Право на счастье (СИ) [Фаина Гаккель] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1. Глава 1. Дезертир ==========

В тронном зале Красного замка всегда было многолюдно, но сегодня там собралась особенно большая толпа придворных – король Джоффри Баратеон собирался судить пойманных в Речных землях изменников и дезертиров, и ходили слухи, что на этот раз войска Ланнистеров сумели поймать действительно важную шишку.

Санса Старк стояла среди остальных и старалась сохранять на своем лице выражение почтительности и спокойствия, но было трудно удержаться от мыслей, что ее не замечают, ее старательно обходят, словно больную серой хворью. Правда, леди Маргери, новая королевская невеста, была с ней приветлива, но нескольких вежливых улыбок после полутора лет унижений и страха было мало, чтобы вновь почувствовать себя человеком. Кроме того, Санса опасалась, как бы эта вежливость не вызвала новых приступов гнева у короля или его матери.

Начался суд. Пойманных дезертиров по одному вводили в тронный зал, Джоффри кратко оглашал им приговор – «смерть» – и выводили. Судя по тому, что ровный негромкий гул в зале не умолкал, это были обычные солдаты. Стоя прямо и неподвижно, Санса как будто сквозь толщу воды слышала их мольбы, крики о помощи и проклятия. Наконец, ввели последнего. При его появлении зал вдруг затих, и Санса, выйдя из оцепенения, прошла чуть вперед, чтобы видеть дезертира. Это был высокий мужчина в заляпанных грязью сапогах. Ступал он тяжело, прихрамывая, голову держал прямо, но любому было очевидно, что он изнурен ранами, долгой дорогой и голодом, и удерживает его на ногах гордость, а может быть, ненависть. Лицо его – а точнее половина лица – была серой от усталости, темные длинные волосы свисали вдоль щек грязными сосульками. На фоне этого страшные ожоги на другой половине выглядели еще отвратительнее, чем обычно.

Дезертира подвели к ступеням, перед Железным троном. В зале стало так тихо, что был слышен даже малейший шорох, но одновременно воздух как будто стал тяжелым от множества невысказанных слов. Король подался вперед, его щеки пошли алыми пятнами. Казалось, в нем борются гнев на изменника, радость от того, что тот попал в его руки, и суеверный страх перед этим человеком.

Наконец, раздался голос – но не короля, а королевы Серсеи.

- Так-так. Вот кто к нам пожаловал. Какое счастье. Может быть, Пес, ты соизволишь объяснить, как ты оказался так далеко от города и своего короля, которому ты присягал?

Сандор Клиган взглянул на королеву, и в серых глазах зажегся огонек былой ярости, которая заставляла людей обходить его стороной и опускать глаза. Он сплюнул на мраморный пол и хрипло сказал:

- В пекло город. В пекло короля.

- Если кто и отправится в пекло, то это ты, предатель.

Серсея равнодушно отвернулась и заговорила о чем-то с мейстером Пицелем, показывая, что Пес более не стоит ее внимания. Ее сын, наконец, пришел в себя, облизнул губы и улыбнулся той самой улыбкой, которая так пугала Сансу.

- Ради твоих прошлых заслуг и ради своей победы я намерен проявить милосердие. По законам Семи королевств тебя полагается казнить, Пес, но, может статься, за время своей жизни при дворе ты приобрел друзей, которые захотят заступиться за тебя? А?

Арестованный молчал. Ярость ушла из его глаз, и лицо снова превратилось в маску из двух половин. Сансу бросало то в жар, то в холод: пальцы рук заледенели от страха, а жаркие волны стыда заставляли ее краснеть. Ей живо вспомнился тот день, который был, казалось, так давно. Именины Джоффри. Турнир в Красном замке. Сир Донтос, захлебывающийся вином. И скрежещущий голос Сандора Клигана, который тогда солгал, чтобы отвести от нее гнев короля.

- Что, лорды и леди! Никто не хочет заступиться за моего бравого королевского гвардейца? Такого бравого, что он сбежал из города при первой же осаде!

Санса открыла глаза и шагнула вперед.

- Ваша милость, позвольте мне заступиться за этого человека. – Слова прозвучали невнятно.

Зал снова затих, и это странным образом придало ей сил. Она прошла вперед и опустилась на колени перед троном. Страх сжимал сердце, но пути назад все равно уже не было.

- Это кровь предателя говорит в ней – раздался дребезжащий старческий голос великого мейстера Пицеля.

- Леди Санса – Джоффри снова улыбнулся. – Так вы хотите заступиться за этого дезертира. Почему?

- Потому что я верю в ваше милосердие, сир.

О боги, пусть сегодня у него будет настроение поиграть в милостивого короля. Пожалуйста. Позвольте мне спасти хотя бы одну жизнь.

- И что вы согласны сделать для того, чтобы сохранить ему жизнь?

- Все, что угодно. – Эти слова напугали ее саму. Санса знала, что король ни перед чем не остановится. Что если он прикажет отрубить ей голову? Прогнать голой по улицам Королевской гавани? Пытать ее? Она стояла на коленях, глядя в пол, не в силах посмотреть ни на короля, ни на того, за кого она просила. Тишина в тронном зале стала такой густой, что ее, казалось, можно резать ножом, словно сыр. Пицель, склонившись к трону и позвякивая цепью, нашептывал Джоффри что-то.

Наконец, король улыбнулся и заговорил.

- Хорошо. Чтобы показать всем, что я столь же милосерден, сколь и суров, ради заступничества леди Сансы я дарую жизнь изменнику Сандору Клигану. В качестве расплаты за свою дерзость леди Санса… должна будет выйти за него замуж. А чтобы никто не усомнился, будто в Семи королевствах изменники остаются безнаказанными – пятьдесят ударов плетью. Уведите его.

С этими словами Джоффри поднялся с трона и вышел, сопровождаемый своими советниками. Санса продолжала стоять на коленях, чувствуя, что ноги не удержат ее, если она захочет встать. Ее душило отчаяние: вместо быстрой и чистой смерти, какой мог бы умереть Пес от руки палача, она просто обрекла его на медленную и мучительную. После ударов Илина Пейна не выживал никто. Все умирали – кто прямо у позорного столба, не выдержав боли, а кто через несколько дней, от лихорадки и потери крови. Наконец, кто-то резким движением поднял ее за локоть. Санса подняла глаза и увидела сира Меррина Транта.

- Идемте, миледи. Малый совет хочет видеть вас.

Все в том же состоянии оцепенения, ничего не видя перед собой, Санса прошла в маленькую комнатку за тронным залом. Последний раз она была здесь, когда приходила к королеве Серсее просить милосердия для своего отца, но Джоффри все равно отрубил ему голову. Чтобы она ни делала, получается только хуже.

Комната была пуста, если не считать лорда Вариса со свитком в руках. Евнух сладко улыбнулся Сансе и развернул пергамент.

- Его милость король Джоффри поручил мне сообщить вам некоторые подробности своего решения. Дезертир и клятвопреступник Сандор Клиган подвергнется бичеванию завтра утром, на площади перед Великой Септой Бейелора, и вы должны будете присутствовать там. Ваша свадьба состоится через неделю, и в знак любви и преданности королю и будущему супругу вы, леди Санса, будете выхаживать преступника после наказания. Королева-регент дала особое указание, что вам запрещено обращаться за помощью к мейстерам или кому бы то ни было другому в замке или за его пределами. Если же Клиган ко дню бракосочетания не будет достаточно здоров для того, чтобы присутствовать на церемонии, стоя на своих ногах и произнести брачные обеты, а также скрепить брак, то наказанию подвергнетесь уже вы, так как недостаточная забота о королевских подданных есть измена. После вашей свадьбы вы и ваш муж покинете столицу и отправитесь в ссылку в Западные земли, и сир Киван волен будет делать с вами все, что пожелает. На этом все. Сир Меррин, проводите леди Сансу в ее комнату.

Ее уже ждали служанки – шпионки королевы. Санса равнодушно позволила им раздеть, причесать и искупать себя, но не смогла проглотить ужин, и когда девушки ушли, забралась в постель и тщетно попыталась заснуть, но сон не шел к ней. Что же она наделала? Джоффри играет с ними, словно кот с мышами: то отпустит, то придавит лапой, но в любом случае мыши станут его обедом. Так и они - обречены так или иначе: если Клиган и не умрет у позорного столба, она все равно не сможет его вылечить – у нее нет ни знаний, ни снадобий, только горе, страх и стыд.

В дверь постучали, и она вздрогнула. Кто может прийти в такой час? Ее тоже хотят бросить в темницу как преступницу? В голове промелькнула кошмарная картина, она сидит в запертой комнате и слышит звуки сражения, а потом гвардейцы Ланнистеров ломают дверь и дерево трещит под ударами, и нет ни отца, ни септы, ни сестры рядом… Бояться было поздно, и Санса открыла дверь. В коридоре стояла незнакомая ей девушка с шапкой коротких черных волос. По одежде она походила на служанку, но держалась не слишком почтительно, даже нагловато.

- Добрый вечер, миледи. Это вам, – девушка протянула Сансе небольшую шкатулку из черного дерева.

- Кто вы? Кто вас прислал?

- Я – всего лишь скромная служанка, миледи. Меня прислал тот, кто желает вам помочь. Доброй ночи, – странная девица нахально улыбнулась, криво присела и быстро ушла.

Санса осталась на пороге со шкатулкой в руках. Кто ее прислал? А что, если ее проверяют на преданность королю? Что с ней делать? Выбросить? Спрятать? Отдать гвардейцам завтра? Девушка закрыла дверь, поставила подарок на стол и открыла. Внутри обнаружились пузырьки, баночки, какие-то сушеные листья, кусок тонкого полотна, моток шелковых ниток, кривая игла и записка на двух листках. На первом убористым почерком было обозначено для чего предназначен каждый пузырек и мазь – остановить кровь, снять боль, заживить раны, снять лихорадку, усыпить. На втором было написано: «Спрячьте шкатулку среди своих платьев, а листок сожгите». Сердце Сансы радостно забилось – неужели у нее здесь есть друг или хотя бы тот, кто желает ей добра или хочет уберечь ее от наказания? Кто это может быть? Маргери Тиррел? Но зачем ей помогать дочери изменника? Или кто-то другой? Может, это шут сир Донтос прислал ей шкатулку? Но что этот пьяница понимает в лекарствах, к тому же все это стоит немалых денег. Что толку задавать вопросы, на которые ей никто не ответит? Будущее ее было все таким же мрачным, но теперь внутри зажегся небольшой огонек надежды – возможно, хотя бы одну жизнь она сможет спасти. Санса сожгла записку, спрятала шкатулку в сундук поглубже, и, наконец, заснула.

========== Глава 2. Наказание. ==========

Утро следующего дня было солнечным и теплым – долгое лето хоть и подошло к концу, осень еще не окончательно вступила в свои права. Сансу разбудила служанка, расчесала волосы и затянула шнуровку на голубом шелковом платье. Завтрак Санса проглотить не смогла – одна мысль о том, что ей предстоит увидеть, вызывала у нее тошноту. Стараясь собрать в кулак остатки храбрости и самообладания, она спустилась в конюшню, села верхом на лошадь, в кортеже придворных доехала до Великой септы и почти все это время ей удавалось казаться если не веселой, то хотя бы спокойной. Но чем ближе становилось громадное здание, тем хуже ей становилось. Все напоминало о том страшном дне, когда отцу отрубили голову: то же солнце, та же толпа, та же улыбка Джоффри. Сир Илин Пейн тоже был на месте, только на этот раз в его руке вместо меча была плеть – тяжелая плеть из кожаных ремней, на кончиках которых были привязаны свинцовые грузила.

Солнце поднялось уже высоко, когда все знатные гости, приехавшие посмотреть на казнь, расселись на поставленные скамьи с бархатными подушками. Когда Санса опустилась на свое место, Джоффри усмехнулся и сказал:

- Леди должно быть, волнуется за своего нареченного? Сир Борос! – рыцарь приблизился. – Встаньте за спиной леди Сансы, и бейте ее всякий раз, как она вздумает отвернуться или закрыть глаза.

Санса крепче сжала кулаки. Она надеялась, что не заплачет. После того, как Джоффри показал ей голову отца на стене Красного замка, вряд ли что-то могло заставить ее заплакать, но собственное бессилие приводило в отчаяние.

Наконец, двое золотых плащей привели Пса. Выглядел он еще хуже, чем вчера – обтянутое кожей лицо напоминало череп, глаза запали, он спотыкался.

Герольд огласил толпе приговор, в ответ радостно заулюлюкали. Илин Пейн толкнул осужденного, чтобы тот встал на колени перед приготовленной деревянной колодой, просунул его руки в скобы и связал их спереди. Затем, быстрым привычным движением он разрезал ножом побуревшую от пота рубаху, взял плеть, примерился, и…

Санса была уверена, что выдержит. Но звук первого же удара заставил ее болезненно сжать руки, второго – закусить губы. После третьего удара брызнула кровь, теплая капля попала ей на щеку. Плеть взлетала вверх и опускалась на спину Клигана, которая после первых десяти ударов превратилась в кровавые лохмотья. Санса откуда-то знала, что он умрет, но не издаст ни звука. На двадцатом ударе он вдруг неимоверным усилием приподнялся и повернул голову к ней. Впервые с той минуты, как его ввели в тронный зал, Санса посмотрела в глаза Псу, и до той секунды, как он потерял сознание, она не отводила взгляда.

Наконец сир Илин замахнулся плетью в последний раз и наказание совершилось. Вокруг все было залито кровью, спина Пса была похожа на истерзанный диким зверями кусок мяса, кое-где белела кость, но он еще дышал. Санса как в тумане поднялась со скамьи, прошла к лошади, доехала до Красного замка, но, когда она оказалась в своей комнате, силы оставили ее, и она рухнула на кровать. Джоффри вдоволь позабавился, наблюдая за мучениями своего бывшего телохранителя, а теперь пришла ее очередь развлекать короля своими бесплодными попытками вылечить того, кто уже обречен. Тоска и страх заставили Сансу свернуться калачиком на постели, но ни сон, ни забвение не шли к ней – никто и ничто не стояло между ней и ее болью. В ее мире не было ни друга, ни соратника, ни утешителя, никого, кому бы она могла доверить свои печали. Полное одиночество, к которому она, казалось бы, уже привыкла, вдруг рухнуло на нее всей тяжестью, и придавило так, что стало трудно дышать.

Дверь без стука распахнулась, и в комнату ввалились два золотых плаща, тащивших под руки окровавленного полуодетого человека – сам он был не в состоянии идти. Санса резко поднялась с постели, не сразу поняв, что происходит.

- Куда его, миледи? – спросил один.

- А… на кровать, – пробормотала она в ответ.

Детины, словно куль с мукой, швырнули человека на узкую девичью постель и вышли, оставив Сансу наедине с умирающим и собственными страхами. Минуту-другую она стояла, не зная, что ей делать и что предпринять. «Я должна быть сильной как моя леди-мать» - напомнила она себе. Разве леди Кейтилин стала бы глупо метаться по комнате и ломать руки, когда у нее в комнате раненый? Нет. Значит и она не должна. Она должна помочь ему – вылечить, или хотя бы облегчить его страдания, и не потому, что это приказ короля.

Санса выглянула в коридор, подождала, потом окликнула первую попавшуюся горничную и потребовала прислать к ней ее служанок, всех троих. Спустя несколько минут – девушке они показались вечностью – в дверь постучали.

- Войдите, – голос, несмотря на решимость, дрожал и звучал по-детски.

- Что угодно миледи?

- Принесите мне мой обед. Кроме того, меня обрызгало кровью преступника, постирайте мое платье и приготовьте мне горячей воды, чтобы помыться, и кувшин вина принесите. И больше сегодня меня не беспокойте – вы слышали приказ его милости? Никто не должен мне мешать. Собрав все силы, Санса достала шкатулку, вдела шелковую нитку в иглу и принялась за работу.

========== Глава 3. Возвращение к жизни. ==========

Пес был уверен, что умер и попал в пекло за свои грехи, как ему и говорила Пташка когда-то. Но место, которое он увидел, с трудом разлепив тяжелые веки, на пекло не походило, как, впрочем, и на тюрьму. Более того, он лежал на чем-то мягком и удобном. Все тело казалось странно тяжелым, слишком тяжелым. Пес попытался шевельнуться, и тут пришла боль, которая окончательно убедила его в том, что он жив. Боль была чудовищной, сильнее, чем от меча, сильнее даже, чем, когда Григор сжег ему лицо. Она пронзала все его тело и не закричал он только потому, что не мог – сил не было. Но где он, ради всех семи преисподних? Медленно, по чуть-чуть, он повернул голову, и тут увидел такое, от чего решил, что сошел с ума – или мир перевернулся.

Рядом с его кроватью на коленях стояла Санса Старк и полоскала в тазу какие-то окровавленные тряпки. Закончив, она бросила тряпье в ведро с чистой водой, тыльной стороной руки отбросила с лица волосы, и, уже вставая, заметила, что он на нее смотрит. Девчонка помолчала и сказала чуть охрипшим голосом:

- Вы очнулись, слава Семерым.

- Какого хрена?…

- Не двигайтесь и не говорите, вы еще слишком слабы. – Она быстро отошла куда-то и вернулась, держа пузырек с белой мутной жидкостью.

- Что это? – проклятье, даже говорить было больно.

- Выпейте, и боль утихнет.

Пташка поднесла пузырек к его губам, он глотнул, и проваливаясь в сон, сообразил, что это было маковое молоко, а еще – что все его вопросы так и остались незаданными.

Следующее пробуждение было менее мучительным, а попытка шевельнуться уже была чуть менее болезненной. Пташка сидела за столом и читала какую-то толстую книгу – Дерьмо. Как есть хочется, и пить. Да и в нужник не мешало бы наведаться. Может, стоит попытаться сесть? Оказалось, что внутри него – несколько раскаленных железных штырей, и каждое движение было медленным, как у древнего старика, он стонал и кряхтел, но сесть сумел. Вздохнуть как следует и то было нельзя – грудь стягивала тугая повязка. Сандор догадывался, кто его запеленал, но недоумевал, как Пташка ворочала его в одиночку. Или ей кто-то помогал? Это вряд ли. Да и вообще, если король решил оставить его в живых, почему он здесь, а не в тюрьме, и где мейстер? Услышав, как он возится, Санса тут же подхватилась, бросила книгу и подошла к Клигану:

- Как вы себя чувствуете…? – она чуть было не сказала «сир», но вовремя вспомнила, как его злит это обращение.

- Как будто побывал в пекле. Что ты здесь делаешь? Где мы?

- Мы в Красном замке, вы в моей комнате, после бичевания король приказал мне выхаживать вас.

- Мелкий гаденыш. Впрочем, маленькая пташка, похоже, справилась. Что теперь?

К его удивлению, девочка залилась краской. Интересно, это от чего же? От того, что на нем одни бриджи? Чушь какая, она росла с братьями, и уж точно хоть однажды да видела их голышом. От того, что они наедине в ее комнате? Ну да, разумеется – после того, как он чуть не сдох, у него в голове только и мыслей, что о бабах. Помолчав, он все-таки спросил – но совсем не то, что собирался:

- Плетями меня не возьмешь, так тебе приказали уморить меня с голоду?

- Ох, конечно! Как я могла забыть, простите меня.

Она вышла из комнаты и пропала, а вскоре вернулась с полным подносом всякой еды. Не подавая вида, Пес удивился – неужто у нее уже и служанок нет, что сама на кухню за едой бегает? Это было не в обычаях Серсеи. Какой бы изменницей девчонка не была, она все еще принадлежала к великому дому.

Он набросился на еду, а Санса села рядом и стала смотреть на него. Пес уже не походил на скелет или живой труп, и теперь можно уже было поверить, что он не умрет до дня собственной свадьбы. При мысли о свадьбе ее снова охватил страх. Все эти дни и ночи - когда она смывала кровь, делала примочки, смазывала мазями истерзанную спину, перевязывала его, с трудом приподнимая тяжелое, как колода, тело, вытирала влажной тряпкой лицо, приучая себя не вздрагивать и не отворачиваться от шрамов, не спала ночами, слушая его дыхание и проверяя, бьется ли сердце, Санса как будто позабыла, что это и ее свадьба тоже, - главным было удержать Клигана среди живых. Но теперь от этого было никуда не деться. Что ей делать? Сбежать? Куда, с кем? Сир Донтос все говорил о скором побеге, но ни слова не говорил о том, когда это будет, и как. Санса верила ему и в то же время не верила. Она посмотрела на Пса, и задумалась о том, что будет с ним, если она сбежит?

Очевидно, что этот позорный брак – ее наказание, и заодно попытка унизить Робба и всю их семью. Если она сбежит, он станет не нужен, и тогда его убьют – выходит, что все ее усилия были напрасными? Тогда что ей остается? Пожертвовать собой, выйти замуж за человека, которого она боится до дрожи в коленях? Который уродлив, как сам грех, ненавидит и презирает все и вся, для которого «убивать – самое сладкое дело на свете»? Но действительно ли этот страх так силен в ней до сих пор? Санса попыталась понять что чувствует теперь в присутствии Пса, и обнаружила, что страх, хоть и продолжал жить в ней, но стал меньше – во всяком случае, той удушающей, парализующей паники она больше не ощущала.

Он, наконец, доел, выпил вина, отер губы рукой и посмотрел на нее.

- Так что случилось, Пташка? Почему я здесь, в твоей комнате, а не гнию в тюрьме?

- Разве вы не помните приказа короля?

- После того, как столько времени провалялся в забытьи, еще хорошо, что я помню, как меня зовут.

- Джоф… Его милость приказал, чтобы вас высекли, а потом –чтобы я лечила вас, и лечила хорошо, чтобы вы могли стоять на ногах ко дню свадьбы.

- Какой еще в задницу свадьбы?

Девчонка снова покраснела. Да что с ней такое, что за бред она несет? Он чуть не сдох, а у этой дурехи как всегда одно на уме. И тут его словно по голове стукнули – он вспомнил. Тронный зал, любопытные рожи придворных, улыбочка малолетнего ублюдка Джоффри, Пташка, на коленях умоляющая сохранить ему жизнь… Ненависть к королю, жалость к Сансе, стыд и гнев на себя на этот стыд затопили его, словно хмель от крепкого вина. Гребаный ад, за что ей это все? Конечно, она глупая девица, голова которой набита всякой чушью, но она не заслуживала его в мужья. Сандор взглянул на Сансу и увидел по ее взгляду, что она все поняла. Неудивительно, что Пташка краснеет и прячет глаза. Еще бы – дочь древнейшего великого дома, наследница Севера, бывшая невеста короля - и теперь ее выдают за безродного нищего дезертира, да еще и урода впридачу. И все только ради того, чтобы развлечь Джоффри и разозлить Робба Старка.

- Так. Выходит, наш гребаный королек решил так наказать тебя. Есть ли способ избежать этого?

- Не думаю,.. милорд.

- Я могу отказаться от этого брака.

- Тогда вас казнят.

- А тебе не похрен ли?

Голос Сансы звучал очень холодно:

- Я спасла вам жизнь, милорд. Мне кажется, что это заслуживает благодарности.

- Сразу видно благородную леди. Еще бы, собаке следует быть благодарной тому, кто ее приютил. Вот только я не просил меня спасать и лечить.

- Вы предпочли бы умереть?

- Не твое сраное дело, что бы я предпочел. – Сандор опять посмотрел на девчонку – смотрит себе в коленки, губы дрожат, вот-вот заревет. Ничего, лучше пусть сейчас поплачет, чем потом будет оплакивать свой выбор до конца жизни.

Но Пташка вздохнула и упрямо продолжила, не глядя на него:

- Видите ли, милорд – Сандор дернулся от этого обращения, но перебивать не стал, - даже если вы откажетесь жениться на мне, то король и Малый совет все равно не позволят мне выбрать себе мужа самой. А вы… вы бывали добры ко мне, и всегда говорили правду. Так что я готова смириться с волей короля.

Она осмелилась искоса взглянуть на жениха. Тот сидел молча, лицо было мрачным, а глаза злыми. Он ненавидит всех – неужели и ее тоже? Он пугал ее каждый раз, когда она его видела, но он рассказал ей тайну своего обожженного лица. Он считал ее глупой пташкой в золотой клетке, но спас ее во время бунта и отдал свой плащ, чтобы прикрыться. Наконец, он пришел в ее комнату в ночь битвы при Черноводной и взял с нее песню и поцелуй, приставив к горлу кинжал. Она, видимо, действительно так глупа, как говорит Серсея, но этого человека понять невозможно.

- Его сраная милость считает, что этот брак – унижение для тебя и посмешище для меня, а для него – очередное развлечение. Я не прочь натянуть ему нос и показать, что я не шут, готовый плясать под его дудку. А ты, Пташка – он посмотрел на Сансу и уголок его рта дернулся в усмешке – похоже, не такая уж и трусиха.

========== Глава 4. Флориан ==========

На следующий день все изменилось. С утра пораньше за ней пришел сир Борос Блаунт и отвел в комнату Малого совета. Там ее уже ждали королева, Варис и лорд Бейлиш. Последний приветствовал Сансу полупоклоном и улыбкой - и то и другое выглядело двусмысленно. Варис сложил руки на объемистом животе и заговорил тихим мягким голосом:

- Позвольте вас поздравить, леди Санса. Для столь юной девицы вы проявили удивительные навыки врачевания. Склоняюсь перед вашей матушкой, которой мы очевидно должны быть этим обязаны. Вы сумели выполнить приказ короля, как и подобает всем его подданным - евнух сладко улыбнулся и замолчал. Зато от улыбки королевы у Сансы немедленно засосало под ложечкой:

- Да, ты славно потрудилась, голубка, и день твоей свадьбы уже совсем близко. Скажи, ты рада выйти за Пса?

- Я рада исполнить волю его милости - пробормотала Санса.

- Что ж, именно такой ответ и подобает дочери изменника, Санса. Свадьба состоится завтра. Теперь ступай к себе.

Санса шла по коридору так быстро, как только могла, почти бежала. Но она опоздала. Без огромной фигуры Пса комната казалась странно пустой, и она вдруг поняла, что в оставшиеся сутки ей совсем нечем себя занять. Больше не нужно никого лечить, перевязывать, смачивать губы водой, выслушивать грубости и сдерживать слезы. За эти дни она почти не думала о собственных бедах и горестях, и, странное дело, ей было легче переносить свой плен. Когда-то девочка, покидавшая Винтерфелл, мечтала о беззаботной и роскошной жизни в столице. Роскошь обернулась золотой клеткой, а беззаботность – тоскливым одиночеством.

Весь день Санса старалась вести себя как обычно, ничем не выдавая своих чувств: она читала, вышивала, играла и пела в обществе Маргери и ее фрейлин, и даже успела выехать на небольшую конную прогулку. Но вечером привычная выдержка изменила ей: Санса лежала без сна, ворочаясь в постели и все думая о том, что ее ждет. Она знала, что отец когда-то хотел выдать ее за кого-нибудь подходящего из сыновей северных лордов – любой из них почел бы за честь жениться на ней, и она успела привыкнуть к этой мысли. Потом король Роберт предложил выдать ее за Джоффри, и она была на седьмом небе от счастья. Счастье закончилось, когда она увидела отрубленную голову отца на стене Красного замка. Затем предложение леди Оленны – тогда Сансе показалось, будто через мрачное, хмурое небо пробился луч солнца, и она была готова на все, лишь бы Уиллас Тирелл полюбил ее. А теперь вот Пес. Она знала о нем, пожалуй, больше чем кто-либо, и одновременно никогда не могла понять, чего от него ждать. Он то грубил ей, то угрюмо молчал, и так и не поблагодарил ее за то, что она спасла ему жизнь.

Устав лежать без сна, Санса встала, накинула платье, взяла со стола нож, которым резала мясо, и вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. В богороще было тихо, слышно было только как деревья шелестят листьями, и какие-то ночные птицы щебечут и стрекочут в ветвях. Она встала на колени на небольшой полянке, но слова молитвы не шли ей на ум. Наконец, она попросила старых богов защитить ее брата, мать и сестру. О себе она не упомянула. После молитвы Сансе стало легче, она поднялась с колен, развернулась и почти уже вышла из богорощи, когда кто-то схватил ее за руку.

Прежде, чем Санса успела закричать, человек обдал ее запахом вина и прошептал в ухо:

- Тихо, миледи, это я, ваш Флориан.

- Сир Донтос, вы меня напугали.

- Я ждал вас здесь каждый вечер, почему вы не приходили?

- Вы разве не знаете приказа короля? У меня было дело, которое я не могла оставить.

- Да, да. Вы лечили этого дезертира Клигана. Поверьте, я жалел вас как никто. Вы – наедине с этим чудовищем!

Санса промолчала, и сир Донтос продолжил:

- Что ж, он, кажется, встал на ноги, а вы сделали для него все, что могли. Теперь вы можете сбежать без угрызений совести.

- Сбежать?

- Да, со мной.

- Но куда?

- Я вам уже говорил. В безопасное место, где Ланнистеры вас не достанут.

- Скажите, сир Донтос, неужели вы сами сможете охранять меня все это время?

- Нам поможет друг.

Санса всматривалась в лицо шута, пытаясь в темноте угадать его выражение и насколько ему можно верить. Пес говорил, что может учуять ложь, и на какой-то миг Сансе захотелось, чтобы он оказался здесь – уж он-то бы вытряс из бедного старого пьяницы всю правду. «Может, я и дура» - подумала она – «но ему все равно не верю». Как можно мягче она произнесла:

- Простите меня, но я не могу.

- Но почему, миледи? Что вас здесь держит?

- Я обещала сделать все, что угодно, чтобы Пса не казнили, и король приказал мне выйти за него замуж. Если я этого не сделаю, его убьют, и выходит, что все мои усилия были впустую. Я не могу бежать с вами.

- Ради всех богов, леди Санса, неужели вас волнует судьба этого убийцы? А как же ваша мать, которая проливает слезы, не зная, что с вами, и ваш брат, который ведет войну, чтоб вас освободить? До них вам дела нет?

Слова сира Донтоса падали на дно сердца Сансы точно камни, и ноша эта была тяжела. На одной чаше весов лежала свобода, семья, возможность, пусть и призрачная, навсегда забыть боль, страх, унижения, вернуться в родной дом. На другой – озлобленный, мрачный и совсем незнакомый мужчина с репутацией мясника. Она молчала, глядя поверх плеча старого шута, на черные верхушки деревьев. Что-то происходило в ее душе в эти секунды, что именно – она сама не могла бы сказать. Наконец, Санса снова посмотрела на своего тайного друга, и еще тише сказала:

- Нет. Я не могу. Матушка и Робб живы, и я не спасу их, если убегу с вами, а его погублю. Я должна сдержать слово. Простите меня… мой Флориан. Санса наклонилась, быстро поцеловала Донтоса в мокрую от слез щеку, и быстро ушла.

***

Клигану в ту ночь тоже не спалось. Когда красные плащи пришли за ним, он было решил, что ублюдок Джоффри передумал, и его тихо удавят где-нибудь в подземелье, но вместо этого его просто отвели в его прежнюю комнату, где он жил, когда еще был телохранителем принца. Там ему принесли поесть, а после заперли. Хорошо еще нужник у него был собственный.

Он так давно не был в этой комнате, что впервые в жизни она увиделась ему такой, какой была на самом деле – унылое, почти пустое помещение, если не считать кровати, сундука для одежды, кучки пустых бутылок в углу да разложенного на куске сукна оружия – как правило, начищенного и отполированного. Ни стула, ни стола, ни шкафа, ни книг, ни цветов, ни малейших признаков роскоши. В комнате было чисто, через окно падали лучи заходящего солнца.

Сандор лежал на жесткой узкой кровати – он уже успел и позабыть каково это, после роскошных пуховых перин пташкиной постели. От перин его мысли перешли к самой Пташке, и как всегда, его наполнила странная смесь злости, стыда и еще чего-то, чему он не знал имени, но это «что-то» раздражало и царапало, словно заноза. Он знал верное средство избавиться от любого непонятного и неприятного переживания, но одного кувшина кислого вина тут было мало.

Завтра его свадьба. Сандор расхохотался бы во весь голос, не будь весь этот фарс придуман, чтобы позабавить скучающего недоноска. С того дня как он ушел из дома, он всегда был один, и предпочитал одиночество всему остальному. Ни друзья, ни жена, ни дети были ему не нужны. А теперь ему навязывают эту глупую красивую пичужку, которая выросла в роскоши, и, наверное, и курице-то голову свернуть не сможет. И что ему с ней делать? Ощущение собственной беспомощности было таким мерзким, что он со злости саданул кулаком о каменную стену. Боль в костяшках немного отрезвила его. В конце концов, зачем-то он звал ее сбежать с ним из Королевской гавани. И если уж на то пошло, он собирался отвезти Пташку к ее матери и брату. Сир Киван – не идиот и не самодур, кто знает, как все повернется… В конце концов, кусок хлеба он этой дурочке добудет.

Он очень хотел заснуть и ни о чем не думать, но не выходило. В голову лезли разные картины, воспоминания об их встречах. Вот первый раз, когда они столкнулись по пути из Винтерфелла в столицу – до этого он только наблюдал за ней издали. Тогда девочка испугалась сира Илина Пейна, и он не мог ее за это упрекнуть – его боялись даже храбрые воины. Потом, когда он вез ее с турнира в честь ее отца, и сам не зная зачем, на поле под звездами выболтал ей всю историю про ожоги. Тогда она сияла от радости, что она невеста короля. Что ж, когда сир Илин отсек голову ее отцу – тогда-то, как он надеялся, она начала что-то понимать в жизни. Но все же попыталась столкнуть Джоффри в ров, и столкнула бы, не окажись он рядом. Вообще, по его наблюдениям, девчонка все время норовила попасть в неприятности – то на лестнице пошатнется, то с крыши едва не упадет. А бунт голодной черни, где с ней могли бы сделать то же, что с полоумной Лоллис…

Наконец, проклятая память добралась до главного воспоминания, и не было вина, чтобы прогнать его: вот он стоит в своей сверкающей белизной броне и белом плаще королевского гвардейца за троном Джоффри и смотрит, как сир Меррин, один из его братьев, избивает ее мечом. Он слышал ее крики, видел ее слезы и запретил себе отворачиваться. Все, на что его хватило – это сказать «Довольно» и укрыть девочку своим плащом. Из тронного зала память перенесла его в ее спальню – комната казалась вся зеленой из-за всполохов дикого огня снаружи, он оперся коленом о постель, придавил ее собой, одной рукой он удерживал ее заломленную вверх руку, а другой прижимал лезвие кинжала к ее горлу. Тогда он был пьян от вина и от страха, одни боги знают, что он мог бы сделать. Но она спела ему, и коснулась его лица. Когда эти засранцы нашли его спящим в лесу, он надеялся сдохнуть в бою и в последний миг вспомнить тепло ее руки и тот взгляд. Не вышло. Тут он сообразил, что теперь, если ему повезет, он сможет видеть эти глаза каждый день, и что никакой ублюдок больше не сможет избивать и калечить ее. Он понял, что именно это заставило его выжить после плети Илина Пейна, и одновременно тут же захотел оказаться где угодно – хоть в пекле – лишь бы не завтра в септе рядом с ней.

Первые лучи осеннего солнца коснулись шпилей и башен Красного замка, когда в разных его концах девушка и мужчина забылись крепким сном.

========== Глава 5. Свадьба ==========

Бракосочетание должно было состояться в замковой септе, - об этом Сансе доложила разбудившая ее служанка. В ее комнате все утро царила суматоха – девушки выкупали ее в воде с ароматными травами и маслами, расчесали ей волосы, соорудили из них сложную прическу и надушили, порой сопровождая своим действия фамильярным хихиканьем, от которого у нее по спине пробегали неприятные мурашки. Затем на вытянутых руках осторожно внесли платье – должно быть, его шили еще к ее свадьбе с Джоффри. Это было чудесное произведение портновского искусства, бледно-серое, воздушное, с глубоким вырезом, украшенное тонкой вышивкой и жемчугом. Когда на Сансе уже затягивали шнуровку, в комнату без доклада вошла королева. Она кисло оглядела девушку и заметила:

- Какая жалость, что приходится отдавать такую красоту такому чудовищу. Но ничего не поделаешь. Я пыталась отговорить короля от этого брака, говорила, что можно найти других женихов для такой знатной девицы как ты, но он не пожелал ничего слушать.

- Я всегда рада исполнить волю его милости – Санса говорила тихо, почтительно наклонив голову.

- Да, да, это я уже слышала, как и то, что в тебе нет крови предателя и что ты верна короне – отмахнулась Серсея. – Но неужто ты сама хочешь выйти за Пса?

- А разве я могу отказаться от этой свадьбы?

Королева улыбнулась:

- Как сказать – конечно, ты можешь вырываться, рыдать и устроить представление для всех гостей, но в любом случае, либо ты пойдешь в септу по доброй воле, либо тебя отнесут туда на руках. Но так или иначе тебя выдадут за Пса и уложат с ним в постель. Так-то вот, голубка.

С этими словами королева вышла, а Санса пыталась привести в порядок мысли и чувства. Вопросы Серсеи заставили ее вновь вернуться к тому, о чем уже очень долгое время Санса старалась не задумываться – чего хочет она сама. Ее слова о том, что Клиган не самый худший муж из возможных были правдой только отчасти – будь у нее возможность сохранить ему жизнь иным способом, она бы ни за что не согласилась на такое унижение. Но она уже вступила на дорогу, и все, что теперь ей остается – это пройти ее до конца.

Сансе показалось, что время тянулось бесконечно долго, пока ее одевали, пока шли по казавшимся бесконечными замковым коридорам, пока она медленно поднималась по ступеням ко входу в септу. Внутри в нос ударил сильный запах духов, ароматы благовоний, дым от свечей. От духоты и голода – за приготовлениями ни она, ни ее горничные не вспомнили о завтраке – у Сансы закружилась голова, тугой корсет не давал вздохнуть полной грудью. У входа стоял ее жених. Впервые она видела Сандора Клигана в столь великолепном наряде, и, если бы не ожоги, он выглядел бы настоящим рыцарем из песни. Чисто вымытые и подстриженные темные волосы падали на плечи, здоровая половина лица была гладко выбрита, черный дублет был расшит агатовыми бусинами, а серебряные застежки удерживали на его плечах свадебный плащ, где с желтого бархата на Сансу скалились три бегущие гончие с высунутыми алыми языками. Стоящий рядом с ним Джоффри, разряженный в пух и прах, казался заморышем. Он подошел к ней.

- Ты сегодня прекрасна, Санса. Так как ты – подопечная короны, я выдаю тебя замуж вместо твоего отца. Ты рада?

- Как будет угодно вашей милости – король улыбнулся в ответ на ее слова, и Санса в который раз заметила, что его губы, казавшиеся ей когда-то такими красивыми, похожи на извивающихся червяков.

Встав рядом с женихом, она посмотрела в лицо Клигану, и заметила, как он бледен, а рука, которую он ей подал, еле заметно, но дрожала.

- Вы нехорошо себя чувствуете, милорд? – прошептала она, пока они шли к алтарям Отца и Матери.

- Достаточно хорошо, чтобы сыграть свою роль. А Пташка готова пропеть свою песенку?

Санса не успела ответить – их уже ждал септон. Обряд прошел как в тумане, она делала и говорила все, что полагалось, но не замечала ничего вокруг. Неожиданно ей на глаза навернулись слезы, и огоньки свечей начали расплываться у нее перед глазами. Скорее бы все кончилось. Наконец, пришло время меняться плащами. Неожиданно рядом с ней вырос Джоффри, и все с той же гадкой улыбкой принялся возиться с завязками ее плаща, не преминув ущипнуть ее за грудь – Санса едва удержалась от того, чтобы не оттолкнуть его. А вот с плащом жениха вышло затруднение – Клиган был настолько выше своего бывшего подопечного, что тому пришлось едва ли не подпрыгивать, чтобы расстегнуть застежки. Наконец, он справился, красный как рак, грубо сунул ему в руки плащ и отошел в сторону. Сансе тоже пришлось постараться, чтобы набросить белый шелковый плащ на плечи Пса, и, к счастью, никто из гостей не обратил внимания, что, наклонившись окутать невесту своим, жених пошатнулся, и на мгновение вцепился в ее плечо с такой силой, что стало больно. Глядя друг другу в глаза и держась за руки – так положено, в очередной раз напомнила себе Санса – они произнесли обет:

- Отец, Кузнец, Воин, Матерь, Дева, Старица, Неведомый…

- Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя своей леди и женой.

- Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя своим лордом и мужем.

Быстрое прикосновение жестких обветренных губ – и все было кончено.

Септон поднял над молодоженами сияющий радугой кристалл и провозгласил:

- Пред ликами богов и людей торжественно объявляю Сандора из дома Клиганов и Сансу из дома Старков мужем и женой. Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними.

Гостей на свадебном пиру было немного, но все как будто веселились от души, или прилежно делали вид, что веселы. Не было ни королевы, ни лорда Тайвина, ни других членов Малого совета, зато присутствовал король и его дядя лорд Тирион. Музыканты играли, вино лилось рекой, одни изысканные блюда сменялись другими. Несмотря на голод, Санса так и не смогла проглотить ни кусочка из того, что ей предлагали. Непрошеные слезы так и норовили пролиться, и время от времени ей приходилось закусывать губы, чтобы не расплакаться – только лишнее удовольствие Джоффри. Несколько пар гостей вышли потанцевать. Санса повернулась было к мужу, но он сидел с таким мрачным видом, что она не решилась напомнить ему о том, что по традиции первый танец танцуют молодожены. Да и умеет ли он вообще танцевать? Санса вздохнула и отпила вина, ожидая, когда, наконец, можно будет уйти.

Сандор заметил, что Пташка ничего не ест – от волнения, наверное. Ему тоже кусок в горло не лез, затовиночерпий не уставал ему подливать, чем он и пользовался. Надраться – это был самый лучший выход. Вино – вот в чем он всегда топил любые чувства, разве что от страха перед огнем оно не помогало. Клигану потребовалось усилие, чтобы признаться себе в том, что сейчас он тоже боится – боится той минуты, когда они останутся наедине, и всех последующих дней, лун, лет. Он никогда не думал о будущем, просто делал что приказывали. Да и теперь он сам себе не хозяин, но будущие годы рядом с Пташкой – Сансой, надо привыкнуть к этому имени – представить все равно не выходило. Сандор оглядел гостей. Веселятся, ублюдки. Еще бы, такое зрелище – их выставили напоказ словно диких зверей и ждут, когда те начнут их развлекать. Не дождутся. Он краем глаза посмотрел на свою молодую жену. Лицо спокойное, но он-то знал, что это маска, и под этой маской девчонка отнюдь не выглядела счастливой. Вон, и губу закусила, чтобы не плакать. Плачь – не плачь, а дело сделано. Отчего ему тогда так паршиво? Он не хотел всего этого, он такая же жертва малолетнего ублюдка в короне. Он сам никогда не был счастлив и не умеет – да и не хочет – делать никого счастливым, и ее тоже не сделает. Даже думать об этом смешно – что любая женщина когда-либо сможет примириться с таким замужеством. Но по крайней мере – это он обещал себе твердо – ее больше никто не обидит. Никто и никогда.

Музыканты закончили играть, и король поднялся из-за стола. Санса отметила, что его лицо раскраснелось, а движения неловкие – он, похоже, был сильно пьян.

- Пир подходит к концу! – пьяным, развязным голосом громко сказал Джоффри – Пора проводить молодых на ложе! Посмотрим, что северная волчица может предложить моему Псу!

Клиган тоже встал – по лицу прошла судорога:

- Ваша милость, вы уверены, что леди в этом зале хотят увидеть меня без одежды? Если хоть одна из них брюхата, то от моего вида может скинуть. А мою жену, помнится, вы уже как-то раздевали.

- Не смей спорить со мной, ты, шавка – Джоффри покраснел еще сильнее, губы затряслись. Одно мое слово – и ее прямо здесь отымеют все мои гвардейцы.

- Ваша милость, не стоит… - это лорд Тирион попытался урезонить племянника, но тот отмахнулся от карлика и пошел к столу, где сидели новобрачные. Там он грубо ухватил Сансу за руку и силой вытащил на середину чертога. Рукав треснул и порвался по шву, но этого никто не заметил кроме Сансы – все молчали, глядя на них, злость и ярость висела в воздухе словно облако. Клиган, схватившись за нож, смотрел на Джоффри так, что казалось, хочет убить его взглядом.

В этот миг Джоффри вдруг покачнулся, наклонился, повиснув на Сансе, и его вырвало.

- Его милости дурно. Праздник окончен, расходитесь. Кто-нибудь, помогите королю! – на этот раз голос Тириона Ланнистера прозвучал громко и властно. Гости, притихнув, начали покидать зал. Один из гвардейцев, придерживая короля за плечи - из него продолжала извергаться блевотина – вывел его вон. Санса так и стояла, словно оцепенев. Наконец, она почувствовала тяжелую руку на своем плече.

- Идем, Пташка. Все кончилось. Пошли, не стой столбом. Ты – он ткнул пальцев в одного из слуг – проводи нас в брачный покой.

Должно быть, слугу подгонял страх перед Псом Ланнистеров, так что по коридору они шли очень быстро, Санса задыхалась в своем корсете и путалась в юбках. Клиган, несмотря на хромоту, двигался гораздо быстрее, чем можно было ожидать от мужчины, который неделю назад был на пороге смерти. На лестнице Санса все-таки споткнулась о свой длинный подол и рухнула на каменные ступени. Боль в коленях была такой, что она охнула.

- Седьмое пекло! Да ты на ногах не стоишь. – Сандор наклонился, рывком поднял ее за локоть, не сумев сдержать стона, и до самой спальни тащил ее за собой, так что Санса еле успевала перебирать ногами.

Они снова были в комнате Сансы, только кровать заменили на другую, побольше, а в углу были кучей свалены пожитки Пса. Захлопнув дверь, он, наконец, отпустил ее, и без сил рухнул в резное кресло.

Санса огляделась. Служанки постарались – на столе стоял графин с вином, курились на медных пластинках благовония, в очаге весело трещал огонь. Белье было свежим, шелковым, между простынями разбросали лепестки роз. Какая насмешка. С тех пор, как Санса начала мечтать о замужестве, в ее голове всегда мелькали одни и те же картины. Вот она стоит под чардревом рядом с молодым пригожим лордом. Рядом улыбаются отец, мать и братья, даже Арья и вечно грустный сводный брат Джон Сноу. Потом – брачный пир с грубоватыми шутками северных лордов, в конце пира – провожание, - ее воображение всегда чрезвычайно волновал этот обряд – и вот они, наконец, остаются одни в спальне, богато убранной, но без южной вычурности. Дальше воображение Сансы не заходило, она только всегда представляла, что кровать будет укрыта дорогими и теплыми меховыми шкурами. Весь сегодняшний день походил на ее мечты столько же, сколько Сандор Клиган походил на Рыцаря Цветов.

- Санса – хрипло позвал ее муж, в первый раз назвав ее по имени. – Налей мне вина. – и добавил – Пожалуйста.

- Конечно, милорд. – она налила ярко-красное и густое, точно кровь вино в два бокала – ей тоже не помешает выпить – и поднесла ему.

Клиган отпил и сказал:

- Я не лорд. И не прячься от меня в свои благородные манеры, меня ты этим не проведешь.

- Как же мне к вам обращаться?

- У меня есть имя, вот и зови меня по имени. Или твоя мать всегда звала твоего отца «лорд Старк»?

- Нет… Сандор. – имя, против всяких ожиданий, ей понравилось.

Она присела на край кровати, отпила еще вина и взглянула на мужа. Его лицо как всегда, было равнодушно-хмурым, точно его не волновало то, что должно случиться сейчас. Еще бы, до нее у него наверняка было немало женщин. Санса залпом допила сладкое крепкое вино и дрожащим голосом сказала:

- Мне раздеться?

Сандор странно посмотрел на нее, и кивнул:

- Но сначала налей воды в таз и поставь перед креслом.

- Но зачем?…

- Делай, что говорят, девочка.

Молча, так и не поняв ничего, Санса сделала то, о чем он попросил. Затем она отошла к кровати, и медленно принялась развязывать шнуровку. Перед глазами все плыло, сердце билось в горле, колени дрожали, а пальцы стали точно деревянными. Наконец, ей удалось справиться с платьем, туфлями, чулками и корсетом. Она глубоко вдохнула, приготовившись стянуть тонкую нижнюю рубашку, но голос мужа остановил ее:

- Довольно. Иди сюда.

На негнущихся ногах Санса развернулась и подошла к креслу. Он что, хочет сам снять с нее сорочку?

- Ближе. – Она уперлась ногами в его колени. Сандор уже снял с себя черный дублет и закатал левый рукав рубахи. Санса стояла и смотрела куда-то ему в живот, ждала сама не зная чего.

- Пташка – голос его по-прежнему скрежетал как пила, но теперь в нем слышалось еще что-то кроме презрения и злости. Таким голосом он рассказывал ей о своих ожогах и о том, как мир ужасен. – Посмотри мне в глаза.

Санса подчинилась. Глаза у него были темно-серыми, их выражение было для нее загадкой, но гнева, кажется, в них не было. Это хорошо, потому что весь день ей казалось, что он зол на нее не меньше чем на Джоффри и весь остальной мир. Это ее муж, и она приказала себе не отворачиваться. Что он теперь сделает? Снимет с нее рубашку? Поцелует? Но он спокойно сидел, а потом поднял руку и кончиками пальцев легко провел по ее щеке и шее. К удивлению Сансы, прикосновение не вызвало у нее отвращения и желания отодвинуться.

- Сколько тебе лет?

- Когда луна сменится, будет тринадцать.

- Гребаное седьмое пекло. Да ты еще ребенок.

- Я уже расцвела - Санса покраснела при этих словах, но какой смысл скрывать от него правду? Она помнила приказ короля – они должны скрепить свой брак.

- Я видел девиц твоего возраста или чуть старше, чье нутро было разорвано на части ранними родами. Ты когда-нибудь задумывалась об этом?

- Н-нет.

- Конечно нет. Потому что ты всего лишь хорошенькая пташка, чья головка набита глупенькими песенками.

С этими словами он сгреб края ее рубашки и резко дернул, разорвав ее до пояса. По рукам и ногам Сансы тут же побежали мурашки, она прикрыла груди ладонями, моля богов послать ей силы перенести то, что будет дальше. Сандор взял со стола нож, попробовал лезвие пальцем, а затем и равнодушным отточенным движением провел лезвием по внутренней стороне локтя.

- Что вы делаете, зачем! – вырвалось у Сансы.

- Затем, что этим ублюдкам потребуются доказательства. Или ты предпочитаешь, чтобы это была твоя кровь? - его рот скривился в усмешке.

Когда вода в подставленном тазу немного порозовела, он протянул руку к Сансе:

- Вытри кровь тем местом на рубашке, где она должна быть. – та подчинилась. – А теперь ложись.

Чувствуя, как влажная ткань неприятно липнет и холодит кожу, Санса отошла к кровати и принялась вытаскивать из волос шпильки и ленты.

- Ми… Сандор…

- Что? – он тоже подошел к кровати, откинул покрывало и теперь несколько капель крови алели на простыне.

- Вы… вы не собираетесь спать со мной? – пересилила она себя.

- Только не говори, что ты разочарована. Нет, не собираюсь.

Санса не осмелилась спросить о причине, но ее слова вызвали в ней странное чувство – смесь облегчения и разочарования. Распустив волосы, она снова взглянула на мужа. Тот, стоя к ней спиной, медленными неловкими движениями стаскивал с себя рубашку.

- Ваши раны! Я совсем про них забыла. – Кое-как запахнув сорочку, Санса быстро нашла в сундуке заветную шкатулку и подошла к нему. – Их нужно смазать и перевязать.

- В пекло их, заживет – он усмехнулся – как на собаке.

- Прошу вас, лорд-муж, сядьте.

Сандор поднял бровь и вдруг расхохотался – в смехе было больше горечи, чем веселья.

- Лорд-муж! Седьмое пекло! Ты и вправду будешь меня так называть?

Санса растерялась:

- Я снова что-то сказала не так?

- Для всего пытаешься подобрать красивые слова. Эх ты, пичужка. – и снова усмехнулся, на этот раз беззлобно. – Хорошо, делай что хочешь.

Санса осторожно размотала бинты. Так и есть – одна из ран открылась. Она старалась накладывать мазь как можно более осторожно, но теперь, когда он не лежал без сознания, это было сложнее, и даже от самого легкого прикосновения он кривился и стискивал зубы. Накладывая свежую повязку, Санса заметила, какая у него широкая спина. Сандор Клиган был вообще выше и крупнее всех мужчин, что ей встречались, кроме разве что Ходора. Затем она перевязала и порез на руке, убрала шкатулку обратно в сундук и вдруг почувствовала, что усталость и напряжение всех дней, что прошли с того часа, когда она опустилась на колени перед Железным троном, навалилась на нее. Санса зевнула, прикрыв рот ладонью. Это не осталось незамеченным для Клигана.

- Раз я твой лорд-муж, ты должна меня слушаться. Так что ложись и спи.

Санса была только рада последовать такому приказу. Она быстро легла на край кровати, завернулась в одеяло, и сама не заметила, как заснула.

А к Сандору, несмотря на изнеможение, слабость и боль, сон не шел. Он лежал на боку и смотрел на лицо Пташки. Странно, во сне она казалась одновременно и старше и юнее. Он вздохнул и отвернулся. Он ее хочет - это ясно как белый день. Точнее не ее, а ту женщину, в которую она превращается. И не столько потому, что она красотка с голубыми глазами и волосами цвета темного пламени, сколько потому, что это она. Он хочет Сансу Старк – нет, Сансу Клиган – больше, чем он когда-либо желал любую другую женщину. Сколько он сумеет продержаться? Неделю, луну, год? А что будет, если тело возьмет верх над волей, как тогда, в ночь битвы при Черноводной? В тот раз его удержала ее песня, ее слезы, ее страх и ее невинность, и неожиданная ласка, с которой она коснулась его щеки. Чем она удержит его теперь? Так и не найдя ответов на свои вопросы, он, наконец, заснул.

========== Глава 6. Прочь из Королевской гавани ==========

Сансу разбудило ощущение чужого взгляда, и это был не ее муж. В изножье кровати стоял карлик Тирион Ланнистер, и заметив, что она проснулась, он быстро приложил палец к губам. Санса обернулась на Сандора — тот крепко спал. Она села в кровати, прижав одеяло к подбородку.

— Милорд, что вы здесь делаете? — она старалась говорить как можно тише.

— Я пришел вам помочь. — ответил он таким же шепотом. — И не стоит так пугаться. Вы не первая женщина, которую я вижу наутро после ее брачной ночи, а я не первый мужчина, который видит вас без одежды. Не будем терять времени. Ваш отъезд был назначен на полдень, но, если вы и ваш муж хотите убраться из Королевской гавани целыми и невредимыми, вам нужно сделать это как можно быстрее. Отряд, отправляющийся в Утес Кастерли с пустыми обозами, отправляется через час.

— Но почему мы должны уезжать тайно и в спешке?

— Потому что, хвала всем богам, мой царственный племянник еще не проспался, зато, когда он проснется, то решит, что за насмешку над ним вы должны заплатить — и дорого. А Малый совет не заинтересован в том, чтобы разозлить Робба Старка еще больше, чем, когда он узнает про ваш брак.

— В таком случае я разбужу мужа и позову служанок.

— Не стоит. Ваш муж не слишком-то меня жалует, а служанки доложат королеве. Я пришлю к вам своего оруженосца, Подрика. Он смышленый мальчик, поможет вам собраться, и выведет к нужной двери. У вас есть деньги, миледи?

— Нет.

— Что ж… тогда я пришлю с Подриком некоторую сумму. Считайте это моим свадебным подарком — уродливое безносое лицо скривилось в усмешке. — Не будем терять времени, леди Санса. После моего ухода расскажите все Клигану и не мешкайте со сборами.

Тирион развернулся и пошел к двери.

— Милорд… почему вы помогаете нам? Зачем?

Тирион обернулся, стоя в дверях, и усмехнулся еще раз:

— Затем, миледи, что я очень не люблю, когда публично избивают маленьких девочек. И еще потому, что для меня нет большего удовольствия, чем расстроить светлейшую государыню — мою сестрицу. Счастливого пути.

Санса какое-то время продолжала сидеть, прижав одеяло к груди, но тут Сандор заворочался и проснулся. Первое, что он увидел — спину Пташки. Она уже проснулась, хотя было еще очень рано. И сидела неподвижно. Он успел за полтора года достаточно изучить ее, и знал — она взволнована или напугана.

— В чем дело? — еще более сиплым со сна голосом спросил он.

— Доброе утро — в ее глазах был страх. — Только что приходил лорд Тирион, он говорит, что король разгневается, когда проснется, и сказал, что мы должны ехать как можно скорее. Он обещал прислать своего слугу, чтобы помочь нам, и… денег.

— Свои деньги Бес может засунуть себе в задницу. Я, может, и дезертир, но не попрошайка. Но он прав: нам надо убираться из этого крысиного гнезда, а гаденыш может навредить тебе. Собирай вещи, Пташка.

***

Спустя час Санса тряслась в полупустой повозке, которая покидала Королевскую гавань через Львиные ворота. Ее муж ехал рядом на своем огромном скакуне по кличке Неведомый, и не смотрел на нее. Санса думала о том, как странно боги распоряжаются ее судьбой: две недели назад она была заложницей, чье будущее cловно тонуло в вязком сером тумане, неделю назад — что она обрекла на смерть единственного человека, которому в Красном замке было до нее дело, а сегодня утром она покидает столицу взрослой замужней женщиной. Ей следовало бы радоваться, но Санса так давно перестала заглядывать в будущее, что теперь оно ее пугало. Раньше, она всегда знала, что с ней будет, а если не знала, то был кто-то у кого она могла спросить — отец, мать, септа, затем королева, малый совет. Всегда был кто-то, кто распоряжался ей. А теперь — кто будет отдавать ей приказы? Сир Киван, кастелян Утеса Кастерли? Его старший брат лорд Тайвин? Ее муж, который едет рядом верхом с таким неприступным видом?

Санса поправила на плечах теплый шерстяной плащ и попыталась вспомнить все те наставления о семейной жизни, которые давали ей мать и септа. Они учили ее быть леди, быть хозяйкой большого богатого дома, воспитывать детей, управлять слугами и принимать гостей, вышивать шелком и играть на арфе. Что из этого пригодится ей в новой жизни, в которой у нее не будет большого дома, и уж тем более гостей, чтобы принимать их в нем? А дети? Сандор не прикоснулся к ней в первую ночь, и она была благодарна ему за это, а что если и дальше так будет? Нет, она не решится заговорить с ним об этом. Ее муж похож на каменную скалу, к которой не подступиться.

Клиган ехал рядом с повозкой, на которой сидела Пташка, следил за дорогой и думал свою невеселую думу. Сир Киван не такой кремень, как его старший брат, и Сандор ему хорошо знаком, но предательства он не терпит так же, как и все Ланнистеры. Что, если он прикажет насадить его голову на пику в назидание остальным? При мысли о собственной смерти Клиган впервые в жизни ощутил не страх, нет — тревогу, и не за себя, а за Пташку. Вот она, сидит с таким напряженным лицом, словно все это для нее едва ли не пытка. Что за жизнь у них будет? Она привыкла к богатству, роскоши и слугам, к лимонным пирожным и шелковым платьям. Ничего этого у нее не будет. Да и как они вообще будут жить, о чем разговаривать? Выбранное когда-то раз и навсегда одиночество словно заставило его построить вокруг себя каменную стену, в которой не было ни окон, ни дверей. Пташка была словно лучик солнца, который вопреки всему пробился в щель между камнями, и теперь он почти готов был руками по камешку разобрать свою добровольную тюрьму, да только не знал, как.

Отряд ехал целый день, и на ночь они остановились в небольшой гостинице, где хозяйка, напуганная красными плащами и лицом Клигана, вынесла им лучшую еду и отдала лучшие комнаты. Санса за целый день так устала от скрипа пустых повозок и дорожной тряски, что повалилась на соломенный тюфяк и заснула, даже забыв умыться. Следующий день был похож на предыдущий, и последовавший за ним день — тоже. Они останавливались либо в придорожных гостиницах, либо — когда дорога проходила по окраине разоренных войной Речных земель — на полянах и перелесках, и тогда солдаты разводили костер и готовили еду из имеющихся запасов. От своих непрошеных спутников алые плащи предпочитали держаться в стороне, и Санса заметила, что ее мужа это устраивало, как и ее саму. Сандор с ней почти не разговаривал в эти дни, но раз или два Санса, просыпаясь среди ночи от того, что какая-нибудь кочка или корень впивалась ей в тело сквозь тюфяк, замечала, что он не спит, а сидит рядом с ней и вглядывается в темноту.

Спустя неделю они въехали в Западные земли. Долины с речками и ручьями сменились холмами и седловинами, по пути то и дело попадались шахты и копи. «Вот оно, богатство Ланнистеров» — подумала Санса. Новые впечатления отвлекали ее, она впервые поняла, что действительно покинула Королевскую гавань, что она теперь далеко-далеко от Джоффри с его улыбочкой, от Серсеи с ее фальшивой лаской, даже от Маргери, чья дружба стоила так мало — и может вздохнуть чуть-чуть свободнее. Санса посмотрела на мужа — он хранил все тот же хмуро-непроницаемый вид, но на этот раз она решилась заговорить, ведь он родился и жил в этих местах.

— Вам знакомы эти места, милорд?

— Да.

— Вы, должно быть рады увидеть снова родные края?

Сандор усмехнулся и промолчал. Санса обругала себя за глупость, но через некоторое время решила сделать еще одну попытку:

— Далеко ли до Утеса Кастерли?

— Еще неделя пути. Пташка устала?

— Да, но…

— Ничего, придется потерпеть.

Санса снова замолчала и загрустила. Как ни убеждала она себя в том, что есть надежда на то, что с замужеством ее жизнь может хоть немного перемениться к лучшему, — ничего не выходило. В Красном замке она почти ни с кем не разговаривала, потому что была отверженной — дочь изменника, сестра узурпатора, отверженная королем невеста. Сандор Клиган был один из немногих, с кем она сказала больше десятка слов, но теперь и он молчит. Санса опять вспомнила о родителях. Отец был молчалив всегда, но он любил мать, а леди Кейтилин любила мужа. Ей вспомнилась история с бедной леди Лианной, похищенной принцем Рейегаром, из-за чего Роберт Баратеон поднял восстание, дядя Брандон погиб, а мать вместо него вышла за лорда Эддарда. В детстве ей казалось, что любовь родителей вечна и незыблема, как небо над головой. Теперь она начинала догадываться, что начало их брака было не таким уж счастливым и безоблачным. Как она скучала по маме! Будь леди Кейтилин здесь, она уж наверное посоветовала бы ей, как правильно вести себя с мужем, чтобы он хотя бы начал обращать на нее внимание.

Клиган пустил коня чуть вперед, чтобы не чувствовать на себе взгляда Пташки, обиженного и расстроенного. Конечно, девочка слишком хорошо воспитана, чтобы лезть к нему с разговорами или упрекать в чем-то, но он сам не знал, что на него нашло. Сандор открыл небольшой мех с вином и отхлебнул. Странно, когда она была невестой короля, его так и тянуло выковырять Пташку из-под ее брони, заставить показать, что она на самом деле думает и чувствует, а теперь, когда она его законная жена, двух слов связать не может, и на нее же за это и сердится. А может все дело в том, что он как правило был пьян, говоря с ней? Но это было не каждый раз. Проклятье! Он ничего не знает о семейной жизни, он умеет только убивать, но и оставлять все так тоже нельзя. Они что, так и будут жить дальше, вечно чужие, вечно далекие? Решение пришло к нему быстро — как всегда, когда предстояла схватка. Но на этот раз его от неожиданного страха прошиб пот — потому что противником в бою был он сам, и у него не было ни оружия, ни умений, чтобы сражаться с ним.

========== Глава 7. Травяной отвар ==========

Следующее утро началось с того, что Сандор разбудил Сансу, тряся ее за плечо. Проснувшись, она увидела, что он навис над ней, а его лицо чуть меньше походило на каменную маску. В другой руке у него была глиняная кружка, от которой шел пар.

— Вставай, леди-жена, ты заспалась. Мы скоро двинемся, позавтракаешь по дороге.

— Да, Сандор. Конечно, я сейчас же соберусь. Санса приподнялась, и в этот момент живот скрутило сильной болью. Она согнулась и побледнела.

— Что с тобой? Что-то болит? Ты поранилась?

— Нет. Нет. — щеки ее начали пылать — всего лишь моя лунная кровь.

— Ты сможешь ехать в повозке?

— Думаю, да. Но мне нужно немного времени.

— У нас его нет, солдаты ждать не будут.

Санса в отчаянии посмотрела на него:

— Но мне нужно… — она не знала, как говорить об этом с мужчиной. — Переодеться.

— Ну так возьми вещи и бегом в кусты.

— Я не могу.

— Тебе что здесь, Красный замок с толпой служанок? Или ноги отнялись? — Сандор понял, что это было лишнее, но остановиться не успел, изнеженность Сансы раздражала его.

Санса чуть не плакала — ну как он не понимает, платье наверняка испачкано, а если все увидят кровь, то будут смеяться над ней! Боги, зачем она только согласилась выйти замуж за этого человека, в котором нет ничего, кроме злости? Она посмотрела на него: муж стоял над ней, уперев руки в бока, сожженный уголок рта подергивался. Неожиданно он развернулся и ушел, бросив на ходу:

— Сиди здесь.

Злясь на самого себя, на Сансу и на все это, он начал рыться в ее сундуке, достал платье и какое-то тряпье, затем пошел к начальнику отряда.

— Когда снимаемся с лагеря?

— Сейчас. Если поторопишься — успеешь отлить.

— Придется задержаться. Моей леди нужно еще немного времени.

— А не пошел бы ты в задницу, Пес? Вместе со своей леди?

Сандор не сделал ничего — просто шагнул вперед, но этого оказалось достаточно, чтобы солдаты схватились за мечи. Они боялись его даже безоружного.

— Послушай меня, ублюдок вшивый — он говорил негромко, но злоба в его голосе была убедительнее любых криков — скоро мы прибудем в Кастерли Рок. Сир Киван знает меня с двенадцати лет, а таких как ты даже в лицо не запоминает. Как думаешь, если я сейчас твоим же ножом отрежу тебе хозяйство и в пасть засуну, а потом расскажу ему, что ты попытался изнасиловать мою законную жену — кому он поверит?

Он помолчал, и добавил:

— Скоро она будет готова.

После этого он вернулся к Пташке и рывком поднял ее с земли:

— А теперь, леди-жена, быстро шагай к тому ручейку, у тебя не так много времени. И не красней, никто тебя не увидит.

Положив руку ей на плечо, он легонько подтолкнул ее по направлению к узкому ручью, вливавшемуся в небольшое окнище, заполненное прозрачной золотисто-коричневой водой. Когда Санса подошла к водоему, он спиной встал рядом, закрывая собой от солдат. Санса, страдая от холодной воды, боли в животе и стыда, постаралась как можно быстрее сделать все, что нужно. Свернув в узел окровавленное белье и платье, она легко коснулась руки мужа. Тот молча двинулся к лагерю, предоставив Сансе следовать за ним.

Когда она уселась в повозку он протянул ей кружку с уже остывшим варевом:

— Вот, держи — он старался говорить как можно мягче, но от попыток улыбнуться воздержался — это отвар местных травок, я такой в детстве пил.

— Спасибо. — Санса робко улыбнулась, взяла кружку, про себя подумав, что он впервые с того памятного ночного разговора на поле упомянул свое детство.

Отвар, даже остывший, был приятен на вкус и бодрил. Наверное, если добавить в него мед, будет еще лучше, и надо будет обязательно спросить Сандора, что это за травы, собрать побольше и насушить перед долгой зимой… Санса поймала себя на том, что уже думает о будущем, и в этом будущем есть Сандор. Как-то незаметно за эту неделю его стало больше в ее жизни. И Санса опять со вздохом вспомнила мать. Конечно, о том, чтобы сравнивать Сандора Клигана и лорда Эддарда Старка, речи быть не могло, но судьбу леди Кейтилин она не могла не вспоминать. Обе вышли замуж не за тех, кому были обещаны, обе мало знали своих женихов до свадьбы и обе вышли замуж во время войны. Вот только чем это могло помочь Сансе? Она напрягала память, пытаясь вспомнить хоть что-то о первых годах семейной жизни родителей — обрывки, отдельные фразы, слухи — что-то, что помогло бы ей, подсказало, как действовать, но нет, ничего. Санса вспомнила фамильный девиз Талли: «Семья, долг, честь», и пришла к выводу, что какие бы чувства ее мать не испытывала к отцу в начале брака, она безупречно выполняла свой долг, а значит, и ей следует поступать так же. Это ее немного приободрило.

Через день или два она заметила, что и ее муж переменился. Теперь он не ехал в стороне с равнодушным видом, а держался поближе, а раз или два в день заговаривал с ней. Первые разы выходило неловко, оба молчали и маялись, не зная, как говорить и о чем, но постепенно это прошло. Сандор рассказывал ей об окружающих землях, о лордах и замках Западных земель, о растениях и реках, о дорогах, холмах и копях. Сансе неожиданно для себя понравилось его слушать — он был хорошим рассказчиком, знал много разных деталей, пересыпал свои истории смешными прозвищами, поговорками, даже стишками и словами из песен, а выражался он сочно (иногда, на взгляд Сансы, это было на грани приличия) и метко. Только одну знатную семью он обходил полным молчанием — свою собственную. Она редко отвечала ему, но внимательно слушала, а как-то вечером, засыпая в очередной гостинице, подумала, не первый ли она человек, которому он все это рассказывает.

Каждый вечер Сандор ругал себя за болтливость, и каждое следующее утро он не мог заткнуться и продолжал нести всякую чушь, как какой-нибудь сраный мейстер. Он болтал обо всем подряд, а Пташка вежливо делала вид, что слушает. Он в душе проклинал эти жалкие попытки сблизиться? понравиться? вызвать интерес? Но остановиться не получалось. Хорошо хоть она отвлеклась от своих бабских страданий. Ее смущение из-за лунной крови одновременно забавляло и злило его. Нашла перед кем разводить высокие материи — крови он повидал столько, сколько ей в жизни не увидеть. А она тайком от него стирает кровавые тряпки, при том, что он ее муж, и уже видел ее без одежды — о последнем он старался не вспоминать, особенно по ночам, когда он лежал без сна на полу рядом с кроватью, где спала она. Чувствовать ее рядом, слышать ее дыхание, ощущать запах ее волос и тела — это было пыткой посильнее постоянно ноющих ран на спине. Его душу неумолимо тащило к ней, словно на аркане, и тоненькая струйка чувств, пробивающаяся между камней, постепенно превращалась в родник, а если ничего с этим не сделать, то родник превратится в реку — бурную и неуправляемую.

========== Глава 8. Утес ==========

Десять дней спустя после того, как у Сансы началась лунная кровь, они достигли Ланниспорта. После малолюдных дорог большой портовый город — шумный, грязный, с узкими улочками — ошеломил Сансу и напомнил ей Королевскую гавань. К счастью, обоз проехал по окраине города и по широкой дороге двинулся к Утесу Кастерли — неприступной твердыне Ланнистеров.

Замок она увидела через два часа — солдаты и возницы, в предвкушении сытного обеда и отдыха погоняли лошадей и заметно повеселели. Утес был огромен и неприступен с виду, немногим уступая Красному замку. Ее муж все больше мрачнел лицом, в то время как в Сансе проснулась тревога, и она обхватила себя руками, чтобы унять неожиданный озноб. Из всех Ланнистеров, что ей встречались, только лорд Тирион не причинял ей зла и даже помогал, но она замечала, с каким пренебрежением к нему относятся остальные члены семьи. Что если сир Киван окажется не лучше их всех? Что если он бросит ее и Сандора в подземелье, где они сгниют заживо? Что если прикажет казнить его? Пытаясь успокоиться, она решила как следует рассмотреть свое новое обиталище. Видя перед собой огромный, хорошо укрепленный и красивый замок, Санса почувствовала укол боли и вспомнила свой настоящий дом, в тысячах лиг отсюда, на Севере. Теперь он разграблен и сожжен, там больше нет никого из тех, кого она любила. При мысли о Бране и Риконе скорбь сжала сердце.

Наконец, колеса загрохотали по подъемному мосту, потом по каменной кладке двора, и вот она уже перед главным входом. Сандор спешился и помог Сансе сойти с повозки. К ним направлялся какой-то добротно, но неброско одетый немолодой человек с брюзгливым лицом и нашитым на грудь алым львом Ланнистеров. Подойдя, он коротко поклонился ей и, намеренно не замечая Сандора, сказал:

— Леди Санса, добро пожаловать в Кастерли-рок. Сир Киван просит вас и вашего мужа пройти к нему без промедления.

Пока они поднимались по бесконечным лестницам, страх Сансы усиливался с каждым шагом. Все вокруг было враждебным и чужим, и только теплая рука Сандора на ее плече помогала ей держаться прямо и спокойно. Наконец, тяжелая резная дверь отворилась, и они очутились в роскошно убранном кабинете, за столом сидел мужчина за пятьдесят. Фамильные черты Ланистеров — золотистые волосы и зеленые глаза — были и у него, но лицо не было ни надменным, ни жестоким. Сандор и Санса встали у двери. Сир Киван поднял глаза от бумаг:

— Леди Санса, я рад, что вы, наконец, благополучно добрались. Клиган, вот уж не ожидал увидеть тебя здесь снова. Надеюсь, ты оберегал леди по дороге?

— Как и полагается мужу — саркастически усмехнулся тот.

— Да, до меня дошли вести о вашем браке. Удивительно, как лорд Тайвин это допустил.

— Похоже, даже ему не всегда под силу справиться с внучком — прохрипел Сандор в ответ.

— Садитесь, миледи. И ты тоже.

Санса перевела взгляд с одного мужчины на другого. В их поведении чувствовалось напряжение, но особой враждебности она не ощущала. Может быть, их будущее не так плохо, как она боялась?

— Лорд Тайвин прислал мне подробное письмо, касающееся Вашей жизни здесь. Что касается тебя, Клиган, то будь моя воля, я бы засадил тебя в подземелье до конца твоей жизни, однако, на твое счастье, у меня не хватает опытных людей. Война пожирает их как голодная свинья свое пойло. А новобранцы из рук вон плохи, и их столько, что мой мастер-над-оружием не справляется. Возьмешь их на себя, отвечаешь головой.

Сир Киван сделал паузу.

— Что же до вас, леди Санса, то ваше положение несколько иное. Как замужнюю женщину, вас нельзя считать больше подопечной короны, но ваш муж — вассал дома Ланнистеров, а значит, и вы тоже. К тому же, ваш брат и мать подняли мятеж и воюют против законного короля, так что, к сожалению, я не могу предоставить вам той свободы, которой, вы, должно быть желаете. Вы будете жить здесь, в Утесе, у вас будут покои, слуги и удобства, приличные вашему происхождению и положению. Я представлю вас своей жене, дочери и их дамам, и вы можете проводить в их обществе столько времени, сколько пожелаете. Вам также позволено свободно бывать везде в пределах Бобрового утеса, но в Ланниспорт вы можете ездить только в сопровождении одного из моих гвардейцев или членов моей семьи. Я также думаю, что жестоко лишать вас всякого общения с родичами, но не будьте на меня в обиде за то, что ваши письма будут прочитываться. И я буду очень рад, если ваш муж и вы будете присутствовать на ужинах в общем зале, но это не приказ, а приглашение.

Напоследок сир Киван улыбнулся — довольно приветливо:

— Я никогда не одобрял поведения моей племянницы и короля в отношении вас. До меня доходили слухи… Надеюсь, что смогу хоть немного исправить репутацию дома Ланнистеров в ваших глазах, миледи. А сейчас, простите, дела не ждут. Вам, должно быть, надо отдохнуть после долгой дороги, а с вашим мужем мы еще потолкуем.

Санса поняла, что ей пора уходить. Она встала, церемонно присела и сказала как можно более почтительно:

— Благодарю вас, сир Киван.

За дверью ее ждал стюард — он представился Бенвиллом и учтиво, хотя и холодновато, предложил Сансе проводить ее в отведенные чете Клиган покои. Следуя за ним, Санса отмечала повсюду богатство и роскошь — порой, даже слишком кричащую. Наконец, перейдя через крытую галерею в другое крыло замка, они пришли. Им предоставили две комнаты с отдельной уборной — солярий и спальню. В солярии была дверь на лесенку, по которой можно было спуститься в небольшой внутренний дворик, в котором стояло несколько деревьев и кустов в горшках. Комнаты были большими и богато убранными, из окон открывался вид на море, и, если бы не львы повсюду, Сансе здесь бы даже понравилось. После полутора лет в Красном замке ей уже было почти все равно, где жить, лишь бы не там. И она понимала, что в ее положении нужно соглашаться на то, что предлагают. Она стояла и осматривалась, пока стюард не прервал тишину осторожным покашливанием:

— Миледи?

— Да, Бенвилл?

— Я пришлю к вам служанку, ее зовут Герта. Надеюсь, вы останетесь ей довольны.

— Да. Благодарю вас.

Стюард с поклоном удалился, а Санса осторожно присела на край обитой бархатом кушетки. В ней боролись два противоположных чувства: с одной стороны, ей хотелось побыстрее обустроиться в этом месте, обжить его, сделать уютным, приятным для глаз, создать иллюзию дома — ведь неизвестно, сколько ей — и Сандору, конечно — придется здесь прожить; с другой стороны, по этой же причине ей не хотелось слишком уж привязываться к этому чужому дому, принадлежащему чужой ей семье. Ведь разве не по вине Ланнистеров она разлучена с матерью и братом, разве не королева Серсея приказала убить Леди, разве не Джоффри велел Илину Пейну отрубить голову ее отцу, и разве не по его приказу гвардейцы избивали ее?

Погруженная в свои мысли, она не заметила, как в дверь, постучав, вошла служанка. Санса оглядела девушку — молодая, с молочно-белой кожей в веснушках и рыжеватыми волосами, она не была красавицей, но внушала симпатию.

— Прошу прощения, что без стука, миледи. Бенвил велел мне идти к вам. Я Герта, ваша служанка.

— Хорошо, Герта. Я Санса Ста… Санса Клиган. Прежде всего, согрей мне воду для мытья и разбери мои вещи, приготовь чистое платье, а грязное отдай в стирку.

— Слушаюсь, миледи. — Девица неловко присела и принялась за работу. Делала она все споро, и довольно скоро Санса с наслаждением погрузилась в горячую воду, смывая с себя грязь и усталость долгой дороги. Когда она переоделась в чистое и сушила перед огнем вымытые волосы, вошел Сандор. Лицо у него было усталое и мрачное, но не злое — Санса постепенно училась читать его.

— Ты — он кивнул на Герту — дуй отсюда.

Та испуганно глянула его, и, что-то неразборчиво пискнув, почти выбежала из комнаты. Сандор тяжело сел в резное кресло у стола и воззрился на Сансу. Девочка смотрела на него — как всегда настороженно, но теперь хоть глаза перестала прятать, и то хорошо. Но миг спустя она снова надела свою вежливую маску, которую он так ненавидел, и спросила ровным голосом:

— Что сказал вам сир Киван?

«Что я урод и дезертир».

— Он не насадит мою голову на пику, можешь спать спокойно. Не такой он дурак — бросаться людьми, когда война идет. Завтра начнется моя служба, так что тебе почти не придется меня видеть. — Санса, как он думал, должна была обрадоваться, но она как будто не обратила на его слова внимания.

— Вы, должно быть, голодны? Перед вашим приходом я приказала Герте принести нам обед, надеюсь, она не задержится.

— А тебе, я смотрю, здесь понравилось? Все лучше, чем Королевская гавань.

— Когда нет выбора, где жить, то какой смысл ненавидеть место, где живешь?

— Я не замечал, чтобы ты сильно любила Красный замок.

— Отсутствие ненависти еще не означает любви, милорд.

— Это верно, Пташка. Это верно.

Он тяжелым взглядом смотрел на нее, пытаясь проникнуть в ее душу. Но доспехи на этот раз были подогнаны как надо, не было ни одной зазубрины или бреши, за которую он мог бы зацепиться. Пытаясь не дать злости захватить его целиком, он молча встал и вышел, изо всей силы хлопнув дверью.

Вкусный обед — тушеную оленину в ягодном соусе, репу с ароматными травами, теплый мягкий хлеб, сладкое вино — Санса ела в одиночестве, и никакого наслаждения от еды не получила. Этот непонятный разговор с Сандором взволновал ее сильнее, чем она желала себе в этом признаться. Как, как она будет исполнять свой долг рядом с человеком, который неспособен оценить это? Что проку в его защите, если при любой попытке приблизиться он кусает ее?

Следующие несколько часов она провела, разбирая сундуки, раскладывая вещи, потом попыталась занять себя вышивкой. Время тянулось медленно как улитка, а Сандора все не было. Санса позвала Герту и стала расспрашивать девушку обо всем, что приходило ей в голову. Болтовня горничной на какое-то время заняла ее, но, не найдя, о чем больше ее спрашивать, Санса отпустила служанку. Она снова попробовала вышивать, но мысли блуждали где-то далеко, и работа не шла. В конце концов, поняв, что ничего не помогает, Санса решила лечь спать. На мягкой перине, под чистым бельем она заснет и забудет обо всех бедах. Но заснуть ей удалось далеко не сразу.

Поздно ночью дверь в ее комнату вновь отворилась — на этот раз тихо. Сандор, держа сапоги в руках, осторожно двигался между мебелью — насколько это было возможно, когда ты пьян до самых печенок, а спина адски болит после того, как мейстер вытащил из нее шелковые нити, которыми его заштопали. На мирно спящую Пташку он старался не смотреть. Кое-как стащив с себя бриджи и рубашку, он тяжело рухнул в постель и заснул тяжелым пьяным сном.

========== Глава 9. Первые дни ==========

На следующий день Санса проснулась одна — Сандора уже не было. Должно быть, он встал еще на рассвете. При мысли, что он ушел, даже не сказав ей ни слова, Санса ощутила странную обиду. Она отчасти готова была признать правоту мужа — ее страх перед ним так и не ушел до конца. Это не было то лишающее ее сил липкое бессилие, которое она испытывала в присутствии Джоффри или сира Илина Пейна, и не страх, который испытываешь перед явной опасностью, когда тело дрожит, готовое бежать как можно быстрее. Но она по-прежнему не могла понять, чего от него ждать, и это огорчало и мешало ей. В глубине души Сансы Клиган жила странная уверенность, что муж не обидит ее и не причинит ей боли — уверенность, не основанная ни на чем, кроме того внутреннего чутья, которое в ту знаменательную ночь заставило ее спеть ему гимн Матери и коснуться его щеки, стирая с нее непрошеные слезы. Но когда-то это чутье обмануло Сансу, не позволив ей разглядеть истинную природу ее прекрасного принца Джоффри и его матери, и с тех пор она не слишком доверяла ему.

Герта вошла, неся поднос с завтраком, и доложила, что Сансу желают видеть леди Дорна и леди Жанея — жена и дочь сира Кивана. Ее молчаливая молодая госпожа в ответ только кивнула, и не отвечала на журчащую словно ручеек болтовню служанки, пока та одевала и причесывала ее. Санса была погружена в собственные мысли, которыеснова и снова возвращались к ночи битвы при Черноводной. Она помнила свой страх, от которого слабели колени и пересохло во рту. Он мог перерезать ей горло одним движением, но не сделал этого; и было и что-то еще в том, как он повалил ее на постель, придавив своим телом: от него исходило нечто, чему она не могла дать названия. Странным образом эта ночь была связана в ее памяти с ночью их свадьбы, хотя тогда Сандор вел себя совершенно иначе — не пугал ее, не грубил, а вместо этого придумал, как ловко обвести королеву вокруг пальца, придумав доказательства того, что их брак был скреплен как положено. Но был миг, когда он посмотрел на нее и коснулся ее щеки — совсем как она тогда. В тот раз она поняла только, что его прикосновение не вызывает у нее отвращения, но в это ясное утро воспоминание о чужих пальцах на коже было неожиданно острым и заставило ее покраснеть. Смутное предчувствие, которое оно рождало в ней, было настолько… неподходящим для леди, что Санса зарумянилась еще больше. Пряча глаза от горничной, словно та могла прочитать ее мысли, она вышла из комнаты вслед за ней.

Леди Дорна оказалась приветливой и учтивой женщиной лет сорока, а ее дочь — девица семнадцати лет, казалось, проявляла к Сансе искреннее дружелюбие. Обе оказались достаточно хорошо воспитаны, чтобы не расспрашивать новую гостью о ее жизни в Красном замке. Беседа вращалась вокруг рукоделия, охоты, последних мод, воспитания детей, и, конечно, мужей и женихов. Здесь Сансу бросало то в жар то в холод: она словно шла по тонкому льду. Она чувствовала, что, говоря о Сандоре, ей надо быть вдвойне осторожной — леди Дорна Ланнистер была достаточно проницательна, чтобы угадать за словами молодой жены то, что той хотелось бы скрыть. Так что Санса старалась обходиться общими фразами и всячески старалась показать, что она, с одной стороны, послушная подданная короля, готовая исполнять свой долг в браке с тем, кого ей выбрали, а с другой — что она вполне довольна замужеством.

— Моей Жанее, слава Семерым, нет нужды торопиться — леди Дорна ласково взглянула на дочь, и та улыбнулась в ответ. — С ее приданым и именем любой знатный лорд Вестероса почтет за честь на ней жениться.

— Да уж, матушка, я точно выйду замуж по любви и никак иначе.

Санса улыбнулась — чуть снисходительно. Жанея, хоть и была старше, казалась Сансе наивной девочкой, которая выросла в довольстве и холе, и никогда не знала, каково это — когда твой прекрасный принц показывает тебе отрубленную голову твоего отца.

— А вы что скажете, леди Санса? Матушка утверждает, что семейная жизнь вовсе не усыпана розами. Я все-таки ей не верю до конца. Но вам-то, с Псом, должно быть, не занимать терпения?

— У меня нет причин быть недовольной своим мужем — спокойно ответила Санса — он исполняет свой долг, как и подобает.

— Только не говорите мне, миледи, что с такой красавицей как вы он и в постель ложится из чувства долга!

Леди Дорна осадила дочь:

— Жанея! Что за непристойные речи! Что подумает о нас леди Санса — ты знатная девица, а не деревенская сплетница. И к твоему сведению, это и правда долг и обязанность, по крайней мере для женщины уж точно. Скажите, миледи, как скоро вы осчастливите своего мужа наследником?

— Если Матерь будет милосердна ко мне, то так скоро, как только это возможно.

— Увы, леди Санса, даже дети не спасают нас от горьких, порой, разочарований и страданий. Вы, должно быть, знаете, что наш бедный Виллем погиб в плену, а старший — Лансель — был тяжело ранен в битве при Черноводной, и никак не может оправиться от ран… — леди Ланнистер не сдержалась и прижала платок к губам.

— Я молюсь за здоровье сира Ланселя со дня битвы — как можно мягче произнесла Санса. — Кузнец исцелит его.

— Да благословят вас Семеро за вашу доброту, миледи — добавила Жанея и пылко пожала Сансе руку. — Ох, уже за полдень. Матушка, я проголодалась! Что если мы с леди Сансой прокрадемся на кухню и уговорим повара дать нам еды?

— Простите меня, леди Жанея, но боюсь, мне нужно идти. Я боюсь, что муж захочет вернуться и поесть вместе со мной.

— И правда, девочка, что за глупости ты предлагаешь! У замужних женщин нет времени на подобные детские забавы. Идите, дорогая, а после приходите к нам послушать барда, если захотите. Я хочу, чтобы вы проводили с нами каждое утро.

***

Оказавшись в своей комнате, Санса почувствовала, как у нее дрожат ноги. Это утро было похоже на путь через трясину. А теперь ей велели приходить каждый день — и нельзя, чтобы они заметили ее боязнь сказать что-то не то. Не успела она прийти в себя, как дверь отворилась, и вошла девушка-поломойка с ведром и тряпкой:

— Ох, миледи, простите. Я думала, тут пусто…

— Ступай, найди Герту, мою служанку, и передай ей, что пусть она сначала найдет моего мужа и попросит его прийти сюда, а потом пускай принесет нам обед. Сможешь?

— Да, конечно, миледи. Пойду я — девушка, пятясь, вышла из комнаты, а Санса про себя удивилась ее запуганности. Неужто здесь принято таскать поломоек за волосы, если они не вовремя войдут?

К тому времени, когда пришел Сандор, Санса уже успокоилась, и даже постаралась улыбнуться.

— Как прошло ваше утро, лорд-муж? Я не слышала, как вы уходили.

— Неудивительно. Я ушел, когда ты еще спала. Утро как утро. Сотня тупых засранцев, из которых мне надо сделать хороших солдат, за время, которого хватит только на то, чтобы они научились не сбиваться с шага. А ты что же, все утро сидела здесь?

— Нет, я была с леди Дорной и леди Жанеей.

— Вот как. Пташка нашла себе компанию. Должно быть тебе с ними было о чем поговорить?

Санса заметила горечь, которая слышалась за иронией, и постаралась, чтобы голос звучал ласково. — Меня пригласила леди Дорна, и я не могу ей отказать. Но я покинула ее, потому что надеялась на то, что мой муж разделит со мной трапезу.

— Так ты за этим меня выдернула?

— А… вы не хотите пообедать со мной, милорд?

— И где же твой обед?

— Служанка сейчас принесет его. А вы пока можете отдохнуть.

Сандор сел на стул и искоса взглянул на Пташку. Сидит у окна на скамье с подушками, в руках вышивание, платье сидит как влитое, волосы убраны волосок к волоску. Настоящая леди — хорошо воспитанная, учтивая, спокойная… и неприступная точно крепость. При мысли о том, что она опять оделась в доспехи, чтобы закрыться от него, Сандора охватила глухая тоска, внутри которой рождался гнев. Он мог бы наорать на нее, нагрубить, довести до слез, только что ему это даст? Девчонка и дальше будет вести себя с ним как с посторонним — именно так ее учили исполнять свой долг с нелюбимым, нежеланным, навязанным мужем. Если бы не каприз Джоффри, она и став королевой, вела бы себя так же. Выходит, он для нее ничем не лучше этого маленького засранца?

Обед прошел в молчании. Санса раз или два пробовала завести вежливый разговор с Сандором — мама всегда учила ее, что настоящая леди умеет поддержать беседу в любых обстоятельствах — но каждый раз натыкалась на ту самую маску, которая делала его похожим на каменный утес, и поняла, что ее попытки тщетны. Ничего не выходит. Как бы правильно она себя не вела, ей не удается подобрать ключ к этому человеку. Он едва терпит ее присутствие — еще бы, ведь она сама ему навязалась, не спросив, нужна ли ему жена. Неужели ее и дальше ждет череда таких же безрадостных дней? Что же ей тогда остается? Только ее долг. Как и всегда. Если она будет стараться быть ему хорошей женой, возможно, когда-нибудь он смягчится, и они смогут стать хотя бы друзьями.

========== Глава 10. Отчуждение ==========

С этого дня все пошло хуже некуда. Сандор замкнулся в угрюмом молчании, и старался поменьше говорить с Сансой, и не глядеть на нее, хотя второе оказалось труднее, чем первое. Даже в Королевской гавани, он всегда мог смотреть на нее, если не говорить с ней. Сейчас те тайные короткие встречи в темноте, когда он натыкался на нее, были для него более яркими и живыми, чем нынешнее серое существование, в котором они словно они были разделены невидимой стеной. К горечи примешивалась изрядная доля гнева — Пташка, в отличие от него, прекрасно освоилась в Кастерли Рок, словно век здесь жила. Она болтала, смеялась и вышивала с леди Дорной и леди Жанеей, учтиво беседовала с сиром Киваном и скоро узнала, как зовут каждую горничную и каждого поваренка в замке. Умом он понимал, что она ведет себя как настоящая леди, что именно такую судьбу ей готовили — быть хозяйкой большого богатого замка, приветливой, рачительной, а теперь она просто ведет себя так, как ее воспитали. Но Пташки — той, что обещала ему спеть, той, которой можно было рассказать историю о мальчике, игравшем деревянным рыцарем — он не видел.

Но чем сильнее нарастало их отчуждение днем, тем мучительнее он желал ее по ночам. Теперь, когда они делили одну постель, а он был почти здоров, добровольное воздержание превратилось в муку. Даже за короткое время их брака она уже успела подрасти и стать еще красивее, чем была в день свадьбы. Иногда, лежа рядом с мирно спящей Сансой, он, стыдясь самого себя, осторожно брал прядь ее осенних волос и подносил к лицу, вдыхал их запах и прижимал их к губам.

Войдя в его жизнь, Пташка заставляла его одновременно чувствовать себя и сильным, и слабым, вызывала и ярость, и стыд, и что-то еще — невыразимое, щемящее, полузабытое и давно похороненное. Она была похожа на прекрасную деву из песни. Мальчик, который играл деревянным рыцарем, был готов рухнуть перед ней на колени и совершать подвиги в ее честь, а взрослый мужчина жаждал совсем иного — посадить ее на колени, зацеловать до беспамятства, стащить с нее все эти ненужные одежки, и узнать, наконец, какова она снаружи и изнутри. Масла в огонь подливало еще и то, что он знал: скажи он хоть слово — и Санса безропотно подчинится. Разденется, раздвинет перед ним ноги, вытерпит боль и кровь, и будет терпеть каждый раз и столько, сколько ему будет нужно, не жалуясь и не отказывая, а если и поплачет — то так, чтобы он этого не видел. Но в том-то и дело, что он не хотел, чтобы его маленькая жена его терпела. Он хотел, чтобы она отдалась ему по доброй воле. Но скорее уж евнух Варис сможет зачать ребенка, чем это произойдет. Хуже всего было то — и признание это стоило очередному новобранцу разбитой губы, а ему ноющих от удара пальцев — что он хотел гораздо большего, чем просто ее тело. Но честно признаться в этом он не мог даже про себя.

Он пробовал глушить чувства вином, но оно не помогало, а после того, как один новобранец по ошибке ранил другого в ногу, потому что у него с похмелья болела голова и он не уследил за ними — и этот способ забыться оказался для него закрыт. Гнев приходилось изливать на службе — солдаты только что не выли от его муштры, но даже изнуряя себя и других постоянными упражнениями, он не находил покоя. Раз или два он даже ездил с гвардейцами к девкам в Ланниспорт, но, хотя это на время помогло унять похоть, на душе было ничуть не легче, так что он и это бросил. Дни его стали похожи на безвкусную тянучку, а ночи — на битву с самим собой. И он не знал, сколько еще продержится.

***

Каждое утро Санса Клиган просыпалась с надеждой, что сегодня ее семейная жизнь станет хотя бы чуть-чуть лучше, чем вчера, и каждый вечер ее надежда, словно хрупкая стеклянная ваза, разбивалась вдребезги. Ее муж избегал ее так упорно, что она была готова поверить в то, что она ему противна, и он ее ненавидит, но какая-то упрямая, живущая в глубине ее души уверенность, что это не так, мешала Сансе отчаяться совсем.

Она старалась вести себя как подобает — была неизменно вежлива и учтива, заботилась о его одежде, старалась просить приготовить к обеду то, что, как ей казалось, ему больше по вкусу, а на ужинах в большом зале, где она сидела на почетном месте рядом с леди Ланнистер, старалась всегда улыбаться ему через стол, чтобы он не думал, что им пренебрегают. Но ничего не помогало. Ее попытки завести разговор наталкивались на стену молчания. Изредка он бросал какие-то односложные ответы на ее робкие вопросы, но видя, что муж не хочет с ней разговаривать, Санса быстро сникала, и то немногое время, что они проводили вместе, как правило проходило почти в полном молчании.

Собственно, они проводили наедине не больше часа в день: утром он уходил на рассвете, когда она еще спала, потом приходил, чтобы разделить с ней полуденную трапезу — несмотря на их отчуждение, этот обычай, введенный Сансой в самом начале их жизни в Кастерли Рок, он соблюдал — а вечером они как правило ужинали в большом зале, и там ее занимали беседой домашние рыцари Ланнистеров или гостившие у сира Кивана лорды. После ужина она обычно выходила гулять в маленький дворик внутри замковой стены — пусть здесь не было чардрев, ей здесь нравилось. Ее муж в это время куда-то уходил, и она не осмеливалась спрашивать, куда именно. После нескольких вечеров, когда она засыпала прямо за столом, дожидаясь его, он коротко приказал ей не ждать его и ложиться спать, так что засыпала она чаще всего тоже в одиночестве.

Конечно, ее жизнь здесь была гораздо легче, чем в Королевской гавани, и в ней были свои радости: беседы с леди Дорной и леди Жанеей, которые, казалось, были с ней искренне приветливы, прогулки верхом и соколиная охота, собственная комната и музыкальные инструменты, которые она взяла в руки впервые со времен Винтерфелла. А самое главное — здесь она могла засыпать и просыпаться без страха, что ее в очередной раз оскорбят, унизят или побьют только потому, что ее брат воюет с Ланнистерами.

Разумеется, Санса не забывала о том, что они — враги ей, что она должна молиться за победу Робба, и она так и делала. Но все же эти люди были добры к ней, насколько можно быть добрым к заложнице, а теперь она научилась ценить доброту. Все это отвлекало ее, но из-за Сандора ей все время казалось, что ее еда и питье имеют горький привкус, а на забавах и удовольствиях лежит тень печали. Иногда она думала, что нужно смириться с этим, как в свое время она смирилась с мыслью, что придется выйти за него замуж, но все еще живущая в ней слабая надежда мешала этому.

Помимо его молчания и отстраненности было и другое, что ее тревожило. За полторы луны их брака муж так и не прикоснулся к ней. Не то чтобы Санса этого желала — скорее ее пугала мысль о том, что ей придется вынести, но она твердо знала, что делить постель с супругом — это ее долг, так же, как и родить наследника. Она помнила, что Робб родился через девять лун после свадьбы ее родителей, несмотря на то, что они почти не знали друг друга.

Частью души она чувствовала облегчение — первую неделю она каждый вечер ложилась в постель в страхе, что сегодня он потребует свое, но неделя проходила за неделей, и страх сменился спокойствием, а затем на его место пришла тревога. Это был словно еще один изъян в жизни Сансы, и она тщетно пыталась найти его причину. Однажды она даже заподозрила, что с Сандором что-то не так, но почти сразу усомнилась в этом. Также она слыхала, что есть мужчины, которые предпочитают женщинам мальчиков или юношей, но, после тщательного раздумья, Санса отвергла и это глупое подозрение. Нет, ее муж определенно был здоров, но по какой-то причине не желал ее, и не говорит, почему. Каждый раз, когда она почти решалась заговорить об этом, на нее нападала странная немота, как будто это была какая-то грязная стыдная тайна, которой оба они были повязаны, и дали зарок молчать об этом до конца своих дней.

Санса написала длинное письмо леди Кейтилин, где рассказывала о своем браке и просила совета и благословения. Зная, что письмо будет прочитано сиром Киваном или его мейстером перед отправкой, она постаралась писать так, чтобы никто, кроме матери не догадался о том, что именно ее гнетет. Прошло уже две недели, и она с нетерпением ждала ответа, надеясь, что cоветы матери помогут ей.

В тот осенний день она вернулась из Ланниспорта, когда солнце уже садилось — ей нужно было обойти несколько лавок и посетить септу. Санса была довольна собой — она купила отрез отличного полотна, из которого можно было нашить Сандору рубашек, угостилась лимонными пирожными и заказала у меховщика хороший теплый плащ, подбитый украшенный беличьими шкурками.

У ворот ее ждал слуга.

— Миледи, сир Киван велел мне проводить вас с к нему, как только вы приедете.

— Хорошо, я тут же поднимусь. — Должно быть, прилетел ворон из Риверрана.

Стаскивая на ходу перчатки, Санса поднималась по лестнице в радостном возбуждении. Она уже предвкушала, как будет жадно впитывать каждое слово письма своей леди-матери, как она будет его перечитывать, пока не выучит наизусть, как она будет засыпать, положив его под подушку и веря, что где-то там далеко матушка и брат думают и скучают по ней.

Сир Киван сидел за столом, и лицо у него было мрачным, а взгляд — тяжелым. Санса присела в реверансе при входе, и улыбнулась:

— Добрый день, сир Киван. Вы так торопили меня, потому что хотите отдать мне матушкино письмо?

— Нет, миледи. Боюсь, писем для вас у меня нет. Зато есть вести.

Сердце Сансы болезненно забилось в предчувствии.

— Дурные вести, сир?

— Вам лучше сесть, миледи.

Стараясь казаться спокойной, она присела на резной стул.

— Неделю назад ваша матушка, ваш брат и большая часть войска северян погибли в Близнецах.

Удивляясь своему спокойствию, она спросила:

— Как это произошло?

— Боюсь, эти подробности не для женских ушей, леди Санса.

«Я видела, как мой жених отрубил голову моему отцу. Вряд ли после этого меня можно чем-то напугать» — подумала она. Сир Киван продолжил:

— Поверьте мне, для вашего же блага вам лучше ничего не знать. Скажу только, что повинен в этом лорд Уолдер Фрей, знаменосец вашего дяди лорда Эдмара Талли. Больше я вам ничего не скажу. — сир Киван помолчал. — Миледи, я понимаю, как тяжело вам слышать такое от Ланнистера, и все же поверьте — я сожалею о вашей утрате. Война — жестокая вещь, она оставляет нам только горечь и скорбь. Думаю, в ближайшее время вам будет не до развлечений, так что я предупрежу леди Дорну, чтобы вас никто не беспокоил.

Ей хватило сил на то, чтобы поблагодарить сира Кивана и выйти из комнаты, держась прямо. В детстве Санса часто слышала от слуг выражение «Его как мешком по голове огрели», и оно казалось ей ужасно смешным. Теперь же она ощутила это на себе. Когда Джоффри отрубил голову ее отцу, ее горе было острым и глубоким, словно рана, в которой поворачивали нож, и слезы изливались из нее точно кровь. Теперь же оно было похоже на медленно нараставший невыносимый гул, словно в голове у нее гудел огромный колокол, от которого нельзя было убежать и спрятаться. Глядя перед собой невидящим взглядом, Санса медленно шла по замковым коридорам, желая только одного — добраться побыстрее до своей комнаты, и запереться там, чтобы никого не видеть и не слышать.

Проходя мимо кухни, она заметила нескольких красных плащей, которые болтали с кухонными девушками. Она слышала их болтовню словно сквозь толщу воды, но внезапно до нее донеслось слово «лютоволк», и невольно прислушалась:

— Что, и его тоже? — всплеснула руками одна из судомоек.

— Как пить дать. Говорят, десяток болтов на него понадобился, не меньше.

— А еще я слыхал — солдат понизил голос, но Санса слышала каждое слово — что после голову зверя пришили к телу Молодого Волка, посадили труп на лошадь и возили по всем Близнецам на потеху солдатне.

— Да быть того не может!

— Провалиться мне, если я вру, женщина. Мой кузен Гоффо стоял у дверей милорда, когда тот рассказал мейстеру, и сам все слышал.

— А с матерью его что?

— Ей, говорят, горло перерезали после того, как она сама порешила тамошнего шута — одного из фреевых бастардов, а после тело в реку выкинули.

— Матерь милосердная, какие страсти!

— Так-то вот. Говорят, какой-то северный лорд первый начал все и воткнул Роббу Старку нож под ребра.

— Дурное это дело…

— Дурное — не дурное, а нам это на руку.

— И все равно — упрямилась женщина — лорд Уолдер убил гостей в собственном доме, и боги проклянут его.

— Да и пускай. Этому старому сморчку все едино помирать пора. Зато наши теперь скоро войну выиграют, а мы по домам — хлеб сеять, пока зима не пришла…

Остаток разговора потонул в черном тумане, и Санса без единого звука рухнула на пол.

========== Глава 11. Тьма ==========

Должно быть, ее приняли за покойницу, и похоронили заживо. Вонючая, грязная земля набилась ей в рот и нос, и уши, мешала слышать и говорить, не давала дышать, бурой жижей залило глаза, и сквозь нее она видела только мутные, неясные тени, а голоса были не громче шороха. Казалось, надо что-то сделать — поднять руку, вытащить комья земли изо рта, закричать, как-то дать знать о том, что она не умерла — но ей не хотелось. Не хотелось жить, не хотелось дышать, есть, пить, говорить. Ничего не хотелось. Она открывала глаза и видела перед собой серую пелену. Она закрывала глаза и погружалась черноту. Сколько прошло времени, она не знала. В могиле время не имеет значения, как и все остальное.

Увидев вдалеке башни Кастерли Рок, Сандор испытал странное чувство. Несколько лет это место служило ему домом, но он никогда не чувствовал к нему ничего — ни любви, ни отвращения. Теперь же он понял, что хочет вернуться побыстрее, потому что там его ждет Санса, его Пташка, его жена. Несмотря на их отчуждение и всю странность этого брака, он соскучился по ней, но понял это, только когда до встречи оставалось немного времени. Что-то она сейчас делает? Должно быть, сидит у окна, вышивая одну из тех бессмысленных изящных штук, которые ей так нравятся. Поймав себя на том, что улыбается, Сандор взял себя в руки и снова надел привычную угрюмую маску. Не хватало еще, чтобы эти идиоты в красных плащах перестали его бояться.

Это был первый раз, когда ему после дезертирства доверили командовать отрядом — они ездили зачищать границы Западных земель от недобитков, и, против своей воли, Сандор этому радовался. Радовался тому, что наконец, можно взять в руки острую сталь вместо затупленного учебного оружия, радовался, что может сменить опостылевшие ему стены Утеса на что-то другое. Радовался ветру, который хлещет в лицо, когда скачешь во весь опор, радовался звону мечей и запаху битвы, радовался, что он так же быстр и силен, как раньше. А еще он радовался тому, что ему есть к кому возвращаться.

Когда копыта зацокали по мощеному внутреннему двору замка, он уже предвкушал встречу — вот он входит в комнату, а она, может быть, даже улыбнется ему, а он подойдет и — в пекло все! — поцелует ее так, как он мечтал долгими бессонными ночами. Отдав конюшонку поводья, он быстро зашагал к крылу, в котором находилась общая баня.

Поглощенный своими мыслями, Сандор не сразу заметил, что люди вокруг как-то странно на него косятся и стараются не подходить. Банщица принесла горячей и холодной воды, подала мыло и мочалку. В знак благодарности он шлепнул ее по задку, как делал всегда — но вместо того, чтобы захихикать с притворным смущением, девушка странно посмотрела на него, а потом залилась слезами и убежала. Он слегка удивился, но не придал этому значения, и скоро с наслаждением вытянул ноги в каменной ванне, выбросив все из головы.

Когда он уже соскреб всю грязь и теперь опрокидывал на себя ведра теплой воды — в баню вошел паж сира Кивана: мальчик был также золотоволос, как его хозяин, и был, кажется, чьим-то бастардом.

— Ми… милорд — запнувшись, произнес он, не глядя Клигану в глаза.

— Чего тебе?

— Вы сразу наверх к миледи пойдете?

— Тебе-то что? Или сир Киван хочет меня видеть?

— Нет, не сир Киван. Леди Дорна просила вас предупредить.

— О чем? — Он, наконец, пригляделся к мальчишке. Тот всегда побаивался смотреть на его ожоги, — как и все остальные, — но сейчас его просто колотило. У Сандора нехорошо засосало под ложечкой.

— Миледи, она…

— Что с ней?

Паж все мялся, кусая губы и переступая с ноги на ногу.

— Что с моей женой? — рыкнул мужчина. — Отвечай, недоносок, пока я тебе твои желтые лохмы не повыдергал!

Мальчик собрался с силами и выпалил:

— Ее мать и брата убили, а сама миледи плоха. — И, напуганный собственной храбростью, развернулся на пятках и бросился вон из подземелья.

Сандор вылез из ванны и принялся торопливо натягивать штаны. Пальцы путались в завязках, руки дрожали, а сердце колотилось так, будто вокруг был дикий огонь. Он не сразу понял, что это страх — и что этот страх сильнее, чем все, что ему до того приходилось испытывать. Босой, в спадающих бриджах, он несся по лестницам и коридорам, пугая своим видом жителей замка.

Перед дверью в их комнаты он с размаху остановился, будто налетел на стену. Кровь молотом стучала в ушах, и дверь он открыл нарочито медленно. В солярии было пусто, зато в спальне были люди: служанка с зареванным лицом, мейстер с озабоченным, и она, на постели. Сначала он ее не узнал: лицо превратилось в сероватую маску, голубые глаза будто ничего не видели, а рыжие волосы потускнели. Но страшно было не это, а то, что она походила на покойницу. Растерянный — впервые в жизни — он повернулся к мейстеру:

— Что с ней?

Тот покосился на служанку, и одного взгляда Сандора было достаточно, чтобы та вышла, прижимая передник ко рту от сдерживаемых рыданий.

— Что с ней? — снова спросил Сандор — Она больна? Ее кто-то ранил?

— Да — отозвался мейстер, высокий и тучный рыжеволосый мужчина по имени Холворт. — Ее ранили в самое сердце, и теперь она умирает.

— Умирает? — тупо повторил Клиган — Но от чего? Она была здорова, когда я уезжал, и сейчас на ней нет повязок, я не вижу крови.

— Некоторые раны, милорд, не оставляют следов — сурово ответил мейстер. — Миледи умирает от горя. Ее семья мертва, и ей больше незачем жить.

«Незачем жить» — эхом отозвалось в душе Сандора. И вместе с этими словами он почувствовал боль — боль такой невыносимой силы, что хотелось кричать.

— Я перепробовал все успокоительные средства, включая маковое молоко, но от него стало только хуже. Я даже отворил леди Сансе кровь, но это не помогло…

— Убирайся — прервал его Сандор.

Мейстер пожал плечами, но оставил их одних.

***

Дышать в могиле становилось все труднее и труднее, вздохи давались ей неимоверным, тяжким усилием — не тела, а воли. Она все больше погружалась в полное безмолвие, немоту и неподвижность, она даже желала этого. Но неожиданно что-то изменилось. Огромную толщу земли, в которой она была, куда-то потащило, словно Санса оказалась в гигантском водовороте. Водоворот все тащил и тормошил ее, комья земли постепенно отваливались, дышать становилось чуть легче, и в ее могильную тишину стал проникать чей-то голос — очень громкий, неприятный, словно пила, скрежещущая по камню. Наконец, ее прибило к какому-то огромному валуну. Валун был очень теплый, почти горячий, и при этом мокрый — чему Санса совершенно не удивилась. Тогда она разобрала слова, которые хриплый голос говорил ей:

— …Не умирай, не умирай только посмей умереть, ты ведь так и не спела мне, ты обещала мне песню, ты помнишь об этом, не умирай, не бросай меня, Пташка, ты не можешь умереть, пока не споешь мне…

Голос все говорил и говорил, не давая ей снова погрузиться в черное забытье, и очень медленно, невероятным, тяжким усилием в ней начала просыпаться память — обрывки цветов, запахов, звуков. Звуки… Песня. Да. Она обещала песню — кому и когда, она не помнила, но обещания надо выполнять. Она споет, а потом спокойно умрет. Но когда она попыталась открыть рот, вместо мелодии у нее вырвался только жалкий писк, как у новорожденного котенка. Она попыталась снова, но опять ничего не вышло. Тогда Санса открыла глаза, и почувствовала, что вязкая мгла как будто немного отступила, но она все равно ничего не видит — перед глазами были пряди волос — длинных, темных и влажных от воды. Щекой она была прижата к чему-то теплому и мокрому, а спину ее поддерживало что-то, похожее на тиски, не давая снова рухнуть в могилу. Она попробовала было поднять руку, чтобы коснуться своей опоры, но поняла, что не может этого сделать от страшной слабости. Видимо, почувствовав ее движение, он осторожно отодвинул девушку от себя, придерживая за плечи. Серые глаза, смотревшие на нее, на этот раз не горели ни ненавистью, ни злостью. Наоборот, из них исходила странная сила, и в то же время они как будто молили о чем-то.

— Очнулась — хрипло выдохнул он.

Она в ответ только моргнула.

— Послушай меня, жена. — тяжело проговорил он, глядя ей прямо в глаза. — Никогда больше не делай так.

Тонкие веки снова опустились и поднялись в знак согласия.

— Вот и хорошо. А теперь ты должна поесть.

Санса закрыла глаза.

— Ты помнишь, какие обеты давала в септе? Повиноваться мне. И если я говорю, что тебе надо поесть — значит, будешь есть. Силой накормлю, если надо будет.

Санса молчала.

— Пташка, посмотри на меня. Ты помнишь, я говорил тебе, что этот мир ужасен? Так и есть. Люди вокруг нас умирают. Но если ты уморишь себя голодом, твои мать и брат не встанут из мертвых. Так что тебе придется жить дальше, хочется тебе того, или нет.

Никто и никогда, кроме него, не говорил с ней с такой беспощадной ясностью. Все эти дни, пытаясь не думать, не жить, не дышать, она бежала от того, что произошло, но это оказалось бегом по кругу. Она не хотела верить, что теперь вся ее семья мертва, и на свете больше нет никого, кому бы она была нужна, и кто бы о ней позаботился. Но разве это правда? Разве у нее нет мужа, о котором она забыла, мужа, который смотрит на нее сейчас с такой тревогой, которому она, возможно, тоже нужна, пусть он и не желает этого показывать? Слова причиняли Сансе боль, но боль означала возвращение к жизни, и через миг, она, сама не зная как, рыдала, обнимая Сандора за шею.

========== Глава 12. Песня ==========

Всю следующую неделю солдаты Кивана Ланнистера перешептывались, что Пес сам не свой. Новобранцы получали вдвое больше синяков и шишек, а любой неосторожный взгляд сразу означал для Пса приглашение подраться. Сандор не понимал, что с ним происходит — для тревоги больше не было причин. Пташка поправлялась, мейстер навещал ее каждый день, и он сам видел, что с каждым днем ей лучше. Его жена по-прежнему оплакивала брата и мать, но теперь это были просто слезы. И с ним она была более любезна, разговорчива и приветлива чем когда-либо за все время, что он ее знал. Но смятение не покидало его. После того дня, когда Пташка рыдала в его объятиях, с Клигана словно содрали кожу, и теперь он все время чувствовал себя голым и беззащитным — перед Сансой и передо всем миром. Потому что теперь он понял до конца, что она является его слабым местом, и от былой неуязвимости не осталось и следа.

Это состояние было настолько ни на что не похожим, что он терялся, и оттого гнев кипел в нем сильнее обычного, он огрызался на всех и каждого, и гонял солдат без передышки.

Сандор пытался разбудить в себе привычную злость на весь мир, которая много лет была его броней и защищала его, но ничего не выходило. Казалось, внутри него поселилось какое-то странное жалкое существо — маленькое, мягонькое, глупенькое, жалкое и беззащитное, и это существо требовало ласки, заботы, утешения, нежности и… любви. Когда он впервые осмелился произнести про себя это слово — просто слово — внутри словно все скрутило узлом от невыносимого напряжения. Это случилось, когда Санса впервые вышла посидеть в их маленький дворик — день был теплым, и он, сидя рядом с ней во время своего краткого полуденного отдыха, вынужден был отвернуться, чтобы она ничего не поняла по его лицу.

Их прежняя отчужденность медленно, с трудом, но уходила. Словно двое косноязычных детей, они учились разговаривать и слушать друг друга. Это ему было сложнее всего, но иногда — сначала очень редко, а потом все чаще, — он испытывал после этих разговоров чувство облегчения, похожее на те редкие моменты, когда он позволял себе быть откровенным с ней в Красном замке, но теперь он уже не мог спрятаться от нее в свою грубость или пьянство. Открытость давалась ему нелегко, каждое ее прикосновение, каждый взгляд вызывали боль.

Спустя три недели новый отряд солдат был отправлен на осаду Риверрана, и, пока рекрутеры сира Кивана разъезжали по деревням и местечкам, набирая новых людей, у Сандора оказалось несколько дней передышки. Мейстер советовал Сансе как можно больше времени проводить на воздухе, и как-то раз она попросила Сандора проехаться с ней по лесу недалеко от замка. Они ехали бок о бок, каждый, погруженный в свои мысли. Санса решила надеть новое теплое платье из винного бархата — утешительный подарок леди Дорны. Она думала о том, что теперь, когда они немного сблизились, может быть, она осмелится завести разговор о том, о чем не решалась раньше. День был теплым для осени, пасмурным и очень тихим — ни ветерка, ни звука, серые облака низко висели над деревьями. Земля была покрыта толстым ковром из ржавых сосновых игл, которые заглушали стук копыт. Словно весь мир замер в последнем вздохе перед приходом долгой зимы.

Когда мейстер Холворт приходил к ней, она замечала, что время от времени он бросает на нее косые взгляды. Еще бы — они живут здесь уже почти две луны, а молодая еще ни разу не посещала его с жалобами на утреннюю тошноту, сонливость и отсутствие лунной крови. Теперь, когда она вернулась — когда Сандор вернул ее из той черной тьмы, куда она погружалась, — Сансу вновь начинало это тревожить. Она не могла не замечать, как он смотрит на нее, когда думает, что она не видит, и от этих взглядов ее бросало в жар. Вот и теперь, когда они бок о бок едут верхом по тихому осеннему лесу, она чувствует на себе его взгляд. Но если он желает ее, почему держится в стороне? Неужели Сандор думает, что она будет противиться ему? Сансе было так стыдно думать обо всем этом, что она покраснела еще гуще, но мысли никуда не уходили.

Он ехал чуть позади, любуясь ее стройной спиной и изящной шеей. Со спины разглядывать Пташку было лучше всего. Она этого не заметит, и ему никто не помешает смотреть на нее сколько угодно. Каждый миг, проведенный с ней рядом, словно протягивал между ними новую тонкую, но прочную нить — и однажды он уже не сможет помыслить жизни без нее, а тогда за него и гроша ломаного не дашь. Какой он будет к хренам собачьим убийца, воин, если вся его жизнь будет заключаться в девчонке, слишком хорошо воспитанной для того, чтобы показать ему свою неприязнь?

На небольшой полянке, поросшей по краям низким колючим терновником, Санса остановила лошадь.

— Давайте побудем немного здесь, милорд.

— Я не лорд — привычно буркнул Сандор, но спешился.

Чувствуя себя как в одной из ее ублюдочных песенок, он привязал лошадей и расстелил на земле свой плащ, чтобы Пташке было на что сесть. Она — точно сама королева, — поблагодарила его кивком и села, подобрав ноги под подол платья, изящно и красиво, как и все, что она делала. Все больше ощущая себя дураком, он уселся с ней рядом — и то после молчаливой просьбы, которую он прочитал в ее взгляде. На самом деле он просто не хотел признаваться себе, что ему давно не было так хорошо с ней — они впервые были наедине вдалеке от чужих глаз и ушей, которые всегда следили за ними.

Санса сидела на земле и старалась не думать о сосновых иголках, которые кололись даже сквозь ткань плаща. Она искоса взглянула на своего мужа и тут же отвела глаза, боясь встретить его ответный взгляд. Тот день, когда его объятия и голос вытащили ее из черного забвения, родил между ними какую-то новую, странную близость, и эта близость пугала ее. Она заявляла свои права на ту часть ее, существование которой она в себе до этого только подозревала; требовала гораздо большего, чем просто исполнения долга. Теперь же ей казалось, что эта доселе прочная опора качается у нее под ногами, а вокруг пропасть, в которую либо придется прыгнуть самой, либо упасть, когда опора рассыпется в прах.

Их молчание становилось слишком долгим, в нем было слишком много не высказанных слов, не совершенных поступков. Оно обволакивало их точно колдовство, и готово было взорваться точно спелый экзотический плод, который при прикосновении обдает тебя струями сладкого ароматного сока. Страшась того, что будет, и надеясь отдалить это, Санса осмелилась прервать молчание:

— Сандор, о чем ты думаешь?

— Тебе лучше не знать, Пташечка. — ответил он с кривой усмешкой, и быстро взглянул на нее, от чего ее смущение вернулось с удвоенной силой. Санса попыталась вновь собраться с силами. В глубине души она ощущала, что-то, что она собирается сделать, подведет некую черту, после которой уже не будет пути назад.

— Когда я лежала в постели и умирала от горя, ты сказал, что я не могу умереть, не выполнив свое обещание. Я обещала тебе песню, и теперь пришло время ее спеть.

Набрав воздуха в легкие, она запела — негромко и мелодично:

— Шесть юных дев в пруду искристом…

Сандор старался не дышать. Время как будто остановилось, а потом пошло вспять. Он видел перед собой не грустную молодую девушку в простом шерстяном платье, а девочку — испуганную, осиротевшую, беззащитную, под дареными шелками покрытую старыми и новыми синяками. Санса не успела допеть последний куплет, когда ее муж со странным горловым звуком, похожим не то на всхлип, не то на рычание, схватил ее за плечи, опрокинул на спину, и оказался сверху. Она ощутила на себе тяжесть его тела — совсем как тогда, когда небо полыхало зеленым огнем. Но в ней теперь не было того душащего страха, а в его глазах не было ужаса и безумия, от него не пахло ни вином, ни блевотиной, ни кровью.

«Должно быть, сейчас все и случится» — подумала она, и эта мысль вызвала в ней вместе со смущением и стыдом, какое-то странное облегчение. Она посмотрела Сандору в глаза и попыталась улыбнуться, надеясь, что он не подумает, будто ей противно глядеть на него. Он шарил глазами по лицу Пташки, пытаясь отыскать в нем то, к чему привык — страх, отвращение, самое большее, скорбную покорность неизбежному, — все то, что он порой видел в глазах шлюх Королевской гавани. Ничего подобного он не видел. Ее лицо — уже лицо девушки, в котором не было ничего от ребенка — было спокойным, мягким. В нем не было желания, но не было и отвращения. Она просто ждала, что он сделает дальше — или не сделает. Он застыл, борясь с желанием взять ее прямо здесь и сейчас, а потом, словно решившись на что-то, резко наклонил голову и прижался ртом к ее губам.

Поцелуй ошеломил Сансу. Он не был похож на самый первый — тот, что он сорвал у нее в ночь битвы на Черноводной — жестокий, жадный, отчаянный. И не похож на тот, которым они обменялись в септе, на глазах у всего двора — мимолетное сухое прикосновение, часть ритуала. Этот был совсем другим: от его губ будто исходило жидкое пламя, которое растекалось по ее венам, и она ощущала поцелуй как бы всем телом. Голова опустела, в ней не осталось, ни единой мысли. Не осознавая до конца, что она делает, Санса обняла его за шею, и притянула Сандора к себе. Огонь внутри нее становился все горячее, и сильнее всего он разгорался в той части тела, которой еще никто не касался.

Она не знала, сколько это продлилось. Наконец, он оторвался от ее губ, и, не сумев подавить стона, повалился на спину рядом с ней, хватая ртом воздух.

— Все… все хорошо, милорд?

— А в чем дело?

— Я сделала что-то не то?

В ответ Сандор только хрипло рассмеялся, пытаясь прийти в себя. Не то! Да девчонка даже не подозревает, что одним поцелуем она сумела довести его до кипения. Внутри него все разрывалось от неудовлетворенной похоти, но почему-то он не мог сейчас просто взять и трахнуть ее прямо здесь. Седьмое блядское гребаное пекло! Почему никто, никто и никогда не говорит, как тяжело, когда что-то чувствуешь? Как было бы просто, если бы он был к ней равнодушен, и видел в ней только сундуки с деньгами да тело, которое принесет ему наследника. Но такой жене ему никогда не пришло бы в голову рассказать о своих ожогах или требовать у нее песню. Он никогда бы не задумался о том, хочет ли она его, нравится ли ей смотреть на его лицо. На какой-то миг ему показалось, что Пташка забыла о его ожогах — тогда, когда ее рука обвила его шею, а в голубых глазах блеснуло что-то, чего он не видел в ней раньше. Женщину, готовую разделить ложе с мужчиной и принять в себя его семя.

Овладев собой, он, наконец, поднялся и протянул ей руку. Санса вложила свою узкую ладонь в его — широкую и мозолистую. Не глядя на Сандора, она села на лошадь, пытаясь успокоиться. Все это было странно и ново, совершенно ей незнакомо, и она не знала, что должна чувствовать и делать. В ней сражались между собой, точно рыцари на поединке, два противоположных чувства: страх и желание большего. Поцелуй потряс все ее существо, и она испугалась тех глубин, которыеоткрылись ей с этим поцелуем — словно он стал ключом к дверям, которые благовоспитанная леди должна держать закрытыми. Но не менее сильным было желание повторить его, и еще раз, и еще, и еще… Сандор оставил печать на ее губах, и теперь снять ее мог только он. Но она не знала, как заговорить об этом — его страсть, прорвавшись, как родник сквозь труху и гниль в мертвом лесу, снова скрылась под землей, а она не успела не только напиться из этого родника, но даже распробовать вкус воды.

В замок они возвращались в таком же молчании. Каждый был погружен в свои мысли, но теперь их разделяло только одно, и эта стена не казалась уже непреодолимой. Во внутреннем дворе Утеса кто-то из слуг сказал Сандору, что его искал старший мастер-над-оружием, и тот обрадовался, что теперь можно хотя бы на время отвлечь себя делом, и до вечера не думать о ее мягких губах, голубых глазах, сладких поцелуях и нежной коже. Сандор уже повернулся, чтобы уйти, но почувствовал, что что-то удерживает его за рукав дублета. Он обернулся к ней, и ощутил на плечах ее руки, а на щеке ее поцелуй — быстрый, не без робости, но нежный. А потом Пташка отвернулась, взмахнув юбками, и торопливо зашагала ко входу в замок.

========== Глава 13. Турнир ==========

В Утес прилетел ворон из Королевской гавани. На полоске пергамента, запечатанной кроваво-алым воском с изображением льва, королева-регентша Серсея в изысканных выражениях приглашала своего дядю прибыть ко двору по случаю бракосочетания своего сына, короля Джоффри Баратеона, с леди Маргери Тиррелл. Свадьба должна была состояться в первый день первой луны трехсотого года от завоевания, который так же был первым днем нового века. Никто в замке не сомневался, что пир будет такой, какого Семь королевств еще не видали. О предстоящей свадьбе говорили все, от кастеляна до последнего поваренка. Холодным утром Герта, расчесывая волосы Сансы, болтала без умолку:

-А еще говорят, миледи, что там будет сто блюд и пятьдесят певцов.

-Кто это тебе сказал?

-Так гвардейцы говорят, миледи.

-Им-то откуда известно, сколько будет певцов?

-Ох, не знаю, миледи, но ведь королевская свадьба должна быть пышной, не так ли?

-Да, очевидно.

Санса погрузилась в свои мысли, не слушая болтовню. Маргери выходит за Джоффри, не зная, какое он чудовище. Ее, конечно, будет охранять сир Лорас, но все-таки… В душе Сансы переплеталась жалость к Маргери и облегчение, что не ей уготована эта судьба. А ведь когда-то она была готова на все, чтобы стать королевой. Глупая, глупая маленькая девочка, голова которой была набита песнями. Но теперь-то уж она хотя бы немного поумнела, и радуется тому, что у нее есть. Теперь она знает цену красивым словам и улыбкам. Уроки, полученные ей, были горькими, но принесли пользу. Следующий вопрос Герты вывел ее из задумчивости:

— Как думаете, миледи, кто победит на турнире?

— Каком турнире?

— В честь Нового года. Сир Киван каждый год устраивает тут турнир, а до него так делали лорд Титос и лорд Тайвин. В это году он будет без хозяина, так как сир Киван уедет в Гавань на королевскую свадьбу. Так что сегодня в Утес начнут съезжаться лорды и рыцари, а через несколько дней состязания начнутся.

— Все-то ты знаешь, — засмеялась ее госпожа.

— А то как же, миледи! Ведь я везде бываю, со всеми болтаю, слушаю да запоминаю, что говорят, — с видимой гордостью ответила служанка. — Так как думаете — кто победит?

— Мой муж.

— Простите, если я говорю что-то не то, миледи, но почему вы так уверены?

— Он выиграл турнир десницы в Королевской гавани, а там собрались лучшие рыцари всех Семи королевств. Он даже выбил из седла самого сира Джейме Ланнистера. Не думаю, чтобы здесь был хотя бы один рыцарь, равный сиру Джейме.

Санса оглянулась — глаза Герты возбужденно блестели в предвкушении турнира. Еще бы — такое развлечение для слуг и служанок. Она не сомневалась, что ее слова о будущей победе Сандора будут сегодня же обсуждаться по всем углам Кастерли рок, и усмехнулась про себя. Она не лгала и не притворялась перед горничной — она действительно не сомневалась в том, что здесь нет воинов, равных ее мужу, и желала ему победы. Турнир для нее был отголоском былой мирной жизни, где не было горя и смертей, где царствовали красота, смелость и благородство.

Следующие несколько дней замок наполнялся людьми, которые приносили с собой шум и суету. Рыцари, лорды, оруженосцы, конюхи — казалось, они были повсюду. И каждый считал своим долгом непременно рассмотреть с головы до ног дочь изменника Эддарда Старка, обесчещенную браком с гвардейцем-дезертиром. Санса от этих взглядов чувствовала себя грязной, и если конюхи не скрывали того, что исподтишка пялятся прежде всего на ее грудь, то знатные мужчины обставляли свое любопытство так, что ей было невозможно уклониться от встреч и кратких бесед. Она старалась как можно больше времени проводить в своей комнате, и спускалась в большой зал только на ужины в обществе леди Дорны и ее дочери. Сир Киван уже уехал — до Королевской гавани путь неблизкий, а он должен был непременно успеть на королевскую свадьбу. Больше всего Санса тревожилась, как бы эти взгляды и сальные шуточки о собаках и волках не дошли до ушей ее мужа. Она боялась, что он не сумеет сдержать свой гнев, и оставит ее молодой вдовой.

К счастью, все было благополучно. Внимательно наблюдая за Сандором, она не замечала в нем привычных признаков гнева и ярости, а если ей казалось, что он более хмур и сердит, чем обычно, то старалась успокоить его робкими поцелуями в щеку или лоб. Каждый раз, приближаясь к мужу, она продолжала в глубине души бояться, что он ее оттолкнет, но вместо этого он либо просто смотрел на нее, либо неловко обнимал в ответ и гладил по волосам. Не отдавая себе в этом отчета, Санса начала искать поводы все чаще прикасаться к нему — она будто приручала дикого зверя, и в то же время сама чувствовала, что ей становится легче и спокойнее, когда сильные руки обнимают ее.

Сандор записался на турнир, но пока не сообщал об этом никому, кроме сира Кивана, у которого пришлось просить на это разрешения. Тот дал согласие, предупредив, что в его отсутствие в замке достаточно воинов, чтобы пресечь любые попытки пленников сбежать. На это Пес только криво ухмыльнулся, коротко поклонился и вышел. Тогда он думал, что делает это, чтобы произвести впечатление послушного и верного пса, чтобы Пташка ничего не боялась и думала, что их тюремщики благоволят к двум изменникам.

Но неожиданно, нашлась еще одна причина — и она тоже была связана с его женой. Она думала, он не замечает, какими взглядами ее провожают приезжие межевые рыцари; не слышит, какими словечками они награждают ее, когда поблизости нет женщин. Сандор не подавал никому виду, как у него чесались кулаки каждый раз, когда он замечал происходящее. Но на этот раз он решил удержать свой гнев — до поры до времени. Он не подавлял его — о, нет. Он холил его, лелеял и взращивал, чтобы обрушить всю его мощь на это шлюхино отродье тогда, когда никто не сможет его за это осудить или наказать.

Пташке он ничего не сказал — только еще больше ее пугать, она и так смотрела затравленно. Зато она почему-то решила, что если будет целовать его при каждом удобном случае, то ничего дурного не случится. Сразу видно, что его женушка ничего в мужчинах не понимает, но чего скрывать — это согревало душу, пусть даже ласка и была вызвана страхом, достаточно сильным, чтобы она забыла о его уродстве. Сначала Сандор не хотел как-то отвечать на ее объятия — унизительно принимать за чистую монету попытки надеть на Пса намордник из шелковых лент, но с каждым разом решимость его таяла, и кто бы его за это осудил? Плохо только то, что девочка не понимала, в какую опасную игру играет. Каждый раз он не знал, не закончится ли это тем, что она окажется на спине, и тогда уже ничто его не остановит. Скорее бы турнир — он выбьет из седла с десяток межевых рыцарей, гнев утихнет, а Пташка перестанет бояться каждой тени и изображать из себя заботливую и ласковую жену.

В день открытия турнира выпал первый снег, и Санса радовалась этому все утро. Она не думала, что так соскучилась по снегу — он напоминал ей о доме, о давно прошедших счастливых днях, где самым большим горем была разбитая коленка, а самым страшным врагом — младшая сестрица. Где-то сейчас Арья, жива ли она? Санса знала только, что сестра пропала незадолго до казни их отца, и с тех пор никто ее не видел. Конечно, было бы глупо надеяться, что маленькая девочка выживет в одиночку, скитаясь по разоренным войной землям, но в самой глубине души Сансы тлела слабая надежда на то, что Арья каким-то чудом уцелела.

Место для турнира находилось в нескольких лигах от замка — на самом Утесе проводить состязания было невозможно. Чтобы туда добраться, надо было почти час ехать в медленной колымаге по Золотой дороге. К полудню на богато — по-ланнистерски — украшенных трибунах начали рассаживаться зрители — местные дворяне, не принимавшие участие в состязаниях, дамы, девицы, наиболее богатые из торговцев. Простой люд толпился за веревкой, ограждавшей турнирное поле. Высокое место кастеляна замка пустовало. Санса села рядом с Жанеей Ланнистер и засунула руки в муфту, чтобы они не замерзли. Сир Бенедикт Брум, — мастер-над-оружием, выполнявший обязанности распорядителя, встал, взмахнул алым платком, и турнир начался.

Герольд по очереди выкликал пары рыцарей, которые должны были сражаться на копьях, те салютовали трибунам и разъезжались по разным концам поля. Из-под копыт коней летели комья земли, с треском ломались копья, лязгали доспехи, орали и ревели зрители. Санса думала про себя, что турнир этот выглядит жалко по сравнению с тем, что она видела в столице, но для местных крестьян это было главным развлечением года. Она также заметила, что участники — главным образом, вассалы дома Ланнистеров и межевые рыцари на их службе. Из других земель почти никого не было. «Война выкосила их как косой» — подумала Санса — «лучшие погибли, а мы видим остатки рыцарства». Ей вспомнился Робб, ее брат, погибший так ужасно, и на глаза навернулись слезы. Она сморгнула их, и в это время герольд объявил:

— Лорд Гавен из дома Вестерлингов против Сандора из дома Клиганов.

Вокруг нее волной пошел шепот, краем глаза Санса заметила, что люди толкают друг друга локтями и ухмыляются. Она покраснела и опустила глаза вниз, но в голове снова зазвучали слова септы Мордейн: «Учтивость — доспехи леди». Санса подняла голову, расправила платье на коленях и улыбнулась, оглядывая толпу. Оба всадника как раз подъехали к трибунам. Новенькие латы и шлем с плюмажем из белых и золотых перьев на лорде Гавене резко контрастировали с подчеркнуто простыми, видавшими виды доспехами Пса. Санса посмотрела прямо на мужа и кивнула ему, надеясь, что он поймет это как знак ее одобрения и поддержки. Тот молча отсалютовал длинным турнирным копьем и поехал в свою сторону поля. Его поношенный темно-серый плащ смотрелся грязной тряпкой на фоне разодетых остальных рыцарей. По сигналу лошади начали медленно двигаться навстречу друг другу, потом все быстрее, быстрее, и на какую-то долю секунды Сансе стало страшно, что произойдет, если они столкнутся… Но столкновения не произошло — наконечник копья Сандора ударил точно в грудь Вестерлингу, и тот, рухнул на землю, громыхая, как тележка лудильщика. Его противник одним движением развернул коня и подъехал к трибуне для салюта. Толпа восторженно вопила, а Санса снова улыбалась, чувствуя непонятную гордость.

— Как ловко ваш муж ссадил лорда Вестерлинга, миледи! — дочка сира Кивана наклонилась к Сансе, обдав ее запахом каких-то сладких благовоний.

— Я и не сомневалась в этом, леди Жанея.

— Что ж, ваша вера в супруга понятна и похвальна, но ведь лорд Вестерлинг уже в зрелых годах, а поглядим, каково будет мужу вашему выступить против Могучего Вепря.

Санса только вежливо улыбнулась.

Сандор побеждал своих противников одного за другим с одного раза. Только одному или двум удалось слегка задеть его копьем, но это не уменьшило силы и точности его ударов. Наконец, герольд объявил последний поединок, который должен был определить победителя первого дня турнира:

— Сандор из дома Клиганов против сира Лайла из дома Кракехоллов.

Могучий Вепрь в своих роскошных доспехах смотрелся по-настоящему грозным воином, а длинное копье, раскрашенное в черные и коричневые полосы он держал так, как будто оно было не тяжелее веточки. Отсалютовав трибуне, противники встали на исходные позиции и по сигналу распорядителя начали медленно двигаться навстречу друг другу. Даже неискушенный зритель мог заметить, что, в отличие от Вепря, который весь так и дышал мощью и силой, его противник устал, а его конь движется медленнее.

Огромная масса из железа и плоти начала набирать скорость, копье Кракехолла целило в живот противника, который уже и сам несся на него галопом. За несколько мгновений до столкновения Вепрь вдруг изменил направление удара и копье с громким треском врезалось в грудь Пса рядом с шеей. Санса ахнула и прижала руки ко рту. Коричнево-черное копье с обломанным наконечником валялось в стороне, Неведомый, хрипя и кося глазом, бежал по полю, а всадник волочился за ним — его нога застряла в стремени, шлем слетел с головы. Через какое-то время бег коня замедлился, и Сандор страшным усилием подтянулся поближе, и, цепляясь за упряжь, забрался в седло.

— Шлем и копье! — хрипло прокричал он.

Двое мальчиков-прислужников резво исполнили требуемое. Прихлопнув латной перчаткой забрало, Клиган взял копье наперевес и отправился на свой конец поля, будто ничего не произошло. Кракехолл торжествующе взревел, и, выхватив запасное копье из рук своего оруженосца, двинул коня. На этот раз зрители не кричали, наоборот — над полем повисла тишина, которую нарушал только стук копыт и лязг доспехов. Кракехолл решил применить свой прием во второй раз, но теперь Сандор был к этому готов, и в нужный момент едва заметно отклонился сам, одновременно направляя свое копье точно в лицо сира Лайла. Тот, инстинктивно пытаясь избежать столкновения, сдвинулся чересчур сильно, его копье дрогнуло и воткнулось в землю. Могучий Вепрь полетел из седла коленками назад, размахивая руками, а усталый всадник на уставшей лошади шагом двинулись к трибуне. Толпа, с которой будто сняли заклятие молчания, принялась орать, реветь, топать ногами и хлопать в ладоши, приветствуя победителя.

Все тело Сандора ныло, голова наливалась чугунной тяжестью. Левую лодыжку дергала боль, рот наполнялся кровью. Проклятье. Гребаное самолюбие. Какого хрена он устроил тут это представление? Что, первого места захотелось? Славы, признания, денег? Но настоящий ответ был другим, и Клиган не стал себе лгать: он снова хотел почувствовать себя живым. Он почти забыл, каково это — сражаться с равным себе противником. Эти несколько часов его душа пела от наслаждения, пусть даже копья здесь были турнирными, а мечи тупыми. Все равно это было наслаждение, почти такое же, как от женщины, хотя и немного другое. Дело было еще и в Пташке — он чувствовал ее взгляд, ее внимание, и, как бы глупо это ни звучало, хотел произвести на нее впечатление. Что ж, дело сделано. Он взглянул на трибуны: леди Дорна аплодировала ему, ее пухлощекая дочка улыбалась, но он смотрел только на Сансу — она сидела бледная, взволнованная, и во взгляде девушки он разглядел ту смесь тревоги и восхищения, которую, сам того не подозревая, тайно желал увидеть.

Леди Дорна поднялась, какая-то из ее дам подала ей гирлянду из зелени и тепличных цветов. Сир Брум прочистил горло и провозгласил:

— Победителем в поединках на копьях объявляется Сандор из дома Клиганов!

Толпа заревела еще пуще, когда сама жена сира Кивана спустилась вниз на поле, чтобы увенчать победителя. Когда он увидел это, то понял, что придется спешиться, а между тем, больше всего на свете ему хотелось сейчас рухнуть где-нибудь, и лежать там, пока гул в голове не стихнет. Вместо этого он медленно сошел с лошади, но стоило опереться на левую ногу, ее пронзило такой болью, что он едва не взвыл и удержался на ногах только благодаря тому, что уцепился за уздечку, повиснув на ней всей тяжестью.

Одной рукой неловко он стащил с головы шлем, сплюнул на траву кровь и склонил голову перед Дорной Ланнистер, даже не трудясь изобразить улыбку. Та, не глядя ему в глаза, надела на шею украшение победителя и поспешила вернуться на свое место. Сандор с этим хомутом на шее, тут же почувствовал себя призовым бычком на ярмарке, и понял, что надо убраться поскорее, чтобы можно было сорвать с себя эту хрень и, наконец, выпить. Вот только как он это сделает? Он ведь и шагу ступить не может, голова кружится, того и гляди рухнет на радость зрителям. К счастью, подоспел один из мальчишек-конюхов и протянул руку, желая взять у него поводья. Клиган наклонился к нему и прохрипел:

— В пекло лошадь, займешься ей потом. Помоги мне дойти до навеса, а потом позови мейстера. Моей жене ни слова. — Тяжело опираясь на плечо мальчика, он захромал в сторону большого навеса, растянутого на кольях, где расположились домашние рыцари Утеса. Он надеялся, что у Сансы хватит ума не бежать за ним при всех, а совсем хорошо будет, если она придет достаточно поздно, чтобы не заметить, насколько ему плохо.

Конечно же, она прибежала тут же. Мейстер закончил смазывать какой-то дурно пахнувшей мазью мелкие порезы и ссадины.

— Мой муж сильно ранен? — похоже, Пташка бежала, вон как задыхается.

— Не очень, миледи. Он сильно ушибся головой, упав с лошади, сломал себе ребро и сильно вывихнул лодыжку. Я как раз собираюсь вправить ее. Может быть, вам лучше выйти? Это не совсем подходящее для леди зрелище.

— Я останусь. — Санса взглянула на Сандора, подошла к изголовью лежанки и взяла его за руку.

— Вы в этом уверены?

— Совершенно уверена — так же спокойно ответила она.

— Что ж, дело ваше. Тогда держите его крепче и вставьте в рот вот это — мейстер протянул ей полоску кожи. — Не сопротивляйтесь, милорд — добавил он, глядя на Сандора — я думаю, вы не хотите откусить себе язык. — Не будь здесь Пташки, Сандор знал бы, как ответить этому недоноску так, чтобы тот и думать забыл ему указывать, но, чувствуя ее маленькую ладонь в своей, он просто молча подчинился и закусил солоноватую кожу, хранившую вкус чужой слюны и крови.

Мейстер осторожно взялся за вывихнутую ногу, примерился и дернул — Сандор сдавленно вскрикнул, на миг сжав руку Сансы с такой силой, что чуть не сломал ее, но дергающая боль в ноге прошла.

— Я постараюсь затянуть ногу как можно туже, миледи, как и его ребра. Но еще неделю милорд не сможет ходить, и должен как можно больше времени проводить в постели. Ну, а для отправления естественных нужд он всегда может воспользоваться костылями. Если же сейчас он хочет отправиться на пир в свою честь, то я могу попросить отнести его туда на носилках.

— Если ты, засранец недотраханный, еще раз заговоришь о носилках, то… — Сандор тяжело сглотнул и сплюнул на землю еще один сгусток крови.

— Думаю, он уже на пути к исцелению. Благодарю вас, мейстер Холворт — торопливая учтивость Сансы не загладила грубости Клигана, а только сделала ее еще более заметной.

Мейстер холодно кивнул и ушел.

Санса повернулась к мужу:

— Вы действительно хотите пойти на пир?

— Если это единственный способ надраться — то да, хочу. И потом, я-то знаю, как Пташка любит пиршества и не захочет пропустить сегодняшнее.

— Я с радостью проведу этот вечер с вами — Санса старалась говорить искренне, но скрыть свое сожаление до конца не вышло, потому что Пес только криво усмехнулся в ответ:

— Ты забыла, что я чую ложь, как собака — кровь. Помоги мне обуться, дай какой-нибудь костыль, и пошли.

***

В конце концов, все оказалось вовсе не так страшно, как боялась Санса. Они доковыляли до большого алого шатра, где были накрыты столы, и она ни разу не упала, несмотря на то, что ей на плечи давил тяжелый груз все время, пока они шли. Как победителя, Сандора в виде исключения усадили за высокий стол, и ей было немного непривычно сидеть рядом с ним в окружении блестящих дам и рыцарей. Ее муж большей частью молчал, много ел, а еще больше пил. Местные лорды как будто на время позабыли свой страх перед его лицом и презрение к дезертиру, и время от времени провозглашали здравицы в его честь. Один сир Лайл сидел мрачный и надутый — его слава первого рыцаря Западных земель была посрамлена, и кем — безродным выскочкой, которому место на виселице!

Через несколько часов у Сансы от усталости перед глазами начали кружиться черные точки. Ее муж, несмотря на большое количество чаш дорнийского красного, не утратил своей наблюдательности, и, сжав ее плечо, тихо сказал:

— На сегодня хватит. Идем, а то заснешь прямо здесь.

Подозвав слугу, он приказал ему что-то, чего Санса не услышала, затем, не прощаясь ни с кем (леди Дорна и Жанея уже давно вернулись в замок), встал, и, все так же опираясь на Сансу одной рукой, и на толстый горбыль — другой, — захромал к выходу из шатра. Большинство гостей уже были достаточно пьяны, чтобы не обращать на них внимания, а те, кто был потрезвее, нашли себе развлечение в виде хорошеньких служанок. Никем не замеченные, они вышли в холодную осеннюю ночь. Зима подобралась сюда уже достаточно близко, и теперь по ночам земля начинала подмерзать, а при дыхании были видны облачка пара. Около шатра стояла повозка и лошадь, внутри обнаружилось шерстяное одеяло и его серый плащ, заляпанный грязью. Закутавшись в свой, она села на расстеленное одеяло и подождала, пока Сандор присоединится к ней. Она хотела было помочь ему, но чутье удержало ее от этого — ему сейчас не нужна ни ее помощь, ни ее жалость. Наконец, он уселся рядом, и они тронулись.

На полпути к Утесу, там, где Золотая дорога с поросшей вереском холмистой пустоши сворачивала к собственно скале, Сандор остановился.

— Что-то случилось, милорд? — нарушила молчание Санса.

— Сколько раз я говорил тебе, что я не лорд — ворчливо ответил он. — Отлить мне нужно, вот что случилось.

— Вам… помочь?

Он коротко хохотнул:

— Нет уж, Пташка, с этим я как-то до сих пор справлялся без чужой помощи.

Санса порадовалась, что сейчас темно — никто не видел, как густо она покраснела. Конечно, она росла в окружении братьев и Теона, но никто никогда в ее присутствии не говорил «отлить», а когда она один раз застала их в горячих прудах за купанием, ей было так стыдно, что она три дня мучилась, плакала и не спала по ночам. «Все изменилось» — одернула себя Санса. Теперь она не ребенок, а взрослая женщина, и должна смириться с тем, что ее муж таков, каков есть. От мыслей ее отвлек звук льющейся струи, и последовавший за ним вздох облегчения.

— Пташка — послышался хриплый голос с той стороны повозки — там где-то должен быть мех с вином. Принеси мне… пожалуйста.

Нашарив в темноте требуемое, она осторожно слезла на землю и подошла к нему. Сандор стоял, прислонившись спиной к деревянному остову, и смотрел вверх — там, где на огромном покрывале из черного бархата, словно драгоценные камни, были рассыпаны звезды. Вслед за ним Санса подняла голову, и какое-то время оба молчали. Затем Сандор взял у нее вино и сделал долгий глоток.

— Хочешь?

— Не знаю.

— Я уже тебе говорил — красное, точно кровь. Все, что нужно мужчине или женщине.

— Нужно для чего?

— Чтобы отпустить себя на свободу.

Чтобы не замерзнуть, Санса взяла у него мех и прижала влажное горлышко ко рту. Вино было крепким, она едва не закашлялась, но скоро по венам стало растекаться тепло.

— О чем ты думаешь? — хмель придал ей смелости, а может, безрассудства.

— Почему ты спросила?

— Ты всегда так молчалив, Сандор. Я никогда не знаю, что у тебя на уме. — она ступила на зыбкую почву, но слова уже были сказаны.

— Хочешь знать, о чем я думаю? Сейчас я думаю о том, что у богов извращенное чувство юмора. Когда я в прошлый раз вез тебя с турнира, стояло лето, я был телохранителем принца, а ты была его невестой, а сейчас — кто ты? Кто мы?

— Мы муж и жена… милорд.

Сандор вздохнул, забирая у нее мех:

— Ты прячешься за этим «милордом», думая, что это слово — щит, который закроет тебя от меня.

— Ни от кого я не прячусь.

— Врешь — уже второй раз за один день. Ты боишься, меня, Пташка.

Он повернулся к ней, и в темноте Санса не могла видеть его глаза, и это вправду напугало ее. Надо было как можно быстрее нарушить это молчание, в котором время замедлялось, а воздух наполняло предвкушение чего-то одновременно страшного и сладкого.

— Я не думаю, что наш брак — случайность - медленно произнесла она.

— Почему? Если бы в тот день мальчишка не вздумал подшутить над твоей родней, или если бы лорд Тайвин оказался поблизости, моя голова уже давно гнила бы на пике, а твоя хорошенькая головка согнулась под тяжестью короны.

— Я верю, что боги заботятся о нас, и что у каждого у нас есть своя судьба.

— Маленькая Пташка продолжает чтить богов, да? После всего, что ты видела, все еще веришь, что Отец справедлив, а Матерь милосердна?

— Не надо говорить со мной как с ребенком, сир. Да, я верю в богов.

Темная фигура рядом с ней хрипло рассмеялась.

— Волчица показывает клыки? Посмотрим, как сильно ты кусаешься, девочка. Что до богов — ты же северянка, верно? У вас там молятся деревьям, при чем здесь Семеро?

— Мой отец был северянином, но матушка выросла в Речных землях, и принесла с собой веру Семерых — к горлу, как всегда при воспоминании о родителях, подкатил ком, голос задрожал.

— И ты молишься и тем, и другим, надеясь, что хоть кто-то услышит. Может, так и надо… Эй, ты что? Плачешь?

Санса замотала головой, чтобы не выдать себя. Только не перед ним, не перед этим ни во что не верящим, ненавидящим все озлобленным человеком, с которым она теперь связана на всю жизнь!

Тень придвинулась, а затем она очутилась в его объятиях. Грубая ткань дублета колола щеку, и, вдохнув ставший таким знакомым запах — шерсти, кожи, пота, лошадей, вина и его собственный, — поняла, что успокаивается. Руки Сандора по-прежнему держали ее, макушкой она ощущала его дыхание.

— Все еще боишься меня, Санса? — почти прошептал он.

— Нет — ответ прозвучал приглушенно.

— А сейчас? — мозолистые пальцы привычным жестом ухватили ее за подбородок и подняли лицо кверху.

— И сейчас нет.

— А теперь? — Сандор придвинулся так близко, что она могла почувствовать запах пряностей и меда в его дыхании.

— Нет. А ты боишься меня?

— С хрена ли мне тебя бояться?

— Кто знает — она тоже понизила голос, и что-то в его ответе открыло ей, что она угадала правильно, а еще — что сейчас он в ее власти, как тогда, в ночь битвы при Черноводной, только сильнее.

— Как странно — каждый раз, когда мы с тобой возвращаемся с турнира, разговор сворачивает на какую-то хрень — Сандор говорил мягко, неторопливо, и даже скрежет металла о камень в его голосе был почти незаметен.

— Может, все дело в звездах?

— Может быть. А может, в вине. Или в том, что мы с тобой здесь одни.

— Я никому не рассказала.

— Что не рассказала?

— Твою тайну, Сандор.

Руки сжали ее крепче.

— Боялась, что я убью тебя? — с этими словами он одной рукой отбросил с плеча ее волосы и легонько поцеловал Сансу в шею.

— Да. И нет. Я чувствовала, что ты доверился мне, и поэтому молчала.

— И все же ты боялась — теплые, чуть липкие мужские губы продолжали осторожно касаться ее — подбородок, щека, висок.

— Ты меня пугал.

Он резко отодвинулся от нее и смотрел сверху вниз, тяжело дыша. Санса, повинуясь все тому же чутью, подняла руку, и погладила щеку Сандора. Он стоял все так же молча, не шевелясь, и Санса поняла, что это ее рука удерживает мужчину — от чего? От того, чтобы отпустить ее или от того, чтобы продолжить поцелуи? А чего она сама хочет сейчас?

После долгого молчания Сандор сказал совсем другим голосом:

— Пальцы у тебя совсем ледышки, леди-жена. Залезай в повозку, нам пора возвращаться.

Остаток пути оба они не проронили ни слова, и только засыпая рядом с тихо похрапывающим Сандором, Санса ощутила укол разочарования от того, что волшебство, овладевшее ими под звездами, снова растаяло, ничем не закончившись.

========== Глава 14. Хлеб ==========

Следующую неделю Сандор провел в постели. Санса старалась не отлучаться от него, и эта была самая тяжелая неделя с тех пор, как она лечила его после бичевания у септы Бейелора. Иногда ей даже хотелось, чтобы он потерял сознание. Тогда она поняла, что есть люди, не созданные для безделья и покоя, и оставаться долго на одном месте для них – пытка. Сандор Клиган оказался именно таким, и теперь, когда он вынужден был лежать целыми днями, его и без того тяжелый характер стал и вовсе невыносимым. Она молчала и старалась угодить ему – а что ей еще оставалось? Он ворчал, ругался, требовал одну за другой бутылки вина, снова ругался, не желал пользоваться ночным горшком, а упрямо хромал в нужник, держать за стену, и скрипя зубами от боли, и отказывался следовать указаниям мейстера. Так продолжалось уже четвертый день, когда она, наконец, не выдержала и расплакалась прямо посреди его очередной тирады о том, как его затрахало лежать и не двигаться, как ему противна еда, питье, постель и вообще, пусть весь гребаный мир катится в трижды трахнутое седьмое пекло.

Увидев ее слезы, Сандор резко замолчал, и просто смотрел на нее, а чувство вины уже начало когтями рвать его душу – что, во имя семи преисподних, он делает? Как он себя ведет? Он, всегда в глубине души считавший себя лучше галантных рыцарей? Клиган вспомнил данное самому себе обещание накануне их свадьбы – «Никто ее не обидит», и вот теперь сам нарушил ее. Вина уже сжигала его изнутри, но его язык, минуту назад извергавший изощренные ругательства, теперь словно онемел.

- Пташка…

- Простите меня за эту слабость, она скоро пройдет.

Он дернулся, словно его ударили.

- Я… - слова застряли в горле.

Санса посмотрела на него внимательно, и вытерла слезы.

- Если лорд-муж разрешит мне, я выйду ненадолго подышать воздухом. А вы съешьте ваш обед, пока он не успел остыть.

Сандор принялся жевать свинину, которая показалась ему безвкусной, но после пары кусков он отшвырнул вилку. Злость на себя самого была такой сильной, что требовала немедленного выхода. Не думая, он попытался встать, но ногу и ребро прострелило так, что он снова рухнул на постель, выдав заковыристое богохульство. Он знал, что будет дальше – Пташка освежится, успокоится, наденет свои доспехи, и вернется сюда, вежливая и холодная, как кусок льда. И это сейчас, когда они только-только начали доверять друг другу, сближаться. На смену злости пришло отчаяние – он все время разрушает все, что она создает.

Когда-то он не представлял, что будет делать с Сансой, оказавшись связанным с ней брачными клятвами, а теперь понял, что уже не представляет жизни без нее, и желание добиться ее… расположения снова завладело им с дикой силой. Но как это сделать? Он готов убить любого за один ее ласковый взгляд, но что-то подсказывало Сандору, что его маленькой жене нужно совсем не это. Тогда что? Лгать себе не было смысла – он знал, что: ласка, забота, нежность, защита. Но разве он на это способен – мясник, убийца, Пес Ланнистеров? Разве он знает, как отличить нежность от похоти, заботу от тирании, ласку от насилия? В нем все это выжгли, когда ему было семь, и с тех пор он хорошо умел только одно – убивать. Но она – это жизнь, а не смерть. Либо он сумеет добиться ее, либо погибнет. Другого пути нет.

Холодный воздух высушил остатки слез, но не мог изгнать из ее души злость и гнев, так неожиданно проснувшиеся в ней по отношению к Сандору. Неужели она за все свои старания не заслужила хотя бы вежливости с его стороны? В том, что благодарности за заботу и уход ей не дождаться, Санса уже не сомневалась – если для этого было недостаточно спасения его жизни, то что говорить о простых ранах после турнира. После того странного, волшебного вечера, когда они возвращались с пира, надежда на лучшее забрезжила в ее душе с новой силой, но теперь Сансе казалось, что она просто в очередной раз все придумала. Что же ей остается? Семья, честь, долг. Как всегда. За размышлениями она не заметила, как оказалась недалеко от башни, где жили вороны, но дойти до нее не успела – навстречу спешил мейстер Холворт. Тот был страшно взволнован, и держал в руке пергамент.

- Добрый день, мейстер. Как хорошо, что я вас встретила – нельзя ли попросить у вас еще немного того травяного отвара…

- Миледи, идемте скорее в большой зал, сейчас недосуг. Скорбные известия из столицы, я немедля должен объявить их всем.

- Что случилось?

- Король умер.

- Умер? – Санса остановилась как вкопанная, сердце забилось быстрее, колени ослабели. – Как?

- Убит, миледи. Отравлен на собственном свадебном пиру. Вообразите себе наглость убийцы!

- Убийцы?

- Да, леди Санса. Им оказался его дядя, лорд Тирион. Бес. Он уже арестован и ждет суда.

Мейстер уставился на нее, моргая круглыми глазами и приглашая разделить его ужас, но Санса чувствовала только нарастающее облегчение. Сама того не подозревая, она продолжала бояться Джоффри даже здесь, в сотнях лиг от Красного замка, и теперь, когда сжимавшие ее сердце тиски спали, чувствовала страшную слабость.

- Действительно, печальный день для всего королевства – сумела пробормотать она – Простите меня, мейстер, я пойду к себе. Это известие меня ошеломило.

***

- Так значит, малолетний ублюдок подох! Ха! – Сандор разразился хриплым смехом, но быстро скривился и закашлялся – ребро дало о себе знать. Отдышавшись, он продолжил:

- Вот уж не думал, что когда-либо буду испытывать теплые чувства к Бесу. Но если это действительно сделал он, то, по крайней мере, ему будет что предъявить на том свете.

Санса очнулась от задумчивости и посмотрела на мужа:

- Если это сделал он? Вы сомневаетесь в том, что лорд Тирион – убийца?

- А ты зришь в корень, Пташка. Конечно, многие приплатили бы тому, кто избавит королевство от этого куска дерьма, но почему Бес? Какой ему резон убивать племянника, да еще и дать поймать себя за руку, если я ничего не путаю?

- Не знаю…

- Впрочем, какая разница? Засранец мертв, и желаю, чтобы его по трижды три раза отодрали в каждой из семи преисподних.

- Да, он мертв – голос Сансы звучал печально и задумчиво.

- Ты жалеешь о нем?

- Я жалею леди Маргери – разве не ужасно, когда уже второй муж умирает, да еще и на свадебном пиру?

- Думай лучше о себе, Пташка. О леди Маргери есть кому позаботиться. Он снова замолчал, потом отпил воды и заговорил тише:

- Я… Прости меня. Эти несколько дней я вел себя как свинья. – Краска бросилась ему в лицо, и он отвернулся, чтобы не видеть ее, и чтобы она его не видела.

Санса молчала, опустив взгляд на руки. Как всегда, когда он обнажал перед ней душу, она растерялась и сначала не знала, что сказать. Но затем – как и каждый раз – страх сменился жалостью и сочувствием, поэтому она молча подошла, села на постель и коснулась его руки.

- Ты болен сейчас, но твои раны скоро заживут, и тебе больше не придется проводить время в постели. Но мне было бы легче, если бы ты…

- Я буду, Пташка.

Он сжал ее руку – и мир был заключен.

Поздно вечером Санса сидела в солярии и глядела на огонь, слушая краем уха привычную болтовню Герты, которой не терпелось выложить все, что она услышала за этот день. Девушка так боялась Сандора, что в конце концов, Санса предложила ей совершать вечерний туалет в другой комнате. Сейчас она расчесывала своей госпоже волосы, ни на минуту не прекращая говорить:

- Я так ему все и сказала, миледи, а он ответил, что обязательно помолится за меня! Вот это праведник, не то что наши жирные септоны.

Санса обернулась:

- О ком это ты?

- О буром брате, миледи. Я ж вам рассказывала, что вчера я отпросилась в Ланниспорт, с теткой повидаться, а их там уже тьма-тьмущая.

- Кто эти люди?

- Они называют себя честными бедняками, миледи. Живут подаяниями, везут в столицу кости мучеников – септонов, септ и Молчаливых сестер, убитых на войне. Я с одним из них говорила – уж такой святой человек!

- Почему ты так думаешь, Герта?

- Он мне рассказал, что был солдатом в армии Фреев и оказался в Близнецах аккурат, когда… ну, когда все и случилось. А когда он увидел все это, то Неведомый коснулся его души, а Старица осветила ему путь своей золотой лампадой. Он понял, как греховно жил до сих пор, и с тех пор он служит только богам. Ой, миледи! Что же это я – я ведь сказала ему, кому я служу. А он сказал, что обязательно помолится о душах ваших погибших родных и о вас тоже.

- Это хорошо. Спасибо, Герта.

Служанка умоляюще наклонилась к ней:

- Леди Санса, вы ведь не сердитесь на меня? У меня оно само вырвалось, он такой человек, что перед ним прямо вся душа раскрывается.

- Нет, я не сержусь. Но ты и правда любишь болтать.

- Ой, что правда то правда. Не зря мне мать всегда говорила, что у меня язык как помело. А этот бурый брат еще просил передать, что если вы хотите поговорить и помолиться с ним, то он будет в Ланниспорте до конца этой луны, и его всегда можно застать в Старой септе за Гончарным рынком. А еще он просил передать вам вот это – Герта подала ей небольшой сверток.

- Что это?

- Он сказал, что это благословенный хлеб, испеченный с молитвой септами, которые идут с ними.

- Благодарю тебя. Принеси мне горячего вина, а потом можешь идти.

Небольшой круглый хлебец лежал на серебряной тарелке. Он оказался черствоват, и Санса решила его разрезать прежде чем есть. Но нож вместо теста наткнулся на что-то твердое и с неприятным звуком скребнул по препятствию. Неужели в муку попал камешек? Санса с некоторым трудом разломила хлеб на две половины, но внутри был вовсе не камень. Это была брошь, какими застегивают плащи – оправленная в серебро прыгающая форель из черного янтаря.

========== Глава 15. Рыба ==========

Гончарный рынок был расположен ближе к окраине Ланниспорта. Всадникам пришлось пробираться по узким улочкам, заваленным мусором и нечистотами, вокруг была брань, шум и вонь, но Санса ничего не замечала – в том числе и того, что сопровождавший ее гвардеец ругается себе под нос на чем свет стоит. Ее самообладания хватало только на то, чтобы судорожно сжимать поводья и держаться в седле как можно более прямо, чтобы не выдать дрожь.

Она и сама не знала, как у нее все получилось – получить разрешение кастеляна на поездку в Ланниспорт, придумать внятное объяснение для леди Дорны, а самое главное – ускользнуть из Кастерли Рок рано утром, когда Сандор еще спал – потому что Санса могла обвести вокруг пальца кого угодно, только не его. Даже если бы муж не захотел спрашивать, какого хрена ей вдруг понадобилось в город с утра пораньше (он никогда этим не интересовался), он неминуемо заподозрил бы неладное в ее нервных движениях и дрожащем голосе – и тогда, конечно, не оставил бы ее в покое, пока не выведал всю правду. Но именно правду Санса и не могла ему сказать. По крайней мере, сейчас.

Послание в хлебе было совершенно очевидным – дядя ее матери, сир Бринден Талли по прозвищу Черная Рыба разыскал ее. Санса никогда его не видела и мало о нем знала – только что он был строптив, холост, ушел из Риверрана служить ее тете леди Лизе, а затем присоединился к войску ее брата Робба, и что он, насколько Санса могла догадываться, избежал смерти во время Красной свадьбы. И теперь он хочет тайно увидеться с ней – зачем? Для чего? Чем ближе они были к месту встречи, тем тревожнее становилось на душе у девушки. Мятежный рыцарь и изменница – слишком рискованно, чтобы не бояться.

Впереди показалось круглое строение повыше остальных – это была септа. Как и все дома вокруг, она была сложена из бурого кирпича. Здание было старым, кое-где по стенам поползли трещины, на крыше росла трава. Санса подъехала к коновязи, гвардеец помог ей спешиться.

- Вы здесь надолго, миледи?

- Д-думаю, что да. Приходите за мной через час, не раньше.

- Ну так я пока пойду в ближайшую таверну, горло промочу, а потом за вами вернусь.

Она кивнула, и заметно повеселевший солдат ушел. Санса осталась одна – на крошечной площади перед септой, окруженной маленькими глинянымидомишками. Кто-то сзади дотронулся до ее плеча – она резко обернулась, но увидела только скрытое бурым капюшоном лицо. Фигура молча поманила ее, и ей ничего не оставалось, как последовать за ней. Они прошли насквозь, девушка мельком увидела нескольких прихожан, стоявших на коленях перед алтарями – и через заднюю дверку вышли в крошечный дворик, где росло несколько облезлых кустов да стояла грубо сколоченная скамья. Брат подошел к ней, сел, и только, когда она опустилась на холодные грубо оструганные доски рядом с ним, откинул капюшон. Санса достала из муфты брошь и протянула ему. Тот взял украшение, и некоторое время вертел в пальцах – солнце играло бликами на янтаре, и оба молчали. Затем мужчина произнес:

- Ты похожа на Кет. Такая же красавица, какой она была в твои годы – даже еще красивее.

- Вы – сир Бринден Талли?

- Да. Я послал тебе брошь – и ты пришла. Это хорошо. Нам надо о многом поговорить, а времени мало. И это опасно. Здешние обыватели меня в лицо не знают, но стоит кому-то оказаться чуть умнее, – и мы с тобой покойники.

Сансу передернуло.

- Ты молчишь, девица. Тебе не о чем спросить? Я видел, как умерли твоя мать, твой брат и его жена.

- Вы позвали меня, чтобы рассказать об их смерти?

- Нет. Про их смерть тебе известно, а я хочу поговорить о живых. Ты осталась последней из всей семьи Старк. Понимаешь, ли ты, что это значит?

- Что у меня больше нет семьи.

Сир Бринден резко мотнул головой.

- Не в одной семье дело семье дело, девица…

- Я теперь замужем.

- Да, я слыхал. За цепной шавкой Ланнистеров. Об этом мы тоже поговорим. Ты знаешь, что твой брат написал завещание?

- Завещание?

- Да. Король Робб, узнав о твоем замужестве, написал перед поездкой в Близнецы завещание, в котором исключил из наследования тебя и твоих будущих детей.

Сансе показалось, что ее ударили, на глазах выступили слезы. Робб ведь поднял войну потому, что они с Арьей оказались заложницами в Красном замке, он сражался с Ланнистерами, чтобы вернуть их, а теперь выходит, что он легко отказался от сестры только потому, что ее принудили к браку с их вассалом!

- Неужели я виновата в том, что король по своей воле и по своему приказу выдал меня замуж за человека по своему выбору?

Сир Бринден удивился:

- Вина? Не говори глупостей. Это всего лишь политика. Робб не знал, выживет ли он и не знал, родит ли его Жиенна сына или дочь. Бран и Рикон убиты, Арья пропала и, очевидно, тоже мертва – неужели ты думаешь, что он мог позволить детям такого человека как Сандор Клиган, сидеть на троне Винтерфелла и всего Севера? Впрочем, это уже неважно – Робб умер, и теперь этой бумажкой можно разве что подтереться. Теперь единственная наследница Севера – ты.

- Я?

- Да, ты. Неужели это непонятно? Ты – последняя из Старков. Трон под мальчишкой Томменом еще слабее, чем под Джоффри, и в скором времени лорды Севера и Речных земель с радостью поднимут знамена с лютоволком, но есть одно препятствие.

В голове у Сансы все путалось, ей казалось, что это все какой-то странный, непонятный сон. Она – королева? Она – наследница Винтерфелла и Севера? Бред, морок, сказка.

- Что, если я не хочу быть королевой?

- Глупость и ребячество. Красоты тебе не занимать, но умом ты, похоже, пошла в своего покойного отца – тот был благороден до мозга костей, это его и сгубило. Пойми, Санса – либо на трон Винтерфелла сядешь ты, либо там окажется Русе Болтон, который лижет задницы Ланнистерам. Надеюсь, ты не забыла, что именно он воткнул кинжал в спину Роббу, твоему брату? И ты позволишь этому человеку осквернить место, где сидел твой отец, а до него твой дед, а до него – сотни поколений Старков?

- Война окончена. Север проиграл.

- Война не окончена, пока есть люди, готовые сражаться. А они есть, поверь мне. Я не один.

- Сир Бринден – вы ведь из Речных земель, и всегда служили дому Талли. Почему вас так тревожит судьба Севера?

- Я дал клятву верности Роббу Старку. Я предложил ему свой меч и сражался за него. Я не хочу, чтобы его дело погибло. Что до дома Талли – боюсь, он обречен. Мой племянник лорд Эдмар в плену, мой брат Хостер умер, а моя племянница Лиза упорствует в своем безумии, отгородившись от всего мира в Долине. И кроме того – тихо добавил сир Бринден – я очень любил Кет. В память о ней я хочу помочь тебе.

Санса впервые посмотрела в его глаза – ярко-синие, как у ее матери и ее самой – и увидела за суровостью воина и тепло, и скорбь. С неожиданной лаской он протянул руку и погладил ее волосы:

- Ты и вправду очень похожа на свою мать. Мне сейчас даже кажется, что передо мной Кейтилин.

Санса смахнула со щек набежавшие слезы и кивнула, готовая слушать дальше.

- Как я и сказал – лорды Севера готовы будут поднять оружие за тебя в нужное время, но есть одно препятствие.

- Какое же?

- Твой муж.

Санса ожидала услышать что угодно - «деньги», «Ланнистеры», «Болтоны» или даже «Станнис Баратеон», но не это.

- Как он может быть препятствием?

- А как ты думаешь, почему твой брат исключил тебя из своего завещания? Лорды Севера не потерпят предателя Болтона на троне Винтерфелла, но еще менее они готовы будут терпеть отродье вассала Ланнистеров.

- Но мои дети будут внуками Эддарда Старка.

- Что такое кровь матери по сравнению с именем отца? Так или иначе, этот брак необходимо будет расторгнуть. Скажи мне правду, племянница – ты беременна?

- Я… я не… как вы можете об этом спрашивать? Нет.

- Это хорошо. Вот если бы ты носила его ребенка, тогда было бы гораздо сложнее объявить ваш брак недействительным.

- Но это невозможно! Нас объявили единым целым перед ликами богов и людей!

- Ошибаешься. Верховный септон за деньги объявит что угодно – в зависимости от того, за что ему заплатят. Тебя выдали замуж насильно – это достаточная причина, особенно если подкрепить ее золотом.

- Но я не хочу этого!

Лицо сира Бриндена стало жестким как кремень:

- Короли не могут делать, что хотят. Твой брат не понимал этого – и поплатился жизнью. Это должно быть для тебя достаточным уроком. Санса, даже если ты по каким-то причинам считаешь себя чем-то обязанной этому человеку – он стоит между тобой и Винтерфеллом.

- Все равно – тихо, но твердо ответила она – он мой муж, я его жена. Мы одно целое.

На этот раз голос дяди звучал сердито:

- Семеро, неужели все девчонки такие глупые! Как мне втолковать тебе – женившись на тебе, этот Клиган уже подписал себе смертный приговор. Пока он – твой муж, ты не можешь заключить брак с равным тебе и не получишь поддержку дома твоего мужа, а значит, любой, кому нужно, чтобы ты стала свободна, захочет его убить.

- Сандор Клиган – один из лучших воинов в королевстве – Санса, незаметно для себя, произнесла это, гордо выпрямившись.

- Даже самый лучший из воинов не выживет, если на него нападут сразу двадцать, тридцать или пятьдесят человек. Но все можно обставить и проще – западня, ловушка, отравленный кинжал или чаша вина – да хоть Безликого нанять. Поверь, тот, кому нужен будет Север и ты, не поскупится и на большее.

Глаза Бриндена Талли горели гневом и жаждой мести. Санса смотрела на него, и думала о том, что любые ее слова – что она дала священные обеты, что Пес спас ей жизнь, как и она ему, что между ними есть невидимая, хрупкая связь, - будут для него всего лишь лепетом тринадцатилетней девчонки. У Черной Рыбы есть свои священные обеты – и он готов на все, чтобы исполнить их. А еще Санса с горечью поняла, что рыцарь пришел сюда не ради нее, что она сама– не нужна ему. Ему нужна память о Кейтилин Талли, память о Роббе Старке, королевство, за которое он будет сражаться, дело, которому он будет служить. Она – только подходящее воплощение всего этого.

- Каков же будет твой ответ, королева-на-Севере?

- Не надо называть меня так, сир Бринден. Я не королева – у меня нет королевства и замка, я всего лишь дочь изменника и заложница.

- Все может измениться, если ты согласишься бежать со мной.

- Как я могу сбежать из твердыни Ланнистеров?

- Вместе с Честными бедняками. Кто будет разглядывать септу в оборванной робе или, того лучше, Молчаливую сестру? Я могу устроить и то, и другое. Вижу, тебе нужно подумать, но помни – времени у нас мало. Мы пробудем здесь еще десять дней, пока не соберутся все, кто хочет идти с нами в Королевскую гавань. Если решишь бежать со мной – приходи к этому сроку сюда на закате. Но если не придешь, знай – с этой минуты ты для меня чужая, и даже ради памяти Кет я пальцем не пошевельну, если ты попадешь в беду.

С этими словами Черная Рыба закрыл лицо капюшоном и, не прощаясь, ушел. Какое-то время после его ухода Санса неподвижно сидела на скамье, не замечая холода и начавшегося дождя со снегом. Ее душу раздирали противоположные стремления: с одной стороны, к себе тянул север – там было ее место, ее дом. А долг перед отцом? Неужели имя Старков, правивших этим краем восемь тысяч лет, бесславно сгинет? А память о матери? Что бы она сказала? Винтерфелл встал перед ней во всей своей древней мощи и своеобразной красоте, от тоски по дому заныло сердце. По другую сторону был только он – мужчина с обожженным лицом, называвший ее Пташкой. Разве можно было сравнивать одно с другим? Но Санса не могла забыть, как он говорил с ней, как смотрел на нее, как целовал ее, как защищал ее, как спасал ее жизнь, не могла забыть слова, сказанные ей в септе перед богами. Мысль о том, чтобы расстаться с Сандором, вызывала у нее смутное, но сильное чувство – она не знала, что это, она только понимала, что все в ней противится плану Черной Рыбы.

Как он сказал ей тогда – ее родители не встанут из могилы, если она уморит себя. Но воскресит ли их очередная война? Бринден Талли верит, что лорды поднимутся за нее, но у Сансы этой веры не было. Север – в тысячах лиг отсюда, у Болтонов войско и деньги, а она – нищая, и у нее только один сторонник – немолодой рыцарь. Но дело было даже не в этом. Санса не была уверена, что хочет стать королевой. Знатные лорды в высоких замках играют в престолы – и сейчас она только фигура на чьей-то доске, но получится ли у нее стать игроком? Она не могла не понимать, что для этого потребуется и ум, и хитрость, и сила – что из этого было у нее? Ничего. «Что мне делать?» - спрашивала она про себя. Благородный лорд Эддард, ее отец – что бы он сказал про подкуп верховного септона, обман, нарушение обетов, побег, новую войну, игру чужими жизнями? Ответ пришел тут же. А она, Санса, похожа на своего отца, и она приняла решение.

Гвардеец уже ждал ее у коновязи, притоптывая ногами, чтобы не замерзнуть. Девушка позволила ему подсадить себя в седло, и маленькая кавалькада в молчании двинулась в обратный путь к Утесу. Если перед встречей с сиром Киваном душу Сансы терзала тревога и волнение, то теперь ее точил страх собственной слабости и того, что у нее не получится сделать то, что она задумала – и что получится, тоже. А если решимость откажет ей? Если она потерпит неудачу? Она как могла убеждала и подбадривала себя: все через это проходят, это неизбежно, это необходимо, это должно произойти, наконец. Если она сумеет забеременеть и родить от Сандора ребенка, тогда она будет прочно связана с ним до конца дней, и тогда уже никто не сможет объявить их чужими друг другу даже за все золото Бобрового утеса.

========== Глава 16. Одно тело ==========

Дни, которые Сандор Клиган провел в постели, выздоравливая после турнира, напоминали прокисшую овсянку — мерзко на вид, мерзко на вкус, и всегда одно и то же. Когда, наконец, мейстер, ощупывая своими белыми холодными пальцами его ногу, сообщил, что он достаточно окреп, чтобы вставать, но еще недостаточно здоров, чтобы сражаться, он до того воспрял духом, что готов был улыбнуться этому засранцу. Этот день ему запомнился — но совсем по другой причине.

После перерыва он был рад вновь спуститься на учебный двор, надеть пропахший потом кожаный панцирь и взять в руки тупой меч, даже угрюмые рожи солдат — и те его радовали, не говоря уже о небе и свежем воздухе. Жизнь быстро вошла в уже привычную колею — муштра, легкий обед, затем снова муштра до вечера, баня и ужин в большом зале. После трапезы он хотел прогуляться по стенам — за последнюю неделю комната ему обрыдла, — но Пташка робко коснулась его рукава и попросила подняться наверх поскорее.

По парапетам гулял уже почти зимний ветер, и холод вместе с любопытством погнали его назад, в тепло. В солярии царил приятный полумрак, огоньки свечей и пламя в камине отбрасывали на стены причудливые движущиеся тени. В конце тяжелого дубового стола, за которым они обычно ели вместе, сидела Пташка. Она уже переоделась, и поверх ночной сорочки он различил какую-то распахнутую хламиду с меховой оторочкой — должно быть, очередной подарок жены сира Кивана. Все вокруг выглядело мирным и уютным, но в воздухе чувствовалось напряжение, которое заставляло его кожу покрыться неприятными мурашками. Очевидно, дело было в Сансе, но как Сандор ни ломал голову, пока скидывал тяжелые сапоги, чулки и кожаный дублет, догадка не приходила.

Вечно испуганная служанка внесла на подносе два кубка с горячим вином с медом и пряностями, но он едва заметил ее присутствие. Один кубок девица поставила перед Сансой, другой — рядом, а когда она ушла, Пташка жестом пригласила его сесть рядом, и улыбнулась — и что-то новое было в этой улыбке, она напомнила ему ночь после турнира — он тогда здорово напился, и наутро мало что помнил, кроме того, что он опять болтал чушь под звездами.

Все меньше понимая что-то в происходящем, Сандор сел, поднес питье ко рту и сделал большой глоток. Пряное и сладкое, вино согревало желудок, тепло растекалось по венам. Санса тоже отпила из своего кубка и посмотрела на мужа. Оба молчали. Она изо всех сил держалась, чтобы скрыть свое волнение и выглядеть спокойно и расслабленно, а Сандор ощущал, как хмель уносит с собой его обычную скованность в присутствии Пташки и без стеснения любовался на нее. Огонь играл на ее рыжих волосах, делая их похожими на языки пламени, но этот огонь, в отличие от настоящего, не пугал его и не отталкивал. Наоборот, ему казалось, что он не опалит его, а согреет, зато сожжет ту тоску и злобу, которые темной жижей плещутся у него в душе. Так они и сидели, не произнося ни слова, время от времени делая по глотку вина и изредка встречаясь глазами — Санса краснела, а в серых глазах Сандора наоборот, начинали пробегать искры. Какое-то время спустя Пташка вдруг без предупреждения неторопливо поднялась из-за стола, улыбнулась ему еще раз, и ушла, окончательно сбив Клигана с толку. Он посидел еще с минуту, наблюдая за тем, как пламя отбрасывает блики на серебро, а затем вздохнул, поставил кубок на стол, и отправился навстречу своей еженощной пытке.

Дверь спальни была, против обыкновения, полуоткрыта. Босые ноги и мирийский ковер заглушили его шаги, поэтому Пташка его не заметила. Сандор вошел как раз в тот момент, когда она, повернувшись спиной к двери, распустила завязки на ночной рубашке и тонкая ткань беззвучно легла на пол, выпуская на волю волну рыжих волос. Не веря своим глазам, Сандор оступился и врезался спиной в дверь, — и в этот миг девушка обернулась и сквозь упавшую на лицо прядь посмотрела прямо ему в глаза.

***

Санса Клиган лежала на спине и смотрела в темный потолок. Свечи уже почти догорели, в камине тлели угли, медленно отдавая накопленный жар. Деревянные ставни слегка поскрипывали под осенним ветром, издалека можно было услышать крики каких-то ночных птиц да шаги часовых на стенах. Ей нужно было встать и помыться, но что-то как будто сковало ее по рукам и ногам, не давая двигаться. Она пыталась разобраться в том, что чувствует, но темнота не помогала ей, впрочем, и не мешала тоже. Санса медленно повернула голову и посмотрела на своего мужа, — мужчину, забравшего ее невинность. Тот крепко спал, лежа на животе и повернувшись к ней здоровой щекой, а мускулистая рука была протянута к ней, то ли присваивая, то ли охраняя. Дыхание его было ровным, горькие складки на лице разгладились, оно выглядело умиротворенным, мягким и молодым — по нему можно было догадаться, как выглядел бы Сандор Клиган, если бы брат не сжег его лицо.

Что же она почувствовала тогда? Боль? Да, ей было больно — так больно, что в какой-то момент пришлось закусить ладонь, чтобы не закричать в голос. Страх? Ее старый враг, ее всегдашний мучитель не покинул ее даже и тогда, когда ее решимость была как никогда твердой, и вряд ли Сандор этого не заметил. Стыд? Конечно, ей было стыдно. Она сама разделась перед ним, сама… соблазнила его, сама дала ему касаться себя там, где никто прежде ее не трогал, и все остальное тоже. Наслаждение? Если бы только знать, что это. Санса помнила, как хорошо ей было в лесу и тогда, на Золотой дороге, но, если постель и приносит женщине удовольствие, она за страхом и болью ничего не ощутила. Но, с другой стороны, Сансе живо помнилось и то, как он жадно целовал ее губы, шею, плечи и даже грудь, как шептал что-то невразумительное, упираясь лбом в подушку рядом с ее лицом, в то время как его плоть двигалась внутри, и то, как странно было ощущать его тело без одежды тесно прижатым к ее собственному, помнила и то, как она, не зная, куда девать руки, обняла его за спину, внезапно ощутив какая нежная и гладкая у Сандора кожа там, где нет рубцов и шрамов — почти как у женщины… Но, пожалуй, главным чувством было облегчение. Свершилось, наконец. Она стала женщиной, стала его женой по-настоящему. А еще в глубине души маленьким огонечком теплилась радость — радость от того, что все ее сомнения и метания оказались глупостью: Сандор определенно хотел ее — да что там, он сгорал от желания, и ему-то точно было хорошо. Теперь он будет брать ее снова и снова, и даже если ей каждый раз будет так же больно, — она сможет забеременеть и родить от него ребенка. И тогда они будут вместе. Всегда.

***

Пропели третьи петухи. Сандор мгновенно — как всегда — проснулся, открыл глаза, и увидел Пташку. Его жена спала, дыша ровно и глубоко, и скупой серый рассвет делал более четкой линию плеча, руки, спины. Остальное было скрыто под одеялом. Ему пора было вставать, одеваться, начинать новый день, а он никак не мог оторвать взгляда от этой кожи цвета сливок и рыжих волос, не мог перестать вдыхать ее запах и заглушить в себе желание никуда не уходить, а вместо этого разбудить ее, и снова, уже при свете, повторить то, что было несколько часов назад… А услужливая память уже подсовывала ему картины прошедшей ночи.

В тот самый миг, когда она обернулась, ее синие глаза словно заглянули в самую его душу, и продолжали смотреть, пока он, словно на привязи, шел к ней. Сандор помнил, как взял в ладони ее лицо, и придвинувшись близко-близко, прошептал, почти касаясь ее губ своими:

— Ты действительно хочешь этого?

Ее колотило — от страха, не от страсти — но она кивнула.

— И знай, Пташка — я не смогу трахнуть тебя только один раз и забыть об этом. Я буду делать это снова и снова, потому что я хочу тебя больше всего на свете.

Пташка кивнула опять и поцеловала его — легко, точно и правда птичка крылом задела.

Сандор держал в голове, что он должен обращаться с ней бережно, не испугать, дать ей время, но все равно — кажется, никогда в жизни он так быстро не раздевался. Его жена тем временем, ждала его в постели, натянув одеяло едва ли не до подбородка. Сандору вдруг вспомнился мятеж Грейджоя и осада Пайка с кораблей — пол качался под его ногами точь-в-точь как палуба тогда.

Дальнейшее он помнил отдельными яркими вспышками: вкус ее губ и ее кожи, которым он никак не мог насытиться, нежную мягкость девичьей груди с твердыми розовыми вершинками, шелковую гладкость живота, бедер, плеч, ягодиц. Помнил свое отчаянное желание овладеть ей целиком и полностью, и одновременно дать то, чего никогда и никто не давал ей; помнил и родившуюся в нем острую, затапливающую нежность, похожую на боль от раны — ему пришлось спрятать лицо, чтобы Пташка не увидела внезапных глупых слез. Помнил крик, который она издала, когда он забрал ее девичество. Помнил то, как из последних сил сдерживался, стараясь быть осторожным, и тот миг, когда силы кончились, и мучительное чувство вины за то, что он не может прекратить, перемешалось с удовольствием, так что невозможно было отделить одно от другого. Наконец, он помнил освобождающий взрыв наслаждения, когда проливалось его семя и то, как он, когда все закончилось, тяжело дышал, крепко обняв Пташку, которую он сделал женщиной. Своей женщиной. Своей женой.

Он снова и снова повторял это про себя: «Моя жена. Моя женщина. Моя» — и на лице появлялась странная ухмылка, а внутри рождалось несвойственное ему обычно торжествующее чувство, и это было охрененно приятно, да что там, — седьмое пекло, это был великолепно! Внук неграмотного псаря, безродный мечник, дезертир, поимел их всех — недоноска в короне, его стерву-мамашу, его советников, Беса-карлика, который был готов трахать все, что движется, даже ее благородную родню — всех, кто хотел бы распорядиться телом девочки более выгодно. Он первый взял то, что больше не достанется никому. И он никому ее не отдаст. Никогда.

Комментарий к Глава 16. Одно тело

На этом первая часть закончена.

========== Часть 2. Глава 1. Черные крылья ==========

- …Верите ли, леди Санса, эти Тиррелы такие ушлые, все никак не уймутся. Мало того, что они поддержали изменника Ренли, так теперь, раз не получилось выдать их розочку за нашего бедного Джоффри – тут голос говорившей вздрогнул от близких слез – они, кажется, уже положили глаз на малыша Томмена. Хоть бы траура постыдились…

Санса кивала, слушала, но мысли ее были далеки от происходящего в Королевской гавани и причитания леди Дорны ее не трогали. Гораздо важнее было сохранять невозмутимый вид и не делать ошибок в вышивке теперь, когда за последние десять дней ее жизнь изменилась так сильно. Несколько ночей ее мучили кошмары, в которых сир Бринден, одетый в робу бурого брата, с горящими гневом глазами обвинял ее в предательстве Старков и Севера, а потом он превращался в ее мертвого отца, и вокруг отрубленной головы Эддарда Старка вились мухи, и самым страшным было ожидание, что вот-вот он откроет глаза, а ей нельзя ни зажмуриться, ни отвернуться… В этот миг Санса просыпалась с криком – дрожащая, с колотящимся сердцем и мокрая от пота. Первый раз она так боялась заснуть, что пролежала с открытыми глазами до самого рассвета, время от времени умываясь холодной водой. Но на второй, ее крик разбудил Сандора – Сансе стало стыдно, но на ее торопливые извинения он только скривил помятое, сонное и от того еще более уродливое лицо, и молча прижал ее к своему боку. Ей было неудобно, жарко, тесно, но, как ни странно, она почти сразу провалилась в сон. В последующие разы даже будить никого не требовалось – она просыпалась, чувствуя рядом тепло, ровный ритм чужого дыхания и уже ставший привычным запах – и засыпала, успокоенная. В одну из таких ночей, уже на границе между сном и явью, она успела подумать, что, как туман исчезает под жаркими солнечными лучами и обнажает твердую почву, так и ее страх перед Сандором Клиганом постепенно развеялся, открыв ей то чувство, которое скрывалось под ним с самого начала – ощущение безопасности.

***

- А что это у вас на шее, леди Санса? Говорят, что со временем страсть в браке угасает, а вот у вас, кажется, все наоборот. – Жанея лукаво улыбалась, зная, что угадала.

Застигнутая врасплох, Санса густо покраснела и неловко попыталась поправить прядь волос, до того скрывавшую алый след на шее, но только укрепила Жанею в ее подозрениях. Почему она не догадалась запастись белилами?

- Я, я не знаю, что сказать…

- О чем вы шепчетесь, дорогие мои? – Леди Дорна, заметив, что ее не слушают, прервала свой бесконечный рассказ о происках Тиррелов, и взглянула на Сансу и Жанею.

- Ни о чем, миледи.

- О супружеской любви, матушка. Я прошу леди Сансу поделиться со мной секретами своего счастья, явные признаки которого она носит на себе.

- Жанея, я не раз уже говорила тебе – не смущай леди Сансу своими расспросами. В следующий раз…

Вошедшая служанка не дала леди Дорне закончить фразу.

- Миледи, сир Бенедикт приказал всем обитателям замка собраться в большом зале как можно быстрее. Говорят, дело спешное.

- Что такое? Что случилось? О боги, должно быть еще какое-то несчастье. Идемте же скорее, нельзя заставлять его ждать.

Три женщины вышли вместе, и по пути от покоев леди Дорны до большого зала Жанея шепотом продолжала подшучивать над Сансой и донимать расспросами, так что под конец та начала чувствовать глухое раздражение. Неуместное любопытство этой переспелой девицы, в котором зависть мешалась с чувством превосходства заставляло ее чувствовать себя так, будто ее пытались насильно раздеть и обнажить самые сокровенные ее уголки ее души и тела. А Санса не желала ничем делиться с этой чужой ей девушкой – слишком дорого пришлось ей заплатить за откровенность с королевой Серсеей, которая притворялась доброй, ласковой и милосердной. И уж точно Санса не намеревалась рассказывать ей о том, откуда появилось красное пятно на ее шее.

Сир Бенедикт стоял на высоком месте и ждал, пока все, до последней девочки-судомойки, соберутся в зале, а потом – когда утихнет гул и шепотки. В установившейся тишине он приосанился и безо всяких предисловий сообщил:

- Я получил скорбное известие, что семнадцать дней назад в столице лорд Тайвин Ланнистер был предательски убит собственным сыном Тирионом Ланнистером, также известным как Бес.

Зал тут же наполнился звуками – вскрики, ахи, вздохи, плач или смешки прокатывались волнами и отражались от каменных стен, гобеленов и золотых львов с оскаленными пастями. Спустя какое-то время, видя, что стюард не уходит, люди притихли вновь.

- Я также должен сообщить, что в судебном поединке между чемпионами, представляющими королевский суд и лорда Тириона погиб один из самых верных и преданных знаменосцев дома Ланнистеров – сир Григор Клиган.

Это известие вызвало у собравшихся куда меньше интереса, но через несколько мгновений тишину прорезал чей-то громкий смех. Человек в углу зала хохотал громко, хрипло, неприятно, сгибаясь пополам и колотя рукой по колену. В этих звуках было что-то непристойное, противоестественное. Люди начали оглядываться, по толпе вновь пополз шепот. Санса стояла у двери вместе с другими дамами, но ей не надо было слышать имя, вполголоса передаваемое из уст в уста. Она и так знала, кто это. Извиняясь и почти проталкиваясь сквозь плотно стоящих людей, она спешила к нему, боясь не успеть, упустить лишнее мгновение. Вслед ей оглядывались, рты кривились в усмешке, люди переговаривались – но Санса заставила себя об этом не думать. Она должна увести Сандора отсюда до того, как – что именно произойдет, если она не успеет, Санса не знала, но боялась этого заранее, потому что единственная знала, что для него значит смерть Григора Клигана.

Видя, что неуместный смех не умолкает, сир Брум приказал двум красным плащам вывести Пса. Когда те приблизились, он перестал смеяться, ощерился, сжал кулаки и процедил:

- Попробуйте только, недоноски, сучьи потроха. Попробуйте. Я вам с радостью кишки на шею намотаю.

Солдаты под его взглядом замешкались, но затем снова начали приближаться, один уже приготовился вытащить меч из ножен. В этот миг Санса, задыхаясь от страха и напряжения, торопливо подошла и положила ему руку на плечо. Он одним нетерпеливым движением отбросил ее, и, оттолкнув Сансу, двинулся вперед на гвардейцев. Ее охватило отчаяние, и, собрав все свое мужество, она встала между ним и воинами и выставила вперед руки:

- Сандор, стой! Сандор, пожалуйста, не надо! Пожалуйста!

-Уйди с дороги! – прорычал он, глаза были налиты кровью и злостью – чужие глаза, страшные, дикие.

- Нет, не уйду. Хочешь умереть побыстрее – придется сначала убить меня! – она не знала, откуда взялись эти слова, ведь леди не должна так говорить со своим супругом, особенно на людях, но отступать было некуда.

- Уйди – в голосе слышалась угроза, настоящая угроза. Ярость, накопленная годами, готова была выплеснуться сейчас на любого, кто окажется рядом. – Уйди, женщина, или я за себя не отвечаю.

- Нет. – голос дрожал как у ребенка, но Санса не сдвинулась с места.

В зале установилась такая тишина, что было слышно каждое их слово.

- Уйди… прошу – почти умоляюще повторил Клиган.

- Нет. Только если с тобой.

Несколько бесконечно долгих мгновений, в звенящей тишине они стояли друг напротив друга – тоненькая хрупкая девушка и огромный, нависший над ней темным клубящимся облаком гнева мужчина со сжатыми в кулаки руками. Санса с какой-то отстраненностью подумала, что это все напоминает сцену из пьесы в заморском театре, где они с Сандором и красные плащи – актеры, а все остальные – зрители, с нетерпением ожидающие, что же сейчас произойдет. Наконец, Сандор опустил взгляд и медленно, очень медленно разжал пальцы. Санса выдохнула, чудовищное напряжение исчезло. Она приблизилась к мужу и взяла его за руку.

- Идем – тихо сказала она – идем, милорд, ни к чему устраивать представление для толпы.

Тот молча, покорно шел за ней. Стражники проводили их до дверей, и когда уже створки закрывались за ними, до Сансы долетел визгливый женский голос:

- Глядите-ка, Пса взяли на поводок!

***

Но стоило им остаться наедине в их покоях, всю покорность Сандора как рукой сняло. Он позволил этой пигалице увести себя, но ярость по-прежнему клокотала в его груди, и ему хотелось ломать, крушить, убивать – что угодно, лишь бы выплеснуть ее. Первой жертвой стал графин с вином – он врезался в стену, хрустальные осколки полетели во все стороны, по обитой тканью стене начало расползаться бордовое пятно. Его прорвало – точно раненый зверь в клетке, он метался по комнате, расшвыривая, топча и круша все, что попадалось ему под руку – будь то посуда, одежда или даже мебель. В конце концов, острый осколок от чего-то впился ему в ладонь, и резкая боль отрезвила его. Кровавая пелена немного отступила, и Сандор, тяжело дыша, огляделся. Комната выглядела так, как будто здесь побывал отряд мародеров, и он не сразу разглядел женскую фигуру, скорчившуюся в углу. «Гребаное седьмое пекло!» - выругался он. Пташка была здесь, и увидела его во всей красе. Раньше бы он этому порадовался, но теперь – нет. Она пряталась от него – от него – как загнанный зверек прячется от огромной охотничьей собаки. Сандор шагнул к ней, но Пташка дернулась, закрываясь руками. Это его подкосило. Он стоял и смотрел на нее, а отчаяние постепенно сменяло собой гнев, накатывая на него, как горькие волны подступающей рвоты. Пошатываясь, он повернулся прочь и пошел к двери, но звуки шагов заставили его обернуться. Пташка выбралась из своего убежища и стояла посреди разгромленной комнаты, растерянно глядя на него и закусив губу – бледная, как молоко, два красных пятна на щеках. Она стояла и смотрела, а потом молча протянула руку.

Это и сломало Сандора окончательно. На нетвердых ногах, злясь уже на себя, за свою слабость, он подошел к ней и рухнул на колени, прямо в груду каких-то осколков и обхватил ее руками, как последнюю из оставшихся в этом мире опор. Она опустилась на пол рядом, одну руку положив на массивное плечо, а второй неловко гладя его по волосам, особенно осторожно касаясь обожженной части головы, как будто кожа там еще могла болеть. Какое-то время они сидели на полу молча, тяжело дыша, а потом его горло и грудь стало скручивать какими-то странными спазмами и всхлипами. Клиган не сразу понял, что плачет – глухие, гортанные рыдания рвались из него, и он не мог их подавить. Изо всех сил стискивая бедра Пташки, он рыдал ей в колени как гребаный младенец, и не мог остановиться. А затем пришли слова – то, что он носил и скрывал в себе много лет и в чем не признался бы под пыткой и диким огнем – но не мог скрыть от нее.

- Я… я любил его…ребенком… еще до… еще до того, как… Я хотел быть похожим на него… восхищался. – Он сглотнул и поднял на нее глаза – Пташка смотрела на него сверху вниз и была бы похожа на изваяние Девы в септе, если бы не теплая рука, которой она продолжала гладить его по голове. – Я даже того сраного рыцаря взял только для того, чтобы вообразить себя рыцарем, как мой… как мой – слова не шли, и он закончил тихо и хрипло – как мой старший брат.

Им снова овладевала ярость, и он сжал пальцы, не осознавая, что причиняет Сансе боль. Но тут она наклонилась к нему, очень осторожно, почти с нежностью погладила его по щеке и сказала:

- Теперь все кончено. Он мертв.

- Но не я убил его. Я должен был своей рукой убить этого гребаного ублюдка. Убить и забыть все это.

- И стал бы братоубийцей, ничем не лучше его.

- Неправда. Я избавил бы этот мир от куска дерьма.

- И это сделало бы тебя счастливым?

Сандор сглотнул и угрюмо уставился в сторону. Счастье. Что за идиотские вопросы она задает? Откуда ему знать, что это такое? Откуда и ей, если уж на то пошло, знать это? Он был бы счастлив загнать в горло меч этому ублюдку, его брату, а теперь он этого лишен.

- Сандор. Сандор, ты меня слышишь? – он не сразу понял, что Пташка зовет его. Его терзали попеременно не до конца утихнувшая ярость, стыд, злость, и он избегал ее взгляда, хотя сам терпеть не мог, когда ему не смотрят в глаза.

- Что? – грубо ответил он – что ты хочешь от меня? – Пташка смотрела на него обиженно и огорченно, и вина царапнула его коготком. – Мне пора. Служба.

Неловко, поскальзываясь на мусоре, он поднялся, и помог встать ей. Перед тем, как уйти, Сандор вдруг обнял Сансу, прижал к себе и зарылся лицом в рыжие пряди, кусая губы и кляня себя за то, что не может сказать ей, как она нужна ему, как он боится, что теперь она отвергнет его или будет презирать. Но он только пробормотал что-то, что вернется вечером, и ушел.

По дороге к учебному двору что внутри него как будто что-то подпрыгивало и щекотало изнутри, так что хотелось расхохотаться – но не злобно или горько, а едва ли не весело. Ярость его не ушла до конца, но теперь он мог с ней справиться, и она не жгла его изнутри, как костер, который нельзя потушить. Это как-то было связано с Пташкой и тем, что он рассказал ей, и, вспоминая это, Сандор хмыкнул – а ведь он даже не потребовал от девчонки хранить его тайну и не грозил ей. Да и не девчонка она уже, а его жена. Выходит – он и правда ей верит, это он-то – тот, который не верил никогда и никому? Когда это случилось? Как вышло, что он оказался так тесно связан с этой, с этой…Пташкой? Почему она? Вопросы теснились в голове, и ответа на них не было.

От мыслей его отвлек чей-то голос:

- Что, Клиган, вас, должно быть, можно поздравить?

Он развернулся так резко, что прядь волос упала на глаза, и он нетерпеливым движением головы отбросил ее.

- Что ты сказал?

Перед ним стоял мужчина лет сорока в суконном дублете с нашитым на нем разъяренным быком. Один из домашних рыцарей Ланнистеров. Он улыбался – опасливо, насмешливо и слегка подобострастно, - но, когда он увидел взгляд Сандора, улыбка сползла с его лица.

- Ничего, Пес. Тебе послышалось.

- Повтори, что ты сказал, сир. – Тот молчал, явно не зная, что сказать.

«Ну давай, давай. Скажи что-нибудь, кусок дерьма. Дай мне повод».

Рыцарь прокашлялся и повторил более осторожно:

- Вы так смеялись, что я решил, будто вы рады этому известию.

- Твое какое дело? Запомни на будущее, бычок. Не лезь куда не надо – цел останешься. – Тот насупился, и, став похожим на собственный герб, сказал:

- Вы и с сиром Григором разговаривали так же дерзко? Если так, то люди говорят правду, будто вас выгнали с позором из отчего дома… последние слова Сандор вогнал ему в глотку ударом кулака. Вскоре они уже катались по галерее, сцепившись, как две собаки из-за кости. Сандор быстро взял верх, и, оседлав своего противника, принялся наносить удары один за другим – сильно, жестко, но не до смерти. Победа была уже за ним, когда сзади раздался крик:

- Что это здесь творится! Прекратить! Прекратить немедленно!

Так и не опустив занесенную для удара руку, он обернулся. Сир Бенедикт Брум, Иные бы его побрали, в сопровождении нескольких гвардейцев, стоял, уперев руки в боки, у входа на галерею. С рук Сандора тягуче капала кровь – чужая, а его собственная, из рассеченной брови, заливала глаза. Сир Форли Престер – он вспомнил имя – лежал под ним и хрипел, пытаясь разглядеть заплывающими глазами своих спасителей. Нехотя, Клиган поднялся на ноги. Сир Брум отдал приказ, и один из алых плащей бросился поднимать избитого рыцаря, а двое других подбежали к Сандору и заломили ему руки за спину. Он и не думал сопротивляться – он получил, что хотел, пусть по телу уже разливалась боль от полученных ударов. Когда Престера подняли, он разлепил залитые кровью веки, сплюнул на землю сгусток крови вместе с зубом и злобно прошепелявил:

- Я требую удовлетворения.

- Поединки запрещены. – Голос Бенедикта Брума был холоден. – Вам досталось, сир Форли, но вы должны были знать, кого задираете.

- Этот вонючий дезертир унизил меня. Он ударил помазанного рыцаря. Ударил, как будто я какой-нибудь конюх.

- И он ответит за это, не сомневайтесь.

- Поединком на мечах, копьях, боевых топорах или любом другом оружии, как положено мужам, рожденным в замке. Даже если это чересчур новый замок.

- Вы так торопитесь на суд Отца, сир? Нет? В таком случае придержите ваш длинный язык. Поединка не будет, я об этом позабочусь.

Сандор в ответ на это усмехнулся, скривив обожженный рот, и кастелян замка бросил на него колючий взгляд:

- С тобой я еще не закончил. Если ты думаешь, что легко отделался, то ошибаешься. В темницу его, в холодную. Ничего не давать, кроме воды и хлеба, на пять дней. После поговорим. Идемте.

***

Сколько часов он уже здесь? Три, пять, двенадцать? В сыром подземелье время отмерял только шум волн, ударяющихся о скалу, да мерно срывающиеся с влажных стен капли, с легким эхом разбивающиеся об пол. Алые плащи привели его сюда, бросили в каморку, заперли дверь с решетчатым окном, и ушли. Здесь было холодно и воняло гнилой соломой, кучей сваленной в углу камеры и из дыры в полу в другом углу. Гнев утихал быстро, и его место занимал холод и усталость.

Он сел на солому и свесил голову между ног. Сандору казалось, что он идет по долгой-долгой дороге, идет уже много лет, и конца ей не видно. На какое-то время ему показалось, что смерть брата освободила его от этой многолетней муки, от жгучей кипящей смеси из ненависти, злости, боли и стыда. Но теперь он уже так не думал. Сколько лет он еще будет ненавидеть мертвого Григора за то, что тот сделал с ним, а потом еще и отнял у Сандора право отомстить за свое увечье? Сколько будет бросаться на людей при одном намеке на то, как он рад его смерти? Сколько будет вскипать каждый раз, как люди смотрят на его шрамы? Почему-то на ум пришла Пташка, ее теплые руки, ее мягкие бедра, ее запах и ее участие. Сандор ненавидел, когда его жалели, но ее жалость была другой – она не злила и не унижала.

От мыслей его отвлекли голоса у входа в темницы. Два голоса спорили, один из них принадлежал женщине. Потом послышались шаги, они все приближались, пока люди не остановились у его камеры. Он почти равнодушно повернул голову к двери, и увидел свою жену. Ее лицо – испуганное, бледное – вызвало в нем такую волну дикой радости и изумления, что он спрятал руки за спину, чтобы дрожь в пальцах его не выдала. Почему она пришла?

- Почему ты пришла? – голос был еще более хриплым, чем обычно. Санса взглянула на него удивленно, как будто он спрашивал какую-то глупость.

- Как же я могла не прийти? – Она оглянулась на гвардейца - Оставьте нас наедине ненадолго, прошу вас. – Тот почесал в затылке, но отошел ко входу, не отрывая от них взгляда. Оставшись наедине с Пташкой, он встал и подошел к окошку. Она тут же протянула руку сквозь прутья и коснулась его щеки – и он, не в силах сдержаться, потянулся за ней, желая продлить ласку.

- Что они с тобой сделали? – в темноте не было видно, но по голосу он догадался, что она плачет.

- Это не они. Один ублюдок решил, что может надо мной подшутить.

- И что ты сделал?

Сандор пожал плечами.

- Он… он жив?

- Меня не повесят, если ты об этом. Но, думаю, сир Бенедикт заставит меня заплатить ему круглой монетой.

Санса облегченно выдохнула, и отерла щеки краем рукава.

- Ты исчез, и не пришел вечером, как обещал. Я пошла искать тебя, а потом один из гвардейцев рассказал мне о драке. Так как же я не могла не прийти, когда мой муж в темнице?

- Ты пришла только потому, что я твой муж? – он заговорил тише, и напрягся.

- Да,.. нет. Нетолько. Я пришла, потому что испугалась за тебя.

- Нашла за кого бояться. Ничего со мной не случится от одной драки.

Санса пожала плечами в ответ – совсем по-взрослому, как будто не желая спорить.

- Так почему ты пришла, Пташка?

- Потому что ты мне нужен. И я… не хочу снова остаться одна.

…Нужен…нужен… нужен. Ее слова отдавались от стен эхом, и внутри Сандора, несмотря на холод и сырость, вдруг стало тепло. Пташка не лжет. Он ей нужен. Он сам, а не титулы, земли, деньги или корона.

- Спасибо – слово вылетело прежде, чем он успел подумать.

- За что? – ее голос тоже звучал тихо, она напряженно вглядывалась в его лицо.

- За то, что спасла мне жизнь тогда.

- Ты тоже спасал меня.

- Да. И…

- Эй, голубки! Время вышло. Миледи, вам пора уходить.

Последний раз торопливо сжав его руку, Санса ушла, подгоняемая гвардейцем. Сандор остался один. Но впервые в жизни он не чувствовал себя одиноким. Не замечая вони, он улегся на кучу соломы в углу, подгреб ее поближе к себе и крепко заснул.

========== Глава 2. Чужое наследство. ==========

Все пять дней, пока Сандор сидел в темнице, Санса ощущала себя одинокой. Как странно — они мало проводили времени вместе, мало разговаривали, и только последние пару недель начали делить ложе как муж и жена — но она уже успела привыкнуть к его присутствию, и теперь, когда она обедала в одиночестве, а вечером ложилась на свою половину кровати, то все время думала о том, каково ему есть плесневелый хлеб с водой и спать на гнилой соломе. Каждый день она приходила в темницу, надеясь его увидеть, и каждый раз боялась, что ее не пустят. Но было ли дело в том, что она была не просто пленницей, или в заступничестве леди Дорны или в негласном разрешении сира Бенедикта — ее пускали беспрепятственно, хотя и никогда не разрешали остаться надолго.

Пользуясь холодной погодой, она приносила пирожки и куски холодного мяса, завернув их в кусок темной ткани и спрятав под плащом — в тусклом свете факелов можно было незаметно протянуть сверток через решетку. В первый раз она почему-то ужасно смутилась — как будто она снова, как в детстве, стащила еду с кухни. Но, когда Сандор, увидев принесенное, тихо рассмеялся таким смехом, какого она раньше никогда не слышала, все смущение прошло, и она улыбнулась в ответ.

Пока он торопливо и жадно ел, она говорила. Санса не знала, чем заполнить тишину, и говорила обо всем подряд — о вышивке, о погоде, о леди Дорне, пересказывала шутки, услышанные за ужином и сплетни. У нее горели уши, ей казалось, что она болтает всякие глупости, но когда она однажды, окончательно смутившись, Санса оборвала себя, не закончив фразу, Сандор, до того молчавший, сказал:

— Почему ты замолчала? Продолжай чирикать, Пташка. Слушать тебя все равно приятнее, чем солдатский треп.

И она продолжила. Ее муж почти никогда не поддерживал разговор, но иногда вставлял сочные едкие замечания, которые показывали, что он ее все-таки слушал. Например, когда она пересказала ему, в каком свете сир Форли Престер представил их драку за ужином, Сандор хмыкнул и высказался так крепко и так метко, что, несмотря на всю недопустимость подобных слов в присутствии леди, Санса рассмеялась. Наградой ей стал взгляд Сандора — и в первый раз она не увидела в этих глазах ни тени прошлого гнева — наоборот, они блестели даже в темноте, и ей не захотелось отводить взгляд.

Пять дней спустя гвардеец разбудил его на рассвете, ткнув древком копья в зад.

— Вставай, Пес. Пора выйти из клетки, поразмять косточки.

Клиган сначала хотел от души послать его куда подальше, но сдержался — этот идиот не стоил его гнева. Он не стал медлить, быстро оделся, помочился в дыру в полу и и покинул это пропахшее гнилью, испражнениями и отчаянием место. Снаружи было так хорошо, что он сладко, с хрустом потянулся и почти с наслаждением подставил лицо холодному ветру. Пташка, должно быть, еще спит. Сейчас он отмоется от грязи и вони, заберется к ней в постель и отлюбит как следует, и пусть его маленькая жена не жалуется — эта мысль вызвала на его лице довольную кривую усмешку.

В спальне было тихо. Плотно закрытые ставни почти не пропускали слабый утренний свет, и предметы сливались в едва различимую массу. Но Клигану не нужно было света — двигаясь наощупь, он бесшумно разделся, подошел к постели, откинул одеяло и замер, разглядывая открывшееся ему великолепное зрелище. Пташка спала, лежа на спине. Одна рука лежала на животе, другая, согнутая в локте — у головы. Волосы разметались по подушке, тонкая ночная рубашка задралась выше колен. Не торопясь, наслаждаясь каждым мгновением, он скользил взглядом снизу вверх — от красивых длинных ступней к тонким лодыжкам, изящным икрам и стройным бедрам, к очерченному безупречным кругом животу и небольшим — пока еще — холмикам грудей, от ямки над ключицей к похожей на колонну шее, к подбородку, прихотливо изогнутым ярким губам, прямому носу, бровям, длинным ресницам, безупречно белому лбу… Внезапно со всей жуткой и сладкой силой на него накатило понимание, что это все это — красота, нежность, мягкость, тепло, свет, — все то, что он видел в Сансе Старк и что привлекало его — поначалу даже против воли — все это принадлежит ему. Он имеет на это право. Право трахать ее. Право ласкать ее. Право касаться ее так, как он никогда не позволял себе даже в самых тайных фантазиях.

Почему-то вдруг вспомнились его прежние шлюхи. Воспоминания были полустертыми, смутными. Свою первую он вспомнил еле-еле. Ему было тринадцать, и он получил свои первые деньги как оруженосец. Нескольких звезд хватило на то, чтобы поесть и выпить в дешевой таверне, а за две последних служанка поднялась с ним наверх в комнату с грязной подстилкой и, не раздеваясь, легла, раздвинув ноги. Когда Сандор стал выигрывать призы на турнирах, ему стали доступны бордели получше. В конце концов, в Королевской гавани он облюбовал себе один из них — средней руки, с чистыми постелями и нестарыми еще женщинами. В свободные вечера он приходил туда, методично напивался, потом выбирал любую из тех, кто крутился в общем зале, приходил в ее комнату, и, не дожидаясь, пока она разденется, поворачивал к себе спиной и делал свое дело. В этом борделе уже знали его вкусы, и потому ни одна из тех, кому он платил, не пыталась изображать удовольствие, стонать или ласкать его.

Клиган тряхнул головой и нахмурился. Стоит тут, как идиот, думает о шлюхах, одновременно пуская слюни на Пташку, а в голову лезет всякая муть и чушь из ее глупых песенок. Просто ему хочется потрахаться, только и всего. Но вместо того, чтобы грубо разбудить ее, он осторожно приподнял край подола и потянул его вверх. Пальцы касались ее теплой кожи, и с каждым дюймом ее наготы росло его возбуждение и нетерпение, но руки его двигались все медленнее. Наконец, он задрал рубашку чуть ли не до самой шеи. Санса спала — все так же сладко и невинно, явно не подозревая, что рядом с ней изнывающий от вожделения урод. Неожиданно для самого себя он наклонился и накрыл губами чуть выступающую косточку на бедре. И тогда она проснулась.

— Ты… — раздался полувздох-полушепот. Санса открыла глаза, и увидела его, склонившегося над ней. Мгновение спустя она заметила и свою ничем не прикрытую наготу, и его возбуждение. На щеки плеснуло жаром, но полутьма комнаты сделала это незаметным, и Санса, поняв, что отступать некуда, села в постели, чтобы снять с себя сорочку. Сандор тоже выпрямился. Какое-то время они просто рассматривали друг друга — молча, не двигаясь. Наконец, Санса — робко, как всегда — протянула руку и положила ему на грудь. Пальцы скользнули вверх, вниз, по плечам, потом по поджарому боку, по твердому животу — но тут она в смущении отдернула руку. Все так же, не произнося ни слова, он придвинулся ближе, и она покорно откинулась назад на подушки, притянула его к себе за плечи, приподнялась для поцелуя, согнула разведенные ноги в коленях и приняла его в себя, чуть-чуть подаваясь навстречу.

Это было не похоже ни на одну из их прошлых ночей. Санса больше не чувствовала боли — видимо, ее тело, наконец, привыкло к происходящему. Ее неловкость и неопытность почти не мешали ей, и она испытывала — нет, не то наслаждение, о котором они, бывало, с тайным предвкушением пополам со страхом шептались с Джейни — но что-то, что было ближе к нему, чем ее ощущения в первые дни. Они как будто меньше стали прятаться друг от друга — не боялись смотреть в глаза, она не думала все время о том, правильно ли себя ведет. Теплые волны словно прокатывались по ее телу, расходясь от низа живота, и каждая последующая была все сильнее и глубже. Наконец, она услышала хриплый стон и ощутила пролившееся внутри себя семя. Тяжело дыша, Сандор приподнялся на локтях, отодвинулся и лег рядом. Какое-то время они молчали, а затем он спросил:

— Пташка… тебе все еще больно, когда я тебя трахаю?

— Нет, милорд.

— Прекрати называть меня так.

— А что если не прекращу? — лукаво улыбнулась она.

— Тогда я покажу тебе, что такое не слушаться мужа.

— Как прикажете, милорд.

— Я же велел тебе прекратить называть меня лордом — голос Сандора зазвучал сердито.

— Простите, милорд.

Он приподнялся на локте и посмотрел на Сансу — она улыбнулась ему в ответ, и он понял, что она его поддразнивает. Санса улыбалась — ей давно не было так легко и хорошо. Почему она раньше не догадалась — улыбнуться, пошутить, рассмешить? Да, ее муж почти всегда держался угрюмо, но она же знала, что он способен оценить хорошую шутку — еще с тех пор, как он обозвал сира Бороса Блаунта «лягушкой в полоску». Санса не успела как следует додумать свою мысль, как вдруг Сандор обхватил ее за талию и втащил на себя, заставив оседлать его бедра, словно бока скакуна. Упираясь руками о его грудь, она приподнялась и поймала взгляд Клигана. Сейчас его глаза были похожи на грозовое небо, прочерченное молниями, и от его обнаженного и обжигающего взгляда по ее телу вдруг прошла странная волна — сладости, напряжения и смущения одновременно. Сердце забилось сильнее, кровь застучала в ушах, по спине побежали мурашки. Она хотела прекратить это странное состояние и в то же время желала окунуться в него целиком. Не в силах выносить это дольше, Санса напряглась, прикрыла грудь волосами и отвернулась, чувствуя, что краснеет. А спустя какое-то время почувствовала, как его руки спокойно приподняли ее, а мужское тело под ней отодвинулось. Когда она, наконец, осмелилась снова поднять глаза, Сандор уже лежал к ней спиной и как будто спал.

В паху у него все ныло от возбуждения, но куда сильнее неудовлетворенности была внутренняя боль. Да что он себе возомнил! Да, Пташка научилась терпеть его и не прятать глаз. Но как он мог даже допустить, что она когда-нибудь на самом деле захочет его, что она будет наслаждаться его ласками и будет отвечать на них не только потому, что ей так велит долг жены? Размечтался, урод. Помни кто ты есть. Не мечтай о том, чего тебе никогда не получить — ее любви и преданности. Ты — мужик, у тебя есть потребности, а она — женщина, которая может и должна их удовлетворять. Вот и все. А всю эту чушь про взаимную страсть и близость надо выкинуть из головы, или она убьет тебя быстрее, чем лихорадка от грязной раны.

Но надежда, которую он могучим усилием пытался уничтожить, не поддавалась, шептала тихим голосом где-то в уголке души — зачем ты врешь себе? Ты все равно будешь надеяться на то, что однажды добьешься ее. Все равно будешь искать в ее лице, глазах, движениях тела, вздохах ту искренность, тог огонь, который сжигает тебя, и который ты так жаждешь разделить с ней. Все равно будешь тосковать, ревновать ее ко всем и каждому и злиться, замечая ее холодность и сдержанность.

Санса не понимала, что произошло. Очевидно, что все дело в ней. Она что-то сделала не так, чем-то обидела его. Или не сделала чего-то, чего Сандор от нее ждал. Выходит, она плохая жена, ведь, будь она хорошей, муж был бы ей доволен. Даже такой муж, как Сандор Клиган. По телу снова прошел озноб — на этот раз от холода. Внезапно ощутив неуместность своей наготы, она натянула рубашку, стараясь не касаться его. Некоторое время спустя Санса поняла, что уже не заснет, и осторожно спустила ноги на пол, не решаясь позвать служанку, чтобы та помогла ей с одеванием, как обычно. Но все ее попытки не шуметь оказались тщетными — Сандор рывком почти выпрыгнул из постели, и тоже начал одеваться, стоя к ней спиной, торопливо и как-то озлобленно. Молчание — нехорошее, опасное — нарушалось только шорохом ткани и позвякиванием пряжек и застежек. Санса почти закончила одеваться, когда обнаружила, что не может сама затянуть шнуровку на спине. С внутренней дрожью она тихо спросила:

— Не поможете ли мне с платьем, милорд?

Тот посмотрел на нее как раньше — гневно, злобно, и усмешка скривила его рот:

— Что, Пташка, продолжаешь притворяться?

— О чем вы? — она растерялась. Оказывается, она уже успела отвыкнуть от злости и ярости в его глазах.

— Сама знаешь о чем. Можешь делать невинное личико сколько хочешь, но меня тебе не обмануть.

— Ми-милорд… — От обиды у нее на глаза начали наворачиваться слезы, подбородок задрожал. — Я не знаю, чем обидела или разозлила вас, но я не хотела этого…

Сандор отшвырнул в сторону не желавший застегиваться пояс и подошел к ней:

— Конечно же, Пташка не хотела. Пташка старалась быть милой и послушной, щебетать красивые слова, как ее учили. Вот только не нужно мне все это. Не нужна милостыня из чувства долга. Уж лучше так сдохнуть. — С этими словами Сандор вышел из комнаты, оставив ее растерянной и огорченной.

***

Он еще не успел как следует разогреться, когда подошедший слуга оторвал его от учений и передал приказ сира Бенедикта явиться к нему не мешкая. Сандор успел только стереть пот со лба и отдышаться — слуга стоял над ним с кислым видом, и это раздражало. Его сейчас все раздражало, и больше всего — сознание того, что он прав, но что при этом его правота каким-то образом неправая, потому что обижает и огорчает Сансу. И что делать с этим, он не знал.

В комнате стюарда было холодно, но еще холоднее держался он сам. Сир Брум ждал Сандора, стоя у окна, и заложив руки за спину. Всякий, вошедший в комнату первым делом видел его лысую голову с клочками седых волос и мясистый затылок, в который врезался воротник дублета. На звук шагов он обернулся и смерил Клигана неприязненным взглядом:

— А, вот и ты. Садись — он кивком указал на стул — есть разговор.

Сандор сел, куда сказали, а старый рыцарь принялся расхаживать туда-сюда, как будто не решаясь начать, но, наконец, заговорил:

— Твой брат умер.

Сандор на это промолчал и не изменился в лице, но невольно напрягся.

— А сир Киван в отъезде. Пока его нет, я в ответе за замок и земли Запада. — он быстро глянул на Клигана, то тот молчал, не понимая, куда клонит собеседник. — И мне нужно принять решение, и быстро.

— Так вы меня позвали посоветоваться?

— Не дерзи мне, Пес. Если тебе мало было темницы, так могу добавить. — Сандор хмыкнул и отвернулся, а сир Бенедикт сердито сплюнул на пол и продолжил:

— Ты понимаешь, о чем я? Земля Клиганов остались без хозяина. Ты — дезертир и не можешь быть наследником, но решать, кому ее отдать, должен Хранитель Запада. А пока за поместьем должен кто-то присматривать — собирать налоги, судить преступников и прочее. У меня здесь десятки рыцарей в подчинении — я мог бы послать любого. Но ни один из них не знает эту землю и ее людей так, как ты.

— У вас, как я вижу, от старости память стала дырявой, сир — прохрипел Сандор — я не был в Клиган-холле пятнадцать лет. Если я там кого и знал, вряд ли кто-то из этих людей еще жив.

— Все равно — ты для них свой, а любой другой человек будет пришлым чужаком, которому они не захотят подчиняться. В любом случае — это приказ, а не просьба. С отъездом не тяни — чтобы через час духу твоего здесь не было. Еду в дорогу возьмешь на кухне, я распорядился.

— Вот как, значит. Отправляете подальше — колко ответил Клиган.

— Подальше, да недалеко. С собой тебе дадут ворона — раз в три дня будешь присылать письмо, чтобы мы знали, что ты никуда не делся. Не вздумай сбежать — во второй раз тебя уже не помилуют, даже такой добрый человек как наш сир Киван.

— Хорошо — ответил Клиган, поднимаясь со стула — я потороплю жену, чтобы она не затягивала со сборами.

— Жену?

— Да, мою леди. Предупрежу ее, чтобы не тащила с собой кучу женского барахла.

Сир Брум, отошедший к столу с бумагами, поднял глаза и посмотрел прямо на Сандора:

— Ты разве не понял, Клиган? Едешь только ты один. Твоя жена остается здесь. Она все еще заложница короны. До тебя особо дела никому нет, а ее мне приказали беречь как зеницу ока.

— Что?

— Что слышал. Радуйся, что ей не запрещено тебе писать. А теперь избавь меня от своего присутствия, у меня и без того много дел.

Сандор шел по замковым переходам, кипя от злости. Надо было на прощание смазать сиру Бенедикту по его холеной красной роже. Вот, значит, как. Его прогоняют к Иным на кулички, как собаку, которая наложила кучу на хозяйский ковер, а его жена остается здесь — в тепле, холе и под присмотром леди Дорны и сотен красных плащей. Глаза начинало заволакивать привычной пеленой и ко времени, когда он отворил дверь их покоев, ярость — на сира Бенедикта, на Кивана Ланнистера, на мертвого Григора, на весь этот гребаный мир — почти достигла пика.

Санса сидела у окна с книгой в руках, но едва ли отдавала себе отчет в том, что читает, и при появлении Сандора подняла взгляд и встала — уже аккуратно причесанная, одетая и спокойная. Только красные опухшие глаза напоминали об утренней ссоре. Ее муж подошел к столу, резко схватил кувшин с вином, и, не удосужившись налить в кубок, стал пить прямо из горла. Две красные струйки стекали по углам его рта прямо на чистую тунику. Напившись и отдышавшись, он с размаху шваркнул кувшин на стол, и уставился на нее. Санса, все так же ничего не говоря, выжидательно смотрела на Сандора. Кажется, он до сих пор был зол — неужели на нее? Но как заставить его сказать, в чем дело?

— Все… все хорошо? — наконец, отважилась она заговорить.

— О да, Пташка. Все хорошо. Все просто охренеть как здорово и прекрасно. У меня для тебя новости — я уезжаю. Сир мать его за ногу Бенедикт отсылает меня в Клиган-холл. Я там буду стращать крестьян своей рожей и напиваться до бесчувствия, пока Ланнистеры не пришлют туда нового лорда. Ты должна радоваться — скоро я избавлю тебя от своего присутствия.

Между ними повисла тишина, полная невысказанных слов, но затем Сандор отвернулся и принялся доставать из сундуков вещи в дорогу, бестолково сваливая их в кучу на полу. Санса тихо подошла, и стала складывать их аккуратно, одна к одной. Наконец, все было закончено. Сандор сложил все нужное в седельную суму, выпрямился и огляделся, проверяя, не забыто ли что-то важное.

— Я вовсе не рада — она попыталась вложить в свой голос все что чувствовала сейчас — огорчение, страх одиночества, зажечь вновь тот маленький огонек, который, как ей показалось, горел между ними, а теперь почему-то погас.

— Кого ты хочешь обмануть, Санса? Если меня, то лучше не пытайся, а если себя, то только себе же делаешь хуже — голос Сандора звучал уже не зло, а устало и тоскливо.

— Нет, Сандор, я не лгу. — Санса пыталась говорить спокойно и твердо. — Я не хочу расставаться с тобой. Кроме тебя, у меня здесь никого нет. И ты знаешь, что это правда —

— Ну да, конечно. Ты еще скажи, будто тебе не противно.

— Что противно? — она опешила.

— Противно смотреть на меня. Противно трогать меня. Противно лежать подо мной. — Говоря это, он подходил все ближе, и в конце концов, с силой сжал ее плечи.

— Но это не так! — неожиданно открывшаяся ей мука в голосе Клигана поразила ее. — Я не смогла бы солгать, даже если бы и захотела. — Санса смотрела ему в глаза, пытаясь поймать его взгляд, и надеясь, что он увидит правду хотя бы в глазах, если не слышит ее в словах.

— Не могу — почти прошептал он, пытливо вглядываясь в ее лицо — в это — не могу, Пташка. Так не бывает.

Он был растерян. Внутренний голос твердил ему, что все это девичьи глупости, очередной самообман наивной девицы, начитавшейся рыцарских баллад. Но его тело, его руки помнили и другое. Он почти был готов поверить в безумную, глупую, отчаянную возможность, что она говорит правду, что Пташкой двигал не только долг, но что-то глубоко внутри мешало ему даже заговорить об этом. Он отпустил ее, схватил суму и уже был на полпути к двери, когда слова Пташки вонзились в него как пущенная из лука стрела:

— Не можешь — эхом повторила Санса. — А может быть, ты просто не хочешь? Ведь тогда можно до бесконечности жалеть себя и ненавидеть весь мир и меня заодно. — она сама испугалась того, что сказала, но сказанного было не вернуть.

— Ты… ты… как ты смеешь! — он повернулся к ней, но не двигался с места, тяжело дыша, как от боли. А в ней как будто прорвалась невидимая плотина сдержанности и хороших манер, и мутная река гнева, обиды и боли захлестнула ее с головой.

— Я твоя жена, Сандор — вот как я смею. Жена, которой ты никогда не говоришь о том, чего хочешь и о чем думаешь, — только и умеешь, что грозно смотреть. Я стараюсь в меру своих сил угодить тебе, но ты презираешь все то, что я могу и готова дать тебе. Ты то приближаешься и даешь мне надежду, то отталкиваешь меня, не думая, каково мне и заранее не веря мне. Я огорчилась тому, что ты уезжаешь, но, кажется, ты делаешь все, чтобы я начала радоваться этому. Так езжай — последние слова она почти выкрикнула — езжай, если твоя ненависть тебе дороже!

Сандор, подождав немного, резко развернулся и хлопнул дверью, так ничего ей и не ответив. Санса постояла какое-то время, а затем рухнула на кровать и разрыдалась — громко, отчаянно, горько.

========== Глава 3. Собачий закут ==========

Дорога вилась и изгибалась, теряясь вдали между каменистыми холмами, кое-где поросшими вереском. Копыта лошади сначала цокали по мощеной дороге, но затем камень сменился плотной, укатанной землей и звуки стали тише. Сандор позволил животному идти шагом, лишь изредка пресекая поползновения свернуть с дороги и начать объедать пожухшие кусты. Сам он почти не смотрел на дорогу, свесив голову на грудь и глубоко погрузившись в собственные мысли. Даже редкое карканье ворона, сидевшего в клетке, притороченной к седлу, не отвлекало его.

Мысли мужчины были невеселыми. Всю свою жизнь, начиная с двенадцатилетнего возраста, он делал то, что ему приказывали, и если он никогда не бывал счастлив, то, по крайней мере, почти всегда его это устраивало. Оруженосец, мечник, красный плащ, телохранитель принца, гвардеец короля — все это требовало от него подчиняться и хорошо делать свою работу, и он всегда справлялся с этим. До недавнего времени. Когда же эта жизнь — в целом устроенная, привычная и небедная — перестала его удовлетворять? Честный ответ не заставил себя ждать: когда он встретил Сансу Старк. Конечно, это произошло не сразу. Красивая милая учтивая девочка, которая, как и все, не могла смотреть ему в лицо — что в ней могло быть интересного? Что побудило его спьяну выболтать ей свою самую страшную тайну и надеяться, что она ее сохранит? А удержать ее от убийства Джоффри? Давать ей советы, тайком следить за ней, встречать и провожать, спасти ей жизнь во время голодного бунта, и наконец, когда его жизнь рухнула, прийти к ней в спальню за песней, а позже согласиться на этот странный невозможный брак?

Сандор больше не чувствовал себя человеком, которому достаточно выполнять приказы и служить любому хозяину, который бросает ему кость. Теперь он не был сам по себе, и отвечал не только за себя, но и за нее. И, будь его воля, он бы снова послал всех Ланнистеров в пекло и уехал, куда глаза глядят. Вместо этого он послушно тащится в место, которого бы предпочел не видеть до конца жизни, будет сидеть там и делать что приказано — чтобы снова увидеть свою жену.

Ее прощальные слова и гневный взгляд до сих пор преследовали его, порождая в душе смятение и хаос. Одна его половина твердила, что все это глупость, чушь, хрень полная, что Пташка лжет и выдумывает то, чего нет и не может быть, даже если сама верит в эту ложь. Другая, о существовании которой Сандор не подозревал до того дня, когда они стали мужем и женой и Пташка из далекой, прекрасной и недостижимой мечты вдруг стала живой женщиной рядом с ним, твердила иное. То, что внутри него так отчаянно нуждалось в любви и ласке, так жаждало ее, так же неистово желало поверить в искренность ее слов и дел. Эти половины рвали его на части изнутри, и на этот раз он уже знал, что ни вино, ни хорошая драка, ни резвая шлюха — ничего из того, чем он пользовался раньше для укрощения внутренних бурь — ему не помогут.

Его ум снова обратился к Клиган-холлу, чтоб ему провалиться. Покидая замок много лет назад, он пообещал самому себе, что никогда не переступит его порога, и вот теперь собирается нарушить это обещание. Сир Бенедикт, несомненно, по приказу своего господина, велел ему прислать ворона не позже, чем на третий день после отъезда, а значит, Сандор должен поторапливаться, если не хочет, чтобы за ним послали в погоню отряд красных плащей. Клиган прекрасно понимал, что сам он по себе — фигура слишком незначительная, чтобы тратить на него людей, но он хорошо изучил нрав Ланнистеров и понимал, что его наказание превратят в урок для предателей. Впервые он порадовался, что Старый Лев издох — будь лорд Тайвин жив, Сандор давно бы уже гнил в земле. Прежде бы его это не очень взволновало — Клиган всегда знал, что умрет, а раньше или позже, было не так важно. Но теперь у него была Пташка и он вдруг понял, что не думает о смерти с прежним безразличием.

Санса… Иногда ее душа казалась ему открытой книгой, которую он читает страницу за страницей, но чаще она походила на драгоценную, искусно сделанную шкатулку с секретом, которую нельзя взломать, а открыть можно только тем ключом, который мастер изначально сделал для нее. Ее молчаливость выбивала его из колеи, ее неизменная вежливость раздражала и заставляла чувствовать себя чужим, их семейная жизнь — если это можно было так назвать — была для него полной неразберихой, но, несмотря на это, его продолжало тянуть и тянуть к ней. Что-то внутри него, несмотря на его злость, упрямство, нежелание верить в лучшее, раз за разом не давало ему отвернуться окончательно и оставить глупую надежду. За размышлениями он не заметил, как стемнело и похолодало — надо было устраиваться на ночлег, а завтра прибавить ходу — спать второй раз на начинающей промерзать земле Сандор совершенно не хотел. Почти не думая о том, что делает, он привычными движениями расседлал и привязал лошадь и разбил маленький лагерь.

***

Утро следующего дня выдалось дождливым, от чего настроение Сандора стало еще хуже. Чем ближе он подъезжал к родовому замку, тем мрачнее становилось его лицо, и резче — движения. Он раздраженно покрикивал на лошадь и орущего ворона, резко дергал поводья и долго ругался, когда вино в мехе закончилось. Места вокруг уже были знакомые — он пересек невидимую границу, отделявшую лен Клиганов от земель Утеса, и теперь каждый камень, дерево и ручей напоминали ему о прошлом — том прошлом, с которым он надеялся распрощаться навсегда. Но гребаные боги со свойственным им извращенным чувством юмора снова ткнули его туда носом. С каждым шагом лошади тяжесть в душе и горечь во рту становились все более явственными, а желание развернуться и скакать во весь опор одолевало его все сильнее. Только мысль, что, сбежав, он потеряет любую возможность увидеть свою маленькую жену еще раз, удерживала его от этого.

Наконец, уже ближе к вечеру, он въехал в деревню около Клиган-холла. При виде вооруженного всадника с вороном в клетке люди высыпали на улицы — кто-то снимал шапку, кто-то неловко кланялся. Без сомнения, они его узнали — даже те, кто никогда не видел его лица. Сандор смотрел на них, стараясь ничем не выдавать бушевавших в нем чувств — смеси тоски, злости и странного удовольствия, которое вызывали в нем эти люди и это место. Клиган-холл — башня, флигели, хозяйственные постройки, окруженные стеной и рвом с подъемным мостом — встал перед ним во весь рост. Сандор остановил лошадь и оглядел ворота и стены. Никто не встречал младшего Клигана у ворот. Никто не ждал его здесь. Но мост, тем не менее, был опущен, и подковы прогрохотали по крепким доскам. Сандор постучал кулаком по запертым воротам. Ответом была тишина. Он постучал еще раз, более настойчиво, а затем заколотил изо всех сил. Наконец, загремел засов и створа медленно приоткрылась. Из небольшой щели выглядывал щуплый невысокий человек в сером с мейстерской цепью на шее. Какое-то время он молча смотрел на Сандора, а потом, будто спохватившись, поклонился:

— Лорд Сандор?.. Простите, мы не ждали вас так скоро.

— И поэтому продержали меня столько перед запертой дверью?

— Простите еще раз. Слуги не знали, что делать, а я спал после обеда. Добро пожаловать домой, лорд Клиган.

«Я не лорд» — едва не вырывалось у него, но он вовремя осекся — для этих людей он лорд, и на время, что он здесь, для него же будет лучше, чтобы так они и продолжали думать. Кивнув мейстеру, он въехал в ворота и услышал, как они со стуком закрылись за ним — будто ловушка захлопнулась. Доехав до середины утоптанного двора, Сандор спешился, ожидая, что конюх подойдет принять у него лошадь, но вокруг было безлюдно и довольно грязно. По углам валялась грязная солома и какая-то ветошь, дверь в башню осела и потрескалась, на всем лежала печать запустения. И запах — разлитая повсюду вонь. Здесь пахло гнилью, ненавистью и смертью.

Мейстер остановился в полушаге сзади, очевидно, ожидая приказаний. Сандор обернулся к нему:

— Где все? Слуги моего брата — где они?

— Кхм, милорд… Как бы вам сказать…

— Прежде всего, как твое имя, мейстер?

— Леннарт, милорд.

— Не темни, Леннарт. И не лги мне — пожалеешь. — Тот нервно сглотнул, и, аккуратно отводя глаза, затараторил:

— Когда сир Григор уехал в последний поход на Речные земли, здесь оставались все. А потом — сир не вернулся, началась война, кастелян заболел животом, я не смог вылечить его… А слуги… понимаете, милорд… я тут недавно, человек чужой, не мог им приказывать…, а сир все не возвращался… зато позже пришли они… — тут он совсем смешался и замолчал.

— Кто пришел?

— Люди сира Григора — тихо ответил Леннарт, пряча глаза.

— Какие люди? Солдаты Ланнистеров?

— И они тоже — голос мужчины стал еще тише — Но во главе их были Бравые ребята.

— И что же они сделали, эти Бравые ребята?

— Я… я не могу сказать…

— Еще как можешь. Говори.

Тот судорожно вздохнул, и, ломая пальцы, начал рассказывать. Тех, кто после смерти Варго Хоута добрались до Клиган-холла, было немного, но даже они успели навести ужас на всю деревню. Сандор слушал о женщинах с отрезанными грудями и изнасилованных мальчиках, о забитой потехи ради скотине и людях, которым за дерзкие взгляды выкалывали глаза, а за отказ отдать деньги, еду или молодую свежую девушку отрубали руки и ноги. Ребята уверяли, что действуют с разрешения Григора Клигана, и что замковая челядь должна их слушаться. Слуги сбегали один за другим, мейстер просиживал целыми днями у себя в комнате и дрожал от страха, выходя по ночам чтобы облегчиться и схватить на кухне объедки, остававшиеся после пиршеств дезертиров. К счастью, продлилось это недолго. Съев и выпив все, что можно было, наемники заскучали. Начались стычки, ссоры, быстро переходившие в драки и поножовщину. В конце концов, отряд разделился: больше половины ушли грабить другие места, остались пятеро. Неделю назад после пьяной драки двое подрались из-за женщины…

-… и мы похоронили их на окраине деревни, милорд — закончил мейстер, переводя дыхание.

— А где остальные трое? — спросил Сандор.

— Они на охоте, милорд. Уехали на рассвете, и, боюсь, скоро вернутся…

Сандор повел затекшими от долгой дороги плечами. Трое опасных отморозков без страха, упрека и мозгов. Он с ними справится — но насколько легко? Он устал и голоден, у него не самый лучший меч, и, в отличие от них, он уже не помнит достоинств и недостатков места, в котором ему предстоит драться. В любом случае, времени у него мало.

— Отведи меня в большой чертог — приказал он Леннарту. Потом раздобудь что-нибудь поесть и выпить, а после этого иди к себе и не вылезай, пока не скажу. В замке есть слуги?

— Да как же вы… да, есть — одна женщина-стряпуха, девчонка для черной работы и мальчишка на побегушках.

Сандор кивнул.

— Вели, чтобы спрятались тоже. — Леннарт поднял на глаза и увидел, как на жутком уродливом лице нового лорда расцветает хищная усмешка. И мейстер решил не спрашивать, как Пес убьет этих троих — если он хотя бы вполовину так страшен, как сир Григор, да рассудит его Отец, то они покойники.

Двое мужчин быстрым шагом пересекли двор и вошли в чертог на первом этаже башни. Сандор, как это всегда бывало перед боем, отбросил в сторону все лишние чувства и мысли, и сосредоточился на том, чтобы вспомнить расположение комнат и лестниц. Справа — оружейная, слева — дверь в винный погреб и подвал, где спали слуги и ополченцы, а вот и зал. Большим его, конечно, назвать было нельзя, но башню строил его дед, и ему после домика рядом с псарней она должна была показаться внушительным зданием.

Внутри несколько факелов в железных кольцах давали больше чада, чем света, но даже в этой полутьме Сандор увидел, насколько грязен был зал, который он помнил чистым и выскобленным. Он отмечал все — горы обломков стульев, столов и скамеек, сваленных в углу у очага — туда можно оттеснить врага и затруднить его движения; гнилой тростник на полу — кто-то может удачно на нем поскользнуться, свободное пространство перед столом — там все трое смогут его атаковать. Клиган прошел к столу и уселся на старый, но еще крепкий резной стул — место лорда. Снял плащ, перевесил поудобнее кинжал и, нахмурившись, воззрился на мейстера. Тот спохватился:

— Я пойду на кухню, милорд. Пришлю к вам мальчика с какой ни на есть едой. Вы уж не побрезгуйте, времена сами знаете какие. — Продолжая бормотать в том же духе, он вышел, а Сандор вытащил меч из ножен, тщательно осмотрел лезвие — смазано, заточено, начищено, но все же это не та добрая сталь, что была у него в Королевской гавани. Потом положил его на колени и стал ждать. Желудок урчал от голода, во рту было сухо, струна внутри становилась все туже. Он не боялся своих противников, не боялся смерти, но почему-то мысли о Пташке, рыдающей над его телом, были одновременно и мучительными и сладкими. Довольно скоро дверь отворилась, и вошел немытый мальчишка лет двенадцати с оловянным блюдом, на котором лежали куски черствоватого хлеба, немного сыра и мосол с кусочком мяса. В другой руке он нес кружку с элем, оказавшимся на поверку жидковатым, но и на том спасибо. Клиган кивком отпустил дрожавшего от страха слугу, и тот, едва закрыв за собой дверь, припустил по коридору. Сандор наскоро поел, в несколько глотков осушил кружку, а затем положил меч на колени и стал ждать.

Ждать ему пришлось недолго. От дверей послышались голоса, хохот, чьи-то выкрики. Наконец, опустившаяся створка проехала по полу, и в чертог вошли трое. Они переговаривались и смеялись, и не сразу заметили мужчину за столом. А Сандор изучал их, положив одну руку на эфес меча, а другой готовясь достать кинжал и-за пояса. Наконец, один из них — высокий широкоплечий детина в ободранном алом плаще — заметил его.

— Эй, парни, смотрите-ка — у нас гость!

— Это что еще за хрен такой? — добавил лиссениец с грязными белыми космами.

— Я — это твоя смерть, ублюдок, — негромко подал голос Сандор, вставая из-за стола.

Третий из вошедших, заросший курчавой бородой иббениец с тяжелым боевым топором пригляделся к Сандору и ответил товарищу:

— Ты что, последние мозги выблевал? Это же брат сира Григора.

— Добро пожаловать домой, милорд — с издевкой добавил алый плащ. Хорошо ли ваша милость добралась до места? Не натерли ли седлом свой благородный зад? Довольны ли слугами и угощением? — говоря это, все трое приближались к нему.

— Буду доволен, когда освобожу замок от вашей вони.

— Ну это мы, ваше лордство, еще посмотрим. Слыхали мы, как ты драпал от Черноводной, поджав хвост, и как тебя за это высекли при всем честном народе.

Сандор не стал отвечать и ринулся вперед. Иббениец швырнул в него топор, но Сандор вовремя отклонился, и оружие со звоном глубоко вошло в тяжелую столешницу. Тогда он попытался прыгнуть Псу на спину и задушить, но получил быстрый удар кинжалом в ключицу и ногой в пах. Сандор отбивался одновременно от лиссенийца и солдата. Наемник все-таки достал его, полоснув коротким мечом по ребрам — Сандор как раз вонзил меч в живот бывшего красного плаща, и на то, чтобы вытащить туго вошедший клинок, ушло какое-то время. Лиссенийцу он дал подножку и вонзил меч ему в живот, а потом добил иббенийца, перерезав ему горло.

Сандор стоял, тяжело дыша и приходя в себя. Приступ ярости, во время которого его покидали все мысли, он становился единым целым со своим оружием, отступал, к нему возвращались ощущения — ему было жарко, он вспотел, в воздухе витал запах свежей крови, перемешанный с запахом гнилой соломы. Бок саднил, шея, сдавленная могучими руками иббенийца, болела, руки и ноги наливались свинцовой тяжестью. Вытерев меч и кинжал о края одежды убитых, он убрал их в ножны, и вышел из зала. Слуг он нашел на кухне, мейстер был там же.

— Все кончено — хрипло проговорил Клиган. Кухарка — тощая женщина с красными руками, облегченно выдохнула и принялась кланяться, бормоча слова благодарности. Мейстер только и знал, что руки ломать, а мальчишка не сдержался и спросил:

— Вы убили их, милорд?

— Да. Отправил в пекло.

Глаза мальчика расширились, и он посмотрел на Клигана с восхищением, от чего он почувствовал себя странно — еще никто не смотрел на него так — как на героя? Или даже… рыцаря? Чтобы избавиться от странных мыслей, он тряхнул головой и коротко приказал убрать тела и похоронить там же, где и остальных наемников. Кроме этого, он велел убрать гнилую солому из зала и вымыть пол. На последних словах Сандор не смог сдержать зевка, и мейстер торопливо предложил проводить его в спальню. Он шел за Леннартом по коридорам и лестницам, но, когда тот распахнул перед ним дверь комнаты, с Сандора слетела всякая сонливость: это была спальня его отца. Нет. Не отца. Григора. Он тупо смотрел на широкую кровать с грязными, давно не стираными простынями, на облезшие меха, на развороченные сундуки с одеждой и погасший очаг. Ненависть душила его железными руками, черные удушливые волны злости и боли ослепляли и оглушали, не давали мыслить связно. Скованный по рукам и ногам нахлынувшими на него чувствами, Сандор не мог пошевелиться — ноги словно приросли к полу, руки судорожно сжались в кулаки, на шее вздулись жилы. Вздумай мейстер сейчас сказать хоть слово, он избил бы его до полусмерти. К счастью, он молчал. Прошло немало времени, прежде чем его немного отпустило, и к Сандору вернулась способность думать и говорить. Он открыл рот, и, роняя слова будто камни, выдавил:

— Сжечь здесь все.

А после этого развернулся и, не глядя, пошел прочь от покоев лорда.

Ноги сами привели его туда. Маленькая комната на самом верхнем этаже башни. Как и везде в замке, здесь было пыльно и виднелись следы запустения, но, по крайней мере, здесь не было вони и мусора. Узкая короткая кровать с темно-серым пологом. И небольшой комод для одежды. И низкий стол с маленьким стульчиком. Все казалось таким маленьким — и таким детским. Сзади раздалось осторожное покашливание. Оказывается, мейстер незаметно успел последовать за ним и теперь смущенно топтался в дверях, ожидая приказаний. Сейчас его присутствие раздражало Сандора, но одновременно с этим, напоминало о чем-то важном. Ах, да. Ворон, письмо, сир Бенедикт. Он обернулся:

— Принеси мне пергамент, чернила и перо, мейстер. И забери ворона, он остался во дворе в клетке. Отправишь мое письмо и не вздумай читать, иначе…

— Что вы милорд, как можно — замахал руками Леннарт в ужасе — я не посмел бы.

— Срать я хотел на то, что бы ты не посмел. Делай, что сказано.

— Конечно, милорд. Будет исполнено.

Вскоре он остался наедине с собой и чистым куском пергамента. Сандор давно не держал в руках перо, и после нескольких попыток, первый лист пришлось смять и выбросить. Но на втором он нацарапал вполне пристойное короткое письмо, которое должно было удовлетворить кастеляна Утеса и уверить его в том, что бывший дезертир теперь верен и послушен. Мейстер не поленился принести ему свечу и небольшой кусочек черного сургуча, и даже печать нашлась — три оскаленные гончие.

Сандор оторвал полоску с письмом, свернул, запечатал и уже привстал, чтобы отнести письмо Леннарту, нотут его словно окатило холодной водой — Пташка. Не должен ли он написать и ей? Они расстались в ссоре. А если она не ждет от него писем? Или ей следует написать первой и помириться с ним? Но она узнает о письме — леди Дорна уж точно проболтается. И что тогда? Ведь это ради нее он здесь все это терпит. Сандор вновь сел за неудобный для взрослого мужчины столик, и положил перед собой чистый лист. Но слова не шли на ум. Можно не сомневаться, что его письмо прочитают, прежде чем отдать Сансе. Значит, никаких признаний, откровенностей и уж тем более нежных слов. Несколько раз он начинал, и бросал на пол смятые листки, время от времени ходил по комнате, пиная ногой скомканный пергамент, лохматил рукой волосы, хмурился, грыз перо, и в припадке злости на себя едва не швырнул чернильницей в стену. Наконец, терпение Клигана истощилось. Он сел, схватил последний чистый пергамент, ткнул пером в чернильницу и быстро написал несколько строк. Не перечитывая, запечатал второе письмо так же, как и первое, отнес в комнату мейстера и проследил за тем, чтобы ворон улетел без промедления. Тем временем мальчик и девочка притащили в комнату Сандора самый чистый из шерстяных тюфяков, одеяло, подушку, и разожгли огонь. Ложась спать — усталость взяла, наконец, над ним верх, Сандор усмехнулся — вот уж точно не так он представлял себе первый день в родовом замке.

========== Глава 4. Новая жизнь ==========

Санса не знала, сколько прошло времени, прежде чем она смогла полностью успокоиться. Рыдания то отступали, то накатывали вновь, и тогда она не могла сдержать слезы и вновь начинала плакать. Наконец, ей удалось привести себя в порядок, и очень вовремя — подошло время ужина. В Большой зал Кастерли Рок она спустилась аккуратно одетая и причесанная, и горе ее выдавали только красные опухшие глаза — но с этим Санса ничего поделать не могла. Стараясь держаться ровно и учтиво, в обычной своей манере, она села на положенное ей место рядом с Жанеей Ланнистер. Взгляд привычно метнулся на тот конец стола, где обычно сидел Сандор — но там даже не было пустого места, промежуток заняли другие мужчины. Грудь вновь болезненно сжало чувством, которое она не могла вполне описать, и только усилием воли она сохранила спокойствие. Опустив глаза вниз, Санса принялась за еду.

Но ее испытания только начались. Не успела она утолить первый голод, как ее соседка наклонилась к Сансе и тихо, незаметно для всех проговорила:

— Что-то вы слишком спокойны, леди Санса. Неужели разлука с мужем вас не огорчает?

— Леди не пристало показывать свои чувства на людях. И, хотя, я, как всякая верная жена, опечалена нашей разлукой, но, как всякая верная слуга короны, должна подчиняться приказам милорда Десницы.

— Хороший ответ, миледи — Жанея наклонилась еще ближе, так что Санса ощущала ее дыхание. — Но ведь неизвестно, как надолго уехал Клиган — можете ли вы поручиться за себя, что не поддадитесь искушению…

Санса отпрянула:

— Что вы имеете в виду, леди Жанея? — вопрос прозвучал громче, чем следовало, и на них заозирались. Санса поспешно вернулась к еде, а девица Ланнистер с довольной улыбкой выпрямилась на стуле.

Сосредоточиться на ужине Сансе так и не удалось. Всегда любимая ей тушеная оленина вставала поперек горла, вино казалось прокисшим, а хлеб — наоборот, безвкусным. Чуть позже она заметила, что от Жанеи исходит какой-то странный запах — не похожий на запах пота, немытого тела или залежалого платья — нет, это был сладковатый аромат, наводящий на мысли о тлении и смерти. Этот запах забивался в ноздри, перекрывая все остальные, и постепенно он стал вызывать у Сансы тошноту. Едва дождавшись, когда леди Дорна встала, она поднялась вместе с ней, пробормотав извинения, почти бегом поспешила в свою комнату.

Там, не дожидаясь служанки, Санса быстро разделась, дрожа, как в лихорадке, и забралась в постель, надеясь в тепле и уюте побыстрее заснуть. Но сон, как назло, не шел к ней. Без Сандора их широкая кровать казалась пустой и холодной — оказывается, она уже привыкла к его теплу каждую ночь, и теперь тщетно подтягивала к себе ледяные руки и ноги, пытаясь согреться. Наконец, спустя час ее стошнило — к счастью, Санса успела добежать до нужника. После этого ей сразу стало легче, и она легко и быстро погрузилась в сон.

На следующее утро она проснулась от того, что Герта легонько трясла ее за плечо:

— Миледи… леди Санса… просыпайтесь.

Санса с трудом разлепила тяжелые веки. Сон отпускал неохотно, удерживал в своих мягких объятиях, больше всего ей хотелось опустить голову на подушку и спать, спать, спать. Но надо было вставать, одеваться, идти завтракать и держаться так, как будто ее сердце не болит от тоски и обиды.

— Герта? — сонным голосом произнесла Санса, приподнимаясь на локтях. — Что, уже время завтрака?

— Нет, миледи, время к полудню. И вы проспали больше суток.

С Сансы тут же слетел весь сон. Как она могла проспать так долго? Что скажет леди Дорна? Преодолевая сонливость, она спустила ноги на пол и принялась торопливо нашаривать ступнями башмачки.

— Обо мне спрашивали? Почему ты не разбудила меня раньше, Герта?

— Леди Дорна велела не тревожить вас. Она сказала, вам-де за ужином стало нехорошо, так лучше уж дать вам поправиться. А теперь, когда вы проснулись, я принесу вам что-нибудь поесть и скажу хозяйке, что вы совсем здоровы. Это теперь куда как важно — добавила служанка ни с того ни с сего.

Санса бросила на нее взгляд — на лице горничной играла лукавая улыбка, делавшая ее особенно привлекательной.

— О чем ты говоришь?

— Да так, миледи, ни о чем. К слову пришлось. Так что вам подать на завтрак? Овсянки? Или вареных яиц? А может быть, хлеба с маслом или пирожков с вареньем? Что прикажете, то повар для вас и сделает — леди Дорна велела ничего не жалеть.

Санса задумалась на минуту. Желудок громко требовал еды, но чего ей хотелось, она и сама не знала, и поэтому выбрала наугад:

— Принеси мне овсянки, бекона и свежего молока. А потом поможешь мне с платьем и прической.

Герта убежала выполнять приказание, а Санса, наконец, поднялась с постели. Сонная слабость еще не до конца оставила ее, и голова кружилась. Кроме того, все запахи ощущались как будто острее и немного не так, как обычно. Наверное, действительно, дело было в ужине, а может быть, в злом языке Жанеи Ланнистер, а может быть, и в том, и в другом. При воспоминании о чужом жарком шепоте около ее уха, Сансу передернуло от отвращения. Сначала дочь сира Кивана ей даже нравилась, потом начала раздражать, а теперь — и пугать. Санса для нее — игрушка, предмет зависти и неприязни одновременно, и Жанея может незаметно для остальных мучить ее столько, сколько ей заблагорассудится, зная, что пленница не будет жаловаться. Хоть бы уже родители побыстрее нашли ей мужа!

В солярии ее встретили две улыбки — приветливая леди Дорны и недобрая — леди Жанеи. Поприветствовав Сансу, хозяйка кивком указала на место рядом с собой, и улыбнувшись еще шире, протянула свернутую в трубочку полоску пергамента.

— Надеюсь, вам уже лучше, дорогая Санса. Возьмите, это должно укрепить ваш дух и тело.

Санса взяла письмо и села. Печать на письме, разумеется, была взломана. Кто мог ей написать теперь, когда никого из ее родных не осталось в живых? Разве что леди Маргери? Но она забыла о своей подружке, как только оказалось, что Санса не сможет выйти за ее брата Уилласа… И Маргери вряд ли стала бы запечатывать свои письма черным воском с тремя гончими.

У нее перехватило дыхание: Сандор. Это письмо от него. Он написал ей — написал, хотя она и не просила об этом, несмотря на то, как плохо они расстались! Сердце забилось чаще, а дыхание участилось. Ее пальцы немного дрожали, и Сансе потребовалось время, чтобы вчитаться в неровные, неразборчивые строки. Письмо было немногословным и сухим, но она была рада и этому:

«Санса,

Я в Клиган-холле, жив и здоров. Здесь нет слуг и развлечений, зато холодно, полно мусора и вони, и тебе здесь вряд ли понравится. У меня много забот, так что длинных писем не жди, а лучше пиши сама и береги себя.

Сандор Клиган».

Перечитав короткое послание несколько раз Санса свернула пергамент и убрала в рукав, чтобы в тишине своей комнаты еще раз взглянуть на письмо и написать ответ. Ее обида на мужа еще не прошла, и ей было бы легче, напиши он что-нибудь ласковое и нежное. Но она понимала, что Сандор Клиган — не тот человек, который будет писать длинные письма, полные сложных оборотов, изысканных комплиментов и признаний в любви. Он не рыцарь из песни, и даже вообще не рыцарь. Но все же она была рада этой весточке сильнее, чем могла себе признаться. Три строки на полоске пергамента стали связующей нитью между ними.

Думая обо всем этом, она с трудом отвлекалась на всегдашнюю болтовню леди Дорны, зато ей удавалось не обращать внимания на жадно-любопытные взгляды Жанеи. Наконец, она не выдержала и спросила:

— Что пишет вам супруг, леди Санса?

— Ничего особенного, леди Жанея. Боюсь, у Сандора нет времени на длинные письма.

— И в двух строчках можно порадовать жену, не так ли?

— Верно. Я рада этому письму.

— Ну разумеется вы рады! — Дорна Ланнистер всплеснула руками — Помню, когда я была молода и мы только поженились, сир Киван куда-то уехал по поручению лорда Тайвина, так я места себе не находила, пока не получала от него известий, и каждое письмо берегла. Вы поступаете как хорошая жена, леди Санса, я начинаю думать, что ваш муж не заслуживает такого счастья.

Санса испуганно вздрогнула. Что она имеет в виду? Неужели их каким-то образом собираются разлучить, а ей найти другого мужа? Нет, невозможно. Она жена Сандора по сути и по закону, они связаны клятвой, данной богам. Но успокоиться не удавалось — слова сира Бриндена, сказанные во дворе септы, гвоздем засели в ее памяти и подтачивали ее из без того хрупкую веру в правильность сделанного выбора.

— Вы так побледнели, миледи — Санса заметила, что леди Дорна склонилась к ней — хорошо ли вы себя чувствуете? Может быть, вам стоит пойти к себе и снова лечь?

— Нет-нет, леди Дорна. Благодарю, я чувствую себя хорошо.

— Вот и славно, дорогая. Не зря я сегодня поставила свечу Кузнецу за вас.

Прошло два или три часа. Леди Дорна как всегда продолжала щебетать, а Санса старалась поддерживать беседу, не забывая о рукоделии, но ей это давалось нелегко. В конце концов, она попросила разрешения поужинать у себя, и как только ее отпустили, поспешила в свою комнату. Сейчас Сансе никого не хотелось ни видеть, ни слышать. Ей нужно было побыть наедине со своими чувствами и мыслями. Она долго сидела в кресле у огня, перечитывая письмо, будто надеясь увидеть между строк некое тайное послание. Герта принесла ужин, потом унесла посуду, нагрела ванну и помогла Сансе раздеться, вымыться и расчесала на ночь волосы. Обычно болтливая, в этот вечер девушка молчала, и Санса была ей за это благодарна.

Наконец, уже перед сном, она села за стол, положила перед собой чистый лист заморской бумаги, перо, чернила, и задумалась об ответе. Ее письмо прочитают, в этом можно не сомневаться — а значит, придется скрывать то, что она хочет сказать на самом деле, и надеяться, что Сандор сможет догадаться. Письмо заняло у Сансы немало времени, ей пришлось выбросить несколько черновиков, но, в конце концов, все было готово. Перечитывая его, прежде чем запечатать, Санса удовлетворенно улыбнулась — как знать, может быть, эта переписка примирит их скорее, чем разговор лицом к лицу, и поможет обоим лучше понять друг друга на расстоянии. В ту ночь она спала мирным глубоким сном без сновидений.

***

День выдался холодный, ветреный, но сквозь тучи иногда проглядывало солнце. Сандор в полном одиночестве завтракал в большом зале. От усилий, которых требовало пережевывание перезрелой репы, уже начинало ломить челюсти, да и мучиться животом ему придется как пить дать. Впрочем, жаловаться нечего, хорошо, что в замке и деревне вообще осталась хоть какая-то еда.

При свете дня замок выглядел более грязным и запущенным, чем в его первый вечер здесь. Вчера они с Леннартом осмотрели все кладовые, а потом мейстер уже без него обошел каждый деревенский дом и записал, сколько кто может отдать из припасов. Положение в Клиган-холле было не ахти. Пшеницы осталось мало, овса и того меньше, ячмень остался только посевной. Мясо дезертиры съели все, до последней курицы, а значит, в деревне теперь не было ни яиц, ни молока, не говоря уже о вине, фруктах и сыре. В кладовых у временного лорда была только репа да лук — и то, что запасов этих хватило бы до конца зимы, Сандора нисколько не радовало. Григор, чтоб его в пекле сгноили, даже не подумал позаботиться о еде, дровах, хворосте и всем остальном. А теперь всем этим придется заниматься ему, Сандору. Да уж, не хотел он тратить свои турнирные деньги, но ничего не поделаешь, иначе он здесь умрет с голода.

Больше всего его злила не необходимость думать обо всей этой хрени, а то, что, как бы он ни старался, эта земля все равно достанется кому-нибудь другому — надушенному лорденышу, домашнему рыцарю, который сумел выслужиться или младшему сыну, который приедет сюда на все готовое, а его, законного наследника, вышвырнут пинком под зад. Так какой толк делать хоть что-то? Не проще ли купить несколько бочек вина в Ланниспорте и напиться до бесчувствия, до отупения, до того, что перестаешь ощущать тепло, холод, ход времени и собственное тело? Так, по крайней мере, он не будет чувствовать ни злости, ни одиночества, ни тоски.

Его мысли прервало неловкое покашливание. Мейстер стоял в дверях, и от одного его вида — смущенного и виноватого — репа встала комом в горле.

— Прошу прощения, что прерываю вашу трапезу, милорд. Вам письмо.

— Давай сюда.

Леннарт мелкими шажками приблизился и протянул Сандору свиток. Интересно, от кого оно? Сир Бенедикт отзывает его назад? Или решил порадовать очередными приказами, в случае невыполнения которых голову Клигана насадят на пику? Письмо было запечатано знакомой печатью из красного сургуча со львом, но, когда Сандор развернул бумагу и начал читать, то почувствовал, как губы растягиваются в неуместной улыбке, и с трудом подавил ее. Дочитав письмо, он свернул его и сунул за пазуху дублета, после чего кивнул мейстеру, отпуская его, и вышел из зала.

Он шел по двору, и не сразу заметил, что насвистывает какую-то глупую песенку, то ли «Медведя и прекрасную деву», то ли что-то еще. Во дворе мальчишка-слуга чистил и драил, сгребая мусор и лошадиный навоз, и Сандору стоило больших усилий не улыбнуться ему, хотя губы уже покалывало от попыток сдержаться. И странное дело — день как будто стал светлее, а свежий воздух приятно обдувал лицо.

В конюшне было тихо, тепло, и чисто. Немного пахло сеном, соломой и лошадьми. Сандор рассеянно потрепал лошадь по морде и уселся на сваленные комом в углу старые попоны. Он ощущал себя странно, и это заставило его спрятаться здесь ото всех с кусочком бумаги. Он достал письмо из-за пазухи и перечитал, теперь улыбаясь уже во все лицо, благо тут никто не мог его увидеть:

«Дорогой супруг,

Благодарю вас за присланное письмо и за известия о вашем здоровье. Исполняя вашу просьбу, пишу вам в ответ. Я здорова и всем довольна, и ничто меня не огорчает и не тревожит, кроме вашего отсутствия и того, как мы расстались. Остаюсь, с надеждой на ваш ответ и ваше возвращение,

Ваша жена Санса».

Сандор несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул. Всего несколько строк, а его уже распирает от глупого абсурдного веселья. От того ли, что их последняя ссора не давала ему покоя, или от того, что в глубине души он не надеялся на ответ? И если она ответила, может быть Пташка все-таки что-то к нему чувствует, а если так — он может позволить себе впервые в жизни — надеяться? Сандор позволил себе еще некоторое время предаваться этим приятным и глупым мыслям, но дела не могли ждать, придется покинуть свое убежище и снова изображать из себя сурового лорда и хозяина.

С тех пор их переписка стала постоянной, хотя и не очень частой. Сандор отвечал каждый раз, хотя и очень кратко, и Санса порой сердилась, что он так мало говорит о своей жизни в родовом замке. Сама она писала от раза к разу все более длинно и подробно — о себе и леди Дорне, о погоде, вышивке, охоте, да и просто обо всем. Порой ей самой это казалось чепухой, глупым чириканьем, но Сандор каждый раз просил в ответных письмах писать подробнее, и она старалась.

Так прошло четыре недели. Недомогание Сансы становилось то сильнее, то слабее, но до конца не проходило. Каждый день она говорила себе, что пойдет к мейстеру, и каждый день откладывала, сама не зная почему, может быть, надеясь, что все пройдет само собой. Сонливость она списывала на приближающуюся зиму, приступы тошноты — на плохого повара, на запахи не обращала внимания. В своих письмах к мужу она об этом тоже не упоминала, не желая его тревожить, тем более, что он, находясь десятки лиг от нее, все равно не смог бы ничем помочь. Однажды вечером, после того, как ее стошнило только что съеденным ужином, Санса твердо решила, что завтра же сходит к мейстеру Холворту. Вдруг она и правда серьезно больна? Любопытно, о чем он будет ее спрашивать. Наверное, о том, что она ела и пила в последнее время, всегда ли ее лунные дни случаются через равные промежутки. Санса задумалась, и вдруг поняла, что крови у нее давно уже не было, последний раз — еще до того, как Сандора посадили в темницу.

Понимание приходило к ней медленно, охватывая, точно дрожь на холодном ветру. Колени внезапно ослабели, и она села на кровать. Все то, что по отдельности ничего не значило, вместе могло означать только одно — она носит ребенка. Ребенка Сандора. Его сына или дочь. Санса почувствовала себя счастливой. Ей удалось, у нее все получилось. Если она родит своему мужу ребенка, их уже не смогут разлучить. На короткий сладкий миг она забыла все, не имело значения, что они — заложники без титулов, денег и земель, что вокруг идет война, что зима приближается, что будущее неопределенно и может таить в себе какие угодно беды и опасности — главным было то, что у них будет дитя.

Но упоение счастьем было очень недолгим — из глубин памяти, точно мутный осадок, поднялись предостережения Черной Рыбы. Он прав, Санса — единственный выживший потомок Эддарда Старка, она наследница Винтерфелла и Севера, и ее ребенок, от кого бы он ни был — тоже. Знатные лорды в высоких замках продолжают играть, и она, Санса Клиган, и ее неродившееся дитя — все еще фигуры в этой игре. «Что же мне делать?» — снова и снова спрашивала себя Санса. Теперь она боялась мейстера, зная, что он сообщит леди Дорне, боялась леди Дорну, потому что она не утаит ничего от сира Кивана, боялась сира Кивана, потому что он непременно сообщит обо всем королеве Серсее, и пусть никто из этих троих, кроме королевы, не желает ей зла, для них семья Ланнистеров и ее выгоды всегда будут важнее какой-то заложницы с ребенком.

Но даже если Санса не пойдет к мейстеру, это ее не спасет — все равно через несколько лун ее беременность станет настолько заметна, что ее нельзя будет спрятать ни под тугим корсетом, ни под просторным платьем. И тогда — нет, она не хочет сейчас думать, что будет тогда.

Сандор, вот кто ей нужен. Он ее муж, он обещал защищать ее, и защитит. Санса напряженно думала, и, наконец, в ее голове начало рождаться подобие плана. Да, пока у нее есть немного времени, в течение которого она сможет скрывать свое состояние. За этот срок она должна уговорить, уболтать, умолить леди Дорну, пообещать ей все что угодно, но добиться того, чтобы она попросила сира Кивана или сира Бенедикта отпустить Сансу к нему — на время, под охраной, на любых условиях — неважно. Если они окажутся за стенами Кастерли Рок, то он обязательно что-нибудь придумает. И в этом их единственная надежда.

========== Глава 5. Счастье? ==========

Время текло мучительно медленно, и, хотя Санса знала, что ее главное оружие — терпение и осторожность, тревога молодой женщины возрастала с каждым днем. Она так неискушенна в этих вещах — вдруг она сделает какую-то промашку, и все догадаются о ее положении? Несомненно, опытный и внимательный взгляд сможет разглядеть, что с ней что-то не так, и она от души надеялась, что в Кастерли Рок им никто не обладает.

Также Санса понимала, что, если она хочет увидеться с Сандором, пока ее тайна не раскрыта, необходимо действовать исподволь. Уроки жизни в Красном замке были горькими, но теперь умение скрывать свои истинные чувства и говорить то, чего от нее ждали, ей пригодилось. Она догадывалась, что прямые просьбы и уговоры здесь не подействуют. Леди Дорна, конечно, была Ланнистер только по мужу, она была добра к Сансе, но та ни на миг не сомневалась в том, что она ни за что не пойдет на прямое непослушание супругу или тому, кто сейчас олицетворял его власть в замке, ради ценной заложницы.

Кроме того, ей следовало опасаться Жанеи — первоначальная симпатия с ее стороны окончательно обернулась своей противоположностью. Санса понимала в глубине души, что дочка сира Кивана ведет себя так не из врожденной злобности и порочности, как Джоффри, а потому, что она чрезмерно избалованное скучающее создание, да к тому же засиделась в девках. Будь на месте Сансы любая другая девушка ниже по положению — Жанея с не меньшим удовольствием шпыняла бы ее. Конечно, она-то вряд ли догадается о причине, по которой Сансе так необходимо как можно скорее покинуть Утес, но она может навредить ей просто ради развлечения. Поэтому Санса, не осмеливаясь заговаривать прямо, старалась осторожно натолкнуть леди Дорну на мысль о том, что молодая жена в разлуке с мужем бледнеет, худеет и тоскует, а отсюда было недалеко и до соображения, что Клиган-холл не так уж далеко от Утеса, и что Сансе, в конце концов, никто не запрещал покидать сам замок, ей только не разрешалось делать это одной. К тому же — но об этом, как надеялась Санса, задумается уже сир Бенедикт — одинокая, юная, неопытная заложница без денег, связей и помощников вряд ли сумеет убежать и скрыться в чужом и незнакомом краю, где ее найти будет проще простого.

Неделя проходила за неделей, а Санса упорно трудилась над своим планом, точно над сложной вышивкой, где одна ошибка могла испортить весь узор. Ей облегчало жизнь то, что не было нужды притворяться, как ей приходилось делать с Джоффри и Серсеей — ей действительно было одиноко без мужа, а от тревоги и переживаний она стала хуже спать, и выглядела бледной и усталой, и, безостановочно поддакивая сочувственному квохтанью леди Дорны, надеялась, что это рано или поздно поможет ей достичь своей цели. Большим потрясением для всего Утеса стала смерть Тайвина Ланнистера, да еще и от рук своего сына Тириона. Утешая леди Дорну в ее горе, перемешанном со стыдом за семью мужа и страхом перед будущим, Санса внутренне удивлялась и размышляла, что могло сподвигнуть Тириона — единственного Ланнистера, который был к ней добр при дворе — совершить такой тяжкий грех, но так и не смогла ничего придумать.

Еще одна луна миновала, и тревога Сансы начала превращаться в панику, лишая ее сна и аппетита. По ее смутным представлениям, беременность скоро должна была стать заметна, и она завела привычку ежеутренне обмерять талию пояском, завязав в первый день узелок, и замечая, не сдвинулся ли он. Во всяком случае, ее груди точно стали больше, хотя это можно было объяснить и тем, что она продолжала расти. Но чем больше Санса старалась, тем сильнее становилось ее отчаяние — ее действия почти не приносили плодов, кроме все более настойчивых советов хозяйки дома сходить к мейстеру за успокаивающими травяными настоями. Санса понимала, что ее уклончивые ответы уже выглядят неприлично и невежливо, и будь на месте Дорны Ланнистер кто-то более подозрительный, ей было бы несдобровать.

Увы, сейчас добродушие и недалекость жены сира Кивана играли против Сансы. В один из вечеров — теперь дамы иногда требовали ее к себе и вечером, чтобы она не скучала в одиночестве в своей комнате — Санса, поддавшись тревожным мыслям, не уследила за иголкой и больно укололась, чего с ней не случалось с девяти лет. Охнув, она сунула кончик пальца в рот, слизывая кровь, и привлекла к себе внимание:

— Что с вами, дорогая, вам нехорошо?

— Нет, миледи — Санса через силу улыбнулась — всего лишь укололась.

— Тогда почему вы плачете?

Санса посмотрела снизу вверх на леди Дорну, но ее силуэт расплывался, как и огоньки свечей, и пламя камина. Она сморгнула слезы, но на их место тут же пришли новые, и, против воли Санса вдруг разрыдалась — громко и отчаянно.

— Ну, ну, что вы, дитя мое — идите сюда. Что с вами случилось, почему вы так горько плачете? — голос женщины звучал так по-матерински ласково и мягко, что Санса, истосковавшись по сочувствию и доброте, спрятала лицо у нее в коленях и разрыдалась еще горше. Сквозь слезы она слышала, как Дорна Ланнистер воркует что-то бессмысленное и утешительное, как гладит ее по голове и вздрагивающей от рыданий спине. Со слезами ее постепенно покидало страшное напряжение, мучившее Сансу не один день, и вскоре она смогла успокоиться достаточно, чтобы поднять лицо от затянутых в бархат коленей первой дамы Утеса и заговорить:

— Простите мне эту вспышку, миледи. Я просто… я так тоскую по… — она судорожно вздохнула, подавляя рыдания — по своему супругу… Мне так одиноко без него, я знаю, он подчиняется воле сира Кивана, которая здесь все равно что воля короля… Но ведь сердцу не запретишь тосковать и плакать от боли. Я думаю, миледи, вы меня поймете — закончила Санса, потупившись, а когда она вновь посмотрела на леди Дорну, та сама едва не плакала, явно растроганная.

— Да-да, конечно, дитя — хоть вы уже не ребенок, а замужняя женщина, но все-таки, вы ведь ровесница моих сыновей, моих бедных мальчиков… Да, кому как не мне понять, каково вам сейчас… ведь и я сама сколько раз провожала сира Кивана, не зная, увижу ли его живым. Но вам-то не стоит волноваться за своего мужа — он ведь не на войне. Ну же, леди Санса — вытрите слезы, я верю, что милостью богов ваш супруг вернется к вам цел и невредим.

— Я не тревожусь за его жизнь, миледи — я знаю, что он способен защитить себя — но мое сердце разрывается от тоски и одиночества. Я каждый вечер молю Матерь вернуть мне его или хотя бы ускорить нашу встречу, и каждый день надеюсь получить известие о том, что он возвращается ко мне, и каждый вечер моя надежда рассыпается в прах, но я продолжаю надеяться.

— И боги непременно вознаградят вас за терпение, миледи! Так всегда учил наш замковый септон. Ах, если бы я могла только вам помочь, но я всего лишь слабая женщина… и не смею нарушить приказ моего мужа.

Сердце Сансы забилось быстрее, колени ослабели: вот он — миг, когда, она может и должна попытаться — больше такой возможности ей не представится. Она была рада, что Жанеи с ними в этот вечер не было — ей нездоровилось.

— О, миледи — выдохнула она — я не смею просить вас о такой милости… Но, если бы вы могли хоть как-то помочь мне, я буду готова на все ради вас, сделаю для вас все что угодно! — слова, которые произносил рот Сансы, звучали напыщенно и фальшиво, но чувства, который ей двигали, были подлинными.

Леди Дорна начала колебаться:

— Я не знаю, могу ли… имею ли я право… и должна ли. Видите ли, дорогая, вы, конечно, леди по рождению, но ведь вы здесь не совсем гостья…

— Да, миледи — Санса смиренно склонила голову. — Я покорна воле его милости короля, десницы и Малого совета. Я от крови предателя, но я клялась в верности короне и не нарушу эту клятву. И ведь сир Киван не запрещал мне выезжать из замка…

— Да, да…, но ведь вы ездили только в Ланниспорт, не так ли? И с охраной.

— Верно, миледи. Но ведь, если я отправлюсь навестить мужа, я не покину предела Западных земель, и вы сами сказали, что этот замок не так уж далеко.

Дорна Ланнистер задумчиво нахмурилась и выпятила нижнюю губу — в ее душе сочувствие и желание помочь Сансе явно боролись с необходимостью подчиняться воле мужа и его брата, пусть даже последний был уже мертв. Время ожидания показалось Сансе бесконечным, когда леди Ланнистер, наконец, вздохнула, и положила руку на плечо своей гостьи-пленницы:

— Ну хорошо. Думаю… думаю, я смогу вам помочь увидеться с мужем… Худа из этой затеи не выйдет. Но, леди Санса, если вы не оправдаете моего доверия…

— О, миледи! Я никогда не позволила бы себе подобного бесчестья по отношению к вам! — Санса говорила взволнованно, пылко и на этот раз искренне — сейчас она была до глубины души признательна второму человеку из дома Ланнистеров, который проявил к ней доброту. — Я сделаю все, как вы велите — клянусь вам в этом старыми и новыми богами, клянусь… клянусь самим Неведомым — от этого имени по спине Сансы прошел холодок, и она закончила уже тише.

— Ну-ну, что вы, дорогая, не нужно подобных клятв — леди Дорна даже немного опешила от столь бурного выражения чувств обычно спокойной и сдержанной девушки. - Вашего слова мне вполне достаточно. Сейчас уже поздно, а завтра я поговорю с сиром Бенедиктом, и мы постараемся что-нибудь придумать. А сейчас вам стоит успокоиться и идти к себе.

Санса была так взволнована, что не сразу смогла уснуть, и долго вертелась на постели, обдумывая отъезд. В голове у нее мешались мысли о том, как она увидится с Сандором после их ссоры и расставания — воспоминания об этом все еще жгли ей душу; смутные, неопределенные планы на будущее, которые позволят им ускользнуть из лап королевы и Ланнистеров и уберечь от них свое еще не рожденное дитя. Но самой неприятной из этих мыслей — Санса настойчиво гнала ее от себя, но ничего не получалось — была о том, что этим вечером дочь Эддарда Старка дала ложную клятву, которую собиралась нарушить. Это порождало в ней муки совести — в конце концов, леди Дорна была добра к ней и не заслужила такого обращения, а все полученное Сансой воспитание восставало против того, что она собиралась сделать. Но, если она останется пленницей — покорной и послушной — то не приведет ли это к тому, что ее заставят отречься от мужа, которому она также клялась в верности всеми богами? Если бы ее клятвы можно было взвесить на весах — какая выйдет тяжелее? Ответа на этот вопрос не было, и Санса заснула с тяжелым сердцем, еще не зная, что эта тяжесть теперь останется с ней навсегда.

***

Сандор сидел у очага в большом зале и потягивал эль. Вечера становились все холоднее, а дрова приходилось беречь — даже если ему не суждено здесь жить, сир Бенедикт не поставил ему никаких сроков, так что еще неизвестно, когда он покинет Клиган-холл. Руки и ноги побаливали от усталости: ощущение было непривычным для него, привыкшего к поединкам, турнирам и походам. Оказалось, что быть лордом — труд ничуть не меньший. Каждое утро, после скудного завтрака он выслушивал отчеты мейстера, потом они вдвоем решали, как лучше распорядиться имеющимися деньгами, и все равно большой мешок золотых драконов, взятый Сандором с собой из Утеса Кастерли слишком быстро становился все легче и легче.

Да, он мог теперь не тревожится — крестьяне не умрут зимой с голоду, хотя им придется сильно затянуть пояса. В замке еды тоже хватит, хотя и еле-еле, и новых слуг нанять не получится, так что всем троим придется работать не покладая рук. Он и работал — охотился, помогал чинить поломанную мебель, дома и изгороди, отстраивать сожженные амбары и сараи, делать рыбные садки в речке, подновлять сам замок, наконец. Кроме этого он старался каждый день выезживать свою лошадь, чтобы не застаивалась и подолгу тренировался с мечом, копьем, топором и молотом во дворе, чтобы не забывать, кто он в первую очередь.

Из своей маленькой детской спаленки Клиган переселился в бывшую спальню матери, пользовался ее солярием и даже потратился на единственную дорогую вещь для себя — заказал у хорошего плотника в Ланниспорте кровать: достаточно длинную, чтобы вытянуться на ней во весь рост, достаточно широкую, чтобы вместить двух таких мужчин, как он, и достаточно прочную, чтобы выдержать любые постельные утехи. О последнем Сандор старался не думать — Пташку к нему не отпустят, на это можно не рассчитывать. Отвлекаться на какую-нибудь деревенскую бабенку или шлюшку из города ему больше не хотелось — с этим было покончено, так что оставалось работать до упаду, чтобы усталость заглушала похоть — или помогать себе рукой, когда желание не удавалось побороть. Похожие друг на друга дни постепенно сливались в один, и время отмеряли только письма от Сансы, которые ему приносил мейстер. В них она писала о всяких глупостях, которые сами по себе были тем самым светским чириканьем, которое он терпеть не мог, но это были строчки, написанные ее рукой — и Сандора грела мысль, что Санса тратила время, чтобы написать все это для него.

Вот и сегодня мейстер как обычно принес ему запечатанный красным сургучом лист и, как обычно, оставил «милорда» одного, уже выучив его привычки. Сандор сидел на стуле у очага с кружкой домашнего эля и растягивал удовольствие, предвкушая тот миг, когда он взломает печать и погрузится в чтение, мысленно рисуя себе, как его жена сидит за столом, и, склонив свою красивую голову, быстро и аккуратно водит пером по листу. И, может быть, в это время она думает о нем — о своем Псе, который здесь, за много лиг от нее, ждет от нее вестей. Наконец, он допил эль, отставил кружку в сторону и распечатал письмо. На этот раз оно было коротким, но Сандору потребовалось прочитать его трижды, прежде чем он до конца осознал написанное. Ровным четким почерком на листе дорогой бумаги было выведено:

Дражайший супруг!

Сир Бенедикт Брум по приказу леди Дорны Ланнистер согласился на некоторое время отпустить меня к вам в Клиган-холл. Меня будет сопровождать отряд домашней гвардии Ланнистеров, и, милостью богов, я надеюсь прибыть к вам на следующий день после того, как ворон принесет вам это письмо. Я жду нашей встречи с нетерпением.

Преданная вам,

Санса Клиган.

«Я жду нашей встречи с нетерпением». Эти слова снова и снова звучали у него в голове. Санса. Его Пташка. Она приедет. Она — слабая, робкая, запуганная — сумела обвести вокруг пальца и подозрительного сира Брума, и эту клушу леди Дорну. «Седьмое пекло» — с веселым и растерянным смехом вырвалось у Клигана — «с кем же это я связался?». У него едва не кружилась голова: после их ссоры, его недоверия и сомнений, ее слез и холодности, после того раза, когда она нечаянно унизила его вырвавшуюся наружу страсть к ней — он все равно надеется на лучшее. Это Санса — ее письма, ее внимание, ее приходы в тюрьму, то, что она добровольно отдала ему свое девичество, и то, что она сумела вырваться из Утеса ради него — это она подарила ему эту надежду. Безумную, невозможную, глупую — но живучую. «Все мужчины дураки и рыцари, когда дело касается женщин» — вдруг всплыло в памяти Клигана. Что это, откуда? Да не все ли равно?

Волнение постепенно отступало, и эйфория сменялась беспокойством. Санса Старк выросла в богатом замке с толпой слуг, и позже, живя в Красном замке как заложница, и здесь, в Утесе Кастерли, всегда была окружена роскошью и удобствами. Родовой дом ее мужа покажется ей грязной дырой, каковой он и был. Злость внутри толкала на то, чтобы наплевать на все это, и даже выставить свою бедность и грязь напоказ, бравируя этим и будто испытывая ее, проверяя — как будет вести себя эта утонченная изнеженная девица, оказавшись в таком месте. Но Сандор подавил этот порыв — такое отношение было недостойно ее, и, что было гораздо более странным — он почувствовал, что оно недостойно его самого. Тем не менее, что-то внутри него останавливало и обратное побуждение — броситься в лихорадочную суету, надраивая каждый угол, как будто он слуга, ожидающий приезда господина. Что это с ним? Ведь Санса — не его хозяйка, которая будет ходить и проверять, нет ли где лишней соринки. Она его жена. Его Пташка. Она знает, что это не его замок и земли, и что он здесь только на время, как и то, сколько работать приходится им всем, чтобы подготовиться к зиме.

Откинувшись на спинку стула, Клиган размышлял. Что ему следует сделать, чтобы подготовиться к ее приезду? Он не знал. Хорошо. Что бы сделал на его месте другой мужчина — обычный человек, который вырос, глядя на отца и мать, и запоминая, как следует себя вести с женщиной? Ответ не замедлил появиться в его голове, и Сандор, спрятав письмо за пазуху, отправился на поиски слуг.

На следующее утро все обитатели Клиган-холла поднялись ни свет, ни заря. Каждый был занят своим делом: Сандор уехал на охоту, кухарка колдовала на кухне, девушка для черной работы скребла полы, мальчишка делал все, что ему приказывали остальные. К полудню слуги валились от усталости, но замок был вычищен и вымыт, чистое белье и ванна — готовы, на кухне грелся большой котел с водой, обед ждал своего часа, а на вертеле медленно поджаривалась туша косули. Сандор был доволен и отпустил их отдыхать до приезда «миледи», но сам понемногу начинал нервничать. Почему они задерживаются? Неужели кто-то напал на них в дороге — в этих безопасных землях? Или вдогонку прилетел ворон с приказом возвращаться обратно? Или Санса заболела и поездку отменили в последний миг? Снова и снова он обходил всю башню сверху донизу, заглядывал во все флигели и пристройки, кружил по двору.

Наконец, по подъемному мосту через ров прогрохотали подковы, и во двор медленно въехал отряд из пятнадцати красных плащей, охранявших всадницу на лошади, едущую между ними. Все гвардейцы были вооружены до зубов, и, насколько успел заметить Клиган, это были не те зеленые юнцы и тупые крестьяне, которых он учил драться, а другие солдаты — опытные, хорошо обученные. Сир Бенедикт, может быть, и подчинился прямому приказу своей хозяйки, но наглядно дал понять обоим пленникам, что за любой попыткой неповиновения последует кара — суровая и быстрая. Впрочем, по всадникам он только мазнул глазами, а затем все его внимание обратилось на Пташку. Она ехала на гнедой кобыле в середине отряда, и глаза Сандора жадно впитывали ее облик, как будто заново вспоминали. Она выглядела еще красивее, чем, когда он оставил ее, а самое главное — она открыто улыбалась. Улыбалась ему. Уродливому нищему озлобленному дезертиру с плохим характером. Сандор сошел со ступеней, приблизился к лошади, и, севшим хриплым голосом произнес:

— Здравствуй, Санса.

— Здравствуй, Сандор — звонко и спокойно ответила она, и протянула к нему руки.

Он подошел ближе, обхватил ее за талию, снял с лошади и — гори все в пекле — прижал к себе и поцеловал на глазах у толпы мужиков. Оторвавшись от ее губ, он осознал, что Пташка отвечала на поцелуй, и теперь не спешила убрать руки с его плеч. Развернувшись к солдатам, он взял ее за руку, и гораздо менее сердечно приветствовал солдат:

— Кто здесь главный?

— Я. — Вперед выехал крепкий зрелый мужчина, одетый так же, как и все остальные. — Меня зовут Орен, и по приказу сира Бенедикта, мы будем ездить по деревням и набирать рекрутов в армию Ланнистеров.

— Что ж, это дело ваше. Но имейте в виду — с едой здесь туго, зима на носу.

— Об этом, Пес, можешь не беспокоиться — у нас собой есть все, что нужно. От тебя требуется только крыша над головой.

— Этого добра сколько угодно. В комнате слева от большого зала места хватит на всех вас.

В ответ командир только коротко кивнул, и начал распоряжаться. Тем временем, подъехали две тяжело груженые повозки, доверху набитые едой и бочками с элем — и Сандор мог бы поклясться, что там есть все, чего не могут позволить себе ни он, ни его крестьяне. Впрочем, что это он — это не его крестьяне, не его земля, не его замок. Нельзя забываться. Но именно этого ему хотелось больше всего на свете, когда он смотрел в синие глаза Сансы — чтобы это был его дом, его земли, его деньги и имущество, чтобы все это он мог сложить к ногам своей жены и заботиться о ней, оберегать ее, защищать ее. Теперь это открытие — что самая обычная жизнь с женой и детьми, в своем доме, может быть слаще, чем убийства, чем вино, чем шлюхи или войны, слаще, чем ненависть, чем все, что доставляло ему удовольствие раньше — причиняло даже большую боль, потому что, попробовав такую жизнь на вкус, Сандор еще острее понял, насколько это невозможно для обоих. Все, что у них есть — это сейчас. Может быть, только этот день, или ночь, или несколько дней, или даже луна — но рано или поздно эта сказка придет к своему концу, и все, что ему остается — сполна насладиться этим, ничего не упустив.

========== Глава 6. Что волки и собаки делают друг с другом ==========

Несмотря на усталость от долгой дороги, Санса внимательно рассматривала все, что ее окружало, пока Сандор вел ее по небольшому двору ко входу в свой замок. Точнее сказать, это был даже не замок, а башня-донжон, окруженная флигелями и постройками. После тех замков, где ей пришлось жить, Клиган-холл казался маленьким и неказистым, но Санса ни одним движением или взглядом не позволила себе выдать эти мысли. Это родовой дом ее мужа, а значит, теперь и ее дом тоже. О том, что ее или Сандора уже завтра может ждать новый плен, изгнание или еще худшая участь, она старалась не думать. Что толку лишний раз терзать себя мыслями об их несвободе? Лучшедумать о том, что ей делать теперь, как им обоим выбраться из этой западни.

Войдя в большой чертог, Санса все же едва удержалась от того, чтобы не поморщиться — очень уж застарелой здесь была грязь. Было заметно, что ее пытались отчистить, но, кажется, без особого успеха. Впрочем, на столе был свежий хлеб, эль, тушеная репа и даже оленина — она только сейчас поняла, как устала и проголодалась. Сандор проводил ее, держа за кончики пальцев, к почетному месту, где усадил рядом с собой. Слуг нигде не было видно — в Винтерфелле они всегда присутствовали на общих трапезах, пусть и гораздо ниже хозяев. Впрочем, это, как и многое другое, могло подождать до завтра. Сейчас ей хотелось только поесть и отдохнуть. А еще — насладиться обществом своего мужа. Санса сама была удивлена, что испытывает подобные чувства, но так оно и было — она скучала по Сандору и была рада его видеть, несмотря на то, что его лицо после встречи во дворе снова приобрело обычное выражение мрачного спокойствия. Кроме того, ей нужно было обдумать, как сообщить мужу о своей беременности и о своих намерениях тем или иным способом ускользнуть из-под власти Ланнистеров.

Наконец, она отодвинула от себя пустую тарелку и потупилась. Ей еще не приходилось говорить о подобных вещах ни с одним мужчиной, даже с мейстером. Серсея когда-то рассказывала ей о родах, о том, что жизнь женщины на девять десятых состоит из грязи. Но она все-таки была женщина. Как должна леди поступать в подобных случаях? Как ее мать сообщала отцу, что у нее родится очередной ребенок? Или это делал мейстер? Она вскинула глаза на мужа и, чтобы придать себе уверенности, положила свою ладонь поверх его. Взгляд Сандора, острый, точно нож, вонзился в нее — его все еще удивляло, если Пташка прикасалась к нему по доброй воле. Наконец, она набралась храбрости и заговорила:

— Сандор, я должна тебе кое-что сообщить.

— Так говори — голос прозвучал спокойно, но он по-прежнему не отрывал от нее глаз. Санса против воли начала краснеть, хотя что может быть естественнее — в конце концов, разве не его семя проросло в ее чреве?

— Я ношу ребенка.

Она ждала, что он хотя бы обнимет ее и прижмет к себе, или расцелует и пообещает защитить их, или хотя бы улыбнется. Но ее муж не сделал ничего из этого. Вместо радости на его лице отразилось изумление, быстро сменившееся гневом, а может быть, и ужасом. Он резко вырвал руку и закрыл ладонями лицо. Санса, растерянная и напуганная его поведением, молча сидела за столом, не зная, что ей делать.

Внутри Клигана бушевала буря, какой он давно не знал. Безмозглый идиот. Проклятый кретин. Придурок, у которого мозгов меньше, чем у лягушки. Обещал не причинять ей боли, а теперь она по его вине должна будет мучиться. Что ему мешало завязать свой конец в узел и не прикасаться к ней, пусть даже ради этого ему пришлось бы озолотить всех шлюх Ланниспорта? Или на худой конец испускать семя снаружи? А теперь он виноват, и неизвестно, что делать с этой виной. Жар стыда и гнева на самого себя заливал лицо, и Сандор не мог заставить себя посмотреть в глаза Пташке, и злился на себя и за это тоже. Но, так как он все равно не мог просидеть целую вечность вот так, то пришлось опустить руки и взглянуть на нее. Его жена сидела, закусив губу, и смотрела на него с недоумением и обидой. В иное время Клиган порадовался бы тому, что она больше не прячет от него глаза, но теперь настал его черед отворачиваться.

Санса не знала, что думать. Сандор злился на нее? Но за что? Если муж и жена делят постель, беременность — только дело времени, уж это-то она знала. А если он не хотел детей от нее, то зачем он…? Или что-то еще, чего она не знает?

— Ты не рад?

Он сглотнул и все-таки не выдержал, отвел взгляд. Рад? Он не знал. Сандор никогда не хотел ни жены, ни детей, и никогда не мечтал об этом — что толку, только зря себе душу растравлять. Смутное сожаление промелькнуло у него лишь однажды — в те короткие мгновения между предложением Джоффри стать его королевским гвардейцем и его согласием. Одно дело — знать, что этого никогда не произойдет, но добровольно отказаться от любой возможности — совсем другое. Впрочем, после он тоже не жалел об этом. И вот теперь, вопреки всему — у него есть и то, и другое. Прежде Сандор никогда не задумывался о том, что у него могут или могли быть дети. О том, что делали те шлюхи, в которых он оставлял свое семя, он не думал — это уж была их забота. Да и всего полгода назад, приди к нему какая-нибудь из тех женщин, с кем он имел дело, и скажи о своей беременности, он дал бы ей денег на лунный чай и забыл об этом. Но не теперь. Теперь все изменилось. И он сам тоже.

Все это время Санса молчала, не отрывая взгляда от мужниного лица.

— Я не знаю — ответил он честно. — Он не собирался потчевать ее красивой ложью — никогда не думал о таком, Пташка.

Голова Сансы поникла, а слезы уже предательски набегали на глаза. Неужели она так многого ждет, чтобы каждый раз так жестоко разочаровываться? Она уже была готова заплакать, когда Сандор продолжил:

— Мне нужно привыкнуть к этой мысли, Санса. И я в любом случае сделаю то, в чем клялся в септе — буду защищать вас обоих.

Она все-таки не удержалась и всхлипнув, снова схватила его за руку, а Сандор с необычной для него осторожностью привлек ее к себе и усадил на колени. Санса все плакала и плакала, давая себе отдых после долгой дороги и напряжения последних недель. И пусть ее муж не был похож ни на рыцаря из песни, ни на ее отца, он все же был гораздо лучше, чем полное одиночество. И лучше, чем чужой ей мужчина, за которого ее бы выдали по договоренности между их семьями.

Сандор медленно поднялся с Сансой на руках и понес ее прочь из зала. Он уже успел забыть, каково ощущать это трепещущее молодое тело в своих объятиях, и теперь его мысли все сильнее занимало именно это, а разлука только усиливала вожделение. Пташка вроде бы уже перестала плакать, но, что если она слишком устала или огорчена, чтобы развлекаться? Познав на опыте, что такое быть с женщиной, которая отдается тебе по доброй воле, пусть и без особого желания, он не хотел принуждать ее. О том, чтобы соблазнить ее или вызвать в Сансе ответную страсть нечего было и мечтать, но он мог хотя бы надеяться, да.

Санса не очень обращала внимание на то, куда Сандор ее нес, но, когда он вошел в комнату, и спустил ее на пол — огляделась. Это была спальня. Его спальня, а теперь их общая. Здесь все-таки было почище, чем внизу, но самое главное — в очаге весело горел огонь, и в комнате было тепло. Переступая по свежей соломе, насыпанной на полу, Санса обошла комнату, внимательно рассмотрев и стул у очага, и комод для одежды, и шкаф, и кровать — широкую большую кровать с чистыми на вид простынями. В тот же миг ей захотелось побыстрее сбросить пыльное дорожное платье, грязные чулки и сапоги, и юркнуть туда, свив себе гнездо из одеял, как бывало, она делала в детстве, а потом провалиться в сон, чувствуя рядом мерное дыхание Сандора, тепло его тела и наслаждаясь чувством покоя и защищенности — каким бы кратким оно, в конце концов, не оказалось.

Но Санса медлила, что-то останавливало ее, удерживало на месте, и это был взгляд ее мужа — внимательный, неотрывный, будто ощупывающий ее. От этого взгляда внутри у Сансы рождалась странная жаркая дрожь, и чем больше она усиливалась, тем более знакомой она становилась: она уже испытала подобное один раз в их самую последнюю ночь вместе, которая закончилась ссорой. И вот теперь снова — в этих волнах, рождавшихся где-то в глубине ее существа, было что-то невероятно сладкое, но их сила пугала. Она взмолилась про себя: «Отпусти меня. Отпусти, пожалуйста, прошу тебя, перестань» — и Сандор, словно услышав ее мысли, отвернулся и, отойдя к камину, начал неторопливо раздеваться.

Санса решила последовать его примеру. Она устала после долгой дороги, и все, что ей нужно — это сон и отдых, а завтра они как следует поговорят обо всем. Раздеваться без служанки было немного непривычно, но она все-таки справилась со шнуровкой платья, и, оставшись в одной рубашке, повернулась к мужу. Сандор все так же стоял у камина, спиной к ней, на нем были только бриджи. Пламя темным контуром очерчивало его обнаженный торс, и Санса сама не заметила, как залюбовалась им. Эти бугрящиеся от мышц плечи, широкая спина, но тонкая талия, переходящая в узкие бедра, длинные мускулистые ноги — это было красиво, и она просто стояла и смотрела, не желая шевелиться и говорить, чтобы не разрушить эту мимолетную магию. Да, ее муж совсем не был похож на Рыцаря Цветов, о котором она мечтала когда-то. Но Рыцаря Цветов она никогда не видела обнаженным, никогда не была с ним так близка, как с этим мужчиной, и никогда его вид не вызывал в ней подобных чувств.

Санса облизнула враз пересохшие губы, и медленно шагнула вперед, не осознавая до конца, что она хочет сделать и зачем. Треск горящих поленьев делал ее шаги неслышными, и когда она подошла к Сандору сзади и обняла его, он вздрогнул. Щекой Санса прижалась к его спине, и, ощущая неровность покрытой шрамами кожи, могла слышать, как где-то там, в глубине сильно и тяжело бьется его сердце, а ее ладони слегка щекотали жесткие волосы на его животе. Она сама не понимала, что на нее нашло, и почему ей сейчас так хорошо, и приятно, и отчего с каждым мигом становится все приятнее, а где-то внутри рождаются мысли еще более странные, чем та, что побудила ее сделать то, что она только что сделала, и сердце бьется все быстрее, а дыхание становится все более неровным.

Клиган слышал шаги Пташки сзади, но был слишком поглощен мыслями о свалившейся на него новости, и не обратил на них внимания. Поэтому, когда ее ладони вдруг скользнули по его бокам, а щека — прижалась к его спине, он вздрогнул, будто от удара и застыл, как охотник, который, заметив косулю, делается неподвижен, чтобы не спугнуть чуткое животное. Он слышал, как Пташка дышит с ним в такт, кожей сквозь ткань ее рубашки ощущал ее груди, а пальчики, так спокойно и расслабленно лежавшие у него на животе, пробуждали от принудительного сна все те сладкие и несбыточные мечты, которые он не мог окончательно подавить в себе. Если бы только она передвинула руки хоть на дюйм ниже… Повинуясь инстинкту, а не разуму, он осторожно накрыл ее руки своими и погладил от запястья к локтю и обратно. Ответом было нежное, но явственное прикосновение губ между лопатками. От волны удовольствия и возбуждения, которая поднялась в нем в этот момент, он едва не застонал. Чего бы он ни отдал сейчас за то, чтобы схватить Пташку, швырнуть на постель, сорвать с нее рубашку и выпустить на волю всю ту страсть, которая копилась в нем все это время. Но что-то удерживало Сандора, поэтому он только сильнее сжал маленькие женские ладони, лежащие на его животе, и, почувствовав, как они неторопливо ласкают его, с силой прикусил губу, чтобы хотя бы эта боль приостановила разгорающийся в нем пожар. Он почувствовал, что его плоть болезненно напряглась под тканью бриджей и не знал, сколько еще сможет продержаться.

Санса была напугана собственной смелостью. Эта сила, более мощная чем разум, чем страхи, чем правила приличия, чем все, что внушали ей с детства — сейчас она руководила ей. От легкой, но в то же время властной, мужской ласки Сандора дрожь внутри усилилась, и ей захотелось чем-то ответить на нее. Сила внутри — или это была часть самой Сансы, до этого дня неведомая ей самой? — подтолкнула ее слегка повернуть голову и поцеловать его спину между лопатками. Вкус этого поцелуя заставил пламя внутри разгореться еще сильнее, и теперь это была уже не дрожь, а вихрь, и он становился все горячее и захватывал все больше власти над ней. Все слабее сопротивляясь рождавшимся внутри нее желаниям Санса легко двинула пальцами, остро ощущая и жесткость волос, и твердость мышц под кожей, и то, как Сандор слегка вздрагивает от ее прикосновений. Ему нравится, поняла Санса — не умом и даже не сердцем, а чем-то другим. Она начала касаться смелее, скользнула рукой вверх, вбок, по кругу — а затем вниз, пока кончики пальцев не уперлись в край ткани.

Это немного отрезвило ее. Дальше начиналось неизведанное и запретное — та заповедная часть его тела, на которую она никогда не могла взглянуть без внутренней дрожи — не отвращения, а, скорее, любопытства, смешанного с опасением и стыдом за свой неприличный, как ей казалось, интерес. Но ведь с другой стороны, именно этот орган она принимала в себя и ощущала внутри собственного тела — что может быть ближе этого? Пальцы Сансы несмело двинулись ниже, и она услышала полустон-полувздох, вырвавшийся у ее мужа.

Седьмое пекло! Гребаные боги, должно быть, впервые услышали его молитвы. Пташка касается его члена. Расскажи ему об этом кто две луны назад, он бы побил этого засранца, а потом посмеялся над ним. Может быть, стоит дать себе пару раз в челюсть? Даже сквозь ткань он остро ощущал это легчайшее касание, и ничего так на свете больше не хотел, как того, чтобы она сделала это еще раз, и ничего так на свете не боялся в этот миг, как обернуться и дать ей увидеть свое лицо в этот миг. Клиган не смог сдержаться и застонал, не сдержался и во второй раз, когда почувствовал ее пальцы на завязках бриджей одновременно с еще одним поцелуем.

Санса будто была одновременно здесь, и как будто смотрела на себя саму со стороны — высокую молодую женщину в тонкой рубашке, которая прижимается к мужчине, целует и гладит его тело и… и раздевает его. При этом она четко и ясно могла бы описать в мельчайших подробностях все происходящее. В миг, когда ее руки потянулись к завязкам бриджей и она поняла, как они туго натянуты, жар снова окатил ее с головы до ног, огненный вихрь внутри раскалился до предела, а в голове мелькнула мысль: «Леди так себя не ведут», но это не остановило ее. Даже наоборот — подзадорило. «Моя мать, возможно, делала так» — от следующей мысли Сансе стало стыдно, словно она невольно увидела то, что ей видеть не полагалось, но деваться было некуда. А руки действовали сами по себе, как иногда бывало за рукоделием. Наконец, она справилась с узлами и на краткий миг задержалась, невольно задержав дыхание, узнавая, впитывая, присваивая то, что ощущала кончиками пальцев: жар, упругость и странную нежность того, что составляло принадлежность Сандора как мужчины. Затем она медленно скользнула ладонями назад, и, просунув их между тканью и его кожей, стянула оставшийся предмет одежды вниз, проведя руками по его бедрам. А что ей делать теперь?

Сандора захлестывало удовольствие, какого он раньше никогда не знал и даже не мог себе представить. Все было в десять, нет, в сто раз лучше его самых смелых фантазий, больше того — это вообще не походило ни на одну из них. Он переступил ногами, окончательно сбрасывая бриджи, и медленно повернулся к Пташке — она не убрала рук и теперь обнимала его за спину, а Сандор понял, что теперь его черед действовать. Взяв ее лицо в ладони, он поцеловал ее — откровенно, страстно, жадно, впервые вкладывая в этот поцелуй все, что хотел, и, когда он получил ответ — не менее пламенный, хотя и более скромный — внутри него загорелось белое пламя восторга. Санса смотрела ему в глаза, и он впервые видел в ее лице то, чего так долго ждал и на что втайне надеялся. Желание. Пташка хотела его, и на этот раз Сандору Клигану было плевать, почему. Его руки двинулись вниз по ее плечам — прижимаясь крепко, не пропуская ни одного изгиба, ни одной ложбинки, и вслед за руками соскальзывала вниз ткань. Мгновение — и вот она уже стоит перед ним совершенно голая, как и он перед ней. Теперь его руки пошли снизу вверх — от стройных бедер к треугольнику темно-рыжих волос между ними, по талии к налившейся груди, затем снова к шее и спине. Пташка, все так же обнимая его, теперь не стояла неподвижно, а подавалась навстречу его ласкам, и в миг, когда она выгнулась в его руках и глухо застонала, Клиган понял — пора, больше ждать не может ни он, ни она.

***

Санса не чувствовала, что впивается ногтями в и без того покрытую шрамами мужскую спину, что грудь ее зацелована до синяков, а искусанные губы покраснели и распухли, что ее стоны и вскрики вряд ли похожи на ее собственные полудетские представления о том, как леди подобает вести себя в постели. А Сандор не замечал, что его лицо перекошено, как у ребенка, который вот-вот заплачет, а со лба капает пот, и Санса слизывает со своих губ соленые капли. Сейчас он не был воином и убийцей, не был ее господином и защитником, не был более опытным, чем она, любовником. Только пленником, который, наконец, сдается на милость победителя; путником, изнемогающим от жажды, который наконец добрался до воды, и теперь жадно пьет ее, захлебываясь и проливая половину; беглецом, который всем телом вжимается в ненадежное, но единственное убежище, — и она обнимала его руками и ногами, отдаваясь целиком и полностью, и принимая все то, что он хочет дать ей в ответ.

Они словно погрузились в жидкое золото — жгучее, как пламя, ласковое, как материнские руки, неотвратимое, как морской прилив, властное, как ветер. Сияние было изнутри и снаружи, их страсть порождала его, и в то же время оно изменяло их самих. Не было больше Сансы, не было больше Сандора, не было детских страхов, неумения, ложного стыда, непонимания, разницы в возрасте и воспитании, не было масок и ширм, за которыми они прятались друг от друга. Не было даже прошлого и будущего — было только невозможно прекрасное Сейчас. И с каждым движением, каждым вздохом и ударом сердца оно все приближалось и приближалось, и когда оно наконец настигло их, то это было похоже на смерть — или на новое рождение.

Едва придя в себя, он — с усилием, грудь словно была стиснута раскаленным стальным обручем, выдохнул:

— Люблю… никого еще… никогда… а тебя… навсегда. — Санса плакала, некрасиво всхлипывая и размазывая слезы по щекам, и Сандор осторожно осушал их губами, чувствуя на языке вкус соли — и вкус женщины, вкус своей любви. Когда приступ рыданий прошел, она посмотрела ему прямо в глаза, потом прижалась щекой к изуродованной коже и тихо произнесла:

— И я тебя, на всю жизнь — и поцеловала узловатый шрам под тем, что осталось от уха.

Он рывком с силой прижал ее к себе, и почувствовал ответное объятие — столь же крепкое и нерасторжимое. Через несколько минут оба уже спали, так и не разомкнув рук.

========== Глава 7. Безумные планы. ==========

Если бы впоследствии кто-то спросил Сандора Клигана, что он понимает под счастьем, то вряд ли бы он сумел выразить это в словах, но совершенно точно мог бы сказать, что, если в его жизни и было время, когда его внутреннее состояние было ближе всего к этому слову, то это были именно те дни с Пташкой в его родовом доме.

Первые недели он ходил словно пьяный от всех тех чувств и ощущений, подобных которым он раньше никогда не испытывал. Он пил их, как самое лучшее вино, захлебываясь и упиваясь, так как теперь мог надеяться на то, что источник не иссякнет и не пересохнет. Он не мог насытиться своей женой ни днем, ни ночью, и, даже когда они оба были заняты бесконечными хозяйственными делами, которых становилось все больше по мере того, как зима приближалась, иногда он ловил ее где-нибудь в переходе или в темном углу для тайных ласк, объятий и поцелуев, тем более страстных, что их в любую минуту мог застать кто-то из прислуги, а Пташка так мило смущалась и терялась под его напором, что это только распаляло его сильнее.

Порой Клиган говорил себе, что пора успокоиться, нельзя вести себя как зеленый мальчишка, только недавно узнавший на опыте, что делать в постели с женщиной, но стоило ему увидеть Сансу, как вся сдержанность и благоразумие, если это можно так назвать, враз слетали с него. Со временем он так же заметил, что его даже меньше стала волновать ее красота сама по себе, несмотря на то, что беременность только красила Пташку, и чем шире становилась ее талия, тем более довольной, спокойной и цветущей она выглядела. Но однажды, проснувшись раньше и глядя на нее спящую, Сандор вдруг понял, хотя опять-таки, вряд ли смог бы явно выразить это в словах, что хотел бы просыпаться рядом с ней каждое утро всю свою жизнь, и что он не перестанет любить Пташку и тогда, когда она станет беззубой и седой старухой с отвисшей грудью и растянутым от родов животом, а он сам — дряхлым скорченным лысым уродливым стариком, который чуть что пускает ветры, и у которого кости ноют каждый раз, когда погода меняется. И это открытие поразило его сильнее всех прочих.

Санса никогда не подозревала, что замужней женщине приходится столько трудиться. Да. Конечно, у них были слуги — мало, совсем ничтожное число по сравнению с армией прислуги в Винтерфелле ее детства, но и замок их был едва ли десятой частью ее отчего дома. Тем не менее, Санса начинала подозревать, что ее матери все равно приходилось тратить немалое время на управление этим огромным хозяйством, как теперь ее дочери приходилось тратить время на управление маленьким поместьем. После приезда в Клиган-холл ее сонливость росла день ото дня, и, будь ее воля, Санса бы спала целыми днями, но у нее не получалось, а еще иногда они с Сандором засыпали гораздо позже, чем все остальные. Непонятно, как на это у нее находились силы и желание, но, порой, замечтавшись за каким-нибудь скучным дневным занятием вроде штопки чулок, Санса вспоминала прошедшую ночь и чувствовала, как ее щеки заливаются краской, словно кто-то мог прочитать ее мысли.

Дни текли мирно и спокойно. Солдаты сира Кивана почти не беспокоили их своим присутствием — половина отряда оставалась в замке, другая половина — ездила по окрестным деревушкам и местечкам, набирая свежих рекрутов для армии Ланнистеров — несмотря на поражение Робба Старка и Ренли, Станнис Баратеон продолжал войну, а по смутным слухам и обрывкам разговоров, которые Сандор слышал, проходя мимо солдат, которые кучками собирались во дворе поболтать, за Узким морем также было неспокойно. Заодно он узнал, что Лиза Аррен, которую он запомнил неприятной и крикливой бабенкой, которая в любую минуту готова была поднять скандал, если ей казалось, что с ней недостаточно почтительны, выскочила замуж за Петира Бейлиша. Внутренне он подивился тому, как ловко и быстро Мизинец влез на самый верх, но затем выкинул это из головы, так как их маленький, и, как он неосознанно начинал надеяться, забытый богами и людьми островок счастья вдруг растворился и исчез прямо у них под ногами.

Санса читала и перечитывала короткое послание, закусив губу до того, что ей стало больно. Но эта боль была ничто по сравнению с леденящим страхом, который постепенно заполнял ее от макушки до пальцев ног. Последний раз она так боялась, еще когда был жив Джоффри, и каждый новый день сулил ей очередные избиения и издевательства. Теперь Джоффри мертв, а она боится уже не только и даже не столько за себя, сколько за свое нерожденное дитя и своего мужа. Что, если королева и ее советники решат, что сын дезертира и заложницы — неподходящий наследник для Винтерфелла? Или наоборот — что законный внук лорда Старка от его законной дочери помешает чем-то новым хозяевам Севера? А что, если — при этой мысли Сансу окончательно сковал страх, но она заставила себя додумать ее до конца — что, если Серсея Ланнистер сочтет, что самым простым и удобным решением будет смерть их троих? Сандора — за дезертирство и в назидание другим, ее саму — чтобы окончательно извести семя предательства и не давать повода к новым восстаниям, а ее ребенка — чтобы никто не мог заявить свои права на Винтерфелл. Санса обхватила руками живот, чувствуя, что на нее накатывает новая волна отчаяния, уже по другой причине. Когда-то ей не было особого дела до чести дома Старков, до его истории или важности этого имени, но тогда она была только одной из пятерых детей в большой семье, и у ее отца было три законных наследника мужского пола. К тому же она знала, что, выходя замуж, девушка продолжает род мужа, а не свой собственный. Теперь же в живых не осталось никого, кроме нее, а Джон, ее брат-бастард, ушел в черные братья, а значит — все равно что умер. И она теперь единственная, в жилах кого течет кровь Неда Старка, а будущее сотен и сотен поколений от Брандона Строителя до ее отца — у нее под сердцем, укрытое от жестокого мира только ненадежным щитом из ее плоти.

Конечно, Санса не сомневалась, что ее муж будет защищать их до последней капли крови, и, если надо, умрет с мечом в руках, но и тут ее дядя сир Бринден оказался прав в тот холодный осенний день — даже такой воин как Сандор Клиган может попасться в ловушку или умереть от яда, и не сможет победить, если противников будет слишком много. А вдруг все было зря? Вдруг она сделала неправильный выбор тогда, когда отказалась убежать с Черной Рыбой? Или еще раньше — когда попросила для Сандора помилования, еще не зная, к чему это приведет? А может быть, она свернула на ложный путь в ту оставшуюся далеко-далеко ночь в богороще Красного замка, когда сказала «нет» старому шуту сиру Донтосу? Или она ошиблась в самом начале — когда Сандор пришел к ней в комнату в ночь битвы на Черноводной и предолжил забрать ее с собой? Возможно, он сумел бы увезти ее в какой-нибудь далекий край, где никому не было бы до них дела, и где любая погоня, посланная Ланнистерами, не нашла бы их, и они смогли бы вздохнуть спокойно, любить друг друга и быть вместе? А возможно, все было бы наоборот — она, изнеженная девица, привыкшая к удобствам, повисла бы на нем мертвым грузом, и их неизбежно поймали бы? Но и при таком исходе у нее — у них обоих — было бы несколько недель или дней, или часов свободы, а за нее, как уже поняла Санса, приходится платить самую высокую цену.

Клиган застал свою жену в солярии плачущей, и, увидев лежащую на полу полоску пергамента, все понял. Во рту стало сухо и противно, как будто он наглотался пыли, и осознание своего бессилия, как всегда, вызвало в нем ярость — бессильную, потому что злиться он мог разве что на самого себя за глупость и беспечность. Ему ли не знать, что в этом гребаном мире для них нет безопасного места — ни для нее, ни для него? И все же он позволил себе распустить сопли и расслабиться — точно пьянчужка, который хлещет чашу за чашей, стараясь забыть, что у него в карманах ничего нет. Теперь пришло платить, а его кошель пуст и тощ.

Заметив его присутствие, Санса подняла голову и посмотрела на мужа — и страх вместе с отчаянием на время отступили. Они выберутся — они должны, если не ради себя, то ради их будущего сына или дочери:

— Ворон принес письмо из Утеса.

— Что в нем?

— Мне придется вернуться. Очевидно, сир Киван недоволен тем, что его жена разрешила мне покинуть замок.

— Мне он тоже приказывает ехать?

— Про тебя ничего не сказано. — Грустно ответила Санса, и добавила с отчаянием в голосе — Сандор, мне нельзя ехать! Если они узнают о том, что я беременна, то тут же сообщат королеве, и тогда… я боюсь. Боюсь, что они что-то сделают со мной и с нашим ребенком.

— Зачем Серсее сдался наш ребенок?

— Затем, что я наследница Винтерфелла, а значит — и он тоже.

Пташка продолжала что-то объяснять, а внутри Клигана образовался склизкий ком. Наследство, мать его. Ледяная задница мира под названием Винтерфелл. Он даже не задумался об этом, в отличие от Сансы, и это напомнило ему о той пропасти между ними, которая вряд ли когда-нибудь исчезнет. Он, хоть и был ее мужем, защитником, любовником, и отцом ее ребенка — оставался внуком псаря, поднявшимся из грязи, не имеющим ни земель, ни титулов, ни денег, а Пташка, даже взяв его имя, оставалась леди из великого дома Старков, история которого уходила корнями в глубокое прошлое. Знакомое имя привлекло его внимание:

— Черная Рыба? Бринден Талли? А он тут причем?

— Ни при чем. — Санса смутилась. — Просто он говорил…

— Говорил? Ты что, виделась с ним? Когда?

— Еще в Утесе. — И добавила тише. — Мы встречались тайно в Ланниспорте.

— Вот значит как. Моя жена тайком ходит на встречи с врагами короны, а я ничего об этом не знаю. Хорошенькое дело, седьмое пекло.

— Сир Бринден — дядя моей матери!

— Ты до этого хоть раз видела его, Пташка?

— Нет, но…

— Тогда откуда ты знаешь, кто с тобой говорил? Какой-то старик подходящей внешности, который наплел тебе с три короба? Что еще он сказал?

— Он прислал мне свою брошь — я знаю, что это был он, ни у кого другого такой нет, мама часто мне рассказывала. Он предлагал мне сбежать ним и… и стать королевой Севера.

— И ты хочешь сказать, что отказалась от этого лестного предложения, чтобы оставаться женой нищего дезертира без будущего?

— Но ведь сейчас я здесь с тобой — ответила Санса растерянно, забыв все слова про то, что предложение сира Бриндена было безумием.

— Откуда я знаю, зачем тебе это надо? Может статься, эти мысли про наследство, про трон Винтерфелла все еще сидят в твоей красивой голове, а я — только подходящее временное убежище. Еще бы — со мной у тебя пока есть крыша над головой, еда, защита. Ты знаешь, что… — он сглотнул — ты знаешь, что значишь для меня, и не говори, что по ночам ты кричишь не от удовольствия. Очень удобно. Когда собака нужна — ее привечают, ласкают и кормят, когда не нужна — ее можно пнуть и выбросить на улицу, зная, что она всегда будет тебе предана.

В его словах звучало такое горькое разочарование, что у Сансы на глаза вновь навернулись слезы — теперь уже от стыда за себя. Ей нужно было что-то сделать и немедленно, иначе хрупкий мостик доверия и открытости между ними, который уже затрещал под тяжестью тайн и умолчания, рухнет совсем, а этого она не могла допустить.

— Сандор, я… я не знаю, почему не сказала тебе. Тогда я хуже знала тебя, это было давно, и…

— Ты не доверяла мне — с той же горечью в голосе перебил он. — Бьюсь об заклад, это было еще до того, как мы начали спать вместе. Так?

— Да — ответила она, потупившись. — Но теперь все изменилось. И я тоже.

Злость распирала Сандора изнутри, подбиралась к горлу как рвота, требовала выхода. Чего же проще — открыть рот, высказать жене все, что он сейчас думает о происходящем и о ней — а дальше что? Она снова натянет свои доспехи учтивости и превратится в мраморную статую, как будто между ними ничего нет и не было. А он снова окажется в той вонючей выгребной яме без единого глотка свежего воздуха, в которой сидел, до того как Пташка впорхнула в его жизнь. Поэтому он смолчал и просто ушел.

Сансе удалось застать его только поздно вечером, когда мальчик-слуга в ответ на вопрос сообщил ей, что «милорд» вернулся и сейчас в конюшне. Задыхаясь от волнения, она едва не побежала туда, и только неприятные ощущения в животе заставили ее идти медленно и спокойно. Ее муж стоял в стойле и при свете свечки, вставленной в подсвечник на стене, водил скребком по бокам лошади, и, внезапно, от вида его у Сансы сжалось сердце — от того, каким одиноким он выглядел, от собственной вины, от глубокой жалости к нему и к себе, от осознания, как сильно, оказывается, она влюблена в собственного мужа, и от страстного желания прекратить эту глупую ссору как раз тогда, когда им надо сплотиться против тех, кто хочет их разрушить их жизни.

— Сандор… — тихо позвала она, и он обернулся на звук ее голоса. На его лице она не видела ни той ярости, ни той злости, что когда-то так пугали ее, и, осмелев, шагнула ближе. — Сандор, мне очень жаль, что я не сказала тебе тогда про Черную Рыбу и его план. Я не доверяла тебе тогда, как сейчас, и за это я прошу прощения. Ты мой муж, ты нужен мне, и я люблю тебя. Пожалуйста, не оставляй меня одну.

Он стоял, тяжело дыша, глядя на Пташку, и слушал ее, боясь спугнуть неосторожным движением или словом. Но когда она начала извиняться, в нем что-то оборвалось. В пекло все, без нее ему нет жизни, пусть она хоть трижды ему не верит. Поэтому до него не сразу дошел смысл ее последних слов, а когда он, наконец, понял, то все гневные и злые слова, упреки и обвинения, как будто растворились в нем, но слова любви и утешения на их место так и не пришли, поэтому он просто подошел к ней, обнял и поцеловал.

— Не бойся, Пташечка. Я тебя им не отдам, мы что-нибудь придумаем. — Только на это его и хватило. И вообще, целовать ее ему сейчас хотелось гораздо больше, чем говорить.

У Сансы подкосились ноги от облегчения — Сандор простил ее, он больше не злится, все хорошо, а его поцелуи после недавнего страха разлуки и ссоры словно стали еще слаще и каждый из них обжигал кожу, и ей хотелось, чтобы он целовал ее еще больше, ох, особенно сейчас, когда его губы ласкают ее грудь совсем рядом с вырезом платья.

— Пташка — пробормотал Сандор, уже чувствуя, что одних поцелуев ему будет мало — Пташка…

Она не отвечала, только тяжело дышала ему в шею, сама распустила шнуровку спереди платья, и сама потянула вверх его рубашку. Сено, наваленное в углу конюшни, было мягким и пахло летом и сухими цветами, а кожа Сансы — розами и лимоном. Он вошел в нее резко, с хриплым стоном, и почувствовал ее зубы на своем плече, а потом — ее ответные движения, впился губами в ее шею, но, все же, помня, что надо быть осторожным и не придавить ее собой. Сладкое безумие все нарастало, кровь шумела в ушах все сильнее, женщина в его объятиях вцеплялась в него все крепче, стонала все громче и вместе с ним с такой же отдачей и яростью шла навстречу тому, что их ожидало.

После они какое-то время лежали там, сплетясь в объятиях, и приходили в себя. Санса принялась вытаскивать солому и труху из его волос и хихикнула, когда он начал делать то же, но потом посерьезнела и стала слушать:

— Нам придется бежать, Санса, но не вдруг — понадобится время на подготовку. Что сказано в твоем письме? Когда ты должна быть в Утесе?

— Сир Киван не назвал сроков, но, думаю, чем скорее, тем лучше.

— Напиши ему сегодня же, скажи, что ты больна — не опасно, но тебе нужно несколько дней провести в постели.

— И что мы будем делать эти несколько дней?

— Не мы — я. Ты останешься в замке и будешь вести себя как обычно, а я буду искать тихий и безопасный путь в Речные земли или Долину.

— А солдаты? Если они обнаружат, что нас нет, то пустятся в погоню. Ты же не собираешься…

— Убить их всех? Хотел бы я, но это означает сжечь все мосты, а я больше не горю желанием это делать. Эта стерва не вечно будет править, а здесь, как ни крути, мой дом. Нет, мы сделаем по-другому — ускользнем тихо, надо только придумать предлог. Ехать придется налегке, без удобств. Мне-то плевать, а вот ты… — с этими словами он положил ладонь на ее живот. Санса накрыла ее своей в успокаивающем жесте:

— Не волнуйся за меня, я выдержу, если у меня будет надежда.

Сандор только вздохнул — он совершенно не был уверен в том, что этот безумный план удастся. Солдаты Ланнистеров поймали его, когда он путешествовал в одиночку и отвечал сам за себя, а теперь с ним будет женщина, да к тому же с ребенком в животе. Но оставаться здесь и ничего не делать или покорно ехать в Утес, чтобы подставить шею под топор было не в его природе. Возможно, он умрет в итоге — но, если его смерть даст Пташке свободу и безопасность, то и не жалко, а если он потеряет ее — то жизнь тем более не будет иметь для него смысла.

***

В самом начале все как будто шло хорошо. Санса отправила ворона в Утес Кастерли, оттуда пришел ответ, что она может задержаться, но не более, чем на десять дней, а если к этому сроку она не вернется, за ней будет выслан вооруженный отряд. Но Сандор уверил ее, что этого времени достаточно для подготовки побега, и ей ничего не оставалось, как верить ему — и Санса верила, хотя ее тревога росла с каждым днем, особенно усиливаясь в те часы, когда он отсутствовал. Она могла подолгу смотреть в окно башни, ожидая его, работа валилась у нее из рук, и даже вышивание, которое до этого всегда успокаивало и радовало Сансу, получалось кривым и некрасивым, заставляя ее нервничать еще сильнее.

Наконец, на пятый день она не выдержала и попросила Сандора брать ее с собой в эти поездки — лучше усталость от долгой дороги, чем это сводящее с ума одиночество в неведение. К тому же, им необходимо знать, как долго она сможет удержаться в седле в ее положении. Сначала ее муж упирался, но потом все-таки согласился, и холодным осенним утром они выехали из замка вроде бы на прогулку. Санса наслаждалась солнечной погодой — холодный воздух освежал, а теплый плащ, подбитый мехом, не давал замерзнуть. Ее кобыла шла шагом, а подушки, привязанные к седлу, уменьшали тряску, и она не чувствовала ни неудобств, ни усталости. Выехав из деревни, окружавшей замок, они свернули с большой дороги на узкую, порой едва различимые в холмах и перелесках тропу, но Сандор, кажется, прекрасно знал, где они, и как им вернуться назад. Иногда он уезжал ненадолго вперед, иногда они возвращались назад или на развилке выбирали другую дорогу. С ней он разговаривал мало, все больше хмурился и думал над чем-то, но Сансе было хорошо.

Наконец, они заехали в небольшую лощину, густо поросшую с трех сторон кустарником. В середине была небольшая полянка, и Сандор, бросив на нее взгляд, решил сделать привал. Без лишних слов он привязал ее лошадь, расстелил на земле свой плащ, оставил ей мех с водой и предупредил, что отлучится ненадолго. Санса осталась ждать. Сначала она наслаждалась отдыхом от езды верхом и тишиной осеннего леса. Но Сандора все не было и не было, и ее хорошее настроение начало сменяться тревогой, а затем и страхом. Каждый шорох и звук начал казаться ей источником опасности, и она могла только судорожно сжимать полы своего плаща и молиться, чтобы ее муж вернулся побыстрее.

Наконец, с той стороны, откуда он ушел, послышались шаги, но затем в стылом воздухе раздался щелчок и свист, который издает только выпущенная из лука стрела. Санса испуганно вскочила на ноги, напрягая слух и не зная, что ей делать. К звукам присоединился металлический лязг и звон, чьи-то крики, шум становился громче. Вдруг в мешанине звуков она различила хриплый крик «Пташка, беги!», рванулась к лошади, но мир неожиданно закружился вокруг нее, а затем померк, и осталась только темнота.

========== Глава 8. Сорок помазанных рыцарей ==========

Холодная капля упала на висок, скатилась в ухо, и Санса открыла глаза. Вокруг было темно, но скоро ее глаза привыкли к темноте и начали различать силуэты стоящих людей в стороне и слабые отсветы огня на неровных стенах. Было холодно, при дыхании из ее рта вырывались облачка пара. Санса попробовала шевельнуться, и поняла, что лежит на комковатом тюфяке, а под голову ей кто-то подложил грязное тряпье. Голова у нее гудела, но живот не болел, и это было хорошо. Ноги затекли, и ей не сразу удалось встать. Оглядевшись, Санса поняла, что находится в какой-то пещере, а точнее, в ее закоулке –потолок здесь был низким, зато было сухо. На нее, казалось, никто не обращал внимания — человек десять-двендцать стояли впереди спиной к ней, и, казалось, за чем-то пристально наблюдали. Сансу кольнуло предчувствие беды, и она пошла на свет факелов, преодолевая дурноту и цепляясь за стены. Тут ее заметили: кто-то схватил ее за локоть и рванул назад, но Сансы вырвалась и протиснулась в первый ряд. Ее снова схватили, теперь за плечо, но она уже была рада этому, потому что от увиденного у нее задрожали колени.

В середине пещеры, где своды были достаточно высокими, чтобы свет факелов и большого костра не достигал их, стоял Сандор. Он был безоружен, связан, на лице его была кровь, и какой-то юноша, почти мальчик, стоя рядом с выражением свирепой злости на лице, держал у его горла нож. Вокруг них вдоль стен стояли люди — мужчины, одетые в рванину и обноски, заросшие бородами и грязные — но хорошо вооруженные. И все они смотрели на ее мужа с ненавистью. В толпе раздавались выкрики:

— Убийца!

— Урод!

— Насильник!

— Смерть Псу Ланнистеров!

Человек, державший Сансу за плечо, вышел вперед, и она узнала его — это был Торос из Мира, красный жрец, служивший при дворе короля Роберта. Она припомнила, что когда-то он, по приказу ее отца, уехал с Бериком Дондаррионом, чтобы поймать Гору и привести его на королевский суд. Как давно все это было — ее отец мертв, и Гора тоже, отряд Дондарриона пропал, а Торос из вечно пьяного веселого толстяка превратился в тощее создание в когда-то красных выцветших обносках с поредевшими сальными патлами.

Торос встал рядом с Клиганом, и поднял руки вверх, будто это могло успокоить толпу разъяренных вооруженных мужчин.

— Тише, братья! Вы знаете, что никто не судит более справедливо, чем Владыка света! Но он же сурово карает за осуждение невинного. Прежде чем мы осудим этого человека, дадим ему сказать слово в свою защиту. — Сандор из дома Клиганов — повернулся к нему Торос — что ты можешь ответить на обвинения этих добрых людей? Они утверждают, что ты убивал и насиловал женщин и детей, что на твоих руках — кровь сотен невинных.

— Ты что, спутал меня с моим братом? Это он насилует детей и женщин, а не я. Ты должен помнить меня по Королевской гавани, Торос — помнится, мы не раз сталкивались на пороге одного борделя.

— Твоя правда — ничуть не смутился Торос. — Я был плохим жрецом, я пьянствовал и развратничал, и ни во что не верил, пока Владыка не озарил меня светом своим. Но мы — добавил он тоном ниже — собрались здесь не для того, чтобы поговорить о моих прошлых прегрешениях, а о твоих нынешних преступлениях.

— А что до убийств — ты хочешь знать, убивал ли я? — Клиган рассмеялся своим хриплым смехом, и эхо этих звуков, похожих на скрежет пилы по камню, пошло гулять по пещере. — Да, я убивал, и многих, и не всегда в честном бою. Ноя никогда не убивал человека, связав его, и накинувшись на него всей толпой. — В этот момент его взгляд наткнулся в толпе на знакомое лицо — Санса, бледная и испуганная стояла одна посреди толпы недобитков. Слишком красивая, слишком беззащитная. Она поймала его взгляд и закусила губу, а он от собственного бессилия едва не зарычал. Но, усилием воли, подавив приступ ярости, Клиган попытался мыслить хладнокровно — они должны выбраться отсюда, любой ценой. Да, этих сукиных детей слишком много, чтобы он мог убить их всех — значит, придется делать ставку на скорость или на хитрость, но в любом случае, нужно сделать все, чтобы Санса оказалась на свободе и подальше от них. Он сглотнул и перевел взгляд на Тороса. Этот ублюдок с его ублюдочным огненным богом — их единственный шанс выбраться отсюда живыми.

Клиган сплюнул ему под ноги:

— Вот что я думаю про тебя, жрец, про это стадо недобитков и про твоего божка. Кто вам дал право судить меня? Твой владыка, в которого я не верю? Король Роберт, чья плоть давно уже кормит червей? Или ты просто развлекаешь так этот сброд, чтобы они не вздернули тебя самого?

— Все в этом мире происходит по воле Владыки, Пес. — серьезно ответил Торос. — Если он привел тебя к нам, значит, это было для чего-то нужно.

Клиган оскалился, в самом деле став похожим на пса:

— Ты хотя бы при мне не нес эту хрень, Торос. Я-то слишком хорошо помню, как ты в Королевской гавани вовсю пьянствовал и трахал шлюх, чтобы теперь верить в твое раскаяние. Вся твоя вера — это одно вранье и шутовство, как и этот суд. Хотите перерезать мне глотку — вперед, но не надо делать вид, будто вы лучше меня, ублюдки!

— Хорошо — произнес Торос со спокойной улыбкой, как будто они сидели за кружкой пива в таверне. — Ты прав, это несправедливо. Я приговариваю тебя к испытанию поединком, Пес.

— И кто же будет со мной биться? Ты? — с презрением ответил Сандор, в глубине души надеясь, что тот ответит согласием. Торос никогда не был особенно сильным противником на турнирах — он брал грубым напором, а его мечи, которые он обливал горючими смесями, быстро ломались. Клиган знал, что сможет его победить, и знал, как. Главное — это не испугаться огня, но и тут взгляд Сансы будто придавал ему сил.

— Нет. Не я. — Лим!

Из толпы вышел крепкий молодой мужчина в плаще грязно-желтого цвета. Санса заметила, что у него рыжеватая бородка и блестящие глаза. Но, когда Лим, мазнув по ней взглядом, подмигнул и плотоядно улыбнулся, она вздрогнула и случайно схватилась за рукав стоящего рядом мужчины. Тот посмотрел на нее и вдруг нахмурился, будто узнавая:

— Леди Санса?

— Кто вы? — Санса испуганно отшатнулась от человека. А тот, к ее удивлению, широко ухмыльнулся и склонил голову в приветствии.

— Я Харвин, сын Халлена, миледи. Мой отец был мастером-над-конями в Винтерфелле. Неужто вы меня не помните? А я вот помню, как не раз подсаживал вас на лошадь.

— Харвин — медленно произнесла Санса, пытаясь соотнести этого грязного, вонючего и заросшего разбойника с веселым и услужливым юношей, который помогал своему отцу с лошадьми. Но Винтерфелл и вся ее жизнь там будто тонули в густом сером тумане, ей было трудно и больно вспоминать его. Но она леди, и должна быть учтива со всеми, прежде всего — со слугами — зазвучал в ее голове голос леди Кейтилин. Воспоминание о матери отозвалось в Сансе болью, такой неожиданно сильной, что она едва не разрыдалась. Но вместо этого она склонила голову в ответ и спокойно, насколько могла, сказала:

— Да, Харвин. Конечно, я помню тебя. Но что ты здесь делаешь?

— Ваш отец послал меня и еще шестерых ребят с лордом Бериком поймать Гору, но у нас ничего не вышло. Теперь мы здесь, служим Владыке Света и королю Роберту.

— Но король Роберт мертв — растерянно ответила Санса. Почему вы не вернулись в Винтерфелл к моему брату Роббу?

— Король Робб храбро сражался, миледи. Но он поклонялся ложным богам. Мы все здесь обрели веру, а лорд Берик каждого из нас посвятил в рыцари. Могу я спросить вас, миледи, как вы оказались вместе с этим отбросом Клиганом?

Теплое чувство, родившееся в груди Сансы при виде Харвина, тут же умерло, его место заняло что-то совсем ей непривычное, больше всего похожее на ярость — только гораздо сильнее того, что она когда бы то ни было испытывала к Арье.

— Ты говоришь о моем муже, Харвин, и будь добр отзываться о нем почтительно. А если вы рыцари — она уже едва не кричала — то почему вы нападаете на безоружного, почему ложно судите его, почему хотите убить его? Разве таковы ваши обеты? Отвечай!

— Нет, миледи — Харвин, казалось, поначалу смутился от ее гнева, но быстро оправился — но этот человек брат Григора Клигана, который известен свой жестокостью и зверствами.

— Разве родиться Клиганом уже преступление? Разве только имя делает человека тем, кто он есть? Разве…

Звон мечей отвлек Сансу, она резко повернулась спиной к Халлену и стала смотреть.

Клигана развязали, дали ему меч и щит. Он едва успел вставить левую руку в ременные петли щита — старого, но вполне крепкого, а правой рукой несколько раз взмахнуть мечом — в полутьме было не видно, насколько он остр и насколько хороша сталь — как Торос махнул рукой, и Лим тут же атаковал его. Ублюдок возможно и был дезертиром, но дрался он хорошо, в нем был виден талант, а наглость искупала недостаток умения. И он был быстр. Клиган был уверен в своей победе, но скоро понял, что она будет не такой уж легкой — в отличие от своего противника, сытого и отдохнувшего, он был голоден и хотел пить, у него болела голова — это тоже отвлекало от боя, как и незнакомое место и полутьма — и он должен был не только предугадывать движения противника, но и думать о том, как не споткнуться, не подвернуть ногу и держаться подальше от костра. Но одно Сандор знал твердо — он победит. Дело было за малым — убить этого придурка побыстрее, не дав ему измотать себя.

Санса стояла, стиснув руки, прижав их к груди, и напряженно следил за ходом поединка. Она знала, что ее муж — один из сильнейших воинов в Семи королевствах, но также знала, что он боится огня, и это могло сыграть против него, если кто-то об этом догадается. Противники быстро перемещались, кружили, делали выпады и отражали их. Несмотря на костер и факелы, различить их было не так-то просто, и Санса больше полагалась на слух, чем на зрение, и пыталась по блеску клинков и глухому звону металла о дерево понять, кто побеждает. Время от времени в толпе разбойников раздавались выкрики, которыми они подбадривали своего. Санса не могла бы закричать, даже если бы и хотела — ей свело горло — и только, стиснув руки, смотрела и смотрела.

Она различила, как ее муж теснит Лим к стене, как он быстрыми и мощными ударами загоняет его в угол, но тут кто-то из стоящих взмахнул рукой, держащей факел, Сандор, заметив огонь, резко отшатнулся, и, на мгновение потеряв равновесие, пропустил удар. Меч вошел в его плечо, Санса сдавленно вскрикнула, в толпе одобрительно загоготали. «Они догадались» — с ужасом поняла Санса. Дезертиры начали с разных сторон тыкать в него факелами, не касаясь тела или одежды, а Сандором — она ясно видела это — все сильнее овладевал слепой ужас. От очередного тычка его щит загорелся, и он, рубя мечом направо и налево, вынужденный отбиваться теперь сразу от многих, не сразу это понял. Но спустя вскоре Клиган это заметил, хрипло взвизгнул и принялся что есть силы рубить горящее дерево. Люди вокруг хохотали и улюлюкали, их смех и крики гуляли по стенам, создавая такой невыносимый шум, что Сансе захотелось закрыть уши руками, и, если бы ее ноги не приросли к земле, она бросилась бы на помощь к Сандору, не понимая, что делает.

Пока Клиган рубил щит, Лим кружил вокруг него, как мелкий, но злобный терьер вокруг огромного мастифа, изредка нанося легкие, но болезненные порезы острием меча. На его лице, в блеске глаз и зубов, в каждом движении чувствовалась уверенность в своей победе, и он мог позволить себе оттянуть последний смертельный удар, который должен свалить его противника замертво. Седьмое пекло, как же больно! Ну держись, ублюдок. Сандор скрипнул зубами, сдержав рвущийся из горла стон, и принялся отступать, вяло отбиваясь и готовясь ответить. Лим, довольно лыбясь, наступал, почти лениво парируя выпады своего будто бы ослабевшего противника. Наконец, Сандор понял, что тот готов, и, пошатнувшись, упал на одно колено, а, когда Лим поднял меч повыше — молниеносным движением вонзил меч в низ его живота снизу вверх. Клинок прошел сквозь кожу, ткань, кожу, плоть и противно заскрежетал по кости, на руки Клигана хлынула темная кровь, противник падал на него, все глубже вгоняя меч в себя. Клиган выпустил меч из рук, и встал, позволив ему кулем рухнуть у его ног. Ему очень хотелось от злости пнуть этого выблядка, но его остановила мысль, что тогда он опустится до него. Мысль о том, что он хочет выглядеть благородно в глазах толпы недобитков, показалась ему такой смешной, что Клиган неожиданно для себя самого захохотал, но смех его вдруг перешел в стон. Горячка боя уходила, а ее место занимала боль — пробирающая до костей пульсирующая боль в левой руке.

Клиган огляделся — Братство стояло тихо. Только двое или трое, включая и юнца, что держал нож у его горла, тихо, но яростно о чем-то спорили с Торосом. Он хотел приглядеться к ним повнимательнее, но вдруг почувствовал на своей шее руки, а на щеках — влагу. Кто-то обнимал его, плача, и Сандор скорее узнав аромат ее волос и кожи, чем увидев, понял, что это Пташка. А еще миг спустя она уже рвала на полосы свою нижнюю сорочку, чтобы перевязать его руку — одни боги знают, чего ему стоило стоять спокойно, пока она это делала, но про себя он вознес к небу столько богохульств, что от этого могли бы рухнуть стены септы Бейелора. Но едва она успела завязать узлы, как двое «рыцарей» схватили ее за руки и оттащили от него, а, стоило ему рвануться к ней, он снова ощутил прикосновение холодной стали к своей шее.

— Ну, ну. Потише, Нед. Отпустите его, ребята — подошедший Торос отвел руку с кинжалом от горла Сандора, и чудовищное напряжение, владевшее Сансой с мига, когда она увидела его связанным, немного отпустило ее.

Мальчик опустил нож и посмотрел на Сансу, и та вздрогнула — такой лютой ненавистью полыхнули его глаза, странно противореча родному с детства имени.

— Кто ты? — непроизвольно вырвалось у нее.

— Лорд Эдрик из дома Дейнов, я здесь служу Владыке света. А он — Дейн бросил взгляд на Сандора — богохульник и идолопоклонник.

— Это верно — спокойно произнес Торос — но его грехи уже не в нашей власти. Владыка судил его, праведно и сурово, — и оправдал.

— Сандор из дома Клиганов — продолжил он, повернувшись к пленнику — мы больше не держим тебя. Иди с миром и помни, что всякий, кого Владыка оставил в живых, избран им — так или иначе.

Сандор в ответ только сплюнул и протянул здоровую руку к Сансе.

— Нет. — произнес Торос еще спокойнее. — Мы отпускаем тебя, но эта женщина останется здесь.

— Моя жена пойдет со мной — хрипло ответил он.

Санса почувствовала, как страх возвращается — и этот новый страх был гораздо сильнее. Она так боялась, что Сандора убьют во время поединка, что даже не задумалась о том, что будет дальше, и почему они оба вообще оказались в плену у этих людей. Только сейчас она начала осознавать, насколько ужасно и безнадежно их положение.

— Жена она тебе или нет — я все сказал. Обещаю, мы будем обращаться с ней хорошо, и волос не упадет с ее головы. Но мы не можем отпустить ее. Зима близко — вам ли не знать, миледи — сказал Торос, отвешивая поклон в сторону Сансы — а бедняки страдают от голода, холода, фуражировок, да и нам тоже нужно есть, пить, одеваться и покупать оружие.

— Что вы хотите? Деньги? Сколько? — Клиган вдруг понял, что его язык немеет, а ноги подгибаются, но отнюдь не потому, что он только что выдержал бой и обжег руку.

— Много. — В разговор вступил стройный молодой лучник в потрепанной одежде. — Привезешь три тысячи драконов к следующему полнолунию — получишь свою леди живой и здоровой. Нет — заберешь ее у того, кто заплатит больше.

Сансе было дурно, ее мутило от страха. Три тысячи драконов — у них нет этих денег, и взять их Сандору неоткуда. «Тот, кто заплатит больше» — эти слова точно молот бухали в нее в голове. Таких денег нет у Клиганов, зато есть у Ланнистеров. Вот только захочет ли Серсея раскошеливаться? А если нет, тогда что? Она останется в плену, пока ее муж — безземельный дезертир — не соберет эту сумму, возможно, на годы? Их сын или дочь родится в грязной пещере на соломенном тюфяке? Действительно ли Сандор оказался прав, и боги всего лишь жестокие дети, наслаждающиеся муками своих созданий?

— Хватит разговоров! — раздалось откуда-то слева.

— Кончайте его!

— Жрать хотим!

— Смерть Псу!

От выкриков в толпе Сансе стало еще страшнее. Она знала, какими неуправляемой и дикими могут быть голодные и озлобленные люди, особенно, когда их много. Торос, знаком отослав остальных, подошел ближе:

— Клиган, я вам не враг, но сейчас тебе надо уходить. Братья слушают меня, когда сыты и довольны жизнью, но в последнее время это бывает все реже, а злобы в них все больше.

— А моя жена?

— Я сберегу ее, даю тебе слово. Ты найдешь леди в гостинице на перекрестке дорог к северу от Трезубца. А сейчас иди, иди скорее!

Торос отошел от них, а Клиган выпрямился и оглядел толпу. Со всех сторон на него глядели грязные заросшие лица, в глазах каждого из них он видел ненависть — за то, что родился в замке, за то, что ему было суждено приказывать, а им — подчиняться, за то, что он с детства ел лучше, чем любой из них.

— Люди вы или звери? Дайте нам хотя бы попрощаться!

Ублюдки вроде бы притихли. Кое-как оттащив Пташку в угол, подальше от любопытных жадных взглядов (каждый рождал в нем такую волну ярости, что у него темнело в глазах, но Торос был прав — один и без меча он не мог одолеть их всех), он взял ее за плечи и крепко их стиснул, заставив Сансу посмотреть ему прямо в глаза.

— Слушай меня внимательно, Пташка, потому что я не успею сказать это дважды. Я люблю тебя. Я вернусь за тобой. Обещаю.

— Я тоже люблю тебя — почти прошептала она в ответ, голос ей не повиновался — И буду ждать. Всегда.

Он обнял ее и прижался к ее губам в поцелуе — страстная, отчаянная попытка насытиться друг другом, удержать и сделать вечным сладкий миг единства — но быстро, слишком быстро его схватили и оттащили прочь. Сандор еще успел в последний раз оглянуться на Пташку, стараясь за короткий миг вобрать в себя ее лицо и весь облик, убедиться, что невидимая нить между ними цела, а затем на его глаза опустилась тьма.

========== Глава 9. Служанка ==========

Первые несколько дней вместе с Братством Санса запомнила плохо. Она ела, спала на грязном тюфяке в углу, просыпалась, снова что-то ела, не чувствуя вкуса еды и питья, потом опять проваливалась в тяжелый сон без сновидений. Каждый раз, просыпаясь, она видела перед собой костерок и бородатое некрасивое лицо Тороса с обвисшими мешками некогда полных щек и патлами грязных волос. Он щербато улыбался и предлагал ей то еды, то вина с водой, то пересесть поближе к костру. Но Санса не хотела ничего — только спать и ждать, когда вернется Сандор. Единственное, что заставляло ее есть, пить и кутаться в одеяло — ребенок в ее животе.

Когда это отупение прошло, стало хуже. Ей начал овладевать страх, и с каждым днем он становился все сильнее. Хуже того — за те несколько недель в Клиган-холле, что они с Сандором прожили вместе — она отвыкла бояться, но, как она ни сопротивлялась, страх был сильнее. Она как будто снова оказалась в Королевской гавани, где каждый новый день сулил ей новые избиения и издевательства, только здесь не было ни лорда Тириона, ни глупого шута сира Донтоса, ни ее мужа — никого, кто мог бы защитить ее. А вокруг нее теперь был не один Джоффри со своими гвардейцами, а целая толпа озлобленных голодных мужчин, которые в равной степени ненавидели и хотели ее. Пока что никто не покушался на нее, но Санса чувствовала себя в кольце, и это кольцо с каждым днем сжималось вокруг нее все туже, пока она не начала чувствовать себя в опасности постоянно, каждый миг.

***

— Ну и кого ты мне привел на этот раз, Торос? Очередную шлюху? — девочка лет десяти с хмурым круглым лицом сплюнула под ноги Сансе, затем подняла мрачный взгляд на Тороса и добавила — Убирайся, откуда пришел. И лахудру эту с собой забирай. Мне тут не нужны лишние рты, самим еле-еле хватает.

— Ну же, Ива… — Торос говорил с девочкой ласково, почти подобострастно, и Санса взглянула на нее с большим интересом — крепкое крестьянское тело, грязные руки с черными ногтями, грязные каштановые волосы, криво-косо заплетенные в косу и тяжелый взгляд. Своей резкой манерой говорить и вести себя она до того походила на Арью, что Санса едва не улыбнулась — но Ива могла принять улыбку на свой счет, и Санса усилием воли удержала ее внутри.

— Назови мне хоть одну причину, Торос, по которой я должна оставить у себя эту шлюшку. Что, хочешь приберечь лакомый кусочек для себя? Мне в ваши свары влезать охоты нету, у меня своих забот полон рот.

— Нет, она не шлюха. Она наша заложница, и за нее должны заплатить большой выкуп. Если ты сбережешь ее у себя в гостинице, пока не привезут деньги, я дам тебе достаточно, чтобы хватило на еду для тебя и твоих сирот — надолго.

— А зачем ее беречь?

— Тот, кто привезет ее выкуп, порежет на куски каждого, кто тронет ее хоть пальцем. Я обещал, что верну ее назад в целости и сохранности. Посмотри на нее.

Ива пожала плечами и совсем не по-детски осклабилась:

— Да уж, есть кобели, готовые вскочить на суку, даже если она уже носит чужих щенков. Но почему меня это должно заботить?

— Я уже сказал, почему — ради денег. Круглых золотых драконов, на которые ты сможешь накупить зерна, солонины и репы, и всего, что нужно тебе и другим сиротам.

— Все равно — упрямо мотнула головой девочка — она лишний рот. А то и два вскоре. В твоей голове, похоже, еще меньше ума, чем зубов во рту. Забирай ее и уходи отсюда, пока я не наставила на тебя арбалет.

— Ива, будь же милосердна! Неужели ты не видишь, что она не такая, как ты или члены братства? И что они с ней могут сделать?

— Какая — такая?

— Благородная леди и мужняя жена.

— У твоей благородной леди имя есть или ей язык отрезали?

— Меня зовут Джейни. Джейни Пуль — имя слетело с языка Сансы быстрее, чем она успела подумать о последствиях. Возможно, Ива не враг ей — пока, во всяком случае. Возможно, она никогда не слышала о Сансе Старк и Сандоре Клигане, но кое-какие горькие уроки от жизни Санса все-таки усвоила, и один из них был — не доверяй никому. Или почти никому. В конце концов, здесь были Речные земли, а в Речных землях все знали, за кого вышла замуж дочь Хостера Талли, а Ива вовсе не походила на дурочку.

Теперь Ива оглядывала Сансу — холодным внимательным взглядом, и та вдруг почувствовала себя кобылой на ярмарке.

— Так что ты умеешь, благородная леди Джейни? Может, резать кур или варить кашу? Или скрести полы и топить печи?

— Я… я умею шить — Санса сглотнула.

Ива фыркнула:

— Кому тут нужно твое изящное шитье — нам бы залатать свои обноски! — Затем она вздохнула — Хорошо, так и быть. Оставайся. Хозяйничаем здесь моя сестра и я, делать будешь все, что я скажу, а ослушаешься — скажу нашему кузнецу, и он так тебя выдерет, что до новой луны сидеть не будешь. И придется тебе научиться делать все то, о чем я говорила, и еще больше. И не жди никаких послаблений, не посмотрю я, что ручки у тебя нежные, а в животе ребенок.

— Вот и хорошо, что все устроилось. Я благодарен тебе, Ива. От себя и от Владыки света. — Торос снова вступил в разговор.

— Засунь своего Владыку с свой тощий зад, Торос.

Санса переводила взгляд с мужчины на девочку и обратно, и внезапно ей стало грустно и смешно одновременно. Эх, Торос, Торос, подумала она, ты хочешь и деньги получить, и рук не замарать, а эта девочка да и сама Санса лучше него знают, что это невозможно.

Ива сдержала свое слово — завалила новую постоялицу работой. Санса с утра до вечера скребла, мыла, носила, училась ощипывать кур, варить кашу и носить тяжелые кувшины с элем, не проливая ни капли. Проезжих, желающих поесть или переночевать было не так уж много, но все же достаточно — эта гостиница теперь была на многие лиги единственным местом, где путешественник мог есть, пить и спать не опасаясь, что его ограбят или убьют. Хозяйками были две сестры: Джейн и Ива Хедль, а кроме того при гостинице жили семеро прибившихся к ней сирот — три мальчика — Джем, Деззи, Марион и четыре девочки — Мими, Тамси, Барбри и Полли. К Сансе все семеро относились осторожно и с недоверием, но ее это не обижало — для этих вечно голодных детей она была лишним ртом, с которым приходилось делиться едой. Самым странным из обитателей гостиницы был кузнец, конюх и единственный, кого можно было счесть за взрослого мужчину — его звали Джендри, он был еще более замкнут и нелюдим, чем все остальные, и почти все время проводил либо в своей кузнице, либо на заднем дворе гостиницы, упражняясь с оружием. Когда ему представили Сансу-Джейни, он не назвал свое полное имя, и Санса догадалась, что он, скорее всего, бастард. Своей мощной фигурой и глубоко сидящими синими глазами он все время ей кого-то напоминал, но она никак не могла вспомнить, кого именно, да и не старалась. Она здесь временно — очень скоро Сандор приедет и заберет ее. Конечно, она знала, что это за место — они ночевали здесь с отцом, когда ехали из Винтерфелла в Королевскую гавань — но, как и другие воспоминания прошлого, это было подернуто туманом, и у Сансы не получалось вспомнить все подробности, кроме одной, которая одним из вечеров, когда она лежала без сна на своем тюфяке, пытаясь найти удобное положение, ярко вспыхнула в ее памяти — именно здесь Сандор впервые заговорил с ней, когда она испугалась Илина Пейна. Как странно — прошло всего два года, а столько всего случилось. Из девочки она стала женщиной, ее отец, мать, братья мертвы, сестра пропала, Винтерфелл захвачен, король, правивший Семью королевствами, умер, и его сын, за которого она должна была выйти замуж — тоже, а ее муж из телохранителя принца стал беглым дезертиром.

Здесь Санса снова должна была подчиняться чужой воле — но здесь все равно было неизмеримо лучше, чем в пещере Братства. Периоды сонного отупения сменялись тревогой, но по мере того, как луна меняла свои очертания на небе и до назначенного Торосом срока выкупа оставалось все меньше, на Сансу все сильнее наваливалась усталость — и телесная и душевная. Как ей надоело быть пленницей, заложницей, игрушкой чужой воли. Неужели они с Сандором никогда не смогут быть свободными? Ведь ей не так уж много надо — теперь Санса не желала ни трона, ни титулов ни даже богатств — только жизни в тишине и покое, чтобы она сама могла решать, как ей жить, куда идти, что делать.

И каждый вечер, падая на соломенный тюфяк, накрытый дырявым шерстяным одеялом, она утешала себя тем, что день, когда она покинет это место, все ближе. О том, что будет после, она по-прежнему старалась не думать — страх и без того был слишком изматывающим. А каждое утро она, после тяжелого сна, вставала, не успев отдохнуть, и, плеснув в лицо ледяной водой, принималась за работу. Ее теплое шерстяное платье скоро покрылось дырами от угольков и жирными пятнами, зола и грязь въелись в руки и лицо, а волосы стали такими сальными, что потемнели, но об этом Санса старалась не думать — что толку. Возможно, так даже было лучше — она привлекала к себе меньше внимания. Надо было отдать должное Иве — свое обещание Торосу она выполняла честно, и, когда в гостиницу заезжал отряд из вооруженных мужчин, они с сестрой подавали еду, а Сансу отправляли на кухню.

В это утро — до назначенного Торосом дня, а значит, и до возвращения Сандора — оставалось три дня — именно так и было. Санса шла по двору с охапкой хвороста, чтобы подбросить в очаг обеденной комнаты, когда выросшая будто из-под земли Джейн Хедль остановила ее и прошипела:

— Не ходи туда. Там отряд из Братства. — После чего она схватила Сансу за локоть с такой силой, что ей стало больно, и поволокла в сторону хлева, втолкнула внутрь и велела сидеть тихо. Санса по-прежнему прижимала к животу вязанку хвороста, и, когда глаза немного привыкли к темноте, опустила ее куда-то в угол, а сама примостилась на наваленном в углу сене. Здесь воняло — в одном углу кудахтали и били крыльями куры, в другом — блеяли козы. И Сансе здесь было гораздо страшнее, чем обычно в таких случаях, когда она пряталась на кухне, но могла слышать все, что говорят и перебрасываться словами с Джейн и Ивой, разносившими еду и питье. А здесь темнота и неведение делали свое дело — призраки начали надвигаться на нее. Мужчины… грубые, сильные, безжалостные, мужчины с оружием и запахами немытого тела и похоти — они надвигались на нее со всех сторон. Она напряженно вслушивалась в каждый звук, не понимая, то ли ей что-то кажется, то ли она действительно слышит шум и крики — и она должна узнать, что, иначе сойдет с ума.

Двигаясь, как можно тише и осторожнее, что было непросто в ее положении — Санса подошла к двери хлева и попыталась сделать щель, чтобы посмотреть на двор и гостиницу, но, как только ей это удалось, она едва удержалась от того, чтобы не закричать, и зажала себе рот рукой. Повсюду лежали тела — вперемешку взрослые мужчины, она узнала кое-кого, и дети: Барбри, Дези, Мими… наконец, взгляд Сансы нашел то, что искал — Ива и Джейн лежали на грязной холодной земле рука об руку, каштановые косы разметались по земле, блестящие мертвые глаза глядели прямо в небо. В груди у каждой торчало по арбалетному болту. По двору бродили несколько человек в одинаковых простых доспехах, с окровавленными кинжалами и копьями, и заглядывали во все углы. Один из них повернулся в сторону хлева и посмотрел, как показалось Сансе, прямо ей в глаза. Она задержала дыхание, но воин мазнул взглядом по двери, и отвернулся. Санса медленно выдохнула и по одному разжала пальцы, судорожно вцепившиеся в грубую перекладину загородки, а затем так же медленно отодвинулась от двери. Нужно было что-то делать. Самое разумное — это дождаться, пока это люди, кем бы они ни были, уйдут. А затем — уходить самой? Дождаться Сандора? Прятаться дальше? Гостиница стоит на Королевском тракте, новость о резне разнесется быстро. Может быть, это кого-то отпугнет, а может быть, наоборот, Ланнистеры пришлют сюда своих солдат.

Ее размышления прервал скрип двери и поток света, хлынувший в хлев. Она инстинктивно заслонила глаза рукой, но ее грубо схватили за локоть и выволокли наружу — Санса еле успевала переставлять затекшие ноги. Мужчина — один из тех солдат — крепко держал ее, не давая ни упасть, ни вырваться.

— Тихо, миледи — произнес у нее над ухом грубый хриплый голос. Санса даже вздрогнула при его звуках — так он ей показался похож на голос Сандора.

— Кто вы? — а вот ее голос был дрожащим и жалким. — Почему вы называете меня леди?

— Потому что я знаю, кто вы — так же тихо произнес голос. Глаза Сансы уже привыкли к свету, и она смогла рассмотреть того, кто держал ее. Это был высокий и крепкий, но немолодой мужчина с сивыми волосами до плеч и оспинами на щеках.

— Кто вы? — повторила она свой вопрос.

— Меня зовут Лотор Брюн, я вольный всадник на службе лорда-протектора Долины.

Долина! Неужели вести о ее плене дошли до ее тетки Лизы Аррен, и она прислала кого-то с выкупом? Но тогда почему здесь столько мертвецов?

— Что здесь произошло?

— Мы приехали за вами, миледи. Здесь был отряд разбойников, называющих себя Братством без знамен — не сомневаюсь, вам хорошо известно, кто они такие. Началась потасовка, мы убили их всех.

— А девочки?

— Не могу сказать, миледи. Арбалетные болты летали туда-сюда, кто-то из них мог и попасть. Удивительно, что они вообще так долго прожили в это опасное время.

— Да. — Санса кивнула. Он сказал правду, и все же ее коробило, как он равнодушно отозвался о Джейн и Иве.

— Миледи — Брюн откашлялся — нам нельзя здесь оставаться. Могут появиться другие из братства, а наш отряд поредел. Пора ехать.

— Куда?

— В Долину, разумеется. Вас там ждут.

— А мой муж? Он должен был привезти выкуп и забрать меня?

— Об этом я ничего не знаю, миледи. Но, если все так, как вы говорите, вы сможете послать ему весточку из Долины скорее, чем отсюда. Здесь вам оставаться все равно нельзя. А у меня приказ забрать вас и доставить в Лунные ворота, любыми средствами.

Он увезет меня силой, если я не соглашусь, подумала Санса. А что она может сделать? Истощенная, беременная, нищая? Удушливое ощущение собственной беспомощности накрывало Сансу с головой, но она сдержала слезы. Лотор Брюн наконец отпустил ее руку, она медленно подошла к лежащим на земле сестрам, неловко опустилась на колени, закрыла каждой из них глаза, пробормотала краткую молитву — не потому что чувствовала желание молиться, а потому что хотела как-то поблагодарить их за то, что приютили ее. Затем так же неловко поднялась на ноги — никто и не подумал подать ей руку — и пошла вперед, не оглядываясь.

Там ее ждала повозка с удобными кожаными скамьями, набитыми волосом, меховая полость, кожаная бутыль с вином и еда. Оказавшись внутри, Санса вдруг поняла, что страшно устала, и, уже проваливаясь в сон, подумала, что не видела других детей и Джендри — ни мертвыми, ни живыми. «Что ж» — подумала она сквозь сон — «надеюсь они выжили и сумеют убежать от этой войны так далеко, как только возможно». Тем временем, повозка со скрипом двинулась вперед, увозя Сансу прочь.

========== Глава 10. Лорд-защитник ==========

Улыбка у лорда Бейлиша была сладкая — такая сладкая, что Санса даже подумала, как у него не слипаются губы. Глаза его излучали доброту, и ей так хотелось погрузиться в нее, раствориться в этой доброте, довериться этому человеку. Но что-то ей мешало. Сколько раз она доверялась людям, и они предавали ее доверие. Даже Сандор… нет, нельзя так думать о Сандоре! Сансой овладел суеверный страх, что, если она будет о нем плохо думать, он не сможет вернуться к ней. А он вернется, он обещал.

Поток ее мыслей прервал вкрадчивый тихий голос:

— Санса, дорогая! Я безмерно рад видеть вас, а еще более рад, что вы, наконец, добрались до Долины в целости и сохранности. Я рад, что предпринятые мной усилия не пропали даром.

— О каких усилиях вы говорите, милорд? — Санса усилием воли отвлеклась от размышлений и стала внимательно слушать собеседника.

— Об усилиях спасти вас из лап Ланнистеров, конечно же. Сначала я хотел устроить ваш побег, но, к сожалению, мой посланец не сумел вызвать у вас достаточно доверия, чтобы вы согласились бежать с ним.

— Ваш посланец? Вы говорите о… — ее пронзила догадка — о… сире Донтосе?

— А вы действительно так умны, как я и предполагал, дорогая — Петир улыбнулся еще более сладко и отпил горячего вина из кубка. — Да, я подговорил этого глупого старого пьяницу помочь мне спасти вас от этого чудовища, Джоффри. К моему прискорбию — лорд Петир грустно вздохнув, покачал головой — вы уже попали в лапы к другому чудовищу, возможно, не менее страшному. — Он посмотрел на Сансу со значением, и она вдруг залилась краской, словно разговор шел о чем-то неприличном.

— Сандор Клиган был достаточно добр ко мне, если вы говорите о нем, милорд.

— Однако, его доброта не удержала его от того, чтобы обрюхатить вас. Простите мне это грубое слово, Санса — просто, как подумаю, что вы так долго пребывали в его власти, а я не мог ничего сделать… -

- Но, как вы меня нашли, милорд?

— О, дорогая, вы ведь не ждете, что я выложу вам все свои секреты? Впрочем, слушайте — во всяком случае, вы имеете право знать историю своего спасения. После того, как вы исчезли из Королевской гавани вместе с вашим так называемым мужем — я не переставал следить за вашей судьбой, хотя бы издали. И все время думал о том, как можно было бы вам помочь, избавиться от этой унизительной судьбы, навязанной вам Ланнистерами. Но вас хорошо охраняли — в их планах не было ни одной лазейки, которой я мог воспользоваться. Сир Киван — трус, не чета своему покойному брату, но кое-чему он от него научился. Так продолжалось, пока слухи не принесли мне весть, что Братство без знамен где-то в Западных землях захватило в плен некую красивую знатную молодую леди, по описанию похожую на вас. Остальное было только делом времени и подходящего случая, а случай легко организовать.

Санса внимательно слушала, не зная, верить ей или не верить. Лорд Бейлиш так искренне волновался, рассказывая о своих розысках, и, казалось, нет для него ничего важнее, чем ее спасение. Но это все равно ничего не объясняло, к тому же, теперь она была хотя бы немного менее доверчива, чем та девочка, что переступила впервые порог Красного замка, и даже чем та, что в септе дала согласие стать женой Сандора Клигана. К тому же, теперь она не может думать только о себе — в счет идет и ребенок.

— Но почему? — задала она, наконец, вопрос, вертевшийся у нее на языке с самого начала. — Почему вы спасаете меня, милорд?

Тот посмотрел на нее слегка удивленным, нахмуренным взглядом, а потом как будто о чем-то догадался.

— Ну конечно же. Вам никто не рассказывал, да и кому бы пришло в голову. Видите ли, Санса, я вырос в Риверране под опекой лорда Хостера. В детстве мы были дружны с вашей матушкой. Скажу более — я любил ее, со всей страстью юности. К сожалению, судьба была против нас, но, в конце концов я нашел свое счастье с ее сестрой леди Лизой Аррен. Увы — лорд Петир горько вздохнул, пряча глаза — оно было недолгим.

— Разве моя тетя Лиза не здесь, с вами?

— Санса — мягко произнес Бейлиш — Леди Лиза скончалась, оставив меня вдовцом, а своего маленького Робина — сиротой.

— Как? — новость оглушила Сансу. Сама того не сознавая, она все это время надеялась, что та, будучи вдовой одного великого лорда и матерью другого, сможет укрыть ее в Долине за надежными стенами своего замка и защитить от Ланнистеров. Она, к своему стыду не чувствовала никакой скорби — только крушение своих надежд.

— Что же мне теперь делать? — беспомощно спросила она.

— Ну, дорогая моя, вам теперь не нужно ничего делать. Вы под моей защитой, и я сделаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались.

— Но, лорд Бейлиш, вы ведь знаете — Ланнистеры меня ищут.

— Ланнистеры много кого ищут — лорда Тириона, например, убившего собственного отца. Однако, пока они его не нашли. Не найдут они и вас… если мы вас хорошо спрячем, и я не смогу сделать этого без вашей помощи.

— Я сделаю все, что вы скажете! — с жаром пообещала Санса. Внутри нее родилась новая надежда — отчаянная и глупая, как и все предыдущие, но вдруг на сей раз она оправдается? Если ей надо будет слушаться лорда Бейлиша, чтобы спастись от Ланнистеров и дождаться Сандора — она это сделает с готовностью, и не будет задавать вопросов.

— О, дорогая — тонкие губы лорда Бейлиша изогнулись — не стоит давать подобных обещаний столь опрометчиво. К счастью для вас, мне вы можете полностью доверять. Что ж, раз мы покончили с сантиментами, давайте перейдем к вещам более приземленным. Вас нужно спрятать. Мои слуги верны мне, как и лорд Нестор Ройс со своей дочерью — но не могу сказать того же об остальных лордах Долины. Рано или поздно по ней разнесется слух о том, что лорд Бейлиш поселил у себя красивую молодую леди, внешностью весьма похожую на беглую заложницу, которую разыскивают по всем Семи королевствам. И тогда может случиться все, что угодно — вплоть до армии Ланнистеров у Кровавых ворот. А я, Санса, обязан думать не только о себе, маленьком лорде Роберте и о вас, но, как лорд-протектор, и о благополучии всей Долины.

— Что же делать? — произнесла Санса еле слышно, подавленная услышанным. Безопасность целой Долины — зависит от нее. А вдруг лорд Бейлиш решит, что риск слишком велик, и решит сам выдать ее Ланнистерам. Но он не может, он обещал защитить ее. Он любил ее мать, и в память о ней поможет Сансе. Она ухватилась за эту веру, чтобы не поддаваться нарастающему страху.

— О, я уже подумал об этом. Видите ли, я женился уже в зрелые годы, а до этого, в юности, у меня была связь с дочерью морского капитана из Чаячьего города. Она родила дочь, которую я признал, на содержание которой все эти годы посылал деньги. Эта дочь — вы. Сначала вы избрали для себя путь служения богам, но влюбились в некоего молодого и пригожего межевого рыцаря, посещавшего септу, при которой вы воспитывались. Он соблазнил вас, а когда вы поняли, что беременны, лунный чай пить было уже поздно. Ваш возлюбленный бросил вас, и тогда вы в отчаянии написали мне, а я, заботясь о плодах своих чресел, согласился вас принять. С торговым караваном вы добрались до Долины. Чтобы запутать тех, кто может искать вас и здесь, нам придется сказать, что вам — он посмотрел на Сансу, слегка склонив голову набок — скажем, четырнадцать лет. И еще вам придется покрасить волосы — остался порошок из Тироша, которым пользовалась моя дорогая Лиза.

Санса слушала все это, изредка кивая. План лорда Бейлиша выглядел разумным и стройным. Кто знает, может быть, у них все получится. Сейчас главное — спрятаться от поисков и благополучно родить ребенка, а потом она попросит его отправить людей на поиски Сандора — ведь тот, вне всякого сомнения, тоже ее ищет.

***

Сколько раз впоследствии вспоминала Санса этот разговор в башне Кровавых ворот — сначала с надеждой, позже — со все нарастающим чувством своего бессилия и отчаяния.

Вскоре после того, как Санса пересекла границу Долины, она впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности. И даже новость, что ее тетка леди Лиза Аррен погибла, убитая собственным менестрелем почти не поколебала ее спокойствия, хотя история и показалась ей немного странной — с чего певцу убивать свою благодетельницу? Она также не почувствовала никакой скорби по покойнице, хотя та была ее последней кровной родней, не считая сира Бриндена, отрекшегося от нее, и Арьи, пропавшей без вести. Может быть, дело было в том, что за время, проведенное в плену, она успела увидеть не одну смерть. Может быть, дело было в беременности — она ощущала себя неповоротливой и хрупкой. Так или иначе, она устала бояться и лить слезы. Теперь настало время покоя.

***

Она медленно открыла глаза. Веки были горячими и тяжелыми, и глаза очень хотелось закрыть обратно и спать, спать. спать без конца. Сначала она не различала ничего, кроме полутьмы, но затем увидела два темных вытянутых пятна в другом углу комнаты, вдалеке от ее кровати. Это были двое мужчин — они о чем-то тихо разговаривали, видимо, не желая ее разбудить, так что до нее долетали только отдельные слова, да и то, она не все могла разобрать до конца.

— И вы сделали все, как я просил вас, мейстер?

— Да, милорд. Уверяю вас, никаких трудностей не возникнет.

Санса вновь закрыла глаза. Она чувствовала страшную усталость, и вовсе не хотела шевелиться — только спать. Должно быть, ее напоили маковым молоком, иначе откуда эта сонливость? Да еще и боль… она не подозревала, что роды — это так больно. Никто не говорил ей — ни матушка, ни септа, ни Серсея, ни повитуха, помогавшая ей — никто. Видимо, это одна из тех тайн, что женщина навсегда оставляет при себе. Главное, что ее ребенок родился здоровым и крепким… ребенок! Где он? Эта мысль была резкой, точно пощечина, и заставила Сансу стряхнуть с себя сонное оцепенение, и приподняться на постели.

Мужчины в углу заметили, что она проснулась, прервали разговор и подошли к постели. Один из них был Петир Бейлиш, другой — мейстер Лунных врат. Петир, как всегда, сладко улыбался, а мейстер смотрел на нее с легкой тревогой.

— Как вы себя чувствуете, миледи?

— Где мой ребенок? Чем вы меня напоили?

— Обо всем по порядку, Алейна, дорогая.

— Роды были тяжелыми, миледи — крупный ребенок, ваш юный возраст. Вы потеряли немало крови, но мы нашли лучшую повитуху в Долине, и она уверила, что вы полностью оправитесь, просто на это потребуется немного больше времени, чем обычно. Вы родили здорового мальчика, сейчас он у кормилицы…

— …И вы увидите его, как только мейстер разрешит вам вставать с постели. А теперь, Алейна, я, как ваш отец, вынужден настаивать, чтобы вы выпили лекарство и отдыхали. — Он кивнул мейстеру, и тот поспешно поднес к ее губам пузырек со знакомой молочно-белой жидкостью. Не имея сил сопротивляться, Санса глотнула снадобье, и тут же почувствовала, как веки становятся такими тяжелыми, что никак невозможно держать глаза открытыми… Она заснула, едва опустив голову на подушку.

Когда она проснулась в следующий раз, у ее постели сидела Миранда.

— Ранда…

— Наконец-то. Мне кажется, наш добрый мейстер переусердствовал со своими склянками. Как ты себя чувствуешь?

— Кажется… — голос со сна был сиплым и противным — кажется, лучше. Я хотела бы поесть…

— Такя и подумала. Ну-ка, дорогая, сядь, подтянись — Миранда, наклонившись над Сансой, взбила ей подушки и подоткнула одеяло, помогая сесть, и обдав Сансу запахом приторных благовоний. — А теперь ешь — здесь овсянка, вареное яйцо, бекон, свежий хлеб. Тебе нужны силы.

— Где мой ребенок? Где мой сын?

— Я сейчас же прикажу его принести, ну, а ты — чтобы съела все до крошки. — И Миранда, шутливо погрозив Сансе пальцем, вышла из комнаты.

Санса с аппетитом съела все, что ей принесли, а потом задумалась. Что-то здесь было не так. Зачем ей давали маковое молоко? Дома мейстер Лювин всегда обходился без него, когда принимал роды у леди Кейтилин. Санса попыталась вздохнуть, и вдруг заметила, что грудь у нее туго перетянута широкой полосой льна. Ощущение неправильности происходящего стало в ней сильнее — если у нее есть свое молоко, почему малыша отдали кормилице? Почему она до сих пор не видела своего ребенка? Почему сидит взаперти?

«Лорд Петир заботится о твоей безопасности» — напомнила она себе — «и о безопасности всей Долины». Безусловно, вскоре он все ей объяснит, и тогда все ее страхи покажутся ей надуманными и глупыми. Но в голове ее звучал и другой голос — «Оглянись вокруг» — скрежетал он, точно пила о камень — «вокруг полно лжецов, и каждый лжет лучше, чем ты».

В этот миг дверь открылась, и в комнату вошла Миранда с улыбкой именинницы, а за ней — дородная румяная женщина, с волосами, убранными под полотняный чепец. А в руках у нее был запеленатый младенец, казавшийся крошечным по сравнению с ее необъятным телом.

Сансы резким движением отодвинула от себя поднос с посудой, и протянула руки.

— Вот он, миледи. Ваш малыш — произнесла кормилица, подавая ей ребенка и слегка приседая.

Дрожа от нетерпения, Санса в первый раз взяла на руки своего сына и внимательно вгляделась в его личико. Кругленькое, розовые щечки, вздернутый носик — пока она не находила в нем никакого сходства ни с собой, ни с его отцом. Отец… Сандор, где же ты? Почему ты сейчас не здесь, не со мной, почему не возьмешь на руки своего сына, чтобы приветствовать его приход в этот мир? Горькая тоска захлестнула Сансу, мешаясь с огромной, переворачивающей всю ее душу любовью к этому маленькому неразумному существу, которое, тем не менее, было продолжением их обоих, и несло в себе кровь тысяч поколений Старков.

Глаза у ребенка были мутно-голубые, как у всех младенцев, а вот волосики — темно-каштановыми. Она наклонилась и поцеловала его несколько раз. В груди мучительно заныло — что сейчас могло быть лучше, чем спустить рубашку с плеча и поделиться с ним тем, что есть у всякой матери, но Санса не могла. С грустью Санса снова поцеловала ребенка, затем развернула пеленки и рассмотрела. Выглядел мальчик вполне здоровым, пахло от него хорошо — молоком. Сам младенец лежал у нее на руках спокойно, но, когда Санса начала неумело запеленывать его обратно, закряхтел и засучил ножками, а потом и захныкал. Кормилица, севшая на стул в отдалении, привстала и посмотрела на него с тревогой:

— Что с ним? — спросила Санса, обеспокоенно глядя на женщину.

— Должно быть, голоден, миледи. Позвольте, я его покормлю.

— Да, разумеется.

Передавая мальчика кормилице Санса едва удержалась от того, чтобы не забрать его обратно, не прижать к груди — так ей не хотелось ей отдавать его это, по всей видимости, доброй и умелой, но чужой женщине! Наблюдая, как та распускает шнуровку, обнажает большую налитую грудь и умело подносит к ней ребенка, Санса почувствовала, как тоска в ее груди становится сильнее. Как несправедливо, что у нее это отняли.

Мирную тишину, нарушаемую только тихим причмокиванием, внезапно расколол голос Миранды.

— Как ты его назовешь?

— Что? — Санса даже не поняла, что Миранда обращается к ней. — Эддард. — Имя вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.

— Эддард? — Миранда изогнула полукруглую бровку, очевидно, ожидая объяснений.

— Как отца — сходу соврала Санса, не придумав ничего получше. — К тревоге за ребенка прибавилось еще и подозрение — не выдала ли она себя. Сколько знает о ней Миранда Ройс? Лорд Бейлиш по ее приезде в Ворота Луны сразу представил ее семейству Ройсов как свою незаконорожденную дочь, но иногда — чаще, чем следовало — в душу Санса закрадывались сомнения в том, что все действительно поверили в эту сказку. Особенно Миранда… в тоне ее голоса, в намеках, которыми она щедро пересыпала свою речь, в лукавых взглядах искоса, которые она бросала на Сансу, ей часто чудилось какое-то знание, или, вернее, понимание происходящего. Как будто Миранда ей незаметно для других подмигивала — мол, смотри, я про тебя кое-что знаю.

***

При первой встрече Миранда показалась ей вся похожей на спелое наливное яблочко — круглые румяные щеки, яркий алый маленький рот, упругие круглые груди, пышные бедра. Если добавить к этому бурное дружелюбие, пылкие объятия и веселый смех — и портрет Миранды Ройс будет готов. Сразу же после того, как их представили друг другу, она крепко обняла Сансу, а потом взяла за руку и повела показывать замок, все это время болтая без умолку и то и дело приобнимая гостью за талию. Санса, которую поначалу обескуражил этот напор, вскоре расслабилась, начала улыбаться в ответ и смеяться над ее шутками. Как ей, оказывается, не хватало всего этого — женской дружбы с хихиканьем, тасканием сладостей с кухни, обсуждением нарядов и прочего. Ведь она была так юна, когда на нее свалились заботы взрослой женщины — брак, хозяйство и ребенок, который должен вот-вот родиться.

Правда, порой разговоры, которые заводила Миранда — или Ранда, как ее звали, по ее словам, только близкие, и как ее в скором времени начала называть и Санса — начинали ее смущать. Миранда любила поговорить о мужчинах — обсудить их внешность, лицо, тело, а особенно — их мужскую стать. Сама она, по ее собственному признанию, была вдова, но муж умер в первую брачную ночь прямо на ней — рассказ этот тоже заставил Сансу покраснеть, а еще больше — настойчивые требования рассказать о том, как это было в первый раз у нее самой. Санса в ответ что-то мямлила, пыталась отговориться общими словами, пока, в конце концов, не обнаружила, что Миранда сумела все же вытащить из нее достаточно много. Это в первый раз заставило Сансу насторожиться и получше вглядеться в свою новую подругу.

Наблюдая за Рандой Ройс, Санса постепенно пришла к выводу, что та далеко не такая простодушная чуть-чуть распущенная дурочка, какой хочет казаться. Мужчины, не исключая и ее собственного отца, разумеется, безоговорочно верили в то, что им показывали, но на самом деле Миранда была догадливой, проницательной, цепкой молодой женщиной себе на уме — а что у нее было на уме, она никому не высказывала. Кое о чем, конечно, Санса-Алейна догадалась и сама — например, о том, что Ранда очень хочет выйти замуж снова, и продумывает свое замужество не менее тщательно, чем полководец план сражения. Не так-то легко будет сделать, учитывая то, что она уже не девица, и не имеет большого приданого. Конечно, благосклонность Лорда-протектора была в пользу Ранды, но, как поняла Санса некоторое время спустя, далеко не для всех лордов и рыцарей Долины.

Но больше всего Сансу тревожило, знает ли она, кто на самом деле Алейна Стоун, незаконорожденная дочь Петира Бейлиша.

***

— Прошел уже почти год, милорд.

— Отец, Алейна. Называй меня отцом, мне это приятно.

— Можем мы хотя бы наедине не играть в эту игру? — произнесла Санса уже тише, глядя в пол.

— Нет, дорогая. Даже у стен есть уши. Как я уже сказал, доверять полностью нельзя никому. Поэтому ты должна быть Алейной и днем и ночью, внутри и снаружи — чтобы, если придется, обмануть не только слуг здесь, в Лунных вратах, но и лордов Долины, которые вскоре должны съехаться на турнир, а заодно, как я выяснил, — чтобы предъявить мне некий список требований, которые, как они думают, я должен буду удовлетворить. Глупцы — беззлобно бросил Петир — но пусть думают, в этот раз они меня обошли. Но ты, Алейна, — ты не должна о них так думать. Безусловно, большинство из них не видят дальше собственного носа и уж тем более не станут обращать внимание на какую-то бастардку, но некоторые из них умны и проницательны. Бронзовый Джон Ройс, например — старший кузен лорда Нестора. Или леди Анья Уэйнвуд — она тоже из тех, кого на мякине не проведешь. Ты должна вести себя с ними совершенно естественно и ни на миг не выбиваться из положенной тебе роли. Будешь чересчур высокомерна — на твои манеры обратят внимание. Будешь слишком подобострастна — это тоже заметят. Запомнила?

— Да… отец.

— Тогда подойди и поцелуй меня, как подобает дочери.

Санса подчинилась. Для того, чтобы поцеловать лорда Бейлиша ей не требовалось наклоняться, за этот год она выросла еще и стала чуть выше него ростом. Быстрое прикосновение губами к теплой гладковыбритой щеке, аромат мяты от его рта, рука, мягко, по-отечески обнявшая ее спину — все это было совершенно невинно. Если бы только он действительно был ее настоящим отцом.

— Отец, у меня есть к вам просьба.

— Да, дочь моя.

Санса набрала в грудь побольше воздуха и быстро, пока не успела испугаться и отступить назад, проговорила:

— Я хотела бы чаще видеться с сыном.

— Алейна, дорогая, мы ведь уже обсуждали этот вопрос. Это будет неразумно и, — прости, что напоминаю — небезопасно. Мальчик в полном порядке, я сам навещал его три дня назад. О нем хорошо заботятся, он здоров и весел.

— Да, но почему мне нельзя его видеть?

— Ты знаешь, почему — голос Петира не утратил своей мягкости, но она превратилась в мягкое препятствие, в болото, в котором увязали все возражения. — Мы и об этом говорили, Алейна. Слишком частые визиты дочери лорда-протектора, которая в глазах всего света пока еще девица, к неизвестному мальчику, который растет при кухне, привлекут к себе нежелательное внимание. А ты знаешь, почему мы не должны его к себе привлекать. Твое обручение с Гарри Хардингом уже вот-вот состоится, и нам жизненно необходимо, чтобы леди Анья доверяла нам. Конечно, даже если она потребует, чтобы тебя проверил мейстер, мы сможем найти выход, но это означает лишние хлопоты. А я не люблю, когда люди мне их доставляют. Теперь тебе пора идти, дорогая, наш Робин наверняка уже не раз тебя звал.

— Да, отец.

Санса присела перед ним в реверансе в знак дочерней покорности и вышла, чувствуя, как в ней колотится сердце, а то место, где Петир прикасался к ней, зудит. Стоило ей завернуть в коридор, как издалека раздался пронзительный визг и кто-то выкрикнул ее имя, а затем раздался грохот, усиленный эхом замковых стен. Санса подобрала юбки и почти побежала на звук — опять Робин раскапризничался и устроил переполох. Уже около двери в его комнату ее охватило привычное раздражение, которое она погасила таким же привычным усилием воли. Да, Роберт Аррен — капризный, избалованный противный мальчишка, который способен орать и биться в судорогах, если не получает желаемого. Но он не виноват в этом — его мать все ему позволяла и предупреждала малейшее его желание, а теперь отказы чреваты не только многочасовыми воплями и разбитой посудой, но и приступами, которые можно успокоить только порциями «сладкого сна», а от этого слабое здоровье мальчика становится только хуже. А если Робин умрет — то и Петир перестанет быть лордом-протектором Долины, а она лишится своего убежища. И не только она — Нед тоже. И все же, до чего ей надоела эта возня с противным болезненным мальчиком, сопли, текущие у него из-под носа, его слюнявые поцелуи — вместо того, чтобы отдавать свою нежность и любовь родному сыну, которого она видела за этот год всего несколько раз, да и то почти мельком.

Вечером, когда Робин, нарыдавшийся всласть и убаюканный ее колыбельными, заснул, а все прочие с облегчением смогли, наконец наскоро поужинать и лечь спать, Санса лежала в постели без сна. Сегодняшний разговор с Бейлишем всколыхнул в ней все те мысли, которые она обычно сдерживала. Она ощущала себя в ловушке, и с каждым днем все сильнее. Ее надежды — переждать опасное время в Долине и одновременно как-нибудь постараться дать Сандору знать, что она и его сын живы и в безопасности — давно развеялись. А теперь настал черед еще одной надежды — выбраться отсюда и от из-под власти лорда Бейлиша. Он хотел того же, что и все остальные — Ланнистеры, Тиррелы — продать ее тело повыгоднее. Конечно, он уверял Сансу, что помолвка — еще не брак, но она ощущала себя в невидимых тисках его власти и понимала, что воли у нее не больше, чем у фигуры на игральной доске. Все планы побега, которые она за этот долгий год перебрала в голове, разбивались об одно непреодолимое препятствие — Нед. Она не сможет никуда уйти без него, не может рисковать его жизнью. А Нед в руках Петира Бейлиша, и дело тут даже не в том, что он ее сын, но и в том, что он единственный прямой потомок Эддарда Старка по мужской линии, а значит — наследник Винтерфелла. Такую важную фигуру Петир ни за что не выпустит из рук. Что же ей делать? Здесь даже нет богорощи, а значит, старые боги, не услышат. Санса сглотнула ком в горле и почувствовала, как на нее накатывает отчаяние, а одиночество становится еще горше — она привязалась к Миранде, жалела Робина, испытывала симпатию к мейстеру Колемону, но никому из них не могла доверять. И ей с каждым днем было все труднее верить, что Сандор придет и спасет их.

========== Глава 11. Поиски ==========

Дорога. Бесконечный, то прямой, то выписывающий круги и петли, запутывающий сам себя путь — сначала пешком, без денег и еды, потом верхом с караваном торговцев. Путь и поиск. И то, и другое стало сутью жизни Сандора Клигана, главным, а на самом деле — единственным его занятием, которое должно было привести к цели — найти Сансу. Найти и увезти нахрен из этой прогнившей страны. В глубине души Клигану было даже немного жаль своего маленького замка, который они вдвоем почти успели превратить в место, которое он впервые в жизни готов был назвать домом, и в которое ему нравилось — совершенно новое для него чувство, неожиданное, но приятное. Но дороги туда ему не было, он это знал. Да и остатка турнирных денег все равно не хватило бы на выкуп. При мысли о выкупе его охватывала ярость — Торос, тупой продажный ублюдок! Ничего, он убьет его. Найдет и убьет, как и всю эту шайку огнепоклонников. По одному, с наслаждением. Выпустит им кишки, перережет заросшие бородами горла, вздернет на деревьях, насадит на пики, как кабанов. Торос из Мира тоже заслужил смерть, но было одно, что в глазах Сандора Клигана давало ему шанс на смерть быструю и чистую — то, что он назвал ему место.

Но эта цель, приятно согревая душу, могла подождать — сначала Санса и его ребенок. О том, то он может не успеть или что с ней может что-то случиться, Сандор старался не думать — каждая такая мысль словно отворяла ему кровь, лишала сил, отравляла надежду и убивала решимость найти ее во что бы то ни стало. А надежда и упорство были его хлебом и вином, они не давали ему сдаться, отступить, погрузиться в бездну из отчаяния и ненависти к себе. Поэтому он каждый день просыпался, вставал и продолжал идти, несмотря на голод, холод, жажду, усталость и опасность быть пойманным.

Но одного упорства для того, чтобы забрать Сансу, было мало. Ему нужны были деньги, но где их взять? Ланнистеры не только не дадут ему ни монеты, но и насадят его голову на пику, а перед этим под пытками вытащат из него все — дыбы в Утесе превосходные, и обращаться там с ними умеют. В том, что Сансу они найдут, он не сомневался — Пташка слишком ценный и важный приз, в отличие от него. Другие дома Запада — те только рады будут скрутить его и сдать все тем же Ланнистерам, чтобы выслужиться; для всех его семья так и осталась безродными выскочками, так что на этот счет он не обольщался. Ростовщик в ближайшем большом городе? Но у него нет ни коня, ни дорогих доспехов, ни земли, ни имущества — ничего, что можно было бы отдать в залог. Собственная жизнь и та ему не принадлежала. Северяне? Эта мысль была еще глупее, чем все остальные — Север и так разорен войной, к тому же, там сидят Болтоны, которые, насколько он понимал, будут только рады, если последнее живое дитя Неда Старка сгинет без следа. Может быть, родня Сансы? Полузабытые знания о великих и малых домах Вестероса, которые успел вколотить в него мейстер — кто бы мог подумать, что сейчас они пригодятся. Талли, семья ее матери? Лорд Хостер сейчас должен быть уже стар, если еще не помер, сам Риверран осажден Ланнистерами, и семья переживает не лучшие времена, если Бринден Талли встречался с Сансой в такой тайне, скрываясь под капюшоном бурого брата, а его племянник лорд Эдмар женат на девице Фрей, так что вполне может быть уже на стороне Ланнистеров, а не Старков. Кто там еще остался? Лиза Аррен. По Королевской гавани он помнил — впрочем, довольно смутно — что жена Джона Аррена была склочной, капризной бабенкой, которой на каждом шагу мерещились враги, заговорщики и отравители. Но она — сестра Кейтилин Старк, ее земель не коснулась война Пяти королей, никто не усомнится в ее верности Железному трону, и денег у нее наверняка достаточно, как и солдат. Если кто и может ему помочь вытащить Сансу из лап Братства, так это она. Принятое решение подбодрило Сандора, оставалось только одно — придумать, как туда добраться.

***

Путь занял у него больше времени, чем он рассчитывал, но, в конце концов, он прибился к маленькому каравану торговцев, ехавшему в Долину. У них уже был проводник — чернявый наемник с дешевым мечом, но, когда Сандор свалил его одним ударом кулака, купцы, которых это скорее напугало, чем поразило, быстро согласились взять его взамен и даже дали ему какое-никакое оружие, лошадь и теплую одежду — благо плату новый охранник запросил небольшую. Через Лунные горы они пробрались почти без приключений, не считая убитых двух-трех дикарей, а потом им и вовсе повезло — на караван напал клан Обгорелых, и, когда они увидели ожоги Клигана, то тут же отступили и даже пообещали, что больше никто их не тронет — если с ними поделятся кое-чем из товара. Торговцы, на радостях от того, что им не перерезали глотки, одарили их даже более щедро, чем те рассчитывали, и в дальнейшем маленькая процессия продвигалась без затруднений. У Кровавых ворот они рассчитались с Сандором, забрали свою лошадь и распрощались с ним с видимым облегчением. Впрочем, все это он едва заметил — ему было плевать на этих людей, все, чего он хотел — это встретиться побыстрее с Лизой Аррен.

Охранники у Кровавых ворот, с видимой неохотой пропустившие его внутрь Долины, показали дорогу к Гнезду, но сказали, что из-за близкой зимы все обитатели замка уже скорее всего уже переселились в замок Лунные ворота у подножия Копья гиганта. Что ж, чем меньше хлопот, тем лучше. Там все повторилось — те же подозрительные взгляды и вопросы, кто он такой и зачем пришел. В конце концов стражники позволили ему пройти за стену замка, но дальше пускать отказались, велели подождать во дворе, а один из слуг по их поручению отправился доложить о нем леди Аррен.

Он все стоял и ждал. Наконец, перед ним появилась незнакомая девица, одетая достаточно богато, чтобы ее не приняли за служанку. Он мимолетно отметил для себя ее сдобную фигуру и искру в глазах, говорящую о том, что залезть ей под юбки легче легкого, но сейчас его это не интересовало.

— Вы кто? — спросил Клиган вместо приветствия.

— Мое имя Миранда из дома Ройсов, я дочь лорда Нестора, лорда Лунных ворот.

— Я пришел увидеть леди Аррен. Лизу Аррен.

— Леди Бейлиш, вы хотите сказать? — мягко поправила его Миранда Ройс. — К сожалению, это невозможно. Леди Бейлиш скончалась, да рассудит ее Отец по справедливости.

Скончалась. Проклятье. Что ему теперь делать? Этот скользкий слизняк Мизинец, успевший прыгнуть в постель вдовы Джона Аррена, и пальцем ради Сансы не пошевелит, в этом можно быть уверенным. Девица заговорила вновь:

— Вы не назвали своего имени, милорд, но я узнала вас и так. Вы Сандор Клиган по прозвищу Пес, верно?

— Да, это я. И я не лорд.

— Как угодно. У меня есть известия о Сансе. Пройдемте внутрь — я прикажу, чтобы вам принесли подогретого вина.

— В пекло его. Говорите сразу.

— Прошу вас — повторила она с нажимом. Лицо Миранды также изменилось, из глаз исчезло кокетство. Сандор постоял еще немного, но в конце конов, последовал за ней внутрь замка в большой зал. Не все ли равно, если она знает что-то о Сансе, он будет слушать ее хоть лежа. Сев за стол, Сандор нетерпеливо побарабанил по столешнице, а девица все мялась, будто не решаясь заговорить.

— Ну?

— У меня плохие вести. — она опять замолчала, а затем выдохнула. — Ваша жена мертва.

— Как? — осипшим, но совершенно спокойным голосом спросил Сандор. Про себя он даже удивился тому, что может говорить осмысленно.

— При родах — тихим, скорбным голосом начала рассказывать Миранда. — Люди лорда Петира нашли ее, и привезли сюда уже на сносях. Наш мейстер весьма опытен, к тому же, мы позвали хорошую повитуху, но она была слишком юна, а младенец — слишком крупным, и они оба…

Он взмахом руки остановил ее.

Сандор Клиган терпеть не мог поэзию: презирал бардов, смеялся над напыщенными оборотами, прикрывающими все ту же человеческую низость и подлость, издевался над фальшивыми насквозь балладами, где дама всегда была прекрасна и добродетельна, рыцарь — без страха и упрека, умирали только злодеи, а любовь длилась вечно.

Выражения вроде «у него потемнело в глазах» всегда вызывали в нем только презрение. А теперь у него действительно потемнело в глазах. На глаза опустилась пелена и мир вокруг разом утратил краски, звуки и запахи, а тело как будто одеревенело.

Рот его сам собой открылся и звуки, которых он не услышал, сложились в одну фразу:

— Я хочу увидеть могилу.

— Да, разумеется. Идемте — торопливо согласилась девица Ройс, и, поманила его рукой, а он на все таких же деревянных ногах последовал за ней.

Они пришли быстро. Маленькое кладбище, укрытое за невысокой каменной оградой, находилось за такой же маленькой деревянной септой. Могилу Сансы — ему было даже про себя трудно произнести это — он увидел сразу. Свежий холм уже подмерзшей земли, слегка припорошенной снегом, и семиконечная звезда из нового светлого дерева. Подойдя к могиле, он остановился, тупо глядя на нее и не веря, что все то, что было Сансой — глаза, волосы, тело, голос, характер, чувства — что все это теперь лежит в холодной земле и постепенно разлагается, а ее душа, если она существует, то ли ушла к богам, то ли растворилась в зимнем воздухе. Что его нежная и веселая маленькая жена, его Пташка, навсегда его оставила. Что все то, к чему он привык, что начал считать родным и близким — ее красота, ее тело, ее близость, ее немного робкая ласка и пробудившаяся страсть, ее желание заботиться о нем и подарить ему ребенка — что всего этого больше нет и никогда не будет. А их дитя, похороненное вместе с матерью? Безымянный младенец, родившийся только за тем, чтобы тут же умереть?

— Мальчик или девочка?

— Мальчик.

Сандор удивился — он что, произнес это вслух? Мальчик… Он попытался представить себе мертвого младенца — сколько он их повидал на своем веку — но не мог. Вместо этого он видел совсем другое: вот Санса с ребенком на руках, он жадно сосет ее грудь, а Сандор улыбается, глядя на них. Вот ребенок уже постарше, неловко топает везде на коротких пухлых ножках. У него темные волосы и серые глаза — в отца. А вот он еще вырос, и Сандор вкладывает в руку сына первый деревянный меч и показывает первые движения, а беременная Санса с еще одним ребенком, держащимся за ее юбку, наблюдает за ними, стоя в стороне… Вся та жизнь, которая могла бы у них быть, пронеслась перед ним как вихрь цветных картинок из дорогой книги, а потом обложка захлопнулась, и его опять окружила пустая гулкая чернота.

— Милорд… — услышал он голос позади себя. — Он обернулся и увидел, что девица, имя которой он позабыл, все еще стоит позади него. Что ей надо?

— У меня есть кое-что. Я взяла это в память о Сансе, но, думаю, будет лучше отдать вам. С этими словами она вытащила из кошеля на поясе небольшой кожаный мешочек на шнуре.

Сандор взял его, неловко раздергал шнурок, стягивающий горловину, и вытащил содержимое. Это был маленький сверток из белой тонкой ткани, а внутри него — тонкая рыжая прядь, заплетенная в косу и перехваченная ленточкой. Он завернул ее обратно, запихнул в мешочек, повесил его себе на шею и пошел прочь, не поблагодарив и не оглянувшись.

***

Весь обратный путь от Лунных ворот до Кровавых полностью выпал у него из памяти. Он очнулся только, когда один из стражников что-то у него спросил. Сандор не слышал, что тот говорит, только видел, как двигается его рот.

— Что? — спросил он.

— Ты что, оглох? — повторил стражник. — Я тебе говорю, прилетел ворон от лорда Петира. Он велит тебе вернуться в Лунные ворота и ожидать его возвращения.

Сандор оскалился.

— Передай лорду Петиру, чтобы он засунул свое повеление себе в зад.

— Эй, ты поосторожнее там. Я не посмотрю, что ты такой здоровый, заломаю как деревце. И вообще, что-то ты подозрительный тип — вон как рвался встретиться с ним, а теперь нос воротишь. А может он соглядатай Ланнистеров или еще кого? Ребята, вяжи его!

Клиган сейчас был только рад подраться. Он был уверен, что одним махом раскидает этих сопливых ублюдков, что отделает каждого из них так, что родная мать не узнает, но с ним что-то случилось. Он двигался медленно и вяло, как иногда бывало с ним во сне, он пропускал удары один за другим, а его собственные, вместо того, чтобы разом свалить противника с ног, почему-то были слабее, чем обычно. Более того, когда наконец один из стражников повалил его лицом на пол, заломил ему руки и придавил коленом спину, Клиган испытал странное облегчение. Наверное, если бы ему приставили нож к горлу, он бы даже попросил о последней милости. Но они не собирались его убивать. Клигану связали руки, потом подняли на ноги и пинками препроводили в маленький закуток в одной из башен — темницу, где оставили одного, сняв путы — за крепкими каменными стенами и дверью из прочных дубовых досок, окованных железом, в них не было нужды.

К нему никто не приходил: не приносили еду, не забирали глиняный горшок для нечистот, света в клетушке не было, и довольно быстро он потерял счет времени, а вместе с ним и самообладание. Санса, Санса, Санса… ее имя точно тонкий клинок постоянно вонзалось в него, билось в его воспаленном мозгу как птица, попавшая в клетку и ранящая сама себя о ее прутья. Он все время видел ее перед собой, и все время разной — счастливая девочка в Винтерфелле, несчастная девочка в Красном замке, бледная и испуганная девушка, обещающая быть ему верной в септе, молодая женщина, вскрикивающая от страсти — все эти образы и многие другие кружили вокруг него в бесконечном хороводе, все смотрели на него, и в глазах каждого он видел укоризну и обиду. Где же ты был, Сандор Клиган, почему не защитил меня, не пришел на помощь, не спас? Что толку в твоих крепких руках и острой стали, если я теперь мертва? Зачем обещал мне то, чего не можешь исполнить? Когда пытка достигала пика, Клиган изо всех стискивал голову руками, точно хотел раздавить ее, как тыкву, или мотал ей из стороны в сторону, затыкая уши. Но ничего не помогало. Он видел Сансу с закрытыми глазами и слышал ее с заткнутыми ушами. Он мог почти потрогать ее, до того его руки помнили ощущение ее тела.

Иногда он начинал говорить с ней. Пытался оправдаться. Спорил. Злился, ругался и орал, богохульствовал, топал ногами и колотил кулаками о стены своей темницы. А иногда начинал звать ее, с тоской, с нежностью, с лаской, вкладывая в этот зов все то, на что он не имел смелости выразить при ее жизни. Но от этого становилось даже хуже — боль начинала рвать его изнутри как дикий зверь, и спасения от нее не было, нечем было от нее отгородиться и защититься, кроме как гневом на нее, что она не дождалась его, оставила одного на этой проклятой земле тащить дальше за собой надоевший груз ставшей бессмысленной жизни.

Когда дверь все-таки распахнулась, и двое стражников вошли внутрь, он едва не ослеп от факела, который один из них держал в руке. У второго была миска и кувшин.

— Эй ты, вставай. За тобой послали.

Сандор посмотрел на них и отвернулся. Что им нужно? Зачем они пришли?

Тот из стражников, что держал факел, подошел к узнику и пнул его:

— Вставай, говорят тебе. Некогда нам тут рассиживаться. Хочешь — ешь, а не хочешь — иди так. А ну встал! Поднимайся!

Сандору было плевать. Он помотал головой и отвернулся снова. Стражник раздраженно крякнул, вставил факел в железное кольцо у входа в камеру, и вдвоем они принялись связывать ему руки — он едва обратил на них внимание, ведь в углу стояла Санса в дорогом шелковом платье и с красивой прической — он знал, что под шелками у нее свежие синяки и кровоподтеки от очередных развлечений Джоффри. Надо было что-то сказать ей, но у него пересохло во рту. Сандор моргнул, и вместо девочки в шелках он увидел Сансу уже такой, какой оставил ее в пещере Братства — с растрепанной косой, в простом шерстяном платье, более взрослую. Она стояла, держа руки так, будто в них лежал младенец — но никакого младенца не было, а по ткани на животе расползалось темное влажное пятно.

В этот миг стражники поволокли Клигана прочь из темницы. Он успел оглянуться в последний раз на стоящую в углу Сансу, но дверь захлопнулась, а вместе с этим исчез и призрак. Он шел, с трудом переставляя ноги, едва не падая и, с усилием поворачивал голову из стороны чтобы оглядеться по сторонам. Тусклый зимний рассвет показался ему таким же ярким, как солнечный день, а скрип сапогов по свежевыпавшему снегу, свист ветра, фырканье лошадей, скрип повозок и кожаной сбруи, человеческие голоса — все это едва не оглушило его. Почему-то каждое движение, каждый вздох отзывалось внутри болью во всем теле — таким трудом давалось ему возвращение из мира своих болезненных фантазий, мира мертвых — в мир живых. Сейчас этот мир состоял для него из клочка ровной земли внутри ограды Кровавых ворот, серых стен и серого рассветного неба, а также небольшой кучки людей — стражников, крепко державших его — он наконец ощутил их и почувствовал их присутствие — и двух людей в поношенной и потрепанной одежде — черной с ног до головы.

Они о чем-то говорили со стражей, но он не расслышал, что именно. Он стоял и дышал, по частям осознавая собственное тело — ноги, ослабевшие от голода, руки, которые болели, вывихнутые стражниками, волосы, падающие на лицо, шрамы от ожогов, которые болезненно стянуло на холодном воздухе, затекшую спину. Он ощущал себя живым, и каждый миг этой жизни был наполнен болью и горем. Тем временем переговоры, о чем бы они ни были, закончились, черные подошли к Сандору и так же грубо втолкнули его в повозку, стоявшую тут же рядом, уже почти переполненную мужчинами разных возрастов.

Один из них сноровисто связал ему ноги и сказал:

— Будешь слушаться, развяжу. А будешь бузить — посажу в клетку.

Потом он обернулся к стражникам:

— Передайте лорду Бейлишу нашу благодарность за новых рекрутов и за припасы. Ночной дозор не забудет его доброты.

Попрощавшись с ними кивком, мужчина сел на облучок повозки — его спутник взобрался на другую, стоявшую сзади, с большой деревянной клеткой, взял вожжи и скомандовал своему маленькому отряду:

— Ну, поехали.

========== Глава 12. Накануне ==========

Комментарий к Глава 12. Накануне

Эта глава немного отличается от всего написанного до того - здесь появляется новый POV. Изначально я не собиралась вводить его, чтобы полностью сосредоточиться на Сандоре и Сансе, но в конечном итоге поняла, что без него эту главу написать, так что - прошу любить и жаловать :)

— Милорд — Атлас поскребся в дверь осторожно, но старый ворон Мормонта все равно разразился карканьем «Зерно!», да так громко, что было не слышно, что говорит стюард.

— Повтори еще раз — попросил Джон, перекрикивая птицу.

— Прибыли новые рекруты, милорд.

— Откуда?

— В основном, из Речных земель и Долины, но, наверное, есть и из других мест.

— Хорошо, я иду.

Джон Сноу поднялся из-за стола, потянулся, с удовольствием расправляя затекшие мышцы, надел теплый плащ, пристегнул к поясу Длинный коготь и по обледенелым ступеням спустился во двор Черного замка.

Во дворе он увидел, что повозки, которые несколько лун назад отправились из Черного замка пустыми, вернулись назад набитыми битком. Это была хорошая весть — чем больше у них будет людей, тем лучше, сейчас любой пригодится.

Старший в отряде, Глан, стоял, переминаясь с ноги на ногу, и вид у него был усталый. «Надо дать им отдохнуть с дороги» — подумал Джон, но вслух сказал другое:

— Их нужно отвести в мыльню и накормить.

— Хорошо, милорд — Глан кивнул, а затем, уже повернувшись к повозкам, скомандовал: — Всем вылезти и построиться! Живей, ублюдки!

Мужчины — молодые и старые, красивые и уродливые, одетые в хорошую одежду и обноски, спрыгивали с края повозки и выстраивались в ряд перед ней. Джон чувствовал на себе их взгляды и старался держаться невозмутимо. Наконец, повозки почти опустели, остался только один человек, сидевший запертым в железной клетке.

— А этот что? — спросил Джон подходя поближе.

— Этот буйный, милорд — поспешил отчитаться Глан. — Сначала тихо себя вел, спокойно, разве что не ел ничего, только пил иногда. Мы даже развязать его решили, а он тут же вскочил, Роду ввалил поддых, выхватил у него нож и попытался себе горло перерезать — еле отобрали. Вроде и не жрет ничего — а силища какая!

— Выпустить.

— Сейчас, милорд.

Глан осторожно приблизился к клетке, отпер тяжелый замок, и, потянув за цепь, выволок пленника наружу. Тот оказался высоким — очень высоким, гораздо выше Джона. Лица было почти не видно под сальными темными патлами, руки перетянуты веревкой потуже, на ногах цепи, одежда — рванина, которая когда-то была хорошим добротным платьем.

— Посмотри на меня — произнес Джон спокойно и холодно.

Тот, казалось, не слышал.

Глан, осмелев, подошел к рекруту и пнул его в голень:

— К тебе обращается лорд-командующий, свинья.

Мужчина по-прежнему не отвечал и не двигался.

Джон вгляделся и внезапно что-то показалось ему знакомым в облике этого человека. Подойдя поближе, он протянул руку, отбросил волосы от лица, и отступил на шаг, пораженный:

— Я знаю тебя. Ты Пес!

В толпе братьев зашушукались, кто-то присвистнул, кто-то сплюнул, кто-то крякнул — но почти все, как оказалось, знали или слышали об этом человеке, его дурная слава добралась и до Стены. А Джон мгновенно вспомнил тот день в Винтерфелле два с лишним года назад, и ссору Робба и принца Джоффри на учебном дворе, которую он наблюдал со стороны — его, как бастарда, конечно, не допустили в их общество. Вспомнил он и высокого полного сил человека с язвительной ухмылкой на обезображенном ожогами лице. Но тот наглый молодчик мало чем походил на то, что Джон видел сейчас перед собой: от прежнего Пса осталась только тень. Он страшно отощал, кожа туго обтягивала череп, а самое главное — тупые потухшие глаза животного, а не человека. Джон разглядывал его молча, но Пес был все так же равнодушен к внешнему миру. «Точно живой мертвец» — подумал Джон, и слегка поежился от этой мысли.

— Его тоже помыть и накормить. Потом привести ко мне. Атлас, за это отвечаешь ты.

— Слушаюсь, милорд.

Джон кивком отпустил всех и пошел обратно к себе.

***

— Почему ты пытался убить себя?

Клиган угрюмо воззрился на собеседника. Он, конечно, тоже его узнал — слишком уж мальчишка походил на Неда Старка; на память он еще не жаловался, хотя сейчас она стала его проклятием. Тот сидел напротив него, удивительно похожий на отца — особенно своим каменно-невозмутимым лицом, которое всегда так бесило его в лорде Эддарде. Бесило настолько, что, когда в тот день в Дарри он увидел на нем облегчение, что Пес привез ему не тело его дочери, а тело никому не нужного подручного мясника, то не смог удержаться от смеха. Это воспоминание промелькнуло перед Клиганом очень быстро, пока он отпивал глоток подогретого вина.

Перед тем, как привести его к лорду-командующему, его — так и не расковав — отвели в баню, а там, под охраной, все-таки освободили и заставили помыться. Он равнодушно подчинился — эти людишки не стоили того, чтобы с ними враждовать, да и смысла в любой вражде больше не было. Затем он так же равнодушно, не ощущая вкуса, поел каши с куском хлеба с беконом и кружкой эля, а затем за ним явился смазливый стюард, чтобы отвести его к «лорду-командующему».

Лорд-командующий, мать его. Мальчишка, вдвое моложе его. Но, приглядываясь к Джону Сноу, Клиган был вынужден признать, что в нем ощущалась внутренняя сила и способность к власти, и необходимая жесткость — все то же, что было и в лорде Тайвине Ланнистере, который одним взглядом был способен заставить подчиниться себе. Но в этом бастарде все те свойства, которые делали Тайвина бессердечным ублюдком, проявлялись как-то по-другому, как именно — Сандор еще не решил. Кто бы ни выбирал его, они выбирали хорошо.

Всю дорогу до Стены Сандор Клиган желал смерти. Это желание крепло с каждым днем, и, наконец, стало таким сильным, что превратилось в одержимость. Он ехал в повозке, связанный и беспомощный, и пытался придумать способ умереть побыстрее. Он не ел, думая, что заморит себя голодом — но в итоге слабость все-таки брала верх и он пил, потому что жажда становилась невыносимой и побеждала жажду смерти. Он не спал, потому что во сне ему непременно являлась мертвая Санса и молча, с упреком, смотрела на него, а по животу у нее расползалось кровавое пятно. Все изменила попытка перерезать себе горло — когда черные братья вырвали у него кинжал, пинками повалили на землю и снова связали, еще туже и крепче, чем раньше, Сандор осознал, насколько был близок к безумию — настоящему безумию. Против воли, его это отрезвило. И, продолжая путь дальше, он по привычке старался не есть и не спать, но не мог не чувствовать, что воля к жизни побеждает в нем, вопреки желаниям и намерениям. Он не хотел жить — и не мог перестать, и не знал, что с этим делать.

Но все эти тяжелые и горькие мысли не предназначались для ушей мальчика-бастарда, поэтому Сандор просто отпил горячего вина, поставил чашу на стол и покачал головой:

— Не твое дело.

— Не ваше дело, милорд.

— Не ваше дело, милорд — повторил он с издевкой. — Ты мне не лорд.

— Нет. Но я могу посадить тебя в ледяную камеру, чтобы научить учтивости. Но не хочу. Если даже во всем, что о тебе рассказывают, правды не больше половины, ты — подарок для Стены.

Джон помолчал и сделал глоток вина из кубка.

— У меня есть к тебе предложение.

— Какое? — Сандор не смог удержаться от вопроса.

— Простое. Надвигается война. Ты — один из лучших воинов в Семи королевствах. Сражайся за нас.

— Что еще за война?

— Такая, которой не найдется равных среди войн прошлого. Это не война между королями за земли, золото или власть. Это война мертвых против живых. И если мы проиграем, весь Вестерос превратится в ледяную могилу. Наш враг не берет пленных и не щадит никого.

— Что это за враг?

— Белые ходоки и их армия живых мертвецов.

— Не рассказывай мне сказок, мальчик.

Джон только плечами пожал.

— Можешь не верить мне, Клиган, но я видел и тех, и других. Белых ходоков с ледяными мечами и живых мертвецов с синими глазами, которых не берет обычная сталь.

— Что я с этого получу? Я сражался за королей, и получил пинок под зад — сомневаюсь, что бастард в черном тряпье может предложить мне что-то получше.

— Честь. — Сухо бросил Джон, и, предупреждая возражения собеседника, добавил — И смерть. Ты хочешь умереть — хорошо, дело твое, так умри с пользой.

После этого Джон Сноу позвал стюарда и велел ему проводить Сандора в одну из пустующих комнат, приставить охрану, но не связывать.

***

Позже Сандор не раз и не два вспоминал тот их первый разговор, и каждый раз в его памяти выглядел по-разному, в зависимости от того, с каким чувством он его вспоминал. Если в нем бурлила злость, то он видел его как самодурство мальчишки, получившего власть над мужчинами старше и опытнее его, если усталость — то как очередной поворот судьбы, с которым было ничего не поделать, а если — что со временем бывало с ним все чаще, некое угрюмое умиротворение — то как день, положивший начало его дружбе с Джоном Сноу.

Вот и сейчас, лежа на узкой жесткой кровати в своей комнате — в Черном замке, даже несмотря на наплыв одичалых из-за Стены и добровольцев из Дара и всех близлежащих селений, пустых комнат былодостаточно для того, чтобы он мог ни с кем ей не делиться — он вспоминал тот разговор и себя самого тогда — уже почти полтора года назад. Тогда он был на грани безумия, но не понимал, насколько близко он подошел к ней, и насколько тонка эта грань. Лучшим избавлением от него была смерть, и когда Джон Сноу пообещал, что он умрет, Сандор Клиган неожиданно для себя, ему поверил. Правда, пока умереть ему не удалось, хотя он вызывался на самые трудные поручения, не один раз ходил за Стену в полном одиночестве, не один раз оказывался в опасных переделках, и все же Неведомый никак не посылал за его душой. Сандор устал — устал от жизни, которая по-прежнему, хоть безумие и отступило, была для него серо-черной и бессмысленной без Сансы, устал ждать смерти. Но завтра — завтра все, как он надеялся, должно закончиться. Армия мертвецов и Белых ходоков подошла уже к самой Стене. Король Ночи, должно быть, поднял из ледяных могил всех, кто за долгие века успел умереть в этом мерзком холодном краю: среди его воинов были и свежие трупы с сохранившейся кожей, и полусгнившие, и даже скелеты без плоти и одежды — но все они были одинаково бесстрашны и неутомимы. А хуже всего было то, что единственным средством против них было либо оружие из драконьего стекла, либо огонь.

Клиган поежился — за время, проведенное на Стене, он невольно привык к тому, что огонь здесь — это главное сокровище, источник тепла, света, жизни. Медленно и мучительно, с огромными усилиями, о которых никто не знал, и, как он надеялся, не подозревал, он преодолевал свой ужас перед ним — особенно необходимо было это за Стеной, где его меч был бесполезен против врагов с синими глазами и холодной плотью. С куда большим удовольствием он предпочел бы оружие из драконьего стекла или валирийской стали, но на Стене не хватало ни того, ни другого, и взять его было неоткуда. Лорд-командующий узнал из письма одного из братьев, отосланного в Цитадель, чтобы стать мейстером, что огромные залежи драконьего стекла хранятся на Драконьем камне, но Драконий камень сначала был под властью Станниса Баратеона, потом Ланнистеров, которые сумели взять твердыню с огромными потерями, а теперь им завладела явившаяся из-за Узкого моря дочь Безумного Короля, сопровождаемая огромным войском наемников, евнухов и, самое главное, — тремя драконами.

За это время — Клиган знал — Джон Сноу разослал множество писем с воззваниями и просьбами о помощи. Он написал всем — от обеих королев и великих домов до самого мелкого, самого захудалого рыцаря-землевладельца, но никто не откликнулся на его зов, ни на юге, ни на севере — нигде. Знатные лорды в высоких замках были слишком заняты своей игрой в престолы, в то время как Железнорожденные разоряли берега Простора, в столице безумные фанатики прогнали Серсею голой по улицам Королевской гавани, а она отомстила им с жестокостью, которая превзошла любые, самые смелые ожидания, а Дейенерис Таргариен жгла своих врагов драконьим огнем. Сандор про себя думал, что эта затея с самого начала обречена на провал, но молчал — как молчал и потом, видя разочарование мальчика, которое тот старался скрыть ото всех. Сейчас, лежа без сна в ожидании завтрашней битвы, которая решит исход их долгой борьбы с холодом и смертью, он немного жалел о своем молчании, о том, что он не нашел слов, чтобы поддержать его. Если подумать — а за последние полтора года времени на размышления у Сандора было больше, чем нужно — он никогда не мог относиться к Джону только как к командующему, которому нужно подчиняться.

Но по-настоящему они стали друзьями после того, как Джон вернулся с того света. Это воспоминание, хоть оно и давало Клигану силы жить, и делало его серо-черное существование немного менее безрадостным, было для него настолько странным, необычным и выходящим за пределы всего, что он знал о мире, что Сандор нечасто к нему обращался. Тем не менее, он все помнил — отчетливо и в подробностях. Нынешняя ночь скоро сменится рассветом — возможно, последним, который он увидит — и Сандор позволил своей памяти вызвать это воспоминание к жизни.

Это была вторая ночь после того, как он нашел Джона со множеством ран и алым пятном крови, расплывавшемся по снегу вокруг тела. Тогда он вместе со Скорбным Эддом, Атласом, Гренном и Пипом — теми, кто остался верен своему лорду-командующему, не дал заговорщикам сразу же сжечь тело Джона Сноу, и забрал его, истекающего кровью, в его покои. Там они положили его на стол, Сандор ножом разрезал одежду и убедился в худшем — ран было столько, что никто бы не выжил. Странно, но тогда он ощутил боль потери — хотя, как ему казалось, после Пташки уже ничто, казалось, не могло его тронуть. Все остальные скорбели куда сильнее, хотя старались сдерживать чувства. Неумело они раздели своего командующего и друга, смыли кровь, Атлас невесть откуда взявшимся гребнем расчесал спутанные темные волосы мертвеца, а затем все ушли. Сандор остался. Он и сам не понимал до конца, почему и зачем должен был оставаться здесь, но что-то его держало. Очаг он загасил, чтобы тело не сразу начало разлагаться, получше завернулся в теплый плащ и лег спать прямо на пол поперек двери, чтобы никто не мог проникнуть в покои лорда-командующего незамеченным.

Так прошла первая ночь. Днем все те же братья несли караул у дверей снаружи, сменяясь по очереди. Ему принесли еду и эль. Все по большей части молчали — кто-то был придавлен горем, кто-то — виной, а кто-то просто не мог прийти в себя от случившегося — братья Ночного дозора зарезали собственного лорда-командующего, слыханное ли дело. От Гренна Сандор узнал, что власть в Черном замке сейчас в руках главного заговорщика сира Аллисера Торне. Он и его сторонники пока их не трогали, но Клиган не сомневался, что до этого дойдет — их либо затравят как дичь, либо возьмут измором, либо попробуют подкупить, а потом повесят за измену. И его тоже, хоть он и не давал никаких обетов.

Не сразу он заметил, что и Атлас, и Гренн, и даже Скорбный Эдд согласились, что командовать ими должен он — никто не произнес ни слова, но все действовали слаженно, и именно так, как сам Клиган действовал бы на их месте и так, как он бы приказал им — если бы возникла нужда в приказах. Понемногу они перенесли в покои лорда-командующего достаточно оружия и припасов, чтобы выдержать даже небольшую осаду. По все тому же молчаливому соглашению, причин которого никто не решался произнести вслух, они не трогали тело Джона Сноу и не делали никаких приготовлений к погребению. Он по-прежнему лежал на столе, бледный, холодный, неподвижный — не проявляя никаких признаков ни тления, ни той жуткой полужизни, которой обладали живые мертвецы войска Иных. Другой вопрос, над которым Сандор тщетно ломал голову — что они будут делать потом. Самым разумным было сбежать, но, как ни крути, путь на свободу был слишком труден, а противников было слишком много, даже если понадеяться на то, что не все, кто остался в Черном замке, согласятся выполнять приказы сира Торне.

В этих раздумьях прошел второй день хрупкого, как первый лед, перемирия между разделившимся братством Ночного дозора. Наступила вторая ночь: по негласному уговору братья снова караулили снаружи, а Сандор спал внутри на полу, растянувшись вдоль порога — неудобный жесткий холодный пол должен был сделать его и без того некрепкий сон чутким, как у сторожевого пса. В час волка за дверями вдруг раздался какой-то шум — кто-то топал, шумно дышал и скребся в дверь. Клиган тут же очнулся от своей полудремы, вскочил, обнажил меч и приник к двери, пытаясь понять, что за ней.

— Сандор? — раздался за дверью знакомый голос.

— Эдд? Что там?

— Это Призрак. Он вернулся и хочет к хозяину. Лучше тебе открыть дверь, пока он не перебудил весь замок.

— Хорошо.

Не опуская меча, Клиган открыл дверь, и впервые увидел лютоволка Джона Сноу. Тот был гораздо больше тех волчат, которых он смутно помнил по Дарри, и, в отличие от них — снежно-белый с красными глазами. И огромный. Клиган продолжал сжимать в руках меч, но не двигался. Зверь неторопливо подошел к нему, потом еще ближе, оскалился, показывая клыки размером с палец взрослого мужчины, медленно приблизил морду к лицу человека — Сандор почувствовал тепло его дыхания — и принюхался. Сандор продолжал стоять, как стоял, ощущая, как натянулась внутри струна, и как кровь стучит в ушах, заглушая все остальные звуки. Лютоволк придвинулся к нему совсем близко, а затем вдруг лизнул его в нос красным влажным шершавым языком. После чего отступил и мягко прошел мимо Сандора внутрь, слегка задев его большим пушистым хвостом — и Сандор мог бы поклясться, что его морда растянулась в ухмылке, иногда свойственной собакам.

Он стоял, тяжело дыша, и ощущая, как выходит из него напряжение, как рука перестает судорожно сжимать рукоять меча, а ноги постепенно обретают способность двигаться. Сандор не знал, сколько прошло времени, прежде чем он решился пошевелиться, и первое, что он сделал — это оглянулся и посмотрел на стол, где лежало тело Джона Сноу — сам не зная, что именно он ожидал там увидеть. Но открывшееся ему зрелище не слишком удивило Клигана: что-то в этом роде он и предполагал. Стол был достаточно широким, и Призрак, взобравшись на него, лег рядом со своим хозяином, вытянувшись своим громадным туловищем вдоль его тела, а морду положив ему на плечо. За все это время лютоволк не издал не звука. Сандор, двигаясь очень медленно и осторожно, поднял с пола кувшин с элем и сделал большой глоток прямо из горла. Холодное питье освежило его и привело в чувство. Опустошив кувшин наполовину, он все так же медленно отошел облегчиться в нужник, а затем вернулся, завернулся в свой плащ и лег, не надеясь, впрочем, заснуть.

Тем не менее, он все-таки умудрился задремать — совсем ненадолго — но его разбудил какой-то шорох и стук. Резко проснувшись, Клиган по тому, как посветлело в комнате, понял, что постепенно занимается рассвет. А разбудил его ворон, который, вместо того, чтобы спать, спрятав голову под крыло, вдруг начал скакать по жердочке и клевать полупустую миску. Но Сандор едва ли его заметил, куда больше его занимал лютоволк — тот больше не лежал рядом с мертвым хозяином, наоборот — он встал, поставив мощные лапы по обе стороны тела и внимательно обнюхивал лицо Джона Сноу, потом спрыгнул на пол и начал беспокойно ходить вокруг, как собака, которая чует запах мяса, но не может понять, где оно спрятано, а затем вдруг поднял огромную голову, открыл пасть и завыл. Вой был душераздирающе громким, тоскливым и рождал дурное предчувствие. Подчиняясь ему, Сандор Клиган вытащил меч и нерешительно шагнул к столу, но, стоило ему это сделать, Призрак вдруг замолчал так же резко, как подал голос, меч Сандора с глухим звоном упал на каменный пол, а Джон Сноу с резким вздохом открыл глаза.

— Опусти… опусти меч.

Сандор посмотрел на свою правую руку — он и не заметил, как наклонился и поднял клинок.

— Опущу, когда буду уверен в том, что говорю с Джоном Сноу.

— Что ты со мной сделаешь? Убьешь еще раз?

— Может быть.

Говоря это, Сандор так же осторожно приблизился к столу. Джон уже поднялся и сел. Взгляды встретились — Клиган вглядывался долго и напряженно — не проглянет ли в глубине темно-серых глаз Сноу мертвенная синева — но нет, это были его глаза — настоящего, живого — если не считать ран на груди — Джона Сноу. Сандор опустил меч и дотронулся до руки ожившего мертвеца — она была теплой, на запястье чувствовалось биение крови.

— Твою мать… Что произошло?

— Не знаю.

— Ты умер?

— Не знаю. Наверное, да.

— И что там?

— Не знаю.

— И как ты ожил?

— И этого я не знаю. Но знаю, что очень хочу есть. И пить.

«Второе мне бы самому не помешало» — подумал Сандор, и принялся торопливо развязывать плащ, чтобы накинуть его на плечи Джона.

Час спустя они сидели все в той же комнате у заново разожженного камина. На столе громоздилась пустая посуда, крошки и мясные кости, а в руке у каждого было по чаше подогретого вина. Джон был уже одет в одежду с чужого плеча — она была ему великовата, но его собственный кожаный дублет был весь в дырах, и Атлас счел, что проще подыскать новый, чем чинить этот. Джон сидел, низко опустив голову, и так что Клиган не мог видеть его лица.

— Почему ты решил умереть, Клиган?

— Ты меня об этом раньше не спрашивал.

— Это было до того как я…

— До того, как ты умер, а потом ожил.

— Не нужно говорить за меня — я и сам способен сказать. Лучше расскажи о себе.

— Зачем тебе?

Джон пожал плечами.

— Не знаю. Может быть потому, что ты был тут и видел все.

— Да нихрена я не видел, а если и видел, то и сам не знаю, что.

— А может быть потому, что ты мой друг. Или потому, что твоя тайна давит на тебя, как тяжелый груз. Умирать лучше с легким сердцем, поверь мне.

— Ну да, ты у нас теперь мастер в этом деле, я смотрю — съязвил Клиган, но Джон ничего не ответил. Молчание затягивалось. Сандор поскреб пальцами щетину на подбородке, сделал большой глоток, закашлялся, вытер рот рукой, и наконец, заговорил.

— Санса.

— Что?

— Я хочу умереть из-за нее.

— Причем тут моя сестра?

— До тебя в этой дыре что, вообще никакие вести не доходили?

— Не все. Так что с ней?

— Этот мелкий прыщ Джоффри незадолго до своей смерти успел знатно пошутить — он выдал ее за меня замуж.

Джон впервые поднял голову и посмотрел на своего собеседника, в его взгляде было удивление, которое Клигана разозлило.

— Что, считаешь, я для твоей сестрицы рожей не вышел? Или для бастарда Неда Старка я недостаточно знатная родня?

— Нет, я не о том. Просто я ничего не знал… только то, что ее должны были выдать за Джоффри, а потом уже новостей не было.

— А ты небось и не думал о том, каково ей было жить в Красном замке — старая горечь захлестнула Сандора, и он стиснул кулаки. — Для такой, как Санса — он с трудом подбирал слова — выйти замуж за такого как я должно было стать еще одной пыткой…

— А стало избавлением, я полагаю — тихо сказал Джон.

— Нет. — теперь пришла очередь Сандора опустить голову — Нет. Она… она умерла.

— Что? Как? Когда это случилось?

— За две или три луны до того, как я оказался на Стене. Ее похитило Братство без знамен, потом она оказалась в Гнезде под властью Петира Бейлиша.

— Он убил ее?

— Бейлиш? Нет. Хуже. Ее убил я.

— Постой, Клиган, я не понимаю, как…

— Она была беременна! — с мукой почти выкрикнул Сандор — Она носила моего ребенка, и умерла при родах. Понимаешь ли ты, тупой кусок дерьма, что произошло? Я сам, своими руками толкнул к смерти единственного человека, который что-то значил в моей гребаной жизни! Сам! И ничего не сделал для того, чтобы это предотвратить! Не трогай меня, слизняк! Отвяжись!

Но было уже поздно. Руки Джона, оказавшиеся неожиданно сильными для того, кто два с лишним дня пролежал мертвым, забрали у него почти пустой кубок, а затем притянули Сандора к себе, и обняли — крепко, так что не вырваться. Это и стало последней каплей — он сначала не понял, как и в прошлые разы, что с ним происходит — вдруг защипало в глазах, горло стиснуло судорогой, и, не успев себя остановить, Сандор вдруг осознал, что рыдает — как несмышленый младенец, горько и отчаянно, а Джон Сноу обнимает его, как мог бы обнять кто-то близкий и заботливый — как мать, которую он почти не помнил, или как отец, будь у него настоящий отец, или — как брат.

Даже сейчас его при воспоминании об этом его охватывало смущение. Ни один из них позже не вспоминал о произошедшем. Джон хранил молчание о том, что с ним происходило в те два дня, что он видел или где была его душа, и так же он хранил молчание о признании Сандора Клигана, но оба понимали, что эта ночь сблизила их и связала между собой как обеты Ночного дозора или кровное родство, а может, и крепче.

***

Внешне эта дружба проявлялась мало — иногда Джон вызывал его к себе через стюарда, и они проводили вечер, медленно попивая подогретое вино, и чаще молчали, погруженный каждый в свои мысли. Иногда говорили — о разном — но события той ночи оба осторожно обходили стороной. Каждый раз Джон спрашивал, не надумал ли Клиган дать обеты дозорного, и каждый раз Сандор посылал его в пекло, так что со временем это превратилось в общую шутку, понятную только им двоим. Все заговорщики были казнены — что Сандор в душе одобрял, — а Джон остался лордом-командующим Ночного дозора, как будто ничего и не было. Неизвестно, то ли братья по молчаливому уговору согласились делать вид, то ли и вправду старались скорее стереть из памяти эту позорную страницу в истории черного братства.

Как бы там ни было, времени особенно предаваться размышлениям у них не было — атаки мертвецов становились все чаще и более ожесточенными, требовали все большего напряжения сил. Одичалые, или, как они сами себя называли, вольный народ, расселились по пустующим замкам, привыкли терпеть холод, скудость и были отличными воинами, но и они едва справлялись — в отличие от Короля ночи, Джону неоткуда было взять новых воинов. К тому же, новых людей надо было чем-то кормить, и запасы Черного замка, хоть и огромные, тоже были не бесконечны. Кроме одичалых на Стену стекалась беднота с Севера — не то что бы они хотели воевать за дозорных или что-то такое, тесниться на Стене и есть овсянку с прогорклым салом было в любом случае лучше, чем мерзнуть и голодать в деревне, каждый день ожидая, что очередной вооруженный отряд, который мог сражаться за кого угодно, а чаще всего — за самих себя — отнимет последнее.

Среди них было немало мужчин всех возрастов, способных держать оружие, но их нужно было кому-то обучать, и так уж вышло, что, в конечном итоге, эта работа свалилась на Сандора. Отчасти он был рад — чем больше времени он был занят, чем сильней уставал, тем меньше его оставалось на мысли, так что, когда его не посылали в рейды за Стену, он вставал на заре, муштровал новичков до темноты, потом ел, не замечая вкуса еды, и мешком валился в кровать, засыпая тяжелым и крепким сном без сновидений. Эта жизнь, в которой почти ничего не менялось, постепенно затягивала в себя, и то небольшое облегчение, которое она ему приносила, постепенно начало сходить на нет, а старое желание смерти, о котором он говорил Джону, снова проснулось в нем. И вот, как ответ на него — войско мертвых под Стеной, возглавляемое Иными.

Сандор вздохнул, потянулся, и перевернулся на другой бок, укладываясь поудобнее. Завтра — нет, уже сегодня — он, наверное, умрет. Хорошо бы.

========== Глава 13. Великан в замке из снега ==========

В полутемной комнате всполохи огня в камине были единственным источником света, и две женские фигуры в резных креслах у камина казались темными силуэтами. Иногда женщины наклонялись друг ко другу, но, чтобы расслышать, о чем они говорят, нужно было приложить усилие.

— Я боюсь его, Ранда — почти прошептала одна из них — По-настоящему боюсь.

— Он угрожал тебе?

— Не напрямую. Для этого он слишком умен и осторожен. Только намеки, недомолвки, какие-то фразы, которые могут быть двояко истолкованы… Он может в любой миг отпереться от любых обвинений, повернуть все против меня, выставить безумной, как моя тетя Лиза.

— Ну, ну, Санса, дорогая. Не стоит так волноваться. Возможно, ты и правда несколько преувеличиваешь опасность? Посмотри вокруг, разве с тобой обращаются как с пленницей? У тебя лучшие покои в этом замке, слуги исполняют все твои желания, наш лорд-протектор любезен и учтив с тобой, тебя не запирают, и в любой день ты можешь выйти за ворота, и никто не станет тебя останавливать.

— В том-то и дело, Ранда — в голосе Сансы прорезалась горечь, какой она сама в себе до этого не подозревала — самая лучшая темница — та, стены которой нельзя пощупать руками. Все, что ты говоришь — правда, а все же я не могу уйти отсюда. Ты знаешь причину.

Миранда Ройс ничего не ответила на эти слова, только вздохнула и поворошила кочергой поленья в очаге.

— Но все даже хуже, чем ты думаешь — голос Сансы опустился до почти беззвучного шепота. — Я боюсь не столько за себя, сколько за маленького Неда. — Санса замолчала, как будто собираясь с силами, а потом продолжила. — Лорд Петир, он… он…

— Что?

— Он… — Ох, не знаю, мне иногда кажется, что я действительно схожу с ума и верю в то, чего на самом деле нет. Он начал делать разные намеки, и все время упоминает о моем сыне — говорит, какой он крепкий, здоровый сильный малыш, как он крепко спит и хорошо сосет грудь кормилицы, какие у него ясные глаза. Ты можешь мне не верить, но именно тогда я боюсь его больше всего. Он будто рыбак, который поймал рыбу на крючок, и теперь наблюдает за тем, как она дергается, пытаясь с него соскочить. Я — это рыба, а мой крючок — Нед, его жизнь. Я боюсь — Сансе потребовалось усилие, чтобы выговорить это — я боюсь, что он что-то сделает с ним, если я не буду послушной.

— Но чего он хочет от тебя? — и голос, и глаза Миранды были на редкость серьезны, в ней сейчас ничего не было от легкомысленной хохотушки, любительницы двусмысленных шуток. Санса пытливо всматривалась в лицо подруги, пытаясь понять, можно ли ей верить, или же она попалась в искусно расставленные силки, но в любом случае она была больше не в силах держать свои страхи внутри.

— Не знаю, Ранда. И чем больше я об этом думаю, тем мне страшнее. Сначала он пытался просватать меня за Гарри Хардинга, но обручение сорвалось, несмотря на всю его изворотливость — его тетка сказала, что им бастард в довесок не нужен. Теперь он думает, где еще меня можно использовать в своей игре, и, что бы он ни придумал, мне придется подчиниться для того, чтобы мой сын был жив и здоров.

— И все же должны же у тебя быть какие-то предположения, подозрения.

— Они есть. Но я не решусь сказать об этом вслух.

— Как знаешь. — Миранда, казалось, отступила, но Санса знала, что ее любопытство — искреннее или наигранное — не знает границ, и она будет раз за разом пытаться выяснить ее тайные мысли, страхи, намерения. И она, Санса, никогда не узнает, что из этого Миранда расскажется Петиру Бейлишу, а что решит оставить при себе — возможно, для того, чтобы использовать в будущем. Сансу снова охватывала безнадежность — как в пещере Братства, как в гостинице на перекрестке. Где Сандор? Жив он или умер? Свободен или томится где-нибудь в плену? Здоров или сгорает в лоихорадке?

Санса ощущала себя одинокой, точно песчинка в огромном мире, которая не имеет собственной воли и оказывается там, куда ее занесет судьба. Впрочем, она не одна, у нее есть малыш Нед. Но есть ли? Она даже видеть его может не каждый день, чтобы, как говорит лорд Бейлиш, «не вызывать излишних подозрений». Санса горько усмехнулась — все в Воротах Луны знали, что она приехала сюда беременной, и от гнева Ланнистеров ее защищает только их молчание и деньги Петира. Слишком ненадежная защита, которая уже обернулась для нее тюрьмой. Что же до намеков, о которых она так и не решилась сказать Ранде, они были, одновременно, слишком неопределенными, а с другой стороны — слишком ясными. Иногда он с мечтательно-грустным видом вспоминал, как любил в юности ее мать леди Кейтилин, и как Санса похожа на нее в юности — но никогда не вспоминал о жене. Иногда он как-то странно касался ее — в этих прикосновениях не было почти ничего, что не приличествовало бы отцовским ласкам, но именно это «почти» позже заставляло Сансу ощущать себя как будто грязной. Иногда это были странные взгляды, которые она не могла или попросту боялась истолковать правильно, а порой просто какие-то словечки, обрывки фраз, которые, будь ее положение другим, скорее всего, проскользнули бы мимо ее разума, но постоянное пребывание в опасности и страх за Неда — куда более сильный, чем за себя — обострил ее разум, и, если сложить все вместе — нет, слишком отвратительно все получалось, он не может быть таким. «Может» — твердил Сансе внутренний голос, и она вся сжималась от страха и отвращения.

В этот момент в углу комнаты раздался шорох, и Санса крупно вздрогнула.

— О, не пугайся, дорогая. Это всего лишь новая служанка. Недавно у нас. Пока еще неотесана, но я уверена, что смогу сделать из нее подобающую нашему дому прислугу. — Девушка, как тебя там — поди сюда.

Служанка вышла из своего угла, и, по мере того, как ее фигура выступала из темноты, Сансе вдруг показалось, что ее черты лица как будто плавятся, и за ними начинает проступать что-то как будто знакомое — и это было невозможно и очень страшно — Санса вцепилась пальцами в подлокотники, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Но наваждение длилось какой-то миг, потом она моргнула и увидела, что ничего знакомого в лице служанки нет — это была обычная крестьянская девица с грубыми руками и невыразительным лицом. «Должно быть это тени от языков пламени так упали на ее лицо, что мне показалось» — но что именно показалось, Санса не решилась додумывать до конца — с нее достаточно уже имеющихся причин для страха, чтобы придумывать себе новые, и все же она, сама того не заметив, продолжала вглядываться в лицо девушки.

— Как твое имя?

— Ламия, миледи.

— Посмотри, что ты наделала, Ламия — напугала дочь его милости лорда-протектора.

— Прошу прощения, миледи.

— Что ты делала там, в углу? Подслушивала?

— Нет, миледи, я бы не посмела — служанка, как показалось Сансе, испугалась.

— Не делай так больше, а то пожалеешь.

— Да, миледи.

— Ступай на кухню, принеси нам еще по одной чаше горячего вина.

— Как прикажете, миледи.

Девушка присела в неловком реверансе, покачнувшись при этом, и с неуклюжей торопливостью вышла из комнаты.

— Итак, дорогая, чем бы мне отвлечь тебя от грустных мыслей? Может быть, поговорим о нашем детстве?

***

Выйдя за дверь, Ламия громко протопала несколько шагов по коридору, а затем стащила с ног грубые башмаки, и, двигаясь совершенно бесшумно, подошла к двери, и приложила ухо к замочной скважине. До нее доносились голоса — один веселый и игривый, другой — тихий и более сдержанный. Какое-то время она слушала, потом выпрямилась, обулась и уже спокойно пошла прочь. По дороге она достала из кармана передника монетку и начала ловко подбрасывать ее на руке и ловить — с каждым разом монетка подлетала все выше, пока, наконец, вместо ладони не упала на каменный пол и покатилась по нему с негромким звоном, повертелась на ребре и наконец, упала. Служанка подошла, наклонилась, подняла серебряный кругляшок с пола и долго его разглядывала, хмуря брови. Затем, будто придя к какому-то выводу, она кивнула самой себе, спрятала монетку в карман и широко, довольно улыбаясь, быстро зашагала в сторону кухни.

***

Прошло пять дней с того памятного для Сансы вечера, а на рассвете шестого дня служанка, пришедшая утром растопить камин в спальне лорда-протектора, выбежала оттуда с вытаращенными глазами, прижимая руку ко рту. Санса, шедшая вслед за ней с завтраком на подносе — Петир предпочитал завтракать у себя в постели, а не в холодном большом зале, и обязательно в ее обществе, — столкнулась с ней в коридоре. Та не успела остановиться, врезалась в Сансу и поднос вместе с едой полетел на пол, наполнив коридор гулким звоном, к которому тут же добавился громкий женский визг.

На крики прибежала полуодетая Ранда надавала служанке пощечин и потребовала объяснить, в чем дело, но та только мотала головой да показывала в сторону спальни лорда Бейлиша. Поняв, что от одуревшей от страха девицы толку не добьешься, Ранда решительно зашагала по коридору в сторону полуоткрытой двери спальни. У Сансы засосало под ложечкой, ее охватило дурное предчувствие, но делать было нечего, и она пошла следом.

Петир Бейлиш лежал в собственной кровати с перерезанным горлом. Кровь из узкого, но глубокого разреза пропитала и подушку, и простыни, и перину. Остекленевшие глаза лорда-протектора Долины были широко открыты, лицо казалось удивленным. Санса стояла и молча смотрела на мертвеца, ощущая, как внутри нее поднимается тошнота. Странно — она видела уже так много смертей, начиная со смерти своего отца — и, казалось, уже должна была привыкнуть к их виду — но ни одна смерть не вызывала у нее таких странных побуждений. Ей не хотелось плакать, о, нет — хотя разум твердил ей, что стоит хотя бы изобразить скорбь ради игры в Алейну Стоун, несмотря на то, что эта игра вот-вот потеряет всякий смысл. Наоборот, облегчение было так велико, что она была готова расхохотаться в голос или пуститься в пляс по комнате — если бы она, конечно, могла себе такое позволить. Санса понимала, что еще пара мгновений, и на нее навалятся неизбежные заботы — кому как не дочери лорда Бейлиша заниматься его похоронами, и тяжелые мысли о будущем, которое теперь утратило всякое подобие ясности. Но сейчас, когда она стояла у постели своего мертвого покровителя и лже-отца, ей хотелось хотя бы широко улыбнуться.

Ранда постояла еще немного, а затем молча развернулась и быстро вышла из комнаты — лицо ее было хмуро и сосредоточенно. Должно быть, она пошла отнести эту весть лорду Нестору — и мрачный вид Ранды тоже объяснялся не скорбью, а тем, что младшие Ройсы разом лишились своего покровителя, а это сильно меняло их положение в Долине. «Она даже для вида не посочувствовала мне» — подумала Санса, и это укололо ее. Конечно, Ранда давно знала, кто такая Алейна Стоун, и ее сочувствие было бы не более, чем притворством, но у Сансы создалось неприятное ощущение, что для Миранды Ройс она уже никто.

Сколько раз за этот долгий, невыносимо долгий год в Долине она мечтала, чтобы о ней все позабыли, и она осталась одна, свободная делать что хочет и идти, куда пожелает? И вот наконец, это случилось — она осталась совершенно одна. Почти без денег (ей удалось выгадать немного на том, что выдавали на хозяйство, но это была ничтожная сумма), без друзей, с маленьким ребенком на руках — и при этом ее все еще разыскивали Ланнистеры. Дверь тюрьмы распахнулась, но за ней открылась бездна, сделай шаг — и упадешь. Сколько пройдет времени, прежде чем Ройсы прогонят ее прочь — или же продадут ее тайну тому, кто будет обладать в Долине наибольшей властью? В самом лучшем случае — после похорон Петира. А может быть, и раньше. Что же ей остается делать? Бежать? Нет, это невозможно — это верная смерть, если не от холода, так от горных племен, которые уж конечно, вряд ли пропустят ее без платы — платы, о которой Санса не могла думать без отвращения, даже если бы это позволило ей выкупить жизнь Неда. Нед! Где он, что с ним? Петир при жизни защищал и его тоже — наследник Винтерфелла, пусть и от худородного отца, но рожденный в законном браке, был слишком значимой фигурой, чтобы им пренебрегать, но теперь Ройсы могут прибрать его к рукам, и — при мысли об этом горло Сансы сжала невидимая рука — они могут оказаться гораздо менее мягкими хозяевами, чем был он. Почти ничего не видя перед собой от внезапного приступа страха, Санса изо всех сил побежала прочь из спальни.

Она успела — Нед по-прежнему был в своей маленькой комнатке при кухне. Увидев Сансу, он узнал ее и заулыбался, протягивая к ней ручки. Подхватив младенца на руки — Санса успела отметить, каким тяжелым он стал, — она заспешила в свою комнату. Неважно, что их ждет, хотя бы и смерть — в любом случае, она должна быть рядом со своим сыном.

***

Со дня смерти Петира Бейлиша прошло уже десять дней, а похороны все откладывались, как и решительное объяснение между Алейной-Сансой и семейством Ройс. Разумеется, они знали, что Санса поселила сына в своей комнате — и пока что их двоих там не трогали. Конечно, и хозяева, и прислуга оделись в траур, тело лорда Бейлиша набальзамировали и положили в замковой септе, над ним шло бдение. В первый день Санса присутствовала там вместе с лордом Нестором и Мирандой — те вели себя с ней подобающе и ее горю, и ее положению — и ни намека на то, какова ее дальнейшая судьба. По всей видимости, решила Санса, лорд Нестор увидел перед собой открывшуюся возможность продать дочь Неда Старка и его внука подороже, но возможных покупателей было столько, что он, будучи от природы тугодумом, никак не мог предпочесть кого-то одного. Впрочем, кое-что все же изменилось — Ранда теперь держалась с ней как чужая, а еще у дверей ее комнаты поставили охрану. Санса ожидала чего-то подобного, но все же то, как явно ей показывали изменившееся отношение к ней, ее невольно задело. Все-таки она прожила с этими людьми под одной кровлей больше года, вместе с ними делила мясо и эль, считалась здесь своей — но только пока всем была выгодна эта игра. Теперь главный игрок умер, партия завершилась, а в Ворота Луны постепенно съезжались все знатные лорды Долины, чтобы начать следующую. И Санса не могла не понимать, что она в этой игре будет одной из главных фигур. А потому, чем бы она ни была занята (ее по-прежнему считали как бы экономкой замка и нянькой Робина, и, судя по всему, Ройсы не спешили снимать с нее эти обязанности), каждый миг она напряженно думала, как ей выбраться из этой западни. «Я смогу» — твердила себе Санса — «Я сумела выжить в Красном замке, в Бобровом утесе, в плену Братства без знамен и в сетях Петира Бейлиша здесь, в Долине. Я уже не маленькая слабая девочка, я волчица, и должна справиться, если не ради себя, то хотя бы ради сына». Но, несмотря на все уговоры, Санса приходила в отчаяние от того, что при всей своей решимости она скована по рукам и ногам обстоятельствами. И все же какой-то выход должен быть. После всего, что она прошла, она просто не могла сдаться и позволить лордам Долины вернуть ее и Неда Ланнистерам, а то сделать и что-то похуже. От всех этих мыслей ее сон сделался рваным и беспокойным, она плохо ела и под конец даже на Неда почти не могла обращать внимание — он отвлекал ее. А мысли о Сандоре, которые пробивались в мечты о побеге, вызывали у нее только злость и раздражение. Почему она опять думает о пропавшем муже, который не выполнил своего обещания вернуться за ней? От этих мыслей никакой пользы, только старая боль и тоска начинают грызть сердце. А она не может позволить себе тосковать и горевать. У нее есть Нед, и она должна каким-то образом вытащить его отсюда.

Наконец, настал день, когда все до последнего лорды Долины съехались на похороны. Замок был набит битком и гудел, точно улей. Люди были везде — расхаживали по коридорам, толпились в большом чертоге, шушукались по углам. Часть из них не обращала внимания на незаконную дочь скончавшегося лорда-протектора — мало ли на свете бастардов, кто-то замечал, что она хорошенькая и пытался заигрывать — этим Санса напоминала, что она в трауре по отцу и скорбит, а кто-то — этих было немного, но именно их-то она и боялась — бросал на нее задумчивые и подозрительные взгляды. Среди них, конечно, были сир Лин Корбрей и леди Анья Уэйнвуд, за племянника которой Гарри Хардинга Сансу-Алейну пытались выдать замуж. «Она знает» — думала Санса, и от этой мысли ее бросало в пот — «Знает или догадывается. Она опаснее всех. И сир Корбрей тоже».

Сами похороны должны были состояться завтра, а накануне небольшая замковая септа не смогла вместить всех, желающих помолиться на последнем бдении над телом Петира Бейлиша. Поздно вечером длинные молитвословия были окончены, и, пока Санса следила, чтобы каждому из гостей принесли чашу подогретого вина в комнату, слушала жалобы и просьбы, раздавала указания слугам на завтра, уже наступила глубокая ночь, и она валилась с ног от усталости. Войдя в свою маленькую спальню, она осторожно, стараясь не разбудить мирно спящего в ее постели ребенка, сбросила башмаки, и, не раздеваясь, легла сверху на одеяло, думая, хватит ли у нее сил снять платье и расчесать волосы. Но вместо того, чтобы встать, она прикрыла глаза и лежала в полудреме, обещая себе, что вот сейчас она встанет, все сделает и тогда уж ляжет спать как положено.

Огонек свечи, возникший из ниоткуда, ослепил ее, а в следующий миг рот Сансы зажала чья-то жесткая маленькая ладонь, а в бок уперлось лезвие кинжала.

— Тихо! Попробуешь закричать — и ты мертва. — Взгляд Сансы в ужасе заметался по комнате, наконец она разглядела в полутьме лицо того, кто зажимал ей рот — это была та самая новенькая служанка.

— Сейчас я уберу руку, а ты будешь молчать и делать, что я скажу, поняла? Кивни, чтобы я видела.

Выбор был невелик, и Санса кивнула. Девушка кивнула в ответ и медленно отвела руку. Санса тяжело дышала, открыв рот, стук собственного сердца оглушал ее.

— Что тебе нужно от меня? Если деньги, то у меня их нет. — Ее голос противно дрожал, готовый вот-вот сорваться на крик.

— Врешь — спокойно ответила служанка. У тебя под периной кошель, в котором есть и серебро, ну да мне оно не нужно, не дрожи.

— Как тебя зовут — Ламия? Что тебе нужно?

— Не трещи, леди, лучше закрой рот и слушай меня. Сейчас ты соберешь все необходимое для дальней дороги — и чтоб без лишнего барахла, увижу — выкину. Потом мы все выйдем через черный вход, там тебя и твоего ребенка будут ждать люди, которые увезут вас отсюда в безопасное место. Если ты будешь меня слушаться и не наделаешь глупостей, то завтра будешь уже далеко от замка.

— А если нас увидят? Или услышат?

— Не будет ни того ни другого, если ты не начнешь вдруг визжать, орать или не попытаешься сбежать от меня. К тому же — девушка нехорошо усмехнулась — я подсыпала в вино кое-что такое, от чего все, от лордов до слуг, будут дрыхнуть до завтрашнего вечера.

— Ламия… — Санса сглотнула, попыталась успокоиться, лихорадочно пытаясь сообразить, что делать — Зачем ты это делаешь? Тебе кто-то заплатил? Ланнистеры? Фреи? Болтоны? Если да, то скажи мне, и…

— И что? — резко ответила та. — Ты заплатишь больше, что ли? Не пытайся купить меня, леди — рот девушки презрительно скривился на этом слове — А то пожалеешь. И не задавай лишних вопросов, меньше знаешь — крепче спишь. Давай, собирайся.

Ламия наконец отошла от кровати к столу, поставила на него свечу и стала наблюдать за Сансой, которая сначала заполошно металась по комнате, отыскивая то теплый плащ, то башмачки Неда, но затем усилием воли взяла себя в руки и достаточно быстро увязала все необходимое в узел, подхватила на руки сына — хвала всем богам, мальчик не проснулся, и вышла из комнаты, подгоняемая лезвием кинжала, которое кольнуло ее в спину.

Они шли по замковым коридорам, и мысли Сансы путались. Что происходит? Это очередное похищение? Или побег? Кто стоит за всем этим? Что если поднять крик и переполох? А если Ламия сказала правду про снотворное? Что тогда? Она убьет Неда и ее саму? Пока Санса думала, ноги сами несли ее вперед. Путь от ее спальни до кухни был не слишком длинным, но быстро идти с ребенком и тяжелым узлом вещей Санса не могла, и, как только ее дыхание выровнялось, а сердце забилось чуть спокойнее, в голове точно плохо вбитый гвоздь засела еще одна мысль — Ламия. Кто она, почему она делает то, что делает, и, самое главное — почему у нее такое чувство, будто она ей кого-то напоминает? Ведь, когда она наклонилась над ней со свечой, ее лицо словно опять начало плавиться, будто за ним есть еще одно, другое… Санса тряхнула головой, отгоняя эти лишние сейчас мысли. Не все ли равно, кто она? Раз уж так вышло, что чужая воля снова управляет ее жизнью, то сопротивляться, не имея средств, бессмысленно. Сейчас ее долг и главная цель — выбраться живой и не потерять Неда.

Вот уже и кухонная дверь. Санса резко остановилась, кинжал снова больно кольнул спину, а Ламия свистящим шепотом выругалась.

— Чего встала, корова? Прикажешь оглушить тебя и тащить волоком?

— Еда — тихо ответила Санса. Мне нужна еда и молоко для ребенка.

— Седьмое пекло! Хорошо, собирай проклятую еду, но только попробуй мне хоть что-нибудь разбить.

Санса уронила на пол узел с тряпьем, уложила на него Неда, и быстро, насколько это позволяла темнота и полузнакомое помещение, нашла немного хлеба, сыра, круг колбасы и даже перелила немного молока из кувшина в кожаную флягу — все это под непрекращающиеся ругательства Ламии, которые ее отвлекали и не давали сосредоточиться. Наконец, все было готово, Санса засунула провиант в узел, снова взяла Неда на руки, и вышла на задний двор. Морозный воздух отрезвил ее, она поежилась, но вздохнуть полной грудью ей не дал новый чувствительный толчок в спину.

— Пошевеливайся, или жить надоело?

Сбоку послышалось фырканье лошадей, сбруя тускло блеснула при свете луны, и Санса увидела небольшой, но прочный на вид крытый возок, запряженный парой крепких мохнатых лошадок. На козлах сидели двое мужчин — она не разглядела ни лиц, ни их одежды, ни оружия, если оно у них было. Оба молча кивнули ей в знак приветствия.

— Залезайте внутрь, миледи, накройтесь рогожами и не вылезайте, пока я не дам знак. Что бы ни случилось, лежите тихо, и крепко держите ребенка. Вас двоих никто не должен ни видеть ни слышать.

— Кто вы? — хрипло спросила Санса.

— Простите, миледи, но нам приказано молчать. Если мы выберемся, то вы узнаете все, если же нет — для вас же будет лучше, если вы ничего не будете знать, когда вас найдут люди кого-то из лордов Долины. Доверьтесь нам, мы ваши друзья, и у нас приказ увезти вас отсюда и защищать до последней капли крови.

Сансу опять охватилисомнения, переходящие в отчаяние. Сколько раз уже она слышала подобные обещания? Сир Донтос, Торос из Мира, Петир Бейлиш — все они обещали ей мир и безопасность, и все обманули ее так или иначе. А эти люди и вовсе отказываются ей что-то объяснять. Она топталась на снегу, не зная, что предпринять. Верить или нет? Ехать с ними в полное опасностей путешествие неизвестно куда или остаться здесь, в знакомой клетке, которая, впрочем, может сулить ей не меньшие опасности в будущем? Только Сандор никогда не лгал ей — с горечью подумала Санса — только он всегда был с ней честен, но он ее покинул, и теперь не на кого ей опереться, не у кого попросить защиты и совета.

— Ну что, вы закончили со светской беседой? Ты сама туда залезешь или мне подпихнуть твою аристократическую задницу? — Злой голос прервал ее размышления. Санса решилась.

— Не надо, я сама — коротко ответила она. Один из путников спрыгнул с козел — на его бедре брякнули ножны с мечом, и это немного успокоило Сансу — раздвинул кожаные занавески сзади возка, взял у нее сначала куль с вещами, потом Неда, аккуратно уложил ребенка на выстланный меховой полостью пол, затем подал руку Сансе. Она уже почти влезла внутрь, но голос сзади заставил ее обернуться.

— Леди… — из голоса Ламии пропала злость, теперь он звучал надтреснуто и почти грустно.

Она откашлялась и продолжила:

— Береги себя. — затем резко дернула подбородком в сторону возка. — И его тоже.

— Хорошо. — Санса медленно кивнула, затем снова посмотрела на свою то ли похитительницу, то ли спасительницу.

— Не знаю, по какой причине ты помогаешь мне, Ламия, но спасибо тебе, и пусть пребудет с тобой благословение старых и новых богов.

Служанка холодно улыбнулась, в колеблющемся свете свечки, которую она по-прежнему держала в руках, блеснули ее зубы.

— В пекло твоих богов. Есть только один бог. — Она помолчала и добавила уже тише, словно обращаясь к себе. — Теперь мой долг уплачен.

В памяти Сансы снова промелькнуло смутное чувство узнавания — где она слышала что-то подобное, когда, от кого? Внезапно это чувство стало сильным точно зуд, она резко наклонилась вперед и схватила Ламию за рукав платья:

— Кто ты? Почему мне кажется, что я тебя знаю? — Санса напряженно вглядывалась в лицо девушки, догадка была как будто где-то рядом, пряталась в уголках глаза, в тайниках памяти, в давно забытых молитвах и желаниях сердца.

— Никто. И ты меня не знаешь. — В этот миг возок тронулся, грубая шерстяная ткань ожгла пальцы, Ламия задула свечу, и ее лицо, в последний миг снова показавшееся Сансе пугающе знакомым, исчезло во тьме.

— Миледи — со стороны козел послышался голос одного из возниц — спрячьтесь.

========== Глава 14. Мир и безопасность ==========

— Миледи! Миледи, просыпайтесь. Мы приехали.

Санса резко вдохнула и закашлялась, открывая глаза. Оказывается, она все-таки провалилась в сон, да и Нед рядом с ней крепко спал. Санса коротко взглянула на сына, и у нее сжалось сердце — здоровый пухлый малыш за эти дни спал с лица и побледнел, не говоря уже о том, что от него попахивало. «Я и сама выгляжу не лучше», подумала она, стирая дорожку слюны с подбородка тыльной стороной ладони и тщетно пытаясь пригладить растрепанную косу. Возница подал ей руку и помог вылезти из возка.

Они остановились на небольшой пустоши. Вокруг не было ни дорог, ни придорожной харчевни, ни деревни или города, только неподалеку был разбит небольшой лагерь — костер, люди вокруг него, одна палатка.

— Где мы?

— Недалеко от границы Речных земель, миледи. Пойдемте.

Санса кивнула, приходя в себя. Первый возница распряг лошадей и взял их под уздцы, второй — подхватил на руки спящего Неда и узел с одеждой, и они пошли к костру. Сансу шатало, она боялась оступиться и упасть, но все обошлось. У границы лагеря часовой что-то тихо спросил у первого возницы, и получив ответ, коротко кивнул, приветствуя их, и пропустил. Света становилось все больше, пока они, наконец, не подошли к самому костерку. Около него в круг сидели мужчины, и Санса заметила, что они и лицом, и одеждой чем-то напоминают тех, кто ее вез. При их появлении они встали и так же молча кивнули ей. Санса кивнула в ответ, не зная, как себя вести и кому задавать вопросы.

— Семь благословений вам всем — наконец сказала она.

— Да благословят вас старые боги — ответил нестройный хор.

Один из мужчин, одетый так же неброско, но с мечом у бедра, подошел к Сансе, положил руки ей на плечи и вдруг улыбнулся:

— Наконец-то ты с нами, дитя. Я боялся не успеть.

— Вы знаете меня? — растерянно спросила Санса, разглядывая незнакомца. Он был невысок и худ, темные волосы с проседью падали на плечи, левую щеку от носа почти до виска перечеркивал тонкий шрам в виде полумесяца, и держался он как лорд.

— Да. Ты Санса Старк.

— Кто же вы?

— Я Хоуленд из дома Ридов, лорд Сероводья и друг Эддарда Старка.

Санса нахмурилась.

— Как мне узнать, что вы тот, за кого себя выдаете?

Мужчина улыбнулся:

— Разумный вопрос. Я был с твоим отцом у Башни Радости, где мы сражались с тремя рыцарями Королевской гвардии. Шрам на моем лице оставил сир Эртур Дейн, Меч зари. Я убил его ударом в спину. В том походе из нас шестерых вернулись только двое — я и твой отец.

— Эту историю знают все — ответила Санса, все еще не веря. — Вы можете быть кем угодно.

— Твоя правда — лорд Хоуленд снова улыбнулся. — Ты одно лицо с твоей матерью, Санса. Я помню леди Кейтилин, хотя в последний раз видел ее очень давно, еще когда сопровождал ее на Север к твоему отцу после окончания войны. Она не упоминала об этом?

— Да — теперь Санса колебалась, но ее все еще обуревали сомнения. — Но это тоже известно. Если вы действительно лорд Рид, где ваш герб?

— Никто не должен знать, что я здесь, поэтому на моих людях нет моего герба. Но наши лица говорят сами за себя — только у озерных жителей, в жилах которых течет кровь Детей Леса, такие глаза. Мейстер должно быть рассказывал тебе. Ты вправе не верить мне, но…

— А разве у меня есть выбор? — ответила она резче, чем собиралась. — Вы ведь похитили меня?

— Нет, дитя. Мы тебя спасли. Никто не будет удерживать тебя насильно, но когда-то я клялся твоему отцу в верности, больше того — в дружбе, — и в моих силах спрятать тебя ото всех, кто желает тебе зла.

«Где же вы были раньше?» — подумала Санса, подавляя злость, закипающую слезами в уголках глаз. — «Где вы были, когда я томилась в Красном замке, где вы были, когда Теон Грейджой сжег Винтерфелл вместе с Браном и Риконом, где вы были, когда Русе Болтон воткнул кинжал под ребра моему брату, а его бастард сел на место моего отца в Винтерфелле?».

— Почему сейчас? Почему вы решили спасти меня только сейчас?

— Потому что пришло время. До этого я не мог помочь никому из вас — это было слишком опасно и бесполезно.

— Что же изменилось?

— Ты оказалась достаточно близко к Перешейку, и я решил попытаться.

— Откуда вы узнали, где я? И что это я? Я ведь жила в Долине под чужим именем.

— Боги мне сказали.

Этот ответ сбил Сансу с толку. Что значит — боги?

— Старые боги?

— Других я не знаю.

— Но как?

— Я не могу тебе сказать. Но я здесь, и мои люди увезли тебя из Долины. Поверь, мне, Санса — я именно тот, за кого себя выдаю, и я не причиню тебе зла. Я предлагаю тебе мясо и мед под моей крышей и свою защиту, пока ты будешь в ней нуждаться. В моем доме в Сероводье о тебе позаботятся, и никто вас там не найдет.

— Вы не знаете Ланнистеров. Они всегда платят свои долги — Санса покачала головой.

Лорд Рид усмехнулся:

— О, дитя! Это ты не знаешь нас, болотных людей. Еще никто из тех, кто пытался проникнуть в Сероводье, не уходил оттуда живым, и ни разу за все время, что дом Ридов правит Перешейком, нога чужака не ступала на наш порог. Это единственное место в Вестеросе, где тебе будет нечего бояться.

Лорд Рид посмотрел в сторону и заговорил другим тоном:

— Это твой сын?

— Да — ответила Санса, и голос ее потеплел. — Его зовут Эддард, Нед.

По взмаху руки лорда мальчика поднесли ближе, и он наклонился, разглядывая его лицо, затем легонько потрепал за щеку.

— Он похож на своего деда.

— И на своего отца. Я вышла замуж.

— Вижу, тебе есть, о чем рассказать, Санса. Но разговоры могут подождать и до утра, а сейчас тебе нужно как следует отдохнуть, нам предстоит долгий и трудный путь. Тебя проводят в палатку и принесут вам обоим поесть.

— У вас есть молоко?

— Нет, но мы сварим для него кашу.

— Хорошо — Санса кивнула, чувствуя, что вот-вот свалится прямо здесь. Кто бы этот человек ни был, он прав — разговоры можно отложить до завтра, и у нее в очередной раз не осталось выбора, кроме как подчиниться обстоятельствам, надеясь выжить.

На следующее утро их разбудили еще на рассвете. Лагерь уже сворачивался. Санса сумела покормить Неда жидкой кашей — мальчик так проголодался, что съел все и не стал капризничать. Сама она удовлетворилась хлебом с остатками черствого сыра и парой глотков эля. Лошади и возок за ночь исчезли, будто их и не было — Санса была удивлена, но не стала задавать вопросов, и отряд, двигаясь скрытно, но быстро, двинулся прочь, пробираясь по им одним известным тропам. Санса шла в середине в кольце воинов, каждый из которых попеременно нес Неда. Сама она закуталась в теплый плащ, а всю остальную одежду лорд Рид велел сжечь, чтобы не оставлять следов и идти налегке. Кострище засыпали снегом, последний из воинов отломанной веткой сосны заметал за ними следы, и, оглянувшись назад, Санса заметила, что по крайней мере для неопытного путника место их ночевки выглядит так, как будто здесь никого не было.

В середине дня они сделали короткий привал, а вечером снова разбили лагерь в укромном месте. Сансу лорд Рид пригласил сесть рядом с ним, и после скудного ужина их разговор продолжился.

— Почему бы нам не доплыть до Перешейка морем?

— Сама посуди — железнорожденные хозяйничают на море с запада, пираты с Трех сестер и из Узкого моря — с востока. Королевский тракт небезопасен, а эти тропы знают очень немногие. Да, так мы движемся медленнее, но более скрытно. Иногда извилистый путь — самый быстрый. Теперь расскажи мне о своем муже.

— Да. — Она замолчала. Почему-то ей не хотелось рассказывать лорду Риду о Сандоре, она догадывалась, что он не одобрит подобный брак, а еще больше — ее чувств к подобному супругу. Она решила быть краткой:

— Меня выдали замуж по воле короля Джоффри за его вассала — Сандора из дома Клиганов.

— Пес? — в вопросе лорда Хоуленда ей послышалось не столько удивление, сколько жалость и отвращение. — Ты, должно быть, настрадалась, дитя.

— Вы не знаете его — снова резко ответила Санса, походя отметив, как мало осталось в ней от милой, вежливой и учтивой девочки, которая когда-то покинула Винтерфелл.

— О нет, я его знаю. Мы вместе сражались во время восстания Грейджоев. Он был лучшим воином Тайвина Ланнистера — никто из нас не видел прежде, чтобы кто-нибудь так храбро и умело сражался, как он… и был так же свиреп.

— Человек, за которой я вышла замуж, был храбр, благороден и добр ко мне.

— Что ж, ты жена, а жена обязана быть на стороне мужа, даже если ее выдали замуж против воли. Не будем больше об этом. Главное — твой сын. Теперь он наследник Винтерфелла, и мы должны сберечь его.

— Мой сын дорог мне не потому, что он наследник Винтерфелла. Снова это проклятое наследство, почему все говорят только о нем? — на этот раз горечь прорвалась в ее голосе, и Санса усилием воли подавила подступающие слезы.

— Кто-то еще говорил с тобой об этом? Тайвин Ланнистер? Клиган?

— Нет, не они. Бринден Талли, брат моего деда. Он тайно виделся со мной, когда мы еще жили в ссылке в Утесе Кастерли; он собирался поднять восстание против Болтонов, предлагал сбежать с ним и стать королевой Севера.

Лорд Рид покачал головой:

— Это была безумная затея, ты правильно поступила, что не согласилась на это. А что касается наследства — тебе, может быть, и противна мысль о нем, но именно оно подвергает Неда — а значит и всех нас — еще большей опасности, ты должна это понимать.

Санса уже раскаялась в собственной грубости. Этот человек ее не заслужил, он не виноват ни в ее смертельной усталости, ни в ее одиночестве, ни в том, что ее жизнь превратилась в вечный побег.

— Простите мне мою грубость, милорд — мне не следовало говорить с вами подобным образом. Я не хотела вас обидеть, и я благодарна вам.

— Ничего, Санса. Я понимаю — после всего, через что ты прошла, это неудивительно. — лорд Хоуленд похлопал ее по руке и встал. — Ложись спать, завтрашний день будет не легче.

Так они и шли. День за днем, по снегу и грязи, в постоянном холоде и сырости. Санса и не вспоминала о мытье, волосы свалялись чуть ли не в ком, платье было заскорузлым от грязи, а усталость, казалось, превзошла все известные ей ранее пределы. Нед так и вовсе спал большую часть пути, и очень похудел — настолько, что Санса начала бояться за его жизнь, хотя люди лорда Рида отдавали ему свои порции каши и добавляли в нее нежное мясо любой мелкой дичи, какую удавалось поймать по пути. Сами они — не исключая и своего лорда — тоже были ободранными и грязными, но, в отличие от нее, шли все так же бодро и спокойно, соблюдая все меры предосторожности.

Наконец, им стали попадаться ручейки и болотца, постепенно их становилось все больше, а ручьи сливались, становились шире, превращаясь в протоки и речки, по берегам которых вырастали деревья с длинным, точно борода старца, мхом, свисающим с веток. От воды несло тиной, Санса поняла, что они пересекли невидимую границу Перешейка, и она позволила себе немного расслабиться, но это дорого ей обошлось — ей казалось, что их долгий путь должен вот-вот кончиться, а он все не кончался, в ней начинало нарастать нетерпение, которое в свою очередь, делало ее раздражительной и плаксивой. Сколько она ни повторяла себе заученные фразы, что учтивость это доспехи леди, и что она должна оставаться леди в любых обстоятельствах, больше всего на свете ей хотелось лечь прямо на землю и рыдать как маленькому ребенку, суча ножками. К счастью, в тот день, когда Санса решила, что ее терпение на исходе, у одной из проток их встретили несколько лодок с гребцами. Ее вместе с Недом и лордом Хоулендом поместили в самую большую и удобную, воины из отряда расселись по маленьким юрким лодочкам, а Санса смогла вытянуть ноющие от ходьбы ноги и просто смотреть, смотреть, смотреть на проплывающий мимо однообразный вид. Они плыли весь день, петляя между островками и болотами в быстро сгущающейся тьме, от мягкого хода лодки Санса задремала, и тут ее разбудили.

«Боги, почему меня все время будят? Вот если бы я хоть раз могла выспаться как следует, кажется, все бы отдала за мягкую постель». Лорд Рид, казалось, прочел ее мысли, потому что, помогая ей выбраться из лодки на пристань, он сказал ей на ухо:

— Осталось совсем чуть-чуть, дитя, мы уже дома.

Это придало ей сил, и она, подавив стон — в ступни, казалось, втыкают ножи при каждом шаге — пошла за ним по деревянному настилу ко входу в большую усадьбу, построенную из дерева. Это и есть Сероводье, сонно думала Санса — даже не замок, но еще ни в одном замке после отъезда из Винтерфелла она не чувствовала себя в безопасности. Разве что в Клиган-холле… Санса снова подавила горький ком в горле, затолкала его поглубже внутрь — сейчас не время и не место для этих мыслей, когда-нибудь потом.

— А где Нед? — почти шепотом спросила она, не обращаясь ни к кому, но лорд Хоуленд ее услышал.

— Прямо за тобой. Не пытайся нести его, ты так слаба, что можешь уронить. Не бойся, здесь вы оба в безопасности.

Санса кивнула и продолжила переставлять ноги — короткий путь по островку от берега до входа в усадьбу показался ей длиннее, чем весь их путь от Долины до Перешейка. Их уже ждали: у входа стоял слуга с факелом в руке, и Санса даже заметила нашитый на его рубахе герб — львоящера Ридов. Они вошли прямо в большой чертог, и Сансе показалось, что ее закружил вихрь — кто-то обнимал ее, гладил по голове, осматривал и говорил — и все это одновременно.

— Тише, Жиана, не стоит поднимать такой переполох.

— Ах не стоит? Да ты посмотри, она еле живая, до чего ты ее довел! Милорд, разве так можно?

Тот только посмеивался, и в этом смехе — даже странно, что ее утомленный разум продолжал все замечать — чувствовалась радость возвращения домой.

— Будет тебе, миледи. Лучше займись нашими гостями — леди Санса прибыла к нам не одна, с ней ее сын.

— Еще и сын? Да ты и вправду безумен. Я сомневалась, что молодая хрупкая девушка сможет выдержать такое путешествие, но надеялась на лучшее, а уж ребенок! Ну-ка, покажите мне его.

И леди Жиана тут же пустилась ворковать над Недом, называя его крошкой и птенчиком, не забывая бранить мужа и отдавать распоряжения слугам. Почему-то именно это лишило Сансу последних сил — она вдруг жалко всхлипнула и осела на пол. Неужели это все-таки случилось? Неужели она ускользнула и спаслась? Неужели больше не надо никуда бежать?

========== Глава 15. Последний герой, первый рыцарь ==========

Черный замок пробудился еще затемно. Факелы немного разгоняли густую как чернила предутреннюю темноту; люди потягивались, отхаркивались, потирали глаза, наскоро завтракали, проверяли оружие, лошадей, припасы. Джон быстрой черной тенью носился туда-сюда, словно надеялся успеть лично поговорить с каждым, кому сегодня предстоит идти в бой. В отличие от своего лорда-командующего Сандор никуда не торопился. Переполненный редко посещавшим его в последние годы душевным подъемом и легкостью, он быстрыми шагами ходил по Черному замку, проверял, все ли успели сытно поесть, наточены ли мечи и копья, хватает ли стрел и копий. Сна не было ни в одном глазу — спал он мало, но крепко, и пробудился сам, от какого-то внутреннего толчка. Почти радостное предвкушение сражения настолько владело им, что даже мысли о Сансе на время оставили его, а боль как будто несколько отступила — и хотя бы за одно это он был готов рваться в бой прямо сейчас. Впрочем, он все равно держался как обычно и даже особенно придирчиво осмотрел новобранцев, муштрой которых занимался последнее время — он знал, что они будут под его командованием, и не хотел, чтобы хоть кто-то из них умер по собственной глупости или потому, что он не проследил.

Когда войско людей, построенное для последней решающей битвы, вышло за Стену и построилось, рассвет только-только занялся — еле заметная серая полоска света на горизонте. Задул ветер, стало ощутимо холоднее — приближались Белые ходоки. Сандор поежился, получше запахнул ворот подбитого мехом плаща, еще раз проверил оружие, слез с коня и обошел его по кругу, проверяя упряжь, затем похлопал лошадь по шее и снова забрался в седло. С легким вздохом он вспомнил своего верного Неведомого — лучшего коня на свете, который понимал его без слов, был и умен, и злобен, и послушен в меру — самое лучшее сочетание для боевой лошади. Он не видел его со дня похищения и сомневался, что он еще жив.

Ждать оставалось недолго, но он чувствовал себя спокойно и свободно, в своей стихии, сейчас его не мучали ни страхи, ни сожаления. От Неведомого его мысль сама собой вернулась к Сансе, и Сандор, словно вспомнив о чем-то важном, стянул рукавицы, не обращая внимания на жгучий холод, расстегнул ворот своего кожаного дублета, вытащил кожаный мешочек, который носил на груди и развернул его. Даже в этой тусклой ледяной пустыне прядь рыжих волос источала живой теплый свет, тихо мерцая у него в руках. Он осторожно погладил волосы пальцем, затем прижал к губам и убрал назад, крепко затянув шнурок и тщательно застегнув дублет — не хватало еще, чтобы во время боя он порвался. Если уж ему суждено сегодня умереть — а он почти не сомневался, что так оно и будет — то его должны сжечь вместе с последним, что осталось от его Пташки.

***

Он случайно наступил на чьи-то внутренности, нога поехала по розово-серой каше из снега, грязи и крови, он на миг потерял равновесие, выругался, встал прямо и дал себе чуть-чуть времени отдышаться, прежде чем снова начать рубить, крушить, молотить мечом, топором и кулаком. Битва вокруг кипела вовсю, и горечью, перемешанной с яростью, Сандор Клиган видел, что люди проигрывают, отступают. Армия мертвецов оказалась не просто огромной — она оказалась чудовищной. Никто из них — ни Джон, ни он сам, ни опытные дозорные, ни одичалые — не могли себе представить ничего подобного.

Никого из них он не мог бы упрекнуть в трусости или лени. Все, кого он видел вокруг себя сражались, не щадя себя, яростно, умело, неостановимо. Но что могли сделать люди, смертные и истекающие кровью, против мертвецов, которым нечем было истекать, и которых можно было уничтожить либо валирийской сталью — один меч на всю армию или же драконьим стеклом — которого почти не было? Огонь помогал, но место одного сожженного трупа тут занимал десяток новых — зловонных, щелкающих зубами. Что же до Белых ходоков, то там, где они появлялись, люди валились мертвыми как снопы, им никто не мог противостоять — никто, кроме Джона Сноу. Если его убьют, что тогда? Сандор знал, что лорда-командующего окружает отряд лучших воинов и его лютоволк, но он один не сможет выиграть сражение. И, кажется, все они не смогут, даже если все до одного полягут здесь, на этой безымянной холодной равнине. И все же он продолжал сражаться, не обращая внимания на подступающую усталость и отчаяние, продолжал колоть, рубить, рвать, пинать, уворачиваться, парировать удары, даже подбадривать остальных.

Внезапно откуда-то со стороны послышался незнакомый звук, непохожий на шум битвы, на звон и лязганье оружия и крики умирающих. Звук повторился, уже громче, затем к нему добавился еще один, похожий на хлопанье огромных парусов, а миг спустя в десяти шагах от Сандора землю прошила струя огня. Он, не думая, метнулся в сторону, дико озираясь и не понимая, что происходит. Лицо обдул горячий ветер, на землю упала огромная тень, и еще одна струя пропахала огненную борозду уже ближе.

— Это же… — пораженным голосом сказал кто-то рядом с ним, но Клиган не дал ему договорить, и заорал:

— Назад! Назад, мать вашу! Уходите отсюда, быстрее! Быстрее!

Он позволил себе бросить короткий взгляд на небо — неба не было, была только огромная темная туша, колеблющаяся в воздухе, а на одном ее конце — жерло, в котором собиралось пламя для нового плевка. «Надо бежать» — билась у него в голове мысль, но он не мог, ноги словно приросли к земле. Ничего подобного он никогда не видел, и не увидит. Дракон снова выпустил пламя, поджигая все новых и новых мертвецов, а вместе с ними тех из его войска, кто не успел отбежать в сторону. Сандор очнулся и побежал — ему было плевать, как здесь очутился дракон, откуда он вообще взялись в Вестеросе спустя сто лет после смерти последнего дракона Таргариенов, сейчас надо было спасать своих людей — и спасаться самому. Ужас перед огнем поднялся в нем волной, затопляя разум и лишая здравого смысла и самообладания, но жизнь на Стене все-таки принесла свои плоды — теперь он мог управлять этим ужасом, мог запереть его где-то внутри и не дать ему завладеть собой.

Дракон спустился ниже, описал круг, слегка накренившись вбок, и Сандор заметил на нем человека — маленькую светлую фигурку с развевающимися за спиной длинными светлыми волосами. Человек на драконе посмотрел вниз, потом выпрямился, и дракон, взмыв в небо, полетел дальше в гущу сражения, а Сандор, не успев прийти в себя от этого невероятного зрелища, заметил еще две тени, поменьше, которые понеслись за ним вслед, продолжая поджигать все на своем пути. Сандор сделал еще несколько шагов и остановился, тяжело дыша, ощущая дрожь в ногах и пот, стекающий по спине под рубашкой. Сердце у него колотилось как бешеное, он сам не знал от чего больше — от страха ли или от восхищения, которое вызывали эти огромные, страшные, но величественные твари. Сделав последний глубокий вдох, он огляделся, пересчитывая живых и павших вокруг себя. Драконы выжгли вокруг них все — на несколько десятков шагов вокруг не было никого и ничего живого и неживого, ненадолго воцарилась тишина. Битва продолжала кипеть где-то далеко, драконий рев и крики доносились то с одной, то с другой стороны. Сандор прочистил горло и отдал приказ:

— Всем, кто стоит на ногах и может сражаться — собраться и построиться, думать будем потом, а пока битва еще не окончена. За мной!

Он повел их на звук битвы, стараясь выкинуть из головы все мысли о том, что видел только что, сейчас его дело — сражаться, а не думать, мысли будут мешать, и через несколько мгновений он уже снова колол, рубил, и громкой руганью приказывал своим не лениться, не отставать и убивать ублюдков пока сил хватит. Драконы появлялись то там, то тут, оставляя после себя полосы выжженной земли, но мертвецы все никак не кончались, на место сгоревших приходили новые, ступая полусгнившими ступнями прямо по кучкам пепла, в которые превратились их соратники. Впрочем, люди теперь воспряли духом и сражались с еще большим напором и яростью.

Наконец Сандор заметил, что напор войска мертвецов стал ослабевать. То ли драконы пожгли большую часть из них, то ли они добрались до Белых ходоков и начали уничтожать и их — он не знал, рассуждать было некогда. Зато он знал, что сейчас — один из самых опасных моментов сражения, когда люди, видя проблеск близкой победы, расслабляются, и тогда она может обернуться ловушкой и поражением.

— Не расслабляться, ублюдки! Держать натиск! — хрипло проорал он, не оборачиваясь.

— Милорд, ходоки! Они совсем близко! — он посмотрел в сторону, откуда шел голос. Это был мальчишка из рекрутов, тех, что он лично гонял по учебному двору Черного замка. Он подбежал к Сандору, куда-то показывая и одновременно стал тянуть его в другую сторону. Сандор отбросил его руку, чтоб не мешал, но посмотрел, куда показывал. — Действительно, в их сторону двигался еще один отряд живых мертвецов, но теперь у них был предводитель — один из Белых ходоков ехал на мертвой лошади, из распоротого живота по земле волочились черные веревки кишок. В руке у Ходока было белый ледяной меч. «Вот и все» — со странным спокойствием подумал Сандор. Он выпрямился, переступил ногами, чтобы чувствовать себя увереннее, и крепче сжал меч в руках. Ходок медленно соскользнул с лошадиной спины и двинулся ему навстречу.

***

Джон вошел в трапезную, которую превратили в лазарет для раненых. Помещение, которое всегда казалось ему большим, теперь выглядело маленьким из-за того, что его битком набили телами раненых и умирающих. И, несмотря на холод и открытые окна, здесь стояла вонь от гноя, крови и испражнений. Сэм с несколькими помощниками все время переходили от одного к другому, ни на миг не останавливаясь. Под глазами Сэма — он заметил — залегли черные круги, и толстяк-мейстер даже как будто немного похудел. Неудивительно — на Ночную битву вышло столько людей — все черные братья, что остались, вольный народ, северяне из Дара и других мест, сбежавшие на Стену от одной войны, и попавшие на другую, воины королевы Дейенерис (даже про себя он еще не решался называть ее Дени, как подсказывало ему сердце) — что даже при огромных потерях количество раненых было невероятным. И, конечно, он понимал, что еще до рассвета большая часть этих людей, несмотря на все усилия Сэма, его помощников, врачевателей из лагеря Дейенерис и просто сердобольных женщин, которые тут же подтыкали одеяла и подносили раненым чистую воду, умрет. Их тела с честью сожгут на огромном погребальном костре, какого Север не видывал — возможно, уже лишняя мера предосторожности, но такие обычаи, взращенные опасностью, будут жить еще века после уничтожения Короля ночи и его войска мертвецов. Жаль только, почти никто этого не увидит, и тысячи тысяч людей по всем Семи королевствам будут жить в мире и покое, не зная, от какой опасности их спасли те, кого они назвали бы наемниками, евнухами и одичалыми.

Оглядевшись, Джон отвлекся от размышлений и вспомнил, зачем он сюда пришел. По его настоянию, Клигана поместили в небольшой отдельной комнатке одного –неслыханная роскошь. Но он чувствовал, что слишком многим обязан этому человеку и теперь, когда он почти достиг своей цели, он хотя бы заслуживал того, чтобы умереть в тишине и покое. Сжимая рукоять Длинного когтя и кивая в приветствии лежащим чуть ли не вповалку мужчинам, юношам и старикам, а иногда и женщинам — Джон прошел мимо и вошел в каморку, плотно затворив за собой скрипучую дверь.

Сандор Клиган умирал, и знал это. Несмотря на усилия пухлого суетливого мейстера и маковое молоко, боль не оставляла его, а волны забытья каждый раз накатывали все сильнее, и все труднее было открывать глаза, дышать, глотать воду и еду, просто думать. Ну и насрать. Ему все равно. Что за жизнь у него была? Короткая и полная ненависти. Только одно светлое пятно в ней было — Санса, его Пташка, по неведомой прихоти богов доставшаяся ему. Мысль о Сансе вызвала острое сожаление — он подвел ее. Не увез от Ланнистеров, не защитил от Братства без знамен, не уберег. В глазах защипало. В другое время он устыдился бы своих слез, но на пороге смерти это уже не имело значения.

И все же — хотел ли он умереть сейчас, вот так? Клиган задумался, и понял, что — нет, не хотел. Он ненавидел свою жизнь, и последние два года стремился к смерти так отчаянно, словно она была его возлюбленной — но умирать не хотел. Он тридцать лет прокоптил небо, не смог убить брата и не защитил единственного человека, который был ему дорог — и все равно не хотел умирать. А придется. Что ждет его там, за порогом, откуда не возвращался никто, кроме Джона Сноу? Тот так и не сказал, каково это — быть мертвым. Существуют ли семь преисподних и семь небес, о которых твердят септоны? Есть ли Отец и его суд, и, если да, какой приговор он вынесет Сандору Клигану? Ему было бы плевать на все эти рассуждения, если бы не одно — он был бы готов поверить в любое учение, если бы ему пообещали, что после смерти он встретит Пташку, и сможет попросить у нее прощения за все. Это, пожалуй, было единственное, ради чего он был готов желать себе умереть поскорее.

Его размышления прервал стук двери. Джон Сноу, как всегда хмурый и как всегда в черном, вошел в комнату и сел на колченогий табурет рядом с кроватью. Вслед за ним в комнату ввалился толстый мейстер, как обычно, со смущенным лицом и красными пятнами на щеках.

— Предупреждаю тебя, Дж… то есть, ваша милость — ему нельзя много говорить. И вообще лучше не разговаривать. Разговор отнимает силы.

— Я понял, Сэм. Не бойся, я не собираюсь его утомлять. А теперь оставь нас одних.

Мейстер со вздохом покачал головой, но выкатился прочь, не забыв, к счастью, закрыть за собой дверь.

Двое мужчин долго смотрели друг на друга, ничего не говоря. Первым заговорил Джон:

— Мне жаль, что ты умираешь, Клиган.

— А мне нет.

— Я знаю.

— Что значит «ваша милость»?

— То, что я теперь король Вестероса.

Клиган удивленно приподнял брови, и губы Джона тронула невеселая улыбка.

— Я никуда не спешу.

— Зато я спешу. Если коротко — моим отцом был принц Рейегар, и я имею право на Железный трон.

— Какой удар для этой белобрысой с ее тварями.

— Мы поженимся и будем править вместе.

— Не слишком у тебя веселый вид для жениха.

— Сам не знаю. Столько всего свалилось в одночасье — в голосе Джона зазвучала растерянность, маска невозмутимости исчезла.

— Ничего. Ты справишься. Только не надейся, что я буду называть тебя «ваша милость» и кланяться.

Джон только хмыкнул. Они снова помолчали. Сандор начал злиться — зачем этот бастард, внезапно ставший королем, приперся к нему? Он только настроился, отбросил прочь все сожаления о всех тех годах, которые ему уже не суждено прожить, а теперь начинает чувствовать горечь и сожаление.

Новоявленный король кашлянул и произнес:

— Я пришел не только попрощаться, Клиган. Я хочу кое-что сделать для тебя перед смертью.

— Валяй.

— Я хочу посвятить тебя в рыцари.

— Что? — от удивления Клиган даже сумел слегка приподняться на постели, несмотря на боль и холод, терзавшие его внутренности.

— Хочу посвятить тебя в рыцари — повторил Джон Сноу.

— Пошел нахер — Был немедленный ответ. Но затем любопытство возобладало, и Сандор спросил:

— Зачем это тебе? Я всегда думал, что эта хрень не имеет для тебя значения.

— Не для меня. Для других людей. Ты сражался храбрее всех в этой битве, и я хочу показать, что твои подвиги оценены по достоинству.

— Что, уже зарабатываешь народную любовь? –Джон поежился, как будто ему стало неуютно, а Клиган осклабился, поняв, что угадал верно. — Ты забыл, верно, сколько лет я провел рядом с королями. — Его злость внезапно лопнула, как мыльный пузырь. Если его труп перед сожжением назовут «сир Сандор Клиган», ему будет уже все равно. Так почему бы и нет? Последняя шутка богов.

— Ладно — равнодушно сказал он. — Хочешь воспитывать на моей героической смерти юных придурков — я не против.

Джон встал и вытащил из ножен Длинный коготь — в тусклом свете свечей переливы на стали клинка были почти незаметны, — и легко коснулся правого плеча Сандора.

— Именем Воина обязую тебя быть храбрым. — Затем коснулся левого. — Именем Отца обязую тебя быть справедливым… именем Матери обязую тебя защищать слабых и невинных… именем Девы обязую тебя защищать всех женщин… именем Старицы обязую тебя быть мудрым… именем Кузнеца обязую тебя помогать всем, кто нуждается в помощи…

Холодная сталь касалась то правого плеча Сандора, то левого. Он чувствовал себя странно: ему хотелось то захохотать и прервать грубой шуткой обряд, который совершал над ним Джон с торжественным и отрешенным лицом, то расплакаться как малому ребенку. Прошлое, в котором он мечтал стать рыцарем и наизусть выучил всю церемонию посвящения — и настоящее, в котором не было ничего от той блестящей мечты — и долгие годы, которые пролегли между семилетним мальчиком и тридцатилетним мужчиной — вдруг все это перемешалось и слилось воедино, и он уже не мог понять до конца, кто он и где находится.

— Клянешься ли ты во имя старых и новых богов быть истинным рыцарем, исполнять все эти обеты, подчиняться своему сюзерену и своему королю, защищать слабых и невинных и исполнять все приказы, какими бы трудными и опасными они ни были?

Сандор молчал. Он знал, что все происходящее — не более, чем фарс, спектакль, ложь, которой будут кормить людей менестрели и бродячие торговцы — как первым деянием молодого короля стало посвящение в рыцари Пса Ланнистеров, несмотря на его дурную славу. И все же он медлил. Как бы он ни насмехался над рыцарством и его обетами, как бы ни презирал самих рыцарей, во всем этом было что-то, что находило отзвук в его душе. Смерть очистила его от лжи самому себе, и он мог честно признаться, что втайне всегда желал этого — забавно даже, что его желание исполняется теперь, когда, в чем бы он ни поклялся, это не будет иметь ни малейшего значения.

— Клянусь — голос Клигана прозвучал громко в тишине каморки. Джон серьезно кивнул и сказал:

— Восстань, сир Сандор из дома Клиганов, и да благословят тебя старые и новые боги.

После этого, казалось, все было уже сказано, и Джон, кивнув ему на прощание, ушел, оставив Сандора наедине со смертью.

Рыцарь, мать его. Рыцарь, посвященный королем. Интересно, рыцари так же обгаживаются после смерти, как простые смертные? А, неважно. Все уже неважно. На Сандора вновь накатывало забытье, и он чувствовал, что уже не очнется. Свет вокруг становился все тусклее, звуки — все тише, и последней его мыслью было то, что Пташка, возможно, посмеется над этим вместе с ним. Только бы ее увидеть…

========== Глава 16. Родная кровь ==========

Санса стояла большом зале Дозора — низкие потолки, повсюду дерево — и нервно разглаживала платье, снова и снова проводя по ткани вспотевшими от волнения руками. «Волноваться не о чем» — твердила она про себя — «Джон мой брат… то есть кузен, но он будет добр и милостив ко мне». Но память против воли рисовала перед ней совсем другие картины. Вот ее мать требует в большом зале сажать Джона вместе со слугами, и маленькая Санса важно кивает, соглашаясь, что бастарду нечего делать выше солонки. Вот Джон, улыбаясь своей грустной улыбкой, протягивает ей куклу, купленную в Зимнем городке, а Санса задирает нос и проходит мимо, подражая брезгливому ледяному взгляду леди Кейтилин. Вот Джон собирается уезжать в Ночной дозор, но Санса слишком занята болтовней с Джейни и поеданием лимонных пирожных, чтобы выйти и попрощаться с братом.

Все, чего она теперь стыдилась — высокомерие, себялюбие, надменность и восхищение властью и роскошью — теперь болезненно напоминало о себе. Но то, что могла себе позволить старшая дочь великого лорда и невеста наследного принца по отношению к брату-бастарду, вряд ли могло быть прощено жене изменника и дезертира в отношении короля. Впрочем, гораздо больше Санса боялась не того, что Джон захочет отплатить ей за детские обиды, сколько того, что его королева изольет на нее весь свой гнев на Ланнистеров, убийц ее отца, и Старков, поддержавших мятеж узурпатора Баратеона. Вряд ли Бурерожденная забыла, что именно Григор Клиган изнасиловал и убил принцессу Элию Дорнийскую и убил маленьких принца и принцессу. Что разгневанной властительнице до того, что это произошло до рождения Сансы, а Сандор был только мальчишкой-оруженосцем, и не повинен в этих зверствах?

Поэтому, когда к ней неслышными шагами приблизился лорд Хоуленд и положил руку на плечо, она вздрогнула.

— Не пугайся, дитя, это всего лишь я.

— Простите, милорд. Я задумалась.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Но Джон всегда был хорошим мальчиком — честным и справедливым, как твой отец. Он будет рад увидеть тебя вновь, и не станет наказывать тебя за чужие преступления.

— Я ужасно вела себя с ним, когда мы были детьми.

— Думаю, он давно забыл об этом.

— Но его жена ничего не забыла.

— Это верно. До меня доходили слухи о горячем и гневном нраве Дейенерис Таргариен. Но нет такой женщины, которая не покорилась бы мужчине, которого любит.

Санса улыбнулась — не столько словам Рида, столько своим мыслям, которые они всколыхнули:

— Вы думаете, это любовь?

— А что еще могло убедить ее послушать Джона и не предавать земли Вестероса огню и мечу? Нам пора. Идем. — И, сжав ее холодную влажную ладонь в своей — сухой, теплой и жилистой — лорд Сероводья отправился встречать высоких гостей.

К ним присоединилась леди Жиана, и все трое вышли за порог на деревянный настил краннога. Слой толстых досок, под ними — пять слоев вековечных толстых бревен, связанных просмоленными веревками и проложенных мохом. Одни боги знают, как болотным людям удается перетаскивать замок по узким протокам и ручьям, но, тем не менее, они редко когда ночевали на одном месте. Сначала это приводило Сансу в замешательство, а потом она привыкла, тем более, что зимой большая часть водных потоков замерзала, и замок мог передвигаться только на небольшие расстояния. Сейчас они для встречи короля и королевы остановились около самого большого в Сероводье острова с твердой почвой — покрытые мхом и пучками травы камни могли выдержать вес драконов. На соседние островки земли согнали побольше овец, коз и коров — правда, никто не знал, насколько хватит этого стада для прокорма трех чудовищ.

Дом лорда был не единственным здесь — вокруг их гигантского краннога притулились такие же плавучие дома поменьше, Сансе они напомнили цыплят, которые собираются под крылья наседки, услышав клекот ястреба. Стылый болотный воздух, наполненный, несмотря на холод зимы, испарениями из незамерзающих горячих источников, задрожал, — сначала еле слышно, а затем сильнее и сильнее, и вскоре можно уже было услышать шум, издаваемый тремя парами огромных кожистых крыльев.

Драконы летели клином — огромное черное пятно впереди посередине, и два поменьше по бокам от него. Первым приземлился Дрогон — огромная огнедышащая масса стальной иссиня-черной чешуи с глазами, как тлеющие уголья. Вторым за ним сел зеленый Визерион — чуть меньше брата, и более изящный, но не менее опасный. Круглый глаз цвета светлого пламени вдруг посмотрел прямо на Сансу — так ей показалось. Последним из драконов был сливочно-золотистый Рейегаль, его костяной гребень был тонким и острым, точно ножи. Сев, он выдохнул облачко желтого дыма, и люди за спиной лорда Рида ахнули и попятились.

Темвременем, всадники освободились от цепей и ремней, которые держали их на спинах драконов, и теперь медленно шли по мшистой почве. Вокруг раздался шорох — люди повсюду опускались на колени. Санса же во все глаза разглядывала троицу. Королева Дейенерис шла посередине. Слабенькое зимнее солнце серебрило ее удивительные волосы, и освещало фигуру, одетую в парчовое платье с разрезным подолом, узкие штаны и тяжелый шерстяной плащ — черный как ночь. Санса догадывалась, что на обратной стороне его алый трехголовый дракон. «Пламя и кровь» — пришел на ум девиз дома Таргариенов. Джон рядом с ней казался знакомым и незнакомым одновременно. Издали Санса не могла разглядеть его лицо как следует, но походка, осанка, простая черная одежда и темные волосы были его. Только длинный меч на бедре отличал его от того мальчика, которого она помнила. При мысли, что уже скоро она взглянет в знакомые глаза — серые, старковские, — она улыбнулась, и одновременно почувствовала ком в горле. Третьего драконьего всадника рядом с ними было нелегко заметить, и сначала Санса подумала, что он отстал. Но вот гости шагнули с острова на кранног, и у нее перехватило дыхание, как от удара в живот — эту переваливающуюся походку, разномастные глаза и пегие волосы не узнать было невозможно. Тирион Ланнистер. Единственное, что заметила Санса — вместо отвратительной дыры на месте носа теперь красовалась нашлепка из золота, изображающая кончик носа и ноздри.

К счастью, как раз пришло время преклонить колени, а капюшон плаща хорошо скрывал смущение и страх. Голос лорда Хоуленда рядом звучал чуть приглушенно, и гораздо громче она ощущала стук крови в ушах.

— Ваша милость. Моя королева. Я приветствую вас в моем скромном доме и присягаю на верность дому Таргариенов.

— Мы ценим это, лорд Рид — женский голос был холоднее льда, но мужской добавил мягче — Я рад наконец встретить вас, лорд Хоуленд, и вас, леди Рид. А кто это рядом с вами? Поднимитесь, миледи, и дайте взглянуть на вас.

Ноги дрожали, но Сансе удержалась на них и встав, откинула капюшон. От волнения у нее перед глазами все плыло, и лица казались размытыми пятнами. Надо было представиться, но слова застряли в горле. Какое-то время они смотрели друг на друга, замерев, пока король, разом утратив величественное спокойствие, вдруг не сгреб ее в удушающе крепкие объятия, а выпустив, обхватил ладонями лицо Сансы и поцеловал в лоб.

— Боги!.. Да ведь он думал, что ты мертва — пробормотал он ей в волосы. «Кто думал?» — хотела спросить Санса, но поняла, что не может выговорить ни слова.

— Впрочем, сейчас не время — опомнился король, и обернулся к хозяину дома. Тот верно понял намек, и пригласил короля, королеву и их десницу разделить с ними трапезу.

На пиру — весьма скромном по меркам столицы, но тем не менее, пиру — Санса, наконец, пришла в себя и смогла рассмотреть королеву Дейенерис как следует — их посадили рядом. К ее удивлению, знаменитая Матерь Драконов была едва ли на год-два старше самой Сансы, и гораздо ниже ростом. Красота ее была странной — белые, искрящиеся золотом и серебром волосы, нежная светлая кожа, розовые губы… а вот лиловые глаза Сансу впечатлили меньше — она уже видела их раньше, на другом лице — и глаза эти горели злостью и мрачной решимостью. Нед Дейн с кинжалом у горла Сандора. С трудом прогнав жуткое воспоминание, она продолжила наблюдать за той, которая спасла Семь королевств от ужасающей напасти. В замке Ридов было тепло, и королева сменила свои тяжелые и теплые дорожные одеяния на легкий серо-голубой шелк, который был ей удивительно к лицу. Тем более странно на этом ровном белом лбу выглядел нарочито грубый венец из черненого железа с алыми крупными рубинами. Сидевший по другую сторону от ее Джон носил такой же венец, но камни в нем были синими, как зимние розы — и это было еще одно маленькое напоминание о доме и их родстве. Свой черный дублет безо всяких украшений Джон не стал менять на более дорогую и приличную королю одежду, словно, перестав быть лордом-командующим Ночного дозора, он все равно чувствовал себя принадлежащим к этому братству, только теперь к его клятвам добавились новые.

А еще Санса не могла не заметить, с какой нежностью и обожанием королева смотрит на своего супруга и родича. Как часто наклоняется к нему, касается его руки или угощает его из своей тарелки. Это могло бы кое-кому показаться чересчур откровенным, если бы нашелся такой человек, что осмелился бы сказать это вслух. Но присутствующие благоразумно держали свои мысли при себе.

Раз или два одна из женщин пыталась завести беседу с другой, но слишком многое разделяло их, и слишком мало было между ними сходства, чтобы возникла симпатия. Непринужденно себя чувствовала разве что леди Рид, умудрявшаяся поддерживать разговор с обеими дамами. Санса держалась скованно и напряженно, Дейенерис — холодно, и когда пир подошел к концу они обе расстались с взаимным облегчением. После общей трапезы лорд Рид пригласил короля и королеву с десницей в небольшую горницу с камином, чтобы выпить горячего вина и обсудить вопросы, касающиеся политики и будущего Севера. К удивлению Сансы, туда пригласили и ее. Когда все расселись, и слуга плотно прикрыл за собой толстую деревянную дверь, Джон начал без обиняков:

— Мы полагаем, что лучше всего тебе будет вернуться в Винтерфелл, Санса.

— Но Винтерфелл разрушен — возразил Хоуленд Рид.

— Верно.

— И округа кишит недобитками Болтонов и Станниса Баратеона.

— И это верно.

— И у меня нет ни гроша — тихо добавила Санса.

— Думаю, я имею право помочь своей сестре в восстановлении нашего общего дома — мягко ответил Джон.

— Господин муж мой, могу я поговорить с вами и лордом десницей наедине? — голос королевы звучал напряженно.

— Разумеется. Выйдем, миледи. — лорд Рид подал Сансе руку, и они вышли, прикрыв за собой дверь. Сначала в коридоре было тихо, но понемногу до них начали доноситься обрывки фраз, произносимых громкими гневными голосами:

— …она дочь предателя! Ее отец поддержал узурпатора!

— Она последняя из Старков, и она — это все, что осталось от моей семьи.

— А разве я теперь не твоя семья?

— И это ее отец сохранил мне жизнь и воспитал меня как своего сына. А когда Роберт Баратеон собирался отправить к тебе наемных убийц, он порвал с ним и отказался от поста десницы.

— Хорошо. Я не желаю зла твоей сестре, и не буду винить ее в чужих преступлениях. Но Винтерфелл, Джон! Как можно отдать дочери предателя и сестре бунтовщика Север, в то время как дома, тайно сохранившие верность Таргариенам, потеряли все? Хотя бы дом Дарри.

— Дарри не северяне. Их никогда не признают северные лорды, как и любого другого чужака. Ланнистеры попытались посадить на Севере своих людей, и проиграли. Я не буду повторять их ошибок. Кроме того, мой отец…

— Он тебе не отец.

— Он вырастил меня и любил как родного сына, а я звал его отцом. Человека же, чья кровь течет в моих жилах, я никогда не знал. Так вот, мой отец говорил — в Винтерфелле всегда должен сидеть Старк.

— Но она не носит больше это имя.

— А какое имя было у меня? Сноу. Кровь важнее, а в Сансе кровь сотен поколений Старков.

— А ее муж? Он брат человека, убившего мою родню. Слуга Ланнистеров, врагов Севера. Безземельный мечник, клятвопреступник, дезертир, бывший королевский гвардеец, слуга Ланнистеров. Его сына северяне стерпят?

— Это будет зависеть уже от действий леди Клиган, ваша милость — к беседе присоединился Бес. Если позволите, я согласен с королем. Если мы вернем Винтерфелл Старкам, то тем самым получим верность и самой леди Сансы, и ее знаменосцев. Шептуны лорда Вариса доносят, что Север устал от раздоров — как и все остальные земли. Если есть возможность отдать власть тому, кому она искони принадлежала, то лучше сделать это. Кроме того, леди Санса может рассчитывать на помощь короны и как родственница короля. Не говоря уже о том, что Север больше всего пострадал от Войны льда и пламени.

Воцарилась тишина, и Санса, не выдержав, умоляюще посмотрела на лорда Хоуленда. Тот положил узкую ладонь ей на плечо и сказал:

— Не бойся, девочка. Если понадобится, я буду защищать тебя и от всей королевской армии, и от Дейенерис с ее драконами.

Санса благодарно улыбнулась ему, чувствуя, как от руки на ее плече по телу распространяется тепло и надежность. Лорд Хоуленд — невысокий, худощавый, сдержанный на слова и очень спокойный — не выглядел грозным воином, но она знала, что в случае необходимости он быстр и смертоносен как змея. В конце концов, именно он помог ее отцу сразить четырех рыцарей Королевской гвардии у Башни Радости.

Когда, наконец, Тирион приоткрыл дверь и пригласил их внутрь, ноги почти не держали ее. Выражения лиц трех правителей так явственно говорили о свежей ссоре, что ей стало неуютно. Королева смотрела еще более холодно, Джон — смущенно и упрямо, и только десница лучезарно улыбался.

— Прошу прощения, лорд Рид и вы, миледи. Управление государством — трудное дело, и порой приходится забывать о вежливости. Так или иначе, все решено к обоюдному согласию и удовольствию. Вы вернетесь в Винтерфелл — я надеюсь, лорд Хоуленд не откажет вам в провожатых.

— Почту за честь.

— …и станете Хранительницей Севера… пока. Думаю, миледи, вы понимаете, что есть определенные трудности, касающиеся наследования. Впрочем, возможно, вы сможете помочь нам и в этом — последнюю фразу Тирион произнес так тихо, что Санса так и не поняла, к кому она была обращена. Десница говорил учтиво и почти ласково, но Санса чувствовала, что это — приказ, и ослушаться его невозможно. Впрочем, на этот раз чужая воля совпадала с ее собственной. Довольно уже ей ютиться под чужой крышей. Так что Санса встала, выпрямилась, и твердо произнесла:

— Я благодарю вас, Ваша милость, и вас, моя королева, за оказанную мне милость и честь, и обещаю, что сделаю все, что будет в моих силах, чтобы Север вновь стал таким же, как был до войны.

Тирион склонил голову:

— Вы истинная дочь своего отца, миледи. Я всегда верил в вашу стойкость, а теперь вижу, что выпавшие на вашу долю испытания ничуть вас не сломили.

— Я надеюсь, что в ваших словах было нечто большее, чем простая вежливость, леди Клиган — добавила Дейенерис. — Мне ли не знать, как трудно женщине править, особенно, если она мать. — похвала прозвучала натянуто, но Санса решила, что удачей стоит считать уже то, что с ней заговорили.

— Теперь мы с лордом Тирионом оставим вас — думаю, королю и его кузине есть что сказать друг другу — с этими словами Матерь драконов поднялась с кресла, но, выходя, обернулась и посмотрела на мужа. У Сансы, случайно поймавшей этот взгляд, перехватило дыхание — столько в нем было неприкрытого обожания. И непрошеное свидетельство чужой любви тут же болезненно отозвалось в сердце памятью о собственном несостоявшемся счастье. Санса уже достаточно научилась владеть собой, и лицо ее было таким же спокойным — разве что пальцы дрогнули, сминая ткань подола.

Джон повернулся к ней — и на длинном грустном лице расцвела улыбка: медленно, немного неуверенно, но она удивительным образом заставляла сиять весь его облик. Он взял Сансу за обе руки и долго вглядывался в ее лицо, затем отпустил, оглядел ее всю, и наконец, сказал:

— Ты так выросла. Я помню маленькую хорошенькую девочку, но даже не думал, что она вырастет в такую красавицу.

Опустив взгляд, Санса покачала головой с грустной улыбкой:

— Не напоминайте мне. Я стыжусь того, какой была тогда. И я ужасно обходилась с вами.

— Это не так, Санса. И прошу тебя, перестань говорить со мной как с королем — я твой брат, ты моя сестра, и ничего больше.

— Двоюродная сестра.

— Так уж ли это важно? Другой у меня все равно нет. Я провел на Стене несколько лет — там формальности перестают иметь значение. Вокруг меня были мужчины, которые раньше были рыцарями, торговцами, воришками, крестьянами, сыновьями лордов и даже шлюхами. И все мы были братьями, все принесли единый обет.

— Но теперь вы, то есть ты — король.

— Да. — Слово прозвучало невесело. Джон снял с головы тяжелую железную корону и потер лоб. — Садись, Санса. Мне нужно кое-что тебе сказать.

Ее охватило внезапное дурное предчувствие, и на какой-то миг она пожелала ничего не знать, но дороги назад уже не было. Поэтому она села и, взяв кувшин с элем, осторожно налила себе и брату, а затем сделала долгий глоток, словно оттягивая момент, после которого ее жизнь не будет прежней. Джон подождал, а затем сказал прямо:

— Сандор Клиган жив.

Это известие ошеломило ее, и в то же время Санса как будто ждала, что Джон скажет ей именно это. Почувствовав внезапную слабость, она со стуком опустила кубок на стол, и рука плетью соскользнула на колени.

— Ты видел его? Где, когда?

— На Стене. Последний раз я видел его полгода, когда покинул ее и черное братство.

— Но как он туда попал? Почему? Он… он же должен был вернуться за мной, он обещал освободить меня из плена! — Долго сдерживаемая полудетская обида наконец прорвалась сквозь самообладание. Сансу душили слезы — наполовину радости, наполовину злости. Накопившиеся чувства — ожидание, надежда, страх, горечь при мысли о том, что муж бросил ее, усталость — требовали выхода, но, поплакав немного, усилием воли она заставила себя успокоиться и сесть прямо.

— Расскажи мне все, Джон, и не утаивай ничего.

— И не подумаю. Два года назад я увидел Клигана в отряде новичков, которых привезли мои вербовщики.

— И ты узнал его?

Джон усмехнулся:

— Такого как он не забудешь, даже если видел только однажды. Но тогда он походил больше на дикого зверя — сидел в цепях и ни с кем не разговаривал, почти не ел.

— Но почему?

— Потому — в голосе Джона зазвучало сострадание — он был уверен, что ты мертва, и ваш сын тоже. Ему сказали об этом в Долине, когда он туда добрался. Я полагаю, Бейлиш сначала думал, как ему выгоднее поступить с ним, а потом подвернулись вербовщики со Стены, и Бейлиш решил, что так будет даже лучше.

Санса сидела и слушала рассказ брата, обмякнув в своем кресле. В ногах была слабость, руки дрожали, не в силах сдерживаться, она снова плакала и никак не могла успокоиться. Жив! Боги, старые новые — сколько она молила их об этом, сколько часов простаивала на коленях перед чардревом, сколько свеч Матери, Кузнецу и Старице сожгла в септе! И вот теперь — когда надежда почти потухла в ее душе — он жив. Она не знала, что чувствует — радость мешалась с горем, вновь вспыхнувшая надежда на будущее — с застарелой тоской, которая проникла в каждую жилку и каждую косточку точно холод долгой зимы. В очередной раз хрупкое спокойствие, которого она таким трудом добилась — рухнуло, и на этих обломках надо строить жизнь заново.

— Ты не должна винить его, Санса. Бейлиш предъявил ему якобы доказательства твоей смерти — могилу и прядь волос. Я видел ее — он носил ее на груди у сердца. Он не хотел жить и мечтал о смерти, но не имел сил наложить на себя руки. Я отговорил его.

— Ты сказал ему, что я жива?

— Как я мог это сказать? Я ведь этого не знал, да и сам в это поверил и оплакивал тебя. Все, что я смог — это вдохнуть в него желание перед смертью отправить к Неведомому как можно больше белых ходоков. И постепенно он стал одним из лучших наших воинов — неукротимый, бесстрашный, яростный, отчаянный.

Санса слабо улыбнулась, чувствуя гордость за Сандора.

— Так значит, он жив. Значит, он не оставил меня, его обманули. — Она ощутила, как от этих слов внутри у нее становится легко и чуть-чуть щекотно, как бывает, когда захмелеешь. «Он жив» — твердила она себе, и вдруг страстное желание скорее увидеть Сандора охватило все ее существо, но новая мысль вызвала неприятные мурашки, как будто под платье забрался паук.

— Но, если Сандор жив, брат, то почему он не с тобой? Где же он?

— Санса — голос Джона был мягким, утешительным, и ей стало нехорошо — я сказал тебе, что Сандор Клиган жив, но это не все. В нашем последнем сражении с Иными, когда Дейенерис и ее драконы в последний миг спасли нас — он был тяжело ранен. Один из них пронзил его ледяным мечом. Да, Сандор был жив, когда я покидал Стену. Но он был при смерти, Санса.

— Нет.

— Боюсь, что так.

— Этого не может быть! — голос ее был похож скорее на горестный стон.

— Нет, сестра — грустно ответил король — я хотел бы тебе солгать, но не могу. Я не знаю, жив ли твой муж, и могу только надеяться. Но ты должна знать, что после ран, нанесенных этим оружием, почти никто не выживает.

— А ты жесток, брат. — Санса говорила тихо, но голос подрагивал — Ты дал мне надежду, чтобы через несколько мгновений лишить ее.

— Если он жив…

— Ты и сам в это не веришь.

— А здесь ты ошибаешься — Джон ласково сжал руку молодой женщины. — До того, как попасть за Стену, я не верил во многое — в белых ходоков и живых мертвецов, в варгов, драконов и великанов, не верил, что клятву можно нарушить ради любви, и не верил, что смерть можно преодолеть. С тех пор я уже достаточно поумнел, чтобы понять, что я слишком мало знаю о мире, чтобы считать что-то невозможным. Я сказал, что Клиган был при смерти, и что эти раны очень опасны, но я не сказал, что надежды нет. Перед тем, как принять на себя корону, я как лорд-командующий Ночного дозора, посвятил твоего мужа в рыцари.

— Но зачем?

— Потому что мне хотелось хоть чем-то отплатить умирающему за всю ту кровь, которую он пролил ради меня, ради Дозора и ради всех людей.

— Но… Сандор же ненавидит рыцарство и не приносит никаких обетов! Как это возможно? — Санса была удивлена и растеряна.

— Он не приносил и обетов черного брата, но вел себя как лучшие из них — он был мечом во тьме и щитом, что защищает царство человека. Когда я предложил ему рыцарство, он сначала послал меня в пекло, но потом сказал, что от такого, как я, это принять не стыдно. Так что я коснулся Длинным Когтем его плеча и сделал сиром Сандором Клиганом.

— Но я в сотнях лиг от Стены. О, боги… он где-то там, далеко, страдает от ран и одиночества, а я даже не могу ничем ему помочь! Или умер и лежит в безымянной могиле! Что мне делать, брат? Что мне делать? — говорила она тихо, но в голосе было слышно отчаяние, и король отвел взгляд.

— Я не знаю, Санса. Клянусь всем, что для нас дорого, ничего бы я не хотел так сильно, как помочь тебе воссоединиться с ним. Боги видят, вы оба достаточно настрадались. Но, пойми, когда я улетал со стены на драконе, в одночасье превратившись из бастарда в короля, я не думал ни о ком и ни о чем больше. И долгое время после — пока мы летели в Колевскую гавань, пока нас объявляли королем и королевой, пока мы усмиряли мятеж лордов Простора, пока принимали присяги и капитуляции, пока все трое почти не спали, целыми днями решая тысячи неотложных дел, принимая бесконечных просителей, разбирая тяжбы… Только недавно, в этом путешествии по Вестеросу, я вспомнил о своей семье. Прости меня, что я не попытался разыскать тебя раньше.

Он потянулся вперед и нежно взял ее руки в свои:

— Обещаю тебе, что сделаю все, чтобы узнать, где находится Клиган, найти его и доставить к тебе в Винтерфелл живым и здоровым. Теперь у меня в распоряжении целые армии, и, если надо — я прикажу прочесать весь Вестерос сверху донизу, но найду его… если он жив.

— Если он жив — эхом откликнулась Санса.

Ночь она провела без сна, то плача, то смеясь, то молясь, то молча ломая руки. Вихрем проносились в ее голове обрывки картин из прошлого — первая встреча в Дарри, ночь Черноводной, их свадьба, дрожащая тринадцатилетняя девочка в постели, ожидающая от этого сурового озлобленного мужчины неизвестно чего, но чего-то ужасного; Сандор с искаженным от дикой ярости лицом мечется по богато убранному покою, посуда, одежда и мебель разлетаются в стороны; он же с недоверчивой, несмелой улыбкой глядит на нее, когда она сообщает, что носит его ребенка; их последний, захлебывающийся отчаянием поцелуй в пещере братства. А затем долгие, горькие годы одиночества, постоянного страха и медленно умирающей надежды. И вот теперь — все снова. Надежда, возрожденная словами Джона, приносила скорее боль, чем радость, потому что уже содержала в себе возможность потери, а неведение мучило сильнее всего. Сможет ли она пережить это еще раз? «Смогу» — строго ответила она самой себе — «я должна, ради Неда, Винтерфелла и Севера». На этих мыслях ее и застал рассвет. Санса встала, накинула платье и плащ, и тихими шагами вышла из комнаты на кранног. Свежий воздух и тишина вокруг немного освежили ее и успокоили.

Но побыть наедине с собой Сансе так и не удалось. За спиной раздались мелкие шажки, затем — осторожное покашливание. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это.

— Прошу прощения, миледи. Я не хотел нарушать ваш покой, но мне было душно в моей комнате, и я решил прогуляться.

— Вам не за что извиняться передо мной, милорд Десница. Вы здесь гость, и никто не осмелится запретить вам что бы то ни было.

— Как и вы, леди Санса. Однако, я сомневаюсь, что лорд Рид относится ко мне и к вам одинаково. Вы для него почти что родня — дочь ближайшего друга, его милость — пожалуй, тоже, коль скоро он видел его новорожденным младенцем. А вот королева и я — из тех гостей, которых, будь его воля, он и на порог бы не пустил.

Пока Санса подыскивала достаточно вежливый и учтивый ответ, карлик продолжил:

— До меня дошли вести о вашем муже, миледи. Соболезную вашей утрате. Признаться, я никогда не питал симпатии к Сандору Клигану, но всегда отдавал ему должное. И, думаю, многие завидовали ему, когда он женился на самой прекрасной невесте в королевствах.

Она повернулась к собеседнику, слова прозвучали резче и холоднее, чем ей хотелось:

— Не торопитесь хоронить его, милорд. Моего мужа еще не объявили мертвым. — помолчав, она чуть тише добавила — Простите меня за эту резкость.

— Ну что вы — Тирион поднял руку в успокаивающем жесте — я не мой покойный племянник, который считал оскорблением все, что не было лестью или страхом перед ним. — Простите и вы меня, если я позволил себе нечто лишнее. На самом деле, миледи, я пришел сюда намеренно. Знаете ли вы, какое главное свойство власти?

Власть? Разговор принимал странный оборот, и Санса не понимала, к чему ведет королевский десница. Это ее испытание? Или ловушка? А может быть, просто светская беседа царедворца, которому скучно в глуши, где нет столичных развлечений?

— Боюсь, мне оно незнакомо.

— Главное свойство власти, миледи — это одиночество. Чем выше ты забираешься, тем холоднее тебе становится. В конце концов, холод проникает повсюду.

Санса присмотрелась к Тириону — вид у него был тоскливый. «А ведь он правда одинок» — вдруг пришло ей в голову — «и всегда был одинок, и тогда в Красном замке — тоже». Ей стало его жаль.

— Уверена, даже на тех высотах, на которых сейчас вы, есть способы согреться, милорд. Их милости благоволят к вам.

— О, это верно. Да и сама по себе власть приносит мне удовольствие, чего скрывать. Но я ведь не об этом, миледи. Радость, которую приносит только близкий человек рядом — этого на моей вершине нет. Мы трое — драконьи всадники, правители, соратники и даже родня, а король с королевой связаны брачными узами. Но они не мои друзья и не могут ими быть. — увидев, как Санса в недоумении сдвинула брови, он коротко рассмеялся. — Ах да, вы не знали. На самом деле я Ланнистер только наполовину. О том, что Безумный король был увлечен моей матерью еще когда она была нареченной лорда Тайвина, мне рассказала королева, слышавшая это от покойного сира Барристана Селми. Ну, а когда Эйерис и принц Рейегар были на турнире в Ланниспорте, он вступил с ней в связь — не знаю, по ее воле или против нее — а потом родился я. Теперь мне понятно, почему лорд Тайвин так ненавидел меня — еще бы, бастард, да еще и от такого отца. Вы знаете, что он сделал с моей матерью?

— Я слышала, что леди Джоанна умерла при родах.

— Все так думали, да и я тоже. На самом деле, он придумал для нее наказание, которое было едва ли не хуже смерти. Лорд Тайвин сделал мою мать Молчаливой сестрой.

Санса поежилась, и невольно отвела взгляд — слишком тяжело было смотреть, столько горечи и гнева было в голосе мужчины. А он все продолжал свой рассказ:

— Знаете, когда я узнал об этом — то почувствовал облегчение. И его ненависть, и холодность, и жестокость, и мои детские сны, в которых я летал на драконе, и то, почему это так бесило лорда Тайвина — теперь все это объяснилось. Да, мне стало легче. Я нашел свое истинное призвание, я стал драконьим всадником и десницей, и получил все, о чем мечтал, и даже больше того. Но… — Тирион закашлялся, Санса обернулась на него и ее передернуло от того, какая злоба клокотала в этих глазах.

Тот снова заговорил — тихо, глухо, но с силой:

— Но, если бы сейчас, когда я знаю все это, я снова оказался в том нужнике с арбалетом, я все равно убил бы этого старого бессердечного засранца еще раз. Потому что он всю жизнь заставлял меня мучиться от того, что я тот, кто я есть, хотя в этом не было моей вины. Простите, миледи — эти речи не для ушей такой женщины как вы, да и вряд ли вы меня поймете.

— Ошибаетесь, лорд Тирион — голос Сансы немного звенел от напряжения, но она сама оставалась спокойной — за прошедшие годы я видела и слышала много такого, чего не полагается видеть и слышать леди, и этого уже не отменить. И я могу понять ваши чувства — мучиться от того, что не можешь совершить возмездие тому, кто причинил тебе зло — это тяжело.

— Откуда вам… — впрочем, предпочту не спрашивать. Однако, на самом деле, леди Санса, я вас искал вовсе не для того, чтобы только рассказать о своих горестях и воспользоваться вашим сочувствием — в ответ на изменившийся тон карлика Санса снова обернулась, и заметила, что тот приободрился и одновременно как будто взволновался, и это вызвало у нее неприятное предчувствие. Но она не могла просто повернуться и уйти — а значит, придется остаться и выслушать его, что бы он ни сказал. Тирион, видимо, собирался с духом, чтобы что-то сказать, и прогуливался туда-сюда по настилу — стук каблуков по мерзлой древесине глухо отдавался в воздухе.

Наконец, он заговорил.

— Леди Клиган, …

— Я не леди — ответ прозвучал резко, и Санса вдруг запоздало подумала, что говорит точь-в-точь, как Сандор когда-то.

— По рождению вы леди, и ей останетесь, за кем бы вы ни были замужем — сухо возразил Тирион, и продолжил. — Знаете, я всегда вами восхищался. И в Красном замке, когда вы держались с таким мужеством и стойкостью — я еще тогда думал, каким дураком был король Джоффри, когда порвал обручение. И сейчас, когда вы прошли через столько испытаний, и тем не менее, бесстрашно смотрите в будущее. Но, миледи — хотя именно я предложил сделать вас леди Винтерфелла, меня не оставляет мысль, что такая женщина как вы — красивая, умная, образованная, учтивая и умеющая достойно держаться в любом месте и любом положении — похоронит себя в этой глуши, где ваши таланты не найдут себе достойного применения. Неужели вам никогда не хотелось чего-то более яркого, наполненного людьми и событиями?

— О да, милорд. Очень хотелось. Я мечтала о судьбе королевы и жизни при дворе, а мой дом казался мне скучной провинцией, лишенной событий и развлечений. Мне тогда было одиннадцать лет, и я увидела придворную жизнь во всем ее великолепии и разнообразии, и теперь, когда я стала почти на шесть лет старше, я ни о чем так не мечтаю, как вернуться в эту скучную глушь и жить там вдали от балов и празднеств, но зато зная, что никто не отрубит голову тем, кого я люблю. — Санса сглотнула и перевела дыхание. Этот странный разговор начинал ее пугать, и она уже мечтала, чтобы Тирион, наконец, сказал все, что хочет и оставил ее в одиночестве.

— Вот как. Что ж, в таком случае, я не уверен, что наша беседа принесет пользу, и все же я скажу, что хотел. Леди Санса — карлик приосанился и разноцветные глаза посмотрели прямо на нее. — Если когда-нибудь подтвердится, что ваш муж мертв, а вы снова устанете от своей тихой и бедной на события жизни — то знайте, я буду первым, кто предложит вам свою руку.

— Могу я узнать — почему? — Санса была так сбита с толку подобным поворотом разговора, что даже забыла удивиться или возмутиться.

— О, ответ прост — я вижу в вас идеальную жену для человека моего положения и титула, и, как я уже сказал, будет обидно, если вы похороните себя в глуши. Титул леди Ланнистер — это не просто новое имя и муж-карлик, миледи. Став моей женой, вы будете иметь все, чего бы ни пожелали. Я говорю не только о богатстве или роскоши — полагаю, вас они привлекают в значительной степени меньше, чем когда-то. Я говорю о другом — о жизни в самой гуще событий. О возможности видеть разных людей, познавать мир, путешествовать, влиять на жизнь в государстве. Подумайте, миледи — у вас доброе сердце, и, став леди Винтерфелла, вы принесете много добра в этот измученный мир. Но насколько больше вы сможете сделать, став леди Ланнистер. Да и сам я не так плох, как мои родственники — я умен, со мной не бывает скучно, я щедр с теми, кто мне верен, и я добр настолько, насколько это возможно для Ланнистера.

Обязанностей же у вас будет совсем немного — блистать при дворе и дать мне наследника, а лучше двух. После этого я даже не буду требовать от вас соблюдения супружеской верности.

— Вы описали очень заманчивое будущее, милорд. Но, боюсь, я не та женщина, которая сможет разделить его с вами. И даже если бы… если бы я была свободна, как я уже сказала — я теперь не променяю Винтерфелл ни на что другое в этом мире. В Вестеросе немало хорошо образованных, красивых и умных девиц благородного происхождения, которые с радостью примут ваше предложение.

— И будут видеть во мне только толстый кошелек и возможность вознестись самим и вытащить за собой свою менее родовитую семейку. Благодарю покорно.

— Может статься, ваша жена полюбит вас.

— В любовь, миледи, я верю меньше чем во что бы то ни было в этом мире. Если и была на свете женщина, которая любила меня искренне, то ее давно уже нет в живых. Позднее я совершил ошибку, пытаясь купить чужую любовь, но больше я ее не повторю. Потому я и предлагаю вам честное соглашение. Не говорите мне прямо сейчас «нет», леди Санса. Я хочу оставить себе хотя бы небольшую надежду. И буду ждать.

========== Глава 17. Домой ==========

После отъезда высоких гостей в доме лорда Рида начались неторопливые приготовления к отъезду Сансы и Неда в Винтерфелл. Нужды в спешке не было — сначала надо было дождаться ворона с известием, что отряд солдат, которых король обещал сестре, прибыл в Винтерфелл и готов охранять ее. Тем не менее, леди Жиана решила, что чем раньше начать готовиться, тем лучше всем будет, но на деле это только создавало в замке лишнюю суету, от которой Санса порой очень уставала. Она понимала умом, как добра к ней леди Рид и все остальные, но, как она ни силилась, она не могла заставить себя думать о том, сколько ей понадобится ярдов полотна на простыни или бушелей пшеницы, чтобы прокормить себя, гарнизон и слуг, которые появятся в замке. Когда она была маленькой, этим занималась ее мать, мейстер Лювин и стюард, в будущем, в котором она видела себя королевой Семи королевств, ей предстояло переложить эти обязанности на плечи Малого совета.

Больше того, Санса и сама не знала, хочет ли она пробыть здесь еще, или же наоборот, скорее отправиться домой. Встреча с королем, королевой и лордом Тирионом забрала у нее столько сил, что их не оставалось даже на вышивание, и, порой, она просто сидела и молча смотрела в окно, позволяя пяльцам соскальзывать на пол. Иногда в такие часы ее мысль поворачивала туда, куда она обычно избегала заглядывать — а именно, в сторону Неда. При мысли о нем Сансу обычно охватывал стыд и горечь, но она не знала, как исправить то, что невольно искалечила.

В первые дни в Дозоре она почти не вставала — сказывалась страшная усталость после долгого и тяжелого пути и напряжение, которое она, сама того не подозревая, носила в себе весь год в жизни в Долине. Теперь, когда уже не нужно было что есть сил держать себя в руках, постоянно следить, чтобы маска Алейны Стоун казалась ее настоящим лицом, напряженно размышлять о мыслях и намерениях лорда Петира, она чувствовала себя куклой, у которой обрезали веревки, и теперь она лежит в сундуке, пыльная, неподвижная, и никому не нужная.

Малыш Нед, в отличие от нее, оправился куда быстрее, и Санса с тайным облегчением передала попечение о нем леди Жиане, нянькам, слугам и всем, кто был готов о нем заботиться — а таких нашлось немало. В Сероводье чтили дом Старков и любили лорда Эддарда, и его внуку досталась часть этой старой любви — а смелый и дружелюбный ребенок быстро завоевал сердца всех, кто имел с ним дело. «Всех, кроме сердца собственной матери» — с болью подумала Санса. Ведь она до сих пор не знала, любит ли своего сына на самом деле. С одной стороны, как можно было его не любить — того, кого она носила под сердцем девять лун, которого всеми силами оберегала от любых бед, ради которого была готова на все даже тогда, когда почти ничего не могла сделать? Беда в том, что теперь, когда он был рядом, когда не надо было тайком навещать его и со страхом искать в его маленьком личике признаки того, что он забыл родную мать — теперь-то она и не знала, что с ним делать, и в глубине души страшилась того дня, когда она останется с ним наедине.

Конечно, Санса знала, что будет заботиться о нем как должно, следить, чтобы мальчик был сыт, одет, здоров, а когда он войдет в возраст, будет следить, чтобы он учился у мейстера и мастера-над-оружием — но разве это любовь? Все это можно делать и просто по обязанности. Ее сыну нужно совсем другое — то, что было в ее собственном детстве: дом, полный тепла и любви. Но сколько Санса ни искала внутри себя это тепло и любовь — она его не находила. И, хотя сын всегда проводил с ней утро, и она никогда не забывала перед сном поцеловать его и пожелать доброй ночи — ей всегда казалось, что он куда с большей охотой играет с леди Жианой и нянькой, чем с ней. От этого — а еще от тайного облегчения, с которым она отпускала его к ним, Санса все время ощущала себя виноватой.

Наконец, они выехали — ее с Недом сначала везли на лодке до твердой земли, а там их поджидал теплый возок и несколько подвод со всем необходимым, чтобы устроиться на первое время, а также отряд, посланный лордом Ридом сопровождать их со строгим приказом передать леди с сыном с рук на руки только солдатам короля и никому больше. С леди Жианой она простилась еще в Дозоре, теперь настала пора прощаться с лордом Хоулендом.

— Прощай, дитя. Ты заменила мне дочь, пока была здесь, и навсегда ей останешься.

— Прощайте, милорд. Вы заботились обо мне, как родной отец, и да хранят вас боги, старые и новые.

— И тебя, девочка.

Они обнялись и Санса, к собственному удивлению, всхлипнула. Затем он улыбнулся маленькому Неду на руках у няни, потрепал его по голове, коротко кивнул своим людям, отсалютовавшим ему копьями и пошел назад к лодкам, прямо держа спину. Вытирая непрошеные слезы, набегающие на глаза, Санса села в возок, за ней последовали и остальные, окрик возницы, свист кнута — и они тронулись.

— Матушка, ты плачешь? — Нед посмотрел на нее с удивлением.

— Да, Нед, плачу.

— Тебе грустно? Ты говорила, мы едем домой.

— Это так. Но я плачу от того, что пришлось расстаться с лордом Ридом. Я буду по нему скучать.

— Я тоже… Ой, смотри, там львоящер в зарослях!

Санса не заметила никакого львоящера, но порадовалась, что ребенка так легко отвлечь, а затем отвернулась и погрузилась в молчание. Ее жизнь снова повернула в другую сторону, а точнее, она возвращалась туда, где все началось — в Винтерфелл. А куда повернула жизнь Сандора, если боги еще его не забрали? Где он? Ищет ли ее или поверил лжи, которую скормили ему Миранда и Петир? Когда-то в Королевской гавани он уверял ее, что чует ложь как собака — и это была правда, он всегда знал, когда она бывала с ним неискренна. Но также он сказал ей, что в Красном замке все лжецы, и все лгут лучше, чем она. Вдруг его нюх оказался недостаточно острым, чтобы разоблачить обман Бейлиша, и он живет где-то, думая, что она мертва и все кончено. И если да, то как ей найти его, как донести до него правду о себе? Что, если он уплыл за Узкое море, подался в один из отрядов наемников, и воюет где-то там, слишком далеко от Вестероса, чтобы туда дошла весть о ней? Что если у него есть другая женщина, в объятиях которой он заглушает тоску по своей Пташке — если он еще тоскует?

От этой мысли у нее в груди вдруг что-то заболело, и Санса, чтобы отвлечься, взяла Неда на руки и стала играть с ним, а ребенок смеялся, ловил ее пальцы и пряди волос, затем зевнул и вскоре забылся сладким сном, положив голову ей на колени. «У меня нет мужа, но есть сын», подумала Санса, постепенно приходя в себя. Еще у нее есть дом, будут деньги и слуги, а также любящий брат, который помнит о ней. У многих женщин и того нет, ей ли жаловаться?

Их маленький караван ехал неторопливо по раскисшему от дождей Королевскому тракту, и Санса неожиданно для себя открыла прелести такого путешествия. До этого она ехала с таким удобством только раз — из Винтерфелла в Королевскую гавань, и уже забыла, как это бывает. К тому же она наконец почувствовала, что лед в ее сердце понемногу тает — она постепенно перестала чураться сына, научилась отвечать на его детские вопросы, не стеснялась играть с ним в простые детские игры, не пугалась, когда он начинал рыдать и капризничать, пела ему песенки, какие помнила, когда он засыпал, и научилась без брезгливости мыть и переодевать его, когда он пачкал пеленки. Она полюбила смотреть на него, когда он спал, и гадала, превратится ли его вздернутый маленький носик в ее прямой или нос с горбинкой, как у его отца, посинеют ли его глаза или останутся серыми, будет ли он похож на своего отца или ее отца — а может быть пойдет в род Талли? Каким он будет по характеру, что ему будет ближе — книга или меч? И каждый раз она задумывалась, как воспитать в нем любовь к отцу, которого он не видел никогда в жизни, и кто знает, увидит ли вообще? Не возникнет ли в нем презрения к мелкому худородному дому, к которому он принадлежит по имени и по рождению — в противовес тысячелетней истории Старков? Может быть стоило отказаться от Винтерфелла и ехать в Клиган-холл, который ее сын однажды унаследует, чтобы он привык к жизни, узнал людей и землю, которыми ему придется править? Но Санса на эти мысли только вздыхала и напоминала себе о том, что не соглашаться на предложение, которое ей так милостиво сделали, было бы безумием.

***

После того, как Болтонов выбили из Винтерфелла, замок представлял собой не лучшее зрелище — после большого пожара при приступе его не стали отстраивать, повсюду была грязь, мусор, а отряд, присланный Джоном для защиты вновь вернувшейся домой леди Винтерфелла и зачистки Севера от недобитков и всякого сброда, ютился в оставшихся целыми частях замка. Так ей рассказал командующий — один из Норри — когда сопровождал ее рыдван, неторопливо ехавший по Зимнему городку. Санса слушала его, разглядывая с детства знакомые места — но не узнавала их. Сколько сгореших и полуразрушенных домов, сколько заколоченных. «Вот он, мой Север» — с грустью думала она — «тонкий слой плодородной земли, а под ним голый камень. Истощить землю легко, а напитать снова — трудно».

— Много ли в округе обездоленных?

— Хватает, миледи. Домов-то сколько пожгли — и Болтоны, и драконы, и разбойники из недобитков. Мы женщин и детей пустили в замок пожить, уж не прогневайтесь.

— И не подумаю. Вы поступили верно. Мой брат король обещал прислать провизию, деньги и мейстера.

— Первые обозы уже прибыли, от лорда Мандерли. Мейстер прислал письмо, где же оно… А, вот.

С этими словами он протянул ей узкую полоску пергамента, запечатанную белой печатью Цитадели. Санса пробежала письмо глазами: мейстер Стеффрон писал, что сел на корабль в Староместе и надеется прибыть в Винтерфелл как можно скорее и служить ей. Это была хорошая новость — Санса уже ощущала, как после долгого отдыха в Сероводье на нее наваливается тяжесть долга. Снова она ощутила себя одинокой, хрупкой, не знающей, на что опереться. Тоска по Сандору — тоска, которая поутихла за эти годы, но не покинула ее — вдруг поднялась изнутри к горлу горькой волной, слезы набежали на глаза. Но она сдержалась — она должна быть сильной и стойкой, ради сына, Винтерфелла, Севера и всех, кто надеется на ее помощь.

Впрочем, когда рыдван въехал в ворота и она увидела двор Винтерфелла — пустой, загаженный, запущенный — то все же не смогла удержаться от слез. Не таким Санса помнила свой дом, не таким ожидала увидеть его вновь. Слишком больно ударила по ней разница между тем, каким Винтерфелл всегда представлялся ей в воображении и тем, какой он был сейчас. Надо было что-то сказать, наверное, дать распоряжения слугам, приехавшим сней из Сероводья — отнести сундуки в комнаты из тех, где можно было поселиться, затопить очаг, приготовить еду — но она молча стояла и смотрела, глотая слезы.

Нед подошел и потянул ее за платье:

— Матушка!

Санса опомнилась и заставила себя улыбнуться.

— Что, милый?

— Это и есть Винтерфелл? Твой дом?

— Да, это и есть Винтерфелл. Наш дом.

— Отец здесь?

— Нет. Твоего отца здесь нет.

— Почему?

— Твой отец сейчас далеко, и не знает, что мы тут. Но он вернется за нами, я обещаю. А пока…

— Я голодный.

— Хильда — обернулась к няньке, которую отправила с ней леди Жиана — отведи Неда в… На кухню и дай ему поесть из наших запасов. Нас здесь вряд ли ждет горячий обед.

Санса выпрямилась, вытерла слезы и, стараясь шагать твердо, пошла ко входу в то, что когда-то было великим чертогом.

Комментарий к Глава 17. Домой

I’m back :)

========== Глава 18. Последний из Старков ==========

Так началась их жизнь в Винтерфелле. Первый день после приезда Санса позволила себе день отдохнуть, но уже на следующее утро принялась за работу: жизнь в Долине преподнесла ей по крайней мере один ценный урок — ничто так не прогоняет тоску, как тяжелый труд. А дел было столько, что Санса не знала, за что хвататься первой. Солдаты, присланные Джоном, кое-как починили крышу конюшни, чтоб было где держать лошадей, а сами спали в палатках между конюшней и бывшим арсеналом. Женщины, о которых упомянул Корт Норри, ютились где попало — в развалинах Первой Твердыни, на кухне, в остатках мейстерской башни и в гостевом доме, который менее всего пострадал — именно там Санса решила разместиться с сыном и нянькой. В первый вечер она рухнула в постель мешком, не обратив внимания на обстановку, но уже с утра заметила грязь и затхлый запах с примесью плесени, и, сидя за покрытым жиром столом в утренней комнате, поняла, что первым делом она избавится от грязи и вони везде, где сможет, и добьется того, чтобы у всех была горячая еда и чистая одежда. Потом дойдет и до строителей — каменщиков и плотников, а уж потом она займется уютом. И все, кто хочет жить в Винтерфелле, должны будут ей в этом помочь.

Час спустя перед Сансой стояло несколько десятков женщин. Все худые, оборванные, грязные, с запавшими глазами, в которых было горе. Многие из них прижимали к себе таких же худых и оборванных детей. Она смотрела на них, стараясь не выдавать своей растерянности и наконец заговорила:

— Семь благословений… Да благословят вас старые боги.

— Да благословят они и вас, миледи!

— Кто вы и откуда? — голос Сансы зазвучал более уверенно.

— Из Зимнего городка…

— А я из Дредфорта…

— С Последнего очага…

— Из Дара мы, миледи…

— Должно быть, вы много страдали.

На этот раз ответы звучали тише:

— Да уж, миледи…

— Мужа у меня зарубили…

— Сын у меня помер, еще маленьким был…

— Девочку мою Бастард сначала испортил, а потом собаками затравил…

— А нашу деревню сначала одичалые разорили, потом люди Болтона, а потом солдаты королевские в ней похозяйничали, не в обиду вам будь сказано…

Голоса окружили Сансу, они надвигались на нее, как приливная волна, грозя потопить и увлечь за собой в пучину горя. Но если она сейчас сядет на землю рядом с этими людьми и начнет вместе с ними оплакивать их беды, то не сможет никому помочь. Она должна быть сильной как ее леди-мать. Поэтому Санса подняла руку, и не заговорила, пока горестный гомон не прекратился, и во дворе не установилась тишина.

— Я не в силах вернуть к жизни ваших умерших, но я обещаю, что сделаю все, чтобы вернуть вам ваш дом. Я не смогу сделать это сразу — сначала нужно отстроить Винтерфелл и восстановить другие замки Севера, но пока этого не произошло — вы гости в моем доме и находитесь под моей защитой, и получите сполна все, что я могу вам дать. Согласны ли вы на это?

— Миледи, да как же это?..

— Как нам вас благодарить!

— Спасибо, миледи…

Кто-то из детей заплакал, за ним второй, его мать тоже разрыдалась, и вскоре они все уже плакали, порываясь целовать ее руки и подол ее платья — Санса даже отступила на шаг, не давая им это сделать.

— Я знаю, что вы все скорее хотите вернуться домой. И, чтобы этот день настал скорее, мне нужна ваша помощь. После того, как Винтерфелл станет таким, каким был при моем отце, мы отстроим ваши дома. Но если кто-то захочет остаться здесь — я возьму их в услужение. Сегодня отдыхайте, а завтра я каждой из вас дам работу по силам и способностям. Здесь у нас каждая пара рук на счету.

Женщины вытирали слезы и неловко приседали, а Санса все сильнее хотела сбежать от них в свою комнату, обнять Неда, вдохнуть чистый детский запах и забыть об эти жутких глазах и невыносимой тяжести чужого горя. «А ведь это малая часть» — подумала она — «Сколько таких вдов и сирот ютятся по другим замкам, фермам, хуторам, землянкам. Что я буду делать, если у меня не хватит на всех еды, одежды, хвороста, дерева и камня на отстройку домов?». Она постаралась не поддаваться отчаянию — в конце концов, ее брат обещал ей любую помощь из королевской казны — если только там после Ланнистеров осталось хоть что-то, в чем Санса сомневалась, Петир ей достаточно рассказал о том, как покойный король Роберт умел считать деньги, а Серсея и подавно.

Народ постепенно начал расходиться, и Санса с облегчением поняла, что ей тоже можно уйти. Но тут она заметила еще одну девушку, совсем юную, за спинами других, в углу двора. В отличие от остальных она стояла молча, застыв, как изваяние, не улыбалась, не плакала — и что-то в ее лице показалось Сансе знакомым. Пытаясь вспомнить, где и когда она могла ее видеть, Санса двинулась ей навстречу. Та сначала как будто не заметила ее, затем сделала два шага в сторону, словно порываясь уйти и низко опустила голову, пряча лицо. Санса подошла к ней.

— Кто ты? Как твое имя и откуда ты пришла?

Девушка молча помотала головой. Внутри Сансы начала рождаться неясная тревога.

— Кто ты? — повторила она свой вопрос.

— Отвечай миледи — добавил один из стражников за ее спиной.

— Прошу вас, не надо — очень тихо, почти шепотом ответила незнакомка.

— Никто здесь не причинит тебе вреда, обещаю. Как твое имя?

Но она снова покачала головой, более резко, и начала затравленно озираться.

— Да это ж шлюха бастардова… Простите, миледи — раздался голос со стороны.

Санса обернулась — к ним подошла еще одна из вдов, очевидно, решившая помочь.

— Ты знаешь ее?

— Как не знать, я ведь тут на кухне работала, из Дредфорта меня пригнали, когда лорд Русе старую кухарку повесил, говорят, за воровство. Ее откуда-то привезли и выдали замуж за Рамси-бастарда, я сама видела. Говорили всем, что это, мол, Арья Старк, и сама она себя так называла поначалу, потом уж все открылось… Мучил он ее знатно, говорят.

Санса отвернулась от говорившей и снова посмотрела на испуганную девушку, которая пыталась словно вжаться в каменную стену.

— Это правда? Ты действительно выдавала себя за мою сестру Арью? И вышла замуж за Рамси Болтона? Почему? Тебе за это кто-то заплатил?

Та застыла, ничего не говоря, и вдруг упала на землю, разрыдалась и принялась целовать ноги Сансы, ее платье, цепляясь за нее руками и что-то неразборчиво бормоча. По знаку Сансы стражник поднял ее и удерживал, не давая ни сбежать, ни снова пасть ниц, а ту трясло как в лихорадке.

— Тебе никто не причинит здесь вреда — еще раз повторила Санса, стараясь говорить мягко и ласково, точно с испуганным животным. — Только скажи нам правду. Почему ты выдавала себя за мою сестру?

Незнакомка ловила воздух ртом и задыхалась, точно пытаясь справиться с собой, но потом все-таки заговорила — Санса наклонилась к ней — у девушки зуб на зуб не попадал, и она не могла понять, что она говорит.

— Мне… Приказали.

— Кто?

— Он… Мизинец.

— Лорд Бейлиш? Ты знала его?

Та только кивнула.

— Откуда тебя привезли в Винтерфелл? Где ты была до этого? Ты северянка?

Та снова кивнула.

— Ты жила здесь, в Винтерфелле?

— Д-да.

— Как твое имя? Настоящее имя?

Девушка что-то неразборчиво пробормотала. Санса придвинулась еще ближе, в нос ей ударил запах грязного тряпья, немытого тела и болезни.

— Как твое имя?

— Джейни — прошептала девушка чуть громче, но все же еле слышно.

Санса резко отшатнулась от нее, напряженно вглядываясь в ее лицо — и вдруг узнала.

— Джейни? Джейни, это ты? Ох, хвала богам! — и крепко обняла испуганную и дрожащую девушку, не сдерживая слез. Санса стояла и плакала, сжимая в объятиях давно потерянную подругу детства, ощущая, как пустота в груди становится немного меньше.

***

— Миледи, я понимаю ваши чувства, но все же — вы совершенно уверены в том, что эта особа та, за кого себя выдает?

— Я не видела свою сестру уже почти пять лет, мейстер, но все же хорошо помню, что у нее серые глаза, а не карие. Не говоря уже о том, что Арья после таких страданий скорее ожесточилась бы, чем сломалась.

— Я верю вам, миледи. Тем не менее, она может быть просто ловкой обманщицей, одной из «девочек» Бейлиша. Не при вас будь сказано, миледи, но все знают, на чем он разбогател.

— Вы намекаете, что она может быть шлюхой из его борделя? Такое возможно. Но откуда ей знать, кто такая Джейни Пуль из Винтерфелла, и что мы с ней дружили? Семья Пуль не была ни рыцарями, ни лордами, их и на Севере-то мало кто знал, не говоря уже о столице. Между тем, когда моего отца казнили, Джейни забрали из моей комнаты и куда-то увели. Она могла попасть в руки Бейлиша, а кто лучше всего подойдет на роль ложной Арьи Старк, чем та, что выросла в Винтерфелле и хорошо знала семью Старк? При всем уважении, мейстер Стеффрон, мне будет гораздо проще уличить ее во лжи, чем вам. К тому же я не думаю, что после жизни с Рамси Болтоном эта женщина, кем бы она ни была, способна на то, чтобы долго поддерживать этот обман. Вы осмотрели ее?

— Да, миледи. Она очень истощена, левая лодыжка не совсем верно срослась после перелома, кончик носа она отморозила, а еще… — тут мейстер кашлянул, и Санса, расхаживающая взад и вперед по его тесной комнатушке, посмотрела на него.

— Говорите мне все.

— Как прикажете, миледи — мейстер приосанился и заговорил сухим тоном лекаря и ученого — на теле нее много шрамов — от ножа, огня, кнута и зубов. Левый сосок отрезан. Несколько ребер были сломаны, на голове несколько проплешин. Но это все старые раны, давно зажившие. Их я исцелить не могу, но коль скоро она выжила, о них можно не беспокоиться, разве что в сырую погоду сломанные кости может ломить, но от этого есть средство. Больше меня тревожит то, что я увидел, осмотрев ее лоно. Миледи, вы уверены…

— Уверена. Я хочу все знать — Санса крепко сжала губы и отвернулась к окну.

— Что ж, раз вы настаиваете… Там тоже раны — но в отличие от остальных, они не зажили, а загноились. Такое чувство, что из нее пытались вырезать нечто… Я, конечно, сделал все, что мог, хотя она отчаянно сопротивлялась, и я был вынужден попросить одного из солдат держать бедняжку… Если боги будут милостивы, все заживет, но детей она иметь не сможет.

Санса медленно выдохнула. Джейни, Джейни, как же так… Девочка, с которой она вместе воровала сладкие пирожки с кухни, вышивала, читала, играла и болтала обо всем на свете — теперь эта рано постаревшая искалеченная телесно и душевно женщина, прошедшая муку во сто раз горше, чем все, что случилось с Сансой — и только потому, что имела несчастье быть ее подругой и дочерью стюарда Винтерфелла. Неожиданно внутри себя Санса ощутила горячую ненависть к этому уже мертвому бастарду Русе Болтона и ко всему его роду. «Сандор бы меня понял» — подумала она, и впервые мысль о Сандоре не ослабила ее, а укрепила. Ах если бы только можно было сравнять Дредфорт с землей, разнести это проклятое место по камешку, а землю засыпать солью. Но нельзя — на Севере и без этого мало замков. Пока пусть стоит так, а затем, Джейни — или кем бы она ни была — поселится там как законная леди Болтон и попробует очистить это место от накопившегося в нем зла.

«Они и Винтерфелл осквернили» — думала Санса, ощущая, как к горлу подкатывает тошнота. Русе Болтон сидел на месте ее отца, его бастард держал свою чудовищную свору — она уже наслушалась рассказов о ней — там, где жили охотничьи собаки ее отца и братьев, несчастная Уолда Болтон спала на кровати, где проводили ночи ее родители. Думая обо всем этом, Санса ощущала, как в ней нарастает сильнейшее желание очистить Винтерфелл, очистить и возродить, сделать его еще краше и мощнее, чем он был раньше, уничтожить всю память о его разорении и запустении.

***

Санса потерла усталые глаза — весь вечер они с мейстером сверяли описи привезенных из Дозора запасов, а также присланного из Белой гавани — и считали израсходованные: Санса хотела точно знать, сколько они все съедают в день. Несмотря на усталость она собой гордилась — и знала, что ее мать и отец гордились бы ей, хоть она и не стала королевой, и сейчас, в своем заштопанном платье и с простой прической, сидя в маленькой комнатке полуразрушенного замка, она не походила на дочь великого лорда. Нед, должно быть, уже заснул, надо хотя бы зайти поцеловать его. Она встала из-за стола, и, устало поводя затекшей шеей, пошла в соседнюю комнатку — но Неда там не было. На грубо сколоченной кровати мирно дремали его нянька Хильда и Джейни. Подавив вспышку страха, она подошла к кровати и потрясла няньку за плечо. Та какое-то время вглядывалась в Сансу осовелыми со сна глазами, и наконец, уразумев, что что-то случилось, неловко вскочила:

— Где Нед? — сказала Санса тихо, стараясь не поддаваться страху и гневу.

— Н-не знаю, миледи… Был здесь… Может быть, он…

— Идем. — сжав зубы, чтобы не наговорить лишнего, недостойного леди, Санса взяла со стола свечу и вышла в темный двор. Да, Винтерфелл охраняли солдаты, но в их обязанности не входило присматривать за ее сыном, а развалины хранили в себе слишком много опасностей для любопытного бесстрашного маленького мальчика. Со стороны конюшен были видны слабые отсветы костра — там обычно солдаты собирались по вечерам. Санса с одной из вдов посылала им вина, но сама никогда с ними не сидела. Сейчас ей придется прервать их вечерний отдых. Она уже почти подошла к ним, когда вдруг заметила на коленях Корта Норри, их командующего, маленькую и верткую черноволосую голову. Санса хотела было сразу подойти к ним, но что-то остановило ее, и вместо этого она остановилась у края тени и стала слушать.

Солдаты сидели в кругу у костра, передавая по круг мех с дешевым вином. Нед сидел на коленях у Корта Норри, и когда до него дошла очередь, тоже потянулся к меху, но Норт со смехом отвел руку в сторону:

— Э, нет, малец, до этого ты еще не дорос. Вот станешь хотя бы вот таким — Корт показал рукой рост мальчика лет десяти — тогда поговорим.

— Да и миледи нас по головке не погладит за такое…

— Что ее спрашивать — баба и есть баба, не при ней будь сказано! Управляться с хозяйством она умеет, это верно… Но остальное…

— Жалко мальчонку-то, без отца растет, сиротой.

— Да…

Ненадолго все замолчали. Потом один из солдат, совсем еще молодой парень, заговорил:

— Парни, а где отец-то его? Помер?

— Не знает никто. Я слыхал, миледи всем говорит, что он скоро вернется, а я так думаю, что сгинул он, и концов не найдешь. Война — дело такое. В любом случае, миледи нашу разумом боги не обделили, так что как подрастет сынок, уж найдет, кому его поучить держаться на коне и мечом владеть. Правда, малец? — добавил Корт Норри, наклоняясь к Неду, который сидел и молча слушал, о чем говорят взрослые.

— Мой отец не умер! — вдруг звонко выкрикнул он. — Он далеко, но он скоро вернется! Вернется! — и вдруг захныкал.

Кто-то из солдат хохотнул, но под взглядом Корта все прикусили языки. Тот снова повернулся к Неду:

— Ну, ну, малыш, конечно, вернется, а как же иначе. А пока — не реви, давай лучше прокатимся. — С этими словами он легко поднял ребенка и усадил его лицом к себе и начал двигать ногами вверх-вниз, как будто это была настоящая лошадь. Нед перестал хныкать, а вскоре заулыбался и вдруг, потянувшись, обнял Корта за шею и зевнул.

Санса стояла и наблюдала за этой сценой, а внутри у нее мешались гнев, беспокойство, нежность… И ревность. Да, ревность! Она злилась, что ее малыш, ее сыночек, с такой готовностью льнет к чужим людям, хотя и понимала, что ему не хватает мужчины в доме, а Корт, как видно, умеет управляться с маленькими детьми. «Неужели все зря? Зачем я стараюсь, если он все равно не сможет полюбить своего отца по одним только моим рассказам так, как уже сейчас любит человека, который рядом с ним? Да и зачем мне так нужно, чтобы он любил Сандора как своего отца? Его уже так давно нет… Сотни и тысячи мальчиков растут сиротами, и вырастают достойными людьми без этих сказок…». Нет, одернула себя Санса. Она не должна так думать. Она должна верить, что Сандор жив, и просто почему-то не может вернуться к ним. Пока.

Она увидела, что Корт начал покачивать засыпающего Неда, вполголоса отвечая остальным, что у него-де было пять младших братьев и сестер, и что он с детства привык с ними возиться, и ее снова кольнула ревность. Этот рослый, заросший бородой воин лучше нее умел обращаться с ее сыном — он легко веселил его, легко утешал, ему было не в тягость играть с ним и отвечать на бесконечные детские вопросы, в то время как сама Санса порой ощущала раздражение, когда после дня, полного забот — о еде, хворосте, починке крыш, людях в Зимнем городке и вдовах в замке, переписки с лордами, рыданий Джейни в соседней комнате — он приходил к ней и требовал внимания. «Люблю ли я своего сына?» — в тысячный раз Санса задавала себе этот вопрос, снова ощутив свое одиночество, потому что ей не с кем было разделить ношу своих сомнений и своего стыда. — «И если да, то как именно? Я люблю его, потому что считаю своим долгом любить ребенка Сандора или же как собственное дитя, которое я носила под сердцем девять лун и старалась оберегать от любых опасностей?». Ответа не было, но, как ни странно, от собственной ревности Сансе стало немного легче. По крайней мере, она не так холодна и равнодушна, как ей казалось.

«Я забочусь о чужих людях больше, чем о собственном сыне» — подумала Санса с горечью. Что ж теперь удивляться тому, что он тянется к другим, а не к ней? Он уже привык, что его мать все время занята чем-то другим. «Я теряю его» — подумала она со страхом. Только в Долине это было по вине других, а теперь — по ее собственной. Да, ее отец говорил, что лорд — это отец тысячи детей, и он думает о них всех, но разве он не любил собственных детей прежде всего и больше остальных? Она так хочет быть похожей на своих родителей, но, кажется, выбрала неверный путь. Остается только вернуться на правильный, пока она не ушла слишком далеко. С этой мыслью она выступила из тени и пошла к солдатам. Неду давно пора спать.

***

Стоя на коленях, Санса усердно колотила валиком по мокрой простыне, разложенной на краю каменной лохани. Слава богам, никому из всех, кто брал Винтерфелл, не пришло в голову разрушить бани в подвалах, иначе трудно было бы поддерживать чистоту. Часть ее она решила превратить в прачечную и в первый же день велела всем вымыться как следует, на что ушел почти весь запас мыла, привезенного ей из Дозора. С торговлей на Севере было плохо: у людей почти не было денег, но Санса надеялась, что рано или поздно в Зимнем городке опять закипит жизнь. Сама она старалась мыться каждый день, используя вместо мыла пучки травы, и Неда тоже купали каждый день, хоть он и визжал как поросенок, когда вода лилась ему на голову.

Что же до вдов, большая часть из них жила в такой бедности, что горячая вода была для них немыслимой роскошью, и требования леди Винтерфелла мыться и стирать одежду многие сначала восприняли с недовольством, но никто не хотел лишаться крова и бесплатной похлебки, так что в итоге все подчинились. Санса, желая подать пример, старалась разделять с ними их труды, хотя ей не всегда удавалось выкроить для этого время. Тем не менее, стирка приносила ей странное удовлетворение, и ее она старалась не пропускать.

— Миледи, леди Санса!

Санса подняла голову и мокрой рукой отбросила упавшие на лицо пряди.

— Что такое?

Доркас, чьи родители сгорели в драконьем огне, стала ее личной служанкой и Санса была ей довольна — девица была ловка, услужлива, знала свое место и привязалась к Неду.

— Миледи, вас просят во двор. Там мальчик и женщина. Требуют вас.

— Пусть мейстер Стеффрон позаботится о них — она не хотела являться усталой и неопрятной, даже перед бродягами, которые каждый день стучались в их ворота.

— Я позвала его, миледи. Но они повторили, что желают видеть вас, и никого больше. Мальчик говорит, что его зовут Рикон Старк.

«Еще один самозванец», с раздражением подумала Санса. Как только стало известно о ее возвращении, в Винтерфелл потянулись люди — кто-то искал работу, кто-то желал справедливого суда, кто-то просил милостыни — но были и те, кто выдавал себя за Арью, Брана, Рикона. Санса запретила страже колотить их, но каждый раз, когда они, нахально глядя прямо ей в глаза, говорили, что они-де ее давно пропавшие братья или сестра, ей словно втыкали нож в сердце.

— Вели страже прогнать их, Доркас.

— Я так и сказала им, миледи. Но у мальчика собака — огромная, я таких в жизнь не видела. Корт на него замахнулся, а та как зарычит, а клыки у нее в палец толщиной! А мальчик ее гладит и говорит — спокойно, Лохматик, а потом повторил — позовите мою сестру, и…

Но Санса уже не слушала. Она вскочила на ноги, и как есть — с растрепанными волосами, красным от пара лицом и подоткнутым мокрым подолом, побежала к выходу.

Задыхаясь от волнения, она выбежала во двор, перешла на шаг, тщетно пытаясь унять колотящееся сердце и дрожь в коленках, и, наконец, приблизилась к путникам. Сначала она посмотрела на женщину — та была немолода, но еще не старуха, с выдубленным ветрами и морозом лицом, а в крепкой жилистой руке держала копье. Волосы висели спутанными космами, как у одичалой. Мальчик, рядом с ней, был на нее похож — такие же спутанные волосы и взгляд исподлобья. Но волосы у него были темно-рыжие, цвета осенних листьев, а глаза — ярко-синие, как воды Трезубца летом. Санса шагнула ближе, чтобы лучше рассмотреть мальчика, и услышала низкий утробный рык. Лютоволк — сомнения не было, это был он — рычал, обнажив огромные клыки, с которых капала слюна.

— Тише, Лохматик — сказал мальчик, положив руку ему на холку.

Санса переводила взгляд с одного на другого — синие глаза и зеленые, рыжие волосы и черный мех — и вдруг мешком осела на землю. Из ее глубины поднимался даже не плач, а вой — боль утраты, которую она так долго носила в себе, выходила из нее с этими неприличными леди, почти животными звуками. Наконец, она пришла в себя, встала с колен и, не обращая внимания на заляпанный грязью подол и руки, крепко прижала брата к себе, сквозь запах ворвани и немытого тела вдыхая его запах, такой родной и знакомый, намертво въевшийся в ее тело, потому что в них текла общая кровь. Он же какое-то время стоял неподвижно, затем тоже обнял ее в ответ — неловко, осторожно, а лютоволк, как заметила Санса сквозь пелену слез, перестал рычать и вильнул хвостом.

— Санса — произнес Рикон обычным мальчишечьим голосом. — Я тебя почти забыл.

— А вот я тебя всегда помнила — ответила она, улыбаясь сквозь слезы.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

========== ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Глава 1. Разговоры в таверне ==========

Дверь таверны тяжело бухнула, впустив ненадолго ветер и дождь. Вошедший мужчина отряхнулся, отбросил с лица мокрые длинные пряди и привычно прошагал к столу у окна, закрытого ставнями по случаю грозы. Завсегдатаи уже так привыкли к уродливому послушнику с Тихого острова, что появлялся здесь раз или два каждую луну, что даже не стали отрываться от еды, питья и сплетен. Сам он тоже не прятал лица. После войны по всему Вестеросу бродило столько обгорелых – в том числе и в драконьем огне, - что его ожоги перестали привлекать внимание. Кроме того, вряд ли в таком захолустье найдется кто-то, кто узнает в угрюмом заросшем бородой могильщике бывшего королевского гвардейца. Разве что Джон Сноу… но он теперь далеко, в столице, связанный по рукам и ногам своей короной и своими клятвами. При мысли о Джоне Сандор усмехнулся и покачал головой, прихлебывая эль (трактирщик уже успел поставить перед ним полную кружку). Парень стал хорошим королем – если конечно, эта неблагодарная земля его заслуживает.

От разожженного очага приятно тянуло теплом, так что не было нужды поворачиваться к огню лицом. Он посидит здесь час или два, пропустит несколько кружек эля, потом облегчится у задней стены, может быть, заглянет к Медовой Сью, а потом вновь залезет на козлы, и пустая телега загромыхает по улочкам Солеварен к пристани. Там паром отвезет его и старуху-торговку на остров, пустые ящики и корзины уберут в кладовую, а он, потирая отбитый на булыжниках зад, отправится на боковую. И потянется вновь однообразная отшельническая жизнь – до следующего базарного дня. Трактирщик прошел мимо него, и до Сандора донесся аромат горячего вина с пряностями. Теперь такое питье ему не по карману, а когда-то он мог купить больше, чем был способен выпить. Та жизнь растворилась в прошлом как дым от погашенного костра, вместе с человеком, которым он был когда-то. И все же любопытство заставило его ненадолго оглянуться.

У камелька на хороших скамьях с подушками сидели трое молодых мужчин. Судя по гербам на одежде двоих – какие-нибудь мелкие лордики или рыцари. Совсем молодые, у одного только-только усы начали пробиваться. Третий – худой, бледный с черным клином волос на лбу, был одет как кандидат Цитадели. Незаконченная цепь висела на тощей шее, аккуратно стянутая шнурком. Они сидели вполоборота к огню, не замечая, что он за ними наблюдает. А ведь было время, когда люди от его взгляда вжимались в стены и опускали глаза. Но что толку об этом вспоминать теперь. Сандор отвернулся, жестом попросил еще эля, и задумался.

Время текло медленно, точно старый мед, не желающий переливаться из бочонка в горшок. Спустя какое-то время разговор троих у очага отвлек его вялой жвачки опостылевших мыслей. Отогревшиеся и захмелевшие юнцы говорили громко и похвалялись друг перед другом подвигами, которые они собирались совершить на ближайшем турнире.

- …К слову сказать, добрые сиры – вклинился в беседу кандидат – если вы ищете подвигов, славы и в особенности, благосклонности прекрасных дам, в следующую луну будет большой турнир в Винтерфелле.

- Винтерфелл! – презрительно протянул один из юношей – Какой может быть турнир в этой глуши. Да эти северяне даже не знают, что такое настоящее рыцарство и молятся деревьям.

- И тем не менее – настаивал кандидат – хранитель Севера решил исправить этот недостаток и собрать столько рыцарей и лордов, сколько не собиралось с конца войны. Будут и пиры, и менестрели, да и главный приз неплох – тысяча драконов.

Услышав сумму, оба рыцаря только сглотнули да присвистнули. Сандору не надо было смотреть на них, чтобы видеть эти лица, озаренные восхищением собственной воображаемой смелостью пополам с честолюбием, жадностью и похотью. Дураки. Молодые и неопытные. Он сам в их годы уже убивал людей – и не на турнирном поле, а на войне. Да уж, цвет гребаного, мать его, рыцарства. Что ж, сир Сандор Клиган мог бы много рассказать им о том, что это такое. Но сир Сандор Клиган скончался от ран в Черном замке, а могильщик с Тихого острова знает свое место и не лезет с советами к знатным господам.

Разговор, между тем, продолжался:

- Откуда же у них на севере такие деньги?

- Вы, сир, кажется, забыли, что лорд Винтерфелла – кузен самого короля, а тот не оставляет помощью и заботой свою родню. Кроме того, ни для кого не секрет, в чем настоящая цель турнира.

- Так я надеюсь, вы нас просветите? – второй рыцарь говорил более спокойно и пить умел явно лучше своего приятеля.

- Разумеется. Конечно, никто не объявляет об этом во всеуслышание, но всем известно, что турнир устраивается для его старшей сестры. Последний день турнира придется как раз на ее день наречения. Предполагается, что леди должна взглянуть на собравшихся и выбрать из них достойнейшего себе в супруги.

- Вот как? Но зачем такая морока? Если у женщины нет мужа, ей распоряжается брат, отец или опекун. Выдали бы за кого надо и дело с концом.

- Очевидно, на севере другие порядки. Вы, может быть, и не знали, но там есть целый остров, где правят только женщины, и власть передается от матери к дочери, а детей они приживают невесть от кого.

- Ну уж это враки, кандидат! В жизни не поверю, чтобы бабы правили целым островом, да еще и постоянно.

- Придется вам мне поверить, сир – будущий мейстер откровенно смеялся над пьяным лордиком, не забывая подливать себе вина.

Сандор против воли прислушался. Лорд Винтерфелла? Кто? Старков в живых не осталось, значит, Джон отдал замок какой-нибудь дальней северной родне.

- Вы явно не все рассказали нам об этой девице. Если ее нельзя выдать замуж обычным способом, и приходится прибегать к таким сложностям и расходам, значит, дело тут нечисто. Наверное, она уродливая или чересчур стара для брака?

- Напротив, сир. Год назад мне случилось быть в столице по делам Цитадели, когда леди приезжала в гости к королевской чете на праздник в честь наречения долгожданного наследника. Я тогда смешался с толпой, которая следила за праздничной процессией, и видел ее. Сестра лорда Рикона – молодая женщина в самом расцвете лет, и красавица, каких поискать.

- Ну точно! Красива, молода, но нрав дурной и злющая – с такой никто не уживется, вот и сидит до сих пор в девках. А то и больна чем или неспособна родить детей.

- Вы и тут ошибаетесь, сир. Когда я видел ее – она бросала монетки нищим, а те целовали стремена ее лошади и призывали на нее семь благословений. Она же ласково улыбалась просителям – и от ее улыбки точно от солнца расходились лучи. Более цветущей леди я давно не видел.

Сандор вздрогнул, а пальцы до хруста сжали пивную кружку. Рикон. Лорд Рикон. Это может быть только Рикон Старк – король Джон говорил ему о своих убитых младших братьях. Но, если мальчишка жив и стал лордом Винтерфелла, то его сестрой может быть только Арья Старк. Маленькую волчицу он помнил смутно – так, невзрачное тощее создание, вечно растрепанное и одетое как мальчик-конюх, а не как дочь великого лорда. Выходит, она тоже не умерла. Прямо вечер живых мертвецов, копье им в задницу. Кто бы мог подумать, что она станет красивой женщиной. Впрочем, кто сказал, что этот недомейстер говорит правду, а не привирает для красного словца, отрабатывая серебро, заплаченное за то, чтобы завлечь как можно больше народу на турнир в удаленный замок.

Собеседники замолчали. Сандор бросил на них еще один мимолетный взгляд. Кандидат, лукаво улыбаясь, пил, а двое рыцарей глядели в огонь с глупыми и мечтательными лицами. Не иначе как уже вообразили себя с увесистым кошелем в одной руке, и богатой молодой невестой – в другой. Как же. Бывший гвардеец посмотрел на них еще раз – цепким, внимательным взглядом. Тот, что постарше, полноват, но крепок, а молодой – тощий, но это тоже может быть его преимуществом. Все равно, самое большее, на что могут надеяться эти молокососы – это удержаться в седле хотя бы в первые несколько поединков да не свалиться сразу же в общей схватке. Разговор этих троих по непонятной причине тревожил его, и вместо того, чтобы снова отвернуться к стене, Сандор развернулся на скамье так, чтобы видеть их лица, оставаясь почти невидимым в полутьме скудно освещенной комнаты.

- Ну, тогда я ничего не понимаю – протянул пухляк – если эта леди молода, здорова, прекрасна как южная роза, добра и милостива как сама Матерь, добродетельна как септа и богаче любой другой невесты в Семи королевствах – какого беса она еще до сих пор не замужем?

- Вот это-то и есть самое интересное – кандидат аж причмокнул от удовольствия. – Вы называете леди Старк девицей, но на самом деле она вдова, которая много лет блюла траур по своему умершему мужу, отвергая даже саму возможность повторного брака. Именно за это барды прозвали ее Леди Бессердечной. От того для лорда Рикона это такой большой праздник – его сестра наконец-то оставляет вдовью скорбь для радостей семейной жизни – не без пользы для дома Старков, разумеется.

- Что ж это был за счастливчик, которому так повезло? Должно быть, какой-нибудь толстосум или знатный лорд родословной на целую книгу?

Кандидат рассмеялся – высоким звонким смехом.

- В чем дело? Разве мой друг сказал что-то смешное? – младший рыцарь достиг того порога опьянения, когда благодушное веселье сменяется на гнев и желание подраться.

Отсмеявшись, мужчина глотнул еще вина и продолжил:

- Ваши слова действительно рассмешили меня, сир, но только потому, что вы невольно описали человека, на которого покойный муж этой леди походил не больше, чем моча на вино. Все было ровно наоборот – это был нищий мечник без денег, земли и титулов. Дезертир, осужденный за государственную измену, да к тому же жестокий и уродливый как сам грех. Слыхали ли вы о семье Клиганов?

- Как не слыхать! – я сам из Западных земель, так у нас няньки непослушных детей стращают Григором-Горой. Так это за ним бедняжка была замужем?

- Нет, не за ним. За его братом, Сандором по прозвищу Пес.

- А-а. Про младшего, как я помню, говорили, будто он не так жесток, как брат, зато нрав у него был просто бешеный. Но я не понимаю одного – как девица из великого дома могла так себя уронить?

- Неужто вы думаете, будто это был брак по доброй воле или того больше – брак по любви? О, нет. Это было давно, еще во время Войны пяти королей. Леди Санса тогда была заложницей короля Джоффри Бастарда и он, чтобы унизить ее и посмеяться над ней, устроил этот позорный союз. К счастью, продлился он недолго. Я слышал, что Сандор Клиган быстро куда-то сгинул навсегда, успев, впрочем, сделать леди ребенка.

- Тогда к чему этот странный многолетний траур? Если, как вы говорите, это был насильственный брак, то леди Старк должна была быть только рада избавлению.

- Верно. Но я полагаю, что эта несчастная так настрадалась даже за то короткое время, что ей приходилось терпеть подобного мужа, что это породило в ней страх перед браком, а траур был удобным способом избегать его. Теперь же, когда ее окружают родные, друзья и о ней печется сам король, она может больше не бояться и выбрать супруга по своей воле…

Глухой звон заставил всех троих оглянуться. Рядом с пустой скамьей валялась разбитая вдребезги кружка, пиво растекалось по каменному полу. Мгновение спустя хлопнула закрывшаяся дверь.

- Кто здесь сидел? – спросил один из рыцарей.

- Не все ли равно – равнодушно пожал плечами второй. – Какая-нибудь неуклюжая деревенщина, для меня они все на одно лицо.

***

Сандор бежал, не разбирая дороги. Тяжелые сапоги чавкали по грязным улицам. Солеварни остались позади, но он даже не заметил этого. Перемахнув межу одним прыжком, он оказался на свежевспаханном поле. Ноги начали вязнуть в раскисшей от дождей земле, он споткнулся о забытый кем-то камень, хотел пнуть его, поскользнулся, едва не упал, но выпрямился, и, подняв лицо к небу, заорал:

- Ублюдки! Гребаные ублюдки! Чтоб вам всем сгореть в седьмом пекле! За что? За что? За что вы… - последний крик захлебнулся отчаянным воем, который он попытался подавить, затолкать в себя, но крик комом засел в груди. Ком рос, дышать становилось все тяжелее, он глотал и ловил ртом воздух, но вой победил. Сандор Клиган рухнул на колени, и, судорожно, толчками, а потом во весь голос – зарыдал.

Уткнувшись лицом в землю, Сандор ощущал, как его боль льется как кровь из открытой раны и впитывается в холодную полужидкую грязь, а на ее место приходит покой – но не тот мертвенный полусонный покой, в котором он жил последние три года, а какой-то другой. Он перевернулся на спину и позволил дождю смыть со своего лица грязь и слезы. Потом поднялся, попробовал кое-как отчистить грязь со своей одежды, но, убедившись, что это невозможно, махнул рукой и неторопливой, но легкой походкой зашагал обратно в город.

Старуха терпеливо ждала его, сидя на козлах. При виде своего возницы она только недовольно поджала губы, но ничего не сказала – как и все на Тихом острове, она его побаивалась. Раньше его это злило и радовало одновременно, теперь ему было все равно. Когда паром с легким стуком причалил к маленькой пристани на острове, Клиган, не глядя по сторонам и не отвечая на приветствия, быстро прошел мимо септы, амбаров, конюшен и других строений к своему домику, стоявшему на отшибе. Войдя внутрь, он захлопнул за собой дверь, запер ее на засов, достал из укромного места мех с вином. После того, как он залпом осушил его наполовину, голова прояснилась достаточно, чтобы он был способен думать.

Санса жива. Это было невозможно, как восход солнца на западе, но, тем не менее, это была правда. Услышанная в таверне история была слишком правдоподобной и содержала слишком много подробностей, которых человек, не знавший ее, не смог бы выдумать – к тому же, он сам не мог назвать ни одной причины, по которой этому недомейстеру было бы выгодно соврать. Сандор расхаживал по маленькой комнатушке, точно зверь в клетке, пытаясь уложить в голове эту безумную, невозможную правду и не дать боли, которую она с собой принесла, лишить его разума как в тот раз, когда ему сказали, что Санса мертва.

Несмотря на все усилия, внутри него бушевала буря: в одно мгновение его корчило от боли, в следующее – глаза застилало кровавой пеленой гнева, и тут же его начинали пронзать ядовитые иглы ревности. Его Санса, его Пташка живет в столице или в Винтерфелле роскошной беззаботной жизнью знатной леди, каковой она всегда и была. Да и может ли он теперь называть ее своей? По словам кандидата, она собиралась вступить в новый брак – а это значит, что верховный септон признал ее вдовой и освободил от обетов, которые она когда-то дала ему перед алтарями Отца и Матери. От этой мысли боль снова стала настолько невыносимой, что Сандор несколько раз саданул кулаком о прочные бревенчатые стены. Содранные костяшки кровоточили, но телесная боль отвлекла его от душевной, и он вновь и вновь заставлял себя думать и размышлять о том, что ему делать теперь.

Может быть, ему отправиться в Винтерфелл и там перед всеми предъявить на нее свое право – право мужа? Посмотреть, что она при этом почувствует – радость, восторг – или страх и тоску, и все же заставить ее покориться? Но мысль о мести владела им недолго – даже не зная ничего о нынешней Сансе, теперь он гораздо лучше знал себя самого, и ему не нужна была покорность из чувства долга или от безысходности, покорность, внутри которой зреет ненависть и отвращение. А что, если – от этой мысли снова накатила боль – что, если она просто разлюбила его? Или того больше – не любила никогда? Была привязана, была довольна им как любовником и защитником – но не любила? Поэтому, подождав достаточно долго, чтобы все приличия были соблюдены, она устроила так, чтобы его объявили мертвым, а теперь радостно предвкушает турнир, на котором лучшие рыцари и лорды Семи королевств буду сражаться за ее благосклонность.

Сразу за этой мыслью Клиган ощутил внутри противный липкий плевок страха. Ему было насрать на любые указы королей и септонов, главное – это ее сердце, и что ему делать, если оно больше не принадлежит ему? А что стало с его сыном? Парень о нем не упомянул. Возможно ли, что та девка и Мизинец по крайней мере в этом сказали ему правду? А если нет – и ребенок жив, то, выходит, его будет растить чужой мужчина как сироту? Что же ему делать? Может быть, поговорить со Старшим братом? Но к этом он был не готов — во всяком случае, сейчас. Нет, ему нужно подумать самому, прежде чем вываливать все это на старика.

Сандор поскреб пальцами шрамы и с размаху рухнул на узкую постель — она скрипнула под его весом. Какое-то время он тупо смотрел в потолок, а затем огляделся. Как так вышло, что он застрял здесь на три года неизвестно зачем? На самом деле, он, конечно, знал, зачем: ему нужен был смысл. Что-то, ради чего стоит жить. Смерть Григора уничтожила цель, которую он лелеял многие годы, но дала другую — ускользнуть из-под власти Ланнистеров, уберечь Пташку от их жадных хищных лап — но и этого он не достиг, хуже того — он потерпел поражение, хотя теперь муки совести в нем сменились лютой злостью и гневом на тех, кто солгал ему ипревратил его жизнь в пытку. Потом на Стене он увидел новую цель — умереть, но умереть с пользой. Он не умер и долгое время считал это неудачей, очередным поражением, но действительно ли он всей душой хотел умереть тогда? Разве что в первые несколько лун после смерти Сансы и его ребенка — мнимой смерти, напомнил он себе в очередной раз — когда боль была настолько сильной, что смерть представлялась избавлением, тогда она почти превзошла ту боль, которую подарил ему старший брат, сунув головой в камин. Теперь ему опять было больно, и Сандор уже знал, что от такой боли средств не бывает, кроме одного — уничтожить ее причину.

Но как? Он снова и снова возвращался к этому вопросу. Он может воскреснуть из мертвых, может предъявить свои права на землю, замок, титул и женщину, отданную когда-то ему в жены, но, если сердце Сансы больше ему не принадлежит, толку от этого всего будет не больше, чем от куска дерьма. И что ему делать тогда? Впрочем, эти вопросы могли и подождать – гораздо важнее было решить, что ему делать прямо сейчас, потому что бездействие – и это он тоже понимал – очень скоро обернется для него пыткой едва ли не худшей, чем эти годы, когда он ежедневно и ежечасно заставлял себя жить в то время как единственная любовь его жизни умерла.

Сандор снова начал ходить по своему домику взад-вперед, но теперь уже более спокойно – размеренные повторяющиеся движения помогали ему думать. Посторонний наблюдатель мог бы увидеть, как он то хмурится, то криво усмехается, то покусывает ноготь большого пальца – но здесь никого не было, и, после того, как Клигану показалось, что он уже протоптал борозду в каменном полу, – решение было найдено. Оно было несовершенным, и он подозревал, что может пожалеть о нем, но, теперь уже было поздно сомневаться и колебаться. Как будет, так и будет – что толку сейчас изводить себя мыслями о будущем. Один хороший урок на Стене он усвоил – не думать о завтрашнем дне, пока не увидишь рассвета, а значит, все, что остается – постараться не сдохнуть сегодня. С этими мыслями он вздохнул, вышел из домика и отправился ужинать – в животе урчало просто зверски.

========== Глава 2. Пяльцы ==========

Леди Санса Клиган сидела у окна своего солярия и, чуть повернув голову, молча любовалась Джейни, мерным голосом читавшей вслух «Возлюбленных королевы Нимерии». В далеком прошлом подруга ее детства, самая близкая и задушевная, теперь Джейни была ее наперсницей, компаньонкой – и по-прежнему подругой, хотя прежняя детская откровенность и непосредственность их дружбы осталась в прошлом. Они обе слишком много пережили, и взаимная сдержанность была знаком не отчуждения, но деликатности. Вопреки пыткам и пережитым лишениям, Джейни была если не самой красивой, то одной из самых очаровательных женщин в замке – стройная фигура, тонкая талия, не испорченная родами, высокий рост, густые и блестящие каштановые кудри, которые прикрывали выжженные проплешины на голове. И все же она отказывала всем, кто предлагал ей замужество, хотя таких находилось немало – все знали, что леди Винтерфелла даст за ней хорошее приданое.

А кого увидела бы Джейни, если бы оторвалась от книги? «Соломенную вдову» - ответила сама себе Санса. На самом деле в ее облике не было ничего траурного – платье густого темно-красного оттенка с вышивкой по вороту, волосы уложены в замысловатую косу, на шее – изумруд на золотой цепочке, подарок короля на очередной день наречения. И тем не менее, хоть ее и представляют, как сестру лорда Старка, хозяйку и госпожу Винтерфелла, на самом деле она «ни вдова, ни мужняя жена», как говорят в народе.

Чтение прервал осторожный стук в дверь. В комнату вошел мужчина неопределенного возраста – наполовину седые, наполовину сивые волосы резко противоречили молодому лицу, а оно, в свою очередь, не соответствовало хромоте и вороватой пугливости движений.

- Миледи – глухо произнес Теон Грейджой, глядя в пол – лорд Рикон просит вас и леди Джейни пожаловать к столу.

- Конечно. Спасибо, сир, что взяли на себя труд пригласить нас сами.

Теон пробормотал что-то невразумительное о том, что ему, мол, это только в радость, и все так же глядя в пол, протянул руку. Джейни поднялась с подушек, подала руку рыцарю, и отступила в сторону, пропуская госпожу. Та, чуть пожав плечами – появившаяся у взрослой Джейни привычка фанатично следовать приличиям и условностям ее смешила и сердила одновременно – прошла вперед.

Ужин подали в малом чертоге – когда после пожара Винтерфелл отстраивали заново, Санса приказала прежде всего позаботиться о месте, где могут обедать члены семьи и немногочисленные в то время обитатели замка и старшие из слуг. В то время они не могли позволить себе роскошь отапливать и освещать большие помещения. Позднее восстановили и большой чертог, и даже резной трон, на котором сидели когда-то короли Зимы, сумели воспроизвести почти таким же, но лорду Рикону малый чертог полюбился, так что в дни, когда не было пиров, они обычно ужинали там.

Санса неторопливо ела тушеную со сливами и вином утку и время от времени улыбалась брату – тот ел быстро, запихивая в себя куски один за другим, и то и дело забывая пользоваться салфеткой. Да, годы жизни с одичалыми не прошли для него даром, и у него уже никогда не будет манер лорда, воспитанного в замке. Но это не страшно – на Севере ценится не умение изящно держать вилку, а храбрость, верность, честь, забота о людях – качества, за последние годы изрядно позабытые. Ничего, он им напомнит – юный лорд Винтерфелла уже сейчас завоевывает уважение своих знаменосцев и простых людей. У него твердый, закаленный лишениями и страданиями характер, и у него такое же глубинное чувство чести и справедливости, каким обладал их отец. Одновременно с этим лицо у него мягкое, с чертами Талли – мальчик уже сейчас хорош собой, а когда совсем вырастет, будет красивым мужчиной. Словно в ответ на ее мысли, брат оторвался от кубка с элем и улыбнулся сестре, ощерив крепкие, точно у волка, белые зубы. Закончив с едой, она уже собиралась было выйти из-за стола, но Рикон жестом привлек ее внимание:

- Останься, сестра. Я хотел бы поговорить с тобой и мейстером Стеффроном наедине - Присутствующие послушно поднялись и вышли.

- Так о чем ты хотел поговорить? – спокойно произнесла Санса, и вновь села на скамью, сложив руки на коленях и ожидая, что он скажет.

- Миледи Санса – начал разговор мейстер – мы с лордом Риконом и сиром кастеляном недавно поделились друг с другом мыслями по одному весьма щекотливому вопросу и пришли к выводу, что наши мнения на этот счет сходятся. Иначе говоря…

- Тебе пора снова выйти замуж – перебил его Рикон, со свойственной ему прямотой.

- Да-да, - подхватил мейстер с облегчением, самое сложное уже позади – вы в самом привлекательном возрасте, ваше происхождение, и ваше приданое, которое может дать за вами лорд Старк, делает вас одной из самых привлекательных невест Семи королевств, к тому же ваш брак может укрепить связи Винтерфелла с другими домами…

- Мейстер и мой лорд-брат забывают, что я уже замужем.

Рикон в раздражении тряхнул головой:

- Сандор Клиган пропал семь лет назад. Неужели ты думаешь, что он еще жив?

- У меня нет оснований полагать, что он мертв. Я не получала никаких достоверных сведений о его смерти, не видела его тела или его могилы. А значит, он может быть жив.

- При всем уважении, миледи, но в Вестеросе несколько лет полыхала война: драконий огонь жег страну с юга, Белые ходоки превращали ее в ледяную могилу с севера. Многие тысячи людей погибли.

- Сандор Клиган – один из лучших воинов Семи королевств. Он не из тех, кого легко убить.

- Но он ведь и не бессмертен, Cанса. А кроме мечей и копий есть еще болезни, дикие звери, несчастные случаи.

- Все равно – пока у меня не будет доказательств его смерти, я считаю себя связанной брачными клятвами, а значит, не могу выйти замуж за другого мужчину.

- При всем уважении, миледи, но подобные доказательства могут никогда и не найтись. В этом случае можно обратиться к Верховному септону, который, несомненно, освободит вас от брачных обетов.

- Похоже, вы твердо намерены убедить меня в том, что я должна выйти замуж против собственной воли и желания.

- Нет-нет, сестра, даже не думай о таком – Рикон быстро сжал ее руку. – Никто не будет принуждать тебе. Мы хотим, чтобы ты была счастлива и выбрала мужчину себе по душе. Но Северу не помешают союзники. Кроме того – Рикон вдруг замялся, и осмелевший мейстер подхватил:

- Мы получили письмо из столицы, миледи. От Тириона Ланнистера. При дворе ходят слухи, что королева Дейенерис хочет устроить несколько браков между дворянами Вестероса и своими подданными из Миэрина, чтобы укрепить связь между Семью королевствами и своими заморскими владениями. Упоминали и вас. Конечно, это пока только разговоры, но…

- Будет лучше, если ты выберешь себе мужа по сердцу, прежде чем королева выберет его за тебя.

- Вот как. – Санса надолго замолчала и добавила - Благодарю вас за заботу. Я должна подумать.

- Разумеется, миледи – с полупоклоном ответил мейстер.

Ноги сами понесли ее в богорощу. Странно, ведь в детстве она не любила туда ходить: тишина и древность этого места как будто давили на нее, она ощущала себя здесь неуютно. Куда больше Санса любила маленькую материнскую септу – мягкий желтый свет свечей, полированное дерево, аромат благовоний. Сейчас она редко ее посещала, но все же септон иногда приезжал из Белой гавани, а за чистотой и порядком в ней следили. Богороща – другое дело. Санса стала приходить сюда после возвращения, этот клочок прежнего Винтерфелла казался ей нитью, связывавшей между собой прошлое и настоящее, она напоминала ей об отце. Старым богам она тоже молилась редко, но любила посидеть здесь в тишине. Санса опустилась на новую деревянную скамью, поставленную у чардрева, и погрузилась в глубокую задумчивость. Разговор за ужином невольно взволновал ее сильнее, чем она хотела показать брату и мейстеру. Он пробудил к жизни все те потаенные мысли и сомнения, которые жили где-то там в глубине под ежедневными рутинными заботами и скромными развлечениями – обычно у нее не было ни времени, ни желания давать им волю, но, после того, что она узнала о возможных намерениях королевы, отмахнуться от них уже не получится.

За эти три с лишним года в Винтерфелле она – с помощью Рикона, Джейни, мейстера и даже Теона Грейджоя (прикрыв глаза, она легко могла вспомнить день его возвращения – как он появился словно бы ниоткуда, как Джейни на коленях умоляла простить его, и как Рикон, с молчаливого одобрения Сансы, согласился на это – несмотря на все свои преступления в самом страшном он все же был неповинен; а еще оба они помнили, что Теон был частью их прошлого, осколком их погибшей семьи, к тому же, была весна, Север возрождался к жизни, и они все устали от смертей) – превратила его из грязных обугленных развалин почти в тот же Винтерфелл, что она помнила. Конечно, его восстановление еще шло, но в целом он приобрел очертания того древнего мощного замка, каким был тысячи лет до этого. В Зимнем городке вновь закипела жизнь, в других замках и селениях – тоже. И, глядя на это, она начинала ощущать себя почти счастливой. Вот он – плод ее трудов, его можно увидеть и пощупать руками. Но в последнее время в ней появилась усталость – и сомнения. Все чаще в ее голову закрадывалась мысль, там ли она, где должна быть. Когда король и королева назначили ее леди Винтерфелла и хранительницей Севера, считалось, что она последняя из Старков. Теперь же в замке был законный лорд мужского пола, еще несколько лет – и Рикон станет совершеннолетним, будет править самостоятельно с помощью мейстера, потом женится – и кем она тогда будет здесь? «Приживалкой» - жестко подытожила Санса. Она будет вынуждена не просто отойти в сторону и снять с себя хотя бы часть тех бесконечных забот, которые лежали на ее плечах все эти годы, но уступить другой женщине – и кто знает, какой будет новая леди Старк, как они уживутся вместе? И что тогда? Бросать все, уезжать?

Конечно, у нее – точнее сказать, у Неда – есть Клиган-холл. После войны Джон объявил сиру Сандору Клигану, живому или мертвому, полное помилование, а к его землям прибавил солидный кусок, увеличивший владения более чем вдвое. Сама Санса так ни разу и не съездила туда – все как-то было не до того, а может быть, она просто неосознанно избегала бывать там, где для нее не было ничего, кроме воспоминаний, которые были слишком свежи и слишком кратки, чтобы боль потери перетопилась в светлую грусть о том, что было когда-то. Клиган-холлом управлял один из домашних рыцарей Рикона, мейстер Стеффрон раз в год ездил туда, проверяя все ли на деле так же, как в его письмах – и, по его словам, поместье процветало. Что ж, тут она определенно показала себя хорошей матерью – ее сын получит хорошее наследство.

Санса вздрогнула и обняла себя руками, чтобы унять неожиданный озноб. Неужели она впервые за много лет действительно допустила мысль, что Сандор и правда может быть мертв? Последний раз она получала известия о нем от Джона четыре года назад, да и то он сказал только, что, покидая Стену, оставил Клигана умирающим от многочисленных ран. Уже после войны, когда страна успокоилась, последние отряды недобитков были разбиты Безупречными, и на стенах Красного замка вновь повесили черные штандарты с алым трехголовым драконом, новоиспеченный король, по просьбе кузины посылал воронов и гонцов на Стену, единственной вестью, которую они принесли, была та, что Сандор Клиган по прозвищу Пес выжил, но, сразу после того, как оправился от ран, ночью покинул Черный замок и исчез в неизвестном направлении, и больше никто ничего о нем не слышал. Джон не успокоился на этом и даже посылал поисковые отряды по всему Вестеросу – но все они вернулись в столицу ни с чем. Клиган исчез, как будто провалился сквозь землю. «Если я сама в это не верю, то какой смысл делать вид?» - с горечью спросила она саму себя. Закрыв глаза, Санса попыталась вызвать в памяти его образ – раньше это всегда придавало ей сил. Но неожиданно для себя поняла, что не может – нет, она помнила Сандора, но как бы обрывками, из которых никак не складывался цельный образ.

Это так напугало ее, что она встала и заходила по богороще, пытаясь успокоиться. Если Сандор действительно мертв, то все эти игры в верность мертвецу никому не нужны и только заставляют ее до времени стареть и чахнуть, в то время как она могла бы иметь свою собственную семью, дом, родить еще детей… «Это и так с тобой произойдет. Думаешь, королеве Дейенерис есть дело до того, во что ты веришь, а во что нет? Верховный септон скажет все, что ему велят, и ты не успеешь опомниться, как окажешься замужем за каким-нибудь незнакомым чужеземцем». Как ни тяжело это признавать, но Рикон прав, и мейстер Стеффрон тоже – если она не хочет лишиться свободы, то должна быть игроком, а не фигурой. Санса огляделась – вокруг уже совсем стемнело, пора ложиться спать, завтра еще один день, полный забот.

***

Но заснуть ей так и не удалось. Санса вертелась с боку на бок или, не моргая, смотрела в темные складки полога над ее кроватью, словно пытаясь углядеть в пыльной ткани свое будущее. Она в очередной раз перевернулась на другой бок: гладкая, несмятая соседняя подушка на широкой кровати в лунном свете казалась голубовато-серой. Сколько лет они уже в разлуке? Сколько лет она спит одна? Не напрасна ли была эта жертва? Есть ли в ней смысл, если Сандор – тот, кто всегда был верен своему слову – в конце концов солгал и не вернулся за ней, как обещал когда-то?

Иногда Санса жалела, что у нее не осталось от Сандора никакого подарка, никакой памятной вещицы, которая хранила бы его прикосновения и запах. Белый плащ королевского гвардейца в пятнах вина и крови, который он когда-то оставил в спальне испуганной девочки, она забрать не успела, а в тот страшный день, когда ее похитило Братство, на ней была ее одежда, и только. К тому же, Сандор никогда ничего ей не дарил – это было не в его привычках. Да она и не требовала подарков – после Красного замка Санса хорошо знала им цену, и, кроме того, ей не было нужды просить что-то у того, кто был готов отдать ей всю жизнь без остатка. Жаль, что она поняла это, только оставшись одна…

А теперь у нее остались одни воспоминания. Иногда Сансе казалось, что память начинает подводить ее, что она сходит с ума и все выдумала, что никакого Сандора Клигана в ее жизни не существовало вовсе. Тогда она лихорадочно оживляла в памяти картины их жизни, пыталась вызвать в своей голове его голос, похожий на скрежет металла о камень, его грубый смех, его жесткие и нежные руки, его поцелуи и глаза цвета грозового неба, то ощущение единства, которое она только-только начала узнавать вместе с ним. Но эти воспоминания таили в себе опасность – они пробуждали давно укрощенные, подавленные желания плоти, и заставляли мучительно желать недостижимого.

Все можно изменить – в который раз твердил ей голос разума – всего-то и надо, что сказать Рикону, что она согласна. Одеться понаряднее, распустить волосы, пристроить на лицо подобающую улыбку и выражение - и в замок как мотыльки на огонь слетятся претенденты, лучшие лорды Севера, если не всех Семи королеств. Лорд Старк и ее кузен-король дадут за родственницей такое громадное приданое, что даже ребенок от первого брака не смутит желающих жениться на ней. Тогда она сможет выбрать из них того, кто ей понравится, выйти замуж и жить спокойной, наполненной приятными хлопотами жизнью замужней женщины. Заботиться о муже, рожать и воспитывать его детей, видеть в его глазах ответную заботу, симпатию, а может быть, даже и страсть. Вот только этот мужчина никогда не будет смотреть на нее так, как будто видит ее насквозь, никогда он не схватит ее твердыми, как железо, пальцами за подбородок, никогда не назовет Пташкой. Когда – если – она вновь выйдет замуж, эту женщину придется похоронить.

Неожиданно от этой мысли на глаза навернулись слезы и Санса заплакала, а потом и зарыдала в голос, уткнувшись лицом в подушку и надеясь, что звуки не разбудят служанку в соседней комнате. Она не просто плакала – она оплакивала. Его, себя, их счастье, которое так и не случилось, свое одиночество, сиротство Неда. Рыдания то отступали, то накатывали снова пока, наконец, запас слез, скопившийся в ней, не иссяк. Чтобы прийти в себя, Санса встала, плеснула в лицо воды из кувшина на столике у зеркала, накинула на плечи теплую шаль, затеплила свечу и вышла в коридор, пока не оказалась в одной из светлых и больших комнат, в ней она когда-то в детстве шила и училась музыке у септы Мордейн. Сейчас половину комнаты занимала рама для вышивания – шесть футов в высоту, шесть в ширину. Санса поставила подсвечник на стоявший рядом стол с обрезками ткани и ниток и подошла к гигантским пяльцам.

Эту вышивку она начала два года назад и уже успела вышить одну собаку почти полностью – на это ушло несколько фунтов лучшей черной шерстяной пряжи, немного красного шелка – для высунутого языка, и горсть агатов для глаза. Еще три-четыре луны уйдет на то, чтобы закончить, а вся работа займет у нее еще пять лет, не меньше, и это если она будет уделять ей столько же времени, сколько сейчас. К совершеннолетию Неда огромный желтый штандарт с тремя бегущими гончими будет готов и его можно будет повесить либо на стене замка, либо в большом зале – как он захочет. Эту работу она когда-то начала, чтобы не сходить с ума от тоски и чем-то разбавлять однообразные дни в Винтерфелле, а потом увлеклась. Воткнуть иглу – протянуть нить – вставить с другой стороны – сделать стежок, и так раз за разом, сотни и тысячи стежков, из которых рождалось изображение. Вышивка была одновременно подарком сыну, приношением его отцу и утешением для нее самой.

Новый муж – новые заботы, новый дом. Возможно, даже, новое счастье, но не будет ли она ощущать себя предательницей – только вот кого? Сандора, себя самой, Неда? Она старалась воспитывать в нем любовь к отсутствующему отцу, рассказывала, как тот спас ее в день голодного бунта в Королевской гавани, как любил ее и заботился о ней, как дрался за нее на поединке в пещере Братства без знамен, о его подвигах на Стене, рассказывала о его храбрости и доблести – достоинства приукрашивала, а недостатки сглаживала, и для Неда образ Сандора со временем стал чем-то вроде героя из сказок и легенд, совершенного рыцаря.

И теперь, если она решит связать свою жизнь с другим мужчиной и родить от него других детей – что он на это скажет? Если лицом Нед пока больше напоминал Джона или ее собственного отца, то нравом – резкий, вспыльчивый, с ненавистью к любой лжи и притворству – пошел в Сандора. На сплетни, которые ходили о ней в Зимнем городке и на Севере, она внимания не обращала, но сможет ли вынести презрение Неда, его горе от ее предательства, настоящего или мнимого, его отдаление от нее? Сможет ли время залечить эту рану? А если он не поладит с ее новым мужем – то захочет ли тот воспитывать пасынка с дурным характером, сына отца, чья дурная слава до сих пор не выветрилась из людских умов, сколько бы ни говорилось о его подвигах в защиту живых? Об этом не подумают ни Рикон, ни мейстер Стеффрон, ни, тем более, Дейенерис Таргариен. Только она. И, что бы она ни решила, тяжесть этого решения ляжет на ее плечи и ей придется нести ее до конца своих дней. С этими мыслями Санса снова окинула глазами вышитую огромную собаку – ей показалось, что в колеблющемся свете свечи та как будто шевелится. «Что мне делать?» – спросила она, обращаясь к ней, а на деле – сама не зная к кому, может быть к богам, а может быть, к той пустоте, которая осталась в ее жизни без Сандора, и которая так и не заполнилась – но никто не ответил.

========== Глава 3. Новый щит ==========

Королевский тракт казался ему бесконечным. Дорога то шла прямо, то вилась широкими петлями посреди полей, лесов, речушек и иногда видневшихся в стороне деревень. Его меринок шел размеренным тихим шагом – на таком только старикам ездить да беременным, но сейчас Сандора больше заботило, чтобы боевой конь, которого он вел в поводу, не устал, пока они доедут до Винтерфелла, а там этого старикана можно и продать. «Звучит так, будто ты не собираешься возвращаться» - сказал он сам себе. С другой стороны – что толку себя обманывать? Вряд ли, увидев Сансу, он уже найдет в себе силы уехать от нее, будь у нее хоть дюжина мужей. Увидеть Сансу… Эта мысль до сих пор казалась ему чем-то странным и почти противоестественным. В первые дни после известия о ее смерти, когда он сходил с ума от горя и гнева, то видел ее почти постоянно, она стояла перед глазами как видение, смотрела на него грустными глазами, точно спрашивая, где он был, почему не спас – и это усиливало его мучения в сотню раз. Потом, уже на Стене, видения стали реже, хотя она продолжала ему сниться, и он каждый раз просыпался в слезах, стыдясь этого и одновременно не желая, чтобы эти сны прекращались.

Почему после войны Льда и пламени он ушел со Стены? Сандор и сейчас до конца этого не знал. После отъезда Джона ему вдруг там все опротивело и потеряло смысл. Одичалые присягнули новому королю, живых мертвецов и их предводителей сожгли и порубили. Дисциплина таяла с каждым днем, и каждый день из Черного замка уходила пара-тройка братьев, да и какой теперь был смысл в Ночном дозоре? Так ушел и он – просто однажды проснулся еще до рассвета, оседлал коня и выехал за ворота. Тот день он хорошо запомнил – стояла ранняя весна, и день был сырым и теплым. Парило, сквозь легкую дымку мутно светило солнце, и впервые после Долины с его глаз как будто спала чернота. Внутри была приятная пустота, и он просто ехал, куда глаза глядят, ни о чем не думая, пока не доехал до Восточного дозора, а там сел на первый попавшийся корабль.

На Тихий остров его привела случайность – в порту Чаячьего города он повстречал обоз с ранеными и увечными, которые собирались туда – говорили, будто глава тамошней общины бурых братьев принимает всех без разбору и никому не отказывает. Они попросили Сандора сопровождать их до острова, и он согласился. А, попав на остров, вдруг захотел остаться на несколько дней – помочь с колкой дров и починкой забора, и, сам того не заметив, задержался там на целую луну, потом еще на одну, и еще – и однажды с удивлением обнаружил, что живет здесь уже год. А с еще большим удивлением – что ему это нравится. Нравится приносить пользу. Нравится запах яблочного сидра, бродящего в огромных чанах. Нравится Старший брат, в котором он легко угадал бывшего воина, и их беседы тоже нравятся. Нравится тишина и одиночество, и то, что здесь никто не знает, кто он такой. К тому же, куда ему было идти? В Клиган-холл? А что ему там делать? За Узкое море, наняться в какой-нибудь отряд наемников, чтобы однажды умереть на чужой войне или сгинуть в пьяном угаре? В столицу, к королю, где все равно все его помнят как Пса Ланнистеров?

***

Старший брат слушал его молча, не перебивая и не задавая вопросов – он просто сидел и спокойно ждал, пока поток слов, перемежаемый ругательствами, не сложится в связный рассказ. Наконец, Сандор договорил и перевел дыхание, словно после бега, а после хмуро уставился на единственного человека, которому он здесь мог доверить то, что было у него на душе. Он старался не подавать виду, но в глубине души с нетерпением ожидал его ответа. Старик, тем временем, не спешил – отпил эля из кружки, пожевал губами, отер пальцами рот, и Сандор не выдержал.

- Ну, что скажешь? Ты, как будто не удивлен.

- Пути, которыми боги ведут нас, порой неподвластны человеческому разуму. И, если хочешь знать, я еще тогда заподозрил обман во всей этой истории.

- Вот как – кисло улыбнулся Сандор. – Что ж не сказал?

- А какой вы этом был смысл? Доказательств никаких у меня не было, а говорить такое убитому горем человеку – только зря его мучить. Теперь я вижу, что был прав.

- Но толку от твоей правоты, как от куска дерьма – не сумев скрыть горечь, бросил Сандор. – Знал бы, так не торчал бы тут три года, слушая твои проповеди. – Он вздохнул, помолчал, ковыряя ногтем выщерблину на столешнице и снова посмотрел на Старшего брата, пытаясь что-то угадать за спокойным изрезанным морщинами лицом и густой пегой бородой.

- Надо полагать, ты хочешь знать, что я обо всем этом думаю – все так же спокойно ответил тот. – Я думаю, что на самом деле, ты уже все для себя решил, Сандор, и советы старика, давно удалившегося от мирской суеты, тебе не нужны. Впрочем, один совет я тебе все-таки дам: не спеши.

- О чем это ты?

- Обо всем.

- Да что я в этом понимаю! – Сандор в каком-то отчаянии махнул рукой и снова заходил по келье взад-вперед. – Ни хера лысого я не понимаю. И никогда не понимал. Сначала она меня бесила. Потом свадьба эта шутовская, выставили нас на потеху как зверей в клетке. Потом я думал, что это просто похоть, и достаточно просто трахнуть ее и успокоиться… А потом, потом… - Он взъерошил волосы пятерней и сглотнул – Как будто начало проклевываться что-то такое, настоящее… И все.

Он искоса посмотрел на старика сквозь упавшие на глаза волосы.

- Мы ведь и года вместе не прожили. И она была тогда почти ребенком – которому я сам не постеснялся заделать ребенка. Но я был готов заботиться о ней как только смогу – его голос дрогнул на мгновение от старой боли – но не вышло. А теперь я узнаю, что она жива, но… Седьмое пекло, я ее не видел семь лет! Семь гребаных лет, понимаешь ты это? Это даже для такого старого пердуна как ты немало, а ей тогда было тринадцать всего, а сейчас сколько - двадцать?.. Я даже не знаю, кого я там увижу!

- Ты боишься – все так же спокойно заметил Старший брат.

- Конечно боюсь, мать твою! До усрачки боюсь!

- Но все равно поедешь.

- Не знаю. Во всяком случае, здесь я не останусь.

- Понимаю – кивнул старик. – Когда?

- Чем быстрее, тем лучше. Завтра на рассвете.

- Хорошо. Возьми себе еды на кухне. И еще – тут Старший брат отошел в угол кельи и открыл сундучок, в котором хранились все его пожитки – надеюсь, ты не откажешься от прощального подарка. – С этими словами он протянул Сандору увесистый кошель.

- Не надо.

- Бери.

- Я сказал, мне не надо.

- Недавно в женской обители в Чаячьем городе скончалась моя вдовая бездетная сестра, и она мне завещала свои деньги. По уставу я не имею права ими владеть, а должен вложить в обитель, но ты много сделал для нас за эти три года, сир Сандор, и к тому же, с тобой было приятно поболтать за вечерней кружкой эля. Так что, пусть этот грех будет на мне, а ты бери деньги и езжай к ней. Тут золото, так что тебе хватит и на хороший доспех, и на коня, и еще останется немало.

Неожиданно для себя Сандор растрогался – это был бескорыстный подарок, едва ли не первый в его жизни. Пташка как-то ему ничего не дарила (да и на какие деньги), а потом стало не до того. Чтобы скрыть свои чувства, он наклонился и крепко обнял старика, затем взял у него кошель, кивнул и вышел, зная, что больше никогда его не увидит.

***

Эти три года слились для него в один бесконечно долгий день – пасмурный, тихий, не холодный и не жаркий. Такой была и его душа – острая боль притупилась, но ее место постепенно заняло равнодушие. Ему было не хорошо и не плохо, не радостно и не больно. Ему было никак. Впрочем, кое-что за эти три года в нем все-таки осталось от прежнего Сандора Клигана. Через несколько лун, когда он наконец, отогрелся после вечно стылой комнатушки на Стене, отоспался и отъелся, к нему вернулась похоть. Он стал ловить себя на том, что невольно заглядывается на живущих на острове женщин – они жили в отдельных домиках и обычно выполняли послушания отдельно от братьев, но он все равно видел их, проходящих мимо – видел хорошенькие лица и груди, колышущиеся под тканью платья, видел очертания их бедер и задов под одеждой. Поняв это, он сначала испытал стыд – как он может, а как же Пташка? Но голос желания становился сильнее с каждым днем – ему стали сниться сны, полные влажной горячей упругой плоти, а наутро он просыпался с болью в паху. И мало-помалу он сдался.

Сначала он удовлетворял себя рукой, оправдываясь тем, что это всего лишь потребность тела, как еда или сон. Он облегчал себе задачу, представляя себе какую-нибудь из островных жительниц в чем мать родила, и это позволяло быстро оправляться и не думать о том, хорошо или дурно он поступает – но, когда однажды вместо очередной бабенки в его воображение ворвалась Санса – такой, какой он запомнил ее во время немногих их страстных ночей – он вдруг дернулся как ошпаренный и весь день проходил мрачнее тучи. А потом его попросили отвезти урожай яблок на ярмарку, там он увидел в окне Сью, вывалившую все богатство на обозрение прохожим, и в нем неожиданно взыграла злость. Да, Пташка мертва, и эту рану ничего не залечит, но он-то, седьмое пекло, еще жив! Он был верен ей, пока она жива, ну так что ж теперь – ему до конца жизни дрочить, точно какому-нибудь жалкому мейстеришке? Нет уж. Это всего лишь похоть. Так что, разложив ящики с яблоками, он свернул к дому Сью, и с тех пор заходил к ней каждый раз.

Теперь эти воспоминания не то что бы заставляли его мучиться угрызениями совести, но все же… Умом Сандор понимал, что ни в чем не провинился, в конце концов, он был честным и верным мужем, и разве что-то дурное есть том, что одинокий мужчина, вдовец, ходит в бордели? Разве он не делал так сам до женитьбы и даже пару раз после, желая избавить Пташку от своей похоти? И, в конце концов, разве это не она сейчас собирается замуж? Вполне возможно, за эти годы у нее были другие мужчины… Но думать об этом спокойно было выше его сил – при одной мысли о том, что какой-то другой мужик лапает и трахает Пташку – его Пташку – его охватывала ярость, какой он давно не ощущал и кровавая пелена заслоняла от него дорогу. И, как бы он не уговаривал себя, что он не имеет права на ревность и, возможно, ему придется заново завоевывать ее сердце, и неизвестно, получится ли, ярость никуда не уходила.

***

До Солеварен он добрался с ранним паромом. У него не было вещей, кроме меча на бедре и заплечного мешка, в котором лежал теплый плащ, еда и мех с вином. Деньги он держал за пазухой. От Солеварен до Королевского тракта было рукой подать, но, прежде чем ехать на турнир, надо еще было превратиться из послушника в потертой робе в рыцаря, а для этого придется сделать крюк – здесь не было ни приличной кузницы, ни шорника, ни конюшни. Так что после краткого размышления за кружкой эля в таверне, Сандор купил у хозяина оставленного кем-то из постояльцев старого мерина со стертыми зубами, заодно разменяв один из множества золотых драконов в кошеле Старшего брата, и, не теряя времени, двинулся по дороге на юг.

После трехлетней жизни на Тихом острове с редкими наездами в захолустный портовый городок, Девичий пруд неприятно поразил его шумом и суетой. Неужели он настолько одичал – это он-то, столько лет проживший в Королевской гавани? Ладно, хрен с ним. Его дело – побыстрее купить все, что нужно, и ехать на Север – времени у него в обрез, если он правильно понял того недомейстера. Из расспросов в единственной таверне «Смердящая гуска» он узнал, что здесь тоже с мастерами тоже не густо, но кое-кто есть. «Ежели хотите все как положено, сир, езжайте хоть в Синий дол, а еще лучше – в Королевскую гавань, а тут у нас есть одна бабенка, щиты расписывает, да доспехами подержанными торгует, найдете ее за три дома отсюда. Брат у нее в городской страже в Доле был, да убили, а она сбежала сюда, когда слух прошел, что город драконами пожечь хотят… Да так и осталась. Может она вам чего подскажет».

«Бабенка» оказалась дома, и на вопрос Сандора ответила утвердительно – да, вот щиты, вот доспехи из тех, что она перекупает, а знакомый кузнец их правит.

- Вот только не знаю, найдется ли у нас что-то на ваш рост, сир. Впрочем, поищем. На турнир едете?

- Да. В Винтерфелл.

- А, слыхала я про него. Так там, небось, будут оружейники получше, не хотите ли у них купить все, что нужно?

- И цены у них будут втрое выше. Нет уж.

Женщина понимающе усмехнулась:

- Что ж, сир, сами видите, у меня цены честные. Что вам нужно?

- Полный турнирный доспех, а еще одежду получше этой, плащ, сапоги… И новый щит.

- Ну, одеждой я не торгую, но, если позволите, посоветую вам одну лавку – там и добротно, и недорого выйдет. А что до всего остального – раз я щиты расписываю, давайте с него и начнем. Что будем рисовать?

Сандор задумался. У него был герб, но еще когда он только узнал о турнире, в голове появилась мысль – странная, смутная, но чем дальше, тем сильнее она им завладевала.

- Нарисуй мне… - тут он замолчал снова. Если он не хочет явиться в Винтерфелл в своих цветах и под своим именем, то за кого ему себя выдать? Сказать, что он из Девичьего пруда? В голове мелькнуло воспоминание – высокая испуганная девочка и озлобленный полный ярости и тьмы мужчина, который презрительно цедит сквозь зубы что-то про песню о дураке и его потаскушке – Вот что. Нарисуй мне шутовской колпак. А сам щит пусть будет белым.

- Как скажете сир. За липовый щит я с вас возьму три оленя, а за дубовый – десять. Какой желаете?

- Из дуба. И покажи, куда идти за одеждой.

Расхваленная мастерицей лавка оказалась – вполне ожидаемо – лавкой старьевщика. Оно и понятно – уважающие себя рыцари и лорды заказывали одежду у портных, а сюда ходили оруженосцы, простые латники и межевые рыцари – как раз им Сандор и собирался на время стать. Хозяйка лавки суетливо-угодливо выкладывала перед ним потертые дублеты, пожелтевшие от носки рубахи и заштопанные плащи, и Клиган не сразу понял, что она его боится. Это его кольнуло – на Тихом острове он привык к тому, что почти все смотрят ему прямо в глаза и не шарахаются от его шрамов. Не считая рубашек, подштанников, пары сапог и дорожного одеяла, вещей на его рост нашлось не так уж много, и все они оказались разных цветов – побитый молью синий плащ с полосами из желтого атласа, наполовину оторванными, темно-зеленые бриджи и вытертый дублет из красного бархата. «Это подойдет к моему щиту» - подумал Сандор. – «От чего убегал, к тому и пришел. Из рыцаря в дураки».

- Я возьму все. А еще – есть у вас капюшон с воротником?

- Есть, сир, как не быть. Вот сейчас посмотрю… - с этими словами торговка принялась рыться в мешках одежды, и наконец, достала оттуда несоразмерно большой шерстяной капюшон грязно-коричневого цвета. – Примерьте, сир, только, как бы он не был вам велик.

Сандор натянул капюшон – тот сползал на глаза, от него пахло пылью и старой лежалой овечьей шерстью. Длинный хвост капюшона падал на спину. Что ж, быть дураком – так уж до конца.

- Беру и его. Заверни. Сколько с меня и где у тебя переодеться?

***

К стенам Винтерфелла он подъехал уже ночью, но капюшон снимать не стал – не то что бы он опасался наткнуться на одного из тех, кого он когда-то выбил из седла, но решил, что так будет лучше. Несмотря на поздний час, в Зимнем городке кипела жизнь – по улицам расхаживали рыцари и оруженосцы – кто горланил песни, кто мочился у стен и подворотнях; в тавернах и кабачках было не протолкнуться, а из распахнутых по случаю теплой погоды окон борделя доносился смех и стоны. Сандор усмехнулся и проехал мимо. О том, чтобы сунуться на постой, и думать было нечего, а стучаться в ворота замка – тем более, поэтому он, спросив дорогу, доехал до большого луга, на котором разбили лагерь все, кому не хватило денег или знатности. Там он нашел свободный уголок, расседлал и стреножил лошадей, расстелил одеяло прямо на земле и крепко уснул.

========== Глава 4. Мальчик с деревянным мечом ==========

На широкой кровати были разложены платья — тонкая шерсть, шелк, бархат, вышивка, бусины. Санса рассматривала все это богатство, слегка нахмурив брови и прикусив губу, ощущая, как ее против воли наполняет предвкушение праздника и веселья. Она попыталась задавить это чувство, но ничего не выходило — точно ручеек, оно упрямо стремилось наверх из-под каменных плит вины и долга. Герта терпеливо стояла позади госпожи, сложив руки на груди и ожидая указаний или вопросов.

Санса прошлась вдоль постели, прикасаясь к каждому по очереди, потом обратно, и спросила, не оборачиваясь:

— А где, то, новое, присланное в подарок королевой?

— Здесь, миледи — Герта проворно достала его из-под другого, похожего по цвету. — Только оно же… Ой!

— Да, Герта — это миэринский наряд. Говорят, теперь такое носят в Королевской гавани и при дворе.

— Боги милостивые. У нас в таком выйдешь, камнями закидают!

Санса легко усмехнулась:

— Знаешь, что? Пожалуй, его я и надену на пир в честь начала турнира. Но ты права — в таком виде у нас на Севере лучше не выходить, боюсь, одну половину лордов удар хватит прямо на пиру, а вторая забудет какой рукой браться за кубок. Достань тот тонкий шелк, что я заказывала из Простора.

— Сейчас, миледи. — Герта метнулась к сундуку и достала аккуратно свернутую штуку ткани — снежно-белой и почти прозрачной.

— Скрои мне из него сорочку — длинную, но узкую, пусть прилегает к телу, и вырез как у платья, чтобы сверху не было видно. Рукава сделай до локтя и тоже узкими. Успеешь?

— Конечно, миледи.

— Конечно, сюда бы еще вышивку белым шелком — но на это уже нет времени. Ну ладно — и так будет хорошо. — Санса вздохнула. — Теперь сложи все обратно.

***

Сандор проснулся вместе с рыцарским лагерем. Это были привычные, почти родные звуки — конское ржание и мужские ругательства, лязг оружия и сбруи, визг точильного колеса, и запахи — мочи, эля и похлебки. Неожиданно это его развеселило, и, лавируя по лугу между палатками, людьми, тележками торговцев и выгребными ямами, он улыбался себе под капюшоном — даже свист или обидные шутки, которые отпускали ему вслед, не задевали его. Во дворе замка он поймал за рукав какого-то мальчишку-слугу и спросил, где записывают участников турнира. Тот ткнул пальцем в сторону и сказал, что сир Теон Грейджой ждет всех желающих в Малом чертоге.

Грейджой, подумал Сандор. Ничего себе! Разве не этот ублюдок сжег здесь все, да еще и убил двух младших братьев Сансы? Впрочем, если Рикон Старк жив, то, видимо, он этого не делал, а остальное ему простили. А что, если?.. Впрочем, увидев Теона Грейджоя, он тут же отмел все сомнения — такого Санса бы не выбрала.

— Ваше имя? — невыразительным тусклым голосом спросил он Сандора.

— Сир… — он откашлялся — Сир Флориан из Девичьего пруда. — Прозвучало глупо, но Теон Грейджой этого как будто не заметил.

— Из какого вы дома?

— Я межевой рыцарь.

— Как угодно — так же безразлично ответил он и записал имя на листе пергамента.

— Скажите, сир — даже столько лет спустя это обращение давалось ему с трудом — где здесь можно купить турнирные копья?

— В этом нет нужды. Лорд Рикон предоставит копья за свой счет. — Грейджой наконец поднял глаза на собеседника — Первый день состязаний завтра, а сегодня после заката лорд Рикон всех просит пожаловать на пир в Большой чертог.

— Благодарю — Сандор кивнул и вышел.

Уходить из Винтерфелла ему не хотелось. Где-то здесь была Санса — может быть, совсем рядом. Он не знал, чего хочет больше — увидеть ее сейчас же или дождаться турнира, где его лицо будет еще более надежно скрыто забралом шлема. За спиной послышался женскийголос, он вздрогнул, с трудом удержался, чтобы не оглянуться, и с колотящимся сердцем быстро пошел прочь, не глядя, и остановился, только обнаружив себя на учебном дворе. Промелькнуло еще одно воспоминание, совсем уж смутное — он тогда, чтобы развлечь скучавшего Джоффри наговорил дерзостей сыну Неда Старка. Сандор покачал головой — себе тогдашнему он бы сейчас врезал как следует.

Сейчас здесь было пусто, не считая какого-то мальчишки лет семи-восьми, который неумело наносил удары по кинтане деревянным мечом. Сандор какое-то время наблюдал за ним, а потом заговорил:

— Так у тебя ничего не получится.

Мальчик оглянулся и подошел к нему. Двигался он свободно и спокойно, ничуть не стесняясь присутствия незнакомца в капюшоне.

— Добрый день, сир — вежливо поздоровался он и кивнул.

— Добрый.

— Вы приехали на турнир?

— Да.

У мальчишки загорелись глаза.

— То есть вы настоящий рыцарь? Помазанный?

— Да, я рыцарь — Сандор усмехнулся про себя. — Сир Флориан из Девичьего пруда. А ты…

— Простите, я должен был назваться первым, ведь вы гость. Я Эддард из дома Клиганов. Моя мать леди Санса — сестра лорда Рикона Старка. Я живу здесь, в Винтерфелле.

Сандор стоял и тупо смотрел на него. Темные волосы, голубые глаза, острые черты лица, не такие заметные из-за круглых еще детских щек, высокий рост, одет как лорд… Как же он сразу не догадался? «Проклятая сука» — подумал он с яростью и горечью — «И здесь она мне солгала». Он ощущал себя болваном — беспомощным, безоружным, растерянным.

— Леди Санса твоя мать? — переспросил он, чтобы что-то сказать.

— Да, это она мне подарила меч на именины — сказала, что я уже достаточно большой.

— Тебя кто-то учит сражаться? — это была знакомая почва, и Сандор с облегчением ступил на нее, надеясь, что это поможет скрыть охватившее его смятение.

— Корт Норри, наш начальник домашней гвардии. Но матушка и дядя говорят, что мне понадобится настоящий мастер-над-оружием, чтобы я научился сражаться как рыцарь.

— Покажи, что умеешь — неожиданно предложил Сандор.

Мальчик — Эддард, Нед, его сын, его мальчик, его первенец, их с Сансой дитя — с охотой кивнул и пошел обратно к кинтане. Понаблюдав за ним немного, Сандор понял, что умеет он мало что, хотя двигается быстро и слаженно. «В меня пошел» — от этой мысли внутри у него вдруг стало и тепло, и больно.

— Так не пойдет. Ты неправильно держишь меч, и поэтому удар наносишь неверно. Смотри, как нужно…

Час пролетел незаметно — Нед оказался благодарным и понятливым, хотя временами упрямым учеником. Сандор учил его так же, как когда-то его самого учил отцовский мастер-над-оружием — стойка, захват, замах, удар, поворот. В то время как его ум следил за Недом, объяснял, хвалил, бранил, показывал — его душу распирало от незнакомого, нового еще чувства. Голос со стороны прервал их урок:

— Нед, вот ты где, поросенок! Тебе давно пора быть у мейстера, ты что, забыл? Вот тебе мать уши-то повыкручивает!

Сандор и Нед обернулись — к ним подошел немолодой, крепкий на вид воин.

— Корт! — Нед улыбнулся ему, открыто и радостно, и у Сандора защемило сердце. — Корт, смотри! Сир Флориан меня научил, как правильно делать выпад!

— Молодец, парень! Потом покажешь, а сейчас беги к мейстеру.

— Хорошо. — Нед грустно вздохнул и прислонил меч к стене. — Сир Флориан, благодарю вас за урок. Доброго дня.

— Доброго дня… Милорд.

Мальчик отдышался и побежал прочь. Оба мужчины проводили его взглядами, затем Корт заговорил:

— Хороший мальчонка, да хранят его боги. И воин будет хороший. Ты, наверное, и сам это увидел? — Он посмотрел на Сандора и добавил. — Я Корт Норри, командую домашней гвардией Винтерфелла.

— Сир Флориан, межевой рыцарь из Речных земель. Приехал на турнир.

— Что ж, сир, не пойти ли нам по кружечке эля пропустить? В «Голове лютоволка» для меня всегда найдется местечко.

В таверне их пустили за столик в углу и принесли по кружке недурного эля. Корт оказался разговорчив, и до поры до времени Сандору достаточно было кивать и поддакивать, пока, наконец, тот не начал задавать вопросы:

— Слушай, все хочу спросить — зачем тебе эта тряпка на голове? Почему ты прячешь лицо?

Вот оно, подумал Сандор. Теперь главное сочинить историю покрасивее.

— Я дал обет.

— Что еще за обет?

— Когда-то я был рыцарем-разбойником. Слыхал о Братстве без знамен? Я к ним примкнул, мы сражались вроде бы против Ланнистеров, а на самом деле — просто грабили всех, кого ни попадя. И всех нас посвятил в рыцари предводитель, Берик Дондаррион. Но после встречи с одним праведным человеком Старица осветила мою душу своей лампадой, и я увидел всю глубину своей мерзости и своего падения — Сандор старался говорить как можно более ярко и напыщенно — Я убивал и грабил, обманывал и насиловал, пил и богохульствовал. После этой встречи я решил искупить свои грехи и начать новую жизнь. Септон, которому я исповедался, сказал, что в наказание я должен семь лет не пить ничего, крепче эля, носить капюшон, чтобы никто не видел лица грешника, а еще — не касаться женщин и даже не говорить с ними.

Звучало это все глупо и смешно, и Сандор на миг засомневался, проглотит ли Корт эту историю. Тот слушал его молча, а потом вдруг дернул головой и расхохотался.

— Вот вы, южане — все замороченные какие-то. Ты правда во все это веришь?

— Да.

— И ты правда думаешь, что боги простят тебя если ты будешь ходить в этой тряпке и спускать в кулак?

Сандор пожал плечами.

— Вот у нас все просто — есть боги, мы знаем, что они видят нас и наблюдают за нами. У нас нет ни септонов, ни молитв, и правила простые — не убивай, не воруй, не насилуй женщин, не нарушай своих обетов и клятв, а об остальном они сами рассудят. Впрочем, коли ты так веришь, дело твое. Долго тебе еще исполнять твой обет?

— Год.

— Ну и силен же ты, сир, если за все эти годы ни разу не нарушал запретов. В любом случае — твое здоровье!

***

Вечером Сандор шел на пир со стесненным сердцем. Он и боялся того, что там будет Санса, и желал этого. И весь день у него из головы не шли мысли о Неде. Их встреча изменила все. Он не хотел, чтобы Санса была с ним против воли и был готов отпустить ее, если окажется, что он ей не нужен — но как отпустить мальчика? Как позволить какому-то хрену с горы воспитывать его сына, его плоть и кровь? А еще — и это было страннее и больнее всего — в каждом его движении, в его лице и голосе он видел себя — до того, как Григор сжег его лицо. Когда-то его собственный отец, чтоб ему вечно в пекле гореть, предал Сандора, и он сам не может поступить так же со своим сыном. И что если — мысль была тяжелой и причиняла боль, но деваться от нее было некуда — что если здесь они с Сансой окажутся врагами? Что тогда?

Большой чертог был набит битком — стюард рассаживал гостей по родовитости, межевых рыцарей сажали ближе к концу зала, и Сандор отправился на указанное ему место со смесью сожаления и облегчения. Да, в глубине зала Санса уж точно его не заметит, но от этого было не легче. Гости рассаживались, гомонили, шутили. Незнакомые лорды представлялись друг другу, молодежь, возбужденно обсуждала, кто завтра продержится дольше всех, и каждый исподтишка наблюдал за остальными, оценивал себя и возможных противников — обычное дело на турнирах. Наконец, все расселись, и постепенно воцарилась тишина. Встав у боковых дверей во внутренние покои замка, стюард провозгласил:

— Рикон из дома Старков, лорд Винтерфелла и Хранитель Севера, леди Санса из дома Клиганов и сир Теон из дома Грейджоев!

Все встали, приветствуя хозяина, и сердце Сандора, болезненно стукнув о ребра, бешено забилось — вот он, тот миг, которого он и боялся, и ждал, вот оно — невозможное, но оказавшееся реальнее любых фантазий. Почти против воли он повернулся к высокому столу у стены — и застыл. Сначала ему казалось, что перед ним не человек, а видение из зыбких всполохов света — темное мерцание платья, белое, ослепляющее сияние кожи, огненный всполох волос, крошечная звездочка медальона на шее. Затем, вглядываясь (лорд Рикон что-то говорил, но Сандор не слышал ни слова), он начал различать подробности — это и правда была Санса… И в то же время не она. Она не просто выросла, не просто расцвела в полную мощь своей удивительной красоты — она стала другой. Это была уже не напуганная прелестная девочка, плечи которой он когда-то окутал своим плащом, и в которую он влюбился очертя голову. Это была молодая, но зрелая и уверенная в себе женщина, которая прошла через горнило бед и невзгод, и вышла из него куда сильнее, чем была. Статная красавица, сознающая свою красоту и позволяющая другим любоваться собой, как роза в саду, которая всем дарит свой аромат, но принадлежит только себе самой. Наконец, это была леди из великого дома, привыкшая повелевать и приказывать.

На ней было какое-то странное, чересчур открытое платье — и невыносимо сияла ее сливочно-белая кожа в пламени свечей, невыносимо жгли его душу темно-рыжие волосы, распущенные по плечам, невыносимой пыткой было ощущение, что она и так близко, и так далеко одновременно. Душу Сандора после первой бури чувств начало заполнять отчаяние — к чему ей, такой красивой, величественной и недосягаемой он — безродный мечник с клочком земли и приставкой «сир» к имени? Она могла нуждаться в нем, когда они были оба пленниками Ланнистеров, когда она была юной и беззащитной, а теперь — что он может ей предложить? Клиган-холл? Смешно. Свой меч? К ее услугам сотня мечей, и каждый будет соревноваться с другими за ее благосклонность. Свою верность и любовь? А нужно ли все это нынешней Сансе, тем более, если она собирается замуж? Уж конечно, будь у нее выбор, она никогда не выбрала бы его в мужья, ни тогда в Королевской гавани, ни тем более теперь. «Уеду» — подумал Сандор. «Завтра, прямо на рассвете. В пекло турнир. В пекло все это дерьмо». В самом деле, на что он надеялся, заявившись сюда? На то, что она каким-то чудесным образом его узнает, бросится ему на шею, рыдая от счастья? Нечего ему здесь делать, разве что потешить свое самолюбие, выбив из седла с десяток рыцарей.

Лорд Рикон наконец договорил, все сели, слуги начали разливать вино и эль, вносить в зал блюда с мясом, овощами и хлебом. Сандор сидел, уставясь в свою тарелку, что-то ел и пил, едва замечая вкус еды и вина. На Сансу он смотреть не хотел, но не мог удержаться, и каждый взгляд отдавался в нем ударом восхищения и боли одновременно. Издалека Санса походила больше на богиню, чем на живого человека, но, когда он отворачивался, ему казалось, что он до сих помнит ощущение ее тела в его руках, запах ее волос и вкус ее поцелуев. Она, тем временем, похоже, наслаждалась происходящим — ничуть не стеснялась своего почти непристойно открытого платья, с удовольствием отвечала на здравицы в свою честь и улыбалась всем этим мужикам, которые раздевали ее глазами. К отчаянию Сандора начала примешиваться ревность: он-то прекрасно все видел — видел, как они подталкивают друг друга локтями, шепчут друг другу на ухо сальные шуточки, как каждый из них — от жирного старика до прыщавого оруженосца — хочет ее поиметь. Ничего удивительного. А она сама это видит? Нравится ли ей эта направленная на нее волна мужской похоти, этих грязных извращенных фантазий о том, какой сотней способов можно оттрахать благородную леди, эти шуточки о том, как лестно будет увидеть сестру лорда Старка на коленях? Наконец, отчаяние и ярость сложились в одно, старое и привычное, как любимая одежда, чувство — гнев. Гнев на этих ублюдков, гнев на Сансу, которая рассыпала перед ними свои улыбки как золотые монеты, гнев на проклятую судьбу, разлучившую их, гнев на самого себя. Шут он, шут и есть. Сам себя перехитрил, остается только над самим собой посмеяться. Рука Сандора до боли сжала нож для мяса. Вытерпит ли он до окончания пира, ни на кого не сорвавшись? Старший брат учил его, что гнев — это сила, но ей нужно управлять, не позволяя ей управлять тобой. Но гнев Сандора становился все сильнее, и требовал выхода, и не завтра, на турнирном поле, а прямо сейчас. «А как же мальчик?» — эта мысль пронзила его, как ледяной меч Белого ходока, и весь гнев разом остыл. Он-то завтра сядет на коня и уедет, а Нед, его сын, останется здесь, с Сансой… И ее новым мужем. И какой-нибудь из этих лордов или рыцарей, сидящих с ним за столом, будет днем давать ему подзатыльники и обзывать «песьим отродьем», а ночью трахать его мать? Или окажется добрым и заботливым отчимом, и Нед привяжется к нему, полюбит, будет называть отцом, слушаться и чтить? Неожиданно новая, еще более сильная волна гнева, на этот раз перемешанного с болью, поднялась в душе Сандора, на несколько мгновений он вообще перестал что-либо чувствовать и воспринимать, кроме этого. «Нет. Не будет этого никогда». Сына он не предаст. Его не было рядом с Недом долгих семь лет, но теперь здесь, и это его долг — вложить ему в руку меч, посадить в первый раз на коня, смотреть, как он растет и мужает. А Санса… Он что-нибудь придумает. Не зря же он выгрыз себе жизнь за Стеной, значит ничего еще не потеряно. Сандор медленно разжал побелевшие пальцы, положил нож на стол, и залпом осушил свой кубок.

Посидев недолго, Санса извинилась перед гостями и ушла — Сандор не отрывал от нее взгляда, пока она шла от своего места к двери, и после ее ухода за высоким столом остался только юный лорд Рикон Старк да безгласный Теон Грейджой. В отсутствие женщин пир превратился в обычную мужскую попойку — рыцари, вольные всадники и оруженосцы хлестали эль и вино, орали непристойные песни, рыгали, затеивали шуточные и не очень перепалки, под конец несколько человек чуть не подрались. Сандору же от этого тупого бесшабашного веселья неожиданно полегчало — на один вечер он выкинул все из головы, хотя чересчур напиваться не стал — завтра ему нужна свежая голова и твердая рука, если он намерен победить. А он намерен.

========== Глава 5. Семнадцать колец ==========

Вопреки некоторым опасениям Сансы, турнирное поле выглядело великолепно – да и в целом пока что турнир их если и уступал по пышности Королевской гавани или Простору, то немногим. Лордов, рыцарей и вольных всадников съехалось столько, что все торговцы, держатели таверен и шлюхи Зимнего городка заработают годовую выручку за эти несколько дней. О приеме гостей в Винтерфелле Санса тоже не тревожилась – они закупили достаточно провизии, проветрили и убрали все гостевые покои, кроме того, она наняла на это время еще слуг из дальних деревень и хуторов. От этого турнира все останутся в выигрыше – и она тоже. Наверное.

Впрочем, усаживаясь вместе с Джейни на кресло с бархатной подушкой на главной трибуне, она улыбалась и радовалась происходящему вполне искренне. Последний раз она была на турнире еще в Ланниспорте, и теперь общее веселье и азарт начинали захватывать ее, несмотря на то, что стыд и чувство вины так и не отступили до конца. Санса вдруг рассердилась на себя – сколько можно! Неужели она не может твердо решить, чего хочет? Если она хочет до конца жизни хранить верность Сандору, то не надо было соглашаться, а если уж она согласилась на новый брак и на смотрины под видом турнира, так, может быть, стоит хотя бы насладиться им? Когда еще она сможет так же блистать, ловить столько восхищенных взглядов, улыбок, комплиментов? Когда еще ей представится возможность цвести и сиять, очаровывать и очаровываться самой, насладиться музыкой, танцами и мужским вниманием? Вся ее жизнь со дня смерти отца была наполнена страхом и опасностью с редкими проблесками покоя и счастья – так неужели она не заслужила хоть капельку его сейчас? Санса расправила складки зеленого платья из плотного тяжелого шелка и глубоко вдохнула.

За ее спиной висел стяг с лютоволком, вокруг запах цветов и благовоний смешивался со свежим резким ароматом конского навоза и мужского пота. На первый день была назначена общая схватка, пешими и верхом. Рыцари в плащах всех цветов проверяли доспехи и оружие, бранили оруженосцев, разминались, и все они – Санса это знала – кто украдкой, а кто, не таясь – смотрели на нее. Именно она была самым желанным призом на этом турнире, а не тысяча драконов. Она почувствовала, как ее щеки заливает румянец и вдруг на миг снова ощутила себя двенадцатилетней девочкой, впервые увидевшей мир за пределами дома и глядящей на него широко раскрытыми и все еще счастливыми глазами.

Джейни Пуль и Алис Тенн, которую она пригласила на турнир в качестве своей дамы, чтобы как-то разбавить это мужское море, обсуждали лордов и рыцарей, подшучивая над ними. Кто-то казался им слишком старым или слишком юным, у кого-то были старые и помятые дедовские доспехи, а кто-то вырядился с неуместной для Севера кичливой пышностью. Тот от тучности едва мог взобраться на коня, а кого-то от худобы качало под тяжестью панциря. Санса слушала их вполуха, погруженная в свои мысли и переживания, но была рада их обществу, рада за них, за Рикона и за весь Вестерос. Этот турнир, со всеми его недостатками – вытоптанным лугом, переполненными выгребными ямами и разлитым повсюду запахом мужского соперничества и похоти – был символом мира и возрождения, даже если мужчина, который заставит быстрее биться сердце, на него не приехал.

- Смотрите, леди Санса – помнится, вы жалели, что в Винтерфелле нет своего шута, а теперь он сам к нам приехал! – Санса взглянула туда, куда указывала Алис, и действительно, несколько в стороне от них стоял настоящий шут. Несмотря на высокий рост и тяжелый топор в правой руке, одежда у этого рыцаря была шутовская, точно сшитая из разных кусков, да еще и на щите у него был шутовской колпак.

- Посмотрим, сумеет ли сей доблестный шут нас позабавить – улыбнулась она.

Герольды дали знак к началу состязаний, рыцари выстроились с двух разных сторон поля, Теон вышел на середину, в его руке пятном алел платок. Он откашлялся и заговорил – тихо, как всегда, но рыцари тоже притихли, и его было слышно.

- В общей схватке участвуют как рыцари, так и оруженосцы, разделенные на два отряда по жребию. Побеждает тот отрядов, члены которого нанесут большее количество ударов, почитающихся смертельными, турнирным мечом, топором или булавой. Запрещено бить кулаком, ставить подножки, бить по срамному месту, а также бить со всей силы. Победителем будет тот, кто дольше всех удержится на ногах. Награда победителю – боевой конь с седлом и сбруей от лорда Рикона Старка.

Слуги вынесли на поле котел, в котором лежал жребий. Все участники поочередно подходили тянули жребий – кому доставался черный камешек шел на одну сторону поля, кому цветной – на другую. Наконец, жеребьевка была окончена, герольды протрубили вновь, Теон отошел на место для судей и взмахнул платком. Две огромных массы закованных в железо людей ринулись друг на друга и вскоре воздух наполнился лязгом, скрежетом, воплями и ругательствами. Сансе на миг стало страшно, так это походило на настоящее сражение, но, к счастью, крови не было. Рыцари и оруженосцы, получившие «смертельную» рану, уходили, ряды противников редели, и среди них все более заметным становился тот незнакомый рыцарь в наряде шута – он рубился с такой силой и яростью, словно здесь и правда было настоящее сражение.

- Кажется, этот рыцарь-шут будет победителем – заметила Джейни.

- Кто он? – полюбопытствовала Санса.

- Не знаю, миледи. Но могу спросить.

- Узнай, если можно.

Джейни с легким поклоном ушла, а Санса постепенно начала находить определенную красоту в движениях закованных в латы людей. Это был танец – танец рыцарей. Тем временем, от отряда, где сражался рыцарь-шут, осталось только пять человек, в то время как в отряде их противников – восемь. По правилам турнира останавливаться было нельзя, и остатки обоих отрядов ринулись друг на друга. Короткая, но жестокая схватка – и все было кончено. Рыцарь в разноцветных обносках поверх доспехов остался один, и тяжело дышал, опираясь на топор. Народ на трибунах взревел, приветствуя победителя. Рикон спустился с трибуны, чтобы лично вручить ему награду – боевого коня в полной сбруе, которого подвел мальчик-конюх. В общем шуме Джейни неслышно вернулась на свое место, и, наклонившись близко к Сансе, начала объяснять вполголоса:

- Это межевой рыцарь, его зовут сир Флориан из Девичьего пруда, но я не думаю, что это его настоящее имя.

- А – улыбнулась Санса – значит, он не только межевой, но и таинственный рыцарь. Что еще ты о нем узнала?

- Он не пьет вина, закрывает лицо и не говорит с женщинами. Будто бы он много грешил в юности, и септон наложил на него такой запрет в знак искупления грехов.

- Cтранно, что септон не запретил ему участвовать в турнирах – любого рыцаря это куда больнее ранит, чем воздержание от вина и женщин.

***

Склонившись над бочкой с водой, Сандор тупым лезвием скоблил подбородок. Неожиданно кто-то с силой хлопнул его по спине, рука соскользнула, лезвие порезало кожу и, выскользнув из мокрых пальцев, кануло в бочку.

- Седьмое пекло!

- Ну у тебя и рожа, сир целомудренник.

- Корт, твою мать!

- Неподобающе ты ругаешься для благочестивого рыцаря, сир. Пойдем-ка, пропустим кружечку, расскажешь, кто это тебя так поджарил.

- Нет. Перед состязаниями не пью.

- А, так в этот раз ты надеешься выиграть?

- Пошел ты.

- Да ладно – Корт еще раз хлопнул его по спине – бывает. Неужели впервые?

- Паршивый недоносок.

- У него лошадь дорнийская была. Нашим с такой не сладить, это сразу видно – философски заметил Корт. – Ну, не хочешь выпить, так не надо. Желаю удачи.

- Ага.

Сандор закатал повыше рукав туники и принялся шарить на дне бочки, одновременно растравляя себя воспоминаниями о вчерашнем дне. Это действительно был не первый раз, но до этого он проигрывал только сиру мать его Джейме Ланнистеру, а не какому-то недоноску с юга – как его там – Себастиону Эрролу. И ладно бы проиграл, но он вынужден был еще и наблюдать, как этот чернявый южанин с похабной улыбочкой по праву победителя объявляет Сансу королевой любви и красоты, а она улыбается ему весело и искренне, делая вид или в самом деле не замечая, что он раздевает ее глазами. В душе Сандора снова поднялась буря из отчаяния и ревности, но на этот раз вместо желания уехать в нем только укрепилось обратное – победить и остаться здесь, с ней и Недом.

До последнего дня турнира добрались только пятнадцать рыцарей. Последним в череде испытаний на ловкость было на полном скаку снять на турнирное копье семнадцать колец, перевитых лентами и цветами, развешанных на разной высоте по обе стороны от всадника. Как назло, у Сандора лопнула подпруга – теперь придется идти последним. Он стоял, скрестив руки на груди, и, покусывая губы, наблюдал, как остальные как другие участники один за одним выезжают на поле и пытаются снять кольца. Пока что ни одному из первой пятерки не удалось это сделать, но среди них не было вчерашнего победителя, мать его за ногу. Сандор вдруг понял, что впервые в жизни боится проиграть. Наконец на поле выехал сир Себастион на своей маленькой тонконогой дорнийской кобыле. Проезжая мимо Сансы, он поднял лошадь на дыбы и отвесил ей вычурный поклон. Санса в ответ все также благосклонно улыбнулась, Сандор скрипнул зубами. Продолжая горячить лошадь, Эррол разогнался и принялся снимать кольца одно за другим с такой легкостью, словно его кобыла шла шагом, а не галопом. Первое кольцо, второе, третье, пятое, восьмое, десятое… Сандор очнулся, заметив, что по подбородку стекает струйка крови. Двенадцатое, тринадцатое, пятнадцатое, шестнадцатое… Не дожидаясь победы, толпа заревела, и на последнем препятствии кольцо зацепилось за наконечник копья и слетело на землю. В гробовой тишине, воцарившейся на поле, Сандор вытер вспотевшую ладонь о штаны, натянул перчатки, взобрался в седло, взял у слуги затупленное копье и двинулся вперед.

В этот миг для него перестало существовать все, кроме цели, которую необходимо поразить. Если для него это скорее битва, чем турнир, то в сражении нет места ни прошлому, ни будущему, ни страхам, ни надеждам – только победа имеет значение. Ему показалось, что все произошло очень быстро, и очень тихо. Вот он только переводит коня в галоп, направив копье в середину первого кольца, а вот он уже выезжает с другого конца поля, подняв копье, на котором победно висят все семнадцать. Одновременно с ощущением торжества его уши затопил многоголосый рев. Толпа не просто кричала и хлопала в ладоши – она ревела, топала и бесновалась. Теон Грейджой вышел на поле, чтобы объявить его победителем, но его никто не слушал – это было очевидно и так. Правила требовали от победителя совершить круг почета, и, объезжая поле, Сандор понял, что страшно хочет убраться отсюда поскорее и надраться до звездочек в глазах. Но, когда, спешившись, он повернулся, чтобы уйти, Грейджой потянул его за рукав:

- Куда же вы, сир? По традиции победителя турнира награждает королева любви и красоты.

У Сандора вдруг пересохло в горле, а Санса уже приближалась к ним, и длинный подол ее красного бархатного платья волочился по земле. Он поспешно встал на одно колено и склонил голову, чтобы она уж точно не увидела его лица. Через мгновение он скорее почувствовал, чем увидел, как ему на голову надели венок, а слуга поднес увесистый кожаный мешок с тысячей драконов. Когда Теон подал ему руку, чтобы помочь встать, Санса уже отошла, и он, проклиная себя за нерешительность, так и не смог взглянуть в ее сторону. Желание надраться стало еще сильнее.

***

Пир подходил к концу. Присутствие Сансы и других дам, как и в первый раз, сдерживало нрав мужчин, поэтому, несмотря на обилие вина и эля, большей частью лорды и рыцари вели себя благопристойно. Она сидела за высоким столом по правую руку от Рикона и знала, что как никогда хороша. Густой винно-алый бархат платья красил ее, а волосы, убранные в сложную «южную» прическу, отличали ее от остальных северянок. Многочисленные комплименты и знаки внимания, которыми ее осыпали все эти дни, разрумянили ее щеки и заставляли улыбаться вполне искренне. Правда, главной своей цели турнир не достиг – она так и не выбрала себе мужа, но Рикон был доволен – он успел переговорить с каждым из своих знаменосцев, собрал вместе представителей мелких домов и северных кланов, чтобы обсудить с ними множество насущных дел, да и мейстер Стеффрон вполголоса сообщил ей сегодня утром, что, судя по разговорам на турнирном поле, все гости остались довольны, и теперь слава Винтерфелла как места, где радушно принимают гостей и чтят рыцарские традиции, разойдется по всему Вестеросу, не говоря уже о выгоде для простого люда. Взгляд Сансы поверх кубка с вином непрерывно скользил по мужским лицам в зале, а она внимательно следила за собой – не дрогнет ли ее сердце на каком-нибудь из них. Но нет, ни одно из них не задерживало на себе ее взгляд, не вызывало внутри сладкой дрожи предвкушения. Споткнулась она только на глухом коричневом пятне вместо лица по левую руку от Рикона – ах да, сир Флориан из Девичьего пруда. Санса фыркнула про себя – столь напыщенное имя, неужели он и правда решил сравняться с героем знаменитой песни, которую она так любила в детстве? Впрочем, он победитель турнира, она сама не далее как сегодня утром увенчала его венком из синих роз, которые снова росли в восстановленной теплице Винтерфелла. Любопытно, что у него под капюшоном? Он был высок и прекрасно сложен, можно надеяться, что лицо под стать телу.

Рикон приказал своему чашнику юному Финдли Слейту налить себе вина и встал с кубком в руке.

- Добрые лорды и сиры, мои гости! Я благодарю вас, что вы почтили своим присутствием наш скромный турнир и надеюсь, что вы получили от него столько же удовольствия, сколько и я сам.

Санса слушала его и думала, сколько усилий потребовалось мейстеру Стеффрону, чтобы убедить Рикона заучить эту гладкую учтивую речь, так разительно отличавшуюся от его обычной манеры говорить – прямой и резкой.

- А сейчас я хочу поднять кубок за победителя нашего турнира. За сира Флориана из Девичьего пруда – до дна!

Раздался шорох и скрип отодвигаемых скамей – встал весь зал, Рикон поднес кубок к губам и начал пить, то же сделали и все остальные. Несколько мгновений в Большом чертоге была почти полная тишина – тем громче прозвучал многоголосый рев и стук кружками и чашами о стол, которым уже изрядно набравшиеся рыцари приветствовали победителя. Тот по своему обыкновению молчал, но ответный кубок выпил, с поклоном отсалютовав им сначала Рикону, а потом и всем остальным. Но, вместо того чтобы сесть, он наклонился к ее брату и что-то сказал ему на ухо. Рикон, только что улыбавшийся своей очаровательной улыбкой Талли, тут же посерьезнел и кивнул. После этого оба вышли на середину зала между столами. Рикон поднял руку, чтобы прекратить возобновившийся шум, и Санса в очередной раз поразилась, как ее брат, будучи еще почти мальчиком, уже обладал способностью подчинять других людей своей воле. Дай боги, чтобы он как можно дольше не осознавал этого, кратко взмолилась она.

Вновь установившаяся тишина была более напряженной, все словно чего-то ждали. Чего? Она одна не догадывается, что сейчас произойдет? Долго ждать не пришлось: сир Флориан опустился на одно колено, вытащил свой меч и положил его перед Риконом, а затем протянул ему руки, сложив ладони вместе. Тот взял их в свои и заговорил – громко и уверенно:

- Сир Флориан из Девичьего пруда – обещаете ли вы служить мне верой и правдой, исполнять любые приказы, какими трудными и опасными бы они ни были и давать мне советы и отдать за меня жизнь в случае нужды? Кивните в знак согласия.

В полной тишине голова в капюшоне с приколотой к нему синей розой медленно склонилась в кивке.

- Клянетесь ли вы в этом старыми и новыми богами?

Сир Флориан снова кивнул.

- В таком случае я обещаю никогда не требовать от вас службы, которая может запятнать вашу честь, и у меня всегда будет для вас мед и мясо за моим столом. Клянусь вам в том старыми и новыми богами. Встаньте.

Межевой – а ныне присяжный – рыцарь встал, и звук влагаемого обратно в ножны меча потонул в новой волне восторженного рева, заполнившем собой весь чертог. Санса наблюдала за происходящим и любовалась им со странной тоской – было во всем этом нечто прекрасное, торжественное, почти как священный обряд – и недоступное ей самой. Когда Рикон принимал присягу, на глаза у нее навернулись слезы от гордости за него, а еще она подумала, что, несмотря на свои странные обеты, этот межевой рыцарь сейчас куда больше походит на Флориана-шута из песни, чем ей казалось вначале. Пожалуй, ее присутствие здесь уже не совсем уместно, и будет лучше, если она уйдет. Кивнув своим дамам, она поднялась и тихо вышла, радуясь, что никто не обратил на нее внимания. Это было торжество мужского братства, в котором женщине места нет – да она и не стремилась его занять, – но ощущать свою чуждость ему было нелегко. Лучше ей подумать о себе – ведь она так и не выбрала себе никого в мужья, а значит, опасность быть выданной замуж по приказу королевы Дейенерис никуда не исчезла, и ей придется найти какой-то выход.

========== Глава 6. Лев на охоте, волк в засаде ==========

После окончания турнира жизнь в Винтерфелле постепенно вернулась в прежнюю колею, за одним небольшим исключением — теперь здесь стало на одного домашнего рыцаря больше. Рыцари, лорды и оруженосцы разъехались, турнирное поле разровняли, с луга, где стоял лагерь, убрали объедки, тряпье и прочий мусор, выгребные ямы засыпали, нанятые слуги с хуторов и деревень разошлись по домам. Все стало точно так же, как раньше — и Санса почему-то ощутила это в полной мере, когда однажды утром увидела сира Флориана в новом, более приличном его положению наряде. Глядя на его черные бриджи и оливково-зеленый дублет без украшений, Санса вдруг загрустила. Праздник, по которым она, оказывается, так соскучилась, закончился — вот и она убрала в сундук до лучших времен свои роскошные платья из шелка и бархата, сменив их скромную шерсть и лен.

Мысль о том, что она так и не сумела выбрать себе мужа на турнире — хотя возможных кандидатов было более чем достаточно и по знатности, и по богатству, продолжала вызывать в ней смутное беспокойство сродни зуду или головной боли в плохую погоду, но ни Рикон, ни Теон, ни кто-либо еще в замке ни словом, ни взглядом не напоминал ей об этом — к тому же, что мешает ей снова пригласить кого-либо из участников турнира уже в качестве своего личного гостя когда-нибудь потом? Что касается сира Флориана, то к нему все привыкли куда быстрее, чем можно было ожидать. Его молчаливость и невидимое лицо, вечно скрытое под капюшоном, тоже, казалось, никого не смущали, кроме, пожалуй, самой Сансы. Она не имела ничего против его присяги Рикону, в конце концов, это было не ее дело, как и то, что он назначил его мастером-над-оружием, пусть в глубине души Санса и сомневалась, что межевой рыцарь из захолустного городка будет в этом деле лучше, чем Корт Норри. Когда же Рикон предложил, чтобы сир Флориан будет учить Неда всей рыцарской науке, Санса и здесь не стала возражать — никаких разумных причин запрещать это у нее не было, а все остальное ее брат и мейстер сочли бы обычной тревогой матери-наседки, не желающей отпускать сына от своей юбки. Но, внешне согласившись с волей брата и лорда, внутри она решила удостовериться, что их уроки не пойдут во вред: если она не заметит ничего дурного, то промолчит, ну, а если подозрения окажутся справедливыми, ее брат к ней прислушается.

Следующие десять дней показали, что Неду уроки скорее идут на пользу — во всяком случае пока. Санса подмечала, что мальчик стал спокойнее, его буйный нрав доставлял меньше хлопот слугам и детям из Зимнего городка, к тому же он говорил о сире Флориане взахлеб и с восторгом, какой только может вызывать бывалый воин у мальчишки. Но Сансе этого было мало — она хотела лично убедиться в том, что на уроках не происходит ничего неподобающего, в чем бы оно ни заключалось. Лучшим местом для этого была галерея, где в ее детстве всегда стоял отец, наблюдая за уроками ее братьев — осталось придумать, как остаться незамеченной.

Мейстер Стеффрон вошел в Малый чертог во время завтрака.

— Сегодня вы что-то поздно, мейстер — добродушно усмехнулся Рикон.

— Так и есть, милорд. Ворон принес важное послание для вас и леди Сансы. На нем печать Ланнистеров.

— В таком случае, давайте его сюда. — Рикон забрал у мейстера туго свернутую полоску пергамента и присвистнул:

— Ничего себе, что нас ждет!

— О чем ты, Рикон? — Санса отложила вилку и нож, предчувствуя дурное.

— Сам десница королей лорд Тирион Ланнистер собирается пожаловать в Винтерфелл.

— Но зачем?

— Он пишет, что объезжает все Семь королевств и не может обойти вниманием Север.

— Какова его свита? Сможем ли мы всех принять?

— Ну не знаю, сестра — Рикон ухмыльнулся — по правде говоря, он вроде бы путешествует один. Зато верхом на драконе.

Мейстер слабо охнул, а Санса нарочито медленно отпила эля из кружки и отерла губы льняной салфеткой.

— Когда его ждать?

— Письмо было отправлено из Риверрана, и лорд Тирион пишет, что будет у нас в начале следующей луны. Мейстер Стеффрон, сколько дракон летит от Речных земель до Винтерфелла?

— Это зависит от погоды, милорд, а также от частоты привалов. Но осмелюсь предположить, что мы можем ждать лорда Тириона начиная с сегодняшнего дня.

— Дракон… Где же мы возьмем столько мяса, чтобы его прокормить?

— Не переживай об этом, Санса. Лорд Тирион пишет, что оставит его в отдалении от Винтерфелла, где он сможет охотиться, а за ним просит выслать повозку к Бараньим лбам.

— Сколько он у нас пробудет?

— Об этом он не пишет… А что — ты не хочешь его видеть?

— Нет, почему же — медленно ответила Санса. — В любом случае, не принять десницу мы не сможем. Прошу меня извинить.

Оставив на столе недоеденный завтрак, Санса вышла из чертога. Тирион Ланнистер едет в Винтерфелл. Санса вполне готова была поверить, что путешествие по стране, включая ее самые дальние и глухие уголки — его истинная цель. Но она ни на миг не поверила, что его визит сюда — только дань вежливости. Несмотря на то, что с их разговора в Дозоре прошло уже три года, Санса помнила его очень хорошо, лучше, чем ей бы самой хотелось. «Я буду ждать» — сказал он ей тогда. Что ж, вот он и дождался — она объявила себя вдовой, свободной от любых брачных обязательств. У Сансы нехорошо засосало под ложечкой. Даже если он не заявит открыто о своем намерении жениться на ней, Рикон и остальные скорее всего догадаются об этом сами, а догадавшись — будут ждать ее согласия. Еще бы, сам десница королей, дядя короля и побочный брат королевы! Кто не порадуется такому союзу между севером и югом, великому примирению между Старками и Ланнистерами! И какое значение здесь будет иметь значение желание вдовы какого-то мелкого мечника? «Наверняка он заранее заручился поддержкой Дейенерис Таргариен», мрачно подумала Санса. Против воли она ощущала себя в ловушке, хотя Тирион еще даже не прибыл. «Надо было выходить за кого-то из них, за кого угодно, кто показался хоть немного приятным» — сейчас она была бы замужем, а он был бы для нее просто гостем, но теперь…

Погрузившись в эти мысли, Санса не заметила, как оказалась на галерее. Раньше Нед завтракал либо у себя в детской с Гертой, либо, с недавних пор — в Малом чертоге со всеми. Теперь же по требованию сира Флориана он вставал ранним утром, и только после урока ему дозволялось поесть. Санса остановилась в глубине, и стала издали наблюдать за тем, как сир Флориан учит Неда владеть копьем. Ее сын в детском седле верхом на небольшой смирной лошадке раз за разом пытался сразить копьем кинтану, и после десятой неудачной попытки швырнул копье наземь и раскричался, что больше не будет. Этой вспышкой гнева он до того напомнил ей Сандора, что ее сердце на миг сжалось от застарелой боли. Сир Флориан подошел к нему и что-то тихо сказал. Санса не могла расслышать, но, кажется, он велел Неду поднять копье и повторить.

Нед замотал головой, а Санса ощутила легкое беспокойство. На Неда порой нападало жуткое упрямство, с которым не могла справиться даже она. Что сделает сир Флориан, если мальчик окажется подчиниться? Сколько бы она ни твердила себе, что это не ее дело — вмешиваться в обучение сына воинской науке, вряд ли она сдержится, если мастер-над-оружием его ударит. Но он, к облегчению Сансы, ничего не сделал. Он просто еще раз повторил свой приказ. И еще раз. А потом еще. И произошло чудо — Нед, красный от злости, все-таки слез с лошади, поднял копье, потом попробовал с ним сесть обратно в седло. У него не получалось, но сир Флориан даже не двинулся, чтобы ему помочь — просто стоял и смотрел, скрестив руки на груди, и Санса вместо лица снова видела только глухую коричневую ткань капюшона. Наконец, Неду это удалось, он перехватил копье, направил лошадь к кинтане и — от неожиданности Санса даже вздрогнула — попал прямо в цель, туда, где у человека был бы живот. Нед радостно завопил, сир Флориан одобрительно кивнул и махнул рукой, отпуская ученика, и, когда Нед проходил мимо, потрепал его по волосам, а тот улыбнулся ему своей радостной открытой улыбкой, от которой у Сансы всегда замирало сердце. «Нужно поговорить с ним» — сказала она себе, тихо удаляясь незамеченной с галереи — «Нужно поблагодарить его». За что — она и сама не знала до конца, но чувствовала, что для ее сына этот новый мастер-над-оружием уже значит куда больше, чем обычно бывает.

Случай поблагодарить сира Флориана представился ей в тот же день после полудня. Стоя к ней спиной, он о чем-то беседовал с кузнецом, когда тот издалека заметил ее и поклонился:

— Леди Санса.

Рыцарь, напротив, не спешил ее поприветствовать. Он неторопливо поправил на голове капюшон, медленно повернулся к ней и также медленно отвесил небольшой поклон — в меру почтительный, но лишенный подобострастия слуги.

— Я хотела бы поговорить с вами, сир. — Тот кивнул и указал рукой, как бы пропуская ее вперед. Санса пошла в сторону богорощи, слыша за спиной его шаги и подавляя желание оглянуться.

Она заговорила снова, только когда они оба оказались внутри.

— Я помню о ваших обетах, поэтому говорить буду я, а от вас достаточно кивка в знак того, что вы меня понимаете.

Сир Флориан кивнул. Вокруг было тихо, ее безмолвный собеседник тоже вдруг показался Сансе частью богорощи, и она вдруг занервничала.

— Сегодня утром я наблюдала за вами на учебном дворе. И видела вас с моим сыном.

Еще один кивок.

— Вы учили его владеть копьем… И то, что я видела… Нед хороший мальчик, но иногда очень уж необузданный, и порой с ним трудно управиться.

Сир Флориан снова кивнул, и на этот раз ей под капюшоном почудилась улыбка.

— Как вам, должно быть, уже рассказали, отца у него нет, и ему недостает мужской руки. Наверное, вас ко мне прислали боги — старые или новые, не такважно… В любом случае — я должна поблагодарить вас, сир. Вы делаете для моего сына то, что не могу сделать я.

Огромная безмолвная фигура перед ней стояла, не шевелясь, и Санса занервничала еще больше.

— И еще, сир… — Она вдруг запнулась, поняв, что забыла, что хотела сказать — присутствие этого человека не то пугало ее, не то просто тревожило и лишало присутствия духа, и внутри она начала сердиться — леди Винтерфелла не должна теряться перед простым межевым рыцарем, хотя бы и победителем турнира.

Сир Флориан снова медленно кивнул и сделал рукой успокаивающий жест, точно показывая, что все понимает. Санса поняла, что разговор — если это можно так назвать — окончен, и нашла в себе силы светски улыбнуться и кивнуть ему в ответ. Она уже открыла рот, чтобы сказать что-то вежливое и отпустить собеседника и почти сделала шаг к выходу из богорощи, как вдруг он склонился к ней, быстрым, почти неуловимым движением взял ее за руку и на мгновение прижал ее к губам под капюшоном, а затем так же быстро отвернулся и пошел прочь, так и не произнеся ни звука.

Ноги Сансы будто приросли к земле, и, вместо того, чтобы вернуться в замок, она стояла, сжимая и разжимая кулаки, кусая губы и ощущая, как лицо заливает краска. Его мимолетный порыв вызвал в ней такой вихрь ощущений, что она была просто не в силах прямо сейчас идти на кухню, в солярий или еще куда бы то ни было, отдавать приказы и отвечать на вопросы. Кто он — этот человек, чье лицо она ни разу не видела, но прикосновение чьих губ она до сих пор так остро ощущала на тыльной стороне ладони? Почему он сделал это — он, кто, по его же словам, сказанным Рикону, принял на себя обет воздержания вплоть до того, чтобы не говорить с женщиной, пока не искупит неведомые грехи? За время турнира, да и до того множество мужчин целовали ее руку — простой жест учтивости с обеих сторон — так почему же от этого поцелуя у нее уши горят, как у девочки, с которой такое случилось впервые? Это были вопросы без ответов, а даже если ответ на них и был, Санса не хотела его знать. Во всяком случае, сейчас. Несколько раз глубоко вздохнув, она заставила себя успокоиться, и, подавив желание коснуться пальцами другой руки места поцелуя, Санса поняла, что пришла в себя достаточно, чтобы по ее лицу никто ничего не заметил. Что касается сира Флориана — тут ей остается надеяться на его благородство и благочестие, но все же ей почему-то казалось, что он не будет болтать об их беседе наедине.

Сандор несся через двор со всей скоростью, какую мог себе позволить, не вызывая подозрений. Хорошо хоть под капюшоном никто не может видеть его лица — он был уверен, что оно у него горит как у мальчишки, который впервые увидел голую женщину. Да он и ощущал себя мальчишкой, глупым мальчишкой. Там, в богороще, они впервые за все время, что он здесь, остались наедине, и Санса вдруг снова превратилась из живой женщины во всполох мучительно желанного сияния. Он едва слышал, что она говорила — кажется, что-то про Неда, — его хватало только на то, чтобы кивать. На самом деле он изо всех сил сдерживался, чтобы не содрать с головы дурацкую тряпку, и не рухнуть перед ней на колени, вымаливая прощение за свой обман — или наоборот, сгрести ее в объятия и целовать без остановки. И, уже когда она собралась уходить, он не сдержался. Прикосновение к ее теплой коже, даже мимолетное, почти разбило вдребезги все его намерения таиться, ждать и наблюдать за ней, стараясь угадать, что у нее на сердце. Сколько еще он продержится? Сколько еще сможет изображать из себя равнодушную каменную глыбу, в то время как его сердце начинает биться быстрее, стоит ему увидеть ее? Долго так продолжаться не сможет. Он откроется ей во всем, и тогда… Да будь что будет, гори оно все в пекле!

***

— Курятина с миндалем превосходна, миледи. Позвольте мне выразить свое восхищение столь радушным приемом.

— Благодарю вас, лорд Тирион — губы Сансы послушно изогнулись в улыбке, в глубине души его похвала если и потрафила ее тщеславию хозяйки, то разве что чуть-чуть. Впрочем, они действительно расстарались на славу, менее чем за сутки сумев подготовиться к приезду высокого гостя: его покои были роскошнее комнат Рикона и ее собственных, повар превзошел самого себя в обилии и необычной для Севера изысканности еды, на стол поставили лучшие вина. Тут она могла быть спокойна, в отличие от остального. Санса по просьбе Тириона не стала устраивать пира, и они ужинали в Малом чертоге вчетвером с Риконом, Теоном и Джейни. Разговор поддерживали главным образом Тирион, с воодушевлением (Санса не исключала, что напускным) рассказывавший о делах в столице, о драконах, о своем путешествии, и Рикон, с открытым ртом и искренним любопытством слушавший эти рассказы. Она сама говорила не больше, чем того требуют приличия, Теон изредка поддакивал, а Джейни так и вовсе не поднимала глаз от тарелки и молчала. Иногда Тирион задерживал на ней взгляд, и Санса начинала ощущать себя неловко в открытом нарядном платье, ей хотелось закутаться в шаль или переодеться — а ведь не так давно куда более откровенные взгляды совершенно посторонних мужчин не только не смущали ее, а даже радовали!

— Насколько вы решили осчастливить нас своим присутствием, милорд? — вопрос, вполне справедливый от хозяйки дома, раз уж хозяин не побеспокоился о таких мелочах.

— Я пробуду здесь не более трех дней, леди Санса. Драконов опасно оставлять в одиночестве надолго. После я отбуду в Застенье, где проведу, наверное, не менее десяти дней, а, может быть, и больше, кто знает, и на обратном пути также надеюсь остановиться здесь, в Винтерфелле.

— Мы почтем за честь принять вас, милорд.

— А я почту за честь еще раз увидеть вас, миледи.

На второй день пребывания Тириона Ланнистера в Винтерфелле Санса поняла, что неосознанно избегает оставаться с ним наедине. Разумеется, она не давала ему заметить этого — с ее стороны такое поведение было бы непростительной грубостью, но долго так продолжаться не могло. Если между ней и лордом Тирионом должен состояться известный разговор, то чем скорее, тем лучше, и пригласила его взглянуть на свою вышивку.

— Оставьте нас — приказала она, входя в рукодельную, где Джейни и две девушки-служанки перематывали нитки.

Санса проследила за тем, чтобы последняя выходившая служанка плотно закрыла за собой дверь, и обернулась на Тириона: тот, стоя перед огромным пяльцами, внимательно разглядывал начатую голову второй гончей.

— Какая впечатляющая работа, миледи. Еще в Красном замке ходили слухи, будто вы весьма искусны в рукоделии, но никто не имел возможности убедиться в этом лично, а теперь я вижу, что эти слухи преуменьшили ваш талант.

— Благодарю вас, лорд Тирион — он бросил на нее быстрый взгляд разномастных глаз, и Сансе тут же показалось, что ее благодарность прозвучала слишком сухо и вымученно.

— Не будем ходить вокруг да около, леди Санса. Я всегда ценил ваш ум, и не вижу поводов сомневаться в нем сейчас, иначе вы не позвали бы меня сюда, чтобы побеседовать наедине. Во время нашей последней встречи я предложил вам брак. Тогда вы отказались по причине более чем уважительной. Теперь же, как я понимаю, вы уверились в том, что Сандор Клиган мертв, а, следовательно, вы ничем не связаны и вольны выйти замуж снова. Это дает мне надежду на то, что второй раз мое предложение будет встречено более благосклонно.

Санса кивнула и подошла к нему ближе. Против ожиданий, ее не захлестывало волнение, ожидание или страх, разве что было несколько неловко разговаривать с возможным вторым мужем, стоя рядом со столь ярким напоминанием о первом… «И любимом» — горечь снова плеснула в сердце. Разумеется, Санса знала, что, согласившись выйти замуж повторно, ей вряд ли стоит рассчитывать на любовь. И все же надежда на это — или на чудесное возвращение Сандора? — до сих пор тлела где-то в самой глубине ее души как уголек.

— Я вся внимание, милорд.

— Собственно, нового сказать мне нечего, разве что сейчас, глядя на вас, я вижу, что вы стали еще красивее, чем прежде. Возможно, отчасти вы правы насчет жизни в глуши — вам она определенно пошла на пользу. — Тирион чуть помолчал и добавил. — Так что скажете, леди Санса? Я по-прежнему предлагаю вам руку на тех же условиях, что и три года назад.

— Я скажу то же, что и три года назад, милорд — я благодарна вам за оказанную честь и ваше предложение выглядит чрезвычайно привлекательно. Но добавлю к этому и кое-что новое — я действительно думаю о новом браке, а потому прошу некоторое время на размышления. Если вам будет угодно, я дам вам свой ответ при нашей следующей встрече.

— Буду ждать с нетерпением, леди Санса — Тирион поклонился, а потом подошел к ней ближе, взял ее руку и поднес к губам. — Доброго дня.

Как и в прошлый раз, Санса осталась одна, как и в прошлый раз, ощущала на своей коже прикосновение мужских губ. Но теперь ей хотелось разве что вытереть ее о платье, чего она, конечно же, делать не стала, а вместо этого подошла к пяльцам и с силой воткнула иглу в ткань.

Тирион Ланнистер отбыл на следующий день утром, верхом и в сопровождении отряда домашней стражи. К его чести, он без лишних просьб умолчал об их разговоре, и ничем не дал понять Рикону, Теону и мейстеру Стеффрону, что его отношения с леди Клиган более близкие, чем обычное знакомство. Санса провожала его, стоя во дворе, и краем уха слушала звон мечей с учебного двора неподалеку — Неда не отпустили с урока даже на проводы высокого гостя, а Тирион не изъявил никакого желания с ним познакомиться, и Санса верила, что он не будет в обиде за эту неучтивость. Сколько же у нее времени на размышления? Десять дней? Пятнадцать? Целая луна или больше? С одной стороны, пытливый ум лорда десницы может задержать его за Стеной дольше, чем он изначально собирался там пробыть, с другой стороны, сколько бы времени у нее ни было, его одновременно и слишком много, и слишком мало. Много — потому что ей необходимо принять всего одно решение, да и то довольно простое, к тому же, ей уже не тринадцать лет, чтобы вечно во всем сомневаться; слишком мало — потому что как ни крути, решение это должно быть окончательным, а такие решения принимать всегда страшно.

«Возможно» — думала Санса между бесконечными бытовыми заботами — «Возможно, если бы нас поженили насильно, как тогда с Сандором, мне было бы проще смириться и сразу искать способы жить с тем мужем, который есть, не думая, нужен ли он мне». С другой стороны, вряд ли сейчас она согласилась на такой брак, да и никакой другой девушке она бы его не пожелала.

Дни текли один за другим — незаметно и быстро, и Санса удивилась, когда за обедом Рикон заметил, что от лорда Тириона уже десять дней как нет вестей — а ей-то казалось, что они говорили только вчера, самое большее — позавчера! Что с ней такое? Но это была не единственная странность. Сир Флориан как будто стал попадаться ей на глаза чаще — а, может быть, ей просто так казалось? В конце концов, везде, где она случайно сталкивалась с ним, он находился по делу, и ни разу ей не показалось, будто он делает это намеренно. В библиотечной башне она заставала его за чтением, на кухне — когда он заходил туда выпить кружку эля, когда она шла куда-то по двору или переходам, и он шел ей навстречу, приветствуя ее как всегда вежливым сдержанным кивком — разве в этом было что-то странное? В конце концов, он живет здесь так же, как и она. Но то странное волнение, которое охватило Сансу во время их встречи в богороще, не только не прошло, но теперь даже усилилось. Санса отмахивалась от этого чувства — мало ей тех забот, что есть — но когда однажды он неожиданно тихо появился рядом с ней на кухне, и она выронила миску с творогом, который собиралась попробовать, — Санса поняла, что с ней действительно происходит что-то не то. Под причитания служанки о том, не испачкалась ли миледи, она ускользнула с кухни, заперлась у себя и велела, чтобы ее не беспокоили. Время до вечера пролетело незаметно, в дверь постучалась Герта, принесла ужин, дождалась, пока Санса поест, забрала посуду и снова оставила ее одну. За окном стемнело, начался и кончился бурный и быстрый летний ливень. Пора было ложиться спать, но сон не шел, и в конце концов, Санса решила прогуляться — вдруг свежий воздух освежит и ее разум тоже.

На внутренней стене было пусто, если не считать часовых на башнях. Санса шла быстро, надеясь, что это ее успокоит, но на переходе к Первой Твердыне нога неожиданно подвернулась на старой скользкой кладке, Сансу качнуло в сторону низкого парапета, но, уже почти падая в ров, она почувствовала, как кто-то схватил ее и потащил назад. Человек поднял ее, точно куклу, поставил на землю и, не успела она опомниться, как пахнуло овечьей шерстью, и голос, такой тихий, что слова скорее угадывались, чем слышались, прошептал прямо ей в ухо:

— С этой стены падать высоко, миледи. Хотите убить нас обоих?

В следующее мгновение голос, рука и их обладатель растворились в ночной тьме, будто ничего и не было, а Санса, застыв на миг, подхватила намокшие юбки и бросилась прочь.

Задыхаясь, она ворвалась в спальню, заперла за собой дверь и привалилась к ней спиной. Сердце колотилось как бешеное, колени дрожали. Отдышавшись немного, Санса на ходу сбросила плащ, с размаху бросилась на постель в чем была, и зарылась лицом в подушку, дрожа всем телом. В том, как сир Флориан — а это, конечно, был он — легко, точно пушинку, поймал ее, было что-то странное, смутно знакомое… На самый крошечный, кратчайший миг ей вдруг снова показалось — как тогда, в Долине. «Нет» — подумала она, и приступ даже не страха, а ужаса, затопил ее разум и душу — «Я не буду об этом думать. Это невозможно». Да, когда-то, очень давно — внутри коротко полыхнуло воспоминание — Сандор так же или почти так же поймал ее на лестнице, когда она тайком возвращалась из богорощи. Тогда она ощущала только страх, а теперь… За те несколько мгновений, которые прошли от мига, когда она споткнулась, до того, как сир Флориан исчез, оставив ее одну, Санса пережила целую бурю чувств: страх, отчаяние, потрясение, облегчение и… Она не сразу смогла выговорить это даже про себя — желание. Да, это было оно. Желание прокатывалось по ее телу мощными горячими волнами, заставляя сердце биться быстрее, а ноги дрожать. О, нет! — подумала она. Нет-нет-нет, она не может… не может чего? Хотеть мужчину? Хотеть бедного межевого рыцаря на службе ее брата? Хотеть человека, лица которого она никогда не видела? Но почему? Санса перевернулась на спину и заставила себя открыть глаза. «Могу ли я желать кого-то, кроме Сандора?». Первые годы после их разлуки она вообще не испытывала ничего такого — ей надо было выжить, и все остальное казалось не важным. Потом, в Винтерфелле, когда напряжение постепенно стало ее отпускать, желания тела вернулись и стали заявлять о себе, но Санса упорно не поддавалась им, ей казалось это чем-то постыдным и предательским. Но сейчас — что толку врать самой себе? Она ведь уже не невинная девица, которая не ведает и боится того, что ждет ее на брачном ложе. Она женщина, познавшая любовь мужчины и наслаждение от его ласк.

Снова прикрыв глаза, Санса вновь и вновь ощущала пару сильных мужских рук, сомкнувшихся на ее талии, снова переживала тот короткий — слишком короткий — миг близости чужого тела, его обволакивающее тепло и легкий, почти неразличимый шепот совсем близко у лица. Горячая волна внутри стала медленнее, но сильнее, постепенно собираясь в одной точке — той, что была источником и желания, и наслаждения. Перед мысленным взором Сансы предстал сир Флориан, каким она видела его каждый день — высокая мощная фигура с длинными ногами и широкими плечами. Санса попыталась представить себе его лицо под капюшоном, но у нее ничего не вышло. Вместо этого он вдруг лишился сначала сапог, затем дублета, за дублетом последовала рубашка, бриджи, исподнее… Санса испуганно распахнула глаза и прижала ладони к щекам. О боги, старые и новые, что она делает. Это ведь не его она так ярко и подробно увидела сейчас в своем воображении. Не его руки, ноги, живот, спину, бедра, ягодицы и мужскую плоть она так жаждала не только видеть, но прикасаться, обнимать, ласкать, ощущать всем телом, а… «Прекрати» — Санса попыталась отогнать ненужное видение, которое в равной степени рождало в ней вожделение и тоску — «Прекрати немедленно. Лорд Тирион скоро вернется, тебе надо будет дать ему ответ, и ты знаешь, каким он должен быть — ради тебя, ради Неда, ради Рикона, Винтерфелла и Севера». Как она сможет стать честной женой Тириона Ланнистера, если в глубине души она все еще — или уже? — хочет совсем другого?

***

Санса и Тирион неторопливо прогуливались по крепостной стене. Было тепло и безветренно, даже душновато, и Санса пожалела, что не надела более легкое платье: от духоты она начинала потеть, а этого она очень не любила. Впрочем, на лице у нее было обычное спокойное и учтивое выражение, и шла она медленнее, чем обычно, приноравливаясь к походке своего спутника.

— Как вы нашли Стену, милорд?

— Тает.

— В самом деле?

— О, да. Конечно, там все еще очень холодно. Но, по всей видимости, после уничтожения Короля ночи и Белых ходоков необходимость в Стене отпала, и то, что держало ее, исчезло. В самом Застенье, как я понял из разговоров с вольным народом, тоже постепенно становится теплее. Мейстеры утверждают, будто магии не существует, но я видел столько вещей, о которых в Цитадели не имеют ни малейшего представления, что не так уж сложно поверить, что Брандон Строитель или кто-то другой запечатали Стену чем-то вроде магии.

— Мне даже жаль немного — ответила на эту тираду Санса — Стена, должно быть, такая красивая.

— Да, миледи. — У очередного бастиона Тирион остановился, а вместе с ним и Санса. Сердце ее забилось чуть быстрее — она знала, что это значит.

— Миледи, не будем ходить вокруг да около. Меня давно уже не привлекают эти игры, да и вас, я полагаю, тоже. Уезжая на Стену, я задал вам вопрос, и вы сказали, что дадите мне ответ по моем возвращении. И вот я здесь.

— Да, милорд. — лицо Сансы, несмотря на волнение внутри, оставалось спокойным, как и голос. Вы сделали мне повторное предложение о браке, и я пообещала вам серьезно обдумать его и дать вам ответ.

Она замолчала ненадолго, а внутри снова начался спор, который она, казалось, давно разрешила внутри себя, но, видимо, не до конца. Разум твердил ей, что она должна согласиться, что это удача, которая сама плывет ей в руки, самый ценный из призов, который может получить женщина — богатого, знатного мужа с высоким положением при дворе, который, к тому же, будет ее уважать и ценить по достоинству. Что ей больше никогда не представится подобной возможности вознестись так высоко. Что все ее прошлое, все ее воспитание готовило ее именно к этому. Что, наконец, это может быть полезным для Неда.

Но прошлое умерло. Она больше не наивная, хорошо воспитанная учтивая девочка из семьи великих лордов, не знающая жизни и живущая мечтами. Она женщина, которая через многое прошла и многое вынесла. Блеск двора и роскошной жизни больше не ослепляет ее. Но ведь и без этого Тирион Ланнистер был бы прекрасным мужем для нее — умный, добрый, щедрый, способный видеть в женщине человеческое существо, а не просто чрево, которое вынашивает его наследников, и полезные связи. Если бы не одно «но».

Это «но» было похоже на какого-то когтистого маленького зверька, который сидел взаперти внутри ее сердца как в мешке и царапал ее, пытаясь выбраться наружу и завопить своим тонким голоском. Санса знала, откуда взялся этот зверек, но все усилия не обращать на него внимания вдруг оказались напрасными. Это «но» никуда не исчезло и требовало к себе внимания, требовало брать его в расчет.

«Я пожалею об этом» — подумала Санса, и заговорила:

— Лорд Тирион, я обдумала ваше предложение и, в первую очередь, должна поблагодарить вас за оказанную мне честь и поблагодарить вдвойне за то, что эта честь была оказана мне дважды — не думаю, что какая-либо женщина в Семи королевствах была когда-либо удостоена подобного. Но…

— Но — перебил ее Тирион раздраженно, почти со злобой. — Всегда это «но». Ваш кузен — продолжил он уже мягче, очевидно, заметив свою грубость — любит говорить, что все что перед словом «но» — лошадиное дерьмо.

Санса улыбнулась. Половина опасного пути пройдена, но главное испытание еще впереди. «Ты еще можешь согласиться» — шепнул ей голос внутри, а зверек завозился и заверещал еще яростнее.

— Да, милорд. И король, и вы совершенно правы. Несмотря на все то, что вы мне предложили, я все же вынуждена отказать вам. Я не смогу стать вашей женой и леди Ланнистер.

— Не можете?

— Нет, милорд.

— Могу я узнать, почему? Мне кажется, я имею на это право — теперь в его голосе сквозила обида.

— Я не вижу в себе достаточно сил и способностей для того, чтобы исполнять обязанности супруги Десницы короля.

— Чушь, миледи. Мы оба знаем, что это не так. Я не верю, что вы не сознаете своих достоинств, разве что хотите получить от меня очередную порцию комплиментов. Дело в моем лице?

Санса посмотрела на Тириона, и почувствовала владевшее им напряжение и решила, что правда здесь будет лучше всего.

— Не только в нем милорд, хотя не буду обманывать — это тоже играет свою роль, пусть для меня и гораздо меньше, чем для любой другой. Но есть и более серьезные препятствия.

— Какие же?

— Видите ли, весь мой опыт общения с мужчинами разных возрастов и званий показал, что они всегда хотят большего, чем у них есть. Это стремление заложено в мужской природе, я полагаю. Я знаю, вы говорили искренне, когда предлагали мне брак на ваших условиях. Но я знаю, что рано или поздно вы захотите от меня больше, чем я буду в состоянии вам дать, а, так как я не люблю вас, а вы — меня, рано или поздно это кончится взаимной ненавистью.

— Глупости — упрямо повторил Тирион. — Вы думаете, я не умею смиряться? Не умею довольствоваться тем, что имею? Вы не знаете меня, леди Санса. И не даете мне возможности сделать так, чтобы вы узнали меня лучше. Я начинаю думать, что дело вообще не во мне, а в вас. Скажите — у вас есть другой мужчина? Тот, кому вы готовы дать больше?

— Нет. — голос Сансы не дрогнул, когда она произносила это. — В моей жизни был такой человек, но теперь он мертв, и никого другого нет.

«Лжешь» — тихо хихикнул все тот же голос, а зверек внутри неожиданно успокоился и затих.

— Что ж — сказал лорд Тирион потухшим голосом — в таком случае, говорить больше не о чем. Простите, что потревожил вас, миледи. Не провожайте меня.

Тирион быстро затопал прочь на своих коротких ногах, а Санса повернулась к стене и стала смотреть вдаль. Безусловно, она нанесла глубокую рану его самолюбию, а может быть, и не только ему, и, скорее всего, он никогда ее не простит, хотя и вряд ли будет мстить — в той степени, в какой благородство было доступно человеку из дома Ланнистеров, у лорда Тириона оно было. Что чувствовала она сама, Санса затруднялась ответить. Частью души она жалела об отказе, а другой — ощущала невероятный подъем и радость. Свободна. Во всяком случае, пока.

========== Глава 7. Рыцарь в башне ==========

Комментарий к Глава 7. Рыцарь в башне

Иииииииииииииииииии, вот оно! Наконец-то! На самом деле, я ждала этого даже больше, чем вы, потому что - признаюсь по секрету - глава была написана еще полтора года назад, и все это время ждала своего часа :) Надеюсь, вам понравится.

Снаружи было темно: теплый летний ливень стоял сплошной стеной, так что на два-три шага вперед уже ничего было не разглядеть. Плотный темный плащ с капюшоном, низко надвинутым на лицо, делал Сансу почти невидимой, но быстро промок и затруднял движения, а тонкие легкие башмачки, не предназначенные для того, чтобы ходить в них в дождливую погоду, пропитались водой почти сразу же и скользили по размокшей грязи. Тем не менее, она не повернула назад, а упорно, медленно шла вперед, двигаясь почти наощупь и касаясь рукой стены, чтобы случайно не поскользнуться.

Ее спасало то, что она знала замок как свои пять пальцев. Переходы, лестницы, двор… Дождь застил глаза, плащ отяжелел и волокся по земле, в туфлях хлюпала вода. Вот и нужная башня. Она толкнула тяжелую дверь, и та легко приоткрылась — тихо, без скрипа, да и шум дождя заглушал все звуки. Не заперто — действительно, кого можно бояться здесь, под защитой толстых стен и вооруженных мужчин?

Сердце Сансы колотилось как барабан в руках безумца. Каждый шаг давался ей с большим трудом — намокший плащ тянул вниз, ноги дрожали и подкашивались, точно превратившись в студень, собственный страх замедлял движения. Санса шла неохотно, оттягивая тот миг, после которого все, возможно, изменится навсегда. Вторая дверь, ведущая в комнату, открылась перед ней так же легко, как и первая. Обитатель башни, одетый только в рубашку и бриджи, сидел у очага спиной к двери и неторопливыми, размеренными движениями водил оселком по мечу, лежавшему у него на коленях. Каким-то чудом Сансе удалось не выдать своего присутствия. Она стояла и смотрела на него. Просто стояла и смотрела, ощущая, как сначала расплывчатая от волнения картина становится все четче и четче, точно с глаз ее спадает пелена. Да ведь так оно и было, должно быть что-то и в самом деле затуманило ее взор, иначе как она могла не понять? Как она могла не догадаться? Как она могла не узнать его, даже не видя его лица и не слыша его голоса? Так она стояла несколько бесконечно долгих мгновений, пока силы не оставили ее, и она не сползла по стене на пол, провалившись в темноту.

Санса медленно приходила в себя. Постепенно комната вокруг нее перестала кружиться, слабость понемногу отступала, сердце билось все медленнее. Она поняла, что сидит на колченогом табурете, привалившись спиной к стене, а боком к столу. Перед ней стоял небольшой кубок с вином, но она боялась уронить его, и не стала пить, кроме того, она сомневалась, поможет ли ей сейчас вино или только навредит. Сандор — Сандор, о боги, неужели это он, она в самом деле не спит? Не бредит? Не умерла? — сидел рядом, положив одну руку на стол, глядя на нее внимательно и напряженно. Бездумно блуждая по комнате, взгляд Сансы выхватывал в полутемной комнате отдельные детали — отблески пламени на клинке, аккуратно застеленную кровать, небольшой комод для одежды, кувшин на столе, царапины на деревянной столешнице. Молчание все длилось и длилось. Наконец, Санса набрала в грудь воздуха и спросила совсем не то, что собиралась:

— Почему ты молчал? — в слабом после обморока голосе, тем не менее, она удивленно услышала гнев, и вдруг поняла, что так оно и есть — она была страшно зла на него, не будь она так слаба, то готова была его ударить.

— Я… Я думал, ты знаешь.

— С чего вдруг? Когда-то я знала человека, который ненавидел ложь больше всего на свете, а теперь вижу перед собой человека, который рядится в нелепые тряпки и устраивает маскарад перед собственной женой.

— А я вижу перед собой женщину, которая клялась мне в верности, а потом решила выйти замуж за другого.

Сансу покоробило то, каким голосом Сандор произнес эти слова. Гнев продолжал клокотать в ней, но теперь к нему примешивалась растерянность. Что происходит? Почему она так ведет себя, где же та радость, которая должна была захватить ее при встрече с тем, кого она любила и кого уже готова была, скрепя сердце, счесть мертвым? Долгие годы Санса мечтала об этой встрече, молилась о ней, и думала, что, если — нет, когда! — она произойдет, все, о чем ей надо будет думать — это как бы не умереть от счастья прямо на месте. Вместо этого они сидят вот так, будто враги.

Сандора внутренне передернуло от того, как сухо прозвучал его голос. Он сидел, внешне спокойный и невозмутимый, но внутри бушевала буря. Замешательство, злость, ревность к толпе мужиков, которые смотрели на нее как кобели на течную суку, и которым она раздаривала свои улыбки точно подачки, долгие дни, когда его раздирали на части сомнения, страх, любовь, надежда, отчаяние. Ну вот, теперь они встретились — и что? Где же радость, где счастье? Почему он не душит ее в объятиях, как хотел в богороще? Почему она не улыбается, узнав, что под маской сира Флориана все это время был он? Все шло не так, и он не понимал, в чем дело.

Санса сглотнула — во рту было сухо, как в дорнийской пустыне, но она даже не вспомнила о вине:

— Зачем?

Сандор тяжело вздохнул, но сейчас Санса не испытывала к нему жалости.

— Я хотел увидеть тебя… Когда я узнал, что ты не умерла. Даже если ты решила выйти за другого, все равно, я не мог просто уйти и забыть все.

В других обстоятельствах подобные слова вмиг бы растопили ее сердце, но сейчас они только усилили ее гнев.

— Джон сказал мне, что ты жив, и это было три года назад. Все эти три года я глаза проглядела, ожидая, когда же ты вернешься ко мне, как обещал. Но тебя все не было! И что мне было делать?

«А вдруг теперь уже поздно?» — подумала она, но не сказала этого вслух, сама испугавшись этой мысли.

— Я же сказал — я думал, что ты мертва, Санса. В Долине мне предъявили доказательства твоей смерти, показали твою могилу.

— Кто? Петир Бейлиш? И ты хочешь, чтобы я поверила, будто Бейлиш легко скормил тебе эту сказку, а ты в нее поверил?

— Нет, не Бейлиш. Какая-то женщина, молодая. Она рассказала, что ты родила мертвого ребенка и скончалась в родах сама. Показала мне твою могилу, отдала локон волос… Мне нечего было возразить им, а потом меня скрутили и отправили на Стену с проходившим мимо отрядом.

— А что было потом?

— Попав на Стену, я изо всех сил каждый день старался умереть, но мне никак не удавалось. Это было хуже, чем любое пекло.

— Но потом, после войны, ты исчез. Джон сказал мне, что ты был ранен…

— Да, был, но выжил. Я ушел со Стены, потому что не собирался надевать черное, и делать мне там больше было нечего. В Восточном Дозоре я сел на первый попавшийся корабль, и оказался, в конце концов, на Тихом острове у Крабьего залива. На острове жили бурые братья и все, кто прибился к ним за время войны — сироты, вдовы, увечные. Мне было все равно, куда идти и что делать, и я остался там. Тамошний Старший брат был достаточно умен, чтобы не перечить здоровяку с длинным мечом, и меня приняли. Я прожил там три года, пока случайно не узнал, что ты жива — и так оказался здесь. А когда увидел тебя… и мальчика — тут Сандор криво усмехнулся — понял, что не смогу уехать.

Сандору было неприятно рассказывать все эти подробности, его не оставляла противная, точно зуд насекомого, мыслишка, что он рисуется, чтобы вызвать к себе жалость и пробиться сквозь ее гнев и холодность. А с другой стороны, разве не за этим он приехал — чтобы вновь завоевать ее, отбить ее хоть у сотни женихов, любой ценой сделать так, чтобы она выбрала его — снова? И если надо будет униженно ползать у нее в ногах, вымаливать прощение — что ж, он и это сделает. Сандор замолчал, а Санса сидела молча, глубоко задумавшись. Раньше она не задумывалась о том, что могли быть другие причины, кроме смерти, по которым Сандор не мог вернуться к ней. Тогда страна истекала кровью в войнах, и связь между разными ее частями была потеряна, спрятать живого под видом мертвеца было проще простого. Но кто устроил перед Сандором представление? Только Миранда могла состряпать столь искусную ложь, что это обмануло даже его. Выходит, вся ее «дружба» была ложью с самого начала, вот почему в ее обращении поначалу проскальзывало странное заискивание, которое ничем нельзя было объяснить. Она подняла голову и в первый раз посмотрела Сандору прямо в глаза.

— Почему ты не уехал в Клиган-холл? Джон ведь объявил тебе королевское помилование и дал титул лорда.

— И что бы я там делал? Спивался бы в одиночестве и гонял призраков, прячущихся по углам? Или вспоминал, как был там счастлив — так, как никогда больше не буду?

— А ты был?

— Что?

— Счастлив там. — Санса напряженно ждала ответа.

Прежде чем ответить, Сандор молчал так долго, что ей стало страшно.

— Да. Наши… наше время там — это лучшее, что у меня было, Санса.

Теперь о слушала его внимательно. Из голоса Сандора — хриплого, скрипучего, такого родного, что она сама не заметила, как начала наслаждаться им — исчезла деревянная сухость и отстраненность, постепенно в него возвращались краски и оттенки. Из глубины, точно дохлая рыба брюхом вверх, всплыл еще один вопрос — из тех, что свербят в душе, точно маленькая ранка, и Санса вдруг поняла, что в ее сердце она так и не зажила.

— У тебя… были другие женщины?

— А ты как сама думаешь? — он криво усмехнулся, но тут же посерьезнел. — Я был верен тебе, Санса, если ты об этом. На Стене мне было не до этого — каждый день мог стать последним, да и жажда смерти затмевала все остальное. А потом… что ж, я считал себя вдовцом, а молодому здоровому мужчине порой хочется почувствовать что-то еще, кроме собственной руки — Он помолчал и добавил, тоном ниже:

— Я могу спросить тебя о том же.

Но она молчала, сгорбившись и глядя вниз, на свои руки. Сандор насторожился — неужели ее так задел его ответ? Но ведь она больше не тринадцатилетняя девочка, которая меряет мир по песням и книгам, он это ясно увидел — и неужели она не понимает, что никакая другая женщина никогда не сможет заменить ему ее? Или все дело в его вопросе? А ты сам, Сандор Клиган, хочешь знать о том, что или кто у нее был за эти семь лет? Ты сможешь вынести, если она скажет — «Да, у меня были другие мужчины»? Или того больше — «Я разлюбила тебя»? При одной мысли об этом в нем поднималась такая ярость и боль, что он боялся не совладать с собой, одновременно понимая, что с этим придется смириться, хоть он и не знал, как.

Санса не ожидала, что его честный ответ так заденет ее за живое. И само признание, и то, как спокойно оно было сделано, и то, как равнодушно он спросил в ответ. Какого ответа он от нее ждет? Что будет, если она ответит — «да, были»? Что вообще их теперь ждет, да и существуют ли «они»? Гнев ее остыл, на смену ему пришло опустошение, и одновременно с ним, точно тяжелая каменная плита, навалилось сомнение. Все эти годы — сначала выцарапанные у судьбы крохи счастья и покоя, затем борьба за жизнь, страх за сына, надежда, которая сменялась отчаянием и возвращалась вновь, чтобы почти затухнуть, и вот сейчас, когда, казалось бы, они победили всех и вся — зиму, белых ходоков, Ланнистеров, драконью королеву и даже саму смерть — остался один враг, против которого у Сансы не было оружия — время. Что такое несколько лун, за которые они едва успели узнать друг друга, против семи лет? Да, конечно, она и Сандор оставались законными мужем и женой, и у них был сын, но что если они стали друг другу настолько чужими, настолько далеко разошлись их жизни, что теперь пути обратно не найдешь? Что если ее любовь к нему — хрупкий, маленький росточек, который пробился назло всему, просто не выжил в отсутствие влаги? Все эти годы она ждала Сандора и тосковала по нему, но, что если ждала его на самом деле не она, а та, тринадцатилетняя Санса — и ждала она не мужчину, который сидел сейчас в футе от нее, а кого-то другого? А она нынешняя, она сейчас? Но разве ее тело не узнало Сандора под личиной сира Флориана, разве не повлекло ее к нему с пугающей, сокрушительной силой? Вопросы роились в ее голове, точно стая ос, и Санса со страхом поняла, что не знает ответа ни на один. Она ощущала себя беспомощной перед самой собой, связанной по рукам и ногам. Внезапно она поняла, что ей холодно, ужасно холодно, и зябко повела плечами.

Сандор, не говоря ни слова, встал, подошел к ней, и осторожным, почтительным, как если бы он прикасался к посторонней женщине, движением стащил с ее плеч отяжелевший и промокший плащ и разложил его на скамье у очага. Правда, на короткий миг кончики его пальцев — разумеется, случайно — скользнули по ее затылку и плечу. От этого мимолетного прикосновения по спине Сансы пробежала теплая волна, а дыхание невольно сбилось. Неужели дело в том, что это краткое касание вмиг превратило Сандора из наполовину иллюзии, наполовину морока в живого человека из плоти и крови, который только что был к ней совсем близко? Она не знала, что думать. Осы на миг отпрянули, и тут же снова зажужжали, завертелись, наседая и оглушая. Санса попыталась отогнать их и прислушаться к голосу сердца, но сердце, которое с такой силой билось прошлой ночью, когда сир Флориан — нет, это был Сандор, вот же он, прямо перед ней! — обнимал ее, сердце, которое вынудило ее отказать Тириону, и которое осталось равнодушным ко всем, кто приезжал на турнир — почему-то сейчас застыло и молчало.

Клиган вновь сел за стол, но обретенное было самообладание уже полетело вверх тормашками, кончики пальцев горели огнем, и пламя уже начало распространяться по телу. А он всего-то ненароком коснулся ее! Что же будет, если… а, гори оно все в пекле! У него нет ни единого шанса — ха, да его и не было никогда, — и все же именно он, Сандор Клиган, худородный мечник из мелкого дома, урод с обожженным лицом — ее муж и отец ее ребенка. Нет. Их ребенка. Грудь Сандора снова стиснула та болезненная нежность, которую он ощущал каждый раз, когда думал о Неде, или видел его.

— У меня никого не было — вдруг сказала она хриплым голосом. — Семь лет.

— Не мне тебя судить — слова были правильными, но Сандору самому вдруг стало противно от себя, так фальшиво они прозвучали. — Поэтому я и приехал под чужой личиной — я не знал, хочешь ли ты меня видеть, а приехать, и увидеть на твоем лице испуг или равнодушие…

— И что бы ты делал, если бы я и правда выбрала себе мужа? — в голосе Сансы послышались нотки прежней злости. — Просто стоял бы и смотрел, как я отдаю себя другому?

— Семь лет — долгий срок, Санса. Не ты одна изменилась. Нет, я не стал бы тебя принуждать жить со мной, раз уж ты выбрала кого-то другого — достаточно того, что однажды это сделал Джоффри. Но смог бы я смириться с тем, что кто-то другой растит и воспитывает моего сына? Нет.

— Так ты думаешь, я жалею, что вышла за тебя тогда? После того, что у нас было, после того, как ты подарил мне Неда?

— Я не знаю — отчаяние, которое владело им и сейчас, невольно прорвалось в голосе — может быть, ты и не жалела об этом тогда, но сейчас все изменилось. Что, возможно — эти слова дались ему с усилием — тебе на самом деле нужен другой мужчина, который даст тебе ту жизнь, к которой ты привыкла, и которой заслуживаешь.

Каждое слово жгло его каленым железом, и, когда он, замолчав, поднял глаза от стола, то увидел, что Санса сидит, закрыв лицо руками. Первым порывом было броситься к ней, обнять ее, утешить, но Сандор подавил его — кто знает, нуждается ли Санса в его утешениях или же мечтает, чтобы на его месте оказался кто-то другой. «Сир Флориан» — подумал он со злостью. Что может быть глупее, чем ревновать к собственной личине! Попался в свою же ловушку, идиот хренов.

— Если бы ты только знал — голос Сансы из-под прижатых к лицу ладоней звучал глухо и невнятно — если бы ты знал, как я ждала. Как до последнего надеялась, как упорно верила в то, что ты жив — даже тогда, когда решила, что ты не вернешься, и задумалась о новом браке — Санса отняла руки от лица, посмотрела ему прямо в глаза, и четко произнесла:

— Я все еще жду.

Этого было достаточно. Миг спустя он уже был рядом с ней, на коленях, сжимая ее руки в своих.

— Так ты все еще… — «Любишь меня» он произнести не смел, страшась услышать «нет», и втайне надеясь на обратное.

Санса вглядывалась в лицо своего мужа — когда-то так ее пугавшее, но гораздо сильнее она испугалась, когда не так давно обнаружила, что начала забывать его. Теперь же, спеша возместить утрату, она жадно впитывала глазами знакомые черты. Она видела и небольшие морщинки вокруг здорового глаза, и седые нити в темных волосах, и бледные, тонко очерченные губы, и знакомые скулы, и твердый подбородок, и глубоко сидящие серые глаза, и узловатые красные шрамы от ожогов. Тем не менее, за переменами, произведенными временем, проступал облик того молодого мужчины, который когда-то — и давно, и так недавно — сказал ей: «Ты моя, а я твой». И вот теперь он вернулся к ней, другим и все тем же, но она все еще не могла поверить в это всем сердцем — слишком упорно ей пришлось убеждать себя в обратном.

Сандор стоял на коленях и ждал ее слова или знака, как осужденный ждет казни или помилования. Никакие слова не могли бы выразить то, что он сейчас испытывал, поэтому он надеялся, что Санса увидит в его взгляде все то, что он сейчас думает и чувствует. Наконец, она шевельнулась, наклоняясь к нему, еще ближе, еще чуть-чуть — и почти упала в его объятия. Сначала они оба не двигались, но затем Сандор услышал всхлип, потом еще один, и вскоре слезы полились из нее неудержимым потоком. Ему только и оставалось, что обнимать ее одной рукой, и гладить по волосам другой, согревать и утешать, повторяя раз за разом, я здесь, я с тобой, я вернулся, ну что ты плачешь, моя Пташка, все хорошо, не бойся, теперь я с тобой, и больше никогда тебя не брошу, никуда не уйду. Он сомневался, что она слышит его сквозь громкие рыдания, но все равно продолжал, успокаивая уже не только ее, но и себя, ощущая, как туго натянутая внутри жила становится слабее.

Поначалу Сансу не волновал ни колючий тростник на полу, ни холод, которым тянуло от двери, нипромокшие туфли, ни собственная неудобная поза. Главным было то, что постепенно заполняло все ее существо — Сандор жив. Он здесь. Он рядом с ней. Он вернулся к ней, преодолев все. Его объятия — вот ее истинный дом. Все остальное — долгие годы одиночества, отчаяние, Рикон, женихи, надуманный долг перед семьей — больше не имело никакого значения. Она не знала, сколько они так просидели на полу, прежде чем копившиеся годами слезы были выплаканы до конца, и она успокоилась. Сандор это почувствовал, и помог ей подняться на ноги, а потом отвел и усадил на постель, садясь рядом.

Теперь уже он не мог на нее наглядеться. Пташка, заплаканная, с красными и опухшими глазами и щеками, с распущенными по плечам влажными от дождя волосами, была ему бесконечно милее той маски светской учтивости и фальшивого веселья, которую она надевала при посторонних. Вот она — его цель, вот ради чего он на самом деле прорубался сквозь толпы живых мертвецов и не дал себе сдохнуть, хотя тогда, конечно, он думал иначе. Пташка потянулась к нему, и, положив руку на затылок, притянула к себе и поцеловала — поцелуй был неуверенным, и Сандор поспешил развеять все ее сомнения. Нескольких мгновений ему хватило вспомнить, как это было тогда, только сейчас все ощущения были в сотню раз ярче, глубже, более настоящими и полными. Поцелуй становился все более страстным, а его руки на ее теле — все более смелыми. Вот она уже подвинулась ближе, и крепко прижалась к нему так, что разделявшая их тонкая рубашка уже почти не ощущалась, еще немного — и он потеряет власть над собой. Неимоверным усилием Сандор оторвался от ее губ, и, тяжело дыша, отодвинулся, придерживая Сансу вытянутой рукой.

— Что? — спросила она в недоумении. — Что случилось?

Не в силах говорить, он молча покачал головой.

— В чем дело? — спросила Санса снова, чувствуя, как пол уходит из-под ног — ты… Ты не хочешь… — Унижение затопило ее едкой волной, и она попыталась вырваться, но руки Сандора были крепкими, как железо.

— Хочу. Но не так. — Наконец, произнес он. — С тех пор, как я узнал, что ты жива, для меня нет никого другого. Но я хочу быть уверенным, что ты знаешь, что делаешь. Что тебе нужен я, а не сир Флориан. Что ты выбираешь меня — свободно и по собственной воле. Не из страха, благодарности, вины или долга — а потому что хочешь быть со мной. — он помолчал и криво усмехнулся. — Я говорю, как гребаный рыцарь из песни, да?

— Нет — тихо ответила Санса — ты лучше. Я выбрала тебя тогда, много лет назад, и выбираю сейчас. Тебя, Сандор из дома Клиганов. А сир Флориан — это ведь тоже ты, разве нет? Так почему ты сомневаешься?

Он погладил ее по щеке с такой нежностью, что Санса чуть не заплакала, и вдруг поняла — не только она изменилась. Тот Сандор, мучимый яростью, болью и постоянными сомнениями, не умел выразить все то, что из этого Сандора изливалось на нее точно сияющая теплая волна, в которой ее душа купалась, ощущая, как затягиваются раны, уходит все то, что терзало ее — тоска, боль, обида, гнев, одиночество.

— Я не сомневаюсь, Пташка. Просто хочу, чтобы ты легла в мою постель законной женой, а не тайной любовницей межевого рыцаря. Поэтому я скажу, что собираюсь сделать — Сандор уселся поудобнее, чувствуя, как тепло распространяется по телу от ее слов. — На днях я попрошу твоего брата освободить меня от службы и уеду — в Королевскую гавань. Говоришь, Джон Сноу дал мне помилование?

— А также земли и титул лорда.

— Что ж, спасибо ему, хотя я никогда об этом не просил. Тогда тем более, мне стоит увидеться с королем, и я надеюсь, его бешеная женушка не добавит мне новых ожогов — он заметил, как Санса вздрогнула при этих словах. Неужели она тоже ощутила на себе крутой нрав Дейенерис Таргариен? Ничего, они поговорят об этом потом — у них будут годы, чтобы наговориться, и дрожь предвкушения пробежала по спине — перед ним словно приоткрыли завесу, за которой было то, чего у него никогда не было, и о чем он никогда не мог и мечтать — счастье, которое длится годами, счастье без страха, сомнений и внутренних метаний, счастье, спокойное и постоянное, как смена дня и ночи.

— И ты вернешься за нами? — спросила Санса с надеждой — Путь до столицы и обратно займет полторы луны, и это если торопиться. Еще так долго!

— Не сразу — ответил Сандор неожиданно мягко — я должен заехать в Клиган-холл, раз уже теперь я там лорд по всем правилам.

— За ним следит мой управляющий — сын одного из знаменосцев моего брата. Тебе нет нужды там задерживаться.

— Это хорошо. Но, если я собираюсь забрать тебя туда, я хочу сначала взглянуть на все своими глазами.

— А потом? — спросила Санса напряженно.

— А потом я вернусь — как полагается, верхом на лошади, в цветах моего дома, с поводьями в левой руке, и соколом в правой. И при всех спрошу, согласна ли ты уехать со мной.

Санса даже рассмеялась:

— Неужели ты сомневаешься в ответе?

— Нет, но я хочу, чтобы ты дала его при всех.

Она помолчала и кивнула:

— Хорошо. Я сделаю так, как ты просишь. А что нам делать сейчас?

— Ты о чем?

— Ты ведь сказал, что не хочешь делать из меня тайную любовницу межевого рыцаря. Но ведь для всех ты пока еще сир Флориан… Так что же — мне уйти?

Невероятно. Сандор даже моргнул. Пташка, которая стеснялась раздеться при нем и пугалась его и своей страсти тогда, в Клиган-холле — играет с ним? Соблазняет его? Впрочем, было бы странно ожидать от нее робости после всего, что она пережила. Чувствуя, как желание снова овладевает им, он слегка оскалил зубы и сделал ответный ход.

— Сама-то как думаешь, Пташка?

— Поцелуй меня еще раз — Санса резко придвинулась к нему, и облизнула губы, дразня его и с темной, незнакомой ей прежде почти непристойной радостью видя, как его темно-серые глаза вспыхнули. — И как следует.

— Уж я постараюсь — пробормотал он ей в губы, придвигаясь ближе.

Это было похоже на танец — сначала медленный, осторожный, а затем все быстрее и смелее, дальше и выше. Им не потребовалось много времени, чтобы вспомнить, как все было раньше, и в то же время — все было по-другому. В каждом взгляде, каждом поцелуе и каждой ласке читалась эта смесь старого и нового, знакомого и неизведанного, родного и незнакомого, тот путь, который каждый из них прошел по отдельности, но который в конечном счете вел их друг к другу. Каждый изливал друг другу душу языком тел, и каждый спешил выговориться и одновременно вобрать в себя то, что скажет другой, и в первый раз сила, с которой их влекло друг к другу, не испугала и не смутила ни Сандора, ни Сансу. Все было именно так, как должно было быть, и только так, как могло быть между ними. Санса сама не знала, плачет она или смеется, помогая Сандору и себе освободиться от остатков одежды. Она мельком успела подумать, что у нее грязные ноги, но, только она собралась об этом сказать, он закрыл ей рот поцелуем, а очень скоро ее перестало это заботить.

Сильнейший раскат грома заглушил громкий стон, который вырвался у них обоих одновременно, а затем дождь, полившийся с новой силой, накрыл башню точно пологом и отделил ее от всего остального мира.

***

Сандор лежал на спине, тяжело дыша, и обнимая Пташку, которая устроилась у него на груди, точно век здесь спала. Ничего себе! Кто бы мог подумать, что она его так утомит, но то была приятная усталость.

— Ну, теперь-то ты не сомневаешься в том, что я тебя хочу — прерывисто произнес он.

Санса удовлетворенно вздохнула и вместо ответа положила ногу ему на бедро, нежным ласкающим движением провела ей вверх — и негромко усмехнулась, услышав, как Сандор сдавленно охнул от ее прикосновения.

— Подожди немного, Пташка — неровным голосом сказал он — пожалей своего старого мужа.

— Такого уж и старого — прошептала она, покрывая поцелуями его шею. Сандор хотел было что-то возразить, но, когда ее рука скользнула вниз, смело и уверенно, в голове у него не осталось ни единой мысли. Второй раз было по-другому — неторопливо, нежно, сладко как легкий весенний мед, и Санса, казалось, открылась ему еще сильнее, чем в первый, а после того, как все закончилось, он тут же заснул, зарывшись лицом в ее волосы.

Они проснулись на рассвете, одновременно. Сандор потянулся, встал, распахнул ставни, и увидел, что двор замка заливает жемчужно-розовый рассвет. Снаружи было еще тихо, но он знал, что это ненадолго — вот-вот проснутся слуги, и двор наполнится людьми. Обернувшись, он посмотрел на Сансу — она, довольно растянувшись на постели, смотрела на него с такой любовью, что он в очередной раз подумал, что не заслужил ее. Подойдя к кровати он взял ее за руки и потянул вверх:

— Тебе пора идти, Пташечка, если не хочешь, чтобы нас застали — и тогда конец твоей добродетели.

Санса в ответ только улыбнулась, лениво и довольно:

— Весь Винтерфелл, Север и даже королевский двор столько лет сплетничает о моих многочисленных любовниках, что мне доставит удовольствие наконец-то подтвердить их подозрения. Но ты прав, мне пора идти, хотя я и не хочу расставаться с тобой — в ее голосе послышалась печаль.

— Это ненадолго. Не успеешь оглянуться. У тебя будет время поговорить с Недом.

— И все равно я буду считать дни. Возвращайся скорее, прошу тебя.

— Можешь в этом не сомневаться. Я редко даю обещания, но все, что я обещал тебе, Санса, я исполняю. — Она кивнула, натягивая рубашку — на краткий миг Сандор пожалел, что больше не видит скрытую под тканью прелесть — и набрасывая плащ с капюшоном.

Уже у двери она вдруг впилась в него руками, прижалась изо всех сил, рвано задышала в шею:

— Не хочу отпускать тебя. Я боюсь.

— Чего?

— Не знаю. Каждый раз, когда я начинала верить, что, теперь-то все будет хорошо, случалось несчастье, и мир рушился вокруг меня. Я не вынесу, если мне придется хоронить тебя еще раз.

— Тебе и не придется. Я вернусь к тебе даже из седьмого пекла, если надо будет.

Подкрепив слова поцелуем, Сандор, наконец, легонько развернул ее и подтолкнул к двери — Тебе пора, Пташка. Мы еще увидимся перед моим отъездом.

Провожая ее, он очень надеялся, что Санса не обернется, и не увидит его лица. Почему-то ему казалось, что в этот миг слишком уж смахивает на Неда Старка.

========== Глава 8. Дороги старые, судьбы новые ==========

Три дня спустя Сандор уехал. Чтобы не вызывать лишних пересудов, Санса вышла вместе с Недом, который хотел попрощаться со своим мастером-над-оружием. Сама она держалась спокойно, надев на лицо маску вежливого равнодушия, зная, что за ней скорее всего наблюдают слуги, к тому же, они уже простились как муж и жена сегодня ночью. Но Нед не мог похвастаться подобной сдержанностью. Стоя перед ней, он изо всех сил сдерживал слезы, но, когда сир Флориан присел перед ним на корточки и ласково потрепал по щеке, не удержался и всхлипнул. Поднимаясь, Сандор бросил на нее короткий, но выразительный взгляд из-под капюшона — несмотря на прохладное утро, на Сансе было то самое миэринское платье, и она надеялась, что он все поймет. Прощаясь с ней, он поклонился, она ответила ему сдержанным кивком и сказала:

— Да хранят вас боги на ваших путях, сир, и пусть помогут вам быстрее достигнуть той цели, ради которой вы нас так неожиданно покидаете.

Сандор поблагодарил ее еще одним поклоном, а затем быстро вскочил на коня и выехал за ворота, не оглядываясь, а Нед уткнулся лицом ей в платье и расплакался в голос. Какое-то время Санса стояла и смотрела ему вслед, чувствуя под своей ладонью вздрагивающие плечи сына, а затем с легким вздохом отвернулась, и, взяв его за руку, пошла в дом.

***

Если после отъезда Тириона Сансе казалось, что десять дней пролетели как одно мгновение, то после отъезда Сандора, наоборот, каждый день тянулся медленно, как целый год. Сколько бы она ни придумывала себе дел, у нее не получалось не думать о нем, и каждое утро, входя в Малый чертог, в глубине души ожидала, что Рикон ее обрадует новостью, что Сандор Клиган жив и собирается приехать за женой и сыном в Винтерфелл.

Это томительное ожидание, это нетерпение, отдававшееся зудом в теле, давалось ей нелегко. Порой, лежа без сна в своей широкой пустой постели, Санса то вспоминала три их ночи, проведенных вместе, ночи, в которых страсть и радость была приправлена еще и ощущением тайны и риска, то злилась на себя, что отпустила Сандора, вместо того, чтобы уговорить его открыться Рикону сразу же и уехать сразу всем втроем, то думала о Неде. Нед ее тревожил. Раньше он не склонен был грустить подолгу, впрочем, и серьезных поводов для этого в его маленькой жизни пока еще не было, но после отъезда «сира Флориана» он ходил как в воду опущенный. Корт продолжил учить его, но Санса, понаблюдав за ними издалека, поняла, что ее сын уже не испытывает от учения того удовольствия, что было раньше. В сердце Сансы поселилась тревога: что, если ее сын так привязался к «сиру Флориану», что не примет вернувшегося из небытия отца, отвергнет его любовь? Какой раной на сердце это будет для Сандора, сумеет ли он справиться со своей болью, найдутся ли у него силы заново завоевывать любовь Неда, только теперь уже открыто, не прячась под маской? Нужно ли объяснять Неду, что сир Флориан и его отец — это один и тот же человек? Сумеет ли он понять и принять это? Что ей делать, если все-таки случится худшее? Эти мысли только усиливали ее постоянное напряженное ожидание, Санса сделалась раздражительной и плаксивой, быстро уставала и утром подолгу не могла проснуться.

***

Всю дорогу до Королевской гавани Сандора тревожило странное, двойственное чувство. Он не солгал Пташке, сказав, что хочет все сделать правильно, честь по чести, но сейчас, оставив за спиной ворота Винтерфелла, он до сих пор видел перед своими глазами ее и Неда, слышал его плач и начинал сомневаться, что поступил правильно. Решил устроить представление, понимаешь ли, как какой-нибудь придурок, у которого голова забита песнями, книжками и преданиями о Эйемоне Рыцаре-Драконе, Сервине Зеркальном щите и прочих благородных идиотах. С другой стороны, стоило ему уехать, в нем поселились два противоположных желания — одно заставляло его торопиться и гнать лошадь вперед, чтобы скорее сделать все и вернуться к Сансе и сыну, другое наоборот, заставляло медлить и оттягивать миг встречи, наслаждаясь ожиданием предвкушая желанную встречу. При мысли о последнем его неожиданно бросило в жар — вспомнились те три ночи, что были у них с Сансой в его башне в Винтерфелле. Ничего подобного он раньше не испытывал ни с одной женщиной, включая и саму Пташку. Он начинал ждать ее уже после ужина, кусая губы и меряя комнату шагами, и, стоило двери отвориться, набрасывался на нее словно мальчишка, не умеющий держать себя в руках, а Санса уже не была боязливой и робкой юной девочкой, это была женщина яркая, страстная, открытая ему, и это сводило его с ума. И теперь эта женщина ждала его, и надеялась, и любила, и само знание этого наполняло его таким блаженством, что порой это пугало.

Королевская гавань, к его удивлению, ничуть не изменилась. Все тот же большой, шумный, грязный и вонючий город. Торговцы всех мастей орали, расхваливая товар, нищие клянчили милостыню, шлюхи подзывали клиентов, свешиваясь из окон, улицы были запружены народом, лошадьми, повозками, скотом на продажу. Его лошадь с трудом пробиралась к Красному замку по узким улочкам. Сандор подъехал к одному из боковых входов для слуг, и первому же попавшемуся велел найти короля и доложить, что прибыл лорд Сандор Клиган из Западных земель. Тот, видать, был из новичков — в ответ на имя новоприбывшего гостя он лишь кивнул с заносчивостью слуги из богатого дома и попросил «милорда» подождать во внутреннем дворе. Сандор пожал плечами и остался ждать. Явился конюшонок, принял у него лошадь и в небольшом дворике с апельсиновым деревом посередине воцарилась сонная жаркая летняя тишина, которую нарушал лишь далекий гул большого города да редкий треск сверчков. Сандор устало уселся прямо на землю под деревом — последние дни он торопился, поздно останавливался на ночлег и вставал до рассвета. Он прикрыл глаза, а миг спустя его уже кто-то вежливо тряс за плечо:

— Седьмое пекло! — по привычке он резко вскочил, рука сама потянулась к ножнам меча, и слуга — другой — испуганно отпрянул.

— П-простите, милорд, я не хотел оскорбить вас… — он смотрел на Сандора со страхом, и непрерывно кланялся, заглядывая в глаза.

— Прекрати трястись, дурак.

— С-слушаю, милорд… Их милости просили передать, что примут вас в комнате Малого совета. Прошу за мной.

Сандор поднялся, и, слегка хромая — левая нога затекла, пока он дремал на солнышке — пошел за слугой, хотя здесь провожатый ему не требовался, несмотря на долгое отсутствие, он по-прежнему хорошо помнил расположение комнат, залов, переходов и башен.

— Ты давно служишь здесь?

— В этом году двадцать пять лет будет, милорд.

— А, стало быть, ты служил еще королю Роберту Баратеону.

— Узурпатору Роберту Баратеону, если будет угодно вашему лордству.

— Хорошо соображаешь. Значит, ты и меня помнишь?

— Как не помнить, милорд.

— Поэтому я напугал тебя?

— Простите, милорд.

— Отвечай на вопрос, и не смей мне лгать.

— Слушаюсь, милорд. Не в обиду будь сказано, милорд, но в замке всегда ходили слухи, что нрава вы крутого, и вас лучше обходить стороной… Хоть и не такого, как у вашего покойного брата, да рассудит его Отец по справедливости.

— Скажи уж лучше — чтоб ему вечно в пекле гнить.

Они подошли к дубовой двери, и слуга с поклоном остановился.

— Прошу, милорд.

Сандор порылся в кошеле у пояса и достал серебряного оленя.

— Вот тебе, держи.

— За что, милорд?

— За правду.

— Благодарю, милорд.

Комната Малого совета тоже не изменилась, разве что штандарты с коронованным оленем и золотым львом сменились на трехголового дракона Таргариенов, а прежний прямоугольный стол заменили на квадратный — видимо для того, чтобы король и королева могли сидеть с одной его стороны. Именно такими их Сандор и увидел — Джона Сноу, который почти не изменился, разве что стал еще серьезнее, и Дейенерис Таргариен, которая и правда была так красива, как болтали уличные торговцы. При его появлении они оба встали. Сандор знал, что от него требуется, и не стал мешкать: подойдя к своему бывшему лорду-командующему, он опустился на одно колено, и поцеловал протянутую ему правую руку; Дейенерис, хоть и буравила его злым ледяным взглядом, тоже допустила к руке, и, когда он встал, то ему показалось, что Джон как будто вздохнул с облегчением.

— Лорд Сандор — сказал он обычным тихим голосом — мы рады видеть вас в добром здравии.

— Спасибо, ваша милость.

— Хорошо ли вы добрались?

— Путь был долгим, ваша милость, но все хорошо.

— Вас проводят в отведенную вам комнату, лорд Клиган, а вечером король примет вас в своих покоях. А сейчас прошу извинить, нас ждут дела — это заговорила Дейенерис, чем изрядно удивила Сандора, он вообще не ожидал, что она удостоит его хоть слова. Молча поклонившись, он вышел, где все тот же слуга, к счастью, перестав трястись, проводил его в какой-то дальний гостевой покой — не самый роскошный, но вполне подходящий для мелкого лорда, каким он и был. Здесь было тихо, что Сандору было только на руку — он мечтал рухнуть в постель и заснуть, что и сделал, как только за слугой закрылась дверь.

За ним пришли уже после заката. Продрав глаза после тяжелого дневного сна Сандор плеснул в лицо холодной воды, криво натянул дублет и, зевая, пошел за слугой по коридорам. Покои Джона Сноу, хоть тот и был теперь королем Семи королевств, не сильно отличались от его комнаты на Стене — все очень скромно, ничего лишнего. Впрочем, он и одежду не сменил, так и ходил в своей потертой черной коже, словно продолжая быть ночным дозорным. Небольшой стол ломился от яств, и Сандор, повинуясь скупой приглашающей улыбке короля, принялся утолять голод, и заговорил только тогда, когда они оба уселись у очага с чашами подогретого вина — совсем как когда-то на Стене.

— Скучаешь по ней? — спросил король.

— Не без этого. Ничего, скоро уже в обратный путь.

— Я имел в виду Стену — ответил Джон с легкой улыбкой.

— А, ты про это. Нет, да и с чего бы?

— А я вот скучаю иногда. В солнечные дни она сама начинала сиять, на закате — становилась розовой, в пасмурные дни — голубой или серой…

— Тебе бы стихи писать — усмехнулся Сандор.

Джон в ответ только плечами пожал и отхлебнул вина, другой рукой безотчетно потирая грудь.

— Болит? — спросил Сандор, заметив его жест.

— Всегда — еще тише, чем обычно, ответил Джон. — Как Санса тебя встретила?

— Чуть не убила… Да я маху дал — явился на турнир под чужим именем и с закрытым лицом.

— Зачем?

— А ты как думаешь? — огрызнулся Сандор. — Она ведь замуж собралась, если помнишь. А тут я, весь такой красивый. Принимай, мол, жена, из могилы встал. Вот и решил сначала посмотреть на нее со стороны, а в конце концов чуть не испортил все.

— Ничего — Джон, как-то нерешительно протянув руку, похлопал Сандора по плечу. — Она тебя любит. Все будет хорошо.

— Надеюсь — Сандор произнес это, глядя в чашу с вином, чтобы никто не заметил идиотской улыбки, упрямо растягивавшей губы. — Ну, а тебя как с твоей Таргариеншей?

Джон усмехнулся и отпил вина.

— Загоняла поди?

— Ну, это кто еще кого загонял…

Сандор захохотал:

— Так это правда — все, что одичалые болтали о твоих талантах? Мол, стоит тебе только на колени встать, как…

— Прекрати, Клиган — Джон нахмурился, но Сандор не поверил в его притворный гнев и налил им обоим еще вина.

— Надолго ты здесь?

— Завтра уеду. Тебе руку поцеловал, жена твоя меня не спалила — что еще мне тут делать?

— Ты забыл о Тирионе Ланнистере.

— А он мне нахрена сдался?

— Он твой сюзерен, между прочим. Тебе нужно нанести ему визит, Клиган. А потом можешь ехать.

Сандор помрачнел — он помнил, какими глазами карлик смотрел на Пташку в Винтерфелле, и не сомневался в цели его приезда, пусть в открытую о ней и не говорил.

— Как прикажет ваша милость.

— Я не приказываю — добавил Джон чуть мягче — Но это твой долг. Он не такой уж плохой человек, если хочешь знать.

— Уж я-то его знаю дольше тебя, Сноу.

— И не любишь.

— Не люблю.

— Ну… — король снова вздохнул — Того, кто над тобой, не обязательно любить.

— Тебя же любят.

— Пока не за что.

— Ага, а я вдруг ослеп и оглох — проехал всю страну с севера на юг, ничего не видел и ничего не слышал. Про тебя уже песни поют, зовут Милостивым, Умиротворителем, сравнивают с Джейехерисом Старым и прочая хрень.

Король только вздохнул еще глубже и снова начал тереть грудь рукой. Сандор воспринял это как знак, что пора идти, и встал.

— Рад был повидаться, ваша милость.

— И я рад, сир Сандор.

Сандор не удержался и хмыкнул:

— Так и не удалось сделать из меня дохлого героя.

— Ничего, про тебя тоже песни будут петь… Лет через тридцать.

— Может в моих землях и будут — про то, как лорд пугал детей своей горелой рожей, а еще любил нажраться и скакать по деревне в одних подштанниках, сидя на лошади задом наперед, и пердел так громко, что крестьяне думали, что началась гроза!

Король засмеялся и встал, чтобы проводить его. Тень, которую Сандор видел на его лице весь вечер, все-таки если не пропала, то стала не такой заметной. Отсмеявшись, Джон протянул ему руку.

— Прощай, Сандор.

— Прощайте, лорд-командующий.

От этих слов лицо короля на миг исказилось, точно от боли, но через мгновение стало таким же, как и всегда — спокойным и замкнутым. Сандор поклонился и вышел.

«Несчастный, идиот» — думал он по дороге в свою комнату. Странно, но эта мысль была ему тяжела и печальна. Может быть, потому, что Джон Сноу был едва ли ни единственным мужчиной в целом мире, кого он мог назвать своим другом без лишних слов? Или потому, что когда-то он сумел помочь самому Сандору — утишил его боль, дал ему цель и смысл жизни хотя бы на время? Теперь он выше всех в этом гребаном королевстве — и теперь ни Сандор Клиган, ни кто бы то ни было еще не в силах ему помочь.

========== Глава 9. Флориан-дурак ==========

Все случилось именно так, как Санса себе и представляла. Ровно пятьдесят три дня спустя после отъезда Сандора мейстер Стеффрон вошел в Малый чертог, и, не скрывая удивления, протянул Рикону полоску пергамента, запечатанную черным воском.

Рикон отложил вилку, вытер руки о дублет, взломал печать, пробежался глазами по строчкам, и протянул письмо Сансе, добавив странным голосом:

— Тебе надо это прочесть, сестра.

«Вот теперь моя очередь притворяться», подумала она, беря его. И, вопреки тому, что она знала, что в нем, сердце в груди все равно подпрыгнуло, а кровь прилила к щекам:

«Лорд Рикон,

Извещаю вас, что я жив и здоров, и получил известия о том, что мои жена и сын находятся в Винтерфелле. Я собираюсь сесть на корабль в Королевской гавани и прибуду в начале следующей луны. Сообщите об этом вашей сестре Сансе и моему сыну Эддарду.

сир Сандор из дома Клиганов, лорд Клиган-холла.

Писано в Королевской гавани в 20 день 4 луны 307 года от З. Э.»

Санса подняла глаза на Рикона и отдала ему письмо.

— Ты как будто не удивлена — заметил он.

— Я не…. Я… Прошу прощения. — Путаясь в подоле платья, Санса неловко выбралась из-за стола, и на подгибающихся ногах вышла из чертога. Пришла в себя она только в септе, обнаружив вдруг, что стоит на коленях перед изображением Матери, и плачет навзрыд. Напряжение, точившее ее все это время, выходило со слезами. Санса пыталась успокоиться, но у нее ничего не выходило. В конце концов, слезы кончились, и она обессиленно опустилась на небольшую скамью, утирая глаза рукавом платья. Какая же она стала плакса — совсем как в детстве, а ведь она думала, что это прошло! Санса глубоко вздохнула несколько раз, и поняла, что снова злится на Сандора — как он смеет заставлять ее так тревожиться! За эти почти две луны — ни единого письма, ни весточки, ни из Клиган-холла, ни из столицы! А если бы с ним что-то случилось, она даже не знала бы, где его искать! Бесчувственный чурбан! При этой мысли она невольно улыбнулась — при всех недостатках, бесчувственным Сандора назвать никак было нельзя — наоборот, чувств в нем было даже больше, чем полагается мужчине, но ей это нравилось. Ладно, теперь она может успокоиться и потихоньку собираться в дорогу. И надо будет поговорить с Недом.

***

Санса готовилась к этому разговору, как полководец — к сражению, но в детскую вошла со спокойным лицом, и таким же спокойным голосом велела Хильде выйти и оставить ее с Недом наедине. После этого она усадила его на скамью перед очагом, села рядом сама и заговорила:

— Нед, сынок, у меня для тебя радостная новость: твой отец жив.

Нед помолчал и слегка нахмурился. Улыбка завяла на лице Сансы, не успев расцвести.

— Ты понял, что я сказала? Твой отец жив и собирается приехать за нами в Винтерфелл. А потом мы все поедем в Клиган-холл, дом твоего отца и — твой.

— Мы уедем из Винтерфелла? — в голосе Неда Санса уловила беспокойство.

— Да. Но ты не бойся — в Клиган-холле тебе будет хорошо, у тебя будут и игрушки, и мейстер, и мастер-над-оружием.

— Но я не хочу другого мастера-над-оружием. Я хочу, чтобы вернулся сир Флориан!

«Ты знала, что будет нелегко», напомнила себе Санса.

— Если мы уедем из Винтерфелла, то как сир Флориан нас найдет, если вернется?

— Нед, послушай. Сир Флориан уехал — мы не знаем почему. Твой дядя лорд Рикон освободил его от клятвы. Он не обещал, что вернется, и скорее всего, мы его больше не увидим. А твой отец жив, и после многих лет разлуки мы наконец его увидим! Неужели ты не рад?

— Я хочу, чтобы вернулся сир Флориан! — выкрикнул Нед со слезами в голосе и, вывернувшись из ее объятий, отошел к окну. Санса услышала всхлипы, но осталась сидеть на скамье, пытаясь справиться с раздражением — на упрямство Неда, на глупость его отца и на собственную наивность — как она могла подумать, что с сыном Сандора Клигана будет легко? Хорошо, она была ласкова, это не помогло, видимо, настало время для строгости.

Она подошла к сыну, развернула его лицом к себе и сказала:

— Нед, хочешь ты того или нет, сир Флориан уехал, а твой отец скоро будет в Винтерфелле, и тебе придется привыкнуть к этому. Я не жду, что ты сразу полюбишь его — мягче добавила она — но веди себя как подобает.

Нед посмотрел на нее снизу вверх — лицо было заплаканным, но упрямым. Он помолчал, поджав губы, и наконец ответил:

— Хорошо, матушка.

Санса кивнула в знак одобрения, но, закрыв за собой дверь детской, поняла, что у нее сосет под ложечкой. Все пошло не так.

В шестой день новой луны Сандор из дома Клиганов появился у ворот Винтерфелла. Из окна комнаты Санса увидела его на дороге — высокую фигуру на желтом коне, одетую в желтое с черным. Она заставила себя стоять спокойно, а не нестись вниз по лестнице, сбиваясь с ног, привычным успокаивающим жестом пригладила платье и волосы, зашла в детскую за Недом, и, держа его за руку, неторопливо, как и подобает леди, спустилась во двор, чтобы встретить гостя. Тонкости этикета не предполагали, чтобы сестра и дочь великого лорда выходила на улицу, чтобы встретить лорда мелкого, и, к тому же, чужого вассала — но для жены по отношению к мужу подобное не только допускалось, но и приветствовалось. Санса взглянула на сына — лицо Неда было спокойным, может быть, не слишком веселым, но все же, когда он забывал, что ему надо хмуриться, в нем проглядывало обычное детское любопытство. «Может быть, все не так уж и плохо», подумала Санса. Их разговор оставил у нее тяжелый осадок, но сейчас уже ничего было не поделать.

Сандор въехал во двор замка почти сразу же после того, как они вышли. Санса невольно задержала дыхание от радости и восхищения при взгляде на его высокую прекрасно сложенную фигуру в желтом табарде с тремя черными гончими поверх черного дублета. Правой рукой в черной замшевой перчатке Сандор сжимал поводья, а на левой, как он и обещал, сидел сокол в клобучке. Одежда была новой — уж не задержался ли он в Королевской гавани для того, чтобы справить себе наряд, достойный того, чтобы явиться в нем перед лордом Винтерфелла? Санса улыбнулась. Тем временем, предмет ее мыслей спешился, отдал лошадь и сокола слуге и подошел к ним.

— Здравствуй, леди-жена — слова звучали церемонно и сдержанно, но в глубине низкого хриплого голоса слышалась буря чувств, до поры сдерживаемая силой воли.

— Здравствуй, лорд-муж — ответ Сансы был таким же, разве что голосом она владела чуть лучше.

Сандор подошел еще ближе, и вдруг крепко обнял ее, прижав к себе и зарывшись лицом в ее волосы, а потом, так же резко отстранившись, коротко, но крепко поцеловал в губы, и, наконец, улыбнулся.

— Нед, подойди сюда и поздоровайся с отцом — Санса поманила сына, который, стоило ей отпустить его руку, тут же отошел на несколько шагов. Глядя в землю, тот подошел и поклонился отцу, повторив приветствие Сансы.

— Здравствуйте, милорд.

— Я твой отец, Нед.

— Да, милорд.

— Подними-ка глаза и дай на тебя посмотреть. — Нед замялся, и Сандор ухватил пальцами за подбородок, одновременно наклоняясь ниже. Какое-то время мальчик и мужчина молча разглядывали друг друга.

— Ты боишься меня?

— Нет! — в ответе Неда прозвучало такое искреннее возмущение, что Санса невольно улыбнулась, несмотря на растущую внутри тревогу, которая начинала заглушать для нее радость встречи.

— Хорошо, сынок. Мать ведь рассказывала тебе обо мне?

— Да, милорд… То есть да, отец.

— Хорошо. А вот я о тебе совсем ничего не знаю, но ты мне все расскажешь, верно?

— Как прикажете, отец.

— Я не приказываю… Я просто хочу узнать тебя получше, вот и все. — В голосе Сандора зазвучала растерянность.

— Хорошо, отец. — Нед сделал еле заметное движение головой, Сандор отпустил его и выпрямился, нахмурившись и кусая губу.

— Ладно… Это может и подождать. А вот нас ждет твой брат — он посмотрел на Сансу, приподняв брови в немом вопросе.

— Да-да — с облегчением кивнула Санса. — Нед, ступай к Хильде. — Нед, чье лицо приобрело прежнее угрюмое выражение, кивнул и убежал.

По коридору они шли в молчании — Санса чувствовала, что Сандор одновременно обескуражен и огорчен. Рикон принял их в Большом чертоге, сидя на своем резном троне. Разговор двух мужчин, в котором Санса предпочла не участвовать, был краток, оба держались вежливо, но прохладно, что вполне естественно для двух малознакомых людей. Рикон, впрочем, достаточно любезно предложил свояку быть гостем в Винтерфелле столько, сколько он пожелает, предложил устроить в его честь охоту или даже пир. Сандор сдержанно поблагодарил и ответил, что собирается забрать жену и сына и уехать домой как можно скорее — но, так как сборы дело небыстрое, он полагает, что времени вполне хватит и на первое, и на второе. Наконец, когда Санса уже начала ощущать нетерпение, Рикон их отпустил, и, схватив Сандора за руку, она быстро зашагала к своим покоям.

Как только за ними закрылась дверь, все напускное радушие тут же слетело с Сандора. Без всякого почтения он стащил с головы новенький табард и кинул его на постель, налил себе вина из кувшина — Санса приготовила его еще три дня назад, сама себе не желая признаваться, что этим она как будто старается приблизить миг, когда наконец, вино будет выпито тем, кому оно предназначено, и устало опустился в кресло у стола.

— Я сейчас же прикажу принести тебе обед — ты, должно быть, голоден.

— В пекло обед — Сандор махнул рукой. — Что за дерьмо тут происходит? Я имею в виду Неда.

— Ох — Санса села рядом и сложила руки на коленях. — Не знаю. Наверное, зря я с ним говорила о тебе, точнее — я только сказала, что ты возвращаешься, но он… Понимаешь, он ждет сира Флориана.

— Понимаю — губы Сандора скривились. — И он ему милее, чем я. Твою ж мать…

— Это я виновата — Санса покачала головой. — Я столько о тебе рассказывала ему, о том, как ты сражался на Стене, как любил меня и защищал от разбойников, что, наверное, ты казался ему рыцарем из песен, а не живым человеком. И, когда ты появился под личиной сира Флориана, он решил, что он — ты — и есть такой рыцарь. Что по сравнению с ним какой-то неизвестный и непонятный ему отец… — На глаза снова навернулись слезы, да что же с ней такое?

— Да к тому же еще и уродливый. Впрочем, мальчишка меня не боится — это уже говорит в его пользу. Вот что, Пташка — Сандор хлопнул себя по коленям и встал. — Не забивай себе этим голову. Я это дерьмо заварил, мне и расхлебывать.

Санса увидела, что он идет к двери и вскинулась:

— Куда ты?

— Поговорю с ним.

— Даже не поешь с дороги?

— Сейчас есть вещи поважнее. Не бойся, я вернусь и все расскажу.

Он ушел, оставив ее наедине с ее страхами. Вот так — они не виделись две луны, а теперь Сандор даже часа с ней не побыл. Умом Санса понимала, что сердце Неда сейчас важнее ее собственного, но с чувствами ничего поделать не могла. Тем не менее, ей надо было чем-то себя занять до возвращения Сандора — ну что ж, черная гончая сама себя не вышьет. По крайней мере, она будет занята делом, и благословите, боги, того, кто придумал рукоделие.

Сандор не стал спрашивать у слуг, где «юный лорд Эддард», тем более, ему не хотелось лишний раз смотреть на их рожи, кривящиеся при виде его ожогов — он и так знал, где скорее всего он сможет его найти. И оказался прав: еще на подходе к учебному двору он услышал ритмичные звуки ударов, а потом к ним добавились и слова:

— Вот! На тебе! Получай, засранец! Подавись! Пошел ты! Седьмое…

— От кого это ты набрался таких слов, парень?

Сандор стоял, опершись на ограду учебного двора и наблюдал за Недом, наносившим удары деревянным мечом набитому соломой чучелу. В нем была видна выучка — его собственная — но сейчас мальчишка был зол, и от злости совершал ошибки одну за другой. Услышав голос отца, он резко остановился и посмотрел на него. Растрепанные темные волосы падали на глаза, но Сандор все равно заметил, что лицо у него заплаканное.

— Простите, отец — Нед, стараясь говорить как можно более почтительно, опустил меч и поклонился.

— Я не ругал тебя, а спросил, кто научил тебя ругаться.

— Никто.

— Лгать отцу — грех, Нед. К тому же, я чую ложь, как собака чует кровь. Так что отвечай мне правду.

Опустив глаза, Нед пробормотал:

— Бенджи, поваренок… И Лита, скотница… И Корт Норри, наш начальник домашней стражи.

— Хорошо.

Сандор кивнул и подошел ближе. Закусив губу, он смотрел на сына, не зная, как выпутаться из западни, в которую привела его ложь. Будь сейчас здесь «сир Флориан» — несомненно, Нед сиял бы от счастья. Сансе он сумел объяснить причину своего поступка, к тому же, она его уже знала, а Нед — нет. Проклятье! Что же ему делать? Нельзя же все оставить вот так. Сердце снова заныло знакомой сладкой болью — вот он, его первенец, плоть от плоти и кость от кости, но он даже не может протянуть руку, чтобы обнять его или погладить по голове.

— Мать назвала тебя в честь деда? — вопрос был глупый, но надо же было с чего-то начинать.

— Да, в честь лорда Эддарда.

— Я знал его. Он был благородный человек.

— Вы знали моего дедушку? — Нед перестал разглядывать носки сапог и посмотрел на отца. — Какой он был?

— Он… — Сандор задумался, как бы получше рассказать — Он был благородным — повторил он. — И добрым. И справедливым. «И терпеть меня не мог, ублюдок благородный» — мрачно добавил он про себя. Он, эээ… Невинно пострадал — злой король Джоффри ложно обвинил его в измене и казнил. Ты можешь гордиться тем, что носишь его имя.

— А мой другой дедушка — ваш отец?

— Мой отец?

— Да. Расскажите про него — и добавил, уже тише — Пожалуйста.

Сандор сглотнул. Вопрос поставил его в тупик. Что он может рассказать о своем отце? Что тот был тщеславным ничтожеством, мечтавшим, чтобы его дети выбились в люди любой ценой? Что он предал одного своего сына ради другого и не заслужил ни единого доброго слова? Или что в конце концов, тот самый старший сын, на которого он возлагал столько надежд, его и убил? Дерьмо. Нечего тут рассказывать. Давно заглохшее раздражение при мысли о том, какова пропасть между Старками, среди сотни поколений которых, наверняка, встречались подлецы и ублюдки, но были и герои, и мудрецы, и воины — и Клиганами, которые, помимо него самого насчитывали всего три поколения — неграмотный псарь, тщеславный мелкий рыцарь и жестокая скотина — вдруг снова подняло голову внутри. Ну нет, твердо сказал он себе — это дерьмо я на голову Неда вываливать не буду.

— Мой отец был рыцарем, как и я. Но он рано умер, как и мой брат и сестра. Так что рассказывать о нем особо нечего.

— Так значит, у меня нет ни дяди, ни кузенов? — слегка разочарованно протянул Нед. — Сандор заметил, что он уже не так напряжен и подошел к нему чуть ближе, и взбодрился. — А, нет, есть! У меня есть дядя Рикон здесь, в Винтерфелле. Матушка говорит, что он женится и у меня будут двоюродные братья и сестры! А еще есть другой дядя, король Джон в Королевской гавани, а еще кузина леди Алис Тенн в Кархолде. Леди Алис такая красивая, она недавно приезжала к нам на турнир. Знаете, отец, когда я вырасту — я женюсь на леди Алис!

Сандор засмеялся:

— А как же ее муж, Сигорн Тенн? Про него ты забыл? Он из вольного народа, а они шутить не любят — у него бронзовые доспехи и древний меч.

— Вы его видели? — глаза Неда засверкали от любопытства.

— Не его — его сородичей. Они свирепые и беспощадные воины, но храбрые и преданные. А короля Джона я тоже видел — тогда он был еще лордом-командующим Ночного дозора. Он посвятил меня в рыцари.

— Это было на Стене? На Стене, да? Матушка говорила, что ты сражался с Белыми ходоками? Так это все правда?

— Чистая правда, малыш.

— И какие они?

Сандор слегка задумался.

— Жуткие. Просто усраться, какие жуткие. Белые, тощие и с синими как лед светящимися глазами.

class="book">Нед широко раскрыл глаза, услышав ругательство:

— А матушка мне запрещает так говорить…

— А мы ей не скажем — Сандор наклонился к сыну и усмехнулся.

— Вот бы здесь был сир Флориан, я бы ему все это рассказал — мечтательно произнес Нед, и внутри у Сандора все оборвалось — как, как, седьмое пекло, ему перебить это дурацкое восхищение рыцарем-шутом, которое он же сам в голову Неда и вложил? «Придется сказать ему», понял Сандор. Иначе Нед будет до бесконечности сравнивать его с Флорианом, и в этом сравнении он всегда будет проигрывать. Решение пришло ему в голову — быстро и неожиданно, и Сандор решил не тянуть.

— Я знал сира Флориана.

— Да? Правда? Вы знали его? Он самый лучший рыцарь из всех, он выиграл турнир в Винтерфелле, и матушка надела ему гирлянду на шею, а дядя Рикон подарил тысячу драконов и боевого коня!

«Я помню», чуть было не сказал Сандор.

— Да, я его знал. Давно, еще когда мы оба были на Стене.

— И вы видели его лицо? Люди говорили, что он, должно быть, сделал что-то очень плохое, и боги покарали его — он стал уродлив…

— Да, я его видел.

— Это правда — что люди говорят? Он и правда такой?

— Ну… Не больше, чем я, Нед.

— Но ты не так уж и уродлив, наверное, бывает и хуже!

Сандор рассмеялся от души на это простодушное заявление и наконец протянул руку и потрепал сына по голове.

— Ты прав, сынок. Я не так уж уродлив. Больше скажу — настоящее уродство чаще всего не видно. — Сандор помрачнел, перед глазами снова возникло то, о чем он мечтал забыть — вот Григор хватает его за шкирку, от неожиданности он разжимает пальцы и чудесный деревянный рыцарь падает на пол, а затем — боль, целое море боли, он плавает и тонет в этом море, кажется, целую вечность.

— Отец? Тебе дурно?

Сандор открыл глаза, сам не заметив, как зажмурился, и пальцами стер набежавшие слезы.

— Все хорошо, Нед. Просто вспомнил кое-что.

— Что-то плохое?

— Да. Но это было давно, и теперь уже все в прошлом.

— Это хорошо. — кивнул Нед. — Матушка говорит, когда-то давно мы жили в Долине, и там нам было плохо, но я этого совсем не помню. А что ты еще знаешь о сире Флориане?

Сандор наклонился ближе к ребенку. Вот сейчас будет самое сложное — не промахнись, Сандор Клиган, рыцарь Семи королевств, мать твою.

— А если я тебе скажу, что знаю его самую большую тайну, из-за которой он и скрывал свое лицо в Винтерфелле — ты обещаешь никому не говорить?

Глаза Неда округлились, и он закивал:

— Обещаю! Клянусь богами, старыми и новыми!

— Клясться не обязательно, но раз уж ты поклялся, то держи слово. И делай, что велю.

Нед снова кивнул, на этот раз более серьезно.

— Ну хорошо. А теперь иди в оружейную, возьми учебный доспех, копье и прикажи оседлать твоего коня.

— Но зачем… Хорошо, отец.

Нед ушел, а Сандор ждал его, нахмурившись и потирая подбородок. Сработает ли его уловка? И если да, не получит ли он вместо радости — обиду и взрыв гнева, на который его сын скор так же, как он сам?

Наконец, Нед вернулся, держа в одной руке поводья, а другой — неловко таща слишком большое для его роста копье. Сандор подсадил его, отвел коня в дальний конец учебного двора и развернул в сторону кинтаны.

— А теперь — покажи мне, как ты управляешься с копьем. Но ни в коем случае не вздумай оборачиваться и смотреть на меня. Ты понял, Нед?

— Я понял.

— Вот и молодец. А теперь — пошел! — Сандор хлопнул коня по крупу, и отошел в самый темный угол, где две высоких стены создавали густую тень. Сытая лошадка неторопливо перешла с шага на рысь, подчиняясь ударам пятками в бока, Нед прижал копье к боку, прицелился, и…

— Слишком низко. Еще раз!

Нед развернулся, старательно глядя себе под ноги, снова разогнался, прицелился —

— Слишком высоко. Еще раз!

На третьей попытке Сандор увидел, что тот закусил губу и покраснел. «Злится» — с умилением подумал он — «Весь в меня».

— Копье ушло в сторону! Еще раз!

— Не дергай его как удочку, держи крепко! Еще раз!

На седьмой попытке Нед не выдержал: в ярости он швырнул копье в песок, и закричал:

— Я не хочу больше! Надоело мне это дурацкое копье! У меня не получается, хотя я стараюсь, сир Флориан! — мальчик резко закрыл рот, так что даже зубы стукнули.

Несколько мгновений он молча смотрел на темную фигуру в глубине двора, его глаза сделались большими и темными от потрясения. Он быстро спрыгнул с лошади и подошел к Сандору:

— Так это были вы… то есть ты? Это правда? — в его голосе поровну мешались надежда и страх, он напряженно ждал ответа.

Сандор не стал его мучить:

— Да, сынок, это был я — ответил он, выходя из тени. — Это и есть тайна сира Флориана.

— Но почему?.. А матушка знала?..

— Потому что одни ублюдки, то есть плохие люди желали мне зла, и я предпочел скрыть свое имя на время. А матушка ничего не знала — но, можешь мне поверить, она хорошенько отругала меня, когда узнала — добавил он с улыбкой.

Нед слегка отступил назад:

— А как же… А я…

— Я не хотел лгать тебе, Нед. Обещаю, что больше никогда не буду тебя обманывать, и гореть мне в седьмом пекле, если я нарушу слово.

На этих словах Нед робко улыбнулся, и последние преграды между ними рухнули — мгновение спустя Сандор, опустившись на колени, прижал его к груди, вдыхая родной и чистый детский запах, а потом поднял и закружил. Тот засмеялся, и отец опустил его на землю:

— Ну все, все. Теперь-то ты не против уехать из Винтерфелла?

Нед радостно замотал головой, а затем, помявшись, спросил:

— Отец, а можно…

— Давай, спрашивай.

Мальчик помолчал еще немного, а затем выпалил:

— А можно у нас не будет никакого мастера-над-оружием? Я хочу, чтобы меня учил ты!

— Я в любом случае буду тебя учить, Нед. Да так, что ты взвоешь и запросишься обратно сюда, к Корту Норри.

— Нет — твердо ответил Нед. — Никогда.

— Ну, как скажешь. А теперь — мне нужно поговорить с твоей матерью. Беги, играй.

Нед ушел, а Сандор вздохнул — глубоко и довольно, как после драки. Ух, ну, кажется, он более-менее справился. Хорошо хоть Нед еще слишком мал, чтобы осознать всю глубину отцовской глупости, но одного задушевного разговора и одной общей тайны мало, чтобы стать хорошим отцом. Сандор умел убивать, теперь — умел еще и любить, но воспитывать детей он не умел. Его собственный отец — о нем лучше не вспоминать, гори он в пекле, был дерьмовым отцом, король Роберт был не лучше. Достаточно ли ему будет не быть таким, как они? Ответ был очевиден — нет, недостаточно. Сандор вздохнул еще раз — от мыслей пухла голова, и ему захотелось сначала напиться, а потом потрахаться с Пташкой. Ну или наоборот. Мысли о Сансе и вине его взбодрили — в конце концов, научился же он быть мужем, пусть через боль, потери и ошибки — значит, и отцом научится быть. Возможно, гребаные боги, если они есть, оставили его в живых как раз для этого.

========== Глава 10. …Три черные собаки на желтом, как осенняя трава, поле. ==========

Комментарий к Глава 10. …Три черные собаки на желтом, как осенняя трава, поле.

На самом деле, мне непросто написать то, что я собираюсь написать.

Вот и все. Пришел день, которого я ждала, и я, как всегда, оказалась не готова - день, когда написано последнее слово, день, поставлена последняя точка, выверена последняя запятая. День, когда надо отпустить то, с чем я жила почти четыре(!) года. Когда я увидела на чистом белом листе слова “Глава 1” - я совершенно не представляла, куда это меня приведет и дойду ли я до конца вообще. И уж точно я не представляла, какая пропасть будет пролегать между мной тогдашней и мной нынешней - совсем как Санса.

Это было и просто и сложно, и странно, и привычно, и весело, и грустно - но всегда неизменно прекрасно. И сейчас мне очень грустно расставаться с героями, которых я столько носила в своем сердце и мыслях, с которыми столько пережила и передумала. Но это необходимо, это правильно - как спускать на воду построенный тобой корабль. Пусть плывет, а я буду смотреть со стороны и радоваться, что у меня получилось.

Я хочу поблагодарить всех тех, кто читал меня и здесь, и на форуме 7К, кто молча ставил лайки и писал отзывы, дискутировал и поддерживал, хвалил и критиковал. Мне не близко ханжеское “Ах, я пишу только для себя!”. Конечно, для себя. Но и для вас тоже. Спасибо вам.

Я прощаюсь с Сандором и Сансой здесь и сейчас. Но я не прощаюсь с ними окончательно :)

А последнюю главу посвящаю всем вам - кто любит хорошие истории и хорошие концы. Не скажу, что эта история - самая лучшая, но, согласитесь, вышло неплохо!

Сандор и Санса были едины в своем желании уехать в Клиган-холл как можно скорее, так что со сборами затягивать не стали: тем не менее, количество дел, которые Сансе нужно было переделать, чтобы покинуть Винтерфелл с чистой совестью, было так велико, что стало ясно — уехать они смогут лишь дней через десять, не раньше. Сандор в глубине души был не слишком этим доволен — Санса была все время занята, бегая по замку и отдавая сотни распоряжений одновременно, и он волей-неволей согласился и на трехдневную охоту в Волчьем лесу, и на прощальный пир, на который загодя стали съезжаться знаменосцы Рикона — как он понял, многим хотелось поглядеть на знаменитого Пса Ланнистеров, которого посвятил в рыцари сам король-бастард, которого здесь по старинке звали Джоном Сноу. Но все равно, больше всего времени он проводил с Недом — их уроки возобновились, а еще они гуляли, купались в горячих прудах, ездили на прогулки, и Сандор любил просто молча слушать незамысловатую детскую болтовню обо всем на свете, иногда поддакивая, и думая, перестанет ли у него когда-нибудь болеть сердце, или теперь это уже навсегда.

Последние дни перед отъездом превратились для Сансы в нескончаемый поток хозяйственных забот — о стольком надо было подумать, стольким распорядиться — она хотела, чтобы ее отъезд не нарушил налаженную жизнь Винтерфелла, но для этого следовало аккуратно распределить свои обязанности; сборы тоже требовали ее внимания, и Сандор здесь был ей не помощник — в Клиган-холле он пробыл слишком мало, чтобы оценить все как следует, так что в конце концов она махнула рукой и решала все сама. Отдельную трудность представляла ее вышивка — огромную раму следовало аккуратно разобрать, а неоконченное знамя свернуть и уложить в повозку, не испортив вышивку — впрочем, укладывая мотки шерсти в корзину и приглядывая за плотниками, Санса с довольной улыбкой вспоминала, как восхищенно Сандор выругался, впервые увидев огромную гончую на желтой шерсти.

Все эти заботы были, по большей части радостными, но собственное настроение по-прежнему вызывало у Сансы недовольство — ее плаксивость никуда не делась. В один из дней она в поисках мейстера Стеффрона почти случайно заглянула в свою бывшую комнату, и неожиданно расплакалась, увидев в углу старый сундучок, в котором когда-то лежали ее куклы. В этой маленькой и светлой девичьей горнице когда-то жила милая, ласковая и наивная девочка, которая любила все красивое и стремилась всем угодить — и, думая по ночам о неведомых красотах южных замков, мечтала сама там оказаться и вкусить этой красивой и блестящей жизни — и вкусила ее сполна, на свою беду. «Жизнь не песня» — когда-то сказал ей Петир Бейлиш. Что ж, он оказался прав — и в отношении себя самого тоже. Осталось ли в нынешней Сансе хоть что-то от той прежней? Она не знала, но ей было до слез жалко ту девочку, хотелось вернуться в прошлое, обнять и защитить от всех бед, и попытаться объяснить, что счастье — не в развлечениях и роскоши, а совсем в другом — в том, чтобы не бояться просыпаться каждый день, в том, чтобы те, кого ты любишь, были живы и здоровы. В крыше над головой и еде, в свободе, наконец. Конечно, вернуться в прошлое было невозможно, но, когда, наплакавшись вволю, Санса вышла из комнатки и закрыла за собой дверь, ей стало легче, и она поняла, что расстанется с Винтерфеллом с благодарной памятью о прошлом, но без сожалений.

Кроме расставания с домом детства Сансе предстояла разлука и с Джейни. На предложение Сансы уехать с ней в Клиган-холл, она, подумав, поблагодарила и ответила отказом.

— Я родилась в Винтерфелле, миледи, и здесь хочу умереть. К тому же — Джейни подняла на Сансу блестящие карие глаза — я знаю, мне не оправиться никогда от того, что со мной сделали, но знаю, что в здесь мне спокойнее и безопаснее, чем где бы то ни было.

— Что ж, Джейни, я не буду тебя принуждать, хотя, признаться, мне грустно, что мы, возможно, больше никогда не увидимся - с этими словами Санса крепко обняла подругу, и на этот раз плакали уже они обе.

Впрочем, в затянувшемся отъезде были и свои преимущества, кроме возможности неторопливо попрощаться со всем, что было здесь для Сансы дорого — по приглашению Рикона на прощальный пир в честь сестры и ее супруга приехал лорд Сигорн Тенн вместе с леди Алис — и Санса как никогда была рада увидеть свою вторую подругу-северянку. Вечером накануне пира Санса усилием воли заставила себя отвлечься от бесконечных мелких тревог о том, все ли необходимое собрано и уложено, приказала напечь побольше лимонных пирожных, и они втроем с Джейни и Алис собрались в спальне последней (Сигорн попробовал было возмутиться таким положением дел, но Алис живо выставила его вон, да и вообще, судя по наблюдениям Сансы, командовала своим свирепым одичалым мужем, как хотела, он же в ней души не чаял — и Санса лишний раз порадовалась ее счастью) с целой грудой сладостей и большим кувшином подогретого вина — и допоздна болтали, смеялись и шутили, как дети, рассказывали неприличные шутки, делились женскими скорбями, плакали и снова смеялись, и наконец, заснули втроем на широкой постели.

Закружившись в вихре забот и переживаний, Санса не сразу заметила, что в Сандоре нарастает раздражение — и то сказать, они в эти дни почти и не виделись: его время делилось между Риконом, которому нужен был спутник в мужских забавах, и Недом, который всюду ходил за ним как тень — Сандор пересказал ей их разговор на учебном дворе, и Санса не знала, смеяться ей или сердиться: все же порой он совсем мальчишка не лучше Неда. Но в день пира — как раз после их «женского схода» с пирожными и вином — Сандор поймал ее в коридоре, и, ругаясь на чем свет стоит, потребовал, чтобы она, седьмое пекло, немедленно пошла за ним. Выглядел он при этом так похоже на самого себя в Красном замке, что она чуть не растаяла от умиления и внезапно вспыхнувшего в ней желания.

— Седьмое пекло, я женат вообще или нет? Я тебя целыми днями не вижу, только и слышу — леди Санса то, леди Санса это, а где леди Санса? Никто не знает!

Вместо ответа Санса встала на цыпочки и поцеловала его долгим поцелуем в губы, а затем обняла, прижалась к его груди и пробормотала в ткань дублета:

— Я тебя обожаю.

Сандор какое-то время молчал, по всей видимости, обезоруженный таким ответом, а потом обнял ее в ответ и на какое-то время леди Винтерфелла на час исчезла для всех, кроме собственного мужа.

— Знаешь, Пташка, когда мы вернемся в Клиган-холл, я запру тебя в спальне самое меньшее дней на пять, и не выпущу, пока ты не вспомнишь, что такое гребаный супружеский долг — протянул он лениво и довольно, растянувшись на постели, и разглядывая Сансу, которая так же лениво и довольно приводила себя в порядок. Санса, приглаживая волосы перед зеркалом, обернулась на него и улыбнулась, показывая, что полностью одобряет его намерение.

— Не злись, любовь моя, ты ведь все понимаешь. К тому же — она посерьезнела — есть одно дело, в котором мне без тебя не обойтись. Пойдем.

— Куда?

— Пойдем же — повторила она с нажимом.

Пожав плечами, Клиган встал, поправил собственную одежду и вышел вслед за ней. Санса шла, чувствуя, как недавняя легкость в теле после супружеских ласк куда-то словно испаряется, ноги наливаются свинцом, пальцы холодеют. За все четыре года после ее возвращения в Винтерфелл было одно-единственное место, где она ни разу не побывала. Сначала ей было не до этого, потом — казалось, что груз чужих забот и страданий слишком велик, чтобы добавлять к ним еще и собственные горести, а потом — что ж, пора себе признаться — она попросту боялась. Даже когда Рикон после возвращения пошел туда, она не стала его сопровождать — хвала богам, он не стал ни о чем спрашивать. Но теперь, возможно — скорее всего — она больше никогда не вернется в Винтерфелл — и не простит себе, если уедет, не сделав того, что должна.

Тяжелая дубовая дверь отворилась со скрипом — и то правда, пользовались ей нечасто. Санса вытащила из связки новых восковых свечей, лежащих на выступе каменной кладки у входа, две — одну взяла сама, другую отдала Сандору. Он понял ее просьбу без слов, высек огонь лежащим там же кресалом и, взявшись за руки, они пошли вглубь длинного коридора. В крипте было холодно и сыро, изо рта Сансы вырывались облачка пара. Они шли вдоль древних королей Зимы, следивших за ними неподвижными каменными взглядами, потом начались могилы лордов Винтерфелла. Вот и последняя, самая свежая. Санса остановилась перед ней и крепче сжала ладонь Сандора, которая оставалась теплой, несмотря на холод.

Резчик, делавший статую, несомненно, хорошо знал, как выглядит лорд Эддард Старк, но, по всей видимости, был не слишком искусен. И все же родные черты были переданы достаточно точно, чтобы у Сансы сдавило грудь и в горле появился ком. Она подошла к надгробию, опустилась на колени и прилепила свечу у ее подножия. Сандор стоял за ней — молча, но рядом. Санса тоже молчала — долго. А затем выдавила:

— Мне… так… жаль… — и добавила тише. — Ох, отец, мне так жаль! Так…жаль — ком в горле наконец начал исчезать, растворяться в слезах, которые лились не ручьем даже, а полноводной рекой. Стоя на коленях, Санса горько рыдала, но это была горечь освобождения, как будто из сердца вытащили старую-старую занозу — и впервые за эти две луны она не упрекала себя за чувствительность и не стыдилась ее. Сандор подошел и тихо опустил руку ей на плечо, поглаживая, точно говоря ей — я здесь, я с тобой и в этом тоже.

Когда слезы прекратились, она глубоко, судорожно, но благодарно и облегченно вздохнула, встала с колен, поцеловала каменную руку, с нежностью провела потеплевшими пальцами по каменной щеке и отступила назад, снова взяв Сандора за руку.

— Знаешь — охрипшим от рыданий голосом, сказала она — мы с тобой поженились в брак без благословения родителей. Моя мать, несомненно, была в ужасе — если вообще успела узнать о нашем браке. А вот отец… Не знаю. Ты помнишь наш первый разговор? В Дарри?

— Почти не помню, это было хрен знает сколько лет назад. Тебя помню, а о чем мы говорили — нет.

— Я тоже помню не все — тем более, для меня все затмила смерть Леди. А не так давно снова вдруг вспомнилось. Я увидела Илина Пейна и испугалась его, отшатнулась — и ты положил руки мне на плечи и успокоил, сказав, что тоже его боишься.

— Раз ты так говоришь, Пташка, должно быть, так оно и было.

— Но ты не знаешь, что я тогда почувствовала — улыбнулась Санса. — Я и это вспомнила. Мне показалось, что это был мой отец — твои руки были такими же твердыми и надежными.

— Хочешь сказать, я на него похож? — Сандор кивнул на статую.

— На самом деле, не слишком, конечно. Но что-то общее у вас есть. Как знать, может быть, когда я попросила Джоффри помиловать тебя, какая-то часть моего сердца это знала.

— А вот я помню другое: тот день на мосту, когда ты чуть не убила мелкого ублюдка.

— Ты спас мне жизнь. Возможно, и не только жизнь — я могла сойти с ума от горя, а ты был едва ли не единственным, кому было до меня дело.

— Да. И вытер тебе губы платком — Сандор криво усмехнулся — Вот ведь придурок, правда?

— Почему?

— Да потому что я… Даже не знаю. Ничего не мог с собой поделать. Меня к тебе тащило, точно на аркане, хотя я и не понимал, что происходит и злился без конца.

Санса посмотрела на Сандора.

— Ты мне об этом не говорил.

— К слову не пришлось.

— Джоффри ведь притащил тебя туда, чтобы показать тебе голову отца, верно?

Санса вздрогнула:

— Не хочу вспоминать это. Хочу запомнить его таким.

— Да. Ты совсем замерзла, Пташка.

— Ты прав — Санса вздохнула — Оставь свечу и пойдем. Я рада, что пришла сюда — нет, что мы пришли, вдвоем, как и подобает.

— В жизни все нужно делать как подобает, да, Пташка?

— Ты что-то имеешь против?

— Да нет, мне насрать, честно говоря. Но я не против, если тебе от этого легче.

Санса тихо рассмеялась и пошла к выходу, а Сандор по ее примеру прилепил свечу к основанию статуи, и, прежде чем пойти за ней, на миг посмотрел в глаза Эддарду Старку. «Надеюсь, ты там доволен на своем седьмом небе или куда отправляют таких благородных идиотов, как ты» — пробормотал он себе под нос и пошел за Сансой.

***

Несмотря на уговоры, Нед наотрез отказался ехать в повозке с Хильдой, и Сандор, сдавшись на его просьбы, посадил его перед собой. Санса слегка была этим недовольна — она хотела побыть наедине с мужем, но, с другой стороны, может быть сейчас важнее другое, а у нее еще будет время. Много времени. Вся жизнь, если уж на то пошло.

Впрочем, Нед уже через час-другой заметно устал, но вернуться в повозку не согласился, и некоторое время старался держаться прямо, тараща слипающиеся глаза — и в конце концов уснул прямо в седле. Сандор слез с лошади, на руках отнес сына в повозку. Возвращаясь, он взглянул на Сансу, и они обменялись улыбками. Их небольшой караван снова тронулся, и какое-то время они ехали в тишине, затем он заговорил:

— О чем думаешь, Пташка?

— О себе. Я снова уезжаю из Винтерфелла. И тогда, и сейчас, я надеялась на лучшее, но тогда я была глупой, тщеславной, ничего не понимающей девочкой, которую ослепил блеск королевского двора, а сейчас… Знаешь, иногда я думаю, какой была бы моя жизнь, если бы я сразу понимала, что к чему. Например, что Джоффри — чудовище, что его мать ненавидит меня, что мир вовсе не так хорош и добр, как я привыкла думать дома. Скольких бед, наверное, я могла бы избежать. — Санса повернулась к Сандору и добавила с улыбкой — А еще я бы не боялась тебя.

Сандор фыркнул.

— Еще как боялась бы, Пташка.

— Еще я думаю о том, как мало мы все знаем о жизни, о своем будущем. Знала ли я тогда, умоляя Джоффри сохранить тебе жизнь, на какой путь вступаю, и куда он меня приведет?

— Пока он тебя еще никуда не привел. Мы с тобой, можно сказать, только жить начинаем. Как знать, может пожалеешь еще, что выбрала меня… — Сандор произнес эти слова себе под нос, и вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за волосы и чувствительно дернул.

— И думать не смей.

— Седьмое пекло, отпусти меня! — Санса отпустила, и еле успела отдернуть руку — рядом неожиданно быстро клацнули его зубы, но вместо укуса она ощутила поцелуй.

Сандор посмотрел на нее снизу вверх с обычной кривой усмешкой и продолжил разговор.

— Хочешь знать, о чем жалею я?

— Да.

— Я жалею о Неде. О том, что не видел его младенцем, не видел, как он растет. Столько всего упустил.

— Я тоже этого не видела — тише произнесла Санса с горечью. — Мизинец не забрал его у меня, но почти не давал нам видеться. Его прятали на кухне и выдавали за сына судомойки, которая родила мертвого младенца в одно время со мной. Так что я тоже многое упустила.

— Ну что ж… Сейчас-то мы все вместе. И я — Сандор слегка смущенно кашлянул — я думаю, у нас еще будет возможность повозиться с младенцем, а, Пташка?

Санса молчала, опустив глаза вниз, и Сандор подъехал ближе.

— Санса? Что с тобой? — Он подъехал еще ближе, и схватил ее пальцами за подбородок, заставляя поднять лицо. — Что такое? Но Санса молча улыбалась, и Сандор заметил, что она покраснела.

— Скорее, чем ты думаешь.

Сандор вдруг отпустил ее и резко отвернулся, а затем Санса скорее угадала, чем увидела, что он утирает глаза. Ее улыбка стала шире, а на сердце стало и тепло, и немного страшно — не каждой женщине выпадает увидеть своего мужа плачущим от счастья. Санса тронула коня и поехала вперед, чувствуя, что на глаза у нее тоже наворачиваются слезы, а внутри, напротив, становится все легче и легче, как будто все скорби и беды прошлого заволакивает туманом. У них есть настоящее, есть их право на счастье, которое они получили, пройдя через всю эту боль и страдания. Теперь уже от них зависит, каким оно будет. И она уж постарается, что оно было как можно лучше.

К О Н Е Ц.