Когда придёт Время (СИ) [Первое апреля / Рель Параллельный] (fb2) читать онлайн

========== 1-1. Лунный зов ==========

Гроза расцвечивала небо молниями: одна, вторая, третья. Раскаты грома преследовали её, растекаясь по городу волной мигающих фонарей. Магия, чуткая к иной энергии, давала сбои: в стройных рядах белых шаров уже появилась пара тёмных пятен.

Сария натянула капюшон поглубже, с тоской вглядываясь в косые струи дождя. Тёмные стены вокруг давили на неё, словно челюсти взведённого капкана. Козырёк оружейной лавки не спасал от вездесущей сырости, только обманывал иллюзией защиты. Зачем она вообще вышла из уютной, знакомой до каждой дощечки комнаты в эту мерзкую ночь? Сария не знала точного ответа. Нечто позвало её, толкнуло под руку обещанием скорой встречи, и в воздухе, насыщенном ароматом скорой грозы, она почуяла запах трав.

Зов привёл её сюда, в треугольный колодец двора между Звёздной башней, закрытой лавкой и стеной академии. Запах трав не могло перебить даже дыхание грозы, бьющее наотмашь холодными порывами. Сария поёжилась и плотнее запахнула плащ, понимая, что это ей не поможет: холод проник под плотную ткань, щекоча покрывшуюся мурашками кожу. Холод и жадное, неуёмное… То, что однажды толкнуло Сарию на тернистый путь Мастера ритуалов.

Любопытство.

— Здесь не на что смотреть, знаешь? — горячий шёпот обжёг её ухо сквозь ткань капюшона, и Сария вздрогнула, обернулась. За её спиной никого не было, только серебрилась витрина лавки под чуткой охраной сигнальных чар.

Колкий смешок обжёг второе ухо, и Сария завертела головой, силясь разглядеть того, кто решил над ней подшутить. Кто мог допустить в своей крохотной голове, что она, Сария Авир из рода Цветочных Дев, станет играть по чужим правилам. Пространство отвечало пустотой и истеричным миганием далёких фонарей. Сария стряхнула мешающий капюшон. Острые стрелы дождя вонзились в её макушку, мгновенно намочив густые волосы.

— Ой, снова не поймала, — горячий выдох коснулся её щеки, пахнул травами горько и пряно, и она поняла, что этот шёпот принадлежит женщине. — Какая жалость.

— Зачем ты привела меня сюда? — Сария замерла на месте, склонив голову и чутко прислушиваясь. Лёгкие шаги шлёпали по лужам то справа, то слева, почти сливаясь с мерным шелестом дождя. — Раз смотреть не на что.

— А ты не смотри. Чувствуй. — Острый ноготь прочертил на её скуле кровавый след. Сария не успела поймать незнакомку за руку и едва не упала в лужу от резкого рывка. Её одарили ещё одним смешком.

— Чувство…

На середине слова Сария догадалась, с кем пересеклись её тропы. Одна из Лунных жриц, наверняка занимающая не последнее место в Совете храмов: только им подвластны такие сильные иллюзии.

Только они могут звать тех, кто слышит, и морочить тех, кто чувствует.

Но что жрице чувств понадобилось от неё?

— Зачем ты звала меня, жрица? — голос Сарии сорвался на последнем слове, не позволив закончить ритуальную фразу по всем правилам.

Она, ставшая послушницей Весны ещё в детстве, чтила древние законы. И стезя Мастера ритуалов — даже на этапе обучения — обязывала знать всё об истории, богах и обрядах их служителей.

Лунные жрицы никогда не звали без серьёзных причин.

Шаги замерли за спиной Сарии, и её окутало запахом разнотравья. Жрица положила ладонь — холодную и маленькую, как у ребёнка, — между её лопаток, прошептала:

— Пока она спит, я могу говорить. Её шипы прорастут в полнолуние, и пламя ярости достигнет небес. Помоги мн…ей. Когда придёт время.

Ладонь, слегка толкнув на прощание, исчезла. Молния сверкнула над головой — близко-близко, — и следом за ней на спящий город обрушилось грохотание обвала. Сария закрыла уши и в панике забилась в угол двора, прежде чем поняла, что это всего лишь гром. Она не слышала его раскатов, пока жрица была рядом: сердце стучало в висках, перекрывая все лишние звуки. Сария стиснула зубы и ударила кулаком в стену, стёсывая нежную кожу.

— Ты издеваешься?! — закричала в темноту, едва подсвеченную магическим светом фонарей. И нисколько не удивилась, не получив ответа.

До полнолуния оставалось десять дней.

***

— Почти полночь… Ты спать-то собираешься, неугомонная? — Сорей зевнул и уронил лохматую голову на руки. Сария рассеянно потрепала его по мягким волосам, в свете магических шаров принявшим фиолетовый отблеск, и пробормотала:

— Я почти нашла… Почти-и-и…

Пахло сухими цветами. Безжалостно яркий свет очерчивал лежащие на кровати книги и смятое платье, сброшенное на пол покрывало, вышитое заботливыми тётушками, и исчерканные листы.

— Ты говоришь это в десятый раз, милая. Хватит. — Сорей отнял у неё очередную книжку, написанную очередным «великим исследователем», и строго посмотрел в гневно распахнутые глаза.

Сария скривилась. Потёрла саднящие от усталости веки, вздохнула:

— Я почти нашла разгадку. Это временная петля, но все исследования…

— Завтра, Айри. Зав-тра.

Она вскинула голову непримиримо и резко, намереваясь спорить до последнего. Но Сорей всё понимал. Смотрел на неё этим своим «ты сделаешь как я сказал» взглядом и медленно моргал. Ме-е-едленно. Почти медитативно. Ей пришлось покориться:

— Ты прав, конечно, прав, я… Слишком увлеклась. Но я же тебе говорила…

Она чувствовала азарт, подтачиваемый досадой, крепнущей с каждой неудачей. В библиотеке было мало книг о временных петлях и любых других временных аномалиях. Все как одна уверяли наивных читателей и благодарных потомков в лице Сарии: временных петель не существует. Это миф, придуманный кем-то и зачем-то (история безжалостно обошлась с чужими именами и планами). Миф, мысли о котором теперь преследовали Сарию, куда бы она ни шла и чем бы ни занималась. И шипы… Шипы прорастут в полнолуние. Она могла навскидку назвать пять или шесть типов чар, подходящих под эту фразу.

Но едва ли жрицу интересовал хоть один из них.

Сария третий день дышала пылью и негодованием Сорея, но не находила ни единой зацепки. Её тревожило чувство неправильности. Эфемерности мира вокруг. Чуждости. Сорей отмахнулся от её слов, как от чего-то глупого и несущественного:

— Да-да, тревожный сон, шипы и катастрофа. Конечно. Придумай сказку получше.

— Да нет же! — разозлилась Сария. — Я ви…дела вещий сон, самый настоящий. Брат, когда я тебя обманывала?

Сорей только вздохнул в ответ. Сария прикрыла лицо рукой, словно скрывая зевок, и ухмыльнулась: знала, о чём думает этот упрямец. «Сестра совершенно не умеет врать, значит, говорит правду». Она и хотела сказать ему о Лунной жрице, но каждый раз, как пыталась — что-то её останавливало, дышало в затылок влажным холодом и сжимало узкими ладонями виски.

Неуютно. Она поёжилась, опустила взгляд на собственные руки, обмотанные белыми бинтами — приходить с таким пустяком к целителям было бы форменным самоубийством, а лечить сама себя Сария никогда не умела, — открыла и закрыла очередную книгу и постучала ногтями по столешнице. Прислушалась. В общежитии царила сонная тишина, и только они с братом играли в Лунных жриц, ложащихся спать с рассветом.

Пожалуй, она действительно слишком увлеклась.

— Иди, Сорей, я дальше сама, — сказала Сария. И обернулась, не услышав ответа.

Он спал, уложив лохматую голову на руки. Во сне его лицо выглядело мягким и светлым без извечной складки между бровями и строго поджатых губ. Сария улыбнулась: его утомили её идеи, но брат не ушёл. Остался с ней.

Как и всегда.

Она чувствовала сожаление, не рассказывая ему всей правды, но что-то подсказывало: так будет правильно. Единственно верно.

До полнолуния оставалось семь дней.

***

«Смотри на меня, девочка… Смотри, не отводи взгляд…»

Её-не-её шёпот проникал в мысли, оплетал голову колючей лозой. Страшные белые глаза на покрытом чёрной копотью лице. Тонкие губы, обнажающие жёлтые клыки. Бледные когтистые руки. Дым. Горький дым, забивающийся в горло, застилающий мир серой пеленой.

«Смотри, девочка! Смотри, что ты сотворила!»

Белые глаза закатились. Тонкое тело выломало, затрясло в судорогах: до нежной кожи добрался ярящийся огонь. Запахло палёной плотью и горькими травами. Бледные руки, покрывшиеся бордовыми волдырями, потянулись к ней…

«Не отводи взгляд!»

Сария с криком проснулась и рывком села на постели. Полная луна светила сквозь оконные стёкла, рисуя на стенах и полу причудливые узоры: рядом с окном росла молодая яблоня. Сарию трясло, волосы, мокрые от пота, липли к спине и плечам. Одеяло не спасало от холода: казалось, тот пробрался гораздо глубже, под кожу, в самую душу. Выстудил всё, выморозил.

— Кошмар. Это всего лишь кошмар, мираж… Не… не правда, — бормотала Сария, обхватив себя за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону.

Она всё испортила. Не нашла ни одного пути, ведущего к пониманию времени. Не успела. И Лунная Охотница теперь наказывает её за это, насылая страшные сны, а может… Сария закрыла рот ладонью, до крови прокусывая кожу. Может, показывает, к чему привело промедление.

Сария зажмурилась. Лунный свет рисовал под веками образ из сна: девушка, сожжённая заживо. Погибшая в муках. По её, Сарии, вине. Она распахнула глаза, спрыгнула с постели, надела кожаные сандалии и выбежала из комнаты, не обратив внимания на то, что тонкая сорочка едва прикрывала колени.

Библиотека. Ей срочно нужна библиотека. Или… найти это место, этот дом, остановить!..

Тёмный коридор был похож на глотку огромного чудовища, тихие скрипы и бормотания вонзались в нервы стальными спицами. Сария, тяжело дыша, обхватила себя руками и замерла. Знобило. Вспомнились глупые страшилки, которые им, наивным девочкам, на первом курсе рассказывали старшекурсницы. Но оторопь спала, и Сария побежала дальше. Стук подошвы о деревянный пол казался ей раскатами грома. В дверях общежития она столкнулась с таким же полуночником, пойманным в ловушку Луны.

— Мири Авир? — Сильные пальцы сдавили её плечи, и Сария вскрикнула. На миг показалось, что её схватила девушка из сна. Но в ноздри проник запах снега и хвои — не дыма и гари, — убаюкивая, утишая страхи и сомнения. — Мири А… Сария, что с вами?

На неё смотрела мистрис Инор. Чёрные волосы укрывали её плечи и грудь блестящим в лунном свете плащом, а строгое лицо было непривычно открытым и даже испуганным. Сария разрыдалась, хватаясь за её плечи, лепеча что-то о Луне и дыме, о том, что она не успела, не смогла, не…

— Тише-тише, девочка, — прошептала мистрис Инор, гладя её по голове, — это всего лишь страшный сон. Забудь его. Тиш-ш-ше…

Сария почувствовала, как отступил страшный холод и на смену ему пришло колкое тепло. Воздух, пахнущий снегом и хвоей, наполнял её, делая воздушной, как бумажные фонарики, и от неожиданной лёгкости кружилась голова. Она закрыла глаза, позволяя этому чувству и скрипучему голосу мистрис увлечь себя в крепкий сон.

Просто сон. Без кошмаров.

Но спину пронзила боль, огненной волной растекшаяся в груди; её острые жала вонзились в рёбра, опалили затылок и плечи жарким пламенем. Сария силилась закричать, но из сведённого судорогой горла вырвался только тихий хрип.

Рядом зашипела мистрис Инор. Сария ещё успела заметить, как пламя жадно накинулось на синюю мантию и чёрные волосы, а после её сознание поглотила темнота.

***

Гроза расцвечивала небо молниями: одна, вторая, третья. Раскаты грома преследовали её, растекаясь по городу волной мигающих фонарей. Магия, чуткая к иной энергии, давала сбои: в стройных рядах белых шаров уже появилась пара тёмных пятен.

Сария натянула капюшон поглубже, с тоской вглядываясь в косые струи дождя. Её преследовало чувство, что всё это уже было: гроза, молния, разбившая небо пополам, погасшие фонари.

Чей-то зов.

Она отмахнулась от этого чувства.

До полнолуния оставалось десять дней.

========== 1-2. Ледяные доспехи ==========

Вид из окна верхнего этажа Звёздной башни открывался волшебный. Город с высоты казался игрушечным, ненастоящим. Медленно гасли магический фонари, вышагивали из бумажных дверей разноцветные фигурки-люди. За каменной стеной с островерхими зубьями чернел бессонный лес.

Веора любила приходить сюда на рассвете, когда солнце самым краем касалось горизонта и небо, с одной стороны тёмное и спокойное, с другой горело всеми оттенками золота. Она любила золотой цвет, мягкий, тёплый и радостный, но само золото не любила. Грязное. Залапанное чужими руками и мыслями.

Она передёрнула плечами. Этой ночью над столицей бушевала гроза, и раскаты грома до сих пор дрожали в её груди, передавая эту дрожь в ладони и дальше — на оконное стекло, на башню, на целый мир! Веора тихо рассмеялась от этой нелепой мысли.

Покой. Она чувствовала его в замершем воздухе, напоённом свежестью дождя. В редких прохожих, зачем-то вышедших на укрытые лужами улицы. В мерцании накопителя, вобравшего в себя всю мощь минувшей грозы.

В себе.

Веора провела пальцами по холодному стеклу, и вслед за прикосновениями на нём распустились тонкие ледяные цветы и хищные лозы. Символично: магия сама приняла эту форму, ведомая даже не мыслью — тенью мысли о ней. О не её Ниле.

Веора сглотнула комок, чувствуя, как рушится тонкая стена между ней и памятью, рассеивая предрассветное спокойствие. Как ширится в груди колкий комок из невысказанных слов и непроявленных эмоций.

Их — её — больше некому услышать.

— Великий, огради меня от сомнений, — Веора коснулась пальцами лба и закрыла глаза, вкладывая в эту просьбу все свои чувства. Нутро стянуло холодом, выморозило душу, заковало сердце в ледяные доспехи её Бога. Зимний Исповедник, хранитель истины, ответил на её молитву.

И стало легче.

Веора всю жизнь бежала от чувств и не собиралась останавливаться. Точно не теперь, когда ей не к кому возвращаться. Не теперь, когда она снова всё испортила: исколола иглами слов, истрепала пургой упрёков, потеряла в буране жизни. Замела позёмкой дорогу назад. Так глупо. Чувствовать что-то. Любить. Зачем? Она произнесла «лю-бовь» вслух, раскатисто и мягко, и скривилась от нарочито приторного звучания.

В бездну.

Она давно не глупая девочка Веора. Она — мистрис Инор, чей долг — учить, а не предаваться глупым полуночным мечтаниям.

Солнце поднялось над горизонтом, раскрашивая умытый грозой город в карминовый и охряный, а небо, напротив, выцвело, выгорело до белизны. Пора уходить. Мистрис Инор окинула равнодушным взглядом помещение: стекло, объятое плачущими цветами; шар-накопитель под потолком, похожий на полную луну; шкаф с телескопами.

Солнце взошло. Больше её здесь ничто не держало.

***

— Мистрис Инор, а когда пересдача? — Студент смотрел на неё наивными синими глазами. Его белая мантия, так похожая на снег, навевала на Инор умиротворение, а тема беседы — холодное неудовольствие.

— Экзамена ещё не было, мире Авир, а вы уже спрашиваете о пересдаче? Как… дальновидно.

Иногда она хотела бросить всё и уехать в родную деревню, затерянную среди горных склонов Руннады. Пасти коз каждое утро, плескаться в быстрых ледяных речушках, собирать целебные синие травы, умытые утренней росой, хранить заветы предков и ни с кем, совсем ни с кем не разговаривать. Но она знала, что взвоет через декаду от скуки и одиночества.

— Мы слишком хорошо друг друга знаем, мистрис, — вздохнул студент. И Инор вынуждена была согласиться: даже слишком хорошо.

Сорей Авир ни разу не сдал экзамен, всегда приходил на пересдачу. Инор слышала, что он невероятно талантлив, когда дело касается сложных расчётов, но становится невыносимо рассеянным в естественных науках. Зачем в таком случае брать историю? Указ главы рода, будь он неладен. Иногда — очень часто — мистрис жалела, что ему с сестрой, умницей Сарией, не дали понимания истории поровну.

— Не пропустите экзамен, мире Авир. Там и узнаете.

Тот недовольно надулся, открыл было рот, наверняка чтобы возразить, но закрыл. Замялся, не уходя, но и не решаясь что-то сказать. Мистрис Инор кинула красноречивый взгляд на часы в конце коридора. Три минуты до начала лекции.

Коридор полнился студентами: алхимики громко обсуждали очередную практику, целители зорко выглядывали «подопытных», природники чахли над цветками в горшках и мелкой живностью. Студенты читали конспекты вслух, едва ли вникая в смысл, спорили друг с другом, миловались, насылали проклятия и благословения, бегали друг за другом, как ополоумевшие, и кричали. Но её и Сорея огибали по большой дуге — исключительно из-за плохой репутации строгой мистрис — и пытались как можно тише прошмыгнуть мимо.

— Мистрис Инор, скажите, — неуверенно заговорил Сорей Авир, и та пронзила его холодным взглядом. Он вздрогнул, сглотнул, но мужественно продолжил: — Скажите, что вы знаете о временных петлях?

Она вскинула брови. Этот вопрос сбил её с толку, отозвавшись внутри кратким уколом боли. Нила тоже интересовалась Временем, в своих изысканиях заходя за неписанные и нерушимые границы. И Веора — ещё не мистрис, ещё наивная, юная, как этот несносный студент, — верила, что однажды она добьётся своего. Как добивалась всю жизнь: знаний, денег, уважения, любви гордячки Веоры Инор.

Добивалась, чтобы потерять всё ради этих проклятых петель!

— Это миф, мире Авир, — проскрипела мистрис Инор, едва совладав с голосом. Ледяной доспех её Бога треснул над заполошно частящим сердцем, и этот треск отозвался похоронным боем в опустевшей голове. — Сказка для детей. А теперь простите, мне нужно идти.

Она отмахнулась от его возражений чарами немоты и зашагала по коридору, едва ли видя, как расступались перед ней студенты. Вместо голубых стен и магических огней академии она видела лукавые глаза, окаймлённые трогательно завитыми ресницами, три родинки на скуле и изогнутые в улыбке губы. Отблеск золота на запястье — брачная клятва, ставшая калёными цепями.

Доспех плакал тающим льдом, разбивался под ударами памяти, и его острые осколки вонзались в кровоточащее сердце. Веора взмолилась, привалившись к шершавой стене вмиг опустевшего коридора. Она не хотела помнить.

Но Великий не услышал её зов.

***

Родной холод обнимал укрытые синей мантией плечи, привычной лаской касался спины и висков. Холод убаюкивал. Мистрис Инор читала лекцию. Ровно, не понижая и не повышая тон — самое важное студенты должны выделить сами, и экзамены покажут, кому это удастся. А кому нет. Звук отражался от тёмных стен кабинета, наслаивая слова одно на другое и навевая сон.

Она чувствовала чужое внимание, горячее и липкое, жадное. Чей-то взгляд жёг скулу, оглаживал обнажённую шею и взрезал рёбра, пытаясь добраться до мерно бьющегося сердца. Чтобы забрать себе.

Она обводила взглядом сонную аудиторию, вглядываясь в каждое лицо — студенты вздрагивали и изображали бурную деятельность, — но не находила. Студенты отводили глаза, бледнели и были привычно покорны. И до отвращения пусты.

Чужой взгляд обжёг обнажившиеся запястья, и она вздрогнула, резко одёргивая ткань. Левое запястье опоясывал уродливый рубец, который оставил раскалённый металл Обещания. Клеймо на всю жизнь: недостойна. Боги не приняли её клятву, сказанную над Лунным алтарём Ниле.

Той, кому Веора оказалась не нужна.

Она поймала чужой взгляд. Тёмный, с яркими искрами безумия на дне зрачков. И с трудом вспомнила: Найна Калейна. Алхимия. Раньше Инор не могла как-то выделить её из вереницы остальных нерадивых студентов, посещающих лекции по истории. Но выделила сейчас. Напряжённые плечи, пятна на мантии, растрёпанные зелёные волосы, шрам на скуле. Взгляд.

Взгляд казался знакомым. Правильным. И одновременно был неприятным и совершенно неприемлемым. Мистрис Инор решила его игнорировать, но присмотреться к студентке при случае. Было в ней что-то… странное. Чуждое.

Инор очень слабо чувствовала, не замечая энергии мира, кроме дыхания своего Бога, и потому каждое предчувствие становилось для неё откровением. Маяком. Предупреждением.

Прозвенел колокол, и студенты, силясь держать глаза открытыми, потянулись к выходу из аудитории. Мистрис Инор не пыталась им что-либо говорить, останавливать и напоминать о скорых экзаменах. По своему опыту она знала: пытаться что-то донести до этих детей сейчас бесполезно. Они не услышат, поглощённые мыслями о долгожданном отдыхе, обеде или чём-то постороннем.

Пустой кабинет всегда напоминал мистрис Инор гулкую пещеру, и ни батальные картины на стенах, ни высокие окна не могли перебить это ощущение. Она выдохнула и начала собирать в стопку разбросанные по столу листы, исписанные её размашистым почерком. Остро запахло травами и — совсем немного — кровью. Она скривилась: не любила эти запахи, и, вернув лицу нейтральное выражение, обернулась. Найна Калейна стояла непозволительно близко, почти касаясь грудью её плеча, и смотрела. Молча. Так, как на Веору смотрели единожды в жизни, а на мистрис Инор не смотрели никогда.

— Вы что-то хотели, мири Калейна?

Та моргнула, словно очнувшись ото сна, и в её чертах мистрис увидела растерянность.

— Нет-нет, мистрис Инор, очень, гм, увлекательная лекция. — Калейна прикусила губу, застенчиво глядя из-под пушистых ресниц, и решилась: — Но да. Хотела. Хочу. Вы… — Инор уже поняла, что ничего хорошего не услышит, но не успела её остановить. — Вы мне очень нравитесь. Я хочу пригласить вас на свидание. Вот.

Родной холод мягкой лаской коснулся виска, успокаивая, и только благодаря ему Инор сдержала резкие слова. Девочка не была перед ней ни в чём виновата: едва ли она хотела влюбиться в «старую сухую» мистрис.

— Это неприемлемо, мири Калейна, — Инор постаралась смягчить свой ответ, но по сжатым в нить губам и полоснувшему стилетом взгляду поняла: не получилось, — найдите другой объект для приложения своих, — она замялась, не уверенная, что это слово тут уместно, — чувств. Можете идти.

Студентка склонила голову, и тени расчертили её лицо, сделав похожим на страшную маску. Острые плечи задрожали, а губы — алые-алые — капризно скривились. Она выдохнула:

— Я добьюсь своего, мистрис-с Инор. Вы скажете мне «да».

— Нет, — Инор покачала головой, — забудьте об этом.

Калейна обожгла её тёмным отчаянным взглядом и выбежала из аудитории. Мистрис Инор сгорбилась и устало облокотилась о стол. Она знала, что поступает абсолютно верно, но стегнувший по лопаткам холод вселял в душу дурное предчувствие. Она что-то упустила, что-то важное. Что же?.. Запах трав сгустился, проник в мысли, отвлекая и дразня. И холод отступил.

========== 1-3. Рядом с ней ==========

Нежные белые цветы, сжатые холодными стёклами. Яркие мазки листьев. Статичность. Замершее мгновение, сохранившее в себе тень жизни. Солнечные лучи безжалостно показывали каждый изъян, каждое пятнышко на нежных лепестках.

Сорей смотрел на своё творение и пытался сдержать желание разбить его о стену. Убожество. Разве можно дарить такую жалкую поделку ей? Его светлая любовь заслуживала всех богатств мира, всей красоты природы и жизни! Она же… такая хрупкая, нежная.

Волшебная.

Сорей постучал ногтем по стеклу, досадуя сам на себя. Додумался тоже: нарвать первых попавшихся цветов и пытаться собрать из них «композицию», достойную её.

Его Минами.

Точнее, конечно, не его. Наверное, она и не знает о существовании Сорея Авир, влюблённого до беспамятства в её бледные веснушки, светлые локоны и громкий смех. Отчаянного труса, наблюдающего за ней каждый день. Из тени. Как она порхает, солнечная и воздушная, по коридорам академии, бегает по утрам под рокот мэтра Корро, морщит нос на рыбный запах в столовой и нежно улыбается своей подруге. Он часто видел их вместе: светлую и тёмную, лёгкость и основательность. Но взгляд неизбежно приковывала к себе Минами, околдовывала, ничего для этого не делая, манила.

Он чувствовал себя идиотом. Недоучкой, решившим освоить групповой телепорт вопреки запретам. Наивным мальчишкой, боящимся даже дышать в сторону своей симпатии.

Любимое дело помогало отвлечься. Сорей готовился к экзаменам, пытался составлять «композиции», чтобы однажды… когда-нибудь… возможно, подарить их ей. И, возможно, она даже не будет над ним смеяться.

Очередная «композиция» отправилась в мусорную корзину, к десятку своих собратьев и кучке смятых эскизов. Сорей знал, что Минами рисует. Уходит вглубь городского парка или на окраину города, прячась от всех знакомых, открывает альбом и рисует всё, что попадается на глаза. Хмурится. Трогательно дует губы и пачкает пальцы и щёки в краске. Горбится над белыми листами.

Он хотел бы сидеть рядом с ней, служить мольбертом, палитрой — кем угодно, лишь бы она наконец-то его заметила. И, может быть, даже поняла.

Сорей вздохнул. Его влюблённость была приятным дополнением студенческой жизни, и он не хотел ничего менять. Даже короткие уколы, ранящие самолюбие, когда она заигрывала с другими студентами, были почти приятны.

Впрочем, теперь даже экзамены, зависшие над головой Солнечным мечом, являлись пустяком по сравнению с другой напастью.

Чудить начала сестра.

И сначала Сорей не придавал этому значения. Сария, загоревшись очередной гениальной идеей, становилась невыносимо энергичной и погружённой в себя. Она не говорила о житейских мелочах, только о новом увлечении и вещих снах, но постоянно себя одёргивала. Виновато улыбалась и снова с головой погружалась в идею.

Типичная Сария.

Но чем дальше, тем меньше ему это нравилось.

Сестра тихо сходила с ума. Сорей видел это по её резким движениям, лихорадочно блестящим глазам и скрученным в небрежный пучок волосам. Чтобы Сария — и укротила свой огненный водопад? Немыслимо. Она пропадала в библиотеке с раннего утра и до поздней ночи, совершенно забывая про подготовку к экзаменам, и постоянно, постоянно бормотала о временных петлях.

Сорей смотрел, как она откладывает в сторону очередной научный том, как сутулятся её плечи и печально поникают рыжие кудряшки. Видел запавшие синие глаза и обветренные губы. Мелко дрожащие пальцы. Сорей боялся, что она втайне от него пьёт «веселящие» зелья, но не мог поймать её за руку. Не мог обвинить её в этом, чтобы криком заставить не чудить и стать прежней.

Вернуться к нему.

Поэтому он молча делал то, что считал нужным. Подсовывал еду, растягивал расстояние до библиотеки, закольцовывал коридоры, чтобы Сария возвращалась в комнату. Та словно ничего не замечала. Смотрела сквозь него, бормотала, что времени мало-мало-мало, а вход — выход — так и не найден.

Сорей почти отчаялся. Он напоминал про учёбу, про горку дел и куда более интересные вещи, но всё было б е с п о л е з н о.

Четыре дня он бегал за Сарией, как курица за цыплёнком, пытаясь контролировать каждый её шаг и при этом не завалить всё на свете, а потом она успокоилась. Разом. Как энергию выкачали. Смотрела на него, — не сквозь — рассказывала о каких-то глупых слухах, ходила на занятия, записывала лекции. Улыбалась.

И ничего не говорила о своих обожаемых временных петлях.

Но за два дня до полнолуния — Сария говорила, что это клятое полнолуние очень-очень важно — она позвала Сорея в город. Прогуляться по залитым светом улицам, насладиться чудесным летним днём. Поговорить, наверное.

Они долго гуляли по мостовым, рассматривая витые колонны и арочные окна домов в старом районе. Разглядывая людей, как в детстве, — пытались угадать их судьбы. Небо, почти белое, выцветшее, нагоняло на Сорея тоску. Сария болтала без умолку, рассказывая свежие сплетни о какой-то «восточной» Ли Чин (ну и имечко), любящей лазать по стенам академии без страховки. Потом — о мистрис Инор, вокруг которой развернула настоящие боевые действия одна из алхимичек.

— И что только нашла в нашей статуе, — недовольно проворчала Сария, наматывая на палец огненную прядь волос. В её голосе слышалось осуждение: хорошее настроение или хотя бы спокойствие мистрис Инор были жизненно необходимы всем ритуалистам с первого курса по пятый. А всю последнюю неделю мистрис ходила злая, как болотная гадюка, и была столь же милосердной. — Помешанная.

Она помолчала немного и, не дождавшись от Сорея ничего, кроме неопределённого смешка, сказала:

— Меня поймали, — буднично так, как о какой-то мелочи. Он сбился с шага. — Так глупо себя чувствую, знаешь. Замкнутый круг.

Она вздохнула, глядя на дверь с криво прибитой табличкой «Закрыто», — они зашли в узкие проулки, далёкие от столичного лоска, — и перевела тусклый взгляд на брата. В ярких лучах он видел, как бледна её кожа и остры скулы. Солнце ничего не скрывало, в отличие от Луны, и многое показывало в истинном свете.

Усталость. Отчаяние. Гнев. Надежду.

— Мне нужна помощь, Рейри, я… не справлюсь одна.

Сорей готов был пообещать всё на свете, любую помощь, любую мелочь, что угодно, если это поможет его сестре. Особенно когда она говорит так тихо и так… мягко. Непривычно.

Сария качнулась вперёд, вцепилась в его плечи острыми ногтями, прижалась грудью к груди. В её синих глазах — таких же ярких, как у него, — плясали сумасшедшие искры. Она выдохнула:

— Я испортила твою жизнь. Из-за меня тебя никогда не замечали. Не любили. Забывали в темноте. Жалкий. — Её лицо стало отталкивающе высокомерным. — Слабый. Это не изменится, пока… Пока… Убей ме-ня. Стань единственным.

И Сорей сорвался. Он кричал так, как никогда не кричал. Его распирало от злости и запоздалого ужаса: эта дура могла не спрашивать разрешения, а давно «справиться» со всем сама. И он бы остался один. Совсем один.

Без неё.

Сария слушала молча. Её лицо, бледное и больное в ярком свете солнца, казалось застывшей посмертной маской. Равнодушное. До оторопи спокойное. Сорей хватал воздух непослушными губами, он задыхался от бури эмоций, от мыслей, вмиг заполонивших голову, от её молчания. Его волосы трепали порывы фантомного ветра, не охлаждая, а лишь разжигая пожар гнева ещё ярче.

— Это «нет»? — Сария склонила голову набок. Словно всё в порядке. Всё естественно и обычно, не происходит ничего — совершенно ничего! — странного.

Сорей скрипнул зубами, с трудом удержав внутри новую волну едких слов. Не поймёт. Она снова его не поймёт.

— Забудь об этом! — выдохнул он как можно строже.

— Это «нет», — кивнула она. — Я так и думала. Спасибо. — Её взгляд смягчился, а улыбка, появившаяся на лице, была нежной и тёплой. Родной. Она сбила Сорея с толку. Снова. И он расслабился, ещё не понимая до конца, но чувствуя: что-то изменилось. Возможно, в самом воздухе. — Не измени своего решения, когда придёт время.

Сорей задохнулся от возмущения. Для кого он только что?!..

— Ты поймёшь, Рейри. — Сария стиснула его ладонь и прижала к своему горлу. Он чувствовал дрожь, когда она продолжила, монотонно и медленно: — Когда придёт время, ты всё поймёшь.

Поймёт? Что он должен понять?

С его сестрой всегда происходили странные вещи, вспомнить хотя бы, как в далёком детстве она скатилась по склону холма. Сорей помнит, что отчётливо слышал хруст ломающихся костей и тонкий крик Сарии. Но он не успел даже по-настоящему испугаться, а через несколько секунд после того, как тело сестры скрылось в густой траве, она как ни в чём не бывало коснулась его плеча и спросила, почему он застыл. Он еле успел её остановить, когда она шагнула к краю склона. Думал ещё: померещилось. Считал: боги уберегли.

Но боги ничего не делают просто так.

========== 1-4. Скажи мне «да» ==========

Стройные ряды парт ограждали мистрис Инор от благоговейно внимающей аудитории. Ряды парт и каменная кафедра в форме раскрытой книги. Студенты, обычно бестолковые и шебутные, в этот раз решили заинтересоваться лекцией. Мистрис Инор чувствовала себя актёром Высокого театра, которого должны были освистать за худую игру, но почему-то даровали букет из королевской ложи.

— Таким образом мы можем судить, что изображения древних богов, найденные в Каравалском храме, были срисованы с королей и королев того времени, которые, согласно закону Создателя, никак не могли являться божьими аватарами. — Она перевела дух и изобразила улыбку, с грохотом захлопывая книгу. — На этом всё, можете быть свободны.

Студенты не шелохнулись. Смотрели на неё блестящими глазами, все, от отличников до откровенных раздолбаев, и ждали чего-то.

— Но, мистрис Инор, колокола ещё не было, — робко прогрохотал один из студентов. Инор помнила: потомственный военный, зачем-то решивший пойти в природники. Зелёная мантия казалась маленькой для широких плеч, но он стушевался, большой и сильный, под ледяным взглядом мистрис.

— Ничего страшного, — отмахнулась она, — лекция окончена, идите.

— Но мистрис… Мистрис!.. Расскажите ещё что-нибудь! — вразнобой заканючили студенты, вселяя в честную душу Инор страшные подозрения.

С её лекций уползали даже фанаты истории — настолько сухо и одновременно витиевато преподносился материал. Она знала о своей проблеме, ректор знал о её проблеме, вся академия знала о её проблеме и тихо сочувствовала тем несчастным, кто выбрал историю профильным предметом. Никто ничего не менял, потому что своё дело мистрис Инор знала железно.

— Мистрис Инор, а что вы делаете вечером?! — звонкий выкрик с последней парты перекрыл нестройный гул голосов. Светлая девочка в жёлтом жилете целителей тянула руку вверх и улыбалась глупее обычного. Инор слишком хорошо знала, какие слухи о ней распространяла эта студентка по имени Минами Маол, и потому не удостоила её ответом. Холодного взгляда было более чем достаточно.

Колокол прозвучал для Инор праздничным гимном, и она с огромным удовольствием выпроводила всех из аудитории, кое-кому помогая магией. Закрылась на ключ. Выдохнула.

Великий, что вообще здесь происходит?

***

Каждый считал своим долгом как-то к ней обратиться, что-то предложить или спросить. Мистрис Инор выгибала брови, качала головой и не понимала, что происходит. В ней ведь… ничего не изменилось.

Но мир вокруг почему-то считал иначе.

Одни говорили: она очень удачно покрасила волосы (которые от рождения были чёрными и не знали краски), другие: новый тон помады необыкновенно ей идёт (она никогда не красилась), третьи: её голос похож на пение лесных нимф (карканье вороны было мелодичнее).

Мистрис Инор стремительно теряла терпение, репутацию ледяной статуи и здравый смысл.

Дошло до того, что она нашипела на излишне любвеобильного сегодня мэтра Жеода, с которым издавна соперничала за любые льготы, и, взмахнув подолом мантии, спряталась в своей аудитории.

Но студенты, жаждущие внимания мистрис, нашли её и там. Стучали в двери, пока она не одарила пару особо настырных мелкими сглазами. Могла бы и крупными, но дети же… Ректор не поймёт.

Ректор понял другое. Ворвался в её кабинет, сутулый, похожий на сложившую крылья пёструю птицу, с порога наградил парализующими чарами. Долго рассказывал о том, что пользоваться дриадскими приворотами в стенах академии нельзя, но если так уж хочется — то можно. Тихо и узконаправленно.

Впрочем, это касалось многих запретов: проклинать людей нежелательно, но если они наглеют, то нужно; строить романтические отношения с коллегами и студентами не очень хорошо, но если не целоваться под ректорскими окнами, то можно. Если так посудить, то в академии точно нельзя всего две вещи: умирать на работе и спрашивать о премии.

Пока мистрис Инор пыталась понять, насколько её возмутило предположение, что она может так «развлекаться», ректор убежал, взмахнув алой мантией, как крылом. И она осталась одна, очищенная от чар (даже лёгкая мигрень, начинающаяся к вечеру, не донимала) и гадающая: кто посмел.

Кто. Посмел?

Мистрис Инор почувствовала, как волосы на голове зашевелились, сами собой свиваясь в тоненькие косы, и прищурила засиявшие глаза.

Великий, сбереги этого идиота.

***

Следующий день прошёл спокойно: студенты, поспешно забывшие собственные странности, мирно раскланивались со строгой мистрис в коридорах и спешили пройти мимо. Она искала, чутко прислушиваясь к витавшим в академии слухам, — чего обычно не делала, — но всё было спокойно. Даже слишком.

И потому, устав от бесплодных подозрений, к концу дня мистрис Инор пришла в библиотеку, чтобы отдохнуть. Там было тихо. Вечер разогнал не любящих дышать вековой пылью студентов, закрасил книжные полки тёмными красками с яркими мазками света магических шаров. Мистрис Инор осторожно перебирала ветхие листы древних фолиантов, вспоминая каждый, узнавая — она перечитывала их не один раз, увлечённая тайнами прошлого.

Её отвлёк звук. Совсем рядом. Шаги, которые приближались, пока не замерли на противоположном краю стола. Тихий стук стекла о дерево. Мистрис подняла голову и увидела — совсем близко, только руку протяни, — лукавые тёмные глаза в обрамлении пушистых ресниц, зелёные волосы и широкую улыбку.

— Мири Калейна, — проскрипела мистрис Инор, — что вы?..

Студентка постучала ногтем по столу, посмотрела вниз, и мистрис, послушно переведя взгляд, увидела колбу с чем-то живым внутри.

— Что это?

— А вы возьмите, она не кусается. — Калейна подтолкнула колбу к Инор, и та, ведомая любопытством, взяла предложенное. Поднесла к глазам, щурясь на отблески света. И с лёгким удивлением увидела за тонким стеклом змею. Голубые чешуйки радужно поблёскивали в магическом свете, чёрные глаза смотрели с почти человеческим гневом.

Горная унна, неофициальный символ маленького поселения на склонах Руннады. И откуда только Калейна узнала? Крохотный язычок змеи затрепетал, пробуя сухой воздух, и чёрные глаза закрылись.

— Змейка для Змейки. Красавица, правда? — студентка улыбалась, светилась даже, довольная своей проделкой.

— Мири Калейна, — вздохнула мистрис, неосознанно поглаживая стекло, — это…

— Просто Найна, я же!.. — вскинулась студентка, и мистрис пришлось применить толику магии, чтобы оборвать ненужный и бесперспективный спор.

— …очень плохая шутка. Я могу вписать вам выговор.

Калейна нахмурилась, неуступчиво складывая руки на груди, и взгляд её из радостно-щенячьего стал угрюмым, жадным. Она не могла говорить, чары пока ещё действовали, но ей и не нужны были слова, чтобы заставить Инор делать по-своему.

Так она думала.

Мистрис Инор на миг прикрыла глаза, успокаиваясь. Найна Калейна. Снова. Вот уже неделю она преследовала Инор, куда бы та ни шла, и день ото дня становилась всё смелее: в коридорах, в столовой, в городе, в парке академии, в уборных… Смотрела тёмными глазами, губы алые облизывала — и смотрела. Как нищий на монетку. Дарила цветы, потом, узнав, что на половину этих пыльцовых веников у «объекта страсти» аллергия, — конфеты, книги, украшения. Теперь перешла к ползучим тварям.

Инор каждый раз отказывалась и каждый раз находила отвергнутый дар в своей комнате, а Найну Калейну — полностью отрицающей свою вину.

Дальше она что подарит? Доспех из чешуи Прародителя?

Великий, убереги!

— Мири Калейна, поймите, — мистрис устала объяснять одно и то же, — ваше поведение непростительно выходит за рамки деловых отношений, и вам стоит немедленно!..

— Немедленно. Что?

Калейна подалась вперёд, перехватила пальцы Инор, сжала, горячая, не позволяя выронить гладкую колбу. Прижалась лбом ко лбу, и в её глазах, тёмных глазах с расширенными зрачками, мистрис увидела туманный дриадский лес, заманивающий неосторожных путников в свои пределы, чтобы никогда не отпустить. И поняла.

— Ты же любишь опасность, Змейка, — прошептала Калейна, — мне можешь не врать, я вижу тебя насквозь, я знаю тебя, Вера. Ты…

— Что вы себе позволяете, — зашипела Инор, как никогда похожая на змею. Её зрачки дрогнули, сужаясь, а кожа побелела от гнева. Она схватила Калейну свободной рукой за подбородок и сжала. Пальцами второй руки чувствовала, как змея беспокойно стучится в стекло. — Зачем вы наложили на меня свои чары?

— Чтобы все, — с трудом пробормотала студентка, и мистрис слегка ослабила хватку, — могли увидеть, какая ты красивая.

— Вздор.

Инор оттолкнула её, отстранилась, крепко сжимая в мокрых пальцах горячее стекло.

— Прекратите это сами, мири Калейна, или мне придётся принять меры. Вам они не понравятся.

Она развернулась, чтобы уйти, громко стуча об деревянный пол каблуками.

— Скажи мне «да», — прошептала Калейна.

— Что?.. — Инор посмотрела на неё.

— Скажи мне «да»! Скажи.

Мистрис Инор почувствовала, как что-то пытается на неё воздействовать, окутывает запахами ненавистных цветов и молодых листьев. И сказала:

— Нет.

========== 1-5. Солнечное затмение ==========

Витрина булочной манила яркими пятнами глазури ижёлтыми искрами иллюзий. Сладкие запахи кружили голову. Минами сглотнула, оглаживая тоскливым взглядом шоколадные кексы, и заставила себя отвернуться. Диета. Это страшное слово висело над ней Солнечным мечом, не позволяя поддаться соблазну.

Страшнее диеты были только экзамены, которые она не сдаст. Точно-точно не сдаст. Завалит зачёт по физической подготовке, — конечно, целителям жизненно необходима способность выигрывать марафоны! — потом по истории, а там от стресса и нежно лелеемые Наговоры забудет.

Минами скривилась, с досадой подумав, что диплом Коронной академии Аэнавилле не стоит такого стресса. Престиж, будущее, открытые двери… Ха! Знала она, что ждало выпускников академии за порогом взрослой жизни, видела. Ничего особенного.

Из булочной, громко звякнув дверным колокольчиком, вышли два улыбающихся студента. Одна, высокая и рыжая, в синем жилете ритуалистов, размахивала руками и горячо рассуждала о временных петлях. Второй, бледный, как полотно, почти прозрачный в белом жилете пространственников, отвечал ей тихим ворчанием. Минами ухмыльнулась: эта рыжая несёт чушь. Временные петли, ха! Сказки для детей, да и только.

Они прошли мимо, едва ли обратив внимание на Минами: её жёлтый костюм сливался со стеной булочной. А ей стало интересно, почему рыжая ритуалистка вообще заговорила о петлях. Они ж на своём факультете все над обычаями и непреложностью трясутся, а тут — петли, хаос во плоти!

Убереги Стражница.

Минами постучала пальцами по губам. Интересная сплетня, надо рассказать Ли Чин. Та, бедняжка, с головой ухнула в свои эксперименты — помешанная, как и все инженеры да алхимики, совсем не следит ни за модой, ни за жизнью академии. Ну ничего, раз Минами взяла Ли Чин под своё крыло, то та будет в курсе событий!

Сладкий запах проник в лёгкие, подтачивая уверенность Минами. Она сглотнула и, зажмурившись, зашагала прочь от соблазнов. Прочь-прочь-прочь. Вот после экзаменов… можно будет себя побаловать. Совсем чуть-чуть. А пока придётся ограничиться пресными лепёшками и салатом из свежих овощей.

Обеденный перерыв закончился, пришло время возвращаться в пыльные стены академии.

***

Солнечные лучи пронизывали пространство, и под их тёплыми касаниями бежевые стены спальни казались золотыми, а воздух — искрящимся и звенящим. Первозданная магия. Минами забежала всего на секундочку, чтобы взять альбом и кофр с красками, но замерла, заворожённая игрой света. Солнца. Искусством, подвластным лишь её Богине — Солнечной Стражнице.

Внутри росло, ширилось что-то странное. Горячее. У Минами дрожали кончики пальцев — так хотелось поскорее взять карандаш, размешать по палитре краски и нарисовать… нарисовать…

Здесь и сейчас.

Нарисовать солнце. Да, солнце. Тёмное солнце, зимнее.

Альбом, карандаш, росчерк!..

Горячее внутри замерло, затаилось, позволяя думать головой, а не… Чем бы то ни было ещё. Минами замерла тоже. Ведь она обещала, клялась себе перед лицом Богини, что никогда не будет рисовать в стенах академии. Больше никогда. Она не хотела, чтобы кто-то видел её неудачные творения, «годные лишь на растопку кухонной печи». Отец всегда говорил, что ей не передалось и грана его таланта. Всё досталось младшей сестре, любимой Юмине.

Воспоминания укололи больнее, чем она ожидала, и Минами села на постели, зарываясь дрожащими пальцами в мягкий мех покрывала. Глупости. Это в прошлом. Больше она не совершит такой ошибки. Никому не покажет свою слабость.

Солнце скрылось за облаками, и в спальне вмиг стало неуютно. Холодно. А внутри — горячо и пусто. Минами передёрнула плечами, накинула форменную мантию факультета целителей и, подхватив кофр с красками и альбом, вышла из комнаты.

Кажется, она хотела что-то нарисовать. Но что?

Что-то… холодное.

С бежевых стен коридора на неё смотрели портреты выдающихся выпускниц прошлого, все как одна — серьёзные и прекрасные. Под их взглядами многие студентки невольно чувствовали себя меньше и незначительнее. Минами расправила плечи. Вскинула голову, смотря только прямо, на маячащую в конце коридора лестницу. Пальцы нервно сжались на кофре.

По лестнице ей навстречу поднималась тоненькая студентка, в зелёном жилете похожая на стебелёк цветка. В её руках был большой горшок с саженцем, и Минами поразилась: как ей сил хватило поднять такую тяжесть. Природница сдула влажную прядь со лба и перехватила горшок удобнее. Минами вжалась в стену: не хотелось лететь вниз два оставшихся этажа. Природница прошла мимо.

Двустворчатые двери были гостеприимно распахнуты. Центральная площадка академии, куда «вели все дороги», привычно полнилась студентами. Куда-то спешили чёрные и красные мантии, чинно шествовали синие, вспышками мелькали белые и кучковались зелёные.

Взгляд зацепился за одну из синих мантий. Зашелестела листва, складывая звуки в чужое наречие, и сердце затрепетало в груди, перебивая все остальные звуки.

Конечно. Минами хотела нарисовать не солнце. Она хотела нарисовать Совершенство.

***

Минами рисовала. Краска ложилась на альбомный лист: чёрная, синяя, жёлтая. Кисточка мягко скользила по белой глади, и под её ворсинками рождалось волшебство. Совершенство. Тонкие брови, мягкие плечи, полуночно-чёрные волосы. Солнечное затмение. Тонкая жёлтая кайма вокруг чёрного диска. Красиво и… неправильно. Неестественно.

Чувство нереальности медленно подтачивало покой, обрезало тонкие корешки, оплетшие сознание ловчей сетью. Минами нахмурилась. Дрогнула. Кисточка выпала из ослабевшей руки, булькнулась в воду — и пропала. Альбом рухнул на камни мостовой, листы разлетелись по камням, белые, ещё не тронутые краской.

Пустые.

Минами трясло. Она зажимала рот ладонью, кусала пальцы, силясь сдержать крик, и судорожно пыталась понять: что это… только что… было? Хаос. Круговерть образов пестрила перед глазами, по камням растекались перевёрнутые краски: жёлтые, чёрные, синие. Они стекали по бортику фонтана, окрашивая воду в неприятный коричнево-мшистый цвет.

С альбомного листа на неё смотрела мистрис Инор. Непривычно мягкая, таящая улыбку в уголках губ и лукавые искры в змеиных зрачках. Как живая. За её спиной тревожно золотилось солнечное затмение.

Минами знала, что не умеет рисовать портреты. Она и не пыталась: люди её не вдохновляли, не было в них ни внутренней гармонии, ни внешнего лоска. Даже в самых красивых. Не было. Но мистрис… мистрис казалась ей идеалом ещё какую-то секунду назад. Совершенство. Опасное, хищное совершенство. Минами часто дышала, во рту растекался горький привкус трав, а перед глазами мерцали серебристые нити. Струны. Они дрожали, как тетива натянутого лука.

Дрожала и Минами.

Чары. Её околдовали, приворожили жестоко и беспардонно. Сильно. Но Солнечная Стражница уберегла своё дитя. Запоздало, но всё же… всё же… Кто? Не мистрис, нет, Ледяная статуя не любит внимание — уж это за четыре года обучения Минами смогла понять. Как смогла понять и то, что ненавидит историю. И трижды клятую мистрис Инор ненавидит тоже, пусть и чуть меньше.

Но не это было главным, — Минами чувствовала, — потому что…

Солнечное затмение тревожило её сильнее чар. И гораздо сильнее, чем весёлый взгляд ледяной мистрис Инор, отражённый на белой бумаге чужой рукой. Чужим талантом. Не Минами.

Минами никогда бы так не нарисовала.

Тем более её.

========== 1-6. Зелье в бутылке ==========

Зелье в бутылке, оранжевое, слишком яркое, чтобы его можно было пить без опасений, шипело мелкими пузырьками и пенилось, как иногда не пенился и мыльный корень. Ли Чин смотрела на него с опаской, а Минами спокойно пила, успевая рассказывать последние новости. Она нервничала, но зачем-то пыталась это скрыть, и Ли Чин решила не учинять допрос. Не в этот раз.

— …и вот говорит эта мымра…

— Которая? — Ли Чин моргнула, глядя на подругу озадаченно и чуть хмуро. Она не любила, когда Минами давала окружающим обидные прозвища, и потому никогда их не запоминала. Та не смутилась, отхлебнула ещё яркого зелья из бутылки и потянулась к чашке со сладостями.

— Да мистрис Инор, будь она неладна. Опять контрольную устроит на днях, помяни моё слово. Змея болотная.

Историю Минами не любила, и тем страннее выглядел её выбор факультатива в глазах Ли Чин. Та, прибывшая из-за Чёрного моря, на самом деле, не понимала многого в устройстве западных королевств и часто выставляла себя дикаркой перед «просвещёнными гражданами». Кем при этом выставляли они себя перед ней, Ли Чин, в силу воспитания, не говорила.

— Она всего лишь выполняет свою работу, — возразила Ли Чин. Несправедливые упрёки она не любила ещё больше, чем обидные прозвища.

Минами подавилась засахаренным фруктом от возмущения.

— Плохо она её выполняет! Бубнит себе что-то под нос, на вопросы не отвечает, а потом на контрольных режет без ножа.

Минами говорила горячо и убеждённо, неловко размахивала рукой с зажатой в пальцах сладкой палочкой, и в голову Ли Чин закрадывались нехорошие мысли.

— Это зелье, — она кивнула на пустую бутылку, поставленную к паре «собратьев», — алкоголь?

Минами расплылась в широкой улыбке, настолько довольной, что Ли Чин поняла её без слов. И возмутилась:

— Нами, как ты могла! Завтра же учебный день!

Та расхохоталась, запрокидывая голову, и её светлые волосы в свете догорающего дня показались Ли Чин чистым золотом. Она отвела взгляд. Все вынесенные под навес столики были заняты милующимися парочками и небольшими компаниями. Не было ни одного одиночки. Юркая официантка легко балансировала между стоящими почти впритык стульями и столами, успевала отвечать на шуточки и записывать заказы. Как отмечала наблюдательная Ли Чин — ни одного не перепутала.

— Спокойно, Ли, не в первый же раз, — Минами отсалютовала подруге бутылкой. — Мне нужно развеяться. А ты что не пьёшь?

— Что-то не хочется, — Ли Чин хмурилась, думая, какая всё же Нами беспутная и легкомысленная. Странно думать о том, что однажды она станет целителем.

***

Утром на ручке двери Ли Чин висел бумажный пакет. Ярко-жёлтый и сильно пахнущий ванилью — сложно было его не заметить. Ли Чин проверила его магией несколько раз, даже семейный артефакт достала из шкафа, но так и не нашла ничего опасного. Яркий пакет, лежащий среди идеально чистого стола, действовал на нервы и соблазнял загадкой. Любопытство считалось в её семье пороком едва ли не более страшным, чем лень, но Ли Чин уже давно смирилась со своим несовершенством. И потому открыла пакет.

Сердце. Сладкое сердце с написанной от руки прыгающей фразой, в которой с трудом можно было разобрать только слово «тебя». Ли Чин нахмурилась. Она не могла даже предположить, кому придёт в голову так шутить над ней, это же глупо и совершенно неинтересно. Лишняя трата сил и времени.

А в дверь уже стучала Минами, и вправду, судя по голосу — куда более бодрая, чем Ли Чин:

— Ли, вставай-вставай, нас ждут великие дела!

Ли Чин против воли улыбнулась, заворачивая подарок обратно в пакет и пряча его в один из ящиков стола. Потом выкинет. Не есть же его, мало ли — приворотка.

— Ты чего так долго? — Минами подпрыгивала на месте, чем-то невероятно воодушевлённая, ищуще заглядывала Ли Чин в глаза. Её белая рубашка была смята, а светлые волосы — заплетены в небрежный пучок. — Пойдём, а то на разминку опоздаем, Великий и Ужасный будет рвать и метать.

— Точно, — прыснула Ли Чин. — Мэтр Корро может.

Мэтр Корро действительно рвал и метал. Он, выходец с южных островов, был смугл и темноволос, а ещё — невыносимо, чудовищно требователен. Особенно к девушкам, которых вообще едва ли считал разумными.

— Калейна! — рявкнул мэтр на тонкую зеленоволосую студентку, и та вытянулась по струнке, мгновенно теряя всю свою раздражающую важность. — Три круга в противоположную сторону. И не жульничать. Вперёд!

— Я слышала, — прошептала Минами, пока мэтр отвлёкся на их соучеников, — что Калейна ухаживает за мистрис Инор. Представляешь? Эта фея — за той змеёй. Ха!

— Что смешного? — рявкнул мэтр Корро, глядя в их сторону страшными белыми глазами. По спине Ли Чин мурашки бегали от этого взгляда. — Два круга вместе со всеми. Вперёд!

Минами тихо простонала — не любила она физические нагрузки. И Ли Чин, которая, казалось, без них жить не могла, попыталась её утешить:

— Всего два. Легко же.

Подруга ответила ей испепеляющим взглядом.

Погода уже неделю стояла чудесная, радуя студентов теплом, сухостью и яркими красками внутреннего парка, где проходила разминка. Ли Чин бежала по утоптанной дорожке, любуясь растущими по сторонам оранжевыми репиями и жёлтыми иронами. Рядом тяжело вздыхала Минами, как всегда «умирающая» с первых шагов, и Ли Чин могла только закатывать глаза на её притворство: берегла дыхание.

Мэтр Корро рычал где-то за спиной, подгоняя отстающих и обещая все кары небесные отсутствующим, и Ли Чин тихо фыркала на это. Накажет. Конечно. Не все понимали, что мэтр из тех людей, которые много кричат да ничего не делают. Ли Чин поняла, но не собиралась ни с кем делиться этим знанием.

Её сбили с ног, уронили в цветущие кусты репий с такой силой и скоростью, что Ли Чин далеко не сразу поняла, что происходит. Она пыталась сделать вдох, но рёбра, словно сжатые невидимыми обручами, не желали давать свободу лёгким. Она не могла пошевелиться.

Минами пробралась через кусты с диким треском, который, наверное, слышно было и в кабинете ректора, упала рядом, обеспокоенно всматриваясь в лицо. Бледная, испуганная, ничего не понимающая, она водила руками над грудью Ли Чин, не решаясь ни коснуться её, чтобы попытаться исцелить, ни побежать за помощью.

— Ой-ой, прости! — Сквозь те же несчастные кусты пробралась пара рослых парней. Малефики. И как им не жарко в чёрных мантиях? Один, кудрявый, с простоватым лицом деревенского дурачка, выглядел испуганным и виноватым. Второй, тощий, как щепка, с крючковатым носом, смотрел оценивающе и едва ли о чём-то в этой жизни беспокоился: одного его перстня хватило бы, наверное, на жизни шести таких, как Ли Чин.

Кудрявый подошёл ближе, поспешно бормоча что-то себе под нос и размахивая руками. Совсем неопытный ещё, волнуется, — опытным малефикам порой хватало взгляда, чтобы их жертва замолчала навсегда. Или внезапно ожила, очищенная ото всех враждебных чар.

Ли Чин наконец-то смогла вздохнуть. Прижала руку к груди, собирая рубашку и жилет в горсть, чтобы убедиться: жива, силы ещё есть, всё хорошо. Всё хорошо.

— Из тебя вышла бы хорошая мишень, — мягко произнёс второй малефик, и Ли Чин, очарованная красотой голоса, не сразу поняла смысл его слов. — Медленная.

Ли Чин с трудом села, глядя на него со злостью и тёмным вызовом.

— Ты хочешь дуэль?

— Что ты, — тонкие губы малефика растянулись в нарочито дружелюбной улыбке, — такой дивный цветочек стоит беречь.

Ли Чин вспыхнула, сжимая в кулаках траву, и скрипнула зубами.

— Этот цветочек тебя сейчас…

— Что вы здесь собрались?! — Кусты в очередной раз затрещали, пропуская мэтра Корро, про которого все благополучно забыли. — А ну бегом марш, слабачки! Пять кругов.

Малефик одарил Ли Чин ещё одной усмешкой и спокойно прошёл мимо мэтра. Как мимо пустого места. Второй потрусил следом. А тот их словно не заметил, продолжая прожигать студенток жуткими глазами. Ли Чин посмотрела на Минами и поджала губы от обиды: та провожала малефиков влюблённым взглядом, словно знала о них что-то… что-то, чего не знала Ли Чин.

***

— А он так посмотрел на меня… И я просто!..

За обедом в столовой Минами зачем-то пересказывала Ли Чин утренние события, только поворачивала всё так, словно это к ней пробирался «сквозь грозы и терны» отважный малефик, её же назвал цветком и чуть тут же не украл, несмотря на свирепствующего мэтра поблизости. Это было настолько глупо и одновременно похоже на Минами, что Ли Чин не находила в себе злости, только бесконечную усталость.

— А мне сегодня сердце подарили, — зачем-то ляпнула она, желая хоть как-то отвлечь подругу от её фантазий, — сладкое.

— Ага, — радостно поддакнула Минами, размазывая по тарелке рагу, — это я его тебе принесла. Ну, знаешь, в извинение за вчерашнее.

Ли Чин почувствовала одновременно радость и досаду. Радость от того, что ещё одной тайной стало меньше; и досаду на саму себя, ведь надеялась на что-то большее. Не от Минами, ни в коем случае нет, но от кого-то особенного, кого можно было бы любить.

Глупости какие.

— Ты доедай, а я пошла. — Ли Чин по старой привычке сложила тарелки стопкой. — Нужно поговорить с мистрис Геир до урока.

— Иди, — Минами кивнула, но, стоило Ли Чин взять сумку, схватила её за рукав. — Кстати, ты слышала? Мистрис Инор завела змею. Говорят, ядовитая — жуть. Подарок поклонницы, — на последнем слове её голос дрогнул, но Ли Чин предпочла списать это на изумление.

Она фыркнула:

— Слушай их больше! — И сбросила чужую руку.

========== 1-7. Иллюзорное пламя ==========

— Теперь, когда твоя сестра мертва, ты!.. — с каждым словом голос становился всё громче и громче, пока не захлебнулся криком. — Ты должен, нет, обязан занять её место у престола!

Эхо вторило его словам. Ринталь держал на лице маску равнодушия, а в висках билось, стучало болезненное «мертва, мертва». Они никогда не были особо близки, конечно, в Высоких семьях это не принято, но всё же, всё же… Элониль была ему дорога. По-своему, как щит, ограждающий от честолюбивых замыслов дяди. Как старший товарищ, научивший главному в этом мире — терпению. И упорству.

Он знал, что Элониль задумала какой-то эксперимент, наткнулась на открытие, планировала устроить из своего исследования целое приключение, которое после внесут во все исторические трактаты. Но… сгорела в своём же огне. Какая ирония, что это пламя впервые показал ей он. Показал, как сильна власть его Лунной Богини! И Элониль радостно пошла за ней.

Что ж, теперь придётся защищаться самому.

— Это невозможно, — услышал он свой голос словно со стороны.

Пламя вспыхнуло на кончиках пальцев, и Ринталь ухмыльнулся, глядя в глаза своему дяде. Своему лорду. Он не боялся обжечься, ведь пламя было иллюзорным. Красивой, но пустой, как и вся его жизнь, картинкой. Обманом.

Дядя этого не знал. И поэтому отступил. Каблуки его туфель звонко клацнули о лакированное дерево, и голодное эхо подхватило этот звук, закружило по тёмному залу. Дядя так очевидно привык верить своим глазам, а не чувствам, что Ринталю стало его жаль. Совсем немного. Властный и уверенный, удивительно бойкий для своих преклонных лет, лорд Дианиль Лерье из рода Призрачного Меча никогда не считался с чужим мнением. Так почему Ринталь должен был считаться с его?

— Ты смеешь мне… угрожать? — Дядя дёрнул пуговицы на жёстком воротнике колета, скривил тонкогубый рот. Отступил ещё на шаг, и его лицо побагровело от гнева. Эхо подхватило: «жать-жать-жать».

— Что вы, милорд. — Ринталь пошевелил пальцами, и пламя в ладони вспыхнуло ярче, на миг осветив бальный зал: высокие своды, огромную люстру, гобелены. — Я показываю вам, почему не могу вернуться. Всего лишь.

Дядя стиснул зубы. Привычное «маленький ублюдок» повисло в воздухе, так и не произнесённое: сиятельный лорд испугался того, кого совсем недавно считал своей куклой. Как предсказуемо.

Ринталю было противно играть в эти игры, но другого способа настоять на своём он так и не смог найти. Его дядя понимал только язык силы. Ринталя вынудили ответить ему взаимностью.

— Недоученный маг во дворце… — Он с преувеличенной печалью покачал головой. — Готовы ли вы нести такую ответственность, милорд?

Лорд Дианиль разомкнул сжатые в нить губы и тяжело уронил:

— Нет.

***

Ринталь вздрогнул, когда Горд упал рядом с ним на траву и прижался плечом к плечу. Молча. Воспоминания недельной давности позвали его за собой слишком внезапно и сильно, чтобы противостоять им. В который раз. Ринталь был благодарен другу, что тот пришёл до того, как пламя, совсем не иллюзорное, вспыхнуло в разуме, опаляя мысли и сдирая корку с только подживших душевных ран.

До того, как из пронизанной огнём пустоты потянулись костлявые руки, готовые утащить его к Ней во тьму.

— Как прошёл экзамен? — голос Ринталя был выверен и нейтрален, а улыбка — благожелательна и тепла. Горд в ответ застонал:

— Я всё провалил… — Но спохватился: — То есть они ещё ничего не сказали, результаты будут известны послезавтра. Но я уверен, что говорил полную чушь! Как всегда, я…

— Успокойся. — Ринталь положил руку на его плечо. Пальцы подрагивали, но Горд, увлечённый своими переживаниями, этого не заметил. — Ты всё знаешь. Я уверен, что комиссия осталась в восторге.

— Не думаю, что это так… — пробормотал Горд и слабо улыбнулся. Ринталь знал, как заставить этого нервного заучку успокоиться. Уверенность, прикосновение, улыбка — всё даже слишком просто.

— Не думай. Об этих вещах я буду думать за тебя.

— Знаешь, — Горд расцвёл, — тётя… Ой, то есть… мистрис Инор говорила то же самое, когда я приходил к ней на экзамен. «Не думай, просто рассказывай». И это работало! — Он снова поник: — Я так скучаю по её урокам.

Ринталь вспомнил змеиный взгляд, скрипучий голос и королевскую осанку мистрис Инор и невольно поёжился: страшная женщина для тех, кто умеет чувствовать. Холодная. Настоящая жрица Зимнего Исповедника, променявшая полноценную жизнь на открытие одной ей известной истины.

Впрочем, — Ринталь щёлкнул пальцами, и над ними закружились острые льдинки, — не ему, служителю Лунной Охотницы, осуждать чужую веру.

— Ой, смотри! — Горд толкнул его плечом, и Ринталь вскинул голову, радуясь смене темы. Но тут же недовольно свёл брови, глядя туда, куда указывал его друг. — Это же та, вчерашняя. Может, подойти извиниться?

— Не думаю, что она тебе обрадуется.

По парковой дорожке, прихрамывая, с очень озабоченным видом шла девица в красном жилете алхимиков. Её чёрные волосы были сколоты парой стальных спиц, а сквозь дырки в форменных штанах виднелись острые коленки. Ринталь невольно остановил на них взгляд. Красные. Эта девица даже царапины залечить не способна, что ли? Он поджал губы, сомневаясь, стоит ли в это вмешиваться.

Горд не сомневался. Он сорвался с места и побежал к раненой девице, на ходу приглаживая кудряшки и пытаясь не запутаться в длинной мантии. Ринталь с тяжким вздохом последовал за ним. Этот иди… не очень умный человек наверняка сейчас выдохнется и будет долго переводить дыхание, не давая девице ни уйти с миром, ни получить объяснение.

— Опять вы! — воскликнула та, и Ринталь поразился неприкрытой злости в её голосе. Она посмотрела на него, щурясь, словно солнце светило ей в глаза, и сложила руки на груди.

— Мы хотим тебе помочь, — промямлил Горд, переводя дух, и этому неуверенному тону Ринталь не поверил бы и сам, — тебе тяжело идти, ты ранена и…

— И поэтому не смогу убежать? — Глаза девицы вспыхнули серебром, а спицы в волосах тонко зазвенели. Порыв ветра боднул Ринталя в затылок, заставив качнуться вперёд, а чёрные волосы — упасть на глаза. — Не на ту напали, я!..

— Спокойно, цветочек. — Ринталь откинул волосы со лба и шагнул вперёд, не пытаясь её коснуться. Поднял пустые руки. Они оба понимали, что в их случае этот жест ничего не значит. — Мой друг винит себя во вчерашнем, м, происшествии и поэтому хочет помочь. Больше ничего.

Девица раздула ноздри, как норовистая лошадь, и Ринталь с трудом сохранил серьёзное выражение лица. Горд рядом с готовностью закивал и потянулся к её ногам, чтобы посмотреть, насколько серьёзна «рана». Девица отпрыгнула в сторону и скривилась. Очаровательно.

— Я только хочу помочь, — пробормотал Горд, глядя на неё как обиженный щенок, и Ринталь потёр лоб, чувствуя одновременно веселье и досаду. Хватит. Сил его больше не было смотреть это представление.

— Пошли, приятель. — Он хлопнул друга по плечу и кивнул в сторону восточного корпуса. — Видишь, нам здесь не рады. Думаю, целитель Лира будет очень рада принять юную леди в своих чертогах. Она как раз получила новые снадобья от алхимиков.

Краем глаза он видел, как девица побледнела: целитель Лира, получив новый объект для заботы и лечения, так просто его не отпускала. А стоит ей услышать, что какая-то студентка пострадала и не пришла в лазарет… Ринталь расплылся в улыбке, предвкушая это занимательное зрелище.

— Ладно. Хорошо. — Девица зажмурилась и сглотнула, словно ей не лечение предлагали, а пытки. — Лечите.

Горд обрадовался. Он с такой нежностью коснулся её коленки, с такой осторожностью потянул бордовую от крови ткань, что Ринталь невольно отвёл взгляд. Отвратительно. Девица густо покраснела, когда к её ногам пал пока ещё не прославленный, но очень перспективный малефик. Зачем-то посмотрела на Ринталя. Испуганно, ищуще, словно именно он мог её защитить от всех бед этого мира. От Горда. От самой себя.

Ринталь почувствовал холодные ладони воздуха в своих руках и осторожно сомкнул на них пальцы. Девица расслабилась. Глупая. Прикрыла глаза, дрожа короткими ресницами, кротко улыбнулась Горду и даже расщедрилась на тихое «спасибо». Тот поднялся на ноги, неуклюже и слишком торопливо, почти столкнулся с ней носами. Очень близко.

Ринталь криво ухмыльнулся и взглядом толкнул Горда в спину. Губы этих двоих встретились. Так просто: одинаково невысокий рост, природная неуклюжесть друга и капелька магии. Ринталь поспешил уйти, пока они не рассоединились и не начали искать причину «неожиданности» во внешнем мире. Ещё щепоть магии — и его следы стёрлись с парковых дорожек. Он тихо посмеивался, представляя, как…

— Что ты себе позволяешь?!

— Я-я не знаю, как это произошло, прости, я…

Началось. Какие дети, Лунная! Какие дети…

Он покачал головой, улыбаясь, и едва разминулся с девушкой в синей мантии. Обернулся ей вслед. Огненная. Она показалась ему знакомой, и он замер, думая, где же мог её видеть. Но так и не вспомнил.

***

Широко открытые глаза. Тёмная мантия, истерзанная, тяжёлая от крови. Безвольно раскинутые руки, изъеденные ожогами. Чёрные волосы, опалённые огнём. Фамильный медальон на недвижимой груди.

Ринталь отвернулся. Мутило. Собственное воображение играло с ним злые шутки, а она и рада была этим воспользоваться. Стерва.

Он старался дышать неглубоко и часто, сжимал кулаки и жмурился до алых кругов под веками. Она смеялась, и он знал: сейчас встаёт на ноги, скидывает образ его погибшей сестры, небрежно, как плащ после прогулки. Рассматривает его, как жука.

— Я просил так не делать.

— Мой нежный мальчик, — проворковала она, хихикая. Ринталь передёрнул плечами и сложил руки на груди. Слишком похоже на Элониль. До ужаса. В её руках вспыхнуло пламя. — Это всего лишь иллюзия.

«Я знаю». Слова застревали в горле каждый раз, когда он пытался это произнести. Слова сожалений, скорби и боли. Она подпитывала его чувство вины, беспричинное, но от этого не менее жгучее. «Я знаю, что ты лжёшь». «Я знаю, кто виноват». «Я знаю, что не мог её спасти».

Пламя потухло. Он смотрел мимо неё, над плечом. Дешёвая комната гостиницы с продавленной кроватью, табуретом и тазом для умывания. Пустота; темнота, пронизанная светом полной луны; тёмная плесень, ползущая из углов. Ринталь выдохнул:

— Зачем ты звала меня, жрица?

Она замерла, щуря глаза. Опустила голову.

— Очевидно, мне нужна помощь малефика.

— Я не буду никого проклинать.

— Даже меня? — Она улыбнулась сладко-сладко, и Ринталю от этой сладости стало дурно. Он вскинул подбородок. — Брось, я знаю, что ты меня ненавидишь. Надень на меня Корону шипов.

— Ты спятила? Это же!..

— Я знаю, — в её глазах ярился лесной пожар, — знаю. И хочу. Делай.

Он уже не слышал её голоса: в его ушах, в его голове шелестел и плакал туманный лес. Ринталь поднял руки и зашептал проклятье, за которое его казнят, если поймают. Повинуясь его словам, её голову окутало иллюзорное пламя. И опало, оставив по себе вросшие в кожу лба стрелы шипов. Она открыла ярко-зелёные глаза. И захохотала.

Время замкнуло круг.

========== 1-8. Петля реальна ==========

«Смотри на меня, девочка… Смотри, не отводи взгляд…»

Сария слышала этот шёпот. Не во сне — наяву. Он ввинчивался в мысли, отравлял разум сомнениями: что если она не права? Поспешила. Ошиблась. Вытянула не ту карту. Но она так устала бежать по кругу и видеть только часть головоломки…

Тридцать седьмая попытка. Сегодня всё должно закончиться. Пока она помнит. Пока она ещё может поймать секунды за хвост и вернуть всё на круги своя.

Лунный свет заливал её комнату мертвенным светом, и тени, таящиеся в углах, отступали перед ним. Свет рисовал иной мир, искажал силуэт мебели, каплями стекал на пол, лился сквозь пальцы подобно воде.

Воде. Не огню.

«Смотри, девочка! Смотри, что ты сотворила!»

Запах трав бил в голову, опьянял, как никогда не пьянил алкоголь, и Сария закрыла глаза. Кружился. Весь мир кружился вокруг неё, играл с её сознанием в странные игры. Обманывал.

Но не она сегодня будет одурачена.

Стук в дверь. Тихий скрип петель. Шаги.

— Айри? — Детское прозвище отозвалось в душе мягким теплом. — Зачем ты меня звала?

Сария обернулась. Сорей сонно щурился и тёр слезящиеся глаза кулаком. Совсем как в детстве. Он зевнул, трогательно прикрыв рукой рот. Короткие штанины его пижамы заставили Сарию улыбнуться. Подстрелыш. Всегда был таким: неухоженным, не обласканным многочисленными тётушками, как сама Сария. Серьёзным.

Теперь её очередь быть серьёзной.

— Время пришло, — тихо сказала она. — Ты помнишь?

— Что я до..? — Он замер, нелепо приоткрыв рот, моргнул. — Да, милая. Помню. Я всё ещё не хочу тебя убивать, если ты об этом.

— Главное, чтобы ты хотел меня защитить.

— Что ты?..

— Одевайся. — Она кинула в него свою мятую мантию. — Быстрее.

Сорей машинально пощупал синюю ткань — плотная, на порядок плотнее его мантии — и нахмурился. Сария знала, что давит на него, что нужно было рассказать всё раньше, нужно было!.. Но её уста всё ещё запечатывал Лунный зов. Или нечто иное, возможно, предчувствие: он не поймёт. Не сейчас.

Она дождалась, пока Сорей наденет на себя мантию, и крепко его обняла. Стиснула твёрдые плечи до боли, до резкого выдоха, прижалась лбом ко лбу. И поспешно отстранилась, пряча глаза.

— Мы идём гулять. — Улыбнулась. — Луна сегодня очень яркая, правда?

«Не отводи взгляд!»

Сорей неуверенно улыбнулся в ответ.

***

Время перевалило за полночь. Сария дышала глубоко и медленно, смотрела на ночные цветы — белые-белые — и считала минуты. Главная площадь академии была пустынна и тиха, лишь еле слышно шелестели деревья. Звёздная башня возвышалась над городом не ведающим отдыха стражем. Сорей мялся рядом, наверняка чувствуя себя глупо в мантии, надетой на пижаму, и лёгких тапочках. Он так очевидно ничего не понимал, но, несмотря на это, готов был идти за Сарией до конца. Её самый первый и самый верный последователь.

Сария любила его, но никогда не считала равным.

За её спиной зашелестели лёгкие шаги — мистрис Инор, пунктуальная и неизменная, как заря, вышла из корпуса академии, чтобы прийти к Звёздной башне. Сария улыбнулась. Одно и то же. Одно и то же ждало её каждую ночь: страх, встреча с мистрис, усыпление, огонь.

Объятия брата.

И снова по кругу, по кругу, лёгкое чувство узнавания в каждом жесте и слове, сказанном другими. События, которые уже не вызывают удивления. Знания, известные, но словно присыпанные слоем пыли.

Петля, затянувшаяся на шее.

Сария обернулась. Мистрис Инор, растерянная и открытая, переводила взгляд с неё на брата и молчала. Она так очевидно не ожидала никого встретить в столь ранний — или поздний? — час у дверей в башню, что не смогла скрыть удивления. И это тоже было знакомо.

— Доброй ночи, мистрис, — Сария растянула губы в улыбке. Она знала, что будет дальше.

— Мири… и мире… Авир, что вы здесь делаете? — голос мистрис Инор наполнило недовольство.

— Здравствуйте, мистрис! — выпалил Сорей. Он обхватил себя руками, словно пытался закрыться от испытующего тёмного взгляда. — Что-то произошло?

Сария перевела взгляд на резные ворота академии. Створки-драконы были плотно сомкнуты, и над ними серебрилось марево охранных чар. Кажется, именно оттуда каждый раз приходила беда. Кажется, именно там беда обретала лицо, и тело, и жар, и удушающий запах гари. Но пока город был тих.

— Произошло? — удивлённо повторила мистрис. — Это я должна спрашивать, что произошло, мире Авир!

Сорей втянул голову в плечи и жалобно нахмурился. Такой смешной. Сария фыркнула, чем привлекла к себе ледяное внимание мистрис Инор. Отчётливо пахнуло снегом и хвоей.

— Вы находите мой вопрос смешным, мири Авир? — змеиное шипение проникло в разум, отравляя его сомнениями: так ли Сария уверена в своих выводах? Но Сарию уже ничто не могло сбить с пути.

— Что вы, — она растянула губы в нежной улыбке, — ничего смешного, нет-нет, не сегодня, — её голос завибрировал от нетерпения. — Что ты знаешь о Короне шипов, Веора?

Мистрис Инор отшатнулась, на её лице отразился страх, а затем — гнев. Она поджала губы, с трудом взяв себя в руки, а Сария уже праздновала победу. Она угадала! Этот огонь, эти слова о шипах — всё для Инор. Для этой холодной, безразличной ко всем змеи.

Какая ирония.

— То, что это запрещённые знания, девочка, — процедила мистрис и нервно дёрнула шеей. — Полнолунный культ. Тебе ли не знать.

Действительно. Каждый будущий Мастер ритуалов рано или поздно понимал, что некоторым знаниям лучше исчезнуть. Например, знаниям о Полнолунном культе, культе смерти, извратившем волю своей богини. Знаниям о Короне шипов — силе, способной равнять горы и калечить души. Своей первой жертвой она выбирала носителя, ослеплённого жаждой силы. Безумен тот, кто решится её принять.

Безумна.

— Она придёт за вами, — пробормотала Сария. Вскинула засеребрившиеся в лунном свете глаза и повторила: — Она идёт за вами. Её шипы проросли. Вы…

— Что за ересь! — Мистрис Инор выглядела страшно: волосы, свившиеся в тугие жгуты, шевелил неощутимый ветер, глаза вспыхнули синим пламенем. Она расправила плечи, и на её мантии расцвели белые инистые цветы.

Защищается. От неё, от Сарии? Какая глупость.

— Вы знаете, что я права, — тяжело уронила она.

Мистрис ощерилась, как загнанная в угол крыса, и вскинула голову. Она собиралась драться? За что? Сария не понимала, почему Инор не может просто почувствовать тревогу, разлитую в загустевшем воздухе. Почувствовать, что Сария права. И потому она медлила.

Не медлил Сорей. Он шагнул вперёд, закрывая Сарию собой, так очевидно готовый принять за неё любой удар, что у неё в груди наконец-то затеплилось что-то кроме азарта и благодарности. Страх, липкий, как паутина, и тяжёлый, как Солнечный меч. Страх за него. Она положила руку на его плечо, сжала и произнесла как можно миролюбивее:

— Мы не с того начали, мистрис. Я вас ни в чём не обвиняю…

— Не в чем!

— …Всего лишь хочу предупредить. Петля реальна. Она здесь.

Инор осеклась. Она сжала кулаки, глядя на Сарию с ненавистью. И болью. Разомкнула губы, собираясь что-то сказать, но они обе почувствовали это. Тьму и силу, текущую от ворот академии подобно воде.

Пока ещё не огню.

Сария обернулась. Ворота, прежде монолитным щитом ограждающие академию, со скрежетом распахнулись. За ними стояло тонкое тело, облачённое в красную мантию. Корона шипов, похожих на драгоценные камни, впивалась в кожу, и по искажённому болезненным торжеством лицу размазались потёки бурой крови. Длинные зелёные волосы плащом укрывали плечи и грудь. Сария узнала её, хоть никогда и не видела, по тому чувству, что отравило разум тихим шёпотом о грядущем и запахом горьких трав. Лунная жрица.

Нет. Жрица Полнолунная.

— Привет, сладкая, — она улыбнулась, глядя на мистрис Инор, — я скучала.

— Не может… — Та побледнела как полотно. Её лепет звучал так жалко, что Сарии стало неуютно. — Что вы?.. Мири…

— Не она! — рявкнула жрица, заставив их дрогнуть. Сорей отступил на шаг, почти прижимаясь к Сарии спиной. Она снова сжала пальцы на его плече. — Она жалкая, глупая, она… Она страдает, — бурые разводы на щеках жрицы расчертили светлые дорожки слёз, — за меня. А ты, — она обожгла Сарию яростным зелёным взглядом и широко, радостно улыбнулась, — пришла, глупый Цветочек. Теперь умри.

Невыносимо сладко запахло луговыми цветами. Плечи Сорея закаменели под руками Сарии, он обернулся, дёргано, как марионетка на ниточках, и она увидела его глаза — не синие, мутно-голубые, — бессмысленные.

— Ты обещал.

Сорей остановился. Его лицо исказило страдание. Сожаление. А затем оно стало пустым и непроницаемым. Он дёрнул плечами, взметнул мантией, что-то быстро шепча, и Сарию поглотила темнота.

***

Оранжевые лучи солнца насквозь прошивали воздух острыми копьями. За стенами её комнаты гудело, как растревоженный улей, общежитие.

Новая петля. Этой ночью Сария снова услышит Лунный зов. И снова откликнется: петлю можно закрыть только в конце, нельзя рвать ткань сильнее, чем уже есть.

Брат обнимал её, смотрел прямо — глаза в глаза, — и в его взгляде ей мерещилась вина. Но этого, конечно, не могло быть в реальности. Сорей ничего не знал. И не должен узнать, как только что, в другой временной линии, хладнокровно убил свою сестру. Отравленный лунным светом. Обманутый. Сломанный им — ей — до основания.

Просчёт. Значит, цель жрицы не Инор. Её цель — Сария. Нельзя ей позволить свершить задуманное. Но они должны быть там, остановить жрицу, чтобы петля не расползлась по времени и пространству, забирая всё больше и больше от их мира. Мир звал Сарию на помощь, напоминал трескучим шёпотом:

«Смотри, девочка! Смотри, что ты сотворила!»

Напоминал о том, что она исчерпала свои попытки.

Ей нужно Солнце. Только оно сможет остановить Луну.

***

Она вышла из кондитерской, в который раз пытаясь убедить Сорея в том, чего тот никак не хотел понимать: временные петли существуют. Она не могла сказать ему, что прямо сейчас, в эту самую секунду, петля захлёстывает шею и напоминает о себе холодными прикосновениями к плечам.

Сария зажмурилась: в глаза попал солнечный луч, отражённый от чего-то блестящего… Чего-то… Солнце ласкало светлые волосы нелепой девочки, замершей около витрины. Сария постаралась ничем не выдать своей хищной радости. Солнечная жрица, обласканная своей богиней. Здесь не может быть ошибки.

Сильная. Любопытная, судя по тому, как пытается незаметно прислушаться к чужому разговору. Попалась.

Привлечь её будет легко.

========== 1-9. Сильное имя ==========

Закатные лучи оглаживали подоконник и разложенные по нему кисти, тёплой лаской согревали Минами, укутанную в меховое покрывало. Она второй день отчаянно мёрзла в стенах академии, и лишь под солнечными лучами ей становилось легче. Богиня испытывала её, а Минами даже не знала, в чём суть этого испытания.

«Что я должна сделать, Солнечная? Чем вызвала я твой гнев?»

Богиня молчала. Минами не давало покоя странное чувство, словно она упускает что-то важное, что-то очень-очень важное. Значимое. Она закрыла глаза. Солнечные лучи ложились на веки, превращая темноту под ними в красно-коричневый полумрак. Огненные озёра, пылающие в рассеянной темноте.

Кто-то постучал в дверь её комнаты.

Минами встрепенулась, выныривая из своих мыслей, и быстро зашагала к двери. Никого. Коридор общежития был до странности пуст — время-то не позднее — и тих, не слышно даже голосов из соседних комнат. Только портреты смотрели со светлых стен, отражая нарисованными зрачками магический свет — в коридоре не было ни одного окна.

На её пороге лежала записка. Белый лист, сложенный вдвое. Без подписи. Минами нахмурилась, села на корточки и провела над запиской рукой, развеивая возможные чары. Пусто. Её сердце сжало дурное предчувствие, но любопытство было сильнее осторожности, и Минами взяла записку в руки. Развернула.

Иногда лишь звёзды могут дать ответ, если их не затмит полная луна. Хочешь ли ты знать правду, Нами?

Минами нахмурилась. Так сокращала её имя только Ли Чин, и если это глупая шутка, то… Не смешно. Ли никогда не умела шутить, конечно, — обычно и не пыталась, — но в этот раз она превзошла саму себя. Минами смяла письмо в кулаке, гадая, откуда бы в тихой и благостной восточнице завелосьчувство юмора.

«Это могла быть и не она», — стукнула в висок здравая мысль, но Минами отмахнулась: кто ещё, кроме Ли? Во-первых, имя. Во-вторых, никто больше не знал о том, что Минами что-то тревожит. По правде, она и Ли ничего не говорила, но та всегда откуда-то знала обо всех её тёмных мыслях и бедах. Это было тем удивительнее, что больше ничего вокруг Ли не замечала, погружённая в свою драгоценную учёбу, как в омут — с головой.

Минами выбросила смятую записку в корзину, к десятку таких же испорченных листов. За Рубеж, к пустотным демонам. Она не будет об этом думать. И никуда не пойдёт, ещё чего не хватало. Пусть Ли Чин с её детскими розыгрышами сама бродит по ночам. Особенно в полнолуние. Особенно около Звёздной башни, где мистрис Инор очень любит гулять перед рассветом.

***

Минами перевернула банку с краской. Серая и вязкая, она растеклась по рукам и зелёным рукавам новой кофты, оставляя унылый след. Каплями отметила путь от шкафа до корзины. На чёрном полу — почти красиво, как незнакомое созвездие, которому только предстоит придумать название. Что-то вроде «Криворукий Студент» будет в самый раз, определённо. Минами выкинула банку в корзину: этот цвет никогда ей не нравился, слишком… никакой.

Под потолком плавал магический светлячок, и в его белом рассеянном свете всё казалось Минами отвратительным. Тон кожи, чёрные буквы в заумных книгах, стены и покрывало. Неправильный свет, безжизненный.

Она мерила шагами комнату, нервно покусывала ноготь, слизывала с пальцев сладковатую краску и думала о том, о чём собиралась не думать. Неизвестность пугала её и одновременно зажигала в душе такое яркое любопытство, что Минами не могла сомкнуть глаз. Ей мерещилось, что стоит лишь уснуть — и вся жизнь, все её красоты и загадки пройдут мимо, а она останется каплей в клепсидре. Кап — и нет.

Краска размазывалась по полу, оседала на босых ступнях, капала с рук, но Минами не могла остановиться. Вытереть. Привести в порядок хотя бы свою комнату, что уж мечтать о жизни!

Бесполезно. Она знала, что не сдержится — пойдёт к башне и будет ждать, что же Ли Чин ей приготовила. Чем она продолжит свою шутку.

…шутку ли?

Глупо-глупо-глупо.

Время перевалило за полночь, полная луна взошла и гордо сияла на небосклоне, примешивая к мертвенному свету светлячка серебряные тона. Почти красиво. Но и тревожно.

Минами обхватила лицо руками. Краска быстро сохла, неприятно стягивая кожу, превращала лицо в гротескную маску. Минами должна пойти. Осознание толкнуло её в спину, заставило расправить плечи и собраться с мыслями. Она должна быть там, чтобы узнать правду, какой бы та ни была.

Такова воля её Богини.

***

Ночью мир казался размытым, нечётким, словно виднелся сквозь мутное стекло, испятнанное дождевыми каплями. Минами закрыла глаза — они едва ли могли ей помочь — и глубоко вдохнула. Ей мерещился тихий звон, словно кто-то играл на лунном свете, как на струнах, неизвестную в смертном мире мелодию. Этот кто-то был очень искусен в своей игре. Искусен и…

— Минами? Что ты здесь делаешь?

Она вздрогнула, потревоженная чужим голосом — навскидку, совершенно незнакомым, — и обернулась. Юноша, светлый, какой-то невзрачный — или это ночь скрывает черты лица? — смотрел на неё и нервно сжимал кулаки. Из-за его спины выглядывала огненная девушка в синем жилете. Минами хватило секунды, чтобы её узнать: та самая, что разглагольствовала о временных петлях. Прежде, чем Минами успела сказать хоть слово, огненная улыбнулась:

— Я позвала её, брат. Против Луны может встать только Солнце. Иначе нас поглотит тень.

Минами поняла, что ничего не поняла. Её позвала не Ли Чин? А эта ритуалистка с очень странными представлениями о ритуалах? Минами отступила на шаг и сжала кулаки. Всё это очень странно. А от того, какими словами ритуалистка изъяснялась, Минами и вовсе ощутила себя дикаркой с южных островов. Вроде мэтра Корро, который знает неисчислимое множество ругательств и ни одного комплимента.

Она никогда не чувствовала себя такой уязвимой.

— Да будут светлы думы твоей богини, жрица, — тон ритуалистки неуловимо изменился, стал мягким и почтительным, — я прошу твоей защиты.

Тепло кольнуло кончики пальцев, и Минами проглотила заготовленную тираду о глупых шутках. Её Богиня велела не отказывать в помощи тем, кто знает верные слова. Вообще, конечно, Она в своей безграничной доброте велела помогать всем, но тем, кто просит вежливо, — в первую очередь.

Минами выдохнула. Ей нужно ответить. Пустота, она уже и не ждала такого! На факультете целителей, конечно, все считались послушниками Солнечной Стражницы, но именно жрицей на их курсе была она одна. И как только эта узнала?..

— Я слушаю тебя, дитя, — пробормотала Минами, и ей самой стало смешно от этой формулировки. Ритуалистка не сдержала смешка, но через миг посерьёзнела, сказала со всей возможной мягкостью:

— Защити его разум от воли Луны.

Минами моргнула. От воли Луны? Но Лунных жриц ещё поди найди, да и не такие уж они страшные, как все говорят, её Богиня!..

…Не так давно спасала свою жрицу от чужого дурмана. Минами подумала тогда, что кто-то развлекается дриадскими приворотами, даже на её курсе нашла бы пара «умельцев», но вмешательство Лунной Охотницы… Может быть и так. Может быть, Минами должна была прийти, даже если бы ритуалистка не позвала.

— Да будет так, — тяжело уронила Минами, и ей показалось, что слова камнем упали в пространство, взбаламутив застывший воздух. На душе стало легко и правильно: пусть ночь не её время, она сделает всё возможное, чтобы помочь.

Она легко шагнула вперёд, и лунный свет стекал с неё, избегал, как нашкодивший щенок — строгого хозяина. В темноте ночи двумя звёздами зазолотились её глаза. Несколько шагов до них — брата и сестры, сейчас Минами отчётливо видела их связь, пусть внешне они и не были похожи, — и она положила горячие от силы пальцы на чужие виски. Прошептала:

— Во что ты веришь, дитя?

— В неё, — его голос звучал тихо и отрывисто, словно ему не хватало дыхания. — Она никогда не ошибается.

— Эта вера будет твоим щитом.

Сила уколола его виски, отразилась в глазах золотистым отблеском — и пропала без остатка. Минами покачнулась, но устояла. Она вдруг почувствовала такую слабость и растерянность, каких не ощущала никогда.

— Какого?.. — проворчала она и тяжело осела на землю: ноги перестали держать. — Какого пустотного демона происходит? Вы кто вообще такие?!

Паника вцепилась в её плечи, заставив задрожать. Минами отшатнулась, когда юноша склонился над ней, собираясь что-то сказать. Вскочила на ноги, отряхнула длинную юбку. И вдруг вспомнила.

— Ты же… Это ты постоянно следишь за мной, да? Маньяк! — Она ни разу не смогла его увидеть, но ощущение жаркого взгляда часто преследовало её. Именно этого взгляда, синего, восторженного.

Настала его очередь отшатываться. В стороне захохотала ритуалистка, но смех тут же сменился тихими всхлипами: она зажала себе рот ладонью. Пробормотала:

— Так тебя ещё не называли, да, Сорей? — И снова захохотала.

Минами почувствовала себя дурой. Особенно после того, как юноша — Сорей, надо же, сильное имя для такой невзрачности — обиженно поджал губы и стал похож на встрёпанного птенца.

— Помолчала бы, Сария. Я до сих пор не понимаю, зачем мы сюда, — он прикрыл рот ладонью и зевнул, — а-ав, притащились.

Сария хмыкнула, но отвечать на прямой вопрос не спешила. А через несколько мгновений их причины стали Минами неважны: из-за спины пахнуло холодом и покоем. Она поёжилась, обхватила себя руками — зря не надела мантию, было бы теплее, — и обернулась.

Мистрис Инор замерла в нескольких шагах. Она должна была быть величественной и строгой, но непривычно растерянное, беззащитное выражение на бледном лице делало её моложе и как-то… понятнее? Минами вздрогнула, когда ледяной взгляд мистрис пригвоздил её к месту. С «понятнее» она точно поторопилась.

— Доброй ночи, мистрис, — ритуалистка — Сария — шагнула вперёд, переводя внимание на себя.

— Что вы здесь делаете, молодые люди? — мистрис поджала губы.

— Ждём вас и… вашу прекрасную гостью. — Сария повела рукой, словно приглашая мистрис в доверенный круг, и Сорей прерывисто вздохнул. Минами перевела на него взгляд и с трудом заставила себя остаться на месте: в его глазах вспыхнули бордовые искры. — Она скоро будет здесь. Вы всё поймёте.

Поджатые губы мистрис Инор сказали Минами, что пока они обе не понимают ничего. Не понимать чего-то вдвоём, тем более со строгой мистрис, оказалось не так обидно.

— Ты можешь идти, девочка, — Сария посмотрела на неё покровительственно, как на неразумное дитя. Минами сжала кулаки, — спасибо за помощь.

Она хотела ответить что-нибудь едкое, что-нибудь уничижительное и в высшей степени не подобающее Солнечной жрице. Хотела. Но слова застыли в горле, стоило ей почувствовать это. Тёмный огонь, жажда и сила, сметающая всё на своём пути.

Не Лунная. Полнолунная жрица. Высшая жрица, коронованная шипами. Проклятый людьми и богами культ, враги её Богини! Уйти? Нет уж, теперь Минами останется здесь, чтобы увидеть, как это отродье навсегда канет в Пустоту!

Жрица смотрела на мистрис Инор, казалось, не замечая более никого вокруг:

— Привет, сладкая. Я скучала.

========== 1-10. Два силуэта ==========

В отрочестве Веора любила сравнивать себя с рыбой, информацию — с озером, а великие открытия — с жемчугом. Она плавала, ловко огибая подводные камни, и неизменно выбирала верные течения. Нила тогда казалась ей глупым головастиком, неизвестно зачем заплывшим в чужие владения. Но оказалось, что головастик тут — сама Веора. Слепая, не видящая дальше своего носа Зимняя жрица.

Нила всегда была впереди неё. На шаг, на полшага, на один взмах плавника — была. Вела за собой так уверенно и незаметно, что Веоре казалось: все решения принимала она. Позвала к Лунному алтарю, уговорила перебраться подальше от столицы и скользкого дядюшки, укрыла своей тенью от целого мира. Но это были лунные иллюзии. Сказка, нарисованная Веорой для самой себя, самоуверения, перед которыми оказалось бессильно благословение её видящего истину Бога.

Каждую ночь Веора не могла уснуть. Ведь в предрассветный час тогда, казалось, сотни лет назад, она осталась одна перед Лунным алтарём, ошпаренная осознанием и обидой. Жестокая Охотница не тронула свою верную жрицу, когда указала, что та не сможет заключить союз с Веорой. Но саму Веору наказала сполна. До сих пор наказывает, отнимая покой и тревожа болью давно заживший шрам на запястье.

Веора вспомнила это яркой вспышкой, и мгновение, отделяющее её сладкое забытьё от осознания, отозвалось грохотом спавших цепей. Звоном расколотых доспехов. Она ещё пыталась обманывать себя, шепча непослушными губами:

— Не может… Что вы?.. Мири… — Но резкое, яростное:

— Не она! — положило конец уверениям. Самообман. Как же Веора любила обманывать сама себя, наверное, во всём мире не отыщешь человека трусливей!

Она слышала, конечно, не могла не слышать, что гениальный Мастер алхимии, историк и исследователь, невеста кронпринца Элониль Арье из рода Призрачного Меча погибла в пожаре, охватившем её лабораторию. Слышала, ищейки так и не разобрались, что именно произошло, ведь все бумаги сгорели. Говорили, что даже камни оплавились, и поэтому тело… Тело так и не нашли. А теперь она — её Нила — смотрела своими глазами с чужого лица.

— Пришла, глупый Цветочек, — Нила обращалась к Сарии Авир. — Теперь умри.

Веора дрогнула, кинулась вперёд, собираясь закрыть студентку щитом своего Бога, но Сорей Авир успел первым. Он встал перед сестрой, бледный и решительный, и между ними и Нилой исказилось пространство, а воздух превратился в кривое зеркало. Его глаза мерцали золотом и серебром.

— Теперь я понял, — сказал он тускло, — я всё помню, Айри. Я всё исправлю. Прости.

Сария положила ладонь на его плечо и сжала. У Веоры шла кругом голова, она не понимала, что происходит, не хотела верить в то, что Нила — её Нила! — собралась убивать студентов. Ледяные доспехи её Бога стекали с её сердца, омывая его слезами. Такие громкие — оглушающие — мысли и такие ничтожные действия — шаг вперёд, рваный вдох, выдох:

— Нила!

Та вернулась к Веоре — или не к ней, конечно же не к ней, что она о себе возомнила? — в образе настойчивой студентки, высохшей, почерневшей от тяжести чужой души. Вымазанная в крови и гари, растрёпанная, безумно улыбающаяся, безумная… Веора всегда знала это — глубоко-глубоко в душе, — понимала, что Нила давно сошла с ума по лунной тропе, но думала, что это не так уж важно. Нила обернулась к ней, тряхнула головой, резко, как делала каждый раз, когда нервничала, и Веора наконец-то увидела это. Чёрные иглы шипов, вспоровшие кожу на лбу. Зелёное пламя зрачков. Безумие. Настоящее безумие, а не то игрушечное, которое она видела — или хотела видеть? — до сих пор.

— Что ты наделала…

— То, что была должна, — Нила вскинула голову, глядя на Веору презрительно, так, как никогда не смотрела раньше. Словно на пустое место. — Не тебе меня судить, Змейка.

Сария хлопнула в ладони раз, второй, третий, размеренно, отсчитывая одной ей известный ритм. Веора растерянно застыла на месте, сжимая кулаки, выдохнула. Этот ритм вводил её в транс, напоминал о сути Мастеров ритуалов: главное — чёткая последовательность действий и вера в результат. Ни капли неверия или спешки. Этого порывистая Нила никогда не могла понять.

— Ты открыла петлю, жрица, — тяжело уронила Сария, — и надела Корону, которая тебе не принадлежит. Ты…

— Я! — закричала Нила, вскидывая руки, и на её пальцах заплясало зелёное пламя. — Я, я, я! В Пустоту высокопарные речи, Цветочек, моя богиня жаждет твоей смерти!

Она быстро зашептала, и пламя ударило в пространственный барьер, растеклось по нему тягучими каплями. Сорей покачнулся, стиснув зубы, но остался стоять на месте, и Веора почувствовала к нему невольное уважение. Она пыталась понять, чего добивается Сария, зачем упорядочивает мысли окружающих, заставляя сосредоточиться на себе и мерных хлопках. Это не походило ни на один известный ей ритуал.

— Во славу богини! — Нилу охватило радостно-жёлтое пламя, и во дворе академии стало светло как днём. Минами Маол, несносная девчонка, которую Веора едва заметила за всеми потрясениями этой ночи, встала рядом с Сореем. Её лицо, бледное и решительное, поразило: Маол всегда казалась пустоголовой сплетницей, и увидеть другую её сторону Веора оказалась не готова. Солнечный огонь погас, и площадь вновь погрузилась в дрожащий полумрак.

Веора должна собраться, должна! Мистрис она или нет?! По её груди, от сердца и дальше, растёкся холод. Иней покрывал ткань форменной мантии острыми узорами, юркими змейками разбегался по светлой брусчатке. Веора сжала кулаки и взмахнула руками. Ей стоило лишь подумать, чтобы нерадивых студентов постигла немедленная кара в виде увесистого проклятья, но Нила… Нила не заметила её чар, словно полыхающее в её руках пламя ограждало от всего наносного. От проклятий Веоры, от солнечного огня Маол, от гипнотического ритма Сарии.

— Смело, но глупо, — Нила качала головой и улыбалась, словно и не чувствуя той боли, что должна приносить Корона. Словно это всё — только игра, в которой победитель определён ещё до начала. Так самоуверенно. Так… привычно. — Вера, — она посмотрела на Веору. Своими глазами с чужого лица, — почему ты с ними? Я делаю это ради нас!

«Ради нас». Эти слова вонзились в сознание Веоры, отозвались в душе колким узнаванием: так Нила говорила перед тем, как они разошлись. Бредила о каком-то цветке, о воле Луны и долге предков, о том, что нашла дневники своей сумасшедшей прапрабабки. О том, что только умывшись кровью они будут счастливы.

Нет. Веора не поверила ей тогда, не поверит и сейчас. Она сжала кулаки и зашипела. Волосы свились в тугие косы, зрение изменилось, являя ей сумеречную картину мира, и она увидела. Два силуэта — зелёный и красный — там, где стояла Нила. Её-зелёную опутывали чёрные тернии, медленно раздирая на куски, а она-красная полнилась жизнью и силой. Веора почувствовала отвращение к ней, к той женщине, которую когда-то любила, не видя всей грязи её души.

— Чем ты держишься за Калейну? — спросила она тихо. Нила услышала, и её окровавленное лицо исказила однобокая ухмылка. Она не спешила отвечать, но взмахнула рукой — и ноги Веоры оплели колючие лозы, поползли вверх, обнимая бёдра и норовя захватить руки.

Сария закричала. Пространственный щит разбился, отбрасывая Сорея назад, впечатывая в стену Звёздной башни. Кинувшуюся к нему Маол поглотило зелёное пламя, и она упала на холодные камни без движения. Веора яростно забилась, пытаясь бороться с лозами, но она проигрывала, снова и снова проигрывала хитрости и силе Нилы.

— Я держусь за её любовь, — Нила прижалась к её спине, прошептала в шею, прогоняя по телу ледяные мурашки, — к тебе. — Веора не заметила, когда она оказалась так близко. — Иди ко мне, Ве-ра.

Снова. Ничего не менялось, пройди год или десять, разделяй их сотни лиг или один выдох. Одно касание — и Веора больше не мистрис и не умудрённая жизнью женщина, а глупая девчонка, ослеплённая первым чувством и сладким ароматом цветов. Она запрокинула голову, чувствуя, как горячая ладонь, обжигая ткань мантии, скользит по плечам и рукаву, обхватывает кольцом бугрящийся рубец Обещания. Знакомая боль отрезвила её, заставила отшатнуться и прижать ноющую руку к груди. Она поняла: Лунная Охотница всё видит и продолжает её наказывать.

Веора обернулась. За её спиной никого не было. Ведь Нила, увлечённая своей охотой, наступала на Сарию и Сорея, и вокруг неё полыхало зелёное пламя, и Луна смотрела на это с небес, круглая и серебряная, улыбалась. Колючие лозы осыпались к ногам Веоры ледяными осколками. Нила играла с ней: тогда, сейчас, смертью, жизнью, даже своей любовью. Веора знала это и раньше, конечно знала, но понять было куда проще, чем принять. Принять оказалось сложнее, чем выморозить собственное нутро, лишь бы ничего не чувствовать, чем заточить в ледяную темницу картины памяти и хрупкие цветы эмоций.

Хватит. Веора равнодушно смотрела, как Сарию пытается окутать зелёное пламя, как вспыхивает между ней и огнём искажённое пространство, и крутила в голове одно и то же слово: «хватит-хватит-хватит». Башня её терпения рухнула.

Лёд растекался по светлой брусчатке, поглощая всё больше и больше пространства. Его тихое потрескивание привлекло внимание Нилы. Она обернулась, и Веора поймала её взгляд. И не сдержала злой ухмылки. Остановить Нилу она не сможет, нет: на это не хватит ни сил, ни навыков, но задержать способна. Огонь и лёд схлестнулись, переплелись, как две ядовитые кобры, и отступили. Площадь заволокло туманом. Веора прикусила губу и прищурилась, чувствуя, как холодные капли воды оседают на её коже и превращаются в ледяные доспехи.

— Она должна умереть, Ве-р-ра, — зарычала Нила, в зелёных глазах цвела фанатичная уверенность в истине этих слов. Веора дёрнула головой. В её ушах нарастал грохочущий гул, предупреждая: правда. Но не истина, нет, истина снова пряталась под наслоениями чужих фантазий о ней. Кому, как не Зимней жрице, стряхнуть наносное? — Её душа станет даром моей богине!

— Не станет. Ты ошибаешься. Она ошибается.

— Она никогда не ошибается! — взвилась Нила. — Не смей сомневаться во мне и моей богине!

Веора ответила порцией льда в лицо. Нила никогда её не слышала, всегда только говорила и наставляла, и раньше ей казалось это нормальным. Потом — досадным, но неважным. А теперь разозлило до крайности. Две стихии вновь столкнулись, и каждая пыталась подавить другую. Веора понимала, что её лёд не продержится долго: его питали вера и спокойное знание, но сейчас она не обладала ни вторым, ни первым. Её гнали вперёд злость и смутное предчувствие: сейчас, ещё секунда — и вмешается третья сила, которая сможет поставить Нилу на место. Сейчас, ещё мгновение, ещё… Объятая огнём лоза стегнула грудь, отбрасывая назад, раскалывая лёд доспехов и вышибая из лёгких воздух. В глазах потемнело. Веора с хрипом вдохнула. Тело пронзила жгучая боль. За грохочущим гулом в ушах она не слышала ничего, и потому горячее прикосновение, опалившее щёку, заставило её вздрогнуть и в панике распахнуть глаза. Над ней склонилась Нила, — Найна? — и вместо зелёного огня в её глазах Веора увидела сожаление и боль. Она куксилась, как испуганный ребёнок, и шептала:

— Что вы… Что я?.. Мистрис Инор, как вы? Почему вы… — Грязное лицо исказила злость. — Никогда меня не слушаешь!

Она сжала подбородок Веоры, заставив ту подавиться вдохом, и оттолкнула. Рядом, выбив из камня стены искры, просвистело боевое заклинание. Нила поспешно отступила, и огненные лозы последовали за ней. Веора увидела Сарию, потрёпанную битвой: рубашка грязна и подпалена, шнуровка жилета порвана, волосы всклочены, на щеке — свежая царапина.

— Ты могла убить меня декаду назад, — процедила Сария, и на её пальцах заплясали белые молнии, — так к чему это представление? — За её спиной стоял Сорей, а рядом с ним, опираясь на его плечо, — обожжённая, но живая Минами. Веора прикрыла глаза и прерывисто выдохнула: живы.

— Не могла, — Нила почти прорычала это, но в её тоне Веора услышала растерянность, — всё должно быть правильно. Твой проклятый род прервётся здесь и сейчас, и…

— Не прервётся! — выкрикнул Сорей, и Веора с досадой подумала, что он понял Нилу слишком буквально, а она явно имела в виду…

— …ты вернёшь то, что принадлежит моей богине, мерзкая притворщица!

…что-то другое. Род, всё связано с родом и его историей, а раз так, то мистрис Инор точно знала ответ, просто забыла, возможно, не придавала значения чему-то важному. Призрачный Меч и Цветочная Дева появились в одно время, это не древние рода, они не обладают большими средствами или численностью, но королевский род питает к ним странную слабость. Слабость… В этом дело? В месте у престола? Мелко, Элониль и так была ближе к нему, чем кто-либо.

— Я не знаю, о чём ты говоришь, — Сария была спокойна, и это вселяло веру в благоприятный исход. Слабую, но всё же.

Нет, дело не в королевской семье и не во влиянии, иначе Нила бы не говорила о своей богине. То, что принадлежит Охотнице, находится у Сарии. Какой же бред, брать вещи Лунной могли только самоубийцы — мстительней богини было не найти!

— Знаешь, — Нилу трясло, и огненные лозы хаотично свивались вокруг неё. — В дневнике основательницы всё написано. Как твоя жалкая бабка обманула обеих богинь!

Верно. Оба рода основали те, кто вернулся из Ниндара и пожелал остаться в Аэнавилле. «Герои», как их называли тогда. Те, кто остановил Полнолунный культ, не позволив ему расползтись по миру как плесень. Те, кто стал враждовать, едва отзвучали слова присяги. Никто не знал, что они не поделили: на все вопросы ответом было молчание.

— Стражница спасла ей жизнь, и не тебе спорить с её решением! — Сария метнула молнию в Нилу столь быстро, что Веора едва успела заметить. А Нила увернулась. Так просто, словно это ничего ей не стоило.

— Не мне, — она склонила голову, и огонь притих на миг, чтобы тут же вспыхнуть ярче прежнего. — Но моей богине!

Тихо вскрикнула упавшая Минами.

— И не ей, — вкрадчиво прошелестело над виском Веоры.

Всё произошло слишком быстро. Вспышка, звон, крик — и огонь погас, погружая мир в темноту.

========== 1-11. Создать бога ==========

Элониль не знала, что бывает так. В её семье никогда не было ни тёплых чувств, ни особой близости. Отец и мать, женившиеся по расчёту, друг с другом не общались. Младший брат был бестолковым и наглым. Дядя плёл сети вокруг королевского трона и потому почти не бывал дома. Элониль казалось, что так живёт каждая семья: вымораживающая вежливость, тонкий расчёт и скрытое пренебрежение.

Но Коронная академия показала ей другой мир. Мимолётные влюблённости, сплетни, короткие ссоры и бурные примирения. Эмоции. Элониль и не заметила, как влилась в это бурлящее море и стала одной из них. Ей нравилась алхимия: сочетать несочетаемое, чтобы получить что-то новое. Удивительное. Алхимия жизни, алхимия веры и чувств.

Элониль не должна была влюбляться. Не должна была смотреть с ненавистью на полную луну и раздирать ногтями кожу на запястье. Не должна была виться, как ядовитый плющ, вокруг всезнайки Веоры Инор. Не должна была толкать её к алтарю.

Всё получалось само собой. Разговоры, взгляды, первые прикосновения. Иссушающее, выжигающее изнутри чувство собственничества. Элониль сделала всё и немного больше, чтобы никто не смотрел на Веру так же, как смотрела она сама.

Какая ирония, что именно это чувство, отражённое чужими глазами, позволило ей вернуться. Элониль ненавидела свой «сосуд», девчонку, которая посмела взглянуть на её Веру иначе, чем на строгую мистрис. Ненавидела. Она столько сил приложила, чтобы назвать Веру своей, чтобы Богиня наконец-то сняла запрет и прекратила их мучить! Что ей какая-то смерть? Всего лишь ещё один камешек на пути бурного течения.

Эта девчонка сопротивлялась. Лепетала, мол, её богиня всё знает и не оставит безнаказанным. А Нила смеялась ей в ответ: Весенняя Зодчая слепа как крот, она не видит дальше своего сада! Но девчонка смогла Нилу удивить.

Элониль ненавидела грозы. Молнии, ослепляющие на долгие мгновения; гром, от которого закладывало уши. Ненавидела и старалась заспать. Зря она в ту ночь последовала привычке. Засыпала в убогой комнатёнке общежития, среди отвратительно благоухающих цветов и травок (с каким удовольствием она после разбила каждый горшок!), а проснулась среди улицы. Продрогшая, сбитая с толку. Чувствующая ломоту в висках и упадок сил. На черепичные крыши падали первые розовые лучи, воздух, выстывший и прозрачный, был как никогда сладок. Но девчонка… Девчонка так и не сказала, куда ходила ночью.

Не то чтобы это было важно.

Теперь девчонка корчилась в тисках Короны шипов, её хрупкая душа была истерзана и страдала. Так сладко страдала! А все её силы, и знания, и даже покровительство Зодчей достались Элониль.

Потому что она делает то, что должна. Декада ожидания, полнолуние — пик силы её Богини. И жертва. Глупая-глупая жертва, которая сама вышла навстречу своему палачу.

Внутри клокотала сила и яростное веселье. Элониль знала, что может всё сломать, всё! Жалкие букашки зря пытались ей противостоять.

— Что ты наделала…

Вера ещё не поняла. Её Нила здесь. Она исполнит волю Богини, выкорчует из жалкой девчонки Священный Цветок и будет наконец-то свободна!

Вера поймёт.

— Стражница спасла ей жизнь, и не тебе спорить с её решением! — девчонка-цветочек ярилась, пыталась что-то доказать. Элониль хотелось расхохотаться ей в лицо: так нелепы были эти детские выпады. Так пусты перед Её приказом.

— Не мне, — с этим Элониль легко было согласиться. — Но моей Богине!

— И не ей.

Грохот прокатился по городу, заставив камни задрожать, а витражи на Звёздной башне — треснуть. Разноцветные осколки осыпались на камни с дробным звоном. Элониль обернулась.

Мальчишка, сброшенный со счетов, склонился над её Верой. С его пальцев падали и растворялись в воздухе мерцающие светлые песчинки. Элониль задержала дыхание. Не с пальцев, нет — он сам был песком, падающим на холодные камни. Руки, ноги, торс и голова — через несколько вздохов мальчишка исчез, оставив лишь смятую мантию и стоптанные ботинки.

Спокойно спящую Веру.

Закричала девочка-цветочек. Упала на колени, захлёбываясь рыданиями, лихорадочно зашептала «нет-нет-нет». Как будто это что-то могло изменить.

Элониль знала: все уговоры и отрицания бессильны против богов и их планов. И против смерти. Она усмехнулась. Мальчишка не был преградой, лишь досадной помехой, а теперь не будет и ей. Огненные лозы взвились, как приготовившиеся к броску змеи, и… обратились мерцающим песком.

Дыхание перехватило. Элониль вскинула руки… Попыталась вскинуть. Тело окоченело, замерло, не поддаваясь приказам разума. Она чувствовала себя птицей, угодившей в ловчую сеть. Бейся не бейся — не вырваться.

Девчонка, оплетённая шипами, захохотала. Только Элониль могла её слышать, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки от этого смеха. Рваный, каркающий, мало похожий на человеческий — он ввинчивался в разум и вселял в душу страх. Сомнение. Ощущение неправильности.

Тело налилось свинцовой тяжестью, и Элониль поняла: сил не осталось. Короны больше нет. Остались лишь лозы, выпустившие на волю мерзкую девчонку. Впившиеся в душу Элониль, пустившие корни в сознании.

Элониль не могла даже закричать — тело не слушалось. Время застыло, погружая мир в прозрачное стекло. На вдохе замерла девочка-цветочек; на выдохе — Солнечная жрица; застыли в воздухе осколки цветного стекла. Перед глазами замерцали лунно-солнечные песчинки.

И тогда она услышала шёпот:

— Я бы хотел дать тебе второй шанс, Элониль Арье из рода Призрачного Меча. — Её щеки коснулась тёплая рука, и Элониль, вернее, маленькая недолюбленная девочка в ней, потянулась за негаданной лаской. Лозы впились в душу сильнее, причиняя жгучую боль, но Элониль не перестала тянуться. — Но сегодня двое должны покинуть круг. Ты и я.

Мир потемнел, скрадывая двор академии, Звёздную башню и начавших двигаться людей. В этой темноте едва мерцали песчинки и слышалось тихое дыхание.

— Ты ошиблась, Элониль, — шёпот обжёг ухо и выстудил взмокший висок, — Цветок жил во мне. И благодаря тебе он пробудился, чтобы выполнить свою миссию — создать нового бога.

Песчинки взвихрились под её взглядом, собираясь в тонкую бесполую фигуру. На лишённом черт лице вспыхнул залитый синевой глаз. Лозы сомкнулись туже, впиваясь в кости, но Элониль не издала ни звука.

— Это так странно, знаешь, — фигура подняла руки, и те превратились в крылья, а после — осыпались вниз песком, — я создал петлю, чтобы Сария выжила. Но не учёл, что даже Время не всесильно. — Он посмотрел на Элониль в упор. Песчаное лицо пересекла надвое трещина, похожая на злой оскал. — Пустота ждёт тебя, Нила. Не заставляй её ждать.

Лозы обратились песком, но прежде, чем Элониль могла почувствовать облегчение, на её душе сомкнули клыки пустотные демоны.

***

— Вот и всё. — Сорей провёл пальцами по мокрой щеке Сарии, стирая слёзы. Она его не видела, конечно, — никогда не видела, пусть и думала наоборот. Белый песок сомкнулся вокруг неё коконом, но тут же бессильно осыпался вниз.

Сорей беспокойно прошелестел:

— Говорят, Время лечит… — Синий глаз потемнел до черноты. — Какая глупость.

Он обернулся. Минами, его светлая бывшая любовь, остановившимся взглядом смотрела в пустоту. Не хотелось исчезать на её глазах, но так уж вышло. Даже богам подвластно далеко не всё, а он пока больше человек. Сорей подошёл к ней, мягко коснулся виска, и жёлтый песок взвихрился, исцеляя её телесные раны.

С телом было проще, чем с душой. Человеческая душа хрупка, ранить её может любая мелочь, а вот исцелить… Может быть, именно поэтому Лунная Охотница перестала пытаться? А он? Должен ли он перестать? Должен ли?..

Нет.

Сорей скользнул к Сарии, всем собой обнял, вглядываясь в её душу, в мысли, в самую суть. Сария… Старшая сестра, наследница, надежда рода, самая-самая. Самая любимая. Самая любящая. Никто никогда так не любил Сорея, как она. И никто так не верил.

Белый песок проник в её душу, шлифуя последние минуты, заштриховывая боль, но не трогая ни одной светлой эмоции. Она будет помнить. Но не будет знать, что Сорей рядом и присматривает за ней, чтобы после встретить у Последнего Рубежа и наконец-то воссоединиться.

Белая прядь среди алых — как обещание.

Сорей отступил. Замерший мир был прекрасен, он мог вечность оставаться таким — всё время сущего было в руках Сорея. Но дела звали вперёд, бесконечная вероятность лиц и встреч. Знакомство с его божественной «семьёй», которая давно уже не была целой.

Белый песок обнял спящую мистрис Инор, белый и жёлтый — бессознательную дриаду. Бедная девочка. Сорей коснулся её лба, стирая Корону шипов и все воспоминания об этой бесконечной декаде. Так будет правильно.

Он оглянулся, в последний раз проверяя, всё ли учёл. И растворился в воздухе.

Время пришёл, чтобы свергнуть старых богов.

Мир ожил.