Мое сердце — твое, любимый! [Диана Палмер] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Диана Палмер Мое сердце — твое, любимый!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
За его спиной перешептывались и усмехались, а он, делая вид, что не замечает, и с трудом сдерживая улыбку, шел по коридору к кардиологическому отделению. Теперь всей больнице Святой Марии, да что больнице — всему городу, стало известно, что он, всемирно известный кардиохирург, доктор Рамон Кортеро, неравнодушен к рок-группе «Десперадо». Утром на местном телеканале вышло в эфир интервью, где он разоткровенничался и поведал: песни этой группы поддерживают его и помогают проводить операции. И вот сейчас, отвечая на все насмешки и издевки лишь хитрым и очень выразительным взглядом карих глаз, он направлялся на встречу с женой своего пациента. Операция была уже позади, на сердце поставлен новый клапан, и сообщить такую новость всегда радость для хирурга. Однако женщины в приемной не оказалось. Должно быть, дежурная сестра что-то перепугала и по ошибке отправила ту в другое отделение больницы. А ситуация выдалась не из легких: бригаде пришлось сильно постараться, когда на операционном столе оказался пожилой господин с дисфункцией клапана, к тому же осложненной пневмонией. Но Рамону к больным в критическом состоянии не привыкать, и он снова сумел совершить чудо, зато каково же сейчас было его разочарование, когда оказалось, что обрадовать некого. Вдруг двери лифта открылись, и в коридоре появилась дама преклонных лет в окружении многочисленной родни. Женщина была вне себя от страха и горя: глаза ее покраснели и припухли от слез и выражали полное отчаяние. Увидев ее, Рамон шагнул ей навстречу и широко улыбнулся, отвечая на вопрос, который замер у нее на устах. — Ваш муж в порядке. Господь подарил ему сильное сердце. — Слава Богу! — прошептала она. — Спасибо, доктор! — Женщина пожала Рамону руку. — Рад, что удалось помочь, — произнес тот добродушно. Лицо кардиолога, стоявшего за его спиной, тоже озарилось счастливой улыбкой: именно он встретил эту женщину в приемной и в общих чертах рассказал о проведенной операции. Она с благодарностью пожала руку и ему. Однако доктор Вэн Копланд лишь пожал плечами: — Это наш долг. Сейчас вашего мужа поместили в отделение интенсивной терапии. Как только подключат оборудование, вас пропустят в его палату, и вы сможете побыть с ним. Снова слова благодарности, снова слезы, и вот уже все семейство удалилось вслед за санитаркой. Бэн подошел к Рамону: — Случаются же чудеса. Я бы и на чашку кофе не поспорил, что у больного был хоть один шанс. — Точно, — сухо согласился тот. — Но иногда нам в самом деле везет. — Потянувшись, Рамон зевнул. — Думаю, я мог бы проспать целую неделю, но дежурство еще не закончилось. А ты небось домой сейчас пойдешь? — (Вместо ответа Бэн расплылся в улыбке.) — Везет же людям! Помахав другу на прощанье рукой, Рамон Кортеро направился проверить состояние двух других пациентов. Судьба к нему сегодня была поистине благосклонна: три срочных операции за одно воскресное дежурство и все три с благополучным исходом. Он проверил своих больных, раздал санитаркам поручения, переоделся и отправился в городскую больницу, находившуюся на другой стороне улицы. Там тоже лежали несколько человек, которых он недавно прооперировал. Затем маршрут доктора пролегал в больницу Университета Эмори, где он должен был осмотреть перед выпиской одного пациента. И только затем — домой. Его просторную квартиру скорее можно было назвать жилищем отшельника, чем домом процветающего, богатого хирурга. Однако Рамона такое положение вещей вполне устраивало. Еще в детстве, в Гаване, родители научили его ценить простоту и скромность. С грустной улыбкой он взял с полки томик Пио Барохи. «Рамону от Изадоры, с любовью». Пио Бароха-и-Неси (1872-1956) — испанский писатель, автор 66 романов, объединенных в циклы: «Земля басков», «Фантастическая жизнь», «Города» и др. Эта надпись всегда стояла у него перед глазами, он знал ее досконально, цвет чернил, каждый изгиб до боли знакомого почерка. Его жена два года назад умерла от воспаления легких, умерла, когда он был за границей, умерла по чудовищной случайности, по недосмотру. Двоюродная сестра оставила ее одну на всю ночь, и высокая температура, лихорадка, отек легких сделали свое черное дело. Судьба сыграла злую, шутку: его не было дома именно в тот единственный раз, когда в нем действительно нуждались. Он оставил Изадору с молоденькой кузиной, Норин, дипломированной медсестрой, считая, что опасаться нечего, что та сможет обеспечить ей необходимый уход и заботу. Но — ошибся. Когда Рамон вернулся, было уже слишком поздно — дома его ждало страшное известие о смерти жены. Норин пыталась вымолить его прощение, пыталась что-то объяснять, только горе было слишком велико, а ее вина так очевидна, что он не смог, заставить себя даже выслушать ее. И не он один — родители Изадоры тоже не находили племяннице никаких оправданий. Нежно похлопывая книгу по обложке, он отложил ее в сторону. Бароха, известный испанский прозаик начала двадцатого века, тоже был врачом. Рамон чувствовал в этом авторе родственную душу и коллекционировал книги о нем, о его жизни в Мадриде. Бароха жил еще до изобретения антибиотиков. Его творчество, полное боли, ужаса, трагизма одиночества и в то же время надежды, вызывало у Района интерес. Он так же, как и герои его любимого автора, умел надеяться. Когда жизнь не оставляла ничего другого, он продолжал верить во Всевышнего и молиться о чуде. Сегодня оно свершилось для пожилой дамы, мужа которой Рамон оперировал, и чужое счастье согревало его душу. Крепкий брак, взаимная любовь, как было когда-то и у них с Изадорой. По крайней мере, с этого начиналось… Вздохнув, он зашел на кухню и открыл холодильник. В это время прозвучал телефонный звонок. Рамон возвратился в прихожую, поднял трубку: — Кортеро. После непродолжительной паузы раздался тихий голос: — Рамон? В ту же секунду лицо его окаменело, стало жестче. — Да, Норин, — ответил он холодно, — что тебе нужно? Снова молчание, потом: — Тетя просила узнать, придешь ли ты к дяде на день рождения. Странно слышать такие слова от Норин. Она и раньше была не так уж близка со своей родней, а после смерти Изадоры дистанция только увеличилась. Во всяком случае, все семейные праздники проходили без нее. — Когда? — Ты знаешь. Он сердито вздохнул. — Если не буду дежурить в воскресенье, то приду. А ты придешь? — добавил он сухо. — Нет, — в интонации звучали ледяные нотки. — Я занесла подарок сегодня. До конца недели их не будет в городе, поэтому меня и попросили связаться с тобой. — Хорошо. Еще одна пауза. — Я передам тете, что ты придешь. — И повесила трубку. Его пальцы чувствовали холодную пластмассу телефона — холодную, как его сердце после ухода Изадоры из жизни. Сколько ни старался, он никогда не мог отделить воспоминания о ее смерти от образа Норин, которая спасла бы его жену, останься дома. Вероятно, он не имел права так злиться, и подсознательно понимал это, только поделать с собой ничего не мог: его злоба, его гнев и ненависть, казалось, заглушали боль и безысходность от потери жены. Он заставил себя забыть, что и Норин любила Изадору, что и ее горе и утрата ничуть не меньше. Он чувствовал к ней лишь жгучую ненависть и не старался это скрыть. Надо отдать eй должное: Норин никогда не обвиняла его в несправедливом отношении. Она просто старалась не попадаться ему на глаза, хотя и работала через дорогу от больницы Святой Марии, где чаще всего проходили его операции. Дипломированная медсестра, она дежурила в интенсивной терапии и иногда следила и за его пациентами, но во время обходов он относился к ней как к пустому месту. Она окончила университет и могла бы даже стать врачом, но так и не сделала карьеру. И так и не вышла замуж. Сейчас ей двадцать пять — сдержанная, собранная и одинокая, как и Рамон теперь. Он вернулся на кухню и сварил кофе. Спал он мало, всю жизнь посвящая работе, которая одна поддерживала его на плаву и давала силы после гибели Изадоры. Он улыбнулся, воссоздав в памяти образ жены: ее утонченную красоту, светлые волосы, теплые огоньки в живых голубых глазах. Норин казалась лишь неудачной копией с божественного оригинала: тусклая блондинка с серыми глазами, ничего особенного. А Изадора была красавицей, тонкой и элегантной. И происходила из очень богатой семьи. Теперь все имущество достанется Норин — единственной наследнице Кенсингтонов. Но ей и деньги-то ни к чему: никаких нарядов, даже в свободное время, маленькая квартирка на окраине города — в общем, жизнь от зарплаты до зарплаты. Норин никогда и ничего не просила у родственников. Интересно, что бы они ответили, если бы она обратилась к ним с просьбой, подумал Рамон и удивился, что задает себе такие вопросы. Шесть лет назад он вошел в семью Кенсингтонов и познакомился с двумя сестрами: веселой, общительной и всегда находившейся в центре внимания Изадорой и гадким утенком Норин. Та была загадкой: никогда не появлялась на людях, как мышка в норке, сидела за учебниками, стремилась получить диплом и подчинила всю жизнь одной этой цели. Рамон нахмурился. Черт возьми, как женщина, до такой степени увлеченная медициной, могла быть столь беспечной по отношению к своей сестре?! Норин всегда так внимательно следила за пациентами, интересовалась даже тем, что выходило за рамки ее непосредственных обязанностей. Может, она просто ревновала Изадору? Но Рамон прогнал от себя эту мысль: ему не хотелось весь вечер посвящать Норин.В следующее воскресенье, в свой выходной, он отправился в гости к Кенсингтонам. Холу, отцу Изадоры, он приготовил в подарок золотые часы. У порога Рамона встретила Мэри, мать его покойной жены. — Рамон, как мило, что ты пришел! — Она энергично пожала ему руку. — Прости, что попросила Норин позвонить тебе. Благотворительность отнимает так много времени… — Все нормально, — ответил он автоматически. Мэри вздохнула: — Норин — крест, который нам суждено нести до конца дней. Хорошо, что мы встречаемся с ней только на Рождество и Пасху, да и то лишь в церкви. Он удивленно поднял глаза: — Вы же ее вырастили. — Да, но это не означает, что я должна испытывать к ней какие-либо чувства, — Мэри холодно рассмеялась. — Она дочь единственного брата Хола, и мы были обязаны взять девочку, когда ее родители умерли. От нас ничего не зависело. Бедняга, по-видимому, так и останется старой девой… Понимаешь, она одевается старомодно, на вечеринках на всех нагоняет тоску… Она и в детстве была такой же. Ее с Изадорой и сравнивать нельзя: та такая ласковая, любящая, с самой первой минуты украшала собой нашу жизнь, а эта… Знаешь, пока бабушка не умерла, она не отходила от нее ни на шаг, все время проводила с ней… — Мэри поежилась. — В общем, Норин всегда была обузой: раньше и теперь. Как ни странно, Рамон вдруг пожалел маленькую девочку, которой пришлось жить фактически с чужими людьми. — Вы не любите Норин? — вдруг спросил он. — Дорогой мой, как ее можно любить? — ответила Мэри вопросом на вопрос. — Это же настоящая пародия на женщину! К тому же я никогда не забуду, что она стоила нам Изадоры. Уверена, ты тоже, — добавила она, сжимая его руку. — Нам так ее не хватает… — Да, — согласился он. Их затянувшееся приветствие нарушил подошедший Хол. — Рамон! Рад тебя видеть! — Он тепло пожал руку своему зятю. — Я кое-что тебе принес. — Рамон протянул тестю небольшую коробочку. — Как мило, — пробормотал Хол и принялся развязывать ленточку. Когда подарок был извлечен из упаковочной бумаги, он воскликнул: — Замечательные часы! Именно о таких я и мечтал! Самое оно для яхт-клуба. Спасибо. — Рад, что тебе понравилось. — А Норин подарила ему бумажник, — пренебрежительно заметила Мэри. — Из крокодиловой кожи, — добавил Хол, покачав головой. — У бедняжки отсутствует воображение. Рамон вспомнил, где живет Норин, как одевается. Вероятно, у нее не слишком много денег, ведь медсестры получают небольшое жалованье, а такие бумажники стоят недешево. Интересно, на чем ей пришлось экономить, чтобы купить дяде подарок, к которому он так высокомерно отнесся? Ему вдруг пришло в голову, что так было всегда. На свадьбу Норин принесла Изадоре хрустальную вазочку, на которую та даже не обратила внимания. В это время она восхищалась ирландской льняной скатертью — подарком подруги. Норин молча проглотила обиду, но ее спутник, кто-то из больницы, громко заметил, что девушке пришлось отказаться от пальто, чтобы купить модную безделушку для своей неблагодарной кузины. Услышав это, Изадор» покраснела и принялась расхваливать вазочку. А Норин продолжала стоять с гордо поднятой головой, лишь глаза ее были полны невыразимой грусти… — Рамон, ты слушаешь? — требовательно произнес Хол. — Я предлагаю морскую прогулку в выходные. — С удовольствием, если будет время, — ответил он без энтузиазма. В семье тестя Рамон чувствовал себя неловко: тут привыкли оценивать людей по размеру их банковского счета и положению в обществе. Его здесь приняли лишь потому, что он стал знаменитым. А тот Рамон Кортеро, который в десятилетнем возрасте бежал с Кубы вместе с родителями, пришелся бы им не ко двору. Он и раньше понимал это, а сейчас почувствовал еще острее. В гостях у родителей Изадоры он задержался ненадолго. Возвращаясь домой, Рамон никак не мог избавиться от ощущения пустоты, охватившего его впервые после похорон жены с такой небывалой силой. Наверное, это усталость, решил он. Видимо, стоит немного отдохнуть, взять отпуск и на недельку уехать куда-нибудь, например на Багамы. Полежать на песочке, расслабиться… За окном автомобиля малиновые лучи заходящего солнца пронизывали темное небо, и он опять вспомнил Изадору, ее великолепный профиль на фоне заката. Она была сама нежность, но однажды строго отчитала Норин за то, что та плохо сложила в шкаф ее вещи. Норин молча убрала одежду и выскользнула из комнаты, даже не взглянув на Рамона. Изадора же рассмеялась и пожаловалась, как трудно найти действительно хорошую помощницу. Он заметил, что это звучало слишком цинично по отношению к двоюродной сестре, но Изадора лишь продолжала смеяться. Она и ее родители видели в Норин больше прислугу, нежели родственницу. Она всегда что-то готовила и убирала, кому-то звонила, организовывала приемы и рассылала приглашения. Требования и просьбы сыпались на нее нескончаемым потоком. Даже когда Норин сдавала экзамены, ее никак не могли освободить от домашних дел. Рамон однажды намекнул, что ей нужно много заниматься, и все Кенсингтоны наградили его удивленными взглядами: никто из них не учился в университете. Норин выполняла свои обязанности, не надеясь на благодарность. Когда, после свадьбы Изадоры, она стала жить отдельно и сняла себе квартиру, ее тетя наняла домработницу. Но тут он вновь вспомнил о невнимательности Норин, и злоба с новой силой нахлынула на него. Можно пожалеть бедняжку, которую никто не любил, но простить смерть Изадоры… Нет, он никогда не забудет, что по вине Норин лишился самого дорогого человека!
Следующую неделю Рамон провел на Багамах. Он поселился в маленькой гостинице на пустынном далеком острове и наслаждался полным одиночеством. Гулял по берегу, предаваясь болезненным воспоминаниям о безмятежно-счастливых днях медового месяца, когда-то проведенного здесь. Хотя их отношения с Изадорой не всегда были гладкими, он никак не мог привыкнуть к жизни без нее. Однажды, разглядывая свое отражение в зеркале, он заметил пробивающуюся седину и впервые задумался о возрасте. Необходимо завести семью, вырастить сына, решил Рамон. Изадора не хотела иметь детей, а он не настаивал — ведь впереди была целая жизнь. По крайней мере, так казалось. Но теперь все иначе и, по-видимому, пришло время освободиться от прошлого. Мечты о любящей жене и веселых ребятишках, играющих в прибрежном песке, все сильнее овладевали Рамоном.
Вернувшись, он приступил к работе с большим рвением, чем когда-либо раньше. Как-то раз после нескольких трудных операций, проведенных им в разных больницах, он получил вызов от дежурной сестры к больному в интенсивную терапию. Дежурила Норин. Она холодно встретила его в ординаторской. — Не знал, что ты сегодня здесь, — бросил ей Рамон. — Я там, где следует быть. Твоего пациента, мистера Харриса, постоянно рвет. Он не может принимать лекарства. — Где лечебный лист? Она подошла к двери палаты, вытащила его из плетеной корзинки на стене и протянула ему. Рамон нахмурился. — Тошнота началась во время прошлого дежурства. Почему до сих пор ничего не предприняли? — возмутился он. — Сестры, если помнишь, работают по двенадцать часов, а в отделение за день поступило еще четверо больных. Все в критическом состоянии. — Это не оправдание. — Да, сэр, — ответила она автоматически и протянула ему шариковую ручку. — Напишите, что делать сейчас. Рамон отправился взглянуть на пациента, потом составил инструкцию. Передавая ее Норин, он обратил внимание на яркий румянец ее щек при болезненной бледности лица. Ему вдруг пришло в голову, что так обычно выглядят пациенты-сердечники. — Ты себя хорошо чувствуешь? — выдавил он вопрос. И девушка моментально сжалась в комок, приняла неприступный вид и словно бы отгородилась от него непроницаемой стеной. — Немного устала, как и все в сегодняшней смене, — коротко бросила она. — Спасибо, что посмотрели мистера Харриса, сэр. Он пожал плечами. — Сообщите мне, если рвота продолжится. — Да, сэр. — Ответ по-прежнему холодный, сдержанный. Карие глаза Рамона сузились. — Ты меня терпеть не можешь? — спросил он прямо. Раздался ледяной смешок. — Это зависит от меня? — Она отвернулась и снова приступила к работе. Дежурство закончилось, и Рамон ушел из больницы. Но всю дорогу что-тр подтачивало его изнутри, не давало покоя. Отпуск обычно помогает расслабиться, а у него, по-видимому, этого не получилось. Оставшаяся в клинике Норин тоже с трудом приходила в себя. Она пыталась успокоиться после разговора с тем, кому давным-давно отдала свое сердце. Он никогда не знал об этом и никогда не узнает. Изадора привела красавца Рамона в дом, и сердце Норин раскололось на две половинки. Ей не предназначались ни теплый взгляд его карих глаз, ни полная нежности улыбка, хотя она была готова отдать жизнь за один его поцелуй. Свой секрет девушка хранила вот уже шесть долгих лет. Особенно трудно ей пришлосв в последние два года, когда на нее обрушился целый шквал обвинений. Норин знала: ее сердце, истерзанное переживаниями, могло остановиться в любую минуту. Но какое это имело значение! Ее жизнь предназначена для жертв и лишений. Она забыла, что такое любовь, когда умерли ее родители. Одиночество стало постоянным спутником Норин. Даже приютившие ее родственники не подарили ей ничего взамен. Влюбившись в мужа Изадоры, она ничем не выдала своих чувств, ибо была слишком гордой. А теперь ей и вовсе не на что рассчитывать: Рамон ненавидит ее, обвиняет в том, в чем ее вины нет. Норин качнула головой и переключилась на работу, отгораживаясь от прошлого, от обид и боли. Как и прежде, она будет покорно нести свой крест.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Закончив дежурство, Норин, как всегда, поехала к себе — в свою пустую квартиру. Автомобиль у нее был подержанный, но служил пока исправно, и это радовало девушку, поскольку в материальном плане ей приходилось едва сводить концы с концами. Раньше, когда Норин жила с Кенсингтонами, ей не доводилось испытывать финансовые затруднения — недоставало лишь душевного тепла. Теперь же ей не хватало и того, и другого, но она, по крайней мере, была независима, и это служило девушке слабым утешением. Она вспомнила, что и Рамон переехал на новую квартиру после трагической гибели Изадоры. Несколько раз Норин пыталась рассказать ему всю правду, но, обезумевший от горя, он не давал ей вымолвить ни слова… А еще она вспомнила, как впервые увидела его. Он вышел из автомобиля, остановившегося перед особняком ее дяди. Лучи солнца переливались в густых черных волосах Рамона. В сером костюме, высокий, атлетического сложения, он казался самим совершенством. Взгляд его живых карих глаз, брошенный в сторону Норин, лишил ее чувств. Сердце у нее в груди будто остановилось, щеки налились румянцем. Однако Рамон держался непринужденно — наверное, он привык производить такое впечатление. Бросив на Норин удивленный взгляд, когда их представляли друг другу, гость весь вечер не сводил глаз со своей обожаемой Изадоры. — Не думай, что он обратил на тебя внимание, — шутила тогда кузина, — несмотря на твои коровьи глаза. — Она едва сдерживала смех. — Знаю, он принадлежит тебе, Изадора, — не поднимая взгляда произнесла Норин. — И никогда не забывай об этом! — последовал резкий ответ. — Я выйду за него замуж. — А он знает? — не удержавшись, задала Норин мучивший ее вопрос. — Конечно, нет, — процедила сквозь зубы Изадора. — Но все равно будет по-моему. Так и случилось два месяца спустя. Подружкой невесты решила быть сама тетя. Накануне венчания, когда Изадора с матерью примеряли свадебные наряды, а Норин возилась на кухне с пирожными, туда пришел Рамон. Он остановился на пороге и, широко улыбнувшись, поинтересовался, будет ли она завтра участвовать в свадебной церемонии. — Я? — изумленно переспросила девушка, мокрая от идущего от плиты жара. Он оглядел ее с ног до головы. — Вы когда-нибудь носите что-нибудь, кроме джинсов и этих… — Рамон сделал жест рукой, — маек? Она опустила глаза и прошептала: — В них удобно работать по дому. Даже отвернувшись от него, Норин спиной чувствовала, что он следит за каждым ее движением. Как она перекладывает пирожные на фарфоровую тарелку, как убирает противень в раковину. — Изадора не любит готовить, — внезапно заметил Рамон. — Думаю, вы сможете нанять кого-нибудь, — пролепетала Норин. — Изадора слишком красива, чтобы заниматься домашним хозяйством. — Вы ее ревнуете? — вдруг спросил он. — Ну, потому что она красива, а вы нет? Этот насмешливый тон вывел Норин из себя, в ее серых глазах сверкнули молнии, и хотя она обычно не реагировала на такие замечания, тут не сдержалась. — Спасибо, что напомнили! Но я и сама пока еще в состоянии посмотреть на себя в зеркало. — А вы не такая уж бесхарактерная! — с улыбкой бросил Рамон, и его улыбка была полна иронии. Спустя год Норин испытала крайнее замешательство, когда Рамон прислал за ней машину, — он приглашал ее приехать к Кенсингтонам на торжество по случаю первой годовщины их свадьбы с Изадорой. Хол и Мэри бурно поприветствовали Норин перед гостями и забыли о ее существовании на остаток вечера. Изадора же пришла в бешенство и, улучив минутку, затащила Норин на кухню. — Что ты здесь делаешь? — прошипела она, впившись в нее наманикюренными ноготками. — Я не звала тебя на мой праздник! — Рамон настоял, — ответила Норин сквозь зубы, — он прислал машину. Тонкие светлые брови кузины изогнулись дугой. — Вот оно что, — протянула она и, ослабив мертвую хватку, добавила с хриплой усмешкой: — Он злится, что я ужинала с Ларри во время его поездки в Нью-Йорк. Но что же мне делать, если мужа почти не бывает дома? Сидеть взаперти, что ли? — Ее злой взгляд пронзал Норин насквозь. — Не думай, что он тает, когда видит тебя, милочка, — закончила она резко. — Рамон сделал это, чтобы я поревновала. У Норин перехватило дыхание. — Это же безумие, то, что ты подумала! — Ее голос дрожал. — Ради Бога, Изадора, твой муж не обращает на меня никакого внимания! Голубые глаза кузины превратились в щелочки. — Ты что, ничего не понимаешь? Совсем ничего? — спросила она сухо. — Чего не понимаю? В этот момент на кухне появился Рамон. — О чем ты здесь шепчешься? — резко спросил он у Изадоры. — У нас же гости. — Ну да, конечно, — она одарила кузину многозначительным взглядом. — Пойду проведаю Ларри. — Глаза Рамона бешено сверкнули, но Изадора уже проскользнула у него под рукой и направилась в комнату, предоставив ему возможность излить свою злобу на Норин. Так он и поступил. — Чертовка, — процедил Рамон, разглядывая ее джинсы и майку. — Ты что, не могла по такому торжественному случаю надеть платье? — Да не хотела я приходить, — выкрикнула она, — ты меня заставил! — Бог знает зачем, — ответил он, еще раз холодно оглядев ее с головы до ног. Возразить Норин ничего не могла: никакие слова и объяснения не шли ей на ум, она лишь смутно понимала, что совершенно не вписывается в окружающую обстановку, и чувствовала себя не в своей тарелке. Он вдруг приблизился к ней, и она отступила назад. — Я тебе противен? — произнес Рамон, продолжая приближаться, пока она не прижалась спиной к раковине. — Странно, что такое подобие женщины, как ты, отказывается от знаков внимания со стороны мужчины, даже вызывающего отвращение. Она беспомощно скрестила руки на груди и выдавила: — Женатого мужчины. Слова достигли желаемого эффекта — Рамон больше не сдвинулся с места, хотя его глаза продолжали пытливо изучать Норин. — Мастерица на все руки, — ухмыльнулся он, — повар, горничная и умелица-рукодельница. Не надоело быть святошей? — Я пойду. Пожалуйста, пропусти, — пробормотала она. — И куда же ты пойдешь? Подальше от меня? — Ты женат на моей кузине, — произнесла она сквозь зубы, изо всех сил борясь с колдовством его чар. — Конечно, женат, солнышко. Эта очаровательная, обворожительная женщина с восхитительным лицом и не менее восхитительным телом принадлежит мне. Окружающие умирают от зависти, глядя на нас. Изадора, потрясающая, красивая, с моим кольцом на пальце… — Да, она… милая, — пролепетала Норин. Гнев Рамона слегка поутих, и он отошел в сторону — с вежливостью и галантностью истинного джентльмена. — Я вырос в Гавану, — сказал он тихо. — Мои родители с трудом получили образование, перебрались в Штаты, где мы разбогатели и достигли высокого положения, но я никогда не забывал, откуда вышел. И часть меня презирает этих людей, — он кивнул головой в сторону гостиной, — занятых лишь своими клубами и развлечениями и не представляющих, что делает с душой бедность. — Почему ты рассказываешь это мне? — удивилась Норин. Его лицо слегка смягчилось. — Потому что тебе знакома нищета, — ответил он, давая понять, что многое о ней знает. — Твои родители ведь были фермерами? Она кивнула. — Они не очень-то ладили с тетей Мэри и дядей Холом. Если бы не общественное мнение, я предпочла бы отправиться в детский дом после смерти родителей. И он догадался, что она хотела этим сказать. Доктор Рамон Кортеро никогда не отказывал бедным пациентам, не поворачивался спиной к нуждающемуся в помощи. Норин, во всяком случае, еще не встречались более щедрые и бескорыстные люди, чем он, и она не могла им не восхищаться. Изадора же приходила от этого в бешенство. — Ты представляешь, мой муж раздает нищим на улице деньги! — возмущалась она на Рождество, на втором году их совместной жизни. — И из-за этих бродяг мы разругались. Нельзя так разбрасываться деньгами! Норин не нашлась, что ответить: она и сама часто приносила сэкономленные гроши в приют для бездомных, а в выходные даже помогала там по хозяйству. Однажды она совершенно неожиданно столкнулась в приюте с Рамоном. Повязав фартук поверх костюма, он с половником в руках стоял у плиты. — Ничего странного, — пояснил он, заметив удивление на ее лице. — Персонал просто разрывается на части, вот я и решил помочь. Целый час они вместе разливали суп по тарелкам. Толпы замерзших и голодных людей приходили в приют — единственное место, где они могли получить чуточку тепла и доброты. Норин, понимая, что она может немногое сделать для этих бедняг, изо всех сил старалась принести им хотя бы какую-то пользу. Глаза девушки переполнились слезами, когда женщина с двумя маленькими детьми принялась горячо благодарить ее за порцию горячей еды, доставшейся им за весь день. Рамон протянул Норин носовой платок. — Не могу представить, — пробормотала она, смахивая слезы безукоризненно белым платком с экзотическим ароматом, — чтобы ты когда-нибудь плакал. — Да? — Он мягко рассмеялся и в ответ на ее изумленный взгляд продолжил: — Я очень часто переживаю за моих пациентов. Я же не каменный… Она отвела взгляд и стала усердно разливать суп по тарелкам. Перед уходом, решив отдать Рамону платок, Норин в очередной раз натолкнулась на ледяную стену его насмешек. — Спрячь его под подушку, — ехидно ухмыльнулся он, — может, этот платок подарит тебе массу прекрасных снов, которые как-нибудь скрасят твое одиночество. От возмущения она потеряла дар речи, а в ее глазах застыли боль и ужас. Рамон, кажется, впервые понял ее состояние, и ему стало неудобно. — Прости, — бросил он на ходу и со злостью сунул платок в карман брюк. В последующие годы постоянно что-то случалось. Однажды Норин стала свидетелем бурного объяснения между Изадорой и Рамоном. Девушка приехала за Изадорой, чтобы отвезти ее в город, однако уже с порога была встречена доносящимися из гостиной криками. — Буду тратить, сколько захочу! — вопила Изадора. — Бог свидетель, я заслужила хоть какие-то радости в жизни, если у меня нет мужа! Ты все время проводишь в больницах! Мы не обедаем вместе! Мы даже не спим вместе!.. — Изадора! — громко позвала Норин. — А она что здесь делает? — услышала Норин голос Рамона, замерев в дверном проеме. — Она везет меня в парк, — огрызнулась Изадора, — раз ты не в состоянии! — И прикрикнула на сестру: — Да входи же, не стой как пень! Одного выразительного взгляда Рамона на Норин было достаточно, чтобы понять: он не в восторге от ее одежды. Наступила пауза. Потом Изадора зло произнесла: — В самом деле, Нори, разве у тебя нет ничего более приличного? — А мне больше ничего не нужно, — ответила она, решив не вдаваться в объяснения, что ее зарплаты едва хватает на оплату квартиры и бензина для машины. — Какая экономная! — уколол Рамон. Изадора сверкнула глазами, натягивая кашемировый свитер и хватая сумочку: — Вот и женился бы на ней! — (Каждое слово звучало будто пощечина.) — Она готовит, убирает и одевается, как девка с улицы! И детей наверняка любит! Норин залилась краской, вспомнив, как они с Рамоном разливали суп на Рождество. — Да откуда тебе знать, как одеваются люди с улицы? — холодно произнес Рамон. — Ты на них даже не смотришь. — А мне незачем! — Изадора пожала плечами и жестом приказала Норин следовать за ней. Уходя, она с силой хлопнула дверью. За неделю до смерти Изадора подхватила воспаление легких. Рамон должен был участвовать в парижской конференции по новым методикам проведения операций на сердце и не собирался откладывать поездку, как и не собирался брать жену с собой. Несмотря на ее просьбы и уговоры, он оставался непреклонен: перелет может повредить здоровью Изадоры. Та продолжала злиться и требовать, но Рамон делал вид, что не замечает негодования жены. Перед отъездом он заехал к Норин, дежурившей в больнице, и попросил ее посидеть с Изадорой, пока его не будет в городе. — Она бывает невыносимой, — усмехнулся Рамон, — но чтобы ни вытворяла моя жена, не спускай с нее глаз. Обещай, что будешь внимательно следить за ней! — Обещаю. — При малейшем ухудшении вызывай врача. Изадора много курит, ее легкие никуда не годятся. Пневмония может оказаться смертельной. — Я присмотрю за ней, — снова пообещала Норин. Он пристально и долго глядел на нее, потом вдруг тихо произнес: — Ты совсем не похожа на Изадору. Лицо Норин в тот же момент утратило спокойное выражение. — Спасибо, что напомнил. Как ты еще оскорбишь меня перед отъездом? Рамон не ожидал такой реакции. — Это не оскорбление. — Конечно, нет. — И она приступила к работе. — Я ведь знаю, что ты меня не выносишь. Но веришь ты или нет, Рамон, я люблю свою кузину. И позабочусь о ней. — Ты отличная медсестра. — Не подлизывайся. — За прошедшие годы она привыкла к такому стилю общения. — Я же сказала, что посижу с ней. Вдруг он схватил ее за руку и резко развернул к себе лицом. — Чтобы получить свое, я не пользуюсь лестью. Особенно с тобой. — Ладно, — согласилась Норин, безуспешно пытаясь высвободиться. — И объясни Изадоре, почему ей нельзя лететь на самолете. А то меня она не слушает. — Хорошо, но ты должен радоваться: ведь твоя жена стремится быть всюду с тобой. Пальцы Рамона сжались еще сильнее. — На конференции будет ее любовник, — произнес он с ледяной усмешкой, — поэтому она так туда и рвется. — (Лицо Норин исказилось от ужаса.) — Ты что, не знала? — мягко продолжил он. — Я не могу удовлетворить ее… неважно, что и как я делаю. Ей мало одного мужчины за ночь, а я совершенно вымотан, когда возвращаюсь домой из больницы. — Пожалуйста, — голос Норин от смущения звучал еле слышно, — ты не должен мне это рассказывать!.. — А кому? У меня нет ни братьев, ни сестер, ни близких друзей… Родители умерли… Никого… Он отпустил ее руку и быстрым шагом направился прочь. А девушка, бледная, дрожащая от страха, смотрела ему вслед. Вечером, когда Норин приехала к Изадоре, она застала кузину на балконе в шелковой ночной рубашке под холодным февральским дождем. — Она так и сидит тут целую вечность, — причитала горничная. — Выбежала сюда после отъезда мужа… Норин с помощью горничной втащила Изадору в комнату. Они переодели ее, и горничная ушла домой. Изадора вся дрожала и дышала очень странно. Температура достигла критической отметки. Необходимо срочно вызвать «скорую», решила Норин, но на линии были неполадки, и она побежала к соседям. Сердце ее бешено колотилось, ей не давала покоя мысль: «Что, если Изадора умрет?..» Сделав над собой усилие, она попыталась взять себя в руки, добралась до лестницы. Ощутила холодный металл перил под рукой — и вдруг острая боль пронзила сердце… Норин почувствовала, что погружается в кромешную темноту… Открыла глаза она уже в больнице. Попробовала объяснить расплывающемуся перед глазами незнакомцу в белом халате, что должна вернуться к сестре. Но тот не стал слушать и сделал ей укол. Из больницы Норин удалось выбраться на следующий день, и она сразу же отправилась к Иза-доре. Но было уже поздно: выйдя из лифта, девушка увидела, как ее кузину выносят из квартиры. Горничная сквозь рыдания пробормотала, что, когда она пришла утром, то обнаружила уже остывшее тело хозяйки, а Рамон, не подбирая слов, высказал Норин все, что думает о ней и о жизни вообще. — Пожалуйста, послушай меня, — умоляла она, захлебываясь слезами. — Я не виновата! Дай мне объяснить!.. — Убирайся из моего дома! — кричал ей Рамон. — Я никогда не прощу тебе этого, Норин! Я не прощу тебя до самой своей смерти! Ты убила ее! И девушка, ослабевшая и перепуганная, медленно сползла по стене. Позже, на похоронах, Норин пыталась поговорить с тетей, но та ударила ее, а дядя сделал вид, что не замечает. Рамон настоял на том, чтобы она никогда больше не появлялась в доме Кенсингтонов. И так было до последнего времени, пока тетя неожиданно не пригласила ее на чашечку кофе за несколько дней до дядиного дня рождения. Такое отношение родственников лишь усилило в Норин чувство вины. Постепенно она поняла, что, раз не в ее силах что-либо исправить и найти оправдания, выход только один — покорно согласиться с обвинениями. Единственной отдушиной для нее оставалась работа.ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Утро выдалось трудным, и к полудню Рамон чувствовал себя совершенно вымотанным. Его работа напоминала конвейер: только закончилась одна операция, а уже пора приступать к следующей. По графику сегодня у него выходной, но у врачей графики — вещь крайне непостоянная, и вот пришлось выйти на замену заболевшему гриппом коллеге. Хорошо хоть в перерыв удается выкроить несколько минут, чтобы перекусить в кафетерии. Рамон шел с подносом по заполненному залу и искал свободный столик, но такового не оказалось. Словно вся больница отправилась обедать! Единственное незанятое место, похоже, было за столиком Норин. Он в задумчивости посмотрел на нее поверх салата. Девушка, почувствовав его взгляд, залилась краской. Она знала все наперед — он еще немного побродит по залу, затем пристроится на полу, посидит с подносом пару минут, а потом плюхнется к ней за столик. Если бы она только могла взять себя в руки, если бы ей было все равно, что он думает о ней!.. Она чуть не уронила вилку, когда, не произнеся ни слова, Рамон поставил поднос напротив нее, выдвинул стул и сел. Он заметил ее удивление, но, не подав вида, развернул салфетку на коленях, снял с салата пластиковую крышечку и взял вилку. — Конечно, на пол сесть ты не мог, — сказала она сухо. Его карие глаза скользнули по ее лицу, а потом Рамон невозмутимо переключил внимание на тунца. — Я думал, ты обедаешь в полпервого, — бросил он. — Обычно да. Но и ты ведь не должен был здесь сегодня оперировать. Карие глаза сверкнули хитрым огоньком. — Так ты меня избегаешь? — Конечно, избегаю, — призналась Норин. — Ты сам хотел этого. — Она опустила взгляд в чашку с кофе. Рамон оценивающе оглядел свою собеседницу. Она поймала его взгляд и покраснела. — Я чувствую себя мухой на иголке. Может, перестанешь пялиться? Понимаю, ты считаешь меня кем-то вроде маньяка-убийцы, но не стоит оповещать об этом окружающих. Он ухмыльнулся. — Я не произнес ни слова. — Нет, — согласилась она с хриплой усмешкой, — но тебе достаточно только взглянуть… Твои глаза сказали все за тебя. — И что же они тебе сказали? — Что ты винишь меня в смерти Изадоры, — ответила она тихо, — что ты ненавидишь меня, что каждое утро просыпаешься с мечтой, чтобы вместо нее в том гробу оказалась я. — (Он, крепко сцепив зубы, молчал.) — Ты можешь не поверить, — продолжала Норин, — но иногда и я мечтаю о том же. Никому из вас не приходит в голову, что я тоже ее любила. Я выросла вместе с Изадорой. Временами она была жестокой, но могла быть и доброй, если хотела. Мне так ее не хватает. Рамон процедил сквозь зубы: — Но ты нашла странный способ доказать свою любовь — бросила ее умирать. Норин закрыла глаза: снова закружилась голова, снова стало трудно дышать. Однако несколько секунд спустя она подняла голову — бледная, но спокойная. — Мне пора идти. — И медленно, точно рассчитывая каждое движение, поднялась, держась за спинку стула. — Ты спишь? — вдруг спросил он. — Хочешь узнать, дает ли моя совесть мне уснуть? — бросила она, холодно улыбаясь. — Нет, если тебе интересно, не дает. Я бы спасла Изадору, если бы смогла. Она выглядела болезненно-бледной, будто недоедала или не высыпалась. — Ты никогда не рассказывала, что же в самом деле произошло. — Я пыталась, — напомнила она, — но никто не хотел услышать правду. — Может, я хочу сейчас. — Слишком поздно. — Она взяла поднос. — Ты опоздал на два года. Я бы с радостью рассказала тогда, но теперь… зачем? Какая разница? — Ее взгляд был совершенно пустым. Норин повернулась и понесла поднос на мойку. Затем, не оглянувшись, вышла из зала и направилась к лифтам. Рамон проводил девушку взглядом, полным горечи и сожаления. Похоже, он никогда не перестанет ее обижать. А когда-то, помнится, ему было стыдно, что Норин обижают все Кенсингтоны — ее даже не позвали участвовать в свадьбе. Изадора всякий раз демонстративно делала вид, будто кузины вообще не существует. Похоже, она ревновала? Изадора была красавицей, душой общества, грациозной и элегантной, но, в отличие от Норин, пустой внутри. Рамон закрыл глаза, и холодок пробежал по его спине при воспоминании о той жуткой ссоре перед его отъездом в Париж. Чего они только не наговорили тогда друг другу! Он винил Норин во всем, а во многом виноват, в сущности, лишь он один. Шум в кафетерии вернул Рамона к реальности: он взглянул на часы и понял, что опаздывает. Пора вернуться к работе.Когда закончилась смена, Норин отправилась домой. Вероятно, от усталости к вечеру ей стало хуже: она задыхалась, голова кружилась, сердце билось неровно. Войдя в квартиру, девушка сразу упала на кровать и заснула. К утру ей стало полегче, пульс пришел в норму. Позади у нее было множество анализов и обследований. Врачи сходились в одном: необходима операция на сердце. Именно поэтому ей так важно продолжать работать. Место в больнице обеспечивает медицинскую страховку, и она не может позволить себе рисковать. Операция на сердце стоит недешево. Выпив немного апельсинового сока, Норин в очередной раз вернулась в свой кошмар: болезнь Изадоры, необходимость спасти ее, позвать на помощь… Рамон теперь захотел выяснить, что же случилось в ту ночь, однако ему не повезло: она больше не собирается возвращаться к этой теме. В его жизни для нее места нет, да и она не стремится обрести его, хватит, и так дорого заплатила за свои чувства. Намного спокойнее быть одной. Норин отправилась на работу, и смена прошла без особых трудностей, если не считать проблем с дыханием, которые начали беспокоить ее не на шутку. Вечером она посетила своего лечащего врача. Этот высокий светловолосый парень с доброй открытой улыбкой всегда относился к ней очень заботливо. — Ты же медсестра, — напомнил он, — разве не чувствуешь, что с сердцем у тебя неполадки? — Может, это от усталости, от перегрузок на работе? — Да тебе необходима операция. Я не запугиваю, но ты же понимаешь, что, если долго откладывать, в один прекрасный день тебя не успеют и до больницы довезти. Она это отлично пронимала. «Я умираю от безответной любви, — мысленно усмехнулась Норин, — мое сердце разбито в прямом и в переносном смысле…» — Нельзя относиться к этому так легкомысленно, — продолжал отчитывать ее доктор. — Я хочу поговорить с кардиохирургом Майерсом и записать тебя на операцию. Кстати, твоя покойная кузина ведь была замужем за Рамоном Кортеро, — вдруг пришло ему в голову, — он же лучший специалист в этой области. Может, он тебя прооперирует? — Рамон Кортеро ничего не знает о моей болезни, и я не хочу, чтобы узнал, — ответила она сухо. — Почему? — Он меня ненавидит. Вдруг ляпнет что-нибудь о моем состоянии, и я лишусь работы, а этого я позволить не могу. Я молюсь на мою медицинскую страховку и даже не могу намекнуть в больнице, что у меня со здоровьем такие серьезные проблемы. — Нет, тебя не уволят… — Могут, — бросила Норин, — и я это пойму. Медсестра в интенсивной терапии должна быть сильной и крепкой. Так что я предельно трезво оцениваю свои возможности. Даже попросила, чтобы мне выделили помощницу… на всякий случай, — она вяло улыбнулась. — Конечно, причину я никому не объяснила. Доктор покачал головой. — Ты играешь с огнем. Ведь можешь умереть. Кстати, ты так и не рассказалаКортеро, почему тебя тогда не было с его женой? — Он не хотел слушать, — со вздохом ответила Норин, — а теперь уже неважно. — Она поправила выбившийся из пучка светлый локон: — Мне так легче. Пусть лучше и дальше меня ненавидит. Все мои родственники меня просто терпеть не могут. Вот так-то. — Норин поежилась: — Если я умру на операционном столе, никто не пожалеет. Никто. Она поблагодарила доктора за прием и вышла, складывая рецепты. — У тебя сегодня не очень хороший цвет лица, — вместо приветствия произнес Брэд Дональдсон, когда Норин вошла на следующий день в ординаторскую. Брэд уже четыре года работал санитаром. В больницу они с Норин пришли вместе и сразу же подружились. Брэд сходил с ума по одной из врачих, молоденькой красавице из травматологии, однако та его совсем не замечала. Поэтому в лице Норин молодой человек нашел товарища по несчастью, как и он, страдающего от неразделенной любви, хотя она его в свои секреты не посвящала. — Знаю, — девушка набрала полные легкие воздуха. — Все будет в порядке. Мне прописали лекарства для стабилизации сердечной деятельности. — Что-то серьезное? — Да нет, ничего… Я справлюсь. И они приступили к работе.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Состояние Норин постепенно ухудшалось. Сильная нагрузка на работе не прошла бесследно — и девушка оказалась прикованной к постели. Она не могла не только приехать в больницу, но даже голову с трудом поднимала с подушки. Оставшись дома и списав свое недомогание на эпидемию гриппа, Норин пообещала администрации через пару дней выйти на работу. Эти два дня плюс выходной — она поставит себя на ноги, если причина болезни — переутомление, а не ухудшение работы сердца! Вечером Брэд пришел проведать ее. С собой он прихватил суп и сандвичи из кафетерия. Она была так слаба, что еле дошла до двери, и совсем не могла дышать, когда с помощью Брэда вернулась в постель. — Это никуда не годится, — произнес он хмуро, — ты убьешь себя, если не перестанешь упрямиться и не согласишься на операцию. — Мне нужны… еще три… недели… чтобы накопить… деньги, — пояснила она, бледная от напряжения и недостатка кислорода. — Тогда я смогу… платить за квартиру… пока буду выздоравливать… — Вот упрямая! Неужто твои родственники не понимают, в каком ты состоянии? — Они меня не видят. Да у меня и остались только дядя с тетей… — Но они же вырастили тебя, разве им все равно? — Думаю, после смерти Изадоры — да, — ответила Норин с печалью в голосе. — Бедняжка, — Брэд ободряюще похлопал ее по плечу. — Может, ты поешь? Я принес тебе суп. — Спасибо, — поблагодарила она, — я обязательно поужинаю, только чуть-чуть попозже. Сейчас не в состоянии. — Давай я вызову врача. Она покачала головой: — Не надо. К утру мне станет лучше, я уверена. А потом я посижу дома еще два дня, и за это время… — Тогда хотя бы лежи, — попросил Брэд, — не вставай, хорошо? — Обещаю. Он побыл у нее еще немного и уехал обратно в больницу. После ухода своего единственного друга Норин чувствовала себя еще более одинокой и несчастной, чем когда-либо. Суп есть она не стала и сразу же легла спать. Хотя утром ее состояние действительно улучшилось, девушка была вынуждена признать, что на поправку она не идет и время отсчитывает минуты не в ее пользу. Дождь лил как из ведра, когда Норин вышла на улицу, чтобы ехать на работу. Закрывая дверь, она услышала жалобное мяуканье. Оглянулась — и увидела на лестнице, в углу, худого взъерошенного котенка, дрожащего от холода. — Ой ты маленький! — Девушка опустилась рядом с ним на колени. Котенок замурлыкал и, выгнув спинку, стал тереться об ее ноги. Норин улыбнулась и подмигнула ему — владелец дома не разрешает заводить животных, но один крошечный котенок… Она спрятала его под пальто и направилась обратно к себе в квартиру. Задыхаясь от подъема по лестнице, девушка открыла входную дверь, прошла на кухню и, посадив нового знакомого на пол, угостила его молоком и кусочком мяса. В крайнем случае найду себе другую квартиру, решила Норин, не мерзнуть же малышу под дождем. Да и мне не будет так одиноко. С этими мыслями она села в машину и повернула ключ зажигания. Машина не заводилась. Норин посидела немного внутри, потом, собравшись с силами, отправилась на автобусную остановку. Рабочий день тянулся нескончаемо долго. К тому же из-за болезни двух сестер их отделения Норин пришлось остаться на вторую смену. — Это безумие, — пробурчал Брэд, увидев, как она прислонилась спиной к стене ординаторской, с трудом переводя дыхание. — Ты же просто свалишься в коридоре. — Мне надо работать, — ответила Норин, прикрыв глаза. — Больше вызвать некого, к тому же, как тебе известно, я два дня просидела дома. Брэд внимательно разглядывал ее бледное лицо. — Ты выглядишь еще хуже, чем дома. — Спасибо за комплимент. — И что мне с тобой делать? — усмехнулся он. — Ты разве что-то должен? — протянула она в ответ. — Я хотел спросить… — раздался рядом низкий голос, и они оба обернулись. В дверном проеме с лечебным листком в руке стоял Рамон Кортеро. — Кто-нибудь здесь работает? Я хочу знать, почему мой пациент не получил в семнадцать ноль-ноль прописанное лекарство. — Он протянул лист Норин, которая смотрела на него, пытаясь сосредоточиться, — ее усталый мозг отказывался работать. — Какой пациент? — Мистер Хэйс, — ответил Рамон с издевкой, — сейчас уже восемь часов. — Я не успела, — ответила она. — Извини. Сейчас отнесу. — Теперь мне придется проверить листы всех моих пациентов, — продолжал он зло. — Хочу убедиться, что не произошло других… ошибок. Норин быстро исправила свою оплошность. Рамон, как ни пытался, иных нарушений не обнаружил. — Я не упомяну об этом случае, — сказал он, когда закончил проверку. — Но еще один такой промах — и я пойду к администратору. Мне не хочется рисковать своими пациентами из-за некомпетентности медсестер… — Я компетентна! — возмутилась Норин. — Заигрывай с Дональдсоном в свободное время, — прервал он резко. — Я не… Не собираясь слушать ее оправдания, Рамон развернулся и не спеша направился к выходу из отделения. Норин проглотила слезы. Похоже, с каждым днем он ненавидит ее больше и больше, и ничто уже не изменит ситуации. Не прошло и получаса после ухода Норин, как в отделение вернулся Рамон — последний раз за день взглянуть на своего пациента. Он осмотрел его и пришел к выводу, что, несмотря на запоздалый прием лекарства, состояние больного улучшается. В глубине души Рамон не мог простить себе, что набросился на Норин. В коридоре он встретил Брэда. — Почему Норин опоздала с лекарством? — строго спросил он у него. — Потому, что она проболела два дня, а сегодня вообще работала две смены. Медсестер ведь не хватает, — сухо объяснил тот. — Понятно, — бросил Рамон. — Вам бы стоило приглядеть за Норин, — произнес Брэд тихо. — О чем вы? Дональдсону так хотелось рассказать доктору Кортеро о болезни Норин, но он сдержался — нужно хранить чужие секреты. — Это меня не касается, — пробормотал санитар и ушел. Рамон, заполнив истории болезней, тоже отправился домой. Однако уже в гараже он понял, что не сможет заснуть, если не извинится перед Норин. Выход был один — развернуть машину и поехать к ней. Норин удивилась, когда он позвонил ей снизу, и торопливо открыла дверь. Поднявшись по лестнице — в доме не было лифта, — Рамон застал ее на пороге. — Что ты хочешь? — Норин стояла босиком, в халате. — Дональдсон сказал, что ты работала две смены, — ответил он кратко. — Я не знал. — А какая разница? Делать негативные выводы обо мне — твой любимый вид развлечения. Рамон нахмурился. — Ладно, я не осуждаю тебя за… — Он замолчал, услышав странный звук из квартиры. — Что это? Она поджала губы, посмотрела по сторонам и шагнула назад. — Входи. В следующее мгновение Рамон оказался в комнате, напоминавшей одновременно столовую и гостиную. Норин захлопнула входную дверь, и в ту же секунду из кухни с жалобным мяуканьем выкатился пушистый комочек. Норин опустилась на колени и, взяв котенка на руки, прижала его к груди. — Мне нельзя держать животных, — пояснила она. — Но бросить такую кроху под дождем оказалось не в моих силах… Рамон не мог отвести глаз от маленького котенка у нее на руках. Доброе сердце: окружающие всегда взваливали на Норин свои проблемы, и она всем помогала, обо всех заботилась. У него не укладывалось в голове: как же она оставила умирать сестру, которую так любила? Это противоречие столь явно бросалось в глаза, что Рамон, пожалуй, впервые задумался: почему он с такой легкостью обвинил ее в смерти Изадоры? — Что тебе нужно? — нетерпеливо спросила Норин. — Я очень устала и хочу лечь. Рамон взглянул на нее — словно бы другими глазами: бледное лицо с нездоровым румянцем, быстрое, прерывистое дыхание… С ней явно что-то не в порядке. — Ты была у врача? — Пойми, я очень устала, — произнесла она, делая шаг назад. — Может, ты наконец уйдешь и дашь мне выспаться? Но Рамон не сдвинулся с места. Было совершенно очевидно: с Норин что-то происходит, и она это скрывает. Он еще раз внимательно посмотрел на нее, такую худенькую, с темными кругами под глазами. — Ты больна, — сказал он мягко, будто только что совершил открытие. — Я устала, — повторила Норин. — Завтра все будет в порядке. И мне не нужен врач, чтобы сказать то же самое. Пожалуйста, уходи, — нетерпеливо произнесла она. Но Рамон не хотел уходить. — Хотя бы пройди осмотр, — попросил он. — С радостью, только не сегодня. Может, теперь я могу лечь? Он откашлялся и повернулся к двери. — Если завтра тебе не станет лучше, останься дома. — Не надо мне указывать, — спокойно произнесла Норин. — Я всегда все делала и буду делать так, как хочу. Рамон оглянулся через плечо. Сколько он знал кузину жены, она выглядела серой мышкой, но ничто не могло скрыть ее силу духа, независимость, ум. Изадора умело льстила его самолюбию, подчеркивала его силу, разжигала огонь страстей, пока не покорила его. Чтобы добиться своего, она обиженно поджимала губы, давила на жалость. И она никогда бы не взяла на руки промокшего котенка… Эти мысли испугали его. Как он может думать такое о единственной женщине, которую любил? — Спокойной ночи. — Он вышел на лестничную площадку и замер на секунду. — Не забудь запереть. Норин с грохотом захлопнула дверь и щелкнула замком. Прислонившись к стене, она с трудом ловила ртом воздух, колени у нее подгибались. Зачем он приходил? Она не могла найти ответа. По дороге домой Рамон размышлял о Норин. Как она живет? На какие средства? Обращается ли за помощью к родственникам? Или те просто вышвырнули ее после смерти дочери? Эти вопросы не давали ему покоя, и при первой же возможности, на званом обеде, он спросил у Мэри о жизни Норин. — Она сама зарабатывает, — возмутилась теща. — Кроме того, мы ничего Норин не должны. Она в ответе за смерть Изадоры. Какое тебе может быть дело до того, как она живет?! — У нее котенок в квартире. Мэри замахала руками. — Вечно она притаскивает кого-нибудь в дом! Я даже не могу сосчитать, сколько денег мы выкинули на ветеринаров. — Моя племянница всегда была слишком мягкой, — согласился Хол. — Вероятно, унаследовала это от отца. Мой брат тоже был слишком мягким. Карие глаза Рамона превратились в щелочки. — Тогда почему такая добросердечная женщина намеренно оставила больную кузину умирать? — (Хол и Мэри при этих словах поджали губы и во все глаза смотрели на бывшего зятя.) — Вы ведь не задумывались об этом, да? — тихо продолжал Рамон. — А теперь задайте себе еще один вопрос: разве может Норин, дипломированная медсестра, быть столь безразличной к человеческой жизни? Оба продолжали молча смотреть на него. Теперь, два года спустя, они уже могли отвлечься от своих чувств и подумать. Смерть Изадоры оказалась для них таким ударом, что раньше им не хотелось ничего анализировать, искать причины. — Вы видели ее? — продолжал задавать вопросы Рамон. — Норин заходила на кофе перед днем рождения Хола, — сказала Мэри. — Пошли слухи… А что? — Думаю, она больна, — пояснил Рамон. — У нее плохой цвет лица, и чуть что — начинает задыхаться. Норин посещает семейного врача? — Она так давно ушла из дома, что мы не суемся в ее жизнь, — заметила Мэри. — А раньше? Оба как-то смутились. — Ну, она была всегда здорова, мы особо не беспокоились. — Теща будто выстраивала защиту из слов. И Рамон оставил их в покое, решив самостоятельно найти объяснение поведению Норин и разгадать ее тайну.Силой заставить девушку явиться на осмотр он не мог, зато мог понаблюдать за нею. И Рамон стал все больше времени проводить в больнице. Норин даже как-то сказала ему, что его близость заставляет ее сердце биться быстрее, но он не воспринял ее слова всерьез, хотя они были похожи на правду. Иначе почему она заливалась краской всякий раз, когда он поднимал на нее взгляд? Он смотрел ей в глаза и видел, что она нуждается в его защите. Подобных чувств у него не было даже к Изадоре: свою жену он любил жадно, собственнически, но она оказалась совсем не той женщиной, с которой он познакомился на балу. Сразу же после свадьбы начались их бесконечные ссоры из-за ее «выходов в свет» — многочисленных вечеринок и приемов, от которых Изадора не желала отказаться. Она и слышать не хотела о ребенке — не хотела забот, ответственности. — Что ты так на меня уставился? — пробормотала однажды Норин, переводя взгляд на записи в лечебном листе. — Я все лекарства дала вовремя. — Не в этом дело, — произнес он медленно. Его глаза скользнули по ее фигуре. — Ты хочешь еще что-то просмотреть? — спросила она тихо. Он стоял с серьезным видом, руки в карманах халата, и не сводил с нее глаз. — Я хочу, чтобы ты сходила к врачу и прошла полное обследование. — Он заметил ее испуганный взгляд. — Ты больна и не обращаешь на это внимания. Так не может продолжаться бесконечно. Сбитая с толку интересом к состоянию ее здоровья, Норин пыталась взять себя в руки и успокоиться. — Я… я была на осмотре, — прошептала она. — И? — не унимался он. — Доктор сказал, что мне нужно потреблять железосодержащие пилюли, — пришлось ей солгать. Рамон нахмурился. — Это не объяснение. — Он коснулся рукой ее шеи, где с бешеной скоростью пульсировала жилка. От этого прикосновения Норин отпрянула в сторону. — Доктор Кортеро, — вскрикнула она, — я не обязана обсуждать с вами состояние моего здоровья! Вы не мой лечащий врач! — Нет, но я здесь работаю, — ответил он кратко. — И я приказываю вам пройти еще один осмотр и предупреждаю: я хочу увидеть копию медицинского заключения. Вы не только подвергаете опасности пациентов, но и рискуете своей жизнью. Норин была готова провалиться на месте — Рамон подмечает все детали, но беспокоится не за нее, а боится, как бы чего не случилось с пациентами. А ей-то вдруг показалось, что он может чувствовать к ней хотя бы каплю того внимания и заботы, которые испытывал к своей драгоценной супруге. Она опустила голову, разглядывая носки своих туфель. — Ладно. Твоя взяла, — произнесла Норин хмуро, устав бороться с неизбежным. — Это не спор. — Неужто? — Ее голос дрожал от боли и обиды. — Я свяжусь с моим врачом. — Рад, что ты образумилась. — Не волнуйся, — она подняла на него взгляд. — Не буду рисковать пациентами. Он стиснул зубы. — Не в этом дело… — Извини, — сухо прервала Норин, — мне еще многое нужно успеть перед уходом домой. И, не оглянувшись, она пошла в ординаторскую. Рамон в замешательстве смотрел ей вслед, никогда еще он не был так растерян. Вернувшись домой, Норин позвонила своему хирургу и договорилась об операции на следующей неделе.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На завтрак Норин выпила лишь чашку крепкого кофе: она уже опаздывала на работу, но никак не могла собраться с силами и выйти из дома. Она снова вошла в ванную и взглянула в зеркало на свое измученное и бледное лицо. С сердцем стало еще хуже, дышать было все труднее, и постоянно казалось, что воздуха не хватает. Ее согласие на операцию пришлось как нельзя кстати. В этот момент к ее ноге прижался котенок, и Норин подумала, что необходимо пристроить его куда-нибудь на время своего отсутствия. На сегодняшний день это задача номер один, а о деньгах она подумает в другой раз. Девушка склонилась над раковиной и опустила голову: так трудно сосредоточиться, когда в ушах гулко раздаются частые, беспорядочные удары сердца. Хирург убеждал ее, что теперь, в век прогресса и современных технологий, эта операция — пустяк, раз плюнуть, а с ее силой воли и совсем беспокоиться не о чем. Пустяк, пустяк, повторяла она самой себе. Конечно, пустяк… А в глубине души мечтала попросить помощи у Рамона — он лучший из известных ей хирург-кардиолог. Пользуется мировой известностью. Но вряд ли он согласится — ведь ненависть его слишком сильна… Наконец Норин собралась на работу. Перед уходом покормила котенка и оставила ему еды на день. Выйдя на лестничную площадку, девушка закрыла дверь своей квартиры, и все сразу пошло кувырком. Сначала, не завелась машина. Прозвучал лишь жалобный прощальный звук севшего аккумулятора — и тишина. Со злостью Норин выскочила из машины и захлопнула дверцу, забыв внутри сумочку. Кошелек, кредитки, ключи от квартиры — все осталось там. Ладно, успокоила она себя, здесь район тихий и спокойный, соседи очень порядочные люди, присмотрят за машиной, так что волноваться о сумочке не стоит. В плаще у нее есть какая-то мелочь: хватит на автобус и на обед. Без косметики тоже можно обойтись. Ключи от квартиры ей до вечера не понадобятся, а если она не сможет их вызволить, когда вернется с работы, то возьмет запасные у хозяина. Норин с трудом забралась в переполненный автобус, и в следующее мгновение люди вокруг нее вдруг стали растворяться в легкой дымке, а потом все вокруг окутала тьма…Рамон был на дежурстве, когда на «скорой» привезли молодую женщину. «Мисс Икс», с поврежденным сердечным клапаном, который предстояло срочно заменить на искусственный. Никаких иных данных о больной не было. Оперировать так, почти вслепую — огромный риск и огромная ответственность, но выбора не оставалось. Женщину положили на стол, дали наркоз, и Рамон вошел в операционную. Бригада работала слаженно, операция длилась почти четыре часа. Наконец Рамон выпрямился — можно порадоваться, что все прошло успешно. Прооперированную увезли в интенсивную терапию, и Рамон отправился к следующему больному. Несколько часов спустя он решил проведать пациентку. Когда Рамон подошел к кровати, то ему едва не сделалось плохо. Перед ним лежала Норин. Ее привезли сюда с поврежденным клапаном, у нее было больное сердце, а он ничего не знал об этом! Совершенно выведенный из себя, Рамон вызвал дежурную сестру. — Мне сказали, что личность пациентки не установлена! — прорычал он. — При ней не нашли документы… — попыталась объяснить та. — Да это кузина моей покойной жены! — кричал он. — И я бы никогда не взялся за операцию, если бы знал об этом! Медсестра стойко продолжала: — Уверена, если бы мы знали… мы думали, что женщина просто с улицы… — Она медсестра из городской больницы… из отделения интенсивной терапии… — Но почему она попала сюда? И почему она без документов? — спрашивала медсестра. — У нее же должен быть бумажник? — Да не знаю я! — Рамон в оцепенении смотрел на Норин, на ее маленькие ручки — «умелые руки», вдруг пришло ему в голову. У нее были серьезные проблемы с сердцем, а она никому ничего не говорила. Почему? — Я попробую узнать, откуда ее привезли, — предложила медсестра. — Не тратьте время. — Рамон резко развернулся и продолжил, уже с порога: — Я сам наведу справки. Сообщите мне, если будут изменения… какие угодно изменения. — Да, сэр. Навестив еще одного пациента и снова заглянув к Норин, Рамон зашел в приемное отделение, где выяснил, что ее подобрали в автобусе — пассажиры, видя, что молодая женщина потеряла сознание, потребовали остановить машину — и на «скорой» привезли в больницу. Документов при ней не было. Вероятно, когда Норин упала, кто-нибудь стащил ее сумочку, подвел он итог. Ее вещи лежали в пакете, Рамон забрал их, положил в машину и направился к ней домой. Ключей у него не было, так что пришлось обратиться к хозяину дома. — Она забыла ключи в машине, я видел, — пояснил тот. — И сумочку тоже… Еще я видел, как она побежала к автобусу. Очень быстро, чтобы успеть на него… — Сегодня утром ей сделали операцию на сердце, — сообщил Рамон. Эта новость потрясла хозяина. — Такая тихая девушка, такая милая, добрая. Мы будем по ней скучать. Пожалуйста, передайте ей, что мы с женой будем молиться за нее и присмотрим за квартирой. Вам нужно что-нибудь забрать? — Может, попозже. Я заеду за вещами, когда поговорю с ней. — А кто позаботится о котенке? — подумал Рамон. Ведь его нельзя бросить одного в квартире и нельзя сообщить о нем хозяину. Держать животных в этом доме жильцам запрещено. — Я тут, если что нужно. А вы родственник? — поинтересовался хозяин. — Да. Рамону не хотелось вдаваться дальше в подробные объяснения, и он уехал, решив поужинать дома. Однако на полпути развернулся и направился в больницу. Норин все еще была без сознания. Рамон послушал ее сердце, с удовлетворением отметив мерную работу нового замененного клапана. Он прослужит много лет — отныне никакой нехватки воздуха, никаких головокружений, никаких спазмов, и жизнь Норин войдет в нормальное русло. Но почему она никому не сказала о своей болезни? Чего боялась? Догадывались ли о ней ее тетя с дядей? И имеет ли это для них хоть какое-то значение? Кенсингтоны относились к Норин после смерти Изадоры, как и он сам: они считали ее кругом виноватой. Никому и в голову не приходило, что причиной гибели Изадоры было что-то иное, а не ошибка сестры. Однако ее нынешнее состояние полностью меняло ситуацию. Пообедав, Рамон взглянул на часы: с момента операции прошло уже восемь часов. За это время должны наметиться изменения, так что пора вернуться в отделение, где лежала Норин. Показания всех мониторов были в пределах нормы, Рамон склонился над кроватью. — Норин? В это мгновение ее глаза открылись, затуманенный взгляд отрешенно скользил по его лицу. Сказывались последствия наркоза. Рамон проверил зрачки, еще раз послушал легкие и ровное биение сердца Норин — все в порядке. Он поднял голову и снова взглянул ей в глаза. — Так… сухо, — прошептала она еле слышно. Рамон нашел салфетки для увлажнения губ, вытащил одну и приложил ей ко рту. — Это из-за анестезии, — пояснил он, — на некоторое время остается неприятный привкус и сухость, но все пройдет. — Что ты… здесь… делаешь? — выдавила она слабо. — Тебя привезли на «скорой», и никто не знал, кто ты. Я провел операцию. Норин нахмурилась. — Неэтично. — Да, — он пожал плечами. — Но я не видел твоего лица и понятия не имел, что это ты. Она боролась со сном, стараясь не закрывать глаза. — Доктор… Майерс… расстроится. — Майерс? — переспросил он. — В Маконе… в городской больнице… операция должна быть… на следующей… неделе. И Норин снова погрузилась в глубокий сон. Она проспит всю ночь — Рамон не сомневался в этом. После дежурства он поехал домой, где, не в состоянии успокоиться, нашел в справочнике телефон больницы в Маконе и набрал номер кардиологического отделения. Найти доктора Майерса оказалось проще простого, и тот, хотя и удивился звонку Рамона, был сама вежливость и любезность. — Наслышан о вас, — радушно произнес он. — Вы знаменитость. Хотите поговорить о ком-то из моих пациентов? — О кузине моей покойной супруги, о Норин Кенсингтон. — А, Нори, — в его голосе чувствовалась симпатия. — Трудно положить ее на операционный стол. Упрямая девушка, ну, вы понимаете. Два года назад ее подобрали с сердечным приступом на лестнице в одном из небоскребов в Атланте. Я как раз гостил там у друга и отвез ее в местную больницу. Вместе с дежурным врачом мы сделали ЭКГ. — Он вздохнул. — У нее были проблемы с сердечным клапаном, и я рекомендовал операцию, но она отказалась. Все бормотала что-то о своей кузине, сидящей под дождем, и о необходимости вернуться домой. Я дал ей снотворное и оставил на ночь. А Изадора в это время умерла… Рамон закрыл глаза и вздохнул. Никакой ошибки, никакой невнимательности — Норин, оказывается, попала в больницу. — Был сердечный приступ? — спросил он. — Да. Однако на следующий день, почувствовав себя лучше, Нори наотрез отказалась от операции. Мне удалось лишь настоять, чтобы она проходила обследование каждые три месяца. Но в последнее время ее состояние стало ухудшаться, и я начал настаивать на срочной операции. Пока не поздно… — Майерс вдруг затих, потом с опаской спросил: — Как она? — Сегодня утром потеряла в автобусе сознание, и ее доставили прямо ко мне в отделение. Я провел операцию, даже не догадываясь, кого оперирую. — В любом случае ей очень повезло. Рад слышать, что она попала в хорошие руки. Осложнений не было? — Все пoкaзaтeли в норме, уже пришла в сознание, — сообщил Рамон. — Осталось только ждать и наблюдать, и, конечно, я надеюсь на полное выздоровление. — Его голос дрожал. — Я не знал о ее болезни, она не говорила. — Не переживайте. Норин никому не говорила о своих проблемах с сердцем. Слишком уж независимая особа. К тому же, как мне известно, близких родственников у нее нет. — Только тетя с дядей, которые забрали ее к себе после смерти родителей… — Ну, рад слышать, что с моей пациенткой все в порядке. Пожалуйста, передайте, чтобы заглянула ко мне, когда поправится. — Обязательно. Спасибо за помощь. — Да не за что. Всего лишь пара осмотров. — Вы продлили ей жизнь. Буду рад видеть вас в Атланте. — Взаимно, приходите в гости, если будете в Маконе. — Загляну, загляну, — усмехнулся Рамон. — Доброй ночи. Он повесил трубку, и от улыбки не осталось и следа. Оказывается, он совсем ничего не знал о Норин! Интересно, догадывались ли Кенсинпгоны? Необходимо выяснить. Он набрал их номер и услышал ледяной голос автоответчика: «Мы за городом, вернемся на следующей неделе». Рамон, не находя себе места, решил съездить к Норин домой. Он вызвал мастера, чтобы открыть ее машину. Достал оттуда сумку, ключи и отпер дверь ее маленькой квартирки. Котенок сломя голову кинулся ему навстречу. Оголодал, подумал Рамон, сунул его под пиджак и ушел. По дороге домой он заглянул в зоомагазин и обзавелся всем необходимым для котенка, который, свернувшись клубочком на соседнем сиденье его машины, спал. Перед сном Рамон позвонил в больницу. Состояние Норин улучшалось. Успокоившись, он лег в постель и всю ночь провел в компании маленького пушистого друга, мирно посапывающего у него на подушке. Следующий день выдался для Рамона непростым — операции шли одна за другой, однако в перерыве он успел забежать к Норин. Не говоря ни слова, осмотрел ее, послушал сердце, записал показания приборов. — Я… в порядке. Когда меня выпишут? — поинтересовалась она. — Смеешься? — Рамон удивленно поднял брови. — Завтра утром тебя переведут в отдельную палату, и я найду кого-нибудь подежурить около тебя. — Мне не нужна, — от резкой боли она сморщилась, но набралась сил и продолжила: — …твоя помощь! — Спасибо. Ты мне тоже нравишься. — Рамон взглянул в ее полные злобы глаза и довольно улыбнулся. — Тебе и вправду стало лучше. Вернусь чуть позже. А теперь спи. Анестезия давала о себе знать, и девушка снова погрузилась в сон. Вечером он опять заглянул в отделение интенсивной терапии. Сестра, молоденькая негритянка, встретила его широкой белозубой улыбкой. — Ваши пациенты собираются завтра на дискотеку? — Да что вы говорите? — удивился он. — Думаете, им пора? Она кивнула. — Выздоравливают не по дням, а по часам. Мисс Кенсингтон за обе щеки уплетала на ужин суп. — Отлично, — улыбнулся Рамон. — Значит, идет на поправку? — Все показатели в норме и улучшаются с каждой минутой. — Спасибо, — поблагодарил он за хорошие новости и пошел к Норин. Та уже не спала и полностью ориентировалась в окружающей обстановке. — Так это ты меня оперировал! — встретила она его возмущенно. — Я уже объяснял, что не знал, что это именно ты. При тебе не было никаких документов. — Я оставила сумку в машине и поехала в город на автобусе. — Она тихонько вдохнула и прижала руку к груди. — Больно. — Тебе принесут обезболивающее, — пообещал Рамон. — А когда я вернусь на работу? — Когда поправишься. — Я умру с голоду, если буду тут прохлаждаться, — сверкнула глазами Норин. — Не умрешь. У тебя лучшая в городе медицинская страховка. Она предусматривает и случаи нетрудоспособности. — Как ты узнал? — Проверил информацию по компьютеру. Кстати, я пытался связаться с твоей тетей, но их пока нет в городе. Норин отвела взгляд и принялась рассматривать шторы. — Не стоит их беспокоить. Они терпеть не могут больницы. — Ты же их племянница, — удивился Рамон. — Они любят тебя. В ответ Норин не произнесла ни слова. — Завтра тебя переведут в другое отделение. — Рамон хотел ее обрадовать. — В кардиологию, где острая нехватка медперсонала. Я там умру, и никто и не хватится. — Да нет, что ты. За тобой будут наблюдать по показаниям приборов. К тому же я посажу около тебя медсестру. Ее глаза, полные ужаса, широко распахнулись. — Я не могу себе позволить… — Успокойся. Не перегружай пока новый клапан, — посоветовал от — Я могу это позволить. А ты член семьи. — Никакой семьи у меня нет! — Ну, это твое право — считать как угодно. Но около тебя постоянно будет сиделка, и я навещу тебя утром. Принести обезболивающее? — Да. Пожалуйста. Оказывается, о сиделке Рамон говорил совершенно серьезно, поняла Норин на следующий день, когда на пороге палаты возник этакий колобок с сумкой, полной ниток, клубков и спиц. Толстушка представилась как мисс Поли Плимм. Она была медсестрой, которую Рамон вызывал по особым поручением. Мисс Плимм оказалась очень милой и заботливой. Она приносила Норин лед, следила за показаниями приборов и всячески поднимала ей настроение разными шуточками. Однако это было не единственным приятным сюрпризом — в больницу заглянул еще и Брэд. Он очень обрадовался тому, что Норин быстро идет на поправку, и пообещал почаще наведываться к ней.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На второй день пребывания в кардиологическом отделении Норин окончательно пришла в себя и сразу же вспомнила про котенка, брошенного в пустой квартире. Но заглянувший к ней Брэд успокоил ее: — Твоя киска уже успела стать местной знаменитостью, она поселилась у доктора Кортеро. Норин не поверила его словам. — У Рамона? — Точно. Можешь представить такое? Я-то думал, он терпеть не может животных. — Я тоже так считала. — Теперь он только и говорит об этой кошке, о ее игрушках и проказах. Она даже спит вместе с ним. — Ты дразнишь меня, да? — Спроси у него сама, — ответил Брэд серьезно. Вечером мисс Плимм ушла в кафетерий ужинать, и Норин осталась одна, полностью предоставленная самой себе. Воспоминания о прошлом настолько овладели ею, что она даже не услышала, как в палату вошел Рамон. Он склонился к ней со стетоскопом, и в этот момент она вздрогнула, будто ошпаренная. — Спокойно, не надо так волноваться, — произнес он строго, прикладывая холодный кусочек металла к ее груди, едва прикрытой больничным халатом. — Дыши нормально. Однако это не так уж просто сделать, когда его лицо почти что рядом! Норин отвела взгляд. Смотреть на него — какая это мука! Рамон закончил прослушивание и отошел в сторону. — Я в порядке, — заявила Норин, по-прежнему не глядя на него. — Да, знаю. — Рамон опустил руки в карманы. — Как аппетит? — Ем все, что дают. — Разве? — возразил он. — Ты ешь только суп и желе, а так нельзя. Организму нужны протеины. — Мне достаточно, — сердито буркнула Норин. — В меня больше не влезает. Лучше скажи, как моя киска? Он улыбнулся, и хитрые огоньки сверкнули в его глазах. — Ест за двоих. — Спасибо, что присматриваешь за ней. — Норин принялась разглядывать пуговицы на его пиджаке. — С ней никаких хлопот. — Что-то не верится, ведь ты не любишь животных. — «И меня тоже», — добавила она про себя. Рамон нахмурился: наверное, она еще не пришла в себя после наркоза. Он обожает животных, только никогда не мог позволить себе завести кого-нибудь — не хотел привязываться, да и квартира не слишком удобна для кошек и собак. — Боль прошла? — он решил переменить тему. — Я в порядке, — снова произнесла Норин. Району не хотелось уходить, но разговор не клеился, и Норин упорно избегала смотреть на него. Найдя повод остаться, он решил проверить трубки капельницы и взял Норин за запястье. — Ты постоянно пользуешься кремом, да? — заметил он, проводя по ее руке большим пальцем. — Такая мягкая кожа… Не поднимая глаз, Норин выдернула руку. — Я не белоручка, я привыкла работать. — Знаю, Норин. Рамон редко обращался к ней по имени — всегда старался этого избегать. Ему, вероятно, не приходит в голову, как он ее мучает! Норин закрыла глаза, моля Бога, чтобы он наконец ушел, оставил ее в покое. — Я загляну к тебе попозже. — Спасибо, но нет необходимости. Мисс Плимм хорошо справляется. Держит дистанцию! — разозлился Рамон. — Может, мне лучше препоручить тебя Джону? — спросил он, упоминая своего помощника. — Да, лучше… Если, конечно, ты не против. — В ее голосе звучали ледяные нотки. В ответ он в бешенстве хлопнул дверью и ушел. Норин с облегчением вздохнула. Еще несколько дней — и ее выпишут. Она устроится на работу в какую-нибудь больницу в пригороде, где Рамона и в помине не будет, и заживет на полную катушку. У нее будет новая работа, новая одежда, новая квартира — одним словом, новая жизнь. Она теперь сильная и здоровая и может смело строить планы на будущее! Ничего не подозревая о дальнейших планах Норин, Рамон вернулся с работы домой чернее тучи. Он никак не мог смириться с тем, что Норин не нуждается в нем, в его визитах, в его заботе. Он спас ей жизнь — а она… Он плеснул себе виски и плюхнулся в кресло. Котенок, как всегда, крутился у ног. — Ну, хоть ты рад меня видеть, — Рамон задумчиво гладил его по спинке. Его единственный собеседник по вечерам, котенок заставлял задуматься об упущенных возможностях, о потерях. Теперь после работы он возвращается в пустую квартиру, где царит гробовая тишина. А при жизни Изадоры их дом был полон людей, шума и веселья — она любила вечеринки и с удовольствием их устраивала. Каждая минута покоя и тишины казалась тогда роскошью — Изадора терпеть не могла, когда он читал. Ему вдруг пришло в голову, что она собирала вокруг себя так много народа, чтобы скрыть пустоту их совместной жизни. Изадора не любила животных, не любила детей. И он, боготворя жену, отказался от своей мечты о большой семье. Изадора терпеть не могла Норин, которую все признали виновной в ее смерти. И только теперь Рамон почувствовал, что он близок к тому, чтобы принять правду. Виновато трагическое стечение обстоятельств. У Норин случился сердечный приступ, а ни он, ни Кенсингтоны не дали ей ни слова произнести в свое оправдание. Они так легко во всем ее обвинили, выбросили из своего круга и два долгих года наказывали за то, в чем не было ее вины. Не удивительно, что теперь она не нуждается в их помощи. Из его груди вырвался громкий стон. Да как он мог быть таким бессердечным?! Как мог счесть ее хладнокровной убийцей?! Он виноват не меньше Норин. Даже больше. Он бросил Изадору, считая, что в ее состоянии противопоказаны перелеты, но лишь сейчас он честно себе признался, что просто не хотел брать жену с собой. Их сказочный брак пошел прахом. Они с Изадорой только и делали, что ругались, особенно в день его отъезда. Его отсутствие еще больше, чем отсутствие Норин, послужило причиной смерти Изадоры. Если бы теперь можно было что-либо изменить! Например, немного облегчить жизнь Норин. Он поговорит с Кенсингтонами, они тоже причинили ей столько зла. Необходимо это исправить. Пока не поздно. На следующий день Норин уже три раза прошла по коридору отделения, опираясь на руку Брэда и смеясь над своей слабостью и головокружением. Она не сомневалась, что ей осталось провести в больнице лишь несколько дней — и эта радостная мысль отражалась у нее на лице. Так продолжалось, пока они не встретили вышедшего на дежурство Рамона. Улыбка Норин сразу же поблекла, взгляд погрустнел, и она, сосредоточенно разглядывая паркет, еще крепче схватила Брэда за руку. — Отлично, — произнес Рамон, не обращая внимания на ее реакцию. — Ходить очень полезно, и чем чаще, тем лучше. Так ты быстрее поправишься. — Сегодня мы уже гуляем, — похвастался Брэд. — Ей намного лучше. — Да, вижу. — Пойдем дальше, — попросила Норин своего спутника. — Мне трудно стоять. — Брэд, тебя ждут в триста десятой палате, — раздался голос санитарки. — Мистер Шарп жалуется на работу дыхательного аппарата. — Я сменю тебя, — предложил Рамон, делая шаг вперед. — Проведай своего пациента. — Да, сэр. — И Брэд виновато посмотрел на Норин, которая выглядела так, будто ей предстоял путь на гильотину. — Ты не умрешь, если дотронешься до меня, — саркастически заметил Рамон, протягивая девушке руку. — Давай, пойдем. И они не спеша продолжили путь до палаты. Потом он помог ей снять тапочки и лечь в постель. — А ты еще не спросила, как дела у твоей киски. — Она в порядке? — Все отлично. И я к ней уже привык. — В мире много бездомных котят, — буркнула Норин сухо. — А я-то надеялся, что у меня будет возможность ее навещать. Норин подняла глаза — холодный, отсутствующий, ничего не выражающий взгляд. — Вряд ли. — И теперь всегда так будет? — спросил он шепотом. — Не понимаю, о чем ты. — Понимаешь, — так же тихо раздался его голос. — Господи, да неужели тебе никогда не приходило в голову, что я выясню, что произошло на самом деле? Я пережил шок, когда узнал, что с тобой случился сердечный приступ и только из-за этого Изадора осталась одна… — Мне-то приходило в голову, но ты не хотел выслушать меня. Никто не позволил мне и слова сказать. Два долгих года ко мне относились как к убийце. Думаешь, это легко забыть? — Нет, — отчеканил Рамон. — Прости меня, — добавил он тихо. — Конечно, произошло слишком многое, чтобы только извинением стереть из памяти последние два года, но мне действительно жаль. Если это поможет. Норин устало закрыла глаза, по щекам у нее текли слезы. — Ты не знал, — глухо произнесла она. — И никто не знал. Да какая теперь разница! — вырвалось у нее вдруг. — Изадора умерла! И все по моей вине! Я должна была постараться убедить врачей, что мне нужно домой! Каждое слово, будто стальное лезвие кинжала, вонзалось в сердце Рамона. — Норин! — воскликнул он. — Зачем ты так говоришь? В этот момент распахнулась дверь, и на пороге возник Брэд, одарив Рамона обвиняющим взглядом. — Пора перестать ее мучить, с нее достаточно! — Да, — засуетился Рамон. — Я велю принести обезболивающее. Уговори ее поесть. — И с этими словами он вышел. Брэд молча протянул Норин носовой платок. Рамон брел по коридору словно в тумане. Слезы Норин… Тот факт, что она плачет по его вине, причинял ему нестерпимую боль. Кажется, только сейчас он понял, какой длинный путь ему предстоит — путь к ее доверию.На следующее утро Норин тактично отказалась от помощи мисс Плимм. Она не собирается быть в чем-либо обязанной Рамону. С таким настроением она ждала дня выписки. Каково же было ее удивление, когда при выходе из отделения она столкнулась с Кенсинггонами. Норин холодно взглянула на них, даже не пытаясь изобразить на лице радость от встречи. — Рамон сказал, что тебя сегодня выписывают… — начал Хол. — Да, я возвращаюсь домой, — бросила она сухо. — Зачем вы здесь? Дядя, кажется, удивился вопросу. — Ты ведь перенесла серьезную операцию. — Мы были в отъезде, — подключилась к разговору Мэри. — И вернулись только сегодня. Если бы мы знали, мы бы… — Зачем притворяться? — зло произнесла Норин. — Вы просто отдали визит вежливости. Никто не будет шептаться у вас за спиной. А теперь, если вы не против, я поеду домой, а то я себя еще не очень хорошо чувствую. — Ты можешь пожить в своей старой комнате, — предложила Мэри. — Мы наймем сиделку… — Я возвращаюсь к себе. — Но ты же живешь одна, — возразил Хол. — Ты не можешь быть предоставленной самой себе. — Я годами была предоставлена самой себе. — Несмотря на удивление на их лицах, ни голос, ни взгляд Норин ничего не выражали, только полное безразличие и холодность. — И мне так лучше. — Она кивнула сопровождавшему ее санитару, и они направились к лифту. — Спасибо, что приехали сюда, — добавила Норин, даже не взглянув в сторону Кенсингтонов. Обиженные и не ожидавшие такого приема, они стояли не шевелясь. Мэри и Хол рассчитывали, что Норин с радостью примет их заботу, но их встретила не та тихая, покорная, стеснительная девочка, которую много лет назад они привели в свой дом. — Рамон предупреждал, что она изменилась, — сказала Мэри мужу. — Наверное, всему виной боль и обида. Мы относились к ней очень плохо. — Все трое, — согласился тот тихо. — Если бы мы только выслушали, когда она хотела все объяснить… У меня ужасное чувство — Норин могла умереть, а мы бы и не знали. — Она вернется к нам. Хол лишь сухо усмехнулся в ответ и сунул руки в карманы. — Ты уверена? Ладно, пойдем перекусим что-нибудь. Мэри взяла мужа под руку, и они направились к лифту. Лишь двери закрылись за Норин, навстречу им из служебного отделения, одетый в дорогой костюм, выскочил Рамон. — Где она? — бросил он на бегу. — Уехала вниз, к такси, — хмуро пояснил Хол. — Даже не стала с нами разговаривать. — Такси? — не произнеся больше ни слова, Рамон на ходу впрыгнул в лифт. Внизу он крикнул санитару: — Джек, забудь про такси, я сам отвезу ее домой. — Да, сэр. — И санитар помог усадить раздраженную, сопротивляющуюся Норин в машину Рамона. — Я хочу ехать на такси! — возмущалась она. — Поедешь туда, куда скажут! — рявкнул он в ответ и направил машину за больничные ворота по переулку, ведущему к шоссе. — Но не с тобой! — Держи себя в руках, — прошептал Рамон, — злость не пойдет тебе на пользу. Норин была в бешенстве. Она прислонилась к спинке сиденья, закрыв глаза и стараясь побороть приступ головокружения и гнева. Ну и утро выдалось! — Это ты их прислал? — нарушила она молчание, когда машина неслась по шоссе. — Кенсингтонов? Нет. Я знал, что они возвращаются сегодня, и позвонил им, рассказав об операции. Они были в шоке. — Да что ты? Он внимательнее посмотрел нанее. — Ты казалась здоровой, когда жила дома. — Дома у меня там никогда не было. — Норин смотрела в окно. — Просто ты всегда сливалась там с мебелью… — Конечно, — девушка тихо вздохнула. — Я и была частью интерьера. Одним словом, прожила в тени. Но теперь этому пришел конец. Когда поправлюсь, уеду работать за границу. Начну новую жизнь. Сердце Рамона упало в пятки. Он и представить не мог, что она уедет из города. Этого ему никак не хотелось. — Никуда ты не денешься в ближайшие три месяца, — произнес он спокойно. — Я приложил немало усилий, чтобы поставить тебя на ноги, и не позволю все испортить. — Три месяца я буду делать то, что мне скажут, а потом — то, что захочу. — Тебе нужны регулярные осмотры, — продолжал он приводить аргументы. — Придется принимать лекарства для разжижения крови, следить за сердечной деятельностью. Лечение нужно держать под контролем. — Я найду хорошего врача. Воцарилось молчание. Несколько минут спустя Рамон затормозил около своего дома, сигналя швейцару, чтобы тот открыл дверь. Выйдя из машины, он, не произнеся ни единого слова, подхватил на руки Норин, ее сумочку и вошел внутрь. — Что… что… ты делаешь? — вскрикнула она, вырываясь. — Успокойся. — Он продолжал идти, на ходу поясняя швейцару: — Мою кузину только что выписали после операции на сердце, она поживет у меня, пока не будет в состоянии заботиться о себе сама. — Правильное решение, сэр, — улыбнулся швейцар и нажал кнопку. Двери лифта открылись, и они зашли в него. Норин с трудом сдерживала слезы. Беспомощная, она повисла на руках у Рамона, чувствуя пряный аромат его дорогого одеколона. Девушке хотелось верить, что происходящее не имеет к ней никакого отношения. Когда они вошли в квартиру, Рамон отнес ее в комнату для гостей и аккуратно опустил на кровать. — Полежи пока. — Он поправил подушки. И исчез за дверью, вернувшись через секунду с графином сока, стаканом, ее лекарствами и котенком, который тут же взгромоздился Норин на колени и довольно замурлыкал. — Маленькая моя киса, — сквозь слезы бормотала Норин, поглаживая мягкую шерстку. — Она не даст тебе скучать, пока я не вернусь. У меня еще обход, но я буду дома, как только смогу. А так, если что, вот телефон. Срочно позвони вниз. И еще я постараюсь поскорее вызвать мисс Плимм, — добавил он. — Я тут не останусь. — Но ты же не можешь находиться одна, — возразил Рамон. — Я рассчитывал, что ты отправишься к Кенсингтонам. — Я не согласилась, а теперь получилось еще хуже!.. — Слезы все сильнее и сильнее жгли ей глаза, из горла рвались рыдания. — Господи, ну почему… почему я не могла поехать домой?! Обходы, пациенты, дежурства — все ушло на второй план. Рамон опустился на кровать и, нежно обняв, прижимал Норин к себе, пока она плакала.
Последние комментарии
18 часов 45 минут назад
19 часов 4 минут назад
19 часов 13 минут назад
19 часов 14 минут назад
19 часов 17 минут назад
19 часов 34 минут назад