Крылья (СИ) [Dreamcatcher] (fb2) читать онлайн

====== Глава 1. Всё правда будет зелёным? ======

Комната была залита ярким полуденным солнцем через большие распахнутые настежь окна. Город в разгар дня был необычайно тих, весенний аромат цветущих трав и деревьев не щекотал ноздри. Не щебетали птицы, не стучали трамваи, лишь изредка цокали копытами лошади. Не разговаривали люди.

Это был один из немногих нетронутых бомбёжками домов, и поэтому здесь организовали приют для детей, потерявших на войне родителей.

Гахён сидела на скамейке в дальнем углу комнаты и смотрела на свои рваные туфельки. Она привыкла сидеть так часами в подвалах, прячась от гертонских снарядов. Она уходила в себя, и время проходило незаметно. Это помогало не сойти с ума. Гахён словно переставала слышать звуки. Взрывы, крики раненых, писк обгладывающих чью-то ногу крыс, треск пожара — всё это уходило куда-то далеко, становилось нереальным, превращалось в странную фантазию, дурной сон, который лишь смутно помнится на утро. Сколько так просидела Гахён? Может, она до сих пор прячется в сыром подвале, пока сверху полыхает земля? Может, эта залитая солнцем комната, кучка других детей и лишённый запахов и звуков город – просто плод воображения девочки? Тихое место, созданное её разумом, чтобы укрыться от жестокого мира?

Входная дверь открылась, и к ней тут же подскочила воспитательница. Гахён дёрнулась, выходя из своего сна наяву, и уставилась на вошедшую. Это была красивая высокая девушка с вьющимися чёрными волосами и сияющей улыбкой. Она словно сама была лучиком света, затмевавшим собой даже полуденное солнце.

— Здравствуйте! — воспитательница была рада любому гостю, который потенциально мог забрать хотя бы одного ребёнка.

Гахён в приюте уже две недели и почти всё время просидела в бессознательном состоянии, поэтому не помнила, забирали уже кого-то или нет.

— Да, здравствуйте! — голос сияющей девушки был подстать её внешности — такой же лёгкий, переливающийся, словно маленькие волшебные колокольчики. — Я бы хотела взять ребёнка.

— Отлично! — воспитательница старалась быть максимально дружелюбной, — но вы же знаете, что должны предоставить определённые бумаги, чтобы взять сироту под опекунство?

— Да-да! — гостья начала искать что-то в своей сумке, — у меня всё есть!

— Тогда пройдёмте в мой кабинет, я всё посмотрю.

И они удалились.

Кого-то заберут. Эта мысль не вызывала у Гахён никаких эмоций. После первых бомбардировок два года назад у Гахён уже ничего не вызывало эмоций. Всё потеряло смысл, едва девочка увидела, насколько ничтожна и хрупка человеческая жизнь, которую могли оборвать взрыв, случайная пуля, упавший обломок, закопанная мина, злой вражеский солдат, голод, крысы, тьма. Как можно испытывать что-то, когда в любую минуту ты можешь быть раздавлен и стёрт?

— Привет!

Гахён подняла глаза и прямо перед собой увидела сияющую улыбку незнакомки и её протянутую белую руку, пахнущую лавандой. Вместо ответа девочка слегка нахмурила брови. Этот жест заменил ей в последнее время почти все слова.

— Я Ким Минджи, — представилась девушка, — но можешь звать меня просто Джию. А как зовут тебя?

— Гахён, — едва слышно сказала девочка.

После бесконечных дней молчания её голос звучал будто чужой.

— Какое красивое имя! — Джию наклонила голову вбок.

Она выпрямилась и нежно сказала:

— Вставай, бери свои вещи. Теперь ты будешь жить со мной!

И она весело, с какой-то наивной детской искренностью рассмеялась.

— У меня есть вещи? — Гахён посмотрела из-под нахмуренных бровей на воспитательницу.

Та растерялась, перевела взгляд на Минджи, которая сразу же поняла, в чём дело. Она снова протянула руку девочке:

— Пошли, зайдём в пару магазинов, купим тебе что захочешь, а потом поедем ко мне в деревню. Там тихо и уютно, тебе понравится.

Гахён встала и взяла Джию за руку. Её ладонь была мягкой, нежной и тёплой. Девочка почему-то сразу подумала про свежеиспечённый хлеб и нагретую летним солнцем воду в мелкой речушке. Рука мамы Гахён тоже когда-то была такой. Пока не стала обугленной и чёрствой от пламени. Ли держала её, пока играющий рядом огонь сушил глаза, а дым буквально выедал их. Но в тот момент чувства и звуки перестали существовать — была только шершавая рука с расплавившимся обручальным кольцом на пальце, торчащая из-под обломков их дома, где Гахён провела всю свою недолгую жизнь. Вокруг рвались снаряды, кричали люди, над головой гудели воздушные корабли, коптившие небо дымом труб, многотонные мехи сотрясали землю своей поступью, в нос бил смрад горелой плоти. Всё это было одновременно дурным сном и удручающей реальностью.

Девочка одёрнула руку, сложилась пополам и шумно задышала, пытаясь отогнать от себя эти видения. Джию приобняла её за плечи и начала что-то мягко шептать. Гахён не разбирала слов, но это, на удивление, успокоило. Через пару минут она пришла в себя.

— Тебе лучше? — спросила Минджи.

Она с беспокойством смотрела на девочку. Та кивнула. Стоявшая рядом воспитательница была растеряна.

— Давай уже пойдём, — сказала Джию, делая шаг.

За руку Гахён она решила не брать. Ли пошла вслед за ней, и они наконец вышли наружу.

Война ранила Пуан не так сильно. Боевые действия в этом районе длились около двух недель. На несколько дней гертонцы полностью оккупировали город, продвинув линию фронта чуть западнее Пуана, однако их быстро выбила отсюда фражийская армия. Но несмотря на это, даже здесь были видны разрушительные последствия войны. Плитка, которой были вымощены улицы, во многих местах оказалась разбита в мелкую щебёнку; у половины домов были пробиты или сожжены вторые и третьи этажи; трамвайные рельсы были выломаны или вовсе отсутствовали; деревья стояли обугленные; редкие прохожие были одеты в потрёпанную грязную одежду. Кое-где виднелись наспех возведённые столбы, опутанные проводами.

Минджи глубоко вдохнула, прикрыв глаза, и улыбнулась:

— Войска ушли отсюда четыре месяца назад, и многое ещё не открылось, но тут недалеко есть пара работающих магазинов одежды. Зайдём туда, возьмём тебе вещей, потом заскочим к моей подруге, у которой я остановилась — мне нужно забрать сумки — и отправимся домой. Хорошо?

И она кивнула, словно соглашаясь сама с собой. Девочка повторила этот жест. Джию бодро зашагала куда-то по улице, и Гахён оставалось только следовать за ней.

— Я помню Пуан ещё до войны. Ты удивишься, но это был такой живой, хоть и маленький городок! — Ким пыталась отвлечь Ли разговорами. — Тут постоянно катались трамваи, сновали люди, даже были машины! Машины такие странные. Выглядят как кареты без лошадей, ещё шумят сильно и воняют похлеще, — она хихикнула. — Зачем их покупать? Уж лучше тогда на трамвае ездить или лошадь купить. Лошадь, она хоть живая, её погладить можно, слово доброе сказать. А машина? С ней поговоришь? Кусок металла неживой. Всё равно что с небесным кораблём или мехом болтать. Толку ноль, ещё за сумасшедшую сочтут.

Она снова рассмеялась. Её смех был таким лёгким и заразительным. Гахён было просто приятно его слушать. Джию вообще располагала к себе — это чувствовала даже отрешённая от мира Ли. Погружённая в свои мысли, она вполуха следила за речью Минджи.

Они прошли мимо широкого одноэтажного здания, с четырёх сторон окружённого дорогой. По большому сломанному баннеру на крыше можно было понять, что некогда это был кинотеатр. Девочка никогда не видела кино, лишь слышала о нём. До войны ей было интересно побывать в кинозале, посмотреть чёрно-белый фильм. Какую-нибудь комедию. Она не знала, что это такое, но напыщенные парни в пиджаках и девушки в лёгких платьях в её родном городе постоянно говорили о комедиях и хвастались, кто какие смотрел. Когда-то это было мечтой Гахён. Когда она ещё была обычной девочкой. Когда ещё не началась война.

— Пуан, конечно, хороший, но городская суета вообще не для меня — мне больше нравится тихая, размеренная деревенская жизнь. Я поэтому так рада жить в Блорели. Это деревенька к западу отсюда. Гертонцы туда не дошли — их остановили в десяти километрах. Там у меня свой домик, милый сад, где я рисую, хорошие соседи. Я надеюсь, тебе там понравится. Там спокойно и уютно, — продолжала говорить девушка.

Когда ещё не началась война. Эта мысль появилась в голове Гахён второй раз. Война началась два года назад. А когда она закончилась?

— А война кончилась? — неожиданно спросила Ли, когда они переходили дорогу.

Минджи, видимо, до этого что-то говорила, но девочка окончательно ушла в себя и поэтому прослушала.

— Да, — кивнула девушка, — мирный договор с империей Кригсрайх подписали месяц назад.

Месяц назад? Примерно тогда Гахён подобрали военные на большом мехе, походившем на огромную бочку с шестью железными паучьими лапами. Те дни она помнила смутно, хоть это и было совсем недавно. Её перевозили то на мехах, то на поездах, рядом были такие же оборванные дети с пустыми глазами. Их везли через сожжённые поля и разрушенные города. Последнее, что хорошо помнила Ли, — как их запустили в этот дом в Пуане.

— А кто победил? — Гахён от волнения сглотнула.

Она совсем ничего не знала о ходе войны. Все эти два года слились для неё в один бесконечный кошмар.

— Мы, республика Фражю, — Джию снова кивнула. — Четыре месяца назад гертонцы были здесь, в Пуане, а на севере грозились захватить нашу столицу — Вуари. Однако у Кригсрайха уже не было сил на ведение войны, и наша армия смогла перехватить инициативу и перейти в масштабное контрнаступление. Оно шло три месяца, Фражю уже была на подступах к Берлигеру — столице империи. Тогда-то гертонцы и пошли на переговоры.

— Войны уже нет? — как-то странно спросила Ли.

— Нет.

Минджи положила руку ей на плечо и аккуратно приобняла.

— Мы, кстати, уже пришли, — она кивнула на небольшой магазинчик с новыми окнами.

Джию открыла дверь, пропуская Гахён вперёд.

Магазин был довольно чистым и ухоженным, насколько чистым и ухоженным может быть что-то после войны. Тремя ровными рядами стояли стенды, где на вешалках висела одежда. Самая разная — женская, мужская, детская, всевозможных фасонов и размеров, всё что сохранилось в старых довоенных запасах и что было наспех сшито после.

— Смотри и выбирай, что нравится, — заботливо сказала Минджи, — я куплю всё, что ты захочешь.

Девочка молча стала ходить между рядами, рассматривая вещи. Джию стояла в стороне и делала вид, будто приглядывает что-то для себя, чтобы не смущать Гахён. После рваной выцветшей одежды со въевшейся в ткань пылью, которую Ли видела и носила последние два года, цвета здешней казались слишком яркими, а фасоны — слишком странными. Ли всё никак не могла выбрать. Это заметила Минджи, которая подошла к девочке, мягко положила ей руку на плечо и тихо спросила:

— Ты не знаешь, что взять?

Гахён нахмурила брови и кивнула.

— Давай выберем вместе? — она улыбнулась.

Ли подняла голову и быстро-быстро закивала. Джию немного покопалась на стенде и сняла оттуда яркий жёлтый сарафан с коротким рукавом.

— Как тебе? — спросила девушка, внимательно наблюдая за реакцией своей уже падчерицы.

Та помотала головой.

— А что не нравится?

— Слишком… ярко.

— Поняла.

Минджи кивнула и с большим энтузиазмом принялась искать вещи.

— Это?

Ещё один сарафан, но уже расслабляющего бежевого цвета.

Гахён кивнула. Джию радостно хихикнула. Так они продолжили подбирать вещи для Ли. Вся одежда, которую они в итоге взяли, была простой, в спокойных тонах и удобной. В соседнем магазине они купили новую обувь. Нарядившись во всё новое, девочка стояла на улице вместе с Ким.

— Вон, видишь ту башню?

Минджи указала пальцем на высокую прямоугольную остроконечную башню с большим разбитым циферблатом, стоящую в паре кварталов от них. Постройка возвышалась над всеми остальными зданиями в городе.

— Это собор Святого Габриэля, она стоит на главной площади города, — продолжила она. — Вот в той стороне и работает моя подруга, у которой я остановилась. Её зовут Шиён. Мы дойдём до неё, я возьму вещи, и тогда уже поедем домой.

— Да, я помню, — кивнула Гахён.

Джию улыбнулась, и они пошли. Ли смотрела по сторонам, изучая город. Она всё ещё не до конца отдавала себе отчёт о происходящем — не понимала, не задумывалась о том, как изменилась сейчас её жизнь, что теперь у неё появился новый дом, что всё закончилось и можно жить мирно. Эти мысли просто не приходили в её голову. Гахён просто шла следом за этой светлой улыбающейся девушкой и делала, что ей говорили. Она привыкла, что её судьба находится в чужих руках — в руках солдата, нажимающего на курок, в руках офицера, отдающего приказ о бомбардировке, в руках ребёнка, вцепившегося в последнюю корку чёрствого хлеба. Её жизнь всегда зависела от других.

— Мы с Шиён знакомы с тех пор, как я переехала в Блорели, — Ким снова начала говорить, — я частенько наведывалась в город и заскакивала к ней в булочную. Да, я же не сказала, ей в наследство от отца досталась пекарня — это их семейный бизнес, которым они владеют уже несколько поколений. Они так вкусно готовят!

Она мечтательно прикрыла глаза и вздохнула. Ли вдруг поняла, что ей даже интересно слушать Джию.

— Ой, я же о Шиён говорила… так вот! Мы с Шиён знакомы полгода, вот как я сюда переехала. Она такая хорошая, — тон девушки стал мягче, словно ей очень нравилась тема разговора, — немного странная, но это весело. Первые пару месяцев нашего общения она даже побаивалась меня, — Минджи рассмеялась. — Я просто слишком общительная, а Шиён сторонится незнакомых людей, и у неё небольшие проблемы с доверием. Но сейчас мы стали очень близки и много общаемся. Она всё зовёт меня перебраться сюда, в Пуан, но я всё отказываюсь и говорю, что мне нравится у себя. Хотя жить рядом с Шиён было бы хорошо…

На губах девушки заиграла лёгкая улыбка, и она замолчала, задумавшись о чём-то. Гахён не стала её отвлекать и продолжила наблюдать за происходящим вокруг. Вот, мимо них по чудом уцелевшей дороге проехала повозка с запряжённой в неё худой лошадью. Шла она медленно, но кучер — сухой усатый старик — не подгонял её. А вот из узкой подворотни выскочили двое детей и начали тыкать пальцами вверх. Ли подняла голову и увидела небесный корабль, пролетавший прямо над городом. Это был не вытянутый ромбовидный крейсер, не грозный прямоугольный линкор и не пузатый бомбардировщик — у него была другая, какая-то мирная, более округлая форма. Он не скалился стволами орудий и не выпускал густой чёрный дым, каким дышали военные корабли. У этого маленького лёгкого судёнышка, проплывавшего всего в сотне метров над землёй, был невесомый белёсый дымок, походивший больше на пар, который быстро рассеивался в воздухе и не оставлял после себя никаких следов. Гахён впервые не боялась небесного корабля.

Они вышли на шестиугольную площадь, в центре которой стояла некогда белая высокая церковь, выполненная в строгом ксантистском стиле. Во многих местах обвалилась штукатурка, виднелись чёрные пятна гари, а часы на башне не работали. Но несмотря на это, в церкви продолжались служения.

— А вон там уже пекарня Шиён, — указала Джию на противоположный конец площади, — давай, нам осталось совсем немного!

Булочная располагалась на первом этаже уцелевшего двухэтажного дома из красного кирпича. Сбоку от входной двери красовалась витрина с новым стеклом, за которым на подносах виднелись сложенные пирамидками булочки и батоны. Над дверью же висела новая блестящая вывеска с резной надписью «Пекарня Ли». «Надо же, фамилия как у меня», — подумала Гахён. Они зашли внутрь.

Изнутри булочная была такой же чистой и ухоженной. Лакированный прилавок из красного дерева, несколько круглых столиков для посетителей, развешанные под потолком ленты и флажки вдоль стен. Были даже две люстры с настоящими электрическими лампочками. Девочка была удивлена, что заведение выглядело так, словно никакой войны и не было, город не бомбили, а в домах не велись перестрелки.

— Джию!

Стоящая за прилавком красивая девушка с короткими светлыми волосами приветливо улыбнулась. На ней было простое платье нежно-голубого цвета с белым передником.

— Шиён!

Также приветливо сказала Минджи и рассмеялась.

— Знакомься, это Гахён, — она положила руку на плечо девочки.

— Очень приятно! Я Шиён! — она мило наклонила голову вбок.

У неё был очень приятный, убаюкивающий голос, который хотелось слушать снова и снова.

— Так, я поднимусь наверх, а ты пока жди меня тут, хорошо? — посмотрела Джию на Гахён.

Та нахмурила брови и кивнула. Ким вспорхнула по лестнице на второй этаж.

— Так это за тобой она приехала сюда, — начала Шиён, — ты миленькая. А сколько тебе лет?

Действительно, а сколько ей лет? Она не могла сразу ответить на этот вопрос. Когда началась война, Хён было тринадцать. Значит сейчас ей…

— Пятнадцать? — неуверенно ответила девочка.

Шиён увидела, как сложно Гахён было сказать это, и ей вдруг стало стыдно. Она попыталась быстро перевести тему:

— Как тебе Джию?

— Я знаю её всего ничего, но она… приятная.

— Она замечательная, — девушка мечтательно вздохнула, — такая искренняя и солнечная. Даже несмотря на то, что она пережила. Джию здорово помогла мне справиться со всем происходящим. Тебе очень повезло, что теперь у тебя будет такая мама.

Мама? Гахён нахмурила брови и задумалась. Действительно, Ким же теперь её опекун. Она же теперь её новая семья. Новая. Воспоминания о старой были размыты и обрывочны. Девочка помнила скорее эмоции, нежели сами моменты. Война стёрла лица и события, оставив только неясные чувства защищённости, любви и радости. Всё это казалось таким далёким, нереальным. Сможет ли Минджи вернуть их?

Ши заметила хмурое лицо Ли, но поняла его по-своему:

— Не грусти, — она улыбнулась, — лучше возьми какую-нибудь булочку.

Она кивнула на заполненный сладостями прилавок.

— Выбирай любую, всё за счёт заведения, — подмигнула кондитерка.

У девочки разбегались глаза при виде такого количества десертов. Многое она вообще видела впервые. Гахён подумала и указала пальчиком на румяную пузатую булочку, посыпанную каким-то красноватым порошком:

— А это с чем?

— Это, — Шиён встала на цыпочки, чтобы посмотреть, — с клубникой.

Клубника. Что-то красное и сладкое из довоенных дней. Это слово странно отозвалось внутри Хён. Когда-то ей нравилась клубника?

— Можно? — неуверенно спросила она.

Владелица хихикнула:

— Я же сказала — выбирай, что хочешь. Сколько?

— А можно несколько?

Она кивнула.

— Тогда две.

Шиён завернула в бумагу четыре.

— Я же просила две… — Гахён было очень неудобно.

— А я считать не умею, — пожала плечами девушка и рассмеялась.

Девочке стало ещё более неловко, и, покраснев как выбранные ею булочки, она взяла протянутый свёрток.

— Вы очень добрая, — она не поднимала глаз и рассматривала бурую упаковочную бумагу в своих руках.

Кондитерка хихикнула:

— Упаси боже, я ещё не настолько старая, чтобы ко мне на вы обращаться.

— Извините… — Гахён была сконфужена.

Она совсем не привыкла, что кто-то незнакомый так хорошо к ней относится. На войне в лучшем случае её игнорировали, в худшем — избивали и прогоняли, забирая то немногое, что у неё было.

— А вот и я!

На лестнице появилась Джию, аккуратно спускавшая за собой небольшой чемодан коричневого цвета.

— А что это такое? — она кивнула на свёрток в руках Хён.

— А это ей от меня, — ответила Шиён.

— Ой, вы уже так быстро поладили? — улыбнулась Минджи, вставая рядом с Гахён. — Как прекрасно. Ну ладно, Ши, нам уже пора.

— Удачной дороги! Заглядывайте вдвоём ещё! Пока! — Шиён помахала рукой вслед уходящим девушкам.

— Обязательно! Пока! — попрощалась Джию.

— До свидания… — тихо сказала девочка.

Дверь закрылась.

— Так, теперь нам нужно найти кучера, — озадаченно произнесла Минджи, едва они оказались на улице. — Раньше, до прихода войск, в Блорели отсюда ходил трамвай, но потом рельсы были разрушены, и их до сих пор не сделали. Так что во всей округе сейчас не ходят ни поезда и ни трамваи, — она задумчиво почесала щеку, затем продолжила: — На том конце площади, за собором, сейчас вроде можно поймать карету. Пойдём туда?

Ли кивнула.

В церкви, мимо которой они проходили, зазвонил колокол.

— Три часа дня, — посчитала Ким, когда звук стих. — Если сразу сядем, то будем дома где-то в районе пяти. Не то чтобы деревня была слишком далеко — просто я не люблю быструю езду.

Они обогнули собор и подошли к одиноко стоящей у тротуара небольшой карете, запряжённой выглядящей на удивление здоровой лошадью.

— Нас двоих до Блорели довезёте? — спросила Джию у полноватого кучера.

— Восемь франков, — кивнул тот.

Девушка порылась в своей сумочке, достала из кошелька пригоршню монет и отдала их мужчине. Она помогла Гахён забраться в карету и следом села сама. Цокот копыт, и они двинулись с места.

Вскоре карета подъехала к широкому мосту, разделённому перегородкой вдоль на две части. Слева для карет и пешеходов был свободный путь, где ямы и провалы наспех заложены досками, а справа — сломанная железная дорога, которую чинили уставшие люди в засаленных рубахах и поношенных брюках.

— Эти гертонцы, — донёсся хрипловатый голос сидящего снаружи кучера, — как ломать что-то — так на раз-два! А как потом всё чинить — так ни черта! Вон их, пленных, пригнали сюда неделю назад, так они даже треть моста не сделали. Зато разбомбили его за один обстрел.

Карету встряхнуло, когда колёса угодили в одну из плохо заделанных ям. Мужчина сплюнул.

Гахён посмотрела в окошко. Среди десятка изнурённых мужских и женских лиц её взгляд вдруг зацепился за высокую худую девушку. Она стояла, опёршись на лопату, и в глазах её была печаль. Рабочая заметила смотрящую на неё из проезжающей кареты девочку. Едва их взгляды пересеклись, как Ли тут же спряталась.

Мост и отражающая в себе ясное небо река сменились чёрными выжженными полями. Тут и там виднелись воронки от взрывов, брошенные окопы, неуклюжие холмы братских могил. Хён вдруг охватила неясная тревога. Девочка перевела взгляд на Джию и удивилась, что та улыбается, глядя в окно.

— Почему ты улыбаешься? — спросила Ли.

— Ты не видишь? — Минджи перевела взгляд на собеседницу.

— Я вижу мёртвую землю.

— Присмотрись, видишь зелёные пятнышки? — сказала Ким и указала пальчиком в окно, будто это действительно могло помочь разглядеть что-то. — Это ростки. Они взошли уже после войны. Они — только первые, но за ними взойдут ещё. Земля восстанавливается. Ещё два-три месяца, и всё снова будет зелёным.

Хён задумалась, а потом как-то странно, словно подразумевая совсем другое, спросила:

— Всё правда будет зелёным?

— Всё правда будет зелёным, — успокаивающе ответила Джию и положила руку на колено сидящей перед ней девочки.

Гахён опустила взгляд. Впервые за очень долгое время на её губах заиграла улыбка.

====== Глава 2. Картины. ======

Впереди показался Блорели. Это была уютная деревенька, раскинувшаяся на живописной равнине. Дома стояли вразнобой и довольно далеко друг от друга — зато при каждом был большой участок. Перед деревней, как раз на пути кареты, возвышался холм, на котором стоял узкий, вытянувшийся подковой замок. Судя по конструкции, возведён он был давно, ещё до изобретения небесных кораблей, и когда-то служил для защиты от пеших воинов. Сейчас же, в эпоху многотонных летающих крепостей, способных в одиночку уничтожить целый город, строение являлось одним из немногих оставшихся в живых свидетелей того прекрасного времени, когда от разрушений и смерти можно было надёжно спрятаться за высокими стенами.

Замок переживал свои не самые лучшие дни — во многих местах виднелись дыры, оставленные разорвавшимися снарядами, холм был усеян воронками. Целой осталась только центральная часть здания, в которой, скорее всего, и жили хозяева.

Минджи заметила, что девочка внимательно разглядывает строение, и поспешила рассказать о нём:

— Это замок рода Хань. Вообще, как мне рассказывали местные, двести лет назад один генерал из империи Унь-Вэй, что находится далеко на востоке, сбежал из страны, не в силах больше терпеть гнёт безумного правителя. Подговорив часть своей свиты и забрав жену с детьми, он сел на корабль, пересёк Центральное море и добрался сюда, в Хартланд. Он пришёл в Вуари и присягнул на верность фражийскому королю. Да, тогда наша страна ещё была королевством. Так вот этот уньвэец по фамилии Хань стал служить королевству. За свои заслуги он получил в награду провинцию Люпонь — нашу провинцию — и построил здесь замок. Но потом была революция, свержение монархии, семья Хань лишилась почти всех привилегий, как и множество дворян, и оставила за собой лишь этот замок. Хотя это всего лишь легенда, и я не знаю, насколько ей можно верить.

Джию улыбнулась, посмотрела на Гахён и продолжила:

— Буквально за месяц до оккупации Пуана сюда вернулась нынешняя наследница рода — Хандон. Она офицерка республиканской армии и сражалась на передовой, однако была тяжело ранена и оказалась вынуждена оставить службу. Вот только война всё равно настигла её здесь. Гертонские войска от Блорели отделяло всего десять километров. Так было три дня, и все эти три дня шли постоянные обстрелы. Позиции нашей армии были чуть дальше деревни — мы их уже проехали, — но снаряды постоянно долетали до нас. И больше всего доставалось фамильному замку Хань, так как он на возвышенности…

Девушка вдруг осеклась:

— Я слишком много говорю о войне, прости, — и постаралась быстро перевести тему: — ой, смотри, мы уже почти приехали! Вон, уже видно трамвайную станцию, мы выйдем там.

Гахён только нахмурила бровки и ничего не ответила. Она ещё раз посмотрела на полуразрушенное строение. Оно казалось ей жутким, поэтому девочка быстро отвела взгляд.

— Мсье, вы не могли бы высадить нас у этой трамвайной станции? — обратилась Минджи к сидящему снаружи кучеру.

Тот утвердительно промычал что-то в ответ.

Через пару минут девушки уже стояли на перроне. Позади была разрушенная железная дорога, вдоль которой и ехала карета половину пути. Чуть впереди них взрослая женщина с очень короткими светлыми волосами, очками на носу, в бежевых брюках и такого же цвета жилетке поверх белой рубашки беседовала о чём-то с кудрявым молодым парнем. До Хён долетел обрывок их разговора:

–…не говорили? — Было слышно, что женщина чем-то обеспокоена.

— Говорили, — кивнул парень, — сказали, что сейчас в приоритете восточные районы, которые пострадали от войны больше всех. Вот сначала там они всё восстановят мало-мальски, чтобы хоть что-то работало, потом только за тыл возьмутся.

— Тыл, — женщина хмыкнула, — нас тут бомбили вообще-то. Мы, считай, тоже зона боевых действий. И что это нам тогда, — недовольно начала она, — до зимы сидеть без поездов? Они даже в Пуане ничего не делают?

— Ну мы — нет, — покачал головой парень. — Там пленные гертонцы работают.

— Медленно работают! — подхватила Ким, подходя чуть ближе к говорящим. — За неделю даже трети моста не сделали! Так, ямы досками заделали криво, и всё! Про железную дорогу вообще молчу — как было, так и есть всё.

— О, Джию, ты уже вернулась! С пополнением, — женщина улыбнулась и кивнула на маленькую Гахён.

— Да, мадам Юбин, — девушка рассмеялась. — Знакомьтесь, это Гахён.

— Привет! — Она снова посмотрела на девочку. — Я мадам Юбин — староста Блорели. Рада видеть тебя у нас. Надеюсь, тебе здесь понравится.

Женщина перевела взгляд на кудрявого парня:

— Ладно, Удам, спасибо тебе, можешь идти. Как там что новое будет — скажешь?

— Как и обещал, — кивнул тот и удалился.

— Ой, кстати, Джию, — повернулась староста, — придёшь сегодня вечером на чай?

— А кто ещё будет?

— Как обычно. Можешь захватить с собой Гахён.

— Ты хочешь? — спросила Минджи у девочки.

Та нахмурила брови и подняла глаза на теперь уже мачеху.

— Там будет весело, вкусно и мало людей, — улыбнулась Ким.

Ли опустила глаза, а затем медленно кивнула.

— Тогда мы придём вдвоём. Во сколько?

— Всё как обычно — в восемь у меня в беседке.

— Хорошо! А мы пока пойдём — надо Гахён обустроить тут.

— Да-да, удачи, — улыбнулась мадам Юбин.

Джию посмотрела на Хён и двинулась вперёд. Ли пошла следом. Свёрток с булочками, которые дала ей Шиён, дразнил её своим сладким ароматом. Желудок недовольно заурчал. Только сейчас она поняла, что голодна. Когда она в последний раз ела в приюте? Утром? На войне она привыкла подолгу обходиться без еды и не замечать голода. К тому же горелая вонь, постоянный страх и вид разорванных на части людей отбивал всякий аппетит. Но сейчас, в мирное время, чувства стали потихоньку возвращаться к Гахён. Очень неуверенно, ещё только самые базовые, как голод и жажда, но это уже было большим достижением для девочки, чьи последние два года жизни слились в один бесконечный кошмар.

— Я есть хочу, — тихо сказала она.

— Сейчас придём домой, примешь ванну и попьёшь чай с булочками. А поедим нормально уже у мадам Юбин — у неё обычно много еды. Даже сейчас — она ведь староста, как-никак, связи там свои есть особые.

И Гахён опять лишь нахмурила брови.

Домик Джию казался крошечным. Белый, с крышей из красной черепицы, он будто сошёл со страниц детской сказки. К аккуратной деревянной двери вели две широкие ступеньки, в больших окнах виднелись ажурные занавески и стоящие на подоконниках горшки с яркими цветами. Единственное, что делало картину настоящей и заставляло верить в то, что это реальная жизнь, — огромная чёрная воронка позади дома. Ли не стала ничего говорить, лишь ещё сильнее нахмурилась.

Изнутри домик был таким же милым, как и снаружи. Едва войдя в него, они сразу же оказались в большой комнате со столиком посередине. В одном из углов стояла двухэтажная кровать, а в другом поднималась лестница на чердак. В стене справа был проход на узенькую кухню, а в противоположной — дверь в ванную и туалет.

— Тут места немного, — виновата начала Минджи, — но зато уютно. Кровать одна — можешь выбрать, где ты будешь спать — сверху или снизу. Наверху — моя мастерская, хотя сейчас я обычно рисую на улице. Я пойду наберу тебе ванну, а ты пока располагайся. Теперь это твой дом.

Она поставила чемодан рядом с кроватью и уже почти скрылась за дверью, как Гахён спросила её:

— Мастерская?

— А, да, я не сказала же… Я художница, — она улыбнулась, — зарабатываю тем, что рисую миниатюры в газеты и книги. Типографии находятся в Пуане, поэтому я там часто бываю. Ещё я пишу свои картины, но они… скажем так, я непризнанный гений, — она рассмеялась. — Некоторые, кстати, висят тут на стенах, можешь посмотреть.

И девушка зашла в ванную.

Только сейчас Ли заметила висящие полотна. Она положила свёрток с булочками на стол и принялась с интересом рассматривать творения Минджи. Они удивительным образом сочетались с образом Ким, словно были продолжением её самой. Такие же светлые, залитые солнцем. Пейзажи послевоенной Фражю. Вот, широкое полотно, на котором угадывался Блорели — с правой стороны на холме возвышался замок Хань, а под ним слева тихо дремала в первых лучах восходящего солнца деревня. Несколько домов были разрушены, земля во многих местах почернела. Но в этом нежном свете, атмосфере спокойствия и умиротворения чувствовалась какая-то надежда на будущее, светлая тоска по грядущим дням, ожидание и вера в лучшее. А на другой картине был изображён Пуан, Гахён узнала его по церкви и главной площади. Перед потрёпанным собором Святого Габриэля стоял деревянный макет старого парусного морского корабля, вокруг которого гуляли люди. Ли плохо знала ксантистские легенды, — семья девочки была не слишком религиозна, — но насколько она помнила, корабль, как символ празднования наступления нового года, использовался потому, что когда-то давно, согласно Священной Летописи, на тридцати двух парусниках в Хартланд приплыли первые люди, которые и дали начало всем местным народам. Хотя сейчас эти знания не играли особой роли. Гораздо важнее было то, какие чувства вызывала в Гахён эта картина. Сумерки вокруг, в которых едва различимы были руины Пуана, освещённый десятками огней корабль, беззаботные и счастливые люди, забывшие в день праздника все тяготы и невзгоды, от которых избавились всего несколько дней назад, когда город покинули войска, — всё это заставляло верить в то, что война ушла, что всё снова может быть хорошо, что наконец пришёл мир. На третьем полотне девочка, сидя на корточках, подкармливала из миски худого щенка. Позади — погоревшие дома, повозка с несколькими людьми. А над всем этим — чистое голубое небо, которое бороздил одинокий летающий корабль ярко-синего цвета. Небо занимало две трети работы. Небо — угрожающая бездонная пропасть, из которой в любую минуту могли посыпаться снаряды и бомбы, политься напалм или рухнуть многотонные корабли, — здесь было спокойным и умиротворяющим. Маленькая девочка на рисунке нисколько не боялась сидеть на открытом пространстве и легко делилась едой с животным. Безопасность – вот какое давно забытое чувство испытывала Ли, глядя на это. Все эти картины были простыми, но такими искренними, в них хотелось просто верить, хотелось нырнуть в них и оказаться там, почувствовать эту радость, эту лёгкость.

Ладонь Джию мягко опустилась на плечо Хён. Девочка подняла полные слёз глаза. Ким нежно обняла её и прижала к себе.

====== Глава 3. Клубника. ======

Ванна, которую Джию набрала для Гахён, пахла ромашками. Девочка стояла, немного растерянная, словно не зная, что ей делать дальше. Минджи хлопотала на кухне и мурлыкала себе под нос какую-то милую песенку, и её голос приглушённо доносился из-за тонкой закрытой двери.

Гахён разделась. Справа от неё вдруг что-то пошевелилось, и девочка дёрнулась, резко обернувшись. На неё испуганно смотрело худое вытянутое лицо со впалыми щеками, большими глазами и пухлыми губами. Ли сделала шаг навстречу и коснулась своего отражения. Когда она последний раз видела саму себя? Собственный образ практически стёрся из головы, и сейчас девочка настороженно изучала его в зеркале. По всему её телу были короткие белёсые рубцы, оставленные многочисленными осколками, проходившими вскользь. Они вспарывали кожу, надрывали мясо и грубо зарастали, перемотанные первыми попавшимися под руку тряпками. Хён потрогала пару таких шрамов на своей шее. Они были жёсткими и слегка пружинили.

Гахён посмотрела в свои глаза. Большие, тёмные и пустые. Только где-то в глубине был едва заметен слабый огонёк. Она вдруг вспомнила, как в одной из деревень пряталась в колодце от гертонских патрулей. Посадив на кривое деревянное ведро, её туда спустил старик, один из местных. Он сказал, что солдаты — звери, и лучше маленькой девочке от них спрятаться. Ли сидела в холодной воде, её зубы стучали друг о друга, она вся дрожала и смотрела вверх, где чёрные сырые стены колодца почти смыкались, оставляя лишь маленькое отверстие, через которое было видно небо. Так продолжалось целую вечность, пока наверху не показалось бородатое лицо старика и к девочке не опустилось заветное ведро, поднявшее её обратно.

Она отвела взгляд от зеркала и залезла в ванну. Тёплая ароматная вода расслабляла и приятно грела кожу. Гахён прикрыла глаза, пытаясь насладиться этими чувствами. Она почти задремала, как возле двери вдруг отчётливо послышался голос Минджи:

— Pardonne-moi ce caprice d’enfant… pardonne-moi, reviens moi comme avant…

Она пела очень нежно и была погружена в свои мысли. Её голос вновь отдалился, и слова стало не разобрать.

Ли опомнилась, взяла висящую на верёвке мочалку и принялась тереть себя. Закончив, она насухо вытерлась мягким полотенцем, оделась и вышла.

— Я… всё, — сказала она расставляющей на стол посуду Ким.

— Спустила воду? — буднично спросила та.

Гахён нахмурилась и опустила голову:

— Нет.

— Ничего, я сейчас сама спущу. Там ещё пробку, наверное, засосало… — Она на секунду задумалась, затем сказала: — садись, можешь есть. Только осторожно, чай горячий.

Ли кивнула и села за столик. От чая исходил аромат каких-то пряных незнакомых девочке трав. Потянулась к свёртку с булочками и достала одну — липкую, но очень аппетитную. Откусила маленький кусочек и зажмурилась.

— Хёни! — Звонкий мальчишеский голос отвлёк её от ползущей по большому белому цветку божьей коровки. — Не отставай, корабль отца уже швартуется!

Она встала с корточек и посмотрела в другой конец широкой улицы, ведущей прямо к небесному порту, где виднелась огромная махина летающего судна. Из двух широких труб шёл густой серый дым, слышалось гудение манёвровых двигателей. Стоящих далеко впереди братьев обдало потоком воздуха, их одежда стала развеваться на ветру, а сами они еле устояли на ногах. Гахён хихикнула и побежала к ним.

— Вон туда! К тому доку, который открытый! Видишь, его уже в клещи берут! — крикнул Юлиан, указывая пальцем вперёд.

Там в распахнутую пасть дока без крыши медленно входил корабль. Снизу его схватили две огромные железные клешни, надёжно закрепившие машину в воздухе. С шипением в борту открылись большие ворота, к которым тут же подъехала немного нелепая машина-лестница. Её вид всегда смешил Гахён. Вот и сейчас она тихонько захихикала, глядя на то, как эта лесенка пытается развернуться правильной стороной.

— Бежим, бежим, бежим!

Это уже крикнул Ламмерт — самый старший из братьев. Ему было шестнадцать, и в следующем году он поступал в военное училище. Парень грезил небом и мечтал бороздить его просторы на грозном корабле. Отец поощрял его стремление, так как сам не смог поступить на службу и стал лишь обычным воздухоплавателем. «Гордость и надежда семьи», — так называл его мужчина, а потом неловко смеялся.

По машине-лестнице спустились несколько человек и начали о чём-то говорить с работниками порта. Через пару минут часть борта вдруг начала опускаться прямо на причал. Из корабля сразу же выскочили люди и стали выносить ящики.

— Отец! Вон там!

Сказал Северин, средний брат. Он был спокоен и холоден на эмоции. В свои пятнадцать был очень начитан и уже приглядывал себе чиновничье кресло на будущее. Мать всегда в шутку говорила, что в семье он самый взрослый.

Юлиан — самый младший и самый любимый из братьев Гахён — подождал свою сестрёнку, в то время как старшие уже умчали к кораблю, и, взяв её за руку, побежал вслед за ними.

Плечистый усатый отец в замасленном синем комбинезоне нёс в руках деревянный ящик, доверху наполненный какими-то красными ягодами, чей аромат щекотал ноздри Гахён даже сквозь все запахи порта. Мужчина поставил ящик на причал, увидел своих детей и широко улыбнулся:

— Хэ-хэй! Я скучал по вам!

Улыбка папы была слишком заразительной, и девочка даже не заметила, как засияла сама.

— Папа, папа, а когда ты вернёшься? — спросил Юлиан.

— Завтра мы долетаем до Орселя на юге, выгружаем последний товар, и рейс окончен. И я на первом же поезде домой.

Братья говорили с отцом о чём-то ещё, но это были мальчишеские, неинтересные Гахён темы — про корабли, грозы в пути и нечистых на руку торговцах, что пытались обдурить экипаж. Хён же больше заинтересовали те душистые красные ягоды в ящике. Она села на корточки и принялась с интересом их рассматривать. Вытянутые шарики, усеянные какими-то светлыми точками. Девочка тыкнула пальчиком одну из ягодок. Плотная.

Папа посмотрел на дочь, затем украдкой бросил взгляд на стоящего чуть вдалеке и наблюдавшего за разгрузкой начальника, и сказал:

— Хёни, попробуй.

Она подняла глаза. Отец пошевелил бровями, будто подбадривая её. Вышло забавно.

Гахён взяла одну ягоду, протёрла краем своего сарафана и положила в рот. Сочная, сладкая, вкус даже лучше чем аромат. Ли зажмурилась от удовольствия.

— Клубника, — по-доброму рассмеялся папа, — у нас во Фражю она не растёт, а вот в соседней Тиерре её целые поля. Даже обидно. Ты это, возьми себе чуток, пока никто не видит, дома поёшь.

Он снова пошевелил бровями, указывая на ягоды. Дочка улыбнулась, взяла пару горстей и положила себе впередний карман.

— Роджер! — крикнул начальник.

— А? — Зычный голос отца.

— Хер на! Чего стоим? Давай! Быстрей разгрузим, быстрей дома будем!

— Всё, мне пора, ребятки, — он нагнулся и обнял детей своими большими руками, — увидимся послезавтра. И маме передайте.

Дети хором и немного грустно угукнули.

— Ну как тебе?

Из ванной вышла Джию и спросила, кивнув на надкушенную булочку в руках Гахён.

Это воспоминание. Ей тогда было около семи. Это было так давно. Другое время, другие люди, другая жизнь. Давно утерянное, почти забытое, но щемящее и болезненное.

Минджи увидела покрасневшие глаза падчерицы и сразу всё поняла. Ким сделала жалостливое лицо и обняла её, прижав к себе:

— Я обещаю, вместе мы создадим новые воспоминания. Светлые, радостные и яркие. Те, которые не будут приносить тебе боль.

Ли обняла Джию в ответ. Та поцеловала её в макушку и лишь крепче прижала.

Комментарий к Глава 3. Клубника. Так как место действия фанфика – страна, являющаяся аналогом Франции в этом мире, – я решил вложить в уста Джию реальную песню на французском языке. В данном случае это “Pardonne-moi ce caprice d'enfant”, исполненная Мирей Матьё.

По этой же причине, братья Гахён имеют французские имена.

====== Глава 4. Чай. ======

Гахён лежала наверху двухэтажной кровати, и расположившейся внизу Минджи был виден только её лоб, густые бровки и большие глаза, но это нисколько не мешало ей увлечённо говорить, размахивая руками:

— …вообще, мадам Юбин классная, только иногда ехидная, но это даже забавно, — Ким хихикнула.

Ли старалась внимательно слушать её и не давать дурацким мыслям о войне лезть в голову. Девочка боялась, что из глубин разума в очередной раз вынырнут болезненные воспоминания. Едва она чувствовала их холодные длинные костлявые пальцы, пытающиеся схватить и утянуть за собой в пучину страха и отчаяния, как резко трясла головой и начинала пристальнее смотреть на Джию, пытаясь забыться в её словах.

— Кто ещё там будет?.. — спросила девушка саму себя. — А! Точно! Бора! Она моя соседка, кстати. Живёт в доме выше по улице. У неё большой участок, на котором она выращивает овощи и всякое такое, а потом продаёт в город. Но зимой, когда тут ещё стояли войска, на её огород попало много снарядов, и земля стала практически непригодной для посевов. Хотя сейчас Суа вроде как что-то сеет, но я точно не знаю.

Минджи хихикнула:

— Бора такая шумная, ты бы знала. Она весёлая и правда хорошая — всегда придёт на помощь, если её попросят, и хорошо чувствует, когда человеку плохо. Это не сразу видно из-за её энергичности, но так на самом деле и есть. Я думаю, она тебе понравится.

Ким подмигнула Гахён и рассмеялась. Та всё лежала нахмурившись и ведя незримую борьбу с самой собой.

— А ещё там должна быть полковница Хандон. Они тесно общаются с мадам Юбин. Их постоянно видят вместе, но сами они ничего не говорят по этому поводу. Да их и не спрашивают-то особо. У нас в деревне народ понимающий и не лезет в чужие дела, когда того не просят.

Она задумалась, но затем продолжила:

— Я практически ничего не знаю о Хандон. Да, она каждый раз сидит с нами, но почти ничего не говорит — только иногда улыбается с наших шуток и историй. Редко рассказывает что-то сама. Но как я поняла, Хандон очень спокойная… точнее как… уравновешенная, скорее. Ой, а ещё, говорила или нет, не помню, но она на войне потеряла левую руку и ногу, и у неё вместо них стоят теперь протезы. Постарайся не смотреть на них подолгу — это может смутить её, ладно?

Всё такая же хмурая Гахён кивнула.

Оставшееся до выхода время пролетело незаметно. Сборы затянулись, и девушки стали опаздывать, выйдя из дома, когда настенные часы уже пробили восемь вечера.

Дом мадам Юбин стоял в северном конце деревни, недалеко от трамвайной станции и замка рода Хань. Это была двухэтажная каменная усадьба с огороженным садом, полным чудом уцелевших фруктовых деревьев, которые только начинали цвести. В надвигавшихся сумерках ещё можно было различить то, что стены были красноватого цвета. В окнах горел свет, и по мере приближения всё отчётливее слышались голоса.

Джию постучала в дверь. Почти сразу её открыли.

— О! Минджи, мы как раз тебя только и ждём, — староста посмотрела ей за спину, туда, где стояла Гахён, — проходите.

Они зашли. К Ким тут же с громкими криками подскочила невысокая девушка в безразмерном джинсовом комбинезоне поверх такой же безразмерной льняной рубахи и принялась обнимать её.

— Суа, ты что, уже хряпнула? — растерянно спросила Джию.

— Чуть-чуть, — ответила она и рассмеялась.

— Ким Бора, вечер ещё даже не начался, а ты уже? — пожурила её подруга, высвобождаясь из объятий.

— Во-первых, я всегда! — начала Бора. — Во-вторых, у меня был тяжёлый день! Я всё копалась в этом мехе. У него там с движком большие проблемы — топливо в миг куда-то уходит, а так быть не должно. Я пыталась понять, что не так. Ой, а ты Гахён, да?

Она неожиданно перескочила с темы на тему и посмотрела на девочку. Та кивнула.

— Привет! Я — Суа! Будем друзьями?

Она рассмеялась. Ли растерялась.

— Бора, не пугай ребёнка, — неожиданно вступилась за неё мадам Юбин. — Лучше помоги мне посуду перенести в беседку.

Староста хлопотала над столом, раскладывая угощения по тарелкам.

— Давай я помогу? — Тихий мягкий голос.

— Сиди, — нарочито строго ответила Дами.

Только сейчас Гахён заметила сидящую в кресле женщину в потёртом тёмно-синем мундире без погон. У неё были светлые, доходящие до плеч волосы, узкие глаза и красивый нос. Военная форма сидела на ней идеально, но даже так было видно, насколько женщина была худой. Её левую руку прикрывала белая перчатка. Обута была в высокие сапоги.

— Отдыхай, Дони, — Юбин понизила голос. — Можешь пока свет сходить включить в беседке, если хочешь.

Хандон встала, послышался короткий щелчок и лязг металла. Стрельнув глазами, она, прихрамывая, вышла во двор.

Гахён немного боялась женщину по непонятной даже ей самой причине. Она пообещала себе смотреть на солдатку как можно меньше.

— Что-то вы припозднились, — сказала Дами, продолжая раскладывать фрукты на тарелку, — даже Суа не опоздала.

— Что значит «даже Суа»?

Бора возмутилась и собиралась было вскинуть руки, но вовремя вспомнила, что держит несколько чашек, поэтому лишь цокнула и закатила глаза.

Минджи хихикнула:

— Да мы что-то время проглядели. Ой, давайте я тоже помогу? Гахён, ты пока можешь пойти в беседку.

— Нет, — неожиданно для всех ответила девочка.

Все уставились на неё, и она смутилась, но постаралась взять себя в руки:

— Я тоже хочу помочь.

Ли подошла к столу и взяла две тарелки.

Вскоре в беседке уже было всё готово, и гости расселись.

— Ну, Джию, рассказывай, что там нового в городе? — спросила староста, кусая пряник и запивая его чаем.

— Да так, — начала девушка, — магазины почти все ещё закрыты, дороги побиты, дома погорели наполовину. Пригнали пленных гертонцев на работы — дороги заделывать и прочее. И вот как бы людей много, а особо ничего не продвигается. Мост через Ла Тьен так и не починили, плитка везде поломана, дай бог свет хоть есть.

— А что там твоя типография?

— Ой, вы знаете, живёт. Там станки во время оккупации чудом уцелели. Сейчас газеты выпускают, скоро книгу со сказками должны издать цветную — я иллюстрации для неё делаю.

— Кто-то ещё читает газеты? — скептически спросила Суа. — Радио же есть? Кстати, мадам Юбин, радио!

Та кивнула, и Бора потянулась к небольшому приёмнику, стоящему на бортике беседки. Она что-то покрутила там, и из динамика стала доноситься лёгкая непринуждённая музыка.

— Другое дело, — довольно протянула девушка.

— Ой, да, Шиён ещё говорила, — у неё старший брат какой-то мелкий чиновник, — что вроде как собираются жителям пострадавших регионов кредиты выдавать на льготных условиях, чтобы производство восстанавливать.

— Знаем мы эти их льготные условия, проходили уже пять лет назад, когда засуха была. Я тогда ещё только участок в наследство получила, ничего не знала, а тут — бах, и засуха, всё помёрло. Я по дурости кредит взяла этот. Мне дали что? Два мешка удобрений, мешок семян и плуг. А возвращать я что должна была? Пятьсот франков! Нет, ну это нормально?!

Суа говорила громко, лицо её покраснело. Все засмеялись. Она тоже.

— В министерствах там этих сидят одни муд…

— Бора! — пожурила её Минджи. — Тут же дети!

— И что? Пусть знает, что в министерствах сидят одни муд…

И, не договорив, она рассмеялась.

Гахён не заметила, как подхватила общую волну веселья. Кружка чая в её руках приятно пахла травами и грела ладони своим теплом. Девочка глубже вдохнула и сделала глоток.

Ночь уже вступила в свои права, и было темно — лишь беседка освещена висящей на потолке желтоватой лампочкой. Вокруг неё летала пара сонных насекомых — апрель, они только начали вылезать из своих норок. Сад вокруг благоухал, нежный аромат первых цветов смешивался с густым запахом древесины, из которой была сколочена беседка, создавая тот неповторимый дух уютной весенней ночи в кругу близких. Гахён почувствовала, как её тело обмякает, и внутри разливается тепло.

— Мадам Юбин, а что там по поводу земли? У меня воронка на весь участок, я сажать ничего не могу, и засыпать мне её нечем, — спросила Минджи.

— Я через своих людей связалась с деревнями в тылу, но они сказали, что их уже правительство припахало, и землю они продают в первую очередь государству. Вот когда они весь чернозём вывезут, тогда и нам можно будет на остатки прийти, — она покачала головой.

— Жаль, — Ким вздохнула, — но их, конечно, можно понять.

— Да… — протянула Дами. — Когда я ещё маленькая была, мне прадед, царствие ему небесное, рассказывал, что в революцию вообще всю землю сначала отобрали в пользу государства, а потом раздавали «нуждающимся и полезным». Вот тогда людей умерло от голода, конечно… Прадед говорил, что тогда он еле-еле голову свою спас от гильотины. Она ему грозила, потому что он старостой был в Блорели — буржуазия, видите ли. Но местные за него горой встали — любили его. А дед мой потом ещё долго боялся на этом посте быть. А отец уже не боялся, — она усмехнулась.

— Прадед у вас, мадам Юбин, был старостой, дед был, отец был, вы вот. Это что за монархия такая?

Суа, видно, уже перебрала, но говорила всё в шутку, с весёлой улыбкой на лице.

— У нас-то ведь республика! — продолжала она, встряхнув кулаком. — Мы сражались за неё век назад! За свободу! Где выборы? Где альтернативные кандидаты? Где демократия, в конце концов?

Дами рассмеялась, Джию тоже. Гахён не до конца понимала происходящее, но улыбнулась вместе со всеми.

— А кто, кроме меня, кандидатом будет? Ты?

— А вот я и буду! — Бора опять встряхнула кулаком и хихикнула. — Возьму, создам свою партию, будет предвыборная кампания, агитация, всё как полагается.

— Что ты мне сделаешь? На моей стороне армия, — староста кивнула на сидящую рядом с ней Хандон.

Та улыбнулась. Её улыбка красиво очерчивала скулы. Ли невольно засмотрелась, но мигом отвела взгляд, едва полковница посмотрела на неё.

— Хунта! — повысила голос девушка. — Сговор армии и олигархата!

Юбин рассмеялась ещё громче:

— Да, хунта! Контрреволюция! Ты что, военных романов начиталась?

— Вообще да, — уже спокойнее ответила Бора, — откопала на чердаке ящик с книгами — им лет по сорок-пятьдесят каждой. Там всякие повести и романы, посвящённые гражданской войне, стычкам с Валентийской империей и первом конфликте с Кригсрайхом. Всё древнее, как мир, но читать весело — раньше писали так вычурно.

— Военные романы… не дай бог я один начну читать рядом с Хандон, — староста посмотрела на офицерку, — она сразу лезет ко мне в книгу и начинает громко причитать, что там всё неправильно описано, что так не воюют и такого не было.

Хандон негромко рассмеялась. Её смех напомнил Гахён только выпавший и ещё никем не тронутый снег, который мягко шуршал под осторожными шагами пугливых зверьков, прячущихся в лесу.

— Да потому что они всё неправильно пишут! — Хандон слегка шепелявила. — Они хотя бы учебники истории открывали, ну серьёзно. У этих писак мало того, что быт солдат и сражения неправильно описаны, так ещё и сами события перепутаны. Тьфу!

Они засмеялись. Ли, которую вкусные угощения, горячий чай и непринуждённая обстановка уже начали клонить в сон, хихикнула вместе со всеми. Она чувствовала себя в безопасности, ей было тепло и уютно, даже несмотря на то, что она едва знала людей вокруг. Эта лёгкая и непринуждённая атмосфера расслабляла, Гахён словно на секунду попала в одну из картин Джию. Девочка смотрела на счастливые лица, слушала весёлые истории и вдыхала чудесный аромат всё ещё тёплого чая. И никакие ужасные воспоминания не могли потревожить её покой.

В эту ночь Ли не заметила, как уснула. Видимо, это было ещё в беседке у мадам Юбин. Проснулась же она на своей кровати, укрытая тёплым одеялом. Минджи хлопотала на кухне, посвистывал чайник, и ноздри щекотал аппетитный запах только пожаренной яичницы.

Чай, который Гахён неторопливо попивала после того, как закончила с завтраком, напоминал ей о вчерашнем вечере.

====== Глава 5. Прятки. ======

— Во что будем играть?

Спросил Адриан собравшихся на заднем дворе детей. Их было около десятка — соседские ребята. У Гахён была плохая память на имена, поэтому она не могла назвать каждого, да впрочем, это было и не нужно. К сверстникам легко можно обращаться и без имени.

Адриан был самым старшим из детей, — ему было семнадцать, и в следующем году он уже заканчивал школу, но несмотря на это, любил гулять и играть вместе со всеми.

— Стрелялки!

— Нет, лучше в солдат и разбойников!

— Штурм форта!

Мальчишки препирались и всё никак не могли выбрать. Гахён надула губки. Ей не нравились подобные мальчишеские игры. Стоящий рядом Юлиан заметил это.

— Давайте лучше в прятки! — громко предложил он.

Юлиан был всего на год старше сестры и потому хорошо с ней общался. Он был весёлым фантазёром, и сверстники любили его. Ли же была скромной, постоянно витающей в облаках девочкой, и если бы не брат, то она так и не смогла бы вписаться в дворовую компанию. Хён понимала это и была благодарна ему.

— В прятки, только если ты водишь, — сказал Адриан.

— Не-не, Дре, водишь ты, — с нагловатой улыбкой ответил Юлиан.

Он всегда был такой — ничего не воспринимал всерьёз и на всё происходящее лишь широко улыбался.

— Ты, мелкий, ещё указывать мне будешь? — возмутился парень.

— Ты всего на три года старше меня, Дре. И вообще, давай чеканиться!

Он вытянул кулак вперёд. То же сделал и Адриан.

— До трёх побед, — уточнил старший.

— Идёт, — кивнул младший.

— Раз, два, три!

Адриан выбросил ножницы. Юлиан — бумагу.

— Ха! Проще простого! — самодовольно сказал Дре.

— Ещё раз.

— Раз, два, три!

Адриан выбросил бумагу. Юлиан — камень.

— Ты вообще играть умеешь, шкет?

Младший молча вытянул руку вперёд:

— Раз, два, три!

Адриан выбросил камень. Юлиан — бумагу.

— Должно же было тебе хоть раз повезти.

— Раз, два, три!

Адриан выбросил ножницы. Юлиан — камень.

— Чтоб тебя! Давай решающий!

Брат Гахён ухмыльнулся. Он заранее всё продумал, и ему хотелось ещё немного поиграться со старшим, поэтому в следующем раунде он выбросил ножницы, чтобы получить ничью.

— Да как ты так делаешь?!

Юлиан не ответил, лишь протянул кулак:

— Раз, два, три!

Бумага против камня. Красивая победа.

— Ты водишь, — довольно сказал Юлиан.

— К чёрту вас! Давайте бегите, пока я считаю! Раз… два… три…

Гахён, хихикая, сорвалась с места вслед за братом и остальными. Дети выбежали из двора на улицу и бросились врассыпную. Девочка оглянулась, чтобы посмотреть на свой дом — невысокий, кирпичный и словно немного растерянный, непонимающий, что он, одноэтажный домик, забыл здесь, среди двухэтажных и трёхэтажных товарищей. В одном из окон Ли вдруг увидела маму — та смотрела на улицу, подперев голову рукой. Дочка помахала, мать улыбнулась и помахала в ответ.

— Скорей! Сюда!

Юлиан схватил Гахён за руку и затащил в узкий проход между двумя невысокими домами.

— Залезем на эту крышу, и Адриан нас никогда не найдёт!

Брат хихикнул, подбегая к стоящей у стены лестнице.

— Стой, а нас не поругают?

Девочка смотрела на парня, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— Там на втором этаже никто не живёт. Я сколько раз уже залезал — всё нормально было. Давай, давай! Сейчас Адриан уже искать пойдёт!

— Кто не спрятался — я не виноват! — послышалось вдруг.

— Вот видишь! Давай, залезай за мной!

И Юлиан проворно вскарабкался по лестнице. Гахён ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

С нагретой солнцем плоской крыши открывался живописный вид на цветущий Ламорт. Кирпичные домики стояли неровными рядами, держась за руки и с интересом поглядывая на оживлённые улочки. Стояло знойное лето, и прохожие на улицах ходили медленно, никуда не торопясь и наслаждаясь прекрасной погодой. Школьники вышли на каникулы, студенты сдавали последние экзамены, у многих взрослых начался отпуск. Птицы, сморённые жарой, укрывались в тени и лениво напевали какие-то незамысловатые мелодии, удивительным образом дополняя всеобщую идиллию.

Дети лежали на животе и смотрели вниз, наблюдая за белобрысой головой Адриана. Он заглядывал в каждый проулочек, пытаясь отыскать остальных. Он поймал уже двух, но дело продвигалось медленно.

Ли стало скучно, и она перевернулась на спину, чтобы посмотреть на небо. По нему проплывали густые пушистые облака причудливых форм. Одно из них походило на ушастого кролика, бегущего в свою норку. Ветер гнал его вперёд, помогая поскорее добраться до убежища. А вот толстый сонный кот, сидящий на заборе и раздражённо машущий хвостом. Нахлынувшее вдруг облако согнало его с места, и он испуганно побежал вслед за кроликом.

— А когда приедет Ламмерт? — спросила вдруг Гахён, не отрывая взгляда от неба.

Брат задумчиво хмыкнул, продолжая наблюдать за улицей.

— В прошлый раз он был у нас почти год назад, когда ему дали отпуск в училище. В этом году он же, вроде как, заканчивает, — Гахён вздохнула, — я скучаю.

— Он присылал письмо недавно, помнишь? Писал, что учится лучше всех в группе и что ему уже обеспечено место в республиканском флоте. Представляешь, он исполнил свою мечту.

Юлиан неожиданно вжал голову в плечи, прячась от посмотревшего наверх Адриана.

— И Северин не навещает нас, — грустно сказала девочка.

Она вытянула руку и начала пальчиком чесать животик резвящемуся в облаках щеночку.

— А Северин учится в Вуари. Счастливчик, — мечтательно протянул парень, — в столицу попал. Прикольно будет, когда лет через десять он — бах! И в парламенте. Заживё-ём…

Гахён хихикнула:

— Станет президентом! Ли Северин, президент Республики Фражю — звучит.

— И будет у нас нудная страна во главе с человеком, который не любит игры. Ску-ука!

— Сам же сказал, что заживём?

— Заживём мы, как семья политика, — усмехнулся Юлиан, — переедем в столицу, будем жить в особняке, и у нас будет свой личный корабль…

Девочка улыбнулась и ничего не ответила.

Ветер всё гнал облака в вышине, рисуя ими причудливые картины. Они вдруг стали походить на небесные корабли. Плавные линии корпусов, широкие цилиндры труб, округлые бугры манёвровых двигателей. Облака выстраивались в эскадры и уверенно шли на запад. Они стали темнеть, становиться гуще. Ли охватило неясное волнение.

Разорвав белёсую пелену, из гущи вынырнул серый корабль, ощетинившийся стволами крупнокалиберных орудий. Вслед за ним ещё один. И ещё. И ещё. И ещё. Ошмётки облаков в страхе метались по небу, пытаясь укрыться от кровожадного металлического роя, но всё вокруг заполонили суда. Раскалённый воздух из их сопел оставлял марево, в котором силуэты кораблей стали расплываться, превращаясь в неясные грозные тени. Пространство вокруг заполонил низкий, давящий на уши гул.

— Юлиан… — дрожащей рукой Гахён коснулась плеча брата.

Тот обернулся, увидел бледное испуганное лицо сестрёнки и поднял глаза к небу. Он схватил девочку за руку и крикнул:

— Бежим!

Но его голос потонул в грохоте взрыва. Хён обожгло огнём и подбросило в воздух. Словно безвольная марионетка, чьи нити оказались порваны, она провертелась в воздухе и рухнула на мягкий козырёк, который отпружинил под ней и отбросил на каменную плитку улицы. Ли ударилась лицом, и из носа тут же хлынула кровь.

— Юлиан! — прохрипела девочка, поднимая голову.

Вокруг с криками носились люди, разрывались снаряды. По улице пронёсся горящий трамвай. Едкий дым начал есть глаза. Она с трудом встала на ноги.

— Юлиан! — крикнула она, оглядываясь по сторонам.

Всеобщая паника, суета, тучи пыли и яркое пламя.

Родители.

Отец только вчера вернулся из рейса, мать сегодня весь день готовила много еды на ужин. Дом там, через пару улиц. Мама, папа…

Гахён охватил страх. Её родители сейчас там! Нужно бежать! Бежать к ним, скорее! Она не может их покинуть! С ними всё должно быть хорошо! Быстрее, к ним, быстрее, пожалуйста!

Ли зарыдала. Боль отступила, оставив место тупому упорству. Она бежала вперёд, туда, где стоял её дом. Перемолотая взрывами в щебёнку плитка била по ногам каждый раз, когда рядом падал очередной снаряд. Кто-то рухнул, кого-то разорвало в кровавую кашу. Девочка подскользнулась на чьих-то кишках и упала прямо на оторванный торс какого-то мужчины. На его лице застыла гримаса ужаса. Слева раздался грохот, и взрывная волна унесла Ли на противоположную сторону улицы. Она подняла голову и сплюнула бурый сгусток изо рта.

Проход дальше был завален горящими обломками домов. Гахён полезла через них. Срывая ногти, она цеплялась за камни и тлеющие доски. Кровь продолжала хлестать из носа, и девочке было трудно дышать. Ныли колени, ладони и ступни были стёрты до мяса, но она всё двигалась дальше.

Гул тысяч двигателей смешивался со свистом падающих бомб, криками раненых и грохотом взрывов, создавая сумасшедшую фантасмагорию ужаса.

Дым заполонил всё вокруг, мешая обзору. Резкий порыв ветра сдул его, и перед глазами Хён предстал её родной дом. Время будто остановилось, и девочка видела, как с неба медленно падает бомба. Она ломает крышу, из-за чего в разные стороны разлетаются кусочки шифера, летит ниже, — её даже можно увидеть в окне. Секунда, за которую мир успел встретить своё начало и конец, и здание утонуло в пламени. Ли упала на спину, но тут же подняла голову.

Обугленные, дымящиеся развалины на месте прошлой жизни Гахён. Она поползла вперёд на четвереньках. Слёзы на её лице мешались с кровью, и во рту стоял мерзкий солёно-металлический привкус.

Из руин торчала почерневшая рука с расплавившимся обручальным кольцом. Хён рыдала, но не слышала себя в окружающем безумии. Она вложила свои пальцы между пальцев маминой руки. Сухой, чёрствой, нестерпимо горячей мёртвой руки.

Внутри девочки бушевала буря. Страх, ненависть, паника, боль — всё это смешалось и уничтожало её изнутри. Она не могла понять происходящее, не могла принять происходящее, не могла поверить в происходящее. Всё это казалось бредом сумасшедшего, иллюзией, кошмаром. Это просто невозможно! Невозможно! Невозможно!

Оглушающий грохот.

Вспышка.

Боль.

Тьма.

Свет.

Боль.

Вспышка.

Оглушающий грохот.

Гахён упала с кровати и лежала на деревянном полу лицом вниз. Всё тело ломило, особенно ныли плечи.

Грохот и лязг где-то снаружи не стихал.

Она подползла к окну, стараясь двигаться как можно тише. Раннее утро, только начало светать. Судя по всему, она была в каком-то доме. Девочка не помнила, как сюда добралась, но на войне провалы в памяти стали для неё обычным делом. Часто Хён просыпалась и не могла понять, какой сейчас день; что было вчера, неделю, месяц назад; где она; что за люди вокруг; когда она в последний раз ела; как её зовут. Дни, прожитые под постоянной угрозой смерти, были похожи друг на друга, сливались в один бесконечный кошмар.

Ли медленно поднялась на четвереньки и осторожно выглянула в окно. Чёрная земля, огромная воронка от взрыва. Грохот доносился правее. Она перевела взгляд и быстро спрятала голову. По полю грозно расхаживал четырёхлапый мех. У него был приплюснутый квадратный корпус со скруглёнными углами, откуда и торчали длинные, высоко поднятые, как у кузнечика, лапы. В центре возвышалась ощетинившаяся стволами пулемётов небольшая башенка, где сидел экипаж. Такие легко вооружённые машины использовались гертонцами для разведки, зачистки деревень и в качестве огневой поддержки пехоты.

К этому меху была приделана странная, уходящая в землю конструкция. Она волочилась за техникой и перепахивала почву. «Может быть, мины ищут? Или ставят…», — подумала Гахён.

Ей было страшно. Солдаты наверняка захотят проверить дома вокруг. Или они уже сделали это? Тогда почему они не заметили девочку? Или заметили, но специально решили оставить?.. Вдруг она сейчас не одна в этом доме…

На плечо Хён легла чья-то рука. Ли вскрикнула и резко обернулась. Испуганное лицо красивой девушки прямо перед глазами. Секунда. Мягкий голос:

— Солнышко, ты чего?

Секунда. Минджи. Война осталась где-то позади. Ужасы, тяготы, лишения — всё это уже прошло. Сейчас — мир. Весна. Тихая деревня, которая готовится к посевному сезону. Уютный дом, добрая Джию, чистый воздух.

Гахён шумно дышала.

— Что это за мех? Они вернулись? — с паникой в голосе прошептала девочка.

— Тише, тише, — Ким обняла её и прижала к себе. — Это машина Боры. Помнишь, вчера была на посиделке у мадам Юбин? Это её техника. Она огород им копает. Всё хорошо, солнышко… всё хорошо… Он тебя не тронет… он всего лишь вспахивает землю и не тронет тебя…

Ли уткнулась в плечо мачехи. На той была белая ночная рубашка, едва уловимо пахнущая душистым мылом. Хён беззвучно плакала, а Джию всё шептала ей на ухо:

— Всё в порядке, солнышко… он тебя не тронет… ты можешь больше не прятаться…

====== Глава 6. Воронка. ======

За завтраком Гахён внешне уже успокоилась, но внутри всё никак не могла прийти к гармонии.

Она боялась собственных эмоций. То, как резко они вернулись. То, как они заставляли её заново переживать все те ужасные моменты.

На войне было проще. Чувства как будто бы исчезли. Единственное, что она испытывала — первобытный, животный страх во время очередных обстрелов и бомбардировок. Всё остальное — боль, жалость, счастье, отчаяние — ушло далеко на второй план.

Сейчас же любая мелочь пробуждала в Гахён монстра, причиняющего боль ей самой. Что делать? Подавлять эмоции? Уходить в себя, как она делала это во время войны? Но бежать — не выход, Ли прекрасно это понимала. Единственный способ избавиться от этого — сразиться с монстром. Но ведь это — борьба с самой собой. Возможно ли одержать победу в такой борьбе?

Девочка посмотрела на стоящую у раковины Джию. Та мыла посуду и тихонько подпевала играющей по радио песне. Как девушка может оставаться такой весёлой? Как ей удаётся сохранять оптимизм и любовь к жизни? На её долю не выпало никаких испытаний? Хён вдруг поняла, что совсем ничего не знает о своей мачехе. Она собиралась было спросить её, но тут в дверь постучали.

— А? — Ким удивлённо подняла бровки и приоткрыла рот. — Кто это там?

Вытирая руки полотенцем, девушка подошла к двери и открыла её.

— Мадам Минджи? — спросил почтальон, ища что-то в своей сумке.

— Да.

— Вам письмо из города, — невысокий нескладный парень протянул конверт.

— Да? Типография, наверное?..

Джию взяла письмо и, прочитав имя отправителя, улыбнулась.

— Спасибо, вы можете идти.

— Удачного дня, — кивнул почтальон и ушёл.

Девушка с улыбкой смотрела на конверт. Она так и стояла возле закрытой двери.

— Кто там? — осторожно спросила Гахён.

— Шиён, — Ким хихикнула. — Мы не виделись всего два дня, а она уже так соскучилась?

Девушка открыла письмо, но почти сразу громко рассмеялась:

— «Джию! Мы не виделись всего два дня, а я уже так соскучилась!», — затем она с нежностью сказала: — бесподобное создание.

— Булочная через «ч» пишется, Шиён! — неожиданно сказала Минджи после недолгой паузы. — Я точно подарю тебе учебник словесности из нашей типографии…

Она не сдвинулась с места и всё читала письмо, широко улыбаясь и тихонько шевеля губами. Гахён вдруг поняла, что Ким выглядит точно так же, как и мать Ли, когда получала письма от отца, бывшего в рейсе. Она тоже улыбалась и журила мужа за ошибки, словно тот стоял рядом с ней. И было что-то ещё, что объединяло мать тогда и Джию сейчас. Что-то неуловимое. Девочка всё никак не могла понять, что же. Поза? Мимика? Хён словно чувствовала какую-то неясную, неизвестную ей ауру.

— Она приглашает нас на пикник в эти выходные. Пойдём?

Гахён подняла глаза.

— Посидим на природе, поедим вкусностей. Получше познакомишься с Шиён. Вы обе мне дороги, я была бы рада, если бы вы начали хорошо общаться, — сказала Минджи.

Ли нахмурила бровки и закивала.

— Отлично!

Ким уже дочитала письмо и положила его в ящичек. Краем глаза девочка заметила там ещё стопку таких же писем.

— Домоешь посуду? — попросила Джию. — Там немного осталось. Я пока вытащу мольберт и краски на улицу.

Падчерица снова кивнула.

— Ой, да! Послезавтра мне нужно в Пуан — отдать иллюстрации в типографию. Ты со мной? Можем ещё в пару магазинов зайти, купить что-нибудь.

Ли опять только лишь кивнула.

Закончив с порученными делами, она вышла на задний двор, посмотреть, что делает мачеха.

Минджи сидела на небольшом раскладном стульчике без спинки. Перед ней стоял мольберт с карандашным наброском. Приглядевшись, Гахён поняла, что это была огромная воронка, открытое поле и лес позади. Девочка перевела взгляд на настоящую воронку. Чёрную, бездонную, словно поглощающую пространство вокруг, затягивающую в себя свет, эмоции, жизнь. В нос ударил резкий запах пороха и гари, вдруг снова послышались крики раненых и канонада выстрелов. Хён поёжилась, и наваждение пропало.

— А что ты делаешь? — тихо спросила она художницу.

— Ри-су-ю, — не отрываясь от работы, ответила девушка.

— А почему… воронку? Она же… жуткая, — Ли бросила взгляд на яму, но быстро отвернулась.

— Именно поэтому… я её… и рисую… — Джию была очень увлечена рисунком и потому говорила медленно.

— Не понимаю, — Гахён наклонила голову вбок.

— Мне страшно на неё смотреть, — художница наконец оторвалась от мольберта. — Я была дома, когда сюда рухнул снаряд. Взрывной волной мне повыбивало окна и снесло мебель. Меня саму оглушило, и я потом неделю ничего почти не слышала.

Она вдруг потупила взгляд и продолжила:

— Я тогда вспомнила… что война ещё не ушла. На тот момент я жила в Блорели уже почти два месяца и забыла про оккупацию. Я…

Она подняла глаза на падчерицу. Они были пусты и безжизненны. Хён едва сдержалась, чтобы не сделать шаг назад.

— Я почти всю войну провела под оккупацией, — продолжила Минджи севшим голосом. — Имперская армия захватила Мьеж в первую неделю вторжения. Кригсрайх планировал присоединить себе наши земли, поэтому солдаты сразу же стали вести себя как хозяева. Они прилюдно расстреляли всех фражийских чиновников на главной площади и создали свою администрацию. Поначалу горожане давали отпор, но… крысы… коллаборационисты… они сдали всех. Знаешь, Мьеж испокон веков был спорной территорией между Кригсрайхом и Фражю — им попеременно владели то мы, то они. Здесь проживает очень много гертонцев… они-то и сотрудничали с захватчиками.

Джию сглотнула и на несколько невыносимо долгих секунд замолчала. Затем продолжила:

— Мой старший брат всегда был горячей головой — сдуру бросался в любую авантюру и приходил на помощь всем, кто только попросит. Он был сильным и наивным. Поэтому одним из первых вступил в сопротивление. У него был друг, гертонец — Зеер. До войны они были не разлей вода, а после… Зеер возглавил отряд полицаев, сформированный из местных, и лично отдал приказ о повешении моего брата.

Она мучительно горько усмехнулась.

— Отца, артиллерийского офицера в отставке, камнями забила шпана в подворотне. Мы с матерью остались одни. Но она заболела туберкулёзом. Городская больница не работала для фражийцев — пришедшие туда гертонские врачи отказывались нас обслуживать. Мама умерла. Я осталась одна.

Её глаза были бездонной пропастью. Чернее ямы во дворе, чернее ночи, чернее самой тьмы.

— Я впервые в жизни проклинала себя за то, что родилась красивой. Я боялась выходить из дома… но это не спасало… Город умирал от голода, болезней и гертонского террора. Все мои близкие и знакомые погибли. Это был беспросветный мрак. Так продолжалось полтора года, пока республиканская армия не осуществила прорыв на юге, освободив Мьеж и прилежащие земли.

Ким подняла глаза и посмотрела на падчерицу:

— Но я не могла там больше оставаться. Мне было физически и морально тяжело находиться в этом городе. Тогда я сбежала. На своих двоих, на попутных телегах, под промозглыми осенними дождями и ветрами, питаясь всем, что попадётся под руку, я пересекла полстраны и добралась сюда. Мадам Юбин прониклась моей историей и дала вот этот дом. Он пустовал уже несколько лет. Она помогла мне прибрать здесь, даже кормила и давала денег первое время. Всё пережитое было настолько страшным, что мой мозг постарался скорей от этого избавиться, так что я почти всё забыла. Прорыв на юге не остановил имперскую армию, и они пришли и сюда. И тогда я всё вспомнила.

Джию посмотрела на мольберт.

— Я, как и ты, боялась войны, своих воспоминаний о ней. Боялась каждой вещи, которая заставляла меня заново переживать весь этот ужас… Картины помогли мне. Я рисовала все те образы, что кошмарили меня. Я переделывала их, делала из мрачных светлыми. Какими бы жестокими они ни были, я будто насмехалась над ними, превращая в мирные пейзажи. Я смотрела своим страхам в глаза. Каждая моя картина значит очень многое для меня, каждая помогла мне избавиться от какого-то воспоминания.

Она развернулась к рисунку и сделала пару штрихов карандашом:

— Эта работа поможет отпустить последнее, что напоминает мне о пережитом ужасе.

Минджи улыбнулась:

— Тебе тоже нужно взглянуть своим страхам в глаза. Понять их, посмеяться над ними, приуменьшить их. Представь, что они дворовые задиры. Каждый задира расплачется, если его перестанут бояться и воспринимать всерьёз.

— Ты выбрала меня в приюте именно поэтому? Потому что мы похожи? — неожиданно спросила Гахён.

— Тогда я ещё ничего не знала о тебе. Я лишь увидела в твоих пустых глазах себя. Себя полугодовой давности, убежавшую из родного города, ставшего адом на земле, всеми покинутую и опустошённую, терзаемую воспоминаниями. Я захотела помочь тебе. Помочь отпустить всё это, забыть и двигаться дальше. Я понимаю, насколько это тяжело, но именно поэтому я с тобой. Тебе всего лишь пятнадцать, твоя жизнь ещё вся впереди. Я хочу помочь тебе прожить её в удовольствие. Я хочу сделать тебя счастливой.

Ли крепко обняла Джию и уткнулась носом ей в плечо. Она вдруг почувствовала к Ким сильное, давно позабытое чувство. Гахён не могла вспомнить, что же это, но не хотела его отпускать. Она лишь продолжала обнимать мачеху, наслаждаясь этим тёплым щекочущим чувством внутри.

====== Глава 7. Фридя. ======

Вечером Гахён всё никак не могла уснуть. Слова Минджи придали ей сил, и она была взбудоражена. Посмотреть своим страхам в глаза! Именно то, что ей нужно сделать! Насколько бы ужасными они ни были, они остались в прошлом! Они не играют уже никакой роли! Они не могут навредить, если Гахён сама не будет давать им такой возможности!

Первым делом девочка решила разобраться с тем жутким мехом. Наверняка он опять будет разгуливать по полю ранним утром. Забывшись коротким неспокойным сном, Ли вскочила, едва только снаружи послышался ритмичный металлический лязг. Она тихо слезла со второго этажа кровати, стараясь не разбудить мачеху, накинула на себя один из недавно купленных сарафанов и вышла через заднюю дверь.

Редкий туман стелился по земле и растворял в себе лучи восходящего солнца, из-за чего казалось, будто всё вокруг заполнено розоватой дымкой. Рыхлая почва мягко проваливалась под ногами. В прохладном воздухе витал аромат росы и сырой земли. Ли глубоко вдохнула, прикрыв глаза, и двинулась дальше.

В паре сотен метров впереди по полю расхаживал четырёхлапый мех. К задней его части был прикреплён большой широкий плуг. Машина шла очень плавно и практически не тряслась. В предрассветных сумерках она была серо-синей. Гахён присмотрелась к возвышающейся на корпусе башенке. Раньше оттуда, словно клыки, торчали стволы пулемётов, превращая меха в грозного хищника, но теперь его беззубый рот уже не внушал такого страха. Большие механические лапы, похожие на паучьи, вблизи казались не такими грозными и скорее даже несуразными. Да и в целом вид переделанного под трактор боевого меха был комичным. Девочка даже хихикнула.

Направленная вверх выхлопная труба вдруг выплюнула облако чёрного дыма, машина сбавила ход, а потом и вовсе остановилась. Люк на вершине той самой башенки открылся, и из него вылезла Суа в своём безразмерном джинсовом комбинезоне и с двумя косичками.

— Да ёб… — начала было она, но потом заметила стоящую неподалёку девочку: — о, Гахён! Приветики! А ты чой-то тут так рано делаешь?

Ли вдруг стало неловко говорить настоящую причину, поэтому она решила немного слукавить:

— Я всё хотела посмотреть на твоего меха, но днём он где-то прячется и выходит только под утро.

— А, ну это да, — Бора кивнула и улыбнулась сама себе, — днём он отсыпается. Зато по утрам потом жрёт как не в себя!

Она легонько шлёпнула машину по корпусу. Хён вопросительно посмотрела на девушку, и та поспешила объяснить:

— У него расход топлива бешеный какой-то. Тут чой-то не так, я уверена. Он не должен столько жрать. На него так никакой соляры не напасёшься. Я всё копалась в нём, копалась, да так и не нашла, в чём проблема, — она замахнулась рукой, но не ударила, а сквозь зубы сказала: — ты, блин, я же о тебе забочусь!

Гахён хихикнула.

— А может, он так много ест, потому что военный? Им там, может, больше надо? — предположила девочка.

— Так он же уже не военный, а гражданский! Должен сразу меньше жрать! — Она рассмеялась. — У меня вот раньше трактор был, мерволь. Это фирма такая — Мер-во-ле. Они там машины всякие делают, трактора, всякие такие штуки. Так вот сколько мерволю моему хватало соляры на один обход по полю, столько этот мех гертонский тратит дай бог на половину! Ну это как вообще называется?

Ли снова хихикнула. Бора была забавной. Джию оказалась права — девочке действительно она понравилась.

— А откуда у тебя этот военный гертонский мех?

Суа громко захохотала:

— Там такая история! Короче, войска тут неделю стояли, пытались прорваться дальше. Бои там шли восточнее, ты видела, наверное, когда с Джию ехала сюда. Так вот когда наши пошли в контрнаступление и погнали имперцев отсюда, я побежала туда, едва боевые действия восточнее сместились. Ещё было слышно выстрелы, и дымила земля, а я уже бегала среди брошенной техники, искала, что ещё на ходу. Мне трактор нужен был, понимаешь? Мой сдох ещё год назад, новый я купить не могла, потому что в войну все заводы под оборонку переделали и тракторы никто не производил, а поля мне вспахивать надо, у меня окромя этого участка ничего да и нет.

— Ничего нет? — Гахён немного смутилась — ей вдруг показалось, будто вопрос мог ранить девушку.

class="book">Но Бора воспринимала всё в другом ключе и продолжила говорить с задорной улыбкой на губах:

— Ага. У меня вся семья тут жила — я, мама, папа, старшие братья и сёстры. У нас большая семья была. Мы держали здесь хозяйство. Ну… родители держали. Выращивали коров, курей, овец, всё на мясо, шерсть да молоко. Пшено сеяли, ячмень, рожь, гречу даже. Продавали всё в город, причём продавали довольно много, так что жили мы не бедно. Мои старшие братья и сёстры вообще не хотели оставаться в деревне и всё грезили большими городами, лёгкими деньгами, славой и всеми остальными сомнительными радостями жизни. Я одна только никуда не хотела уезжать — мне и тут всё нравилось. Тихая размеренная жизнь на саму себя, природа рядом, скотинушка, времени свободного полно. Живёшь в своё удовольствие, пошто для себя. Мне родители поэтому и оставили хозяйство. Они умерли ещё до войны — старые совсем были. К тому времени мои братья с сёстрами разъехались уже. Я не писала им, что мама с папой умерли, — они бы тогда сразу приехали наследство делить. А они не заслужили! С тех пор, как уехали, даже не навещали ни разу. Вот прям до сегодняшнего дня. Раньше хоть писали, а сейчас даже этого не делают.

Суа на секунду опустила взгляд и поникла, но затем снова улыбнулась:

— Да и не очень-то и надо! У меня тут есть Джию, мадам Юбин, Фридя, ты.

— Фридя? — Гахён нахмурила бровки.

— Фридя, — девушка похлопала по металлической обшивке меха, — Фридрих. Гертонец же.

Она хихикнула.

— Фридя хороший. Капризный только, но хороший. Исправляться начал, а значит, всё хорошо будет, — как-то странно сказала Бора.

— Исправляться? — Девочка не до конца понимала, что же имела в виду собеседница.

— Ну вот он раньше что делал? Разрушал, стрелял во всех. Это плохо? Плохо. А сейчас он что делает? Помогает мне землю вспахивать, семена сеять. Денег поднакоплю, хрюшек с курями возьму — Фридя мне хлевы с курятниками помогать строить будет. Созидает он теперь вместе со мной. Разрушенное же не вернёшь, а новое создать взамен старого можешь. Вот Фридя раньше же злым был, его же смерть сеять создали. А теперь он семена сеет. Осознал он, что неправ был, стыдно ему, теперь вину искупляет. Я вот слышала, что якобы вину искупить нельзя. А я говорю, что можно. Если сам поймёшь, что неправ был, и искренне захочешь всё изменить, то тогда и искупление настанет. Главное, чтобы окружающие его приняли. Я вот приняла, тошто Фридя ещё чуть-чуть, вину загладит, и вообще с ним душа в душу заживём.

— Ты говоришь о нём, как о живом.

— А он кто? — удивилась Суа. — Он живой. Ты как относиться ко всем вокруг будешь, так и к тебе относиться будут. Такое не только с людьми, но и с вещами работает. Вот относишься к вещам с уважением, они к тебе по-человечески относиться будут. Жизнь как зеркало.

— Ты умная, — тихо сказала Гахён.

Бора захохотала:

— Ой, да ладно тебе, я даже школу не заканчивала! Ты лучше беги домой, поспи ещё, а то чой-то в такую рань вскочила, тебе ещё сны досматривать надо. А я тут с Фридей повожусь ещё чутка.

Ли кивнула и направилась к своему дому. Эта встреча была неожиданной по своему исходу. Хён просто надеялась посмотреть на этого меха вблизи и перестать его бояться, а в итоге услышала от Ким много важных слов. Они заставили её серьёзно задуматься.

Девочка уже поняла, что у всех здесь есть какой-то тяжкий груз за плечами. Джию, которая провела полтора года в оккупированном зверьми городе, Юбин, управлявшая деревней во время войны и делавшая всё возможное, чтобы жители чувствовали себя хорошо, Суа, страдавшая от одиночества, Шиён, почти потерявшая в войне семейный бизнес, — все они смогли преодолеть трудности, оправиться от них и двигаться дальше, быть снова весёлыми, радоваться жизни. Гахён впервые подумала о том, что сама действительно сможет перестать бояться каждого шороха, собственных воспоминаний и эмоций. Она вновь сможет ощутить любовь, заботу, найдёт себе какие-то увлечения, новых друзей и заживёт нормальной жизнью.

Она обернулась и посмотрела на стоящего в розоватой рассветной дымке меха. Суа ползала по нему как муравей, рассматривая что-то. Сама машина как-то расслабленно и немного задумчиво смотрела на темнеющий впереди лес. «Фридя», — шепнула девочка и рассмеялась. Милый, немного капризный и привыкающий к мирной жизни мех и его хозяйка — забавная, несерьёзная, но необычайно мудрая девушка.

====== Глава 8. Так много всего. ======

— Ну как тебе у меня и вообще в деревне? — спросила Джию и откусила кусочек хрустящего поджаренного хлеба.

Девушки проснулись в девять утра, чтобы приехать в город пораньше. Ким хотела быстренько решить все свои дела и подольше посидеть у Шиён. Сейчас они завтракали тостами с маслом и пили горячий чай, прогоняя остатки сна.

— Нравится, — кивнула Гахён и неловко улыбнулась. — У тебя уютно, а в деревне красиво.

— Познакомилась уже с кем-нибудь поближе?

— Только с Суа.

— А когда ты успела? — немного растерялась Минджи.

— А… — девочка смутилась, — ну я выходила вчера рано утром на улицу. Ты говорила посмотреть своим страхам в глаза, а я боялась её меха. Я вышла, когда Суа вспахивала поле на нём. Мы разговорились с ней. Ты была права, она мне правда понравилась. Она весёлая, но притом такая мудрая.

— Кстати, да… — Ким зажала в зубах тост и ненадолго задумалась, — я иногда удивляюсь тому, насколько проста, но при этом необычайно глубока её философия жизни… Ого, как загнула сейчас, — она хихикнула. — С ней правда очень интересно поговорить о каких-то таких жизненных вещах. Хм, почему она такая только? Может, потому что всю жизнь провела здесь, в деревне, с прекрасными родителями? Жила для себя, ни на кого не рассчитывала, всем помогала. Выросла вот хорошим человеком. Не думаю, что большой… да даже маленький город — это для неё. Суа до мозга костей простачка и деревенщина.

Джию снова хихикнула, а затем спросила:

— Так, а что там с мехом?

— Он не страшный, — Хён улыбнулась, — он милый, капризный и немного неловкий. Его зовут Фридя.

— Фридя? — Ким рассмеялась. — Она дала своему трактору имя? Это так в духе Боры…

— Суа сказала, что к вещам нужно относиться, как к людям, тогда они будут уважать тебя и дольше прослужат.

— Тогда я дам имя каждой своей кисточке… и баночке с краской… и буду плакать, когда она закончится… «Не-е-ет, Прокопий! Ты был моим любимым цветом спелой вишни!», — Минджи громко рассмеялась, а затем махнула рукой: — я просто дурачусь. Ты доела? А то нам уже собираться пора.

Ли кивнула.

Они убрали за собой, оделись, закрыли дом и вышли на улицу. Трамваи всё ещё не ходили, но все редкие кареты и попутки останавливались у станции. По дороге к ней девушки встретили Юбин и Хандон, которые шли в том же направлении. Офицерка приобнимала старосту за локоть.

— Мадам Юбин! Здравствуйте! — поприветствовала их Минджи.

— Здрасьте! — громко сказала Гахён.

— О! Какие люди! Привет-привет, — заулыбалась Дами.

Хандон красиво улыбнулась и сдержанно кивнула.

— Вы в город? — спросила староста. — Мы тоже. Что, как насчёт вместе поехать? Дорога веселее будет, может, даже сэкономим.

— Прекрасная идея! — согласилась Джию. — Ты же не против, Гахён?

Та тряхнула головой.

— Отлично. Вон там вроде как большая карета подъехала. Места должно всем хватить. Главное, чтобы по пути было, — Юбин вытянула шею и посмотрела вперёд.

Они подошли к карете. Она оказалась пустой и ехала как раз в Пуан. Дамы расположились внутри на двух длинных сидениях. Староста и офицерка — впереди, а девушки — позади. Хандон положила голову на плечо Дами. Какое-то время они ехали в тишине, пока за окном не показались несколько босых людей в грязных до желтизны потёртых рубахах и таких же замызганных штанах. Они работали лопатами и укладывали плитку на дорогу, связывающую деревню с городом.

— Всё никак доделать эту дорогу не могут! Пригнали их сюда, а толку-то? — возмутилась Юбин.

— Вот-вот! Ну конечно, им ломать — не строить. Вот и приходится теперь вкалывать с утра до ночи, чтобы заделать всё то, что сами сломали, — подхватила Джию.

— Но им же тоже тяжело? — неожиданно даже для самой себя сказала Хён.

Она вдруг вспомнила ту девушку с невероятно печальными глазами, которую видела, когда уезжала из города в прошлый раз.

— А нам не тяжело было?! — воскликнула староста. — Не тяжело было нам, когда они перерезали орсельскую железную дорогу и перекрыли поставки продовольствия? Не тяжело было нам, когда они без конца нас бомбили? Когда грабили, убивали, насиловали?

— Тише, милая, тише, — начала на ухо шептать ей Хандон.

— Но не может же быть так, что там все злые? — как-то неуверенно спросила Гахён.

Ей самой слабо верилось в эти слова, к тому же стало страшно гнева Юбин.

— Они столько говна понаделали, что я не верю, что среди них есть кто-то хороший, — холодно отрезала Дами.

— Солнце, — тихо сказала Хандон.

Из-за её лёгкой шепелявости слово прозвучало ещё нежнее.

— А раз они уже делают обычную дорогу, то скоро и железную восстановят, — офицерка посмотрела в глаза старосте.

— А там и землю можно будет закупить… и стройматериалы, чтобы твой замок восстановить, — задумалась женщина.

— А где купить? Всё же сейчас государство скупает, — Дон вела какую-то свою странную игру, но было видно, что делала она такое не в первый раз.

— А где купить? — полуутвердительно повторила Юбин, а затем её словно осенило: — тиеррцы составы погонят первым делом, едва дорогу сделают. Им там тяжко без рынков сбыта-то. Мы их главными партнёрами были. Кой толк им от всего добра с колоний, когда продавать его некуда? Да, да, да, они по дешёвке гнать будут, лишь бы продать. Закупим, восстановим твой замок, подадим документы, чтобы его признали объектом культурного наследия, и тогда вообще на государственные деньги содержать будем.

— А земля? — направила Хандон ход её мыслей дальше.

— А по поводу земли я с Удамом поговорю. Он там с водителем поезда из Гардарии договорится, чтобы вагон грунта по дешёвке отдать. Деньги водителю, а по бумагам там легко всё подправить. Да, да, так и сделаю.

— Какая ты у меня умная, — хихикнула офицерка, — и хитрая.

Гахён с интересом наблюдала за ними. Как Донги так быстро смогла успокоить Юбин? Отвлечь её от негатива, всего парой слов заставив думать совершенно о другом. Сейчас староста выглядела так, будто неприятного разговора не было и в помине. Взаимопонимание между этими двумя? Они настолько хорошо знают и чувствуют друг друга, что легко могут контролировать чужие эмоции? Ли была удивлена. В голове вдруг всплыли отец и мать. Мама была, со слов папы, «вечной паникёршей» и постоянно раздувала из мухи слона. Но муж всё время её успокаивал. Ему хватало всего лишь взять её за руку и тихим спокойным голосом сказать, что всё в порядке, как она тут же успокаивалась. Такое бывает? Девочка снова почувствовала ту странную схожесть людей вокруг с её родителями. Сначала это была Джию, читающая письмо Шиён, теперь Хандон, успокаивающая Дами. Но Хён так и не могла понять, что же конкретно их объединяло.

Когда карета проезжала по мосту через Ла Тьен, Ли невольно выглянула в окно. Ей показалось, или среди работавших там пленных действительно была высокая худая фигура той самой девушки? Гертонцы стояли спиной к транспорту, согнувшись в три погибели, работая лопатами, поэтому девочка не видела их лиц — ей оставалось только гадать.

Юбин и Хандон вышли раньше, а Гахён с мачехой доехали до самой типографии. Это было зелёное двухэтажное здание с большими окнами, нетронутое войной. Открыв широкую входную дверь из давно потемневшего дерева, девушки сразу же оказались среди длинных печатных станков, которые шумно работали, выплёвывая из себя листы свежего номера газеты. У каждого агрегата стояло по трое человек, контролировавших процесс. Ли невольно засмотрелась на бесконечный поток желтоватых страниц, но Джию взяла её за руку, сказав подняться вместе с ней наверх к директрисе.

Деревянная лестница, застеленная ковром, привела их прямо к приоткрытой двери рабочего кабинета. Здесь стояли несколько столов, за каждым из которых сидели люди: кто-то рисовал карандашом на потёртой бумаге, кто-то нервно отстукивал текст на печатной машинке, кто-то быстро перекидывал костяшки на счётах, после чего делал пометки на измятом листе. В дальнем конце комнаты, лицом к двери, за большим тяжёлым столом сидела женщина с очень серьёзным выражением лица, которое, однако, быстро сменилось на радостное, едва она увидела вошедшую в помещение Минджи.

— Наша золотая художница! — сказала женщина.

Та неловко рассмеялась:

— Да будет вам, мадам Тэён! «Золотая»… куда мне там…

— Туда тебе там! — ответила Тэён. — Ты рисуешь прекрасно, у нас новую книгу с твоими иллюстрациями раскупят в первую же секунду!

Джию ещё больше засмущалась.

— Да-да-да! — продолжила директриса. — Так, ладно. Ты принесла рисунки, да?

Художница кивнула.

— Отлично! Тогда останься, потому что нужно будет их обсудить с мсье Сэюном и обговорить ещё пару вопросов.

Тэён указала рукой на сидящего перед ней мужчину с вытянутым лицом и длинным выразительным носом. Писатель встал, приветливо улыбнулся Минджи и представился:

— Ким Сэюн, автор сборников «Сказки дедушки Виви» и «В четыре по полудню». По забавному стечению обстоятельств, вы работаете над картинками к моей книге уже третий раз, но мы так ни разу и не пересекались. Я всё хотел с вами встретиться — у вас прекрасное видение и стиль.

— Оу, как приятно, — Джию хихикнула. — Я Ким Минджи.

— Так, лисичка, садись сюда, нам нужно многое будет обсудить, — директриса кивнула на ещё один стул перед своим столом.

— Джию, ты надолго? Можно я пока погуляю немного по городу? — спросила Гахён, беря мачеху за руку.

Ли было интересно получше рассмотреть Пуан.

Ким ненадолго нахмурилась, затем сказала:

— Хорошо, но только далеко не уходи и будь поосторожнее. Сейчас двенадцать, в три встречаемся в пекарне Шиён. Ты же помнишь, где это?

— На главной площади, напротив собора Святого Габриэля. Его башню видно с любого конца города, — уверенно ответила Хён.

Минджи заботливо улыбнулась, затем покопалась в своей сумке и вытащила оттуда несколько монет:

— На, возьми, если вдруг что-то купить захочешь. Только смотри, бери там, где заранее написана цена, чтобы тебя не обманули.

— Хорошо, — кивнула девочка. — Я пошла!

— Удачи!

Они помахали друг другу, Ли спустилась вниз и вышла из типографии.

Пуан медленно оправлялся после войны. Тут и там люди красили стены, вставляли новые окна и двери, разбирали завалы погоревших вторых этажей. Случайные прохожие несли в руках какие-то большие пакеты и свёртки, здоровались и кивали друг другу, желали приятного дня и двигались дальше. Кто-то высаживал цветы в клумбах и горшках, большими пилами срезали обугленные деревья и вместо них бережно помещали в рыхлую землю тоненькие саженцы. Проезжали телеги, рядом протарахтел немного неказистый автомобиль с открытой крышей. Город заново учился дышать полной грудью.

Мимо Гахён с задорным смехом пробежали несколько ребятишек. Она посмотрела на них и улыбнулась, вспоминая, как точно так же бегала по Ламорту со своими братьями и соседскими детьми. Удивительно, но эти мысли не причиняли ей боль, а наоборот, дарили неясное тепло. Ли впервые поняла, что воспоминания могут быть счастливыми. Ещё шире улыбнувшись, она двинулась дальше по тёплым улочкам весеннего города.

Побродив по переулкам, она вдруг наткнулась на ресторан, в чьих больших широких окнах заметила мадам Юбин и Хандон. Офицерка держала в левой, скрытой перчаткой руке белую чашку и смеялась над чем-то, что сказала сидящая напротив Дами. Донги поставила чашку и с нежностью посмотрела на женщину. Та вдруг перегнулась через стол и чмокнула солдатку прямо в губы. Она покраснела, засмущалась и посмотрела по сторонам. Увидела удивлённо смотрящую на них Хён и быстро отвела взгляд, рассмеявшись. Хандон сказала что-то Юбин, та посмотрела в окно, приветливо помахала Гахён и тоже рассмеялась. Девочке стало неловко, и она быстро скрылась за углом.

Что это они делали?! Они целовались?! Но почему? Ли вспомнила слова своей матери, что люди делают так, когда любят друг друга. Староста и офицерка любят друг друга?! Точно! Всё встаёт на свои места! Вот чем они напоминали ей родителей! Вот что за «ауру» чувствовала Ли! Это была любовь! Искренняя любовь между двумя людьми, которую всегда видно со стороны. Получается, между Джию и Шиён тоже любовь? И завтрашний пикник — это их свидание? Но Гахён же тогда будет лишней? Девочка решила поговорить об этом с мачехой позднее. Она ни в коем случае не хотела мешать им.

Погружённая в эти мысли, Хён не заметила, как оказалась на окраине города, у того самого моста через Ла Тьен. Видимо, у гертонцев сейчас был обеденный перерыв, потому что они все сидели на берегу рядом с мостом и ели что-то из мисок. Ли посмотрела на пленных. Они были худы, под глазами у каждого залегли большие круги, а кожа выглядела сухой. Здесь были как мужчины, так и женщины разных возрастов. Чуть поодаль ото всех сидела та самая девушка с невероятно печальными глазами. Она безжизненным взглядом смотрела на миску, полную какой-то непонятной светло-коричневой массы. Ложка лежала у её ног, а сама гертонка так и не притронулась к еде. Гахён неуверенно подошла к ней и присела на корточки в паре метров поодаль.

— Почему ты не ешь? — тихо спросила девочка. — Ты выглядишь такой изнемождённой.

Она даже не пошевелилась. С трудом разлепив губы, лишь прохрипела:

— Я не могу есть…

— Почему? — продолжала Хён.

— Это моё наказание… моя кара… за то… что я убивала…

Пленница сжимала и разжимала кулаки, уперев взгляд в землю.

— Я обречена… каждый день… видеть то… что сама уничтожила… это мой… ад…

— Но это не ад.

Гахён нагнула голову, пытаясь посмотреть в глаза собеседнице.

— Я… в стране… чьих детей… убивала… пленница… в стране… чью землю… взрывали наши снаряды… я каждый день… вижу лица тех… кого мне… было приказано… убивать…

Она медленно подняла свой мёртвый взгляд на Ли:

— Это мой ад…

— Но ты же не была рождена убивать?

Девочка вдруг всем своим сердцем смогла почувствовать тяжесть ноши гертонки. Ей хотелось хоть немного помочь справиться с этим. Хён увидела в сидящей перед ней пленнице отражение боли всех тех, с кем успела познакомиться за то недолгое время, что прошло с переезда в Блорели. Гахён понимала, что её сил мало, чтобы изменить чужую жизнь, но она хотела хотя бы попытаться.

— Ч-что? — выдохнула девушка.

— Ты не была рождена убивать, — лишь увереннее повторила девочка. — Как тебя зовут?

— Ю… Юхён.

— Ты же не родилась солдаткой, Юхён?

— Нет… я родилась… в семье учителя… у меня было… образование… перспективы… меня мобилизовали… под конец войны… когда сил Кригсрайха… уже не хватало… я не должна была… убивать…

Юхён шумно дышала и говорила со всё бóльшим акцентом. Ли едва удавалось понимать её.

— Видишь? Ты не была рождена убивать. У моей подруги есть ваш мех, который она переделала в трактор. Когда-то он тоже убивал и уничтожал, а теперь создаёт — сеет и пашет. Моя подруга говорит, что он так искупляет свою вину. Раз он, созданный разрушать, может это, то ты точно сможешь!

Гахён говорила с удивлённой улыбкой на лице. Она удивлялась самой себе, что может говорить что-то подобное.

— Но… мех — это машина… а я… человек?..

— Он не просто машина! У него есть имя! Его зовут Фридрих! И у него даже есть характер! — встряхнула руками Ли. — Юхён, ты воспринимаешь всё происходящее как кару за твои дела. Но попробуй представить, что это искупление? Возможность исправить содеянное? Ты не платишь за свои грехи, ты помогаешь людям вокруг и себе в первую очередь.

— Кому нужно… моё искупление… если буквально… всё вокруг… меня ненавидит?..

В голосе Юхён слышалось отчаяние.

— Мне нужно твоё искупление. Я тебя не ненавижу, — уверенно сказала Хён.

Она просто знала, что именно должна говорить в этот момент.

— Мой дом уничтожили в первые минуты войны. Два года я пыталась сбежать и спрятаться, но война всегда находила меня, где бы я ни была. Она забирала всех тех случайных знакомых, что помогали мне. Ещё раньше она забрала всех моих близких. Война забрала у меня всё. Вы забрали у меня всё. Ты забрала у меня всё. Но я тебя прощаю. Я прощаю тебя. Я принимаю твоё искупление и хочу, чтобы его приняла и ты.

Слова о войне не причиняли Гахён такой боли, какую могли бы причинить раньше. Девочка была слишком воодушевлена.

Гертонка подняла полные слёз глаза на Ли.

Хён взяла её сухую руку.

— Прости меня… прости, пожалуйста… прости… прости… прости…

— Я тебя прощаю, — спокойно сказала девочка.

— Э! Какого хера у вас там происходит! — крикнул какой-то мужчина.

Видимо, он был бригадиром и ответственным за пленных, работающих здесь.

— Я побежала! — быстро сказала Гахён и сорвалась с места.

Напоследок она ещё раз посмотрела в глаза Юхён. И улыбнулась.

Часы на башне собора Святого Габриэля уже пробили три, и девочка спешила в пекарню Шиён. По дороге она чуть не снесла двух людей и ещё очень долго извинялась перед ними, прежде чем двинуться дальше. Наконец, она оказалась на шестиугольной площади напротив заветной пекарни.

Минджи уже была там и встретила Гахён, грозно нахмурив брови и уперев руки в боки.

— Я кому сказала в три часа быть тут?

Девочка виновато опустила взгляд. Стоявшая рядом Шиён хихикнула.

— А если бы мы все пирожки уже съели? И тебе бы ничего не осталось? М? — продолжила Джию, пытаясь сдержать улыбку.

Ли подняла глаза и удивлённо посмотрела на мачеху. Та не сдержалась и засмеялась.

— Садись давай. Сейчас перекусим и домой поедем, — сказала Ким, указывая на столик с лежащими на нём пирожками.

Они сели и начали есть. Шиён, подперев голову рукой, долго смотрела на них, затем сказала:

— Ну прям мать и дочь.

— А ты тогда мой муж, — сказала Джию и игриво улыбнулась.

Ши округлила глаза. Художница протянула руку и тихо пропела:

— Baby, take my hand, I want you to be my husband.

И рассмеялась.

— Минджи… — Шиён смущённо улыбнулась и покраснела.

— Я жена, ты муж, Гахён — наша дочь, — мечтательно сказала Ким, — мы живём в моём уютном домике в Блорели, ты успешно продаёшь булочки… Идиллия.

— Но я не продаю тебя, — возразила пекарица.

— Ах ты… — хихикнула Джию и слегка прикусила нижнюю губу.

Хён с интересом наблюдала за ними. Она окончательно убедилась, что эти двое действительно любят друг друга. Она всё хотела спросить про пикник, но решила, что сейчас не лучшее время и стоит поговорить с мачехой дома. Однако девушки сами завели разговор об этом.

— Кстати, завтрашний пикник же в силе? Я жду вас обеих, — сказала Шиён, делая глоток ароматного кофе.

— Мы будем как настоящая семейная парочка отдыхать на природе с нашим ребёнком. Конечно же, всё в силе, — кивнула Джию.

Ши лишь с улыбкой посмотрела на Ким и глубоко вздохнула.

====== Глава 9. Champ pour les amoureux. ======

Едва уловимый аромат парфюма Шиён дурманил голову Джию. Она жадно вдыхала полной грудью, стремясь раствориться в нём. Медовая кожа Ши приятно контрастировала с ослепительно-белым платьем Ким, — они шли, держась за руки, и художница не могла оторвать взгляд от их переплетённых друг с другом пальцев. Шиён немного смущённо смотрела себе под ноги, нервно покусывала губы и часто-часто дышала. Минджи всё не прекращала улыбаться.

Прохладная тень леса сменилась залитым солнцем полем, нетронутым войной. Здесь росли цветы, порхали бабочки, лениво гудели жуки и пчёлы, едва выбравшиеся из своих норок. Солнце играло с облаками в догонялки и хихикало, хотя у него никак не получалось их догнать. Гахён почувствовала тёплые лучики на своей шее и прикрыла глаза, наслаждаясь. Она то обгоняла мачеху с подругой, то, наоборот, отставала от них. По правде говоря, девочка до сих пор ощущала себя лишней и ещё вчера хотела не пойти на пикник под каким-нибудь предлогом, но Ши сказала, что ждёт их обеих, потому Хён стало немного неловко всё пропускать.

— Мы уже скоро придём? — спросила Шиён, поднимая взгляд на Джию. — А то я уже так устала идти…

— А вот жила бы ты со мной в деревне, то не приходилось бы так далеко на природу выбираться, — с хитрой улыбкой ответила художница. — У меня там просто сто метров от дома пройти — и ты на природе.

— А вот жила бы ты со мной в городе, то мы бы виделись каждый день, а не пару раз в неделю, — парировала пекарица.

— Ах ты… — прищурилась Ким.

Они остановились, и Минджи кивком указала на пятачок земли, окружённый высокой травой и цветами. Девушка поставила корзину для пикника, достала и расстелила покрывало, на которое стала выкладывать вкусности. Шиён присела рядом, поправила своё небесно-голубое платье и сказала:

— Странно ты места для отдыха выбираешь.

— Ты же сама меня попросила выбрать, куда мы поедем! — отвлеклась от продуктов Джию. — Я у знакомых поспрашивала, где в округе самое красивое место для отдыха, мне сказали, что вот это поле недалеко от Паляреза.

— Сразу видно, что ты не местная, — Ши улыбнулась, и Ким провалилась в ямочки на её щеках. — Тебе не сказали, как называется это поле?

Девушка покачала головой.

— Champ pour les amoureux — поле для влюблённых, — Ли наклонила голову и слегка прикусила губу.

— А что-то не так? — художница повторила движения подруги.

— Пока мы шли, я видела много красивых цветов. Я пойду пособираю их, — негромко сказала Гахён и зашагала в сторону, не дожидаясь ответа.

— Ой, да! — отвлеклась Джию. — Можно будет сделать венки, или вплести цветы в косы. А я потом это всё нарисую!!!

Она мгновенно засияла, а Шиён рядом лишь хихикнула.

Хён кивнула и быстро убежала на другой конец поля. Здесь, среди молодой зелёной травы виднелись гиацинты, крокусы, нарциссы, мускари, тюльпаны. Их пёстрое многообразие разбавлялось жёлтыми и белыми россыпями ветрениц и весенников. Девочка двумя пальцами нежно взяла огненно-красный бутон тюльпана и вдохнула неясный сладковатый аромат. Зажмурившись от удовольствия, она решила не трогать его. Затем подтянула к себе узорчатый нарцисс. Его запах оказался очень ярким и терпким. Хоть цветок и был красивым, Ли всё же решила его не срывать — от запаха легко могла разболеться голова.

Попробовав каждый аромат, Гахён уже перестала их различать. Её нос забился, и она начала чихать. Она присела на землю, решив, для начала, вдоволь начихаться, а потом собрать много маленьких ветрениц и весенников. Они выглядели очень мило и почти не пахли.

Поодаль, среди деревьев, Хён различила маленькую любопытную лисичку. Она подняла мохнатую головку и смешно шевелила чёрным носиком, принюхиваясь. Девочка хотела подольше полюбоваться ей, но резкий чих спугнул зверька. Она грустно улыбнулась и снова чихнула.

Тем временем Джию закончила выкладывать еду и вздохнула. Шиён отцепила виноградинку и съела, широко раскрыв глаза от того, насколько та была вкусной. Девушка взяла было ещё одну, но тут прямо перед ней оказалась Минджи, приоткрывшая рот и выжидающе смотревшая на подругу. Ли хихикнула и положила ягоду ей в рот, при этом коснувшись пальцами пухлых горячих губ.

— Ай! Не кусайся! — одёрнула руку Ши.

— Я не кусаюсь! — возразила художница и игриво сказала: — пока меня не просят.

Подруга смотрела на неё, пытаясь сдержать смущённую улыбку. Джию взяла виноград и поднесла к губам Шиён. Та аккуратно забрала его ими из пальцев Ким, при этом слегка коснувшись последних. Они были прохладными. Одуряющая свежесть ударила в голову пекарицы, и она прикрыла глаза, растворяясь во внезапно нахлынувшей эйфории.

Палящее солнце стёрло все границы, и Ли буквально чувствовала сидящую рядом с ней девушку. Кажется, или действительно стало жарче? Сквозь вдруг резко ставший вязким воздух она ощущала Минджи каждой клеточкой своего тела. Она до безумия освежала, как прохладный дождь в душный летний день, как пряный морской бриз, как клубничное мороженое в полдень. У Ши закружилась голова, и она опёрлась на одну руку. В следующее мгновение её ладонь накрылась ладонью Джию, и длинные пальцы холодком заполнили пространство между собственных пальцев пекарицы. В каком-то полусне она — не увидела — почувствовала руку Ким со сжатой меж длинных пальцев виноградинкой. Шиён потянулась за ней, но Минджи медленным движением положила ягоду себе в рот. Ли вплотную приблизилась к лицу подруги (подруги?) и ощутила её невероятно горячее дыхание на своих губах. Ким со стоном выдохнула.

— Я собрала цветов… но я могу пособирать ещё! — Из высокой травы показалась худая фигурка Гахён.

Она поняла, что пришла в самый неподходящий из всех возможных моментов.

— Нет-нет, этого достаточно! — сказала Минджи странно дрогнувшим голосом.

Шиён покраснела и опустила взгляд, потянувшись было к винограду, но затем одёрнула руку, взяла первое попавшееся яблоко и громко захрустела им.

— Я правда могу пособирать ещё…

— Всё в порядке… в смысле, этого достаточно, — попыталась ободряюще улыбнуться Джию.

Ши всё ещё стыдливо смотрела куда-то в сторону и ела яблоко.

— Садись, будем тебе заплетать косички с цветами. Что ты там собрала, кстати? — окончательно перевела тему Ким.

Гахён села на покрывало спиной к мачехе и положила охапку маленьких цветов рядом с собой.

— Там было много больших цветов, но они пахли слишком сильно и были очень красивые, так что мне стало жалко их срывать. Я собрала маленьких — они миленькие, — сказала Хён.

— Ты не прогадала, — неловко хихикнула Джию.

Она взяла волосы падчерицы и начала плести косички, то и дело поглядывая на Ши.

— Можешь взять что-нибудь пожевать, — спустя какое-то время сказала Минджи.

Было непонятно, к кому конкретно она обращается. Пекарица никак не отреагировала, а Хён сказала, что пока не хочет есть.

Повисло очень неловкое молчание, которое категорически не устраивало Джию. Больше всего её не устраивала до сих пор стыдливо молчащая Шиён.

— Шиёна, — ласково обратилась художница к подруге, — а знаешь, как называется пицца из маленькой лошади?

Ли недоумённо повернула голову.

— Пепепони, — ответила Ким и в ту же секунду громко рассмеялась.

Пекарица тоже засмеялась, и Гахён подхватила общую волну веселья.

— Пеперони — это колбаса, которую используют в пицце, а не сама пицца, — сказала Ши, закончив смеяться.

— Ты, блин, чего шутку портишь!!!

Минджи с каким-то наигранным детским недовольством постучала кулачками по своим бёдрам. Её подруга снова рассмеялась, затем сказала:

— А я тоже хочу косички с цветами!

— У тебя волосы короткие, Ши, — ответила Ким.

— Я. Хочу. Косички. С. Цветами, — прочеканила она в ответ.

— Хо. Ро. Шо, — передразнила её Джию. — Сейчас Гахён закончу, и мы с ней вместе заплетём тебе. Да, Хёни?

Девочка радостно закивала.

Волосы Шиён были мягкие и приятные на ощупь. Гахён понравилось трогать их и вставлять меж прядей маленькие белые цветочки. Девушки решили заплести ей несколько косичек с каждой стороны головы. Хён заплетала слева, а Джию — справа. Ши то и дело хихикала, когда чужие пальцы касались её головы. Девушка объяснила, что её кожа очень чувствительна и потому ей щекотно.

Когда они закончили с волосами пекарицы, то стали заплетать косички уже самой Минджи. Она сидела, прикрыв глаза и улыбаясь. Ей нравилось, когда кто-то возился с её волосами.

Затем Ким буквально из ниоткуда достала большой блокнот в кожаном переплёте, объяснив, что делает здесь быстрые скетчи, которые потом могут перерасти в полноценные картины. Она попросила Гахён и Шиён попозировать и сделала несколько набросков. Но потом художницу будто осенило, и она начала быстро-быстро что-то черкать. На вопросы девушек она только отмахивалась, а рисунок не показывала. Закончив, она таинственно улыбнулась, сказав, что покажет всё, когда придёт время.

Они бегали по полю, пытаясь перегнать бабочек и друг друга. Выдохнувшись, они вернулись и решили доесть остатки еды. Минджи и Шиён всё о чём-то разговаривали. Ши спрашивала у подруги про работу, картины, природу, дом, деревню, довоенную жизнь в другом городе. Они вспоминали детство и говорили о любимом мороженом, красоте цветов и прекрасном пении птиц. О том, как мсье Жанкур — сосед пекарицы — часто захаживает к мсье Одьё, и как их постоянно видят вместе в кафе. О том, как хорошо, что в городе восстанавливают телефонную связь и ставят таксофоны. О том, как приятен воздух в Блорели весной; о том, как красив замок рода Хань. О том, как интересно было бы полетать среди звёзд и потрогать солнце. О том, понимают ли собаки разных пород лай друг друга или нет, и о том, что у мамы-медали не дети, а настоящее золото. Гахён слушала их и смеялась вместе с ними. Ей было хорошо. Так же хорошо, как и у мадам Юбин. Нет, даже лучше. Намного лучше.

Девочка достала из миски какую-то ягоду и машинально откусила. На языке заиграл до боли знакомый вкус. Она посмотрела на половинку ягоды, которую держала в руке — это была клубника. На мгновение внутри Хён воцарилась тьма. Она начала поглощать всё вокруг, засасывать радость, счастье и ощущение умиротворения. Но стоило девочке поднять взгляд на веселящихся Джию и Шиён, вдохнуть этот сладковатый аромат весеннего вечера, как тьма внутри рассеялась, а в голове отпечаталась стоящая перед глазами картина. Гахён улыбнулась и доела клубнику.

По домам девушки расходились под огненно-рыжий пляс заката. Напоследок, перед тем, как Джию села в карету, она обняла Ши, чмокнула её в щёчку и прошептала:

— Спасибо, этот день был чудесным, — она посмотрела прямо в глаза подруге, будто хотела сказать что-то ещё, но так и не решилась.

Попрощавшись ещё раз, она с Гахён села в карету. Всю дорогу художница задумчиво смотрела в окно, и на губах её играла мечтательная улыбка.

====== Глава 10. Туда... ======

Когда девушки вернулись домой, Джию заметно погрустнела и на все вопросы Гахён отвечала, что просто устала. Однако Ли видела, что это была не просто усталость. Они выпили горячего чаю, девочка приняла тёплую ванну и легла в кровать. Ким же всё сидела за письменным столом в свете доживающей свой век свечи. Перед художницей лежали лист бумаги и ручка. Она долго не решалась ничего написать.

Хён то засыпала, то вновь просыпалась, а мачеха всё сидела за столом, печально опустив голову. Девочка даже хотела встать и снова поговорить с ней, но не решалась.

Во время очередного пробуждения, в каком-то полусне Ли увидела, как Джию воодушевлённо что-то строчит на бумаге. Улыбнувшись про себя и успокоившись, падчерица уснула.

Однако проснувшись с первыми лучами солнца, она застала Минджи сидящей за столом и грустно смотрящей на исписанный лист. Девочка аккуратно спустилась с кровати, тихо подошла к Ким и обняла её. Та сначала вздрогнула, но потом положила руку на щеку Гахён и тихо сказала:

— Ты уже проснулась?

— А ты ещё не ложилась? — вопросом на вопрос ответила Хён.

Художница неопределённо вздохнула, сложила лист вчетверо и убрала в один из ящичков.

— Да… мне не спалось…

— Тебе нужно поспать.

— Да-да, я сейчас лягу…

— А… — Гахён на секунду замялась, но потом всё же решила набраться смелости и спросить: — ты писала письмо Шиён, да?

Минджи горько усмехнулась и прохрипела:

— Да…

— Но ты не будешь его отправлять?

Джию покачала головой.

— Почему?

Ли посмотрела прямо в глаза мачехи. В них виднелась печаль.

— Потому что… — она выдохнула, — я не знаю… Мне кажется… что я ошибаюсь…

— В чём? — Девочка нахмурила бровки.

— Мне кажется, что я выдаю желаемое… за действительное… и на деле всё не так, как я это вижу… Я боюсь что-либо делать сейчас… потому что могу сделать только хуже…

— Ты боишься признаться в любви Шиён? — с наивной детской прямотой спросила Хён.

У Минджи перехватило дыхание, она резко встала со стула и сказала:

— Я очень устала, солнышко. Я пойду спать. Прости, я не приготовила завтрак, но на кухне должен быть хлеб, сыр и, вроде бы, колбаса. Поешь их, а на обед я обязательно сделаю что-нибудь вкусненькое.

— Но почему ты боишься? — стояла на своём Гахён. — Она же тоже любит тебя.

Ким встала как вкопанная.

— Это же так видно, — продолжала Ли, — вы так хорошо ладите, проводите время вместе, вам весело и хорошо! Вы даже почти поцеловались, как мадам Юбин и Хандон!

Джию опустила голову, помассировала глаза пальцами и тихо ответила:

— Хёни, ты ещё слишком маленькая, чтобы это понять. А сейчас я ложусь спать, потому что действительно очень устала.

Она быстро переоделась из платья, в котором была ещё вчера на пикнике, в длинную ночную рубашку и легла на кровать, отвернувшись лицом к стене и с головой укрывшись одеялом. Девочка же прошла на кухню и начала готовить себе завтрак, всё ещё раздумывая над ситуацией.

Минджи и Шиён любят друг друга! Это же так очевидно! Но при этом они до сих пор не вместе? Джию почему-то боится делать следующий шаг, Ши, видимо, тоже. Но так не должно быть! Гахён не хотела, чтобы её мачеха страдала из-за любви. Любовь же должна приносить людям радость и счастье! Она не должна приносить боль! Иначе это уже не любовь, а что-то другое, какое-то злобное чёрное существо, которое прикрывается радужной личиной любви и строит людям козни. Оно мелкое и противное, и его никак нельзя подпускать к себе!

Нужно как-то свести Джию и Шиён вместе! Но как? Девочка откусила бутерброд и задумалась. Она бросила взгляд на мачеху, затем на стол и ящичек, куда было убрано написанное Ким письмо. Пекарица должна его получить! Но как? Как, если Минджи не собирается его отправлять?

Тогда Гахён нужно взять всё в свои руки.

Она отложила недоеденный бутерброд и тихонько прошла к столу мачехи. Ли открыла тот самый ящик. В нём была целая стопка исписанных листов. Быстро пробежавшись по ним глазами, она поняла, что в каждом из них Джию признавалась в любви подруге. И каждое из этих писем так и не дошло до своего адресата.

Девочка взяла из общей кучи написанное этой ночью письмо. Она не смогла сдержать своё любопытство, развернула листок и начала читать:

«Милая Шиён,

Солнышко моё,

Волчонок,

Ты постоянно делаешь вид, будто тебе не нравится, что я так тебя называю, но на самом деле ты это любишь, я знаю. И ещё я знаю, что ты сейчас с притворным недовольством вздохнула и закатила глаза. А теперь ты улыбаешься. Видишь, я знаю всю тебя.

Сегодняшний пикник был прекрасен. У меня не хватает слов, чтобы описать мои чувства. Всё было так чудесно, сказочно, нереально. Природа, еда, ты. Ты была так чудесна, сказочна и нереальна. Серьёзно, Ли Шиён, ты действительно существуешь? Я не верю! Я не верю, что ты, настолько прекрасная, существуешь на самом деле. Мне легче думать, что ты всего лишь плод моего воображения, но нет, Гахён тоже видит тебя, так что ты реальна.

Кто знает, будь ты правда моей мечтой, то, может быть, мне жилось легче. Легче, с осознанием того, что ты просто недостижима, что настолько прекрасная ты попросту нереальна. Но ты есть. Ты здесь и сейчас читаешь это письмо. Читаешь это, пока я умираю от любви к тебе. Она убивает меня и заставляет жить. Она мой свет и моя тьма. Мой сон и явь. Моё настоящее и будущее. Это всё моя любовь. Это всё ты.

Я так боюсь писать это тебе. Мне страшно, что ты можешь не принять мои чувства. Страшно, что ты можешь их отвергнуть. Страшно, что ты просто не испытываешь ничего в ответ.

Но сегодня мы почти поцеловались, помнишь? Это же правда был почти поцелуй? Ещё секунда, и наши губы слились бы в сладком поцелуе со вкусом винограда, твоих духов и весны. Одна мысль об этом опьяняет меня. У меня дрожат руки, пока я пишу это.

Я не знаю, как закончить это письмо. Возможно, оно станет очередным моим письмом в никуда. Оно отправится в нижний ящик моего стола к своим братьям — таким женеотправленным любовным письмам, которые никогда не достигнут своего адресата. Мне больно осознавать это. Мне больно каждый раз изливать душу на бумаге, признаваться тебе в любви, а затем убирать всё в стол, тушить, закапывать, убивать. И вновь видеться с тобой, чувствовать этот жар, эту непреодолимую тягу, эту эйфорию.

Я люблю тебя, Шиён»

Закончив читать, Гахён только утвердилась в мысли, что делает всё правильно. Она на цыпочках подошла к лежащей Минджи, чтобы проверить, не проснулась ли та.

— Прости, мама, это для твоего же счастья.

Шёпотом извинилась Гахён, а затем схватила небольшую кожаную сумочку, купленную ей ещё в первый день, и пулей выскочила из дома.

Теперь надо добраться до Пуана! Но как? Ловить карету в одиночку было довольно рискованно — неизвестно, что могло быть в голове у кучера. Трамваи так до сих пор не ходили, да у девочки совсем не было денег. Идти пешком? А сколько это займёт? Если на карете они доезжали до города за пару часов, то на своих двоих дорога займёт все четыре, а то и пять. Это слишком много! За это время Джию может проснуться, переволноваться и что угодно ещё! Нет, добраться до Пуана нужно как можно скорее.

Ритмичный металлический скрежет прервал размышления девочки. Она повернула голову и увидела выходящий на дорогу мех Суа. Он довольно быстро, как лошадь рысцой, перебирал своими четырьмя механическими лапами и двигался куда-то на запад.

— Суа! — крикнула Гахён, подбегая к машине.

Фридя резко затормозил, и из открывшегося люка показалось перепачканное мазутом счастливое лицо Боры.

— Гахён!!! — девушка радостно помахала крошечной ручкой в огромной кожаной перчатке.

— А ты в город едешь? — с надеждой спросила девочка.

— Ага! Я наконец-то разобралась с расходом топлива! Там у самого основания шланга гайка ослабла, и вся соляра вытекала. Я всё заменила, почистила ещё на всякий случай, и Фридрих Борович теперь работает как новенький! Вот в Пуан на нём еду, чтобы запчастей взять, удобрений и, может, ещё чего. А ты чего опять в такую рань вскочила?

— Мне нужно доставить письмо Шиён! От Минджи!

— А чего не через почту?

— Так… медленно слишком! А письмо срочное!

— А чего сама Джию не доставит?

— А она… она спала плохо ночью, потому легла сейчас. Ты можешь меня подбросить до Пуана?

— А Джию тебе что, денег не оставила?

— Оставила, но… интереснее с тобой вместе поехать! Да и я так сэкономлю.

Бора рассмеялась, а затем махнула рукой:

— Садись на броню, довезу, окрестностями полюбуешься!

Гахён облегчённо выдохнула и мысленно понадеялась, что ей больше никогда не придётся врать кому-то, тем более сочиняя на ходу.

Она забралась на меха и устроилась поудобнее у самой пулемётной башни. Тут было довольно много свободного места, рассчитанного, видимо, для десантников и штурмовиков. Люк Суа оставила открытым, так что Хён могла видеть её макушку, накрытую кепкой, из-под которой торчали её неизменные две косички.

Солнце едва отцепило свой нижний край от горизонта и теперь лениво карабкалось по небу. Заводили заутреню птицы, воздух постепенно покидала прохлада ночи. Ли вдохнула полной грудью и улыбнулась. Ей нравилось. Не что-то конкретное, просто в её груди разливалось какое-то тёплое чувство, которое она не могла описать по-другому. Ей нравилось. Ей просто нравилось.

— А что за письмо-то? — спросила Бора, которую, видимо, не устраивало молчание.

— Для Шиён, — ответила Хён.

— Да я помню, — девушка хихикнула. — Что там?

— Ну…

Ли замялась. Она не была готова к такому вопросу.

— В любви, что ли, ей признаётся? — снова хихикнула Бора.

Гахён удивлённо вскрикнула, так как не ожидала, что Суа всё поймёт.

— Понятно, — как-то грустно ухмыльнулась она. — Ну… оно понятно было. Она как ко мне на чай заходит, так постоянно говорит, какая Шиён хорошая, какая красивая, как с ней весело и приятно… О том, какой у неё прекрасный парфюм, как восхитительно она готовит… О том, как хорошо одевается, и какой у неё приятный голос… О том, что она всё зовёт Джию переехать в Пуан, а та не знает, перебираться или нет… Шиён, Шиён, Шиён… Она так часто о ней говорит, что тут всё было очевидно…

Бора горько вздохнула и надолго замолчала.

— Помню, я её угостила мёдом в первый день, как Джию приехала… — начала девушка после паузы. — Тогда ещё война шла, а Джию была такой замкнутой в себе — не то что сейчас… Когда бои начались здесь, она часто спала у меня, потому что ей было страшно спать одной… А потом я ей помогала дом заделывать, после ухода войск. У неё там крышу проломило так, что ламп не надо было — всё солнце освещало, — Ким неловко усмехнулась своей же шутке. — Она потом меня в щёчку чмокнула и сказала, что моя должница теперь. Я попросила нарисовать свой портрет… Она нарисовала… Он у меня в спальне висит… Он ещё подписан так её красивым почерком — «мастер Джию» и сердечко… У неё такой красивый почерк… хотела бы я получить любовное письмо, написанное им…

Бора вдруг дёрнулась, украдкой вытерла глаза и сказала:

— Ой, что-то я размечталась.

Гахён всё поняла, и ей вдруг стало нестерпимо жалко девушку. Она залезла к ней в кабину, хоть места там едва хватало для двоих, и крепко обняла подругу, тихо сказав:

— Ты такая хорошая, Суа. Ты заслуживаешь всей любви мира.

— Заслуживаю… но никто мне её не даёт, — ответила она, но резко осеклась: — так, я что-то вообще расклеилась. Танкисты не плачут! Танкистки — тем более! Ой, вылезай, посмотри, мы сейчас будем через рисовые поля проезжать — они красивые. Такие водой залитые, блестят.

Хён вылезла наружу и посмотрела в сторону. Лазурная гладь воды отражала отходящее ото сна небо, и её пронзали зелёные пики стеблей. Среди них девочка заметила пролетающую стайку воробьёв и хихикнула.

— В этом году весна тёплая очень, вот рис раньше и высадили. Обычно позже садют, — пояснила Бора.

Остаток пути Гахён любовалась природой, слушая болтовню Суа про всё подряд — от правил посадки яблонь до устройства крупнокалиберного орудия небесного линейного корабля «Шарлемань Великолепный». Ли по правде было интересно слушать подругу — она знала так много всего, говорила просто и увлекательно, постоянно вставляя какие-то шуточки и подмечая забавные сходства. Так, за разговорами дорога прошла незаметно.

Мех подходил к мосту через Ла Тьен, когда Бора сказала:

— Так, ну рынок на этом берегу левее, так что мне туда, а тебе вот по мосту прямо. Ну ты знаешь, наверное.

Хён кивнула, ещё раз обняла девушку и сказала:

 — Спасибо, Суа, ты правда очень помогла мне. Ты очень хорошая.

— Иди уже! Время теряешь только, — отмахнулась Ким.

Девочка слезла с брони и ещё раз посмотрела на подругу. Ей вдруг безумно сильно захотелось сделать её счастливой. Только вот Гахён не знала, как. Она вздохнула и побежала в сторону высокой прямоугольной остроконечной башни, видневшейся с любого конца низкого города.

Заветная пекарня была открыта, а сквозь окна Ли видела стоящую за прилавком Шиён. Это придало ей сил, и она буквально влетела в заведение, чуть не сбив высокую полную женщину с корзиной в руках. Невнятно сказав «простите», девочка подбежала к прилавку, на ходу вытаскивая письмо из своей сумочки. Она положила его прямо перед ничего не понимающей пекарицей и выпалила:

— Это письмо от Джию! Она боялась его присылать тебе, но тебе нужно его увидеть! Ей нужно, чтобы ты это увидела!

— Чего? Гахён? Где Минджи? Почему ты одна? Что происходит? — Ши выглядела очень растерянной.

— Пожалуйста, просто открой и прочитай это письмо! Это очень важно! Оно правда от Джию! Ты можешь понять по почерку!

— Хорошо-хорошо, — согласилась Шиён, всё ещё не до конца осознавая происходящее.

Она взяла бумагу из рук Хён, развернула и начала читать. Сначала пекарица закатила глаза и вздохнула, затем улыбнулась и хихикнула. Но потом её охватила тревога, а закончив читать, она шокированная села на стул. Отдышавшись, Ши посмотрела на девочку и спросила:

— Это правда?

====== Глава 11. ...и обратно. ======

— Да! — воскликнула Гахён.

Шиён прикрыла рот рукой и задышала часто-часто, не прекращая шептать:

— Она любит меня? Она любит меня? Она правда любит меня?

Хён зашла за прилавок, взяла пекарицу за вторую руку и спокойно сказала:

— Да. Ну же, напиши ей письмо в ответ.

На глазах девушки выступили слёзы, но она улыбалась:

— Боже… я думала, я одна такая дура — влюбилась в подругу, но нет… мы две такие дуры… боже, как же я её обожаю… Ты права, мне надо написать ей.

Ши скрылась в подсобном помещении, но вскоре вышла с листом бумаги и ручкой. Немного подумав, она начала писать. Гахён крутилась и вертелась на месте, так как была слишком взволнована. Наконец-то они будут вместе! Минджи больше не будет страдать, они с Шиён будут счастливы! А вдруг они начнут жить друг с другом? Тогда у девочки будет семья? Новая семья? Новая семья, которая подарит ей радость, счастье, любовь и заботу? У Хён перехватило дыхание. Неужели? Правда? И всё благодаря ей?

Меж тем Шиён закончила писать и подняла глаза на девочку:

— Но как теперь его доставить? Неизвестно, когда оно дойдёт почтой...

— Я отнесу его. Так же, как и принесла письмо тебе, — уверенно ответила Гахён.

— Но одной же опасно.

— Не переживай. Я справлюсь. Сюда же я добралась, — подмигнула девочка.

Пекарица усмехнулась, сложила листок и протянула его падчерице Минджи, при этом сказав:

— Проклятая работа. Я бы отправилась с тобой, но я не могу оставлять лавку посреди дня. Я постараюсь приехать сегодня вечером.

— Ничего страшного! Джию всё равно сейчас спит — она так и не легла ночью.

Шиён покачала головой. Хён забрала письмо, улыбнулась и выбежала из пекарни.

С севера ветер гнал облака, город уже давно проснулся. Вернуться в деревню на мехе Суа не получится — на рынке она застрянет надолго, так что ждать её не имеет смысла. На карете — тоже, ведь у Ли не было с собой денег. Оставался единственный вариант — пешком. Она хотела бежать, мчаться изо всех сил, но решила, что так устанет намного быстрее, а путь предстоял долгий. Поэтому, выбрав удобный темп, девочка направилась по дороге из города.

Переходя через мост, она невольно искала взглядом Юхён. Однако той не было. Вздохнув, Хён пошла дальше.

По своим расчётам, она шла уже около часа, когда облака, гонимые ветром, стали темнеть, воздух остыл, а птицы перестали петь. Гахён поёжилась. Ещё не хватало попасть сейчас под дождь. Она решила ускорить шаг.

Чёрную землю разукрашивала зелёная трава, воронки от снарядов затапливало водой, и рядом с ними часто можно было увидеть маленьких пушистых зверьков, которые сейчас, однако, куда-то попрятались. Иногда меж полей и деревьев мелькала железная дорога. То тут, то там её чинили люди — не только пленные гертонцы, но и сами фражийцы, одетые в рабочие комбинезоны из плотной ткани.

Спустя ещё около двух часов небо полностью почернело, все звуки смолкли, а воздух стал угрюмо-холодным. Хён ускорила шаг, надеясь добраться до дома быстрее, чем начнётся дождь.

Но она не успела.

Прогрохотал гром, расколов небо на части, земля ушла из-под ног девочки, и та рухнула на дорогу. Послышался свист падающих снарядов, взрывы, барабанная дробь пулемётных очередей. В лесу замелькали неясные силуэты солдат и машин. Гахён подняла голову и, собрав все силы в кулак, встала и побежала в сторону дома.

Канонада не прекращалась, Ли мгновенно промокла до нитки. Она плотно прижимала к груди кожаную сумку с заветным письмом. От нескончаемых выстрелов и взрывов сердце ушло в пятки, но девочка продолжала бежать. Бежать, несмотря ни на что.

Очередной разорвавшийся снаряд поджёг одиноко стоящее у дороги дерево. Оно рухнуло и осветило пространство вокруг, словно факел. В этом свете плясали тени людей с автоматами, мехов с огромными пушками, слышались крики раненых.

Запах гари. Он ударил в нос. Слух резанул тонкий голос, молящий о пощаде.

Гахён плакала, но продолжала бежать.

Вокруг рушился мир, но она продолжала бежать. Она не могла допустить, чтобы едва успевшая появиться новая семья повторила участь старой. Она не могла допустить смерти близких. Она не могла потерять всех. Всё не должно повториться опять.

Ногу обожгло огнём, Ли упала, чудом не запачкав сумку. На зубах скрежетала грязь, и её до боли знакомый терпкий вкус заменил собой все остальные ощущения. Есть только грязь во рту, письмо, которое нужно доставить любой ценой, и бесконечно слабая, пережившая ад Хён. Она ползла вперёд, цепляясь ногтями за камни и мокрую землю.

Прямо как тогда, два года назад, в Ламорте.

Но в этот раз всё будет по-другому! Гахён успеет! Она доберётся до дома! Она отдаст это письмо! Она спасёт свою семью!

Вокруг бесновала гроза и война. Как и тогда, земля стонала под обстрелами и бомбардировками, небо с истошными воплями трескалось и рвалось по швам, среди бесконечно чёрных облаков рыскали небесные корабли.

Ли вскочила, несмотря на боль в ноге, едва очередная вспышка молнии осветила болезненный силуэт замка Хань. Чуть впереди себя, сквозь плотную завесу дождя девочка разглядела мелькающие огоньки. Вдруг один из них возник прямо перед Гахён, а затем раздался мягкий, немного шепелявый голос:

— Я нашла её!

В каком-то полубреду Хён видела, как к ней подбегает Минджи, чувствовала, как кто-то берёт её за руку и ведёт куда-то. Вот, абсолютный мрак жуткой грозы сменился тёплым светом подсвечников.

— Ты вся грязная… у тебя ещё и кровь из носа… а-та-та… — тихо проговорила Юбин. — Пойду принесу тазик, полотенце и что-нибудь чистое.

— Я тебе помогу, милая, — нежный голос Хандон.

— Куда ты убежала?! Зачем?! Я так переживала, боже!!! Я проснулась, а тебя нет, еда на столе. Я так перепугалась!!! Куда ты убежала, глупенькая?!

Джию плакала и прижимала Гахён к себе, даже несмотря на то, что девочка была вся грязная.

— Что с тобой было?! Где ты так?! Зачем, солнышко, зачем?!

У Ли зуб на зуб не попадал, и она только лишь шумно дышала. Наконец, она смогла выдавить из себя:

— Там… опять… война?

— Что?! Нет! Это просто гроза! Это просто гроза… — Ким прижимала девочку к себе.

Та кивнула. Кивнула и улыбнулась.

Вернулись Юбин и Хандон. Хён помыли лицо, вставили ватку в нос и заставили переодеться в чистое.

— Сидите здесь, пока гроза не кончится — в такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит, — сказала офицерка и села в большое кресло из дорогого дерева.

— Сейчас-то ты хоть скажешь, зачем ушла? — вновь спросила Джию.

— Я относила твоё письмо Шиён, — честно ответила Гахён.

— Чт… что?! — Ким охватила паника.

— Всё хорошо, мам, — Хён вытащила чудом уцелевший листок из сумки, — это её ответ.

— Ты… — только и выдохнула Минджи, но письмо всё же взяла.

Она судорожно развернула его и начала читать. Всё это время она сидела, округлив глаза и широко открыв рот. Закончив, она прижала дочку к себе и прошептала:

— Ты самый чудесный ребёнок из всех, Гахён. Я тебя люблю.

====== Эпилог. ======

— Ты домой, Гахён? — спросила Дахён, поправляя лямку сумки.

— Нет, у меня сегодня у мамы выставка! Я к ней пойду, — ответила Ли.

— Ой, точно! — подхватила Миён. — Мы с родителями хотели пойти, но у отца сегодня смена выпала в жандармерии.

Они уже отошли от ворот школы на несколько метров. Гахён обернулась, чтобы в очередной раз полюбоваться зданием. Оно было белым, двухэтажным, с милыми шестиугольными башенками по углам и большими окнами. Был конец сентября, и школа смотрелась особенно красиво, окружённая золотеющими деревьями.

— То есть ты не с нами на трамвай? — как-то грустно спросила Йеджи.

— Сегодня — нет, — надула губки Хён и покачала головой.

— Жаль… Ладно, давай, пока. Завтра увидимся в школе. Помнишь же про воскресенье? — подмигнула Дахён.

— Да! Идём в кино!

Девочки захихикали, ещё раз попрощались и разошлись по сторонам. Гахён посмотрела на огромные часы башни собора Святого Габриэля. Уже три часа! Надо бежать!

Девочка сорвалась с места. Галерея, в которой у Джию проходила выставка, располагалась в паре кварталов от Пуанской естественной гимназии, где училась Ли. Хён бежала по улицам, полным прохожими, мимо идеально выкрашенных домов, наслаждаясь запахом вступающей в свои права осени. По дороге то и дело с шумом проезжали машины, а вот по рельсам протарахтел трамвай, сцеплённый из трёх вагонов. В окнах виднелись усатые лица джентельменов в котелках и румяные лица дам в платьях и костюмах.

А вот на землю бросил тень летящий невысоко над городом небесный корабль. Его днище было выкрашено красной краской, чтобы лучше было заметно с земли. Три широкие трубы дышали серым дымом, быстро растворявшимся в воздухе. Судно протяжно загудело.

Здание, ныне отведённое под картинную галерею Пуана, было построено два века назад в непривычно-помпезном готическом стиле. Высокие острые башни, узкие окна, обилие статуй — раньше, до реставрации, оно смотрелось довольно жутко, однако сейчас благодаря мягкой палитре цветов, в которые оно было выкрашено, здание выглядело скорее эстетичным. Гахён нравилось.

Девочка открыла двери и оказалась в большой комнате с высокими потолками. Сразу же перед ней возникли два здоровенных охранника, попросивших предъявить билет.

— Не надо! Всё в порядке! Это моя дочь! — раздался откуда-то из-за их спин нежный голос Минджи.

Охранники расступились, и Хён увидела стоящую чуть поодаль маму. Она была одета в узкие тёмные брюки и белую рубашку с расстёгнутой верхней пуговицей. Последний писк моды. Так одевались столичные красавицы и бизнес-леди. Ким выглядела эффектно и красиво. Она стояла возле мольберта, накрытого тряпкой.

— Что это? — спросила Ли, подходя ближе.

— Это мой шедевр, — загадочно улыбнулась Джию.

— Она даже мне его не показала! — воскликнула появившаяся словно из ниоткуда Шиён.

Минджи хихикнула, приобняла Ши за талию, подтянула к себе и чмокнула в губы, сказав затем:

— Ты увидишь, когда всё начнётся.

— А когда всё начнётся? — с притворным недовольством спросила пекарица.

К Ким подошёл невысокий мужчина в деловом костюме и что-то прошептал на ухо, после чего художница нервно усмехнулась и сказала:

— Сейчас.

Посетители выставки, коих, к слову, было немало, собрались полукругом возле Джию, стоящей у прикрытого тряпкой мольберта. Они уже успели вдоволь насладиться висящими на стенах картинами. Там были как и знакомые Гахён полотна, так и новые. Но неповторимый стиль художницы угадывался в каждой работе. Это ощущение отступившего зла, перевёрнутой страницы, надежды на светлое будущее было в каждой картине, в каждой заросшей воронке от взрыва, в каждом счастливом лице, в бесконечно-синем небе, бескрайних полях, блестящих речушках. На одном из полотен Хён увидела Фридю, гордо расхаживающего по полю; на другом — Хандон, заботливо сажающую цветы в землю своей механической рукой; а на третьей Ли увидела себя, немного испуганно, но с интересом смотрящую своими большими глазами прямо на зрителя.

Стоящая рядом Шиён приобняла Гахён за плечи, чуть прижав к себе, чтобы не потерять в толпе. Ким начала говорить:

— Я — художница Ким Минджи. Я полтора года жила в оккупированном Мьеже. Мои родители умерли, мои друзья и знакомые — тоже. Моего брата убил его же друг, ставший коллаборационистом. Надо мной издевались, меня унижали. Я сбежала из Мьежа, едва в него вступила фражийская армия. На своих двоих я преодолела половину страны и оказалась в Блорели, в паре часов езды отсюда. Но война настигла меня и тут. Вы прекрасно знаете, о чём я говорю.

Джию сделала театральную паузу и продолжила:

— Я боялась каждого шороха, каждого громкого звука, каждого прикосновения. Буквально всё напоминало мне о войне, о том кошмаре, что я пережила. Воспоминания терзали меня. Я ненавидела себя за то, что со мной делали. Так не могло продолжаться дальше. У меня было два пути: сдаться или бороться. Я решила выбрать сложный путь. Я решила бороться. Тогда я начала рисовать картины. Я брала самые ужасные воспоминания, самые страшные для меня образы и делала их светлыми, яркими, я насмехалась над ними, издевалась, показывая, что я выше этого, что насколько бы ужасными они ни были, я могу их преодолеть. Мне было тяжело. Каждая картина приносила мне боль, но одновременно с этим приносила и облегчение.

Минджи указала рукой на одну из картин. Это была та самая картина, что рисовала художница, когда говорила Гахён о своём прошлом. Прямо как сейчас она говорит об этом сотне людей.

— «Воронка» — моя последняя работа из этой серии. Это последнее воспоминание о войне. Последнее воспоминание, что приносило мне боль. Я научилась не бояться их, я перестала страдать. Я поняла, что все тяжёлые испытания, выпадающие на нашу долю, делают нас сильнее. Только ощутив истинную боль, можно обрести истинное счастье. Словно феникс восстать из пепла и расправить…

Она резко сорвала тряпку с мольберта рядом с собой.

–…крылья.

Глазам присутствующих предстало невероятное полотно. В лёгкой голубоватой дымке, среди заросшего цветами поля под синим небом, неестественно усыпанном яркими звёздами, на белой ажурной скатерти сидели в лёгких платьях три девушки с белоснежными крыльями за спиной. В девушках легко угадывались Джию, Шиён и Гахён.

Ши удивлённо выдохнула и прикрыла рот рукой. Хён округлила глаза и вспомнила пикник, когда Ким всё черкала что-то в скетчбуке и сказала, что покажет это, когда придёт время.

Время пришло.

Меж тем Минджи продолжала:

— Я стала сильнее. Благодаря людям рядом со мной. Благодаря тем, кто дарил мне любовь и заботу. Благодаря тем, кто прошёл через тот же ад, что и я. Мы справились с этим вместе. Мы вместе обрели крылья.

Джию отступила, давая восторженной публике сомкнуться вокруг картины, а сама быстренько отвела Шиён и Гахён в сторону.

— Ну как вам? — Глаза художницы светились щенячьим восторгом.

— Ким Минджи, я с тобой не разговариваю! — возмущённо улыбаясь сказала Ши.

— Почему?! — воскликнула Ким.

— Да потому что ты… ты!.. Ты!.. — Пекарица не находила, что ответить, и потому в бессилии топнула ножкой.

— А? А? Чего?

Минджи игриво улыбнулась и чмокнула девушку в губы.

— Гахён, а ты что скажешь? — обратилась художница к дочке.

— Это так красиво! Ты это задумала ещё тогда, на пикнике, да?

Джию довольно кивнула:

— Помнишь, значит.

— Минджи! Снимаю шляпу, это действительно шедевр!

Сказала Хандон, держащая под руку Юбин. Они обе только что подошли к девушкам и поздоровались со всеми.

— Минджи, это прекрасная работа. Я всегда поражалась, как тебе в голову приходят такие удивительные образы, — сказала Дами.

— У меня просто своё видение мира, которым я и делюсь с остальными, — пожала плечами девушка.

— Я опоздала?! Да?! Нет?! Да?! Опять?! Да еб…

— Бора! — громко крикнула Джию.

Из облака возни возле входа вдруг выскользнула маленькая фигурка Суа. Она была одета в лёгкое светлое платье с цветочным рисунком, а волосы девушки были распущены. Бора выглядела очень мило.

— Я всё пропустила, да? — расстроенно спросила она.

— Картины все здесь. Главная — где-то среди толпы. Речь про неё я уже сказала, — ответила Минджи.

— Ну вот, — вздохнула Суа, — опять.

— Всё в порядке, Бора, я потом отдельно для тебя всё повторю, — успокоила её художница.

— Да? Отлично! — засияла девушка.

— А… извините…

Неуверенный голос. Плеча Гахён легонько коснулась чья-то рука. Девочка обернулась и увидела Юхён.

— Это ты, — Юхён улыбнулась, — это ты тогда подошла ко мне. Помнишь?

Ли энергично закивала.

— Ты спасла меня. Ты правда спасла меня тогда. И я даже не знаю твоего имени.

— Гахён! Меня зовут Гахён.

— Кто это, Хёни? Ты что, помогла кому-то ещё? — улыбнулась Джию.

— Она вернула мне желание жить, — ответила вместо неё Юхён.

— Как ты сейчас? — спросила девочка.

— Мы доделали всё в этом городе. По провинции, вроде, тоже. Дальнейшая судьба пленных гертонцев никого не интересует. Нам сказали, что мы можем вернуться на родину, но на родине нас считают военными преступниками, поэтому повесят при первой же возможности, — она говорила об этом как-то слишком спокойно. — Я думаю остаться во Фражю, только пока не знаю где. Да и работы нигде нет.

— Как это нигде нет? У меня в деревне работы полно! — вмешалась Юбин. — Дадим тебе домик брошеный, в порядок привести его поможем, огород засадим, а там и повсходит всё, там и попродаёшь всё сюда, в город. Налоги платить только будешь и всё. Тем более вон, у тебя уже и знакомые есть. Раз Гахён к тебе хорошо относится, то и человек ты хороший, приживёшься у нас, значит.

Хандон рассмеялась:

— Ты когда-нибудь думаешь не о работе?

— Моя работа и моя жизнь неразрывно связаны, Хань.

— Было бы здорово, если бы ты и правда жила у нас, — сказала Гахён. — Мы бы стали подружками и все вместе пили бы чай у мадам Юбин.

— С моими плюшками! — поддакнула Шиён.

Она как раз в конце лета поддалась уговорам Минджи и всё же переехала в Блорели.

— Жить у нас в деревне? — Бора с хитрым прищуром смотрела на Юхён.

— Да, — Юхён повторила её выражение лица.

— Ты гертонка, да?

— Да.

— В технике шаришь? — Суа наклонила голову вбок.

— Служила артиллеристкой и имею неоконченное высшее образование инженера-проектировщика.

— Да ладно?! — засияла Бора, затем повернулась к Дами и выпалила: — Я её бе… мы её берём! Она ведь может мне… нам так помочь!

Все засмеялись.

— Ты милая, — сказала Юхён, обращаясь к Суа.

— А ты высокая, — парировала та.

— Что?

— Ну ты говоришь очевидные вещи, и я, — улыбнулась крестьянка.

— Ах ты…

Все снова засмеялись.

— Так, тогда после окончания выставки все едем в деревню. Будем у меня отмечать первую сольную выставку нашего гения и новоселье нашей новенькой, — неожиданно заключила Хандон.

— Это что, у нас будет туса на буржуйной хате Хань? Я за! — довольно сказала Бора.

— Предлагаю не брать Суа.

— Я за.

— И я.

— Эй!!!