Сила иллюзии (СИ) [Ledock] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Стрела вошла точно в центр нарисованной на мешке с сеном мишени, и Мэл, довольно улыбаясь, потянул вторую стрелу из колчана, собираясь присоединить её к первой, но не успел сделать выстрел.

— Быстрее! — к площадке для стрельбы со всех ног несся сын привратника Якоб. — Назад! Случилось! Зовут! — издавая невнятные вопли, он махал руками и корчил рожи.

— Что? Кто? Да скажи нормально!

— Посланник короля Людвига! — выпучив глаза, взволнованно сообщил мальчишка. — Ау… Аудянцию с женихом изволят! Вчерась, говорят, принца не лицезрели, так сегодня без энтого никак!

— Ну а я-то тут при чем?

Мэл пожал плечами. Пусть старшие братья отдуваются. Зря, что ли, папа нарожал трех альф и трех омег помимо самого Мэла? Слава богу, в их семье женихов достаточно, чтобы осчастливить все соседние королевства и без его участия. А ему свобода дороже. Разве прибывшим вчера из Брингундии посланникам мало трех омег для «аудянции»?

— Так оне вас выбрали!

— Не «оне», а они, — поправил Мэл Якоба. — Кто они-то?

— Так король самой что ни на есть Брингундии и выбрал! — с глупым восторгом выпалил тот. — Говорят, как ваш портрэнт увидал, тут же и втюрился, ой, в смысле, влюбился!

— Как это? — недоуменно спросил Мэл, не обратив внимания на исковерканное слово.

Обычай рассылать портреты потенциальных женихов по соседним царствам-королевствам, стоило их главам объявить о поиске супруга, неукоснительно исполнялся исстари. Вот и их небольшое, но гордое и независимое королевство Триднест (прозванное некоторыми чванливыми соседями «Тридевятым» из-за маленькой территории и обособленного расположения среди непроходимых гор), отправило недавно овдовевшему королю Брингундии изображения достойных венца омег.

По портретам и кратким сопроводительным письмам с перечислением достоинств претендентов, написанных, как правило, по одному стандарту: «красив, скромен, богобоязнен» — а что еще нужно от омеги? — король решал, кто станет его мужем. Опираясь, конечно, на политические нужды государства. Богатые серебряные жилы в горах Триднеста — достаточная мотивация, чтобы взять жениха из омег Кэмпбеллов. Но Людвиг никак не мог предпочесть Мэла трем его братьям. Во-первых, позируя для портрета, Мэл старательно прикидывался слабоумным, что художник скрупулезно и передал в полной мере, запечатлев и безвольно полуоткрытый рот, и бессмысленный взгляд. А во-вторых, с каких это пор пошла мода жениться на физически увечных?! Разве Людвигу не донесли, что младший сын его соседа Френга не ходит? И пусть это вранье, но тот-то об этом не знает!

— А вот так это! — мальчишка надул щеки и развел руками. — Так что поспешайте, принц! Господин посланник видеть вас желают, сам слышал, настаивает — сей же час! Папенька ваш велел вам к себе в покои направляться и тама ожидать. Только очень уж наказывал не медлить!

Ну еще бы. Учитывая ту информацию, что получил король Людвиг, его посланник крайне удивится, если узнает, что младшенький Кэмпбеллов не лежит, прикованный к постели. А к чему может привести обман правителя соседнего королевства, проверять на практике не хотелось — и так отношения между ними оставляют желать лучшего. Мэл сорвался с места быстрее ветра.

Солдаты-брингундцы, прибывшие в сопровождении посланника, по-прежнему мельтешили по двору, раздражая красными мундирами и внося в привычную обстановку неприятную суету. Мэл вовремя сообразил, что через парадные двери не стоит и соваться, и двинулся в обход, не привлекая к себе внимания чужаков. Они бы и не опознали в скромно одетом белобрысом парне с растрепанными волосами особу благородных кровей, но лучше не рисковать. Пробираться под распахнутыми ставнями пришлось едва не ползком. Из дома слышалось, как папа, не торопясь и с мельчайшими подробностями, рассказывает гостю о гобеленах.

— Да что вы говорите? — незнакомый голос раздался практически над ухом, и Мэл затаился, скорчившись на клумбе.

— Старинная работа! Он был соткан еще при моем тезке, Линндсее Первом. Сейчас так не сделают уже, видите, краски до сих пор не поблекли. Ну что вы, не стесняйтесь, подойдите поближе, потрогайте!

Ясно, папа тянул время, как мог, и Мэл буквально в последнюю секунду, но успел. Стоило ему прямо в одежде нырнуть под одеяло, как дверь отворилась и в комнату вошли: сперва, пятясь, камердинер, а за ним и родители с посланником короля.

— Вот и он, мой несчастный младшенький, — произнес с надрывом папа. — Вчера на приеме вы не видели Мэлвина по причине его болезни.

Стоящий с ним рядом отец подвигал бровями, но промолчал. Судя по мрачному лицу, он наверняка проклинал тот день, когда поддался на уговоры мужа и сына и потворствовал обману.

— М? — издал Мэл, приподнимая голову.

— Мэлвин, к нам прибыл с визитом представитель короля Людвига барон Пауль Мюррей, — сообщил отец. — Он так стремился увидеть тебя как можно быстрее, что мы пошли ему навстречу, — пояснил он, недовольно взглянув на барона.

— Ваше высочество, — склонился тот в поклоне к Мэлу. — Примите искренние извинения за беспокойство, но мой король ждет немедленных известий, и я обещал ему прислать почтового голубя сразу же, как увижу вас — его избранного.

— М-м?

— Бедняжка, он совсем плох! — заламывая руки, воскликнул папа, и Мэл прикрыл глаза, стараясь изобразить умирающего. — Он не выдержит дороги!

— Цвет лица не выглядит нездоровым, — негромко возразил посланник короля. — Наоборот, такому румянцу можно позавидовать.

Мэл, боясь выдать себя не полностью восстановившимся после быстрого бега дыханием и чувствуя, как предательски пылают щеки, поерзал. Мучительно хотелось спрятаться с головой под одеяло, но он не решился, только издал очередной жалобный стон.

— Это краснота от жара! Он весь горит, бедный мальчик, — не сдавался папа. — А слышите, как тяжело он дышит? Его лихорадит!

— Мне кажется или на носу у его высочества земля?

Мэл замер, скосив глаза на кончик носа, — ну точно, испачкался, пока прятался на клумбе.

— Наш лекарь, прославленный МакНури, верой и правдой служащий нашему роду многие годы и спасший не одну жизнь, — тон папы стал высокомерным, как всегда, когда его пытались поймать на слове или уличить в притворстве, — считает, что целительная сила родной земли может помочь, если регулярно… э-э-э… делать компрессы из… м-м… природной, так сказать, субстанции.

— С добавлением, конечно, лекарственных настоев, — пришел ему на помощь отец, метнув гневный взгляд уже на сына.

— Вот как? — вежливо удивился барон. — Ноги лечат компрессами на лицо? Никогда не слышал о такой методе. Что ж, надеюсь, это поможет. И Мэлвин сможет выехать через неделю.

— Через неделю?! — не выдержал Мэл и распахнул глаза. — Я не смогу!

— Придется, — еще раз поклонился ему барон Мюррей. — Дорога будет долгой, а король не любит ждать. Вы бы не отправили ему портрет юноши, не будь тот готов к вступлению в брак, не так ли? — обратился он к родителям, и тем ничего не оставалось, как признать, что здоровье сына не настолько плохо, как кажется на первый взгляд.

— Какого черта к нему вообще попал мой портрет?! — набросился Мэл на папу, когда альфы вышли.

— Не сквернословь, — привычно сделал замечание папа, осеняя себя крестом. — Ты же понимаешь, на такое вопиющее нарушение традиций мы не могли пойти. Людвигу хорошо известно, что у нас четыре омеги на выданье. Четыре омеги — четыре портрета, — он показал сыну раскрытую ладонь с поджатым большим пальцем.

— А нельзя было сделать вид, что я вообще не «готоф к фступлению в брак»? — Мэл нарочно преувеличил акцент барона, изображая его манеру речи.

— Нельзя! — отрезал папа. — Одно дело небольшая хитрость, другое — злонамеренный обман. И не какого-то там купчишки, а короля! И у Людвига наверняка тоже есть глаза и уши при нашем дворе, как и у нас при его. Хорошо все же, что прошлый бал ты пропустил. Это нам на руку.

— Вот! А кто-то на меня ругался! — демонстративно надул губы Мэл. — Это был очень дальновидный поступок, а не «возмутительное манкирование своими обязанностями», — вернул он папе его слова. — Но Людвигу же сообщили, что я калека?

Папа покивал:

— Нашими доброжелателями при королевском дворе Брингундии запущены две версии слухов: по одной у тебя ещё в детстве отнялись ноги после неудачного покушения, по другой ты получил травму недавно на охоте. Неизвестно, в какую поверил Людвиг, но он прекрасно знает, что дыма без огня не бывает, и не сомневается, что ты, хоть и способен к деторождению, ходить не можешь. И барон это сейчас подтвердит, отправив голубя.

— Но моя увечность не заставила Людвига выбрать Джоки или Николь, или Ирвина? — удивился Мэл, перечислив братьев-омег. — Они ведь не против замужества, и они старше, разве это вообще допустимо, чтобы я в обход их замуж выходил? Да даже Рабби не женат! — перешел он к альфам. — Только Каллум и Эррол омег привели.

— За братьев не переживай. О себе беспокойся, — нахмурился папа. — В Брингундии порядки не как у нас. Это Френг, твой отец, добрый и справедливый правитель, кто готов любого бедняка выслушать, его любят, а не боятся. Я не хочу сказать, что Людвиг плох, но у него королевство большое, до окраин не дотянешься: между народом и королем пропасть. Среди придворных процветают интриги, зависть и заговоры. Каждый норовит свои интересы пропихнуть. От тех же доверенных лиц известно, что на выбор жениха повлиял советник, науськанный нынешним фаворитом Людвига.

— Не хочет конкурента, — догадался Мэл.

— Судя по собранным сведениям, он из благородного, но обедневшего дворянского рода. Замуж его, конечно, Людвиг не возьмет, но амбициозный юноша рассчитывает родить ребенка и добиться признания бастарда наследником. Ведь предыдущий супруг короля скончался, так и не оставив детей. А от мужа-калеки вероятность появления здорового потомства невелика. Да и сам болезный вряд ли долго протянет в суровом северном климате.

— И всегда можно помочь ему освободить трон. А смерть списать на естественную причину, — задумчиво подытожил Мэл.

— Именно, — согласился папа. — Идя у тебя на поводу, желая уберечь от навязанного брака, мы совершили с отцом огромную ошибку, загнав всех нас в ловушку. Отказ Людвиг не поймет и, безусловно, воспримет как оскорбление. Дипломатические соглашения будут разорваны, доступ к морю заблокирован, прекратится торговый поток, казна лишится огромных средств, нечем будет платить армии, а на границах снова станет неспокойно, придется поднимать налоги, народ начнет роптать, будут вспыхивать восстания, страна погрузится в хаос…

— И нам всем отрубят головы заговорщики, как прапрадедушке Неосу, — завершил Мэл перечисление неминуемых бед, если король Людвиг не получит жениха на блюдечке. — Я понял, па. Придется чудесным образом выздороветь.

— А вот с этим спешить не надо, — резко сменив тон с упаднического на деловой, заявил папа. — Мы всю ночь обсуждали с твоим отцом как лучше поступить и пришли к выводу, что самым разумным будет какое-то время поддерживать миф о твоей беспомощности. Пусть противник тебя недооценивает.

— Противник?

— Граф Дебри, фаворит, — напомнил папа. — Знаешь, как говорит простой люд: «Ночная кукушка дневную перекукует». Ох, чувствую, что придется с Дебри повоевать за власть. Так просто он Людвига из своих рук не выпустит. А тебе для жизни без опаски надо, чтобы муж к твоему голосу прислушивался.

— Ничего, — ухмыльнулся Мэл, — кто предупрежден, тот вооружен. Но как я отправлюсь к своему будущему су-упругу, — издевательски протянул он, — если не могу нормально передвигаться? Вначале, понятно, в карете, а потом? Меня придется кому-то нести?

— Папа всё предусмотрел, — самодовольно заявил папа и, ухватив со столика медный колокольчик, принялся им трясти: — Эби, кресло для Мэла!

Через минуту камердинер вкатил в комнату нечто, отдаленно напоминающее громоздкий трон с массивными подлокотниками, стоящий на деревянных колесах с железными ободами и какой-то плоской торчащей железякой у основания. Конструкция походила на варварское приспособление для пыток. Только гвоздей остриями вверх в сиденье не хватало.

— Это что? — с ужасом спросил Мэл.

— Твоё самоходное кресло! — с гордостью ответствовал папа, сделав знак, что Эби больше не нужен. — Если толкать ладонями колеса, оно едет. По крайней мере, должно, — добавил он с некоторым сомнением. — А если дёрнуть за тот рычаг, останавливается. Мастер божился, что всё сработает как надо.

— Ох ты ж дырявые панталоны святого Рудрига! — благоговейным шепотом воскликнул Мэл и незамедлительно получил подзатыльник за святотатство.

— Полгодика-год покатаешься, а потом можешь и на ноги встать, если обстановка позволит. Съездишь в какой-нибудь монастырь, приложишься к святым мощам и — о чудо! — встанешь.

— Полгодика-год?! — взревел раненым оленем Мэл. — Да я это чудовище с места не сдвину!

— Захочешь — сдвинешь. Кстати, можешь пока потренироваться, — сделав изящный жест кистью, великодушно разрешил папа и поднялся. — Ладно, сын. Чему быть, того не миновать, а всё в руках божьих, — он перекрестился. — Я буду молиться за тебя. Но молитвы молитвами… — он приблизился к креслу: — Смотри, рычаг вынимается, и его…

— Можно использовать как короткий меч! — Мел, тоже вскочив с кровати, подлетел к деревянно-железному страшилищу. — Ух ты! — и, выхватив из рук отца «рычаг», сделал несколько рубящих движений.

— А в подлокотнике вот что, — папа нажал на незаметный выступ и часть деревяшки отошла, обнажая углубление, в котором поблескивали два флакона темно-синего и красного стекла. — В красном сильнейший яд — это на крайний случай. А в синем противоядие. Оно, конечно, поможет не от всех ядов, но МакЛури клялся, что основные обезвредит. Надеюсь, тебе не понадобится ни то, ни другое. Но помни, что основная твоя сила в слабости! Пока тебя не принимают за серьезного соперника…

— Да-да, — откликнулся Мэл, не слушая и заставляя короткий меч выписывать восьмерки в воздухе.

Папа хотел что-то еще добавить, как в комнату завалились полным составом братья: альфы дружно высмеяли «огрызок, а не оружие», но сразу же стали показывать с ним различные приемы, омеги реагировали на их прыжки и выпады восторженным визгом и одобрительными криками, наперебой принявшись давать советы Мэлу в будущей семейной жизни и перекидываясь сомнительной добродетели шуточками, заодно испытывая новое средство передвижение братишки. Начался обычный в семействе Кэмпбеллов шум и гам, случающийся каждый раз, когда все семеро детей находились в одном помещении без строгого взгляда отца.

========== Часть 2 ==========

После пересечения пограничной реки Лиль ландшафт начал меняться: горы вокруг становились всё более пологими, пока вовсе не превратились в редкие холмы.

— Сколько плодородной земли! — восхищался Якоб, сидевший напротив Мэла в карете и с жадностью рассматривающий открывающиеся виды. — Наверное, здесь не знают недостатка в хлебе.

— Наверное, — буркнул Мэл, не глядя в окно.

Восторги Якоба раздражали, а продолжавшаяся вторую неделю поездка утомила до крайности. Безвылазно находиться в карете целыми днями оказалось тяжко. Из-за вранья, вынуждающего притворяться немощным, Мэл не мог ехать верхом, не мог даже пройтись на привалах. А в какой кошмар превратилось отправление естественных надобностей? Свой позор в первый день пути Мэл, наверное, до смертного одра не забудет. А всё Якоб, навязанный папой в личные камердинеры: «Мальчишка шустрый. Дурачок, конечно, но зато преданный — не выдаст». Преданность только время покажет, а вот насчёт дурачка папа как в воду глядел.

— Скажи барону сделать маленькую остановку, — попросил Якоба Мэл через несколько часов после отъезда из отчего дома.

Узкая горная дорога шла между скалой и обрывом — место для задержки неподходящее, Мэл это понимал, но терпеть зов природы был уже не в силах. А при тряске использование «ночной вазы» превращалось в крайне сложный процесс. Что сделал бы сам Мэл на месте слуги: спрыгнул бы с подножки кареты, благо двигался обоз со скоростью улитки, добежал до барона и тихонько передал требуемое. Но Якоб вместо этого высунулся по пояс из окна и, пугая лошадей, заорал на все окрестности:

— Высочество облегчиться изволят! Сто-ой!

После такого позора Мэл предпочитал терпеть до вечера. Но тяжелее физических неудобств оказались моральные. Впервые в жизни он жестоко страдал от скуки, не зная чем себя занять целыми днями. Даже поговорить толком не с кем было: болтовня Якоба быстро приедалась, барон Мюррей и Рабби, отправленный отцом сопровождать брата к жениху, предпочитали скакать на своих жеребцах в авангарде процессии, а не плестись рядом с каретой, тем более, дорога не везде это позволяла. Мэл люто завидовал альфам — он бы тоже не отказался сесть в седло и весело мчаться, оставляя за собой клубы пыли. А на деле приходилось эту самую пыль глотать. Якобы любуясь красотами природы. Якобы — потому что обзору ужасно мешал дурацкий капор. Как только въехали на территорию Брингундии, барон поведал Мэлу, что по их традициям оказаться на людях простоволосым позор для омеги. И самый последний бедняк не выйдет из дома с непокрытой головой. А чем выше положение омеги — тем длиннее раструб у капора. Завершив речь, барон торжественно достал две шляпные коробки. Простолюдину Якобу достался вполне приемлемый вариант, а принцу, да ещё будущему о-королю полагались поля длиной в локоть. Теперь Мэл ощущал себя лошадью в огромных шорах.

Омеги в Брингундии вообще одевались своеобразно по меркам уроженцев Триднеста, если не сказать шокирующе.

— Развратники, бесстыдники! — заахал Якоб, как только по пути в столицу их карета въехала в небольшой городок. — Штаны-то, штаны — как вторая кожа, коленки облепили! Кафтан хоть и до пят, дык не прикрывает же ничего, в разрезах весь! — Якоб не переставая вертел головой, рассматривая жителей, выстроившихся вдоль главной улицы в надежде увидеть жениха короля. — А пояса как затянули, стан пальцами переломить можно! Чепцы, главное, нацепили, как благонравные, рожи за полями скрывают, а жопы-то… — мальчишка прикрыл ладонью рот. — Ох, простите, принц, лишнее сболтнул! — Мэл не стал ругать за вульгаризм: за прошедшие дни привык к его манере изъясняться. — Так что получается, мне эти богомерзкие одёжи мерить придётся? — обладающий ростом и телосложением принца, Якоб, в чьи обязанности помимо всего прочего входило служить и манекеном для королевских портных, старательно пытался изобразить недовольство. Но блестевшие восхищением глаза выдавали истинное отношение. — Ну для вас ежели. Сам-то я ни в жисть! Меня бы батяня так выпорол, так выпорол!

— Думаю, нам обоим придётся привыкать к новой моде, — без энтузиазма ответил Мэл, помахав ладонью в окно кареты, чем вызвал у горожан приветственные крики.

Ему тоже приглянулись откровенные наряды омег, подчёркивающие тонкую талию и выставляющие напоказ стройность и длину ног. Но какой в них толк, если придётся истуканом сидеть в ужасном кресле? «Полгодика-год» — легко папе говорить. Мэл уже еле терпел! Может, чудо исцеления произойдёт немного пораньше?

— Нет ли по пути какого-нибудь монастыря или обители? — поинтересовался Мэл у барона, как только они остановились на постоялом дворе. И узнав, что в двух дня пути расположен монастырь святого Грегора, безапелляционно сообщил: — Заедем в него. Я хочу помолиться в святом месте.

Но если на барона набожность жениха короля произвела приятное впечатление, то брата не обманула.

— Даже не думай! — заявил Рабби, придя вечером в комнату Мэла под предлогом узнать, достойно ли разместили его высочество.

— Ты о чём? — изобразил непонимание Мэл.

— Меня папа предупреждал, что у тебя семь пятниц на неделе, и что ты передумаешь больным прикидываться, как только пару дней сиднем просидишь. Но не вздумай сейчас на ноги подниматься!

— Почему это? — насупился Мэл.

— Потому это, — передразнил его Рабби и с размаха плюхнулся рядом на кровать, тут же взвыв: — Они что, на голые доски гостей укладывают?

— Провинция, беднота, что ты хочешь, — злорадно ухмыльнулся Мэл.

— Вот именно — беднота, — посуровел брат. — Ты заметил, как они здесь живут? Нет? Ну конечно, что тебе из кареты видать. Плохо они здесь живут. У нас самые ленивые да бестолковые и то лучше устраиваются. А тут не просто бедность — нищета кругом. А взгляды заметил? Как нас встречают, провожают как?

— Как? — неосознанно понизил голос Мэл и пододвинулся ближе.

— Плохо! — припечатал тот, обнимая брата одной рукой за плечи. — Кланяются, улыбаются, а только фальшь всё это. Злобу прячут. Недоволен народ. Ты знаешь, что барон ни медяка не заплатит за еду и постой? — Мэл помотал головой: что он мог знать, если его как куклу из кареты достали и перенесли в комнатушку. — Я его спрашиваю: почему? А он смеётся, говорит, мол, честь для них нас принимать. Хороша честь, коли нечего есть… У хозяев живот к спине прилип, это у трактирщиков-то!

— Это их королевство, их порядки, — дёрнул подбородком Мэл. — Нам-то что?

— Твоё королевство, братец! Теперь — твоё! — Рабби щёлкнул Мэла по носу. — Обратно к папке не убежишь, не надейся.

Мэл засопел:

— Сам знаю, не думай, что я ребёнок!

— А если не ребёнок, тогда дурачок, — рассмеялся Рабби. — Вы не только внешне с Якобом похожи, но и по соображению. Но его-то не учили ничему, а ты? Зря дядька Исибейл тебя читать заставлял? Зря отец про дела государственные рассказывал? Зря папа по лечебницам к старикам одиноким водил, объяснял, в чем именно королевский долг перед людьми?

— Помогать и направлять. Ибо король над подданными, елико отец над детьми, — заученно ответил Мэл и выдал ещё одну присказку наставника: — Тогда королевство славно, когда люд живёт справно.

— Верно, братишка. А здесь они справно не живут, уж поверь, это сразу видно. Так что перед тобой, как перед будущим соправителем, встанет сложная задача.

— Я не просился, — заявил Мэл. — Наоборот, избежать хотел.

— Бездельничать ты хотел и развлекаться! — Рабби неожиданно с силой дёрнул Мэла за ухо.

— Ай!

— Так вот, не вздумай! — вернулся Рабби к началу разговора. — Не зря из всех претендентов выбрали именно тебя. И пока мы не узнаем, в чем же истинная причина, почему Людвиг возжелал видеть рядом с собой на троне калеку, нельзя тебе горным козлом скакать.

— Сам ты козел горный! — огрызнулся Мэл, быстро вывернулся из-под руки брата и навалился на него сверху, тормоша и пихая в плечи и в живот короткими мелкими ударами. Рабби хохотал и отбивался. — Ты останешься со мной и после свадьбы? — спросил Мэл, когда они оба выдохлись от борьбы. — Я на это и надеяться не мог.

— Останусь, — пообещал Рабби. — Меня отец отпустил. Совсем. Мне теперь в Триднест возврата тоже нет.

— Не может быть, — округлил глаза Мэл. — Ты ведь альфа! Наследник, пусть и третий по старшинству, но всё-таки.

— Всё изменилось, когда Людвиг выбрал твой портрет, — ответил брат, посерьёзнев.

Отчего-то Мэл затаил дыхание, внезапно чувствуя холод между лопаток, будто кожи коснулись чьи-то ледяные пальцы.

— Тебя разве не удивило, что родители решили обмануть могущественного соседа, рискуя вызвать его гнев и навлечь на Триднест войну? Ты считал, они это сделали, только потворствуя твоему капризу? — настало время Рабби удивляться. — Серьёзно?

Мэл отвёл взгляд, устыдившись своей наивной и глупой вере, что родители выполнят всё, о чём он их попросит, просто потому, что любят сильнее остальных братьев.

— Существует одно пророчество… — Рабби уселся поудобнее, сложил руки на животе, поднял лицо к потолку и начал декламировать: — «Семь листов на мощном древе: первый в семя, второй в землю, третий в крону, три из них сорвут соседи, а последний, самый юный, самый слабый, неподвластен никому. Кто его коснётся силой, оборвать пытаясь с ветки, пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду, скалы сами рухнут в море, будет буря…»

— Это же считалка! Наша считалка в играх! «…и волной накроет землю, не оставит ничего»! — завершил Мэл стишок. — Ты что, не помнишь? Мы срывали листья с дуба и ими считали, кто будет водить. Кому доставался последний, тот и вóда, — он подпрыгнул на кровати и, вскочив на ноги, принялся мерить шагами маленькую комнату.

— На самом деле это не просто считалка, а пророчество, которое родители получили в год их свадьбы.

— А, я вроде слышал. Старец-странник, да? Почти тридцать лет назад он прошёл с паломничеством через Триднест, и потом его никто больше не видел. Он предсказал папе, что у него будет семь детей: альфы и омеги, но ни одного беты.

Рабби многозначительно подвигал бровями:

— Нет, не странник. Предрекли родителям те, кто живут в Чёрном лесу.

— Дру… — Мэл прижал ладонь к губам и перешёл на шёпот: — Друиды? Но они же, их же всех…

Он провёл ребром ладони по горлу. Больше века назад их предок, король Терлак, прозванный в народе Кровавым, перевёл страну в новую веру, искоренив друидов и запретив поклоняться их богам под страхом смерти. С тех пор Триднест, как и все соседние государства, почитал Единого Великого бога всего сущего, а церковь стала второй по значению правящей силой, в некоторых вопросах не уступающей власти королей, а отчасти, благодаря массовости и централизованности, обладающей и бóльшим влиянием.

— И папа такой набожный, так верит в Великого, столько жертвует… Не понимаю, — взлохматив волосы, оставшиеся наконец без ненавистного капора, Мэл снова подсел к брату и заглянул тому в лицо: — Если на самом деле всё не так, почему родители скрывают? Ведь они короли, разве их воля не превыше всего?

— Не превыше бога, — горько усмехнулся Рабби. — Если церкви станет известно, что сами короли не отреклись от древней веры… — он покрутил головой, показывая катастрофичность предположения. — Последствия могут быть ужасными, вплоть до объявления всех нас пособниками дьявола. Мне отец рассказал только перед отъездом, чтобы я понял серьезность произошедшего. Об этом никто из наших братьев не знает. Тоже думают, что пророчество сделано пилигримом. Про связь с… — Рабби тоже понизил голос и оглянулся на дверь, — с друидами узнает только Каллум, когда взойдёт на трон. Мы бы с тобой так и жили в неведении, если бы тебя «не сорвали с ветки».

— Так «самый юный, самый слабый» про меня, что ли? — надул губы Мэл. — Я не слабый! А что про остальных, что это значит?

— Каллум — первенец, его семя продолжит династию королей Триднеста. Эррол — второй, он будет советником и опорой Каллуму, как земля питает древо. Третий — я, моя задача была, как у дядьки Исибейл, стать наставником будущим принцам, заботиться о «кроне». Братья-омеги — листья, что «сорвут соседи», их судьба выйти замуж и покинуть отчий дом. А ты…

— Неподвластен никому, — продолжил за него Мэл, гордо выпятив грудь. — Так вот почему мне всё спускали с рук? Эх, жаль, раньше не знал, я бы тогда…

— Совсем бы избаловался, — припечатал Рабби. — Ты и так вырос бестолочью.

— Но-но! Как ты разговариваешь с будущим королём Брингундии?! — ткнув брата кулаком в плечо, Мэл вдруг сообразил, что остальные слова оказавшегося пророчеством стишка ничего хорошего не сулят ни Брингундии, ни ему самому. — Постой-ка, «навлечёт проклятье роду» — это какому роду? Людвига? То есть, нашим с ним будущим детям? Я не хочу им проклятия!

— Поэтому я и останусь с тобой, постараюсь защитить тебя и твою «крону», — Рабби пятернёй окончательно растрепал волосы Мэла. — Не бойся, пророчество — ещё не приговор.

— Говорят, всё, что предрекают друиды, сбывается, — уныло возразил Мэл.

Рабби промолчал, просто привлёк к себе и крепко обнял. Мэл сопел ему в подмышку, с горечью думая, что ещё несколько месяцев назад все его заботы ограничивались тем, как бы не попасться на своих проказах, а теперь он в ответственности, возможно, за будущее большой страны. Ведь, судя по предсказанию, всю Брингундию ждала буря.

Комментарий к

С наступающим Новым годом! Пусть в 2020 исполнятся все ваши желания)

========== Часть 3 ==========

Убеждённый братом в несвоевременности «исцеления» Мэл отказался от ближайших «чудотворных планов», но в монастырь заехать все-таки пришлось — не говорить же барону, что желание вознести молитву в святом месте внезапно испарилось? Даже то, что из-за крюка дорога займёт на два дня больше, теперь скорее радовало, чем огорчало. Мэлу требовалось время подумать, он даже перестал обращать внимание на раздражавшую ранее тряску, полностью погрузившись в мысли. Основной вопрос, что не давал покоя: можно ли вообще доверять сделанному много лет назад пророчеству? Да, когда-то друиды славились умением видеть и понимать знаки грядущего, но от их былого могущества осталось одно воспоминание, почти как и от них самих. И разве не должны были уцелевшие ненавидеть всех потомков Терлака Кровавого, по чьей вине они и превратились в преследуемых изгоев? Если так, тогда пророчество не дар, не предупреждение, а проклятие…

Хотя как ни назови, что с ним делать — непонятно.

Мэл поднял руку, чтобы по привычке в раздумьях почесать затылок, но пальцы наткнулись на ткань ненавистного капора.

— Первое, что сделаю после свадьбы и коронации, поменяю моду! — тихо, но с чувством сказал Мэл в пространство. — А потом уже буду решать все остальные проблемы.

— Только штаны-обтягушки оставьте, — попросил Якоб, скорчив жалобную мину, и смутился, услышав смех.

— Я рад, что ты не сомневаешься в моих силах изменить традиционные устои Брингундии, — пояснил Мэл, отсмеявшись.

— Да как же иначе, — округлил глаза Якоб. — Ведь вы, принц, завсегда получаете, что хочете!

Искренняя непоколебимая вера, прозвучавшая в голосе пусть и не блещущего умом мальчишки-слуги, всё же согрела самолюбие: иногда не так важно, кто именно в тебя верит, главное, чтобы такой человек был. Мэл приосанился и выставил подбородок вперёд. Да, король Людвиг выбрал не того брата в мужья, но если бы сам Мэл решил, что свадьбе не бывать, то никто не заставил бы его отправиться под венец в Брингундию. Никто! Ни папа, ни тем более отец. «Самый юный» — это друиды верно углядели, а вот с «самым слабым» точно пни замшелые промахнулись. А раз в этом ошиблись, то и в другом им веры нет.

Ободрённый этим безупречно логичным выводом Мэл перестал тревожиться о грядущих испытаниях и судьбе своих ещё не рождённых детей и вновь стал смотреть в будущее с присущим молодости оптимизмом.

Монастырь святого Грегора у каждого, впервые смотрящего на него, создавал внутренний диссонанс, поражая смешением грубой мощи и воздушной изящности: бойницы в толстых каменных стенах украшала замысловатая резьба, а приземистые круглые башни соседствовали с заострёнными, устремлёнными ввысь шпилями, грозящими проткнуть облака. Настоятель оказался монастырю под стать: полный, если не сказать грузный омега обладал благородными чертами лица, высоким лбом и пронзительно-голубыми глазами, умеющими, казалось, заглянуть прямо в душу. Мэл на секунду оробел, ожидая, что сейчас-то его и разоблачат как обманщика, но прозвучавшее тёплое приветствие, сделанное мягким грудным голосом, развеяло опаску.

— Я рад видеть ваше высочество в нашей скромной обители, — опустившись на колено, чтобы быть с Мэлом на одном уровне, сказал аббат Бенедикт после официального представления и обмена любезностями. — Позвольте, я провожу вас внутрь. Альфам и бетам входа нет, — сурово свёл он брови вместе, обращаясь к остальным. — Вам придётся подождать здесь.

Рабби помрачнел, но возражать не стал, сделав знак слугам и охранникам отойти от ворот. Барон Мюррей с точно таким же недовольным лицом отозвал своих людей.

— Не беспокойтесь, принц будет в полной безопасности, — заверил аббат. — Нет-нет, вам тоже лучше остаться, юноша, — отклонил он попытку Якоба сопровождать их, и сам покатил кресло в ворота монастыря.

Одетые в чёрное не по-омежьи широкоплечие монахи на входе почтительно расступились, пропуская. Мэл услышал, как с громким скрипом за его спиной сомкнулись тяжёлые створки, заглушив переговоры спутников.

Аббат направил кресло через внутренний на удивление безлюдный двор к длинной анфиладе, шедшей вдоль наружной стены здания и украшенной величественными колоннами с ажурными капителями. Чтобы неудобный капор не мешал рассмотреть их узор, Мэлу пришлось почти вертикально задрать голову. Мастерство зодчих поражало — казалось, что на каменных стеблях распустились диковинные цветы. Звуки шагов аббата и перестук колёс гулко отдавались под высокими сводами.

— Почему так пустынно? Где все? — удивился Мэл.

— На молитве в общем зале, — сообщил аббат.

— Вы везёте меня к ним?

— Нет, — с удивлением в голосе ответил аббат. — Туда, куда вы и хотели попасть. К усыпальницам. Я ведь не ошибся, вы прибыли к нам ради них?

Мэл издал невнятное мычание, решив не говорить, что не понимает, о чём тот. Через несколько минут они оказались во внутреннем дворике, по периметру которого стояли несколько каменных саркофагов.

— Кто лежит в них? — спросил Мэл, отмечая монументальность и строгую красоту. Всего он насчитал восемь гробниц. Пять украшали статуи скорбящих омег из белого мрамора.

— Вы не знаете? — удивился, остановившись, аббат. — Но я думал…

— Не знаю что? — начиная раздражаться, перебил Мэл.

Он терпеть не мог ощущать себя дураком.

— Здесь покоятся бывшие о-короли Брингундии. Три века, с самого своего основания, монастырь святого Грегора принимает сосланных своими мужьями-альфами омег королевской крови. У нас они и находят последнее пристанище.

— Вот как? — Барон Мюррей почему-то забыл или не захотел проинформировать об этой особенности монастыря. — Я хочу послушать о них.

Докатив кресло до небольшой кованой скамейки под разросшимися кустами бульденежа, аббат развернул Мэла к ней и, испросив разрешения, уселся напротив.

— Короли Брингундии обладают правом отказаться от супруга и отправить его в монастырь замаливать грехи. Обычно это происходит, если муж-омега в течение трёх лет не принесёт наследника, либо обладает недостойным нравом и опозорил имя, или если оного уличат в прелюбодеянии, либо, — аббат понизил голос, — он перестаёт радовать и привлекать своего альфу. Здесь, — он указал рукой на три постамента справа, — лежат омеги отца нынешнего правителя Людвига. Его батюшка Рутгер Третий обладал крутым нравом, угодить ему было непросто. Всего у него было пять мужей, но двоим выпала судьба умереть не в этих стенах. Там, — ладонь указала налево, — омеги деда и прадеда…

— А первый муж Людвига тоже лежит здесь? — прервал исторический экскурс Мэл. Его больше волновала современность, чем давно минувшие дни.

— Нет, тело о-короля Бриена находится в усыпальнице королевского дворца, — ответил аббат, но ничего не сообщил о причине смерти предшественника Мэла.

— И что же, Людвиг унаследовал нрав предков? — стараясь говорить небрежным тоном, поинтересовался Мэл.

Если привычка менять мужей как перчатки передаётся у альф рода МакКензи из поколения в поколение, вряд ли можно рассчитывать на долгое и счастливое замужество с их нынешним представителем. Одного-то мужа он уже как-то свёл в могилу и ссылки не потребовалось.

— Насилие у всех альф в крови, такова их природа, — аббат возвёл очи горе. — Я не знаком лично с королём, но все отзываются о нем, как о справедливом и добром человеке, — дипломатично вывернулся он.

Мэл поморщился: «Насилие у альф в крови» — отличное объяснение всему, что они творят, оправдание от бога. Бога-альфы. Может, поэтому папа и поддерживал связь с друидами, что их вера не давала преимущества одного пола над другими? По крайней мере, такого явного.

— Пожалуй, мне стоит получше ознакомиться с монастырём, — заявил Мэл. — Не исключено, что именно здесь мне предстоит провести заключительную часть жизни.

— Это была бы огромная честь для меня, как настоятеля, но не думаю, что мы с вашим высочеством ещё когда-нибудь встретимся, — позволил себе улыбнуться аббат Бенедикт.

— Отчего же? — Мэл поднял брови и поправил сползающий капор, чтобы лучше видеть лицо аббата.

— У нас существует нечто вроде приметы, — пояснил тот. — Омега входит в эти стены лишь однажды. И если покидает их, то навсегда.

— Нельзя войти в одну реку дважды, — покивал Мэл, этому его ещё дядька Исибейл учил, объясняя, что всё меняется. — Но я пока не король, — резонно возразил он. — Разве изменение моего статуса не нивелирует этот визит?

— Ваши судьбы с королём Людвигом соединились на небесах в тот момент, когда он выбрал ваш портрет. Церемония лишь подтвердит связь, но не повлияет на неё. Для меня вы уже о-король, — Бенедикт склонил голову.

— Странно слышать такие речи из уст настоятеля монастыря, — без обиняков заявил Мэл. — Вы не похожи на священнослужителей, что я встречал раньше.

— Простите мне дерзость, ваше высочество, вы тоже не похожи на высокородных омег, что я видел на своём пути.

«Вряд ли их было много», — скептически подумал Мэл, но благосклонно кивнул, извиняя.

— Мне говорили, что я неплохо разбираюсь в людских душах, — продолжил аббат, — так вот, рискну предположить, что монастырский покой не для вас. В вас слишком много того огня, от которого мои братья и укрываются за этими стенами. Возможно, бог наградил им вас в компенсацию за… — он прижал руку к груди и не договорил, но красноречиво опустил взгляд на укрытые пледом ноги Мэла. — Я и все мы будем молиться за ваше исцеление денно и нощно.

— Искренне надеюсь, что ваши молитвы будут услышаны, — Мэл благопристойно сложил ладони лодочкой и опустил голову, скрывая полами капора довольную улыбку: теперь можно и не искать повод для чуда — монахи отмолили и весь сказ. — И я не перестаю просить о том же, чтобы не омрачать будущего супруга собственной немощностью, — переведя взгляд со своих рук на кисть аббата, Мэл не сдержал восхищённого восклицания: — Ох, добросердечный Бенедикт, что за чудесные кружева? — протянув пальцы, он кончиками коснулся выглядывающего из-под тёмной ткани тонкого кружевного края.

— Плетение кружев помогает душевной концентрации и занимает руки,

— смущённо, как показалось Мэлу, ответил Бенедикт, одёргивая рукава сутаны. — Ведь, как известно, дьявол любит праздность. Мои братья создают эту красоту исключительно во славу единого и всемогущего, а не для суетного украшательства собственных бренных тел.

— О, я и не сомневался! — горячо воскликнул Мэл. — Но у меня появилась одна идея, и я надеюсь, что вы не откажете будущему королю, — сказал он, подпуская в голос властности, — в маленькой просьбе…

Выезжая из ворот монастыря, Мэл хранил на лице приличествующее моменту постное выражение, чтобы ни у кого не закралось ни тени сомнения, что все три часа принц Кэмпбелл провёл в молитвах, но в душе он ликовал. Во-первых, удалось хоть что-то узнать о будущем муже, вернее, о его предках — как известно, яблочко от яблоньки… А во-вторых, обещанное содействие аббата Бенедикта дорогого стоило, учитывая грандиозные планы по изменению Брингундского уклада жизни.

— Теперь я уверен: бог благословил наш союз с королём Людвигом! — громко объявил Мэл всем ожидающим и смерил барона Мюррея взглядом с головы до ног: ещё предстояло выяснить, почему тот умолчал — из недомыслия или злонамеренно — об обычае королей Брингундии по любому поводу избавляться от своих омег.

Если Людвиг окажется похожим на самодура-отца, то пусть даже не надеется, что Мэл будет покорной жертвой. На каждого альфу с «насилием в крови» у умного омеги найдутся свои методы. В крайнем случае, в ход пойдёт тот красный флакон, что надёжно спрятан в подлокотнике кресла.

— Не щадите лошадей! — приказал Мэл, стоило двоим альфам из охраны поднять его на руки из кресла, чтобы перенести в карету. — Я желаю как можно скорее увидеть жениха!

А чего тянуть? Уж лучше встретить опасность лицом к лицу, чем бояться неизвестности.

Рабби, чей лоб так и не покинула морщина между бровями, закусил нижнюю губу, что выражало высшую степень его недовольства, но Мэл лишь наморщил нос: пора уже уяснить старшему братику, что отныне он на вторых ролях. Хотя, когда было иначе? Ведь он всего-навсего третий сын-альфа в семье, его шансы на трон и так были невелики, а сейчас и вовсе равны нулю. Отныне привилегия Мэла отдавать приказы, а Рабби придётся их исполнять.

О чём без экивоков, решительно и твёрдо заявил, стоило брату подсесть в карету. Отослав Якоба к кучеру на козлы, чтобы поговорить без лишних ушей, Мэл не стал дожидаться, пока Рабби заведёт привычную волынку наставлений, и ринулся в словесную атаку первым.

— Бабби! — специально использовав детское прозвище для мгновенной деморализации противника, он сжал пальцы в замок и прижал к груди. —Бабби, я узнал нечто страшное! — Мэл сделал жалобное лицо и всхлипнул для пущего эффекта. — Это ужасно!

— Что? Что случилось?! — брат ожидаемо встревожился.

— Там… Там, — Мэл ещё раз шмыгнул носом, следя за реакцией, — в монастыре…

Не забывая страдальчески морщиться и периодически вытирать пальцами несуществующие слезы, Мэл поведал о судьбе несчастных омег, чьи могилы показал ему аббат, присовокупив собственное умозаключение:

— Наверняка Людвиг такой же буйный изувер, как его отец! А вы, вы, — Мэл ткнул тонким пальчиком брату в плечо, — вы хотите отдать меня на заклание, как невинную овечку! Пока меня не убьют или не выкинут из дворца в монастырь, как надоевшую вещь! Это ты во всём виноват! — завершил он свою речь и ткнул ещё раз в подтверждение вывода.

— Но… — растерялся Рабби, — я-то тут при чём? Такова воля…

— А почему ты до сих пор не вытянул всю правду о Людвиге у барона? — не стал слушать глупых оправданий Мэл и издал тихое горестное подвывание, будто бы не в силах сдержать эмоции. — Я даже не представляю, как выглядит мой будущий муж!

— Через три дня увидишь, — с непростительным легкомыслием ответил Рабби, за что тут же поплатился.

— Хороший брат, любящий брат, брат, которому не всё равно — давно бы уже всё выведал! А ты-ы, вот ты как, значит? Я так и знал, что ты меня не любишь, — запричитал Мэл плаксиво. — О чём ты болтал всю дорогу с бароном?

— Об охоте…

Судя по тому, как быстро брат отвёл взгляд, не только о ней, но точно не о деле. Без сомнения хвастались наперебой победами над омегами да сравнивали, в какой стране они красивее. Мэл только мысленно хмыкнул: «Альфы! Что с них взять?», но старательно обиженно засопел, изображая сдерживаемые рыдания.

— Я узнаю, честно, — заторопился Рабби, не выносящий омежьих слёз. — Ну не надо, малыш Мэл, не расстраивайся! Я тебя очень люблю!

— Точно? — недоверчиво уточнил Мэл.

— Конечно! Вот прямо сейчас отправлюсь к барону и расспрошу его о Людвиге. Ты прав, это моя ошибка, что не выяснил раньше. — Высунувшись в окно, Рабби крикнул: — Коня!

— И не забудь узнать, от чего умер его первый муж! — уже нормальным тоном напомнил Мэл, когда брат, пересев на коня, поравнялся с каретой.

— Узнаю, братишка, — пообещал Рабби и умчался вперёд.

— Обо всём самому думать приходится, — тихонько вздохнул Мэл. — Тяжело королевское бремя.

Но полученная информация не слишком пролила свет на личность короля Брингундии. Оказалось, что барон Мюррей до недавнего времени безвылазно жил в своём имении в дальнем от Триднеста южном конце королевства, на границе с Кувэнкой. И ко двору барона вызвали всего полгода назад, он даже первого о-короля в живых не видел и о причине смерти того ничего рассказать не мог, кроме официального заключения: «Горячечная болезнь». А после прозябания в провинции барон пребывал в таком восторге от приближённости к трону, что отзывался о короле Людвиге исключительно в превосходных эпитетах, без устали восхваляя его мудрость, силу, прозорливость, справедливость и доброту.

Мэл, выслушав панегирик в кратком изложении брата, помянул дырявые панталоны святого Рудрига, в чьих прорехах имелось больше ума, чем у барона в голове, но признал, что придётся набраться терпения до личной встречи с будущим мужем. Тем более что ждать осталось недолго.

========== Часть 4 ==========

На юного неопытного омегу, выросшего на романтических легендах и сказках о бесстрашных рыцарях, король Брингундии, несомненно, произвёл бы грандиозное впечатление. Мэл себя таковым не считал. И никогда никому не признался бы, что брал омежьи романы в папиной библиотеке, а уж что прочёл их все и взахлёб — не услышали бы от него и под пытками. Но впервые увидев своего будущего мужа, Мэл решил, что тот без труда смог бы сыграть главного героя из любой прочитанной им книги. Если бы он родился не королём, а актёром. Природа, будто поставив цель воплотить омежьи грёзы в реальности, постаралась на славу, создавая Людвига: выразительные серые глаза с густыми темными ресницами под соболиными бровями, прямой, классической формы нос, манящий изгиб губ, подчёркнутый аккуратными бородой и усами, широкий лоб, густые волосы, волной лежащие на мощных плечах. А какая фигура! Длинные ноги, крепкий торс, скульптурно вылепленные руки… Не альфа — мечта!

Сидя напротив «мечты» за столом переговоров, Мэлу приходилось постоянно себе напоминать, что он не наивный деревенский дурачок, верящий в истинные пары. И что под красивой обложкой могут скрываться весьма неприятные сюрпризы. Не заканчивающиеся, а только начинающиеся свадьбой.

Но не попасть под чары Людвига оказалось непростой задачей. Бархатный, с лёгкой хрипотцой голос завораживал и одной лишь интонацией обещал рай на земле. От аромата альфы, одуряюще маскулинно-пряного, кружилась голова и сладостно трепыхалось сердце. Сохранить трезвый рассудок помогали два обстоятельства: сидевший по левую руку Рабби, спокойно и с достоинством обсуждающий взаимные выгоды и обязательства двух стран после заключения брака, и столпившиеся за спиной Людвига советники, среди которых яркой птицей в вороньей стае выделялся вертлявый омега в расшитом золотом бордовом кафтане. Его лицо скрывалось в тени капора, почти не уступающего длиной полей капору Мэла, да и сам омега старался не высовываться лишний раз на передний план, но не требовалось быть провидцем, чтобы понять, кто именно присутствует на судьбоносной встрече. Фаворит граф Дебри собственной персоной — больше некому. Понимание, что жених взял на знакомство с будущим мужем своего любовника, отрезвляло почище ледяной воды за шиворот, заставляло прямее держать спину, а главное, не верить ни приятной наружности короля, ни его медоточивым речам, ни многообещающим взглядам.

— Не сомневаюсь, наш брак будет удачным, — в завершение сказал Людвиг, глядя Мэлу прямо в глаза. — Я собираюсь сделать всё возможное, чтобы заслужить ваши уважение и любовь. Примите же это кольцо в знак чистоты моих помыслов.

И, сняв со своего мизинца, протянул через стол перстень с ярко-красным рубином — извечным символом любви и страсти. Если бы Мэл не знал, что король самым наглым и бесстыдным образом лжёт, то поверил бы в искренность намерений.

— В свою очередь готов заверить, что сторицей отплачу за ваше отношение, — ответил он не по протоколу, пару секунд покрутив перстень в руках, прежде чем надеть.

И с удовольствием отметил, как в серых глазах мелькнуло неподдельное удивление.

— Ты с ума сошёл?! — набросился на него Рабби, стоило им остаться наедине после подписания всех соглашений. — Что за выходка?

— А что такого я сказал? — Мэл прищурился, рассматривая, как играет рубин на указательном пальце: для других перстень оказался слишком велик. — Пообещал, что как он со мной, так и я с ним. По-моему, справедливо.

— Дело не в том, что сказал, а как сказал и что сделал! На какое-то мгновение даже мне почудилось, что ты не примешь кольцо. Мэл, я тебя знаю, — протянул Рабби угрожающе. — Если Людвиг сочтёт себя оскорблённым…

— А любовника на обручение притащить, это не оскорбление?! — запальчиво воскликнул Мэл.

Рабби поиграл желваками, но не стал врать и отрицать очевидное:

— Это неумный поступок, согласен, но если бы не наши шпионы в Брингундии, ты бы и не узнал про фаворита. А значит, король не хотел тебя унизить.

— Но унизил, — прозвучало глухо из раструба капора.

— Он молодой альфа, его муж умер полтора года назад. Конечно, у него были любовники, глупо думать, что он столь долго воздерживался.

Мэл гневно запыхтел. Интересно, к овдовевшему омеге было бы такое же снисходительное отношение? Риторический вопрос. У альф простительная слабость, у омег преступная похоть. Только бетам повезло, на них не влияют желания тела. Именно из бет, неподвластных ни течкам, ни гонам, набирали личную охрану, им доверяли ответственные должности при дворе. Но престол мог принадлежать только альфе. Несправедливый мир.

— Не стоит показывать зубы до свадьбы, — увещевал брат. — Если всё сорвётся, и неважно по чьей вине, будет такой скандал — не расхлебаем.

— Да-да, начнутся хаос, война, мор и чума, — Мэл демонстративно покивал. — Не преувеличивай, я был мил, вежлив и почтителен, как и полагается безмозглому омеге! Это ведь только альфам всё позволено, да? А мне даже слова не скажи! — Рабби посмотрел укоризненно. — Отвези меня в мою комнату, братец, я так устал, так устал, — поняв, что перегнул палку со строптивостью, заныл Мэл. — Аппетит пропал и голова разболелась…

Рабби тяжело вздохнул, но послушно взялся за выступающие из спинки кресла ручки.

— У правителя Швабии два сына-омеги, а у овдовевшего о-короля Нарлении три! Я уже не говорю о герцогах Брингундии, мечтающих породниться с сюзереном. Как считаешь, по их самолюбию сильно ударило то, что Людвиг выбрал в мужья не их детей, красивых и здоровых, а калеку? — двигаясь по коридору дворца в отведённое им крыло, говорил негромко Рабби, наклонившись к брату, чтобы следовавшие в нескольких метрах впереди и сзади слуги не услышали.

— Думаю, достаточно сильно, — осторожно признал Мэл.

— А кто сидел справа от Людвига на переговорах?

— Его дядька Леит, — не понимая, к чему клонит брат, ответил он.

Леит МакКензи, лорд Чарфилдский — младший брат того самого покойного короля Рутгера-многомужца сразу Мэлу не понравился. Смотрел угрюмо, недовольно поджимал тонкие губы, торговался как купец на рынке, вмешивался в обсуждение каждого пункта брачного договора, а потом вообще потребовал сократить «ввиду особенностей принца Кэмпбелла» максимальный срок для зачатия наследника с трёх лет до года. Мерзкий пузан! И его поддержали два советника — их противные рожи Мэл хорошенько запомнил на будущее. Если бы это условие приняли, то не забеременей он в течение года, и уже следующей осенью Людвиг имел бы полное право сплавить его в монастырь. Но король, надо признать, не совсем сволочью оказался — не стал менять заведённый порядок. Может, просто не рискнул спорить с кардиналом? Тот, хоть и бета, живо принял участие в обсуждении необходимого времени для появления престолонаследника и недвусмысленно высказался против уменьшения традиционного периода. Не зря Якоб бегал в кардинальские покои, чтобы передать письмо от аббата Бенедикта.

— У Людвига нет больше законнорождённых братьев-альф, — продолжал Рабби, — и если с ним что-то случится, а он не оставит наследника, то на трон взойдёт именно Леит. У него, кстати, сын-альфа уже есть. И в совете, как ты заметил, поддержка имеется.

— А сколько у Леита было мужей? — тут же поинтересовался Мэл.

— Сейчас четвёртый вроде… Неважно! Не о том думаешь. Пойми, мой своенравный братик, желающих расторгнуть договорённость о браке полно, только повод дай. Хватает и тех, кто обрадовался бы войне между Брингундией и Триднестом. И если ты продолжишь дразнить гусей…

Пользуясь тем, что Рабби не может видеть его лица, Мэл закатил глаза: вот есть же любители из мелочи трагедию делать! Подумаешь, не продемонстрировал щенячий восторг и готовность по щелчку пальцев из штанов выпрыгнуть. Можно подумать, оскорбление нанёс. Пусть видят, что омега рода Кэмпбеллов не лыком шит и не позволит о себя ноги вытирать, а то, ишь, завели обычай любовников на обручение таскать — совсем стыд потеряли! И то, что Мэл не должен был знать о графе Дебри, никак Людвига не оправдывало.

— Клянусь, до свадьбы я буду тих и скромен, — пообещал Мэл, когда Рабби довёз его до покоев и сдал с рук на руки Якобу.

— Как всё прошло? — как только закрылась дверь, мальчишка, подпрыгивая от нетерпения, обрушил на Мэла шквал вопросов: — Он вам понравился? Вы договорились? Когда свадьба?

— Не мельтеши, — Мэл наконец-то поднялся из кресла, первым делом сорвал с головы надоевший капор, а после сделал несколько наклонов, не сгибая колени и доставая руками до пола. — О-ох, вот никогда бы не подумал, что ноги могут устать от бездействия. Полгодика-год… — ворчал он, приседая и вновь поднимаясь. — Нет, это невозможно, ноги сами отсохнут, если ими не пользоваться.

— Ну принц, ну пожалуйста, расскажите! — не унимался Якоб, чтобы не терять зрительный контакт, повторяя движения Мэла с небольшим запозданием. — Вы договорились? — получив вместо ответа палец с королевским перстнем под нос, Якоб захлопал в ладоши: — Я так счастлив за вас! Как же вам повезло, что король Людвиг не только красивый, но и очень-очень добрый!

— Почему ты так решил? — Мэл перестал приседать и воззрился на Якоба, сдувая с лица упавшую прядь.

— Вы ведь болезным притворяетесь, чтобы доброту его проверить, я сразу понял, — бесхитростно пояснил тот. — Токмо шибко добрый увечного примет. У нас вон, у дядьки, когда евоного Брыньку хромого взамуж пришла пора отдавать, дык никто брать сперва не хотел.

Подавив желание стукнуть безмозглого пустомелю — надо же додуматься сравнить принца с деревенщиной! — Мэл, присев на диванчик, неожиданно заинтересовался:

— И что в итоге? Выдали?

— А то, — разулыбался Якоб, — папанька ваш пособил, спаси его бог, земли хороший надел в приданое дал, так альфы, как прознали, чуть не в драку за Брыньку лезли! Богатому-то добрым легче быть, чем бедному. Да только многие забывают про это в богачестве. А ваш-то супруг будущий, значится, не забыл, ежели из всех вас выбрал. Ему, поди, земли и своей хватает.

Мэл изумлённо покачал головой: вот ведь дурак дураком, а иногда такое выдаст, что и умному в голову не придёт.

— Верно я говорю чи нет? — смутился Якоб.

— Не знаю, — честно ответил Мэл, расчёсывая волосы.

Он не стал объяснять, что за него дали приданое гораздо богаче клочка земли, а короли должны думать о благе государства, а не отдельного человека. Чем бы ни был продиктован странный выбор Людвига, точно не желанием помочь незнакомому увечному омеге.

— Пойдём в спальню, поможешь мне раздеться, лечь хочу.

— Он вам понравился?

— Его аромат мне приятен, — сказал Мэл прохладно, показывая, что дальнейшие расспросы лишние.

— А свадьба когда? — упрямый мальчишка не собирался отставать.

— Через месяц, — продевая голову и руки в поданную ночную рубаху, сообщил Мэл. — Будешь ещё мне докучать, не разрешу на ней присутствовать!

— Ой! — испугался Якоб. — Покойной ночи, принц! — донеслось уже из-за двери в смежную со спальней маленькую комнатку, предназначенную специально для личного слуги, долженствующего быть днём и ночью под рукой господина.

Оставшись наконец в одиночестве, Мэл подошёл к окну.

Учитывая статус и сложность передвижения, принца с верным камердинером разместили в дальнем крыле на первом этаже, Рабби расположился на втором. До бракосочетания всем триднестцам предстояло находиться на отшибе от основной жизни дворца, зато при желании, а что оно будет, Мэл не сомневался, он мог незаметно выбраться из своих комнат и прогуляться. Но не сейчас. Сегодня он слишком устал. Обсуждение условий брака, где на него смотрели, как на товар, вымотало донельзя, не физически — морально.

Солнце почти село, хотя небо ещё окрашивали лучи. Из-под деревянных рам со свинцовыми переплётами, удерживающими мелкие квадратики стекла, безбожно дуло. Во дворце вообще было холодно из-за постоянно гуляющих сквозняков. И это летом. А что будет зимой? Никакие камины не спасут. Мэл коснулся ладонью каменной стены — не зря папа дома стены гобеленами завесил. Надо заказать у ткачей. И приказать щели паклей заткнуть. Дворцу явно не хватало хозяйской омежьей руки.

Босые ноги замёрзли, и Мэл рыбкой нырнул в постель, задёрнул полог и спрятался под тяжёлым одеялом. Сон не шёл, живот бурчал. Под закрытыми веками стоял образ Людвига — не потому что альфа настолько впечатлил, вовсе нет, вот ещё! — просто из-за него, гада лживого, сегодня поесть не удалось. По традиции перед свадьбой женихи виделись всего дважды: на обручение, то есть обсуждении брачных условий, и уже непосредственно в церкви. За обедом перед встречей Мэлу кусок в горло не лез, а после о еде и думать не хотелось. Теперь пустой желудок напомнил о себе.

Уже решив позвать обратно Якоба и заслать его на кухню за каким-нибудь перекусом, Мэл приподнялся на подушках и отдёрнул полог. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как бесшумно (сам утром приказал петли смазать) открылась дверь и на пороге возникла высокая тёмная фигура. Молча она сделала несколько неуверенных, будто сослепу, шагов к кровати. Мэл тоже молчал, язык к нёбу прилип — ни спросить, ни крикнуть, ни на помощь позвать. Тело одеревенело и не слушалось. Оставалось только смотреть, как в жуткой тишине приближается некто чёрный и как его руки шарят в потёмках в поисках жертвы, чтобы сомкнуться на её шее и задушить. Медленно и неотвратимо, словно в кошмарном сне, когда всё понимаешь, а сделать ничего не можешь. Но стоило ледяным пальцам коснуться кожи, оторопь прошла. Мэл отпрянул в сторону, скинул одеяло и, поджав ноги, резко выпрямил их, толкнув неизвестного злоумышленника в живот. Тот не устоял и рухнул навзничь. Грохот падения, наверное, пронёсся по всему дворцу. А потом снова наступила тишина.

Мэл прислушался — умерли все, что ли, или оглохли? Почему никто не спешит спасать принца? Днём, главное, скрыться некуда от толпы слуг и мелких дворян, желающих прибиться в свиту, а когда надо — никого.

— На помощь! — обретя голос, крикнул он.

Он ждал, что из коридора мигом набегут стражники — должны же они нести караул по ночам? — но на призыв откликнулся только Якоб. Выскочил из своей комнатёнки встрёпанный, в белой рубахе до колен, а в руках кинжал.

— Где? Кто? Вы ранены?

— Нет. — Парализующий страх отпустил, и Мэл споро выбрался из ловушки полога. — Нет, со мной всё хорошо. Он там, — мотнул головой в сторону.

Мелкими шажками плечом к плечу они двинулись в обход кровати поистине королевского размера — на ней полк можно было разместить. Якоб, выставив перед собой кинжал, норовил идти первым, но Мэл его придержал: лучше вдвоём. Да и любопытство пересиливало боязнь. Он не удивился бы, если бы они никого не нашли. Больше всего произошедшее походило на явление злобного призрака: неизвестно отчего умерший о-король Бриен наверняка недоволен, что ему так быстро, и двух лет не прошло, нашли замену — вот и решил напугать следующего избранника Людвига. Мэл почти поверил, что видел привидение. Но когда они обошли кровать, обнаружили распростёртое на полу тело. Кто бы это ни был, он оказался материален.

— Я кого-нибудь позову, — шёпотом предложил Якоб.

Идея хорошая, но для этого ему пришлось бы пройти рядом с лежащим. Да и пока ещё найдёшь подмогу. Недавно радовавшая уединённость расположения обернулась против них. А вдруг за дверью сообщники? Мэл не хотел рисковать Якобом. И оставаться наедине с неудачливым убийцей тоже — кто знает, может, ему приспичит довести начатое до конца и во второй раз повезёт больше?

— Погоди, зажги сперва свечу, а мне дай кинжал, — приказал он.

Пока Якоб щелкал кремнем и шуршал трутом у камина, Мэл осторожно приблизился к преступнику и занёс над ним клинок, чтобы, когда тот попытается дёрнуться, вонзить в грудь. Если он ещё жив. Сквозь громкое биение собственного сердца никак не получалось услышать — дышит ли человек у ног. Через несколько долгих секунд за плечом возник Якоб со свечой. В свете дрожащего пламени стало видно, что перед ними, раскинув руки и задрав бороду в потолок, лежит не кто иной, как его величество король Людвиг МакКензи.

Мэл гулко сглотнул — кого-кого, а уж его увидеть он не ожидал.

========== Часть 5 ==========

Сердце замерло, а дыхание прервалось, когда Мэл понял, кто лежит перед ним. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев. Действительность замерла черно-белой гравюрой. Только плясали отсветы на бледном запрокинутом лице короля, гротескно преломляя черты.

— Вы убили его? — Якоб вцепился Мэлу в локоть до боли, вновь запуская ход времени. — Он мёртв?

— Нет!

Людвиг просто не мог сделать такой подлости и умереть. Каким способом в Брингундии казнят убийцу короля, Мэл не знал, но не сомневался, что гуманным отрубанием головы не отделается. Он опустился на колени рядом с женишком и наклонился к его лицу, напряжённо прислушиваясь.

— Дышит, — прошептал через несколько секунд.

— Слава те господи, слава святым заступникам, слава вседержителю… — лихорадочно перекрестился Якоб. Свеча в его руке дрожала, и он пристроил её на столик возле стены. — Позвать принца Рабби?

Очень хотелось согласиться, спрятаться от ответственности за спиной брата и взвалить бремя принятия решений на него. Но Мэл отрицательно покачал головой:

— Не надо.

Рабби, увидев короля без чувств, обязательно пошлёт за лекарем, начнётся суета, инцидент получит огласку. Даже если никто не узнает, отчего Людвиг упал, пойдут слухи — шутка ли, альфа провёл ночь в спальне у омеги до свадьбы. Разврат, позор, оскорбление традиций! И неважно, что обручение состоялось, сплетникам лишь повод дай позлословить. Брак не сорвётся, но пятно на репутации останется навсегда. Не хватало ещё получить к имени приставку «развратный» — от прозвища потом не избавишься, так и запомнят потомки. Нет, никого звать не надо, чем меньше людей знают, тем лучше. Да и не так уж сильно Людвиг должен был удариться, упав на ровный пол.

— Перенесём его на кровать, — решил Мэл.

Вдвоём они ухватились за плечи и ноги короля. Тот казался неподъёмным, но всё же им удалось, кряхтя и охая от тяжести, перетащить и уложить бесчувственное тело на подушки. Мэл, ощупывая голову альфы, запустил пальцы в приятно густые и шелковистые волосы. Ни раны, ни даже шишки не нашлось. Откуда тогда беспамятство?

— И что теперь? — спросил Якоб, зябко переступая на месте.

Хороший вопрос. Если бы Мэл знал. И зачем только Людвиг припёрся в ночи?! Один, без предупреждения, даже свечи не взял, прокрался в темноте, как тать, молча, руки ещё тянул страшно — кто угодно бы принял его за преступника.

— Я понял, зачем тут король, принц! — звонко воскликнул Якоб, заставив Мэла подскочить от неожиданности: он что, спросил вслух? — Я всё понял! Его величество потерял голову от страсти! — заявил мальчишка с неуместным восторгом в голосе. — Влюбился в вас с первого взгляда и не выдержал, решился на тайное свидание. Это так романтично!

— Чушь! — фыркнул Мэл.

— Вы очень красивый, мой принц, — с какой-то обидой сообщил Якоб. — А для чего тогда, по-вашему, он припёр… пришёл?

Мэл пожал плечами. Поверить, что взрослый альфа повёл себя как безрассудный юнец и забыл в порыве чувств про долг и приличия, мог только такой дурачок, как Якоб. Нарушить традицию не видеть жениха до свадьбы само по себе вопиющее проявление неуважения, но заявиться в спальню, будто к какому-то доступному омеге… Исключено. А если потребовалось что-то срочно и скрытно обсудить — так говорил бы, а не молчал пень пнём, пугая в темноте. Но и версия покушения не выдерживала никакой критики: когда король хочет кого-то убить, у него нет нужды марать собственные руки. И даже, если допустить, что решил вдруг расправиться самолично — двигался бы не как снулая рыба, а как воин, коим и является.

— Да он пьян! — догадался Мэл. — Напился, а теперь спит!

Набрался до положения риз, отмечая обручение, вернее, отмечая приобретение в качестве приданого трёх серебряных рудников и, перепутав какой-нибудь поворот в хитросплетении дворцовых коридоров и переходов, заявился не в те покои, куда шёл. Собирался, наверное, покувыркаться с любовничком, а оказался у жениха. Надо было его не в живот, а между ног пнуть, мстительно подумал Мэл.

— А вином не пахнет, — возразил Якоб, запалив ещё свечи.

Обязательно спорить? Такая логичная версия затрещала по швам… Мэл смерил слугу недовольным взглядом и снова склонился над королём, сильно втянув воздух носом. От аромата альфы сладко потянуло в груди. Захотелось опустить голову к Людвигу на плечо и немного полежать, просто дыша в унисон. Пахло кожей, какими-то терпкими травами, мускусом и древесиной, слегка потом и дымом, но не алкоголем.

— Ничего не понимаю, — признался Мэл и сел в изголовье рядом с головой Людвига. — Почему он не просыпается? — он похлопал по щеке, отметив ладонью щекотную колкость бороды. Раздалось мычание, но глаза не открылись. — Если не пил, то что с ним?

— Может, он лунатик? — предположил Якоб. Он примостился у ног короля, забравшись на кровать от гуляющего по полу сквозняка, и поджал под себя босые пятки. — Я вам не рассказывал про дядьку Шепарда? Это первый муж кума моего троюродного о-дедушки, который из Лохгилпхеда, ну что в Аргайле… — заметив гневный взгляд, он прекратил ненужные уточнения и торжественно объявил: — Так вон он тоже ходил во сне! Представляете, как полнолуние, так прям — фьють из постели и давай шастать, куда ни попадя. Ой, да так шустро, родным за ним не угнаться было! — мальчишка эмоционально взмахнул руками и добавил постным тоном: — Пока с крыши овина не свалился.

— Расшибся?

Ещё за время пути в Брингундию Мэл сотню раз зарекался вникать в байки о приключениях многочисленных родственников, друзей и знакомых неугомонного болтуна и интересоваться судьбой незнакомых людей, но каждый раз любопытство побеждало.

— Ни-и. Токмо ногу поломал. Повезло, что тута первый этаж, ежели что — королю падать невысоко.

Мэл хмыкнул.

— Да уж, повезло. И что, этого твоего троюродного кума первого дедушки как будили, когда ловили?

— Нельзя будить, — уверенно заявил Якоб. — Потому как можно тело разбудить, а душа тама останется.

— Где останется?

— Так на луне же! Ждать надо, пока сам не вернётся.

Омеги синхронно вздохнули и посмотрели сперва в окно, где через верхний ряд стёкол мутно белело пятно луны, а потом на короля. Тот мирно лежал без движения, только грудь вздымалась от дыхания.

— Может, ты и прав, — протянул Мэл. — Он шёл так странно, будто слепой. Надеюсь, он не вспомнит, что я пихнул его ногами, когда проснётся.

— Не вспомнит, — авторитетно уверил специалист по лунатизму. — Ничегошеньки не вспомнит, ей-же-ей, верно вам говорю! Дядька Шепард всегда поражался, когда ему сказывали, чего он вытворял во сне. Ваш-то вон хоть тихий…

Какое-то время они сидели молча, рассматривая профиль Людвига в неверном свете свечей, пока Мэла не осенило:

— А если он не проснётся до утра? — ответом стали разведённые руки, мол, на всё воля божья. — Мы не можем ждать так долго! Никто не должен увидеть его здесь.

— Уж больно его величество тяжёлый, так-то можно было бы его перенести хоть куда, да не сдюжим. Крупный мужчина, ничего не скажешь. Большой, сильный, — мечтательно произнёс Якоб. — А правда, что у альф и там всё гораздо больше, чем у нас?

— Где? — машинально уточнил Мэл, а когда понял, даже не сразу нашёлся с ответом. — Вот отдам тебя замуж за первого встречного, узнаешь, — гневно прошипел, когда дар речи вернулся. А вместе с ним появилось и понимание, что делать: — Давай сюда моё кресло! Не можем перенести — перевезём! Только оденься сначала, — добавил, когда Якоб сорвался выполнять приказание прямо в развевающейся ночной рубашке.

Слуга, лихо развернувшись на пятках, бросился бегом в свою комнату.

Мэл, не теряя времени, тоже принялся одеваться, но его взгляд неуклонно возвращался к Людвигу. Завязав шнурки на штанах и накинув кафтан, Мэл решился. В конце концов, они скоро станут мужьями — он и так всё увидит. И потрогает. Ничего страшного, если кое-что произойдёт немного раньше. Он приблизился и положил ладонь королю на грудь. Под тканью чувствовалось тепло и мерное биение сердца, оно успокаивало. Пальцы медленно двинулись ниже по ряду застёжек, чтобы ненадолго замереть на поясе, а потом быстро перескочить на гульфик и ощупать эту интимную деталь туалета, в попытке определить, какого размера орган под ней скрыт. Пожалуй, действительно больше, чем у него самого — признал Мэл, поглаживая выпуклость. От движений она начала увеличиваться и твердеть. Но самое интересное, что на манипуляции с чужой частью тела отозвался и собственный организм. Для чистоты сравнительного анализа требовалось пронаблюдать оба объекта в максимальной форме, но естественно-научный эксперимент прервал вернувшийся Якоб. Мэл резко отдёрнул руку, чувствуя, как горят щёки и колотится в висках кровь.

Совместными усилиями удалось усадить короля в кресло. Надев на черноволосую голову свой надёжно скрывающий лицо капор и прикрыв Людвига до груди шалью, Мэл остался доволен результатом:

— Хоть какая-то польза от этой дурацкой моды, да и страшилище на колёсах пригодилось. Если кто увидит, то решит, что два слуги куда-то везут принца.

— Куда?

— Ну, мало ли куда. В сад ноги ночной росой смачивать для исцеления, например. Нет, там сыро. Может, молиться? Да! И ближе. Давай-ка отвезём его в часовню.

По пути им никто не встретился, коридоры оказались темны и пустынны. Даже шагов караула не доносилось. Немного уже знакомый с планировкой дворца, Якоб шёл впереди, освещая путь свечой, а Мэл толкал кресло, проклиная скрипящие ободья. Благополучно добравшись до часовни, они слаженно переместили Людвига из кресла на пол возле молитвенной скамьи. Тот зашевелился, вызвав панику в рядах конспираторов, но не проснулся.

— Замёрзнет, — жалостливо прошептал Якоб. — Заболеет…

— Ничего с ним не сделается, с бугаем таким, — запыхавшийся от усилий Мэл вытер пот со лба и подсунул под королевскую голову найденный неподалёку часослов в кожаном переплёте. — Это я заболею, чуть пупок не развязался его таскать. Уносим ноги, пока не попались!

Обратно добрались мелкими перебежками и тоже без приключений, что радовало, но и удивляло. Стражу будто бы специально кто-то убрал из той части дворца, где их разместили. И если принять на веру, что король страдал лунатизмом, всё равно оставалось необъяснимым — как ему удалось так далеко забрести от своих покоев, никем не замеченным? Куда смотрели личная охрана, лекарь, да тот же любовник, чтоб он провалился?! Почему никто не позаботился? До утра Мэл не сомкнул глаз, тревожась за здоровье Людвига и гадая, в чём же истинная причина, из-за чего тот оказался у него в спальне.

После завтрака Мэл потребовал себе временного камердинера из местных и отправил Якоба целый день работать на кухню. Будто бы в наказание за нерасторопность, а на самом деле за сплетнями — как известно, прислуга знает всё. И где делиться слугам новостями, как не за обедами-ужинами? Зная общительность и настырность Якоба, способного разговорить и статую, Мэл рассчитывал вечером получить сведения на весь высший свет Брингундии. А приставленного вместо Якоба Пата, конопатого мальчишку-бету, послал за Рабби. Мэл понял, что связанный в буквальном смысле по рукам — традицией не видеться с женихом ещё месяц, и ногам — своим креслом, не сможет без помощи старшего брата разобраться, что происходит во дворце. А то, что происходит что-то неладное, — сомнений не было.

Мэл без утайки рассказал Рабби про ночное происшествие. Не стал разве что посвящать в свои исследования физиологических отличий между альфами и омегами. Рабби тут же поручил бете узнать о самочувствии короля, а пока ждали — Мэл с трудом удерживался, чтобы от волнения не грызть как в детстве ногти, — на все лады ругал за самоуправство. Когда гонец Пат вернулся, отчитавшись, что Людвиг жив-здоров, шлёт жениху поклон и пожелания отличного дня, стало понятно, что Мэл не разоблачён как обманщик, и Рабби наконец сменил гнев на милость, признавая, что в целом омеги действовали верно. Про лунатизм короля или какие-то другие болезни он ни от кого не слышал, что, впрочем, и неудивительно — о таком на каждом углу не болтают, особенно в преддверии свадьбы. Но пообещал, что сегодня же на торжественном обеде в честь обручения задаст наводящие вопросы и барону Мюррею, с которым успел сдружиться, да и других придворных порасспрашивает.

— Обед в честь моего обручения, а меня на нем не будет! — притворно надул губы Мэл.

— Никого из омег там не будет, — примирительно сказал Рабби.

— Дурацкие традиции! — тут же заявил Мэл.

Но в душе он был счастлив. И тайна осталась не раскрытой, и, что к удивлению радовало даже больше, с Людвигом не случилось ничего плохого.

— Тебе тоже скучать не придётся, — сообщил Рабби. — Попрошу королевского лекаря к тебе зайти после обеда, вроде как ноги посмотреть, ну и вообще самочувствие проверить после долгого переезда. А там уж от тебя будет зависеть, сможешь ли ты его разговорить…

— Смогу, — кивнул Мэл решительно.

Проводив брата, он приказал Пату везти его на прогулку: для будущих ночных вылазок требовалось хорошенько изучить прилегающую к дворцу территорию, чтобы не заблудиться в темноте. В коридоре возле двери обнаружились два рослых гвардейца в радующей глаз серо-синей форме — Рабби выставил караул из своих солдат-триднестцев, подчинявшихся только его приказам.

— Раньше не мог о младшем брате позаботиться, — бурчал Мэл себе под нос, кивая на приветствия гвардейцев. — Спохватился, защитничек.

Если бы Рабби побеспокоился о дополнительных мерах защиты заранее, не полагаясь на дворцовую стражу, Людвиг не смог бы незамеченным проникнуть в спальню. Но возможно, Мэл никогда бы не увидел, каким этот сильный альфа может быть трогательно беззащитным и уязвимым…

Пока Пат медленно толкал поскрипывающее кресло перед собой по дорожкам сада, Мэл в очередной раз вспоминал пророчество, в свете произошедших событий интерпретируя его иначе: «Кто его коснётся силой, оборвать пытаясь с ветки» — может быть, под веткой друиды имели в виду жизнь, а не древо рода? И речь шла не о замужестве, а об убийстве или покушении? Тогда Людвиг не тот, кто «пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду», и можно не переживать о грядущих бедствиях. Это хорошо. Только получается, что братьям-омегам слова «три из них сорвут соседи» предрекают смерть? Это плохо, очень плохо.

Мэл нахмурился — вот нельзя было чётко сказать? Напустили тумана, а ему теперь мучайся и переживай!

Как оказалось, напускать туман не хуже друидов умел и королевский лекарь Джемис Джемисон. Он и выглядел как колдун: маленький сухонький старичок-бета с длинной белой бородой. Закутанный в балахон мышиного цвета он уместнее смотрелся бы на лесном капище, а не в дворцовых покоях. С Мэлом лекарь обращался участливо и как-то даже преувеличенно ласково. Будто добрый дедушка с малышом внуком. Гладил по голове, когда осматривал белки глаз и язык, после тактично помял колени, рассмотрел ладони и признал, что если не брать в расчёт «крайне огорчительный в столь нежном возрасте ножной недуг», то на «его прекраснейшем высочестве» долгая дорога не отразилась в негативном плане.

Но стоило перейти к расспросам, как Джемис принялся мастерски ускользать от прямых ответов, выдавая такие витиеватые фразы, что к их концу забывалось начало. А чтобы окончательно запутать, щедро пересыпал речь латынью. Мэла пытались в детстве мучить изучением латыни, но учителя быстро поняли, что бесполезно, и смирились. Хотя и более прилежный Рабби вряд ли бы вычленил смысл из заунывного бубнения Джемиса. На расспросы о причине смерти о-короля Бриена белобородый зануда после долгого хождения вокруг да около заявил, что того сгубила «Febris erotica», случающаяся иногда у молодых омег, а поскольку «Amor non est medicabilis herbis», то несчастный буквально сгорел за пару дней. Вот и понимай, как хочешь. Про «любовь» Мэл уловил, но при чём тут смертельная болезнь не понял. Покивав с умным видом, он невинно поинтересовался: хорошо ли спит его величество Людвиг?

Джемис, огладив бороду, выдал:

— Сон, absque omni exceptione, отдохновение для души и тела, милосердно ниспосланное нам свыше, повелитель же наш Людвиг, за державу радея денно и нощно in imo pectore, не лишён всё же простых радостей, что доступны и сильнейшим мира сего.

— То есть хорошо?

Простой вопрос, предполагающий не менее простой ответ «да» или «нет». Но старикашка оказался не лыком шит:

— Что одному хорошо, то другому плохо. Suum cuique! — он поднял вверх указательный палец. — Вы ведь согласитесь, ваше прекраснейшее высочество, suum cuique. Ещё древние говорили, крепко спит тот, у кого совесть чиста. Наш пресветлый государь есть муж во всех смыслах достойнейший и могущий примером служить юным отрокам. Не хочу хвастаться, но крепкое здоровье короля в немалой степени заслуга вашего покорного слуги, — горделиво раздулся лекарь и откуда-то из складок балахона извлёк маленькую коробочку, украшенную финифтью. — Вам тоже не помешает попринимать пилюли для общего, так сказать, тонуса, — открыв крышку, Джемис продемонстрировал темно-зелёные горошины какого-то лекарственного средства. — Лично собирал травы и готовил! Специальное средство для омег. Насыщает тело соками, бодрит ум, веселит душу, — он издал непонятный звук: то ли хихикнул, то ли кашлянул. — По одной на ночь — и к свадьбе вы себя не узнаете!

Как-то странно бодрить ум перед сном да и обещанный эффект звучал сомнительно. Но ничего спрашивать и уж тем более спорить Мэл не стал: заумная, а по факту пустая болтовня надоела. Приняв коробочку, он сдержанно поблагодарил лекаря и почувствовал несравненное облегчение, когда тот наконец ушёл, выдав на прощание очередную абракадабру:

— Mens sana in corpore san!

— Сам ты ссаный капор, — шёпотом произнёс Мэл в закрывшуюся дверь. Якобу бы за такое прилетело по губам, но себе-то можно разрешить ненадолго забыть про манеры. — Видел я уже крепкое здоровье короля, от одного толчка валится.

Небрежно швырнув коробочку на туалетный столик к баночкам с мазями и притираниями, Мэл оттолкнулся ногами и отъехал на кресле к окну. Два часа коту под хвост! То есть крайне жаль потраченного времени. Оставалось надеяться, что добытые Якобом и Рабби за день сведения окажутся более полезными.

Комментарий к

Febris erotica — любовная лихорадка

Amor non est medicabilis herbis — любовь травами не лечится

Absque omni exceptione — без всякого сомнения.

In imo pectore — в глубине души.

Suum cuique — каждому свое

Mens sana in corpore san — в здоровом теле здоровый дух

========== Часть 6 ==========

Когда чего-то ждёшь, время всегда тянется. Мэлу казалось, что солнце застыло в одной точке и не двигается. Но всё-таки, пусть и медленно, оно спускалось к горизонту. Заявив, что ужинать желает в одиночестве, Мэл разогнал всех молоденьких омег-дворян, крутившихся мошкарой в гостиной и набивавшихся в будущую свиту. Всё равно от них не было никакого прока — так же, как и он, все они прибыли во дворец недавно и ничего интересного не знали. Только щебетали как заведённые о моде, портных и перспективных холостяках. Якоб, принёсший полный поднос разных вкусностей, получил «прощение» и милостивое разрешение не возвращаться на кухню. Обратно с пустыми тарелками отправили Пата, чтобы не маячил рядом и не мешал разговору.

— Ой, принц! Я узнал, я такое узнал! — дождавшись, пока останутся наедине, зачастил Якоб, эмоционально жестикулируя. — Он-то сам себя тогось! А граф его ещё подзуживал! Он тогда как раз на его место метил, то есть не на его, конечно. Хотя, тут ещё как посмотреть. А Джон мне и говорит, значится… а Джон, он ух какой, вы бы его видели: ручища, что моя нога, нет, как две ноги, а сам высоченный, а бородища — во! А глазища — глянет, аж в дрожь! Страшный — жуть! А голос — как гаркнет, так все ссу…

— Стоп! — прикрикнул Мэл. — Давай сначала и по порядку.

По порядку у Якоба не получалось, он постоянно сбивался с темы, норовя вперемешку поделиться информацией и впечатлениями от новых знакомств. Самое сильное впечатление произвёл главный королевский повар Джон — альфа с весьма выдающимися физическими данными. С наводящими вопросами и уточнениями Мэлу всё же удалось вычленить суть: первый муж Людвига, о-король Бриен, покончил жизнь самоубийством. Официально значилось, что тот «скончался от горячечной болезни, вызванной тоской по родине». Его отпели и похоронили чин чинарём, но все слуги знали, что Бриен не просто зачах от любви — то-то лекарь про «амор» бубнил, — а самолично принял яд.

— Не могу, говорит, без истинного жить — и кубок с отравою залпом! — Якоб с горящими глазами размахивал руками и рассказывал так, будто лично присутствовал. — У него, у Бриена-то, остался истинный в ихней Ш-ш… — он замялся, вспоминая, — Швабрии.

— Швабии, — поправил Мэл.

— Ага, — кивнул Якоб. — Я так и сказал, запомнил, что на швабру похоже. Это там, — он неопределённо махнул кистью, — царство такое. Мне Джон объяснил, он очень умный, всё знает. В этой самой Швабрии, оказывается, такой фрукт растёт…

— Не отвлекайся, — прервал его Мэл.

По словам Якоба выходило, что Бриена выдали замуж за Людвига против воли — как будто монархические браки бывают другими, — и омега с этим так и не смирился, предпочтя смерть разлуке с любимым.

— Вот вы говорили: истинность — сказки, — прозвучало с укором. — А оно вона как!

Мэл скептически скривил губы, но в бессмысленный спор вовлечь себя не позволил. Гораздо интереснее для него в истории оказалась роль графа Дебри созвучным именем Лаклан: он втёрся в доверие Бриену, стал его другом и наперсником, но при этом старательно настраивал против короля и внушал, что брак с ним — это предательство истинного. Тем самым буквально подтолкнул к суициду. И может, не только морально…

— Потом, как Бриен преставился — ох и мучился, говорят, яд какой-то медленный попался, два дня бедолага помереть не мог, — так граф, значица, чуть не сразу после похорон и взял короля в оборот, утешить, мол, хотел, гнидина мерзкая хитрожопая! — Мэл не стал ругать за неподобающее высказывание в адрес знатного омеги, признавая верность характеристики. А Якоб, почувствовав безмолвную поддержку, разошёлся пуще: — Ну, а король… а что король? Погоревал малёха для приличия, да и скока они там прожили-то, без году неделя, и утешился со змеюкой этой подколодной. А чего ж отказываться, когда перед тобой ноги раздвигают! Все они альфы — кобели!

— За языком следи! — резко оборвал его Мэл, но в глубине души согласился. — И как же незамужнему омеге позволили остаться при дворе после смерти о-короля?

— Кто незамужний? Граф? Так он вдовец. И месяца в браке не пробыл, как супруг евоный преставился. От старости, говорят. А там уж кто знает истинную причину… — Якоб развёл руками и добавил, явно повторяя чьи-то слова: — Совместное горе объединяет, король и граф нашли поддержку в объятиях друг друга.

— Значит, они почти полтора года вместе?

Долгий срок. Плохо.

— Ну сперва траур, потом заварушка на границе с Ку… Кувэнкой произошла. Это там, на юге, — явно желающий похвастаться свежеприобретёнными познаниями в географии, Якоб снова махнул рукой в пространство.

Мэл не стал придираться и пропустил неправильное ударение в названии мимо ушей, терпеливо дожидаясь ответа по существу.

— Лорды трёх провинций бучу подняли, недовольны были, что дерут с них как с сидоровых коз. А как же с них не драть, когда им первым все заграничные товары поступают по дешёвке, а они знаете почём специи в столицу продают? Жуть, а не цены, Джон говорит, на вес золота! В общем, там как раз наш барон Мюррей отличился, убедил своих-то соседей миром всё решить и от границы кувэнцев отогнал, за это его и приблизили к трону. Король туда лично мотался, соглашения подписывать, так что какое-то время ему не до графа было. Потом-то да. Но ить тоже всё не слава богу. Гвин, конечно, молчит, но Билл, который брат Джошуа, говорил мужу Сирила, что у Джона на подхвате по соусам, ой, а вы знаете, есть такой соус…

— Якоб! — взвыл Мэл. — Ты можешь нормально изъясняться?

— А я ненормально, что ли? — надулся тот. — В общем, король от того, что дают, не отказывается, но за добавкой не гонится. Понимаете? А граф злится из-за его холодности и на Гвине, камердинере личном, отыгрывается, тот чуть ли не каждый день с синяками ходит.

— Это хорошо, — задумчиво покивал Мэл и, только поймав полный непонимания и обиды взгляд, спохватился: — Да не то, что бьёт, хорошо. Что ещё про короля говорят, не замечали ли чего странного за ним?

— Да окромя, что он увечного в мужья выбрал, нет вроде, — пожал плечами Якоб. — Ой! Простите, мой принц! Так-то против вас слова никто не сказал, удивляются просто.

— Ну, а ты?

— Что я?

— Не проболтался сам про меня?

Якоб вытаращил глаза и возмущённо забулькал:

— Я? Да как же… вы ведь мне… думаете, я совсем дурной? Что я, доверия не понимаю?!

— Понимаешь-понимаешь, — успокаивающе улыбнулся Мэл. — Это я так. Пошутил.

— Ну и шутки у вас, мой принц, — заворчал Якоб, обиженно сопя.

— Ладно, не дуйся, — примирительно произнёс Мэл. — Значит, будем ждать Рабби, может, ему удалось узнать что-то конкретнее. Где он, кстати, обед ведь давно прошёл?

— Не, принц сегодня никак прийти не сможет, — заявил Якоб, важно надувшись от своей осведомлённости. — Все знатные альфы во главе с королём после трапезничания отправились силой мериться и удалью хвастаться на поле для стрельбища. Пока они выясняли, кто кого ловчее — а наш принц Рабби всем нос утёр, разе токмо король его обошёл, да и то, поди, без поддавков не обошлось, — вот пока оне воинские умения показывали, на поляне и шатёр разбили, и стол под ним длинный поставили. Им туда только корзины с бутылками винными подтаскивают, а обратно пустые утаскивают. До сих пор пьянствуют, ой, то бишь соревнуются. Велели факелов побольше приготовить, поди, всю ночь собираются тама провесть.

— Альфы… — вздохнул Мэл. И тут ему пришла в голову гениальная идея: — Ты знаешь, где они засели?

— А то, раз сам вино относил.

— Пойдём! Прогуляемся. Сил моих нет сиднем сидеть. Заодно и посмотрим, как веселятся альфы. Может, что интересного узнаем.

— Так смеркается ужо, — неуверенно протянул Якоб.

— Вот именно, — со значением произнёс Мэл. — Надену твои одежду и капор, никто не узнает, даже если увидит. Иди, вели охране никого ко мне не впускать. А я окно пока открою.

Когда они через лесок добрались до поля, с установленными на дальнем крае мишенями для стрельбы, солнце задевало верхушки деревьев и на земле лежали длинные тени. Листья шевелил лёгкий ветерок, принося с собой запах травы и цветов. Мэл жадно дышал полной грудью, а ноги сами норовили перейти на бег. После вынужденной неподвижности энергия била ключом, бодря кровь без всяких пилюлек.

— Хорошо-то как!

Не удержавшись, он прошёлся по кромке поля колесом, чуть не запутавшись в длинных полах кафтана, но все же умудрился не упасть.

— Осторожнее, принц, заметят! — Якоб, не разделяя его восторга, опасливо посматривал на белеющий ярдах в пятидесяти шатёр. Изнутри доносились громкие голоса и смех.

— Кто? Эти сейчас и второго пришествия не заметят, — отмахнулся Мэл. Он пожалел, что уже темно — пострелять из лука не выйдет. — Пойдём-ка ближе, послушаем, чего ржут, как кони.

Приблизившись к задней стенке шатра, они навострили уши:

— А он и говорит: «Вернусь, скажу, что ключ потерял».

От взрыва хохота вздрогнул полог. Мэл закатил глаза: анекдот про пояс верности ещё, наверное, его дедушка рассказывал. Отыскав под ближайшим деревом обломанный сучок, Мэл проделал в ткани маленькую дырочку и приник к ней глазом, чтобы не только слышать, но и видеть, что происходит внутри. Кресло во главе длинного деревянного стола занимал сверкающий белоснежными зубами Людвиг.

«Весело ему, — с непонятным раздражением подумал Мэл. — Ишь, скалится! На обручении сидел, будто уксуса хлебнул. А тут гогочет!».

Но, несмотря на негативный настрой, пришлось признать, что монарший смех звучал приятно. И порадовало, что король не выглядел нездоровым: с аппетитом ел, с удовольствием пил и активно участвовал в разговоре, то наклоняясь к сидящему справа Леиту, то обращаясь к альфе слева. На него Мэл смотрел сзади, но никому другому, кроме Рабби, не могли принадлежать рассыпанные по плечам и спине пшенично-золотистые кудри, точно такие же, как и те, что скрывал сейчас одолженный у Якоба капор. Рядом с братом нашёлся и барон Мюррей: его каштановые с рыжиной волосы, собранные в низкий хвост черным кожаным шнурком, тоже узнавались без труда.

Непонятно только, что делала рука барона на спинке стула Рабби. И по какому праву украшенные перстнями пальцы играли со светлыми прядями? Мэл гневно запыхтел. Да что этот наглец себе позволяет?! Они же альфы! Испепеляя взглядом бесстыдника и пытаясь по позе Рабби понять его отношение к возмутительным поползновениям, Мэл ненадолго отвлёкся от наблюдения за королём, а когда посмотрел снова, все мысли о Рабби и бароне вылетели из головы, настолько изменился Людвиг всего за пару минут. Нос заострился клювом, тёмные усы и борода выглядели чёрной полумаской на бледно-восковом лице, затуманенный взгляд смотрел в никуда, а глаза казались черными от расширившихся зрачков и ярко блестели. Огонь факелов зловеще отражался в них красными сполохами, придавая облику жуткий дьявольский вид.

Отпрянув от шатра в испуге, Мэл оглянулся на Якоба:

— Посмотри, что это с королём такое? — ему требовалось подтверждение, что пугающая метаморфоза не почудилась.

— А что? — приникнув к самодельному глазку, спросил Якоб. — Ну видать, что выпимши, конечно, но…

— Пусти! — потеснив его плечом, Мэл заглянул сам.

Людвиг выглядел абсолютно нормально. Расслабленно откинувшись в кресле, он с лёгкой полуулыбкой слушал что-то нашёптываемое ему на ухо Леитом.

«Показалось, — облегчённо выдохнул Мэл. — Просто показалось».

— Принц! — Якоб дёрнул его за рукав. — Сюда кто-то идёт.

Двое с трудом удерживающихся на ногах альф, которым приспичило справить нужду, не потрудились даже далеко отойти от шатра. Словно назло или ориентируясь на точечный источник света, они выбрали место рядом с проделанным отверстием для наблюдения и щедро оросили траву вокруг, со смешками соревнуясь, у кого струя попадёт дальше.

— А может, и не у всех альф больше, чем у омег, — прошептал Якоб, прячущийся рядом с Мэлом за деревьями и ставший невольным свидетелем интимного процесса. — Хотите вернуться? — спросил он, когда альфы, закончив, ушли.

— Нет уж, — пробурчал Мэл, брезгливо передёрнувшись. — У меня и так ноги от росы промокли, не хватало их ещё в этом вонючем болоте, что они устроили, вымочить. Давай к дому, — решил он, сам удивившись сорвавшемуся с губ определению — и когда это дворец брингундских королей успел стать домом?

Но, не дойдя до конюшен, им снова пришлось прятаться: на развилке дорожек проявились два тёмных силуэта, судя по голосам, альфа и омега.

— Ты плохо стараешься! — прозвучало с рыкающими командными интонациями — не иначе какой-нибудь высокопоставленный вельможа, привыкший к беспрекословному подчинению, но узнать по голосу не удалось. — Он до сих пор не подписал указ!

— Это сложнее, чем с выбором портрета, тогда ему было всё равно, а тут… Он слишком силен, он сопротивляется, — жалкий оправдывающийся лепет в ответ.

— Сегодня не будет, — пообещал альфа. — Он уже должен был выпить зелье. Иди к себе и жди. А я проконтролирую, чтобы он вновь не забрёл куда-нибудь не туда. И чего его тогда в часовню понесло, грехи, что ли, замаливал или бога о чем просил? Всё, всё, иди. Мне только твоих глупых домыслов не хватало!

Силуэты разделились: омега отправился в сторону дворца, а альфа, немного постояв, двинулся туда, откуда только что пришли Мэл с Якобом, — к шатру.

— Это же он про…

Заткнув Якоба тычком под ребра — не хватало ещё себя выдать, — Мэл осторожно выглянул из-за веток и завертел головой, пытаясь определить, кто именно из альф был на этой встрече. Бесполезно. Он не настолько изучил представителей знати, чтобы опознать по силуэту. Хотя, насчёт личности омеги подозрения имелись…

— За ним! — приказал Мэл, кивая в сторону удаляющейся фигуры в длинном капоре.

— Принц, а принц, — зашептал неугомонный Якоб, когда они крадучись двинулись следом, стараясь держаться в самой густой тени под кронами деревьев. — Это они ведь про короля?

— Вероятно, — уклончиво ответил Мэл, желая ошибиться, но и сам не сомневаясь, что речь шла именно о Людвиге.

Кто же из высокопоставленных альф не присутствовал в шатре? Эх, вот всё барон виноват со своими шаловливыми ручонками, на себя внимание отвлёк, даже в голову не пришло пересчитать пьянчуг по головам, сейчас бы не гадал, кто именно замышляет злодейство против государя. Но если «уже должен был выпить зелье» — и ведь выпил, выпил! Не показалось то страшное изменение в лице, это действие зелья так проявилось, — то замешан ещё кто-то третий. И он из тех, кто присутствовал в шатре. Но кто? Слуга, разливающий вино, или один из дворян? Может, дядюшка Леит, сидящий рядом? У него-то возможностей подсыпать или подлить что-то в кубок имелось хоть отбавляй. И что за указ, если король сопротивляется его подписанию больше, чем навязанному жениху?

Теперь-то сомнений не осталось: Людвиг не лично выбрал портрет Мэла из всех предложенных вариантов. С одной стороны, это огорчало — всё-таки в глубине души самолюбие упорно нашёптывало, что тот, пусть и необъяснимым образом, но искренне проникся симпатией к претенденту, поражённый его неземной красотой. А с другой стороны, радовало — значит, Людвиг не безответственный инфантильный правитель, ставящий свои капризы выше интересов державы, а принципиальный и твёрдый.

Мэл даже испытал гордость за будущего мужа: ишь, думали, королём как марионеткой крутить, а им шиш да ни шиша, хрена ядрён корень по самые потроха! Он тут же обругал себя за вульгаризмы, пусть и мысленные. А всё из-за болтливого мальчишки! Привычка Якоба вставлять деревенские присказки куда ни попадя оказалась заразной — не дай бог, как-нибудь вслух вырвется, позора не оберёшься. Нет, надо серьёзно заняться воспитанием слуги: личный камердинер принца — это вам не кот начхал. Тьфу ты! Но кто виноват, что эти простонародные словечки и фразы такие образные и точные? Мэл досадливо поморщился. Ладно, сначала с заговором разберётся, а потом начнёт прививать Якобу достойные манеры. Посмотрев на шагающего рядом мальчишку с азартно сосредоточенной мордахой под коротенькими полями простолюдинского капора, Мэл признал, что первую задачу решить наверняка проще. Подумаешь, заговорщики! Они ещё не знают, с кем связались.

========== Часть 7 ==========

У парадной лестницы дворца омегу, за которым неотступно следовали Мэл с Якобом, ожидал другой: в капоре попроще и с канделябром на шесть свечей в руке — явно слуга, встречающий господина. Пройдя мимо почтительно расступившихся стражников, пара поднялась по лестнице и скрылась за высокими дверями. Сунуться следом Мэл не рискнул, не желая привлекать ненужное внимание караула. Пришлось остаться в укрытии за кустами.

— Это Гвин! — опознал Якоб слугу. — Камердинер графа Дебри.

Кто бы сомневался. Вот одно инкогнито и раскрыто.

— Через фаворита на Людвига давят, ну мы им давилку подукоротим… — проворчал себе под нос Мэл и спросил погромче: — Ты знаешь, где комнаты графа?

Второго злодея тоже будет нетрудно вычислить. Он ведь пообещал «проконтролировать» — значит, доставит его величество если не прямо в опочивальню любовничка, то сопроводит куда-то поблизости.

— Вроде на втором этаже восточного крыла, — ответил Якоб без особой уверенности. — Знаю, что ихние окна выходят на фонтан: Гвин жаловался, что плеск воды графа раздражает.

Плеск его раздражает, капризного вертихвоста! В Триднесте фонтаны не делали — деньги на ветер. А горные речушки шумели круглосуточно, особенно по весне, и никто не жаловался: звук воды — звук жизни.

— С левого торца надо коридор проверить, — кивнул Мэл. — Вопрос вот в чем: как нам проникнуть внутрь?

Если они вернутся в свои покои, как и выбирались, через окно, то не смогут выйти незамеченными через дверь: поставленные Рабби солдаты без сопровождения никуда их не выпустят — можно даже не сомневаться, что брат отдал соответствующий приказ. И что это получится за тайная операция по спасению Людвига, если придётся передвигаться в ненавистном кресле, имея за спиной несколько вооружённых альф? Нет, обратно к себе нельзя.

— Через кухню пройдём, — у Якоба вопрос не вызвал никаких затруднений. — Мне Сирил говорил, что Билл, который брат Джошуа, бегает на свиданки с молочником, который… — услышав недовольный рык, он осёкся. — В общем, в леднике щеколду можно прутиком приподнять, а оттуда через погреб на саму кухню, а из кухни мы по чёрной лестнице, где однажды Джон знаете кого застукал?..

— Веди! — прервав словесный поток, велел Мэл и для верности подпихнул болтуна коленом.

И как мальчишке удалось за неполные сутки узнать столько информации о ранее неизвестных людях, а главное, запомнить про кого что и кто кем кому приходится? Ошибся папа, ох ошибся, характеризуя Якоба как дурачка. Языком он, конечно, метёт, что помелом машет, но в то же время в каждой его болтовне находится здравое зерно. Важно лишь, слушая, не пропустить за шелухой. Или суметь задать нужный вопрос, направляя мысль.

Пока они кружным путём пробирались к леднику при кухне, Мэл решил проверить свою теорию:

— А скажи-ка мне, Якоб, не известно ли тебе случайно, с кем граф в родстве из близкого окружения короля? Или был в родстве покойный муж Дебри, — дополнил задачу, памятуя о втором пункте в своих рассуждениях.

— Та, конечно, случайно, — фыркнул Якоб. — Я прямо поспрошал, мне и сказали. Оно ж дураку понятно, будь ты чи граф, чи конюх простой, а токмо без поддержки родни ты пшик пустой, навроде пузыря рыбьего. Кровь-то, чай, не водица. Вот у нас в деревне брат за брата горой, кто прав али виноват — потом замеж своих разберутся, а сперва завсегда поддержат. Ну или отомстят, коли что. Ваши-то братья так же, поди, хуч и благородных кровей?

Мэл согласился, в очередной раз поражаясь, как просто и в то же время верно рассуждает его слуга. Хотя зачастую кровные узы не работали там, где вступали в дело личная выгода и амбиции: в истории полно примеров, когда брат убивал брата или даже отца ради короны. В их семье Кэмпбеллов, слава богу, было иначе. Но кто знает, как у МакКензи: смирился ли Леит с отведённой ему ролью наставника и советника при троне племянника или сам мнит себя будущим королём?

— Нынешний казначей или как Джон по-умному сказал… он-то, Джон, иногда так сказанёт, что с панталыку сбивает. Это оттого, наверное, что у него не только тело большое, но и голова, а в ей умище — ого-го! Так вот, нынешний министр ф-фисла…

— Финансов, — подсказал Мэл, мысленно моля святого Януария, чтобы послал терпения не перебивать.

— Да! Их! — обрадовался Якоб. — В общем, казначей энтот и есть — был младший брат покойничка, что мужем гадине болотной, простите, принц, то бишь, графу, являлся. А поскольку детей они завести не успели, титул и замок родовой младшему брату достался. Токмо он не Дебри, а Синклаир.

С заключительными словами он закончил манипуляции с запором на леднике и распахнул створку.

— Тут осторожнее: ступеньки вниз, и нагнуться придётся, — сокрушённо объяснил Якоб, разводя руками, словно его вина, что вход низкий. — Иначе никак.

— Ничего, голову перед притолокой склонить не зазорно, — отмахнулся Мэл, прикидывая, какой интерес мог быть у министра финансов в кознях против короля.

Растрату казны, что ли, совершил? Надо будет Рабби настропалить проверить и финансы королевские, и самого министра. Хотя, до свадьбы никто чужака не допустит ни в сокровищницу, ни к бумагам. Опять ждать! А заговорщики ждать не будут.

— Ты уверен, нам туда? — Мэл притормозил, вглядываясь в проём.

Если снаружи путь немного освещала луна, то за открытой дверцей царила кромешная тьма.

— Не сумлевайтесь! Самый, что ни на есть, короткий путь. Тут небольшой, ярдов¹ двадцать в длину, проход по центру от двери до двери, но он узкий, держитесь за мной, — предупредил Якоб, спускаясь первым.

Звучало просто. Мэл сдвинул капор на затылок, чтобы улучшить обзор, и двинулся следом. Спустившись, они будто нырнули в густые и ледяные чернила. Н-да. Капор можно было вообще опустить на лицо. Или закрыть глаза. Один маленький осторожный шаг сменял следующий, а темнота и не думала заканчиваться. Зато возник страх: кто знает, что может таиться по углам, какие твари вылезли из преисподней на охоту, почувствовав биение живых сердец. Мэлу казалось, что они идут неимоверно долго и прошли уже, как минимум, лигу². Он понимал: это всё разыгравшееся воображение, для паники нет причины — погреб не подземелье с призраками замученных узников, вокруг обычные припасы, пусть их и не видно. Запах земли наверняка от овощей в корзинах, а не от вылезших мертвецов, что сейчас протянут руки и сомкнут обглоданные кости пальцев на горле, вопьются черными зубами и примутся глотать горячую кровь… Мэл передёрнулся и крепче сжал челюсти, не позволяя страху разыграться. Но сохранять спокойствие с каждой секундой становилось всё труднее. Ну почему, почему они не догадались захватить хотя бы огарок свечи, какую-нибудь лучину или масляную лампу перед тем, как лезть неизвестно куда?

Вцепившись намертво в широкий пояс, что по брингундской моде плотно обхватывал талию Якоба, Мэл семенил сзади и беззвучно костерил на все лады и заговорщиков, и самого Людвига — пригрел, бестолочь, змеюшник на груди. А так же клялся сам себе, что если они выйдут в целости и сохранности из этого пробирающего могильным холодом мрака, то обязательно наградит верного слугу. Золотой подарит.

Через несколько сдавленных вдохов и выдохов Мэл увеличил размер будущей благодарности до десяти золотых. А ещё через пару решил, что дворянство пожалует. Вот как только станет о-королём — сразу же! Только бы выбраться отсюда.

Когда они вышли, наконец, в кухню, пустую и огромную, но где, благодаря окнам и тлеющим углям в очаге, было чуть светлее и гораздо теплее, Якоб в мыслях Мэла успел дорасти до титула барона. Не подозревая о своём стремительном возвышении, он остановился и шёпотом, но с чувством сказал:

— От ведь, как в вурдалачьей жопе побывали, ажно чуть не обосрался весь!

Мэл мелко закивал, даже не подумав сделать замечание за неподобающие в его присутствии выражения. С усилием он разжал заледеневшие на поясе Якоба пальцы и повёл плечами, расслабляя сведённые напряжением мышцы. Недавний парализующий сердце ужас поблёк и показался смешным и глупым: испугался темноты, как пятилетка — стыдоба!

— Короткий путь? Ты сказал это «короткий путь»? — прошипел Мэл гневно, сердясь больше на себя за пережитый испуг, чем на Якоба, и стараясь не трястись от холода, хоть зубы всё равно лязгали. — Вот отправлю тебя на конюшню и велю выпороть, узнаешь короткий путь!

— Тише говорите, тут рядом комнаты поваров, не ровен час проснётся кто…

Несносный мальчишка, нахально пропустивший угрозу мимо ушей, ещё смел указывать что делать. «Точно выпорю», — озлобленно решил Мэл, раскаявшись в недавней щедрости в отношении Якоба — какое ему дворянство, наглецу такому?!

Прокравшись на цыпочках через поражающую размерами кухню, они оказались на чёрной лестнице. По счастью, там на каждом пролёте, скудно освещая ступени, дрожали крохотными язычками пламени масляные светильники. Несколько таких же не давали и коридору второго этажа полностью погрузиться во тьму.

Засаду устроили у парадной лестницы, усевшись в отнорке за перилами прямо на пол. Ждать пришлось долго, и Мэл уже задрёмывал, прислонив голову к тёплому плечу Якоба, когда раздались шаги и по стенам заметались сполохи от свечей: кто-то поднимался. Обход стражи или?..

— Иди к Лаклану, — раздался вблизи властный голос того самого альфы, что ругал графа возле конюшен.

Похоже на Леита? Но тот ведь был в шатре и не мог встречаться с Дебри. Или мог? Мэл завозился, осторожно высовываясь из укрытия, чтобы рассмотреть говорившего, и чуть не застонал в голос от досады: свет свечей оказался бессилен перед капюшоном длинного плаща, полностью скрывающего лицо. Людвиг, застывший изваянием рядом, тоже накинул плащ на плечи, но голова осталась непокрытой. Бледный, с бессмысленным взором король казался тенью самого себя. Повинуясь, он сделал несколько медленных шагов к одной из дверей в коридоре. Мэл опасался, заговорщик не уйдёт, пока не увидит, как Людвиг зайдёт внутрь. Но тот решил, видимо, что дело сделано — никуда деться король уже не мог, и, круто развернувшись, только край плаща взметнулся черным крылом, начал спускаться по лестнице. Не хочет, чтобы заметил слуга в открывшуюся дверь — догадался Мэл. Что король развлекается до свадьбы никого не удивит, но если выяснится, что его приводят к любовнику, как быка на случку, пойдут ненужные пересуды, известно — у прислуги языки длинные. Видать, тот парень камердинер, чьё имя благополучно вылетело из головы, не такой уж надёжный хранитель господских секретов, не зря его граф поколачивает.

— Очень быстро, Якоб! — скомандовал шёпотом Мэл и вскочил на ноги. Сонливость как рукой сняло.

Людвиг уже дотронулся до дверной ручки, когда его ладонь удалось перехватить. Удачно, что стучать не стал, хотя, когда это короли стучались перед тем как куда-то войти? Вдвоём удалось утянуть его в сторону чёрной лестницы. Внезапно он замер на верхней ступени и вместо спуска попытался вернуться обратно.

Мэл с Якобом, напрягая руки, держали Людвига за плечи, но даже совместно им не удавалось справиться с альфой.

— Приказ! Он же получил приказ! — взволнованно произнёс Якоб. — Наверное, он не может его ослушаться.

— А в прошлый раз смог! — пыхтя от усилий, возразил Мэл, ощущая, как скользят ступни по полу, а Людвиг дюйм за дюймом продвигается в сторону графских опочивален. Дозу, вероятно, увеличили, гады. — Ты идёшь за мной! — заглянув в пустые ничего не выражающие глаза, сказал Мэл и повторил для надёжности медленно и отчётливо: — Ты. Идёшь. За мной!

Это сработало. Людвиг перестал сопротивляться.

— Куда? — тихо уточнил Якоб.

— Давай, опять в часовню, — пожал плечами Мэл. — Как будто его самого туда тянет.

И снова на пути им не встретился ни один патруль стражи. Ну и дисциплинка у них тут в Брингундии, ругался Мэл, таща за собой механически передвигающего ноги Людвига, будто осла на привязи.

— А ты говорил «лунатик», — упрекнул он слугу. — Надо же глупость такую придумать! Разве помазанник божий может быть лунатиком?

— Дык кто ж знал? — оправдывался Якоб, упираясь королю двумя ладонями в спину для придания ускорения.

Оказавшись в часовне, они усадили Людвига на скамью. И что с ним теперь делать? Разумно было бы позвать лекаря, но не опасно ли тому доверять — не сам ли Джемисон приготовил это зелье, что лишало воли и разума? Мэл потянул руку почесать затылок, наткнулся на дурацкий капор, раздражённо стянул с головы и зашвырнул пакость в дальний угол. Пока Якоб зажигал свечи, Мэл мерил помещение шагами, напряжённо размышляя и лохматя пальцами волосы.

— Вот что, встань-ка снаружи, а то как бы его искать не вздумали, — велел он Якобу. — Если кого услышишь или увидишь — предупредишь.

— Будет исполнено, мой принц! — мальчишка рванул за дверь.

— С кем ты шёл? — подойдя к Людвигу, Мэл склонился к его лицу. Разило как из винной бочки, не знай правду, точно можно было бы подумать, что король мертвецки пьян. — Кто тебя вёл?

Молчание. Только бессмысленный взгляд в ответ.

— Подними руки, — произнёс Мэл, желая проверить возникшую догадку. И увидел, как медленно зашевелились руки Людвига, поднимаясь на уровень плечей. Ага, думать и отвечать не можем, можем только исполнять. — Скажи: «да», — усложнил он задачу.

— Да, — откликнулся послушно Людвиг.

— Скажи: «Мэл — самый лучший на свете».

— Мэл — самый лучший на свете, — раздалось бесстрастно.

Мэл хихикнул. Удобная в супружестве штука — это самое зелье. Угостил муженька и получил в полное распоряжение ручного альфу, который на утро ничегошеньки не вспомнит. «А если бы тебе подлили дрянь эту? — пронзила мысль. — И над тобой издевались?».

— С кем ты пришёл во дворец? — попытался Мэл ещё раз. Молчание. — Да опусти ты уже руки! — повелел он, рассердившись и на себя, и на Людвига, но больше всего на тех, кто решил превратить сильного мужчину в покорную игрушку.

Ладони безвольно упали на колени.

Что же делать? Как уберечь его от злых происков? И до свадьбы целый месяц — не выйдет ведь каждую ночь караулить, у заговорщиков полно времени для воплощения планов. Точно, свадьба! Надо её ускорить.

— Смотри на меня и слушай! — ухватив Людвига бесцеремонно за бороду, Мэл поднял бледное лицо к себе. — Слушай и повторяй: «Свадьба будет через неделю»!

Маловат срок для подготовки, но что ни сделаешь ради благой цели.

— Свадьба будет через неделю…

— Вспомнишь это, когда проснёшься, — стараясь разглядеть хоть проблеск сознания в огромных зрачках, Мэл приблизил взгляд.

— Вспомнишь это, когда проснёшься…

Ничего. Никакого понимания. С таким же успехом можно было говорить с пустым рыцарским шлемом, разве только он не смог бы повторить.

— Свадьба через неделю — такова божья воля! — не сдавался Мэл.

Фраза получилась длинной, но Людвиг справился:

— Свадьба через неделю — такова божья воля…

— Как с эхом говоришь, — пробормотал Мэл и тут же услышал: «Как с эхом говоришь».

Он вздохнул, мысленно обратившись к всевышнему: «Боже, за какие грехи мои тяжкие, ты наказываешь меня горемычного? Дай мне сил достучаться до этого альфы, твоего, между прочим, ставленника над людьми невинными брингундскими, а я пожертвую церкви… Монастырю святого Грегора… — Мэл быстренько перебрал в уме возможные варианты, что не сильно разорили бы казну, — сто мешков пшеницы. И отправлю в помощь настоятелю нового послушника!» — надо же будет куда-то сплавить Дебри после свадьбы. Вроде неплохая сделка, а? «Не для себя ведь прошу, а чтобы не дать свершиться злодеянию», — добавил Мэл и оглянулся на алтарь за спиной. Огонёк свечи на нём дрогнул и вспыхнул ярче — благоприятный знак. Мелькнула мысль пообещать что-нибудь и друидским богам на всякий случай, но Мэл её отбросил: всё же не то место — как бы не сделать хуже, обращаясь к конкурентам единого. Да и тем просьбы мало, им жертвоприношения нужны.

Неизвестно, что в это время происходило в голове у Людвига, но неожиданно безо всякого приказа он приподнялся, чуть не стукнув лбом в висок, протянул ручищи и сграбастал Мэла, с силой прижимая к себе. Не ожидавший нападения тот взвизгнул и принялся отбиваться. Но Людвиг словно и не замечал попыток сопротивления, зарываясь носом куда-то между шеей и ухом и лапая тело. Запоздало Мэл вспомнил, что перед вечерней вылазкой не воспользовался мазью, убирающей омежий запах, но он и предположить не мог такого близкого контакта с кем-то из альф. Вот ведь не соврал Дебри, когда говорил «слишком силен» — гляди-ка, как быстро зелье ослабило свой эффект. Притиснутый к твёрдой груди, Мэл безуспешно боролся, пытаясь оттолкнуть внезапно активизировавшегося женишка. И нет, чтобы мозг у короля проснулся, так кое-что другое у него пробудилось — вон бугор какой в живот упирается. Прав Якоб: все альфы те ещё кобели!

— Да пусти ты! — уворачиваясь от поцелуев, взвыл Мэл, и к удивлению это возымело эффект. Держащие руки разжались. Прямые приказы по-прежнему действовали.

— Кто ты? — голос звучал глухо и невнятно, глаза Людвига тоже оставались мутно-пьяными, но перестали казаться неживыми.

— А ты догадайся! — отскочив назад, язвительно предложил Мэл. Эх, прощай притворство, столько мучений с жутким креслом и всё зря.

— Ангел, — благоговейно прошептал Людвиг.

Мэл удивлённо округлил глаза. Кем-кем, а ангелом его ещё не называли. Бесёнком, случалось, чего скрывать. Он приосанился и откинул растрепавшиеся волосы за спину.

— Да, я ангел, — заявил он, выпятив подбородок. — Послан к тебе с благой вестью: свадьба должна состояться раньше. Через неделю веди принца Триднеста под венец.

— Но я не хочу с ним, — по-детски обиделся Людвиг. — Он глупый и больной. Я с тобой хочу!

— Ах, глупый и больной?! Ну знаешь ли, ты тоже не подарочек! — вырвалось прежде, чем Мэл успел одуматься. А после слова полились сами, давая выход накопившимся эмоциям: — Потаскун! Дурачина, кого каждый вокруг пальца обведёт! Пустоголовый самовлюблённый болван! — А кто ещё будущего мужа не узнает и по глупым слухам сделает вывод об его уме и здоровье? — Беспутный сын бесчестного отца! — Разве порядочный альфа будет ссылать своих мужей почём зря? И разве при хорошем короле бывают худые трактирщики? Мэл припомнил, как они останавливались по пути в столицу на постоялых дворах: — Твой народ живёт в нищете, а тебе и дела нет?! Да из тебя правитель, как из… как из… — он хватал ртом воздух, не в силах подобрать верного уничижительного определения. Жаль, Якоба рядом нет, он бы подсказал. Как он там говорил в кухне? — Как из жопы вурадалачьей! Такой же мохнатый и вонючий!

Людвиг качнулся вперёд, устрашающе раздувая ноздри. Мэл перевёл дыхание и… оторопел от содеянного. Это что сейчас было? Он в лицо оскорбил короля, альфу в полтора раза крупнее и в несколько раз сильнее? Ох, его же порвут, как подштанники святого Рудрига… Как друиды предсказывали: «Кто его коснётся силой» — да его сейчас этот медведь-шатун так коснётся, что мокрого места не оставит. И не посмотрит, что перед ним ангел. Ой. Ой-ой-ой. Бочком, не поворачиваясь к Людвигу спиной, но не глядя ему в глаза, Мэл мелкими быстрыми шажками двинулся к двери.

— А теперь спи! — крикнул, не оборачиваясь, и выскочил в коридор, где в дозоре прохаживался Якоб. — Бежим! — скомандовал Мэл и припустил первым.

Проскочив мимо сонных, встрепенувшихся, но не успевших их остановить стражников — плохо, очень плохо всё же с дисциплиной во дворце! — Мэл с неотстающим от него Якобом пронеслись по парадной лестнице и нырнули в спасительную темноту сада. Добравшись наконец до спальни, перед тем, как рухнуть на кровать, Мэл нашёл в себе силы и через Якоба передал указание солдатам Триднеста — вот они, молодцы, бдили, не смыкая глаз, — отправить кого-нибудь патрулировать коридор у часовни. На всякий случай. Пришёл ли в себя король или, находясь под действием зелья, послушно улёгся спать, пусть хоть кто-то заслуживающий доверия будет поблизости.

Комментарий к

¹ Ярд (англ. yard) — равен трём метрическим футам (36 дюймам) или 91,44 см

² Ли́га (англ. League, исп. Legua, фр. Lieue) — общее название ряда исторических единиц измерения расстояния. Заимствованная римлянами у галлов, лига была определена первыми в 1500 стандартных двойных шагов и равнялась примерно 2,3 км

========== Часть 8 ==========

После насыщенной событиями ночи его высочество Мэлвин изволили проспать до полудня, набираясь сил. Якоб волновался, как бы тот не захворал: известно же, голубая кровь более чувствительна ко всякой заразе, а вчера пришлось и в траве ноги мочить, и по промозглому погребу пробираться, и на жёстком холодном полу время коротать. Но принц, пробудившись, вид имел бодрый, радовал ясным взглядом и румянцем, и повелел не мешкая подать съестного прямо в постель. Можно было послать Пата, но Якоб решил отправиться на кухню сам: кому, как не ему, знать пристрастия господина в еде. Да и новости услышать любопытно.

Зайдя в помещение, пропитанное вкусными запахами, исходящими от стоящих на огне котлов, Якоб сразу почувствовал неладное: у ощипывающего перепелов Билла глаза красные и заплаканные; балагур Джошуа молча скользит тенью; поварята Лиль, Дави и Грэди испуганно жмутся в углу, в три пары рук начищая и так блестящий медный котёл; Сирила, Донована и Ичана вообще не видать; а у ожесточённо сбивающего масло Джона вид настолько мрачный и грозный, что аж мурашки по спине.

— Нешто помер кто? — храбрясь, поинтересовался Якоб в пространство.

— Билл вчера щеколду не опустил в леднике, — пояснил Джошуа скорбно. — Ночью собаки забрались, одну баранью ногу утащили, несколько погрызли, сыр лапами подавили, а уж беспорядок устроили, всё вверх дном, до сих пор там не разгребли. Убытков… — он покрутил головой. — Нам теперь обоим полгода задарма работать.

— Это не я, братец! — плаксиво выкрикнул Билл, вытирая нос о предплечье. — Как что, так сразу Билл! Не ходил я вчера никуда!

— Молчи, вражина! — рыкнул Джон, не оборачиваясь. Даже мощная спина повара выражала угрозу. — Кроме тебя больше некому! Скажи брату своему работящему спасибо, что я тебя, бездельника, пинком под зад не выгнал и мужу твоему не рассказал про похождения с молочником, шлюшонок бесстыжий!

Якоб поёжился, радуясь, что ругань адресована не ему, а после похолодел. Это ведь он забыл закрыть дверь, когда они с принцем спустились в ледник. А теперь за его промашку отвечать Биллу. И Джошуа, как его брату.

— Может, это действительно не он? — накладывая для принца запаренную кашу из горшка, высказал Якоб, мучаясь угрызениями совести. И ведь не признаться, не открыть правду. Надо будет тайком в комнатку Джошуа подбросить денег, хоть как-то искупить свою промашку, решил Якоб. — Собаки очень умные, вот у моего дядьки был пёс, так он яйца из запертого курятника таскал, все думали, лиса где-то лаз проделала, искали, да найти не могли, а этот шельмец лапой задвижку поддевал и тихой сапой внутрь, и ведь челюсти что тот капкан, а ни одно яйцо не разбил.

— Вот и я говорю, — пискнул из своего угла Билл. — Не я это!

— В ту щель собачья лапа не пролезет, человек дверь не запер, а зверьё после набежало, — мрачно возразил Джон и повернулся к Якобу: — Ты для принца собираешь? Вон-ка орехов в кашу добавь, — посоветовал, получив кивок, — для болезных орехи полезны. И буженины возьми с сыром, ему питаться надо побольше. Да и себе тоже положи, а то худоба, без слез не взглянешь. Откормить тебя надо!

Якоб смущённо потупился от грубоватой, но искренней заботы.

— Да оно и понятно, что кости да кожа, откуда у них в Триднесте такие хорошие повара, как ты, Джонни, — раздалось протяжно сзади.

— Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, словно сыч в ночи орёт, никто замуж не берёт, — обернувшись, пробормотал под нос Якоб, задетый замечанием, а ещё больше панибратством по отношению к Джону — какой он этому хлыщу «Джонни»?!

В дверях кухни застыл Гвин, изящно отставив полусогнутую руку в сторону и манерно сложив напомаженные губы куриной гузкой. Розовые атласные ленты капора завязаны под подбородком пышным бантом, из той же ткани широкий пояс поверх серо-жемчужного кафтана, черные штаны облепляют икры. На лице выражение «вы все мне и в подмётки не годитесь». Ну чисто индюк надутый! Якоб прищурился, пристально разглядывая фанфарона: на морде пудры толстенный слой, а три вспухшие побагровевшие полосы через щёку всё одно видны. Кто-то недавно приласкал коготками. И уж не кот вестимо.

— Неужто это граф тебя так? — притворно изумился Якоб.

— Ну, а то кто же, — буркнул Гвин, пряча отметины под прядью волос и нахлобучивая капор пониже. — С утра как шлея под хвост попала, рвал и метал, никак не угодить. А всё из-за твоего калеки! — и прежде, чем Якоб успел ответить, обратился к остальным, повысив голос: — Слыхали, что с королём приключилось? — Все заинтересованно уставились на Гвина, даже Билл перестал шмыгать носом. — Величество всю ночь в часовне провёл, молился, — кривляка возвёл очи вверх, молитвенно сложив руки. — И там ему ангел явился в белых одеждах, сам роста гигантского, волосы золотые до пят, а глаза как молнии, голос трубный и меч огненный в длани…

По кухне пронеслось изумлённое аханье, только Якоб, прекрасно знающий внешний облик «ангела», пренебрежительно хмыкнул на наглое враньё.

— И что же? Что дальше? Что он сказал? — раздались вопросы с разных сторон.

— И повелел ангел триднесткого замухрышку под венец вести немедля, — сквозь зубы процедил Гвин и перекосился, будто уксуса глотнул.

— Это кто замухрышка? — не стерпел Якоб. — Мой принц?! Да я тебе сейчас рожу-то поболе твово малохольного раскрашу, ах ты ж сучий потрох!

— Ну-ка унялись оба! — уже сцепившихся омег растащил Джон, держа за шкирку по одному в каждой руке. — На моей кухне только у меня полномочия силу применять!

Якобу всё равно удалось пнуть Гвина — вот ведь каким подлюкой оказался, а он ему ещё сочувствовал! Тот завизжал и тоже принялся брыкаться, но достать не удавалось, коротконожке.

— Тихо! — рявкнул Джон. — Ты, — он грозно посмотрел на Гвина, — окороти язык, про будущего о-короля говоришь! А ты, — он перевёл взгляд на Якоба, — не позволяй себя провоцировать!

Якоб не понял заумного словца, но смысл уловил и перестал дёргаться, только запыхтел возмущённо.

— По порядку рассказывай, — велел Джон, когда понял, что драчуны угомонились. — Если женятся скоро, нам же подготовить всего надобно, на свадебный стол абы что не поставишь.

— Вчера мой полночи не спал, свечи все пожёг, да за дверь каждый час выглядывал, — потирая бедро, Гвин уселся на стул и начал издалека. — Ждал всё чего-то, наверное, короля-то и дожидался. Ну, а что? — он воинственно вскинул голову. — Граф вдовец молодой одинокий, кто о нем, кроме него самого позаботится-то? Надо же ему устроиться, хоть подарков каких перепало бы или земли…

— Попрошайка твой граф, — презрительно через губу припечатал Якоб. — Без стыда и совести на чужих женихов зарится.

— Зато здоровый! — огрызнулся Гвин. — А твой калека убогий!

— Сам ты убогий! А мой принц, если хочешь знать…

— Цыц! — окрик заставил вовремя прикусить язык, а то ещё немного и Якоб в запале бы проговорился, выдав тайну. — Ты поднос набрал? — спросил его Джон, сурово сдвинув брови. — Вот и неси его высочеству Мэлвину, поди, заждался. Уж про день свадьбы от него верней узнаешь. Нечего тут омежьи дрязги разводить, без вас сыро!

— А кашу у нас в Триднесте, если хочешь знать, лучше варят! И хлеб вкусней пекут, — заявил Якоб и, смерив сперва Джона, а потом и Гвина уничижительными взглядами, удалился с высоко задранной головой.

Да чтоб он ещё раз на кухню явился? Не дождутся! Пусть Пат бегает, а он, Якоб, личный камердинер самого принца, нечегодрагоценное время на всяких мужиков кухонных тратить, лучше Мэлвина к свадьбе готовить начать, а то ведь действительно дел много, а дней мало. Ещё свадебный наряд не готов…

Принц, выслушав за едой новости, обрадовался, что план сработал и король послушался «ангельского» повеления, и тут же послал за портными. Пусть жениха пока никто не потрудился предупредить о переносе свадьбы, медлить не следовало, даже если бы в запасе был по-прежнему месяц. Явившиеся два беты и один омега долго не могли понять задумку высочества, а когда сообразили, впали в панику от её грандиозности и крайне малых сроков на исполнение. Но Якоб не сомневался, что всё будет готово к нужному часу: принц всегда получал то, что хочет.

— С нарядом, считай, разобрались, — довольно произнёс Мэлвин, усевшись за туалетный столик. — Твоя задача следить на примерках, чтобы не напортачили! — Якоб подтвердил, что будет смотреть в оба. — С остальным пусть король сам решает, моё дело маленькое: прийти, то есть, подъехать к алтарю и клятвы повторить. Жаль, украшения новые на свадьбу нельзя, эту традицию я нарушить не рискну, — принц тяжело вздохнул. — Придётся надеть старинное колье, что передаётся из поколения в поколения в роду МакКензи. Как подумаю, сколько покойников его таскало на своих шеях, в дрожь бросает, — он передёрнул плечами. Но тут же задорно улыбнулся, и в комнате словно солнышко выглянуло. Вот за что Якоб любил своего господина, так это за его неунывающий нрав. — Зато отличный повод для Рабби заглянуть в королевскую сокровищницу, проверить состояние реликвии, вдруг какой камушек выпал. Где мой брат, кстати? Неужели ещё спит? Отправь Пата за ним! Хотя нет, стой, не сейчас. Пусть позовёт его к обеду. И вели накрыть в гостиной на троих. Есть у меня предчувствие, что с ним увяжется и барон Мюррей.

— Будет сделано, — склонил голову Якоб и заметил среди привычных мазей и пузырьков маленькую квадратную шкатулочку, которой раньше не было. — А там что? — он ткнул пальцем в её сторону и тут же получил по руке.

Нрав у принца был не только неунывающий, но и вспыльчивый. А реакция быстрая.

— Неприлично пальцами показывать! Я сколько раз тебе говорил? Прекрати вести себя, как деревенщина, только что из навоза вылезшая.

— Уж простите великодушно, — Якоб надул губы, прижав к груди ушибленную ладонь. — Мы люди простые, всяким кандибоберам не обученные.

Принц хохотнул, и взгляд его смягчился.

— Там какие-то пилюли, чтобы здоровей и красивей быть. Лекарь принёс. Хочешь, себе забери.

Отходчивость и щедрость тоже являлись отличительными чертами характера принца. Но Якоб не спешил убирать горестное выражение с лица: сегодня по пальцам стукнул, а завтра навроде графа морду расцарапает? Нет уж, господам надо сразу границы дозволенного обозначить, а то перестанут за слугой человека видеть, потом не вразумишь. Ещё отец говорил: «Хуже всего, когда на простой люд, аки на животных неразумных смотрят. Ежели привыкают, что кругом будто скот безмолвный безропотный, после им и невдомёк, что мы такие же, и боль чувствуем так же, хоть и кровь другого цвета». А отец сызмальства при дворе был: видел и родителей нынешнего государя Триднеста, и дедов их застал — уж разбирался, поди, в обращении с власть имущими.

— Да куда уж мне, навознику деревенскому, пилюли для красоты, — протянул Якоб обиженно, в ожидании уговоров кося глазом на блестящую шкатулочку с яркими цветами на крышке. — Рожей не вышел…

— Правильно понимаешь, — кивнул принц высокомерно.

Якоб оторопел: такого ответа он никак не предполагал. Нет, конечно, до внешности принца ему далеко: тот и верно на ангела похож, но ведь и сам Якоб не урод какой-то. Всё при нём: два глаза, нос, рот и уши имеются. Да даже если бы и урод, зачем так-то? Воздух, что ли, в Брингундии влияет на благородных, что они дуреют и заносчивыми гадами становятся? Якоб оскорблённо набычился. А принц, оставаясь возмутительно равнодушным к страданиям незаслуженно избитого и обиженного им слуги, тщательно наносил на руки и шею мазь от природного запаха, будто бы ничего и не случилось.

— Я тебе не пилюли дарю, а коробочку, — пояснил наконец принц, выдержав тягостную паузу. — Не нужны нам с тобой никакие пилюли от Джемисона. Выкинешь оттуда всю дрянь и будешь хранить что-то своё личное. Что дорого твоему сердцу. Немного навоза, например? — он дружески подмигнул.

Словно камень с души упал — шутка то была, а не взаправду. Якоб оттопырил нижнюю губу, собираясь высказать, что грешно так пугать, но не выдержал и облегчённо рассмеялся. Принц, отбросив напускную надменность, присоединился к веселью.

Смех прервало робкое шкрябанье за дверью и тихий голос Пата:

— Принц Мэлвин, к вам граф Дебри с визитом.

— Пришёл-таки лично знакомиться, — негромко произнёс принц, и глаза его опасно сузились. — Ну что же, побеседуем по душам… А ты, Якоб, беги к Рабби, пусть и он приходит с Дебри пообщаться, глядишь, вдвоём мы сумеем его лучше разговорить. После уж тогда отобедаем.

Якоб бы предпочёл послать Пата, а самому остаться и послушать, но спорить не стал. Выкатил Мэлвина на его кресле в гостиную, где поджидал граф, и мухой помчался за принцем Рабби. В его крыле на втором этаже оказалось полно незнакомых альф: многие в красных мундирах, часть в обычной одежде дворян, но все внушительного роста и громкоголосые. Оробев, Якоб замедлил шаг — и как через них пробиться? Принц Рабби, наверное, занят, раз у него такое скопление. Решив подождать, пока столпотворение рассосётся, Якоб остановился поодаль и, чтобы чем-то занять руки, вытащил подаренную шкатулку из кармана кафтана. Дорогая вещица, сразу видно. Да и пилюли, оказавшиеся маленькими темно-зелёными горошинами, поди, недешёвые, раз сам королевский лекарь изготавливал.

«Чтобы здоровей и красивей быть», — сказал принц Мэлвин. Якоб задумчиво покрутил одну горошину в пальцах. Понюхал — пахло приятно, не травой и болотом, как ожидалось, а мёдом и розами. Лизнул — сладко. Точно на меду. И зачем же выбрасывать, добро почём зря переводить? Ох уж этот принц со своим расточительством. Якоб неодобрительно покачал головой и отправил горошину в рот. Может, кому красоты более природой отпущенной и не надобно, а ему бы не помешало.

Погружённый в рассматривание содержимого шкатулки и прислушиваясь к внутренним ощущениям — как быстро интересно подействует? — Якоб не заметил, как из комнат принца Рабби кто-то вышел. Только когда на смену рою голосов пришёл топот многих ног, спохватился и поднял голову. Прямо на него по коридору впереди семенящей следом свиты шёл король. Якоб быстро сунул в рот вторую пилюлю, что держал в руке, спрятал шкатулку в карман и вжался в стену, постаравшись стать как можно более незаметным. Не помогло: приблизившись, король замедлил шаг, а возле Якоба и вовсе остановился. Тот поклонился, опустив взгляд. Согнутым указательным пальцем король поддел за подбородок и поднял его лицо.

— Имя? Чей слуга? — отрывисто спросил король, прожигая замершего Якоба глазами.

Будто прямо в душу смотрел. Ох, ничего общего не было у этого властного и уверенного альфы с тем, вчерашним, кто по собственной воле и двинуться не мог. Будто два разных человека. Перед этим хотелось упасть ниц и тут же покаяться во всех грехах, моля о милосердном снисхождении.

— Слуга принца Мэлвина. Я-якоб я, Вильяма Броди сын, — пролепетал Якоб, с трудом удерживаясь на вмиг ослабевших ногах.

Вдруг узнает, вдруг поймёт, кто перед ним? Не поверит ведь в невиновность, кабы пытать не приказал…

— Якоб сын Вильяма, — повторил король, словно хотел запомнить, хотя зачем ему знать имя какого-то слуги? А после его величество наклонился и втянул носом воздух у самого лица. Якоб даже дышать перестал со страха. — Хорошо пахнешь, Якоб.

Указательный палец, всё ещё находящийся под подбородком у Якоба, распрямился и коротко огладил кожу под завязками капора. Король отстранился, осмотрел с головы до ног и, наконец убрав руку, двинулся дальше по своим монаршим делам. Каждый из следовавших за ним придворных, счёл своим долгом взглянуть на застывшего соляным столпом омегу, чем-то заинтересовавшего самого короля. А некоторые не поскупились и на эпитеты: «Симпатяга, глазастенький, аппетитный», — долетели до Якоба перешёптывания. Он чувствовал, как от их нескромного внимания горят уши, и мечтал провалиться под пол. Выдохнуть удалось, лишь когда коридор опустел.

Боже и все заступники, это всего лишь от двух пилюль такой эффект?! Даже король мимо пройти не смог: «хорошо пахнешь» сказал. Дрожащими пальцами Якоб достал шкатулку, открыл и отправил в рот сразу несколько чудодейственных горошин. Вот как станет самым прекрасным! Да ради него альфы на подвиги отправятся, на турнирах драться станут. И некоторые зловредные повара локти себе искусают, раскаявшись, что из кухни выгнали из-за какого-то блёклого индюка Гвина. Но будет уже поздно! Да-да, поздно. Потому что такие красавцы, как Якоб, на дороге не валяются и пренебрежительного отношения к себе не терпят. «Худоба, без слёз не взглянешь…» — посмотрим, как теперь верзила запоёт. В ногах будет валяться и собачьим хвостиком бегать. А он, Якоб, останется неприступным и холодным. Ноль внимания, фунт презрения — вот всё, что получит от него Джон, когда будет упрашивать о благосклонности. Надо сказать ему об этом прямо сейчас, чего откладывать: пусть узнает, что Якобу до него и дела нет.

Гордо выпрямившись во весь рост, Якоб неожиданно покачнулся. Пол отчего-то начал пружинить под ногами. Но если приноровиться, то это не мешало, а даже придавало походке определённую лёгкость. И в голове тоже стало легко.

========== Часть 9 ==========

Граф Дебри, попросивший называть себя просто Лакланом, по умению болтать без перерыва мог бы дать фору Якобу. Но в отличие от разнообразных баек слуги, лейтмотивом всех графских россказней являлась одна тема: несправедливость судьбы по отношению к нему, бедному несчастному сироте и вдовцу. Заламывая руки, он слёзно повествовал, как сперва в юном возрасте лишился родителей, а после потерял и мужа — достойнейшего альфу, которого любил всем сердцем.

Если бы Мэл не знал, что Дебри любовник Людвига и заговорщик, возможно повинный в гибели предыдущего о-короля, наверняка проникся бы состраданием.

— Но ведь родня мужа вас, наверное, не оставила без поддержки? — воспользовавшись паузой, пока граф промокал глаза батистовым платочком, поинтересовался Мэл.

— Ну что вы, — изящно взмахнул кистью с острыми розовыми ноготочками Дебри. — У моего несчастного Реджи остался лишь младший брат-альфа, у них большая разница в возрасте, и они никогда не были особо близки… Я один, совсем один…

Что этот самый младший брат-альфа давно вышел из пелёнок и занимает при дворе министерскую должность да не простую, а в буквальном смысле золотую, он умолчал.

— Без альфы крепкого плеча пред рока грозным испытаньем омеге выстоять невмочь, — ввернул Мэл строчку из древней баллады, жутко длинной и полной скучнейших нравоучений: — Слаба душа, слаба и плоть, коль в сердце пустота! — Наставник Исибейл однажды в наказание за проделки заставил выучить её наизусть — и надо же, пригодилось.

— Как верно вы сказали! — восхитился Дебри, незнакомый с первоисточником. — Всё истинно так!

— Но я знаю, что вам поможет: надо выйти замуж второй раз, — стараясь, чтобы улыбка выглядела сочувственной, а не злорадной, заявил Мэл. — Вот, кстати, барон Мюррей всё ещё не женат. Прекраснейший альфа, сопровождал меня из Триднеста. И у него обширные земли на южной границе Брингундии, уверен, вам не придётся там скучать.

Одной стрелой убить двух зайцев: избавиться от скользкой гадины Дебри и связать браком развратные лапы Мюррея, что тянутся к брату — отличная идея! Папа бы гордился Мэлом, если бы узнал.

— Вряд ли у меня получится составить его счастье, — натурально испугался Дебри, почуяв ссылку в провинцию. — Я не смогу предать память о Реджинальде. Я буду вечно его любить!

А вот всхлипывание прозвучало фальшиво — переигрывает.

— Я восхищён вашей преданностью покойному мужу. Что ж, если новое супружество для вас неприемлемо… — Дебри скорбно кивнул. — Да заполнит ваше сердце любовь к богу. По пути в столицу я посетил монастырь святого Грегора, — Мэл сделал паузу, с удовольствием наблюдая, как вытягивается лицо визави. — Настоятель Бенедикт, милейший человек, он убеждён, что ничто лучше не исцеляет душевные раны, чем тихая размеренная жизнь в молитвах. Я не сомневаюсь, что сия обитель божия с радостью распахнёт перед вами двери.

Как тебе такая вилка, лицемер, что выберешь? Сам виноват, нечего лживо плакаться, притворяясь, что нуждаешься в покровительстве! Мэл не сомневался, что Дебри из кожи вон вылезет, лишь бы не отправиться в монастырь. Но услышать отговорки не удалось: в гостиную, чеканя шаг, как церемониймейстер на важном приёме, вошёл Пат с уморительной важностью на конопатой мордахе.

— Принц триднестский Р-р-рабби Кэмпбелл и барон Пауль Мюр-рей! — объявил он, звонко раскатывая «р».

— Как неожиданно, но вовремя, — светски улыбнулся Мэл. — Может быть, более близкое общение с бароном повлияет на ваше мнение, — вполголоса сказал он графу и сделал знак Пату, чтобы впускал.

Рабби принёс известие, что уже не являлось новостью — о переносе свадьбы. Но Мэл изобразил удивление, волнение и бурю эмоций. Гораздо более талантливо, чем Дебри, который без сомнения тоже знал и через силу выдавливал из себя поздравления. Уходить он, тем не менее, не спешил. Пришлось терпеть его общество ещё и на обеде. Ничего полезного за столом не прозвучало, но Мэл нашёл себе развлечение, заставляя Мюррея ухаживать за Дебри и рассказывать о своём имении, куда ему, наверное, не терпится вернуться. Вынужденный держать маску учтивости барон смешно злился, говоря с более выраженным южным акцентом, чем обычно, и бросал на Рабби пламенные взгляды, взывающие о помощи.

— С чего ты взъелся на Поля? — спросил Рабби, когда барон с графом откланялись. — Вы неплохо вроде ладили в дороге. Неужели ты действительно хочешь свести его с этим вертлявым червяком?

— А что хочешь ты? — вопросом на вопрос ответил Мэл. — И давно барон для тебя Поль?

— Мы друзья, — пожал плечами Рабби с нечитаемым выражением лица.

Мэлу очень хотелось выяснить, насколько далеко заходит их дружба, но давить не стал, знал: если Рабби сам не скажет — под пытками не вытянешь. Упрямство являлось фамильной чертой всех сыновей Линндсея О`Шолти, в замужестве Кэмпбелла, о-короля Триднеста.

— А всё, чего я хочу, братец, — пододвинув стул к креслу, Рабби взял ладонь Мэла в свои руки, — чтобы ты был в безопасности. Даже крыса, загнанная в угол, атакует. Не прижимай к стенке Дебри раньше времени, он может решиться на отчаянный шаг, чтобы сохранить своё нынешнее положение.

— Пусть не держит меня за дурака, — огрызнулся Мэл и вкратце рассказал о подслушанном разговоре на дорожке возле конюшни. Остальные события ночи он решил опустить, полагая не без основания, что Рабби не одобрит его действия. — Лучше вели своему другу Полю, — Мэл выделил имя интонацией, растягивая гласные, — держаться поближе к Дебри и проследить с кем тот якшается. Так мы вычислим остальных заговорщиков.

— Что ж, в таком случае изобразить матримониальные планы с его стороны весьма разумно, — согласился Рабби, но энтузиазма в его голосе не наблюдалось. — Я поговорю с ним. Но ты прекращай свои ночные вылазки! Это опасно, как ты не понимаешь? Вдруг кто узнает? Пообещай мне, что…

— Ты послал Якоба с каким-то поручением? — прервал его Мэл, не желая обещать того, что не собирался выполнять. — Я не видел его с тех пор, как отправил за тобой. Даже за обедом прислуживать не появился, хотя эта хитрая бестия обожает быть в курсе всего.

— Нет, — удивился Рабби. — Он ко мне вообще не приходил. Я спустился к тебе сразу после визита Людвига. Мы обсудили перенос свадьбы, согласовали пару моментов… Странная, конечно, эта история про ангела, что к нему явился с повелением. Ты ничего не хочешь мне объяснить? — брат приподнял бровь.

— Ну я же говорил, короля чем-то опоили, мало ли что ему могло привидеться? Если бы ты внимательней следил за тем, что он пьёт, этого бы не случилось! — Нападение лучшая защита.

Рабби помрачнел:

— Не нравится мне всё это… Но ты прав, мне следует чаще находиться вблизи Людвига, насколько бы это ни выглядело навязчивым. Пойду к нему, — он поднялся. — А ты сиди у себя! Мне что, под окно к тебе ещё стражу выставить, чтобы исключить вылазки?

— Не надо, — нахмурился Мэл. — Я никуда не пойду.

«Сегодня», — уточнил он мысленно.

— То-то же! — Рабби ещё несколько мгновений изображал из себя грозного старшего брата, а после наклонился и обнял: — Ничего, малыш Мэлли, вместе мы справимся.

Мэл в этом и не сомневался.

Он действительно не собирался покидать отведённые ему комнаты: вчера приключений хватило, можно одну ночь провести спокойно, как просит брат. Пытаясь хоть как-то заглушить тревогу о запропастившемся невесть куда Якобе, Мэл приказал натаскать горячей воды и долго плескался в купальне, бдительно следя, чтобы не шевелить ногами и не выдать себя перед Патом — тренировка на будущее не помешает. После ему неторопливо высушили и тщательно расчесали волосы. Но, как ни тяни время, день длиннее не станет. Пришла пора укладываться в постель, а Якоб так и не появился. И посланный на розыски один из охранников вернулся ни с чем, только руками развёл.

Нарушать слово недостойно особы королевской крови, но Мэл нёс ответственность за Якоба и счёл долг перед ним весомее данного брату обещания. Да, скорее всего мальчишку разыскать не удастся, но и сидеть сложа руки невыносимо. «Когда не знаешь, что делать — делай хоть что-нибудь!» — сей девиз по утверждению семейных хроник принадлежал одному из королей Триднеста, прозванному в народе Безумным. Чем обычно заканчивались деяния предка, Мэл предпочёл не вспоминать. Он объявил, что ложится спать, наказал под страхом смерти не беспокоить и никого, кроме Якоба, когда тот вернётся, не пускать внутрь.

Выполнив необходимые меры предосторожности, Мэл пробрался в каморку слуги и облачился в привычную уже одежду, что и прошлой ночью, только капор пришлось взять другой: удобного вчерашнего не обнаружилось. На крюках, вбитых в стену, одиноко висело уныло-коричневое уродство — один из трёх головных уборов, имеющихся в гардеробе слуги. Якоб ушёл в синем, а куда подевался темно-зелёный? Оглянувшись вокруг, Мэл напряг память, пытаясь вспомнить, куда же делся злосчастный чепец. И застыл, вспомнив, как сорвал его с головы в часовне и зашвырнул в угол. А после, конечно же, напрочь про это забыл, торопясь убраться подальше от Людвига. Но если бы капор кто-то подобрал, то история с ангелом наверняка обросла бы пикантными подробностями. Увязать омежий аксессуар с видением короля много ума не требуется, а слухи — как жухлая листва на ветру, разносятся быстро и далеко. Раз никто ни полслова не сказал, ни самого что ни на есть малюсенького намёка не сделал, значит… значит, никто капор в углу не заметил, и он там так и лежит!

Предусмотрительно захватив подсвечник с двумя свечами — хватит с него блужданий в темноте, Мэл тихо и осторожно вылез из окна. Памятуя о безалаберности дворцовой стражи, он прямиком отправился через парадный вход и оказался прав: два упитанных альфы в кирасах лишь взглянули на него мельком, но останавливать и расспрашивать не стали, видимо, решив, что спешащий куда-то слуга угрозы представлять не может.

«Выгоню, когда стану о-королём, начальника охраны к чертям собачьим!» — решил Мэл, беспрепятственно оказавшись внутри. Но планы планами, а что делать сейчас? Сперва он отправился в часовню и обшарил все углы, даже заглянул под скамьи и за алтарь, обнаружил обрывок шнурка и стеклянную пряжку с чьей-то туфли, но капор не нашёл. Кто-то его забрал. Раздумывая, чем это может грозить — всё-таки определить хозяина среди сотен дворцовых слуг не так-то просто: не будешь же каждого обнюхивать, — Мэл вернулся в холл, поднялся на второй этаж и повернул в сторону, откуда доносился шум голосов. В конце коридора через распахнутые двери виднелся зал, полный людей, лилась музыка, звучал смех. Конечно, ведь только жениху-омеге положено скучать до свадьбы и ложиться спать с закатом, а жениху-альфе почему бы и не развлечься… вторую ночь подряд. Несправедливо! Бесшумно ступая, Мэл подбирался ближе: может, Якобу велели прислуживать здесь, и он не посмел ослушаться? Но почему не смог предупредить?

— Эй! — раздался окрик сзади. — Якоб! — Мэл замер, не донеся ногу до пола. — Вот хорошо, что ты пришёл, — его догнал запыхавшийся слуга-бета с бутылками в руках. — Будь другом, отнеси на тот дальний стол у стены, — не глядя на Мэла, он мотнул головой вглубь зала. — Загоняли совсем! Сейчас ещё закуску надо состряпать, ох, а Джон как назло разболелся к вечеру… Давай, я подсвечник заберу, а ты вот, держи!

Опустив пониже голову, Мэл молча отдал подсвечник, принял бутылки и прижал их к груди. Неудивительно, что незнакомый бета обознался, приняв за Якоба: телосложение одинаковое, одежда слуги хранит его запах, а лицо в полумраке надёжно скрывают полы капора.

Но «хорошо, что ты пришёл», — значило, что самого Якоба тут нет, хотя, осмотреть зал всё же не помешает. Деловито продвигаясь вдоль стены и искоса поглядывая на пёструю толпу, Мэлу удалось, не привлекая ничьего внимания, добраться до нужного стола и пристроить на него бутылки. Убедившись, что Якоба внутри и правда нет, таким же образом Мэл собирался покинуть зал, но вовремя заметил фланирующего с каким-то толстяком барона Мюррея. Разговаривая, они замедлились и остановились в опасной близости от того места, где требовалось пройти. Если барон, не дай бог, заметит и узнает… Дружба с Рабби может и не уберечь от публичного разоблачения. Резко отвернувшись, Мэл шагнул за штору и через приоткрытую балконную дверь выскользнул наружу, решив переждать несколько минут на балконе. Не будут же барон с толстяком вечно торчать на проходе.

Снаружи никого не было, и Мэл немного расслабился. Отойдя к перилам, он опёрся на них ладонями и запрокинул лицо к небу. Среди быстро двигающихся туч то появлялась, то исчезала луна, уже идущая на убыль. В детстве он думал, что каждый месяц её обгрызают небесные мыши, как головку сыра. И мечтал сам попробовать хоть кусочек. А папа, когда узнал о мечте, рассмеялся и сказал: «Ты бы не удержался и съел всё».

Мэл вздохнул: он скучал по дому, родителям и братьям. Сейчас бы на речку с Джоки, Николь и Ирвином, хохотать до упаду над их шутками, бросать пригоршни воды в воздух и смотреть, как бриллиантами рассыпаются брызги…

— Это ты?

От раздавшегося за спиной негромкого голоса сердце испуганно заколотилось, а мысли про речку и братьев будто порывом ветра сдуло.

— Нет, это не я! — пискнул Мэл, сжавшись и втянув голову в плечи.

Общительность Якоба и умение с лёгкостью обзаводиться знакомствами сослужили плохую службу. Один раз пронесло, второй может так не повезти. Или, если не оборачиваться, кто бы там ни был за спиной, он уйдёт? «Боже, пожалуйста, пожалуйста, пусть он уйдёт», — безмолвная просьба пропала втуне: на плечо легла тяжёлая ладонь, разворачивая. Не успел Мэл что-то предпринять или сказать, как оказался к луне спиной. Раструб капора заполнило чужое лицо, а горячие губы накрыли приоткрывшийся в беззвучном вскрике рот. В лёгкие отравой проник знакомый древесно-пряный мускусный аромат, лишая воли к сопротивлению. Людвиг. Это он прижимал к себе, щекоча бородой и целуя до головокружения сладко. Мэл никогда бы не подумал, что соприкосновение губ и языков может быть столь волнительным. Тело само льнуло к сильным рукам, плавясь от удовольствия.

Отстранившись, Людвиг удивлённо прошептал:

— Что за наваждение… Ты не тот мальчишка слуга. Сперва я принял его за своё ночное видение, меня обманула схожесть ароматов, но сейчас… Это ведь именно ты мой ночной ангел?

Пальцы огладили щеку, пытаясь повернуть лицо под свет выглянувшей как назло из туч луны. А Мэл замер пойманным зверьком, лихорадочно ища выход из ловушки и не находя. Всё — пропал! Теперь уж наверняка.

— Ваше величество? — спасением прозвучал от балконных дверей родной голос: Рабби пообещал не оставлять короля без присмотра — Рабби держал слово.

Не брат, а благословение господне! Воспользовавшись тем, что Людвиг на мгновение отвлёкся, Мэл вывернулся из-под его руки, нахлобучил капор как можно ниже и тенью прошмыгнул мимо брата обратно в зал. Оттуда быстрым шагом, не поднимая головы и не глядя по сторонам, выбрался в коридор, где и припустил со всех ног, не разбирая пути.

Остановился Мэл после нескольких поворотов, выскочив на площадку чёрной лестницы — то ли по которой они шли вчера с Якобом, то ли другой. Прислонившись спиной к стене, Мэл перевёл дух, приходя в себя. Господи, ну почему он такой бестолковый? А ещё Якоба дурачком считал! Кто же после купания, когда вода смыла все посторонние запахи, оставив лишь природный, вновь выходит на люди? Только пустоголовый болван! Хоть бы Рабби не понял, кто был с Людвигом на балконе — иначе точно выставит охрану под окнами. Ох, но как же Людвиг целуется… Начав спуск по ступеням, Мэл мечтательно улыбался, не задумываясь, куда именно ведёт лестница, и только поняв, что вышел вовсе не к кухне, остановился и завертел головой по сторонам. Направо или налево? Решив, что рано или поздно выйдет к знакомому месту, Мэл двинулся влево по длинному проходу, жалея, что остался без источника света — редкие масляные лампы почти не освещали путь.

Сделав несколько шагов, он услышал тихий жалобный стон. Подобравшись поближе к двери, из-за которой донёсся звук, Мэл прижался к ней ухом.

— Прошу, не мучай меня, — умоляющий голос принадлежал Якобу.

Мэл огляделся по сторонам в поисках хоть чего-то, что можно использовать в качестве оружия, но коридор оказался безнадёжно пуст. Молясь, чтобы петли не скрипнули, Мэл осторожно толкнул тяжёлую створку и заглянул внутрь. В мерцающем свете свечей перед ним предстала страшная картина: Якоб со связанными впереди руками сидел на кровати, а над ним склонился огромный альфа, пытающийся своей жертве что-то влить в рот из большой глиняной кружки.

— Пей, говорю! — угрожающе рычал он, а Якоб сжимал губы и отворачивался.

Ах ты гад! Мэл более не рассуждал ни секунды. Ворвавшись в комнату, он схватил за ножку табурет, замахнулся и со всей силы обрушил его на плечи и затылок злодея. Тот, крякнув, повалился на пол.

— Якоб! Ты живой? — бросился Мэл к мальчишке и принялся распутывать верёвки на его запястьях.

— Принц, он меня не слушал, — хныкающе пожаловался Якоб, блестя влажными глазами. — А я так хотел…

— Потом расскажешь! Боюсь, он недолго пробудет в беспамятстве, — словно в подтверждение слов великан зашевелился, что-то нечленораздельно промычав. — Бежим!

С силой дёрнув вялого — наверное, от пыток и издевательств ослабел — Якоба за руку, Мэл стянул его с кровати и поволок за собой. Что же за судьба такая — вчера от одного альфы бегали, сегодня от другого, будет когда-нибудь спокойная жизнь?! Якоб спотыкался, вяло перебирая ногами, цеплялся за все углы, что-то возмущённо, но неразборчиво бормотал и вообще вёл себя странно, совершенно не помогая делу спасения от своего мучителя. Но, слава всем святым, погони не последовало. Только удалившись достаточно далеко от комнаты похитителя и перейдя на шаг, Мэл почувствовал исходящий от Якоба явственный аромат свежескошенного сена и зелёных яблок.

— У тебя течка, что ли, началась?

— Н-нет! Не время же. Это, наверное, от тех пилюль, что вы мне подарили, — признался тот, останавливаясь и вытирая лоб ладонью. — Ох, аж посейчас в пот бросает и в грудине горячо, и между ног, и… — он выдохнул с томным стоном, — и Джона охота-а… А он сказал: «Не-ет!», он меня не захоте-ел, — проныл Якоб, повиснув на локте у Мэла. — Руки мне связал, чтобы я не лез, и нос себе заткнул тряпицами! Это потому что я уро-од! Давайте, вы ему прикажете?! Вернёмся, и вы прикажете? Ну пожалуйста! — и потянул в сторону, откуда они бежали.

Мэл сжал зубы, понимая, что всё оказалось совсем не так, как выглядело на первый взгляд и для ругани не время и не место. Как бы ни было сильно́ желание стукнуть Якоба по его дурной макушке, надо действовать миром и убеждать словами. Пока не прекратится действие пилюль и мозги — жалкая горстка овечьего помета, что болтается в белобрысой голове — не встанут на место. А лекарь, клистир ему в одно место, ещё ответит за своё снадобье: «Бодрит ум, веселит душу…», — обхохочешься, как веселит! А если бы Мэл принял, то с кем бы он сам пошёл удовлетворять свои неожиданные потребности? Ведь к неожиданной течке оказался бы, как вот и Якоб сейчас, не готов.

— Мы сейчас вернёмся в мои покои, — начал Мэл обманчиво мягким голосом. — Ты умоешься, причешешься, я дам тебе свою шёлковую рубашку, станешь самым красивым, тогда этот Джон… — он перевёл дыхание, мысленно извинившись перед незаслуженно пострадавшим альфой. А крепкий мужик оказался, раз устоял перед призывно пахнущим омегой, не воспользовавшись так настойчиво предлагаемым. С понятием чести, даже удивительно для простолюдина. — Он точно не откажет.

— Правда?

— Правда.

— Хорошо, — разулыбался Якоб. — Я согласный!

— Ну слава богу, — выдохнул Мэл. — Шевели ногами, наказание моё…

Поплутав по коридорам, им удалось выбраться к парадной лестнице. Стражники у дверей даже не проснулись, когда две тонкие фигурки тихо пробрались между ними, осторожно переступив через скрещённые наконечники алебард, перегораживающие выход.

========== Часть 10 ==========

Вызванный с утра пораньше лекарь Джемисон клялся и божился, что его снадобье абсолютно безвредно и, принятое в нужных дозировках, лишь облегчило бы исполнение супружеского долга в брачную ночь для целомудренного и оттого стыдливого омеги.

— Ne quid nimis! — напоминая бесноватого, он раскачивался с пятки на носок, не замечая, что подолом коричнево-зелёного балахона метёт пол. — Aliis ne feceris, quod tibi fieri non vis — мой нерушимый принцип! Вот уже много лет! Верой и правдой! Из лучших побуждений! А вы! Nefas! — Джемисон ткнул пальцем вверх и схватился за грудь, задыхаясь.

Мэл указал ему на стул, милостиво позволяя сесть, и позвонил в колокольчик. Явившийся на вызов Пат был срочно послан за водой: как бы разволновавшийся старик не схватил свой «нефас» раньше времени, что бы это ни значило. Приняв из рук перепуганного слуги стакан и сделав несколько глотков, Джемис смог продолжить более спокойно и без постоянных выкриков на латыни.

— И вода, — он взболтал остатки в стакане, — выпитая сверх меры, нанесёт вред, а не пользу. Что уж говорить о лечебных снадобьях? Употреблённые без ума, они станут ядом! Принимая по одной пилюле на ночь, как я вам и советовал, через месяц вы бы взошли на брачное ложе с улыбкой на устах и желанием близости! — Джемис посмотрел с укором: — А сколько съел ваш слуга? Верно, не меньше дюжины?

В изъятой у Якоба шкатулке оставалось всего около десяти горошин. Если изначально их было тридцать… Мэл красноречиво вздохнул и расправил фалды на рукаве.

— У меня и в мыслях не было причинить вам вред, ваше прекраснейшее высочество, — продолжил лекарь, правильно истолковав молчание. — Ни вам, ни его величеству Людвигу, коего знаю с младенчества и люблю всем сердцем! Упаси бог! Я лишь хотел уберечь короля от повторной участи вдовца, а вас от судьбы несчастного Бриена, который из юношеского максимализма и упрямства не смог смириться с предначертанным жребием, — Джемис допил воду залпом. — А теперь, если желаете, велите меня казнить! Но моей вины в случившемся с вашим слугой нет!

— Верю, — произнёс Мэл, всматриваясь в блестящее от пота и покрытое красными пятнами лицо лекаря: распереживался тот не на шутку, и притворства не заметно.

Но главное — ближе к утру Якобу стало лучше. Спал жар, утихло желание немедленно заполучить альфу, он перестал метаться, как в бреду, и мирно заснул на кровати Мэла, посапывая и мечтательно улыбаясь. Сам же Мэл так и не сомкнул до зари глаз, лёжа рядом с Якобом и думая о скорой свадьбе — тогда ему придётся разделить постель с Людвигом. В словах лекаря заключалась доля истины: первая брачная ночь пугала. Но знать об этом Джемисону вовсе не обязательно. Нечего лезть, когда не просят. Благими намерениями известно куда путь вымощен.

— Поможет ли что-то Якобу от последствий его… м-м, неумеренности? — спросил Мэл холодно.

— Больше пить, больше спать, — пожал плечами лекарь. — Жидкость выведет остатки снадобья из организма. Никаких зловредных последствий для юноши не будет, поверьте. Давайте ему много питья, и уже завтра не останется и следа его недомогания.

Хм, а Джон-то не дурак, решил Мэл, вспомнив, как тот пытался напоить Якоба из кружки.

— Вы позволите мне его осмотреть?

Вместо ответа Мэл ухватился за ободы колёс кресла, проворачивая, и первым направился в спальню.

Бормоча себе под нос непонятные, похожие на заклинания, фразы, Джемисон проверил у Якоба биение сердца, оттянув веки, заглянул в глаза, заставил открыть рот и высунуть язык.

— Удивительного здоровья юноша, — наконец вынес лекарь свой вердикт. — К вечеру будет на ногах. Но впредь ему стоит быть воздержаннее!

Непривычно тихий и подавленный Якоб поёрзал, заливаясь стыдливой краской по самые уши. Он залепетал что-то оправдательное, но затих под строгим взглядом — не хватало еще, чтобы при посторонних начал о вчерашних похождениях живописать.

— Что ж, пожалуй, я дам шанс продемонстрировать преданность короне… — начал Мэл, когда они с Джемисоном вернулись в гостиную, оставив Якоба и дальше мучиться угрызениями совести, то есть, отдыхать и набираться сил.

— Всё исполню! Opera et studio докажу, что верен! — пылко воскликнул Джемисон.

— Какое зелье может лишить воли и превратить человека в послушную куклу? — спросил в лоб Мэл, пристально наблюдая за реакцией.

Лекарь изменился в лице, красные пятна сменила мертвенная бледность.

— Нет-нет, даже не просите! Я не смогу, сказано: «Noli nосerе», — не вреди! Джемис Джемисон никогда своих рук не марал и не замарает изготовлением дьявольской отравы! — он важно раздулся и стал поразительно похож на морщинистую жабу в своём болотном одеянии. — И вы, принц, не берите грех на душу, хоть пытайте, хоть казните, но тут я вам не помощник!

Вот ведь неймётся на эшафот взойти. Но похоже, старикашка не врёт, и Людвига не его стараниями одурманивали.

— И не собирался, — прервал Мэл гневный клёкот. — Мне наоборот нужно средство, что могло бы снять последствия этой самой дьявольской отравы. У моего брата, принца Рабби возникло подозрение, что кто-то пытается воздействовать на короля.

И Мэл вкратце описал симптомы и поведение Людвига, не забывая уточнять, что лишь передаёт слова брата, кто и являлся очевидцем подозрительных странностей. За время рассказа Джемисон то краснел, то вновь бледнел, подпрыгивал и нервно потирал ладони, бубня явно какие-то ругательства на латыни.

— Один из моих собратьев по ремеслу вступил на путь зла, — пафосно сообщил он, теребя бороду. — Но дело своё знает. Сложнейший рецепт, тут требуются знания и опыт! Даже талант. Кто же, кто же это может быть? Брунгильд давно мёртв, Шаймэ не настолько смел, Лислан неопытен… Кто же смог сотворить подобное у меня под носом?!

— Мне тоже любопытны имена исполнителя и заказчика, но сейчас речь не об этом. Получится изготовить противоядие?

— Разумеется! Сей же час приступлю! Спать не буду, пока не сделаю! Я — Джемис Джемисон! Nomen est omen!

Кто кого ест Мэл не стал разбираться. Взял клятву о молчании и выставил неуёмного старикашку прочь. Эх, проследить бы куда тот отправится: к себе выполнять обещание или побежит кому-то рассказывать, что злой умысел против короля отныне не тайна. А что, собственно, мешает проверить? Риск, конечно, но… Джемисон ковыляет медленно, а солдаты Рабби не заглядывают каждый раз слугам в лицо и про недомогание Якоба никто не в курсе. Решено! Вскочив с кресла, Мэл тут же плюхнулся обратно, вовремя вспомнив про меры предосторожности.

— Па-ат! Пат! — забыв про колокольчик, закричал он. И когда бета явился на зов, отдал распоряжения: — Я плохо спал ночью, изволю сейчас почивать, не сметь меня беспокоить. Якоб отправится в библиотеку, он знает, какие книги мне нужны, а ты сиди в приёмной и говори всем, буде кто придёт с визитом, что принц не принимает. Ясно?

Тот склонился в поклоне, заверяя, что не подведёт. За Патом пришёл черед Якоба получить указание. Прыгая перед кроватью на одной ноге, чтобы натянуть узкие штаны, что стали восприниматься уже своими — слишком часто в них приходилось облачаться, Мэл поведал Якобу свой план.

— Сейчас догоню Джемисона и прослежу, куда он направился.

— Опасно, принц, — приподнялся Якоб на подушках. — Давайте, я? Вам не стоит…

— Ты уже вчера нагеройствовал, теперь лежи, похотливый сластолюбец! — глупый мальчишка покраснел, словно мак. — Чтобы из спальни ни шагу! Меня будешь изображать, если вдруг Пат кого-то пропустит сдуру.

— Да как же? Я ведь не смогу…

— Одеялом укройся с головой и бурчи «вон» да «прочь», ничего сложного, — пожал плечами Мэл, завязывая ленты капора. — А я быстро, одна нога там, другая здесь!

При свете дня дворец выглядел совсем иначе, чем ночью, не мрачным, а торжественно-нарядным, но Мэлу некогда было крутить головой по сторонам, разглядывая убранство. Со всех ног он помчался к парадному выходу и успел заметить болотный плащ в глубине подъездной аллеи. Отчасти это подтверждало невиновность лекаря: если бы тот состоял в заговоре — отправился бы не к себе домой, а прямиком к заказчику, наверняка проживающему во дворце. Но все-таки нельзя исключить, что Джемисон мог подозревать о возможной слежке и именно поэтому не спешил выдавать свою связь с кем-либо. Мэл решил его проводить до конца пути. Да и город хотелось посмотреть вблизи, а не из-за шторки кареты.

День радовал ясной погодой, на улицах царило оживление, и Мэл, влившись в толпу, с любопытством рассматривал вывески и прохожих, но не терял из вида фигуру Джемисона. Доведя того до дверей с изображениями змеи и чаши над притолокой — не соврал старикашка, что домой поспешит, — Мэл счёл миссию выполненной. И с чистой совестью побрёл гулять, наслаждаясь свободой и удивляясь высоким, в три этажа, но узким зданиям. В Триднесте строили не так, не лепили дома вплотную. Выйдя на площадь и остановившись возле высоченного собора, Мэл задрал голову, рассматривая каменных тварей, рассевшихся по краю крыши. От восхищения неизвестным мастером, сумевшим сотворить диковинных созданий, будто живых, отвлекла раздавшаяся за спиной песенка.

Ах, что же делать, если муж,

От ласк твоих уже не дюж,

Лежит в земле сырой?

Ты не грусти, женись ещё,

Ты делай, как король —

Тащи калеку под венец!

Траля-ля-ля, траля-ля-ля,

Какой он мо-ло-дец!

Тащи калеку под венец,

Коль больше некому тебе

Присунуть свой конец!

Вздрогнув, Мэл обернулся: мерзкие глупости распевал уличный оборванец. А проходящие мимо горожане, вместо того, чтобы пресечь на корню возмутительные оскорбления в адрес короны, поощряли его смехом и хлопками. И даже бросали медные монетки в грязные лапищи, ловко подхватывающие подаяние на лету.

— Замолчи, негодяй! — Мэл топнул ногой по мостовой.

— Смотрите-ка, дворцовый лизоблюд выискался! — выкрикнул оборванец, скорчил рожу и высунул язык. А после запел ещё громче: — Коль не даёт тебе никто, воротят нос окрест, ты поступай, как наш король, бери в мужья бревно!

И остальные подхватили припев:

— Траля-ля-ля, траля-ля-ля, бревно не убежит!

Злые слезы выступили на глазах у Мэла. Что же это такое?! Как они смеют?!

— Да я вас!.. Стража! — оглядываясь вокруг, завопил он. — Вас всех повесят!

Кто бросил в него первым комок уличных нечистот, Мэл не увидел. Но через мгновение на него обрушился шквал дурнопахнуших снарядов, пачкающих одежду. А кто-то запустил камень, больно стукнувший в плечо.

— Ату его, ату! — бесновался оборванец, подзуживая быстро собирающуюся толпу.

Мэл растерянно озирался, с ужасом видя вокруг лишь озлобленные лица. Того и гляди разорвут. «Вовремя отступить — не означает признать поражение», — принадлежащее кому-то из предков высказывание оказалось как нельзя кстати. Он бросился прочь под свист, улюлюканье и толчки с разных сторон, кто-то дёрнул его за рукав, кто-то подставил подножку, но Мэлу удалось вырваться, получив напоследок удар чем-то жёстким между лопаток.

— Зверье! Неблагодарные сволочи! — глотая слезы, твердил Мэл, не снижая скорость.

Надо же, какие жестокие люди живут в Брингундии, где их уважение и почтение к королевскому семейству, где сочувствие, наконец? Убежав с площади, Мэл присел на колёсоотбойную тумбу возле въезда в какой-то богатый дом и принялся вытирать испачканное зловонными брызгами лицо.

— Чего расселся, грязный попрошайка? Пшёл отседова! — Мэл не сразу сообразил, что окрик обращён к нему. Здоровенный детина, вышедшийиз ворот, замахнулся кнутом: — Убирайся, шваль!

Вскрикнув, Мэл отпрыгнул в сторону, на секунду опередив удар. Это не город, это сборище монстров! В Триднесте люди совсем иные, там бы обязательно помогли — а тут так и норовят покалечить. Мэл поспешил убраться подальше. Нет, хватит с него прогулок, надо быстрее возвращаться. И только приблизившись к воротам королевского сада, Мэл сообразил, как он выглядит — весь грязный, с полу-оторванным рукавом, да и запашок, наверное, как из выгребной ямы. Какими бы ленивыми растяпами ни были брингундские стражники, уж днём они не спят и в таком виде внутрь не пустят, прогонят пинками. Бродягам — а Мэл сейчас выглядит именно так, — не место у дворца.

Пройдя вдоль стены около лиги, Мэл нашёл раскидистый дуб, вскарабкался по ветвям и перелез через ограду, спрыгнув с другой стороны. Полдела сделано. Теперь надо добраться до воды и отмыться. Скрываясь за деревьями и кустами, не выходя на открытые лужайки и дорожки, Мэл благополучно достиг оборудованной на реке широкой запруды. Наверное, возле неё в жаркие дни устраивали купания: на лужайке виднелись колья для шатра, а в воду уходили жердины, на которые могли крепиться ширмы, деля мелководье на две зоны для альф и омег. Имелась и песчаная площадка для игры в мяч и кольца. Но в преддверии свадьбы никаких увеселений не проводилось, и берег радовал пустотой. Раздевшись догола в увитой плющом беседке, Мэл тщательно прополоскал одежду и развесил её сохнуть на ветвях прибрежных кустов. А после плюхнулся в тёплую воду, распугивая мальков. Солнечные блики играли в голубой толще, шустрыми тенями двигались мелкие рыбки. Наплававшись вдосталь, Мэл улёгся на дно и принялся пускать пузырьки через нос, следя, как они поднимаются наверх мимо колышущихся водорослями прядей волос. Когда воздух закончился, он вынырнул, собираясь сделать глубокий вдох и вернуться под воду, но услышал посторонний звук и замер.

По берегу кто-то шёл, пока скрытый кустами.

— …откладывать, Людвиг?

— Не сейчас, Лаки! — долетело через листву.

О боже. Мэл прижал кулак к губам. Ну, конечно, кто же ещё? А Лаки — это, без сомнения, Лаклан Дебри. Проклятие какое-то! Или… судьба, от которой не уйдёшь. «И волной накроет землю, не оставит ничего» — может, вот он, смысл пророчества? Младший принц Кэмпбеллов замёрзнет, ослабеет и в итоге утонет, потому что лучше умрёт, чем покажется голым на глазах у жениха, его любовника и других придворных, наверняка следующих в отдалении за скандалящей парой. Вот ведь, друиды, пни лесные, мухоморов наелись и напророчили невесть чего — мучайся теперь. Подплыв поближе к берегу и пользуясь свисающими ветвями, как укрытием, Мэл опёрся коленями в дно и затаился по подбородок в воде. Хорошо, хоть одежду развесил со стороны пруда, а не лужайки, не должны заметить сохнущие вещи.

— Но вы не можете затягивать с решением, — не успокаивался показавшийся в поле зрения Дебри.

— Ты говоришь мне о том, что я могу, а что нет?! — Людвиг остановился и развернулся к любовнику, недовольно сведя брови у переносицы. — Я не ослышался?

А он суров, когда не под подавляющим волю зельем, отметил Мэл с затаённым страхом, что гнев обратится в его сторону, если когда-нибудь, а возможно, очень даже скоро, раскроется обман с мнимой немощностью. Плохо испытывать страх к альфе, с кем вскоре свяжут брачные узы, с кем будешь делить постель, кто станет отцом твоих детей. И лгать ему грех. Мэл обхватил себя ладонями за плечи, чувствуя, что замёрз.

— Простите, ваше величество, — Дебри склонил голову. — Я лишь молю вас о богоугодном деле…

— Я подумаю. А сейчас — оставь меня.

— Но… — заикнулся тот, видимо, что-то очень важное требовалось от короля, раз продолжал настаивать, невзирая на недвусмысленный приказ.

— Не заставляй меня повторять, — угрожающе процедил Людвиг сквозь зубы.

Дебри, склонившись ещё ниже, попятился назад. Но вместо него появился Рабби, верный слову присматривать за королём.

— Ваше величество?

Людвиг тяжело вздохнул:

— Принц, уведи их всех. Я хочу побыть в одиночестве. Ты ведь должен меня понимать?

По лицу Рабби легко читалось, что понимать-то он понимает, но не одобряет. И всё же, коротко кивнув, он тоже удалился, к огромному облегчению Мэла. Осталось дождаться, когда Людвиг уйдёт, и можно будет вылезти и одеться. А тот, как назло, не торопился: прошёлся вдоль берега, зачерпнул горсть воды и умыл лицо, запустил пару мелких камушков по глади. Так себе получилось: один утонул сразу, а второй всего пару раз подпрыгнул — у Мэла рекорд был двенадцать. «Уходи, уходи», — мысленно внушал он Людвигу. Но вместо того, чтобы послушаться, тот зашёл в беседку и уселся, подперев голову рукой. Сквозь листья виднелся его профиль, обращённый к запруде. И долго он собрался любоваться природой? И так уже зуб на зуб не попадает!

Не поднимаясь из воды, Мэл добрался до развешанной одежды и, стремясь первым делом скрыть лицо, потянул на себя капор — хорошая всё же вещь, не дураки придумали. Кое-как затянув мокрыми пальцами ленты под подбородком, он привстал и, не отрывая взгляда от Людвига, снял с ветки рубашку. Накинув её на плечи и просунув руки в рукава, Мэл почувствовал себя увереннее, пусть ткань тут же облепила тело — главное, что не голый. Стараясь двигаться бесшумно, он медленно, шаг за шагом выбирался на берег. Людвиг по-прежнему смотрел в сторону, и Мэл уже поверил, что задуманное удастся, как один из башмаков свалился в воду. Мэл дёрнулся его вылавливать, наступил на какой-то камушек, охнул и пошатнулся, взбаламутив с плеском воду.

— Кто здесь? — тут же среагировал Людвиг и поднялся.

Осторожничать более не имело смысла. Мэл дёрнул за подштанники, торопясь их надеть, но ткань зацепилась за сучок и порвалась с треском. Не зря папа ругал за поминание дырявых панталон святого Рудрига к месту и не к месту — вот и расплата, сам получил то, над чем смеялся.

— Да кто здесь, я спрашиваю?! — Людвиг вышел из беседки. — Отвечай королю!

Нет уж, обойдёшься! Поняв, что от подштанников остались лоскуты, а натянуть штаны с их обтягивающими икры узкими штанинами никак не успеть, Мэл сгрёб все вещи в кучу и в одной лишь рубашке выскочил с мелководья. Торопливо сунул ноги в башмаки, правый промок насквозь и хлюпал, но подобная мелочь уже не могла помешать. Прижимая скомканную одежду к груди, Мэл рванул прямо сквозь кусты.

— Эй, стой! Стой, голозадый, кому говорю! — донеслось сзади задорно. — Догоню, хуже будет! — угроза перешла в смех.

Развеселился женишок, смешно ему. Не оборачиваясь, Мэл понёсся вспугнутым оленем, не разбирая дороги. Кажется, кто-то завизжал, когда он выскочил на ведущую к дворцу дорожку, кажется, что-то крикнули вслед, кажется, к погоне Людвига присоединились другие, у Мэла в ушах свистал ветер, ничто не могло его задержать. На бегу он молился лишь об одном — чтобы успеть завернуть за угол без преследователей и тяжёлая створка окна в спальне поддалась сразу. Только бы попасть внутрь, а там уже не страшно.

Ему повезло — стоило стукнуться в стекло, как на помощь пришёл Якоб, без промедления сообразив, что делать. В спешке обдирая локти и колени, Мэл взобрался на подоконник и рухнул вниз, тяжело дыша, пока над головой скрежетала, захлопываясь, рама.

— Он побежал туда! — азартно прокричал чей-то голос за окном, и Якоб присел на корточки рядом с Мэлом, чтобы его не заметили снаружи.

— К конюшням! — а вот и Людвиг подоспел. — Найдите мне его!

— Принц, что случилось? — разглядывая своего господина круглыми глазами, спросил мальчишка. — Почему вы в таком виде? Вы ранены? Кто за вами гонится?

— Король! — ответил Мэл на последний вопрос и, несмотря на ситуацию, затрясся в беззвучном хохоте — королевская охота пошла по ложному следу, оставшись без главного трофея. — О-ох, — прокряхтел он, пытаясь подняться. — Всё тело болит…

— Вас что, били? — Якоб смотрел с ужасом.

— Познакомился с подданными, — проворчал Мэл, подползая на карачках к кровати. — Якоб, всё потом. Сейчас пить, есть и спать!

Но ни воды, ни еды не дождался: провалился в сон, стоило положить голову на мягкие, хранящие аромат травы и яблок подушки. Организм, вымотанный бессонной ночью и полным злоключений днём, потребовал отдых.

Комментарий к

Ne quid nimis — не нарушай меры; ничего слишком;

Aliis ne feceris, quod tibi fieri non vis — Не делай другим того, чего не желаешь себе;

Nefas — несправедливость;

Opera et studio — трудом и старанием;

Nomen est omen — имя говорит само за себя.

__________________

С днем всех влюбленных! ♡♡♡ Люблю вас!)

И небольшой бонус — визуализация Мэла и Людвига:

https://vk.com/ledock?w=wall304716962_2069

Благодарю **Юлю** за помощь в кастинге. Взгляд Мэла идеально передает всю его природную шилопопость))

========== Часть 11 ==========

Оставшиеся дни до свадьбы Мэл проводил за книгами, изучая историю Брингундии и местные обычаи. Он покидал свои комнаты лишь для прогулок и молений, как и полагалось благочестивому омеге накануне главного дня в своей жизни. То есть, невыносимо скучал. А что ещё оставалось, когда Рабби выполнил угрозу и выставил под окна караул? Усиленные меры безопасности объяснялись беспрецедентным происшествием, взбаламутившим дворец слухами и домыслами.

— Когда по королевскому саду бегают непойманными полуобнажённые безумцы, могу ли я быть полностью спокоен за твою жизнь? Ты ведь так беззащитен, малыш Мэлли, — говоря, брат не скрывал сарказма и смотрел пронизывающе.

Ну прямо как отец, допытывающийся у отпрысков, кто именно из них запустил хорька в классную комнату, чтобы сорвать занятия. Мэл не признался тогда, не признался и сейчас, делая невинные глаза на все провокационные намёки. Но вылазки пришлось прекратить.

Якоб преданно разделял все тяготы скуки, отлучаясь лишь на примерки свадебного наряда.

— Принц, вы будете самым красивым омегой во всей Брингундии, — заявил он, вернувшись с последней. — Да вообще, во всем мире! Как ангел, сошедший с небес!

— Как бревно, — пнув ненавистное кресло, кисло возразил Мэл. От вынужденного безделья и предсвадебного мандража его настроение оставляло желать лучшего. — Буду сидеть на балу как истукан и смотреть, как танцует Людвиг с Дебри, а в это время чернь будет напиваться дармовым вином и насмехаться надо мной, распевая оскорбительные памфлеты. Почему они так невзлюбили меня? Они ведь меня не знают.

— Дык, то не к вам лично, — Якоб встав за спиной, принялся успокаивающе перебирать Мэлу волосы. — Они боятся просто.

— Чего боятся?

— Перемен. Что их жизнь станет хуже. Насмешки и смех помогают побороть страх.

— Ты хочешь сказать, — обернулся Мэл, признавая логику: отец тоже рассказывал, что перед боем солдаты часто шутят, зачастую не меньше, чем молятся. — Если я сделаю для них что-то хорошее, они меня полюбят?

— Добро-то всяк ценит, — рассудительно заметил Якоб. — При добром хозяине и скотина довольна. Вот мой дядька, который по батиной линии внучатый брат деда, однажды купил мерина, за ломаный медяк сторговал, как тот был худ да плох, того гляди околеет. Так что вы думаете, за полгода бока наел, шерсть заблестела… Не у дядьки, — уточнил он, — у мерина. Как трёхлеток потом пахал! А всего-то овса надо было не жалеть, да относиться с заботой, по-человечески.

Мэл хихикнул:

— Твоя аллегория доступна и поучительна.

— Звиняйте, ежели чего не то сказал, — смутился Якоб и, отойдя в угол, принялся перебирать сорочки.

— Что случилось? — Мэл удивлённо уставился на понурые плечи и спину. Чтобы этот болтун заткнулся без приказа так быстро? — Устал? Хочешь, прогуляйся, я тебя отпускаю. — Якоб отрицательно замотал головой, не поворачиваясь. — Я тебя чем-то обидел? — мотания стали сильнее. — Тогда что? — в ответ раздалось неразборчивое бурчание. — Что?

— Джон, — донеслось до Мэла.

— Что Джон? — начинал сердиться принц. — Ну-ка, иди сюда и рассказывай по порядку! Что он сделал?

Тяжело вздохнув, Якоб вернулся из угла, прижимая к себе одну из рубашек, словно пытаясь за ней спрятаться.

— Садись и говори! — приказал Мэл, ткнув пальцем в направлении кресла.

Но ещё пару минут Якоб жался, мялся и теребил ткань в пальцах, прежде чем наконец выдавить из себя:

— Мне стыдно.

— Передо мной? — поразился Мэл. — Нет? — он всмотрелся в склонённое лицо. — Перед Джоном? — Якоб покаянно кивнул.

Так вот почему всё общение с кухней стало проходить через Пата: теперь конопатый бета носился высунув язык, передавая поручения насчёт обедов и ужинов, а по утрам приходилось уже который раз на завтрак давиться варёными яйцами с овечьим сыром — на большее фантазии без приказа не хватало. Мэл каждый вечер забывал дать указание про свои предпочтения, полагаясь по привычке на Якоба.

— Господи, придумал себе страдания, — он закатил глаза. — Хочешь, я прикажу его выгнать из дворца? Завтра же ноги его здесь не будет.

— Нет! — испуганно встрепенулся мальчишка. — Не надо! Это же я виноват, полез к нему, как… — он шмыгнул носом. — Как мартовский кот. Мне теперь на кухню и нос сунуть совестно, а он как специально всё время на пути попадается, будто подкарауливает, а у него ведь дел полно, так нет — я иду, и он тут как тут, стоит, стенку протирает, и… и…

— Что? — Мэл обеспокоенно наклонился вперёд.

— И смотри-ит!

— И всё?

— А мало?! Я уж лишний раз выйти боюсь.

— Пожалуй, что не мало, — пришлось признать. — Но ведь прятаться вечно ты тоже не сможешь.

— Отправьте меня домой, а? Пожалуйста.

От предложения Мэл опешил.

— Всё настолько плохо?

— Ага, — согласился тот.

— Не «агакай», — машинально сделал замечание Мэл. — Говори «да».

— Да, — послушно повторил Якоб.

— И не вытирай нос рукавом! Придумал тут глупости, — Мэл поднялся, отобрал у него из рук рубашку и сунул платок: — На вот. Никуда я тебя не отправлю, вот ещё! Надо было тебя все же выпороть за дурость, чтобы не тянул в рот что попало!

— Порите, — печально согласился страдалец. — Только отпустите обратно…

Кто бы мог подумать, что тот так сильно переживает. Хотя понять можно. Мэл задумчиво прикусил указательный палец, гадая как помочь.

— Якоб, сын Вильяма из рода Броди, — начал он торжественно, приняв решение. Якоб поднял склонённую голову и захлопал ресницами. — Обещал ли ты мне, своему господину, служить верой и правдой? — Тот испуганно подтвердил, должно быть ожидая, что дальше последует отречение от службы. — Обещал ли ты слушаться и повиноваться мне? — подпустил Мэл в голос металл.

— Ага! То есть, да! — застыв, как сурок перед лисом, пискнул Якоб.

— Так вот, я запрещаю тебе уныние, — произнёс Мэл, уселся в своё самоходное кресло и заорал во всю мочь лёгких: — Пат! Па-ат! Где тебя черти носят?! — Через несколько секунд из-за двери высунулась всполошённая конопатая мордаха. — Быстро ко мне королевского повара Джона! Чтобы немедленно явился! Бегом! — Пат исчез, будто ветром сдуло, а Якоб разинул рот, да так и забыл его закрыть. — У тебя пять минут, чтобы привести себя в порядок! — Челюсть слуги со стуком захлопнулась. — Можешь надеть мой кафтан, тот сиреневый, он подойдёт к твоим глазам, — разрешил Мэл, наблюдая, как волнами сменяются на лице слуги эмоции: от непонимания и обиды до осознания произошедшего и паники.

— За что? — пробормотал Якоб, побледнев. — Зачем?

— Затем, что триднестцы не бегают от опасностей и страхов! — чувствуя себя полководцем перед грядущей битвой, отчеканил Мэл. — Мы смело смотрим врагам в лицо! Да, ты совершил оплошность, но кто их не совершал? Иди, приготовься и встреть Джона, как подобает бесстрашному воину-омеге! Или ты трусливая курица? — он прищурил глаза. — Или за тебя придётся краснеть всем сородичам? И мне, и твоим родителям, и даже… — Мэл напряг память, — даже хромому Брыньке будет за тебя стыдно! Я уж молчу про внучатого дядьку того мерина… Они оба околеют от позора!

— Нет, я не трусливая курица, — ошалевший Якоб сперва закивал, потом замотал головой, а после вскочил на ноги: — Ой, принц! Он же щас, а я же здесь! А я ведь… — он заметался по комнате и бросился к шкафу, принявшись перебирать кафтаны. — Этот? — показал нежно-сиреневый подол с серебряной вышивкой.

— Этот, — кивнул Мэл, широко улыбаясь. Ну вот, наконец-то его Якоб вернулся, а то сидел какой-то нытик. — И капор к нему возьми в цвет.

— Не по рангу мне, — возразил мальчишка, а глаза уже горели, как у рыси, и на щеки вернулся румянец.

— Поля подогни, чтоб не такими длинными казались.

— Испорчу ведь, жалко…

— Хорошо, иди, одевайся в своё коричневое тряпье! — указал Мэл рукой на дверь.

— Ой! Как же… я же… вы же мне же… уже обещали же…

— Тогда надевай, что велено, и не жужжи! — рявкнул Мэл, пресекая бессмысленный спор.

Якоб кивнул, крутанулся на пятках вокруг себя и, подхватив одежду, помчался наряжаться.

— Пусть только попробует этот Джон его руки не попросить, точно выгоню из дворца, как пса шелудивого, — тихо пообещал в пространство Мэл.

Когда на пороге показался повар с недостающим макушкой до его плеча Патом, Мэл оторопело моргнул, глядя на почти целиком заполнившую дверной проем огромную фигуру. У него что, горные тролли в родне? И вот этого гиганта удалось повергнуть ниц табуреткой? Пусть и со спины, и пользуясь эффектом неожиданности, но всё же… Мэл горделиво приосанился в кресле: ай да он, ай да победитель великанов! Но вот же угораздило Якоба альфу себе выбрать — ведь обнимет и раздавит, не заметив. А как с ним в постель ложиться, если у него и… всё остальное под стать? Хорошо, что Людвиг не такой, хоть и тоже большой и сильный. Но с ним должно быть проще…

Мэл опустил глаза, устыдившись неуместным мыслям.

— Ваше высочество насчёт свадебного меню желает узнать? — поклонившись, спросил гигант басом, когда молчание затянулось.

— Да, — машинально согласился Мэл, хотя, что именно будет стоять на столах, его волновало меньше всего из неумолимо приближавшегося кошмара под названием «свадьба».

— Бульон из голубей, бульон из петушиных гребешков, суп из каплунов, суп из куропаток, — принялся перечислять Джон, — выпеченные на жаровне паштеты из кроликов и уток, жареные индюки, жирные цыплята под трюфельным соусом… — Мэл сглотнул слюну: он издевается, что ли?! Даже папа, уж насколько контролировал всё, в кухонные мелкие подробности не вникал. — Рагу, молочные поросята, сосиски, белая кровяная колбаса, медвежьи лапы, карпы, креветки, жареные камбалы и окуни, лососёвая икра…

— Ваше высочество, к вам кардинал! — полузадушенным шёпотом объявил Пат, опасливо косясь на могучего альфу, которого пришлось прервать.

— Прекрасно! — воскликнул Мэл, обрадовавшись поводу прекратить казавшееся бесконечным перечисление блюд. — Попроси его высокопреосвященство минуту обождать. А ты, — он обратил взор на Джона, — обсуди все детали с моим ка… личным секретарём, — мгновенно повысил он Якоба. — Вот и он! Как всегда очень кстати!

В комнату зашёл Якоб, держащийся так прямо, будто оглоблю проглотил. Но Мэл с гордостью отметил его твёрдый взгляд и ровную походку. В новеньком, по последней моде сшитом наряде он выглядел не деревенским простачком, а красавцем голубых кровей. Неудивительно, что Джон пошатнулся, переступив с ноги на ногу.

— Вы меня звали, принц? — мелодично спросил Якоб, даже не взгялнув на потрясённого его видом альфу.

— Разберись, будь добр, — в тон ему ответил Мэл, поведя кистью в сторону повара. — Можете занять кабинет.

И, сдерживая смех, сделал знак Пату пригласить кардинала.

— Простите, что заставил вас ждать, — радушно улыбаясь, произнёс Мэл, когда кардинал Монтгомери вошёл.

В извинениях не было нужды, но хотелось выказать симпатию и расположение. Кардинала Мэл видел всего лишь раз на обручении, но не забыл про его поддержку: именно благодаря этому бете в брачном договоре срок для обзаведения наследником остался прежним, а не был сокращён до года, как настаивал дядя короля.

— Что вы, принц, я понимаю, — усаживаясь после приглашения в кресло, сказал кардинал. — Предсвадебные хлопоты занимают, верно, всё ваше время.

Приветливая улыбка сошла с лица Мэла, а в душу вновь вернулась тревога: уже послезавтра предстоит церемония, после которой он окончательно распростится со свободой. И станет мужем человека, не испытывающего к нему никаких тёплых чувств. Считающего его «глупым и больным»! И что может предложить взрослому искушённому альфе он, неопытный омега… Он даже не прислушивался к разговорам братьев-омег, когда те обсуждали брак, обязанности супругов и аспекты физической близости, думал, что ему эту сторону жизни, если и предстоит когда-либо узнать, то не скоро. Даже течки можно на пальцах одной руки пересчитать, а проходили они слабо и почти незаметно: не ощущалось никакого «томления в чреслах и желания чего-то запретного», — как описывал самый старший из них, Джоки. Только общая вялость и небольшое повышение температуры. Мэл всегда считал, что братья придумывают про «бабочек в животе», чтобы выглядеть взрослее. Да и в омежьих романах гораздо интереснее было читать про приключения и опасности на пути к воссоединению влюблённых, чем про само это воссоединение, обычно ограничивающееся парой строк в конце истории без подробностей.

— Волнения и страхи естественны в вашем положении перед лицом доселе неведомого, — проницательно заметил кардинал, видимо, угадав о ходе мыслей Мэла. — В столь юном возрасте любому сыну божьему особенно требуется зрелый наставник и духовный пастырь, кто смог бы направить неокрепший разум в благое русло и отсечь происки тьмы от наивного сердца. Вы же, принц, до сих пор не выбрали себе духовника из моих собратьев.

Мэл виновато потупился: не выбрал. И на исповеди ни разу после отъезда из отчего дома не был.

— Я с радостью помогу вам, — кардинал подался вперёд, сверля пристальным взглядом: — Елико у вас есть желание облегчить душу. Не стоит вступать в семейную жизнь, неся груз прошлых грехов. Чистым душой и телом следует принимать таинство брака.

Искушение покаяться в обмане затопило горячей волной. Грех ведь лгать и притворяться, тяжкий грех! Как и верить предсказаниям язычников. Готовый к любой епитимье, Мэл уже набрал в грудь воздух, собираясь во всём признаться, как за дверью кабинета раздался звук падения чего-то тяжёлого. Мэл вздрогнул и странное гипнотическое воздействие голоса и взгляда кардинала прошло.

— Я благодарен вам за участие, ваше преосвященство, но хочу видеть в своих духовниках омегу. Завтра же я выберу его и посещу с целью исповедаться перед свадьбой.

Кардинал откинулся на спинку кресла, если его и разочаровал ответ, по лицу это прочитать не представлялось возможным.

— Я уверен, что ваше высочество поступит верно, — дипломатично откликнулся он. — В свою же очередь, у меня есть небольшая просьба…

— Сделаю всё, что в моих силах, — заверил Мэл, внутренне не переставая поражаться, как легко и просто он чуть не выболтал свой самый главный секрет — магией, что ли, какой владел кардинал?

— Король уже несколько недель откладывает подписание указа о повышении церковного налога. Меня и моих братьев по вере тревожит сие промедление, ибо разве есть важнее надобность в королевстве, чем укрепление истинной веры среди народа? — Мэл потупил взор, признавая, что нет. — Деньги, потраченные паствой на удовлетворение плотских потребностей, обратятся в пыль и тлен, не принеся ничего их духу. Более того, приведут к искусу неумеренности и греху чревоугодия. Дело церкви и короля держать подданных в строгости, ограничивая пагубное воздействие роскоши на слабую плоть. — Мэл закивал, показывая, что полностью разделяет эту точку зрения. — Поверьте, увеличение налога на одну — всего одну! — десятую принесёт лишь благо и усилит народные уважение и трепет перед короной.

Народные уважение и трепет Мэл уже слышал и видел — еле ноги унёс. Не зря Рабби говорил: «Плохо они здесь живут, злобу прячут». Как бы толпа на площади отреагировала, узнав, что придётся ещё сильнее затянуть пояса? Вряд ли с восторгом или хотя бы пониманием. Начнутся недовольства в столице, докатятся волнения и до южных, только-только утихомиренных провинций, а стоит где-то вспыхнуть бунту — вот и «будет буря», как в пророчестве. А вина в том ляжет, конечно же, на короля.

Мэл задумчиво сложил пальцы домиком, с почтительным видом внимая заливающемуся соловьём кардиналу. Не этот ли властный, не привыкший к возражениям голос, отчитывал Дебри в приснопамятную ночь возле конюшен? «Он до сих пор не подписал указ» — не про увеличение ли налога шла речь? Они решили с Якобом, что это говорил альфа, но ведь мог и бета. Сейчас тон кардинала вкрадчиво-мягок, но если добавить в него раздражения и гнева? Между лопаток пополз холодок. Мэл взглянул на собеседника по-новому, отмечая цепкость взгляда из-под кустистых бровей, хищность крючковатого носа и жёсткость узких губ. Внешность таила злодейские черты, становящиеся явными, если хорошенько приглядеться.

— Смею ли я надеяться, что в ближайшее после свадьбы время вы поговорите с королём о необходимости и разумности данного указа? Уверен, он не откажет своему молодому мужу в такой малости, — завершил речь кардинал, растянув губы в улыбке.

Призванной, видимо, продемонстрировать дружелюбие и открытость. Но Мэл не обманулся: улыбка лишь казалась искренней, а на самом деле таила змеиное коварство. Стоит лишь потерять бдительность, как ядовитые зубы сомкнутся в смертельном укусе.

— Я обязательно уговорю Людвига! — с энтузиазмом воскликнул Мэл, изображая наивного простофилю, поверившего каждому слову. — Вы можете на меня полностью рассчитывать!

— Вот и славно, — поднялся кардинал. — Да хранит вас господь. Не смею более отвлекать своей скромной персоной ваше высочество от более важных дел, требующих внимания…

Прощание совпало с моментом появления из кабинета Джона. Поклонившись Мэлу и кардиналу, альфа приложился к перстню на милостиво протянутой руке его высокопреосвященства и с непроницаемым лицом удалился. Кардинал, к вящему облегчению, тоже не стал задерживаться и вышел вслед.

— Однако, — протянул Мэл, когда за обоими закрылась дверь.

Получается, главный заговорщик — кардинал? Не вышло манипулировать Людвигом через любовника — то-то Дебри «молил о богоугодном деле», — решил зайти со стороны мужа. Если так, то противостоять ему будет непросто. Но ничего, главное, что враг известен. А там что-нибудь да придумается.

— Джон ушёл? — выглянул из кабинета Якоб.

— Ушёл, — подтвердил Мэл. — Выяснили всё? Он попросил твоей руки?

— Попросил, — улыбка Якоба растянулась до ушей.

— А ты?

— А я отказал, — с выражением абсолютного счастья на лице заявил он.

Мэл расхохотался:

— Ах ты, бессовестный сердцеед! И он принял отказ?

— Да как же, мой Джон не такой! — фыркнул Якоб самодовольно. — Добиваться, говорит, тебя буду. Альфы, они ведь охотники, что им в руки само падает, они и не ценят. Им завоёвать надо.

— И когда это ты успел стать специалистом по альфам? — поддел его Мэл, по-прежнему улыбаясь, но с грустью понимая, что сам-то как раз «упал в руки» Людвигу — а зачем добиваться того, кто не может отказать?

Всего через день они станут мужьями пред богом и людьми. И вне зависимости от их желаний, им придётся разделить брачное ложе. Надо попробовать договориться, убедить Людвига подождать течки — тогда обоим будет проще. Наверное. Но принимать пилюли Джемисона Мэл не собирался в любом случае: искусственно вызванное желание ещё хуже, чем его отсутствие. Обманывать самого себя он не хотел.

Но, может быть, всё будет не так страшно и плохо — поцелуй-то ему понравился. Приободрившись, Мэл выбросил из головы неприятные мысли.

========== Часть 12 ==========

В день свадьбы Мэл проснулся ещё до рассвета. Тихо выбравшись из постели, подошёл к окну, приоткрыл створку, пуская внутрь прохладный пахнущий листвой воздух. Низ деревьев окутывал туман, придавая саду сказочную таинственность. Казалось, вот-вот дрогнут ветки ближайшего каштана и из-за ствола высунется ушастая морда тролля, торопящегося успеть в укрытие до восхода солнца. С первыми лучами волшебство развеется и больше не вернётся. Никогда. Завтра всё будет иначе, и сам Мэл станет другим. Ни разу в жизни он не испытывал настолько острого мучительного желания сбежать куда глаза глядят — прямо в молочно-белую неизвестность тумана.

Донёсшийся звук шагов отрезвил: даже поддайся он сиюминутному искушению — побег не получится. Да и как бросить Рабби, опозорить его и родителей… Мэл встал сбоку от рамы, наблюдая за неторопливо прохаживающимся солдатом. Наверняка тот предпочёл бы вместо ночного караула спокойно спать, но долг — есть долг. И у каждого он свой. «Триднестцы не бегают от опасностей и страхов», — Мэл вспомнил сказанную им самим Якобу фразу, бросил тоскливый взгляд на начинающие окрашиваться розовым верхушки крон и вернулся в постель. «Делай, что должен, и свершится, чему суждено»¹, — кто из предков это сказал, он забыл, но ничего другого и не оставалось.

После завтрака явился Рабби, собранный и деловой. В его присутствии Мэл почувствовал себя увереннее и в очередной раз мысленно поблагодарил отца, что не отправил младшего сына в чужую страну одного. Наверное, подозревал, что тот без поддержки и контроля может натворить безрассудств…

— Поль скоро принесёт ожерелье, он за ним уже отправился. К собору мы едем с тобой вдвоём, с Людвигом вы встретитесь у алтаря. Церемония должна начаться в три часа пополудни. Я, как твой брат и представитель Триднеста, довезу тебя сам и передам в руки будущего мужа, — рассказал Рабби ближайшие планы.

— А я? — пискнул Якоб, мечтающий, что ему будет позволено везти кресло с женихом.

— А тебя Мэл слишком разбаловал, — нахмурился Рабби. — Знаешь, что мой дед сделал бы со слугой, посмевшим влезть в разговор? — Якоб ойкнул и зажал рот ладонью. — То-то же. Ты собираешь вещи и переносишь в новые комнаты, отведённые для о-короля. После свадьбы Мэл должен вернуться уже в них.

— Почему ожерелье доверили Мюррею? Он ведь всего лишь барон! — возмутился Мэл. Против остального возразить было нечего, хоть переезжать и не хотелось: со второго этажа не выскользнешь незаметно в окно. — Леит должен передать мне реликвию, как родственник короля. Он отказался?!

— Умерь гнев, братец. Леит приболел, он прибудет на венчание, конечно, куда денется, но сейчас у него Джемисон. И нет, пока то самое снадобье, — Рабби многозначительно глянул, — не готово. Лекарь говорит, трое суток должно настаиваться. А Поль хоть и всего лишь барон, в нем есть королевская кровь — традиция не нарушится.

Мэл приподнял брови, не поверив во внезапное недомогание Леита МакКензи, лорда Чарфилдского — не слишком ли вовремя тот решил занемочь? Больше похоже на намеренное манкирование обязанностями, с целью выказать в очередной раз пренебрежение. И с чего бы это провинциальному барону Мюррею иметь родство с королём? Этот вопрос Мэл задал вслух.

— Там долгая история, — Рабби махнул рукой, но все же продолжил, заметив интерес брата: — Он по ветви омег принадлежит к МакКензи. Его папа был одним из трёх детей-омег от первого мужа деда Людвига, Рутгера Второго. Мужа, который рожал одних омег, сослали в монастырь…

— Святого Грегора, — закончил Мэл.

— Да. Рутгер Второй избавился от мужа, не способного принести альфу, а детей отправил воспитываться в семьи вассалов. Для укрепления связи с сюзереном.

— Детей он хотел сбагрить, а не связи укреплять, — заявил Мэл, не сомневаясь в своей правоте. — Барон сын одного из этих омег? — Рабби подтвердил предположение. Так вот почему барон сидел на втором месте от короля тогда в шатре: его происхождение, а не только лишь воинские заслуги дали это право. — Но разве омегам королевской крови доступны не всего два пути: в монастырь или под венец с равным? Разве им позволено выходить замуж за альфу ниже родом?

— Тот омега проявил непослушание, — улыбнулся Рабби уголками губ. — Он полюбил сына своего воспитателя и вопреки воле отца сочетался с ним браком. Оба покойных Рутгера, что Второй, что Третий, не желали видеть, как они считали, позор их рода, но Людвиг спокойнее отнёсся к мезальянсу и, как ты заметил, приблизил к себе Поля. Кстати, абсолютно заслуженно.

Вот как? Значит, и в Брингундии принцам-омегам возможно самим выбирать свою судьбу? Жить с любимым и рожать ему детей не ради долга. Не бояться всю беременность, что носишь омегу или бету вместо наследника-альфы. И знать, что муж будет рад каждому ребёнку вне зависимости от пола. Не дрожать и не лебезить, лишь бы не попасть в немилость и отправиться в изгнание…

— Это редкое исключение, — сказал Рабби с сочувствием, наверняка догадавшись, о чём думает Мэл. — Против истинности не властны человеческие законы.

Услышав эти слова, Якоб подпрыгнул на месте и хоть не произнёс в этот раз ни слова, на его лбу буквально горело: «А я вам говорил! Истинность не выдумка!».

Мэл только вздохнул. Выдумка или нет, она ему всё равно не поможет избежать свадьбы. Судьбы того храброго омеги, осмелившегося пойти вопреки устоям, не повторить. А раз так, то нечего и медлить.

— Пат, веди цирюльников и портных! — крикнул он решительно. — Якоб, позови отца Доминика! Я его выбрал в духовники, — пояснил он брату.

— Исповедь оставил напоследок? — Рабби недоуменно наморщил лоб. — Ты ведь не успеешь.

— Очень на то надеюсь, — цинично ухмыльнулся Мэл. — Как и на то, что отец Доминик отпустит мне все грехи скопом и без подробностей. Не хочу лгать на исповеди, но… — он пожал плечами.

— Ты хитёр, как наш предок Сомерленд, — расхохотался Рабби, оценив уловку. — Помнишь? Это он на самом деле правил при живом муже-альфе, и даже сын потом не смел ему перечить.

— Зато внук его отравил, — мрачно ответил Мэл.

— Смотри-ка, что-то из истории рода всё же смогло задержаться в твоей голове, — наигранно изумился Рабби, но продолжил уже без ёрничания: — Думаю, вы с Людвигом сможете полюбить друг друга, когда познакомитесь ближе. Я немного успел его узнать: он не похож на своих отца и деда. Хоть и считает, что главная цель омеги родить наследника, — добавил после небольшой паузы.

Судя по наличию любовника, а так же резвости, с которой Людвиг полез целоваться на балконе, не узнав даже имя, и азарту в погоне у пруда — предназначение омег он видел не только в продлении рода. Но явно самих омег и в ломаный медяк не ставил.

— Благодарю, братец, мне сразу стало легче, — язвительно отозвался Мэл. — Ты всегда умеешь найти нужные слова для поддержки.

Пат впустил ожидающих в приёмной цирюльников и портных, и Рабби удалился, не ответив.

С давних времён к свадебному наряду о-жениха в Брингундии имелись четыре требования: требовалось что-то новое — для успешного начала новой жизни; что-то голубое — как символ чистоты; что-то старое — как связь с корнями и прошлым; и что-то, взятое взаймы у омеги, чей брак уже успешен.

Мэл не нашёл ни одного упоминания в книгах и свитках про обязательность на церемонии капора. И справедливо счёл, что вполне может обойтись без данной детали одежды. Но, чтобы не шокировать публику и не дать себя обвинить в попрании традиций, с непокрытой головой идти под венец не рискнул.

По его заказу портные изготовили из местных жемчужин и подаренного аббатом Бенедиктом мотка кружев нечто отдалённо напоминающее арселе², что надевали омеги в Триднесте на праздники, но воздушное и лёгкое — «что-то новое». То же кружево, изготовленное монахами, ажурно прикрывало плечи и руки и драпировало кипенно-белыми складками колени и низ кресла. Широкий пояс из шелка цвета лазури — «что-то голубое», — плотно обхватывал стан, а поверх него шёл тонкий серебряный с подвесками на цепочках — подарок папы. Мэл решил, что это вполне сойдёт за «что-то, взятое взаймы»: всё равно других омег, чьё замужество было бы успешно, в ближайшем окружении не наблюдалось.

Массивное родовое колье МакКензи с бриллиантами и сапфирами — «что-то старое», торжественно принесённое бароном Мюрреем, который буквально светился от гордости за доверенную ему почётную миссию, — служило лишним напоминанием о несчастливом финале предыдущего королевского брака. Но, ощущая его тяжесть на груди, Мэл всё же искренне надеялся, что когда-нибудь самолично передаст тяжеленное украшение жениху своего сына-альфы. Что бы там ни пророчили друиды, какие бы козни ни строили кардинал с графом, и каким бы мужем ни стал Людвиг — ничто и никто не помешает ему, Мэлу, жить долго и счастливо! С таким боевым настроем он и отправился на свадебную церемонию. Сидя в кресле, но распрямив плечи и высоко держа голову.

Уверенности в себе хватило ненадолго: на время, что потребовалось доехать до главного городского собора. Именно возле его стен Мэл познакомился с народным песенным творчеством. Сейчас на площади собрался, похоже, весь город. Празднично наряженная толпа колыхалась словно прилив, с шумом и рокотом разбиваясь о спины выставленных цепью солдат. Мэл умел и любил плавать, в реке или озере. Но море, куда его совсем ребёнком однажды брали родители, оставило пугающие воспоминания опасной непредсказуемостью и мощью, неподвластной человеку. Глядя из окна кареты на заполненную площадь, где, казалось, яблоку негде упасть, Мэл испытал те же ощущения, что в детстве, когда, купаясь, вдруг понял: дна под ногами нет, и волны не помогают приблизиться к берегу, а мешают, норовя утянуть в глубину.

— Слава королю Людвигу! Да здравствует принц Мэлвин! — раздавались верноподданнические выкрики. — Счастья женихам!

Не эти же люди весело распевали песенку про бревно, а потом швыряли грязью?

— Не бойся, всё пройдёт хорошо, — Рабби, заметив, как Мэл сцепил зубы, ободряюще улыбнулся. — Помни, я рядом.

По традиции, прежде чем войти внутрь на венчание, требовалось одарить народ монетками «на счастье». Рабби предложил подъехать в карете к самому входу, бросить в толпу горсть медяков и этим ограничиться, но Мэл, скрепя сердце, настоял, чтобы его спустили и провезли на кресле по площади вдоль толпящихся горожан: пусть увидят о-короля вблизи. Поймут, что он не «бревно», а живой человек. Приветливый и щедрый. Достойный уважения и любви подданных. И смелый — это Мэл решил доказать самому себе.

— Не медь, серебро! — велел он. Рабби помедлил и со вздохом подал ему другой кошель. — Ничего, не обеднеем, а первое впечатление бесценно, — пояснил Мэл расточительство. — Вези меня!

Пожалуй, он переоценил собственную выдержку: уже через несколько минут лица, разноцветные капоры и кафтаны, ленты и букеты цветов расплывались яркими пятнами, от обилия красных мундиров рябило в глазах. Шум голосов воспринимался единым гудением огромного роя пчёл, а в ушах зазвучал мотив припева из песенки оборванца: «Траля-ля-ля, бревно не убежит». Мэл никогда раньше не испытывал страха перед толпой, но сохранять жизнерадостную улыбку, раздавая монетки в нетерпеливо протянутые руки, становилось всё труднее.

— Не откажите в милости несчастному! — чей-то голос прорезался сквозь общий гул заверений в любви и верности. — Я потерял глаз и ногу в боях за Брингундию! Пропустите старого солдата, не щадившего живота своего ради короля!

Альфа на костылях и с чёрной повязкой через лицо распихал всех с удивительной ловкостью, пронырнул между красными спинами и оказался прямо перед Мэлом, сунув ему под нос мозолистую ладонь.

— Пожалуйте от щедрот ваших, добросердечный принц!

Голос показался странно знакомым, и Мэл пристальней вгляделся в попрошайку. Этот наглый взгляд он уже видел, пусть сейчас на него смотрели не два голубых глаза, а всего один. Памфлетист! Бессовестный оборванец, из-за кого пришлось чуть ни в чём папа родил носиться по королевскому саду, петляя, как заяц!

— Ты… — выдохнул Мэл и ухватил мошенника за грудки, дёргая к себе: — Ещё раз про короля гадости споёшь, язык вырву! — прошипел он прямо тому в лицо, с удовольствием наблюдая страх в расширившемся зрачке.

Стоило ему разжать пальцы, как «старый солдат», выронив костыли, рванул в толпу, норовя скрыться. Но цапнуть с колен монету из рассыпавшейся мелочи перед бегством успел.

— Чудо! Чудо! Принц исцелил калеку! — как круги от брошенного в воду камня расходились возгласы по людскому морю. — Слава принцу Мэлвину, слава нашему о-королю!

Сейчас в них звучало больше искренности, отметил Мэл с удовлетворением. Толпа заволновалась, напирая на солдат. Пришла пора заканчивать с благотворительностью — от греха. Как бы всплеск народной любви не обернулся катастрофой: могут ведь и затоптать друг друга, если все сразу возжелают взглянуть вблизи на «чудотворца».

— Что ты ему сказал? — наклонился к плечу Рабби.

— Пожелал здоровья, — ответил Мэл, наблюдая, как пара дородных омег прорывается в первый ряд,активно работая локтями и не обращая внимания на возмущённые окрики. — Давай, братец, быстрее, нехорошо заставлять ждать Людвига у алтаря.

Сама свадьба прошла как в тумане. Сердце стучало, желудок выделывал кульбиты, норовя прорваться в горло, подташнивало, ладони предательски потели, в ушах звенело, в глазах плыло, щёки горели. Казалось, все органы принимают живое участие в церемонии. Кроме мозга. В голове царила пустота. Из последних сил стараясь сконцентрироваться — он же не впечатлительный омега, падающий в обморок от малейшего волнения, — Мэл послушно повторял слова клятвы, говоря чётко и громко. Чтобы ни у кого из присутствующих и тени сомнения не закралось в согласии жениха.

— Можете поцеловать мужа, — наконец важно объявил священник.

Людвиг нагнулся, на мгновение сухо коснулся губ своими и тут же отстранился. Ничего похожего на горячий страстный поцелуй на балконе. Мэл и не рассчитывал, что тот узнает «ночного ангела»: не зря цирюльники извели полбанки отбивающей запах мази, готовя к появлению на публике. От самого Людвига тоже чувствовался лишь аромат духов — но разве в запахах дело? Можно ведь немного теплее отнестись, проявить участие и банальное внимание? Просто потому, что они теперь в одной лодке, и как пройдёт плавание по опасным и бурным волнам во многом зависит от их умения взаимодействовать. «Скалы сами рухнут в море» — не супруги ли подразумевались под скалами в пророчестве? Что-то сегодня всё напоминает о море. И вряд ли это можно толковать как хорошую примету.

Мэл с усилием отбросил неприятные мысли и широко улыбнулся, принимая поздравления с разных сторон. Леит оказался одним из первых, кто выразил почтение королевской чете, и ничто в его внешности не указывало на недавнее недомогание — наверняка обманул всех, старый интриган! Рядом с ним кланялись и желали счастья малахольный подросток-альфа — наследник, и молодой омега с медными кудрями, выбивающимися из-под капора — очередной муж, то ли четвёртый, то ли пятый по счёту.

В протоколе дня после свадебной церемонии значился отдых: встретиться вновь молодожёны должны были уже вечером на праздничном пиру. Но перед возвращением во дворец — на этот раз совместным, а не порознь — им пришлось вновь улыбаться и отвечать приветственными кивками на поздравления толпы, остановившись на вершине соборной лестницы. Дождавшись, пока громкость воплей пойдёт на убыль, Людвиг проигнорировал специально устроенный пологий скат, легко подхватил Мэла на руки из кресла и, спустившись по ступеням, занёс в карету, вызвав ещё один шквал одобрительных возгласов.

Глядя каждый в своё окно и синхронно делая взмахи ладонями, новобрачные попрощались с теми из подданных, кто ещё не спешил за бесплатной выпивкой: как раз к окончанию церемонии на площадь подвезли бочки с вином.

— Вы хорошо держались, — повернулся Людвиг, когда они выехали с улиц на ведущую во дворец дорогу. — И головной убор, хоть и необычный, но вам к лицу. Если мне не изменяет память, в чём-то похожем вы были на портрете. — Не дождавшись отклика, он продолжил: — Кстати, как зовут того художника, что его написал? На меня произвело впечатление его мастерство. Я хочу пригласить его в Брингундию.

— Что? — Мэл, уставший, будто после целого дня на охоте, откинулся вглубь сиденья.

О чем речь вообще? Разве Людвиг не должен был тоже волноваться и нервничать, а сейчас испытывать опустошение и дезориентированность, не понимая, чего ждать от будущего? Ах да, у него ведь второй брак — ничего нового не произошло, почти рутинные обязанности. Подумаешь, очередная свадьба — какие мелочи.

— Кого пригласить?

— Художника, — с терпеливым вздохом пояснил Людвиг. — Ему удивительно удалось передать сходство. Кто он? Как его имя? Он, должно быть, очень известен в Триднесте?

— Известен…

Мэл осознал услышанное и чуть дар речи не потерял от возмущения: сходство?! Да ничего общего не имелось между ним настоящим и получившимся на портрете каким-то слабоумным уродцем с рыбьими глазами и отвисшей нижней губой!

— Его имя? — переспросил Мэл, усилием воли держа себя в руках: начинать супружескую жизнь со скандала точно не стоило. — Я не помню, — мстительно заявил он.

— Не страшно, я спрошу у принца Рабби, — ответил Людвиг мягко, но на лице читалось сомнение в умственных способностях собеседника, кто не может с первого раза понять, о чём его спрашивают, и даже не в силах запомнить имя живописца, которому позировал не один день.

Мэл прикусил губу: он планировал, оставшись наедине с Людвигом, предупредить об опасности и посоветовать быть внимательней с ближайшим окружением. Но откуда лишённый возможности передвижения «глупый и больной» принц мог бы узнать о заговоре? Нет, Людвиг не поверит его словам. Вон и так смотрит, будто на круглого дурака. А сейчас признаться в обмане… Мэл поёжился, представив реакцию. И о дальнейшем доверии между ними можно будет забыть. Нет, пока не время для откровений.

— На моей родине существует обычай, — Мэл сложил губки бантиком и захлопал ресницами: хочется Людвигу думать, что омеги — пустоголовые куклы, годные лишь для постельных утех, пусть и дальше думает. — Новобрачные на пиру пьют из одного кубка. Позволено ли мне попросить о его соблюдении?

Такой обычай действительно был — символизировал готовность супругов разделить горести и радости, всё, что отмерил им бог в единую для двоих чашу. Но Мэл умолчал, что обычно ограничивались одним глотком, а дальше каждый пил из своей.

— Да, я уважительно отношусь к традициям Триднеста, — кивнул Людвиг. — Прикажу подать нам один кубок.

Вряд ли кардинал рискнул бы подливать зелье прямо на свадьбе, но теперь уж точно не станет. Не безумец же он травить сразу обоих?

— Благодарю-ю, — Мэл склонил голову, глядя исподлобья и манерно растягивая гласные. — Вы такой душка-а…

Похоже, немного переиграл: лицо у Людвига сделалось, будто глотнул прокисшего молока. Но голос прозвучал весьма доброжелательно:

— Есть ли у вас ещё какие-то пожелания?

«Перенести брачную ночь на пару лун!» — чуть не сорвалось заветное. Мэл вовремя прикусил язык и растянул губы в улыбке:

— Полагающиеся мне отныне покои рядом с вашими на втором этаже, но там лестница и я бы хотел пока…

— О, не волнуйтесь, — Людвиг прервал его движением руки. — Я уже распорядился: на ступенях установят пологий скат для удобства вашего передвижения.

— Так любезно с вашей стороны, — пришла пора Мэла внутренне кривиться: он-то рассчитывал остаться в прежних комнатах. — Я тронут вашей заботой.

Она бы не потребовалась, если бы Людвиг женился на ком угодно, кроме него. «Какого же черта ты взял в мужья калеку?!» — мысленно крикнул Мэл, прижимая ладонь к груди и продолжая изображать благодарность. Спросить что ли в лоб?

— Могу я узнать…

И в этот момент, словно по закону подлости, карета остановилась — приехали.

— Договорим вечером, — светски улыбнулся Людвиг. — Я буду счастлив ответить на все ваши вопросы.

Мэл смиренно вздохнул и сложил руки на коленях, приготовившись терпеливо ждать, пока его будто куль с мукой перенесут в кресло. Вряд ли удастся что-то обсудить на празднике: кругом будут люди, но впереди брачная ночь — тогда никто не помешает разговору по душам.

Комментарий к

¹ Фраза «Делай, что должен, и свершится, чему суждено» — принадлежит древнеримскому императору Марку Аврелию.

² Арселе́ (фр. arcelet) — женский головной убор 1510 — 1600 гг. Представлял собой металлический ювелирной работы каркас в форме сердца (или в форме подковы), надеваемый на плотный чепец. В Англии арселе получил название французский капюшон (англ. french hood).

____________

Огромное спасибо Юлии Владимировне В. за поздравления с праздником и подарок🌻🌺

========== Часть 13 ==========

Рассыпая сонм искр, горящие шары взмывали один за другим, зависали на секунду над головой жонглёра и падали вниз. Но каждый раз тот ловко перехватывал их и отправлял обратно вверх, не давая огненной карусели прекратить своё движение ни на мгновение. К трём шарам добавился четвёртый, а потом и пятый.

Сидевший неподалёку от Мэла рыжеволосый муж Леита, Финлей охнул и округлил глаза:

— Как он не обжигает руки? Это какое-то колдовство?

Оторвавшись от поедания персика, Леит вытер губы и покровительственным тоном пояснил:

— Всего лишь тренировка и привычка, могу поспорить, что ладони у него грубее ваших пяток, дорогой. Хотя много и не поставлю.

Финлей натянуто рассмеялся, глядя на крупного альфу, ловко управляющегося с огненными шарами. Благодаря Якобу, Мэл знал, что до замужества Финлей жил в семье с большим количеством детей. По слухам, его родители, хоть и благородных кровей, были настолько бедны, что младшие отпрыски донашивали одежду и обувь старших братьев, а летом и вовсе бегали босиком, как какие-нибудь простолюдины. Леит не погнушался прилюдно напомнить, что вытащил мужа из нищеты — маленькая, но характерная черта, добавившая неприязни к новоявленному родственнику.

Сменилась музыка, зазвучала флейта, и после жонглёра пришёл черед акробатов: стройного гибкого беты и миниатюрного невесомого омеги, что буквально порхал по плечам партнёра экзотической яркой птахой, принимая причудливые позы и заставляя усомниться в наличии у него костей. Слаженные плавные движения, невинные на первый взгляд, всё же будили смутные ассоциации с более интимным процессом. По смущённому хихиканью омег, масляно заблестевшим глазам альф и доносящимся обрывкам шуток, Мэл понял, что не у него одного. Лишь кардинал сидел с постным видом, что-то ковыряя в тарелке. И как в него ещё влезает? После седьмой перемены блюд есть продолжали лишь самые стойкие.

— Вам нравится выступление? — Людвиг повернулся к Мэлу.

— Да, — согласился тот, стараясь, чтобы в голосе не проявился сарказм.

Конечно, нравится. Ведь каждому калеке приятно смотреть на то, что он и сотой доли никогда не сможет повторить. Получить напоминание о собственной ущербности прямо на свадебном пиру — что может быть лучше? Если бы у Мэла действительно не слушались ноги, представление наверняка бы расстроило и пошатнуло его веру в себя.

Похоже, племянник от дядюшки недалеко ушёл: оба самоутверждаются, унижая других.

— Это ваша идея пригласить на праздник циркачей?

— Увы, нет. Мы должны благодарить за зрелище графа Синклаир, — Людвиг отсалютовал кубком одному из альф, сидящих в отдалении, и сделал глоток.

— Как мило с его стороны, — Мэл перевёл взгляд на виновника испорченного настроения и склонил голову, делая вид, что выражает признательность.

— Слава новобрачным! — выкрикнул тот в ответ. — Слава королю Людвигу!

— Слава о-королю Мэлвину! — подхватил барон Мюррей, не дав повиснуть паузе.

Вряд ли кто-то её заметил, кроме Мэла, вспомнившего, откуда ему известно имя Синклаир. Это же не кто иной, как министр финансов, брат покойного мужа Дебри. А вон и сам Лаклан Дебри за его плечом скромно сидит, не высовывается. Мэл бы с удовольствием вообще его на праздник не пустил, зловредного пакостника. Наверняка с циркачами его инициатива. Хоть так решил сопернику досадить. Ох, как в клубке змей находишься, ей-богу! И посередине Людвиг: то ли ничего не понимающий дурак, то ли потворствующий всему подлец, — не знаешь что хуже. Мэл дождался, пока Якоб дольёт в кубок и сделал глоток густого терпкого вина, тёплой волной прошедшего по пищеводу.

— Младший брат моего отца, дядюшка Исибейл, воспитавший меня и братьев, всегда говорил: слава альфы в воинских победах, слава омеги в детях, а слава бет — в их воспитанниках. Дядюшка Исибейл бета, — пояснил Мэл, обворожительно улыбаясь. — А вашим воспитателем был герцог Леит? Или отец?

Людвиг неожиданно смутился:

— У меня не было какого-то одного наставника. Ко мне приглашали разных учителей. Вряд ли кто-то пробыл больше года. Отец считал, что привязанность к одному нанесёт скорее вред, чем пользу.

— И абсолютно справедливо! — гаркнул вдруг, как оказалось прислушивающийся к разговору Леит. — Никто не должен оказывать влияние на короля, да вообще, у сильного альфы, — он выпятил грудь, несомненно, считая себя таковым, и многозначительно постучал по темени: — своя голова должна быть на плечах!

Рабби, сидевший слева от Мэла, толкнул его коленом под столом, наверняка намекая на ещё одну любимую присказку дядьки Исибейла: «Голова без ума, что пустой горшок — гудит громко да без толка», — Мэл с трудом сдержал смешок, незаметно пихая брата в ответ.

— Когда я отказался от завершающего вечер бала, советники предложили два варианта увеселения: танцовщиков или циркачей, я выбрал второй, — негромко сказал Людвиг, склонившись к Мэлу.

— Спасибо, — искренне ответил тот, пытаясь прочесть, что скрывается в серых глазах, с более темным ободком по краю радужки.

Раз Людвиг сам отказался от бала и танцовщиков, может, он не дурак и не подлец, а вынужден считаться с придворными, не желая настраивать их против себя? Он ведь не намного старше, неожиданно понял Мэл, не озаботившийся ранее поинтересоваться возрастом жениха, настолько всё равно ему было за кого именно придётся выходить замуж. Борода придавала Людвигу солидности, но вряд ли разница в возрасте составит больше пяти лет. И если в детстве не нашлось человека, на кого можно положиться, кому довериться: авторитарный отец явно не уделял много внимания, отчимы сменялись, учителя не задерживались, братьев нет — маленькому Людвигу, наверное, было очень одиноко. Не в этом ли причина, по которой он выбрал портрет Мэла — искал кого-то, кто так же привык быть один, только уже вследствие физических особенностей? Как бы узнать наверно, чтобы не ошибиться в своих предположениях?

— У вас красивые глаза, — еле слышно выдохнул Людвиг, приближая лицо. — В их глубине будто скрываются солнечные зайчики.

— Это отсветы свечей, — прошептал Мэл, неосознанно тоже подаваясь навстречу.

— Нет, это видна ваша душа…

— Смертельный номер! — громко воскликнул циркач в красно-чёрном наряде, музыка стихла, и Мэл с Людвигом отстранились, сев ровно. — Метатель ножей, наш знаменитый мастер Нокс покажет достопочтенной публике своё искусство! Па-апрошу соблюдать полнейшую тишину! Предыдущий ассистент погиб от его клинка из-за случайного звука!

Финлей ахнул и прижал пальцы к губам под недовольным взглядом Леита. Людвиг протянул руку и накрыл ладонь Мэла, лежащую на столе, легко сжал. Только на Рабби, казалось, торжественность объявления не произвела должного впечатления:

— Так себе мастер, если от неосторожного чиха промахнуться может, — проворчал он себе под нос.

Барон Мюррей поддержал замечание скептической ухмылкой, но взгляд его, как и у всех за столом, не отрывался от двух фигур в дальнем конце зала. Невысокий хрупкий омега в белых одеждах, на которых кровь станет сразу же заметна, замер возле принесённого деревянного щита, раскинув в стороны руки. Альфа, движениями напоминающий крадущегося кота или хищника покрупнее, принялся неторопливо отмерять шагами расстояние, проговаривая вслух:

— Шесть, семь…

Длинная чёрная борода с заплетёнными в неё синими и красными лентами покачивалась в такт кивкам головы, придавая счету какую-то зловещесть.

— Ярдов десять, — шепнул Людвиг Мэлу на ухо, тёплым дыханием посылая табун мурашек вдоль позвоночника. — Это далеко, особенно, когда задача не ранить или убить, а попасть точно в цель, не причинив вреда.

«Я знаю», — чуть не вырвалось у Мэла. Ему приходилось бывать на тренировках братьев-альф, и даже самому метать ножи, хотя всегда больше нравилась стрельба из лука. Да и со стрелами получалось лучше — всё-таки для ножей требовалась определённая сила и длина рук. Но говорить об этом нельзя. Нельзя признаться, что совсем другой, чем кажешься. Почувствовав неожиданно сильный укол совести за свой обман, Мэл перевернул кисть ладонью вверх и переплёл свои с пальцами Людвига вместо ответа.

Метатель ножей оглянулся, беззвучно спрашивая позволения начать представление. Людвиг кивнул. Все замерли, воцарилась полная тишина, только потрескивали свечи. Короткий замах, и… момент, когда нож начал движение, не удалось уловить, будто серебряная молния сверкнула, и острие с глухим звуком вонзилось в щит чуть выше отведённого в сторону локтя омеги. Мэл непроизвольно сжал пальцы сильнее, заворожённый зрелищем. Финлей приготовился захлопать, но не успел: циркач достал второй нож. Столь же мгновенный бросок и лезвие вошло в дерево над другим локтем. Третий и четвёртый ножи воткнулись у колен с внешней стороны, пятый между ногами. Шестой замер, дрожа, над правым плечом в дюйме от шеи, седьмой симметрично занял место с другой стороны. Оставался последний — восьмой нож. Метатель неожиданно развернулся, сделал несколько шагов в проход между установленными буквой U столами, приближаясь к сидевшей во главе королевской семье.

— Не одарит ли милостивый о-король меня яблоком? — низко поклонившись, альфа замер, ожидая ответ. — На удачу.

Мэл взял из стоящего рядом блюда с фруктами красно-зелёное яблоко и протянул с улыбкой:

— Да будет рука твоя тверда, глаз зорок, а сердце метко.

Циркач на секунду поднял голову, удивлённо, как показалось Мэлу, взглянул из-под намотанной до бровей цветастой повязки с бахромой, принял яблоко и склонился ещё ниже, попятившись назад.

— Откуда ты… откуда вам известно легендарное напутствие Роланда? — с любопытством спросил Людвиг. — Я думал, в Триднесте не знают наших преданий.

— Наверное, некоторые у нас общие. И я буду рад, если… — Мэл глотнул вина и вернул свою ладонь на прежнее место под руку мужа. — Если мы перейдём на «ты». Мои родители обращаются так друг к другу, это не проявление неуважения, а знак доверия. Тш-ш, смотри, — он указал подбородком на продолжившееся представление, лишив Людвига возможности отказа и засчитав себе первую маленькую победу в супружеской жизни, когда тот без возражений перевёл взгляд.

Метатель ножей установил яблоко на голове у своего партнёра и отошёл на исходную позицию. Постоял, покачивая лезвие в пальцах, пока вокруг не установилась полная тишина, и вдруг повернулся, встав лицом к зрителям. Опустил головную повязку до кончика носа, полностью скрывая глаза, и в развороте метнул нож через плечо, ни секунды не целясь. Вокруг завопили, в основном омеги, но и несколько альф добавили свои голоса в общий хор. Мэл и сам не удержался от испуганного возгласа. Людвиг привстал с места, Рабби с бароном Мюрреем вскочили на ноги, а Леит, поднёсший ко рту бокал, так и застыл, не замечая, что льёт вино себе на грудь. Страхи оказались напрасны: омега, целый и невредимый, раскланивался под аплодисменты и восхищённые выкрики, широко улыбаясь и демонстрируя всем две половинки яблока в своих руках.

— От всего сердца! — он протянул их Мэлу с Людвигом, преодолев расстояние всего за несколько изящных прыжков, словно пролетел не касаясь пола. — Ваша доброта принесла удачу и сохранила мне жизнь! Пусть же для вас супружеская жизнь будет сладкой и сочной, как это яблоко! А детей столько вам даст бог, сколько здесь семечек, — он заразительно улыбнулся.

Мэл с Людвигом переглянулись и рассмеялись. Наглец, но как такому отказать? Они взяли каждый по своей части и одновременно откусили по куску ко всеобщему удовольствию.

— Я благодарю вас за прекрасное зрелище! — объявил Людвиг и вручил главному из циркачей увесистый кошель.

— Я присоединяюсь к супругу, мы довольны! — Мэл посмотрел туда, где сидели графы Синклаир и Дебри, и приподнял кубок в их сторону.

Пусть видят, что их гаденький план не удался — вместо того, чтобы переживать и мучиться из-за своей неполноценности, о-король весел и счастлив. И мило общается с мужем.

Попрощались циркачи тоже эффектно: размахивая лентами, кувыркаясь и прыгая под весёлую песенку о судьбе свободных как ветер артистов, они обошли всех сидящих, принимая монетки и комплименты. Дойдя до дальнего края стола, перед тем как покинуть зал, метатель ножей обернулся и, поймав взгляд Мэла, сделал нечто непонятное — приоткрыл рот, высунул кончик языка и пошевелил им из стороны в сторону. Наверное, какой-то неизвестный обычай, знак от сглаза или пожелание без слов, решил Мэл. Все бродяги странные. Хотя в чём-то им можно позавидовать — никто не решает за них, где жить и с кем связать свою судьбу. Впрочем, ему грех жаловаться: в мужья достался молодой и красивый альфа, а не какой-нибудь мерзкий обрюзгший старик вроде Леита. Представив его на месте Людвига, Мэл передёрнулся.

Выступление циркачей являлось официальным завершением первого дня празднеств. Гости могли продолжать веселиться и пить, буде возникнет желание и танцевать, но уже без молодожёнов. Тем полагалось до полуночи отбыть в опочивальню для первой брачной ночи. И, как водится на всех свадьбах, будь то королевских или крестьянских, уйти не одним, а в сопровождении нескольких свидетелей, что доведут их до самой двери, давая советы и отпуская шутки.

Как проходила свадьба старшего брата Каллума, Мэл помнил — по малолетству за стол его не пустили, но подглядывать никто не мог помешать — и не забыл, как краснел юный муж-омега от сальных намёков. В этот раз обошлось без скабрёзностей, видимо, провожатые не рискнули насмешничать над калекой. Что ж, в каждом положении есть свои плюсы: невеликое удовольствие выслушивать дружный гогот про жезл в кувшине и «узелок» на счастье, что надо протолкнуть как можно глубже.

Рабби всё-таки не удержался от двусмысленного совета на пороге:

— Помните, для жаркого огня потребен не только кремень и трут, но и доброе полено.

Истинный смысл Мэл уловил: «Не выдай себя», — но все равно пожалел, что не может хорошенько пнуть в ответ.

Хорошо, хоть языком, в отличие от ног, шевелить позволялось:

— Спасибо, братец, от такого любителя сучковатых поленьев, как ты, сей совет особенно ценен.

Провожатые охотно переключились на Рабби, наперебой требуя поделиться знаниями.

Людвиг сам вкатил кресло в спальню. Отсекая смех и шум голосов, закрыл дверь и задвинул засов. Помедлил, перед тем как обернуться. Мэл тоже замер, чувствуя как колотится сердце и кружится голова. Так страшно ему было лишь однажды, когда в восемь лет на спор с братьями-альфами он прыгнул в горное озеро с высокого обрыва. И пусть сейчас ждала не ледяная вода, а постель с рассыпанными по ней белыми лепестками, точно так же сосало под ложечкой.

Людвиг подошёл, не спрашивая разрешения, не сомневаясь в своём праве, подхватил Мэла под колени и подмышки, без видимого труда перенёс на кровать и устроил полусидя на подушках.

— По традиции мужья сами раздевают друг друга, но я пойму, если вам… тебе, — присев рядом, вспомнил он про уговор, — потребуется помощь слуги. Позвать?

Якоб должен был ожидать поблизости, и Мэл не сомневался, что тот прибежит по первому зову.

— Да! — Людвиг потянулся встать, но Мэл схватил его за рукав, спохватившись. — Нет! Не надо давать повод для пересудов. Но я хотел бы сперва поговорить…

Людвиг придвинулся ближе, а Мэл опустил глаза, затеребив пальцами покрывало. Неправильно начинать новую жизнь с обмана. Какими бы соображениями ни оправдывалась ложь, она рано или поздно выплывет наружу, и тогда Людвиг не простит. Мэл бы не простил — просто не смог бы при всём желании. К черту Рабби с его излишней осторожностью! Не брату предстоит жить с Людвигом, не ему и решать, когда открыться. Но как же трудно сказать правду, язык будто разбух во рту и даже дышать тяжело.

— Я хочу признаться… — начал он, решившись, и поднял взгляд на Людвига. Как раз вовремя, чтобы заметить, как тот побледнел до синевы. — Что случилось?!

Не ответив, Людвиг завалился на бок, упав на пол, по телу прошла сильная судорога. Отравили? Но как? Когда? Якоб клялся, что Джон проверит всё, что отправится на стол. И за перемены блюд отвечал лично Якоб, он подносил тарелки, подливал вино — ничто постороннее не попало бы в еду по пути из кухни в зал. Во время ужина отравить тоже не могли: Рабби, да и сам он бдительно следили за этим — никто не подходил, не оказывался поблизости…

Внезапно Мэл осознал, что вовсе не из-за страха признания дышалось с трудом. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, а в животе будто заворочался огромный жёрнов, перемалывающий внутренности. Мэл застонал от пронзившей резкой боли. Отравлены. Оба. Сомнений нет. Вряд ли у них есть в запасе даже несколько минут. На крики о помощи уйдут последние силы. Мэл судорожно вздохнул, проталкивая колючий воздух в лёгкие. Противоядие! Папа положил в тайник в подлокотнике кресла противоядие. Только бы добраться! Сквозь мутную пелену застилающую глаза, Мэл изо всех сил напрягая мышцы рук и ног, сполз с кровати возле Людвига. Его зрачки закатились, тонкой белой полоской виднелись белки между подрагивающих ресниц. Грудь тяжело вздымалась.

«Потерпи, продержись ещё немного», — попытался сказать Мэл, но издал лишь хрип. Шатаясь, с трудом удалось добраться до кресла. Рухнув рядом на колени, Мэл принялся нажимать на подлокотник, но тайник не поддавался.

«Нет, только не так, я не хочу так, не дождутся, не получат, не позволю», — мысли бились слабеющими мотыльками. Наконец что-то щёлкнуло под пальцами, и скрывающая паз деревяшка выскочила.

«В красном сильнейший яд, а в синем противоядие. Поможет не от всех ядов, но основные обезвредит», — в ушах всплыли папины слова. Оставалось надеяться, что с тем ядом, которым отравили их с Людвигом, оно справится.

Дрожащими руками Мэл вытащил синий флакон, зубами вырвал плотно прилегающую стеклянную пробку и немедля сделал глоток. Хотелось выпить залпом до дна, но усилием воли удалось сдержаться, как бы ни вопил внутри инстинкт самосохранения, требующий думать лишь о себе. Зажав противоядие в кулаке, Мэл, не вставая с колен, дополз до Людвига и влил между посиневших губ всё без остатка — тот явно принял бóльшую дозу, в чём бы яд ни содержался. Нужно звать на помощь. Якоб рядом, он должен услышать.

Не успел Мэл открыть рот, как со звоном рассыпалось одно из стёкол в окне. В образовавшийся проем влетела стрела с примотанной к наконечнику горящей паклей и воткнулась прямиком в балдахин над кроватью. Ткань вспыхнула.

— На помощь! Пожар! — хрипя, Мэл отталкивался пятками и продвигался к двери, дёргая за собой тело Людвига.

Но медленно, слишком медленно. Огонь распространялся быстрее, комната наполнилась едким дымом.

Идеальное преступление: всё сгорит, никто не узнает об отравлении, решат, что виной всему неосторожность и упавшая на постель свеча.

В дверь заколотили:

— Принц! Принц! — узнал Мэл голос Якоба. — Я сейчас! Я здесь!

Удары стали громче, дверь заходила ходуном, но засов не поддавался. У Якоба не хватит сил, он не успеет — подумал Мэл и, обессилев, уронил голову на грудь Людвига.

Мелькали яркие сполохи, огненные шары в руках жонглёра слились в единый горящий обруч, откуда-то Мэл знал, что должен проскочить сквозь него и тогда спасётся, но не мог пошевелиться. Акробат в пёстром чёрно-белом костюме выгнулся, вставая на мостик, рассмеялся и вдруг вспыхнул, сгорел без следа. Красный язык извивался во тьме, шевелил раздвоенным кончиком, предлагал сияющее золотом яблоко. Истекающее не соком, а ядом. Капли падали на камни и дымились зловонными серыми струйками. «В день, когда вкусишь, умрёшь» — пожелтевшие страницы с кровавыми буквами обуглились и рассыпались хлопьями пепла. За грехом наказание. День стал ночью. Ночь — Нокс. Раз за разом летело лезвие: не на удачу, на смерть. «Язык вырви, попробуй, вырви язык», — насмехалась голубая сталь злых глаз. Кричала и бесновалась толпа. Тянулись сотни рук, жаждущие разорвать. Красные и синие ленты в чёрной бороде обратились змеями, бросались, оскалив пасти. Ближе, всё ближе острые зубы. Не спастись, кругом огонь. Какая-то сила подхватила, как ветер оторванный листок, закружила вихрем. «Самый юный, самый слабый» — жутким хохотом из затягивающего бездонного провала. Красное, чёрное, чёрное, красное, бесконечная круговерть через боль и невыносимый жар.

Мэл закричал, забился, пытаясь освободиться от душащих пут, и рванулся в центр огненного обруча, прямо в ослепительно-белое сияние.

Комментарий к

Латинское Nox — ночь, ночной покой, ночной сон, тьма, мрак, смерть, подземное царство, слепота.

========== Часть 14 ==========

От стены до окна пять шагов. За стёклами мерцали огни факелов, плясали тени, раздавались топот ног, бряцанье оружия и отрывистые команды. Три шага до камина. Тёмный и пустой, он пах дымом. Запах гари всегда теперь будет связан с отвратительным ощущением беспомощности. Рабби оборвал лепестки жёлтого цветка, торчавшего из вазы на каминной полке, растёр в пальцах, поднёс к носу. Шесть шагов до резного комода. Найти тварь, что пыталась убить брата, и раздавить, как ядовитую гадину: вырвать зубы и переломать рёбра. Заставить раскаиваться о содеянном до последнего вдоха. А вместо этого приходится ждать. И считать шаги, чтобы хоть чем-то занять голову. Рабби скрипнул зубами и сжал пальцы на рукояти меча.

Первый министр герцог МакЛъялл уже объявил высший уровень государственной угрозы. Закрыт выезд из столицы без письменного разрешения главы службы безопасности, по периметру дворцовой территории выставлена дополнительная охрана, за циркачами отправили отряд, полицейские дознаватели опрашивали слуг. Дворец бурлил, как котёл с похлёбкой на огне.

Только Рабби оказался в стороне. «Вы человек новый, незнакомый с нашими реалиями и особенностями. Отдыхайте, принц, восстанавливайте силы. Пусть каждый занимается своим делом. Уверяю, наш многомудрый шеф полиции Лареньи найдёт виновника этого страшного преступления, кем бы он ни был», — вежливо, но твёрдо отказался министр от сотрудничества. Невысокий лысоватый бета, стоящий рядом с ним и оказавшийся тем самым шефом полиции, выпятил грудь и важно заверил, что поиском отравителя заняты лучшие сыщики.

Отдыхайте… Легко сказать. Подойдя снова к окну, Рабби постучал лбом в крестовину переплёта. Нет уж, хватит. Кэмпбеллы не привыкли сидеть сложа руки, когда кто-то посмел причинить вред одному из них. Рабби открыл дверь в приёмную, где ждал его личный отряд. Пусть всего десять человек, но каждый проверенный и надёжный. Благодаря их помощи пожар в королевской спальне удалось быстро ликвидировать без последствий. Именно они вынесли Мэла и Людвига, первыми отреагировав на крики Якоба.

— Крестер, Юмэнн, Стини, — Рабби выбрал тех, кто выглядел пободрее. — Со мной. Остальные… — он обвёл взглядом серьёзные лица. У Мюра от бороды остались опалённые клочки, Дэнд и Имхер лишились бровей и ресниц, на щеке Колена багровый ожог. — Идите все спать. День был тяжёлый.

— Не обессудьте, принц, — выступил вперёд Вил, самый старший из них. — Полностью караул я не сниму. По очереди дежурить будем. Ни одна сучья падла больше не навредит нашему принцу Мэлвину. Костьми ляжем.

Сухо сглотнув, Рабби кивнул. На них можно положиться — семья, хоть и не по крови. В коридоре он бросил взгляд на дверь, за которой Мэл боролся со смертью, и прошёл мимо: будут изменения, Якоб сообщит. «Многомудрый» Лареньи, болван набитый, намеревался его арестовать и допросить с пристрастием, упирая на то, что именно Якоб подливал вино в общий для королевской четы кубок. Рабби не позволил, заверив, что не сомневается в личном слуге брата. Окончательно отвести подозрения от Якоба и вообще от всех слуг удалось после проверки лекарем еды и напитков со стола: для эффективного лечения требовалось выяснить, что именно приняли Мэл и Людвиг. Уж как там колдовал Джемисон неизвестно, но он смог найти отраву — яд обнаружился на недоеденных половинках яблока. Что очевидно указывало на вину циркачей. Идея пригласить их во дворец принадлежала графу Синклаиру, с него и следовало начать — выяснить, сам ли надумал или подсказал кто. В сопровождении трёх воинов Рабби отправился к нему.

— Слыхали? — Крестер настороженно поднял голову. — Похоже на крик.

Звук раздался с той части дворца, что принадлежала Леиту.

— Быстро! — скомандовал Рабби. Синклаир подождёт.

Поворот направо, по лестнице, ещё поворот — в дальнем конце коридора неподвижными кулями застыли два стражника, привалившись к стене. Плохо дело. Рабби перешёл на бег, остальные не отставали. Когда ворвались внутрь с мечами наголо, стало ясно, что опоздали. Леит был мёртв — лежал в луже крови, раскинув пустые руки в стороны. Рядом, зажимая рану на правом плече, но не выпустив оружия, стоял барон Мюррей.

— Поль? — Рабби сделал знак опустить клинки, свой тоже убрал: драться не придётся. — Ты его?

— Синклаир, — Поль мотнул головой в сторону.

Только тогда Рабби заметил сапоги, торчащие из-за стола: само тело, лежащее с другой стороны, скрывала длинная бархатная скатерть. Н-да. Поговорить уже не удастся.

— Он убил лорда Леита. А я… его. — Поль сделал шаг, тяжело осел в кресло. Меч, звякнув, лёг у ног. — Но и он успел… зацепить. Жить буду, не страшно.

Юмэнн обошёл стол, проверил Синклаира, выпрямился, кивнул. Вопросительно глянул и без лишних слов отправился за врачебной помощью. Джемисон сейчас разрывался между Людвигом и Мэлом, не оставит их, но хоть помощника пришлёт для перевязки. Крестер прошёлся по остальным комнатам и через пару минут вернулся, ведя заплаканного Финлея с прижимавшимся к нему испуганным пасынком. За ними тенью следовал слуга.

— Больше никого, — отрапортовал Крестер.

При виде двух трупов Финлей вскрикнул, а подросток вздрогнул, с силой закусив губу, но не издал ни звука. Молча не отрываясь смотрел на тело отца блестящими от непролитых слез глазами, кажущимися огромными на бледном лице.

«Молодец, крепкий альфа растёт, — подумал Рабби. — Будущий король. Если Людвиг и Мэл…» — он оборвал себя, запретив даже мысленно произносить «умрут». Они справятся, победят.

Стини стянул со стола скатерть, накрыл Леита.

Финлей всхлипнул:

— Он велел нам собираться, хотел отправить в имение. И мы ждали, а потом услышали шум. Муж… муж кричал…

— Кричал: «Ты не посмеешь», — подал голос наследник.

«Ирвинг, его зовут Ирвинг», — вспомнил Рабби.

— А граф Синклаир громко сказал: «Ты за все заплатишь!» — но Финли запретил мне выходить! А я бы мог помочь! Мог бы спасти отца!

— Лорд Финлей поступил верно, — ответил Рабби, с сочувствием глядя на осиротевшего мальчишку: каким бы человеком ни был Леит — всё же отец. — Он убил бы вас обоих.

Отправив в сопровождении Стини перепуганных МакКензи со слугой к себе, там они точно будут в безопасности, и приказав Крестеру найти первого министра или хотя бы Лареньи, Рабби обратился к Полю:

— Рассказывай, пока мы одни. Что тебя сюда привело? Подозревал дядюшку Людвига?

— Сперва нет. Удивился, что нигде его не видно, — пожал плечами Поль и поморщился от движения. — Царапина, не волнуйся, — пояснил он на встревоженное движение Рабби и отвёл пальцы, зажимающие рану.

Кровь ещё сочилась, но в прорехе рукава виднелась лишь неглубокая и небольшая, в пару дюймов длиной рана. У Рабби отлегло от сердца. Поль ему нравился, хоть и не так, как тот явно рассчитывал.

«Любовник может стать другом, но друг не должен становиться любовником», — сказал однажды наставник Исибейл, застукав двух юных друзей-альф в пикантной позе. Тогда Рабби больше заботило, чтобы про его грешную склонность не узнал отец, но после смысл фразы дошёл в полной мере: когда расставшись с любовником, потерял и друга, взамен приобретя врага. С тех пор Рабби не повторял ошибки.

— Как всё произошло?

— Я отправился к лорду Леиту, наткнулся на двух мёртвых стражников, а когда распахнул дверь, увидел, как граф Синклаир угрожает мечом, требуя немедленно отдать его долю.

— Долю? — переспросил Рабби.

Ну вот заговор и раскрыт. Синклаир понял, что покушение не удалось, вина циркачей не требует доказательств, а они, как только их поймают, укажут на него. Он решил скрыться и перед побегом пришёл за обещанными деньгами. Интересно, сколько посулил ему старый подлец за жизни племянника и его молодого мужа?

— Синклаир заявил, что выполнил свою часть уговора и если лорд Леит не выполнит свою, то пожалеет, — продолжал Поль, подтверждая догадки Рабби. — Лорд воскликнул, что тот ничего не получит и не посмеет причинить вред — он увидел меня и ждал помощи. Но я не успел.

— Жаль, что он мёртв. Синклаир, я имею в виду. Вдруг ещё кто-то замешан? Мертвеца не допросишь.

— Извини, об этом я как-то не подумал, — Поль криво улыбнулся.

— Ты сделал, что до́лжно, — Рабби подошёл к нему, провёл рукой по растрепавшимся волосам. — Как считаешь, почему для покушения выбран день свадьбы?

— Удачный момент. — Поль, словно кот, потёрся о ладонь. — Охрана к вечеру устала и расслабилась. Да и мы все. Вино лилось рекой, кто в зале оставался трезв? Повезло, что принц Мэлвин успел позвать на помощь. Есть улучшения?

— Пока нет.

Рабби убрал руку, обернувшись на приближающиеся шаги. В комнату пыхтя влетел шеф полиции, почти сразу за ним зашёл помощник лекаря. Упреждая все вопросы, Рабби быстро задал свой:

— Циркачей удалось найти?

— Да, их всех доставили. Буквально вот только… — ответил Лареньи, спохватился и засверкал глазами. — Вас сразу известят, принц, когда я выясню что-либо конкретное. И если бы ваш солдат меня не отвлёк, я бы уже начинал допрос. Зачем вы меня… — он увидел тело и приподнял край скатерти: — О боже, это же дядя короля, лорд Чарфилдский! Господь всемогущий! Что с ним случилось?

— Рискну предположить, что его убили, — произнёс Рабби со всей серьёзностью.

Незаметно подмигнул Полю и оставил его объяснять «многомудрому», что же именно случилось. Пока Лареньи занят, есть шанс побеседовать с метателем ножей первым.

— Стражникам нанесли по удару прямо в сердце, я глянул, других ран на них нет, — негромко рассказывал Крестер, пока они снова в полном составе спускались по винтовой лестнице к подземельям. — А эти божьи коровки, — намекая на красную с белой окантовкой форму брингундских солдат, он пренебрежительно хмыкнул, — и мечи вынуть не успели. Прямиком на небо отправились.

— Одно название, что воины, — цыкнул зубом Стини.

— Да вы гляньте на них, — шедший первым Юмэнн обернулся и понизил голос, чтобы не услышали двое стражей у кованой двери, что показалась в поле зрения. — Брингундцы, — прозвучало как ругательство, — им только курей ловить, и то не поймают.

Через несколько минут Рабби признал верность характеристики. Циркачей разыскали, задержали и доставили. Но не всех, как хвалился Лареньи. Не хватало как раз метателя ножей.

Расчёт, что выполнявший роль мишени омега-ассистент расскажет где того искать, не оправдался. Он уверял, что Нокс прибился к ним несколько дней назад и никто знать не знает, ведать не ведает, кто он на самом деле и откуда. Сделанное же на празднике громкое заявление про предыдущего погибшего партнёра — обычная ложь, приманка для публики. Омега клялся, размазывая по лицу слезы, что не подозревал о яде, а идею поднести половинки яблока королевской чете подсказал сам Нокс. В любовной связи они не состояли, задушевных бесед не вели, и вообще, альфа всегда пугал его. Даже характерных примет не смог назвать дрожащий от ужаса перед пытками мальчишка: не высокий, не низкий, не толстый, не худой, сильный — вот и все сведения. Длинная чёрная борода с заплетёнными в неё цветными лентами, самая яркая деталь во внешности убийцы, наверняка была фальшивой. Даже цвет глаз выяснить не удалось.

Выйдя из камеры в общую комнату для допросов, Рабби зло стукнул кулаком по стене. Может, кто из циркачей под пытками и вспомнит что-то полезное, но сомнительно. Они признают и наговорят, что угодно, лишь бы сохранить свои шкуры. И на Лареньи надежда как на синий лёд: успокоится, найдя козла отпущения. Омега пойман — есть кого вешать за отравление.

Не обращая внимания на притихших, вытянувшихся по струнке у своих столов дознавателей, Рабби сделал пару шагов и остановился, поражённый возникшей мыслью. И почему раньше не додумался? Он ведь тоже видел Нокса. Пусть недолго, но достаточно близко. И смотрел внимательно. Не из бдительности, пришлось с горечью признать, а потому что Нокс вызвал интерес. Сперва скептический — какой такой мастер ножей может быть у сброда? — потом отчасти восхищённый. В Ноксе чувствовалась сила. В каждом движении таилось нечто притягательное и манящее. Ловкость, грация, как в диком звере, необузданном жеребце, которого хочется подчинить и объездить. Потрогать, как перекатываются мышцы под кожей, подвластные твоей воле, ощутить послушную тебе мощь.

Сев на ближайший стул, Рабби раздражённо прикусил нижнюю губу: не о том думать следует, понять надо по каким приметам сыскать этого жеребца, да на скотобойню отправить! Если не по лицу опознать, то как? Что ещё поможет? Запах. Когда Нокс подошёл за яблоком — в глотку бы ему его забить! — донёсся тонкий, но отчётливый аромат лесногомха, нагретых на солнце камней и… Рабби прикрыл веки, вызывая в памяти ассоциации, что промелькнули в мозгу, пока рядом, всего через стол стоял Нокс. Но-окс. Ещё тогда подумалось, что имя говорящее, но ему не подходит. Не ночь — жаркий полдень в лесу. Сверкает в солнечном луче янтарная капля на рыжем стволе сосны, тронешь её пальцем, она поддастся, мягкая, вязкая, и руки потом пахнут весь день…

— Принц? — негромко окликнул Юмэнн.

Рабби встряхнулся: он явственно ощутил себя на какие-то мгновения в родном лесу — сказалась усталость, вот и задремал. Помимо того, что от Нокса пахнет мхом и древесной смолой, всплыла ещё деталь: когда тот протянул ладонь к Мэлу, рукав немного сполз, обнажая запястье — там, прямо у косточки правильным треугольником расположились три родинки.

— Новое перо, чернил, бумагу! — приказал Рабби и через секунду получил требуемое.

«Альфа, возраст до тридцати лет, — оторвав кончик пера от бумаги, он задумался. Да, верно — вряд ли старше: голос звучал молодо. Но и не юнец, опытный. Дописал: — Но старше двадцати. Среднего роста, обычного телосложения, отличается ловкостью…» — перечислив всё, что могло помочь в поисках, Рабби сложил лист. Запечатывая, плеснул воска из свечи на столе, и приложил к застывающей лужице свой перстень. Оставалось надеяться, что убийца не успел покинуть город до закрытия ворот. И что искать его будут действительно мастера своего дела.

Контакты с нужными людьми в Брингундии дал перед отъездом отец, но Рабби до сих пор с ними на связь не выходил: не доверял шпионам, на чьей бы стороне они не находились, и презирал их тайную службу. Да и вообще не понимал смысла оставлять соглядатаев, когда о-королём Брингундии станет триднестец — уж, наверное, Мэл не станет строить коварных планов против отчизны. Приходилось признать, что смысл всё-таки есть. Вернее, должен быть. Обязательно должен быть. На сыщиков «многомудрого» рассчитывать точно не стоило.

Послание Рабби отдал, когда уже вышли из подземелий.

— Стини, отправляйся на кухню, найди среди поваров… — с заминкой, но удалось вспомнить имя связного во дворце: — некоего Билла Донахью. Разбуди, если спит. И передай вот это, — он протянул письмо. — Он знает, кому доставить. А мы… Мы к графу Дебри, — если и был кто-то в курсе замыслов Синклаира, то это он. Да и у самого Дебри рыло в пуху. — Не думаю, что он сегодня ложился, а если лёг, то встанет, — добавил Рабби неприязненно. И повернулся к Крестеру: — Крес, проверь, нет ли благих вестей от Джемисона.

Про то, что вести могут быть не благими, Рабби запретил себе думать. Мэл не умрёт.

— Принц, рассвело ужо, вам бы отдохнуть, — произнёс мягко Юмэнн. — Не убежит никуда ваш граф, лично прослежу.

— Вот побеседуем и все отдохнём, — устало улыбнулся в ответ на заботу Рабби.

Граф Дебри не спал.

— Убирайся, Гвин! Я же сказал не беспокоить! — раздался его голос на аккуратный стук в запертую дверь.

— Граф, это принц Рабби. Откройте! — подождав, Рабби снова позвал: — Граф?

— Я… Я не одет! Прошу меня извинить, принц, но я не готов вас принять. Я расстроен! — истерично выкрикнул Дебри. — Я не в силах.

— Не вынуждайте меня ломать замок.

Угроза оказалась действенной, и через минуту дверь приоткрылась на пару дюймов. В щели показался испуганный глаз Дебри:

— Вы один?

— А вы ждёте отряд полиции? — Рабби нажал на створку и, отстранив Дебри, вошёл внутрь.

В комнате царил беспорядок, будто прошёлся небольшой смерч: брошенные на пол книги, фарфоровые осколки и сломанные цветы возле камина, опрокинутый стул в углу, в раскрытом зеве сундука ворохом навалена одежда.

— Или своего сообщника, с которым собирались сбежать?

— Полиции? Бежать? Не понимаю. Я так переживаю за Людвига! — граф прильнул к плечу Рабби, снизу вверх заглянул в лицо: — Ему стало лучше? Скажите, что ему стало лучше!

— Юмэнн, постой за дверью, не впускай никого, — отдал указание Рабби. — А вы, граф, садитесь и рассказывайте.

— Что? — заполошно вскинулся Дебри.

— Всё. Кто участвовал в заговоре?

— В заговоре? Я не…

— Вы — да! — припечатал Рабби. — Я знаю, что королю подливали помрачающее ум зелье, знаю, что вы использовали его доверие в корыстных целях. Знаю, что вы участник сегодняшнего покушения!

С каждым произнесённым словом рос страх в глазах Дебри, но вместо признания, он продолжил изображать невинность.

— Нет-нет! Я ни при чём, поверьте… — проворковав грудным голосом, он наклонил голову, надул губы и захлопал ресницами. — Я искренне предан их величествам Людвигу и Мэлвину! — и выставил маленькую ступню вперёд, демонстрируя щиколотку.

— На меня ваши уловки не подействуют, — прервал кривляния Рабби.

— Ах да, вы, принц, предпочитаете общество альф, не правда ли? — выпустил коготки Дебри, оскорблённо раздув ноздри.

— Я предпочитаю, чтобы убийцы несли наказание за содеянное. И их сообщники тоже. Граф Синклаир уже умерщвлён. К сожалению, не на плахе. Вы же, — Рабби жёстко усмехнулся, — доживёте до встречи с палачом.

— Дэви мёртв? Вы не шутите? О боже… Я пропал…

И граф начал рассказывать, норовя обелить себя и свалить всю вину на Синклаира. Тот, став главой рода после смерти старшего брата — «Несчастного Реджи», — приказал Дэбри стать любовником Людвига, пригрозив в случае непослушания отправить в монастырь. Обойти конкурентов и соблазнить короля оказалось несложно, но манипулировать им, как того требовал Синклаир, у Дебри получалось не всегда. Уступая в мелочах: «Вот так Дэви и стал министром финансов», — Людвиг в некоторых вопросах оказывался «удивительно твердолобым». Получив внушение вновь заключить брак, он проигнорировал самую подходящую кандидатуру — Дебри со значением поджал губы — и вознамерился взять в мужья одного из омег Кэмпбеллов, склоняясь к Джоки. Мэлвина в роли супруга Людвиг и не рассматривал, но вовремя сделанное внушение изменило его решение. Синклаир рассудил, что о-королём должен стать тот, кто не представляет опасности — калека не привлечёт здорового темпераментного альфу, да и младшим проще управлять, а влияние фаворита не уменьшится. Когда же Синклаир узнал, что в приданое отходит местечко под названием Лакламр, то решил, что оно идеально подойдёт в качестве извинительного подарка для расстроенного свадьбой Дебри: «По созвучию имён Лаклан — Лакламр». Но Людвиг почему-то заупрямился, из-за жалкого клочка земли проявив «унизительную жадность».

Во время рассказа брови Рабби поднимались все выше и выше от запредельной наглости вымогателей: требовать подарить любовнику приданое мужа — неслыханно само по себе, но пытаться прибрать к рукам серебряные рудники, что находились на «жалком клочке земли», ради обладания которыми, собственно, и заключался брак? Неудивительно, что Людвиг отказывался, как бы его ни опаивали зельем.

— Дэви злился, что у меня не получается повлиять на короля, даже ударил однажды, а потом назвал… — Дебри залился слезами. — Бесполезной шлюхой и сказал, что и без меня справится-а-а…

Ясно, как решил справиться — с помощью Леита. Сделал ставку на другого МакКензи.

— Кто ещё участвовал в заговоре? Кардинал?

Дебри отпрянул в страхе:

— Я не знаю! Я клянусь, я даю вам слово, я ничего не знал! Я не хотел ничего дурного! Это всё Дэви! Он игрок! Играет в кости и постоянно проигрывает. Сперва заложил имение, а потом растратил большую сумму из казны. Если бы вскрылось… Это был бы конец для него…

— С кем он играл?

— Не знаю-ю… — прохныкал Дебри. — Дэви ничем со мной не делился, только приказывал, — он прижал ладонь к губам. — Меня теперь казнят? Но я не хотел! Он меня заставил! Принц! Принц, пожалуйста, умоляю вас, я всё сделаю… Я невиновен!

Угораздило же Людвига связаться с такой дрянью, думал Рабби, слушая, как подвывает, словно деревенский плакальщик на поминках, Дебри. Но вроде не врёт: очень похоже, что Синклаир использовал его втёмную, даже про ценность земли в Лакламре в курс не ввёл. Да и если бы Дебри знал другие имена, назвал бы, чтобы спасти себя.

Мэл подозревал кардинала, но тому Людвиг нужен живым. И какой смысл за день до покушения пытаться склонить на свою сторону о-короля? Нет, кардинал Монтгомери ни при чём. Не надо усложнять, когда все просто: Леит метил на трон племянника, а Синклаиру требовались деньги — они нашли друг друга. И теперь оба мертвы. Всё кончено. Когда Мэл и Людвиг оправятся от яда, а они обязательно оправятся, их жизни никто не будет угрожать.

— Вы и есть бесполезная шлюха, — сказал Рабби, с отвращением глядя на плачущего Дебри. — Вашу судьбу решать не мне, но я бы вас обезглавил.

Поднялся и вышел, не слушая стенания и мольбы, летящие в спину. У дверей рядом с Юмэнном обнаружились и Крестер со Стини. Крестер мотнул головой: «Без изменений», Стини кивнул: «Послание передано». Вот теперь осталось только ждать.

Уже лёжа в постели, Рабби вспомнил разговор на лестнице: «По удару прямо в сердце, других ран нет. И мечи вынуть не успели».

Пользуясь неожиданностью можно убить одного охранника быстро и тихо, чтобы тот и дёрнуться не успел. Но двоих? Что же, второй спокойно стоял и смотрел, дожидаясь своей очереди? С Синклаиром кто-то был. Кто-то, кто помог ему проникнуть в покои Леита, а после скрылся до появления Поля.

Комментарий к

Милые девушки, с праздником! Вы прекрасны! 🌺

========== Часть 15 ==========

На пороге комнаты Мэла Рабби столкнулся с лекарем.

— Приветствую вас, принц, приветствую, — тот сиял как начищенный медяк.

Выражение крайнего самодовольства не сходило с его лица последние несколько дней. С тех пор, как пришедший в себя Мэл брыкнул пяткой в момент кровопускания. Возвращение способности шевелить ногами Джемисон считал полностью своей заслугой. Никто его не разубеждал.

— Как мой брат сегодня? — поинтересовался Рабби, заглядывая через плечо лекаря в приоткрытую дверь.

— Прекрасно, возблагодарим господа. Optimum medicamentum quies est, но прогресс движется семимильными шагами! Не пройдёт и полгода, как его величество Мэлвин сможет ходить и, может быть, даже бегать! Я вам обещаю! — он потряс узловатым пальцем в воздухе. — Не будь я Джемисом Джемисоном! Я знал, что многоуважаемый МакНури преувеличивает целительность грязевых ванн. Кровопускание — вот настоящая панацея! Credo quia verum! — выдал старикашка гордо, прежде чем наконец освободил проход.

— В тебе кровь-то ещё осталась? — спросил Рабби у Мэла, прикрыв дверь.

Полулежащий в постели больной состроил мученическую мину и слабо шевельнул кистью, давая знак приблизиться. Рабби подошёл, присел рядом и встревоженно склонился к бледному лицу, неужели стало хуже? Он всегда подозревал: врачебный энтузиазм может быть опаснее бездействия.

— Не осталась, — прошептал Мэл еле слышно. — Я стал призраком… — и внезапно оглушительно громко завыл: — У-у-у!

— А ведь я мог придушить тебя в колыбельке, — отстранившись, Рабби прочистил пальцем пострадавшее ухо. — Насколько спокойнее была бы моя жизнь…

— И гораздо скучнее, — парировал Мэл, довольно щурясь, что каверза удалась. — И вообще, я и так тут почти при смерти, хватит меня обижать! А то решу, ты не рад, что план Леита провалился, — надул он губы.

— Ты ещё пригрози, что папе пожалуешься, — шутливо проворчал Рабби и обнял его за плечи, крепко прижимая к себе. — Я чертовски рад, братец, что ты жив!

— А я-то как, — прозвучало сдавленным голосом. — Ты меня сейчас задушишь, и Джемисон тебе этого не простит, я ведь свидетельство его лечебного триумфа. Если бы ты знал, как он меня измучил за эти дни, — признался Мэл, обретя свободу. — Пошевелите пальцами на ноге, покрутите ступней, попробуйте согнуть колено, как вы себя чувствуете, а так, а этак? А подняться не разрешает, мол, рано, ноги не окрепли. У-у, клистирная душонка! И Якоб к нему переметнулся: лежите, принц, вам нельзя вставать, принц, никаких волнений, принц… Даже новости приходится клещами вытаскивать. Это у Якоба-то, у которого никогда рот не закрывался! Он передал тебе, что я узнал Нокса? — Рабби кивнул. — Странно очень, что он прикидывался оборванцем, разве убийцы так делают? А потом зачем-то переоделся солдатом, или он хотел меня убить прямо при всех на площади? — Мэл, соскучившийся по общению, тараторил без умолку, закидывая вопросами и не дожидаясь ответов. — Его ведь сразу бы поймали! Или может, он фанатик какой-то секты? Знаешь, из тех, что… — он спохватился и укоризненно взглянул на Рабби. — Ты должен говорить, а не я! А то скоро эти церберы вернутся и опять начнут ныть, что мне ничего нельзя. Удалось его найти? — Рабби снова ответил кивком. — И чего ты молчишь?! — возмутился Мэл, как будто была возможность хоть слово вставить. — Когда? Как? Где? Он подтвердил вину Синклаира?

Рассказывать не хотелось. Рабби вздохнул. Он вообще предпочёл бы забыть всё, связанное с Ноксом, как будто того и не существовало.

— Его разыскали «тихие воины», — так в Триднесте обычно называли шпионов со своей стороны, — контакт для связи с ними дал мне отец. Нокс скрывался в портовом бор… портовом трактире, — поправился он.

— Боже, мне не пять лет, — закатил глаза Мэл. — Думаешь, мне неизвестно слово «бордель»?

— Омеге твоего возраста и положения не следует знать таких слов! — нахмурился Рабби.

— Я даже знаю, зачем туда ходят альфы. Хотя, думаю, Нокс там рассчитывал спрятаться, да? Как говорит дядька Исибейл: «Грязь в грязи не увидать».

«Идеальное место, — сказал глава «тихих людей» Исла Рхона, блёклый невзрачный бета — увидишь и забудешь через мгновение. — В портовом борделе собирается всякий сброд: контрабандисты и пираты, скупщики краденого, беглые каторжники и рабы. Там укроют любого, у кого имеются деньжата. Сейчас вся шушера сидит тихо, но до нас дошли сведения, что некто ищет возможность покинуть город незамеченным».

— И они сразу поняли, что это он? — Мэл округлил глаза.

— Конечно, сразу. Они ведь настоящие мастера тайного сыска, — подтвердил Рабби.

«Я не уверен, что мы нашли именно того, кто вам нужен, — признался Исла Рхона через пару минут после начала разговора. — Всё же описание скудное, а запах смолы в порту привычен, сами понимаете. Сосновым варом просмаливают лодки и корабли, пропахло всё почти, включая одежду матросов. Так что убежище выбрано очень грамотно ещё и по этой причине. Я послал Юну проверить. У него есть то, что не натренируешь годами — чуйка. И когда он хочет, ему не может отказать ни один альфа. Тот тоже не устоял. А после… кхм, после того, как лишняя одежда была снята, Юна увидел родинки на запястье, оглушил альфу и связал. Пока мы ничего не делали с ним. Юна ждёт приказа. Вы не написали — нужен ли он вам живым или достаточно головы? Руку я велю тоже приложить, — немного подумав, добавил Исла. — Вы сами убедитесь, что все приметы совпали».

— Они его схватили и доставили во дворец? — Мэл заинтересованно приподнялся на подушках. — А ты его опознал?

— Да, — солгал Рабби, не задумываясь. — Они его схватили и доставили во дворец. А я опознал.

И лучше бы так и было. На кой чёрт его понесло в трущобы, чтобы убедиться лично? Какой нетерпимый зуд под кожей гнал проверить, что «чуйка» Юны верна? Почему было не дождаться, пока Нокса приволокут в цепях? Или даже пусть бы принесли голову и руку! Нет ведь, не терпелось увидеть и допросить.

Ярость затмила всё. Сама мысль, что пока Мэл находился на грани жизни и смерти, эта тварь Нокс развлекался с продажными омегами и кутил на кровавые деньги, доводила до бешенства и потери самоконтроля.

«Накиньте мой плащ, — только и сказал Исла, выслушав желание увидеть убийцу немедленно. — Не надо привлекать внимание сброда дорогой одеждой».

Стоило подняться по скрипучей лестнице убогого домишки и открыть дверь, Рабби понял, что Юна не ошибся. В отвратительном запахе многолетних нищеты и разврата, что буквально пропитал маленькую с низким потолком комнатёнку, отчётливо чувствовалась знакомая лесная нотка. Даже приторно-сладкий медовый аромат омеги не перебивал её горьковатый след. На кровати, с привязанными к изголовью руками лежал обнажённый Нокс. Он оказался именно таким, как и представлялось: сухим и поджарым, без массивности, присущей воинам. С глазами вышла ошибка — Мэл передал через Якоба, что глаза голубые, но они цветом скорее походили на лесной ручей, в котором отражается листва.

Полностью одетый и сосредоточенный Юна — обычный омега, даже не красавец, и что в нём такого, что не может отказать ни один альфа? — при виде Рабби и своего командира поднялся со стула в углу, вытащил кляп изо рта Нокса, поклонился и исчез за дверью.

— Мы будем снаружи, — сказал Исла Рхона. — Когда закончите, позовите, — и тоже вышел.

Рабби осмотрелся: голые дощатые стены, вместо масляных светильников или свечей глиняные чадящие плошки с жиром, маленькое оконце с закопчёнными стёклами, грубо сложенный камин, колченогий стул — подходящая нора для подлого зверя, что привык нападать исподтишка. И что лежал сейчас в бесстыдной позе, даже не думая свести ноги.

— Что смотришь, нравлюсь? — Нокс шевельнул привязанными к изголовью кровати руками и оскалил зубы в усмешке.

Ногти вонзились в ладони, когда Рабби с силой сжал кулаки.

— Кто тебя нанял отравить королей? Кто заплатил?

— Не понимаю, о чём ты. А деньги я сам платил, чин чинарём, три медяка за ночь любви. Да видать меня многовато для омежки оказалось, испужался, подмогу позвал. Что ж, неплохая замена. Для тебя не пожалею и… — он окинул Рабби оскорбительно оценивающим взглядом с головы до ног. — Не пожалею и пяти! — и расхохотался. — Ну же, красавчик, подойди ближе, не робей, не съем!

Опомнился Рабби, уже занеся меч. В последний момент удалось изменить траекторию удара и лезвие вспороло перину, воткнувшись в остов кровати и прочертив по рёбрам Нокса тонкую полосу, тут же заполнившуюся кровью.

— Не можешь попасть с такого расстояния? — продолжая скалиться, насмешливо спросил мерзавец.

— Быстро ты не умрёшь, не надейся, — ответил Рабби, промаргиваясь от застившей глаза чёрной пелены. — Пока не скажешь всё, в ад не отправишься.

Он выдернул меч из дерева — Нокс смотрел на клинок, как на самое драгоценное в мире сокровище, безуспешно дёргая руками в попытках до него дотянуться, — неторопливо убрал в ножны. Снял плащ, расстегнул и стянул перевязь. Пристроил на узкий подоконник. Надо успокоиться. Иначе закончится убийством раньше получения какой-нибудь информации. Рабби сделал глубокий вдох и тут же пожалел: лёгкие заполнил терпкий аромат полуденного леса, будоража кровь уже не яростью, а похотью. Рабби опустил взгляд в поисках источника запаха, на полу у ног ворохом лежала одежда, а сверху примостились два широких браслета из толстой кожи, украшенные медными пластинами и бусинами. Традиционные наручи воинов Мессенды для защиты предплечий. Похоже, Юна действительно не знает отказа, раз уговорил их снять. Хотя на празднике Нокс тоже был без браслетов. Немаловажная деталь.

— Ты из Мессенды?

Небольшая островная страна отличалась воинственностью своих уроженцев и извращёнными верованиями. У презренных безбожников даже короля не было, правил совет старейшин, как в каком-то варварском племени.

Не дождавшись ответа, Рабби продолжил:

— Говорят, у мессендцев есть обычай: когда альфы сходятся в поединке, победитель овладевает проигравшим, как омегой. Это правда?

Нокс разлепил губы:

— Освободи мне руки и узнаешь.

— Нет, — Рабби покачал головой, скользя взглядом по обнажённому телу, отмечая правильность пропорций и скульптурность мышц под золотисто-ореховой кожей. Наверняка горячей и гладкой. — Я не дам тебе честного поединка. Ты недостоин биться как воин. И даже одного медяка ты не получишь, после того, как я… — Рабби подошёл, наклонился и провёл кончиками пальцев от ключицы до соска, глядя прямо в прозрачные серо-голубые глаза с зелёным оттенком, — возьму своё. Ты уже проиграл.

Зрачки Нокса расширились, а его голова резко дёрнулась вперёд. Рабби отшатнулся, чуть не потеряв равновесие, когда зубы лязгнули в дюйме от носа.

— А обещал, что не съешь, — хмыкнул он. Не зря несколько дней назад сравнивал Нокса с диким жеребцом.

— Соврал, — хрипло ответил тот, глядя с ненавистью.

Вернув руку на тёплую грудь, Рабби сжал в пальцах сосок, провернул, причиняя боль, с удовольствием наблюдая, как сжимаются губы Нокса в тонкую линию.

— За то, что ты сделал с братом, тебя ждёт смерть. Признавайся или отрицай, твоя вина не требует доказательств, и ты умрёшь. Но как именно, пока ещё можешь выбрать. Ты ведь хочешь быстро? Тогда расскажи мне, кто тебя нанял.

— С братом? — Нокс предпочёл услышать лишь начало фразы, проигнорировав конец. — А, тот маленький задиристый омега, что так недолго пробыл королём? Он мне понравился, даже жаль было убивать.

Понял, что отпираться бесполезно, но все ещё продолжал провоцировать: не в курсе, что покушение не удалось, значит, новостей из дворца не получал. Это косвенно подтверждало, что с ним связывался только ныне покойный Синклаир. И скорее всего, Нокс не знает, кто ещё замешан. Ну да, он ведь только орудие, такому не объясняют почему и зачем, лишь отдают приказы и платят за гнусную работу.

— Выходит, ты триднестский принц Рабби? — Нокс приподнял брови. — Простите, что сразу не признал. Не ожидал, знаете ли, встретить в таком месте. А что это у вашего высочества имя такое простолюдинское? Неужто вас папочка с каким-нибудь пастухом нагулял? Или мне следует называть вас Робертфэмус?

Всё-таки гаду удалось задеть за живое. Рабби вздрогнул. Не из-за оскорбительного намёка — полным именем, данным при крещении, не звал никто и никогда. И услышать его из уст убийцы оказалось болезненно неприятно.

— Можешь называть меня «Смерть», — стянув с плеч камзол, разрешил Рабби, развязывая шнурки на штанах. И предупредил холодно: — Будешь лягаться, своих солдат позову. Подержат. А после и сами позабавятся.

Он никому из своего отряда не говорил про встречу с Ислой, но Нокс-то этого не знал. Полностью Рабби не разделся — незачем. Перевернул, не заботясь о вывернутых руках, закаменевшего, но не сопротивляющегося Нокса на бок, огладил крепкую маленькую ягодицу, с неожиданно мягким светлым пушком.

— Ты послал горящую стрелу в спальню?

Не ждал ответа, но он прозвучал:

— Кто же ещё? — а после бесстыжая сволочь предложила: — Хочешь, чтобы я заговорил? Тогда давай заключим сделку. А? — Нокс вывернул голову, пытаясь взглянуть Рабби в лицо.

— Что?

— Раз уж, высокородный принц, не суждено мне боле в койке покувыркаться, кроме как с тобой да с палачами, а что-то я сомневаюсь, что палачи так же пригожи будут, сделай милость, чтобы и мне хорошо было. Считай, последняя просьба приговорённого. С омегой-то кончить так и не удалось. А с принцами мне ещё не доводилось ночи коротать, особенно настолько призывно пахнущими. Может, развяжешь? Я тебе покажу, как любить умею, — он хохотнул и тут же смолк, когда получил тычок пальца в продолжавший кровить порез.

— Ты, тварь, любить не умеешь!

— Ладно-ладно, не развязывай! За ночь с принцем и жизни не жалко, верно в сказках-то бают? Охота ж самому проверить. Так что, договорились?

Рабби задумался: от просьбы за лигу несло коварством и обманом — не мог Нокс говорить искренне, просто потому что не мог! Решил потянуть время? Надеется в процессе освободиться и сбежать? Наверняка. Зря надеется.

Вместо ответа Рабби лёг рядом, придвинулся к спине, но голову предусмотрительно держал так, чтобы не получить удар затылком в переносицу. Втянул запах от рассыпавшихся по подушке волос. Лето, лес, солнце. Но сейчас к фантазии добавилась прохлада от скрывающегося в траве ручья, ледяной водой способного утолить любую жажду.

Наверное, больно, когда руки так вывернуты. Рабби коснулся плеча Нокса, нажимая с силой, ощупал мышцы, как и хотел не так давно. Тронул задранный локоть, нырнул в подмышечную впадину с влажными завитками волос, огладил вздымающиеся рёбра. Удивительно, брезгливость не появилась. Обычно, если приглядывался какой-то альфа из простых, Рабби заставлял его тщательно мыться, а после ещё и обтираться духами. Но сейчас даже запах пота не отталкивал, а манил попробовать кожу на вкус, ощутить её солоноватость.

— Ты меня щекоткой, что ли, пытать собрался, ваше высочество? Верно говорят, в Триднесте альфы, что омеги, нежные и до больших членов охоч… ох-х… — Нокс захлебнулся вздохом, когда Рабби совсем не нежно ухватил его за мошонку и сжал.

— Так ты из Мессенды?

Вопрос проверка. Ответит «да» — соврёт. Мессендец ни за что не снял бы свои наручи, да и сами они были новенькими, явно недавно купленными, а не родовыми, доставшимися от отца. Рабби переместил руку Ноксу на живот, мышцы напряглись, стали как каменные. Скоро это сильное тело растянут на дыбе, от раскалённого железа гладкая кожа сперва вздуется пузырями, а после лопнет, запахнет палёным мясом…

Он не пожалел Мэла, отравил и оставил гореть заживо, — напомнил себе Рабби, отгоняя неуместное сожаление.

— Из Кувэнки.

— Не очень похож ты на южанина, глаза светлые.

Не поднимаясь, Рабби обернулся к столу, макнул пальцы в плошку, зачерпывая жир с другой стороны от горящего фитиля, щедро смазал ствол и головку члена, прежде чем толкнуться между двух тут же сжавшихся половинок.

— Отец отсюда, из Брингундии. В плен угодил во время войны за Ту-у… — Рабби, помогая себе рукой, попал, куда хотел, и толкнулся вглубь. — Твой-ю-у же душу! Что ж вы творите-то, пресветлый принц? — Нокс изогнулся, пытаясь сняться. — Я ж не омега, дайте хоть попривыкнуть. Раньше не насильничали, что ли, никого?

— У тебя, смотрю, зато опыт большой в насилии, — огрызнулся Рабби, не давая отстраниться, но всё же замер на несколько мгновений.

Хотя больше всего хотелось, не думая ни о чём, вколачиваться быстро и резко. Так узко и горячо было в этом чёртовом Ноксе! И пахло от него одуряюще. Никогда ещё чей-то аромат не оказывал настолько сильного воздействия, будто крепкое вино, туманя разум. Это близость смерти заставляет быстрее бежать кровь, решил Рабби. Наверняка понимание, что вскоре от этого привлекательного крепкого альфы останется кусок мяса с изломанными костями, хмелем бьёт в голову и горячей волной прокатывается от головы вниз, концентрируясь в паху. Рабби осторожно двинул бёдрами и практически беззвучно застонал от наслаждения. Но подлый Нокс услышал.

— Да вы никак скорострел, ваше высочество?

Вот ведь, и в адском котле зубоскалить, наверное, не перестанет. Да к дьяволу всё! Что нужно палачи узнают. Да и нечего узнавать! Кто бы там ни был с Синклаиром, Нокс не знает, не может знать. Он снова соврал, пообещав ответы: догадывался, сволочь, что будет не до вопросов. Рабби зарычал, отринул осторожность, прижался вплотную, грудь к спине, губами к уху. Прикусил мочку, ухватился за тёмные волосы на затылке прижатой собственным весом рукой, другую забросил сверху, обнял, задвигался быстрыми толчками. Шепча, как ненавидит и презирает, как будет счастлив увидеть мёртвым. Спустился ладонью по груди, животу, перебрал в пальцах мягкий член. Обнажил головку от крайней плоти, обвёл, подразнил подушечкой пальца. Обхватил, сжал ствол, не сильно, не грубо, а так, как надо — плотно и крепко. Провернул кистью, задвигал в том же темпе, что нравился самому. И почувствовал, как крепнет плоть, наливается кровью, распрямляется в кулаке, растёт. Отклик Нокса выбил последние остатки самообладания. Что говорил, что делал — не помнил. Исчезла тесная тёмная комната. Вокруг раскинулся лес с вековыми соснами и елями, ритмично шумящими на ветру, солнечные лучи тонкими острыми клинками проникали сквозь зелёные кроны, резали огненным по глазам, по душе, по сердцу, бился о камни светлый горный ручей, неся свои воды с ледника, холодные до ломоты в зубах, но такие сладкие — не напиться, не пресытиться ими…

— Рабби! Эй! Ты совсем меня не слушаешь? — Мэл дёрнул за рукав. — Что с тобой?

— Я… задумался, — Рабби потёр пальцами лоб между бровей. — Прости. Что ты говорил?

— Что обязательно буду присутствовать на казни! Джемисон не сможет меня удержать здесь, пусть даже не пытается. Я должен увидеть, как Нокс умрёт. И как ему перед смертью палач вырвет язык, — глаза Мэла мстительно сверкнули. — Когда назначена казнь?

— Через два дня. Циркачей, тех, кто признался в колдовстве и сговоре с дьяволом, сожгут, — Рабби дёрнул верхней губой, показывая отношение к этим признаниям. — Графу Дебри, как дворянину, отрубят голову, а Нокса… — Почему, почему не спросил настоящее имя?! — Нокса четвертуют.

— Прекрасно, — улыбнулся Мэл кровожадно. — Жаль, Синклаир и герцог Леит уже мертвы. Я бы полюбовался на их отрубленные головы. Но и без них зрелище будет незабываемым.

Рабби криво улыбнулся в ответ: он точно никогда не забудет. Как и свою преступную мягкосердечность, проявленную к Ноксу. Что бы Мэл сказал, узнав? Не понял бы. Счёл бы предателем и малодушным трусом.

— Дай мне одеться, — попросил Нокс после всего. Голос звучал иначе, чем раньше — глухо и безэмоционально. Ни насмешек, ни бравады. — Не хочу, чтоб голым и перемазанным в сперме в застенки волокли.

Молча Рабби обтёр его простыней — после смерти тело не омоют, не завернут в саван, не похоронят. Выбросят останки в сточную канаву бродячим собакам на корм. Поднявшись, подошёл к куче одежды, поднял грубой ткани штаны, простого кроя кафтан, ухватил рубашку, обратив внимание на необычный фасон. Такие ни в Триднесте, ни в Брингундии не носили: горловину стягивал кожаный шнурок с двумя деревянными бусинами на концах. Если вытащить, сойдёт за удавку. Накинуть на шею удастся даже со связанными руками, задушить, мечом перерезать верёвки и прорубаться к свободе. Просьба одеться не так уж невинна. Нокс только казался сломленным, оставаясь на самом деле опасным противником. Не показывая вида, что понял его намерение, Рабби покрутил в пальцах бусину.

— Штаны дам, а остальное позже получишь, — пообещал он. — Всё равно не надеть пока.

Тонкий, но крепкий шнурок может послужить иначе: смастерить скользящую петлю, закрепить конец на крестовине решётки камеры… Удушение — быстрая и достаточно лёгкая смерть. Рабби видел, как умирают повешенные: на казнях обязательно присутствовала вся королевская семья, вне зависимости от возраста. И четвертование — а Нокса ожидает ни что иное, — он тоже однажды наблюдал. Казнённого звали Робертфэмус Логан. Имя Робертфэмус означает «сияющий от славы»? Нет. Робертфэмус — это орущий и корчащийся от боли, превратившийся в кровавое месиво. Сколько лет прошло, уже давно не снится в кошмарах, а всё помнится. Именно после той казни пятилетний Рабби сказал, что никогда больше не отзовётся на полное имя.

Неправильно облегчать участь преступнику и убийце, Нокс не заслужил ни жалости, ни сострадания, только мучительную смерть. Но Рабби сомневался, что сможет бесстрастно смотреть, как тому вспорют живот, выпустят внутренности и бросят их в костёр, а после рассекут тело на четыре части и отрубят голову. Чтобы после выставить насаженной на кол на всеобщее обозрение. Нет, он не желал этого видеть.

Когда Нокса доставили в подземелье дворца, Рабби сдержал обещание и через прутья передал ему в руки не только рубаху, но и кафтан: внизу ведь холодно, можно простыть. Глупо беспокоиться о здоровье обречённого на скорую смерть, Рабби это понимал и всё же принёс. И напоследок ещё раз взглянул в глаза цвета скрывающегося в тени деревьев лесного ручья.

Комментарий к

Optimum medicamentum quies est (лат.) — отдых лучшее лекарство.

Credo quia verum (лат.) — верю, ибо это истина

_____________

Визуализация Рабби и Нокса — https://vk.com/ledock?w=wall304716962_2080 . И для наглядности жировой светильник)

❗ Для тех, кто решит поддержать или угостить вдохновительным кофе:

у меня изменился номер карты Сбербанка, теперь 4817 7600 8891 2849

но получатель прежний — Д.И.Д.

И мне безумно приятно знать, что мое творчество что-то стоит в глазах читателей. Наверное, именно в этом основное отличие писателя от графомана. И хоть, конечно, я не могу считать себя писателем, но тихо надеюсь, что и не совсем графоман)

Спасибо за вашу поддержку!

========== Часть 16 ==========

Комментарий к

Обычно авторы предупреждают читателей про жесть в примечаниях перед главой. Я же напоминаю тем, кто меня знает и ожидает кровавых подробностей: метки «мимими» и «трололо» не зря стоят в шапке. Беременные и слабонервные — читайте смело)

В Триднесте последняя казнь, требующая присутствия королевской семьи, состоялась, когда Мэлу не исполнилось и двух лет, не оставив никаких воспоминаний. Но по рассказам братьев он представлял себе мрачную и торжественную церемонию возмездия.

Сперва ожидание оправдывалось: покрытый чёрной тканью эшафот и выставленные полукругом за ним пять столбов с уложенными у основания вязанками хвороста внушали благоговейный трепет. Но стоило взглянуть на заполонившую площадь пёструю толпу, создавалось ощущение, что попал на ярмарку. Наблюдая с высоты балкона губернаторского дома за горожанами, Мэл видел празднично наряженных омег — многие из них уже сменили капоры на новомодный арселе, слышал обрывки разговоров, плач грудничков, смех ребятни постарше и пронзительные возгласы торговцев, предлагающих варёную кукурузу и пирожки «с пылу с жару». Люди пришли семьями, взяв детей — не из долга, по желанию. Казнь преступников воспринималась ими не суровым публичным наказанием за грехи, а всего лишь поводом для развлечения.

«Везут, везут!» — послышались выкрики, и человеческое море внизу заволновалось. За спиной у Мэла раздались приглушенные аханья и еле слышные перешептывания: в отличие от простолюдинов, благородные умели сдерживать свои эмоции. Солдаты, выстроившиеся двумя рядами вдоль проезда к эшафоту, выпрямились и замерли. В дальнем проёме улицы между домами показалась первая из двух повозок. На ней в одиночестве сидел граф Дебри. Из-под светлой длинной рубахи белели неловко поджатые босые ноги, распущенные волосы рассыпались по плечам. «Оказаться на людях простоволосым — позор для омеги», — вспомнил Мэл слова барона Мюррея, сказанные, казалось, давным-давно, хотя с тех пор не прошло и двух лун. В толпе заулюлюкали и засвистели. Кто-то бросил камень, он ударился о борт, отскочив внутрь повозки. Дебри дёрнулся, испуганно принялся озираться.

Мэл думал, что испытает удовлетворение, наблюдая унижение, а после и смерть заносчивого графа, но его жалкий вид не принёс ни малейшего удовольствия. И едущие всем гуртом на второй повозке циркачи, беспомощно прижимающиеся друг к другу, не вызывали ничего кроме сострадания.

— Смерть колдунам! — кричали им со всех сторон. — Смерть!

Разве эти несчастные, признавшиеся под пытками в колдовстве, виновные лишь в том, что стали орудием в чужих руках, заслужили сожжения заживо? Не их нужно казнить! Но замыслившие преступление заказчики мертвы, а главный исполнитель Нокс сбежал. Безмозглые брингундские охранники ничего даже не заметили, спохватились только, когда пришло время покаяния накануне казни и вместо заключённого в камере священник обнаружил убитого и раздетого до исподнего тюремщика, а беглеца и след простыл.

Мэл скосил глаза на профиль сидящего слева Рабби. Голова повёрнута в сторону процессии, но взгляд направлен поверх крыш в небо. На скуле нервно дёргается выступивший желвак, бровь изломлена. «Тоже понимает, что не того, кого надо, везут. И наверняка прикидывает, как разыскать Нокса. Где бы тот ни прятался, Рабби его найдёт, не позволит остаться безнаказанным», — кивнув своим мыслям, Мэл испытал прилив нежности к брату, в очередной раз порадовавшись решению отца, отпустившего Рабби с ним. Какие бы удары судьба ни готовила, они не страшны, пока рядом есть родной человек, на которого можно положиться, кто не предаст и будет защищать всегда, до самой смерти.

Первая повозка поравнялась с балконом, и Дебри задрал голову с отчаянием и надеждой в глазах. Он что-то произнёс, но голос заглушил рёв толпы. «Пощадите», — понял Мэл последнее слово по движению губ. И опустил взгляд, сжав крепче пальцы на подлокотнике кресла — своего деревянного монстра, по иронии судьбы не пострадавшего в пожаре. Лекарю Джемисону, кто бдил денно и нощно, не позволяя Мэлу «перенапрягаться», то есть вообще ничего не позволяя, в том числе и физического подтверждения заключённого брака, пришлось сдаться и отпустить «не вполне окрепшее о-величество» из дворца. Но вредный старикашка всё же настоял на использовании самоходного кресла. С этим условием Мэл согласился, тем более об «исцелении» знал пока лишь узкий круг. Объявление «благой вести» для всей Брингундии подождёт другого момента — скоро день святого Мэлвина, возможно тогда. Чернь получит ещё повод для гуляний. Им ведь всё равно: свадьба, коронация, казнь…

— Тебе его не жаль? — Мэл повернулся направо к Людвигу, сочтя лишним уточнять о ком именно вопрос.

— Мне жаль, что я не смог тебя защитить. Жаль, что я доверял не тому, кому следовало, — в голосе Людвига звенел металл, в серых глазах застыл холод. — Но что произошло, не изменить. Граф Дебри сам выбрал свою судьбу. Нет, его мне не жаль.

Возможно, не зря дядька Исибейл ругал за непозволительные для омеги вольнодумство и упрямство, но слова мужа Мэла не порадовали, а разозлили. Даже, если они были произнесены в расчете, что их услышат остальные, присутствующие на балконе. Граф Дебри выбрал свою судьбу? Интересно, когда это? Когда родители выдали его замуж за альфу в два раза старше, не спрашивая согласия? Или когда Синклаир угрозами заставил лечь под Людвига? Мэл недобро прищурился: конечно, любому неприятно понимать, что любовник дарил ласки не по собственной воле, а по принуждению, оскорбительно, когда тебя используют и обманывают. И Дебри далеко не невинная овечка. Но говорить о его выборе?! Да у рваных панталон святого Рудрига и то больше выбора было! Вот он, закон мира альф: омегам не позволено принимать решений, их лишили права делать то, что хочется, но ответственность никто снимать не собирался. За ошибки и грехи альф расплачиваться приходится омегам. И в данном случае собственной жизнью!

Внутренне кипя, вслух Мэл ничего не сказал: не то место и время, чтобы дискутировать о несправедливости жизни.

Циркачей по одному растащили к столбам, привязали и оставили дожидаться своей очереди. Двое солдат волоча подмышки Дебри — у того не нашлось сил идти самому, — поднялись на эшафот, сгрузив графа кулем у плахи. Народ на площади затих, готовясь наблюдать первое действие — отрубание головы. После оглашения приговора королевского суда, полного громких фраз и не содержащего никакой конкретики — покушение на королей держалось в тайне, а ради чего заключался сговор с дьяволом, видимо, не имело значения, — преступнику полагалось последнее слово. Мэл, против воли, задумался: что бы сказал он? «Будьте вы все прокляты» или «Простите мои грехи, я не ведал, что творил»? — почему-то казалось, что первое.

Судья и священник помогли подняться на ноги Дебри. Но тот, сравнявшись цветом лица с белизной рубахи, не смог выдать ничего членораздельного, только хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Прождав некоторое время впустую, его опустили на колени и уложили грудью на плаху. Судья отошёл, не мешая священнику выполнить последний долг перед приговорённым. Дебри цеплялся за подол рясы, беззвучно трясясь в рыданиях.

Не в силах смотреть на чужую слабость, Мэл смежил веки, пытаясь вызвать в себе ненависть вместо жалости: королю нужно быть твёрдым и беспощадным к врагам. Дебри мерзкая скользкая гадина. «Боже, пусть он умрёт быстро и без му…» — не закончив мысленную просьбу, Мэл поражённо выпрямился в кресле. Он ведь уже обещал богу решить судьбу Дебри! В часовне, когда внушал Людвигу перенести свадьбу. «Отправлю в помощь настоятелю нового послушника — надо же будет куда-то сплавить Дебри после свадьбы», — да-да, именно так он и подумал! Нельзя нарушать данное богу слово.

Мэл распахнул глаза. Палач, чьё лицо скрывал красный островерхий колпак с прорезями для глаз, заносил вверх топор, готовясь к удару.

— Стойте! Остановите казнь! — Мэл вскочил на ноги и высунулся по пояс за перила.

В установившейся на площади тишине голос прозвучал пронзительно громко. Взоры всех собравшихся обратились к балкону.

— О-король встал… Он поднялся… Чудо… — зашелестело над площадью.

— Я слышал голос господа! — выкрикнул Мэл, шалея от собственной безумной дерзости.

За настолько наглую ложь ему уже готовят котёл в аду, не иначе. Но: «Начал бой — не отступай!» — учил дядька Исибейл.

— И он сказал мне: «Встань и спаси эти заблудшие души! Исцелись волею моею и изгони из них зло словом моим!» — продолжая кричать, Мэл простёр руку в сторону эшафота.

Если только что перед балконом простиралось море лиц, то за мгновение оно стало морем затылков — все проследили за указующей дланью. Палач медленно опустил топор рядом с Дебри, и тот отблизости огромного блестящего лезвия окончательно перестал контролировать себя, упал на настил белым сломанным цветком на чёрной ткани, и забился в судорожных рыданиях, колотясь всем телом.

— Бесы! Из него выходят бесы! — завопил тонкий мальчишеский голосок. — Я их вижу! Папа, папа, ты видишь над ним тени?

— Бесы! — откликнулась толпа единым хором. — Его покидают бесы…

«Господи, прости, что приписываю себе чудеса твои», — скороговоркой пробормотал Мэл себе под нос. И на пределе лёгких заорал, указывая уже левой рукой на привязанных к столбам циркачей:

— Очиститесь, грешники, и спасётесь от геенны огненной! Да изыдут бесы из вас!

Первым сообразил жонглёр, узнаваемый по остроконечной козлиной бородке, и задёргался в путах. Остальные не сразу, но последовали его примеру — принялись беспорядочно конвульсивно биться.

— Свет! Свет исходит из рук о-короля! Я вижу, я чувствую его силу! — раздалось истошное верещание какого-то омеги.

Толпа взбаламутилась, как придонный ил, разворошённый палкой. Раздавались крики, громогласные молитвы, просьбы об исцелении. На поясе Мэла сомкнулись чьи-то руки, он вздрогнул. Но не обернулся, почувствовав знакомый аромат, а продолжил держать обе ладони выставленными в сторону приговорённых.

— По-моему, достаточно, — негромко произнёс Людвиг на ухо.

— Я не знаю, что делать дальше и как их теперь успокоить, — шёпотом ответил Мэл.

Людвиг обнял его за плечи и немного сместил в сторону, сам выступая на передний план.

— Король! Король будет говорить, — пронеслось над головами, и гул стал тише.

— Брингундцы! Верные мои подданные! — зычно начал Людвиг.

Мэл еле сдержал неуместный смешок, вспомнив, как охотно «верные подданные» подхватывали припев гнусной песенки. Интересно, Нокс сам её придумал? Надо не забыть попросить Рабби, чтобы узнал, когда того найдёт и поймает. Как и то, зачем прикидывался оборванцем на потеху горожанам.

— Возрадуемся же, ибо перед нами свершилось чудо господне! Мой дорогой муж не только обрёл возможность ходить, но и освящённый благостью помог вернуть заблудшие души наших несчастных соотечественников! Освободите их! — Взмах кистью, и стражники тут же бросились развязывать циркачей. Воспользовавшись паузой, пока спадали верёвки, Людвиг отклонился назад и, отвернув голову от площади, негромко повелел: — Проследите, чтобы всех, включая графа Дебри, привезли во дворец.

Мэл не видел, кто именно откликнулся на приказ, но не сомневался в его исполнении.

— Ты все-таки их убьёшь? — прошептал он.

— Нет. Ты даровал им жизнь. А я… Я никогда не спорю с ангелами, — Людвиг прижал его к себе крепче, в голосе слышалась улыбка.

Понял… Узнал. Как?! Сердце Мэла, учащённо колотящееся в груди, замерло и рухнуло куда-то в пятки.

Но прежде, чем удалось что-то сказать, Людвиг вновь обратился к народу:

— Пусть благодать господня снизойдёт на всех и каждого, да пребудет с нами милость его! Я же в сей светлый день дарую помилование всем узникам, заключённым в тюрьмах не за убийство! И из королевской казны оплачу всё выпитое за здоровье о-короля в трактирах до полуночи!

— Слава королю! Слава нашим королям! — откликнулась возликовавшая толпа дружным рёвом, наверняка больше обрадованная дармовой выпивке, чем освобождению преступников.

Вот сейчас они бы порвали на куски любого, кто вякнул против короля — любовь черни завоевать оказалось нетрудно. И наверняка не так уж дорого.

— Ох и прибавится же работы у полиции возвращать всех воров и мошенников обратно, — тихо промолвил Людвиг. — Ваше преосвященство, — он полуобернулся к кардиналу, не выпуская Мэла из кольца рук. — Вам не кажется, что момент удачен для проповеди? Мы с его о-величеством Мэлвином собираемся отбыть во дворец.

— Разумеется, сын мой, — кардинал Монтгомери откашлялся, поднялся со своего места и приблизился к балюстраде. — Не забудьте же и вы в свой час о моей просьбе…

«Кто о чём, а пастух об овцах», — промелькнула у Мэла мысль, но он тут же забыл и о кардинале, и о жадной до зрелищ черни, и о помилованных. Грядущее объяснение с мужем — а его не миновать, раз тот узнал «ангела» — заботило сильнее. Что сказать, как оправдаться? Или лучше отпираться до последнего?

Небольшая отсрочка, неожиданно, но удачно полученная на время тщательного врачебного осмотра королевской четы Джемисоном, окончилась с захлопнувшейся дверью за привычно бубнящим себе под нос латинские фразы лекарем. Оставшись наедине с Людвигом, Мэл замер, судорожно вцепившись в подлокотники кресла. Внутри всё дрожало, словно натянутая тетива, и было непонятно, что делать и как себя вести…

— Не ожидал, что мне в мужья достанется чудотворец, слышащий глас божий в своём сердце, — без тени иронии начал Людвиг, и у Мэла затеплилась надежда, что прозвучавшие на балконе слова про ангела лишь совпадение, не более чем красивый оборот речи. — Хотя стоило догадаться ещё по портрету — омега с небесным взором просто не может быть заурядным человеком.

Если бы так сказал Рабби, Мэл не сомневался бы в скрытой насмешке, но Людвига он почти не знал, вдруг говорит серьёзно? Ведь ещё в день свадьбы интересовался именем художника и хвалил портрет. Или?..

— Ты знал уже тогда? — вырвалось прежде, чем Мэл успел прикусить язык.

— Ты слишком притягательно пахнешь, чтобы я обманулся дважды, — ответил Людвиг. Не сердито, как следовало бы ожидать, а с улыбкой. — Один раз я спутал тебя с твоим слугой, но больше никогда не повторю этой ошибки.

— Ничем я не пахну, — возразил Мэл и, невольно склонив голову к плечу, принюхался, но ничего, кроме аромата духов не уловил. — После того случая, я не забывал про мазь… Ой!

Вот он себя и выдал с потрохами. По позвоночнику пробрало волной холода.

— Для других, может, и нет, но я чувствую. — Людвиг, вовсе не выглядящий рассерженным, подошёл вплотную, поднял Мэла из кресла и склонился к его лицу, глядя в глаза. — И я знаю способ, как убедиться.

Его губы накрыли рот Мэла. И все опасения перестали что-либо значить, растворились с отключающими разум движениями горячего и влажного языка. «Я принимаю тебя таким, какой есть, всё, что было раньше, неважно», — без слов, тёплым дыханием по коже, невесомым прикосновением пальцев к щеке. Когда Мэл вынырнул из умопомрачительного поцелуя, оказалось, что они непонятным образом переместились к кровати, хотя он готов был поклясться, что не сделал и шага. Молча Людвиг потянул за шнуровку кафтана на груди Мэла, и тот, отзеркалив движение, сделал то же с его завязками. В тишине, боясь нарушить словами возникшую между ними связь, они помогали друг другу раздеться. Ненужной шелухой опала на пол одежда. Казалось, руки Людвига обнажают не тело, а душу: Мэл ни разу в жизни не ощущал себя столь беззащитным и открытым. Либо довериться, либо бояться — не задумываясь, не сомневаясь, он выбрал первое. Позволил уложить себя на постель, послушно развёл ноги, прогибаясь навстречу.

Людвиг, нависая сверху на выпрямленных руках, осторожно толкался головкой члена в ставший необычайно чувствительным анус — слегка вдавливался, но не входил. Жаркое тело пьянило запахом влажной кожи. Мэл не выдержал мучительного промедления, стиснул зубы и, обхватив ногами мужа, сам двинул бёдрами. Насадился сразу до упора, сдавленно охнув от боли. Ноги ослабли, и Людвиг тут же перехватил под коленями, устраивая немного иначе, неприятные ощущения уменьшились. Коротко поцеловал в край открытого рта тяжело дышавшего Мэла и наконец начал двигаться, не отводя глаз. В них лёд терпения стремительно плавился под огнём желания и вскоре исчез без остатка. Но вместо страха Мэл испытал восторг: этому пламени хотелось отдаться полностью и сгореть в нём, чтобы возродиться как птица Феникс. Расправить крылья и взмыть в серое небо глаз, раскрасить дождём искр. Озарением пришло понимание — всё не случайно, этот альфа предназначен только для него. Они теперь не каждый сам по себе, они вместе.

— Быстрее, глубже, — выдохнул он. Притянул Людвига за плечи, побуждая забыть о бережности, снова закинул ноги на бёдра, свёл вместе пятки, усиливая нажим. — Ещё!

— Нельзя… — Людвиг наоборот замедлился, сдул со лба прилипшую прядь, повёл мутным взором, дымчатым, как облака на вершинах гор в рассветном сумраке. — С узлом первый раз нельзя…

— Можно! Я так хочу!

Мэл чуть не рассмеялся — муж беспокоится о нём, боится сделать больно. Эйфория бурлила пузырьками в крови, как в забродившем вине, сделала тело гибким, словно ветка ивы, невесомым и лёгким, как пёрышко. Дунь — и полетишь. Будущее сверкнуло каплей росы под солнцем, повиснув на кончике листа — никто его не срывал силой, друиды не увидели, что лист оторвётся сам с радостью. Не будет никаких несчастий роду — пророчество ошибка. «Против истинности не властны никакие законы», — сказал Рабби и был как никогда прав. Даже боги не в силах разрушить то, что сами создали. Друидские боги не исключение. Истинность ведь дар богов? Мэл подался навстречу Людвигу, принимая полностью затвердевший узел. Застонал, выпуская наружу разрывающие грудь эмоции. И излился, склеивая животы вязким. Людвиг вторил гортанным криком. Узел пульсировал, посылая короткие яркие вспышки удовольствия, продлевая наслаждение для обоих.

— Когда ты понял? — спросил Мэл, когда они, продолжая находиться в сцепке, немного отдышались.

Зря он считал Якоба наивным дурачком — истинность существует. Иначе бы Людвиг не принял так легко обман. Иначе бы сам Мэл не раскрылся навстречу, как чаша цветка под первыми лучами солнца. Не пожалел бы любовника мужа. И не случайно его с первой встречи так влёк запах Людвига. Просто истинность оказалась иной — а не как описывали в омежьих романах. Не случилась «любовь до гроба с первого взгляда». Потребовалось немного больше времени для проникания друг в друга.

— Понял что? Что ты притворяешься калекой или что ты мой истинный? — Людвиг поцеловал в висок, отвёл спутанные пряди с уха, куснул за мочку.

Мурашки закололи основание черепа, и Мэл поёрзал, убирая ухо от щекочущих губ. Ещё одно отличие от легенд про истинность — он не перестал ощущать себя как цельную личность, не превратился в «готовую всё принять половинку». Передёрнувшись, Мэл отпихнул ладонями Людвига, чтобы видеть глаза.

— И то, и то.

— Одновременно. На венчании в соборе я почувствовал запах. Сперва даже не сообразил откуда. Но в карете… Ты волновался, аромат стал сильнее: замкнутое пространство… Я вспомнил. И догадался. Не скрою, сперва меня охватила злость, но она так быстро прошла. Слишком быстро, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Мэл больше своим мыслям, чем услышанному. — Я думал, мне всё равно, что Дебри твой любовник…

— Ты знал?!

— … всё равно, что он твой любовник, потому что ты мне безразличен, ты чужой. Но сейчас… — от очередного микро-оргазма Мэл, захлебнувшись воздухом, прервался и застонал, блаженно прикрыв веки. — О господи, как хорошо! Я приму тебя любым. Потому что ты — это ты.

— Ты спас меня в пожаре, спас сегодня Дебри, простил всё. Ты действительно ангел, — Людвиг снова опустил лицо к плечу, принялся выцеловывать каждый дюйм кожи. — Мой ангел…

— Ты меня плохо знаешь, — широко улыбнулся Мэл, бездумно глядя вверх на балдахин кровати.

— Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. И умру за тебя, — Людвиг прокусил кожу в только что обласканном месте, ставя метку принадлежности, завершая полноту их союза.

Мэл вздрогнул от короткой боли, разлившейся тут же горячей лавой восторга по венам. Вот оно счастье: запомни, сохрани, не потеряй. Так близко, ближе некуда.

«Не потеряю. Оно теперь всегда со мной, — Мэл, обхватив Людвига за шею, впился поцелуем в окровавленные губы. — Никогда не потеряю!» — повторял, словно клятву. Без слов произнося обет непреложнее, чем перед алтарём: как я есть пред тобой наг и чист, прими же меня, муж мой, как я принимаю твою плоть и наполняюсь твоим семенем, разделяю огонь твой и жажду, верю и доверяю, прими же меня… И знал — его понимают и принимают.

========== Часть 17 ==========

На землях Брингундии вовсю хозяйничала осень: развешивала по деревьям красно-жёлтые флаги, сковывала ночными заморозками лужи, серебрила поля инеем, но в душе Мэла и не думало заканчиваться лето. Оно грело изнутри, и даже ночи казались по-июльски короткими и наполненными светом.

В каком из омежьих романов ему когда-то попалась фраза «парить на крыльях любви», Мэл не помнил, но не забыл своего детского интереса: а как в двери проходить, как одежду надевать, если на спине вырастут крылья? И какие именно? Как у птиц и ангелов с перьями? Или как у бабочек? Или, может, вообще как у мух? Про это автор почему-то так и не написал: рыцарь в романе, даже когда бился с драконом, ни разу не взлетел к огромному разочарованию десятилетнего Мэла — а ведь с высоты-то сражаться сподручнее. Только сейчас, повзрослев, он понял истинный смысл красивой аллегории. И почувствовал — каково это, когда за спиной будто выросли крылья.

Два месяца, что прошли после получения метки, Мэл словно не касался земли. И сейчас не шёл, не бежал — летел по коридору, торопясь поделиться радостной вестью с Людвигом. Двое солдат, праздно подпирающих стены в карауле у королевского кабинета, выпрямились по струнке, но не успели открыть двери, Мэл сам распахнул их настежь. Замер, на секунду ослеплённый яркими солнечными лучами, бившими из окон напротив, и с порога воскликнул, ещё не видя мужа, но безошибочно ощущая его присутствие в комнате:

— Лу! Ты был прав! Джемисон подтвердил беременность!

Что Людвиг не один, Мэл заметил не сразу, когда глаза привыкли к свету. Вокруг разложенной на столе карты склонились, отвлёкшиеся на его фееричное появление Рабби, барон Мюррей, первый министр, маршал и ещё пара альф, чьи имена, если Мэл и знал, то сейчас не вспомнил.

— …менее защищены и требуют укрепления, — закончил фразу один из них. И склонил почтительно голову: — Ваше о-величество.

Остальные последовали его примеру, дружно сделав вид, что ничего не слышали. Только Рабби метнул рассерженный взгляд: «Ополоумел орать о таком?» — без труда понял Мэл посыл. Но даже гнев брата не стёр широкой улыбки с лица. Рабби вообще в последнее время стал невыносимым брюзгой и занудой: ему всё не нравилось и ничего не радовало. Надо было всё же оставить его в Триднесте — пусть бы портил настроение родителям и братьям своей кислой физиономией. Мэл перевёл взгляд на Людвига.

— Господа, — обратился тот к альфам. — Я ненадолго вас оставлю.

Еле дождавшись, пока они перейдут в прилегающую к кабинету библиотеку, и Людвиг закроет дверь, Мэл тут же кинулся ему на шею:

— Ты был прав! Я действительно ношу ребёнка!

— Я ведь говорил, что твой аромат изменился, а ты не верил, — улыбнулся Людвиг, наклоняясь и целуя Мэла в подставленные губы. — Я счастлив, что ты подаришь мне наследника.

— А если родится омега или бета, ты отправишь меня в монастырь к Дебри?

Мэл почти не сомневался в отрицательном ответе: расставание для истинных подобно пытке. Пережить можно, но твой мир станет иным — серым и блёклым. Откуда это понимание пришло неизвестно, с Людвигом они пока не разлучались ни на день, но Мэл просто знал — будет так. Поступок несчастного Бриена, предпочётшего смерть разлуке, уже не казался чем-то за гранью безумия. Но жизнь — это не только любовь, и королевский долг больше, чем брак, поэтому сомнение всё-таки присутствовало. Любой сочный плод способен погубить маленький червячок, грызущий изнутри. Мэл не хотел, чтобы такой поселился в сердце.

— Дай-ка подумать… — Между бровей Людвига образовалась вертикальная морщинка, но в серых глазах мерцали смешливые огоньки. — Пожалуй, я дам тебе ещё шанс. И ещё, и ещё… — он выдержал небольшую паузу, откровенно дразня, и наконец сказал с такой нежностью в голосе, что защемило сердце: — Я буду любить всех наших детей. Одинаково и независимо от пола.

— Я знаю, — Мэл потёрся носом о плечо мужа, скрывая повлажневшие глаза.

— Всего одна рота?! — донёсся через дверь повышенный голос Рабби, звенящий гневом. — Как вы допустили?!

И тут ему что-то не по нраву. Что с ним происходит, интересно? Нельзя же третий месяц переживать из-за не до конца раскрытого заговора — кто бы ни помогал Синклаиру в убийстве Леита, его точно уже нет во дворце, всё в прошлом. Может, барон Мюррей отказал Рабби в ласках? Или так подействовало то, что Людвиг допустил к делам королевства, позволяя влиять на решения, и доверил кавалерийский полк под командование? Не зря говорят, власть меняет людей.

— О чём он? — Мэл приподнял брови и тут же, вспомнив грозный взгляд брата, повинился: — Я не знал, что у тебя кто-то будет, иначе не стал бы так врываться.

«И уж точно не стал кричать о беременности», — договорил мысленно. Отчасти Рабби правильно хмурился: такую весть обычно сохраняли в тайне от посторонних ушей до последнего, чтобы избежать колдовства или сглаза.

— Ты можешь врываться ко мне сколько и когда угодно, — заверил Людвиг. — А насчёт твоего вопроса — шевалье Тирлэн прибыл сегодня утром с южных границ, наши дозорные заметили подозрительную активность на землях Кувэнки. Скорее всего, обычные манёвры, — поспешил он успокоить, — но на всякий случай меры стоит принять.

— Тогда иди к ним, пока Рабби не стёр там всех в порошок, — приподнявшись на цыпочки, Мэл ещё раз поцеловал мужа. — Джемисон советует мне больше гулять, вот и последую его рекомендациям.

— Береги себя и нашего ребёнка, — Людвиг погладил пока ещё плоский живот Мэла.

— Я буду очень осторожен!

Выйдя из библиотеки через другую, не связанную с кабинетом дверь, Мэл отправился прямиком к конюшням, позвав по пути с собой лишь Якоба. Свита — болтуны и сплетники, разнесут про конную прогулку, дойдёт до Джемисона или Рабби, те наябедничают Людвигу… А зачем мужу волноваться, у него и так забот хватает. Наверное, разумнее отказаться от поездок верхом уже сейчас, но, стоит животу обозначиться, шагу не выйдет ступить без сопровождающих. Под запрет попадёт вся физическая активность. А Мэл и так слишком долго притворялся калекой, сдерживая свою натуру: грех упускать время, пока ещё можно наслаждаться скоростью скачки.

Дробный стук копыт гулко отдавался под кронами осеннего леса, мелькающее между ветвями солнце оседало под веками красными пятнами. Привставая в стременах, Мэл подгонял и подгонял коня, жалея лишь об одном — что не может взмыть в небо по-настоящему.

Остановился, только когда достиг вершины холма: с него открывался прекрасный вид на город. За красными черепичными крышами виднелось серебрящееся устье реки, переходящее в залив, полный кораблей с белыми парусами.

— Ох, принц, — рядом осадил коня Якоб, по привычке именовавший Мэла прежним титулом, — всё же стоило взять охрану, далековато сегодня забрались, как бы чего… — он огляделся. — На волков нарваться можем. Вот у деверя моего троюродного брата однажды случай был, встретил одинца…

— Они сейчас сытые, — Мэл отмахнулся, показывая, что не в настроении слушать очередную семейную историю. — Смотри, как красиво. Весь город видно. И дворец, как на ладони. Вон, будто красные муравьи строем идут, — он перевёл взгляд дальше от марширующих солдат и не сдержал радостного возгласа: — А у ворот-то никого! Ну слава богу, наконец-то они перестали ждать от меня чудес!

Ещё пару недель назад у ворот, ведущих к городу, толпились страждущие, днём и ночью ожидающие исцеления. Силой прогонять их Мэл не позволил, надеялся, что осенние холода вынудят уйти добровольно. И оказался прав. Но не успел он порадоваться собственной мудрой прозорливости, как Якоб выдал иную причину:

— Испужалися они. Вот со страху и разбежались.

— Чего испугались? — Мэл заинтересованно повернулся к слуге.

Якоб поднял брови домиком, будто извиняясь за то, что придётся сказать:

— Не чего, а кого. Вас. Того, что не от бога ваша сила была, а от… — он повращал глазами, — не от бога.

— Что? Что за глупости!

— В плохое верят охотнее, чем в хорошее, — покачал головой Якоб. — Да и как не поверить, когда циркачи-то, те, которых вы помиловали, они ведь на людей бросаться стали, аки псы бешеные. Билл говорит, что брат Сирила сам видел, всё, как есть, рассказал! Один из этих-то на ребёнка напал… — Якоб помолчал и, перейдя на шёпот, закончил: — Прямо зубами. Насмерть. Трое альф скрутить не могли, так кидался, а у самого пена на губах, а глаза как уголья красные. Палками забили, только так и справились.

— О господи, — ахнул Мэл. — А остальные? Тоже?

— Тоже, — мрачно кивнул Якоб. — Но им смертоубийства свершить не дали, опреж того угомонили. Связали, а те умерли сами, пеной изойдя. Ну и вот, — он развёл руками, — поползли слухи-то. Полиция борется, в темницу тех, кто распускает, содют, но…

— И что же за слухи? — спросил Мэл, охваченный дурным предчувствием. Якоб глубоко вздохнул. — Да говори уже!

— Что короля триднестский ведьмак околдовал. И теперича всю Брингундию извести хочет, бесов насылает. Во дворце никто не верит, вы не подумайте!

Тучи наползли на солнце, и мирная пасторальная картина перестала радовать взор, показалась зловещей. С моря налетел холодный ветер, напоминая, что скоро зима.

— Давай-ка к дому, — повелел Мэл, разворачивая коня.

— Простите, что расстроил, — покаянно произнёс Якоб, поравнявшись. — Мне принц Рабби не велел вам говорить, а я, дурак, всё одно проболтался.

— Ты дурак, что сразу не рассказал, — ответил Мэл, посылая жеребца в галоп.

Вот почему Рабби так мрачен в последнее время. И Людвиг наверняка знал. И оба ни слова не обронили, думая, что защищают. Что ж, пришла пора твёрдо заявить, что о-король — не ребёнок! И потребовать должного соправителя королевства уважения. Но перед этим не помешает смыть запах конского пота — зачем давать мужу повод сменить тему разговора. Усевшись в ванну, Мэл отослал всех слуг — даже Якоба, на которого всё ещё злился. Глупый мальчишка пытался оправдаться и уверял, что молчал из лучших побуждений, дабы не огорчать, но известно куда благими намерениями дорога вымощена. И куда она привела циркачей… Мэл зачерпнул воду и умыл лицо, стараясь не думать про погибшего ребёнка, чья смерть только на его совести — если бы он не пожалел приговорённых, если бы не присвоил право озвучивать волю господа… Но с чего вдруг обычные люди, вероятно даже не до конца оправившиеся от пыток, повели себя как одержимые? Не бешеный же пёс их всех искусал? А Дебри — что с ним? Он тоже принялся бросаться на обитателей монастыря, или дьявольская напасть бессильна в стенах божьих? Удастся ли себя когда-либо простить, если с аббатом Бенедиктом и его монахами случилось страшное? И что теперь делать с гадкими слухами, как пресечь?

Вода начала остывать, вопросы множились, а ответы не появлялись. И Людвиг тоже отчего-то не спешил. Мэл планировал начать беседу с мужем без одежды, но не хватало ещё простудиться, сидя голышом. Поднявшись и перешагнув через бортик, Мэл перекинул влажные волосы через плечо и потянулся к ночной сорочке. За спиной наконец-то распахнулась дверь, ног коснулся сквозняк. Улыбка обозначилась в уголках губ и исчезла, не проявившись. Вошёл не Людвиг. Его бы Мэл почувствовал сразу. А слуга бы постучал. Значит, сзади опасность. Не оглядываясь, Мэл рванулся к двери гардеробной, но не успел: на шее сомкнулись жёсткие пальцы.

— У вас шикарная задница, ваше о-величество. Так бы и натянул, жаль, времени мало. Молитесь, если успеете…

От знакомого голоса затылок заледенел. От понимания, зачем пришёл барон Мюррей, холод спустился по плечам и спине, сжимая сердце ужасом. Так вот кто стоял за покушениями. А Рабби даже не рассматривал кандидатуру барона, когда гадал, кто мог помогать Синклаиру. Потому что доверял. Может быть, даже любил. «Любовь слепа» — ещё одна красивая фраза, популярная у авторов омежьих романов. Именно ею они объясняли внезапную страсть, вспыхнувшую между благородным дворянином и отщепенцем-пиратом. Но Мэл никогда не мог и представить, что погибнет из-за того, что его брат безмозглый слепец! Злость на него и ненависть к подлому Мюррею придала сил. Пытаясь ослабить давление на горло, Мэл вцепился в душащие руки, вонзая в кожу ногти. Извиваясь всем телом, вырывался, стараясь тормозить пятками, но подёрнутая мутной плёнкой водная поверхность наполненной ванной приближалась с каждой секундой. «Времени мало…» — Людвиг должен почувствовать, что с его парой беда, и прийти на помощь. Нужно продержаться! Немного, несколько минут…

Барон отпустил шею, развернув к себе, ударил кулаком в живот, подавляя сопротивление. Ухватил за волосы и перевалил через бортик лицом вниз, погружая под воду, но за краткое мгновение передышки, уже понимая намерение, Мэл успел вдохнуть воздуха. Нужно продержаться. Людвиг спасёт. Только ещё немного продержаться. Грудь горела будто в огне. Мэл не вытерпел, закричал, беспорядочно забил руками, в горло попала вода. Кругом была вода — целое море воды. Жестокое беспощадное море, что никогда не выпустит свою жертву. Никогда.

— Мэл! Мэл! Дыши!

Чьи-то руки больно давили на грудь, чей-то голос мешал спать. Мэл вяло махнул рукой, пытаясь отогнать наглеца, посмевшего беспокоить, и тяжело закашлялся, переворачиваясь на бок. Через рот и нос в подставленный таз хлынули отвратительно тёплые потоки какой-то жижи. Тело сотрясали спазмы, а к Мэлу возвращалась память: барон Мюррей хотел его утопить. А перед этим…

— Слава богу, он жив.

Рабби? Мэл приподнялся в кровати, оттолкнул обнимающего, укутывающего в одеяло Людвига, успел заметить испуганного Якоба, вытянувшиеся лица других слуг. И Рабби, стоявшего особняком.

— Ты! Это из-за тебя! — вытерев рот тыльной стороной ладони, обличительно прохрипел он брату. — Если… если с ребёнком… — Мэл прижал ладони к ноющему животу и повернулся к мужу: — Скажи мне, что с ним всё хорошо!

— Всё хорошо, мой ангел, всё хорошо.

Людвиг склонился, ласково отвёл волосы с лица, прижал к себе, укрывая от всего мира.

— А барон?

— Задержан. Я бы убил его, если бы не подоспел твой брат… Больше никто не причинит тебе зла, обещаю. Прости за то, что пришлось пережить. Прости, душа моя…

Мэл плакал у него на руках, пока не устал от слез и не уснул.

Утром он проснулся один. Если не считать Якоба и Джемисона, застывших изваяниями у подножия кровати.

— Даже не надейтесь! — заявил Мэл грозно, откидывая покрывало. — Никакого осмотра, никакого постельного режима!

— Но принц…

— Ваше величество…

— Вон! Оба! Пат! Одеваться! — не обращая внимания на оскорблённо поджатые губы Джемисона и обиженно надутые Якоба, прокричал Мэл.

Горло болело, но в целом ощущения радовали: он мог бы заложить свою бессмертную душу, что муж оказался прав и барон не навредил ребёнку. Сын Мэлвина Кэмпбэлла и Людвига МакКензи будет альфой — крепким и сильным, станет великим воином и королём. Мэл не помнил, что именно ему снилось, но сияние внутри всё ещё чувствовал и знал, от кого оно исходит. Как и знал, что не позволит отныне оставить себя в стороне от дел королевства.

— Быстрее, Пат, — поторопил Мэл слугу, шнуровавшего ему кафтан. — Мне срочно нужно к королю.

Людвиг ведь сказал, что к нему можно входить без предупреждения в любой момент? Мимоходом отвечая на приветствия придворных, но не давая себя задержать расспросами о самочувствии, Мэл пронёсся по коридорам и замер перед дверью кабинета. Сделал знак солдатам не двигаться и прислушался, пытаясь отдышаться и заодно не повторить давешнюю ошибку.

— …оборвать пытаясь с ветки, пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду, скалы сами рухнут в море, будет буря, — нараспев произнёс Рабби.

— Что это значит? — спросил Людвиг.

— Что тому, кто меня тронет, не поздоровится, — заявил Мэл, распахивая двери и входя. И нахмурился: — Тому, кто мне перечит тоже, — он со значением посмотрел сперва на брата, после на мужа. — И я не уйду, пока вы не расскажете мне… всё!

— Тогда ты пришёл вовремя. — Рабби, с чёрными тенями под глазами — видимо, вовсе не ложился ночью — выглядел на удивление жизнерадостным. Пожалуй, таким довольным Мэл его давно не видел. Необъяснимо, учитывая, что связывало их с бароном. — Я рассказывал его величеству о пророчестве, благодаря ему, мы можем не сомневаться, что война с Кувэнкой закончится победой.

— Война? Разве у нас война с Кувэнкой? — Мэл приподнял удивлённо брови и прошёл в кабинет. Присев на подлокотник кресла мужа, он требовательно оглядел обоих альф, остановив взгляд на сидящем напротив брате.

— Пока нет, — признал Рабби. И заявил с настораживающей уверенностью: — Но будет!

— Почему?

«И тебе ли решать об этом, дорогой братец?» — дополнил Мэл вопрос взмахом ресниц.

— Потому что сукин сын Поль… Барон Мюррей во всём признался этой ночью. Не сразу, — рот Рабби искривился в неприятной незнакомой усмешке. А Мэл внезапно осознал, что для брата барон ничего не значил: иначе бы тот так не улыбался, словно кот, поймавший мышь и вволю насладившийся её страхом, перед тем, как съесть. — Но признался. Это он убил лорда Леита. Он шантажировал Синклаира и манипулировал им. Узнав, что ты носишь ребёнка… — под обвинительным взглядом: «Если бы кто-то держал язык за зубами, ничего бы не случилось» — Мэл вздёрнул нос, не желая признавать свою ошибку, — …он решил, что тянуть опасно, потом к тебе подобраться будет сложнее. А так он намеревался представить всё как несчастный случай: о-король поскользнулся в ванной и захлебнулся. И рассчитывал, что его величество Людвиг потеряет бдительность от горя, после чего получится подобраться и к нему.

— И что? При чем тут Кувэнка? Пока я не вижу причин, по которым ты хочешь втянуть мою страну в войну.

«Кроме личного желания снискать славу на поле брани. Наверное, обидно вечно быть на вторых ролях и знать, что никогда не станешь первым? Неприятно, когда твой младший брат стал гораздо влиятельней?» — взгляды не мечи, но лязг от их столкновения, наверное, услышал даже Людвиг. Он успокаивающе опустил ладонь Мэлу на плечо и ласково провёл вдоль позвоночника.

— Всё это произошло с поддержки короля Кувэнки, он обещал любыми способами помочь барону в его стремлении захватить власть в Брингундии — золотом и людьми, — Людвиг огладил бороду. — Благодаря усилиям кувэнских провокаторов среди наших подданных посеяны семена раздора и недовольства.

— А циркачи? Да, я знаю про них.

— Барон не сказал, каким способом удалось их лишить разума, но признался, что в этом тоже повинны шпионы Кувэнки. Они как-то смогли заразить бешенством и обернуть безумие несчастных против тебя.

— Но в чём их интерес? Что они выгадают от волнений в Брингундии?

— Дело в том, ангел мой… — начал Людвиг. Мэл дёрнул плечом, сбрасывая руку мужа, вскочил и отошёл к окну, гневно раздувая ноздри, раздражённый покровительственным тоном. — Дело в том, что в Кувэнке престолонаследником может стать не только альфа. Сейчас на их троне бета — Изенкил. И он счёл, что раз первенец Рутгера Первого, моего деда, пусть и омега, приходится родителем барона Мюррея, именно он законный наследник.

Изгнанный, отречённый от семьи омега, кто проявил своеволие и вышел замуж вместо того, чтобы отправиться в монастырь, родил не сына, а угрозу. Угрозу, которую много лет никто не принимал всерьёз. Кто бы подумал, что столь дальнее родство сыграет роковую роль? Мог ли устоять провинциальный барон, владелец жалкого клочка земли у южной границы перед льстивыми речами, уверяющими, что именно он должен стать во главе страны? Зная это, несложно понять намерение коварного Изенкила — он приобрёл бы на Брингундском троне послушную себе марионетку. Но какой смысл в куске пирога, если не можешь его съесть?

— Раз король Кувэнки бета, у него ведь нет детей? — уточнил Мэл, обдумав полученную информацию.

— У него есть племянник-омега.

— И он?..

— Да, он стал бы мужем Мюррея после коронации. Таков был уговор и плата за помощь. И это даже не считалось бы для них переворотом — с точки зрения кувэнцев у меня нет и не было прав быть правителем Брингундии, — ответил на невысказанный вопрос Людвиг.

— Им надо показать, что они жестоко ошиблись! — Рабби стукнул кулаком по столу.

— Но сейчас уже есть, не так ли? Ведь барона казнят? — игнорируя высказывание брата, спросил у Людвига Мэл. Ему не понравились разговоры о войне — на войне всегда гибнут альфы. И он не хотел, чтобы погиб его альфа.

— Не казнят. Казнь придала бы ему ореол мученика. А барон, к несчастью всего королевского двора, опасно заболел и скоропостижно скончался сегодня ночью, — снова влез Рабби. Все же Людвиг позволяет ему слишком много вольностей. — Но это не отменяет…

— Я желаю остаться с мужем наедине! — прервал его Мэл, вскидывая голову. — Оставь нас! Немедленно! — повысил он голос.

От резкого кивка подбородок Рабби ткнулся в кружева отложного воротника на груди. Не говоря больше ни слова, брат развернулся на каблуках и, чеканя шаг, вышел из кабинета, оставив за собой осязаемый шлейф недовольства и гнева.

— Я не хочу, чтобы ты воевал! — Мэл вновь приблизился к Людвигу, требовательно заглядывая в лицо. — Лу, милый, пообещай мне, что ты не отправишься на войну! Поклянись, что не будешь слушать Рабби! С Кувэнкой можно договориться миром. Теперь у них нет причин устраивать заговоры, без барона…

— Ты зря волнуешься, мой ангел. Королевское присутствие на передовой вовсе не обязательно. Я никак не буду рисковать собой. Для командования армией у меня есть маршал. И твой брат. Сегодня утром я пожаловал ему титул герцога Лэрингского.

— Ты так добр…

Всё решено — понял Мэл. Они уже всё решили без него. И проклятое пророчество сыграло свою роль: Людвиг поверил в него. Теперь не отступится. И Рабби от войны удержать не удастся. Потерять брата разве лучше, чем мужа? Хоть сейчас Мэл был зол на Рабби, но любил их обоих. И ни за что бы не желал выбирать между ними. Но всё же, он не мог не признать — жизнь без брата не лишится смысла. А без Людвига… Чувствуя себя предателем крови, Мэл прижался к плечу мужа, обнял крепко, вцепившись со всей силы — только не забирай его, господи, только не его!

========== Часть 18 ==========

Бархатная скатерть с длинной бахромой свисала до самого пола, надёжно скрывая под столом застывшего на коленях Якоба. Он не собирался прятаться и подслушивать, это получилось случайно: присел, чтобы завязать ленты на туфле, а вошедшие в комнату принцы Мэлвин и Рабби его не заметили. Услышав: «Не тебе меня учить! Я король!» — Яков замер, а после ответа: «Буду учить, если у тебя овечий помёт в голове!» — бесшумно встал на четвереньки и быстро заполз в укрытие. Когда господа ругаются, слуге лучше не показываться: получишь нагоняй от обоих.

— У меня овечий помет в голове?! А у тебя… у тебя… У тебя и его нет! — Сквозь бахрому Якоб увидел, как принц Мэлвин топнул ногой. — Кто начинает войну перед зимой? Что прикажешь делать, когда армия застрянет в снегу и грязи? А сколько денег потребуется? Опять новые налоги? Хочешь к войне вдобавок бунт получить?! Об этом ты не подумал? Нечем?!

— Не верещи, Мэл. Ладно-ладно, признаю, твоя голова годится не только для ношения кружевных тряпок, — пошёл на мировую принц Рабби с типичной для альф, когда им приходится хоть в чём-то признавать правоту омег, грубоватой неуклюжестью. — Ты говоришь верно. Но… — он сделал паузу и повторил: — Но! Война не затянется. Ещё до зимы, самое большее, через месяц я заключу брак с племянником короля Кувэнки, тем омегой, на кого рассчитывал Поль. Кажется, его зовут Двэйн. Или Девин? Не помню…

Тихонько вздохнув, Якоб покачал головой: ох уж эти альфы! Двэйн — тёмный, Девин — олень, какое имя больше подойдёт благородному омеге? Ну конечно же, второе! И вообще, ну как можно забыть, как зовут будущего мужа?

— А заодно не помнишь, что на троне Кувэнки Изенкил, а не этот омега, как бы там его ни звали… — с нескрываемым сарказмом продолжил принц Мэлвин. «Девин, Девин!» — одними губами проартикулировал Якоб. — С чего ты решил, что Изенкил примет твою кандидатуру в мужья племяннику, раз даже Людвиг был для них недостаточно хорош?

«Даже Людвиг», — не стоило бы показывать так явно, что считаешь мужа гораздо лучше брата. Хотя после заявления о «ношении кружевных тряпок» заслуженный ответный укол, признал Якоб, встав на сторону своего господина. И вообще — принц Мэлвин прав. Кувэнцы не прислали портрет, когда король Людвиг объявил о поиске женихов. Якоб помогал принцу Мэлвину, когда тот перебирал в хранилище портреты, чтобы взглянуть на лицо кандидата от Кувэнки. А смотреть-то оказалось и не на что! Ни на одной из картин в левом верхнем углу не нашлось герба с красным единорогом. Когда принц перестал ругаться на спесивцев-южан, то объяснил, почему они не хотели заключать брак с Людвигом — не считали его законным королём, а обзывали каким-то заумным словом, похожим на «узор-в-пабе», что значило по-простому захватчик. Мол, не по чести трон Людвигу достался, и отец его тоже «узра», а настоящим наследником являлся первенец-омега Рутгера Второго, его потомкам и править. Надо же такую ересь придумать, когда все знают, что заповедано исстари: род альфам продолжать, омегам чужой приумножать, бетам свой сохранять.

— Рабби! — воскликнул принц Мэлвин, и дёрнувшийся Якоб чуть не стукнулся головой об стол, отвлекаясь от размышлений о глупости кувэнцев. — О чём ты не договариваешь? Мне не нравится твоя улыбка. Что ты задумал?

Изогнув голову и почти касаясь грудью пола, Якоб постарался через щель между полом и бахромой разглядеть лицо принца Рабби, но увидел лишь край задранного подбородка.

— Скажи мне, брат. Я всё равно узнаю!

— Изенкил не сможет ни на что повлиять. Я убью его, его братьев, всех, кто может претендовать на престол Кувэнки. Оставлю в живых только омегу, — спокойно, будто говоря об охоте на зверя, а не на людей, сообщил принц Рабби. — С условием, что он станет моим мужем и заключит мир с Брингундией.

— Как убьёшь?!

Непонятно, что именно вложил в свой возглас принц Мэлвин: желание узнать каким образом или негодование от задуманного убийства, — Якоб бы поставил на второе, но принц Рабби решил, что вопрос относится к способу.

— Мечом, — он цинично хмыкнул. — Людвиг соберёт войска на границе, и пока всё будет выглядеть так, будто Брингундия готовится атаковать, я в это время нанесу удар с тыла.

— Ты?

— Я. Мой отряд и несколько «тихих воинов», я уже договорился с их главой.

— И сколько же всего людей?

— Полторы дюжины.

— Что? О господи, Рабби! Это невозможно!

— Всё возможно. Насколько знаю, ты легко можешь представить карту. Так вот, я планирую обойти остров Кромор с запада и двигаться вдоль берега континента на юг, через пять дней, максимум неделю достигнуть мыса Стаксиго и оттуда прямым трактом до столицы Кувэнки. Ещё два-три дня. Проникнуть во дворец и убить Изенкила — одна ночь.

Скорость и неожиданность, пожалуй, могут принести победу, признал Якоб. Небольшой отряд из восемнадцати воинов при условии, что удастся пробраться в королевские покои незаметно, будет словно свора лис в курятнике. Особенно, если во дворце найдутся помощники. Метку поставить долго времени не надо, а после омеге и деться некуда — только замуж. Но ведь ещё надо достичь Кувэнки, пройти их дорогами, попасть к опочивальням — если заметят раньше… Огромный риск и смертельная опасность! Ох, пресвятые заступники, а он-то ещё считал принца Рабби рассудительным и осторожным, — Якоб прикусил костяшку согнутого указательного пальца, чтобы не выдать себя невольным звуком. Но, если б и не сдержался, вряд ли бы его тихое оханье было слышно за удивлённым возгласом принца Мэлвина.

— Ты лишился разума? Это самоубийство! Да ты даже до Кувэнки не доберёшься! Я-то как раз карты помню: на острове Комор находится Мессенда. Эти варвары никогда не пропустят чужой корабль в своих водах!

— Под своим флагом пропустят. Где не пройдёт сила, пройдёт хитрость.

— Рабби, что с тобой произошло? Почему ты ищешь смерти? — в голосе принца Мэлвина прозвучала неподдельная боль. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Представим, просто представим, что тебе всё удастся, хотя я не понимаю, зачем тебе лично…

— Потому что, оказавшись с меткой от меня, этому Двейну или Девину, не останется ничего, кроме как её принять — брак не станет мезальянсом и аннулировать его церковь не позволит.

— Хорошо! То есть ничего хорошего. Если всё удастся, ты планируешь всю жизнь провести с человеком, чьё имя сейчас даже не можешь вспомнить?! Тем, кто будет тебя презирать и ненавидеть за убийство родных, за учинённое над ним насилие?

Осторожно двумя пальцами Якоб раздвинул бахрому и глянул в щёлку. Губы принца Рабби сошлись в прямую линию, а на скулах выступили желваки. Видимо, вопросы задели за живое. Он сделал несколько шагов по комнате, прежде чем ответить.

— Если, как ты предлагаешь, оставить всё, как есть, Кувэнка не успокоится, продолжатсяконфликты на границе. Они давно мечтают присоединить к себе полуостров Тулун. Знаешь, сколько солдат Брингундии там гибнет каждый год? А сколько из них попадает в плен и рабство? И на полуострове кувэнцы не остановятся, двинутся дальше. Хочешь, чтобы война пришла к стенам дворца? Нет? Тогда надо действовать на опережение.

Повисло молчание, принц Мэлвин кусал губы, видимо, обдумывая слова брата. Весьма разумные, на взгляд Якоба. Грех за убийство ведь и замолить можно. Да и потом, на войне вроде как прощается…

— А что помешает им тебя убить даже после заключения этого дикого брака?

Вот этот довод Якобу в голову не пришёл: действительно, мало взять наследника замуж силой, нужно как-то ещё и жить с ним, а ну тот как отомстит и отравит — уж известно какие эти кувэнцы подлые отравители.

— Не так уж просто меня убить, — беспечно заявил принц Рабби. — Да и потом, вдруг я понравлюсь его высочеству, когда узнает меня поближе?

— Вдру-уг… — скептически протянул принц Мэлвин. — После того, как ты перебьёшь всю его родню. Если только вдруг.

— Мало ли какие отношения у них в семье. Вполне могут и ненавидеть друг друга, — на лице принца Рабби не дрогнул ни один мускул, но Якобу показалось, что тот знает больше, чем говорит.

— Но он-то тебе всё равно не может понравиться, он ведь омега!

Да уж, пристрастия принца Рабби известны, вслух-то никто не говорил, ни здесь, ни дома, но шила в мешке не утаишь. Якоб знал, какие промеж слуг сплетни ходили, и лично видел, как однажды, ещё в Триднесте, принц Рабби с одним из дворян-альф обжимался.

— Мэлли, уж мне ли тебе напоминать, что в монархических браках чувства между супругами абсолютно не имеют значения? — покровительственным тоном старшего брата спросил принц Рабби. — Государственные интересы выше личных. Долг важнее желаний.

На эти слова Якоб мелко покивал, так и падре часто на проповеди говорил: «Каждый неволен с рождения, разница лишь из чего сделана его цепь, у богатых одни заботы, у бедных другие, но все мы должны нести отмеренный груз с мужеством», — тут и добавить нечего. Но чтобы добровольно, без всякого принуждения себя цепью брака приковывать к нелюбимому, на то, поди, мужества много надо. На большую жертву принц Рабби идёт.

— Перестань отговаривать Людвига. Если он послушается тебя, то совершит ошибку, — голос принца Рабби стал мягче. — Ошибку, которую он сможет тебе припомнить. Не сейчас, так потом.

— Лу не станет, он меня любит, он никогда…

— Любовь не длится долго, — прервал брата принц Рабби. — И даже эта ваша омежья блажь, истинность, в которую ты внезапно так истово поверил… — Якоб надул щёки, стараясь удержать распиравшее возмущение: ну как же можно не верить в истинность, когда вот же она, прямо перед глазами?! — Не сделает из человека слепца, — закончил принц, не догадываясь о бушевавшей под столом буре эмоций. — Поддержи меня, брат. Поверь, я знаю, что делаю. Я понял слова пророчества.

— Что? — принц Мэлвин вскинул голову. — И как же?

Ничего не знающий ни о каком пророчестве Якоб перестал мысленно клокотать и навострил уши. Это что же получается, есть какие-то секреты, о которых ему неизвестно?!

— Помнишь слова «третий в крону»? Мы трактовали так, что мне предначертано стать наставником будущим детям наших старших братьев, заботиться об их «кроне». Но на самом деле это значит, что от меня пойдёт новая ветвь. Понимаешь? — Якоб ничего не понимал, но, судя по задумчиво-отрешённому лицу принца Мэлвина, для того слова брата несли какой-то смысл. — Крона разрастётся, ведь мои дети будут Кэмпбеллами! А «пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду» — кто настоящий виновник, что тебя «коснулись силой, оборвать пытаясь с ветки»? Король Кувэнки. Он умрёт, и его род прервётся! Другого значения и быть не может!

Не в силах оставаться без движения, Якоб заёрзал. И вылезти нельзя, но как же хочется вмешаться в разговор и всё-всё выяснить!

— Ох уж это пророчество… — негромко произнёс принц Мэлвин. — Как его ни толкуй, всё равно обманешься. Лучше бы его вообще не было!

Якоб вновь затряс головой, жалея, что не может высказаться: вот давным-давно деду кузнеца Грюндига Рыжего предсказали, что он от коровы погибнет, так тот за милю всех коров и быков обходил, на пастбище ни ногой! Мяса говяжьего в рот не брал, сыр только овечий ел, на молоко вообще не глядел. Чуть не до ста лет так берёгся и умер, поперхнувшись вином на свадьбе у внучатого племянника. Вроде и ни при чём корова, да? Но вино-то он глотнул аккурат из коровьего рога! Нет, лучше не знать, что там тебе уготовано: всё одно не убережёшься, а радость жизни потеряешь — легко ли постоянно стеречься, да на всё оглядываться. Сделав мысленно себе зарубку обязательно эту поучительную историю рассказать принцу Мэлвину, Якоб вновь обратился в слух.

— Помимо пророчества, есть и просто расчёт. Девину… или Двэйну будет просто невыгодно меня убивать. Заключив мир с Брингундией, получив поддержку от Триднеста, уж надеюсь, отец не откажет мне в такой малости, Кувэнка сможет наконец поставить на место Мэссенду. А захватив их остров, откроется путь через море к богатым землям Ирновитая. Со мной Кувэнку ждёт слава и процветание. Без меня — войны и разорение.

— Что без тебя, что с тобой, всё равно война… — вздохнул принц Мэлвин. — Боже, когда альфы поймут, что война приносит лишь смерти и страдания, и перестанут рваться в бой?

— Никогда, — хохотнул принц Рабби. — Воинская доблесть — единственное, что может прославить альфу в веках!

Тут Якоб мог бы поспорить: вот взять того же Джона, он не воитель, а повар, однако известен своим умением на всю Брингундию. И вкуснющий салат, который он придумал, так и называют по его фамилии «салат О`Лири», его будут готовить и дети, и внуки, и правнуки. А варвара-завоевателя, кому удалось в незапамятные времена дойти с войском до Триднеста и спалить всё окрест, кто помнит его имя? Только прозвище «Поганый» в памяти людской и осталось. Вот и рассудите-ка, светлые принцы, чья слава вернее? Кого добрым словом помянут или сплюнут, услышав имя? Так мог бы сказать Якоб, но, конечно же, промолчал. Зато, видимо, от мыслей про салат, неожиданно откликнулся желудок. Да таким громким бурчанием, что услышали оба принца. И прежде чем Якоб успел что-либо предпринять, скатерть оказалась задрана рукой принца Рабби.

— Я ничего не слышал! Я сидел всё время вот так! — Якоб сунул указательные пальцы в уши и с силой зажмурился.

— Вылезай.

К радости голос прозвучал без злобы. Якоб на четвереньках выполз из своего укрытия и, кряхтя от онемения в затёкших мышцах, встал на ноги.

Принц Мэлвин посмотрел на него укоризненно:

— Ах, Якоб, Якоб… Разве я учил тебя подглядывать и подслушивать?

Вопрос явно не предполагал ответа, и Якоб виновато потупился, хотя мог бы напомнить принцу, кому именно не так давно пришла в голову идея подглядывать и подслушивать за альфами в шатре.

— Простите, — вместо этого пробормотал он и проныл жалобно: — Я ж не со зла, без всякого умысла…

— Ну да, ну да, — протянул принц Рабби и обратился к принцу Мэлвину, подытоживая их разговор: — Ты можешь помочь или навредить мне. Но от задуманного я не откажусь.

— Упрямый баран, — еле слышно буркнул тот, а в полный голос сказал: — Я принял к сведению твои слова, брат.

Принц Рабби коротко кивнул, смерил Якоба насмешливым взглядом, тихо, почти ласково пообещал: «Скажешь хоть слово кому из того, что здесь слышал, шею сверну», — и вышел, оставив брата разбираться с провинившимся слугой.

Зная по родительскому примеру, что кто говорит больше, того и заткнуть сложнее — по крайней мере папа так всегда отца в спорах побеждал, не давая мужу вставить и слова, — Якоб не стал дожидаться упрёков.

— Ой принц, что деется, что деется! — зачастил он, на всякий случай отступая за стол. — Принц Рабби ведь ради вас на смерть готов, вот она братска любовь-то кака! Силушки неимоверной!

— Ради меня? Да ты не понял, что ли, ничего? Славы воинской ему захотелось!

— Ой жи не! Ради вас, ради вас! Ей-же ей, ради вас! Токмо, чтобы вам жилось спокойнее, чтобы ребёночек родился здоровеньким да крепеньким в мире и согласии, да рос на радость! А как вы себя чувствуете принц, не тошнит ли, на солёненькое не тянет? Я ж сей момент за маринованными-то грибочками мухой слетаю. Джон, вы уж знаете, так умеет, так умеет, у него как раз партия беленьких поспела в кадушке, как вы любите, — тараторя без перерыва, Якоб продвигался к двери, — я вот сей момент принесу!

— Стоять, муха! — рявкнул принц. — Хватит мне зубы заговаривать! Да не бойся, не буду я тебя ругать, хоть и следовало бы. Но, может, и хорошо, что ты слышал всё. Скажи-ка мне лучше, действительно в Кувэнке пленных воинов рабами делают?

Остановившись на полпути к двери, Якоб кивнул:

— А вы не слыхали раньше? У Джона старший брат так сгинул, уж десять годков, как ни слуху ни духу, знают токмо, что не убили, в плен попал, а там бог весть, что стало. Он-то, Джон, оттого в военное дело и не пошёл — хоть и мог, силой-то бог не обидел. Ан нет, не пошёл, чтоб, значит, у родителей евоных хоть один сын-альфа остался, кто ухаживать за стариками может. Он, Джон, знаете какой ответственный и заботливый… — увидев недовольно нахмуренные брови, Якоб вернулся к сути: — А купцы, которые в Кувэнку ездиют, бают, что прям на рынках там людей продают. У нас вот овец аль коров купить можно, а у них выбирай — альфу, бету чи омегу желаешь.

— Откуда омегу? Омеги ведь не воюют.

— Дык зато их воруют! Захватывают приграничные деревеньки и угоняют аки скот.

— Я не знал, — проговорил принц Мэлвин, помрачнев. — Если так…

— Так, так! — закивал Якоб.

— То благородное дело брат затеял: нельзя рождённых свободными рабами делать. Хоть и страшно за него… И, — принц подался ближе, опёрся ладонями в стол и наклонился, глядя Якобу в глаза, — мне кажется, его ещё что-то туда тянет. Или кто-то…

— Да кто? — удивился Якоб.

— Не знаю. Чувствую просто, — принц прижал ладонь к груди слева. — Сердце неспокойно за брата. И не от того, что отчаянную дерзость он затеял, нет. Что-то Рабби изнутри гложет, гонит в эту Кувэнку, чтоб ей пропасть! Может, жажда мести за барона покоя не даёт, кувенцы ведь его предателем сделали, льстивыми речами голову задурили. А может, верно пророчество…

— А пророчество-то чьё? Что в нем? Стоит ли верить?

Принц, приподняв одну бровь, поколебался немного, но всё же рассказал о пророчестве и тех, кто его дал. Ясно от чего раньше молчал, понял Якоб, услышав про друидов, хотя могли бы его высочество, то есть уже величество и довериться, решил он с обидой. Да, такому предсказанию верить можно. Это не ярмарочный ведьмак-шарлатан, что по куриным костям судьбу гадает, тут серьёзнее. Не удержавшись, Якоб поведал про гибель деда кузнеца Грюндига, упирая на то, что, как не берегись, а чему суждено, то и исполнится.

— Но раз так, верно, поди, принц Рабби-то столковал? — желая подбодрить, спросил он, видя, что лицо принца потемнело. — Если уж какому роду прерваться, то всяко ихнему, Изенгадскому!

— Изенгильскому, — поправил Мэлвин глухо. — Надеюсь, что верно, — он прижал ладони к пока ещё плоскому животу, — иначе…

— Никаких иначе! — прервал его Якоб, осмелев. — Всё будет так, как сказал принц Рабби! Он доберётся до дворца, станет мужем Девина, они заключат мир с Брингундией, и будем мы все, как в сказке — жить-поживать, да добра наживать! Всё будет хорошо, принц!

— Думаешь? — Мэлвин поднял глаза, смотря на Якоба так, будто от того одного зависело будущее.

— Уверен! Я хоть и не друид, тьфу-тьфу-тьфу, — Якоб поплевал через левое плечо и понизил голос: — Да не зря у меня прадеда-омегу в связи с ними подозревали. Про то в моей родне скрывают, но вам я скажу, вы ж не выдадите. Вот не от евойного мужа старший сын-то, мой дед, зачался, ой не от мужа, согрешил прадед с кем-то из этих, лесных колдунов которые. Потому и про ту корову сказанное — а сказал-то мой дед, — сбылось, и у меня иногда… случается… вижу я будто иначе, что ли. Вот на Джона стоило мне взглянуть, я ведь сразу понял — мой альфа! И про короля Людвига вам, помните, говорил, что счастливы с ним будете. А, помните? Вот! Пророчествовать я не умею, но чую, ох чую…

— И что же ты чуешь? — начиная улыбаться, спросил Мэлвин.

— Что всё свершится, как принц Рабби задумал! И ещё, — Якоб наморщил лоб, пытаясь найти верные слова поддержки, что окончательно бы развеяли сомнения принца. — И ещё встретит он в Кувэнке свою любовь! Вот что!

— Ох, Якоб, твои слова да богу в уши…

— Так всё и будет, — кивнул Якоб с уверенностью. — Вот увидите. И у вас альфа родится!

— Это я и сам знаю, уже и как назвать придумал — Аластер, — улыбка принца стала шире, будто солнышко из туч выглянуло. А Якоб довольно кивнул: Аластер — защитник человечества, хорошее имя. — Может, раз я знаю, и мой прадед-омега с кем… — Якоб захлопал глазами и открыл рот от изумления. Мэлвин рассмеялся: — Не смотри так! Шучу. Убедил ты меня. А я смогу убедить Людвига, чтобы Рабби он отпустил и корабль дал. Пусть поступает, как задумал. Ну, а теперь и от грибочков маринованных не откажусь, лети, муха моя жужжащая!

Мэлвин снова рассмеялся, и Якоб полетел, то есть побежал со всех ног. Беззвучно прося у бога прощения за ложь: не было у него в роду никаких предсказателей, выдумал он всё про прадеда-омегу, светлая память ему и земля пухом. Верным мужем тот был, ежели видит потомка своего с небес, пусть тоже простит за наговор. И не знал Якоб ни кто родится, ни о будущей любви принца Рабби ничегошеньки не чуял, не ведал. Но как не соврать, когда принц Мэлвин сам не свой, переживает. Вдруг, не дай святые заступники, ещё на ребёночке волнения скажутся? Такая ложь во благо. Для спокойствия. А там уж будет, что будет. Чего зазря о грядущем маяться, придёт когда, тогда и разбираться надо. Главное, верить в лучшее: правду говорят — вера чудеса творит. Да и друиды, поди, не абы что предрекают…

Такими доводами успокаивая свою совесть, Якоб бежал по коридору, торопясь попасть в кухню, как вдруг споткнулся на ровном месте. Едва удержавшись на ногах от падения, остановился и замер, широко распахнув глаза, заворожённый кружением пылинок в широком солнечном луче. Мерцали, вспыхивая, искорки, опадали и поднимались в неспешном танце.

Принц Рабби исполнит задуманное, сядет на трон Кувэнки, даст жизнь новой ветви рода, множество ратных подвигов совершит, но в душе его будет одна лишь ночь — тьма, что он сам выбрал. Принцу же Мэлвину достанется свет и тепло, много лет будет гореть для него солнце, и он, Якоб, как подсолнух греясь в лучах, проживёт тоже долго, увидит внуков и правнуков и умрёт в глубокой старости на руках у Джона.

«Джон…» — отчётливо прозвучал собственный предсмертный стон в ушах, и Якоб по-собачьи встряхнулся, недоумённо оглядываясь по сторонам. Выдохнул и заметил, как облачко пара вылетело изо рта, словно вокруг внезапно похолодало. Волоски на руках и загривке стояли дыбом, а сердце колотилось как безумное. В голове всплыла присказка о-деда, которую Якоб часто слышал в детстве: «Гусь по моей могиле прошёл», — иногда тот замирал на несколько мгновений с пустым взором, а потом передёргивал плечами, будто замёрз. «Чудит старик», — говорил отец. Сам Якоб раньше ничего подобного не испытывал.

— Это был сквозняк, — негромко сказал он вслух. Звук собственного голоса успокаивал. — Скоро зима, вот и повеяло холодом от окна. А я просто засмотрелся. — Якоб взглянул на продолжающие плавать в столпе света пылинки, дунул на них, создав маленький вихрь. Ничего необычного. — Ох, и причудится же…

А что причудилось? Не вспомнить. Как пар от выдоха испарилось видение и исчезло. Якоб наморщил лоб. Джон! Джона видел, точно. Ну так немудрено, он и днём, и ночью мысли не покидает. Большой альфа, сильный, подкову играючи разогнёт, орехи заморские пальцами давит, а добрее и ласковее на всём белом свете не найдёшь. Пожалуй, пора ему уже «да» сказать, хватит мучить. До снега успеют и свадьбу сыграть, чего тянуть. Да и сыночку принца Мэлвина — альфе Аластеру, — товарищ-ровесник по играм не помешает. Уж они с Джоном с наследником не задержатся. А кто первым будет: альфа, омега или бета, неважно. На каждого — на всех пятерых сыновей, — любви родительской хватит. Якоб заулыбался и помчался со всех ног, спеша порадовать своего альфу согласием выйти замуж. В душе поселилось стойкое ощущение, что всё сложится хорошо, лучше некуда. И пророчеств никаких в подтверждение того не требуется.