища.

— Эй, ну мы что, снова будем обсуждать эту тему? Я же обещал, что стану внимательнее к камерам!

Стокер, не сдержавшись, рассмеялся:

— То есть успокоиться и перестать осчастливливать всех более-менее привлекательных девушек на базе своим… генетическим материалом ты не обещаешь?

— Эээээ… нет? — зато он честный! — И вообще, я всегда предохраняюсь! Безопасность — превыше всего!

— Возможность беззаботно девок трахать для тебя превыше всего, а не безопасность! — Стокер отвесил Огоньку отеческую затрещину в качестве наказания. — Ладно, будем считать, что это обсудили. Учти только: узнаю, что кто-то из девчонок залетел — женю, не спросив твоего мнения, — Стокер выразительно посмотрел на скривившегося юношу. — Позвал я тебя о другом поговорить. Скаббард мне доложил, что ты мужику одному, недавно прибывшему, морду разбил, когда я у плутаркийцев гостил. А через пару недель мужик пропал. Тебя в момент его исчезновения не было сутки на базе. Объяснишься? — командир, склонив голову, изучал его лицо. Огонек подобрался, сел прямо и нахмурился, а потом вытащил новую сигарету и, не закуривая, нервно постучал ей по портсигару.

— Бать, этот парень жил в лагере нашем, который плутаркийцы разбомбили. Я его помню очень хорошо: он к Праймер приставал, я его в детстве пару раз знатно отпиздил за то, что к сестре лез под юбку. Думал, что раз он сын начальника лагеря — ему все можно, — Огонек невесело ухмыльнулся воспоминаниям. — Как был подонком, так, повзрослев, им и остался. Отец его был таким же ублюдком, и Борцы за свободу, прознав, что за беспредел при нем творит, его вздернули. Помнишь?.. — Стокер кивнул. — Я только недавно сообразил, что это же ты тогда приговорил этих мудаков, когда вы с дядей Модо своего раненного майора у нас за старшего оставили… Тварь эта трусливая вроде бы присмирела после смерти отца, но… оказывается, он искал способ отомстить. И нашел же… Сука!.. Это он продал нашу общину рыбомордым, — молодой воин поднял на друга вмиг постаревшие, полные боли глаза, и наконец закурил. — Он отомстил всему лагерю, бать…

— А ты решил отомстить ему? — вздохнул старший.

— Ну а что мне было, улыбаться ему ходить? Я… постоянно думал: «А если он и сейчас хочет нас продать?»

Стокер помолчал, обдумывая ситуацию. На самом деле, Скаббард настаивал на трибунале, и спасло юношу только то, что ровно в тот момент, когда у начальника службы безопасности появились доказательства, молодой воин улетел спасать командира из плутаркийского лагеря, а по возвращению шеф СБ с облегчением передал это деликатное дело старшему по званию. Теперь понятно, почему все бросив, младший сорвался в безумную спасательную операцию: ему нужно было ощутить рядом присутствие того, кто умел заставить его демонов отступить вглубь души.

— Ммм… сорвался?.. — Стокеру не легко дался этот вопрос.

— Да, бать, — тот опустил глаза. Лишь командир Борцов за свободу знал, как может быть жесток его молодой друг. И какое удовольствие получает, причиняя боль тем, кого считает виновным. От ужаса, что юноша, к которому так тянулось сердце, способен пытать живое существо и получать от этого наслаждение, мужчину каждый раз начинало подташнивать, но он всегда убеждал себя, что дитя войны просто не может иначе. И все что остается Стокеру — принимать, снова и снова протягивая руку, чтобы в очередной раз помочь выбраться из пропасти, в которую тот соскальзывал.

— Огонек, я понимаю тебя, — после паузы, ответил лидер повстанцев. — Но ты знаешь прекрасно, что вот так поступать нельзя! Нельзя в принципе, и тебе — особенно! Мы с тобой много лет работали над твоей яростью и жаждой крови. Вроде хорошо все было, я спокойно тебя в бой стал отпускать, не боясь, что занесет…

— Сток, но тебя не было рядом, — Огонек опустил глаза. Говорил он почти шепотом. — Я помню, о чем мы говорили: хочу кому-то смерти, хочу рвать на куски и резать — иду к тебе. Но ты был в плену. И я… не совладал с собой. Поймал за периметром базы, вывез в укромную пещеру… Ты не думай, что я его просто убил! Я сначала убедился, что это и правда он продал лагерь! До того, как он сознался, я его даже почти не калечил!.. Мммм… ну да, почти… А ведь… я даже знаю теперь, за сколько продали мою сестру и мать! И еще сотню мышей. Знаешь, там же даже по полбанки тушенки за жизнь не набиралось, — молодой лейтенант, как будто в миг став стариком, с силой растер лицо.

Повисло тягостное молчание. Стокер, задумчиво глядя в стену пустыми глазами, пытался принять объективное решение, отстранившись от того, что перед ним сидит тот, кто заменил ему ушедшего вслед за любимой супругой сына.

— Ты мог прийти со своими обвинениями к Скаббарду, — наконец, сказал он. — Рассказать все, тот бы арестовал подозреваемого и начал расследование. Доказать, что вы оба жили в лагере, было возможно. Отдали бы подонка под трибунал.

— Мог… но подумал, а если б он и сейчас хотел сдать лагерь плутаркийцам и ждал удобного момента, чтоб всех продать? Пока шло расследование, эту мразь отследили бы по какому-нибудь засунутому в задницу датчику, и нас всех к херам положили. И Скаббарда, и Карабину с ее нерожденным младенцем…

— Принцип минимального зла? — Стокер изогнул дугой бровь.

— Ну типа того. Честно, мне, конечно, гнев и желание на части порвать глаза застилали, но это было важным аргументом в моем решении. Я б помедлил — и погибли сотни мышей. Да и, скорее всего, надежда Марса на свободу. Все сопротивление ради моего честного имени я посчитал… слишком высокой ценой, бать. И я ведь оказался прав! У этой суки в руку был вживлен датчик: он должен был его активировать в нужный момент, а сигнал – уйти к плутаркийцам.

Стокер похолодел. Вот как! Его юный демон, позволив себе срыв, оказывается, спас их всех!

— Доказательства есть?

— Да. Записал видео. Скину тебе. Только не смотри после признания, ладно? Ты… расстроишься.

Стокер криво улыбнулся тому, что его молодой друг вот так неуклюже заботится о его психике, и кивнул.

— Почему не доложил сразу?

— Надеялся, что ты не узнаешь. Я же понимаю, что гордиться мне нечем! Рассчитывал, решат, что мужик дезертировал или пропал. Видео снял на случай, если все обернется, как сейчас… А старина Скаббард умнее, чем я думал! Интересно, как он меня вычислил?

— Скаббард вообще умнее, чем о нем многие думают! И он очень предан идее сделать Марс идеально безопасным миром. У него три дочки растут, он на все готов ради их благополучия… Что с датчиком и телом?

— Очень аккуратно сделал так, чтоб маячок было невозможно активировать, и потом взорвал. Ебнуло — даже стены пещеры оплавились!

— «Очень аккуратно сделал так, чтоб маячок было невозможно активировать» — это на части мужика покромсал?

— Вот скажи, зачем тебе ответ? И так ведь знаешь! Ты меня и учил сам, как с такими вещами работать. И как сохранять отпечатки пригодными для взлома замков.

— Я тебя учил этому на случай необходимости выжить! Но… ты не только сам выжил, но и нас всех, получается, спас. И, наверное, я не вправе судить твои методы…

Они помолчали.

— Сток?

— Да?

— Не говори дяде, ладно? — Огонек поднял на него умоляющий взгляд.

Стокер кивнул:

— Хорошо. Зачем Модо расстраивать? Мы с тобой много лет назад решили, что все это — между нами, и ему не нужно.

— Спасибо, бать. — Огонек рассматривал пол и носки своих ботинок. Перед Стокером было стыдно, но он считал, что принял верное решение в той ситуации — слишком был велик риск! Он ни о чем не жалел.

Они снова помолчали, а потом тишину нарушил старший:

— Значит, так! Отправишься на гауптвахту, отсидишь пять суток, как следует обо всем подумаешь. Потом поедешь на Землю, привезешь Троттла и компанию. Если Чарли захочет — и ее тоже, хороший механик нам не повредит. Мне отправишь видео допроса — я сам объясню все Скаббарду, думаю, из твоего досье я этот эпизод убрать смогу. Он поймет, уверен! Любой из нас также поступил бы, зная то, что ты знал, — Стокер помолчал. — Зато теперь я понял, почему ты как ненормальный трахаешь все, что видишь, — старший, блестя глазами, прищурился.

— Ну да, — Огонек все-таки немного смутился. — Ищу в жизни хорошее, чтоб «не скатываться в ощущение полной безнадеги и не стремиться резать все, что не по мне», — юноша понизил голос и придал ему занудства, процитировав старшего друга, а потом рассмеялся. — Вот секс и красивые женщины — это хорошо, и отлично отвлекает. Все, как ты меня учил, Сток!

— Научил на свою голову! — простонал старший, пытаясь не улыбаться. — Услышал, что хотел, и вывернул мои слова, засранец! Я что говорил: найди хорошую девушку, отношения заведи, чтоб любовь была.

Огонек закатил глаза.

— Ой, я и нашел хорошую девушку! Все они очень хорошие, и у нас масса любви и самых добрых эмоций!

— Ну, ничего, вот вернется Модо, не даст тебе беспредельничать! — Стокер ухмыльнулся, а Огонек, подумав, сморщился: пожалуй, дяде это будет не по нутру, придется брать себя в руки! Хотя бы в штабе.

— Ладно, Сток, не переживай, может, и найду я себе девушку.

Старший на это лишь скептически хмыкнул.

====== Огонек. Укротительница демонов. До. ======

Спустя 7 лет после победы над Плутарком.

— Ну и как давно ты запал на дочку Карабины?

Огонек, только что с удовольствием затянувшийся сигаретой, подавился дымом, закашлялся, но смог молниеносно развернуться на голос. Ветка куста, за которым он прятался, хлестнула по щеке, и мужчина зашипел, растирая место удара. В метре от него стоял Стокер и ухмылялся — видимо, специально ждал момент, чтоб задать этот вопрос и застать врасплох. От того, какое выражение приняло лицо Огонька, ухмылка будто сама собой трансформировалась в улыбку: старик, окликая его, очень хотел надрать паршивцу уши за интерес к девочке, но искренний испуг и смущение в глазах сказали о том, что не стоит делать скоропалительных выводов. Правда, чтоб дотянуться до серых ушей, пришлось бы сначала найти табуретку или лавочку — больно здоровый вырос, гены рода взяли свое…

— Сток, бля… — Молодой мужчина наконец унял кашель и нервно дернул высокий ворот парадного мундира, пытаясь ослабить давление на шею. Стокер окинул измятую и кое-где покрытую мхом форму офицера своего штаба недовольным взглядом: через пару часов у них совещание с представителями силовых структур соседних планет, а внешний вид командира мотоподразделений его совершенно не радовал. — Ну зачем так жестоко-то?!.. И… откуда знаешь?.. — он непроизвольно понизил голос до шепота и огляделся, задавая вопрос. Раз Стокер подкрался и спрашивает такое, где-то рядом может притаиться и бабуля с ремнем.

— Заслужил, знаешь ли!.. Ты помнишь, сколько ей лет?! — старший зашипел, будто ядовитый ящер с Тау-Кита. Огонек, прижав уши, осторожно затянулся. Горький дым царапнул горло. Он пошарил глазами вокруг, прикидывая, куда б свалить, вот только затея была обречена на провал — стоило убежать из сада Надежды, где он вместо обеда уже второй час подсматривал за тем, как Нагината рисует дипломную работу в художественной школе, как лидер их государства с легкостью найдет его в кабинете. А уж наедине стесняться не будет — может и по шее надавать.

— Мммм… — младший смущенно опустил глаза. — Помню, Сток… конечно, помню… иначе б не сидел тут как дурак!

Стокер расхохотался, отчего Огонек вздрогнул и опасливо покосился на группу юных художников, которые под присмотром преподавателя изображали небольшой водопад и окружающую его растительность, рассевшись на полянке метрах в пятидесяти от их укрытия.

— Тихо ты! Гогочешь, как песчаный дракон в брачный период! — молодой подполковник дернул главу Марсианской республики в кусты и заставил присесть, не обращая внимания на безупречный строгий костюм, в который тот был одет. Стокер закусил губу, чтоб не заржать в голос от творящегося цирка, но сопротивляться не стал: в последний раз он из засады подсматривал за девчонками лет тридцать назад. От дурацкого сидения за густыми кустами в компании командира мотовойск он почувствовал себя на несколько десятков лет моложе и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке, сдавливающей горло. Главное, чтобы никто из послов других миров не решил прогуляться мимо…

— Как ты меня вычислил? — Огонек хмуро глянул на друга, доставая новую сигарету. Прикусил, сплющивая ее кончик, повертел в пальцах и, наконец, закурил. Рядом с его ногой была наполовину полная банка бычков, которую он предусмотрительно принес с собой, чтобы с комфортом любоваться своей нимфой.

«Гулять — так гулять!» — решил Стокер и вытянул у Огонька из пачки сигарету и для себя тоже. Тот, приподняв бровь, щелкнул зажигалкой. Старший смачно затянулся и выпустил дым, прикрыв глаза от удовольствия.

— Мммм! Не курил, кажется, с тех пор, как по кустам перестал лазить!.. Хорошо-то как!.. А спалил тебя не я, а Скаббард. — Огонек витиевато выругался, недовольный тем, что ничего-то от этого пронырливого мыша не скроешь. — Ой, не ругайся, уши вянут! И вообще, что за фигня: за молодыми девчонками подглядываешь ты, а мудак у нас министр обороны!

— А какого ху… пса он за мной шпионит?! — набычился младший.

— Знаешь, когда на камерах видно, как командир мотоотрядов скачет по кустам около резиденции правительства, кто угодно напряжется! Он чуть спецназ за тобой не отправил, думал, у тебя башня уехала! Прибежал ко мне советоваться… смотрим — а ты на школьниц пялишься! Хорошо я сообразил, на кого именно, а то б с тобой Скабб сейчас говорил: он, как отец девочек, весьма остро реагирует на таких вот потенциальных извращенцев. Еле убедил его, что ты тут не дрочишь, а за то, как Наги экзамен сдает, волнуешься! Я же… прав? — прищурившись, Стокер очень внимательно посмотрел на Огонька.

Тот вспыхнул от антенн до шеи и аж затрясся от возмущения. Стокер умилился: сколько лет знал этого мальчишку, а краснеющим видел впервые!

— Сток!.. Твою мать!.. Да как тебе!.. Как ты!.. Блядь!.. Да как такое в голову могло прийти?!

— Ладно-ладно, не обижайся! Уточнил просто!.. Хотел сказать, что ты не извращенец, но… в свете того, где мы разговариваем, не уверен, что это будет правдой, — Стокер ехидно улыбнулся все еще возмущенно пыхтящему сигаретой другу и беззаботно выпустил облачко дыма. Огонек набрал в легкие воздух, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но посмотрел в лучащиеся смехом глаза и передумал ругаться: было очевидно, что старший уверен в его честности.

Он перевел взгляд на стайку подростков, возящих кисточками по мольбертам. Там, ближе к правому краю группы, сидела изящная рыжая девушка, которая и стала виновницей его конфуза, но даже не подозревала об этом. Теплый ветер играл тугими завитками спускающихся до талии волос, она хмурила бровки, выверяя композицию, и сосредоточенно смешивала на палитре краски. Его губы растянулись в легкой улыбке, а глаза засветились от этого зрелища. Стокер, внимательно за ним наблюдавший, внутренне застонал и грубо про себя выругался.

— Чего тебе, ровесниц мало? — проворчал он.

— Бать, ты думаешь, я знаю? — Огонек снова повернулся к нему и вздохнул. Когда он так обращался к старшему, собирался рассказать все начистоту. Бывший командир был единственным, кому мужчина, не боясь, что его неправильно поймут и осудят, мог открыть душу. Много раз за эти годы Огонек проверял своими откровениями их отношения, и каждый раз друг принимал то, что было у него на сердце. — Просто однажды поймал себя на ощущении, что с ней мне спокойно. Просто хорошо рядом быть, понимаешь? Она меня рисует, мы разговариваем, шутим. Мне хочется приехать из школы забрать, точно знать, что вернулась домой. Недавно вон пожаловалась, что по урокам не понимает, так я полночи читал учебник, захотелось ей объяснить. Зачем?.. Я не знаю! Просто рядом с Наги мне безусловно хорошо. Я впервые не думаю о том, как мне сдержать гнев, как не причинить кому-то боль. Я с ней, я думаю о ней — и мне легко, как в раннем детстве, когда еще отец был жив. — Закончив, воин снова нашел глазами ту, о которой рассказывал. Меж тем, группа выпускников закончила и начала собираться.

— Огонек… я понимаю, как это — когда вот так тянет к девушке… Я хоть и отказался от семьи, но прекрасно помню те чувства, что вызывала во мне моя жена, когда была жива… да и… впрочем, это не важно!.. Но ты — взрослый мужик со всеми вытекающими, а она — совсем еще девочка.

— Сток, думаешь, я забыл об этом?.. Не понимаю?.. Да я каждый день напоминаю себе, что на руках ее носил малышкой! Но… с ней не так, как с другими, — Огонек поймал взгляд Стокера и очень внимательно посмотрел другу в глаза. — Я всю жизнь видел в женщинах только источник удовольствия и успокоения, но тут совсем иное. Я боюсь даже мысль какую похабную о ней допустить. Даже в мечтах не позволяю ее коснуться. А уж как представлю, что кто-то другой подумает о чем-то подобном или тем более сделает — выть хочется и башку об стенку разбить! Кому — не решил пока, — воин сверкнул глазами и ухмыльнулся. — Я… самое большее, что себе разрешаю — коснуться руки да подстраховать на байке. Она улыбнется — мне как идиоту последнему хочется носиться вокруг с воплями, а потом повалиться перед ней на спину и махать ногами, как земной собаке в порыве восторга — вдруг за ухом почешут?.. А недавно… собрались у дяди Модо, и мне Наги горсть ягод принесла. Кормила с руки. Я… Сток, я брал губами ягоды, а сам не мог надышаться ее ароматом! Растягивал, чтоб дольше этот миг продлить, а потом полночи вертелся, все вспоминал, как ее ладошка и запястье пахли! О Фобос!!! — Огонек закрыл лицо руками и улыбнулся от уха до уха самой счастливой улыбкой, наконец выплескивая все, что держал в себе последнее время. — Я извращенец!.. Я и сам боюсь этих чувств порой, но ничего не могу сделать! Но и… знаешь, она совсем не такая, как другие, точнее… я о ней думаю совсем не так, как о других. Мне даже страшно от того, что я могу подумать о чем-то, кроме дружеского касания. Иногда, правда, мелькает мысль, что хочется приобнять — так готов оплеух себе надавать! Куртку на нее накидываю, когда понимаю, что замерзла, а у самого руки трясутся — не приведи великий Марс как-то не так притронусь, и она решит, что я последний урод!

Стокер слушал и не мог сдержать улыбки. Сколько лет видел он лишь плотский интерес к женщинам у названного сына, слушал его ироничные комментарии, а порой и похабные, изобилующие интимными подробностями, рассказы о случайных связях — и тут такой взрыв эмоций! Огонек нервно курил, то краснел, то бледнел, кусал губы, время от времени поглядывая туда, где скрывался из виду класс Нагинаты. Будто не было многолетней войны, будто не отравила его младшего друга боль утрат — он будто стал подростком, которым, по сути, никогда не был, впервые отважившимся рассказать о симпатии к девушке. Лидер ему верил и едва дышал, чтоб не прервать этот поток светлых откровений.

— Бать, а она… — продолжал меж тем серый. — Она ж сама не понимает, что со мной делает! То обнимет, потому что встретил, то, когда идем рядом, поймает за руку и переплетет наши пальцы, то ладошка ее близко-близко от моей, когда объясняю уроки… А как обнимет сзади и прижмется, если едем быстро — я аж весь покрываюсь мурашками, и кажется, что лечу на крыльях! И рву себя в реальность, чтоб не разложиться в повороте… Целует иногда в щеку при встрече, а потом опускает ресницы, и у нее ушки краснеют… А как она в глаза смотрит!.. Бать, я к Троттлу пойду! Не могу больше!!!

— К Троттлу-то зачем? — рассмеялся Стокер, сунул окурок в банку и потянул их прочь из кустов. За то время, что они прятались, тело затекло, напоминая о прожитых годах, и он смачно потянулся, хрустнув суставами. Огонек поднял импровизированную пепельницу с земли, чтоб донести до ближайшей урны, и тоже вылез из укрытия.

— Руки просить! — буркнул серый, внезапно смутившись и оттого делаясь сердитым непонятно на что.

Стокер замер, пораженно глядя на младшего, и лишь спустя несколько секунд смог сказать:

— Жениться? Ты?

— Ну а что такого-то, Сток? — Огонек нашел урну, выполнил гражданский долг и теперь брел рядом с лидером по извилистой дорожке сада Надежды.

— Просто ты и брак… Мне казалось, ты никогда не захочешь жениться, — старший улыбнулся. — Не думай, что я не рад! Просто дай немного времени, чтобы эта мысль улеглась в голове.

— Ну а почему нет-то? Мне четвертый десяток пошел. Все эти годы правда не было желания создать семью. А с Наги… захотелось. Представил и…

— Увидел, как могли бы выглядеть ваши дети? — Стокер не мог сдержать улыбку.

— Что? Дети?.. Дети Нагинаты… мне даже подумать о том, что у нее могут быть дети, страшно! Для меня она сама еще ребенок. Но… наверное, я бы хотел детей. Дочку. Такую же, как Наги. Чтоб с визгом выбегала из комнаты и крутилась, показывая, как взлетает юбка на новом платье, — в его глазах отразилась светлая грусть, происхождение которой Стокер не смог понять. Он с теплотой посмотрел на Огонька, и все же решился задать вопрос, который бился в голове с самого начала этого разговора:

— А как же… Тэссен? Она могла бы подарить тебе детей. Прямо сейчас и без ощущения, что ты извращенец.

— Тэсс… — его собеседник вздохнул, а потом очень внимательно посмотрел в глаза старшему. — Ты ведь не хуже меня знаешь, что я ей лишь друг, пусть мы и спим иногда вместе. И что есть лишь один мужчина, который живет в ее сердце, но этот мужчина много лет назад отверг ее и выбрал ответственность за планету. И ни с кем другим она семьи и детей не хочет. Я… предлагал ей однажды. В полушутку и не очень трезвый, но нахуй она меня послала четко.

Стокер отвел взгляд, сделал над собой усилие, чтоб не прижать смущенно уши, и тихо вздохнул, а потом, улыбаясь краешками губ, с теплотой посмотрел на покрасневшего и нервно переплетающего пальцы Огонька. Кажется, старик впервые видел его таким.

— Вот ты и влюбился, сынок. — Стокер по-отечески обнял его за плечи. — Но что ж в такую девочку-то?

— Ну откуда я знаю, бать? Недавно думал про это и понял, что надоели мне ровесницы. С ними знакомишься, и понимаешь, что или тебя оценивают как любовника, и тогда нужно не облажаться в постели, удивить партнершу, или пытаются втянуть в отношения. Во втором случае оценивают статус, офицерские значки, байк… Как-то… устал я от этого. Я признаю, что не старался заглянуть всем им в душу, но ведь и женщины больше на внешнее смотрели. Меня все эти годы это устраивало, был кураж, было весело, но я оглядываюсь назад и понимаю, что давно не чувствовал себя с девушкой расслабленно, самим собой. Только с Тэсс мне свободно, но мы с ней не виделись уже пару лет… И так меня трогает, что Наги интересно, какие мне нравятся фильмы, книги. Какую очередную приблуду я на байк поставил. Сколько в тренажерке от груди выжал. Мне хочется положить ей голову на колени, закрыть глаза, и чтобы она просто по голове погладила, да за ушами почесала… Я пробовал с женщинами быть, в такие загулы уходил, что по молодости такого не было, но… теперь все не то. Точнее — не те.

— И выбирал небось все время только рыженьких, — усмехнулся Стокер. Огонек смутился: он сменил многих партнерш, испробовал всякое, но впервые в жизни чувствовал себя последним извращенцем.

— Но все не те эти рыженькие! Даже спиной не покатило… Сток, мне не нужно от Наги ничего! Мне просто хорошо рядом. За руку ее подержал — хорошо! Помог с байка слезть — замечательно! Она на заднем сидении и обняла — предел мечтаний!..

— Понимаю. Но думаю, что родители Нагинаты достаточно наблюдательны. Если Карабина не заметила, учитывая младенца на руках, то Троттл точно должен был заволноваться. И как только он заподозрит что-то о твоих чувствах, отцу станет явно не по себе от происходящего. Пойми и его: Наги еще школьница, а твоя репутация… говорит против тебя. Я боюсь того, что ваши отношения могут вылиться в напряжение между тобой, Троттлом, а затем зацепит и Модо. Если Троттл тебя в чем-то обвинит сгоряча, Модо встанет на твою сторону в нынешней ситуации. И как итог, все перессорятся.

— И что мне делать, бать? Дай совет, как быть! Только не предлагай не приезжать к ней: я пробовал, и не раз! Ссылался на дела. Максимум неделю держался. И в разлуке она мне еще острее нужна. Я как представлю, что больше не будет наших встреч, мне выть хочется и пойти удавиться. По-твоему, я такой ублюдок, что причиню Наги зло? — Огонек внимательно посмотрел на старшего. Он уже не раз задавал сам себе вопрос, может ли быть опасен для девушки. Думал, прислушивался к ощущениям, но был уверен, что рядом с ней его демоны спят, убаюканные покоем в его душе. Но как это оценит тот, кто всегда знал его лучше, чем он сам?..

— Я верю в тебя, мой мальчик, — Стокер улыбнулся. — И я верю в лучшее в тебе.

— Ну и что мне делать-то?! Получается, я не могу быть с ней, а без нее — хоть в петлю лезь!

Стокер помолчал минуту, размышляя, а потом поднял на Огонька серьезный взгляд чуть прищуренных глаз:

— Есть у меня вариант. Хотел предложить его кому-то менее опытному, чтоб поднатаскать молодых офицеров, но, видимо, тебе нужнее… Не хочешь ли ты съездить в командировку на Андромеду на годик?..

Спустя 8 лет после победы над Плутарком.

Участие в военном конфликте на Андромеде не всколыхнуло в Огоньке сильных чувств: он всего лишь делал свою работу, то, чем занимался свою сознательную жизнь, что было для него таким же естественным, как дышать. Тем более, вялотекущее противостояние правительства и граждан было, на взгляд воина, прошедшего многолетнюю кровавую резню на Марсе, совершенно не страшным. За год, проведенный там, он чаще занимался обучением солдат и патрулями, чем реально принимал участие в боевых действиях. Его отряду не приходилось спать на земле, голодать, страдать без медицинской помощи. Скорее, марсиане были элитным подразделением, которое правительство этого благополучного мира использовало там, где применение собственной армии было неэтичным.

Он даже нашел время и мастера, чтобы перенести эскиз Нагинаты, который она нарисовала ему для татуировки, на тело. Провел многие часы отдыха, чувствуя, как тонкие металлические жала царапают его, вбивая пигмент, который навсегда менял не только цвет кожи, но и шерсти в месте нанесения рисунка. Сначала контур лег на грудь, через пару дней его нанесли на плечи и спину. А потом как минимум раз в неделю Огонек приходил в светлый кабинет недалеко от казармы, где располагались марсиане, чтобы, удобно устроившись, прикрыть глаза и снова ощутить, как жалят крошечные иглы. Он представлял, как дома, на Марсе, тонкие пальцы выводили вот эту линию, как рыжая мышка думала о нем, а может быть, даже предаставляла, как будет смотреться готовая работа. В такие минуты ему казалось, будто она рядом, протяни руку — коснешься теплой ладошки, и девушка с готовностью сплетет свои пальцы с его. Тогда на душе становилось мирно, спокойно, и не так хотелось выть от разлуки. Это был его способ быть с ней, не связываясь. Как бы не повернулась жизнь дальше, какие решения не приняла девушка, приобретя новый опыт на Венере, но Огонек хотел, чтобы рисунок Наги навсегда остался с ним, и избавиться от воспоминаний о ней можно было только вместе с кожей.

Время тянулось долго и нудно, пока из дома не стали приходить все более тревожные вести. Крысы, марсианский народ, который он так ненавидел, открыто напали на мышей. Он трижды перечитал сообщение, прежде чем поверил, и тут же связался со Стокером по личному номеру. Лидер велел оставаться на Андромеде и продолжать исполнять контракт. Сидеть на чужой планете зная, что дома неспокойно, было невыносимо, и Огонек, применив весь свой опыт ведения войны и стратегического планирования, убедил местное правительство в том, что нестабильности пора положить конец. Несколько внезапных, масштабных и достаточно жестоких операций — и вот их отпустили домой, подтвердив досрочное выполнение обязательств. Облегченно вздохнув, Огонек вместе со своими боевыми товарищами отправился на Марс.

Транспортные корабли приземлились на военном космодроме поздно вечером, но он еще с орбиты связался с резиденцией правительства, чтобы запросить машину и аудиенцию у Стокера. Старик, не видевший его почти год, сдвинул несколько встреч и нашел время повидаться.

Огонек ехал по городу и, хмурясь, замечал на улицах вооруженные патрули, заградительные кордоны, а также небольшое по сравнению с его отъездом количество гражданских.

— Комендантский час, — пояснил молодой лейтенант, его водитель, когда мышь задал вопрос.

Резиденцию лидера тоже усиленно охраняли. Было очевидно, что, несмотря на позднее время, рабочий день заканчивать никто не спешил. Огонек дошел до знакомого кабинета, прошел идентификацию и уже собирался устроиться на диване, как дверь распахнулась. Из нее вышел постаревший, уставший, с красными от недосыпа глазами генерал Скаббард. За тот год, что Огонек его не видел, новый министр обороны явно сдал, сбросив часть мышечной массы и практически поседев. Работа в должности Карабины давалась ему нелегко.

— Римфайер, привет! — они обозначили салют друг другу. — Заходи!

Ответив на приветствие, серый вошел и ощутил, как защекотал его ноздри запах кофе и алкоголя. Раньше тут улавливался только кофейный аромат, да сигаретный дым висел после его неформальных визитов. Видимо, лидеру тоже нелегко дались последние месяцы.

— Привет, Сток! — Старый друг поднялся ему на встречу и протянул для рукопожатия все еще крепкую ладонь. Поскольку лидер больше не носил формы, сменив ее на деловой костюм, отдавать честь не требовалось. Стокер сжал его пальцы, а потом дернул к себе, заключая в крепкие объятия.

— Как я рад, что ты вернулся, сынок!

На сердце Огонька потеплело. Старик с возрастом все чаще позволял себе демонстрировать привязанность к нему.

— Я тоже, бать! — младший вернул объятия. — Как ты? — он внимательно осмотрел друга, отмечая новые морщины и седину, но в целом лидер держался молодцом, только стал пахнуть хорошим коньяком.

— Приходится много работать. Хотел недавно организовать себе квартиру, наконец переехать из комнат рядом с кабинетом, но снова этот долбанный кризис, и я тут торчу сутками, — проворчал он.

— Никакой личной жизни? — рассмеялся серый, подмигнув.

— Какая личная жизнь, парень! Хорошо, что свозрастом в принципе я хуже сплю и тех четырех-пяти часов, что удается выкраивать, мне хватает.

— Ты береги себя. Может, что-то можно передать? Ты нужен Марсу.

— Спасибо, — Стокер тепло посмотрел на него и кивнул на диван. Подойдя к бару, спросил:

— Будешь что-то?

— То же, что и ты.

Стокер налил в пузатые бокалы ароматный коньяк, протянул один визитеру и устроился напротив в своем любимом кресле:

— Как ты съездил? Я получил восторженные отзывы о твоей работе от президента Андромеды.

— Да нормально, — младший пожал плечами. — Ничего там не было сложного. Если б они не тянули пса за яйца, можно было бы все это прекратить месяца четыре назад. Я им сразу предложил, как можно все устроить, но «му», да «му». В итоге когда понял, что надо собираться домой, практически уговорил на решительные действия.

— Вы вовремя вернулись.

— Кстати, бать, я тебе сувенир привез! — Огонек полез в карман.

— Надо же! Сто лет не получал сувениры из поездок! Только все дары официальных делегаций. Ну и что там? Магнитик? — Стокер съехидничал, но тут же широко улыбнулся, тронутый вниманием одного из немногих близких, кто у него остался. Огонек вытащил из кармана небольшую коробку, открыл и осторожно начал в ней копаться:

— Вот! Ты цацки не любишь, знаю, но мне понравилась идея, и я решил воплотить ее в жизнь. Оно из плутаркийской стали, такой же твердой, как твоя воля, — серый протянул другу полированный перстень с символом марсианского байкерского братства.

— Эх, жаль, что про свой стояк я не могу уже сказать, как про волю, — Стокер расхохотался, принимая подарок. Глаза его озорно блеснули, и на мгновение он будто снова стал тем лохматым несдержанным на язык байкером, который возглавлял марсианских повстанцев. — Спасибо, бро, правда угодил! Никогда не приходило в голову, что если цацка с символом и от души, то понравится, — перстень идеально сел на правую руку и тут же согрелся на пальце, как будто его всю жизнь там носили.

— Фу, Сток! Шутки у тебя!.. Но вполне в стиле моего учителя, что говорить! Занудный лидер нашего государства так не выражается, — серый расхохотался и хотел захлопнуть коробку, но проворный стальной хвост схватил ее, утащив прямо из-под носа. — Эй! Эй! Что за?!

— Так, кому же тут еще сувениры? — Стокер ухмыльнулся, вытянул бежевый шелковый шнурок с висящими на нем колечками, поднял на уровень глаз, покрутил так и эдак, внимательно рассматривая. Металлы трех цветов сверкнули в свете ламп. Следом извлек кольцо, такое же, как висело на шнурке, но размером больше. Он посерьезнел, сдвинул брови, между которыми залегла глубокая складка, и покатал его в пальцах, вслушиваясь в тихое шуршание ходящих друг по другу идеально подогнанных ободков.

— Даже так!.. Настолько уверен в ней? — Старик с огромной теплотой, но как-то грустно посмотрела на Огонька. Тот улыбнулся краешком губ, а глаза его заискрились, будто озаренные светом души.

— Я просто надеюсь, бать. Что мне еще остается? Для меня за этот год ничего не изменилось, она во мне, в сердце, и никто не нужен больше.

— Совсем никто? — Стокер лукаво прищурился. Он знал этого бабника с ранней юности и был уверен, что сейчас тот признается, что любовь — любовью, а в женщинах он себе не отказывал.

— Совсем никто, — младший отзеркалил его взгляд и ухмыльнулся. — Ни разу за все это время…

— Ого!.. — старик растерянно покрутил в пальцах кольцо. Это было совершенно неожиданно. — Значит, все совсем серьезно! Как бы не обернулось, я желаю тебе удачи и искренне рад, что наконец в твоей душе проснулась любовь.

— Знаешь, Сток, я теперь понял, что ты мне говорил про нее… Ну, про любовь. О том, что если будут чувства, будет свет, и жажда крови сама отступит. Так и случилось: Наги в моем сердце, и мои демоны спят. На поле боя я спокоен, даже усилий не нужно, чтоб унять боевую горячку. Секс — он также работал, но как капля в море. Раз! — и прошло. А сейчас просто о ней думаю, и я как будто сам — то самое море, — он опустил глаза, смущаясь своего откровения. Его друг улыбался.

— Она смогла то, что не смог я за много лет. Кто бы знал, что дочка Карабины исцелит твою душу, — мужчина очень бережно опустил кольцо и шнурок с подвеской в коробочку. — Молю Фобос, чтоб она разделила твои чувства и захотела стать твоей спутницей жизни.

Спустя 8.5 лет после победы над Плутарком.

Было уже за полночь, а Огонек еще не ложился, склонившись над картами с отмеченными на них точками, в которых по данным разведчиков располагались лагеря противника. После сегодняшнего совещания старших офицеров Скаббард попросил его, а также командующих артиллерией и воздушными силами, задержаться на видеозвонке и поделился планами о полном уничтожении районов, где скрываются мятежники. Идея вызвала изумление и громкое, совершенно не протокольное обсуждение на повышенных тонах с применением крепких казарменных выражений, но внезапно присоединившийся к конференции Стокер сумел убедить нецензурно рычащих друг на друга военных, что это просто один из вариантов, который нельзя не обдумать — мало ли что выкинет противник! Логика и доводы лидера были несомненны, но честь воина вопила Огоньку о том, что поступать так — бесчестная низость. А еще ему очень не понравилось то, как настойчив был министр обороны, будто прожимая главнокомандующего принять именно это решение. И вообще Скаббард в последнее время был Огоньку все менее симпатичен: появилась в нем какая-то деспотичная властность и полное неприятие чужих идей. Сток говорил, что тот просто устал и очень хочет закончить эту войну, но Огоньку все чаще казалось, что его начальник предпочел бы действовать без согласования со Стокером. На взгляд полковника Римфайера расстановка фигур на шахматной доске марсианской политики заметно изменилась за время его отсутствия. И очень сильно ему не нравилась!

И теперь Огонек до боли в глазах рассматривал карты, прикидывал иные варианты ведения боевых действий и уничтожал сигарету за сигаретой. Бедро периодически резко простреливало, а потом нудно ныло от долгого сидения без разминки, на которой настаивал его врач, отпуская из-под присмотра медперсонала по личному распоряжению Стокера. Огонек клятвенно заверил тогда, что будет беречься и дважды в день аккуратно делать упражнения для восстановления, но за недели, прошедшие с выписки, так и не вспомнил ни разу об обещании. Минимизировать нагрузку на ногу в условиях войны оказалось невозможно, и с каждым днем боль в ранах, которым так и не дали окончательно зажить, ощущалась острее. Вот и сейчас он стискивал зубы, стараясь ее игнорировать, но дискомфорт становился все более невыносимым. Блистер с обезболивающими манил, обещая не только облегчение, но и короткое забвение от тяжких мыслей, вызванных происходящим вокруг. Промучившись еще несколько минут, мужчина наконец сдался, вынул из подсумка шуршащую спасительную упаковку и выдавил на ладонь желтую блестящую таблетку… подумал немного, выдавил еще две и закинул в рот, запив глотком воды.

После сегодняшнего совещания малодушно хотелось забыться. Хотелось закрыть глаза и представить его девочку, в безопасности рисующую картины яркими красками на Венере. Хоть так, перенесшись в другую реальность, вновь ощутить ее запах, теплое дыхание на губах, пальцами вспомнить теплоту ее рук, сплетающихся с его.

Всего несколько минут — и она придет к нему…

Внезапно в стойку его походного блиндажа постучали, и молния, закрывающая вход в палатку, разъехалась. Почти белая мышка с неизменным дерзким ежиком коротких волос переступила порог и закрыла за собой импровизированную дверь:

— Доброй ночи, командир! — Давняя боевая подруга улыбнулась мягкой, теплой улыбкой.

— Привет, Тэссен! Я сейчас закончу, дай мне пару минут, — Огонек искренне улыбнулся ей, неопределенно кивнул и вернулся в картам.

Присутствие Тэсс подняло настроение, и Огонек начал быстрее водить ручкой по бумаге: хотелось скорее освободиться и как следует поприветствовать ее, не отвлекаясь на посторонние мысли. Со старшим механиком мотоотряда его связывали многолетние и весьма запутанные неуставные отношения. Решительная мышка была ровесницей дяди, но не признавала для себя семьи, стремясь остаться полностью независимой от каких-либо обязательств. У тех, кто мало о ней знал, складывалось ощущение ее доступности для мужчин, однако Огоньку было прекрасно известно, что она крайне придирчива и требовательна в выборе любовников. Они с Тэссен время от времени встречались для бурного и страстного секса, но потом снова расходились, получив желаемое. Много лет назад эти встречи из мимолетной интрижки переросли в крепкую дружбу, изначально основанную на объединяющем их нежелании заводить семью, однако позже скрепленную множеством ситуаций, которые раскрыли в любовнике качества, ценные для обоих: преданность, деликатность, честность, умение поддержать. Они принимали партнера таким, какой он есть, со всем уважением к чужим взглядам на жизнь и без попыток навязать свое видение мира. Не считали, что что-то должны друг другу, но по первому зову оказывались рядом, если случалась беда, и Огонек бы зубами перегрыз горло тому, кто непочтительно отозвался бы о Тэсс. Он, не стесняясь, говорил ей о любви, и она отвечала ему такой же дружеской любовью, которая никогда бы не стала чем-то большим ни для одного из них. Последние три года они служили в разных уголках Марса, поэтому почти не виделись. Плутаркийская война познакомила их, и вот теперь война гражданская свела снова.

Огонек, делая пометки, несколько минут не отрывался от работы, забыв обо всем вокруг. Голова туманилась, тяжкие мысли наконец ушли, прихватив с собой боль, тело расслабилось. Впервые с того момента, как около суток назад закончился эффект от прошлой таблетки, стало хорошо.

— Прости, что заставил ждать. Ты просто так зашла, или что-то хотела, Тэсс? — дописывая заметку с широтой и долготой лагеря противника, спросил он.

Вместо ответа на вопрос Огонька решительно откатили чуть назад на стуле. Девушка перекинула ногу через его колени и оперлась попкой о стол. Взгляд марсианина уперся в ремень форменных брюк, опоясывающий тонкую талию, а выше — в полностью расстегнутую форменную рубашку, наброшенную прямо на обнаженное подтянутое тело. Она не надела белья, открыв мужскому взору затвердевшие на прохладном воздухе соски, однако торс под формой был перехвачен совершенно неуставной затейливой кожаной портупеей с множеством колец и клепок. Тэссен отлично знала, как завести его с пол-оборота!

— Хотела скрасить твой вечер, командир, — ее руки легли на плечи, придвигая его ближе, в нос ударил запах взрослой, ждущей секса женщины. Широкие ладони сами легли на бедра и очертили столь знакомые изгибы. Не первый год лишенное плотских удовольствий тело отреагировало в тот же миг: член болезненно напрягся, из груди вырвалось рычание, затуманенное сознание моментально выдало план, что нужно сделать, чтобы как можно быстрее удовлетворить накатившую звериную похоть. Огонек дернул Тэссен на себя верхом и вскинул бедра, вжимаясь в нее пульсирующим стволом сквозь слои одежды. Губы впились в шею голодным поцелуем, руки зашарили под рубашкой, из глубин памяти всплыло воспоминание о том, как возбуждает женщина, послушно выгибаясь дугой под его грубыми, но горячими ласками. Он прикрыл глаза, и сознание сразу же подменило мышку в его объятиях на другую. Рыжая шерсть. Хрупкое, не знавшее армейских нормативов, тело, подтянутое, но мягкое. Тонкие запястья. Нежная шея, пахнущая самой жизнью…

Вместо аромата, бережно хранимого в памяти, ноздри заполнил запах зрелой женщины, готовой к грубой и горячей страсти. Мужчина снова глубоко вдохнул, надеясь ощутить ускользающий аромат невинности, но наваждение стало отступать, оставляя вместо себя реальность: почти белая шерсть, короткая, вызывающая стрижка, уверенные руки, уже справившиеся с ремнем и молнией, и охватившие пульсирующий, каменно-твердый ствол, который радостно отозвался на умелые движения пальцев. Оставалось только сорвать с нее штаны и опрокинуть на стол, прямо на рабочие карты, чтобы наконец получить столь желанную разрядку, но…

От самого себя стало мерзко, и демоны подняли головы, расправив крылья. Вот только впервые их гнев был направлен не вовне, а на самого Огонька. На его руки, ласкавшие не ту женщину, на член, готовый вонзиться в нежеланное тело, на губы, целующие кожу, пахнущую сладострастием. Плоть жаждала, но дух категорически возражал против этой близости. Захотелось смыть с себя аромат, столь возбуждающий когда-то, стереть из памяти голодные объятия. А еще очень хотелось извиниться за несдержанность.

Глубоко вздохнув, Огонек зажмурился и приказал себе угомониться. Спустя пару секунд он резко поднялся, отстранил от себя Тэссен, запахнул на ней рубашку, но потом нежно поцеловал в лоб, чтобы смягчить свою грубость. Та вскинула бровь, безмолвно требуя объяснений. Его демоны, довольно ворча, свернулись клубком где-то под сердцем, но дали понять, что, стоит снова распустить руки — порвут душу на части. Он поклялся в любви, и не имеет права нарушать слово. Не может предать доверие. Пожалуй, пора заканчивать с уходом от реальности с помощью таблеток — в трезвом уме он бы не позволил себе того, что позволил только что. Стало ужасно стыдно перед Тэсс, и он поспешил извиниться перед подругой, которая продолжала выжидающе смотреть на него, прищурив светло-красные глаза:

— Прости, дорогая! Не могу, — он быстро застегнулся, чтоб не дать шанса искушению. Уже обе брови Тэссен удивленно поползли вверх: мышка потрясенно смотрела на того, кого много лет знала как одного из самых страстных и горячих мужчин в марсианской армии. Еще ни разу он не отказывал ей в близости! Чаще даже проявлял настойчивость, добиваясь свидания… Лицо воина под ее пристальным взглядом приняло виноватое выражение, и она звонко рассмеялась — таким забавным показался ей грозный марсианин, которому она едва доставала макушкой до плеча и с которым не раз проходила по самой грани предельно опасных форм наслаждения. Напряжение спало, и Огонек, немного расслабившись, улыбнулся в ответ.

— Не проверь я, что все в порядке, подумала бы, что тебя не в ногу ранило, — мышка кивнула на внушительную выпуклость ниже ремня. — И давно ты заделался в монахи? — Она вопросительно склонила голову. Не язвила и не предъявляла претензий, уважая решение. Ей просто было интересно.

— Прости, пожалуйста, Тэсс! Я сейчас поступил, как последний мудак! Должен был сразу объясниться, но твоя близость просто снесла башню. Но я правда не могу, — он осторожно обнял ее, показывая, что по-прежнему ценит, и смущенно прошептал в ухо. — Просто… меня невеста ждет…

— Что? Да ладно! Невеста? — Женщина рассмеялась и дружески обняла в ответ. Отказ, конечно, задел, но они слишком сильно ценили друг друга, чтобы мимолетная обида оказалась выше радости за близкого. — Неужели правду говорили ребята, бывшие с тобой на Андромеде: ты их так загонял тренировками, не отвлекаясь на девушек, что они тебе, чтоб задобрить, сняли проститутку и тайно протащили в казарму, а ты ее выставил за дверь, пообещав отправить умников под трибунал?

Огонек фыркнул, вспоминая упомянутый эпизод и уютнее устраивая подругу в объятиях:

— Было дело. Паршивцы болтливые!

— Неужели твоя невеста так хороша в постели, что сумела заставить забыть всех других женщин? — Тэссэн подняла на него лукавый взгляд, в котором, впрочем, проскользнула женская ревность к той, которая смогла ее затмить.

— Мммм… признаться, я не знаю, какова она в постели, — он смущенно улыбнулся, почувствовав, как впервые за многие годы краснеет, будто мальчишка. — Она очень юна.

— На молоденьких потянуло, извращенец? — беззлобно поддела его мышка. — И сколько же лет твой нимфе?

— Семнадцать, — выдохнул Огонек и еще гуще покраснел, спрятав лицо в ежике коротких светлых волос. — Тэсс… Ты ее знаешь… Это Наги…

— Дочка Карабины и Троттла? Ты самоубийца?! Да Троттл тебе за нее руки оторвет! А Карабина — ноги и все, что между!.. Нет, ты точно извращенец!.. Ты же ее на руках малышкой качал!.. Н-дааа… — Тэсс на последних словах так резко отстранилась и задрала голову, чтобы увидеть его лицо, что не слабо приложила макушкой в челюсть. Зубы Огонька клацнули, и он едва не прикусил язык. Он растерянно смотрел на подругу, не зная, на какой из вопросов следует ответить сначала и следует ли отвечать вообще, но тут она, заметив его смущение, сбавила напор. — И давно… ты перешел на платонические отношения? — Заглянув наконец в потеплевшие глаза мужчины, она разглядела в них то, чего не видела ни разу за все годы, что была с ним знакома — любовь.

— Уже пару лет как. Как отшибло влечение ко всем другим девушкам! Просто не хочется больше никого, — он был рад открыть душу той, которой доверял. Он знал, что Тэсс выслушает и попытается понять; как и Стокер, попробует объективно посмотреть на его интерес к Нагинате и в случае чего, предостережет. Да и отчаянно хотелось оправдаться за отказ и убедиться, что не обидел подругу.

— Ага, видела я, как тебе не хочется! — мышка расхохоталась и, отстранившись, присела на стол, застегивая рубашку. — Ну а мне-то что теперь делать? Я не рассчитывала на твой целибат, думала, после нескольких месяцев в госпитале ты будешь только рад моему обществу. Все ждала, когда позовешь, да не дождалась и сама пришла, — она кинула на него озорной взгляд.

— Ох, Тэсс, уверен, любой мужчина в этом лагере будет счастлив твоему вниманию! А не будет, скажи мне, я ему объясню, что он теряет! — Он снова поцеловал ее в лоб. — Прости меня. Рад бы, ты же знаешь, но правда не могу.

Она вздохнула и нежно погладила его по щеке:

— Я все понимаю. И счастлива за тебя, Огонек.

…Несколько дней спустя отряд песчаных рейдеров совершил дерзкий налет на склад запчастей. Несколько механиков, включая Тэссен, взяли в заложники и, прикрываясь пленниками, потребовали дать им беспрепятственно скрыться. Техников увезли с собой в качестве гарантии, что при отступлении псам в спину не запустят ракету, но пообещали в случае выполнения условий оставить мышей в условленной точке. Выбора не было: рейдеры угрожали взорвать и себя, и гарнизон, если им откажут, поэтому Скаббард отдал приказ согласиться на их условия и позволить покинуть лагерь. Своих механиков мотоотряд действительно нашел в условленном месте — искалеченных, но живых. Всех, кроме Тэссен — ее рейдеры забрали с собой. Огонек, взяв лучших бойцов, в течение недели лично возглавлял поиски, забыв о еде и отдыхе. Понимал, что каждая минута его промедления становится лишней минутой мучений для дорогого ему существа — о кровожадности и похотливости псов он знал лучше, чем хотелось. И что-то подсказывало: не сумей он ее спасти, случится нечто непоправимое — такое, что изменит Марс навсегда. Он не мог объяснить, откуда взялась эта уверенность, но что-то отчаянно гнало его вперед…

Несколько раз его отряд нападал на след, но рейдерам удавалось ускользнуть. Наконец они настигли псов в потаенной пещере. Опыт подсказывал, что нужно дождаться, когда лагерь уснет, и не рисковать без причины отрядом, но все холодные расчеты были посланы к черту в тот момент, когда Огонек услышал, как обсуждают вражеские солдаты то, что они уже сделали с «трофейной бабой», и как планируют развлекаться сразу после ужина. Ярость поглотила сознание, его демоны стремительно развернули крылья, на глаза упала кровавая пелена. Воин не помнил, как ринулся в атаку, как рвал на части тех, кто похитил подругу, не помнил их стонов и предсмертного воя — бой смешался для него в череду агонии и криков. Зато он навсегда запомнил, как попытался прижать к груди изломанное, ставшее почти невесомым тело, покрытое кровоподтеками. И как глаза дорогой ему женщины в ужасе распахнулись, едва он ее коснулся, как она из последних сил попыталась вырваться и отползти с хриплым «Нет!», не узнавая его лица. Как сжала ноги, покрытые с внутренней стороны красными дорожками, как захрипела и забилась, все же пойманная в кольцо его рук, и задрожала всем телом. Та, которая могла послать любого так, что самые грубые солдафоны краснели как мальчишки. Та, чьего острого языка боялись все мужчины его мотоподразделений. Та единственная, при воспоминаниях о которой грустно вздыхал Стокер. Его Тэссен, ироничная, смелая, страстная Тэсс! Он поднял руки, показывая, что не причинит ей вреда, и стиснул зубы, чтобы не завыть при виде того, что с ней сделали эти ублюдки. Она замерла на мгновение, что-то, видимо, для себя решая, подалась к нему, будто прося обнять, а потом молниеносным движением выхватила из его кобуры бластер и выстрелила себе в голову.

Время остановилось. Исчезли звуки, исчезли краски. Огонек осел на землю, укачивая в объятиях пахнущее паленой шерстью и кровью безжизненное тело. Его бойцы смущенно отводили взгляды, прекрасно зная, какие отношения связывали их командира и главного механика мотоотрядов. Понимали, что нужно дать ему возможность проститься…

Тогда, вдыхая аромат смерти, Огонек убедил себя в том, что если Стокер решит бомбить Элизий, это будет единственно верным решением. Он вспомнил, как крысы и псы в плутаркийскую войну не раз поступали с пленными женщинами, которых было некому защитить, также, как с Тэсс. Но сейчас времена изменились — у мышей был тот, кто может прекратить жестокие нападения их соседей по планете и защитить Марс от врагов. Защитить от насилия каждую мышь.

Сознание Огонька заволокло отчаянной, всеобъемлющей ненавистью. Его демоны восстали, расправляя свои кровавые крылья, сметая все те блоки, которые были возведены в сознании нежностью и любовью. Даже светлые чувства к Нагинате больше не в силах были удержать в нем убийцу. Пламя вспыхнуло, сжигая душу и все лучшее, что в ней было.

…А спустя всего пару дней эти ублюдки нанесли ракетные удары по мирным марсианским городам…

Спустя 9 лет 4 месяца после победы над Плутарком.

Психолог, которого приписали к Огоньку для помощи в лечении наркозависимости, после первого сеанса схватился за голову и отправил к психиатру. Первые три психиатра тоже развели руками: с синдромом «отца касты воинов», которым страдало немало потомственных военных, врачи связываться не любили. Слишком агрессивны были пациенты, слишком одержимы идеей о том, что их действиями руководит бог войны и требует себе в жертву крови врагов. Примечательным было то, что такое расстройство психики было присуще исключительно мужчинам, прошедшим через горячие точки и только тем, чьи отцы и деды также были военными. Синдром «отца касты воинов» почти не лечился, и чаще всего доктора, помучившись год-два с пациентом, которому везде мерещилось следящее за ним божество, просто выписывали тому ударную дозу антидепрессантов и успокоительных. По статистике, работай с такими или нет — все равно найдут, как умереть молодыми.

Лишь один специалист на всем Марсе с удовольствием брался за такие случаи. Светило психиатрии, по матери сам принадлежащий к касте воинов, но избравший иной путь, он потерял в начале плутаркийской войны брата, который выбросился из окна, бормоча про великого бога, который жаждет крови. Глубоко шокированный этой смертью, молодой психиатр взялся за изучение синдрома «отца касты воинов», работал с сотнями военных и защитил диссертации по малоизученному психическому расстройству. Лишь он достигал определенных успехов в работе с такими непростыми пациентами.

К счастью, этот уважаемый профессор являлся однокурсником Стокера. Он откликнулся на просьбу старого приятеля поработать с интересным случаем и понаблюдать за тем, за кого Лидер просил лично. Когда-то пепельно-серый, а теперь совершенно седой, крохотный старичок в огромных очках долго изучал медицинскую карту Огонька и заметки своих предшественников, качал головой, иногда вскидывал на пациента глаза и долго рассматривал, от чего генерал ерзал и с трудом сдерживался от какой-нибудь грубости. А потом старый мышь бесцеремонно задал кучу вопросов, дотошно выпытывая про жизнь все, что только мог. Огонек, злобно сверкая глазами и нервно дымя сигарету за сигаретой, прилагал невероятные усилия, чтоб не послать его на три буквы. Останавливало лишь то, что сотрудничать с этим сморчком попросил лично Стокер, да и, в конце-концов, он сам пришел лечиться! Серый, нервно прикусывая фильтр новой сигареты, постоянно напоминал себе, что, свернув профессору шею, не решит проблему и не вернется к Наги. Доктор же постукивал карандашом по столу и сам себе твердил, что агрессия и грубость — обычное явление при этом типе душевного расстройства. Он бы бросил наверняка безнадежный случай, но каждый раз, находясь на грани терпения, вспоминал, что благодаря этому воину смог смириться с потерей сына его давний друг, на чьи плечи сейчас легла забота об их мире…

Врач и его пациент первое время ужасно злили друг друга, раздражаясь от каждого слова и взгляда, но все же смогли в итоге найти общий язык, и со временем Огонек медленно пошел на контакт. Под маской независимости и непробиваемости постепенно открылась непростая судьба, полная потерь и испытаний. С горечью седой доктор слушал, как мальчишкой Огонек видел смерть отца, как подростком потерял сестру и мать. Он весь обратился в слух, когда тот рассказывал, как на месте гибели дорогих ему женщин великий Марс поселил в его сердце демонов. Профессор тихо порадовался тому, что столь сильное душевное расстройство в условиях весьма ограниченных ресурсов смог обуздать Стокер, с которым они имели идентичное образование, но который нашел свое призвание в судмедэкспертизе преступников и составлении их психологического портрета, а потом и вовсе сменил профессию, став военным аналитиком. Доктор зауважал Огонька за то, как целенаправленно тот пытался избавиться от наркотической зависимости, сорвавшись всего пару раз, что было совсем неплохим результатом с учетом вводных. А то, что при срыве он даже не покалечил санитаров, вообще следовало считать огромным успехом! В целом, болезнь протекала по классическому сценарию, хотя и в тяжелой форме, кроме одного момента:

— Так ты говоришь, что в юности, сражаясь в плутаркийской войне, спокойно мог причинять вред крысам и псам, сам хотел этого, а тут не мог убить?

— Мог. Я военный, я знаю свой долг, доктор. Но тогда мне было это… в радость, и я не видел потом во снах трупы. Не видел боль и кровь. И в начале этой войны я тоже всего этого не видел. А после ранения и госпиталя будто сломалось что-то. Мне бы после того, что эти ублюдки сделали с моим отрядом, наоборот резать их и радоваться каждому убитому врагу, а я не мог! Смотрел и думал: «Но ведь мы сами их вынуждаем! Заставляем сражаться за права, быть жестокими!» Стокер мне однажды сказал, что не все они — подонки и убийцы, что это просто еще два коренных марсианских вида, и мы все составляем единое целое. Я только сейчас, спустя два десятилетия, смог понять, о чем он говорил. Правда, незадолго до того, как уничтожили Элизий, мою близкую подругу замучили в плену, и это вызвало во мне столько ненависти, что я снова с легкостью и радостью стал убивать, упиваясь каждой смертью. Но потом будто проснулся, увидев, как мои солдаты насилуют их женщин. Как пытают стариков. Как их дети вынуждены воровать у нас еду, потому что иначе они просто умрут от голода. И вспомнилось, как мне самому приходилось также поступать в детстве! Я вскрывал склады плутаркийцев, чтоб мама и Праймер выжили. Я… постоянно возвращаюсь мыслями к одному случаю… Он и стал тем, что будто открыло мне глаза… Стою в дозоре (всегда считал, что старшим офицерам это полезно периодически делать, чтоб не отрываться от реальности!), слышу — шуршит со стороны склада. Посмотрел через инфракрасный прицел — и поймал в него щенка лет десяти! Тощий он был, одни кости, и ловко так замок на одном из продуктовых контейнеров взламывал! Вроде бы, пристрелить его по правилам надо, — а я смотрю на него и вспоминаю, как вот так же сам в ночи крался, молясь, чтобы удалось принести хоть что-то домой. И в тот момент подумал: ведь не был я настолько ловким, чтоб двигаться бесшумно. А что если и меня вот так снайпер на «мушке» держал и… пожалел? — последнее слово он произнес едва слышно.

— И что ты сделал?

— Просто проследил, чтобы он только взял еду. Решил, что не буду стрелять, если не попытается подложить на склад взрывчатку, а продукты распоряжусь проверить на предмет яда. Вы не думайте, у нас тогда не было перебоев с продовольствием! Можно было рискнуть запасами без ущерба для солдат, — Огонек сделал паузу, вспоминая дальнейшие события. — Он почти добрался до границы досягаемости снайперки, когда его тело внезапно дернулось, и он упал. На другой вышке его заметил другой дозорный. И без раздумий убили ребенка. — Воин сцепил руки, пытаясь подавить дрожь, что била тело при этих воспоминаниях.

— Ты ничего не мог поделать. Не мог влиять на действия других.

— Я знаю. Просто… все думаю, а если бы кто-то также в свое время поступил бы со мной? В тот момент я понял, что все мы — едины. Псы, крысы. Были… Мы поступали совершенно одинаково, уничтожая друг друга, мстя за наших погибших. С тех пор я постоянно кручу в голове, что мы могли бы жить в мире вместо того, чтобы воевать… — воин, смущенно опустив взгляд, наощупь нашарил сигарету с зажигалкой и нервно закурил. Впрочем, в этом кабинете он всегда двигался нервно. Привычно сжав губами приплюснутый фильтр, он чуть успокоился. Повисла пауза.

— Я заметил, что ты как-то необычно сминаешь сигарету перед тем, как прикурить… Откуда такая привычка? — доктор, собираясь с мыслями, чтоб продолжить сеанс, задал вопрос, который интересовал его с первой встречи с этим необычным пациентом. Тот внезапно улыбнулся краешками губ и немного расслабился:

— Да с юности! Курить начал рано, достать сигареты было не просто. А от матери я знал, как ухаживать за растениями. Вот и посадил у себя в комнате табак, чтоб крутить самокрутки и ни от кого не зависеть. А чтобы она не развернулась, нужно вот так прикусить кончик. Сколько лет прошло, а так и продолжаю это делать! Сток говорит, что мои окурки как камешки из детской сказки отмечают ко мне дорогу: иди по смятым бычкам и найдешь, — на последней фразе мужчина улыбнулся шире и очень тепло.

Снова повисла пауза. Профессор размышлял о чем-то, а потом, будто приняв решение, кивнул сам себе и спросил:

— Ты говорил про девушку. Ту, чей образ спас тебя от смерти после взрыва.

— Нагината. Ее зовут Нагината, — мужчина улыбнулся, и доктор поразился, как поменялось выражение лица его вечно угрюмого пациента при упоминании о ней. — Она дочка друзей, я знаю Наги всю ее жизнь. Пару лет назад понял, что когда она рядом, мне становится легко и спокойно.

— Ты говорил, что это она нарисовала тебе эскиз татуировки?

— Да, и как будто прочитала в моих мыслях то, что я хотел! Знаете, этот рисунок — как будто часть ее. Как будто оберег, который заставляет моих демонов спать. Если я чувствую, что начинаю срываться, думаю о нем, ощущаю его кожей и снова могу мыслить ясно, унять ярость и ненависть. Да и приходят они все реже после того, как она появилась в моей жизни, — он заметно оживился, рассказывая о девушке, глаза его заблестели.

— Якорь! Мощный якорь на мышку, а через нее — перенаправление чувств! Смена эмоциональной окраски ведущей эмоции… как интересно! — пробормотал профессор сам себе. Его все больше поражал этот молодой воин. Получив серьезную травму в детстве, он нашел в себе силы заботиться о близких, потом оказался достаточно настойчив, чтоб вместе со Стокером найти хотя бы грубый вариант решения проблемы, подставить расшатанной психике эдакие костыли. А потом каким-то образом смог самостоятельно встать на путь излечения, инстинктивно отыскав способ перестраивать полярность сильного чувства на то, что не будет нести разрушение! Такой случай был первым в его многолетней практике. Воин больше не стремился причинять боль и убивать, как те, кого маленький доктор лечил раньше, зато теперь отчаянно боялся мести «за предательство великого Марса» и мучился раскаянием за грехи прошлого. Даже случай с погибшей подругой лишь на время ослепил его яростью, но в итоге он смог простить всех, кто причинил ему зло и отпустить свою боль. Вот только это вызвало новую беду в хрупком сознании, и парень начал испытывать жгучую вину еще и за геноцид. Прикрытое ожесточенностью сердце не мучилось чувством стыда, зато, очистившись от ненависти, он взвалил на себя груз ответственности за смерть тысяч. Вот с этим сейчас и надо работать.

— Позволь, я еще раз уточню, правильно ли понял то, что тебя тревожит: ты винишь себя в том, что убивал крыс и псов?

— Мирное население, док. Я виноват в том, что ослепленный горем и гневом, подчинился приказу и выжигал их дома, целые мирные коммуны. Они просили нас о пощаде, умоляли о жизни для детей. Но мы были глухи. Я просто выполнял приказ министра Скаббарда. И знаете… в этот раз великий Марс не требовал жертв. Это было… мое собственное решение.

— А что ты мог сделать, генерал? Дезертировать? Предать своих?

— Подать в отставку. И да, мог саботировать приказ. Попытаться хоть кого-то спасти.

— Ты же понимаешь, что у тебя бы ничего не вышло? Только бы жизнь положил и обещание своей Нагинате не выполнил?

Огонек вздохнул.

— Док, но ведь жизнь и даже любовь — это еще не все! А как же честь воина? Я перестал им быть, став просто убийцей. Даже если бы я сам не спускал курок, невмешательство — это тоже преступление. Я не могу не думать об этом. Одно дело — убить солдата врага в честном бою. Совсем другое — расстреливать женщин.

— Что, по-твоему, можно было сделать? Как поступить? — Доктор имел ввиду собственные действия Огонька, но тот понял его вопрос иначе:

— Простить. Всем нам простить друг друга. И попытаться жить как соседи.

— Послушай, Римфайер! Ты делаешь сейчас то же, что делает наш лидер: взваливаешь на себя ответственность больше, чем способен унести. Ты сам можешь простить, но ты не можешь заставить целую планету это сделать! И ты не можешь быть уверенным, что кто-то из тех, кого ты бы пожалел, не напал на нас однажды. Это решение было не тобой принято и не тебе за него отвечать.

Снова повисло молчание. Потом генерал поднял на своего врача глаза, под которыми залегли темные тени, и тихо проговорил:

— Я знаю, док. Спасибо!

«Да, знаю! Но также понимаю, что Стокер — тот, кому я верю и которого люблю — не мог принять такое решение! Он сам говорил мне о взаимосвязи наших видов, о том, что нельзя мстить целому народу из-за нескольких ублюдков. А здесь пошел против своих же слов! Не верю, что Сток принял это решение! Я знаю, что авиаудары были подстроены. Я уверен, что крысы не делали всех тех зверств, о которых нам говорили. Очевидно, что кто-то разжигал этот конфликт, чтобы уничтожить их. Кто-то, кто близок к лидеру и манипулирует им. И я обязательно выясню, кто заставил Стока подписать эти приказы!»

Профессор, давая ему время подумать, снял очки и протер толстые стекла, подслеповато щурясь. Посмотрел сквозь них на просвет и вернул на нос, а потом произнес:

— Есть еще один момент, на котором я бы хотел остановиться. Твой страх того, что ты предал своего бога. Я знаю, что военные часто создают себе высшее существо, хранящее их, это вполне очевидный механизм защиты психики в таких случаях. Но теперь война закончилась, для тебя скоро наступит время вернуться к девушке, которая тебя ждет. Этот страх вряд ли позволит тебе стать счастливым и сделать счастливой ее. Так что его нужно отпустить. И ты сам уже знаешь, как: только возникает ощущение, что кто-то следит за тобой, хочет крови или толкает на жестокость, вспомни ее. Ощути кожей узор, который она для тебя нарисовала. Проследи мысленно линии. И тревога уйдет.

— Вот так вот просто? — Огонек скептически ухмыльнулся.

Профессор усмехнулся и внезапно задорно подмигнул пациенту:

— Я бы мог сделать вид, что я такой умный, напичкать тебя витаминами и рассказать, что это экспериментальные препараты, выпускаемые сверхограниченным тиражом, но… многие ситуации, которые кажутся безвыходными, решаются очень просто: правдой. И правда в том, что моя помощь тебе почти не требуется, ты сам отлично справляешься с происходящим. Тебе нужно лишь выгнать остатки той дряни, которой ты травился после ранения, из организма, как следует отдохнуть и дать себе право любить и быть любимым. Твоя девушка рядом. Желание о ней заботиться, покой и отсутствие новых факторов, которые бы провоцировали агрессию, — и все будет хорошо, генерал.

— Мне нужно создать семью и сменить работу на кабинетную рутину? — Мужчина впервые за все время их общения расправил плечи и улыбнулся не только губами, но и в глазах его появился смех.

— Именно. Это — то единственное лекарство, которое тебе требуется, — профессор ответил на улыбку и почувствовал, как поднимается в душе радость: он был уверен, что только что вместе с пациентом отыскал путь, который позволит тысячам травмированных солдат вернуться к нормальной жизни.

Любовь и покой. Главное, чтобы ничего больше не угрожало миру на Марсе.

====== Огонек. Укротительница демонов. После. ======

10 лет после после победы над Плутарком.

Его женщины редко приходили к нему. Мама, бабушка, Праймер — все они, уйдя в мир иной, не беспокоили Огонька. Он был уверен, что там, за чертой, им хорошо и покойно.

Но сегодня семья навестила его.

Огоньку снова было пять. Серый мышонок открыл глаза, улыбнулся свету, что пробивался через занавески, и потянул носом воздух, в котором ощущался аромат чего-то домашнего и сладкого. Так пахли уютные утренние часы в выходные, когда папа не шел на работу, а мама готовила что-то вкусное. Так пахли…

— Бабушка! — мысль пронзила счастьем и восторгом: ее приезда он ждал уже неделю и накануне еле заснул в предвкушении визита дорогой гостьи! Огонек вскочил с кровати и как был, в пижаме с песчаными драконами, из слишком коротких штанов которой торчали худые щиколотки, помчался к источнику запаха, звонко шлепая босыми ногами.

Бабушка нашлась возле плиты вместе с источником теплого аромата: она пекла блинчики. Дядя, казавшийся еще больше в их маленькой кухне и едва помещавшийся на отведенном ему изящном стуле, жалобно скрипевшем при каждом движении, с аппетитом ел блин, обмакивая его в мамино домашнее варенье. Он облизывал пальцы и жмурился от удовольствия — видимо, встал пораньше, чтобы привезти бабушку к внукам, и теперь наслаждался заслуженной наградой.

— Дядьмодо! — мальчишка с визгом бросился на шею великану, и тот едва не подавился от неожиданности.

— Огонек! Не лезь к дяде Модо! Дай поесть с дороги! — мать сделала строгое лицо, но рассмеялась, когда брат радостно улыбнулся племяннику и без слов предложил укусить у него блин, чем ребенок тут же воспользовался.

— Ты зубы не чистил! — Праймер, с прямой спиной и прижатыми к бокам локтями сидящая на стуле напротив, бросила взгляд в его сторону и недовольно наморщила нос. Вот вредина!

— Да ладно, дорогая! Это только сегодня, да, малыш? — бабушка поставила перед Огоньком тарелку с дымящимися блинами и присела рядом. Мальчишка, повинуясь какому-то внезапному порыву, перебрался к ней на колени, а потом прижался к пахнущей сладким серой мышке. Обнял — да так и замер, не хотелось отпускать! Будто много лет не видел, успел смертельно соскучиться. Ласковые пальцы бабушки зарылись в шерсть на затылке, погладили антенны, давая время почувствовать, что она рядом. А потом какое-то непонятное, щемящее грудь чувство толкнуло Огонька к сестре, которая, не сказав ни слова, просто прижалась в ответ и задышала в ухо, повиснув на шее в каком-то болезненно-тоскливом объятии.

И, наконец, мама. Он подошел, обхватил ее талию, уткнулся лицом в живот. И дышал ею, дышал. Родная, ласковая, теплая. Мамины руки гладили по волосам, шее, она не пыталась вернуть его за стол, а просто обнимала в ответ, тихонько перебирая лохматую челку. Совсем как…

Внезапно образ мамы начал таять, оставив тепло от ощущения ее присутствия где-то в сердце. Нежный голос прошептал:

— Будь счастлив, родной. Теперь я за тебя спокойна…

Что-то плавно вытолкнуло его сознание из сна.

Даже не открывая глаз Огонек понял, что лежит в собственной постели на животе, уютно обнимая подушку. Ничего непривычного не было в том, как ощущались одеяло и простыни кожей, вот только нечто из сна будто последовало за ним в реальность, даря тепло и какое-то детское счастье.

Его глаза резко распахнулись, когда он вспомнил предыдущую ночь — первую, которую разделил с Нагинатой. Почему же тогда проснулся в одиночестве? Неужели все, что было вчера — лишь сон, и не было еще дня ее рождения?..

Но нет, все было: улыбнувшись, он заметил на соседней подушке пару длинных рыжих волос да пустой бокал, из которого пила его девушка, на тумбочке.

Огонек перевернулся и огляделся, пытаясь понять, где же Наги. Внутри все сжалось от мысли, что она пожалела о проведенной с ним ночи, ей было неприятно, он что-то не так сделал, и поэтому она тихо ушла, желая избежать неминуемых объяснений. Паника начала затмевать разум, но тут Огонек заметил, что дверь слегка приоткрыта, и именно через оставленную щелочку проникает манящий, сладковатый и теплый аромат из его сна, а на кухне время от времени шипит, да громыхает что-то металлическое…

Неужели?..

Паника сменилась восторгом. Мужчина поднялся, нашел спортивные штаны и натянул их прямо на голоетело, а потом аккуратно выглянул из спальни.

В его кухне, в его форменной футболке, доходящей ей до середины бедер, в похожей на наушники гарнитуре экспериментальной модели, которую ему дал потестировать Стокер неделю назад со словами, что Огонек за нее головой отвечает, пританцовывала около плиты Нагината. Он не мог поверить глазам, но судя по всему, девушке удалось подключить прибор для проведения секретных переговоров высших чинов Марсианской республики к телефону, как-то обойдя навороченную защиту и его личный пароль. Ее руки лили на сковородку тесто, а потом ловко подбрасывали блинчик, чтоб перевернуть. Бедра покачивались в такт мелодии, слышной только ей, хвост периодически бился о мебель в тесном пространстве его кухни. Двигаясь, она периодически привставала на мысочки, и Огонек залюбовался маленькими пятками и икрами, на которых проступали небольшие, но четко очерченные мышцы. Как он раньше не обращал на них внимание? Видимо, занятия танцами сказывались. Интересно, а на шпагат она садится? Судя по подтянутой внутренней поверхности бедер — должна. Нестерпимо захотелось опрокинуть ее на обеденный стол и проверить, на что способно ее тело.

Внезапно Наги, перевернув очередной блин, отложила поварешки, вскинула руки вверх, позволяя им включиться в танец. Футболка поднялась, замерев там, где ноги плавно становились упругой попкой. Огонек сглотнул, почувствовав нестерпимое желание вновь обладать этой соблазнительной женщиной. Прямо тут и прямо сейчас! Он решительно толкнул в сторону дверь, в несколько шагов подошел к танцующей девушке, обнял ее со спины…

Наги вздрогнула всем телом, а потом завизжала так, что заложило уши.

От неожиданности его руки сами собой разжались. Она с силой, которую он даже не предполагал в этом изящном теле, ударила Огонька пяткой сначала в стопу, а потом в голень. Воин, не удержав равновесия, с грохотом рухнул к ногам победительницы, уже схватившейся для самообороны за сковородку…

— Ох… это ты! — она смотрела на него, растерянно хлопая глазами и сжимая в руке свое горячее оружие.

— Блин… сгорит! — мужчина с пола кивнул на предмет в ее руках. Наги, не разобрав слов, но поняв жест, снова ойкнула, подкинула кусочек теста, поймала и поставила обратно на огонь. А потом скинула на шею наушники и нервно хихикнула, разглядывая потирающего ушибленное место Огонька.

— Прости, я не услышала, как ты подошел. — Она, смутившись, отвела глаза.

— Ох, детка! Представители твоей семьи последнее время что-то слишком регулярно меня бьют! — он расхохотался, поднимаясь. Нога реально болела! А он и не знал, что она вот так умеет!

— Прости, пожалуйста! — Она сняла лопаточкой поджаристый блинчик на тарелку и налила новую порцию теста.

— Это ты меня прости! Я совсем забыл, как мощно тут работает шумодав, и напугал. — Он обнял ее за талию и притянул к себе для первого утреннего поцелуя. Сделать его более страстным, скользнуть губами на шею, а потом усадить ее на кухонный стол не позволил запах начинающего подгорать теста.

— Так, умывайся, через пять минут будет завтрак! — распорядилась юная хозяйка. Прежде чем отпустить его выполнять приказ, она стянула гарнитуру с шеи, сунула ему в руки и недовольно заявила:

— Звук, кстати, отстойный! Басы еще ничего, а верхи совсем не тянет!

— Потому что это армейская рация, а не наушники для музыки! — он пощелкал по кнопочкам, просматривая список отправленных команд и пытаясь понять, как ей удалось взломать защиту. Огонек едва смог подавить истеричное ржание, когда понял, что она просто подрубила прибор по обычному беспроводному каналу, который есть в каждом мобильнике!.. Стокер определенно будет в восторге от новости — правительство вложило в эту гарнитуру кучу денег, а разработчики просмотрели такую дырку в защите! Ну как можно было не заблокировать очевидный способ подключения, проверить который догадался бы даже ребенок? Кто-то знатно получит от лидера по ушам!

«Нужно предложить на ближайшем совещании отдавать новые изобретения на пару дней подросткам, — хмыкнул про себя Огонек. — Они быстро найдут все слабые места!»

— Хорошо, что сегодня выходной и Сток, видимо, не успел добраться до рабочего кабинета: ты несколько раз послала на его канал сигнал «SOS». Сейчас напишу ему, что все нормально, а то решит, что у меня пытаются спереть секретный объект, и пришлет к нам группу захвата! — Наги густо покраснела, бормоча, что он бы еще экспериментальное вооружение домой испытывать приволок, а потом поинтересовалась, не заперта ли где-нибудь в чулане парочка пойманных агентов иностранных государств — может, ей стоит пожарить блины и для них? Огонек расхохотался, заверив ее, что они совершенно одни, и девушка, стукнув его в плечо лопаткой, снова указала ею в сторону ванной.

Огонек, посмеиваясь и насвистывая песенку, отправился, куда послали. По пути, правда, заскочил за телефоном, на котором обнаружил несколько издевательских сообщений, в которых Стокер интересовался, неужто его предположения оказались верными, Огоньку требуются препараты для поддержания потенции,{?}[Цикл «Идеальный мир»: Веря в лучшее, глава 18: “А потом <Стокер> махнул рукой и разрешил не появляться на службе после праздника: мол, от тебя все равно пользы не будет — от команд нижней головы мотовойскам пользы мало, появишься, когда попустит, и включится та, из которой растут антенны. Правда, выходя из кабинета, Сток снова озорно сверкнул на красного как вареный плутаркиец Огонька глазами и коротко кинул добавить ветку событий на случай «Если у тебя не встанет», а потом вышел, оставив своего полковника еще сильнее краснеть и хлопать глазами. Когда возмущение такой бесцеремонностью схлынуло, пришел ужас: а если и правда опозорится перед девушкой? Переволнуется? Скажется длительное воздержание?! И он всю ночь провертелся с боку на бок, не в силах уснуть и в ужасе пытаясь придумать, как быть в такой ситуации.”] и поэтому он не придумал ничего умнее, чем слать сигнал «SOS», мешая лидеру государства изучать важные документы?.. Однако немного позже его заботливый старший друг прислал ссылки на технику нескольких сексуальных практик, в которых участие мужского полового органа не требовалось. Бегло пробежавшись по ним глазами, Огонек почувствовал, как уши и антенны загорелись, и поспешил удалить это безобразие, пока оно не попалось на глаза его девушке… Описав другу в двух словах ситуацию с прибором и заверив, что прекрасно справился без медикаментов, марсианин наконец добрался до душевой.

Умывался он сегодня шумно и как-то… весело. Отфыркивался, брызгал водой во все стороны, тщательнее, чем обычно, чистил антенны. А потом, потянувшись за зубной щеткой, замер: в стаканчике рядом с его собственной, привычной и банальной, стояла вторая, розовая в горошек и с бантиком. Он двумя пальцами осторожно вытянул ее, как будто боясь сломать, повертел. Бантики! Ну надо же! Впервые в его ванной появилась розовая щетка в бантиках! Маленький, но реальный знак того, что жизнь свою он теперь делит с девушкой… Подняв взгляд на собственное отражение, мышь натолкнулся на улыбающуюся от уха до уха рожу и пьяные от счастья глаза. Господи, ну и видок! Но сдержаться от эмоций просто не было сил! Хотелось выскочить из ванной, сделать пару сальто и стойку на руках! Правда, он опасался, что мышка заподозрит своего мужчину в неадекватности после такой выходки.

Наги уже ждала его на диване, разложив на небольшом столике еду. Длинные обнаженные ноги она закинула на сиденье, устроив на коленях подушку, видимо, чтоб не задиралась футболка, и сейчас смачно облизывала перепачканные в варенье пальчики. Ммм, пожалуй, диван — не хуже стола! Внезапно безумно захотелось разлить по ее телу варенье, а потом слизывать его, лаская языком нежную кожу. Отличный вышел бы завтрак!

Интересно, когда-нибудь он сможет, глядя на нее, не думать о том, как сильно хочет?..

— Иди сюда! Все готово! — заметив зависшего в дверях мужчину, девушка улыбнулась и кивнула на диван.

«Ммм… у меня тоже уже все готово!»

— А я и не знал, что на моей кухне есть мука! — воин, присаживаясь рядом, потянулся за блинчиком. Наги фыркнула:

— Нет, конечно! Я утром сходила в магазин, купила то, чего не хватало.

— Ты волшебница, знаешь об этом? — Он поцеловал ее в плечо и попробовал блин. — Мммм! Как у бабушки! Один-в-один! — он даже зажмурился от удовольствия. Как-будто вернулся в детство, когда ему было пять!

«— Будь счастлив, родной. Теперь я за тебя спокойна…»

«— Спасибо, мама! Я обязательно буду!»

— Так меня твоя бабушка и учила, — пояснила Наги, делая глоток кофе. — Перед тем, как я улетела на Венеру. Приехала попрощаться, а она мне говорит: «Хочу блинчиков испечь, помоги, внучка?» И поделилась всеми нюансами рецепта. Она тогда еще сказала, что вы с дядей Модо именно такие обожаете.

Огонек сидел, слушая ее, но лишь краем сознания оставаясь с любимой. Мысли были устремлены к другой, той, которая качала на руках младенцем и, видимо, знала лучше, чем он сам себя.

«И тебе спасибо, ба! Все-таки заметила! Когда я сам еще не понял, ты видела, что вот она — предназначенная мне судьбой женщина!.. И тоже блинчики!.. Дядя Модо с тетей Терри оценят!..»

— Ага!.. Ты сегодня, когда вернемся к родственникам, расскажи дяде и тете, что пекла по бабушкиному рецепту, удивишься реакции! — Он рассмеялся.

— Какая-то семейная история? — Наги с любопытством взглянула на него.

— О, да! Про блины и принца! — из памяти всплыли давнишние, полустершиеся события, и Огонек снова посмотрел на Нагинату пристально и задумчиво, улыбаясь уголками губ. — Только надо, чтоб не я ее рассказал, а дядя или твой отец. Уверен, они вспомнят, о чем речь!

— Говоришь загадками!

— Ты тоже знаешь эту историю, просто не помнишь: была маленькая. — Он закинул локоть на спинку дивана, а сверху устроил подбородок, и принялся с теплотой рассматривать ее, сравнивая трехлетнюю девочку с той соблазнительной длинноногой красоткой, что сидела сейчас напротив. Мог ли он предположить, что слова дяди окажутся пророческими и ему действительно придется просить Троттла отдать ее за него? Мог ли тогда знать, что несет на руках ту, которая станет его путеводной звездой?

Сможет ли он смотреть на нее и не хотеть? Нет, не сможет.

Но это будет далеко не первая его мысль. На первом месте будет вот это утро: уют, их общий смех над неловкой ситуацией, тепло, смущение, с которым она закрыла обнаженные ноги подушкой, розовая щетка с бантиком и запах блинов, возвращающий в детство.

Он прикрыл глаза и каким-то особым чувством понял, что семья дала ему благословение на жизнь с Нагинатой. На счастливую жизнь.

Спустя 11 лет после победы над Плутарком.

Нет, Огоньку, пушистую его родительницу за ногу, не показалось!

Нагловато прищурив глаза, из-за плеча Стокера на него смотрел здоровенный широкоплечий парень, почти не уступавший полковнику Римфайеру в росте. Короткая армейская стрижка, черная, будто смоль, шерсть и блеск насмешливых темно-красных глаз, на самом дне которых полыхнуло пламя. Этот взгляд четко дал Огоньку понять, что новый телохранитель главы государства не забыл, как его позорно разжаловали и под угрозами заставили подписать соглашение об отсутствии претензий. Так вот куда пропала эта тварь, покусившаяся на его девушку! Он припомнил, что в кипе бумаг, накопившихся за время его заключения, была и копия приказа, подписанного Скаббардом, о переводе провинившегося бойца из мотовойск, но Огонек тогда и не подумал вдаваться в подробности того, куда министр обороны отправил его соперника. Кто же знал, что этот выживший из ума идиот запихнет черного в личную охрану Стокера?!

— Чего замер? Не тяни время, я на встречу опаздываю! Сегодня в машине доложишься. — Лидер, будто не замечая того, какими взглядами смерили друг друга воины, нетерпеливо кивнул Огоньку на распахнутую дверь лимузина и забрался в салон. Ухмылка черного стала немного явственнее, однако лишь настолько, чтобы его нельзя было обвинить в неуважении к старшему по званию.

— Полковник, — кивнув в направлении, где исчез хвост старика, он вложил ровно столько яда и иронии в звание офицера, чтобы тот обязательно заметил издевку, но при этом не имел оснований потребовать объяснений. К антеннам Огонька прилила кровь, в груди заклокотало от бешенства, но он сжал кулаки, едва заметно оскалился и нырнул в машину, не потрудившись самостоятельно закрыть за собой дверь. Пусть новый сторож Стокера поработает швейцаром!

— Детский сад, — глядя в окно, протянул старик, когда его телохранитель захлопнул дверь лимузина и занял место рядом с водителем, оставив руководство совещаться без свидетелей. Огонек фыркнул, достал сигарету и, опустив окно, прикурил. Едва он успел сделать затяжку, на панели около места старшего замигала лампочка вызова из отсека водителя. Стокер, приподняв бровь, принял сигнал. — Да?

— Сэр, закройте окно, пожалуйста. Если нужно проветрить — используйте систему кондиционирования. Через опущенное стекло вы являетесь слишком легкой мишенью. После недавнего покушения я бы не хотел неоправданно рисковать вашей жизнью ради… глотка свежего воздуха.

— Спасибо, Дрэг. Я ценю твое внимание к деталям моей безопасности.

Стокер завершил вызов, а Огонек, выматерившись сквозь зубы, затушил сигарету и поднял стекло. Этот юнец смеет диктовать, в каких условиях им, старым друзьям, общаться?! Он был готов поклясться, что тот специально нашел способ, как ему напакостить! Дрэг! Что за имя идиотское?! Вот же нарекла маменька! В честь наркоты, что ли?..

— Не злись, Дрэгстер профессионал и прекрасно выполняет свои обязанности. То, что я жив, а не словил пулю промеж антенн недавно — полностью его заслуга.

«Дрэгстер?! Бля, и как я теперь на свой байк смотреть буду?!» — Огонек поморщился, обнаружив, что столь раздражающий его персонаж носит то же имя, что и тип его любимого мотоцикла. Любая ассоциация с парнем сразу же вызывала желание дать кому-нибудь в морду.

— Бать, ты в курсе, что это он год назад приставал к Наги? — Стокер обычно знал все, но вдруг сейчас пропустил этот случай в биографии своего сторожа? А то и… Скаббард изъял кусок досье на кой-то хер?!

— В курсе. И в курсе того, что он, как и ты, искупил вину разжалованием и отсидкой.

— Я смотрю, в отличие от меня он уже вернул свой чин! — все еще полковник не смог сдержать обиду в голосе.

— Он спас мне жизнь, мальчик! И получил пулю, предназначенную мне! Нам со Скаббардом показалось, это заслуживает того, чтобы присвоить внеочередное. Или ты не согласен? — старший марсианин посмотрел на друга с легкой иронией.

— Да согласен я, бать! Просто…

— Просто это мой офицер и личный телохранитель! Будь любезен перестать вести себя как обиженный ревнивый ребенок! Хватит докапываться к пацану, включи уже профессионала! Вы делаете одно дело — храните Марс, так что засунь под хвост эмоции и поступай как он — просто работай!

— Как скажете… сэр! — хмуро выдохнул его собеседник.

— Не злись, мой мальчик, — старик потрепал надувшегося Огонька по плечу. — Он хороший парень. На тебя похож… Рапортуй давай, времени у меня немного. Что там на пятом форпосте? Как в командировку съездил?..

Огонек начал доклад. Серые пальцы нервно теребили пачку сигарет, он сглатывал сухим ртом: курить хотелось отчаянно. И с каждой секундой, на которую продлевался раздражающий дискомфорт, все сильнее полковник Римфайер каким-то особым чутьем понимал: рядом с его старшим другом оказался не тот, кто должен быть так близко.

Рядом со Стокером под видом заботы и желания защитить притаился опасный хищник.

Спустя 11,5 лет после победы над Плутарком.

Музыка и свет слились воедино.

Также, как два тела, двигающиеся в едином ритме.

Они танцевали в толпе, но не принадлежали ей: взрослый, красивый мужчина, который то уверенно вел свою юную партнершу под зажигательные, энергичные мелодии, то качал ее в плавных волнах медленного ритма, и изящная молодая девушка, благодаря движениям которой их танец становился почти эротическим. Не стесняясь, она всем телом льнула к нему, повинуясь сигналам от сильных, горячих ладоней, обводила кончиками пальцев очертания плеч, скользила по груди, соблазняя и доводя до исступленного желания. Она была прекрасна в своей раскрепощенности и раскрывшейся ему женственности, заставляла пылать, хотеть ее тела и ее души.

Она становилась коварной и изобретательной в том, как свести с ума своего мужчину.

Сегодня они отмечали тридцать седьмой день рождения Огонька, и он мог поклясться — это самый горячий праздник, что у него был! Никакие веселые гулянки, пьянки и проведенные сразу с несколькими подругами ночи не могли сравниться с тем, как он горел сейчас.

Она ошарашила его, когда сбежала к нему с крыльца университета в забавном изумрудном комбезе с множеством молний, невероятно красиво оттеняющем цвет ее шерсти. А потом как бы невзначай повернулась спиной, и впервые за вечер в паху мужчины полыхнуло пламя: почти от колен вверх треугольником шли две молнии, встречавшиеся прямо под рыжим, соблазнительно покачивающимся хвостом.

— Оууу… детка… — это все, на что оказался способен в тот момент Огонек, когда мозг отключился, и он поймал в ладонь два длинных тканевых подвеса, закрепленных на замках, и потянул к себе девушку. Она, озорно посмотрев на него через плечо, подарила ему горячий, полный обещаний поцелуй. — Очень… практично…

— Я знала, что ты оценишь, — подмигнула ему Наги, и устроилась сзади на байке.

Второй раз она поразила его, когда поздравляла с днем рождения. Прямо на диване вип-зоны ночного клуба, целуя в губы и желая исполнения всех эротических фантазий, она что-то быстро передала ему, а потом подмигнула и, двигаясь в такт музыке, направилась к танцполу. Раскрыв ладонь, мужчина сглотнул и с трудом подавил желание догнать и тут же завалить искусительницу на ближайший столик: в его руке лежал крохотный пульт от миниатюрного клитерального вибратора, который он подарил ей недавно в качестве проверки, как она среагирует на использование подобных вещей в их отношениях, становящихся все более горячими. Ему не было скучно: за тот год с небольшим, что они делили постель, он не успевал надышаться ею, просто захотелось показать, что могут быть и иные грани удовольствия. Но чтобы вот так, откровенно с ним играть, не смущаясь, использовать эту штучку, как, собственно, задумывалось ее создателями?.. Огонек зарычал, благо, музыка заглушила звук отчаянного возбуждения. Да она его провоцировала!

Что ж…

Он нажал пару кнопок, не отрывая от нее взгляда. Наги вздрогнула, закусила губу и поймала его взор. А потом соблазнительно улыбнулась и как-то особенно эротично выгнулась. Незаметно спрятав пульт в карман джинсов, он двинулся за ней на танцпол.

Вечер обещал быть горячим!

И вот теперь она извивалась в его объятиях, подхваченная музыкой, расслабленная алкоголем, уже почти постанывающая от несильной, но постоянной дразнящей стимуляции. Он втягивал в себя воздух, забирая полной грудью явственно улавливаемый аромат ее желания, наблюдая, как расширяются зрачки, когда он касался ее тела, притягивал к себе, вжимался в нее напрягшимся до боли членом. Он знал, что острые соски под мягкой тканью комбинезона затвердели, и безумно хотелось расстегнуть клапан на штанах сзади, чтобы тут же поймать в ладонь упругую попку.

Она прильнула невероятно близко и потянула к себе его голову, а когда серое ухо оказалось на уровне ее рта, быстро облизала мочку, послав россыпь мурашек по всему телу. Он не сдержался и, не стесняясь толпы, схватил ее за задницу поверх штанов.

— Увези меня отсюда. Я не могу больше! — хриплый шепот ударил прямо в пах.

Он молча увел ее к столику, махнув официанту, чтоб рассчитал их. И все то время, что ждал счет, жадно целовал покорные губы. Говорить он боялся: пророни хоть слово, и все, что мог бы сказать — в самых грубых и пошлых выражениях описать, что сделает с ней, как только они переступят порог его квартиры.

Всю дорогу, пока они шли до стоянки, он ласкал ее бедро, обнимая и прижимая теплым боком к своему. Они практически запрыгнули в седло. Прежде, чем надеть шлем, Наги нагнулась вперед, скользнула ладошкой меж его разведенных бедер, огладила пульсирующий ствол через брюки и, щекоча шею дыханием, прошептала:

— Поехали на нашу полянку у озера?

Она хочет экстрима? Видит Фобос, она его получит!

Он еще немного увеличил скорость крошечного вибратора и вырвал у нее громкий, протяжный стон. Обвив тонкую талию хвостом и прижав к себе тесно-тесно, Огонек нервно дернул ногой первую передачу и дал газ. Мысли путались, ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы преодолеть короткий путь в десять минут и не опрокинуться ни в одном из поворотов.

Их озерцо блестело в свете луны, тишину разрывал лишь вой двигателя мощного байка, полутьма обнимала все вокруг. Огонек припарковал «Дрэгстер», скинул подножку и с силой качнул мотоцикл, проверяя, надежно ли тот стоит. Для того, что он задумал, падение железного коня было бы катастрофой. Наги хотела спешиться, но он лишь хрипло рыкнул ей «Сиди!» и слез сам. А потом, стянув с обоих шлемы, бросил их куда-то к переднему колесу.

Мышь сдвинул девушку вперед, а сам перекинул ногу через седло и оказался сзади. Его роста было достаточно, чтобы устойчиво стоять на земле, а вот Наги, поняв намек, нашарила ногами подножки и, прижавшись грудью к бензобаку, подалась чуть назад. Попка уперлась в каменно-твердую выпуклость, стиснутую узкими джинсами. На ее плечи легли горячие, чуть подрагивающие от возбуждения ладони, прокатились вниз до кистей и положили их на ручки руля.

— Держи крепко, — хриплый стон. Влажный язык принялся ласкать шею, мужские руки нашарили молнию комбеза спереди и потянули вниз язычок, распахнув его до талии. Пальцы забрались внутрь и сразу нашли напряженные соски, едва скрытые тонким кружевом. Нагината вскрикнула, от ласкавших грудь пальцев вниз живота потек ток, внутри все непроизвольно сжалось, вибрация на клиторе стала просто невыносимой. Они качнулись навстречу друг другу, стремясь унять практически болезненное возбуждение.

— Охххх! Хочу тебя! В себе! Прямо сейчас! — Обернувшись назад и выгнувшись, она простонала ему в губы — Трахни меня!

Кровь застучала в висках мужчины и хлынула вниз, он едва не кончил, даже не притронувшись к себе. Рыча, еще раз прокатил ее соски между пальцами и, стащив верх комбеза ей на плечи, уложил горящей от ласк кожей на прохладный металл бензобака. Найдя под нетерпеливо стучащим по его бедру хвостом замочки, потянул вниз молнии, обнажая круглую попку с полосочкой насквозь мокрых трусиков между ягодиц. Погладив ее через белье, он сорвал новый протяжный стон, и к его пальцам толкнулась влажная, пульсирующая плоть. Чертова тряпка мешала добраться до нее! Не задумываясь, что делает, и руководствуясь лишь одним желанием — быстрее коснуться сводящего с ума тела, он выхватил шейный нож и безжалостно перерезал тонкие лямочки на ее бедрах. Через мгновение уничтоженная страстью кружевная штучка улетела куда-то в темноту.

— Оххх! — Наги закусила губу: острое как бритва лезвие скользнуло по коже, напугав, и в то же время заставив сильнее гореть внутри от желания скорее почувствовать, как этот неистовый мужчина овладевает ею. Ожидание стало невыносимым. — Сейчас, любимый! Пожалуйста!

Огонек рванул пряжку ремня, шипя от нетерпения, потом дернул болты на джинсах, чуть не выдрав половину с мясом и, наконец освободив пульсирующий член из тесного плена, уперся горячей головкой в скользкую от смазки плоть. Вскрикнув и прогнувшись в спине, Наги привстала на подножках и резко подалась назад. Их крик слился в один.

— О, боги! Детка! — кусая губы и хватая ее за бедра, прошептал мужчина. — Ты же мне сейчас все тормоза сорвешь!

— Да… — она качнула бедрами, позволяя ему почти выскользнуть и снова толкнулась к нему. — Я и хочу, чтоб сорвало. Хочу, чтоб ты не сдерживался.

Звериная похоть поднялась откуда-то из глубин и заволокла сознание, оставив им лишь инстинкты. Он поднялся в полный рост; байк, потерявший давление немаленького веса, подкинуло вместе с легкой девушкой, и в это мгновение мужчина качнулся в ней, с силой потянув на себя за бедра и грубо входя до предела. Член обняли упругие, тесные стенки, дрожь пронзила тело, от возбуждения засвербило даже у основания антенн. Он мощно задвигался, с каждым разом проникая по основание, вырывая из горла девушки громкие вскрики каждым толчком. Он бы испугался за нее и остановился, если бы ее хриплые стоны не слились в одно непрерывное «Да-да-да-да-да!», вторящее каждому его движению. Всепоглощающая, выключающая мозг страсть овладела обоими.

Огонек рычал и наслаждался каждым шлепком, раздающимся в тот момент, когда его бедра с силой ударялись о ее ягодицы. Вот так он мечтал брать ее, кричащую и извивающуюся под ним, не сдерживая силы и инстинктов, улавливая чувствительным слухом звуки бурного, искреннего секса! Мечтал сжимать пальцами ее бедра, не заботясь, останутся ли на них синяки. Ему бы грустить о ее былой невинности и скромности, но именно такой Нагинатой, раскованной и доверяющей безоговорочно, он хотел обладать до конца жизни. Ее тело, откликающееся на его малейшую ласку, сводило с ума, и все чаще хотелось брать ее без долгих прелюдий и подготовок, так, как требовала его горячая, пылкая натура. И она наконец оказалась готова к той страсти, что вызывала, подхватила его зов и сама отдала их обоих во власть инстинкта, что толкал сейчас его бедра. Инстинкта, что нес саму жизнь.

Он почувствовал, как она задышала чаще, как задрожала, а потом протяжно закричала, забившись в его руках. Вцепившись что есть сил в ее бедра, он продолжил резко врываться в сотрясаемое мощным оргазмом, сжимающее его почти до боли тело и, кончил глубоко внутри, войдя до предела и не позволяя отстраниться. Ее плоть запульсировала на его члене горячей волной, и перед плотно зажмуренными глазами заплясали звезды. Кровь застучала в висках, заглушив все звуки, кроме жалобных стонов, что все еще издавала его женщина, упавшая на байк после невероятного, забравшего все силы оргазма. Хрипло дыша и все еще не покидая ее лона, он заскользил пересохшими губами по шее и плечам, по позвонкам, руки нежно погладили попку и ноги, извиняясь за проявленную грубость.

Нагината, дрожа, развернула к нему голову и, чуть толкнувшись в ней, Огонек поймал искусанные губы. Язык властно ворвался в ее рот, ведя в уверенный, горячий поцелуй.

«Моя женщина! Только моя! Навсегда!» — стучало в висках.

Наконец они со стоном оторвались друг от друга.

— С днем рождения! — падая лбом на руль, улыбнулась Наги.

— Ммм… это было просто невероятно, детка! — Он зарылся носом в шерсть на шее, почти у самых волос, и вдохнул пьянящий и такой родной аромат ее тела. Пару минут они просто наслаждались близостью и пытались выровнять дыхание.

— Мне домой теперь без трусов идти! — в голосе Нагинаты слышался задор и вызов.

— Могу предложить свои! — Она фыркнула на такую щедрость. — Твои погибли смертью храбрых! — Он рассмеялся. — Прости, не смог удержаться, ты была слишком горяча. Давай завтра я тебя отвезу в магазин и купим новые? Я помогу выбрать. — Последнюю фразу он многозначительно прошептал ей, покусывая ушко и успокаивающе лаская тело через бархатистую ткань.

— Ты хочешь пойти покупать со мной трусы? — она рассмеялась.

— Ммм… вообще-то, просто мечтаю. И не только трусы. Хочу сначала выбрать все, что мне приглянется, а потом усесться в таком удобном кресле с чашкой кофе, которую всегда предлагают в приличном магазине, ты будешь все это мерить, показывать, и вместе будем решать, что нам нравится.

— А я смогу вообще носить то, что ты выберешь? — она улыбнулась.

— Уверен, что не все, но могу я себя баловать видом любимой женщины в соблазнительных штучках?

— Фетишист!

— Даже не отрицаю! — По ее шее снова прошелся язык, дразня. — И еще я люблю духи. Их тоже будем выбирать вместе. Я сначала попробую то, что мне нравится, на твоей коже. А потом буду придирчиво слушать, как раскрывается на тебе аромат, — он сжал зубами ее загривок, вызвав стон.

— Я тебя верну с неба на землю: а что я маме буду говорить, когда в стирке будут появляться образчики твоего бельевого вкуса? И папе. Он у нас часто вещи развешивает сушиться. — Она хихикнула, представив, что случится с отцом, когда он выудит из стиралки что-нибудь, очевидно созданное совсем не для соблюдения личной гигиены.

— Мммм… а давай ты вместе со всеми своими трусами просто переедешь ко мне жить? Я готов сам развешивать наши вещи после стирки. — Он затаил дыхание. Она вздрогнула.

— Ты предлагаешь мне жить вместе?

— Угу.

— Папа утопит нас в яде на тему сожительства вне брака. И твой дядя будет с ним солидарен.

— Ну так выходи за меня. Не будем давать родственникам повода сердиться. — Он прижался лбом к ее затылку.

— Тебя так впечатлило то, что сейчас было? — Она двинула бедрами, прижимаясь голой попкой к низу его живота. — Ты весьма романтично делаешь предложение, знаешь?

— Как умею, родная. Я грубый солдафон, что с меня взять? — Мужчина смущенно улыбнулся. — На самом деле, я очень давно об этом думаю. И о том, что хочу просыпаться рядом с тобой каждый день, и о том, что хочу уже не только в мыслях звать женой.

Он порылся в кармане и нащупал небольшой мешочек, который по какому-то наитию захватил с собой сегодня. Покопался там, подцепляя и правильно складывая три кольца в одно, а потом потянулся вперед и поймал ими пальчик своей… невесты?

Три кольца — белое, красное и желтое, — такие же, как на подаренном кулоне, тихо звякнули, прокатились вдоль безымянного и идеально там устроились, как будто всю жизнь девушка их носила. Он сплел их пальцы и почувствовал, как она сжала их, принимая этот дар любви.

— Ну что, как только подберем тебе новые трусы, пойдем к твоим? Я встану на колени по всей форме, выпрашивая твою руку у родителей, и не уйду, пока Троттл не согласится. Идет?

Она помолчала, улыбаясь внезапно вспыхнувшим в памяти воспоминаниям:

— Помнится, ты сказал в день моего совершеннолетия: «Придет время, спрошу, как полагается». Да уж, у тебя странные представления о том, как полагается. — Она рассмеялась. — Но — идет!

— Я люблю тебя. — Нежный поцелуй в шею.

— Я люблю тебя. — Повернув голову, она поймала его губы.

====== Огонек. Укротительница демонов. Тот самый миг. ======

Спустя 11,5 лет после победы над Плутарком.

Настроение было просто шикарное!

Огонек, насвистывая, скинул с плеча спортивную сумку и открыл шкафчик в раздевалке спортзала. Было раннее утро, и даже то, что сегодня понедельник, не расстраивало. Работу он свою любил, хотя ранние подъемы ненавидел. Но в этот раз начало недели оказалось невозможно приятным: после загула в ночь с пятницы на субботу, закончившегося неожиданным для него самого предложением руки и сердца, все выходные они с Наги провели у него, занимаясь любовью столько раз, что он сбился со счета. Официальное сватовство решили отложить на пару недель: хотелось найти какую-нибудь редкую рассаду для садика его будущей тещи в качестве подарка в такой особенный день. Не то, чтоб Огонек боялся отказа, если не поднесет «взятку» потенциальному союзнику, но подстраховаться в таком важном деле было не лишним!.. Наги долго убеждала Огонька, что в этом нет необходимости, и вообще, почему он так любит дарить ее матери семена?.. В конце-концов девушка вытянула-таки историю о том, что, глядя на цветник Карабины, мышь вспоминает увлечение собственной матери. Тогда невеста устроилась у него на коленях, обняла за шею, и они вместе выбрали несколько подходящих растений в интернет-магазинах…

Огонек решил, что до воскресенья не выпустит будущую жену из постели даже для того, чтобы она приготовила что-то вкусное. Ну максимум, они доберутся до ванной для совместных водных процедур. Обнаглел и просто написал Карабине, что ее дочка останется на уик-энд у него. И точка! А отправив СМС с решительным текстом, побежал нервно курить. Получив спустя пару минут лаконичное: «Как честный мышь будешь обязан жениться!», поспешно ответил: «Так точно, мэм!» и, довольный собой, отдался рвущей на части эйфории. Он себе открыто признавался: так одурел от счастья, что вел себя совершенно неадекватно, но его подруга (будущая жена!) ничего против такого поведения, кажется, не имела. Он бы и сейчас не пришел потренироваться, а предавался медленной расслабленной любви в собственной постели, если бы Наги не нужно было сдавать важный реферат. Пришлось вчера днем отвезти ее домой, а самому отчаянно маяться в пропахшей его девочкой квартире. Хотелось быть с ней каждую минуту, и куда ни глянь — все казалось… романтичным. Вон две ложки лежали, будто изображали сердечко. Вон у «Дрэгстера» колеса два — пара, друг без друга никуда! Вон во включенном земном боевике про робота, которого послали в прошлое, чтоб убить будущего лидера сопротивления, герой страстно занимался сексом со спасенной им девушкой… Прикольный, кстати, фильм этот «Терминатор», надо дяде Модо посоветовать глянуть с мальчишками!.. Поняв, что покоя ему не будет, Огонек отправился спать пораньше и всю ночь видел сны о том, как впервые сажает рыжего мальчонку с челкой, перечеркнутой огненным всполохом, на байк.

Выспавшись, он решил, что чем без толку протирать дома штаны, шарясь в интернете, лучше поразмяться и скинуть перед службой нерастраченную энергию. А заодно поработать над прессом, по которому Наги так любила проводить пальцами.

Краем сознания он отметил, что лишь один шкафчик в раздевалке горит красным, показывая, что занят, а из зала слышен стук железа о железо, да иногда — сильных ударов по боксерской груше. «Отлично, будет, с кем словом перекинуться между подходами! А то и поспарринговаться!» — день определенно становился все лучше и лучше! С этими мыслями мужчина переоделся в спортивные штаны и майку, натянул эластичный налокотник, затянул лентой травмированное когда-то запястье и направился на тренировку.

В зоне, где стояли силовые тренажеры, отчаянно пыхтя, но резво толкая тяжелую металлическую платформу с навешенным на ней десятком самых тяжелых блинов, кто-то выполнял жим ногами. Огонек про себя присвистнул: приличный вес, он сам брал ненамного больше! По темпу и уровню нагрузки было ясно, что столкнулся он с профессионалом, и им определенно будет, о чем поболтать и что показать друг другу. Сделав шаг, чтоб поздороваться, марсианин заметил черный хвост и здоровенную ручищу, сжимающую толстую раму. Атлет полностью отжал платформу, черная кисть переместилась, подставляя под груз упоры, и в Огонька уперся рубиновый взгляд старшего лейтенанта Дрэгстера, только что закончившего подход.

«Ёбнуть, что ли, по креплениям, чтоб выбило их и придавило охранничка нахер?» — первая мысль была столь яростной, что поразила его самого. Не часто до этого воин желал смерти мыши! Тем более мыши, которая, если подумать, ничего не сделала такого уж плохого! Как будто сам Огонек в молодости не домогался до девушек с непристойностями?.. Да и… жизнь вон Стоку спас. Может, несправедлив он к парню?..

Подавив внезапный всплеск агрессии, Огонек вежливо кивнул, приветствуя черного, и отошел к беговым дорожкам размяться.

Бег успокаивал. Бегать он предпочитал на улице, желательно, по пересеченной местности, где приходилось думать, куда и как поставить ногу так, чтобы не упасть и не растянуть лодыжку. Но и в зале этот вид тренировки всегда умиротворял, структурируя мысли и убаюкивая его демонов. Огромные окна, напротив которых стоял ряд кардиотренажеров, радовали глаз видом возрождающейся столицы: с высоты двадцать пятого этажа здания правительства как на ладони был виден город. То тут, то там возвышались небоскребы, в нескольких кварталах заканчивали реставрацию исторического центра, а между домами пестрели, переливаясь пурпурным, зеленым и оранжевым, совсем недавно высаженные парки — Марс оживал, мыши возвращались к мирной жизни. Огонек поймал себя на мысли, что, может быть, и ему стоит последовать примеру дяди, заняться чем-то, что не будет требовать срываться по приказу среди ночи и нестись в самое пекло кризисных ситуаций? Все же семейным марсианином вот-вот станет! Он понял, что хочет каждый вечер, не задерживаясь, возвращаться домой, может быть, даже переехать в респектабельный домик в пригороде. Ужинать вместе с Нагинатой, а потом, чем пес не шутит, играть со своими детьми. Возникающие перед глазами картины гражданской жизни грели, вот только…

Стокер… Его друг, его наставник, его… отец. Пусть названный, но все же тот, кто вел по жизни, подставляя плечо и помогая подняться после падений. Стоку он нужен, нужен, чтоб закрыть участок руководства основными армейскими подразделениями. Да и окружение старика все меньше нравилось воину. Слишком много тех, кто был взращен министром обороны, стал близок к Лидеру, слишком мало старых друзей с ним осталось. И Огонек видел, как все сильнее Стокер сутулился, когда думал, что на него не смотрят, как углублялись с каждым годом морщины на его лице. Подмечал, что все чаще не посвящал его старый друг в свои планы, да Скаббард старался устроить совещания так, чтобы туда не попал командир мотовойск…

Он вздохнул: как бы ни хотелось уйти на гражданку, как бы ни устал он быть в строю, но бросить Стокера не мог. Слишком многим обязан, слишком дорожил. И слишком много подозрительных личностей вилось около Лидера, втираясь в доверие…

Размявшись, Огонек спрыгнул с еще не остановившейся ленты и, оглядевшись, двинулся к штанге. Пожалуй, пресс покачает завтра, сегодня поработает со спиной. Тяжелая штанга оказалась собранной в точности, как ему нужно: идеальный вес для становой тяги. Накинув на гриф страховочные ремни и поймав их концы так, чтобы дополнительно зафиксировать в руках снаряд, он поерзал, становясь в идеальную позицию для рывка, и начал медленно сгибаться и разгибаться, подпружинивая в верхней точке для увеличения нагрузки. Следя за тем, чтоб не запирать дыхание, серый сосредоточился на ощущении собственного тела, стараясь чрезмерно не компенсировать хвостом и ягодицами работу нижней части спины, пока не поймал в отражении направленный на него скептический взгляд темно-красных глаз. Черный будто считывал его возможности, прикидывал, на что способен старший воин. Тело тут же напряглось, упражнение пошло легче, когда включились не те, что нужно, мышцы, и Огонек, доделав подход, опустил на пол штангу. По правилам бы медленно восстановить дыхание да компенсировать нагрузку растяжкой, но очень уж захотелось показать любопытному, что для него это — не вес, а так… разминка! Сердце стучало как бешеное, но он с нарочитой легкостью отошел от снаряда и уткнулся в телефон, делая вид, что ничего не заметил.

Отчаянно захотелось написать Наги, но он знал, что его девушка еще спала, и будить ее не решился, поэтому Огонек бездумно прокручивал новости, боковым зрением следя за широкоплечей статной фигурой. Черный марсианин как бы невзначай подошел к штанге, широко развел ноги, присел, с деланной легкостью рванул гриф, вскинув тот на грудь. Замер, ловя равновесие, а потом мощным толчком отправил вверх, зафиксировав над головой на вытянутых руках.

«На башку ебнет — не откачают!» — мелькнула мысль в голове старшего. А парень, опустив гриф на грудь, передохнул несколько секунд, после чего вновь вытолкнул снаряд вверх. Мускулы под майкой заходили, вздуваясь от напряжения, на сильных руках обозначились вены. Снова и снова покрытый черной шерстью мужчина толкал вверх огромный вес, демонстрируя редкую силу. Наконец он закончил подход. Положив штангу на пол, повел могучими плечами и через зеркало посмотрел Огоньку в глаза, бросая вызов.

У серого запульсировали антенны. Он славился своей физической подготовкой, много лет был лучшим в спаррингах, а этот выпускник военной академии пытается с ним тягаться? Нет, прав он был, понаделав в нем дырок!!!

Огонек, ответив презрительным взглядом, вразвалочку вернулся к штанге. Смерил ее глазами, накинул с каждой стороны по самому тяжелому блину. Пацан хочет поиграть? Пусть попробует, посмотрим, как быстро он надорвет мышцы или позорно обделается от натуги! Присогнув разведенные на уровень плеч ноги, наклонившись чуть вперед, он сомкнул пальцы вокруг грифа и, сохраняя идеально ровную спину, поднял снаряд. Мышцы приятно потянуло, а потом они привычно взвыли, когда одним плавным движением Огонек подтянул гриф к животу. Спина с руками загорелись, работая на пределе, стало не до того, кто и как на тебя глазеет: отвлечешься — получишь травму. Отсчитав повторения в подходе, он, преодолевая желание кинуть гриф, аккуратно закончил упражнение. Разгибаясь, почувствовал, как сводит трицепс, и интенсивно его размял, злобно зыркнув на черного.

Телохранитель Стокера дерзко глянул на старшего по званию. Навесив еще килограмм тридцать, встал около штанги. Присев, потянул ее вверх, распрямился, удерживая на уровне бедер. Огоньку показалось, что гриф немного выгнулся, оттягиваемый по краям. Мужчина невольно восхитился: веса парень брал очень приличные, техника выполнения также была на высоте. К разочарованию Огонька повода подойти ипокровительственно поправить стойку не находилось (хотя он очень, очень старался заметить что-то, во что можно было бы ткнуть черного носом!). Держа спину идеально прямо, Дрэгстер чуть присел, опустив штангу примерно до колен, а потом снова полностью выпрямился. Наблюдая за тем, как на последних повторениях тот едва заметно пошатнулся, серый ухмыльнулся: старлей вытянул, но только яростно хлеща хвостом по ногам от усилий. Глянув на старшего и едва заметно кивнув, он ушел растягиваться: понты — понтами, а собственное тело нужно беречь!

Огонек раздраженно фыркнул: думает, что спас Стоку шкуру, так крутой?! Не, парень, пока ты на горшке сидел, я плутаркийцев голыми руками рвал!.. Небрежно накрутив еще килограмм двадцать, Огонек аккуратно пристроился к грифу, продышался и повторил упражнение, только что выполненное Дрэгстером. Сделав положенные в подходе двенадцать повторений, Огонек, переведя дух, резко, но очень технично, добавил еще три и со стуком бросил штангу себе под ноги. Сердце колотилось, кровь бежала по венам, разнося потраченный кислород. Мужчина не смог скрыть тяжелого дыхания, вырывающегося из груди. Ему потребовалось секунд пять, чтоб перед глазами перестали мельтешить темные пятна, после чего, прямо глянув в лицо сопернику, он кивнул на предмет их состязания, приглашая того ответить. У самого Огонька еще был небольшой запас до момента, когда нагрузка станет запредельной, и он начнет рисковать целостностью мышц.

— Даже не буду пытаться, — черный мотнул головой, показывая, что сдается. — Знаю предел своих возможностей. Мне тело нужно рабочим, чтоб защищать Стокера. Не могу позволить себе поваляться в больнице под предлогом разорванной мышцы. — Он прищурил глаза, давая понять, как оценивает того, кто готов рисковать здоровьем ради детской попытки доказать малознакомому мужику, кто сильнее.

Кровь бросилась серому в голову, запульсировала у основания антенн. Огонек без труда считал намек, моментально взбесившись. Этот мудак сейчас сказал, что он может позволить себе делать глупости и прохлаждаться?! Да он его уроет! Зубы о гантели пересчитает! Хотя зубы трогать не стоит: стоматология входит в медицинскую страховку офицеров, и оплата новой челюсти лейтенанта ляжет на плечи честных налогоплательщиков…

— У тебя от таких нагрузок-то рука не ноет? Локоть нормально сросся? Может, не стоило рисковать тем, что разойдутся швы на боках? — зло прошипел старший, припоминая травмы, которые нанес старлею во время драки. Тот зарычал, шерсть на его загривке вздыбилась, рука инстинктивно дернулась к поясу, на котором не оказалось ножа. Вот он и открыл предпочтительный для него тип схватки: с холодным оружием и, наверняка, хороший уровень владения армейским рукопашным боем. Уголки серых губ приподнялись, когда мужчина понял, что его более молодой соперник скорее всего не привык сражаться голыми руками. В отличие от самого Огонька…

— Не беспокойтесь… полковник, — выплюнул Дрэгстер, с трудом подавляя ярость. — Я полностью восстановился. Хотите повторить наш… спарринг и проверить, насколько хороша моя форма?

— Не хочу. Но должен удостовериться, действительно ли ты в состоянии защищать Стока, или стоит порекомендовать Линку отправить тебя поваляться в больнице, — скрипнул зубами серый и кивнул в сторону той части зала, где лежали маты. Яростно хлеща хвостами, будто плетьми, мужчины направились к татами. У Огонька, пока он шел, сжимались и разжимались кулаки: его демоны поднялись и яростно клацали зубами, требуя прямо сейчас скрутить гада и долбануть виском о ближайший металлический угол. Дрэгстер с трудом контролировал хвост, молотя им так, что в какой-то момент попал по ножке скамьи и зашипел сквозь зубы от боли.

Огонек, сбрасывая кроссовки, ступил на приятно холодящее ноги покрытие. Голые стопы привычно расправились по коврику, увеличивая площадь опоры. К обуви полетела майка: он не любил, когда что-то сковывало движения, да и противнику меньше шанса зацепиться. Посерьезнев, он повернулся к старлею, следя, как тот тоже оставляет обувь и футболку у края, а потом кивнул, приглашая младшего начать. В голове билась одна мысль: не позволить себе сорваться, не прибить телохранителя Стокера нахер! Кто выйдет из спарринга победителем, у него сомнений не было.

Черный, внимательно следя за тем, как обманчиво расслабленно командир мотовойск начал обходить его по дуге, пытался поймать каждое микродвижение противника. В прошлый раз он был пьян, не ожидал нападения и сплоховал, но сейчас ему предстояло доказать, что он боец не хуже, чем легендарный ветеран плутаркийской войны. Огонек удивился бы, узнай он, сколько времени провел черный мальчишка, изучая его биографию и вызнавая малейшей подробности, просачивающиеся в СМИ. Для покрытого угольной шерстью пацана Огонек много лет был кумиром.

Первые пробные удары, как и ожидалось, не достигли цели. Руки лишь вскользь прошлись по горячему телу, покрытому серой шерстью — только перекат спас Дрэгстера от захвата с болевым на локоть.

Как мечтал он, подавая документы в военную мотоакадемию, что будет служить под началом у того, с кем сейчас сражался! Как хотел учиться у него знаменитым приемам! С тринадцати лет не вылезал из спортзала, отчаянно борясь со своей субтильной комплекцией, с четырнадцати — почти ежедневно приходил на занятия по рукопашному бою. Упорство принесло успех: из хилого подростка Дрэг превратился в статного юношу и стал лучшим на курсе. А когда после окончания обучения смог выбрать, куда распределиться, однозначно попросился в мотополк подполковника Римфайера.

Поднявшись, молодой воин едва успел выпрямиться, как Огонек, сделав практически неуловимое короткое движение, попытался нанести мощный удар ногой в голову, от которого Дрэга спасла лишь удача пополам с инстинктами. Коснувшись пола одним носком, серый тут же атаковал открывшийся бок коленом, вкладывая всю силу тяжелого тела в удар. Дрэгстер принял его на предплечье, почувствовав, как в нем загудело, но сразу же ответил серией коротких ударов в корпус противника. Набитые кулаки будто не в живое тело прилетели, а в бесчувственную грушу, лишь немного качнувшуюся назад. Огонек поймал удар, отбросил его руку в сторону, ушел от второй, почти припав к полу и, оттолкнувшись от татами руками, пробил ногой в корпус соперника так, что тот отлетел на пару метров, в последний момент еще и хлестнув хвостом по лицу старлея в паре сантиметров от глаза. Сил в этом спарринге он не жалел, позволяя своим демонам вырваться на свободу.

Война пересекла его и его кумира лишь мельком. Когда Дрэгстера вместе с другими выпускниками перекинули к Элизию, полковник Римфайер как раз направился на разведывательную операцию, в которой потерял весь отряд. Дрэг помнил, как привезли его в ставку, покрытого кровью, трясущегося и стучащего зубами, с огромной рваной раной на ноге. Он помнил, как шипел командир от боли, которую не могли заглушить даже сильнейшие обезболивающие. Помнил, как тот рявкнул, потребовав связь со Стокером для доклада, как не позволял вертолету увезти его в госпиталь до тех пор, пока не доложился и не отдал распоряжений заместителю. И лишь потом отрубился.

Дрэг повел плечами, пытаясь унять боль, и принял защитную стойку. Противник был невероятно быстр, гораздо быстрее, чем можно было предположить, глядя на мощное тело. Щека от этой позорной пощечины горела, глаз начал заплывать. Еще бы немного — и скорее всего он бы его лишился. От пульсирующего следа кровь бросилась в голову, застучала в антеннах. Удары по лицу не были запрещены, но всегда считались оскорбительными, особенно когда наносились вот так, хвостом. Бешенство хлынуло в сердце, пробуждая его собственного демона. На глаза упала кровавая пелена.

Быстрый удар пяткой в висок Огонек пропустил мимо, сделав колесо, а потом выбросил с рук тело вверх в обратное сальто, уходя от молниеносной подсечки и последовавшего затем удара хвостом. Ярость придала противнику скорости и мощи, заставив стать предельно собранным: игры закончились, два воина Марса схлестнулись в смертельной схватке, забыв обо всем, кроме неконтролируемой злости. Дрэгстер, развернувшись и вложив силу всего корпуса, попытался пнуть старшего в раненое когда-то бедро, но тот оказался быстрее, ударив локтем в ухо, гадко загудевшее от удара. Столкновением противников откинуло друг от друга, и Дрэг благоразумно еще увеличил дистанцию, выигрывая секунды на то, чтобы прогнать муть, которая клубилась перед глазами.

Дрэг помнил первое разочарование своим идолом. Огонек слыл безжалостным к врагам, чем восхищал молодого солдата. Но, работая рядом, черный стал замечать, что командир колеблется, отдавая и выполняя приказы. Он видел, лежа на соседней снайперской позиции, с которой прекрасно просматривался вышедший в дозор командир, как тот медлил, ведя в прицеле щенка, вскрывшего склад с едой и уносящего с собой часть их запасов. Он ждал, когда старшему надоест игра с жизнью врага, и тот спустит курок. Ждал, когда Огонек выполнит свой долг. Но мелкий шпион почти вышел из зоны поражения, а серый так и не выстрелил. И тогда Дрэг сделал все сам: щенок — враг, всего через несколько лет, если дать, он вырастет в мерзкую продажную псину! И лишь предатель может медлить и задумываться о том, отнимать ли вражью жизнь!

Во рту черный ощутил привкус крови. Тронул языком десну, нащупав кончиком штифт: хорошо, что на прошлой неделе врач перенес имплантацию зуба, выбитого Огоньком в их прошлую встречу! Было бы жаль работу стоматолога, которую после сегодняшнего спарринга придется переделывать! Дрэга внезапно разобрало совершенно неуместное сейчас идиотское любопытство: а потребовались ли командиру новые зубы после их встречи в клубе? Помнится, он знатно приложил его в челюсть… Сплюнув, Дрэгстер смерил взглядом горящих глаз противника: тот стоял, ожидая нападения, и казался совершенно расслабленным, лишь украшенная рогатыми головами грудь тяжело вздымалась. Но в глазах его читалось то же, что в глазах самого старлея: желание победить. Любой ценой!

Дрэг подмечал многое. Например то, что после смерти своей любовницы полковник плюнул на размышления и просто рвал врагов, не задумываясь о том, что делает. Он понял, что того, кого молодой мышь считал своим идеалом, вело не желание спасти свой народ, а личные мотивы. Для Дрэгстера, выросшего на понятиях воинского братства и неразрывности боевых групп, было непостижимо, как мог его кумир не ставить превыше всего благо их планеты, которую проклятые крысы снова откинули на десяток лет назад, в разруху и хаос, а тупо мстить за погибшую бабу? Выпускник академии все сильнее убеждался, что выбрал себе неправильного героя. И тогда жгучая обида на того, кто даже не знал о его существовании, сдавила грудь.

Используя дистанцию для разбега, Дрэг, рыча, бросился на противника, в прыжке перевернулся через голову, оттолкнулся руками от упругих матов и вложил всю свою массу в удар ногой. Огонек успел уклониться и нанести удар в открытый корпус. Воины, выйдя на короткую дистанцию, обрушили друг на друга серию ударов руками. Дрэг, внезапно увидев, что соперник открылся, нанес молниеносный хук в голову, заставив серого отлететь на пару метров.

Сплевывая кровь и тяжело дыша, Огонек поднялся, злобно уставившись на Дрэгстера.

— Ну как, командир? Может, уже вызвать Линка? Сможешь отдыхать под благовидным предлогом, расходуя силы только на то, чтоб покувыркаться с генеральской дочкой. Или она не только мне, но и тебе не дает?

В глазах старшего вспыхнуло пламя, и у Дрэгстера по позвоночнику прошел холодок. Удар попал точно в цель, в самое уязвимое место! До этого противник кое-как, но держал себя в руках. О его нежных чувствах к Нагинате знал весь штаб, и Дрэг понимал, что оскорбительное упоминание девушки заставит старшего взбеситься. Вот только он не ожидал, что пришедший в настоящую ярость полковник Римфаер — это настолько… страшно.

В том, что в клубе он полез именно к девчонке генерала, были виноваты случай и крепкий алкоголь. Мышка была хорошенькой, расслабленной, столь очевидно излучающей желание соблазнять, что молодой и темпераментный мужчина не мог не ответить на зов юного тела. Даже возмущение с попытками отстраниться не убеждали: ее движения, ее запах выдавали желание провести этот вечер с мужчиной. Не раз и не два встречал он таких вот, которые сначала отбивались от настойчивых объятий, потом же сами уводили его в укромный темный уголок, где кричали в экстазе так, что было слышно даже при оглушительной музыке. Но тут случилась осечка: девчонка и вправду не хотела его внимания. Слишком поздно он заметил опасность, а потом почти ослеп от первого мощного удара, лишь благодаря инстинктам и реакции не закончив бой с пробитой головой в первые же секунды. В неверном, мерцающем свете он не смог хорошо рассмотреть лицо напавшего на него мужчины, и лишь когда их растащили, узнал своего командира.

Единственной целью стало просто выжить.

Удары посыпались на черного градом, было даже не разобрать, ногами его бьют или руками. Хрустнул зуб, нос залило кровью, мешая дышать, удар в солнечное сплетение вышиб дух. Дрэг блокировал, как мог, и просто пытался выйти из пределов досягаемости противника, который никак не желал давать ему передышку. Упав на колени, он собрал все силы и ткнул забывшего об обороне серого в живот плечом, а потом, воспользовавшись коротким замешательством, успел, уперевшись в пол, что есть сил лягнуть старшего в корпус ногами. Огонек отлетел, опрокинувшись на спину и приложившись об упругую поверхность матов затылком.

Валяясь на больничной койке, Дрэг кусал губы, отчаянно думая. Выступая время от времени перед своими бойцами, полковник Римфайер всегда твердил им про байкерское братство, про то, что самое ценное — это собрат по оружию. И черный верил командиру: делил с ребятами из своей тройки последнюю воду во фляге, страховал в суровых переходах, прикрывал спину. Но сейчас он явственно увидел, что смазливая баба оказалась для командира важнее всех тех идеалов, о которых он так любил распинаться. Вместо того, чтобы разобраться со своим бойцом, объяснить, что это его девушка, он сразу полез убивать! Неужели Дрэг такой подонок, что не извинился бы перед ним и перед перепуганной девицей?!.. Но ему не дали шанса, а потом атаковали так, что он был вынужден вспомнить все свои навыки, чтобы просто выжить.

Младший из воинов не спешил нападать. Не потому, что хотел закончить схватку — просто пытался унять боль, которая пульсировала по всему телу, и хоть как-то восстановить дыхание. В голове мелькнула позорная мысль предложить мировую. Становилось пугающе очевидно, что этот спарринг все меньше походил на тренировку и все больше — на бой непримиримых врагов. Но тут в памяти всплыло, как однажды уже заключалось между ними перемирие. Точнее, как его вынудили отказаться от претензий.

И старлей, больше не думая, кинулся в драку, вложив в движения тела все разочарование своим кумиром.

Дрэг помнил, как рухнул его идол. На следующий день после происшествия в клубе к нему, одуревшему от обезболивающих, явился генерал, недовольно сверкая глазами. Младший встрепенулся, надеясь, что удастся поговорить, извиниться, они выяснят, что произошло недоразумение, но… командир пришел не для проверки состояния своего бойца. Он пришел, чтобы, отводя горящий ненавистью взгляд, угрожать и тыкать в нос бумажками. В глазах плыло, в голове была муть, а от перечня статей, к которым его подведут, хотелось блевать. Не от страха — было очень мерзко от того, что воин, которого он возвел на пьедестал, так трусливо прикрывает собственный хвост после устроенной драки.

В последний момент Огонек успел подняться обратным перекатом, заодно увеличив дистанцию между собой и яростно наносящим удары противником. Промедли он еще долю секунды — валялся бы на татами с ребрами, воткнутыми в легкие. Серый попытался нанести удар ногой, а потом сразу хвостом, но Дрэг ловко ушел, развернувшись спиной к противнику, и поймал летящую в него руку. Локоть что есть сил ударил по незащищенным ребрам, в очередной раз вышибая дух из бойца. В следующий миг, не разжимая захвата, младший развернулся и бросил соперника через плечо об пол. Лишь маты, смягчившие удар, спасли позвоночник от травмы, но Огонек, ведомый злостью, подскочил и нанес неожиданный удар пяткой в шею противника из неудобной позиции. Черный марсианин отлетел. Полковник, не желая терять преимущества, ринулся на врага, молотя его изо всех сил и не заботясь, куда приходятся удары. Сминая противника, не выпуская его из поля зрения, Огонек самым краешком сознания вспоминал, где тут ближайший металлический угол, о который можно проломить старлею череп…

— Ебать, вы охуели?! — хриплый бас раскатился по залу, и спустя секунду окровавленных бойцов раскидало по разным сторонам татами. — Отставить!

Черный тогда грубо оборвал старшего, не глядя, поставил подпись. Командир тут же свалил, а Дрэгстер повернулся спиной к двери и закрыл глаза. Хотелось рыдать, как в детстве. Столько лет он считал кумиром того, кто ничем не отличался от других! Да, хорош в драке, но сам топчет идеалы, про которые возвышенно ссыт в уши молодежи! Прикрывается бумажками, чтоб не потерять высокую должность, ради бабы готов убить, не разбираясь. Разве на такого героя мечтал быть похож Дрэг, когда был подростком?!

— Отставить! Какого хуя вы творите, сучьи дети? — между ними, быстро переводя взгляд с одного покрытого потом воина на другого, возвышался министр Скаббард. — Под трибунал захотели?!

Дрэг, тяжело дыша, втянул в себя кровь из разбитого носа и молча сплюнул в сторону Огонька. Тот, держась за ребра, скрежетал зубами, явно давя в себе желание проигнорировать присутствие старшего по званию и продолжить убивать противника. Он зажмурился, силой воли отправил демонов на покой и постарался унять ярость, соображая, что ответить.

— Брось, Скабб, с чего трибунал-то? Просто немного увлеклись во время спарринга. Никакого криминала. Правда, Дрэг?

Две пары глаз уставились на старлея, ожидая реакции.

В груди черного поднялась ненависть, сжала в комок сердце, почти заставив то остановиться. Медицинские приборы вокруг взвыли, синусоида стала почти прямой. Затухающим сознанием Дрэг уловил очертания фигуры, будто из ниоткуда перед ним возник статный воин с глазами, горящими пламенем. Парень перепугался: неужто сам Марс явился за ним? Грозный бог протянул руку к своему хрипящему сыну и пальцами, беспрепятственно скользнувшими в грудь, несколько раз сжал замершее сердце, заставляя то биться, а потом поселил в нем, будто в яйце, злобного демона. Ненависть, двигающая сыном Марса, напитала крохотное пока еще чудовище, которое стремительно росло в ладони бога Войны. Росло, пока не стало больше сердца, порвав то в клочья и жадно сожрав его ошметки, будто некий хищный птенец разломал скорлупу яйца. Дрэгу хотелось кричать от ужаса, но тут демон свернулся в груди, и сам стал его сердцем, заставив кровь разноситься по венам. Линия на приборах снова стала извиваться. А бог касты воинов, отметив бойца своим даром, исчез.

Дрэгстер, коротко кивнув, развернулся и, прихрамывая, пошел к раздевалке.

— Лейтенант, точно просто спарринг? Претензии мне на стол позже не лягут? — окликнул его министр обороны. Тот оглянулся, зло блеснув почти бордовыми глазами, под одним из которых наливался огромный синяк:

— Никаких бумаг не будет, сэр. Мы с полковником, если что, все вопросы способны решить между собой. В честном спарринге, — офицер, выплюнув эти слова, продолжил свой путь, мечтая скорее добраться до душевой, запереться в ней и рухнуть на пол под прохладными струями. Болело тело. На душе было так мерзко, что хотелось блевать. Снова тот, кто когда-то был его кумиром, врет, чтобы прикрыть свой зад! Конечно, можно было бы не принимать эту подачу, не соглашаться вновь на мировую, но… сядет он, посадит вместе с собой серого… Кто же тогда будет рядом с их Лидером, когда тому понадобится помощь?..

Когда в палату ворвался врач, получивший сигнал на портативный компьютер, пациент, тяжело дыша, смотрел на него безумными глазами.

— Брат, ты совсем тормоза потерял! — Скаббард, оставшись с Огоньком наедине, развернулся к нему, сведя на переносице брови, в которых то тут, то там виднелись белые нити. — Убил бы парня — и что? Лишил бы Стока отличного бойца, себя бы под трибунал подвел! Включай мозги, не мальчик уже! Снова на те же грабли, что и год назад?!

— Нет, Скабб, никаких граблей. Мы же сказали: просто спарринг, — глядя в глаза командиру, ответил воин. — Увлеклись. Вспомни, во время войны мы не так еще друг другом полы подтирали! Линк только успевал нам ребра подлатывать. Извини, пойду! Очень в душ хочется!

Скаббард, что-то обдумывая, смотрел ему вслед хмурым задумчивым взглядом.

Огонек, морщась от боли в травмированной пытками ноге, поковылял к раздевалке, даже не пытаясь скрыть хромоту. Определенно, ничего хорошего не может быть в этом задиристом ублюдке. Головой понимал: то, что стралей вышел живым из их драк — благо и большая удача. Но как же ему хотелось вломиться в запертую кабину, где должен был мыться противник, долбануть его башкой о стену, а потом свернуть шею! Так хотелось, что чесались кончики пальцев и разбитые костяшки!

Но не сегодня! Скаббард прав: еще за одну такую драку отправят под трибунал.

Закрывая за собой дверь душевой, Огонек внезапно понял: придет день, и они с Дрэгстером обязательно сойдутся в драке, в которую никто не сможет вмешаться. Которая закончится смертью одного из них. И каким-то особым чутьем понял, что вот он — тот, кого Марс отправил за отрекшимся от него сыном…

И ни один медицинский прибор не мог показать, что в груди воина отныне на месте сердца клубком свернулся демон.

Спустя 12 лет после победы над Плутарком.

Они с Наги мечтали о тихой свадьбе с торжеством для самых близких и о романтическом путешествии.

Каким образом эта мечта превратилась в светское мероприятие года, ни он, ни она не поняли.

Когда, сверкая совершенно счастливыми улыбками на пол-лица и ослепляя горящими взорами окружающих, они сообщили родителям Нагинаты о решении пожениться, Троттл, коротко бросив, что он курить, просто сбежал из гостиной. Каждый новый статус дочери ее папа принимал весьма болезненно, и семья уже знала, что ему просто нужно дать немного времени на осознание происходящих изменений. Будущая же теща, воссияв, словно отполированный байк, хищно прищурила глаза и, азартно ими поблескивая, буквально через три минуты вывалила перед ними стопку журналов о свадьбах. Огонек мысленно застонал: оказывается, пока он тихонько доходил до решения жениться, Карабина уже спланировала операцию «Бракосочетание единственной дочери» с присущим ее стратегическому складу ума размахом и продуманностью деталей. Серый отважно попытался спорить. Мама его будущей супруги, глядя на него так же, как смотрела на противников на военных переговорах, непрозрачно намекнула, что если хочет сохранить ее расположение, берет дочку замуж красиво и с соблюдением традиций. Полковник Римфаер был вынужден капитулировать.

Месяц они с Карабиной схлестывались пару раз в неделю в боях за снижение градуса пафосности праздника. Наги металась от одного лагеря к другому, то склоняясь к идее возлюбленного скорее связать с ним жизнь, то ведясь на рассказы матери о красивом платье и особенном дне. В итоге девочка в ней победила и, сопровождаемая довольной, будто завоевала Плутарк и пару соседних с ним планет, мамой, невеста отправилась в рейд по свадебным салонам. Серый понял, что начинает проигрывать эту войну: по опыту женатых друзей он помнил, что с появлением «особенного» платья следом обязательно возникает размах ему под стать. Чутье на опасности не подвело: показав краешек кружевного шлейфа, теща наказала быть при полном параде, поставив крест на идее чувствовать себя удобно в свой самый счастливый день жизни.

Троттл тоже выл. Раз двадцать на дню супруга отрывала его от работы, чтобы сунуть под нос салфетки, цветы или какие-то ленточки, заставляя подслеповато щурящегося мужа выбирать из кремового и… кремового, щупать фактуру открыток для свадебных приглашений да рассматривать шрифты в завитушках. Причем просто ткнуть пальцем было нельзя, требовалось выдать подробное эссе на тему, почему он считает именно это непонятно зачем нужное нечто оптимальным вариантом для свадьбы своей единственной дочери. При этом жена принималась спорить, доказывая, что он не прав, и удалялась, саму себя убедив в верности ее выбора. Через месяц отец невесты ввел в свой ежедневный рацион пару бокалов вина и втихую сделал дембельский календарь, отсчитывая дни до того славного момента, когда этот кошмар, наконец, закончится. Он не признавался в этом даже себе, но уже готов был сдать Нагинату Огоньку безо всяких документов и церемоний, только б снова обрести покой.

Встретившись как-то у великана и уединившись, мужчины принялись жаловаться друг другу на жизнь. Выяснилось, что Винни с Модо тоже доставалось, Карабина привыкла бросать в бой все имеющиеся в ее распоряжении ресурсы. Посовещавшись, они сошлись на мнении, что эта энергичная женщина просто решила отыграться за свою скромную поспешную свадьбу в гарнизоне Борцов за свободу, и прекратить ее активность можно, только убив. Все с надеждой посмотрели на Троттла, но после минутной паузы тот, вздохнув, посоветовал просто делать, что говорят, раз невеста тоже хочет праздника. А также поделился лайфхаком с алкоголем.

Окончательно добил Огонька Стокер. Услышав, что его названный сын женится, Лидер, потирая руки, решил использовать это событие во благо политической пропаганды. Ведь какая красивая история: потомок известного военного рода, сделавший блестящую карьеру, женится на дочери бывшего министра обороны и одного из самых известных героев плутаркийской войны! Это должно было создать в глазах общественности положительный образ Огонька и реабилитировать его после истории с поножовщиной в клубе. Правительственная PR-команда запустит в сеть красивые картинки, подкрепит все правильным текстом… Серый, слушая старшего, нервно уничтожал сигарету за сигаретой, мрачнея с каждой фразой. Не подняло настроения даже то, что Сток пообещал вернуть генеральский чин к торжеству: и времени прошло достаточно, и заслужил хорошим поведением, и для целей пропаганды так будет лучше.

Огонек очень пожалел плутакийцев, поняв, как трудно тем было, когда Карабина и Стокер работали вместе. Сопротивляться этой парочке, стремящейся к одной цели, было просто невозможно! Они даже снова начали переписываться, моментально сработавшись идеальной стратегической двойкой. Правда, это партнерство не вернуло им былой близости: на свадебной церемонии и банкете они выбрали места подальше друг от друга.

Вот так, планируя камерное торжество для самых близких, Огонек и Наги оказались виновниками самого громкого светского мероприятия послевоенных лет.

Пока новоиспеченный генерал, полируя на парадном мундире и без того сверкающие знаки различия до состояния зеркала, думал, что его невесте все это доставляет удовольствие, он терпел, стиснув зубы. Ну, не проедется он, гремя привязанными к «Дрэгстеру» банками по округе, не увезет любимую в какое-нибудь красивое место, где сможет взять под звездами, зато Наги будет довольна! Но за неделю до свадьбы в его дверь внезапно позвонила заплаканная Нагината с каким-то невероятным боевым раскрасом на лице, жуткой сложносплетенной прической, делающей ее похожей на его покойную бабушку, и, бросившись на шею, разрыдалась. Растерянный жених, застревая пальцами в жестких, словно мотоциклетный шлем, волосах, из всхлипов девушки понял, что весь этот пафос ей тоже совершенно чужд, и ее пугает размах собственной свадьбы.

Огонек мысленно послал псу под хвост нереализованные желания тещи и политические подтексты названного отца, и сел составлять план по исправлению всего того безобразия, в которое их втянули…

Назначенный день начался ровно по прописанному Карабиной и Стокером сценарию. Заминка вышла лишь тогда, когда невеста наотрез отказалась от модного свадебного стилиста, запершись в комнате и угрожая ножницами своему платью до тех пор, пока вооруженная расческами и кисточками женщина не покинула дом. Карабина уговаривала, грозила и снова уговаривала. Потом потребовала у мужа выбить дверь, но внезапно не нашла поддержки. Вздохнув и про себя решив, что дочь перенервничала и так сказывается предсвадебный стресс, отставной генерал отпустила растерянного мастера. Троттл, втиснутый в дурацкий фрак, оглядел вышедшую после отъезда визажиста Нагинату, отметил, что в руках ее подозрительный рюкзак и, приготовившись к сюрпризам, запихнул во внутренний карман не одну, а две пачки сигарет.

Присланный Стокером фотограф щелкал камерой, делал нежные свадебные фотографии, нещадно гоняя ассистентов, и с тоской смотрел на так надоевший ему совершенно шаблонный результат работы. Еще одна пара получит красивый, романтичный и безумно скучный альбом со стандартным набором кадров. Приятно конечно, что у невесты из волос не соорудили модный, а потому встречающийся у каждой первой пучок со сложными плетениями, да лицо ее не покрыто слоем косметики, от которой из живого существа на фотографиях получается идеальная неестественная маска; что жених вместо неудобных ботинок радостно скачет в стертых о мотоцикл берцах, но на этом все интересное в этой съемке заканчивалось. Стандартные позы, стандартные взгляды, стандартные локации. Как же скучно стали отмечать на Марсе свадьбы!.. От предсказуемости отчаянно хотелось спать, но протокольный фотограф Лидера умел справляться с зевотой и не показывать своего отношения к происходящему.

Сон как рукой сняло, когда во время обмена кольцами внезапно стихла классическая мелодия, и из колонок полились бодрые мотивы тяжелого рока. Многочисленные гости встрепенулись, а мама невесты вскочила с места, меча грозные взгляды на диджея, но жених, рявкнув, что все так и задумано, показал тому, кто сменил трек, два больших пальца, улыбаясь от уха до уха. Его теща побледнела и грозно уставилась уже на него, но позволила мужу усадить себя на место. Фотокамера, щелкая с максимальной скоростью, принялась увековечивать неожиданный поворот.

Жених, как полагается, надел кольцо на тонкий рыжий пальчик, но после этого невеста, подобрав пышные кружевные юбки и пнув длинный шлейф, уселась прямо подле алтаря на ступеньку и кивнула брату. Огонек плюхнулся рядом, а Харлей, не глядя на мать и пряча довольную улыбку, принес сестре рюкзак, после чего благоразумно затерялся среди гостей, дабы не быть тем, кого будут допрашивать с пристрастием о творящемся безобразии. Вытащив небольшие баночки, девушка аккуратно разложила их рядом, устроила руку почти мужа на своем бедре, скрытом роскошным кружевом, и азартно щелкнув портативной машинкой для татуажа, объявила: «Сейчас и тебя окольцуем!». А потом, подцепив пигмент, принялась рисовать на сером пальце толстый металлический ободок, будто прикрученный к плоти шурупами. Мелкие брызги краски летели во все стороны, оставляя пятна на белоснежных юбках, монотонно жужжала машинка, жених и невеста, посмеиваясь, обменивались обещаниями любить друг друга до конца своих дней. Ведущий церемонии растерянно чесал антенны, из колонок звучали лучшие композиции Хард Рока. Карабина, закрыв лицо руками, пыталась сделать вид, что не ее дочь устроила этот цирк, и шипела на Модо, а Троттл, кусая пальцы, чтоб не ржать, одобрительно смотрел на молодежь. Наги, высунув кончик языка, выводила очередной шуруп на пальце Огонька, приговаривая, что от этого кольца тот захочет — не избавится, и он ее до конца жизни. Генерал Римфаер, стараясь не смотреть на названого отца, согласно кивал головой и с удовольствием курил, периодически поднося сигарету к губам почти-уже-супруги.

Довольный фотограф, растянувшись у ног пары, чтоб сделать самые интересные кадры, обещал создать для них совершенно улетную свадебную книгу.

Перемазанная пигментом для тату новобрачная была совершенно счастлива. Закончив свою работу под любимую композицию, она, поднимаясь, сбила незакрытые баночки юбкой, окончательно уничтожив шедевр дизайнерского искусства. Ведущий, регистрирующий брак, растерянно пробормотал, что объявляет их мужем и женой, и Огонек, не дожидаясь предложения, поцеловал невесту со всей страстью, на которую был способен. Покрытые мелкими цветными брызгами, они развернулись к гостям и пошли вдоль прохода под восторженные вопли молодежи. Старшие хранили гробовое молчание, не зная, как реагировать на это безобразие посреди торжественного мероприятия. Стокер жестом показал Огоньку, что свернет шею, но глаза его искрились восторгом.

Уже не боясь ни за платье невесты, ни за свою репутацию, молодожены расслабились, наслаждаясь днем, в который соединили судьбы. И пусть Карабина то краснела, то бледнела, поняв, что тщательно подготовленный план идеального праздника кто-то в последний момент отправил под хвост, устроив клоунаду, но виновники торжества излучали восторг, светясь таким счастьем и любовью, что через пару часов она перестала рисовать в голове пытки, которым подвергнет зятя после того, как любезно проводит последнего гостя.

Новый удар мама невесты получила, когда, проведя с приглашенными несколько часов, жених внезапно исчез, но через короткое время появился посреди банкетного зала, рыча мотором любимого мотоцикла и громыхая привязанными сзади банками. Вместо регистрационного номера была закреплена красиво выведенная идеальным почерком ее дочери табличка «НОВОБРАЧНЫЕ». Фотограф, бросившись почти под колеса машины, принялся щелкать затвором камеры, а Огонек, не глуша мотор, поставленным голосом сообщил, что похищает свою жену у гостей, ибо через пару часов у них рейс на Альфу Центавра. Подойдя к Нагинате, под задорный визг и смех возлюбленной он закинул ее на плечо, чтобы унести к «Дрэгстеру». Длинный шлейф, волочась по полу размохренной тряпкой, зацепился за ножку стула, будто желая удержать молодых на торжественном ужине. Не долго думая, Огонек выхватил любимый шейный нож и варварски откромсал острым как бритва лезвием несчастную ткань вместе с частью юбок, чтоб Наги могла устроиться на пассажирском сидении мотоцикла. Хохочущая, совершенно счастливая новобрачная помахала всем рукой, и пара, призвав гостей веселиться, уехала в направлении космопорта.

Модо сполз под стол и делал вид, что это не он дядя этого психа.

Троттл курил прямо за столом, стряхивая пепел в бокал.

Винни пытался объяснить дочерям, почему тем не стоит повторять такой сценарий бракосочетания.

Стокер уже обсуждал с PR-менеджером, как повернуть ситуацию на благо государству. Он даже решил, что такое нестандартное поведение вызовет положительный отклик у молодежи, подтолкнув тех к службе в мотоподразделении.

А Карабина не разговаривала с зятем два месяца после свадьбы и оттаяла только после того, как он засадил половину ее лужайки редкой цветочной рассадой самолично.

====== Огонек. Укротительница демонов. Вне времени. ======

Спустя 12 лет после победы над Плутарком.

Всю дорогу до цветущей Альфы Центавра, куда они отправились в медовый месяц, Огонек убеждал жену и себя в том, что родственники после возвращения не убьют их. Новобрачные верили, что поступили правильно, но при мыслях о семье уши обоих непроизвольно прижимались к голове, выдавая волнение.

Несмотря на это, они были совершенно пьяны своим счастьем, целуясь половину дороги, а вторую — хихикая при воспоминаниях о лицах гостей. Перелет в четыре часа прошел незаметно. Правда, соседи вздохнули с облегчением, когда лайнер сел: все порядком устали от милующейся парочки, но замечаний не делали, уж больно нежно друг на друга смотрели молодожены.

На паспортном контроле возникла неожиданная заминка: Огонька вежливо, но настойчиво попросили пройти к начальнику пограничной службы. В отдельном кабинете его обыскали от кончиков антенн до хвоста, и, он был уверен, отчаянно придумывали предлог заглянуть и под него тоже, а потом с полчаса расспрашивали про цель визита. После того, как генерал марсианской армии в тысячный раз повторил, что он правда женился, правда всего лишь турист и правда не собирается шпионить в пользу своего правительства, старший погранотряда посовещался с кем-то из высокого начальства и, поморщившись, шлепнул в паспорт Огоньку отметку о пересечении границы.

На Альфу Центавра уже опускалась ночь, когда новобрачные наконец добрались до крохотного острова, на котором располагался уединенный отель, состоящий всего из пяти отдельных домиков, а также небольшого административного здания. Четыре бунгало сейчас пустовали, потому что это время года считалось слишком жарким для посещения экваториальных тропиков, зато пятое украшали гирлянды из местных цветов, развешенных специально к приезду марсианских гостей. Привычные к пескам и раскаленному солнцу, в лютом зное они чувствовали себя отлично, поэтому с удовольствием воспользовались возможностью побыть в полном одиночестве. Столетиями нетронутая природа, чистейший бирюзовый океан да розовый песок настраивали на самый романтичный лад. Даже хозяин, перетащив их вещи в домик, поправив сердце из красных лепестков на кровати и быстро скрутив пару затейливых лебедей из полотенец, оставил новобрачным номер своего телефона на случай, если что-то понадобится, и покинул остров, пообещав раз в два дня привозить все необходимое в утренние часы, дабы не тревожить гостей.

Проводив радушного центаврианина, они взялись за руки и, зарываясь босыми ногами в мелкий светло-розовый, с коралловыми всполохами, песок, побрели вдоль влажной линии прибоя. Наги замерла, развернувшись к накатывающим волнам: никогда прежде не видела она столько воды. Соленые брызги летели в лицо и оседали на шерсти, нос ловил незнакомый, горько-соленый аромат. Шум волн расслаблял и ужасал одновременно, заставляя мышку трепетать перед мощью океана.

Огонек, обняв жену за талию сзади, зарылся ей в волосы и улыбнулся. Он помнил, как на Марсе его детства впервые увидел бесконечную водную гладь. Однажды, когда был совсем маленьким, родители отвезли их с Праймер к морю. Память не хранила больше ничего из тех дней, но свое изумление он помнил отчетливо, и каждый раз, глядя на озерца, созданные командой экологов, благодарил Стокера за отдаленную перспективу возродить океаны на родной планете. И пусть ему вряд ли удастся показать собственному сыну, как прекрасна бескрайняя вода, но Огонек был уверен, что его внуки обязательно смогут выезжать на марсианское море с родителями. Дайте только срок, и их мир обязательно станет идеальным!..

Наги внезапно развернулась в его объятиях и, обняв за шею, притянула для долгого, нежного поцелуя.

— Спасибо, родной. Это незабываемо… — Мужчина лишь улыбнулся ей в губы в ответ. — Никогда не думала, что океан может быть так прекрасен! Переливы цвета просто завораживают… а звук волн — как будто музыка — так и тянет танцевать! Как жаль, что я не захватила бумагу и карандаши, чтобы все это нарисовать!

— Мммм… ты не захватила… а я захватил! — Предельно довольный Огонек, улыбаясь, смотрел, как расширялись ее зрачки, пока до нее доходил смысл сказанного, а потом Нагината с визгом прыгнула ему на руки. Хохоча, он закружил свою супругу, радуясь тому, что смог доставить столько удовольствия этим простым жестом. Знал же, что во время свадебного путешествия она обязательно захочет уединиться со своими кисточками!

— А танцевать… что же нам мешает, моя девочка?.. — Он, спустив ее на влажный песок, положил широкую ладонь на тонкую талию, а второй рукой поймал пальцы. — Тем более, я увез тебя до того, как нас заставили протокольно вальсировать перед гостями!

Смеясь, он закружил ее, вслух считая такт. Что-что, а это фигурное топтание под музыку ему откровенно не давалось, и Огонек отбил Наги все коленки на занятиях, на которых в ультимативной форме настояла будущая теща. Фигуры танца воину категорически не запоминались, и еще ни разу ему не удалось, не сбившись и не врезавшись в столб или стену, пройти хотя бы круг. Но сейчас, посреди уединенного пляжа, он будто услышал в звуке волн мелодию вальса и, плавно ведя свою легконогую партнершу, закружил в танце, который они готовили для гостей, а сделали лишь своим. Расслабившись и просто отдавшись памяти тела, Огонек будто полетел, будто поймал воздушный поток невидимыми крылами. Он смотрел в блестящие, красновато-карие глаза любимой женщины и в висках его билась лишь одна, полная восторга фраза: «Моя! Наконец, моя!»

Он не знал, сколько времени прошло. Их ноги взрыли гладкий песок, оставив на нем почти правильный круг. В очередном развороте широкая ладонь оставила талию и скользнула на обтянутую короткими шортами ягодицу, а губы поймали губы в поцелуй. Наги прижалась теснее, приподнявшись на мысочки и обвив руками мощную шею. Не отрываясь от ее рта, мужчина опустился на теплый песок, лаская пальцами бедра и спину. Его партнерша соблазнительно выгнулась, повинуясь ласкам, что становились все настойчивее и жарче, его язык проследил линию вдоль челюсти, влажно вылизывая, прижался к подставленной ему шее. Мелькнула рациональная мысль, что после им обоим придется еще долго вымывать песок отовсюду, но Огонек отмахнулся от нее, решив, что они просто выкупаются вместе совершенно голые. Напрягшийся от этой идеи ствол сдавило джинсами, и мужчина чуть отстранился, чтобы нетерпеливыми пальцами нашарить болты на шортах девушки и расстегнуть их один за другим…

— Родной… стой… — хриплый голос в самое ухо будто выдернул из транса, резко возвращая в реальность.Стоять? Он стоит! Так стоит!.. Ох, стоять не в это смысле!.. Что еще?!

— Мммм? — он попытался продолжить, погладив низ втянувшегося под его ладонью живота, но был остановлен твердым взглядом красновато-карих глаз. — Что такое?

— Давай не здесь? — она зарылась пальцами в его волосы, убирая их с лица ему за уши, и смущенно закусила губу. — Мне надо наклеить пластырь и… ты не думал, что за нами могут следить через какой-нибудь спутник?

Огонек про себя выругался, призвав на помощь все знания, полученные от свекра и иных виртуозов марсианского матерного: после устроенного шмона его жена не сможет расслабиться и насладиться отдыхом! И скорее всего плакали его мечты о том, как они будут голыми купаться в океане, а потом заниматься любовью на берегу! С другой стороны, Нагината в чем-то права: следить за ним подозрительные центаврианцы могли легко! Показать их разведке собственный зад было как-то не жалко, даже в чем-то символично, но вот позволить какому-нибудь офицеру разглядывать его жену!.. И скорее всего светануть классные кадры парочке друзей, а потом передернуть под них в ночную смену!..

Его демоны оскалились на такую перспективу и утробно зарычали — в груди мужчины поднялась ревность ко всему миру. Огонек быстро подцепил застежки шорт, надежно все застегнул, как было, а потом перекатился на спину, прижимая Нагинату к боку. Жена, щекотно хихикнув ему в подмышку, полезла в задний карман соблазнительно коротких штанов за контрацептивным пластырем. Мужчина перехватил ее запястье и заглянул в глаза:

— Давай без него, а?

Наги смутилась, непроизвольно опустив взгляд:

— Ты знаешь… я бы пока не хотела от них отказываться, родной.

Его грудь тяжело поднялась и опустилась, раздался разочарованный вздох:

— Не готова? — сильные пальцы, показывая, что он не обижен, просто расстроен, гладили поясницу. Нагината перевернулась на живот и приподнялась на локти, чтоб удобнее было смотреть мужу в лицо:

— Не готова, да. Прости! Мне бы хотелось какое-то время просто побыть в статусе твоей жены, а не матери младенца. — Она осторожно поцеловала его в губы и немного расслабилась только тогда, когда почувствовала страстный ответ на свою ласку. — Это с одной стороны. А с другой мы с Линком сейчас занимаемся важным исследованием и… я верю, что оно сделает жизнь не одного существа лучше. — Ее глаза загорелись, речь стала быстрее как всегда, когда она рассказывала о чем-то, во что верила всей душой. Огонек непроизвольно улыбнулся такому энтузиазму. — Мы все о свадьбе последнее время говорили, и я не успела рассказать, что за грант мы недавно получили. Ты же помнишь, что я выбрала специализацией репродуктологию? — Он кивнул. — Так вот, после курса галактической генетики мне стало интересно, как проходил эксперимент, от которого родились Ника и Хоуп. Я упросила профессора Линка достать мне записи, используя его уровень доступа. Весь прошлый семестр разбирала материалы, и мне в голову пришла пара идей, как можно изменить подход к сборке хромосомы так, чтобы повысить шансы на успешную трансплантацию элементов ДНК родителей друг в друга. Но как ни крутила модель, упиралась в проблему: вероятность отторжения чужеродных элементов ДНК материнским организмом была необычайно высока, по сути, плод травил мать инопланетными генетическими вставками, поэтому тело просто отторгало эмбрион. Чтобы этого не происходило, подбирали индивидуальный набор препаратов, останавливающий процесс, но влияющий на самочувствие и дающий определенные побочки. Поэтому Чарли так тяжело переносила беременность. Для вывода метода из экспериментального поля нужно было или как-то блокировать воздействие части генов, или думать, как осуществить вынашивание вне живого тела… Ну что ты, не понимаешь? Просто ж! — она ткнула мужа, чьи брови уехали куда-то к антеннам, в бок кулачком, когда заметила, что его лицо всё сильнее вытягивается в процессе объяснения.

— Наги, «просто» — это автомат собрать! Бомбу обезвредить. Хочешь расскажу?.. «Просто собрать ДНК и вырастить эмбрион не в мыши» — это что-то нифига не просто!

Она рассмеялась: обо всем, что связано с репродукцией, она готова была говорить часами, не задумываясь о терминах и детализации различных процессов, чем периодически доводила знавшего множество женщин воина или до ощущения, что он — идиот, ничего не смыслящий в размножении, или до пылающих антенн и ушей. Огоньку не забыть, как, вернувшись с первых родов, на которых она ассистировала, Наги восторженно выложила ему и родителям за ужином все подробности. Они с Троттлом многое повидали, но, переглянувшись, сбежали курить на середине рассказа, решив, что сегодня обойдутся чашкой чая. Нет, рождение деток — это прекрасно, но он бы предпочел оставить некоторые пробелы в своих знаниях этой темы незаполненными.

— Если проще, то я поделилась идеями с Линком несколько месяцев назад. Это были только догадки и наброски, но с позволения профессора мы с еще парой толковых ребят провели небольшие исследования на кафедре и смогли зацепиться за нужное направление. И теперь под его руководством начали большую коллективную работу, которую, если все получится, нам через три года засчитают за выпускное исследование. Линк рассказал про него кому-то, чуть ли не Стокеру, и в итоге этой идеей заинтересовались в программе поддержки семей. Оказывается, пару лет назад группа студентов придумала прототип прибора, в котором можно было бы выращивать эмбрионы без участия материнского тела. Идеальное решение для тех, кто по состоянию здоровья не может выносить самостоятельно, представляешь?! Проект заморозили, потому что не нашли добровольцев, готовых доверить собственного ребенка неопробованной технике, но если совместить наши идеи… нам нужны только родительские клетки, а дальше все можно будет сделать в лаборатории! Соединить их, вырастить эмбрион, поместить его в питательную среду, имитирующую матку. Для существ с разных планет это бы сняло риск тяжелых последствий для матери, мы бы могли заранее, на этапе зачатия, найти и исправить возможные генетические аномалии! Понимаешь, что это значит?!.. Не секрет, что после прошедших войн мышей осталось не так много, восстановление численности населения идет медленно, и наверху решили, что так мы сможем помочь Марсу. Поколение совершенно здоровых марсиан, без риска, возможного для естественного вынашивания. Без нагрузки на материнский организм!.. Пару недель назад мы получили грант, Линку дали зеленый свет привлечь еще кого-то, если нужно, и после того, как я вернусь, мы начнем работать. В общем… родной… это невероятный шанс, и сейчас я бы не хотела выпадать из работы. — Она снова поцеловала Огонька.

О Фобос! Пока он думал, что ухаживает за будущим акушером, его невеста ввязалась в выращивание каких-то Франкенштейнов! Он не мог объяснить, что именно, но что-то до жути пугало его в этой идее. Быть может то, что мозг, заточенный под войну, моментально задался вопросом, а нельзя ли использовать эти наработки для того, чтобы создавать идеальных солдат? Госзаказ на младенцев, еще до своего рождения предназначенных быть бойцами — от этой мысли мужчину передернуло: он всей душой понадеялся, что подобная идея больше не придет никому в голову. А если придет, Стокер напомнит умнику понятия морали.

Но если откинуть эти мысли, то идея действительно могла помочь стать родителями многим марсианам. Да и не только марсианам: вся галактика сделала бы шаг навстречу единству!

Он нежно погладил Нагинату по щеке и грустно улыбнулся:

— Хочешь приносить пользу родному миру?

— Хочу! Это важно, понимаешь? Это моя мечта! Если все получится, наше исследование позволит сделать счастливыми множество пар вроде Винни и Чарли, дать им шанс на полноценную семью. Тетя Чарли как-то говорила, что очень тяжело перенесла беременность, что может и хотела бы еще детей, но не уверена, что справится с вынашиванием. Я смотрела протоколы и записи, ее организм действительно пострадал от вводимых препаратов, угнетающих стремление к отторжению. Глазу не видно, но вред нанесен, и вероятность, что она сможет пройти это еще раз, стремится к нулю. А то, что предлагаем мы, гораздо менее травматично. Если все получится, сможем дать шанс появиться тысячам новых марсиан! Представляешь?!

Ее глаза блестели, светились уверенностью в том, что она делает нужное дело. И, глядя на неподдельный энтузиазм Нагинаты, Огонек не мог спорить с ней или уговаривать: именно такой, живой и горящей идеями, любил он эту девушку. Ей нужно еще несколько лет, чтоб реализоваться? Что ж, он даст ей их. В конце концов, жил он почти сорок лет без своих маленьких копий, и ради того, чтоб она была счастлива, подождет еще. А там, глядишь, какой-нибудь подросший гений придумает, как ускорить накопление воды на планете, и он все-таки сможет показать их с Наги детям марсианское море.

— Мне нужно несколько лет, ладно? Ммм… пять? — она обняла его за шею.

— А потом будет мне сын или дочка? — он обнял ее за талию.

— И сын, и дочка, если захочешь. Как репродуктолог-генетик я тебе соберу кого скажешь вплоть до цвета глаз и длины антенн! Обещаю! — она легко коснулась его губ.

— Ээээ… а естественный способ размножения ты уже не рассматриваешь? Все, устарело? Не интересно? Только… как это?.. сдать материал в пробирку и я свободен? — при слове «материал» мужчина наморщил нос, заставив Нагинату расхохотаться, а потом прижаться к нему сильнее.

— Даже не рассчитывай, что будешь свободен! Старые методы размножения тоже недоисследованы и могут таить в себе немало сюрпризов… — Наги понизила голос, добавив в него сексуальной хрипотцы.

— Оооо, и я могу послужить науке, участвуя в экспериментах со старыми методами размножения? — он прикрыл глаза, пытаясь не заржать. — А мне перепадет кусочек вашего гранта за старания?

— Тебе точно перепадет что-то весьма приятное в качестве бонуса. — Взяв его лицо в ладошки, Наги многообещающе поцеловала мужа. — Но под крышей номера, если ты не хочешь пощекотать нервы мыслью о том, сольют ли нерадивые шпионы видео с нашей первой брачной ночью в сеть!

— Не хочу! — улыбаясь, Огонек поднялся на ноги и помог подняться жене, а потом прижал ее к себе за талию. — Мне плевать на заголовки таблоидов и фотки моей голой задницы на первой полосе, но вот твою голую задницу я демонстрировать кому-то, кроме себя, не намерен.

— Аааа, собственник! — поддразнила она мужа.

— Ужасный! И ревнивец! — он довольно улыбнулся, признавая очевидное, и поцеловал ее в антенны. — А еще муж, жаждущий консумировать свой брак! — Горячее дыхание опалило ее шею, говоря о том, что пришло время оставить шутки.

— Тебе не кажется, что предыдущие три года ты успешно не один раз это проделывал, и сейчас использование этого термина несколько… не подходит к ситуации?

— Да, но в браке мне еще этого делать не доводилось! Эффект новизны горячит кровь! — они не торопясь побрели в сторону предоставленного им домика.

— Хочешь чего-то особенного? — мурлыкнула девушка. От того, как это прозвучало, приятно потянуло низ живота, а член начал снова твердеть.

— Определенно хочу! — его голос стал ниже, выдавая нахлынувшее возбуждение. Достигнув широкой веранды, они замерли на пороге.

— Иди в душ, вымой из себя ту половину пляжа, которую притащил на шерсти, обработай татуировку и покури. Дай мне минут двадцать. И… — она облизнула губы, прижалась грудью к мощному торсу и многообещающе прошептала. — Я обещаю тебе что-то особенное..

Кисточки!

О Фобос, в их первую брачную ночь она притащила в спальню мольберт и, смешав краски, что-то сосредоточенно выводила на бумаге! Кажется, его и правда ждет нечто особенное: кому еще могло «посчастливиться» вместо страстного секса разглядывать треногу с бумагой, и довольствоваться видом торчащих из-за нее длинных ног и антеннок?!

Если откинуть художественные принадлежности, выглядела Наги крайне соблазнительно: приглушенный свет двух настольных ламп бросал объемные тени на белый кружевной корсет и трусики, с боков завязывающиеся пышными бантами, которые будоражили воображение… но при чем тут дурацкие кисточки?!

Огонек уже минуту таращился на эту картину, не переступая порог спальни от замешательства.

— Ммм… родная…

— А вот и ты! — Нагината перебила его и кивнула на кровать. — Наконец-то! Я решила, что есть один ракурс, с которого я еще тебя не рисовала! Так что ложись, я должна свериться, все ли черты я помню правильно!

«Что за нах?!» было самым мягким выражением из тех, что пришли Огоньку в голову. Он отчаянно подбирал слова, чтоб вежливо поинтересоваться, не охренела ли его супруга так обламывать?! Он тут намылся, шерсть начесал, полился ее любимым одеколоном, заел сигареты пачкой мятных конфет. Перед тем, как пойти в душ, припрятал сюрприз для нее в своей тумбочке, а она решила порисовать!

— Эммм… Наги… у нас вроде как первая брачная ночь…

— Знаю. — Она хитро посмотрела на него из-за мольберта. — Вот я и решила, что нужно запечатлеть ее важнейший элемент на память!

— Не хочу показаться неотзывчивым к твоим инициативам, но я не уверен, что лежать и позировать тебе — это то, чего бы мне сейчас хотелось…

— О, поверь, мне тоже!.. Ты ложись давай вон туда, — она махнула палитрой в сторону кровати. — И так, чтоб я тебя всего видела. Да, полотенце сними, оно закрывает все, что мне как художнику интересно!

Огонек замер, чувствуя, что у него загораются уши. Она что хочет рисовать?!

— Эм… родная… я не то, чтоб стесняюсь, но ты собралась рисовать меня голым?

— Не голым! — Она прижала к губам кончик кисти и озорно посмотрела на мужа. — Более-менее голым я тебя уже не раз рисовала, пусть и по частям. Есть только одна часть тела, которую я не рисовала с натуры, — и юная хулиганка хитро кивнула на замотанные полотенцем бедра.

— Наги… это… это безобразие, а не идея! — он считал себя продвинутым и раскованным, но это! — Я не дам тебе рисовать мой член в нашу первую брачную ночь!

— Что, слабо? — стараясь не смеяться, она поиграла бровями, бросая вызов.

— Слабо?! Ничего мне не слабо, просто…

— Тогда сними это чертово полотенце и покажись во всей красе, любимый!

— Ты извращенка! — Он прыснул от смеха. — Воспитал себе на… голову!

— Угу… не стесняйся сказать «на головку». — Ухмыльнувшись, девушка принялась что-то выводить на бумаге. — Ну брось! Будет весело!

— И как ты собираешься его рисовать? — обреченно поинтересовался Огонек, устраиваясь на кровати. Поняв, что победила, Наги просияла.

— Во всей красе! Мне, как художнику, важно показать экспрессию, чувства. Так что стаскивай свое полотенце и…

— Чтоб «во всей красе» мне нужна твоя помощь, детка! — Он хитро прищурился, моментально накидав в голове план атаки: как только она окажется рядом, ни к какому мольберту он ее больше не отпустит!

— Не-не-не! Чтоб хорошо получилось, нужно, чтоб ты сам себе помог. — Ответив таким же хитрым прищуром, девушка показала, что прекрасно раскусила его идею.

— О Фобос!.. Нагината!.. Ты хочешь, чтобы я… — полковник Римфайер, ветеран плутаркийской войны, привычный к казарме и армейскому юмору, тот, кто мог с честью парировать шуточки Стокера и без стеснения называть вещи своими именами, тот, кто знал не один десяток женщин, почувствовал, что стремительно краснеет!

— Ага! Хочу! — Смеющийся взгляд снова дерзко бросил ему вызов. Нет, он понимал, что его разводят на слабо, но… но…

— А мы можем просто заняться любовью? — без особой надежды уточнил новобрачный. Когда он успел вырастить это чудовище? А ведь всего несколько лет назад она краснела от слова «секс» и смущенно отводила взгляд от его ширинки!

— Нет, не можем! — в голосе жены послышались требовательные нотки ее матери. Примерно так Карабина общалась с подчиненными во время совещаний. — А кроме того, я же делала для тебя подобное! Я тоже хочу порнушку!

— Ты неправильная трепетная невеста, ты в курсе? — сдавшись, он скинул полотенце.

— Какое предложение руки и сердца, такая и невеста! — парировала она и показала ему язык. — Ну давай!.. Хочешь, я включу тебе музыку? Для настроения?

— Ты очень заботлива! Как положено быть жене! — Он расхохотался. — Нет уж, обойдемся без музыки! А то я и так чувствую себя шлюхой из борделя.

— Ммм… знаешь, это круто прозвучало! — Наги улыбнулась, прищурившись, посмотрела в район его паха и деловито подмешала в краску немного черного, чтоб добиться правильного оттенка.

— Порнушку, значит?.. О Фобос! Знать бы еще, где ты откопала порнушку… — посмеиваясь, он обхватил рукой член и медленно провел по нему, вспоминая такие привычные движения. В голове мелькнула мысль, что с совершеннолетия Нагинаты прибегать к правой ему практически не приходилось, кроме редких командировок.

— У тебя же и откопала. Ммм… чуть ниже колено, а то мне плохо видно!

— Да, моя строгая госпожа! — Он переместился как сказано и, глядя в лучащиеся смехом глаза, сжал ладонь чуть сильнее. Ох, он и позабыл, как может быть здорово, когда знаешь, что хочет тело, и даешь в точности требуемое! Ствол в его руке напрягся сильнее, отзываясь на ласку. — И как ты вскрыла мои файлы?

— Вскрыла! — Наги фыркнула. — У тебя на рабочем столе папка «Для взрослых», а пароль — мое имя! Ммм… А у тебя очень… волнующе выходит. — Темнеющие от желания глаза внимательно следили за ускоряющимися движениями, кисть порхала по бумаге, выводя контуры. Она непроизвольно напряглась внутри и облизала губы, когда к визуальному ряду добавились звуки — частое дыхание и скользящая под пальцами влажная плоть.

— Оххх!.. Признаюсь, эта идея занятнее… чем мне показалось вначале. Тебе нравится? — Расслабившись, Огонек попробовал перехватить инициативу. В эту игру можно играть вдвоем. Посмотрим, как быстро ему удастся ее смутить!

— Пожалуй… да.

Он уловил, что ее голос стал ниже, а язычок все чаще облизывал губы.

— Тебя возбуждает то, что ты видишь? — большой палец прошел по головке и он, не сдерживаясь, застонал. Из-за мольберта послышался шумный выдох.

— Да… — Кажется, рыжие ушки слегка покраснели. Чуть раздвинув ноги, второй рукой он спустился от живота к внутренней стороне бедра. Его девочка хотела порнушку? Она ее получит! Кто бы мог подумать, что подобные игры могут так возбуждать! Поймав полный желания взгляд, Огонек вложил в ответный всю настойчивость, все стремление получить честный ответ. Таким взором он смотрел на тех, кого допрашивал во время войны.

— Ммм… твои соски уже… затвердели? Ты хочешь… чтобы я ласкал их языком?

— Ох…

— Ну же, родная! Я жду ответа!

— Черт, да! Я хочу!

— Тебе уже хочется… перестать… ох, черт!.. заниматься рисованием… ммм… и попробовать, насколько хорошо нам будет в «наезднице»?

Он заметил, как шерсть на ее теле встала дыбом, и Нагинату передернуло от того, сколько власти прозвучало в его голосе. Она любила предлагать новые игры, провоцировать, но потом с готовностью отдавала управление их удовольствием партнеру. Полное и безоговорочное доверие позволяло не бояться, что он не заметит чего-то, что может ей не понравиться. Она пыталась строптиво диктовать условия, но каждый раз Огонек спустя какое-то время перехватывал инициативу и покорял ее уверенностью и страстью.

— Мне хочется проверить, понравится ли тебе… вот такое рисование! — бросив на столик палитру и кисть, она вытянула чистую и направилась к кровати, облизывая на ходу пушистый кончик. Горящими страстью глазами Огонек следил, как плавно двигались банты на ее бедрах, как колыхнулась грудь в кружеве корсета, когда она по-кошачьи взобралась на постель и на четвереньках двинулась к нему, устроившись меж разведенных ног.

— Какое? — он улыбнулся уголками губ, следя, как кончик розового язычка увлажняет кисть.

— Вот такое! — нежные волоски коснулись чувствительной головки, заставив вздрогнуть и застонать в голос. Пришлось сжать член у основания, чтоб не кончить, так неожиданно остро отдалась в нем ласка. Мягкий хвостик закружился по тонкой кожице, посылая электрические разряды по всему телу, заставляя напрягать бедра и дрожать, растворившись в мощном удовольствии. Пальцы на ногах поджались, и он хрипло вскрикнул, когда она чуть нажала на кисточку, огладив самые чувствительные участки нежной плоти. Это было невероятно! Она находила точки, от касаний которых он вскидывал бедра и напрягался всем телом, не позволяя себе выплеснуться. Ощущение более жесткое, чем при ласках влажным язычком и губами, слишком нежных и размытых по всему напряженному органу, но при этом столь интенсивное, что приводит на грань боли. По телу прокатилась волна дрожи, заставив дернуться, и влажный хвостик, будто прочитав его желания, скользнул на ствол, обрисовав вздувшиеся под кожей вены и позволив сбросить накал страсти. Огонек медленно выдохнул сквозь зубы, возвращаясь с самой грани оргазма:

— В порнушке на моем компе такого не показывали, — приподнявшись, он потянул к себе жену и помог усесться верхом. — Затейница!

Руки скользнули на ягодицы и сжали их. Мужчина с удовольствием зарылся в мягкий мех на бедрах, требовательно лаская. Наги, поерзав на нем, позволила пульсирующему стволу потереться о гладкий шелк, прикрывающий самые чувствительные места ее тела. Он инстинктивно вскинулся, вжимаясь сильнее во влажную ткань, одной рукой обхватил тонкую шею, приласкал горло, заставив откинуть голову назад, спустился к соблазнительно спрятанной за кружевом корсета груди. Наги застонала, когда серые пальцы бесцеремонно забрались под чашечку и поймали напряженный сосок. Девушка задышала сильнее, подалась немного вперед, лаская мощный торс, огладила плечи, не переставая двигать бедрами, которые она то и дело сжимала, когда загрубевшие от руля ладони задевали особенно отзывчивые точки. Огонек поймал плотно сцепленные крючки и попытался расстегнуть, желая видеть больше, дотянуться туда, куда не позволяли проникнуть жесткие корсетные ребра, но потерпел неудачу, не справившись со слишком маленькими для него замочками.

— Сними его к песьей матери! — хрипло приказал мужчина, уронив обе руки на ее ноги и с силой проводя от колен вверх. Наги снова передернуло от этого голоса, внизу живота запульсировало: его нетерпение передалось партнерше, распаленной желанием не меньше. Она напрягла мышцы лона, с волнением ожидая, когда же он решится забраться под трусики и обнаружит сюрприз, который она приготовила. Как отреагирует? Девушка привстала и чуть отвела назад плечи, чтобы грудь смотрелась выигрышнее в тот момент, когда она начнет снимать с себя верх. Увесистый груз внутри тела переместился, стимулируя непривычные к этому точки. Наги закусила губу, прислушиваясь к себе: ощущения необычные, очень волнующие и они определенно заставляли желать большего!

— Ну же, родная! Хочу посмотреть на тебя! — уверенные серые пальцы скользнули под шелк и осторожно двинулись внутрь ее тела, сорвав с девичьих губ громкий протяжный стон. Не сдержавшись, она толкнулась к ним, шумно дыша и на несколько мгновений растворившись в электрическом токе, что растекся по низу живота. Под хвост вжалась горячая головка, распаляя запретным до сей поры желанием и любопытством, о котором девушка не решалась рассказать, и она заерзала бедрами, надеясь, что ее опытный любовник уловит намек без необходимости произносить до дрожи смущающие слова.

— Нагината! Ты испытываешь мое терпение! Порву твой корсет к херам зубами! — Огонек предупреждающе зашипел и чуть развел внутри нее пальцы, а потом погладил чувствительную точку на передней стенке влагалища, от прикосновения к которой тело его женщины задрожало, а зрачки расширились. Наги, едва соображая от накатывающего удовольствия, подцепила верхние крючки и ловко скинула первую их треть, обнажив грудь. Муж ее, до этого не отрывавший взгляда от то исчезающих в ней, то почти полностью появляющихся скользких пальцев, поднял глаза вверх и облизнулся:

— Дальше! — он снова нашел чувствительную точку внутри и осторожно нажал, одновременно погладив напряженный клитор. Вскрикнув, девушка быстро расстегнулась и отшвырнула неуместный кусок кружева в сторону. Украшенное ленточками тяжелое белье попало в одну из настольных ламп, сбив ее на пол и заставив погаснуть. Спальня погрузилась в полумрак, на стенах затанцевали тени, повторяя страстный танец разгоряченных тел и красиво обрисовывая контуры блестящих от пота фигур. Наги зажмурилась, сосредоточившись на остром, сводящем с ума удовольствии, даже не заметив, как сильная ладонь с ее бедра переместилась на спину, надавливая и давая команду наклониться. Не переставая ласкать ее внизу, Огонек поймал грудь губами и прокатил сосок на языке, получив в награду громкий хриплый вскрик. От изменившегося положения игрушка внутри нее сместилась, надавив на двигающиеся в женском теле пальцы. Девушка протяжно застонала, невероятно остро ощутив настойчивые движения.

— Ох… Наги… это еще что? — он прикусил тонкую шею и большим пальцем нащупал плоский металлический ограничитель под ее хвостом, осторожно на него надавив. Нагината выгнулась от усилившегося давления внутри, дернув за шерсть на его груди, а ее муж едва не кончил, наконец осознав, что же такое он только что обнаружил. — О Фобос, родная!.. Пробка?.. — Он непроизвольно замедлился, и стиснул зубы, чтоб унять дикую похоть, стремительно заволакивающую мозг после этой находки. Он знал, что она думает о подобных экспериментах, но не ожидал что сегодня получит шанс показать ей новую грань удовольствия.

— Ммм… да… ты же не… против?

— Против? Ты даже не представляешь, насколько я «за»! — Он толкнулся к ней бедрами, давая понять, сколь сильно его возбудили ее смелость и готовность к новым открытиям. Интересно, как далеко она позволит сегодня зайти? Перед глазами пронеслись волнующие картинки непознанных с ней способов близости, но мужчина одернул себя и велел успокоиться. С новым всегда стоит быть осторожным и не торопиться. Он вытянул из нее пальцы, чтобы потянуть за ленточки, на которых держались насквозь промокшие измятые трусики. — Развернись спиной. Подобные вещи лучше всего работают в других позах.

— Ммм?.. — Наги, послушная опытным рукам, встала на колени, прижалась к его груди спиной, а к паху — попкой. Он чуть отстранил ее и заскользил уверенными пальцами между ягодицами, задевая основание пробки под хвостом, чтобы послать по телу череду огненных всполохов. Ладонь поймала грудь, горячие губы приласкали шею, плечи. Девушка задрожала, прислушиваясь к ощущениям и сжимаясь внутри от желания. — Родной… я готова…

— Я люблю тебя, моя девочка… — Он наклонился вперед и поцеловал ее горячим, страстным поцелуем, а потом подтолкнул между лопаток, прося опустить плечи на смятые простыни. Коленом разведя сильнее ноги, уперся во влажные складки меж ними. — Если хоть что-то не понравится или будет плохо, сразу же скажи мне.

— Угу… как всегда. — Она почувствовала, как горячие ладони возбуждающе гладят бедра и ягодицы, и сама толкнулась навстречу. Ее муж громко застонал, медленно проникая во влажное, сжатое тяжелой игрушкой тело. Наги широко распахнула глаза, выгнулась в его руках и резко толкнулась навстречу, ощутив, как неведомый по силе огонь полыхнул внутри. — О Фобос!

— Больно?.. Слишком быстро?.. — он замер, боясь причинить ей вред и успокаивающе гладя по ягодицам.

— Оххх… нет! Это просто невероятно! — не дожидаясь, пока он начнет двигаться, она качнула бедрами, и тут же новая вспышка пронзила ее тело острым удовольствием. Огонек вцепился в тонкую талию и со стоном потянул на себя, кусая губы, чтоб не кончить от давления тяжелого груза, который терся о пульсирующий член при каждом движении, делая его жену просто восхитительно узкой. Наги прогнулась в пояснице и прошептала:

— Сильнее!

Глухой рык сзади пронзил слух одновременно с каменно-твердым стволом, уверенно ворвавшимся в подавшееся навстречу тело. От удара бедрами о бедра ее качнуло, соски вжались в дразнящую их простынь, из горла вырвался какой-то животный крик, в котором не было ничего разумного, лишь инстинктивная реакция тела на острое удовольствие. Огонек нежно приласкал поясницу, пока двигался во вне, а потом почти до боли впился в нее пальцами, когда резко ворвался обратно. Нагината вцепилась в простыни, стиснув их так, что чуть не порвала, ее крик заглушила подушка. От каждого движения внизу живота разгоралась огненная искра, при попадании по которой все сильнее напрягались мышцы, грозя опрокинуть слившиеся тела в сокрушительный, мощный оргазм. Наги, уже не отдавая себе отчета, кричала во весь голос, не чувствуя, как саднит сорванное горло.

Огонек наклонился вперед и отшвырнул глушившую ее подушку:

— Хочу… слышать тебя! Покричи для меня, родная! — ускорившись, он скользнул пальцами ей между ног и нашел жесткий бугорок, от прикосновения к которому Нагината низко застонала и сильнее сжала его в себе. Он стиснул зубы и задвигался, внимательно следя, чтоб при каждом поступательном движении она не переставала протяжно вскрикивать и дрожать на самой грани оргазма. Слух ласкали звуки раскованно совокупляющихся тел, отданных во власть инстинктов, и крики любимой женщины, получающей неподдельное удовольствие от его действий. Не сдержавшись, свободной рукой он звонко шлепнул по соблазнительной попке, заставив Наги хлестнуть хвостом по кровати и мощно податься ему навстречу. Чуть сместив ладонь, он ударил по бедру, одновременно надавил на клитор, и Наги замычала, а в следующий миг забилась, судорожно насаживаясь на пульсирующий, болезненно напрягшийся член, подаваясь к нему всем телом. Огонек, изо всех сил пытаясь сдержаться, стиснул зубы и продолжил двигаться до тех пор, пока она не обмякла, упершись лбом в руки и хрипло дыша, и лишь потом аккуратно выскользнул. Пока она приходила в себя, он быстро достал что-то из тумбочки, бросил так, чтоб было легко дотянуться, подготовился к следующему этапу, а потом зарылся пальцами в короткую рыжую шерсть на вздымающейся от вздохов спине, погладил выпирающие позвонки. Наги постанывала от его прикосновений и едва заметно подрагивала, отходя от сокрушительного оргазма. Его пальцы достигли основания ее хвоста, осторожно погладив и сорвав глухой стон с губ, а потом двинулись чуть ниже и осторожно потянули тяжелую пробку, сдавливающую стенку влагалища и сделавшую его невероятно чувствительным.

— Отдай… — он, оперевшись на свободную руку, склонился к ней, прижав ее тело своим к постели, улыбнулся и поцеловал сзади в шею. — Расслабься и просто отпусти.

Еще не пришедшая в себя после пережитого девушка покорно выполнила команду, игрушка легко выскользнула, и в следующий миг Наги почувствовала, как под хвост упирается округлая, скользкая головка.

— Можно? — партнер поймал зубами мочку ее уха, а потом едва уловимо толкнулся. Она кивнула, нашла его кисть рядом со своей, переплела их пальцы и прогнулась в пояснице, чтоб облегчить ему проникновение. — Просто расслабься… Доверься мне, родная. — Протиснув свободную руку между телом жены и простыней, мужчина снова нашел ее клитор. Осторожно лаская, аккуратно толкнулся внутрь. Расслабленное подготовленное тело послушно, хоть и не без легкого сопротивления, раскрылось, приняв головку и заставив Огонька зажмуриться от сжавшей ее тесноты. Наги, едва слышно застонав, сжала его пальцы, прося паузу, но не отстраняясь. Всецело доверяя партнеру, она отдавалась ему, не страшась, ибо ни разу он не подвел ее, не причинил боли, не был невнимателен.

— Не зажимайся, — губы, лаская, нашли чувствительную точку на ее ухе, опаляя кожу тяжелым дыханием. Спустя несколько секунд, привыкнув к ощущениям внутри, растворившись в нежных касаниях влажного рта, она смогла выполнить просьбу. Поглаживая чувствительный бугорок меж ее ног и прислушиваясь к реакции тела, Огонек снова подался вперед, медленно войдя до конца. Она тяжело дышала под ним и пыталась разобраться в новых ощущениях.

— Как ты? — замерев, он заскользил губами по ее шее и плечам. — Не больно?

— Было совсем немного, но сейчас все хорошо. Просто очень необычно.

— Не неприятно?

— Нет, определенно нет.

— Я могу… попробовать двигаться? — он поцеловал запястье руки, сжатой его ладонью.

— Да.

Стараясь быть предельно аккуратным, он осторожно толкнулся. Природа звала отдаться желаниям, сделать все жестко, позволить вырваться животной страсти. От того, насколько плотно обхватили мышцы член, хотелось выть в голос и кончить за несколько резких, размашистых толчков, намотав ее волосы на руку. Но нежная, доверчиво открытая шея, покорно отданное его власти тело, трепещущие в его ладони пальчики прогнали похоть, оставив безумную нежность и стремление снова сделать так, чтобы ей было хорошо, еще раз почувствовать, как бьется она в оргазме. Прижимая ее ягодицы к своим бедрам, не позволяя им разъединиться, он снова поднял жену на колени. Плавно скользя, чувствуя, что она все меньше сжимает его, мужчина потянулся туда, куда бросил свой сюрприз, так и не замеченный Наги. Пощелкав по кнопкам, включил розовый вибратор. Смазка не понадобилась: девушка была достаточно скользкой от пережитого недавно оргазма и не должна испытать дискомфорт при проникновении. В следующее мгновение вместо то поглаживающих, то надавливающих пальцев клитора коснулся прохладный бархатистый пластик, который низко гудел и вибрировал. Нагината вскрикнула, распахнула глаза, ее бедра сам задвигались в попытке как можно сильнее почувствовать горячие волны удовольствия, посылаемые по всему телу. Игрушка плавно заскользила по чувствительной горошине, твердый член толкнулся внутри, и Наги выгнулась в пояснице, застонав. Ощущение было совсем иным, чем при привычном ей сексе, но, после того, как удалось полностью расслабиться, стало неожиданно приятным, обещая в скором времени новую мощную разрядку. Округлый кончик пластикового ствола раздвинул закрывающие вход в ее тело складочки, а потом дразняще замер, заставив все внутри сжаться от желания почувствовать в себе и его тоже. В голове билось только «Да!», она сильнее раздвинула колени, намекая партнеру без слов, что он может продолжить, кусая губы, но не решаясь озвучить мысль вслух. Ох, вот именно такие сцены с двойным проникновением в найденных ею фильмах волновали ее особенно сильно! Но она даже не представляла, что это желание возможно осуществить, не клонировав ее мужчину…

— Хочешь попробовать так? — Огонек осторожно надавил на прибор, протолкнув его еще чуть-чуть глубже. Наги смогла лиши кивнуть и заерзать, помогая ему дать то, чего хотело ее тело. Твердый пластик, деликатно вибрируя, плавно вошел до упора, и в клитор уперся небольшой бугорок для воздействия на эту чувствительную зону, заставив громко застонать. Впервые девушка ощущала, как одновременно стимулируются все точки, от касания к которым она получала удовольствие. Наги перехватила основание вибратора, позволяя мужу освободить руки, ее пальцы сами легли на кнопку управления и прибавили мощности. Огонек, вскрикнув, начал двигаться, поглаживая хрупкую спину, лаская основание хвоста. Потребовалась всего пара движений, чтоб они оба застонали, отдавшись ощущениям невероятной, всеобъемлющей близости. Близости, рожденной из доверия и желания доставить удовольствие партнеру. Близости, рожденной из внимания и заботы. Близости, рожденной из любви.

Огонек, хватая ртом воздух, чувствовал, как вибрирует через тонкую стенку мощный мотор, заключенный в бархатистый корпус фаллоимитатора, который сжимал его собственный ствол в ее теле так, что с каждым толчком от сверхчувствительного органа разливались волны острого, почти болезненного удовольствия. Не в силах больше держаться, он стиснул упругие бедра, ускоряясь, из груди вырвался глухой рык, прогоняя остатки разума, оставляя мужчине лишь непреодолимую жажду самого древнего из инстинктов. На самом краю сознания он уловил, как то стонет, то вскрикивает его женщина, подающаяся ему навстречу столь мощно, как никогда раньше. Руки снова и снова тянули к себе желанное тело, помогая врываться внутрь, звуки ее наслаждения становились все громче и уже не стихали больше, бедра звонко бились о бедра. Потребовалось совсем немного, чтобы девичье тело вновь выгнулось в оглушительном оргазме, столь сокрушительном, что сил даже на стон не осталось — лишь на мощные, резкие толчки к источнику наслаждения. Сокращающиеся мышцы сжались еще плотнее, и Огонек, впившись пальцами в ее попку, тоже позволил удовольствию наконец накрыть себя с головой. Словно лавина накатились на него ощущения, разливая по венам ток от низа живота по всему телу. Кусая губы, он опустил взгляд туда, где появлялся и исчезал его ствол, где рыжий хвост, едва подрагивая, был послушно убран в сторону, подчеркивая готовность отдаваться, и это стало последней каплей — накрывший оргазм был столь силен, будто внизу живота сдетонировала бомба, по мышцам прокатилась раскаленная волна, на несколько бесконечных секунд отправившая его сознание в космос, а потом лишившая всех сил. Хрипло дыша и все еще с трудом соображая, Огонек помог жене отключить сделавшую свое дело игрушку, отбросил ту в сторону и аккуратно покинул тело девушки. Наги со стоном рухнула на простыни, закрыв глаза и пытаясь восстановить дыхание. В висках стучала кровь, то тут, то там покалывало — это остаточные импульсы удовольствия все еще раскатывались под кожей. В такт с висками невероятно приятно пульсировало между ног, вырывая из груди едва слышные стоны. Тонкие пальцы дрожали, на взъерошенном рыжем мехе блестели капельки пота, даже хвост, переходящий в соблазнительный изгиб поясницы, безвольно лежал вдоль бедра. Обессиленная, с готовностью отдавшая все их первой брачной ночи, она была невероятно прекрасна.

Мужчина, ведомый больше нежностью, чем разумом, коснулся губами основания хвоста, проследил языком позвонки до самой шеи, зарываясь носом во вкусно пахнущую шерсть, собирая солоноватые капли, приласкал хрупкие плеч, благодаря свою женщину. Он аккуратно лег сверху, удерживая вес на локтях и прижимаясь к ней всем телом, оплел своим хвостом ее, сцепил их пальцы. Поцелуи заскользили по развернутой в его сторону скуле, по щеке, едва уловимо коснулся уголка губ, мочки ушка. Наги довольно застонала и едва заметно улыбнулась, имея силы лишь так показать, как хорошо ей сейчас. Поглаживая пальцами ее кисти, он прошептал:

— Спасибо, любимая…

— Ммм… ты такой нежный… — она довольно мурлыкнула, и, не открывая глаз, подставила поцелуям шею. — Это было… как-то особенно… нууу… понравилось тебе особенно сильно?..

Он улыбнулся и прижался лбом между антеннок:

— Дело не в удовольствии. Точнее, не столько в нем, сколько в… доверии.

Девушка под ним замерла, видимо, осмысливая слова. Доверие — то, что двигало ими на протяжении всей ночи. Без страха открывая новое, принимая то, что предлагал спутник жизни, она отбросила все предрассудки и смогла понять, насколько разные грани бывают у занятий любовью. Постепенно распаляя ее тело, шаг за шагом осторожно направляя юную женщину к очередному открытию, все годы их близости Огонек снова и снова укреплял ее доверие к себе, ни разу не подведя, не задев и не оскорбив. Каждый раз, осторожно пробуя что-то неведомое, он внимательно следил за малейшим трепетом тела, за стонами, за тем, не делает ли неприятно или больно. И, каждый раз улавливая, с какой готовностью она выполняет его инструкции, задыхался от нежности и восторга, от того невероятного доверия, которое оказывала ему партнерша. Ему всегда нравилось делать своим женщинам приятно, но с ней, девушкой, которая доверчиво позволила вести ее по всем граням страсти, его удовольствие отошло на второй план, выведя на первый желание не разочаровать, не напугать. И каждый раз при виде ее, обессиленной, распростертой на смятой постели, в его груди возникало что-то невероятно нежное и теплое, от чего хотелось целовать ее всю, от изящных пальчиков до теплых упругих антеннок.

— Я твоя. Навсегда. — Она повернула голову, чтоб потянуться к его губам, и Огонек с готовностью встретил их своими. Проникнув в рот, нашел язык, так привычно переплетшийся с его, и отдался долгому, полному нежности поцелую. Серые пальцы легли на горло, успокаивающе поглаживая.

«Моя! Моя женщина! Моя жена!» — от этой мысли хотелось вскочить с брачного ложа и бегать по пляжу, в полном восторге гоняя крабов, прыгая на пальмы и крича, как безумный.

Но вместо того, чтоб выкинуть подобное, Огонек перекатился на спину, завалившись рядом и блаженно улыбаясь, хозяйски положил ладонь на идеально легшую в нее ягодицу, с удовольствием ту погладив. Наги, посмотрев в лицо, на котором уголки губ грозились уехать к самым ушам, хихикнула и, не глядя пошарив на тумбочке, бросила ему на грудь табачный нагреватель с пачкой стиков для него. Пепел в постели ее бесил, а этот способ курения позволял его избежать, да к тому же не требовал под рукой пепельницы. Скосив глаза и обнаружив сигареты, Огонек едва не заурчал, зарядил стик в держатель, после чего нажал на кнопку, активируя прибор.

— Я тебя обожаю, детка! — он снова поймал ее губы в поцелуй. Наги прижалась к его боку сильнее, устроив голову на груди. Нагреватель завибрировал, и мужчина галантно предложил своей даме первую затяжку. Девушка затянулась, медленно выпустила дым и принялась пальчиками поглаживать морды драконов, вальяжно разлегшихся усердца воина. Она слушала, как оно стучит возле самого уха, пальцы рассеянно спустились к животу, обводя кубики пресса, отчетливо видные под шерстью.

Было тепло и мирно. Было невероятно хорошо.

— Ммм… как ты, родная? Попа не болит?

Она фыркнула, стараясь не заливаться краской, но ответила:

— На удивление, нет. Все хорошо.

Он кивнул, будто ставя галочку при проведении рекогносцировки.

— А мы… кажется, сегодня подумали примерно в одном направлении? — Нагината снова смущенно хихикнула. Она нашарила на постели вибратор и потыкала наугад в кнопки, заставив тот низко заурчать. Хулигански улыбнувшись, прижала кончик к груди партнера и медленно повела ниже, по моментально напрягшемуся животу, почти коснулась головки и скользнула вдоль дернувшегося от внезапной стимуляции ствола.

— Нагината! Ну прекрати! — смеясь, Огонек отобрал игрушку и сунул себе под подушку, а потом смачно затянулся ароматной сигаретой. — Даже таким маньякам как я после такого нужна передышка! Небольшая… — он многообещающе погладил ее бедро.

— Как ты… понял что мне хочется? — она закинула ногу на его. Нужно было сходить в душ, но было ужасно лень вставать.

— Ох, тоже мне, задача! — он фыркнул. — Ты оставляла свои жуткие комиксы с порно-сценами у меня на кухонном столе, в ванной и на тумбочке. И каждый раз открытыми на моментах с двойным проникновением. Я в первый раз чуть завтраком не подавился, когда увидел! Хотел еще возмутиться, что за фигню ты читаешь, вроде девушка со вкусом, и вдруг такое!

— Но что-то мне никто не потрудился вернуть комикс, а заныкал его около кровати, — Наги хитро посмотрела на мужа и взъерошила мех у него на груди. Огонек, улыбаясь, снова сделал длинную затяжку.

— Я просвещался, чем живет молодежь! А вдруг мои солдаты тоже подобное читают! Пойдет похабщина по казарме!

— От тебя и пойдет! — Хохотнула Наги, за что получила звонкий шлепок пониже хвоста.

— А если серьезно, родная, давай договоримся, — он поймал ее взгляд и посерьезнел. — Что обо всем, что ты хочешь, ты будешь говорить мне, а не заставлять разгадывать шарады. Хорошо, что я понял тебя верно, но мог же и ошибиться! И вместо первой брачной ночи вышло бы неизвестно что… Я не телепат, Нагината. Чтобы чего-то попросить или предложить, есть язык. Я со своей стороны обещаю тоже им пользоваться не только для оральных ласк, — он чмокнул ее в кончик носа. — Произнести слова — это не сложно, это…

— Вопрос доверия? — она улыбнулась.

— Именно… вопрос доверия. — Он улыбнулся в ответ.

— Интересно, и как я должна была тебе озвучить, что хотела бы… вот такое? Ну… ты бы подумал, что я хочу затащить еще одного мужика в нашу постель, а я не хочу! Если только удалось бы тебя клонировать, но такое мы пока не умеем…

Огонек расхохотался:

— Как видишь, если проговорить желание, вполне можно найти решение без клонирования. Ты и сама, как я вижу, нашла вариант. — Он кивнул на поблескивающую около его колена пробку.

— Ну… я у тебя учусь. — Она боднула его в подбородок, и он, посмеиваясь, почесал ее за ухом. — Но я поняла: говорить и… правильно пользоваться языком! — Она пощекотала его грудь кончиком влажного язычка, дразня. Мужчина выдохнул сквозь зубы и приласкал колено и бедро, перекинутое поперек его тела.

— Ты рискуешь, детка! Будишь… зверя! А я не уверен, что, решись мы на новый раунд, ты не попросишь пощады! — Вторая рука погладила спину и поясницу.

— А может, я намеренно бужу… твоего зверя! — Наги поиграла бровями, и они расхохотались. По-настоящему близости сейчас не хотелось обоим, но дразнить партнера нравилось и ему, и ей. — А если серьезно… то я бы хотела… ох, хера себе, это сложно сказать!.. раз уж мы говорим про желания, которые высказываем через рот… ммм… я хочу, чтоб ты меня отшлепал! Вот!

Огонек, блеснув пламенем на дне глаз, уточнил:

— Во время секса?

Наги спрятала лицо ему в подмышку так, что остались торчать лишь краснеющие ушки, и оттуда пробубнила:

— Ага! — поглаживания ее бедра стали интенсивнее, рассылая мурашки по телу.

— Ммм… рукой? Или ты хочешь… чтобы я использовал специальные приспособления?

На него моментально уставились любопытные глаза:

— А у тебя есть?!

Он рассмеялся от такого энтузиазма:

— Найду. Если… ты хочешь.

— Хочу. Такую… кожаную, с множеством ремешочков.

— Многохвостая плетка. Ясно.

— Но только если тебе это… интересно! Но если мне не понравится…

— Наги, ну никто же не будет пороть тебя как пленного на допросе! — Он поцеловал ее, проследив пальцами позвонки от шеи до хвоста. — У нас будет стоп-слово, и ты сможешь дать мне знать, если что-то не понравится. А… кожаные штучки наденешь? Портупею, гартеры?..

— Ты извращенец! — она рассмеялась, поцеловав мужа в шею. — Оставайся таким и дальше.!.. Надену!.. Интересно… На Альфе можно такое достать так, чтоб наш хозяин не узнал, что он везет?

Огонек пораженно посмотрел на нее:

— То есть… ты даже до дома ждать не хочешь? Все сейчас и сразу? Нагината, и чем я буду тебя удивлять дальше?! В моих рукавах почти не осталось тузов! А я вроде бы достаточно… изобретателен в постели!

— Ты что-нибудь придумаешь! Я в тебя верю!

— Я вырастил чудовище! Невероятно сексуальное, голодное чудовище! — Он с восторгом повалил ее на спину и, прижав к кровати, глубоко поцеловал. Наги зарылась пальцами ему в волосы, с готовностью отвечая и подставляя шею влажным ласкам. Отстранившись через пару минут, он с улыбкой посмотрел ей в лицо и кончиками пальцев провел по щеке:

— Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Она ткнулась губами в загрубевшую от руля ладонь. — Мне… кажется, лучше в душ сходить.

— Угу. А я прогуляюсь до моря, быстро проплывусь и вернусь. Выйдешь покурить со мной на веранду?

— Выйду… Продемонстрируешь разведке Альфы Центавра зад?

— По-твоему, он не достоин появиться на первых полосах?

— Более чем! Главное, чтоб у них за пультом не сидела женщина!

— Ревнуешь?

— Нет. Потому что доверяю.

Наги, на ходу завязывая пояс пушистого халата, вышла на веранду, шлепая по доскам босыми влажными ступнями. Тело приятно ныло после горячих ласк и расслабляющего душа, под халат нагло забрался теплый ветерок, холодя обнаженную кожу. Темно-красное небо Альфы Центавра пестрело россыпью мелких звезд, три луны освещали пляж, окрасившийся глубоким бордо в ночном свете. Океан плескался волнами, накатывая на берег новые и новые слои воды. От него, вытряхивая из прилипших к шее и плечам волос соленые капли, шел широкоплечий совершенно обнаженный мужчина. В собравшейся на шерсти влаге отражался красный песок, от чего его тело в свете лун отливало пламенем, будто вспыхивающим при каждом шаге на рельефных мышцах. Засмотревшись на то, как грациозно, несмотря на немалый рост и вес, он двигался, Нагината решила, что вот так мог бы выглядеть великий Воин — божество их касты, сошедшее к смертным из своих чертогов. Утром она попросит его попозировать, чтобы запечатлеть на бумаге этот миг.

Полыхнул огнем росчерк в волосах, когда он всем телом отряхнулся в паре метров от нее, а потом легко вскочил на ступени.

— Смотри, что я нашел для тебя! — воплощение Марса протянуло ей ракушку размером с его ладонь — ярко-синюю, с зелеными крапинами, влажно блестящую в ночном свете.

— Ого! Какая огромная! Где ты ее взял? — Наги крутила в руках подарок, рассматривая со всех сторон.

— В море. Нырнул и достал, — Огонек закутался в заранее принесенный сюда халат и плюхнулся в подвесное кресло, которое заскрипело под весом марсианина. Попрыгав в нем, чтобы убедиться в надежности крепления, он поймал жену за пояс и потянул к себе на колени. Крепление в потолке снова жалобно взвыло, но выдержало. — Иди сюда!

— Она очень красивая!

— Приложи ее к уху, — он помог ей пристроить раковину. — А теперь слушай!

— Ой! Там… море шумит! Совсем как тут! — она с восторгом прикладывала ракушку то к одному, то к другому уху, приятно ерзая у него на коленях. — Мы заберем ее домой, да?

— Если ты хочешь.

— Давай заберем? Будем слушать и вспоминать нашу первую брачную ночь. — Она поцеловала его, глубоко, но нежно.

Огонек угукнул ей в шею, а потом достал нагреватель, вставил в него стик и снова закурил, глядя в ночное небо, ища на нем очертания знакомых созвездий и растворяясь в каком-то безвременье, где есть только миг, только здесь и сейчас. Они медленно раскачивались, вдыхали запах свежего ветра, соленой воды и ароматного табака, прижавшись друг к другу и просто наслаждаясь этой ночью. Тонкие пальчики Наги гладили его шею, заставляя довольно щуриться, его рука забралась под халат и ласкала теплое бедро — не чтобы распалить, а просто чтобы убедиться, что он не спит, что все это реальность. Он поймал себя на мысли, что хотел бы навсегда остаться в мире, где есть только она и он, вдали от политики, стратегического расчета и казарм. Просто быть с ней, просто растворяться в счастье, просто заниматься любовью и растить детей.

Просто жить, каждый день благодаря судьбу за то, что доверила ему такое сокровище.

====== Огонек. Соперник ======

Спустя 14 лет после победы над Плутарком.

Бесшумно ступая, капитан Дрэгстер приблизился к девице, соблазнительно перегнувшейся через перила. Надежное ограждение опоясывало весь периметр крыши здания правительства, верхушку которого недавно превратили в небольшую зону отдыха сотрудников, после чего любители выкурить сигарету-другую быстро облюбовали уютное местечко. Именно за этим и пришел сюда Дрэг из шумного зала, где проходил официальный прием в честь юбилея Лидера Марсианской республики: хотелось быстро перекурить и немного отдохнуть от напряжения, которым сопровождались все официальные встречи Стокера для его телохранителя. Но такова цена того, что глава их мира может без опасений выполнять свой долг, — а уж охрана, совсем недавно отданная под руководство Дрэга, сделает все, чтобы сохранить столь бесценную жизнь!.. И вот сейчас капитан рассчитывал на несколько минут тишины и одиночества после нескольких часов беспрестанного вглядывания в лица окружавших их с Лидером существ с самых разных планет. Он хотел дать отдых болевшим от напряжения глазам и расслабить хоть ненадолго тело, но его планы оказались нарушены.

Генеральская жена стояла к нему спиной у самого края, опираясь на поручни на высоте тридцатого этажа, и бесстрашно смотрела вниз. Ветер трепал пряди, выбившиеся из открывающей тонкую шею прически, играл складками свободных штанов и рукавов нарядного комбинезона, тесно облегающего лишь талию, а дальше дающего простор фантазии. Она зябко повела полуобнаженными плечами, и длинная кисть, украшающая язычок молнии, идущей от верха до самого хвоста, перекатилась по бархатистой ткани кобальтового цвета. Мужской взгляд скользнул по небольшим, но рельефным мышцам и лопаткам вниз вдоль молнии, так и манящей ее расстегнуть, и уперся в соблазнительно очерченные мягкой тканью округлые ягодицы и рыжий хвост, у самого основания которого заметил татуировку в виде кольца, будто прикрученного к нему шурупами. Дрэг ухмыльнулся этому собственническому жесту ее муженька: у того на пальце был точно такой же рисунок на месте знака брачного союза. Вот так намекает на то, что это его женщина? Или просто предпочитает видеть ее именно с такого ракурса? В сочетании с молнией эта маленькая деталь вполне позволяла судить о любимой позе снова генерала Огонька. Если так, капитан был с ним солидарен в подобном предпочтении.

«Дерни за веревочку — дверь и откроется!» — саркастично подумал Дрэг, представив, как упадет с нее наряд, повиснув лишь на запястьях и щиколотках, если резко рвануть застежку. Он бы вполне успел распахнуть его на ней, схватить за талию и зафиксировать голову так, чтоб не смогла повернуться и не орала, пока он брал ее сзади. А потом сумел бы быстро уйти незамеченным, пока она отходила от оргазма в одном из удобных кресел, расставленных по периметру. С браслета на его руке легко можно отключить камеры, а потом за пару минут подтереть записи. Низ живота напрягся в предвкушении того, как будет она стонать в его объятиях, как будет подаваться навстречу попкой, как сладко запахнет желанием, мгновенно заведясь от такого приключения…

Вот только Дрэг отлично понимал, что фантазии фантазиями, а на деле девицу скует ужас, запахнет она исключительно страхом, и вместо стонов удовольствия он получит слезы и хрипы полупридушенной в захвате куклы. Мелькнувшая мысль определенно была не достойна не только офицера, но и мужчины вообще. Пожалуй, у него слишком давно не было женщины, раз такая дрянь лезет в голову от одного вида изящных щиколоток, которые обнимают тонкие ремешки босоножек с высокими каблуками, полуобнаженной спины и зовущей скорее расстегнуть ее молнии. В последний раз постель он делил с кем-то в тот день, когда получил капитанское звание и должность начальника личной охраны Лидера. Собрав друзей отпраздновать, он знатно погулял в ночном клубе, закончив вечер в компании трех красоток и одного из сослуживцев, с которым они полночи менялись партнершами, устроив соревнование, кто сможет заставить полупьяных подруг кончить большее количество раз. Девушки смеялись и с готовностью подставляли тела под горячие ласки, не стесняясь того, что он снимал на камеру самые откровенные сцены, и вели подсчет баллов в этом соревновании… Определенно, нужно повторить, а то с тех пор прошло месяца три, если не четыре. Все это время новый начальник телохранителей Стокера был так загружен, что почти не появлялся дома, чаще всего ночуя в собственном кабинете. А пару выходных, которые все-таки смог выкроить, провел на гоночном треке. К сожалению, после того как Дрэг сделал ставку на карьеру военного, ему пришлось забыть о мотогонках, в которых он весьма успешно выступал до гражданской войны. Но он не жалел о сделанном выборе и отказе от мечты стать чемпионом — гордился, что приносит настоящую пользу своему миру! Жаль только было видеть, как мать, вздыхая, бережно смахивала с его кубков пыль…

Но молодой организм все сильнее требовал свое, и мужчина постоянно ловил себя на желании ощутить тепло женского тела, сжать в объятиях соблазнительную подругу, не выпускать ее из постели до самого рассвета, снова и снова доводя до пика. Эротические фантазии мешали работать, а значит, нужно уделить внимание этой проблеме. Видимо, придется все же выбраться в город и закадрить какую-нибудь симпатичную рыжую мышку. Может быть, получится даже встретить ту, которая согласится на свидания раз в неделю, заканчивающиеся хорошим сексом. Для здоровья, так сказать.

Он приблизился к Нагинате почти вплотную и, огладив хрупкие плечи голодным взглядом, заметил, как вздыбилась на ее шее шерсть, как дрожит молодая женщина. Она провела тут некоторое время и явно замерзла.

— Мэм… — Наги вздрогнула, когда мочку ее уха внезапно опалило горячее дыхание, дернулась всем телом и сделала шаг назад, неожиданно наткнувшись спиной и бедрами на оказавшегося рядом мужчину. Дрэг не удержался — положил руки на поручни перил, заключая изящную фигуру в подобие объятий, и, будто невзначай, почти коснулся ее шеи губами. В свете фонаря он явственно разглядел, как покраснели ушки, как заполыхали антенны. И да, он совершенно четко подметил, как под свободной легкой тканью обозначились соски. Быть может, это нормальная реакция на холод, но ему было приятнее думать, что она отреагировала на его близость.

Спустя пару мгновений Наги шарахнулась в сторону, выскальзывая из рук, касающихся так невесомо, что обвинить их обладателя в домогательствах было весьма и весьма сложно, и столкнулась взглядом с горящими гранатовыми глазами на смутно знакомом лице, покрытом черной шерстью. Мужчина смущенно улыбнулся и потянулся к пуговицам своего парадного мундира.

— Я поднялся покурить, смотрю — тут вы. Вышли и не учли, что обратно замок открывается только по пропуску? Замерзли, наверное, на таком ветру? Позвольте предложить вам китель, чтоб согреться? — не дожидаясь ответа, Дрэг скинул пиджак и укрыл им дрожащие рыжие плечи. Наги замерла на мгновение, не понимая, как реагировать: парня она наконец узнала, а также припомнила, что с недавних пор он возглавляет охрану Стокера. Огонек, матерясь в лучшем стиле ее родного папочки, дня три возмущался этим назначением.

— Я… да… вышла проветрить голову, и дверь захлопнулась. — Она смущенно улыбнулась и плотнее закуталась в теплую одежду, обнимающую совершено так же, как и китель любимого мужа, но пахнущую чужим мужчиной. Сердце отчего-то застучало, стало приятно от проявленного внимания.

— Вас прямо сейчас проводить вниз, или составите мне компанию за сигаретой? — хрипловатый голос обволакивал и дурманил не совсем трезвую голову мышки.

— Ммм… составлю. Я уронила зажигалку, если дадите прикурить, буду благодарна. — Она порылась в маленькой сумочке, вытянув из нее тонкий длинный мундштук и сигарету. Когда черный загубник коснулся накрашенных красным губ, Дрэг снова почувствовал, как тяжело стало внизу живота: он любил, когда красивая девушка красиво курит. Определенно, генералу повезло заполучить в постель столь привлекательную женщину. Как на зло, Нагината обняла себя свободной от сигареты рукой под грудью так, что еще сильнее подчеркнулась ее соблазнительная округлая форма, и сделала первую медленную затяжку. Мужчина сглотнул и тоже затянулся, чтобы скрыть накатившие эмоции, а мышка, подняв голову вверх, медленно выпустила дым. Острые ключицы обозначились сильнее, и марсианин непроизвольно провел кончиком языка по своим губам и внутренней части щеки, представляя, что это ее губ касается. Отчаянно захотелось схватить, прижать к себе за бедра и впиться поцелуем в открытую шею, но… дальше воображение рисовало сцену страстного секса, а разум подсказывал, что сначала он получит в лучшему случае пощечину, в худшем — по яйцам, а потом его переломанным телом долго и очень больно законный супруг этой красотки будет вытирать крышу, после чего с большой вероятностью то, что от него к тому времени останется, пролетит расстояние отсюда до твердой почвы внизу. Если не полетает, то Стокер уволит моментально, и будет Дрэг коротать свой век безработным инвалидом. Нет, никакая женщина такого не стоит! Гормоны, чтоб их! Нужно просто потрахаться и спокойно дальше работать!

— Нагината, мэм! Я хотел… — он гадал, узнала ли она его или до сих пор не поняла, что мирно курит рядом с тем, кто несколько лет назад приставал к ней в клубе. Совесть ела за тот инцидент — все-таки не в его стиле было распускать руки с теми, кто этого не желал. — Я хотел… извиниться. — Она вскинула красиво очерченную рыжую бровь. — Несколько лет назад, в клубе…

— …вы сделали мне весьма непристойное предложение, — закончила молодая женщина фразу и метнула в него озорной взгляд. Дрэгстер смутился: значит, помнит. Он с трудом подавил в себе желание начать переминаться с ноги на ногу, будто нашкодивший школьник.

— Кхмм… ну… да. — Он смущенно улыбнулся. — В общем, я был пьян и не соображал, что делаю. Мне очень жаль, что тогда так вышло. Хотел извиниться, но не предоставлялось случая, — чтобы скрыть смущение, Дрэг спрятался за затяжкой.

— Этот эпизод был… неприятным, но я не держу на вас зла. Извинения приняты, капитан. — Она обворожительно улыбнулась, сама не заметив, как ее голос стал ниже на тон. Находиться рядом с этим высоким статным мужчиной, так похожим на мужа, было приятно. За годы юности не часто с ней заговаривали и беседовали таким… волнующим образом, и мышка не смогла сдержать ответной инстинктивной реакции женщины на привлекательного мужчину. Все банально боялись взрывного нрава Огонька, который старался не выпускать ее из поля зрения и оказывался рядом, как только замечал потенциального претендента на внимание.

Она сделала последнюю затяжку и затушила окурок в пепельнице. Марсианин сделал то же самое и, помедлив пару секунд, спросил:

— Могу я поцеловать вашу руку в знак нашего примирения и того, что инцидент исчерпан? — он заглянул ей в глаза, и от этого взгляда уголки губ Наги непроизвольно поползли вверх.

— Можете, — смеясь, она подала ему пальчики, утонувшие в огромной черной ладони. Не отрывая взгляда, он коснулся их губами, задержавшись на мгновение дольше, чем того требовал этикет. По телу девушки прошла дрожь, в животе сжалось от волнения и адреналина. Увидь эту сцену муж — будет скандал, но внимание и внезапный трепет были столь приятны, что она не решилась отнять руку и стояла, замерев.

Миг кончился. Дрэгстер распрямился и, не выпуская ее пальцы, потянул к дверям, которые не давали Нагинате выйти отсюда уже некоторое время. Приложив карту к считывателю, он на мгновение едва уловимо провел большим пальцем по ее ладошке, а потом остановился, пропуская вперед. Она скинула с плеч китель, возвращая хозяину:

— Спасибо, что помогли согреться. Вам нельзя без формы появляться на официальном мероприятии.

Дрэг благодарно кивнул, сунув одежду под мышку, и, не сдержавшись, самыми кончиками пальцев провел по ее обнаженной спине, направляя в сторону темного коридора. Он заметил, что она вздрогнула и снова едва заметно покраснела, но ничего не сказала. Приглушенный свет в помещении, в котором они оказались, помог справиться со смущением и эмоциями, но мужчина был уверен, что в глазах жены генерала, в ее тоне промелькнул флирт. Настроение подскочило: все-таки общение с красивой женщиной неимоверно бодрит!

Настроение подскочило еще больше, когда Дрэгстер, войдя в зал, встретился с тяжелым взглядом снова генерала Огонька, который, прищурившись, смотрел то на черного, то на собственную жену. Наги инстинктивно увеличила расстояние между собой и Дрэгом, заметив, как сжались у мужа кулаки и покраснели антенны, а капитан уловил, что Стокер, в тот момент разговаривавший с другом, сделал шаг, чтоб попасть в поле его зрения, и отрицательно покачать головой. Определенно, Дрэгстер только что выбесил Огонька так, что воин едва сдерживался от того, чтобы не устроить драку прямо в разгар праздника по случаю юбилея Лидера, в окружении пары сотен гостей со всех уголков космоса и под прицелом телекамер. День определенно удался!

— Где ты была? — грубовато процедил генерал сквозь зубы, когда Нагината и Дрэг подошли. — Я уже хотел искать тебя.

— Прости, — мурлыкнула Наги, будто не замечая хмурой морды, прижалась к нему боком и обняла за руку. Огонек втянул носом воздух и нахмурился, бросив угрожающий взгляд на командира охраны. Брови Стокера тоже поползли вверх — обоняние старика не притупилось с годами. — Пока ты говорил с министром обороны Андромеды, я решила проветрится наверху, отдохнуть от шума и покурить, и совсем забыла попросить у тебя пропуск, чтоб войти обратно. И как на зло, никто не приходил. Капитан Дрэгстер тоже вышел перекурить, нашел меня и спас. — Она обворожительно улыбнулась мужу и боднула того в плечо. Мужчина чуть расслабился, обнял жену за талию и собственнически прижал к себе, бросив на младшего по званию взгляд превосходства. Стокер, наблюдая эту сцену, едва уловимо фыркнул, но не отошел, все еще не уверенный в том, что темпераментные мужчины не найдут повода сцепиться. О том, какой мордобой они время от времени устраивают в спортзале, когда там никого нет, называя это «просто спаррингом», ему было известно прекрасно. Каждый раз старик удивлялся, что ни один из них еще не получил серьезных травм в одной из таких «тренировок». Скаббард, который тоже был прекрасно о них осведомлен, раз в два-три месяца являлся к Лидеру и занудно поднимал вопрос о том, что пора аннулировать этим драчунам страховку, покрывающую услуги стоматолога. Может быть, отремонтируй они в очередной раз зубы не за государственный счет, начали бы думать о последствиях…

— Не мог позволить красивой девушке дрожать на ветру, генерал, — Дрэг, бросив на Огонька нагловатый взгляд, ухмыльнулся. Наги почувствовала, как пальцы мужа вцепились ей в талию, а сам он задышал чаще.

— Огон… Римфайр, а проводи меня за чем-нибудь согревающим к бару? Я подзамерзла наверху, — она что есть сил потянула супруга прочь, опасаясь вспышки. Нужно срочно увести его отсюда и помочь снять напряжение и агрессию, иначе этот вечер может плохо закончиться!

Стокер с готовностью кивнул, отпуская пару, а его телохранитель скользнул за его спину, став тенью Лидера.

Огонек, скрипя зубами, вел жену туда, куда она попросила. От нее явственно несло другим мужиком! Тем самым, которого он так люто ненавидел, и сейчас нашел еще один повод его не любить. Что он там делал, что она им пропахла?!

Наги молчала, кидая на него напряженные взгляды, пока пила коньяк, чувствуя, как стремительно согревается. Огонек за это время опрокинул в себя три порции, мрачнея с каждой минутой. Покусав губы, она провела рукой от запястья мужа к его плечу и потянула к себе, прося наклониться к ней:

— Твой кабинет далеко? Не хочешь мне его показать? — Она почувствовала, как он вздрогнул, когда ее губы практически коснулись его шеи. В моменты ярости его тело становилось крайне чувствительным, короткой вспышки было достаточно, чтоб злость вылилась в агрессию… или в очень страстный секс. В мрачном взгляде загорелось пламя, отозвавшееся внизу живота пульсацией. Как он воспримет намек? Может, ему не захочется на рабочем месте? Но она чувствовала, как он напряжен и что нужно затушить огонь его ревности, пока тот не выплеснулся во что-нибудь непоправимое.

Он кивнул и молча потянул ее из зала. Приложив пропуск к нескольким дверям, провел по галерее, связывающей два сооружения — здания правительства, по совместительству ставшее резиденцией Стокера, и министерства обороны. В отличие от гудящей сейчас резиденции, вотчина военных была в это время пуста и мрачна, и лишь их шаги раздавались в гробовой тишине.

Дыхание мужа учащалось, выдавая нетерпение, пальцы поглаживали бедро через бархатные брюки. Все внутри Наги сжалось от предвкушения чего-то. Обычно, когда от Огонька так разило бешенством, он бывал особенно нетерпелив, властен и страстен, часто не давая им шанса дойти до спальни, и набрасывался, едва они оставались одни. Он шлепнул пропуском о кодовый замок очередной двери, втолкнул девушку внутрь, и они оказались в просторном кабинете, ярко освещенном луной. Дверь еще не успела закрыться, а ее уже сгребли в сильные объятия и вжали в стену.

— Какого хера ты им пахнешь? — его руки заскользили по попке и бедрам, в шею впились губы. Наги откинула голову, отдаваясь во власть мужской страсти и отчаянно надеясь, что Огонек не порвет на ней комбинезон.

— Он одолжил мне китель, чтобы я не замерзла, — прошептала она, чувствуя горячий язык на ключицах. Мужчина, зарычав, грубо стиснул ее ягодицы, приподнял и вжался пахом меж ног. Ладони жадно зашарили по телу, ища застежки. Подставляя шею под поцелуи и зарываясь пальцами в волосы мужа, Нагината поняла, что еще немного — и с нарядом придется прощаться, а потом сбегать с приема, чем-то прикрывшись.

— Ты будешь пахнуть лишь мной! — Он шлепнул ее по бедру и толкнулся ей в промежность.

— Да, любимый… Где у тебя… твое удобное кресло большого начальника? — хрипло прошептала она ему в ухо и укусила за мочку, перекатив языком звякнувшие о зубы серьги. Мужчина рыкнул и снова прижался к ней затвердевшей плотью. Не выпуская из рук, сделал несколько шагов в сторону огромного стола, пинком откатил стул и плюхнулся на заскрипевшее под их весом сиденье, усадив жену верхом и погладив основание ее хвоста. Наги застонала, прикусила его шею, тонкие пальчики ловко подцепили пуговицы тяжелого от прикрученных к нему наград кителя, а следом — рубашки. Вырисовывая языком вензеля на открывающемся теле, девушка соскользнула вниз, опустившись на колени меж разведенных бедер, пока сильные пальцы ласкали плечи и спину, а пламя во взгляде разгоралось все ярче: ему определенно нравилось, то, что он видел. Нравилось наблюдать, как его женщина ласкала губами его грудь и живот, как ее пальцы поспешно дергали ремень и застежку на брюках. Она прошлась легкими укусами вдоль резинки трусов, касанием подбородка через ткань раздразнив и так пульсирующий член, и Огонек, нетерпеливо обнажившись, толкнулся бедрами к вызывающе красным губам. Розовый язычок, дразня, огладил головку, заставив шумно выдохнуть и вскинуть бедра. Низ живота свело от нетерпения, мошонка поджалась, возбуждение было столь острым, что едва не причиняло боль. Повинуясь нестерпимой жажде, он вцепился пальцами в сложный узел, в который были скручены рыжие волосы, и подтолкнул ее голову к своему паху, беззвучно умоляя не мучить сегодня играми.

Поняв его состояние, партнерша послушно обхватила округлый кончик губами и плавно забрала в рот весь орган, сглотнув, когда головка уперлась в горло. Немногие марсиане были способны на подобную ласку из-за резцов, но она научилась прикрывать их мягкими губами, желая доставлять мужу и этот экзотический вид удовольствия. Огонька подкинуло от искры, пронзившей его от каменно-твердого члена до пальцев ног, он вскрикнул, зарычал и начал двигаться, задавая темп. Наги, поглаживая рукой кубики пресса, послушно замерла, давая толкаться так, как просило его тело, а потом внезапно перекатила ствол под язык, позволив головке с силой упираться в его корень. Движения мужчины стали резче, пальцы вцепились в подлокотник тяжелого кресла.

Наги, распаленная столь бурной реакцией, почувствовала, как стремительно становится мокро между ног. Отчаянно захотелось, чтоб ее раздели, опрокинули спиной на широкий стол, поставили ступни на подлокотники, а потом долго и горячо ласкали губами и пальцами в самых чувствительных местах, пока тело не забьется в экстазе. Хотелось, чтобы единственный мужчина, который был когда-либо нужен, в очередной раз заставил ее кричать его имя.

Застонав от картины, развернувшейся перед мысленным взором, она вновь прошлась языком по головке и чуть ускорилась. Огонек, втянув чувствительным носом воздух, поймал запах ее возбуждения, который едва не смел последнюю преграду перед его оргазмом, и отстранился, тяжело дыша. Девушка, не поднимаясь с колен, облизнула влажные, распухшие губы.

— Ко мне спиной. Обопрись на стол, — от властного, не терпящего возражений голоса соски затвердели и обозначились под комбинезоном. Она быстро поднялась и повернулась, как он сказал: сейчас было лучше не спорить. Впрочем, спорить совершенно не хотелось — хотелось лишь покоряться… Высокий каблук немного компенсировал разницу в росте, в ее бедра уперлась столешница. Сзади послышалось шуршание и едва различимый звон — это муж скинул с могучих плеч китель и рубашку. Молнию на спине дернули, едва не вырвав кисточку на язычке, и одним движением расстегнули до самого хвоста. Ткань под собственным весом сползла, повиснув на запястьях и щиколотках; лишь гладкие, открывающие ягодицы трусики остались прикрывать тело. Жадные ладони нашли грудь, пальцы нетерпеливо перекатили соски, время от времени ощутимо сжимая, шеи коснулось хриплое дыхание, а потом губы заскользили по спине. Она сильнее прижалась к нему попкой, горячий, влажный от ласк ствол лег между ягодиц, упершись под хвост. Она сжала их, чуть увеличив давление на головку, и почувствовала, как он сильнее вжал ее бедра в стол, а потом резко дернул тонкую ткань на пояснице.

— Милый… не рви, ладно?.. Я не подумала, что нужно взять на день рождения к дяде Стокеру запасные трусы… — Наги попыталась спасти свое белье от уничтожения. Зная страстную натуру мужа и его нетерпение, она старалась при возможности носить то, что имеет завязки или иные застежки, но сегодня на ней были гладкие шелковые стринги. Огонек фыркнул ей в макушку и звонко шлепнул по ягодице. Поймал пальцами основание хвоста — там, где вокруг него было вытутаировано прикрученное шурупами кольцо, аккуратно сжал и погладил именно так, как ей нравилось. Наги передернуло от возбуждения: лишь он один знал, что этим рисунком отмечена одна из самых чувствительных зон ее тела. Тяжелое дыхание на шее сзади посылало мурашки, заставляя призывно прогибаться в пояснице. Чуть отстранившись, одной рукой он нашел сосок, а второй скользнул под ткань меж ягодиц и провел вдоль ее лона, внимательно следя за тем, как исчезают его пальцы под гладким шелком. Повлажневшие подушечки уперлись в чувствительный комочек нервов, от прикосновения к которому под ее кожей будто пустили электрический ток, а запах желания стал сильнее.

— Оххх! Огонек… — Она откинула голову, застонала, закусив губу, и сильнее прогнулась в пояснице, отчего изгибы соблазнительного тела подчеркнулись и стали еще более манящими для ее мужчины. И без того болезненно напряженный ствол дернулся, а низ живота напрягся. Он почувствовал, как стала горячее ее плоть, как пульсирует та на его пальцах, и несколько раз провел по клитору. Наги дернулась, сбив на пол клавиатуру компьютера и стопку с документами, но Огоньку было сейчас совершенно плевать на все, кроме желания скорее утолить сжигающую их обоих жажду.

— Ты только моя! — дрожа и не в силах больше терпеть, он отодвинул в сторону тонкую преграду и одним толчком оказался внутри наполовину. Короткие ногти, покрытые красным лаком, проскребли по полированной поверхности, когда влажные от возбуждения стенки разошлись под страстным напором и сжались вокруг перевитого венами ствола. Широкие ладони сжали тонкую талию и резко дернули, комнату наполнил звук ударившихся друг о друга бедер. Нагината вскрикнула и шумно застонала, поерзав на напряженном органе и посылая волны удовольствия по мощному телу.

— Твоя, родной! Только твоя! — упершись руками в стол, Наги толкнулась навстречу, погружаясь в ощущения. Отдаваться! Принадлежать! Отпустить контроль и просто растворяться!.. — Ох!..

Она едва не кончила, когда его широкая ладонь вновь с силой опустилась ей на ягодицу и грубо ее сжала. Ей было плевать, правильно ли так реагировать на подобное, правильно ли стонать от звонких шлепков и ожидания точно рассчитанных по силе ударов — она просто шла вслед за желаниями своего тела, обученная совершенно их не стесняться. Точно так же, как ее партнер не стеснялся своих…

Она потянулась к клитору, чтоб усилить ощущения.

— Сегодня я сам! — он потянул ее трусики, вжимая мокрый скользкий шелк в чувствительную плоть, и сильнее задвигался. Наги напрягла мышцы внутри, стремясь почувствовать его сильнее: у самого входа будто горело, а где-то глубоко, там, куда упиралась при каждом толчке головка, искра желания разгоралась в пожар наслаждения. От мощных властных движений отчаянно хотелось кричать, и она позволила себе не сдерживаться. Разум окончательно отключился, когда его пальцы проникли под трусики и вновь коснулись чувствительного бугорка, то с силой на него нажимая, то едва касаясь. Ее затрясло, она рухнула на живот, шире разводя ноги и подставляясь под властные движения, сходя с ума от того, как холодит соски через тонкую ткань гладкая столешница. Совсем немного отделяло ее от того, чтобы сорваться наконец в пучину наслаждения.

— Ну же, моя девочка… — хриплый шепот у шеи заставил ее задрожать и запустил в низу живота первую волну экстаза. — Кончи для меня! — Не просьба — приказ! Звонкий шлепок, потом еще один, быстрые движения в теле и на клиторе, сильные пальцы, ласкающие основание хвоста — и она выгнулась и глухо застонала, когда вторая, более мощная волна удовольствия сотрясла ее. Наги прикусила губу с размазанной вокруг рта красной помадой, отдаваясь наслаждению, раскатившемуся от антенн до кончиков пальцев, отключившему остатки разума и оставившему ей одно лишь чувство удовлетворения и покоя.

Ноги подкосились, и она бы упала, если бы сильные руки не подхватили, придержав за талию. Огонек, откинув все мысли и отдавшись ощущениям тугой, пульсирующей вокруг члена влажной плоти, сделал несколько мощных движений, вжимая ее в стол и бормоча сквозь зубы непристойности. Спустя несколько секунд он резко подался внутрь и замер, тоже содрогаясь в оргазме. Там, где его пальцы сжимали рыжие бедра, проступали синяки, на местах, куда со звонким хлопком опускалась ладонь, горела стремительно краснеющая кожа…

Еще некоторое время они молчали и могли лишь тяжело дышать, приходя в себя. Мужчина, осторожно навалившись сверху и не выскальзывая, поцеловал ее в шею и плечи, нежно лизнул ушко. Их кисти встретились, пальцы переплелись.

— Вот теперь… — осторожный поцелуй кончиков антенн, — ты пахнешь только мною. — Он прикусил ее мочку в самом чувствительном месте, и Наги снова подалась к нему бедрами, вырвав стон у обоих.

— Ммм… ревнивец!.. Хорошо, что у меня «безопасные» дни и можно не думать о контрацепции… — Он фыркнул, сильнее вжавшись в ее тело. — Я только твоя, — удовлетворенно улыбаясь, она повернула голову, и он тут же нашел ее губы своими, глубоко целуя.

— Ты… в порядке? — он потерся носом о ее шею и осторожно погладил кончиками пальцев разгоряченную шлепками попку. — Не переборщил?

— Охх!.. Все хорошо, любимый. Даже не дошел до предела комфортного мне болевого порога…

Огонек еще раз нежно поцеловал обнаженные плечи, а потом, нехотя отстранившись, помог жене поправить одежду, стереть с себя следы их любви и размазанной по лицу помады.

— Иди сюда, — застегнув молнию на комбинезоне, он хвостом подтянул к себе кресло, плюхнулся в него и усадил Наги на колени. Та свернулась теплым рыжим клубочком в кольце его рук. — Отдохни немного.

— Ты был великолепен, — она сонно уткнулась носом ему в шею. — Чувствую себя тормозной жидкостью — такая пустота в голове! — Она хихикнула. — Ох, каждый раз после секса с тобой думаю, как же мне повезло: ты не просто прекрасный муж, но и самый лучший любовник!

Огонек фыркнул ей в макушку, впрочем, не собираясь отрицать, что ему польстили ее слова.

— Просто ты у меня — лучшая, моя девочка… — Он осторожно поцеловал ее в висок и успокаивающе погладил спину. — У нас есть немного времени, прежде чем мы вернемся на прием, поэтому пока отдыхай. Потом я помогу тебе привести себя в порядок.

Еще несколько минут они осторожно ласкали друг друга, растворяясь в ощущениях, которые может подарить только тот, кого всей душой любишь и кому безоговорочно доверяешь. Забыли обо всех и обо всем — будто лишь они двое остались в их идеальном мире.

Солнце показало первые лучи из-за горизонта, когда Стокер отпустил своего старшего телохранителя отдыхать. Но тот и не думал отправляться в постель: пользуясь служебным положением, выгнал из комнаты, в которой целую стену занимали мониторы, ведущего наблюдение офицера и развалился в его кресле. Он готов был поставить свои кубки за победы в гонках, что не зря генерал с женой пропали чуть ли не на час после того, как Дрэгстер передал ее мужу! И чтобы подтвердить свои догадки, Дрэг теперь сидел в мониторинговой, вбивая коды личного допуска к тем камерам, изображение на которых просматривалось только в случае необходимости.

Появилась картинка. Кабинет командира мотовойск был малость раскурочен, мебель сдвинута, со стола скинуты письменные принадлежности, компьютер балансировал на краю: тут явно кто-то побывал после вечерней уборки. Отмотав запись на нужное время, Дрэг принялся ждать.

Он не был извращенцем, любившим подглядывать, хотя и питал страсть к хорошему порно. Просто очень хотелось убедиться, что запах, оставленный его кителем на теле Нагинаты, взбесил ее мужа до предела. Дрэг мог об заклад побиться, зная биографию Огонька, что дикое бешенство тот гасит сексом. Дрэг гадал, скажет ли мужчина что-то о том, что его так разозлило, или просто грубо отымеет дочку бывшего министра на принадлежавшем когда-то ее матушке столе?

О, да!

Лишь за ними закрылась дверь, генерал прижал жену к стене, жадно целуя, и, рыча, задал-таки интересующий Дрэгстера вопрос. Ха! Даже не попытаться скрыть, как его задело проведенное ею с другим мужиком время! Рыжая с готовностью выгнулась, совершенно не возражая против некоторой грубости. Интересно, она всегда такая горячая, или внимание Дрэга так ее распалило? Однозначно, он почувствовал ее влечение, когда они были на крыше. Кого она представляет, соскальзывая вниз по мужскому телу и расстегивая тяжелую пряжку армейского ремня?..

А девица хороша! Как досадно, что генерал оказался таким собственником, не готовым поделиться женщиной с братом по оружию! С самой юности Дрэг усвоил, что нет ничего важнее, чем прикрывающий спину товарищ. Об этом им говорили на уроках НВП и в академии. Об этом красиво вещал Огонек, выступая перед будущими офицерами, когда приезжал принимать у них выпускные экзамены. Об этом твердил ему Стокер, впадая в лирическое настроение вечерами. Старик, ставший ближе отца, рассказывал множество историй о том, как они с знаменитой тройкой не раз делили последнее: отдавали друг другу остатки воды, проливали кровь, прикрывая спину товарища. И поэтому у капитана никак не укладывалось в голове, как мог тот, кто почти всю жизнь провел плечом к плечу с воинами, поставить бабу выше братьев?! Получается, врал все это время? Внушал им мысли о долге и единстве, а сам чуть не убил собственного бойца, когда тот случайно ошибся и облапал симпатичную девицу? Неужели то, что он потискал за задницу девку, стоило сломанной руки и порезанного тела? После той драки Дрэг несколько месяцев восстанавливался, не имея возможности служить Марсу. Он был искренне убежден,что, поступив так, генерал предал воинское братство и право быть рядом с их Лидером.

Марсианин не раз спрашивал себя: а вдруг и ему бы стало жаль для товарища женщины? Влюбился бы, захотел семью. И каждый раз признавался сам себе, что не видит иной семьи кроме тех, с кем он сражается рядом. Поэтому тянулся всей душой к Стокеру — тому, кто свято чтил эти идеалы, кто так же, как и Дрэгстер, готов был положить жизнь на благо родины и мирного неба…

Дрэг шумно выдохнул, когда красные губы Нагинаты, которые так влекли его сегодня, охватили нетерпеливо трущийся о них член и задвигались на возбужденном органе. Совершенно точно, он был бы не прочь ее трахнуть, но еще больше хотел бы почувствовать, как горячий язык скользит по стволу, а головка упирается в горло. Дрэг лишь раз смог попробовать подобное будучи совсем еще юнцом, когда летал на Венеру на гонку и после победы познакомился с одной любительницей экзотики… В штанах стало тесно, по телу прошла дрожь, глаза впились в изображение. Похоть накатила, заставляя кусать губы. Как бы он тоже хотел вбиваться в этот рот, подталкивая ее голову за затылок! Генерал определенно отлично обучил эту красотку тому, как доставить мужчине удовольствие! Как же хотелось женщину! Он думал лишь убедиться, что выбесил Огонька, а получил такую крышесносную порнушку! Расслабившись, он позволил возбуждению смыть мысли о том, как ему удалось задеть соперника, и впился взглядом в экран.

Когда девушка развернулась и одним рывком молния на ее комбинезоне оказалась расстегнутой, Дрэг не смог сдержаться и погладил себя через брюки. Пульсирующий ствол сам толкался в руку, и, бросив взгляд на индикатор, показывающий, что дверь надежно заперта, мужчина расстегнул штаны и сжал в кулаке жаждущий внимания половой орган. Отмотав запись немного назад, он задвигал рукой, сжимая и разжимая пальцы, не отрывая голодных глаз от изгибов юного тела, почти не скрытого одеждой. Для капитана происходящее на экране было не больше, чем хорошим порнофильмом, под который он так любил расслабиться, поэтому совесть даже не думала подавать голос и указывать на аморальность того, что он подглядывает за парой. Не предай генерал идеалов воинского братства, сам бы делил со своими офицерами женщин во время отдыха.

Девица не носила лифчик, и аккуратная упругая грудь возбуждающе колыхалась при каждом толчке. Красивая спина выгибалась, позволяя ей насаживаться сильнее на безжалостно двигающийся внутри член. Дрэг подмечал, как разводит она ноги, пытаясь принять в себя мужчину глубже и глубже, и стонет от неподдельного, острого наслаждения.

Все ровно так, как представлял он себе, подкрадываясь к ней несколькими часами ранее! Даже еще горячее! Как жалко, что камера показывает происходящее лишь с одной точки, и самые интересные детали почти не видно! Жаль, что серый не разложил ее на столе — это позволило бы рассмотреть генеральскую женушку во всей красе…

Сжав сильнее пальцы, Дрэгстер представил, что это ее влажная горячая плоть охватывает его член, что круглый подлокотник кресла в ладони — аккуратная грудь с острым соском. Он сжал его сильнее, представляя, как забьется она от этой ласки, и бурно кончил в кулак, застонав сквозь зубы.

Тяжело дыша, он нашарил коробку оказавшихся тут по счастливой случайности салфеток, вытер руку и, тяжело дыша, сполз на кресле, лениво наблюдая, как целует генерал хрупкие рыжие плечи после того, как они оба кончили. Запись, несомненно, хороша! Пожалуй, это видео станет особой вишенкой в его частной коллекции. Лениво просмотрев еще раз пару особенно горячих эпизодов, он скинул на флешку материалы, поправил одежду, проветрил, выкурив у окна сигарету, и наконец отправился спать.

В ближайшие пару дней нужно попросить у начальника выходной, прошвырнуться по клубам, найти хорошенькую рыжую мышку и оттрахать ее так, чтоб ходить не могла! У него определенно появилась эротическая фантазия, не удовлетворив которую он не успокоится! Дрэг себя знал. Конечно, в идеале бы затащить в постель генеральскую женушку, но и без нее найдет, с кем удовлетворить свои желания.

День определенно удался!

Комментарий к Огонек. Соперник Не могу молчать! Yukanik написала шикарную проду к этой главе! В работе “Фантазия” рассказывается, как Дрэг взял-таки выходной, а также о том, что из этого вышло! Весьма атмосферно, характерно и очень неоднозначно (что от меня, конечно же, является комплиментом!) Категорически рекомендую к прочтению!

https://ficbook.net/readfic/11728093?show_comments=1&rnd=0.14829937900089152#com102096576

И сам капитан Дрэг ее авторства:

https://vk.com/wall-195887723_1193

====== Огонек. Виновный ======

Спустя 16 лет 3 месяца после победы над Плутарком.

В сообщении значилось: «Три трупа: мужчина, женщина и ребенок». И адрес дома, куда он так часто приезжал. Дома, где всегда были ему рады. Дома, в котором каждый был дорог сердцу.

Адрес отчего дома Нагинаты.

Огонек мчался, наплевав на правила дорожного движения и светофоры туда, где только что было совершено тройное убийство. Он молился, чтобы это было ошибкой. Не те координаты! Не то преступление! Не та планета, вашу мать!..

Но на аккуратно подстриженном газоне из пушистого мха, полыхая сигнальными огнями, были припаркованы четыре мотоцикла полицейского патруля, а периметр был оцеплен яркой лентой. Огонек похолодел и почувствовал, как прокатывается ледяная волна вдоль позвоночника, как сжимаются внутренности, как подкатывает к горлу тошнота, а кровь начинает стучать в висках.

Ошибки нет!

Ему хотелось ворваться в дом и обнаружить, что все-таки кто-то что-то не так понял. Что можно прижать к стене старшего офицера мотоотряда и наорать, обозвав бесполезным идиотом, который не может четко отрапортоваться. Да пусть хотя бы выяснится, что это тесть убил какого-то воришку, и сейчас дает показания, нервно дымя в гостиной, а теща, уютно шурша длинной домашней юбкой, гонит Стокера в кровать и не дает сыну таращиться на обведенный мелом труп.

Но он прожил достаточно, чтобы понимать: этого не будет.

Мужчина выдохнул и заставил эмоции отступить вглубь сознания: именно так он поступал на поле боя, где десятки раз видел, как падают настигнутые выстрелами друзья.

«Отрезать Наги связь. И остальным — тоже. Узнать такое они должны только от меня!»

Он позвонил коллеге и кратко объяснил ситуацию — и вот телефоны жены, дяди и Винни заблокированы до его распоряжения. Пусть он сгорит внутри, принеся страшную новость близким, но сделает это бережнее, чем сухой голос оператора, оповещающего родных.

«Понять, что произошло. По горячему…»

Он спешился, аккуратно запарковав «Дрэгстер» на дорожке. Карабина ценила этот газон, и из уважения к ней не хотелось уничтожать то, во что было вложено столько ее труда. Внезапно отчаянно захотелось сохранить как можно больше того, что было создано тещей.

Когда он поднырнул под сооруженное из ленты ограждение, ему наперерез бросился офицер патрульной службы, но Огонек, отдав честь, представился и обозначил свой статус. Молодой лейтенант изучил документы, нервно сглотнул и отступил, пропуская в дом и передавая по рации о его прибытии.

Огонек осмотрел замки. Убедившись, что его никто не видит, снял показания с пульта охранной системы, которая управляла доступом в дом. Они все обменялись кодами от систем безопасности на случай… вот на такой случай. Тренированный подмечать самые незначительные детали мозг почти без участия сознания фиксировал, что внутри порядок, что вещи на местах, что следов хоть какой-то борьбы и взлома нет, пока пальцы вставляли компактный инфочип в разъем, и копировались данные охранной системы. Он успеет их изучить после, главное — незаметно сохранить. Сейчас в доме простые патрульные, но, судя по тому, что они всего лишь оцепили периметр, им уже дана команда ждать экспертов. Ему повезло, что успел приехать так быстро: весьма вероятно, что, появись он чуть позже, его бы просто не пустили под каким-то выдуманным предлогом.

Огонек был уверен, что скоро приедут те, кто очень внимательно изучит улики и расположит их так, чтобы ничего не указывало на заказное убийство. А в том, что семью его жены убили, генерал не сомневался.

— Где они? — незаметно спрятав флешку в карман, спросил он капитана, показавшегося из кухни. Тот отдал честь:

— В спальне хозяев. Вверх по…

— Я знаю, где это, — стараясь не думать о том, что увидит, Огонек поднялся по лестнице.

Хорошо знакомая дверь. Едва заметный круглый след на панели управления замком — тут приложили отмычку. У Огонька в кабинете сейчас лежало устройство, оставляющее аналогичные следы: армейский образец электронного универсального ключа. Гражданские к таким не имеют доступа, это совсем новая разработка. И выдаются они только по личному распоряжению…

«Скаббард, сука! Без запроса на него до этой технологии не доберешься! И у него точно достаточно власти отдать такой приказ!»

Помедлив минуту и собираясь с духом, мужчина поднес ладонь к замку. Дверь послушно отъехала в сторону.

Ошибки нет: мужчина, женщина и ребенок.

Мозг считывал знаки, и перед глазами Огонька разворачивалась картина произошедшего.

Карабина погасила свет в спальне, но не легла, а пошла в ванную, чтобы почистить зубы и нанести за уши капельку духов с ароматом земного пиона: на эту ночь у нее были планы, поэтому хотелось привести себя в порядок. Троттл что-то изучал в телефоне, делая вид, что не замечает ее приготовлений и соблазнительной шелковой пижамы, однако улыбался время от времени уголками губ да просматривал последние биржевые сводки, коротая время ожидания. Внезапно раздался осторожный стук в дверь. Мышка, накинув халат, поплотнее запахнулась и поспешила открыть. На пороге стоял Стокер, прижимая к груди книжку. Хмуря брови, переминаясь с ноги на ногу, он упросил почитать ему про юного волшебника с Земли, а то он уже полчаса вертится с боку на бок. Вздохнув и кинув взгляд на мужа, Карабина кивнула. Мальчик, повеселев, забрался между родителями, удобно расположившись на подушках неразобранной еще ко сну кровати. Троттл, ворча о позднем часе и отсутствии дисциплины в этом доме, включил свет, надел на нос домашние очки, отодвинувшись к краю, чтоб не слышать про говорящую шляпу, посылающую «только не в Слизерин!», и раскрыл свежий журнал о тюнинге мотоциклов. Карабина обняла сына одной рукой, пристроив книжку так, чтобы они оба могли следить за текстом с картинками. Они даже не сразу поняли, что едва уловимый шум — это открывающаяся дверь: в доме не могло быть никого, кроме них! Поэтому ни она, ни Троттл не успели среагировать на вторжение и удивленно замерли. Из ступора Карабину вывел знакомый щелчок, заставивший внутренности сжаться: короткий опаляющий луч прошел мимо и оставил крохотный след в центре лба ее мужчины, которого отбросило на мягкие подушки. Сын в ее руках вздрогнул, понимание накатило ледяной волной: она не успеет! «Пожалуйста, пусть только меня!..» — Карабина метнулась к Стокеру, пытаясь его защитить, но в этот момент тихий разряд впился ей в спину, разрывая легкие и не давая сделать вдох. Она захрипела, из последних сил закрывая собой ребенка. Стокер не издал ни звука, но, должно быть, видел, как приближается к ним убийца: это было понятно по его учащающемуся дыханию. Не задумываясь, что делает, она нашла своим хвостом Троттлов, потом — дрожащий хвост сына и крепко их переплетя на прощание. «Прошу, только не его!» — хотела молить она, но смогла лишь замычать, закашлявшись кровью. Ненавистный звук бластерного выстрела — и вместо смерти, которую она умоляла прийти именно к ней, ее ребенок обмяк в материнских объятиях. «Не бойся, малыш, я сейчас…» — Карабина зажмурилась, прижав к себе уже бездыханное тело, когда затылок пронзила короткая, но испепеляющая разум боль…

Огонек распахнул глаза, которые, даже не заметив как, зажмурил. Оружие он идентифицировал легко: заряд со смещенным центром, крошечный след снаружи и полная каша внутри. Пару дней назад он опробовал такой на полигоне. Эти бластеры тоже выдаются только по личному распоряжению Министра обороны.

«Скаббард! Убью! Докопаюсь, докажу и лично сверну шею! Клянусь!»

Он зажмурился, представив, что чувствовал десятилетний пацан в те короткие мгновения. Почему-то Огонек был уверен, что тот не думал о собственной смерти, шокированный произошедшим с родителями. Мужчина вспоминал себя, восьмилетнего, отстраненно следящего, как падает отец, как воет над его телом мать. Разом вернулись позабытые воспоминания о том, как он беззвучно кричал внутри, отсрочивая понимание свалившегося на него ужаса.

Огонек подошел ближе и, плюнув на то, как будут орать следаки, осторожно перевернул Карабину на спину, а потом нежно коснулся руки. Прохладная, уже утрачивающая подвижность, как будто манекен, а не родное существо. Тонкие пальцы, так похожие на изящные пальцы Нагинаты. Всего лишь на прошлых выходных они приезжали в гости, и теща, в шутку ругая дочь, поправила ему топорщащийся воротник, а потом этой самой рукой погладила по щеке. Он зажмурился и ткнулся лбом в серую ладошку, позволив горю взять над собой верх на мгновение.

Сердце сжалось, к горлу подкатила тошнота. Его не просто потрясла смерть близких, его подкосило то, что семью, мирно проводящую вечер, безжалостно убили; его, опытного воина, тошнило от того, что кто-то недрогнувшей рукой лишил жизни женщину и ребенка. Хотелось нажать на какую-то волшебную кнопку, перемотать назад и сделать что-то, чтобы этого не случилось. Но ничего не изменить. Хотелось закрыть глаза, а открыв их, увидеть перед собой аккуратно заправленную пустую кровать.

Но когда он снова смог туда посмотреть, они по-прежнему лежали поверх одеяла, переплетя три хвоста, два серых и рыжий, и только сильнее сомкнули их в момент смерти. Нагината тоже часто находила его хвост во сне, как будто боялась, что Огонек исчезнет. Он всегда смеялся над ее страхом потерять его, обещая, что они проживут вместе долгую жизнь, но может быть, ее женская интуиция что-то нашептывала?..

Всего несколько дней назад они с Троттлом, спрятавшись на крыше, курили и болтали о мотоциклах, пока Наги и Карабина хлопотали на кухне. Ему даже в голову не могло придти, что это последний раз, когда он видит тестя. Рыжий, глубоко затягиваясь, смаковал дым и доказывал, что система впрыска, стоящая на его «Харлее», надежнее, чем та, которую недавно поставил Огонек на «Дрэгстер», и они почти до хрипоты спорили, едва не подравшись.

Мужчина растер лицо руками, мелко сглатывая и пытаясь не завыть. Снова смерть выскочила неожиданно, снося с ног, ошеломляя! Как с отцом. Как с мамой и Праймер. Как с Тэсс.

«Как сказать Нагинате о том, что родителей и брата больше нет?» — в груди заледенело. Боль за дорогую ему женщину, жгучая, острая, раскатилась внутри. Он бы все отдал, чтобы его девочке не пришлось пройти через то, что вот-вот предстоит. Он слишком отчетливо помнил, как это — терять родных.

Не сейчас. Не вот так.

«Скаббард! За ее боль порву на части собственными руками!»

Его взгляд скользнул по светлому одеялу и внезапно зацепился за крохотный клочок черной шерсти на самом краю кровати. Черный! Прищурив глаза и поджав губы, Огонек снял волоски и рассмотрел на свету. Слишком темные и короткие, чтобы принадлежать Карабине. Стокера-младшего? Но что-то подсказывало, что этот клочок шерсти не принадлежал никому в этой семье.

«Черная! Выкормыш Скаббарда! Надо было давно кончить этого ублюдка!»

Пораженный догадкой, Огонек огляделся, вытянул салфетку из диспенсера на тумбочке и аккуратно ссыпал в нее волоски, а потом бережно свернул бумагу. Поднимет связи и проверит свою догадку. И если она верна!..

«Эта сука пожалеет, что не издохла в том клубе!»

Звуки сирен и подъехавшего кортежа вырвали его из оцепенения, в которое он впал. Огонек, собравшись, затолкал крошечный кулечек в один из подсумков и спешно огляделся, запоминая детали: если приехал кто-то из прихвостней Скаббарда, его быстро выставят вон.

По дому разнеслись голоса, звук открываемой двери, топот множества сапог по полу: экспертная группа растекалась по месту преступления. Вот раздались уверенные шаги на лестнице: сюда шел кто-то, кто точно знал, куда направляться. Спустя пару секунд дверь послушно скользнула в сторону.

На Огонька покрасневшими, смертельно уставшими глазами смотрел сгорбившийся старик, что заменил ему отца.

— Ты здесь!.. — Стокер шагнул в комнату, обегая ее каким-то жутким, немигающим взглядом, и замер, уставившись на кровать. Охрана за его спиной попыталась последовать за Лидером, но была остановлена взмахом руки. Краем сознания, которое пыталось переработать слишком большое количество информации разом, Огонек отметил, что мерзкой черной рожи не видно. — Подождите снаружи, — телохранители послушно отступили в коридор, дверь скользнула на место, и мужчины остались одни. Тяжело дыша, старик оперся на стену, не отрывая полного ужаса взгляда от ребенка, названного в его честь, и матери, что не перестала обнимать сына одной рукой даже в смерти. — О, Фобос!

— Бать, не нервничай, хорошо? Ты зачем приехал сам? — Огонек подошел ближе, готовый позвать на помощь, если старшему станет плохо. Стокер был крепким, но зрелище, открывшееся ему, могло подкосить и значительно более молодого.

— Должен был… сам… убедиться… — Лидер наконец оторвал сумасшедший взгляд от кровати и перевел его на Огонька. — Он-то тут что делал? — Застонав, кивнул на мальчика и закрыл лицо руками.

— Видимо, книжку перед сном читали. Стечение обстоятельств, — тихо проговорил серый. Из-за ладоней, что закрывали лицо лидера, донесся задушенный хрип и его плечи содрогнулись. Младший, холодея, понял, что несокрушимый волевой воин, прошедший сотни боев и видевший множество смертей, впервые при нем плачет. Он шагнул к Стокеру и обнял, сжимая в крепких объятиях вздрагивающие плечи. Горе и боль, исходившие от старика, сбивали с ног. Внезапно в носу защипало, горло сжалось и впервые за долгие годы он тоже почувствовал на глазах влагу. Серый судорожно втянул воздух сквозь зубы, стараясь не дать им ходу, понимая, что Стокеру, прощающемуся со старыми друзьями, поддержка сейчас нужнее.

— Твою мать, как же могло так случиться? — пару минут спустя старший взял себя в руки и, благодарно похлопав по плечу, отстранился. Помедлив мгновение, приблизился к кровати и опустился на пол около мышки. — Как же сына-то твоего не уберегли, а, Карабина? — Он осторожно взял в свои руки ее и, уткнувшись в серую холодную ладонь лбом точно так же, как делал это несколькими минутами ранее Огонек, застонал, покачиваясь из стороны в сторону. — Как оно все вообще вот так обернулось, бро?

Прислонившись виском к ее бедру, он, сидя рядом, перебирал закоченевшие пальцы, гладил ладошку, не решаясь смотреть выше, туда, где родные черты становились все менее узнаваемыми. Сколько лет они не виделись? Огонек не помнил, чтобы после отставки Карабины они встречались, кроме короткого эпизода на их с Наги свадьбе, когда Стокеру-старшему представили Стокера-младшего. Он помнил, как потеплел тогда взгляд Лидера, с каким интересом он разговаривал с мальчишкой, напомнив доброго дедушку с внуком. Знай он о том, что век подруги будет так короток, стал бы таить обиду, понимая, что шанса свидеться больше не представится?

И вот сейчас сердце младшего рвалось на части, видя, как его друг горюет о тех, кому не все успел сказать. Кто больше его не услышит.

— Бать, ну не надо! Давай я тебя провожу вниз, выпьешь воды, придешь в себя, — Огонек присел рядом и положил руку ему на плечо. Стокер вздрогнул, как будто забыл, что рядом с ним был кто-то еще, и поднял на Огонька влажные, смертельно уставшие, но очень внимательно глядящие на него, глаза:

— Ты знаешь что, сынок, ты езжай к Нагинате. Она, небось, не знает еще! Скажи ей сам, не нужно, чтоб она от посторонних узнала…

— Да, я заблокировал ее номер и номера дяди Модо и Винни, чтоб никто не мог дозвониться. Сам скажу им.

— Молодец, — Стокер кивнул, соглашаясь с его решением. — Ты езжай, будь с женой, поддержи, ты ей сейчас нужен. А я еще немного тут побуду, попрощаюсь. Скажи охране, чтоб меня минут двадцать не трогали, а потом пусть готовятся возвращаться в резиденцию. — Он подтолкнул Огонька к выходу и дружески сжал его руку.

Младший поднялся, уважая просьбу старика, и вышел. Когда он обернулся, чтобы закрыть дверь, то увидел, как Стокер снова прижался виском к бедру подруги, целуя холодные пальцы.

Дверь, закрывшись, отрезала старика от всего мира, и из комнаты донесся низкий, горестный вой.

Спустя 16 лет 5 месяцев после победы над Плутарком.

Есть те, кому самой судьбой дан определенный талант, кто, даже не сделав его смыслом жизни, будет постоянно использовать дарованные способности. И как бы не повернулась жизнь, именно в этом станет наиболее успешен.

У Огонька был дар к войне, у Нагинаты — к рисованию. А серая сухая старушка, которая, непонятно как достав его номер, попросила к ней заехать, была прекрасным шпионом. Он не раз замечал, что ей удавалось быть в курсе всех событий их жизни, подмечать малейшие детали, будто лучшему разведчику из всех, что ему встречались. И сейчас мужчина был уверен — его ждет что-то очень важное, то, что, возможно, станет последним доказательством вины убийцы родителей Нагинаты. Не просто так их соседка весьма настойчиво пригласила его на чай.

Серая мышка чинно разливала ароматный напиток, но по тому, как поджимала время от времени губы, по тому, какие взгляды бросала на телефон, и по тому, как дрожали ее пальцы, генерал Римфайер понимал, что она готовилась сообщить нечто особенное. Он не торопил пожилую леди: ей нужно набраться храбрости, чтобы произнести то, что женщина считает значимым, а он… просто не мог не замечать в ней черты, которые напоминали о любимой бабушке, вот почему послушно ждал, проявляя почтение к даме.

— Ваш чай… генерал Римфайер, — мышка подала мужчине тонкую фарфоровую чашку, которую тот очень осторожно сжал слишком большими для этой изящной вещи пальцами.

— Мэм, друзья и знакомые зовут меня просто Огоньком. Мне было бы приятно, если бы и вы ко мне так обращались, — он улыбнулся и вложил всю учтивость во взгляд. — Вы много лет были доброй соседкой родителям моей жены, Нагината всегда с почтением о вас отзывается, и мне хочется верить, что мы не совсем посторонние друг другу.

Мышка ответила теплой, но грустной улыбкой.

— Мне… тоже хочется верить в это, генер… Огонек, — женщина сделала глоток чая, а потом, видимо, собравшись с мыслями, произнесла:

— Именно поэтому я попросила вас приехать… Троттл и Карабина не были для меня чужими. Мы не общались слишком близко, но они всегда по-соседски помогали мне и заботились, особенно после того, как мой сын был вынужден переехать на Юпитер, родную планету его жены. — Она вздохнула, — Я помню, как взрослели Наги, Харлей и Стокер… Эти смерти стали для меня трагедией! Конечно, моя боль не сравнится с вашей или болью Наги, но… я искренне оплакиваю их.

— Благодарю вас, мэм. — Он кивнул в знак признательности.

— Я… возможно… не права… и вы меня осудите, но, кажется, у меня есть сведения, которые помогли бы… выйти на след того, кто убил их… — Мышка испуганно посмотрела на мужчину, который явно вздрогнул и впился в нее внимательным взглядом. — Я… я очень надеюсь, что не обманулась на ваш счет и могу быть с вами откровенна!.. Я не доверяю властям. Я прожила долгую жизнь и многое видела. Помню, как наше правительство продало Марс Плутарку. Помню, как началась и закончилась война. Я помню время расцвета после ее окончания, и я все еще сохранила достаточно ясный рассудок, чтобы оценивать, как… мягко, но неумолимо, лишает Марс свободы нынешняя система. Мне показалось, что мои соседи… были этим недовольны, и могли быть причастны к недавним антиправительственным выступлениям. Не думаю, что вам интересно, почему я так решила, да и не важно это. Именно поэтому я не поверила в историю с грабителями, которую растиражировали государственные СМИ. И именно поэтому я не рассказала полиции о записи, на которой видно того, кто проник в их дом…

— Что? — Огонек, едва не выронив чашку, выпрямился в кресле и напрягся всем телом. — У вас есть запись проникновения?!

— Есть, — женщина кивнула, глядя ему в глаза. — После плутаркийской войны было небезопасно, часто происходили кражи, и мы с мужем решили, что так будет проще искать грабителей. Супруг мой, дай Великий Марс ему покоя, давно лежит в земле, а камера все еще работает, записывая происходящее вокруг дома. Когда начали собираться полицейские, я поняла, что что-то произошло. Стражи порядка — совершенно невоспитанная молодежь! — вышли покурить прямо под мое окно, и я услышала, как они обсуждают убийство. Признаюсь, первые несколько минут я была в шоке от горя, не хотела верить в случившееся, но потом вспомнила про камеру. Решила проверить, не попало ли на нее что-то интересное и… довольно быстро нашла, как некий мужчина входил и выходил из дома Троттла и Карабины. Как я уже говорила, я не доверяю властям. Я привыкла прислушиваться к инстинктам, а в том, кто проник в дом, и слепой разглядит военную выправку — уж я в таких вещах разбираюсь, юноша! И мне не захотелось рассказывать полиции об этой записи, поэтому я… ммм… скопировала часть записи и немного… поколдовала с настройками времени, — милая седовласая старушка как-то хищно и задорно улыбнулась, внезапно до боли напомнив Огоньку тещу во время совещания перед боевой операцией, от чего ему нестерпимо захотелось отдать ей честь.

— Ээээ… вы… мэм… поколдовали с настройками времени? — желание увидеть скорее все самому и получить доказательство догадок относительно личности убийцы уступило восторгу от того, что эта милая пожилая леди уделала ищеек Скаббарда, как мышат.

— Ну конечно! Во время плутаркийской войны я отвечала за работу с охранным оборудованием на всем северном фронте! Я уже носила офицерские значки, когда вас, мой мальчик, еще к мотоциклу не подпускали!.. Помню базу Борцов за свободу, на которой набирались первые отряды сопротивления. Стокер тогда еще мог похвастаться собственным хвостом и байкерской удалью, а его любимым дипломатическим аргументом была базука!.. Сколько раз обходила защиту вражеских систем, чтобы дать нашим ребятам незаметно проникнуть в стан неприятеля! Что ж сложного в том, чтобы проделать дыру в записи с собственной камеры, которую даже не нужно взламывать? — она презрительно фыркнула, будто объясняла что-то элементарное, вроде того, как заварить чай в пакетиках. И правда, что странного в том, что живущая напротив степенная пожилая леди умеет обращаться с охранным оборудованием?..

— Но к делу, юноша! — мышка улыбнулась и снова стала похожа на бабушку Огонька, а не на реинкарнацию Карабины, которой удалось дожить до глубокой старости. — Я посчитала, стоит сначала посмотреть, как наша власть раскрутит эту историю. Если что, потом бы рассказала про запись — сослалась бы на маразм или забывчивость. Нынешние офицеры совершенно разучились думать, поэтому убедить их не было бы проблемой. Буквально через день по телевидению растиражировали версию с грабителями, в которую поверил бы только лишенный элементарного критического мышления имбецил! И поэтому… я решила отдать эту запись вам, когда шумиха немного уляжется. А вы уже сами думайте, отнести ее в полицию или… применить как-то иначе.

Огонек, подавшись вперед, уперся локтями в колени, сложил кисти в замок и прижался лбом к рукам. Он выдохнул, принимая факт, что после месяцев размышлений и бесплодных поисков появилась зацепка. Не просто несколько черных волосков, которые его приятель никак не подсунет экспертам так, чтобы никто не понял, для чего проводится анализ, а фигура и, может быть, даже лицо того, кого так хотелось разорвать на части! У него будет запись, с которой он пойдет прямо к Стокеру… а еще лучше, сначала поговорит с этим ублюдком, выбьет из него признание, и принесет старику его голову, завернутую в бумажку с доносом на Скаббарда. И пусть уже тот официально свершит их общую месть.

Сердце стучало, демоны впервые за долгое время подняли головы, капая ядом с клыков, который отравлял сердце и полнил его гневом и ненавистью.

— Вы… позволите мне записать видео, чтобы я мог его внимательно изучить?

— Я взяла на себя труд записать его для вас. Вот, — мышка передала ему небольшой информационный чип. — Я скопировала туда все, что нашла на жестком диске компьютера. Я надеюсь… это поможет найти того, кто это сделал.

— Не беспокойтесь, мэм. Я сделаю все, чтобы наказать виновных.

По губам мужчины расползалась жуткая, похожая на оскал, улыбка. На дне глаз вспыхнуло Пламя.

Такой жажды крови Огонек не чувствовал много, много лет.

Спустя 16 лет 5 месяцев после победы над Плутарком.

Огонек прикусил фильтр сигареты, чуть сминая ее, и только потом поднес к ней зажигалку. Эту привычку он сохранил с той поры, как совсем пацаном курил самокрутки в годы войны, и теперь, даже используя нагревательные системы табака, не перестал мусолить кончик стика перед тем, как включить прибор. Вторая пачка подходила к концу этим теплым вечером, который он коротал на небольшом балконе их с Наги квартиры. Так много он не курил уже несколько лет, с того самого дня, как принес в лагерь окровавленную и бездыханную Тэссэн. Лишь подходила к концу предыдущая, он тут же брал следующую сигарету и наполнял легкие и мозг дурманом. Так и сейчас: ему нужно занять руки, чтобы не сорваться и удержать жажду крови, что рвется из него. Он пробовал выполнять ката, но сегодня успокоить его мог лишь спарринг, в котором бы не было спортивных правил. Спарринг с противником, который бы не боялся получить увечье… с противником, которого он жаждал изувечить, а потом, натешив своих демонов, убить.

Огонек затушил в пепельнице очередной окурок и зарылся пальцами в волосы, дернув за них в надежде отвлечься. Помассировал основания антенн, как делала Наги, пытаясь его успокоить. Отчаянно хотелось бить кулаками в стену, но он был уверен, что стоит начать — не остановится и разнесет всю квартиру. Напугает и расстроит жену, а вернись та в разгар его ярости, набросится в попытке успокоиться и… сделает что-то, что будет выходить за рамки ее комфорта.

Вот поэтому Огонек сидел, курил сигарету за сигаретой, не сводя глаз с темной дороги, по которой ее машина должна подъехать к дому. Он снова и снова вспоминал запись, которую он посмотрел несколько часов назад.

Соседка не обманула: на видео было четко видно, как к задней двери, прикрываясь кустами разросшегося розовоцвета, прокралась массивная, но легко двигающаяся фигура. Преступник оглядел светящиеся окна на втором этаже, затаился, слившись с тенью, и дождался, когда свет погаснет. Когда это произошло, он помедлил еще немного, а потом скользнул к двери. Темный силуэт превратился в рослого широкоплечего мужчину, будто порожденного мраком. Пошарив в сумке на поясе, он вытащил из нее что-то, а следом, оглядевшись, извлек из-под куртки бластер и навернул на него глушитель. Замерев, минуту прислушивался, а потом приложил небольшое устройство к двери. Та бесшумно скользнула в сторону, пропуская его в кухню. В тот момент, когда он скрылся внутри, на втором этаже вновь зажегся свет, увидев который, Огонек выдохнул сквозь стиснутые зубы. Вот как оно случилось! Злоумышленник думал, что все уснули, но в тот момент, когда он проник в дом, Стокер-младший пришел к родителям, чтобы вместе почитать книжку — видимо, так и не смог уснуть. Сделай он это всего парой минут ранее — кто знает? — возможно, не оборвались бы в тот день их жизни, долгое бодрствование спугнуло бы убийцу…

Тот, кто не знал, на что смотреть, не заметил бы мелькающую в погашенных окнах тень, но только не Огонек — ему самому не раз приходилось красться, чтобы застать врасплох! Звука на записи не было, но он мог легко воссоздать дальнейшее. Секунд двадцать понадобилось Стокеру, чтобы уговорить родителей почитать, еще столько же — чтобы забраться в кровать и устроиться между ними. И все это время преступник был слишком далеко, находясь на другом конце дома, чтобы не слышать их тихого разговора. Спустя всего пару минут окно спальни озарили одна за другой две вспышки — пацан, замерев, оказался свидетелем расстрела его родителей. И что-то подсказывало: он смотрел в глаза убийце, когда тот приближался, чтобы отнять его жизнь и добить истекающую кровью мать. Мальчишка не плакал, это Огонек помнил точно — мех около глаз не был примят дорожками, которые бы остались на шерсти от влаги. Наконец последовали новые вспышки — и спустя минуту убийца выскользнул из задней двери также незаметно, как попал в дом. Затворив за собой, он выпрямился во весь немалый рост и, будто ничего не случилось, спокойно пошел по дорожке. Так, чтобы не привлечь внимания. На того, кто бежит, любой прохожий пристально посмотрит, тот же, кто двигается не быстро и не медленно и, кажется, увлечен сообщением в мобильнике, просто не задержится в памяти возможного свидетеля. Огонек еще в момент проникновения в дом узнал фигуру и движения ублюдка, которого приставил к Стокеру мудак Скаббард, но именно в тот момент, когда капитан Дрэгстер достал мобильник, чтобы притвориться обычным прохожим, он совершил ошибку: его лицо явственно осветил экран телефона, не оставив ни малейшего сомнения в том, кто совершил убийство. Кому он пишет? Уже не министру ли обороны отчитывается, что устранил ту, которая мешает манипулировать стариком?..

Огонек сжал кулак руки, в которой не было сигареты. Под пальцами отчаянно захотелось ощутить живую плоть, сомкнуть их на горле, сломать щитовидный хрящ так, чтобы черный еще долго корчился в агонии. Сделать наконец то, что каждый раз при встрече велели сделать инстинкты.

Марсианский генерал, чьи руки по плечи были залиты кровью, не мог понять, как воин опустился до убийства женщины и ребенка, которые мирно спали в постелях? Да, Карабина сама отправляла в бой солдат и сражалась с ними наравне, но уже многие годы вела исключительно гражданскую жизнь. Как мог тот, кого она спасала, отдавая всю себя войне с Плутарком, хладнокровно расстрелять ее? А потом так же хладнокровно убить мальчика, который носил имя того, на кого молился весь Марс? Низостью и грязью был этот поступок для принадлежащего касте воинов! Вызвать бы его на бой, бросить в лицо обвинения и потребовать ответить за содеянное жизнью, но вот только традиции эти ушли в далекое прошлое, да и не достоин этот бесчестный уебок права сражаться по обычаям воинов. Таких — обесчестивших род низостью — старший мужчина клана лично рвал на куски в случае, если убитым оказывался обвинитель. Но рукопашные смертельные драки за честь остались в том же прошлом, в котором остались марсианские леса и океаны, и Огонек, в три затяжки выкурив очередную сигарету, решил, что такая мразь достойна лишь позорной, мучительной смерти.

Глаза воина сузились. Он принял решение. Его демоны радостно заурчали, ласкаясь о пылающее ненавистью сердце: скоро их вдоволь накормят впервые за долгое время — теперь даже нежности и чистой душе не под силу их убаюкать.

План сложился в голове Огонька будто сам собой. Ему нужно найти место, подготовиться, выманить сторожевого пса Скаббарда из резиденции Стокера, а дальше… дать себе наконец волю! Позволить изголодавшимся демонам рвать на части того, кого он так люто ненавидел, кто причинил столько боли любимой женщине, дяде, друзьям… самому Огоньку. Жажда крови и жажда мести составят чудесный дуэт, исполнив песню смерти. Но чтобы она была спета точно по нотам, нужно сохранять холодную голову и тонко все рассчитать. А значит, не время давать ненависти вырваться, его хранителям придется еще немного подождать.

Свет фар привлек внимание мужчины: автомобиль жены наконец показался из-за поворота. Огонек докурил сигарету и поднялся, собираясь встретить Нагинату у двери. Он вдохнул прохладный вечерний воздух, велев ярости уснуть, ведь, забывшись, мог причинить вред любимой женщине раньше, чем она успеет убаюкать его демонов, а сделать больно Наги он ни за что не хотел. Этой ночью он будет страстным и горячим, выплескивая все эмоции, которые терзают его, но не грубым. В таком состоянии опасных или жестоких игр он не допускал, понимал, как тонка грань его безумия.

Поэтому сейчас, едва за ней закроется дверь, он заключит ее в объятия и прижмет к стене, как сделал в тот день, когда она пришла к нему после возвращения с войны. Вопьется губами в губы, не позволив даже раздеться, сорвет то, что будет препятствовать соединению их тел и будет упиваться ее теплом и светом, ее стонами и криками. Он заставит ее не раз кончить с его именем на устах, и успокоится настолько, чтобы составить идеальный план.

План мести за смерть их близких.

====== Огонек. Демон ======

Комментарий к Огонек. Демон Пытки. Жестокость.

В качестве музыкального сопровождения к этой и следующей главам рекомендую саундтрэк из фильма “Реквием по мечте” https://www.youtube.com/watch?v=CZMuDbaXbC8

Спустя 16 лет 8 месяцев после победы над Плутарком.

Боль вломилась в сознание, сначала выбросив его из черного забытья, а потом едва не ввергнув туда снова. Все тело полыхало огнем, пульсировало и сотрясалось от дрожи. Застонав, мужчина почувствовал, как подкатывает к горлу тошнота, и резко дернулся, чтобы не захлебнуться содержимым собственного желудка. От движения ноги будто разорвало миллионом осколков, и они непослушными бесполезными отростками мотнулись вслед за рывком тела. Хвост неподвижно лежал рядом, будто кусок растоптанной веревки. Марсианина вырвало: то, что он испытал за короткий миг после пробуждения, затмило все испытанное раньше, но почему-то сознание не скользнуло снова в спасительную тьму, будто что-то его удерживало. От резкого движения хрустнула челюсть: видимо, полученная ранее травма привела к подвывиху. Но это ощущение просто растворилось на фоне тех, которые он уже испытывал.

— Очухался… — хрипловатый знакомый голос резанул слух, и одновременно в ноздри ворвался запах сигарет.

«Какого хуя происходит?!» — хотелось выкрикнуть ему, но сил не хватило, да и при движении челюстью та заныла. Не так, как горели будто лавой облитые ноги, но все же достаточно, чтобы шевелить ею особо не хотелось. Пришлось несколько раз осторожно открыть и закрыть рот, чтобы сустав встал на место, вернув способность говорить.

Капитан Дрэгстер с трудом разлепил заплывшие веки с засохшей на них коркой крови и попытался оглядеться.

Он только сейчас сообразил, что полусидит-полувисит, вздернутый за руки и скованный наручниками, перекинутыми через кусок арматуры, которую кто-то согнул и глубоко вбил в покрытую черной копотью стену ровно на такой высоте, чтобы его зад едва касался ледяного пола и плечи были вынуждены принимать на себя весь немалый вес. Пропитанная потом шерсть слиплась, и теперь Дрэг отчаянно мерз, ощущая спиной и ногами холодный камень. От щиколотки и почти до половины бедер его фиксировала странная конструкция, состоящая из толстых металлических пластин и веревок, больно впившихся в мышцы. Некий неизвестный ему вариант фиксации при переломах? Но судя по боли в бедрах, шины требовались выше... От неудобной позы плечи затекли и болели — видимо, он уже успел потянуть связки, пока висел без сознания. Интересно, тот, кто его здесь устраивал, так и задумал, или просто переоценил рост?.. Он попытался подтянуться, как-то сесть и снять с рук нагрузку, но снова едва не заорал от боли в бедрах: те будто облизывало пламенем при малейшей попытке пошевелиться. Команду хозяина ноги не исполнили и безвольно лежали бесполезными непослушными частями когда-то идеально натренированного тела.

— Не дергался бы ты лишний раз, — спокойный голос снова раздался откуда-то справа, и Дрэг, стиснув зубы, медленно повернул голову в сторону говорившего.

Огонек стоял, привалившись к седлу своего мотоцикла, курил и очень внимательно следил за ним взглядом, на дне которого полыхало пламя. Судя по тому, сколько окурков было накидано вокруг, находились они здесь уже долго.

— Какого… хуя?.. — черный марсианин собрал все силы, чтобы задать интересующий его вопрос. От этого движения на распухших от ударов губах треснула затянувшаяся было корочкой ранка, по подбородку зазмеилась струйка крови.

— Такого, что нам с тобой есть, о чем поговорить. А чтобы ты не попытался слинять, а затем укрыться под хвостом у своего покровителя, я решил, что разумно будет лишить тебя возможности не только бегать, но и ходить, — генерал, сжав в зубах сигарету, хищно оскалился. Дрэгу показалось, что в глазах его плеснулось безумие и какое-то садистское удовольствие.

Так вот почему так болели ноги! Пока он был без сознания, их сломали в районе бедер. О Фобос, неужели как тогда, с локтем, придется поваляться на больничной койке, а потом проходить долгую реабилитацию?! Капитан было ужаснулся от понимания, что его искалечили, но в следующий миг сознание вцепилось в более значимую для него часть фразы: «твоего покровителя». Как он узнал?! Где Дрэг облажался, подставив того, за кого готов был отдать жизнь?!

— Кстати, я вколол тебе один из составов, который мы разработали еще во время войны с Плутарком и который мне посчастливилось достать. Его использовали для допроса пленных: он не позволял потерять сознание даже тогда, когда собеседник переходил предел болевого порога. Так что… я ожидаю, что наш разговор окажется весьма занятным и… долгим.

class="book">Слушая его вполуха, черный сообразил, где они: та самая пещера, откуда выходило в эфир радио «Свобода»! Он был тут после взрыва вместе со Стокером, когда тот лично захотел осмотреть место. Интересно, генерал приехал сюда, потому что читал о нем в отчетах, или подозрения капитана о том, что любимец Лидера не может быть непричастным к предательству родителей его жены были верными?..

К горлу Дрэгстера снова подкатила тошнота: внезапно он понял, о чем с ним будет говорить старший. Но как он его вычислил? А, главное, что, кроме его роли в этой истории, тому известно?..

— Сообразил, где находишься? — Огонек выбросил окурок под ноги и прикурил новую сигарету. — И как тебе быть там, где она рассказывала народу правду?

— Это не правда! — Дрэг рванулся всем телом, на мгновение забыв о боли и слабости, но те снова бросили его на ледяной пол, отомстив новой вспышкой в плечевых суставах. Мужчина покрылся холодным потом, тяжело задышав.

Огонек, даже не вздрогнув от этого выпада, ухмыльнулся:

— Не особо-то дергайся. Твоим ногам это пользы не принесет. Пока ты валялся в отключке, мне стало скучно. Я нашел способ развлечься и заодно позаботился о том, чтоб ты больше не смог прокрадываться ночью в дома и убивать женщин и детей в постелях.

— Они… были… предателями! — Черный стиснул зубы, пытаясь не стонать.

— Особенно их сын, да? Кого предал Стокер-младший, а, парень?..

Дрэгстер зажмурился: за смерть мальчика он ежедневно себя винил и ненавидел. Призрак ребенка дышал в затылок, стоило остаться одному, но что Дрэг мог сделать? Он не ожидал, что тот окажется рядом с родителями, был уверен, что мышонок спит! И просто не разглядел нежданного свидетеля за матерью! А когда понял, что в комнате их не трое, а четверо, заряд уже вырвался из бластера. Отчаянного желания капитана остановить смертоносную пулю и попытаться скрыться оказалось ничтожно мало. У него была лишь пара мгновений, чтобы принять решение, сделает ли он смерть Троттла напрасной, но сохранит жизнь невинному, или исполнит приказ несмотря ни на что… Он каждый день видел невысказанное осуждение в глазах того, кто дал ему задание избавить Марс от угрозы в лице родителей мальчика, но вслух тот не говорил ничего.

Однако генералу про это знать совершенно не нужно. Да и… какие у него доказательства, что убийства совершил именно Дрэг?

— Молчишь, сука? Вспоминаешь, как он тебе в глаза смотрел после того, как ты стрелял в его отца и мать?

Этот взгляд снился ему в кошмарах почти каждую ночь. У мальчика были те же глаза, что и у генеральской жены, вот почему после смерти ее брата Дрэг старался с ней не встречаться даже мельком.

— Не… докажешь… — прохрипел черный марсианин, закашлялся и харкнул кровью вбок от себя.

Оскал Огонька стал совершенно звериным, обнажив острые резцы, в глазах вспыхнуло пламя. Дрэг понял, что слова не имеют значения: его участь уже решена. О том, на что был способен любимец Стокера во время плутаркийской войны, ходили легенды, которые хоть ежедневно был готов слушать новобранец мотовойск. Что ж… кажется, сейчас он сможет убедиться: все эти рассказы — не выдумки. Он поклялся лишь в одном: о той роли, которую сыграл в истории с предательницей его шеф, он не скажет ни слова. Пусть хоть на куски режет!

— Доказывать твою причастность и не надо: есть запись, на которой видно, как ты входишь и выходишь из дома в момент убийства. Если бы меня интересовала гнида вроде тебя, я инфочип давно бы положил на стол Стоку. Уверен, батя расстрелял бы на месте! Он, знаешь ли, был скор на расправу со всякими уёбками во время войны. Решительный мужик, никогда не тянул пса за яйца!.. Но меня интересует приказ на устранение Карабины. — Его глаза опасно сузились.

— Не было… никакого… приказа. — Дрэг поднял на него взгляд и вложил в тот всю твердость, на которую был способен с учетом своего положения.

— То есть ты пошел и застрелил героя войны, генерала армии и бывшего министра обороны просто потому, что один ублюдок попросил тебя это сделать? — Огонек скептически вскинул бровь, а потом расхохотался. — Хорошая попытка! Мог бы кому-то другому эту хуйню попытаться впарить, вот только я прекрасно знаю, что такие вещи без документа с резолюцией командующего не делаются. Просто информацию эту очень-очень хорошо прячут… Так где он, этот приказ?.. — Огонек докурил очередную сигарету, выбросил окурок и отлепился от байка, сделав шаг к пленнику.

— Глухой? Не было… приказа… я сам… — Дрэг не разрывал контакта их глаз, прекрасно понимая, что старший ему не верит.

— Сам, значит? — воин навис над капитаном, и тот до предела откинул голову, не желая смиряться с ролью того, кто смотрит Огоньку в колени. Черные ладони непроизвольно обхватили цепи наручников — и только это выдало, что он напуган.

— Давай-ка освежим твою память. — С этими словами генерал что есть силы пнул подкованным железом носком мотоботинка точно в одно из тех мест, где раздробил пленнику ногу.

Дрэг, даже не пытаясь сдержаться, заорал, из глаз брызнули слезы. Сдерживаться ради какой-то показушной крутости? Киношная фигня для подростков: невозможно не выть от такой боли. Тяжело дыша, он сжался в комок, сосредоточившись на пульсации горящего бедра.

— Ну как? Припомнил, где приказ?

— Пошел нахуй!

— Неправильный ответ! Но… признаюсь, я очень надеялся, что он будет именно таким… — С этими словами Огонек отошел к мотоциклу, а потом вернулся, неся с собой толстые бруски из дерева и кулачный топорик. Дрэг, инстинктивно прижав уши, следил за его действиями, стараясь даже не моргать. По спине градом катился пот. Что этот маньяк, мать вашу, задумал?..

— Ты слышал, что в период плутаркийской войны нам пришлось вспомнить все, что знали марсиане об искусстве проведения допросов? Выбора не было: требовалась информация, и быстро — от скорости ее получения зависели жизни, — голос Огонька был так спокоен и размерен, будто он читал лекцию в академии. Он взял один из брусков и начал аккуратно состругивать топориком часть дерева, превращая тот в клин. — Каждый из нас знал, как наиболее эффективно пытать врага. У каждого были свои излюбленные методы. Мой дядя и Сток, например, предпочитали воду. Знаешь, когда пленника макают в нее головой и держат, не давая дышать?.. Они всегда «топили» за этот вариант: мол, не так грязно. Карабина любила простоту: постоянно носила при себе веревку с узлами на ней. Обвязываешь такую вокруг головы, вставляешь палочку в специальную петлю — и крути себе! Даже особенная физическая сила не нужна: череп сжимается и в итоге трескается! А оборудование для такого метода поместится даже в изящную сумочку… Эхх, всегда восхищался этой женщиной!.. — Тем временем Огонек закончил вытачивать клин и, прищурившись, проверил, насколько симметрично смог на глаз свести стороны. Удовлетворенно кивнув самому себе, он едва заметно улыбнулся. — Мне же по душе вот такое интересное приспособление, как на тебе сейчас. Тоже элементарно собирается: всего-то и нужно, что веревка да несколько крепких досок или пластин…

Дрэг едва сдержался, чтобы не заорать: до него наконец дошло, что за штука фиксировала его ноги! Тиски для дробления костей{?}[Имеется ввиду простейшая форма испанского сапога – орудия пыток, использовавшегося в средневековье. Огонек использует примитивный его вариант, изображен на второй картинке по ссылке https://www.syl.ru/article/390625/ispanskiy-sapog-istoriya-opisanie-i-interesnyie-faktyi.], между которыми вбивались клинья! Один из них и выстругивал сейчас ненормальный генерал так старательно! Великий Марс, он же это не серьезно?!..

— Что, понял?.. — Огонек, уловив в глазах цвета граната ужас, довольно оскалился. — Чем мне нравится именно такой вариант — после него не восстанавливаются. Можно быть уверенным, что прошедший через подобное не подстережет тебя или кого-то из близких в темном переулке. А я, знаешь ли, не хочу, чтобы ты еще раз проник в дом тех, кто мне дорог, — с этими словами он вставил клин между пластин, закрепленных с внутренней части ног Дрэга, разводя те немного в стороны и протискивая его на пару сантиметров внутрь. Голени неприятно сдавило.

— Блядь, ты, совсем ебнулся?! Тебе это с рук не сойдет! — Дрэг попробовал вырваться, но смог только дернуться в своих путах — ему было не сбежать. Этого просто не могло происходить с ним! Так просто не бывает!!!

— Не сойдет?.. — Огонек внимательно посмотрел ему в лицо и, кажется, задумался. — Может, и не сойдет, конечно. Но по идее должно: я, когда уеду, все тут нахер спалю, от тебя даже атома не останется. Будь уверен — умею… В паре минут езды отсюда есть озерцо. Мне нужно буквально несколько минут, чтобы в нем умыться и сменить после одежду. Потом еще минута-две, чтобы ее уничтожить вместе с остальными уликами: у меня есть отличное средство, которое растворяет то, на что попадает, почти мгновенно. Пригодилось наследие крысиных химиков... А дальше пусть кто хочет досматривает — ничего не найдет. Да и кто остановит-то? Мои же мотоподразделения? — Огонек ухмыльнулся. — А если вдруг что не учту, покажу Стоку запись с твоей мордой, покаюсь и сошлюсь на аффект — в первый раз, что ли? — он ухмыльнулся. — Но у тебя есть выбор — умирать быстро и безболезненно, или долго и очень мучительно. Так как, парень? Скажешь, где лежит приказ?

Дрэг зажмурился, уловив главное: это конец, и выбирать предстоит только способ смерти. В голове мелькнула трусливая мысль, а не сдать ли этот чертов документ? Ну не готов он к тому, что сейчас происходит! Одно дело — раны в бою, травмы в драке! Другое — когда ты висишь, как кусок мяса, и просто не можешь ничего сделать, чтобы помешать происходящему! Но… что же будет, если генерал найдет подписавшегося под приказом? Привезет сюда же и будет дробить ноги тому, кто спасает Марс?.. Как не хотелось избавить себя от мучений, но выдать информацию он просто не мог! На кону для него — только несколько часов пыток, а если сломается — угроза национальной безопасности. У него просто нет выхода!..

Дрэг, собрав все свое мужество, твердо посмотрел в горящие пламенем глаза:

— Нет… никакого приказа!

В следующее мгновение Огонек перевернул топор обухом вниз и что есть силы ударил им по клину, вгоняя тот между металличскими пластинами целиком всего одним ударом. Дрэг заорал. Заорал, как никогда в жизни. Рванулся всем телом, вцепился в скобу, к которой был прикован, заскреб пальцами по камню, сдирая ногти до мяса. А потом рухнул без сил, повиснув на руках. Суставы плеч прорезала острая боль, но она потонула в той, которая шла от ног и просто парализовала сознание. Он часто сглатывал, не замечая, как текут из глаз слезы, и тяжело дышал.

Огонек, отложив топор, вытащил сигарету и закурил, внимательно разглядывая лицо капитана, запоминая, как тот стискивает зубы, как желваки гуляют на скулах. Давая тому осознать боль и поверить в нее. По его телу прокатилась сладостная дрожь сродни той, которую он испытывал при оргазме. Его подсознание все это время знало, что Дрэг не расколется. Но как он мог отказать своим демонам, которые, капая ядовитой слюной, упивались страхом жертвы?

Докурив, он взял второй брусок и принялся его молча обтачивать. Дрэгстер с ужасом смотрел, как скользит острое лезвие, как уверенно сильные пальцы поворачивают инструмент, придавая нужную форму дереву. Очевидно, что генерал делал это не раз и не два. Хотелось скулить и трусливо поджать хвост, моля о пощаде, но он просто не мог предать!.. Да и чертов хвост не шевелился и только адски болел, как и все остальное искалеченное тело.

— Ну что, продолжаем разговор?.. — Закончив со вторым клином, Огонек обратился к пленнику. — Ну давай! Путь к папкам, пароль — и боль сразу кончится…

О, как же хотелось Дрэгу выпалить какую-то презрительную, ироничную тираду, послать своего мучителя так, чтоб у того загорелись уши! Но ему хватило сил только на то, чтобы, зажмурившись и сжавшись, прохрипеть:

— Нет… приказа…

Удара обухом топора по клину он не увидел, зато прекрасно услышал, а спустя мгновение потонул в агонии: сплющенные коленные суставы лопнули, и осколки впились в державшие их мышцы. Дрэгу показалось, что, несмотря на препарат, он все же потерял на пару мгновений сознание, но спасительная тьма почти сразу рассеялась, возвращая в ужасающую реальность. Его тела, которое он столько лет доводил до совершенства для того, чтобы защищать Марс, больше нет. Годы тренировок отправились псу под хвост одним движением безжалостной руки, превратив воина в кусок бесполезного мяса.

Боль была столь сильна, что сознание от нее будто отключилось. Нет, он не перестал чувствовать, но как будто смотрел со стороны. Его собственный демон, который бессильно рвался встать на защиту, но ничем не мог помочь, сделал то единственное, что мог: укрыл его сознание, приняв все мучения на себя. Он скулил и извивался, корчился, но готов был держаться до последнего вздоха своего воина.

Зрачки Дрэга расширились, сделав глаза почти черными. Он перестал слышать вопросы Огонька, перестал на них реагировать. Он по-прежнему вздрагивал всем телом от каждого удара топора, который загонял между пластин очередной клин, и орал, не сдерживаясь, но все эти ощущения будто стали чужими. Будто не его ломали и калечили. Взгляд гранатовых глаз замер на том, что всего несколько часов назад было тренированными ногами, а теперь стало бесполезным источником мучений: чем дальше распирали клинья пластины, тем сильнее окрашивались буро-красным брюки, а потом под ним по полу растеклась густая лужа крови, вид которой вызывал тошноту…

В затуманенном сознании крутилась только одна мысль — о том, как же жаль, что он больше не сможет служить на благо Марса.

Спустя некоторое время, поняв, что жертва уже не реагирует, хотя и остается в сознании, Огонек отложил инструменты и отошел, оставляя за собой следы окровавленными ботинками. Нашел новую пачку сигарет и, смяв фильтр зубами, прикурил. Он пытался унять клокочущую ярость. Потешился — и хватит! У капитана болевой шок, продолжать было бесполезно. Если его собеседник умрет, он не получит информации, которая необходима. А ему позарез нужен приказ, подписанный министром обороны, чтобы прийти с ним к Стокеру и потребовать возмездия! Нужно думать, как доставать документ, а не ублажать своих демонов. Но стоит отдать парню должное — его стойкость восхищает и вызывает уважение!

Демоны, приютившиеся у сердца, ликовали: сегодня у них был знатный пир! И особую радость им приносило то, что жертва оказалась весьма вынослива и упряма, а значит мучить ее можно будет долго, не боясь, что воин умрет раньше, чем они насытятся.

Огонек докурил третью сигарету, когда со стороны места пыток донеслись стоны, хриплое дыхание и фырканье носом.

— А ты крепче, чем я думал, — он развернулся к черному, в глазах мелькнуло уважение к стойкости воина. Не будь капитан такой гнидой, они могли бы отлично сработаться, но…

Пленник не ответил и лишь поднял на него полный муки и ненависти взгляд, который становился все осмысленнее — видимо, отключившееся сознание возвращалось к изуродованному телу.

— Я уважаю умение не сдавать тех, кому предан. Пожалуй, тебя стоит наградить. Сигарета или вода? — голос Огонька был почти дружелюбным.

«Пуля!» — хотелось простонать Дрэгстеру, но остатки гордости не позволили молить о смерти. Он выдержал пытку, как-нибудь справится и теперь, когда больше нет внезапных, огненных вспышек после ударов по очередному клину.

— Сигарета. — После паузы ответил Дрэг. Огонек вернулся к нему, не брезгуя ступать по крови, присел на корточки около черного, вложил тому в разбитый рот сигарету и наклонился, давая прикурить от своей. Дрэг жадно затянулся и перекатил ту в уголок рта, чтобы удобнее было выдыхать дым. Крепкие! Мозг заволокло туманом, даже боль, кажется, немного отступила.

Они помолчали, думая каждый о своем.

— Зачем ты его покрываешь? Он же чудовище. — Огонек, не глядя на пленника, выпустил струйку дыма.

— Он защищает Марс от угроз.

— Отдавая преступные приказы и убирая несогласных. Кто будет следующим? — произнося это, генерал заглянул в глаза собеседнику. Он давно думал о том, как скоро Скаббард прикажет своему псу убить Стокера, чтобы занять его место и больше не быть скованным ограничениями, которые налагает на его идеи старик.

А Дрэг смотрел на Огонька и не понимал, как тот может не осознавать: все, что делает Стокер, направлено на благо и только на благо Марса! Он всегда был решительным и жестоким лидером, но разве можно иначе выиграть войну? Разве не благодаря тому, что старик пожертвовал всем, генерал живет сейчас счастливо со своей рыжей женушкой и пожинает плоды кровавых битв, которыми он так наслаждался в прошлом?..

— Он… делает только то, что нужно… на благо родной планеты.

— Ты искренне веришь в это? — В лицо уперся внимательный взгляд красных глаз. Огонек зажал сигарету между пальцами, выпустил дым и отвернулся, глядя в стену и о чем-то думая. — Ты искренне ему веришь, да? Считаешь героем? — Он будто говорил сам с собой. — Фанатик! Ненавижу таких! Вас хоть на куски режь — ничего не скажете, — горящий пламенем взор вновь вернулся к лицу черного, и по спине Дрэга скатилась капля холодного пота: в глазах Огонька читалось обещание ужасного конца.

— Я считаю, что генерал Карабина своими передачами предала Марс, снова едва не толкнув его на грань гражданской войны! — выплюнул пленник и тут же получил мощный удар в челюсть, от которого затылок врезался в стену.

— А ну повтори, сука! — прошипел Огонек, схватив его за горло.

— Карабина… предала… Марс! — Глядя в горящие бешенством глаза, прохрипел капитан и плюнул в старшего кровью. Того затрясло от ярости, Дрэг явственно ощутил, как задрожали пальцы на шее, готовые ее сломать. Оскалившись, Огонек сжал его челюсть у ушей и сдавил, что есть силы.

— Ты пожалеешь, уебок, о своих словах! — очень тихо прошептал генерал, а потом резко поднялся и, сделав шаг назад, нанес ногой мощный удар в челюсть, дробя ее. Дрэгстер замычал от новой вспышки резкой боли — орать, как и говорить, он больше не мог; кровь, смешанная с осколками зубов, хлынула в горло, он закашлялся и повис на руках, до мяса стертых там, где в кожу впивались наручники. — Карабина пыталась спасти этот мир, не дать ему скатиться к беспределу власти. Если тот, кто стоит у руля, не знает ограничений, не много времени пройдет прежде, чем нас снова продадут каким-нибудь инопланетянам! Она пожертвовала собой, чтобы рассказать правду, недоумок! А ты нажрался баек Скаббарда и убил единственную, кто также, как и Сток, пекся о нашем мире!

Дрэг поднял глаза на Огонька и внезапно дико, истерично заклокотал. Даже пульсирующая оглушающая боль в челюсти и ногах не смогла остановить истеричный смех, поднявшийся из груди капитана: этот придурок все это время считал, что Дрэгстер прикрывал Скаббарда?! О Фобос!.. Генерал и правда такой слепой идиот, что не смог понять, кто стоит за приказом на устранение Карабины?! Да если б Дрэг хотя бы на мгновение допустил, что тот идет по ложному следу, он бы сделал все, чтоб Огонек нашел доказательство вины министра! Ну почему Стокер был так благороден, что лично подписал приказ, а не отдал его на утверждение главе военного ведомства?!

Ну что ж… теперь он умрет спокойно. Генерал не сможет найти документы, а, значит, Лидеру не грозит вот такое же похищение и пытки. Огонек покопает, да и, поддавшись вспыльчивой натуре, также расправится со Скаббардом.

Дрэгстеру даже полегчало, когда он понял, что выполнил свой долг и защитил того, кому всей душой был предан и верен. А то, что перед смертью пришлось вот так корчиться от боли… это издержки профессии. Зато теперь он может рассчитывать на место у самого трона великого Марса за свою стойкость и верность.

— Веселишься?.. Ну, веселись, недолго осталось… — Огонек зло сверкнул на него глазами, закурил новую сигарету и глубоко затянулся. Внезапно его взгляд стал холодным и задумчивым: он явно просчитывал что-то. А потом его губы расплылись в хищной, но крайне довольной улыбке, от которой Дрэг снова похолодел.

— Такие, как ты, не колятся. Поэтому то, где лежит приказ и пароли от папок, ты мне не скажешь. Но ведь твои терминалы наверняка настроены на отпечаток руки, а? — он глубоко затянулся и выпустил вверх густую струйку дыма. — И дома у тебя ведь тоже стоит полноценная рабочая станция, да? Которая откроется по отпечатку ладони, и тогда я смогу переписать ключи. А потом у меня будет достаточно времени, чтобы изучить документы под твоими кодами доступа. — Он склонил голову набок, все также улыбаясь. Кровь застучала в висках Дрэга от взгляда на ту жуткую маску, которой стало знакомое лицо генерала. Сейчас перед ним стоял не воин из плоти и крови — перед ним был безумный, жаждущий боли и ужаса демон.

Сунув сигарету в уголок рта, генерал Римфайер снова подошел к своему пленнику, подобрал топорик и, удобно устроив в широкой ладони, прокрутил в руке. Хищно блеснуло лезвие. Дрэг замычал, не в силах поверить в происходящее. Если генерал сказал, что такие, как он не колятся, то что же задумал?!.. Стало очень, очень страшно. Глаза Огонька потеплели: демон снова получил то, чего так желал — ужас жертвы.

— Я не люблю этот метод, поверь! Но иначе никак! Уверен, сейчас ты хочешь рассказать мне путь к папкам и слить пароли, только уже не можешь. А вот сохранить твою руку в состоянии, пригодном для считывания, я способен. Приходилось подобным образом открывать двери вражеских баз во время войны с Плутарком. — Он вздохнул и нахмурился, вспоминая эпизоды из прошлого. — Так, еще ключи от твоей квартиры нужны. Зачем привлекать внимание, ломая хороший замок, когда его можно просто отпереть... В куртке, да? — Он поднялся, вернулся к «Дрэгстеру», порылся в карманах капитанского кителя, который все это время валялся у колеса мотоцикла, и выудил связку электронных ключей, вслед за которыми выпала пачка контрацептивных пластырей. — Ммм, а я тоже эту марку люблю, — Огонек по-приятельски подмигнул тяжело дышащему черному, который с нарастающим ужасом наблюдал за приготовлениями. Только сейчас Дрэг признался себе: все это время он верил, что все же каким-то чудом сможет выйти из этой истории живым. Пусть искалеченным, но, мать вашу, живым! Капитан напряг слух в отчаянной надежде услышать сирены приближающихся к пещере патрульных мотоциклов. Но было тихо, и лишь скрип плотной кожи тяжелых ботинок Огонька отражался от стен и многократно усиливался, пугая Дрэгстера так, что он не был уверен в своей способности сдержать позывы, которые скручивали живот, грозя окрасить штаны отвратительными пятнами.

А серый, надежно спрятав ключи от его квартиры в карман, посмотрел на капитана долгим взглядом, облизнул губы, проверил пальцем остроту лезвия и двинулся к дрожащему от ужаса марсианину. Дрэг что есть сил замычал и попытался замотать головой, прося пощады. Может, этот демон сначала убьет его, а лишь потом начнет разрубать на куски?

— Боишься, да? — Огонек присел на корточки рядом и снова склонил голову вбок. Что-то страшное вырвалось из глубины его глаз и теперь заполняло их безумием цвета крови. — И правильно делаешь… Хочешь смерти? — Черный прикрыл глаза, показывая, что да, он сдался и просит милости. — Прости, бро, — резкий взмах руки, который Дрэгстер даже не успел уловить — и черный рухнул на пол, корчась в агонии и задыхаясь. Под его телом начала стремительно разрастаться лужа того же цвета, что и взгляд глаз мучителя. Не осознавая, что делает, огромным усилием воли Дрэг повернулся на бок и из последних сил зажал здоровой ладонью обрубок, из которого хлестала кровь. Он пытался хоть как-то остановить ее ток, дать себе хотя бы малейший шанс на спасение: даже сейчас, сходя с ума от боли, даже таким, лишенным ног и кисти, жить хотелось невероятно! Так же сильно, как отомстить. — Твоя рука нужна еще теплая, иначе не получится трюк с отпечатком. Я как-то пробовал по неопытности сначала убить, потом рубить с трупа — так замок не сработал, и меня самого едва не прикончили. Потом Сток научил, как правильно, — он отошел к мотоциклу, достал что-то из багажной сумки и аккуратно завернул окровавленную черную руку в наручнике, на котором покачивались несколько звеньев цепи, в тонкое покрывало, удерживающее тепло, надежно подоткнув со всех сторон, чтобы температура осталась неизменной. — Тут знаешь в чем фишка? Ведь сенсор реагирует не только на рисунок ладони, он знает и нюансы твоей терморегуляции и положения пальцев. Я по старой привычке вожу с собой то, что позволяет все это идеально сохранить без каких-либо искажений, — он распрямился, снова посмотрел на корчащееся на полу тело и выпустил струйку дыма почти докуренной сигареты. Только одна заканчивалась — он сразу же начинал новую. — Да и на пикниках такой пледик пригождается на землю подстелить… Вот теперь тебя можно и грохнуть, но… ты убил ребенка, помнишь? Карабина бы не стала требовать такой мести, да и Троттл никогда не был по-настоящему жесток. Жена моя пришла бы в ужас, узнай она о том, как я провел вечер… А вот душа пацана жаждет отмщения, поэтому, — он достал из-за мотоцикла канистру, которая была скрыта от пленника до этого момента за колесом, и открутил крышку, — я не могу дать тебе так просто умереть. Взорвать тут все было б надежнее, но… Ты должен помучиться, чтобы душа моего деверя обрела покой.

С этими словами он подошел к хрипящему пленнику, срезал с его ног орудие пыток, аккуратно упаковал в целлофан и прикрутил к мотоциклу. После этого быстро разлил топливо по пещере, но оставил вокруг черного чистый пол и проследил, чтобы на него самого горючее не попало — даже пнул безвольный хвост ближе к телу носком ботинка. Огонь должен подбираться к телу долго и медленно, сводя своим жаром с ума того, кто причинил столько боли его семье. Скорчившийся на полу марсианин никак не реагировал на происходящее и лишь скулил, а под ним все сильнее расплывалось буро-красное пятно.

— Что ж, капитан, — Огонек оседлал байк и завел мотор, — до встречи в чертогах великого Марса! — Он плюнул докуренную, но еще тлеющую сигарету в лужицу бензина и резко дал по газам, уносясь прочь из пропахшей ужасом и смертью пещеры.

А за его спиной поднялась стена пламени.

====== Огонек. Предатель ======

Спустя 16 лет 8 месяцев после победы над Плутарком.

В воздухе висел густой сигаретный дым. Пепельница за последний час заполнилась окурками настолько, что некоторые валялись вокруг нее на рабочем столе. Не замечая этого, Огонек пустым взглядом смотрел в экран — единственный источник света в темном кабинете. Руки тряслись, и мышь никак не мог унять эту дрожь. Он то и дело неловко задевал то стопку документов и канцелярские принадлежности, то приборы, то пачку сигарет, и они падали, рождая в его мозгу воспоминания об обвале, который однажды погреб под собой его мать и сестру. Он чувствовал, что в эти минуты, совсем как тогда, снова рушатся основы самой его жизни, его души, его веры.

Под приказом на выдворение Чарли с Марса стояла собственноручная подпись Стокера. Под приказом на убийство Троттла и Карабины стояла подпись Стокера. Под приказом на создание комиссий по депортации стояла подпись Стокера. К расшифровке аудиозаписи последнего эфира Карабины были приложены комментарии Стокера, на которых его уставший хриплый голос объяснял, будто рассуждая сам с собою, почему передачу ведет именно она. На документе, указывающем координаты точек авиаударов, впоследствии выданных за нападение крыс, стояла личная подпись Стокера. И целый ряд видео свидетельствовал о том, что именно он отдавал распоряжения и контролировал все, что происходило на Марсе.

А Скаббард только послушно и безропотно исполнял волю своего Лидера.

На всех документах стоял гриф «Совершенно секретно», и папки были особым образом спрятаны. Но Огонек после разговора с Дрэгстером знал, что хотел обнаружить, имел нужные коды и поэтому смог найти. Конечно, доверенный телохранитель ко всему этому доступа не имел — ему не хватало опыта и знаний, чтобы копнуть так глубоко. Но вскрыв один зашифрованный файл, Огонек смог понять, как добраться и до остальных.

Вот только нашел он совсем не то, что ожидал. Или… именно то, о чем давно знал, но сам себе не хотел признаваться, предпочитая обманываться и не замечать очевидного? И лишь только сейчас, когда его сознание, до последнего отказывавшееся принять личность диктатора и его роль в судьбе родной планеты, больше не могло игнорировать знакомый росчерк, который горел пламенем на сетчатке, он признал: его друг, его учитель, его… отец был виновен во всем, за что так хотелось мстить. И это заставляло гореть изнутри, молча кричать, снова и снова смотреть на документы в надежде, что морок рассеется, и все станет как прежде.

Но как прежде больше не будет. Больше некуда отступать, не за чем прятаться: его идол превращался в пепел и катился к песьей матери с пьедестала, на который Огонек возвел его. И каждый новый прочитанный файл низвергал того, на кого он всегда равнялся, все ниже.

Он отчаянно желал никогда не находить доказательств, которые получил такой кровавой ценой. Хотел закрыть глаза и отмотать жизнь назад, очнуться где-то не здесь, но продолжал смотреть на открытые на экране документы и понимал, что вот она — его реальность.

Тот, кому он верил, сам предал свои слова о целостности и взаимосвязи марсианских видов, приказав совершить геноцид.

Тот, кого считали другом, разрушил семью, отняв мать у детей.

Тот, кто был частью братства, отдал приказ об убийстве близких.

Тот, кого он считал отцом, растоптал его веру в непогрешимый идеал.

Огонек чувствовал, как его жизнь рушится, теряя опоры, что казались незыблемыми.

Поставив локти на стол, он сцепил пальцы и оперся на них лбом, вспоминая, какими глазами старик смотрел на тела Карабины, Стокера и Троттла в день их убийства. Как мог тот, кто отдал такой приказ, так прощаться, так горевать?! Огонек достаточно хорошо знал его, чтобы быть уверенным: скорбь и боль не были поддельными. Что же могло заставить так поступить?

«То же, что толкало его на все изменения на Марсе. Для чего он уничтожил крыс и псов, депортировал немарсиан, продавил принятие режима изоляции: для блага мышей. Для того, чтобы построить идеально безопасный для нас мир, каким он его себе представляет! Радио «Свобода» помешало его планам, и он отдал приказ устранить угрозу. Даже если это те, кто был ему дорог…»

Демоны Огонька бушевали в груди, раззадоренные совсем недавно пролитой кровью. Они рвались из оков его воли и толкали рассчитаться за все, что получивший власть безумец натворил за эти годы, вот только… не мог он поднять руку на старика, которого так любил. На друга, который фактически создал его мир заново после того, как тот уничтожила плутаркийская бомбардировка, когда унесла жизни дорогих ему женщин.

Огонек застонал, вцепился себе в антенны и что есть сил дернул, пытаясь унять душевную боль, но лишь заскулил от свербящего мерзкого ощущения, вызванного этой грубостью. Как хотелось ему сейчас опустить горящую голову Нагинате на колени и разрыдаться, словно восьмилетнему мальчишке, потерявшему отца.

Снова.

Эта мысль обожгла и полыхнула, от искры моментально вспыхнул пожар, жадно пожравший его душу. Огонек, вцепившись в ворот форменной куртки, захрипел и начал задыхаться. Тело внезапно забыло, как толкать в легкие воздух, горло сдавило ободом: тот, кто был опорой, кто вел по жизни, внезапно стал прахом, и теперь Огонек просто не знал, как жить, снова оставшись в одиночестве.

Удары крови в висках отсчитывали секунды, в глазах туманилось.

Но вот он все же смог сделать короткий, болезненный вздох. А потом еще один. И еще. Его мир рухнул и погиб в пламени, оставив Огонька на пепелище, но, выгорев, он понял, что продолжит существовать дальше. Просто теперь больше нет одного из барьеров, который надежно ограждал его от яда злобных демонов. Остался лишь тот, имя которому — любовь Нагинаты.

Боль от потери рвала душу и будто пульсировала, не давая переключиться на что-то иное, но все же постепенно притуплялась… или его болевой порог оказался настолько превышен, что он просто больше ничего не чувствовал?.. Внезапно Огонек как будто отстранился от того, кем для него был Стокер больше половины жизни, и увидел старика тем, кем тот стал — жестким диктатором, настойчиво и целенаправленно внедряющим свою политику, внушающим свое видение мира населению целой планеты. Лидеру хватало умения и харизмы делать это так, что даже самые близкие верили в него, но, оглядываясь назад, Огонек понял, как много они просмотрели из-за своей наивной любви и доверия, как много потеряли из-за слепоты! Когда тот, кто вел их к светлому будущему, стал его навязывать? Почему решил направить всех именно по этому пути?

У Огонька не было ответов. Только горечь во рту, только боль в груди.

Он еще раз просмотрел документы, которые нашел. Всмотрелся в подпись, иррационально надеясь увидеть признаки того, что она поддельная. Открыл файл видеозаписи с допросом Чарли. Вчитался в строки, приговорившие семью его жены. И вспомнил, как по приказу главнокомандующего они жгли горы, расстреливали тех, кто пытался скрыться, кто протягивал к ним детей, вымаливая для них жизнь.

Ради всеобщего блага безумный старик положил тысячи жизней.

Он отнял воинскую честь всех, кто выполнял его преступные распоряжения.

Целую армию низвел до простых убийц и подонков.

Этому нужно положить конец!

Диктатуре не место на Марсе!

Не глядя на время, он написал Винни и Модо сообщение с просьбой срочно встретиться.

Огонек почувствовал, как душу снова пожирает жажда крови, и, довольно урча, черные демоны, вырвавшиеся наружу из-под действия его оберега, подняли головы, роняя с острых клыков яд, что отравлял душу. О Фобос! А ведь все, чего он хотел, — прожить с Наги спокойную мирную жизнь! Но теперь от бездны безумия его отделяла лишь тонкая нить, горевшая рыжей медью. И лишь она была тем, что несло ему свет.

Упругие струи хлестали по напряженным плечам, вбиваясь в многоцветные узоры, больше десяти лет хранившие от беды. Он подставил шею горячему потоку и оперся руками о стену душевой. Вода, массируя затекшие мышцы, скатывалась по спине, стремясь убежать прочь от него и его демонов, как можно меньше времени провести наедине с этим опасным существом, которое сжимало и разжимало пальцы, едва сдерживаясь, чтоб не начать крушить все вокруг.

Его идол был мертв! Его идеал оказался всего лишь иллюзией!

Как жить теперь? Как найти смысл? Ведь не может же смыслом жизни стать убийство?..

Хотя именно его он отчаянно жаждал.

Огонька трясло от ярости, что рыком рвалась наружу. Не сдержавшись, он изо всех сил хлестнул хвостом по стенке душевой, от чего на пластике зазмеились тонкие трещины, и едва остановился, чтобы не разбить кулаки о стену.

Только кровь могла унять его боль.

Кровь и…

Он повернул вентили, полностью закрывая горячий, и позволив холодной воде окатить себя с ног до головы.

Сейчас не время, и нужно обуздать эмоции. Убить Стокера не так просто, они с Винни и Модо должны как следует подготовиться. Требуется подождать. Взять демонов под контроль. И он знал ту единственную, которая укротит их хотя бы ненадолго. Низ живота приятно потянуло в предвкушении той животной страсти, которой он вот-вот предастся.

Огонек закрутил кран и, наскоро вытершись, обернул полотенце вокруг бедер. Старая рана на ноге сегодня противно ныла, мышцу вдоль грубого шрама нудно тянуло, и он, подумав, выпил таблетку обезболивающего, припасенного для таких случаев. Марсианин посмотрел на пузырек, и на какое-то мгновение в душе всколыхнулось желание добавить еще, скатиться в забытье, уйти от реальности, рвавшей его на куски. Но он обещал Троттлу, а обещаний, данных покойному тестю, нарушать не хотелось. Он отписался на специальный номер своего куратора, которому по договоренности уже много лет сообщал о каждой принятой таблетке, и убрал пузырек в шкафчик с лекарствами.

Мужчина осторожно открыл черную стеклянную дверь спальни, стараясь не шуметь, и снова погрузил комнату почти в полный мрак, затворив за собой. У Наги сегодня был выходной, и Огонек мог без зазрения совести нарушить сейчас ее сон. Спать они продолжат вместе после.

За прошедшие с их первой ночи годы спальня не поменялась: те же черные зеркальные стены, та же подсветка, сейчас погашенная, вдоль кровати. Только Огонек больше не поражал оригинальностью дизайна случайных подруг. Уже много лет здесь его ждала та единственная, которую он выбрал своей путеводной звездой. Наги спала на боку, обняв подушку, и слабый свет, что все же проникал сквозь черное стекло перегородки, ласкал ее плечо и руку. Мужчина небрежно скинул полотенце на кресло и, не отрывая глаз от бархатистого рыжего меха, скользнул под одеяло, прижимаясь к теплой, манящей девушке. Как и всегда, она спала обнаженной, лишившись пары соблазнительных пижамок и тонких рубашечек, от которых у него сносило крышу и которые не выдержали его нетерпения. Скользнув рукой на круглую, идеально ложащуюся в ладонь попку, притянул жену к себе, а потом, поднявшись по ноге до колена, забросил ее бедро на свое. Тело сразу же отреагировало на близость, кровь резкими толчками устремилась вниз, наливая ствол и вызывая грудной рык. Наги, приоткрыв глаза, сонно улыбнулась ему:

— Привет… — голос со сна хриплый, томный. Желание накрыло с головой, заставив найти мягкие губы, привычно ответившие на горячий поцелуй. Руки девушки обвили шею, еще сильнее прижимая их друг к другу. Хотелось перевернуть ее на спину и немедленно войти в послушное тело, но он остановился, сбавив напор — для страстных игр требовалась тщательная подготовка. Мужчина нетерпеливо нашел ее сосок, заставляя себя начать с осторожных ласк, и почувствовал, как бедра качнулись ему навстречу, коснувшись головки каменно-твердого члена. Последние несколько дней они не пересекались из-за рабочих графиков, и Огонек был уверен, что страсть в его женщине должна закипеть так же стремительно, как и в нем. Сжав пальцы на плотной, упругой горошине, он получил стон в губы и плавные движения зовущих его бедер. Переворачивая ее на спину и накрывая собой, скользнул ниже, нетерпеливо пробуя, насколько отзывчивым на ласки станет клитор. Надавив на уже влажный бугорок, прикусил шею и сразу же сжал зубами известную только ему точку на рыжем ухе, прикосновение к которой всегда заставляло ее кричать и выгибаться. Нагината ожидаемо застонала, шире разведя ноги, просяще толкнулась к его пальцам и тяжело задышала. Еще немного — и можно будет перестать сдерживаться, брать ее так жестко и грубо, как ему хотелось и как он привык.

— Уже можно! — горячий шепот в шею вызвал электрический разряд, пронзивший его до самого кончика хвоста. Он потянулся к тумбочке, в ящике которой хранился запас противозачаточных пластырей и всевозможных игрушек. Внезапно Наги перехватила руку мужа, серьезно посмотрев в глаза.

— Давай без них? — девушка уткнулась ему в шею и, чтоб скрыть смущение, скользнула языком по чувствительной коже. Огонек, совершенно не ожидавший такого предложения, поймал ее лицо в ладони и, заставив посмотреть на себя, прошептал:

— Почему?

— Ты говорил, что хочешь детей, а я все не готова была, помнишь? Мне было нужно время, чтобы завершить наш проект. Так вот… для меня он завершен. Его передали под контроль военного ведомства, курирует его теперь лично Скаббард. Он хочет, чтобы под заказ были выращены дети, которые бы стали основой марсианских спецподразделений. Линк… вчера распустил команду, потому что моральные принципы не позволяют ему принимать участие в создании идеальных солдат… покорного пушечного мяса… И я с ним согласна: я не о том мечтала, когда мы начинали! Поэтому… больше меня ничего не держит от того, чтобы родить тебе сына. Ты… очень удачно пришел, сейчас подходящий период для нас, я посчитала. — Она улыбнулась и прижалась к нему, показывая, что готова продолжить то, что прервал рассказ.

Огонек замер, разглядывая ее лицо. Срывающая крышу страсть схлынула, оставив вместо себя желание выразить любовь через близость.

«Как не вовремя, родная моя! Именно тогда, когда я не могу с уверенностью смотреть в наше будущее. И… как же трудно тебе скрывать сейчас грусть! Стоило лишь внимательнее заглянуть в твои глаза, сколько разбитых надежд я нашел там! Не так, совсем не так я хотел бы, чтобы были зачаты наши дети! Но, возможно, материнство как раз позволит тебе справиться с тем, что ты семь лет отдала мечте, которую извратили и которой не суждено воплотиться в жизнь? Поэтому, если хочешь, чтоб я отвлек от тяжелых мыслей — я это сделаю… как умею».

Он нежно поцеловал ее в щеку и висок, показывая, что рядом, а потом улыбнулся, снова возвращаясь к ласкам, которые перервал:

— Применяешь профессиональные навыки, мой личный репродуктолог?

— Я всегда была за ответственный подход к продолжению рода, так неужели сама должна поступать иначе? Если сразу не получится, я тебе еще витаминов назначу, и попробуй их не принимать! — С этими словами она впилась острыми ноготками в широкую спину, показывая, что наказание за несоблюдение рекомендаций будет страшным, и поймала его рот своим, затягивая в танец языков. Огонек вздохнул и мягко ответил, делая вид, что не замечает некоторой наигранности в ее нетерпении. Он прекрасно знал Наги, поэтому понял: сейчас ей нужно тепло, а необжигающая страсть, поэтому ответным поцелуем дал понять, что желает того же. Она хотела, чтобы он помог ей перевернуть страницу с ее разрушенной мечтой и шагнуть в будущее. И поэтому сегодня никаких преград между ними не будет — она будет его, а он ее, без необходимости ждать и сдерживаться. Даже рвущие его душу демоны отступили, позволяя любви утешить их обоих. В груди что-то затрепетало, когда Огонек понял, что впервые не просто будет удовлетворять желание или дарить удовольствие, а покорится древнейшему из инстинктов, чтоб создать новую жизнь. И, может быть, дети любимой женщины станут основой новой стены и новыми опорами для его мира, что вырастут на месте только что рухнувших.

Оторвавшись от губ Наги, он снова поймал ее взгляд и, удерживая зрительный контакт, хрипло прошептал:

— Ты нужна мне. Ты нужна мне, как никогда, — уверенный толчок бедрами в еще расслабленное со сна тело вырвал стон у обоих, упругая плоть плотно обхватила каменно-твердый член. Мужчина снова потянулся к чувствительной точке на ухе своей женщины и начал мягко двигаться. Тихие стоны ласкали его грудь и шею: Наги сейчас не кричала от страсти, а, закрыв глаза, растворилась в моменте близости, получая, видимо, удовольствие не столько телом, сколько душой. Нежность накрыла Огонька с головой, подогреваемая этими томными стонами, и он позволил эмоциям вести его, ни о чем не думая. Горячая. Влажная. Покорная. Он понял, что надолго его не хватит, тем более после того, как он не был с ней несколько дней, а она явно наслаждалась процессом, улыбаясь краешками губ каждому движению в ней. Мужчина застонал, непроизвольно ускоряясь и любуясь ее лицом, его слух ласкали короткие вскрики, каждый из которых отдавался в члене. Пара сильных фрикций — и он, резко покинув ее, до предела напряг низ живота и бедра, кончая, но не позволяя семени выплеснуться. Дрожа в оргазме, он вцепился зубами в собственное запястье, только бы не сделать больно ей.

— Ох, родная моя… — она успокаивающе гладила его по спине, шее и затылку, а он дышал ей в ключицу, пытаясь удержать хотя бы часть веса на руках. — Не смог сдержаться, ты… такая красивая! — едва слышно прошептал он и нашел ее губы, благодарно целуя и пытаясь восстановить дыхание, а спустя несколько секунд снова толкнулся в горячую плоть, вырвав стон. Трение невероятно чувствительной головки об упругие стенки вызвало болезненно-острые ощущения, снова заставив возбуждение связать тугой узел внутри живота и не позволив расслабиться члену. Огонек зашипел сквозь сжатые зубы, вздрогнув, и после пары движений вновь почувствовал, как растет в нем желание. Наги выгнулась навстречу, снова подавшись к нему и вызывая дикий восторг мужчины, ощущающего, как, отбросив все ограничения, ему отдается любимая женщина. Он поймал ее запястья и надежно, но осторожно прижал их к постели: сегодня она хотела не столько физического удовольствия, сколько долгой близости, и он переплел их пальцы, чтобы при каждом толчке чувствовать, как сжимает она его руку в своей. Мужчина наклонился, чтобы найти ее рот, и ощутил, как сцеловывает улыбку. Губы заскользили по щекам, по скулам, по шее. Огонек снова и снова ловил теплый взгляд красно-карих глаз, а потом обнимал, вжимаясь всем телом, ощущал каждой шерстинкой торса, чувствовал, как обхватили его талию женские бедра, позволяя и прося полностью заполнять собой.

Время будто остановилось, дав им возможность раствориться в моменте близости без остатка.

Но тело все же взяло свое: оргазм, который он оттягивал, как мог, накрыл Огонька лавиной, разошедшейся от живота к антеннам и кончику хвоста, пальцы на ногах поджались, из груди вырвался долгий хриплый стон. На этот раз он позволил себе не сдерживаться, всем своим естеством почувствовать, как прокатываются по мышцам одна за другой волны удовольствия и заполняет любимую женщину семя. О Фобос, а он и не знал, что нежность без испепеляющей страсти может приносить такое наслаждение!.. Но еще более сильные эмоции захлестнули его, когда он встретился глазами со взглядом Наги, в котором мешались любовь и обещание покоя. Они замерли в объятиях друг друга, тяжело дыша. Огонек прижался лбом к ее виску, покрывая короткими поцелуями шею, и почувствовал, как принялись успокаивающе скользить ее тонкие, но очень сильные пальчики по бугрящейся мышцами спине.

— Это… невероятно было… — тихо прошептала она, пытаясь восстановить дыхание, и охнула, когда он покинул все еще чувствительную плоть. — Будто я чувствовала тебя душой.

— Ты у меня — невероятная, — он поцеловал ее запястье, откинулся на спину и, обнимая, уложил себе на грудь. Она прижалась к его боку, привычно закинув ногу на бедро. Руки мужчины заскользили вниз по позвоночнику, повторяя изгиб поясницы, пальцы легли на основание хвоста, тихонько поглаживая.

— Ты еще раз меня хочешь? — Улыбнувшись, она зевнула ему в грудь и легонько укусила. Он вздрогнул и рассмеялся.

— Нет. Точнее, хочу, но немного позже. Не забывай про мой возраст! — он задорно ей подмигнул и поймал губами антенну, проведя по ней языком.

— Сказал он, кончив два раза! Возраст у него! — смеясь, она обняла его поперек талии, прикрыв глаза и слушая, как стучит родное сердце.

— Это хороший показатель среди моей возрастной группы, доктор?

— Если интересно, иди и поищи статистику. А я не буду раздувать твое и так чрезмерное довольство собой. — Она рассмеялась. Огонек зарылся пальцами в рыжие, отросшие ниже лопаток, волосы, чувствуя, как покой заполняет душу.

У нее получилось. Его демоны снова уснули. Вот только надолго ли?

Ему бы хотелось верить, что да.

Он точно знал, что нет.

Ката всегда успокаивали дух, помогая собраться.

Огонек, перенеся вес на левую ногу, сжал кулак и резко отвел локоть назад, выкинув вперед ладонь другой руки рубящим движением. Воображаемый противник отскочил, подставив плечо в качестве блока. Огонек нанес сильный удар в челюсть и тут же прикрылся от возможного ответного выпада.

Медленный вдох — и он всей стопой почувствовал плитки пола, представляя, как врастает в опору, как тело, поймав идеальный баланс, принимает оптимальное для следующей атаки положение.

Резкий выдох — и серия ударов руками и ногами вновь поразила воображаемого противника.

У противника был бурый мех с проседью, покрытые морщинами, но все еще сильные руки, на одной из которых он носил подаренное в знак дружбы и уважения кольцо из плутаркийской стали, и внимательные глаза, видевшие насквозь. Он знал каждый прием, каждое движение Огонька, потому что сам его обучил.

Левой, собранной в кулак, — удар в корпус.

Стокер всегда отражал такие, уходя в сторону и пропуская бьющую руку мимо, а потом, перехватив, лишал равновесия резкой подсечкой хвостом. Пока старик не перестал спарринговаться, он был идеальным противником: быстрым, точным, способным просчитать атаку на несколько шагов вперед.

Комбинация рубящих ударов ладонями и широких шагов — и тот, с кем он сражался в воображении, получил бы удар локтем в шею.

Но только не Сток! Тот бы снова ускользнул, не дав довести движение до конца, перехватил запястье и взял на болевой. И тут же нивелировал бы разницу в массе.

Даже когда Стокер стал сдавать, Огоньку не так часто и уж точно совсем не легко удавалось брать верх на тренировках. Опыт, знания и умение видеть противника делали старика мастером боя. И младший был благодарен ему за каждый преподанный урок.

Но как убить того, кого ты не можешь победить в честной схватке?

Застрелить в постели?

Схватить втроем и перерезать горло?

Подложить взрывчатку, рискуя жизнями других?

Его рациональная и расчетливая половина твердила, что связать, обвинить и прикончить выстрелом в лоб — самое верное, что они могут сделать. Демон в нем требовал жестокой расправы. А воина тошнило от одной мысли, что придется так поступить с тем, кто им всем был наставником и другом! Но дать шанс ответить на вызов… разве сможет стать справедливым сражение молодого тренированного мужчины и старика, пусть тот и мастер?

Снова серия сильных ударов руками и ногами, резкие вдохи и выдохи, вдоволь насытившие кислородом разгоряченное тело.

В убийстве Стокера не будет чести. Ее в принципе не может в нем быть. Заговорщики слишком многое поставят на кон, если дадут ему шанс умереть как воину. Если бы рисковали только собственными жизнями — ни один бы не колебался! Но за ними тремя благополучие их женщин и детей, ведь, попадись они, семьи могут не пощадить. А еще за ними целый народ, что даже не понимает, что позволил диктатору вести себя. За ними будущее свободного Марса!

Защитные блоки руками и скользящие шаги в сторону.

Как бы ни рвалось сердце, сделать это должен именно он, Огонек. Винни слишком эмоционален, вспыльчив и у него могут сдать нервы. Дядя, пройдя войну с Плутарком, каким-то образом умудрился сохранить свою воинскую честь. Зато Огоньку не привыкать быть убийцей. Сам Стокер его им и сделал.

Выходя в последнюю стойку ката, он краем глаза заметил, как рыжий силуэт мелькнул и скрылся в ванной: вот и Наги встала и собирается принять душ.

Он опустился на колени, уселся на пятки, опустил руки на бедра и, прикрыв глаза, начал быструю дыхательную практику, успокаивающую стук разгоряченного сердца. Пот струился по шее и груди, мышцы приятно тянуло от привычной физической нагрузки.

Решение принято! Это сделает он — терять ему нечего! Осталось только выбрать подходящее время.

А сейчас, пожалуй, стоит присоединиться к Нагинате.

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

— И куда это ты собрался? — он вздрогнул и резко обернулся, инстинктивно попытавшись спрятать за спиной сумку с оборудованием и оружием. Наги, закутавшись в его толстовку, смотрела с тревогой и страхом. — Что происходит?

Как же он надеялся, что проведенный за бурным сексом вечер ее вымотает, и она уснет, позволив ему незаметно покинуть дом! Он отчаянно не хотел объяснять, куда собрался, и еще меньше хотел врать, придумывая несуществующие проблемы на работе. Не хотел пугать, зная, что она не будет находить себе места от волнения. Закрывая глаза, он представлял, что просто успеет выполнить задуманное, избавиться от улик и тихо вернуться, а она, если будет следствие, на любом детекторе подтвердит, что он спал подле нее всю ночь. Но он ошибся!

— Огонек, что происходит? — повторила она вопрос. В ее голосе слышалось волнение. Он сделал шаг и обнял, прижав жену к себе.

«Дай же мне просто промолчать, отпусти!» — молил он, но понимал, что ему не избежать объяснений.

— Я… нашел того, кто виновен в убийстве твоих родителей.

Она вздрогнула и судорожно вздохнула, обняв за шею. Он погладил ее по волосам, покачал из стороны в сторону, пытаясь успокоить.

— Ты поэтому собрал оружие? — спросила девушка едва слышно.

— Да. Я отомщу за нашу семью.

Она всхлипнула, прижавшись теснее. Минуту просто молчала, видимо, о чем-то думая, но потом произнесла:

— Не надо. Я не хочу, чтоб ты кого-то убивал.

— Малыш, но…

Она отстранилась и очень серьезно посмотрела ему в лицо:

— Нет! Не хочу! Не хочу еще и тобой рисковать! Огонек, ты можешь не вернуться, и что тогда? Папы и мамы нет, Харлей служит так далеко, что с ним почти нет связи. Я… не хочу остаться совсем одна! У меня есть только ты!

«И даже наш сын никак не придет к нам», — ты забыла добавить, — грустно досказал про себя Огонек то, что не произнесла вслух Наги. — Но, может быть, если Великий Марс сегодня заберет меня в свои чертоги, он смилостивится над моей вдовой и сделает ее матерью воина…»

Он осторожно погладил ее по волосам, сердце защемило от нежности. Он знал, что она права, понимал этот страх и отчаянно не хотел оставлять. Внезапная мысль поразила его, словно молния:

«Она готова даровать тому, кто приказал убить ее близких, прощение? И сможет после этого жить дальше? Но если так… быть может, и нам с Винни и Модо стоит поступить так же? Не нападать, а попытаться поговорить и понять Стокера. Быть может, у нас еще есть шанс вместе все исправить? Если Нагината искренне простит…»

— Ты готова простить? — он заглянул ей в глаза и поклялся себе, что отступится от плана, если она ответит утвердительно. Все время, что он готовился к нападению, его терзали сомнения в том, правильно ли поступает…

— Нет, не готова! Конечно же нет! Но… я должна, понимаешь?!.. Должна задушить в душе боль и заставить себя об этом не думать!.. Потому что чувствую: это спасет тебя!.. Помнишь, однажды ты говорил про то, что, прости мы псов и крыс, не было бы крови, не исчезли бы два марсианских вида? Я чувствую, так и тут: ты пойдешь мстить, и в итоге цепочка смертей не оборвется. Я не знаю, кто и зачем это сделал, но я уверена, если не остановиться, будет беда!

Его сердце сжалось: выбор сделан. Но сколько истины было в ее словах! Простить. Отпустить. Остановить кровопролитие. И все же даже сама она в свои слова не верит. Простить должна, а не готова. Да и если бы вопрос был лишь в смерти близких, возможно, он бы и согласился с ней… Однако за его и его друзей спинами стоял целый мир! И значит, нужно отринуть сомнения и, стиснув зубы, выполнить свой долг!..

— Все не так просто, родная, — мужчина поцеловал ее в макушку. Он не мог не попытаться объяснить, как важно то, что он собирается сделать. Рассказать, что на кону стоит не только месть, но и всеобщее благо. — Тот, кто это сделал, ответственен за многое на Марсе. За депортацию Чарли и многих других, за изоляцию, за то, что все мы не можем дышать свободно. Если я не пойду, диктатура на нашей планете будет только сильнее сжимать свои когти.

— Вы нашли серого кардинала, что стоит за Стокером? — она подняла на него взгляд, полный ужаса. Тот, против кого сегодня выступит ее муж, должен быть весьма высокопоставлен, и покушение на него будет неимоверно рискованной затеей!

Огонек кивнул, но не стал посвящать ее в личность диктатора:

— Да. Я не назову имени на случай, если тебя будут допрашивать. Я и этого не хотел, чтоб ты знала. Пойми, девочка моя: тут вопрос не только в Троттле и Карабине. Вопрос в безопасности всех нас, целой планеты. Я рискую, да… но это шанс сделать смерть твоих родителей не напрасной. Это шанс положить всему этому конец.

Наги зажмурилась, чувствуя, как по щекам потекли слезы. Все внутри вопило, что нельзя пускать, что случится беда! Вот то, о чем много лет предупреждала ее интуиция! В этот раз сила, против которой выступил Огонек, слишком велика.

Он смотрел на нее уверенным взглядом родных пламенно-красно глаз. И в этом взгляде она прочитала, что ее муж просто не сможет иначе. Не сможет жить, если не попытается сделать все на благо родного мира. Она может повиснуть на шее, упросить, удержать слезами, но, отказавшись от того, что он считал справедливостью и долгом, он навсегда потеряет себя.

Она вспомнила, как однажды, сидя на крыше отчего дома, уже просила:

— Ты обещаешь, что с тобой ничего не случится?

Он улыбнулся, тоже припомнив фразу из их давнего телефонного разговора, который позволил ему встать на ноги после тяжелого ранения, и ответил теми же словами, что и тогда:

— Обещаю. Я сделаю все, чтобы это скорее закончить.

— Я люблю тебя, — Нагината прижалась к нему, ловя губы.

— Я люблю тебя, — Они слились в поцелуе, который не смогли разделить десять лет назад. Пусть он принесет удачу! Ему хотелось, чтоб он длился вечно. Хотелось, отбросив сумку с оборудованием, скинуть разложенные на столе ножи и бластеры, опрокинуть ее на столешницу и еще раз почувствовать, как их тела сливаются воедино. Он понял, что ему отчаянно хочется усмирить демонов, что рвутся с цепи и жаждут крови. Хочется убаюкать их плавными движениями в теле любимой женщины, остаться здесь, с ней! Плюнуть на все и жить так, как советовал ему однажды старый профессор в огромных очках с толстыми стеклами. Но его мир нужно избавить от диктатора, и только он и его друзья на это способны. А значит, он не имеет права спеть ставшую уже привычной колыбельную своим чудовищам. Сегодня он должен снять их с поводка и выпустить на волю…

Стремительное время отсчитывало секунды до условленного часа, и ему уже следовало поторопиться на встречу с Винни и Модо. Навстречу судьбе. Во имя всеобщего блага!

Она разорвала поцелуй и прижалась к нему всем телом. Они молча стояли пару минут, пытаясь запомнить этот миг. Миг, которого не будет больше никогда.

Наконец она отступила назад, зябко укутавшись в толстовку Огонька.

— Иди, — сказала Нагината тихо, не отрывая глаз от лица мужа и запоминая каждую черту. Глаза ее были сухими. Она чувствовала, что видит его в последний раз, но гнала от себя эту мысль и верила в лучшее. Ведь он обещал!

Огонек смахнул в сумку оружие и, не оглядываясь, вышел. Хлопнула дверь. В пустой темной квартире Наги осталась одна.

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Где он облажался?! Где просмотрел слежку?! Как могло случиться, что их ждали, заманили в ловушку?!

А может, Стокер в очередной раз предсказал, где он нанесет удар, и просто дал ему возможность самому поставить себя в безвыходное положение? Как делал всегда во время их спаррингов, ловя тот единственный момент, когда Огонек терял равновесие, и применяя короткий и не требующий силы болевой?

Как и планировалось, он провел Винни с Модо по вентиляционным трубам и потайным переходам в резиденцию и оставил ждать в личных комнатах за кабинетом Лидера. Он знал, что здесь не было камер, — старик стремился сохранить хоть немного личного пространства. Потом, найдя Стокера, напросился на приватный разговор. Это тоже не должно было показаться чем-то необычным: поздно вечером или уже ночью, когда у главы государства появлялось немного свободного времени, они часто уходили от фиксирующих каждое слово записывающих устройств с бокалом хорошего крепкого алкоголя и беседовали о жизни.

Именно там, в полутемных личных покоях, Огонек, Винни и Модо схватили старика, бросили в морщинистое лицо страшные обвинения и уже собирались казнить, но Огонек не смог не дать тому, кто заменил ему отца, шанса оправдаться. Думая, что все пути отхода перекрыты, он швырнул в него копиями приказов и потребовал объяснений. Ответ «Ради общего блага!» опустил красную пелену ярости на глаза марсианина и наконец освободил всех демонов, что, сдерживаемые оковами, рвались наружу. Полковник Римфайер выхватил оружие, собираясь убить. В глазах Стокера отразились горечь и обида, старик тяжело вздохнул, будто смиряясь с неизбежным. Прозвучал выстрел, но внезапно заряд отскочил от старика, не причинив ему вреда. Матерясь, Огонек выстелил снова, но заряды опять отскочили — лишь едва заметное мерцание защитного поля показало, что попали в цель.

Стокер, как и всегда, предвидел нападение и обыграл его! Покушение провалилось! Все было кончено!

По-видимому, подобного сигнала и ждала охрана, притаившаяся за дверями, чтобы начать действовать. Из кабинета и тайного прохода, которым они воспользовались для проникновения сюда, высыпали лучшие телохранители Стокера. В одно мгновение его закрыли рослые бойцы, и небольшое помещение наполнилось преданными Лидеру, тренированными воинами. Не дожидаясь команды, они атаковали несостоявшихся убийц.

Огоньку хватило всего одного быстрого удара, чтоб сломать шею первому напавшему, и короткого движения ногой — чтобы вывести из боя второго, заставив охранника сипло дышать, материться сквозь зубы и хвататься за ребра, пробившие легкое. После этого бездумно переть на него передумали, и защитники выстроились полукругом, намереваясь сомкнуть клещи и растерзать тех, кто отважился предать Лидера.

— Отставить… атаку! — воздух, звенящий от напряжения, рассек короткий приказ, произнесенный сиплым голосом. Его обладатель говорил так, будто каждое слово причиняет ему боль. — Я сам.

Тьма в оставшемся открытым проходе зашевелилась, бойцы напряглись, нервно замахав хвостами, а потом почтительно расступились, пустив тьму в круг. Командир личной охраны Лидера был так же высок и широкоплеч, как полтора года назад, когда Огонек видел его в последний раз, истекающего кровью. Черная шерсть покрывала красивое когда-то лицо, теперь обезображенное множеством шрамов на нижней его части. Гранатовые глаза, устремленные на генерала, горели алой ненавистью и торжествующей насмешкой. Огонек вздрогнул, на мгновение решив было, что сошел с ума и видит призрак, а потом свет пробежался по металлическим сочленениям сжатой в кулак правой кисти, развеивая наваждение. Модо, тоже заметив протез, схожий со своим, не смог сдержать несвойственной ему нецензурной брани, а майор Дрэгстер, лучший из телохранителей Лидера, наслаждаясь реакцией, с трудом приподнял уголки непослушных губ. Нижней частью искалеченного лица, в отличие от тела, он еще владел плохо: требовал от врачей сосредоточить усилия на руках и ногах, не растрачивая ценных ресурсов на то, что лишь опосредованно относилось к его работе. Прищурившись, он долгим взглядом посмотрел на Модо, а потом на Огонька, вложив во взор обещание сделать с дядей то же, что сделал с ним самим генерал. Огонек сместился, закрывая собой друзей, и оскалился, принимая вызов.

Слова были не нужны. Вот и пришло время их последней встречи!

— Я не хочу крови! Сдайтесь, и я обещаю сохранить вам жизнь! — голос Лидера звучал искренне, Огонек хорошо его знал, чтобы распознать малейшую фальшь. Но по пламени, рвущемуся из искалеченной души Дрэга, понял, что тот найдет способ нарушить приказ. Даже ценой своей жизни.

Генерал на мгновение расслабился, дав отдых всем мышцам, а потом плавно принял первую из стоек его любимого ката. Дрэг довольно клокотнул горлом, скользящим шагом выступил вперед и выхватил из ножен армейский нож левой рукой. Правая, блестящая металлом, теперь сама по себе являлась и оружием, и щитом.

Нападавшим повезло: помещение было слишком маленьким, и охрана боялась пускать в ход огнестрельное. Генерал и майор сошлись, покружили, примеряясь, а потом внезапно бросились друг на друга, обменявшись серией мощных ударов. Огонек, прекрасно зная, что удар протезом дяди легко мог обернуться переломом, особенно внимательно следил на правой и пропустил момент, когда острое лезвие полоснуло его поперек груди, а потом мощный, невероятной силы пинок ногой откинул в угол. Каким-то чудом удар пришелся в жесткую кобуру бластера, которая тот смягчила, и не сломал ему бедро, а лишь заставил ногу ненадолго онеметь. Серый, растерявшись, пораженно смотрела на Дрэга, а тот довольно скалился, смакуя шок противника. Ему нравилась их игра в кошки-мышки, в которой впервые на его стороне было весомое преимущество.

«Епты! Чудес не бывает — плутаркийские технологии! И снизу протез! О Фобос, правая, должно быть, тоже!»

Противник, и без того имеющий прекрасные боевые навыки, стал еще опаснее: ноги и рука из стали теперь могли наносить сокрушительные удары, и Огонек понимал, что, попади в цель хоть один, — на его месте будет крошево из костей.

— Огонек! Остановись! Вы проиграли! Довольно крови! — Стокер снова попытался вмешаться, особым чутьем улавливая, впрочем, что в этот миг должно решиться, кто же перестанет дышать. И ничто не сможет помешать этому случиться.

Генерал не отреагировал на эти слова. Сейчас не с черным бойцом он сражался, а защищал от жестокой расправы тех, кто ему дорог. Прихрамывая и понимая, что у него лишь один шанс на смертельный выпад, он сделал серию ложных махов, а потом вложил всю мощь тела в удар ногой с разворота, который должен был прийтись точно в грудь черному, проломить ребра и разорвать сердце. Но тот успел сделать крохотный шаг назад, а потом схватил соперника сзади вокруг корпуса протезом, сковывая движения рук, нанес два коротких удара ножом под ребра. Отбросив оружие, он и второй рукой обхватил Огонька поперек торса и начал медленно, но верно сжимать кольцо, перекрывая воздух и пытаясь раздавить кости точно так же, как тот делал с ним самим однажды в пещере. Огонек дернулся, попытался нанести удар пяткой в стопу и голень, но лишь сам себе сделал больно: металлические ноги полукиборга не чувствовали ничего. Перед глазами начало плыть, ребра угрожали вот-вот треснуть. Он снова дернулся, а Дрэг, сильнее сжав объятия и жутко клокоча горлом, склонился к его уху и так, чтоб никто больше не услышал, прохрипел:

— Раздавлю… мразь… а потом… утешу… твою… бабу…

Кровь бросилась в голову и застучала в висках: об угрозе любимой женщине он никогда не задумывался. Но сейчас, почти задушенный, внезапно осознал, какой ад может ждать ее, проиграй он сейчас. Не дядю — закаленного боями и испытаниями воина, а ее — нежную и хрупкую. Что сделает с ней из мести этот ненормальный урод, проиграй он их бой?..

Ужас придал сил, мозг внезапно вспомнил любимый прием Стокера, и Огонек, рыча и делая вид, что пытается освободить руки, внезапно резко вскинул хвост и тремя кольцами обвил беззащитное горло соперника. Тот даже опешил на мгновение, не ожидая подобного: старик давно не спарринговался, и молодому бойцу негде было узнать, что протез, заменяющий лидеру хвост, является еще и смертельным оружием. Сток бы одним движением оторвал противнику голову — мощь сервоприводов позволяла. Огоньку же приходилось надеяться, что ему хватит сил задушить майора, и он сжал кольца на его горле. В ответ Дрэг зарычал, больше не пытаясь рисоваться, напряг мышцы шеи и сжал сильнее захват. Огонек, чувствуя треск ребер, заорал от боли, пытаясь в крик вложить усилие, резко дернул хвостом и одним мощным движением свернул противнику шею. Позвонки на его хвосте тоже хрустнули, не выдержав рывка, зато начали расслабляться чужие руки, уже начавшие ломать кости. Они оба рухнули на пол: Огонек — ловя ртом воздух, Дрэг — страшно хрипя и скребя пальцами железной руки пол. Спустя несколько секунд он затих.

Повисла тишина, давая победителю прийти в себя и справиться с болью. Он поднял глаза, и на долю секунды встретился с взглядом Стокера. В глазах старика, наблюдавшего за схваткой, мелькнула гордость, и на мгновение уголки его губ приподнялись. И, будто не стояли между ними смерти, Огонек снова почувствовал, как окрыляет его похвала названного отца, которая всегда будет заставлять его сердце биться быстрее. Ему отчаянно захотелось прекратить бойню, обнять старика, простить ему все и попытаться понять зачем. Стокер, не отрывая взгляда от его глаз, будто поняв это, дернулся навстречу, его губы сложились в столь значимое для обоих «сын»…

Но в этот момент с той стороны, где остались Модо и Винни, послушалась ругань, рычание и хруст: сообразительные охранники, пользуясь тем, что внимание привлечено к двум бойцам, осторожно зашли за спину несостоявшимся убийцам, сбили с ног жесткой подсечкой, заломили руки за спины и поставили на колени, обездвижив.

Наваждение, толкающее к миру, как рукой сняло. Огонек разорвал зрительный контакт и грязно выругался. Младший из заговорщиков, схватив обратным хватом армейский нож, который обронил его мертвый соперник, вскинул руку в защитную позицию. Раны в боку полыхнули болью, но воин заставил тело игнорировать и ее, и темные капли, падавшие на пушистый ковер. Взгляд Огонька забегал со Стокера, держащегося на безопасном расстоянии от драки, на своих обездвиженных союзников и загорелся алым пламенем гнева. Все было лишь игрой, чтобы отвлечь его от подлого маневра! Мужчина не даст так легко победить себя, он опытный и тренированный воин в лучшей из своих форм. Он голыми руками порвет тех, кто посмел тронуть его семью!

Трое охранников в черном начали двигаться, обходя его, пытаясь взять в клещи, но не решаясь напасть после того, что он сделал с их командиром. Мощное тело, ярость в бою и боевые навыки командира марсианских мотоподразделений были широко известны.

Один из защитников Стокера все же попробовал атаковать, молниеносным движением выхватив из сапога короткий нож и метя в горло. Блок, сильный удар в пах и мощный хук в солнечное сплетение — и нападающий отлетел к противоположной стене, хрипло дыша и поскуливая.

— Убери от него эту хуету! — рычание Винни заставило Огонька взглянуть в ту сторону, где на коленях стояли Модо и альбинос. Его замутило: горло дяди охватывал хвост из плутаркийской стали в точности так же, как его собственный всего пару минут назад сжимал чужую шею. Дядя, хрипя, силился напрячь мышцы, но справиться с мощными приводами, созданными безумным доктором, было невозможно. Единственный глаз, с мольбой глядящий на племянника, налился кровью. Огонек знал, Модо не желает помощи — старший из мужчин рода просил его сбежать, спасти хотя бы свою жизнь. К горлу Винни один из охранников приставил бритвенно-острый нож и, проколов кожу, пустил несколько капель темно-алой крови в путешествие по белому меху. Огонек взглянул на Стокера, который, не мигая, ждал нового контакта глазами.

«Его — убью! — читалось в них. — Не успеешь спасти. Даже не пытайся! Сдавайся! А лучше… » — Огонька будто полоснуло пониманием: Стокер присоединяется к мольбе дяди. Если генерал попытается скрыться, ему дадут шанс вернуться к Нагинате.

Мгновение растянулось в бесконечность. За долю секунды он вспомнил, как впервые увидел ее совсем малышкой. Как она потребовала, чтобы он был ее принцем. Как разглядывала она его, когда он позировал для ее работ в художественной школе. Как она шептала его имя, ворвавшись в его квартиру после долгой разлуки. Как пахли блинчики, которые она пекла ему на утро после их первой близости. Как блестели ее глаза, когда она выводила татуировку на его пальце, и как рыжий носик морщился, когда на него попадали брызги пигмента…

«Прости меня, родная моя…» — очень медленно, не разрывая зрительного контакта с лидером, он выпустил нож и поднял руки. Удар под колени опрокинул его, руки скрутили за спину и на запястьях защелкнули наручники.

Стокер расплел кольца вокруг шеи дяди и тот, судорожно хватая воздух и, кажется, на мгновение потеряв сознание, упал к его ногам. Лидер, не глядя на бывшего друга, шагнул к его племяннику. В глазах — гнев, обида, боль. Огонек с ненавистью уставился на него, оскалившись. Стокер ответил на оскал и резко, что есть силы, ударил по лицу своего мятежного офицера. Перстень из плутаркийской стали с эмблемой марсианского байкерского братства разорвал губу, наполняя рот вкусом железа. Мужчина сплюнул кровь под ноги Лидеру. В голове зазвенело: у старика была по-прежнему тяжелая рука.

— Почему? — поседевшие пальцы дернули голову вверх за длинную челку, снова заставляя смотреть в полные боли глаза.

— Ты похерил все, что я ценил, — тихо, чтоб слышал только один он, прошептал младший сквозь зубы.

— Похерил? Что же я похерил, сынок? Может быть, твою жизнь, когда не дал тебе скатиться в безумие и резать плутаркийцев? Остановил твое стремление словно маньяку мучить живых существ? Научил всему, что ты умеешь? Я дал возможность стать лучшим из моих офицеров, закрывал глаза на то, что ты творил в юности, да и творишь время от времени сейчас, хотя любого другого выставил бы прочь? Чем провинился, что ты пришел убить меня?!

— Ты приказал убить Карабину, Троттла и их сына!

— Мальчик был случайностью, я горюю по нему и виню себя в его смерти! — Старик заходил перед ним, эмоционально жестикулируя и нервно стуча хвостом. — Но его родители!.. Они меня предали, они пытались погубить дело моей жизни! — Он резко обернулся, глядя в глаза Огоньку.

— А Чарли? Дело твоей жизни она тоже пыталась погубить?! — рыча, выкрикнул Винни, который, оказывается, внимательно вслушивался в разговор. Стокер быстро пересек разделяющее их пространство и, безумно блестя глазами, уставился тому в лицо и, казалось, в самую душу:

— Я не хотел! Но мы не могли позволить немышам остаться на Марсе! Они бы в конечном итоге подняли мятеж, и снова лилась бы кровь. Я не мог оставить Чарли, пойми, это бы создало юридический прецедент, и на планету бы хлынули агенты захватчиков! Твоя Чарли — за безопасность миллионов! За безопасную, счастливую жизнь твоих дочерей! — он почти прошептал последние слова и резко отвернулся от потрясенного его логикой белого, возвращаясь к Огоньку.

— Ты врал мне! Из-за тебя мы выжгли два народа! — генерал, рыча, рванулся и закричал, почувствовав, как трещат суставы в заломленных руках.

— Мы спасали Марс! Эти предатели сотрудничали с Плутарком и снова продали бы нас! Эти сукины дети убили Тэсс! Я хотел планету, которая станет безопасным домом для каждого! Для тебя, для твоей жены, для ваших детей! Я подарил тебе идеальный мир, а ты пришел убить меня! — Стокер яростно смотрел в красные, полные ненависти глаза.

— Ты отнял у меня честь воина! — прорычал Огонек, снова дернувшись в держащих его руках, и ему почти удалось вырваться, но удар под колени и новая пощечина Лидера снова уронили мужчину.

— Честь? Честь — это роскошь в войне, мой мальчик. Честь может себе позволить только тот, кто не должен думать о жизни миллионов. Карабина всегда знала об этом, по-другому мы бы не выиграли войну с Плутарком. Честь может быть у солдата. Но, Огонек, когда ты — старший офицер, в чьих руках жизни, — спаси их любой ценой! А честь куда хочешь себе засунь! Я просрал свою, когда минировал пещеру, куда мы пригласили плутаркийцев на мирные переговоры. Зато мы обезглавили их армию, и это на годы сократило время войны и спасло тысячи жизней! Причем не только марсианских, — старик почти шипел, яростно размахивая хвостом, со свистом рассекая воздух. — Я потерял свою, взяв в заложники детей Камамбера, но зато смог выбить нам лучшие условия контрибуции. Честь — ради жизни других, тех, кому срать на мою честь, но кто хочет жить! Карабине тоже это не нравилось, ей хотелось быть воином, а не убийцей, — он криво ухмыльнулся и с отвращением сплюнул. — Вот и свалила на гражданку, не желая пачкаться о решения, которые приходилось принимать. И мне одному, одному, пришлось заботиться о целой планете! — он тяжело дышал и, поймав безумным взглядом взгляд одного из охранников, перехватил у него бластер, на автомате проверяя заряд. Огонек слизнул кровь с разбитой тяжелым перстнем из плутаркийской стали губы. — Я думал, что ты понимаешь меня. Ты всегда кидался на защиту, если Марсу грозила опасность. Твой дядя и вся эта компания уже предали меня однажды, оставив одного разгребать все то дерьмо, которого было полно на планете после Плутарка. Я прекрасно понимал, что они в любой момент сделают это снова. Но ты!.. Я готовил тебя на пост Министра обороны, моей правой руки и потенциального преемника! Я любил тебя как сына! Я верил тебе как себе! А ты… совсем как она! — выплюнул Лидер и вскинул руку.

Хриплый, полный боли крик, в котором почти невозможно было узнать голос дяди, резанул слух, следом в сознание ворвалось жужжание бластера, а потом из направленного в лоб дула вырвалась вспышка…

«Прости, родная моя, я обманул те…»

====== Стокер. Во имя всеобщего блага ======

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Из спальни слышались голоса и звуки, которые сопровождают тщательную уборку. Стокер, с отвращением глядя на дверь, ведущую в его личные комнаты, знал, что больше туда не вернется. Он заблокировал проход из того помещения в рабочий кабинет и отключил все камеры. Идти было некуда, — за прошедшие годы своим домом он так и не обзавелся — а ему отчаянно хотелось побыть одному.

Новый врач, подобострастно заглядывая в глаза, только что вколол ему какую-то хрень, которая позволила разжаться обручу, стискивающему сердце, и дрожащим голосом запретил алкоголь. Лидер, вспомнив о запрете, ухмыльнулся и отхлебнул из горлышка бутылки, которую подарил ему Огонек на последний день рождения. Коньяк был великолепен! Нежно ласкал язык и мягко прокатывался по горлу. Приложиться бы к нему и залпом осушить на треть, но из уважения к тому, кто выбирал подарок, старику хотелось смаковать каждую каплю. Ведь эта пьянящая горечь — то немногое, что осталось ему от мальчишки, в котором он видел сына и приемника.

Стокер вспомнил, как, обходя базу Борцов за свободу, наткнулся на растрепанного, несчастного подростка, свернувшегося клубком около дяди. Парня привезла одна из самых перспективных боевых групп, забрав племянника серого громилы из разрушенного рыбоголовыми лагеря. Жалость к юноше, чью историю он уже в общих чертах знал, кольнула сердце. Что будет теперь с пареньком, потерявшим столько родных?

Со спины Огонек был похож на сына самого Стокера, погибшего совсем недавно. Серый, в мать, его мальчик после ее смерти тоже ожесточился и бросался в бой, словно безумный. Наблюдая за тем, как Огонек крался за конвоем, который тащил на допрос пленного, командир гадал, неужели судьба сжалилась и послала ему второй шанс в виде потерянного, терзаемого демонами прошлого мальчишки?..

И Стокер, откинув сомнения, попытался помочь ему. Ужаснулся тому, что узнал, но постарался сделать все, что было в его силах. И привязался к чужому ребенку.

Огонька не оставили в штабе Борцов за свободу, а все-таки при первой возможности отправили к бабушке. Но каждый раз, как выдавался случай, Стокер или Модо его навещали, стараясь удержать юное горячее сердце от попыток влезть в сражения. Стокер учил парня управлять мотоциклом и сражаться, радуясь, что может передать свои знания. Огонек каждый раз с восторгом встречал старшего приятеля, зная, что вот этому взрослому можно рассказать все. Можно, не таясь, закурить сигарету и не получить здоровенной серой ручищей по загривку. Поведать, захлебываясь восторгом, как держал на мушке старенькой винтовки плутаркийский патруль, и не вызвать тихих слез у бабушки. Поделиться, что открыл для себя радости взрослой физической близости, дарящие пусть короткие, но мгновения покоя.

Огоньку было чуть больше шестнадцати, когда Стокер сдался и уговорил Модо перестать препятствовать вступлению племянника в ряды Борцов за свободу, все равно тот носился по всей округе и следил за вражескими патрулями ради адреналина: так хотя бы будет под присмотром. Модо, хмуро посмотрев на металлическую руку, с которой после недавних событий учился жить, нехотя согласился, и очень скоро Огонек был принят в ряды защитников планеты.

Быстрый, энергичный, сильный, смелый до безумия, закаленный лишениями, он обещал стать одним из лучших бойцов Стокера. Мужчина часто думал, что парню по силам превзойти и его, и Троттла с Карабиной, главное, правильно построить тактику обучения.

Модо уже исчез, когда Огонек получил свой первый байк:

— Охх… Вау! Спасибо! Он такой… такой!.. Спасибо, бать! — юноша выпалил это, покраснел и мгновенно отвел глаза, сделав вид, что увлечен настройкой зеркал. По груди Стокера разлилось тепло, губы сами собой растянулись в счастливой улыбке, а рука отечески опустилась на крепкое, надежное плечо. Он не чаял снова услышать такие слова.

— Пожалуйста, сынок…

Даже Карабина не знала обо всем, что он совершил.

Стокер понял, что не может свободно рассказывать ей обо всех своих замыслах, когда поделился соображением, что для приближения победы им стоит заманить в ловушку генералов Плутарка, а затем уничтожить. Но после его слов глаза мышки вместо того, чтоб загореться энтузиазмом, интересом или холодным расчетом, возмущенно распахнулись, выдавая ее несогласие. А потом она привстала со стула, оперлась руками о стол, пристроив на нем объемный живот, и начала отчаянно убеждать его, что они — не убийцы. Стокер не стал спорить: она хоть и генерал, но женщина. И останется ею, как бы не ожесточила война ее сердце. Тем более, что под ним Карабина как раз носила второго из своих детей. Она оказалась не готова пойти на подлость даже тогда, когда он объяснил ей, сколько жизней это позволит сохранить… Стокер оставил разговор, решил, что будет беречь ее от грязи. Хранить свою честь он себе позволить не мог, просто не имел права на черту, за которую не может выйти! А вот позаботиться о Карабине мог. Он пообещал себе, что о своей чести поразмышляет после победы, когда, поселившись в маленьком домике, будет ждать в гости близких с их детьми и смотреть, как цветы растут на свободном Марсе.

Поэтому Стокер организовал переговоры так, чтобы сохранить их в тайне даже от самых верных союзников. В одиночку минировал место встречи, рискуя подставиться под взрыв. И потом неделю один провалялся в госпитале с многочисленными ожогами, не успев уйти достаточно далеко. Но в его травмах нашелся внезапный плюс: все поверили, что в пещере, где была назначена встреча плутаркийцам, произошел выброс газа, и никто не смог обвинить марсиан в подлости.

Именно тогда, часами изучая потолок лазарета, он понял, как ему следует действовать во имя всеобщего блага…

За несколько лет до этого он все решил и за засидевшуюся на Земле троицу. Прекрасные бойцы и честные воины, они никак не могли найти доказательства, достаточные, чтобы обвинить местного плутаркийца в преступлениях против планеты и отдать того галактическому суду. Стокер видел, как скучает по своему мужчине его Карабина. Видел, как не хватает дядиного плеча дорогому ему мальчишке. И когда выяснилось, что подруга ждет ребенка, устроил то, что давно мог сделать любой из троих его лучших бойцов, если бы их не останавливали навязанные им представления о плохом и хорошем. Раз и навсегда закрыть вопрос с поселившимся на Земле рыбомордым Стокер отправил надежного, лишенногопредрассудков Скаббарда. Тот незаметно проник в башню, заставил Лимбургера дать ему доступ к счетам, перебросил все, что на них было, на межгалактический офшорный счет, который было невозможно отследить, уничтожил документы, а потом просто придушил плутаркийца подушкой. Покидая планету, он заложил взрывчатку и разнес башню так, что восстановить ее было невозможно. У Стокера появились деньги на ведение войны, а у трех марсиан больше не было причин откладывать возвращение домой.

Для командира сопротивления не было выбора — он или близкие. Стокер всегда выбирал благо дорогого ему существа. Ему, как любому, кто чувствует и осознает происходящее, убийство было глубоко отвратительно, и, будь его воля, он никогда не взял бы в руки оружие, оставшись верным врачебной практике и судмедэкспертизе. Однако жизнь постоянно сталкивала его с выбором: поступиться честью самому или позволить другу это сделать? И Стокер всегда приносил в жертву себя. В тот день, когда они с Модо наконец нашли доктора Карбункула, изуродовавшего их обоих, он видел, как горит пламенем ярости глаз великана. Он видел, как вскидывает навязанную ему злым гением руку серый, и как та дрожит, поскольку ее владелец не может преодолеть себя и убить безоружного. Ему, Стокеру, такое убийство тоже было противно, но он напомнил себе, что этот ученый подонок может еще много несчастий принести миру, особенно сейчас, когда его больше не направляет жадный плутаркиец и Карбункул работает исключительно по прихоти своего безумного мозга. Стиснув зубы, марсианин нанес резкий удар стальным хвостом, сжал кольца вокруг беззащитного горла и, подавив тошноту, резко рванул, отделяя гениальную голову от тела. Даже много лет спустя он помнил, как его обдало фонтаном крови, как дрожь омерзения расползлась по телу. Но Стокер заставил себя подавить отвращение, внушил себе, что это плата за спокойствие, ведь теперь можно быть уверенным: этот ублюдок больше никого не искалечит. А его друг не будет видеть около кровати призрак.

Привыкнув принимать решения за других, Стокер даже не колебался, когда отправил в ссылку в дальние миры заплаканную Харли. Она многие годы пыталась вернуться к Винни, которого все это время продолжала любить, и поэтому искала путь на Марс. Взяв за плечи и прижав спиной к себе, Стокер заставил ее смотреть на то, как дорогой ей мужчина с нежностью прижимал к груди новорожденных, которых подарила ему только что другая. Харли трясло, на руках Стокер чувствовал горячие капли, падавшие из ее глаз, но он не мог дать этим двоим встретиться. Он боялся растревожить память альбиноса, взволновать мать младенцев, ставших для Стокера символами нового мира. Расчет был прост: на одной чаше весов всего лишь Харли, на другой — счастливая семья. Четыре больше одного, поэтому мышке нет места на этой планете.

Сам Стокер тоже безумно желал мирной жизни. Он мечтал о доме, о том, как к нему будут приезжать близкие. О том, что, возможно, дети Огонька будут звать его дедом. Он помнил, как однажды они с друзьями сидели за столом на заднем дворе у Модо, и делились тем, каким бы они хотели видеть Марс. Он внимательно вслушивался в слова, стараясь запомнить каждую фразу.

— Я хочу, чтоб мои дети могли выйти на улицу, а я был спокоен за их безопасность, — сказал Модо.

Он, Стокер, создал сильную полицию и армию, чтобы его друг мог не волноваться.

— Я хочу мир, в котором рейдеры не будут похищать мышей, — сказала Карабина.

Он, Стокер, сделал так, чтоб они не смогли.

— Я хочу, чтобы крысы не предали больше Марс, — сказал Огонек.

И этого он добился.

— Я хочу, чтобы на планете росли цветы, как на Земле, и я мог дарить их Чарли, — смущенно улыбаясь, сказал Винни, а потом поцеловал свою землянку.

Планета, даже после того, как ее снова изрядно разрушили, становилась все зеленее, и уже ничего не могло остановить процесс восстановления экологии.

— Я хочу, чтоб никто больше не мог вторгнуться к нам, подкупить наших чиновников, украсть ресурсы, — сказал Троттл.

И Стокер выдворил всех потенциальных агентов других правительств, оставив только мышей.

Миллионы мышей, которые живут в безопасном, справедливом, возрождающемся мире!

Он был уверен, что друзья поддержат его, разделят с ним ношу. Видит Фобос, он ненавидел власть и политику! Когда он оказывался рядом с плутаркийцем, Стокеру нестерпимо хотелось засунуть пальцы глубоко в его жабры и дернуть, что есть силы, заставляя рыбомордого подонка корчиться возле ног в агонии. Но он, как глава временного правительства, должен был улыбаться им и проявлять дипломатию. Он презирал галактический совет, который много лет закрывал глаза на то, как терзали его родную планету, но был вынужден действовать так, чтобы эти продажные ублюдки не могли ничего ему предъявить. Собирать доказательства и стоять перед ними, оправдываясь за каждый нанесенный удар мышиной авиации. И ждать, вашу мать, их решения, на которое старому воину было откровенно плевать!

Его вынудили возглавить Марс. Вынудили бездействием. Все они, его друзья и союзники, просто отступили, разбежавшись на гражданку и прикрывшись семьями. На деле же они все просто боялись ответственности, переложив ее на командира, привыкнув, что именно он принимает все трудные решения.

И тогда Стокер, в очередной раз стиснув зубы, взвалил на свои плечи, так жаждущие отдыха, ответственность за целый мир и его будущее, попрощавшись с мечтой о домике и приезжающих в гости внуках.

Он снова начал работать, не жалея себя. Изучал экономику, искал экспертов по социальному развитию, очень внимательно распределяя имеющиеся у него скудные ресурсы так, чтобы они принесли максимум пользы планете и ничего не пропало. Парочку чиновников, решивших, что выделенные средства можно присвоить, пришлось жестоко казнить, зато остальные предоставляли идеальные отчеты по выполненным и перевыполненным планам.

Рядом с ним остались двое. Те, которых он ценил выше других, которым он верил больше остальных и которым был предан всей душой. Он строил команду вокруг Карабины и Огонька, компенсируя ее нежелание пачкаться в грязи и его неопытность, подбирал тех, кто будет брать на себя постоянно или временно то, что не готовы взять они. И ему удалось. Скаббард со Стокером стали отличными наставниками Огоньку, и начальник его СБ прекрасно знал, что со временем встанет под командование молодого воина. Он же виртуозно выполнял приказы, о которых Карабине знать не следовало. Создание лагерей для тех, кто был не согласен, началось еще при ней. Карабине просто не показывали эти отчеты, ведение политическими заключенными Стокер оставил себе. Неприятная, мерзкая обязанность, но кто-то должен был этим заниматься! Допускать, чтобы отдельные выскочки подрывали доверие марсиан к его идеям, он не мог. Мышей осталось слишком мало, чтобы разделяться. Многие, побывав в трудовых лагерях, меняли свое мнение относительно правящего режима: там умели убеждать в том, что он идеален.

А потом Карабина пришла и, блестя глазами и глотая слезы счастья, вывалила ему на голову известие о том, что ждет третьего. Он был, конечно, по-дружески за нее счастлив, отмечая, как округлилась ее фигура, как красивы и плавны стали движения. Но он сразу понял: она уйдет, почувствовал это, как только она рассказала о пополнении. Он слушал ее, улыбался одними губами, а глазами молил: «Не оставляй меня! Отдохни, но пообещай, что вернешься! Я дождусь!» И уже в эти минуты его мозг стратега прикидывал, как закрыть дыру, что образуется после ее ухода. Огонек слишком неопытен и не справится. Еще хотя бы пять лет, и было бы возможно закрыть брешь им, но сейчас было рано!..

Стокер не ошибся: спустя несколько месяцев она подала в отставку. И ему не оставалось ничего иного, кроме как поставить на ее место Скаббарда — отличного солдата, прямого, исполнительного, верного, но не обладающего гибкостью мышления и дальновидностью истинного стратега.

То, что он совершил ошибку, Стокер понял очень быстро: его новый министр обороны проявил слишком много рвения и жесткости, разгоняя пикеты псов и крыс, требовавших расширения ограниченных прав. К несчастью, митингующие решили, что самое время заявить о себе как раз в тот момент, когда Лидер восстанавливался после операции на сердце. За три недели, которые ему пришлось провести в медикаментозном сне, приказы отдавал Скаббард по своему разумению, и ситуация успела принять самый серьезный оборот. Новый министр, вместо того, чтобы сесть за стол переговоров, арестовал половину зачинщиков и, не церемонясь, расстрелял их лидеров в духе военного времени. Рейдеры и крысы взвыли. Хорошо, что верная Стокеру PR-команда сориентировалась, и вся эта ситуация практически не просочилась в прессу. А Лидеру пришлось срочно возвращаться в строй до окончания лечения, проигнорировав угрозы Линка о том, что вся проделанная с его сердцем работа полетит псу под хвост.

Старик не винил Скаббарда: этот громила просто не подходил на этот пост, и только стечение обстоятельств позволило ему занять столь ответственную должность. Будь на его месте Карабина, она бы нашла слова, она бы применила женскую гибкость, но его лучший генерал нянчилась с годовалым младенцем и не видела ничего вокруг, кроме пеленок и подгузников. Конфликт разгорался быстро и жарко. Пролилась кровь, появились первые жертвы. Крысы и псы, впервые в истории сплотившись, покинули свои города и укрылись где-то в Элизии, начав оттуда совершать нападения на территории мышей.

Так началась война марсианских рас. Далеко не первая. Но самая жестокая и на этот раз последняя.

Стокер не стал решать конфликт миром. Он понял, что его можно обернуть на благо, навсегда обезопасив мышей от притязаний на Марс других видов. Когда в холодную, расчетливую голову стратега впервые пришел такой ход, старого воина затошнило и чуть не вырвало. Мысль о геноциде возникла так внезапно, будто в полутьме кабинета кто-то нашептал в ухо эту идею. Он в ужасе ее откинул, вспомнив, как рассказывал Огоньку, почему тот не должен ненавидеть крыс. Но мысль эта, раз поселившись в голове, посещала снова и снова. Незаметно подкрадывалась тогда, когда он был расслаблен, перед самым сном, на грани бодрствования врезалась в сознание и отпечатывала на мозге: «Безопасность миллионов! Они больше не смогут предать!». Казалось, что кто-то раз за разом проникал в его спальню и потусторонним шепотом в полусне рассказывал, как спасти родной мир. Сон мгновенно пропадал, и Стокер, распахнув глаза, долгие часы потом ворочался с боку на бок в постели, не имея возможности отвлечься или с кем-то поделиться. Он пару раз даже вставал и проверял, не спрятался ли кто под кроватью или за занавеской, ругаясь про себя на иррациональную дурость: все замки на дверях были надежно заперты. Но ощущение чужого присутствия появлялось все чаще. А вместе с ним — мысли о том, что Марс, на котором будут жить только мыши, станет идеальным домом.

В одну из таких ночей Стокер встал, налил полный стакан виски и, осушив половину залпом, взял лист, карандаш и посчитал количество существ каждого вида. Глядя на цифры, понял, что миллион и миллиард — порядки совсем разные. Псов и крыс никогда не было много. Крысы всегда были воинственны, но многие годы их агрессия была направлена по большей части на внутриклановое соперничество и попытки поделить между самыми влиятельными родами скудную и неплодородную территорию. Потому они и помогали в войну захватчикам — надеялись получить новые земли после окончания войны. Не один раз в истории Марса крысы уничтожали своих сородичей сотнями тысяч, выжигали целые города и даже районы. Только установление главенства мышей на планете после победы над Плутарком заставило их объединиться против другой расы. Рейдеры же вели кочевой образ жизни, никогда не придавали значения развитию медицины, поэтому смертность среди них всегда было невероятно высокой. Они верили, что только Великому Марсу решать, кому даровать жизнь, а чья должна оборваться, и лечение считали противным его божественной воле.

Совершить геноцид миллиона, или рисковать миллиардом? С этой точки зрения выбрать меньшее зло было разумным решением. Составить план реализации проекта по защите мышей для стратега, выигравшего войну с Плутарком, был делом техники. Пожалуй, он впервые порадовался, что Карабина не в его команде: скрыть от нее такое было бы не просто. А нынешний министр обороны послушно выполнит все его приказы. Он разделял его взгляд на идеальный Марс, на всеобщее благо и, что было бесценно в данной ситуации, не задавал лишних вопросов.

Несмотря на это, подумав, Стокер решил, что верному соратнику знать обо всех его делах совсем не обязательно. То, что было у него на уме, слишком ужасно, чтобы оставлять свидетелей, а потерять еще и Скаббарда старик не мог. Поэтому поручил ему подобрать команду фанатично преданных родине молодых артиллеристов и сформировал из них особый отряд, который подчинялся лично ему. Эти юные бойцы прекрасно умели наводить самые мощные ракеты на цели, но отсутствие опыта и критического мышления не позволяло им сообразить, что же они делают. Стокеру это было на руку. Пользуясь тем, что около Элизия полным ходом дислоцировались военные, он смог организовать тайную базу в нужном ему районе. А после отправил туда передвижные баллистические комплексы, пропажу которых не заметили в неразберихе и общей массе вооружения, которое активно перебрасывали к месту боевых действий. Все было готово к тому, чтобы начать очистку Марса от немышей, и Стокер приказал ждать сигнала.

Тем временем вооруженный конфликт у Элизия забирал все больше жизней его солдат. Но от того, чтобы отдать приказ к началу операции, главу марсианской республики все же что-то останавливало. Возможно, сомнения. А возможно, все еще живая совесть.

Выть от принятого решения воевать с соседями, а не сесть за стол переговоров, как это было всегда, ему захотелось лишь однажды: в ночь, когда его разбудил звонок Огонька на личный номер, и тот проорал, что псы похитили нескольких механиков, включая Тэссен. По спине лидера побежал холодок, и он, не задумываясь, пустил по следу лучших бойцов. Не считая, сколько из них могут погибнуть, просто желая, чтобы одна мышка вновь оказалась в безопасности. Ему отлично были известны нравы рейдеров. В течение недели он с трудом заставлял себя не обновлять сводки спасательного отряда каждые несколько минут, его сознание отказывалось верить, что спасти ее не смогут, просто не допускало такого варианта. А потом с ним снова связался Огонек, залитый кровью, с полными боли глазами:

— Ее больше нет, бать…

В груди загорелось. Он отключил связь. И долго орал, запершись в собственном кабинете. Взяв бутылку виски в собеседники, попытался ей объяснить, что одна мышка и целая планета — неравные категории. Но приведенные аргументы не убедили даже кусок стекла. Душа выла, желая провалиться в ад всему миру, раз больше нет в нем женщины, что все эти годы грела его сердце! Грела просто тем, что жила на планете, которую он берег.

А теперь ее нет! И никогда больше не будет!..

Утром Линк, ругаясь, как положено ругаться военному врачу, который провел полжизни в казармах, откачивал Лидера после сильнейшего алкогольного отравления. И отказался выпускать из лазарета, если тот не согласится носить на руке монитор, который в случае вот таких вот фортелей будет оправлять оперативные сообщения о его состоянии.

Стокер клятвенно заверил, что не снимет прибор, и только так смог вырваться из цепких рук медиков. Ему было нужно сбежать от них как можно скорее, чтобы проводить в последний путь ту, которая была дорога его сердцу. Погребальный костер Тэсс он зажег лично в полном одиночестве. И ни единой душе не было известно, сколько раз он поцеловал холодные губы перед тем, как предать ее пламени, и чего ему стоило не последовать за ней самому. Стокер наконец отважился признаться в своих чувствах к ней и рассказать, как мечтал о том, чтобы ее тонкие, но сильные пальцы вновь зарылись в его волосы; нежно, но уверенно пробежались по антеннам от основания до самых кончиков, разослав ворох мурашек с головы к пальцам. Но ответом ему был лишь равнодушный гул огня, что пожирал изломанное и оскверненное тело любимой им женщины…

Чуть позже в этот же день Стокер сидел в своем кабинете и маленькими глотками тянул коньяк. Напиться снова хотелось безумно, но Линк пригрозил за подобное приставить к Лидеру здоровенного санитара в режиме двадцать четыре на семь. Морщась от ощущения иглы, воткнутой в вену, через которую в кровь поступали назначенные лекарства, Стокер окончательно убедил себя, что благо и безопасность большинства превыше всего. Смог справиться с потерей он — смогут и все остальные. Не стоило рисковать населением и затягивать войну.

Теперь его останавливало лишь одно: реакция галактики на истребление псов и крыс. Чтобы выжечь их норы, придется задействовать мощнейшее оружие, которое Лидер старался лишний раз не демонстрировать. Соседи, испугавшись марсианской мощи, наверняка побегут убеждать галактический совет в том, что такой военный потенциал опасен для других, и под предлогом защиты меньшинств и контроля над мышами попытаются настоять на введении войск на Марс. Поэтому Стокеру было нужно то, что развязало бы ему руки и оправдало геноцид. Убедив себя, что иного выхода просто нет, он передал своему особому подразделению координаты наведения ракет, и распорядился оставить их так до подтверждения действия личным кодом главнокомандующего. Сразу после этого всю спецгруппу наведения внезапно перекинули к Элизию на передовую, где неопытные в ближнем бою мальчишки и девчонки погибли в течение нескольких дней.

Все, чтобы начать операцию по уничтожению предателей, было готово. Все, кто мог проговориться, были мертвы. Старик искренне скорбел и о них, и о живых еще мышах, которых предстояло принести в жертву во имя будущего мира, но убеждал себя, что это — ради блага миллионов. Точки для ударов выбрал так, чтобы максимально сократить потери среди мирного населения, но избежать их полностью было невозможно.

Он, Стокер, уже принес этой войне кровавую жертву. Так пусть же принесут ее и те, ради кого это сделано!

Никому ничего не объяснив и оставив охрану в резиденции, Лидер совершенно один приехал на пустую, спешно покинутую по его приказу базу. Устроился в кресле перед пультом, ввел код подтверждения и лично нажал кнопку запуска. Это был его долг как лидера. Его персональная ответственность.

Старый мышь в полном одиночестве сидел в темноте и смотрел, как движутся по экрану точки, несущие смерть, как уменьшается цифра, показывающая время до взрывов. Когда до столкновения оставалось не больше десяти минут, он повернулся к стене мониторов и вывел на них изображения с уличных камер тех городов, куда вот-вот должна была прийти смерть.

В парках гуляли дети. По улицам ходили беззаботные гражданские, совершая свои повседневные дела. Вот семья вышла из магазина: у отца множество сумок, на руках матери сидел что-то рассказывающий ей ребенок. А вон там, взявшись за руки и смеясь, молодая пара в церемониальных свадебных нарядах фотографировалась в окружении друзей. Видимо, только что скрепили свой союз брачными клятвами…

Трансляции с камер стали обрываться одна за другой. Где-то сперва начинало трясти, и марсиане, оглядываясь, поднимали головы к небу. Вот, осознав происходящее, беззвучно закричала женщина, прижав к себе ребенка. Картинка пропала. Вот жених, закрыв собой невесту, попытался увести ее в укрытие. Их камера тоже перестал передавать изображение.

Передачи обрывались. Телефон лидера зазвонил, посыпался шквал входящих. Но Стокер не спешил отвечать. Он пустыми глазами смотрел на идущие рябью экраны и чувствовал, как намокает воротничок его рубашки, которая сдавливала шею тисками. Ткань совершенно промокла от влажных дорожек, тянущихся от уголков глаз с лопнувшими капиллярами. Старик знал, что он — чудовище. Но кто-то должен был им стать во имя общего блага…

Кнопку, запускающую ракеты в сторону Элизия, он также нажал сам. И нажал с удовольствием. Правда, в этот раз он был окружен генералами, которые разделяли его мнение о том, что это — необходимая ответная мера, и готовы были на месте убить любого, кто посчитает геноцид злодеянием.

Им было невдомек, что это была его месть. Его право!

Применяя принцип меньшего зла, Стокер стал легко и быстро принимать даже самые сложные решения. Он просто считал, какое из его действий принесет меньшие потери, и выбирал самый выгодный вариант. Он не боялся отвечать за то, что делал. Он уже слишком многое совершил, чтоб честь и совесть останавливали его. Их заменило чувство долга.

Узнав, что экспаты открыто осуждают геноцид, что приносят его населению новые, опасные идеи, Лидер принял решение о закрытии границ Марса для всяких любопытных приезжих. Конечно, они потеряли туризм и часть импорта, но зато на планете больше не слышны были голоса инакомыслящих. Радио и телеканалы иномирцев ему удалось аккуратно убрать, сменив волны эфиров вещания и не выдав разрешения на работу на этих частотах нерезидентам. Идея изоляции полностью захватила старика, и он бросил все ресурсы на создание мощной армии и космического флота. Какой чудесный мир он сможет построить для мышей, мир, в котором каждый будет в безопасности, в равных условиях, где можно работать на общее благо и стать частью огромной семьи! И тогда, возможно, он сможет уйти на покой, и с порога маленького домика смотреть, как распускаются на Марсе цветы.

О том, что придет день, и на его стол ляжет приказ о депортации Чарли, он прекрасно знал. Знал, и не хотел думать о моменте, когда ему придется поставить подпись под ним. Как бы не любил он ее, как бы не ценил за то, что сделала для Марса и взрывного панка, но он просто не мог сделать исключение и создать юридический прецедент. Его оппоненты, подкупленные агентами других правительств, сразу бы заговорили о том, что лидер делает «для своих» поблажки, а Стокер не мог дать кому-то усомниться в своей справедливости и непредвзятости. Его мозг отчаянно искал, за что можно было бы зацепиться, чтобы оставить Чарли с семьей, он привлек лучших юристов, он даже прикидывал, какие документы нужно подделать, но все варианты приводили его в тупик. И тогда он обратился к проверенному способу: бумага, карандаш и голые факты. Они однозначно показали, что одна семья — нет, даже один член семьи! — и миллионы — несопоставимые по порядку величины. Той же ручкой, которой только что он записал цифры, старик поставил подпись на приказе о депортации Чарли Дэвидсон, а потом, запершись в личных комнатах, напился так, что Линку пришлось, матерясь, промывать ему желудок и ставить капельницы. Скаббард мог бы подписать бумагу, но Стокер чувствовал, что должен взять личную ответственность за этот поступок. Ему шептали об этом жалкие остатки совести.

Спустя 16 лет после победы над Плутарком.

О первом эфире радио «Свобода» Стокеру доложили спустя пятнадцать минут после его начала. Сложив руки домиком, Лидер сидел за рабочим столом и с огромным интересом слушал то, что рассказывал неизвестный диктор. Голос изменен, но неуловимо знаком, рассуждения так логичны, что ему самому хотелось с ними согласиться! Тот, кто говорил о направлениях ракетных ударов, безусловно, был военным с довольно высоким уровнем допуска.

Но кто?!

Слушая передачу и восхищаясь подачей материала, Стокер параллельно попробовал искать говорившего в своей команде, но не находил. Мелькнула даже мысль, что Скаббард оказался умнее, чем думал Лидер. Но Скабб не предал бы, слишком линейно устроен его мозг. Рассуждал кто-то, обладающий гораздо более нестандартным мышлением. Когда эфир подошел к концу, Стокер понял, что у него появился серьезный противник, и впервые за долгие годы в нем загорелся азарт борьбы.

Переиграть противника стратегически. Разыграть виртуозную партию, цена победы в которой — Марс.

Его Марс.

Он задействовал все ресурсы, чтобы минимизировать потери от обнародования такой опасной информации и вычислить предателей. Его специалисты по связям с общественностью спали на рабочих местах по несколько часов в сутки. Они всеми силами стремились помочь своему Лидеру обходить сложные темы, поднятые диктором с голосом, в котором на самой грани сознания Стокер улавливал до боли знакомые интонации. Все те, кто работал на него в тот момент, были проверенными и исключительно преданными молодыми специалистами. Он вырастил их из талантливых детей, которые остались без родных во время войны, и были взяты Лидером под личную опеку для создания идеальной команды. Сейчас они, возмущенные ложью и клеветой, не расставались с самыми сильными стимуляторами и не покладая рук работали, чтобы заставить мышей поверить в честность того, кто вел их к идеальному миру.

Его лучшие разведчики трудились, всеми известными способами стараясь выйти на след стоящих за эфирами преступников. И, наконец, вычислили область, откуда велись передачи! Радиовещание шло в небольшом удалении от столицы, и подозрения Стокера о том, что это может быть кто-то, работающий с ним сейчас, усилились.

Он снова и снова прокручивал записи, которые по его приказу сохраняли. И все тверже убеждался, что знает обладателя измененного голоса. Кто-то, кто был близко. Кто-то, кого он каждый день слышал уже многие годы. Он перебрал весь штаб, но у каждого было алиби.

А потом был тот самый, последний эфир. Его солдаты засекли точку вещания и рванули в горы, но нашли только выжженную дотла пещеру с оплавленными почерневшими стенами. О да, тот, кто был здесь, отлично знал, как обращаться со взрывчаткой! И отлично умел двигаться так, чтобы номер ИИ не считали преследователи. Это не мог быть гражданский, искать следовало среди своих! Его гениальный противник снова скрылся, растворившись на городских улицах.

Он еще раз проверил сотрудников, но не нашел того, кто мог попасть под подозрения. И тогда Стокер дал команду сделать то, о чем уже давно думал и что готовил: чипировать всех военных и свой аппарат, выдав установку крохотного датчика за обновленную вакцину от распространенной на Марсе болезни. Наконец при желании и необходимости можно было слышать каждого, знать, где находится любой из его бойцов! Теперь он обнаружит предателя и навсегда уничтожит угрозу безопасности Марса!

Каждого из его людей последовательно прослушивали, причем о том, что это возможно, знали лишь единицы, прошедшие проверку на детекторах лжи и первыми получившие датчик. Временами старик задумывался, а не переборщил ли он в уровне контроля, не говорит ли в нем паранойя? Было очень неприятно подозревать всех и каждого, в лучших из своих специалистов пытаться день за днем разглядеть тайного врага. Он поймал себя на том, что даже Скаббарда подозревает! А уж тот-то не один десяток раз доказывал свою преданность! Но Стокер оглядывался вокруг, просматривал отчеты о самых последних социальных исследованиях и понимал, что все это — вынужденная мера, чтобы спасти их мир от раскола.

А пока результата не было, Стокер продолжал искать другими путями. Он снова и снова устраивался в удобном кресле, закрывал глаза и слушал, пытаясь узнать обладателя голоса. Он чувствовал, что буквально один крохотный шаг отделяет его от победы в этой партии: ему не хватало какой-то детали, чтобы образ говорившего появился в голове. Включал последнюю запись с того места, где диктор явно отступил от написанного текста и начал говорить сам. Прокручивая ее в очередной раз как-то вечером, Стокер заметил, что уже не впервые зевнул, и набрал секретаря, попросив принести кофе из его личных запасов. Спустя пять минут старик взял чашку ароматного напитка, от которого давно отказался из-за проблем со здоровьем, но почему-то под эти записи из уголков памяти всплывал его аромат. Он вдохнул горьковатый кофейный запах, так любимый Карабиной… И внезапно картина сложилась! Он узнал придыхания, такие знакомые, что их не смог скрыть механический голос. Паузы, которые он слышал множество раз. Они возникали, когда она кусала губы, обдумывая следующую фразу.

Мышь вздрогнул, выронив чашку.

Она, в последний раз сидя в кресле напротив, пила этот самый кофе и кусала губы, подбирая слова. Она могла догадаться про направления ударов. Ее опыта было достаточно, чтобы понять, что на самом деле происходит. Она была умна и умела искать информацию.

Карабина!

Стокер вскочил и заметался по кабинету. Хвост сек по ногам и мебели, оставляя синяки на живой плоти и царапины на коже дивана. Он включил запись на повтор.

Вот ее своеобразное произношение отдельных звуков. Вот ее подбор слов. Вот ее построение фраз. Он был прав все это время: предатель был ему близок и хорошо знаком. Но он даже не подозревал, насколько дорог!

Грудь сжало стальным обручем, и лидер повалился на ковер, задыхаясь. Сердце бешено застучало, не в первый раз за последние годы отказываясь работать как надо. Монитор на левом запястье взвыл, направляя сигнал личной команде медиков. А старик лежал, уткнувшись лбом в толстый, пушистый ковер, и из последних сил пытался содрать с руки этот проклятый передатчик, отключить его, отозвать помощь!

Не нужно ему врачей! Не нужно ему лекарств! Пусть сердце и дальше сжимается, а кровь больше не бежит к мозгу!

Она предала его! Она! Та, на которую была такая обида, но которую он любил и которой верил! Вот почему не мог он вычислить предателя: на нее он не мог даже подумать!

Дверь распахнулась, в кабинет ворвались Линк и несколько санитаров. Стокера перевернули, распахнули рубашку.

«Нет! Оставьте!»

На грудь резко надавили, а потом поток воздуха толкнулся в легкие.

«Я не хочу!»

Линк что-то проорал в рацию, глаза резануло ярким светом, на грудь снова резко надавили, едва не ломая ребра, на лицо легла маска, подающая кислород.

«Не хочу жить, раз она предала!»

Рядом уронили носилки, тело подхватили и переложили на них. Снова болезненный толчок — и волна кислорода хлынула в легкие. Носилки подняли, резко толкнули — и вот перед глазами замелькали лампы и потолок. Команда медиков мчалась куда-то, пытаясь успеть запустить остановившееся сердце. Где-то на краю уплывающего сознания он слышал крики и отрывистые команды.

«Блядь, оставьте! Дайте сдохнуть!»

Лифт. Снова удары в грудь, перед глазами мелькнуло лицо бледного, как полотно, Линка.

«Я так хочу покоя!»

Его втолкнули в помещение, наполненное приборами и медицинским персоналом любой квалификации.

«Откачают же, суки! Не хочу!»

Грудь полоснуло молнией, еще крепкое тело судорожно дернулось, но уставшее, одинокое сердце не захотело биться.

«Отпустите! Меня больше ничего здесь не держит!»

Снова разряд.

«Тэсс! Забери меня! Спаси!..»

Бух!.. Бух!.. Бух!..

«Не вздумай, проклятое, не смей!»

Укол в вену, мгновенно спутавший сознание.

«Даже собственное сердце предало! Одни предатели вокруг!»

Лидер, обреченно поняв, что снова дышит, отключился.

Его лучшие агенты следили за ней и Троттлом.

Он не решался ставить «жучки» в их доме, понимая, что подобное вторжение может быть замечено, но отдал распоряжение прослушивать машину, незаметно считать контакты с телефона и проанализировать, какие запросы отправляются с их компьютеров. Эти двое были очень осторожны, и какое-то время ничего не получалось узнать. Стокер даже с надеждой думал о том, что ошибся, и подруга не предавала его. Но однажды в машине упомянула второй телефон…

Ну конечно! Она была слишком умна, чтобы выходить на опасные контакты с основного номера!

Дождавшись удобного момента, его люди буквально за полчаса перерыли весь дом и нашли спрятанный под половицей в кладовке аппарат. Быстро считав с него данные, агенты Стокера, не оставив ни следа, покинули жилище. А Лидер наконец получил неоспоримые доказательства предательства Карабины и заодно базу тех, кто представлял опасность миру, который он строил.

Он сидел в рабочем кресле, вновь и вновь перебирая список контактов, просматривая звонки. Всех их — в лагеря! Он уже подписал соответствующий приказ, а Скаббард ждал распоряжения начать аресты. Но что делать с Карабиной? Ее в лагерь не отправишь: муж и его друзья не допустят. Да и Огонек вряд ли поймет, если мать его жены арестуют и осудят. За измену родине приговор один — казнь. А что будет, вынеси он смертный приговор марсианскому генералу? Однозначно, ее попытаются освободить, могут погибнуть невинные. Боевая тройка ее мужа — все еще опасные бойцы. И к ним вполне может присоединиться его мальчик, поддавшись эмоциям. Троттл однозначно знал о том, что она совершила и, судя по всему, поддерживал. А что знал он, наверняка знали и Винни с Модо. Однако доказательств их вины у него нет. Огоньку Стокер верил, последнему из всех после предательства Карабины: тот бы пришел к нему поговорить откровенно. Нельзя арестовывать и судить Карабину, это риск слишком большого резонанса и жертв!

Но как ему быть?

Простить ее? Позвать на разговор, сказать, что все знает? Годы взяли свое, но что-то подсказывало: она соберет семью, друзей и скроется, начав партизанскую войну. В то, что она может понять и принять его сторону, он не верил. Да и ее зять будет рваться между двух огней — семьей жены, дядей и им, тем, кто любит его как отец.

Просто забыть о предательстве? Но где гарантия, что она не попробует снова мешать его планам? Он бы хотел — как бы хотел! — сделать вид, что всех этих доказательств не было! Предпочел бы не пережить сердечный приступ, последовавший за пониманием того, чей голос слышит! Но его откачали. И теперь ему приходится принимать это сложное решение.

Вздохнув и спрятав лицо в ладонях, Стокер осознал, что у него лишь один выход. Хрипло застонав, понял: чтобы не допустить крови, придется убить Карабину.

Плечи старика вздрогнули и затряслись.

И Троттла — тоже. И не просто оттого, что он знает о предательстве жены, а оттого, что его старый друг будет мстить. Ему хватит харизмы и стратегических навыков, чтобы собрать тех, кто захочет поддержать его. И тогда на Марсе снова начнется война. Стокер был готов поспорить, что звонок — и половина тех, кто записан в телефоне марсианки, откликнутся на призыв о восстании. А Лидер просто не мог допустить новых жертв и междоусобиц.

Даже листа и ручки не нужно, чтобы посчитать, что два — меньше чем целая планета.

Он должен послать того, кто не испугается и сможет сделать все аккуратно и чисто. Стокер задумался на минуту, а потом набрал сообщение своему доверенному старшему телохранителю, прося зайти. Тот сможет решить эту непростую задачу, капитан Дрэгстер профессионал и придумает — как. Для старика важно только, чтоб все случилось быстро. А заодно убедится в безоговорочной преданности Дрэга — он давно присматривался к парню…

А Винни и Модо? Доказательств их вины нет. Он может приказать искать их, но, быть может, принесенных жертв будет достаточно, чтоб они остановились? Без своего лидера они не будут действовать. У них дети, они должны задуматься о том, к чему приведет их сопротивление. Да и смерть такого количества мышей вызовет вопросы. Нужно только так обставить ликвидацию, чтобы друзья поняли намек и оставили попытки поднять бунт.

На сердце чуть полегчало: его расчет подсказывал, что можно обойтись без лишних жертв. И можно даже позволить себе поверить в то, что они не участвовали в предательстве. Старик отчаянно не хотел терять иллюзию, в которой, сидя у маленького домика, он ждал в гости родных и друзей. И пусть двое из них теперь не смогут навестить его, он же может мечтать, что остальные будут с ним! Когда-нибудь, когда на Марсе станет безопасно и вырастут цветы.

Принимая решения, Стокер не любил откладывать их, поэтому к приходу Дрэга приказ об уничтожении предателей уже был составлен. В этой бумаге, несущей смерть его близким, он лично знал каждую букву, отвечал за каждую запятую и до конца дней будет помнить его слово в слово. Чувствуя, как снова сжимает сердце боль, он поставил твердый росчерк и передал документ на исполнение, кивнув, чтоб его оставили.

Руки затряслись. Захотелось вскочить и броситься следом, но ноги не слушались, дыхание участилось, а сердце сжал новый приступ боли. Стокер с раздражением содрал браслет, который мониторил его состояние, и отбросил в угол кабинета. Он не хотел, чтоб сегодня кто-то делала массаж сердца и в легкие принудительно закачивали кислород. Нащупав в кармане таблетки, выданные Линком, закинул половину дозы под язык и, ухмыльнувшись, принялся ждать, подействует ли. Он подписал смертный приговор друзьям, так пусть и сам сыграет в рулетку со смертью! Дрожащей рукой Стокер нацарапал записку об отмене последнего приказа в случае его смерти. Дрэгстер умный мальчик, он поймет, а на подготовку капитану понадобится гораздо больше времени, чем Лидеру — на смерть.

«Кого ты возьмешь, костлявая? Меня или их? Выбери из нас, я дал тебе все шансы! В случае приступа я должен пить две дозы и срочно звать врача. Я выпил половину и жду тебя. Возьми меня, но позволь им выжить!»

Сознание начало плыть. И в тот момент, когда Стокер впал в забытье, ему показалось, что кто-то появился рядом. На его грудь легла горящая огнем ладонь, а в голове пронеслось:

«Я не костлявая. Я — тот, кому она служит. И выберу за нее…»

Сердце снова сжало болью, но оно продолжило упорно толкать через себя кровь, будто его заставили. Медленно шли минуты, в течение которых слышалось лишь хриплое, тяжелое дыхание. Стокер хватал воздух крохотными глотками. С усилием, но грудь его продолжала вздыматься. Бесконечность спустя обруч разжался. Наваждение рассеялось.

«Значит, они. Это не мой выбор. Кто я, чтобы противиться?..»

====== Стокер. Путь в одиночестве ======

Опомнись, Крисания! Как ты не видишь?

Усмешку тирана под маской Жреца!

О, да, несомненно, он зло ненавидит

И в деле своем он дойдет до конца.

На площади светлой не видишь ты нищих,

Поскольку темницы набиты битком.

Ликует толпа, что их город очищен,

Но вряд ли другие помянут добром!

Все, что задумал Король-Жрец,

Все, что задумал Король-Жрец,

Твой Бог и Отец.

Чтоб камень и тот не отбрасывал тени,

Весь мир он по камню готов разнести.

Твой Бог не одобрит подобное рвенье

И город, возможно, уже не спасти.

Зачем мне скрывать от союзника правду?

В моих интересах, чтоб знала ты всё.

Не бойся запачкаться, Дочь Паладайна —

Отец твой одобрит мое колдовство.

Смотри, что задумал Король-Жрец,

Смотри, что задумал Король-Жрец,

Твой Бог и Отец…

«Прокурор», мюзикл «Последнее испытание»

Спустя 16 лет 4 месяца после победы над Плутарком.

Уничтожив Карабину и Троттла, Стокер, как и хотел, выиграл свой Марс. Правда, чувствовал себя при этом в пух и прах проигравшимся.

После того, как он заглянул в мертвые глаза ребенка, названного друзьями в его честь, Лидер почти перестал спать без помощи лекарств. Лишь таблеткам удавалось погрузить его в похожий на смерть сон без сновидений.

Если он пытался уснуть без них, то сразу после того, как голова касалась подушки, к нему являлась Карабина. Под ее черными, с седыми нитями, волосами Стокеру отчетливо виделось крошечное отверстие с несколькими каплями крови, тянущимися к шее. Она подходила к кровати, опускалась рядом с ней на колени, складывала руки на груди Стокера и клала на них голову. Она вроде бы просто смотрела на него, но марсианин чувствовал, как внимательно разглядывала подруга саму его душу. Даже если старик пытался плотно зажмурить веки, ощущал на себе задумчивый внимательный взгляд. На ребра как будто наваливался не вес изящной женщины, а каменная глыба размером с горы, которые выжгли по его приказу. А она, улыбаясь тепло и ласково, спрашивала:

— Зачем ты убил моего сына, бро?

И тогда Лидер с воплем вскакивал, включал свет, но как только развеивалась тьма, подруга покидала его. Тогда он брал снотворное, запивал его стаканом коньяка или виски и проваливался в черный, как «Харлей» Троттла, сон. Куда бы он ни смотрел, о чем бы ни думал, все ассоциировалось с убитыми по его приказу друзьями.

Каждый вечер он до дрожи боялся встречи с призраком, но для храбрости сам себя высмеивал за иррациональный страх. В его голове все чаще стала появляться мысль о том, что все это — злая шутка кого-то, кто узнал о его преступлении. А может быть, даже способ изощренной мести. Стокер все чаще погружался в эту идею, обдумывал ее со всех сторон, прикидывал, способен ли Винни или Модо задумать и воплотить подобное? Запугать, ослабить, свести с ума?.. А если… каким-то невероятным образом Карабине удалось выжить, и теперь она преследует его, надеясь, что от страха он сам наложит на себя руки? С одной стороны, мысль была совершенно безумная, с другой… Стокеру очень-очень хотелось верить, что она может быть жива, пусть и вынуждена скрываться. А раз так, то и Троттл с их сыном не погибли, а значит, он, Стокер, не виновен в ужасном преступлении!.. Но спустя некоторое время старик будто выныривал из этой параноидальной фантазии, тряс головой, прогоняя ее от себя. Не стоит мечтать о подобном: убийство по его приказу было, и, хочет он того или нет, ему до концадней сожалеть об этом решении.

Осознание реальности на время позволяло Стокеру прогнать призрака. Но чувство вины и страх предательства он прогнать был не в силах…

В один из таких вечеров, когда он смаковал очередную порцию крепкого алкоголя, оттягивая время отхода ко сну, в его голову пришла неожиданная мысль: а что если Винни и Модо попытаются склонить Огонька к предательству? Старика прошиб холодный пот: эта идея, вместе с той, об изощрённой мести, привела к пониманию, что слежка за ними просто необходима! Он должен все проконтролировать, убедиться, что они не пытаются продолжить дело Троттла! И не заразят его названого сына их вредными идеями!.. Буквально на следующий день Лидеру на стол начали ложится доклады о каждом шаге его бывших соратников, но те, казалось, лишь оплакивали друзей и не думали о мести. Зато шпионам удалось очень быстро выяснить, что с ними часто встречается Огонек. От этой новости в животе старика шевельнулось что-то склизкое, еще более гадкое, чем страх увидеть призрак: он почему-то был уверен, что все свободное время тот проводит с ним или с женой. Ужас от возможного предательства последнего из близких сковал старика. В Стокере зародилось опасение, как бы эти два бунтаря не убедили его мальчика пойти против власти. Он не мог этого допустить! Самый молодой из его генералов был практически готов сменить Скаббарда! У Стокера все чаще находились поводы восхищаться стратегическим видением Огонька, его умением брать на себя ответственность за сложные решения и преданностью Марсу. Старик был уверен, что и управление целой планетой этот талантливый мужчина в обозримом будущем сможет принять на себя. Если только… он не подвергнется чьему-то ненужному влиянию! Винни с Модо мало что способны спланировать без Троттла, а вот посеять в голове Огонька опасные идеи…

Стокер нахмурился и осушил остаток алкоголя залпом. Поморщившись, понял, что нужно задействовать все каналы, чтобы не пропустить момент и среагировать, если кто-то попытается вмешаться в его планы.

Он не допустит очередной измены! И очередной кадровой дыры, ведь закрыть ее просто некем! Рассыплется его тщательно продуманная схема преемственности — и что станет с Марсом через несколько лет, когда он окончательно сдаст?..

На кону не только его, Стокера, благо и желание видеть наследником того, кто был ему сыном. На кону благо целого мира!

Благодаря слежке Стокеру было известно о каждом шаге Винни и Модо. Передатчик-маячок, вживленный Огоньку как и любому другому военному, старик также не брезговал периодически прослушивать. Пару раз лидер замечал, что его генерал как будто на время исчезал из зоны доступа — вместо звука из встроенного динамика слышались только помехи. Стокер гадал, была ли это неисправность хрупкого прибора или намеренная блокировка сигнала? А потом сопоставил данные из отчетов тех, кто наблюдал за Винни и Модо, с временем исчезновения Огонька и его координатами и понял, что они совпадают. Не нужно было быть гением, чтоб понять, что тот использует армейскую глушилку при этих встречах: видимо, опасается быть подслушанным.

Что же хотел утаить его мальчик? И от кого?..

Внутренности противно сжались, заворочавшись клубком холодных змей в животе. Снова мелькнула безумная мысль, что эти трое встречались с выжившими Карабиной и Троттлом. Сердце Стокера застучало, в душе всколыхнулись ужас и надежда одновременно. Но потом разум взял верх, и Лидер, выдохнув, заставил себя успокоиться. Скорее всего, все гораздо банальнее: он опоздал, и Огонька уже склоняют к предательству. Подозрения о том, что тот уже предал, Стокер отчаянно от себя гнал. Но он был обязан в точности знать, о чем они говорят и что происходит! Поэтому, не колеблясь, приказал аккуратно вывести из строя прибор, который возил с собой молодой генерал, но так, чтоб оставалось ощущение, будто тот исправен. Некоторое время ничего не происходило: Огонек, думая, что глушилка работает, включал ее в укромных местах или приносил домой, чтобы без стеснения предаваться громким и весьма изощренным плотским утехам с любимой женщиной. Стокер, конечно, в такие моменты не подслушивал — отключал все слежение и всем сердцем желал молодой паре наслаждаться друг другом. Даже спустя столько лет он был благодарен Наги за то, что сделала Огонька счастливым и укротила его демонов.

В такие минуты Стокер наливал себе коньяка и, потягивая его, с улыбкой мечтал о том, чтобы она наконец подарила ему внуков. Представлял, как будет учить их управлять байком или стрелять из бластера — его рука все еще тверда! Он даже с удовольствием будет сидеть с детьми, чтобы молодые родители могли развеяться: он прекрасно помнил, как страдала Карабина, не имея возможности перевести дух, когда Наги была малышкой! Так почему же они никак не порадуют его прибавлением? Что им мешает?.. Задумавшись об этом, Стокер понял: работа Нагинаты! Она столько времени отдает исследованиям, которые в условиях изоляции никому не нужны, что у нее не остается времени на то, чтобы осчастливить всю их семью!

Стокер вздохнул: ему снова придется взять судьбы близких в свои руки. Подумав, он написал записку Скаббарду, чтобы тот подготовил приказ о переводе проекта смешения генов в военное ведомство. Он знал, что и Наги, и Линк после такого оставят работу. Его старый приятель, конечно, расстроится и, возможно, даже покинет команду. Но с этой потерей Лидер справится. А вот его девочка наконец сможет посвятить себя семье!

Всего несколько недель спустя Линк, безобразно ругаясь, швырнул на стол Стокеру рапорт об увольнении, а уходя, бросил через плечо, что у него и так кончались силы работать с таким старым маразматиком, в которого превращается глава Марса. Стокер его не винил: не каждый умеет справляться с эмоциями. Нагината ушла достойнее: тихо и без скандала…

Спустя 16 лет 8 месяцев после победы над Плутарком.

Появляться в этой пещере после пожара стало какой-то сюрреалистической традицией. Под ногами хрустели мелкие камешки, отчетливо ощущаясь через тонкую подошву дорогих ботинок. Эх, ему бы берцы и полевую форму сейчас! И камней бы не заметил, и смог бы лично влезть в каждый угол. Но на нем застегнутая наглухо рубашка и дорогой костюм, а значит, нужно быть аккуратным, чтобы не расходовать зря средства из государственного бюджета на внешний вид лидера государства.

Стокер фыркнул на свою мысль. В годы войны он ходил в наспех залатанных зато удобных штанах, и радовался тому, что дыра образовалась не на заднице. Нынешние же костюмы, в которых ни сесть, ни подраться, бесили старика ужасно. Совсем как причитания министра обороны на тему «Зачем тебе туда ехать? Да мы сами прочешем каждый миллиметр!..»

Прочешут они!.. Земных блох они друг у друга прочешут!.. Какими нужно быть идиотами, чтобы двенадцать часов искать начальника его охраны и не додуматься рассчитать периметр поиска по последним координатам с вшитого под кожу Дрэга чипа? Все ему, Стокеру, приходится контролировать и всем подсказывать, как выполнять их работу!.. И не Скаббард ли, теперь делающий все, чтоб загладить просчет, уверял Лидера, что «мужик молодой, просто, небось, перепил и спит под теплым боком какой-нибудь красотки». Но Стокер знал Дрэгстера: тот был предан как пес и не опоздал бы на дежурство даже на пару минут. Поэтому старик сразу же собрал следственную группу и отправил ее на поиски своего капитана, на автомате сделав себе мысленно пометку присмотреться к министру обороны внимательнее. А не намерено ли тот сбивал со следа?..

Но поисковый отряд опоздал: прочесывали совершенно не тот район, никак не могли поймать сигнал и даже не сразу поверили приборам, когда местоположение Дрэга спустя несколько часов поисков вновь отразилось на мониторах. Хорошо, что совсем рядом шла мотоколонна: ее часть отправили по координатам, и бойцы успели вытащить едва живого Дрэгстера из огня. Опоздай они хотя бы на десять-пятнадцать минут — его бы не спасли.

Хотя можно ли считать это спасением? Стокер знал капитана достаточно, чтобы понимать: для парня произошедшее — конец мира. Тот мечтал служить и быть полезным Марсу, а теперь он — инвалид, который даже не факт, что выживет. Самое ценное, чем располагал Дрэгстер, — его тренированное совершенное тело и боевые навыки. А теперь они варварски уничтожены каким-то мясником.

Стокер считал своим долгом понять, кому же мог так насолить его телохранитель: старика мучило подозрение, что случившееся — часть заговора против интересов государства. С того самого момента, как Дрэгстер не заступил на дежурство, Стокера жгла смутная тревога. Когда же он получил координаты места, где нашли капитана, и описание его состояния, тревога переросла в уверенность: не просто личная неприязнь стала причиной трагедии. Уже то, что Дрэг оказался в той самой пещере, из которой свой последний эфир меньше года назад вела Карабина, показалось лидеру весьма подозрительным, а когда он получил данные о полученных травмах, неприятный склизкий комок свернул внутренности в узел.

Стокер знал имя того, кто виноват в случившемся. Знал, но еще не понял, кто преступник. После истории с эфирами Карабины он очень внимательно относился к таким ощущениям.

Именно поэтому он приказал ничего не трогать и дождаться его, послав по матери возражающего Скаббарда и отменив встречу с министром сельского хозяйства.

И вот его идеально вычищенные ботинки покрывались копотью и пеной, оставшимися после тушения пожара, а глаза очень внимательно рассматривали своды через стекла очков. Ничего, кроме новых следов гари, да еще одного слоя средства для борьбы с огнем не изменилось с тех пор, как им удалось вычислить точку вещания радио «Свобода» и нагрянуть в логово заговорщиков. Здесь явно не устраивал себе берлогу маньяк, не жил какое-то время некто неизвестный, а значит, скорее всего, никаких следов второго участника трагедии обнаружить не удастся. Хотя, наверное, правильнее говорить «участников»: Стокер не мог представить, чтобы кто-то в одиночку справился с таким бойцом, как Дрэгстер.

К Лидеру, который медленно двинулся вглубь пещеры, подбежал полковник, возглавляющий следственную группу, которая приехала буквально за пятнадцать минут до него.

— Добро пож…

— Где его нашли? — нетерпеливо перебил старик, всем своим видом показывая, что ему не до официоза. Плечи сами расправились, спина идеально выпрямилась — на месте происшествия снова работал тот, кто когда-то руками рвал врагов и не боялся запачкаться кровью.

— Вон там, у стены, сэр! — военный, сообразив, что от него требуется отвечать быстро и четко, кивнул в сторону. Вместе с главой государства он поспешил туда, где чернела огромная лужа подсохшей и запекшейся от жара крови. Стокер остановился у ее края и присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть очертания. Когда-то, в молодости, еще до войны, он работал в группе, которая занималась расследованием особенно кровавых убийств. Был, правда, не столько оперативником, сколько судмедэкспертом, но всегда принимал самое активное участие в следствии. Его задача заключалась в том, чтобы по имеющимся уликам составить психологический портрет преступника, понять его мотивы, а после поимки — доказать вменяемость при совершении преступления. Прищурившись, он пошарил взглядом по полу и стенам, сделал пару движений руками в воздухе, будто рисуя схему.

— Он лежал вот так, когда нашли? — показал направление.

— Так точно, сэр! Мы пока не успели…

— Не успели, потому что я просил ничего не трогать. Натоптать не успели, — тихо фыркнул Стокер и перевел взгляд выше, на стену и пошарил им вдоль вбитой в нее скобы. Потом поднялся в полный рост, обошел жуткую лужу, аккуратно ступая, и внимательно осмотрелся.

— Фонарик дай, — не глядя, протянул руку полковнику. Тот молча вложил в раскрытую ладонь требуемое. Стокер щелкнул кнопкой и осветил лучом стену и кусок арматуры. Заглянул за нее, нагнулся, чтобы посмотреть снизу. Распрямившись, вытащил телефон, пощелкал по номерам и прижал аппарат к уху: хорошо, что Линк, остыв, принял приглашение возглавить военный госпиталь! Иметь дело со Стокером он отказался, но спасать жизни продолжил, поэтому команда медиков под его руководством сейчас вытаскивала капитана Дрэгстера с того света. Лидер не был уверен, что врач захочет с ним разговаривать, но спустя несколько гудков тот все же ответил.

— Линк, освободился?.. Ой, не матерись ты так, медсестричек распугаешь!.. От старого мудака слышу!.. Ладно, хватит комплиментов! Меня мой телохранитель интересует, на задушевные разговоры не претендую... Оперируют?.. Хорошо!.. Описывай подробно травмы… угу… ясно… Каков характер среза? Есть признаки, что было несколько ударов?.. Понял, да. Что?.. Побои нанесены в разное время? Ясно. Дальше… Почему он не вырубился от боли при таких травмах? Возьми кровь на стимуляторы, скорее всего, его накачали. Мне доложи сразу же. Какие прогнозы?.. Понял. Вытаскивайте парня и приводите в сознание. Я должен с ним поговорить. Что?.. да, даю добро на любую необходимую медицинскую манипуляцию, которую посчитаешь необходимой, надо резать — режьте, все равно к оперативной работе теперь не пригоден… Кстати! Когда его привезли, на той руке, которая осталась, было что-то вроде веревки или наручника?.. Понял. Работай!

Лидер отключился и нахмурился, а потом снова пошарил по стене фонарем.

— Значит так, полковник, — спустя пару минут произнес Лидер. — Картина такая. Командира моей охраны кто-то оглушил, притащил сюда и приковал наручниками к этой хреновине. Видите сверху и сбоку ржавчина на арматурине сбита? Цепью наручников содралась. Потом преступник переломал ему ноги, а потом ввел стимулятор, который не позволяет отрубиться от боли. Посмотрите про него в военном архиве, мы использовали такие на войне с Плутарком. После того, как капитан Дрэгстер пришел в сознание, неизвестный, видимо, пытал его и сломал челюсть, а потом отрубил правую руку… топором или чем-то похожим. Достаточно тяжелым и способным перебить кость с одного удара. Видите, на стене выщерблен кусок? Вот тут, ровный след. Если Дрэг висел на руках, то как раз тут находились правая и как раз сюда пришелся удар. Он был всего один: стена вокруг гладкая, больше ни одной метки. Да и характер среза говорит об этом. И что все это нам дает, а, полковник?.. — Лидер посмотрел на внимательно слушавшего его командира.

— Всего один? Преступник должен быть очень силен!..

— Именно! А еще, — старик присел около стены и сымитировал рубящее движение, — очень высок. Он сидел на корточках рядом с Дрэгом, когда нанес удар.

— Почему вы так думаете? — брови полковника поползли вверх.

— Посмотрите на выбоину: лезвие шло немного наискосок, из положения стоя так не рубанешь. Перепроверьте все, что я сказал, но, скорее всего, преступник по комплекции схож с капитаном Дрэгстером.

— Пока вы на это не указали, я был уверен, что имею дело с группой похитителей! Даже в ориентировке для патрулей распорядился указать, что следует проверять компании, которые будут замечены в этом районе!

— Группу не исключайте: с Дрэгом непросто справиться. Но кто-то из тех, кого вы ищите, выделяется ростом и силой. — С этими словами он поднялся. — Есть еще что-то, на что стоит взглянуть?

— Нет, сэр. Если что-то и было, то сгорело или было смыто при тушении пожара.

— Ясно. Работайте! А я тут еще осмотрюсь немного. — Стокер медленно пошел прочь, внимательно вглядываясь в пол и стены.

Кому насолил Дрэг настолько, что заслужил такой расправы? Определенно, Стокеру было весьма интересно узнать, кто сотворил это с его телохранителем. Личность… необычная. Этот кто-то знал про препараты, которые использовались при войне с плутаркийцами. И смог достать их сейчас или бережно хранил запас. Он был высок и силен, а также расчетлив и безжалостен.

А еще он курил… и когда прикуривал, сминал фильтр сигареты зубами, потому что привык делать так, еще когда сам делал самокрутки.

Лидер замер, уставившись на крохотный белый бычок, неприметно лежавший у небольшого камешка. Видимо, другие сгорели или их смыло пожарной пеной, а этот уцелел. Стокер отлично знал эту марку — и того, кто много лет дымил именно так. Каждый раз после его визита пепельница в кабинете или личной комнате становилась полной вот таких же окурков, смятых и выкуренных почти до фильтра.

У него есть зуб на его телохранителя. У него есть умение и опыт, чтобы все это сделать. Он высок и силен. Но зачем ему рубить капитану руку? Он же возненавидел расчлененку после травмы дяди… Кости ломал, мог изрезать, но верхние конечности не трогал, если только ему не были нужны…

Коды! Он забрал руку Дрэга, чтобы украсть коды его доступа. А значит, сможет найти зашифрованные и спрятанные под пароль приказы, которые Стокер скрывал много лет. Огоньку будет достаточно лишь одного, чтобы вскрыть папку с остальными.

Сердце сжалось и тревожно забилось. Вернуться в резиденцию и отменить доступ капитана! Уничтожить то, что может указать на него, Стокера!.. Но потом старик нахмурился и кивнул сам себе, принимая решения. Неужели его мальчик не поймет? Не согласится, что это было единственным верным выходом? Не примет, что, пожертвовав несколькими, он спас миллионы? Принцип меньшего зла отлично известен его названому сыну, он один из самых опытных офицеров, он просто не может не понять, что у Стокера не было иного выбора! В конце концов… старик просто смертельно устал хранить свои тайны и уже отчаянно хотел, чтобы кто-то разделил с ним этот груз. Его приемнику остался всего один шаг, чтобы узнать все секреты государства, и тогда можно будет наконец представить Марсу того, кому он собирается передать власть.

А сам уйдет на покой и подыщет себе маленький домик, в котором его будут навещать внуки.

Но, чтобы его планы воплотились в жизнь, об этой улике никому больше знать не стоит.

Стокеру потребовалась всего пара секунд, чтобы принять решение. Носком ботинка он коснулся окурка и быстро втер его в обгорелую землю, притворившись, что пытается стряхнуть с ноги налипший комок почерневшей пены. Проделал он это так быстро, что даже следовавший за ним телохранитель не заметил раздавленного между мелких камней фильтра. Теперь, даже если окурок найдут, ничего не смогут вытянуть из испорченной улики. К его мальчику не должно быть никаких вопросов, чтобы Огонек смог выполнить свое предназначение.

Лидер стремительно покинул пещеру, больше не смотря по сторонам. Он знал все, что ему требовалось.

Рано утром ему на информационный браслет, с которым Стокер не расставался даже ночью, пришел сигнал о том, что Винни и Модо неожиданно сорвались куда-то перед самым рассветом. Их путь на место встречи еще не был закончен, а глава Марса, умытый и бодрый, уже допивал первую за сегодня чашку кофе, щедро приправленного коньком. Они доехали до гор и остановились на месте. Пока Стокер гадал, какого песьего хера их понесло встречать вместе восход солнца, он получил оповещение, что и Огонек активировал глушилку. Глянув на координаты, Стокер нахмурился и включил микрофон на датчике. Слышно было плохо, в эфир врезались помехи, да и кожа с мышцами создавали барьер для звука, но этого было достаточно, чтобы отчетливо разобрать, как тот рассказывал Винни и Модо о том, что нашел секретные файлы. А еще о том, что «поговорил» с виновным в смерти Карабины и Троттла… Он, Стокер, был совершенно прав: это Огонек искалечил его телохранителя!..

— Раз так, друзья, — голос Модо прерывался хрипами и помехами, но узнавался совершенно точно, — нам остается одно: убить его!

Старик закрыл глаза: друзья вынесли ему приговор! Он так хотел верить, что Винни и Модо не причастны к затее Карабины, а они его приговорили, даже не попытавшись понять!.. Грудь уже привычно сжало болью, и Стокер закинул в рот таблетку, чтоб разжать тиски на сердце. Тянулись минуты, боль отпустила, а Огонек так и не кинулся отговаривать дядек от этой затеи. Разочарование кольнуло старика: он ждал, что тот, кому он всегда стремился заменить отца, будет дорожить им так же сильно, как и он сам. С двумя старшими все ясно — они уже предавали его, уйдя на гражданку, и теперь просто делают это снова, но Огонек!..

Стокер не верил в то, что названый сын сможет убить его. Он был уверен, что стоит Огоньку узнать обо всех обстоятельствах, стоит им все обсудить, и его молодой генерал поймет и даже сможет простить убийство близких. С его прошлым, с его демонами, с его широким видением мира он безусловно должен понять, что все это делалось ради общего блага, ради того мира, о котором все они мечтали! Огоньку просто нужно время, чтобы принять новую реальность! Он справится с первым потрясением и придет поговорить. И тогда наконец Стокер сможет открыть ему все и разделить груз ответственности с преемником…

Когда заговорщики разъехались, Стокер запросил данные с камер в кабинете Огонька и, прихватив из бара бутылку, принялся просматривать записи. Старик хотел посмотреть, как тот отреагировал на найденные документы. Какие эмоции отражались на его лице? Пытался ли он понять или швырял вокруг все, что попадалось под руку, выплескивая ярость?..

На экране одного из мониторов появилось изображение. Вот его молодой генерал, отхлебнув кофе из чашки, хмурился и вчитывался в файл. Вот судорожно закурил и потер глаза, видимо, не веря в то, что нашел. Вот, глубоко затянувшись, всмотрелся в экран, а потом начал судорожно искать какой-то документ на своем столе. Когда нашел, его взгляд забегал с экрана компьютера на подпись внизу документа: видимо, сравнивал росчерк. А потом Огонек со стоном уронил голову на руки и просидел так какое-то время. Стокеру отчаянно захотелось оказаться рядом, объяснить, рассказать о том, как не просто было принять каждое из решений. Но запись эта была прошлым, и Стокер был не в силах изменить то, что принять новую реальность Огоньку пришлось в одиночестве.

На экране сигарета с так знакомо прикушенным фильтром тихо тлела в пепельнице, а сгорбившийся марсианин все не шевелился. Наконец он глубоко вздохнул, снова закурил и принялся что-то сосредоточенно выстукивать на клавиатуре. Закончив, вчитался в найденное, нахмурил брови и грязно выругался. Зажав в зубах сигарету, откинулся в кресле и, закрыв глаза, замер. И только дыхание, да вспыхивавший на затяжках кончик сигареты выдавал, что это живая мышь. Бросив окурок в пепельницу, уже наполовину полную, он ушел в глубь кабинета и вернулся с бокалом чего-то янтарного. Снова поджег сигарету и продолжил изучать данные на мониторе, хмурясь все сильнее.

Что он читал в тот момент? Приказ о ликвидации предателей или о направлении ударов ракет? Стокер был уверен, что Огонек вскрыл все основные документы, но все равно нужно поручить специалистам проверить, какие именно файлы он просмотрел.

Огонек на записи, тяжело дыша, сорвал с себя китель, небрежно бросил тот на стул, а потом повернулся спиной к камере, глядя в окно. Старик не отрывал глаз от его спины и гадал, о чем тот думал, наблюдая, как первые лучи солнца показываются из-за горизонта. Пытался ли понять? Разобраться, почему Лидер был вынужден так поступить? Стокер верил, что его названый сын — единственный на всей планете, кто мог осознать весь масштаб его замыслов и оценить принесенную лично им жертву. На всем Марсе только он остался из тех, кто обладал столь же глубоким пониманием ситуации, огромным военный опытом, кто мог мыслить столь же нелинейно, при этом не будучи столь зашоренным и ограниченным, какой была Карабина. Стокер верил, что демоны, запертые в душе его генерала, подскажут, что все это — единственно верные и безопасные для большинства решения.

Он видел, как Огонек на экране достал телефон и написал кому-то сообщение. По всей видимости, попросил Винни и Модо приехать на встречу, на которой его дядя приговорил Лидера Марса к смерти. Видел, как Огонек еще какое-то время посидел, стеклянными глазами глядя в пустоту, а потом решительно поднялся и вышел.

Стокер выключил запись. Он знал все, что было необходимо.

Теперь нужно понять, когда его бывшие соратники придут за ним, чтобы успеть подготовиться к встрече и создать условия для разговора. Старик верил, что Огонек сможет услышать его, понять, а поняв, разделит с ним путь.

С тех пор за каждым шагом заговорщиков внимательно следили. Стокер не мог сдержать улыбку, наблюдая, как готовится его наследник к столь сложной операции, как выверяет план, как просчитывает варианты. Старый воин не мог перестать испытывать чувство гордости за то, что вырастил такого стратега. В планах Огонька всегда сочетались дипломатичность и гибкость Карабины с его, Стокера, жесткостью в решениях и пониманием об общем благе. И сейчас он наблюдал, как тот использует все свои навыки, чтобы составить идеальный план. Иногда Стокер так увлекался, что с трудом сдерживался от того, чтобы не подкинуть Огоньку еще немного дополнительной информации, которая бы сделала его операцию просто безупречной. Он наблюдал и убеждался все сильнее в том, что вся эта подготовка на самом деле лишь игра его мальчика: ну как можно, имея такие данные, не понимать, что покушение на Стокера — затея исключительно глупая? Удайся оно, кому встать у руля? Сам Огонек еще не готов принять власть над планетой, нужно время, чтобы заполнить пробелы, которые остались в его знаниях. Он просто не может не видеть, что без сильного лидера кропотливо выстраиваемая многие годы система рассыплется, как карточный домик! А значит, Стокеру ничего не угрожает! Скорее всего, Огонек просто хочет поймать в ловушку своих дядек, чтобы иметь возможность окончательно их обезвредить! С названым же отцом планирует после этого откровенно поговорить!..

О том, что они не смогут договориться, Стокер даже не задумывался. Он верил, что не будет предан. Это просто не может повториться снова. Предать может кто угодно, только не его Огонек!..

Спустя 16 лет 9 месяцев после победы над Плутарком.

Стокер не мог не восхищаться тем, как его искалеченный телохранитель отчаянно цеплялся за жизнь. Он думал, что, только придя в себя, парень впадает в отчаяние и безвольной куклой будет влачить существование на аппаратах, но отчеты, которые ежедневно клали ему на стол, говорили о медленном, но стабильном улучшении. Капитан Дрэгстер всегда казался Стокеру идеальной боевой машиной, зацикленной на точности своей работы, и старик думал, что тот, потеряв конечности, потеряет и интерес к жизни. Но тот боролся и медленно, но верно выкарабкивался, с каждым днем все чаще приходя в сознание.

Стокер гадал, что из произошедшего Дрэг помнил, и понимал, что должен быть первым, кто поговорит с ним. Капитан, обретя способность коммуницировать, мог показать на Огонька, а Стокер не мог допустить, чтобы репутация будущего правителя их планеты снова пострадала. Поэтому стоило навестить Дрэгстера и убедиться, что тот ничего не скажет. А в случае, если заупрямится, сделать так, чтоб замолчал навсегда.

Последнего варианта Стокеру не хотелось совершенно. Он постоянно ловил себя на том, что Дрэг напоминает ему Огонька, когда тот был моложе. Ужасно жаль, что их случайная ссора несколько лет назад поставила крест на возможной совместной работе! Дрэг стал бы Огоньку отличным ассистентом, но что случилось — не изменить. Очень жаль терять такого преданного телохранителя, потребуется время, чтобы подыскать ему замену. А Стокер ненавидел непредвиденные кадровые перестановки! Новый охранник раздражал ежедневно, и даже близко не мог сравниться с умением быть незаметным и следовать тенью, к чему так привык Лидер. Он только сейчас обратил внимание на то, что неизменно расслаблялся, когда за его спиной появлялся Дрэгстер, поскольку был уверен — о его жизни позаботятся… Этот же новенький косячил и постоянно попадался на глаза. Ну какой пес дернул Огонька так искалечить его охранника?!

— Останься за дверью! — кинул он через плечо тому, кто так сильно бесил, и толкнул дверь больничной палаты. Стокер поморщился от запаха лекарств и противного писка приборов.

Дрэг лежал на узкой койке, окутанный проводами и окруженный приборами, и, казалось, дремал, но как только услышал шум, глаза его моментально обратились к входу. Даже это легкое движение непросто далось искалеченному телу, однако на дне зрачков Стокер четко разглядел тепло и, кажется, даже радость. Лидер поджал губы: не раз видел он искалеченных солдат, но редко испытывал такое сожаление от потери бойца! Дрэг был великолепен, восхищал своими умениями вести бой, учиться новому и не бояться боли. Но сейчас перед Стокером лежал тот, кто никогда больше не сможет быть полезным Марсу: совершенное тело безвозвратно попорчено.

— Здравствуй, капитан, — старик подошел ближе и встал так, чтоб у раненого не было нужны скашивать глаза. Черный марсианин медленно опустил веки, приветствуя Лидера: никаких иных действий ему было недоступно. — Решил навестить. Я рад, что тебе хватило сил выжить, мальчик.

Старческие пальцы аккуратно легли на утыканную проводами руку — единственную оставшуюся молодому мужчине конечность. Тот в ответ вздохнул, задышал тяжело, а потом, видимо, собравшись с силами, замычал что-то и скосил глаза туда, где находился остаток его правой руки.

— Что? Сказать что-то хочешь?.. Болит? Врача позвать? — Капитан, не моргая, смотрел на Стокера, а тот отчаянно пытался понять, что тому нужно. — Пить? Нет, не то… Про травмы же?

Раненый медленно опустил веки, показывая, что старик угадал.

— Ммм… Хочешь что-то про это сообщить? — старший поразился силе воли его солдата: не так давно пришел в себя, еще с трудом сохранял сознание, но лишь увидел, уже пытается что-то сказать! Стремится скорее сдать виновного?..

— Ты же все помнишь, да? — он осторожно сжал руку Дрэга, показывая, что сочувствует тому, что пришлось пережить. Черные веки медленно опустились в ответ, а из горла донеслось клокотание.

«Камеры! Они пишут звук! Нельзя, чтобы он как-то указал на Огонька!» — Лидер склонился к черному уху и прошептал:

— Хочешь мне рассказать, кто тебя искалечил? — Он отстранился, чтоб получить ответ. Глаза Дрэга были удивленно распахнуты, и он замычал в ответ. Лидер снова склонился к его уху. — Я знаю кто, капитан Дрэгстер. Но я хотел бы, чтобы ты сохранил в тайне имя. На благо нашего государства нужно, чтобы ты молчал.

Когда Стокер снова выпрямился, то увидел, что телохранитель его пораженно застыл, не в силах поверить, что старик действительно готов покрывать преступление своего генерала. В единственном, что могло говорить, — глазах черного воина, — читал он безмерное разочарование, и сердце старика сжалось: так тепло становилось на душе от того доверия, которое каждый раз он видел, встречаясь с гранатовыми глазами! И отчаянно захотелось его вернуть, сделать так, чтобы снова тот смотрел с уважением и преданностью! Он должен объяснить! Должен его убедить в том, что поступает правильно.

— Послушай, капитан… — Стокер понизил голос до едва различимого шепота, — доказательств его вины нет, а ты даже говорить не можешь, чтобы обвинить. Но если бы и мог… Дрэг, мальчик мой… он нужен Марсу. Очень нужен! Он — мужик не глупый, мы прошли войну и многое вместе пережили. Я доверяю ему как себе. Без него наша оборона даст трещину, и планета снова будет открыта для вторжений. Понимаю, как ты должен ненавидеть за содеянное, но потерять его просто нельзя! Прошу, поверь мне! Если веришь в меня, пожалуйста, промолчи! Во имя Марса и всеобщего блага!

Дрэг отвел глаза от лица старика, который так горячо убеждал его, что пережитое в пещере нужно хранить в тайне. Взгляд раненого потух, а где-то под веками зачесалось. Дрэгстеру бы сжать челюсть, чтоб сдержать подступившие злые слезы, которые было почти невозможно сдержать из-за лекарств, но челюсти у него больше нет. Поэтому пришлось изо всех сил засопеть носом, чтоб хоть как-то справиться с ними и с желанием отказать Лидеру. Но Стокер просил его! Сам! Лично! Просил забыть ради блага Марса! Мог ли Дрэг отказать тому, кому был так предан? Конечно, не мог. Он верил Стокеру всем сердцем, и сделает все, о чем бы тот ни попросил. Он прошел ради него адскую пытку. И сейчас, если просит Лидер, сохранит в тайне имя изувечившего его демона.

Дрэг поднял на напряженно ожидавшего его решения посетителя взгляд и медленно закрыл веки, показывая, что согласен молчать. Стокер явственно выдохнул и расслабился, взгляд его стал таким теплым, какого никогда Дрэгстер на себе не ловил. В груди поднялась радость от осознания, что он смог порадовать того, кого так невероятно уважал.

Спустя минуту, которую Дрэг купался в тепле, подаренном его кумиром, капитан вспомнил нечто важное. Он кинул долгий взгляд на обрубок правой руки, а потом замычал. Стокер, улыбнувшись тому, с каким упорством тот стремится сообщить ему сведения, снова зашептал в черное ухо:

— Твои коды, да? И об этом я знаю, мальчик, не беспокойся. Понял почти сразу же после того, как тебя нашли. Я бы успел заблокировать твои доступы, не дать ему добраться до приказа, но… я решил, что ему пора узнать… и решить, кому он предан.

Дрэг, собрав силы, едва заметно затряс головой и протестующе замычал, пальцы его левой руки дернулись и поймали запястье лидера. Он отчаянно просил того, кто хранит Марс, не ставить на кон свою безопасность. Только не сейчас, когда он, Дрэгстер, валяется тут куском бесполезного мяса и не может защитить!

Окружающие их приборы отчаянно запищали, кривые на мониторах начали резко скакать вверх и вниз.

— Шшшш… не волнуйся так! Я не хочу, чтоб ты себе навредил. Боишься за меня?

Парень опустил веки, подтверждая. В груди старика стало тепло: как давно никто вот так не заботился о нем, не готов был пройти через ад, через пытки, но обезопасить! Как отчаянно жаль, что этот молодой мужчина больше не может встать с ним рядом! Имея его за спиной, Стокер бы не побоялся встречи с названым сыном, понимая, что если тот не примет его доводы, Огонька будет кому остановить. Как жаль, что много лет назад он оторвал Карбункулу голову, а не засунул его в какую-нибудь тайную лабораторию служить на благо планете, которую тот помогал уничтожать! Какая непростительная для правителя недальновидность! Сейчас бы заставил доктора сделать Дрэгстеру протезы и…

А что, собственно, мешает так поступить?.. От больного на голову доктора осталось огромное количество данных и разработок. Они хранятся в архиве, и там наверняка есть схемы, которые легли в основу протеза Модо. В записях ученого как-то порылись люди Скаббарда, и министр однажды представлял ему проект создания механического солдата, которого спроектировал Карбункул. Тогда идею забраковали почти сразу же, но сейчас… нужно затребовать у Скаббарда чертежи, передать их лучшим инженерам, и пусть те вернут ему его телохранителя!

Губы старика растянулись в теплой улыбке, и широкая ладонь легла на черную голову, по-отечески погладив.

— Мне очень не хватает тебя за спиной, мальчик. Скажи, ты хотел бы и дальше охранять меня?

Глаза Дрэгстера расширились: он пытался понять, серьезно ли спрашивает Лидер или почему-то решил поиздеваться над калекой? Увидев на пороге Стокера, он поклялся себе, что найдет способ сообщить об угрозе, а потом уговорить старика отключить приборы, поддерживающие его ставшую бесполезной жизнь. Он даже не думал, что кто-то может нуждаться в таком бесполезном обрубке, как он! Неужели… глава Марса как всегда знает больше, чем остальные? Дрэг слышал разговоры врачей: те не верили в то, что он сможет вернуться даже к подобию самостоятельной жизни, и прогнозировали, что до конца дней не поднимется с кровати. Но если сам Стокер сказал, что ему можно продолжить служить, кто он, Дрэгстер, чтобы не верить?!

В душе Дрэга встрепенулся и расправил крылья его демон, исчезнувший после того, как принял на себя всю боль, предназначенную телу воина. Надежда и пламя преданности, разгоревшиеся в сердце, напитали его силами и вернули к жизни. Он воскрес, словно феникс, и теперь снова будет помогать сыну Марса идти по пути служения!

Ободренный этими мыслями, согретый теплом и искренностью, которые он отчетливо различал в глазах Лидера, молодой мужчина опустил веки, показывая, что был бы счастлив и дальше отдавать все, что у него осталось, на благо родины.

— Тогда выздоравливай, Дрэг. Борись за жизнь. А я пойду к нашим лучшим инженерам и дам задание вернуть то, чего тебя лишили. Ты ведь знаешь о Модо, дяде генерала Римфайера? Для того потеря руки не стала причиной перестать сражаться. Если ты получишь возможность вновь встать на ноги, могу ли я рассчитывать на то, что ты вернешься к своим обязанностям?

Дрэгу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что же ему предлагают. Возможностями Модо он восхищался, считал, что бластер и мощь металлической руки весьма полезны. Он медленно выдохнул, представив, насколько сильнее станет, вооруженный подобным образом. И как ни жаль было его собственного тела, но, пожалуй, подыхать в обнимку с больничной уткой рано! Он мог еще многое сделать, он мог… отомстить за то, что с ним сделал снова, блядь, генерал Огонек!

Дрэг моргнул, соглашаясь.

Стокер улыбнулся и осторожно сжал его плечо. Определенно, судьба хотела наградить старика за годы самопожертвования: взамен тех, кто предал и отказался от него, Фобос даровал тех, кто безоговорочно предан!

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Прошло без малого полтора года до того дня, как заговорщики решились действовать. Скаббард доложил, что поздно вечером они проникнут в личные покои Лидера, пользуясь тем, что тот допоздна задержится на встрече, и попытаются убить. Преданный ему министр практически умолял старика позволить заменить себя двойником или сначала схватить предателей, заковать их в наручники и только потом дать приблизиться. Скаб переживал, как бы его разведчики не просчитались: а вдруг эти сорвиголовы решат воспользоваться взрывчаткой, чтобы, в случае провала, принести себя в жертву, захватив с собой в чертоги Великого Марса и Стокера?

Но старик отказался. Согласился лишь использовать пояс, генерирующий защитное поле против выстрелов из бластера. Да и то позволил нацепить на себя эту фиговину только затем, чтоб Скабб прекратил свои причитания. Стокер слишком хорошо знал этих троих, чтобы подумать, что они пойдут на такой подлый шаг — испугаются лишних жертв. Дать в морду, убить в бою, высказать в лицо — да, на это они способны. Он готов был поклясться, что, даже обвинив его, любой из них будет колебаться, приставив ко лбу боевого товарища пистолет. Поэтому Стокер не опасался за свою безопасность, был уверен, что охрана успеет. Тем более, что майор Дрэгстер полностью оправился и снова прикрывал его со всей преданностью верного пса. За прошедшее время он сумел полностью освоиться с протезами, которые для него изготовили по приказу Стокера, и снова принял командование телохранителями главы государства. Дрэг сумел так вымуштровать бойцов, что те готовы были разорвать любого, кто покусится на их Лидера. А еще майор, вернувшись из преисподней, приобрел столь крутой нрав и внушил своим солдатам такой ужас, что ни один не ослушался бы его. Для них смерть была желаннее, чем агрессивно-мрачное недовольство Дрэгстера.

А у него, Стокера, невероятно важная задача: он должен донести до своего преемника те идеи, которые рождались в голове и толкали к принятию решений; убедить Огонька править Марсом вместе. В последние месяцы он так часто представлял, как постепенно передаст власть, а потом, впервые за долгие годы, сможет отдохнуть, поделившись своей ношей с молодым и талантливым союзником, что всем сердцем поверил в то, что все удастся. Он ни на минуту не сомневался в успехе!

Поэтому этим вечером без колебаний согласился, когда Огонек попросил о личной встрече в поздний час. Развалившись на заднем сидении лимузина, который с каждой минутой приближал к самому важному в жизни разговору, Стокер наблюдал в недавно установленные камеры, как друзья через одну из потайных дверей прошли в его личные комнаты, как спустя несколько минут Огонек вышел. Щелкнув по кнопке, Лидер изменил изображение, решив проверить готовность охранников: те затаились за тонкой стенкой, прикрытые для верности шумоподавляющим куполом. Хвосты бойцов нервно стучали по ногам, и лишь их устрашающий майор неподвижно возвышался над ними, будто робот, ушедший в режим ожидания. Даже названый сын не знал обо всех тайных ходах в его резиденции, не говоря уже о развернутой системе слежения. И поэтому решительно шел, надеясь остаться со Стокером наедине под предлогом пропустить по стаканчику чего-нибудь крепкого и поболтать о жизни. Огонек даже не подозревал, что о каждом его шаге старику известно, а разговор, который вот-вот между ними состоится, поднимет его на недосягаемую ни для кого более ступень карьеры…

На коленях Стокера лежал планшет, на котором одно за другим выводились изображения с камер вдоль всего пути от его кабинета к гаражу. Огонек, как бывало не раз, собирался его почтительно встретить, чтобы проводить в личные комнаты. Всего через несколько минут генерал привычным жестом стукнет кулаком в окно бронированного лимузина и распахнет перед ним дверь. Не обращая внимания на охрану, хлопнет по плечу и привычно скажет: «Привет, бать!..»

А пока старик, откинувшись на спинку широкого заднего сидения своей машины, смотрел, как приближаются ворота его резиденции. Сердце неровно и часто застучало, и он привычным жестом закинул в рот таблетку: сейчас было неподходящее время, чтобы оно дало сбой.

Ожидание подошло к концу. Этой ночью все решится. И, Стокер верил,сегодня его груз станет значительно легче, разделенный на двоих.

Вспышка бластера будто выжгла глаза, по ушам ударил звук рухнувшего тяжелого тела. Стокер, не выпуская из рук еще теплого после выстрела оружия, сорвал с себя кольцо, едва не сломав палец, и отшвырнул, будто то жгло его.

Перстень с символом марсианского байкерского братства звякнул об пол, покатился и пропал где-то в темноте. Стилизованная мышиная голова призывно блеснула, но никто не поспешил подобрать кольцо и вернуть на руку, с которой его не снимали многие годы. Металл начал остывать, совсем как тело того, кто преподнес когда-то подарок из самой прочной в галактике стали.

«Такой же твердой, как твоя воля!»

Боль тугим обручем сдавила грудь, и старый, смертельно уставший марсианин на несколько секунд позволил себе прикрыть глаза в попытке сбежать от реальности, в которой он только что собственными руками убил того, кто был ему ребенком. Пальцы свободной руки дрожали, но та, что сжимала оружие, забравшее жизнь, была тверда.

Огонек все же предал его!

И он, мать его, тоже!

Стокеру не хотелось верить, что такое возможно. Даже когда Скаббард, его верный, словно земной пес, министр, безмолвно положил перед ним отчет, в котором кропотливо собрал доказательства связи Огонька с радио, которое расшатывало спокойствие на Марсе, он попытался найти тому оправдание. Ему не хотелось верить, что названый сын пойдет против него, когда смотрел видеозапись с камеры наблюдения в освещенном только монитором компьютера кабинете. Лидер пил коньяк и молча наблюдал, как Огонек один за другим вскрывал файлы с секретными документами и потом до рассвета изучал материалы. А днем позже просто не мог поверить в то, что слышит, и поэтому вновь и вновь прокручивал запись разговора своих боевых товарищей, в котором один из них вынес ему, Стокеру, приговор, а его молодой генерал не попытался встать на защиту. Старик, наложив вето на арест заговорщиков, единственный не терял веры в то, что Огонек сможет его понять и откажется от убийства.

Но он ошибся! Как жестоко Стокер ошибся!

Последний из близких оставил его.

В уши ворвалось хриплое, дикое рычание, возвращая в действительность, и марсианин обернулся. Модо, все еще невероятно сильный и опасный, рвался к нему, и трое бойцов едва удерживали великана. Единственный глаз горел ненавистью, зубы были стиснуты так, что вот-вот раскрошатся, мышцы вздулись от усилий. Модо кричал, проклиная и призывая на голову своего бывшего командира несчастья. И плакал, не скрывая горя.

Лидер разделял его боль. В его груди тоже горело от страшной потери.

Но у него не было выхода! Он всем сердцем надеялся, что Огонек опомнится, поймет, признает его правоту и останется рядом! Но — нет. Детские иллюзии о чести оказались важнее, чем благо миллионов. Этот мальчишка, не знавший и половины того, через что прошел старик, совершенно не подумал, что станется с Марсом, удайся его затея! Парламент раздирают противоречия, и только он, Стокер, может заставить их принимать решения. Скаббард рвется покорять другие миры, оставив их собственный без защиты. Без контроля суммы, которые перечисляет Плутарк, разойдутся по карманам чиновников, а не пойдут на благие дела. Они все просто не понимали, какая ответственность на нем лежит! И того, что все совершенное — только ради них!

От горьких мыслей его отвлек взгляд Модо. Больше не пытаясь вырваться, он тяжело дышал и с ненавистью смотрел на старика.

— Убей и меня тоже. Я буду мстить! — сипло прорычал пленник поврежденным горлом.

— Я знаю, мой друг, — помедлив, Стокер вскинул бластер и прицелился. Он должен сделать это с одного выстрела в знак уважения к их братству. — Я знаю…

Палец плавно нажал на курок. Вспышка, чуть запоздавший звук смертельного заряда — и вот сын касты воинов упал к его ногам. Оружие коротко провибрировало, сигнализируя о критически низком уровне заряда.

Сердце Стокера снова сжал стальной обруч, к горлу подкатила тошнота. Они спали вместе на голых камнях и делили армейский паек пополам. Только Модо мог понять, что он испытывал, когда взгляд Стокера падал на металлический хвост. Только он мог понять, что значит не чувствовать себя полноценным. Они одинаково любили одного мальчишку и стремились беречь его от войны, насколько это было возможно. Они могли бы разделить власть и ответственность, но Модо предал, оставив его команду.

Все его предали!

Последний из предателей с ужасом переводил взгляд с одного тела на другое, не в силах говорить. Быть может, хоть этому сохранить жизнь? Выбросить на недоразвитой Земле без возможности вернуться? И пусть доживает свой век с той, которую выбрал и всем сердцем любил… Но старик знал его слишком хорошо, чтобы предположить, что Винни будет счастлив после произошедшего. Не сможет его мятежный дух смириться с тем, что близкие мертвы, а он бессилен, и просто быть со своей женщиной. Ведь станет метаться по планете, пытаясь найти дорогу домой! И, скорее всего, не только себя, но и Чарли своими поисками погубит…

Гуманнее — да-да, именно гуманнее! — не дать ему испортить жизнь себе и ей. Стокер знал, что там, на Земле, Чарли, поплакав, восстановила гараж. Знал, что после каждого выхода на связь с Марсом она по нескольку часов лежала почти без движения и смотрела в одну точку. Но потом находила в себе силы встать и взяться за гаечный ключ. Ему докладывали, что за пару дней жизнь как будто возвращалась к ней, а потом был очередной сеанс связи — и снова Чарли, как марионетка с подрезанными ниточками, падала на диван и пустыми глазами, из которых текли слезы, глядела в потолок. Эфиры давали ей надежду, которая не позволяла идти вперед, привязывали к планете, на которую ей больше нельзя было возвращаться. И тогда старик, игнорируя боль в груди и желание оставить друзьям эту каплю близости, отправил спецотряд в рейд к дому Винни, предупредив, однако, командира, чтобы не торопился и не искал очень рьяно улики. Так было лучше для Чарли. Так было лучше для Винни. Так было лучше для всех.

Не произнося ни слова, Стокер поднял оружие и приставил его к покрытому белой шерстью лбу. Металл бластера звякнул о маску. Винни уверенно и смело смотрел Стокеру в самую душу, бледные губы беззвучно двигались, и старик смог прочитать по ним три имени.

Его Вера.

Его Победа.

Его Чарли.

— Я позабочусь о них, панк. Обещаю! — бластер полыхнул смертельной вспышкой последний раз, и батарея запищала, сигнализируя, что все заряды израсходованы.

Ровно три. Ему хватило.

Он ошибся. Непростительно, страшно просчитался!

Верил в то, что Огонек не может желать ему смерти. Что разговор между ними сможет устранить недопонимания. Быть может, и старшие тоже поймут и примут. Но нет: мальчишка оказался такой же, как Карабина!

Честь! Он поставил честь воина выше, чем благо миллионов! Как будто он, Стокер, не хотел сохранить свою! Но какой толк от чести, когда ты поджигаешь погребальный костер любимой женщины? Когда ты не успеваешь спасти своего ребенка, смотрящего на тебя глазами ушедшей слишком рано жены? Что ему в проклятой чести, когда того, кто стал для него вторым шансом, едва не оставили инвалидом подлые предатели? Какой прок в чести, когда ей цена — тысячи чужих жизней?

Лидер сделал очередной глоток коньяка, подаренного Огоньком. В голове начинало шуметь.

Честь! Что теперь в его ебучей чести Нагинате, которая меньше чем за два года потеряла и родителей, и мужа? Подумал ли Огонек о жене, когда решил обвинить Лидера в том, что тот сделал его убийцей? Причем самого Огонька совершенно не смущало, что в юности он беспощадно резал крыс. Так что изменилось в его мальчике теперь?..

Новый глоток обжег горло.

Честь! Миллионы мышей в начале войны сохраняли свои договоренности с плутаркийцами, даже понимая уже, что те разрушают планету! Ведь могли же они почти сразу, наплевав на все, объединиться и выкинуть рыбомордых уебков с Марса. И не было бы тогда миллиона трупов с обеих сторон. Не пришлось бы мальчишке видеть, как умирает отец, не пришлось бы никому убивать ради еды. Не пришлось бы Стокеру хоронить семью.

Всего бы этого не было, если бы тогда во главе Марса стоял такой, как он, Стокер! Взявший на себя ответственность, не боявшийся запачкать руки, ответить перед галактикой на неудобные вопросы! Но их прошлый лидер променял миллионы жизней на свою проклятую честь! Или на деньги… на самом деле, не так важно, на что.

Старик еще раз приложился к бутылке и смахнул с щеки влагу, что скатывалась снова и снова к жесткому воротничку. После выстрела смотреть было больно, а соленые капли лились и лились из глаз. Нет, он не оплакивал предателей! Просто давно не видел вспышки бластера, а в его возрасте такие нагрузки вредят глазам…

Горло сдавливало, в груди болело, и он рванул рубашку так, что во все стороны отлетели пуговицы.

Огонек не смог понять! Не смог… или не сумел правильно объяснить старик? Быть может, подбери он иное слово, не пришлось бы стрелять? Как бы хотел он отмотать время вспять и попробовать сказать иначе! Быть может, сдержать эмоции и поговорить спокойно, как собирался. Но когда не кто-то другой, а его Огонек наставил на него оружие и вынес смертный приговор, в его груди поднялась жгучая, горькая обида! Не их ли мечты он воплощал в жизнь?! Совсем один, взвалив на свои плечи ответственность за благополучие целого мира? Не ему ли пришлось расстаться с грезами о тихой и спокойной старости, которые он лелеял всю войну? Расстаться, чтобы они были счастливы!

Он строил их идеальный мир!

Прекрасное, тонкое содержимое бутылки почти иссякло. Врачу, скорее всего, сегодня снова придется промывать своему господину желудок и несколько дней держать на капельницах, чтоб восстановить отравленный организм. Но сейчас старику было все равно. Он, закрыв глаза, пытался унять вращение мира вокруг него. Мира, за счастье которого он отдал все.

Мира, в котором у него больше никого нет.

Шерсть на лице колыхнулась, будто движимая ледяным ветром. Он не услышал звук, но уловил движение. Кто пришел за ним, он же всех отослал прочь и потребовал не беспокоить? В этой комнате не могло никого быть, все двери надежно заперты. Но Стокер чувствовал, как кто-то дышит рядом, обдавая ледяным, могильным дыханием. Когда она приходила, не было смысла закрывать глаза, даже через опущенные веки он знал, что Карабина взглядом выжигает душу. Но прежде она никогда не являлась при свете. И никогда до этого он не чувствовал на себе ее потустороннего дыхания.

Выдохнув, старик открыл глаза.

Сегодня она была не одна. Они все пришли к нему. Смотрели, изучали и, казалось, пытались понять. Вдоль позвоночника пробежал холодок, и старику показалось, кто-то дышит и сзади тоже. Но кто? Призраки близких, погибших из-за него, смотрели прямо в его лицо, в его глаза, в его душу.

Старик вздрогнул, осознав, кто же все это время стоял у него за спиной. Грозный бог, в которого он никогда не верил, но о котором не раз говорили воины, возбужденно блестя нездоровым взглядом. Он всегда считал их безумцами, но сейчас… он отважился развернуться и замер, не понимая, что должен делать.

Но Великий Марс не хотел от старика выражения почтения, он и так был доволен, получив сегодняшнее жертвоприношение. Его чертоги наконец пополнились лучшими воинами, которых он ждал столько лет. И кто бы мог знать, что именно тот, кто никогда в него не верил и яростно доказывал, что он — лишь плод душевного расстройства его сынов, окажется так щедр на кровавые дары! Что сможет наконец оборвать жизнь того, кто от него отрекся и предал! И за сегодняшнее пиршество Бог Войны одарит этого смертного долгой, очень долгой жизнью. И будет ждать новых щедрых воздаяний…

Он не бросит. Он всегда будет рядом. Он разделит тяготы власти.

Стокер сжался в кресле и не смел пошевелиться, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что все это ему чудится. Боги, призраки! Он много раз доказывал Огоньку, что всей этой ерунды не бывает! Он зажмурился, и ему почти удалось убедить себя в том, что он совсем один в этой комнате, когда голос Огонька, хриплый, больной, разочарованный спросил:

— Для кого же ты построил свой идеальный мир, бать? Кто будет в нем жить?..

====== Вдовий плач. Терри. Феникс. ======

Комментарий к Вдовий плач. Терри. Феникс. Ссылка на песню К.Яровой “Как бояться стихии...”

https://musify.club/track/katya-yarovaya-kak-boyatsya-stihii-9091764

Как боятся стихий — урагана и смерча,Глубины, высоты, наводнения или огня —Так боятся любви, что сильнее и жизни, и смерти.Ты меня узнаешь? Я стихия твоя!

Заплывать глубоко, под собою не чуя опоры,И не знать, где же берег, где небо, где дно,И карабкаться вверх, в небеса, где кончаются горы,Я могла бы одна, но мне страшно одной. Но вдоль берега плыть и сидеть у подножья —Неужели всю жизнь провести у заветной черты?Мы прижмемся друг к другу каждой клеточкой кожи,Мы сплетем пальцы рук — не узнаем, где я, а где ты. А когда на подъеме перехватит дыханием горлоОт такой высоты, вот тогда ты меня позови.Я — стихия твоя, твое небо и горы.Где закончится страх, там начнется свобода любви.

Катя Яровая «Как боятся стихий — урагана и смерча…» ©

Спустя 18 лет после подписания мира с Плутарком.

Обнимая голову мужа и качая ее в объятиях, Терри задрала лицо к небу и протяжно завыла.

Так выли сраженные горем песьи женщины в те времена, когда псы еще существовали на Марсе.

Так выли на Земле волки, теряя свою пару. Однажды Модо рассказывал ей об этих удивительных зверях.

Так выли земные собаки, теряя хозяев. О том, как они горюют, ей поведала Чарли.

А сейчас так выла серая мышка, чувствуя себя как они — оставленной на смерть одинокой сукой.

Потому что без него, того, кто дал однажды имя, самоуважение, любовь, семью и детей, жить было незачем. Ей осталось лишь одно — рыдать над бездыханным телом своего мужчины. Воина, отправившегося свергнуть диктатора, но потерпевшего поражение.

Он редко делился подробностями своих планов. Не потому, что не доверял, нет! Просто считал, что ей, жене и матери его пятерых детей, знать об этом совершенно не нужно. Лишь испугается, да в случае провала пострадает. Вот и сейчас, отправляясь на самое сложное из своих заданий, обмолвился лишь, что «идет на опасное дело». Она, не зная подробностей, оставила в гараже холодные тряпки, чтоб Модо смог остудить мотоцикл после возвращения, да как умела изображала присутствие хозяина в доме для соседей.

Но он не вернулся наутро. Не вернулся и к вечеру.

Еще ночью она поняла, почувствовала, что спасителя ее больше нет. Но продолжала ждать, верила, что вернется, и заставляла себя не терять надежды. Молить Фобос. Молить его маму, чтоб защитила сына. Молить тех двоих, которые привели его к ней и хранили, уберечь и на этот раз.

Но эти мольбы услышаны не были…

Звонок с незнакомого номера заставил измученную неизвестностью женщину вздрогнуть и схватить аппарат дрожащими руками. Безумная надежда всколыхнулась в истерзанной душе даже несмотря на то, что уже почти двое суток она точно знала — Модо больше нет в мире живых.

— Да?

— Терри? — Голос хриплый и знакомый. Много лет уже не слышанный.

— Да!

— Он мертв. Утром похороны. Ты хочешь проститься?

— Да.

— Я пришлю машину.

В трубке раздались гудки. Старый друг ее мужа закончил вызов, даже не посчитав нужным попрощаться. Ее не удивила подобная грубость: теперь, без Модо, она снова стала никем.

Даже когда страшные слова прозвучали, слезы не пришли. Плакать хотелось ужасно, хотелось кричать, рвать на себе волосы, но вместо того, чтоб устраивать истерику и пугать детей, она встала и, невидяще глядя вокруг, принялась за повседневные дела. Помыла посуду. Приготовила ужин. Такой, как любил муж: горячие, прямо со сковородки, блинчики. Проверила у дочерей уроки и отправила их по кроватям, предупредив, что завтра уедет по делам. Приготовила подобающее случаю одеяние: за последние годы ей пришлось носить траур слишком часто. Как и всегда, приняла душ, приготовилась ко сну и откинула одеяло на их постели. С его стороны. Легла там, где матрас был промят весом невероятно рослого мужчины. Они как раз собирались его менять, да теперь это не понадобится. Она устроила голову на подушке, хранящей едва уловимый аромат любимого, обняла ее и пролежала так всю ночь, свернувшись клубочком. До самого рассвета не сомкнула пересохших глаз и, кажется, почти не моргала.

Где-то в районе груди и живота адским пламенем горела боль. Обжигала изнутри, лизала внутренности и рвала горло немым криком, сжимала судорогами тело. Женщине казалось, что только так, спрятав агонию души внутри себя, она сможет хоть как-то удержать внутри это пламя, а не выпустить наружу всепожирающей черной дырой, что засосет в себя весь ее мир. Точнее, его осколки.

Лучик солнца заглянул в неплотно занавешенное окно, скользнул по подоконнику и залил просторную, но аскетичную спальню золотистым светом. Прыгнул на кровать, пробежался по одеялу и взобрался на серое, острое плечико, а по нему на шею и на черный нос.

Но полностью поседевшая за одну ночь женщина даже не шевельнулась, даже не моргнула от яркого света, бившего точно в пустые, мертвые глаза. Ей было невероятно страшно и одиноко лежать на нагретом лишь ее телом матрасе, чувствовать щекой мягкую подушку, так отличающуюся от широкой груди, на которой она просыпалась столько лет каждое утро. Хотелось трусливо спрятаться от страшной реальности и сделать вид, что дней ожидания и короткого звонка просто не было, но она заставила себя осторожно пошевелиться, приподняться на локте и встать с осиротевшего супружеского ложа.

Она должна проводить его в последний путь. Последний раз побыть рядом. Последний раз поблагодарить за все, что дал ей.

Двигаясь словно робот, мышка тихо собралась и, дождавшись обещанной машины, вышла из дома. Водитель, повидавший всякого, замер в оцепенении, увидев ее: страшное, безжизненное, пустое лицо и неприбранные, развивающиеся на марсианском ветру седые волосы. Будто не женщина к нему шла по аккуратной подъездной дорожке дома в респектабельном пригороде, а сама Смерть верная спутница Отца касты воинов, приближалась, чтоб утянуть в чертоги Великого Марса…

Она не помнила дороги. Она не помнила коридоров. Она не помнила, как поприветствовал ее старик, такой же седой, как она сама. Он сделал было к ней шаг, чтоб принести соболезнования, да отшатнулся в ужасе.

Сознание ее вернулось лишь тогда, когда она увидела серое неподвижное тело, лежащее на деревянном постаменте, приготовленном для танца погребального пламени. Когда отблески на стали правой руки резанули глаза, да взгляд остановился на синем кольце, нарисованном вокруг безымянного пальца. Много лет назад Модо нанес его в знак их брачного союза той же краской, которой подкрашивал «Чоппер». Она заметила, что повязка поперек его левого глаза чуть сбилась, и осторожно поправила ее. Муж ужасно не любил, когда кто-то видел спрятанные под ней шрамы. Она забралась на погребальный костер своего мужчины, положила на колени его голову, подняла фиолетовые глаза к небу и тоскливо завыла.

И лишь тогда к ней пришли слезы.

Черная дыра из сердца вырвалась наружу, чтобы сокрушить ее мир. Мир, которым был для Терри Модо. Мир, которого не стало без него. Мир, который без него был ей просто не нужен.

И тогда Терри тоже не стало.

Женщина с безумными фиолетовыми глазами не помнила, как ее оттащили от тела. Не помнила, как врач вколол ей успокоительное. Не помнила, как кивнула, показывая, что готова к продолжению церемонии. Как приняла от кого-то в руки факел и запалила погребальный костер.

Зато она отлично запомнила, как в ногах ее мужа загорелось пламя, заревело, пожирая воздух вокруг, побежало вверх по неподвижному телу. Оно возвращало себе того, кто и сам был пламенем. Дух, рожденный огнем, огню был предан и снова стал им.

На погребальном костре горело тело, а рядом с ним сгорало то, что было когда-то Терри. Горели ее страхи. Горела ее нерешительность. Горела ее покорность и робость. Ее любящее сердце превратилось в пепел, ее способность прощать развеялась по ветру.

Одинокая женщина больше не знала, кто она. Но чувствовала, что должна найти что-то. Вот только что — никак не могла понять.

Поэтому, когда костер догорел, позволила увести себя в огромный кабинет и рухнула там на пол подле окна, выходящего на Сад Надежды. Она не реагировала на предложенный стакан воды, лишь смотрела на того, кто его протягивал, с непониманием. Не слышала, о чем спрашивал старый друг ее мертвого мужа.

— …они все меня предали! Ты знала о том, что они задумали?

«Модо предал близкого? Немыслимо! Просто невозможно!»

— …Кто еще знал? Кто?!

Старик тряс ее за плечи и что-то кричал в лицо. Из того, что он говорил, она выхватила лишь одно: Винни тоже больше нет.

«Что же будет с его девочками?»

Эта мысль внезапно вернула в реальность, заставив вслушаться в то, о чем ей говорили.

— …твою мать, да отвечай ты уже! Кто еще знал о покушении? Нагината? Ты? Харлей? КТО? — Мужчина уже рычал от бессилия, не в состояния получить хоть какую-то информацию от казавшейся всегда такой мягкой женщины. Он был уверен, что та расскажет все, что знает, лишь увидев его! Но, судя по всему, ее сознание просто не выдержало потери, и теперь она совершенно бесполезна!

Стокер, замахнувшись в бессильной ярости, отвесил мышке звонкую пощечину, откинувшую ее к окну, которое заканчивалось у самого пола. Матерясь, схватил пузатую бутылку и сделал несколько судорожных глотков прямо из горла…

Ей в лицо бил свет. За холодным стеклом распускались цветы и грелись на солнышке нежные листья растений, которые возрождали к жизни экосистему Марса. Даже не возрождали, а перерождали ее! По велению Лидера их сделали сильнее. Устойчивее к непогоде и недостатку воды. Их сделали еще красивее чем были те, которые уничтожил Плутарк.

Идеальные растения в идеальном мире!

Которые выживут, несмотря ни на что.

Растения, на которые через толстое стекло смотрела фиолетовыми глазами женщина, потерявшая все. Женщина, у которой снова не было имени. Женщина, которую снова можно ударить, зная, что защитить ее некому.

Внезапно она встрепенулась и стиснула зубы.

Не все она потеряла! В этом искусственном мире осталось единственное настоящее — ее дети! Дети Модо. Дети Винни. Дети Троттла. Девочкам понадобится кто-то, кто о них позаботится, иначе их сознание сожрет идеология, придуманная сумасшедшим диктатором. Как и сознание мальчиков, которым скоро понадобится утешение. Что будет с ними, если рядом не окажется того, кто способен объяснить значение слова «свобода?» Кому, как не ей, поддержать Нагинату, тоже лишившуюся любимого?..

Ее муж умер за свободный Марс, и она не позволит его смерти стать напрасной. Научит детей отличать благо от навязанных идеалов. Будет беречь тех, кто был дорог Модо.

Мужчине, который стал для нее целой вселенной…

— …Твою мать же! Да выйди ты из ступора! Мальчишки знали о предательстве? Говори же уже, упрямая ты баба!

Лидер требовал ответ, но не глядел на нее. Он уже, кажется, не верил, что получит его от этой мыши, судя по всему потерявшей разум и ставшей лишь выжженной горем оболочкой. И ей это было на руку: неожиданность позволит его напугать и сделать то, что нужно ей. Она сможет настоять на своем, заставит оставить ее детей в покое. Она не будет больше прятаться и искать защиты. И внушать ее близким то, как им следует жить, не позволит! Никогда!

— Дети ничего не знали, Стокер, — она уловила, как вздрогнул старик всем телом, и едва заметно ухмыльнулась. Совсем недавно ее бы саму напугало то, как прозвучал ее голос. Холодно, потусторонне, хрипло, безжизненно. — Но я клянусь тебе, Лидер! Клянусь памятью моего покойного мужа! Если не дашь мне заботиться о наших детях, тех, кто остался, попробуешь нас разлучить, они узнают. Ты и твои идеи принесли достаточно горя! Убийце друзей не найти прощения! Оставь нас в покое, старик, и больше никогда не появляйся в нашей жизни! Иначе узнаешь, как мстят за отцов марсианские воины! И как умеют проклинать их матери!

Стокер, оцепенев от этой речи, все еще стоял спиной к ней. Его ухо уловило шорох траурных одеяний. Старик, с трудом подавляя охвативший его внезапно ужас, резко обернулся.

Вдову его друга выжигающим глаза ореолом освещали лучи солнца, бившие ей в спину, отчего фигура ее превратилась в черный силуэт, лишь зрачки полыхали огнем. И казалось, что это не женщина поднимается, словно возрожденный в пепле феникс, а кровожадный демон появляется из подземных чертогов самого Великого Марса. Она смотрела на него диким, полным ненависти и обещания мести взором. Взором, выжигающим душу. Взором, способным разрушать миры.

В глазах матери воинов разгоралось Пламя.

====== Вдовий плач. Чарли. Жизнь, прожитая зря. ======

Комментарий к Вдовий плач. Чарли. Жизнь, прожитая зря. Ссылка на песню К.Яровая “Чужие голоса, чужая речь...”

http://www.avtorskimgolosom.ru/opus.php?part=bards&author=Yarovaya&type=songs&opus=Chuzhie_golosa

Чужие голоса, чужая речь,И стены холодны чужого крова,И воздух, как чужая группа крови,В моих сосудах не умеет течь.

Забиться в угол — только нет угла,Вокруг меня холодное пространство,И лишь тоски вселенской постоянство,Для коей и вселенная мала. И, видно, недостаточна былаМне та земля для тяжких испытаний,Чтоб чашу до конца испить смоглаБездомности, сиротства и скитаний. И выбор — самый тяжкий в мире груз —Не облегчен гоненьем и изгнаньем.«Чужбина» — слово пробую на вкус —Разлуки горечь в нем и соль познанья. И даже небо кажется другим,И даже звезды по-другому светят.Лишь до костей пронизывает ветер,И только он мне кажется родным. На перекрестке дел моих и днейМеня продуло так, что ломит душу.Но ветру странствий буду я послушна,Куда нести меня, ему видней.

Катя Яровая «Чужие голоса, чужая речь…» ©

Спустя 15 лет после победы над Плутарком.

Чужие запахи преследовали ее. Чужие краски. Ставшая чужой атмосфера не казалась естественной.

Земля больше не была для Чарли домом.

За годы, проведенные на Марсе, она совершенно отвыкла от своего родного мира, от голубого неба, от зелени лесов и полей, от живой природы, от рек и океанов.

Она отвыкла быть такой же, как все.

Она отвыкла быть одна.

Чарли нелегко далось возвращение. И не только потому, что депортация вынудила ее расстаться с семьей, но и оттого, что за прошедшие годы она привыкла чувствовать себя частью Марса, сроднилась с ним, ощутила свою к нему принадлежность. Земля встретила ее совершенно равнодушно: никому не оказалось дела до женщины, о которой почти двадцать лет не было иных вестей, кроме исправно поступавших оплат по счетам за старенький гараж.

Перед тем как высадить, капитан марсианского транспортника вручил ей большой и пухлый конверт, попросил обязательно заглянуть в него, и вежливо попрощался. А потом корабль поднялся в воздух и исчез из поля зрения.

А Чарли долго еще смотрела в небо, пытаясь найти глазами планету, на которой оставила свое сердце. Воспоминания да пакет, который она прижимала к груди, были тем единственным, что ей оставили.

В конверте оказалось все необходимое, чтобы начать жить на Земле после многолетнего отсутствия: пластиковая карта на ее имя, небольшая сумма наличными, ключи от «Последнего шанса», а также записка, написанная аккуратным почерком по-марсиански: «Пин — ДР девочек по вашему». Кто-то хорошо ее знавший позаботился, чтобы она не осталась на улице. Вот только кто?..

Она плохо помнила, как добралась до гаража — это вышло у Чарли на автомате. Хотя Чикаго значительно изменился со времен ее молодости, ориентироваться оказалось не сложно: всего несколько лет назад они с Карабиной и Терри почти год прожили на Земле, и Чарли время от времени наведывалась в город по делам. Даже пару раз привозила с собой подруг и детей, чтобы сменить обстановку. У входа в «Последний шанс» женщина минуты две соображала, почему дверь не отпирается от прикосновения ключа, и только потом поняла, что на этой планете в домах такие не используют. Замок открылся так легко, будто бы его лишь вчера заперли.

Она ожидала найти внутри пыль и разруху, но ее ждал сюрприз: мастерская и комнаты над ней были даже чище, чем когда она жила тут. В холодильнике нашлось немного продуктов для простого ужина — было очевидно, что кто-то всеми силами стремился помочь почувствовать себя как дома. Вот только дом теперь ассоциировался исключительно с Марсом.

Чарли захлопнула холодильник: есть не хотелось совершенно. Да и какие-либо другие желания отсутствовали в принципе.

Она заглянула в кухонные шкафчики, двигаясь совершенно механически. Ничего не искала, просто не хотела замирать в одиночестве посреди этого непривычного и ставшего совершенно чужим пространства. На одной из полок внезапно блеснуло стекло и, привстав на цыпочки, Чарли вытащила нераспечатанную бутылку «Мартини». Она купила ее за пару дней до того, как было принято решение им с Карабиной и Терри вернуться на Марс, поэтому они с девочками так и не успели ее открыть. Несколько лет этот знаковый для них с Винни напиток ждал своего часа.

Чарли покопалась в шкафчике снова и нашла тот самый бокал, из которого пила, когда впервые шагнула за границу дозволенного землянке и марсианину. Налила вермут и, прихватив с собой бутылку, осторожно присела на диван. Тот скрипнул пружинами под ее весом совсем как тогда. Первый глоток скользнул по языку обжигающим пламенем, воскресив в памяти вкус губ спутника ее жизни и его несмелого поцелуя.

Сколько раз он потом целовал Чарли за четверть века? Так много. Так мало.

Тонкие пальцы сжались на стекле, она стиснула зубы, тяжело задышала.

Именно тут, на этом диване, Винни с трепетом прикоснулся к ней впервые. От воспоминания пальцы на ногах Чарли поджались, и дрожь прокатилась по телу. Она и сейчас, закрыв глаза, могла ощутить, как скользили его руки от ее стопы вверх к колену. Как в животе сжимался тугой узел, когда мягкие бархатистые подушечки гладили лишенную шерсти кожу.

Сколько раз за эти годы его пальцы вот также осторожно дотрагивались до ее тела? Так много. Так мало.

Чарли залпом опрокинула в себя бокал и сразу же налила новый. Воспоминания жгли, как угли, щипали глаза.

Двадцать пять лет минуло с тех пор, как в этой самой комнате ее безбашенный сорвиголова заставил страсть погаснуть — хотел, чтобы девушка с Земли была точно уверена в том, на что идет. Ей никогда не забыть его слов о том, что он слишком дорожит ею, чтобы променять отношения на разовый секс. Она улыбнулась, вспомнив, как была поражена этой фразой марсианина, казавшегося всегда таким безрассудным.

Сколько раз с тех пор они занимались любовью? Так много. Так мало.

Именно в тот момент Чарли окончательно убедилась, что этот покрытый шерстью хвостатый мужчина — именно тот, кого она ждала. От кого мечтала родить детей, с кем хотела пройти свой путь…

И она шла. Шла рука об руку в горе и в радости. Но кто-то решил, что ей больше не место в его мире. В мире, которому принадлежали ее муж и ее дети. В мире, которому она отдала половину своей жизни. Жизни, только что отправившейся марсианской мыши под хвост!

Жизни, прожитой зря.

Чарли опрокинула в себя второй бокал «Мартини». Внезапно зубы застучали по стеклу, горло сжало так стремительно, что она испугалась, и, чтобы не задохнуться, дала волю тому, что сдерживала с того самого момента, как получила смс с вызовом на разбирательство по ее делу.

В пустом гараже под названием «Последний шанс» одинокая женщина дала волю слезам.

Утро Чарли встретила на диване, на котором уснула, прорыдав несколько часов. Голова болела, нос не дышал, распухшие веки поднимались с трудом. Умывшись, она привела себя в порядок и посмотрела в глаза своему отражению в зеркале. Зеленые. Такие же, как у ее дочек, которых ей пришлось оставить на Марсе. Чарли решительно сжала губы: вчера она позволила себе алкоголь, эмоции и трусливые мысли, но сегодня наступил новый день, и у нее нет права отчаиваться! Двадцать пять лет назад само существование марсиан казалось ей невозможным. А уж если бы кто-то рассказал, что за одного из них она выйдет замуж и родит детей — посчитала бы, что у этого человека не в порядке с головой! Но все это было! Был ее белый горячий инопланетянин, была его любовь, была с ним сжигающая страсть долгими ночами. Были годы вместе. Есть их общие дети и прожитая вместе жизнь.

А, значит, нет ничего невозможного!

Просто нужно верить и делать все, чтобы поддерживать хоть какую-нибудь связь! А для этого она должна взять себя в руки и пойти поискать то, что осталось от марсианской рации, которую мыши, спешно собираясь, припрятали в своем старом логове. Если удастся найти ее и починить, у них появится ниточка, которая снова свяжет Марс с Землей.

И тогда у Чарли снова будет что-то, кроме воспоминаний, узнав о которых, любой нормальный человек отправит ее к психиатру. Будет возможность общаться с Винни и девочками. Вместе они победили Плутарк, одержали верх в гражданской войне! И сражение за семью тоже останется за ними!

Спустя 15 лет 2 месяца после победы над Плутарком.

Рация каким-то чудом уцелела, но требовала серьезной починки. Чарли, прикинув, чем из того, что доступно на Земле, можно заменить марсианские детали, принялась за дело. Работа предстояла непростая, но женщина была уверена в том, что справится. У нее просто не могло не получиться!

Проверив банковский счет, Чарли облегченно вздохнула: денег хватит довольно надолго, если не шиковать. Несколько лет назад Троттл нашел способ подключиться к информационным сетям Земли и через какие-то левые доверенности управлять теми небольшими средствами, которые она оставила, улетая. Теперь у Чарли скопилась сумма, благодаря которой можно спокойно ковыряться с рацией, а не искать в срочном порядке заказы, чтоб прокормиться. Правда, клиенты довольно скоро нашли ее сами: за годы, прошедшие с первой встречи с марсианами, место, где стоял «Последний шанс», из окраины города превратилось чуть ли не в центр. Многие в округе имели дорогие машины и минимум времени на их обслуживание. Поэтому тем, кто жил недалеко, оказалось весьма удобно иметь в паре кварталов от дома мастерскую, и больше не тащиться по пробкам в далекий сервисный центр. Клиенты заглядывали сами, просили помочь с мелким ремонтом, а потом начали советовать удивительную рукастую женщину соседям. Чарли сначала соглашалась с неохотой, но потом поняла, что с удовольствием уходит в работу. Она даже забывала об оставленной семье на то время, когда копалась во внутренностях автомобилей и мотоциклов.

За этим занятием она чувствовала себя почти нормальной. Через месяц даже смогла спокойно дышать, глядя в черное небо, и не искать на нем планету, которую называла домом.

А потом у нее получилось починить рацию.

Однажды, когда на Земле уже была ночь, сигнал наконец ушел к тем, по кому она отчаянно скучала. Прошло несколько минут, и ей ответили! Чарли вновь слышала голоса, говорила с семьей и друзьями! Они снова были не миражами из ее воображения! Сидя перед собранным из разномастных деталей прибором, она закрывала глаза и представляла, что все они рядом, в соседней комнате. Стоит туда просто зайти — и Чарли увидит всех, кто ей дорог.

Но потом сеанс закончился, и накатило понимание: это был самообман. Они далеко, за многие тысячи километров, недосягаемые для человечества. И последние двадцать пять лет снова обратились лишь в воспоминания, в жизнь, прожитую зря. Их присутствие — лишь иллюзия, и Чарли снова совершенно одинока в крошечном гараже, затерянная среди двух миллионов городов огромного земного шара.

Раздавленная этой мыслью, она добрела до дивана, который видел, как начиналась их история, свернулась на нем комочком боли и почти сутки пролежала так, глядя в одну точку. Ей не хотелось реагировать ни на что в этом мире: ни на стук в двери гаража, ни на звонки.

Спустя 16 лет 8 месяцев после победы над Плутарком.

Так прошло почти полтора года.

После короткого разговора с домом Чарли на какое-то время становилась совершенно равнодушной ко всему: ни на что не реагировала, не видела смысла жить здесь, на этой планете. Но постепенно работа вновь ее затягивала. Спустя несколько дней она начинала улыбаться шутке кого-то из клиентов, а чуть позже даже иногда позволяла легкий флирт с мужчинами, которые пытались пригласить одинокую миловидную женщину на кофе. Но потом снова был очередной сеанс связи, и Чарли переставала интересоваться тем, что происходит в этом мире: все мысли занимал тот, в котором жила ее покрытая белоснежной шерстью семья.

Один из таких вызовов начался совершенно обычно, и ничто не предвещало беды. Она спросила девочек об учебе, о подружках. Выслушала, как, перебивая друг друга, дочери ей ответили, а потом ушли вниз делать уроки. Чарли приготовилась к их с Винни приватному разговору, в котором были лишь они двое и их тоска друг по другу. Первые ласковые, но рвущие душу, слова были сказаны, но внезапно марсианин выругался. Он быстро проговорил, что, видимо, нелегальный сигнал отследили, ему нужно срочно отключиться и спрятать рацию.

Прибор замолк. Тогда Чарли еще не знала, что замолчал он навсегда. Сигнал больше не проходил, тонул где-то в бесконечной вселенной. Пару дней она не отходила от рации, отчаянно надеясь, что муж свяжется с ней и скажет, что это были лишь временные трудности. Но потом осознала: их связующую нить оборвали, и это был последний раз, когда она слышала голоса Винни и девочек.

Волна понимания сбила ее с ног, Чарли рухнула на пол, рыдая и задыхаясь в истерике, остановить которую была не в силах. Опомнившись спустя какое-то время на несколько минут, она добралась на непослушных ногах до кухонного шкафчика, где в последнее время в изобилии водился крепкий алкоголь. Вытащила бутылку виски, сползла по стене на пол и сделала большой глоток прямо из горла. Пока обжигающая жидкость огнем текла по языку, ей было немного легче, но миг этот закончился слишком быстро. Поэтому она вновь припала к бутылке, а потом сделала это снова и снова, пытаясь хоть немного унять пожар в отчаявшемся сердце. Тот вечер запомнился ей только тем, как сжимала рука толстое стекло, да как жар облизывал рот…

Пришла Чарли в себя спустя несколько дней в больнице. С трудом разлепила веки, попыталась сглотнуть — и пересохшее горло больно царапнула идущая в него трубка. Она обвела глазами аккуратную палату, полную пищащих приборов, и снова их устало закрыла.

В этом чужом своем мире она была совсем одна.

От отравления Чарли спас случай: клиент, который не раз предлагал выпить вместе кофе, заехал в гараж и, обнаружив, что тот не заперт, забеспокоился. Поднявшись в жилые комнаты, мужчина нашел ее в бессознательном состоянии и вызвал скорую. Помощь пришла вовремя, женщину спасли, хотя лечение потребовало времени.

Пока она находилась в больнице, наблюдавший Чарли врач заметил, как мрачна и неразговорчива его пациентка. Обратил внимание на то, что никто ни разу не навестил ее и не позвонил, на то, что она почти не улыбалась. Увидел: если она думала, что никто не смотрит, вытирала влажные глаза и шмыгала носом… При выписке доктор осторожно порекомендовал ей обратиться к психологу и дал контакт специалиста, которому доверял.

Несколько месяцев потребовалось на то, чтобы признаться самой себе: ей действительно нужна помощь. Моменты, в которые она забывала о реальности, случались все чаще, а длились дольше. Снова и снова Чарли прибегала к алкоголю, чтобы унять душевную боль и заглушить тоску по родным. За всю ее насыщенную, полную испытаний жизнь она привыкла не отворачиваться от проблем, тут же решать их. Поэтому, собравшись с духом, Чарли нашла визитку психолога и позвонила по указанному на ней номеру. Ей повезло: контакт с врачом установился быстро, и она, давясь рыданиями, смогла рассказать, что пытается пережить разлуку с семьей. Правда, пришлось придумать историю брака с иностранцем, с которым, якобы, прожила два с половиной десятилетия и которому родила детей. Чарли даже отыскала, порывшись в интернете, страну с похожей на Марс историей, в которой пятнадцать лет назад разворачивался вооруженный конфликт, поэтому ей почти не пришлось врать, лишь умолчать детали. Так что с врачом можно было разговаривать почти не таясь, поделиться, наконец, с кем-то переживаниями. Не упоминать лишь о том, что ее семья была покрыта шерстью да имела хвосты и антенны.

Довольно быстро доктор понял, что без медикаментозного лечения не обойтись: очень глубока была привязанность женщины к тем, кого она оставила, да слишком сильно отчаяние. Пациентка не замечала, каким красивым стал город, украшенный к рождеству, не пыталась никому выбирать подарков, не хотела смотреть на предновогоднюю суету. На вопрос о том, как собирается провести праздник, равнодушно пожала плечами и ответила: «Работать». Работа была тем единственным, что отвлекало ее от мыслей о семье, покоторой она отчаянно скучала…

Зима сменилась весною, а та — летом. Где-то в его середине Чарли однажды открыла глаза и улыбнулась начавшемуся дню. Впервые за долгое время она подумала о том, что за окном чудесное утро, и прислушалась к пению птиц. О том, что очень давно так хорошо не спала. И о том, что нужно бы обновить вывеску гаража: та покосилась, и на ней вот-вот отвалится пара букв.

Чарли потянулась всем телом и, полная сил, поднялась навстречу новому дню.

Препараты наконец-то подействовали, и она начала крохотными шажками двигаться прочь от той пропасти безумия, в которую скатывалась после депортации.

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Лето близилось к концу.

Чарли сидела на подоконнике с вечерней чашкой чая. Она смотрела в ночное небо, любовалась звездами. Сердце тосковало по тем, кто остался там, далеко, но взгляды в небеса не рождали больше размышлений о бессмысленности прожитых лет. Она верила в то, что ее мужчина обязательно найдет способ вернуть ее или прилетит сам, только нужно дать ему время…

А чтобы скоротать ожидание, Чарли просто жила. Некоторое время назад она начала осторожно применять некоторые технологии, которые использовались на марсианских мотоциклах, и несколько месяцев назад ее пригласили помощником главного инженера в команду известного мотогонщика. Работа была интересная, Чарли предоставили огромное количество ресурсов с одним условием: мотоцикл должен стать самым быстрым. Она работала день и ночь, поэтому не удивительно, что проект одобрили. Услышав это, впервые за проведенные на Земле годы Чарли поймала себя на ощущении счастья. Нет, она не начала забывать Винни и дочек! Просто… эта боль стала притупляться. Теперь, говоря на очередной консультации о том, как скучает по ним, Чарли уже не задыхалась от рыданий…

Вечерний чай с лавандой приятно грел руки. Она думала о том, как Хоуп и Ника должны были вырасти за время их разлуки. Размышляла, как у них дела в школе. Волновалась, сообразят ли обратиться за помощью к Карабине или Терри, когда возникнут вопросы, которым самое время возникать в головах юных девушек. А может, выбрали Наги для того, чтоб поделиться девчачьими проблемами? Та хоть и была взрослой, но они наверняка помнили ее в статусе «одной из детей»… Чарли улыбнулась, надеясь, что девчонки не придут к отцу рассказывать о чувствах, которые вызывают в них мальчики: Винни от таких откровений, чего доброго, удар хватит…

Внезапно из дальней комнаты, куда она очень давно не заглядывала, раздался сигнал. Тот самый, которого она так ждала! Негромкий писк рации, по которой связаться с ней могли только с Марса!

Чарли задрожала, обхватила себя за плечи руками, зубы ее застучали. Проглотив комок в горле и хлюпнув носом, чтоб не разрыдаться, она поспешила на зов, с каждым шагом, с каждым писком прибора чувствуя восторг. Ниточка, казавшаяся ей оборванной, вот-вот вновь скрепит сердца ее и марсиан, которых она так любила. Она дрожащими пальцами щелкнула по кнопке приема вызова, прочистила горло и произнесла:

— Винни… любимый мой… — а потом не удержавшись, всхлипнула.

Рация молчала и только мучительно шипела. Чарли замерла, напрягла слух, всем своим существом ожидая услышать ответ, но что-то сжалось в груди от нехорошего предчувствия. Наконец на том конце прочистили горло, и старческий голос, в котором она с трудом узнала Стокера только по интонациям, произнес:

— Чарли, это Стокер. Мне очень жаль, но это не Винни.

Женщина прижала руку ко рту и постаралась не заорать. Много лет она не слышала старого друга, и что-то подсказывало: он вышел на связь, чтоб известить о беде. Что случилось с ее сорвиголовой? Попытался прорваться к кораблям, чтобы лететь за ней? Разбился во время какого-то невероятного виража?

— Чарли… я решил, что должен сказать тебе это лично… мне… — марсианин помолчал несколько секунд, снова прочистил горло и как будто заставил себя закончить. — Мне очень жаль, что я сообщаю такое, но… Винни погиб неделю назад.

В груди Чарли будто бы что-то взорвалось. То, что сдерживали глубоко внутри таблетки, которые выдавал ей врач. Отчаяние, черное и холодное, как космос. Тьма, непроглядная и липкая, вырвавшись наружу, растеклась по всему телу женщины с Земли. Тьма сжала ей сердце, покрыла его ледяной коркой, а потом, раздирая вены, стала в них кровью. И хотя Чарли с того самого момента, как услышала голос лидера Марсианской республики, знала, о чем тот будет говорить, внутри нее все заорало от ужаса и отчаяния. Ей всеми силами хотелось отрицать страшные слова, которые только что произнес ее старый друг.

— Как это случилось, Сток? — прохрипела она едва слышно, но Лидер услышал.

— Он… погиб при попытке совершить государственную измену, — казалось, что в голосе старика боли было не меньше, чем в ней самой.

Государственную измену? Винни?! Как, интересно, он мог ее совершить? Проехал на полной скорости мимо здания правительства? Или прицепил к байку растяжку «Верните на Марс мою жену-землянку?» На большее вмешательство в политику он был просто не способен…

Представив эту картину и не в силах сдержаться, Чарли расхохоталась. Смеялась долго, громко, с надрывом и нотками истерики. То, что сказал Стокер не могло быть ничем, кроме идиотской шутки! Ну давайте, пусть уже Винни выкрикнет «Сюрприз, детка! Классно мы тебя разыграли?!», и друзья сообщат, что через пару дней за ней прилетит корабль.

Хотя… ее муж был способен попытаться поквитаться с тем, кто подписал приказ на ее депортацию. Неужели Винни совершил покушение на жизнь какого-то чиновника?!

Смех резко оборвался, и внутри нее будто что-то взвыло от боли, с каждой секундой, с каждым ударом крови в висках становящейся все острее.

— Мне правда очень жаль, Чарли, — в голосе Стокера действительно слышалось искреннее сожаление.

— Стокер… — голос сорвался, и она прочистила горло. — А что… с моими дочерьми? Я хочу приехать. Они потеряли отца, и, уверена, я нужна им, чтобы помочь пережить утрату.

Старик не отвечал несколько мучительных секунд, видимо, размышляя, но потом твердо ответил:

— Прости, Чарли, но Марс закрыт для тех, кто не является мышью. Мы в изоляции от всей галактики, и даже этот звонок с моей стороны — нарушение закона. Но я не мог не сообщить тебе…

Женщина, словно разъяренная тигрица, бросилась к рации:

— Изоляция?! Закон?! Твою мать, Сток, они — мои дети! И им плохо! Я нужна своим дочерям!!!

— Чарли, прости, я правда очень бы хотел дать вам шанс увидеться, но я не в праве. Случай твоего возвращения — и вот у нас будет прецедент, на который смогут опираться те, чьих членов семей также депортировали…

— Блядь, Сток! Ты глухой? Моим детям плохо!!! Я нужна им! Пришли корабль! Мне насрать на законы! Я должна быть с ними!

— Чарли, прости меня, но это невозможно! Человеку не место на Марсе, — его голос был тверд и звучал как приговор.

— Стокер… прошу тебя… — ее голос дрогнул. Вместо требования в нем появилась мольба. — Тогда помоги им прилететь ко мне. Раз я не могу находиться на Марсе, молю: отпусти их к матери… — она, не сдержавшись, всхлипнула. Гордость? Достоинство? Она готова была на коленях стоять и упрашивать имеющего власть друга, лишь бы он помог.

— Прости, Чарли, но и это невозможно, — в его голосе слышались одновременно сочувствие и решимость. — Они гражданки Марсианской республики и не могут покинуть ее предела. Но ты… не волнуйся за них, хорошо? Терри взяла их под свою опеку, она о них позаботится. И в память о той дружбе, которая связывала нас с тобой и твоим мужем, я обещаю, что тоже буду заботиться о них… Мне… очень жаль, что так вышло…

Чарли сползла на пол и тяжело задышала. Все, это конец! На этот раз действительно все! Винни нет, ее дочери навсегда от нее отрезаны, ее семья и друзья больше никогда не будут рядом! Двадцать пять лет ее жизни сейчас, в этот самый момент, старый друг смыл в унитаз!

Внезапно сквозь пелену боли в голову пришел еще один вопрос, о котором она не подумала раньше:

— Сток… а ребята? Винни один совершил измену, или…

Было слышно как вздохнул старик, как втянул в легкие воздух. Секунды тянулись, а он все не отвечал.

— Сток… кто еще? Просто скажи мне… — По щекам Чарли скатилась первая слеза — она уже все и сама поняла.

В голове пронеслись воспоминания о том, как совсем молодые байкеры ввалились в ее гараж. В памяти всплыли картинки, которые Троттл показал, чтоб поведать историю их планеты. Она вспомнила, каким удивительно глубоким показался ей голос великана Модо… Улыбнулась сквозь слезы тому, как трое хвостатых засранцев восхищались неизвестной байкершей, которая помогла им победить Лимбургера, а с нее, Чарли, требовали горячих сосисок… В ушах зазвучал рассказ Модо о маме и племяннике. Женщина будто наяву увидела его улыбку: взгляд марсианина всегда теплел, когда речь заходила о семье… А потом Чарли будто наяву услышала грустный вздох Троттла. Тот, бывало, ночами поднимал к небу лицо, если думал, что его никто не видел. Она знала, что в такие минуты друг думал о той, что ждала его дома…

— Модо, Троттл, Огонек и… Карабина…

Чарли закрыла лицо руками и, больше не пытаясь держаться, почувствовала, как стремительно мокнут ладони. Не только мужа не стало — почти всех ее близких забрала смерть. Как?! Что же устроили эти сорвиголовы, чтобы так закончить свой век?! Она хотела спросить, но потом поняла, что ей это не интересно.

— Терри заботится о детях? — даже для нее стало удивительным то, как сухо и безэмоционально прозвучал вопрос.

— Терри… и государство. Марсианская республика обеспечит их всем, что будет необходимо. Я… не стал обнародовать тот факт, что герои войны предали родину.

Родину? Или лично тебя, старик? К кому еще могли они идти, у кого просить помощи? Но ты им, судя по всему, ответил отказом. Или просто не вышел на связь, как делал это все последние годы. Уж не на твою ли жизнь покусились они, великий Лидер? А может… просто приехали поговорить в свойственной им манере, а твоя охрана приняла дружеский визит за нападение?.. И теперь ты пытаешься подкупить жрущую тебя совесть, рассказывая о предательстве тех, кто до последней капли крови был готов защищать Марс?!

Внезапно паззл в ее голове сложился: лимузин и покрытый черной шерстью водитель, который в каждом выпуске новостей стоял за плечом Стокера; заботливо подготовленные документы и пригодный к жизни гараж, пароль, который она легко угадает… Глупые ее мышки, неужели и они собрали доказательства и пошли против того, кто много лет сидел на марсианском троне? Против того, кто знал их лучше, чем они сами…

— Чарли… Чарли, ответь! Мне очень жаль сообщать тебе такие новос…

Ее рука нашарила кнопку отключения, щелкнула тумблером и оборвала старческий голос на полуслове. Навсегда порвала нить, которая связывала ее с прошлым. С четвертью века, которые она прожила бок о бок с инопланетянами. С мужчиной, ставшим ее вселенной, с ее детьми, ради рождения которых она столько выстрадала, с друзьями, которые стали семьей.

С жизнью, которую она прожила зря…

Чарли долго сидела, обняв колени и уставившись в одну точку. Несколько раз рация снова попыталась запищать, и она раздраженно скинула ее на пол, от чего хрупкий механизм развалился на части. Она смотрела на осколки, но видела не сложный прибор из поломанных микросхем, а свою жизнь, вдребезги разбитую и бесполезную.

Спустя какое-то время умные часы на ее запястье завибрировали, напоминая о том, что нужно принять лекарства. Она серьезно относилась к лечению, искренне желая помочь себе ради семьи, но сейчас вставать и пить таблетки не хотелось совершенно. Какой в них смысл, если Чарли потеряла все, что было дорого?

Сначала она хотела остаться здесь и больше никогда не шевелиться, но спустя пару минут брови ее сошлись на переносице, а в глазах появилась решимость. Нет, она не будет отказываться от таблеток, они отлично помогут ей справиться с болью! Врач же ей очень подробно рассказывал, как действуют лекарства и как их следовало принимать.

Женщина поднялась с пола, прошлась по гаражу и дому, надежно заперев все замки. Она не хотела, чтобы сегодня ее спасали. Тот единственный, кто всегда это делал, больше никогда не придет к ней на помощь… Чарли зашла на кухню, прихватив оттуда бутылку виски, которая хранилась в самом дальнем углу кухонного шкафа: после начала приема лекарств к алкоголю она не притрагивалась. Дошла до спальни, села на край кровати. Взяла с тумбочки пузырек, покрутила в пальцах. Открыла и высыпала пару кругляшков на ладонь. Закинула в рот, а потом запила принесенным с собой виски. Чарли поморщилась, глотая, хотя таблетки послушно скользнули по пищеводу. Она снова повертела в руках пузырек, вытряхнула на ладонь еще парочку пилюль, чтобы и их проглотить, запив, как и предыдущие. Довольно крупные таблетки неприятно прокатились по горлу, оставив после себя болезненное ощущение. Но разве может это сравниться с тем, что чувствовала Чарли? Разве может ощущение от того, как проваливается в желудок лекарство, сравниться с пониманием, что твою жизнь выбрасывают в помойку?! Разве может какая-то боль в горле, последовавшая за следующей порцией таблеток, сравниться с болью от фразы «В Марсианской республике такая… бумажка… не считается законной… после окончания Плутаркийской войны вы сожительствовали с моим соотечественником…» Разве гладкая капсула может сделать больно после того, как ты узнала, что выносить детей не достаточно, чтобы стать не просто генетическим материалом в эксперименте, а их матерью... Чарли запила последние таблетки из баночки, в которой несколько минут назад была месячная доза лекарств. Впрочем, глотала она очень осторожно, следя за тем, чтобы желудок принял все, что в него отправили: ей не хотелось, чтоб ее вырвало, тогда пришлось бы повторять заново.

Чарли, чувствуя, что тянет в сон, прилегла на постель и закуталась в одеяло: внезапно стало зябко, и это раздражало, мешая уснуть. Желудок сжался, но она сглотнула тошноту и попросила организм не пытаться сопротивляться ее решению.

Она закрыла глаза и вызвала в памяти образ того, о ком так болело сердце. Вспомнила, как он браво ввалился в ее гараж, но подскользнулся на масле и позорно улетел вверх ногами в стену. Вспомнила, как билось его сердце, когда он поймал ее, впервые вырывая из рук чокнутого плутаркийца. Кто бы знал, сколько таких спасений их еще ждало дальше!.. Вспомнила, как он в первый раз заглянул ей в глаза, и она замерла, не в силах вынырнуть из той глубины, в которую затянули его зрачки. Вспомнила, как он гладил ее по плечу, как смачивал ей губы, когда на свет рождались их дети. Как дрожащими руками впервые прижал к себе их девочек. Как страстно любил ее несмотря на все барьеры и ограничения, которые вставали у них на пути...

Целая жизнь, полная им, пронеслась перед глазами. И теперь, когда ее лихого марсианина нет во вселенной, та стала пустой и совсем ей не нужной. Чарли была совсем молодой, когда встретила Винни, и просто не знала, как жить без него. Или хотя бы без веры, что он однажды придет за ней.

Значит, ей самой следует к нему прийти. Побежать за ним, догнать, взять за руку и пойти плечом к плечу туда, куда он ее поведет. Закрыть глаза и просто идти рядом с тем, без кого нет самой Чарли.

«Подожди меня, любимый! Тут мне нет без тебя места. Подожди — и мы снова перешагнем границу миров вместе… как уже сделали однажды… и даже смерть не разлучит нас!..»

… Винни стоял, сложив руки на груди, и с улыбкой смотрел на нее. Когда она подошла, протянул руку, и Чарли вложила свою маленькую теплую ладошку в его. Сильные пальцы сжали ее кисть, он притянул жену ближе к себе. Обнял за талию, а следом оплел изящный стан кольцом из белого хвоста. Так привычно и естественно! Как она жила без этого последние годы?.. Любимый мужчина поцеловал ее в висок и потянул куда-то. Чарли прижалась к теплому боку, и они, не проронив ни слова, сделали шаг в бесконечность.

====== Вдовий плач. Нагината. Мир, которого не будет никогда ======

Комментарий к Вдовий плач. Нагината. Мир, которого не будет никогда Ссылка на песню К.Яровая “Настанет день...”

https://soundcloud.com/katyayarovaya/nastanet

Настанет день — и в воздухе растаетТвое лицо.Настанет день — тебя со мной не станетВ конце концов.Растает тень — рука моя наткнетсяНа пустоту.Настанет день — и голос мой споткнетсяО немоту.

И побреду я, глаз не подымая,К своей беде.Что нет тебя, еще не понимая.Совсем. Нигде.Что ты оторван от меня внезапно,Еще любя.Пойду туда, где голос твой и запах,Где нет тебя. Настанет день — глаза мои забудутТвое лицо.Настанет день — тоски уже не будетВ конце концов.Настанет день — забудут мои рукиТвой контур плеч.Твой смех и взгляд под тяжестью разлукиМне не сберечь. Но тайный свет любви неутоленнойНеугасим.И образ твой в душе запечатленныйНавек храним.Но чудо вот! Последняя наградаЗа боль мою —Еще ты есть. Ты здесь еще. Ты рядом!И я пою: Настанет день — и в воздухе растаетТвое лицо.Настанет день — тебя со мной не станетВ конце концов.Растает тень — рука моя наткнетсяНа пустоту.Настанет день…

Катя Яровая «Настанет день.» ©

Спустя 18 лет после победы над Плутарком.

Он не вернулся. Не пришел ни утром, ни вечером, ни день спустя. Исчез, пропал, как будто его и не было. А вместе с ним исчезли дядя Модо и Винни.

Она не видела тела, но знала: ее мужа больше нет.

С его работы не звонили, не пытались узнать, где он, почему не появился на службе. Значит, там известно о случившемся. Значит тот, за кем они отправились, победил.

Нагината отменила приемы в клинике, взяла отпуск и просто ждала, не зная, как жить дальше. Весь день просидела на диване, подобрав под себя ноги и глядя в стену. В душе было темно, в сердце — пусто. Она была совершенно одна. Время от времени Наги закрывала глаза, и тогда в воображении линия за линией появлялись родные черты. Вот скулы, вот глаза, вот морщинки под ними, вот нос, а вот мелкие шрамы, почти скрытые серой шерстью. Она знала о них только потому, что не меньше тысячи раз касалась их кончиками пальцев. А Огонек всегда прикрывал глаза и замирал, будто не мог поверить, что ее осторожные ласки предназначены ему… Вот его плечи, покрытые татуировкой, которую она для него нарисовала. Вот его руки, что так крепко прижимали к мощному торсу… Хотелось взять карандаш и бумагу, но сил подняться просто не было. К концу первых суток ожидания ее сморил короткий сон, но всего через несколько часов Наги проснулась и снова свернулась на диване, укутавшись в толстовку Огонька, которую так и не сняла. Потянулись долгие часы ее одинокого ожидания.

Вечером третьего дня телефон зазвонил. Вздрогнув, как будто проснувшись, дрожащими руками она поднесла к глазам экран аппарата. Надежда мощной лавиной поднялась в душе. А вдруг?!.. Как тогда… снова незнакомый номер… вдруг госпиталь, вдруг живой и звонит сказать, что сдержал свое обещание?..

— Да? — удары сердца отдавались в висках.

— Нагината? — Сердце провалилось куда-то вниз: голос чужой, хриплый, старый.

— Это я. — В горле в считанные мгновения вырос ком, мешающий дышать.

— Это Стокер. Огонек погиб. Если хочешь попрощаться перед погребением, завтра утром я пришлю машину.

— Да, пожалуйста! — очень тихо, едва слышно для нее самой. Из-под закрытых век по щекам покатились горячие капли.

— Мне очень жаль, — тепло, с болью.

В трубке раздались гудки, а Нагината все держала ту около уха, не в силах поверить и принять. Никаких объяснений. Никаких вопросов. Просто страшное известие.

Она отложила телефон, обняла подушку и укусила ее край, чтоб сдержать рвущиеся из груди рыдания. Тело плакало, а душа как будто исчезла, оставив в квартире, где они были так счастливы, пустую одинокую оболочку. Снова и снова она крутила в голове единственную мысль: нужно было остановить его! Броситься на шею, рыдать, но не позволить уйти! Он бы, возможно, проклял ее за то, что лишила возможности свершить справедливость, но был бы жив!

«Вопрос в безопасности всех нас, целой планеты!»

Но какое ей дело до планеты, на которой больше нет его? На которой она совершенно одна?

Нагината закрыла глаза, чувствуя, как ее затягивает во тьму.

«Папа, мне так нужно, чтобы ты был на «нашем» месте с вином, сигаретами и салфетками!»

Но ответом ей была тишина.

Спустя 18 лет 3 месяца после победы над Плутарком.

Теплым весенним вечером доктор Нагината отпустила последнюю пациентку. Сегодняшний прием закончился, но ей еще было нужно поработать с картами и отчетами, и только потом можно отправиться домой. Она вздохнула и принялась за рутинное перебирание однотипных бумажек да закрытие карт тех пациенток, с которыми не успела разобраться днем.

Работа в женской консультации была невероятно скучной, но оказалась единственным местом, куда Наги смогла устроиться после того, как проект по репродукции существ различного вида забрали в военное министерство. Она, конечно, пробовала подавать документы в исследовательские институты, в крупные медицинские центры, где ее знания нашли бы применение, даже блестяще прошла пару собеседований. Но каждый раз в итоге получала отказ без объяснения причин. Линк попытался поработать какое-то время в военном госпитале, но спустя год, плюнув на все, ушел на заслуженную пенсию, и затыкал уши да ругался самыми грязными словами, стоило только упомянуть очередной успех военных генетиков, которые подхватили их разработки, а Наги… Наги решила поработать участковым гинекологом до тех пор, пока ей не удастся забеременеть. Она решила как-нибудь дотянуть до декрета, а после уже подумать, стоит ли продолжать научную карьеру, или удовлетвориться ведением участка. Благо, положение мужа не вынуждало искать заработка.

И вот уже почти два года Нагината ежедневно вела рутинные и скучные приемы в женской консультации районного медицинского центра. Почти ежедневно ей приходилось выслушивать щебетание счастливых женщин, которые с блеском в глазах, понизив голос, будто доверяя самое сокровенное, рассказывали о положительном тесте на беременность. После войны рождение каждого ребенка считалось огромным благом, и государство делало все возможное, чтобы детей рождалось как можно больше.

Но шли месяцы, а ее собственный тест так и не показывал второй заветной полоски. Спустя год после трудоустройства во время таких дежурств Наги все чаще хотелось выть, а лучше — открыть окно и шагнуть в пустоту. Вот только незадача: окна в здании не открывались, да консультация находилась на первом этаже, чтобы беременным не пришлось подниматься по лестницам. Нагината бы, наверное, совершенно отчаялась, но желание быть хоть как-то полезной родному миру заставляло улыбаться и поддерживать будущих мамочек, каждой из которых она безумно завидовала.

Вот и сегодня еще каких-то десять минут назад Наги честно исполняла свой долг. Дежурно приподнимая уголки губ вверх, уверила молоденькую мышку, свою ровесницу, что у той наконец получилось зачать малыша. Лучащаяся от счастья девушка весело щебетала, трепетно прижимала к груди тест с двумя яркими полосками в окошке и в десятый раз просила подтвердить, что они с мужем наконец станут родителями. Со слезами вцепившись в фотографии с УЗИ, девушка чуть ли не целовала Наги и вслух представляла, как будет счастлив будущий отец, получив долгожданное известие. Наги ей улыбалась одними губами и поддакивала. Конечно, эту новость следует преподнести как-то по-особенному! Конечно, это достойно сюрприза!..

Выжженной оболочке доктора Нагинаты улыбаться было совсем не трудно, ведь душа ее сгорела на погребальном костре, сложенном под телом любимого мужчины.

Самой Наги за ним последовать не дали: она хотела по давней традиции шагнуть в пламя, но кто-то успел перехватить ее у самого огня. Она брыкалась, плакала и орала, просила отпустить к нему, но руки, такие же сильные, какими были руки ее мужа, держали крепко и безжалостно. А потом седой старик, в котором она с трудом узнала Стокера, обнял ее, не разжимая объятий позволил сползти на землю и, что-то шепча на ухо, укачивал до тех пор, пока не прогорел погребальный костер. Наги никогда не забыть, как теплый ветер, так похожий на легкие касания любимых губ, едва тронул ее лицо, взъерошил мокрую от слез шерсть, а потом поднял пепел и унес с собой то последнее, что осталось от Огонька. А вместе с пеплом забрал и ее сгоревшую душу.

Дальнейшее она помнила плохо. Кажется, Лидер, с теплотой и болью глядя на нее, передал Нагинату врачу. Кажется, много дней после этого она провела в палате с мягкими, теплыми стенами и отсутствием острых углов. Кажется, Стокер часто приезжал к ней, пытался разговаривать, рассказывал, что уладил все вопросы на ее работе. Наги, кажется, даже отвечала, глядя куда-то поверх его плеча. Она не пыталась сопротивляться тому, что с ней делали.

Спустя месяц медикаментозного лечения Нагината стала реагировать на вопросы и вполне осмысленно на них отвечать. Тогда ей позволили вернуться домой, а немного позже и на работу. Она не стала противиться: пустой оболочке, оставшейся от молодой вдовы, было все равно, чем заниматься. Ее мозг по-прежнему знал, как работать с пациентами, поэтому каждое утро она вставала и шла в консультацию. Вечером возвращалась в пустую квартиру, полную вещей, которые напоминали ей о потере, готовила еду, вкус которой не чувствовала, и устраивалась спать на диване. Двери отгороженной черным стеклом ниши, где стояла их широкая супружеская кровать, она так и не смогла заставить себя открыть.

С уходом Огонька приемы стали ее единственным контактом с миром. Даже с братом да тетей Терри, единственными, кто звонил время от времени, Наги старалась не общаться. На то, чтобы обманывать веселым щебетанием еще и их, сил просто не было.

Нагината оживала лишь на несколько мгновений за день. Каждое утро она открывала тест на беременность, выполняла все, что требовала инструкция, и с замиранием сердца ждала результата. Напрягая глаза, внимательно всматривалась в то, как проявлялась голубая полоска на белом фоне, и молила всех известных ей богов, чтобы показалась и вторая. Перед тем, как Огонек ее покинул, у них был благоприятный для зачатия период, она же все посчитала и даже перепроверила в программах! Они были так горячи друг с другом, столько раз соединяли тела в последние месяцы, так жарко отдаваясь страсти! Муж ее все это время был совершенно ненасытен: мог взять несколько раз за ночь, мог приехать днем к ней на работу и, будто вернувшись в то время, когда лишь учил познавать грани близости, увозил в горы подальше от глаз. Там, даже не раздев, он овладевал своей женщиной прямо под открытым небом. Он столько раз любил ее так, будто она была единственным, что держит его в этом мире!.. И Наги никак не могла понять, отчего же тест все еще упорно показывает всего лишь одну полоску? Огонек ушел, но он был должен — просто обязан! — оставить ей того, ради кого она найдет силы жить, кому сможет дарить тепло, кто никогда не оставит ее в одиночестве!

У кого будут глаза ее мужа и его огненный росчерк в челке.

Но пока каждое утро всплеск надежды сменялся очередным разочарованием, а прием пациенток резал, словно нож, наточенный умелыми руками Огонька. Женщины, чьи глаза блестели от счастья, приходили к ней и зачастую приводили с собой смущенно, но горделиво улыбающихся мужей. Глядя на эти пары, Нагината снова и снова задавала себе вопрос: когда же и ее тесты покажут две полосы? Она даже начала носить их с собой: а вдруг в ее случае особая реакция, проявляющая цвет не через минуты, а часы? Дни? Она слышала о таких случаях! Лучше она все их будет хранить, благо, объемные карманы халата позволяют... Ежедневно по много раз Наги перебирала их, сравнивала. Всматриваться в окошки с голубой полосой до боли в глазах стало для нее традицией.

Она была уверена, что и ее муж, узнав об успехе, обязательно ей тепло улыбнется...

Нагината отодвинула карту очередной счастливой пациентки. Выудила из кармана халата один из бережно хранившихся там тестов, и в очередной раз за день сердито на него уставилась. Может быть, бракованный? Бракованная партия, полностью попавшаяся ей?..

Окошко подмигивало одной тонкой синей полосочкой. Девушка повернула его под другим углом, и ей показалось, что рядом все же высветилась вторая! Едва заметная, почти неотличимая от белого... Вот же она!.. Наги протянула руку, нащупала ручку и очень аккуратно провела по тому месту, где стоило быть второй. Она просто сделает ее чуть более четкой, чтобы перестать так напрягать зрение, пытаясь разглядеть! Синяя чернильная линия легла рядом с голубой.

Вот теперь все так, как должно быть!

Дрожащими пальцами Нагината сжали заветный кусочек пластика и трепетно прижала его к груди. Ее губы впервые за несколько месяцев растянулись в счастливой, широкой улыбке.

Спустя 18,5 лет после победы над Плутарком.

Она никому не сказала о своем счастье.

Зачем, ведь она сама акушер-гинеколог? Она прекрасно справится со всем самостоятельно. На работе знали, что муж ее совсем недавно погиб, и Наги решила, что ей ни к чему сочувствующие взгляды и разговоры за спиной. Никому не понять, каким смыслом разом наполнилась ее жизнь! Как все изменилось!..

Теперь Нагината вечерами шла домой, готовила себе правильный, полезный ужин, а потом садилась и представляла, что нужно подготовить к рождению малыша. Вон туда она поставит кроватку. А вон там будет хранить его вещи. Или лучше разместить кроватку в углу, подальше от входной двери? А поместится ли вон там колыбель?.. Подумав, она решила, что стоит нарисовать планировку комнаты, чтобы понять, как переставить мебель.

Энтузиазм и энергия переполняли ее. Не стоило откладывать это важное дело ни на минуту!

Порывшись в шкафу, Наги вытащила оттуда любимую толстовку мужа. Улыбаясь, вдохнула аромат шафрана и красного апельсина. Огонек же не будет против, если она ее накинет?.. Сейчас ей особенно хотелось уюта и тепла. Закутавшись, Наги накинула на голову капюшон, чтобы полностью окружить себя родным ароматом. Она оказалась из тех счастливиц, которых не преследовал токсикоз, но стоило позаботиться о них с малышом, и окружить себя тем, что точно не вызовет тошноту!.. Снова порывшись в шкафу, она достала свою коробку с карандашами и альбомы. Найдя пустой лист, принялась водить ими по бумаге, перенося на него идеи оформления интерьера. Она нарисовала балдахин над кроваткой, а потом цветочки на нем. Игрушечную крысу в кроватке. И погремушки, обязательно нужны погремушки!..

Отложив карандаш, Нагината достала старые рисунки и уселась вместе с ними прямо на пол. Руки сами собой подцепили прядь длинных волос и сунули ее в рот. Она с удовольствием сжала зубы, почувствовав, как хрустнули под ними волосы. Ей всегда безумно нравилось это ощущение, но кто-то вечно оказывался рядом, морщился и заставлял перестать их обсасывать!..

Вот папа. Его виски уже начали седеть, когда она рисовала этот портрет, но взгляд был ясен и даже игрив. Наги выполнила его, закончив первый год обучения на Венере... А вот мама смущенно глядела из-под челки. Такой она поймала ее во время беременности Стокером. А вот десятки рисунков, на которых в разных позах изображен широкоплечий мужчина с буро-рыжим росчерком в волосах. Вот он закусил губу, вот сжал зубами сигарету, а вот тут он полуобнажен и по литым мышцам груди так и хочется провести ладонями. Нагината помнила пальцами его тело: надежное, сильное, дающее ощущение защиты...

Он вечером придет и она прижмется к его груди. Снова услышит ухом стук родного сердца. О, как же оно забьется, когда она покажет две полоски на тесте!..

Нагината счастливо вздохнула, улыбнувшись своим мыслям.

Интересно, каким он будет — их ребенок? Она же может нарисовать его! Представить, каким он будет после рождения, каким – в год, в два. Она много лет не брала в руки карандаш, но знает, что умение вернется, стоит ему только привычно улечься в пальцах. Она сейчас набросает, а потом, когда малыш подрастет, сравнит реальность и свои предположения.

Лихорадочно блестя из-под низко надвинутого на лицо капюшона глазами, Нагината взяла пустой лист, и карандаш забегал по бумаге.

Глаза будут Огонька, она уверена. Губы — папины. А вот носик как у нее и мамы. Огненную челку он наверняка также унаследует от отца, ведь тот говорил, что это — наследная черта его рода...

Ей приходит в голову, что мама наверняка с радостью возьмет на руки внука. И Нагината начинает с упоением, часами выверяя детали, рисовать Карабину, прижимающую к груди младенца.

Наги помнит, как папа ползал с ней и Харлеем по полу. С внуком наверняка тоже будет рад поиграть! И растрепанная осунувшаяся женщина рисует, как широкоплечий, еще совсем не старый рыжий мужчина на полу их комнаты катает машинку перед начавшим сидеть малышом.

Она точно знает, что Огонек станет прекрасным отцом. И рисует снова и снова, как он, придерживая их сына за ручки, помогает тому делать его первые шаги. Их первые шаги. Их первые мальчишеские игры. Их первые от нее тайны...

Дни сменяются ночами, ночи гонит прочь рассвет, но Нагината не замечает их смены. Выводя каждую шерстинку на любимом лице, она рисует, как Огонек сажает подросшего мальчишку в седло «Дрэгстера». Как тот помогает отцу ремонтировать байк, и они оба являются к ужину, уставшие и перемазанные маслом, но совершенно довольные: у них получилось! А вот они всей их большой семьей провожают сына в первый раз в школу… У самой Наги в этот момент под сердцем дочка, и совершенно счастливый муж не может сдержаться, чтобы время от времени не прикоснуться к ее округлившемуся животу.

Уйдя в мир фантазий, Нагината не заметила, как в ее дом вошел рыжий старик. Всего час назад ему доложили, что она почти две недели не появлялась на работе, не брала трубку и не отпирала дверь. Она не заметила, какими пустыми глазами он смотрел на нее. Ей было совершенно плевать, что она перемазана в карандашах и красках, исхудала, под глазами ее залегли синяки, а грязные, спутанные волосы, чьи кончики она по вернувшейся детский привычке обсосала до состояния мокрых клоков, слиплись и безнадежно перепутались. Она больше не смотрела вокруг, лишь внутрь себя, полностью погрузившись в мир идей.

Стокер, замерев и не шевелясь от сковавшего его ужаса, смотрел на дочь Карабины и жену Огонька, которая, раскачиваясь из стороны в сторону, сидела на полу среди сотни рисунков.

Рисунков, на которых безумная женщина изобразила своих близких. Тех, кто больше не мог быть с нею рядом.

Рисунков, в которые она перенесла свою жизнь.

Которые стали ее жизнью.

Ее идеальным миром.

Миром, которого не будет никогда.

====== Эпилог. Серый кардинал. ======

Спустя 23 года после победы над Плутарком.

Марс полыхал.

Внизу, там, где еще недавно простирался Сад Надежды, жаждущая крови толпа пыталась прорваться в здание правительства. Военные, которые остались верны Стокеру, вели огонь на поражение, пытаясь не допустить штурм резиденции Лидера. Нападающие кидались под выстрелы и умирали сотнями. Марсиане предпочитали смерть продлению периода изоляции.

Они устали жить под колпаком власти. Они больше не желали послушно идти за тем, кто вел их столько лет. Они больше не видели пути в светлое будущее.

Стокер вздохнул, отвернулся от огромного окна, приподнял очки и устало потер переносицу. Сада Надежды, того островка, который позволил вернуть на Марс жизнь, больше не было. Как и надежды на лучшее. Как и веры в то, что он поступает правильно.

Совершенно поседевший, осунувшийся, старчески шаркая, он тяжело добрел до рабочего кресла. Карабина, не обращая на марсианина никакого внимания, уютно устроилась в нем с ногами. Стокер так привык к ней за эти годы, что уже не обращал внимания: просто шикнул на призрак подруги и практически рухнул на освобожденное ею место. Карабина уселась на стол, прямо на одну из стопок с документами.

Два десятка лет правления целым миром взяли свое. Дрожащими пальцами Лидер обхватил стакан с виски и сделал несколько больших глотков. Карабина поморщилась и неодобрительно покачала головой.

— Осуждаешь? — спросил ее Стокер и сделал еще один глоток, осушив до дна стакан. Далеко не первый за этот день. Карабина, как всегда, не ответила, а лишь пожала плечами.

В последние годы ее собеседник чаще пил спиртное, нежели воду. Желудок запульсировал резкой болью, и старика едва не вывернуло: организм давно давал сигналы, что алкоголь в таком количестве употреблять не стоит. Но старый марсианин не хотел прислушиваться к себе, наоборот, все увеличивал дозы. Он понимал, что ближе и ближе подходит к краю, и делал все, чтобы скорее с него соскользнуть.

Он ждал полета в бездну как спасения. Возможности стать наконец свободным от преследовавших его призраков прошлого.

Столько лет он отдал всеобщему благу, но сейчас становилось очевидным, что его труд оказался никому не нужен. Что его идеальный мир был лишь иллюзией, которая родилась однажды в его голове и захватила мысли. Такой же иллюзией, как и серая марсианка, сидевшая на краю его стола и плавно помахивающая хвостом. Он настолько привык к тому, что, стоило ему остаться одному, как она появлялась рядом, что перестал обращать внимание на призрак. Ему даже нравилась ее компания. Было, с кем поговорить и с кем поделиться печалями. Он прекрасно понимал, что, по сути, говорил с пустотой, но ему нравилось думать, что кто-то из близких его не покинул.

В последние годы неудача следовала за неудачей. Сначала предала Карабина, потом Огонек. Те, кто еще могли у него остаться, или отвернулись, или умерли, или потеряли рассудок. Марсиане, которых он так стремился оберегать, больше не хотели его опеки. Население жаждало снова контактировать с миром, невзирая на риски, летать к звездам, соединиться с членами семей, которые были вынуждены покинуть Марс.

А несколько месяцев назад всплыла правда о трудовых лагерях, о чипировании и о том, как поступали с несогласными. Всплыла, конечно, не случайно: Харлей, сын его старых друзей и перспективный молодой офицер, унаследовавший способность родителей к анализу информации, сложил два и два. А потом сделал правильные выводы о той роли, которую сыграла в истории с радио «Свобода» его семья. Добившись встречи с безумной сестрой, смог из ее рисунков и обрывков фраз составить картину гибели родных. А потом вместе с тройняшками Модо предал огласке эту историю через видеотрансляцию в социальных сетях. В отличие от родителей, скрывать свою личность он был не намерен. Во время своего рассказа Харлей был так возмущен повальной слежкой, что, распалившись, вырвал чип из плеча зубами.

После того, как эта запись разошлась по Марсу, к Стокеру заглянул редкий гость — Троттл и, забросив ноги на огромный рабочий стол, целый вечер детально указывал на все просчеты, которые допустил марсианский лидер, пытаясь скрыть свои преступления. Прогнать его из кабинета тот смог лишь напившись так, что отключилось сознание.

PR-команда Стокера не успела среагировать. Точнее, реагировать не стала. Специалисты по связям с общественностью, столкнувшись с горькой правдой, были так поражены видом окровавленного кусочка плоти с крохотным датчиком внутри, что просто не препятствовали распространению этой записи…

И тогда Марс запылал.

Харлей легко собрал вокруг себя недовольных. Буквально за месяц его отряды захватили несколько крупных городов и одну из военных баз. Мятежники смогли прорвать космический щит и отправить посланника в галактический совет с просьбой помочь свергнуть диктатора. Просматривая записи атаки небольшой группы истребителей на звездные крейсеры, Стокер видел, что флот не очень-то стремился остановить прорыв.

Лидер сделал еще один глоток.

Глупцы! Они думают, соседи помогут Марсу? Инопланетяне с радостью придут, чтобы урвать жирный кусок ресурсов планеты. Если, конечно, к прибытию временного правительства что-то останется: их мир на глазах сгорал в очередной кровавой войне. Оставленная без поддержки хрупкая экосистема стремительно погибала, экономика рухнула, население, наученное горьким опытом, убегало из городов.

Он, Стокер, совершенно очевидно проиграл. Хотел построить идеальный мир, вот только тот оказался никому не нужным. Никто не захотел в нем жить.

Черная волна отчаяния захватила все его существо. К горлу подкатила тошнота, в груди сжалось. Сегодня он получил официальное предписание от галактического совета позволить миротворцам высадиться в столице, и передать временному правительству полномочия главы государства. Он мог, конечно, отказаться или сделать вид, что сообщение не прошло информационную блокировку. Его ресурсов бы хватило на то, чтоб сбежать и еще долго скрываться хоть на Марсе, хоть вне его, не всех верных воинов потерял Стокер, но… зачем? Для чего продолжать сопротивляться, бороться? Цепляться за ускользающую власть? Для чего влачить эту жалкую одинокую жизнь?

Будто в подтверждении этих мыслей из-за его спины вальяжно вышел Огонек. Хозяйским жестом взял предписание, насыпал на документ табак, ловко свернул самокрутку и, прикусив по привычке ее кончик, закурил. Карабина, словно почувствовав так нелюбимый еюзапах табака, сморщила носик и сердито посмотрела на зятя. Стокер втянул воздух носом: уловить такой знакомый аромат тлеющий сигареты хотелось ужасно, но ощутить он смог лишь запах пыли да пропахшего алкоголем помещения…

Как же он устал балансировать на грани реального и потустороннего мира!..

Морщинистые пальцы обхватили рукоятку бластера, и старик, даже не глядя на оружие, привычным жестом проверил заряд. Батарея не полная, но ему хватит.

Настало время разыграть эндшпиль в этой партии!

При движении на руке сверкнул перстень из плутаркийской стали с мышиной головой. Этот символ долгой дружбы придал уверенности в правильности принятого решения. Он знал, что поступает верно. Кольцо, будто подбадривая, привычно согревало, словно рукопожатие друга. Стокер улыбнулся уголками губ: место, где оно все эти годы пролежало, несколько дней назад указал ему Огонек, появившись из мрака и будто бы нехотя хлестнув хвостом в сторону своего подарка. Понимая, что это знак, Стокер дрожащими руками подобрал перстень и вернул тот на палец. Все было кончено: ему, наконец, протягивали руку, чтобы помочь спуститься в бездну.

Он много лет пытался изменить Марс, но совершенно очевидно проиграл. Он построил идеальный мир, вот только чью идею воплотил? Всегда думал, что делает то, о чем мечтали его близкие, но, как оказалось, этот многолетний труд им был не нужен. И не просто не нужен, а настолько противен их желаниям, что они попытались его, Стокера, убить!

Мы хотели свергнуть ненавистного диктатора…

Голоса в его голове прошелестели, словно сухие обгорелые листья, которыми играл ветер в погубленном во время одной из попыток взять штурмом резиденцию Лидера Саду Надежды.

Минуло несколько лет с той ночи, когда в лицо ему бросили обвинения, но гнев до сих пор каждый раз закипал в правителе Марса. Стоило лишь вспомнить, как организовали за его спиной заговор, который должен был снова расколоть их мир! Даже сейчас Стокер считал, что гнев его был праведным, и что он сделал то, что был должен: покарал предателей, которые подвергли миллионы жизней риску!

Вот только… что же осталось ему после?

Одиночество и тишина. А еще призраки, которым он каждый вечер за бокалом виски доказывал свою правоту.

Никто, кто мог бы разделить с ним удовольствие от стаканчика хорошего коньяка, больше не приходил вечерами, чтобы поболтать о жизни. Мечта о маленьком доме, где будут собираться друзья и бегать их дети, рассыпалась в прах: у него нет ни друзей, ни дома. А его гнев и обиду давно смыли слезы, пролитые вдовами его близких. Обиды больше не было, было лишь горькое сожаление о том, что все обернулось вот так.

Чарли на это презрительно фыркнула. Винни обнял жену и поцеловал ее в висок, пытаясь успокоить и не позволить превратиться в очередной раз в злобного полтергейста, после которого весь кабинет главы Марса оказывался разгромленным. Впрочем, Стокер, когда пробовал на записях с камер разглядеть, как бушует призрак подруги, каждый раз видел лишь себя, швыряющего о стены предметы и мебель. Винни хмуро посмотрел на своего бывшего командира и сердито отвернулся.

О Фобос, он же не хотел! Не хотел, чтоб так вышло! Верил в то, что поступает правильно, что иного выбора у него просто нет! Тащил груз забот о Марсе на плечах, убеждал себя, что справится с этой ношей!.. Сколько еще им всем это объяснять?! Да, он не справился! Потерял все, что дорого. Даже старину Скабба пару лет назад отправил под трибунал, заподозрив в желании узурпировать власть. Иногда Стокер корил себя за это решение и думал, что разглядел предательство там, где его не было, но чаще ему все же удавалось убедить себя в том, что подозрение не бывает безосновательным. Карабина же, его извечная собеседница, укоризненно качала головой и кивала на огромное окно, которое выходило на умерший сад. Давала понять, что он сделал несчастным целый мир, разлучил семьи, пролил крови больше, чем кто-то в истории, и не стоит ему пытаться отрицать свои преступления. Она считала такие попытки трусостью.

Стокер зажмурился, не желая больше видеть то, что сотворил с родной планетой.

Последние два десятилетия он убеждал себя, что день за днем делает правильный выбор, но несколько лет назад прочитал в безумных глазах Нагинаты, что ошибался. В ее рисунках, разбросанных по полу, Стокер наконец разглядел, каким должен был быть их мир. Мир, в котором должна была править любовь. Мир, в котором должна была править дружба. Мир, в котором никто не побоялся бы просить помощи.

Мир, которого по его вине больше никогда не будет.

Когда он свернул с тропы, что привела бы всех к светлому будущему? Быть может, в тот момент, когда приказал убить Карабину? Тогда, когда запустил ракеты по мирному населению и уничтожил две расы? Или, быть может, тогда, когда потерял Тэсс? Но, скорее всего, еще раньше…

Карабина закатила глаза. Стокеру показалось, что он прочитал по ее губам слово «Идиот!..»

— Не ругайся, а, бро? Я понял.

О, он так хотел вернуться назад и все исправить! Забыть обиды, выбрать другие слова, поступать иначе! Но будто все эти годы что-то постоянно толкало его подальше от тех, кто был ему дорог, от гуманных решений, уничтожало на корню желание попытаться исправить ошибки… толкало прямо в бездну, на дне которой бушевало море крови. Той крови, которую он проливал во имя всеобщего блага.

Но теперь он наконец понял, чьи идеи покорно воплощал, по чьей указке действовал, подавляя в себе жалость и сострадание, запрещая себе любить. Он осознал это во время одного из долгих разговоров с Карабиной, в котором говорил только он. А она, положив руку на плечо и тепло улыбнувшись, без слов подсказала ему выход.

Пальцы, покрытые совершенно седым мехом, легли на спусковой крючок бластера, кольцо звякнуло о металл. Руки больше не дрожали, он не боялся смерти. Лишь одно пугало старика: даст ли ему тот, кто все эти годы стоял за спиной, возможность наконец выйти из игры? Позволит ли Стокеру закончить партию, просто сдавшись, или вновь сделает так, что его сердце продолжит биться?..

Он не хотел больше приносить кровавых жертв. Он устал, он захлебнулся в их крови!

«Тэсс, помоги мне!..»

Лишь одна она никогда его не тревожила своими визитами. Та, общества которой он жаждал больше остальных.

Дуло уперлось в висок. Ободок из плутаркийской стали впился в палец.

«Стой, трус! Стой, безумец! На кого ты оставишь родной мир? Кто, кроме тебя, способен дать ему благо? Кто, если не ты, встанет на пути у тех, кто уже идет, чтобы снова нажиться на горе Марса?» — мысль пришла на ум так резко, что старик распахнул глаза.

Внушивший ее грозно возвышался над ним. Глаза отца касты воинов горели пламенем и жаждой, которую никто не в силах был утолить. Чужая воля ворвалась в сознание Стокера, сметая решимость, подчиняя себе, как делала множество раз, хоть и не так явно. Ненасытное божество желало через своего облеченного властью сына снова и снова получать кровавые жертвы.

Окружавшие его призраки с появлением бога растворились в воздухе, не смея мешать его разговору и не желая попасться под горячую руку рассерженного божества.

Пальцы, сжимающие оружие, задрожали, и ствол медленно заскользил вниз.

А ведь и правда, кто, если не он? Станет ли благом для Марса внезапно потерять лидера, который стоял у руля почти два десятка лет? Принесет ли благо мальчишка, в чьих руках, скорее всего, окажется власть после его смерти? Сможет ли Харлей справиться с теми, кто захочет разорить их мир? Или его просто сожрут, а несчастную планету снова бессовестно обворуют под благовидным предлогом?.. Не лучше ли попытаться пойти на контакт с сыном Карабины, подготовить преемника, передать ему бразды правления?.. А пока самому присматривать за Марсом. Ему по силам решительно подавить восстание, ответить сокрушительным огнем на внешнее вторжение, а потом продолжить мудро вести население по самым безопасным путям…

Кольцо на его руке на мгновение будто лизнуло пламенем. Старика резануло отрезвляющей болью. Светлая изящная рука той, которую он так часто звал в мыслях, накрыла его пальцы, не позволяя откинуть бластер и растерять решимость. Основание антенн опалило ее дыханием, и марсианин сильнее вцепился в оружие. Губы Стокера растянулись в хищном оскале:

«Да иди ты на хер, проклятый кукловод! Прочь из моей головы! Не выйдет! Я и так натворил достаточно! Не в этот раз!.. Тэсс! Встречай меня! Я иду!..»

Дуло резко прижалось к виску, очки задорно сверкнули стеклами.

Стокеру понадобился лишь один выстрел. Ему хватило.

***«Ты из тех, кто всегда идет к своей цели.

Все, кто рядом с тобой — всего лишь ступени.

Ты поднялся по ним, не ведая жалость.

Что ж, взойди на престол, возьми, что осталось.

Бог, ты видишь свой мир — лишь пепел и пламя?

Вот все, что ты заслужил — властвуй по праву.

Ты делал шаги соразмерно желаньям,

Но не прошел лишь одно испытание состраданьем».

«Еще не поздно настроить скрипку, взять верную ноту,

Исправить ошибку, не поздно зажечь Солнце, новое небо и новые звезды.

Не поздно. Послушай, я так не хочу быть один в пустоте.

Еще не поздно решить проблему. Взять мажорный аккорд, красивую тему,

Не поздно жить без фальши, создать новый мир лучше, чем раньше.

Не поздно. Послушай, я так не хочу быть один. Властелин ничего.»

«Ты разыграл свой дебют фигурою белой.

Все получил твой король за размен королевой.

Вот он один на доске застыл обреченно.

Что ж ты прекрасно провел этот эндшпиль за черных.

Да, ты сумел отворить заветную дверцу,

Но мир, что Бог сотворил, рожден был из сердца.

Тот, кто сердца лишен — жизнь дарить не способен.

Жаль, но ведь ты не прошел испытанье любовью.»

«Еще не поздно настроить скрипку, взять верную ноту,

Исправить ошибку, не поздно зажечь Солнце, новое небо и новые звезды.

Не поздно. Послушай, я так не хочу быть один в пустоте.

Еще не поздно решить проблему. Взять мажорный аккорд, красивую тему,

Не поздно жить без фальши, создать новый мир лучше, чем раньше.

Не поздно. Послушай, я так не хочу быть один. Властелин ничего!»

«Поздно считать ошибки — никто не даст тебе новой попытки

Поздно молить о смерти — кричи, не кричи — никто не ответит

Поздно, послушай, не ты ли хотел быть один (я так не хочу быть один!), Властелин Ничего?

Отзовется одно лишь эхо — ни женской улыбки, ни детского смеха не будет отныне,

Ты один в холодной, мертвой пустыне.

Поздно, послушай, уже не спасет никого Властелин Ничего.»

«Поздно…»

«Властелин Ничего» песня из мюзикла «Последнее Испытание»