Комсомольская [Ильяс Хайдарович Салахов] (fb2) читать онлайн

Ильяс Салахов Комсомольская

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Комсомольская», при выходе из поезда не забывайте свои вещи», ― эта фраза всё утро крутилась у меня в голове. С чего бы, я понять не мог. На «Комсомольской» я не был уже очень давно, хотя сегодня, по работе, надо будет ехать по красной ветке.

Никогда ещё я не испытывал такой тревоги, спускаясь в подземку, как сегодня. Судорожно ищу причину, оглядываюсь. Но ничего необычного не замечаю: людской поток, ежедневно утекающий под землю, охранники на входе, очередь в кассу, и шум подъезжающих поездов. Обычное будничное утро, я вместе со всеми жду поезда.

Вагон грохочет, визжит, режет циркулярной пилой мой не молодой уже мозг, народ раскачивается в такт движению ― привычная картина. Только к визгу и грохоту не могу привыкнуть.

Но что же, всё-таки меня тревожит? Две остановки ехал, подозрительно осматриваясь, ничего необычного не находя, на третьей же неожиданно нахлынули воспоминания о давнем, малозначительном случае.

Она, явно приезжая, подошла на станции «Комсомольская», маленькая, растерянная, поинтересовалась, как попасть в музей-заповедник «Коломенское».

Была осень.

Суббота, я в парке; в институте почти ничего на дом не задали, и можно было спокойно наслаждаться жизнью.

Парк этот нравился мне с детства: своими дикими, совсем не парковыми, перелесками, глубоким длинным оврагом, высоким берегом реки, с которого открывалась шикарная панорама на пойму и город, уютными кафешками, и ледовыми площадками.

Я уселся на лавочку на высоком берегу; было довольно прохладно; меня охватил тихий восторг от вида на реку, на дальний берег, от свежего ветра. Восторг охватывал меня всякий раз, когда я приходил на это место.

Она подсела незаметно. Я почувствовал её аромат. Нет, не духов, как я потом узнал, – она не душилась, это был её аромат, особенный. Осторожно скосив глаза, я попытался её разглядеть. С такого угла это было сложно, но мне она показалась красивой. Посмотреть прямо я не решался, боялся показаться бесцеремонным. Я видел короткую малиновую куртку, джинсовую юбку и высокие большие ботинки.

Мне показалось, что мы сидели бесконечно долго. Она нарушила молчание первой:

– Здесь очень красиво…

– Да! Очень! ― быстро согласился я, и, воодушевлённый, начал рассказывать историю этого места, собирая отрывочные знания из разных источников, а что то додумывая на ходу. Мне очень хотелось произвести на неё впечатление.

– Это очень интересно, – тихим, но как мне показалось, заинтересованным тоном сказала она. Это мне придало смелости, и я решился посмотреть на неё открыто.

Кругловатое лицо, русые волосы до плеч, бесцветные, показавшиеся мне небесными, глаза, полноватые губы я принял как чувственные, ― она виделась мне красивой. Но красота её была не стандартной, шаблонной, ― а какой-то особой, тонкой. Так мне тогда думалось.

Я потупил глаза, ― а я тут часто бываю. Место здесь особенное…. Чувствуешь энергетику?

– Да, чувствую, меня как будто наполняет покой.… Очень хорошо… В последнее время так много проблем, и со здоровьем, и дома… ― голос её звучал мелодично и слегка жалобно. Я сидел неподвижно, лихорадочно соображая, что сказать, но слова не находились. Она вдруг взяла мою ладонь, положила на свою коленку, и прижалась ко мне губами.

Мы застыли в поцелуе, казалось, целую вечность. Плечо затекло, но убрать руку с её коленки я не решался. Я чувствовал, как холод начинал пробираться под одежду. Она, похоже, тоже, ослабила объятья, откинула голову назад, и вздохнула:

– Мы целовались… упоительно!

– Да, ― растерянно согласился я, и предложил спуститься к реке. Я был слишком ошеломлён, и не знал, что говорить. ― Прогулка давала мне некоторую паузу, что бы прийти в себя. Спуск к реке был довольно крутым, и я подал ей руку. Её ладонь оказалась очень холодной, и, когда мы спустились к реке, я, обнял её, стараясь согреть. И мы опять застыли в поцелуе, как ледяные статуи. Но на этот раз недолго, ветер у воды был ещё более пронизывающий, и мы, не размыкая объятий, двинулись вдоль берега.

Незаметно наступили сумерки, между водной гладью и небом различий стало меньше, а вместо зелёного берега появилась тёмная полоса.

– Знаешь, а там, где живёт моя бабушка, сумерек почти нет, сразу наступает ночь, – сказала она.

– Это, наверное, где-нибудь, на севере? – Я прижал её сильнее.

– Угадал, – улыбнулась она, – в Архангельской области. Я невольно улыбнулся, увидев ямочки на её щеках.

– Мы съездим к твоей бабушке? Покажешь мне эти чудесные места? – неожиданно спросил я, и испугался. Но она как будто восприняла мои вопросы с воодушевлением.

– Конечно! И с бабушкой тебя познакомлю, ты ей понравишься! Она угостит тебя такими блюдами, которые здесь ты никогда не пробовал! – она прижалась ко мне сильнее.

Мы медленно шли вдоль кромки воды, обсуждая будущую счастливую жизнь, и верили в неё безоговорочно. Она рассказывала о деревне, где живёт бабушка, о своём отце, известном учёном, который в будущем обязательно поможет мне с карьерой, поскольку моя специальность в институте была с ним профильной. Я уже видел себя членом её семьи.

В какой-то момент я вдруг почувствовал тревогу, – сумерки сгущались, а вокруг кроме нас никого не было. Днём и вечером, особенно в выходные дни здесь очень людно, даже зимой, но сегодня, почему то было пусто.

Интуиция меня не подвела, – я услышал за спиной шорох. К нам молча бежал, выкидывая в стороны большие лапы, огромный, довольно страшного вида, пёс. В неверных сумерках он казался призраком. Она застонала от ужаса, и спряталась за моей спиной.

В первый момент ужас парализовал и меня. Я панически боялся собак с детства. Всегда переходил улицу на другу сторону, когда навстречу шла женщина с маленькой собачкой, а уж, когда с большой, – поворачивал обратно и прятался в ближайшем подъезде.

Сердце сжалось в комок, голову сдавили слесарные тиски. Но в тот момент, когда я увидел ещё несколько больших псов, молчаливо бравших нас в ужасный круг, от страха вдруг не осталось и следа.

Я намеренно не спеша, хладнокровно нагнулся, поднял попавшийся под руку камень, и, заметив, что псы настороженно замерли, резко, с диким криком кинулся на них. Стая с лаем бросилась врассыпную. «Беги наверх, быстро!» – крикнул я ей, держа камень в руке и следя за псами. Она не заставила себя ждать, и резво взобралась на высокий берег.

Стая довольно быстро оправилась от шока, и угрожающе приближалась ко мне. Я сделал ещё выпад, но он произвёл уже меньшее впечатление, но, тем не менее, мне хватило времени убежать.

Она стояла за деревом и восхищённо смотрела на меня.

– Как ты ловко с ними! – глаза её блестели восторгом. Я почувствовал себя счастливым.

– Да что там… пустяки, – ответил я, и покраснел.

Стемнело.

– Надо ехать домой… ― печальным голосом сказала она. ― А до завтра ещё так долго, целая ночь….

– Всё будет хорошо, ― сказал я успокаивающим тоном, ― Ночь пролетит быстро! И завтра мы опять будем вместе!

– Правда? ― она подняла на меня влажные глаза.

– Конечно! ― Я погладил её по волосам, и обнял.

Несмотря на позднее время, в метро было много народу. Мы ехали стоя, держась за руки. Я чувствовал, как её замёрзшая ладонь теплеет. Вагон трясся, визжал, стучал колёсами, но я этого ничего не ощущал, ― я чувствовал только её ладонь.

Откуда то из далека донёсся голос: «остановка Комсомольская…» – она вдруг встрепенулась:

– Ой, моя! ― сжала мне руку, и выскочила в открывшиеся двери. Меня вдруг охватил ступор. Я смотрел на её удаляющуюся небольшую фигурку, и не в силах был пошевелиться. Она повернулась, помахала мне рукой, и скрылась в толпе. А перед моими глазами всё мелькала её малиновая куртка, джинсовая юбка.

«Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Сокольники» ― донеслось из динамиков, и меня как током ударило! Телефона то я её не взял! И где встретимся, не договорились, и даже имени я её не спросил, как впрочем, и она моего. Но было поздно, двери закрылись и поезд уже отъезжал от платформы.

Вагон резал душу своим визгом, я смотрел в окно на пробегающие мимо огни, и старался успокоить себя тем, что, конечно же, ― завтра надо прийти в парк на то же место, вроде бы об этом и говорили. Ну да, говорили, что место хорошее, кончено, завтра на скамейку!

На следующий день с утра я уже был на скамейке, благо, было воскресение. Сейчас здесь было гораздо веселее: народ постепенно прибывал, в глубине парка заиграла музыка, а со стороны кафешек поплыл шашлычный аромат; небо было ясное, рябь на реке играла бликами поднимавшегося всё выше солнца; даль была чистая, светлая; то там, то тут слышался смех и весёлые разговоры.

Поначалу я поддался общему благостному настроению, и с улыбкой вертел головой в разные стороны, уверенный, что вот сейчас увижу её малиновую куртку. Но время шло, курток было много, но малиновой не было. Уверенность постепенно таяла, а беспокойство росло.

В полдень я проголодался, запах шашлыка невыносимо манил, но покинуть лавку не решался. Я просидел на ней до вечера, но она так и не появилась.

Всю рабочую неделю я ходил к лавке сразу после занятий, и сидел на ней до позднего вечера. Но не было не только её, но и ни одной собаки того вечера, хотя, казалось, я был бы уже рад снова встретиться со стаей.

Ещё одни выходные я безуспешно провел с утра до вечера на лавке, а потом с ужасом подумал, – «а может она имела в виду станцию метро «Комсомольская»? Ну конечно, вот я идиот! Кончено, мы же расстались в метро, там и должны были встретиться!»

Я представил, как она несколько дней, начиная с воскресения, стоит на платформе, отчаянно озирается в поисках меня, и плачет. Мне хотелось рвать на себе волосы. В понедельник, после занятий, я отправился на станцию. Надежды было мало, но я упорно бродил по платформе, из конца в конец, не помня, в каком месте она вышла из поезда. Я был похож на радар, постоянно сканирующий окружающее пространство. За эти дни я обрёл способность чётко различать лица большого числа людей одновременно, и на платформе, и на двух галереях. Со временем я начал видеть удивительный танец жизни в красно-серых гранитных тонах станции. Она текла то медленно, то ускоряясь, перетекая с платформы на пешеходные галереи и обратно.

Через месяц мне стало казаться, что я знаю в лицо каждого жителя города, и некоторых вижу уже не в первый раз. Но её не было.

Постепенно я прекратил свои нелепые ежедневные посещения метро, но всякий раз, когда оказывался на станции «Комсомольская», задерживался там дольше обычного.

Прошло уже, наверное, лет сорок с тех пор. Про случай этот я давно и прочно забыл. И вот неожиданным образом воспоминание всплыло.

Как же давно это было, подумал я. Поезд уже стоял на остановке, и голос из динамиков возвещал, что двери закрываются, и следующая остановка «Сокольники». «Комсомольская!» – подумал я, и бросился к окну. Поезд уже тронулся, когда я увидел малиновую куртку. Это была она, такой же, как тогда. Она повернула голову, и помахала мне рукой.

На мгновение я оцепенел. Вагон дёрнулся, я локтем задел электронную книгу в руках стоявшего рядом со мной мужчины, от чего книга, сделав кульбит, упала на пол. Я, бормоча извинения, быстро поднял книгу, и протянул мужчине. Тот смотрел на меня удивлёнными глазами, видимо, вид у меня был странный.

Я действительно находился в некоторой прострации. Не раздумывая, механически, вышел в «Сокольниках», и пересел на поезд в обратную сторону.

Я даже не понял, как оказался на «Комсомольской». Давно не применявшийся радар автоматически включился, и я ощутил, что вернулся на сорок лет назад. Станция была та же: квадратные колонны, красные гранитные тона, пешеходные галереи, ― вот только народу было несравненно больше. И танец жизни быстрее, яростнее.

И лица уже не различались так чётко, но, её, как и тогда, не было.

Минут через пять я избавился от наваждения, и смущённо топтался посреди зала, удивляясь себе, зачем же я оказался опять на «Комсомольской». Теперь, будучи сильно взрослым человеком, я на мгновение поддался юношескому идеализму, чему был не очень рад. Тот день вспомнился необычайно ярко, но теперь она не казалась мне красивой.

Время идёт, взгляды меняются, с возрастом видишь больше, и шире, этот факт не вызывает у меня сомнений. И только мраморно-красная станция «Комсомольская», с галереями и не стихающим танцем жизни остаётся неизменной, как некая жизненная константа, придающая моей душе спокойствие и уверенность.