Испорченный ребенок (СИ) [MMDL] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1 ==========

16 лет назад…

Высоко-высоко над голым бетоном бурлили тяжелые тучи, готовые в любой миг сорваться с небосвода. Сделав глубокую затяжку, я выдохнул дым, и он смешался с грозовыми гигантами, несущимися мимо плоской школьной крыши. Спокойно… Несмотря на все дерьмо, взвалившееся на мои плечи из-за преддверия выпускных экзаменов, и бессчетные домашние проблемы, — было спокойно… Только здесь…

Ржавая скрипучая дверь распахнулась с такой яростной стремительностью, словно ее пытались снести с петель, — и по бетону застучали знакомые скорые шаги.

— Я здесь, — подал я голос из-за поворота, и пришедший направился ко мне.

Его черные волосы были взлохмачены — и сами по себе, а не по вине сильного ветра, перекидывающего мою пепельную шевелюру с бока на бок. Испуганные карие глаза бегали из стороны в сторону, губы были бледны и искусаны, воротник черного школьного пиджака наполовину загнулся, наполовину стоял — в таком раздрае Пола я еще не видел. Сигарета в моих пальцах медленно опустилась на бетон, и я поморщился, не отводя от лучшего друга взгляд.

— Что за хрень с тобой?.. Что случилось?

Он приземлился на задницу рядом со мной и даже глазом не моргнул, отбив себе копчик.

— Шерон… — истерическим высоким тоном озвучил Пол, и я пожал плечами.

— И? Что — Шерон?

Он повернулся ко мне, чуть не плача, и усмехнулся ввысь:

— Беременна…

Сигарета дотлела до середины, и я вскрикнул сквозь плотно сжатые зубы. На пальцах наливался краской разделенный надвое ожог, оброненную же сигарету подхватил шальной весенний ветер. Подпрыгивая, будто заводная, она докатилась до края крыши, прошмыгнула под сетчатым ограждением и канула с высоты пятиэтажного здания.

Пол трясся, обхватив колени. Я — жевал собственный язык. Внутри до последней капли крови сражались два Дэмиена. Первый — лучший друг Пола, думающий в первую очередь о нем, реалист и прагматик. Он был абсолютно непоколебим в вере в то, что столь раннее отцовство утянет Пола на самое дно: никаких тебе перспектив, ни намека на получение высшего образования и хоть сколько-нибудь престижную профессию — только соски, пеленки, если не попытки затопить стресс в ближайшем захудалом баре, пока Шерон в одиночку будет нянчить сына или дочку. Второй Дэм… он знал, как это… находиться в дюйме от собственного несуществования… И ему было глубоко плевать на Пола и на Шерон — их личные интересы не стоят ничего в сравнении с целой жизнью, которая имеет право быть.

Тот самый момент. Эта крыша. Этот ветер. Улетевшая сигарета и стальная сетка, нарезающая холодный воздух, — тот самый момент, определяющий все. В итоге одно-единственное слово решит будущее раз и навсегда…

— А что Шерон? — только и смог вымолвить я. Пол оторвал лоб от колен; на прокушенной губе собиралась кровь.

— Плачет, — односложно ответил он.

— Тогда почему ты здесь, а не с ней?

Вопрос был верным, а Пол — нет. Его кулак врезался в мою скулу, и я завалился набок, чувствуя не столько боль, сколько облегчение: раз он способен злиться, то не собирается перекладывать на меня ответственность за собственный побег всецело. Привалившись к стене, он пыхтел; свистел обозлившийся ветер. Я перевернулся на спину, раз уж оперативно лег благодаря удару, и пасмурное небо окончательно заворожило меня.

— Я скажу ей сделать аборт… — натужно выдавил Пол.

— А мне зачем говоришь?

— Ты мой лучший друг! — зло выкрикнул он. Я знал, чувствовал, чего добивался Пол, сам того не понимая: он стремился вывести меня из себя, заразить меня отчаянием и злостью, чтобы разразилась грандиозная драка или громкий скандал, кои станут для него очередной возможностью сбежать от необходимости принять решение или саму ситуацию. Не позволю…

— Да, но не я ведь залетел. Не я сейчас реву в женском туалете, не ощущая ни капельки поддержки, — и уж точно не я не умею пользоваться долбаной «резинкой».

Из груди Пола вырвался низкий животный рык. Запрыгнув на меня, он схватился за лацканы школьного пиджака и как следует тряхнул меня. Даже приложившись затылком о бетон, я сумел не потерять контроль над эмоциями и подавить страстное желание двинуть Пола головой в лицо. Нет, дружок… Сам наворотил делов — сам принимай решение… Я не подпитывал его гнев на самого себя, и вулканический жар, пытающий его нервы, пошел на убыль. Склонившись, Пол уперся макушкой в мою грудь. Холодные белые пальцы мяли мой пиджак; с губ Пола слетали не то всхлипы, не то частые рваные вдохи. Где-то поблизости грянул гром, и птицы с шумом сорвались с соседней крыши. Я провожал их взглядом, жалея, что сам не могу оторваться от опоры и оставить все это дерьмо на далекой-далекой земле…

— Скажи… — начал было Пол. — Скажи, что я должен де…

— В задницу пошел, — выпалил я, и Пол тряхнул меня еще раз. Его темные глаза горели вновь воспламенившейся злостью. — Что такое? Ожидал, что я возьму всю ответственность на себя за твои решения? Это, мать твою, не тестик какой-нибудь и не пачка сигарет, найденная твоим батей. Я не обязан постоянно подтирать тебе зад. Ты хочешь убить этого ребенка? Так сделай это сам, не впутывай меня!

— Это не ребенок! Это… жалкие клетки, и только!..

— Если ты только клетки видишь, то ты звездец какой тупой! Что же ты себя не воспринимаешь как набор органов или банк генов?

— Я думаю! Хожу, принимаю решения!..

— Он тоже будет, если выживет! А про последнее: сопли ты жуешь, а не решения принимаешь!

Второй удар пришелся в живот, и, кажется, на языке появилось немного крови. Заколебал… Я был терпеливым, понимающим и принимающим — хотя бы первые минуты этого бесящего фарса, но хватит с меня! Мои руки вцепились в пиджак Пола, и мы покатились по крыше, рыча оскорбления и проклятия. Правый джеб в челюсть усмирил его, и Пол, сжавшись на бетоне, приглушенно разрыдался. Не от боли — я обрушил дамбу. Он выл, пока я сидел поверх его ног, а за ближайшей многоэтажкой прокатывался гром. На мою и его кожу начали падать холодные дождевые капли, сперва редкие и мелкие, но чем чаще душу сотрясали грозовые раскаты, тем больше становилось воды. За ледяной решеткой ливня не было видно практически ничего, и мы с Полом остались вдвоем в плотном шумовом кольце.

— Я боюсь!!! — проревел он, перекричав ненастье.

— Я знаю! Но это нормально! В первый раз все что угодно внушает страх! Это не значит, что нельзя попробовать!

— Это же не вождение или гавайская кухня, Дэмиен! Это ребенок!.. Черт!..

— Я знаю, приятель… Я знаю… — Нелепо потрепав Пола по мокрым волосам, я рухнул рядом с ним на бетон и подставил лицо дождю. — Ты должен поддерживать Шерон. Прямо сейчас. Иначе она испугается так же, как и ты, и не решится его оставить.

— Как я могу поддерживать кого-то, если у самого ноги трясутся от ужаса?!..

— Просто будь рядом с ней. Этого вполне хватит…

***

Полгода спустя…

Я намеревался сидеть на этом металлическом стуле хоть всю ночь, если потребуется, но сам не заметил, как вырубился. Кто-то активно расталкивал меня, звал по имени, и только через минуту-другую я стянул с себя достаточно сонной паутины, чтобы понять: это был Пол. Он широко улыбался, хоть глаза его и были на мокром месте. Он вытянул меня за руки с ряда ледяных стальных стульев, на которых я спал последние несколько часов, и потащил по светлому больничному коридору. Поясница разрывалась от боли, скрежетал каждый сустав в теле, но я на автомате перебирал ногами, просто чтобы не упасть. Передо мной открылась дверь, и Пол толкнул меня в палату, заодно сбив мое плечо о косяк.

Мои серо-зеленые глаза встретились с блестящими от слез серебряными очами Шерон. Укрытая по грудь, в свободной больничной рубахе, с пышными разметавшимися темно-русыми волосами, она держала на руках сверток из белого детского одеяльца и голубого покрывала. Сонная нега растворилась до последней частички, и я медленно подступил к кровати. За спиной шмыгал носом Пол, Шерон смеялась сквозь слезы, и только ребенок молчал, едва различимо посапывая. Жиденькие черные волосы младенца немного топорщились, совсем как у его отца; малюсенькие ручки с еще более миниатюрными горошинами-пальчиками высовывались из свертка и соприкасались с материнским большим пальцем — действительно большим, просто огромным по сравнению с таким маленьким, кукольным тельцем!..

— Хочешь подержать? — спросила Шерон, и я, переняв умалишенную улыбку ее будущего мужа, помотал головой:

— Боюсь, уроню.

Счастливые, но измученные родами Пол и Шерон плаксиво рассмеялись, и он присел на край ее постели, любуясь ребенком, как и я.

— Вы… уже придумали ему имя?

— Да, — подняла глаза Шерон. — Его зовут Вельт…

========== Глава 2 ==========

Наше время…

Честно… Я не помню, как он выглядел. Припоминаю лишь, что ему было немного за тридцать, как и мне, и был он самую малость ниже довольно высокого меня — идеальная разница в росте для поцелуев. Пил он тоже в меру и сам ко мне подсел. Я смотрел на его мягкую пластичную мимику, пока он о чем-то увлеченно рассказывал, перекрикивая музыку в клубе, чувствовал тепло его ладони на своей — и не возникало никаких вопросов касательно распределения ролей: всем телом он транслировал желание лечь под меня. «Обратился по адресу».

Мы покинули клуб почти сразу: прикончили заказанную выпивку и поймали на улице такси. На протяжении всего пути над чем-то пьяно, пустословно смеялись, целовались, поверхностно изучали на ощупь тела друг друга. На крыльце я запутался в ключах и скребся металлом в замочную скважину, в то время как его язык обхаживал мое левое ухо. Замок не щелкнул, но дверь все равно поддалась и открылась, словно была не заперта. В тот момент мне было глубоко плевать на эту — на самом деле весьма занятную — несостыковку, я хотел только одного: взять у этого мужчины все, что он решит мне предложить. Не оглядываясь по сторонам, мы были поглощены жаром наших тел и, дойдя в потемках до спальни, со смехом рухнули на кровать. Пружинистый матрас не издал ни звука, но справа что-то все же скрипнуло, будто дверь ванной приоткрылась. Однако — я был пьян. Вернее, позволил себе захмелеть и не имел ни малейшего желания возвращать трезвость мышления. Я целовал шею и грудь незнакомца, ласкал ладонью его пах через тесные брюки. Его руки прижимали мою голову ближе к коже, зарываясь пальцами в пепельные волосы, едва прикрывающие высокий лоб и уши, гладили спину, мягко царапали белую сорочку. Возвращаясь к губам спутника, я втянул носом воздух и медленно повернул голову в сторону ванной. Аромат молочного шоколада… Твою ж направо!..

С тяжелым вздохом я коснулся лбом оголенной мужской груди и сжал кулаки.

— Что такое?..

— Похоже, сегодня отдохнуть не удастся, извини, — ответил я, вглядываясь в блеск его раздосадованных глаз.

— О чем-то вспомнил?

— Вроде того. Еще свидимся, думаю: в том заведении я частенько бываю. — Я сел, и мой неудавшийся партнер опустил задранную майку. Щелкнул дешевый старенький бумажник, и я протянул мужчине крупную купюру. — И на такси, и на парочку коктейлей в качестве извинения за подпорченную ночь.

Дрогнул матрас. Широкие, немного грубые ладони, которые я жаждал ощутить скользящими по моим плечам и спине этой ночью, ласково коснулись щек, и я раздвинул языком губы того, чье имя не удосужился спросить.

— Будем считать, что это было наше первое свидание, — сказал он, пройдясь пальцами по моим влажным губам. — Пробный заезд, так сказать.

— Согласен.

Провожать его не пришлось. Откинувшись на мятое покрывало, я слушал, как удалялись его шаги, вскоре захлопнулась входная дверь.

— Какого черта ты забыл в моем доме после полуночи?! — предельно четко спросил я у голубоватого из-за света луны потолка.

Дверь ванной скрипнула теперь отчетливее, и в спальню ступил явно озадаченный мальчонка, выглядящий младше своих пятнадцати лет. Коротко подстриженные черные волосы выбивающимися прядками глядели в разные стороны, точно этот ребенок весь день, а то и больше, провел где-то в кустах. Огромные серо-зеленые глаза сегодня, как и в любой другой день, смотрели с жадностью и неукротимым любопытством — с врожденным желанием впитать все истины этого мира. На щеках, коленях и локтях красовались большие квадратные пластыри, футболка и шорты были покрыты не то пылью с дороги, не то тонким слоем застывшей на солнце грязи. Прошлепав босиком по бликующему темному паркету, мой крестник уселся на край постели. Наверняка оставил на покрывале грязный отпечаток своей маленькой костлявой задницы — но не прогонять же его теперь, тем более когда он похож на бродяжку…

— Я не понимаю, — тихо произнес он, и я поднялся. — Не объяснишь?

— Сперва кофе, потом объяснения. Если хочешь, можешь дождаться меня здесь.

Но он не захотел. Половиной моей тени он протопал следом на кухню и занял свое традиционное место за прямоугольным обеденным столом. Через несколько минут на светло-бежевой гладкой древесине появилась пара кружек: моя — с черным кофе для скорейшего отрезвления, и его — с какао настолько сладким, что у меня начинали болеть зубы от одного взгляда на него.

— Нет клубничных трубочек? — невинно поинтересовался он, и я поднял уставшие глаза за сидящего напротив сластену.

— А не слипнется? Сахар через сахар пить.

— Какао со вкусом клубники — вкусно же…

Что-что, а делать просящие глаза он умеет… Получив, как и всегда, свое, мальчонка присосался к трубочке, а я сделал глубокий глоток — кофеин ударил по вкусовым рецепторам, стремительно хлынул в мозг и пинком нажал большую красную кнопку перезагрузки. Муть в голове понемногу рассеивалась, как и воодушевление, с которым я завалился на кровать не один…

— Объясни…

— Что именно тебе объяснить, Вельт? — вымотанно спросил я, и он задумчиво отгрыз конец съедобной трубочки. — Почему я был с мужчиной?

— Для начала — почему ты вообще с кем-то был… — С несвойственной ему кротостью Вельт указал взглядом на кольцо, появившееся на моем безымянном пальце после помолвки.

— Тебе, возможно, сложно это будет понять, но у нас с Синди так называемые «свободные отношения». Ты слышал об этом что-нибудь? — В ответ он помотал головой, по-прежнему сжимая трубочку губами. — Это когда люди в отношениях или браке договариваются о том, что каждый из них может иметь также сексуальные отношения на стороне. Только сексуальные, не любовные.

— Не любовные?..

— Не романтические. Я имею в виду, можно заниматься сексом с другими людьми, но нельзя влюбляться в них, иначе это будет уже считаться изменой. Подобное если и практикуется парами, то редко разглашается, так что немудрено, что ты о «свободных отношениях» ни разу не слыхал…

— Так Синди тоже с кем-то спит?

— Да.

— И тебя это… не волнует?..

— Нет.

— Как так? — нахмурился Вельт. На этот вопрос у меня ответа не было. — Ты любишь Синди?

— Да.

— Тогда как тебе может быть все равно, что до нее дотрагивается кто-то другой?..

— Про секс-игрушки ты слышал? — Вельт кивнул. — Использование секс-игрушек — измена?

— Думаю, нет.

— Почему?

— Потому что это вещи. Предметы.

— Верно. И тут примерно то же: не знаю, как другие пары, состоящие в «свободных отношениях», но мы с Синди не видим в партнерах на одну ночь что-то больше, чем живые секс-игрушки. И, уверяю, они в нас тоже.

Вельт задумался. Его тонкие пальцы постукивали по надкусанной клубничной трубочке, низ которой уже начал растворяться в остывающем какао. Я допил кофе чуть ли не залпом, раз выдались секунды тишины. Как я и предполагал, долго молчать Вельт не смог:

— А Синди спит с женщинами?

— Нет.

— Тогда какой в этом смысл? — серьезно озадачился он. — Я бы смог понять, если бы ей хотелось спать с женщинами, а тебе — с мужчинами, но вы любите друг друга, и поэтому другого выбора нет, кроме как… «свободные отношения», — с откровенным пренебрежением повторил он, словно само это словосочетание было вымазано в грязи. — А тут вы оба спите с мужчинами… Вы могли бы это делать вместе…

— Ох, а теперь об этом… — Напряженно постучав пальцами по столу, я посмотрел во взрослые глаза Вельта. — Синди не знает, что я сплю с мужчинами. И не должна узнать.

— Я и не собирался трепаться. Просто хочу все понять. Запутанные у вас взаимоотношения… А с женщинами ты спишь?

— Иногда.

— Для чего?

Черт, непростые, но весьма верные вопросы он задает…

— Скажем так… для отвода глаз…

— Глаз Синди.

— В яблочко.

— И вы с Синди рассказываете людям, с которыми спите, о том, что вы помолвлены, а не свободны?

— Это не требуется, когда речь заходит о сексе на одну ночь.

— Но если вас спросят, вы же не станете объяснять все это, как мне сейчас?

— Точно нет.

— Выходит, ты врешь Синди о том, что не спишь с мужчинами; врешь женщинам, с которыми спишь для того, чтобы и дальше врать Синди; и врешь мужчинам, с которыми хочешь спать, не говоря о помолвке…

— Вельт, я никому не лгу. Я не снимаю кольцо, но большинству просто плевать.

— Ты лжешь Синди, которая думает, что ты путаешься только с женщинами, — сам же признался.

Мать твою, слишком умный ребенок…

— Хорошо, тут ты меня поймал. Но никого, кроме Синди, я не обманываю.

— Мои родители знают, что вы с Синди так помолвлены?

— Нет, но их это и не касается.

— Принято, — сдержанно кивнул Вельт и допил клубничное какао через край. — Но… почему тебе хочется спать с мужчинами, если тебе можно спать с другими женщинами?.. Или ты гей и тебе просто понравилась Синди — одна из всех женщин?

Час ночи, а я сижу на допросе у ребенка, пахнущего молочным шоколадом даже в те дни, когда сладкое он не ест вовсе… Кажется, этот аппетитный аромат впитался в каждую клеточку его тела. Не удивлюсь, если у него и гель для душа, и шампунь с запахом шоколада.

— Не знаю, Вельт. Я всегда был таким, сколько себя помню: поставь передо мной одинаково красивых мужчину и женщину, я выберу мужчину. Женщины не противны мне, так что я не гей. Но… чего-то в гетеросексуальности лично мне не хватает. Однако — предвосхищая твои вопросы — я люблю Синди той же любовью, какой друг друга любят твои родители, и я на ней женюсь. Еще что-то интересует?

Непонятно чему усмехнувшись, Вельт подпер щеку ладонью. Его взгляд был мутноват, как у меня до кофе, будто в его какао был алкоголь. Сахар всегда очень странно воздействовал на этого ребенка…

— Так прикольно, что я с тобой могу говорить о сексе. Мама пугается, стоит диктору по радио или ТВ затронуть эту тему в моем присутствии, а папа постоянно повторяет: «Ты еще слишком мал для таких вопросов!» Не учатся на своих ошибках: сами ничего не знали о сексе в школе — и вот он я!

— Самое лучшее стечение обстоятельств в их жизни, уверяю тебя.

Мы чокнулись пустыми кружками, и Вельт звонко рассмеялся.

— Хочешь половину клубничной трубочки?

— Не хочу сладость, через которую ты гонял свои слюни. Доедай один. И, кстати, раз уж мы такие откровенные и всегда обо всем говорим…

Вельт вжал голову в плечи, и в моем воображении стоящие торчком собачьи уши жалобно опустились к его волосам.

— …Второй час ночи — какого черта ты здесь делаешь? Родители вообще знают, где ты?!

— Да.

— И где ты, по их мнению?

— У себя в комнате…

— В соседнем доме, — кивнул я. — Чутка промахнулся. Спустился по дереву, но сорвался — и упал в кусты?

Вельт угрюмо кивнул, и не думая спрашивать, как же я допер — грязная одежка рассказывала историю его приключений во всех подробностях: на правом кармане шортов красовалась кирпичная пыль — половинками кирпича обрамлена клумба с астрами Шерон, рядом с которой растет высоченный дуб — прямо у окна спальни Вельта. Из-за правого отворота шортов виднелся ярко-розовый лепесток, вероятно, загубленной астры, лишь подтверждающий мою шерлоковскую догадку, как и смущение на этом детском лице.

С очередным громким вздохом я оставил свой стул и махнул рукой в сторону спальни.

— Пойдем, я осмотрю твои «боевые ранения».

— Я уже все сделал сам, — ответил Вельт и ткнул пальцем в не шибко чистый пластырь на локте.

— Ты просто залепил раны?

— Сначала промыл водой.

— Гангрену хочешь? Продезинфицировать надо. Оторвал задницу от стула и пошел за мной… Быстро, я сказал.

========== Глава 3 ==========

Вельт плелся за мной из-под палки, ворча себе под нос. Понятно, почему он не испытывал восторга: мальчонку ожидали далеко не самые приятные процедуры, знакомые с раннего детства…

Ванная комната, темная, но большая, была отделана зеленой мраморной плиткой вся, не считая потолка. Просторная ванна из того же камня, рассчитанная на двоих, располагалась справа от двери; поникший Вельт опустился на ее бортик, и побледневшие от волнения руки вцепились в холодный мрамор. Скрипнули петли настенного шкафчика с зеркальными дверями, я поставил найденную аптечку на край прямоугольной раковины и подвинул деревянный табурет, пылившийся в углу. Как только я сел и взял из аптечки моток марли, Вельт сдвинулся на несколько дюймов от меня.

— Расслабься, пока я просто хочу снять все эти пластыри.

Теплая вода из-под крана пропитала марлю, и я приложил компресс к щеке розовеющего Вельта. Рвано выдохнув, он прикрыл глаза и сжал пальцами свои разбитые колени.

— Не надо переводить зря пластыри, — тихо начал он, не поднимая век. Излишки воды стекали по его узкой нижней челюсти на хрупкую тонкую шею. — Я уже использовал шесть штук — если ты выкинешь их, то придется открыть еще шесть…

— Лучше тратиться на пластыри, чем на лечение заражения крови. Даже не знаю, лечится ли это…

Усилием воли я отвел взгляд от его длинных ресниц. Чего я, собственно, держу компресс сам?! Не тратя время на слова, я осторожно взял его руку, дрогнувшую в ответ на неожиданное прикосновение, и приложил ее к мокрой марле. То же я проделал и с другой его рукой, вымочив второй кусок марли. Третий и четвертый у локтей Вельта мне пришлось уже держать самому. Минуту, от силы, мы сидели в тишине, и лишь дыхание едва различимым эхом рикошетило от стены к стене. Вельт не открывал глаза, и если бы не его судорожные вздохи и громкие глотания, я бы забеспокоился: а не заснет ли он сидя и не ударится ли о ванну головой…

— Так странно… — проронил Вельт. Обычно он всегда продолжал свою мысль, даже высказанную случайно, но сейчас словно никак не мог решиться озвучить ее целиком.

— Что странно?

— …Этими руками ты касаешься других мужчин… а теперь дотрагиваешься до меня…

— Мне надеть перчатки?

Хотелось выпить еще кофе — и побольше, а не сидеть в холоде собственной ванной, будучи практически приклеенным к этому мальчугану.

— Нет, я не об этом…

— Тогда о чем?

Он в сотый раз сглотнул и опустил руки с высохшими компрессами.

— Снимешь сам? — попросил он. Я придвинулся ближе; громко взвизгнули по кафелю ножки табурета.

Запахи моего одеколона, духов Синди, стоящих на полочке слева, гелей и шампуней успешно разбавляли любые ароматы в ванной комнате, но стоило мне склониться к крестнику, и всего меня точно заволок приторно-сладкий запах молочного шоколада. Аккуратно подцепляя размокший пластырь ногтями, я старался дышать как можно глубже, чтобы наполниться этим ароматом — а ведь не слишком люблю сладкое. Наверное, к этому запаху я просто привык. Сам не знаю, сколько он уже окружает Вельта… Клей размок не полностью, но терять время было нельзя: если Пол или Шерон решат проведать сына, и, естественно, не найдут его глубокой ночью в своей комнате, мальчишке попадет по первое число. Так что без только пугающих зря предупреждений я рванул один из пропитавшихся водой пластырей, и Вельт, мелодично вскрикнув, схватился за щеку. Под его пальцами пульсировали потревоженные яркие ссадины. Пока боль туманила его сознание, я друг за другом сорвал пластыри с другой щеки и локтей. С коленями будем разбираться позже.

— Садист, — обиженно пробубнил Вельт. — Можно же было понежнее…

— Нежнее некогда. Ты здесь быть вообще не должен. Если бы дома была Синди, она бы тут же тебя отвела обратно, разбудив родителей, — представляешь, как сильно бы тебе влетело?

— А почему ты так не делаешь? — спокойно спросил он, морщась от шипящего на ранах дезинфицирующего средства.

— Потому что, похоже, привык прикрывать членов вашей семьи.

— Это ты о папе?

— А о ком же еще… Сперва он, теперь ты — того гляди, потом буду скрывать шалости и прочие грешки твоих детей.

— Не дай Бог, — кисло улыбнулся Вельт.

— Согласен.

Почему он постоянно жмурится? Не хочет на меня смотреть?.. Могу его понять: застал своего названного дядьку в объятиях другого мужчины. Одно дело — если бы до этого были какие-нибудь сигналы, готовящие его морально к подобной личной истине. Но ничего такого не было в помине, и все это — «свободные отношения», мужчины в моей постели, секреты от Синди — обрушилось на него разом, как снег на голову. Неловкость после такого нескоро развеется…

— А что ты уже делал с мужчинами?

…ну, или почти мгновенно…

— Не совсем понял твой вопрос. — Наклеив новые пластыри на щеки и локти Вельта, я вручил мальчонке два куска мокрой марли, и он приложил их к коленям.

— Очевидно, ты имел других мужчин — или они имели тебя?

— Эм-м…

Обратившись в камень, я сидел на табурете как громом пораженный. С неизменно закрытыми глазами Вельт держал спину прямо, бесстрашно и даже беспардонно засыпая меня откровенными вопросами, отвечать на которые я, мягко сказать, был не готов. Все эти годы, пока мальчуган взрослел, я признавал вероятную нелицеприятную перспективу взрослых разговоров: он всегда был слишком любопытен, чрезмерно любознателен, уперт и целеустремлен — понятное дело, должен был в итоге наступить тот день, когда Вельт начал бы пропихивать свои вопросы мне в глотку чуть ли не кулаком, требуя ответ, — но кто же знал, что этот страшный момент придет так скоро!..

Никакого выбора передо мной не стояло. Я не боялся, что Вельт начнет меня шантажировать или, не получив ответов на свои «Что?», «Где?», «Как?» и «Почему?», донесет на меня Синди, Полу, Шерон. Я был уверен: что бы я ему ни сказал, это навечно останется между нами, потому что этот ребенок удивительным образом с ранних лет умел хранить секреты. Которые не рассказать ему было невозможно, иначе бы он просто не отстал. Как и сейчас.

— …За всю жизнь — бывало по-разному, — честно, однако как можно более неопределенно ответил я.

— Но сегодня, если бы я не помешал, ты бы в него вошел?

Бо-о-оже… Лучше бы я с дерева сорвался…

— Эм… да, думаю, так.

— Вы об этом договаривались?

— Ха, нет, — не сдержал я смешок, и Вельт оскорбленно поджал губы. — Иногда, конечно, люди договариваются о… ролях. Но чаще все понятно и без слов.

— Как?

— Вельт, слишком много вопросов. Я был бы рад, задумывайся ты в пятнадцать о поцелуях и милых свиданиях, а не о том, как взрослые мужчины занимаются друг с другом сексом.

— В шестнадцать.

— В пятнадцать. Тебе — пятнадцать.

— Через две недели шестнадцать.

— Вот тогда-то и будешь меня поправлять.

Я рванул оба оставшихся пластыря — и Вельт закричал, поглаживая разбитые колени. Эхо утрамбовало его звонкий голос в самую середку моего сердца, и совесть зарычала, махнув увесистым хвостом: какая низость — отыгрываться на ребенке из-за порушенных планов… Он же просто пытается понять, разобраться во всем, разложить новые факты по полочкам, чтобы примириться и продолжить жить как ни в чем не бывало. Мой долг — помочь ему в этом; в его окружении достаточно взрослых, игнорирующих его вопросы и уводящих от важных тем куда подальше.

Глубокий вздох вернул меня на прежнюю стезю просвещения, и я бросил взгляд на Вельта, без единой капли раздражения. Мальчонка открыл глаза, и на черных ресницах поблескивали малюсенькие слезинки боли. Как бы мне ни было его жаль, в ранах на его коленях — земля. Мне придется его истязать ради его же блага, и ответы на любые вопросы — единственное утешение, которое я могу ему дать.

— Будет больно, — предупредил я, отодвинув табурет обратно в угол и опустившись перед Вельтом на колени. Стерильная жесткая губка дотронулась до правого его колена, и мальчишка, словно коршун, вдавил неровно подстриженные ногти в мое плечо. — Лучше не говори ничего, пока не закончу, а то прикусишь язык. Как вообще умудрился так неосторожно упасть…

Мое тело упорно требовало кофеина, но психика молила об алкоголе. Вычищая землю из оголенного бледно-красного мяса, я был вынужден слышать громкий жалобный крик, рвущий мое сердце на куски. Ненавижу, когда он плачет… И ненавижу себя сейчас за то, что его пытаю… Если бы только был иной выход — но его нет.

— Ты молодец, — грустно улыбнулся я. Вельт тихо всхлипывал, по пластырям на щеках бежали слезы. — Со второй коленкой все будет быстрее: там всего чуть-чуть грязи в ране. Потерпишь — и получишь столько клубничных трубочек, сколько захочешь.

— Не хочу сладостей — хочу ответы…

— Ну кто бы сомневался! Давай, собери все мужество в кулак.

Я начал усиленно тереть края раны губкой, вычищая частички земли; сердце кровью обливалось. Стоны Вельта выворачивали душу наизнанку. Будь я моложе лет на десять, разрыдался бы вместе с ним.

— Ну вот и все, приятель. Ты справился.

Окровавленная губка отправилась в мусорную корзину, дезинфицирующее средство тонким слоем покрыло раны, и Вельт вытер слезы запястьями, пока я прятал аптечку обратно в шкафчик. Вероятно, не хотел лишний раз показывать мне свою слабость…

— А пластыри?..

— Нельзя пластыри клеить на голое мясо. Перед походом в школу лучше будет забинтовать, ну а пока пусть «на свежем воздухе» заживает. Иначе бинты в раны врастут.

— Я могу остаться еще ненадолго? — спросил Вельт из-за моей спины. Этот молящий тон… Хорошо, что я не смотрю ему в глаза, а то была бы моя песенка спета.

— Нет. Поздно уже. Пойдем, я отведу тебя домой.

***

Снаружи было свежо и прохладно. Затянутое облаками небо было куда темнее, чем наш типичный тихий райончик пригорода с одинаковыми одно-и двухэтажными домами, аккуратными заборчиками и яркими пышными клумбами. Ленивый ветер шелестел иссиня-зеленой травой, кронами деревьев, живыми оградами. Где-то неподалеку стрекотали сверчки, и ночь была всецело пропитана одним этим звуком.

Спустившись с крыльца, мы повернули налево, к белому двухэтажному дому с синей черепицей. Корни массивного дуба окружали помятые астры, кое-где даже красовались отпечатки босых ног Вельта.

— Ты что, вылез из дома без обуви? — оглянулся я.

— Я хотел походить босиком по траве.

— Чтобы стекло себе в ногу вогнать?! Принести тебе носки? Ты же все пальцы сдерешь, когда полезешь обратно.

— А ты подсади, — безэмоционально пожал плечами Вельт.

Как и в подавляющем большинстве случаев, мальчишка был прав: это поможет избежать многих проблем. Подойдя ближе к дереву, Вельт позволил мне взять его под мышки и поднять к крепкой ветке, тянущейся вдоль нужного подоконника. Сколько же весит этот детеныш? Такой легкий: килограммов сорок-пятьдесят? Не слишком ли он легкий для своего возраста?.. Сноровисто и быстро Вельт подтянулся и вскарабкался наверх, напоследок оставив отпечаток грязной пятки у меня на плече.

— Бога ради, не упади опять!.. — громко прошептал я, с замиранием сердца следя, как Вельт перебирается с ветки на подоконник и исчезает в небольшом открытом оконце. Грохота и криков не последовало — значит, миссия выполнена успешно, можно расходиться по домам. Я браво развернулся в сторону своего одноэтажного дома, как сверху послышался свист, и я обернулся, закрутившись волчком. — Что еще?!..

С улыбкой до ушей Вельт высовывался из окна, и его светлые глаза сверкали, с такого расстояния похожие на огромные росинки.

— Мне нравится, когда ты стоишь у меня под окном, — задорно поделился он, и я в недоумении приподнял брови. Понятия не имею, что творится в голове у этого ребенка.

========== Глава 4 ==========

В ту ночь, которую я наивно планировал провести не один, мне снился очень странный сон.

В моих руках плавился от страсти очередной привлекательный мужчина, чье имя я по традиции не удосужился спросить. Я покрывал поцелуями его торс и бедра, оставлял напряженными пальцами белые полосы на его коже, затухающие почти мгновенно, — периодически отрывался от жаркого тела подо мной, чтобы заверить стоящих слева от кровати Синди, Пола и Шерон, что это не то, о чем они подумали. А разместившийся в кресле справа Вельт деловито записывал в блокноте каждое мое слово, фиксировал каждое мое движение…

Это было, совершенно точно, не эротическое сновидение. Вероятно, оно зарождалось таковым, но навалившиеся переживания сказались и извратили его до предела.

В итоге, я совсем не выспался. По пробуждении голова была тяжелая, словно бетон, и мысли, прибитые к земле невероятно сильной гравитацией, лениво ползли из стороны в сторону внутри ноющего черепа. На кухне я утопил губы в крепком кофе, но и это не спасло от нагрянувшей мигрени.

На крыльце зашумели колесики знакомого синего чемодана, зазвенели ключи. Дверь распахнулась, уставший в дороге чемодан припарковался у коврика, по полу застучали высокие тонкие каблуки — как удары молотка по моей больной голове.

— С возвращением, — сказал я, еще не видя вошедшую особу.

Наконец, из-за угла показалась темно-синяя форма стюардессы — и прекрасные длинные стройные ноги. В эти ноги я когда-то влюбился — раньше, чем увидел красивое, но излишне хитрое лицо их обладательницы. И без того выдающиеся округлые губы Синди были покрыты красным искрящимся блеском, отчего становились еще более заметными: теперь при помощи них в туман можно было бы останавливать фуры с десятка ярдов. Яркие голубые глаза были обрамлены пышными черными ресницами; сквозь пшеничные завитушки лоснящихся волос, ниспадающих в том числе и на узкий лоб, проглядывали игриво изогнутые тонкие темные брови.

— Скучал? — подмигнула моя невеста, и я улыбнулся не столько от тепла нашей встречи, сколько от веселости ее тона. Всякое наше воссоединение несет больше дружеской атмосферы, чем романтической или страстной. Наверное, я просто привык к этим вечным «Пока! — Привет!» С ее работой иначе никак: она летает по всему миру, бывает в удивительных местах — зарабатывает на жизнь, делая то, что действительно приносит ей удовольствие. Как и я. За такое счастье наши систематические разлуки — совершенно небольшая цена.

Руки Синди обвили мои плечи, и наши губы встретились. Целовать ее — блаженство, за исключением одного: помада… С момента нашей первой встречи несколько лет назад нужно было начинать счет, сколько же тюбиков ее блеска для губ я в сумме съел… С мужчинами такой проблемы не бывает никогда. На мужских губах я ощущал всего два вкуса: алкоголь — до совместной ночи, и сперму — во время. И первое, и второе гораздо приятнее косметики… Конечно, я бы мог прямо сказать об этом Синди — о непереносимости ее помады, а не о сперме на мужских губах! — но не будет же она стирать салфеткой свою боевую раскраску всякий раз, как пожелает меня поцеловать: это расточительно да и просто глупо.

— Где была на этот раз? — спросил я, усаживая Синди к себе на колени.

— В Рио-де-Жанейро. Потрясающий город! Пляжи Копакабана и Ипанема восхитительны, а статуя Христа Искупителя воистину впечатляет своими габаритами!

— Видела карнавалы?

— К сожалению, нет, сейчас не та пора. Я привезла тебе сувенир! — вспомнила она и соскользнула с моих колен. — Поставишь на свой рабочий стол.

Взвизгнула молния чемодана у порога, и через минуту, перерыв впихнутые кое-как вещи, Синди вернулась с шариком со снегом. Внутри, на миниатюрной горе, над микроскопическим Рио возвышалась девственно-белая статуя Христа. С распростертыми объятиями под градом серебряных блесток он выглядел как суперзвезда на параде — безвкусная вещица, но милая, стоит признать. Приняв презент, я чмокнул Синди в щеку, и на губах осталась горечь от ее пудры или черт знает чего.

— Спасибо, мне нравится.

— Очень рада! Ой, надо маме позвонить… — обронила она, убегая в гостиную. — Ты на работу не опоздаешь?

— Планировал этого не делать, но уж как получится, — честно ответил я и сунул подарок в бежевую сумку.

***

Мои шаги отдавались громким эхом в широком пустынном коридоре. Жизнерадостно размахивая снятой с плеча сумкой, в другой руке я нес початый стакан кофе. Голова уже практически не болела, зато сердце стучало в груди так, точно аккомпанировало хард-року.

— «I’m on the highway to hell…» — промурлыкал я, проникшись вспомнившимся мотивом.

— Мистер Хармон, — раздалось из-за угла, и я остановился с застывшей приветливостью на абсолютно бесчувственном лице.

Прислонившись к стенке, на меня глядел невысокий мужчина лет сорока в коричневом твидовом пиджаке поверх жилетки с кислотным желто-зеленым узором «выколи-глаз». Кто-то должен начать подбирать ему одежду, потому что собственного вкуса у этого человека нет: у меня начинали болеть слезные железы при одном только взгляде на эту ядреную пестроту… Опрятно подстриженных черных волос давно уже коснулась легкая седина от изнуряющей, крайне нервной работы, отчего издали его шевелюра цветом напоминала карбонадо — черный алмаз. Серебряные глаза блестели в свете ярких квадратных потолочных ламп. Светлое лицо с широкими челюстями не было обделено классической мужественностью, но пухлые губы и мягкий, тягучий, как мед, взгляд заставляли мой внутренней колокольчик звенеть, как и при встрече с очередным безымянным партнером на одну ночь. Сплетя руки на груди, он сузил глаза и пропустил наружу призрак приятной улыбки.

Черт, как его зовут?.. Что-то на… «К»… или «Х»…

— Какая приятная встреча! — выкрутился я.

— Припозднились? — кокетливо осведомился он, и я с не угасающей улыбкой показал ему свой кофе. — Хотел бы кое-что обсудить с Вами после работы. Сегодня это получится устроить?

— Да думаю… да… — пожал плечами я, продолжая движение по коридору.

Он же не заигрывает со мной, правда?.. С моей стороны было бы очень неосмотрительно заводить шуры-муры на работе. «Не гадь там, где ешь» — золотое правило. Но тут складывается безвыходное положение: ответь я на его возможный флирт — и нарушу вышесказанное; откажи я ему — и снова испорчу отношения с коллегой. Неприятно…

Пока я добирался до нужной двери, волосы на затылке шевелились под пристальным взглядом брюнета. Черт, да как же его зовут-то?! Я ведь знал!.. Дверь я распахнул пинком, и все присутствующие затихли.

— Да-да-да, я опоздал, как непрофессионально и тому подобное, но! — эффектно замер я и положил сумку и кофе на свой стол. — Возрадуйтесь! Ибо сегодня — мини-проверочная!

Пятнадцать ртов сверкнули широкими улыбками. У какого бы еще учителя дети радовались проверочной работе по алгебре?

Отщелкнув застежку сумки, я достал из большого отделения пышущий жаром бумажный пакет и поднял его, как Рафики Симбу.

— Сегодня у нас в меню слойки!

Класс удовлетворенно зашумел, но среди пятнадцати человек обязательно найдется хотя бы один недовольный:

— А почему не пончики? Пончики вкуснее…

— Потому что, Гарри, я учитель, а не нефтяной магнат: пончики в два раза дороже.

— Ну, это лучше, чем ничего, — вздохнул круглощекий мальчик с ежиком серых жестких волос. Ох, Гарри, Гарри, скоро я начну носить вместо выпечки и конфет — овощи и фрукты: тебе нужно худеть, пока под тобой не смялся стул…

Над лесом голов взметнулась рука, и раньше, чем я хоть как-то среагировал, светловолосая девочка с короткими толстыми косами нарушила и без того шумную тишину:

— А слойки без орехов?

— Разумеется, без орехов, Мелоди. Я помню, что у тебя аллергия. Итак, надеюсь, можем начать? Слойки остывают.

В мгновение ока класс затих. Дрессированные щеночки в ожидании еды… Я присел на край стола, достал из пакета одну слойку, завернутую в плотную пищевую пленку, — и практически увидел, как у бедных, не насытившихся домашними завтраками детей, протирающих штаны в школе с утра пораньше, потекли слюнки.

— Кто ответит первым? Может быть… Вельт? — Сонные серо-зеленые глаза уставились на меня с явной неуверенностью. — Да ладно, давай, смелее. Сколько решений имеетлинейное уравнение?

Рука Мелоди, чуть ли не как рапира, вспорола воздух и ударила ее соседа по лохматой голове.

— Давай, Вельт, я в тебя верю. Мы повторяли это на днях: у меня тогда упал мел, и, пытаясь его поднять, я снес головой полочку под доской.

Класс разразился громким смехом, совсем как тогда, и Вельт ослепил меня счастливой улыбкой.

— Бесчисленное множество решений, — воодушевленно ответил он и поймал прилетевшую к его парте слойку.

— Мелоди, пока у тебя не оторвалась рука: какой график у линейного урав…

— Прямая линия! — выпалила она и с королевским самодовольством прижала к груди заслуженную награду.

— Отлично, но в следующий раз дай мне до конца вопрос озвучить, иначе мою зарплату начнут давать уже тебе. Гарри, чувствуешь свою готовность? Булочки о-о-очень вкусно пахнут!

— Я и отсюда чую… — сглотнул пухляш. — Только полегче что-нибудь…

— Это уж как получится. Так… Ох… Назови-ка мне два типа неравенств.

На круглом лице Гарри отразилось недоумение. Менее обремененный мыслями мозг может быть, разве что, у коралла…

— Хорошо, этот же вопрос Марти.

Сосед Гарри, худощавый мальчуган с внушительными окулярами на остром носу, пригладил жиденькие светлые волосы и откашлялся, будто готовился давать интервью под запись.

— Л-линейные и квадратные…

— Все правильно! Смелее в следующий раз!

Слойку Марти я поднес к парте, потому что ловить этот умник не умеет в принципе. Я посадил его рядом с Гарри, надеясь, что второй сможет в итоге перенять хотя бы толику знаний и умений первого, но… будем надеяться, что пока это самое «в итоге» не наступило.

— Гарри, вспомнил эту тему? — с не умирающей надеждой поинтересовался я. Насупившись, Гарри помотал головой. — Ну что ж, как попадется знакомый вопрос, поднимай руку. Нэнси?

Коротковолосая задира в черной футболке запрокинула голову, коснувшись затылком парты позади, и уперлась в меня пофигистическим взглядом. Ее челюсти активно месили жевательную резинку, а ноздри раздувались так широко, словно надувать новый пузырь она планировала ими.

— Расскажешь, от чего зависит, линейное неравенство или квадратное?

Слева замычала от натуги Мелоди, поддерживая поднятую руку второй.

— Что, хочешь забрать у Нэнси ее слойку?

— Мне не нужна вторая, достаточно будет просто ответить!..

— Пиши вопросы и ответы в тетради, в таком случае: я проверю и, кто знает, может, обзаведешься еще одной «А+» в дневнике.

Девчушка заскребла гелевой ручкой по тетрадному листу с таким энтузиазмом, что бумага под ее напором немного разошлась. С хлопком лопнул белый пузырь, и Нэнси запихала его ошметки пальцем в рот.

— Отвечать?

— Да. Извини, что отвлекся.

— Ну, типа, если «f» это линейная функция, то и неравенство линейное, че… А ежели квадратная, то и квадратное неравенство, ясен пень.

— Здорово, — кивнул я, протягивая ей слойку. — Только неравенство — «квадратное», а функция — «квадратичная»… — За моей спиной кто-то тихо зашуршал, как мышь, забравшаяся в пакет. — Вельт, заверни булку обратно в пленку: мы не едим, пока все не получили награду за знания.

Нэнси мерзко хихикнула.

— Когда Гарри хоть на что-нибудь ответит, срок годности у этих слоек истечет!

Остальные не успели засмеяться:

— Я сейчас в качестве наказания откушу половину твоей слойки вместе с пленкой, — пригрозил я Нэнси, и смущенный Гарри улыбнулся. — А если серьезно… — проговорил я, возвращаясь к столу, присаживаясь на любимый край и зажимая в пальцах стакан с холодным кофе. — Вам нельзя быть злыми и жестокими, ребят. Учиться вам осталось всего ничего, и за пределами школы вы окажетесь в весьма неоднозначном мире. Да, конечно же, там будут люди, с которыми вы сможете поладить, которые будут готовы вам помочь в случае чего, люди добрые и честные — но также вам повстречаются и те, кто скорее столкнут вас с лестницы, чем позволят вам получить заслуженное вознаграждение за проделанную работу. Коварных и подлых людей много — не стоит пополнять их ряды. Все находящиеся в этом классе — одна большая семья. Не такая семья, как родители, сиблинги и питомцы, что ждут вас дома, но все-таки не совсем уж чужие люди. И было бы здорово, если б эта близость не иссякла после вашего выпуска. Это голубая мечта каждого учителя, влюбленного в свою работу: чтобы по прошествии лет класс не рассыпался на куски, а остался единым хоть самую малость… Ну вот, расчувствовался на пустом месте! Слойки! «Числовая последовательность задана рекуррентно, если…» — кто ответит?

***

Пустой стаканчик, с которым я не расставался до перемены, попал в мусорную корзину, и я положил сумку на сиденье своего кресла. Учительская представляла собой средних размеров помещение, больше похожее на офис — с письменными столами, компьютерами и нескончаемыми папками. Как и полагается, здесь было шумно, душно и невероятно скучно. С двух сторон от моего стола звучали преимущественно женские разновозрастные голоса, шуршали бумажки, стучали клавиши, кликали компьютерные мышки. Мое рабочее место было погребено под ведомостями и учебными планами, которые я когда-нибудь — я верю — удосужусь все-таки разложить по папкам или хотя бы стопкам. Единственное свободное место, пятачок между монитором и клавиатурой, был занят покрытым лаком глиняным котом. Нереалистично длинное тельце, кривые треугольные уши, погнутые лапы, смотрящие на четыре стороны света, и остатки горелых зубочисток вместо усов, которые Вельт, не подумав, вставил в щеки горе-кота перед обжигом глины, — все эти милые детские ошибки клеили на поделку первоклассника-Вельта ярлык «бесценно».

Я поднял руку с зажатым в ней стеклянным шаром из Рио — и бросил уже десятый по счету взгляд на кота. Боже, этот неказистый комок глины очарователен! Дешевый для меня шар отправился в ящик стола — к скрепкам, письменным принадлежностям и разномастным пустым бланкам. Если Синди придет, увидит и спросит, скажу, что побоялся его разбить.

Кошачья ошибка природы смотрела на меня оплывшими черными бусинами и ухмылялась перекошенным ртом.

========== Глава 5 ==========

Это был тот редкий сон, в котором я четко осознавал, что на самом деле сплю. Быть может, поэтому тело отказывалось мне подчиняться?.. Взгляд уперся в одну точку, и какое-то время я видел лишь черный кафельный пол. Скрипнула дверь, и на плиты пролился мягкий желтый свет. Явившая себя тень была длинна и тонка, как в отражении кривого зеркала. Она неторопливо приближалась ко мне, и вот в поле зрения попала сперва тонкая правая рука с острым локтем, следом — изящная юношеская безволосая грудь и стройный живот. Мой взгляд, словно под чужим контролем, спустился ниже и замер на линии коротких прямых черных волос, так красиво контрастирующих с нежной бледной кожей. Рука дернулась сама. Хочу ощутить их мягкость, пока сон не развеялся…

Ладонь вздрогнула, будто в судороге, и я, заспанный, оторвал голову от рабочего стола. Правый глаз не видел ничего, кроме бумаги, прилипшей к моему лицу, левый же обжегся о жел­то-зе­леную клетку, и я зажмурился, снимая со лба распечатку.

— Устали? — самую малость жеманно спросил черноволосый коллега в ослепляющей жилетке.

— Что-то… что-то вроде того, К… — Черт, зачем я имя-то начал называть, если так его и не вспомнил?! — Х… Эм-м… К…

— «Кайл», — улыбнулся он, и в качестве безмерной благодарности я двумя пальцами отдал ему честь.

— Простите, Кайл, я пока не проснулся полностью, немного не в себе.

— У Вас текст отпечатался на щеке.

— Черт…

Я поднялся со стула, и в спине стрельнула боль. Сколько же я проспал, уткнувшись мордой в бумаги, с которыми должен был разбираться? На спинке только одного офисного кресла висел пиджак — моего. За жалюзи было уже темно, в просветах меж тяжелых вертикальных лент мигали белые уличные фонари. Преодолев лабиринт из чужих письменных столов, я добрался до стены и большого овального зеркала. Кайл, чью фамилию мне теперь предстояло тщетно силиться вспомнить недели напролет, присел на край ближайшего стола и обнял себя за плечи, к моему превеликому счастью, спрятав тем самым узор на жилетке хотя бы временно. Серые глаза с ледяной заинтересованностью следили за моими попытками стереть или отпечатавшиеся буквы, или всю кожу с правой щеки.

— Могу я обращаться к Вам тоже по имени, мистер Хармон?

Не-е-ет, ну зачем?! Мне так хорошо было, когда все соблюдали дистанцию и не превращали общение коллег в подобие дружеской болтовни…

— Да, конечно.

— Прекрасно. Дэ­ми­ен…

Ох, ну не надо таким тоном это произносить…

— Так о чем Вы хотели поговорить? — ненавязчиво поторопил его я. Чтобы беседа не повернула в невыгодное для меня русло, я сделал ход конем: — К сожалению, у нас не так много времени на обсуждение: из-за того, что я заснул, могу теперь опоздать на ужин с невестой.

Его брови удивленно взметнулись на мгновение, и я удовлетворенно улыбнулся своему отражению. Кто-то явно не предполагал, что в моей жизни может быть женщина, тем более «на постоянной основе». Возможно, теперь необходимость в каком-либо разговоре вообще отпадет?..

— Дело в том, Дэмиен, что я видел Вас… недавно…

Кажись, не отпадет…

— Надо же, как тесен мир. И-и… что? — Я уже закончил приводить лицо в порядок, но по-прежнему смотрел на ходящего вокруг да около Кайла через зеркало — поворачиваться к нему у меня не было никакого желания, лучше уж так.

— Я видел Вас в клубе, — туманно добавил он, и мое сердце пропустило удар. Показывать свое смятение я не собирался: это при любом раскладе проигрышная стратегия; так что лишь пожал плечами. — Не единожды…

Раздражает: да хватит уже тянуть кота за яйца — просто скажи, что тебе нужно!

— А сами-то Вы что делали в клубе не единожды, за мной наблюдая? — не выдержал я.

Если Кайл и рассердился на мой комментарий, сделанный весьма недружелюбным тоном, то внешне этого никак не показал. Он плавно спустился со стола, глядя мне в глаза через злосчастное зеркало. Его руки ласково прошлись по моим плечам, сойдясь на торсе, а щека коснулась шеи. Да, он не был лишен очарования. Его парфюм был мягок, точно немного измененные женские духи, — и полностью подходил и его затягивающему, будто топь, взгляду, и выверенным, но оттого не менее грациозным движениям. С первого взгляда Кайл поселил в моем сознании мысль о том, что он — развратник, переодетый в праведника: такой мужчина примет все, что ему предложат, но невообразимым образом не перейдет последнюю черту приличий, опираясь на тонкое чутье. Уверен, пока бы я его имел, он бы покрывал мою шею поцелуями, в перерывах извергая пошлости одну за другой. С такими здорово создавать постоянное партнерство, кому это интересно; этакая шлюха одного господина… Но подобные перспективы не интересны мне. Как и интрижки на работе.

Рингтон, поставленный на Синди, послышался из моего кармана, и я повернулся к Кайлу лицом, поднося к уху трубку. Его ладони покоились на моей рубашке, взгляд облизывал мысли. Глаза в глаза…

— Слушаю, милая.

— Уже восемь. Ты собираешься домой?

— Да, как раз. Иногда все тут словно бы забывают, что дома меня ждет невеста.

Губы Кайла тронула тень улыбки, и он выразительно пожал плечами, мол, разве это вообще важно?..

— Жду тебя. Будь осторожен.

— Хорошо. Люблю тебя.

— Взаимно.

Синди повесила трубку первой, и я сунул телефон в карман, не спуская с коллеги глаз.

— Как насчет того, чтобы сходить как-нибудь в клуб вместе? — ухмыльнулся Кайл, поправляя мой воротник. — Или же не сходить…

— Заманчивое предложение. Но дело в том, что я ценю не столько сам клуб… или иное времяпрепровождение, сколько возможность встретить новых людей. Долгая дружба не входит в круг моих интересов: мне гораздо комфортнее… назовем это «выпивать в компании незнакомцев». Понимаете? Кайл.

— Вполне, — кокетливо кивнул он, на мгновение прикрывая глаза. Ладони Кайла медленно отстранились от моей груди, но за секунды легкого скольжения по рубашке все же вдоволь облапали меня.

Лишь когда мужчина отвернулся и покинул учительскую, я позволил себе сглотнуть давно уже возникший ком в горле. Вновь я ощущал, как цельная личность рвется на две половины: Дэмиен-разумный из последних сил сдерживал логичными аргументами и болезненными тумаками Дэмиена-гедониста, не умеющего воздерживаться от удовлетворения любых желаний. Хорошо, что первый в итоге победил, а то не избежал бы я целой кучи проблем — часовой «релакс» того не стоит.

Черт, ну и засиделся же я сегодня…

***

И в этот вечер меня выручило такси. Пока сурового вида женщина-водитель везла меня домой, я по-барски разлегся на всем заднем сиденье и беззаботно дремал. В то время, как мое тело было расслабленно, а перед глазами возникали и столь же незаметно пропадали невнятные образы, мне не было нужды беспокоиться о чем бы то ни было. Свободой от волнений и ценен сон, даже непродолжительный.

— Прибыли, — отрапортовала женщина, и я протянул ей заранее приготовленную купюру.

— Сдачу оставьте себе, — прокряхтел я, вылезая из салона.

— Щедро. Сумку не забудьте!

— Ах да, спасибо…

Заспанный, взъерошенный, измученный, я стоял с сумкой под мышкой на газоне перед своим домом. Справа уменьшались красные габаритные огни — и вскоре погасли совсем. В воздухе не осталось ни намека на недавнее присутствие авто: одна только ночная свежесть со смешением слабых ароматов всевозможных цветов. И… что-то еще… такое сладкое…

— Ты сегодня поздно, — показался из-за дерева Вельт.

— Ты прямо как моя будущая жена, — позевывая, ответил я, и — мне показалось?.. — кажется, Вельт погрустнел. — Что сам-то делаешь не в доме, когда снаружи уже стемнело?

Вместе мы дошли до крыльца и замерли на чисто символических ступеньках.

— Я ждал тебя…

— Зачем?

Вельт как-то ватно пожал плечами, буравя взглядом обласканную ветром траву. Разбитые колени покрылись коркой из сукровицы, и, не способный из-за нее полностью выпрямить ноги, Вельт стоял чуть согнувшись. Кто бы мог подумать, что этот инфантильный не по возрасту мальчишка может быть еще ниже… Ссадины на щеках больше не были спрятаны пластырями и в вечерних сумерках казались черными, словно неестественно прямые трещины на его бледной фарфоровой коже. Легкий ветерок трепал его темно-оранжевую майку и штанины светлых шортов, перебирал короткие иссиня-черные пряди волос. Все эти мелочи удивительно тесно сливались с самим Вельтом, делая его таинственную печаль еще более жалкой. Или, быть может, это я с годами стал излишне жалостлив… Молча я погладил Вельта по щеке: тонкие полоски корки были выпуклы и сухи — значит, кожа под ними практически полностью зажила. Вот бы и колени с локтями успели восстановиться до того, как он брякнется снова, а то ведь опять мне придется быть его личным доктором — и еще более ужасных ран на его хрупком теле мое сердце просто не выдержит.

Пока мои мысли, как внутри песочных часов, просыпались по шее прямо в грудную клетку, Вельт терся о мою ладонь лицом, точно требующий внимания котенок. Он всегда так делал — даже жаль будет, когда станет слишком взрослым для откровенности в выражении эмоций и желаний…

— Погуляем? — затухающим голосом спросил он.

— Извини. Синди ждет меня на ужин.

— А мне нельзя пойти с тобой?

— На романтический ужин…

— Понятно… — вздохнул Вельт и повесил нос.

— Займись чем-нибудь. Почитай. Поиграй в компьютерные игры.

— Мне не интересны компьютерные игры… — просопел он, с сожалением следя, как повисает моя рука, гревшая его больную щеку.

— Зачем тогда просил играть с тобой все эти годы? — усмехнулся я. В пальцах звякнули ключи.

— С тобой было интересно. Без тебя — нет.

Черт, я никогда не видел Вельта в окружении друзей. Есть ли у него хоть кто-нибудь, помимо меня? Ни с кем в классе он близко не общается, на переменах сидит один, после школы обычно несется сразу домой, опустив голову — не видя никого и ничего…

— Ты общаешься с кем-нибудь в сети? — обеспокоенно поинтересовался я, вставляя ключ в замочную скважину.

Глаза Вельта испуганно сверкнули в полумраке. Этот же блеск я видел в начальной и средней школе — когда он боялся рассказать, что получил очередную двойку за невнимательность. Схватившись правой рукой за свое же левое плечо, Вельт отвел взгляд в сторону и чиркнул грязной босой стопой по крыльцу, как если бы отфутболивал невидимый камень.

— Может, общаюсь, а может, и нет… Какое тебе до этого дело?..

— Никакого, по сути. Но я волнуюсь за тебя. Надеюсь, друзья по переписке у тебя достойные. Разделяющие твои интересы.

Мне не требовалось задавать ему вопросы: по лицу Вельта все было понятно и без них. Этот мальчик для меня как открытая книга, и то, что я сумел прочесть в его душе сейчас, мне совсем не понравилось… Похоже, он сам не считает своих веб-собеседников надежными людьми, а разлившийся по щекам Вельта румянец окончательно выбил почву у меня из-под ног: это не смущение… это, чистой воды, стыд… Что он делает в Интернете?.. Спроси я его прямо, он закроется и «закрутит гайки»? Тогда я ничего не смогу разузнать, а знать должен. Пол и Шерон хорошие родители, но своим браком они заняты больше, чем Вельтом. Не уверен, знают ли они вообще, как он коротает все свободное от учебы время. Даже я не знаю всего… В безопасности ли он?..

— Вельт, — с родительской серьезностью окликнул я его, и мальчишка поднял на меня блестящие глаза. — Ты ничего не хочешь рассказать мне? Что-нибудь, что касалось бы… например, общения в сети?..

Секунды капали. Вельт молчал.

Я повернул ключ, щелкнул замок — и сорванец вздрогнул.

— Нет, — больше упрямо, чем уверенно ответил Вельт.

— Ну… как знаешь. Иди домой. Опасно быть на улице в темноте и полнейшем одиночестве.

— Я не один — здесь ты, — фальшиво улыбнулся он.

— Я ухожу…

— Да, я заметил…

Он говорил слишком тихо, слишком проникновенно, чтобы речь шла о приземленных, бытовых вещах. «Ухожу» — он переживает из-за моей надвигающейся свадьбы? Все-таки он привык, что я — некто вроде его названного дядюшки или старшего брата, что всегда выслушает, всегда придет на выручку, всегда поможет развеять скуку. Как только в моей жизни появилась Синди, я начал уделять Вельту куда меньше времени, а после женитьбы общение и вовсе может стать в чем-то формальным… Я надеялся, что к этому моменту Вельт, как старшеклассник, не будет уже нуждаться во мне, будет погружен в свой личный круг общения, занят своими «секретными» подростковыми делами. Но этого не происходит. Почему? И как ему помочь?..

Дверь раскрылась без моего участия. Свет прихожей на секунду нас ослепил, и наружу выглянула удивленная Синди.

— Чего стоишь на крыльце? Заходи скорее, пока все не остыло. О, — кивнула она, заметив Вельта, — это ты. Привет. Почему не дома? Твои родители не будут рады, узнай они об этом…

Нежно обхватив Синди вокруг талии, я впихнул невесту обратно в дом. Ей противопоказано общаться с Вельтом: хлебом не корми, дай поугрожать ребенку.

— Все-все-все, он уже идет домой! Так ведь, Вельт? Все, давай, бегом к себе. Люблю тебя. Увидимся завтра!

Захлопнулась дверь, и Синди потащила меня к столу, вцепившись в руку как коршун. Я спас Вельта от крайне напряженного «разбора полетов» с родителями, но вынужден был ради этого оставить его там, снаружи, одного. Господи, молю, пусть он пойдет домой! Надо будет через минуту-другую ускользнуть из-за стола под каким-нибудь предлогом и проверить, ушел ли он.

========== Глава 6 ==========

Отперев класс, я швырнул сумку на стол — скинул ею позабытый кем-то ярко-оранжевый карандаш — и лениво растянулся на стуле. Ботинки показались с другой стороны учительского стола, заброшенные за голову руки неприятно чиркнули по меловым разводам на зеленой доске. Черт, всякий раз после уборки приходится передвигать стол обратно: формальная планировка рассчитана на хрупких миниатюрных учительниц, я же не помещаюсь.

Когда я склонился над учительским столом, обхватив его обеими руками, дверь в класс открылась, и с порога мне приветливо кивнул Вельт.

— Помочь?

— Да нет. — Деревянные боковые панели с пронзительным скрежетом двинулись по полу. Проходя мимо, к своей парте, Вельт не сводил глаз со стола — по крайней мере я так увидел боковым зрением. Вряд ли он бы смотрел неотрывно на меня.

— Поедем сегодня домой вместе? — спросил Вельт, расположившись за партой.

— У меня педсовет. Разве тебя не заберет кто-нибудь из родителей?

— Да, но я бы мог позвонить им и отменить все, если бы мы поехали вместе… — устало вздохнул он.

Учительский стол наконец-то вернулся на свое привычное место, и я занялся бумажками и учебником, ранее спрятанными в сумке. За шелестом страниц не было слышно шаблонно повторяющихся глубоких вздохов Вельта, но затылком я ощущал его тоску болезненным давлением на мой бедный череп.

— Сегодня вечером я зайду к тебе? — чуть более кротко спросил разрешения он, но я, не оборачиваясь, помотал головой.

— У нас с Синди планы, так что как-нибудь в другой раз посидим вместе, хорошо?

За моей спиной хаотично защелкала автоматическая ручка, кнопку которой мучал большой палец разочарованного Вельта. Я давно заметил: он всегда так делает, пытаясь сдержать эмоции или слова, которые так и рвутся наружу, чтобы обжечь окружающих. В отличие от большинства подростков, не стесняющихся яростно бросаться даже на ни в чем не повинных людей во время плохо контролируемых эмоциональных взрывов, Вельт чаще держит все в себе. Его потолок негатива: расстроенная мордашка и громкий надрывный вздох. Вот только откуда произрастает такой впечатляющий самоконтроль, коему позавидуют и взрослые? И есть ли у мальчонки хоть какая-то отдушина, иначе ведь гнетущие эмоции разъели бы его всего много лет назад…

Я хотел уже извиниться перед ним за обстоятельства, компонующиеся будто специально с целью урезать наше с Вельтом совместное времяпрепровождение, — когда раздалась трель звонка, и в класс начали уныло стекаться голодные и вымотанные предыдущими уроками тинейджеры. «Разделять работу и личную жизнь» — основополагающее правило, в особенности когда учишь того, кого видел в первые часы его жизни. Вельт мою точку зрения тоже разделял: в присутствии других учеников и преподавателей я для него — «мистер Хармон»; этот короткий и весьма разочаровывающий Вельта разговор вообще бы не имел места быть, если б в классе, помимо нас, присутствовал кто-нибудь еще. Тянет подумать: «Какая удивительная собранность и взрослость!», но Вельту скоро шестнадцать — нечему удивляться, он давно уже не тот ребенок, которого я утешал после «бо-бо». Он растет с каждым днем, я — буксую на месте…

По прошествии получаса класс был заполнен чирканьем ручек о тетрадные листы и раздражающим тиканьем часов. До шестого урока все эти звуки, включая сопение пухлого Гарри, не замечаешь, однако как только энергия психики и тела приближается к критически низкой отметке, слух обостряется хозяину назло, дабы в очередной раз испытать и без того шаткие нервы. Чтобы хоть немного отвлечься, я сонно сновал туда-сюда между партами, изредка заглядывая в тетради учеников. У Нэнси к странице была прилеплена жвачка с четким отпечатком моляра: оставалось надеяться, что она не сдаст проверочную в таком виде. СНОВА. У Вельта на страницах плясали маленькие косые лошади, сплошь покрытые синими чернильными кляксами, но, хвала Всевышнему, он прорешал почти всю проверочную — и даже частично правильно. И дома, и в школе он из кожи лезет вон, пытаясь осилить алгебру, но это не его сфера… Кто-то склонен лучше разбираться в литературе, кто-то — в географии, кто-то в алгебре; не вижу смысла наседать на детей, что стараются, но все-таки не могут стать отличниками по моему предмету: старания в данном случае должны цениться куда выше успехов, если первые действительно есть. А в моем классе стараются все. Даже Гарри, лицо которого покраснело от натуги. Его пальцы вжимались в виски с такой силой, что кожа рук и головы в местах соприкосновения побелела. Со стороны больше было похоже, что он силился телепатически заставить задание решить само себя, но не достигал никакого результата, как и в более традиционной работе над проверочной.

— Здесь нужно использовать метод математической индукции. Марти, покажи Гарри на примере, пожалуйста, как это нужно сделать.

«Зерно посеяно». Может быть, Гарри выучится обращаться к соседу по парте за помощью, и, скооперировавшись, они улучшат оценки первого и коммуникативные навыки второго.

Как и всегда, отличница Мелоди справилась с работой раньше всех. Однако сегодня что-то было в корне не так: она не тянула руку к небесам, желая отличиться на фоне менее расторопных в алгебре учеников, не торопилась сдать тетрадь, словно где-то был включен таймер и требовалось снова и снова бить свой рекорд. Уткнувшись паническим взглядом в полностью прорешанную проверочную, девочка сидела на самом краю стула без малейшего движения. Ее лицо было бледным и испуганным, пальцы сжимали локти до глубоких складок на темном пиджаке. Я остановился поодаль от нее и напряженно оглядел ее спину: от идеальной осанки не осталось и следа. Что с ней? Плохо себя чувствует? В начале урока она была тиха, но сидела прямо и была не так бледна… Мой взор случайно спустился к сиденью, и в мыслях пронеслась всего одна фраза: «Вот черт…» — на лакированной древесине были следы крови…

Так, спокойно. Ты преподаешь подросткам, априори проходящим через половое созревание. Подобная ситуация не должна стать костью в горле. Если растеряешься, навредишь испуганной стыдливой девочке, — а этого допустить никак нельзя.

— Минуту внимания, — произнес я, и ко мне сию же секунду обратились пятнадцать пар измотанных глаз. Мелоди обернулась со стыдом и растерянностью: она поняла, что я знаю. — Звонок с урока будет только через четверть часа, но давайте признаем: и вам всем не особо хочется здесь сидеть, корпеть над проверочной, и у меня нет никакого желания ждать, пока истекут эти пятнадцать минут. Так что берите задания с собой — прорешаете дома, принесете в другой день. Только подойдите к этой работе ответственно: постарайтесь, чтобы оценки у всех были сносные. Сейчас все свободны — кроме Мелоди: раз ты уже все сделала, я проверю твою работу сразу. Остальные — на выход.

Повторять мне не пришлось: загрохотали отодвигаемые стулья, зашумели сумки и рюкзаки, зашелестели тетради и раздаточный материал с заданиями. Через две минуты в классе не осталось никого, кроме меня, Мелоди — и Вельта. С накинутым на плечо рюкзаком мальчонка сверлил меня задумчивым взглядом, точно чуял какой-то подвох в моей внезапной доброте.

— Я твое имя не называл, ты можешь идти, — сказал ему я, опускаясь на край пустой парты. — Позвони родителям: пусть заедут за тобой чуть пораньше.

— Раз мы закончили раньше времени, то могли бы поговорить. Я подожду, пока Вы проверите работу Мелоди…

— Вельт, не нужно ждать. Иди домой.

— Мне не сложно…

— Вельт.

Он вздрогнул, уловив в моем голосе сталь. Проклятье, я ведь ничего не могу ему объяснить, никак не могу смягчить сказанное. Ни о каком «Я тебе позже все объясню. Пожалуйста, сейчас просто сделай так, как я говорю» не может быть и речи: если Мелоди решит, что я действительно все ему расскажу, это просто раздавит ее. Я должен выставить Вельта вон любым способом. Причем не только вон из класса, но и вон с этажа — ему нельзя видеть Мелоди…

— Почему? — спросил он, сгорая не то от отчаяния, не то от злости.

— Урок закончен. Иди домой, — ответил я тяжелым, приказным тоном, и Вельт воинственно сжал кулаки.

Он вылетел за дверь, намеренно громко хлопнув ею. Выпроводив его, я думал, уменьшу количество проблем на одну, но вышло с точностью наоборот. По возвращению домой надо будет как-то разрешать возникший на пустом месте конфликт. А пока…

— Простите, что из-за меня пришлось раньше закончить урок, — сдавленно всхлипнула Мелоди. — Вы же всех отпустили из-за меня, да?..

— Не думай об этом. Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю…

— Тебе больно?

— Нет… только стыдно… Со мной это впервые, у меня даже нет ничего с собой… — проплакала она, пряча под ладонями мокрые глаза и порозовевшие от неловкости щеки.

— Так, послушай и запомни раз и навсегда: менструации — естественный процесс для любой девушки и женщины, тут стыдиться нечего. Да, приключилась малюсенькая проблемка, но все решаемо; не случилось ничего, что стоило бы пролитых слез. Сейчас тебе следует пойти в туалет на этом этаже, а я поговорю с медсестрой, и она принесет тебе что-нибудь.

— Я не могу выйти… — Мелоди вытерла слезы рукавом, но те набежали вновь. — Если кто-то увидит меня, я…

— Встань, пожалуйста, — попросил я, снимая пиджак.

Поднявшись, девочка обеими руками прятала край испорченной юбки, и накинуть ей на плечи пиджак пришлось мне. Он был идеально велик — идеально длинен и скрыл все, что не стоило видеть посторонним.

— Он же испачкается… — сперто простонала Мелоди, и я театрально фыркнул, махнув на пиджак рукой.

— Еще одна мелочь, не стоящая твоего внимания. Если волнуешься по этому поводу, дома просто отдай его маме — она постирает. Теперь ничего не бойся и иди в туалет, а я к медсестре. Дождись ее там, хорошо?

Мелоди кивнула, и вместе мы вышли из класса. На этаже вольготно поселилась пустота: в коридорах не было никого; лишь из-за одинаковых классных дверей вылетали сухие голоса учителей, разносящиеся по школьным просторам гулким эхом. От нашего класса Мелоди пошла прямо, я — свернул направо, чтобы спуститься по «черной» лестнице на первый этаж, к кабинету медсестры. В сверкающем чистотой белоснежно-кремовом помещении за компьютером сидела молодая женщина в медицинском халате и очках-половинках. Русые волосы были подобраны в тугой пучок на затылке, только от висков свисала пара лоснящихся кудряшек. Ее овальное лицо было красиво, талия стройна, ноги, покрытые кофейным капроном, длинны. По вине именно этой медсестры мальчишкам данной школы, а также ряду девочек, с каждым годом все сложнее удержаться от симулирования дурного самочувствия. Кратко обрисовав сложившуюся ситуацию, я отправил медсестру наверх, а сам вернулся за сумкой, запер класс и перед уходом занес вещи Мелоди в туалет, где их забрала медсестра, вовсю общающаяся с ученицей. По пути домой я пытался избавиться от наваждения: казалось, что я специально отделался от Мелоди и ее проблемы, перекинув заботу о девочке на чужие плечи. Но ведь это было правильным решением: на такие интимные темы лучше говорить с женщиной; мои знания ограничены уроками полового воспитания.

Пережитый стресс заставил меня полностью забыть о предстоящем педсовете. Позвонив начальству, я сказался больным и благополучно прогулял, наплевав на свои прямые обязанности, но не возвращаться же в школу из дома — все равно не успел бы к началу собрания.

До прихода Синди, решившей устроить себе «день спа», я попытался встретиться с Вельтом, чтобы все ему объяснить… Но объяснить что?.. «Объяснить как?», что важнее… Роль близкого человека требовала от меня честности по отношению к Вельту, но педагогическая этика настаивала на строго противоположном. И закрыть глаза на последнее я никак не мог, ведь иначе предал бы доверие Мелоди, оказавшейся в весьма щекотливой ситуации. И все же я пошел в соседний дом, чтобы если не разъяснить хоть что-то Вельту, то хотя бы проведать его. На просторной чистой кухне, куда я вошел через заднюю, дворовую дверь, меня встретила Шерон. За прошедшие с младенчества Вельта годы она не сильно изменилась, разве что у глаз появились заметные вблизи «гусиные лапки», только добавляющие ей выразительности и шарма.

— Кофе? — предложила она, улыбнувшись мне из-за наполненной до краев кружки.

— Нет, спасибо. Я к Вельту.

— Он спит.

— Серьезно?..

Не помню ни единого раза, когда бы он по собственному желанию лег спать в светлое время суток…

— Не знаю. Пришел, отказался обедать — и сказал, чтобы к нему не ходили, потому что он будет спать. Я минут десять назад послушала под дверью: вроде тихо. Но с тем же успехом он может смотреть фильмы в наушниках. Так что кто знает. Не врываться же к нему. Вы поссорились?

— Что-то вроде того. Чтобы помочь ученице, мне пришлось выгнать Вельта из класса, и, похоже, я его этим задел…

Я ожидал волнений за ребенка. Ожидал обеспокоенности, понимания его чувств. Заинтересованности, в конце-то концов! Но Шерон отстраненно пожала плечами и расправила лежащий на столике журнал.

— Подуется — и перестанет.

— Ну да… — сдержанно обронил я и вышел на улицу.

Может, в этой отстраненности и кроется самоконтроль Вельта? Лично мне не хотелось бы проявлять свои истинные эмоции перед людьми, которым на мои переживания будто плевать… Сегодня он показал свою обиду: значит ли это, что я стал ему ближе родителей, или просто-напросто довел до такого состояния, что его психологические тиски дали сбой?.. Я обязательно должен поговорить с ним завтра, раз уж этим вечером он не горит желанием меня видеть.

***

Утром следующего дня случилось два из ряда вон выходящих события.

Во-первых, на занятия не явился Вельт. Связавшись на перемене с Полом, я узнал, что Вельт «заболел»: его лоб был нормальной температуры, но градусник показал жар, да и выглядел мальчик не очень хорошо, жаловался на слабость и головную боль, несколько раз даже покашлял. Нагретый лампочкой градусник (о чем, естественно, ни Пол, ни Шерон не знали) сделал свое дело: Вельта оставили дома, «поправляться».

Во-вторых… Я где-то «посеял» ручку с красными чернилами, которой обычно правлю ошибки в отданных мне на проверку тетрадях и выставляю оценки. В поисках запасной я открыл ящик учительского стола, но вместо искомого канцтовара наткнулся на записку, сделанную простым карандашом. Буквы были настолько корявыми, что стало очевидно: автор записки пользовался своей нерабочей рукой, чтобы я не узнал его почерк. На обрывке листа в клеточку значилось три коротких слова:

«I love you».

========== Глава 7 ==========

Сосредоточиться на ведении урока в тот день мне было сложно как никогда. Будто в одночасье обзаведясь паранойей, я всматривался в лица детей в попытке увидеть то, что могло быть спрятано за фасадом отстраненности или задумчивости.

Когда появилась записка? Придя на работу, я отпер класс и впустил учеников — любой из них мог подложить бумажку в стол, пока я отсутствовал. Разумеется, брать в расчет отсутствующих сегодня учеников смысла нет. Автор записки — кто-то из класса Вельта, кто-то сидящий за партой прямо сейчас…

Мальчишек снимать со счетов ведь нельзя? Значит, сократить количество «подозреваемых» чисто на основе половой принадлежности не получится.

Почему записка появилась только сейчас? На все должна быть причина, всегда — я верю в это. Стало быть, на днях я сделал что-то, что пробудило в ученице или ученике чувство глубокой симпатии. Основанной на благодарности?.. Первым в голову приходит инцидент с Мелоди. Девочка стала заметно тише себя вести: выслушивает мои вопросы до конца, не перетягивает больше одеяло — отвечает лишь тогда, когда я спрашиваю именно ее. Изменению поведения виной стыд из-за случившегося? Или же типичная подростковая, основанная на одних только эмоциях влюбленность?

На днях я заступился и за Гарри — как он себя ведет? Вроде бы по-прежнему, разве что улыбается куда-то в сторону намного чаще, однако его смущение, вероятно, связано не столько со мной, сколько с Нэнси.

Нэнси… Не похожа на человека, склонного писать тайные послания. Такая, как она, скорее, скажет все прямо, ударит в плечо и уйдет восвояси. Прямая как шпала — и такая же несгибаемая. За ее показным пофигизмом ничего ведь не скрывается?.. Припоминаю свои школьные влюбленности: в то время мне казалось, что отстраненность и холодность — лучший способ выставить себя в нужном свете перед объектом теплых чувств. Но, нет, влюбленная в меня Нэнси — это уже какая-то надуманность: не весь мир вокруг меня крутится. Но вот Мелоди… Мелоди.

По окончании урока из класса быстро вышли все, кроме нее. Вполне ожидаемо. Краснея, как спелая вишня, Мелоди вручила мне контейнер с брауни в благодарность от ее матери и сверток, пахнущий свежестью луга, — мой постиранный пиджак. Поблагодарив смущенную ученицу, я наклонился под стол за сумкой, чтобы сложить все в нее, но когда поднял голову — Мелоди уже и след простыл! К лучшему, конечно: не представляю, о чем бы я с ней говорил; наверное, спрашивать, все ли у нее в порядке, было бы слишком грубым напоминанием о вчерашней неприятности…

Если ее действительно угораздило влюбиться в меня, лучшей стратегией будет разумное дистанцирование. Вести себя как последняя сволочь, чтобы прогнать ее любовное наваждение, я не могу, потому что я — ее учитель. Понадеемся, что столь серьезные меры и не потребуются.

***

Зажав карандаш между носом и верхней губой, я глядел в потолок учительской. Офисное кресло подо мной монотонно поворачивалось то чуть влево, то чуть вправо, из-за чего сетка навесного потолка танцевала, подергивалась в неясном размеренном ритме. На неизменно заваленном документами и тетрадями столе что-то зашелестело, и я выпрямился, поймав карандаш прежде, чем он бы упал.

— Простите, — улыбнулась молоденькая практикантка, зазря приглаживая идеально уложенные прямые каштановые волосы. Ее черный брючный костюм был строгим — и посему заметно оттенял совершенно безобидное смазливое лицо. Если эту «зеленую» девочку бросили волкам-старшеклассникам, сочувствую ей; такой бы у младшеклассников преподавать — станет любимой учительницей на все времена. — Не хотела Вас отвлекать, но меня отправили всем преподавателям разнести распечатки… Я — Даян, — протянула она мне ладонь.

Сдержанно пожимая ее руку, я не мог отделаться от мысли, что в последние дни уж слишком большое количество людей на моей работе отказываются от безопасных формальностей. Но нельзя же зачморить новичка, представившись по фамилии и тем самым словно плюнуть в лицо ее дружелюбия.

— Дэмиен. Приятно познакомиться.

— Взаимно, — тепло улыбнулась Даян. — Я тут совсем недавно, стараюсь научиться ладить не только с учениками, но и с коллегами, так что… надеюсь на Вашу поддержку!.. Выглядите весьма загруженным, — осторожно подметила она. — Тяжелый класс?..

— Нет, совсем нет…

А она ведь — девушка, да и по возрасту еще близка к ученикам, так что, быть может, понимает в подростковых любовных делах куда больше моего. Попытка не пытка…

— А во время обучения у Вас были какие-нибудь психологические тренинги? — издалека начал я. — Разыгрывала ли Ваша группа по ролям сомнительные ситуации, с которыми может сталкиваться педагог?

— Конечно, — бойко кивнула она. — Сейчас этому уделяется большое значение, ведь, по сути, учитель должен быть еще и немного психологом, чтобы дети чувствовали себя в безопасности.

— И какой стратегии поведения стоит придерживаться, если ученик или ученица влюбляются в Вас?

— О, мы такое разыгрывали! Если бы ко мне подошел ученик и признался в любви, я бы сначала обязательно выразила важность его чувств для меня — вообще всех, не только влюбленности. И далее прямо бы сказала, что мы — учитель и ученик: нам следует оставаться в рамках этих ролей для общего блага. После уделила бы внимание временной природе его любовных терзаний, чтобы ребенок понимал, что эти эмоции, несмотря на свою интенсивность, пройдут, остынут, и на их месте появится что-то другое, стабильное и направленное на более подходящего ему человека, чем я. Все правильно? — спросила Даян с горящими от энтузиазма глазами.

Ох, так она подумала, что я устроил ей проверку?.. Что же, так даже лучше.

— Да, совершенно верно, Вы молодец. Ну а… если, допустим, это не прямое признание? Записки в столе, явное смущение во время общения на учебные темы?

Призадумавшись, Даян отвела темные глаза к задвинутым жалюзи и испортила маникюр, грызанув покрытый глянцевым лаком ноготь.

— В этом случае, я думаю, нужно обратить внимание на себя, а не на ребенка. Если дело во внешней привлекательности, то тут ничего не поделать, никак на ситуацию не повлиять, так что просто надо не переходить на личные отношения с этим ребенком, не поддаваться сочувствию, жалости или прочим пагубным эмоциям. Но существует вероятность того, что наше излишне заботливое поведение стало причиной для возникновения влюбленности: может, ребенок видит, что к нему мы относимся не так, как к другим, выделяем его на фоне прочих учеников; может, обсуждая контрольные работы и оценки, мы случайно касаемся ребенка или произносимслова как-то иначе — не замечая, транслируем неоднозначные сигналы невербально. Если взрослых такое зачастую сбивает с мыслей, то ребенок и подавно запутается и увидит за рядовым участием нечто большее. Верно?

— Верно, — выдохнул я, на нервах до боли расчесывая затылок. Сказанное Даян идеально ложилось на ситуацию Мелоди. Выходит, я не ошибся с адресатом записки… Только что делать теперь и как себя вести?..

***

Распахнувшаяся дверь ударила чемодан Синди, и я осторожно вошел в дом, слегка потеснив извечный багаж своей невесты.

— Дэмиен, это ты? — крикнула она из глубин дома.

— Да!

— Куда ты дел желтую рубашку?

— Что?.. Я не трогаю твои вещи!

— Свою желтую рубашку куда ты дел? Я нигде не могу ее найти! У меня сегодня рейс, так что сам, как найдешь, сунешь ее в стиралку!

— Завязывай кричать — я иду в дом Пола!

— Шерон привет!

Кажется, у соседей с другой стороны залаяла собака; нам с Синди надо поменьше орать вместо того, чтобы, элементарно, подойти друг к другу.

Моя невзрачная сумка опустилась на пол возле ее яркого чемодана (даже интересно, прихватит ли когда-нибудь Синди мою ветошь с собой по ошибке), и, притворив за собой входную дверь, я направился в соседний дом.

То был один из редких дней, когда мне удалось вернуться с работы засветло. Ветер шелестел травой, пока я пересекал оба газона, шумел над головой листвой дерева — секретного пути Вельта из дома после «отбоя». Разумеется, я шел не к Полу, а только в его дом — потому и выбрал такую формулировку, кратко отчитываясь перед Синди. Ее раздражает то внушительное количество времени и внимания, которое я уделяю Вельту. Я бы сказал, что это ревность, но разве возможно ревновать своего жениха к соседскому ребенку? В смысле, это ведь два совершенно разных типа отношений: она — женщина, которая мне дорога, та, с кем я буду рад провести всю жизнь, а он — мой крестник, как племянник мне или младший брат. Может, даже отчасти я воспринимаю его как своего ребенка, не знаю… Ясен пень (как сказала бы Нэнси), я не имею к Вельту прямого отношения, но мне привычно думать, что именно мое влияние на Пола и Шерон позволило ему появиться на свет. Подобные мысли — уже перебор?..

Родителей «болеющего» ребенка я застал на кухне — кормящими друг друга клубникой. Шерон, похоже, меня не заметила, Пол из-за ее спины махнул рукой, мол, иди куда шел, только не мешай. Такой вариант меня вполне устроил, и я поднялся на второй этаж. В дверь Вельта я постучал трижды, но ответа не последовало. Он все же там, надо думать… Иначе бы Пол меня не отправил наверх, а показал бы рукой в сторону улицы.

Дверь скрипнула, открываясь.

— Вельт?.. — тихо спросил я, заглядывая внутрь.

Его комната была прибрана, чиста — пуста. Поверх иссиня-черного постельного белья покоился ярко-розовый плед с какими-то невнятными глазастыми зверюшками. Ноутбук, стоящий на бежевом письменном столе, был обращен к кровати — видать, Вельт смотрел фильм, лежа в постели. Только зачем тут плед, тем более такой… девчачий… Белые книжные полки, тянущиеся слева от кровати, были полны. Корешки примыкали друг к другу так плотно, что многочисленные тома виделись реалистичным принтом на стенке. В противоположном конце продолговатой комнаты к белоснежной стене привалились плюшевые игрушки, в основном разноразмерные медведи: самый маленький был с голову среднестатистического взрослого, самый большой — тот, которого я подарил Вельту лет десять назад — почти с меня ростом, если поставить его на неустойчивые мягкие лапы.

Приглядевшись, я заметил светильники на клипсах, крепящиеся к книжным полкам, углу письменного стола и даже карнизу одного из трех окон — которое располагалось прямо в изголовье широкой одноместной кровати. Зачем такое яркое освещение? Для чтения хватило бы и одной лампочки…

Как бы там ни было, хозяин комнаты отсутствовал, а из коридора до меня донесся шум только что включившейся воды. Второй раз уже я прихожу не вовремя: вчера Вельт спал, сегодня — пошел помыться. Зато он явно не избегает меня. Потому что не в курсе моих внезапных посещений.

Что же, выходит, поговорим как-нибудь в другой раз…

Дверь еще не успела закрыться, а на столе Вельта вздрогнул электронный колокольчик. Сообщение?..

Опасливо я глянул на закрытую дверь ванной. Цельная личность вновь делилась на два антипода-Дэмиена, борющихся за управление телом.

Это плохо. Даже думать об этом не смей: ты нарушишь его личные границы. Узнав, он тебе такого не простит, потому что слежка — недоверие!

Но он же ребенок. Я не утверждаю, что за детьми требуется шпионить и отслеживать каждый их шаг, но в недавнем разговоре с Вельтом я видел тревожные знаки. Я должен знать, с кем он общается в сети; должен знать, что он — в безопасности…

Последний аргумент был настолько весомым, что практически расплющил первого, честного и деликатного Дэма. В который раз оглянувшись на запертую ванную комнату, я прошмыгнул в спальню Вельта и бесшумно притянул за собой дверь. Расстояние от нее до письменного стола я преодолел бегом.

Уходя, Вельт пытался выключить компьютер, но не проследил за выполнением команды. На слегка затемненном экране горело окошко системы:

«Загрузка обновления не завершена.

Вы уверены, что хотите выключить компьютер?»

«Нет» — кликнул я, и ноутбук прибавил яркости. В запущенных программах значилось всего одно окно — неизвестного мне мессенджера; в правом верхнем углу пульсировало оповещение от веб-кошелька: «Поступил новый платеж». Очевидно, этот звук я и услышал, следом решив сунуть нос не в свое дело. Или все-таки в свое?..

Оставив терзания совести на потом, я погрузился в изучение мессенджера. Вельт был зарегистрирован под ником «R@bbitInSin» — «Кролик во грехе» — что за странный выбор слов?.. И вел беседу с неизвестным, чей ник состоял из сумбурного набора цифр и букв. Не нравится мне это: анонимность говорит о наличии неприглядных тайн… Начало переписки состоялось сегодня, слегка после полуночи, и первое сообщение пришло от подозрительного неизвестного:

«Привет, крольчонок!

Работаешь?»

«Привет!

Да! Чего бы тебе хотелось? (◕‿◕)»

«На той неделе мы уже списывались:

присланные тобой фотки — огонь!

Порадуешь видео?»

«Без проблем!

Ознакомился с расценками? (^_<)〜☆

Какое предложение интересует?»

«Да. Хочу видео на заказ.

Настолько откровенное,

насколько это только возможно».

«Напиши, чего именно ты хочешь —

и я сделаю это! (◕‿◕)♡»

«Хочу, чтобы тебя сзади жестко

отстрапонил плюшевый медведь.

Тем толстым черным дилдо,

которое ты облизывал на одной из

присланных мне фоток».

«К сожалению, то дилдо в меня не войдет —

я для него слишком узкий! (｡•́︿•̀｡)

Но остальное вполне выполнимо!

Тебя устроит фаллоимитатор поменьше?»

«Да, но с тебя побольше криков и стонов».

«Будет очень много стонов! (≧ x ≦)

Ты хочешь, чтобы плюшевый медведь

изнасиловал меня? Если да, то это будет

мишка небольшого размера.

На огромном медведе мне придется

двигаться самому».

«Пусть небольшая игрушка.

В конце растянешь себя пальчиками

прямо перед камерой? Хочу увидеть,

как твоя задница внутри дрожит после траха».

«О да, это будет здорово! (๑˃ᴗ˂)ﻭ

Переведи всю сумму днем,

и после этого я вышлю тебе видео!»

…

…….

…………..

ЧТО Я ТОЛЬКО ЧТО, Б***Ь, ПРОЧЕЛ?! МЕДВЕДЬ?! ПОДАРЕННЫЙ МНОЮ МЕДВЕДЬ?! ЧТ… Ч-ЧТО?!.. ЧТО?!

Предпоследнее сообщение было отправлено за пять минут до моего прихода:

«Видео выслано!

Наслаждайся! (˘∀˘)»

…а последнее…

«Ролик получил!

С тобой приятно иметь дело!;)

Постарайся разработать задницу:

если снимешь видео с тем черным дилдо,

заплачу за заказ вдвое больше».

…Звуковой сигнал именно этого сообщения я услышал пару ужасных минут назад…

Вслепую нащупав стул, я пододвинул его за спинку ближе к себе и обессиленно упал на жесткое сиденье.

Мой Вельт…

Мой маленький мальчик Вельт…

Медведи, дилдо, страпоны, деньги за порно!..

Этот мир е**нулся!

========== Глава 8 ==========

Обхватив раскалывающуюся голову руками, я упирался локтями в стол. Я чувствовал, как дрожит и крошится с краев мой личный мир. В расширяющуюся пропасть падали самые дорогие воспоминания, которые я всеми силами старался удержать, погружаясь в них…

***

10 лет назад…

Спальня Пола и Шерон была пуста и темна. В узеньком проеме между стеной и большой двуспальной кроватью я сидел на полу по-турецки, вот уже минут двадцать, должно быть, в удушливой немоте разглядывая фиолетовое постельное белье. Слева от меня часто подрагивал малыш-Вельт, обняв узкие колени. Его хрупкое тельце было настолько мало, что макушка едва доставала до верхнего ящика прикроватной тумбочки. Миниатюрные пальчики стискивали ткань синей пижамы, усеянной веселыми мультипликационными овечками. Давящую тишину спальни разбавляло тихое тиканье дешевого будильника и свистящие всхлипы Вельта. Только-только войдя в комнату — найдя мальчика в ней после громких поисков по всему дому, я хотел протянуть ему руку, сесть рядом с ним, обнять его за вздрагивающие плечи и утешить чем смогу. Но Вельт не двинулся, не откликнулся на имя, так что я опустился поодаль от него и привалился ноющей спиной к холодной стенке…

Уставший поддерживать одну и ту же позу неимоверно долго для ребенка, Вельт, не отпуская коленей, качнулся влево и приник мокрой от слез щекой к мягкому постельному покрывалу. Его и без того полные губки были жалобно поджаты, из-за чего еще больше смахивали на толстенький клювик опечаленного утенка. Сердце разрывалось на части от одного взгляда на него. Но это не тот случай, когда я должен влезать в его личное пространство, уверен. Он сам сделает первый шаг, когда будет готов…

— Я не понимаю… — звонко вырвалось из его груди.

Нет, ты понимаешь — иначе бы не лил слезы сейчас… Ты просто не хочешь мириться с такой неудобной реальностью, и я всецело на твоей стороне…

Так и не дождавшись никакого ответа, Вельт поднял на меня огромные серо-зеленые глаза и натолкнулся на полную сочувствия полуулыбку.

— Такое бывает, малыш. С этим ничего не поделать. Это… закон жизни…

— Но он же смеялся! — прорыдал Вельт, и по моему сердцу точно резанули ножом, на глазах выступили слезы. — Он… Он рассказывал о том, что в войну видел в небе сани и Санту своими глазами! А потом он скинул им всем подарки! И… и…

Горе, первое на пути Вельта, неуклонно брало верх: рыдания заместили все мысли; бросившись на четвереньки, малыш дополз до меня и замер, крепко обняв мое левое бедро. Большой горячей ладонью я гладил его по спине и затылку, не зная, что и сказать. Не такой должна быть первая потеря ребенка… Со смертью он должен был столкнуться через трагический уход аквариумной рыбки или отжившего свой короткий век хомяка, дабы подготовиться к более ужасным утратам… К беседе по душам именно после такого печального события я подбирал слова с того самого момента, как Вельт впервые заговорил, и раз уж у меня имеется хотя бы крупица утешения для этого ребенка…

— Я знаю, что ты будешь скучать по нему… Но вспомни: сегодня был отличный день… Он увидел тебя, твоих маму и папу… мы все сидели за столом одной большой дружной семьей, ели потрясающе вкусный рождественский ужин, слушали его чудесные истории… Он был счастлив, Вельт… и сделал все, что хотел… Лучшего последнего дня не сыскать… Он простился со всеми вами — и ушел отдыхать: туда, где спокойно и хорошо, где ничего не болит и никто не плачет, где огромные разноцветные облака сделаны из сладкой ваты!.. Завтра с рассветом ты откроешь оставленный им под елкой подарок и вспомнишь о нем со слезами, но и с улыбкой — потому что всякий раз, как ты о нем думаешь, он тоже улыбается и мысленно передает тебе привет… Сейчас ты думаешь о нем?

— Д-да…

— А чувствуешь «привет»?

— А к-какой он д-должен быть?.. — спросил Вельт, чуть подняв покрасневшее лицо.

— Такое приятное тепло в груди, от которого хочется улыбаться и плакать одновременно. Чувствуешь?

— Кажется, да…

Кольцо детских ручонок вокруг бедра ослабло, и я, бережно взяв Вельта под мышки, посадил его поверх моих ног. В моих руках он лег набок, словно на удивление большой новорожденный, уткнулся лицом в рождественский свитер и отрывисто всхлипнул в последний на сегодня раз.

— Ты же не умрешь, правда?..

— Конечно.

— Но ты старше…

— Ну и ладно. К тому времени, как я превращусь в старичка, ты меня догонишь.

— Так не бывает…

— Да, ты прав… Но, если ты захочешь, когда мы станем старыми-престарыми, когда изучим все загадки этого необъятного мира, мы можем вместе попрощаться со всеми, съесть много вкусной еды, обязательно покататься на горке, что тебе так понравилась в парке аттракционов, — и только после этого вместе уйти к облакам из сахарной ваты и рекам газировки.

— Так и сделаем… А откуда на небе реки?..

— Из дождей, проливающихся с туч на те облака, что летят пониже…

***

В то время Вельт был таким наивным и милым… Он верил каждому моему слову — а я верил ему…

А что теперь?..

Шум воды в далекой ванной затих. Мой внутренний таймер громоподобно отсчитывал секунды.

Шаги… Приближаясь к своей комнате, Вельт что-то напевал. Как он может петь, когда… после того, как…

Твою мать… Я устал… Как же я устал…

Дверь открылась резко. Вельт шагнул за порог, но, завидев меня, сразу замер, укутанный в огромное полотенце с рисунком звездного неба и волка, воющего на луну.

— Что ты… — начал было он. Испуганные глаза метнулись к столу, к отблеску включенного ноутбука, и Вельт тут же прикусил язык.

Десять лет назад, когда дедушка Вельта скончался прямо за столом, я ждал, пока ребенок будет готов начать разговор. Теперь его очередь ждать… Кажется, для меня две этих ситуации схожи: сегодня я тоже потерял моего маленького дорогого Вельта…

— Скажи… за что, Вельт?..

— Дэм… — выдохнул он, захлопывая дверь и босиком подступая ко мне. Его тонкая рука протянулась к моему плечу, но опустилась на спинку стула. Все правильно… Интуиция его не подвела: дотронься он до меня сейчас, я бы скинул его руку, чем ранил бы навсегда…

— Я… был идиотом, это ж понятно… Я полагал, что, позволяя тебе многое, научу умеренности… ответственности… покажу, как различать хорошее и плохое… И вот к чему все скатилось… Мне… не надо было говорить с тобой о сексе и прочих взрослых вещах… Я хотел привить тебе сексуальную разборчивость, упасти от травматичного опыта и ужасных ошибок, — а в итоге, сам того не ведая, подвел к… к порнографии, Вельт!.. А дальше что?.. Проституция?.. Нашелся… «воспитатель»… черт…

Я сжимал свой лоб так сильно, как только мог. То ли желая выдавить наружу воспоминания о прочитанной переписке, то ли наказывая себя за педагогический просчет. Многие-многие просчеты…

— Меня на милю к детям подпускать было нельзя… И вот чем все обернулось…

— Да почему ты так к этому относишься?! — возмутился Вельт. Отсутствие у него и толики раскаяния окатило меня волной гнева. Я рывком встал из-за стола, и стул громыхнул, опрокинувшись. Вельт дернулся назад, но в последнее мгновение передумал отступать. Большие серо-зеленые глаза уперлись в меня с непримиримым упрямством.

— А как я должен к этому относиться, Вельт?! Как я должен реагировать на то, что всякие извращенцы платят тебе деньги за то, чтобы ты на камеру запихивал в себя секс-игрушки?! Это — разврат! Распутство за деньги! Распространение детской порнографии! Тебе карманных денег мало, или что?! Да разве стоит из-за этого заниматься всем этим?! Попроси ты, я бы дал тебе сколько угодно денег, чтобы ты до этого сумасшествия не доходил!

— Хватит орать! Родители услышат! — истошно выкрикнул Вельт, до белизны кожи сжимая у шеи уголки сырого полотенца.

— А может, пусть услышат! И даже если они в суд на меня подадут за развращение их ребенка всякими тупыми откровенными разговорами, так тому и быть! Зато они больше и близко тебя к Интернету не подпустят!

Нахмурившись, Вельт разжал пальцы, и полотенце соскользнуло на пол. Поперхнувшийся паникой, я бросился в ноги обнаженного мальчишки, чтобы подобрать полотенце и накинуть опять, но он хлестко оттолкнул мои руки.

— Что ты делаешь?! У тебя что, совсем нет понимания того, перед кем можно оголяться, а перед кем — нельзя?! Прикройся хотя бы этим! — махнул я в сторону ярко-розового пледа, лежащего на кровати.

— Не хочу я прикрываться им: я на этом пледе снимаюсь — он весь в лубриканте!

Полотенце исчезло из моих охладевших пальцев. Упав на задницу, я закрыл ладонями лицо и задышал в них громко и сипло, аки Дарт Вейдер. Каждый выдох прогонял приближающуюся истерию, но каждый вдох возвращал ее обратно на расстояние шага от меня.

Выискав где-то нежно-голубой халат, Вельт оделся, завязал пояс бантом и присел передо мной на колени. Я видел его виноватое лицо в щелки между пальцами, однако легче мне отнюдь не становилось: любые его эмоции уже не отменят того, что он делал…

— Я думал, ты поймешь меня хоть самую малость… — сказал он, и я отрывисто рассмеялся в ладони.

— Пойму что, Вельт?..

— Все, — просто ответил он. — Мне не особо нужны деньги. И не для незнакомцев я снимаю себя. Только для себя…

— Вельт, — простонал я, бессильно отнимая руки от лица, — я ничуть не желаю ущемлять твое сексуальное становление: мастурбируй на здоровье, используй секс-игрушки, если они удовлетворяют тебя, снимай видео и пересматривай — ради Бога! Чем бы дитя ни тешилось! Но отправлять кому бы то ни было эти ролики ЗАЧЕМ?..

— Я… — потупил грустный взор он. — Переписываясь с этими мужчинами, я… представляю, что играю в ролевую игру с тем, кто мне… очень сильно нравится… Но я ему не интересен, — печально улыбнулся Вельт, — а его «заменителям» всегда нравлюсь…

— Вельт, это… Боже, почему в своей голове ты не можешь все это представлять?! Зачем… ТАК делать?! Это… множество каких-то мутных мужиков и… деньги…

— Отчасти ты был прав… В какой-то момент мне действительно понадобились деньги…

— На что?

— На маленький анальный фаллоимитатор, — признался он, краснея прямо на глазах. Тесно прижав подбородок к ключицам, он говорил невнятно, словно с набитым ртом, и стыдливо смотрел куда-то вниз. — Я подрочил на камеру и продал этот ролик одному порносайту… На выручку купил то, что хотел. Но вскоре его размеры показались слишком небольшими, и стало интересно, будут ли другие ощущения, если приобрести модель с более крупной головкой… Я снял видео с уже купленным дилдо — заработал снова — купил другой, а потом по той же схеме — вибратор, цветные линзы и «серебряный» парик, чтобы можно было не бояться попасть в кадр целиком… В итоге, я понял, что сайты мне недоплачивали, и я создал что-то вроде выполнителя заказов — «Кролика во грехе»…

«Кролик»… «Кролик»…

— Ты… — произнес я, облизнув пересохшие губы, — снимался, дай угадаю, в белых кроличьих ушах поверх парика?..

— Угу, — плаксиво закивал Вельт.

— В тех, которые я подарил тебе когда-то на Пасху?..

— Угу…

— Почему не попросить было?.. Почему не подойти и не сказать: «Дэм, у меня неординарные сексуальные вкусы, и на все это мне нужны деньги. Помоги, пожалуйста, дай-мне-их»?..

— Я не знаю… — шмыгнул носом он.

— Даже не пытайся: твои слезы сейчас на меня не подействуют. Я… я не просто зол, Вельт. Я глубоко в тебе разочарован. И в наших «доверительных» отношениях…

— Они — доверительные! — Порозовевшие мокрые щеки Вельта сверкнули, когда он резко поднял лицо.

— Да? И в чем проявляется это доверие? Все эти годы я рассказывал тебе если не все, то очень-очень многое. То, что обо мне не знает Синди, а я ведь с ней свою жизнь буду делить…

— Ну и катись к своей Синди… — буркнул Вельт, сжимая полы халата.

— Мда, — вздохнул я и поднялся. — Все понятно. Бессмысленно о чем-то с тобой говорить…

Я сделал уверенный шаг по направлению к двери, но Вельт, роняя слезы на воротник халата, вцепился в мою правую ногу.

— Вельт, какого…

— Да постой же ты! — закричал он, и слезы пуще брызнули из его ясных глаз. Ошарашенный, я взирал на скулящего у моей ноги Вельта, искренне не понимая, что на него нашло. Ах да, наверное, боится, что я расскажу Полу и Шерон… Какая еще может быть причина для страха и отчаяния, застывших на его лице…

— Не переживай. Знание о твоем падении я оставлю при себе. Пусти ногу, будь добр.

— Дэм…

— Хватит хныкать: никто не умер.

…разве что моя вера тебе…

— Дэм, пожалуйста…

— Пожалуйста — что?

Я встал прямо, будто и не собирался никуда уходить. Вельт вытер мокрый нос рукавом, однако так и не поднял задницу с моей стопы, а руки его неизменно крепко сжимали немеющее бедро.

— Что мне сделать, чтобы ты… чтобы не было больше разочарования?..

— А сам-то как думаешь?

— Хочешь, я удалю «R@bbitInSin»?! — вскинул он голову. — Прямо сейчас, при тебе! А перед этим можно привязать аккаунт к твоему номеру телефона: тогда сам я никогда не смогу его восстановить!

— И что помешает тебе создать нового «Кролика»?

— Мое честное слово…

— Оно чего-то стоит? — спросил я из-под опущенных бровей. — Неизвестно сколько ты скрывал от меня такое. Откуда я могу знать, что нет еще более страшных секретов?

Услышав мой жестокий ответ, Вельт поник. Его пальцы медленно сползли с моей штанины, и мальчик склонился всем телом в сторону кровати, освобождая наконец мою стопу.

— Есть… — почти неслышно вымолвил он.

— Повтори.

— Я сказал… «есть»… Еще более страшные секреты… Их… три или четыре… смотря как считать…

И что дальше?.. После этого бросающего в дрожь признания я смогу, как и задумал ранее, повернуться к Вельту спиной и уйти?.. Нет… Разумеется, нет… Сев по-турецки перед отвернувшимся вполоборота мальчишкой, я сцепил пальцы в замок и приготовился слушать. Вот только Вельт не торопился рассказывать.

— Не хочешь раскрывать секреты — обрисуй их в общих чертах, чтобы я понял, насколько все серьезно.

— Все?.. — спокойным, но по-прежнему дрожащим голосом узнал Вельт.

— Все до одного.

Повернувшись ко мне, он поправил полы халата и откашлялся, пытаясь потянуть время.

— Я… ворую…

Приехали…

— В магазинах?

— Нет…

— У кого-то, кого я знаю?

— Да…

— Воруешь что-то из дома? У своих родителей?

— Нет, — скривился он, точно откусил лимон.

— Что, у меня?

— Д-да… прости…

В очередной раз я лишь тяжело вздохнул. Воровство у меня — не так уж и страшно. В смысле, я хотя бы в полицию на него заявление не подам, узнав о пропаже: Вельт в безопасности, это самое главное. Но отнестись поверхностно к первому его секрету я не могу — пусть Вельт знает, что я не закрываю глаза на его проступки, а недоволен его поведением в полной мере.

— Что еще?

— Т-тот, кто мне нравится… мужчина…

— Не поверишь: я догадался.

— В смысле… не просто мужского пола, а именно мужчина… взрослый…

Взрослый мужчина, которому он неинтересен, если верить его же словам. Вельт в безопасности — все хорошо.

— Дальше, — бесчувственно приказал я.

— Я… знаю большой секрет… но никому не могу его рассказать, потому что тогда из-за этого пострадают многие люди…

— А от хранения тайны?

— Всем будет хорошо… Не я один ее храню, и другой человек — взрослый, умный… знает, что делает… Так что я полагаюсь на нее…

— «На нее»? — хмуро повторил я.

Он испуганно зыркнул на меня, словно проговорился и в эти самые мгновения проклинал себя за это.

— Кто она, Вельт?

— Я не могу сказать, правда…

— Это Синди? — вспыхнула в моем мозгу безумная догадка.

— Нет. Синди это вообще никак не касается.

— Хорошо. Это был третий секрет. Какой четвертый?

Вельт покраснел как маков цвет.

— Это… связано со вторым секретом… с моими чувствами… к мужчине…

— Ну и?

— Я… мастурбирую на мысли о нем… и делаю еще… всякое разное…

— Ну, об этом я не горю желанием услышать, уж извини. Дай мне прийти в себя и только тогда приходи плакаться в жилетку по поводу безответной любви. — С громким кряхтением я встал с пола и подошел к двери. — Я могу тебе доверять? Могу верить, что ты удалишь этого своего «Кролика» сам, без моего надзора, по-честному?

— Да… Но у меня две просьбы! — спохватился Вельт. Оглянувшись, я бросил на него полный недоумения взгляд. То есть… он вот буквально только что рыдал, умолял меня не разочаровываться в нем, был весь такой послушный и покладистый, — а сейчас уже готов выпрашивать что-то? Бойко! — Мне… нужно кому-то посылать свои видео… Я и дальше хочу их снимать и посылать — это… так…

— Ближе к делу, умоляю тебя.

— Можно я буду отправлять их тебе? А ты удаляй сразу, если хочешь!

— Бога ради, Вельт, чего я еще могу захотеть, получив от тебя такой ролик?! Естественно, я буду их удалять! Что еще тебе надо?

— Деньги… — сдавленно пискнул он. — Совсем немного…

— То есть ты хочешь, чтобы я платил тебе деньги, а ты мне параллельно будешь порнографические ролики с несовершеннолетним посылать?.. Это план, по которому ты меня посадишь в тюрьму в отместку за что-то? На что тебе нужны деньги? Честно.

— На мастурбатор в виде рта… чтобы мужчина, о котором я говорил, будто бы делал мне минет…

— Срань Господня… — выдохнул я в кораблик из ладоней. — Вельт… пожалуйста… я дам тебе деньги, но пока я не скажу: «Хорошо, можешь опять выносить мне мозг!», не говори ничего подобного… иначе я потеряю сознание от шока прямо у вас на лестнице — и тогда у твоих родителей появятся вопросы…

***

Вернувшись домой, я позволил себе упасть на кровать, мордой в подушку. Не было сил раздеваться, ужинать или принимать душ: хотелось только одного — забыться, заснуть и оказаться как можно дальше от этого кошмара…

Но в кармане брюк два раза подряд просигналил телефон, и нехотя я открыл список сообщений:

«Поздравляем!

Теперь Ваш аккаунт привязан

к номеру телефона: * ******»

Спасибо, я знаю свой номер, не обязательно мне же его присылать…

«Ваш аккаунт удален.

Код восстановления: fath31»

========== Глава 9 ==========

Сразу по пробуждении все пережитое прошлым вечером казалось мне страшным сном. Извращенным нереалистичным кошмаром. Я потянулся в постели, случайно столкнув холодную подушку Синди на пол, и в эти минуты истинного блаженства свято верил, что никаких изменений в моей жизни не произошло! — ведь медведей-дилдо-порно-воровства и черт знает еще чего просто не было, так?.. Покинув кровать, сонно, еле передвигая ногами, я направился в ванную комнату. Напавшая зевота оставила в покое мои бедные челюсти только к моменту, когда я остановился на теплом пушистом половике перед унитазом и достал из боксеров член. Цветочные ароматы шампуней перебивал настойчивый сладкий запах, мягко окутывал каждую извилину только включающегося мозга… Это же… молочный шоколад…

— Какого черта, Вельт? — раздраженно бросил я, не оборачиваясь к двери, за которой и притаился малолетний негодник. Вежливость требовала отложить удовлетворение нужд на потом, но дело уже пошло, поздновато спохватываться.

Дверь двинулась, и мальчишка покинул ненадежное укрытие. Большие виноватые глаза глядели в пол, руки обхватывали живот, словно бы вздувшийся под пижамной рубашкой.

— Извини… Я не могу сказать, зачем я здесь…

— Что прячешь под рубашкой, очевидно, тоже?

— Угу…

Уходить или хотя бы подождать меня за дверью ванной Вельт не собирался. Боится уронить то, что прячет? Раз… О Боже мой… все мои воспоминания о вчерашнем вечере реальны, значит, мальчишка что-то систематически крадет у меня. И чаще всего я нахожу его в своей ванной. Я, конечно, не Пуаро, но сдается мне, чему-то именно из этой комнаты Вельт и «приделывает ноги». Но что можно воровать из ванной? Полная бессмыслица… Разумеется, сейчас я бы мог схватил его за шкирку и достать из-под пижамы то, что он с таким трепетом и стыдом прячет, однако — насильничать, тем более по отношению к этому ребенку?.. Я на такое не способен.

Перепрыгнув обратно в круг приличий, я спустил воду и подошел к раковине. Отражение Вельта перед моими глазами было настолько недвижимым, что я вполне мог бы поверить в замену зеркала на качественное фото. Шум воды из крана смолк, и Вельт вздрогнул, как если бы тишина напугала его подобно далекому выстрелу.

— Мне… оставить тебя в ванной одного, или что? — попытался догадаться я, вытирая руки и лицо о полотенце.

— Если можно… — пробормотал Вельт. Когда я проходил мимо него к двери, его хрупкое тельце жалось к стенке.

— Свет не выключать?

— Пожалуй…

«Пожалуй», блин… Что не так с этим ребенком?.. Натягивая свободные спортивные штаны и футболку, в которых мне комфортнее было завтракать каждое утро, я прислушивался к шорохам в ванной — и их, к моему удивлению, не было. Не включалась вода, не шлепали грязные босые ноги Вельта по кафельным плиткам, не шуршала одежда. Он что, просто стоит между стеной и дверью?.. Что я должен делать в такой ситуации?! Поговорить он отказался, а помимо этого — какие еще у меня варианты?..

И не стремясь к наведению порядка, я кое-как раскидал одеяло по постели и сделал шаг к кухне. Подошву неприятно кольнула земля. На полу красовался довольно четкий отпечаток миниатюрной ноги Вельта, вот только пальцы «глядели» в сторону не ванной, а входной двери.

— Вельт?..

Но ванная комната уже была пуста…

У меня только один вопрос: «Как?» Неужто во избежание неприятного разговора он прошмыгнул позади меня, пока я одевался или «заправлял» постель? Его способность оставаться в тени не так пугала бы, если б я не знал обо всех извращениях, манящих Вельта.

Мой маленький мальчик Вельт…

Сделав щедрый глоток черного кофе, я вернул кружку на стол.

…У него же все это временно?.. Я не говорю про влюбленность в какого-то взрослого мужика, хотя и это может постепенно сойти на нет: я ведь полюбил Синди, невзирая на свои предпочтения. Но даже если случай Вельта иной, сексуальная ориентация — меньшее, о чем стоит беспокоиться. Похоже, он довольно легко согласился раздвигать ноги перед объективом; если на улице ему предложат деньги, что он ответит педофилу? Добровольно отправится вместе с ним в номер ближайшего мотеля? О таком и думать страшно… Пока все не стало хуже в разы, я обязан починить его моральные ценности, избавить Вельта от сексуальной распущенности, да только каким образом и с чего начать?..

***

Приметив проблему, с которой необходимо разобраться, я, тем не менее, совершенно не был готов разговаривать с Вельтом — и в определенной степени даже был ему благодарен за уход по-английски из ванной. Но точно не за проникновение в мой дом!

Однако, как выяснилось, Вельт не разделял мое стремление побыть порознь хоть самую малость. Сегодня у его класса не было ни одного урока алгебры, но Вельту данное ничуть не помешало мелькать у меня на виду целый день. На каждой перемене его зоркие глаза следили за мной из дверей кабинета. В обеденный перерыв он заявился в столовую для учителей, занял место напротив за небольшим одиночным столиком у стены и поедал приготовленный Шерон завтрак, не отводя пробирающего до костей взгляда. И так не шибко хороший кофе вставал комом в горле, и, дабы не удавиться, мне все-таки пришлось спросить его о причине столь частых наших сегодняшних встреч.

— Ты готов поговорить? — крайне серьезно ответил он вопросом на вопрос. В долгу не остался и я:

— Поговорить о чем?

— Вчера ты сказал, что я смогу плакаться тебе в жилетку по поводу своей безответной любви.

— Вельт, ну не в школе же…

— А по возвращении домой ты будешь готов?

— Вельт! — Если бы у меня в руках была газета, я бы, потеряв всякое терпение, шумно ее закрыл. — Вчера ты вывалил на меня такую огромную кучу… правды, что я вряд ли скоро приду в себя. Тебе прямо сейчас нужны деньги, о которых ты упоминал? Хорошо, дома я переведу какую скажешь сумму на твой кошелек. Нужна наличка? Лады! Но слушатель из меня в ближайшее время будет просто никудышный, потому что вспоминать о прочитанном в твоем ноутбуке — и уж тем более о ненароком представленном! — я не хочу. Не смогу, пойми.

Повесив нос, Вельт молчал. Его крепко сжатые кулаки, кукольные по сравнению с моими, лежали поверх стола. Наконец напряженная мысль обрела в его голове словесную форму и вырвалась наружу:

— Когда ты сможешь меня принять?..

Последнее, очень честное слово ударило меня прямо в сердце.

— Вельт… — Моя ладонь легка поверх его руки, но менее печальным такая поддержка Вельта не сделала. — Это не значит, что я не принимаю тебя… Мне просто… сложно смириться с тем, какие у тебя предпочтения и… хобби… На это требуется время. Вот представь, что ты узнал обо мне что-то подобное…

— А я и узнал, — твердо перебил он меня, и уверенные серо-зеленые глаза нанесли второй удар точно в цель. — Чем то, что делал я, отличается от твоих утаенных развлечений?..

Черт, он задает верные вопросы — он всегда их задает…

— Деньги, Вельт…

— Деньги? То есть если бы я снимался бесплатно, у тебя возражений бы не было? А если бы делал все то же, что и ты? Почему тебе можно так поступать, а мне — нет? Почему мне не нужно было время на то, чтобы принять все рассказанное тобой, а тебе вдруг нужно, хотя я все, что тебя не устраивало, в тот же миг прекратил? Тебе пришло уведомление об удалении моего аккаунта вчера? Должно было прийти — я все сделал!..

— Вельт…

— …Я стараюсь не разочаровывать тебя, вести себя правильно, делаю все, что ты мне говоришь!..

— Вельт, тут люди…

— …так почему ты все еще мною недоволен? Как я должен поступить, чтобы вернуть твое расположение?! И почему вообще обязан что-то делать, если ты ничего такого не делал по отношению ко мне?!..

— Вельт!

С отпечатком глубокой боли на лице он прикусил язык и отвернулся к ничем не примечательной стене, лишь чтобы скрыть от окружающих свои терзания. Через несколько столиков от нас Кайл в очередной «выколи глаз» жилетке (на этот раз в красных тонах) подозрительно глянул в нашу сторону, растворяя сахар в чае.

…Я переборщил?.. Слишком сильно давил на его чувство вины, желая получить свое, увести Вельта прочь с аморальной тропы?.. Этот мальчик, быть может, с момента рождения обладает умением выводить собеседников на чистую воду: он видит все, чего человек пытается всеми силами избегать; он с легкостью срывает блистательные покровы, обнажая уродливую истину лживой человеческой натуры. И в такие чудовищные для меня моменты каждое его слово — правда, пусть верить в это я и не хочу… А кто бы вообще захотел ощутить себя лицемером?

— Хорошо, — шепотом заговорил я, — как ты себе это представляешь? Чего ждешь от меня, какого общения хочешь?

Он шмыгнул носом, не то стараясь разжалобить меня, не то безуспешно сдерживая искренние страдания. Ответ от Вельта я получил далеко не сразу: мальчик усердно обдумывал, как все это описать — либо что может мне поведать, а что оставит пылиться на дне глубокой темной ямы.

— Я хочу полной откровенности… — вполголоса вымолвил он. Сомнительно слышать подобное от мальца с таким впечатляющим количеством секретов… — Хочу, чтобы мы снова могли говорить о чем угодно друг с другом… — Его рука мягко выскользнула из-под моей и накрыла ее. Меня-то он в связи с чем поддерживает таким образом?.. — Хочу, чтобы мы вместе лежали на кровати, и я бы рассказывал, что меня очаровывает в том, кого я люблю…

— Вельт…

— Мне это нужно, Дэм… — слезно прошептал он, крепче стискивая мои пальцы. — Разве не для этого существуют крестные?.. Для понимания и поддержки, которые сейчас как никогда мне необходимы… необходим ты, Дэм…

Я стойко сопротивлялся сколько мог. Но эти выразительные повлажневшие глаза, звенящий мольбой голос, жалобно приподнятые брови домиком, поджатые от обиды губы… Все эти мелкие, казалось бы, незначительные штрихи загнали огромную иглу мне в самое сердце. Одинокий, отстранившийся от всех и вся ребенок протягивает ко мне руки, прося о помощи… Я не располагаю достаточной долей жестокости для того, чтобы отказать ему, тем более глядя в глаза. Свободной ладонью я ободряюще похлопал его по руке, по-прежнему отчаянно сжимающей мои пальцы.

— Твоя взяла, Вельт… — тяжело вздохнул я, освобождаясь от его хватки и допивая вконец остывший кофе. — Раз «умереть как хочется» выплеснуть накопившееся, приходи ко мне сегодня близ восьми-девяти. Или тебе будет комфортнее, если я тебя навещу?

Попунцовев, он промямлил что-то про родителей в воротник школьной формы. Ах, ну да, об этом я как-то не подумал: кому-кому, а Полу и Шерон точно не стоит знать обо всех секретах Вельта — родители склонны раздувать из мухи слона еще больше, чем я, а ведь вчера в его комнате я чуть не лишился рассудка от лавины разврата, обрушившейся на мою тихую-мирную деревеньку. Если они ненароком услышат хотя бы малую часть того ужаса — быть настоящему шторму!

— Ты прав, лучше у меня. Но до этого момента дай мне побыть наедине со своими мыслями, хорошо?

Вельт кивнул. В его пальцах заметно помялась коробочка сока, но уголки губ были воодушевленно приподняты, хоть мальчик и пытался утаить от меня душевный подъем. Похлопав его по плечу, я с опустевшей кружкой ушел от нашего стола.

Кайл медленно отвернул лицо и продолжил читать тонкую детективную книжонку.

========== Глава 10 ==========

Признаюсь… я замотался… В неисчислимых попытках не думать о Вельте и развратных тараканах в его голове я погрузился в работу, и с переменным успехом проваливал то первое, то второе. Над ухом все громче зудели сроки, нервы натягивались точно струны, готовые порваться в любой момент и стегануть меня по пальцам или по глазам! — именно поэтому, когда позвонил Пол, счастливый из-за редкой возможности провести вечер так, как хочется именно ему, а не уехавшей по делам Шерон, на его предложение где-нибудь посидеть вместе я почти мгновенно ответил согласием. Это неосторожное, необдуманное обещание, нарушить которое, как и любое другое, не в моих правилах, и подводит нас к неловкому «сейчас»: к моменту, когда я, переступив порог чужого дома, оказался застигнут врасплох двумя парами глаз — Пола… и Вельта…

О черт… Обещание…

— Ну что, — встал из-за кухонного стола улыбающийся Пол, — идем?

— Куда идете?.. — нахмурился Вельт. Вилка в его побелевших пальцах противно звякнула по тарелке, и, кажется, в ту же секунду одна из моих струн таки лопнула.

— Взрослые дела, — сверкнул зубами Пол и потрепал сына по вмиг взлохматившимся волосам, — детей это не касается.

Метнувшийся ко мне взгляд Вельта затапливал молящую о снисхождении совесть. «Как ты мог про меня забыть?..» — отдавалось в каждом учащенном стуке моего уже сто раз раскаявшегося сердца.

— Подожди, мы же не можем оставить его одного дома.

У самой двери Пол остановился и в легком недоумении оглянулся:

— Почему?.. Он же уже не ребенок.

— Да ты же сам только что сказал… Ой да ладно. Давай просто проведем сегодняшний вечер дома? Выпьем, посмотрим ТВ — как в старые-добрые времена, м?

Словно просящаяся на прогулку собака, Пол бросил тоскующий взгляд в сторону дворовой двери. Его правая рука то поднимала зажатую в пальцах осеннюю куртку, то опускала — его мысли всегда метались где-то снаружи черепной коробки, и, наверное, это особенно нравилось мне в Поле. Простота. Ясность. Вельт не унаследовал ни капли «очевидности» своего отца, хотя, быть может, только я не могу понять в последнее время, что же творится в этой умной, светлой голове, утяжеленной миллионом дум и тревог…

— Черт с тобой, — наконец выдохнулПол и вернул куртку на крючок возле двери. — Только давай у тебя, чтобы я ощутил хоть какое-то разнообразие… И с тебя выпивка! — крикнул он, выйдя вон.

Вилка звонко упала на тарелку, и этот стеклянный вскрик заполнил не только кухню, но и томящегося от вины меня. Вельт скрестил руки на груди, отвернулся к стенке, но пытался явно не столько игнорировать меня, сколько утаить растерянность и глубокую саднящую обиду. Через приоткрытую дверь до нас долетали стрекот сверчков, шорохи зарослей, тихий шепот шин растворяющихся в сумерках машин. Три моих шага отгремели, и, держась за край стола, я опустился у стула Вельта на корточки. Я судорожно подбирал слова, не спуская глаз с правого виска Вельта — того малого, что мне было дозволено видеть…

— Как ты мог забыть про меня?.. — отчаянно спросил он, не оборачиваясь. Его прямота пулей вошла в мою грудь, превращая плоть и пару костей в труху и месиво.

— Прости меня… — Пальцы левой руки ласково прошлись по лакированной древесине, точно вместо стула я касался плеча Вельта, ныне недосягаемого и холодного как лед. — Я должен был бы отменить встречу с Полом, но вспомнил об этом буквально сейчас. Я уже не могу ему отказать: он так долго ждал возможность развеяться…

— А я не ждал шанса побыть с тобой?! — резко обратил Вельт ко мне свое разгневанное лицо.

— Прости… — только и смог вымолвить я. Его пылающий взгляд постепенно смягчался, злость сменялась печалью. Глаза особенно сильно сверкали, как бывало всякий раз перед настоящим дождем из слез. — Я не включил мозги вовремя и попал впросак — я осознаю, что обидел тебя, и очень бы хотел загладить вину. Только понятия не имею как. Понимаю, что ты можешь отказаться, но я был бы действительно рад, если бы ты согласился присоединиться к нам с Полом сегодня. Так я бы смог провести этот вечер с двумя своими лучшими друзьями, — не сдержал я улыбку.

Он посмотрел на меня как-то странно: будто был польщен и вместе с тем разочарован моими словами. Удивительный ребенок…

— Хорошо, — кивнул Вельт, и я, поддавшись секундному импульсу, заключил его голову в ладони и поцеловал в висок.

— Ты — лучший! Проставлюсь сладостями!

Когда я в спешке покидал соседский дом, Вельт, краснея, переносил свою тарелку к посудомоечной машине. Надеюсь, у него нет жара… В любое время года, кроме осени, его не может сбить с ног никакая хворь, но стоит листьям начать желтеть — и грипп цепляется за мальчугана руками и ногами! Этим вечером надо будет присматривать за ним; навряд ли Пол заметит болезнь сына, даже если тот будет раздирать горло раскатистым кашлем.

***

Этим вечером в гостиной, на диване перед широкоэкранным телевизором, атмосфера была напряженной — возможно, только для меня. Прикончив пару бутылок пива из моего холодильника и пригубив третью, Пол расслабленно откинулся на мягкую спинку и окончательно потерялся в постановочной полицейской погоне: со стрельбой, перевернутыми машинами, летящими в объектив оператора искрами. Он был счастлив! Что, к моему великому сожалению, нельзя было сказать о Вельте. Мальчик отказался сесть на диван, так что без особой заинтересованности поглядывал на экран с пола, поцеживая через клубничную соломинку шоколадный коктейль с зефиром. От одного только пресладкого запаха у меня сводило скулы, а у проглатываемого пива появлялся надуманный сахарный привкус. Время от времени Вельт искоса поглядывал на меня, но не улыбался, не задерживал взгляд, как если бы просто проверял, на месте ли я, не бросил ли его ради еще какого-нибудь друга…

Сверкнула белой вспышкой рекламная пауза, и Пол поднялся с дивана; его бутылка перекочевала на журнальный столик.

— Ты куда?

— На днях мы с Шерон прикупили наикласснейшие соленые крендельки. С пивом самое то; совсем о них позабыл! Сейчас вернусь…

Заканчивал объяснения Пол уже из прихожей, так что точкой в его повествовании стал удар захлопнувшейся двери.

Динамики в меру выплескивали в комнату разговоры кровоточащих потных персонажей, переводящих после погони дух. Свет, озаряющий диван и столик, хаотично менялся с голубого на желтый — с бесконечного моря на многоэтажки, за которыми солнце катилось к горизонту… Лучше бы герои молчали, а оператор показывал статично какой-нибудь один пейзаж: тогда бы, делая большущий глоток, я бы действительно наслаждался и выпивкой, и фильмом, а не дожидался б титров, чтобы началось другое кино, наполненное смыслом, глубоким посылом, а не бегом за «плохими парнями»…

— Дэм, а какой у тебя член?

— Чт… — Пиво хлынуло к дыхательному горлу — своевременным выдохом я спасся от удушения на собственном диване, но вспенившийся алкоголь направился прямиком в нос и таким путем выбрался наружу. Не имея под рукой салфетки или полотенца, я наскоро вытер о футболку, что была на мне, руки и лицо. Размокшая ткань теперь неприятно холодила живот. — Ты вообще в своем уме спрашивать о подобном, тем более когда я пью?!

— Прости, но, мне кажется, в этом вопросе ничего такого нет. Обычный «мужицкий» вопрос, как… обсуждение женских грудей и задниц, да?

— Нет! Твой вопрос намного интимнее, да и что бы я вообще мог на него ответить?! Назвать замеры?

— Ты тоже замерял? — расцветился улыбкой Вельт.

— До того, как повзрослел мозгами — да.

— И?

— Никаких «и»! Пей свою сахарную смерть…

Приказ им был исполнен, но уже через несколько секунд трубочка хлюпнула по дну, скрывшемуся под размокшим зефиром, и Вельт, не отрываясь от телеэкрана, бросил назад:

— Он у тебя больше длинный или толстый?

— Вельт!

— Папа идет. Ты же хочешь, чтобы я закончил расспросы…

— Пропорциональный!

Щелкнула дверная ручка, снова хлопнула дверь, и на диван ребячески рухнул Пол с тремя небольшими упаковками крендельков. От принесенного отцом угощения Вельт отказался, потому как соль с зефиром сочетается мало. Я же постарался воздвигнуть внутри собственной памяти стену из раствора соленого теста в нагревшемся пиве — между вопросом Вельта и разделившими рыдания Шоком и Смущением.

Это и есть «разница поколений»?.. Не могу даже представить, что спросил бы у сверстников отца нечто подобное. Даже если бы близко общался с ними: это… такт! Понимание уместности! Элементарно, стыдливость! Хотя о какой стыдливости может идти речь в случае ребенка, развлекающегося с секс-игрушками на камеру… Со мной никто никогда не разговаривал о сексе, не объяснял о причинах использования презервативов, посему в подростковые годы я чудом не подхватил ВИЧ. Я обо всем узнавал как-то сам: от мальчишек постарше, из их похабных пересудов. В наши дни детям гораздо проще не свернуть с безопасной тропы, потому что в их распоряжении есть Интернет. Уж кто-кто, а Вельт об этом знает! Так что маловероятно, что это было проявление рядового интереса. Может быть, он переживает из-за размера своего члена?.. Насмотрелся порно-эпизодов и приуныл после сравнения с актерами, которые и продвинулись-то в этой индустрии — по большей части — благодаря физическим данным… Если так, то каким будет его следующий вопрос? «А столько-то сантиметров — нормально?»?.. И что я должен буду на это ответить? «Ты все еще растешь» похоже на отмазку, хоть это и правда. Сомневаюсь, что честно смогу сказать ему: «Да, в самый раз!», учитывая, что все тело Вельта не соответствует его возрасту. И внешне, и внутренне Вельт все еще больше ребенок, чем мужчина. Я должен знать, какие у него параметры, чтобы мой ответ был ему полезен? Или в этом случае и успокаивающая формальность подойдет? Боже, уже четверть нового фильма прошла, а я все еще думаю об этом — почему я об этом продолжаю рассуждать?!..

— Вельт, — непривычно натянуто произнес Пол, и мы оба повернули лица к нему. — Не мог бы ты принести из нашей гостиной журнал о меблировке, который мы утром обсуждали с мамой: я хочу показать кое-что Дэ­ми­ену. Не помню точно, где он лежит… Если не найдешь на полках тумбы под телевизором, поищи в шкафу поверх книг.

— А после фильма никак нельзя? — скис Вельт, все же поднимаясь на ноги.

— Нет, нужно именно сейчас.

Я бы мог избавить Вельта от лишней беготни, но оспаривать слова родителя при ребенке — очень плохая идея. Поэтому, лишь когда дверь в который раз за этот вечер закрылась, я постарался как можно деликатнее донести до Пола свою мысль:

— Дружище, я… не собираюсь менять что-то в этом доме, так что сильно сомневаюсь в необходимости тащить подобный журнал.

— Журнала нет, — быстро ответил Пол. — Шерон его выкинула, оставила для себя пару приглянувшихся страниц.

— Тогда за чем же ты послал Вельта?..

Пояснять ничего не потребовалось: уникальная неосознаваемая им эмоциональная открытость в очередной раз помогла мне прочесть Пола как открытую книгу. С театральной сосредоточенностью почесав нос всей пятерней, он глядел в одну точку на мигающем телеэкране. Ногти царапали этикетку на пивной бутылке, но были настолько коротки, что не смогли подцепить толком кончик красно-белой бумажки.

— У нас… — многозначительно замолчал он. — …проблемы в сексе…

— С Шерон, надеюсь?

— Дурак, конечно, с Шерон!..

— Хорошо, что у нас с тобой нет проблем в сексе, — пьяно ухмыльнулся я. Что же на мне за клеймо сексолога такое — к кому всякий бежит за интимными советами… — Ну и в чем беда? Секс в браке скучен?

— Нет…

Пожалуй, спрашивать нужно Шерон…

— …В последнее время Шерон не может… — Похоже, запас слов на сегодня у Пола иссяк, и вместо продолжения фразы он беззвучно, одними губами обозначил «кончить».

Оке-е-ей, какое выражение лица я должен сейчас сделать? Опечаленное? Как будто меня заботят оргазмы Шерон! Скрыть удивление или проявить его небольшую долю?..

— Как… ты… — Силясь найти словам замену, Пол начал описывать кистями невидимые спирали в воздухе. Очевидно, с выказанным удивлением я чуть-чуть переусердствовал, и Пол, громко цыкнув, кивнул: — До оргазма — доводишь — как?

В последнее время?.. Дрочу партнеру, трахая его в задницу, или в рот беру. Но это явно не то, что ты захочешь услышать, Пол…

— Ну, женщинам нужна соответствующая атмосфера…

— Да-да-да, — болванчиком покачал головой Пол, — клубника со сливками, массаж, музыка, всякие масла — все это уже проходили с десяток раз!

Так вот что это за второй медовый месяц у них с Шерон…

— Попробуйте что-нибудь новое — спроси, каких сексуальных экспериментов ей бы хотелось. Или вернись к «проверенной классике» — к тому, что она любит.

— А что она любит?..

— Да мне-то откуда знать?! Это ж твоя жена!

— Да нет, я не о том! И так понятно, что она любит: что все любят…

Горлышко практически пустой бутылки замерло у моих губ, и я медленно покосился на Пола.

— Ты, я так понимаю, сейчас о члене в вагине? Но в курсе, что на этом женские сексуальные интересы не кончаются?

— Разумеется, — пунцовея, выдавил Пол. — Оральные ласки еще…

— Ага, в числе которых не только куннилингус, но и анилингус, а также ласки языком влагалища и отверстия мочеиспускательного канала.

— А?..

— Б. А помимо этого: фингеринг, чем черт не шутит — фистинг, трение головкой о клитор, использование секс-игрушек простых, с вибрацией, с электростимуляцией, прочее богатство БДСМ-практик, писсинг и саундинг. И я еще не все припомнил.

Пару минут в гостиной стояла тишина. Даже главные герои фильма молчали, изучая изувеченный труп «ночной бабочки». Это покромсанное на аккуратные кусочки тело напоминало мой быт после того, как я узнал о «Кролике во грехе»… Я собирался предаться тягостным мыслям, однако Вельт свое любопытство взял не с потолка:

— А что такое саундинг?

— Уретральная стимуляция.

— В смысле?

— Без смысла.

— Но ведь такое только для мужчин…

— Для мужчин — кок-саундинг. Только почитай сначала в сети, а то проткнешь жену.

Остатки крендельков отправились в рот Пола, но и в этом осторожном, неторопливом хрусте я слышал тот самый белый шум, какой сопровождает нагрянувшие после паузы вопросы, его и Вельта.

— Ну что еще? — вздохнул я, опуская теплую бутылку на колено.

— Неужто секс-прибамбасами без вибраций и прочего можно сделать что-то, для чего не сгодился бы член?

— Например, наполнить женщине водой мочевой пузырь или проделать аналогичное анально.

— И ты что… делал это?..

— Нет…

…не с женщиной…

Небритый детектив с экрана простонал: «Как же я устал от этого дерьма…» — и одномоментно стал персонажем, которому я мог посочувствовать, как собрату. Мне было неловко с Вельтом, стало чуть менее неловко с Полом… Я — как Шерон! Только у нее — оргазмы, а у меня — комфорт и релакс…

— Попробуй побольше помогать Шерон: сними с ее плеч гору забот. Я думаю, это поможет…

…Мне бы помогло…

========== Глава 11 ==========

По причине того, какая у меня была семья, многие годы я не понимал и не признавал ценность женитьбы. До тех пор, пока не начал жить вместе с Синди.

Когда нас связывали в чем-то ветреные романтические отношения, встречи были свиданиями: особенными событиями, призванными развеять серость рабочих будней. В совместные вечера мы уделяли внимание ее увлечениям и моим, делились этими крохотными крупицами наших истинных личностей, устанавливали более глубокую связь, вырабатывали — дрессировали взаимную привязанность, иначе не скажешь. Однако проживание в общем доме незаметно, но все же довольно быстро изменило все. Мы видели друг друга практически каждое утро, не считая недель, в течение которых Синди от меня отделяли океаны и десятки стран. Трапеза, будь то завтрак, обед или ужин, больше не вызывали легкий мандраж из-за волнений на тему «О чем же ее спросить? Что же ей ответить?» — все стало по-семейному привычным, комфортным, домашним. Я мог приходить к столу в спортивных штанах, отродясь не глаженных, она — ненакрашенной, и даже в случае полной готовности Синди к выходу в свет я знал: она наносит макияж не для меня, а для себя самой, для поддержания самооценки, для психологического удобства. Она во многом больше не боялась потерять меня, я не опасался оттолкнуть ее; мы приняли друг друга без всяких «но», целиком и полностью — те части нас, кои мы осмелились вытащить наружу. Для меня исключением стала бисексуальность с заметным перекосом в сторону мужчин. Что же для Синди? Ведь если у меня есть столь тяжелая, грузнеющая день ото дня правда, способная в самый неподходящий момент высыпаться из шкафа, то либо у нее есть не менее грязный эквивалент, либо я — распоследняя сволочь. Во что верится больше?

Развалившись в сумерках на диване перед телевизором вместе со своей невестой, я поглаживал ее по спрятанному под моей толстовкой плечу и, игнорируя мигание картинок, самовольно захлебывался рефлексией.

Почему я так ничего ей не рассказал? Чего боюсь, каких осложнений? Синди никогда не вела себя как гомофоб, как-то раз мы обсуждали с ней и секс втроем, но в итоге отказались от этой идеи, потому как она побоялась увидеть, какими глазами я могу смотреть на другую женщину. Пока она не видит меня в компании других людей, они и не люди, по сути. Инструменты для удовлетворения потребностей. Я понял ее страх — лишь отчасти: сам испугался того, как сфокусировался бы на третьем участнике подобной затеи, вот только мое воображение отказывалось рисовать кого-то, кроме мужчины — моего типичного избранника на одну ночь, которой «никогда не было». Так, выходит, я делаю это по своим личным соображениям и только? Ограждаю Синди от вероятности того, что в одноразовых интрижках зародится нечто… искреннее?..

Я виновато чмокнул невесту в макушку, и Синди, со вздохом улыбнувшись, сильнее стиснула мой торс обеими руками. Она была поглощена пустышкой с участием моделей, остатками закуски в разорванном пакете на журнальном столике; я был бы рад так же просто опустошать голову, отвлекаться на холодные блестяшки, не дающие ничего, помимо искусственного восторга. Но, похоже, я заразился вдумчивостью от Вельта и уже очень-очень давно…

Этим утром я с тем же самоукором целовал волосы Синди, пахнущие полевыми цветами, как и все наше белье. В постели с любимой женщиной я видел сон, навестивший меня снова. Сон, где мой голодный до ласки взгляд был прикован к стройной хрупкой юношеской фигуре. На этот раз я сумел дотронуться до черных волос. Большой палец мягко прочертил линию от худого живота до основания небольшого члена. Я проснулся, чувствуя подушечкой пальца фантомную нежность бледной кожи, и это ощущение было не столько возбуждающим, сколько… приятным. Эстетически и… духовно?.. Словно я прикоснулся к чему-то неимоверно родному.

Но откуда подобные странные сны? Я никогда не был падок на «мальчиков». Меня всегда привлекали мужчины: молодые и сильные, с в меру развитыми мышцами, как и у меня самого. Значит, это повторяющееся сновидение не несет в себе открытой эротики. Мое подсознание силится о чем-то мне сказать, вот только говорим мы на разных языках, и оттого я ничего не понимаю.

— Кстати, я нашла ту пропавшую рубашку, — сказала Синди, слизав с пальца соленые крошки и вновь запустив руку в растерзанный пакет. — Она лежала под кроватью: кто-то крайне неосторожен со своей одеждой. Вероятно, потому я теперь не могу найти уже твою пурпурную сорочку.

— «Розовую» — «розовую сорочку». Пусть и не думает находиться: она мне не нравится.

— Ее тебе подарила моя мама.

— Святая женщина, но вкус у нее своеобразный: вспомни хотя бы те колючие шерстяные носки с колокольчиками, что она подарила тебе на Рождество.

— У одного оленя на них морда расползлась надвое, — кратко рассмеялась Синди мне в грудь. — Страшная получилась картинка…

Вот именно этого мне и не хватает в общении с Полом и Вельтом — простоты. Легкой душевности, понимания и принятия, всепрощения в его узком бытовом смысле. А я-то думал, что с друзьями можно говорить на любые обывательские темы и отдыхать от трудностей с женой; у меня все наоборот! Не имей Синди вагины, мы могли бы с ней быть отличными друзьями! Нет, я верю в дружбу полов без сексуальной подоплеки, однако Синди — не тот случай. Она женственна в самом традиционном смысле этого слова, что, без сомнений, прекрасно! Просто с ней не выпить в баре — она захмелеет от одного коктейля. С ней не совершить в кромешной темноте какую-нибудь совершенно безумную глупость, как, например, когда мы с Полом, пьяные в дрова, по очереди съезжали с детской горки на крышке мусорного бака под страшный, потусторонний скрежет металла! Что бы ни происходило в наших свободных отношениях и тем более в нашем будущем браке, Синди — женщина, для которой я априори «рыцарь в сияющих доспехах» — тот, кто не должен ударить в грязь лицом. Вот и выходит, что в компании друзей я как на иголках из-за их вечных «выкидонов», а с той, с кем нашел общий язык, не могу проводить время в режиме идиота, сломавшего тормоза. Вот так дилемма…

В дверь раз десять подряд постучали, проигнорировав звонок, и Синди пихнула меня костяшкой под ребро, перекатившись ближе к спинке дивана.

— Понял-понял, — снисходительно вздохнул я. Возможность увидеть разнеженную улыбчивую Синди, потягивающуюся, как кошка на солнцепеке, в великоватой толстовке и коротких облегающих лосинах, стоила любых физических усилий. В прихожую я шел медленно: коснувшись подушки дивана, ноги приготовились отдыхать, так что теперь моей навязчивой спутницей была ватность. С открытием входной двери в дом хлынули звуки ночной улицы — шепот обеспокоенного ветра, пересуды сверчков — и свежесть травы после дождя. На мокром крыльце босиком стоял Вельт в распахнутой пижаме. Я видел лишь его макушку и решил, что он не смотрит на меня из-за чувства вины за то, что пришел в такую темень. — Сейчас не самое подходящее время для посещения. Мне проводить тебя домой?

Он поднял лицо, порозовевшее, сплошь залитое слезами, и мое сердце камнем ухнуло вниз, в бездонную пропасть. Что могло случиться? Кто мог посметь его обидеть?! Не давая мне и секунды на расспросы, Вельт взял меня за руку холодными дрожащими пальцами и повел вглубь дома. Миновав в спальне кровать, ребенок завел меня в ванную и остановился, привалившись спиной к раковине.

— Закрой д-дверь… — жалобно всхлипнул он. Я подчинился молниеносно, на всякий случай заперевшись на замок.

— Вельт, что стряслось?..

Он молчал, прикрыв губы кулаком. По щекам продолжали скатываться слезы, на ресницах их было столько, что и я, и ванная, наверняка, для Вельта расплывались. Я опустился на колени — кафель обдал холодом кожу через спортивные штаны.

— Что бы ни произошло, ты можешь рассказать мне, ты ведь знаешь, — приговаривал я, ободряюще поглаживая его по плечам. — Ты ведь именно за этим и пришел — за помощью… Это связано с тем мужчиной, в которого ты влюблен?.. Вельт, умоляю, ответь! — а то уже я сейчас разревусь!

— У… у меня проблема…

Я кивнул, побоялся вставить слово.

— …я не могу пойти к врачу… так что… так что понадеялся… что ты сможешь п-помочь…

О Господи… Умоляю, пусть его «детские» пижамные штанишки с глазастыми овечками не будут сзади в крови… Что еще я мог подумать, зная сексуальные пристрастия мальчишки?! Вдруг он вернулся в сеть?! Вдруг тот проклятый извращенец все-таки уговорил «Кролика во грехе» записать видео с большим дилдо — и все кончилось травмой?! Я не официальный опекун Вельта; если речь идет об анальном разрыве, медики захотят поговорить с Полом и Шерон — Вельту придется объясняться с родителями…

— Где проблема? — спросил я, едва справившись с раздувшимся комом в горле.

Охваченные нервным тремором пальцы ухватились за резинку пижамных штанов…

Ох нет, Вельт…

Я ожидал, что он повернется ко мне спиной, но, хвала Господу, ошибся с самым страшным предположением. Мягкая тонкая ткань соскользнула с ремня из кожзама, прижимающего к животу Вельта эрегированный пенис.

— Я боялся, что родители увидят меня по пути к тебе… или Синди…

Проблему — целых две — я разглядел не сразу. Настоящим шоком для меня стало осознание того, что во въевшемся в подкорку повторяющемся сне я видел Вельта: его изящное тонкое тело… На несколько секунд я потерял дар речи и способность анализировать все, что вижу, потому только после схлынувшего ошеломления сфокусировался на тонком металлическом стержне, выглядывающем самым кончиком из болезненно покрасневшей головки.

— Я… я слышал, о чем вы с папой говорили… — поморщился Вельт, отводя стыдливый взгляд. — Я прочел в сети массу всего, правда… Не знаю, как так получилось… Он, ну… типа… застрял…

На блаженное своей темнотой мгновение я прикрыл глаза. Пока веки были опущены, не было слез Вельта и металла в его уретре, не было моей вины в том, что я говорил об этом с Полом, — не было проблем. Боже, как же я устал от необходимости постоянно искать какие-то решения…

— Так… Ты использовал смазку?..

— Д-да…

— На водной основе?

Вельт кивнул, по-детски поджав искусанные губы.

— Много?

— Что?..

— Достаточно смазки использовал?

— Раз застряло, з-значит, нет…

Логично…

— Я пытался вытащить, н-но мне больно… Я сам не могу…

Всхлип последовал за всхлипом практически без пауз, а за ним еще и еще! — и чтобы Вельт не задохнулся, мне пришлось обнять его и, как в детстве, погладить по голове. Его руки сжали мои предплечья, впились в них неровными ногтями, но я был не против принять энную долю боли, если Вельту от этого полегчает.

— Все будет хорошо: я достану его, а ты просто попытайся расслабиться, успокоиться, не реветь. Когда ты плачешь — ты вздрагиваешь. Поменьше бы этого. Готов?

Ответив кивком, Вельт встал ко мне чуть ближе и позволил осторожно снять с него ремень. Его член я бережно придержал — Вельт сперто выдохнул, как только мои пальцы коснулись его, прикрыл глаза, словно готовый к казни обреченный. Я вытягивал стержень так медленно, что его движение даже не было заметно. Руки Вельта пульсирующе сжимали мои. Закусив нижнюю губу, мальчишка глубоко дышал с закрытыми глазами; расстегнутая пижамная рубашка двигалась вместе с его худой грудью; ребра виделись мне столь хрупкими, что могли бы сломаться от одного неосторожного прикосновения к ним.

— Дэм, я… Кажется, я сейчас…

— Все в порядке, — заверил его я, вытянув уже половину стержня. — Ощущение, будто вот-вот обмочишься, нормально в такой ситуации…

— Н-нет, я…

Он так и не договорил. Незначительно подавшись вперед, Вельт уперся лбом в мое плечо, и его частое тяжелое дыхание стало громче в разы. Ему больно, как минимум неприятно — в этом дело? Однако порассуждать на данную тему мне было не суждено. Финальный дюйм стержня высвободился из тугой уретры, и глухое мычание Вельта зависло в гулкой тишине кафельной коробки. Я чувствовал жар на ключицах и шее, немного спермы попало также на одежду, и пока Вельт не успел прийти в себя и заметить это, я схватил с перекладины полотенце и наскоро стер семя с кожи.

— Все хорошо, слышишь? Это просто физиологическая реакция, такое бывает… — тоном ученого сухаря все повторял я, неясно кого пытаясь убедить. Вельт меня явно не слышал. По-прежнему дыша мне в плечо, он нерешительно поднял руки и сцепил их вокруг моей шеи. Бедный ребенок. Не представляю, как сильно бы я испугался, окажись в его годы в похожей ситуации. Но теперь все хорошо: ему не нужно идти к врачу, нет нужды раскрывать постыдные секреты родителям. Я защитил его, как буду делать всегда.

========== Глава 12 ==========

Тяжелое дыхание Вельта и его бегущее на месте сердце постепенно успокаивались: все больше с каждым последующим движением моей руки. Я гладил его по макушке и спине, совсем как в детстве, когда он отчаянно нуждался во мне. С любыми проблемами этот ребенок сразу же несся ко мне, а не к своим родителям. Без каких-либо сомнений я более тринадцати-четырнадцати лет подряд полагал, что в умных одиноких глазах Вельта стал надежным старшим братом, взрослым приятелем, который выслушает, поймет и решит любые проблемы. Всегда будет с ним на одной волне. Ни разу с тех пор, как это глазастое чудо, испугавшись незнакомых гостей, вцепилось в мою ногу обеими ручонками, я не допускал иного его отношения ко мне. Ни разу — до близившегося Хеллоуина…

Особенно рвано шмыгнув носом, Вельт, красный как помидор, выпустил мою шею из тесных объятий и поднял съехавшие до колен пижамные штаны.

— Все хорошо. Слышишь? — повторил я, пройдясь ладонями по его узким хрупким плечам. Вельт кратко кивнул после тщетной попытки побороть смущение. Огромными влажными, похожими на жемчуг глазами он уставился в пол, точно не верил в реальность постыдства, которое произошло с ним минуту назад. — Хочешь воды?.. Какао?.. Молочный коктейль?..

В ответ на все Вельт молчаливо мотал головой. Лишь когда я предложил ему сока, он неожиданно дернулся, будто озаренный идеей, и почти беззвучно попросил принести ему напиток сюда. На всех парах я помчался на кухню, но пока наливал ягодный сок из коробки в стакан — Вельт исчез. Привалившись к кафельной стенке, я неторопливо пил сок, предназначенный мальчику, нашедшему-таки выход из, казалось бы, совершенно безвыходной — «позорной» ситуации. В моем облегчении не было ни капли взрослой ответственности: с годами я понял, что побег не избавляет от проблем, только прибавляет их. Вельту в силу его юного возраста это было неизвестно. Как мудрому крестному, мне следовало донести до ребенка эту полезную истину, однако эгоизм и усталость взяли верх: прикончив стакан ягодного микса, я вернулся на диван, в объятия Синди.

— Кто приходил? — нежась, спросила она.

— Пол, — без секундной заминки солгал я и провел пальцами по толстовке, покрывающей ее расслабленную спину. — Днем мы совсем забыли обсудить пару дел. Но уже все в порядке. — Я чмокнул Синди в макушку, она подняла взгляд, пожелав урвать поцелуй посерьезнее, и оперлась на локти, сосредоточенно изучая мою грудь.

— У тебя что… сперма на одежде?..

Впущенный в легкие воздух тяжелым сгустком болезненно врезался в сердце через податливую упругую перегородку. Словно пойманный на измене подлец, я переступил через ранивший сердце выстрел и правдиво отыграл удивление:

— Что?.. Ха, нет! Это зубная паста. Видать, заляпался и не заметил.

— Дэ­ми­ен… — Со снисходительным укором Синди склонила голову к плечу. — Я, знаешь ли, могу отличить зубную пасту от того, что пару раз в неделю так или иначе оказывается во мне. — Она лучисто улыбалась, в ее голосе не слышалось обиды или других пасмурных эмоций, и я расслабился, тем самым признав свою «вину». — Кто-то неаккуратно развлекался этим вечером, уединившись в ванной?.. Почему один?

Ластящейся кошкой Синди целовала мою шею, поднималась к щеке, чтобы потом невзначай соскользнуть к губам. В этой тягучей нежности была она вся. Мне нравилось тонуть в тепле и любви, которые Синди мастерски дарила, однако в эти минуты, сколько бы ни старался, я не мог отстраниться от тонких фантомных рук, стискивающих мою шею в слезливом отчаянии…

— Вижу, ты растратил весь настрой, пообщавшись с правой рукой, — заключила она.

Удивительно, как женщины способны замечать такие мелочи: моменты, когда разумом ты где-то далеко, совсем не с ней…

— Извини, завтра возмещу с лихвой, — улыбчиво ответил я. Мой взгляд нечаянно метнулся к экрану, чего Синди оказалось достаточно, чтобы вернуться к просмотру ТВ-шоу: меняющие ракурсы камеры ловили разъяренные лица гоношащихся, кричащих людей, готовых вот-вот начать швыряться друг в друга креслами, на которых сидели.

— Разве завтра вы с Вельтом не планируете, как и каждый год, собирать конфеты?

— Мы об этом не говорили, но это традиция, раз уж его день рождения выпадает на Хеллоуин. Когда-нибудь он станет слишком взрослым для сбора конфет…

— Скорее бы, — блеснула сонной улыбкой Синди. — Тогда весь этот день ты будешь мой, а не под раннее утро.

По-семейному просто я целовал ее в губы, надеясь, что чуткая женская интуиция не позволяет ей уловить мое несогласие. Я люблю водить Вельта по улицам, люблю быть его защитой от хулиганов, не собирающих, а отбирающих конфеты у малышни. Люблю проводить самую яркую и, стало быть, самую важную часть его дня рождения с ним. Завтра ему исполнится шестнадцать… Если Бог действительно есть, он услышал мое сокровенное желание и позволил Вельту побыть ребенком подольше, но сколько еще лет мой крестник будет вести себя и выглядеть вопреки своему возрасту? Очень скоро всему придет конец… Тревожным звоночком был «Кролик во грехе»: Вельт вовлекается в секс, а оставаться ребенком и вести половую жизнь невозможно. Детство неминуемо кончается, когда набирающаяся опыта личность погружается в такую взрослую сферу человеческой жизни. Ребенок-Вельт нуждался во мне, ребенка-Вельта я понимал, ребенку-Вельту мне было что предложить: защиту, поддержку, знания. Взрослый Вельт начнет тянуться к другим, людям не из семейного круга, в котором, помимо Пола и Шерон, очерчен и я. А сегодняшний эксцесс, обернувшийся стыдом, только увеличит бездонную трещину, расколовшую землю между нами…

— Что ты ему купил? — внезапно спросила Синди, и я вздрогнул всем телом под ней: за время напряженных раздумий я успел забыть о ее присутствии, перестать ощущать вес ее тела.

— Пока ничего, — с досадой признался я. — Понятия не имею, что ему дарить… Каждый день ходил в ТЦ, каждый вечер листал страницы всевозможных интернет-магазинов — и у меня по-прежнему нет идей… А что ему купила ты?

— Радиоуправляемый вертолет с видеокамерой. Продавец сказал, что каждый подросток будет от такого в восторге… Хочешь, подарим вместе? От нас двоих.

— Нет. Не хочу дарить ему что-то «для галочки».

— Но ты не знаешь, что ему подарить, — ткнула Синди меня носом в реальность.

— Мда…

— Так спроси у него.

— Разве так можно?.. Это… не грубо?

— Совсем нет! Родители мне-тинейджеру дарили столько ненужных вещей, и это было обидно вдвойне, потому как всяким таким подарком они показывали, насколько мало обо мне знают. Насколько мало интересуются жизнью своего ребенка. Я была бы поистине благодарна, додумайся они спросить меня прямо — или хотя бы начни они слушать, про что я им говорила, на какие вещи намекала в кануны дней рождения.

В качестве ободрения я вновь одарил ее голову нежным поцелуем, и Синди, улыбнувшись в экран, потерлась о мое плечо. Окруженный цветочными парами ее невыветрившихся за день духов, я до боли в висках подбирал подходящие для Вельта слова. После заверений Синди на сердце все равно было неспокойно: разумеется, она была права, и нет ничего ужасного в том, чтобы узнать мнение именинника, дать возможность сказать, что из вещей ему нужно. Но не в день же рождения… Я идиот… слишком долго тянул… Теперь Вельт может решить, что я ничегошеньки о нем-настоящем не знаю… или что мне на него вообще плевать, раз я «спохватился» так поздно… Пусть следующее и выглядит как оправдания в чистом виде, но его «Кролик во грехе» окончательно сломал меня. Раньше я был уверен, что Вельту нравятся книги в дорогом твердом переплете, с глянцевыми страницами и яркими иллюстрациями; сладости причудливых форм и размеров — и чем вреднее, тем лучше, потому что «живем один раз». Но после чтения переписки Вельта с незнакомцем, которого бы я, встретив, убил, в мыслях застревали сплошные непотребства… За минувшие годы я привык запоминать случайно оброненные Вельтом «хочу», хранить драгоценную информацию чуть ли не год, чтобы в ближайший же праздник осчастливить ребенка тем, о чем он грезил. Последнее его «хочу» было… о Боже… «мастурбатор в виде рта»… чтобы мужчина, в которого он влюблен, как будто бы делал ему минет… Срань Господня, я не желаю этого помнить… Но, к сожалению, слова, потрясшие — сокрушившие внутренний мир, так просто не забыть.

***

С учебником под носом я мерно патрулировал заполненный класс. Ручки царапали тетрадные листы, зубы особенно нервных подростков грызли карандаши вместе с гранитом науки.

Сегодня — тот самый день. Единственный день, когда руководство школы закрывает глаза на внешний вид учеников и позволяет им явиться на занятия теми, кем они, по сути своей, и являются в полной мере: голодной до сладостей нечистью. Среди присутствующих в моем классе были и зомби, и призраки, и ярковолосые персонажи неизвестных мне современных фильмов и мультсериалов. Не было, увы, только Вельта…

Утром я опаздывал на работу, так что решил пересечься с ним в школе, на одной из перемен. Впервые Вельт пропустил учебный хеллоуинский день, несмотря на ежегодное позволение прогулять в честь дня рождения… Но думать об этом у меня не было возможности: бесчеловечная случайность смешала Хеллоуин и контрольную работу по математике в одно сомнительное удовольствие, и теперь по доброте душевной я как бы невзначай направлял учеников к правильным решениям, двигаясь от парты к парте.

У меня не было ровным счетом абсолютно никаких идей, почему тихоня Марти нарядился стариком в белом медицинском халате с торчащими во все стороны аквамариновыми лохмами и ужасающим запасом матерных реплик, но был беспредельно рад тому, что каждый одноклассник, мимо которого он проходил, улыбался и давал мальчишке пять. Не представляю, что будет завтра, в рядовой учебный день: как к Марти будут относиться, как он сам себя будет ставить в общении со сверстниками… Но известно одно! Сегодня он испробует блага обычной социальной жизни, побудет в окружении не игнорирующих его детей. Хоть в малюсенькой степени, но такой здоровый опыт положительно скажется на нем.

В конце перемены я не признал заходящую в класс Нэнси. Бросив рассеянный взгляд на дверь, я принял разодетого в светлую шерстяную жилетку парнишку с зачесанными назад волосами и бакенбардами за заблудившегося новичка. Недовольным голосом нашей задиры «он» отчитал меня за сексизм в отношении маскарадных костюмов:

— Что, я обязана наряжаться в заезженных героинь или развратных кошек? — вопрошала она, уперев руки в боки.

— Конечно, нет. Моя вина, — кивнул я и протянул вмиг потеплевшей Нэнси карамельную тыкву. — И кого же ты выбрала?

Как человек, не безнадежно далекий от молодежной культуры, я вспомнил смазливого вампира с такой же прической, но побоялся называть его имя, дабы вновь не разжечь пламя ярости Нэнс в случае промаха.

— Сегодня я — Джеймс Дин.

— Потому что тебе близка драма какого-либо персонажа, сыгранного им в кино?

— Нет. Я планирую добавить кровь и прочий грим, чтобы притворяться, будто попала в аварию. Это будет просто угарно! — прохохотала Нэнси под моим ошарашенным взором. — Мы с друзьями пройдемся по основным местам ренты машин в этом городе!..

Признаться, на этой контрольной «Джеймсу Дину» я не помогал, но жующая жвачку Нэнс отменно справлялась и сама.

Каждый, кто заканчивал контрольную, брал с моего стола «тыкву» или белый мармеладный череп в качестве персонального извинения. Будь изменение законов этой школы в моей юрисдикции, всем жилось бы в ее стенах куда веселее и проще, да только учились ли бы они тогда? Опыт воспитания Вельта показывает: я слишком балую детей… Последней класс покидала Мелоди. Блестки, вшитые в ее голубое платье, могли ослепить при неосторожном взгляде; тонкая прозрачная накидка, похожая на лед, тянулась от обнаженных плеч и шелестела по полу, собирая с него всю грязь. Румяная от смущения, Мелоди положила на край стола свою тетрадку, но не протянула руку к какой-либо сладости, а на нервной почве стала теребить светлую косу. Она явно ждала подходящего момента, чтобы что-то сказать; предоставлять ей такую возможность я не хотел. Сев за стол, я выдвинул ящик: я планировал начать перебирать бумаги, дать понять Мелоди, как сильно я занят — не потому, что я — бесчувственный взрослый, избегающий лишних проблем. Я не хотел омрачать этот Хеллоуин (и, вероятно, пару последующих праздников тоже) своим четким отказом. Что может быть ужаснее — находиться в веселой гудящей толпе с расколотым надвое сердцем?.. Мой незамысловатый план, я уверен, смог бы спасти ситуацию, но по невнимательности я открыл не тот ящик стола. Этот был практически пуст, не считая клочка клетчатой бумаги с очередной кривоватой тройкой слов:

«I want you…»

Медленно я поднял глаза на Мелоди и, ведомым паранойей, усмотрел в ее невинном взгляде искру притворства.

— Это уже возмутительно, — жестко, но тихо произнес я. — Еще тогда это было неправильно, однако сейчас переходит все возможные границы.

Перепуганная не на шутку Мелоди растерянно оглядела свое платье, подумав, что дело в нем: в открытых плечах и облегающей талию ткани. Будь она автором любовной записки, поняла бы, о чем идет речь. Выходит, это не она?..

— О черт, — обронил я, шумно задвинув проклятый ящик. — Прости, пожалуйста! Я не знаю, что на меня нашло, перепутал тебя с другим человеком! — В панике я почти силой впихнул ей в руки горсть оставшихся на столе сладостей и выпроводил из класса, непрестанно рассыпаясь в извинениях.

Я захлопнул дверь молниеносно и прижался к лакированной древесине спиной. Моя реальность сделала головокружительное сальто в момент осознания непричастности Мелоди к фривольной записке. Несомненно, девочка испытывает что-то ко мне — либо уже нет, после такого-то неадекватного поведения! — но не она призналась в любви через записку тогда и не она написала сегодня, что меня хочет… Сегодня ли? Я очень редко заглядываю в тот ящик, мне удобнее складывать канцтовары в другой. Сегодня я открыл класс и не покидал его — никто не сумел бы подкинуть записку. Значит, ее оставили раньше. Как и первую?..

Я терзался вопросами без ответа до самого дома. Их не смыл с меня душ, не задушил аромат разогретой лазаньи, не затопил кофеин. Лишь оказавшись на пороге соседского дома, я отделался от них — волнения за Вельта вытеснили все влет. Его родителей — как на иголках — я нашел у подножия лестницы, ведущей на верхний этаж. Шерон облачилась в острогрудую молодую Мадонну, Пол выбрал костюм более невинный: невинный для всех, но не для меня! Его пыльный плюшевый медведь вызвал у меня нервный тик — «Кролик во грехе» оставил свой отпечаток…

— А где Вельт? — спросил я у Шерон. Смотреть на медведя-Пола не хотелось: от него у меня начинал болеть мозг…

— Крикнул, что заканчивает с гримом, — улыбнулась «певица», взмахивая белокурым хвостом.

Не терпится его увидеть… Увидеть — и поговорить…

Комментарий к Глава 12

Тексты записок пишутся на английском, чтобы русскоязычному читателю не было понятно (в общем-то, как и самому Дэму), как именно к нему обращается таинственный поклонник: почтительно, на Вы, или на ты, как к близкому знакомому.

========== Глава 13 ==========

Я слышал, как тихо наверху открылась дверь… Стоя у подножия лестницы, я словно вернулся в школьные годы — в день выпускного бала, когда точно так же со второго этажа своего уютного «кукольного» дома спускалась смущающаясястаршеклассница, которую я пригласил на танцы в последний момент. С одним громадным отличием: нынешняя встреча была назначена давным давно — и на каждый год моей жизни…

***

12 лет назад…

Черноволосый карапуз, недовольно сопя, выкручивался в материнских руках, но все его сопротивления были тщетны: счастливая Шерон таки засунула Вельта в ярко-желтый костюм утенка с остренькой, набитой поролоном задничкой. В качестве завершающего штриха она накинула на сынишку капюшон с огромными глазами и оранжевым клювом — мальчик захлопал пухлыми крыльями, из самых кончиков коих выглядывали розовые пальчики.

— Боже, снимай! — умиленно пихнула она в бок Пола, приросшего глазом к видеокамере. — Ну разве он не самый восхитительный утенок из всех!

По-девчачьи взвизгнув, Шерон расцеловала Вельта в макушку и клюв; чудо в лимонных перьях нахохлилось.

— Я хотель бить пилятом!.. — плаксиво выкрикнул он.

— Ой, как мило! Чтобы летать на самолетике?

— Шерон, — подал я голос из старого мягкого кресла, — «пиратом», а не «пилотом».

Малыш благодарно кивнул. Его взгляд был серьезным и хмурым, как у уставшего от ежедневных проблем взрослого, — ровно до того момента, как Шерон, поцеловав сына на прощание, передала его на руки мне и вместе с Полом проводила до входной двери.

— Тебя это правда не напрягает?.. — поморщившись, спросила она, когда я спустился с крыльца на дорожку. Вельт изо всех своих детских силенок обхватил меня за шею, спрятал лицо от прохладного ночного ветра, так что на виду осталась только мультяшная утиная мордашка.

— Правда, — с улыбкой кивнул я и погладил Вельта по спине. — У меня накрылись планы на ночь, а так в Хеллоуин у меня хотя бы будет компания. Да и вы развлечетесь: сходите на вечеринку к Андерсам, станьте на один вечер просто Полом и Шерон, а не родителями этого сорванца. Вы заслужили. Скажи маме и папе «Пока!»… — прошептал я на ухо Вельту.

— Покя… — Меланхолично он махнул им крылом, и под умиленные придыхания Шерон мы пошли прочь от дома к разгорающимся огням веселья.

Ленивый блеклый полумесяц окружало темно-фиолетовое небо, осветленное рваной ватой облаков. Это была одна из немногих ночей, когда на улицах с заходом солнца по-прежнему оставалась детвора. Удивленно сопя, Вельт следил из-за моего плеча за проходящими мимо зелеными гоблинами, ведьмочками в черных остроконечных шляпах, крылатыми сверкающими феями, со смехом размахивающими волшебными палочками и рискующими выбить кому-нибудь глаз. Чем ближе к центру района мы подходили, тем ярче горели зубастые тыквенные морды и мерцающие гирлянды, что заволокли фасады и крыши точно демонические вьюнки. Грохотали устрашающие аудиоэффекты, механические скелеты трясли костями, уродливые бородавчатые колдуньи ехидно посмеивались, не то запугивая, не то завлекая спрятавшихся от них за масками детей.

Я шел гуляючи, совсем неспешно. Не существовало конечного пункта — я всего лишь хотел, чтобы Вельт привык ко всему увиденному и почувствовал себя в своей тарелке. Через десяток минут молчаливой ходьбы так и случилось: он попросил спустить его на землю — плит тротуара коснулись крохотные ботиночки с нарисованными на них оранжевыми перепончатыми утиными лапами. Его голодные до знаний и сладостей очи цеплялись то за тыквенное ведерко, то за небольшую тканевую сумку, раскрашенную под тот же овощ. Наконец, малыш-Вельт не выдержал напряжения и с излишним усердием дернул меня за левую руку.

— А откудя конфети?

— Из всех этих домов, — ответил я и присел перед утенком на корточки. — Это подарки за смелость: смелые дети звонят в двери, рядом с которыми горят тыквы, говорят «Сладость или гадость!» — и за это взрослые дают им конфеты. Только в этот день, каждый год.

Поджав пухлые губки, Вельт обернулся на ближайший дом, с крыльца которого только-только сошла тройка ребят, недовольно перешептывающихся.

— Хочешь, попробуем заслужить сладости? — мягко спросил я, и Вельт взволнованно сжал кулачки.

— Я зябиль…

— Что забыл?

— Что говолить…

— Я шепну тебе на ухо, как обычно. Пойдем?

Вместе, держась за руки, мы приблизились к розовому дому, затянутому искусственной паутиной. Из кармана я достал свернутый втрое бумажный пакет с задорно ухмыляющейся тыквой и торжественно передал его Вельту. Малыш кряхтел от усердия, поднимаясь по двум низеньким ступенькам. Я бы мог ему помочь, перенести прямиком на крыльцо, но тогда он бы обязательно надулся из-за недостатка самостоятельности. Он все же позволил мне поднять его до уровня звонка — лишь после нескольких неудачных попыток дотянуться до него своими силами. За дверью раздались шаги, и на крыльцо пролился насыщенный желтый свет.

— «Сладость или гадость», — прошептал я, и Вельт повторил почти то, что надо:

— Слябость или гядость!

— Какой зайчик, — улыбнулась молодая незнакомка.

— Я не зяйтик, я утёнёк.

— Нет, я имела в виду, что ты очень милый! Держи!

О дно бумажного пакета глухо ударился мандарин. Вельт заглянул в пакет с удивлением, я — со столь же выразительным осуждением — смотрел на молодую особу.

— Серьезно? — откровенно фальшиво улыбнулся я. — Фрукты — в Хеллоуин? Каждый ребенок ведь мечтает получить яблоко, апельсин или манго вместо нормальных, человеческих сладостей. Ты бы еще запеканку ему в пакет кинула, ей Богу.

Моя застывшая на короткие секунды улыбка сделала свое дело: девушка, чуть смутившись, взяла из припрятанной для детей постарше чаши две шоколадки и положила их в пакет.

— Скажи тете «Спасибо» за шоколадки, — одарил я Вельта уже настоящей, сердечной улыбкой.

— Спясибо!

Его довольная моська грела мне душу, а звонкий горделивый смех заставлял под сердцем распускаться цветы. В тот момент я почувствовал, что костюм утенка всецело ему подошел, потому как я подсознательно всегда отыгрывал роль мамы-утки, расправляющей широкие крылья над его головой, защищающей своего ребенка от любых невзгод.

Мы влились в поток веселящейся мелюзги. Вельт бойко достал одну шоколадку, отдал мне пакет и попытался сам разломать батончик пополам, но дело это оказалось для него непосильным. Я помог Вельту с возникшей проблемой, разделался заодно с упаковкой и протянул мальчику обе половинки отвоеванной сладости.

— Неть, тебе, — покачал он клювом, взяв только один кусок.

— Спасибо! Ты очень добрый, Вельт!

От похвалы он зарделся как маков цвет! Мы шли по улице вниз, уплетали напополам первую хеллоуинскую сладость Вельта, и я чувствовал, как его ручка потеет и оттого скользит в моей ладони.

— Хочешь, еще попросим конфет?

— Дя! — подпрыгнул утенок. — Ня следююсий годь!

— Обязательно, — рассмеялся я, — но сегодня можно получить еще сладостей. Можно звонить во сколько угодно дверей, а не в одну дверь раз в год.

— Но ня следююсий годь тозе мозьно?

— Да, Вельт, тоже можно. И на следующий, и на следующий после него — в любой год, какой захочешь!

— Тогдя хотю все годя! — счастливо просиял он.

***

Пол-медведь, Шерон-Мадонна и Я-обычный Я в предвкушении следили за верхушкой лестницы. Из полутьмы погашенных ламп вынырнули словно сотканные из разных кусков тканевые балетки. По обнаженным до колен ногам вились толстые черные швы из держащихся на клею ниток. Свободные шорты и туника, под стать обуви, состояли из неровных лоскутов разнотонной мешковины, сшитых друг с другом все теми же нарочито неосторожными стежками — как и фрагменты тонких хрупких рук. Кожа Вельта была бледна с мертвецким голубоватым оттенком, одежда сера и невзрачна; только большие глаза не утратили цвета и блеска. Короткие черные локоны покрыла багровая пыль мелков для волос, и получившаяся «свернувшаяся кровь» как нельзя лучше дополняла штопанную улыбку Глазго, располосовавшую по половине каждой щеки.

Пока Вельт думал, что лица его нам внизу не видно, он был печален и явно поглощен тягостными мыслями. Худые пальцы скользили по перилам — это ощущение лака под кожей было, вероятно, единственным, что привязывало Вельта к планете в данный момент. По сложившейся традиции Шерон выплеснула свое восхищение, на этот раз в весьма актуальном вопросе:

— О, на этот Хеллоуин ты — зомби?

Легкие Вельта извергли глубокий усталый выдох, и на середине лестницы мальчонка улыбнулся, будто с этим приподнятым настроем все время и шел.

— Да, мам, что-то вроде зомби.

Я один разглядел его притворство и озвученную ложь, но не подал вида. Лишь когда дверь закрылась за нашими спинами, а ночная прохлада омыла лица, я легонько пихнул Вельта в прикрытое мешковиной плечо.

— Кто ты на самом деле?

— Я — Салли.

— Прости, не уверен, что знаю, кто это…

Отвернувшись к дереву, его секретному пути из дома наружу, Вельт спрятал от меня лицо.

— Она… была влюблена в одного… «человека»… но он не замечал ее — до поры до времени… Так что мой костюм на этот Хеллоуин — надежда.

Он обернулся с размытой полуулыбкой на губах, понять которую я, к сожалению, не смог…

— С днем рождения тебя. Прости, что поздравляю почти в конце дня…

— Ты поздравляешь — это ценнее всего.

— …и подарка у меня сейчас нет. Но завтра я подарю тебе все, что ты скажешь — просто укажи на то, чего тебе хочется!

Его сбитый с толку взгляд проследовал пунктиром к моим губам, второй пуговице рубашки с короткими рукавами и через большущий прыжок — прямо на траву, колышущееся под нашими ногами море.

— Я подумаю, о чем попросить.

— Ты без сумки для сладостей, — запоздало подметил я.

— Да. В этом году я не хочу «охотиться на сладости». Хочу пойти кое-куда… Но только это не подарок! — встрепенулся он. — Это изменение планов, а ты все равно будешь мне должен то, чего я захочу…

— Конечно. Так куда пойдем, расскажешь?

— Нет… — потупив взгляд, ответил он. — Я поведу. В этот год впервые. Хорошо?..

Он смотрел в мои глаза: такой нерешительный, но все же зарекшийся придерживаться выбранного курса; просящий о поддержке, но уже практически не нуждающийся в ней…

— Веди.

За минувшее десятилетие с хвостиком мало что изменилось. Улицы нашего района точно накрывал вневременной купол, продливший до бесконечности еще тот далекий Хеллоуин двенадцать лет назад. Под тем же небом резвились совсем другие персонажи, но ютящиеся под гримом и масками дети с неизменным восхищением принимали каждую конфету. По, должно быть, давно изжившей себя привычке я ухватился за руку идущего слева Вельта. Его влажная от волнения ладонь пульсирующе сжимала мои пальцы, как будто Вельт страшился потеряться среди носящихся под ногами детишек. Куда быстрее, чем обычно, мы покинули родной район, прошли насквозь соседний. В круглосуточном я сделал положенную покупку; Вельт ждал меня в свете фонаря, присев на стойку для велосипедов. Его спина была худа: казалось, первое, что я почувствую, прикоснувшись к грубой мешковине, будут кости ребенка, а не кожа и слабые мышцы.

«Прикоснувшись…» В памяти всплыл дурацкий сон, и всколыхнувшаяся вина погнала меня на улицу, едва купюра, зашуршав, легла у кассы.

Без лишних слов я протянул Вельту одну из пары купленных шоколадок, и он ностальгически улыбнулся обертке.

— Какой же Хеллоуин без них, — не удержался я: обоюдное молчание давило на барабанные перепонки, поднимало бурю внутри, потому что так я куда яснее начинал чувствовать состояние Вельта…

— Нуга и шоколад — знаешь, с той поры они стали для меня вкусом дня рождения. И… вкусом Хеллоуина… — после непродолжительной паузы добавил он. Мне почудилось, что он сперва хотел сказать что-то другое?..

Мы продолжали путь и жевали в тишине, нарушаемой стрекотом сверчков. Дома закончились давно, и вместо них нас провожали растущие вдоль дороги высокие кусты. Небо напиталось чернилами, напоило ими всю зелень в округе. Я видел Вельта, отчетлив был блеск его глаз, постоянно уходящих зрачками в сторону, как можно дальше от меня; мой юный спутник был единственным, что я вообще различал достаточно четко. Купол из сумерек, шелестящий на ветру, создавал вкупе с грунтовой дорожкой настоящий туннель. Приличное время назад я догадался, куда же Вельт ведет меня, и хоть его идея мне в корне не нравилась, я не мог его остановить: не тот сегодня день. Дважды «не тот».

Аккомпанирующая нашим шагам шумная дорога вильнула вправо, заросли расступились, открывая моему взору вид на пригород с внушающей страх высоты. Горели клетки-дома, узкое пространство меж которых занимали разноцветные беспокойные соки; это празднество жизни и смерти, как бы парадоксально это ни было, не угаснет до последней тыквенной головы, прожевавшей зловещее пламя и выплюнувшей остатки оплывшей свечи. Но будет ли в кромешной темноте низина под нами все так же красива?..

— Посидишь со мной? — тихо спросил Вельт. Его слова были формальной вежливостью, ведь руки его тянули меня к самому краю обрыва.

— Это небезопасно. «Небезопасно» — еще очень мягко сказано!

Но с подобающим подростку непослушанием Вельт опустился на траву, подогнув под себя ноги. Я сел слева от него лишь затем, чтобы не дать ему упасть. Я никогда не боялся лазить по крышам, даже в детстве не страдал от страха высоты, но этот проклятый обрыв впрыскивал слишком много адреналина в кровь, надрывал мое слабое сердце. Я старался не смотреть ни вниз, ни прямо, а потому не спускал глаз с Вельта, выдергивающего травинки одну за другой и отдающего их ветру на растерзание. В моем воображении беспомощные травы уносились в полет со звонким душераздирающим криком, какой точно издал бы я, оступившись на самом краю…

— Я не планировал останавливаться здесь, — признался он, и жалостливый порыв погладил его по макушке. — Хотел выйти к самому верху обрыва…

— Сейчас там не шибко спокойно, — слабо ухмыльнулся я. — Возможно, ты не знаешь, но вершина — «Место для поцелуев». И если бы там парочки просто целовались, не было бы никаких проблем! — но там гораздо более неловко!

Его задумчивое лицо было обращено и не к городу внизу, и не к звездному полотну над нами. Вельт смотрел на горизонт, но и не на него вовсе. Хотел бы я знать наверняка, куда его уносят раздумья, словно ветер те жалкие травинки…

— Я понимаю, почему тебя тянет к вершине, — сказал я, и глаза Вельта нежданно расширил испуг. — Твой сегодняшний образ и… «Место для поцелуев»… Ты все еще мучаешься от неразделенной любви, тебя притягивает любая возможность погрузиться в фантазию о достигнутой цели, любой способ сделать ее как можно реальнее в твоей голове. Все люди через это проходят, поверь. Влюбленности дают силы творить, они наполняют человеческие сердца чувствами светлыми, возвышенными, но и темными, способными загубить самое родное. И — что важнее всего — они мимолетны. Может быть, сейчас ты совершенно точно уверен, что будешь испытывать это всегда! — однако через короткий промежуток времени ты уже не сумеешь ощутить нечто столь пылкое по отношению к тому, кто сегодня заставляет твое сердце биться чаще. Любовь постепенно проходит — так уж устроены люди…

Он слушал меня с налетом грусти на лице, как вдруг к последним словам все вмиг изменилось.

— То есть… проходит у всех?..

— Ну, ты волен со мной не согласиться, но лично я думаю так. Если окажется, что моя теория неверна, будет только лучше, верно?

— Хуже! — выпалил он и всем телом дернулся вперед. Мои руки сами собой схватили его узкие плечи, чтобы не дать ни на дюйм приблизиться к краю обрыва. — Если все проходит, то это же замечательно! — плаксиво рассмеялся Вельт, холодя нежными пальцами мои грубые щеки. Его детская радость остывала, непосредственность стремительно сменялась удушливой горечью. — У… У тебя с Синди… тоже пройдет?..

— Я не думал об этом, но… когда-нибудь — возможно… Останется семейная привязанность, которая все же не совсем та самая любовь…

Подрагивающие льдинки на моих щеках прижались к коже плотнее. Я по-прежнему стискивал плечи Вельта и не мог оттолкнуть его, находясь в считанных шагах от обрыва. Он придвинулся почти вплотную, сверлил насквозь просящим взглядом взрослых внимательных глаз. Ночную свежесть все настойчивее разбавлял аромат молочного шоколада; через доли секунды его дурманящая сладость заволокла мои губы вместе с горечью грима Вельта.

Вот вкус его болезненной надежды: горький молочный шоколад…

========== Глава 14 ==========

Вельт целовал меня робко и нежно лишь первые секунды, пока способен был думать о последствиях своего поступка и страшиться их; после он себя уже не сдерживал. Напористо он облизывал мои губы, желая добраться до языка, но я не разжимал челюстей. Я не собирался поддаваться его рожденной в любовном отчаянии ошибке. Я откинулся спиной на траву только затем, чтобы прижимающийся ко мне Вельт оказался как можно дальше от обрыва. Обхватил его рукой вокруг пояса ровно с той же целью — удержать и защитить, пусть со стороны теперь, вероятно, все и выглядело так, будто я отвечал на его поцелуй. Я хотел его одернуть, но не мог: стоит мне разомкнуть губы, и одурманенный взрослыми фантазиями Вельт сунет язык мне в рот. Нет, я не очерню этого ребенка даже из жалости… Потому я ждал, как бы жестоко это ни было. Ждал, когда же иссякнет его надежда на взаимность.

Ладони Вельта медленно сползли с моих щек: одна — на плечо, другая — на подрагивающую от учащенного сердцебиения грудь. Тепло его тела прожигало мою одежду насквозь — впервые за все прожитые вместе годы. Он отстранился от моих губ, повлажневших после его усилий, и уперся лбом в свою покоящуюся на моей груди руку.

— Почему?.. — тихо прошептал он. — Разве… так сложно… просто поддаться?.. Ты тысячу раз подыгрывал мне — почему не сегодня?..

Потому что намеренно продувать в настольных и компьютерных играх — вовсе не то же самое, что произошедшее меньше минуты назад… Я не смог заставить себя сказать ему это: в такой момент Вельт должен услышать совсем иную правду, ему нужно разобраться в себе.

— Вельт… — задыхаясь, проговорил я. — Я понимаю…

— Черта с два, — едва заметно мотнул он головой.

— …но самообман никогда не становился лекарством — ни для одного человека, закрывающего глаза ради побега в мир иллюзий. Я — не тот, в кого ты влюблен… и заменить его никогда не смогу, никто не сможет — этого и не нужно! Как я и говорил ранее, чувства пройдут… сердце перестанет болеть. Я обещаю… — Погладив дрожащего Вельта по голове, я поцеловал заблудившегося ребенка в макушку.

Шумели ветра: волновали волосы, забирались под легкую одежду, чтобы вызвать мурашки, как круги на воде. Вельта трясло — от бессилия или холода; я же словно был погружен в ванну, полную идеально теплой, чуть горячей воды. На задворках сознания мелькала юркая мысль: согретый этим хрупким беззащитным телом, я зажигал искры счастья глубоко внутри себя, в, казалось бы, совершенно непроглядной тьме… Мы лежали так — долго. Пока внизу не погасли тыквы. Пока не смолкли все голоса. Пока засыпанные фантиками и прочим хеллоуинским мусором улицы не опустели совсем. Вельт давно уже перестал дрожать. Легчайшим прикосновением я приподнял его расслабленную голову и увидел опущенные веки. На пушистых ресницах покоились крохотные сонные слезы, грим на щеках поплыл: засыпая поверх меня, Вельт беззвучно плакал — оттого и дрожал… Первая влюбленность может довести до ручки — безответная и безнадежная… Бережно, как фарфоровую куклу, я переложил Вельта на траву, снял с себя рубашку и укутал мальчонку, подняв того на руки. Я скрыл от ночного холода его обнаженные предплечья, но никак не мог согреть ноги, посему надо было выдвигаться домой. Вельт сладко поежился, вдохнул запах рубашки всей грудью и теснее прижался ко мне, зацепившись тонкими пальцами за белую майку. Я нес его домой почти в тишине: только стрекотали сверчки, над головой изредка шелестели крыльями летучие мыши — самое время для них, идеальная ночь… Под подошвами шумела дорога, шепотом пели кусты. Весь мир сделал звук немножечко тише, дабы не тревожить погруженного в дрему ребенка…

Дом моих самых близких соседей в тот час пустовал: Пол и Шерон пошли на праздник к друзьям, чтобы обналичить свой ежегодный талон на повторную юность. Ключ я нашел где и всегда — в искусственном камне под ближайшими зарослями, а вот открыть им дверь со взрослым Вельтом в качестве ноши оказалось задачей не из легких. Кое-как с попытки эдак тридцатой я справился с треклятым замком и занес Вельта на кухню, тихо поднялся по лестнице, плечом отворил дверь его комнаты. Все тут было как и в тот день, располосовавший мне душу… День, когда тайные пристрастия моего Вельта явили себя… Укладывая его на кровать, я уверенно думал о том, что не стал любить его меньше. Не смог бы, даже если б выяснилось нечто ужаснее порно в разы: заявись он ко мне с чужой кровью на руках и одежде, я бы помог ему спрятать труп… Это вконец нездорово… но он мне как сын. Я был далеко не первым человеком, что взял его на руки, но видел его после родов, уже тогда навсегда привязался к нему. Моя безусловная любовь и тяга к потаканиям может обернуться для него бедой — тревога не дает мне покоя, однако изменить себя или его я, к сожалению, никак не могу… «Этому сонному красивому лицу предстоит совершить еще тонну ошибок…» — думал я, с улыбкой гладя его по щеке. На пальцах остался мертвенно-голубой грим: наверняка, он вреден для кожи, нельзя бросать Вельта вот так на всю ночь. В ванной я раздобыл полотенце, как следует смочил его теплой водой и вернулся в комнату обтирать тело Вельта. Я избавил от краски его руки, ноги, шею и лицо, не сумел отцепить декоративные швы, боясь разбудить крестника. Перед уходом я стащил с его ног грязные чешки, подоткнул покрывало, накрыв им его.

— Дэм?.. — услышал я, уже взявшись за ручку двери.

— Что?

— Останься… пожалуйста…

— Извини, мне нужно к Синди… А тебе следует поспать.

«К Синди…» — одними губами повторил Вельт, закутался в покрывало и перевернулся на бок, спиной ко мне и двери. Его силуэт был так худ, что ноги сами собой врастали в пол: погладить бы опечаленного в такой день мальчишку по плечам, ободрить добрым словом, остаться с ним на ночь, как раньше я делал много раз… Я разрывался между двумя домами, между двумя спальнями. И позорно сбегая от случившегося у обрыва, выбрал свою постель…

Синди уже спала, и я залез под одеяло, не побеспокоив ее. Сна не было ни в одном глазу. Обычно в краткие периоды бессонницы меня спасала работа, так что я водрузил на покрытые одеялом колени ноутбук, щелкнул по иконке браузера, чтобы войти в личный кабинет на сайте школы, — но автоматически открылась электронная почта. Пару писем со спамом, десяток от различных магазинов с перечнем их свежих акций: когда решаешься стать семейным человеком, последнее появляется самим собой вместе с накопительными картами и знанием, что, где и в какие дни дешевле приобрести. Я зарабатываю средне, Синди — хорошо, у нас никогда не было проблем с деньгами, так откуда берет истоки эта тяга к экономии? Понятное дело, это не плохо — лишние деньги. Однако чем больше я подмечаю подобные мелочи, тем явственнее чувствую себя приближающимся к тупику: сначала свадьба, потом нескончаемое количество лет, проживаемых вместе… дети — я искренне люблю детей, но не уверен, что хотел бы их заводить. Не в «свободных отношениях». Мы не говорили с Синди об этом, но сексуальная свобода никуда не исчезнет и после свадьбы? Зачем тогда такая свадьба нужна? А с другой стороны, как я буду существовать, не имея права прикоснуться к мужчине?.. Одноразовые гомосексуальные интрижки не дороже мне Синди — еда, вода тоже, но без них я умру…

Отключившись от тягучей реальности, я открывал непрочитанные письма на автомате, пока в последнем не увидел никаких ярких изображений, ни одной бросающейся в глаза надписи, сулящей финансовую выгоду. Там не было ничего — кроме прикрепленного видео «RIS59HD.mp4». Я оторвался от размышлений, всматривался в набор цифр и букв, ничего не понимая, точно спросонья… «HD» — это, определенно, качество ролика, а «RIS»… Что же такое «RIS»?.. Я решил было, что это вирус, маскирующийся под видео, чтобы его непременно скачали из губительного любопытства — не имел ни малейшего понятия, бывают ли такие вообще; курсор взметнулся к кнопке «Delete» и остановился на полпути — напоролся на непреодолимую преграду в виде электронного адреса отправителя. Вельт… Вот, значит, что такое «RIS» — ненавистный мне «R@bbitInSin»… Тогда «59» — порядковый номер?.. Боже, надеюсь что нет…

Честно… Я хотел удалить это видео вместе с письмом. И я бы это сделал! Да только палец от финального клика удерживали два громадных вопроса. Первый: «А что, если «да»?..» Вдруг «59» — не просто рандомные цифры, выставленные бездушной машиной?.. И второй: «Согласен ли я не знать о Вельте то, что до меня в той или иной степени увидели пятьдесят восемь озабоченных незнакомцев?..» Застрявшие в моем сознании бредни были похожи на насквозь гнилые отговорки! Губы не переставали гореть!.. Я сидел в темноте, тесно прижимая к ним пальцы, точно физически удерживал себя от желающего сорваться с языка признания — откровенного прямолинейного признания будущей вины, не перекладывающего ответственность на обстоятельства или, надеюсь, давно уже спящего Вельта. Я нажал на кнопку «Download», не перепутав ее с «Delete». Не потому, что был сонным, сбитым с толку выходкой Вельта или усталым. Не с целью защитить крестника, узнав как можно больше о части его жизни, до недавних пор утаенной от меня. Отчасти это была ревность к половине сотни грязных незнакомцев, знающих о нем что-то, чего не знаю я; отчасти — омерзительное, аморальное, грязное любопытство, коему я поддался, сунув совести средний палец в лицо. Я ненавидел себя, пока скачивался ролик, мысленно швырялся самыми грубыми, но справедливыми оскорблениями в собственный адрес, то и дело виновато поглядывал на затылок сопящей в край одеяла невесты. Ролик скачался, проигрыватель запустился сам — только открылся, для начала воспроизведения ему требовалась моя команда. На освещающем мое лицо экране ноутбука я узрел первый кадр: замутненную спальню Вельта, кровать, яркий розовый плед. Самого хозяина спальни не было видно — этот невнятный кадр как бы спасал мою психику, осторожно готовил к тому, что я могу увидеть далее, нажав все же на «Play». Под давлением нерешительности я мялся, выкрутил звук в ноль. Курсор замер на середине видеодорожки, но посмотреть хотя бы случайные кадры я тоже не смог. Я знаю, что там увижу… Я читал сообщения последнего клиента «Кролика во грехе»: не трудно было нарисовать в воображении картинку с его слов, весьма живописную! Гораздо труднее было выбросить из головы всю эту мерзость… И раз я оказался здесь — ночью в постели с ноутбуком, скомпрометированным скаченным видео, — значит, так и не смог это сделать…

Черная стрелочка, заключенная в белый контур, лучше всего передавала и мои терзания, и мою суть: грязный мерзавец, скрывающийся под личиной незапятнанного в глазах общества человека… Курсор поднялся к красному крестику, спустился обратно к кнопке воспроизведения, одновременно пугающей и манящей меня. Цельная личность рвалась на куски. Дэм честный и правильный быстро шептал: «В тот день я сказал Вельту, что удалю его ролик! Сразу, не глядя!» Дэм второй — «И зная это, он все-таки отправил мне это письмо: если не для того, чтобы я посмотрел его видео, то для чего же еще?» С энтузиазмом опытной ищейки я рыл землю носом в попытках найти для первого Дэма ответ, но краткие поверхностные поиски не увенчались успехом.

Справа поежилась Синди. Я подумал, что она просыпается, — и это мгновение стало решающим! Ведь я испугался, что она может открыть глаза и мне помешать…

Клик был громким, почти оглушительным — но лишь для меня. Я судорожно сглотнул всухую, увидев залезающего на постель человека. Не знай я, кто скрывается под личиной «Кролика во грехе», первым делом бы принял исполнителя единственной роли за девушку. Из искусственного гладко расчесанного серебряного каре высовывались до боли знакомые мне белые кроличьи уши с сиреневой сердцевиной, на пару тонов более блеклой, чем линзы, замаскировавшие настоящий цвет глаз. Тонкие пальцы прошлись по неприлично коротким фиолетовым шортам, по детским подтяжкам, прижимающим белоснежную футболку к коже вплотную. Полосатые гольфы доставали выше колен; шею обхватывала светлая лента, на которой болтался, блестя, кошачий колокольчик. На каких извращенцев это рассчитано?! Зоо-педофилов?.. Во что же ты вляпался, Вельт?..

В его плавных умелых движениях я узнавал детскую непосредственность, чуял, к собственному удивлению, истинную невинность. Вельт редко поднимал глаза к камере, все больше краснел, обводя ладонями обнаженные тонкие бедра. На его несомкнутых губах отсвечивала влага: он то ли глубоко дышал, то ли повторял коротенькое слово, фонетически близкое к моему имени. Левая рука мягко терла через футболку плоскую грудь, правая добралась до ширинки, и Вельт, залившись румянцем, нагнулся чуть ближе к камере, томно опустил веки, покрытые звездной пылью. Воздух все быстрее наполнял и покидал мои легкие, глаза ныли, но моргать я не мог, как и оторвать пальцы от саднящих раскалившихся губ. Вельт ласкал себя через шорты — я слышал его ласковый голос в своей голове: его тихие стоны из моей ванной, полные нетерпения всхлипы. Он стоял на коленях; язычок молнии двинулся вниз… Мой палец дрогнул, среагировав на очередной электрический импульс, и видео замерло — только на миг! Я включил его снова, пренебрег шансом все прекратить. Я не мог оторвать глаз от этого Вельта, не менее красивого, чем мой маленький Вельт… Из расстегнутых шорт показалась головка; множество раз я видел тело Вельта, касался его — что же сейчас изменилось?! Почему я ощущаю, как твердеет член?! Кто я вообще после этого?.. Вельт беззвучно стонал, скользя рукой по члену, задрал футболку, стиснул зубами конец, чтобы свободными пальцами водить по животу и груди. Его кожа была светла и нежна, казалась молочной из-за контраста с насыщенно-черными шелковыми волосами, обрамляющими тонкий член. Теряя последние силы, Вельт сел назад, на свои ноги, развел бедра так широко, как только мог — как позволяли тесные шорты. Я почти уловил сладкий аромат шоколада, пропитавший каждую клеточку его естества. В паху все давило, хотя белье было свободным. Мысли неподъемными валунами скатывались вниз, глухо ударяясь об уши. Распрощавшись со всяким здравым смыслом и совестью, я жадно ждал яркого финала! Голодно поглощал каждое движение Вельта, каждый, должно быть, певучий от возбуждения вздох… Я хотел, чтобы он действительно повторял мое имя! Потому как это бы означало, что видео он записал для меня. Не для безликого негодяя, сорящего деньгами и совращающего во многом еще невинного ребенка; склоняющего его сотворить со своим телом нечто неправильное… Во многом ли я лучше после того, как сдался плотоядному низменному позыву?

Губы Вельта уже не касались друг друга. Он непрестанно стонал, быть может, кричал в полный голос, пользуясь отсутствием родителей дома. И все это происходило в считанных ярдах отсюда, по соседству, в его комнате на втором этаже… Капли спермы попали на кожу, шорты и розовый плед, кроличьи уши слегка накренились. Вельт кусал нижнюю губу, замедленно водя рукой по члену. Подтяжки натерли соски, отчего те стали ярче, словно их совсем недавно сосали. От этой мысли на поверхность телесной памяти всплыла тяжесть подрагивающих ладоней мальчонки, опустившихся на мои плечи, и я громко захлопнул ноутбук.

Череп изнутри распирал сплошной белый шум. Я часто дышал — до слабости и головокружения. Перед закрытым ноутбуком одеяло стояло…

— Дэ­ми­ен, все в порядке? — сонно спросила Синди и повернулась ко мне.

Я глядел на нее расширенными глазами, сбитый с толку, растерянный. Она заметила это мгновенно, и сонливость сменилась волнением. Синди села, спустила одеяло до пояса. С ее покатого плеча соскользнула тонкая бретелька спального топа.

— Что такое?..

Без намека на осторожность я громыхнул ноутбуком о тумбочку, молниеносно притянул Синди к себе и впился в ее губы, в тот же миг распахивая их до предела. Она замычала лишь самую малость испуганно, обняла меня за шею и левое плечо, опустилась спиной на подушку. Настойчиво я стянул с невесты белье, избавился и от своих трусов, не отрываясь от глубокого поцелуя. Пальцы Синди спустились по стволу члена к мошонке и вверх. Губы, что я лобызал, растянулись в довольной улыбке. С ее точки зрения, все было кристально ясно: ночь, постель, ноутбук в моих руках — причина моего возбуждения тривиальна. Хорошо, что она так считает; плохо, что это на самом деле не так… Синди приподняла ноги сама, двумя пальцами развела половые губы. Произошедшего между нами сейчас ей было достаточно для того, чтобы стать влажной. Я вошел напористо, отчасти грубо, и она замурлыкала в потолок. Упираясь предплечьями в матрас, я зарывался лицом в ее светлые волосы, упивался ароматом цветочных духов. Она стонала подо мной, порой приникала губами к пышущей жаром коже, изредка выдыхала полные экстаза слова:

— Стой, погоди!.. Не так быстро!..

Я слышал ее, но не хотел себя контролировать: мне нужен был ее голос, высокий, мелодичный, женский. Я бежал прочь от прилипчивого образа, приторно сладкого — как какао, которое пьют через клубничную трубочку… Сквозь сумерки, затопившие спальню, я усиленно всматривался в пшеничные локоны Синди, дотрагивался до упругой груди, ныряя пальцами под наполовину задравшийся топ.

Я сделал ужасную… КОШМАРНУЮ глупость… Я дал волю внутренним демонам, о существовании которых даже не знал. Они ютились во снах, впустую тянули ко мне свои костлявые руки, желая разодрать всю мою жизнь в лоскуты. Они были слабы, сидели без пищи десятками лет. Но в эту страннейшую ночь они получили то, о чем отныне не смогу забыть я. Они заграбастали Вельта…

Комментарий к Глава 14

Спасибо за то, что подождали)

========== Глава 15 ==========

Чайная ложка монотонно бренчала, перемешивая остывающий кофе; я сидел неподвижно за кухонным столом, дышал ароматным паром, подпирал лоб кулаком. Я хотел найти дело и погрузиться в него с головой, только бы не думать, освободить повинный в совершенной грязи разум от нескончаемого самобичевания, но не имел ни толики моральных сил даже на то, чтоб подняться со стула.

У меня… встал на Вельта… На невинного, пусть и запутавшегося, ребенка, живущего по соседству… На моего крестника, Господи Боже… Разве можно пасть еще ниже?..

— Твое состояние меня беспокоит, — нарушила тишину Синди, и я встрепенулся. Она была здесь все это время?.. Ее тарелка из-под омлета была пуста; Синди разрывала хрустящий тост на куски, роняя тонну крошек на стол, ела медленно, не сводила с меня оценивающего взгляда, от которого хотелось в угол забиться, подобно таракану, дабы оставить позор всей жизни во тьме… — Уверен, что не пойдешь на работу сегодня?..

— Да…

…толку там от меня в таком состоянии будет мало…

— Ты, даже когда заболевал, старался не пропускать… — встревоженным голосом напомнила Синди.

— Надо думать, я просто устал. Спекся эмоционально. Проведу денек дома, в спокойной обстановке — и следующий рабочий день встречу полным сил!

Моя фальшивая улыбка ее обманула. Синди пошла с тарелкой к посудомойке счастливая, как получивший сметану кот.

— А знаешь, — сказала она, — твой незапланированный выходной — это не так уж и плохо! Наконец-то, мы проведем время вместе, весь день в нашем распоряжении.

Разбираясь с посудой, Синди стояла ко мне спиной, так что не заметила мою хмурую мину. Она тоже будет дома — и как я это упустил… Нет, конечно же, мне приятно ее общество: я люблю свою невесту, она интересна мне и внутренним миром в том числе. Однако сегодня я не готов притворяться, что все хорошо — ведь дела мои и близко к этому самому «хорошо» не лежали. Мысленно отказываясь идти на работу, я представлял, как в невидимом пузыре, поглотившем меня, диван и, может быть, телевизор, время замрет, вакуум высосет тяжелые мысли наружу, и я смогу насладиться пустотой в своей черепной коробке. Но если рядом будет Синди, я не сумею забыться — потому что этой ночью сам втянул ее в мерзостное преступление против морали, сделал своей соучастницей…

Одним махом я опрокинул целую кружку кофе и не потрудился вымыть ее за собой.

— Идеальный учитель, сидящий ангелочком на твоем плече, все-таки потащил тебя на работу? — хихикнула Синди с моей кружкой в руках.

— Прогуляюсь! — крикнул я, зайдя в спальню и сбросив на пол спортивные штаны. — Проветрю мозги! — Из большого комода я вытянул невзрачное черт знает что, напялил, толком не рассмотрев. К чему следовать моде? Я не гонюсь за целью кому-то понравиться. Лишь хочу вырваться из душного лабиринта истекающего виной сознания…

— Звучит здорово! Через сколько вернешься?

Я остановился, почти дойдя до прихожей, и обернулся на Синди, вцепившись в угол стены. Моя невеста обворожительно взмахивала ресницами; в окружении теплого быта она сияла, будто огонек костерка в темном холодном лесу. Так почему я бегу прочь от света и безопасности? И куда я бегу?..

— Не знаю, — честно ответил я ей и себе. — Давненько не уделял время физическим нагрузкам. Буду бродить, пока ноги не заноют: и мышцы разомну, и свежим воздухом подышу вдоволь.

Она улыбнулась как-то странно, но без боли, обиды или злости:

— Идешь веселиться?

На секунду я остолбенел от того, как же просто и неважно прозвучало это из ее уст.

— Нет. Я правда иду просто проветриться.

— Но на всякий случай возьми презервативы: мало ли надумаешь. Проще ведь подстраховаться, чем потом принести что-нибудь в дом. Сейчас, подожди!

В тот момент, когда из лежащей у выхода сумочки Синди достала три презерватива и протянула мне, я впервые понял, почему Вельту наши специфические отношения показались странными. Это действительно… странно… Я не ощущал этого, пока мы с Синди изображали незнание, игнорировали наличие друг у друга посторонних сексуальных партнеров. Разумеется, это фальшь и лицемерие! — быть довольным тогда и поражаться теперь, хотеть вновь играть в невинность!.. Но… это — нормально?.. То, что я могу назначить встречу: Синди так же протянет мне презервативы, и за углом, прямо у нашего общего дома, я пойду трахать незнакомку, пока моя невеста, знающая обо всем и не имеющая ничего против, будет смотреть телевизор или готовить себе и мне романтический ужин… В этом сюжете было что-то не так, нечто абсолютно неправильное, несмотря на безусловное доверие, которое Синди проявила бы в такой ситуации, как, в общем-то, и всегда. Я знаю, что в десятках чужих стран после нагруженного стрессами перелета в номере отеля, оплачиваемом авиакомпанией, Синди позволяет пилоту или даже пилотам себя ублажать, если, понятное дело, они в ее вкусе. Фантазии об этом неоспоримом факте не только не беспокоили меня, но во многом возбуждали: в элегантно обставленной комнате с приглушенным светом на роскошной двухместной кровати обнаженная Синди с наслаждением берет в рот член, пока второй напористо проникает ей между ног… И, вот так ирония, в это самое время я тоже могу на нашей кровати под этой самой крышей делать минет или получать его от скользящего ладонями по моим бедрам мужчины… В подобного рода мыслях о Синди я ни разу не видел человека. Я видел член; как и говорил Вельту в день, когда истина стала достоянием его несозревшего разума: это не люди, а секс-игрушки. Да и все, что случается вне границ родных Соединенных Штатов, остается по ту сторону существующего только на картах барьера. А здесь же… в этой стране… в этом городе… в этом доме…

— Что? — подняв брови, спросила Синди. — Кажется, ты заболеваешь: рассеян, без настроения, поникший какой-то… Ты уверен, что в таком состоянии тебе стоит выходить на улицу?

Может, и не стоит — но нужно…

— До скорого, — вот и все, что смог сказать я и на прощание чмокнул обеспокоенную невесту в щеку.

Со стуком закрывшейся за моей спиной входной двери я вмиг почувствовал себя на порядок лучше! — ровно до того момента, когда перед глазами сквозь солнечную реальность начала проглядывать вчерашняя ночь. Вот там, у дома Пола и Шерон, мы с Вельтом стояли рядом, говорили о необычайно глубоком и печальном подтексте его хеллоуинского костюма… Он выразил желание отвести меня туда, куда пожелает: интересно, уже тогда он планировал заменить одаренного его влюбленностью мужчину мной?..

Нет, нельзя думать о Вельте. Нельзя позволять его безответной нежности разливаться по губам — особенно после того, что я сделал поздно ночью…

В попытке отогнать гнилые мысли — я шел. Я шел туда, куда вели меня ноги, я старался не думать; тело, как и душа, избегали дороги, которой подошвы моих ботинок касались вчера. Я ушел так далеко от района, как только смог под торжественный грохот сердца, в сопровождении жажды после излишне крепкого кофе, ставшего моим завтраком, и голода. На полпути — через час или два — меня нагнала еще и сонливость: после секса с Синди нормально поспать я не смог. Страшно представить, как бы я преподавал со всеми этими громкими спутниками…

— Дэ­ми­ен! — радостно окликнул меня Пол с водительскогосиденья. Шины зашипели об асфальт, и авто остановилось у поребрика. — Удивительно, что ты не на работе!

— Привет, Пол!..

…вчера у меня встал на твоего сына…

— …Удивительно, что и ты тоже…

…вчера у меня встал на твоего сына… Да что ж это такое в моей голове?!..

— …Отлыниваешь?

— Никак нет! — хохотнул Пол. — Утром съездил на нуднейшую конференцию. Как и положено, после нее можно отправляться домой.

— Счастливчик! У представителей моей профессии таких блаженных деньков не бывает.

— Но ты, вижу, с лихвой это решил восполнить! Подвезти домой?

— Да, — согласился не столько я, сколько все жидкости моего тела, превращающиеся без воды в пыль. Бодро я занял переднее пассажирское сиденье, захлопнул дверь…

— Только за Вельтом заеду: у него же короткий день.

А вот раньше ты об этом упомянуть не мог?.. Наименьшее, чего я хочу, так это встречи с Вельтом сегодня. Должны пройти дни, может, неделя, чтобы уровень неловкости и стыда перестал быть смертельным для нас обоих. Пока же от этой эмоциональной радиации может замереть сердце…

Машина Пола стала мне клеткой. Я видел в подставке бутылку минеральной воды, мог попросить и утолить грызущую горло изнутри жажду, но этого не сделал. В салоне было в меру прохладно, однако этим я не наслаждался: злость на себя трещала под кожей, как костер плохо просушенными поленьями. Вероятно, мое кристаллизующееся напряжение в той или иной мере ощутил Пол, либо ему стало скучно за рулем, посему он решил развлечься беседой:

— А помнишь, в старших классах мы отправились в горы? День хрен пойми куда взбирались, провели ночь в глухом лесу и весь следующий день плелись обратно! Вроде и впечатлений много, а вроде и бессмысленная была школьная поездка… Еще и с Шерон я тогда поругался. Надеялся, как узнал о предстоящем походе, что мы сбежим в лес от костра и палаток и на дикой природе отдадимся нашей любви! А в итоге ни секса, ни объятий у огня — только обиженные переглядывания за жаркой зефира.

— Твою кислую физиономию помню, почти испортившую мне отдых на свежем воздухе, но появилась она, когда мы разбили лагерь. До этого ты, кажется, был весьма весел.

— На тот момент Шерон еще не устроила мне скандал, — ответил Пол, выкрутив руль влево. — А ведь я был счастлив вдвойне! В тот день впервые девушка, кроме самой Шерон, проявила ко мне романтический интерес. Бернис Фармер, — произнес он, и на полотне моей памяти возникла шумная круглолицая девчушка. Не считая веснушек и мягкого характера, она была очень сильно похожа на Шерон. — Представляешь, во время подъема на гору поравнялась со мной и задавала всякие личные вопросы: «А что ты любишь?», «А с кем ты живешь?», «В каких странах ты бы хотел побывать?» — а потом спросила, какие девушки мне нравятся, и покраснела как помидор! Такая милая… Шерон все это увидела и закатила истерику. Только повзрослев, я понял ее претензии: не представляю, как бы повел себя, если б вокруг Шерон ошивались какие-то ушлые личности. Не говорю, что Бернис была такой! Но ревность всех опускает до уровня грязи, ищет подвох, перспективу предательства…

— Обещай, что не расстроишься, — с ухмылкой произнес я и, не отлипая от подголовника, повернулся к Полу лицом.

— А можно хоть какой-то анонс того, о чем пойдет речь, чтобы я точно знал, расстроюсь или нет?

— Речь идет о Бернис и… не о тебе, если ты понимаешь, о чем я.

— Нет, не понимаю. — Как-то уж слишком агрессивно Пол притормозил у светофора, и переходящая дорогу девушка шарахнулась от авто. — Но начинаю догадываться. Что ты сделал с Бернис?

— Да ничего я не делал. Очевидно, твои ухлестывания за обиженной Шерон так ее распалили, что ночью она забралась ко мне в палатку и чуть ли не насильно стащила с меня штаны.

— Для прикола?.. — наивно предположил Пол.

— Да, прикол такой — сексом заняться. Никогда не пробовал? Только надо мной так не шути.

— Да иди ты!.. Бернис?.. Не-е-ет… Что?.. Не-е-ет! — затянул он и угрюмо бибикнул замершему на переходе ребенку. — Что, прямо так и… сама?

— А если не сама, то какие варианты? Кто-то, кто был в меня влюблен, загипнотизировал Бернис или использовал ее куклу Вуду, чтобы порадовать меня? Отличный подарок, дарите такие почаще!

— Я серьезно!

— И я! Может, она знала тайну, о которой не ведал никто! Что секс среди ночи отгоняет голодных медведей! Мы спасли весь наш лагерь!..

Смеясь и качая головой, Пол вдавил педаль газа.

— Вот… прохвост ты, — дружелюбно бросил он. — Ну и какой она была? На одной из последних встреч выпускников выглядела Бернис не самым лучшим образом: немного… переборщила с заеданием стресса. Но в старших классах ведь была конфеткой!

— Я не рассмотрел. Ночь была, в палатке еще темнее без лунного света, а включить фонарик было бы хорошей идеей только в том случае, если бы мы с Бернис решили показать всему лагерю эротический театр теней.

— Ну дае… — начал было Пол, но взгляд его уцепился за что-то по левую сторону, и машина резко затормозила. — Это Вельт?..

Я наклонился к приборной доске, чтобы увидеть хоть что-то за головой Пола. В переулке у школы Вельт прижимался спиной к грязной кирпичной стене. Перед ним, напуганным и оттого бледным, стояли три девицы, явно из старших классов. Та, что была выше всех, с пшеничными волосами, собранными в хвост только на макушке, активно жестикулировала; подруги, обновляя таящую смелость, поглядывали на нее. Блондинка, тряхнув головой, поправила лоснящиеся длинные пряди челки и висков — и внезапно толкнула Вельта в грудь. Он уже был прижат к стене, так что, кроме как поморщиться от боли, другого выхода у него не было.

— Какого дьявола?! — Я схватился за ручку пассажирской двери, но Пол дернул меня за запястье.

— Что ты намереваешься делать?

— Защитить его, конечно же!

— Пойдешь отбивать его от трех девчонок? Вельт станет посмешищем в школе, слухи о произошедшем разлетятся быстрее скорости света! К тому же ты учитель…

— Ты совсем сдурел?! Ты — его отец! Не я, а ты должен рваться туда, чтобы не дать ни одной крашенной гниде его задирать!.. Пусти руку, или я тебе врежу.

— Дэмиен, он должен справиться сам…

Я попросил Пола меня отпустить, выложил как на духу последствия его решения. Он сделал свой выбор.

Я достаточно слабо ударил друга в солнечное сплетение — Пол сложился пополам, не способный ни выдохнуть, ни вдохнуть. Его руки сами собой переместились на руль, о который он, согнувшись, ударился лбом. Пулей я вылетел вон из машины! И все равно опоздал: блондинка двинула Вельта коленом в живот, и крестник съехал по стене на асфальт.

— Эй, мелкая дрянь! — крикнул я, перебегая дорогу. Три хулиганки, к сожалению, из чужой школы, с криками и истерическим смехом понеслись вниз по улице и у перекрестка скрылись из вида. Вельт сразу же обернулся, только заслышав мой голос, и из покрасневших глаз тотчас хлынули слезы. — Господи, Вельт! Настолько больно?.. — Я упал перед ним на колени, чтобы обнять, но Вельт первым прижался к моей груди — да так резко, что я не устоял на ногах и расселся на люке. Я гладил его по спине, повторял бессвязный бред, лишь бы отвлечь, прекратить эти слезы: каждая из оброненных слезинок душу рвала на куски!..

— Все хуже некуда… — прорыдал Вельт в мою рубашку.

— Расскажи, умоляю…

— Один из клиентов… «Кролика во грехе»… в-выложил видео в сеть… О-оно разлетелось по порносайтам… и б-б-брат этой девчонки ме-ме-ме… — стал задыхаться Вельт, и от охватившей меня паники я закачался с ним в обнимку из стороны в сторону. К моему превеликому счастью, этот метод сработал, и Вельт, по-прежнему задыхаясь от слез, закончил фразу, повергшую меня в шок: — …меня узнал… Я-я н-не знаю как!.. О-о-он из н-нашей школы… но я н-не знаю кто… Он-на требовала денег, н-н… но я сказал: «Нет»… и… и…

— И она пригрозила раскрыть твой секрет?.. — В ответ Вельт кивнул, больно боднув меня в грудь, и стиснул мои ребра от слепого отчаяния. — Не бойся… Я решу эту проблему…

— К-как?.. — жалобно всхлипнул он.

— Пока не знаю, но это ничего не значит. Придумаю что-нибудь как обычно. И все снова будет в порядке…

Меня тянуло добавить: «Надеюсь, теперь-то ты видишь обратную сторону медали? Не будешь больше показывать кому ни попадя свое тело?» — однако я не моральный садист, чтобы добивать уже лежащего на земле.

Я помог Вельту подняться, так удачно отыскал в кармане чистый платок, который по причине своей невообразимой скрытности постирался вместе с брюками. Пол смотрел на нас из машины, выглядел искренне раскаивающимся: одно дело — сыпать псевдофилософским бредом, вычитанным в Интернете, и совсем другое — увидеть, как твоего ребенка со всей дури бьют в живот. Не торопясь, мы с Вельтом дошли до машины и вместе уселись назад. Пол всю дорогу до дома молчал, на светофорах виновато посматривал на нас через зеркало заднего вида. Я же служил для Вельта подушкой. Крепко обнимая меня вокруг пояса, Вельт лежал головой на моих бедрах, уткнулся носом в живот, слабо всхлипывал, дергал плечами. Невзирая на наш поцелуй и мое моральное падение, так мне комфортнее всего — когда Вельт в моих руках. В безопасности. Рядом.

========== Глава 16 ==========

В пути Вельт заснул у меня на коленях, точно маленький ребенок. Глядя на него, я возвращался на годы назад, снова проживал окончание всех поездок на природу, в парки развлечений, музеи, кинотеатры… Его лицо было необычайно умиротворенным, невзирая на покрасневшие от слез глаза. Отстраненно я гладил его по волосам; по ним, коже и одежде Вельта шныряли тени проплывающих за окном деревьев…

Пол остановил авто на подъездной дорожке их дома. Осторожно переложив Вельта на сиденье, я покинул салон и взял мальчика на руки через другую дверцу. Пол стоял на крыльце, держа приоткрытой дверь, — ждал, когда же я занесу Вельта в дом. Но я был зол и обижен на Пола: он не защитил своего сына… позволил пострадать моему Вельту… Под пристальным виноватым взглядом друга я ступил на крыльцо своего дома и ногой трижды пнул дверь. Пол опустил голову и зашел к себе. Он и сам прекрасно осознавал, какую ошибку как родитель совершил, и время вдалеке от Вельта — то, что было ему необходимо, чтобы примириться со своим решением и его последствием.

Дверь передо мной распахнулась. Не произнося ни звука, дабы не разбудить Вельта, я перенес его через порог на глазах удивленной Синди. Одними губами она спросила: «Что случилось?!» Я поморщился в ответ, прошел в гостиную и бережно опустился вместе с Вельтом на диван. Я знал, невеста ждет меня на кухне, желая обсудить все и сразу, но я не хотел поднимать эту тему: вспоминать гримасу боли на лице Вельта, его сбивчивый плач… Если б я не разглагольствовал с Полом в машине о том, как правильно и неправильно поступать, а сразу подбежал к Вельту, то предотвратил бы настигший его удар… Не Пол виноват в боли этого мальчика, а я — только я… Мысленное признание порождало душевную муку, которую не хотелось усиливать проговариванием вслух. Потому я не выпустил Вельта, очаровательное средство побега от совести, а вместе с ним лег на диванные подушки. Его тонкая рука была перекинута через мой пояс, щекой он прижимался к моей груди, а я, утянутый в туман ароматом молочного шоколада, исходящего от его волос, сжимал хрупкое плечо Вельта. Подобно далекому метроному на кухне стучал о доску нож в руке Синди; солнце лениво пробивалось сквозь неплотно задвинутые шторы, и в узких, но ярких лучах вихрями взмывала и оседала пыль… Я уже не думал о произошедшем ночью, не сжирал себя изнутри за совершенный мерзейший поступок — предательство чистого детского доверия того, чье сердце мерно стучится мне в ребра. Было спокойно и оттого сонно…

…и привиделся мне очередной больной сон, за который я вскоре, по пробуждении, опять себя ненавидел.

В нем я лежал на все том же диване с тихонько сопящим живым грузом под боком. Вельт, спросонья щурясь, оторвал голову от моей груди. Я же — внутри этого сна — все никак не мог проснуться, лишь периодически самую чуточку приподнимал веки, чтобы запечатлеть происходящее сквозь тюль ресниц. Вельт присматривался ко мне, затаив дыхание, точно гадал, приблизиться к дремлющему хищнику или нет. Его бледные пальцы оставили длинные складки на моем темно-сером джемпере — от груди, по прессу и до ремня светлых брюк… Запястье Вельта было до того изящным и узким, что проскользнуло под ремень с легкостью. Ледяные от волнения подушечки холодили чувствительную кожу даже через ткань белья; не давили, не сжимали, пока только изучали новую форму…

Почему-то этот сон не слушался меня, игнорировал все мысленные приказы и сформулированные в голове фантазии. Быть может, по причине того, что я в который раз был рассечен надвое?.. Первый Дэ­ми­ен кричал, что так нельзя и даже воображаемые картины подобного должны быть захоронены глубоко внутри, не появляться на свет никогда. Дэм второй… Очевидно, он победил: диван заскрипел, Вельт придвинулся ближе, и его кроткий влажный поцелуй обжег мою шею, челка щекотала лицо. Перекинув ногу через мою, Вельт трепетно потерся пахом о мое бедро, с тяжелым громким выдохом на грани стона уронил голову мне на плечо, уткнулся носом в подмышку, вдохнул запах моего тела и потерся членом о ногу вновь, словно не мог справиться с нарастающим возбуждением!.. Незаметно, ловко как вор, он вытащил руку из моих брюк, вернул ее на прежнее место и только дышал мной, едва слышно постанывая раз за разом. В этом совершенно неправильном сне Вельт был чувственным, неопытным, но любопытным, стремящимся познать новый сорт удовольствия, однако сделать этот шаг то ли не давала нерешительность, то ли не позволял страх… Это был тот же Вельт, что и на видеозаписи «R@bbitInSin». Вельт, которого я и представить не мог… Как же четко он отпечатался после минувшей ночи в моей голове, раз даже приснился…

Я очнулся, разумеется, на том же диване. Долго приходил в себя, впустую стараясь припомнить отличия гостиной из сна от этой реальной комнаты: не было никаких несостыковок, ни одной лишней детали, ни одной странности, коими зачастую пестрят сновидения. Все было так же — только Вельт был другим. Он мирно дремал, по-прежнему обнимая меня вокруг пояса, щекой прижимался к груди, отчего его губы были не сомкнуты, как у роняющего слюни во сне ребетенка. «Он был когда-то таким…» — вспомнил я, и перед глазами возникла деревянная кроватка-манеж, у которой я проводил часы, любуясь пухлощекой мордашкой Вельта… Как же он вырос… И каким тяжелым стал! Кажется, я не чувствую пальцев — он отлежал мне руку.

Выбравшись из нежного капкана, я на цыпочках покинул гостиную и зашел на кухню. Синди обернулась на меня с непонятной обидой во взгляде, громко откусила кусок огурца и бросила его на дощечку. Она сдержанно молчала, пока я не остановился рядом и не заглянул в забитый доверху холодильник, в котором все равно было нечего поесть…

— Так все-таки… что случилось? — осторожно спросила она и махнула ножом в сторону гостиной. — Почему он опять здесь?..

— Что значит «Почему он опять здесь?»? Я, по-твоему, что, не могу проводить время с крестником? У него закончилась на сегодня учеба, был тяжелый день, он умаялся…

— У него есть свой дом, Дэмиен, по соседству. И свои родители. Я не против вашего с ним общения! — поспешила добавить она. — Это даже мило: твоя любовь к детям. Но он очень много времени здесь проводит… Особенно когда меня дома нет, — как-то странно закончила она свою мысль. За корсетом из ребер ее сердце трепетало, будто знало — чувствовало! — гораздо больше, чем мое, глухое и слепое — мужское.

Я захлопнул холодильник, уперся в его дверцы спиной.

— На него напали сегодня.

— Что?..

— Я встретил Пола по пути домой, он предложил меня подвезти, но сперва надо было заехать за Вельтом. Мы притормозили возле школы и видели, как к Вельту пристают хулиганки из другой школы. Я хотел помочь ему, Пол был против, и пока мы лясы точили, одна из девчонок со всей дури ударила Вельта в живот — он аж на асфальт сполз…

— Бедняжка… — искренне вздохнула Синди. Уязвленность в ее глазах, окруженных косметикой, уступило место умилению, и она нежно погладила меня по щеке. — Ты такой заботливый — сильнее родителей Вельта переживаешь за него. Ты будешь прекрасным отцом… Мы, конечно, об этом еще не говорили, — вздрогнула она, — но если у нас все-таки когда-нибудь будут дети, повторюсь, ты станешь прекрасным отцом! Коли не будешь неряхой — поправь одежду.

Только сейчас я заметил, что джемпер спереди, над строгой пряжкой, частично был спрятан под ремень. Странно: я не заправляю джемпера в брюки, только рубашки. Видать, совсем замотался, раз так его подоткнул — да еще и только над ширинкой. Неловко усмехнувшись, я привел себя в порядок и хотел уже спросить, чем Синди планирует удивить меня на обед, раз взялась за готовку, но невеста меня опередила с вопросами:

— Ты подумал над списком гостей на свадьбу?

— Прости, что?..

— Список гостей: кого ты хочешь пригласить на свадьбу?

— Об этом мы тоже не говорили, — с напряженностью и бдительностью сапера сказал я, сев за стол.

— Ну, да, но ты ведь сделал мне предложение еще черт знает когда, а так как свадьба обычно предусматривается после подобного шага, у тебя была прорва времени обо всем подумать. С моей вот стороны будут, понятное дело, родители, кузины и кузены, стюардессы и стюарды, с которыми мы летаем периодически на одном борте, а также хорошо знакомые пилоты и еще несколько человек из авиакомпании. Надеюсь, ты со мной согласишься в том, что эта свадьба должна пройти без детей, — деликатно произнесла она, чуть поморщившись.

— В каком это смысле?..

— Ну, всем перечисленным можно, конечно же, будет привести с собой одного гостя, но не детей: я не хочу, чтобы вокруг стоял шум, плач, неуместный смех…

— Смех на свадьбе неуместен?..

— …или чтобы кто-нибудь, носясь меж столов, испортил мне платье. Я не буду брать свадебное платье напрокат, я куплю его — и не хочу, чтобы такие баснословные деньги вылетели в трубу!

Я соображал медленно не потому, что недавно проснулся. Просто мой разум отказывался складывать «один» и «один».

— Ты хочешь сказать… что на свадьбе не будет Вельта?..

Синди вернула нож на доску, обняла себя за плечи и на секунду возвела глаза к потолку.

— Если бы он вел себя взрослее, по возрасту, то я бы, разумеется, не была против его присутствия… но…

— Но — «что»? — зло всплеснул я руками.

— Но боюсь, что он на наших свадебных фотографиях будет с тобой чаще, чем я! — Она не шибко правдоподобно рассмеялась, явно надеясь понизить градус этого разговора, однако сделала только хуже — поняла это сама и постаралась оправдать свою точку зрения аргументами: — Дэмиен, он же постоянно висит на тебе, как детеныш коалы на мамке! И ты с ним носишься каждую секунду: Вельт то! Вельт это!..

— На него напали сегодня!

— Да я же не про сегодняшний день, милый! — Синди аж подпрыгнула на месте от захлестнувшего ее бессилия. — Я вообще про все дни! Я правда считаю это замечательным, что ты так любишь детей, — затараторила она, подойдя к столу и заключив мои ладони в свои, — но Вельт — не наш ребенок. А наш такими темпами никогда и не появится, потому что сколько бы лет ни прошло, Вельт все тот же разбивающий колени, хнычущий в твою жилетку мальчишка!..

Я стряхнул ее руки, не находя слов в ответ. Крышка воображаемого чана подлетала в воздух и с грохотом приземлялась, оживленная бурлением ярости. Для Синди мое состояние не было тайной: она читала меня по глазам, по позе, по деревенеющим мышцам, в том числе и лицевым.

— Мне нравится Вельт! — воскликнула она в мои губы. — Он… замечательный! Умный! У него множество, великое множество всяких достоинств! Но ты…

— Опять «но»?!

— …никогда не допускал, что, быть может, самую малость он использует свою инфантильность, чтобы ежедневно добиваться твоего внимания?.. Пожалуйста, отпусти эмоции, поговори со мной холодно, спокойно, как будто речь идет о просто знакомых тебе Дэмиене и Вельте.

Она сделала глубокий вдох, показывая руками, как воздух циркулирует в легких, и медленный выдох, чтобы я за ней повторил. Вот только я не мог нормально дышать — стал сжатой пружиной, готовой в любой момент выстрелить кому-нибудь в глаз.

— Он — ребенок, — процедил я, прожигая ладошками стол. — Всем детям нужно внимание — что в этом удивительного?

Синди цыкнула сама себе, наверняка ругая в мыслях «глупую Синди, решившуюся на откровенный разговор». Она хотела сказать мне так много! — но не имела для этого достаточно слов, как и я — готовности выслушать и принять ее точку зрения.

— Дэмиен… Вельт уже не совсем ребенок… Ему шестнадцать лет… Хочешь знать, чем я занималась в свои шестнадцать? Кропотливо создавала портфолио для того, чтобы в будущем поступить в колледж и на профессиональном уровне познать искусство фотографии — потому что я хотела тогда стать фотографом. Кем хочет стать Вельт? В смысле не «Когда вырасту, я стану космонавтом!» — карикатурным детским голосочком передразнила она Вельта, — а более-менее зрелой цели, направления, в котором он собирается расти. В шестнадцать лет подростки обычно тянутся к взрослой жизни, репетируют ее: устраиваются на первую работу, знакомятся с новыми людьми, ходят на свидания, пробуют спиртное… одеваются как взрослые! Вельт же носит или школьную форму, или какие-то короткие шорты, ходит по району босиком, рассматривает жуков, лазает по деревьям, срывается с них, оставляя на коре чуть ли не лоскуты кожи, — и далее ты носишься вокруг него как матушка-гусыня, фигурально облизывая каждую ранку!

— Звучит так, как будто ты ревнуешь, — выдавил ухмылку я, не зная, что и оспаривать в ее довольно верных словах…

Пальцы Синди вновь добрались до моих. Она облокотилась на стол и проникновенным взглядом обласкала мои глаза.

— Я ревную, — вкрадчиво согласилась она. — Я ревную, Дэмиен. Я ревную, черт бы меня побрал, к ребенку. Ребенку, с которым ты проводишь больше времени, чем со мной, которого ты обнимаешь чаще, чем меня… Я готова жить с ним по соседству — мне нравятся Шерон и Пол! Но умоляю: пусть Вельта не будет на моей свадьбе…

— «Нашей».

— Что? — не поняла сперва Синди.

— Ты сказала: «…на моей свадьбе». Но ведь это наша свадьба, разве не так? Если не будет Вельта, то кто займет сторону жениха в церкви? Пол и Шерон?..

— Не только. Твои родители, друзья со школьных и университетских времен, коллеги…

— Не будет родителей, — мотнул я головой, и Синди напрягла брови в непонимании. — Я не знаю, где мой отец, кто он такой, и уж точно не собираюсь приглашать на свою свадьбу мать, которая родила меня только потому, что перед самым началом аборта ворвались мои бабушка с дедушкой и последний вырубил нелицензированного врача точным ударом в лицо… Старики давно умерли, а больше из родственников у меня никого нет. Со школьными товарищами я уже не общаюсь, только с Полом, как и в те годы. В университете друзей не завел — там были знакомые. Коллеги… Никого на работе толком не знаю: я там преподаю, а не сближаюсь с людьми; общаюсь с детьми, направляю их по мере возможностей, но не звать же их теперь на свадьбу, верно? Ох, да, если бы и захотел, то не смог бы — потому что это твоя свадьба.

Синди открыла рот — и захлопнула его, словно рыба. Она сказала больше, чем следовало. Больше, чем хотела. В общем, как и я. Вместе мы потупили взоры. Ссоры — обычное дело в свете предстоящего торжества и связанного с ним стресса. Не стоит по этому дню судить о будущем браке и нынешнем взаимопонимании. Я думал так и Синди тоже. Потому без «психа», истерик и демонстраций обид она продолжила молча нарезать овощи, а я встал из-за стола и вернулся в гостиную.

Вельт лежал на диване, свернувшись калачиком, будто уличный кот, в кои-то веки впущенный в дом и теперь умоляющий не выгонять его в ночь и холод. С полки из-под журнального столика я вытащил плед и накрыл им спящего Вельта…

Адская трель домашнего телефона донеслась из спальни, где трубка стояла в «базе» на зарядке. Пулей я рванул в соседнюю комнату, вырвал из черного пластикового гнезда трубку, вжал нужную кнопку так, что она почти застряла, и гневно прошептал в динамик:

— Слушаю!..

— Ох… Простите, я не вовремя?.. — услышал я молодой женский голос.

— Эм… Нет, говорите, — как можно тише ответил я, притворил дверь и сел на край кровати.

— Я… Вы помните меня? Я — Даян. Из школы. Мы с Вами говорили в учительской…

— Да, я помню. Так по какому поводу звоните?

— Мне правда немного неловко, но тогда мне действительно понравилось беседовать с Вами. Разумеется, на профессиональные темы! Уверена, я многому смогу у Вас научиться, к тому же Вы показались мне интересным — куда интереснее прочих коллег. Так что я бы хотела пригласить Вас выпить куда-нибудь. Не обязательно сегодня, просто… на днях…

Вот те раз…

— Даян… — Я говорил — как ступал по кочкам, пересекая гиблую трясину. — Дело в том, что работа — это работа, и я буду рад общаться с Вами на переменах, однако вне стен школы…

— Я — лесбиянка!

— Простите, что? — вконец опешил я.

— Извините, я не планировала так на Вас это вываливать! — весело рассмеялась она. — У меня сложилось впечатление, что Вы восприняли мое приглашение как…

— Как способ меня закадрить, — улыбнулся я в трубку, подперев подбородок кулаком.

— Именно! Но это абсолютно не так, потому что — я лесбиянка! Но мне нереально понравилось с Вами общаться! И я бы хотела продолжить. Я наслышана от коллектива, что у Вас есть невеста, и если вдруг у нее будут какие-то личные дела, «посиделки только для девочек», и Вы будете свободны — буду рада составить Вам компанию!

— Спасибо, обязательно… буду иметь в виду… — Я договаривал с паузами: в мозгу кипела работа, скрежетал металл, механическая лента перемещала осколки идеи, чтобы я собрал ее воедино. — Вы звоните из дома, Даян?..

— Нет, из школы: я только-только узнала Ваш домашний телефон у администрации.

— Помогите мне, пожалуйста, если Вам не трудно. Мне нужно, чтобы Вы переслали мне кое-какие файлы из базы данных школы, — произнес я так, словно речь шла о чем-то совершенно прозрачном с этической точки зрения, вроде покупки молока. Но Даян была неглупа. Девушка замолчала, подумала чуток, подбирая слова повежливее.

— Правила школы запрещают брать домой файлы из базы данных: там содержится личная информация, которая, попав в плохие руки…

— Да-да, я знаю! Я не собираюсь продавать не пойми кому информацию о детях! Мне просто нужен список учеников старших классов, у которых есть сестры, учащиеся не в нашей школе. И это не личная блажь — я должен это сделать как учитель. Чтобы помочь попавшему в беду ребенку.

— Почему тогда сами не посмотрите в рабочее время? — задала справедливый вопрос Даян. Ее голос был столь чист и эмоционален, что я практически видел, как она заговорщицки прикрывает рот и динамик мобильного ладонью, тревожно озирается по сторонам.

— Потому что в учительской мне обязательно кто-нибудь будет дышать в затылок или заглядывать через плечо. Мне нужно дома со всем разобраться. Разумеется, я могу скачать личные дела подпадающих под подозрения учеников и завтра; я всецело пойму, если Вы откажетесь это для меня делать! Но Вы бы оказали мне неоценимую услугу, Даян, потому что тогда я бы смог уже сегодня начать изучать личные дела — а их будет целая прорва!

В трубке шипела тишина. Прозвучали три неторопливых стука каблуков, и Даян приглушенно ответила:

— У меня ведь даже аккаунта своего в школьной системе нет, потому что я не учитель, а всего лишь практикант…

— Я скажу Вам логин и пароль от своего.

— А вдруг мои руки — как раз-таки плохие? — ткнула в бок она мою совесть. — Что если я скачаю еще что-нибудь и наврежу семьям учеников этой школы? Вы готовы подвергнуть детей подобному риску ради помощи кому-то одному?

Ее слова стеганули меня по сердцу кнутом, залепили пощечину — аж лицо запылало от стыда. Что же я делаю?.. Она права! Зеленая девчонка говорит и поступает куда разумнее меня! Я же знать ее не знаю, единожды с ней говорил, а готов подвергнуть доверившихся мне учеников возможной опасности?!

«Ради Вельта…» — уверенно заявил второй Дэмиен, и я до боли впился пальцами в трубку. Я готов пойти на риск ради мальчика, спящего на диване в гостиной, но…

— Вы правы, — каменно ответил я. — Это неправильно. Недопустимо. Я поддался панике и жалости, остановился в шаге от обрыва, готовый туда сигануть и увлечь за собой учеников… Поступок, недостойный учителя… Простите и до сви…

— Это ведь близко знакомый Вам ребенок, да? — перебила Даян. — Тот, что попал в беду.

— Да…

— Я в учительской, и пока здесь никого нет. Говорите скорее, что делать.

========== Глава 17 ==========

В дверь позвонили, и я пулей понесся к ней; сидящая на диване с попкорном Синди проводила меня недоверчивым взглядом. Я открыл дверь рывком, так что стоящая на крыльце Даян вздрогнула. Вокруг была тьма, ни души, и на секунду я почувствовал себя героем криминального фильма, будто Даян передает мне наркотик. Но на протянутой ладони лежала флешка: мы решили, что так будет безопаснее для учеников, чем пересылать по электронной почте, которую могут взломать.

— Я даже и не знаю, как Вас отблагодарить! — воодушевленно выдохнул я, схватив флешку.

— Знаете: как-нибудь мы проведем время вместе, — без тени корысти улыбнулась она и сошла с крыльца спиной вперед. — Обязательно помогите ребенку, о котором шла речь. Чтобы все это не было напрасно.

— Конечно…

Я проводил ее глазами до такси, на которое должен был дать денег! — однако слишком поздно спохватился. Но ничего, завтра обязательно узнаю, сколько Даян потратила на исполнение моей прихоти, и возмещу все с лихвой.

Машинально я выглянул из-за левого угла дома, чтобы убедиться, что в окне комнаты Вельта горит свет. После телефонного разговора с Даян я отлучился всего на минуту, а когда вернулся — диван уже пустовал. Синди тоже не заметила уход Вельта; я в который раз поразился скрытности и незаметности этого ребенка. Хотя «ребенка» ли?.. Возвращаясь в гостиную, где на низеньком столике — помимо общей миски попкорна — меня ждал ноутбук, я думал о том, что ранее сказала мне Синди. После разговора с ней довольно большая часть пелены спала с моих глаз, пусть и не вся, надо думать… Шестнадцать лет действительно кажутся началом взросления — началом весьма относительным, потому что созревание психики не происходит с наступлением четко заданной даты. Но опускаясь на диван и втыкая флешку в ноутбук, я вспоминал поведение одноклассников Вельта.

Нэнси. Подростковый нигилизм бьет у нее из всех щелей, однако не мешает в нужный момент собраться с мыслями и проявить серьезность. Грубость — как защитная реакция на приближение возможного врага; прячет уязвимость за колкостями.

Гарри. Ест, чтобы заглушить переживания из-за лишнего веса и отсутствия гениальных мозгов. И решить первую проблему такой способ не шибко помогает… Но он не ведет себя как ребенок, всего лишь зажат, стиснут комплексами.

Мелоди. Типичная восприимчивая девочка своего возраста. Старается угодить родителям, панически избегает неудач, больше всего на свете боится упасть в грязь лицом да еще и прилюдно.

Марти. Мужская версия Мелоди, но если девочку-заучку спасает свойственный ее нежным годам романтизм, у Марти ориентира на влюбленности и «…жили они долго и счастливо!» нет. Он боится разговаривать с мальчишками из класса, нечего и зарекаться о попытках завести близкое знакомство с одноклассницами. Все время проводит один, спрятав нос в учебник; у Мелоди хотя бы собеседницы бывают на переменах…

Я четко видел, что с момента, как взялся за этот класс, выделил из числа учеников наиболее хрупких, вызывающих опасения и уж слишком непростые вопросы. И если эти четверо стоят на шаг впереди одноклассников — на шаг ближе ко мне, то Вельт — чуть ли не рядом со мной… Как бы мерзко ни было признавать, но именно в этом Синди была сегодня права: никто из моего класса — из тех, кто окружают Вельта едва ли не ежедневно, из его сверстников — не ведет себя столь по-детски, как делает это мой крестник. Вероятно, поэтому у него и не получается найти с ними всеми общий язык, а без общения с одногодками или хотя бы чуть более старшими ребятами он так и не вырастет, не переймет подходящую по годам модель поведения. Отчего-то он не перенял также ни мою, ни Пола… Но у него точно нет отставания в развитии, а оценки зачастую страдают из-за невнимательности и лени. Вельт абсолютно здоров; сознательно ли отказывается от взрослости? Его с рождения окружают любовь и забота — а он снимается в порно и влюблен в какого-то взрослого мужика… Возможно, все это ребячество — завеса для отвода глаз?.. С момента знакомства с «Кроликом во грехе» я окончательно перестал понимать Вельта…

— Кто приходил? — осторожно поинтересовалась Синди, кладя кукурузу на язык.

— Да так. По работе. — Под указательным пальцем защелкала клавиша мышки — перед глазами замелькали личные дела выбранных Даян учеников.

— Я слышала женский голос… — не унималась невеста. — Много ли коллег приедут в преддверии ночи, чтобы — что? Занести флешку?..

— Она это сделала по моей настойчивой просьбе. Неужто я слышу в твоем голосе опять нотки ревности? — Я криво усмехнулся, бросил быстрый взгляд на замершую слева Синди — и уже не смог опустить на ноутбук удивленные глаза. — Ты что, серьезно?.. Сперва Вельт, теперь Даян — да что с тобой сегодня?

Синди стрясла с пальцев соль, подогнула под себя ноги, повернулась всем телом ко мне, совершенно игнорируя мигающий телевизор.

— Может быть, я выдохлась?.. — Не очень-то правдоподобно предположила она: мне не верилось в вопросительную форму ее слов, а не в их содержание. — Может быть, «нагулялась»?.. Когда мы только-только создавали наши отношения, идея со свободой была привлекательной, обдавала свежестью независимости, что ли… Разумеется, мне всегда хотелось тебя несравнимо больше, чем кого бы то ни было, но поначалу нравилось расслабляться везде, где сходила с борта, зная, что дома в любом случае ты меня ждешь… и что все связи мимолетны, несерьезны — как в душе кончить с целью приободриться. Однако в последнее время я никого больше не хочу… — Тихонько скрипнул диван: Синди пододвинулась ко мне вплотную, положила на грубую щеку такую нежную прохладную ладонь. В ее глазах играли блики телеэкрана, словно сорвавшиеся с небосклона звезды догорали в слоях атмосферы. — Чем больше я вижу тебя, чем больше получаю прикосновений и ласк, тем стремительнее тону в твоем магнетизме…

— У меня… нет никакого магнетизма…

…что бы это ни значило…

— Вот видишь, — печально усмехнулась она и припала лбом к моей шее, — ты этого даже не замечаешь: не ощущаешь, что делаешь с окружающими тебя людьми. Ты просто такой, какой есть!.. Надежный, уверенный, смелый… заботливый, страстный, порой непредсказуемый… — Ее руки тесно оплели меня, пальцы вжались в лопатки. Синди держалась за меня так крепко, будто могла пойти ко дну без опоры. А я даже не мог найти в себе силы, чтобы легонько ее приобнять… — Мне кажется, я теряю тебя, — выдохнула она свою боль мне на ключицы. — С каждым днем ты все больше отдаляешься от меня, постоянно занят чем-то… Я ни в коем случае не стремлюсь мешать твоей работе, но можешь хотя бы сказать, что ты собираешься делать?.. Мы ведь планировали посмотреть вместе фильм…

— Мне нужно сделать кое-что, — ответил я первое, что пришло на ум, и ничегошеньки этой фразой не прояснил для нее. — Мне нужно помочь одному ученику…

— Этот ученик — Вельт?..

На имени соседского ребетенка голос Синди предательски дрогнул, а ногти впились мне в кожу спины. Я не хотел ей лгать, но и промолчать не мог — не тот случай. А что сказать — не знал…

Она поняла все сама. Жалобно шмыгнула носом в мой джемпер, выпустила из рук и откинулась на спинку дивана. С минуту она сидела так, без движения, только чуть вздымалась ее грудь, взгляд был прикован к потолку. Мне же не позволяла вернуться к ноутбуку вина, подкармливаемая пустотой в голове… Этой напряженной тишины первой не выдержала Синди: с усталым вздохом она поднялась с дивана, выключила телевизор и положила пульт рядом с наполовину полной миской попкорна.

— Спокойной ночи, Дэмиен… Не засиживайся допоздна…

Когда она почти уже дошла до двери спальни, я разбавил молчание ребяческим:

— Даян хочет быть мне другом. Или, по-твоему, мужчина и женщина не могут просто дружить?

— Не могут, если они привлекательны друг для друга, — остановилась у порога Синди и ответила, не повернув головы.

— Но я же дружу с Шерон.

— Нет, Дэмиен, это я дружу с Шерон, а ты дружишь с Полом. Так устроена дружба парочек: мальчик общается с мальчиком, девочка — с девочкой.

— Даян — лесбиянка, — прибегнул я к последнему имеющемуся у меня на руках козырю.

— Надеюсь, что так. Но не будь слишком наивен: люди на многое готовы пойти, лишь бы заслужить внимание такого, как ты. Уж поверь мне…

Она скрылась из вида, но дверь в спальню не успела еще полностью закрыться.

— И на что пошла ты? — бросил я Синди вдогон.

— Все это время молчала о Вельте — до сего дня…

Дверь тихо захлопнулась, экран ноутбука погас. Я остался один в синеватых сумерках — слушать, как под кухонным окном зло стрекочут сверчки.

***

Утром мы с Синди попрощались как всегда, пусть ночь и провели раздельно: я практически не спал, все рылся в бесконечных личных делах учеников, хотя вроде просмотрел из них не так уж и много… Зато все изученные сразу отмел — среди тех школьников не нашлось никого с сестрой подходящего возраста. Но в ноутбуке меня ждал еще десяток файлов с чужой конфиденциальной информацией. Положив его в сумку, я ушел на работу, а Синди отправилась в очередной рейс с недельным пребыванием в Париже. Это даже к лучшему, что какое-то время мы не будем видеть друг друга: по возвращении все станет как раньше, потому что весь негатив Синди растеряет по пути; переступит порог нашего дома веселая, отдохнувшая, с массой впечатлений, которыми тут же захочет поделиться, и безделушками-сувенирами, коими будет радостно одаривать всех близких друзей.

Уроков в классе Вельта у меня в расписании не стояло; в середине дня, к счастью, имелось «окно»! Этот свободный часок я хотел провести в каком-нибудь тихом уголке школы, может быть, захватив кружку крепкого кофе. Звонок на урок отголосил свое, дети и взрослые распределились по классам, и я пружинистой походкой преодолевал один пустынный светлый коридор за другим. Под мышкой — сумка, в пальцах — стаканчик кофе, потому как купить его оказалось куда удобнее сегодня, чем делать в учительской и наливать в кружку. Мне оставалась всего пара минут пути до конечного пункта, когда слева под лестницей, ведущей на крышу, дверь на которую закрыта всегда, зашуршала одеждой невысокая тень. Я остановился куда раньше, чем понял, свидетелем чего стал в тот момент.

Пока еще не замечая меня, Нэнси в закатанной до подбородка черной кофте с драными рукавами осматривала голые бока. На ребрах кожа синела, местами сливалась с ирисово-синим бюстгальтером. Нэнси осторожно пощупала левый бок и тотчас поморщилась от боли. Ее голова дернулась, я попал в поле зрения, и девочка с судорожным выдохом рывком опустила кофту.

— Какого х… дьявола Вы там стоите?! — прорычала она, обнимая себя за локти. — Это сексуальное домогательство!

— Я всего лишь шел мимо — а вот ты оголяешься в публичных местах. Здесь жертва — я.

Она цыкнула, поспешила удалиться — поравнялась со мной…

— Хочешь выпить чего-нибудь? — успел сказать я, и Нэнси остановилась, но глаза на меня так и не подняла. — Чая, сока, кофе… Посидим спокойно в какой-нибудь незанятом классе и просто попьем…

— Я упала, ясно?!.. — перебила меня девочка, тараня пол взглядом раненого зверя.

— На оба бока — ясно. Вероятно, совсем не повезло…

Она сделала шаг, я запаниковал:

— Ты ведь знаешь, что всегда можешь поговорить со мной? О чем угодно. Вообще на любые темы!.. Убила человека? Приходишь, рассказываешь — мы вместе закапываем труп…

Я услышал ее приглушенный смешок и следом увидел, наконец, блестящие темные глаза, подведенные виноградными тенями.

— Я знаю, что Вы нормальный мужик, мис­тер Хар­мон, без понтов. И пардоньте за фуфло. Но мне не по приколу разводить сопли-слюни и балакать по душам, как щелка-сявка. Лучше не лезьте — и не буду гнать.

— Прости, я… ничегошеньки не понял, кажется.

— В этом и подхер, — слабо, как после долгой болезни, рассмеялась она. — Бывайте! — и Нэнс махнула мне рукой на прощание. — И не подглядывайте больше ни за кем, пока фингал не схлопотали!

Я улыбался ее затылку, но весьма и весьма печально. Да, Нэнси не закрыта настолько, чтобы под ее броню мне было не пробраться, но я не хотел ее взламыватьнасильно, а на разгадывание этой зубастой головоломки потребуется много времени — сколько еще побоев Нэнс придется пережить до того момента? В первую очередь думаешь в сторону домашнего насилия, а во вторую — о неблагополучной компании…

Я дошел до рукава коридора, кончающегося тупиком, уселся на подоконник — стекло мгновенно овеяло правое плечо холодом, но в остальном здесь было довольно комфортно. Так я просмотрел еще пару личных дел — и задремал, привалившись виском к окну. Меня разбудил звонок с урока. Шея болела, как и спина с поясницей. Под веками будто скопилось по горсти песка, и они незаметно переместились в выразительные мешки под глазами, стоило мне потереть заспанное лицо. Кофе я, как оказалось, пролил, и рукав рубашки потемнел. В голове гремели барабаны, во рту словно кошки нагадили. Бессонная ночь не сказывается благотворно! Не будь у меня всех этих явных симптомов невозможности вести следующий урок, я бы никогда не отпросился домой. Но оправданий, как видно, у меня было с лихвой! Вот только домой я зашел лишь для того, чтобы привести себя в порядок, поспать несколько часиков до наступления вечерней темноты и переодеться. Мне не помогут попкорн, фильмы, плед и удобный диван. Не излечит работа и решение проблемы Вельта, о которой, видит Бог, я не забываю ни на секунду. Мне требуется отдых, что так давно обходил меня стороной…

…и отсутствие Синди — разве не знак свыше?..

***

Нас хватило на поездку до моего дома, на то, чтобы дойти до крыльца и даже отворить двери, но далее уже мое самообладание иссякло. Просовывая язык в рот — Рассела?.. Роджера?.. Родерика?.. — я прижимал его всем телом к входной двери, гулял пальцами по светлым волосам, облегающей одежде, до костей стискивал обтягиваемые тонкой тканью горячие мышцы. Мне нужно было не просто выпустить пар, а поддаться низменным желаниям, которые — будем откровенны — ни за что не смогла бы удовлетворить Синди, как бы ни старалась, как бы сильно я ее ни любил. Необходимо было раствориться в забвении: выкинуть из мыслей «Кролика во грехе», неизвестного ученика, угрожающего Вельту, и изменчивость Синди, ставящую под вопрос мои подобные вылазки в узкоспециализированные бары. Приближающуюся свадьбу… Поэтому…

— Что, прямо здесь? — ухмыльнулся незнакомец, когда мои колени коснулись пола, а пальцы расправились с пряжкой его узкого ремня.

— Только минет. Трахнешь меня на кровати, но прямо сейчас без аперитива я сдохну…

— Угощайся на здоровье! — весело ответил он под шум открывшейся молнии. Его раскаленная ладонь перебирала мои волосы, невзначай дотрагивалась до уха — и это легкое, невесомое прикосновение уже заставляло комнату вращаться.

До невозможного я скучал по этому! По аромату мужского тела; члену, скользящему по языку; низкому голосу, высекаемому движениями моей головы… Я брал член в рот как можно глубже, сосал с самоотдачей, не отвлекаясь на облизывания и прочие «красования» — мне важен был результат, а рассусоливать можно будет уже в постели, после того, как я кончу, оттраханный до блаженного вакуума внутри черепной коробки. То-ли-Рассел-то-ли-Роджер поднял мои руки, сведя запястья вместе, и неистово толкался в горло размашистыми покачиваниями бедер. «Подвешенный» за руки, стоящий на коленях, с повлажневшими от периодического удушья глазами я тонул в собственной развязности, подчиняться которой столь откровенно было неимоверно приятно! В финальный момент я намеренно подался назад, чтобы партнер кончил мне на язык, а не в глотку: хотелось вновь ощутить вкус спермы, по которому я успел истосковаться…

…И как я, настолько зависимый даже от такой мелочи, буду примерным супругом, скованным моногамией в паре с Синди?.. Если она передумает и откажется от свободных отношений, этот брак станет тюрьмой для меня…

— Ну ты даешь, — восторженно простонал безымянный лекарь моего затянувшегося гомо-воздержания.

— Рад был стараться!

С заразным раскрепощенным смехом он поднял меня с колен, обхватил вокруг талии и пламенно присосался к шее.

— Никаких следов, пожалуйста, — сквозь муть наслаждения пробормотал я. Не расцепляя объятий, мы двигались в сторону спальни, с переменным успехом не натыкались на мебель.

— Я же не идиот, — улыбнулся он, — понимаю, что значит на твоем пальце кольцо.

Он открыл дверь в спальню за меня. Я готовился уже не глядя упасть на постель, но внезапно руки незнакомца лишь крепче сжали меня, точно на месте кровати разверзлась пропасть.

— Кто это?.. — шепотом спросил он, и только тогда я встал ровно и обернулся.

Мою подушку трепетно стискивали бледные руки, и из-под одеяла, кроме них, торчала макушка — взъерошенные шелковистые черные волосы…

Мое настроение врезалось в землю быстрее, чем «Гинденбург», и опустилось в мучительно душный Ад…

— А это, — тяжко вздохнул я, — мое личное проклятие…

========== Глава 18 ==========

Провожать до двери этого мужчину мне было хотя бы не стыдно: в прошлый раз, когда Вельт помешал ночным планам, мой новый знакомый «остался без сладкого»; этому я хотя бы успел отсосать — своеобразно возместил потраченное на меня время. Вот только кто меня теперь «угостит десертом»?.. Распаленный горечью на языке, остаточным жаром полученных поцелуев, я закрыл за незнакомцем дверь и приник к ней спиной. Сердце билось как после бега — и не только в груди… Не мешало бы сейчас уединиться в ванной комнате с ноутбуком и массажером простаты, преспокойно лежащим в моем ящике туалетного столика. Но все же первым делом надо расставить с Вельтом все точки над «i»: такое беспардонное вторжение в чужую личную жизнь уже ни в какие ворота…

Зажмурившись, я рисовал в воображении самые омерзительные, отталкивающие картины, которые даже мысленно описывать не мог. Это как выпустить воздух из автомобильной камеры; способ гадкий, абсолютно неприятный, потому как обезображенные образы в некоторой мере все же осаждаются где-то глубоко внутри и могут всплыть на экране фантазии в самый неподходящий момент, так же быстро расправившись с возбуждением. Однако сейчас другого пути у меня нет: не могу же, право слово, заявиться к крестнику на серьезную воспитательную беседу с эрекцией!..

В результате я вернулся в спальню злой, разумеется, неудовлетворенный, сосредоточенный на оценке каждого своего слова, каждого действия: алкоголь, выпитый в баре, не успел полностью выветриться из утопленных в гормонах извилин, потому я, расслабившись, вполне мог бы и не заметить, как совершаю или говорю невообразимую глупость. Мне требовался трезвый рассудок, но пока я буду искать его, злость опустится к приемлемой отметке и я не буду иметь достаточно запала для нравоучений, прямолинейных и жестких, — а без них никак. В кои-то веки не поддавайся своевольному ребенку…

Рывком я сорвал с кровати одеяло, швырнул его на пол; испугавшийся Вельт сел, обнял колени, притянутые к груди. Если б он действительно хотел здесь ночевать, заявился бы в пижаме, а в футболке и шортах, что были на нем, разместился б на диване в гостиной. Мальчонка не заспанный, постель не помята… Зуб даю, запрыгнул под одеяло, как только открылась входная дверь.

— Что ты здесь делаешь? — каменным голосом с непроницаемым лицом спросил я.

Вельт избегал смотреть мне в глаза, говорил тихо то ли от страха, то ли манипулируя мной — взывая к «отцовской» жалости, скобля ногтями мягкое, чувствительное сердце.

— Родители сами не свои: у родственников что-то случилось… Они обсуждают дела так громко, что слышно даже на втором этаже. Я не мог заснуть в своей комнате… Ты злишься? — совсем как в детстве узнал он.

Не поддавайся… Не иди на поводу у этих огромных сверкающих глаз, наконец-то посмотревших на тебя — в самую душу…

— Да, Вельт. Я злюсь. Разве мы с тобой не говорили о том, что в поздний час ты не должен покидать свой дом?

— Да я же не абы куда направился, — взмахнул он рукой. — Здесь, с тобой я в безопасно…

— Не об этом сейчас речь, — непреклонно прервал его я. — Ты ведь не спал, так? Притворился. Понял, что я пришел не один. — Вельт виновато опустил лицо, тонкие пальцы сжали друг друга. — Так будет всегда, когда Синди в командировках. А когда она дома, нас тем более не нужно беспокоить после захода солнца. Ты уже не маленький наивный ребенок, должен понимать, чем занимаются взрослые в спальне.

— Я не хочу, чтобы ты приводил кого-то к себе… — не подымая печального взгляда, едва различимо вымолвил он.

— Это, уж извини, не твое дело, Вельт, — сорвался я на грубость, и мальчишка напротив от сбивающей с ног обиды поджал пухлые губы.

— Потому что я не веду себя как взрослый?.. — выпустил он томившуюся боль в ночную полутьму, затопившую спальню. — Но чем больше я расту, тем больше ты отдаляешься от меня, Дэм… Раньше не было Синди и всех этих мужчин…

— Мужчины были, — уже мягче поправил я Вельта и со вздохом поражения уселся на кровать. Что бы ребенок ни делал, его поступки всегда имеют под собой логику, и Вельта на глупости мотивируют страх одиночества, детская ревность — теперь я вижу это ясно как никогда… Разве могу я отталкивать его и дальше, отчаянно хватающегося за мою руку, погибающего без участия и заботы?.. — Вельт, я не изменился с годами — я всегда был таким, каким ты меня знаешь. Просто до знакомства с Синди мне не нужно было прятать партнеров для секса. Но в школе всем известно, что у меня есть невеста, и если меня увидят, к примеру, заходящим с мужчиной в мотель и поднимут шум вокруг «аморального поведения школьного учителя» — я проблем не оберусь. Я всегда спал с мужчинами — и наше с тобой общение не менялось: невзирая на то, сколько в моей жизни людей, я находил и буду находить время на тебя, Вельт… Но нужно хоть немного разграничивать совместное времяпрепровождение и мое личное время — чтобы именно такие ситуации не повторялись, — закончил я, махнув рукой назад, в сторону прихожей и угрюмо молчащей входной двери.

За закрытым окном глухо стрекотали сверчки. На пустынной улице не было ни машины: свет фар не нарушал синеватую тьму, к которой уже полностью привыкли наши с Вельтом глаза. Под его опустившимися на постель ладонями чуть скрипнул матрас; Вельт дополз до меня, сел рядом, подогнув ноги, кротко коснулся пальцами бедра, точь-в-точь дрессированный щенок, выпрашивающий у хозяина миску вкусного корма.

— Я стану взрослее, если ты этого хочешь… — проникновенно сказал он, боясь встретиться со мной взволнованным взглядом.

— Вельт… — сочувственно выдохнул я. Левая ладонь без приказа легла на его нежную щеку. Кажется, я сдавал позиции коктейлям, не погасшим еще в моих венах.

— …Все твердят каждый день, каким именно мне нужно быть: как одеваться, о чем говорить, чем заниматься после школы, какие мысли впускать в свою голову… Но мне плевать, кто что там думает, — однако не плевать, что думаешь ты…

Его мелодичный расстроенный голос хмельной песней околдовывал разум, красивое печальное лицо не давало отвести взор. Громко сглотнул нетрезвые, шальные, отторгаемые высокоморальным Дэмиеном желания, я перестал касаться Вельта, мысленно дал себе освежающую пощечину.

— Прислушиваться к окружающим полезно, но это вовсе не означает бездумное следование чужим советам. Будь таким, каким хочешь быть… каким себя видишь… А я в любом случае тебя приму.

На ресницах Вельта блеснула роса, и спьяну я принял ее за слезы благодарности: сейчас, как в детстве, он упадет грудью на мое бедро, обхватит дрожащими руками вокруг пояса и полноценно заплачет, растроганный, застигнутый нежностью врасплох… Вот только Вельт вырос, а я не успел заметить произошедших перемен.

— Ты лжешь… — всхлипнул он, и ничем не замаскированная оскорбленность хлынула в мои зрачки из его ясных глаз.

— Нет, да ты что…

— Ты сам не замечаешь лицемерия?! — кричал Вельт, и не думая утирать скатывающиеся к подбородку слезы. — Ты примешь меня любым! — но не онанирующим на камеру! А я приму тебя любым! — любым! Чувствуешь разницу?!

— Разница есть! — Я повысил голос от паники: на первом месте в списке моих фобий был страх потерять Вельта, а на втором — тщетно тужиться в попытке ответить на его весьма верные, всегда идеально стройные, логичные вопросы. — Я — взрослый человек, сам отвечающий за свои поступки! Ты — ребенок, «подкармливающий» своим телом толпу всяких извращенцев!..

— То есть став совершеннолетним, я смогу быть «Кроликом во грехе»?

На поле этого спора под моей подошвой щелкнула нажимная мина…

— Нет, не можешь! Это аморально!

— Как и спать с незнакомцами, будучи обрученным?

— Не передергивай! У нас с Синди договоренность…

— И у меня тоже будет договоренность с тем, с кем я буду встречаться! — смело перебил меня Вельт. Слезы на его щеках высохли, но глаза по-прежнему были болезненно красны. — Я получу разрешение от своей второй половинки снимать себя и продавать откровенные видео, а тебя и всех остальных это не будет касаться, — затухающе произнес он, — потому что у меня с моей «Синди» будет договоренность… Чем же в таком случае ты сейчас отличаешься от моралистов, мнения которых боишься?..

Я набрал воздуха в грудь — и задохнулся собственным бессилием… Он прав… Он всегда, черт возьми, прав…

— Я не знаю… — шепотом ответил я — и замолчал…

Сидящий ко мне столь близко, Вельт как-то странно посмотрел на мои губы: наверное, ожидая чего-то еще, достойной аргументации от двуликого взрослого. Его взор блуждал от губ к глазам и обратно, ледяные пальцы ласково дотронулись до шеи, задели правое ухо, и я повел головой в сторону, постаравшись как можно менее подозрительно отдалить хотя бы эту эрогенную зону от руки Вельта. На какую-то секунду мне почудилось, что он собрался меня целовать, как в хеллоуинскую ночь… Сердце билось замедленно, гулко, ком в горле лишь рос. Я боялся до жути признаться самому себе в том, что большая часть меня желала этого…

— Я… не стану опять «Кроликом во грехе», — разомкнул Вельт губы, облизнув. — Потому что ты захотел, чтобы я прекратил все это… Я бы очень сильно хотел ответной услуги… — Его глаза повлажнели вновь, и Вельт лживо усмехнулся в потолок: — Мне, знаешь ли, хватает и Синди!.. Не надо еще и… всех этих…

Не думая ни о чем, я нежно обнял Вельта за плечи, прижал к себе, ощутил ключицами его горячее сбивчивое дыхание. Меня злило, бесконечно сильно раздражало, что Синди может передумать по поводу свободных отношений, пугало даже — как «сухой закон» алкоголика… Отчего же в эти минуты такой спокойной тишины я ощущаю готовность не отказаться от своих привычек, но хотя бы попробовать?.. Попытка — это ведь такая малость… «Ответная услуга»…

— Я… постараюсь, Вельт… Правда… Не могу ничего обещать, но раз это для тебя важно…

Он стиснул меня крепко-крепко, шмыгнул носом в пропахший чужим сигаретным дымом свитшот.

— Я люблю тебя… — словно на последнем издыхании пролепетал Вельт.

— Я тоже тебя люблю, приятель. — Устало я улыбнулся в его волосы, ободряюще погладил по худой спине.

— Я… Я люблю тебя… — с совершенно новой интонацией, измученно, повторил он. — Я тебя люблю, Дэм…

— Да я тоже тебя люблю, Вельт. И ничто этого не изменит. Ни Синди, ни работа, ни… ничто, слышишь?

— …люблю… люблю тебя, Дэм… — Он повторял эти слова уже шепотом, снова и снова, как если бы в корне изменил смысл с ранних лет известной мне фразы. Настолько сильно боится потерять единственного близкого по духу человека, своего лучшего друга… Боже, Вельт все еще такой ребенок…

========== Глава 19 ==========

Комментарий к Глава 19

Что могу сказать… ВЫ ДОЖДАЛИСЬ НОВОЙ ГЛАВЫ! ВЫ - ГЕРОИ!

Простите мне долгое отсутствие)

Как дальновидный, ответственный, прагматичный «опекун», я должен был завести Вельта в его родной дом через одну из наружных дверей, чтобы его родители не только знали о его вероятных будущих побегах, но и могли повлиять на его поступки, отругать, предостеречь — повести себя так, как я сам не мог. Однако в который раз я выискал причину поступить иначе: Вельт сказал, что у Пола и Шерон что-то случилось, значит, сейчас им явно не до суровых воспитательных бесед, не стоит прибавлять им поводов для переживаний.

Не без моей помощи Вельт влез на дерево и вернулся в комнату через окно. В темноте, бушующей вокруг меня под стрекот сверчков, я чувствовал себя полнейшим идиотом, вновь пошедшим у Вельта на поводу…

Через дворовую дверь я вошел в чужую кухню, уже внутри вежливо постучал костяшками по наличнику. Из-за распахнутой дверцы холодильника показался Пол, взъерошенный, бледный, как перед рождением Вельта.

— С Шерон все в порядке?.. — тотчас спросил я, подумав о худшем.

Он трижды кивнул, захлопнул дверцу и замер, застряв взглядом на групповом семейном фото, держащемся на магните.

— У нее тетя умерла… — сбивчиво поведал Пол. — Растила Шерон до конца школы… переехала в соседний штат… и вот теперь — все…

Глаза Пола помутнели: он не умеет сталкиваться с проблемами, своими и близких людей, всегда бежит прочь от тяжелых решений и сложных эмоций. Но дежа вю, — словно, переступив порог, я вернулся на шестнадцать лет назад, — напомнило мне о главном: не Пол сейчас раздавлен трагическим известием, не ему нужна поддержка.

Я прошел мимо Пола в гостиную. На диване, обняв колени, сидела Шерон, укутанная в плед. Ее растрепанные волосы походили на пышную темную солому; щеки блестели от слез, скатывающихся по ним ежеминутно, уже без проявления эмоций на лице, потому как сил на мимику у бедной Шерон не осталось совсем. Она не встрепенулась, услышав мой голос, не отозвалась на свое имя, вообще не двинулась — продолжала таранить взором дверь, будто вот-вот в нее должна была войти ее тетушка, чтоб поздний телефонный звонок оказался неудачной, необычайно жестокой шуткой…

— Шерон… — жалостливо повторил я и присел на диван, между любящей, погасшей от боли утраты племянницей и проклятой неоткрывающейся дверью. — Пол рассказал… Мои соболезнования…

Руководствуясь похоронным этикетом, я положил ладонь на ее плечо, накрытое пледом, но в этом заезженном жесте было так мало искренних чувств, что он обесценивал озвученные самым сердцем слова. В следующий миг я подсел ближе к Шерон, обнял ее крепко, но бережно, смял ее пышную шевелюру щекой. Шерон всхлипнула, ее пальцы впились в мои лопатки, и мертвую гостиную заполнил живой душераздирающий вой сквозь стиснутые зубы!..

— Все хорошо, — бормотал я, покачиваясь вместе с Шерон из стороны в сторону, поглаживая ее по спине, точно Вельта…

…Вельт… Насколько близок он был с почившей тетей?.. Пока он не знает о ее смерти… Тупой, иррациональный страх скрутил мои нервы в напряженный канат: сколь бы глупо это ни было, я, будь моя воля, не сказал бы Вельту о смерти тетки ни слова, если новость заставит его опять плакать. От отчаянных рыданий Шерон у меня тонный булыжник на сердце! — а еще одна щедрая порция слез Вельта окончательно расправится с хрупким механизмом в груди…

На лестнице все ярче вспыхивали шаги: босой Вельт, уже в пижаме, медленно спускался на первый этаж. Нежные юношеские пальцы опасливо скользили по перилам. Мальчик не сводил с меня глаз, заполненных отупляющей обидой, коей не было там и подавно, когда мы прощались у дерева не более пяти минут назад. Все это время он переодевался, не мог слышать наш с Полом короткий обмен репликами на кухне, а Шерон я ничего толком не сказал; если он по-прежнему не в курсе произошедшего, откуда эта смешанная со злостью оскорбленность в потемневшем взгляде?.. Неужто он приревновал мать ко мне?..

Чем ближе подходил Вельт, тем слабее становились мои объятия, в которых уже беззвучно страдала разрываемая нескончаемыми рыданиями Шерон. Коленом Вельт уперся в диванную подушку между мной и матерью, под давлением необычайно взрослого тяжелого взора я выпустил Шерон из рук, и влезший на диван Вельт обнял ее сам. Я готовился отсесть на край, дать им двоим больше места, но правая ладонь крестника кротко накрыла мою кисть. В тепле его кожи мне чудилось запечатанное послание: «Не уходи…» — и пальцы Вельта чуть сжали мои, стоило мне подумать об этом. На кухне хлопнула дверь: только не говорите, что Пол «ушел прогуляться»… Слабохарактерный трусливый эгоист: его жене и ребенку нужен глава семьи, защитник, поддержка, а не человек со стороны вроде меня…

— Все будет хорошо, мам… — неуверенно произнес Вельт, поглаживая Шерон левой ладонью по спутанным волосам. Из наших сцепленных за его спиной пальцев он точно бы черпал силу для успокоения взрослого, задача которого — утешать ребенка, а не наоборот… Шерон выпустила сына, наскоро утерла красные глаза и постаралась одарить тронувшего ее Вельта самой ласковой улыбкой из всех:

— Конечно, будет, дорогой… но… не прямо сейчас… Тетя Мириам умерла… — Голос Шерон соскочил с и так ненадежных рельс, и она задохнулась глубоким отрывистым всхлипом. Пальцы Вельта в моих даже не дрогнули. Он не был шокирован услышанным, лишь самую малость опечален.

— Это… та, что присылала на Рождество домашнее шоколадно-ореховое печенье?.. — осторожно спросил он, и Шерон, слабо рассмеявшись, погладила его по узким плечам.

— Да! Она всегда прекрасно пекла… — Вновь стекленеющие глаза Шерон устремились на неподвижную входную дверь, куда падал свет ее ностальгического проектора. — Когда ты был совсем-совсем маленьким и она жила не так далеко от нас, ко дню твоего рождения она пекла торты с клубникой, выращенной в ее саду…

Сбитый с толку Вельт оглянулся на меня в поисках поддержки. Впервые в сознательном возрасте он столкнулся с необходимостью утешать кого-то, перенесшего утрату. Терять родных самому чудовищно больно — ужаснее ли участь оказаться беспомощным, бесполезным в глазах близкого человека, попавшего в такую же кошмарную ситуацию?.. Я был бы рад ему помочь, но не успел придумать как; мечущееся в панике сознание Вельта нашло то единственное, что было известно ему:

— Мам, я… знаю, что ты бу­дешь ску­чать по тете Мириам… но сейчас и впредь с ней все будет хорошо — потому что отныне она там, где спо­кой­но… где ни­чего не бо­лит и ник­то не пла­чет… — проникновенно продолжал Вельт, ловя изумленные взгляды — мой и Шерон. — Поспав, ты откроешь глаза, вспомнишь тетю Мириам со слезами — но улыбнешься, чувствуя, как тетя Мириам так же улыбается тебе и передает привет… Я думаю, она бы хотела, чтобы ты вспоминала ее только с улыбкой…

По щекам умиленной Шерон градом покатились слезы — и Вельта захватила полнейшая растерянность. За пролетевшую в молчании секунду он успел испугаться всего: что только усугубил ситуацию, лишил мать последних сил держаться, противостоять рваной ране на сердце; что сказал вовсе не то, о чем следовало бы упоминать в трагической атмосфере!.. Но он сделал в точности то, что нужно было, — стал ярчайшей звездой в непроглядном космосе, холоде и пустоте. Шерон обнимала его, целуя снова и снова в щеки и виски, сквозь слезы счастья шептала благодарности за то, что Вельт есть в ее жизни. Напоследок взглянув в его огромные удивленные глаза, Шерон улыбнулась легко и умиротворенно, невзирая на соль, скатывающуюся по ресницам и щекам.

— Я люблю тебя, Вельт, — сказала она, поднявшись с дивана.

— Я тоже люблю тебя, мама.

Ни капли я не сомневался в последних словах Вельта, провожающего взглядом поднимающуюся на второй этаж мать, но что-то в его интонации было иначе, чем у меня дома, где на постели он повторял одно и то же признание, будто заклинание. В чем разница между этими двумя его «люблю»? Или почему я воспринимаю их иначе, что слышу за похожими словами?..

Выжатый как лимон, Вельт отпустил мою руку, все это время стискиваемую украдкой от матери, и откинулся на спинку.

— Ты молодец, — похвалил его я. — Наверное, ты об этом не помнишь, но примерно так же я утешал тебя около десяти лет назад, когда почил твой дедушка…

— Я помню, — мотнул головой Вельт, сцепил хрупкие пальцы в замок поверх пижамных штанов. — Я помню… все, что ты делал для меня и продолжаешь делать… Мама сказала «Спасибо за то, что ты у меня есть…», но я всего лишь передал ей твои слова… И ведь она права: то, что ты есть, действительно огромная радость… — Мягко он уронил голову мне на колени, и от соприкосновения с его телом мое сердце рывком ускорило ход. — Практически все, что есть во мне, — от тебя… — вполголоса проговорил Вельт. Я тяжело сглотнул, опустил руку на его фарфоровое плечо в попытке безмолвно обозначить границу, осадить мысли, встрепенувшиеся в молоке бессознательного. — …Стало быть, и весь я — твой?..

В тот миг, спасаясь от подлеца внутри, я хотел стать Полом: хлопнуть дверью, бросив все и всех, пока ситуация не нормализуется как-нибудь сама. Да разве подобное бывает? Я молил, чтобы Шерон вернулась в гостиную и одним своим присутствием поставила меня на место, загнала обратно во тьму вязкие желания, кои я не рисковал ни признавать, ни проговаривать в мыслях. Лишь улыбка моего маленького Вельта из прошлого остудила потяжелевшие от нервного напряжения мышцы, ноющие под головой крестника и его легкой ладошкой, слабо сжавшей мое бедро у колена. Я полностью пришел в чувства — и только тогда позволил себе склониться к Вельту и поцеловать его у линии волос. Он сонно опустил веки… и заснул, согреваемый и защищенный моими руками.

***

Я очнулся на диване в гостиной Шерон и Пола. Раннее солнце подсвечивало парящие пылинки, приятно поглаживало мои ноги, укрытые пледом. Как ни в чем не бывало Пол пригласил меня на кухню:

— Кофе и завтрак готовы.

Какой к черту завтрак? Когда ты вернулся? Где Шерон и Вельт? В каком они состоянии, особенно твоя жена, оплакивающая вчера почти родителя, пока ты бродил Бог знает где?.. Сам-то он задавал себе вообще все эти вопросы?..

Повесив плед на спинку дивана, я вошел на кухню, будучи готовым задать Полу традиционную трепку: что в школе, что сейчас, похоже, моя роль заключается в том, чтобы быть ему не столько другом, сколько совестью. Но за столом сидела Шерон, выглядящая не намного лучше больного, помятого сильнейшим гриппом, потому я прикусил язык и занял место напротив нее, слева от заливающего шоколадные хлопья молоком Вельта. Пол поставил передо мной яичницу с тостом, подал черный кофе жене и, как побитая собака, молчаливо отправился к столешнице у окна, ополаскивать и протирать полотенцем посуду после работавшей ночью посудомойки.

Кружка, обласканная обеими ладонями Шерон, коснулась донышком подставки. Поблагодарив не кого-то определенного, а вообще всех присутствующих за завтрак, я отправил поджаристый кусок яичницы в рот, и на зубах хрустнула скорлупка. Так, ясно… Готовил, значит, Пол…

— Дэмиен, — разомкнула бледные губы Шерон, и я поднял на нее глаза. — Мне — правда — очень неловко об этом заводить речь, но…

Боже, не томи… Думается, я заслужил во время всякой долгой паузы молить Всевышнего о том, чтобы Вельт не раскрыл случайно мой секрет родителям. Это объяснило бы наказание, посланное мне Полом, в виде все хрустящей и хрустящей яичницы — да проклятие! — он туда вообще всю скорлупу, что ли, замешал?!..

— …не мог бы ты присмотреть за Вельтом несколько дней? — наконец закончила предложение Шерон. — Я… Мне необходимо попрощаться с тетей, — добавила она, положив руку на сердце, — не только поприсутствовать на похоронах, выслушать последнее письмо с завещанием, но и побывать у нее дома, пересмотреть ее старые фотоальбомы — выбрать какие-то фотографии себе, чтобы навсегда сохранить кусочек тех дней в душе… — Из глаз Шерон внезапно брызнули слезы. Она вскочила с места — посуда на столе звонко подпрыгнула! — Извините… — обронила Шерон и выбежала в ванную.

Вельт отпустил ложку и позволил ей утонуть в молоке.

— Пол, — тихо окликнул я друга.

— Что?

— Ты не хочешь пойти за ней?

— Она… Шерон лучше сейчас побыть одной, — поморщившись, мотнул он головой.

Вельт встал из-за стола и покинул кухню. Через несколько секунд мы с Полом услышали короткий стук по дереву, следом дверь в ванную открылась и тихо захлопнулась.

Разочарованно выдохнув, я бросил вилку на край тарелки и устремил на Пола осуждающий взгляд.

— Да что?! — вспылил он.

— А ничего. Все правильно делаешь: бросаешь ночью жену, рыдающую в голос, перекладываешь свои супружеские обязанности на несовершеннолетнего сына…

— Ты, — усмехнулся Пол, — понял, что сказал сейчас?

— Я, черт тебя дери, не шучу, — каменно парировал я, и ухмылка Пола сиюминутно сползла. — Вельт не способен тянуть на себе эмоции Шерон — он со своими-то чувствами справляться еще не умеет! Мне плевать, как ты это сделаешь, но отрасти яйца и утешь свою жену! Покажи Шерон, что тебе не плевать, и не смей больше сбегать, когда ей нужна твоя помощь!..

— Нашелся советчик! — к моему удивлению, раздраженно воскликнул Пол. — Вы с Синди еще и не пожили вместе толком, а ты уже возомнил себя спецом по отношениям!..

— Синди не рыдает в ванной одна, пока я прохлаждаюсь неизвестно где!..

— Да! — передразнил меня Пол, швырнув полотенце в мокрую раковину. — Зато все последние дни ходит убитая, жалуется на что-то Шерон за бокалом вина на кухне — небось, идеальные рабочие условия не устраивают! Или ТВ-шоу про моделей так ее расстроило! — сатирически изобразил он огорчение. — Но что-то мне подсказывает, в раю с тобой не все гладко, но ты продолжай, строй из себя всезнающего Фрейда!

Сжав кулаки, я встал — опрокинувшийся стул грохнул о пол, и мой друг, позволивший себе слишком многое, в тот же миг притих, шумно выдохнул и отвернулся к окну. Не бей его… Не бей его по лицемерной роже, иначе расстроишь Вельта и Шерон…

— Наши с Синди отношения — наше с ней дело, — справившись с гневом, вымолвил я, поднял и задвинул стул. — Вот приду к тебе за советом — тогда и будешь выплевывать упреки в лицо.

— А я не приходил к тебе за советом! — ударилось мне в затылок, когда я переступил через кухонный порожек.

На две секунды я замер: тело подначивало мозг отдать приказ вернуться… но нет: Вельт — и Шерон… Одернув одежду, пропахшую алкоголем и чужим сигаретным дымом в баре, я добрался до двери ванной комнаты и трижды постучал. За ней послышался шепотом, после Вельт спросил:

— Кто?..

— Я.

Щелкнул замок, и мне отворила Шерон. Вельт сидел на душевой табуретке; Шерон отошла к белоснежной прямоугольной раковине, явно не в первый и не во второй раз за последние несколько минут умылась, чтобы справиться со слезами, вытерла измученные глаза черным, будто траурным, махровым полотенцем.

— Извини… — изрекла она.

— Не стоит, — сразу же перебил ее я. — И о Вельте можешь не волноваться: если вам с Полом нужно побыть вне дома какое-то время, я с удовольствием присмотрю за Вельтом. А ты позаботься вот об этом, — и я неощутимо дотронулся до ее сердца.

— Ты настоящий друг, — печально улыбнулась Шерон, сминая в пальцах полотенце, словно огромный платок. — И мне очень неудобно эксплуатировать твою доброту… Нас может не быть неделю — это ведь много, да?..

— Нет, сущая мелочь. Синди тоже не будет неделю: она отправилась в Париж — привезет всем нам опять целую кучу ненужных сувениров! — ухмыльнулся я, и лицо Шерон посветлело, едва она подумала о возвращении лучшей подруги. — Так что езжай, на сколько тебе потребуется. С Вельтом все будет в порядке — и меня забота о нем ничуть не напряжет.

Уже шире и естественнее улыбнувшись собственным ногам, Шерон обняла меня и отстранилась к раковине.

— Спасибо огромное… А теперь оба выйдите, пожалуйста. Мне нужно привести себя в порядок, — смущенно указала она на мокрый нос.

Мы с Вельтом покинули не только ванную, но и дом, благо Пола на кухне уже не было, и мы без лишней нервотрепки вышли через заднюю дверь в украшенный росой дворик. Где-то поблизости пищали птицы, ветер качал их в гнезде, как в колыбели, нашептывая песню листвой.

— Подарок на день рождения… — заговорил Вельт, и я, решивший пойти уже, наконец, к себе, остановился. — Ты попросил придумать, чего бы я хотел. Я придумал.

— И что это?

— Просьба, не вещь, — нерешительно пояснил он. Я махнул Вельту рукой, и вместе мы направились к моему крыльцу. — Я хочу, пока нет родителей, пожить у тебя.

Только-только найденные в кармане брюк ключи выпали в траву, и я с тревогой обернулся на крестника. И дурак согласится: быть Вельту со мной в одном доме круглосуточно, когда в голове у меня черти что, небезопасно…

— Тебе нет нужды жить у меня, — попытался я найти обходную тропинку. — Я буду готовить у вас дома, буду проведывать тебя хоть каждый час…

— Это мое желание на день рождения, Дэм, — возразил Вельт, окончательно и бесповоротно меня обезоружив. — Единственный ценный подарок, который ты можешь сделать. И ты мне откажешь?..

========== Глава 20 ==========

Я был настолько вымотан ночными разговорами с Вельтом и Шерон, утренней руганью с Полом, отсутствием гей-секса и грядущим недельным проживанием с крестником, что после нескольких уроков пришел к не самой очевидной мысли: перемены созданы не столько для учеников, сколько для учителей — чтобы последние не лишились рассудка. У школьника есть перспективы, у его неуверенных ног лежит целый мир с бесконечной чередой самых разных возможностей! — стоит лишь отучиться в школе, в стенах которой учитель останется до самой пенсии… И не только по этой причине участь учителя куда тяжелее детской: взять, к примеру, сегодня! Собирающаяся в поездку Шерон настояла на том, чтобы Вельт остался дома, получил от нее подробнейшие рекомендации, вызубрил правила самостоятельной жизни назубок (очевидно, Вельт не поведал матери о подарке на день рождения, который я вынужден был ему подарить); мне же повторно пропускать собственные уроки довольно хлопотно, объяснительной записки от мамы будет недостаточно…

«Уважаемый директор старшей школы,

Мой сын, Дэмиен Хар­мон, не сможет присутствовать на занятиях, которые должен вести, так как ему порядком надоела возросшая эмоциональная нагрузка, усиленная дискомфортом сексуального воздержания.

В этот день ответственность за него несу я.

С уважением, миссис Хармон».

Усмехнувшись в прижатую к глазам ладонь, я сел прямо перед ноутбуком, закрыл изученное личное дело и открыл следующее. В классе практически никого не было, кроме тихих девиц, уткнувшихся в мобильники у дальнего окна. Через дверь шум из коридора долетал в терпимой дозировке, и легко абстрагировавшись от него, я вновь погрузился в чтение сухой информации. С небольшой фотографии на меня смотрел серьезный парнишка с подбритыми висками и стоячим хохолком каштановых волос. Взгляд темных глаз был тяжелым — на передний план выдвигался невидимый щит, подобный барьеру Нэнси: через такой не пробиться одними словами, да и действия, совершенные от чистого сердца, будут восприниматься в штыки, сколь б пользы ни приносили. Последний класс. Сестра подходящего возраста учится в соседней школе, потому что за хулиганство была исключена из этой, — вполне подходит под описание…

Порядком погрузившись в чтиво, я склонился чуть ли не к самому экрану, закусил кончик большого пальца. Дверь в класс открылась, но звук шагов не последовал, и я вынырнул из-за ноутбука. Текст личного дела остался на экране, но вот фото чудесным образом встроилось в реальность! В дверном проеме замер школьник крепкого телосложения. Рукава сорочки были закатаны до локтей, плотно обхватывали широкие предплечья. Нахмуренные брови делали прямоугольное лицо еще более непроницаемым, но в прорвавшемся наружу напряжении не проглядывалась злость — лишь волнение и сосредоточенность. Сэл Сэлинджер (имя я успел выцепить из личного дела) разочарованно закончил осматривать класс, всецело проигнорировав обернувшихся на него девчонок, явно заинтересованных в знакомстве. Он уже собирался уходить, когда приметил меня и напрямую, в весьма вежливой манере спросил о Вельте. На секунду меня парализовало происходящее, и вместо меня Сэлинджеру ответила школьница:

— Его сегодня нет.

— Ясно… — тяжело выдохнул он и, по-военному повернувшись на каблуках, вышел из класса вон.

Довольно подозрительно я подорвался с места, как только закрылась дверь, и поспешил за Сэлом, попутно доставая мобильный телефон и вызванивая Вельта. Удачный план зародился точно вспышка сгорающей звезды на фоне сплошной неопределенности ночного небосклона! Сэлу нужен Вельт? Отлично, устроим…

***

Быстро обговорив идею с Вельтом, я настиг Сэлинджера у его класса, отвел в сторонку и чуток пообщался, придерживаясь роли постороннего учителя, всего лишь желающего помочь ученику. Я соврал Сэлу, что почти ежедневно по пути домой подмечал Вельта в парке, читающего на одной и той же скамейке, и раз уж Сэлинджеру необходима встреча с прогульщиком, он может попытаться пересечься с Вельтом там, — что привело в шесть вечера меня и Вельта в загороженную деревьями беседку поблизости от места будущей «случайной» встречи…

— Скажи что-нибудь, — попросил я Вельта, отойдя от него в другой угол беседки и приложив телефон к уху. Откровенно мандражирующий, он расправил худи, в кармане которого находился его мобильник с отключенным динамиком, но работающим микрофоном, чтобы я мог быть в курсе предстоящего разговора.

— Говорю что-нибудь…

— Отлично, все слышно. — Я приблизился к Вельту, присел перед просветом среди деревьев, открывающим вид на упомянутую в беседе с Сэлинджером скамью, и ободряюще погладил крестника по плечу. — Все будет хорошо: я — рядом, и если разговор начнет заходить куда-то не туда, то тут же вмешаюсь. Веди себя как ни в чем не бывало, словно не знаешь о встрече и о самом Сэлинджере. Посмотрим, что ему от тебя надо, и уже от этого будем, как говорится, плясать.

Вельт молча кивал, стискивал подрагивающими пальцами книгу, взятую для поддержания слепленной мною «легенды». Получив напоследок пожелание удачи, он маленькими — осторожными, но быстрыми шажками добрался до скамьи, занял место и раскрыл том на случайной странице. Вокруг шумели кронами деревья, позвякивали велосипедные звонки на дальних парковых дорожках, в траве гордо щеголяли темные птички, почему-то до смешного напоминающие Вельта. В этом нервном «затишье перед бурей» мы просидели минут пятнадцать от силы, когда я рассмотрел среди гуляющих по тропкам посетителей парка Сэла. Он ступал быстро, уверенно, обходил неторопливых гуляк не глядя: все его внимание было направлено на сканирование скамеек. Целеустремленный взгляд ухватился за сутуло склонившегося над страницами Вельта, и Сэлинджер врос в землю. Несколько секунд он стоял неподвижно со сжатыми кулаками, вскоре один из них скользнул в карман школьных брюк, в котором, очевидно, что-то лежало, а то ведь иначе Сэл был уж как-то чересчур воодушевлен встречей с Вельтом… Мой крестник не видел медленно приближающегося Сэлинджера до последнего — пока тень не накрыла Вельта, а книгу частично не загородил протянутый шоколадный батончик. Вельт дернулся назад — ударился позвоночником о горбатую спинку скамейки.

— Это что?.. — слабо спросил он.

— Шоколадка с нугой, — кратко ответил Сэл, бросил батончик Вельту на колени и сел справа. Вельт захлопнул книгу, поднял угощение двумя пальцами за самый хвостик обертки, будто внутри вполне могла оказаться бомба.

— Зачем мне это?.. И кто ты такой? — спохватился Вельт. — Мы разве знакомы?

— Я Сэл Сэлинджер, и лично мы не знакомы, но… — Он сплел руки на груди, недовольно зыркнул вперед, поверх людских голов. — Я знаю, что тебя шантажировала моя сестра. Я с этим разобрался, честное слово! Она тебя больше не побеспокоит, — поспешно добавил Сэл.

— Спа…сибо?.. — пролепетал Вельт, неосознанно поглядывая в сторону беседки. — А это — извинение, что ли?

— Нет, просто шоколадка.

— Спасибо, я такие люблю, — улыбнулся он не батончику, зажатому в руке, а воспоминаниям о всяком Хеллоуине, проведенном с этим вкусом.

— Здорово, я тоже, — неожиданно дружелюбно вымолвил Сэлинджер. — Знаешь, я фанат твоих роликов…

— Что?..

— …Впервые случайно наткнулся, но потом просмотрел все, которые разлетелись по сети!

— Их там больше одного?.. — поморщился Вельт.

— У меня в избранном что-то около… пятнадцати штук — и сохраняю я все, какие нахожу, потому что в полнейшем восторге от твоего творчества!..

— В этих видео нет ни толики творчества.

— Не соглашусь. Мне до безумия нравится, какую ты для роликов надеваешь одежду, я обожаю твой стиль! Какое положение выбираешь относительно камеры, какие секс-игрушки используешь, как понемногу увеличиваешь напор сексуальности действиями… Что это, если не творчество?

Вельт смотрел на Сэлинджера как зачарованный, в его пальцах таял батончик: такими темпами в обертке будет жидкий шоколад с нугой.

— Меня… никогда не хвалили за те видео, — сглотнув, сказал Вельт. — Сам понимаешь…

— Ханжество — зло. Если бы все придерживались прогрессивных взглядов, вокруг было бы гораздо больше счастливых и самореализующихсялюдей.

Его слова прозвучали для меня как укор, который вполне мог ощутить и Вельт: я страшился оказаться неправым в глазах последнего, грубым, непонимающим! — но я же прав! Вельт — ребенок, еще слишком мал для развязности, тем более публичной!.. «А что, став взрослым, он сможет быть «Кроликом во грехе»? — отозвался второй Дэмиен в моей голове, и я, не найдя контраргументов, зажевал язык. — Раз дело не в возрасте, то в чем причина моего непринятия его способа самовыражения?» Будь я честнее с самим собой в том числе, влет осознал бы ответ на поставленный вопрос, как и истоки возрастающей антипатии к Сэлу Сэлинджеру, на деле оказывающемуся хорошим парнем…

Вельт и Сэл еще двадцать минут душевно болтали о видео-непотребствах, вознесенных до высот творчества. Но разве я сам не отмечал красоту любой мелочи, попавшей в кадр увиденного мною ролика «Кролика во грехе»?.. Кроличьи уши, снежный парик, сиреневые линзы, гольфы, подтяжки, колокольчик на шее… У Вельта определенно есть вкус — не в той области, в какой бы мне хотелось, но все же… Это открыто признает Сэл, не сводящий взора с губ уплетающего батончик Вельта, и бескомпромиссно отрицаю я. Сэлинджер выгоднее для Вельта в качестве замены таинственного любимого человека: да, из-за внешности — возраста — больше подхожу я, но вскоре Вельт может понять, что Сэл согласен на все, что бы «Кролик во грехе» ему ни предложил. В старших классах и распускается сексуальность, щедро удобренная тягой к экспериментаторству. Не хочу, чтобы мой Вельт оказался в руках Сэлинджера… Вообще ни в чьих!..

…кроме моих?.. Да что за проклятие…

Сэл настаивал на том, чтобы проводить Вельта до дома, но крестник был осторожен, понимал, насколько опасно в наши взбалмошные дни показывать малознакомым людям, где живешь. Незаметно для Сэлинджера отключив все это время продолжающийся телефонный разговор со мной, Вельт вбил в мобильник номер Сэла и продиктовал ему свой. О чем они говорили, прощаясь у скамьи, я уже не слышал, но у обоих язык тела был до невозможного прост: Вельт осторожно пятился, Сэлинджер наступал, даже попытался «по-дружески» обнять того, но едва смог дотянуться до плеча. Вельт умчался с книгой у груди, а проводивший его взглядом Сэл вернулся на скамейку и запрокинул голову, прикрыв глаза, благодаря чему я смог покинуть беседку и сам парк незамеченным.

Совершенно неопытные в шпионских играх, мы с Вельтом забыли договориться о месте встречи после хитрой операции, посему как можно скорее я добрался до дома, где по соседству возле ожидающего такси плакала Шерон, обнимая на лужайке сына. Пол угрюмо загружал в багажник сумки; я проигнорировал его и поздоровался только с Шерон, заключившей в объятия и меня.

— Проведывай его почаще, ладно? — трогательно взмолилась она, размазывая по щекам тушь, и я, кивнув, заверил, что как следует присмотрю за Вельтом. Пол скрылся в салоне такси, к распахнутой дверце подошла Шерон. — Звоните, если вдруг что!..

— Конечно, мам…

— …И не пропускай школу!.. И не ешь одни сладости! Дэмиен, деньги на еду и прочие расходы я оставила на кухонном столе. Если потребуется ехать в больницу, бери машину в гараже; бак полный…

Без преувеличения, Шерон озвучила десяток указаний — задержала бы такси еще больше, благо Пол втянул ее в авто за рукав. Я и Вельт махали удаляющейся машине, у мальчика повлажнели глаза, пусть он и постарался это скрыть: раньше он не расставался с родителями надолго. Плохо так думать — во мне, однозначно, говорит обида! — но по Шерон Вельт будет скучать явно больше, чем по Полу… Может, не стоило мне отчитывать его как мальчишку, лезть в чужой брак со своими указами… Но когда возникает необходимость защищать Вельта, я теряю рассудительность.

Машина скрылась за поворотом. Я уже почти подобрал подходящие слова, однако Вельт, так и не дав мне шанса утешить его, убежал в дом, хлопнул дверью. Я решил, он уединился, чтобы дать волю слезам, совсем как в детстве. Оставил дверь в свой дом незапертой, думая: «Вельт придет через какое-то время, когда успокоится, совладает с тоской по семье, а я встречу его сладким какао и клубничными трубочками…» Но я даже не успел переодеться в домашнее! — громыхнула входная дверь. В майке, заправленной под ремень, я выглянул в гостиную и тотчас напоролся взглядом на Вельта, приволокшего сумку с вещами.

— Это на первое время, — просиял он, предвосхитив мой вопрос. — Одежда, предметы личной гигиены…

— В смысле?.. Ты живешь в соседнем доме: ты можешь там принимать душ, переодеваться и…

— Эту неделю я живу с тобой, — перебил меня Вельт, обаятельно округлив выразительные глазищи. — Или ты забыл? Подарок на день рождения…

Да как такое забудешь… Махнув рукой, я ушел в спальню, дабы сменить одежду. Через дверь Вельт спросил, приготовить ли мне кофе. Я ответил ему наиболее честно: «Ну… попробуй!» — не смог представить его самостоятельным по возрасту. Однако к моменту, когда я явился на кухню, дом не горел, кружки не были разбиты, а помещение заполнял пьянящий кофейный аромат. Возможно, эта неделя пойдет нам обоим на пользу: я увижу Вельта в ином свете, найду, чем оспаривать словесные выпады Синди в его сторону, а сам мальчик потренируется вести себя в соответствии с реальным возрастом.

За ужином мы обсудили ситуацию с Сэлом и его сестрой: опасения насчет безвозмездного прекращения шантажа тем не менее не отменяли радости и облегчения по поводу решения серьезнейшей проблемы. Вельт был раздосадован известием о прочих «слитых» роликах, и я чудом удержал язык за зубами, не испортив вечер очередными нравоучениями. Да ладно, Вельт уже все понял, сам раскаивается, видя последствия своих необдуманных поступков, — пинать его жестоко. К тому же, он пообещал не возвращаться на тернистую тропу порнографии… так же как и я — постараться не спать с черти кем: о чем вообще думал?.. Не знаю, сколько смогу продержаться, тем более в отсутствие Синди, но на все сто процентов я уверен в одном: не хочу, чтобы Вельт опять плакал…

***

— Пора на боковую, — изрек я, выключил телевизор и отложил пульт на журнальный столик. Вельт нехотя отлип от моего плеча, потер сонные глаза, зевнул в ладонь. — Вставай с дивана — я постелю тебе…

Вельт не сдвинулся с места, лишь улыбнулся в пол:

— Мне нельзя будет спать на кровати?..

— Прости, дружок.

…есть что-то нездоровое в позволении ребенку провести ночь на кровати, где я занимаюсь сексом с невестой и случайными мужчинами…

Поникший, Вельт удалился в ванную, я же тем временем постелил на диван простыню, выискал пару мягчайших подушек, достал из шкафа лоскутное одеяло, сшитое моей бабушкой, ныне почившей. Сотканное из разноцветных кусочков материи, точно витраж, оно было памятью, настоящим сокровищем, материализовавшимся воспоминанием, самым светлым и теплым из всех. Я вечно ругался с Синди, когда она доставала это одеяло в холодные дни, но отчего-то не то что был не прочь — стремился поделиться им с Вельтом, укутать доверенного мне крестника в приятные отрывки, к сожалению, минувшего детства.

Вельт вернулся в гостиную уже в пижаме, неловко забрался под одеяло, погладил его обеими ладошками.

— Дэм, посидишь со мной?.. Немного…

— Конечно.

Вельт подобрал ноги, и я опустился на упругую диванную подушку. Он заинтересованно рассматривал узоры на одеяле, некоторые обрисовывал пальцами, и в этих пластичных движениях мой сонный разум тонул.

— Очень красивое…

— А то! — горделиво поддакнул я. — Это одеяло сшила моя бабушка: она любила шить, но у нее не всегда получалось то, что она хотела сделать, — то ли рассеянность мешала, то ли с мелкой моторикой что-то было не так уже с юности. Так что частенько она портила ткань или почти готовый элемент самодельной одежды. В таких случаях она вырезала лоскут из неудавшейся вещи и добавляла к этому одеялу. Первоначально планировался платок, но ты сам видишь, сколько у бабули было неудач, — тепло усмехнулся я, и Вельт тихо рассмеялся. — Бабушка всегда говорила, показывая мне одеяло: «От ошибок не нужно сбегать! Следует выбирать из них нечто полезное, важное и хранить этот опыт как зеницу ока, гордиться им, по возможности превращая выученный урок в нечто прекрасное!»

— Это очень мудро… Жаль, что я ее не знал…

— Действительно, жаль… И что с дедом моим не был знаком тоже: он бы тебе понравился! Если бы ты пришел к нему за советом, он бы ответил: «Ты хочешь делать то, о чем говоришь, или нет, черт возьми?! Если хочешь — делай!» Он мог так сказать и о чем-то плохом, как, к примеру, курение, но тогда добавлял: «Имей в виду, что и я буду делать то, что хочу! А я хочу помешать тебе забивать голову всякой дурью!» — Вельт не отрывал взгляд от прикрытых одеялом коленей, и у меня вырвалось: — Извини. Рассказываю всякие нудные истории, а ты из вежливости вынужден слушать…

— Нет, мне правда интересно!

— Но ты лица не поднимаешь…

— Мне… очень трудно смотреть тебе в глаза… — почти шепотом проговорил Вельт, покраснев.

— Почему?

— Потому что я хочу смотреть на твои губы…

От его слов дыхание перехватило… Вельт взглянул на меня из-под бровей «домиком», и я понял, что пора уходить. Целуя его в висок, я закрыл ладонью губы Вельта не из-за опасения, что он извернется и похитит взрослый поцелуй, хотя провернуть этот трюк он мог легко. Я был не уверен в себе…

— Спокойной ночи, Вельт, — попрощался я, поднявшись с дивана.

Вельт ничего не ответил, не двинулся, не повернул головы. Он так и продолжил сидеть над лоскутным одеялом при погашенном свете. Глухо я притворил за собой дверь. На душе было гадко, в груди будто гиря давила. С застывшим на лице сожалением я разделся догола, натянул пижамные штаны, так как намеренно щеголять в трусах перед ребенком — за пределами вменяемости. Постель была такой же как всегда, но все же холодной, жесткой, недружелюбной. Нет, таким был я — так повел себя в конце разговора с Вельтом… Надо было что-то ответить ему, напомнить о границах между нами, а не бросать одного лицом к лицу со спутанными чувствами… Я хотел выйти в гостиную, однако не знал, сумею ли правильно выразить мысли, не раню ли Вельта вновь. И так, словно лежа на колкой крупе, я провалился в сон, прерывающийся завыванием ветра за оконным стеклом.

…В том сновидении я был спокоен и счастлив: совсем как в детстве, Вельт обхватывал мою ногу, и это тепло разливалось по телу, просачивалось в самую душу, трансформируясь в чистейшее умиротворение… Снова зашуршало одеяло — залезший ранее под него Вельт скинул его со своих плеч и моих бедер. Я списывал реалистичность сна на психологическое истощение: мозг выжат как лимон и не может придумать что-нибудь свое, потому и создал вокруг меня спальню, ночь, посвистывающий ветер за окном, ту же пижаму на Вельте и те же тонкие клетчатые штаны на мне. Вот только это был не сон — реальный мир принял блудного сына через пару часов после прощания с Вельтом, и за время глубокой дремоты организм сделал то, что и всякую ночь по несколько раз…

Я спохватился слишком поздно: изредка поднимая на меня помутневшие от возбуждения глаза, Вельт терся щекой о набухший член, благо через штаны, однако для интенсивности моих ощущений разница была невелика. Приподнявшись на локтях, я вцепился пальцами в простыню, задохнулся застопорившимся в горле воздухом! Вельт приложился к головке губами, и вместо порицания из уст моих вырвался спертый выдох, растерявший стон по пути. Это дико! Нездорóво! Ненормально! Противозаконно! Аморально, в конце-то концов! Я должен прекратить все это, остановить Вельта сию же секунду! …Но если он не получит этого от меня, сегодня-завтра под давлением губительного вальса безнадежности и гормонов обратится к Сэлинджеру или кому похуже…

Я разомкнул губы, еще толком не ведая, что собираюсь сказать. Вельт боязливо вздрогнул в ожидании скандала, но лишь с большей мольбой потерся лицом о член…

— Возьми его в рот…

Комментарий к Глава 20

Понимаю, что завершать главу на такой напряженной ноте жестоко по отношению к читателям, но это смысловая граница сюжета, окончание длительного периода жизни Дэма, ступенька личностного роста (или падения).

Сама сцена не закончилась, продолжение следует.

========== Глава 21 ==========

От моих слов сердцебиение Вельта споткнулось; явно не веря услышанному, он чуть приподнялся и пролепетал:

— Правда можно?..

— Ты хочешь этого? Да или нет? — Подобные короткие фразы были пределом — все, что я мог позволить себе из-за авансом сбившегося дыхания.

Недоуменный Вельт же совсем потерял дар речи. Он трижды кивнул, неосознанно облизнув губы. Его слабые пальцы дрожали поверх моих бедер — выполнить задуманное, желанное, самостоятельно он бы не смог…

Преодолевая выстрелы в груди, я сунул руку в пижамные штаны и вызволил из-под клетчатой ткани член. Прикосновение собственной ладони к нему в присутствии Вельта вспыхнуло пульсирующим жаром под кожей; когда же нежной плоти и выступившей капли на ней достиг сбивчивый выдох Вельта, я выпустил на волю сдавленный стон через нос. На щеках доверенного мне мальчика горел соблазнительный румянец, влажные губы поймали блик из окна. Вельт склонился, не спуская с меня глаз, и в его приоткрытый рот я мучительно медленно вставил член. Тонкие бледные пальцы стиснули мои пижамные штаны, Вельт замычал от удовлетворения и взял член глубже. При всем желании он мог принять меня лишь наполовину, но и этого мне было достаточно! Вельта мне было много! Дэм-праведник криком атаковал мои уши: «Остановись, чудовище! Нелюдь!.. Да это же Вельт! Наш маленький Вельт!..» — и я был с ним согласен! Однако самобичевание и заслуженную ненависть к себе я отложу до утра. А пока ночь — и потемки как в спальне, так и в моем окончательно запутавшемся сознании, — я буду тем, кого сдерживать больше не в силах…

Пальцы левой руки зарылись в смоль волос Вельта, усердно и с откровенным, похабным наслаждением вбирающего член до корня языка. Его рот был неподготовлен практикой: наверняка, у Вельта ныла нижняя челюсть; губы обхватывали член плотно, по стволу которого постепенно скатывались капли слюны. Никогда прежде я не видел ничего горячее этого выражения лица…

— Хватит, иди сюда… — прохрипел я, протягивая руки к его голове.

Со счастливой улыбкой Вельт подался вперед, я случайно прикрыл ему ладонями уши, вжался в мокрые губы, протолкнул в рот язык!.. Кругом шла голова от его неопытной попытки ответить на поцелуй, от нежности кожи, шелковистости волос, обволакивающего мозг аромата молочного шоколада… Милый!.. Непорочный, что бы с собой ни творил!.. Мой сладкий Вельт…

Его руки выжигали мою обнаженную грудь, плавили впервые настолько неспокойное сердце. Практически не отрывая от его кожи губ, я целовал подборок Вельта, шею, плечи, ключицы. Пальцы давно пробрались под пижамную рубашку и в сладостном томлении изучали каждый дюйм его хрупкого торса. Тяжело дыша, Вельт прижимал мою голову ближе к себе, ненароком ерошил волосы. Мягко я потянул полы рубашки в разные стороны: все пуговицы послушно нырнули в петельки, и я спустил расстегнутую пижамную рубашку с узких плеч крестника. Вельт уронил руки — рубашка соскользнула совсем и затерялась в помятой постели.

— Дэм… — простонал он и шумно втянул носом воздух. Вельта до одури смущал вид того, как я облизываю его левый сосок, уже напряженный от возбуждения, но прикрыть глаза или спрятать взгляд в стороне он не мог себе позволить — боялся пропустить любую мелочь чудом воплощающейся мечты. Жадного, но чувственного посасывания его правого соска хватило для того, чтобы уничтожить самоконтроль Вельта на корню: вмиг мальчонка уселся поверх моего живота, требовательно потерся о него членом, как и о мой узкой задницей. — Дэм!.. Возьми меня…

— Прекрати… — сонно хмурился я, вжимая ладони в лопатки Вельта, не позволяя тем самым ему отстраниться, а себе — выполнить его чуть ли не слезную просьбу.

— Пожалуйста…

— Вельт…

— …я хочу почувствовать тебя! Хочу кричать под тобой на этой самой кровати!..

Не оборачиваясь, он протянул руку к моему паху, но я успел ее перехватить за запястье и повалил Вельта спиной на простыню. Он услужливо приподнял ноги, когда я снимал с него пижамные штаны, опустил их сведенными в коленях — столь невинно краснел, наполовину прикрывая лобковые волосы, член и мошонку рукой. Вельт облизывал взором мое тело, казалось, любовался каждым мускулом. Я скинул уже свои штаны — лишь из соображений удобства: мешала резинка, а обратно засовывать в них текущий член не хотелось. Вельт истолковал мой поступок неправильно. Несовершеннолетний развратник обхватил ноги под колени и развел их так широко, что я увидел подрагивающий анус… «Держи себя в руках, не пересекай те редкие границы, что еще остались между тобой и кромешной аморальщиной…» — слабо звучал голос светлого Дэма, в то время как его антипод нашептывал, играя на страхе потери: «Вельт ведь сам просит об этом… Растяни его пальцами, придави весом к матрасу и лиши девственности: будь первым — и единственным особенным в его голове, запечатлейся на его теле, дай то, чего он хочет, — и Вельт никогда никуда не уйдет…»

Я приник губами к его худым молочным бедрам, последовательно продвигаясь к капающему смазкой на живот члену. Вельт неистово шептал мое имя, мучил пальцами то ближайшую подушку, то мои успевшие покраснеть плечи, мазал головкой по щеке, не дозволяя вдоволь его подразнить. Я провел языком снизу вверх по стволу — Вельт глухо всхлипнул, стиснув зубы. В этот момент он от души ненавидел меня за садистское промедление! Все же я плавно погрузил член в рот, легонько дотрагиваясь кончиками пальцев до яичек Вельта.

— М-м, Дэм… — выгнулся он от экстаза, впервые ощущая влажный жар и затягивающую тесноту рта и горла. Я опускался на его небольшой член до предела, всякий раз с наслаждением утыкаясь лицом в мягкие волосы, пропитанные сладким амбре. Даже от члена Вельта исходил запах молочного шоколада; все его тело хотелось облизать, попутно оставляя засос за засосом, чтобы никто не посмел присвоить этого мальчонку себе… — Дэм… вставь пальцы… пожалуйста…

Прости, не могу… Иначе не выдержу — и сотворю значительно больше дозволенного… Как бы возмещая отказ, я спустился к мошонке и вобрал ее в рот. Кулак двигался по скользкому члену вверх-вниз — Вельт наполнял стонами спальню, извивался, сжимая подушку под своей головой. Невероятно сексуальный, красивый, с мелодичным голосом, от звучания которого яйца ноют, а член дергается…

— Перевернись…

Вельт послушался, на четвереньках навис над подушкой, прогнулся в спине. Он вызывающе качнулся назад, словно течкой зазывая меня, лишая рассудка, делая рабом, и я отвесил ему умеренный шлепок по отставленному заду. Вельт вздрогнул как ошпаренный, певуче застонал, чем туже затянул петлю на моей и без того уже сдавленной шее.

— Сведи бедра вместе…

— Как?.. — не понял он меня, обернувшись, и мне пришлось собственноручно прижать его ноги друг к другу.

Нечеловеческих усилий мне стоило отказаться от желания провести головкой по манящему сфинктеру — иначе бы вставил, наплевав на подготовку и последующие мольбы Вельта остановиться, перестать дарить ему вместо удовольствия боль… Я просунул покрытый слюной Вельта член меж его бедер, и крестник обронил стыдливое «Что?..» Спиной он обжигался о мои грудь и живот, ногами — о ноги. Множество раз он рисовал в воображении, на что же похож секс в таких тесных объятиях, но и представить не мог, сколь упоителен может быть контакт кожи с кожей. Лаская ухо Вельта губами и языком, я страстно двигал бедрами — от этого всепоглощающего ритма не отставала и моя рука, пленившая его член. На бедрах Вельта блестели прозрачные следы, понемногу увеличивающиеся по вине фрикции. Свободной ладонью я гладил его грудь, не мог отказать себе в удовольствии ущипнуть за потвердевший сосок. Я дышал глубоко и часто, Вельт — стонал с каждым толчком!..

— Дэм… Дэм… Дэм! — Он кончил с моим именем на устах, обильно излился мне на пальцы, и финальный вскрик блаженства стал тем спусковым механизмом, что заставил эякулировать меня.

Последняя тягучая капля спермы сорвалась с головки. Не отпуская Вельта, я завалился вместе с ним на другую, сухую половину кровати и, по-прежнему держа в кулаке его семя, вновь поцеловал Вельта с языком. Одна его нога была перекинута через мою, живот, как и перепачканный спермой член, прижимался к моему боку. Никогда еще обнаженное тело в объятиях не виделось мне настолько моим, не награждало душевным теплом и покоем…

Вот только свободные от угрызения совести минуты, увы, слишком быстро подошли к концу… Укрывая заснувшего Вельта и покидая постель, я уже ненавидел себя и проклинал за разврат и беспечность…

========== Глава 22 ==========

Вода кусала кожу, вгрызалась в нее сильными струями, орошала стенку ванной прозрачной картечью, бурно стекающей по зеленой плитке. Слив ванны не был блокирован пробкой: в таком состоянии я не смог бы как ни в чем не бывало лениво отмокать, даже стоял сейчас, принимая душ, с трудом. Хотелось бежать… Бежать как можно дальше от спальни, в которой преспокойно спит Вельт с моим предъэякулятом на внутренней стороне бедер… Умчаться прочь от соседнего дома, презрительно глядящего ледяными стеклами мне в черную-черную душу… Припустить во весь опор от района, заполненного воспоминаниями о светлом детстве Вельта, — сбежать к обрыву, где на Хеллоуин первой трещиной обзавелось мое самообладание, и к черту сброситься с него…

Мученическое выражение не сходило с лица. Я яростно скалился настенной плитке, борясь с ее холодом ладонями, пока вода струилась по волосам и окаменевшим мышцам. Постепенно я переставал ощущать ее, но не меркли пламенные прикосновения Вельта — и с каждым фантомом еще не завершившейся ночи, красочным, свежим, я ненавидел себя все сильнее. Его голос… Его взгляд… Его аромат и нежное тело… Член снова вставал, и мне не оставалось ничего, кроме мысленных проклятий в свою сторону да полностью обоснованных обвинений!..

Я предал доверие Вельта.

Я предал доверие Шерон и Пола.

Я изменил самому себе, растоптал морали учителя! Да черт побери, чисто человеческие представления о правильных поступках, к коим мой последний не относится! Меня на милю к детям подпускать нельзя: какое, мать твою, преподавание; какое воспитание Вельта?!.. Ничтожество, опорочившее заблудившегося в дремучей жизни мальчика… вот кто я…

Я надеялся, что после единственного для меня верного вывода чувства осядут, начнут кристаллизироваться где-то на дне, дабы навсегда остаться в виде осадка, но злость кипела лишь пуще!.. С усиленным эхом рыком я ударил стену кулаком! — плитка хрустнула, треснув. К сливному отверстию неслась порозовевшая вода…

***

Сегодня у меня не было уроков, но раз дома сердцу неспокойно, куда отправиться, если не в школу? Посему обработав рану на костяшках, прибрав в ванной и оставив для мирно сопящего в подушку Вельта завтрак, обед и целый список указаний на листочке бумаги, я заявился туда, где находиться мне было незначительно легче: школьные стены утрамбовывали в голову мысль о запретности моего нахождения здесь, как и преподавания в общем; чем дольше я сидел на подоконнике в пустынном коридоре, мягко обхватив перебинтованную правую кисть, тем тяжелее становился этот ментальный валун. Потому что я люблю быть учителем. По-настоящему люблю…

От стены к стене ненавязчивым рикошетом распространялись шаги, слишком неспешные, точно ученик, оставивший класс в разгар урока, не собирался возвращаться вовсе. Я не планировал завязывать разговор, пусть мне и полагалось — как учителю — осведомиться о причинах прогулки во время урока; думалось, что раз меня непреодолимо тянет к уединению, то и другому человеку нужно предоставить возможность хотя бы изредка побыть в тишине и спокойствии со своими мыслями. Однако этот самый «другой» распорядился свободой иначе: невысокий темный силуэт остановился поодаль, терпеливо ожидая, когда же я оглянусь (чего я так и не сделал), и через полминуты неловкого молчания приблизился, с фальшивой отстраненностью уселся на тот же подоконник напротив меня.

— Привет Вам, мистер Хармон…

— Здравствуй, Нэнси, — как можно менее кисло улыбнулся ей я. — Как твои дела?

Она поправила манжеты черной рубашки, невероятно жаркой при такой погоде, зато, надо думать, отлично скрывающей синяки на запястьях… Одного внимательного взгляда на ее посеревшее лицо мне было достаточно, чтоб позабыть обо всех проблемах, помимо одной — проблемы самой Нэнси.

— Как дела?.. — с совершенно иной заинтересованностью и глубокой интонацией повторил я, и Нэнси поморщилась проезжающим за окном машинам.

— Вскоре все опять будет нормально… Он… — замялась она, так толком и не определившись, готова ли со мной говорить откровенно. — Он обычно недолго наслаждается волей… В который раз присядет за пьяный дебош… и все опять будет нормально, — словно заученную назубок молитву вновь озвучила Нэнси. Ее губы силились выдавить улыбку, но вышла такая же полная боли гримаса, что и у меня двумя минутами ранее.

Я не знал наверняка, про кого она говорит: явно член семьи… маловероятно, что бойфренд-уголовник, хотя в наши дни чего только не бывает. Из личного дела Нэнси я помнил про наличие отца и старшего брата, последний с большой охотой рвался в армию и добился своего; вернулся ли с очередной «оборонительной» войны? И отчего так стремился стать военным: быть может, всего-навсего желал сбежать из дома?.. Это бы для меня расставило все на свои места…

— Тебе небезопасно быть дома…

— Еще бы, — хмыкнула Нэнси, — не когда у него настолько отстойное настроение!

— …Есть возможность временно пожить у друзей?

— Есть, — поморщилась она. — Только и вещи, и деньги дома. Лучше перекантуюсь в школе до закрытия, а там посмотрим…

— Я могу пойти с тобой, — предложил я, казалось бы, самую обыкновенную вещь, однако Нэнси взглянула на меня так, словно я вместо человеческой речи исторг гром из своего горла.

— Н-нет, — неуверенно мотнула она головой. — Я же… не сопля малолетняя, чтобы учитель за ручку меня домой провожал…

— Нэнси, — серьезно окликнул я ее, и наши взоры встретились в напряжении. — Я пойду с тобой. Ты спокойно соберешь вещи — все, что тебе будет нужно, после чего я отведу тебя куда скажешь.

Секунд десять она жевала губы и язык, поглядывала сквозь оконное стекло вниз, будто тот, кто должен был быть ее верной защитой, а в реальности внушает лишь страх, мог оказаться там, подслушивать наш разговор, чтобы жестоко наказать за любое неосторожное слово.

— А ему Вы что скажете?.. — подавленно уточнила она.

— Что пришел к нему: поздороваться, рассказать о твоих впечатляющих школьных успехах, раз уж на родительских собраниях он не появляется. Буду заговаривать ему зубы, пока ты не соберешься и не покинешь дом, после чего попрощаюсь и уйду. Ему не стоит знать, что я сопровожу тебя к твоим друзьям, иначе все поймет. У садистов нюх на такие вещи — слишком сильно боятся, что окружающие увидят их истинные лица.

— «Садист», да?.. — с мутноватой горькой улыбкой повторила Нэнс.

— А что, нет?

— Да. Садист.

Ее глаза возвращали привычный мне блеск. Силу и самоуважение ей даровало тепло моего понимания. Она больше не наедине со своей бедой. Ее слышат, ей сочувствуют, о ней заботятся, ей хотят помочь. Другой человек знает, с чем ей приходится бороться, подавляя себя каждый день…

В кабинет, где проходил урок литературы, я вошел вместе с Нэнси. Пока она закидывала школьные принадлежности и учебник в рюкзак, я вполголоса вешал лапшу на уши коллеге, ощущая затылком пристальные взгляды моего класса, в особенности обратившейся в слух Мелоди. Я соврал, что за Нэнси сейчас приедет отец и заберет ее из школы раньше по семейным обстоятельствам, благо вдаваться в подробности (придумать которые я еще не успел) не пришлось, ведь Нэнси собралась влет. На прощание я пожелал ученикам усердия и приятного окончания учебного дня, вышел с Нэнси в коридор, и торопливо мы зашагали по этажу к белой лестнице. По пути нам не встретился никто: коридоры были пусты, шаги отдавались эхом, как и позвякивание брелоков на рюкзаке Нэнси, перекинутом через плечо.

На улице нас встретила теплая осень, но по причине того, что мы, переволновавшись, запыхались и вспотели, прохладный ветерок ощущался жаром из духовки. Разгоряченная кровь пульсировала под кожей, пульс неистово бился в каждой вене, и только через квартал мы с Нэнси успокоились. Не покидала сердце лишь упорная тревога, потому как мы помнили, куда и зачем идем. Оттого поступь замедлялась, шаги напитывались театральной ленью: чем дольше наше маленькое путешествие, тем больше времени до прибытия в конечный пункт…

Нэнси шла рядом. Бледная девичья рука стискивала лямку рюкзака, точно то была единственная связь с твердой — надежной землей; разожмешь пальцы — и ничто уже не спасет от падения в бурлящее грязными облаками небо. Именно так себя чувствовал я с тех пор, как ночью оставил постель…

…постель, на которой Вельт прижимался ко мне обнаженным телом, нежил сам и вымаливал ласку, сбегая от безответной влюбленности в черт знает кого…

— Не сочти за глупость, — заговорил я с Нэнси, лишь бы скрыться от перехватывающих дыхание воспоминаний, — но ты не думала обратиться в службу защиты детей?..

— Думала, — кивнула она, маршируя вперед, устремив взгляд туда же — к линии горизонта и прямой пустоватой дороге. — Но это ничего не решит, все станет только хуже.

— Почему?.. С кем ты живешь, когда отец… не дома? — озарился я вопросом, мгновенно ответившим на мой предыдущий.

— Я и сама отлично справляюсь.

— Без опекуна тебе бы жить не позволили. Кто числится им по документам?

— Брат…

— Так значит, он вернулся, — слишком рано отлегло у меня от сердца. — И где он сейчас?

— Не знаю. Никто не знает, — угрюмо добавила Нэнси, и губы ее стали похожи на две темно-фиолетовые — из-за помады — полоски. — Не говорите никому. Если узнают, заимеют привычку отправлять меня в детский дом, когда отец попадает на нары, или в приемные семьи, где вряд ли жить легче…

— Неужели нет других родственников?..

— Есть тетя по маминой линии в другом городе, но… — внезапно замолчала Нэнси. Светофор перед нами велел остановиться, и мы замерли на краю тротуара.

— Отношения не заладились? — попытался я угадать, однако попал в молоко:

— Нет, она хорошая, добрая, с ней очень просто найти общий язык, совсем как с Вами. Но тетя молода, у нее своя семья только-только появилась. Я не могу стать для нее обузой… Тем более если отец разозлится по-настоящему, расстояние между городами его не остановит…

Мда, ну и ситуация… А я-то думал, мне с семьей не повезло. Но у меня хотя бы были любящие старики, а у Нэнси под боком нет никого, на кого она бы могла положиться…

С первого взгляда мне не понравился старый двухэтажный дом, близ которого Нэнси замедлила шаг. Его крыльцо, как и балкончик над ним, было заметно перекошено, краски на стенах осталась половина, если не меньше, забор вообще походил на гнилые губы небывалого монстра, впавшие в плоть почти полностью. Уродливое место, пронизанное запустением и сыростью, совсем не подходящее для такой умной девочки, однако всецело объясняющее острые углы ее характера.

Нэнси поднялась по проседающим скрипучим ступеням, боязливо взялась за потертую ручку наружной сетчатой двери и открыла сперва ее, а следом и основную, деревянную, с облупившейся грязно-белой краской. В небольшую темную гостиную я зашел вместе с Нэнси; диван и кресло облучал телевизор, онемевший после нажатия кнопки на пульте.

— П… Пап? — слабоватым голосом позвала отца Нэнси. Я стоял у порога, она также не отходила от двери далеко. — У нас гости!

Он выплыл из-за кухонного угла и выверенными широкими шагами пересек гостиную. Тонкие полоски света из-за небрежно закрытых штор, словно тюремная решетка, скользили по крепким оголенным плечам, мощной, гладко выбритой голове. Черную майку покрывали желтоватые разводы от пролитого пива, шорты украшали жирные пятна и крошки. Черные глаза придавили Нэнси к стене; в них не было ни толики ее ума, но с лихвой хватало хитрости, опасной для жизней окружающих.

— Ну и кто к нам наведался? — с лживым дружелюбием раскинул широченные руки мужчина. Его сухие тонкие губы испытала улыбка, кривая, как и любая фальшивая эмоция.

— Это мистер Хармон, мой учитель…

— Приятно наконец с Вами познакомиться, — сделал я уверенный шаг вперед и протянул ему левую руку. Нэнси быстро смекнула, что каждая секунда на счету, и бесшумно, как мышь, унеслась на второй этаж по узкой, застеленной пыльным ковром лестничке.

Руку мне пожали, правда с заминкой, так как мой собеседник привык, в общем-то, как и я, взаимодействовать с правой рукой. Бинт на которой, к слову, отец Нэнси подметил, на автомате выискивая мои слабые места.

— Ну и что моя девочка натворила? — со все той же искусственной ухмылкой спросил отец Нэнси.

— О, что Вы, я здесь не для жалоб! Нэнси — прекрасная ученица! У нее много сильных сторон, но в математике успехов, как мне кажется, больше всего. Возможно, в будущем ей стоит связать жизнь с профессией, которая позволит не только использовать склонность к математическим вычислениям, но и дальше развиваться в этой области.

— Женщина-математик? — искренне хохотнул он, и мои глаза сами собой сузились, а брови опустились.

— А что Вас смущает? В наши дни женщин-ученых все больше, и вовсе не потому, что женщины стали умнее: среди обоих полов гениев в различных областях всегда хватало — просто только сейчас мир перестает быть ориентированным сугубо на мужчин.

— Столько заумных слов, — процедил он, не снимая маски. — Вот только они не про мою девочку. Нэнси не идиотка, но бестолковая, не может в памяти много важных вещей удержать. Не надо забивать ей голову всякими нереальными планами: ей место не в колледже, а здесь, у меня под боком. Дома.

От последнего слова меня передернуло. Да что с ним не так?! Мало того, что успехи дочери его словно втаптывают в грязь, хотя впору гордиться, так еще и подрезает отпрыску крылья, осознанно лишает билета в светлое будущее — чтобы что? И дальше ее бить, уничтожать ее психику и в частности самооценку?.. Кошмарный человек. Монстр…

Краем глаза я заметил наверху у лестницы притаившуюся на корточках Нэнси с вместительной спортивной сумкой на плече. Чтобы она смогла покинуть дом, ее отец должен отойти от двери, и вынудить его это сделать — моя задача.

— Извините… Кха-кха! — откашлялся я в кулак, отвернувшись, но данное справиться с поддельным кашлем не помогло. — Не будете ли так добры… кха… принести стакан воды? В горле першит.

— Вода в бутылках закончилась, есть только пиво.

— Не откажусь и от него.

Хозяин дома удалялся на кухню медленно, так что и я, и Нэнси вздохнули спокойно. Как шпионка в стане врага, Нэнс спускалась по лестнице, присев за перила, увы, не способные хоть сколько-нибудь ее скрыть. Когда она ступила на последнюю ступеньку, хлопнула дверца холодильника: время еще есть; никто же, уйдя неторопливо, не будет возвращаться бегом!..

Никто, кроме этого, с позволения сказать, человека. Ему не требовалось ускоряться: всего один огромный шаг вынес его угрожающую фигуру вновь из-за угла, и пойманная с поличным у коврика под дверью Нэнси остолбенела…

— Куда собралась? — с безжизненной, иссушенной любовью спросил отец, и Нэнс вздернула плечами.

— К подруге…

— С сумкой?

— Там… всякие женские штучки… Попримеряем одежду друг друга, покрасуемся перед зеркалом в шмотках, может, на ужин останусь…

— Обсудим сначала, — вынес он завуалированный вердикт, и Нэнси побелела. Плавно, будто призрак, ее отец приблизился ко мне, всунул в руки ледяную банку пива. — Думаю, мы все обсудили, мистер Хармон. Если есть еще что-то, прибережем для родительского собрания.

Неудавшийся двойной агент, я стоял у двери, в которую обязан был выйти прямо сейчас — и оставить Нэнси в этом доме?..

— Нэнси, — твердо вымолвил я, глядя новоиспеченному заклятому врагу в глаза, — на выход. Сейчас же.

Она стояла, не шелохнувшись, сжимала ручки сумки до болезненной белизны кожи. Овальное красноватое лицо с тяжелыми темными глазами придвинулось к моему на опасное расстояние в несколько дюймов.

— Не следует приказывать моей дочери. Я сам решу, что ей делать.

— Нэнси…

— Слышь, щеголь, ты меня злишь!..

— …другого шанса не будет.

— НЭНСИ, СТОЯТЬ! — рявкнул назад ее отец, едва девочка сделала шаг.

Я заметил почти сразу, как он сжал кулак, еще даже не планируя меня бить — бездумно подчинившись импульсу. Я вконец позабыл о травме, коей сам себя по глупости наградил, — замахнулся правой что было мóчи, но мой израненый кулак встретил твердую ладонь и стальную хватку, разразившуюся искрами боли у меня перед глазами!

— Папа, не надо!..

— Заткнись и не мешайся под ногами!

— Нэнси, беги… — проскрежетал я, впустую пытаясь сопротивляться мучительному давлению на раны и суставы правой кисти.

— Только попробуй! Тупая идиотка, как твоя мать! Разве сложно не доставлять мне неприятности?! — Он завершил обвинение ударом с отдушиной, пришедшимся мне (слава Богу, не Нэнси!) в скулу. Дезориентированный, я повалился грудью на стену, но правая рука теперь вновь была свободна.

— Нет! Мистер Хармон!.. — жалостливо воскликнула Нэнси. Хлопнула пощечина, и последовал еще один ее вскрик, до боли в сердце жалобный!..

Я повернулся резко, насколько мог, и заехал отвлекшемуся мерзавцу банкой пива по лицу. Он не устоял на ногах, грохнулся на пол, по-прежнему способный как следует отделать что меня, что держащуюся за покрасневшую щеку Нэнси, — но я ему такого шанса не дал. Взобравшись сверху, я нанес помявшейся банкой еще один удар — и еще! Какое право ты имел тронуть ребенка?! Он доверял тебе! А ты предал это доверие!.. Жесть из-за деформации дала течь: пиво смешивалось с кровью, а я продолжал наносить удары, пока орудие самозащиты не стало в моей руке бесполезным. Поверженный враг с разбитым лицом был в отключке. Нэнси отняла ладони от дрожащих губ и кое-как помогла мне подняться. В ее глазах читался шок, но никак не жалость к тому, кто безжалостно пил ее кровь годами.

— Это Вы… ради меня?.. — тихо поразилась она, переводя взор с отца на мое потрепанное лицо. — Но почему?..

— Я не мог оставить тебя здесь, — честно ответил я, и на ресницах Нэнси сверкнули слезы. — …Ты должна все рассказать службе защи…

— Нет! — перебила меня Нэнси и отчаянно замотала головой: — Нет-нет-нет-нет-нет! Вы ведь знаете, что будет тогда! Я говорила!..

— В ином случае твой отец если не посадит меня, то отсудит у меня все.

— Нет, Вы же защищались и защищали меня…

— Выглядит это иначе: я в чужом доме, не покинул его по требованию владельца — это нападение. Если ты не расскажешь, как все было на самом деле, почему я пришел с тобой сюда, помощь тебе обернется крахом моей нынешней жизни.

Да, отчасти я солгал Нэнси: случись суд, присяжные поверили бы мне, законопослушному учителю, а не закоренелому уголовнику. Но в миг, когда отец Нэнси запретил ей покинуть дом, я осознал, что не могу бросить ее в этом месте и сделать вид, будто ничего не было. Как ее учитель, я должен дать Нэнси билет в светлое будущее — чего бы мне это ни стоило…

***

Я вернулся домой к ночи, абсолютно забыв про отъезд Пола с Шерон и присутствие Вельта. Разбирательства с полицией и службой защиты детей выпили из меня все соки, но на душе звонко пел соловей: впервые в жизни Нэнси рассказала все — и не иносказательно, намеками, а описала все побои и унижения, пережитые по вине ее отца, показала синяки и шрамы. С меня сняли все обвинения, связались с тетей Нэнси, к которой она отправится жить со дня на день. Ни тете, ни мне, ни самой Нэнси по поводу ее отца волноваться не надо: закон не на его стороне; разве что через энное количество лет сегодняшний инцидент может вылиться в серьезные проблемы, но к этому времени все мы успеем по несколько раз переехать.

Я включил свет в гостиной — и тотчас пожалел об этом: с дивана вскочил заспанный Вельт. Проклятие, я не оставил ему ужин… Я ужасный опекун… На его красивом лице застыла тревога и превратилась в панику, как только крестник увидел мою скулу и поалевшие бинты на правой руке…

…И вот мы вернулись в самое начало! Меня объяло дежа вю: снова ночью, снова в ванной, снова Синди нет дома, только на этот раз на бортике ванны сидел я и Вельт обрабатывал антисептиком мои костяшки и лицо. Сколько бы он ни расспрашивал, я не сказал ему ничего, кроме: «Подрался с одним мужиком…» Это не моя тайна, а Нэнси, посему я не имею права разбалтывать лишнее. Но, похоже, пришло время сказать то, что Вельт заслужил услышать…

— Прости меня, — начал я, голос дрогнул, и Вельт, перестав заботливо дуть мне на раны, поднял удивленные глаза. — Я — взрослый, я должен былдержать себя в руках, помочь тебе справиться с бардаком в голове и бушующими в крови гормонами, а не… — Слов не хватило, и я отрывисто выдохнул, набрал полную грудь: — Я воспользовался ситуацией в своих корыстных целях — воспользовался тобой, твоим доверием, нашей близостью, и прощения мне за столь отвратительные поступки нет! Я не ради прощения перед тобой извинился: искупления не будет, невозможно переписать такое… Но я хочу, чтобы ты знал о моем раскаянии, о сожалениях, о правильном отношении к произошедшему. К сексу нельзя относиться как к игре, поучаствовать в которой можно пригласить любого, тем более члена семьи, коим я себя считал по отношению к тебе!..

— Дэм… — Вельт выбросил в маленькую урну окровавленную вату, взял бинт и бережно начал перевязку моей правой кисти. — Если ты считаешь, что прошлая ночь была игрой, — ладно, пусть так… Сейчас я не смогу тебя переубедить… Но раз ты чувствуешь себя виноватым, приложи усилия, чтобы хоть что-то исправить. — Не понимая, к чему он ведет, я придержал пальцем слабый узел на бинте, пока Вельт вязал поверх него более крепкий. — Покажи мне другую сторону отношений. Покажи мне любовь, совместное времяпрепровождение, где чувства во главе стола.

Закончив, он провел ладонью по моей перебинтованной руке, и от кисти по всему телу разошлись мурашки: невыносимая нежность с его стороны…

— Я не знаю, как сделать это, не наломав еще больше дров… — шепотом признался я.

Вельт выпрямился, подступив вплотную. Сидящий, я смотрел на него снизу вверх, пусть так разница в росте не была велика. Его прохладные ладони накрыли мои щеки, большой палец обрисовал по периметру квадратный пластырь на разбитой скуле. От аромата молочного шоколада кружилась голова: в закрытом помещении, да еще таком маленьком, как ванная, его концентрация становилась смертельной для разума.

— Я и сам толком не знаю, — выдохнул он в мою кожу, и я уже не смог отвести взгляд от его губ… — Но мы что-нибудь придумаем, обязательно…

Он лобызал меня так, как я его минувшей ночью: пылко и глубоко, растворившись в этом поцелуе. Руки не позволяли отстраниться, и я согрел его пальцы своими поверх моих щек, как если бы страшился, что Вельт сам отпустит меня…

Что же мне делать?..

========== Глава 23 ==========

Поцелуи ослабевали, приобретали призрачность, отстраненность — я прикладывал все силы для этого, боясь снова потерять контроль, позабыть об ошибочности совершенного прошлой ночью. Вельт прижался щекой к моей шее — горячей нежной кожей…

— Ты не ужинал… — припомнил я, и то ли из-за эха ванной, то ли из-за чрезмерной близости Вельта мой голос прозвучал надломленно.

— А ты?

— И я.

— Тогда давай поедим вместе, — ободряюще улыбнулся Вельт и закинул остатки бинта обратно в аптечку.

— Готовить долго — закажем что-нибудь.

Я был измотан окончанием дня и еще больше выпит приближающейся второй ночью наедине с Вельтом, оттого мой голос, как и движения, был монотонен, отчасти безжизненен; на фоне него детские подрыгивания Вельта выглядели наигранными, а скорая звонкая речь — счастливой напоказ. Но он и правда был счастлив, и если честно, это было единственным, что не давало мне рухнуть на диван мордой в подушку и просто отключиться, заставить этот адовый день завершиться в мгновение ока, пусть и для меня одного.

Мы заказали немного китайской еды — и время до достаточно скорой доставки обернулось неловкостью, утопленной в вязкой тишине. Даже когда загалдел телевизор, дом по-прежнему казался чрезмерно пустым, воздух — напряженным от электричества, стены и мебель давили на меня, незаметно для глаз окружали, загоняли в угол… Я не мог пойти в спальню, так как обязательно увидел бы нас: сошедших с ума от страсти, поддающихся ей, ублажающих друг друга… Не могу представить, что когда-нибудь вообще сумею спать на той кровати… Сидеть на диване и смотреть телевизор как ни в чем не бывало я тоже не мог, так что постарался занять руки приготовлением кофе, благодаря чему хоть ненадолго освободил голову, гудящую от роя воспоминаний, желаний, самоукоров. Украдкой я оглянулся на кусочек дивана, что видел из кухни: Вельт рассмеялся озвученной комиком шутке, и перед моими глазами явственно возникла одна из многих тысяч ситуаций, когда я также слышал его смех. Чуть ли не с самого рождения Вельта я всегда был рядом с ним, обнимал его, карапуза, сидящего у меня на ногах во время просмотра мультфильмов… Он заливался таким же солнечным смехом, несуразно хлопал в ладоши, подпрыгивал у меня на коленях… Мой маленький Вельт… Кофейная кружка выскользнула из моих похолодевших пальцев. Я даже не попытался ее поймать, хотя вряд ли смог бы; будто в замедленном течении времени смотрел, как она, вращаясь, падает на пол, как разлетаются крупные двухцветные осколки, рассыпается сахар. Вельт прибежал на кухню тотчас.

— Не нужно было… — взволнованно выдохнул он, мягко отодвинув остолбеневшего меня от кучи осколков. — Попросил бы меня — я б все сделал…

Он решил, что я выронил кружку из-за травмированной руки; принес из малюсенькой кладовой швабру и совок — ориентировался в моем доме как в своем собственном.

— Отдохни, — посоветовал он, не разгибая спины. Звенела керамика, шуршал ворс швабры. — Я со всем разберусь.

Я вымолвил «спасибо» одними губами, так что Вельт меня не услышал, и нетвердой походкой отправился в гостиную, устало опустился на диван. Комик с экрана вещал словно на неизвестном мне языке, оттого не заглушал болезненную мысль: «Хотел бы я забыть детство Вельта…»

Стоп, что?.. Я нахмурился, глядя на журнальный столик, играющий разноцветными телевизионными бликами. Я должен хотеть отмотать время вспять и переписать прошлую ночь, а вместо этого… Я поднял на Вельта взгляд: облокотившись на швабру, он высыпал из совка осколки в мусорное ведро. Не отдавая себе в этом отчета, я любовался изгибами его расслабленного тела, контуром губ, линией носа, тем, как неопрятно торчали его непослушные пряди…

В чувства меня привел звонок в дверь, и я поспешил принять заказ у курьера. К моменту, когда я разложил на журнальном столике легкие алюминиевые контейнеры, сохраняющие еду горячей и потому вкусной, Вельт вернул швабру и совок на место, вымыл руки и, довольный, плюхнулся на диван. Как и всегда, я распаковал все три контейнера, протянул крестнику палочки, отсоединил друг от друга свои и сел рядом с ним. Голод, наконец, дал о себе знать — запустил сильные щупальца в мозг и поглотил электрические импульсы, питающие его. Чудом позабыв о прошлой ночи, я откинулся на мягкую спинку, левой рукой прижал к груди контейнер с мясом по-пекински, на колени предварительно водрузил второй, с пельменями на пару. Так же, как и я, Вельт держал яичную лапшу с шампиньонами, сладким перцем и луком, подцеплял палочками то ее, то пропитанные кисло-сладким соусом кусочки мяса и ананаса из моего контейнера, запихивал за щеку пельмени, отказываясь от разумных укусов, из-за чего становился похожим на набившего рот грызуна. Безмолвно мы сидели плечом к плечу, смотрели телевизор, ели общую еду, и на душе разливалось спокойствие, какое в последнее время я не испытывал…

Постепенно контейнеры опустели и переместились на стол. Погрузившись в приключенческий боевик, я не заметил, как сыто лег на бок, подперев висок ладонью. Вельт расположился на мне, как коала на ветке; под щекой его оказалось мое левое плечо, руки и ноги он свесил и в такой неординарной позе поглядывал на телеэкран. Его веки двигались все медленнее во время моргания, смыкались на более длительный срок, и вскоре Вельт погрузился в сон, словно насытившийся питон.

Я выключил телевизор, осознав, что смотрел фильм только с Вельтом — без него это занятие почему-то теряло всякий смысл. Бережно уложив крестника на нагретое место, я ушел от дивана и через «не хочу» переступил порог спальни. Ночевать здесь я и не собирался. Награждая себя ментальными оплеухами, дабы развеять оживающие перед глазами воспоминания, я скрутил постельное белье в массивный ком, отнес в ванную, утрамбовал в стиральную машину, в которой уже валялась моя рубашка, хотя я точно помню, что там ее не оставлял — закинул бы в корзину для белья. После всего, что я натворил, будь я неладен, придерживаться былых решений глупо: пусть Вельт спит на кровати, где ему будет и удобнее, и теплее, чем на диване.

Перестелив, я вернулся в гостиную и мягко потряс Вельта за плечо. Он открыл заспанные глаза далеко не с первого раза — мне пришлось сесть на край дивана, возле бока Вельта, и подождать, пока он способен будет понимать меня, а не имитировать общение случайными фразами, оброненными сквозь липкую сонливость.

— Сходи в ванную, переоденься в пижаму. Спать сегодня будешь на кровати.

— Иди в ванную первым… — покраснев, сказал он. Я понял его слишком хорошо:

— Вельт, мы не… — Как же тяжело давалось всякое слово: терялось среди прочих мыслей, стопорилось в сжимающемся горле. — То, что случилось, больше не повторится, Вельт.

Он мгновенно избавился от пелены недавней дремы, сел рывком, ухватился за мою одежду.

— Но мы же договорились!.. Ты покажешь мне другую сторону отношений! Л… лю… — замялся он и спрятал от меня глаза. — Любовь, Дэм…

— Я помню. И я выполню обещание. Уже выполняю: и первый урок заключается в том, что любовь не определяется сексом. Мы провели вечер вместе, разделили еду, передачи, этот диван… Вот основное проявление любви, Вельт. Душевное тепло. Без него у двух людей ничего не получится, сколько бы времени они ни проводили вместе в постели.

Вельт пододвинулся ближе, не отпуская мою одежду. Уткнулся носом мне в грудь…

— Мне с тобой очень тепло… — проникновенно вымолвил он, и за забором из ребер учащенные удары разбавил один — глухой, мощный, нарушающий ритм. Я судорожно сглотнул, опустил плохо подчиняющиеся руки на его плечи, чтобы как можно нейтральнее отодвинуть от себя Вельта.

— Мне с тобой тоже… всегда…

Он не сопротивлялся, неторопливо отстранился сам, будто через прикосновение смог прочесть мои мысли.

— Мы ведь можем просто спать рядом друг с другом? — спросил он, воззрев на меня большими чистыми глазами.

Этот взгляд прожигал мои строгость, решительность, холодность как лазер, добирался до нежного пылающего ядра, превращал тот огонь в настоящий пожар сердечности. Когда он так смотрит на меня, как я вообще могу быть способен ему отказать?..

— Нет…

— Дэм, — вздохнул он и приподнял брови, — в этом же ничего странного нет. Все эти годы мы часто засыпали вместе… Мне спокойнее, когда ты под боком… — добавил он, скользнув взором в сторону, к диванным подушкам. В следующую же секунду он понял, что последние слова не возымели должного эффекта, и решил сломить мою волю окончательно: — …Я очень скучаю по родителям… Не могу снова на долгие часы остаться в одиночестве… Ты же не бросишь меня?..

Мой выдох был похож на скрип, с коим отворилась тяжелая старая дверь мягкого сердца. Первый Дэмиен напоминал, что Вельт бессовестно эксплуатирует мою жалостливость; второго Дэмиена не было вовсе: вместо него уши обласкивал снова и снова укоряющий голос Вельта: «Ты же не бросишь меня?..» — как оставил его одного на весь день сегодня…

Итог был вполне ожидаем. Я вышел из ванной, выключил свет. Вельт уже лежал под одеялом в другой пижаме, принесенной из дома, усердно прикидывался спящим. От одного взгляда на его умиротворенное лицо меня начинал душить воротник пижамной рубашки. Присев, я проверил будильник, взбил подушку, забрался под одеяло. Пока нас с Вельтом разделяла половина постели, все было так же, как и всегда: я словно ложился спать с Синди, не испытывая ровным счетом ничего…

Нахмурившись, я уставился сквозь полутьму на прикроватную тумбочку. А это нормально вообще — не чувствовать ничего рядом с человеком, с которым планируешь провести всю оставшуюся жизнь?.. Вельт не дал мне додумать: шурша как мышь в соломе, он подлез ко мне, обхватил обеими руками мое предплечье, ногами проделал то же с моим бедром.

— Вельт… — недовольным тоном нарушил я тишину.

— Мне холодно…

— Так давай я достану еще одно одеяло.

— Нет… Мне и так хорошо…

Спорить с ним было бесполезно. Я понадеялся лишь на то, что с минуты на минуту он, усталый и сытый, заснет и я смогу высвободиться. Вельт горячо дышал мне в плечо, старался лежать неподвижно, но тело слушалось его так же, как и он меня. Чрезвычайно медленно, будто это делало манипуляции Вельта полностью незаметными, крестник терся о мою ногу пахом, неправдоподобно изображал сонное сопение. У меня в груди гремели гулкие выстрелы; Вельт теснее сжал мою руку, потерся о рубашку лицом; мне в ногу упирался вставший член… Хватка Вельта ослабла. Издав самый фальшивый зевок из возможных, мальчик повернулся ко мне спиной и отполз обратно на свою половину постели.

Большим пальцем я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чуть ее не оторвав, но удушье никуда не делось. Я тоже лег на бок, отодвинулся на край. Что за нелепая ситуация: оба в одной постели — ждем, пока спадет возбуждение, — безрезультатно стараемся избегать мыслей друг о друге…

Чем ближе подплывал сонный туман, тем сложнее становилось следить за внутренней речью, формирующей фундамент для сегодняшних сновидений…

…Хотел бы я не знать Вельта с рождения…

…Хотел бы я, чтобы он был взрослее…

…Хотел бы я сейчас оказаться перед «Кроликом во грехе»…

========== Глава 24 ==========

На следующий день я чувствовал себя ужасно — и выглядел соответствующе. Мешки под глазами из-за бессонной ночи в одной постели с Вельтом создавали впечатление, что я залез пальцами в косметичку Синди и размазал тени под глазами. Белки подобием трещин испещрили красноватые сосуды. На подбородке красовался все-таки заметный телесный пластырь: кажется, мой мозг отключился на мгновение, когда я брился, и потому пришлось, бормоча ругательства под нос, смывать с раковины кровавые капли. Не стоит забывать также об еще одном пластыре на лице и перебинтованных костяшках — «трофеях», доставшихся после драки с отцом Нэнс. Коллеги смотрели на меня как на жертву ДТП, но, угнетенный спутавшейся, смешавшейся, размывшейся жизнью, я не замечал в их взглядах жалости. Паранойя подняла сонную голову на длинной шее, проморгалась и взбодрилась: в совершенно отстраненных разговорах вполголоса мне чудилось осуждение, будто все — абсолютно все — были в курсе моего морального падения. В особенности Кайл. Проходя мимо моего стола в учительской, он источал стальными очами липкое, неприятное для меня знание. Я провожал его взглядом исподлобья, как и всех прочих преподавателей, прятал нос в кофейной кружке, давно уже опустевшей; зачем-то даже сербал пустотой — остатками кофейного аромата и въевшимся в керамику темным налетом.

На стене слишком быстро тикали часы. В надежде, что они спешат, я сверялся со временем в углу монитора и на экране телефона, но настенные часы были правы. Совсем скоро мне придется вести урок в классе Вельта — в присутствии крестника…

— С добрым утром, — сверкнула слева лучезарная улыбка Даян, и практикантка осторожно пристроила пятую точку на самый-самый краешек моего стола.

Секунд пять она молча сверлила меня проницательным взором, очевидно, все разложив для себя по полочкам в первую секунду, а остальные потратив на выбор наиболее вежливых слов. Наконец, она огляделась, словно героиня шпионского кино, и наклонилась ко мне. Как окончательно поехавший по фазе, я прикрыл ладонью кружку, чтобы мое ребяческое притворство с понарошковым кофе не раскрыли.

— Дать Вам кое-что от похмелья?..

— Я не пил.

— Оу… — Она неловко отпрянула, с опозданием опустила вздернувшиеся брови. — Тогда… нездоровы?..

— Плохо спал.

— Ох, очень жаль, — без притворства повесила нос Даян. — У меня выдалось свободное время, которое, к сожалению, больше не с кем зап… нечем заполнить, — поморщившись, поправилась она, — и я подумала пригласить Вас куда-нибудь выпить вместе или поесть, если Вы трезвенник, просто весело провести время… — Она, уже с наигранной бодростью, соскочила со стола, взмахнув руками, улыбнулась: — Не буду отвлекать: сегодня явно не самый подходящий для этого день! Удачи на предстоящих занятиях и хорошего сна!.. Не в смысле, что Вы спать будете на уроке, — рассмеялась она, отходя лицом ко мне, но вот махнула на прощание; я увидел ее спину…

— Даян.

— Да? — Она пружинисто обернулась с завораживающей грацией.

— Спасибо. За понимание. Это то, что сейчас и было мне нужно.

— Всему место и время, — кивнула Даян, и я сознательно повторил ее жест.

Невероятно легкая в общении девушка. Готов хоть сейчас рассказать ей о своих житейских бедах (не считая ситуации с Вельтом, конечно), что далеко не всегда мог сделать в отношении Пола, к слову, так и не связавшегося со мной за два дня, минувших с их отъезда. В отличие от мужа, Шерон звонила: в первую очередь, естественно, Вельту.

…Мне легко с Даян, Шерон и Синди; тяжело с Полом и Вельтом…Ох, Вельт… Похоже, мне действительно надо жениться: рядом с близкими мне мужчинами, что бы нас ни связывало, я в той или иной степени страдаю. С Синди мне будет спокойно — «американская мечта»: любимая работа, достаток, семейный дом в благополучном районе, пронизанный дружеским взаимопониманием брак, потом — дети?..

Стрелка часов громко переместилась на двенадцать, и я машинально потянулся к телефону: если время на мобильном запаздывает хотя бы на полминуты, ее я проведу в учительской, не побегу сломя голову в класс — к Вельту… Пальцы не успели коснуться дешевого противоударного чехла. Смартфон ожил в вибрациях, на вспыхнувшем экране высветилось имя невесты. Не хотелось говорить с ней сейчас, пока сердце не на месте, а мысли складируются в голове кое-как, того гляди высыпятся, как неряшливо утрамбованное меж полок барахло из открывшегося шкафа. Но в эти минуты у меня есть отличное оправдание — урок! — а если не возьму трубку, потом придется перезванивать, и это будет не меньшим испытанием… «В конце концов скажу, что опаздываю, поговорим очень кратко…» — решил я, провел пальцем по экрану и приложил мобильный к уху.

— Привет, как твои дела? — отчеканил я, позаимствовав у Даян вежливый эмоциональный подъем.

Ее голос был тепл и свеж, а последовавший за приветствием рассказ о пребывании в Париже и пригороде — восторженен и хаотичен. Несмотря ни на что, мне было приятно слушать Синди. Прижав к уху трубку плечом, я сунул учебник под мышку и отправился в класс. Попытки разобраться в сумбурных впечатлениях невесты не дали накручивать тревоги, ранее царапающие черепную коробку изнутри: вдруг я поведу себя как-то не так в присутствии Вельта и все обо всем догадаются?.. Но голова была занята торопливо повествующей Синди; ноги перемещали тело в пункт назначения сами, а завели бы черт знает куда — я б и не заметил. Закрытая дверь класса, отделяющая гомон за порогом от холодной тишины коридора, поздоровалась бликом на ручке — взяться за которую мне помешал внезапный вопрос из динамика:

— Давай поженимся в следующем месяце?..

— Что?.. — Я замер в шаге от двери, перехватил учебник и сжал его мягкий переплет до белизны кожи. — К чему торопиться?..

— Дэмиен, мы уже целую тучу времени «не торопимся». Откладывать на еще больший срок — просто невежливо по отношению к семьям и друзьям, знающим о помолвке. Так что подумай, пожалуйста, какую точно свадьбу ты бы хотел: где, какой будет основная тема, какие блюда и напитки. А как вернусь, будем выбирать, в каких аспектах сделаем по-твоему, а в каких — по-моему.

— Зачем мелочиться, — не подумав, ляпнул я с явным раздражением, — все же будет по-твоему.

— Дэ… — возмущенно окликнула меня Синди, но я практически мгновенно ее перебил:

— Извини, я уже перед классом — начинается урок, не могу говорить!

Я протараторил последний десяток слов как скучный стих, вызубренный без малейшего понимания, и повесил трубку. Синди не помешает остыть прежде, чем мы возобновим эту беседу. Мне нужно успокоиться!..

Месяц…

Сбегая от дышащей в затылок свадебной церемонии, я ворвался в класс. Тотчас смех и разговоры затихли, взгляды любопытных по юности глаз устремились на меня, впервые явившегося на работу побитым как собака. Проходя к учительскому столу, я случайно отыскал взором Вельта — и виновато уткнулся в пол, поджав губы. Как я обычно на него смотрел? Каким было выражение лица? Как звучал мой голос?.. Я не мог вспомнить, сколько б ни силился, но все же был абсолютно уверен: раньше было иначе, и теперь я веду себя подозрительно…

— Кто сегодня отсутствует? — спросил я, опустившись на стул с учебником в обнимку. Устраивать перекличку не было никакого желания, ведь придется произнести имя крестника.

Мелоди с места назвала несколько фамилий — я пометил отсутствующих. Рука замерла над строчкой Нэнси, и в этот миг я ощутил привычную волну тепла, омывающую тело изнутри. Я вспомнил произошедшее у Нэнси дома, благодарность на ее облегченном лице, когда мы увиделись с ней в последний раз!.. Той вернувшей меня самому себе волной была искренность — мой главный инструмент в преподавании. Я медленно поднялся с места, обошел стол и присел на него, обратив все внимание на учеников, в том числе и на Вельта.

— Вы, вероятно, еще не в курсе, но Нэнси больше не будет учиться с вами. Сейчас она переводится в другую школу — в городе, куда она переехала к родственникам.

Школьники переглянулись, от одной задней парты к другой пронесся шепоток, и только Мелоди опасливо подняла руку, чтобы озвучить всеобщее мнение:

— Простите, а Нэнси… исключили за поведение?..

— Нет. А должны были?

— Ну, она… — Мелоди оглянулась, получила от одноклассниц визуальную поддержку и вернулась в разговор: — Нэнси выглядела… своеобразно… Про нее и ее компанию говорили… всякое…

— Ты видела, как Нэнси нарушает правила или ведет себя недопустимо? — мягко спросил я и обвел взглядом класс: — Кто-нибудь из вас?

Кто-то остался неподвижным, кто-то пожал плечами, Мелоди покачала головой, и я выдохнул: признаться, боялся узнать о бывшей ученице что-то из ряда вон, не хотел омрачать сложившийся у меня в сознании образ умной дерзкой Нэнс.

— Никогда не судите по слухам. Относитесь к ним как к информации, которую необходимо проверить прежде, чем делать ее частью собственного мнения или отшвырнуть прочь. Опираясь только на свое знание, критически здраво относясь ко всему и не поддаваясь слепо точке зрения большинства, вы достигните всего чего пожелаете и, несомненно, будете прекрасными людьми, что, по-моему, даже важнее… Раз с этим разобрались, переходим к уроку! Какие-нибудь трудности возникли при выполнении домашней работы?

***

Подошвы стучали по светлой матовой плитке; практически счастливый, я остановился перед зеркалом, уперевшись в края раковины ладонями. До конца урока и по пути сюда, в учительский мужской туалет, я носил непроницаемую маску и только сейчас, в полном одиночестве, выпустил наружу интенсивные эмоции. Получилось! Я смог провести занятие спокойно, расслабленно, после разговора с учениками о Нэнси. Сумел громко, на весь класс, произнести имя Вельта, прося озвучить рассуждение при решении примера, — и не прозвучал странно, более чем уверен!..

Легким движением руки я включил прохладную воду, протер мокрой ладонью лицо и заставил кран вновь умолкнуть.

…Я тот, кто я есть, и никакие мои ошибки этого не изменят. Я по-прежнему учитель. Все тот же хороший человек — тот, кто изо всех сил старается быть таковым!..

Смотреть в глаза отражению было заметно легче. Я усмехнулся воспрянувшему себе, как вдруг позади прозвучал отрывистый всхлип. Усмешка растворилась, я обернулся: двери всех кабинок, кроме одной, средней, были приоткрыты, но в занятой кабинке ног не было видно. Как ни в чем не бывало туалет снова заполнила тишина. Мне не показалось — я не сомневался. Если уборщики забыли запереть туалет, сюда вполне мог пробраться кто-то из учеников; взрослый не стал бы прятать ноги, ведь понимал бы, что это вызовет лишь больше вопросов.

Без лишней спешки я проследовал к выходу, открыл дверь — и тут же закрыл ее, притаился, приникнув к ледяному настенному кафелю. После нескольких секунд отчетливый всхлип повторился и незаметно перешел в завывания. Плакала девочка — старшеклассница?.. Прикрывала рот рукой, оттого голос ее звучал приглушенно, в то время как придыхания и всхлипы становились громче. Я, особо не скрываясь, но и не грохоча как слон, подошел к кабинке и трижды постучал в дверь. Восставшая тишина ударила по ушам, словно я с головой погрузился в воду бассейна на шумной вечеринке.

— Я могу чем-то помочь? — узнал я, застыв у двери.

Ноги в официальной обувке, не молодежной, коснулись пола, щелкнул замок, и дверь тихонько распахнулась сама. На опущенной крышке унитаза сидела Даян: глаза заметно опухли; не то красные щеки покрывали белые пятна, не то белые щеки — пятна красные. Губы дрожали, пальцы мяли внушительный ком туалетной бумаги, уже пропитанный слезами, как и кончик правого рукава.

— Боже, Даян… — Я зашел в кабинку (она была мала — я сделал всего шаг), встал перед девушкой на одно колено, просто чтобы не смотреть на нее свысока в такой непростой ситуации. — Что случилось? Почему Вы здесь?..

— И-извините, — попыталась выдавить она улыбку, — подумала, что в женском будут лезть и дознаваться… Хотелось выплакаться…

— Оу… — осознал я. — Тогда простите, что помешал…

— Нет-нет, Вам можно! — спохватилась практикантка. Чтобы я не ушел, она опустила влажную ладошку на мою кисть и стремглав отдернула, заверив: — Это не сопли, правда! Она мокрая от слез!

— Верю!

Даян жалобно рассмеялась в бумажный ком, широко улыбнулся и я. Какое-то время мы так и молчали: она теребила бумагу, я отмораживал колено, уже с десяток раз пожалев, что подсознательно выбрал рыцарскую позу.

— Меня девушка бросила… — судорожно выдохнула Даян. — Сказала, что со мной ей не по пути… Она — чайлдфри, а я хотела бы когда-нибудь ребенка, так что в расставании нет ничьей вины, но… — Слеза покатилась по щеке, и Даян, утирая ее, ностальгически улыбнулась в запястье. — …не легче от этого…

Я привык видеть ее не такой на работе. Привык слышать ее голос другим — наполненным жизнерадостностью, невообразимыми нотками мелодичного смеха.

— Давайте выпьем сегодня, — решительно произнес я, и Даян перевела удивленный взгляд на меня. — Как закончится работа, сходим куда-нибудь вместе?

— Вы предлагаете, потому что я реву в три ручья?

— Да! — задорно кивнул я, и Даян улыбнулась напоенной слезами бумаге. — А еще потому что Вы пригласили меня ранее: сейчас я чувствую себя уже лучше — и хочу, чтобы так же полегчало Вам. Вы согласны?

***

На последней перемене я отыскал Вельта на подоконнике в безлюдном коридоре. Посасывая леденец, в свете сонного солнца он что-то малевал оранжевым карандашом в блокноте. «Грязных» серых линий было столько, что рассмотреть образ в рисунке становилось проблематично; возможно, сами движения или поскрипывание карандаша успокаивали Вельта, заменяли пузырьки упаковочной пленки. Удивительно, что я нашел его именно здесь — там, где прятался сам перед заключительной встречей с Нэнси… Услышав мое приближение, он оторвался от блокнота и тепло улыбнулся — это выражение лица было заразительно, так что мне пришлось как следует потрудиться, чтобы заставить уголки губ окаменеть, не позволить им подняться слишком заметно. Подойдя к крестнику, я протянул ему заранее приготовленные деньги и ключи:

— У меня сегодня встреча, так что вернешься домой без меня, на автобусе. Наличка — на всякий случай.

Разумеется, у Вельта есть свой дом, но так у меня будет меньше поводов для беспокойства — на то и ключи от моего дома. Он принял их со спорными чувствами: с одной стороны, предстоящее одиночество его не радовало, а с другой… Он стиснул ключи как бедняк золотую монету.

— А во сколько ты вернешься?

— Не знаю, как получится. Если сильно задержусь, ложись спать без меня. В холодильнике предостаточно еды: бери все, что захочется. Лучше не экспериментируй с готовкой, а то мало ли что; просто разогрей.

Прозвенел звонок на последний урок. Мы с Вельтом расстались: в его глазах перед уходом я приметил бодрый огонек самостоятельности. Может ведь, когда хочет! Тогда отчего не всегда такой?..

Мой следующий урок завершился раньше срока. Я понимал, что чем скорее отправлюсь с Даян на поиски приключений, тем раньше встреча завершится и я вернусь домой, который к тому времени, надеюсь, Вельт не сожжет-взорвет-затопит. У Даян было «окно», так что из учительской мы направились на улицу, где нас уже дожидалось заказанное практиканткой такси.

Даян выглядела значительно лучше, эмоционально говорила и легко вовлекала меня в десяток коротких, но совершенно не скучных бесед ни о чем.

Минуя пробки совершенно незнакомыми мне узкими темными улочками, такси увозило нас на окраину: не туда, куда боятся заглядывать не имеющие ножа в кармане люди, а в более-менее приличный район. Вменяемых на его тротуарах было большинство, а лицемерных блюстителей морали — днем с огнем не сыщешь! Проводящий чаще свободное время в барах центра города, я заинтересованно разглядывал через стекло мигающие вывески всевозможных цветов. В окнах темных, но все же довольно приветливых домов отражался рыжий диск, закатывающийся за линию горизонта, прерывистую по вине одно-и двухэтажных построек. В старинном театре сегодня ночью, судя по табличке, будут показывать ретро-боевик, но толком я прочесть не успел — такси свернуло за угол и притормозило напротив тонированных дверей под розовыми неоновыми словами: «Кролик в норке». В последнее время в моей жизни избыточное количество кроликов…

Прежде чем покинуть салон, нам с Даян пришлось словесно сразиться за право оплатить дорогу, и она выиграла — но я успел всунуть водителю купюру, на что тот, просияв не самыми здоровыми зубами, ответил:

— Цените своего молодого человека: я давно сижу за баранкой и скажу, очень редко кто-то вступает в такую перебранку, желая действительно заплатить, а не покрасоваться щедростью.

— Знакомо, — кивнула Даян, вылезая из такси. — Чтобы не устраивать «танцы за счет», я просто молча плачу за своих девушек.

Отношение водителя к лесбийским свиданиям ни меня, ни Даян не интересовало, так что мы даже не оглянулись, а сразу прошли к двойным у́гольным дверям.

— Вам везет, — сказал я, — в подобных случаях, между двумя женщинами, вероятно, не может возникнуть недопонимание. До Синди, моей невесты, я как-то встретился с девушкой, которая натурально обозлилась на меня после первого же свидания — потому что я не допустил и мысли, что она могла бы оплатить счет, и этим ее унизил.

Свет неона ненадолго озарил наши лица, когда мы остановились у дверей, и Даян с игривыми розовыми бликами в выразительных глазах пожала плечами:

— Как по мне, кто приглашает, тот и платит, если не было какой-либо иной договоренности. Такси я Вам, так уж и быть, милосердно прощу, но выпивка точно с меня, а то полезу драться.

— Драк с меня, однозначно, хватит!

За тонированными дверями начинался широкий коридор, доносящий до наших ушей гремящий, ритмичный, но довольно танцевальный ремикс. Стены коридора были в декоративных целях завешаны тяжелыми черными портьерами, впереди мигал голубо-розовый свет, рассеивающий приятный сиреневый полумрак. Даян шла впереди, чувствовала себя здесь как дома; в конце свернула направо, я — следом…

— Серьезно?.. — с ухмылкой спросил я, окинув просторный зал взглядом.

От дальней стены до середины помещения тянулся широкий жемчужный подиум, у других стен располагались такие же, но значительно меньше. Все остальное пространство зала занимали столы и диванчики, бóльшая часть которых уже была занята. За барной стойкой женщина с узористой татуировкой на лице ловко подбрасывала бутылки, готовя для очередного клиента коктейль. Розовые и голубые лучи софитов плясали по коже выгибающихся у пилонов на подиумах девушек, отражаясь от блесток на ней и том минимуме одежды, что еще не разбросали по сцене. Между столами разгуливали официантки: с голой грудью, зацензурированной наклейками с эмблемой заведения на сосках, в мини, намеренно не прикрывающем откровенное белье, и на шпильках. В тени углов зала профессионально скрывалась тройка здоровяков в черных брюках и футболках; они молниеносно узнавали, если кто из посетителей вздумывал бузить по пьяни, лапать или еще как мешать работницам, и своевременно выдворяли, не шибко деликатно.

— Надеюсь, Вы не против этого места? — уже зная ответ, подняла брови Даян.

— О чем Вы, я в восторге!

— Тогда за мной: я знаю, где лучший столик!

Мы заняли диванчик между основным подиумом и его уменьшенной копией, Даян по имени поприветствовала светловолосая официантка с уверенным третьим размером. Я бегло изучил спрятанное под прозрачным пластиком меню, стоящее на столе вместо ресторанной свечки: логично, что здесь подают закуски, иначе кутежей было бы значительно больше. По рекомендации блондинки в до пошлости изрезанной «шотландке», мы заказали цветную выпивку и снэки, чтобы не напиться первым же коктейлем — все-таки последним приемом пищи был не такой уж и сытный школьный ланч. Заказ принесли в течение пары минут, и, откинувшись на спинку комфортабельного дивана, я и Даян цедили, судя по вкусу, духи, смешанные с сахаром; не забывали и крутить головами по сторонам. Слева основной пилон заведения обхаживала бедрами ковбойша. Поправив револьвером широкополую шляпу, она медленно облизала дуло, и Даян удовлетворенно причмокнула. Практически одновременно мы повернули лица направо — и коротковолосая азиатка в розовых шортах (гораздо короче мини официанток, что казалось невозможным), перетянувшая грудь, живот и бедра неоновой скакалкой, стоя на коленях, послала в нашу сторону воздушный поцелуй.

— Я сейчас, — хихикнула Даян, поставила бокал на стол и подошла к правому пилону. Хрустящую купюру она взяла в зубы. Танцовщица, по-прежнему плененная скакалкой, оттянула резинку шортов, и Даян, склонившись к низу ее живота, уронила банкноту куда надо. Пальцы танцовщицы отпустили шорты — резинка шлепнула по коже, надежно прижав заработанные деньги к телу, и довольная Даян плюхнулась обратно на диван, подытожив: — Пахнет клубникой!

— Если честно, никогда не понимал, к чему эти заморочки с ароматными маслами, — поделился я, в душе дивясь ее раскованности. — Пластики тела ведь вполне достаточно — вкупе с наготой, конечно, — чтобы полностью завладеть вниманием зрителя.

— В каждой профессии есть свои хитрости. Запахи, напрямую не связанные с сексом, могут возбуждать… своеобразный аппетит: из-за того, что стриптизерша источает аромат клубники, карамели, шоколада, апельсина или мяты, она воздействует дополнительно на еще один орган чувств и сильнее западает в память. К тому же благодаря запахам еды просыпается уже вполне тривиальный голод, — добавила Даян и запустила руку в чашу с хрустящей закуской, — а это и дополнительные деньги делает заведению, и не дает клиентам заливать за галстук до беспамятства.

Надо думать, такие клиенты пьют что-то лучше голубого одеколона с сиропом, который налили мне… Решив заказать что покрепче, я выплеснул остатки коктейля в рот и проглотил как лекарство от кашля, поморщившись. Карман завибрировал, я быстро вытащил трубку, испугавшись, что это звонит Вельт, не справляющийся без меня, но вспыхнувший экран предупредил: «Синди».

— Сейчас вернусь, — обмолвился я, поднявшись с дивана.

— Понюхайте ковбойшу и расскажите мне, чем пахнет!

Скорым шагом я вернулся в коридор, принял вызов у самых дверей — как можно дальше от источников музыки. За темным стеклом горели фонари и фары. Небо, как и каменную кожу города, затопили сумерки.

— Слушаю.

— Привет… Выключи, пожалуйста, телевизор — давай обсудим то, что сегодня было…

— Это не телевизор — я не дома.

Пару последующих секунд из динамика вырывалась лишь шуршащая тихими помехами тишина.

— Отправился «отдыхать»?.. — опечаленно спросила Синди.

— Ничего из того, о чем ты могла подумать. Я тут с Даян.

На этот раз пауза была длиннее. Я почти услышал, как Синди закусила нижнюю губу, — ощутил мурашками, бегущими по позвоночнику.

— Это которая «лесбиянка»?.. — В ее голосе отчетливо проступало недоверие к ориентации Даян, и это злило все больше с каждой минутой разговора: недоверие не столько к незнакомке, сколько ко мне.

— Уверяю тебя, она, без сомнений, лесбиянка: буквально только что Даян ртом засунула деньги в трусы стриптизерши.

— Ты еще и в стрип-баре?..

— Синди, чт… Я могу быть, где захочу, верно? — Я рассказал ей эту короткую историю, рассчитывая поделиться впечатлившим меня моментом, но с разбегу расквасил нос о кирпичную стену, выстроенную Синди между нами… — Я не понимаю, почему должен — внезапно — оправдываться, если у нас свободные отношения, но я не собираюсь спать с Даян, как и она со мной. И даже если бы она не была лесбиянкой — я не смешиваю секс и работу.

Секунды капали — и прямо мне на макушку, как при пытке капающей водой.

— Скажи хоть что-нибудь, — нейтральным тоном озвучил я, внутренне кипя от накопившейся злости.

Динамик зашуршал, последовали гудки, и телефон показал мне фон экрана блокировки. Истеричка… Я сердито сунул мобильный в карман, чуть не выронив его на пол, возвратился в зал…

У подножья основного пилона скопилась небольшая толпа, смеющаяся и улюлюкающая. Положив затылок на подиум, в окружении официанток и танцовщиц больше сидела, чем стояла Даян. Над ее головой на коленях нависла ковбойша: под ритмичные подбадривания посетителей и коллег она тоненькой струйкой выливала алкоголь из бутылки на левую грудь, и выпивка, стекая по накладке на сосок, попадала прямо в распахнутый рот Даян. Практикантка с бульканьем рассмеялась, чудом не удавившись, убрала голову, но не уберегла одежду, в которой сегодня преподавала — и на которую в данный момент ей, очевидно, было полностью плевать.

— Жвачка! — выкрикнула Даян и схватила меня за руки. — Ковбойша пахнет жвачкой!

***

На родном крыльце я оказался глубокой ночью. Тонкие зазоры меж штор роняли на траву полосы света. Совершенно трезвый, но измотанный приключениями, я искал в карманах ключи, пока не вспомнил, что отдал их Вельту. Вошел в дом через незапертую дверь.

Из-за спинки дивана показалось встревоженное лицо крестника. Отложив планшет на журнальный столик, он по-домашнему просто сказал:

— С возвращением.

Его незатейливыми словами, мягким голосом и проникающим сквозь кожу, мышцы и ребра взглядом я был обезоружен. Тяжелой походкой я преодолел расстояние до дивана, сел на подлокотник, вполоборота повернулся к Вельту, перебравшемуся ближе.

— Ты ел?..

Он кивнул, моргнул и продолжил потрошить меня большими кошачьими глазами.

— Ты прости, что я так поздно… Решили встретиться с… другом. Но сперва в одном месте были, потом зашли на ночной показ фильма в бывший театр, а… этот друг еще в первом заведении напился, в театре заснул, и мне пришлось перекопать его карманы, найти документы, в них — адрес, и доставить его домой.

— Ну и ну, — согрел меня улыбкой Вельт, — впечатлений масса.

— А то… — Я хотел смолчать, однако изнутри меня клевали хищные птицы. — Этот друг — женщина. Но мы не спали и не будем.

— Спасибо, — простодушно ответил он, не теряя искренней улыбки.

— А место, в котором мы сначала были… стрип-клуб.

— И как там?

— Ты серьезно хочешь знать? — поразился я. — Тебя не волнует, что я весь вечер был в обществе женщин?..

— Волнует, — повесил нос Вельт, — но я же не могу запретить тебе развлекаться из-за того, что ревную… Ты к себе никому не позволял прикасаться? — вновь поднял он ясные глаза.

— Никому…

— Тогда все в порядке.

В благодарность я погладил Вельта по щеке, и он счастливо опустил веки.

— Почему ты мне веришь?..

— Не знаю, — пожал он плечами, потираясь о мою ладонь нежной щекой — ластясь, как котенок. — Потому что ты — Дэм. Мне этого достаточно.

Я спустился с подлокотника; зашуршал пиджак, пропитанный аппетитными запахами из стрип-клуба, но ни один из них не мог перебить аромат молочного шоколада. Не глядя я повесил пиджак на спинку дивана, заключил обе щеки Вельта в тепло своих рук, приблизился к нему, глядящему на меня снизу вверх, и осторожно коснулся лбом его лба.

— Ты — ярчайший лучик света в моей жизни… — вполголоса произнес я, спускаясь к его несомкнутым губам.

Вельт отвечал на пока еще невинный поцелуй, оплетал руками мою шею, сминая воротник сорочки. Он подобен хищному растению: сладким ароматом приманивает жертву, красотой цветов заставляет потерять бдительность — и опутывает с ног до головы… Я протолкнулязык в рот Вельта — и встретился с его, небольшим, юрким и ласковым. Крестник прижался ко мне, я выпрямил спину и, поддержав его под бедра, взял на руки. Он отстранился от губ, но лишь для того, чтобы кончиком языка пройтись полукругом по моему правому уху, томно выдохнуть в шею, поцеловать и ее!..

Уже туго соображая, я нес Вельта через спальню в ванную комнату…

========== Глава 25 ==========

В ту ночь мне не нужно было ничего, кроме прикосновений Вельта. Кроме аромата шоколада, перебивающего не только искусственные запахи из стрип-клуба, въевшиеся в рубашку и брюки, но даже мысли, разумные предостережения, которыми я дышу ежедневно — пока не оказываюсь в обществе Вельта.

Усадив крестника на борт двухместной ванны, я вдавил пробку в слив, включил теплую воду. Пальцы Вельта расправлялись с пуговицами моей рубашки завораживающе быстро и ловко, я же на секунду ему помешал, стянув с мальчонки футболку. Под шум наполняющейся ванны я опустился перед Вельтом на колени, оцеловывал каждый сантиметр его льнущего к моим губам тела, за спиной избавляясь от рубашки, сжавшей манжетами запястья. Терпение кончилось — я рывком стащил ее! — оторвалась одна пуговица, покатилась по полу, — и швырнул к дальней стене. Вельт проводил рубашку на удивление голодным взглядом, словно увидел в ней сорвавшуюся с небосклона звезду, кою просто обязан был раздобыть. Я не желал, чтобы он смотрел хоть куда-то сегодня, кроме как на меня. С несвойственной мне хищной страстью я впился в его губы, вновь языком пробрался в жаркий рот! Постанывая от удовольствия, Вельт обхватил меня вокруг шеи, приник грудью к груди.

Вода перелилась через бортик, намочила не только наши босые ноги и пол, но и до неприличия короткие шорты по-прежнему сидящего Вельта. Не отрываясь от лобызаний, я вслепую дотянулся до крана, выключил воду. Только сейчас я отдаленно услышал шепот нестерпимых желаний — причину, по которой вообще затащил Вельта в ванную, уволок будто добычу в пещеру. Я хотел касаться его, не заниматься сексом!.. АГР, ЛЖЕЦ! Ну разумеется, я едва сдерживаюсь от того, чтобы взять его! — но готов связывать себе руки и дальше, в то время как без прикосновений, без контакта кожи с кожей, задохнусь неназываемыми чувствами, бушующими в кипящей крови… Я стремился испытать то же умиротворение, что в нашу первую ночь наедине: прижимать его, обнаженного, к себе, чувствовать всем телом…

Поднявшись, я расстегивал брюки — Вельт неотрывно смотрел на меня, облизывал взглядом всякое движение пальцев. Стоило штанам оказаться поодаль на полу, Вельт соскользнул с бортика ванны, будто незримая сила толкнула его на колени. Отшатнувшийся машинально, я успел упереться ладонью в закрытую дверь; кажется, вовсе потерявший рассудок от вожделения, Вельт обхватил мои бедра, прижимался к ним влажными губами, вспарывающими кожу ярчайшими вспышками совершенно неправильного удовольствия, поглаживал через ткань налившийся кровью член. Мне нравилось видеть его на коленях… Моя тяжелая ладонь примяла непослушные волосы у него на макушке. Вельт потянул резинку моих трусов вниз — напряженный член отпружинил, вскользь задел, надеюсь, неопытного, а может, просто дурачащегося мальчишку по носу, и Вельт с приглушенным стыдливым смешком провел по члену вертлявым языком, быстро вырисовывая волнистые узоры от основания к уздечке.

Я побоялся сорваться: слишком счастливым и согласным на все Вельт выглядел. Потому бережно его оттеснил, избавился от белья и залез в ванну — новая щедрая порция жидкого стекла выплеснулась на кафель, когда я по плечи опустился в теплую воду. Хочу ласкать его… Обниму, поцелую, ощущая всем телом его, такого легкого, нежного, трепетного, помогу снять напряжение, — и кончив, вымотанный Вельт поддастся сонливости, не станет настаивать на большем. Выносливости у него никакой. Таков был мой план, простой и четкий. Я не учел лишь одного. Не принял во внимание самого Вельта…

Мне не потребовалось звать его. Словно привязанный ко мне невидимой резинкой, натянувшейся до предела, как только я отдалился на пару шагов, Вельт подступил к ванне, до безумия очаровательно смущаясь, разделся тоже догола. Осторожно перебираясь через бортик ванны, он предпочел не смотреть на меня и повернулся спиной, идеально очерченными мягкими ягодицами, которые я тотчас пожелал сжать — стоит руку протянуть, буквально!.. Шум потревоженной воды усиливался эхом, как и наше с Вельтом потяжелевшее дыхание, как и его проникновенный нежный голос:

— Дэм…

Я ждал, когда он сам продолжил мысль: если б заговорил, нахлынувшие нескромные фантазии выдала бы хрипотца. Но Вельт не стал говорить. Держась левой рукой за борт ванны, пару пальцев правой он заставил скрыться глубоко во рту. Коснувшись корня языка, он поморщился, однако от организма добился желаемого: высвобождающиеся из плотного кольца губ пальцы покрывала вязкая слюна. Крестник прогнулся в спине, завел правую руку назад — на моих глазах неторопливо вводил пальцы в податливое чувствительное тело.

— Я не успел вымыть оттуда лубрикант… — выдохнул Вельт, и паузу подменил стон из-за массирующего скольжения внутри. — Я ждал тебя — надеялся…

Сердце барабанило под каркасом напрягшихся мышц. Я прекрасно понимал, чего Вельт желает, но не намерен был уступать ему в подобном. Тем не менее и отвести взгляд от скатывающихся по промежности капель лубриканта не мог; весь мой самоконтроль потребовался для того, чтоб не сомкнуть кулак на собственном члене. Прозрачная вода ничуть не скрывала моего шаткого состояния от Вельта, без слов просящего о большем…

— Нет… — покачал я свинцовой головой. — Эту черту мы не перейдем. Просто так, от любопытства или возбуждения, лишаться девственности неправильно, Вельт!..

— Как ты ее лишился? — пластично обернулся он, крадучись приблизился вплотную.

Его тонкие, чрезвычайно хрупкие на вид предплечья легли поверх моих плеч; под водой в грациозном движении узких бедер головка потерлась о мой пресс, и Вельт закусил нижнюю губу, почти дотронулся кончиком носа до моего лица. Он всегда ловит меня на лицемерии типичного взрослого! — но ошибки моей юности не должны толкнуть его на те же самые грабли.

— Как-то, Вельт, — нахмурился я, — плохо помню. Нет, я был трезв и был счастлив даже первое время, но постепенно воспоминания о том разе померкли, все постели, в которых я перебывал, смешались в едином котле. Секс не представляет ценности, если ничего не значит человек в твоих объятиях. Он превращается в удовлетворение потребностей, приятное времяпрепровождение — и в этом нет ничего дурного! — но первая близость не должна быть такой…

Лицо Вельта погрустнело, руки частично соскользнули с моих плеч. Я не просто чувствовал — видел, что смог до него достучаться. Опечаленный, поникший, он сдавался. Я ощущал себя мерзким чудовищем, воодушевленным его треснувшими надеждами, но только так я мог остановиться вместе с ним у запретной черты и в то же время получить немного искренней ласки, необходимой мне как воздух сейчас, одарить и Вельта своей. Мне следовало замолчать — просто обнять его, разделить груз грусти в поцелуе, но черт меня дернул как можно точнее донести до крестника посыл:

— …Первый секс должен быть по любви, Вельт, и это не пустые бредни высокоморальных лицемеров-консерваторов. Только потеряв девственность с человеком, которого неподдельно любишь, ты не распрощаешься с весомой частичкой себя. Пронесешь полученное от партнера тепло сквозь всю свою жизнь, даже если ваши пути разойдутся. И дело не в том человеке, не в ваших отношениях или эмоциях во время занятия любовью — дело только в тебе. Ты будешь уверен, что все сделал правильно, не обесценил себя.

Так до конца и не опустившиеся руки Вельта дрогнули, одна притянула меня ближе за шею, вторая скрылась под водой. Шевелясь, его губы задевали мои. Чтобы не испытывать боли в глазах, мы погрузились во тьму опущенных век почти одновременно, на слух — по тону рисовали на черном полотне лица друг друга.

— Только с тем, кого любишь…

— Вельт… — Член решительно сдавили его пальцы. Вода зашумела — я схватил Вельта за запястье, но не мог одернуть: слишком тонким, незначительным оно было в моей ладони, словно любым неаккуратным действием я мог причинить мальчику боль, наградить кости трещинами. Головка уперлась в расслабленный сфинктер. — Остановись…

— Я люблю тебя, Дэм… — Вельт дышал в мою кожу, пружинисто насаживался уже на половину головки, тесный, пульсирующий, горячий, затягивающий…

— Это не та любовь… — шептал я, ловил губами каждый его выдох.

Свободной рукой я ошпарился о его бедро: дьявол на плече призывал провести ею дальше, по нежной бледной, чуть ли не прозрачной коже, страстно, до легкой боли смять всеми пальцами ягодицу, дотянуться до ануса, дабы подушечки помогли «увидеть», как именно член расширяет его, постепенно погружаясь в легонько поднимающегося и опускающегося Вельта все больше… Может, я и хотел остановить его, однако сил на такой поступок с большой буквы «П» не имел. Слабовольно я отпустил запястье Вельта, пусть прежде моя хватка и так ни на что не влияла. Крестник потерся щекой о мою щеку, и с замиранием сердца я осознал, что кожа намокла. Я распахнул глаза тотчас!

— Тебе больно?!..

— Потому что ты меня не слышишь, — сквозь слезы проговорил Вельт и с мычащим стоном в очередной раз расслабил бедра; кольцо мышц стиснуло член под головкой. — Я люблю тебя…

— Я слышу!..

— …Дэм, люблю…

Он целовал меня жадно, сумбурно, принимал член глубже уже без помощи рук, коим будто не мог найти место: то зарывался пальцами в мои темнеющие от капель волосы, то обхватывал вокруг шеи, то тянулся к груди, то заключал в объятия торс. Внутри него было не просто хорошо — восхитительно, райски прекрасно… Вельт внутренне метался как огонек, что в следующий миг может погаснуть, перегореть от доселе неведанных эмоций. Обняв его, я сместился к середине просторной ванны, чтобы за моей спиной появилось место для его подрагивающих от волнения ног, кои более не упирались в скользкое дно. Я впитывал всем естеством стоны Вельта, собственноручно насаживая миниатюрное изящное тело на член. Войти в него полностью я не мог — чрезмерно значительной была разница в росте. Вельт перестал повторять слова о любви лишь по вине наслаждения, укравшего его речь, — и больше не рвал на куски мое сердце… Он путает теплое с мягким! — однако не один только Вельт выдавал желаемое за действительное. Я помню, что являюсь заменой мужчины, в которого он безответно влюблен. Но в те волнительные моменты, когда с его уст срываются признания, я ненадолго погружаюсь в безумный мираж: как будто Вельт именно так меня любит…

***

Я мог кончить в него, но не стал. Как бы глупо это ни звучало, секс был для меня неожиданностью: если б недостаток совести позволил мне планировать подобное, под рукой обязательно оказался бы презерватив. Как ответственный человек, я всегда предохраняюсь, проверяюсь на что только можно, однако не могу в полной мере ручаться за Синди. Не хочу даже в малой степени навредить Вельту… Надеюсь, не сделал это уже…

Мое предсказание сбылось: едва он кончил, обмяк у меня на плече, счастливым мутным взглядом пронзая кафель. Одариваемый поцелуями одним за другим, Вельт закрывал глаза, погружался в сон прямо в ванне, все же не выпуская меня из кольца тонких, на удивление сильных (для спящего) рук. Точно куклу, я обернул его в теплый махровый халат, на влажные волосы накинул полотенце и в таком виде отнес в спальню, как в детстве уложил, подоткнул одеяло.

Я мог уйти спать на диван, но вытеревшись и вынув пробку из слива ванны, забрался в постель, избавил Вельта от напитавшегося водой полотенца, чтобы крестник не простыл.

Я мог и эту ночь провести на краю своей половины кровати, но придвинулся к спящему Вельту. Нас разделял лишь мягчайший материал позаимствованного у меня халата. За окном стрекотали сверчки, насвистывал безмятежную мелодию ветер. Вскоре будет светать…

***

Утром мы вели себя друг с другом как прежде, разве что Вельт реже смотрел мне в глаза, чаще утыкался куда-то вниз с чарующей полуулыбкой, а у меня на душе было непривычно спокойно. Так хорошо, кажется, я еще не спал, таким обновленным еще не просыпался. Мы позавтракали вместе в отчасти неловкой, отчасти нейтральной, семейной тишине, после чего Вельт вынужден был отправиться к себе домой — принять душ и подготовиться к школе. Пока его не было, я на скорую руку приготовил сэндвичи, упаковал также несколько вымытых фруктов, немного белого винограда — отличный получится обед на двоих.

В школу мы добрались вместе, расстались у двери учительской, обменявшись пожеланиями удачного дня. Сегодня до звонка с последнего урока мы не пересеклись бы, однако я не для себя одного сварганил сытный и полезный обеденный перекус. Завершив первую порцию уроков, кои я провел на одном дыхании, с пузатым пакетом в руке я отправился на поиски Вельта. Его расписание я знал лучше, чем свое, но в классе биологии его не обнаружил. Лучезарная Мелоди подсказала, что Вельт убежал с тетрадью по истории в обнимку, как только началась перемена, и, отдав ей честь двумя пальцами, я воодушевленно продолжил «квест». Коридоры были похожи на бурные реки, низкорослым ученикам приходилось нелегко, но передо мной, как перед Моисеем, людской поток расступался — вот она, одна из немногочисленных привилегий профессии учителя! У искомого кабинета я остановился, заглянул в наполовину открытую дверь — и бумажный пакет неприятно захрустел в дернувшихся пальцах…

…Что там Вельт говорил?.. Что влюблен во взрослого мужчину, которого не интересует в романтическом смысле?.. Его круг знакомств невероятно мал: Вельт знает только тех, кого видит дома и в школе, и первое место, понятное дело, отпадает…

С опустошающей, потрошащей меня тупой болью я глядел на двух присутствующих в кабинете истории. У учительского стола стоял Вельт с раскрытой тетрадью, сиял широкой улыбкой, перелистывал страницы, что-то взахлеб объясняя. Ясные солнечные блики заставляли опрятно уложенные черные волосы его собеседника переливаться, чем выгодно отвлекали от новой уродливой шерстяной жилетки. Сидящий за столом Кайл внимательно слушал Вельта, поигрывая красной ручкой, взирал на него с неоднозначным прищуром.

…Стало быть, вот, да?.. Человек, похитивший сердце Вельта…

========== Глава 26 ==========

Безмолвно, незаметно я стоял у двери, ожидая, когда же Вельт закончит озарять ослепляющим меня счастьем чужое лицо. Он выглядел воодушевленнее некуда! Сияние исходило не только от его широко распахнутых глаз, но и от кожи, от волос, от одежды… Кажется, он преобразился еще с наступлением утра — радовался возможности снова увидеть того, в кого без памяти влюблен?.. Что в Кайле есть такого, чего нет у меня?.. Его голос тише, тягучее, нежнее; на губах неизменно восковая, но все-таки приятная взору улыбка. Этим он очаровал Вельта? Ребенок просто потянулся к теплу?..

Перед учительским столом Вельт простоял до звонка на урок, как и я у все той же треклятой двери. Неясный шепот подсказал мне отойти чуть в сторонку, и Вельт промчался мимо, так меня и не заметив. Кайл не торопился покидать пустой класс, очевидно, решив провести в нем «окно». Мне следовало вернуться к выполнению своих прямых обязанностей, но ноги сами понесли меня в кабинет, и, услышав шаги, Кайл оторвался от чтения, отложил свернутый вдвое глянец на стол.

— Добрый день, Дэмиен, — с неприятным дружелюбием протянул он, не сводя с меня взгляда.

— Добрый. — Неясно с чего вдруг изображая отстраненность, я на автопилоте попытался сунуть руки в карманы брюк, и помявшийся еще больше бумажный пакет с обедом громко захрустел. — Помогали Вельту с уроками? — спросил я, остановившись сбоку от учительской парты.

— Да, у него были вопросы, — манерно кивнул Кайл.

— И часто он приходит с вопросами?

— Частенько: мой предмет ему плохо дается, приходится переделывать многие задания.

— И его вопросы… — бросил я хмурый взор на колышущиеся на сквозняке жалюзи. — …сугубо школьные?..

— В каком смысле? — Кайл сощурился, не пряча улыбки, и в этом выражении лица я углядел столько хитрой, бескомпромиссной подлости, сколько сам не заимел бы за всю свою жизнь при возможных стараниях.

— Ну, он… обращается к Вам лишь по вопросам, связанным с учебой? Или по каким-то личным тоже? Проявляет доверие? В каких вы отношениях?

— А в каких вы с ним отношениях, Дэмиен?

Его вопрос, пущенный стрелой в лоб, застал меня врасплох: подобно рыбе, я открыл и тотчас захлопнул рот, а голос мой подменил хруст мятого пакета. Кайл сидел неподвижно, сканировал меня беспристрастными глазами, упивался моим ступором, словно вином. У меня развилась паранойя, или он знает обо всем?.. Догадывается уж наверняка?..

— Вельт — мой крестник: естественно, я о нем беспокоюсь…

— Да что Вы, — мягко закусил он мизинец, подперев голову кулаком. В его движениях, позе, словах и взгляде было слишком много поддельного: чем дольше я разговаривал с Кайлом, тем больше окружающий меня мир наполнялся кукольным пластиком. — Будьте осторожны, Дэмиен, — зашевелил он губами, не разомкнув челюстей, — люди склонны подмечать нехарактерные черты в чужом поведении, выуживать подозрительные взгляды и подслушивать напряженные беседы, особенно если последние ведутся в публичных местах — коим, например, является школьная столовая.

— Не… понимаю, что Вы хотите сказать, — поперхнулся я, незаметно для самого себя пятясь к двери.

— Пора, когда мы можем позволить себе очаровывающее своей наивностью непонимание, увы, слишком скоротечна, — липким от сахара голосом добавил Кайл и поднес к глазам журнал. — Хорошего Вам дня, Дэмиен.

Свободная рука, как чужая, закрыла дверь в кабинет перед моим носом, и я был искренне ей благодарен за инициативность. Сердце глухо стреляло в груди. Поддавшись ревности, я повел себя некрасиво, заслуживал удара газетой по носу, но никак не ожидал оказаться сбитым грузовиком… Столовая… Он упомянул столовую… Одеревеневшее тело бережно несло мое загруженное тревогой сознание по этажу к лестнице. Столовая… В столовой у нас с Вельтом состоялся разговор после того, как выяснилась правда о «Кролике во грехе»… Перед глазами всплыло отрывочное воспоминание — Кайл с книжкой в руках за соседним столиком. Он что, слышал нас? Что именно долетело до его любопытных ушей и как он это интерпретировал, на что именно намекал минуту назад?.. На пике возросшего отчаяния я даже поймал себя на мерзопакостной, грязной мысли: «Надо было с ним переспать, когда он откровенно соблазнял меня в учительской; может, тогда не было б проблем, и он бы на меня не обозлился…» Спать с кем-то ради выгоды? Да ни за что и никогда…

Из давящего на меня стенами коридора я вырвался на залитую студенистым светом лестницу и готов был уже сбежать по ступеням, как услышал знакомый недовольный выдох и тихий юношеский смех:

— Уф… Нет, у меня не получается, — не шибко огорченно кому-то пожаловался Вельт. Крадучись я шагнул влево, к стене, и сквозь просвет между перилами увидел, как сидящий на ступеньках Вельт передает в руки Сэлинджера портативную игровую приставку. — Давай лучше ты.

— Да ну, у тебя отлично получалось!

— Я трижды сорвался в пропасть.

— Удерживать равновесие за идущего по веревке персонажа сложно; ты просто слишком резко нажимаешь на боковые кнопки. Смотри, нужно плавнее, мягче…

Вложив в пальцы Вельта приставку, Сэл накрыл его руки своими, придвинулся плечом к плечу. Этого еще не хватало!..

— Эй! — крикнул я и быстро преодолел половину ступеней до крестника. Сэлинджер не испугался, не отдернул руки от кистей Вельта, хотя бы взгляд на меня опустил.

— Здравствуйте, — твердо кивнул он, и мои нервы в который раз хрустнули измученным бумажным пакетом.

— Звонок не слышали, что ли? Уроки уже начались. Ну-ка, марш по своим классам.

Сэлинджер ответил мне вежливой улыбкой, забрал приставку и, выключив, сунул в валявшийся рядом рюкзак.

— Вельт, — сказал он, встав на ноги, — тебя проводить до двери класса?

— Вельт, мне нужно с тобой поговорить! — нетерпеливо встрял я, и Сэл недовольно свел брови. — А ты — иди на урок. Прогуливания не поощряются.

— Конечно, сэр. Увидимся, Вельт!

Сэл махнул ему на прощание и прошел мимо меня, ведя кончиками пальцев по гладким перилам, — в тот момент я как раз сделал вдох, и легкие наполнились запахом чужой парфюмерной воды: неприятно хороший аромат, ненавязчивый, но запоминающийся; чуть смешавшийся с запахом молочного шоколада… Вельт не спускался, лишь встал со ступени. Обнимая тетрадку, он глядел на меня сверху вниз со встревоженностью ребенка, которого насильно загнали на сцену. Он чувствовал наэлектризованность моей кожи, нестерпимый зуд внутри черепной коробки, и потому волновался тоже. Шаги Сэлинджера стихли, но слишком внезапно, как мне показалось. Точь-в-точь настоящий параноик, я ощущал присутствие то ли Сэла, то ли Кайла, черт знает еще кого, и потому говорить на лестнице не решился. Поднимаясь по ступенькам, я взял Вельта за руку, чтобы беззвучно пригласить пойти со мной, — на лице мальчика расцвела нежная улыбка, глаза уставились в мелькающую ледяную плитку. Сразу за поворотом располагался мужской туалет, куда я и зашел вместе с Вельтом, отпустил его повлажневшую от избытка эмоций ладонь и проверил, пусты ли все кабинки. Он жался у раковин, кротко следил за каждым моим шагом. Наконец, я удостоверился в приватности будущей беседы и повернулся к Вельту.

— Зачем ты ходил к историку?

Раньше, чем в голове сформировался ответ, Вельт машинально показал мне тетрадку:

— Я запорол схему, которую нужно было составить по конспекту: перепутал причинно-следственную связь событий. Пришлось переделывать.

— И почему на показ задания ушел целый обеденный перерыв?

— Потому что есть нормальные учителя, как ты, а есть другие — которым, чтобы доказать, что не списал у кого-то, нужно пояснений к схеме озвучить больше, чем был первоначальный конспект…

Вельт действительно выглядел уставшим, а ослабевший голос намекал на резь в горле после долгой речи, к которым этот ребенок не привык: другие-то практикуются ежедневно, болтая друг с другом на переменах и после уроков…

— А Сэлинджер? — спокойнее узнал я. Плечи расслаблялись — только тогда я осознал, насколько же сильно они окаменели после разговора с Кайлом.

— Он окликнул меня на лестнице.

— Ты же понимаешь, что у него на тебя виды?

— Виды?.. — качнув головой, повторил Вельт.

С тяжелым вздохом я обратил глаза к потолку. Не рою ли я самому себе могилу, разъясняя ситуацию Вельту?..

— Ты что, еще не понял? Ему не только твои ролики нравятся — ему нравишься ты.

Поджав губы, Вельт вздернул плечами, еще пару раз помотал головой.

— А какая разница? Меня не…

Его молчание и опешивший вид стали для меня оглушительнее выстрела. Капала вода из подтекающего крана. Потрескивали лампы на потолке. Вельт хмуро присмотрелся к полу, словно на грязноватом кафеле были написаны непреложные истины, о которых ранее он не был осведомлен, — и перевел в мгновение ока напитавшийся восторженностью взор на меня!..

— Дэм, ты… — пролепетал он и прижал тетрадь к барабанящему в тамтамы сердцу. — …ревнуешь меня к Сэлу?..

Как ошпаренный в библиотеке, я подавил голос, лишь сперто вытолкнул из легких весь воздух разом. Однако мое неубедительное шипение сделало ликование Вельта ярче, а румяное лицо — притягательнее.

— С ним опасно общаться, — попытался я оправдаться, но Вельт наградил меня на удивление зрелой снисходительностью в больших внимательных глазах. — Он же знает про все твои видео! Нельзя, чтобы о подобных вещах вообще кто-то знал из посторонних!..

…«Посмотри, в каком положении из-за Кайла постепенно оказываюсь я! Сперва он видел меня в клубе, теперь — столовая!..» — хотел добавить я, но вовремя осекся: нечего зазря вливать волнений в и без того бурлящий котел непростой подростковой жизни. Вельт ничем не сможет мне помочь, так какой в этом смысл?

— …Я просто не хочу, чтобы ты снова обжегся, Вельт. Достаточно уже совершено ошибок и пролито твоих слез по их поводу.

Мой тон был мягок, и Вельт принял услышанное кивком, пусть и не пообещал впредь избегать общения с Сэлом. Спустив тетрадь к занывшему животу, он произнес опять в пол:

— Имей в виду… Ты — все, что я знаю в этой жизни, Дэм… все, что я хочу знать…

Я стоял на месте секунду — от силы. По-прежнему держал пакет с обедом, а Вельт — тетрадь, так что когда я шагнул к нему навстречу и поцеловал — без страсти, но с трепетной любовью! — каждый из нас мог обнять другого лишь одной рукой. Это невинное соприкосновение губами длилось достаточно долго, чтобы тепло ласки Вельта распространилось по всему моему телу — согрело…

— Разок разрешаю прогулять, — прошептал я, глядя в его мерцающие счастьем глаза. — Давай пообедаем вместе на крыше.

— Я жутко голоден, — заразительно рассмеялся Вельт. — Все это время боялся, что желудок заурчит в самый неподходящий момент!

Вместе мы вернулись в коридор и неспешно направились к выходу на крышу. Нетерпеливый Вельт шел немного впереди, так что не видел, как под кожей моего лица вязко растекаются сожаления: дни проносятся во весь опор, скоро и Синди, и Шерон с Полом вернутся. У нас с Вельтом осталось так мало времени…

========== Глава 27 ==========

По крыше, ничуть не изменившейся с моего выпуска, гулял приятный коже ветер. Я сидел, прислонившись спиной к ледяной стене, но мне было тепло и удобно: меня грел Вельт, уснувший после плотного перекуса. Он лежал щекой на моих бедрах, обнимал сведенные вместе ноги обеими руками. Я успел его, сонного, укутать в свой пиджак, значительно ему великоватый, потому Вельту чудесно спалось и на холодной крыше. Под моими пальцами скользили его непослушные волосы, а стоило коснуться его щеки, виска или лба, Вельт слабо улыбался сквозь сон и крепче стискивал мои ноги.

Тогда, кажется, целую жизнь назад, крича на Пола и валяясь с ним в ливень по этой самой крыше, я и представить не мог, что плоды моих решений и поступков могут быть настолько материальными. Ребенок Пола и Шерон был для того меня абстрактной идеей, проекцией самого меня — в определенный момент такого же нерожденного малыша, которого без вмешательства извне могло не быть вовсе. Всего один мужской поступок, как наверняка назвал бы это дед, — и вот он я, через многие годы обрел хрупкий концентрат счастья, теплый во всех возможных смыслах, льнущий ко мне, признающий меня всеми фибрами души.

…Как легко не столько даже потерять, сколько не обрести это самое счастье… В решающий момент, не подметив его важности, прикрыться непричастностью… Вся моя жизнь сложилась бы совершенно иначе, если б я пожал плечами, рассудив тогда: «Ну, так-то это не мое дело! Пусть Пол и Шерон сами решают!» Без Вельта я б не чувствовал ответственность за течение жизней этой пары, коя, почему-то мне думается, рассталась бы в скором времени — без суперклея под названием «ребенок, растить которого в одиночку страшно и финансово непросто». Существование Вельта и вина за во многом ограниченные возможности Шерон и Пола притягивали меня к этой новоиспеченной семье: поэтому мы не перестали общаться после окончания школы; поэтому я в конечном итоге поселился по соседству — чтобы помогать им с ребенком по мере возможностей. С ребенком, которого без моего прямого вмешательства с великой вероятностью не было бы. Именно воспитывая Вельта, я все чаще начал подмечать, насколько мне нравится такое общение, — и решил быть учителем. Работа и расположение дома отчасти определили места моего досуга, так что я и Синди встретил, выходит, благодаря Вельту! Благодаря всего одному, казалось бы, ничтожному разговору на повышенных тонах здесь, на крыше!.. Мне стало воистину страшно, как только я мысленно согласился с последним утверждением. Все в моей жизни определил Вельт… Может, живи я где угодно еще — живи я абсолютно иначе, дыши я другими вещами! — меня б уже как десять лет назад сбила машина или убили подонки, не чурающиеся замарать кровью нож за кошелек в темном переулке… Конечно, все это — фантазии, «если бы да кабы…», но суть от этого мало меняется. Сейчас на моих ногах мирно посапывает вся моя жизнь…

Зазвонивший телефон заставил меня искренне перепугаться: с небывалой скоростью я выудил из отданного Вельту пиджака трубку, приняв вызов не глядя, лишь бы перезвон прекратился!..

— Да?.. — тихо-тихо выдохнул я.

— Привет, — как ни в чем не бывало, пусть и с налетом грустинки, поприветствовала меня Синди. — Я тебе на почту прислала список вопросов, на которые тебе необходимо ответить как можно скорее.

— Вопросов?..

— О свадьбе. Вернее, об оформлении. Я набросала несколько вариантов по всем пунктам подготовки к церемонии и банкету, а ты взгляни, выбери, что тебе нравится больше всего из моих идей.

Меня тянуло напомнить невесте: выбрать из написанного ею списка — не предложить самому то, что хочется. Но чем больше я говорю, тем выше вероятность разбудить Вельта, а мне важнее его отдых — невзирая на продолжающиеся без него уроки, мое относительно свободное время, которое я должен был потратить на проверку контрольных работ. Часовой сон Вельта дороже мне, чем собственная свадьба?.. Похоже, что так…

— Хорошо, — только и ответил я.

Синди помолчала немного в трубку; я практически слышал, как скрипят ее мысли, пробирающиеся на язык, но сглатываемые раз за разом обратно. Она так ничего и не решилась сказать, и мне осталось гадать под звук скорых гудков, о недавней нашей ссоре по телефону она хотела обмолвиться или о чем-то другом.

***

Отправить выспавшегося Вельта на оставшиеся уроки было верным решением, пусть сам крестник так и не считал. Его предложение провести остаток дня вместе дома было неописуемо привлекательно, однако вовремя ко мне вернулось самообладание взрослого, и я ответил ему заботливое, но не терпящее возражений «нет». Всегда бы так! Но откуда у меня иммунитет к просящей мордашке Вельта…

Мы распрощались на лестнице, ведь нужный Вельту класс располагался на одном этаже, а учительская, куда совесть под руку с профессиональным долгом тянула-таки меня, — на другом. Перед расставанием Вельт обнимал меня подозрительно долго, наверное, надеялся снова получить поцелуй. Вот только все здание школы дышало, направляло глаза-окна внутрь собственного тела и шпионило за мной, прожигало затылок до спускающегося по позвоночнику холодка.

Взгляд несуществующих глаз преследовал меня и после, когда я шел по коридору, стены которого были почти не видны из-за шкафчиков учеников. Я понимал, что приступ паранойи вызван сомнительными формулировками Кайла, черт бы его побрал, но никак не мог от нее избавиться, полагаясь только на разум. Зато на выручку пришло отвлечение! — за единственной открытой дверцей шкафчика я приметил знакомую фигуру. Рюкзак на спине делал и без того немаленького Гарри еще больше; из-за дверцы доносилось пыхтение, недовольные глубокие вздохи, как если бы мальчик страдал от жары или неимоверных физических нагрузок. Он был так погружен в изучение мелкого предмета, который скрывал за распахнутой дверцей, что не услышал издали моих шагов, а дальше я уже крался — совершенно бесшумно. Приблизившись, я сумел заглянуть ученику через плечо, но меня выдала тень: Гарри стремглав обернулся, ударился плечом и рюкзаком о соседний шкафчик, а руку с пластиковым лекарственным флаконом необычного черного цвета спрятал в карман широченных джинсов. Выглядел Гарри так же, как звучал. Не очень хорошо. На покрасневшем лбу выступила испарина, грудь и живот слишком часто вздымались, а губы не смыкались, словно Гарри боялся задохнуться.

— Что прячешь? — сразу перешел я к делу.

— Имею право не отвечать! — выпалил он и повернулся вздутым карманом к своему шкафчику, будто я полез бы отнимать что бы он там ни держал.

— Не имеешь: я — учитель, ты — мой ученик и мы — в школе. Если ты пронес что-то опасное, я обязан об этом знать.

— Это лекарство!

— Тогда почему ты прячешь его?

— Это… стыдное лекарство! — вмиг нашелся он.

— Прости, Гарри, я тебе не верю: на твоем лице испуг, а не стыд. Не хочешь говорить — просто покажи, — перешел я на уговоры вполголоса, — иначе мне придется отвести тебя к директору, а там уже и родителей в школу вызовут…

— Не надо родителей… — на границе паники просопел Гарри. Разово хныкнув в никуда, он прижал ладошку ко рту и, бледный, лег спиной на шкафчики; сплющился пустой рюкзак. — Это таблетки, ясно?.. Не наркотики, не яд, просто таблетки…

— Покажи, — значительно мягче сказал я и протянул ему руку. Гарри мялся с минуту, но я стоял неподвижно, всецело уверенный в своей победе.

На мои пальцы опустился легкий лекарственный пузырек, на дне его стукнулись несколько жалких таблеток. Этикетка пестрила аббревиатурой химического соединения из трех букв и ничего мне не сказала. Я опустил ладонь с зажатым в ней флаконом.

— Спасибо, — искренне оценил я мужество Гарри. Школьник кивнул и судорожно сглотнул — не на нервной почве, иначе. — Тебе плохо?..

— Мутит… И виски болят — очень сильно, с самого утра… — чуть ли не прорыдал он.

— К медсестре ходил? — В ответ он молча помотал головой — и сразу пожалел, что вообще решил двигаться в таком состоянии. — Почему?!

— Она поймет… Врачи поймут…

— Да что поймут?! Для чего эти таблетки?!

Но Гарри наотрез отказался отвечать, лишь боролся с тошнотой, постепенно одерживающей верх.

— Проклятие, тебе надо к врачу!

— Вызовут… родителей… нельзя… — промямлил он в кулак, мало помогающий справиться с подступающей рвотой.

Я действовал быстро, решительно: на последующие уговоры времени у Гарри не было. Схватив ученика за шиворот, я затащил его в ближайший туалет. До унитаза Гарри не добрался. В сопровождении душераздирающего стона беднягу вывернуло наизнанку в раковину, а следом еще и еще. Его рвало, пока еда не кончилась в желудке, пока не иссяк желудочный сок, но и после все его тело дергалось, живот хаотично сокращался. Гарри плакал беззвучно, чудом умудрялся еще и дышать, пока я экстренно созванивался с двумя людьми, на которых — был уверен! — смогу положиться.

***

Дорога до клиники была непростой не для одного только Гарри. Севшая за руль Даян нервничала, постоянно отрывалась от дороги и обеспокоенно утыкалась глазами в зеркало заднего вида. За спинкой ее кресла Гарри красочно страдал от ополчившегося на него организма: капли пота стали больше, чаще скатывались по вконец раскрасневшимся щекам, тогда как кожа рук была бледна и холодна. Я сидел рядом с учеником, развернувшись вполоборота, успокаивал его как только мог, говорил без умолку. Не описать, как сильно я боялся, что до клиники хорошо знакомого мне педиатра мы мальчика просто не довезем. Болтая-болтая-болтая, я упорно отгонял мысль о надвигающемся сердечном приступе — комплекция Гарри накладывала свой отпечаток. Даян водила как сумасшедшая, не выкрикивала подрезанным водителям мнение об их реакции, но скрежетала под нос до тех пор, пока в сотый, в тысячный, в миллионный раз не заглядывала в зеркало и не вспоминала о словно бы умирающем ребенке на заднем сиденье.

Предупрежденные медбрат и медсестра встретили нас у здания клиники, помогли усадить Гарри в инвалидное кресло и бегом завезли внутрь. Я понесся за ними, Даян задержалась, чтобы припарковать машину. Вся надежда была на врача — или команду докторов — кто знает, как там все устроено! Давай, любитель медведей, не дай Гарри погибнуть…

Комментарий к Глава 27

Краткое, но емкое обращение ко всем вам — по ссылке ниже!=3

https://vk.com/wall445594272_5928

========== Глава 28 ==========

Он вышел к нам в зал ожидания практически сразу. Редкие сотрудники клиники, проходящие мимо, здоровались с ним, но он целенаправленно несся ко мне, игнорируя всех и каждого; полы белого халата раздувались как крылья летучей мыши, широкие шаги отдавались гулким эхом. Молодой, взлохмаченный, бледнее обычного — похоже, дела его сейчас еще хуже… Я предполагал, что он вдобавок похудел на нервах, но изящная долговязость это отлично скрывала. Смотреть на его измученное бессонницей лицо вблизи было почти так же страшно, как на Гарри в машине, однако фокусироваться на состоянии педиатра я не стал: все те годы, что мы знакомы, я в курсе, с чем ему приходится мириться всякий новый день; будь это я, давно бы уже вздернулся на люстре… Он же — справится, только бы скорее его отпустила депрессивная фаза. Благо последнее спасать жизни пациентов ничуть не мешает.

— Мальчиком сейчас занимаются: у него острое отравление, — отчеканил врач, остановившись от нас с Даян в шаге. — Но мне необходимо знать, что могло это вызвать.

— Возможно, это, — вытащил я из кармана черный пузырек с таблетками и отдал педиатру. Он взглянул на этикетку с удивлением, быстро сменившимся глубокой тупой болью. Короткое нецензурное слово проскользнуло в его выдох, и мое сердце сжала невидимая каменная рука. — С Гарри же все будет в порядке?..

— Будет, если он снова не притронется к этой дряни, — обмолвился доктор и, развернувшись на пятках кроссовок, устремился обратно, вон из зала ожидания под взглядами еще нескольких юных пациентов и их встревоженных родителей.

— А что это за таблетки?! — отчаянно выкрикнул я ему, удаляющемуся, в спину.

— Все потом! — получил я спешный ответ и тяжело опустился на стул рядом с грызущей ноготь Даян. Оставалось ждать и надеяться, что врач не слукавил и с Гарри после медицинских манипуляций действительно все будет нормально…

— Этот человек, твой друг, — подала голос Даян, — хороший специалист?..

— Один из лучших.

Ее вопросу я усмехнулся. Человеческое сердце предвзято: мы привыкли полагать, что чем старше врач, тем более сведущ он в медицине, обладает бóльшим опытом; приучены не доверять плохо выглядящим докторам, ведь если они не могут позаботиться о себе, как разберутся в болезни пациента? Вот только внешность обманчива, как и стереотипы, а врачи — тоже люди со своими проблемами, многолетним эмоциональным багажом, отстраняться от которого для спасения жизней — немаловажная часть их работы.

И все же, несмотря на абсолютное доверие отдельно взятому доктору, я невероятно сильно тревожился за Гарри. Пойдя у него на поводу, я поступил верно?.. Вдруг потраченное в пути время сыграло не нам на руку?.. Вызови я скорую, Гарри оказался бы в больнице быстрее, вот только не здесь и его родителей сразу же бы уведомили о произошедшем. Он так боялся, что о наличии у него того пузырька кто-то узнает! — что же, черт возьми, это за таблетки такие, раз и врач с впечатляющим опытом за плечами так отреагировал?.. В школе Гарри сказал, что это не яд и не наркотик, — и я ему верю. Зря?..

За короткий промежуток времени я успел попереживать и за Гарри, и за друга-медика, но на этом бьющаяся в клетке птица на месте моего сердца не остановилась. Даян куснула ноготь на большом пальце слишком низко, шикнула от боли и слизала выступившую капельку крови. Для практикантки-учителя такой насыщенный не самыми приятными эмоциями день, должно быть, чересчур… Она сидела сгорбившись, то сверлила полными боли глазами настенные часы, то избегала смотреть на них, словно вместо медлительных садисток-стрелок в круглой раме был установлен экран и велись по нему трансляции самых тягостных моментов ее жизни.

Не зная, как начать разговор, я мягко коснулся рукава ее черного приталенного пиджака в тончайшую темно-золотую полоску. Даян вздрогнула, перестала сосать кровоточащий палец и выдавила искреннюю, пусть и усталую улыбку:

— Я… не люблю больницы…

— Понимаю: пребывание здесь в роли что пациента, что посетителя ввергает в жуткое уныние…

Даян поморщилась, как если бы желание выговориться было больше похоже на кислый лимон, и все-таки не воспротивилась ему.

— Мне… нельзя было унывать. Многие годы. Но это весьма трагичная история, а сейчас не тот момент, чтобы грузить кого-то подобным… — спохватилась она.

— Пока нет новостей о состоянии Гарри, я в твоем распоряжении.

Даян сцепила пальцы в замок, откинулась на спинку, рассматривая случайно пораненный палец. Она чувствовала то же, что и я: духовную близость, тепло и простоту в нашем общении; боялась перечеркнуть это излишне личной исповедью.

— Так уж получилось, что я вынуждена была проводить очень много времени в самых разных больницах, хотя сама всегда была здорова… Сущая правда, что быть посетителем в медучреждении тоже во многом нелегко!.. Когда мне было двенадцать, у моего старшего брата обнаружили рак… У нас была довольно большая разница в возрасте: он заканчивал старшую школу, переживал из-за экзаменов, поступления в ВУЗ и взрослой жизни в целом, а тут — такое…

Даян помолчала, заламывая пальцы. Меня тянуло выразить ей соболезнования, но не зная окончания истории, делать подобное грубо. Увы, тон ее не оставлял место надежде на то, что все обошлось… Даян искала не слов утешения по поводу того, счем она более-менее смогла справиться сама годы назад. Она искала тишины. Понимания. Молчаливого присутствия того, кому не наплевать.

— Знаешь, я очень рада, что он не был на тот момент единственным ребенком, ведь тогда на его плечи лег бы груз «ответственности» за родителей. Чаще, чем хотелось бы, смертельно больные дети утешают своих пап и мам, обязаны быть сильными, тогда как сами напуганы до ужаса… Но у него была я, и брат мог быть слабым, испуганным, разбитым горем — человеком, пока я с извечной улыбкой утешала и его, и родителей, с полной уверенностью утверждала, что все будет в порядке и неравный бой окончится нашей общей семейной победой. Я так долго притворялась, — ностальгически печально улыбнулась мне Даян, — что сама начала верить в стопроцентный успех лечения, и это спасало какое-то время от внутренней пропасти, в которую постепенно засасывало всех близких мне людей. Однако же смирения со смертью и утратой все-таки не доставало, а оно бы пригодилось в конечном итоге…

— Ужасно, что тебе прошлось пройти через все это… да еще и в таком юном возрасте…

— Да. Зато я была полезной! — Украдкой она утерла капли многоцветного счастья с ресниц. — Была полезной до его последнего дня и после поддерживала мать и отца.

Сказать, что я проникся воспоминаниями Даян, — ничего не сказать. Эта светлая душой, невероятно яркая характером девушка открылась мне с еще одной грани: сильная, действительно надежная, как я и почувствовал. Верная. С говорящим за себя вздохом я перекинул руку через ее плечо и притянул усмехнувшуюся Даян. Она легла щекой мне на грудь, сплела наши пальцы вместе… и в этот момент единения двух понимающих друг друга людей я всерьез задался вопросом: сейчас — по ощущениям Даян — я ли ее обнимаю?.. Или лучами заботы и вечного присутствия в ее голове девушку согревает вынужденно покинувший ее старший брат?..

Мы просидели так не очень-то долго, но нам обоим, искренне волнующимся за ученика, показалось, что минула пара часов. Вместо того, чтобы выходить, педиатр позвонил мне, как я ему до приезда в клинику; я и Даян оставили стулья и поспешили в кабинет, светлый, стерильный. Я сел на стул у письменного стола, Даян осталась у двери, обняла себя за локти, бледноватая и встревоженная не на шутку. В кабинете Гарри не было, лишь офисное кресло занимал близко знакомый мне врач. С долей пафоса он поставил на стол между нами черный пузырек и откинулся на скрипнувшую спинку кресла.

— Как Гарри?..

— С ним все будет хорошо. Он сказал, что его вырвало в школе, так что частично организм сам помог себе прийти в норму, остальное уже сделал наш персонал. Тебе придется поговорить с парнем лично, раз, как я понял, родители об этом всем узнать не должны. Эта зараза, — указал он на флакон, — таблетки для похудения. Во-первых, дешевые. Во-вторых, парень сознался, что принял больше написанного в инструкции, потому что «результата не наблюдалось» — цитата. Этот, извиняюсь перед всей фармакологией, «препарат» правда помогает сбросить лишний вес, но взамен дает тошноту, головокружение, мигрени, гипертермию, нарушения работы сердца и легких, кожные заболевания, поражение костного мозга, катаракту, даже бесплодие! Хотя самым опасным побочным эффектом, полагаю, надо считать смерть. Я не знаю, в какой шарашкиной конторе парень нашел эту дрянь, но лучше бы он мышьяк принимал или цианид, ей Богу, — быстрее бы умер, без мук.

— Твою мать… — выдохнул я в ладони, и доктор понимающе кивнул. — Но если он больше не будет принимать эти таблетки…

— Головные боли вскоре пройдут, с тошнотой и гипертермией мы уже справились.

— А его сердце, — тихо спросила Даян, очевидно, также переволновавшаяся на этот счет по пути в клинику, — оно в порядке?..

— Не очень, — вздернул плечами врач. — Но не по вине этой наживки для дурака, а из-за лишнего веса. Парень всегда был полным?

— Все последние несколько лет, что я у них преподаю, — ответил я, стараясь лишний раз даже не смотреть на черный пузырек со смертью.

— Значит, всегда был крупногабаритным: от этого ущерб получают сердечно-сосудистая, пищеварительная, опорно-двигательная системы, повышается риск приобрести диабет, онкологию…

На этом моменте Даян зажала губы похолодевшей ладошкой, еле слышно извинилась:

— Я снаружи подожду… — и бесшумно притворила за собой дверь.

— Психологические проблемы для людей его комплекции — норма, — продолжил педиатр, принявшись разминать затекшую шею. — У нас общество настроено на порицание людей с лишним весом, но давление в большинстве случаев берет истоки в моде, шаблонах внешности, а должно порождаться преимущественно стремлением сохранить здоровье населения. Я что-то никогда не слышал, чтобы толстяку кричали: «Похудей, а то схватишь инфаркт в двадцать лет на жаре!», зато «Ты жирный — тебе не дадут!» встречается чаще. Не мудрено, что избитые такими фразами люди прибегают к таблеткам и похожим обманкам: как пойти в спортзал и начать заниматься, когда на тебя косо будут смотреть живущие в качалках красавцы? — Отлипнув от спинки, врач взял пузырек и не без злости выкинул его в ведро для медицинских отходов. — Тебе надо будет поговорить с парнем. Не столько о физических нагрузках сейчас — а то он кони двинет, начав бежать! — сколько о здоровом питании: маленькие порции, но частые перекусы; только полезная еда, различные группы продуктов — не надо морить себя голодом, питаясь одними только яблоками, иначе парень снова окажется здесь и нам придется ставить ему инъекции витаминов. К тому же, если резко перейдет на овощи да фрукты, из костей начнут вымываться кальций с фосфором: из-за избыточного веса его скелету и так туго приходится, но без мяса, рыбы и молочных продуктов переломы он будет собирать как заядлый коллекционер.

Мне не нужно было запоминать услышанное: я и так почти все это знал — в общих чертах. Но как завязать настолько личный разговор с подростком?.. Ума не приложу… Друг смотрел на меня с сочувствием, подъехал в кресле, склонился чуть ли не к самому лицу.

— Дать плюшевого мишку?..

— Гарри в таком щекотливом возрасте, в каком расценивать его в качестве ребенка нельзя.

— А я не о парне, — улыбнулся врач, — я о тебе.

***

Выйдя из кабинета, я встретил Гарри и Даян. Они сидели рядом, Даян улыбалась ему и о чем-то шутила, заискивающе заглядывая единственному слушателю в глаза. Гарри посмеивался: от всего сердца, но слабо — не особенно тянет хохотать после интенсивной рвоты до боли в горле и желудке.

…Я стал учителем, чтобы помогать Вельту и таким же детишкам, как он. У Даян тоже был свой мотив, и кошмарное прошлое сделает ее отличным преподавателем, заботливым и понимающим. Иных учителей быть не должно.

Комментарий к Глава 28

Стоит ли говорить, что педиатр засветился в качестве второстепенного персонажа в СЛЭШ-макси “Притворись, прошу!” (https://ficbook.net/readfic/6776485), удостоился отдельной части в сборнике СЛЭШ-драбблов “Пойдем по магазинам?” (https://ficbook.net/readfic/7172238/22276129#part_content) и через какое-то время получит собственное СЛЭШ-миди, но не так чтобы скоро.

========== Глава 29 ==========

До чего мало времени необходимо для того, чтобы заткнуть голос совести, променять ее, как последний гедонист, на удовольствие, спокойствие и удовлетворение… Ночь с третьего на четвертый день без Синди, Пола и Шерон мы с Вельтом вновь провели вместе — в одной постели…

…Измотанный длинным щекотливым разговором с Гарри, порой видящимся мне бесконечным, точь-в-точь адское наказание за происходящее между мной и Вельтом, я отправился домой уставшим, голодным, перенервничавшим, но с неимоверно приятным чувством выполненного долга. Вельт ждал меня все это время: едва я открыл входную дверь, в нос пробрались ароматы свежих тостов и чутка подгоревшей яичницы. Обычно купающийся в заботе Шерон, Вельт предпринял лучшую попытку что-нибудь приготовить самостоятельно — для меня, что само по себе уже было неописуемо ценно. Меня и раньше частенько с работы встречал вкусный ужин, однако именно эти несчастные тосты с яичницей утолили не только телесный голод, но и жажду души, тоскующей без теплых эмоций и внимания.

Я должен был показывать Вельту романтическую сторону любовных отношений — и делал это, совершенно забыв о причинах нашей ролевой игры. Лежа вместе с ним на диване, ласково обнимая его, с интересом глядящего в телеэкран, перебирая непослушные волосы, я позволял себе забыть об иссякающем времени — постепенно завершающейся неделе; разрешил поверить в истинность происходящего. Держать в объятиях Вельта стало не менее нормально, чем так же согревать Синди, вот только в нашем с Вельтом молчании было больше музыки, а в каждом прикосновении — чувственной, трепетной потребности друг в друге.

Этой ночью мы не сходили с ума от страсти. Те несколько часов, что мы не спали в нашей постели, походили на одну непрерывную прелюдию, нашедшую финал лишь потому, что обоим нам надо было хоть немного поспать перед скорым рассветом.

Я проснулся значительно раньше обычного, успел за пару минут принять душ и еще одну потратить на телефонный звонок, в котором, оказывается, и нужды-то не было: согласно договоренности, мой спутник на это утро проснулся сам ни свет ни заря. Стараясь лишний раз не шуметь бельевыми ящиками, я доставал утепленную спортивную форму (моя обычная сгодится для спортзала, но занятия на свежем воздухе требуют рукавов).

— Ты куда? — послышалось позади. Откинув мягкое, подобно райскому облаку, одеяло, Вельт сел, потер лицо — избавил глаза от сонного песка.

— Спи: до школы еще несколько часов. А я на зарядку.

— Зачем?..

Задвинув ящик, я самому себе неопределенно покачал головой: ничего страшного ведь, если я расскажу Вельту о том, на что буду тратить это время? Чужие секреты я же по-прежнему храню.

— Я договорился с Гарри о том, что каждое утро учебного дня мы будем делать зарядку. Приучаться постепенно к все более активному образу жизни.

— С Гарри — из нашего класса?.. — удивился Вельт. Я как ни в чем не бывало кивнул, и крестник, распрощавшись не только с одеялом, но и с простыней, ступил на прохладный пол. — Я с вами!

— Не обязательно: это будет скучно для тебя; мы даже бегать не станем, только легкая разминка…

— Все равно! Дай мне десять минут! — с неуемным энтузиазмом прокричал он и унесся в ванную.

Захлопнулась дверь, зашумела вода. Переодевшись, я присел на кровать в ожидании. Ну что ты будешь делать…

***

Я полагал, что справляться с двумя такими разными мальчишками мне будет сложно. И первое время все действительно было именно так.

В весьма напряженном молчании мы втроем шли через мирно спящие кварталы одно-и двухэтажных домов к выбранному мною парку. Гарри поглядывал на Вельта с недоверием, наверняка, боясь, что я мог растрепать ему про злосчастные таблетки. Вельт же, идя рядом со мной, похоже, специально подстраивал шаги так, чтобы наши руки время от времени соприкасались тыльными сторонами ладоней. Всякий раз он довольно-смущенно улыбался носкам спортивных кроссовок, пока я старался в такие моменты даже не моргать, дабы не привлекать внимание Гарри.

— А почему мы идем в парк, а не бежим, раз это — занятие спортом? — озадачился Вельт, и Гарри заметно побледнел.

Потому что у главного гостя этой ранней встречи может сердце встать от внезапной чрезмерной физической нагрузки…

— Потому что здоровый образ жизни заключается не только в беге и прыжках. Нужно чаще ходить пешком вместо сидения в машине, правильно питаться, поменьше нервничать и вдоволь спать.

— С последним проблема, — подал голос Гарри, — если мы планируем вставать так рано постоянно.

Вельт согласно хихикнул, и губы Гарри немного расслабились, как и брови. Вельт недолго побуравил взглядом мою черную спортивную кофту, облегающую торс, погладил себя по животу через футболку (клетчатую рубашку, которую я заставил его прихватить, крестник обвязал вокруг пояса: узел получился неказисто большим, словно Вельт из магазина вынес под одеждой апельсин).

— Если я перестану есть много сладкого, у меня будут такие мышцы, как у тебя?..

— Не думаю, что дело в сладком, но начало хорошее.

В эту прохладную пору на улицах нам не попадались прохожие, парк тем более казался безлюдным. Трава была влажной от россыпи росы, сверкающей на не успевшем разогреться как следует солнце. Ветер досматривал последние сны, а вместе с ним за компанию недвижимо посапывали редкие деревья да высокие кустарники, высаженные позади аккуратных скамеек.

Примерить на себя роль учителя физкультуры мне было не в новинку: доводилось раньше подменять коллегу и проводить куда более нагруженное занятие, чем это. Упражнения для Гарри больше походили на разминку — брать что-то серьезнее я побоялся. Мальчик начинал страдать легкой одышкой после десятка секунд непрерывной нагрузки, но усердие и мотивация одерживали верх, так что сквозь пот и превозмогание Гарри заканчивал всякое упражнение. С Вельтом ситуация была несколько иная. Следуй он моим инструкциям, щелкал бы задания как орешки, однако сегодня в крестника вселился бес трудолюбия, не знающий меры. К чрезвычайно простым упражнениям он самовольно добавлял такие дикие усложнения, на которые хватило бы фантазии только у него, а потому уставал примерно так же, как Гарри. Первое время я хотел осадить Вельта, но вскоре заметил, что чем больше он сопит и кряхтит от усталости, тем светлее становится лицо Гарри: последний постепенно отбрасывал прочь переживания из-за разницы в весе с Вельтом, видя, что и тот тоже вымотан, не красуется лучшей формой, а так же страдает. Сомневаюсь, что Вельт имел хитрый расчет, скорее — игра в поддавки с новыми тараканами в голове привела к удачному для меня и Гарри итогу.

К концу часового занятия с частыми перерывами Гарри смотрел на Вельта как на собрата по несчастью. Когда я отлучился купить ученикам освежающих напитков в круглосуточном через дорогу, Гарри по просьбе Вельта держал тому ноги, пока крестник старался качать пресс. За борющегося с собственными мышцами одноклассника Гарри настолько болел, что подбадривал его, неосознанно повторяя мои слова, прозвучавшие за время занятия. Пили холодный — только-только из холодильника — сок они, сидя на скамейке и, как старики, обмениваясь новостями о том, у кого что болит, где тянет и в каком суставе щелкает. Я и не предполагал подобного счастья, пробовал не думать об этом лишний раз, чтоб не сглазить, но, видимо, в это утро у Вельта, наконец-то, появился друг?..

Мы проводили Гарри до дома, счастливого как никогда, ведь сегодняшний день стал первой ступенькой к его идеальной жизни — к тому отражению, какое он будет рад увидеть в зеркале; маловероятно, что он думал о здоровье: подростки редко ставят его первее внешности; то ли дело побитые жизнью меланхолики-студенты, чувствующие приближение старости даже явственнее, чем люди предпенсионного возраста!

Дорога до дома заняла немного времени, но стала для меня настоящим откровением благодаря всего одному легкому дуновению ветерка.

К моему удивлению, от Вельта не пахло шоколадом. По светлой коже скатывались редкие капельки пота — телесный запах был тяжеловат, приятен, бесспорно! — но где же знакомый мне аромат?.. Знакомый?.. Как долго?..

На секунду я остановился без причины, чем заслужил удивленный взгляд Вельта; мозг перебросил всю энергию на память, и тело замерло само, обесточившись.

…Лет шесть назад — может, больше, может, меньше — я держал в одной руке квадратный прозрачный флакон, украшенный этикеткой с яркими улыбчивыми мультяшными персонажами, а второй — прижимал к себе Вельта, сидящего у меня на коленях. Ранее дважды я поймал сорванца в своей ванной переводящим крем для бритья, бальзам да одеколон. Вельт мазался всем, что под руку попадалось, а на мой ожидаемый вопрос, какого черта происходит, ответил: «Я хочу быть как ты…» Дарить ему средства для бритья было, мягко сказать, рановато! Мы начали с парфюма. Вельт был счастлив подарку, в котором законно узрел признание своей относительной взрослости. Помню, он спросил немного погодя, почему я подарил ему детскую туалетную воду, а не ту, что стоит у меня в ванной на полке. «Эта мне больше нравится, — сказал я ему. — Да и тебе подходит шоколадный аромат!»

Конечно, прошло так много лет, но как я мог забыть? Словно бы вытеснил это из памяти… И все же, несмотря ни на что, меня тревожило другое: почему Вельт до сих пор пользуется детским одеколоном? Сегодня он, очевидно, так торопился, что запамятовал это сделать, и, признаться, его естественный запах мне нравится значительно больше, чем шоколад…

***

— Вельт, ты собрался?! — выкрикнул я с кухни, закончив упаковывать наспех приготовленный ланч. Надо думать, после утреннего спорта лучше торопиться домой, чтобы потом не бояться опоздать в школу…

Ответ не последовал — драть глотку снова я не стал да и было не до того: выяснилось, что пока я готовил, успел посадить на рубашку пятно. Весь на нервах из-за утекающего сквозь пальцы времени, вдобавок по вине недосыпа, я ворвался в спальню — и тотчас шарахнулся обратно к двери, потому как раздетый по пояс Вельт, застывший перед зеркалом, выпалил громко:

— НЕЛЬЗЯ, Я ПЕРЕОДЕВАЮСЬ!

До того, как молниеносно захлопнуть перед собой дверь, я успел приметить руки Вельта у его живота, и, стоя за порогом, быстро сложил два и два. Знакомая поза. Знакомый приступ необоснованной стыдливости. Не менее знакомая прыть при занятии спортом. Меня посетило отчетливое дежа вю: история повторялась — все как когда Синди, стоя на весах, обнаружила почти десяток лишних кило…

На этот раз я постучал в дверь, и одевшийся Вельт смущенно позволил войти. Невзирая на тотальную нехватку времени, я усадил его на кровать, сам занял место рядом и с осторожностью сапера спросил-таки, что происходит. Непродолжительно, но Вельт все же мялся.

— Ты… — набрался он смелости. — Ты не считаешь, что я… худоват?..

— Худоват?.. — изумленно повторил я, благо с вопросительной интонацией. Никак не ожидал, что прозвучит именно это слово.

Вельт обнял себя за локти, потупил пасмурный взор.

— Все те мужчины, которых ты приводил сюда и которых я видел, были… как ты: крепкие, сильные… спортивные… Значит, тебе нравятся именно такие…

Моей первой же мыслью стало: «Мне нравишься ты…» Хвала Небесам, я сумел удержать рот закрытым. Не хватало еще подобными глупостями захламлять мальчику голову…

— Вельт, знаешь, почему я держу себя в такой форме? Потому что мне хочется выглядеть именно так. Я смотрю в зеркало — и чувствую себя удовлетворенным собственным телом. Ты — будь таким, каким сам хочешь себя видеть. Только это важно. А я поддержу тебя, что бы ты ни выбрал. Просто будь здоров.

Он благодарно улыбнулся, потер хрупкие пальцы, поднял, наконец, глаза на меня, однако вмиг скользнул взглядом на пол.

— Все-таки немного больше мышц — это сексуально, — вымолвил он, теснее прижавшись к моему плечу. — Совсем немного… Да и с Гарри оказалось на удивление интересно. Я хочу и дальше посещать ваши занятия. Плюс ко всему, так мы с тобой проведем еще больше времени вместе.

Я поцеловал его в макушку, вдохнув аромат молочного шоколада, и отправил на кухню спрятать в рюкзак ланч.

Меняя рубашку в гнетуще пустой спальне, я думал о том, что по завершении этой недели Вельт станет богаче, чем предполагал. Похоже, я смогу одарить его не только верными представлениями о здоровых романтических отношениях, но и хорошим другом в лице многострадального Гарри. Так за Вельта мне будет не страшно — и я женюсь без зазрения совести.

========== Глава 30 ==========

К собственному удивлению, в Гарри я разглядел истинное сокровище! — потому что он стал спасением от Сэла.

Пятый день нашего «медового месяца» с Вельтом начался, как отныне и полагается, с зарядки в парке вместе с рассчастливым Гарри, а после душа и завтрака мы встретили его снова — на полпути в школу. Гарри приклеился к Вельту, охотно хватался за любую нить беседы; крестник был не против. А я слушал их разговоры с не сходящей улыбкой, ведь это то, чего я ждал столько лет: рассчитывал увидеть гораздо раньше, но обретение дружбы в любом возрасте — отличная новость!

На уроках Вельт и Гарри перекидывались комками бумаги, я же делал вид, что не замечаю похожих на снежки записок (порой казаться простофилей не только выгодно, но и чертовски приятно). На переменах Гарри также составлял компанию Вельту, лишь на обеденной пришлось вырвать крестника из цепких пут разгорающейся дружбы, чтобы перекусить вместе на крыше. Похоже, и такое времяпрепровождение стало очередной традицией для нас… После ланча в моем поле зрения возникло лицо слишком красивое и упорное, чтобы быть приятным глазу… Однако стоило Сэлу приветственно дотронуться до плеча Вельта, как за спиной первого материализовался Гарри! Вельт представил школьников друг другу, Сэл даже выглядел дружелюбным, еще не осознавая, чем грозит ему существование нового знакомого. К несчастью Сэлинджера и моему позорному (потому что злорадному) восторгу, Гарри не оставлял Вельта наедине с фанатом «Кролика во грехе» — ни на секунду! За маской веселости Сэла проглядывала порой кислая мина, однако он не сдавался, старался на всякой перемене заявиться в чужой класс и поучаствовать в беседе мальчишек.

Постепенно мое внимание приковал еще один одноклассник Вельта. Я дивился тому, как долго его не замечал: харизма Гарри, очаровательная улыбка крестника и порождаемые во мне Сэлом неприятные чувства полностью затмили «серую мышь», часто поправляющую съезжающие с острого носа очки и перелистывающую страницы очередного в его руках романа Жюля Верна.

Отстраненность Марти смотрелась театрально, напыщенно. Его губы едва заметно трогала ухмылка, когда он слышал врывающуюся в чужой разговор забавную шутку. Зрачки двигались украдкой вбок, словно это позволяло Марти лучше слышать беседу, участвовать в которой он и хотел бы, но проклятая забитость, молчаливость, неуверенность!..

Этих подростков я выделил из числа прочих учащихся, потому что не способен пройти мимо человека, нуждающегося в помощи. Я искренне надеюсь, что сумел своими действиями сделать жизнь Нэнси проще и спокойнее — приятнее во всех отношениях. Я вижу, как Гарри отныне счастлив, а не озлоблен от внутренней боли и углубляющихся по вине бессилия комплексов. Я — только подумать! — слышу беззаботную болтовню Вельта с друзьями! Возможно, протянуть руку помощи Марти еще проще, чем решение проблем остальных запавших мне в душу ребят.

— Вельт! — махнул я крестнику, и он, сорвавшись с места, вприпрыжку приблизился к учительскому столу. — Извини, что отрываю, и еще раз — за почти детсадовскую просьбу, — шепотом продолжил я. Вельт перевесился через парту, склонился так близко, что я вновь оказался окутан ароматом шоколадного одеколона. — Не мог бы ты как-нибудь затащить в ваш уютный приятельский круг еще и Марти?..

Крестник оглянулся на упомянутого одноклассника, сжал упирающиеся в столешницу руки в кулаки и возвратил взор на меня.

— Я думаю, смогу, — отчасти нервно улыбнулся он. — Что-то еще?

— Нет, это все. И спасибо тебе.

Он не сходил с места, пока я ему не улыбнулся — сердечно, элементарно, не сдержав искренний порыв. Только тогда Вельт отразил мою благодарность и вернулся на место. Надо же, Вельт собирается сдружиться с кем-то — сам! Дикий камышовый котенок Вельт!.. В глубине души я не верил, пока сам не увидел. Нелепо развалившись на стуле — приобняв спинку, Вельт закинул ногу на ногу и кивнул мне.

— А не сходить ли нам сегодня всем вместе в кино? — громко, словно стоя на театральных подмостках перед галдящей толпой, продекламировал он.

Я поспешил опустить лицо, зажать рот ладонью, чтобы оставить смешок при себе. Благо Вельт не заметил этого, как и удивленных взглядов Сэла и Гарри: троица сидела почти плечом к плечу — кричать-то зачем?

— Идея хорошая, — кивнул Сэл.

— Сейчас много классных новинок, — задумчиво почесал затылок Гарри. — А если еще и с попкорном да газировкой!.. — Воздушный змей его мечтательности тотчас был отрезан от нити строгой реальностью, Гарри обернулся на меня. Я смотрел на него с уместной степенью родительского осуждения, и парень осторожно исправился: — Только с попкорном?..

Я медленно моргнул в знак согласия (одно ведерко кукурузы не окажет такого вреда, как бутылка шипучки). Довольный, Гарри повернулся ко мне затылком и потер ладони:

— Да! Попкорн! — просиял он.

Вельт, единственный, кто понял суть произошедшего, поддержал Гарри широкой улыбкой, опомнился и, видать, желая выглядеть круто, пихнул сидящего по соседству Марти в плечо. Мальчуган испугался, выронил книгу! — пятьсот сорок страниц возмущенно зашелестели на полу.

— Прости, — виновато скривился Вельт, наблюдая, как придерживающий очки Марти поднимает том. — Ты не… ну, знаешь, — замялся он, показывая кистями пропеллеры.

— Не знаю. Что?.. — Марти побледнел, будто узнал, что ланч его был отравлен. Обожженный по жизни разум подобрал ему за секунду молчания десяток вариантов, и все проглоченные Вельтом слова в фантазии Марти являлись нападками.

— Хочешь пойти с нами?..

Голова Марти дернулась влево, как у щенка, изумленного впервые увиденным отражением. Погладив книгу по потертой обложке, он внимательно осмотрел нервничающего Вельта, бездумно мигающего Гарри, не смог задержать взгляд на Сэлинджере. Последний, сидящий на краю парты Вельта, глядел на Марти сверху вниз, без высокомерия, просто несвойственного Сэлу, а с оправданным превосходством: возрастным, физическим, психологическим. По тому, что Марти узрел, он осмелился сделать вывод, что его не разыгрывают и не пытаются изощренно унизить.

— Было бы… здорово, — сглотнув, наконец ответил он и опустил заменяющую надежный щит книгу.

***

Раз у Вельта сегодня появились планы, наверное, впервые не связанные ни со мной, ни с родителями, я мог его не дожидаться и добираться домой в одиночку, тем более потому, что мой рабочий день оказался на два часа короче, чем учебный день Вельта. Едва я открыл холодильник, беззвучно предлагающий перекусить сэндвичем с ветчиной, в кармане зазвонил телефон.

— Рад тебя… услышать!.. — прокряхтел я в прижатую плечом к уху трубку, держа в руках мясо, сыр и бутылку соуса, а ногой захлопывая дверцу. Голодный человек способен на умопомрачительные цирковые номера, если они приблизят его к долгожданной трапезе!

— Я тебя тоже, — не шибко весело ответила Шерон. Нет, понятно, что повод их с Полом поездки был более чем траурный, но неделя подходит к концу; я полагал, к этому времени наряженные в черные одежды эмоции Шерон немного прибьет ко дну, где они будут усыхать под лучами смирения. — Слушай, мне… очень неловко, что я опять тебя отрываю… да еще после того, как переложила на твои плечи заботу о ребенке…

— Что ты, Вельт… прелесть… — замер я у стола, вложив слишком много нежности в это до боли правдивое последнее слово…

— …У нас… вчера разговор произошел… не из приятных… и Пол уехал…

— В смысле?!

— В прямом. Хлопнул дверью… взял машину — и уехал… Не знаю куда. Мне, наверное, уже и все равно: после того, что он сказал… — Ее голос дрогнул, и я пожалел о разделяющем нас расстоянии, ведь утешать словами в тысячу раз сложнее, чем, банально, обнять и погладить по волосам.

— Что он сказал?..

— Что… в общем, то, что я и так знала!.. То, о чем я думала все эти годы, понимала причину наших частых разладов…

— Шерон… Что он сказал?..

Несколько секунд динамик был нем, потом всхлипнул и исторг слабый, как нить, голос Шерон:

— Что… если бы не беременность и вынужденный брак… вся его жизнь сложилась бы иначе!.. И что он был бы хоть немного счастлив…

Сукин ты сын…

— Шерон, это неправда…

— Не надо! — услышал я ее вымученную улыбку. — Я не дура, Дэмиен, я… знаю… Я согласна с ним… Я, разумеется, не жалею о Вельте! Он — кусочек моего сердца, и когда то, что у меня в груди, начинает кровоточить, Вельт обнимает, прижимается ко мне! — и этот самый фрагмент встает на место, закрывает свежую рану, пока та не затянется… Я действительно счастлива из-за того, что у меня есть и всегда будет Вельт… Но, быть может, это материнский инстинкт, я не знаю; у Пола, очевидно, этого нет… Словом, прости, я не хотела жаловаться! Но опять накатило… Я приеду сегодня вечером. Ты сможешь встретить меня на автовокзале?..

— Конечно, о чем ты говоришь…

— Спасибо. На тебя всегда можно положиться, — уже значительно умиротвореннее произнесла Шерон. — Я тебя не отвлекаю? А то у меня еще одна просьба…

— Все в порядке. Какая?

— Со мной в автобусе будет родственница, но ей ехать дальше. Пока автобус будет стоять, я хотела бы передать ей тетушкин медальон на память: он дома в моей спальне — в ящике черная шкатулка. Если бы ты, встречая меня, привез его…

— Я все понял и сделаю! Подожди только, не отключайся, а то без тебя я ничего не найду…

Разговаривая с Шерон об отвлекающих от мыслей о Поле глупых мелочах, я вошел в соседний дом, поднялся по лестнице. На обоих этажах было так тихо, что мне даже стало не по себе. В спальне я по указке Шерон открыл второй ящик зеркального столика: в черной глянцевой, украшенной янтарем шкатулке не без помощи хозяйки распознал нужный медальон, старинный, но начищенный до блеска — с трепетной любовью.

— Подожди, — опомнился я под занавес телефонного разговора, — а ты расписание автобусов уже знаешь, билет куплен? Когда ты приедешь, на какой именно автовокзал?

Шерон достала билет, я зашел в комнату Вельта — в ближайшее место, где можно было раздобыть бумагу и чем бы записать информацию. Из множества прочих я выбрал ярко-оранжевый карандаш, потому как этот цвет явно не позволит мне не заметить записку и позабыть о назначенной встрече, однако грифель оказался серым, простым. Я выводил на бумажке время, название автобуса и автовокзала, изо всех сил сопротивляясь назойливой пчеле, мечущейся у меня в черепной коробке! Попрощался с Шерон, сунул мобильный в карман, замер перед письменным столом Вельта, держа бумажку и карандаш. Карандаш — да что же в нем такого?!.. Он казался знакомым до боли, но не бумажки для заметок, одну из которых я «позаимствовал» без спросу… Не особо понимая, что делаю, я нашел блокнот, вырвал с конца клетчатый листок и замер над ним с карандашом…

Ярко-оранжевый карандаш…

Ухватив наваждение за хвост, я переложил его в другую руку и вывел кривые три слова:

«I love you»…

Слепо уставившись в испорченные грифелем клетки, я пододвинул стул и опустился на него, перевел ошарашенный взгляд на карандаш. Ярко-оранжевый карандаш кто-то позабыл на учительском столе, а после этого я нашел в ящике признание — начерченное серым грифелем… Мигрень, как этот карандаш, протыкала сознание. Звезды выстраивались в ряд…

«…Тот, кто мне нравится… мужчина… взрослый… Но я ему не интересен… Я хочу полной откровенности… Хочу, чтобы мы снова могли говорить о чем угодно… вместе лежали на кровати и я бы рассказывал, что меня очаровывает в том, кого я люблю… Я люблю тебя… Я люблю тебя, Дэм… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ДЭМ, ЛЮБЛЮ!!!»

Все это время! — все это чертово время он кричал мне в лицо, просил услышать, заметить его! Умолял прийти ему на помощь, а я был занят собой, отношениями с Синди, решением проблем других людей!.. Единственный, кто воистину нуждался во мне, оставался немым, сколько бы ни драл горло в бесплодных попытках докричаться до меня-идиота!..

Сунув записку в карман к телефону, я понесся из давящего на меня дома прочь! Стены сжимались, как и виски, пространства в голове не хватало, а мысли только множились, галдели наперебой!.. Я не помню дорогу до школы, ноги сами несли вперед меня, держащегося за виски; я несся по безлюдному коридору, по бокам мелькали шкафчики, звоном входили в резонанс с ноющей головной болью!..

— Дэм?..

Я остановился на лестничной площадке так резко, что чуть не упал. Вельт стоял пролетом выше, удивленно смотрел на меня.

— Я думал, ты ушел…

— А ты-то что здесь делаешь? — спросил я, опустив ладонь на скользкие прохладные перила. Тиски переставали сдавливать голову до жалобного хруста, точно арбуз. Голос Вельта, его присутствие, взгляд разгоняли штормовые тучи за моими глазами. Я шагнул на ступень выше, еще на одну, неторопливо.

— Вышел в туалет. Я не прогуливал, честно.

— Верю… — кивнул я, неспешно поднимаясь.

— Ты… в порядке?.. Ты немного странный…

— Я услышал, Вельт… — вымолвил я сущую бессмыслицу.

— Прости, что?..

— Я услышал тебя… все то, что ты старался до меня донести…

Задрав голову, я поднимался к нему: ступень за ступенью — так же, как Вельт приближался ко мне все последнее время, а я, дурак, в упор не замечал его усилий, извращал их, перевирая на свой лад…

— Записки… — коротко обронил я, остановившись перед Вельтом. Из-за разницы в росте, пусть и стояли мы на разных ступенях, я навис над крестником, однако не по этой причине его лицо обесцветилось от испуга. Он думает, я буду злиться? После видео, что он мне присылал? После того, что случилось между нами за последние пять дней?.. — Я услышал тебя… — напоследок повторил я, ощутил нежность его щек ладонями. Вельт вздрогнул уже после прикосновений, широко распахнул от изумления глаза.

— Правда?.. — наконец, понял он.

— Да…

Я выдохнул короткий ответ в его губы, прижался к ним, несомкнутым, осторожно, но пламенно… Посреди школы, в окружении заполненных классов, я целовал Вельта с признательностью и сильнейшим раскаянием за то, что не слышал его. Усугублял и без того патовую ситуацию…

Комментарий к Глава 30

Хоть зачастую всем и пофиг на этот день, но С ГРЯДУЩИМ ДНЕМ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА!

Пусть эта прода будет в честь него=3

P.S. Так, к слову, еще далеко не конец истории.

P.P.S. Сайд-стори о второстепенных персонажах данного макси: https://ficbook.net/readfic/9061985

========== Глава 31 ==========

После долгого чувственного поцелуя я расстался с Вельтом почти сразу: ему следовало вернуться в класс, а мне — успеть сделать еще несколько дел перед поездкой на автовокзал. Ошарашенный осознанием простой, как пять центов, истины, кою я — непонятно как вообще! — ранее не замечал, я забыл сообщить Вельту о преждевременном приезде матери. Новость наверняка расстроила бы его, ведь возвращение Шерон автоматически завершает нашу неделю сожительства и игры в любовников. Господи, Вельт все это время любил — меня, а как я вел себя с ним?.. О чем говорил и что делал?.. В одночасье практически все его поступки, просьбы и фразы обрели для меня истинный, куда более глубокий смысл, и хотя я чувствовал себя распоследним садистом, заставившим мальчика страдать от неразделенной любви, по пути домой мне периодически приходилось подносить ладонь к лицу: сам не знаю почему, я делал вид, что почесываю под носом, когда на самом деле скрывал таким образом приставучую улыбку. Как школьник, ей Богу, я был смущен и по глупости счастлив…

…тогда как необходимо было решать, что же делать дальше. Но в этом безмозглом состоянии я не способен был даже помыслить о важности выбора действий в ближайшее время, так что смирился с постепенно самоизлечивающейся безголовостью.

Уже дома я взглянул на наручные часы: последний урок Вельта окончился, крестник сейчас с мальчишками идет в кино. Я же занялся ужином на троих человек, и прежде чем будильник в мобильном телефоне напомнил о скором приезде Шерон, я успел сунуть в холодильник три стеклянные латки: с картофелем, куриным филе и лазаньей. Стало быть, сопровождаю Шерон домой, ставлю все это в духовку, а после — приглашаю ее и Вельта на ужин. В свете неадекватного поведения Пола, который где? — Когда вернется? — Куда уехал, психанув? — Шерон нужно прийти в себя, расслабиться, провести время не у плиты, а в приятной компании. И, видимо, рассказать Вельту о том, что происходит в семье…

Дорога до автовокзала была монотонной — мысли снова заполнились Вельтом, губы саднили без, к сожалению, хорошо знакомых мне нежности и тепла… Оказавшись вновь на улице, посреди огромной парковки, то и дело заполняющейся разноцветными автобусами и суетливыми пассажирами, я не мог отделаться от страха, что какая-нибудь мелочь выдаст меня с потрохами, что по загнувшемуся воротнику или облизанным в сотый раз губам Шерон поймет, какое — по сути — преступление я совершил с ее сыном…

Автобус, белоснежный с силуэтами красных ласточек, возвращающихся под вечер в гнездо, припарковался справа. Передние двери зашипели, и по металлическим ступенькам начали спускаться воодушевленные галдящие пассажиры. Шерон выскочила из салона, взлохмаченная, видать, заснувшая в пути, толком не поздоровалась. Я передал ей конверт с медальоном почившей тети, Шерон кое-как протиснулась обратно в автобус и вернулась уже без украшения, но с чемоданом. Она волочила его за тканевую ручку, прижимая к бедру; металлическая, выдвижная, — сломанная — подскакивала при каждом шаге и раздражающе звякала.

— Давай помогу.

— Спасибо, — солнечно улыбнулась она, передавая мне багаж. — Ну… Вот я и опять в родных местах! — Шерон неловко потянула рукава вязаной кофты, обняла себя за локти. — Какие новости?

— Я забыл сказать Вельту, что ты приедешь, — решил я начать издалека.

— Значит, будет сюрприз!

— Да, будет — когда он вернется из кинотеатра. Куда пошел с друзьями.

— С… друзьями?.. — повторила Шерон, остановившись. Я тоже замер, повернулся к ней, дабы в полной мере насладиться бесценной реакцией. — У Вельта есть… друзья?.. Кроме тебя?..

— Теперь есть: два одноклассника, очень хороших мальчугана…

…и Сэлинджер, будь он неладен…

— Да ты что, — рассмеялась тронутая Шерон, прижав ладонь к чуткому материнскому сердцу. В следующую же секунду мы обнялись, Шерон облегченно выдохнула мне прямо в ухо: — Господи, не думала, что доживу до этого момента…

— Да уж, я ловил себя на той же мысли!

— Как же замечательно, Дэмиен! Спасибо тебе!

— Да я-то тут при чем…

— А я вот более чем уверена, что все — именно благодаря тебе, — возразила Шерон, отступив с улыбкой.

Я понимал всю глубину ее восторга, но какая-то часть меня в то же время поедала себя от мрачнейшего чувства вины. Ведь я и Вельт…

— Сегодня у меня дома праздничный ужин в честь твоего возвращения, — сглотнул я массивный ком презрения к самому себе.

Шерон не заметила изменения моего настроения. В этом не было моей заслуги: весь мир заиграл новыми красками для матери, узнавшей, что ее ребенок более не одинок. Разве может быть счастье чище и искреннее!

***

Мне стоило больших усилий отговорить Шерон печь пирог. Нет, все, кто хотя бы раз бывали на организованном ею застолье, влюблялись в яблочный штрудель с корицей — с приятно хрустящей румяной корочкой, но до блаженства нежный внутри! Однако я хотел, чтобы Шерон отдохнула; стремился проявлять заботу о ней в куда бóльших масштабах под гнетом чувства вины. От готовки она все-таки отказалась, однако направила томящуюся энергию на наведения порядка в доме, что был лишен ее внимания, всего-то, без двух дней неделю. Подумать только… Каких-то пяти суток хватило для того, чтобы мои отношения с Вельтом перевернулись вверх тормашками, зеркально отразились и выкрутились наизнанку…

Прислонившись поясницей к неторопливо разогревающейся духовке, я цедил из бокала красное столовое вино с заплутавшим в душном воздухе взглядом. Слишком много совершенно несопоставимых элементов тесно переплелись в моей нынешней жизни: Вельт, притягательный и хватающийся за меня в любовном порыве, моя дружба с Полом и Шерон, предстоящая свадьба с Синди, ее нежданно возникшая антипатия к свободным отношениям… Если раньше я плыл по течению, смиряясь с помолвкой как с естественной вехой в жизни каждого второго человека, если не первого, воспитывая Вельта в качестве одной из основных причин его существования вообще, срываясь в ночные клубы и бары в рамках охоты за сексом на одну ночь, то сейчас речушка свернула к оглушающему меня водопаду, вдобавок до него из стремительных потоков торчат заостренные пики камней…

— Тук-тук-тук, — выглянула из-за угла Шерон, и я мгновенно собрался, отставил бокал. — Извини, у тебя было открыто…

— Да, для Вельта: я ведь ему не сказал, что ты здесь и дома его ожидают.

— Ох, точно. Я тогда выключу у нас везде свет — не хочу испортить сюрприз! — спохватилась Шерон, но сначала подошла ко мне и вручила аккуратно сложенную розовую рубашку. — Я перебирала одежду Вельта, чтобы закинуть в стиральную машину, и в шкафу нашла это. Что она делает в комнате Вельта?

— Не… знаю…

Сбитый с толку, я взял сорочку, расправил: Шерон не ошиблась — это действительно была моя рубашка. Та, что Синди долго не могла найти, как и… желтую сорочку до нее… Потеряв дар речи, я уставился на пуговицу; в голове включились колонки. Я вновь слышал всхлипывания Вельта, позжеощутил его руки, в отчаянии ухватившиеся за мою ногу…

Это было в тот роковой день, когда я узнал о «Кролике во грехе». Практически точка отсчета — всего одно решение заглянуть в компьютер крестника изменило мои дальнейшие будни… «Я… ворую…» — помню, признался он, успокоившись. Ворует у меня. У человека, в которого влюблен — на мысли о котором мастурбирует. Что бы я воровал у того, кого б страстно желал?..

Под невинным взором Шерон, ни о чем не подозревающей, мне стало невыносимо жарко. Поверх застывшей перед глазами рубашки я видел Вельта, лежащего на одеяле в своей спальне, прижимающего мою сорочку к лицу, вдыхающего смесь из запаха пота и аромата одеколона, приглушенно стонущего в сминаемую ткань…

— Все в порядке? — встревожилась Шерон. — У тебя лицо покраснело.

— Это вино! — выпалил я с излишним энтузиазмом. Хвала небесам, Шерон мое поведение не подтолкнуло к подозрительности. — Спасибо, что принесла. Как ужин будет готов, я позвоню.

— Хорошо, большое спасибо!

Провожая ее взглядом, я боролся с желанием выкрикнуть в спину: «А о Поле что-нибудь известно?» Язык не поворачивался испортить только-только вернувшееся к Шерон приподнятое настроение. Дождусь, пожалуй, ужина. Она ведь будет разговаривать с Вельтом о том, почему вернулась одна; вряд ли что-то утаит.

***

Мысленно проклинающий весь людской род за отсутствие кулинарного шлема, спасающего лицо от жара распахнутой духовки, я доставал латки с картофелем и лазаньей; курице требовалось еще какое-то время. Входная дверь хлопнула. Легкий рюкзак звякнул язычком молнии, ударившись о стену.

— Как вкусно пахнет, — улыбнулся Вельт, проходя на кухню.

Я отбросил прихватки на край стола, накрыл готовые блюда. Руки Вельта сомкнулись кольцом вокруг моего пояса, щекой крестник прижался к моей спине, тотчас окаменевшей.

— Что ты делаешь?.. — Неосознанно я глянул в сторону двери, будто Шерон могла прятаться там, чтобы поймать меня с поличным.

— Обнимаю тебя. Ты такой теплый… — вымолвил он, прижавшись теснее. — Спасибо за романтический ужин…

Вот ведь черт… И как сказать, что он неверно меня понял?.. Великовозрастный тупица, я сам окончательно запутал его!.. На эмоциях, без капли здравого рассудка в голове, принесся в школу, поцеловал его, признав влюбленность Вельта: я позволил ему любить меня — вот что я сделал. Согласился жить так же, как в эти пять дней. И теперь… должен разбить ему сердце?..

— Вельт… — Бережно я расцепил его руки, повернулся к крестнику — и он опять меня обнял, вдавил лицо в самое сердце. — Этот ужин не для двоих… а на троих…

Он отодвинулся медленно, как если бы я превратился в бомбу с ожившим таймером. Поднял побледневшее лицо:

— Только не говори, что вернулась Синди… — взмолился он, вцепившись в мою кофту.

— Не она…

— Тук-тук-тук! — послышалось у двери.

— Мама?.. — счастливо воскликнул Вельт и, точь-в-точь ребенок, побежал ей навстречу. Они столкнулись при выходе из кухни, тепло обнялись, рассмеявшись!.. И хотя я не видел лица Вельта, лишь затылок, я точно знал, что в эти секунды радость медленно схлынывает с его губ, уступая печали и чувству вины — все как у меня… — А папа где? — ожидаемо спросил Вельт.

Шерон замялась, обошла сына и остановилась возле меня, будто искала поддержку в предстоящем непростом разговоре.

— Мы… Я и твой отец немного… повздорили… и он уехал… куда-то…

— В смысле «куда-то»?.. Куда?

— Я не знаю, Вельт, он не отчитывался. Я пыталась дозвониться до него, но телефон вне зоны действия сети.

Вельт добрел до стола, занял ближайшее место. Непривычно было видеть его нахмуренным, буравящим глазами пол.

— Так он поехал сюда, домой?..

— Я не знаю, — бессильно повторила Шерон. — Наверное, нет, потому что он взял машину, выехал раньше меня, а дома — никого и гараж пустой.

— И ты не волнуешься?! — вскочил он со стула. — Так спокойно говоришь…

— Вельт, — попытался осторожно одернуть его я, но Шерон меня заглушила:

— А что я должна, по-твоему, делать?! Тревогу бить?! Я не знаю, где он! Я попыталась связаться с ним, звонила множество раз, переступив через гордость!..

— Позвонить в полицию, например…

— На каком основании? «Здравствуйте! Мы с мужем, взрослым самостоятельным человеком, поругались, и он уехал на машине, владельцем которой является!» Его не похитили, он ничего ничего не украл — что мне сказать оператору?!..

— Шерон, спокойнее, — тихо осек ее я и, подойдя к обеденному столу, мягко усадил Вельта обратно. — Послушай, повода для паники нет. Это нормально: когда люди ругаются и один из них куда-то уходит, чтобы ссора остановилась. Это не радостный момент, но абсолютно естественный. Пол покатается, проветрится, прочистит мозги и вернется. Куда ему еще деться-то. Все хорошо, — повторил я, присел на корточки и погладил Вельта по худым понурым плечам. Крестник кратко кивнул, поджав губы.

Я испытал сильнейшее желание поцеловать его в лоб, и пять дней назад спокойно сделал бы это на глазах у Шерон, однако теперь в любом прикосновении мне мерещился очевидный для окружающих сексуальный подтекст. Потому и плечи его я долго массировать не смог.

— А сейчас давайте на время забудем обо всех неурядицах и вместе поужинаем. Курица скоро будет го…

В заднем кармане бридж Шерон заиграла прилипчивая мелодия из радио-музыкального ТОП-а, и я оборвал себя на полуслове из вежливости.

— Это отец? — вытянул шею Вельт, но Шерон покачала головой, взглянув на экран.

— Неизвестный номер. Алло?..

До меня и Вельта долетел неразборчивый женский голос. Шерон выслушала короткий вопрос, свела брови к переносице, обняла себя свободной рукой.

— Да, это я.

Незнакомка снова заговорила, и чем больше слов влетало в ухо Шерон, тем более паническим, испуганным и хмурым становилось ее лицо, а ногти впивались через одежду в кожу.

— Д-да, спасибо… Я… буду ждать звонка…

Шерон повесила трубку, но не спешила спрятать телефон в карман: смотрела на девайс как на деталь инопланетного корабля.

— Мам?..

— Что случилось? — спросил я, поднявшись.

Шерон сухо сглотнула, увела тревожный взор в сторону; отражение потолочных лампочек блеснуло в ее повлажневших глазах.

— Спасатели нашли машину Пола — перевернутой в овраге… Говорят, он не справился с управлением, и авто слетело с дороги… Самого Пола нет.

========== Глава 32 ==========

Атмосфера в моем доме была угнетающей, больше похожей — не дай Бог!.. — на поминки… Цифры на часах сменялись лениво, но, несмотря на заданный темп, все-таки минула пара часов. За окнами царила ночь, разбавленная светом редких фонарей. Шерон осталась на кухне, сидела за пустым обеденным столом, облокотившись на него и зажав гудящую от переживаний голову руками. Мы же с Вельтом давным-давно перебрались в гостиную на диван.

Электрический свет был тускл — я намеренно не стал включать его весь, надеясь, что Вельт уснет ненароком. Уперевшись лопатками в подлокотник, я обнимал за плечи лежащего на мне крестника, прислушивался к его дыханию в траурной тишине, увы, прерываемой время от времени мокрыми всхлипами. Его руки слабым кольцом обхватывали меня под грудью, лицо пряталось в зазоре между моим торсом и диванной подушкой — идеальное укрытие для несдерживаемых слез…

У меня в голове было пусто. Пугающий вакуум… И причина его возникновения заключалась даже не в Поле, из-за исчезновения которого я бы места себе не находил, если б не таинственный эмоциональный барьер: мне до ужаса страшно было представить, какое чувство — какая боль — сейчас переполняет Вельта… и насколько мизерным, незначительным все это покажется, если Пол уже… если его…

Судорожно выдохнув, я стер собравшуюся на глазах влагу двумя пальцами, другой ладонью погладил Вельта по худой спине: неправильная поза выделяла позвоночник пугающе сильно, словно мальчик голодал от горя несколько дней, а то и неделю.

— Тебе нужно поесть, — тихо произнес я. Вельт помотал головой, так и не показав мне, уверен, покрасневшее от соли лицо. — Это не предложение и не вопрос. В последний раз ты подкрепился попкорном в кинотеатре. Ты обязан нормально поужинать, а то еще в обморок упадешь от бессилия…

— Не хочу…

— Не добавляй маме поводов для беспокойства.

Мои последние слова стали ключиком, заставившим привередливый замок щелкнуть, а желанную дверь — распахнуться. Вельт сел кое-как, я чуть потеснился и прежде чем оставить диван, увидел мимолетом покрасневшие глаза, блестящие подобно стеклянным.

— Будешь есть здесь или за столом?

— Здесь… Ты только вернись поскорее…

Я поцеловал его в лоб, на котором слева болезненно отпечаталась фактура диванной подушки, и ушел на кухню, обронив:

— Включи телевизор, если хочешь.

Он, конечно же, проигнорировал это бессмысленное из-за своей ненадобности позволение, ведь все мое в этом доме — принадлежит и Вельту тоже, так уж сложилось.

Шерон, будто обращенная в камень, накрывала тенью мобильник, что занимал край пустого стола. Стоило моим шагам прозвучать, она откинулась на спинку стула, загладила пальцами обеих рук волосы назад, вот только бóльшая часть прядей, потерявших за минувшие часы легкость, пышность, лоск, упали обратно на виски и бледноватое лицо.

— Что-нибудь… — начал было спрашивать я, как вдруг осознал всю глупость такого поступка: она обязательно бы рассказала сама.

— Нет, — все-таки ответила Шерон. — Должен прийти полицейский для формального отчета, расспросить, нет ли у Пола знакомых или родственников близ места аварии, к кому он мог бы податься… Но у него никого в тех краях нет, он только по моей вине поехал, к моей родне…

Я не дал ей договорить, сорваться на слезные самообвинения. Присев на корточки возле стула, я погладил Шерон по плечам — она остановила мою руку, вцепившись в теплую ладонь своей, холодной и дрожащей.

— Никаких «по моей вине» и быть не может. Ты к аварии не имеешь никакого отношения, запомни…

— Да если б мы не поругались, Пол…!

— Шерон, он взрослый человек и сам отвечает за свои поступки! Ты — не его мамочка, чтобы нести за него ответственность!..

Неосознанно Шерон погладила низ живота, и я встал, направился к духовке, сохраняющей жар приготовленных блюд.

— Тебе тоже необходимо поесть, как и Вельту.

Едва я взялся за дверцу духовки, запел дверной звонок; Шерон вздрогнула и ударилась рукой о столешницу.

— Вероятно, это полицейский. Я открою, а ты не вставай.

Задержавшись на десяток секунд, я успел из холодильника достать бутылку апельсинового сока, а из настенного шкафчика — стакан и поставил их перед Шерон. Я направился к двери; Шерон осторожно влила себе чуточку сока и выпила его одним глотком, точно текилу. По пути я увидел Вельта, всполошившегося на диване: он, словно домашняя собачонка, оперся на подлокотник обеими руками, вытягивал шею в надежде увидеть гонца с хорошей новостью. Я бы звезду тебе с неба достал, если б это избавило тебя от терзаний… Но, к сожалению, существуют преграды, которые мне — даже ради твоей улыбки — не преодолеть… Повесивший нос, я распахнул дверь, и мой взор воткнулся в грязные исцарапанные ботинки. Если закрыть глаза на эти, мягко сказать, потертости, заскорузлую грязь с всохшими в нее травинками, запутавшимися также в сырых шнурках, обувь казалась знакомой…

Сбросив ошеломление, я поднял глаза на лицо позднего гостя, обесцвеченное, грязное, пестрящее мелкими ранами, кои успели покрыться темно-вишневой коркой, — и обнял самого желанного этой ночью человека! Пол закашлялся в крике боли, я тотчас ослабил хватку на ребрах; моя одежда посерела от превратившейся в пыль высохшей грязи с его брюк и рваной, некогда белой рубашки, рукав которой вдобавок был немного перепачкан кровью. Пол выглядел так, будто буквально выбрался из могилы!..

— Боже, папа!..

Вельт перемахнул через подлокотник, за считанные секунды добежал до порога и прыгнул застонавшему отцу на руки! Несмотря на острую боль, похоже, в ребрах с левой стороны, Пол не отпускал сына, прижимался щекой к его щеке, а на потемневшей от земли коже слезы рисовали светлые полосы до подбородка. Позади нас в нерешительности стояла Шерон, держась ради хоть какой-то опоры за стену. Было видно, она готова разрыдаться в любую секунду, и сдерживает этот поток слез радости только непонимание того, как Пол в данный момент к ней отнесется.

Наконец, он поставил Вельта на пол, заохал, вжав ладонь в бок.

— Я сейчас принесу аптечку! — спохватился я, попытался препроводить друга на диван, но Пол оттолкнул мои руки.

— Нет, я… Сперва я должен кое-что сказать!..

— У тебя рана на плече! Нужно обработать как можно быс…

Пол закрыл мне рот ладошкой, и я почувствовал на языке горечь земли. Прихрамывая, он сделал несколько смелых шагов в сторону сбитой с толку супруги, на этом решил остановиться, так и не дойдя, с рычащим кряхтением опустился перед ней на колени.

— Что ты… — пролепетала Шерон — и получила в ответ:

— Помолчи. Просто… послушай… прошу… Я… Я хотел бы рассказать тебе все с начала, но не помню, когда это началось… Когда появилась та крупица злости, которую можно было бы считать истоком перекладывания ответственности на тебя — за мои решения… Я забыл, что именно я сделал выбор еще тогда, в школе, — всхлипнув, закивал Пол. Он не отводил глаз от Шерон, как и она, уже плачущая, от него. — Я завел чудовищную привычку… Когда на работе что-то не удавалось, я винил тебя за то, что вообще оказался в этой должности: не имея семьи, думал я, занимался бы чем-нибудь другим, более приятным!.. Я возвращался домой с этим чувством, подливал его тебе по чуть-чуть, а когда и у тебя портилось настроение, я мысленно винил тебя еще и за это… Я забыл, почему я сделал шестнадцать лет назад выбор в пользу нашей семьи! — и не Дэмиен был той основной причиной! Ты помнишь?.. Ты сидела в женском туалете, в самой дальней кабинке, и плакала… Плакала не из-за своих планов на бездетную молодость, а потому, что не хотела взваливать ответственность на меня, связывать руки любимого человека… Когда ты это сказала мне, утешающему тебя, сидящему на ледяном полу перед унитазом, я увидел в твоих глазах непередаваемую красоту, бьющую неукротимым гейзером отсюда, — похлопал он себя по груди.

Шерон улыбнулась сквозь слезы, постаралась как можно скорее их утереть, чтобы видеть Пола, а не сплошные размытые пятна.

— …С годами я забыл об этом, выдвинул жалость к себе на первое место… Но, знаешь, это правда: что в ожидании скорой гибели жизнь пролетает перед глазами… Не вся, только «выжимка», самая суть… И когда из-за дождя я потерял управление и машину вынесло с дороги вниз, по склону, перевернуло раз тысячу, судя по моим ощущениям!.. — всплеснул Пол руками, капая слезами на складки рубашки. — …я думал только о нашей семье… О том, что потеряю не столько себя, разбившись, сколько тебя и Вельта… Я надеюсь, ты способна простить идиота, наговорившего тебе столько всего, и, что важнее, любить его дальше… Происходящее в последнее время пробудило во мне все плохое: я будто снова оказался на школьной крыше, не готовый к ответственности, стремящийся переложить ее хоть на чьи-нибудь плечи, не повторить «ошибку юности»!.. Вот только это не была моя ошибка — это был выбор… и, Шерон, я повторяю его прямо сейчас… Я хочу быть со своей семьей! Не потому, что у меня больше ничего нет в этой жизни, а потому, что больше ничего не имеет смысла!.. И если это невозможно, то я прямо сейчас поеду опять на попутках, чтобы вернуться в проклятый овраг, к машине, которая, может, рванула!.. — просто умереть в лесу, там, куда меня завела моя глупость… Умоляю, Шерон… Я больше никогда не уйду!.. Я всегда буду рядом с тобой, Вельтом и малышом!..

«Малы…»

— Что?.. — опередил Вельт мою мысль.

Шерон приблизилась к Полу, обняла его, по-прежнему стоящего на коленях, позволила припасть щекой к плоскому животу.

— У тебя будет братик или сестренка, Вельт!.. — жалобно просмеялась она, выбирая ветки и листья из слипшихся от грязи волос мужа.

Огорошенные новостью, мы с Вельтом переглянулись — и мальчишка, разразившись восторженным нечленораздельным воплем, кинулся мне на шею, ногами обхватил вокруг бедер! Я еле удержал его, ударился затылком о стенку, привалившись к ней, но такая незначительная боль не могла перевесить чашу весов, потому как счастье Вельта для меня всегда окажется важнее, пожалуй, всего в этом мире!..

***

Вот так рядовой вечер в один миг стал невероятно памятным, а утешительный ужин — праздничным! Как только Пол отмылся, испорченная одежда завертелась в барабане стиральной машины, а я продезинфицировал его раны, мы вчетвером — уже, выходит, впятером?.. — уселись за стол. Мы провели несколько часов за шумной болтовней, а после все гости этого дома ушли, оставив меня наедине с тишиной, по-семейному тусклым светом и просящейся в раковину посудой. Вельт был до того осчастливлен беременностью матери, что и не подумал о ночевке у меня!.. Отчасти это царапнуло мой эгоцентризм. Вообще-то, даже довольно сильно…

За дни наедине я привык к его обществу. Если с момента появления на свет Вельт забирал бóльшую часть моего времени себе, то в эту любовную пятидневку он вдохнул практически весь воздух из моих легких.

…Постель ощущалась пустой и холодной, подушка — слишком мягкой, будто бы чужой… Я схватил сотовый молниеносно, как только экран сверкнул новым сообщением в потолок, однако отправителем был вовсе не Вельт…

Нахмурившись до мигрени, я глядел на свой поцелуй с крестником посреди школьной лестницы. Ниже короткого видео значилась завтрашняя дата, время и адрес.

========== Глава 33 ==========

Отпив из бутылки немного прохладной воды, я закрутил крышку и замер. Вокруг по парковым дорожкам разгуливал утренний ветер, и, несмотря на чистое голубое небо да вовсю чирикающих птиц, меня не оставляло предчувствие близящейся бури. Все из-за тревог в моей голове…

— Вы в порядке? — поднял брови Гарри, сидящий рядом со мной на траве.

— Конечно.

— Уверены?.. Вы сегодня какой-то угрюмый…

— Все в порядке, — выдавил я довольно натуральную улыбку, — спасибо за заботу. Через минуту продолжаем, так что восстанови дыхание.

«Все в порядке»?.. Нет, ничего подобного… Этой ночью я практически не спал, и черт разберет, что тому виной: видео запретного по многим причинам поцелуя или отсутствие Вельта под боком… Празднуя вчера возвращение Пола и его здравие, мы конкретно засиделись — не мудрено, что открывшая спозаранку дверь Шерон сказала: «Вельта не разбудить!» Я был согласен с ней: пусть поспит как следует; от валящегося с ног толку будет мало. Но… Но.

Весь мой день прошел так: без Вельта — и с натянутой на людях искусственной улыбкой да шумом тревожных ветров в голове. Меня клонило в сон, однако стоило прикрыть глаза, как слабость отступала в тот же миг — и являлась зло скалящаяся мне в затылок бессонница. Едва я поднимал веки — сонливость разливала клокочущую топь, в коей вязла всякая мысль.

По извивающейся, точно змея, временной тропе я добрался до темного вечера, не помня, когда в последний раз ел и что это было. То ли от голода, то ли от недосыпа, то ли от стресса подташнивало, так что даже хорошо, что желудок пустой.

Поглаживая его, изредка недовольно бурчащий, через тонкий свитер, я стоял под неоново-желтой вывеской знакомого бара. Здесь я не раз и не два находил «собеседников» на минуты совместной дегустации очередного коктейля, далее вез их домой… Кто бы мог подумать, что сегодня я заявлюсь не по собственному желанию да еще и по такому поводу, — но в ночном сообщении значился именно этот адрес и именно сей поздний час. Заходящие и выходящие на людную улицу посетители заведения были немного пьяны, веселы. Я завидовал им, переступая порог с унылейшим выражением лица.

Темноту, подчеркиваемую черной краской на стенах, разбавляли склонившиеся над столиками светильники, создавали приватную атмосферу, как и диванчики с замутненными стеклянными перегородками над высокими спинками. Из динамиков, закрепленных под потолком, играла ритмичная музыка — на достаточной громкости, чтобы вливать кураж в кровь, но не заглушать разговоров.

За стойкой все места были заняты, свободных столиков была всего пара, но, невзирая на заполненность бара, я не выискавал судорожно своего шантажиста. Снять видео в школе и пригласить меня в бар, где я частенько бываю, мог только один человек… В бар, где он меня видел, по его же словам…

Так что дойдя до столика в дальнем углу зала, я без слов устало опустился на диван напротив коллеги. Изящные мужские пальцы выпустили ножку высокого бокала, заполненного напитком ванильного цвета, с треугольным кусочком цитруса, нанизанным на край, — настолько кислого, что от сжимающего губы аромата меня пробирало и через стол. На место целого парада разъедающих глаза свитеров пришла приличная однотонная сиреневая рубашка с глянцевыми черными пуговицами: может ведь одеваться вменяемо, когда хочет…

— Добрый вечер, Дэмиен, — поприветствовал меня Кайл, однако взаимности в этом не дождался.

— Чего Вы хотите? — устало, совершенно беззлобно спросил я. Лучше закончить со всем поскорее, как пластырь рывком отодрать…

Он сперва растерялся, уставился на коктейль, глубоко задумавшись над формулировкой. Хотел ли он защитить Вельта? Нет. Желал ли разобраться в ситуации? И это предположение мимо. Он преследовал собственную выгоду, благую для него одного цель, но как признаться себе в этом, будучи только начинающим подлецом, а не законченным гадом?

— Мы можем просто выпить… — пробормотал он, взглянув на меня исподлобья. — …провести вместе время… до утра…

— И Вы удалите видео? — Он разомкнул губы, чтобы как-то отреагировать на мое вполне однозначное указание в сторону шантажа, однако я опередил его, склонившись ближе к столу: — Кайл, требуемая Вами цена за молчание невозможна для меня аж по трем причинам. Во-первых, я не сплю с теми, с кем работаю. Но это, конечно, не железный принцип: в случае как этот я бы с легкостью переступил через себя, тем более с таким ошеломительным мужчиной, как Вы. Во-вторых, поддавшись всего одному требованию шантажиста, человек вписывается в собственное рабство. Даже самые стойкие, обладая новой для них властью, не смогут вечно сопротивляться соблазну заставить кого-то еще раз сделать то, что нужно им, а потом еще и еще. Но и это не стало бы большой помехой для меня в стремлении защитить небезразличного человека. Вот только — в-третьих… Я пообещал кое-кому, что не буду больше спать с посторонними людьми. И именно это меня останавливает в данный момент. Я не смогу смотреть этому человеку в глаза, нарушив клятву даже из самых благих побуждений.

Ни я, ни Кайл не замечали музыку, звон бокалов, голоса вокруг: для нас наступила тишина, пронизанная колкой проволокой обескураживающей откровенности. Жуя нижнюю губу, Кайл медленно крутил бокал; кусок цитруса превратился в стрелку поломанных часов.

— Я бы сказал, что Вашей невесте очень повезло, если бы Вы не изменяли ей с собственным крестником…

— Я не ей дал это обещание, — покачал я головой, и Кайл в изумлении посмотрел мне в глаза. — И я не изменял ей ни разу: у нас свободные отношения, я могу спать с кем хочу. Мог.

Поозиравшись, будто поблизости могли подслушивать шпионы, Кайл рывком отодвинул бокал к стене, пролил добрую часть напитка, но не обратил на это ни капли внимания, тоже склонился над столом, заговорил практически шепотом. Подсознательно он выдавал свое полное нежелание раскрывать мою преступную тайну.

— Дэмиен, Вы вообще в своем уме?!.. Он же ребенок! Вы разумны: Ваша аргументация минуту назад тому доказательство! Зачем Вам все это?..

Я силился сбежать от него хотя бы взором, ныне блуждающим по ногам под соседними столиками.

— Так получилось… — выдавил я и с глубоким тяжким вздохом сцепил пальцы в замок. — Можете обнародовать видео, если хотите, только, умоляю, сперва зацензурируйте лицо Вельта. Я переживу увольнение, переезд, но ему придется остаться здесь, среди шушукающихся за спиной людей…

Кайл глядел на меня как на безумца, опешенно хмурился так долго, что, пожалуй, все лицо его давно должно было уже онеметь.

— Дэмиен, Вы отдаете себе отчет?.. Это — педофилия: если видео станет достоянием общественности, Вы никогда не сможете работать учителем…

— Я знаю…

— …Вы ведь любите преподавать!..

…Но его я люблю больше…

— Я пообещал, — только и смог вымолвить я.

Кайл буравил меня ошеломленными глазами. Со вздохом достал из кармана брюк смартфон, поднялся и, пощелкав пальцем по экрану, присел рядом на самый краешек дивана. Я перевел взор на девайс: горела красная кнопка «Удалить» и рядом терялась невзрачная серая «Отмена». Несколько секунд я и Кайл оценивающе боролись взглядами. Наконец, он понял, что я притрагиваться к чужой вещи не решусь, и сам сперва стер ролик, а следом — очистил альбом с удаленными файлами.

— Почему? — поразился я.

Кайл спрятал телефон в карман, вздернул широкими плечами.

— Потому что мне стало Вас жаль, — чуть погодя признался он. — Принципиальные люди вроде Вас не выживают в этом мире: либо подводят сами себя к верной гибели, либо меняются и через такое предательство совершают подобие личностного самоубийства… Выпейте со мной, я угощаю. На этом и разойдемся.

***

Пить на голодный желудок да под закуску из недосыпа было неописуемо отвратной идеей. Я чувствовал себя более-менее сносно в баре, с теплом между строк прощаясь с Кайлом и выйдя на улицу, однако свежий воздух — вместо того, чтобы привести меня в чувства еще основательнее, — предательски позволил алкоголю вдавить в пол педаль газа! На ближайшей остановке я почувствовал резкий приступ тошноты, присел на скамейку, опустил голову всего на мгновение, пройдясь пальцами по волосам, и когда поднял ее — словно оказался на карусели. Тротуар штормило, улица плыла. Я мог мыслить здраво, но тело отправилось в бесспорный нокаут. Около десяти попыток мне потребовалось на то, чтобы снять блокировку на мобильном и еще больше — найти и выбрать номер, пожалуй, единственного человека, которого я бы хотел увидеть сейчас, будучи в таком состоянии. Из динамика меня настоятельно просили не засыпать, и я был уверен, что смогу, вот только едва экран смартфона погас…

— Дэмиен… Дэмиен… — упорно повторял женский голос.

К нему присоединился мужской, незнакомый, и после заключения устного соглашения на пару долларов меня взяли под руки и довольно бережно погрузили в машину. Слева я почувствовал виском оконное стекло, справа веяло фруктовыми духами, настолько аппетитно, что живот до стыдного громко забурчал. Такси тронулось мягко, но ехало как-то рвано (по сугубо моим ощущениям).

— Если затошнит, помычи хотя бы, — попросила Даян, слегка приподняв мою голову. — У меня есть пакетик.

Вот она, высшая степень заботы…

Мы ехали, кажется, целую вечность, даже несмотря на то, что я несколько раз засыпал, пусть и ненадолго. В пути Даян предложила мне конфету, но когда я почти согласился, из последних сил справляясь с неподъемными веками, она взяла слова назад, испугавшись, что я в таком состоянии подавлюсь…

По прибытии таксист помог лишь взвалить меня на надежное женское плечо, и к крыльцу родного дома мы с Даян добирались одни. Мой прекрасный костылик справилась и с поиском ключей в моих карманах, и с открытием двери, и с швырянием меня на диван. Я не справился — с приземлением — и звонко ушиб предплечье о столик, но в остальном остался удовлетворен собой и полностью доволен компаньонкой. Она закрыла дверь, деловито сбегала на кухню и принесла мне стакан воды. Придерживала голову, пока я хлебал как лошадь.

— Господи, сколько же ты выпил…

— Один коктейль… — зачем-то ответил я на риторический вопрос.

Ее брови в удивлении дернулись на лоб, но быстро вернулись на место.

— Хочешь поесть? Станет лучше. Я не кулинар, но что-нибудь съедобное сделать сумею, если в холодильнике не шаром покати.

Я умирал от голода, и мой запевший раненым китом желудок сообщил об этом Даян, вот только ее, развернувшуюся к кухне, я в последний миг ухватил за нежную прохладную ладонь и никуда не пустил.

— В который раз убеждаюсь в том… что на тебя можно положиться… — попытался я звучать наименее сонно.

— Да ладно, я просто делаю то, что должна. Не в смысле, что это возврат долга или неприятная обязанность! — затараторила она. — Но долг сердца, понимаешь? Быть хорошим человеком. Как-то так…

— Тебе удается, — улыбнулся я, по-прежнему держа ее пальцы; Даян пожала мои, отзеркалив немую благодарность. — Ты будешь моим шафером?

— Что?!

— Я говорю, ты будешь моим шафером?..

— Я услышала, но… ты пьян! И я — девушка! И что, у тебя нет других претендентов?..

— Я был пьян, а сейчас уже… больше менее, чем более, но в порядке…

— «Больше ме…» «Больше» — чего?.. — в недоумении сощурилась Даян.

— …В наш прогрессивный век почему женщина не может быть шафером, а мужчина — другом невесты?.. А касательно претендентов… У меня есть лучший друг, буквально вчера вернувшийся с того света, но если он будет шафером, я буду успокаивать его, а не он меня… Я пойму твой отка…

— Я согласна! — выпалила она, вцепившись обеими руками в мои щеки. — Но я буду в платье!

— Конечно, как захочешь. Только не в белом, а то…

— А то нас поженят по ошибке! — закончила Даян мою мысль точь-в-точь, и я, счастливый, позволил, наконец-таки, ресницам сомкнуться. — Не засыпай, я что-нибудь быстренько сварганю!..

Шаги только-только зазвучали, как вдруг зависла тишина. Даян остолбенела у книжных полок, на которых покоились в том числе мелкие сувениры из рейсов Синди.

— Это твоя невеста?.. — тихо узнала она.

— Да, — уверенно отозвался я, не разлепляя век: других фото там не было.

Погружающийся в сон, я был окутан молчанием, гулким, глубоким, и лишь перед самым приземлением на пышное облако услышал Даян:

— Такая красивая…

========== Глава 34 ==========

Комментарий к Глава 34

«Mi casa es su casa» — в переводе с испанского «Мой дом — Ваш дом».

Камерба́нд — широкий пояс, который носят на талии, часто вместе с пиджаком; в современности считается формально необходимым элементом смокинга.

Поиск партнеров на одну ночь чреват недопониманием: случалось, что, отключившись после секса под гнетом тотальной усталости, утром я обнаруживал незнакомца не только в своей постели, но иногда и на кухне, по-хозяйски распоряжающегося моими вещами. И вроде я не вижу криминала в том, что человек мог захотеть поспать со мной до утра, или воспользоваться ванной, или поесть, дабы не ехать домой на голодный желудок, однако здесь есть пара «но». Во-первых, он должен спросить меня, владельца дома. Я не откажу, если, конечно, Синди не вернется в ранний час, но разрешение всегда спрашивать надо, это элементарная вежливость. Во-вторых, гость на одну ночь обязан помнить о несерьезности совместного времяпрепровождения. Это — просто удовлетворение потребностей: сексуальной, социальной, отчасти романтической, когда флирт приносит кучу наслаждения сам по себе подобно ролевой игре. И многие грешат наплевательским отношением к обоим пунктам…

Потому я почувствовал неладное, едва под дверь спальни пробился аппетитнейший аромат жареной курицы. Я сел в постели раньше, чем разлепил веки, откинул одеяло с прибывающим раздражением: только не опять… В голове стояла муть, как в «цветущем» озере. Воспоминания все перетасовались, так что выстроить верный хронологический ряд событий вчерашней ночи пока не удавалось. Я же не переспал с Кайлом, не притащил его сюда?.. Я хотел выйти из спальни спокойно, чинно, но паника наполнила мышцы излишком силы: ненароком я сильнее нужного рванул дверь на себя, ручка выскользнула из пальцев и со всего размаху громыхнула о стоящий слева от порога комод! На диване от испуга подпрыгнула Даян, отбросила обратно в картонное ведро обкусанный наггетс и подняла руки вверх!

— Извини, я украла салфетку! — задорно, но с нотками искренней вины выпалила она, обернулась, облизывая пальцы, и добавила между причмокиваниями: — Мне в заказ просто их не положили, так что я стащила с кухни.

— Слава Богу, это ты, — облегченно выдохнул я, привалившись раскалывающейся от боли головой к холодному наличнику.

— Ты не помнишь, что было вчера?.. — догадалась Даян.

— Не… очень четко помню… — слукавил я.

Стоило мне сделать первый шаг от двери спальни, как Даян тут же подвинулась — поняла, что мне хочется присесть на диван, раньше, чем я сам.

— Ты позвонил мне, перебрав чутка, и я отвезла тебя домой. Отлучилась на секунду, чтобы посмотреть, что у тебя есть на кухне, — вернулась узнать твои предпочтения, а ты уже заснул на диване. Разбудить тебя не удавалось, ты только мямлил в ответ бессмыслицу, а если бы я ушла, то дверь осталась бы открытой. Я решила переночевать здесь, чтобы к тебе никто не вломился.

— А как я на кровати оказался?..

— Мне пришлось тебя перетащить…

— Господи…

— …ты перебирал ногами, но сознательности было ни в одном закрытом глазу. Ты вообще слышал про качественный сон? Когда систематически отсыпаешься, такого не происходит…

— Да, я…

…без Вельта плохо сплю…

— …был загружен работой.

Уронив затылок на спинку дивана, я потер глаза, пестрящие лопнувшими капиллярами. Постепенно воспоминания напитывались красками, разве что после просьбы о шаферстве спящий разум ничего не зафиксировал. Я не был удивлен вчерашним решением об участии Даян в свадебной церемонии: из всего, что произошло со мной за последнюю неделю, это было самым разумным поступком.

— Я уж подумал сперва, что с тобой переспал, — ухмыльнулся я, указав на боксеры — единственное, что было на мне надето.

— Фу, — быстрее мысли среагировала Даян и резко округлила глаза. — В смысле не ты — «фу», а — мы! Я тебя раздевала вообще без этих мыслей! Настоящие члены — мимо кассы!

— «Настоящие»?

— Ничего не имею против силиконовых, — как настоящий ценитель закивала она. — Но мне нравятся, знаешь, не реалистичные, а полупрозрачные разных цветов — похожие на мармелад!.. Боже, я же буду учителем, — скисла Даян. — Все это звучит так неправильно из уст будущего педагога…

— Учителя — тоже люди: разумеется, сексуальность свойственна и нам тоже.

— Да, но… — Даян уставилась на стену между гостиной и кухней столь уныло, словно разглядела там морализаторский девиз. — На меня до сих пор давят, к счастью, уже изжившие себя негласные правила. Здорово, что представители сексуальных меньшинств тоже могут в наши дни быть учителями, ведь — умом-то я понимаю! — личная жизнь с профессией никак не связана, но… принято считать, что учитель — эталонный носитель традиционных моралей, а сексуальность у преподавателей наводит только на мысли о заезженном порно. Вот представь, если бы ты, работая в школе, по ночам водил к себе домой незнакомцев или спал с кем-нибудь из учеников…

Остолбенев от шока, я забыл как дышать, благо лицевые мышцы тоже парализовало и я не выдал себя.

— …это ведь подрывало бы твой образ учителя. Вот и я тут разглагольствую о секс-игрушках…

— Даже представить себе такое не могу… — запоздало ответил я чуть ли не шепотом, и Даян со вздохом кивнула. Ничего себе у нее интуиция: двойное попадание… — Но от ранее сказанного я не отказываюсь! Личная жизнь, пока она не пересекается с профессиональной деятельностью, может быть любой. Учитель передает знания об определенной науке, а не свое мировоззрение или стиль жизни. Мы не делаем из учеников копии себя, это в принципе невозможно!.. Спасибо огромное за вчера. Это ничего, что ты из-за меня не ночевала дома?

— Эм… В квартире осталась предоставленной себе кошка, но меня ей с лихвой заменяет автокормушка, о чем кисуля недвусмысленно напоминает всякий раз своим поведением, так что я ничем не пожертвовала, она в порядке: вероятно, заняла кровать, раскинув лапы, и хрючит счастливую морду… Но если это был намек, то я сейчас же уеду!..

— Нет-нет, оставайся сколько захочется. «Mi casa es su casa».

— Я не поняла, что ты сказал в конце, но — угощайся, — пододвинула она ведерко ближе ко мне. — Только не схвати обкусанный мною наггетс, он упал куда-то вглубь…

Я и забыл, что время с другим человеком можно проводить настолько незатейливо, весело и душевно. Нет, мне нравились посиделки с Полом, однако в подавляющем большинстве случаев они выливались в необходимость давать ему советы и решать проблемы за него. Мне необычайно дороги были часы наедине с Вельтом, пока все не стало слишком извращенным и потому сложным, запутанным… Я по-настоящему отдыхал с Синди, так же прожигая свободное время впустую, но с удовольствием. Вот только с Даян все было как-то иначе. Эта девушка светилась душой и заражала меня этим здоровым сиянием, легкостью, умиротворением. Разговоры с ней не были вечной игрой в личного психолога, воспитанием ребенка или бесцельным заполнением неловкой тишины, а просмотр телевизора вместо лености давал почву для обсуждений и размышлений. Я словно жил с ней годами, ощущал ее комфортной, родной. Как если бы у меня была младшая сестра. Меня тянуло поделиться с ней этой мыслью, но я искренне боялся расстроить Даян, рассказавшую в день отравления Гарри о том, как в детстве ее старший брат умирал от рака…

Ближе к двум часам дня мой мобильный, закопанный в ком вчерашней одежды, кратко прорезал тишину в спальне — достаточно громко для того, чтобы я услышал его из ванной. В коротком сообщении от Синди было сказано о скорой необходимости выбрать мне свадебный костюм. Я вернулся к дивану и телевизору с телефоном в руке, смотрел на прочитанный уже трижды текст с нескрываемой обремененностью. Я понимаю, почему невеста решила напомнить мне об этом: так она как бы невзначай подвигает все ближе дату свадьбы, работая рука об руку со временем. То ли эта хитреца с нотками манипулирования, то ли сама подготовка к церемонии превращала меня в осла, ступающего назад из одного только упрямства!.. Однако впервые свадебные хлопоты могут принести мне приятные впечатления…

— Разрешите пригласить многоуважаемого шафера в магазин свадебной одежды?

Даян отняла подушку от груди, удивленно вздернула брови.

— Ты имеешь в виду… смокинг?.. — тихо уточнила она. Я кивнул, и Даян, швырнув в меня подушкой, вскочила на диван, по-генеральски водрузила одну ногу на подлокотник, а обеими ладонями со всей силы хлопнула меня по плечам. Помимо того, что подушка превратила мои волосы в гнездо, так еще и под кофтой плечи, порозовев, запылали. — Я помогу выбирать тебе свадебный смокинг?! Ты не пожалеешь, я обещаю! — прокричала она, прижавшись щекой к моей щеке и заметно сплющив мое лицо своим да руками.— А ты берешь напрокат или покупаешь?

— Фокуфаю… — невнятно промямлил я.

— Ух, тогда моя ответственность еще больше!

— Отфусти меня, фожалуйста, у меня лицо болит…

***

В ближайший свадебный салон Даян затащила меня только после того, как неподалеку мы умяли по внушительному сэндвичу, — ее мысль казалась разумной: на свадебном банкете я буду есть и должен чувствовать себя в костюме комфортно. Хотя, возможно, Даян, элементарно, хотела показать место, в котором любит бывать. Чем теснее мы общались, тем устойчивее становилось ощущение, что Даян — совершенно не компанейская и долгое время копила интересные места и нетривиальные мысли для того, с кем можно было бы этими богатствами поделиться. За все время она ни разу не утыкалась в телефон для проверки сообщений в социальной сети. Разок ей позвонили, но она даже не достала из кармана мобильный.

— Это какой-нибудь опрос на тему сотовой связи, — поморщив нос, отмахнулась она. — Не будет же мне кошка звонить, в самом деле!

Я не успел проникнуться новой волной теплых чувств к своему шаферу, потому как мелодично звякнул колокольчик, и с не особенно людной улицы, прожариваемой разгоревшимся на славу солнцем, мы вошли в прохладный торговый зал. Глянцевая напольная плитка была специально подобрана не самого чистого белого цвета, чтобы на ее фоне занимающие высокие ряды-ряды-ряды — сотни вешалок! — белоснежные платья самых разных фасонов и ценовых категорий буквально светились белизной! Бóльшую часть зала занимал именно отдел для невест: с рулонами тканей, жемчужными бусинами, рассыпанными по прозрачным пластиковым коробкам, фатами, подвязками, туфлями, искусственными цветами, реалистичностью порой превосходящими настоящие… И только справа среди мерцающих снегов выглядывали разноцветные костюмы — от кремовых и нежно-голубых до традиционных черных. Там же две стены делили галстуки, бабочки,карманные платки, сорочки, обувь и мелкие украшения вроде запонок. Мелькающие слева и справа ценники заметно щекотали нервишки, и это притом, что данный салон не был элитным. Хочешь поднять денег быстро и просто? Построй бизнес на одном из двух главных событий в жизни: на свадьбе — или на похоронах.

— Я думаю, нужен такой костюм, — шепнул я на ухо Даян, по пути проводящей пальцами по платьям, — в котором меня потом и похоронят — чтобы затраты себя окупили.

— Желаешь ложиться в гроб в камербанде или без? — хихикнула она.

— Пожалуй, в нем.

Мы практически достигли мужского отдела, когда в лабиринте вешалок, к коим было бы до тремора страшно приближаться с мороженым или напитком, нам перегородила дорогу женщина-консультант в приталенном сером брючном костюме.

— Добро пожаловать! — сверкнула она неестественно широкой улыбкой. — Желаете приобрести платье, костюм или все вместе? Можно пошить на заказ!

— Костюм, — ответила Даян и протиснулась рядом с продавцом, задев спиной звякнувшие вешалки. — Мы сами разберемся, но спасибо за заботу!

— Если что понадобится, я буду здесь — зовите! — проговорила она сквозь плотно сжатые зубы и, словно акула, плавно потонула в рядах белых тканей; только пронзенный заколкой пучок на затылке остался виден на поверхности — точь-в-точь плавник.

Достигнув отдела для женихов, Даян поставила меня перед зеркалом в качестве живого манекена, и пока я пытался не думать о том, чем сейчас может быть занят Вельт, она периодически подбегала, прикладывала ко мне оставленные на вешалках пиджаки, какие-то довольно зашвыривала на столик в кабинку для примерки, а какие-то с презрительными пофыркиваниями уносила обратно. В итоге я был впихнут в кабинку, тяжелая бежевая шторка прогрохотала крупными кольцами по карнизу, и я остался один на один с четырьмя костюмами. Классический черный смокинг я отложил сразу — пусть эта невзрачность будет совсем уж на крайний случай… Пастельно-голубой делал мои глаза неестественно бледными, будто я превратился в облагороженного зомби из фильмов. Третий костюм, словно сделанный из торта «Красный бархат», сидел идеально, но смотрелся слишком вычурно. Для свадьбы он не подходил, и все же до того понравился, что я решился в нем выйти, рассчитывал услышать положительную оценку от Даян, вот только у примерочной ее не оказалось. В гордом одиночестве я покрутился перед зеркалом, застегнул пиджак с шелковыми лацканами так, чтобы светло-фисташковая сорочка, в которой я пришел, была видна по минимуму и не портила ансамбль. Интересно, что бы Вельт сказал, увидев меня в этом?.. Быть может, розовел бы, покусывая губы в тщетных попытках побороть улыбку смущения, а после все же сказал бы, как этот смокинг мне идет…

…Какой бы костюм я ни выбрал, Вельт его не увидит, ведь не будет на свадьбе… Оно и к лучшему! Я бы с ума сошел, волнуясь за него, в то время как для самого Вельта церемония стала бы пыткой… Такой расклад куда естественнее, чем отношения взрослого с ребенком…

Взгляд уперся в пол сам. Я возвращался в кабинку понурый, снимал костюм небрежно, как если бы уже его купил; случайно оторванная пуговица может стоит мне зарплаты, наверное!

Раздетый, я замер над последним кандидатом, подобранным Даян. Темно-синий костюм был прост, без новомодного шика. Темные лацканы не ловили блики, а поглощали их, шепча о важности скромности, сдержанности. Да и камербанд такого же оттенка к ним отлично подойдет, хотя вроде пояс следует подбирать под бабочку… Стало быть, и с ее цветом я уже определился! Я надевал костюм неторопливо, наслаждался умеренной мягкостью ткани под подушечками пальцев. Он прекрасно сидел, не добавлял сексуальности, в отличие от алого, а усреднял фигуру, выдвигал на передний план глаза, все лицо в целом. Отчего-то совершенно безрадостное… Я отодвинул шторку, ступил по ковру…

— Ух ты, — восхищенно выдохнула Даян. — Ты потрясающе в нем выглядишь! Так… чувственно…

Я бы должен был поблагодарить ее за комплимент, но вмиг потерял дар речи. Даян сидела в кресле напротив большого напольного зеркала — в свадебном платье. Ее покатые плечи были полностью обнажены, поверх небольшой груди мерцал перламутровый бисер, вырисовывающий морозные узоры на ткани; тяжелый подол расходился куполом ниже зауженной талии, опоясанной розовой лентой. Она походила на пышный праздничный букет белоснежных роз, усыпанных жемчугом, и слегка повлажневшие глаза сверкали подобно бриллиантам.

— Когда у меня еще будет такая возможность, — стесненно пожала она плечами и провела по платью ладонями — в точности так же, как я гладил костюм. Похоже, Даян нашла свое идеальное платье…

— Возможность будет, уверен. Смотришься сказочно…

Я протянул ей руку, она приняла ее со смешком, поднялась. Нелепо — без музыки — мы покачивались перед зеркалом в медленном танце. Моя рука прижимала ее ладонь к лацкану, к сердцу. Другая — держалась на талии. Всего разок Даян шмыгнула носом в сторонку и позволила оптимизму расцвести вновь.

— А какое платье будет у твоей невесты?

— Я не знаю.

— Здорово, что у тебя есть любимый человек: тот, о ком ты думаешь днями напролет, тот, без кого одиноко спится…

— Уверен, у тебя с твоей невестой будет все точно так же, — искренне произнес я и поцеловал ее, светящуюся надеждой, в висок.

***

В качестве благодарности я купил Даян пару ее любимых сэндвичей и оплатил такси до дома. Сам же отправился восвояси пешком — с небольшим пузатым картонным пакетом, в который акула-продавец запихнула темно-синий костюм и камербанд (сорочку, бабочку и обувь я решил купить в другом месте, где цены не откусят мне руку по локоть). Ноги несли меня сами, голова была тяжела: мысли о Вельте весили целую тонну. Если б Шерон и Пол не вернулись раньше положенного срока, эти дни мы бы провели с Вельтом вместе… Признаться, я ненавидел себя за принятие той опасной тропы, на которую свернули наши с ним отношения. Я глядел, как раскаленный рыжий блин скатывается за деревья парка, в котором отныне по утрам занимался зарядкой с Гарри без Вельта… У круглосуточного я видел себя и крестника, покупающих шоколадные батончики с нугой. Каждая дорога, ведущая к нашим домам, напоминала хотя бы об одной совместной прогулке со школы. Я не заметил, когда Вельт повзрослел, — пропустил, моргнув, и тот момент, когда заигрался с ним в любовников, когда вообще, черт побери, начал это представление на двоих…

«Здорово, что у тебя есть любимый человек: тот, о ком ты думаешь днями напролет…» — аукнулись слова Даян, и меня скривило от очередного приступа вины. Я не думал о Синди даже до всего этого сумасшествия с Вельтом, а теперь и подавно. Отвратительный из меня парень — и будет такой же кошмарный муж, если я не изменюсь…

Дом был уже близко, вот-вот я ступлю на крыльцо, и потому каждый шаг отдавался уверенностью. У меня получится! Я начну усердно изображать человека, поглощенного свадьбой и будущим браком! И вскоре эта маска срастется с лицом! Так ведь и случилось с Вельтом?.. Нет, не думать о нем!..

Не доставая ключи, я взошел на крыльцо, открыл дверь…

…начать новую жизнь, вернуть все на круги своя и стать лучшим супругом для Синди, думать только о ней!..

— Я дома, Вельт!

Губы так и не сомкнулись, по горлу вниз словно посыпался песок, и раньше, чем я укорил бы себя, из кухни высунулось удивленное лицо, качнулись собранные в хвост лоснящиеся светлые волосы.

— Что ты сказал?.. — в недоумении сощурилась Синди.

— Эм… Я… сказал: «Я дома!»… и добавил, что сейчас видел Вельта.

— А-а, — кивнула она, сняла с плеча полотенце, которое всегда для удобства вешала так во время готовки, и вышла ко мне, застывшему у входной двери. — А что в пакете?

— Свадебный костюм.

— В смысле?.. — ужаснулась она. — Мы же вместе должны были купить его — чтобы он подходил под оформление банкетного зала…

— Ты не написала об этом в последнем сообщении.

— Но это же очевидно!.. — Практически убитая горем, она подбежала ближе, раскрыла пакет и вытянула рукав. — Да ты что… совсем не подходит! Мог бы черный тогда уж купить: классика со всем смотрится…

— Синди, напоминаю. Это и моя свадьба тоже. И я не часть банкетного зала, чтобы ты украшала меня под цвет салфеток.

Она пристыженно поджала губы, бережно спрятала рукав пиджака обратно в пакет и сплела руки вокруг моей шеи. Темнеющее остатками косметики лицо было обращено ко мне, однако виноватые глаза исследовали что-то в стороне.

— Прости меня… Я так волнуюсь из-за всякой мелочи, связанной со свадьбой, что, кажется, совсем теряю адекватность…

— Все в порядке. — Я прижался лбом к ее лбу, опустил веки, как и Синди, сосредоточился на таком родном и знакомом дыхании. — С возвращением.

— Спасибо. Я привезла тебе сувенир из Парижа.

— Статуэтку — Эйфелеву башню?..

— Да… Я такая предсказуемая?..

— Нет, — солгал я. — Просто ты отлично меня знаешь: именно такой сувенир из Франции я и хотел. Спасибо…

После легкого ужина и необычайно долгих и подробных рассказов Синди о пребывании в Париже, я нуждался в глотке свежего воздуха, потому и вышел во двор. Ветер царапался о заборы. Белки шелестели в кустах. Я почувствовал пристальный взгляд; не увидев никого даже краешком глаза, уже точно знал, чье внимание приковал…

— На этот раз вышел через дверь? — спросил я, сунув руки в карманы.

— Еще не так поздно, чтобы скрытно отправляться гулять.

От растущего под его окном дерева Вельт ступал по траве мягко, будто кошка, руки держа за спиной, покачиваясь, как колокольчик. Входящая во вкус ночная прохлада нежно запускала пальцы в его волосы, проникала через широкое горло футболки и гуляла по коже. Крестник смотрел на меня противоречиво: с одной стороны, обвинительно, а с другой — снимая ответственность с моих плеч.

— Синди приехала, — сглотнув, сказал я.

— Я знаю… — Он пнул несуществующий камень, принялся разглядывать его в траве. — А где ты сегодня был?..

— В свадебном салоне… купил костюм…

Я понимал, что каждым новым уточнением вбиваю гвозди в его ладони, однако не мог ему врать и тем самым еще больше искривлять строгие рамки реальности, коими мы оказались зажаты. Моя невеста здесь… И это далеко не единственная причина, почему я боюсь за будущее Вельта… Сэл узнал его в порнографических роликах, Кайл в курсе нашей нездоровой связи — сколько еще человек должны оказаться посвящены в совершаемое мной преступление, чтобы я осознал, наконец, всю серьезность положения?! Я не могу и дальше подставлять Вельта, как и давать ему ложную надежду! Но как возможно оторвать от сердца человека, который почти весь этот хрупкий орган и составляет?..

— Я не приду к тебе на свадьбу… — глядя под ноги, вымолвил он.

Я хотел ему ответить: «Да, так будет лучше…» — слова застряли в горле, и я только молча кивнул, чего Вельт не увидел. Он помялся немного, так на меня и не взглянув, повернулся обратно, к дереву. Занесенная нога не коснулась травы; Вельт тихо спросил из-за плеча:

— А это правда, что на свадьбе можно выкрикнуть: «Я протестую»?..

— Нет, это… только в суде…

Он отдалялся от меня буквально и символически, а я глаз не мог отвести от его тонких пальцев, стискивающих в кулаках остатки твердой воли. В который раз Вельт делает то, на что мне не хватает сил, — и я благодарен ему безмерно… Ровно в той же степени я буду скучать…

========== Глава 35 ==========

Моя жизнь разделилась на «до» и «после», и я сходил от этого с ума…

Проснувшись утром рядом с Синди, всем телом льнущей ко мне под одеялом, я долго пялился в потолок, вспоминая только что оборвавшийся сон, в котором на этой кровати — на этом постельном белье — трепетно обнимал Вельта, засыпал, прижавшись губами к его лбу… Эти две противоречащие друг другу реальности попадали острыми стрелами в меня, стоящего между ними в недоумении. Я кровоточил, но улыбался сбрасывающей пелену сновидения Синди, потому что она заслужила мужчину получше того, кто думает дни напролет о соседском мальчишке…

После очередного утреннего занятия с Гарри в парке, ученик, истекающий потом, уставший, но сверх меры довольный, достал из небольшой спортивной сумки внушительную упаковку груш и торжественно передал мне.

— Это от родителей и меня, — просиял он, — благодарственный подарок! Мне одежда стала в талии свободна. Но мы пока не идем в магазин, потому что я не собираюсь сдаваться: купим потом, на несколько размеров меньше.

Не припомню, чтобы видел Гарри настолько широко улыбающимся, и я зеркалил его улыбку усталым лицом, однако делал это в разы искреннее, чем по пробуждении: я был горд им за целеустремленность, упорство, умение преодолевать лень, телесную усталость и ноющую боль в мышцах, привыкающих к систематическим нагрузкам; я был рад тому, что Гарри смотрит вперед с лучистым счастьем в глазах и ясно видит цель, к которой усердно взбирается по высоким ступеням. Я разделил с ним его маленький триумф так же, как и пару груш. Мы валялись на прогреваемой ранним солнцем траве, хрустели, вгрызаясь в сладкие сочные крепкие плоды, любовались размеренным движением облаков по бледно-голубому небу… и мысли мои, несмотря на чистейшее наслаждение от «здесь и сейчас», были под окном соседского дома: Вельт, наверное, спит… Скоро его разбудит писклявый будильник…

Из-за этой неожиданной трапезы на свежем воздухе я вернулся домой позднее обычного, рискуя опоздать на работу. Но оно, черт возьми, того стоило! С надорванным пакетом груш я уже подбегал к крыльцу, когда входная дверь по соседству распахнулась. Довольно яркий для такого часа солнечный свет упал на уложенные набок лоснящиеся черные волосы, впервые на моем веку выглядящие как действительно расчесанные; на белый свитшот, покрытый черными узорчатыми лозами; на черные карго — широкие брюки с пузатыми карманами чуть выше колен. Через узкое плечо была перекинута лямка знакомого рюкзака, и я пошел навстречу невиданному явлению, как зачарованный дождем, проливающимся снизу вверх. До двери оставался десяток шагов; хрупкие пальцы вынули ключ из замочной скважины и сунули в одно из отделений рюкзака.

— С добрым… утром, — выдохнул я. Вельт обернулся, приподняв брови, но удивление быстро сменилось болезненной мягкостью теплого взгляда. Внемую я обвел рукой его одежду, не имеющую — поразительно! — ни одной детской черточки; с уст сорвался восхищенный смешок. — Слов нет!.. Почему ты… решил сменить стиль?

Вельт прошел по дорожке, чтоб со мной поравняться, но все-таки не приблизился. Потупил взор, стиснув обеими руками лямку рюкзака.

— Теперь нет никакой разницы, повзрослел я или все еще нуждаюсь в тебе…

Его печальные слова пророкотали громом, и где-то очень глубоко в своем сознании я оступился и полетел вниз с гигантской лестницы, более ни на миг не касаясь ступеней. Сердце тяжко сжалось от чувства свободного падения, в пальцах хрустнул пакет.

— Я пойду, — мотнул он головой в сторону проезжей части. — А то опоздаю на историю…

— Возьми несколько груш для перекуса на перемене.

— Нет, спасибо, — двинулись досадно поджатые губы, — я уже приготовил себе ланч.

Он направился прочь, немного сутулясь, явно чувствуя себя не в своей тарелке, ведь совершенно не привык к такой «взрослой» одежке. А я остался позади: в перекосившейся из-за пакета груш майке — так, что частично оголилась грудь; потный, взъерошенный, совершенно сбитый с толку…

***

Я надеялся в душе смыть тревоги, отправиться на работу налегке, — но нет.

Я убеждал себя раз за разом, что не обошелся плохо с Синди, потому как мы еще не пересмотрели официально свои отношения и технически я по-прежнему имею право выбирать партнеров для секса на стороне. Вот только первая половина — наглая ложь. Я сам говорил Вельту, когда он впервые застукал меня в спальне с мужчиной: в рамках свободных отношений можно заниматься сексом с другими людьми, но нельзя влюбляться в них, иначе это уже будет считаться изменой. Я изменил Синди… и продолжаю это делать до сих пор, постоянно думая о Вельте…

Я был уверен, что мне хватит зрелости вести себя в школе как ни в чем не бывало — как раньше, однако необходимость смотреть на Вельта во время ведения урока стала сродни любованию солнцем незащищенными глазами в палящий зной. Точь-в-точь мальчишка, вновь оказавшийся у доски в роли школьника, нервно зачитывающего доклад, я избегал встречаться глазами с человеком, будто бы способным изменить мою судьбу! — и если в начальной и средней школе такой личностью мне виделась строгая преподавательница, то ныне я — учитель! — ускользал взором от собственного ученика.

Я решил, что усердный труд в учительской и душевные беседы с Даян на переменах помогут мне оторваться мыслями от мутного пузыря, через стенки которого я никак не мог пробиться — не был способен более прочесть чувства и желания Вельта по его позе, взгляду, голосу, дыханию. Но и здесь я провалился с треском…

…Дома за столом я не слышал Синди, как ни старался вникнуть в речи о… Проклятье, и примерно даже не скажу, о чем!.. Я хмурился, смотрел то на ее глаза, то на постоянно шевелящиеся губы, подвигался ближе к невесте, словно высматривал заклинание от лишних раздумий, выведенное пудрой на ее коже, — ни-че-го. Я ничегошеньки не запомнил… Это походило на помешательство. На камень, застрявший у меня в горле. В какой-то момент я беззвучно опустил вилку на салфетку, спрятал ладонью гудящий раскаленный лоб.

— Боже, тебе нездоровится?.. — тотчас среагировала Синди, в приступе любовной заботы провела рукой по плечу — и меня передернуло, сам не знаю с чего вдруг!.. — Я слишком много говорила? Дать таблетку от головы?..

— Нет, мне не… — Со стуком расслабленный кулак упал на стол, как сам я хотел бы в этот миг обрушиться на пол, охладить плавящийся мозг хоть самую малость. — Я просто устал…

…страшно устал от себя самого…

— Я… могу что-то сделать, чтобы тебе стало лучше? — Осторожно Синди положила руку мне на бедро, погладила вроде как по-семейному, но под конец все-таки сдвинула ладонь ближе к паху. — Раньше, помнится, ты избавлялся от тревог во время минета… Мы так долго не виделись…

Я хотел бережно убрать ее руку, но вместо этого проявил сдержанность и нежно сжал ее пальцы поверх штанов.

— Ты, наверное, подумаешь, что я с ума сошел, но выслушай, пожалуйста. Свадьба — переломный момент, который я бы хотел обозначить не только церемонией и банкетом. Сделать не столько день, сколько ночь… особенной. Поэтому — как ты смотришь на то, чтобы воздерживаться от секса до нашей первой брачной ночи?..

Я смотрел в ее глаза как обвиняемый, силящийся убедить всех присутствующих в зале суда в своей невиновности. Настоящий преступник, сражающийся за поблажку…

— А в этом есть смысл, — чуть погодя произнесла Синди, и я облегченно выдохнул, отпустив ее руку: от волнения ладонь повлажнела… — Наша первая брачная ночь станет своеобразным началом исключительно моногамной сексуальной жизни!

…За что боролся, на то и напоролся…

Я хотел ответить «Да!», но язык не повернулся солгать: не потому, что я планировал изменять будущей супруге, а потому, что я пока так ничего и не решил. Однако последнее, похоже, для Синди не помеха… Я похлопал ее по коленке самым неромантичным образом, выдавил дежурную улыбку и, не закончив ужин (все же поблагодарив за него), отправился в душ, чтобы не сойти с ума от кипящего-бурлящего в черепной коробке масла.

В постели лучше не стало — я и не надеялся больше. Слева будто бы спал абсолютно чужой человек. Синди не поняла причину, по которой я не хочу пока заниматься с ней сексом, — и хорошо, что не поняла, я не хотел рассказывать про Вельта и про то, насколько крепко он засел в моих мыслях (даже не знаю, что хуже). Но я желал оказаться понятым… понятым и прощенным… В глубине души меня оскорбил отказ невесты услышать меня по поводу будущего наших свободных отношений, вот только какое я право имею ей предъявлять недовольство, если сегодня не внял ни одному ее слову?.. Минуты-часы лениво перекатывались взад-вперед посреди отравившей спальню ночи. Мне было душно, холодно, колко под этим треклятым одеялом, словно кто-то крошек насыпал на простыню! Тихо я покинул постель, вышел из дома в трусах да футболке. Ступать по прохладной траве было райски приятно. Может, поэтому Вельт любит ходить босиком?.. Или «любил»? Знаю ли я его вообще, раз новый стиль в одежде стал для меня настоящим шоком?.. И шоколадом он сегодня не пах…

Я привалился лбом к грубой коре могучего дерева. Казалось, одно оно не дает чудовищу-небу упасть на меня, раздавить как букашку… Ладонями я также ощущал сухой шершавый ствол, что пробудило память, особенно уязвимую в темное время суток…

***

9 лет назад…

Громкое пение птиц кругом напоминало о том маленьком гнездышке, с которого голосистая матушка любила устраивать для своих птенцов ежедневные концерты в пять утра — прямо напротив окна Вельта. Мальчик уверенно заявлял, что ему только в радость просыпаться под ее песнь, но за неделю лицо его стало болезненно бледным, а мешки под глазами — пугающе темны. Он уже слишком большой, чтобы спать с Полом и Шерон, к себе забрать его я не могу, а засыпать по окончании птичьего выступления у Вельта просто не получается. Сколько еще он так протянет?.. Может, пора мне втихаря позвонить в какую-нибудь службу, представители которой — нет, не убьют, конечно же, птицу! — но увезут ее куда-нибудь вместе с гнездом: туда, где нет кошек да хищных птиц…

Всего на пару секунд я отключился от реальности — и бесповоротно потерялся в рассказе Вельта о том, как много он узнал сегодня в школе. Эх, вот бы ты, дружок, сохранил этот энтузиазм хотя бы до второго класса; все чаще позитивный настрой у учеников сдувается за полгода, когда, наконец, они понимают, насколько проще было в детском саду — без домашних заданий и тяжких наук. Хотя бы красочные наклейки с похвалой продолжают клеить в их рабочие тетради, но скоро появятся оценки…

Вельт держал меня за руку, подпрыгивал от избытка энергии! Чуть не расквасил нос, запнувшись о бордюр: испуганно замолчал, повиснув на моей руке, выпрямился и снова довольно затараторил! Каждое его звонкое слово разливалось у меня под сердцем радужным морем, и я улыбался, сам не понимая чему.

— …и мне дали третью наклейку! Я наклеил ее сам! Как учитель — сам! Представляешь?! — восторженно притопнул он.

— Даже не представляю, приятель: это такая большая ответственность! Как ты справился?

— Хорошо! Я наклеил ее криво, но специально! Так вельтестее!

— Ага, «вельтестее», я понял!

— Смотри, птица! — мгновенно переключился крестник.

Он ткнул пальцем в дерево между нашими домами. Среди нарядных астр, высаженных Шерон, что-то усердно клевала ворона. Крупная серая птица угрожающе взмахивала крыльями, и потревоженные ими цветы раздраженно шуршали. К этому времени мы как раз оказались у лужайки, и Вельт, отпустив мои пальцы, понесся к пернатой незнакомке. Ворона приметила его, едва зашептала трава под подошвами детских кроссовок, и нехотя отскочила в сторонку, а через секунду вообще улетела. Вельта это ни капельки не расстроило: озадаченный, он остановился у астр, раздвинул растения… и воздух тотчас прорезал истошный крик!

— Дэм!

Я понесся к ребенку; его рюкзак прыгал у меня на плече, позвякивал язычками молний. Я помешал бы Вельту поднять то, что его напугало, с земли лишь в одном случае — если б умел телепортироваться. Успевший залиться слезами, Вельт повернулся ко мне и поднял на сложенных лодочкой ладошках пушистого птенца. Большие черные глаза остекленели; темный — желтый по бокам — клюв был схлопнут; ветер колыхал легкие жемчужные, стальные и угольные перья; над брюшком согнулась восковая лапка, вместо второй бледнела культя; в грудке зияла дыра, через которую видны были органы…

— Господи, Вельт, брось ее! — Я попытался выбить труп из рук крестника — и этим не горжусь, мной руководила паника. Но Вельт извернулся. — Она может быть больна!..

— Тогда мы точно должны ей помочь! — жалобно проплакал он. — Дэм, спаси ее!.. Пожалуйста, Дэм!.. Ты же можешь, я знаю!..

— Г…оспади… — повторно слетела брезгливость с моих губ. Медленно я опустился на корточки, чтобы стать ближе к мальчику, но и его протянутые руки тоже приблизились. — Вельт, она… Этой птичке уже не помочь… Милый мой, у нее сердечка нет, видишь? — попытался я смягчить. — Ворона выклевала его, и… уже ничего нельзя сделать… Мне жаль… Птичка умерла…

Продолжая рвано всхлипывать, Вельт, наконец-таки, опустил руки, поднес их к груди. Вряд ли сквозь соленое море, скапливающееся на ресницах, он мог увидеть хоть что-то, однако очень старался разглядеть малейшие признаки жизни — не желал терять надежду помочь… Но птица не дышала, лишь ветер одиноко волновал перья вокруг рваной раны.

— А что это за птичка?.. — простонал Вельт, и я, переборов желание попробовать еще раз вырвать из детских пальцев труп, ободряюще погладил крестника по плечам и предплечьям.

— Я не знаю, приятель… Наверное, воробей…

— Не похож… цветом…

— Потому что это птенец, — брякнул я, не подумав.

Вельт разрыдался пуще прежнего, зажмурился, так как глаза защипали от новой порции слез. Его руки тряслись, как и все хрупкое тело, потому птица покачивалась, готовясь вновь оказаться на земле. Переступив через себя, я аккуратно забрал у мальчика окоченевшего птенца, но не положил на траву, ведь это лишний раз расстроило бы Вельта.

— К сожалению, мы далеко не всегда можем помочь. Важнее всего то, что ты не прошел мимо, Вельт. Ты попытался что-то предпринять, и именно это отличает хорошего человека от плохого: добрые никогда не бросят кого-то в беде и постараются сделать все, чтобы не дать никому погибнуть. — Растроганный и отчасти утешенный моими слова, Вельт потянулся к лицу — я едва успел остановить его! — Нет-нет-нет, что ты, не трогай глаза! Птица все еще может быть больной: сперва хорошо вымой руки.

— Мы можем похоронить птенчика?..— проникновенно спросил Вельт после того, как стер слезы чистым запястьем. — Нельзя просто бросить его здесь…

Я смотрел в его покрасневшие глаза, с налетом легкого ужаса осознавая, как долго мне придется держать в руке выпотрошенную птицу…

— Как скажешь, дружок. Вымой руки. Найди коробку. Лопатку — ту, которую мама использует в саду, и возвращайся…

***

…Вельта не было, по моим скромным меркам, целую вечность, а когда он пришел, попросил не класть птицу в картонный гроб, пока не выкопает могилку. С легчайшим трупиком на ладони, к которому я успел проникнуться искренним — до влаги на ресницах — сочувствием, я ждал, а маленький Вельт выкапывал между астр ямку поглубже. Он заставил меня передать ему птицу в руки, потому как хотел лично положить ее в коробку, дно коей скрыл ватой; сам плотно придавил крышку и поместил гробик в могилу, кропотливо сгреб землю обеими руками.

Та коробка до сих пор под цветами, хотя, вероятно, размокла от бесчисленного множества дождей, а птица, понятное дело, сгнила, но крохотные косточки еще могут быть там, у моих ног сейчас. Материальное доказательство доброты Вельта…

Мы так и не узнали, что именно произошло в тот день: сам ли птенец выпал из гнезда или ворона скинула его, чтобы умерщвлить на земле, — однако с тех пор взрослая птица больше не пела. Остальные птенцы исчезли в то же время, а гнездо вскоре было разрушено. Только дерево осталось — помнящее ту мелодичную песнь. И маленького Вельта, проливающего слезы по убитому птенцу; разбивающего колени и царапающего локти в попытках взобраться по стволу; гуляющего здесь, неподалеку, по ночам от щемящего сердце одиночества; страдающего по моей вине — вчера…

Я поднял глаза на черноту за окном спальни Вельта. Час поздний, не мудрено, что он уже спит… Я должен был развернуться и пойти к себе домой, где ждала ледяная половина кровати. Я не сомневался, что буду жалеть о задуманном и поутру — себя ненавидеть.

И все-таки переступил через совсем другие астры, ухватился за ветку и, подтянувшись, запросто вскарабкался на дерево.

Комментарий к Глава 35

Флешбек посвящается желторотику, которого сегодня утром, к сожалению, не удалось спасти…

========== Глава 36 ==========

Комментарий к Глава 36

На 40 главе планирую завершить данное макси.

Удерживаясь на дереве на высоте второго этажа, я чувствовал себя вором — негодяем и подлецом, вернувшимся в уже обкраденный дом, чтобы лишить хозяев того последнего, что у них осталось: надежды и безопасности. И все же поступить иначе не мог, гонимый вперед чуть ли не полноценной ломкой. Сердце барабанило в груди как сумасшедшее! Меня без особого труда из боковых окон могла увидеть Синди, из кухни соседского дома — Шерон и Пол. Как минимум у них возникли бы вопросы, как максимум — ответы, заодно делающие тень преступления, павшую на меня, весьма очевидной. Но как последний идиот, я и не думал спускаться. Под ногой угрожающе прогнулась толстая ветка, выдерживающая вес миниатюрного Вельта. Окно было не заперто, и вместо того, чтоб пройтись по ветке, дразня привередливую удачу, я оттолкнулся от ствола, уцепился за крепкую раму и беззвучно влез в комнату.

К моему удивлению, многое здесь было иначе — и вовсе не из-за глубокой ночи, опустившейся на безмолвный район. Дальний конец спальни пустовал: все подаренные мной игрушки испарились; лишь из шкафа украдкой выглядывал огромный плюшевый медведь, навалившийся на дверцу от усталости и чутка приоткрывший ее. Книги на полках заметно поредели — оказались выдворены те, которые дарил именно я на протяжении всей жизни Вельта. В этой комнате я не чувствовал больше ни песчинки его привязанности ко мне, как сегодня утром не увидел в его идеальном взрослом образе ни единой ниточки, тянущейся к моему сердцу. Огорошенный данной мыслью, я тяжело примостился на подоконнике, сцепив пальцы в болезненно напряженный замок. Вельт смирился с тем, что я не смогу быть его, как прежде… Несмотря на любовные страдания, он разжал ладони — выпустил мои руки, поступил очень по-взрослому…

«…нет никакой разницы, повзрослел я или все еще нуждаюсь в тебе…» Кажется, так он сказал…

…А как себя повел я?.. Дома — в считанных шагах — в постели меня ждет невеста, до свадьбы с которой осталось всего ничего! — а я влез в окно спальни своего крестника: стыд и позор!.. Вельт избаловал меня любовью и вниманием. Последние шестнадцать лет я был озарен его лучистым взглядом, пропитан родным счастливым смехом, и теперь, запутавшись в собственных мыслях из-за грядущей женитьбы, переволновавшись по вине приближающегося торжества, как и Синди, но наломав куда больше дров, чем она, я сам загнал себя в ловушку. Себя — и Вельта, перепутавшего подростковую влюбленность с серьезным зрелым чувством, кое пока еще не испытывал и потому не ведает, как отличить одно от другого. Но он — жертва обстоятельств! — причиной которых стал я. Только-только клубок интриг начал разматываться, Вельт предпринял попытку начать новую жизнь, а тут я — вваливаюсь в его спальню ночью в трусах и футболке, желая неведомо чего. Поговорить? О чем? Сделать?.. Что?.. Веду себя как эгоистичный ребенок, испорченный чужой любовью…

Лунный свет из-за моего плеча дотягивался бледными голубоватыми лучами до кровати. Вельт спал на спине, правая рука покоилась на животе поверх тонкого одеяла, левая лежала на постели — кончики пальцев купались в свете, и я еле сдерживался, чтобы не дотронуться до них, наверняка прохладных. Щека прижималась к подушке, умиротворенное лицо — прекрасное каждой своей чертой — было обращено к осиротевшим книжным полкам. На ресницах чудилась влага, но откуда ей взяться — Вельт спит давно; это мне хотелось найти подтверждение того, что он все еще связан со мной хотя бы разделенной на двоих тоской.

Пришло время повзрослеть, научиться ответственной жертвенности… И подумал я это совсем не о Вельте. Решительно я наполовину вылез наружу, держась за раму, как вдруг тихо скрипнул матрас.

— Дэм?.. Что ты здесь делаешь?..

Проклятье, я такой идиот…

Остолбеневший меж двух совершенно разных миров — комнатой, в которой по-настоящему желал остаться, и необъятным пустым пространством, где быть отныне должен был, — я взглянул на Вельта, заспанного, ошарашенного, сидящего на кровати. Одеяло сползло с груди на живот, и нагой торс чуть ли не светился бледностью кожи. Вельт напоминал волшебное видение, призванное сделать любой кошмар самым райским сном…

— Я не знаю, — честно пожал я плечами, неотрывно глядя в его серьезные глаза.

Удивление на лице крестника сменилось сочувствием, пониманием, сладостным мучением от сложившейся ситуации: мы — разница в возрасте, подобие семейных уз, положение «учитель-ученик», Синди-помолвка-свадьба… Ох, и наворотил же я дел… Сидя в тишине, периодически прерываемой монотонным стрекотанием сверчков, окутанные ночной свежестью, мы оба понимали, что все это время методично, рискуя всем, наступали на ржавый раскрытый капкан: механизм не сработал пока то ли по вине поломки, то ли благодаря призрачной удаче, но вот-вот захлопнется с оглушительным скрежетом, вопьется грязными острыми зубьями в плоть… Между нами стояло стекло, чистейшее, невидимое, но вполне ощутимое — пышущее хладом суровой реальности.

— Засыпай, Вельт… — печально проговорил я, не двигаясь с места.

— А ты пойдешь к Синди?..

— Я побуду здесь.

С тяжелым вздохом я бросил взор на крыши мало чем отличающихся домов, застывшие кроны — редкие деревья боялись шепотом листвы помешать сну уставших обывателей, семьянинов и работяг. Хотелось… размышлять, пусть ни к какому чудесному решению проблемы меня думы не приведут, потому что последнего не существует. Слишком долго я не думал, а жил импульсами. Оступился именно в ситуации с Вельтом — и теперь потеряю его навсегда, ведь когда его очарованность взрослым мужчиной и самими любовными отношениями пройдет, не останется между нами семейной привязанности, способной удержать нас рядом, — я сам ее уничтожил, впервые переступив черту.

Зашуршало одеяло, и от разрывающей меня надвое противоречивости желаний я опустил тяжелые веки.

— Вельт, не вставай, пожалуйста…

Но он ступал едва слышно босыми ногами по замерзшему полу; согреваемое лишь узкими синими боксерами тело вмиг покрылось мурашками. Нежные тонкие руки оплели мою шею, щека прижалась к щеке, грудь — к плечу, укрытому рукавом футболки. Вельт не говорил ничего, но я, похоже, окончательно сходя с ума, слышал неторопливое течение его мыслей, обволакивающих валуны чувств, крупные, гладкие благодаря воде, лобызающей их многие годы. Я обнял крестника, чтобы согреть, честное слово. После уличной прохлады его кожа показалась мне раскаленным на солнце металлом, так же как и моя для него. Взирая на спящий район, знакомый нам больше пятнадцати лет, изо дня в день одинаковый — и потому безопасный, мы стояли в шаге от глубокой, заполненной непроглядной тьмой расщелины, в которую так и тянуло снова спуститься: потому как бывают сокровища гораздо ценнее постоянства и безопасности. Стоящие серьезного риска…

— В последний раз? — на ухо прошептал Вельт, по прежнему греющийся в объятиях, — и пальцы мои с жадностью вжались в изящное хрупкое тело, до следов, безболезненных, но ярких.

— В последний… — ответил я, переведя взгляд на него.

Неторопливо целуясь, словно страшась спешкой разбить тончайшую реальность на осколки, мы не были счастливы, не испытывали облегчение; мы только все усложняли — опять… Невзирая на это, сердцам становилось спокойно всякий раз, как я ловил воздух, слетающий с губ Вельта. Пройти сквозь разделившее комнату стекло он смог, когда приблизился ко мне, а я не решился — и потому, бережно подняв его на руки, повалил на постель со стороны открытого окна. За двумя дверями спали Пол и Шерон. Что такое две тонкие двери? Малость: сквозняк запросто пробирался отсюда в родительскую спальню, заныривая в щель меж древесиной и полом, как смогут путешествовать и звуки, посему нам необходимо было этой ночью проглатывать свои голоса. Стоны подменялись глубоким дыханием; даже те крохи одежды, что были на нас, упали на пол без единого шороха, как если бы весь мир защищал нас от себя самого, прятал под куполом из пальцев.

Одеяло я сдвинул на край кровати так, чтобы оно защищало спину Вельта от коварного ветра, неощутимого сейчас, но грозящего завтра одарить всеми прелестями простуды. Конечно, я бы мог сам стать для него щитом от прохлады, но мне не хотелось загораживать Вельта от света — я не желал отказываться от последней возможности запечатлеть в памяти любое выражение его лица: запомнить разливающееся пламенем по несомкнутым губам наслаждение; поблескивающую под наполовину опущенными веками жадность, с коей Вельт вбирал в рот мой член, пульсирующе сжимал рукой у основания…

Тьма сужала его сознание, пока мой язык скользил по телу, проникал внутрь него, раздвигая тесное подрагивающее кольцо мышц. Ладони оглаживали бедра, живот, и чем ближе к паху они продвигались, тем бóльший жар опалял их. Вновь оказавшись на спине, Вельт зарылся пальцами в мои волосы, закинул разведенные ноги мне на плечи и спину. Неотрывно, задыхающийся от гулкой дроби в груди, он любовался тем, как мои губы обхватывают его узкий член; как щека натягивается в движении, когда изнутри в нее упирается головка, скользкая от предэякулята и слюны; как широкий язык одним непрерывным движением, сводящим с ума, обхаживает венчик, уздечку и устье уретры. Вельт сам не замечал, как начинал улыбаться, стоило нашим глазам встретиться в этот момент.

Не выдержав нехватки его прикосновений, я снова оказался рядом с Вельтом, притянул его к себе вплотную. Свет моей жизни отвечал на поцелуй, бесконтрольно двигая бедрами, чтоб влажные после оральных ласк члены терлись друг о друга; он дышал громче и чаще, когда мои пальцы глубже погружались в его нутро, массировали простату мягко, без спешки, — теснее припадал к моей груди, посасывал правый сосок, обхватив меня за талию. Я никак не мог отделаться от чувства, что в эти часы ничего развратного и похотливого между нами не происходит: просто души тянутся друг к другу, наталкиваются на барьер из плоти и кипящей крови — и тщетно силятся его преодолеть.

Стоя на коленях поверх смятой простыни, мы дышали в унисон. Спинка кровати служила Вельту опорой, и руки его двигались по лакированному дереву словно по клавишам фортепиано всякий раз, как член заполнял его. Крестник таял от скользящих прикосновений моих ладоней, прижимался спиной к моему торсу, чтобы дыхание и сами мои губы ласкали его шею, лицо… Я не просто накрывал его своей тенью: поза «Телохранитель» стала апогеем метафоры всей той бескорыстной заботы, что накопилась за шестнадцать — пролетевших как один миг! — лет. Я защищал его от всего, что могло принести ему боль, но не защитил от себя…

…Когда же сил сражаться с реальностью ни в ком из нас не осталось, нас накрыло одеяло, холодное, как и все вокруг; остаточный огонь играл бликами лишь в нас, но и он угасал — Вельт засыпал на моем плече, миниатюрная кисть соскользнула с груди на подушку… «Это конец…» — подумал я с искренней горечью… но и не без крохотной доли облегчения: отныне я просто не смогу искать с ним новой встречи в качестве партнера в затеянной Вельтом любовной игре. Пора оставить сказочный сон, вернуться в реальную жизнь и, что самое важное, позволить Вельту сделать то же.

Аккуратно, не тревожа спящего, я выбрался из постели, оделся и подошел к открытому окну. Ветер, гуляющий по безлюдной улице, объятой началом рассвета, просочился в опустевшее сознание, однако, несмотря на назойливый шепот природы, я слышал эхо сожаления. Утром Вельту вновь будет плохо. Я свел на нет первый день, что он провел без меня, и эти трудные сутки начнутся сначала. Как и для меня. Сперва день, а дальше — неделя, недели… Мы справимся, научимся жить друг без друга. Потому что выбора у нас больше нет.

========== Глава 37 ==========

Будни влились в обычное, почти забытое мною русло, разве что мой пламенный энтузиазм остался где-то там, в зазеркалье, как и детская непосредственность Вельта да одеколон с запахом молочного шоколада… Будто привязанный резинкой к собственному крыльцу, я не приближался к дому Пола и Шерон — длины поводка не хватало; прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы даже не смотреть в сторону окон комнаты Вельта, и мне удавалось это с горем пополам. Словно вновь бросающий курить, я ходил раздраженный, дерганый, тянуло заедать нервы, но такой роскоши я позволить себе не мог, ведь иначе не влез бы в свадебный костюм.

Примерно от того же страдала Синди, купившая платье на пару размеров меньше — «чтобы лучше сидело». Так что званые ужины, на которых Синди торжественно вручала приглашения на свадьбу лично самым важным гостям, выглядели как западня у семейки отравителей: глядя на то, как другие за столом уминают приготовленные моей невестой блюда, мы лишь делали вид, что принимаем участие в трапезе, и многозначительно переглядывались. К слову, первый такой ужин был устроен для Шерон и Пола; понятное дело, позвать Вельта было нельзя:приглашать на свадебное торжество его родителей, но не его самого — невероятно грубо. Хотя что-то подсказывает мне, что он бы отказался пойти, «заболел» б очень вовремя, и я бы его понял…

Почетным гостем второго ужина стала Даян, как только я поведал Синди о том, что мой шафер — никак не мужчина. Невесте такой протест против устоявшихся традиций не пришелся по душе: она недовольно поджимала губы, дабы не растерять способные привести к новой ссоре слова, тревожно сводила брови к переносице, но в итоге смирилась с увеличением количества женщин у алтаря.

Разумеется, Синди всегда прихорашивалась к приходу гостей, однако в этот раз из ванной комнаты выпорхнул истинный ангел! Залитые лаком с мельчайшими блестками кудри пружинили при ходьбе, касались плеч, спрятанных легким фиолетовым платьем, приталенным, с короткой воздушной юбкой до колен. Черный бисер на нем, складывающийся в цветочно-водные узоры, выгодно подчеркивал черноту пышных ресниц на фоне градуированных фиолетовых теней.

— Выглядишь ошеломительно, — обронил я прежде, чем пойти открывать дверь, и Синди расплылась в победной улыбке.

Даян, кажется, впервые при мне нервничала, как будто не понравься она невесте — и почетная роль шафера отойдет кому-то другому. Пальцы болезненно стискивали бутылку полусухого красного вина, ногти с краешков подпортили этикетку, незаметно для самой гостьи. Переступая порог, Даян зацепилась за дверную ручку глянцевым ремнем, ставшим идеальным элементом короткой свободной клетчатой юбки, и с десяток секунд я потратил на то, чтоб ее отцепить и не дать паническими потугами вырвать ручку к чертовой матери. Синди поглядывала на происходящее из-за угла, чтобы не смущать гостью своим присутствием в такой неловкий момент, и вышла лишь тогда, когда Даян, нервно хихикнув, пригладила замявшуюся юбку.

— Счастлив наконец познакомить вас, — довольно произнес я, посторонившись. — Даян, это Синди, моя невеста. Синди, это Даян!

Взгляд стажерки уперся в оттренированную на работе приветливую улыбку Синди — и словно впечатался в липкий тягучий мед. Не моргая, кажется, даже не дыша, Даян глядела на Синди как зачарованная и пришла в себя только тогда, когда я не без труда вырвал бутылку вина из ее твердых пальцев.

— Простите, я… — заговорила она, явно не зная еще, что хочет сказать. — В жизни ты еще красивее, чем на фото!..

— Дэмиен показывал мое фото? — польстилась Синди, прижав ладонь к сердцу. — Как мило…

— А, нет, я видела снимок, когда была здесь ночью.

Улыбка вмиг соскользнула с лица стюардессы, что само по себе было нонсенсом, ведь годы в профессии научили ее улыбаться даже самым распоследним хамам — и находить успокоение в фантазиях о том, как она выбрасывает их из самолета.

— Прости, что? — сурово переспросила Синди.

— Ты не так поняла! Дэмиен был пьян, а я его раздевала в спальне на кровати…

Попытки Даян оправдаться приводили лишь к худшему результату, и пока брови моей невесты окончательно не сбежали на лоб, а вытаращенные глаза не покинули глазницы, я всунулся между ними и объяснил ситуацию сам: был скуден на слова, ведь не мог рассказать про Кайла и шантаж; описал себя неумехой, безответственно подошедшим к алкоголю. Такая история вкупе с моими наигранными стыдливыми извинениями Синди успокоили, и втроем мы прошли к столу, где перламутровый пузырь разговоров о свадебных мелочах захватил на удивление быстро спевшихся женщин, но оставил снаружи меня, снова провалившегося одной ногой по колено в тоску.

Обдумав в тот вечер все хорошенько, я пришел к выводу, что должен соглашаться на все, что предложит Синди, кроме моментов откровенно раздражающих, как, например, эксплуатация белоснежных голубей. Мне не станет легче на душе от того, какими цветами будет украшена церковь, по ковровой дорожке какого цвета невеста будет ступать; какой именно платок будет выглядывать из моего нагрудного кармана — только моего, ведь шафер нарядится в платье, а других мужчин, кроме священника, не окажется у алтаря. А если так, то зачем бороться? Не разумнее ли предоставить свадебные хлопоты Синди, которая сумеет найти в них лекарство от нервов и страха перед неизвестной высокой ступенью лестницы наших отношений? Лестницы прочной, надежной, но напрочь лишенной перил.

Отстраненность от организационных моментов проволокла меня сквозь все те дни, что потребовались Синди и охотливо помогающей ей Даян на создание свадебной церемонии мечты — не моей, ну и ладно. Одинаковые вечера после работы слиплись воедино, в эту массу угодили выходные, — и так, в полной оторванности от реальности благодаря ТВ и Интернету, я в результате оказался в небольшой, но просторной комнатке при церкви. Сквозь узкое оконце сюда бурным водопадом заливались солнечные лучи, освещали строгие деревянные панели, закрывающие до половины нежно-лимонные стены. В большом напольном зеркале отражался я в купленном вместе с Даян костюме, и пузатый старинный гардероб позади, словно я собирался в нем спрятаться. Шкафу с закрытыми дверями за моей спиной самое место… В похожем помещении на первом этаже, но гораздо-гораздо больше, Синди в эти минуты, должно быть, поправляла платье, увидеть которое мне вот-вот доведется, наконец; может, нанятый стилист трудился над ее прической под несмолкающий гомон подружек невесты. Хорошо, что Синди решила оставить у алтаря лишь одну из них — наиболее молчаливую и наименее завистливую партнершу по большинству рейсов.

— Тук-тук, — произнесла Даян из-за тихонько скрипнувшей двери. — Я войду?

— Да, я уже оделся.

Она проскользнула внутрь, притворила за собой дверь плечом, будто с другой стороны напирали орды демонов. Свет заиграл на напоминающей воду сиреневой материи: в выбранном вместе с Синди атласном платье, плавно расширяющемся к низу, у колен, Даян походила на прекрасную нимфу, разодетую в огромный цветок. Волосы, сверкающие миллиардом микроскопических стеклянных осколков, вились, свободно переплетались, удерживали над левым ухом искусственный фиолетовый цветок. Его бутоны проросли вокруг тонких бретелек на покатых плечах, оплели ленту-пояс салатными побегами да нежными листочками.

— Нет слов, — улыбнулся я — и получил в ответ улыбку ослепительнее и теплее. Польщенная, Даян закачалась, как фиолетовый колокольчик в саду под дуновением летнего ветра.

— Если у тебя нет слов сейчас, то что же с тобой случится, когда увидишь невесту, идущую по проходу!.. Она… восхитительна… — с нотками странной глубокой печали поделилась Даян. — Тебе невероятно сильно повезло…

— Я знаю. И рад, что ты того же мнения. Не встречала по пути сюда Шерон или Пола?

— Нет. Я заглянула в комнату Синди, но вашей соседки там не оказалось среди подружек невесты. Время до церемонии еще есть, они успеют, не волнуйся.

Я кивнул, но неуемная тревога не сожрала саму себя. Под кожей то и дело пробегали волны колючего холода, и чтобы хоть немного избавиться от него я под руку с прекрасным шафером покинул комнатку, спустился по узкой деревянной лестничке и вышел в основное помещение церквушки, просторной, светлой, раскрашивающей солнечные лучи красочным стеклом витражей. Длинные ряды скамеек уже были заняты гостями, бушующими точно море. Отовсюду слышались разговоры и смех; я не узнавал ни лиц, ни голосов, нескольких человек видел раз пять за всю жизнь, и то мимолетом. На передней скамье со стороны жениха (занятой гостями Синди — не пропадать же скамейкам) висела распечатка с фамилией Шерон и Пола — и их пустующие места мозолили глаза. Хуже осколка стекла, попавшего под веко! — ведь эту фамилию носит еще один человек…

По озаренному солнцем платью стоящей рядом Даян промелькнула странная тень, и я озадаченно посмотрел на стекло. За окном в воздухе маячил предмет, небольшой, очень юркий. Он облетал церковь со всех сторон, пытаясь пристроиться к фрагментам витража, нераскрашенным, прозрачным, позволяющим увидеть, что происходит внутри. Но то ли «пилоту» не хватало сноровки, то ли устройство не имело возможности зависать на одном месте и потому носилось из стороны в сторону.

Даян, проследив за моим удивленным взглядом, тоже уткнулась глазами в витраж и удовлетворенно хихикнула, будто без маленьких сюрпризов этот день обойтись никак не мог.

— Надо же, вертолетик! В соседнем доме расположен маленький сиротский приют под покровительством церкви: возможно, оплата именно твоей церемонии позволила этим детишкам заиметь такую крутую игрушку!.. Вот бы все церкви передавали средства нуждающимся, а не сидели на денежной бочке…

Я был согласен с Даян — во всем, кроме одного: вряд ли этот вертолет так стремился бы попасть в церковь, будь пульт управления в руках незнакомой сиротки. Разве Синди не подарила радиоуправляемый вертолет со встроенной видеокамерой Вельту на день рождения?.. С этим маленьким фактом, обращенным в центральную деталь пазла, картинка без проблем собиралась. Зря ты решил посмотреть, что тут да как, — мучаешь себя лишний раз, сердце достаешь из-под ребер крюками…

Словно услышав мои мысли, вертолетик резко ухнул вниз, к земле, и больше не показался. Я и Даян простояли, пялясь на витраж, еще несколько минут, пока вокруг кипела жизнь, общались гости, обменивались рукопожатиями и объятиями. Минувшие минуты сгустили время внутри меня в темные комки: вместе с вертолетом, предположительно принадлежавшим Вельту, я будто потерял единственного гостя, которого искренне желал увидеть сидящим со стороны жениха…

Не знаю, сколько я простоял, потонув в собственных мыслях, а телу позволив одеревенеть, но Даян не отходила от меня, и ее предплечье, изящно перекинутое через мой локоть, было сродни ниточке, не дающей воздушному шару затеряться средь грозовых облаков. У алтаря появился священник — пожилой невысокий мужчина с седым гнездом на голове; по бокам от своеобразной сцены расселись скрипачи. Все происходящее действительно походило на шоу: точь-в-точь артист, выступающий с певицей в дуэте, я должен буду стоять на возвышении перед толпой незнакомцев, требующих сегодня хлеба и зрелищ. Тогда Даян — мой верный менеджер: следит за тем, чтобы у меня не сдали нервы и долгожданное выступление не сорвалось.

Судя по всему, оно вот-вот должно было начаться. Неторопливо, словно прогуливаясь по коридору перед началом экзамена, к которому я готовился тяп-ляп, мы приблизились к священнику и встали сбоку от него. Шерон и Пол не явились. Достав из внутреннего кармана пиджака телефон, я отыскал контакт Шерон и ткнул по номеру пальцем. Из динамика раздались монотонные гудки, и пока я впустую дожидался ответа, священник попытался перетащить Даян на сторону невесты, причем без слов — уцепил девушку за запястье обтянутыми тонкой кожей костями.

— Да я не подружка невесты, а шафер! Или что, обязана была в брючном костюме прийти? Это сексизм!..

Трубку никто так и не взял; я предпринял вторую попытку — набрал Пола. В точности то же. Гудки. Оставили мобильные дома? Разругались опять и сейчас им не до звонков? А вдруг что-то с Шерон случилось или, не дай Бог, с ребенком?.. Но времени что-то предпринимать у меня уже не было: раскрылись главные двери у дальнего конца канареечной ковровой дорожки; торжественно-сказочно заиграл «Концерт для скрипки №4» Моцарта; гости громоподобно поднялись на ноги и разом обернулись на проход.

От одного взгляда на невесту, сделавшую первый грациозный шаг, у всех присутствующих перехватило дыхание — и у меня в том числе! Сердце сделало кульбит, едва расцвеченные лучи полуденного солнца радужными брызгами отразились от сверкающих аметистов, топазов и искусственных бриллиантов диадемы, колье и широких тесных браслетов. На фоне переливающихся полудрагоценных камней белоснежное узкое, расширяющееся к полу платье выглядело ослепительнее девственных снегов. Атласный шлейф шелестел по ковровой дорожке, в то время как невеста словно бы парила над ней. Переливающиеся золотом локоны соединялись в подобие цветов, среди которых виднелись настоящие фиолетовые петунии и флоксы. Плечи и руки покрывало легкое полупрозрачное кружево, оканчивающееся петельками из белого бисера, обхватывающими средние пальцы. По-королевски возвышенно снежная леди держала правую кисть поверх левой у живота; от букета она решила отказаться, чтобы не устраивать по окончании церемонии изощренную лотерею «Кто выйдет замуж следующей?»

Без преувеличений, Синди была — неотразима! Но больше, чем ее наряд и прическа, меня поразили лучезарная улыбка и неподдельный восторг в широко распахнутых глазах! Никогда прежде я не видел ее настолько счастливой, и от осознания этого возникло двоякое чувство: радость за «сейчас» — и вина за совместное прошлое…

Я оглянулся на Даян, чтобы скрыть от невесты промелькнувшую в глубине зрачков печаль, — и ее же, к удивлению, обнаружил на лице очаровательного шафера — оставившую от улыбки лишь призрак. Подметив краем глаза, что я смотрю на нее, Даян тяжко сглотнула, поджала губы и кивнула мне, будто за один этот миг могла передать все, что накопилось на душе и чем делиться вслух она не решалась.

Усердно работали камеры мобильных телефонов, направленные на подходящую к алтарю прекрасную невесту. Синди приняла мою ладонь польщенно, и друг напротив друга мы замерли перед священником. Скрипки утихали, как предоставленное ветру пламя свечи, и вскоре в полнейшей тишине (как только гости опустились на свои места) зазвучал похожий на треск веток голос священника. За пару секунд до начала его блеклой речи я успел вставить шепотом: «Шерон и Пол не пришли…» Синди бросила быстрый взгляд на частично пустующую переднюю скамью и пожала плечами, мол, ну, что поделать, хоть и действительно жаль.

От воды, льющейся в уши из уст старика, тянуло зевать, и чтобы не задремать с открытыми глазами, я решил сосредоточиться на мыслях и ощущениях, прочувствовать момент. Разве я не должен запомнить его на всю жизнь? Синди уж точно запомнит: светится изнутри! — сумела воплотить почти все свои свадебные грезы! Она заслужила. С первой минуты нашего знакомства она была мне настоящим другом: поддерживала, делила со мной радости и горести, одаривала душевным теплом сполна, в некоторой мере научила быть нежным и любящим… На периферии моего зрения Даян промокнула платком повлажневшие глаза, и я остолбенел, бережно сжимая ладони невесты в своих.

«…была мне настоящим другом»?.. То есть делала все то же, что и Даян, — плюс секс?.. До встречи с солнечной девушкой, стоящей ныне за моим плечом, я и не допускал, что могу испытывать подобные сильные чувства к кому-то еще, кроме Синди. «Значит, это и есть любовь!» — без всякий сомнений полагал я. Но что если это — та же самая крепкая душевная дружба, отличная от уз, связывающих меня с Даян, лишь доступом к телу?..

…И это — любовь?.. Та самая? Вечная? Служащая гравитацией между людьми, где бы они ни находились?..

Голос священника смолк, повисла гнетущая пауза, в которой я, точно в открытом космосе, окончательно потерялся. Синди намекающе слабо сжала мои руки, но легче сориентироваться мне от этого не стало.

— Простите?.. — тихо вымолвил я, стыдясь замершей толпы зрителей.

— Берете ли Вы в жены…? — частично повторил старик, и я уперся взором во встревоженное, заметно побледневшее лицо невесты.

Наилучшей секунды для звонка было не сыскать, и эхом по всей церкви пролетел рингтон моего телефона.

— Ты не выключил? Серьезно?.. — разочарованно прошептала Синди, глядя, как я достаю мобильный и прижимаю к уху.

— Шерон, Вы где? — вполголоса спросил я. Синди вытянула шею, уставившись на телефон, словно одно это уже позволяло ей слышать скорую, мало разборчивую речь из динамика.

Душевные терзания за то, что я поставил церемонию на паузу из-за звонка, испарились в тот же миг, как рыдающая Шерон начала короткую, слишком скомканную историю, завершающуюся не столько просьбой, сколько требованием, исполнить которое — я сам понимал это! — было воистину жизненно важно…

— Я скоро буду.

— Что произошло?.. — осведомилась перепуганная не на шутку Синди. По моему потемневшему лицу она догадалась, что ситуация опасно близка к статусу трагедии.

— Они в больнице, — держась из последних сил, отчеканил я. Сунул мобильник в карман с таким остервенением, что аж ткань затрещала. — Вельт в тяжелом состоянии. Его сбила машина недалеко от этой чертовой церкви…

— Молодой человек… — охнул священник, но мне уже было плевать.

— О Господи… — ужаснулась Синди. — Ты нужен там… Только скажи: «Беру!» — я отвечу, и все! А остальное подождет сколько потребуется.

— Мне нужно идти… — панически блуждая взглядом по натертым полам и ковровой дорожке, пробормотал я.

— Дэмиен, пожалуйста!.. — в шаге от плача воскликнула Синди. — Скажи: «Беру!» — всего одно слово!.. Это секунда, черт тебя побери!.. — Слезы катились по ее щекам, капли напитывались косметикой.

Я мог сказать. Всего одного слово. Секунда…

— Прости…

Под оханье и возмущенный ропот гостей я понесся на выход. Синди прикрывала ладонями лицо, будучи не в состоянии сдерживать слезы. Родные и близкие, сорвавшись с мест, окружали ее, причитали в попытках успокоить. И только Даян стояла неподвижно в полнейшем ошеломлении, разрываемая сотней противоречивых чувств.

***

Когда я нашел нужный этаж, Шерон — нарядная, готовая к свадьбе, — прислонялась спиной к стенке у немой двери палаты, тряслась от рыданий, прижимая что-то к груди. Лишь приблизившись, задыхающийся от бега и ужаса, я разглядел в ее руках поломанный пульт управления…

— Шерон… — только и смог выдохнуть я, и она тотчас бросилась мне на шею, залила слезами пиджак. — Г-где он? Как он? Чт… что врачи говорят?!..

Пришлось усадить ее в кресло, чтобы сходящая с ума от безумной боли мать хоть немного успокоилась — снова смогла говорить, пусть обрывочно и спутанно.

— У-у… него мн-множественные пере…ломы и… ушибы внутренних органов или… как-то так, я не знаю… — вновь потеряла она крохи самообладания. Я сам не заметил, как начал проливать слезы вместе с Шерон, но не мог позволить себе забыться в горе и жалости к собственным раненым чувствам. Через несколько отрывистых всхлипов Шерон сумела продолжить. — Почки силь…сильно пострадали, и если они не… не…

— Боже, нет! Шерон, он не умрет! — вцепился я в ее плечи. — Он никогда-никогда не умрет! Только в старости, слышишь!.. Не так!..

— Я тоже надеюсь на это, Дэмиен! Но если почки не справятся и все-таки откажут, ему потребуется пересадка… Я не смогу быть донором, иначе это ударит по ребенку!.. — виновато прорыдала она, погладив низ живота. — Разумеется, при необходимости я выберу Вельта! Господи, какое я чудовище, нет мне прощения! Готова убить одного ребенка ради другого!.. — возопила она в потолок. — Но может подойти также твоя почка; я знаю, что не могу от тебя требовать…

— Да о чем ты говоришь! Я без раздумий стану донором, тем более раз это поможет сохранить жизни двух твоих детей! Но разве Пол не подойдет больше? Г-где он вообще?!

— Я отправила его домой… за вещами Вельта… — вымолвила Шерон и вытерла потекшую тушь рукавом. — Мне нужно было поговорить с тобой без него… Дэмиен, как донор ты подойдешь Вельту больше… ведь его отец — ты…

Безмолвие больничного коридора ударило меня по голове словно обух.

— Не понял… — выплюнул я два обгрызенных слова.

— Разве ты не помнишь поездку в горы в старших классах?.. Прямо перед тем, как я узнала, что беременна…

— Н-но… я-то тут при чем?!.. Мы же с тобой — никогда!..

— В горах. В лагере — ночью в палатке, — всхлипнула Шерон. Я попятился назад; не пол — целый мир плыл у меня под ногами… — Я знаю, что поступила как распоследняя дрянь и до сих пор кляну себя за это! Я не должна была предавать Пола, как бы сильно ни злилась на него, как бы сильно ни ревновала, как бы ни была пьяна!.. Но девчонки припрятали фляжку со спиртным, и после нескольких глотков я плохо осознавала, что делаю! Я была дурой, Дэмиен, и ты единственный, перед кем я могу извиниться за это, хотя должна вымаливать прощение на коленях у Пола… Дэмиен, прости меня… Прости за то, что втянула во все это, ведь ты был сонный и…

— П-подожди! Подожди! Подожди! — Мозг кипел, нервы во всем теле плавились. — Это не ты была! В палатку ночью явилась не ты, а Бернис Фармер!..

— Зачем бы она пришла к тебе? Она же втрескалась до одури в Пола, почему мы с ним и разругались тогда!..

Раздавленный новой реальностью, я не устоял на ногах, съехал по стенке прямо на пол…

— …Я очень виновата, перед собой в том числе — предала идеалы, в которые свято верю до сих пор! — но то была благая ошибка, потому что теперь у меня есть Вельт!.. Он замечательный, Дэмиен! Он лучший на всем белом свете!.. Малыш просто обязан встретить своего чудесного старшего брата!.. Но я так боюсь, что этого не произойдет…

Она склонилась к коленям, уткнулась в них мокрым лицом; волосы перьями спустились до пола. Плечи и спина Шерон подергивались, будто вот-вот одежду должны были прорезать огромные белые крылья. Я же… задыхался. Мне не хватало воздуха — мне не хватало опоры. Я сам себя отправил в адское пекло…

Комментарий к Глава 37

Если кому-то интересно заценить выбранную Синди свадебную композицию, то вот: https://youtu.be/9LoTZTcssRw

Кстати, Интернет заявляет, что на языке цветов петунии означают раздражение и гнев (“Ты меня не слышишь”, “Я не доволен твоим поведением!”), а флоксы — расставание (“Сожжем наши письма!”), но также — взаимность, единство, сладкие мечты. И решил я глянуть эту инфу уже после того, как Синди выбрала данные цветы для украшения прически. Так что символизм получился не искусственный; мне часто везет подобным образом.

========== Глава 38 ==========

Стеклянные декорации всей моей жизни стремительно покрылись крупными трещинами. Ответвления этих снежных молний в самой ткани реальности множились с безумной скоростью, и вскоре из-за микроскопических ломаных линий все было обесцвечено, как белеет крошащаяся лобовуха после столкновения с перелетевшим через капот телом… Я сидел на полу без движения, чувствуя, как космос высасывает атмосферу, проглатывает гравитацию, а следом наносит мощный удар в самый центр Земли, и она, сотрясаемая болью, начинает трескаться; гигантские глыбы — острова, материки — взмывают ввысь, отдаляются от неописуемо жаркого сгустка кипящей от ярости лавы, в который я, оставшийся без почвы под ногами, начинаю падать — и сгорать… Я должен был продолжать поддерживать Шерон, утешать ее, но все силы уходили на то, чтобы держаться сознанием подальше хотя бы от голодного космоса, застывшего надо мною с разверзнутой пастью, пусть для этого и придется превратиться в почерневший уголек, а следом — в ничто.

Часы с липкостью жвачки сменяли друг друга. Я не вышел из ступора, пустившего грубые корни в самую глубь моего сердца, даже когда к жене вернулся бледный, будто в мелу извалявшийся, Пол. Шерон сперва опасливо поглядывала на меня: не совершу ли я какую-нибудь «правильную» глупость в его присутствии, что свойственно обычно совестливым людям, — но я одной ногой застрял в многотонной новости об отцовстве, а другой — в также затвердевающем цементе приключившегося с Вельтом несчастного случая; даже и не думал открывать Полу правду — кому она нужна?.. Лучше б и я ее не знал…

Да! ДА! Я мог позволить себе жалеть только об этом, но не о близости с Вельтом, сражающимся сейчас там, в палате, за свою жизнь… Такого рода сожаления, без сомнений, стали бы предательством. Как мог я желать перечеркнуть прошлое в момент, когда будущее Вельта под угрозой?.. До чего же мне страшно…

Я сбросил с кожи и мышц тяжелую каменную корку на время, когда из палаты вместе с медсестрой вышла врач. Хрупкая пожилая афроамериканка в белом халате спросила, кто родители мальчика, — и у меня болезненно закоротил каждый второй оголенный нерв. В итоге, объяснив все Полу и Шерон, с сочувствием, но не без профессиональной сухости, доктор позволила им пройти в палату, сама удалилась, а я остался один в совершенно пустом коридоре, напоминающем метафору мирка между жизнью и смертью — пока решаешь, двигаться по туннелю к свету или повернуть назад, в привычную тьму.

Мое внутреннее кипение прервал на минуту телефон, оживший в кармане. Сперва я, естественно, подумал, что предстоит серьезный малоприятный разговор с Синди, но сообщение пришло от Даян. Она кратко осведомилась, где я, — получила такой же немногословный ответ. Я знал, она в пути: это в стиле Даян; это в стиле нашей искренней дружбы.

Может, скоро, а может, нет — я совсем перестал ориентироваться во времени, — по коридору разнесся быстрый стук каблуков, и ко мне, похоже, уже вросшему в стену и пол, подбежала Даян, по-прежнему (теперь уже неуместно) нарядная.

— Ну что? — запыхавшись, спросила она. Я взглянул в ее округленные глаза, на вздернутые от волнения брови — и болезненно покрасневшую левую щеку.

— Пока неизвестно, но родители Вельта в палате, а врач ушла, значит, наверное, лучше, чем могло быть… С тобой-то что?

Совершенно не женственно, без изящества и со стариковским кряхтением, Даян уселась рядом, виновато отвела взор.

— Синди зарядила мне пощечину… — буркнула она под нос.

— За что?..

В голове не укладывалось…

— За то, что я ее поцеловала…

— Ты поцеловала мою невесту?!

— Ты бросил ее у алтаря! Я подумала, что между вами все кончено! Она сбежала от гостей в комнату невесты, я — за ней, боясь, как бы она с собой не сделала чего на нервах… Как мне еще надо было ее утешить?.. У нее очень тяжелая рука… — Даян коснулась щеки, хотела приложить к горящей коже прохладую ладонь, но, поморщившись, отдернула пальцы. — После пощечины она сказала, что если я приближусь к ней еще раз, она затолкает первую попавшуюся под руку бутылку мне в задницу. Из ее гневных уст это даже прозвучало эротично…

— Ничего себе…

— Ну, не сказать, что я чем-то подобным никогда не занималась…

— Я не про это. Никогда бы не подумал, что Синди способна сказать — и сделать! — нечто такое…

— Любой сильный человек может, если бросить его у алтаря, а Синди именно такая; я зря испугалась, что она даст слабину и… ну, знаешь… покончит с собой в качестве истерической мести тебе или вроде того. Она выдержит, генерируя злость на тебя, и таким образом подпитает, без преувеличений, разбитое сердце. Однако это не умаляет чудовищной жестокости поступка, который ты совершил…

— Я знаю… — сперто прошептал я в колени.

— …почему ты не дал клятву? Я все понимаю, но это — одно слово, и если б захотел, ты сделал бы все правильно за несчастную минуту, а то и меньше.

— Ты сама ответила на свой вопрос… — Правда раздирала горло как колючая проволока. — Значит, не захотел…

— Почему?

— Честно?.. — с мукой выплюнул я рискованное слово. Даян кивнула, пристально глядя мне в глаза — в самую душу, трусливо съежившуюся до размера сухой морщинистой горошины. — Потому что понял, что не люблю ее так сильно, как думал…

— В таком случае тебе следовало поговорить с ней тет-а-тет, а не спускать все на тормоза. Ты же чуть не женился, идиот, — с сочувствием и позаимствованной у Синди обидой вздохнула Даян. — Если б не телефонный звонок, как бы ты поступил? Взял бы ее в жены.

Я хотел сказать, что запутался, но это было бы жалким оправданием, к тому же неправдой: нет, я — распутался за часы, проведенные в церкви, но, как первостатейный трус, выбрал путь наименьшего сопротивления, решил следовать ранее составленному плану с женитьбой, традиционной семьей, осознавая, насколько идея не для меня, лишь для задабривания голоса общества, звучащего в моей голове. Я чрезвычайно бесчеловечно поступил с Синди и не имею более права называть ее своей невестой. Я безмерно перед ней виноват. Как и перед собой. Как и перед Вельтом…

— Почему не пойдешь туда? — изрекла Даян, словно прочтя не столько мои мысли, сколько чувства, клокочущие морем под острыми скалами ребер.

— Меня не приглашали, — вытянул я первое попавшееся оправдание из множества блеклых потертых лент, сваленных в кучу.

— Дэмиен… — В ее тихом голосе слышались понимание и укор за попытку обвести самого себя вокруг пальца. — Не важно, в каком он состоянии, — ты должен преодолеть себя и быть рядом. Это же мальчик, ради которого ты был готов на преступление пойти, лишь бы решить его проблему. Я знаю, что тебе страшно, но в такой ситуации у тебя нет права думать о себе: ему гораздо страшнее. И ему нужен друг. Ты ему нужен.

Я посмотрел на ледяную неприветливую дверь палаты, сжал кулаки — и прежде чем подняться, приложился губами к виску Даян. Шафер несостоявшейся свадьбы улыбнулась, опустив налитые свинцом веки; осталась сидеть на полу — на месте для страдающих душой.

— Как-то, в самом начале знакомства, притираясь друг к другу, мы с Синди разговаривали о предпочтениях, фантазиях, готовности к экспериментам и прочем. И она сказала тогда, что встречаться с мужчиной, имеющим ханжеские взгляды, не смогла бы, ведь ее частенько посещают мысли о групповом сексе с любимым и приглашенной девушкой — и эту фантазию она намеревается обязательно воплотить. Не знаю, в какой степени, но ее привлекают и женщины тоже, так что у тебя все же есть шанс: если это не минутная блажь, а нечто серьезнее… не сдавайся, попробуй еще раз. Только не кидайся сходу на людей с поцелуями, это же сексуальное домогательство; кто тебя флирту учил…

— Я в этом не очень сильна, — тепло улыбнулась Даян моим ботинкам, не сдержала любопытство в узде и все же поинтересовалась: — И вы… сделали в итоге то, о чем Синди фантазировала?..

— Спроси как-нибудь об этом ее, — ответил я, решительно взялся за ручку, бесшумно распахнул дверь и оказался в палате.

Я мог сперва выискать глазами Вельта, но боялся увидеть, насколько все плохо, и потому отдалял этот момент как только мог. На коротком диванчике под зашторенным вертикальными жалюзи окном сидел Пол с покрасневшими мокрыми глазами. Слезы он размазывал по лицу, чтобы они не капали на волосы дремлющей у него на коленях Шерон. Разумеется, сначала я испугался до отчетливой рези в сердце — из-за внемую плачущего Пола, но умиротворенное лицо Шерон в следующую же секунду успокоило меня: мать никогда не заснула бы, будь ее ребенок при смерти или уже… Тяжело сглотнув, я дошел до больничной койки, понурый, разбитый, увядающий, словно не Вельта, а душу мою переехало авто, причем не абы какое, а чертов грузовик. Щеки, лоб и подбородок были в ссадинах, по кристаллизовавшимся крови и сукровице тянулась кислородная трубка, носовыми зубцами скрывающаяся в ноздрях. Губы также покрывала темно-алая корка, как и ладони, подушечки пальцев. Еще одна трубка вливала обезболивающее в вену; другую руку, правую, сковывал гипс. Такой же, но в разы массивнее, скрывал левую ногу практически всю. Правая щиколотка была перевязана эластичным бинтом. Приспущенное до пояса одеяло являло покрытые ужаснейшими синяками плечи, грудь и перетянутые белой медицинской лентой ребра — тоже, увы, не избежавшие переломов…

— Он будет жить… — отрывисто выдохнул Пол, попытался выдавить улыбку, но слезы боли за ребенка потекли обильнее. Я и сам готов был рыдать, вот только вся жидкость хлынула к сердцу, что обливалось кровью. — Сказали, кризис миновал… Прости, что выдернули тебя со свадьбы… Молодожену подобает праздновать, а не… — оборвался шепот Пола.

— Я не женился. Не из-за произошедшего, а… это не важно. Вельт приходил в себя?..

— Да, — в сотый раз вытер он щеки. — Позвал тебя сквозь сон, Шерон погладила по голове, и он снова уснул. Врач сказала, что это нормально: так действует лекарство, так что он будет много спать…

Кивнув, я взял стоящий у дальней стены стул, пододвинул чуть ли не вплотную к кровати. Сел — и принялся ждать. Как и Пол. Как и отключившаяся в порыве облегчения Шерон, измотанная ненасытностью малыша да нагрянувшими страданиями. Мы сидели в тишине. Скоро успокоился Пол, то ли поддерживаемый, то ли сдерживаемый моим присутствием, и, откинувшись на спинку дивана, отсутствующе гладил супругу по спутанным волосам. Я же глядел неотрывно на то, как живот Вельта приподнимает одеяло и опускается вместе с ним: зафиксированные медицинской лентой ребра всецело спихнули дыхание на диафрагму.

Через несколько часов в палату на цыпочках заглянула Даян, уже в повседневной одежде, и, поздоровавшись да извинившись, занесла купленный для нас троих кофе. Шерон проснулась, но свой стаканчик отдала Даян, так как ребенку кофеин точно не нужен. Сплотившись с практиканткой, я еле-еле сумел убедить Шерон поехать домой. Ее серое лицо с внушительными тенями под глазами однозначно заявляло о необходимости полноценного отдыха — если не для нее, то хотя бы для ребенка. Последние слова убедили ее, и Пол повез жену домой. Даян посидела со мной в тишине, сходила в магазинчик неподалеку за готовым обедом для меня, а на тумбочку возле койки положила фруктовый леденец, купленный Вельту, и через какое-то время тоже ушла.

Я не переместился на пустующий диван, потому что он был немного дальше от кровати, чем стул. Спина ныла, голова раскалывалась от глубокой пульсирующей боли; вкус салата и курицы я вообще не почувствовал, так что тоскливо закидывал еду пластиковой вилкой в рот, пока одноразовый контейнер не опустел. Мне хотелось спать — чтобы забыться. Тянуло пройтись по палате — размять затекшие мышцы. Но казалось, пока я жертвую комфортом, пока плачу этот жалкий налог несуществующей судьбе, имею призрачную гарантию того, что с Вельтом все будет в порядке!..

Время стояло на месте для меня, как вдруг секундная стрелка ожила: с ти́хоньким стоном Вельт разлепил ресницы…

Комментарий к Глава 38

Я ничего не могу поделать, правда, — так получается, я не специально интригой вытягиваю у читателей жилы.

Надеюсь, никто не зол и не в обиде.

========== Глава 39 ==========

Я рванул к нему так резко, что загрохотал стул, заметно отъехав; неловко задел капельницу, и Вельт снова обронил спертый стон. Я замер над крестником, ладонь вдавив в край пухлой прохладной подушки, накрыл его своей тенью. Вблизи смотреть на его раны было больнее в разы, но разве можно сравнить эти переживания с тем, что испытывает сейчас Вельт — и испытывал в те роковые секунды, когда ужас и боль смешались с ревом мотора?..

— Дэм… — неразборчиво вымолвил он и попытался отвернуть голову, спрятать израненное лицо. — Не смотри на меня…

— Почему?

Я улыбался сквозь копящиеся на ресницах слезы — теплый летний дождь посреди солнечного дня. Жаждал прикоснуться к нему, провести пальцами легко, едва ощутимо, хотя бы по волосам!.. Но больше всего на свете страшился причинить ему, беззащитному и хрупкому, новую боль…

— Я ужасен… еще и нескольких зубов нет…

— Вельт, даже если бы на тебе лица не осталось, ты все равно — для меня — самый красивый из всех… Как только тебе станет значительно лучше, зубы можно будет вставить: ты и сам не заметишь отличия искусственных от остальных. Или можем вставить золотые — в детстве ты же хотел быть пиратом!

Обрадовавшись его короткому приглушенному смешку, я в следующую же секунду пожалел о попытке поднять ему настроение: на самую малость растянувшихся в улыбке разбитых губах поверх трещин, появившихся в багровой корке, выступили капельки крови.

— Прости, пожалуйста… Подожди, сейчас… — С тумбочки я взял салфетку, краешком бережно промокнул губы Вельта и, скомкав бумажку (так быстро, словно увидь крестник свою кровь — испытает боль вновь), бросил в стоящую поблизости урну для медицинского мусора. — Вот так… Все хорошо…

— Я слышал, как мама рассказала папе о том, что ты готов пожертвовать почку…

— Только это?.. — вырвалось у меня, благо Вельт был поглощен желанием донести до меня свою мысль и проигнорировал сказанное. Будь он здоров и не так взволнован, вцепился бы мне в горло любопытством, а годы его жизни показали: сказать Вельту «Нет!» и смолчать под напором его настойчивости я не смогу.

— …не делай этого, Дэм, не укорачивай свою жизнь ради меня! Лучше донор, неизвестный мертвый человек…

— Успокойся, все хорошо: по словам врача, ты преодолел кризис и, видимо, пересадка не понадобится. Но… знай. При необходимости я без раздумий пожертвовал бы тебе даже сердце…

— Я надеюсь, то, что бьется у тебя в груди, уже — хотя бы отчасти — принадлежит мне… — проникновенно произнес он, и я отступил, окунувшийся в неразбавленный страх, прижав руку к губам, как если бы Вельту одного взгляда на них хватило, чтобы узнать мои мысли.

Убедившись, что он и правда больше не при смерти, поговорив с ним, очнувшимся, я осознал окончательно, что приоритет, внушающий ранее ужас, более уже не актуален. Вельт будет жить, хвала небесам!.. Но вместе с тем на поверхности темной воды показался роковой разговор с Шерон… словно разбухший труп, отцепившийся от утягивающего на дно кирпича и, наконец, всплывший… Я попятился назад, хотел опуститься на стул, но зацепился ботинком за его ножку, и стул с раскатистым грохотом опрокинулся. Вельт не вздрогнул от испуга: внимание его всецело было приковано ко мне, мысленно воющему от сожаления в грубую ладонь. Зрачки Вельта опустились: положение на кровати не позволяло ему понурить голову, а травмы, гипсы и перетяжки — приподняться.

— Ты все знаешь… — печально подытожил он, и меня прошиб нервный пот.

Медленно руки безвольно повисли по швам. Я подступил к койке, но остановился у стекла, вновь возникшего между мною и Вельтом. Он же не может иметь в виду…

— Знаю о чем?..

Крестник виновато взглянул мне в глаза; пальцы двинулись, однако раны помешали рукам сжаться в кулаки и тем самым дать мальчику иллюзию внутренней силы.

— О том, что ты — мой биологический отец…

Услышать из его уст это было чудовищно… Я бросился метаться по палате, ходил от валяющегося на боку стула к дивану и обратно. Порезанные жалюзи лучи заходящего солнца мелькали по свадебному костюму, спутанным волосам и точно бы обсыпанному мукой побледневшему лицу. Слова взрывались в голове, так и не добираясь до голосовых связок, и от грома мысленных петард я уже готов был сойти с ума!..

— Откуда?!.. Как долго ты…

— Несколько лет…

— Господи Боже!.. — От кромешного бессилия я вцепился в волосы на висках, нарезал круг за кругом, будто запертый в неволе зверь, знающий об ожидающей его пуле. — И все равно…! Господи, Вельт! Ты все равно сделал это! Зачем, если ты уже давно знал?! — упал я перед койкой на колени, вопрошая. Сплошь покрытую ранами руку Вельта я заключить в ладони не мог, потому пальцы скомкали край одеяла.

— Ты правда не понимаешь?.. — и голос его дрогнул, а от выступивших опять слез все расплылось перед глазами. — Потому что я люблю тебя, Дэм… Всегда любил, любил по-особенному, не как родственника или друга семьи… Я не могу вспомнить момент, когда бы ты значил для меня меньше, чем весь мой мир, все, что я знаю, все, что я люблю, все, за что я держусь в этой жизни!.. Когда я случайно подслушал телефонный разговор мамы о том, что Пол — не мой биологический отец, это не выбило почву у меня из-под ног, ведь ничего не меняло по сути. И я гадал, а кто же тогда мой отец, лишь из любопытства; столько раз думал спросить маму, но не находил в себе сил. А потом, однажды, утром у зеркала меня осенило… Дэм, у папы карие глаза, а у мамы — серые. Ни у кого до меня у нас в роду не было серо-зеленых радужек!.. Но у тебя в точности такие же глаза… Это глубоко шокировало меня, однако даже скорее, чем думал, я успокоился, осознав, что на мои чувства родство с тобой никак не влияет: они были такими до этого знания и остались неизменны, несмотря ни на что.

— Боже, о чем ты говоришь… — уронил я голову на одеяло. — Это меняет все!..

— Серьезно? И что же? — со зрелой рассудительной серьезностью осведомился Вельт. — Связаны мы родством или нет, это не перечеркивает общего прошлого: каждый твой поступок остается на месте — в том отрезке времени, где ни ты, ни я об истинном отцовстве не знали. Пол — по-прежнему мой папа, ведь хоть найди меня оба родителя в мусорном контейнере или на пороге своего дома, они все эти годы растили меня, заботились обо мне. Родители — те, кто воспитывают ребенка, а не обязательно являются его кровными родственниками. Или скажешь, что в приемных семьях дети так и остаются сиротами?

— Прекрати, — впустую пригрозил я ему пальцем, отдалился от койки и без сил рухнул на диван, закрыв запястьями глаза. Я ощущал, как горит в венах кровь; я чувствовал, что Вельт ломает меня безупречно отточенной логикой, недоступной мне, многоликому взрослому, трусливому и потому лживому. — Если раньше я полагал, что ты путаешь привязанность и признательность с любовью, то сейчас — вот он, ответ! Вот какие чувства ты неосознанно перевираешь! Принимаешь за любовь генетическую связь…

— А ты своего отца любишь? — выстрелил в тот же миг Вельт.

— Я не знаю своего отца, тебе это известно!

— Но ведь у тебя генетическая связь с ним: по твоей логике, ты должен любить его в любом случае, даже не будучи знакомым.

— Это не работает так! Нельзя любить того, кого не знаешь!

— Откуда тебе известно, как это работает — и работает ливообще? Не существует запрограммированной любви, иначе бы банка спермы не было, как и приемных семей: все дети тянулись бы к своим биологическим родителям. Но этого нет. Любовь определяет не кровь, а теплота человеческих отношений.

— Прекрати! Пожалуйста…

Он лишал меня мнения, выдергивал уверенность, как врач — швы из кожи. Забирал оправдания, позволяющие не распрощаться с рассудком и личным моральным кодексом, остатками этой практически догоревшей книжонки…

— Дэм, какая разница, подарил ты мне жизнь, отговорив родителей от аборта — или дав семя маме? Я все равно существую только благодаря тебе — и узнал что о первом, что о втором уже после того, как понял неправильность своей любви к тебе… И это ничего не изменило по итогу… Но заставит тебя отказаться от меня, бросить?..

— Я не бросил, — виновато, с сожалением, ответил я, так и оставшись искусственно незрячим — до давящей боли в глазах. — Я же здесь…

— На твоем пальце нет кольца.

— Я не женился…

— Почему? — не столько спросил, сколько приказал мне Вельт: «Говори».

— Хватит, прошу! Не после новости о том, что я…

— Почему, Дэм?

— Потому что я люблю тебя, ясно?! — вырвалось отчаяние в немой картонный потолок.

— Как именно? Ты и раньше меня любил.

— Да что же ты делаешь?! Ты мне руки выкручиваешь!..

— Как именно, Дэм?!

— КАК ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА! ПРОСТО «КОГО-ТО» — Я НЕ ЗНАЮ, КАК ОБЪЯСНИТЬ! — выкрикнул я, рывком поднявшись. Я хотел взглянуть Вельту в глаза, но сил не хватило, и я закрыл лицо ладонями, сгорбившись сидя на диване. В темноте отчетливее становилась боль, паника, распирающая череп, однако и эти неприглядные эмоции были не так страшны, как та подлинная вера в мою правильность, кою излучал его чистый измученный взор. — Я уговаривал себя, что осознал незначительность любви к Синди из-за дружбы с Даян, к которой проникся теми же чувствами; что разглядел привязанность к девушке, которую думал взять в жены, благодаря сравнению с настоящей дружбой… Но в глубине моей проклятой головы свербела непроговариваемая мысль, возникшая там после твоего дня рождения — после игры в сожительство и отношения, будь это все неладно… — проскрежетал я в ладони и позволил им медленно упасть, как и маске, ранее плотно прилегавшей к коже.

Я глядел на Вельта из-под жалостливо сведенных бровей: мне было жаль не себя нынешнего, а Дэма из недалекого прошлого, впервые познавшего глубокую нежность рук Вельта, его взгляда, слов и самого сердца…

…впервые познавшего любовь…

— Я… гнал от себя признание того, что люблю тебя как запавшего в душу человека с улицы: без груза всех этих детских воспоминаний, игры в родителя, пока Шерон и Пол были заняты… Я не сумасшедший, чтобы дробить тебя на части и различать маленького Вельта и Вельта, оказавшегося в одной постели со мной, — но слившиеся воедино две роли несовместимы. Даже просто совместное прошлое, воспитание тебя как родного для меня — невыносимо! А тут еще и это!.. Вельт, у тебя были годы на то, чтобы смириться с новостью о кровном родстве; у меня — жалкие часы… Мне не хватило всех минувших недель, чтобы сжиться с неверной любовью к тебе…

…не хватит и жизни…

— Значит, дело во времени? — тихо заговорил Вельт. — В какой-то момент ты все-таки сможешь начать относиться к этому проще…

Нет, никогда…

— Я не знаю… — солгал я, не сумевший сказать изломанному близкому человеку жесточайшую правду.

— Ты сможешь, я верю…

Похоже, лекарство снова объяло сознание Вельта сонливостью: веки начали смыкаться чаще и на большее количество секунд, а в какой-то момент не разъединились вовсе.

— Только не бросай меня опять… — прошептал он сквозь разлившийся сон.

Я оставил диван, встал у самой кровати. Аккуратно, невесомо прошелся кончиками пальцев по его волосам.

— Не брошу, спи…

…Это все — ужасная ошибка. Я собственноручно разрушил свою жизнь и не имею право совершить то же с Вельтом. Я буду рядом, пока он не поправится, пока от моего присутствия зависит его психологическое состояние, а от него — восстановление тела. Но как только последствия аварии останутся позади… я исчезну из жизни Вельта…

========== Глава 40 ==========

Когда уже стемнело, в больницу вернулся Пол, позаботившийся о жене — и чуть ли не насильно уложивший ее спать после плотного ужина. На удивление ответственный и заботливый, точь-в-точь во время окончания школы, когда Пол собрался с мыслями, пережил панику и начал вести себя по-взрослому, готовясь стать отцом, он выгнал меня домой, надавив на то, что моя измученная усталая физиономия не настроит Вельта на скорейшее выздоровление. Я подчинился невероятно легко, потому как, признаться, сам хотел покинуть палату — уже был готов исполнить данное себе обещание и перестать коптить небо Вельтовой юности. Но пока до этого было далеко, судя по количеству переломанных костей.

Домой я доехал на такси, в пути отрубился, и по приезде водителю пришлось выйти из салона и активно расталкивать меня, чтобы разбудить и получить оплату.

Дом выглядел… поблекшим и опустевшим. Синди, понятное дело, не было, как и всех ее вещей: мелкие безделушки, одежда, косметика, журналы, немногочисленные томики любовных романов и многое-многое другое оставили свои привычные места на вешалках, полках и в ящиках. Пропал не только ее чемодан для дальних путешествий, но и пара его крупных братьев, а также вместительная сумка и походный рюкзак. Стоя перед опустевшим дном платяного шкафа, я явственно видел, как днем, ближе к вечеру, Синди поштучно вытаскивает на дорожку у дома багаж, сквозь сведенные зубы беззвучно выплевывая совершенно точно заслуженные проклятия в мой адрес, а усталый таксист переносит все новые грузы к машине и пытается впихнуть как можно больше в забитый под завязку багажник, но в итоге сдается и принимается загружать уже заднее сиденье авто.

Синди молодец, что справилась так быстро: обрезала все нити, связывающие ее с неподъемной гирей — со мною. А вот я поступил как отпетый негодяй… Права Даян, — я не должен был выжидать до последнего, как трус избегать честного разговора что с ней, что с собой. Никто не заслуживает быть брошенным в день своей свадьбы… Быть может, рассказанное Шерон — мое кармическое наказание за подлое предательство искренне любившей меня женщины…

Я рухнул на постель прямо так, без душа, в костюме, и прежде чем потеряться в сумбурных, хаотично сменяющихся образах, невыносимо долгие минуты бездумно пялился в потолок, изучал едва заметный рисунок редких тончайших трещин. В необъятной темноте сомкнувшихся век шумели соленые волны, грохотали грозовые раскаты, по чудовищно крутым и высоким гребням швыряло суденышко, и постель подо мной раскачивалась вместе с потерявшимся в безымянных водах корабликом, летала из стороны в сторону, как набравшие скорость качели. Я вздрагивал сквозь сон, вновь и вновь на мгновение погружаясь в падение, просыпался, не размыкая ресниц, и проваливался опять в помявшееся покрывало, похожее на цепляющуюся за одежду паутину, иссохшую, как осенние листья, простыню под ним и голодную трясину-матрас. Наутро шторм не утих, он лишь перебрался внутрь моей головы, и с этим распирающим череп шумом я проснулся, скинул истерзанный ночью кошмаров свадебный костюм и кое-как затолкал его в шкаф, после чего отправился захлебываться колкими каплями в душе, рикошетящими от стены.

Я хотел отправиться к Вельту: тот Дэмиен, что — влюбленный идиот, а также — по-семейному привязавшийся к соседскому мальчишке взрослый. Но Дэм другой — отец, выходит, — отказывался покидать дом, тянулся к шкафу с выпивкой, будто пустая трата недешевого гостевого алкоголя могла как-то повлиять на всю реальность в целом. Этот Дэмиен был искусственный, раздутый, переливался вызывающим перламутровым блеском, как готовый вот-вот лопнуть мыльный пузырь, оторвавшийся от гигантского кольца лишь для того, чтобы притягивать взгляды его увидевших; я не чувствовал себя отцом Вельта, ничегошеньки не изменилось, кроме, разумеется, десятка новых многотонных валунов вины и сожалений, с оглушительным грохотом прикатившихся с горы в топь у сердца. Этот Дэмиен был порождением разума, визуализацией строго выстроенной мысли. И сопротивлялся ему вечно спорящий внутренний голос — звонкий, мелодичный, похожий на музыку, создающую из ничего кандалы, — голос Вельта. Он нашептывал на ухо в минуты тишины истину о том, что прошлое осталось нетронутым, как и события относительно недавние, связавшие нас двоих совершенным мной преступлением. Совершенным не единожды. При остром желании пострадать, наказав себя, можно было бы пойти и сдаться полиции, отправиться в тюрьму за совращение несовершеннолетнего, но какой в этом смысл? Тáк исчезнуть из жизни Вельта, заставив его испытывать вину? Ничего, помимо чудовищного жестокосердия и показной жертвенности, в подобном поступке не будет. Об этом твердил уже мой родной внутренний голос, а Вельта — в согласии кивал. И как только вновь освобождалась волна в радиоэфире мысленных рассуждений, последний принимался указывать на факт простой, понятный мне и без напоминаний и подсказок: еще не ведая о кровном родстве с Вельтом, я, растивший его будто племянника или кого ближе, успел пройти через смирение с возникнувшей ситуацией.

Сперва противящийся ласкам того, чье младенчество застал, я поставил ценность его прикосновений выше псевдосемейной привязанности. По тернистому пути самообвинений, сожалений, вины и ненависти к потаканию собственным желаниям я прошел еще тогда, в незавершенную неделю любовного притворства, загаданного Вельтом в качестве подарка на день рождения. Это как попрощаться с мучительно долго умирающим до его смерти и выплакать все слезы заранее: когда приходит роковой момент, внутри не остается противоречий и тоски, и ты провожаешь его с облегчением — с подобием радости по поводу окончания его страданий. Я решил все прекратить тогда не из-за впечатавшегося глубоко в память детства Вельта, проведенного на моих руках или подле меня, — с этим я справиться смог; к возвращению ролей «опекун — соседский мальчик» подталкивала свадьба, вчера превратившаяся в ничто… Если б Шерон не огорошила такой жуткой истиной — как бы я вел себя с Вельтом?.. На секунду губами я почувствовал нежность и тепло, ладонями — промявшуюся под ними подушку, когда склонился над Вельтом в фантазии, в коей он лишен был множества ран на лице… Я прогнал нежнейшую сцену из-под век лишь потому, что не заслужил даже думать об этом. Как Вельт не заслужил подобную запутанную жизнь.

И все-таки, связанный не то обязательствами, не то по-прежнему работающим на полную мощность притяжением, приведя себя в порядок, я вернулся в больницу. Каково же было мое удивление, когда в коридоре я встретил Гарри, Сэла и жмущегося к стене Марти! — словно бедняга оказался в туннеле метро и старался держаться от третьего рельса подальше. Они поздоровались улыбчиво-приветливо, сказали, что спешат обратно в школу, так как отпросились всего на один урок, и унеслись к лифтам, по пути чуть не сбив с ног рассердившуюся на них медсестру. Перед входом в палату я набрал побольше воздуха в грудь, боясь задохнуться безнадегой и болью того, кого люблю всем своим слепым сердцем… За этой дверью сюрпризов меня ждало еще больше.

Все жалюзи скромно потеснились, сбившись вместе, и горящие естественным светом оконные стекла освещали палату теплом. Солнечные зайчики, отражаясь от серебряных воздушных шаров, неторопливо танцевали по стенам; сами шары, нависнувшие с тумбочек высоко над подушкой — будто деревья в саду над гамаком, колыхались на свежем ветру, наполнившим комнату приятной прохладой. От красочных надписей на воздушных кронах рябило в глазах; под ленточными стволами вместо корней покоились сладости и распахнутая открытка, исписанная самыми разными почерками, знакомыми мне по проверяемым тетрадям. Всего один визит обретенных Вельтом друзей превратил больничную палату в комнату вечного праздника, прогнал тоску и шаткую надежду на легкое выздоровление да отсутствие последствий несчастного случая — заменил последнюю, стеклянную, на твердую уверенность в том, что скоро все вновь наладится. На диване с книгой в руках сидела Шерон, Вельт глядел на мать с напущенным недовольством, но глаза его сияли неподдельным восторгом!

— Да ладно, одну малюсенькую шоколадку! — жалобно потребовал он, пройдясь взором по гипсу на одной руке и капельнице на другой. — Хотя бы вон ту шоколадную конфету: на один укус ведь!..

— Пусть сначала доктор скажет, что тебе можно это есть.

— Так найди ее. Или нажми кнопку вызова медсестры, чтобы уже она…

— Я не буду ставить на уши весь медперсонал лишь бы узнать, можно ли тебе шоколадку! Ты уже большой мальчик, потерпишь.

— Тогда хотя бы себе возьми что-нибудь, — неожиданно произнес Вельт, и губы Шерон расплылись в сдержанной польщенной полуулыбке. — Только найди повторяющийся батончик; те, что в одном экземпляре, не ешь!

— Так уж и быть, — с театральным снисхождением сказала она, отложила книгу и, замерев на пару секунд над сладостями с неподдельным детским изумлением, вытащила из горсти шоколадок батончик в невзрачной упаковке. — Отлично, малышу как раз хочется орехов, — довольно обмолвилась она и надорвала упаковку.

— Будешь есть на глазах больного ребенка? Жестокая! Нет бы из жалости малю-ю-юсенький кусочек сыну в рот положить! Такая порция меня явно не убьет…

— А сейчас малышу хочется, чтобы ты замолчал, — задорно выпучила глаза Шерон, и Вельт обронил искренний смешок.

— Дэм, она меня обижает! — вдруг обратился он ко мне, как и Шерон, сунувшая в рот конец шоколадки.

— Не верь ему, это он меня обижает.

Эти наигранные детские пререкания ненароком вызвали улыбку и у меня: молодой салатный вьюнок опутал ласково сердце, оплел ребра, словно металлическую ограду заброшенного, неухоженного парка, и корни его постепенно начали очищать ранее скопившуюся болотную воду.

В палате Вельта мы подменяли друг друга, когда были свободны. Я отчетливо осознавал, что Полу и Шерон вскоре потребуется как можно больше денег, посему урезал количество своих уроков так, чтобы родители Вельта могли спокойно работать, пока я выполняю уже привычную мне роль сиделки. Мои ученики оказались под надежным крылом растущей как преподаватель Даян; пусть привыкают — я ведь все равно уеду отсюда, как только Вельт встанет на ноги… С утра до раннего вечера я проводил время у его койки, а позже меня подменяли Шерон или Пол, освободившиеся после работы. Случившееся с сыном стало для них грозным напоминанием о том, как мало времени они уделяли ему, захлебываясь проблемами брака. Вслух наедине со мной они порой гадали, как было бы все солнечно, не сцепись они из-за мелочи перед моей свадьбой, отчего Вельт, по их мнению, и ушел из дома в тот день, но я-то знал наверняка, кто был единственным виновником несчастного случая — кто оттолкнул влюбленного в него юнца, сперва позволив привыкнуть к пониманию, объятиям и поцелуям…

…А вдруг он погибнет, если бросишь его вновь?..

Я остолбенел в дверях палаты, невидящими глазами уставившись мимо врача, срезающего месячный гипс с руки Вельта; мимо белого халата, постельного белья, больничного пола — мимо самой реальности, управиться с которой не в силах до сих пор.

…Ситуация может повториться, и что тогда ты будешь делать, окажись в следующий раз не у койки Вельта, а у его гроба?..

— Дэм?.. — встревоженно окликнул меня крестник, и даже врач обернулась.

За пролетевшие на безумной скорости недели раны Вельта зажили практически полностью: кое-где еще чернела корка сукровицы, подбородок расчерчивали едва заметные мелкие шрамы. Отныне руки его были свободны, но утепленной гипсом ноге требовалось чуть больше времени.

Ранее Шерон и Пол платили за палату, чтобы Вельт всегда был под надзором докторов, а также получал здоровое питание, под контролем специалистов выполнял лечебную физкультуру. Однако теперь, когда неработоспособна только одна нога, Вельт выглядел достаточно здоровым и самостоятельным для долгожданного возвращения домой. Дожидаться вечернего визита родителей он не захотел, так что тяготы короткого путешествия легли на чьи бы вы думали плечи.

Около получаса потребовалось на тренировочное ковыляние Вельта по палате, чтобы его «никто не засмеял за неумелое использование костылей» — да кому вообще придет в голову дразниться подобными, тем более в больнице! Но Вельта было не переубедить. Да и время у меня все равно имелось. Так что, радостный, он наловчился описывать круги по помещению, поджимая загипсованную ногу как раненый щенок, после чего мы, наконец, покинули осточертевший этаж в сопровождении врача, дающей последние рекомендации, а также снабдившей тонкой памяткой для разработки локтевого сустава, упрямо сохраняющего угол и после снятия гипса.

Впихнуть Вельта в такси оказалось непростой задачей, потому что без использования неразработанной руки сам он залезть на заднее сиденье не мог. Пришлось мне забраться в салон с другой стороны, взять стоящего к машине спиной Вельта под мышки и бережно затащить влежку (вместе с костылями) на сиденье. Гипс уперся в дверцу, которую услужливо помог закрыть таксист. Пересесть вперед Вельт мне, конечно же, не позволил, и путь до дома я провел в роли живой подушкой для его сверхдовольной хитрой головы. В какой-то момент монотонный пейзаж за стеклом начал подталкивать меня к туманной пропасти сонливости; откинувшись на подголовник, я машинально стал перебирать заметно отросшие волосы Вельта, мысленно мурлыкающего на моих коленях. Вместе с вдыхаемым туманом дремоты в голову просочилось осознание: Вельт прекрасно смог бы разместиться на заднем сиденьи сам, но тогда рядом с ним не было бы меня… Я не испытывал злость или обиду на него за столь детскую манипуляцию: признаться откровенно, я ее ждал. Намеренно Вельт привязывает меня к себе или же бессознательно, важно лишь то, что я ему — нужен… На минуту-другую представив себя в другом городе, бросившим все, что имею сейчас, я подметил также и два совершенно безрадостных факта: во-первых, там — где бы оно ни было — я не буду никому нужен, а во-вторых, в другом месте не найдется и того, кто хоть сколько-нибудь был бы нужен мне…

Освобожденная от гипса рука нашла мои пальцы и застыла под пугающе неудобным углом на весу.

— Локтю так легче… — не открывая глаз, солгал Вельт, лишь бы я не отверг его прикосновение. Ничего не ответив, но сжав в ответ его кисть, свою вторую руку я осторожно подсунул под его локоть — и держал так, ослабляя нагрузку на окаменевший сустав, до самого дома.

Я знаю, что ты соврал, — но спасибо…

Я думал, что погрузка в машину была испытанием, однако вытащить Вельта из такси — вот истинная головная боль! Тянуть его за ноги было не вариант, выталкивать так же, как затащил в салон, но в обратной последовательности, — тоже. После нескольких провальных попыток, довольно болезненных для крестника, я вынужден был сунуться наполовину в авто и склониться над Вельтом, чтобы он уцепился за меня как детеныш коалы. Его неразгибающаяся рука меня душила, вторая обвила шею как питон; взяв крестника под бедра и тесно прижав к своему животу, я кое-как вылез вместе с ним из такси. Спина ограничилась предупредительным выстрелом, я героически его стерпел сквозь зубы. Повидавший и не такое, таксист донес до крыльца костыли, за что получил щедрые чаевые и, пожелав удачи да выздоровления, поспешил на следующий вызов.

Только когда желтое авто, бурча, скрылось за поворотом, до меня дошло, что стою я перед дверью собственного дома, а не соседского. Ноющие позвонки бессловесно напомнили: за дополнительное тягание грузов спине не доплачивают, — так что, держась из последних сил, я отпер дверь и чудом внес Вельта в дом, не ударив торчащим гипсом о косяк. Дверь осталась открытой — я планировал во второй заход прихватить с крыльца костыли; непрошеный ветерок наполнил гостиную свежестью ровно так же, как возвращение Вельта — жизнью. Весь минувший месяц часы здесь как будто стояли на месте, но вот стрелки сбросили пыльные мантии и принялись наматывать круги, как и очищающиеся от песка шестеренку внутри моего исхудалого сердца.

Я не положил Вельта на диван, а скорее бросил, растеряв последние силы. Он не выпустил меня из объятий, теперь теряющих нейтральность и наполняющихся застоявшейся нежностью, прогрессировавшим все это время, как рак, одиночеством. И то, и другое я очень хорошо понимал…

— Прости, — почти шепотом произнес он, уткнувшись носом в мои волосы над ухом, — я буду ждать столько, сколько потребуется, правда… Только сейчас, одну крохотную секундочку…

Тихо скрипнул диван, когда я опустился на него одним коленом — и замер, предоставленный Вельту. Мое сердце не билось, легкие не наполнялись уличным воздухом: через невесомое, полное истомы прикосновение Вельт словно бы дышал за меня, гнал кровь по венам одной на двоих мышцей…

— Я хочу ходить в школу, — обыденно заявил он, обласкав мое ухо дыханием.

— Удивительно, учитывая, что у тебя есть теперь настоящая причина оставаться дома.

— Там — друзья, — улыбнулся Вельт — я услышал это теплом в его голосе. — И там — ты…

Ненадолго…

***

Стоило мне в некотором смысле расслабиться, свыкнуться с мыслью о том, что постепенно все возвращается на круги своя, а мне вскоре придется покинуть свой дом, вероятно, навсегда, мобильный телефон разразился нервной трелью. Я принял вызов Даян, трубку прижал к уху плечом, перебирая на диване бумаги, так или иначе связанные с предстоящей продажей дома. Поздороваться я не успел — попал под обстрел ее слов:

— Дэмиен, ты что, не рассказал Вельту о своем переезде?! — Она чуть ли не выкрикнула это в микрофон! — я поморщился от легкого перезвона в ухе.

— Не стоит ему пока об этом узнавать: я скажу перед самым отъездом, чтобы было меньше слез и переживаний…

— Боюсь, не получится… — виновато прервала меня Даян. Бумаги тотчас глухо опустились на столик; нахмуренный, я сжал телефон побелевшими пальцами и отчаянно вдавил в висок. — Он зашел в учительскую только что, спросил, когда расписание изменится на первоначальное и тебе вернутся все академические часы, от которых ты отказался, чтобы посещать больницу. Я и подумать не могла, что ты еще ничего не рассказал ему, так что ответила честно: никогда, ведь в скором времени ты уезжаешь и, следовательно, увольняешься…

— Господи… — вырвалось у меня в прижатый к губам кулак. Ох, не так Вельт должен был узнать о моем, выходит (с его точки зрения), предательстве…

— …Прости, пожалуйста!..

— Да ладно, ты же не специально. Это я сглупил: отправил его в школу, где и директор, и учителя уже в курсе всего… Где он сейчас? Как он? Как отреагировал?

— Я не знаю, что ответить на все твои вопросы: как только я замолчала, он сорвался с места и унесся вон из учительской. Ну, как «унесся»: удалился настолько быстро, насколько способен это сделать человек с костылями…

— Черт… Ладно, спасибо, что позвонила. Я сейчас же свяжусь с ним.

— Дэмиен, не звони ему. Это не та тема, даже пригласить к обсуждению которой можно было бы не лицом к лицу. Приезжай немедленно — он наверняка где-то в школе.

— А вдруг он направился домой, чтобы поговорить со мной?

— Ты, конечно, лучше знаешь Вельта, но я осмелюсь похвастаться бóльшим знанием психологии подростков. Он расстроен, зол на тебя и страдает где-то в одиночестве, потому что уверен, что его никто во всем мире отныне не сумеет понять.

Слышать последние слова Даян было больнее, чем босыми ногами ступать по стеклу: наверное, я безмерно разочаровал Вельта…

— Ладно, — вымолвил я, протолкнув ком вниз по горлу, — сделаю по-твоему…

Я добрался до школы так быстро, как не делал никогда при опозданиях, — просто сейчас на кону стояла не работа, а вся моя жизнь, заключенная в одном хрупком, лишенном — по моей вине! — опоры подростке… Я помнил расписание Вельта, мог зайти в класс и узнать у Гарри или Марти, не видели ли они его, однако интуиция подсказывала, что я и без них точно знаю ответ. Ровно так же я не сомневался, что в классе Вельта нет, как и уверен был теперь, по пути погрузившись в его терзания, что здание крестник не покинул. Знакомой — любимой — дорогой я стремительно приближался к извечно незапертой двери, ведущей на крышу. Будучи учеником, я проводил там часы, не столько прячась с сигаретами, сколько лечась от до дрожи пугающего одиночества: у Пола появилась Шерон, и на фоне их отношений наша тройная дружба превращалась в мои попытки побыть пятым колесом, лишь бы не оставаться брошенным и ненужным. Я был искренне рад за Шерон и Пола, испытывал белую зависть — хотел, чтобы и у меня был человек, к которому тянулось бы сердце… Разве не это же в данный момент должен испытывать Вельт?..

Я ворвался на пустынную крышу с грохотом распахнувшейся двери; радушно встретил меня не ливень, как шестнадцать лет назад, а гудящий холодный ветер, впустую зовущий пасмурные тучи, обращаясь к чистому солнечному небу. Сперва мне показалось, что я в который раз ошибся, но Вельт все же был здесь — за поворотом, на том же месте, где в школьные годы я любил сидеть, пропитываясь отчасти спасительным ядом сигаретного дыма. Он стоял у металлической сетки, подпираясь костылями, обернулся на мгновение и вновь обратил печальный взор к крышам соседних домов и нависшей над землей озерной глади. Я не нашел в себе силы подойти к нему больше, чем на расстояние десятка шагов, и потому, остановившись, бессильно сверлил взглядом его худую спину, поглаживаемую волнующейся на ветру рубашкой. Вельт должен был заговорить первым, я не имел права оправдываться.

— Ты вообще собирался мне сказать?.. — омертвевшим голосом высек он, позволив мне по-прежнему видеть один лишь затылок.

— Конечно… но позже. Ближе к… дате…

— А зачем тянуть? — без издевки и гонора спросил Вельт у металла перед носом. — Если хочешь бросить все и уехать, валяй, скажи мне об этом сейчас. Я не буду реветь часами в подушку, не брошусь с крыши — ни за что не поступил бы так ни с родителями, ни с тобой, ни с друзьями. Детство закончилось, Дэм: сколько бы я ни приманивал его, оно не вернется и я не буду нужен тебе как тогда…

Ты всегда будешь мне нужен… Я выдохнул, с сожалениями склонив голову к плечу, но не решился перебивать его.

— …Я приму твое решение. Честно. Я больше не приду к тебе, и не посмотрю даже в сторону соседского дома: для меня там образуется кратер, как после падения бомбы, и не останется, помимо дымящейся черной воронки, ни-че-го… Я не буду тебя провожать, не стану связываться с тобой и после расставания. Удалю тебя из своей жизни, а вернее… удалю нежеланного себя из твоей…

И вот опять… Почему всегда на этом проклятом месте решается вопрос существования Вельта?.. Я выбрал его тогда, не зная, — разве смогу отказаться теперь?..

— Я люблю тебя, — сказал я, и Вельт, стукнув костылем по бетону, повернулся, наконец-таки, всем телом ко мне. Его лицо теряло последние льдинки эмоциональной отстраненности, в то время как на ресницах давно уже покачивались слезы. — Я люблю тебя так, как ты любил меня все это время; не уверен, любишь ли теперь… Я должен совершать правильные поступки — хотя бы после того, как наделал столько ошибок, поддавшись разрушительным желаниям. Я не хочу больше идти против совести, обманывать всех вокруг, но и существование без тебя не представляю — только бессмысленное бесцветное проживание бесконечной череды дней. Мне хватило бы для душевного покоя элементарного знания, что ты счастлив, что где-то там, далеко от меня, ты в порядке и радуешься каждому новому дню!.. И мне безумно жаль, что сам я сделать тебя счастливым не сумею…

От боли Вельт сдавил губу зубами, затерялся порозовевшими от соли глазами в бесчувственной серости бетона.

— Как я, по-твоему, смогу радоваться и быть счастливым вдали от любимого человека?..

— Я… не знаю, Вельт! — всплеснул я руками. — Но других вариантов не вижу! Ты предлагаешь что, продолжать быть друг с другом под носом у твоих родителей, под боком у всех наших знакомых?!

— Ты же спал со мной, потому что тоже меня любишь — как и я тебя!..

— Разумеется, но если вдруг это станет достоянием общественности, в глазах окружающих все будет выглядеть иначе! Бездуховно, пошло и потому омерзительно!..

— Кому какое дело, кто что там подумает?!

— Мне есть дело, Вельт, и тебе должно быть тоже: мы живем в обществе, мы взаимодействуем с людьми вокруг, не переселимся однажды в лесную чащу, где не будет никого.

— Тогда уезжай, — беззлобно ответил он, подойдя ко мне вплотную, заглянув снизу вверх — до кошмарного жалобно — в глаза. — Но уезжай не сейчас, а когда я закончу школу. Я поступлю в колледж подальше отсюда, уеду — и ты переедешь туда же. Мы будем жить вместе вдалеке от родителей, твоих коллег и учеников. Хочешь — оставь в этом городе все мое детство, переедь с совершенно иным, взрослым Вельтом — мне все равно. Лишь бы тебе помогло это почувствовать себя лучше и остаться со мной! Ты ведь тоже этого хочешь… — испуганно пролепетал он, разглядев в темноте моих зрачков огонек благоразумного, пусть и невольного отказа. — А иначе — давай, вырви костыли из моих рук! Суть будет та же: я упаду на бетон, сдеру кожу до мяса…

Я не смог его слушать — не смог и дальше против воли представлять, как бросаю его на голой ледяной крыше, молящего не разбивать ему сердце!.. Припав ладонями к его холодным мокрым щекам, я вжался в губы Вельта, горячие, родные. Я прижимал его к груди, целуя, отрывая от земли; костыли со стуком упали нам в ноги; Вельт, сдержанно плача, стискивал мои ребра сильными пальцами.

— Пообещай, — прошептал я ему на ухо, ни в коем случае не отпуская мальчика от себя ни на дюйм. — Поклянись, что как только я и эти отношения станут тебе в тягость, ты сразу же скажешь об этом и мы все закончим. Никогда не будь рядом из жалости, ностальгии или страха перед неизвестностью новой жизни. Если чувства пройдут — я должен буду мгновенно об этом узнать. Поклянись.

— Я клянусь… — просмеялся Вельт сквозь слезы. — Но этого никогда не случится…

Что ж, я уж точно никогда не смогу разлюбить… А раз я, чувствуя это, уверен, должен верить и Вельту.